Такси! Такси! [Анатолий Захарович Рубинов] (fb2) читать онлайн

Анатолий Захарович Рубинов
Такси! Такси!

А.РУБИНОВ

ТАКСИ!

ТАКСИ!

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ 1975

Рубинов А. 3.

Такси! Такси!

М., «Моск. рабочий», 1975. 256 с.

В 1975 году московские таксисты справят свой юбилей. 50-летию появления па столичных улицах машин с шашечками на бортах и посвящается настоящая книга.

В книге представлены очерки о сегодняшнем и вчерашнем дне такси. В них рассказывается о Москве и великих преобразованиях происшедших в ней за полвека. Конечно, в центре всех событий - водители такси, их подвиги и приключения, из которых слагается ежедневный нелегкий труд этих людей.

Книга рассчитана на массового читателя.

70302-239

Р ____________________111-75

М172(03)-75

Издательство «Московский рабочий», 1975 г.

Никто не знает Москвы лучше, чем таксисты. Только они, стремительно объезжая московские улицы, в состоянии рассмотреть в деталях ее подвижное, вечно меняющееся лицо. Среди бывалых таксистов есть такие, которые могут охватить взглядом и историческую перспективу, - они своими глазами день за днем наблюдали путь, которым шла столица за годы советской власти. Это ветераны беспокойного кочевого «колесного» хозяйства, которое было создано ровно пятьдесят лет назад.

Пробежав за десятилетия по московским проспектам миллионы километров, таксист-ветеран был живым свидетелем всех перемен и лучше других может рассказать о том, как они происходили.

Не по книгам, а по собственным воспоминаниям представляют себе таксисты важнейшие этапы развития столицы. Надо было самому испытать тряску неухоженных дорог, видеть на улицах очереди к водоразборным колонкам, бесконечные штабеля дров во дворах деревянных домов, чтобы понять, почему Пленум ЦК ВКП(б), рассматривая в 1931 году вопрос о благоустройстве и реконструкции городского хозяйства Москвы, принял решение о разработке Генерального плана реконструкции города.

Мимо таксистского окошка бесконечно проходили картины преобразований: развернувшееся строительство новых домов на окраинах, снос ветхих домов в центре, появление современных широких магистралей. Трудно перечислить все, что родилось в те предвоенные годы: ансамбли новостроек на Красной Пресне и шоссе Энтузиастов, на Можайском шоссе и возле автозавода, канал имени Москвы и могучие мосты через Москву-реку. Москва стала городом зеленых парков, современных магистралей, грандиозных общественных зданий, величественных мостов. Комплексная реконструкция всех отраслей городского хозяйства дала удивительные результаты: родилась новая Москва.

Нагляднее, чем кто-либо другой, таксист видел, как раздвигались ее границы. Еще к 1960 году ее территория была равна 35,7 тысячи гектаров, а теперь - 87,5 тысячи.

Сейчас трудящиеся столицы, под руководством московской партийной организации, претворяют в жизнь новый Генеральный план развития Москвы, борются за превращение ее в образцовый коммунистический город.

Таксисты не строят домов, не прокладывают дорог, но они вместе со всеми принимают участие в осуществлении грандиозной программы переустройства родного города.

Невозможно представить себе сегодняшнюю жизнь столицы без армады несущихся такси, без армии таксистов, без их доблестного труда. Обо всем этом и рассказывается в предлагаемой книге.

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С АВТОБУСА

Теперь это кажется странным: после империалистической, гражданской войн, когда вконец было разрушено и без того небогатое, отсталое московское городское хозяйство, в обветшавшей столице полным голосом заговорили о метрополитене! И деловые разговоры начались как раз тогда, когда только стали восстанавливать трамвай. Громыхая и лязгая, он, к общему восторгу, появился.на улицах снова, с окнами без стекол, разболтанный. Первым делом в нем стали возить снег. Начиналась весна, и талая вода могла затопить подвалы, в которых жили люди.

На заседаниях автоподотдела Московского коммунального хозяйства поручили специалистам изучить состояние городского транспорта в самых развитых и богатых городах мира, чтобы сначала равняться на них и, обнаруживая заблаговременно их ошибки, превзойти и пойти вперед. Теперь это не выглядит неслыханной дерзостью: Москве тягаться, например, с Лондоном! Деревянной Москве, с ее булыжной мостовой, из которой вываливались давно не перебиравшиеся камни, с ее бесконечными пожарами, тифом - соревноваться с крупнейшим городом мира, с его стрижеными газонами, асфальтом, метро, автобусами, такси! В лондонском метро неслышно под землей 1800 вагонов развозили людей по домам и на работу, в городе было семь тысяч такси, четыре с половиной тысячи автобусов. Одни только автобусы перевозили в день три миллиона пассажиров. А в Москве в ту пору было всего около полутора миллионов человек, большинство ходило пешком.

Выслушав все мнения, Исполком Моссовета решил: метро строить обязательно, но, поскольку дело это пойдет медленно, пока завести в Москве автобус.

Летом 1924 года в столице пронесся слух, что Моссовет купил в Англии восемь автобусов. Все знали - на пробу, посмотреть, пойдет ли, не развалится ли на булыжных мостовых, не помешает ли он извозчикам, которых было пять тысяч.

Толпы людей вышли на улицы смотреть на новенькие лондонские «Лейланды». В газетах и на афишных круглых тумбах сообщалось, где их можно посмотреть. Автобус пошел от Казанского вокзала до Белорусско-Балтийского - по Мясницкой, Лубянке, мимо магазина Мосторга, через площадь Свердлова, Охотный ряд и по Тверской.

Восемь автобусов ходили один за другим.

Каждые пять минут их ждали; кто-то, увидев издалека, радостно сообщал толпе: «Едет!» Одни норовили сойти с тротуара поглядеть поближе, другие пятились под каменную арку, от греха подальше, и заранее жалели тех 26 человек, которые, не боясь риска, садились в железный ящик на колесах, катившийся не по рельсам, а где захочет. Но большинство все-таки хотели прокатиться. Разве это деньги - сорок копеек?

Первые дни очередь занимали с раннего утра и терпеливо ждали своего часа, как мальчишки новую карусель. Поначалу не все ладилось. Как-то вдруг из автобуса пар повалил, женщины завизжали, загалдели - думали, что пожар, хотели выскакивать на ходу. Шофер остановил, побежал с ведром к водопроводному крану - оказывается, охлаждающая мотор вода вскипела, надо остудить. Как раз в ту пору Моссовет объявил воду бесплатной - водопровод наладили, пей сколько хочешь.

Такое объявление МКХ появилось на афишных тумбах города в июне 1925 года.

В те летние дни шоферы и кондукторы стали людьми, знаменитыми на всю Москву, работали они в две смены по восемь часов. Еще был один бригадир, один слесарь, два счетчика выручки и один счетовод - сорок три человека насчитывало тогдашнее Московское автобусное хозяйство, которое обещало довольно скоро вернуть Моссовету все затраты: за август перевезли 387 295 пассажиров, за сентябрь - 474 299, за октябрь меньше - 426 629, за ноябрь еще меньше - 364 630. Сказывался не только сезон - к автобусу привыкли, он перестал быть чудом, на нем дешево и быстро ехали те, кому повезло: если их маршрут совпадал с единственным автобусным.

Всем уже стало ясно: автобус выиграл соревнование с трамваем. Не застревал, если у идущего впереди что-то стряслось, его можно было пустить по любой улице. Но в Московском коммунальном хозяйстве не хотели принимать скороспелое решение. Как-то еще отзовется на шинах булыжная мостовая - не прогорит ли на «обуви» этот неженка «Лейланд», привыкший к дорожной глади? Следили за всем и учитывали все.

Словом, восемнадцать тысяч рублей были быстро собраны, и можно было покупать новые «Лейланды». А почему только «Лейланды»? А почему бы не купить такси?

Именно автобус заставил все больше думать о такси. О нем постоянно говорили на заседаниях Моссовета и в печати. Автобус, маршрут которого можно легко менять, показал, как удобен безрельсовый транспорт. Идет ли ремонт мостовой, приходится ли внезапно, из-за аварии, добираться до лежащих в земле водопроводных труб - можно пустить машину в обход. Но только автобус должен всегда ходить одним путем, как трамвай, хоть нет у него ни колеи, ни дуги: чтобы легко было людям рассчитывать время и можно было полагаться на быструю езду. А по каждой улице автобус не пустишь - накладно. Другое дело таксомотор: спешит ли человек на срочное совещание, вызвали ли врача к больному, - можно быстро обернуться.

Тогда, в годы нэпа, что-то подобное таксомотору появилось: прокат. Выползшие из-за углов, обнаглевшие нэпманы, стали покупать где-то автомобили. Наняли шоферов. Иногда те возили хозяев, но большей частью ехали не спеша возле тротуара и отыскивали среди пешеходов людей, одетых получше и побогаче. Те останавливались, учтиво кланялись за любезность, не спеша втискивались в машину. Поездка на прокатном «авто», скажем, от Трубной площади до Староконюшенного на Арбате стоила миллионы. Тогда все считалось на миллионы.

Но в 1924 году, когда объявились «Лейланды» и начались разговоры о такси, рубль изрядно потяжелел, стал полновесным. Тогда даже финансовая система не могла стать препятствием для таксомотора, а он - так решило Московское коммунальное хозяйство и это поддержал президиум Моссовета - должен быть очень дешевым, доступным каждому рабочему, чтобы не завидовал трудовой человек нэпманской жене, которая всячески хвасталась перед соседями и незнакомыми людьми поездкой на прокатном автомобиле.

К тому времени, когда в стряхивающей с себя нищету Москве начались разговоры о необходимости таксомотора, во всем Советском Союзе было 10 895 машин, из них легковых 5295…А в Англии, сообщали газеты, насчитывался уже целый миллион автомобилей, а в Америке - совсем немыслимо: семнадцать миллионов!

Президиум Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов решил послать своих знатоков в крупнейшие города Европы: пусть посмотрят, как там устроено метро, как там действуют автобусы и такси.

Около месяца провели полномочные представители Моссовета в Париже, Манчестере, Лондоне и Берлине. Их принимали с осторожностью и удивлением: представителей рабочего правления города ожидали увидеть несмышлеными и темными, а те оказались умелыми коммерсантами - все осматривали, во все вникали, и последнее слово сказать не спешили.

Московским делегатам Берлин понравился чистотой. Вот так должно быть и в Москве - повсюду надо положить асфальт, улицы сделать широкими, повсюду расставить урны для мусора. Побывали в фирме «Сименс», которая строила тамошнее метро. Там сказали: «Давайте мы у вас соорудим такое. У нас уже восемьдесят километров, строили не спеша. Построим несколько станций - тут же деньги возвращаются, идем дальше. Давайте построим вам в Москве сначала четыре-пять станций, тут же выручка вернется».

Москвичи слушали, не возражали - не хотели признаться, что денег нет, а хозяева про заем не говорили ничего. Москвичи, приехавшие из разоренного города, который и до войн был большой деревней, не решились признаться, что берлинское метро им не очень нравится, хотя оно и удобное, и скорое. Под землей в холодные залы, отделанные кафелем, приходили мелкие, узкие вагончики, деревянные двери складывались на петлях внутрь, временами возникала великая давка, и гости, разглядев пристально все, решили, что в Москве надобно метро построить лучше.

А в Париже больше всего понравилось такси. Заводы «Рено» только их и выпускали. Говорили, что их в Париже тридцать тысяч. По городу шустро сновали маленькие «Пежо». В них сидели двое: шофер и пассажир. То было такси для деловых людей. «Время - деньги, - повторяли здесь американское выражение, - деловому человеку надо спешить». «Пежо» для одного пассажира вечером, после семи, на улицах Парижа не показывались - вечером нужны были семейные такси или такси для компаний. «Пежо» не появлялись на улицах по воскресеньям и праздникам.

Московские гости были озадачены тем, что в Париже новые трамвайные линии прокладывать не собирались, больше того - в центре города вынимали рельсы и гладко закатывали асфальтом, чтоб и в помине трамвая не было. Здесь считали, что для общественного транспорта лучше автобуса и такси нет ничего.

Так считали и в Англии. Сначала гости побывали в Манчестере, где для Москвы делали еще шестнадцать «Лейландов». В Лондоне сами видели, как вывинчивали болты, снимали рельсы, убирали шпалы - такси и автобусам легче будет без трамваев. Лондон поразил количеством автобусов. Чуть ли не сотня маршрутов - город большой: около семи миллионов.

Беседуя с любознательными гостями, у которых было бесконечное множество вопросов, знающие толк в людях хозяева фирм чутьем отгадывали, что перед ними крупные заказчики. Большую откровенность и догадливость показали французы. Они не стали расспрашивать, имеются ли деньги. Сами повели разговоры с банками о кредите Моссовету. Консорциум, который финансировал «Рено», внес предложение: даем заем на три года из расчета двенадцать процентов годовых. Москвичи, стараясь не показать радости, не спеша подписали заказ на 30 французских такси, 12 автобусов и 10 грузовиков. Хозяева обещали выполнить заказ через два-три месяца.

Дело было не только в сроке займа, но и в цене. Германская фирма «Манн» просила за такси 4500 золотых рублей, а французская «Рено» - 3300 рублей. Вдобавок «Манн» при высокой цене давал заем на такой же срок, а «Мерседес» и вовсе лишь на десять месяцев.

В Москву делегация вернулась, имея договоренность, что если советской столице понадобится - гости не хотели жаловаться на бедность, - то, вероятно, можно будет заказать в общей сложности 200 такси, 300 автобусов, 300 грузовиков. Они не признавались, что возможности города должен был обсудить коллективный хозяин города - Моссовет.

Участники поездки, готовясь к заседанию президиума, все тщательно обосновали. Они доказывали, что пять тысяч московских извозчиков и старенький трамвай не поспевают за потребностями быстро растущей столицы: «Прокатные автомобили частников - мощные и дорогие, они совершенно недоступны для массового потребителя». Московское такси должно быть дешевым и доступным всем, чтобы оно «перестало служить предметом роскоши или зависти».

Советской Москве, строящей новую жизнь, особенно подходят такси, больше, чем другим столицам: «Таксометр - счетчик пройденного расстояния освобождает и от личного усмотрения шофера». Был сделан подсчет: плата, вероятно, будет не дороже 32 - 35 копеек за версту. Даже лошади государственных учреждений обходятся дороже: 60 копеек. Извозчики и вовсе берут рубль.

Делегация считала, что Москве надо иметь полторы тысячи такси. Но, принимая во внимание бедность Моссовета, соглашалась на триста.

Доклад, при всей придирчивости президиума, который не знал, за что хвататься раньше, какую прореху в хозяйстве заткнуть, был принят. Решено было: считать необходимым расширение автобусного движения в Москве и ее пригородах, вместе с которым приступить к организации таксомоторного движения. Договорились купить первые машины у французов, все доходы от таксомотора пустить на расширение парка и улучшение состояния мостовой.

Мостовые, разбитые, с провалами, грязные, мешали больше всего, не давали возможности городу быстро развиваться, и поэтому, перед тем как пустить таксомоторы, создать сеть автобусных маршрутов, президиум Моссовета решительно принялся за улучшение состояния улиц. В конце 1924 года была создана межведомственная комиссия по вопросам мощения улиц.

Новая комиссия проявила поразительную хозяйственную сметку. Сначала она собрала сведения. Выяснилось, что в пределах тогдашней Москвы (радиус не больше десяти километров) лишь 2,5 процента улиц имеет усовершенствованное покрытие - диабазовую брусчатку.

Конечно, был большой соблазн покрыть все улицы асфальтом. Но это оказалось невозможным из-за дороговизны. Комиссия считала, что надо мостить улицы таким материалом, который бы при ремонте возобновлялся без потерь. Такова брусчатка. Конечно, ни о каком шведском диабазовом камне речи, быть не может - дорого. А диабазовый камень нашелся - онежский. Ничем не хуже импортного. Его отыскала комиссия по исследованию естественных производительных сил при Академии наук. Профессор Белянкин изучил месторождения восточного берега Онежского озера и нашел, что здешний диабаз столь же крепок и удобен для обработки, как и привозной камень. Московский Совет тут же послал своих людей в Олонецкий край, и работа закипела. А в Москве был составлен план неотложных нужд - перечень самых разбитых улиц, которые стали приводить в порядок.

Тем временем Московское коммунальное хозяйство готовилось к встрече первых таксомоторов «Рено». Еще до их прибытия надо точно предусмотреть, как их использовать, чтобы они ни дня не стояли. В этом могли помочь люди, которые видели действующее такси за границей - ездившие туда представители Моссовета.

Забавно, что еще до появления местного такси возник термин «холостой пробег», который существует и по сей день, и многие до сих пор понимают его по-своему. Термин этот родился не у нас - в Америке. Создатели московского такси понимали, что постоянный контроль над водителем невозможен, но в то же время знали, что «социализм - это учет». Тогда еще нигде в мире не было «зеленого огонька», и многие таксомоторные фирмы бились над тем, как отличать полезный пробег от холостого: ведь машина может возвращаться на стоянку с пассажиром, а может прийти порожняя. Важно предусмотреть, говорилось в одном документе, чтобы «выручка не прошла мимо кассы». Выяснилось, что в Париже, Берлине и Лондоне разные нормы «холостяка», но всюду он несоразмерно велик - от 40 до 52 процентов. Полдороги такси ходят порожними!

После первой партии таксомоторов будут закуплены следующие. Какие машины выбирать? Не лучше ли, если такси будут однотипными? Тогда меньше будет список запасных частей, не понадобится столько места на складах, окажется проще ремонт и потому возрастет процент ходовых машин. В Америке одиннадцать марок такси. А таксомоторов уже в 1922 году там было девяносто тысяч. Пусть частник мыкается - у каждого свои машины, свои заботы. А государственные, народные такси дадут то преимущество, что их можно сделать однотипными, выбрав такую машину, которая послушна, меньше расходует горючего и шин. Тогда дешевле и проще будет учить шоферов, ремонтировать автомобили, сравнивать результаты. Это даст возможность снижать плату, чтобы каждый простой человек мог, когда надобно, нанять без хлопот машину и ехать быстро и удобно.

В Москве нетерпеливо ждали первые «Рено». На пленумах Московского Совета, на рабочих собраниях, в печати сообщались новости: заказ выполнен, машины готовятся к отправке. Вот они уже на пути в порт. Телеграф сообщил, что первые пятнадцать «Рено» погружены и плывут в Советский Союз. «Рабочая Москва» поместила рисунок таксомотора и «счетчик, указывающий покрытие расстояния». Счетчик по размерам был немногим меньше нынешнего телефона-автомата - такой же тяжелый ящик, но без трубки, с окошечками. Газета сообщила: «Прибывающие в Москву пятнадцать штук таксомоторов системы «Рено» предполагается пустить по городу 10 июля. Плата за проезд будет взиматься поверстно, примерно 35 - 40 копеек за километр». В Москве, как и по всей стране, быстро привыкали к новым мерам веса и длины. Вместо верст - километры, фунтов - килограммы.

Во вторник, 9 июня 1925 года в Колонном зале Дома Союзов в четыре часа дня начался пленум Московского Совета РК и КД. На нем среди прочих важных вопросов разговор шел о таксомоторах. Участники заседания говорили о них взволнованно: новинка радовала. Москва начинала догонять другие, богатые столицы. Вот появляется и новый вид транспорта - столь удобный и массовый.

Было принято решение выпустить таксомоторы на московские улицы 21 июня в семь часов утра.

ПЕРВЫЙ РЕЙС

Итак, в воскресенье, 21 июня 1925 года в семь часов утра из гаража во 2-м Дьяковском переулке, что неподалеку от Каланчевской, нынешней Комсомольской, площади, в первый рейс отправились таксомоторы «Рено». Их было пятнадцать, новеньких, чистеньких, с желтой полосой, и москвичи тут же обратили на них свое внимание - они оказались весьма заметными па улицах столицы.

То был обычный день столицы, которая вела сложную, полную различных перемен, жизнь. Государство наступало на частника, который надеялся, что он неодолим, и с иронией воспринимал всякую новизну.

Таксомоторы? Посмотрим, что из этого получится. Придумали: стабильная цена 40 копеек километр! А если цены поднимутся?

Нэпманам, владельцам редких стареньких, латаных-перелатаных автомобилей всех имеющихся на планете марок, такое новшество казалось просто смехотворным: «твердая цена, без соглашения», и плата за перевоз «вне зависимости от расстояния».

Бывалые проныры предрекали, что такси прогорит через месяц или станет работать себе в убыток. Машина не лошадь, ей нужны запасные части. А где они их возьмут?

Первый день «Рено» не знали покоя. Без конца звонил телефон в гараже. Спрашивали: «Нельзя ли сделать заказ?» - «К сожалению, нельзя - все разобрано». Люди на улицах, увидав остановившееся «Рено», из которого выходили пассажиры, тут же занимали еще теплые места. «Холостого пробега» ни в первый день, ни в последующие дни не было: люди хотели просто прокатиться - без всякой надобности.

Вдобавок ко всему, именно 21 июня установилась хорошая погода.

В тот погожий летний день, день рождения такси, было много других новостей. Стало известно, что президиум Бауманского райсовета переименовал сад 1 Мая в сад имени Н. Э. Баумана.

Из центра города трамваи доставили двенадцать тысяч пионеров на Ленинские горы. Там был митинг, потом новички принимали пионерскую клятву.

Стало известно, что снижена цена на белый хлеб.

Обрадовали биржи труда: безработица пошла на убыль: осталось без занятий всего 2800 человек.

Признавались законными церковные браки, заключенные в Москве до первого июля 1918 года, поскольку загсы были учреждены после 20 декабря 1917 года, а регистрировать браки стали именно с 1 июля.

Сообщалось, что по вторникам можно будет слушать по радио доклады членов ЦК РКП - всякий раз в 7 часов 55 минут вечера.

Газеты писали об оживлении промышленной жизни города.

В то же воскресенье с Центрального аэродрома поднялся агитсамолет, на котором было крупно написано: «Все - в Авиахим».

Много важных и мелких событий произошло в тот день в городе, и обо всем этом одними из первых узнавали шоферы такси. Все предусмотрел транспортный отдел Московского коммунального хозяйства, запасся решениями на всякий возможный трудный случай, но предвидеть, что работа шофера таксомотора окажется столь интересной, никак не мог. Водитель оказался в самой гуще московской жизни, все видел, все знал, все слышал. Пассажир входил в машину разговорчивый, беседа начиналась без затей, как если бы шофер и пассажиры были знакомы давно, часто говорили друг другу «ты» - если то были партийцы или рабочие.

Шоферы ощущали лестное внимание к себе. Их без конца расспрашивали: как это устроено, а сколько стоит «Рено», а не боится ли водитель, что наскочит на другую машину. Больше всего интересовались ящиком с бегающими цифрами, удивлялись тому, как умело ведет он счет, не сбивается, спрашивали, как ящик отгадывает, сколько верст было пройдено, и как ему удается так быстро переводить версты в километры.

Но с первых же часов езды водители таксомоторов поняли, как хорошо надо им знать Москву, чтобы довезти людей до места. Особенно, если это были приезжие, гости Москвы.

Не всегда это были люди с чемоданами, хотя в ту пору многие ездили в Москву именно за продуктами и вещами. Иногда из поездов люди выбирались с клетками, в которых везли живой товар. Хуже всего, когда там были поросята, которых, впрочем, возили главным образом в мешках. Такой мешок визжал, извивался, кидался во все стороны, а иногда - если хозяин проворонит - и пытался убежать.

Такие пассажиры все-таки чаще брали извозчика, другие - без поклажи - искали такси. Они уже читали, что в Москве появился государственный прокат, хотели посмотреть, как это устроено, чтобы завести его у себя. Это были делегаты других городов, участники слетов и совещаний, приезжающие в ЦИК, Совнарком и наркоматы.

И с ними было труднее всего: называли такие адреса, о которых бывалые шоферы, московские старожилы еще не знали.

- Вези на площадь Ногина, - говорил такой седок. Шофер не обижался на бесцеремонность обращения - не знал, где такая площадь, пока, после расспросов об учреждении, которое нужно, не догадывался, что это бывшая Варварская.

Незадолго до пуска первого таксомотора президиум Московского Совета издал большое постановление, в котором говорилось, что президиумы некоторых райисполкомов стали переименовывать на свой вкус улицы. Действительно, многие названия устарели, они были даны когда-то в честь князей и святых. Газеты печатали письма рабочих, которые возмущались тем, что названия улиц остаются прежними.

Президиум Московского Совета признал такие требования справедливыми - многие названия «не соответствуют духу времени», но запретил районным властям давать новые названия улиц без согласования с ним, так как в городе уже появилось несколько площадей имени товарища Ленина, больших и малых Советских, Коммунистических, Вокзальных. Московский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов постановил впредь именовать Большую Алексеевскую - Большой Коммунистической, а остальным улицам, получившим такое же новое название, пока восстановить прежние.

Шоферам такси было очень важно быстро изучить и запомнить длинный список новых названий улиц. Водители завели записные книжки, куда вносили поправки в наименования, и часто, прежде чем отправиться в путь, заглядывали в них. Но бывало, что и там нельзя было узнать о перемене. Шоферы знали и о том, что на Страстной, теперь Пушкинской, площади, стоял справочный киоск, в котором две девушки, знавшие обо всех изменениях в названиях московских улиц, давали бесплатные справки. Это был первый в городе справочный киоск, который стал началом большой городской службы - справочно-инфор-мационной конторы Мосгорсправка. Ларек возник в соответствии с декретом Совнаркома, который подписали Ленин и Бонч-Бруевич; в нем говорилось, как важно помогать пришедшему к власти народу информацией и справочными сведениями.

Не стоит скрывать, что в таксомоторы норовили сесть и люди, которые, наоборот, дорогу не спрашивали, а показывали. Одеты они были по-всякому, а чемоданы и вещи везли несоответствующе роскошные и яркие. Пассажиры эти были суровы и решительны, обещали хорошо заплатить, высаживались с поклажей где-нибудь в темном месте. Это были «голубчики» - воры, которых в ту пору было немало.

Первые таксомоторы.

Шоферы «Рено» старались от таких пассажиров увернуться. То сделает вид, что не заметит, то объявит, что авария, поломка случилась: опасно заводить.

С появлением государственных таксомоторов с их твердым тарифом у частного проката осталось мало клиентов. По вольной цене - за плату «по договоренности» ездили воры и проститутки, да еще скудеющие день ото дня нэпманы, на которых государственный сектор наступал все уверенней.

После месяца работы первых «Рено» журнал «Мотор» писал: «Интерес населения к таксомоторному движению довольно значителен. У таксомоторов почти нет простоя. Они тут же, по прибытии на определенное место, занимаются новыми пассажирами. За все дни не было ни одного конфликта между пассажиром и шофером».

Таксомотор был дешев, доступен и в то же время исключительно удобен и выгоден. Дневная выручка его почти равнялась выручке автобуса. Вскоре в Москве стало уже сорок четыре автобуса, эксплуатация каждого из них обходилась в 126 рублей в день, а выручка составляла 140. Каждый из пятнадцати таксомоторов давал Московскому коммунальному хозяйству не меньше чем по десять рублей чистого дохода в день. Месяц дал четыре с половиной тысячи рублей. Сторонники таксомотора в Московском коммунальном хозяйстве торжествовали: удобство оказалось вдобавок прибыльным - не напрасно, значит, еще до того, как выявились первые результаты, были куплены и «Фиаты». На них тоже поставят таксометры.

Новая отрасль городского хозяйства имела, однако, не только сторонников, но и противников. «Мотор» не напрасно писал: «Многие граждане СССР, быть может, сочтут такой способ передвижения излишней роскошью, но это, конечно, будет большой ошибкой».

Действительно, некоторые считали, что поездка на таксомоторе, когда один человек везет другого, напоминает эксплуатацию: один работает, другой наслаждается. Но противников было немного. Как раз в те дни ширилась сеть водопровода. И если рассуждать подобным образом, то получится, что кто-то работает на водопроводной станции, а другой пьет воду, наслаждается. В обществе, где трудятся все, каждый обслуживает другого: водитель - пассажира, продавец - покупателей, а все они - и водитель, и повар, и продавец - пассажиры, покупатели, клиенты. Надо просто думать, чтобы воды было вдоволь, пища была вкусной и здоровой, чтобы товары продавались честно. А таксомотор должен лучше обслуживать трудящихся.

У автомобиля общего пользования и так почти не было простоя, но на заседании транспортного, подотдела ораторы требовали: «Надо поставить дело так, чтобы таксомотор никогда не стоял без дела. «Всегда на ходу!» - вот лозунг таксомотора».

Заметили, что его нередко берут для увеселения. После яростных споров было единодушно решено: в будни диспетчер гаража не должен отпускать автомобиль в дальнюю дорогу. Например, за город. А шофер не имеет права без согласия диспетчера отправляться за черту города. Надо следить за тем, чтобы таксомотор использовался главным образом для деловых поездок. Надо его широко рекламировать. Пусть опаздывающие знают, что поездки на вокзал, в наркомат, в театр имеют преимущество перед всеми остальными, кроме поездок врачей. Им машина предоставляется вне всякой очереди.

А в воскресенье и праздники все поездки, кроме докторских, равны. По договоренности с гаражом можно нанять таксомотор для поездки в радиусе тридцать километров от городской черты с оплатой за обратный пробег.

Следя за приближением «Фиатов» (стало известно: они отправились, через три недели будут в Москве), строили дальнейшие планы. Когда в городе будет тридцать таксомоторов, не станут ли они простаивать? Хорошо бы заранее обеспечивать их клиентурой: «Нельзя рассчитывать на нагрузки пассажирами с улицы».

В городе появились объявления: можно заблаговременно позвонить по телефону в гараж, назвать свой адрес, и в нужный час машина будет стоять в назначенном месте. А когда «Фиаты», наконец, пришли, на вокзалах появились специальные агенты. Они стояли у выхода с перрона и зазывали пассажиров в такси, потому что люди не желали рисковать жизнью, зная по рассказам о разного рода крушениях.

Ездить по Москве действительно было не совсем безопасно. По одной ли только Москве! Пятьдесят лет назад, когда в Америке было в несколько раз меньше автомобилей, чем сейчас, на улицах погибало более двадцати тысяч людей в год (а теперь - пятьдесят с лишним тысяч). Даже в Берлине то и дело случались несчастные случаи.

В пример опять приводился Лондон. Там наведен порядок. Хотят ли того люди или не хотят, но улицу они переходят не там, где ближе, а только на углах. В Москве смеялись над этим: а если дом мой напротив, через дорогу, не идти же мне до угла, переходить улицу, а потом тащиться обратно! Совсем, дескать, сдурели! Правда, за это дисциплинированному пешеходу Лондона была награда: на углах по требованию полисмена все движение замирало, пока «сомкнутая масса пешеходов не перейдет на другую сторону».

Все дело было в полисменах, которые стали хозяевами улицы. О лондонских полисменах писали все газеты мира: спокойные, бесстрастные, самоуверенные. Выдержка их поразительна. Вежливы, предупредительны, от их взгляда ничто не ускользает. Они требуют, чтобы их распоряжения исполнялись беспрекословно. Сделает чуть заметное движение рукой, и - моментально поток экипажей и машин останавливается. Другое движение - и снова все несется вперед.

По сравнению с другими городами в Москве несчастных случаев было ничтожно мало, но число их росло. Улицы вдруг стали тесны не только оттого, что по ним вечно сновали не знающие покоя такси, автобусы и три тысячи легковых автомобилей. Пешеход, привыкший легко увертываться от извозчика, по-прежнему пересекал улицу там, где ему удобнее. И это иногда кончалось катастрофой.

Московский автомотоклуб, объединивший любителей моторов, упорно, но безуспешно отвоевывал улицы для автобусов, автомобилей и мотоциклов, а заодно и для своего противника - пешехода, на которого он вел успешное наступление. Автомотоклуб везде, где мог, настаивал: давно пора и у нас, в Москве, на главных улицах отвести специальные места для пеших переходов. Надо обязать пешехода двигаться только по тротуару и держаться по возможности стороны направления движения.

Автомотоклуб выдвигал целую программу. Необходимо ввести обязательные для всего города правила - они хоть и были, ограниченные, мягкие, по мало кем соблюдались. Желательно устроить определенные пункты перехода на углах - возле тех мест, где дежурят милиционеры. Автомобилям и экипажам, а также ломовым извозчикам всюду держаться правой стороны, при встрече уменьшать ход; преимущество должен иметь тот, кто едет справа. Если на улице встречается какое-то неожиданное препятствие, колдобина, траншея, то надо держаться определенного порядка: сначала едет тот, на чьей стороне нет препятствия, или тот, кто движется правее. На подъеме преимущество должен получить поднимающийся, на повороте - при любой спешке - следует замедлить ход. На перекрестках возникали вечные споры еще тогда, когда не было в Москве автомашин и трамвая. Милиционеры терялись, кого пропустить раньше. Клуб предлагал: первым должен проехать тот, кто движется прямо, обгонять можно лишь справа, но только не трамвай, а на поворотах вообще никто не должен стремиться кого-либо перегонять.

Эти призывы к порядку и созданию твердых правил движения казались многим чрезмерными: всюду одинаково! А если кому-либо надо скорее? И почему надо загнать пешехода на тротуар, причинять людям неудобство - не пешеход ли придумал и экипаж, и автомобиль? Пусть они с ним и считаются!

Пустив автобус и такси, Московское коммунальное хозяйство стало изучать правила движения, которые действовали в крупнейших городах мира.

Были заказаны еще пятнадцать «Рено», московский завод АМО, который раньше ремонтировал машины, принял заказ на сто такси собственного производства. Поговаривали о покупке такси в Америке, и поэтому надо было спешить: скоро и Москва наполнится быстро несущимся транспортом, необходимо было выработать свои твердые правила уличного движения.

Изучалась зарубежная статистика дорожных происшествий. Выяснилось, что больше трети столкновений машин с пешеходом и трамваем происходит из-за несоблюдения правил. На «занос дороги» приходится 13,7 процента случаев, на невнимательность - 13,5, неисправность звукового сигнала - 6,7, неосторожный задний ход - 6, слишком быструю езду - 5,4, из-за езды не по той стороне дороги - 2,4, из-за опьянения шофера - 1,1 процента.

К концу 1925 года в городе имелось 79 автобусов девяти маршрутов. Этим нововведением москвичи гордились особенно, длина маршрутов составляла 73 километра, и эта мизерная цифра казалась тогда невиданным достижением.

Развитие городского транспорта, увеличение численности населения заставили Моссовет создать специальный аппарат по регулированию уличного движения.

Первым делом решили «начать вести широкую кампанию за внедрение в сознание московского населения культурных навыков хождения по улицам», «воспитывать население в духе того, что оно само должно привыкнуть соблюдать правила без всякого административного понуждения».

Московскому коммунальному хозяйству поручено было «расклеивать афиши, броские рекламы с указанием, какой стороны надо держаться при хождении по улицам, а в случаях несоблюдения этих элементарных правил должны быть указаны, какие могут быть последствия, как-то: несчастные случаи с людьми в виде задавления, искалечения и т. п.». Ожидалось, что убедительная реклама, особенно световая, сумеет психологически влиять на прохожих.

Решено было оказать помощь пешеходам, чтобы они могли увереннее переходить улицы, на которых движение особенно интенсивно. Тогда посередине некоторых улиц впервые сделали специальные возвышения, покрытые асфальтом. Их назвали «островки спасения». «На этих площадках, - поясняла афиша, - человек во время перехода улицы может безопасно остановиться, чтобы выбрать удобный момент для перехода улицы». Тогда еще не додумались до идеи светофора. Очевидцы рассказывали, что только в Берлине, в одном лишь месте, на пятиугольной Потсдамской площади, появилась вышка, в которой сидел полицейский и зажигал поочередно три разноцветных фонаря. Вышку вкопали на бетонных столбах в самой середине площади, вверху была кабина для полицейского, который с высоты восьми с половиной метров видел все и командовал движением с помощью огней. Это считалось огромным достижением: на стоящего над площадью полицейского водители и пешеходы не глядели - за его сигналами наблюдали расхаживающие по углам пять полицейских. Поймав сигнал своего «высокого коллеги», они пропускали то пешеходов, то транспорт.

В Москве сделали пока несколько проще: в самых оживленных местах поставили фонари, в которых зажигались огни, как только приближался трамвай. И люди ходили смотреть на этот хитрый глазок, который неведомо почему чуял трамвай, ждали, что он хоть разок прозевает, но такого случая не было. Не понимали еще, почему красный глазок видит несущийся трамвай, а извозчика и такси не замечает. Огонек очень помог: публика глядела на красный свет и ждала, когда он погаснет, - только тогда переходила улицу. Видя успех, президиум Моссовета распорядился поставить триста таких сигналов. А на трамвайном кольце «А» - трамвай двигался по обеим сторонам бульваров - поставить при выходе с бульваров светящиеся надписи: «Берегись трамвая».

Вскоре было установлено, что тридцать московских такси попадают в опасные ситуации чаще других видов транспорта. Это было понятно: такси всегда спешат; на них не прогуливаются, вдобавок они в пути чаще, чем любой другой автомобиль. Такси движутся вдвое быстрее трамвая, вдесятеро - извозчика. Водителей «Рено» и «Фиата» хотели сделать образцом для всех шоферов. Их учили: заблаговременно давайте предупредительные сигналы рукой. Замедляешь ход - вытягивай руку в сторону и перемещай вверх и вниз. Не держи руку неподвижно, не то это будет означать, что ты намерен повернуть. Рукой можно давать знак свободного обгона, остановки.

В гараже висели плакаты с правилами:

«Всегда ездите осторожно и медленно в опасных местах.

Не ослепляйте пешехода очень яркими фарами.

Старайтесь пользоваться боковыми улицами…»

Правил было много. Не только для водителей. Заторы больше всего создавали ломовые извозчики. Их к концу 1925 года было семнадцать тысяч. Шли они с грузом не спеша, на автомобили старались не глядеть, обиженные, что шустрые машины ворвались в улицы, которые совсем недавно им принадлежали безраздельно. А грузовых машин было 1100, легковых - 2400.

По десять заповедей было у таксистов, трамвайных вагоновожатых, пешеходов. Пешеходам предписывалось:

1. Ходите всегда с правой стороны.

2. Никогда не ходите у обочины.

3. При встрече сворачивайте вправо, обгоняйте слева.

4. При переходе через улицу придерживайтесь раз принятого направления, не бросайтесь взад и вперед.

5. Переходя улицу, не бегите, не читайте, не бесе дуйте…

Москва раньше других крупных городов почувствовала опасность, которую несет с собой автомобильная цивилизация. Здесь поняли, что неизбежными спутниками развития городов является убыстрение темпа жизни, усиление уличного движения и некоторая рассеянность и нервность пешеходов. Каждая столица придумывала собственные меры для того, чтобы сделать дисциплинированными пешеходов и шоферов. С одной стороны, надо было хорошенько напугать рассеянную и невнимательную публику, а с другой - осадить загордившихся водителей, обрадованных возможностью ездить быстро.

Московский автомотоклуб призывал к созданию кодекса поведения на улице, жесткого, особенно по отношению к пешеходам. Автомобильные клубы других крупных столиц, естественно, тоже стояли на стороне едущих. Их мягко уговаривали не носиться с бешеной скоростью. В Берлине появилась автоохрана. Севшие за руль члены автомобильного общества выезжали на уличное дежурство, чтобы - на первый раз! - мягко посоветовать шоферу не мчаться быстро и беспорядочно. Впрочем, активист сам тогда мчался, как ошалелый. Он догонял едущую быстро машину и выкидывал заранее подготовленный плакат: «Автоохрана. Прошу 35 километров». Тогда такая скорость считалась в городе предельной. Если шофер не подчинялся, номер его машины записывали, а самого вызывали в клуб (почти все автомобилисты состояли его членами) и там подвергали весьма ощутимому штрафу: 25 марок - 12 рублей 50 копеек.

В Париже появились надписи на столбах: «Сдерживай». Вскоре договорились об общем, международном сигнале: круг, в который вписаны три меньших круга, - это означало: проезда нет. Но были улицы, для которых никаких знаков нельзя было придумать, - такая сложная складывалась там ситуация, и на столбах развешивали два окантованных темной краской ромба, наплывающих один на другой. Это означало: регулировать движение невозможно, можешь идти и ехать как угодно, но, пожалуйста, осторожно. Иные сигналы были гораздо выразительней. На столб у края тротуара вывешивали четырехгранный светящийся фонарь. На нем была нарисована «смерть» - пустоглазый череп - и стояла надпись: «Ты будешь мой, легкомысленный». Сделанный в Нью-Йорке снимок обошел все газеты: на людном, оживленном месте оставили вдребезги разбившийся автомобиль; он лежал вверх колесами, изуродованный, помятый - его решили оставить на месте катастрофы в назидание идущим и едущим. Между спицами помятых колес воткнули палки, державшие плакат: «Разбился заслуженно». Иные газеты переводили текст убедительнее: «Так ему и надо».

…Президиум Московского Совета имел самые большие возможности для борьбы с авариями. Моссоветупринадлежали дома и земля, и он - на зависть всем муниципалитетам и мэриям мира - мог без проволочек, без тяжбы с собственниками развязывать безнадежно тугие транспортные узлы. Старая Москва, в которой было тесно еще до того, как появились автомобили, страдала из-за нескольких десятков домов, в которые упирались едущие, там все замедляли ход, образовывались пробки. Дома стояли поперек движения.

Как ни странно, мешала и такая малость, как прямоугольные на перекрестках тротуары, а они тогда делались непомерно высокими. Решено было понизить подзоры, закруглить углы тротуаров на перекрестках. В сильно выступающих домах, которые словно бы набегали на улицу и делали положение пешехода особенно опасным, можно было первый этаж освободить от магазинов и квартир и сделать тротуар, который защищал бы пешехода от машин стенами с бывшими окнами. Вскоре на Солянке, Большой Полянке появились такие тротуары, над которыми во вторых и третьих этажах люди жили по-прежнему, а под ними ходили, спешили, совершали вечерний моцион.

Московское коммунальное хозяйство представило президиуму Московского Совета список улиц, которые необходимо было расширить. Среди них разветвления у Лубянской площади, Мясницкой улицы и Лубянского проезда, начало Никольской улицы - со стороны Лубянской площади, Сретенские и Мясницкие ворота, пересечение улиц у Красных ворот, перекресток у Сухаревой башни с его знаменитой толкучкой, соединение Каланчевской площади с Каланчевской улицей, соединение Красной площади и площади Революции…

По существу, это был первый приведенный в исполнение малый план реконструкции города. Фундаментально обоснованный, грандиозный план реконструкции города тогда был уже составлен, о нем постоянно говорили, обсуждали по частям на заседаниях президиума Моссовета и его отделов. Инженер Тихоцкий предложил решение проблемы уличных заторов в четырнадцати самых трудных местах.

Самым злосчастным местом был в ту пору выход Мясницкой улицы на Лубянскую площадь. Расширить по всей длине ставшую тесной Мясницкую улицу вряд ли было возможно: там стояли сравнительно новые, построенные богатыми купцами дома. Надо хотя бы скруглить тротуары, от этого езда на повороте станет быстрее. Инженер предложил передвинуть вглубь ограду церкви, которая стояла тогда на углу улицы и Лубянского проезда, снести хотя бы церковную пристройку. Это даст выигрыш в пять метров.

Предполагалось сделать аркаду в доме № 1 - потеснить вглубь магазины первого этажа, сломать перегородки и отдать тротуар под крышей с бывшими оконными и дверными проемами пешеходу.

Инженер Тихоцкий предлагал «уширение стесненных улиц главным образом созданием аркад - на ширину вдвигаемых в здания тротуаров»: Сретенки, 1-й Гражданской (так тогда называлась часть нынешнего проспекта Мира от Колхозной площади до Рижского вокзала), Неглинной, Кузнецкого моста. Труднее всего оказалось бороться со «стеснением» соединения Красной площади с площадью Революции. Узкие Воскресенские ворота и Забелинский проезд с трудом вмещали пешеходов и транспорт, особенно «в послеслу-жебные часы, когда течет непрерывная лавина пешеходов, автомобилей и всяких экипажей, мотоциклетов и велосипедистов». Автор проекта «уширения стесненных улиц» не предполагал тогда, что жизнь заставит поступиться некоторыми зданиями, иначе растущий центр города вообще заклинит, он сделается непроезжим, непроходимым.

Инженер Тихоцкий полагал, что будет достаточно одного лишь запрета на проезд колесного транспорта. Он мечтал о сносе кварталов ветхих домов, которых больше всего именно в густонаселенных районах города. Нужна была перепланировка целых направлений, это не только облегчило бы движение, но и создало бы лучшие санитарные условия. Но, однако, при этом нужно сберечь памятники старины, реставрировать их.

Московский Совет был тогда беден, ему едва хватало средств на то, на что бывшая городская дума вообще не собиралась тратить денег. Энергично расширялась трамвайная сеть, которая должна была соединить рабочие окраины с центром города: Ленинская линия - к заводу АМО, проходившая среди истинно деревенских деревянных домов, Измайловская - от Благуши к Даниловской, Дангауэровская.

Немало средств понадобилось на прокладку водопровода в рабочие районы. Как о большом достижении говорилось о том, что шесть тысяч квартир получат за 1925 год водопроводные краны. Газеты пестрели фотографиями рабочих в подпоясанных косоворотках: добровольцы укладывали булыжник на улицах, которые вообще не имели мостовых.

Автобусы и такси стали главными виновниками того, что Москва ощутила потребность в реконструкции улиц. Новые машины - одни громоздкие, другие шустрые, юркие - требовали пространства, а без современного общественного транспорта городская жизнь развиваться не могла. Этот транспорт, особенно такси, нуждался в особом водителе' - с железным здоровьем, крепкими нервами, сметливом,образованном.

Именно в год рождения московского такси из-за его неотложных нужд родилось слово психотехника. Каждый будущий таксист должен был пройти необычные испытания. Они должны были выявить тех, кто пригоден для крайне ответственной и опасной работы.

Было признано, что работа шофера такси сложнее даже труда машиниста паровоза. У водителя неопределенный, запруженный «живой человеческой массой» путь, поток пешеходов непостоянен, прихотлив, поведение его на улице трудно предвидеть, а расстояния кратки. Нужно быть вечно напряженным, ни на секунду нельзя расслаблять внимания. Шофер должен иметь острый слух, превосходное зрение, глазомер, чувство скорости, сообразительность, точность движений, быстроту реакции, самообладание.

Испытания вызывали шумный интерес и бесконечные разговоры. Комиссия знатоков предлагала водителю листок бумаги, на которой были заранее начертаны круги, линии разной длины, и просила быстро поставить в кружках центры, линии разделить на две, три равных части, на пять, определить, во сколько раз одна линия длиннее другой. Так проверялся глазомер.

Человеку давали печатный текст и предлагали быстренько вычеркнуть все буквы «а» и одновременно сосчитать, сколько встретилось «с» и «ш» - во время езды шоферу всегда приходится решать несколько задач сразу. Так исследовалась способность распределять внимание. Для такого же изучения просили испытуемого одновременно сосчитать количество прошедших за окном людей, сколько из них было обуто в сапоги и сколько женщин шло в шляпках.

Водитель такси должен был иметь самообладание, не теряться при внезапных авариях. Продолжая беседу, комиссия словно бы ненароком просила пересесть испытуемого на другой стул, а тот вдруг начинал качаться и даже проваливался в подпол. Многие так пугались коварного стула, что представали перед комиссией бледными, потными, ослабевшими. Ну как они могли водить машину с людьми по московской улице, которая тогда таила подвохи со всех сторон - обветшалые мосты, нервные пешеходы, запутавшиеся в свете двигающихся навстречу фар.

Каждый шофер такси побывал в психотехнической лаборатории, которая тогда помещалась в Каретном ряду, прошел эти и многие другие испытания.

У так называемого динамографа ему предлагали взять в руки каучуковую грушу и сдавливать ее. Это было непросто - внутри находилась ртуть. Чем сильнее нажмешь, тем выше поднимется ртутный столбик. Одновременно на вертящейся катушке рисовалась кривая, она показывала, до какой отметки поднялась ртуть, сколько раз она снижалась, сколько времени это длилось. Так определялась сила мускулов.

Одно испытание проводилось с завязанными глазами. Экзаменатор становился с шофером к аппарату, у которого было две рукоятки. Оператор вращал диск, то ускоряя ход, то снижая, то совсем останавливая. Шофер должен был ощущать скорость вращения и, быстро перестраиваясь, следовать меняющейся ситуации. Движения шофера записывались на ленту, и можно было видеть, насколько быстро водитель ориентируется в обстановке. Считалось, что это может заранее показать, как шофер будет вести себя в путаном уличном потоке, насколько быстро он будет реагировать на скорость движения попутных машин и пешеходов.

Другой экзамен проводился в кромешной тьме - в комнате без окон. Шофер садился на стул, поставив ноги на педали. Внезапно в разных углах помещения вспыхивали разноцветные огни. По большей части менялись зеленый, желтый, красный - постепенно подходили к идее светофора. При зеленом огне надо было нажать левую педаль, при желтом - правую, при красном - обе… Потом в той же комнате показывали кино - для одного лишь шофера. Получалось так, будто он сидел за рулем и несся по улице, а ему загораживал дорогу то автомобиль, то испуганно бегущий пешеход, то извозчик. Откуда-то неслись звуки клаксона. Неподвижно сидящий шофер словно бы ехал, и комиссия видела, насколько умело и уверенно он действует за рулем.

Только что созданное и быстро растущее таксомоторное хозяйство нуждалось в самых лучших шоферах, потому что им предстоял сложный и ответственный труд.

Осенью 1925 года по улицам Москвы бойко сновали тридцать такси. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что такие машины советской столице необходимы. Хозяйство надо было расширять и совершенствовать. Президиум Московского Совета решил увеличить заказ до двухсот машин ц попросить фирмы учесть особые условия еще не перестроенного города, который достался новым хозяевам в запущенном виде. Уполномоченные получили такой наказ: мотор должен быть компактный, простой и доступный для ухода, конструкция надежная, выносливая, наивысшей работоспособности. Для удобства заводки необходим самопуск. Для бензина и масла следует иметь контрольный прибор перед сиденьем шофера. Шасси должно быть прочным, тормозов - два, желательно на все четыре колеса. Колеса дисковые, сплошные, удобные для быстрого снятия и установки. На колесах необходимо иметь приспособления против скольжения при движении по дороге. Скорость при движении в гору с полной нагрузкой у машины должна быть 10 километров в час. Необходимо, чтобы машина в дорожных условиях среднерусской полосы проходила до полного износа 150 тысяч километров.

В первые же дни было установлено четыре биржи такси, где можно ожидать появления свободной машины. Они были на самых бойких площадях: Страстной, Свердлова, Арбатской и у Курского вокзала. И, конечно, должен остаться «гараж по вызову» во Втором Дьяковском переулке, где уже стояло тридцать таксомоторов. Число их быстро росло.

К 10-летию Великого Октября Московское коммунальное хозяйство сообщило:

«В настоящее время число такси достигает 120, при общем пробеге в 3 миллиона километров в год. Число поездок на машину за прошлый год выражалось в среднем около двадцати за один день. Все таксомоторы обслужили в год свыше 3 миллионов пассажиров».

По тем временам эти цифры были колоссальными - потому что почти половина москвичей в ту пору ходила пешком. 18 февраля 1926 года в трех самых бойких местах города появились специальные счетчики. Изучались людские потоки на отрезке Сокольники - Мясницкая - центр, Тверская застава - центр, Смоленский рынок - Арбат - центр. В тех местах, где в оживленные артерии города вливались узкие переулки, стояли люди с блокнотами и считали всех пешеходов и пассажиров городского транспорта. Оказалось, что пешеходы составили 46,3 процента, пассажиры трамвая - 46,9, автобусов - 3,8, извозчиков - 1,8, такси - 1,2 процента. Извозчики были впереди, но позиции они явно сдавали. За полгода до этого - 19 августа 1925 года они доставили на Каланчевскую площадь 6407 человек - 2,4 процента. В тот же день пешком туда пришли 170 007 человек и два десятка пассажиров прибыли на такси.

В статье «В преддверии Большой Москвы», опубликованной 11 июня 1925 года в газете «Вечерняя Москва», говорилось:

«Мы живем в старинном городе, с кривыми кольцеобразными улицами, опутанными переулками.

В Москве уже нельзя ходить медленно, вразвалку. Москва несется, движется, летит.

В Москве тесно. Город не помещается в своих узких и горбатых улицах. Город растет, и растут расстояния. Не хватает вагонов трамвая, и вводятся автобусы. Не удовлетворяют автобусы, и появляются такси. Становятся анахронизмом извозчики.

Впрочем, их не так еще мало - 20 тысяч легковых и ломовых извозчиков. Они загромождают узкие, кривые улицы. 750 вагонов трамвая прорезывают московские артерии по всем направлениям. Тысячи автомобилей беспрерывно носятся от утра до вечера по улицам нашей столицы и 100 автобусов бешено пересекают пространства Москвы.

Взад и вперед снуют пешеходы. Десятки тысяч людей ежедневно прибывают в Москву. Растет, ширится огромный город. Невмоготу тротуарам, толпы пешеходов, не помещаясь на них, заполняют мостовые, мешают моторному движению, становятся жертвами его.

Как быть? Как привести в систему весь этот хаос уличного движения, как наладить его регулирование?

Мы все-таки счастливый город, в среднем у нас давят на более одного человека в день. А в Нью-Йорке - образцовом, блестяще распланированном городе однородного движения только детей калечат в течение одного года десять тысяч. Впрочем, от этого не легче. На одной только Мясницкой у нас в месяц бывает не меньше 20 столкновений между различными видами транспорта: трамваем и автомобилем, автобусами и извозчиками. Мясницкая - самая кипучая, самая оживленная, самая опасная улица города.

Вообще, следовало бы перекроить заново этот огромный и разбросанный город. Перепланировать его собираются. Известны уже планы будущей «Большой Москвы». Но осуществление этих планов требует огромных средств.

Пока же всю Москву не перекроишь.

…Неблагополучно и с Петровкой, тротуары которой слишком узки. Почти вся мостовая занята толпою пешеходов. Это мешает движению.

Всего опасней переходить московские площади или перекрестки центральных улиц. На Западе давно уже существуют в центре больших городов «островки спасения». Островок - возвышенная площадка, на которой можно передохнуть и осмотреться. Около 20 таких площадок будет устроено и в Москве. На первых порах - деревянных, временных»…

Предлагалось снести линию домов, чтобы разгрузить Мясницкую, дать ей вздохнуть - создать параллельную ей улицу. Снести дома на Петровке, Сретенке. Все это значилось в плане Большой Москвы, по нынешним понятиям весьма скромном, по тогдашним масштабам невероятно огромном, немыслимо грандиозном. Об этом говорилось повсюду радостно и много.

Уже тогда было в Москве почти два миллиона жителей, а в плане Большой Москвы значилась неслыханная цифра: четыре с половиной миллиона.

Теперь, через пятьдесят лет, цифры эти кажутся малыми. В Москве сейчас более семи миллионов жителей. Целый день по городу снуют сотни тысяч автомобилей. Такси теперь больше пятнадцати тысяч.

Такси - самый эффективный, самый экономичный транспорт. Машина с шашечками на борту не покидает столичных улиц ни ночью, ни в праздник. Даже в новогоднюю ночь, в двенадцать часов, когда все за праздничным столом и на улицах города не встретишь ни одного человека, на магистралях столицы стремительно мчатся такси: везут опаздывающих.

Такси служит людям больше и лучше, чем любая другая машина. Даже автобус уходит спать, своим коротким пятичасовым сном. Ночуют в парке трамваи. Такси же всегда на ходу, город не остается без них ни на минуту. Они - хозяева московской ночи. Они выглядят и хозяевами московского дня - так много их на столичных улицах. На любой улице бывают они - там, где никогда не ходил трамвай, там, где не показывается автобус. Такси - хозяин всех московских улиц. Как говорит реклама, «такси все улицы близки».

Даже на самом крупном заводе можно устроить собрание, и на нем будут все рабочие. На иных предприятиях-гигантах работают 60 тысяч человек, но их можно собрать на городской площади. В Москве 25 тысяч водителей такси, однако собрать их всех вместе - на площади, на стадионе - невозможно: часть таксистов всегда в кабине, всегда на улице, потому что без них, без их машин, без их услуг нельзя обойтись. Иногда от таксиста зависит жизнь другого человека, чаще он служит обыкновенному делу, но оно обыкновенное только на первый взгляд. Перед глазами таксиста проходит вся жизнь города.

Профессия таксиста тяжелая физически и морально. Но тот, кто отмерил сотни тысяч, миллионы километров, которые точно отстукал счетчик, знает, что нет на свете другой столь интересной профессии. Только перед шоферами такси так широко распахивается жизнь города и судьбы его людей. Мало кто другой может увидеть за день столько, сколько таксист.

ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ

Шоферу Николаю Максимовичу Животенко приходится добираться от дома до своего пятнадцатого таксомоторного парка почти час: автобусом, метро. Конечно, можно было найти работу поближе, даже возле самого дома, в Бескудникове: там есть автобазы. А он с утомительными пересадками едет на Беломорскую улицу, едет общественным городским транспортом, чтобы весь день возить других с удобствами в такси. Но с 15-м парком у него связано полжизни.

…Ровно в восемь выехал Николай Максимович из парка. Не сделал и сотни метров, как увидел пассажира. Его легко было узнать из тысяч людей - у таксистов на пассажира особое чутье. Человек шел по самому краю тротуара и суетливо оглядывался. «Волга» подкатила к еще довольно молодому человеку в очках.

- Большая Ордынка. И поскорее, - сказал он, спешно усаживаясь.

Он сказал отрывисто, словно на этом можно было сэкономить время. Николай Максимович смотрел вперед на дорогу, но боковым зрением видел соседа. Лицо шофера ничего не выражало - нельзя навязывать пассажиру свое состояние: ни радость, ни серьезность.

Можно только откликнуться, больше того, непременно надо с готовностью откликнуться на его состояние, но сначала надо деликатно выяснить, следует ли это делать.

- Какой мы выберем маршрут? - спросил Николай Максимович голосом спокойным и ровным. Вопроса можно было и не задавать: шофер отлично знал, как ехать, но лучше все-таки спросить. На то время, что пассажир сидит в кабине, он - хозяин автомобиля и может иметь капризы, которые надо выполнять.

- Прямо, все время прямо, до набережной, а потом по Чугунному.

Кажется, пассажир принял водителя за новичка. Ну и пусть. Не замечая, что опаздывает, он говорил:

- А сейчас направо…

Николай Максимович давно уже прицелился к повороту, перестроился. Если бы он ехал по команде пассажира, повернуть - по всей строгости дорожных правил - не успел бы.

Машина неслась легко и почти все время удачно ныряла под зеленый светофор, пассажир успокоился и начал откровенничать.

Николай Максимович заранее знал, что он сейчас скажет: дескать, опаздываю. Будильник подвел, стрелку, наверное, заело, и он не звонил. А может, другой вариант: «Будильник прозвенел, а я думаю, еще пять минут полежу и - проспал».

Оказался все-таки первый вариант:

- Знаете, - доверительно рассказывал молодой человек, - будильник подвел. Как это получилось - ума не приложу: наверное, ногтем задел, перевелась на час позже. Опаздываю - не завтракал, не брился. Вот бритву с собой взял, в обед где-нибудь побреюсь…

Общительный Николай Максимович любит разговорчивых пассажиров, особенно откровенных, которые готовы порой пошутить над самими собой. Бывалый водитель, он уже давно угадал профессию пассажира - научный работник, но никогда не задавал вопросов, не проверял своих предположений, терпеливо ждал, когда они подтвердятся.

- Ну, куда, куда идешь? - вдруг вскричал Николай Максимович.

Это, конечно, относилось к пешеходу. Они ехали по Чугунному мосту, там поблизости, наверное, не было милиционера, и торопливые люди лавировали между машинами.

- Ну и пешеход у нас, по диагонали ходит. Бот и Большая Ордынка. Поворот, еще поворот.

- Здесь!

Парень быстренько рассчитался, достав деньги из кармана не глядя, - видно, еще на тротуаре, когда метался по краю, отсчитал, чтобы потом не рыться в кошельке.

Николай Максимович осторожно развернул «Волгу» и чуть не сшиб молодого пешехода в очках, не сразу сообразив, что это его пассажир: тот мчался к зданию научно-исследовательского института по диагонали, как те пешеходы, которых он сам же ругал на Чугунном мосту - опаздывал и, наверное, не хотел, чтобы сослуживцы видели, что он опять проспал и примчался на такси. Мог бы и не признаваться, что собственного автомобиля нет - водитель, становясь пешеходом, ходит по улицам строго по правилам.

На какую стоянку ближе ехать: к «Ударнику» или на Добрынинскую площадь? В этот ранний час, когда начали работу еще не все учреждения, пассажира можно встретить, где угодно. Чем ближе к девяти, тем он нетерпеливее. Проспавшие, опаздывающие выбегают прямо на дорогу, иные находятся в таком смятении, что готовы рисковать жизнью - только бы успеть.

Николай Максимович решил ехать на Добрынинскую, к универмагу, но держался ближе к тротуару. Он рассчитал правильно: на первом же повороте он заметил человека, который, вероятно, ждал такси, но вел себя со странной нерешительностью. То был солидный человек в шляпе, добротном плаще и с тем большим, элегантным портфелем со множеством запирающихся приспособлений, который выделяет специалиста, уважаемого и знающего себе цену. Это хорошие пассажиры - приветливые, ненавязчивые. Вечером они садятся на заднее сиденье, в уголок, не глядя по сторонам - устали, много работали, хочется помолчать. Вероятно, это самые опытные работники, у них иногда пошаливает сердце, но им не хочется признаться, что они стареют. Берут такси не ради гонки: можно и себя пожалеть, не скупиться.

Но элегантно одетый почтенный гражданин выглядел растерянно и смущенно, прятался за столбом, ждал, когда такси поравняется. Пассажир сел на заднее сиденье, и только поэтому Николай Максимович заметил, что он был… в домашних шлепанцах. Так исправно одет: шляпа, новый плащ, ослепительно белая рубашка с галстуком, хотя и модным, но не чрезмерно, и - в шлепанцах… Стараясь не улыбаться, Николай Максимович начал с обычной приветливостью:

- Куда поедем?

- Варшавское шоссе, дом…

- Какой мы выберем маршрут?

На этот раз вообще можно было не спрашивать - дорога на Варшавское шоссе - впереди, но он помнил случай, когда опаздывающая продавщица из «Руслана» хотела ехать от Ново-Девичьего монастыря напрямик, а он повез через Плющиху. Какая ссора начиналась! Дескать, я опаздываю, семь минут остается, а он клонит, чтобы подороже.

Обидно, что все шоферы под подозрением: мол, хотят, чтобы счетчик выбил побольше, а ему самому выгоднее пассажира везти наикратчайшим путем. Главное - приятнее: географическую задачку удачнее решить, да и выгоднее - все-таки с каждой посадки в зарплату шофера идет шесть копеек. Но было уже поздно, и он повез своим путем - через Плющиху. Приехали через три минуты - на четыре раньше, чем потребовалось. Глупенькая продавщица, она не знает, что такое дорога без светофоров! Женщина оказалась доброй,застеснялась:

- Ой, а вы оказались правы. Простите меня.

…Смущенный пассажир в элегантной шляпе и растоптанных домашних шлепанцах на вопрос о маршруте махнул рукой: дескать, везите, как хотите. У него потом была только одна просьба: подъехать к подъезду как можно ближе, к самым ступенькам - вероятно, чтобы никто не увидел его обуви. Когда отворил дверцу, попросил:

- А вы не могли бы минутку подождать? Николай Максимович подождал. Пассажир вскоре вышел в зеркально начищенных черных туфлях, попросил везти на площадь Ногина. На этот раз сел на переднее сиденье и, потешаясь над собой, признался:

- Понимаете, сегодня у меня доклад на коллегии. Вышел пораньше, чтобы поразмыслить, не опоздать и не устать в дороге. И вдруг чувствую в автобусе, что очень больно кто-то отдавил мне ногу. 'Сдерживаюсь, чтобы не волноваться, понимаете, доклад - дело не шуточное. Потом еще кто-то стал на самые пальцы. Только тогда хватился, что забыл домашние туфли снять. Выбежал из автобуса, и стыдно стало идти на другую сторону - к обратному автобусу: солидный дяденька, при шляпе, - и в шлепанцах!

Они оба смеялись и не заметили, как очутились на площади Ногина, у входа в министерство.

…Начиналось время коротких расстояний и долгих ожиданий. Все опоздавшие на работу уже явились, кончился час спешных поездок, начинался период неожиданных пассажиров. Конечно, интересно возить и тех, кто проспал, - идет спортивный азарт гонки: надо ловко, не нарушая правил, обойти переднюю машину, немедленно отреагировать на внезапное изменение ситуации - пробка на Смоленской, толчея у Новослободской - и нырнуть в таинственный маленький переулок, о котором мало кто знает, но он дает минутный выигрыш, а минута - это километр-полтора. Раньше надежно выручали набережные Москвы-реки и Яузы. Там почти нигде нет автобусов, и потому пассажиры не знали этих ходов.

Николай Максимович видел, как хмурился сидевший с ним человек, когда съезжал к реке, - видимо боялся, что таксист делает лишний круг, чтобы набрать километры, и дорога займет времени больше. Потом этот человек светлел лицом: счетчик не спешил, а поездка оказывалась недолгой. Но теперь все шоферы любят прокатиться по набережной - светофоры редки, но из-за этого здесь становится все теснее. Быстрая дорога вдоль реки все время изгибается, и в самых неожиданных «карманах» лихачей ждали желтые машины с большими буквами ГАИ. У них появилась современная техника - радар, как на аэродроме! - чтобы точно и мгновенно измерить скорость проносящихся машин. Беда нарушителю - его тут же настигнут и… тьфу-тьфу, не сглазить бы, уже несколько лет Николая Максимовича ни разу не останавливал инспектор, не спрашивал водительские права.

Говорят, некоторые постовые придираются - поди докажи, что ты не виноват: обстановка на улице переменчива, минувшей ситуации не возобновишь, а правым всегда остается представитель милиции. Но почему он не придирается к Животенко? Почему его «Волга» вольно несется по магистралям, такая гибкая, послушная - кофе из термоса можно наливать в чашку, не прольется?

А на улицах то и дело что-нибудь случается. Пенсионерка не спеша выйдет наперерез, чтобы ближе было к магазину. Поговори с ней, окажется - коренная москвичка, каждую улицу со старым названием знает, но машин не боится. Люди, приехавшие в Москву недавно, ведут себя осторожнее - наверное, в первые дни напугались оживленного движения, наслушались страстей о происшествиях и ходят по тротуарам и переходам.

И выбоин много попадается. Всюду асфальт, но как часто его вспарывают! В Новых Кузьминках только что дорогу укатали, настилали асфальт частями, выгораживая узкий коридор, - ставили посреди проезжей части деревянный забор, и вот, на тебе, отбойные молотки стучат: что-то забыли в землю уложить: то ли трубу, то ли телефонный кабель. А потом вряд ли ровно заделают, останется грубый шов, на котором машину потряхивает.

Как удается Николаю Максимовичу вовремя заметить и выбоину, и шов, и незаделанный как следует телефонный колодец, круглая чугунная крышка которого басовито ворчит, когда на нее колесами въезжаешь? И увидеть пешеходов, норовящих прошмыгнуть в запрещенном месте, и наблюдать за цветовой игрой светофоров, и любезно разговаривать с пассажиром, разгадывая его состояние: весь интерес работы в такси все-таки не в спортивной гонке, а в общении с людьми, в беседах с ними.

Николай Максимович любит поговорить с пассажирами, послушать их, но не должен, не смеет навязываться с разговорами. Глядя вперед и видя все, что внизу и впереди, видя все, что вливается на дорогу со стороны, не забывая глядеть на светофор - будь он сбоку или вверху, - Николай Максимович всегда очень внимательно оглядывает своего соседа-пассажира, может, потому, что хочет его запомнить, чтобы, если встретится снова, узнать и дома подробно рассказать жене и дочерям об интересном человеке. Каждый день полон интересных встреч.

…На стоянке не торопясь сел на заднее сиденье немолодой человек со скрипичным футляром:

- На площадь Маяковского, пожалуйста.

Значит, в зал имени Чайковского. А мог бы на улицу Герцена - там консерватория, к ВДНХ - там киностудия, на Сретенку - там дирекция симфонического оркестра. Впрочем, те, кто едет на ВДНХ или Сретенку, садятся впереди. А на улицу Герцена или площадь Маяковского - сзади. В консерваторию и филармонию пожилые музыканты ездят с особыми скрипками, которые дороже золота. С ними нельзя ездить автобусом - не дозволено. Они называются уникальными, и про них за годы работы на такси Николай Максимович слышал не раз. В Москве, в здании зала Чайковского, в бронированной комнате под самой крышей, хранятся скрипки и виолончели, которым нет цены. Их раздают в аренду самым знаменитым музыкантам под обязательство: беречь пуще глаза своего. Скрипку положено раз в год привозить в хранилище на проверку.

Однажды вез он пожилого профессора консерватории домой. Тот ехал не один, с ним был человек помоложе. Пожилой вышел, а тот, что помоложе, поехал дальше и рассказал, что тот, профессор, был во время революции музыкальным комиссаром, ходил с наганом и в сопровождении красногвардейцев: спасал из покинутых дворцов скрипки. Музыкальный комиссар знал наперечет знаменитые скрипки и кто ими владел. Главным образом князья, фабриканты-миллионеры.

У князя Юсупова было три скрипки Страдивари. Спасаясь, он бросил их. На беду, в покинутом с разбитыми стеклами дворце побывали грабители. Они схватили цветные из пестрого камня пепельницы, золотые чайные ложечки, а стеклянный шкаф, которым хвастался хозяин, - там висели скрипки - только разломали. Скрипки же остались целы. Говорят, молодой тогда профессор расцеловал каждую, вызвал машину, чтобы отвезти в банк, где имелся надежный сейф, уехал сам, а прибывших часовых оставил дворец стеречь - на стене висели дорогие картины, а главное, недоставало одной, как потом выяснилось, самой ценной скрипки. Она обнаружилась через… двадцать лет. В бывшем дворце князя Юсупова делали ремонт и в стене обнаружили потайной ящик: там в целости и сохранности лежал «Страдивари» - самый ценный, 1718 года. До недавнего времени на нем играл Давид Ойстрах.

Николай Михайлович никогда не видел Ойстраха. Может быть, его пассажир сын умершего скрипача? Шофер посмотрел на пассажира в зеркало, тот держал футляр бережно, не выпуская. Нет, Игорь Ойстрах, наверное, постарше.

На площади Маяковского развернулись, и пассажир попросил остановиться, однако не у зала имени Чайковского, а возле того же здания, но со стороны улицы Горького. Там был служебный вход в музыкальный дом, наверху которого, под самой крышей, находится бронированная комната с охраной; может быть, действительно музыкант вез туда скрипку на осмотр? Впрочем, может быть, просто на репетицию. Это не умалило пассажира в глазах водителя: тот знал, что не так легка и красива жизнь артиста, как она может представиться, глядя из зала, при свете ярких ламп. Артисты ехали на работу вместе со всеми, иногда немного позже. Когда опаздывали, тоже догоняли время в такси. Потом днем возвращались домой, а вечером, когда все ехали домой, артисты направлялись на работу снова, чтобы окончить ее позже всех. Николай Максимович знал, какой огромный труд предшествует концерту, спектаклю. Все любят артистов - Животенко тоже. Но не за одно наслаждение, которое они дают другим, - за невидимый труд, которым наполнена жизнь артиста.

- Свободна? - спросил женский голос.

- Я спрашиваю: машина свободна? - переднюю дверцу открыла худая женщина в шляпке. Она говорила нетерпеливым голосом и была, очевидно, недовольна, что шофер ждал, оглядываясь, когда выберется на волю пассажир с драгоценной ношей.

На заднем сиденье поместились двое - мужчина и женщина.

- На площадь Прямикова, - приказала женщина. - Я тебе еще раз все напомню, обязательно все перепутаешь.

Это уже относилось к ее спутнику. Николай Максимович, однако, перебил, стараясь быть как можно более степенным, так как уже по первым словам ничего хорошего не ждал:

- Извините, пожалуйста, а какой мы выберем маршрут?

- Скажите, а кто шофер: вы или я? - немедленно спросила худая женщина и, не дожидаясь ответа, повторила адресованное спутнику: - Я тебе еще раз все напомню. Обязательно все перепутаешь. Так вот, ты учишься и работаешь, приходишь вечером домой, а там записка от меня: «Ушла к маме, сготовь себе пельмени». Ты звонишь маме, а там меня нет.

- Да у твоей мамы телефона нет! - возразил мужчина. - Сразу и попадешься.

Его спутница рассердилась не на шутку:

- Дурья голова, будут они тебя проверять, есть у твоей тещи телефон или нет!

- А вдруг все-таки проверят?

- Хорошо, все равно тебя не переубедишь, будут они мелочиться, время тратить зря! Хорошо, ты едешь к маме…

- Проверять тебя? Да что же они подумают обо мне?

- А тебе-то какая разница? Вот и хорошо, если подумают плохо.

Николай Максимович делал вид, что ничего не слышит, хотя пассажиры говорили громко, особенно женщина. Пассажиры часто не обращают внимания на водителя, говорят свободно, словно бы машина едет сама собой и нет в ней постороннего для них человека. Честно говоря, это немного обидно, но порой зато бывает очень интересно.

Николай Максимович сначала не понимал, зачем эта женщина настраивает своего мужа против себя.

- Так они мне и поверили, что я вечером в Давыдково через город поехал жену проверять, не обманывает ли, - сопротивлялся супруг.

- Если любишь, то поедешь! - заявила жена.

- Но их же трое! - уже сдаваясь, выдвинул новое препятствие муж. - Будут они разным басням верить. Да и что я за мужчина, если не знаю гордости, бегу за юбкой…

- А я и скажу - ты только не обижайся, - что ты плохой мужчина. Слабый, в общем. А ты вот и скажешь тогда: с чего мне быть сильным - с пельменей, что ли, которыми она кормит?

Некоторое время помолчали. Муж сказал негромко, - Николай Максимович услышал лишь потому, что машина стояла у перекрестка и было тихо:

- Тебе не стыдно будет? И зачем меня позорить?

- А тебе не стыдно в тридцать лет квартиры порядочной не иметь? - вскипела жена. - Не стыдно в одной комнате с женой и дочерью жить? Не позорно? Другие мужья зарабатывают, кооперативные квартиры покупают, жен в шубы одевают. А я все мамино ношу, подарки от нее принимаю.

- И не такая уж маленькая комната, просто в старом доме. У других… Да и дают же квартиру на троих, наверняка дадут двухкомнатную где-нибудь в новом доме, с ванной, и не надо всей комедии.

Наконец, Николай Максимович понял все: супруги замышляют фиктивный развод. Вероятно, живут в старом доме, который идет на снос. Женщина торопилась, была настойчивой, видно, только что узнала об этом и поняла, что надо торопиться.

- Боже мой, какой ты непонятливый, я ведь не бросаю тебя, просто хочу, чтобы нам обоим было лучше. И Анютке. Так вот, тебе, наверное, отдельной не дадут, а могут и дать, если как следует нажать. В конце концов, ты еще молодой, семью заведешь… Да не вскидывайся, я же для них говорю. А две квартиры из двух комнат мы запросто обменяем на большую двухкомнатную. Если тебе дадут отдельную, то добудем и трехкомнатную. Это теперь легко: все-таки две комнаты и две кухни на три комнаты и одну кухню. Повесим на столбах объявления.

Когда все подтвердилось, Николай Максимович прислушиваться перестал. Хотелось высадить пассажиров у первого столба или отвезти их в милицию, но какое право он имел, что он скажет, в чем обвинит?

Вот они подкатили к подъезду, у которого висела вывеска: «Народный суд Калининского района г. Москвы».

Надо же такому случиться: следующий пассажир, лет пятидесяти, полнеющий, закрывший дверцу энергично, но осторожно, без лишнего стука - так закрывают люди, умеющие обращаться с техникой и любящие автомобиль, - завел разговор, который словно бы продолжал тему. Человек ехал на Савеловский вокзал.

- Какой мы выберем маршрут? - спросил его Животенко.

- Ну какой же иной - по Садовой, а там на Каляевскую, - добродушно ответил пассажир. В голосе была доброжелательность человека, который не хочет никого обижать, в частности, и шофера подозревать в том, что он знает дорогу лучше.

Конечно, это бывалый пассажир - уселся сразу удобно и не выставил локоть в открытое окошечко. Так ездят молодые люди, особенно -солдаты - невинно-простительно хвастаются перед прохожими.

Человек был чем-то раздосадован, но сдерживался. Деликатно спросил Николая Максимовича:

- Вы не курите?

Николаю Максимовичу неудобно было отказывать, все-таки хозяин машины - пассажир, но дыма не терпел, и все же вывешивать табличку «Прошу не курить» не решался.

- Если вам хочется - пожалуйста, - голосом безукоризненно приветливым, но неспешным он намекнул, что, конечно, возражать не станет, однако… Пассажир все понял, убрал сигарету в пачку.

Деликатные пассажиры очень нравились Николаю Максимовичу. Ему всегда хотелось что-либо сделать для них, но что он мог сделать - везти еще осторожнее? Ехать быстрее? С ними возникает разговор непринужденно, как с товарищем, и дорога кажется короткой.

У человека, оказывается, неприятности. Впрочем, просто досада. Но какая! Покупал недавно с женой костюм. Неплохой, сидит хорошо. И дешево - девяносто девять рублей десять копеек. Вот кассирша и говорит: не возражаете, сдачу дам лотерейными билетами? Возражать? Где девяносто девять рублей, там и сто! А главное, костюм понравился, сколько магазинов объездили - всюду дорогие и хуже. Дает кассирша три билета - отсчитывает подряд, а жена как увидела, насупилась. Где это видано, чтобы три билета подряд выигрывали, покупать надо вразбивку, чтобы номера были разные. Взяла билеты и показывает: видишь, подряд идут:…321,…322,…323. Берет средний и отдает кассирше. Тридцать копеек пожалела! А вчера таблица в «Вечерке» напечатана: средний, тот, который отдала, автомобиль выиграл! Точно все сошлось: и номер серии, и номер билета! А два других - пустые, подумать только: тридцать копеек пожалела… А мог бы и не на такси кататься, своя машина была бы. Вот и правду говорят: выслушай женщину и поступи наоборот.

Николай Максимович посочувствовал, но, сидя за рулем, он недавно узнал историю, которая была еще досаднее.

Как-то летом его остановила на Ленинском проспекте женщина в черном халате, надетом завязками назад. Оказалось, из Управления сберкасс, у них там важное дело было. У входа уже стояла грузовая крытая машина, а вокруг суетились женщины - и все в черных халатах, завязками назад. Тащили в машину мешки. Николай Максимович хотел было помочь - тяжело ведь, но ему не разрешили. Оказалось, не положено посторонним такие мешки таскать. Потом водитель узнал, что мешки были только громоздкие - нетяжелые. В них были - Николай Максимович только брови поднял от удивления - счастливые билеты. Одни выигравшие билеты денежно-вещевой лотереи - мешки чужого счастья.

До Филей дорога была неблизкой, ехали следом за грузовиком, в котором находился вооруженный охранник, а четыре женщины в черных халатах с завязками сзади - в его машине. И весело,-чуть ли не хвастаясь, рассказывали о своей занятной работе. Халаты отличались еще одним - в них не было карманов. Все женщины были сотрудницами «отдела по проверке и уничтожению погашенных ценностей».

У них сегодня был торжественный день… уничтожения, а проверка уже была. Оказывается, такой день выпадает два раза в месяц, остальное время - готовятся к нему. Две недели подряд здесь, предварительно десять раз осмотрев, снимают сургучные печати с посылок, которые почта приносит каждый день. Отдел сверяет описи с содержимым. А посылки маленькие, да удаленькие. В них «уместились» фотоаппараты и автомобили, холодильники и велосипеды, ковры и стиральные машины. Нет, конечно, не фотоаппараты и «Москвичи», а лотерейные билеты, которые были получены в обмен на них. У женщин такая работа: еще раз, и уже последний, посмотреть, не было ли ошибки, правильно ли оплачен выигрыш.

Ошибок почти не бывает. Редчайшее исключение! Но однажды произошло такое, что огорчило их всех. А главное, никто не виноват - кроме самого того, кто пострадал!… Но он не узнает об этом. Его не найдешь - сколько ни ищи.

В маленькой посылке, которая пришла из Сочи, лежала тысяча выигравших билетов. Отдельно связаны были те, на которые выпал рубль. Их было больше всего. Выдали веселому человеку рубль, а в оставленном счастливом билете ножницами в положенном месте вырезали ромбик: знак «погашено».

Как выдают рубли? Предъявил билет, проверили по таблице, выдали рубль - то ли бумажкой, но если хотите, мелочью. И ушел человек. Паспорта в таких случаях не спрашивают. Другое дело, если пианино или автомашины. Так вот кто-то в Сочи забежал в сберкассу, обменял лотерейный билет на рубль и вышел радостный. Там все радостные. Может быть, кто-нибудь ждал его - компания, и все на радостях даже выпили. Рубль же!

А выиграл человек не рубль, не посмотрел он как следует таблицу, не поверил собственному счастью: выиграл «Москвич»! Как он не заметил этого? Как кассирша пропустила это? Наверное, потому, что рубли выигрывают каждый день, а выигранный «Москвич» даже не каждой сберегательной кассе достается.

Об этом узнали только в Москве. И делу ничем не поможешь: где его, счастливого, искать? Из каких только городов в Сочи не приезжают!

Со смехом рассказывали веселые пассажирки в халатах о том, сколько случаев бывает, когда, наоборот, пытаются получить выигрыш, которого нет. «Фальшивобилетчики» - дурной народ. Еще не было случая, чтобы их фокус получился. Грубо работают: то склеют две лотерейные бумажки, этак аккуратненько, а край даже пальцем нащупаешь, под лупой же и вовсе выглядит рванью, то подрисуют тушью цифру. Оказывается, женщины в халатах без карманов - не от недоверия к ним, просто необходимая уставная строгость, когда дело имеешь с государственными ценностями, - весь день сличают с таблицей лотерейные билеты и облигации трехпроцентного займа. Работа внимательная, неспешная.

И вот в тот день было намечено уничтожение. По какому-то финансовому уставу оставшиеся после выплаты выигрышей билеты и облигации, с вырезанными из них ромбиками, надлежало бесследно истребить в присутствии комиссии. Николаю Максимовичу дали адрес рубероидного завода, куда шел идущий впереди грузовик и куда следовала комиссия в халатах, а потом надо будет доставить милую комиссию на Ленинский проспект.

В Филях, на заводе, который делает рубероид, грузовик стал на весы, потом подъехал к подъемной ленте. Члены комиссии стали выгружать опечатанные сургучом пачки - все были целы и невредимы. Потом комиссия встала вокруг огромного чана. В запертом такси счетчик отщелкивал ожидание, а Николай Максимович стоял у чана во втором ряду и вместе со всеми наблюдал, как вспарывали пакеты и вытряхивали содержимое в котел. Когда его заполнили наполовину, включили мотор. С шумом полилась на облигации и лотерейные билеты вода, чан стал вращаться. И смешались пианино и «Москвичи», ковры и мотоциклы… Водабурлила. Проходя через ножи, все мельче становилось крошево. Через пять минут счастливые розовые лотерейные и счастливые голубые облигации трехпроцентного займа безнадежно перемешались в однородное жидкое тесто.

Ему не суждено было пропасть. Пока комиссия следила за второй загрузкой, Николай Максимович пошел.следом за «счастливой» кашей. В нее добавили размолотые тряпки, массу снова размешали, и бывшие лотерейные билеты с облигациями пустили на гулкие, влажные бесконечные валы машин, которые делали из жидкой массы твердый картон.

Пока под караулом женской комиссии превращались в крошево мешки с шуршащей бумагой, которая принесла людям столько радости, на последнем валу начинал наматываться превосходный глянцевитый картон, сделанный из отменного сырья.

Николаю Максимовичу оторвали клок, и он принес его домой. Жена и дочери передавали его потом из рук в руки, всматривались в твердый лист, находили вкрапления, которые, вероятно, были частицами бывших билетов, доставивших людям радость. Жена и дочери, слушая Николая Максимовича, жалели того неизвестного, который за рубль отдал «Москвича». Очевидно, не верил в то, что счастье может свалиться на голову: подумать только, не посмотреть как следует на номер!

Пока Животенко был еще во дворе завода, грузовик выбрался оттуда - первым. Опять постоял по дороге на весах одну минутку - выяснилось, что он стал легче на две тонны. Две тонны билетов и облигаций, за которые сберкассы выплатили больше семи миллионов рублей…

Поездка за поездкой, один пассажир сменяет другого, и незаметно в сознании, в душе водителя непременно что-то остается, делает его богаче, расширяет представление об окружающей жизни.

У Савеловского вокзала дугой выгнулась очередь такси - шеренгой по трое. Настал самый спокойный час, который, однако, нисколько не радует водителя: план надо выполнять, а тут стой и жди. Впрочем, они не стояли, и выйти из кабины, хотя бы поразмяться, было невозможно. Медленно, незаметно, но такси все-таки разбирали, и после того как очередная «Волга» отрывалась от своих подруг, беря круто влево, надо было продвинуться еще на три метра вперед.

Вот Животенко уже в первой тройке. Шофер увидел идущего к нему человека с палочкой. Был он совсем не стар - лет пятидесяти, поджарый, а палка загнутым концом висела у него на руке.

- Здравствуйте! - вкрадчиво-любезным голосом обратился к нему пассажир и, осознавая свое хозяйское положение, стал аккуратненько устраиваться.

- Здравствуйте, - приветливо ответил Николай Максимович, стараясь голосом не обнаружить неожиданно возникшую неприязнь к новому пассажиру и досадуя на самого себя за то, что плохо подумал о совершенно незнакомом человеке. Это беда и счастье бывалых таксистов: они распознают людей быстрее, чем все. Может быть, потому, что никто во время работы не знакомится с таким большим количеством людей, а потом остается с ними наедине и разговаривает. Пассажиры даже не подозревают, что о них легко судить со стороны. Каждый, не замечая того, проходит небольшой экзамен: когда садится, когда едет, когда расплачивается и выходит из машины. Все делают это по-разному - в точном соответствии со своим характером. И никогда никому не удается прикинуться! Новый пассажир прикидывался добрячком. Это слышно было в сладости голоса, видно было по выражению лица, на котором написано участие и сердечность. Николай Максимович был убежден, что пассажир будет дорогой льстить - похвалит за что-нибудь, начнет беседовать покровительственным тоном, словно водитель прекрасный ученик, а он наставник, который любезно снисходит до него.

Пассажиру нужно было на Большую Грузинскую.

- Какой мы выберем маршрут? - спросил Николай Максимович ровно и безукоризненно приветливо, ничем не выдав своих наблюдений.

- Если вам нетрудно, - до Белорусского, а потом направо, доедем до памятника…

«Если вам нетрудно» - в конце концов, в этих искусственных словах не было вежливости. Почему это «нетрудно» - какая разница, как ехать. Сказал бы прямо - лучше ехать так и так. В дороге предположения Николая Максимовича стали оправдываться. Удобно опираясь на палку, которую он поставил между ног, и уютно прильнув к набалдашнику, пассажир то и дело нахваливал:

- Я вынужден вам льстить, но вы прекрасно ведете машину. О! Какой прекрасный поворот! Поверьте, вы исполняете повороты, как лучшие фигуристы. Как Роднина, как когда-то Белоусова с Протопоповым!

Тягуче, в противоречие своему рассказу о спешке, он сообщал, подтрунивая над своим легкомыслием, как он собрался на дачу, приехал в Шереметьево, и оказалось, что он забыл дома ключи. Вернулся на станцию, час ждал поезда - только что ушел, - а теперь поезд через двадцать две с половиной минуты, а потом снова перерыв на целый час. Полдня он добирается до дачи, а так хотелось отдохнуть!

На Большой Грузинской пассажир показал, как ехать, чтобы подкатить к самому крыльцу. Прежде чем выйти из машины, он сказал:

- Я мигом обратно. Подождите минуточку. А счетчик не сбрасывайте - вот я вам портфель в залог оставлю.

Посторонний ничего не заметил бы в этой фразе, но означала она вот что: если вы сбросите показания счетчика и он начнет отсчитывать с нуля, то будет десять копеек лишних - каждое включение счетчика означает новую посадку, а за это берется гривенник. Пассажир вернулся действительно скоро: за это время набежало еще две копейки. Таким образом, он сэкономил восемь копеек.

Николай Максимович искренне презирал и мотовство, и мелочность. Ненавидел показную щедрость гуляк, которые небрежно бросали щедрые чаевые - непременно в присутствии других, чаще всего перед женщинами. Бывали случаи, когда уже знакомый пассажир, попрощавшись с кем-то, вскоре встречался на стоянке снова и вел себя иначе, скромно и расчетливо. Гуляк, небрежно бросавших бумажку с видом богача, не знающего счета собственным капиталам, Николай Максимович непременно осаживал. То было оскорбление - подачку он не хотел принимать ни от кого, особенно от влюбленного мальчишки, играющего перед другими роль купца. Иногда приходилось выходить из машины и настигать пассажира: «Возьмите, пожалуйста, свой рубль двадцать две». А когда ему говорили:

- Это вам на чай. Он отвечал:

- Я не пью чаю и зарабатываю, возможно, больше вас. Возьмите рубль двадцать пять - три копейки вам на чай от меня.

Презирал Николай Максимович и скаредных людей. Они оскорбляли недоверием - им казалось, что их везут кружным путем, сидели озабоченные, испуганно кося глазом на счетчик. Всегда было легко отличить человека мелочного от того, кто боится, что у него не хватит денег.

Разговорчивый пассажир с палочкой опять уселся удобно, оперся на инкрустированный блестящий набалдашник и почему-то излишне согнулся: посмотрел, сколько настучал счетчик, пока он бегал за ключом.

- Очень спешил! Подумал: с таким умелым шофером я успею еще и на этот поезд.

Он без зазрения совести льстил и дальше:

- О! Какой чудный маневр. Вы прекрасный водитель!

К Савеловскому вокзалу прибыли за три минуты до отхода электрички. Не теряя солидности, пассажир разжал одну ладошку, и оказалось, что у него там было приготовлено девяносто копеек. Освободившейся рукой - палку зажал ногами - вынул из другой ладошки семь копеек. Там остались еще две-три мелкие медные монетки. И поблагодарил:

- Спасибо! Мы прекрасно прокатились.

На душе было противно. Полученное серебро и медяки казались мокрыми. Шофер чувствовал себя оскорбленным. Кому нужны его три монетки: как будто ему не дали бы сдачи с рубля! Небось дома выгреб из жениного кошелька все медяки и рассчитал копейки на оба кулака.

Но тут же Николаю Максимовичу сделалось весело: в машину сели четверо улыбающихся молодых людей. Они сказали:

- На улицу Вишневского.

Шофер отлично знал, зачем молодым ездить на улицу Вишневского. В машине стоял гомон, как на школьной перемене. Парни перебивали друг друга и подзадоривали одного. Тот выглядел смущенно, незлобно отбивался.

- Обязательно - бритву. Как же тебе теперь без нее? Самую дорогую, которая чище бреет, - заявил один.

- Тебе, Володька, теперь надо быть всегда гладким, - поддержал другой.

- И запомни: холостые бреются утром, женатые - перед тем, как спать ложиться, - язвил третий.

Володьку было видно в зеркале - на заднем сиденье. Был он невысок, худ, совсем мальчишка и, по всему видно, женился первым из четверых друзей. Он был рябенький от веснушек и потому казался совсем мальчиком.

- Купим черный костюм. Какая же это свадьба без жениха в черном костюме?

- Ребята, денег же не хватит! Сразу в Сочи поедем - не экономить же мне там на еде?

- Сказали тебе: о деньгах не думай. Будут.

- Когда же я с вами расплачусь?

- Не твоя забота. Как женюсь, оденешь меня. Или кооперативную квартиру купишь.

- Небось опять у тетки выклянчил? А как объяснять будешь?

- А месяцев через девять детскую коляску подарим!

- Только смотри, чтобы не раньше пришлось! Николай Максимович тоже смеялся и не успевал разглядывать пассажиров, отличая своих спутников только по голосам, и почему-то радовался, что они молоды, добры, веселы.

Остановились перед высоким зданием., которое выпятилось на улицу первым прозрачным этажом: «Магазин для новобрачных». Только перед театром, перед началом спектакля, бывает столько такси, сколько подкатывало к стеклянному этажу. Озабоченные и смущенные невесты и женихи, в сопровождении подруг и друзей, выбирались из машин, выходили со свертками из магазина, перекликались, смеялись. На стоянке поблизости выстроилась целая колонна из машин с зеленым огоньком. Колонна медленно двигалась. Спереди одна «Волга» отрывалась, и все остальные перемещались на одно место вперед, а к хвосту пристраивалась новая, только что освободившаяся, машина.

Стоять долго не пришлось. Села женщина с девушкой, очень похожие лицами, несмотря на разницу в возрасте.

- Новая Башиловка.

Каждый таксист понимает, что означает поездка от улицы Вишневского на Новую Башиловку: что-то забыли в загсе получить. Кажется, талон на свадебные продукты.

- Возьми побольше рыбы. Очень красиво выглядит на столе, - наставляла старшая, а младшая согласно кивала.

- И не забудь Ивану Степановичу позвонить. Не обижайся на него - ничего плохого он не сделал. Старый человек - мог и забыть.

- А Игорю?

- На твоем месте Игоря я не стала бы приглашать. Как на это посмотрит Женя?

- Он все понимает, я ему все объяснила. Он очень понятливый.

- Но у Жени есть родственники - они могут не понять.

Дальше разговор продолжался вне машины - путь до Новой Башиловки короток. Там перед загсом ждали украшенные лентами такси без шашечек. Перед радиатором крепко прилажены куклы - на одной пестренький младенец, на другой - медвежонок. К машинам были привязаны разноцветные шары. На этих такси не случайно не было шашечек - это специальные, свадебные автомобили, они развозят новобрачных. Прямо из парка они едут за невестами и женихами, а потом отвозят их обратно уже супругами. Николаю Максимовичу ни разу не доводилось обслуживать свадьбы, и он представлял себе, как это весело.

Вот распахнулась дверь загса, и из нее показалась невеста в белом, с цветами, за ней жених, который быстренько, не отцепляясь от локтя, нагнал спутницу, опередил, хотел отворить дверцу ожидавшей машины, но это сделали без него - то ли подруги, то ли водитель такси без шашечек. Николай Максимович загляделся и с опозданием увидел своих пассажиров. Их было трое - двое мужчин и девочка.

- Вы свободны?

- Да-да, пожалуйста, - запоздалой улыбкой приветствовал их Николай Максимович и потянулся отворить заднюю дверцу. Когда они назвали адрес, он понял, что улыбка была неуместна:

- Рязанский проспект - кладбище.

Ехали молча. Через весь город. Шофер даже не спросил о маршруте: если окажется, что он им знаком, то может невольно вызвать печальные воспоминания.

Дорога без разговоров казалась особенно долгой. На заднем сиденье все-таки о чем-то говорили. Тихо, слабыми голосами. Были слышны отдельные слова: «ограда», «телеграмма», «не забыть позвонить Николаю»…

…А жизнь в городе била ключом. Со всеми ее повседневными заботами она проходила через кабину такси. Еще не истребилась в ней грустная тишина, как в окошке появилось лицо взволнованной, тяжело дышащей женщины:

- Голубчик, быстренько в Черемушки! Туда и обратно!

Она боялась отказа, уселась и объяснила, почему возбуждена:

- Такой красивый сервиз. Полгода искала- - расхватают. Выписала чек, а двадцати семи рублей не хватило. Сиреневый ободочек, цветочки, суповая миска. Если бы знала, с собой денег взяла бы побольше. Да куда же едете? Шофер, мне же в Черемушки, шофер, а вы в обратную сторону, что вы делаете?

Николай Максимович просто не мог ее вовремя прервать, чтобы объяснить, потом было бы поздно поворачивать:

- Я дам взаймы вам двадцать семь рублей. Зачем же вам платить за оба конца? Отвезем сервиз домой, и вы там рассчитаетесь со мной. А то еще расхватают.

- Голубчик! - чуть не задохнулась от счастья пассажирка, она подалась вперед, готовая обнять спасителя со спины, но вовремя одумалась. - Спасибо, очень вы меня выручите. Уж не знаю, какие слова вам говорить. Спасибо, голубчик.

Подобное бывало не раз. Как-то парень подошел. Рослый, прическа челочкой, а сзади - волосы до плеч: такие почему-то считаются несерьезным народом, не стоящим доверия. А напрасно! Николай Максимович заметил, что такие ребята, рано вытянувшиеся, не уверены в себе, оттого, наверное, завели себе женские прически - возможно, наперекор самим себе, чтобы быть смелее.

- Шеф! - согнулся один из них к окошку, - беда у меня, помоги: в ГУМе такие брюки продают - полосатенькие, клеш, немнущиеся, а у меня три рубля не хватает. Видишь - выписал чек, а взять взаймы не у кого. Было бы около общежития - у ребят взял бы. Уборщица дала бы мне. Возьми паспорт - дай три рубля!

Парень паспорт развернул, говорил жалостно, - чудак человек, говорит «беда у меня». Таких бы бед побольше!

Николай Максимович не взял паспорта, потянулся в карман, достал трешку - парень обрадовался, вынул блокнот:

- Скажи фамилию и где тебя увидеть.

Вечером того же дня у таксомоторного парка прохаживался рослый парень с волосами длинными, как у женщины, в прекрасных брюках, полосатых, клешем. В каждую возвращающуюся машину он, пригнувшись, старался заглянуть - номера машин были схожи, все они принадлежали одному парку и потому начинались с пятерки, а буквы имели совершенно одинаковые - ММ Л.

Николай Максимович парня узнал сразу, улыбался про себя - не так радостно было, что трешка не пропала, хорошо было от сознания, что так много на свете честных людей, а среди них и обросшие парни, которые гораздо лучше, чем о них думают люди постарше.

В этот час - было около девяти вечера, а летом еще светло - много машин возвращается в парк, нужда в них уменьшается, и возле ворот возникла быстро продвигающаяся очередь. Парень то и дело пригибался, словно кланяясь каждой машине, его лицо было обеспокоенным: видно, боялся, что не найдет человека, выручившего его. Когда он заглянул в кабину, где сидел Животенко, молодой человек просиял - улыбающийся, он оказался гораздо привлекательнее. Парень протянул трешку, спешно начал благодарить, пришлось затормозить, но тут же раздались запрещенные, нетерпеливые гудки машин, водители которых хотели скорее домой. Пришлось тронуться, так и не поговорив.

Странно получается: то таксиста не замечают - ведут свободные, даже интимные разговоры, словно бы при этом нет человека лишнего и машина движется сама, иногда даже бесстыдно целуются, а то вдруг в миллионной толпе выделяют незнакомого таксиста, выкладывают ему доверительно все о себе и даже вот берут взаймы. Получилось так, что такси вообще в жизни человеческой занимает особое место.

…Сервиз был куплен, осторожно доставлен. Счастливая хозяйка отдала долг, расплатилась за дорогу и готова была угостить чаем, но оставаться нельзя было - такси ждали. Действительно, на улице тут же попался человек с поднятой рукой. У его ног стоял чемодан. Все ясно: на вокзал или в аэропорт. Однако Николай Максимович не угадал. Человек, усаживаясь, сказал какие-то слова, которых на русском языке нет. Среди них одно он понял сразу - «отель», о значении другого догадался - «офис». Николаю Максимовичу предстояло решить маленький кроссворд: догадаться о смысле непонятных слов по другим, соседним. Такое бывало нередко. Надо немножко поразмыслить, и все станет ясно.

В самом деле, если бы гостю нужен был определенный отель, он, даже исказив его название, сказал бы что-нибудь такое, что напоминало бы название «Националь», «Москва», «Россия», «Берлин», «Будапешт». Большинство названий гостиниц сравнительно сходно звучат на всех языках. Но не случайно присутствовало слово «офис». Иностранец повторил его дважды среди непонятных слов, из которых шофер уловил два. По всей вероятности, нужна была не какая-то определенная гостиница. И, едва только набрав ход, Николай Максимович понял, что отгадал кроссворд, в котором было много слов: «Управление высотных домов и гостиниц Мосгорисполкома». И управление, и его адрес он отлично знал: Композиторская улица, 25, трехэтажный аккуратный домик, вход с угла; туда он, не раздумывая, и поехал.

Пассажир сидел сзади и всю дорогу крутил головой, рассматривая проносящиеся здания. Николай Максимович давно заметил, что большинство иностранцев садится на заднее сиденье. Даже если едут одни. Если их четверо и позади всем места нет, рядом с шофером размещается кто-либо «поневажнее» с виду, помоложе, но только не женщина и не ребенок. Раньше это было непонятно, но теперь Николай Максимович все знал: самое опасное место - по статистике! - рядом с водителем. Потому туда садится не бизнесмен, а его секретарь, мужчина, а не женщина, взрослый, а не ребенок. Может быть, статистика и права, но все-таки почему-то обидно такое отношение к соседству с шофером. Москвичи и вообще советские люди предпочитают, наоборот, переднее сиденье. Оттуда лучше виден город, там легче беседовать. Когда гость справа, а не позади, Николай Максимович очень любит рассказывать об улицах, по которым они едут, о домах, которые мелькают за окном.

Впрочем, сейчас жалеть об этом не приходилось: иностранец по-русски не понимал. А Николай Максимович, оказывается, верно понял его. На Композиторской гость вышел, оставив чемодан, и улыбнулся. На всех языках улыбки поддаются переводу лучше всего. Сейчас она означала: «Я вернусь, как только мне скажут, где имеются свободные места, постараюсь не задерживаться понапрасну - вы уж извините, что задерживаю, но что мне остается, города-то я не знаю? А потом вместе поедем в назначенное место…»

Ждать пришлось довольно долго. Ясно было почему: то и дело подкатывали автомобили - такси и служебные, некоторые с иностранными номерами. Из каменного подъезда, который выходил сразу на две улицы, то и дело появлялись люди, машины отъезжали. Конечно, стоять и ждать было неинтересно, но что поделаешь? Беспокоил и чемодан - все-таки неприятно, когда пассажиры оставляют вещи. Иной раз они в спешке забывают о них, потом иди разыскивай владельца и мучайся от того, что, возможно, он думает, что ты нечестный человек.

Николай Максимович никогда не забудет, как прошлым летом, в жаркий день, вез он пассажира на Белорусский вокзал. Пассажир расположился с комфортом - поставил на сиденье чемодан. Это было неприятно - не ставил ли он его до этого на землю? Можно ведь испачкать сиденье, а сказать было неудобно. Ладно, потом почистит щеткой, когда отвезет. Пассажир снял с себя и пиджак. На вокзале пассажир в одну руку взял свой чемодан, в другую - пиджак. Не успел он отойти, как открылась дверь задней кабины и новый пассажир уже приказывал: Дмитровское шоссе. Однако на Дмитровское шоссе выехать не успели. Пассажир вдруг передумал: остановитесь, я здесь сойду. Ну что ж, такое бывает. Уже поедут, а пассажир вдруг передумает. Водителю до этого дела нет - это не железная дорога, не автобус - сходи, где тебе удобно, но только не там, где запрещает ГАИ. Выбрав первое дозволенное место, Николай Максимович подкатил к тротуару, пассажир быстро отдал положенные тридцать копеек - всего два километра проехали, и ушел. Тут же остановилось другое такси. Оттуда одновременно выскочили двое и сердито разом закричали на всю улицу: «Погоди! Не уезжай!» Николай Максимович оглянулся и с удивлением узнал своего предыдущего пассажира, оставленного с чемоданом и пиджаком на Белорусском вокзале. Он бежал к его машине, распахнул заднюю дверку и, бледный, сурово и гневно спросил: «Где фотоаппарат? Здесь я повесил аппарат!»

Это было оскорбительное подозрение! Николай Максимович достойно бы отвел его, если бы сразу не" связал со странной выходкой пассажира, который намеревался ехать на Дмитровское шоссе, но выскочил внезапно у Новослободской улицы. Не обращая внимания на незнакомого таксиста и настигшего его предыдущего пассажира, Животенко захлопнул дверцу и рванулся вперед. «Куда? Куда?» - закричали ошеломленные преследователи и тоже бросились к своей машине - догонять! Но к тому времени Животенко остановился, выскочил из машины и побежал во двор вслед человеку, который уходил все скорее. Преследователи настигли снова. Они, кажется, уже все поняли и обратили гнев не на улизнувшего шофера, а на человека, который уже бежал. Животенко приблизился к - нему первый, вскоре подбежали еще двое. Николай Максимович, задыхаясь от гнева, оскорбленный подозрением, ничего, однако, не предпринимал - ждал свидетелей. И они потребовали, чтобы незнакомец, недавний пассажир, внезапно изменивший собственной цели, развернул газетный сверток. Незнакомец трясущимися руками протянул сверток. Там был фотоаппарат… Трое были против одного, но не знали, что делать. Отвезти вора в милицию? Пассажир торопился - скоро отходит поезд. А без владельца украденной вещи - что за суд? Самым безответственным человеком был пассажир, и он взял все на себя - дал звонкую пощечину. Кажется, она устроила и вора: тот понял, что вот и вся расплата. Могло быть гораздо хуже - он повернулся и пошел, все быстрее, а двое таксистов и их общий пассажир, удовлетворенные, возвратились к машинам. Пассажиру было некогда, мог опоздать, и он сказал, прося прощения, коротко: «Извини, шеф, а то думал…» Они сели в разные машины, и, улыбнувшись, подняли в приветствии руки.

…Наконец иностранец вернулся. И назвал шоферу два понятных слова: «Отель «Россия».

Хорошо возить гостей в «Россию»! Полные, могучие автомобильные реки, красивые дома, нетерпеливые стоянки у светофоров, от них начинают низвергаться водопады, машины вырываются задиристо - новичок сразу видит Москву такой, какой ее снимают для кино: городом современным, тесным, подвижным. Каких бы трудностей это шоферу ни добавляло, все-таки гордится своим городом он именно поэтому. Ах, если иностранец еще понимал бы по-русски! Он бы рассказал ему о проспекте Калинина, под которым еще проспект - для грузовых машин, они развозят товары для магазинов и не мешают любоваться магистралью. Про Морозовский особняк, в котором, говорят, прятался от царской охранки Бауман, где бывал Горький и странный фабрикант Шмит, принимавший к себе на работу только революционеров. Рассказал бы о маленьком, рядом со зданием Военторга, домике со скругленным фасадом, построенном знаменитым архитектором Кваренги, о Манеже, где раньше стояли кони, потом автомобили, а теперь самый большой выставочный зал. Там нет ни одной подпорки, ни одного столба! Сто пятьдесят лет назад инженер Бетанкур помог знаменитому Бове построить удивительное по тем временам здание, когда еще не слыхивали о железобетоне.

Многое знает Николай Максимович о Москве, любит рассказывать о ней пассажирам. Он покупает старые и новые книги о Москве, изучает их, как учат математические формулы - наизусть. И хотя в речи его нет-нет и мелькнет украинское словцо, которое не преминет заметить коренной москвич, Животенко может «срезать» этого бывалого москвича рассказом о старинном здании, про которое знает далеко не всякий.

Например, о доме Меншикова на улице Герцена, от которого когда-то, говорят, тянулся подземный ход в Кремль. Или о церкви Федора Студита - у Никитских ворот. Не она вросла в землю - земля выросла, один слой асфальта на другой, а сначала никакого асфальта здесь не было: построили церковь у края города, на заставе, где встречали победителей в 1612 году, после польского нашествия - по церковному календарю в день святого Федора Студита.

Потом в этой церкви крестили младенца Александра Суворова. Здесь, в самом центре нынешней Москвы, под слоями асфальта где-то покоятся могилы его родителей. То было отнюдь не самое отдаленное кладбище. А красивая, видная церковь напротив (которая открылась недавно во всем великолепии после того, как снесли дрянной, хотя и каменный дом) связана с радостным событием - здесь венчался Пушкин. Сюда вошел он с красавицей Натальей женихом, вышел - супругом.

О старых домах в центре Москвы знает Николай Максимович много, меньше - о новых зданиях. Они растут так быстро! И даже он, колесящий по Москве день за днем, не может охватить всего, иной раз становится в тупик перед простым вопросом.

Как-то приезжий человек попросил его отвезти на улицу Новаторов. Никогда не слыхал о такой! А гость письмо своего родственника показывает - дескать, найти нас просто: конец Ленинского проспекта, по левой стороне… Помогло, скорее, чутье, а не догадка: наверное, дали отдельное название тому скоплению новых домов, которое образовалось под одним номером. Чуть ли не двести корпусов имели общий адрес - Ленинский проспект, дом 101. Среди них, как человек в незнакомом лесу, блуждали случайные машины - пешком не найдешь, скажем, корпус 178 все того же дома 101. Здания стали вырастать быстрее, чем успевают придумывать названия образующимся улицам.

Никто другой, кроме таксиста, не знает, сколько случается хлопот из-за сходных или повторяющихся названий улиц! Иногда из-за этого возникают настоящие приключения, которые, однако, всегда кончаются радостно.

Совсем недавно с Казанского вокзала ехала к сыну старушка, окруженная свертками, чемоданами, пакетами и двумя ведрами. Она то и дело спохватывалась, оглядывала свое добро, и губы ее шевелились - считала пожитки и успокаивалась. Старушка приехала из деревни и на чем свет стоит костерила невестку: кто же виноват, кроме нее, что не встретили, а где одной управиться со всеми узлами и чемоданами? А кому везет - разве себе? Невестке и мужу ее, сыну, стало быть, и ребятишкам, конечно. И мед, и варенье, и шерстяные носки и варежки для каждого.

Адрес у старушки был: улица Лавочкина, 18.

- В Химках? - на всякий случай спросил ее Николай Максимович, и пассажирка ответила: истинно так.

Ехали долго, по дороге успели все обсудить. И что сын напрасно на Ксении женился, были девки и красивее, и хозяйственнее, да что теперь говорить, когда детей двое. Невестка, в общем, ничего, свекровь привечает, а Настя все-таки была бы куда лучше. Лицом красивее, и мастерица на все руки. Только она, бабка, об этом вслух не говорит - зачем портить сыну жизнь, а думать кто ей запретит?

Старушка повеселела, пришла к выводу, что это даже хорошо, что никто ее не встретил, притащится с пожитками и спросит невестку: «Ксень, а Ксень, а че-гой-то ты не рада мне - нешто я не со своими харчами? И себе хватит, и вас наделю - всем, чем богата». Старушка и шофер заговорщицки смеялись, но, когда приехали на место, пассажирка загрустила: не тот дом! Бывала она уже там - высокий, а не этот, пятиэтажный. Старушка даже обиделась: неужели шофер мог подумать, что сын ее в таком маленьком доме живет. Вся деревня знает, что внуки ее сто раз на дню на машине - в лифте ездят.

Действительно, здесь лифта не было и в помине…

Сторожа свои вещи, окруженная ими со всех сторон до головы, старушка, обозлившись неизвестно на кого, сердито командовала:

- Сходи к женщинам - видишь, на лавочке сидят, спроси, - приказала она шоферу.

Он осмелился возразить:

- Лучше проедем немного, у мужчины - видите, впереди - спросим.

- У женщины! Бабы всегда лучше всех все знают, - осерчала старушка.

Женщины, однако, ничего сказать не могли - как был здесь пятиэтажный дом, так и есть, и никакого девятиэтажного под этим номером сроду не было.

Пришлось все-таки обратиться к мужчине. За время расспросов он отошел на изрядное расстояние, пришлось догонять.

- А вы убеждены, что вам нужна улица Лавочкина в Новых Химках, ведь есть еще улица Лавочкина и в Химках - Ховрине? - спросил он.

Не смея решать сам, Николай Максимович спросил:

- Бабуся, а не съездить ли нам в Химки - Хов-рино?

Та только головой мотнула: дескать, делай как знаешь. И отвернулась, - была обижена на весь белый свет и на этого шофера, который заодно с нелюбимой невесткой Ксенькой.

В Химках - Ховрине она вдруг повеселела. Ай да молодец шофер! Правильно привез - вот он дом, конечно, он самый, и приступочки те, и магазин на месте - сюда она с Ксюшей ходила, булки белые покупала. Еще не встретившись с невесткой, она уже с ней поладила, стала называть ее ласково. Однако из машины старушка выходить не желала - вещей много, недосчитаешься. Николаю Максимовичу пришлось подняться на лифте к сыну, объявить, что прибыла мамаша. Сын и его жена обрадовались и удивились:

- Да что ж она телеграммы не дала? Ведь заблудиться могла бы.

На всякий случай внизу заглянули в почтовый ящик: оказывается, старушка телеграмму дала, да, наверное, принесли поздно, не стали беспокоить, а, может быть, днем вчера доставили, когда взрослые были на работе, а ребята в школе. Увидав родных, старушка обмякла, не сходя с места, высунув голову из вещей, расцеловала сына и невестку, проследила, чтобы все вынесли, ничего не забыли. Остановила - пересчитала привезенное пальцем и, окончательно успокоившись, поднесла водителю большое розовое яблоко:

- На, ешь, из своего сада. Спасибо, сынок.

И все-таки это был самый обыкновенный случай. Бывали задачи посложнее.

Однажды пожилой гость уселся в машину и сказал:

- Везите меня к круглому дому. Стеклянному. На большой улице. Напротив, через дорогу, мои родные живут.

Круглый дом? Большая улица? Мало ли в Москве больших улиц и круглых домов! В Матвеевском? Там совершенно круглый дом, но жилой и не совсем уж стеклянный, хотя окна большие. Актовый зал здания СЭВ? Он невысокий, и человек, скорее, запомнил бы огромный трилистник СЭВа, похожий на гигантскую стеклянную книгу. Кинотеатр «Мир»? Но там бульвар, а не большая улица. Панорама Бородинской битвы!

И Николай Максимович повез пассажира на Кутузовский проспект.

Пожилой пассажир, рассматривая улицу из окна автомашины, вдруг удивленно показал на Триумфальную арку:

- Не сюда приехали. Такого сооружения не видал.

И Николай Максимович понял, что привез пассажира к нужному месту, поспешил разъяснить: Триумфальная арка здесь сооружена была недавно. Когда-то стояла она у Белорусского вокзала, стала мешать движению, и ее снесли, но не разрушили. Коней и плиты с орнаментом сберегли, они стояли в Донском монастыре, а теперь украсили ими новое сооружение, которое построено по чертежам архитектора Бове.

Николай Максимович все-таки постоял немного, ожидая, не вернется ли пассажир, который отправился в дом напротив стеклянного круглого здания. Прошло минут десять, человек не возвращался, потом откуда-то сверху послышалось:

- Такси! Такси!

Кричали с балкона, облицованного желтой плиткой. Там стояло несколько человек, и среди них оказался и пожилой пассажир. Кто-то молодым голосом крикнул: «Такси! Такси!» - и пожимал сам себе руку. Все ясно - это означало: «Спасибо!»

Удачное решение географических задач каждый раз наполняло Николая Максимовича радостью. Пассажиры, наверное, не догадывались, что таксисту каждый маленький успех доставляет удовольствие, может быть, большее, чем им. Чем задачка на поиск была сложнее, тем более полное удовлетворение получал он сам. Что бы там ни рассказывали о каких-то таксистах, которые в стремлении получить с пассажира побольше якобы возили с Ярославского вокзала на Казанский через Садовое кольцо, Николай Максимович не верил этому, потому что не понимал смысла бесцельной езды. Ехать просто так, возить ради того, чтобы просто стучал счетчик, было нелепостью. Работа только тогда доставляет удовольствие, когда приносит людям пользу, - в этом ее смысл. У Николая Максимовича всегда делалось хорошо на душе, когда он мгновенно мог ответить на вопрос, заданный неуверенным пассажиром.

…У «России» новый пассажир объявил:

- Мне к кинотеатру «Тбилиси». Вы знаете, как ехать?

- Конечно! По Профсоюзной, до метро «Новые Черемушки», потом по улице Красикова…

- Может быть, вы даже знаете ИКСИ?

- Знаю, но теперь институт называется иначе: был институт конкретных социологических исследований, теперь исключили слово «конкретных» - ИСИ.

- Совершенно верно, - подтвердил пассажир. - Видите ли, я просто по привычке так назвал.

Многолетний опыт подсказывал Николаю Максимовичу, что таксисту непременно нужно знать все гостиницы, их старые и новые названия. Ведь это так необходимо для приезжающих в столицу. Москвичи же избирают себе ориентиром чаще всего кинотеатры, а их больше ста, больницы - их не меньше. Непременно нужно знать все универмаги, мебельные магазины. И магазины, где продаются ковры. У кинотеатра «Тбилиси» двое, - по-видимому, приезжие - неразговорчивых пассажиров - видно, муж и жена, попросили:

- Нам в магазин «Ковры». Где-то здесь поблизости.

- Ближайший - на Загородном шоссе.

- Верно! - удивились пассажиры. - Загородное, так нам и сказали.

Покупатели ковров и мебели вели себя большей частью одинаково: выходя из машины у магазина, просили минуточку подождать. Ожидать приходилось, конечно, не минуточку, а пять, но возвращались они поспешно, настроены были решительно. Ехали к другому магазину, скоренько осмотрев его, направлялись к третьему. Застревали тогда, когда находили то, что искали.

Что касается плана, то это были довольно выгодные пассажиры - ожидание длилось недолго, магазины же расположены далеко друг от друга. Но возить их было почему-то неинтересно. Не оттого ли, что не было ожидания незнакомого, не приходилось решать интересных задач? Покупатели ковров и мебели, отягощенные деньгами, были осторожны и деловиты, им хотелось во.что бы то ни стало сделать покупку'сегодня. Поэтому они не скупились на поездку в такси, решив, что все-таки выгоднее и надежнее побывать во всех магазинах в один день, а не тянуть с покупкой неделями. Они расцветали осторожной радостью, когда находили то, что искали, - большим покупкам радуются меньше, чем скромным: всегда в душе остается все-таки сомнение, не напрасно ли истрачены деньги.

Молодые искатели ковров остались в третьем магазине. Мужчина вернулся оттуда немного взволнованный, объявил: «Я рассчитаюсь». Наверное, нашел, но - очередь. «Счастливой покупки вам!»

И не успел он рассчитаться, как к такси подошел парень с неумело связанным свертком, озабоченный, смущенный, торопливый. Ну как Николай Максимович не догадался сразу, что за дело у него - так все ясно по лицу!

- На Каховскую, в родильный дом! - улыбаясь во весь рот, бойко назвал адрес юноша.

Странно, но возликовал и Николай Максимович. По-видимому, в свертке было все необходимое для такого случая, но одного, приличествующего этому событию, явно недоставало: цветов. Напомнить? А вдруг у парня просто нет денег, и он поставит его в неловкое положение. Но, может быть, просто забыл? И шофер решил возможно деликатнее напомнить:

- Какой мы выберем маршрут? Поедем прямо или правее - мимо цветочной палатки?

Парень беспомощно хлопнул себя по лбу:

- Конечно, правее! Да как же я про цветы забыл! Он не скупился, готов был взять все, что было в палатке. Шофер его остановил:

- Желтых не надо! Гвоздику лучше возьми - красную, розовую. Моя жена, например, любит больше всего красную гвоздику. Тогда и гладиолусов не надо - не получится складного букета.

Они подкатили к родильному дому без расспросов, хотя подъездов там было несколько. Николай Максимович знал все московские родильные дома, в которых получают малышей. Суматошный родитель, не оставив никакого залога, кинулся с узлом и гвоздиками к дому. Николай Максимович ничуть в нем не сомневался. Куда он денется! Через несколько минут парень вернулся без цветов и вещей, огорченный. «Не случилось ли несчастья?» - забеспокоился Животенко, но задавать вопроса не стал.

- Слетаем домой и обратно, шеф, только поскорее, - взмолился молодой папа.

У Николая Максимовича от сердца отлегло. Он улыбнулся: знакомая история - что-то забыл. Теперь можно и спросить:

- Не забыл ли чего, папаша?

- Забыл, - охотно откликнулся он и вдруг рассмеялся: - Юбку! Все взял, а юбку забыл - не в чем выйти.

Николай Максимович не верил ни в какие приметы и не из суеверия, а просто, чтобы не омрачать такое важное событие, не замедлять его, предложил:

- Знаешь ли, брат, у меня есть плащ с собой. На случай непогоды вожу. Может быть, наденешь его на маму? Чтобы не ждала она, пока мы будем летать?

- Шеф, ты гений! - закричал в восторге папа. Достали из багажника плащ, отец побежал с ним и минут через пять появился из подъезда с ношей, которую не знал, как нести. Остановился перед ступеньками, глядел, вытянув шею вперед и вниз - соображал, как это спускаются с лестницы, неся столь дорогой и нежно устроенный предмет. За ним, одной рукой неся пышный букет из красных гвоздик, другой подбирая не в меру длинный мужской плащ, шла молодая мать, счастливая, смущенная.

Николай Максимович вел машину осторожно: знал, какими пугливыми вдруг становятся люди, которые везут маленького человечка. Дорога была короткой - на улицу Шверника, но встречались трамвайные рельсы. Машина, неслышно качнувшись, как на четырех ногах, переваливала через них. Водитель сосредоточенно глядел вперед, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не мешать юным родителям быть нежными. У пятиэтажного дома он немного постоял, пока вернули плащ, и поехал на стоянку.

Там, возле станции метро «Академическая», у тротуара стояла очередь. Снова наступил час, когда людям нужно такси без промедления. Вечером машины берут и молодые люди, которые опаздывают на поезд или на свидание, и немолодые, устраивающиеся на сиденье с трудом, - заболевшие, инвалиды, не в меру уставшие.

Мужчина и женщина, от которой остро пахло духами, так спешили, что сказали одно лишь слово: «Малый»! Это, конечно, означало Малый театр, но ни в коем случае не филиал его, иначе было бы дано разъяснение. Хотя пассажиры ехали в театр, настроение у них было скверное, оба смотрели в разные стороны, сидели отвернувшись и не перекинулись между собой ни единым словом. Николай Максимович попытался осторожно примирить их:

- Еще одиннадцать минут до начала. Доедем за пять, и у вас останется еще целых шесть минут.

Он знал, как из-за пустяков портят себе люди настроение перед спектаклем. Кто-то, наверное, медленно готовился, но вот уже нет причины для огорчения, кто-то должен сделать шаг в сторону примирения. Конечно, обоим трудно, особенно если они молоды или, наоборот, давно живут вместе и уже остыли друг к другу.

- Успеем, конечно, а можно было бы и не торопиться, не лететь как угорелые, - к удивлению водителя, отозвалась женщина. Это меняло предположение, что виновна она - долго собиралась. Обычно их укоряют мужья за то, что не пришили вовремя крючок или пуговицу, или ни с того ни с сего начинают утюжку.

Интересно, почему же виноват он.

- Можно было бы, если бы не совещание, - сказал мужчина. Он ответил тоже в безличной форме - уже отходил, сдавался. Каждому из троих все было ясно, но двое играли друг с другом, делая вид, что их ссора осталась незамеченной для постороннего. И было ясно, что вскоре примирение все-таки наступит. В театре им станет хорошо, он поведет ее в буфет и, заглаживая свою вину, будет щедро угощать, а домой вернутся счастливые, пристыженные - каждому будет казаться, что это он мог предотвратить маленькую ссору. У Малого театра мужчина резво выскочил, галантно встретил выбирающуюся из дальнего угла спутницу и уже улыбался. Затем вернулся расплатиться. «Молодец! - подумал о нем Николай Максимович, - мужчине надо быть отходчивее».

У театра не пришлось ждать и секунды: стояла очередь - люди со свежеизготовленными пакетами - из ЦУМа, Пассажа.

- На Преображенку. Халтуринская улица, - сказала женщина в синем с белым воротником платье и через спинку поставила на заднее сиденье огромный эмалированный таз. Она хорошо улыбнулась, и это., должно быть, означало: неудобно тащиться с этакой ношей в метро - люди будут посмеиваться, глядя на нее. А большие эмалированные продают так редко…

- Какой мы выберем маршрут? - спросил ее Николай Максимович. Женщина стала подробно объяснять все то, что он знал до мелочей. Видно, решила, что водитель новичок. Заканчивая, она предупредила:

- После поворота на Халтуринскую будет поворот без светофора, нам нужно будет перебраться на другую сторону и сразу же повернуть направо…

- Поедем по берегу озера?

- Так вы, оказывается, все знаете сами, а спрашиваете!

- Я просто надеялся, что вы придумаете дорогу короче.

У них начинался тот легкий, свободно льющийся разговор, который так часто возникает с женщинами-пассажирками уже не первой молодости - не ухаживание, не кокетство, а забавная, ни к чему не обязывающая игра, приятная обеим сторонам.

Стоянка такси у гостиницы «Россия».

- Так вы, может быть, знаете, как называется тот пруд, у которого я теперь живу?

- В четырнадцатиэтажных домах? Знаю: по карте - Черкизовский, в народе зовут Архиерейским.

- Ой! Отчего же так?

- А вы видели, на другой стороне от ваших домов церквушка стоит?

- Рядом с кинотеатром?

- Так вот на том месте раньше архиерейская дача была. Однажды архиерей пошел купаться и - утонул. Не нашли.

Они весело рассмеялись, но это можно было простить. Во-первых, потому, что несчастье с архиереем, должно быть, произошло давно, может быть, лет шестьдесят назад, вдобавок архиереи молодыми не бывают. Не будь несчастья, архиерей все равно не дожил бы до тех дней, когда снесут деревню Черкизово и обставят пруд многоэтажными домами. Во-вторых, они, женщина и шофер, были достаточно молоды, чтобы получать радость от маленькой глупой шутки, стараться понравиться друг другу.

На берегу Архиерейского пруда Николай Максимович достал эмалированный таз, пока женщина готовила деньги для расплаты. Он подал его женщине:

- Возьмите, будет в чем купать ребятишек.

- О, моих ребятишек в тазу уже не искупаешь, - отвергла она намек на ее молодость, - часто жалуются: ванны стали ставить маленькие - не вытянуться.

Оба рассмеялись, и он уехал в хорошем настроении.

Можно было опустить козырек, на котором написано: «В парк», и подбирать пассажиров только тех, которым было по пути. Он уже опаздывал - к восьми в парк не доберется - и последнийпассажир был уже лишним, но он все-таки не мог отделаться от привычки следить за тротуаром. В этот час видно было далеко, и страждущего пассажира сразу увидишь.

У Сокольников прямо на мостовой он увидел пляшущего с чемоданом солдата. Он кидался к каждой машине и, видно, умолял взять его, выручить из беды. Бывалый пассажир так не поступает. Даже при желании шофер не может подобрать его в таком месте:, надо же сначала остановиться, а кто это разрешит здесь распахиваться? Видно, солдатом руководило отчаяние.

Николай Максимович быстро прижался к тротуару, и солдат оказался левее, на мостовой. Забыв об опасности, о проносящихся мимо машинах, солдат кинулся к такси. Он, не спрашивая разрешения, сел и, тяжело дыша, глотая ртом воздух, сказал:

- Быстрее!… Как можно быстрее!

У Курского вокзала.

Николай Максимович тронул машину:

- А куда мы едем?

- На Киевский! Разве я не сказал? Как можно скорее - опаздываю на поезд.

Водитель ничего не уточнял - все было ясно. Ах, эти опаздывающие! Что бы они делали, не будь такси? Все-таки люди и в безмятежном сне не забывают о такси, как те молодые парни, которые опаздывают на работу, конечно, из-за негодного, дрянного будильника, вечно подводящего людей. Сколько напраслины возводят люди на часы - работягу, который не только тикает день и ночь, но и голосит по заказу! Не забывают о такси люди всех возрастов, которые прибывают на вокзал в последнюю минуту. Со стороны их суету невозможно наблюдать без улыбки. Кто-то из домашних отправляется на улицу перехватить свободную машину, нервно гоняется за каждой, чуть сбавившей ход. Он ведет за собой пойманную машину радостно, часто ему не приходится даже подниматься в квартиру - уезжающие и те, кто провожает, - с чемоданами у входа в дом. И хотя у них к отъезду готово все, Николай Максимович все-таки считает не лишним напомнить:

- Билеты не забыли, газ и электричество выключили?

Ему ответили со смехом: оказывается, об этом заранее подумали и муж, и жена, и провожающий гость; все по очереди проверили, лежат ли на месте билеты, выключен ли свет и газ. А когда подъезжали к Курскому вокзалу и надо было рассчитываться с шофером, оказалось, что пиджак остался дома, на спинке стула, а в пиджаке и деньги, и билеты.

…Солдат каждую минуту поднимал руку и глядел на часы: оставалось двенадцать минут, одиннадцать, десять с половиной. Николай Максимович на улице Маши Порываевой свернул направо, не доезжая Садовой - там можно было застрять у светофора, и погнал, шурша шинами, маленькими боковыми переулками, беспрепятственно выскочил у Колхозной: в удачный миг, когда упал зеленый свет и можно было оправдаться, что не успел отреагировать.

К Киевскому вокзалу такси подходило, когда вот-вот должна была начаться последняя минута. Николай Максимович знал к этому времени все: солдат ошибся - думал, что поезд в восемь пятнадцать, а он в восемнадцать пятнадцать: к подружке заезжал, и время шло так быстро. Если, не дай бог, опоздает, то…

Николай Максимович прервал солдата и научил, что делать, когда они подъедут к вокзалу. Они остановятся у пригородных платформ. Пусть держит наготове чемодан и скачет по ступеням прямо, потом направо, бегом налево, к крайней платформе, немного вправо, вниз - там, рядом с пригородными поездами стоит обычно поезд, который отправляется в восемнадцать пятнадцать.

Так все и было. Подъехали к ступеням пригородного вокзала, солдат кинулся их штурмовать. Все еде-

лал правильно: прямо, направо, бегом налево, к крайней платформе, немного вправо, вниз… К счастью, не подкатила в это время пригородная электричка и на платформах было спокойно. Иначе… Но стоявший внизу поезд уже тронулся, солдат кинулся в первый попавшийся вагон, кто-то подал ему руку…

Николай Максимович бежал вслед за солдатом - знал: потом тревожился бы несколько дней, поспел ли пассажир. И успокоился, когда увидал, что солдат прицепился. А на стоянке стоял сердитый милиционер, он строго выговаривал:

- Почему машину оставили открытую? Потом будете жаловаться - угнали…

Кабину Николай Максимович закрыл, но вот солдат свою дверь не поспел… Так спешил! А вот расплатиться не забыл: на сиденье лежали две рублевые бумажки. «Ах, солдатик, - думал с лаской Николай Максимович, - да что же ты, дружок, дал мне на чай? И не стыдно? Впрочем, не было у тебя времени, все ясно».

Животенко ехал в парк с опозданием, у ворот приостановился: возвращалась целая колонна, и машины проходили с задержкой. Скоро будет дома, жена, дочери спросят: что нового, что было интересного? Сначала скажет: да так, обыкновенный день, но когда начнет обедать, а все домашние ужинать, вспомнит все по мелочам: и докладчика в тапочках, которому ноги в автобусе отдавили, и солдата, и сервиз, и поссорившихся, а потом помирившихся супругов… Окажется, что опять все было очень интересно. Завтра - выходной. Плохо, редко он приходится на воскресенье, придется отдыхать одному. А послезавтра снова на целый день - от восьми и до восьми - в самую гущу московской жизни.

«ЧАСТНАЯ» ЖИЗНЬ ТАКСОМОТОРНОГО ПАРКА

Рыжая, плюгавая, безродная дворняжка Голубчик спасла молодого шофера Владимира К., подарила жизнь оставшемуся неизвестным безрассудному пожилому прохожему и сберегла «Волгу» с шашечкой, номер которой начинался с восьмерки, - это означало, что машина и водитель принадлежали к восьмому таксомоторному парку.

В ненастный зимний день с поземкой и гололедицей почти у самого угла Трубной улицы и Малого Сухаревского переулка на проезжую часть вышмыгнула суетливая, тогда еще безымянная собачонка, которая определенно не признавала правил уличного движения, установленных строгой ГАИ. Володька чуть не задавил нарушителя, с испугом едва не наехал на четвероногую дурочку, резко тормознул. Машину занесло на льду резко влево. То было великое счастье… Очевидно, не знавший правил ГАИ, неизвестный безрассудный пожилой прохожий, не глядя по сторонам, суматошно перебегал улочку в самом опасном месте, у носа машины. Не будь рыжей и плюгавой дворняжки, Володька наверняка бы наехал на прохожего и разбил машину. Но «Волга» повернулась, стала поперек к тротуару, пощадила виновника.

Володька выскочил из машины, прокричал что-то обидное вслед прохожему и вернулся в машину, чувствуя, как вдруг сразу уморился и стали потными ладони. Потом он поехал заправляться бензином к ближайшей колонке.

Запасшись бензином, Володя тут же, у Цветного бульвара, взял пассажира, который всю дорогу как-то странно, неотрывно глядел вниз - то ли на счетчик, то ли себе под ноги. Володька удивился, что такое интересное нашел внизу пассажир. Остановившись на старом Арбате, у «Праги», Владимир посадил девушку. Она попросила ехать к «Современнику» и тоже стала смотреть себе под ноги, а может быть, и на счетчик. Володя подумал, что сегодня ему везет на чудаков, смотрящих вниз, но вдруг услышал голос девушки: - Какой голубчик! Какая она у вас славная! А она не кусается?

Тут Владимир от изумления чуть не нарушил строгие законы ГАИ. Скосив глаза, он увидел под счетчиком собачку - ту рыжую, плюгавую, которая спасла его, пешехода и «Волгу». Интересно, когда она успела забраться в кабину? Когда он выскочил ругаться? Или когда заправлялся?

Внушительный, серьезный, гордый за свою профессию, вполне взрослый Владимир К-, несмотря на свою экономическую самостоятельность, жил не только по указаниям ГАИ, но и домашними, мамиными суровыми законами, которые кое в чем точно совпадали. Мама не разрешала Володе пить, курить и водиться с собаками, которых он любил и они его тоже. Что мать не разрешала пить, - это понятно. Вред всем, особенно шоферу. Курить - то же самое вредно всем, особенно шоферу. Точно доказано: снижается внимание, уменьшается быстрота реакции. Но что касается дружбы с собаками, то об этом в правилах ГАИ ничего не говорилось. Ни в каком параграфе не говорилось о том, что водитель не имеет права братье собой на работу свою собаку или кошку. Мама же была почему-то убеждена, что водиться с собакой или кошкой - нечистоплотно. И вдобавок такая дружба отвлекает человека от дела. Поэтому за все двадцать три года своей жизни, влюбленный во всякую живность, Володя никогда не имел собственной собаки,

Владимир размяк, обрадовался, когда увидел под счетчиком доверчиво растянувшуюся собачонку. Она лежала спокойно, словно бы наслаждалась теплом.

- Нет, что вы, Голубчик никогда не кусается! - весело ответил Володя.

Девушке захотелось покормить собаку, но у нее ничего в сумочке не оказалось.

Конфета нашлась у Володи. Он не курил и поэтому любил сладости. Собака взяла конфету доверчиво, с рук, лизнув теплым языком, и стало ясно, что она голодная. Тогда Володя вынул из прозрачного мешка завтрак, который мама заботливо припасла на случай, если не подвернется сыну кафе или столовая, и честно поделил все поровну: бутерброд с маслом и любительской колбасой, бутерброд с сыром.

- На, Голубчик, ешь. Так собака получила имя.

Голубчик задал немало хлопот. Выбросить у театра? Как он тогда найдет дорогу? Как назло, в тот день Володе не пришлось быть в районе Трубной, и рыжая дворняжка весь день бесплатно каталась. Большинство пассажиров радовались ей, люди становились добрее, разговаривали с собакой, некоторые хотели угостить, но Голубчик ел только из рук Володи. Шофер, однако, боялся контролера со свистком и повязкой на рукаве. На всякий случай придумал оправдание: дескать, пассажиры забыли, а, согласно правилам, всякую находку следует сдавать в парке дежурному диспетчеру. Высадить собаку? А если пассажир запомнил номер и будет требовать свою потерю?

В парк, на Авиамоторную, Владимир приехал с Голубчиком. Собака словно бы поняла, вышла из кабины сама, пошла за ним в диспетчерскую. Конечно, сдавать находку не пришлось - кто ее примет. Но пока Володя сдавал выручку, возвращал путевой лист, поднимался на верхний этаж по пандусу - витой лестнице без ступенек, Голубчик потерялся, спрятался где-то в огромном доме, где живет тысяча автомобилей и работает больше двух тысяч человек. И прижился там.

Удивительный это дом, где живут автомобили и работают люди. О нем, казалось бы, знают все - кому неведомо о существовании таксомоторных парков! Но многие ли знают об удивительной, особенной, частной жизни этих домов, которая бьет здесь ключом, с утра до утра, круглый год, без перерыва на сон, на обед? И неизвестно, когда здесь начинается день - он никогда не кончается.

Кремль. Большой Каменный мост.

Впрочем, приблизительно начало отыскать можно - оно находится где-то между двумя тридцатью и четырьмя часами ночи. Когда поднимутся по пандусу умытые, надраенные до первородного блеска «Волги», снова готовые разлететься по всей Москве, от Авиамоторной отходит парковский служебный автобус. Это его последний вчерашний рейс и первый сегодняшний. На скамьях - усталые, вымотанные долгими городскими дорогами таксисты. Многие из них засыпают. Их не расталкивают, не спрашивают, далеко ли человеку ехать. Ночные водители - их двое, они ездят попеременно - Семен Чернов и Герман Соминов - ведут машину осторожно, охраняя покой своих товарищей. Каждый раз автобус идет хотя и обычным, но все же отдельным маршрутом - все зависит от того, кто сегодня работал дольше всех. Шофер ночного автобуса знает, где живут поздние таксисты, старается подкатить как можно ближе к дому. И в то же время усердствовать особенно нельзя: чем длиннее «елочка», тем позднее попадет к себе домой тот, кто живет дальше всех и, значит, выйдет последним.

Вот когда он выйдет на пустынной ночной московской улице и в автобусе не останется ни одного пассажира, можно, пожалуй, считать этот момент началом нового рабочего дня.

Маршрутный автобус идет к Первомайской улице. Там сядет первый пассажир. Известно заранее, у какого столба, на пересечении с какой из многочисленных Парковых улиц.

Вот он! Подобранный, выбритый и, несмотря на поздний, или, лучше сказать, столь ранний час, веселый.

- Привет, Семен! Что не торопишься?

- Доброе утро, Василий. Почему не тороплюсь: полный порядок - три ноль восемь.

- А хорошо тебе, Семен: ни сердитых пассажиров, ни жалоб. Про выручку и холостой пробег думать не надо.

Они уже едут, и первый пассажир, отдохнувший, едет стоя, возле шофера, склонен поговорить.

- Давай меняться: ты - в ночной автобус, я - в такси. Баранка такая же.

Они смеются не потому, что смешно, а оттого, что молоды, оттого, что начинается день, полный жизни.

Автобус в ночной тишине на пустых безлюдных улицах делает назначенные, но не отмеченные на столбах остановки, идет строго по расписанию, и в салоне появляется новый знакомый пассажир. Иногда автобус приходит чуть раньше и в машине ждут пассажира, который непременно должен появиться. Его встречают шутками:

- А мы уже хотели отправляться. Думали, сегодня жена тебя не отпустит.

Набирается десять пассажиров. Всегда ровно десять. По расписанию, которое висит у окошка диспетчера, первые десять такси должны отправиться из ворот в четыре утра, выехать на московские просторы, искать себе работу. Изучение городской жизни показало, что от восьмого таксомоторного парка в этот час случайным уличным пассажирам нужно ровно десять автомобилей - ни больше ни меньше. Свою долю, отмеренную в городском управлении, дадут все остальные таксомоторные парки.

Первая десятка шоферов поднимается по ступеням на верхние этажи. У каждой колонны своя стоянка в пятиэтажном здании, где ночует большинство машин, кроме тех, что проводят ночь в движении по московским улицам. На стоянку ведут две дороги - обычная лестница и пандус, витой асфальтированный подъем, по которому разрешается двигаться только машинам. Впрочем, пандуса два: один ведет наверх, другой - на улицу. Постороннему покажется странным: здесь, в помещении, висит дорожный знак. Под потолком одного из пандусов находится «кирпич»: светящийся красный круг, в который вписан желтый прямоугольник. На экономном и выразительном дорожном языке это означает: здесь проезда нет. Из огромной бетонно-асфальтовой витой трубы время от времени возникает автомобиль - последние вчерашние такси. Они выруливают на стоянку, где готовятся в путь первые сегодняшние такси.

В половине четвертого один из таксистов, проверив машину, подходит к столу механика колонны. Можно быть самым лучшим водителем парка и ближайшим другом механика, но вопросов не избежать.

- Все ли в порядке? Воды достаточно? Уровень масла проверил?

Говори сколько угодно «да», но механик все-таки посмотрит и послушает: все ли чисто, не стучит ли мотор. У механика особый слух. Ему не надо садиться в машину, достаточно проводить ее взглядом и сказать:

- А мне кажется, что…

И редко бывает, чтобы он не учуял неисправность.

А если все в порядке, выдаст путевой лист. На месяц выдается один - четный или нечетный. Большинство таксистов работают две смены подряд через день: одни по четным дням, другие - по нечетным.

Некоторое время все идет гладко, если в месяце тридцать дней или двадцать восемь, а после конца длинного месяца с тридцать одним днем «нечетные» таксисты становятся «четными», им выдают путевые листы, номера которых делятся на два. И против даты - «цепочка». Так называют здесь накопившиеся показания контрольных приборов: сколько километров к этому времени прошла машина, из них оплаченных, какова сумма выручки, количество посадок.

Машина сама ведет счет всему, готовая каждое мгновение отчитаться. Многие из машин могли бы похвастаться: пробежали по миллиону километров!

У машины есть паспорт. Он может рассказать еще больше. По нормам после капитального ремонта двигателя автомобиль должен проходить 155 тысяч километров, а в среднем по парку эта цифра достигает 213 тысяч.

Это заслуга не только шоферов, но и ремонтников, работников диагностической службы, службы безопасности движения - всего коллектива восьмого таксомоторного парка.

Но все-таки главная фигура в парке - водитель. Вот сейчас первые, самые ранние, получают путевки на московские улицы.

На первом этаже круглые сутки хлопает дверь. Здесь диспетчерская. Она немного похожа на большой зал Центрального телеграфа на улице Горького. Такие же окошки вдоль стены. Только здесь нет кресел, за которыми пишут письма и телеграммы. Таксисты пишут стоя. И еще здесь один огромный стол. За него может стать сто человек. Впрочем, при выезде писать ничего не надо - отметки делают при возвращении: составляют новую «цепочку» - сколько проехал, тут же подсчитывают деньги, но это потом…

А пока надо в окошко, к диспетчеру. Говорят, это к счастью, когда тебя провожает в путь женщина. Не потому ли все диспетчеры здесь женщины - работники проворные и бескомпромиссные. Вот в одном окошке, если посмотреть из кабины, - живой портрет таксиста. Он протягивает путевку, диспетчер берет и осматривает «портрет».

- Константин Васильевич, фуражка мятая и старая. Получите на складе новую, - строго говорит блондинка с высокой прической.

- Валентина Александровна, но ведь надо выезжать, - пытается оправдаться водитель.

- Делаю предупреждение. К следующей смене прошу быть в новой фуражке.

Еще хорошо, что Валентина Александровна не потребовала немедленно почище побриться. Где ты сейчас побреешься - все парикмахеры города сейчас спят. В парке, правда, есть собственная парикмахерская - для таксистов, но она открывается в восемь. Давно замечено, что именно с восьми диспетчеры становятся суровее:

- Пожалуйста, побрейтесь, - скажет одна из них и протянет путевку обратно.

Бывает, что человек взмолится:

- Да у меня борода такая! Темная и растет быстро. Честное слово, брился сегодня.

- Тогда брейтесь три раза в день. Или один раз почище.

Иной начинает озоровать:

- Да вы потрогайте - гладенько! - и просовывает лицо вперед.

Диспетчеры гладить-проверять не соглашаются. Они в ответе за внешний вид водителей. Бывает, влетает им от начальства: как вы, дескать, могли выпустить человека в таком виде? Ну, ладно, с фуражкой обманул - у товарища взял, чтобы показаться на «портрете» исправным, но если небритый?

Однако ранним утром или, вернее сказать, в его преддверии, около четырех часов ночи, в машины садятся самые лучшие, самые дисциплинированные водители, которым можно доверять безусловно.

Вот они выедут на улицы опустевшей Москвы, где ни транспорта, ни пешеходов и где вдруг возникнут, словно вырастут из-под земли, чем-то очень обеспокоенные люди: кто это выходит на улицу так поздно, так рано! У кого-то случилась беда - тяжелая семейная ссора, например. Ночные таксисты нередко возят кое-как одетых, расстроенных, заплаканных женщин с чемоданом и свертком. Вероятно, ушла от мужа, едет к маме. Сидит рядом, закусив губу, смотрит вперед и, конечно, ничего не видит - по щекам скатываются слезы.

Или появится среди дороги человек, который отчаянно призывает машины к себе, а на тротуаре, прислонившись к столбу или к стене, корчится испуганная его жена. Все ясно: в родильный дом, поскорее, милый шофер, поскорее и осторожнее. Или кто-то просит нестись в Домодедово: самолет прилетает, надо встретить, ну кто это придумал, что самолеты должны прилетать так рано? И не подумает взволнованный человек, что некоторым пассажирам, которым хорошо спится всюду - на полке вагона, в кресле самолета, - нет ничего удобнее, чем выигрывать время таким образом. Ты спишь, видишь сны и перелетаешь во сне из Иркутска в Москву, здесь тебя встречает любимый и, не потеряв ни часу жизни, ты идешь на работу или начинаешь отпуск, в котором всего двадцать четыре рабочих дня. И летит такая машина одинокой сильной птицей по кольцевой линии - ни встречных машин, ни попутных, нет даже светофоров. Для шофера, любящего быструю езду, нет удовольствия большего, чем водить машину в ночное время. Потому и выпускают из парка ночью, под утро самых лучших шоферов.

Перед этим диспетчер, однако, наставляет, делая в путевке отметки: выезд - 4.01, возвращение - -14.55. Другой ручкой, заполненной красными чернилами, вписывает еще цифру: 10.30. Напоминает:

- Сегодня ваша колонна дежурит. В десять тридцать вам надо быть в центральной диспетчерской на Новой площади. Не забудьте.

И выдает пластмассовый прямоугольник: время окончания работы 15.00 - это написано с одной стороны, которую будет видеть за стеклом прохожий. На обороте - номер трафарета, его вписывают в путевой лист: публика вправе контролировать время работы таксиста.

Утром у диспетчеров работы немного: за час выпустить на линию десять машин. И пока первая десятка ведет переговоры с механиком колонны, съезжает по витому спуску вниз, выслушивает диспетчера, к машинам приближается вторая бригада ранних шоферов. Их семнадцать.

…Ночной автобус, высадив десятку, ушел другим маршрутом. В иные улицы, на иные остановки - по списку числится семнадцать новых пассажиров. Их не может быть шестнадцать: Москве парк должен дать в пять утра еще семнадцать своих такси. Если шофер не сумеет быть утром на месте свидания - занемог, стряслось несчастье, - или он сам, или его родные сообщат заранее диспетчеру, и тогда по телефону позвонят кому-то из шоферов, который - это обязательно! - хорошо отдохнул, возвращается из отпуска. Просят: выручи! Но не настаивают, потому что, если в столь ранний час выедет на улицу угрюмый, раздраженный человек, может случиться и беда. Специалисты давно заметили: у людей отдохнувших, в хорошем настроении, аварий не бывает - во всяком случае, по их вине. У спокойного, полного сил человека, в добром расположении духа реакция точнее, разумнее.

И вот уже вторая бригада в парке рассыпалась по этажам, хлопает дверцами машин, шумит открываемыми капотами и багажниками. Всего на семь человек больше, а представление такое, что автомобильный дом, на этажах которого живут такси, окончательно проснулся.

Больше стало работы у диспетчеров. Не оттого ли стало веселее? Но по-прежнему они строги. Прежде чем делать отметки в путевке, осматривают лицо - побрит ли, переводят взгляд выше - в порядке ли головной убор. Нет, придраться решительно не к чему. «Пятичасовики» тоже исправные ребята. Они получают обратно свои путевые листы со свежими пометками и росписью, берут трафареты о времени окончания работы. У второй бригады - 16.00.

Таксомоторный парк никогда не спит, но первая высокая волна оживления поднимается незадолго до шести - когда еще даже не открылись двери метро. К шести часам утра восьмой парк выбрасывает в автомобильную реку еще сорок восемь своих «Волг».

Еще шумнее следующий выезд - к семи часам должна выехать самая крупная бригада, если не считать одиннадцатичасовой: 75 машин. Только в одиннадцать уходит больше - 76.

Ко времени выезда четвертой - семичасовой - партии просыпается растерянный, ищущий Голубчик. Так и неизвестно, где спит рыжий. На улице не холодно, но ветрено, и Голубчик проскочил вслед за кем-то в диспетчерскую, стоит, закинув морду кверху, у стенда ЧП и встречает с надеждой входящих: ждет хозяина, Володю. Вероятно, никак Голубчик не поймет, почему хозяин приходит не каждый день. Рыжий, возможно, привык бы в конце концов к этому, но путаницу в его собачью голову вносит то, что иногда хозяин появляется два дня подряд. Откуда Голубчику понять странное свойство календаря, который имеет несколько месяцев по 31 дню, а Володин брат работает диспетчером на заводе тоже через день, и они мало видят друг друга, потому что решили не оставлять больную мать дома одну. На том заводе четные смены почему-то никогда не становятся нечетными, и потому Владимиру раз в два месяца приходится меняться, договариваться со сменщиком.

Голубчик, наверное, знает, что Володя появляется именно около семи, и по каким-то очень точным собачьим часам приходит за несколько минут до того, как распахивается грохочущая дверь и показывается хозяин. Рыжий бежит навстречу, трется о брюки, идет за хозяином к диспетчерской стойке, выходит с ним на улицу и, не ожидая приглашения, шмыгает в машину и устраивается возле счетчика. Володя каждый раз тревожно оглядывается - не видел ли кто, и на всякий случай готов оправдываться, если маленького рыжего пассажира увидит кто-либо из начальства: «Не заметил. Хотел посмотреть на часы, а он, пес, наверное, в это время и шмыгнул. Простите, пожалуйста».

Но Володя ведет себя осторожно и пока еще не попался ни разу. Ездит свою двойную длинную смену с Голубчиком, и от этого им обоим и пассажирам хорошо. Легко завязывается разговор, в машине весело. Володя слышит бесконечные рассказы про собак, о том, какие они верные и смышленые, о том, как они умеют любить. О том, как одна собака умерла от разрыва сердца, когда встретилась со своим хозяином, который ездил то ли на год, то ли на два в научную командировку в Антарктиду, а туда тайком собачку никак не провезешь.

Когда Володи нет, Голубчик все-таки надеется, что он придет, и стоит под стендом ЧП, беспокойно взглядывая на хлопающую дверь. На стенде часто сообщается такое, что делает людей серьезными и молчаливыми. Поэтому они не замечают рыжего, а Голубчик, наверно, потому и выбрал такое место, что там его меньше беспокоят, хотя он сидит на самом виду.

Стенды ЧП меняют не каждый день. Вот какие два сообщения вывесили в тот день:

«Вчера в 0 часов 30 минут шофер С. на автомашине 86-39 ММТ, проезжая по Матросскому мосту, совершил наезд на мужчину 63 лет, который с переломом ребер и голени отправлен в больницу».

Под сообщением схема происшествия: как расположен мост, где переходил мост пешеход, как двигалось такси. Опытному человеку ясно, что шофер не очень виноват: ну когда же, наконец, и пешеходы будут соблюдать правила движения? Почему пострадавший шел посреди моста, разве нет поблизости безопасного перехода?

Все знают, что отдел безопасности движения, которым в парке руководят опытные люди, никогда не наваливается напрасно на водителей и вообще старается быть справедливым, а схема наверняка срисована с той, что была составлена на месте происшествия вместе с милицией.

Но пока окончательных выводов никто не сделал. Во всем должен хорошенько разобраться следователь. Он опросит свидетеля, побеседует в больнице с пострадавшим, будет долго рассматривать схему. На это уйдет время, и кроме пострадавшего будет мучиться шофер.

Во-первых, у него наверняка отобрали водительские права - пока идет следствие и не установлена официально его невиновность, ездить по улицам он не имеет права. Сегодня, наверное, работает в парке перегонщиком.

Красивое слово - перегонщик. Только он не перегоняет «Волги» из Горького, с завода, где их выпускают, в Москву, а всего-навсего из одного цеха парка в другой - после капитального ремонта по пандусу на этаж, потом спускается пешком и идет к следующей отремонтированной машине.

Во-вторых, как бы ни был прав водитель, сердце его будет болеть и помнить беду, если даже пешеход был тысячу раз неправ и вышел из больницы уже через неделю. Воспоминание о том, как автомашина сбила человека и причинила ему боль, не выветривается никогда. Иной раз пешеход становится виновником своей собственной гибели, и это подтверждают все видевшие, удостоверяет следователь, суд, не отрицают его близкие, а водитель на всю жизнь вбирает в свою душу отраву, которая точит его здоровье.

Стенды ЧП вывешиваются и каждое утро напоминают, прежде чем шофер вывел машину из ворот: будь осторожен. Посмотри на схему повнимательнее, и ты убедишься, что у водителя какие-то запасы предосторожности все-таки были. Ну что ж, ничего не поделаешь - хоть виноват пешеход, а с него спрос меньше. Такое неравенство в ответственности несправедливо, но неизбежно, потому что машина сильнее человека. Это она ворвалась в его жизнь и, хоть облегчила ее, сделала опаснее.

Прижимаясь к стене, на которой висит стенд ЧП, Голубчик за частоколом меняющихся ног следит за дверью, в которую входят и выходят шоферы, и ждет… Рыжий нервничает, по его собачьему времени Володе уже пора появиться. Собаку замечают. Кто-то присаживается на корточки, отламывает кусочек бутерброда, но неблагодарный голодный Голубчик надменно отходит в сторону. Вчера он весь день бегал из диспетчерской во двор парка и обратно. Володя не приходил.

…Некоторые водители, куда бы их ни забросила таксистская судьба, обедают большей частью у «Таксима». «Таксим» - так почему-то прозвали таксисты закусочную на Пушкинской улице, возле «Шоколадной», перед Столешниковым переулком. «Таксим» удобен для водителей: можно поставить машину у самого входа и еще потому, что какими бы маршрутами ты ни ехал, обязательно побываешь в центре города и непременно, хоть разок, проедешь Пушкинскую. Там можно встретить знакомого таксиста из другого парка и, пока стоя ешь, узнать новости коллег. Лучшие встречи происходят у «Таксима», возле него вечно стоит целая колонна машин с зелеными огоньками.

Когда на работу пришел Володя, Голубчик сразу его увидел, помчался к нему, стал на задние лапы, получил еду- - бутерброды с маслом и мягкой вареной колбасой. Пока он завтракал, Володя прошел все формальности у дежурного механика и диспетчера. Хотя длилось это недолго, Голубчик справился с едой быстрее. Он трусил за Володей, у машины остановился, присел на задние лапы, но хозяин не торопился. Собака не представляла себе, какой важный момент наступил. Надо было выбрать такую минуту, когда не было никого поблизости, отворить дверцу, не глядя на будущего бесплатного пассажира, и сделать на всякий случай вид, что Голубчик забрался самовольно.

Но все обошлось благополучно. Собака прыгнула на привычное место, никем не замеченная, и довольный Володя, осторожно выезжая из ворот, кивнул сторожу, который, наверное, не переставал удивляться, какой веселый и неунывающий этот парень: всегда приветлив и бодр.

…А в парке между тем заведенным порядком шла деловая жизнь. На этажах оставалось все меньше машин, новые неравные партии съезжали вниз. В восемь утра выехало пятьдесят две машины, в девять - пятьдесят шесть. С каждым часом число такси на улицах прибывало: жизнь в городе оживлялась, все больше становилось людей, которым нужно было такси. В одиннадцать часов выехала самая большая за сутки колонна - семьдесят шесть машин. В полдень - семьдесят пять, по семьдесят три - в час дня и в два. Потом число отбывающих начнет постепенно уменьшаться. Последняя партия выберется из парка в восемь вечера - двадцать шесть, но к тому времени первые колонны будут также постепенно возвращаться домой.

К девяти утра пришел Слава Нещерет. Его появление всеми было замечено. Его узнавали шоферы и слесари, пожимали руку, поздравляли. Слава смущался и, хотя ему говорили, что выглядит он прекрасно, был бледен. Пожал руку и механик, поздравил, однако путевой лт не выдал: дескать, очень рад твоему выздоровлению, но выпустить в рейс без разрешения службы безопасности движения не имею права.

В службе безопасности движения Нещерета встретили тоже радостно, хлопали по плечу, но тем не менее сразу повели в «кино». Это темная комната, с экраном, но показывают там не фильмы. Слава сел в темной комнате в кабину. Включил зажигание, отпустил тормоз, вывел машину на улицу. Он оказался где-то за городом в путанице автомобильных дорог.

- Прибавь скорость! - приказал ему инструктор, который стоял на полу и все-таки ехал вместе со Славой. Здесь не было никакой опасности мчаться во весь опор, и Нещерет пустил автомашину на предельной скорости. Мимо него проносились деревья и дороги. Вести машину было легко, не было встречных автомобилей и прохожих. Несколько недель Нещерет не сидел за рулем, и сейчас наслаждался скоростью, движением, открывавшимся простором. Вокруг машины цвело лето, а во дворе таксомоторного парка начиналась зима, сыпал густой мокрый снег. Иллюзия сельских зеленых дорог, которые открывались перед автомобилем, была такой полной, что Слава забыл, где он находится, забыл, что идет испытание и он несется в автомобиле, который не трогается с места.

- Ошибка! - объявил инструктор.

И в самом деле, автомобиль «съехал» с проезжей части на траву. Будь это в действительности, Слава испытал бы тряску, а может быть, произошло бы и нечто более опасное. Сейчас, в тренажной кабине, ошибка обошлась ему легко - на той же скорости, словно бы не съезжая с асфальта, он вернулся на шоссе. Начался сложный перекресток - целый веер дорог. Опять никого там не было и ничто не мешало сделать крутой вираж. Машина шла послушно, дорога, приближаясь, расширялась, раздавалась вширь, уходила за оба борта.

- Ошибка, - снова сказал инструктор. И Слава действительно заметил, что он опять выехал на обочину.

Стало грустно, но обижаться было не на кого, во всяком случае, не на инструктора и не на механика колонны, который не выдал путевой лист. Теперь, в тренажерской, стало ясно, что поступили правильно - избавили от возможного несчастья и водителя, и пешеходов, и другие машины: за время болезни

Слава Нещерет частично потерял навык, умение безотчетно принимать мгновенно правильное решение.

Но меньше всех в этом был виноват сам Нещерет.

Две недели назад ранним, но уже темным вечером двое молодых пассажиров попросили отвезти их на улицу Прянишникова. Ни они, ни водитель не знали точной дороги к ней - где-то возле Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. «Сюда, кажется», - неуверенно сказал один из парней, и такси стало переваливаться по неровной дороге с колеса на колесо. Скоро стало ясно, что они въехали в непроезжий тупик, который вел к утопающей в грязи строительной площадке, окруженной выбоинами, сделанными тяжелыми грузовиками. «Ну куда же мы едем!» - рассердился тогда Слава, видя, что они ошиблись. Тогда он еще ничего не понимал. У него не было даже подозрений.

Бывалый шофер по каким-то признакам уловил бы в поведении пассажиров что-то неладное. Потом Слава напрасно укорял себя за невнимательность. В самом деле, почему он не заметил, что парни сосредоточенны и молчаливы? Лежа на больничной койке, он вспомнил, что пассажиры почему-то нервничали, перебрасывались вопрошающими взглядами. Теперь он понимал, что между молодыми пассажирами шел зловещий молчаливый разговор в присутствии человека, которого они задумали убить и ограбить. Опытный водитель заметил бы, что пассажиры были отнюдь не в ссоре, оба лет двадцати трех - так почему они не сели рядом, чтобы поговорить дорогой: один оказался на переднем сиденье, другой - позади шофера. Даже если они почему-то сели не вместе, то заднему пассажиру все-таки не было нужды забиваться в глубь машины.

Беспечно, ни о чем не догадываясь, Слава, вытянув шею, чтобы осмотреть дорогу, подал машину назад, снова выехал на освещенную улицу. Наконец показались люди. То была парочка. Кажется, они целовались. Стараясь быть деликатным, Слава плавно замедлил ход, немножко, погудел - заблаговременно. И только после этого подкатил к влюбленным, спросил дорогу. Они охотно показали и, смущенные, рассказывали, как надо проехать.

Восьмой таксомоторный парк.

Слава поехал. Сразу за первым поворотом, когда машина оказалась в темноте, он почувствовал, что на его голову обрушился дом, бетонная плита или тяжелая двутавровая железная балка. Бандиты воспользовались темнотой и малой скоростью, один ударил по голове, другой нажал на тормоз.

О дальнейшем Слава ничего не знает. Как рассказывал врач, раненого, умирающего шофера нашли юноша и девушка, которые гуляли где-то у парка. Машина была распахнута - три дверки. Слава лежал, неестественно запрокинув голову, залитый кровью. По мнению врача, прошло не менее сорока пяти минут, пока пришла карета скорой помощи. Поблизости не было телефона, парень и девушка выбежали на более освещенную улицу, с которой такси свернуло в темноту. Первому же автомобилю - то был самосвал - пришлось остановиться; шофер, выслушав, дал газ, и уже через несколько минут, предупреждая свое появление воющей сиреной, появилась белая низкая машина с красным крестом. Парень и девушка встретили ее и, молча, рукой показали, куда надо ехать.

Возможно, что карета скорой помощи приехала в последние мгновения. Машина стояла полчаса, врач с помощниками суетились вокруг Нещерета, а потом поехали осторожно. Тем временем у такси появились милиционеры. Они осматривали обивку, вызвали собаку, которая тут же повела за собой в лес.

Потом милиционеры, надев халаты, пришли в больницу. Стараясь не волновать Славу, расспрашивали подробности: как были одеты пассажиры, как выглядели, сколько им лет, нет ли у одного из них шрама, пересекающего бровь? Нещерету показывали фотографии мужчин. Он лежал на спине с забинтованной головой, всматривался в снимки и отрицательно мотал головой: нет, не он, нет…

Поправился Слава быстро - сказались молодость и здоровье. Врач перед выпиской спрашивал:

- Может быть, теперь будешь бояться? Если боишься - лучше не возвращаться на старую работу. По крайней мере, вначале.

Слава улыбался, отрицательно качал головой: да нет, честное слово, не боится. Жаль только, что был таким ненаблюдательным, попался на удочку двухкопеечных бандитов. Подумать только, за тридцать рублей хотели убить человека! У Славы не было тогда и тридцати - смена еще не кончилась. Водитель такси не может иметь с собой больше тридцати с лишним рублей - пока соберешь с пассажиров такую сумму, по десять копеек с километра, сколько километров надо изъездить! И еще бандиты с бумажником взяли водительские права.

За тридцать рублей решиться на убийство! - кипел Слава, но вернуться на прежнюю работу решил окончательно и бесповоротно. Чтобы какие-то трусливые бандиты могли напугать человека на всю жизнь? Много им чести! И не верить после этого всем людям? Да нас, честных людей, большинство, нам ли вас бояться? Славе даже хотелось повстречаться с бандитами снова - пусть другими, хотя лучше неожиданно ветретиться со «старыми знакомыми». Наученный горьким опытом, он бы им показал!

Только встреча явно откладывалась. В службе безопасности движения решили, что Нещерету выезжать на линию рановато. Пусть поработает в парке, пусть «поездит» на тренажере - через недельку-две он станет прежним хорошим шофером, еще более опытным.

Чем же сегодня заняться? А хотя бы и здесь поработать, в службе безопасности работы хоть отбавляй. Нещерету предложили снять пальто, сесть за стол и потрудиться в канцелярии.

В канцелярии службы безопасности движения дел действительно достаточно. Шоферу вечно приходится иметь дело с ее придирчивыми сотрудниками. Должность у них такая - придирчивая; их строгость и принципиальность идет на пользу делу.

Славу усадили за стол, дали картотеку, поручили делать отметки в карточках. Здесь у каждого шофера есть своеобразный послужной список. Записи в него делаются открыто, о них знает водитель. Нечего бояться этих записей, они ведутся честно, беспристрастно. Но иногда они могут создать о шофере неожиданное, однако верное впечатление, выявить линию.

Пришел старый заслуженный шофер - пятнадцать лет за рулем такси. Явился к начальнику пристыженный, в руках - номер машины. Это означает, что автомобиль после аварии был в ремонте.

- Слава, карточку Василия Ивановича В.! Карточку отыскать просто - вот все они по алфавиту.

Очень странно выглядят записи в послужном списке Василия Ивановича В.! Задания выполняет по месяцам ровно. Без единого срыва. Благодарности, денежные премии. Но в разделе «происшествия» - свежие записи. Десять лет их не было. А сейчас появились. За два года - три столкновения. Все, к счастью, обошлось благополучно: не пострадали другие, не пострадал и Василий Иванович. Что же с ним в последнее время случилось?

- Невезучка! - утверждает Василий Иванович.

- Давайте проанализируем, - говорит начальник службы безопасности движения И. Ю. Лиман. Перед ним все три схемы. - Вас ударили сзади. Все три раза сзади. Смотрите, где стояли, когда на вас наехал троллейбус. Не слишком ли близко вы подъезжаете к остановке? А тот раз вас ударил автобус.

- Невезучка, - повторяет Василий Иванович уже не так уверенно, не отрываясь от схемы. Вторая схема напомнила старое, совсем забытое им происшествие. Шофер поднимает глаза - в них теперь не только смущение, но и озабоченность.

- Василий Иванович, будем говорить честно, прямо. Мы же оба водители! Десять лет - ни царапины, а теперь три сходные истории. Не оттого ли, что слишком много уверенности? Знаете ли, в работе шофера опасна и неопытность, и слишком большая уверенность, самонадеянность.

Это утверждение И. Ю. Лимана основано на фактах. В службе безопасности движения идет непрерывная исследовательская работа. Из-за этого так много, казалось бы, пустой канцелярщины. Ею занимаются время от времени все шоферы: когда они не оправились окончательно после болезни, когда идет ремонт их машины. Можно было посадить за картотеку секретарей, и они станут исполнять это дело чисто, писать аккуратным почерком. Но тогда выпадет воспитательная цель: каждый шофер, работая с карточками, проникается необходимым чувством осторожности. Это профилактика дорожных происшествий, она внушает тревогу и напоминает об ответственности.

В службе безопасности движения каждое дорожно-транспортное происшествие учитывают строго, обсуждают обстоятельно. Каждый таксомоторный парк отправляет отчет о нем, ответив на сто вопросов. Когда произошел случай: день недели, час суток. При каком освещении: днем, ночью, в сумерках. Какова была скорость автомобиля, на какой части улицы: на перекрестке ли, на пешеходном ли переходе, в тоннеле, зоне подземного перехода, возле остановки общественного транспорта. Надо указать, каков профиль места происшествия: горизонтальная ли прямая, спуск или подъем, закругление, ширина проезжей части. Необходимо ответить на вопросы о состоянии погоды: сухая, мокрая, снежная, гололед, дождь, туман. Несколько вопросов о личности водителя: мужчина, женщина, класс, возраст, стаж, были ли нарушения правил уличного движения, правил эксплуатации трудовой дисциплины. Дается подробная характеристика автомобиля…

Сколько писанины! Но она подсказывает неожиданные выводы, которым удивляются даже опытные люди. Хорошо бы еще только иметь записи в «Личной карточке водителя» и «Карточке учета дорожно-транспортных происшествий». О каждом случае шофер докладывает - может быть, не всегда искренне, но обязательно обстоятельно:

«Сообщаю, что 13 декабря в 21 час 10 минут произошел следующий случай. Следуя по Рязанскому шоссе в сторону Москвы на 26-м километре и проезжая перекресток, я снизил скорость и выключил дальний свет, так как перекресток был хорошо освещен. Проезжая перекресток со скоростью 30 - 40 километров, я включил дальний свет и увидел на проезжей части на расстоянии 25 - 30 метров пешехода. Нажал на тормоз, дал сигнал, но пешеход не реагировал, и в результате произошло столкновение. Пострадавший доставлен вбольницу с ушибом правой голени. Права отобраны. Состояние погоды - снегопад, гололед…»

Это докладная человека, который уже немного успокоился. Представители ГАИ разобрали случай сначала на месте, потом выяснили дополнительные детали и пришли к выводу: вины водителя нет - пешеход был нетрезв, переходил улицу в запрещенном месте.

Казалось бы, для шофера - все в порядке. Уже говорилось: ни один шофер, однако, никогда не забудет этого злосчастного мига беды, когда машина крылом ли, колесом ли касается живого тела. Но происшествие должно остаться не только в памяти - в карточке тоже. Как бы ни был прав шофер, все-таки он участник дорожно-транспортного происшествия, и этот случай надо, необходимо сопоставить с другими.

Этот рапорт найдет отражение в карточке водителя Ш. Там осталось кое-что такое, о чем Ш. хотел бы забыть. «За попытку распития спиртных напитков 27 сентября - товарищеский суд». Тогда суд его строго предупредил. Возможно, даже определенно - это подтвердили не склонные к прощению сторонние специалисты - на этот раз вины Ш. нет никакой, но все-таки… Все-таки напомнить о товарищеском суде следует! Деликатно, неоскорбительно - это прибавит водителю осторожности.

Факт идет к факту, частное проявляет тенденцию, и в службе безопасности движения приходят к любопытным выводам: хотя машин в городе становится больше, печальных происшествий с такси становится меньше. В 1972 году во второй колонне восьмого таксомоторного парка на один миллион пройденных километров приходилось 1,08 случая, в 1973-м - 0,96.

Как ни странно на первый взгляд, но дорожно-транспортных происшествий больше всего утром и вечером, а не днем, когда улицы полным-полны и ехать опаснее. Но на это есть свои убедительные объяснения. Утром водитель чувствует себя бодрее, увереннее, маневрирует смелее - и иногда неверно рассчитывает свои силы. А к вечеру водитель устает, реакция у него притупляется.

Чаще всего несчастные случаи происходят с шоферами, которые водят машину менее года. Это понятно. Но почему следом за ними среди неудачников идут те, кто за рулем сидит больше десяти лет? Им мешает избыток уверенности в себе! Нет, не только возраст, хотя с возрастом человек принимает решения не столь быстро. Иные новые водители, люди тоже далеко не молодые, не имеют происшествий - водят машину года три-четыре. Это лучший стаж! Уже есть опыт, но не исчезла осторожность новичка.

Понятно, что дорожных происшествий меньше всего в субботу и воскресенье - в эти дни на улицах мало машин и пешеходов. Но почему самый невезучий день вторник? Не понедельник, когда улицы особенно оживленны и люди еще не «разошлись» после отдыха, который, казалось бы, должен, как говорят спортсмены, детренировать человека, его осторожность, привычку к взаимодействию с машинами и людьми? И не пятница, когда весь город, в предвкушении долгого отдыха, снимается с места? В самом деле, почему больше всего несчастных случаев происходит во вторник, который по стародавнему суеверию всегда считался днем везения? Не потому ли, что «детренированность» понедельника проходит, и человек чувствует себя увереннее, способнее к маневру?

Вероятность такого предположения подкрепляет и то, что много дорожных происшествий происходит в хорошую - сухую и светлую погоду. Даже не в гололед, когда занесенная снегом скользкая дорога предательски скрыта! В эти опасные дни водитель и пешеход предвидят коварство дороги и проявляют осторожность. Поэтому в восьмом парке механик, отправляя таксиста в опасное плавание по улицам, наставляет:

- Будь осторожен! Помни, сегодня опасная погода - хорошая. Не будь беспечен.

Такое напоминание не лишне, поскольку в гололед и непогоду водитель осторожен и без наставлений.

И еще один парадокс: несчастные случаи происходят не всегда- на темных, кривых улицах, по которым трудно ездить, а часто на самых широких, прямых, гладких, просторных! Оказывается, самая опасная - именно широкая, раздольная, прекрасная улица.

Вот какие удивительные выводы дает анализ!

Поэтому в парке особенно бдительны в хорошую погоду, внимательны к бывалым водителям, сосредоточеннее по вторникам, но не обходят вниманием новичков. Бдительны и в дождь, туман, в субботу и воскресенье. Меньше одного несчастья на один миллион километров - это хорошо, но радоваться нельзя: надо стремиться, чтобы их не было вовсе.

- Диспетчер, - звонит начальник службы движения, - когда придет Жигунов, пусть зайдет сначала ко мне.

С путевкой в руках, встревоженный, приходит Костя Жигунов.

- Что-нибудь случилось?

- Ничего, зайдем в тренажерскую.

Костя Жигунов - самый известный в парке водитель. На нескольких авторалли он прославил свой парк - занимал первые места. Честь и хвала ему за это, но не слишком ли успокаивают беспрерывные победы?

Костя любит тренажер, просит поставить ему самую сложную пластинку. Это действительно пластинка, прозрачная, вогнутая, похожая на огромное блюдо. На нем мелко нарисованы дороги, леса, повороты, подъемы и спуски. По ‹блюду› ходит ролик, над ним горит яркий пучок света. Оптическая система отражает увиденное светом на экран, перед которым сидит шофер в ‹кабине›. Впрочем, можно писать слово кабина без кавычек - это действительно кабина, но стоит она на полу, с настоящей баранкой, тормозами, коробкой передач.

Такси готовятся к выходу на линию.

Шофер включает мотор, он, правда, электрический, и, коли уж не везет сам, приводит в движение дорогу. Через карданную передачу он управляет ее движением: вращает, передвигает блюдо то быстрее, то медленнее, вольный выбирать путь, каждый раз другой, невидимо для себя перемещает ролики. И водителю на цветном экране видятся улицы, проселки, шоссе, они кажутся подлинными. Они лучше настоящих - на них можно безопасно выделывать любые фигуры, пускаться в рискованные виражи. Костя Жигунов так и делает. Он улыбается во весь рот. Мелькают деревья, шоссе становится чуть ли не на дыбы, повороты, которые отважно делает Жигунов, смертельно опасны.

- Ах, хорошо, до чего хорошо! - наслаждается Костя азартом гонки. Только здесь, в этой темной комнате с цветным экраном да на соревнованиях может он отвести свою жаждущую скоростей и риска душу.

Как ни придирчив инструктор, сколько-нибудь серьезное замечание Жигунову сделать не может: водит отчаянно, но по всем правилам! На всякий случай наставляет:

- Слишком рискованно! Если бы это было на улице, давно перевернулся бы колесами вверх. Очень ты рискуешь, Костя. Я боюсь за тебя.

Предостережения никогда не лишни, но, говоря откровенно, инструктор радуется мастерству Кости, его удивительному самообладанию, точности. В жизни таксиста это очень важно.

…Парк между тем жил своей обычной сложной, не видимой для посторонних жизнью. Были не только радости, но и огорчения. Где-то на людном месте застряла, остановилась, как вкопанная, недавно отремонтированная машина. Диагноз поставил сам водитель - полетело сцепление. Это означало, что надо высаживать пассажиров, искать ближайший телефон-автомат и звонить в аварийную команду. Оттуда очень скоро пришел буксир. Из него вышел шофер с насмешливой улыбкой, пошел к дверце кузова за «оглоблей» и незлобиво поздравил:

- Честь имею! Расковалась?

Он ловко соединил «оглоблей» свою машину и такси. Покорно плетущаяся «Волга» вздрагивала, наезжая на круглые металлические люки - шофер буксира не мог обеспечить «Волге» комфортной езды, и таксист мог только крепко сжимать руль, следуя поворотам, которые делала машина, тащившая безжизненный автомобиль. Водитель тягача был, очевидно, человеком бывалым. Хотя он принадлежал городской службе и ездил по всем паркам, не только таксомоторным, приволок испустившую дух «Волгу» прямо к въезду в цех текущего ремонта парка.

Это цех «неудачников». Любая вышедшая внезапно из строя машина приезжает сама или доставляется с чужой помощью сюда. По огромному помещению с асфальтовым полом ходят между автомобилями удрученные люди: время потеряно напрасно, не удается выполнить дневную норму, а многим вдобавок неясно пока, не будет ли стоимость ремонта отнесена за их счет, поскольку они отчетливо представляют себе, что, например, в столкновении, которое привело их сюда, некого больше винить, кроме самих себя.

К новому «пациенту» подошел неразговорчивый мастер, взялся за капот. Шофер живо встал, заискивающе поднял капот. То был совсем еще молодой шофер, и мастер сразу понял, что суетиться ему было незачем: в случившемся не было никакой его вины. Впрочем, возможно, шофер просто проявлял почтение к человеку в черном халате, который тонко знал капризы автомашин и по шуму мотора точно угадывал неисправность.

В цехе находилось с десяток машин, которые надо было отремонтировать, и одна, назначенная для разборки. Каждая стояла на гидравлическом подъемнике, и легким движением можно было заставить ее всплыть над головами, чтобы спокойно осмотреть машину снизу. Вспыхивали зарницы электросварки. Стукали по металлу гаечные ключи.

Цех текущего ремонта действует круглые сутки, и слесари его готовы ко всяким неожиданностям. Поэтому ремонтники спокойны и деловиты. Только взволнованным неудачей шоферам кажется, что они медлительны и немножко важничают. Иногда даже рассердит, что они не принимают близко к сердцу внезапную поломку. Но разве было бы больному лучше, если бы врач бледнел от испуга, когда ему покажут изувеченного человека? Хорошему, вдумчивому мастеру, который ставит заболевшей машине диагноз и лечит ее, лучше быть несуетливым, рассудительным. Не потому ли в агрегатном участке, где копаются в снятых с автомобилей моторах, слесари поставили большой аквариум с рыбками, чтобы подчеркнуть, как важны здесь спокойствие и уверенность? Пахнет бензином, маслом, металлом, у слесарей почернели руки, а от окна на них по-домашнему смотрят удивленные круглые рыбьи глаза, золотистые рыбки, по балетному извиваясь, грациозно плавают, не боясь ни запахов, ни стука. По всей видимости, рыбкам живется здесь не так уж плохо - аквариум ухоженный, в нем зеленые джунгли водорослей, от него тянется спокойный электрический свет. Неторопливые обитатели аквариума, всплывая и погружаясь, смотрят в цех и, возможно, недоумевают: ну зачем нервничать, когда так хорошо?

Однако хорошо здесь далеко не всем. В соседнее помещение, где медницко-сварочный участок, то и дело доставляют изувеченные машины. Впрочем, одни помяты слегка, и опытные жестянщики быстро разгладят металл, истребят начисто следы столкновения. Другие выглядят так, словно их долго били молотом: по капоту и бамперу, по кабине и стеклам. Вот поднятые краном на метр от пола смотрят из угла две трети «Волги» - одной трети нет: багажник смят гармошкой. Даже по внешнему виду легко определить, чья в этом вина. Документы, свидетельства очевидцев несчастья подтверждают, что водитель такси здесь ни при чем. Виновником был водитель «Жигулей». Вероятно, был он неопытным человеком: с размаху, на скорости 100 километров в час, стукнул притормозившую у светофора машину. Взыскивать с виновника не будут, хотя по его вине придется делать дорогой капитальный ремонт, а из-за его преступной неосторожности с того перекрестка увезли в беспамятстве таксиста в больницу имени Склифосовского. Взыскивать поздно: владельца новеньких «Жигулей», отправившегося чуть ли не в первую свою поездку, в живых нет, он погубил самого себя.

Таксистам достается часто. Гораздо чаще, чем это можно предположить. За год восьмой таксомоторный парк, имеющий около тысячи автомобилей, зарегистрировал две тысячи малых, средних и тяжелых аварий.

Но не надо спешить с обвинениями по адресу таксистов. Во-первых, год для такси все равно что два десятилетия для машины, которая находится в индивидуальном пользовании: одна проходит за это время километров столько, сколько другая не сделает даже за двадцать лет. А между тем, любая машина, даже самого осторожного владельца, который холит и лелеет свою собственность, не выезжает в дождь и гололед, непременно побывает в своей жизни в какой-нибудь переделке. Во-вторых, надо все-таки учитывать, кто виноват. При всей строгости автоинспекторов, которые не дают спуску таксистам, они далеко не всегда взыскивают за столкновение с них. Чаще всего виновниками оказываются индивидуальные лихачи, впрочем, вряд ли можно называть так людей, которые ездят не ежедневно и потому не имеют необходимой тренировки, да вдобавок сели в послушный, столь легко управляемый автомобиль, как «Жигули». Эта легкость сбивает с толку тех, кто не ведал свободы, водя автомобили иных марок: надо привыкнуть к его маневренности и гибкости. В-третьих, как уже было сказано, если виновен в аварии таксист, то серьезная авария большей частью падает на долю новичков. Поэтому молодых водителей не назначают на работу в ночные смены. В путевке их написана красным крупная буква «М», что означает: «Осторожно - молодой», и диспетчер, выпуская на линию, дает трафарет «Окончание работы в 17.00» и не забудет предупредить: «Вы не должны опаздывать с возвращением. Вам пока запрещается езда в темноте». Поздней осенью и ранней весной, когда сумерки наступают рано, путевые листы с красной буквой «М» возвращаются в колонну еще раньше.

В парке давно поняли, что аварий тем меньше, чем тщательнее готовят машину в дорогу. Ее начинают готовить в завтрашний путь сразу же, как только закончен сегодняшний рейс. Каждая машина, вернувшись из города, в первую очередь попадает в зону ЕО - ежедневного обслуживания.

«Волги» огибают здание, в котором находятся диспетчерская и дирекция, выезжают через открытые ворота заднего фасада на мойку. Машины ставят на один из трех пластинчатых конвейеров и заглушают двигатель. Медленно и почти торжественно вплывает «Волга» в теплую «баню». На нее обрушиваются потоки подогретой воды, длинные мягкие капроновые щетки снимают пыль, грязь. Одни щетки орудуют по горизонтали, другие - по вертикали, за ними, за потоками воды скрывается фигура водителя: он медленно едет, откинувшись на сиденье, бросив руль. Вот водитель, сухой после шквала воды, появляется снова. Машина уже преобразилась - опять чистая, блестящая. Конвейер спокойно ставит ее на пол. Вот теперь водитель должен выйти. Уборщицы наведут порядок внутри: вытряхнут половики, почистят сиденья содовым раствором, который снимает пятна.

Один раз в месяц машина проходит «генеральную баню». Ее ставят на подъемник, и он легко, как перышко, вскидывает тяжелый автомобиль под большим углом. Мойщики направляют шипящую теплую воду на днище. Вода идет под большим давлением - четыре атмосферы. Это смесь воды и воздуха, поэтому она шипит. Сначала кистью всюду наносят раствор обыкновенного стирального порошка, моют капот, двигатель.

Раз в неделю в точно назначенный час каждая машина парка непременно приходит на первый этаж, в светлый зал, облицованный белой плиткой. Здесь светят лампы яркого дневного света - сверху, с боков, снизу - в канавах. Здесь две длинные, идеально чистые канавы, тоже облицованные белой плиткой. Машина левыми колесами осторожно въезжает на пластинчатый конвейер и продолжает потом двигаться сама, шофер выходит к ремонтникам «задавать загадки»: там-то стучит, а вот здесь что-то странное бывает при таких-то обстоятельствах. Машину внимательно осматривают, даже если шофер ни на что не пожалуется. Слесари проверяют состояние подшипников, крепление узлов, агрегатов, кузов, люфты передней подвески. Заканчивается все смазкой трущихся частей: из солидолонагнетателя (название механизма устарело, теперь используют не солидол, а нигрол) под большим давлением в сто пятьдесят атмосфер пистолет впрыскивает смазку.

У каждой колонны - свой день недельной профилактики, и потому светлый зал нижнего этажа никогда не пустует, даже в воскресенье. Через равные промежутки времени на конвейер становится очередная машина. Она проходит немного вперед и останавливается для осмотра и профилактики. Внезапно и затяжно вздыхает пневматический подъемник, и машина, задрав передние колеса, остается на задних.

Автомобиль осматривают придирчиво. Механик колонны дежурит здесь весь день.

Канавы не длинны - метров двадцать пять, но этот путь занимает два часа. Один раз в неделю каждая машина, прежде чем уйти в путь, отдает два часа профилактике. На каждой из двух лент над белой облицованной канавой побывает семьдесят - семьдесят пять машин, все до единого автомобили колонны.

Выходя из светлого зала, машина непременно проедет через «штрафную площадку». Наверное, не случайно ее устроили перед выездом из ворот: для напоминания, для урока. Любая машина, которая оказалась участницей дорожно-транспортного происшествия, сначала постоит, всем для назидания, на штрафной площадке. Даже если нет за ее водителем никакой вины, машину не отправят в ремонт, пока она не побудет на этой грустной «выставке». Директор парка И. А. Карпиловский, начальник технического отдела А. И. Лисовский, все руководители начинают свой рабочий день с обозрения «выставки». На каждом экспонате - черная доска, на которой пишут мелом фамилию водителя, его стаж. С машины уже снят номер - ее никто не станет ремонтировать, покуда не пройдены все эти процедуры.

Даже если вполне исправная машина направляется на профилактический ремонт ТОБ (технический осмотр группы «Б», назначаемый после того, как автомобиль пробежит очередные двенадцать тысяч километров), все равно «штрафной площадки» ей не миновать. А дорога в цехи ТОБ совсем короткая: надо только пересечь улицу.

В огромных залах - множество машин. У входа начинается конвейер, по которому автомобили передвигаются боком. А над ним - красное табло со светящимися цифрами. Их восемь - по числу гнезд-постов под машинами, и на каждом идет своя сосредоточенная работа.

На первом посту снимают с машины все электрооборудование, которое передают в цех для контроля и проверки. Здесь же меняют детали системы выпуска газа, трубы глушителя. Когда работа завершена, слесарь нажимает кнопку, и в глубине зала зажигается цифра один. На втором посту идет профилактический ремонт всех частей машины, связанных с передней подвеской. Ее разбирают здесь всю до балки. На третьем осматривают рулевое управление. Тут машина стоит уже без колес - на козелках. На четвертом - осмотр всего того, что связано с тормозной системой. Пятый пост - для тех мастеров, которые что-то не успели сделать, пропустили, пока машина была в их отсеке. На трех следующих постах все устанавливается снова: электрооборудование, система питания, идет смазка, замена масла в картере двигателя. Снова надеваются колеса. А на красном табло тем временем вразбивку зажигают номера постов, которые справились со своей частью дела. И когда, наконец, выстраиваются цифры - от единицы до восьмерки - раздается пронзительный звук сирены: осторожно! Конвейер будет перемещаться! Две секунды воет сирена - за это время надо отойти от ленты конвейера. Затем все восемь машин перемещаются левым боком на два метра - пустым остается лишь первый пост, и каждая машина переходит в руки очередных специалистов.

В парке очень жалеют, что в свое время создали лишь один конвейер ТОБ. Машин тогда было втрое меньше, и одной ленты хватало. Теперь на линии работает лишь одна из трех бригад - остальные у пневматических подъемников, которые тоже удобны для ремонта. Но каждая бригада предпочитает работу у конвейера - удобную, спорую, и бригады меняют свое рабочее место каждую неделю - слесари, регулировщики, электрики.

В залах технического осмотра много шоферов - каждый поблизости от своей машины. Они готовы подробнее рассказать ремонтникам о норове своих автомобилей - у каждого в характере что-то свое. С задранными капотами, полуразобранные, автомашины выглядят беспомощно, как пациенты в больнице. С той разницей, что процедуры лечения здесь долго не продолжаются. Можно управиться за час-полтора.

И после этого, окрепшие, они вливаются в московские «реки».

Правда, из ворот вместе с ними выезжают машины, которые удивляют прохожих, вызывают улыбки. Вот «Волга» с одной совершенно черной дверью. Эта ‹Волга› ехала по всем правилам по Садовому кольцу, когда справа, из маленькой улочки внезапно ей в бок врезалась грузовая машина, доставлявшая овощи в магазин. Немедленно собралась толпа, нашлись самозванные справедливые судьи, которые немедленно определили виновника. Впрочем, единодушия не было. Знатоки укоряли оцепеневшего водителя грузовой машины, который, в конце концов, был доволен, что не произошло худшего: всего-навсего помял дверь. К счастью, никто не пострадал. Ну что ж, придется раскошелиться. Это, в конце концов, не так страшно.

Утро в таксомоторном парке.

Обе машины остановились, ожидая инспектора ГАИ. Шоферы по очереди звонили из автомата в свои парки, и оттуда уже спешили представители. Инспектора были неторопливы, хотя движение затруднилось - участники происшествия изрядно мешали, но надо было беспристрастно оценить случившееся, составить необходимые документы. И лишь после этого «Волга» с измятым боком, вызывая всеобщее внимание, понеслась домой, на Авиамоторную, - сначала на «штрафную площадку», потом в цех.

Здесь жестянщики решили, что выправить дверь можно, но все-таки лучше ее сменить - старую починят, а пока пусть машина поездит с новой дверью. Была в запасе совершенно черная дверь. Но все равно машину необходимо красить - в других местах оказались старые и новые царапины. Сменить дверь недолго.

Теперь надо направиться в малярный цех для окраски. «Волге» повезло - в цехе было пусто. И машину, укрыв предварительно стекла, быстро покрыли тонким слоем синтетической эмали и тут же вкатили в сушильную камеру. Там она постояла в девяностоградусной жаре и вышла оттуда блестящая, на вид совершенно новая, как будто только что прибыла с Горьковского автозавода. Но память о происшествии не улетучится, как запах краски, - в парке обсудят случай, запишут о нем все в документах, и, хотя водитель мог радоваться такому удачному исходу, на его счету это происшествие все-таки останется. В глубине души он осознавал маленькую свою вину: конечно, все произошло из-за неповоротливости шофера грузовика, но небольшие возможности избежать столкновения были. Надо быть внимательнее. Никто не спросил, что за разговор был у водителя с пассажиром. Разговаривать, конечно, необходимо, но нельзя увлекаться. А он увлекся: пассажир был ярым футбольным болельщиком, досадовал на поражение любимой команды. Водитель же считал, что проиграли любимчики поделом. Вот, скажем, нападающий… Тут произошел удар - мягкий, гулкий, тяжелый. Вот ведь как было.

…Уже смеркалось, и в парк возвращались первые машины. Первыми вернулись те, кто уехал позже всех: молодые шоферы. Стояли у огромного стола, подсчитывали выручку, предъявляли диспетчерам путевые листы, те делали необходимые отметки, переходили к кассе. По лицам шоферов можно было судить об итогах работы. Некоторых распирало от счастья - ездил семь часов, а привез денег, как бывалый таксист, который работает через день по одиннадцати часов. А те таксисты должны привозить в кассу тридцать рублей и две копейки.

Шоферы заезжали в зону ЕО и через несколько минут выплывали оттуда в блестящих машинах, сворачивали к гаражу, поднимались по винтовому пандусу в бокс своей колонны.

Тогда наступал очень ответственный момент: сдача машины механику колонны - процедура, которая почему-то очень пугает молодых. Механик считал «цепочку» - показания счетчиков с записями, осматривал машину, но его чуткий слух уже основательно «прощупал» автомобиль, когда тот ехал мимо стола и становился на свое место.

А со стороны, наверное, было все непонятно: одни машины почему-то возвращались в этот ранний вечерний час, когда в них такая потребность на улицах, другие отправлялись на «свободную охоту». Между тем все шло по заведенному порядку, по графику, который учитывал все: и потребности пассажиров, и запрограммированный ремонт, и даже аварии…

…У машин с шашечками на борту непонятная, беспокойная жизнь. Они вечно скитаются по городу, несутся путаными маршрутами. А людям, не знающим, где ночуют и живут такси, кажется, что все у них просто: поедет по улицам, уедет в парк, и на ветровое стекло заблаговременно опустят таблички с надписью: «В парк». А потом снова выедут. Люди не подозревают, как много надо сделать, чтобы машины были исправными, появлялись вовремя, какого труда это стоит большому коллективу. Но пассажиры и не обязаны знать «частной» жизни таксомоторного парка.

ПОТОКОМ КОМАНДУЕТ «БУКЕТ»

Радиостанция «Гранит» работает круглые сутки, как «Маяк», только не передает ни последних известий, ни музыки. Строго говоря, не одна радиостанция, а пять. По ее пяти «программам» днем и ночью идут деловые разговоры. Один из собеседников каждой «программы» находится всегда на Новой площади, во дворе дома номер 8 - 10, на втором этаже, другой - где-то в Москве, в какой-либо из машин такси с высокой серебристой антенной. Один голос - всегда женский, другой - по большей части мужской. Женский - это диспетчер. Его позывной - «Букет». Мужской принадлежит шоферу. Часто он бывает не по-уставному нежным и, нарушая правила, ласково говорит: «Букетик». - «Букетик», милый «Букетик», да что же мне делать? - сквозь треск непрестанных городских помех послышится взволнованный голос водителя машины 12-23 ММТ, который совсем недавно получил спаренный заказ. Незадолго до этого его передала по радио диспетчер Ирина Петровна Бушина: взять пассажира на Переяславской, довезти до Кутузовского проспекта и, освободившись, заехать в один из домов на Большой Дорогомиловской.

Все так и было сделано. Но возникло одно непредвиденное обстоятельство: пассажир с Большой Дорогомиловской, укладывая багаж, чтобы ехать в Домодедово, передал водителю сумку, оставленную прежним пассажиром. Водитель с удивлением взял сумку, подосадовав, что не проверил после пассажира как следует салон. Сумка была открытой. Когда шофер взглянул в нее, он обомлел: там лежало огромное количество валюты. Не удивительно: пассажир был иностранец! Где его теперь искать? У магазина «Игрушки» он сказал: «Здесь». А новый пассажир беспокоился, он опаздывал на самолет, просил: «Как можно скорее!»

И тогда шофер пожаловался в эфир:

- «Букетик», милый «Букетик», да что же мне делать? - и на ходу, гоня на предельной скорости машину в Домодедово, рассказал о своей беде диспетчеру.

Ирина Петровна выслушала спокойно и приняла решение мгновенно, словно каждый день находились сумки с валютой.

- Продолжайте выполнять заказ, не беспокойтесь. И пока машина бежала по шоссе, подняли бланк заказа, на котором уже была отметка об исполнении, нашли там телефон человека, которому подавали такси, разузнали, где он находится сейчас, и сообщили о находке. В трубке кто-то онемел от удивления, потом заговорил взволнованно. Человек спрашивал, куда ему обратиться, чтобы получить забытое, сколько за это полагается выплатить. «Букет» очень гордо ответила:

- Платить ничего не полагается. Я попрошу вас подождать часа полтора. Машина в рейсе, направляется в аэропорт Домодедово. На обратном пути заедет к вам. Скажите, пожалуйста, где вас найти?

Удаляющегося от города водителя нагнал женский голос:

- 12-23, 12-23. Запишите адрес. Обо всем договорено. Вас будут ждать через полтора часа. Как слышите, перехожу на прием.

- Говорит 12-23. Вас понял. - И водитель повторил адрес.

…В каждой из радиостудий «Гранита» два диспетчера. Один сидит у микрофона, ведет связь, другой - рядом, у телефона.

Такие необыкновенные случаи редки, разговор по эфиру обычно другой. Появившемуся в треске помех мужскому голосу отвечает «Букет»:

- Машина такая-то. Нахожусь у гостиниды «Варшава». Заказ имеется?

Не проходит и минуты, как радио начинает передавать:

- Машина такая-то. Получите заказ: 1-я Градская больница, хирургическое отделение, подъезд первый. Как поняли?

Машина, вероятно, уже едет по Ленинскому проспекту, к 1-й Градской больнице, и оттуда слышен голос, который повторяет заказ.

Тем временем в приемный покой хирургического отделения больницы звонят по телефону, сообщают номер машины и уверенно объявляют:

- Машина будет через две минуты.

Потому что нужно не больше двух минут, чтобы добраться до человека, который, очевидно, выписывается из больницы. Шофер наверняка догадался об этом и обязательно подъедет к самому крыльцу, чтобы человеку не пришлось ходить далеко.

…Это важное подразделение таксомоторного хозяйства хорошо знают все водители, о его существовании подозревают и все москвичи, хотя, конечно, не имеют никакого представления о том, как устроено, как действует Центральное бюро заказов.

Возможно, они представляют себе небольшую контору, где стоит пара телефонов с легко запоминающимися номерами 225-00-00 и 227-00-40, а между тем это большое, четко налаженное, оперативно действующее учреждение с -обширным оборудованием, которое постоянно совершенствуется.

Пятьдесят лет назад в таксомоторном парке у дежурного телефона сидел один человек, который принимал заказы между другими, более важными делами. Нынче каждый из названных номеров имеет четыре приемных устройства. Восемь дежурных диспетчеров не отходят от коммутатора ни на одну минуту. То и дело вспыхивает желтенький кружок, заказ принят - гаснет. Казалось бы, заранее известен ритм городской жизни. Можно предвидеть, когда заказов будет больше всего. Прогноз почти всегда оправдывается, но все-таки случаются дни или минуты, когда на коммутатор вдруг обрушивается невидимый поток.

Самые проворные диспетчеры, в считанные секунды успевающие разборчиво записать все необходимое, не могут тогда справиться с заочной очередью желающих получить такси. В городе произошло что-то, пока необъяснимое, кажется, что легковая машина нужна всем и немедленно. Потом, выглянув в окно, можно догадаться: пошел крупный дождь, а людям, наверное, надо на вокзал, в театр или домой, а плаща с собой нет, потому что погода все время казалась надежной.

Отделенные друг от друга прозрачными стенами, дежурные диспетчеры ведут сходные разговоры. Вот приветливый голос Лидии Емельяновны Аверкеевой (она уже четверть века работает в такси):

- Такси. 149… Когда подать машину?… Ваша фамилия?… Куда приехать?… Есть ли у вас телефон? Спасибо… Правильно ли я записала: улица Панферова, 4, корпус 2, квартира… Заказ приняла 149-я.

Лидия Емельяновна еще говорит по телефону, а свободной рукой уже положила только что заполненный бланк на узкую ленту конвейера, который в считанные секунды приносит бланки к распределительному столу. Вот они уже у дежурного диспетчера, который первым делом смотрит на крупно написанное время подачи машины. Срочные - кто-то уже ждет! - идут дальше, в радиокабины.

Многие заказчики, к счастью, звонят заблаговременно, иногда даже за сутки. Это очень удобно для бюро заказов - можно лучше распределять поток выходящих из парков машин. Легко найти один из девятнадцати парков, от которого до пассажира ближе всего. Вдобавок, водитель, отправляясь на «свободную охоту», сразу возьмет верный курс.

Около небольшого стола, над которым веером поднимается наклонная трехстворчатая панель с ячейками (здесь это зовут «циркуляр»), ящик с 24 гнездами. В каждом собраны заказы на определенный час суток.

И всегда одно гнездо пустует - того часа, который наступает. Все заказы из гнезда размещены на веерной панели. На трех створках указаны основные транспортные направления города - Ленинский проспект, Таганка, шоссе Энтузиастов, центр…

Бланки словно наклеены, они подобраны не только по направлениям, но и по минутам. Из радиокабин то и дело передают сообщения, поступившие от машин с антеннами: освободилось такси на Стромынке, возле студенческого общежития… Прекрасно знающие московскую географию диспетчеры находят подходящие неисполненные заказы. Вот приглашение на Зельев переулок. Пассажир направляется на Щелковское шоссе, к городскому автовокзалу. Езды минут десять, а к этому времени как раз станет «горящим» заказ пассажира, который живет возле Первомайского универмага. Сдвоенный заказ идет в радиокабину. Голос шофера, получающего такой заказ, звучит всегда довольно - меньше порожнего пробега. Многое зависит от диспетчера распределительного стола - от человека, которого шоферы не только не видели, но и голоса не знают. Слышат только радиодиспетчера, и он часто получает благодарности за других:

- Спасибо, «Букетик», спасибо…

Сообразительность, аккуратность диспетчеров, которые находятся в центральном зале и служат посредниками между теми, кто принял заказ, и теми, кто будет его исполнять, часто остается незамеченной. Обращают внимание только тогда, когда вдруг обнаружится оплошность, ошибка. Обидно, но таково свойство всех невидимых профессий. В доме, где исправно действует центральное отопление, жители не знают не только истопников, но и того, где находится котельная или тепловой распределительный узел.

Невидимые диспетчеры большого зала не имеют права на ошибку. Достаточно только одной оплошности, одной минуты, чтобы испортить человеку весь день и даже нечто гораздо большее. Здесь каждую ночь, когда город спит и заказов на машины становится меньше, листают большую тетрадь. Она называется «книгой постоянных пассажиров», хотя многие из них нуждаются просто в том, чтобы такси обслужило их, скажем, в течение одной недели два или три раза.

Есть же действительно постоянные пассажиры, которые пользуются такси каждый день, исключая субботу и воскресенье.

Таковы, например, трое граждан Морозовых. Ровно в семь утра они уезжают из Кузьминок на улицу Молдогуловой. А вечером возвращаются обратно. Дорога недальняя, можно бы на автобусе?… Нет, на автобусе невозможно. Трое граждан Морозовых - близнецы. Они едут в ясли. Мама троих младенцев их не донесет. Вот и приходится возить на такси.

Водители прекрасно знают тройняшек, их адрес. Каждый готов обслужить таких пассажиров и охотно делает то, что никакими инструкциями не предусмотрено: подъехав к дому, пассажира не ждут - поднимаются, заходят в квартиру, выносят парочку пассажиров на руках. Бывает, что пассажиры не в духе, кричат, и всегда разом, в три маленьких, но сильных горлышка. И чудо: стоит машине тронуться, как сразу наступает тишина.

Каждую ночь под будний день дежурный диспетчер большого зала, листая «книгу постоянных пассажиров», выписывает бланк с именем граждан Морозовых. Родителям не приходится заботиться, звонить, беспокоиться, вовремя ли прибудет такси. Возможно, родители думают, что все это так просто: заказать ежедневно такси на такой-то час туда и такой-то обратно… Конечно, не очень сложно, но каждый день в бюро заказов и в парке работает другая смена. Этой смене надо не забыть напомнить. Нельзя ни разу позабыть, иначе тройняшки не попадут в ясли и, что еще важнее, мать опоздает на работу. В квартире пока нет телефона, и потому невозможно напомнить. Напоминать ни разу и не пришлось: невидимые люди всегда заранее заполняли свежий бланк на завтрашнее утро, он переходил из рук в руки. Фамилия Морозовых, их адрес упоминались в разговорах по телефону, и ровно в семь ноль-ноль в дверях появлялся очередной шофер. Он улыбался, нагружался готовыми к путешествию постоянными пассажирами и говорил: «Ну, братцы, поехали!…»

Семь часов, конечно, не самый ранний вызов. Первые заказные такси отправляются к пассажирам так, чтобы быть у подъезда в два тридцать ночи. Есть в Москве несколько человек, которые должны к этому времени отдохнуть и выспаться, - работники Союзпечати. Они встречают прибывающие утренние газеты - их делают люди вчерашней смены. Глубокой ночью встречаются оба дня - минувший и новый, он четко обозначен в газете числом начинающегося дня.

В здании с негаснущими огнями ночные диспетчеры сначала заполняют бланк первых пассажиров - никогда не забудут сделать эту формальность, а потом позвонят в близлежащий к пассажиру парк и в графе «такси отправлено» сделают отметку: номер ушедшей машины и время, когда она выехала из ворот.

Постоянных пассажиров не так уж много. Младенцы-тройняшки, может быть, имеют самый большой стаж ежедневных, кроме выходных дней, разъездов - покуда посещают ясли. А как только подрастут и сумеют взбираться в автобус, наверняка сменят транспорт на более дешевый. Впрочем, просто бесплатный - самые маленькие пассажиры в автобусе имеют право занимать лучшие места и вдобавок ехать бесплатно.

Один только москвич Н. имеет большой пассажирский стаж. Его фамилию знают здесь все. Уже многие диспетчеры каждое утро направляют такси на Сретенку к фотостудии. Здесь машина ждет человека с собакой, на поводке которой обозначен красный крест. Н. - незрячий, собака - поводырь. Н. ехать до работы недалеко, но неудобно: расстояние небольшое, да несколько пересадок. Собака уверенно подходит к стоящей машине, даже если на ней не успели нарисовать шашечки. Шофер отворяет дверь, сначала садится Н. Собака никогда не войдет первой! А вечером другая машина, которая окажется поблизости от того места, где работает Н., будет ждать пассажира с собакой.

Иногда Н. звонит в диспетчерскую, снимает временно заказ - отправляется в командировку. Недавно он ездил во Владимир. Перед возвращением позвонил по междугородному телефону, сообщил: через несколько часов буду. По выходе с Курского вокзала смышленая собака, оглядевшись, каким-то своим необыкновенным чутьем тут же отыскала среди десятков такси то, которое ждало ее хозяина. Эту удивительную собаку одна смена диспетчеров видела. После длительного заочного знакомства Н. однажды пришел на Новую площадь. Первой на второй этаж вошла громадная, суровая на вид и деловая собака. Она отворила лапами дверь, пропустила человека, быстренько вернулась и затворила дверь. Во время беседы сидела смирная, гордая, озабоченная. Заметив движение подопечного, встрепенулась, пошла вперед, стала на задние лапы и отворила дверь передними. Потом аккуратно, без грохота, закрыла ее за собой.

В «книге постоянных пассажиров» встречаются иногда знакомые многим имена. Знаменитая ленинградская певица жила в гостинице «Москва» и весь месяц выступала в театре Эстрады. Дважды в день, точно в назначенное время, подходила машина и отвозила ее в театр, а через несколько часов другая доставляла в гостиницу. Шоферы не всегда знали, кого они возят, а певица, как и все, кто обращается в бюро заказов, наперед знала, что за машина придет за ней. Не только номер, но и цвет - чтобы легче было искать.

Время от времени мелькают фамилии профессоров. К имени одного из них было прибавлено на два месяца сложное расписание: в понедельник такси отвозило его в МГУ, через два часа машина приходила снова и везла в Высшее техническое училище имени Баумана; в среду порядок был обратный; в пятницу вместо МВТУ - один научно-исследовательский институт. Профессор читал лекции и консультировал в разных местах - он уважаемый специалист, и его знания ценили всюду.

На некоторое время - на месяц-два появляется какая-либо фамилия с адресом, расписанием и маленьким примечанием, которое объясняет все: «Пассажир на костылях». Пассажир после тяжелой травмы вернулся из больницы домой, но несколько раз в неделю ездит в поликлинику принимать процедуры.

Летом в расписании постоянных пассажиров непременно появляются изменения. Кроме одних только будничных поездок (ежедневно, кроме субботы и воскресенья) появляются «пассажиры выходного дня»: такому-то подавать такси в пятницу в семь вечера, в понедельник утром - в дачный поселок в Переделкино: клиент живет летом на даче. Как-то он зашел, благополучный, приветливый. Оказывается, инженер, хотя здесь думали, что писатель, - живет летом в писательском городке. Пришел поблагодарить за неизменную точность. За три летних месяца не было ни единого случая опоздания. Улыбался и с карандашом в руках доказывал, как глупо поступают те, кто покупает личный автомобиль. Ездит на нем не чаще, чем он на такси. Дорога на такси обходится гораздо дешевле. Вдобавок никаких забот о гараже, колесах, похищенном зеркале или «дворнике», и мыть машину не надо, не приходится лежать под ней: его машина (такси!) приходит всегда умытая, исправная, а главное, никогда не подводит. Если что-то сломается в одной машине - приходит другая.

- Знаете сколько у меня машин? - спросил он и ответил сам: - Больше пятнадцати тысяч - весь ваш парк такси. Для поездки же мне нужна всего одна.

И он для убедительности поднял указательный палец - дескать, одна.

Графа «примечания» заполняется редко - если пассажир особый и требует бережного отношения (например, больной): подавать новую «Волгу» - в нее легче сесть. Бывает рядом с расписанием примечание - «по звонку». Тогда бланк все-таки заполняют, но держат на столе - не опускают в «часовую ячейку»: ждут телефонного вызова.

Но бывает и странный пассажир, с невинными слабостями. Один человек регулярно вызывает такси к себе домой на Сивцев Вражек и едет… сто метров на Арбат. Есть люди, которые хотят ездить только на черной «Волге», почему-то считая, что это солиднее… Раньше такси не красили в черный цвет, теперь появились. Ну что ж, можно послать и черную, хотя иногда бывает и затор: есть свободные машины любого цвета, а ни одной черной, как назло, ни одной. Против фамилии иного заказчика стоит «без опозданий». Любая машина должна приходить вовремя, хотя, на всякий непредвиденный случай, оставляют маленькую возможность для маневра - объявляют, что такси может прийти минут на десять позже. Так говорят клиенту, от шофера же требуют точности. Но если пассажир любит точность, заранее требует ее и требует твердым голосом, то диспетчер пишет эти два слова, переносит потом на бланк, а его преемник, вызывающий машину со стоянки или из парка, сурово предупреждает: без опозданий!

Здесь это понимают. Такси не должно опаздывать никогда. Но есть особый случай, предусмотренный заранее, когда диспетчеры и шоферы особенно стараются быть четкими. Или лучше всего - приехать чуть раньше, чтобы это восприняли доброй приметой, указанием на ожидающую удачу. Таких случаев всегда достаточно - иной раз меньше, а в апреле до пятисот в день! Речь идет о свадьбах, о такси, которые наряжают лентами и цветами. Такой обычай появился не так давно, но теперь редкий свадебный кортеж обходится без нарядных машин с куклой на радиаторе.

О каждом таком выезде известно заранее. Свадьба не сваливается внезапно. Женихи с невестами, подав заявление в загс, договариваются с представителями таксомоторного хозяйства: когда подать машину, куда намерены по дороге заглянуть. Официальный бланк имеет неожиданную графу: «ритуал». Одни после загса совершают прогулку по Москве, подъезжают кАлександровскому саду - идут на Красную площадь, к могиле Неизвестного солдата. В субботний день там скапливается десяток-другой машин, из которых галантно выбирается жених в черном и помогает выйти смущенной невесте, путающейся в длинном свадебном платье. Шоферы терпеливо ждут в опустевших машинах, иногда выбираются наружу - поразмяться. Спрашивают друг друга весело: «А у тебя кто?» - «У меня совсем молоденькая. Кажется, ткачиха с «Трехгорки». Хорошенькая. Чудачка, плачет. От радости».

Ритуал занимает обычно три часа. Пассажиры, прощаясь с водителем, не догадываются, что сейчас он достанет другой лист, в нем другие адреса, но процедура сходная: дом, загс, прогулка, дом. Второму свадебному экипажу везет больше: машина приходит уже нарядной. Иногда прибавят еще лент, воздушных шаров, а куклу посадят на полочку у заднего окна.

Вечерние диспетчеры, готовя завтрашние свадебные кортежи, распределяют выезды по паркам. Семь парков возят женихов с невестами - 3, 4, 6, 7, 12, 13 и 15-й. Выписывают наряды, стараются закончить процедуру до ночи, чтобы к приезду курьеров из парков все было тщательно подготовлено, проверено.

Здесь немыслимо допустить ошибку. Сколько огорчений может принести она - истолкуют недоброй приметой. А в парках знают, что машины на свадьбы посылать лучше без шашечек. Можно простить молодым невинное тщеславие: пусть окружающие думают, что жених везет невесту на собственной машине. А потом, когда водитель снимет ленты, цветные шары, он поместит на виду припасенную табличку: «Такси». Бывалые пассажиры это знают, не принимают машину за ту, что только что пришла с завода и не успели поставить на ней таксистский знак. Садясь, спрашивают водителя: наверное, на свадьбе сегодня были?

Никто не бывал на свадьбах больше, чем таксисты. Уже говорилось, в апреле - в пятницу и субботу - по пятьсот свадеб. Меньше всего зимой - двести, триста. А иногда случаются дни, когда вдруг заявок на длительные поездки со счастливыми молодыми окажется мало. Так мало, что трудно даже понять, почему. 7 февраля прошлого года, например, было двадцать - всего двадцать заказов на свадебные машины. Это был четверг - день будничный, но в остальные непраздничные дни в Москве все равно справляют по меньшей мере свадеб сорок.

Иногда - это бывает, к счастью, редко - праздник молодых вдруг обрывается. Однажды все началось так славно: нарядная счастливая невеста, красавица, в фате и белых перчатках, высокая, в отменном платье чуть ли не до полу… Она улыбалась, стыдливо опускала длинные ресницы, когда ее поздравляли. Она не спеша поднялась во Дворец бракосочетания, и только тогда водитель увидел, как она твердо, уверенно ступала по ступеням - платье оказалось такое длинное, едва были видны туфли и то лишь потому, что девушка застенчиво чуть придерживала его.

И вдруг водитель увидел ее в подъезде одну! Она бежала покрасневшая, со стуком отшвырнула дверь, подхватив обеими руками подол платья, бежала к машинам в лентах. На минуту она растерялась, остановилась - все машины одинаковые. Но шофер узнал «свою» невесту, открыл дверцу, и тогда она тоже узнала его, кинулась на сиденье и попросила:

- Скорее, уедем отсюда скорее.

Это было нарушением ритуала, оговоренного в путевом листе, но водитель не только поэтому медлил.

- Скорее, я очень прошу скорее, - сказала она таким голосом, что ясно стало: спорить, уговаривать незачем.

Водитель все-таки выехал медленно, оставляя возможность невесте одуматься, а ее спутникам, от которых она бежала, остановить. В это время на улице появился грузовик. По всем правилам, он должен был уступить дорогу, но водитель свадебного такси намерен был его пропустить. Произошла заминка, но из Дворца бракосочетания никто не выбежал.

И они поехали… Тогда невеста открыто расплакалась. Из глаз побежали темные струйки слез - линяли накрашенные ресницы. Невеста сорвала упругую фату, смяла ее и стала вытирать ею слезы:

- Напился! Еще до свадьбы напился! Всегда боялась, что попадется мне пьяница. А говорил…

Испуганный, полный жалости, водитель вставил слово:

- Дочка, а может, ты ошиблась? Ну выпил - свадьба же!…

- Он и раньше выпивал, - сердито, с убеждением возразила она. - Дал слово, что никогда, никогда ни рюмочки, а на свадьбе только шампанское. И уже обманул. Не хочу…

Она опять принялась тереть лицо фатой. Исполнившись решимости, вдруг перестала плакать, откинула голову назад и почти спокойно сказала:

- Домой. Поедем домой. На Делегатскую. А свадьба - пропади она пропадом.

…У диспетчеров, сидящих в большом зале, напротив коммутатора и «циркуляра», конечно, не одни только постоянные пассажиры и свадебные прогулки. Наоборот, это самая малая часть их забот. Им посвящаются свободные промежутки. Главная работа - пассажир, которому некогда.

Большинство пассажиров торопится. Ах, ну где они были раньше! Ведь знали же, что надо будет поехать на вокзал, в аэропорт - позвонили бы заблаговременно, и отсюда по прямому проводу спокойно передали бы заявку в ближайший от дома парк. Там и шофер обрадовался бы: придет перед выездом к диспетчеру, а она ему дает адресок и - прямехонько из ворот парка на квартиру клиента. Никакого холостого пробега!…Можно сесть за резервный пульт коммутатора, снять наушник и, включая тумблеры, слушать, о чем говорят по телефону.

- Такси. 92-й.

- Ой, такси! Мне нужно срочно ехать во Внуково.

- Могу принять только в течение часа.

Здесь для краткости опускают слова, без которых смысл все-таки ясен, но это обеим сторонам экономит время. Вероятно, правильнее было бы: «Могу принять заказ, который может быть исполнен не раньше, чем через час», но абонент наверняка понял и краткую форму.

- А раньше нельзя? Опаздываю же!

В голосе отчаяние. Но диспетчер не имеет права спросить, когда рейс, объяснить, что во Внуково можно приехать минут за тридцать, а там теперь на многие рейсы предварительной регистрации билетов нет, посадку объявляют незадолго до отлета. Все это замедлило бы диалог, как и слова вежливости, очень необходимые в любой беседе. Но даже слово «пожалуйста» можно заменить особой вежливостью голоса, которую не передашь в письме, - ее можно понять лишь слухом.

- Ваш адрес?

- Зонточный переулок, дом… Я сейчас объясню, как проехать…

- Знаем Зонточный. Квартира? Телефон?

- Зонточный никто не знает. Переулок маленький, и никто из москвичей…

- Знаем, между Новоселенской и Абельмановской. Квартира? Телефон? Мы теряем время.

Диспетчер Вера Петровна Павлова не знает, что ее разговор подслушивают. Она озабочена другим - сберечь время для клиента, который не понимает, что лишними словами он мешает самому себе. Вера Петровна быстро записала номер. Повторяя его, свободной рукой помещает бланк на мгновение в табельные часы. Легкий стук - и вот еще слышится голос будущего пассажира, который повторяет свой номер телефона, диспетчер тренированной памятью сверяет его с тем, что только что написала, а бланк уже мчится по транспортеру к «циркуляру».

Там его подхватывают. Срочный! И немедленно отдают в радиокабину. Заказов меньше, кажется, на втором канале. Радиодиспетчер Мария Ивановна Белко-ва, едва закончив предыдущий разговор, берет приплывший листок и, видя пометку «ср» (срочно), говорит в эфир:

- Говорит «Букет». Вызываю свободную машину в районе Абельмановской, Крестьянской. Вызываю свободную машину в районе Абельмановской, Крестьянской, Таганки. Срочно, Внуково…

Мария Ивановна говорит голосом отчетливым и чуть тревожным (чтобы ясно было, что кто-то опаздывает).

- 72-13. «Букет», я 72-13. Заканчиваю рейс у метро «Пролетарская».

- 72-13! Записывайте адрес: Зонточный переулок…

У Марии Ивановны тоже отчетливая профессиональная память: она диктует адрес, едва взглянув на бланк. Передает его своей напарнице Марии Михайловне Бычковой, и из радиокабины без дверей слышно одновременно два голоса. Один разносит на всю Москву радио - во все те такси с приемниками, которые настроены на волну второго канала, а другой слышит по телефону только пассажир, который спешит во Внуково. Ему повезло, что в такой бойкий час машина номер 72-13 оказалась свободной, да и поблизости. И еще потому, что можно потеснить другие заказы - не вышло время других заявок, которые стопкой лежат у рации.

Голос диспетчера по радио передает:

- 72-13! Записывайте адрес. Зонточный переулок, дом… Едет во Внуково. Минутку…

- Уже позвонили - вас встретят…

В то же время сообщают по телефону:

- Машину заказывали? Проверим адрес: Зонточный переулок… Спускайтесь, минуты через три вас будет ждать машина 72-13. Запомнили номер?

Из коридора, куда выходят проемы стоящих без дверей радиокабин, слышен голос старшей смены Галины Семеновны Сычужниковой:

- Девочки, три вокзала горят, три вокзала…

Вокзалы, конечно, не горят. Все понимают: где-то на улицах, примыкающих к Комсомольской площади, сами того не подозревая, скопились в своих квартирах, учреждениях спешащие пассажиры.

- «Букет», я «Букет». Вызываю свободные машины, у трех вокзалов нужны машины.

Мария Ивановна сидит у рации, к ней изогнулся микрофон, руки свободно движутся, в каждой по бланку; один заказ только что исполнен - Каланчевская улица, в связи с другим только что закончен разговор: шофер взял пассажира, значит, можно сделать на часах отметку. И вот на листке уже обе печати: «16.06» и «16.24». Пассажир ждал не так уж долго!

И бланк переходит к Марии Михайловне, на прим-кнутый столик с телефоном и большим развернутым листом, на котором делается отметка: «80-55 в промежутке между 16 и 17 часами взял еще одного пассажира». У 80-55 сегодня дела идут не так уж плохо: начал смену в девять утра, а исполненных заказов уже десять, хотя, собственно говоря, десятый заказ еще находится в исполнении. Едет с пассажиром от Золоторожской набережной до улицы Милашенкова, что в Кировском районе, между улицей Фонвизина и Окружной железной дорогой. Путь неблизкий - полчаса, об этой машине можно не помнить.

- «Букет», я 73-45. Закончил рейс. Я на проезде Нансена. Заказы есть?

Голос звучит отчетливо, словно шофер рядышком, хотя проезд Нансена далеко - в Свиблове. Удивительная вещь радио! Одни улицы словно одеты ватой - не слышно ни звука: только утомительный хрип, треск, жужжание. Тогда диспетчер приказывает:

- Машина такая-то! Прошу немного отъехать - не слышу. Прошу.

И вот сквозь хрип, треск, жужжание уже слышны какие-то обрывки речи - сначала совершенно неразборчивые, потом более или менее внятные.

Поразительные это женщины - радиодиспетчеры! У них не только превосходная дикция, но и отличный слух. Мария Ивановна чуть хмурится, поворачивается, напрягается. И хотя посторонний не уловил ни слова, она говорит своим проворным, отчетливым голосом:

- Вас поняла, 20-46. Ждите, позвоним.

А из кабины по-прежнему одновременно сплетаются два женских голоса - один говорит в радиомикрофон, другой, у соседнего стола, - в телефонную трубку, голоса женщин, которые поразительно слаженно взаимодействуют, не общаются друг с другом словами, понимают по жесту, по взгляду и по тому, какой листок они передают друг другу. И время от времени откуда-то из эфира возникают то отчетливо, то едва различимо мужские голоса: звонкие, низкие, поспешные, медлительные, задорные, степенные, усталые, полные сил. Женщины иногда одновременно улыбаются, узнают кого-то, осаживают разговорившегося шутника.

- «Букетик», 33-72. Горю с планом: все короткие расстояния. На улице Герцена.

- 33-72, не горите, возьмите заказы. Суворовский бульвар, 12, квартира… Едет до гостиницы «Спутник». Второй заказ: Ленинский проспект, 32, квартира… Едет - Водный стадион. Третий: Фестивальная улица… Как поняли?

- Спасибо, «Букетик», Суворовский бульвар, дом…

- Такси заказывали? Проверим адрес: Суворовский, 12. Как лучше подъехать?… Через Арбатскую площадь? Машина выезжает. Будет минут через пять. Запомните номер: 33-72. Встречайте…

- Такси заказывали? Нет? Ваш номер - 169-72… Извините.

- Выполняйте. Вас встречают. Лучше подъехать со стороны Арбатской, за домом под арку.

- «Букет», «Букет», 31-43. Стою на Полянке. Почему нет пассажира?

- Общежитие? Из двенадцатой комнаты Крутикова. Такси…

Из коридора голос: «Девочки, у кого Полянка? У кого Полянка?» Это дежурный из справочной: звонит взволнованный пассажир - заказывали такси, а машины нет. Мария Ивановна только кивает головой, и дежурная все понимает из ответа.

- Пассажир звонит… Где стоите?

- 31-43. У номерного знака. Ну, что ж не выходят?

- Спокойнее. Сообщили.

Чуть в отдалении, за большим столом справочной, дежурная объясняет:

- Шофер вас ждет. Машина 31-43. У номерного знака. Мы звонили вам - занято. Да, 31-43…

- 33-49. Жду десять минут. Почему нет пассажира?

- Шофер вас ждет. Не там? Какой ориентир? Пивнушка на Брянской?…

- «Букет». Сообщили. Подгоните на Брянскую, ориентир - пивнушка…

- «Букетик»! А хорошо бы нам вместе в такую жару…

- Прошу не занимать эфир. «Букет». Я «Букет». Вызываю 78-60. Поднимитесь в общежитие, двенадцатый номер. Инвалид. Крутиков.

- Товарищ Крутиков?… Вас поняла. Сейчас шофер поднимется к вам. Машина у подъезда. Подождите одну минуточку.

- Вас понял, вас понял…

- «Букет», «Букет». Вызываю 27-19.

- Слушаю, 27-19.

- Почему не даете знать о себе? Ваш пассажир едет на вокзал.

- Сейчас заканчиваю рейс. Через пять минут буду. Я на Самотеке.

- «Букет»! Я 21-33. Нет такого дома четыре дробь семь. Все объехал - нигде не вижу. Кручусь полчаса.

- Товарищ Иванов, такси заказывали? А вы не ошиблись номером? Четыре дробь семь?…Ну, мы так и думали. Семь дробь четыре… Ничего, пожалуйста, пожалуйста… Номер машины 21-33.

- 21-33, ошибка - семь дробь четыре.

- Все понял. Еду…

- Такси заказывали? Не волнуйтесь. Помним о вас. В назначенное время будет. Даже немножко раньше. Машина 27-19. Знаю, на вокзал. Что… Очень хороший шофер.

Мария Ивановна меняется местами с Марией Михайловной. У микрофона сидеть труднее - устаешь говорить отчетливо и, вслушиваясь в грохот, разбирать речь шоферов. И вот уже Мария Михайловна, чуть склоняясь к рации, говорит звенящим, упругим голосом - откуда он берется? Невысокая женщина, по телефону беседовала так мягко! Хотя она не командовала бегущими где-то по городу машинами, картину представляет себе точно - составляет ее по белым листкам, которые, кажется, лежат в беспорядке, а на самом деле отражают ситуацию на улицах.

- 33-72, я «Букет». 33-72. Давно не слышу вас.

- «Букетик», я здесь, на Октябрьской площади.

- Ваше время истекает. В одиннадцать пятнадцать вас ждут на Ленинском.

- Успею, скоро «Спутник».

Сниженным на два тона голосом, отдыхая после напряжения прямой связи, говорит по телефону Мария Ивановна:

- Ленинский проспект, 32? Такси заказывали?… Будет вовремя. Запомните, пожалуйста, номер: 33-72. Через десять минут будет.

И снова удивительный дуэт - один голос на лету подхватывает подслушанные сведения, мгновенно перерабатывает их, и у него подхватывают только что сказанное, сказанное еще не до конца, услышанное, понятое на полуслове:

- «Букетик», я 24-82, заканчиваю. На Смоленской. Звоните на Калинина.

- 78-60, я «Букет». Большая Полянка, 52, это больница. Зайдите в вестибюль, помогите, пожалуйста.

- Хорошо, «Букетик», помогу…

- Я «Букет», я «Букет», вызываю 21-33.

- Слушаю, я 21-33.

- В гостинице «Москва» пассажира взяли?

- Стою. Жду…

- Такси заказывали? Уточним адрес: проспект Калинина, дом… Машина 24-82… Минут через пять.

- Больница? Богданов - это больной? Хорошо, сейчас придет к вам водитель… Он поможет. На всякий случай сообщаю номер машины: 78-60.

Голос в коридоре:

- У кого гостиница «Москва»? Звонят из вестибюля.

- Машина у подъезда: 21-33.

- «Букет». Вызываю 79-83. Звоните - Славянский бульвар.

- Авиамоторная? Такси заказывали? Скоро позвоним, сообщим номер машины. Вы не опаздываете?

- «Букет», на Авиамоторную ехать?

- Пожалуйста, - дозвонились.

- «Букет», я 21-33. Пассажиры на месте…

- Такси вызывали? Уточним адрес: Славянский бульвар. Машина 79-83.

- Авиамоторная, к вам идет машина номер…

- Я «Букет», вызываю 27-19. 27-19!

- Слушаю, я 27-19.

- Вы опаздываете.

- У меня еще две минуты. Знаете, «Букетик», сколько за две минуты…

«Букет», однако, не склонен шутить, сейчас особенно. Наступают, уже идут самые жаркие часы. На «циркуляре» белым-бело - трельяж сплошь облеплен бланками заказов, а транспортер добавляет все новые листки.

У «циркуляра» - двое диспетчеров. И старшая по смене. У них ответственная работа, требующая прекрасного знания московской географии: надо раскладывать пасьянс, соединять в цепочку заказы. Идеальным было бы, если бы шоферы, высадив одного пассажира, тут же подбирали другого. Для этого надо, чтобы совпали не только конец одного рейса и начало другого, но сочеталось и время: довести до места одного пассажира точно в ту минуту, в которую хочет отправиться в путь другой. Но так бывает редко, и это накладно шоферу - холостой рейс; обидно и тем, кто ищет на улице такси, а оно пустое куда-то мчится.

Когда скапливается так много заказов, как в пятницу вечером, в субботу, воскресенье, тогда можно экономнее собирать цепочки. Вот выстроились листки - по направлениям, по времени подачи машины. К ним надо добавить новые заказы, и радостно, когда вдруг видишь, что удачно связываются два рейса, их соединяют (здесь говорят: «спаривают») и решают, как поступить правильнее. Прежде чем нести в радиокавины, можно попытаться немедленно передать в ближайший от пассажира парк. У старшей по смене прямая связь со всеми парками: движение тумблером, и вот уже горит синий огонек парка - там слушают. В эти часы из парков выходит на улицу немало новых машин, многие из шоферов вместе с путевым листом получают первый заказ и выезжают за ворота с погашенным зеленым глазком.

Центральное бюро заказов. Прием заявок по телефону.

Можно использовать СОС. Нет, это не то же самое, что «Спасите наши души», это станция оповещения и связи - широкий стол, полный тумблеров. Здесь прямая связь с самыми бойкими точками города. Под каждым тумблером - название: перечень вокзалов - там диспетчеры такси, перекрестки самых оживленных мест, там таксистские оранжевые столбики с полоской в мелкую шашечку и фонарем сверху. Когда нужна машина, скажем, на Преображенской площади или в Столешниковом переулке, там оранжевый столбик начинает мелко мигать, вызывая свободного таксиста. Вот откликнулся Столешников переулок, в телефонной трубке чей-то голос:

«Букет» за работой.

- Слушаю. Машина 15-25 первого парка.

- Говорит диспетчер, примите заказ: Кузнецкий мост, дом семь.

- Хорошо! Совсем рядышком! Позвольте запишу… Так. Можете звонить.

И старший техник СОСа Мария Никифоровна Ни-китенко, отпустив тумблер, набирает номер телефона - здесь, па широкой панели, уместился и телефонный диск:

- К вам выехала машина 15-25.

Зажегся еще огонек - это диспетчер на первом этаже сообщает: пришла одна из дежурных машин, приписанных сегодня к Центральному бюро заказов, - каждая на один рейс. С «циркуляра» снимаются три соединенных листочка, первый заказ - из центра. И вот включается на миг другой транспортер: заказы спускаются вниз, где за вырезом в стекле, как в кассе на вокзале, сидит диспетчер, он вписывает в путевку склонившегося к вырезу водителя первого маршрута; шофер подходит к столику с тремя телефонами, созванивается с заказчиком, спрашивает, как лучше подъехать, а тем временем листки возвращаются по транспортеру на СОС. Теперь на них еще одна печать, сделанная часами внизу: машина направлена в такое-то время - с точностью до минуты.

А наверху, в большом зале, где коммутатор и столы старшей по смене, в справочной и у «циркуляра» суета. Ах, знали бы пассажиры, с каким усердием исполняются их заказы! Когда они, сидя на чемоданах, ждут полчаса машину и мучаются, боясь опоздать, и с нетерпением поглядывают па часы, на Новой площади, наоборот, суматоха. Диспетчеры справочной, снявшись с места, заскакивают в радиокабины, ворошат заказы, зная, определяя по месту их на столе, в каком они состоянии. Дежурящий у телефона один из радиодиспетчеров кидается к «циркуляру» - подобрать что-либо оказавшемуся на шоссе Энтузиастов водителю. И как досадно слышать переговоры, которые ведет по коммутатору диспетчер с каким-либо сердитым, полным чувства собственного достоинства пассажиром! Тот, очевидно, рассердился за то, что его спросили, куда он поедет:

- Поймите меня, пожалуйста. Вы правы, мне, конечно, пет дела, куда вы едете, но нам нужно это знать, чтобы лучше располагать машиной, когда она освободится. Понимаете, мы планируем работу, спариваем заказы.

Центральное бюро заказов. У «циркуляра».

Каждый из диспетчеров сидел за коммутатором и сам вел эти нервные разговоры, усмирял обиженного, оправдывался, досадуя, что на пульте из-за долгого, не в меру долгого, объяснения зажглось несколько светлых огоньков. Значит, другие ждут и, наверное, клянут почем зря диспетчеров, которые вечно «спят»…

А на «циркуляре», на средней части трельяжа, скопилось листков столько, что ставить их некуда. Старшая по смене Галина Семеновна Сычужникова подходит к стоящему здесь же аппарату, который используется только при аврале. На нем светящиеся кружки - сигнал, что такая-то радиокабина говорит. Улучив момент, когда огоньки перемигнутся, включает свой микрофон и говорит - по двум каналам сразу, по четырем! - говорит тревожным голосом:

- Вызываю все свободные машины! Вызываю все свободные машины!

И где бы ни было такси с радиоприемником, настроенным на станцию «Гранит», голос Галины Семеновны слышат все. Только ответа нет. Нет ни одной свободной машины с рацией!

Диспетчеры знают ритм города. Взглянув на часы, могут предположительно сказать, что на Казанском вокзале сейчас тихий час, а вот на стоянке у Малого театра столпотворение, очередь беспокойных толпящихся пассажиров. А на Павелецком вокзале пришел поезд. И тогда по СОСу передается приказ диспетчеру на Казанском вокзале: если машины имеются, переправить их к центру, принять следующие заказы…

Сразу после шести часов напряжение достигает высшей точки: люди едут с работы, в театры, на вокзалы. Нервный, беспорядочный ритм будет продолжаться еще час-полтора, и нет никакой силы предусмотреть заранее все, хотя многое здесь и предусмотрено: диспетчеры, готовясь к часам «пик», стараются предвидеть вспышку, стремятся выстроить потоки автомашин.

А сразу после восьми часов волнение утихает. И если раньше в эфире чаще слышались женские голоса теперь, наоборот, все больше говорят мужчины.

- «Букет», я 75-90, 75-90. Полчаса стою на Сретенке.

- Я «Букет». Минутку. - И другой диспетчер тут же набирает номер телефона заказчика со Сретенки. Ленивые продолжительные гудки: трубку не снимают.

- 75-90, 75-90! Ничего не поделаешь - уехали без нас…

Может быть, никакого злого умысла у пассажира не было. Вышел из дому и сел в первое попавшееся такси, а то, которое его ждало с погашенным зеленым огоньком, отщелкивая копейку за копейкой, стояло напрасно, и шофер нервничал. Может быть, за это время пассажир уже добрался до места, а шоферу потом понадобится пройти немало формальностей, прежде чем спишут деньги, которые счетчик нащелкал в убыток водителю. «Букет» сочувствует и, поскольку появились паузы и никто не спешит, участливо спрашивает:

- Много?

Шофер понимает, о чем идет речь:

- Рубль восемь…

И все шоферы, соединенные с пострадавшим одним радиоканалом, наверное, сочувствуют.

В эфире все спокойнее, и, когда выдается пауза, водители все чаще затевают разговор о плане.

- 73-45. Вы меня без плана не оставите?

- А сколько у вас?

- Восемнадцать рубликов.

- Виновата, - говорит «Букет» смущенно и улыбается: в суетных хлопотах не позаботилась о самом водителе. Наверное, все-таки могла что-то сделать.

«Букет» роется в заказах, время которых еще не наступило, перекладывает пасьянс. Вызывает:

- 73-45, поезжайте в Подсосенский. Знаю - рядышком. Оттуда будет на шоссе Энтузиастов и - в Шереметьево. По-моему, неплохо.

- Спасибо, «Букетик»!

А голос «Букетика» вдруг меняется, становится строгим.

- 75-90! Где были вы с семи часов? Сколько раз вызывала! Не слышали? Почему сами не связывались? У вас мало выполненных заказов!…

- «Букетик», я 35-99. Горю.

- Сейчас придумаем что-нибудь, 35-99, не горите.

- «Букет», 33-07, а что будет мне?

- Вы пока свободны. Потом свяжемся.

И все-таки тишина время от времени взрывается новым внезапным наплывом заказов, хотя напряжение теперь длится недолго, ослабевает, опять нарастает.

Так будет все время - город вошел в обычный ритм. Опять диспетчеры в два голоса ведут с разными людьми один и тот же разговор: как подъехать, где ждать, адрес пассажира, номер машины.

Кончился последний час смены. Быстро летит здесь время! На второй этаж уже поднимались другие женщины: диспетчеры, которые сядут за коммутатор, за рацию, возьмут в свои руки пространные панели СОСа, прямые провода в парки, к столбикам на бойких перекрестках города. На целых двенадцать часов они станут невидимыми повелителями армады самых проворных автомашин - такси.

ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ

Фока Яковлевич Сурков, пожалуй, старейший московский шофер. Ему девяносто лет, а за руль автомобиля он сел впервые в 1909 году.

Получилось это случайно.

Юношей Фока Яковлевич работал в железнодорожном депо слесарем. Сначала подручным. Работа была и трудной, и, главное, грязной.

В депо пронесся слух - можно хорошо устроиться в новой автомобильной мастерской, которую открывает в Кривоколенном переулке предприниматель Меллер: берет слесарей. Фока Яковлевич пришел. Его попросили, на пробу, изготовить какую-то железяку. Не зная, что это испытание, Фока Яковлевич быстро, не волнуясь, смастерил. Хозяину понравилось проворство молодого человека. Сказал: «Беру, приходи с завтрашнего дня». Знакомый деповский парень, который здесь работал уже неделю, посоветовал: «Конечно, иди. Знаешь какая чистая работа? Даже лицо не надо после нее умывать, а мыло для рук хозяин дает бесплатно. Здесь мыть».

Так Фока Яковлевич снова стал подручным слесаря, но скоро многому научился у немецких мастеров, которых хозяин привез из Берлина вместе с автомобилями. Здесь было десять «Лоррен-Дитрихов». Чтобы разнообразить автомобили, хозяин приспосабливал для них различные кузова. Фока Яковлевич так быстро научился ремонтировать машины и выполнял работу так хорошо, что шоферы, отправляясь в первую пробную поездку на починенном автомобиле, брали любознательного слесаря с собой. Слесарь внимательно присматривался к тому, как шоферы управляют машиной, и все наматывал на ус.

Однажды, летом 1909 года, когда Меллера в гараже не было - появлялся он редко, - Фока Яковлевич сел в «Лоррен-Дитрих», запустил автомобиль и осторожно выехал во двор. Как назло, появился хозяин. Фока Яковлевич так испугался грозного и аккуратного Меллера, что начисто забыл, как автомашину затормозить. Выручил знакомый шофер, с которым Фока Яковлевич не раз делал пробные рейсы, он подбежал к машине и, делая вид, что проверяет качество ремонта, подсказал, как остановить автомобиль.

После этого случая Фока Яковлевич часто ездил по городу с этим шофером. Вдали от хозяйских глаз шофер и слесарь менялись местами, вел машину слесарь, а шофер учил, как это делать лучше. В пустых переулках все получалось хорошо, а на людных улицах можно было и растеряться. Не страшны были люди - машин было мало, и пешеходы сторонились их. Опаснее всего были встречи с бесстрашными извозчиками, которые норовили захватить дорогу, прижать к тротуару, оттеснить в сторону. Хозяин-то, например, ездил к себе в гараж и домой на одном из своих десяти автомобилей и непременно брал с собой кнут. Кнут для автомобиля?! Странно? Нет, кнут предназначался для извозчиков, которые мешали. Юлий Александрович стегал их по спинам, те, ругаясь, отъезжали в сторону, освобождали дорогу.

Со временем Фока Яковлевич стал так ловко управляться с машиной, что осмелился признаться в этом хозяину. Тот неожиданно для Суркова предложил ему сходить в городскую управу, к инженеру Деревицкому, который выдавал шоферские права. Дело в том, что Меллеру шоферы были нужнее, чем слесари. Найти человека, который хорошо знал мотор, умел его починить и мог бы управлять машиной - таких людей в тогдашней Москве было мало.

Как раз в те годы была мода на автомобили. Каждый богатый человек покупал их. Многие владельцы боялись на них ездить, но иметь их считалось признаком состоятельности.

Инженер Деревицкий ездить не боялся. Он уселся на меллеровский «Лоррен-Дитрих» и приказал доставить его в Варгунихин переулок. Фока Яковлевич, конечно, понял, что это проверка знаний московской географии, и, ничуть не колеблясь, направил машину в сторону Смоленской. Там инженер выбрался, зашел в какой-то дом, появился с дамой. Инженер сел с пассажиркой позади и приказал ехать в 1-й Крончиковский переулок. Фока Яковлевич выбрался на Садовое кольцо, потому что знал - ехать надо в Лефортово. Пассажиры позади оживленно переговаривались, дама смеялась и взвизгивала, когда машина неожиданно подскакивала. Деревицкий строго предупреждал: «Тормозите плавнее». Дама вышла в Лефортове. Был получен приказ ехать в Ксепьинский переулок - возле Хамовнического плаца. Там инженер вышел и приказал явиться Суркову в управу - за шоферским удостоверением.

Получив шоферские права, Ф. Я- Сурков стал работать в той же конторе Меллера, которая сдавала машины с шоферами напрокат.

Хозяин строго следил, чтобы шоферы, сколько бы им ни приходилось ожидать клиента для новой поездки, не спали, имели вид опрятный и веселый. Все мел-леровские шоферы были одеты в синие костюмы, с галстуком. На зиму выдавались валенки. В ту пору место шофера не обогревалось и отделялось от кузова, чтобы не мешать пассажирам дорогой разговаривать. Хозяин учил шоферов, чтобы ни в чем ездокам не перечили, были услужливы, нелюбопытны, в беседу сами не вступали. Все пассажиры были люди богатые или, по крайней мере, знаменитые. Например, в такси часто ездил Ф. И. Шаляпин. Он любил шофера расспросить, откуда родом, женат ли, сколько зарабатывает.

Сколько разговоров о Шаляпине было среди извозчиков и шоферов! Про Шаляпина рассказывали, как он одного извозчика насмерть напугал - сел в пролетку после театра, где выступал в роли Мефистофеля, сел в кроваво-красном костюме черта, с рогами, а простак-извозчик принял его за настоящего черта и со страху чуть не помер.

С Фокой Яковлевичем Шаляпин был добр, разговорчив, познакомил с женой-француженкой, с маленькой дочерью. Рассказывал, что всем баням предпочитает Сандуны, но только ходит туда в воскресенье: когда никого нет. А то мыться не дают, все перестают париться и только глазеют. В воскресенье же пусто, можно даже спеть для себя - в бане голос звонко звучит.

Один раз случилась настоящая беда. Ехал Сурков на Воробьевы горы, в ресторан Крынкина, а таксометр быстро насчитывал рубли. Ехали небыстро, повстречались с лошадью - та перепугалась, ударила копытом в крыло. И вдруг вспыхнул пожар. Машина сгорела - остались только металлические части. Фока Яковлевич успел спастись и вытащить пассажира. Он тяжело переживал несчастье: чем будет откупаться? Но приехал довольный хозяин, привез на место происшествия каких-то людей, которые тут же сочинили бумагу, все подписались, поставил свою фамилию и Сурков - и через несколько дней хозяин получил чистенькими пять с половиной тысяч рублей, отправил их в Германию, и оттуда пришел новый автомобиль. Так что Меллер на том пожаре еще и заработал: сгорела-то старая машина, а новая стоила дешевле.

…К середине войны половина немецких машин навеки замолкла: запасных частей не было, из Германии привезти их было невозможно, хотя кое-что, как ни странно, вдруг появлялось, именное германское, и был среди шоферов вечный разговор - как это удается перевозить то, что куплено за линией фронта?

Таксомоторов в городе почти не стало. Машины мобилизовали для военных нужд, остались они только у самых влиятельных людей. Фока Яковлевич водил теперь французскую машину «Даррак», принадлежала она военному ведомству.

А когда в октябре 1917 года в стране свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, в гараж пришли перепоясанные пулеметными лентами революционные матросы и объявили, что они из Военно-революционного комитета и что машины реквизированы.

В те последние дни Октября «Даррак» лихо бегал по изрытым московским улицам. В него не раз стреляли. Машина оказалась везучей: ни одна пуля не попала в мотор - все по кузову, по стеклам. Один раз днем, когда ехали из бывшего дворца генерал-губернатора, в котором работал Московский Совет, откуда-то пальнули, и машина заглохла. Рассыльные, которые везли указания восставшим на заводы, вышли и стали пробираться пешком. На пустой Тверской улице Фоке Яковлевичу пришлось вылезти и в подозрительной тишине начать ремонт автомобиля. Как пригодилось тут его слесарное мастерство! И как хорошо, что он всегда брал с собой сумку с инструментами. Забыв обо всем на свете, Сурков допоздна провозился с машиной, устранил повреждение, и мотор ожил. И Сурков вернулся в Военно-революционный комитет для выполнения новых заданий.

Вспоминается ему, как в его машине ехали рядом два народных комиссара Советского правительства - Луначарский и Семашко - на заводской митинг.

…Прожита долгая жизнь - девяносто лет. Многое стерлось в памяти, а кое-что вспоминается.

Вдруг ярко всплывает 1926 год. Наконец настоящее такси, пущенное Моссоветом для всех. Фока Яковлевич быстро освоился с «Рено», легко понял все премудрости сложного тарифа и отправился в город, навстречу пассажирам.

Все-таки странный был тогда пассажир: многие просто презирали легковой автомобиль, если он был необходим для личной надобности, дескать, буржуазный предрассудок. Очень уж плохая слава была у старых частных таксомоторов, которые услуживали богатым бездельникам в их сомнительных развлечениях. Трудно было москвичам сразу же принять такси как необходимый общественный транспорт.

Государственный таксомотор создавал себе репутацию честностью и усердием. Качества, которые проявляются не сразу. И все-таки они одержали верх. Таксомоторов становилось все больше, их признала публика. Появилось уже два таксомоторных парка - второй возник на Гороховской улице. Именно в нем Фока Яковлевич служил тринадцать лет - с 1926 по 1939 год.

С каждым годом у такси становилось все больше клиентов, публика стала обычная - инженеры, рабочие, врачи. Радостно становилось, когда в кабину усаживался известный всей Москве человек. Однажды села женщина, обращавшая на себя внимание осанкой. Как только она сказала, куда ехать, Фока Яковлевич по голосу сразу узнал ее: самая знаменитая артистка Александра Александровна Яблочкина, которую Сурков видел в Малом театре на спектакле.

Доводилось возить Игоря Ильинского. Не было тогда популярнее киноартиста. Дважды усаживался рядом с Фокой Яковлевичем Маяковский. Был он высок, статен. Первый раз был он весел, шутил с шофером. Второй раз ехали молча, Маяковский был задумчив. Попросил довезти его до Страстной. Там вышел, зашел в редакцию какой-то газеты. Пробыл недолго, как и обещал. Попросил: «А теперь на Таганку». За всю дорогу ни слова не сказал. А наутро в Москве только и разговору было, что о смерти Маяковского. Фока Яковлевич взял газету, убедился, что не напрасно говорили; значит, он видел Маяковского, может быть, последним?

И еще была встреча Суркова с писателями в предпоследнем его таксистском году - 1938-м. Двое парней, прибывших из провинции на Казанский вокзал, попросили отвезти их с чемоданами на Тверской бульвар - в Литературный институт. По дороге попросили: а нельзя ли мимо Красной площади? Почему нельзя - -тогда по Красной площади даже трамвай ходил. Парни ехали взволнованные, один даже стал читать стихи. По дороге рассказали: едут поступать. Наверное, поступят - творческий конкурс прошли. По стихам. Стихи по почте прислали.

На Тверском бульваре парни вышли, взяли чемоданы. Тяжелые! Наверное, матери продуктов сыновьям припасли. После этого Фока Яковлевич парней этих не видел. А может быть, видел? Стали известными поэтами?

Теперь, когда Фоке Яковлевичу идет девяностый год, он знает всех поэтов - мало выходит из дому, сидит у телевизора и смотрит подряд все передачи. Литературные в особенности. О Толстом, о Маяковском. О других писателях, поэтах. Иногда ему кажется, что он узнал и тех парней. Но все-таки не уверен - тридцать пять лет прошло. Им самим уже за пятьдесят - где тут разберешься, а ехал с ними он всего полчаса и смотрел больше на дорогу, чем на пассажиров.

А около телевизора стоит старенький письменный стол, тяжелый, с резьбой. В одном из ящиков его - старые фотографии молодого дюжего красавца. Вот он сидит гордый, уверенный в себе - когда-то профессия шофера была редкой, на улице показывали на них в толпе - видишь, дескать, шофер, машиной управлять умеет. К тому же он был таксист, один из первых во всей России таксистов.

Последний раз Фока Яковлевич сидел за рулем в 1973 году. Тогда ему уже было 88 лет. Нет, он уже давно на пенсии, но право водить автомобиль у него по-прежнему имеется. Оно лежит вместе с фотографиями, выдано 8 октября 1953 года, когда ему было 68 лет: «Удостоверение АА 048667. Стаж работы на автомобиле - с 1910 года». До сих пор досадно, что затерялся где-то год. Не с 1910, а с 1909, просто ошибка вышла при обмене в Московской городской управе.

Находясь за городом, Фока Яковлевич сел в автомобиль и покатил рядом с владельцем личных «Жигулей» по пустой дороге. Сначала он никак не мог приладиться, машина вихляла - уж очень послушная! Оказывается, послушная еще труднее, чем неповоротливый «Лоррен-Дитрих». Но потом Фока Яковлевич совладал со всеми рычагами, вернулся к поджидавшим жене и сыну, уверенны», остановил, сказал жене:

- Куда поедем, мадам? Тариф по загородной таксе.

То была последняя поездка в автомобиле в качестве шофера. Больше он не сядет за руль - это слишком ответственно в его годы, при такой технике и столь оживленном движении.

Несколько поколений машин сменилось за годы жизни Фоки Яковлевича, несколько поколении водителей. А ему самому кажется, что все это промелькнуло как день.

ТРИ МИЛЛИОНА ВСТРЕЧ

Прежде чем рассказывать о жизни водителя московского такси Евгения Васильевича Рыжикова, надо рассказать о его смерти.

Мартовским днем 1974 года он вез от Ярославского вокзала в Тушино двух пассажиров - женщину нее сына. Машина шла в левом ряду, потому что такси всегда спешат.

Вдруг автомобиль, который вел Е. В. Рыжиков, стал спешно перестраиваться, втиснулся в правый ряд и несолидно для такого мастера вождения выскочил еще правее, на непроезжую полосу рядом с дорогой. «Волга» пересекла линию столбов и мягко, совсем мягко замерла.

Когда удивленная столь внезапными перестроениями н остановкой женщина посмотрела на водителя, он сидел обмякший, словно сонный, уронив голову. Правая рука лежала вяло, чуть повернутая ладонью вверх на баранке - водитель Рыжиков был мертв. Он умер за рулем, и последние, инстинктивные движения бывалого шофера, сорок пять лет управлявшего машиной, были продиктованы рефлексом безопасности, заботой о людях, которых он вез, о сохранности машины. Евгений Васильевич Рыжиков умер, как и жил, красиво и достойно.

Один из старейших водителей такси - Евгений Васильевич Рыжиков.

Шофером он стал в 1929 году, сев сразу за руль таксомотора. Немногие из оставшихся в живых водителей «Рено» со счетчиком помнят, когда пришел в их хозяйство еще один новичок. Рыжиков стал таксистом второго поколения - первое начинало четырьмя годами раньше, когда хозяйство только создавалось. Большинство основателей его были людьми зрелыми, а Женя Рыжиков - совсем юноша. Гордый своим занятием, великодушный и общительный по природе, он нашел в своей профессии призвание и никогда не стремился переменить ее, хотя порою, как водится, поругивал.

Ему пришлось по душе каждый день знакомиться с новыми людьми. Наблюдать, как ведут они себя в дороге, рассказывать им и, главное, слушать их рассказы о себе. Много лет назад он стал записывать свои впечатления о минувшем дне - потом они очень пригодятся ему, да и не только ему. Евгений Васильевич сделал запись о первых своих километрах. Первым пассажиром его была тоже женщина. Она села с вещами у Ярославского вокзала, как и последняя его пассажирка, ехали они тем же путем - по Садовой, по улице Горького, потом по Ленинградскому шоссе. Только сошла она не в Тушино - намного раньше, у здания Военно-воздушной академии имени Жуковского. Тогда в Тушино на такси почти не ездили - считалось, что слишком далеко.

Между двумя сходными поездками - первой и последней - уместились долгая шоферская жизнь, миллионы километров, тысячи и тысячи людей, радости, огорчения, успехи, обиды. За сорок пять лет за окошком машины изменилось решительно все - Москва стала иной.

Радости были каждый день. У таксиста с добрым сердцем их не может не быть - достаточно видеть чужую радость, счастье пассажира, которому хорошо на душе от быстрой и удобной езды. Впрочем, в первые годы езда была далеко не,всегда быстрой и удобной. Не без юмора рассказал Евгений Васильевич о состязании - о беге наперегонки между извозчиком и машиной, между рысаком и «Рено». Выиграл это соревнование рысак…

Двое пассажиров ехали от Казанского вокзала до Богородского, один нанял извозчика, другой - такси. Сначала вел «Рено». Он лихо миновал Каланчевскую площадь, Краснопрудную улицу, лидировал и за первым поворотом у Сокольнического круга. До этого дорога шла все время по прямой. А у Богородского шоссе машина зашлась в кашле и остановилась как вкопанная, а мимо, высекая подковами искру из булыжника, промчался рысак с ликующим извозчиком. Наивный человек, он верил, что нет ничего надежнее лошади!

Подземный переход для пешеходов.

И с самого начала многомиллионного пути были огорчения, которые шли от первородного таксистского греха - из тех далеких времен, когда ловкие прокатчики норовили обмануть, объегорить пассажира, выудить с него плату побольше. До сих пор на добром таксистском имени пятна, посаженные теми редкими нечестными людьми, которые пристали к чужому табору, считая его удобным для того, чтобы заработать рубль подлиннее. Досада берет честных и преданных делу таксистов оттого, что до сих пор каждый день нужно отстаивать свою чистоту и порядочность: действительно, худая слава бежит, а добрая - лежит.

Нынешнее поколение таксистов не имеет представления о трудностях, которые выпали на долю тех, кто водил легковые машины общего пользованиясорок - сорок пять лет назад. Им приходилось не только работать, но и утверждать высокую шоферскую мораль. Не у каждого доставало храбрости отказать в поездке явно сомнительным людям - ворам, бандитам. Иногда к виску водителя приставляли пистолет. И он, чувствуя прикосновение холодного металла, должен был решать: бороться или сдаться, оправдываясь угрозой.

Евгений Васильевич Рыжиков отлично знал своего сослуживца Василия Федоровича Ананьева, тоже водителя первого таксомоторного парка. Он был старше Рыжикова, носил темные очки, чтобы не была видна пустая глазница - след тяжелого ранения на гражданской войне. Василий Федорович однажды не побоялся приставленного к виску пистолета. Через темные очки двое преступников не смогли прочитать в единственном глазу таксиста его намерение не сдаваться. Водитель, сделав вид, что он согласен выполнить приказание бандитов, ехал по их указаниям, а на повороте, словно невзначай, повел машину на большой камень. Такси основательно тряхнуло, Василий Федорович схватил руку с пистолетом, вырвал оружие, заглушил машину и выстрелил в воздух. У смелого таксиста нашлись помощники, они помогли доставить растерявшихся преступников в милицию. Там узнали отчаянных грабителей, за которыми охотились давно, но безуспешно. Состоялся суд, шофер давал показания: говорил уверенно, не зная того, что в зале сидят люди, которые стараются запомнить его лицо и взяли на заметку то, что таксист ездит по городу на «Форде» с гаражным номером 265.

27 июля 1933 года весь парк, все московские таксисты были потрясены известием: на шоссе Энтузиастов найден обезображенный труп таксиста. Раны были нанесены в грудь и спину. Следствие показало, что водитель защищался, - об этом можно было судить по многим признакам.

Лучшего московского таксиста провожали в последний путь почти все его коллеги. В тот час оставили в городе только несколько дежурных машин, длинная вереница такси - их было двести - медленно брела вслед за процессией. Среди них была и машина Ры-жикова. Растянувшаяся процессия остановилась на Крымской набережной, у дома № 14, где в ту пору помещался парк. В стене замуровали урну с прахом таксиста, умершего на боевом посту. Шоферы вышли из машин, молча смотрели на печальную работу штукатуров. Потом, такие же молчаливые, разъехались по всей Москве. В тот день опасно было стать подозрительным, мстительным - неразговорчивые, хмурые пассажиры, назначавшие отдаленные от центра города адреса, вызывали сомнение. Удивительно ли: ведь убийц не нашли ни тогда, ни потом.

…Таксисты первыми узнают о самых печальных и о самых радостных событиях города благодаря подвижности и тому срединному месту, которое занимает в жизни города такси. Несчастья многому учат. Потому таксисты-ветераны так умудрены жизнью: они повидали больше других. Одних, слабых, собственные таксистские несчастья отпугнули - они ушли из такси. Других сделали стойкими, жизнелюбивыми. Евгений Васильевич не стал угрюмым, он понимал, что нельзя относиться дурно ко всему пассажирскому племени только потому, что к нему примешиваются грабители и бандиты. Как нельзя дурно относиться пассажирам ко всем таксистам, если к ним присоединится рвач, думающий только о себе.

Евгений Васильевич Рыжиков любил каждого пассажира, впускал к себе в машину охотно, с радостным ожиданием узнать чтс-то новое. И жизнь щедро подарила ему много памятных встреч. Он не переменил своего отношения к людям даже после того, как сам повстречался с бандитами, один - против двух, в ночь под новый, 1935 год. Вместо платы за поездку они ударили ножом в спину.

Через три месяца Евгений Васильевич снова сел за руль такси

Каждый день оставлял след, и каждое утро Евгений Васильевич шел к своей машине с неизменным чувством ожидания. А вечером или, если он работал сдвоенными сменами через день, в свободный час записывал, что произошло на линии.

Казалось бы, ничего особенного. Поздним вечером, перед концом смены, встревоженная женщина, переходя сразу на душевные ноты, умоляет отвезти в Удельную доктора к заболевшему мужу. Пришлось остаться у светящейся окнами ночной дачи и по мелькающим теням на занавесках судить, все ли там хорошо. Иногда там вдруг начиналась беготня, и шофер боялся, все ли там благополучно. Потом люди стали мелькать реже, дача успокоилась почти совсем, и на рассвете вышел усталый, но спокойный врач. Действительно, больному стало легче. Дорогой об этом рассказывал врач. Оказывается, заболел известный конструктор.

- Это мы с вами вместе спасли его, - сказал врач. И тогда Рыжиков улыбнулся, - принимал похвалу, но понимал, что она преувеличенная. Врач повторил:

- Нет, действительно, мы вдвоем спасли. Я - тем, что оказал помощь. Вы - тем, что она была оказана вовремя.

Было это вчера, тогда казалось обыденным, а сегодня в короткой записи становилось интересным, словно это случилось не с ним, Рыжиковым, а с другим таксистом.

Евгений Васильевич догадывался, но отчетливо не представлял себе, что уже в те довоенные годы молодых шоферов учили, приводя в пример его работу. В парке наставляли:

- Не сидите за рулем хмурые, недовольные. Не разговаривайте, словно вы делаете людям одолжение. Посмотрите на Рыжикова - всегда приветлив. С одним охотно поговорит, другому - только улыбнется, не будет докучать разговором, если чувствует, что человеку сейчас не до этого. Однако улыбкой покажет свое расположение, гостеприимство. Знаете, что о нем говорят пассажиры: ехать с ним легко, дорога короткая, время проходит незаметно. Но только помните: никакой назойливости. Навязанный разговор - это не гостеприимство. Иногда для человека лучше всего помолчать, и не следует показывать вида, что вы заметили его плохое настроение.

Еще в 1937 году, двадцати восьми лет, Евгений Васильевич Рыжиков в числе первых получил звание мастера-водителя высшего класса.

В годы войны Евгений Васильевич продолжал водить машину по Москве - в армию его не взяли: не подошел по здоровью. Видно, сказалась рана. А с виду он был здоровым и все время мучился, когда останавливался женский взгляд на нем. Рыжиков понимал, о чем говорили молчаливые глаза: вот муж мой на фронте, а ты устроился удобно - гонять машину по асфальту. Евгений Васильевич не мог переносить этих невысказанных упреков и находил удобный случай, чтобы объяснить, почему он не в армии. Да будь Евгений Васильевич и крепкого здоровья, администрация единственного не распущенного в годы войны таксомоторного парка - третьего - все равно бы позаботилась, чтобы он остался в Москве. За рулем остались только женщины и слабого здоровья мужчины. Им было трудно работать, как никогда. Иногда, едва добравшись до парка на искалеченной старенькой машине, приходилось ремонтировать ее до ночи, чтобы до комендантского часа успеть вернуться домой. Порою приходилось ночевать в парке: не кончил ремонт.

Таксисты военного времени видели много горя. Люди доверчиво рассказывали о похоронных повестках. Не освоившиеся с костылями раненые долго усаживались в машину - то москвичи возвращались домой. Один ненадолго, другие - навсегда.

Однажды Рыжикову удалось обнаружить вражеского диверсанта. Помогла шоферская наблюдательность. Проезжая по загородному шоссе, он заметил человека, который как-то странно читал книгу на ходу, как если бы был очень близоруким - высоко поднося к глазам. На обратном пути в Москву пассажир повстречался снова. Когда Рыжиков привез красноармейцев к странному читателю, они нашли вмонтированный в книгу фотоаппарат. А в кармане была карта местности с пометками.

Потом поредевших такси не стало вовсе. Рыжиков днем обслуживал денежную кладовую сберегательных касс, вечером возил артистов в студию радпоко-митета.

После войны Рыжиков снова стал таксистом. В 1947 году на его машине загорелся зеленый огонек. Трудно представить себе такси без этого знака - «свободен». Машина с зеленым огоньком стала частью московской жизни.

Евгению Васильевичу повезло: с ним всегда случались занятные происшествия, а если происходили они с другими шоферами, то те непременно рассказывали ему, и Рыжиков их записывал…

Общительный от природы, Евгений Васильевич любил рассказывать о своей жизни и делах таксистских и охотно слушал других. Но он никому не говорил об одной затаенной мечте: все увиденное и услышанное обобщить в книге. То, что эта книга могла быть интересной другим, он чувствовал, когда рассказывал людям бесхитростные истории из жизни таксистов, - так внимательно они его слушали. Но была у Рыжикова и главная задача: защитить профессию таксиста от напрасной людской молвы, показать ее такой, какая она есть.

Приняв решение написать книгу, Евгений Васильевич решил быть искренним до конца. Если он собирается защищать таксиста от навета и преувеличении, то нужно не приукрашивать эту профессию, рассказывать честно все. Только тогда поверят ему.

Евгений Васильевич Рыжиков рассказывал подряд все, что случается, без подхалимства перед будущим читателем. Подробно записал Рыжиков о том, как гнал машину со счастливым отцом, который ехал домой, чтобы взять одежду жены и поехать в родильный дом. А потом шофер, наверное, час ждал пропавшего отца. Водитель понял, что его надули. И обиделся за то, что его так ловко провели. Не жаль было денег, которые придется платить из собственного кармана, - досадно, что нарядно одетый молодой мужчина останется ‹победителем›.

7-й таксомоторный парк.

Рыжиков записал подробности стремительного путешествия с некой аргентинкой до Шереметьева. Им повезло со светофорами - нигде не задерживали - и они приехали вовремя, не спеша рассчитались. Была осень, и Евгений Васильевич решил наломать веток с багряными листьями. Счастливая идея! Когда он вернулся с букетом и хотел его положить на заднее сиденье, увидел черную сумку из замши. Он помнил ее: только что ее держала в руках аргентинка, которая рассчитывалась с ним за поездку. Евгений Васильевич помчался обратно в аэропорт, нашел свою пассажирку, которая шла к трапу самолета растерянная, понурая - видно, уже хватилась. Евгений Васильевич жестами показал дежурной - дескать, сумку забыли, и побежал к самолету, протянул осчастливленной женщине пропажу. Та растерялась, потом решительно открыла возвращенную черную сумку, протянула деньги - -таксист отказался, улыбнулся, и незнакомая женщина поняла, что поступила бестактно: деньги - за честность! Но она быстро нашлась, вынула красивую пудреницу из крокодиловой кожи и всеми своими знаниями русского языка, прояснившись лицом, дала понять, что это «сувенир… презент… жена». Кто-то из столпившихся у трапа иностранцев, лучше владевших русским языком, пояснил: да, это подарок жене, чтобы та знала, какой благородный у нее муж. Евгений Васильевич посмотрел на улыбающуюся стюардессу, на милиционера, носильщика. - вое знали, в чем дело, и минутой раньше сочувствовали женщине, которая второпях, в последний свой московский миг забыла в какой-то машине сумочку. Стюардесса сказала первой:

- Ну, конечно, возьмите. Отказом вы обидите.

И носильщик, и милиционер посоветовали то же. Евгений Васильевич взял пудреницу и сломя голову понесся к аэровокзалу, где стояла его машина. Он схватил пестрый букет из веток с увядающими листьями и примчался с ним к трапу. Задыхаясь, протянул его стюардессе, и та поняла, что он просит передать букет аргентинке. Через минуту улыбающаяся женщина выглянула из иллюминатора самолета, она держала в руках осенний подмосковный букет и приветливо улыбалась таксисту…

В 1963 году Евгений Васильевич сел за книгу. Вскоре это стало известно многим. Вспоминая далекое прошлое такси, Евгений Васильевич толковал со своими старыми товарищами из разных парков, уточнял, чтобы не напутать, когда, скажем, возник четвертый таксомоторный и когда возле Белорусского вокзала построили новый путепровод. Пришлось отвечать, зачем все это ему понадобилось. Так во многих парках узнали о том, что таксист пишет мемуары.

Водители - народ читающий, образованный. Почти у каждого есть в кабине про запас книга - на случай вынужденного ожидания. Кто из них не читал книги журналиста Анатолия Гудимова, который провел семь дней за рулем такси! Будучи уже немолодым человеком, Анатолий Иванович, бывалый водитель, пересел из личного автомобиля в машину с шашечкой и собственными глазами увидел, как изменилась Москва с тех времен, когда другой журналист, писатель Михаил Кольцов, в 1934 году провел три дня за рулем такси. Анатолий Иванович добросовестно рассказал об увиденном, защитил таксистов от придирок, незаслуженных упреков и тем завоевал их глубокое уважение. Его на улице узнавали те, с кем он недолго работал в одном парке. Его знали еще и потому, что он выступал в клубе шоферов. Там-то и было объявлено, что нашелся один хороший человек, понявший душу водителя такси, - это Гудимов.

Евгений Васильевич тоже уважал Гудимова, и живая реакция на его книгу давала Рыжикову уверенность, что писать надо честно, откровенно и в книге рассказать не только о таксистах и пассажирах, но и о Москве, о том, как она менялась.

К лету 1963 года Рыжиков написал первые главы, и, когда в студии документальных фильмов начали снимать фильм о таксистах, Евгения Васильевича попросили, чтобы он познакомил со своей рукописью режиссера и сценариста. Евгений Васильевич принес рукопись. И не пожалел - ушел ободренный, увидел, что написанное им заинтересовало других, Л пока его пригласили сняться r одном из эпизодов. Если вы видели кинофильм «Товарищ такси», то, возможно, помните и Рыжикова - его там впервые представили широко и рассказали о книге, которую он задумал.

Книга подвигалась медленно, то и дело приходилось возвращаться к первым страницам. Кто-либо из давних знакомых вдруг что-то вспоминал, искал Рыжикова, наведывался домой или на работу, спрашивал: «А помнишь, Женя?» Многое подсказали ему Николай Алексеевич Михайлов, Виктор Павлович Комраков, Сергей Васильевич Голубев, Юрий Иванович Домрачев и другие.

И вот Рыжиков написал книгу «Из кабины такси». Это была книга об истории Москвы и ее таксомоторного транспорта, которая начиналась с 1929 года, когда двадцатилетний Рыжиков окончил курсы шоферов и стал работать водителем такси. Евгений Васильевич рассказывал о Москве той поры, о прокатчиках, о булыжных мостовых. С помощью товарищей он восстановил в памяти, как возникла в Георгиевском переулке первая станция технического обслуживания, как строился на Крымской набережной первый таксомоторный парк, о том, как начал выполняться первый Генеральный план реконструкции Москвы. Автор книги поведал и об истории автомобилей, которые служили в качестве такси, - от «Рено» до новой «Волги», в которых он за свою жизнь перевез больше трех миллионов пассажиров, со многими поговорил, выслушал миллион раз «спасибо».

Таксист знает о жизни города больше всех его обитателей, потому что никто другой из горожан не устраивает такого повседневного. осмотра улиц, как он. И кому, как не таксисту, известны маленькие перемены на этих улицах. Там-то площадку окружили забором. В другом месте стали крушить ветхие дома, в третьем - появился знак объезда. И, не выходя из машины, таксист от пассажира узнает, что за дом начали строить, какую начали пробивать новую магистраль. А потом он привозит ликующих, взволнованных людей осматривать квартиру в только что возведенном доме. Таксист в числе первых видит, как меняется городской пейзаж, он первым любуется новой магистралью, которая спрямила дорогу.

Каждая глава книги Рыжикова начиналась с удивления перед переменами. Все они строго, календарно документальны - ни одно значительное московское событие не прошло мимо него: из кабины такси он видел все.

В 1938 - 1939 годах через Москву-реку переброшены были мосты. В эти два года возникли и Москворецкий - у Кремля, и Большой Каменный - у библиотеки имени Ленина, Большой Устьинский, Крымский, а Новоспасский реконструировали. В 1949 - 1950 годах возникло еще два таксомоторных парка - под Краснохолмским мостом и за Краснопресненской заставой, по Москве побежали новые такси - «Победа». В 1951 году стало пять парков - три тысячи такси. В 1953 - 1954 годах построен огромный путепровод возле станции Северянин. В 1956 году образовался таксомоторный парк в Кожухово, на Южно-Портовой улице. 1958 год: первый автомобиль-такси «Волга», непривычного тогда цвета - черный. 1959 год: началось строительство транспортных тоннелей и пешеходных переходов. Открылся Комсомольский проспект, который связал кратчайшим путем центр города с Юго-Западом, который тогда только застраивался. Машины пошли по второму этажу моста через Москву-реку, на нижнем появилась станция метро «Ленинские горы».

1960 год: снижен тариф за проезд в такси. Он действует и поныне. Ринулись машины под землю, в тоннель под площадью Маяковского. 1961 год: тоннель под Октябрьской площадью, под улицей Чайковского… Уже 7 транспортных тоннелей, более двадцати пешеходных переходов. 1963 год: 32 перехода. Обозначился еще незастроенный проспект Калинина - пробит сквозь старые улицы. 1966 год: новый аэровокзал на Ленинградском проспекте. 1967-й: эстакада на Самотечной площади, 100 подземных переходов. 1969-й год: начинается строительство третьего транспортного кольца - между кольцевой дорогой и Садовым. 1970-й: мост через канал имени Москвы на Ленинградском проспекте, закончена реконструкция Волоколамского шоссе. Бурная застройка Чертанова, Беляево - Богородского, Гольянова, Люблино - Печатников, Матвеевского…

Впрочем, отражения этих событий в первом издании книги Е. В. Рыжикова «Из кабины такси» еще не было. Первое издание разошлось мгновенно. В 1972 году появилось второе издание. И его опять тут же раскупили.

Удивительна судьба этой книги: написанная простодушно, искренне, без затей, она захватила читателя, о ней много говорили повсюду. Автор же продолжал работать - водить машину. Бывало, что у пассажира, которого он вез, видел свою книгу. Тогда Евгений Васильевич не мог удержаться, заявлял:

- А это моя книга. Пассажир не понимал.

- Нет, ваша, а написал ее я.

Многие не верили, и Евгений Васильевич показывал на табличку у переднего сиденья: «Водитель Е. В. Рыжиков». Изумленный пассажир все-таки сомневался. Тогда шофер просил открыть пятую страницу: там портрет, можно сличить. Евгений Васильевич уверенно вел машину, показывая довольный профиль:

- Похож?!

…Из сотен писем-откликов, которые поступали и поступают на книгу Е. В. Рыжикова «Из кабины такси», хотелось привести выдержки из письма старой москвички Марины Константиновны Крыловой.

Она пишет:

«Большое спасибо Вам, Евгений Васильевич, за такую хорошую, умную книгу. Этот большой и интересный труд рабочего человека очень поучителен для молодежи и нас, пожилых москвичей. Ведь это на наших глазах в столице произошли грандиозные изменения, сделавшие ее одним из лучших городов мира.

…Вчера, около станции Метро «Таганская», на столиках продавали книги, и я увидела одну, в зеленом мягком переплете. Как обычно, я люблю полистать новые книги. И эту взяла, прочитала несколько первых страничек. Книга меня заинтересовала. Тут еще девушка, молодой продавец, видимо любящий свое дело, посоветовала:

- Купите, не оторветесь, пока не прочтете.

И я взяла, но не успела расплатиться, как горка книжек в зеленой обложке моментально исчезла.

Только поздно вечером, освободившись от домашних забот, я села за книгу Рыжикова и, не отрываясь, до трех часов ночи читала ее. Как говорят спортсмены, прочитала ее на одном дыхании. Я осталась очень довольной и не жалею потраченных часов на чтение этой книги. Теперь я совсем другими глазами смотрю на таксистов, на нашу родную Москву.

Спасибо Вам, Евгений Васильевич, что Вы помогли мне задержаться, осмотреться. Действительно, сколько вокруг прекрасного, какие есть в родном городе замечательные люди.

В Вашей книге правильно поднимается вопрос о том, что нужно чествовать и награждать таксистов за их нелегкий, но очень важный, благородный труд».

«ТЕОРИЯ МАЛЫХ УЛИЦ»

У таксиста Ильи Степановича Кутьенкова происшествии не бывает. Такая интересная работа - и никаких особенных событий, ни одной захватывающей истории… Но есть что рассказать о таксисте, которого наградили орденом Ленина! По всему видно, что отличили не напрасно. Об этом говорят в шестом таксомоторном парке, в котором работает Кутьенков, все. Когда стало известно, что Илью Степановича наградили, все сказали: правильно!

Немолодой журналист из' вечерней газеты, который всю свою жизнь писал о московском городском хозяйстве и его людях, пробовал разговорить человека такой профессии, у которого что ни день - то двадцать происшествий. Журналист подходил издалека:

- Ну вот что вы рассказываете дома, когда у всех выходной или праздник?

- А я все праздники работаю. Да и выходные у меня не со всеми. Работаю через день.

- Но один-то день вы все вместе? Не правда ли?

- Нет, не каждый раз. Если только попадется воскресенье. Одна моя дочь - врач. В детской поликлиннке работает. У нее работа по субботам. Младшая - студентка института иностранных языков. По субботам учится.

За рулем такси Илья Степанович Кутьепков.

- Значит, в воскресенье всей семьей собираетесь…

- Тоже не всегда. Жена моя диспетчер. В нашем же парке. Часто по воскресеньям работает.

- Но бывает же, что сидите все вместе? Ну хоть раз в жизни было?

- Отчего ж нет. Было. И не раз.

- Так что же вы им рассказываете?

- А ничего. Жена сама все знает. Диспетчер же! А раньше на мойке работала. Больше моего слыхала.

Журналист подумал и, скрывая досаду на свою неумелость, подошел с другой стороны. Решил подсказать:

- А трагические случаи у вас бывали? Нападения? Бандиты?

- Нападения? Да нет, не было. Только что-то вроде этого. Нет, не было… Ну, вот такая история, если уж очень вам надо.

Оказывается, ехал Илья Степанович ночью - тогда еще молодой был, все равно ему было, когда работать - днем или ночью. Так вот едет, двое молодых останавливают: в Расторгуево. Ну, что ж, Расторгуево так Расторгуево, хотя в те годы ехать надо было туда мимо леса по Симферопольскому шоссе.

Что-то не понравились ему эти двое ночных пассажиров, но виду не подал. Решил только: поеду по Каширскому. Там и людей побольше, и дома стоят. Увидел в зеркале: что-то передает один другому, этак незаметно. Виду, однако, не подал. Улыбается, разговаривает с пассажирами, а те хоть и отвечают, но неохотно, мысли у них заняты другим. Илья Степанович старался ехать как можно быстрее. Если пассажиры задумали что-то недоброе, то побоятся сделать это на большом ходу. Погибать тогда им всем троим. И еще старался Кутьенков ехать с кем-то рядом. Увидит машину, нагонит ее и сбавит ход, чтобы она шла поблизости. Если пассажиры бандиты, то все же побоятся свое черное дело совершить при свидетелях. Обрадовался, когда на перекрестке увидел милиционера. Когда стал сворачивать к нему, сказал своим спутникам:

- Я немножко приторможу. У милиционера телефон есть, попрошу сообщить в парк, что опоздаю. Пусть не волнуются. Жена у меня там работает.

И остановил машину на ярком свету. Вышел, два слова сказал милиционеру. Тот подошел к машине и, откровенно разглядывая пассажиров, сказал:

- Хорошо. Позвоню. Так и скажу: не беспокойтесь. Я милиционер, мне поверят.

Поехали снова. Теперь Илья Степанович чувствовал себя увереннее и был благодарен незнакомому сержанту за то, что тот оказался таким понятливым. Теперь Кутьенков был убежден, что, если пассажиры и задумали что-либо, все равно побоятся: сам милиционер видел их.

Машина снова набрала большую скорость. Пассажир, который сидел позади, что-то передал соседу. Сосед закурил, отворил оконце, чтобы спичку выкинуть, но вместе с ней выбросил что-то еще. Что? Илья Степанович на всякий случай решил запомнить это место: второй столб от палатки. Будет ехать обратно - непременно остановится. Теперь он был уверен, что обратно ехать он будет. Побоятся! Они уже струсили, обмякли, стали грубее - разозлились, наверное, на него. Пусть себе злятся.

В Расторгуеве он высадил их у милиционера. Конечно, это было неправильно - куда пассажир хочет, туда и надо его доставить. Но в Расторгуеве темень, а пассажиры и раньше сказали, что им только до продовольственного магазина, и сейчас подтвердили, когда он спросил:

- Вам до магазина? Вот он, - и щелкнул, сбрасывая счетчик.

На обратном пути Кутьенков остановился, увидев ' знакомую палатку. Подошел ко второму столбу. Там лежал тяжелый металлический прут. Илья Степанович взял его в кабину, при свете осмотрел - свеженький, только что выброшенный, даже не запылился. Кутьенков швырнул его в сторону, поехал в таксомоторный парк.

Было уже очень поздно, но здесь, как всегда, время не чувствовалось: одни заканчивали смену, другие начинали. Поставил машину в бокс, поднял капот - стал протирать его. Подошел дежурный механик:

- Ну что новенького, Илья Степанович?

- Да ничего. Никаких происшествий. Журналист не довольствовался этим рассказом. Он пошел в отдел кадров - посмотреть трудовую книжку. А там значилось около пятидесяти разного рода поощрений - благодарности, премии. Не за какие-либо особые поступки - за перевыполнение плана.

Калининский проспект.

Об этом убедительнее всего рассказывают диспетчеры и бухгалтеры. Они судят о водителях по счетчику и, зная, как трудно даются иногда оплаченные километры, не перестают удивляться, как это Кутьенкову удается каждый день привозить в кассу денег больше других. И еще: Илья Степанович никогда не жалуется на скупую норму «холостяка». По правилам, каждая машина из ста километров, которые она прошла по улицам, 85 должна ехать с пассажиром. Зеленый огонек радует только человека, которому нужно ехать, а для таксиста зеленый огонек - разоренье, беда. Если он погашен - вот тогда хорошо. Многие таксисты не перестают бранить и проклинать «холостяк». Дескать, пятнадцать километров на сотню - невозможная норма. Кутьенков же искренне уверен, что это самая подходящая норма. Даже могла быть чуточку меньше. У Кутьенкова получается десять километров «холостяка» на каждую сотню.

Сколько горячих таксистских голов строило сложные гипотезы, как ездить по улицам, чтобы один пассажир сменял другого. Многие настолько хорошо знают Москву, что для каждого дня месяца строят свой маршрут пассажира. Случается, что на стоянке к тебе набьется четыре человека, умоляют взять пятого - и развози их по домам. Получка! В тот день где-то на ближних предприятиях зарплату выдают. Людям веселее стало, охота прокатиться. Так вот, зарплату в Москве выдают чуть ли не ежедневно. Дескать, надобно знать, когда и где, и, следовательно, норовить туда к доброму часу.

Другие считают, что нет ничего лучшего, чем мотаться по людным улицам. Как только человек расплатится, рули на проспекты, в центр, на улицу Горького. Там публики много, всегда найдется человек, который торопится. Может быть, все это так: и «теория дней получки», и «теория людных улиц».

Илья Степанович Кутьенков придерживается «теории малой улицы и небольших скоростей». Именно это обеспечивает ему поразительный производственный успех, а людям, которым довелось воспользоваться машиной 63-46 ММТ, - огромные удобства.

Вот как выглядит на деле «теория малой улицы».

…На углу улицы Цюрупы на самом краешке тротуара стояла пожилая женщина и махала почему-то платочком. Чтобы лучше видно было? Илья Степанович и без того остановился бы. Вышел, потому что понял: больной женщине, вышедшей из поликлиники, нужна помощь. Илья Степанович отворил дверцу, усадил пассажирку. И только тронулись, проехали несколько кварталов, как женщина показала рукой на большой дом и заявила:

- Вот мы уже приехали…

Она сказала это осторожно. Ведь всем известно, что таксистам нужно выполнять план, а потому им нужны большие расстояния. Она, конечно, этого не сказала, но по ее голосу и выражению лица было понятно, что она ожидала от таксиста ругани.

Однако Илья Степанович, помогая больной женщине выбраться, про себя подумал: «Вот вы и ошибаетесь, большие расстояния не обязательны, а план я все равно выполню и перевыполню. Смотрите: всего полкилометра проехали, а у меня еще одна посадка. И вам хорошо, и мне выгодно». А тут еще подбежал пассажир, видимо, издалека увидел машину с зеленым глазком, торопился ее захватить.

- На Икшинскую улицу. Знаете где? - сказал он, усаживаясь в машину.

- Конечно, - ответил Кутьенков. - Дмитровское шоссе, верно?

Они ехали быстро и осторожно. После светофора такси не вырывалось первым вперед, но и не отставало от других машин. Илья Степанович, сохраняя приветливое выражение на лице, все-таки говорил мало. Ровно столько, сколько требовалось, чтобы не обидеть человека. Он смотрел на дорогу, видел все справа и слева, ощущал, что делается позади. При всем своем опыте Кутьенков все-таки был убежден, что нельзя одинаково хорошо делать сразу два дела: вести машину и разговаривать.

В парке вечно удивляются: почему у Кутьенкова все обходится без аварий и столкновений. По четыреста - пятьсот платных километров делает за смену, чуть ли не вдвое больше других, и никогда никаких происшествий.

Быть всегда спокойным, наблюдательным. А главное, быть добрым, не сердиться, не выходить из себя, даже если что-то сбоку, сзади кто-то грубо нарушает шоферское товарищество на дороге. Дорожные правила достаточно строги, но и они оставляют возможности для неожиданного финта или грубой и дерзкой выходки. Нельзя заряжаться скверным настроением - иначе дорога взыщет с тебя. Лучше всего ехать с улыбкой и на лице, и в душе. Впрочем, и жить так лучше. Нет, мириться с недостатками не следует, с ними надо воевать, но с добротой, мудростью.

Не потому ли Илью Степановича всегда выбирают в местком парка? Членов профсоюза много - сотни и сотни людей, голосуют тайно. А Кутьенкова за его справедливость, спокойствие и доброту всегда выбирают единогласно.

После Икшинской улицы любой таксист сразу бы отправился па гудящее, суматошное Дмитровское шоссе. Там много машин и люден, значит, и пассажиров. Но Илья Степанович поехал по спокойной Учинской, держался близко к тротуару и двигался медленно, озираясь по сторонам. Ах, как все-таки неправы те шоферы, которым непременно нужна магистраль! Да на любой большой улице имеется если не станция метро, то остановка автобуса, троллейбуса, трамвая. Даже спешащий человек, намеревавшийся ехать в такси, махнет рукой, не дождавшись, и побежит к автобусу. Все пассажиры тоже тянутся к магистралям. Так не лучше ли, не выгоднее ли встретить их на пути, на полдороге?

Как радуются они всякий раз, когда им удается сесть в такси на своей маленькой улице, в своем тихом переулке. Если говорить всерьез, то в переулке и на тихой улице пассажира найти легче. Иной человек и не собирается ехать на такси. Легко ли идти, трудно ли - идет на магистраль, где метро, где автобусы и трамваи. А тут - тихо пробирается свободное такси, за ним бежать не надо. Что ни говорите, а что-то унизительное есть в том, как суматошно бегут люди к остановившемуся такси - молодые и старые. А если шло оно полным ходом, остановится не сразу - это расстояние надо пробежать. Потом счастливый пассажир отдышаться не может, не сразу скажет, куда ему ехать. На это никто, правда, не обижается. Иной шофер, если это возможно, дает легонько задний ход, чтобы людям меньше трусить. Но когда свободное такси небыстро движется вдоль тротуара, бежать вовсе не надо. И все довольны. Хорошо идет машина, когда в такси у всех хорошее настроение.

На Учинской улице «теория малых улиц» подтвердилась в тысячный раз. Пассажир нашелся, уселся радостный - повезло. Повезло и Кутьенкову, хотя пассажир оказался и не таким уж дальним: до Лихоборского завода. Ну что ж, все-таки еще посадка, а «холостяка» набежало метров сто, не больше.

В каких только переулках не побывал в тот день Илья Степанович! Так случилось, что стал Кутьенков специалистом по самым мелким и дальним переулкам и улочкам. В парке, когда шоферы сдали машины, умываются, кто-нибудь расскажет: дескать, ну и намучился я - искал Мастеровую улицу. Как назло, ни милиционера, ни машин встречных - вот и крутил, и кружил. Илья Степанович только глаза поднимет - ростом он невысок, удивленно скажет:

- А чего трудного-то? Ехал бы сразу в Перово, до кинотеатра «Владивосток» или по улице Молостовых.

Как-то так все складывается - то отпуск, то смена, - что не удается Кутьенкову принять участие в конкурсе таксистов под названием «Где эта улица, где этот дом?» Устраивают его Управление легкового транспорта и редакция «Недели». Организаторы придумывают головоломные задания: вспомнят какую-нибудь улочку, на которой всего один дом стоит, или такую, у которой десять сходных названий, - и кто раньше доберется, кто меньше километров до нее сделает. Есть, например, Котельническая улица - она в Капот-не, а все знают Котельническую набережную, которая в центре, на ней знаменитый высотный дом, рядом пять Котельнических переулков, а в Люблино - Котельный проезд. Красноармейских улиц до недавнего времени было две: одна во Фрунзенском районе, неподалеку от аэропорта, другая - в противоположном конце города, в Перово.

Вот именно ради трудных пассажиров, которые не знают столицы или знают старую Москву, устраивается конкурс с заглавием из песни «Где эта улица, где этот дом?» Многие из этих пассажиров, которые садятся у вокзалов, напуганные московской сутолокой, в руках держат конверт с обратным московским адресом. Иногда он написан небрежно: почтовики разберут все, но спасение, если есть там номер почты. По большей части он бывает. Вот для того, чтобы задачка такая решалась проще, Управление легкового транспорта выдало каждому из таксистов великолепную маленькую книжку, которая умещается в кармане: «Спутник водителя легкового такси». Половину его занимает расшифровка почтовых индексов. Если, скажем, держит гость конверт с адресом, который начинается с шести цифр 109193, то водитель знает - это почта Ж-193, она на улице Сайкина, 2, в Кожухове - возле станции метро «Автозаводская», и поблизости во владениях этой почты надо искать улицу Трофимова, которая написана неясно.

Есть такая книжечка и у Кутьенкова, она всегда при нем, а заглядывать в нее не приходится: знает все без нее. Малые переулки, они дают ему не только перевыполнение плана и недобор «холостяка», но и особого пассажира.

Как это ни странно, но на малых улицах пассажир солиднее и старше. Молодые проходными дворами бойко бегут, когда им некогда, на магистраль, к такси, бесстрашно выбегают на проезжую часть, суетятся, руками машут. Человек в возрасте, степенный, только в случае крайней спешки побежит догонять такси. Он идет по краю тротуара, оглядывается от самого дома, а наблюдательный водитель угадает его намерение издалека. Такой пассажир, конечно, тоже идет к магистрали, старается выйти к остановке городского транспорта. А Илья Степанович едет навстречу степенному и немолодому пассажиру, встречает его до остановки. Не потому ли, в конце концов, у Кутьенкова и не бывает происшествий, что он работает по плану? Не потому ли не случается с ним ничего особенного, что он заранее все предвидит?

…Машина 63-46 ММТ шла с Русаковской улицы, подошла к Ярославскому вокзалу, сбавила ход, но шофер увидел, какое большое число свободных такси скопилось, и взял левее, мимо самой бойкой площади города. Иной разбитной таксист, наверное, посмотрел чудаку вслед: зачем, дескать, убегаешь - где ты быстрее найдешь седока в «мертвую зыбь»? Здесь хоть и постоишь, но уедешь с пассажиром - все-таки не будет «холостяка». Когда стоишь, только время идет, «холостяк» не набегает.

А Кутьенков считает, что время дороже, что от времени зависит и «холостяк». Кутьенков, соблюдая правила, никогда не проедет мимо стоянки со знаком «Т». Но если там стоит несколько машин, он с легким сердцем проезжает мимо и сворачивает в первый же малый переулок. И всегда находит там пассажира.

У стоянки на Тишинской площади, возле аптеки, он остановился, потому что ждала пассажира лишь одна машина. Только он подрулил, подошел знакомый таксист. Фамилии его Илья Степанович не знал - из другой колонны. Молодой водитель узнал Куть-енкова, даже назвал по имени и отчеству, а потом спросил:

- Вот видел вас у Ярославского вокзала. Хорошая стоянка, почему же проехали мимо? Неужели не беспокоит «холостяк»?

Илья Степанович ответил, что взял пассажира уже на улице Маши Порываевой. Потом предложил:

- Давай встретимся в диспетчерской в восемь часов. Кажется, оба заканчиваем в восемь? А пока запишем друг у друга цепочку: то есть сколько машина прошла, сколько было платных километров, сколько посадок…

Договорились. Вечером встретились. Выяснилось, что насмешливый шофер проехал за день намного меньше. Посадок же сделал ровно вдвое меньше. Он с удивлением осмотрел еще не отданный путевой лист, не верил своим глазам: тихий, невысокий Илья Степанович Кутьенков сделал 453 платных километра, сорок две посадки!

- Бывает и больше, - сказал Илья Степанович и достал из кармана блокнот. Оказывается, он ведет записи. В самом коротком месяце - феврале сдал 622 рубля выручки, а план - 457. За год привез в кассу парка 7413 рублей, а от него ждали 4920 рублей.

Только бывалый таксист может понять, что это такое - привезти за год лишние две с половиной тысячи рублей. Молодой таксист лишь присвистнул. Илья Степанович на старой машине «Волга-21» прошел без капитального ремонта 375 тысяч километров. Почтенный шофер, столько лет работающий в одном парке, бессменный член месткома, он мог первым получить новую «Волгу-24». Он не просил. Больше того, отказывался. Начальник колонны несколько раз предлагал, а директор парка радовался, что Кутьенков отказывался, - будет всем пример. Вот и на новой машине Илья Степанович прошел почти 300 тысяч километров и обещал сделать еще 100 тысяч без капитального ремонта - 400 тысяч!

Повезло Кутьенкову и со сменщиком - Николай Теплов так же любит машину и свое дело. Утром, после выходного, Илья Степанович принимает машину точно такой, какой оставил ее позавчера вечером: чистая снаружи и изнутри, заправленная бензином, маслом, водой. У обоих шоферов машины 63-46 одно правило: заправляться бензином не тогда, когда приспичит, а когда увидишь, что у колонки нет очереди. Хоть двадцать, хоть двадцать пять литров, а долей. Лучше вечерком: грузовые машины уже все в парках, частники дома, у шланга с горючим - одни поздние таксисты. При этом не приходится специально ехать за бензином, время терять, нагонять «холостяк».

После целого дня мотания по улицам все бы бросил сразу, ушел домой. Но Илья Степанович, надев халат, поднимает капот, аккуратно протирает двигатель. Сколько раз окружающие ошибались, видя шофера в халате, особенно новички, подходили, спрашивали:

- Никак, новую машину получил?

Снимет халат Кутьенков, умоется, еще раз заглянет в диспетчерскую. Не каждый раз - лишь когда дежурит жена, Анна Ивановна, просунет голову в окошко:

- Диспетчер, я домой. Купить надо что? Хлеб, молоко?

* * *

Недавно Илья Степанович побывал в доме отдыха. Сосед по палате, человек почтенный, ученый, увидел пиджак Кутьенкова, а на нем - колодки с орденами и медалями. Стал рассматривать. Эта «За оборону Ленинграда», это медаль «За победу над фашистской Германией». Все понятно. А за что орден Красной Звезды?

Илья Степанович рассказал, как в сорок первом служил на эсминце «Стерегущий», на Балтике, трюмным машинистом. Удалось потопить фашистскую подводную лодку, потом несколько транспортов с техникой и войсками. За это - орден. Только «Стерегущий» потом сам погиб. Сколько друзей утонуло, все молодые ребята. 21 сентября 1941 года ему шел двадцать первый год, другие были чуть моложе. Немного помолчали.

- А орден Ленина когда получили?

- А недавно. За семилетку.

- Вы руководитель? Директор, начальник? Илья Степанович улыбнулся:

- Еще какой! Одной машиной вдвоем командуем. Таксист я.

Опять немного помолчали.

- А давно ли?

- Давно. Позади полтора миллиона километров.

КРУГОМ ЧЕТЫРЕ

В семье Симанженковых четверо братьев и столько же сестер. У четверых братьев четверо дочерей, у четверых сестер - четверо сыновей. Четверо родных братьев Симанженковых - таксисты.

Будущие таксисты провели детство на самой таксистской улице Москвы - Новоалексеевской. На ней и рядом, в Графском переулке, находятся два таксомоторных парка- - первый и десятый.

Жизнь большинства мужчин этой улицы безраздельно посвящена автомобилям: в окрестных домах живет великое множество шоферов. То ли они переселились сюда, чтобы быть к работе поближе, то ли парни выбирали шоферскую профессию потому, что парки близко. Здесь первыми узнают все автомобильные новости: какие марки машин стали появляться в волжском городе Тольятти или в американском Детройте, где делают лучшие на свете покрышки, самые изящные бамперы, какая машина поставила рекорд скорости или выносливости.

В увлекательном автомобильном мире росли Новоалексеевские мальчишки. С замиранием сердца, боясь, что их прогонят, слушали они разговоры шоферов, пересыпанные такими словами, как бампер, ниппель, картер, карданный вал. В любую минуту из окна могла позвать мать и прервать слушание интересной истории. Мальчишки непостижимо быстро осваивали технику. Так незаметно осваивают русский язык маленькие иностранцы, которые возятся во дворе с московскими ребятами, играя с ними в прятки или космонавты.

Во дворах Новоалексеевской улицы появилось много собственных машин, которые приходилось ремонтировать. Случалось, что приехавший на обед шофер (многие местные шоферы начинали в таксомоторных парках, а потом переходили в другие автохозяйства) вдруг обнаруживал неисправность, поднимал капот и начинал копаться в машине, и не было тогда для мальчишек большей радости, чем помочь ему. Взрослые становились покладистее, удостаивали парнишек вниманием, обращались к ним:

- Юрок, подай то, Сашок, принеси это.

И мальчишки опрометью бросались выполнять поручения.

Мечтали ли Новоалексеевские мальчишки о профессии шофера? Да, конечно. Автомобили для ребят были таким увлекательным предметом, что просто немыслимо было не избрать себе профессию шофера на всю жизнь.

Но старший из Симанженковых, Юрий, стал токарем. По рассказам его бывших сослуживцев, Юра Симанженков был отменным токарем, понятливым, работящим, не склонным выключать станок ради перекура. Юра не курил, хотя курить хотелось. Юра играл в футбол, а футболисты из «Динамо», которые однажды пришли в заводской клуб, во всеуслышание заявили: ни пить, ни курить футболисту нельзя.

Юре хотелось выглядетьнастоящим мужчиной - сильным, волевым, добрым. Курить хочется, но не следует - значит, он не будет курить. Такое решение Юра принял в семнадцать лет. Вот уже двадцать лет сдерживает слово, которое он дал себе. Надо быть сильным? И Юра вертелся на турнике, играл в волейбол, бегал, плавал, стал мускулистым, крепким. Юра от природы был добр, и меньшие братья и сестры могли заставить его делать все, что угодно.

Шоферы такси - братья Симанженковы.

Юный токарь, если он не проводил время на стадионе, свободное время толкался среди шоферов-соседей. Его приняли как равного не потому, что он подрос и стал самостоятельным, а оттого, что он умел мастерски сделать какую-нибудь вдруг понадобившуюся деталь. Не обещал заранее ничего, вертел железяку в крупных пальцах и говорил: посмотрим.

Уже став отцом - появилась дочь Ирина, - Юрий, на удивление всем, пошел на курсы… шоферов! Бросить токарное дело, где он уже слыл мастером, и вдруг податься в ученики?! Самое забавное, что пример ему подал братишка Саша, который моложе Юрия чуть ли не на десять лет: в шестнадцать лет он стал учеником слесаря-автомеханика. В ожидании, когда медленно идущая в мальчишеские годы жизнь накрутит восемнадцать, Александр Симанженков решительно пошел в слесари. Теперь Юрий ему завидует - сразу выбрать путь так правильно!

Ну конечно, все четыре брата просто созданы для шоферской профессии, у них для этого было все. Они крепкие, сильные и в то же время по-детски добродушные, благожелательные.

И все-таки в таксисты первым пошел Юра, он стал шофером и сел в машину с зеленым огоньком. В 1969 году он первый раз погасил его - это означало, что включился счетчик, на нем выскочила цифра десять, а на другом приборе, считающем посадки, диск повернулся еще на одно деление. Машина была старая - новичкам не доверяли новую.

Конечно, это правильно: все-таки автомобиль - вещь дорогая, но, с другой стороны, новичку сладить со старой машиной намного труднее, чем опытному водителю.

Первый пассажир, не зная, что за шофер перед ним, доверился водителю и, не разглядывая его, ни о чем не расспрашивая, сказал: «Сиреневый бульвар».

Москвич от рождения, Юрий знал, где находится Сиреневый бульвар. На его глазах росло Измайлово, появились ряды новых высоких домов. Район хороший - поблизости парк, но ни один человек не знал, почему новую улицу назвали так красиво. Авансом? В счет будущей сирени? Но так она там и не появилась. Или по сиреневым садочкам, которые были здесь прежде вокруг деревянных деревенских домишек? Но Юра никогда до того, как началось строительство, здесь не бывал и не знал, были ли деревенские избы.

Юра повел машину верным путем. Московскую автомобильную географию он отлично выучил еще во время занятий на курсах шоферов.

Пассажир вел себя спокойно, смотрел по сторонам. Чувствовалось, что дорогу он знает, ничему не удивляется. По приезде расплатился, сказал «спасибо» и умело, не очень сильно толкнул дверцу, до щелчка. А Юра несколько секунд оставался на месте. Он сдал экзамен, а экзаменатор даже не догадался об этом! Экзаменатор ушел, хлопнув дверцей, а Юра, обессиленный переживанием, приходил в себя.

На оживленном перекрестке. Транспорт идет по эстакаде.

- Свободно? - услышал он чей-то голос - Площадь Ногина.

И Юра снова отправился в путь. Домой он вернулся утомленный, как никогда в жизни. Жена даже испугалась: не заболел ли? Весь вечер ему казалось, что он продолжает ехать, брать повороты, опять нестись, решать задачки, как ближе проехать от улицы А до площади Б. И беда была в том, что пассажир по большей части знал самое экономное решение задачки, недоуменно поглядывал на шофера, когда тот ошибался.

А на следующее утро Юрий Симанженков снова отправился в парк. Теперь до работы ему было сто метров ходьбы. Через несколько дней он, наконец, признался себе: а не потому ли он сменил станок на баранку, что парк гораздо ближе завода? Не ради ли выигрыша во времени? Тогда он сказал: нет, эта работа гораздо интереснее - все время новые люди, вся жизнь интереснее, он даже не предполагал, насколько интересна и разнообразна московская жизнь.

Прошло очень немного времени, как вдруг Юрий принял новое решение, которое удивило всю большую семью Симанженковых: отца, мать, братьев, сестер, жену. С той же решительностью, с какой Юрий раньше бросил токарное дело, теперь он оставил шоферское: подал заявление об уходе и вернулся на завод. Здесь он облегченно вздохнул, поняв, что поступил правильно. С утра до обеда он был наедине со станком. Станок слушался его умелых рук, детали выходили такими, какими они должны быть.

А тем временем в большой семье Симанженковых отметили возвращение из армии Алексея. Он приехал шофером и, ие дожидаясь конца отгульного месяца, поступил на работу в соседний, десятый таксомоторный парк.

Самый веселый в семье, конечно, Алексей. Это признают все. Работа пришлась ему по душе. Когда все собирались вместе, он всегда рассказывал что-нибудь такое смешное, отчего покатывались с хохота три поколения Симанженковых. Алексей всегда шел за Юрием. Вот и на завод вслед за ним пошел, до ухода в армию вместе с братом утром шел на смену. Юрий очень гордился, что Алексей слушался его советов. А теперь вдруг Алексей пошел своим путем и однажды предложил:

- Возвращайся в парк, Юр! Попросим одну машину на двоих, будем сменщиками! Сам знаешь, как хорошо, когда можно надеяться на сменщика, - одна машина на двоих.

И Юрий вдруг почувствовал, что это именно то предложение, которое следует принять! Сильный человек никогда не стыдится признаться в ошибке, в слабости. Он понял, что ушел из парка из-за того, что работа оказалась непривычно трудной. Во время заводских перерывов, когда грелся с ребятами на солнце, он, рассказывая о таксистской жизни, на самом деле тосковал по ней. Теперь, когда вернулся домой жизнерадостный Алексей, он понял все это. И принял решение: опять - в таксисты! Теперь уже до конца жизни.

Юрий пришел в десятый парк. Там его знали, с неохотой отпускали и теперь открыто радовались возвращению.

Братьям действительно дали одну машину. Как свободно вздохнул Юрий! Что ж, это очень хорошо - мчаться по городу, умело лавируя в потоке машин, быть доброжелательным, помогать людям быстрее преодолевать расстояние. Обоим братьям очень пригодилась работа на заводе. Они умели беречь своп станок, а теперь больше прежнего холили и лелеяли свою машину. Когда нужно было во время ремонта что-то сделать на станке, они шли к слесарям, и те принимали их радушно, как своих. Машина «экипажа Симапженковых» стояла на ремонте меньше других, реже становилась па ремонт.

О Симанженковых в парке заговорили. Сначала не только потому, что были прилежны, дисциплинированы. Прославился Юрий. Он играл в футбольной команде парка, играл хорошо, и бывший директор, горячий болельщик, знаток футбола, оценил успехи третьего номера, не знал, как отметить его за спортивные достижения, которые прославили тогда парк. Директор, ничуть не злоупотребляя своим служебным положением, распорядился, чтобы Юрия Симанженкова посадили на новую машину «Волгу-24». В тот год парк стал десятками получать из Горького новые машины и естественно, что одну из них вручили старательному водителю, который хорошо ухаживал за своим автомобилем, человеку степенному, да вдобавок прекрасному футболисту. Сменщиком у него стал Володя Хачатурян, отличный, увлеченный работой шофер.

Алексей же Симанженков вскоре приобрел тоже очень надежного сменщика - Сашу Симанженкова, который к тому времени тоже вернулся из армии.

Последним из братьев пришел в десятый таксомоторный младший - Сергей. Однако шофером стал раньше.

Видя, как хорошо работают его родные братья, которые стали истинно таксистскими асами, младший - в недобрый час! - стал им подражать.

А почему бы ему не водить машину так же бесстрашно? Чем он хуже старших братьев, хоть и моложе их? Вот уже и догнал их ростом, может с кем угодно померяться силой. Когда братья в одной команде - один посторонний - играли в баскетбол, не было парня, который бы так стремительно бегал, отбирал мяч, так высоко прыгал и метко бросал - высокий, мускулистый, мгновенно реагирующий.

Но однажды Сергей жестоко просчитался: со всего маху врезался он на ходу в грузовик… Все-таки судьба была милостива к нему, - -так решили братья, - -разбил машину, свою и другую, но остался жив и невредим, и никто другой не пострадал.

Состоялся братский «тайный совет». О нем до поры до времени не знали ни родители, ни сестры, ни жены. О подробностях совета братья вспоминать не любят, но, надо полагать, младшему не поздоровилось. Известно только о решении: собрать деньги, внести их за ремонт, а Сереге честным трудом восстанавливать доброе имя Симанженковых.

Хорошо, что у братьев было полно друзей: вскоре было добыто 1800 рублей - с отдачей в рассрочку. И, на счастье, подоспела пора Сереге убирать целинный урожай. Вот и хорошо - сядет за грузовик, будет ездить по степи, где нет светофоров: пусть учится водить машину как следует.

Сережа вернулся в Москву поздней осенью, очень довольный. Он там еще подрос! Стал, пожалуй, самым крупным из четверых - вольный ветер, степные просторы. Он был уверен, что его простят. Вынул из чемоданчика транзисторный приемник - премия за отличную работу, достал Почетную грамоту.

На следующий год снова поехал в Целинный край, и опять младший привез награды.

Братья, конечно, давно простили его. Они старшие, они уже мудрые, понимают, что для доброго молодца неприятности - урок на всю жизнь. Ну что ж, за «репетиторство» надо платить 1800 рублей? На троих - пустяки.

Несколько месяцев братья лукавили, выдумывали, что вот в парке заставляют их день лишний работать. Дескать, за смену целую намотаешься, накружишься по Москве - и, вот тебе, опять иди в парк, помогай ремонтировать… Тогда остро не хватало шоферов, и кое-где в парках их охотно брали на денек. Братья по-прежнему приносили домой всю зарплату, брали каждый день понемногу на обед, и как ни прозорливы все жены на свете, как ни догадливы, так и не узнали си-манженковские женщины, что братья долг отрабатывали.

Когда Сергей вернулся домой, вот тогда они, смеясь, рассказали: вот какие они ловкие - женщин провели!

И никто не похвастался: вот какие они настоящие братья - никто не увидел чего-то особенного в том, что они самоотверженно выручали одного из них. Об этом говорили в других семьях, ставя в пример Си-манженковых. С завистью говорят там жены, кивая в сторону батьев: вот они какие ребята, мужчины настоящие.

Какое бы семейное торжество у них ни состоялось, столы составляют - большая родня. И весело у них за столом, часто смеются (наверное, Алексей что-нибудь рассказывает), а порожних бутылок потом остается мало: пьют братья чуточку, ради обычая и приличия, и никто не видел кого-нибудь из них пьяным. Хоть раз в жизни! Хотя бы на свадьбе! А свадьбы уже все сыграли - восьмая недавно была: последним женился Сергей, привел студентку Любочку. Она даже смутилась: сколько сразу родственников появилось, и все внимательные, приветливые.

С годами родня растет. Когда-то жили все в одной квартире. Теперь квартир много - чуть ли не клуб надо снимать, чтобы всем собраться. Раньше братья виделись ежедневно, а теперь у каждого семья. Может быть, Алексей и Саша видятся чаще всех? Ведь они на одной машине ездят, но только по очереди: сегодня один, завтра другой.

Есть у любого шофера привычка: в уличной сутолоке, когда надо вокруг видеть все, поглядит на соседнюю машину или встречную: дескать, своя ли? Больше всего радуется Юра, когда увидит «Волгу» 03-21 ММТ. Алексей? Александр? На'быстром ходу не разберешь. Если едут навстречу - подадут короткий сигнал - улыбнутся и разъедутся в разные стороны. Если машина со знакомым номером окажется впереди, задний норовит обогнать и скоренько - к тротуару, остановится, ждет брата. Станут две машины, шоферы выйдут, ударят друг друга в плечо, улыбнутся. Иногда даже не скажут ничего - о чем говорить, когда вчера виделись! - и разъедутся в разные стороны: у такси всегда свои, особые маршруты. А пассажиры, наверное, удивляются: ну чего вдруг остановился - толкнуть кого-то в плечо? Только пассажир, конечно, заметит, что водитель немного веселей стал.

И все-таки мимолетных свиданий, когда едут друг другу навстречу, бывает больше. Иногда несколько раз в день. Путаны дороги таксистские, ни предусмотреть их, ни вычертить на карте - если задаться целью, хотя бы месяц, прочерчивать на ней линии, по которым ехал, не останется ни одной незатронутой улицы. И у одного брата, и у другого, у третьего, четвертого.

- Ты с кем на улице Левитана был? Вчера, когда встретились?

- Вчера? Дай вспомнить… А-а…

И начнется рассказ! Сколько их у каждого из братьев!…

Оказывается, Юра вез жениха и невесту. Были в магазине для молодоженов, а там чуть поссорились. А в машине просто ругаться стали.

- Водитель, - сказала невеста, - остановите машину!

Юра в зеркале видит все, что делается на заднем сиденье: невеста - суровая, жених - испуганный.

- А зачем? - игриво спрашивает Юра и не думает останавливаться.

- Я не хочу с ним ехать!

- А со мною? Я хочу с вами ехать.

И вдруг сзади слышен смех, и вдруг невеста в зеркале уже улыбается. На улице Куусинена они уже сидят обнявшись, и водитель объявляет пассажирам:

- Очень жаль, но мы уже приехали. Темпераментный Алексей едва дождался конца рассказа:

- А вот у меня раз было…

Он тоже вез молодых, те вдруг поссорились, невеста захотела выйти немедленно. Алексей заявил:

- Здесь нельзя. Здесь меня оштрафуют. Через минуту невеста спросила:

- А здесь?

- Здесь тоже. Если остановлюсь здесь - права отберут.

После нескольких других попыток невеста поняла:

- Что вы морочите мне голову! Вы не имеете права везти меня, когда я не хочу этого!

Тогда Алексей улыбнулся и - дело было у светофора, машина стояла, - обернувшись, сказал:

- Голубушка, а за кого ж ты замуж выйдешь? Видишь, я женат уже, поздно, -.он показал руку с кольцом, - а твой жених еще нет. Сколько женихов вижу - не видал лучшего. Уж поверь мне. И еще поверь: не ссора это - пустяки. Ой, сколько таких ссор будет! Из них жизнь состоит.

И невеста улыбнулась, а когда она с женихом вышла у подъезда, оба улыбались, ручкой махали.

Доброта начинается с малых жизненных испытаний. Счастье братьев Симанженковых в том, что их старший брат вечно подавал им пример отзывчивости, мягкости, хотя имел превосходные для отстаивания своих интересов кулаки. Защитник сестренок и братишек, он даже не знает, какую роль сыграл и продолжает играть в жизни своих младших родственников.

Однажды, когда он стоял у аэровокзала на Ленинградском проспекте в цепочке свободных машин, Юрий увидел странного молодого пассажира с легоньким чемоданчиком. Парень подходил то к одной машине, то к другой. Быстро отходил, припадал к открытому окошку следующего такси и явно нервничал. Дошла очередь до Симанженкова, и он услышал:

- Я без копейки денег, но мне позарез нужно в Домодедово. Автобус прозевал, а на билет в автобус я потратил все, что осталось. Лечу в Хабаровск. Опаздываю. Умоляю, поедемте…

Юрий открыл дверь:

- Садитесь!

Пассажир изливался в благодарности:

- Понимаете, я без копейки. Ну, не рассчитал. Я обязательно пришлю. Скажите ваш адрес, я обязательно вышлю долг.

- Успокойтесь, - сказал Юрий. - С каждым может случиться.

- Понимаете, на автобус билет я взял, до самого Домодедова. Пошел позвонить - понимаете, знакомая у меня здесь есть. Москвичка. А когда пришел, след этого автобуса простыл. А я обязательно, вы поверьте…

- Чепуха, все будет в порядке. Действительно, почтой пришлете. А вы где были? В Закарпатье? - перевел Юрий разговор на другое. - В отпуске или в командировке? Я так мечтаю попасть в Закарпатье!

Они дружески разговаривали всю дорогу, у самого аэропорта нагнали тяжелый экспресс с дизельным двигателем. Пассажир возликовал:

- Он! Честное слово, он! Я его номер запомнил, когда он от меня хвостом вильнул - там, у аэровокзала. Приеду даже раньше, чем они.

Парень выглядел счастливым. Он уже записал дорогой адрес водителя, записную книжку спрятал в карман и у дверей аэропорта выскочил резво, весело, еще раз поблагодарил шофера, говоря ему «ты».

- Спасибо, Юра! Ты не беспокойся, обязательно рассчитаюсь!

У старшего Симанженкова весь день было хорошо на душе, как у всякого, кто сделал доброе дело. Давно уже сказано, что доброе дело больше всего необходимо тому, кто его делает, - награждает радостью жизни. Вечером, однако, в диспетчерской у кассы из-за этого дела Юрий оказался в затруднении: не было у него тридцати восьми рублей с копейками, которые он, согласно цепочке в путевом листе, должен был сдать. Юрий обшарил все свои карманы, заглянул еще раз в НЗ - неприкосновенный запас, который выдается таксисту, когда он поступает на работу (два рубля мелочью): денег не хватало.

На счастье подвернулся Алексей. Тот, конечно, дал и не спросил зачем, но Юрий сам рассказал. Алексей сказал, по обыкновению, что-то шутливое, но в этом не было осуждения.

Через неделю Юрий нагнал на улице такси со знакомым номером, обогнал машину, стал у тротуара. Немедленно подкатила, затормозила другая машина, и Юра, радуясь, показал денежный перевод: оказывается, тот парень, что ехал бесплатно в Домодедово, прислал деньги за дорогу. Не шесть рублей, которые набил счетчик, а двадцать пять!

- Совсем с ума спятил, - решили братья, - и обратного адреса нет.

Поговорив минуту, братья бросились наперегонки к своим машинам: хорошо, что были они свободные, не было неловкости перед пассажирами из-за непредусмотренной стоянки, и пошли вперед, шутливо соревнуясь, кому удастся взять пассажира первым.

Добрые дела имеют поразительное свойство: они не кончаются, не теряют своей инерции. Неизвестно, как отозвалось в Хабаровске то, что один из жителей этого города привез из Москвы ощущение человеческой выручки, но в Москве цепная реакция доброты продолжалась.

Однажды к Алексею в машину села строгая женщина с пожитками. Не глядя на шофера, сказала: «Во Внуково, в аэропорт». Алексей охотно повез, хотя смена кончалась - дело было к вечеру, с планом обстояло неважно, и он надеялся, что в этот час во Внукове долго не простоит. Алексей осторожно попытался сказать что-то смешное своей пассажирке. Шутку она не поддержала, не улыбнулась даже, но Алексей не обиделся: может же быть у человека плохое настроение? Алексей это только допускал.

Во Внукове, когда остановились, женщина вышла из машины не сразу. Повернулась, посмотрела внимательно и, вздохнув, сказала:

- Делайте со мной, что хотите: нет у меня денег. Только билет в Таллии. Потеряла кошелечек, а билет был в кармане. В автобус меня не посадили бы - там не обманешь. А вас я обманула.

Алексей поглядел на нее всего одно мгновение, полез в карман за ручкой и блокнотом. Пока писал свой домашний адрес, думал недоброе об этой женщине, которая выглядела так солидно и вызывала уважение сдержанностью: зачем понадобилось хитрить? Почему не могла честно сказать, как Юркин хабаровский пассажир? Наверное, не верит в людей и сама недобрый человек.

Ничего этого он, конечно, не сказал. Написал адрес, лихо вырвал лист, протянул, не глядя:

- Когда будут деньги - пришлете.

И не посмотрел вслед женщине, тут же взял скорость, чтобы быстрее оторваться от нее.

Женщина, однако, оказалась не такой плохой, какой показалась. Очень скоро она прислала деньги - телеграфом! Деньги пришли вечером, когда Алексей только вернулся домой и никому еще не успел о происшествии рассказать. Через два дня пришла авиаоткрытка. Алексей ее потерял и потому привести текст дословно невозможно. Было там вроде того: очень виновата перед вами, что обманула. Я всю дорогу мучилась. Хотела признаться, но боялась, что вы высадите меня из машины на полпути. Значит, я не поняла вас, и теперь угрызения совести тем больше. Пожалуйста, извините меня. Знаете, я даже боюсь послать вам денег на рубль больше - вы такой гордый, что можете обидеться: дескать, дает на чай, как лакею. Открытку же посылаю, а не запечатанный конверт для того, чтобы не доставить вам неприятностей. Вы не только гордый, но и красивый: не может быть, чтобы вас никто не ревновал. Поэтому же не сообщаю ни обратного адреса, ни своей фамилии. Простите. Спасибо…

Открытка польстила, позабавила, но и огорчила. Вечно таксисту надо доказывать свое благородство! Мнения о прощелыгах за рулем так устойчивы, что даже многие из тех, кто постоянно пользуется такси, не самого лучшего мнения о его водителях. Судят они не по личному опыту, а по чужому, неведомому, непроверенному. Говорить нечего, встречаются среди таксистов и прощелыги, которые прибежали сюда, услышав рассказы о длинном рубле. Да только не задерживаются они в такси, однако репутацию испортить успевают. Ведь верно говорят, что ложка дегтя может испортить бочку меда.

Однажды молодые подвыпившие пассажиры, оттеснив женщину с ребенком, хотели сесть в такси Александра Симанженкова. Они уже по-барски уселись. Один приказал:

- Шеф! До Хрустального. С ветерком, - и растопырил два пальца: дескать, будет двойная плата.

- Прошу освободить машину, - сдержанно-тихо сказал Саша.

- Что? - медленно, угрожающе переспросил пассажир, насупив сердито брови. - Освободить?

Саша не очень-то испугался. Вышел из машины, обошел ее, распахнул дверцу:

- Прошу освободить. Поедет женщина с ребенком.

Разошедшийся парень схватил дверцу, Саша ступил вперед, чтобы не дать ее закрыть.

- Отпустите, пожалуйста, дверь. Прошу выйти.

Вежливость шофера парни приняли за слабость, осмелев, стали грубить. Тогда Саша крепко схватил за руку хулигана, старавшегося закрыть дверцу. Видно, крепка была Сашина рука, если хулиган мгновенно присмирел, отступил:

- Да ладно, Витек, выйдем. Пусть младенцев с бабами катает. С них, наверное, больше толку.

Очень хотелось Саше за это оскорбление взять их обеими руками за холку и стукнуть головами, нос об нос - сдержался, а сил у него для этого хватило бы.

Многие из тех, кто дурно думает о таксистах, изменили в последнее время мнение хотя бы в одном: никто не говорит об их нечестности. Сколько рассказов ходит в городе о том, как возвращаются оставленные в такси вещи, и особенно не удивляются, когда пропажа отыскивается сама, возвращается в дом.

Как-то в машине Сергея, которая доставила пассажира к 14-этажному дому на Щелковском шоссе, на повороте что-то сзади легко стукнуло. Сергей поглядел за спинку: сумка! Полная каких-то покупок, тяжелая. Пришлось возвращаться - будет больше мороки, если находку привезешь в парк: писать докладную, объяснять, как это произошло. Сергей вошел в подъезд с сумкой и растерялся: где ты здесь найдешь пассажира? Поднялся лифтом на верхний этаж: по обеим сторонам квартиры. В левом крыле - четыре, в правом - три. На квартирах - большие номера, все - за девяносто. Девяносто семь квартир в доме. Обойти все девяносто семь? Держать пустую машину внизу Сергею не очень-то хотелось. Он зашел в правое крыло и нажал быстренько все четыре кнопки. Из четырех дверей вышли четверо. Сергей спросил у всех сразу:

- Кто оставил сумку в машине?

Люди, кажется, не поняли вопроса. Если бы оставили они - сразу бы сообразили, и он перешел в левое крыло, где было три двери, ткнул пальцем в три звонка:

- Кто оставил сумку в машине?

Так сделал он на тринадцатом этаже, двенадцатом… Лишь на шестом кто-то всполошился:

- Ой, это же моя! - и взял, хлопнув дверью перед носом шофера, забыв сказать «спасибо».

Сергей сначала обиделся, поглядел на захлопнувшуюся дверь, потом усмехнулся, пошел к лифту. Уже в машине, выбираясь на магистраль, он подумал, что это все-таки лучше длинных благодарностей. Когда долго благодарят, то словно бы изумляются честности, а сегодня восприняли ее как нечто обыкновенное. Значит, все очень хорошо!

И все-таки надо очень любить свою профессию, наперекор всем трудностям и незаслуженным обидам. Юрий никогда не забудет Геленджик, в котором он отдыхал и где ему испортили настроение надолго. Какой-то сердитый тип, по виду то ли бухгалтер, то ли начальник ЖЭКа, в прекрасный солнечный день, когда вода в море была теплая, когда было так славно на душе от покоя, от письма из дома, которое утром принесли в палату, - писали жена, старшая дочь и ладошку припечатала младшая, Наташа, - этот тип вставил словцо и повернулся на другой бок:

- Таксист? Все вы жулики!

Можно было доказывать или дать пощечину, но слишком тяжелая у Юрия рука. Как подобает мужчине, он простил, только попросил диетсестру, чтобы пересадила она его за другой столик - не может видеть одного человека, теряет аппетит, а ему надо поправляться, у него ответственная работа.

- Какая же? - спросила она просто из деликатности.

- Таксист я, - заявил Юрий и посмотрел испытующе, как отнесется женщина к такому ответу.

- Ой как хорошо! - воскликнула диетсестра. -

Не из Москвы? Вы знаете, у меня в Москве такой интересный случай с такси произошел…

Ничего интересного, впрочем, не случилось: просто довезли ее по перепутанному адресу. Эка невидаль! Но Юрий был благодарен оживленности женщины, искренности восклицания.

Случился подобный разговор недавно и у Сергея. Молод он - впечатление от недоброжелательного отзыва о таксистах осталось у него надолго. Был сердит, несколько дней не хотел с пассажирами разговаривать: будет мелким бисером рассыпаться перед ними, а потом станут они поносить всех таксистов. Уже тогда он что-то задумал, и братья догадались, что именно, только не стали ни расспрашивать, ни отговаривать. Разве что больше начали рассказывать о своем житье-бытье.

К Юрию на шоссе Энтузиастов села пожилая женщина.

- В Тушино, - сказала она. А потом спросила:

- Крутишь давно?

Юрий внимательно поглядел на пассажирку. Удивило не то, что сказала ему «ты». Поразила сердечность вопроса. Так и оказалось: старая такси-стка! Кажется, с тридцатого года ездила, теперь на пенсии.

- Хочешь, покажу, как ездят старые кони?

- Конечно, - ответил он.

- Тогда слушайся меня!

И женщина приняла командование на себя.

Как знала она Москву! Нет, не улицы и переулки - дворы и дорожные знаки! Они вваливались в какие-то дворы и задворками, задами напрямик обходили запретные «кирпичи», спрямляли себе дорогу вдвое.

- Да там кирпич висит! - восклицал иногда Юрий после ее команды, но все-таки слушался.

- Мы того не знаем, повесили далеко - нырнем сюда, бери левей, а теперь сюда.

Как интересно они ехали! Домчались быстро. Пожилая женщина помолодела, вышла из машины счастливая, гордая, только выбиралась с трудом.

- Хорошо поездили! - поблагодарил восхищенный Юра. - Ай да старые кони!…

Леша рассказывал, как мчал человека на поезд, утром, когда было совсем пусто. Опаздывали, и Леша три раза подряд нырнул на красный свет. Знал, что преступление! И как назло, откуда ни возьмись - машина с рупором. На всю улицу приказывает остановиться. Остановился, приготовил права - понимал, что распрощается с ними. И поделом! Напрасно принял так близко к сердцу беду опаздывающего к поезду человека.

Леша не оправдывался. Все сказал пассажир - предъявил билет. Посадочный талон - на нем время отправления поезда. И чудо! Милиционер отпустил:

- Поезжайте быстрее. Только предупреждаю: если еще раз на красный свет… Тогда не пеняйте…

Саша нашел на полу паспорт - наверное, того человека, что вышел у Павелецкого вокзала. Штампик прописки: «Воронеж, Студенческая улица, 31…» Вернулся на вокзал, примчался за пять минут до отхода поезда к дежурному, тот сразу по радио объявил, потом передали по поездному радио. И в последний миг примчался взъерошенный человек, без шапки, без пальто. Выскочил из вагона, побежал по платформе - после того, как назвали его по радио, сообщили про оставленный паспорт. Вскочил в последний вагон и махал, махал рукой таксисту, выражая этим все добрые чувства, какие только есть на свете.

И еще братья затевали разговор о товариществе, которое крепче всего у таксистов. Чуть ли не братом Юрия стал Володя Хачатурян - машина их породнила, связала любовь к ней. Как бы ни устал каждый из них после смены, не уйдет домой, пока не приберет ее, «напоит» и «накормит» - маслом, водой, горючим, пока не надраит ее до блеска - хоть в гости отправляй. Зато утром никаких неожиданных огорчений, садись - и рули.

Так ведет себя Юрий, этим ему отвечает Володя. А Юрий выезжает из парка рано - в шесть утра. Сам напросился на такой график. Рано вставать ему не привыкать, зато рано и домой приходит. В шесть вечера всегда дома, можно еще с младшей дочерью выйти на улицу погулять. Володя начинает в восемь. Возвращаясь с работы, забежит домой к сменщику - рядом же, на той же Новоалексеевской.

Экипаж Симанженкова - Хачатуряна - лучший в парке. За год их машина пробежала 160 тысяч километров. Человек, имеющий личный автомобиль, не наездит за то же время и десятой доли.

В день такси пробегает в среднем 450 километров! Тяжелая работа… И дело не только в сотнях ежедневных километров, опасных гонках - как бы осторожно ни вести себя, опасность все же всегда велика. Работа труднее еще потому, что рядом человек. Не груз везешь - с человеком надо поговорить, ну хотя бы два слова сказать, подстроиться к нему.

Всего этого Сергей не выдержал… Сказал братьям:

- Ухожу. Буду ездить на «рафике». Полдня стоять, полдня ездить. Без всякой спешки.

Братья отговаривать не стали - действительно трудно. А в парке говорили:

- Было четыре таксиста, у них четыре дочери, четыре сестры, у них четыре сына. Было кругом четыре. Было…

Опять будет! В этом братья уверены. Не может такого быть, чтобы узнавший всю прелесть увлекательной, трудной таксистской жизни настоящий мужчина променял бы ее на стояние, на игру в домино - пока ждешь пассажира или груз. Не напрасно возвращаются бывшие таксисты в свои парки после того, как попробовали другой, спокойной жизни. В таксистской работе есть что-то такое, что не дает ее забыть, бросить навсегда.

Вернется Сергей! Опять будет кругом четыре.

ПРИЗВАНИЕ

Среди бела дня у шофера волоколамской конторы Заготзерно Николая Александровича Пщелко угнали грузовик. Беда была не только в том, что кузов был полон тяжелых мешков, - в кабине оставалась крохотная девчушка: восьмилетняя дочь шофера Люся.

Шофер хватился сразу: увидел хвост своей машины где-то на шоссе. Как назло, поблизости не оказалось ни автомобиля, ни мотоцикла, чтобы броситься в погоню. Издали, однако, можно было увидеть, что грузовик остановился.

Что задумали угонщики? Скинуть мешки? Или случилась авария? Наконец, подоспела милицейская машина. Она быстро взяла шофера, прихватила молодого грузчика, который рвался сразиться с похитителями, и ринулась в погоню. Когда грузовик остановился, из милицейской машины выскочили сразу из четырех дверей. Преследователи бесстрашно подбежали к грузовику с обеих сторон, разом вскочили на обе подножки. И увидели… маленькую перепуганную девочку.

- Куда они делись? - спросили ее.

Девочка молчала. Один отец заметил, как она покраснела, и понял, что напрасно переполошил все вокруг, вызвал патрульную машину.

Водитель московского такси Л. Н. Александрова.

- Мешки целы? - спросили милиционеры.

Неприятностей у шофера не было: милиционеры громко расхохотались, узнав, что машину угнала девочка - Люся. Она сделала то, что делал папа, когда садился за руль, и машина понеслась.

Спустя тридцать лет «проказница» удивляется и не понимает, как ей удалось остановить грузовик. Выключила зажигание? Или, может быть, заехала в кювет? - теперь Людмила Николаевна Александрова не помнит.

Отец негодовал, обещал выпороть дома ремнем, а грузчик радовался:

- Да за что, Николай? Она у тебя шофером будет! Ай да Люся, ай да молодец!

Люся действительно стала шофером, хотя в ранней юности жизнь сложилась так, что она ушла из мира автомобилей, казалось, окончательно.

Отец со времени угона стал осмотрительней. По-прежнему часто брал дочь в рейс, но ключ не оставлял. Люся всеми правдами и неправдами добивалась того, чтобы отец посадил ее рядом с собой. То говорила, что боится оставаться дома, поскольку у нее серьезно осложнились отношения с соседскими мальчишками-хулиганами, то ей непременно надо быть у бабушки, и если ее не повезут на грузовике, она уедет сама автобусом.

В дороге отец забывал о цели поездки непрошеного пассажира, становился добрым: он понимал привязанность девочки к машине и только вздыхал, а иногда говорил вслух:

- Мне бы хоть одного сына… А у него было две дочери.

Тогда не всякая машина имела гараж. Машина, на которой работал отец, чаще всего ночевала под окном их дома, ее тут же и ремонтировали. У отца был прекрасный помощник для роли «подай-принеси». Люся вскоре уже знала детали по названиям и охотно подавала их отцу, заползшему под машину или копающемуся в моторе. И еще она научилась прекрасно ухаживать за машиной. Приносила таз с теплой водой и умывала ее, чистила.

Людмила Николаевна очень женственна, она стройна, у нее высокий голос, любит наряды. Да кто это говорит, что шоферское дело - дело только мужчин?

Чем больше помогала Люся отцу, тем больше у нее было шансов прокатиться с ним. Когда девочка училась в шестом классе, она робко попросила:

Кутузовский проспект. Триумфальная арка.

- Пап, научи меня ездить!

Она не рассчитывала на успех своей просьбы и была очень удивлена, когда отец согласился. Сначала Люся «сдала экзамен» на правила. Бойко ответила на все вопросы о знаках, сказала, что нужно сделать, если машина вливается из узкой боковой улочки на магистраль… Все это она узнала, будучи пассажиром. Кое-что она узнала и о вождении - что повернуть, включить, нажать, чтобы машина поехала или остановилась.

Однажды вечером они приехали на прямую асфальтовую дорогу, соединявшую два шоссе. Здесь редко ходили машины. Остановились. Поменялись местами. Отец посоветовал Люсе сесть на краешек - иначе она не достала бы до педали. Грузовые машины не приспособлены для того, чтобы водили их дети. Надо было что-нибудь положить на сиденье, чтобы доступнее оказался руль.

Первые уроки были не очень успешными, но последующие оказались удачнее: к тому времени отец пересел на старенький трофейный «Ситроен». Они его вдвоем отремонтировали, выходили, а потом Люся катала в нем отца. Ей казалось, что отец просто наслаждается ездой, сидит, отдыхая, и думает о чем-то постороннем, но когда возникало затруднение, он тут же приходил на помощь, и они ехали веселые, довольные друг другом.

И все-таки до профессии водителя было далеко. После школы Люся пошла на завод, стала клепальщицей. Но вышла замуж за шофера - все-таки больше всего ее манил автомобильный мир и все, что было к нему причастно.

Как-то мужу дали поручение съездить в Смоленск. А у Людмилы Николаевны как раз подоспел отпуск. Она отказалась от путевки в дом отдыха - лучше прокатиться! И она прокатилась на… грузовике ЗИЛ-130 с прицепом.

Ехали прекрасным и спокойным Минским шоссе. Дорога была пустой и безопасной. Муж, конечно, рисковал водительскими правами, но он все-таки то и дело уступал место за рулем жене. Она вела машину полпути туда и полпути обратно, вернулась в Москву радостной, возбужденной.

Никогда еще ей так ясно не представлялась ошибка, которую она совершила: конечно, нет ничего на свете лучше, чем профессия шофера. Радость движения, мелькание дороги, осторожность и смелость -. нет никакого сомнения, эта профессия для нее.

На заводе, где работала Людмила Николаевна, еще до ее отпуска вывесили объявление: вечерняя школа шоферов принимает учащихся. Вернувшись в Москву, Людмила пришла на завод.

- Уже из отпуска? - удивились подруги. Поди, объясни им, что пришла с заявлением, чтобы не опоздать на курсы. Она вовремя пришла. Половина отпуска ушла на занятия - днем читала книги, конспекты и считала, что это отдых, а вечером шла на курсы.

Все давалось ей очень легко. Мужчины морщили лбы, разбирая схемы, запоминая названия, а Людмила Николаевна быстро обнаруживала, что все это она знает, все ей понятно по отдельности и теперь выстраивается в четкую ясную цепь. А потом была практика.

Инструктор был удивлен:

- У вас, наверное, любительские права? Людмила Николаевна смеялась и, не отвлекаясь от руля, не поворачивая голову к собеседнику, качала ею:

- Нет!

Она очень хорошо сдала экзамены. Водила, как заправский шофер - спокойно и держала руки с той профессиональной ленцой и уверенностью, как это делают только бывалые шоферы. И сидела свободно, без напряжения. Команды выполняла без суеты, с достоинством и, конечно, превосходно ответила на все теоретические вопросы, которые обязан знать водитель.

Получив права, рассчиталась на заводе и пришла на Тушинскую автобазу.

Общительная и живая Людмила Николаевна, оставив на заводе подруг, скучала по ним и пользовалась каждым случаем подъедет к родному заводу, когда там кончалась смена. В машину набивались обрадованные женщины - она их везла к продовольственному магазину, они наполняли тяжелые сумки и легко, быстро прикатывали домой.

- Люсь, а не жалеешь, что ушла с завода? Прибавили зарплату, построили новый детский сад.

Людмила Николаевна не отвечала на вопрос подруг - зачем обижать или спорить, но выглядела счастливой и была действительно счастлива.

Ей очень нравились разговоры в кабине машины. Она была ее хозяйкой, радовалась, когда подруги изумлялись, как быстро они сегодня благодаря машине управились. Они встречались в домашней обстановке. Однажды засиделись и возвращались домой поздно на такси.

Людмила Николаевна ехала в такси, которым управляла женщина. Это был поразительный водитель. Она не гнала, не лукавила со светофором, делая вид, что не заметила, как погас зеленый свет. Всю длинную дорогу прошла ровно, красиво, и перед самым домом Людмила Николаевна со своей профессиональной наблюдательностью увидела старую зеленую «Волгу», которая на всех перекрестках вышмыгивала первой.

Зеленая «Волга» ничего не выгадала - ехали сейчас колесо в колесо со спокойным водителем-женщиной, которая, казалось, вовсе не спешила.

- Давно работаете? - спросила Людмила Николаевна, окинув взглядом водителя. За рулем была немолодая женщина, она сидела по-хозяйски, деловито. Людмила Николаевна, осмотревшись, поняла, почему ей так хорошо - в машине было отменно чисто, как в доме, где всегда порядок и где нет надобности в генеральной уборке, похожей на аврал. Только женщина может поддерживать такую светлую чистоту.

- Работаете без сменщика?

- А вы тоже водитель? - сообразила женщина за рулем, потому что вряд ли такой вопрос задаст человек другой профессии.

Они подъезжали к дому, и надо было разговаривать экономно:

- Интересно?

- Очень! Переходите к нам.

- А знаете, я давно мечтаю. Вот мы и приехали. Спасибо.

Пока рассчитывались, хозяйка машины повторила:

- Переходите, не пожалеете.

Как жаль все-таки, что Людмила Николаевна не запомнила номера машины! Вот бы встретить ту женщину, которая решила ее судьбу - решила всем своим видом, осанкой, сообразительностью. Людмила Николаевна точно знала, чего она хочет: возить людей, видеть их, помогать им, выглядеть вот такой деловитой хозяйкой такси и работать на ухоженной машине. Она решила пойти работать в таксомоторный парк.

С тех пор прошло восемь лет, и она пи разу не пожалела о принятом решении. Людмила Николаевна Александрова нашла свое счастье в работе, которую любит, которая каждый день дает ощущение полноценного существования.

Сколько тысяч километров пройдено! Помнится ей, как просто и уверенно села в машину с зеленым огоньком, еще не представляя себе, что за трудности поджидают ее впереди.

- Зря ты, Людмила, идешь в таксисты, - говорили знакомые шоферы. - Нет ничего труднее, чем работать с людьми. Будет болеть не спина, а голова…

Метромост.

Нет, голова не болела. Людмила Николаевна ничуть не устала в первую смену. Впрочем, на это она и рассчитывала. Одного не предусмотрела: оказывается, она совершенно не знала Москвы, хотя столько моталась по московским улицам! Первый же пассажир, он встретил ее у самых ворот, озадачил:

- Улица Савельева.

- А где это? - честно спросила она.

- Вы, таксист, не знаете? - удивился он, но так спешил, что не стал доискиваться до причин.

- Я первый день в такси. Но только не пугайтесь, за рулем давно.

- Ну уж, такая молодая и - «давно».

К счастью, в первый день в ее такси садились главным образом москвичи, которые знали, какими улицами их везти. А когда оказывались гости и называли незнакомое место, она честно признавалась:

- Представляю себе, где это, но боюсь, буду ехать окольными путями и вы заплатите лишнее. Я сегодня первый день в такси.

Люди не обижались! В тот первый день Людмила Николаевна поняла, что пассажиры могут оценить искренность, с ними не опасно быть искренней. Это даже сулит истинную награду: в конце концов, с их помощью Александрова быстро запомнила самые короткие дороги - изучила Москву до каждой улицы и знает ее теперь так основательно, как может знать ее только таксист.

Удивительно было другое: в первый же день Людмила Николаевна «привезла план»! В диспетчерской поразились. Там были одни женщины, они порадовались за новенькую: с мужчинами в первый день такое бывает редко. Дескать, женщины проворнее, и все идет у них правильнее.

Все восемь лет работы в такси Александрова слышит разговоры, в которых сравнивают работу женщин и мужчин, - особенно часто в рейсе. Почему-то всегда удивляются, что женщины-шоферы работают или не хуже мужчин, или даже лучше. Пора бы и перестать! В конце концов, именно в таксомоторном хозяйстве женщине трудиться особенно просто. Поставишь вечером машину в бокс, а наутро берешь ее снова исправной: без тебя, по одним лишь твоим указаниям, ей вернут силу, исправят малейшие недостатки.

И все-таки случается, что женщине-шоферу прощают то, что никогда бы не простили мужчине. В тот первый памятный день Людмила Николаевна, разворачиваясь у Сретенских ворот, вдруг ни с того ни с сего поехала против движения. Постовой милиционер даже не свистнул, так был удивлен происшедшим; он смотрел широко раскрытыми глазами на машину - нарушительницу правил, которая шла прямо к возмездию. Когда Александрова сообразила, что ошиблась, сбавила ход, но все-таки не стала убегать от наказания, медленно приближалась к милиционеру. Он иронически подбодрил ее:

- Давай, дорогая, давай! Рубль мне везешь? То есть, штраф…

И все-таки милиционер не оштрафовал. Был великодушен, простил. Даже не спросил: где, дескать, ваши права. Понял, что ошибся человек.

И еще - много спустя - был случай, когда она явно нарушила правила движения: в поздний вечерний час на пустом Комсомольском проспекте долгогорело зеленое окошко светофора. Зеленый огонек был виден издалека, он все не кончался, и перед самой линией перехода вдруг исчез. Людмила Николаевна почему-то не сразу отреагировала на это, затормозила с опозданием - после перекрестка. Остановилась, вынула из сумочки три рубля и протянула подоспевшему к этому времени милиционеру.

- Три рубля? - посмотрел он на бумажку.

Наверное, он был тронут готовностью шофера к наказанию: виновница не спорила, не взывала к снисхождению.

- Знаешь что, вернись обратно и еще два раза проскочи на красный. Чтобы было ровно на три рубля. Нет у меня сдачи.

Милиционер был пожилой, лицо доброе. Пожилые инспектора вообще снисходительнее. Правда, по большей части говорят шоферу «ты», но не от высокомерия - отечески, и тогда это не обидно.

И все-таки по большей части регулировщики относятся к шоферам-женщинам сурово и требовательно, как к мужчинам. Иногда даже проявляют излишнюю придирчивость. Тогда Людмила Николаевна не молчит, не выслушивает покорно несправедливые поучения, как делают другие, готовые любой ценой, даже унижением, расположить к себе человека в форме. Она спорит, если чувствует свою правоту, смотрит прямо, зная, что нечего бояться: вела себя дисциплинированно, машина в полном порядке - иначе не села бы в нее, а спиртного не потребляет, слава богу, вообще не понимает вкуса в нем.

Первый месяц работы на такси казался сплошным нескончаемым праздником. «Никак не могла наработаться», - вспоминает она. Людмила Николаевна еще не могла привыкнуть к бесконечным переменам, которые происходили в ее автомобиле. Вот только что ехала в приподнятом настроении приодетая семья: родители и двое детей. Ехали, наверное, в гости. Дети жадно приникли к стеклам. Видно, нечасто ездят на машине и родители - вели себя степенно, просили разрешения открыть окно и тихо вели разговор, из которого она пыталась создать представление об их жизни, догадаться, куда едут они, ради чего.

Потом на то же место сел пожилой узбек. Он попросил:

- Покажи, дочка, Кремль.

И человек в тюбетейке приникал к окошку, оживленно оглядывался, если не успевал что-то рассмотреть.

Потом рядом с нею оказывался какой-либо неунывающий молодой москвич. Он знал все проезды, был разговорчив, в две минуты рассказывал всю свою жизнь и убегал, приветливо махнув с тротуара рукой и оставив в машине ощущение удачи и спешки.

Полная впечатлений, наблюдательная от природы, догадливая, Людмила постоянно рассказывала дома о событиях дня, о людях, которых видела и слушала.

Но были и огорчения. Случалось, что ее останавливали приветливо, входили, здороваясь, и вообще вели себя уважительно, но когда она говорила, что едет в парк («Видите, время вышло») и могла подвезти только попутчика, человек на глазах менялся, говорил что-то оскорбительное, со всей силой хлопал дверцей.

Вначале ей хотелось выбраться и поговорить по справедливости: в самом деле, что предосудительного в том, что она возвращается после работы в парк, едет даже с опозданием - стоит ли за это бранить ее и хлопать дверцей? Несколько раз она пробовала это делать, но разговора не получалось. Люди были озабочены, метались по мостовой: «Такси! Такси!» Им было не до бесед, и они раздражались еще больше.

Со временем Людмила Николаевна поняла поначалу неподдававшуюся разумению мысль: «Клиент всегда прав». В самом деле, какое дело человеку до того, что ты окончил работу, - он спешит, а ты напрасно манишь зеленым огоньком. Пусть никакого особенного дела у него нет, просто устал и хочет домой. Ну и что из того, что и тебе хочется скорее домой и поедешь не на машине, а простым автобусом? Раз ты обслуживаешь людей, будь терпеливее, старайся понять человека.

Удивительно, но работа в такси, которая углубила ее представление о жизни, сделала Людмилу Николаевну ровнее, мудрее. Она перестала вступать в перебранку с обидчиком, сдерживалась, старалась молча заглянуть в его глаза и, когда это удавалось, уезжала с уверенностью, что она сумела что-то человеку внушить.

Женщину, мать, ее огорчает несправедливость будущих пассажиров на стоянке, которые, ожидая такси, делают вид, что не замечают стоящих позади них детей с родителями. Она, подъезжая к стоянке, первым делом смотрит, не видно ли ребятишек. И, останавливаясь, объявляет:

- Машина детская. Вожу только пассажиров с детьми.

Люди понимают, что это шутка, и, усовестившись, безропотно отходят назад, пропускают детей. Даже отворяют им дверцу.

Детей Людмила Николаевна любит возить больше всего. Как-то ехал малыш, он сидел впереди, один, рядом с шофером, как полноправный пассажир, но почему-то не смотрел в окно.

- А где руль?

Людмила Николаевна, улыбаясь, показала. Мальчик сосредоточенно продолжал глядеть. Однако не на руль, а на нее.

- Хочешь потрогать руль?

Мальчик не ответил и все смотрел. Во взгляде его было недоумение, он поискал что-то позади, но не отца и мать - он не остановил на них своего строгого взгляда. И, наконец, спросил:

- А где шофер?

- Я шофер, - ответила Людмила Николаевна. Мальчик не поверил:

- А почему машина едет?

- Ах, вот ты о чем!

Мальчик тоже думал, что шофер - профессия исключительно мужская!

Людмила Николаевна не может спокойно видеть на ночных стоянках пассажиров с детьми. Конечно, она берет тогда только их, по сдержаться и промолчать не может. Загулялись родители, засиделись в гостях допоздна - видите ли, весело им было, а про ребят забыли. Теперь вот торопятся, норовят растолкать других - дескать, мы с детьми, по почему раньше о них не думали?

В таких случаях Людмила Николаевна при всей своей снисходительности все-таки высказывается. Этак намеком, издалека:

- Где же ты, мальчик, был? У тети? В гостях? Чего же ты так долго сидел там? Тебе уже давно, наверное, пора спать. Ах, как ты о себе не заботишься! Тебе только бы гулять.

Говорит она громко, и родители все понимают, начинают оправдываться, смущенно улыбаясь. Конечно, всех не перевоспитаешь - для этого в газетах надо писать, по телевидению показывать, но все-таки сот-ню-другую родителей пристыдила. Не может быть, чтобы разговор остался совсем бесполезным.

Разговоры в машине не умолкают. По большей части пассажиры затевают. Какие только секреты не раскрывают.

Села грустная женщина, сухо сказала: «Киевский». Ясно - вокзал. В зеркало, один только миг, поглядела на нее Людмила Николаевна, сразу все увидела: только что плакала - напудрилась, нарумянилась, чтобы не было заметно, да разве скроешь?

Наверное, женщина уловила взгляд, не выдержала, расплакалась, не жалея пудры и краски. Беда у нее. Свалилась нежданно-негаданно. Пятнадцать лет живут с мужем, двое детей подрастают. Никогда не подозревала супруга ни в чем. На одиннадцать лет старше - ему пятьдесят. Думала, уж ей-то беспокоиться не надо. А вот сейчас по почте письмо пришло из Днепропетровска. От совершенно незнакомого человека. Не анонимное - с обратным адресом. Муж женщины, которая связалась с ее мужем! Как снег на голову. Приглашает в Днепропетровск. Ее муж и жена этого человека отдыхают где-то вместе поблизости. Приглашает незнакомый человек приехать, накрыть их и все уладить… Вот едет сейчас за билетом, да толком не знает, на какой вокзал. Муж вечно ездит в командировку оттуда, да никогда не провожала. И не любил он, когда провожают, да и детей вечером нельзя бросать.

Людмила Николаевна была так удивлена готовностью к унижению, что остановила автомобиль:

- И вы поедете?

- А почему бы и нет? Может, у них еще недалеко зашло…

Наверное, ей не стоило вмешиваться, но она же не приставала с расспросами, не она же начала разговор.

- Я бы никогда этого не сделала! Как бы ни была несчастлива, виду не показала бы. Приехал бы, положила на коробочку с электробритвой письмо и - ни слова! Бреются теперь каждый день, письмо это сразу найдет. Пусть сам изворачивается. А если полюбил - так и вовсе ничем не поможешь.

Они все-таки поехали к Киевскому вокзалу. Долго ехали молча. Людмила Николаевна подвезла к кассам, остановилась. Женщина немного посидела, подумала, потом решительно заявила:

- Назад поедем. На Мироновскую улицу. Действительно, не надо устраивать скандала. И лучше всего показать твердость.

То, что женщины очень доверчивы с шофером-женщиной, это все-таки понятно, но почему так часто обращаются к ней за советом пассажиры-мужчины?

Ехал степенный, хорошо одетый человек со строгим лицом, большой портфель положил на колени, смотрел вперед, не мигая, и это означало, что он ничего не видит. Вдруг сказал:

- Десять лет жили. Ни разу не обидел. К своей собственной дочери относился бы хуже. И вот на тебе, здрасьте: «дядя». Всегда папой называла, а сегодня - «дядя». Три раза подряд сказала. Чтобы не подумал, что ошиблась.

Людмила Николаевна не знала, что сказать. Наверное, он все знает не меньше, чем она. Должно быть, ученый. Но перед такими обстоятельствами все одинаковы, равны… Ответила осторожно, боясь вмешаться в чужую жизнь, напортить:

- Детишки - сложный народ. Может быть, обойдется?

Пассажиры откровенничают, когда едут одни. Шоферу лучше, интереснее, когда машина полна. Продолжается начатый на тротуаре разговор, никому нет дела до шофера: сиди, веди машину да слушай. Иногда это очень интересно! Но иной раз - если едут одни мужчины - наоборот, еще труднее. Бестактно начинают говорить о ней, как будто в едущей машине нет шофера, как думал тот мальчик.

- Как ты думаешь, замужем ли наш шофер? - спросил как-то бородатый щеголь, обернувшись к своим попутчикам, сидевшим позади, словно она не слышала над своим ухом вопроса.

- А ты посмотри, на каком пальце кольцо, - раздалось из-за спины

- Я что-то кольца не вижу. Но такая яркая женщина не может быть одинокой.

Людмила Николаевна и глазом не повела, словно бы речь шла не о ней. Конечно, можно было на повороте хорошенько тряхнуть, но мстить?… Пассажиры продолжали задевать ее все настойчивее:

- Именно яркие, красивые женщины остаются одинокими. Они так требовательны!

- Товарищ водитель, а как думаете вы?

На это пришлось ответить. Она сделала это не сразу. Сказала ровно и медленно:

- Извините меня, пожалуйста, но у меня плохой слух.

Разговор прекратился. А при расчете обидчики дали три копейки лишнего, выскочили, не обращая внимания на ее протянутую руку, державшую сдачу. Тогда она тоже вышла из машины. И, хотя пассажиры находились уже среди компании, которая их поджидала, она приблизилась и громко сказала:

- У вас, наверное, тоже не все хорошо со слухом. Я говорю: вы оставили мне три копейки. Вот они.

Конечно, было глупо, но зачем люди так бесцеремонно задевают других! А главное, эти дорожные ухажеры так примитивны. Говорят одинаковые пошлости. Как часто, прочитав табличку с ее фамилией, именем, отчеством, приставали и наигранным, фальшивым голосом спрашивали:

- А почему нет номера домашнего телефона? Или еще бесцеремоннее:

- А почему не написано, замужем ли?

По большей части она никак не реагирует. Тогда ей задают второй вопрос:

- А почему вы не отвечаете?

- Извините, но я не разговариваю, потому что хочу вас довезти получше.

А между тем Людмила Николаевна любит поговорить с пассажиром - если отношения искренние и нет в них намека на флирт. Сама не затевает беседы, но живо и с достоинством включается в разговор, который с чистым сердцем затевает пассажир.

Иногда где-нибудь возле аэровокзала, на Ленинградском проспекте, или в центре города сядет человек и скажет:

- В Москве проездом. Час лишний у меня. Не больше. Покажите мне Москву!

И Людмила Николаевна сама выбирает маршрут, везет по любимым своим местам.

А случаются с приезжими хлопоты. Однажды вечером, когда пора было возвращаться в парк, сели к ней пожилые люди с чемоданами и попросили отвезти в Сокольники. Дорога от Ярославского вокзала недлинная - успеет свозить и вовремя вернуться. Да не тут-то было! Дом в Сокольниках не нашли. Пустая площадка вместо двухэтажного деревянного дома, в котором жили родственники пассажиров. В таком случае делается все очень просто: надо подъехать к киоску Мосгорсправки, а если поздно- - на Пушечную улицу, где помещается Центральное адресное бюро, и узнать, куда переехали люди из снесенного дома. На беду, старый дом сломали несколькими днями раньше, всех переселили в новые дома, но - куда, в какие? Даже Мосгорсправке не было об этом известно: пока люди обоснуются на новом месте, пропишутся там…

- Ну, что ж, - сказали пассажиры. - Плохо, но выход есть. Поедем к Иванниковым. Когда-то друзьями были - не прогонят.

А Иванниковы уехали отдыхать! Всей семьей. Об этом рассказали соседи.

- Ну, что ж, - не унывали пассажиры. - Здесь живет Марии Тимофеевны дочка. Прежней нашей соседки. И адрес имеется. Гостинцы от матери везем.

Поехали к дочке Марии Тимофеевны, а та в больнице - только накануне попала туда на срочную операцию.

Часа три ушло на разъезды, на расспросы. Гости приуныли: уже давно на улицах зажглись фонари.

- Может, в гостинице найдется место? Попробовали в одной. Там сказали: и не ищите!

Большое совещание открывается, мест нигде нет. Тогда веселым голосом сказала Людмила Николаевна:

- Ну, что ж, тогда поедем ко мне.

Сказала весело, а сама всю дорогу прикидывала, куда положить незнакомых людей. Привезла, отдала дочери распоряжение и, на ночь глядя, вернулась, наконец, в парк. Там рассердились:

- Почему так поздно?

Дело в том, что руководители парка, заботясь о шоферах, об их безопасности, не разрешают переработки. Устанут водители - недалеко и до аварии. Людмила Николаевна объяснила, ее простили. Потом она долго добиралась ночными автобусами домой. Пришла, когда и дочь, и нежданные гости давно уже спали. А утром поднялась первой: гости же - надо что-нибудь приготовить.

Многие пассажиры располагают к себе в первую же минуту. Так было с этой парой, так было со старым летчиком, который сел к ней в машину вечером 1 мая 1970 года.

Летчик был в форме, высокий, совершенно седой. Пригнувшись, втиснулся в машину и сказал нерешительно, точно извиняясь:

- Дорога дальняя. Несколько дорог. Не прогоните?

И улыбнулся. Он тут же начал откровенничать. Только что ушел на пенсию. Родился и начинал летную жизнь в Москве. Миллионы километров налетал. В последнее время живет в Омске, в Москву наведывался часто, да все никак не мог прокатиться по дорогим местам - все некогда и некогда. Теперь будет посвободнее. Вот вчера в министерстве побывал. Накануне праздника никуда не торопился. Даже неловко как-то, у занятых людей время отнял. Они ему много времени уделили. Знаете, по какому поводу? Награду получал! И вот решил, прежде чем возвращаться в Омск, побывать в Москве там, где он раньше жил, учился, свадьбу справлял…

Вместе с летчиком они объехали полгорода. Пассажир рассказывал о своей юности, о матери, которая заплакала, когда услыхала о том, что он поступил в авиационную школу. «Такая опасная профессия», - приговаривала мать… А вот он дожил до пенсии. На фронте летал, потом служил в гражданской авиации, излетал всю страну вдоль и поперек, а умрет, наверное, от инфаркта, в постели.

- Да ну что вы! - перебила его Людмила Николаевна, словно хотела уверить, что тот никогда не умрет.

Пассажир сам назначал остановки, задумчиво ходил вокруг домов, и Людмила Николаевна не хотела мешать его воспоминаниям, старалась быть незаметной, однако в любой момент готовой к его откровениям.

Они побывали в Замоскворечье, у станции метро «Сокол», поехали в Серебряный бор.

Хорошевское шоссе было пустынным и прекрасно освещенным: горели огни праздничной иллюминации. И вдруг настроение романтических воспоминаний в один миг исчезло. Произошло нечто такое, что увидишь нечасто, но если увидишь - никогда не забудешь. На их глазах освещенная праздничными огнями машина, бешено мчавшаяся навстречу, внезапно пересекла их дорогу, поехала по запрещенной, левой стороне и с размаху наскочила на столб… Все утихло.

Александрова и ее пассажир, оставив машину, побежали к месту аварии.

…И сейчас ей трудно говорить о том, что она там увидела. Лучше не вспоминать подробности. Из разбитой до основания машины с трудом удалось извлечь четверых тяжелораненых и одну убитую. Пахло водкой и кровью, ими были залиты покалеченный магнитофон и гитара.

Вышедший на пенсию летчик проявил небывалое самообладание. Он действовал сам и одновременно кратко и решительно повелевал другими - через несколько минут образовалась толпа. Благодаря его расторопности удалось открыть заклинившиеся двери, он принялся оказывать помощь пострадавшим, находившимся без сознания. Одну подъехавшую машину послал вызывать скорую медицинскую помощь, другую - за милицией. Когда подъехала машина с крестом, Двое раненых пришли в себя, в том числе водитель. Это он был виновником всего происшествия: сел пьяным за руль.

Несколько машин скорой помощи увезли пострадавших, разошлась толпа, такси снова двинулось к Серебряному бору. Ехали молча, потрясенные, обескураженные. Летчик попросил:

- Поедем назад. Все пропало…

Они поехали к гостинице «Ленинградская», в которой остановился бывший москвич. Поворачивая на Беговой, он глянул налево, туда, где начиналась улица Марины Расковой, и вздохнул. Людмила Николаевна помнила из его рассказов: здесь он провел детство, здесь мама испугалась того, что он хочет стать летчиком.

- Миллионы километров налетал, вот на пенсию вышел, а эти молодые люди… Шофер, говорят, тоже не выживет. Совсем молодой парень.

…Шофер, однако, выжил. Болел целый год. И после этого состоялся суд: шофер был повинен в гибели одного человека, в тяжелом ранении трех других собутыльников, не говоря уже о том, что он уничтожил машину.

Людмила Николаевна и летчик выступали свидетелями. Она долго думала, как ей держаться, о чем говорить. Конечно, было жаль молодого водителя, которому после года лечения угрожала тюрьма, но будет ли честным выгораживать его, защищать пьянство? Если преступнику удастся вывернуться, то не повредит ли это другим, которые, возможно, будут рассчитывать на прощение? Как часто в аварии бывает повинен подвыпивший водитель!

Людмила Николаевна выступила первой. После нее показания давал старый летчик. Он говорил с той же правдивостью, и она порадовалась, что не покривила душой, поняла, что поступила правильно..

А потом в парке она рассказывала о процессе. Говорила о нем,в очереди за получкой, в диспетчерской - пусть процесс послужит наукой другим.

Людмила Николаевна - бригадир женской бригады водителей. Женщин двадцать, и у них меньше всего чрезвычайных происшествий. Может быть, это оттого, что меньше покрывают за день километров?

Как бы не так! Наоборот, больше всех. Она и ее подруги в летние дни сдают в кассу иногда по пятьдесят рублей. У двадцати шоферов-женщин самые чистые, самые исправные в парке машины. Они самые непримиримые враги пьянства.

Однажды из-за пьянства незнакомого водителя пострадала их подруга Мария Филипповна Пономарева - Бабушка. Она отнюдь не старушка. Ей сорок два. Но она действительно бабушка, у нее четыре внука! Внуки иногда встречают ее у парка: «Бабушка, покатай!» Знают, когда ей возвращаться, и ждут у станции метро «Речной вокзал» - этого места не миновать, откуда бы ни ехать.

Но однажды они простояли напрасно. Шли пешком к метро шоферы, поставившие на место машины, увидели ребятишек и сказали как можно спокойнее:

- Не ждите. Бабушка заболела.

Она четыре месяца пролежала в 5-й Градской больнице - с пробитой головой, с сотрясением мозга. Вся больница удивлялась: сколько такси приезжает к Пономаревой! Бывало, выстраивалась целая стоянка - едут мимо порожняком, с зеленым глазком, и непременно на минуточку заглянут, веселые, уверенные, жизнерадостные. Думали: сколько родни у больной Пономаревой! Видно, состоятельные люди - только на такси приезжают и никак не иначе! Потом только узнали, что и сама Пономарева - таксист, и гости ее - таксисты. А когда она возвращалась домой, целый кортеж отъезжал от больницы - многие постарались завернуть сюда к часу дня, когда она выписывалась. И внуков прихватили - всех четверых. Это была королевская процессия!

Теперь Мария Филипповна снова здорова, снова весело «мотается» по московским улицам, высматривает пассажира, быстро и аккуратно подвозит его. Как и ее подруги: Варвара Цаплина, фронтовичка, лихой шофер, Мария Соболевская - тоже фронтовичка, разведчица, Евдокия Соловьева и другие. Конечно, ничего не стоит сказать: хороший шофер - поди измерь его работу. Измерить можно - не только километрами смены, выручкой, холостым пробегом. Есть более наглядный показатель.

Каждый год, накануне 8 Марта, московские женщины-шоферы соревнуютсй в скоростном маневрировании. Раньше эти состязания назывались иначе: фигурное вождение автомобиля. Участники соревнования выделывают на автомобилях сложнейшие фигуры, которые по плечу только отменным мастерам: объехать небольшой круг, въехать, не задев стенок, в узкий, чуть шире машины, коридор, объехать змейкой столбы, пропустить мимо колес высокие пеньки… Нужна не только сноровка, отличное владение машиной, но и точный глазомер, аккуратность, выдержка. Вдобавок все фигуры надо исполнить в возможно короткое время.

В 1974 году бригада Александровой заняла командное первое место, а сама Людмила Николаевна стала победителем в личном зачете.

Это было накануне Международного женского дня. А в самый праздник Людмила Николаевна выехала в рейс: ничего не поделаешь - такая у нее работа. И как на беду, сначала не могла вовремя вернуться в парк оттого, что по дороге встретился инвалид, поднимавший вместо руки костыль, - пришлось поехать в обратную сторону почти от самого парка. Потом вдруг застряла машина - выскочила ось. Пришлось вызывать машину технической помощи.

Вернулась домой в половине двенадцатого ночи. Ее ждали - и муж, и дочь, и еще подарки. Как всегда, она рассказала, что произошло у нее интересного за день.

У нее всегда много интересного. На этот раз возила молодого японца с матерью. Они остановили ее утром на улице Герцена, и Людмила Николаевна сразу сообразила, что это японцы. Она подкатила точно к ним, потянулась, отворила дверь и сказала по-японски:

- Дозо.

Это означает: «Пожалуйста», «Милости просим».

Японцы так удивились, что сначала онемели. Вернее, он, молодой японец. Потом выяснилось, что он студент, знает уже и русский язык, а мать к нему приехала в гости из самого Токио.

Когда они сели, Людмила Николаевна сказала:

- Охайе газемас.

Это означает: «Доброе утро». Японка осмелела и о чем-то спросила. Людмила Николаевна, конечно, не поняла, объяснила, что японский язык она знает мало, всего несколько слов: «Большое спасибо», «У меня есть дочь», еще может попрощаться, пригласить в гости. Всему этому ее научили в Токио.

- В Токио? - удивился молодой японец, и Людмила Николаевна уточнила: научили токийские таксисты. Их представители сначала побывали в Москве, в пятнадцатом парке, а потом она в составе делегации московских таксистов ездила в Японию. Один раз даже водила такси марки «Тоёта». Правда, белых перчаток, которые носят японские таксисты, ей не дали, но прокатиться позволили, и токийские таксисты очень похвалили ее за то, как она вела машину.

Так она водит и «Волгу» по Москве. Даже лучше. Потому что в Москве она хозяйка. «Волга» хорошо слушается ее, а она любит Москву, машины, пассажиров. Теперь до конца своей трудовой жизни она будет только шофером - только таксистом, потому что понимает, что нашла в этой работе свое призвание.

КОМАНДАРМ ТАКСИ

Николая Ивановича Ипатова можно считать потомственным таксистом, хотя дед нынешнего директора второго таксомоторного парка, крестьянствуя возле Вереи, каждую зиму приезжал в Москву и занимался извозом. Хозяин давал лошадь, экипаж, сено, а также место для ночлега извозчику и лошади. Многодетный извозчик - семья пятнадцать душ - ночевал на постоялом дворе и питался то всухомятку, то по дешевке в трактире, экономя каждую' копейку, а весной все беспокоился, глядя на солнце: пора домой или можно еще денек подождать - жалко было пропустить дневной заработок (три рубля хозяину - остальные твои) и нельзя было возвращаться к земле неделей позже. С 1914 года старший Ипатов стал брать с собой в Москву сына Ивана. Ему уже шел одиннадцатый год, ростом он был высок, умел править лошадьми - чем не извозчик? Отец с сыном стали жить вместе в Дорогомиловском подворье, с утра разъезжались незаказанными вольными дорогами и встречались к ночи. Юному извозчику попалась смышленая лошадь. Видно, она всегда ночевала в Дорогомилове и чутьем угадывала, когда можно возвращаться домой. Отвезя последнего пассажира, мальчик засыпал на козлах и просыпался в руках отца: лошадь доставляла на место спящего извозчика без всяких приключений.

Рассказы отца любил слушать его сын Николай. Все хорошо запомнилось, и когда Николай, уже будучи таксистом, возвращался домой, измученный бесконечными городскими дорогами, поворотами, тряской, он завидовал отцу: вот бы заснуть и - оказаться дома.

Но это будет не скоро! Отец стал извозчиком в 1914 году, а сын у него родился в 1930. За шестнадцать лет произошли огромные изменения. За это время бывший извозчик Иван Ипатов, получив в 1928 году шоферские права, был направлен водителем во второй таксомоторный парк, который находился тогда в Гороховском переулке. А через тридцать пять лет директором именно этого парка станет сын Ипатова - Николай…

Мальчишкой Николай больше всего любил автомашины. Отец иногда брал его на работу с собой. Повозит часок-другой, и если случится, что пассажира можно провезти мимо Усачевки, ссадит сына, отдаст матери. Мальчонка много места в машине не занимал, пассажиры не протестовали.

Теперь Николай Иванович утверждает, что именно в ту пору он полюбил пассажиров - приветливых, всегда рассказывающих что-то интересное.

Отец работал на разных машинах, и сын, подрастая, знал толк в каждой - одна была крепкой, но только с виду, другая - капризна, у третьей хитрый норов, любит уход. В 1938 году отец пересел на маршрутное такси. Сначала было два маршрута: «А» - по Бульварному кольцу, от Кропоткинской до Астахова моста, и «Б» - по Садовому кольцу. В машину садилось шесть человек, отец продавал билеты. Стоили они по-разному - в зависимости от расстояния. Часто в машине находился и седьмой, бесплатный пассажир. Контролеры знали Николая и не сердились, что он катается без дела. А потом отец перестал брать сына с собой - перешел на новую, пригородную линию Москва - Ногинск.

Николай год не видел отца - после того, как началась война. Тот приехал в военной форме - в Москве формировалась его часть. Им обоим повезло: формирование затянулось, и Николай, которому уже было двенадцать, попробовал сесть за руль. Тогда было не страшно учиться водить машину в самой Москве. Никогда еще улицы ее не были так пустынны, как в тот военный год, когда все машины ушли на фронт, да и жителей оставалось не так-то много. Милиционеров-регулировщиков не видно, опасен лишь военный патруль, да и тот, наверное, понял бы чувства прибывшего с фронта отца и сынишки, который дождался его. Ведь неизвестно, как у них там сложится в дальнейшем: войне тогда не видно было конца.

Директор второго таксомоторного парка Н. И. Ипатов.

Так или иначе, Николай в двенадцать лет научился водить машину. Когда отец снова отправился на фронт, Николай записался в школу юных автомобилистов.

В 1944 году Москва наполнилась трофейными, оставленными немцами при отступлении автомашинами.

Те, что были целы, повернули в другую сторону, их заставили служить наступающим советским войскам. Но было много искалеченных машин. Из нескольких битых, израненных автомобилей удавалось составить один вполне пригодный. Правда, не хватало краски, и на улицах появились пестрые автомобили, похожие на лоскутное деревенское одеяло,- - каждая деталь носила память о той автомашине, которой она служила прежде. Это обстоятельство не смущало юных автолюбителей. Скорее даже наоборот, мальчишеские сердца переполняла радость, что фашистские машины остались здесь, а их бывшие владельцы все дальше откатывались на запад.

Мальчишки изучали мотор. Точнее сказать, моторы, они были самых разнообразных конструкций. Потом начались поездки. К концу 1944 года состоялся даже автопробег Москва - Коломна. Двигалась колонна «лоскутных» трофейных машин, которые вели мальчишки.

После войны отец снова стал таксистом. В 1947 году он удостоился высокой шоферской чести - доверили водить новый автомобиль ЗИС-110.

По нынешним временам, то было странное такси. Диспетчеры парка сидели в вестибюле гостиницы «Москва» и выписывали квитанции пассажирам, а водителям - наряд. Такса была такая: сто рублей в час. Охотников ездить в дорогом такси было мало. И шоферам неинтересно: отвезя пассажиров, они возвращались в гостиницу, не имея права взять кого-нибудь по пути. Да и почти не было на обедневшей после войны улице людей, которые бы останавливали свободное такси. Шоферы подолгу сидели в шоферской, играли в шашки, домино, ожидая клиента. Тогда стали думать об удешевлении проезда. Вспоминая о довоенном маршрутном такси, сначала создали маршрут во Внуково - начался рост гражданской авиации и все больше людей пользуются самолетом.

Маршрут начинался на площади Свердлова, кассир продавал билеты, каждый 25 рублей, и когда машина наполнялась, приказывал ехать. Потом от Курского вокзала пошли маршрутные такси в Тулу и Владимир, от Казанского - в Рязань: пассажир пересаживался с поезда в такси. Это было удобно и не очень дорого. Билет на такси до Рязани стоил 62 рубля 50 копеек. Каждый день - десять рейсов. Дорога занимала летом два часа тридцать минут, зимой - на двадцать минут больше. Ходили ЗИС-110 по расписанию, последний рейс заканчивался глубокой ночью. Шоферы ночевали в гостинице (им были там оставлены места) и утром возвращались в Москву.

Все это касалось отца, все детали таксистских будней знал сын. И помнит их до сих пор, как этапы своей собственной биографии.

Николай в 1947 году поступил в автомобильно-транспортный техникум и в 1951 году окончил его. Он мог бы стать начальником колонны, но Николай все-таки сел за руль.

Теперь трудно понять, почему так случилось: то ли не было иного выхода, то ли Николай понимал, что, прежде чем возглавить водителей, надо самому хорошенько поработать за рулем.

Как бы там ни было, такой шаг в жизни пошел на пользу. Через год Николай шофером же пришел в первый таксомоторный парк, в котором после войны работал отец. Ему дали огромный, по тем временам комфортабельный, заметный автомобиль ЗИС-110. Было тогда Николаю двадцать два года, но он, худощавый, выглядел моложе своих лет. Часто случалось, что к свободному такси подходил пассажир и спрашивал:

- Мальчик! А где шофер?

- Я шофер, - обиженно и гордо отвечал Николай.

Нередко пассажиры задумывались: уж очень несолидно выглядел водитель - с таким и в аварию попадешь. Некоторые, самые осторожные, отходили. Смелые и тароватые садились: четыре рубля - километр, 75 рублей - час простоя.

Семь лет водил Николай Иванович такси ЗИС-110, хотя собирался поработать шофером всего год-два. Работа увлекла живостью, беспрерывным знакомством с людьми. Спрос на такси рос, пришел новый пассажир - круг людей, нанимавших машину, увеличился, и сидение за рулем оказалось окном в мир, открывавшим все новые картины.

Как и все таксисты-ветераны Николай Иванович может рассказывать о происшествиях, случавшихся с ним, без конца. Кому-нибудь может показаться, что они однообразны: забытые вещи, роды, начавшиеся на заднем сиденье такси, влюбленные, ссоры. Все эти события не похожи одно на другое и потому особенные и интересные.

…На заднем сиденье нашлась дамская сумочка. Николай Иванович обнаружил ее минут десять спустя - возил офицера с женой. Они ехали с Белорусского вокзала на Зубовскую площадь. Николай Иванович был тогда чем-то озабочен, не прислушивался к разговору, механически помог пассажирам взять багаж и поехал домой обедать: Усачевка поблизости и как раз обеденное время.

У дома, закрывая машину, он и заметил дамскую сумочку. Забыв про обед, взволнованный, он кинулся назад, проехал Зубовскую по периметру - медленно, у края тротуара. Он не встретил своих пассажиров. Проехал ближе к станции метро, остановился там, размышляя, что делать. Вдруг он увидел офицера. Тот стоял возле милиционера, бледный, и что-то объяснял. Тогда еще разрешались гудки, и Николай Иванович нажал клаксон. Офицер не обернулся. Оставив машину открытой, Николай Иванович пошел к своему пассажиру. Офицер стал еще бледнее, когда увидал сумочку жены. И жена, оказывается, была здесь. Офицер, не взглянув на шофера, достал сумочку и спешно стал вынимать содержимое. Она оказалась емкой: деньги, деньги - видно, собранные то ли на покупку дома, то ли для приобретения автомобиля, потом документы. Офицер вынимал и отдавал жене - деньги, украшения, паспорт, наконец, наградные удостоверения. Сумка опустела, и он, облегченно вздохнув, стал спешно все в беспорядке укладывать назад. Офицер так обрадовался возвращению сумочки и чего-то очень важного, что лежало там, на дне, что, не сказав ни слова, почти побежал с сумочкой, а жена едва поспевала за ним.

Милиционер и Николай Иванович с удивлением смотрели им вслед. Что же такое он искал и нашел? Пропажи чего он так боялся? Наверняка не денег - он небрежно передавал их жене, не боясь, что это происходит на улице. И не украшений. Офицер перевел дух, когда обнаружил какую-то сложенную бумажку, развернул, бережно сложил, положил к себе в карман.

Так что же это было? Это будет загадкой всегда. Но почему-то не забывается давнишний эпизод, который оставил след на всю жизнь. Как бы сложилась судьба пассажира, если бы Николай Иванович, не сразу обнаружив сумочку, не столкнулся бы с офицером снова? Теперь, будучи директором огромного таксомоторного парка, он строго наставляет новичков: не забудьте проверить машину, когда пассажир выходит - чтобы не случилось из-за этого несчастья.

Как и другие таксисты, Николай Иванович возил людей и хороших, и недобрых. Больше помнятся добрые. Обиды забываются. Запомнилась одна поездка с человеком явно хорошим - в этом нет сомнения, хотя судьба сложилась так, что Николай Иванович до сих пор убежден, что тот неведомый пассажир помнит его и время от времени страдает, хотя урон от этой встречи понес шофер. И немалый урон.

Пассажир этот был северянин. Находился он в Москве впервые, проездом, давно не был в отпуске и закупал гостинцы для родных и друзей. Покупал широко, не скупясь: костюмы, пальто, обувь, наручные часы, золотые колечки, женские платья. Объездили несколько магазинов, накупили целый ворох, - пришлось даже приобрести пару чемоданов, чтобы все это уложить, а потом отвезли их на вокзал - сдать в камеру хранения. И у вокзала вспомнил: детских игрушек не купил. И тельняшку. Тогда очень модны были у ребят тельняшки. Решили заехать в Центральный военный универмаг на улице Калинина (тогда еще не было проспекта).

Пассажир вошел в магазин, а Николай Иванович стал ждать его на соседней тихой улице Семашко. Ждал часа полтора… Все не верил, что пассажир потерялся. Через полтора часа, когда на счетчике было около ста рублей, Николай Иванович зажег зеленый огонек и пригласил нового пассажира.

Развилка на Ленинградском проспекте.

Он до сих пор убежден, что северянин просто заблудился, не знал, где его ждет такси. Возможно, заглянул на улицу Грановского - с другой стороны магазина, или вышел двором - тогда в Военторге было два выхода. Не мог оказаться мошенником этот человек - добрая улыбка, честные глаза, и до сих пор, наверное, где-то мается.

Николай Иванович теперь часто осаживает таксиста, который готов во всем обвинить пассажира: не торопись судить, не торопись…

Это было, кажется, в 1958 году. Николай Иванович был уже женат, стал отцом и вместе с женой Ниной Михайловной пошел учиться в автодорожный институт. Уговорила жена, хотя он и думать не хотел, чтобы бросить работу таксиста. «Останешься таксистом, - уверяла Нина Михайловна, - директором парка станешь». И оба смеялись - так невероятно было это тогда!

Учились вечерами. Почему-то представились как брат и сестра. Только при выдаче диплома в институте обратили внимание, что у брата и сестры разное отчество. И ни за кем они не ухаживают, держатся вместе. Ездил Николай Иванович тогда таксистом на «Победе» - два рубля километр и тридцать рублей час простоя.

На четвертом курсе Николая Ивановича неожиданно вызвали в Управление.

- Скоро вы будете инженером, - оказывается, о нем знали все. - Учитесь и работаете хорошо. Как вы посмотрите на то, чтобы стать начальником колонны?

Тогда создавался девятый парк. Ипатову давали пятую колонну. С радостью согласился, а потом все-таки посоветовался с отцом. Тот по-прежнему работал таксистом.

- Иди, Николай. Чего тут сомневаться? Я извозчиком был - шофером стал. Ты таксист, техник, скоро инженер - иди в начальники, если простую работу уже прошел. Хорошо работать с начальником, который шофером за баранкой сидел, - все понимает.

Легко сказать: «Поручаем вам создать колонну. Даем сто тридцать машин». А вот как взять эти машины, что стоят на баржах в Химках, если ты во всей колонне один? Выручили приятели-таксисты.

В свободный день двадцать друзей-шоферов пришли на помощь товарищу, который становился начальником. Поехали автобусом в Химки, сели там в только что прибывшие «Волги» без номеров и, никем не провожаемые, никем не встречаемые, покатили через всю Москву к Автозаводской… под мост. Под Автозаводским мостом собирался новый, девятый таксомоторный парк.

Была в этом парке пятая колонна. В ней - сто тридцать новых машин, начальник… и ни одного подчиненного. Потом появились шоферы, ремонтники, мойщики, диспетчеры. Колонна стала вскоре одной из лучших.

Недавний таксист показал себя умелым руководителем. Он нашел общий язык с подчиненными, знал таксистское дело до мельчайших деталей, был суров и справедлив, не придирался попусту и не позволял водить себя за нос, если какой-либо провинившийся водитель, оправдываясь, нес небылицы.

Годом спустя Николай Иванович получил предложение лестное и волнующее: стать заместителем директора второго таксомоторного парка. Это был, конечно, совсем не тот второй парк, в котором много лет назад работал его отец. Но в первый же день работы пожилой водитель, окинув взглядом молодого начальника, спросил:

- Иван Васильевич Ипатов не родственник тебе?

- Отец, - ответил Николай Иванович.

- Ах, вот оно что, - обрадовался пожилой водитель, - тогда, брат, я и тебя знавал.

Оказывается, во втором парке остались старые шоферы, которые, как и отец, начинали карьеру в Гороховском переулке. И хотя их было немного, они были горячими поборниками трудовых традиций, сложившихся в коллективе. Парк принял нового заместителя директора легко, без подозрений и выжиданий - как своего человека. Это было важно, потому что в ту пору для второго парка, как никогда, были нужны солидарность и взаимная выручка.

Все 530 машин жили под открытым небом. Еще только задумано было строительство экспериментального гаража - стоянки в пять этажей. Таких в Москве еще не было, и находилось немало скептиков, которые предвещали, что никакого проку от такого гаража не будет - дескать, возникнут заторы, пробки придется разбирать чуть ли не подъемным краном.

Тем не менее строительство шло. Вколачивали в землю сваи, ставили колонны. Ведь стройка шла на месте знаменитого Сукина болота.

Болото постепенно закрывали тяжелыми дорожными плитами. Их настлали аккуратно, рядком, и благоустроенная часть парка сразу раздалась. Появилось место еще для двух колонн. Они оказались в отдалении от основной части парка, отрезанные перешейком, вокруг которого стояло болото. И новую, почти островную стоянку назвали почему-то «Кубой». Летом с «Кубой» сноситься было не так трудно. Вокруг дороги, которая вела к ней, квакали лягушки. Зимой было значительно труднее. На «Кубе» не было горячей воды для заправки автомобилей, и приходилось постоянно подвозить ее цистерной. Горячей воды требовалось много - две колонны по 112 машин.

Утром, идя на работу, Николай Иванович сначала заглядывал туда: все ли в порядке? Порядок был не всегда. Случалось, цистерна переворачивалась на колдобинах, и шоферы, готовые к поездке, не могли отправиться в рейс, нервничали, ругали всех подряд.

Вторая забота - стройка. Казалось, что и сваи медленно идут, и здание едва растет. Временами Николай Иванович вспоминал свободную шоферскую жизнь. Мимо него, сигналя, то и дело выкатывались на московский простор автомобили - все пока с горящим зеленым глазом, и Николай Иванович завидовал шоферам. А Ипатову надо было по телефону спорить с директорами заводов, которые медлили с поставками панелей и плит. Тогда железобетон для промышленного строительства применялся мало, но все же его требовалось гораздо больше, чем заводы могли дать. Приходилось и умолять, и настаивать, и объясняться: поймите, машины стоят без крыши, позарез необходимы плиты перекрытия - иначе нельзя начинать следующий этаж.

Здание выросло все-таки довольно быстро. В первых числах января 1965 года на Южнопортовой улице по пятиэтажному странному дому для автомобилей ходила комиссия и придирчиво оценивала работу строителей. Недочетов оказалось много. Конечно, следовало бы строителей заставить немедленно устранить все недоделки, но директор, а им уже полгода был Н. И. Ипатов, решил: ждать нельзя! Машинам нужен дом, больше ночевать под открытым небом такси не могут.

Седьмого января в присутствии всех свободных от смены таксистов Николай Иванович торжественно перерезал символическую алую ленточку. Не было никаких речей. Махнул ножницами и сказал:

- Ребята! Въезжайте.

И по витым пандусам поползли вверх машины, освещая себе дорогу зеленым светом. С этого дня второй парк стал расти еще стремительнее.

Впрочем, то были годы небывалого роста всего таксомоторного хозяйства. Теперь даже странно, что в ту пору Москва обходилась примерно четырьмя тысячами такси. Теперь в одном втором парке более восьмисот машин! Одних шоферов 1500. Лихой народ!

Вероятно, ни в каком другом коллективе руководителю не бывает так трудно, как в таксомоторном парке. По очень существенной причине: такси нуждается в особых людях. Приходит туда всякий народ - остается же самый сильный, самый крепкий. Сколько было превосходных водителей - первого класса, знающих до тонкостей Москву, мотор и повадки автомобиля, а напряженной таксистской жизни не выдержавших? Здесь мало профессионального мастерства и выносливости, необходим еще человеческий талант общения.

Чтобы быть просто шофером, особого дара не нужно. Легко научиться ездить на велосипеде, управлять автомобилем. Но чтобы стать подлинным, полноценнымтаксистом, нужны способности водить машину и общаться с людьми. Вдобавок надо быть выносливым - легко ли каждый день делать по триста - четыреста километров по улице, полной неожиданностей?

Николай Иванович, сам таксист, с первого взгляда каким-то шестым чувством угадывает, годится ли предлагающий свои услуги шофер для машины в шашечку. Он просит отдел кадров присылать кандидатов к нему. Конечно, не всегда это удается: дел много, да и совещаний достаточно.

…Вот пришел к нему бывший шофер. Тридцать лет, десять лет водительского стажа.

- Значит, хотите работать у нас? - спокойно спрашивает Николай Иванович.

И по ответу, и по выражению глаз определяет директор: подойдет ли, останется или через месяц-два уйдет.

- Видите ли, поблизости живу. Да и заработок у вас побольше…

Те, кто отвечает так, настоящими таксистами не станут. Правда, случается, что человек не может сказать, нет у него слов. Но такого видно - у того не хватает слов.

И хотя парку позарез нужны шоферы, Николай Иванович честно говорит:

- Все-таки вы хорошенько подумайте. Работа у нас трудная, пассажир - человек нелегкий, и, однако, мы считаем, что пассажир всегда прав. Даже самый капризный.

Бывает, что человек задумается и честно признается:

- Знаете ли, я и сам сомневаюсь, справлюсь ли.

Но большинство не испытывают сомнений, директор берет таких себе на заметку, постоянно следит за тем, как они работают, каково у них настроение.

Николай Иванович любит прийти в парк пораньше, хотя живет далеко, на Красной Пресне, чтобы утром, этак ненароком, сбоку, поглядеть на выражение лица новичка: с охотой ли садится в кабину или еще до этого стало ему скучно. Хорошо, когда шофер выезжает на улицу радостный, уверенный в себе! С таким происшествия бывают реже.

Иногда утром у кабинета директора, который сначала обходит парк, а потом поднимается к себе, сидит кто-нибудь из недавних знакомых. Заходит, садится, не смотрит в глаза, и Николай Иванович знает, что он сейчас скажет:

- А вы были правы… Все хорошо: и живу неподалеку, и начальник колонны, механик - люди неплохие, а работа не по мне. Устаю. Даже не только от езды. От новых людей устаю.

Так говорят хорошие, искренние люди. Они не выискивают причин, чтобы оправдать свое решение. С такими людьми прекрасно работать, но такси есть такси. Николай Иванович не уговаривает:

- Ну что ж… Я вас понимаю.

И почему-то становится грустно. Непонятно почему: ведь кадровых таксистов становится все больше - тех, кто навсегда слился с трудной и увлекательной работой и не может жить без нее. Любопытно, что раньше среди кадровых таксистов были главным образом «старички» - люди лет сорока пяти. Теперь все больше молодых людей. Половину лучших таксистов, работающих лет десять, составляют те, кому 30 - 35 лет. Странно, но Николай Иванович помнит их всех в лицо.

Как-то начальник колонны привел к Николаю Ивановичу новичка. Директор парка немного поговорил с ним, сказал, что не возражает против приема. Тогда начальник колонны сказал шоферу:

- Ну, все в порядке. Идите вон в то здание, видите - напротив, обратитесь…

Его перебил директор:

- Не надо объяснять. Он здесь каждый угол знает. Три года назад уволился. Говорил: крест на такси ставлю. Говорил?

- Говорил… - потупясь, признался «новичок», пораженный цепкостью директорской памяти. А это вовсе не директорская, а профессиональная таксистская память. Кстати, это еще одно качество, без которого не может быть настоящего таксиста: надо помнить улицы, проезды, знаки, колдобины, круглые металлические люки в уличную преисподнюю, помнить лица мелькающих людей, чтобы, при надобности, восстановить происшедшее во всех подробностях.

Любит коммунист Николай Иванович Ипатов свою работу, нашел себя в ней. Ему радостно в предрассветную рань подъезжать к парку, видеть встречные, пока пустые машины. Он счастлив, когда, гуляя по улице, увидит промелькнувшую «Волгу», номер которой начинается с двойки и имеет буквы ММТ. Николай Иванович провожает свои машины взглядом, придирчиво смотрит вслед: все ли правильно, хорошо ли, достойно ли выглядит она среди других машин. Днем, на работе, и на прогулках не перестает ощущать себя командующим одной из армий такси.

ПИСЬМА, ПИСЬМА…

Однажды социологи провели среди покупателей любопытный опрос. Ученые поинтересовались, часто ли люди высказывают свои замечания о работе магазина, всегда ли они осуществляют свое желание написать жалобу и выразить благодарность. Результаты оказались удивительными: обиженные люди ведут себя гораздо последовательнее, чем те, кто был благодарен продавцам за хорошее обслуживание. Обиженные тоже оказались отходчивыми - лишь один из шести выразил свое недовольство письменно.

А среди тех, у кого была потребность выразить свою радость, подаренную им хорошими людьми, написал о своих чувствах один из сорока. Оправдывались они смущенно и не очень убедительно: знаете ли, дела и заботы захлестнули.

Впрочем, все понятно и без объяснений. Внимательное отношение людей друг к другу у нас рассматривается как норма и воспринимается как явление вполне обычное и даже обязательное. Другое дело обида. Она живет дольше, мучает сильнее и требует разрядки. Она противоестественна в отношениях равных друг другу людей и ищет энергичного выражения.

Это свойство человека - не прощать обиды и забывать о пережитых радостях, касается не только покупателей. Оно характерно, конечно, и для пассажиров такси. Нечего скрывать, Управление легкового автомобильного транспорта Мосгорисполкома получает жалобы, связанные с дурными поступками отдельных шоферов. И поскольку люди не хотят мириться с недостатками, не терпят оскорблений, о поступках этих много говорят. Но благодарностей от пассажиров управление получает все-таки больше! А если человек более склонен выражать протест, чем благодарность, то это означает, что людей, которым такси доставляет радость, значительно больше, чем это может показаться на первый взгляд.

Вот несколько писем из почты Управления, которые по большей части шли кружным путем - не каждый знает, что Управление помещается на Б. Грузинской улице. На конвертах зачастую стоят первоначальные адреса редакций газет, Моссовета, приемной Верховного Совета…

«Здравствуйте, пишет вам Мария Манова. Я учительница. Учу наших болгарских учеников русскому языку, любить и знать его, всегда дружить с советским народом.

Мы с мужем - Христо Мановичем были недавно в Москве. В день отъезда из столицы, вечером он потерял кошелек с деньгами - советскими и болгарскими. Там были не только наши деньги, но и другого экскурсанта, который не прибыл. Возможно, что кошелек Христо уронил в такси. Однако номера машины мы не запомнили, имени шофера не знали. Спохватились через полчаса. Что делать? В Москве миллионы людей, а в кошельке не было документа, и найти нас невозможно. Не могу описать, в каком состоянии мы были. Один советский офицер, увидав наше отчаяние, проводил мужа в милицию. А я осталась стоять на улице - вдруг увижу знакомую машину светло-зеленого цвета. Это мы запомнили. Вдруг кто-то легко тронул меня за рукав: «Не вы ли потеряли кошелек?» По моей радости он увидел, что не ошибся. «Возьмите, пожалуйста». У меня слов не было, чтобы отблагодарить его. Я хотела дать ему немного денег. Теперь мне стыдно.

Он так твердо отказался и чуть было не обиделся. Не знаю, как это покажется зам, нас все это очень удивило: шофер нашел кошелек и бросился искать ротозеев, потратил на это время, волновался.

А, может быть, для вас это самое обыкновенное? Но ведь он мог и не искать нас. Пожалуйста, поблагодарите этого человека, им оказался водитель Петр Грачев из четвертого таксомоторного парка. Что касается меня, то, рассказывая ученикам об СССР, я всегда вспоминаю этот необыкновенный случай.

Мария Маноеа, г. Плевен, Болгария».

«Прошу отметить прекрасную работу шофера третьего парка Виктора Федоровича Смолина. За одну поездку он проявил себя как отличный шофер и хороший человек. Я была так расстроена своими неприятностями и не поблагодарила его сразу.

А дело было так. На стоянке впереди меня выскочили два бойких и ловких молодых человека, по всем признакам, пассажиры выгодные. Прежде чем я успела подойти к машине, они уже договорились с шофером, куда ехать. Но я сказала водителю, что спешу на поезд и было бы нехорошо, если бы проворство молодых давало право брать машину без очереди. Молодые люди проявили находчивость: «Нам с водителем в одном направлении ехать. У него там поблизости заказ». Однако шофер пропустил мимо ушей спасительную подсказку и пригласил меня с моими детьми в машину. Он вел автомашину великолепно - огибая транспортные пробки, по маршруту с наименьшим числом светофоров. Честно говоря, я хотела прибавить немного к той сумме, что показывал счетчик, но подумала, что эта прибавка может испортить хорошую атмосферу, которая у нас была всю дорогу. Водитель был до конца приветлив, мы дружески распрощались.

В. В. Челнокова», г. Дубна

11-й таксомоторный парк.

«Мне хочется поблагодарить шофера, имени которого я не знаю. Но вы сумеете его установить, если я скажу, что машина его 30-22 ММТ, а работал он в ночь на 19 августа.

Мне нужно было ехать из Кунцева в Теплый Стан. Дорога дальняя, а у водителя смена кончалась. Между тем он согласился, не сказав наперекор ни слова.

В Теплом Стане я попросила водителя подождать несколько минут, так как мне надо ехать на Белорусский вокзал, а было уже три часа ночи. Я задержалась, пробыла минут двадцать, и у меня не было надежды, что машина ждет меня. Но водитель не уехал, хотя я на всякий случай расплатилась с ним. Подъезжая к Белорусскому вокзалу - я собиралась домой, в Можайск, вдруг с опозданием спохватилась, что забыла в Кунцеве кое-какие вещи. Пришлось просить водителя ехать снова в Кунцево - на вокзале стояла очередь ожидающих такси. Водитель посмотрел на меня, молча снова включил счетчик, и мы поехали… Полночи мы катались по городу. Водитель, вероятно, имел полное право высадить меня среди улицы, чтобы вернуться домой, где его ждала семья. Но он, наверное, заметил, что у меня было отчаянно плохое настроение - большая беда свалилась на меня, поэтому-то я беспорядочно суетилась по городу, забывая сделать необходимое, беспокоя людей. Тогда мне казалось, что неприятностям моим нет конца. Я не сумела поблагодарить отзывчивого человека, который так помог мне в самый плохой в моей жизни день. Передайте ему большое спасибо.

Н. А. Ковалева, г. Можайск».

«Сообщаю вам, что водитель такси второго парка Константин Андреевич Жуков 7 марта принял активное участие в задержании угонщика автомашины, принадлежащей государственному учреждению.

Своими действиями тов. Жуков оказал содействие органам милиции и способствовал быстрому задержанию и обезвреживанию преступника. На основании изложенного прошу довести данное сообщение до всего коллектива и рассмотреть вопрос о поощрении водителя такси тов. Жукова.

Следователь следственного отделения Ленинградского РОВД г. Москвы Нестеров».

«Убедительно прошу отметить водителя машины ММТ 39-91 тов. Левина - человека отзывчивого и доброго.

Случилось так, что у меня не оказалось с собой денег. То ли потерял, то ли оставил дома. Водитель отнесся ко мне с доверием, был доброжелателен и даже успокаивал: «Не волнуйтесь, всякое бывает. Будет возможность - расплатитесь. Потом завезете деньги или передадите с кем-нибудь».

Деньги, разумеется, небольшие. Но ведь не в этом дело: куда дороже доброе отношение и отзывчивость.

Свой долг тов. Левину я выслал почтой. Думаю, он его уже получил. Еще раз прошу поощрить его.

А. Б. Нутко, г. Москва».

«Не знаю, какими словами выразить огромнейшую благодарность работнику таксопарка № 16 Петру Трофимовичу Трофимову.

Недавно я возвращалась с дачи. В электричке почувствовала себя плохо. По приезде на Савеловский вокзал я попросила одного из пассажиров нанять для меня такси, чтобы добраться домой. Вскоре товарищ вернулся, а с ним пришел водитель такси ММЛ 09-76. Он взял мои вещи, помог добраться до машины. Весь путь от вокзала до Измайлова он ехал осторожно, наблюдая за моим состоянием, старался убедить меня, что все обойдется хорошо.

Когда мы подъехали к дому, он отнес мои вещи, помог мне добраться до квартиры. Все это было сделано с таким уважением, с такой любовью к человеку! Когда я хотела отблагодарить его за столь чуткое отношение, он категорически отказался и сказал: «Это мой долг. Так поступил бы каждый». Пожелав мне скорого выздоровления, он уехал.

Я выражаю огромнейшую благодарность П. Т. Трофимову за его отзывчивость. Уверена, что таких, как он, много. Ну, а тем, кто только начинает свой трудовой путь, хочется пожелать быть похожими на своего товарища. Желаю коллективу больших успехов в нелегком, но благородном труде.

Инвалид второй группы Е. Д. Мельникова,

г. Москва».

«Мы приехали в Москву из Красноярска к родственникам, и как-то случилось, что адрес оказался неверным. Принимали его по телефону. Об этом нам сразу сказал водитель, но не обескуражил нас, улыбнулся, объявил, что в Москве потеряться нельзя, хотя она и велика.

Вместе с нами шофер подъехал к Центральному адресному бюро, справедливо, как потом подтвердилось, решив, что здесь мы не потеряем и минуты. Водитель Анатолий Дмитриевич Сорокин подошел с нами к информатору, объяснил, в каком мы положении оказались. Буквально через три минуты у нас оказался точный адрес, и еще через десять минут мы увидели своих близких.

Нам очень повезло, что первый встретившийся нам в Москве человек оказался таким чутким и приветливым.

Супруги Девятовы, преподаватели института,

г. Красноярск».

«Дорогой товарищ директор 13-го таксомоторного парка! Я хотел, чтобы вы знали, какой замечательный человек работает у Вас. Нам он понравился не только как замечательный водитель, но и как знаток, как патриот Москвы. Знали бы Вы, как много интересного и нового рассказал нам он об обыкновенных с виду улицах и домах. Мы бы советовали своим лучшим друзьям знакомиться со столицей именно под руководством этого прекрасного гида. Пусть поездят с ним и бывалые москвичи, они наверняка узнают много неожиданного и увлекательного о своем городе.

Шофер Н. В. Равинский оказался вдобавок и деликатным человеком. Он спрашивал, есть ли у нас еще возможность посмотреть то или иное место, имея в виду время, а не деньги. Спасибо Вам за то, что Вы воспитали в шофере такую преданность делу и Москве, такую тактичность.

С. С. Матвеев, г. Москва».

«Будучи на даче в Лианозбве, я сломала ногу и передвигаться самостоятельно не могла. Моя подруга вышла к станции искать такси. Нашла, объяснила, и машина быстро подъехала. Не знаю, как это водителю удалось преодолеть непроезжую дорогу. Он взял меня на руки, бережно отнес в машину. Дома, на Кропоткинской, он внес меня в лифт, а потом в квартиру.

Все сделанное Валентином Дмитриевичем Никоновым (машина № 17-71 - одиннадцатый парк) не входит в обязанности шофера. Прошу выразить ему за такую чуткость мою сердечную благодарность.

3. И. Сироткина, г. Москва».

«Третий таксомоторный парк.

Уважаемый товарищ директор!

Разрешите обратиться к Вам с просьбой. 29 октября 1972 года наш сын Иван Раус во время велосипедной прогулки на большой скорости сорвался в овраг и остался лежать в бессознательном состояния, Недалеко от места несчастья находился водитель такси № 37-84 Валерий Федорович Богач. На зов ребят он без колебаний пришел на помощь, отвез нашего сына в больницу и передал его в руки врачей. Кроме того, сразу же позвонил нам домой, сообщил о случившемся и доставил велосипед сына.

Просим Вас, уважаемый товарищ директор, выразить В. Ф. Богачу нашу сердечную благодарность за этот гуманный поступок. С искренним уважением родители - чехословацкие граждане

Раус Коломан, эксперт СЭВ. Раусова Мария, сотрудник посольства ЧССР в СССР».

«В Москву я приехала в связи с болезнью. Когда села в такси, сказала шоферу, что нужно мне в один из научно-исследовательских институтов, и просила ехать по маршруту автобуса 82. Я ожидала, что он сурово возразит: «Гражданочка, я работаю - мне нужен точный адрес». На всякий случай я приготовила листок с трудным и длинным названием института. Водитель, однако, ничего не сказал, достал справочник, полистал и сказал мягко и сердечно: «А вы не путаете - 82-й?»

Тогда я стала рассказывать, что лежала когда-то в клинике института, но, возможно, забыла. А сама со страхом посмотрела на счетчик: сколько он нащелкает, еще не хватит потом на обратный билет до Павлодара. Не знаю, заметил ли водитель мой испуг, только он вдруг остановился, вышел из машины и сказал: «Погодите, узнаем поточнее». Вижу, стоим у справочного бюро, водитель подошел к нему. Как же я сама не догадалась сделать это еще до того, как брать такси! Вернулся он с листочком и весело говорит: а институт-то переехал, вот новый адрес. Когда подъехали к институту, на счетчике было всего рубль двадцать. Я заплатила, а шофер листок с адресом протягивает: «Может, пригодится». Тогда я спросила у него: «А как вас зовут?» «Василий Павлович, - ответил он, - Кочергин». А номер машины я сама списала: 53-73 ММТ.

Теперь я уже дома, почти совсем выздоровела. Всем знакомым говорю: поезжайте в Москву, если будут какие затруднения, обращайтесь к таксистам, они всегда выручат.

Анна Ковтун, г. Павлодар».

«Шофер четвертого парка Евгений Васильевич Курдюмов выручил нашу семью в трудный момент. Будучи в Москве, во Внуковском аэропорту, проездом из Таллина, мы с дочкой ждали транзитного самолета. Девочка пошла купить в дорогу апельсины. Не найдя их в аэропорту, села в автобус, думая, что проедет одну остановочку. И доехала - до другого аэропорта, до Шереметьева, километров пятьдесят.

Дочка очень испугалась, что заехала далеко - ведь скоро самолет, подбежала к обратному автобусу, но шофер не посадил ее, так как все сидячие места были заняты. 15-летняя девочка, не знающая Москвы, стояла и плакала, а я тем временем во Внукове металась с чемоданом, ища дочку, и волновалась (до отлета оставалось совсем немного времени). Плачущую девочку увидел из машины таксист, остановился, расспросил. Даже не спросив, есть ли у нее деньги, очень быстро доставил мою дочь во Внуково, к самому отправлению самолета. При этом оказалось, что такая поездка была водителю совсем не с руки: рабочий день у него давно кончился.

Мы пробыли в Москве совсем недолго, кроме аэропорта ничего не видели, но представление о москвичах имеем по таксисту Курдюмову. Очень хорошо, что есть на свете такие отзывчивые люди, как Евгений Курдюмов.

Г. А. Цареградская, врач-хирург, г. Горький».

«Не нахожу слов, чтобы выразить те чувства благодарности, которые я испытываю к таксисту Николаю Степановичу Колбасову из второго парка. Недавно я с сестрой и шестимесячным ребенком побывала в Москве. Знакомые, на которых мы рассчитывали, оказались в отъезде, гостиницы были переполнены, и мы стали перед фактом, что деться некуда. И Николай Семенович привез нас к себе, хотя мы не осмеливались даже просить об этом: мало ли у водителя людей, о которых надо заботиться! Дома у него мы нашли и уют, и заботу. Главное, заботу о малыше. А ведь в семье Колбасова трое своих детей - двое совсем маленьких, но и он, и его жена Екатерина Васильевна проявили к нам такое внимание!

Н. П. Будченко, старший диспетчер областного транспортного управления, г. Орел».

«28 января при доставке матриц газеты «Правда» в аэропорт Внуково из-за технической неисправности застряла в пути специальная автомашина издательства.

По просьбе шофера издательства водитель второго парка А. И. Фомин (машина 22-85 ММТ) доставил матрицы в порт к вылетающим самолетам, которые не могли ждать опаздывающую машину, а затем на обратном пути оказал помощь в ремонте машины.

Благодаря чуткости и внимательности А. И. Фомина не была сорвана отправка матриц, и газета в Уфе, Симферополе и Ворошиловграде вышла без опоздания.

Начальник отдела издательства «Правда».

«Пишу из больницы. Помогите мне узнать фамилию доброго, отзывчивого человека. Имя и отчество знаю - Дарья Степановна. Помню по табличке в такси, а вот фамилию забыл.

Так вот, после того как побывал в магазине, сел я в такси. И вдруг у меня начался сердечный приступ. Дарья Степановна стала искать аптеку, а нужного лекарства там не оказалось. Тогда она отвезла меня в первый попавшийся медпункт. Там все сделали, чтобы я остался жить.

Но я не могу жить, пока не поблагодарю отзывчивого человека, который спас меня. А я в суматохе, кажется, не успел расплатиться.

Ю. Г. Сергеев, г. Горький». (Речь шла о Д. С. Ивановой из 5-го таксомоторного парка.)

«31 июля водитель 8-го парка Владимир Иванович Никитин спас жизнь моей дочери при нападении на нее бандита. Прошу объявить ему благодарность за храбрость и отвагу.

Простите, что пишу об этом с опозданием - раньше не могла после всего пережитого.

Н. Рассыпная, г. Москва».

«Прошу дирекцию 13-го таксомоторного парка выразить благодарность водителю такси 36-81 ММЛ Владимиру Васильевичу Волкову.

31 октября у меня случилась беда: обварился горячей водой маленький внучок. Нужно было срочно доставить его в больницу. Такси по вызову приехало очень быстро. С появлением Владимира Васильевича мне стало легче, как будто пришел домой родной человек. Он был очень заботлив, успокаивал меня, помог взять ребенка и вещи. Довез до больницы, узнал, где приемный покой, и долго ждал меня, пока мы находились у врача. Привез домой и опять помогал, нес ребенка на руках. Так хотелось бы чаще встречать в жизни таких людей, как В. В. Волков. Еще раз огромное спасибо.

Пенсионерка инвалид Яновская».

«В середине октября я был в командировке в Москве. Времени свободного не было - работа и работа, а надо еще выполнить поручение сына: купить книги по математике и физике. Но Москва большая, книжных магазинов сотни. Как быть?

Пришлось взять такси. Мне очень повезло. И не писать об этом я просто не могу. Как можно забыть чуткость, отзывчивость человека, который в течение нескольких часов стал близким!

Наши поиски были безуспешными. Но мой водитель взял список книг и обещал выслать их, как только найдет. Признаться, я отнесся к этому недоверчиво. Но каково было мое удивление, когда через две недели я получил извещение о посылке из Москвы. Я беспредельно рад, что повстречал такого обязательного, прекрасного человека.

Но фамилии его я не знаю. Зовут его Василий Васильевич, номер машины - 35-65 ММ Л.

Поблагодарите его, пожалуйста, от моего имени.

Р. Вартанян, заместитель председателя армянского Общества дружбы и культурной связи с зарубежными странами,

г. Ереван».

«8 июля поздно вечером водитель 15-го таксомоторного парка Александр Васильевич Бывшев оказал сотрудникам 63-го отделения милиции помощь в задержании преступника, который пытался совершить ограбление. Тов. Бывшев проявил смелость и инициативу, помог доставить неизвестного в дежурную часть отделения милиции.

Майор милиции Амелехин».

«Я провожала мужа на Курском вокзале, и, когда до отхода поезда оставалось совсем немного времени, обнаружилось, что очки остались дома. Я побежала к стоянке такси, но дежурный, который следил за очередью, то ли не поверил мне, то ли боялся вызвать ссору, отказался пропустить меня вне очереди. Я выбежала на Садовое кольцо, там увидела машину 58-48 ММЛ, остановила ее, взволнованно рассказала о своей заботе. Водитель оказался очень любезным человеком. Живу я у площади Маяковского, мы быстро обернулись. Водитель выглядел отменно опрятно, в белоснежной сорочке, гладко выбритый, вежливый. Он превосходно вел машину, которая тоже была очень чистой.

Очень прошу, поблагодарите водителя 15-го парка Виктора Николаевича Задорожного от моего имени и от имени моего мужа заслуженного деятеля искусств художника Семена Ивановича Аладжалова, которого он так выручил.

Е. Аладжалова».

«Передайте, пожалуйста, нашу сердечную благодарность водителю такси 57-72 ММЛ.

Дело в том, что 25 декабря мы вступили в брак. Выйдя из Тимирязевского загса, мы взяли такси - для наших свидетелей и друзей. По дороге домой водитель сфотографировал нашу машину. Надо сказать, что мы не очень надеялись получить снимки, хотя адрес и сказали. Каково же было наше удивление, когда мы получили письмо с превосходными цветными фотографиями нашей свадебной процессии. Нельзя ли разыскать этого шофера, чтобы сказать ему спасибо и то, что он доставил нам большую неожиданную радость.

Асташановичи Анатолий и Люба». (Водитель - Иван Иванович Зорин.)

«Ранним утром мне позвонил неизвестный мужчина, назвав меня точно по имени, отчеству и фамилии. Человек спросил: не оставил ли я вчера в его машине очки? Поскольку я был в очках и в такси вчера не ездил, мне ничего не оставалось, как отказаться. Но человек объяснил, что в своей машине - он таксист - нашел очешник с очками и запиской, где были указаны мои «анкетные данные», мой служебный и домашний телефоны. «Наверное, это кто-то из ваших знакомых. Он будет мучиться без очков - разрешите, я завезу их вам?» Я был удивлен не только этим, а еще и тем, что водитель находился в Химках - Ховрине и готов был бесплатно ехать до района Даниловского рынка. Он так и сказал: «Не беспокойтесь об оплате - мне по пути». Я вызвался встретить его где-либо на полдороге, у метро, но водитель был непреклонен в своей доброте. И водитель настоял на своем. Приехал, с подкупающей улыбкой объяснил, как он беспокоился о человеке, который без очков не сумеет ни писать, ни читать… Он наотрез отказался от уплаты за дорогу - ведь он, наверное, сказал неправду: странное, случайное совпадение - «по пути». Наверняка ехал специально ко мне «холостяком», тем ухудшая свои возможности для выполнения плана выручки. И очень неохотно, ну просто под нажимом назвал себя - Владимир Иванович Кабанов, из 15-го парка. Можете себе представить, какую радость доставило мне это прикосновение к доброте и порядочности, которые вошли в мой дом вместе со звонком, а затем и с приездом Владимира Ивановича.

Он, в свою очередь, побудил и меня быть добрым человеком, я два дня искал возможного владельца очков. И был счастлив, когда нашел. Он тоже присоединяется к моей благодарности за то, что прибавилось в жизни радости. И вернулась возможность работать и отдыхать.

В. М. Слушкович, научный работник,

г. Москва».

«Прошу выразить мою благодарность шоферу такси 78-54 ММТ тов. Добровольскому П. П. из седьмого парка за прекрасное обслуживание.

14 августа мы заказали такси. Машина пришла без опоздания. Вышли мы из дома с плохим настроением, но когда сели в такси, на нас повеяло заботой о человеке, и стало почему-то спокойно и радостно. В машине было чисто и уютно. Чехлы на сиденьях приятной расцветки, в них карманы со свежими газетами и надписью: «Для вас, пассажиры». Возле переднего места для пассажира аптечка для оказания первой помощи. И даже - термос с горячим кофе!

Петр Павлович встретил нас доброжелательной улыбкой и вез, сохраняя приветливость на лице. Грешным делом, мы подумали, что за все это придется платить… Ничего подобного! По прибытии Петр Павлович сам назвал вслух сумму, которая с нас причиталась: «72 копейки», тем самым предупредив возможность всяких чаевых. И, пожелав нам здоровья, двинулся в следующий рейс.

Как светло стало на душе от этой встречи!

Анна Владимировна Мазур».

«Утомленный и обремененный большим количеством «мест», которые были со мной, когда я садился в такси у Ленинградского вокзала, я забыл при выходе папку с важными служебными документами.

На следующее утро меня разыскал водитель 11-го парка Павел Фокич Павленко. Он находчиво воспользовался моей фотографией, находившейся среди бумаг, - он показывал ее жителям дома, в который он накануне привез пассажира. Мы встретились! Для меня это было так важно…

Р. Выгодский, диктор документального кино, член Союза кинематографистов СССР».

«Прочитав это письмо, Вы поймете, почему мы прониклись чувством симпатии, благодарности к водителю Владимиру Алексеевичу Проничкину из 11-го парка.

Седьмого ноября мы сели в машину 10-22 ММЛ и попросили водителя доставить нас в деревню за станцией метро «Каширская». При этом адрес у нас был чуть ли не как у чеховского Ваньки Жукова - «на деревню дедушке». Когда приехали на место, было уже совершенно темно. Мы пришли в отчаяние, не находя человека, который оставил записку с неясным адресом и который был нам совершенно необходим. Водитель, однако, не ныл, что мы его задерживаем, что он стоит понапрасну, ожидая, когда мы завершим свои поиски. Наоборот, Владимир Алексеевич подбадривал нас. Оставив больного мужа в машине, я пошла на поиски с водителем. Он вел меня, пожилого человека, бережно, попросил опираться на его руку. Так мы взобрались на крутую грязную горку. И опять все напрасно - не тот дом. Увидев, как я устала, водитель отправился сам. Действовал он энергично и остроумно - стал искать не по адресу, а по фамилии человека, который где-то здесь остановился. И как он обрадовался, когда мы нашли того, кого искали.

А прощаясь, он не хотел ни себя назвать, ни получить лишней, сверх счетчика, копейки. Но мы забастовали - не выйдем из машины, пока не назовет себя!

Спасибо, большое стариковское спасибо доброму человеку.

Р. Черняк».

«Послушайте, в какую невероятную беду попала я и как вышла из нее благодаря тому, что повстречалась с прекрасным человеком.

Я ехала с ребенком в г. Иваново. Мне поручили довезти до Москвы мальчика десяти лет. Его должны были встретить на Курском вокзале родственники, но они все перепутали и не пришли. А мне необходимо было ехать на Ярославский вокзал - оставалось всего сорок минут. Что делать? А кругом ночь, незнакомый город. Вдобавок дочь, которая тоже ехала со мной, совсем расхворалась.

Я приняла отчаянное и единственно верное решение: доверила мальчика первому попавшемуся мне такси. Это была машина 89-55 ММ Л, водитель Иван Андрианович Лякишев. Он охотно взял у меня мальчика, пообещал отвезти в Люблино по адресу, который, к счастью, у меня был. Все-таки я беспокоилась, но когда приехала в Иваново, там уже лежала шутливая телеграмма: «Посылку получили, привезли спящей, спасибо. Второпях не разглядели номер машины. Хотим благодарить шофера». Но лучше это сделать мне, поскольку я знаю не только номер, но и видела этого превосходного человека.

Е. Ниненко, г. Грозный».

Больше всего благодарностей приходит от людей рассеянных, которые теряют или забывают вещи.

Очень разные эти забывчивые люди - старые и совсем молодые, обыкновенные московские граждане и иностранные туристы…

«Завернула я хорошее коверкотовое пальто, решила поехать к портному, сделать кое-какие переделки. Вышла из дома, а так как я человек пожилой, да с больным сердцем, ездить трамваем или метро мне очень трудно. Решила взять такси. Села в машину. На номер не посмотрела. Приехали. Расплатилась я, а когда пришла к портному, хватилась: нет пальто! Грешным делом, подумала: уехало оно навсегда. Охала, горевала, даже плакала, а винить некого. Виновата сама.

Пробыла у портного часа два: все успокаивали меня там. А ехать домой надо. Выхожу. А в парадном стоит шофер. Глазам своим не поверила - держит мое пальто! Есть же на свете такие хорошие люди!

Товарищ начальник! Имя этого шофера Свиридов Николай Исидорович, он из седьмого парка. Объявите ему сердечную благодарность и запишите в его трудовую книжку. А ему я желаю крепкого здоровья и благополучия в работе.

Пенсионерка О. Т. Шадрова, г. Москва».

«21 июля в такси 61-54 турист из Швеции господин Бенгет Петерсон забыл японский фотоаппарат. Водитель машины Николай Михайлович Иванов (шестой парк) нашел аппарат и немедленно вернулся в гостиницу «Центральная», куда он привозил гостя.

Дирекция гостиницы ходатайствует перед дирекцией таксомоторного парка о выражении благодарности за такой благородный и честный поступок. Это происшествие тем приятнее, что пассажир иностранец. Возможность вернуть ему вещь, забытую в такси, номера которого он не помнит, еще раз подчеркивает честность и доброжелательность советских людей.

Б. Е. Гаврилова, директор гостиницы «Центральная».

«25 ноября мы переезжали на новую квартиру. Кое-какие вещи - самые дорогие и хрупкие - везли на такси. Сборы, хлопоты, радость сделали нас не очень осмотрительными. Короче говоря, по приезде на новую квартиру мы обнаружили, что одна сумка - самая ценная! - потерялась. Оставалось только пенять на самих себя - ни номера машины, ни фамилии водителя мы не знали. Да и шофер ничего не знал о нас - только номер дома, поскольку мы распрощались у подъезда.

Так что ни малейших шансов на отыскание сумки у нас не было.

Каково же было наше удивление, когда, придя на следующий день на старую квартиру, соседи вынесли нам пропавшую сумку. Неужели мы забыли ее здесь?

Оказывается, ее привез шофер. Нашел в кабине и долго искал в доме семью, которая вчера переезжала. Так мы и не узнали,- кто этот шофер, из какого парка? Знаем только, что то была женщина!…

Семья Белокуровых, г. Москва».

«Уважаемый господин директор четвертого парка!

Я хотела бы выразить глубокую благодарность за то, что Ваши коллеги нашли в машине 40-67 ММТ потерянные мною деньги и чеки, на сумму более чем 232 фунта.

С уважением Джильян Крэггс, представитель фирмы «Рэнк ксерокс».

(Найти владельца денег удалось по квитанции из гостиницы «Украина». Водитель - Вячеслав Петрович Парфенов.)

«Недавно я уезжал в санаторий и забыл в такси чемодан. Хватился поздно, номера машины не запомнил. Да не помогло бы: до отхода поезда оставалось несколько минут. Но вдруг на перроне я увидел человека с моим чемоданом, который, волнуясь, разыскивал меня. Как мы обрадовались! Понятно, почему обрадовался я, - что бы я делал в санатории без путевки, без лечебных документов, без одежды. А Владимир Николаевич Чибриков радовался, что я избежал огорчений. Спасибо ему. Кстати, он работает в пятом парке.

А. А. Донской, полковник в отставке, научный сотрудник».

«В такси я забыла свои вещи. Считала бы их пропавшими, если бы водитель т. Осадчий (55-04 ММЛ) не оказался столь честным и оперативным. Хотя среди вещей не было никакого указания на мой адрес или на мою фамилию, пропажа вернулась ко мне. В сетке лежала бумажка с номером телефона моих друзей - я записала его второпях, где-то сбоку на газете. Вот по этому телефону водитель и сообщил о находке, сказал, где она теперь лежит. Искренне рада, что так много у нас благородных людей.

В. Н. Сталькова, г. Москва».

«В такси я забыла сетку с целлофановым мешочком, в котором были деньги. Их мы собирали на праздничный вечер. Только я хватилась - звонок. Передо мной человек в меховой курточке на молнии. Таксист! «Ваша сумочка? Больше не забывайте». Улыбнулся и ушел.

А утром соседка с первого этажа рассказывала, что меня разыскивал таксист: дескать, где живет женщина в красном пальто и розовой шапочке. Вот так! А я, признаться, недолюбливала таксистов. Пожалуйста, узнайте, кто этот таксист, добрый человек в меховой курточке темного цвета. Поблагодарите его и поздравьте, пожалуйста, с праздником.

Р. И. Руфова, сотрудница 72-й больницы».

Л. А. ЯКОВЛЕВ,

начальник Управления легкового автомобильного

транспорта Мосгорисполкома.

ЗЕЛЕНЫЙ ОГОНЕК СВЕТИТ ВСЕМ!

Трудно представить себе жизнь современного крупного города без такси. Как бы ни была развита сеть метрополитена и автобуса, троллейбуса и трамвая, люди не могут обойтись без услуг такси, всегда готовых быстро доставить пассажиров по нужному адресу.

Автомобили-такси всегда на улицах города. Нет ни дня в году, ни часа в сутках, когда бы они не обслуживали жителей и гостей столицы. Плата же за проезд ниже, чем в любой другой стране мира. Не случайно машины с шашечками на борту перевозят теперь так много пассажиров: около 200 миллионов человек в год. Роль такси в комплексном развитии пассажирского транспорта Москвы постоянно растет, и доля его перевозок становится все более значительной.

За годы Советской власти Москва превратилась в одну из наиболее благоустроенных столиц мира.

Коренные качественные изменения во всем ее облике явились воплощением в жизнь указаний Владимира Ильича Ленина, который уделял большое внимание проблемам развития Москвы, превращения ее в новый, социалистический город.

Руководствуясь ленинскими советами, Центральный Комитет КПСС, Московский горком партии и Моссовет проявляли и проявляют постоянную заботу о создании образцового городского хозяйства, в том числе и о всестороннем развитии городского пассажирского транспорта. Неоспоримые преимущества социалистической системы хозяйства позволяют развивать сферу обслуживания населения столицы более рационально, чем в самых богатых, крупных городах капиталистических стран.

Огромная работа, проведенная по выполнению постановления Пленума Центрального Комитета партии, принятого в 1931 году, позволила уже через четыре года открыть первые линии московского метрополитена. В последующие годы протяженность трасс метро возросла во много раз. Наряду с этим значительно увеличилась сеть автобусных и троллейбусных маршрутов. За ними последовало таксомоторное хозяйство, которое возникло пятьдесят лет назад, в июне 1925 года.

Вместе с ростом города, всех отраслей его огромного хозяйства, повышением материального благосостояния населения столицы многократно вырос и приобрел широкую популярность и таксомоторный транспорт.

Выдвинутая на XXIV съезде партии задача превращения Москвы в образцовый коммунистический город определила новый важнейший этап в развитии столицы. Трудящиеся столицы с воодушевлением и благодарностью встретили заботу Центрального Комитета партии, Советского правительства, лично Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л. И. Брежнева о создании наилучших условий для жизни населения, плодотворного труда рабочих, служащих, советской интеллигенции. Ярким свидетельством внимания партии и правительства явилось принятое в июне 1971 года постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о новом Генеральном плане развития Москвы, а также постановление о пятилетнем плане комплексного развития промышленности и городского хозяйства столицы на 1971 - 1975 годы.

За время, прошедшее после XXIV съезда партии, все отрасли хозяйства города сделали новый шаг вперед в своем развитии, вырос и таксомоторный транспорт. Только за первые три года пятилетки на развитие и техническое перевооружение предприятий Управления легкового автомобильного транспорта направлено 49,5 миллиона рублей капитальных вложений. Построены новые таксомоторные парки 11, 15, 16, 17, 18, 19, ведется строительство 20-го парка в Медведкове.

За три года количество автомобилей-такси увеличилось на 1000 единиц и превышает в настоящее время 15,3 тысячи машин. Более 80 процентов всего парка автомобилей заменено на новую модель ГАЗ-24. Весь подвижной состав сосредоточен в крупных автопредприятиях, насчитывающих до тысячи и больше автомобилей в каждом. Концентрация транспорта в крупных хозяйствах, оснащение их современными средствами механизации, технической диагностики, другим гаражным оборудованием позволили улучшить условия труда рабочих и повысить его организованность.

Дальнейшее мощное развитие таксомоторного транспорта столицы намечается на перспективу до 1990 года. Предусматривается создание еще 16 таксомоторных парков общей вместимостью 10 - 11 тысяч автомашин: в Троекурове, Теплом Стане, Борисове, Люблине, Коровине, Бескудникове, Владычине и других районах массового жилищного строительства. Улучшению работы такси будет способствовать создание автоматизированной системы диспетчерского управления таксомоторным транспортом и Вычислительного центра Управления А1осавтолегтранса. Автомобильный парк предполагается увеличить до 25 тысяч машин.

Будет планомерно увеличиваться сеть телефонизированных стоянок такси, особенно в периферийных районах города. Больше станет машин, оснащенных радиосвязью с диспетчерскими пунктами, филиалов Центрального бюро заказов.

Предприятия управления постоянно сотрудничают с Центральным научно-исследовательским автомобильным и автомоторным институтом, Московским автодорожным институтом, другими научно-исследовательскими организациями и учебными заведениями, заводами-изготовителями, проводят совместные исследования по повышению надежности деталей, узлов и агрегатов автомобилей.

Вместе со всеми трудящимися Москвы многотысячный коллектив работников таксомоторного транспорта борется за успешное выполнение решений XXIV съезда партии, досрочное завершение заданий пятилетки. Коллективы наших предприятий являются активными участниками социалистического соревнования, движения за коммунистический труд.

В четвертом году пятилетки коллективы 149 автоколонн, 170 ремонтных цехов и участков, почти 1200 бригад шоферов с общим числом работающих 37 тысяч человек участвовали в соревновании за досрочное выполнение планов пятилетки, увеличение пробега автомобилей до 350 тысяч километров без капитального ремонта, за экономию горючего и смазочных материалов, резины и запасных частей, за овладение профессиональным мастерством вождения автомобилей и обеспечение безопасности движения.

В результате трудовых усилий коллективов предприятий, развития и совершенствования хозяйства, лучшего использования транспортных средств задания пятилетки успешно выполняются.

В 1974 году московские такси перевозили ежедневно свыше 610 тысяч пассажиров, делая в сутки почти 4,5 миллиона километров.

Сознавая, что таксомоторный транспорт столицы является одним из звеньев сферы обслуживания населения, коллективы парков постоянное внимание уделяют повышению культуры обслуживания, тысячи водителей соревнуются под девизом: «Обслуживать по-столичному - значит обслуживать образцово».

Как и повсюду, главную ценность наших предприятий составляют кадры. Ведущими у нас являются водители. В таксомоторных парках их насчитывается 28 тысяч человек. В большинстве своем это честные труженики, опытные, квалифицированные работники.

Непрост повседневный труд этих людей. Не будет преувеличением сказать, что он требует мужества: легко ли работать днем и ночью, в гололед и зной, на улицах с высокой интенсивностью движения. За смену многие водители проделывают путь до 400 километров.

Труд водителя требует от него ответственного отношения к выполняемой работе, чувства гражданственности. Поездка в такси нередко бывает связана с каким-нибудь важным для человека обстоятельством пли событием - радостным, а иной раз и печальным. Нужно иметь самообладание, чтобы, оказывая добрую услугучеловеку, остаться в рамках дорожной дисциплины, не допустить аварии.

Важно и то, что для многих людей, прибывающих в столицу, первое знакомство с городом, с его жителями начинается с водителя такси. По его поведению подчас создается первое впечатление о москвичах.

Пассажир, даже самый бывалый, часто не задумывается о том, какого большого труда требует повседневное содержание автомобилей-такси в исправном состоянии. Этим занимаются большие коллективы автослесарей, механиков, электриков, мотористов, рабочих других профессий, специалистов. Труд этот действительно нелегкий, автомобиль в такси используется куда интенсивнее, чем где-либо. Отсюда и высокие требования к техническим службам таксомоторных парков, которые обязаны выполнять операции по техническому обслуживанию и не допускать аварий из-за неисправности машин.

Мало известно и о нашем диспетчерском персонале. А между тем это большая служба, использующая в своей работе современное оборудование, радио- и телефонную связь, а вскоре будет вооружена и средствами автоматического наблюдения и поиска свободных машин на стоянках.

Вместе с тем работники таксомоторного транспорта отдают себе отчет в том, что в их работе еще имеются недостатки. Не единичны случаи, когда в составе водителей такси оказываются нарушители дисциплины, недобросовестные люди, не дорожащие честью своего коллектива. Жители города, гости столицы подчас обращаются в управление, а то и в вышестоящие организации с жалобами на грубость, вымогательство, отказ некоторых водителей такси в доставке пассажиров по нужному адресу.

Такое поведение отдельных водителей с горечью и осуждением воспринимается нашими коллективами. Легко понять, что люди, которые много лет честно и добросовестно трудятся на транспорте, не могут мириться с нарушителями. С ними ведется и будет вестись еще более острая и непримиримая борьба в коллективах парков.

Неослабного внимания работников таксомоторных хозяйств требует укрепление линейной дисциплины, обеспечение безопасности движения. В ряде наших автохозяйств с этим не все обстоит благополучно, допускается немало аварий и дорожно-транспортных происшествий.

Коллективы таксомоторного транспорта важнейшими своими задачами ставят борьбу за дисциплину труда, дальнейшее значительное повышение культуры обслуживания населения, резкое сокращение аварийности.

Постоянные усилия рабочих и служащих, инженерно-технических работников направляются на то, чтобы поднять работу таксомоторного транспорта на уровень, достойный столицы. Решению этих задач посвящается большая и повседневная работа партийных и профсоюзных организаций, администрации предприятий по воспитанию людей в духе коммунистического отношения к труду, сознательной дисциплины и организованности, соблюдения норм общественного поведения и социалистического правопорядка. Лучшие образцы труда показывают коммунисты, которых в наших хозяйствах работает свыше 5300 человек.

Все эти важные задачи особенно ясно представляются нам в свете решения проблемы превращения Москвы в образцовый коммунистический город.

В книге А. Рубинова «Такси! Такси!» рассказывается о развитии таксомоторного транспорта столицы и повседневном труде его многотысячного коллектива.

Хочется надеяться, что эти очерки о жизни и работе московских таксистов помогут читателю осознать связь их усилий с общенародным трудом, направленным на благо и процветание нашей социалистической Родины.

СОДЕРЖАНИЕ

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С АВТОБУСА

ПЕРВЫЙ РЕЙС

ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ

«ЧАСТНАЯ» ЖИЗНЬ ТАКСОМОТОРНОГО ПАРКА

ПОТОКОМ КОМАНДУЕТ «БУКЕТ»

ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ

ТРИ МИЛЛИОНА ВСТРЕЧ

«ТЕОРИЯ МАЛЫХ УЛИЦ»

КРУГОМ ЧЕТЫРЕ

ПРИЗВАНИЕ

КОМАНДАРМ ТАКСИ

ПИСЬМА, ПИСЬМА…

ЗЕЛЕНЫЙ ОГОНЕК СВЕТИТ BCEMI

Рубинов Анатолий Захарович

ТАКСИ! ТАКСИ!

Заведующий редакцией М.-Тесленко

Редактор Н. Ярцев

Художник Н. Путилов

Фотокорреспондент П. Егоров

Художественный редактор А. Беднарский

Технический редактор Л. Маракасова

Корректоры 3. Кулемина, А. Митропольская

Ордена Трудового Красного Знамени издательство

«Московский рабочий», Москва, ул. Куйбышева, 21.

Л23670. Сдано в набор 11/XI 1974 г. Подписано к

печати 24/1II 1975 г. Формат бумаги 84 X 108'/з2.

Усл. печ. л. 13,44. Уч.-изд. л. 12,93. Тираж 75 000.

Цена 48 к. Заказ 3993.

Ордена Ленина типография

«Красный пролетарий»,

Москва, Краснопролетарская, 16.

48 коп.

МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

16.08.2022

Оглавление

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С АВТОБУСА

ПЕРВЫЙ РЕЙС

ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ

«ЧАСТНАЯ» ЖИЗНЬ ТАКСОМОТОРНОГО ПАРКА

ПОТОКОМ КОМАНДУЕТ «БУКЕТ»

ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ

ТРИ МИЛЛИОНА ВСТРЕЧ

«ТЕОРИЯ МАЛЫХ УЛИЦ»

КРУГОМ ЧЕТЫРЕ

ПРИЗВАНИЕ

КОМАНДАРМ ТАКСИ

ПИСЬМА, ПИСЬМА…

ЗЕЛЕНЫЙ ОГОНЕК СВЕТИТ ВСЕМ!