Оттенки [Антон Хансен Таммсааре] (fb2) читать постранично, страница - 4

заглядывает в мешок, повезло ли старику.

— Мне всегда везет, — произносит, улыбаясь, старик и вытаскивает из мешка щуку, в пасти которой еще торчит блесна.

— Вот так чудище! — говорит старуха. — Завтра нужно пораньше снести в лавку, за фунт ведь по шесть копеек дают, получим сразу кучу денег.

— Да у меня не одна, для нас самих есть, помельче, — продолжает старик и с довольным видом высыпает всю рыбу в кучу на траву.

Кошка уже учуяла запах и, тихонько проскользнув между жердями калитки, крадется во двор.

— Брысь! — отгоняет ее старуха. Она тоже не может скрыть своего удовольствия. — Ну и нюх у этой твари — уже тут как тут! Чего ты мяукаешь? Мало, что ли, наловила мышей и птиц, вон все птичьи гнезда поразоряла! Сегодня видела я у болота — на земле валялись перья и прутики от гнезда. Уходи, потом получишь свою долю.

— Ну, она да чтоб не почуяла! Ее не обманешь! Ей я тоже пару живцов принес, — отзывается старик, выискивая в мешке несколько плотичек и бросая их кошке.

— Почисти-ка рыбу, вечером поедим свеженькой, — говорит старик.

— А как же, только сперва корову подою, — отзывается старуха и спешит в хлев. Вернувшись оттуда, она чистит рыбу, кладет ее в молоко на сковородку, и долгожданное лакомое блюдо мигом готово. Старик и старуха с удовольствием усаживаются за стол, макают куски хлеба в подливку и отведывают вареной рыбы.

Старик опять умолкает, только старуха говорит потихоньку. Ее никто не прерывает, все спокойно слушают. За печкой трещит сверчок, как будто кто-то, фальшивя, проводит нехотя смычком по струнам.

Вскоре огонь потухает, и старуха со стариком, положив под голову шубы, спят на сеннике, пока их не будит заигравшая с краю неба ясная заря. И так проходит день за днем, так уже минуло три десятка лет — потихоньку канули они в бездну вечности.

— Старуха, скоро я, пожалуй, оставлю тебя одну мыкаться на свете, — произнес Матс, укладываясь на постели поудобнее. — Жили мы доныне вдвоем, не знали ни горя, ни забот, как у Христа за пазухой, а что ты теперь станешь делать одна? Кто тебе косу наточит, наденет метлу на палку или загородь для поросенка смастерит?.. Порвутся у тебя постолы — кто их тебе починит?.. Соскочит у тебя обруч с ведра или с ушата — некому будет новый набить.

Матс болен, тяжко болен. Старуха еще надеется на его выздоровление, но у него самого нет уже никакой надежды.

— Ну, бог даст, поправишься! Ты ведь и раньше, весной, в самую распутицу, тоже расхаварывался. Ну, да бог поможет, не оставит же он меня, старушку, одну!

— Тут уж делай что хочешь, а не жилец я на свете, — произносит Матс со спокойным вздохом.

— А что, если мне сходить завтра к доктору и принести тебе лекарство? Сейчас еще можно, пожалуй, пройти напрямик через болото, дорога ведь еще не совсем испортилась, да и что для меня этот десяток верст? Хочешь, я завтра пойду? — спрашивает старуха.

— Э, впустую это, чем тут доктор поможет? Он ведь не бог, чтобы опять сделать меня молодым. Другие помирали, теперь наш черед. Прах — он прах и есть: подойдет время — и свалишься. Сын у нас молодой был, а вот тоже помер, на что же мне, старому пню, надеяться!.. Вот он, молодой, мог бы жить и жить, и о тебе позаботился бы…

Как только старик вспоминает о сыне, у старухи глаза наполняются слезами. Сын и так, без напоминания, всегда стоит перед ее взором, но она не может не прослезиться, видя, что и старик не забыл его, хотя никогда о нем не говорит.

— Ну да, сейчас вспомнилось, как я прошлым летом видела нашего Юри во сне. Пришел он ко мне и говорит: «Мать, нет ли у тебя чего-нибудь солененького, душа просит». Я и дала ему кусок позапрошлогодней солонины, а это, значит, за тобой он и приходил. А говорят еще, что сны ничего не предвещают… Да и я тоже не вечная, тоже скоро отправлюсь за тобой, что мне тут одной делать? Вдвоем мы брели, вдвоем и уйдем… Кто мне будет летом сено таскать, стог навивать! Прежде я только сгребала, а ты накладывал жгут, и все было в порядке… Останутся после тебя рыболовные снасти и ружье, кому ты их завещаешь, племяннику, что ли? А в каморке висят у тебя тетеревиные чучела, кто ими пользоваться будет, когда тебя не станет! Все будет лежать без дела, только мне смотреть да вспоминать. Да истлеют и они, не вечные же, ничто не вечно! Помню так ясно, как мы были еще молодые и поселились здесь в лачуге. Благослови бог хозяев за то, что они дали нам здесь прожить спокойно. У нас с тобой ведь никогда ссор не бывало. Разве мы с тобой плохо ладили? Говорили мы когда-нибудь друг другу что-нибудь плохое?.. Первая корова здесь, в хибарке, у нас была Пунник, давно ее уж нет. Ушло и то время, когда были у нас коровки Пяйтс и Тыммик. Хозяева хутора тоже постарели. Я как-то посмотрела на хозяина, а у него в бороде вон сколько седых волос! Ну да, Аугусту уже двадцать четыре года, Лийзе девятнадцать — совсем взрослые люди. Отдадут старики хутор молодым, а сами — в сыру землю… Я бы здесь, в хибарке, могла еще пожить, но бог ведает, где топливо доставать, ведь