Сказка о жизни. Второе издание [Ирина Вячеславовна Решта] (fb2) читать онлайн

Ирина Решта Сказка о жизни. Второе издание

От автора

«Ведь если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно?..» Соглашаясь с Владимиром Маяковским, я хочу, чтобы моя книжка сделала мир чуть-чуть лучше. Хочу, чтобы кто-то прочитал ее до конца, и почувствовал, что он не одинок в поисках Пути. Чтобы заметил, что сложности, встречающиеся нам по дороге, на самом деле позволяют увидеть развилки и не дают сбиться с Пути на перекрестках.

Это второе издание книжки. Первое издание было осуществлено в 2007 году силами творческой группы «Братья по разуму», руководитель группы Стас Попков – удивительный человек, который был для меня учителем и в отношении литературы, и в отношении жизни. Примечательно, что при подготовке второго издания мне отчаянно захотелось изменить некоторые сказки. Посему вышло издание дополненное и исправленное. Я буду рада, если моя книжка прибавит кому-то сил двигаться дальше по жизни с оптимизмом. Может быть, этот кто-то – Вы?

С пожеланиями доброго Пути,

Ирина Решта

P.S. Другие мои сказки можно прочитать на http://reshta.biz/books

РАССЫПАННЫЙ БИСЕР. Сказка-про-зрение

Жил да был Зеленый Человечек. Он был самым обычным человечком, но очень уж любил зеленый цвет – цвет радостной майской травы. И джинсы у него были зеленые, и кепка была тоже зеленой – в темно-зеленую клетку.

Все почему-то считали его не от мира сего; он казался другим человечкам капризным и слишком чувствительным. Он замечал то, чего не чувствовали другие человечки. Он замечал первые листья на деревьях раньше других – когда они только-только проклевывались из почек. Он чувствовал запахи цветов, когда они были еще бутонами. Он слышал, как движутся соки внутри дерева, если прижаться к стволу ухом.

Каждое утро он ходил на работу мимо фонтана – это был не обычный легкомысленный фонтанчик, около которого назначают свидания, а фонтан-труженик, который охлаждал оборудование какого-то института. Из дна бассейна била сотня маленьких фонтанчиков. В хорошую погоду Зеленый Человечек видел, как в одном конце бассейна начинается радуга, а в другом – заканчивается. Видно было лишь начало и конец радуги – хотя, конечно, где радуга начинается и где она заканчивается – вопрос спорный. Напор воды часто менялся, и когда струи становились выше, радугу было видно полностью, а когда напор ослабевал – ее было почти незаметно. Зеленый Человечек знал, что в этом фонтане всегда была радуга; просто для того, чтобы ее увидеть, надо внимательно посмотреть. Но самым удивительным было то, что другие человечки эту радугу не замечали! Как-то раз мистер Грей обнаружил, что Зеленый Человечек рассматривает что-то в струях воды. «Эка невидаль – фонтан, на него пялиться – только время терять. Лучше б на работу поторопился», – пробурчал мистер Грей и удалился.

…Почти каждую зиму над городом случалось галло – зимний вариант радуги: иногда появлялась двойная радуга вокруг солнца, иногда – два круга справа и слева от него. И опять же никто, кроме Зеленого Человечка, не видел галло. Заметив однажды галло, он долго пытался показать его миссис Блю, но она так и не смогла его увидеть и лишь рассердилась: мол, как можно смотреть на солнце так долго – ведь для глаз это вредно. Ему, мол, хорошо, у него-то глаза железные. «Вот и видят то, чего нет», – добавила она злобно.

Зеленый Человечек чувствовал, что, когда проходишь мимо телевизора и в нем показывают добрый мультик, – телевизор весел и безопасен. Но когда по телевизору показывают страшный фильм – вокруг него появляется нечто, похожее на осьминога. Но человечки его не понимали.

Он знал, что когда проходишь мимо доброго человека – чувствуется запах роз и жасмина, а когда мимо злого – запах чего-то противного. Из-за этого ему было сложно ездить в трамваях, и он обычно ходил пешком, а окружающие за это считали его капризным.

Он работал фотографом, причем отдавал предпочтение старинному пленочному фотоаппарату – человечки удивлялись, где он его откопал. Зеленый Человечек умел фотографировать даже галло – люди потешались над ним и говорили, что он не может даже проявить фотографию, не посадив на ней пятно. Когда он делал портреты – вокруг добрых человечков было видно свечение. Как-то раз миссис Блю привела к нему свою племянницу отличницу Джессику (которая к тому же замечательно играла на скрипке) чтобы сделать портрет на школьную доску почета. На портрете вокруг девочки получился яркий светящийся шарик, но миссис Блю рассердилась: «Зачем ты пририсовал этот скафандр?».

Однажды у Зеленого Человечка сломался фотоаппарат. Что-то жалобно пискнуло в нем и кнопку заклинило. Вечером грустный Зеленый Человечек вышел на крылечко своего дома. И поразился: на небе было несчетное количество звезд. Они были серебристые, голубые, розовые, золотые… И столь красивым было это зрелище – а у него не было фотоаппарата! – что он побежал к соседскому мальчику, который любил рисовать. Он прибежал к нему, позвал его на улицу и попросил: «Посмотри на небо. Какая красота. Нарисуй это, пожалуйста».

Устремив взгляд в небо, мальчик сказал: «Да, очень красивые звездочки. Яркие. Жаль, что их всего пять». Зеленый Человечек удивился: «Как же пять? Их миллионы, это похоже на рассыпанный бисер». Мальчик прищурился и ответил: «Да, я разглядел еще маленькие звездочки. Теперь я вижу, что их семь».

Зеленый Человечек вернулся домой и загрустил еще сильнее. Ему было печально оттого, что люди видят в мире лишь то, что лежит на поверхности. Ему казалось, что они теряют столько красоты и радости, что им надо обязательно помочь. Он закрылся в своей фотолаборатории…

…К утру он изобрел специальные очки. Для того, чтобы их сделать, пришлось вытащить линзы из фотоаппарата. Но ведь дать людям возможность увидеть настоящий мир – гораздо важнее.

Зеленый Человечек пошел к соседскому мальчику-художнику. Мальчик стоял около мольберта, рядом с которым прихорашивался цветущий куст сирени. «Я сделал замечательные очки. Надев их, ты сможешь увидеть мир таким, каков он на самом деле», – сказал Зеленый Человечек. Мальчик надел очки, посмотрел на ветку сирени и увидел паука: «Фу, какой мерзкий паук и какая уродливая паутина. Когда этого не замечаешь, куст гораздо прелестнее».

Зеленый Человечек расстроился и пошел домой. «Ничего», – думал он, – «Мальчик-художник еще мал. У него достаточно времени впереди, чтоб научиться видеть красоту вокруг».

На следующий день он разобрал фотоувеличитель, из линз сделал еще одни очки и подарил их мистеру Грею. Из вежливости тот поблагодарил его, предложил выпить чаю и нацепил очки. Взглянув на жену, которая накрывала на стол, мистер Грей пробормотал: «Ох, какая же ты стала, морщины на лице… А ведь только что была молодой и красивой», и лицо у него погрустнело. Зеленому Человечку показалось, что жена это услышала и у нее появилась еще одна морщинка. Когда Зеленый Человечек уходил домой, мистер Грей сказал ему на прощание: «Оказывается, жена моя совсем старая стала. А я чуть было не купил ей на день рождения бусы. Ну, зачем старухе бусы, правда?»

Зеленый Человечек промолчал в ответ и пошел домой. «Ничего», – утешал он себя, – «может, у миссис Грей еще будут бусы на Рождество. Сейчас ее муж выпьет чаю, прочитает свои вечерние газеты, и жена снова покажется ему молодой».

Ночью он смастерил еще очки и утром, по дороге на работу отдал их Миссис Блю. Вечером, проходя мимо ее дома, он услышал, как она отчитывает Джессику: «Теперь-то я вижу, что у тебя вечно заплаканные глаза. Поэтому ты и играешь на скрипке так грустно. О чем можно грустить в твоем возрасте? Быстро садись за уроки! Тебе еще на скрипке надо играть, а задачки по математике не решены! Конечно, с такими глазами невозможно сыграть мажорный марш».

Зеленый Человечек не терял надежды и продолжал делать очки. Ведь научить людей видеть мир настоящим – это лучше, чем показывать им его на фотографии. Днем он работал – чтобы заработать деньги и купить линзы, а ночью мастерил очки для соседей. Так прошло несколько месяцев.

…Как-то раз, когда он спешил на работу – невыспавшийся и печальный, несмотря на морозное солнечное утро – его остановил Мистер Грей: «Ты знаешь, я хотел посоветоваться с тобой. Моя жена действительно стала старой, и благодаря твоим очкам я стал это замечать. Но может быть, если ей купить бусы к Рождеству, то она вспомнит, как 50 лет назад в Рождество мы с ней познакомились, и почувствует себя молодой?». И впервые за последний месяц Зеленый Человечек улыбнулся. «Ну конечно! Давай я схожу вместе с тобой в ювелирный магазин – там работает мой друг, и я как раз хотел сегодня отнести ему очки. Мы выберем самые красивые бусы для твоей жены».

Возвращаясь из ювелирного магазина, он услышал, как Джессика играет веселую мелодию. Миссис Блю, подстригавшая куст гортензии, завидев Зеленого Человечка, произнесла: «Спасибо тебе за очки. Я долго наблюдала за Джессикой. Каждый раз после того, как она решает задачки, у нее заплаканные глаза и кашель. И зачем только я заставляла ее учить математику? Это совсем не для нее. Вчера она получила четверку по математике вместо обычной пятерки, но зато сегодня у нее получается веселая музыка».

Придя домой, Зеленый Человечек с удвоенным энтузиазмом взялся за очередные очки. И тут кто-то постучал в его дверь. На пороге стоял счастливый мальчик-художник: «Ты подарил мне замечательные очки. Благодаря им я только что увидел падающую звезду и успел загадать желание. Спасибо тебе. Еще я смог рассмотреть звезды и нарисовал для тебя картину – держи». Зеленый Человечек улыбнулся и посмотрел на картину – на ней был млечный путь. Он так устал от постоянной работы, что сил у него почти не осталось. Прижав к себе подарок, он присел на крыльцо и посмотрел на небо – звезды обычно успокаивали его и прибавляли сил. Но он обнаружил, что на небе нет звезд. «Жаль», – сказал он мальчику, – «что сегодня нет звезд. Это бывает так красиво – теперь ты это сам знаешь». «Как это нет звезд?» – возразил мальчик, «Их миллионы, это похоже на рассыпанный бисер». Щурясь, Зеленый Человечек понял, что он слишком много работал днем и ночью – он потерял свою удивительную способность и его глаза уже не видят звезд.

Утром, по дороге на работу, он обнаружил, что в фонтане нет радуги…

ЧТО ОСТАЕТСЯ ОТ СКАЗКИ ПОТОМ?… Сказка о сказках

Этот рассказ мы с загадки начнем,

Даже Алиса ответит едва ли,

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

(В.Высоцкий)…

До того, чтобы рассказать Сказку, увы, доходило редко. Может и к лучшему, иначе врожденное любопытство заставило бы Сказочника отвлекать Алису (редактора и издателя местного литературного журнала) своими судьбоносными вопросами. Судьбоносными – с точки зрения Сказок. С точки зрения Сказочника все было не так уж и серьезно. Ну, написал пару Сказок. Ну, придумал еще десяток сюжетов. Подумаешь – не дописал…

Он начинал писать Сказки часто – зажигал толстую свечку, наливал свежие чернила в чернильницу, усаживался за тяжелый основательный стол. Однажды чернила закончились, и он в задумчивости налил в чернильницу брусничный сироп и текст получился рыжим. Мышь, живущая в доме, поначалу радовалась этим творческим моментам и в предвкушении высококалорийного ужина потирала лапки: пока он будет писать, она успеет провести ревизию шкафа и надегустироваться сыра вдоволь. Сказочник же писал всего несколько строчек, потом набрасывал план, задумчиво чесал кончик носа и откладывал перо в сторону. До лучших времен. В ожидании этих загадочных времен Мышь поняла – белковая сырная диета останется лишь в ее мечтах. В отличие от Сказочника она даже придумала маленькую Сказку про кусочек сыра и про то, как однажды Сказочник написал роман в нескольких томах. Мышь не умела писать, поэтому ее утопическая Сказка запросто вильнула тощим мышиным хвостом и нырнула в щель под плинтусом. Неужели ход в Волшебную страну находится там? – удивленно подумала тогда Мышь.

Где затерялся волшебный рожок,

Добрая фея куда улетела?

А? Э… так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

Они не испаряются, они не растворяются,

Рассказанные в сказке, промелькнувшие во сне.

В страну чудес волшебную они переселяются,

Мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране.

Недописанные Сказки оставались на листах бумаги и не могли попасть туда, куда судьбой было предначертано им попасть – в Волшебную страну, где жили законченные сказки. Поскольку количество их со временем росло, от одиночества они не страдали, но мечта попасть туда – за грань высказанных слов – была у каждой из них. Иногда Мышкина Сказка наведывалась из-за своего плинтуса и пищала им про Волшебную страну. Шерстка у нее начала лосниться, а на хвосте появилась кисточка. От ее жизнерадостного писка недописанные Сказки становились еще печальнее.

Как-то поздно вечером к Сказочнику пришел в гости Звездочет. Звездочет был трудоголиком и твердо придерживался позиции, что ни одна звезда не должна остаться не учтенной. На предложение Сказочника выпить чаю с мелиссой Звездочет, было, согласился, но тут же встревожился: а ну как какой-нибудь звезде приспичит упасть, а Звездочет пропустит этот момент? Стол решили передвинуть к окну. Стол был дубовый, основательный; он считал все эти перемещения пустыми капризами и для поддержания порядка сопротивлялся – и колпак Звездочета зацепился за связку мелиссы, висящей над столом. Нитка, держащая звездочку на колпаке, порвалась.

Стол все-таки уговорили переместиться. Расстроенный Звездочет снял колпак и поставил на стол – на стопку бумаг. Сказки взвизгнули от такого непочтительного отношения – чужой колпак! прямо на них!! – но полуоторванная Звезда так жалобно блеснула, что они смирились и даже чуть-чуть подвинулись. Чтобы колпак не упал с бумажной горы. А то – еще не хватало! – звезда вообще оторвется.

Звездочет рассказывал Сказочнику о чем-то сложном и важном, и Сказки уснули под непонятные повествования о созвездиях, зодиакальных знаках и кармических задачах. Только одной Сказке – написанной по недоразумению рыжими чернилами, и казавшейся взъерошенной оттого, что в ней было всего полтора абзаца текста – не спалось. Она мечтала о Волшебной стране и в тот миг, когда Звездочет, попрощавшись, выходил в дверь, заметила, как с его колпака падает Звезда. В голове Рыжей Сказки (то бишь в первом абзаце) мелькнуло: надо загадать желание, и она успела прошелестеть: «Хочу, чтобы нас дописали».

Утром она рассказала Мышкиной Сказке об упавшей Звезде (которая, ночью куда-то исчезла) и о том, что теперь их обязательно допишут. Прагматичная собеседница, перенявшая от Мыши уверенность, что ждать помощи от окружающих – не только безнадежно, но и опасно, удивилась: «А что же ждать-то? Берите и дописывайте». От этой мысли буквы в первом абзаце Рыжей Сказки встали дыбом.

…Днем заниматься приведением себя в порядок сказки не могли, но светлые звездные ночи были в их распоряжении. Сказки разделились на пары и дописывали друг друга. Одной лишь Рыжей Сказке не повезло – ей не хватило пары. Сначала ее дописывали две другие сказки, но потом пришла Мышкина Сказка и, обмакнув кисточку на хвосте в чернила, написала последнюю страничку. Работа была закончена, и если бы Сказочник проявил любопытство к своим творениям, то был бы удивлен (приятно или нет – сложно предугадать) наличием готового сборника.

Но Сказочник не интересовался их судьбами. Он был занят – он терзался сомнениями – а получится ли из него настоящий Сказочник? А будет ли кто-нибудь читать его Сказки? А хватит ли у него сил дописать их? Его сомнения и страхи расползались по комнате серыми липкими змейками, затаивались в углах, а по ночам проникали в сны Сказочника. От смутных воспоминаний о ночных кошмарах днем ему становилось еще страшнее. Там, где змейки-страхи проползали, оставались липкие блестящие следы – как от слизняков. Сказки пугались их шипения, а стол с отвращением поджимал ножки.

Сказочник так и не решался взять перо в руки. А вдруг он так и не сможет дописать Сказки?!? Время шло. Монеты в карманах Сказочника заканчивались, еда на столе появлялась все реже, и даже Мышь стала подумывать о переезде в новый дом.

Однажды пришел Звездочет и показал Сказочнику странный гороскоп – звезды говорили, что Сказки можно опубликовать на этой неделе. Он пророчил Сказочнику неожиданный успех, утверждая, что работа уже сделана, а Сказочник печально качал головой и говорил: «Нет, я не умею придумывать сюжеты. Сказки не дописаны – как же я могу их публиковать?»

Когда Звездочет ушел, Сказочник вздохнул и под аккомпанемент голодного урчания в животе приготовился долго и многотрудно работать. И, взяв в руки, первую Сказку, обнаружил, что она закончена. Может быть, он дописал ее и забыл? Он взял следующую Сказку – она тоже была закончена. Вероятно, он дописал их, но был так перепуган страхами (не на деменцию ж грешить, право слово!), что запамятовал это.

Сказочник удивлялся и поражался – Сказки ему нравились, но одна – Рыжая – заканчивалась грустно, и Сказочнику стало обидно – такая хорошая Сказка и с таким грустным концом, и он взялся за работу. Скользкие змейки страхов, выползшие из углов комнаты, растаяли, так и не достигнув стола…

Когда работа была закончена, и Рыжая Сказка удовлетворенно мурлыкала на столе (который тоже слегка подмурлыкивал), Сказочник решил, что его детища уже достаточно взрослые и их пора «отдать в добрые руки». Упаковал Сказки в толстую папку (которая от осознания собственной значимости расправила завязочки) и пошел к редактору местной газеты – Алисе.

Алиса посоветовала опубликовать все Сказки – и издать целую книжку. В журнал она взяла лишь одну Сказку – Рыжую. Она посчитала, что это вовсе даже не сказка, а быль – ведь такой неожиданный конец может быть только взаправду.

* * *

Сыр, купленный на гонорар, показался Мыши особенно вкусным – тем более, что ела она сыр, не торопясь – Сказочник творил новую Сказку, не отвлекаясь, весь вечер.

Не обрывается сказка концом.

Помнишь, тебя мы спросили вначале:

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

ЗАПАХ РАДОСТИ. Сказка о счастье

Окинув взглядом ряды папок, в которые были собраны его сочинения, Ринф вздохнул. В этих папках были труды почти всей его жизни – об устройстве вселенной, о происхождении человека, о движении звезд…

Он вспомнил, сколько сил ушло на каждую из этих папок, и почувствовал, что в горле пересохло. Ринф зачерпнул ковшом воды из кадки, но перед тем как выпить, посмотрел в ковш – ему показалось, что поверхность воды дрожит. С поверхности воды на него смотрел дряхлый старец и волос, пускавший рябь по воде, был безнадежно седым. Ни одна из его папок не сделала людей счастливее. Старики читали его труды с любопытством – сидя в кресле в окружении внуков, молодые мамаши читали с удивлением – уложив детей спать. Но не было практической пользы в знании о небесных светилах и человеческой эволюции. Порою Ринф завидовал этим людям – тем, которые считали его чудаком и тогда ему хотелось все бросить – и тоже качать коляску, пристраивать балкончик к дому, варить варенье, провожать кого-то в школу… Но каждый раз он вспоминал тот странный сон и возвращался к своим исследованиям.

Сон приснился Ринфу, когда ему было 10 лет. Сон был действительно странным. Сначала ему снилось, как он делает уроки, потом приснилась незнакомая девочка, потом большой дом, окруженный садом. А потом приснилась школа, и откуда-то сверху спустился некто – ангел? – и положил ему на ладонь золотистый пульсирующий камень. Может быть, это был и не камень вовсе, но 10-летнему Ринфу он напомнил кусок канифоли. В отличие от канифоли камень был горячим, и Ринфу было неудобно держать его в руке. Загадочный некто сказал: ты сможешь сделать людей счастливыми, но для этого надо много работать – и в это время во сне в школе зазвенел звонок, и Ринф проснулся. Наяву звенел будильник. На ладони было пятно – словно шрам от ожога, но Ринф знал – до сна этого пятна не было.

…Он работал всю жизнь – сначала ему казалось, что ключ к счастью лежит в знании о звездах и планетах, но его труды помогли лишь Звездочету, да и то помощь была сомнительной: Звездочет заподозрил, что составлял гороскоп не верно, но рассчитать правильные асцеденты не смог.

Затем он решил, что познание истины надо начать с познания человеческой истории, которая уходит корнями в незапамятные времена. Несмотря на веские доказательства, окружающие отказались признавать свое родство (а тем более происхождение) от обезьян. В итоге счастья не прибавилось. Когда становилось совсем невтерпеж, и хотелось урвать кусочек счастья для себя – и забыть о других, Ринф смотрел на пятно на ладони, вспоминал сон и возвращался к работе.

…Вечерний холод проникал в комнату – и Ринф некстати вспомнил, что собирался законопатить щели еще пару лет назад. Вчерашний ураган сломал много деревьев, и была неплохая возможность запасти дрова – может все-таки бросить работу и подумать о себе? Вспомнив о старике в ковше, он взял с полки тетрадь с записями (ведь гореть будет не хуже дров!) и потянулся за лучиной, чтобы разжечь печь.

Очевидно, какая участь постигла бы тетрадь, если бы в этот миг не раздался стук в дверь.

На пороге стояла почти принцесса. Конечно, никто из соседей не распознал бы в замерзшей девушке царскую кровь. Да и девушка сама бы рассмеялась, узнай она о мыслях Ринфа и не будь столь продрогшей. Ринфу же показалось, что в дверь вошла героиня сказки про Принцессу на горошине, которую рассказывал ему сосед Сказочник. Выбившиеся из-под грязного платка пряди были золотыми, покрасневшие глаза – светло-голубыми, а ресницы (вопреки ожиданиям) темными и густыми. Вероятно, сосед Сказочник все равно бы сказал, что в ней ничего особенного нет, и не стал бы писать с нее героиню сказки. Но явно бы обратил внимание на ее шею. И вовсе не потому, что Ринфу она показалась лебединой, а потому что на ней (а если быть совсем честным – то на груди) висел на цепочке кулон, похожий на золотистый обломок стекла, который пульсировал. Уместно добавить, что Ринф этот кулон не заметил.

Принцесса потерла грязной рукой глаза и закашлялась.

…За чаем из трав, которые по замыслу Ринфа должны были успокоить принцессу и остановить кашель, она рассказала, что в ее городе случился жуткий ураган, и ее унесло непонятно куда. Вернее, теперь-то понятно – улыбнулась она. По крайней мере, тут нет драконов и достаточно тепло. Выяснилось, что звали ее Бертой, и была она дочкой скрипачки и художника. В общем, почти принцессой, как решил Ринф. Как и положено принцессе, жила она в удивительном городе, в котором все были искренними и добрыми. Много лет назад удивительный человек придумал удивительные очки, и благодаря им люди научились видеть мир таким, каков он на самом деле, и не обманывать друг друга и – в первую очередь – самих себя. Они научились видеть, что их недобрые мысли и ложь (пусть даже невольная) плавают в воздухе темными облачками. «От этих темных облачков кашляла еще моя мама Джессика в детстве», – добавила Берта: «Видимо в Вашем городе не все хорошо с мыслями, потому что темные облачка плавают перед глазами и попадают в рот».

…Прошла пара месяцев, но Берта кашляла. Когда приступ охватывал ее, она шла в сад и садилась под кустом ирисов. Ирисы, с ее точки зрения, пахли нежностью, и ей от этой нежности становилось легче. Или же она садилась около ландышей – от них исходил аромат искренности. И кашель ослабевал.

Видя, как мучается Берта со своей загадочной аллергией, Ринф не выдержал. И решил – пусть он сделает счастливой хоть одну принцессу, раз уж жизнь прошла впустую, и осчастливить человечество не удалось. Он погрузился в изучение невидимых им темных облачков – и совестливые мысли о брошенном на произвол судьбы человечестве, которое не дождется публикации эволюционной теории, не смогли пробиться сквозь его увлеченность. Равно как не пробилась крамольная запоздалая мысль: а нужна ли человечеству эта эволюционная теория.

Через полгода он сотворил приборчик, который его сосед Сказочник обозвал пылесосом. Только чистил он пространство не от пыли, а от дурных мыслей. Берта стала кашлять меньше. Приборчик она переставила в сад и как-то раз, проходя мимо приборчика, Ринф обнаружил, что его захлестнула волна нежности. В недоумении он оглянулся и заметил смеющуюся Берту: «Теперь ты заметил, что ирисы пахнут нежностью?». Действительно, прибор стоял около ирисов. Или причиной тому было, что Ринф стоял около Берты?… Берта тоже включилась в работу – она занялась экспериментами: таскала приборчик по саду и по дому, изучала запахи цветов и предметов. Оказалось, что картина, висевшая на стене в доме, пахнет ванилином, а салфетка, лежащая под радиоприемником, пахнет чем-то противным. Правда, после того, как ее тщательно «пропылесосили», она стала пахнуть земляникой – видимо именно такой ее создала когда-то бабушка Ринфа. На всякий случай салфетку не стали класть под радиоприемник – может, дело в нем, подумалось Ринфу.

Однажды Берта положила на прибор свой кулон – на самом деле это был обломок линзы очков, о которых Берта рассказывала Ринфу. Воздух наполнился ароматом чего-то детского, сладковато-свежего, и порыв ветра взвил радугу от приборчика. Радуга высунулась за пределы сада, выглянула на улицу, дотянулась до городской площади. И, опираясь одним краем на клумбу, не решаясь покинуть огород Ринфа, поднялась над городом… Город преобразился…

За тот день многие соседи успели заглянуть к Ринфу и поинтересоваться – как ему удалось вырастить такую радугу. Заходя в калитку, они обнаруживали, что запах свежести, витавший в городе, исходит от приборчика. А через несколько дней к Ринфу пришел мэр городка с просьбой поставить такой прибор на городской площади.

По прошествии нескольких месяцев, на площади появилось необычное сооружение. Оно было похоже на произведение модернистского искусства, но его авангардный вид не вызывал отторжения даже у консервативной Берты. Вокруг него посадили цветы, поставили скамеечки, и люди вдыхали любовь, нежность и искренность. Каждое утро Ринф собственноручно включал прибор, и каждый вечер – выключал.

Как-то вечером, засыпая после длинного дня, когда он заготовил-таки дрова (ведь теперь надо было заботиться не о себе, а о принцессе и дрова стали просто необходимы) Ринф вдруг осознал, что стал чувствовать себя гораздо легче и моложе. Проснувшись утром, он зачерпнул воды ковшом, чтобы умыться – из ковша на него смотрело молодое лицо. Всматриваясь в собственные забытые черты, он принял самое важное в своей жизни решение – предложить принцессе выйти за него замуж.

…Когда он предложил Берте руку и сердце, то увидел, что пятна на ладони нет. В сумятице обсуждения будущих планов он совсем забыл о приборах и о том, что их надо включить; но надо городом стояла крепкая упругая радуга, и витал запах радости.

ВЧЕРА. Сказка про ангела

Мне вчера казалось, что мои печали

Унеслись далёко, чтоб не возвращаться…

«Битлз»

Кто сказал, что ангелы вечны? Впрочем, неважно, кто это сказал. Может быть, они действительно вечны – их «вчера» началось бесконечность назад и их завтра не имеет границ. Увы, Берк не помнил своего «вчера». Он очнулся, когда девочка, на которую брызнули святой водой, удивленно посмотрела на батюшку и, тыкнув пальчиком в пространство за крещенской купелью, задала вопрос: и вот этот беленький с крылышками будет теперь меня защищать? Он мой охранник, да? После того, как удивленный священник кивнул ей, она повернулась к Берку и сказала: «Привет, наверное, ты – Ангел? А меня зовут Марта». В ответ ошарашенный Берк улыбнулся и понял: его трудовой стаж начался и отныне он неразрывно связан с Мартой.

В тот день, когда Берк осознал себя, – в момент крещения девочки – Марте исполнилось пять лет. Берк увидел Марту как легкое торсионное облачко, которое перемещалось в пространстве. Когда Марта улыбалась, по облачку пробегала золотистая рябь. Когда Марта задумывалась – облачко становилось гуще. После крещения Марта вышла из церкви в сопровождении родителей, и Берка неодолимо потянуло за ней, он был словно приклеен к ее плечу. Поначалу Берк не мог разобраться, почему облачко-Марта везде таскает за собой странную оболочку – по его мнению, для облачка-души совсем не требовалась оболочка. И только приглядевшись к окружающему миру, он сообразил – эта оболочка неотделима от человека, так уж неудобно они, люди, устроены. И называют они ее телом. Интересно, смог бы он управлять телом, будь оно у него?

…Время шло, и Берк привык всегда быть рядом с Мартой. Пусть он не помнил своего личного «вчера», но теперь у него были «вчера и сегодня» на двоих с Мартой. Марта не видела его – лишь в темноте (а Марта боялась темноты), глядя на свое правое плечо, она замечала легкое свечение, в котором окружающий ее липкий страх таял.

* * *

В двенадцать лет на день рождения Марте подарили велосипед. Теперь почти все свободное время Марта проводила в седле. Когда в тот день Марта начала путь на дачу – а ехать было всего час – на небе нахмурилась туча. Ночью звезды сошлись неудачно над тучей, и с утра у нее было хмурое настроение. Через полчаса туче стало совсем грустно и, пару раз в сердцах сверкнув молнией, она разревелась. Правда, добрые слова, высказанные Берком в адрес тучи, отсрочили ее истерику, и Марта успела доехать до моста и даже спрятаться под ним от грозы.

После дождя Марта продолжила путь, и Берку захотелось сделать ей подарок – он сотворил радугу. Маленькую, как раз поперек тропинки, по которой ехала Марта и как раз правильной высоты – чтобы Марта спокойно под ней проехала. Берк летел рядом, а Марта в восхищении аж привстала на педалях, чтобы получше рассмотреть радугу – и не заметила кочку.

…В какой-то миг Берку показалось, что Марта летит – когда ее выбросило из седла и она, действительно, перелетела через руль. Но когда она приземлилась, Берк почувствовал, как его торсионное облачно перекосилось и, не выдержав напряжения, слово порвалось местами. Прямо как коленки и локти Марты.

…Бинты и пластырь на коленках Марты не давали Берку покоя. Конечно, трудолюбивый добросовестный ангел должен был не зевать по сторонам, а поддерживать руль! И когда вечером Марта легла спать, Берк поддерживал над ней одеяло – чтобы оно не касалось ссадин, и чтобы спать было не так больно. И тогда он решил: надо научить Марту летать! Не через руль, а по-нормальному, как это делает он.

Ночью Марте приснился удивительный сон – тот беленький с крыльями, которого она видела на крещении, учил ее летать. Сначала Марта не узнала его, но потом вспомнила, удивление исчезло, и уроки начались. Тренировались они над лугом, около березового перелеска, который часто снился Марте – именно через него лежала дорога на дачу. Ученица из нее была никудышная. Взлететь ей удалось только через несколько дней (зато теперь Марта рано ложилась спать). Потом почти месяц она взлетала и упорно переворачивалась кверху животом и в итоге, пролетев луг, цеплялась за березы и падала. Просыпалась она с настоящими синяками, но зато по-настоящему счастливая. Со временем летать во сне стало легко и естественно. Было даже жаль, что летать наяву Марта не могла.

* * *

Когда Марта начала учиться в университете, то ездить на занятия приходилось каждый день на машине. От ее домика до университетского городка ходил маленький десятиместный автобус. Каждая поездка для Марты была как пытка – ей казалось, что обязательно произойдет авария. Садясь в автобус, она уже слышала визг тормозов и крик. Берк не мог ее успокоить – хотя опасность была лишь в ее воображении. Помня, как лихо она управлялась с велосипедом, через год Берк убедил ее мать, Регину, купить Марте машину (конечно, ангел не может кого-то убеждать, но он может акцентировать внимание человека на определенных фактах и таким образом подводить его к нужной мысли).

…Теперь перед каждой поездкой на новом автомобиле – красный родстер, подаренный Марте Региной на 18-летие – Берк проверял, все ли исправно. По пути он направлял ее взгляд на дорожные знаки, отгонял от нее другие машины. Но это не помогало – страх оставался.

* * *

Как-то утром, после дождя, Марта ехала по шоссе. День был выходной, машин почти не было, и Марта расслабилась. Над дорогой стояла радуга – как в детстве, когда она ехала на велике и свалилась. Берк тоже вспомнил ту радугу – надо же, столько времени они вместе, у них уже есть общее «вчера», но Берк так и не вспомнил свое «вчера» до Марты.

Они думали каждый о своём и, когда на их полосу дороги вылетел огромный, многотонный грузовик, Марта увидела прямо перед носом его бампер с номером 666 и ничего не успела сделать. Берк рванулся вперед, стараясь закрыть своим торсионным облачком Марту – это было совершенно бессмысленно, но совершенно по-человечески. От напряжения облачко потемнело, по нему пошла радужная рябь, и Берк успел подумать: «Нет, ангелы не вечны».

Марте показалось, что время стало замедляться как во сне. Она знала, что грузовик сейчас раздавит не только ее, но и радугу, которая почему-то стала темной и оказалась прямо перед ней, словно отодвигая ее от грузовика, и ей показалось, что радуга сказала: «Лети!». И Марта взлетела…

* * *

… Когда водитель грузовика выскочил из машины, он увидел девушку, приходящую в себя, лежа на обочине – в нескольких метрах от раздавленного грузовиком родстера. На искореженной поверхности автомобиля были непонятно откуда взявшиеся радужные разводы. Водитель так и не смог понять – как девушка оказалась на обочине так далеко, и на ней была всего пара ссадин.

…Ангелы вечны. Берк очнулся, когда Марта подошла к автомобилю и погладила поцарапанной рукой радужное пятно на корпусе. Он смотрел на Марту и помнил все: помнил как в прошлой – человеческой – жизни он был за рулем. Помнил, что рядом с ним тогда ехала Марта. Помнил вылетевший навстречу грузовик и слышал крик Марты, визг тормозов и грохот. И помнил, как пожелал: стать ангелом-хранителем для Марты. В следующей жизни.

И Берк улыбнулся: да, ученица из нее вышла никудышная. Взлетев наяву, она опять перевернулась кверху животом и, зацепившись за растущее около дороги дерево, упала.

УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ. Сказка о любви

Ирисы пахли небом. Сунув нос в куст ирисов и зажмурившись, Эль засомневалась: с чего бы ей знать, как пахнет небо? Но запах был настолько упоительным, что все крамольные мысли выветрились.

Она уже почти освоилась в этом саду, куда попала несколько лет назад. Поначалу было сложно: крапива норовила ужалить, астронидус – уколоть, а комары укусить. Не отвечая флоре и фауне взаимностью, Эль терпеливо привыкала к саду и интуитивно приучала его к себе. Первыми откликнулись бабочки – они стали садиться на ее нос вполне миролюбиво – с любопытством изучая веснушки. Однажды Эль обнаружила в кармане какое-то семечко – вот она, память о прошлом доме! – и посадила его в землю. Когда выращенный из семечка куст ирисов зацвел, обитатели сада почтительно приветствовали его: лилии склонили к нему голову с почтением, ландыши зазвенели торжественно, и даже крапива из своего угла прошелестела что-то уважительное. Именно с этим ирисом в ее жизнь вошли цвета.

Эль наслаждалась ирисами и вздрогнула от неожиданности, услышав: «Ты свою животинку полила? А то засохнет твой бобик». Бобиком в лице ириса Эль очень дорожила, а потому сразу ринулась за лейкой, в очередной раз удивившись – почему она вечно забывает полить любимый куст. В то время как Мииль, воспринимающий зеленых обитателей сада без лишнего романтизма, всегда вовремя поливает кусты и пропалывает клумбы… Радостного факта, что ирисы пахнут небом, он, естественно, не разделил, ибо для него цветы не обладали ароматом, они были именно цветами.

Мииль жил в саду с самого детства. Его дом, полный книг и папок с бумагами, собранных еще его мамой Алисой был закрыт деревьями со всех сторон и тоже казался огромным раскидистым кустом. Мииль был частью этого сада. Разговаривать с кустом жасмина для него было также естественно, как поздороваться с невесть откуда взявшейся в саду девушкой. Сад тянулся на десятки гектаров, и появление Эль не удивило его. Он увидел ее вдалеке; на первый беглый взгляд она показалась ему удивительным созданием наподобие эльфов и сильфов, живущих в саду.

Лишь когда она подошла ближе, он понял – это человек и только странная многоярусная юбка то ли синего, то ли зеленого цвета наводила на мысль о ее чужеродном происхождении. И странная обувь на высоких каблуках, которые постоянно застревали в земле.

Действительно, Эль привыкла ходить по асфальту. И семечко, из которого вырос замечательный ирис, упало с куста, растущего в офисе, где работала Эль.

Первое время, поселившись в доме Мииля, Эль по привычке искала пульт, заметив, что огонь в камине ослаб. Заходя в дом вечером, она шарила рукой по стене в поисках выключателя, вместо того, чтобы снять покрывало с лунарии, стоящей на подоконнике. Она долго не могла привыкнуть, что утром лунарию надо накрыть тряпочкой и тогда вечером, оказавшись на свободе, она раскроет лепестки навстречу луне и будет освещать комнату. Мииль стоически перенес, когда две лунарии, стоящие на окне в комнате Эль, засохли от солнечного света.

Эль не видела садовых гномов и регулярно наступала им на лапы. А заслышав их жалобный писк, оглядывалась по сторонам в поисках птички.

Мииль воспринимал мир иначе. Пульты и выключатели были для него бессмысленными предметами роскоши и привязанность Эль к ним, лишенная практического смысла, его удивляла. Ее неспособность видеть гномов и эльфов вызывала у него недоумение – как может такое милое создание быть столь неразвитым? Тем не менее, Эль не представлялась ему чуждым существом. Он ощущал смутное родство с нею и верил, что они из одного мира. И не верил в счастье, что она оказалась в его саду.

Сначала Мииль всем сердцем желал, чтобы она обрела возможность воспринимать мир во всей его красоте, но через некоторое время он задался вопросом: а надо ли это Эль? Пролегает ли ее жизненный путь через этот мир или же ей суждено пройти мимо? Сделать выбор должна была Эль.

Эль не очень представляла, как она попала в сад. Сейчас, спустя время, она уже могла облечь в слова свои воспоминания. Но когда она впервые попала сюда, ей было страшно, потому что в ее мире не было слов, чтобы назвать увиденное. Вряд ли кто из людей заинтересовался бы ее переживаниями. Горожане не представляли того, что обрела Эль в саду, и потому им бы в голову не пришло расспрашивать ее. А немногочисленные соседи Мииля, воспринимающие цветной мир как единственно верный, не представляли, что Эль обычно видела мир черно-белым, как положено горожанке. Но еще ее отличало то, что ее мир был наполнен ароматами. Если бы вездесущие сильфы (не стесненные стереотипами в отличие от людей) поинтересовались у Эль, что же произошло в тот день, то в ответ они бы услышали примерно следующую историю. Поливая ирис в офисе на окне, Эль заметила, что он какой-то необычный – вместо обычного серого оттенка (как сказала бы она сейчас), Эль разглядела в нем синие прожилки. На фоне видимого в окне города – серых стен, мокрого асфальта и тяжелых грозовых туч – ирис выглядел неправильно, и она решила открыть окно, чтобы убедиться, что это не блик стекла отражается у нее в глазах. Пока она рассматривала странные прожилки, началась гроза, и молнии стали разрезать небо на части. Вздрогнув от раската грома, Эль оторвала глаза от лепестков и обнаружила, что перед носом у нее висит шар. Шар освещал комнату и тихо шипел. В белом свете шара она увидела, что лепестки ириса светло-голубые и хотела выключить свет в комнате, чтобы получше разглядеть и шар, и ирис. Как только она дотронулась до выключателя, шар с треском ударился о него, и Эль куда-то провалилась – так внезапно она проваливалась в сон, когда засиживалась допоздна над работой.

Очнулась она в саду, лежащей на траве. Трава была, как и положено, серой, и это немного успокоило Эль… Испуга не было, ярко светило солнце – и Эль на миг показалось, что оно не просто белое, а имеет кремовый оттенок. И через несколько шагов, с трудом поднимая увязшие каблуками в земле ноги, она заметила вдалеке молодого человека. Мииля, решавшего вопрос, кого же он обнаружил в саду: сильфа или эльфа.

…Когда она стала чаще общаться с Миилем, то стала замечать, что в его присутствии трава и листья приобретают оттенки. Оттенки поначалу исчезали быстро и, чтобы удержать цвет, приходилось напрягать до слез глаза. Потом Эль заметила, что если держать Мииля за руку, то цвета не пропадают, а даже становятся ярче. Мииль воспринимал ее удивленные возгласы и вопросы о том, что это такое творится с глазами, как закономерный процесс развития, и радовался ее успехам, и отвечал на вопросы, и часами гулял с ней по саду, показывая удивительные цвета и цветы. Она изучала новые для нее слова – ведь в ее лексиконе доселе не было обозначений цветов. Когда она научилась видеть лепестки цветными, и при этом не капать слезами на них – то есть смогла не напрягать глаза – это стало и его победой тоже. Но с каждой ее победой он чувствовал себя все более уставшим – словно энергия из него уходила и именно за счет этой энергии Эль видела цвета. Для него в присутствии Эль оттенки теряли яркость. В шутку он называл себя аккумулятором, который давал Эль возможность видеть мир цветным. Эль понимала, что в этой шутке почти сто процентов правды, и дилемма – видеть мир цветным и изматывать Мииля или же удовлетвориться серостью – ранила ее как ядовитые шипы астронидуса. Мииль убеждал ее, что можно научиться видеть и без него, что настоящее умение должно быть безусловным и принадлежать только ей, то есть проявляться независимо от его присутствия. Однако, слыша это, Эль впадала в панику. Страх потерять и цвета, и Мииля сковывал ее и заставлял еще крепче держаться за его за руку, навязывая тем самым свою волю и ограничивая его свободусвоим присутствием. И аккумулятор садился еще быстрее.

Мииль говорил ей, что она должна сделать свой выбор. Она раздражалась. Он уставал все сильнее. И через некоторое время Эль стала больше времени проводить в одиночестве.

Она облюбовала поляну на некотором удалении от дома. Первое время она лишь отдыхала на поляне, но потом обнаружила, что спать там гораздо приятнее и перенесла туда лунарию. По периметру поляны она посадила кусты полинерика, и каждый день напоминала им, что расти надо строго вверх. Как и полагалось, при должном внимании полинерик рос именно туда, куда его направляли командами; и в этом не было ничего удивительно, как не было ничего удивительного в том, что в асфальтовом мире Эль собаки умели выполнять команды. Учить собаку было для Эль несколько проще, чем дрессировать полинерика. Сам факт дрессировки растения казался ей детской игрой, но полинерик оказался послушным, и из его веток ей удалось создать шалаш. Детская игра принесла реальные результаты: в этом шалаше Эль проводила целые дни за редактированием текстов (которые было легко отправлять в офис по почте, не покидая сада) или в компании книг. Сначала Мииль не давал ей «литературу на вынос», как это называлось в ее прежнем, асфальтовом (как она его окрестила) мире, но со временем смирился. Как-то раз ей попалась рукопись, написанная странными рыжими чернилами, в которой речь шла о том, что демиург создал идеальный мир и счастливых существ в нем. Существа воспевали свой мир, обожали его и со временем стали бояться его потерять. Они стали ревностно охранять мир от чужаков, они стали прятать его от них, и мир сжался до маленького мирка. Существа любили его и носили на руках; они даже соорудили специальный водо- и воздухонепроницаемый чехол для него. И однажды один из них, почувствовав порыв ветра, постарался покрепче держать мир, сжал его слишком сильно – и ослабевший мир раскололся на две половинки: в одной остались прекрасные цвета, а в другой – волшебные ароматы и черно-белые цвета. Половинки выпали из чехла… На этом рукопись прерывалась – следующего листа не было.

Эль было страшно от того, что ее попытки удержать цветной мир Мииля напоминали потуги этих существ уберечь свой мир. Поучительная легенда наводила на нехорошие мысли и побуждала вцепляться в Мииля все сильнее.

* * *

…«Ты свою животинку полила? А то засохнет твой бобик». Полив ирис на прощание, Эль подхватила рюкзак и побежала на автобус. Недалеко от местности, где располагался сад, до города ходил автобус. Эль узнала это через неделю после того, как попала в сад, пришла в себя и выяснила, где она оказалась. Она бывала в городе редко, чувствуя, что мир Мииля в большей мере ее, чем тот, асфальтовый. Изредка ей казалось, что она старается стать своей в этом мире ради Мииля, а не ради себя. Страх потерять его затмевал ее собственные ощущения, но со временем она поняла, что за всеми страхами родилось искреннее желание вжиться в цветной мир. Не обладая знаниями, но обладая любопытством, она все время задавала Миилю вопросы. Учитывая опыт, привнесенный из асфальтового мира, все его советы она выполняла по-своему, и результаты были не те, каких ожидал Мииль. Она с энтузиазмом взялась за изучение мира, раскладывая по виртуальным полочкам новые знания, выстраивая и проверяя гипотезы, мучительно идентифицируя и именуя все обнаруженные элементы. Ее теоретизирование было противоположно способу познания мира, свойственному Миилю. Мииль продвигался на жизненном пути через ряды экспериментов, и для него практика служила причиной, заставляющей обратиться к теории. Оставаясь без него, она теряла ориентиры и начинала чувствовать себя в саду чужой. Новый мир был для нее неотделим от Мииля, и желание быть с ним рядом смешалось в ней со страхом потери нового мира.

Старый мир – город – встречал ее грохотом, серостью и влагой, пропитывающей воздух. Словно небо всегда было готово разразиться грозой. Когда Эль слишком уставала в саду – уставала от усилий стать своей в этом мире – она уезжала в город и через пару дней возвращалась с новыми силами.

Однажды в городе, стоя в очереди на автобус под дождем, Эль увидела воздушный шар. Он колыхался ветром, плавая на поверхности лужи. Капли отлетали от него. Когда мимо проезжали машины – Эль вздрагивала в страхе: шар был таким беззащитным и шарахался от машин. Он отскакивал от асфальта и в итоге попадал в следующую лужу, откуда его сдувал порыв ветра или следующая машина и он снова прыгал по дороге. Эль не набралась смелости бросить очередь и выловить шар; прижать его – озябший и бесцветный – к себе. Она только просила кого-то несуществующего, глядя в пространство, чтобы шар скорее перебежал дорогу и очутился на траве, на обочине. Обочина казалась Эль идеальным прибежищем для шара. А он все бросался прочь от машины к машине, разрывая сердце Эль. Когда желание Эль спасти шар достигло критического уровня, с точки зрения того неведомого сознания, шар-таки влетел на обочину. И Эль тихонько взвизгнула от радости победы. Но ее голос слился с хлопком – шар наткнулся на пожухлую травинку и лопнул. Эль показалось, что он вспыхнул оранжевым цветом, и с ним лопнула часть ее старого мира; но мир тут же стал обычным – серым.

В автобусе Эль не могла прийти в себя. Совесть мучила ее – но опять же, вряд ли ее поняли бы люди. Если бы ее воля не толкнула шар на спасительную – как ей казалось – обочину, быть может, шар до сих пор скакал бы по дороге. Ее воля, нарушившая свободу шара, разрушила его.

После этого случая Эль всерьез задумалась о необходимости покинуть сад, чтобы спасти Мииля.

Видя, как с каждым днем он раздражается все больше, она понимала, что ее попытки измениться и стать самодостаточной не приносят результата. В итоге они решили расстаться.

* * *

…Постепенно Эль научилась жить одна. Она стала жить недалеко от сада, поездки в город свелись к минимуму. С течением зимы Эль смирилась с тем, что ее мир без Мииля оставался черно-белым. На подоконниках в доме всегда цвели подаренные им цветы, и в их лепестках просвечивали добрые печальные воспоминания о его саде. Со временем грусть из них выветрилась, и в их благоухании стали проступать радостные нотки, а однажды появился весенний аромат.

Когда наступила весна, Эль каждый день по много раз подходила к деревьям – чтобы увидеть, как листья проклюнутся. Целую неделю почки пыжились и надувались, и как-то утром Эль заметила, что дерево выглядит странно. Подойдя, она заметила, что из почек высовываются кончики листьев – и эти кончики были ярко-зелеными! Эль проверяла листики почти каждый час – они высовывались все больше, и зеленый цвет не пропадал. Глаза не слезились. Чудо продолжалось весь день, и вечером Эль боялась заснуть: кто знает – вдруг утром деревья окажутся серыми, как раньше?

…Проснувшись, она первым делом выскочила на улицу. Деревья зеленели на фоне голубого неба. Около крыльца распустился фиолетовый астронидус. Вдыхая его пряный аромат, Эль впитывала в себя новый мир, и не заметила, как в ее калитку вошел гость – Мииль. Она вздрогнула от неожиданности, услышав его вопрос: что это за ощущение исходит от астронидуса?

…Мииль пробыл в ее доме несколько часов и все это время он ощущал ароматы. Эль была счастлива, что смогла подарить ему новое чувство – обоняние. И еще более счастливой она себя почувствовала, когда, уходя, он сказал: в ее присутствии он наполняется энергией. И пообещал завтра зайти снова.

Она вышла на крыльцо его проводить, и заметила летящий над дорогой оранжевый воздушный шар.

ВЫБОР. Сказка о жизни

Облака плывут, облака…

В дальний край плывут, в Колыму.

И не нужен им адвокат,

И амнистия ни к чему…

(А. Галич)

Облако было плотным. Я стояла на клубящийся поверхности и не проваливалась. Наверное, это сон, и если сейчас проснуться, то я окажусь… Я окажусь… Бог мой, да где ж я окажусь-то?? Уютной кровати и луча света, щекочущего нос, точно не было в моих последних воспоминаниях. В ушах мерещился визг тормозов, а в глазах – стремительно надвигающийся бампер с дьявольским номером. Значит, это не сон и проснуться не получится, как не пыжься. Хотя – вспомнила! – однажды мне снилось, словно я иду по облакам.

…Однажды мне снился ангел. Собственно говоря, он мне не снился, а слышался, потому как воочию пообщаться с ним не удалось (видимо во сне я смотрела куда-то не туда), но, тем не менее, его ответы на мои вопросы четко звучали в голове, и мир я видела, судя по всему, его глазами. Я вдруг оказалась на небе и подо мною вместо тверди – облака. И ангел говорит – ну, пойдем. Ты же давно хотела побывать в горах – вот, почти горы. А я спрашиваю: как же это? Ведь по облакам нельзя идти? А он говорит: ты попробуй. Ты же не пробовала, а вдруг получится? И вправду, оказалось, что идти можно.

Облака под ногами по мере движения стали твердыми – это были уже не воздушные молочно-белые клубы, а розовый камень. Слово «розовый» не очень подходило к ним. Цвет небесной тверди был, пожалуй, самым красивым цветом, виденным мною в жизни. Кстати, интересно: а сейчас со мною что – не жизнь, получается? Как бы то ни было, пейзаж сейчас был практически таким же, как в том сне, а приглушенный нежный свет – несколько ярче; таким бывает туманное раннее утро в горах, когда рассвет высушивает облака.

Тогда, во сне, я, помнится, пошла направо – и шла долго, наслаждаясь причудливой игрой света и тени. Теперь же мне не хотелось бродить в одиночестве. Мир был удивительно красивым, но чуждым – и желательно было встретить кого-нибудь из аборигенов. И понять: куда меня занесло? Неужто в рай? Однако пустынность местности ставила под сомнение эту оптимистичную гипотезу. Для ада же было слишком божественно красиво. Я повернула налево.

Сделав несколько шагов, спохватилась: как-то несолидно разгуливать по… – все-таки хотелось верить – по раю в джинсах и черной майке. Некстати вспомнилась присказка подруги: «Носите красивое белье: переедет трамваем – хоть будет не стыдно». Меня же угораздило встретить тот дурацкий грузовик как раз в редкий день, когда я надела черную майку. Ах да, ведь мы с Ринфом только что купили новый «фольксваген» и ехали на озеро, чтобы увидеть закат. Ринф, несмотря на возраст, был романтиком и искренне радовался возможности встретить наступление ночи на берегу. И тут – этот грузовик…

Без Ринфа было непривычно и боязно. Как пол-жизни назад, когда меня ураганом унесло невесть куда, и я в потемках набрела на домик на окраине города и постучала в дверь. С того дня мы с Ринфом не расставались. Предаваясь воспоминаниям, я шла по облачному плато. Это удивительное место было точь-в-точь как горное плато, на которое меня однажды затащил Ринф. Я не верила тогда, что смогу подняться, и восхождение мы совершили исключительно благодаря его упорству, пересилившему мое нытье. Боже мой, каким же нытиком я была! Сколько любви было у Ринфа, чтобы выдержать это все! Как же он там один? И тут в моей голове отчетливо прозвучал низкий мужской голос: «Раньше надо было думать. В твоем распоряжении была четверть века на размышления».

Я опешила. Голос был абсолютно незнакомым. Обычно мы предполагаем, что мудрый бог в обличии старца или его наместник – ангел или архангел – встретят нас после смерти со свитком в руке. И по этому свитку будут зачитаны все наши грехи. По пунктам. И мы будем сначала оправдываться, а потом раскаиваться. А потом смиренно ждать: куда определят? На сковородку аль в райские кущи?

Оглядевшись по сторонам, я не обнаружила никого. В окружающем мире ничто не выдавало присутствия живых существ. А может облака и весь этот мир и были живым существом, которое беседовало со мною? Голос тем временем продолжал: «Ты, Берта, прожила счастливую растительную жизнь. Грех жаловаться, что твой крест был тяжел». Я согласно кивнула. «Да, ты помогла Ринфу, и он, благодаря тебе, совершил важное открытие. Он использовал свой шанс. Но какой урок извлекла из этой жизни ты? Каждому от рождения дается уникальная способность и цель его жизни – использовать эту способность на благо мира. Тебе была дана удивительная способность управлять пространством и перемещаться в нем усилием воли, а ты ограничила ее применение лишь тем, что помогла Ринфу создать его прибор. И то для того, чтобы сподвигнуть тебя на это, пришлось устроить ураган и вырвать тебя из привычной обстановки. Ринф тоже был хорош: соорудив прибор, он остановил исследования и не сделал величайшего открытия, до которого остался всего один шаг. Он сосредоточил всю свою жизнь на тебе, словно его задача была выполнена. Поэтому тебе дали выбор: или ты в состоянии смертельной опасности реализовала бы свою удивительную способность, или твоя жизнь бы закончилась, и Ринф освободился для новых открытий. Ты выбрала второй путь. Пока ты гуляла по облакам, на земле прошло несколько лет. Ринфу было сложно, но у него хватило сил сделать то открытие, что ему предназначено; ты можешь порадоваться за него и можешь гордиться им».

Когда голос смолк, я обнаружила, что сижу, привалившись к облачной глыбе. Не знаю, сколько еще лет на земле успело пройти, пока я размышляла о том, как распорядилась отведенной мне жизнью. Не иначе, как очередная четверть века минула. Еще бы разочек попробовать, а? Ведь нельзя же закончить как раз тогда, когда я осознала свои ошибки и увидела Путь…

«Ладно, Бог с тобой. Считай, что амнистия вышла», – произнес Голос и, словно подчеркивая весомость слов, облака стали сгущаться. Мир вокруг закрутился спиралью. Солнечный свет быстро переходил в сумерки, сумерки – в ночь. В завинчивающуюся воронку всасывались звезды. Я почувствовала, как мир вокруг сжимается, вихрь становится все стремительнее, и его плотные объятия уже ощущались кожей. Мне казалось, что пространство меня раздавит. Мысли пропали. Осталось животное желание выжить. Вихрь превратился в пульсирующий туннель. В легких что-то булькало. Руки-ноги не слушались, голова упиралась в упругие стенки, изо всех сил пытаясь раздвинуть их и вырваться на свободу…

…«Девочка! У Вас родилась дочка!» – и детский крик перебил врача.

Регина никогда не видела новорожденных. Собственное создание, только что появившееся на свет, казалось ей беззащитным и походило на новорожденного котенка. Иных ассоциаций в голове Регины, измотанной восьмичасовой непрекращающейся болью, не возникло. Она отважилась коснуться рукой дочери, и ощущения окружающего мира стали возвращаться. Луч солнца упал на малыша, лежащего на ее животе. Март за окном откликнулся звонкой капелью на рождение нового человека. «Марта, привет! Давай, ты будешь Мартой?» И малыш, как показалось Регине, согласно моргнул глазами.

* * *

…После этого на земле прошло еще 94 года…

* * *

Облако было плотным. Я стояла на клубящийся поверхности и не проваливалась. Наверное, это сон, и если сейчас проснуться, то я окажусь… Я окажусь… Бог мой, да где ж я окажусь-то?? А-а, видимо, в уютной кровати. И луч света будет щекотать мне нос. И как раз сегодня распустится чайная роза, моя любимица. Но сон не кончался. Да и облака были непрозрачными, и узреть сквозь них судьбу розового бутона не представлялось возможным. Что-то подобное уже было в моей жизни, но не помню что именно. Неужто на 95-ом году жизни меня настиг-таки склероз?

По трезвому размышлению я сообразила, что во сне меня угораздило отойти в мир иной. Удачно получилось, хотя родственники не осознают эту удачу, и неизбежно будут оплакивать бабушку Марту. Спасибо тебе, Господи, за счастливую жизнь, которую я прожила, и за возможности, которые ты мне дал! Мои утомленные варикозом и артритом ноги чуть не подкосились, когда я услышала Голос: «Пожалуйста. Хорошо, что ты научилась летать, и что у тебя хватило смелости иногда это делать. Хорошо, что у тебя хватило ума не делать это публично. Но ни один человек – даже твои дети – не переняли этой способности. Ты замуровала свое умение внутри себя и тем самым свела его пользу к нулю».

Я не знаю, сколько времени я просидела, так сказать, в сени облака. Божественная красота надземного мира не радовала меня. Всю жизнь я считала, что передать мое странное умение людям невозможно. Поначалу я тяготилась своей способностью, потом почти забыла о ней, и лишь в конце жизни я стала позволять себе летать по ночам – что породило нехорошие слухи о ведьме. К моему счастью добропорядочная пожилая фрау Марта никак не ассоциировалась с загадочной летуньей, которую видели несколько соседей. Теперь же, когда жизнь закончилась, в моей голове родился целый букет вариантов, которые я могла использовать, чтобы дать людям возможность обрести новое качество, не шокируя их «лобовой атакой» моих способностей.

Еще бы разочек попробовать, а? Ведь нельзя же закончить как раз тогда, когда я осознала свои ошибки и увидела Путь. И облака стали сгущаться. Мир вокруг закрутился спиралью…

…Когда новоиспеченный папа увидел свою дочь, он произнес: «Она словно маленький эльф. Просто крылышки в пеленках не видно. Давай назовем ее Эль»…

* * *

Минуло 89 лет. Я снова шла по облакам. С течением времени пейзаж не менялся. Облачные глыбы клубились вокруг меня, пронизанные невесть откуда идущим нежным розовым светом. Я шла вперед, и когда облачко преграждало мне путь – я проходила сквозь него. Моя прогулка была уже долгой – на земле мои внуки, пожалуй, успели отметить пятидесятилетие. Но Голоса, указывающего на мои проступки и недоработки, не появлялось. Я присела у подножия горы и произнесла в пространство: «Ты где? Или я настолько неудачно прожила жизнь, что ты не хочешь со мною общаться?».

Ответ был неожиданным: «Нет, наоборот. Наконец-то из тебя получилась нормальная самостоятельная талантливая уверенная в себе женщина. Даже не знаю, что тебе предложить», – в Голосе явственно прозвучала добрая ирония. «Ты стала достаточно мудрой, чтобы выбрать самой, какую жизнь тебе хотелось бы прожить следующий раз».

…Видимо, уже правнуки на пятидесятилетнем юбилее поднимали тост за бабушку Эль, а я все размышляла. Ринф, научивший меня подниматься к вершинам… Берк – мой добрый ангел… Мииль, открывший передо мной мир новых ощущений и заставивший меня пройти мой собственный Путь… Мои любимые, благодаря кому я стала той, кто я есть. А может быть, это один и тот же Любимый?… Я стала Женщиной благодаря мужчинам. Интересно, каково это – быть Мужчиной? Смогла бы я сделать для кого-то то, что сделали они для меня?..

Облака стали сгущаться. Мир вокруг закрутился спиралью…

И где-то на земле раздался первый крик младенца и врач воскликнул: «Мальчик!!! У Вас родился сын!»

Оглавление

От автора

РАССЫПАННЫЙ БИСЕР. Сказка-про-зрение

ЧТО ОСТАЕТСЯ ОТ СКАЗКИ ПОТОМ?… Сказка о сказках

ЗАПАХ РАДОСТИ. Сказка о счастье

ВЧЕРА. Сказка про ангела

УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ. Сказка о любви

ВЫБОР. Сказка о жизни