«Он лежал на сырой земле и смотрел в…» Нет, не так. «Он лежал на сырой земле и думал, что с этого момента началась его новая жизнь». Снова не то. Да что ж это такое?!
Она стукнула пальцем по insert и держала, вдавливая кнопку в клавиатуру. Когда-нибудь они все отлетят от таких ее экспрессивных выходок. Когда-нибудь… Сидела напротив окна, за которым садилось солнце, в кофейне. В самой обычной кофейне на самой обычной улице самого обычного города. Города регионов России, в общей сложности, ничем не отличаются друг от друга. Вот и наш гор… Поправлюсь: ее город был просто частью огромного пазла разбитых дорог и серых блокообразных домов.
Она продолжала испепелять взглядом пустой вордовский лист. Я сидел в двух столиках позади нее, но даже там чувствовалось напряжение. И так уже неделю. Каждый чертов день. С утра забегаю за стаканчиком латте перед работой – она уже тут. Вечером прихожу подкрепиться фирменными сэндвичами с ветчиной и сыром – сидит. В том же наряде, с той же прической… Целыми днями пялится в монитор своего смешного ноутбука. День на третий только я начал ее замечать. И то, сначала я заметил ее ноутбук. Он был весь в наклейках. Абсолютно весь. Сложно было даже с первого взгляда определить, какого цвета он на самом деле. Теперь-то я понял, что черного. Наклейки в основном состояли из героев популярного и всем известного «Рика и Морти». Сейчас сложно найти человека до двадцати пяти, кто не знает этот чудовищный мультик. Были там и другие персонажи, непонятные какие-то, тоже про космос и дикую фантастику. Логично было бы предположить, что девушка выглядела, как подобие фаната мистики: вся такая загадочная, расфуфыренная, с фиолетовыми стрелками и зелеными волосами, чулками в сетку под кожаные черные ботильоны – а, нет, погодите-ка… Ладно, не важно. Никогда не разбирался во всей этой нынешней моде. Не то чтобы у меня был старичковый стиль… Нет. Просто все это: аниме, фантастика, готы и тому подобные выходки – все это мне чуждо. В общем, той девушке, похоже, тоже не особо нравилось выделяться. Поэтому-то она меня и заинтересовала. Такой яркий ноутбук и такая посредственная она. Серая мышка. Не красилась даже. Одежда была похожа на мешки из-под картошки. Как будто она ходила не в кофейню, а к себе на кухню. Честное слово, в четверг я поймал себя на мысли, что завтра она придет в халате.
Сегодня пятница. И нет, она не в халате. В неопределенно-серого оттенка кофте, настолько огромной, что не надень она штаны, можно было бы запросто сказать, что это просто платье такое.
Пятница… Я-то понятно, что забыл в кофейне в вечер пятницы. Дом – кофейня – работа – кофейня – дом – таков мой постоянный маршрут. Нет, я не в депрессии. Ничего трагичного не случалось в моей жизни. Я не шаблонный интроверт из сериалов для подростков. Сам далеко уже не подросток. Просто такая вот взрослая жизнь. Ничего другого и не успеваешь. Порой, хочется ворваться в какую-нибудь тусовку или сходить на мероприятие. Любое мероприятие. Но нет сил. Работа выматывает, новых друзей искать не хватает времени и энтузиазма, а старые разбежались по семьям и таким же изнуряющим работам. Я вечера провожу в кофейне, потому что лень дома готовить, а они – с семьями. Так и живем. Мотаем срок. Но она… Молодая, не уродина. Немного косметики, приличное платье и все мужчины в клубе у ее ног. Не то чтобы она мне сильно нравилась… Нет. Просто странно было бы отрицать очевидное. Косметика и платье почти любую могут превратить в принцессу. На работе у нас каждая девушка в пятницу бродит по клубам. Женихов искать. Развлечься. А она вот в кофейне сидит. Днями напролет. Забавная…
В субботу я в кофейню не пошел. Решил хоть как-то разнообразить затянувшуюся игру под названием: «На сколько долго вы сможете не касаться кухонной поверхности», и приготовить что-нибудь самостоятельно. Захотелось. Не сказать, что я сильно любил готовить. Просто ради приличия и удовлетворения собственной совести надо было.
Пошел в магазин. Спустился по пыльному подъезду. У нас шел ремонт. Ну, как шел… Стоял. Недели три назад объявление повесили, что приедет бригада. В итоге эта бригада ошкурила все стены, оставила после себя жуткую пылищу по всем этажам и больше не появлялась. А дверь в подъезд так и не закрывается. Умники из управляйки решили не выдавать работникам ключи, а просто отключить магнит. Действительно! Кому она нужна, эта дверь? Заходи, кто хочешь! Когда-нибудь дойдут руки, честное слово, найду другую съемную квартиру и съеду в центр, например. В хороший какой-нибудь дом, без вечного ремонта. Туда, где зимой дороги чистят и все фонари горят. Когда-нибудь…
Я шагал по ступенькам и прокручивал в голове список покупок: курица, картошка, майонез… что-то еще надо было… Пиво! Куда без него-то?.. Выходной же. Спустился, по привычке нажал на кнопку возле двери и сразу же поймал себя на мысли: «Зачем я это сделал? Дверь-то открыта». Улыбнулся про себя и толкнул железную рукой.
Ну и жара! Лицо окатило горячей волной. На улице было все тридцать градусов. Знойное лето. Меня, пока что, это не сильно напрягло. Честно говоря, лучше поджариться на солнце, чем мерзнуть и вытирать сопли. Обычная, такая привычная мне дорога. Шел и думал: «Сейчас вот возьму пива и как приготовлю курочку запеченную да с картошечкой… А что? И вкусно, и просто, и, главное, по-мужски. Не забыть майонез. Главное не забыть», – повторял я в голове, подходя к дороге. Замедлился и, как обычно, посмотрел, не едет ли машина. Она ехала. Довольно быстро. Слева. Я остановился, думая, что это очередной мудак-гонщик, и затормозить до пешеходного он не успеет. И был прав. Но тут из-за правого плеча выходит она… и летящей походкой направляется к дороге, даже не удосужившись посмотреть по сторонам. Просто взяла и пошла под машину, уставившись в телефон.
Куда?! Дурочка, стой!
Я еле успел схватить ее за кофту. От шока, слишком сильно дернул. Она сделала шаг назад, запнулась о бортик и рухнула прямо на свой большой черный рюкзак.
– Твою мать! Ноутбук! – она направила свой разъяренный взгляд на меня и испепелила ровно так же, как испепеляла белый вордовский лист в кофейне вчера. – Ты чего?
Машины и след простыл. Я замер и опешил. Во-первых, от того, что малявка даже спасибо не сказала. Да куда там… она и не поняла, что я только что ей жизнь спас. Во-вторых, как так вышло, что я ее не поймал? Вернее, что она упала. Я не хотел так сильно тянуть и уж точно не хотел, чтоб она оказалась на земле.
Девчонка сразу же привстала, вытащила рюкзак из-под попы и судорожно расстегнула.
– Нет, нет, нет… – шептала она, доставая свой смешной ноутбук, – работай, прошу тебя. Только работай.
Все это действо происходило на тротуаре прямо перед пешеходным. Я все еще стоял и растерянно смотрел, как она осматривает ноутбук со всех сторон. Торопыга. Нервно повертев его в руках и не обнаружив видимых повреждений, она открыла крышку и нажала кнопку включения. На экране появился значок загрузки. Белый кружочек мелькнул три раза, и зажегся экран блокировки. Так и знал… Половина монитора мигала, как новогодняя елка. Видимо от удара повредилась матрица. С таким уже не поработаешь… У меня за несколько секунд-то глаза устали.
Девочка подняла голову и посмотрела на меня снизу-вверх с немым вопросом: «Что делать будем?»
В этот момент мне захотелось просто уйти. Да, вот так взять и уйти. Потому что, ой, как мне не нравится намек на то, что я во всей этой ситуации останусь злодеем. На секундочку, я ждал огромной благодарности, а получил – вот… Надо бы объяснить ей, кто на самом деле виноват в случившемся. Это не парень-пешеход и даже не водитель-лихач. А одна невнимательная девочка, которая еще легко отделалась.
В общем, мы стояли перед пешеходным – вернее, я-то стоял, а она так и сидела на асфальте – и смотрели друг на друга, ошарашенные резким поворотом этой ситуации.
– Сама-то не ушиблась? – выдавил я и подал ей руку.
– Нет. – Она отложила ноутбук, встала, проигнорировав мою ладонь, и забавно отряхнула попу, будто виляя. – Не испачкалась? – спросила вдруг она и повернулась ко мне спиной, сама, при этом, заглядывая через плечо, видимо, чтоб оценить реалистичность моей реакции.
– Вроде нет, – ответил я, с трудом сдерживая улыбку. – На тебе все равно грязь не видно.
Стоп. Я что, это вслух сказал? Прозвучало еще хуже, чем было в моей голове. Черт! Я уже вижу ее взгляд. Взгляд, который говорит: «Если это шутка, то плохая. Если не шутка – берегись».
– Прости, я не… – Я закашлялся. Поперхнулся собственной слюной. Надо же… – Я не это хотел сказать.
Она молчала и продолжала пялиться на меня, всем своим видом показывая, что не понимает и находится совсем не в настроении для подобных увеселительных приемов. Я продолжил:
– Понимаешь… Кофта у тебя серая. На ней ничего не видно и так.
– Не кофта, а толстовка.
Я замолчал и глубоко вдохнул.
– Как скажешь.
Понятия не имею, зачем все еще там стоял. Пиво из магазина уже зазывало меня тихим голоском: «Андре-е-ей… иди к нам», – шептали полторашки темного бархатного. Но было что-то во всей этой ситуации… Нет. Скорее, в ней. Я мог спокойно уйти и не испытывать чувства вины. И избежать многих проблем мог. Всего-то нужно смыться с места преступления. Она вряд ли побежит догонять. И в полицию точно не пойдет. Но эта нахальность и какая-то отчаянность, что ли… в ее голосе, жестах, даже словах…
– Что вот теперь делать? – спросила она в пустоту и пнула легонько лежавший на земле ноутбук.
Затем она вздохнула. Так вздохнула… Глубоко и наигранно немножко. Так, что я даже прочувствовал все страдания, которые она вот-вот собиралась вывалить на мою бедную голову. Зачем я ее вообще полез спасать?
– Ла-а-адно, – выдавил я, – давай его сюда.
– Что?
– Давай, говорю, сюда ноутбук. Отнесем в мастерскую, я заплачу́.
Заплачу́. Прозвучало-то хорошо, а на деле… Понятия не имею, сколько стоит замена экрана на ноутбуке, но уверен, что не дешево. На зарплату менеджера автосалона в наше время много себе не позволишь. Ну, ладно. Деньги есть, не помру. Буду месяц-другой экономить. Зато она снова сможет сверлить взглядом экран этого ноутбука в кофейне и бить как сумасшедшая по клавишам. Хоть одно доброе дело сделаю в своей никчемной жизни.
– Ты серьезно?
Она нахмурилась.
– А похоже, что шутка?
– Нет, – хихикнула она, – шутишь ты на много хуже.
– Ладно, ладно. Понял я, – сказал и тоже улыбнулся. – Пошли?
Она подняла ноутбук, запихнула его обратно затем застегнула рюкзак и закинула за спину, на одну лямку, на правую. Повис он низко, как раз на уровне попы. Ох уж эта мода… Вот и решилась загадка, как можно было приземлиться ровно на него.
Солнце все так же плавило асфальт под ногами. Мы шли в неловкой тишине. Мастерская «Хочу ноут» была совсем недалеко, квартал ходьбы. И мы оба знали, где она находится. Она знала, потому что шла уверенно, не за мной, а рядом или даже впереди. А я знал… ну, потому что знал. Этот райончик уже изучен мною вдоль и поперек. В нынешней своей трухлявой квартире живу всего год, зато в прошлой, через дорогу, жил лет шесть. Дешевый и почти самый злачный район города. На что, спрашивается, мог рассчитывать парнишка (тогда еще парнишка), без родительской поддержки с неоконченным высшим и ветром в голове? Эх… та квартира. Вспомнил, аж заскучал. Хорошая была однушка, чистенькая. Я там ничего даже не менял при въезде. И за шесть лет ничего не ломалось, кран не тек, никто никого не топил. Соседи – приятные были ребята: молодая пара с ребенком – снизу; две бабушки и еще одна пара возраста моих родителей – с нашей площадки; сверху не помню кто. На удивление тихие все. Да и я квартирант приличный был. Друзей не водил. Мы тогда грандиозные тусовки на даче у Санька проводили. Новая жена его никуда не пускала, страшно мол ей одной и грустно. Ну, он и придумал план-капкан. Чем к друзьям свою бестию водить, которая часов в одиннадцать уже ныла, что устала и хочет домой, он звал всех к себе. Она рано уходила спать в соседнюю комнату, а мы сидели до рассвета. И бабе спокойней, и он веселился от души. Противная у него женушка, честно сказать. Скандалистка ярая, за яйца его взяла и до сих пор не отпускает. Хотя он всегда говорил, что ее любит. Семь лет в браке уже, двое детей. Бедный… Я Санька не видел давно, новости только от друзей друзей узнаю. Вот так-то. Просуществовал этот план, кстати, не долго. Дамочке быстро надоели вечные сборы, и нашу компанию разогнали. С тех пор если где и встречаемся, то в клубах или барах, кальянных всяких. Но это не то, атмосферы нет…
Золотое прошло время у меня в той квартире – молодость. Если б не обстоятельства, никогда бы оттуда не съехал. Такой там открывался вид на улицу Центральная – которая в самом городе, если посмотреть на карту, была ни разу не центральная – с балкона десятого этажа на крыши пятиэтажных кварталов. Этот дом – единственный высокий во всем районе. И, самое важное, лифт-то никогда не ломался. Ни разу за шесть лет! Я любил на том балкончике сидеть вечерами, смотреть на фонари слегка деревенского города. Не мужское это занятие. Поэтому я никому не рассказывал, что у меня был балкон с видом и что я именно по нему скучаю, когда говорю о той квартире.
«Обстоятельства», вынудившие меня ее покинуть, звали Вера. Я снимал квартиру у ее бабки. Хорошая была женщина, добрая. А когда та скончалась от старости, наследство досталось Вере. Засранка выставила меня сразу же, как только смогла и въехала в квартиру сама. Я тогда не знал еще, что такое договор аренды помещения, да и бабушка Веры не знала. Все у нас было на честном слове, а потом появилась Вера и предложила мне этим честным словом подтереться. Теперь она на том балконе сидит.
Мы как раз прошли этот дом, и я с ностальгией запрокинул голову, чтоб посмотреть наверх.
– Что там? – вдруг спросила хозяйка злосчастного ноутбука, обернувшись.
И почему она решила бросить на меня взгляд именно в этот момент? Я думал не отвечать, что вопрос риторический, но она продолжала смотреть на меня. Выглядело это так смешно: она шагала вперед, и, одновременно с тем, голова ее была повернута почти на сто восемьдесят градусов, то есть, она не видела, куда идет. Шла-шла и споткнулась-таки. Она не оторвала от меня взгляд, только пошатнулась, вытянув руки, чтоб наладить равновесие, и продолжила идти так же.
– На свою старую квартиру смотрел, – выдавил я, чтоб она, наконец, перестала так пялиться.
– М-м-м, – промычала девчонка с умным видом и отвернулась.
«Слава богу она не стала продолжать разговор. Лучше пусть под ноги смотрит», – подумал я и тут же снова ощутил давящую атмосферу тишины. Ненавижу это дурацкое чувство, когда вроде не очень-то хочешь разговаривать, но надо, чтоб не было неловко. Я, вообще, человек общительный, но только со своими. Новые знакомства заводить как-то не очень люблю. Не знаю, почему. Это сложно объяснить. Не то чтобы мне не нравится узнавать других с нуля. Скорее, бесит тот факт, что ты уже старался, настраивал контакт, погружался в людей. А потом они просто исчезли из твоей жизни, и все заново. Но тут, конкретно в этой ситуации, даже немного другая история. Я и не планировал с ней сдружиться. Мне это было не нужно. К тому же, что мне – двадцати семи летнему парню – может дать в плане дружбы эта девчонка? Вряд ли у нас найдутся с ней какие-то общие темы для разговоров или совместные увлечения. Но тишина с каждым шагом все сильнее сдавливала мозг, а солнце припекало голову, так что казалось, квартал до этой мастерской – это Таримское шоссе какое-то. И я решил прекратить наши молчаливые страдания.
– Это была моя первая квартира после общаги.
Она даже не обернулась. Так и шла. И молчала. Я уже, было, подумал сказать что-нибудь еще про квартиру, но тут она, наконец, промолвила:
– А я никогда в общагах не жила. – И все еще ни разу не обернулась. Говорила вроде со мной, а вроде нет. Смотрела куда-то вдаль, перед собой. Ну и хорошо, не упадет хоть. – В российских общагах, – поправилась она.
Намекает, что была заграницей и жила в общагах там. Училась что ли?.. Невольный смешок пронесся по моему лицу, ведь я понял, что она сама хочет завязать разговор. А делает вид, что ей все равно на меня. Ох уж эти девушки… Может обиделась за ноутбук или на ту дурацкую шутку? Точно! Внутреннее недовольство, охватившее меня тогда на пешеходном, уже отступило, и я почувствовал, что должен извиниться. Вернее, даже не себя почувствовал, а ее. Пока мы шли, я смотрел на нее, слушал ее голос и понял, что ей грустно. Конечно! Какой же я дурак… Конечно, ей грустно! Я же каждый день всю неделю видел, как она строчит что-то за этим самым ноутбуком. А теперь он сломан. По моей вине. Хоть я себя виноватым и не считаю, она, наверно, думает, что лучше б попала под колеса сама, чем лишилась ноутбука. Вдруг, неожиданно для меня самого, внутри появилось сострадание.
– Слушай, – не выдержал я, – ты прости меня за ноутбук.
Давно это чувство меня не посещало. Даже показалось, что мне на нее не все равно. Хотелось добавить еще что-нибудь… Что-нибудь вроде фразы: «Не переживай», но не такое раздражительное и банальное.
А она повернулась и улыбнулась мне. Так загадочно и ехидно.
– Все хорошо, – сказала она, не отводя глаз.
В этом ее взгляде читалась какая-то радость что ли… Не знаю, что это было, но, почему-то, стало сразу веселее. И легче. Я даже на секунду забыл про невыносимую жару. Но лишь на секунду.
Голова кружилась. Ненавижу это состояние. Я продолжал идти и вдруг почувствовал, как капелька пота стекает со лба по щеке и к шее. Медленно так, щекоча. Лето хорошо, если проводить его дома и, желательно, не двигаясь. Я бросил взгляд на спутницу, как это обычно делают, чтоб определить, на сколько другим жарко. Хотелось увидеть, что она тоже изнывает по многим причинам: успокоиться, что я не умираю, и жара на улице, а не у меня в теле; перестать стесняться того, что насквозь потный, когда увижу, что люди вокруг тоже потные, и все мы в одной вонючей лодке, которую от бедствия не спасет дезодорант; позлорадствовать; ну, и еще по куче необъяснимых словами вещей, от которых на душе стало бы как-то легче. Так вот, я обернулся в надежде увидеть хоть одну капельку пота на ней, хоть намек на то, что ей так же жарко. Но нет… Шагает себе бодрячком. Как будто сейчас не тридцать, а пятнадцать градусов и северный ветер. Мало того, что она была в кофте, что само по себе необъяснимо, так еще и шла вприпрыжку, довольно быстро. Я на секунду засомневался в собственных датчиках тепла и судорожно осмотрел других попавшихся на глаза прохожих. Все потные. Одна она – нет.
– Я тут заметил, ты в кофтах все ходишь… Не жарко? – спросил я и тут же поправился: – Толстовках.
– Не жарко, – ответила она. – В смысле, ты заметил? Для того, чтобы заметить что-то надо меня часто видеть. Ну, или минимум дважды. – Она нахмурила брови и прищурила глаза. – Следишь за мной?
– Что? Нет… Что за ерунда? Видел тебя в кофейне.
Уточнять, в какой именно кофейне, было не нужно. На наш райончик она была единственная. Вернее, единственная, в которой можно было посидеть. А то некоторые называют ларечки Coffe Like кофейнями, но это не правда. Таких ларечков на каждом перекрестке. Нет в них духа какого-то что ли… Атмосферы. И еще, в них не посидишь и не поглазеешь на странных девочек…
– М-м-м, – снова промычала она. И снова даже не обернулась.
Может, мой ответ показался ей скучным? Может надо было как-то съязвить?.. Или пошутить?.. Нет. Хватит на сегодня шуток. Но разговор зашел в тупик. Опять. И мы зашагали в тишине. Как хорошо, что осталось всего ничего. Вон там уже видна заветная вывеска.
Наконец-то холод. Мы зашли в помещение с кондиционером. Ну, как зашли… Я зашел, а она залетела в открытую мною дверь. Это было так: вблизи мастерской она немного отстала, и я, подойдя ко входу первым, взялся за ручку, открыл дверь и уже хотел зайти, как она шмыгнула внутрь прямо передо мной. Почему-то в мою голову даже не просочилась мысль придержать дверь. Их обычно придерживают дамам. В том самом смысле этого слова Дамам с большой буквы. А она… ну какая же она дама? Не знаю, сколько ей лет, да, на самом деле, тут и не в возрасте дело. Просто она ведет себя как девчонка. Даже не девушка, а именно девчонка. Вроде тех, что лазают по крышам, шутят язвительные шутки, смотрят на всех, как на отбросов общества, ну, и тому подобное. Даже не знаю, с кем сравнить ее… Пусть будет – молодая Коко Шанель. Такая же маленькая нахалка.
Но, почему-то, мне стало неловко. «Где твои манеры?» – прошептал внутренний голосок.
Мы подошли к… К кому? К кассиру? К продавцу? К ремонтнику? Нет, не ремонтник, а… Как же это правильно говорить?.. Мастер! И не к мастеру. Не знаю, как назвать. Универсальному, в общем, человеку, к тому же, единственному в том магазине-мастерской. Пусть будет просто работник. Ничем не примечательный паренек. Самый обычный. Он окинул нас самым обычным взглядом, безразличным таким. По этому взгляду сразу понятно, что человек далеко не претендует на звание «Работник месяца», а, скорее всего, просто просиживает попу, будучи не очень-то довольным своей работой. Как, собственно, и большинство продавцов-консультантов-кассиров в России.
– Здравствуйте, – сказал я, облокотившись на прилавок, – нам ноутбук починить нужно.
Работник бросил на меня усталый взгляд.
– Какой дефект?
Я перевел глаза на свою спутницу, которая, очевидно, летала в облаках, дернул бровями, мол, что стоишь, доставай. Она тоже немного дернулась и, сняв рюкзак, вытащила из него свой обклеенный гаджет.
Дальше все как обычно: работник взял ноутбук, повертел в руках, затем открыл, включил, попялился в экран, что-то понажимал. Сумма, которую он озвучил после этого заставила меня десять раз пожалеть о том, что не убежал тогда на переходе. Я молча закатил глаза и представил стоимость ремонта. Понял, что она равна половине моей зарплаты. А потом я посмотрел на нее. Она стояла, так же облокотившись на прилавок, как я, и рассматривала флешки в витрине, стараясь делать вид, что ее совсем не волнуют мои дальнейшие действия. Я б на эти деньги… Что я бы?.. Купил бы двести чашек кофе или колонки себе, какие давно хотел. Но все это ерунда. Ни кофе, ни колонки не сделают меня настолько счастливым, насколько ее делает этот ноутбук.
– Хорошо, – кивнул я и попытался вспомнить, есть ли у меня сейчас на карте столько денег. Вроде есть.
– На чье имя оформлять?
Мы переглянулись.
– Наверно, на твое, – сказал я. – Потом придешь, сама заберешь, как починят.
Она кивнула и навалилась на прилавок еще сильнее.
– Записывайте, Киринева Алиса, – сказала она.
Алиса, значит… Красивое имя, сказочное. И запомнить легко. Спроси меня через несколько лет, как звали девчонку из кофейни с забавным ноутбуком, точно вспомню. Вплоть до самого момента оплаты, пока работник оформлял всякие бумажки, Алиса смотрела на меня и слегка улыбалась. Вернее, она хотела улыбаться, но усиленно скрывала это желание. Все равно, выглядело забавно. Как будто уголки рта ползут вверх, но она спохватывается и опускает их обратно. И так несколько раз.
К моменту, когда работник выдал Алисе квитанцию, а мне сунул терминал для оплаты, я уже окончательно попрощался с деньгами. И даже как-то приятно стало, когда увидел Алисину улыбку.
Умеют, все же, девушки выражать благодарность. Они это делают как-то очень просто, невзначай: улыбкой или добрым словом. Некоторые прямо от рождения источают какую-то положительную энергию. Какой бы злой ни был человек, перед такой энергией он не устоит. Ради таких девушек хочется горы сворачивать, только бы подпитываться этой теплотой, как самым опасным наркотиком. Наверно, это любовь называется. Не знаю. Знаю только, что у меня такая девушка была. Светлый ангел по имени Анжелика. Понятия не имею, как вообще вышло, что она на меня посмотрела, ведь я, не то что самый обычный, я хуже самого обычного парня. Денег у меня не было, когда мы познакомились, и когда расстались тоже не стало. Но вот когда встречались, они откуда-то появлялись. На Анжелику было ничего не жалко. И ничего не хотелось требовать взамен. Просто она так улыбалась…
Ее я любил. Сильно. Потом мы расстались. Как-то так вышло. И она остыла, изменилась, и я дурак, ничего не сделал, чтоб удержать. Ладно. Это теперь уже не важно. В прошлом она. Просто есть такие девушки. И даже если они не твои и ты не любишь их так, как обычно любят, хочется приятно им делать. Вот в магазине цветов, например, мужчина такой девушке отдаст букет бесплатно просто потому, что может. И он ее больше никогда не увидит. А значит, не полюбит. Но получит здесь и сейчас такую дозу этого «благодарственного наркотика», которой ему, может, на всю неделю хватит.
Алиса, безусловно, обладала таким качеством. Но плохо им распоряжалась. Не умеет она еще грамотно мужчинами манипулировать. Это искусство, которому долго учатся. Сам я велся много раз на такие манипуляции и, честно сказать, ни капельки не жалею. В этот раз она тоже, сама, наверно, того не понимая, мною манипулировала. И вот, вместо раздраженного паренька теперь я – мужчина, готовый сорить всеми своими оставшимися деньгами.
Мы уже собирались выходить из магазина, как вдруг она повернулась к работнику и сказала:
– Только не сотрите там ничего. – Помолчала секунду и, осознав, что не совсем понятно выразилась, добавила: – На жестком диске очень важные файлы.
«Само собой разумеется», – подумал я, и, наверно, то же самое подумал работник магазина-мастерской. У каждого человека на компьютере или ноутбуке хранится что-то важное. Просто это «что-то важное» у всех разное. Там могут быть детские фото или школьные задания, могут быть документы по работе.
У меня вот там, на моем жестком диске, лежат видео, которые мы ради забавы снимали в студенческое время. Есть два факта о моей университетской жизни: первое – я состоял в студсовете и без конца участвовал во всяких креативных сборищах и официальных мероприятиях; второе – учился я настолько плохо, насколько можно было учиться (именно «плохо учился», а не «не учился совсем»), но, несмотря на это, был отчислен с третьего курса. Восстанавливаться не стал.
Не знаю, какой из фактов послужил причиной для другого: плохая учеба из-за студсовета или студсовет от безделья за плохой учебой. Но факты есть факты. Мы вечно придумывали всякие сценки, шутки, сценарии к видео. И вот однажды родился проект «Катрина». Идея была, как можно понять, в том, что этот проект будет очень-очень крутой и своей крутизной разнесет всех как ураган. Стоит ли говорить, что никакого проекта у нас так и не вышло. После записи нескольких видео юмористического характера (там были локальные шутки над учителями, учениками, системой образования и т.д.), из нашей десятичеловечной команды осталось три: я, Санек и одна наша пацановидная подруга. В таком составе было отснято еще два-три видео. Но монтировать и выкладывать их, разумеется, никто не стал. У Санька, наверно, тоже сейчас эти видео неразобранные лежат. Я бы не сказал, что пропади записи, наступил бы конец света. Но они дороги как память. Знаю, что для парня у меня слишком сентиментальная натура и с этим уже свыкся. Поэтому с чистой душой иногда пересматриваю те записи, испытывая какую-то светлую ностальгию по прошлому.
А вот у некоторых на жестком диске хранится не прошлое, а настоящее. Да еще какое. Это «важное», наверно, важнее всех «важных».
Хихикнув в себя от очевидности Алисиной просьбы, работник кивнул, и мы направились к выходу.
– Там твои наброски лежат? Рассказы? – спросил я, открывая ей дверь, (да, я исправился и теперь подумал о том, что эту недодаму все же нужно пропустить вперед).
– Откуда ты?..
– В кафе видел, как ты пишешь, – перебил я.
– Да, – тихо ответила Алиса и остановилась возле входа. – Мне туда… – она указала на исхоженную невеждами тропинку в газоне справа от дома, из которого мы вышли.
Мне было не туда. В противоположную сторону. И хорошо. А то как же я не люблю эти странные моменты, когда уже попрощался, но потом вам оказывается по пути. И идете в неловкой тишине.
Все.
Что делают, когда прощаются с едва знакомой девицей? Наверно, говорят просто:
– Ладно, пока.
Она стояла и хлопала глазками. Я-то понятно почему стоял – ждал, когда попрощается она. Из вежливости. А она… Замечталась что ли опять? В памяти всплыли планы на сегодняшний день: курочка и пи-и-иво. Рот наполнился слюной, и я уже собрался уходить.
– Спасибо тебе, – наконец, выпалила Алиса, – еще раз.
В голосе ее чувствовалось смущение.
– Пожалуйста, – ответил я и, улыбнувшись, направился обратно к магазину.
Я мог бы продолжить разговор. Мог бы пойти с ней. Но дружба у нас вряд ли выйдет, а кадрить ее не было никакого смысла – не мой типаж. К тому же, зачем так напрягаться ради самой обычной по красоте девчонки со сложным характером, если можно просто угостить в пятницу вечером какую-нибудь мадам в клубе и получить красотку на ночь, которая не будет кушать мозг сложными вопросами. Если бы мне было это нужно… Но мне не нужно.
Солнце продолжало плавить мой лоб. Хорошо, что Алиса теперь не скачет рядом. От одного ее вида становилось еще жарче, чем на самом деле есть. И почему она не потеет?
День продолжился ровно с того места, на котором был безжалостно прерван. Я перешел пешеходный, как обычно, посмотрев по сторонам, только на этот раз ухмыльнувшись от того, что никакая девчушка с черным рюкзаком за спиной не вылетела под колеса, и зашел в магазин. Как же я люблю прохладные помещения, особенно сейчас. И как же хорошо, что этим летом у нас открыли «Магнит». Да-да, в нашем районе теперь есть нормальный магазин. Я имею ввиду тот, в который заходишь и в прохладе рыщешь по полкам среди больших рядов, а не этот ваш продуктовый, который так и назывался: «Продуктовый». В который даже зайти нельзя было, потому что он был настолько маленький, что очередь начиналась на улице. В котором расплачиваться нужно было наличкой. И не потому, что у них не было терминала, а потому, что продавщица – она же хозяйка магазина – всех ругала за карты, называя их «пластиковым закатом своего бизнеса», и каждый, кто хоть раз все же расплатился в том магазине картой знал, что комиссия с операции целых пять рублей. И это были как будто личные проблемы каждого отдельно взятого покупателя.
В общем, раньше у нас в точности такой ларек на районе имелся. В нем всегда жарко было – и зимой, и летом – из-за плохого качества холодильных камер, которые, чем больше охлаждали внутри себя, тем больше нагревали снаружи.
А сейчас красота.
Я побродил по рядам, отрыл в морозильнике самую сочную куриную грудку, с трудом выковырял пять здоровенных, но единственных без глазков и порезов, картошин, проходя уже к кассе захватил пару бутылочек пива и все думал об этой Алисе. Она какая-то инопланетная что ли. Общаться с ней сложно. Но от этого очень интересно. Как будто приходится каждое слово продумывать, подбирать. Все думал и думал о ней и о том, какая она чертовски сложная, интересная и бесящая. Кассир пробила покупки. «С вас четыреста тридцать два рубля», – сказала она и кивнула в сторону терминала, а меня не покидало чувство, что что-то я забыл. Быстро прокрутил в голове внешний вид моего сегодняшнего обеда, плавно переходящего в ужин: курица, картошка, соль есть, перец есть, масло подсолнечное, по-моему, тоже было, пиво… – вроде, все. Ладно. Черт с ним! Забыл и забыл. Я расплатился, собрал покупки в пакет и ровно в дверях «Магнита» вспомнил: «Майонез!» Как так?.. говорил же себе, не забыть.
Я развернулся на сто восемьдесят, вернулся, сложил пакет в камеру хранения, запер на ключ. В это время казалось, что все люди в магазине, а было их немного, смотрели на меня. Так же, как я смотрю на людей, меняющих направление прямо посреди улицы. Хотя, на самом деле, мало кому там вообще было до меня дело.
Улыбка проскочила на лице. Я вспомнил, как пару дней назад, возвращаясь с работы, видел мужичка лет сорока с пивным пузом, который перешел дорогу, а потом, видимо, вспомнил, что идет не туда и снова встал на светофоре, чтоб перейти эту же улицу обратно. Это еще ладно. Кто-то же прямо посреди проезжей части разворачивается.
Я слишком много думаю о других людях. Наверно, потому что сам постоянно наблюдаю за прохожими и окружающими. И мне кажется, что каждый так же, как я наблюдает тоже. Но не все такие. Вернее даже, большинство – не такие. Они живут в своих мирах, не замечая происходящего прямо под носом, летают в облаках, в своих мыслях, прямо как Алиса. Алиса…
За чем я там вернулся?
Взял майонез с полки. Долго выбирал, а потом понял, что после сегодняшнего выбор мне не по карману. Взял самый дешевый. Касса. Кассирша, слегка улыбающаяся моей забывчивости. «Карта есть?» – спросила она. «Конечно, есть, – ответил я мысленно. – Что ж ты в прошлый раз не спросила?»
– У вас сто два бонуса. – Она вопросительно посмотрела на меня. – Списывать будем?
– Это сто два рубля?
– Да.
– Откуда так много? Давно ж в магазины не ходил… – буркнул я себе под нос. – Это, получается, майонез бесплатный будет?
– За один рубль.
– Хорошо, давайте спишем.
– С вас один рубль. – Она опять усмехнулась и покосилась на терминал.
Дома было так же жарко, как на улице. Если не жарче. Все окна нараспашку. А окна эти на юг. Единственное, о чем я никак не думал, когда въезжал в эту квартиру прошлой осенью, так это о том, что август может выдаться таким душным. Черт. И как готовить в таких условиях?
Я разжег духовку. Стало еще жарче. Готовить за свои двадцать семь лет я так и не научился толком. Да и было бы кому, а самое главное – зачем, меня учить… Поэтому я давно уже скачал приложение с рецептами. Мне его посоветовала давным-давно мама, когда я только начинал жить один, а она еще волновалась за мое состояние и питание. Волноваться она перестала довольно быстро. А приложение ей самой какая-то из подруг рекомендовала. Мама очень редко готовила и толком это приложение опробовать тогда еще не успела, но подруга прямо-таки сыпала позитивными отзывами. Вот так, благодаря сарафанному радио, я впервые начал готовить сам. Позже в рекомендациях Play Market после установки этого приложения мне попадались еще много похожих, но мое, по итогу, оказывалось всегда лучше. И какое-то время спустя, я перестал на эти рекомендации вестись.
В общем, распаковал уже оттаявшую в этой невероятной жаре курицу, достал из ящика здоровенную пластиковую миску, похожую на тазик, положил туда курицу, выдавил сверху майонез, помял ее руками и, облизнув пальцы, пошел к раковине руки мыть. Дальше опять заглянул в телефон и понял, что к курице в тазик нужно добавить еще репчатого лука и соли, а еще можно перца по вкусу. Я оглянулся, прокрутился на кухне волчком, решил для себя, что перца нет, а значит, по вкусу мне будет совсем без перца. Достал лук, почистил, поплакал, порезал. Все это вместе с солью благополучно смешал в тазике и отставил в сторону.
Тут я подумал, что от набирающей жар духовки у меня начала кружиться голова и не нашел лучшего решения сей ситуации, чем отпить холодненького пива. Дальше угловато почистил картошку, порезал без происшествий, достал поднос и с ужасом осознал, что подсолнечного масла-то у меня и нет.
В магазин идти не выход, да и, честно говоря, лень. Что же можно придумать? Совсем без масла запекать? А если сгорит?..
Я сел у окна, распахнув его посильнее, подставил лицо под ветерок, сделал еще глоток пива и задумался. Ветер был наипротивнейший, теплый такой, южный. Толку от него не было абсолютно никакого кроме, разве что, циркуляции воздуха в квартире. Даже наоборот, казалось, что без ветра было бы не так жарко. Что ветер жарче, чем просто воздух на улице. Что в целом погода ощущалась на тридцать градусов, а с ветром на все тридцать пять. Хотя, что тридцать, что тридцать пять – все плохо. И как Алиса выносила такую жару?
В мыслях опять всплыла она и ее длинная толстовка, а проблема с подсолнечным маслом, вернее, с его отсутствием, плавно перешла на второй план. Я отхлебнул еще пива и представил, как она шагает по улице в своей толстовке. Правильнее сказать даже не представил, а вспомнил, что видел сегодня, несколькими часами ранее. Я вспомнил, как злился на нее за то, что она не потеет, вспомнил, как злился до этого, на пешеходном переходе, за ее невнимательность и наглость. Потом представил сумму, которую отдал за ремонт даже не своего ноутбука и позлился еще сильнее.
А потом… Потом я сделал глоток, медленно вдохнул и почему-то вспомнил, как она поблагодарила. Так робко и… Не знаю, как еще. По-детски что ли… Как будто никогда никого не благодарила до этого. И стало тепло. Рациональный мозг говорил, что никакая благодарность не стоит тех денег, а на душе было тепло.
Интересно, увидимся ли мы в кафе снова? Придет ли она еще туда? А если придет, наблюдать за ней как раньше я уже не смогу. Дурак, проболтался, что видел ее. Не надо было… Будет ли она со мной пытаться дружить?
И в момент размышления над этими многочисленными вопросами я отчетливо почувствовал, как во рту появилась слюна. Много слюны. Просто так. И я вспомнил про курицу и про противень, про то, что уже поздно и давным-давно надо было что-то съесть. Встал, уставился на противень и на лежащий рядом с ним майонез. «Чем черт не шутит», – подумал я и в следующую же секунду смазывал противень майонезом. Потом я помыл руки, поставил майонез в холодильник, аккуратно и, как мне показалось, красиво выложил курицу на поднос, потом и картошку, засунул все это дело в духовку, поставил таймер на пятнадцать минут и отправился в комнату, за компьютер. Вообще, в рецепте было написано тридцать минут, но несколько раз я так уже подрумянил блюда до черной корочки, хоть и делал все строго по рецепту. С тех пор рецептам не на сто процентов доверяю. Даже из этого чудо-приложения.
Ждать нужно было долго. На голодный желудок каждая минута идет как час. Поэтому я начал искать, чем бы отвлечься. Думал, какой-нибудь фильм посмотреть. Искал, но как-то все не то. Хочется чего-то… Не знаю, чего-то романтичного, простого такого, легкого. Выбирал, выбирал, да так и не выбрал. За этим делом пятнадцать минут пронеслись довольно быстро, и духовка дзынькнула.
С кухни веяло приятным ароматом и жарой. «Еще не готова», – подумал я, поковырявшись вилкой в шкворчащей курице. Поставил еще на десять минут и продолжил поиски хорошего фильма. Этот смотрел, тоже смотрел, этот, говорят, не очень, тут одни сопли. Да что ж такое!.. Может аниме уже включить? Я отхлебнул еще пива из бутылки, принесенной с собой с кухни и понял, что она вот только что на этом самом глотке закончилась. Пролистал к следующему фильму. Назывался он «Завтра». И я подумал: «А что завтра?» Оно представилось мне сначала обычным и скучным, как все другие мои выходные, да и будни тоже. Но потом в мыслях всплыла Алиса. Это навело меня на более приятный образ завтра, и я вдруг понял, что этого завтра жду. Мне интересно, придет ли она в кафе, попробует ли со мной заговорить, помашет ли хотя бы. С другой стороны, зачем ей идти в кафе без ноутбука? А еще важнее, зачем мне думать о ней? То, что Алиса внесла красок в повседневную серую, тянущуюся, как нуга в шоколадном батончике, жизнь, было очевидно. Но далеко не очевидно было мне вот что – почему эта девчонка так плотно засела в моих мыслях? Что в ней такого? Я уже, грешным делом, подумал, что влюбился. А не влюблялся я давно, мог и забыть, каково это. Но тут же опомнился: «Нет. Ерунда какая. Просто ничего другого у меня в жизни не происходит, вот и зациклился на ней». И все равно, завтра почему-то сильно захотелось. Даже рабочую неделю захотелось.
В этот момент как раз снова дзынькнула духовка. Желудок уже сворачивался в трубочку, а в голове мутнело от пива натощак. Жар обдал мое и без того вспотевшее лицо. Пахнет вкусно. На вид тоже ничего. Я наложил жадный кусок курицы и немного картошки, открыл холодильник, постоял, смотря на пустые полки, несколько секунд, насладился буквально выпадающим из него холодом, зажал подмышкой майонез, в левую руку пиво, в правую тарелку. И только удобно расположился на кресле перед компьютером, открыл вторую банку пива и приготовился вкусить своего кулинарного шедевра, как вдруг…
Звонок в домофон.
Черт бы вас побрал!
– Кто? – раздраженно буркнул я в трубку.
– Андрей, милый, посиди с Яночкой до вечера, прошу.
Глаза мгновенно закатились, и я молча нажал на кнопку, впустив непрошенных гостей.
Моя мама – удивительной наглости женщина. Маленькая, черненькая, бойкая и невероятно уверенная в себе. До сих пор не понимаю, как ее терпят другие – подружки всякие, знакомые. Их у нее довольно много. И она, на самом деле, приятный человек, общительный, отзывчивый. Но когда речь заходит о ее собственных интересах – берегитесь. Какими-то неведомыми способами она всегда заставляет людей делать то, что нужно ей и тогда, когда нужно ей. Именно по этой причине первые полгода я скрывал от нее место своего нового проживания. Скрывал как мог. Но она все же выпытала. И теперь снова мною пользуется. Нет, я, конечно, все понимаю и совсем не против нянчиться со своей сводной сестрой иногда. Но можно же хотя бы позвонить заранее. А если бы меня дома не было. Или у меня в гостях была, предположим, девушка. Хотя… Кого я обманываю? Девушек в этой квартире не было с самого моего заезда.
Раздался стук в дверь. На пороге стояла мама, не привычно сильно загоревшая. А рядом с ней белая как снег Яна.
– Мне по делам срочно нужно. А она со мной ехать не хочет, – выпалила мама сию же секунду и кивнула на Яну. – Посидишь с ней? Мне на пару часиков буквально.
Вопрос этот был скорее риторический. Как же я мог сказать «нет», когда они уже тут, у меня на пороге стоят. Поэтому, я не счел нужным отвечать, а лишь сильнее приоткрыл дверь, приглашая мелкую внутрь.
– Спасибо, дорогой! – продолжила мама. – Так вкусно пахнет у тебя… Что готовил?
– Курицу в духовке вот запек, – без энтузиазма ответил я. – Будешь?
Я уже чувствовал, как эта курица у меня на столе перед компьютером постепенно остывает и покрывается противно-жирной пленкой.
– Нет-нет, дорогой, я спешу. – Она слегка приобняла меня, как обычно, и сразу же убежала.
– И-и-и… Она ушла, – саркастично выдавил я, закрывая дверь.
Обернулся, чтоб посмотреть на реакцию Яны, а ее и след простыл. Я зашел в комнату и увидел, как она, разместившись на моем кресле перед компьютером, уже уплетает за обе щеки мою курицу.
– Руки-то хоть помыла? – спросил я, присев на диван рядом.
Она молча кивнула.
– А почему мама такая загоревшая, а ты нет? – поинтересовался я. – Ты не ездила с ними что ли в Турцию?
Яна молчала. Молчала и ела.
– Ладно, не отвлекаю, – усмехнулся я и направился на кухню, чтоб наложить себе курицу и наконец-таки ее съесть.
Забавная эта Яна. Мы с ней довольно мало общаемся. Но каждый раз, когда ее ко мне привозят, она неохотно идет на контакт. Хотя знает, что я ее сводный брат.
Когда я вернулся в комнату с четким намерением все же попробовать своюкурицу, Яна уже вычистила тарелку и потянулась к бутылке пива, стоявшей на том же столе.
– Куда?! – одернул ее я. – Рано тебе еще. Дай-ка сюда.
Я взял из рук Яны пиво и, прищурившись, посмотрел на нее, изображая недовольство.
– Я загорать не люблю, – сказала она, отвечая на мой предыдущий вопрос, и гордо отвернулась обратно к компьютеру.
– М-м-м, – ответил я.
Появилось такое дурацкое ощущение раздражения. Как будто все меня сегодня хотят вывести из себя. Как будто я не могу найти себе места. Нет, состояние нормальное. И я даже не злюсь. Просто не спокойно.
Я постоял, держа в руках бутылку пива, а потом, сам не знаю зачем, начал ходить по комнате. С пивом в одной руке и тарелкой – в другой. Нужно было что-то сделать. Не знаю, что, но что-нибудь, чтоб это беспокойство ушло.
– Яна, – сказал я резко, получилось даже резче, чем рассчитывал, я как будто крикнул на нее, – почему ты такая бука?
Она не ответила и даже не повернулась. Я подошел к компьютеру, демонстративно поставил тарелку и пиво на своей единственный стол, навис над Яной и дал себе две секунды, чтоб сбавить обороты. Я попытался успокоиться и даже наигранно вежливо попросил Яну встать с моего стула и дать мне, наконец, поесть в собственной квартире в собственный выходной собственную, мною с таким трудом приготовленную, курицу.
Не знаю, что меня начало так раздражать. Но даже тот факт, что я чувствовал раздражение сегодня, хотя не чувствовал его очень давно, меня раздражал еще сильнее. И, скорее всего, виновата не Яна и не падающая как снег на голову мама, не Алиса, обокравшая меня сегодня на ползарплаты, не дурацкая жара, а… А не знаю, что. Я раздражен! Просто так раздражен.
Я раздраженно сел и начал засовывать в рот курицу, жадно глотая. В какой-то момент, примерно на половине съеденного, я увидел со стороны, как выгляжу сейчас. Мне четко представилась Яночка, сжавшаяся на диване, совершенно не понимающая, за что ей такое наказание, и, что она сделала не так. Увиделся я, по-свинячьи поедающий жирную курицу, даже не чувствуя ее вкуса. А я так мечтал почувствовать этот вкус сегодня. Целый день мечтал. А теперь не могу. Он притупился.
И то, что я не могу успокоиться, не понимаю, от чего такое беспокойство и, самое главное, то, что я не могу почувствовать вкус этой проклятой курицы, бесило меня еще больше. Да, теперь уже именно бесило.
Я доел, залипая в монитор, на котором висела заставка фильма «Завтра». Нехитрая такая заставка: черный фон, на нем почти радугой нарисована белая стрелка, а сверху на ней такой же белый бегущий человек. Все это вместе чем-то напомнило дорожный знак. Вроде креативно, а вроде безвкусно. Я даже не стал смотреть описание, год и страну производства, отзывы меня не волновали и подавно. Подсознательно я уже решил, что фильм этот все равно не посмотрю. По крайней мере, не сегодня. В таком состоянии бессмысленно, да еще и Яна. Черт, Яна!
Я повернулся и увидел, что она сидит на диване, держа в руках телефон, и что-то в нем усердно тыкает. «Какая приятная и спокойная картина», – подумал я. И только спустя секунд пять понял, что у Яны же еще нет телефона. Стало быть, телефон мой.
– Яна!
Она оторвала глаза от экрана.
– Дай сюда, – сказал я серьезным и, на удивление для самого себя, уверенным голосом.
Она протянула мне телефон. Я взял и увидел на экране: «Превышен лимит попыток ввода пароля». И обратный отсчет. Двадцать пять секунд, двадцать четыре, двадцать три…
Я резко положил телефон. Буквально хлопнул им по столу. Тут же пожалел, что это сделал, ведь технику бить нехорошо, и разозлился еще сильнее. Затем демонстративно встал, взял мою и Янину тарелку, отнес в раковину на кухне и вернулся в комнату, уже не скрывая своего напряженного лица.
– Ты злишься? – спросила она как будто просто так, а не потому, что правда переживала.
– Да, Яна, я злюсь! Мне не нравится, когда трогают мои вещи, – не выдержал я.
– Я могу вообще ничего здесь не трогать. Буду летать, даже пол не буду трогать! – повысив голос, ответила она.
– Почему ты со мной споришь вечно? Ты же прекрасно знаешь, что не надо чужие вещи брать. Или тебя мама не учила, как себя в гостях вести?
В момент, когда эта фраза вылетела из моего рта, я отчетливо понял, что чувствую себя у себя дома не комфортно. Я у себя дома не могу успокоиться, потому что с ней я тут не хозяин. И это, пожалуй, та самая причина, почему с детьми я в этой жизни пересекаюсь крайне редко. Мы не совместимы. Я слишком люблю собственное пространство. Свободу люблю. А дети ее притесняют. Они, конечно, иногда этого не понимают. Но кто-то же должен им объяснять. Иначе они вырастут и превратятся в наглых толкающихся жлобов из общественного транспорта или тех самых теток, которые кричат на базаре прямо тебе в ухо.
Есть же на свете взрослые, которые умеют личным пространством делиться, пускать туда других. Но я не из них. И иногда об этом сильно жалею.
– Потому что ты всегда такой!
– Какой?
– Холодный, – она повернулась и посмотрев мне прямо в глаза сказала: – Поэтому я тебя не люблю. Тебя никто не любит.
Яна замолчала. Я тоже. Так просидели мы в тишине около часа, пока не раздался долгожданный звонок в домофон. «Не прошло и года», – подумал я и направился к двери. Кнопку нажал, даже не спросив: «Кто там?» И так знал, что это мама. Кто ж еще.
Я заранее приоткрыл входную дверь и вернулся в комнату к Яне. Она, очевидно, на меня разозлилась. Да и я на нее, честно говоря, тоже. С детьми я не сказать чтобы ладил. И никаких приятных и неприятных историй с ними, что самое странное, у меня нет. Просто я к ним всегда относился, как к таким же людям, что и я. Равнодушно. Не имея в виду младенцев и малышей, конечно же. С них ничего не спросишь, им простить можно. А вот взрослые дети – уже полноценный организм. Существо, имеющее сформировавшийся разум. Яна абсолютно точно относилась ко второй, взрослой категории. Она меня оскорбила и это было больно слышать. А еще больнее осознавать. И мне нужно было показать, что я оскорблен и обижен. Что так вести себя нельзя. И говорить такие вещи тоже нельзя. Почему-то во мне резко проснулся воспитатель, который, во-первых, обвинил маму в таком поведении Яны – ребенком совсем что ли никто не занимается, никто не учит? Во-вторых, решил взяться за дело самостоятельно и подумал: «Кто, если не я?» Хотя, конкретно мне это было не нужно совсем. Даже больше. Мозгом я понимал, что воспитывать чужих детей – нехорошо. Подобная инициатива никогда ничем хорошим не заканчивается, ни для воспитателя, ни для ребенка, ни для родителей. Да вообще ни для кого. С другой же стороны, она мне как человеку нахамила. И имею я право, в конце концов, ей это, как такому же здравому человеку, сказать.
– Яна, научись, пожалуйста, себя вести, – опять натянуто вежливо сказал я, – и думай в следующий раз, что говоришь.
Она только злобно на меня посмотрела. Обиделась.
Дверь скрипнула, и в квартиру зашла мама.
– Спасибо, дорогой, – забормотала она, как только я появился в прихожей, – что бы я без тебя делала…
Я бы сказал, что бы она без меня делала. Воспитывала бы свою дочь – вот что. Вслух я ей этого, конечно, не сказал. Понимал, что в таком состоянии лучше вообще никому ничего не говорить.
Яна вышла и пафосно начала надевать кроссовки, всем своим видом показывая, что злится на меня за мою грубость. В воздухе застряла отвратительная тишина. И мама это напряжение между нами заметила.
– Что такое случилось у вас?
Яна остановилась, наполовину всунув ногу во второй кроссовок, бросила на меня злобный взгляд, убедилась, что я этот ее взгляд поймал и осознал и продолжила впихивать ногу.
– Ничего страшного, – попытавшись изобразить спокойствие, ответил я.
– Ну хорошо, – улыбнулась мама.
Ее как будто не сильно волновали наши с Яной взаимоотношения. Она четко знала, что нам вовсе не обязательно дружить. И нравиться друг другу тем более не обязательно. Потому что, когда ей будет надо, я не смогу отказаться с Яной посидеть. Она это знала, Яна это знала, я сам это знал и сильно на это злился. Но перечить маме, высказать ей все, что меня раздражает и вернуть себе свое личное пространство, свою личную жизнь, пусть даже и скучную, у меня не хватало воли. Мама это чувствовала и безжалостно этим пользовалась.
– Кстати, Андрюш, – радостно приподняв брови, вскрикнула она, – ты же по вечерам в будни ничем не занят?
Вопрос опять-таки был риторический. Скрывать свои хмурые брови и злющие глаза для меня уже стало задачей невыполнимой. Мама и это тоже заметила. И проигнорировав так же успешно, продолжила в своем фирменном стиле.
– У меня подружка работает в школе учительницей. Мы с ней давненько еще дружим, в одной школе учились. Помнишь, может, ее, на свадьбе у меня была. Худая такая, высокая, красивая, с короткими черными волосами, белой кожей…
– Ближе к делу, мам, – прервал ее я.
– Так вот, она учителем работает по литературе и русскому. И клуб ведет литературный в этой же школе…
Я уже закипал и старался дышать медленнее и глубже. Все в прихожей прекрасно понимали, что сейчас будет какая-то просьба. Неудобная, посягающая на мое личное время и пространство, ничем не вознаграждаемая, просьба.
– Ей в этот клуб книги нужно привезти. Из библиотеки книги. Их много, тяжелые говорит. Нужен ей помощник. Мужская сила, так скажем. Я ей обещала тебя попросить.
Конечно, она уже всем все пообещала. А меня спросить забыла.
– Машина у нее есть, – продолжила она. – Библиотека не далеко, ниже по Центральной которая. А школа во дворах, тут рядом. Восемьдесят восьмая, вроде, да?
– Да.
– Ну, ты поможешь? В среду вечером ей нужно. Часиков в семь. Там в семь тридцать заседание клуба уже будет. До этого надо успеть.
– Я до семи работаю, – осознавая абсолютную невозможность отрицательного ответа, согласился я, – приеду сразу после.
– Хорошо, хорошо! – улыбнулась мама. – Спасибо тебе большое! Я номер телефона Настасьи скину тебе. Созвонитесь…
– Угу, – кивнул я.
Яна донадела кроссовок, и они ушли.
День тянулся как резина. Я не находил себе места. Во-первых, Яна меня сильно взбудоражила и заставила позлиться. Во-вторых, Алиса. Я подумал, что она сейчас может сидеть там в кофейне в нескольких метрах от моего дома, читать что-то или писать. Подумал и сразу же себя одернул. Нужно отвлечься. Заняться чем-то важным. Я бросил взгляд на погасший от долгого ожидания экран монитора, вспомнил эту отвратительно простую заставку фильма «Завтра» и потерял всякое желание вообще включать компьютер. А рядом с компьютером лежал телефон, который я в порыве гнева впечатал экраном в стол. Мысль об этом вяло проползла в голове, и я перевернул его экраном вверх. Разумеется, на нем имелась небольшая трещина от удара в верхнем левом углу. «Ну да, конечно, – осуждающе бормотал внутренний голос, – теперь еще и свой телефон чинить надо будет. Истеричка я… Последняя истеричка».
Я сел на диван и понял, что впервые за долгие даже не дни и не месяцы, а годы своей жизни, я прибываю в состоянии «Конечно же!» или «Разумеется!», а еще лучше «Как иначе?!» Все эти фразы стоит произносить с саркастичным восклицанием. Это такое состояние, когда, что бы ты не делал, все получается через одно место. И что бы не происходило с тобой, это будет обязательно что-нибудь плохое или с подвохом. Из богатого опыта моей бурной и раздражительной юности я понял, что в таком состоянии лучше делать как можно меньше, а в идеале не делать совсем ничего. И, самое главное, ни с кем не разговаривать. А то выйдет обязательно, как сейчас с Яной получилось. «Ну что? Доволен? – подумал я сам о себе. – Отругал ребенка. Да еще и так сурово. Она же теперь к тебе вообще не приедет больше. А если приедет – придется извиниться. Да-а-а… – Я тяжело вздохнул. – Извиняться я не люблю. А из-за чего вообще сыр-бор?» И я сидел на диване, пытаясь вспомнить, в какой конкретно момент меня начало раздражать собственное дыхание.
Вечер затемнял комнату, на улице немного холодало, так что я даже упустил, когда жара сменилась нормальной жизнеспособной температурой. А я все сидел на диване и глубоко дышал. Я запретил себе хотеть с кем-нибудь говорить, потому что знал, что ни к чему хорошему это не приведет. Хотя, мысль набрать Санька очень долго казалась спасительной. Но я же не девчонка, чтоб ныть подружке о своих проблемах. Да и о каких проблемах может идти речь? У меня нет проблем. Все хорошо. Стабильно. Ни долгов, ни кредитов. Никто у меня не умер, и со своим здоровьем тоже все в порядке. Деньги есть. В целом, так посмотреть, живу нормально.
Только вот как-то все не так.
Я думал, прокручивал сегодняшний день, свой последний год, какие-то рабочие дела, вспомнил планы. А планы были не Наполеоновские, конечно, но тоже хороши. Найти бы квартиру нормальную, в центре или более-менее приличном районе. Может, машиной своей обзавестись, пусть даже дешевой самой для начала. А то права есть, авто-менеджером работаю, но до сих пор по утрам и вечерам в автобусах трясусь. Вот так я думал… Много мыслей странных в голову полезло. И про Алису, и про ноутбук. Коллег своих с работы пару раз вспоминал. Представил во всех красках, что бы было, если б я Алису не дернул за кофту. В общем, думал, как это обычно бывает, во всех направлениях и долго.
А потом, наоборот, старался перестать думать. Расслабиться. Потому что от сидения на диване и напряженного шевеления извилинами, как-то даже дышать тяжелее стало. Но не думать совсем у меня, ясное дело, не вышло. И, после того, как я отказался от идеи позвонить плакаться Саньку, мне захотелось в срочном порядке выбраться из дома. Можно же не общаться ни с кем, но просто находиться в компании.
Я довольно быстро обулся, уже в подъезде начал размышления, куда же отправиться. Сильно хотелось в кино или… Нет, кино я даже дома смотреть не захотел. В кальянную, вот куда захотелось! Посидеть, расслабиться. Но с кем?..
Я спустился и начал наворачивать круги вокруг дома, потом прогулялся вверх-вниз по Центральной. Ни в какое заведение я не пошел. Подумал, что после сегодняшнего моя банковская карта такой удар не вытерпит. А потом, не с кем, да и лень уже было что-то искать. Так ходил я по приятной улице, тихой, темной и с нормальной температурой воздуха, почти без ветра. Ходил, думал, потом не думал, а потом снова думал.
Адское утро воскресенья началось с того, что какой-то дурак по ошибке вместо соседской долбился в мою дверь и что-то кричал. В восемь утра, в выходной! Ну кто ж так делает?! Я уже хотел выругаться на него, встал, подошел к двери. Но в глазок никого не увидел. Смылся, гад… Подлец напомнил, что вчера я был раздражен и это раздражение никуда не делось. Устало упав на кровать, я пролежал в тишине еще около получаса, но заснуть обратно так и не смог. Спустя все утренние процедуры по мытью тела и лица, чистке зубов, бритью и тому подобному, я зашел на кухню и с ужасом обнаружил, что совсем забыл вчера убрать остатки в холодильник.
С пренебрежением к еще вчера вкусной еде я вывалил ее в мусорку, залил противень водой и подумал, что хорошо бы оставить его замочиться, чтоб легче отмыть жир.
Моя теория не сработала. После часа бессмысленного и анти-продуктивного вглядывания в экран компьютера я случайно вспомнил о противне и отправился на кухню, шаркая и нехотя.
В момент, когда губка проскользила по затвердевшему жиру и присохшей куриной кожице, не сняв ни миллиметра, я окончательно проснулся. Я осознал, что просто так мне это не отмыть, ну, или вообще не отмыть. Но собрал волю в кулак и начал рыскать по шкафам на кухне и в ванной в поисках той самой жесткой губки, которой обычно подобное оттирают. Металлическая такая, кажется, из большого-большого количества тоненьких лесочек. Никогда не знал, как они называются и есть ли у них название вообще. Искал везде. Не нашел. И когда я уже бодренько запихивал ногу в кроссовок, чтоб сбегать за этой губкой до магазина, я вдруг подумал, что невероятно благодарен этому противню. Вообще, этой дурацкой ситуации благодарен. Потому что я делаю что-то. Отвлекаюсь. Именно из-за этого противня я за все сегодняшнее утро ни разу не подумал о том, как мне плохо. В процессе борьбы с жиром мысли были поглощены исключительно этим жиром. И мне понравилось. Я подумал, что это очень хорошо и помогает. И решил по возвращении даже убраться в квартире. Подмести, пыль протереть, которая толстым слоем скопилась в первую очередь на мониторе и на остальных плоских поверхностях квартиры. Я настолько был полон энтузиазма, что решил помыть окна. Хотя смысла в этом не было никакого, ведь утром, пялясь в компьютер, я узнал, что следующая неделя обещает быть дождливой.
На улице стало прохладнее, чем вчера. Но это меня только радовало. Дурацкое солнце уже не слепило зрачки и не пекло мои черные волосы на голове, небо затянула легкая белая пыль, отдаленно напоминающая облака. Я шел в магазин, размышляя о противне на моей кухне. Серьезно задумался о том, какую именно губку лучше взять, не исцарапаю ли я посудину этим комочком из тонких металлических нитей. Размышлял о подборе средства для удаления жира. Что вообще может произойти, если поцарапать противень? Понятно, что он станет куда менее красивым, но потеряет ли свои свойства? Те свойства, что еще не потерял. На нем и так уже вечно все пригорает, потому что прошлая хозяйка квартиры, видимо, уже стерла весь защитный слой. Надо новый купить. Точно надо. Но не сейчас.
Вооружившись всем необходимым, я довольный вышел из магазина. День сулил генеральную уборку с огромным КПД и никаких мыслей о ерунде и никакого самоанализа. Но я шел, раздвигая лицом влажный воздух, и увидел на перекрестке мерцающие огоньки кафе. Того самого кафе. В нем же сейчас может сидеть Алиса… Или не сидеть. Туман с улицы просочился в мою голову, и ноги автоматически повернули в сторону огоньков. «Чего ты хочешь этим добиться? – спросил я сам себя. – Что ты будешь делать, если она там? Зайдешь? Я тебя умоляю… И что ты такой неотесанный в зашарканной домашней кофточке ей скажешь? Она тебя, наверно, уже забыла. А пакет-то, пакет! – Я приближался к кафе. – Ты серьезно хочешь встретиться с ней вот так? С мятым пакетиком из «Магнита» и таким же мятым лицом?» Я остановился. Подошел к гигантской – во всю стену – витрине и остановился. Как же хорошо, что в этом кафе есть такое окно. Из него видно парк перед ним. А с улицы видно всех, кто внутри. Я стоял со своим пакетиком, вглядывался в прозрачное стекло. Но ее не увидел. «И слава богу, – подумал я. – Что бы я сейчас ей сказал? Да и состояние не то». Я выдохнул. Интересно, где она и почему ее нет? А тем временем, в животе предательски заурчало. Обеденное время, как-никак.
Дома я бросил пакет с чистящими средствами на кухню, разделся, включил глупые видео на ютубе и быстро, но с удовольствием съел купленный в кафе сэндвич.
На улице туман заслонил солнце, но было все еще тепло. Поэтому, приступив к борьбе с жиром, я открыл окно и вдохнул свежего воздуха, которым не надышался пока шел до магазина. Мне безумно нравилась стоящая погода. Она была во всех отношениях идеальной для меня. Да и прохладный ветерок успокаивал. В последние два дня мне вообще начало казаться, что в воздухе этом свежем есть какой-то наркотик. Что-то в него как будто подмешивают. Вдыхаешь и не можешь надышаться. А еще он вкусный. И я дышал. Стоял и дышал, смотря в окно на деревья внизу. Сейчас этот воздух заменил мне успокоительное. Не хотелось ни выпить, ни покурить, ни смотреть что-то. Просто дышать…
А потом началось. Резиновые перчатки, вонючие анти-жировые средства и, конечно же, та металлическая губка. Я скреб со всей яростью, накопленной за последние дни. Почувствовал даже, как злость плавно закипает во мне и превращается в силу. И сложно, а может, и невозможно, было понять, откуда она взялась. Что произошло такого, заставившего меня чувствовать себя раздраженно, заставившего постоянно о чем-то думать и быть… Первый раз за все время быть не удовлетворенным своей жизнью. Мне стало скучно и злостно. Но эта злость давала сил что-то делать.
Я доскреб противень. Последний раз облил его водой, похвалил самого себя мысленно и довольный поставил боком на раковину сушиться.
Прошло почти полдня. В любой другой раз я бы и не задумался, как быстро пролетело время. Я бы вообще о времени не думал. Сидел бы себе, смотрел какую-нибудь ерунду или играл во что-то не менее дурацкое. Но сейчас, отдыхая на диване после боя с жиром, я каждую секунду проходящего времени ощущал. Часики тикали в ушах. И мне почудилось, что прошло уже много лет. И вот я старый и одинокий сижу на этом же диване в этой же пустой квартире, а завтра идти на эту же работу. Стало очень печально. Настолько печально, что я встал. Не знаю, зачем встал. Наверно, чтоб просто что-то сделать. Встал, постоял, подумал, а потом сел за стол, достал откуда-то из закутков ящика мятый листок бумаги и ручку с обгрызенным колпачком. Я склонился над этим листком и думал, что же написать такого. Ветерок принес новый глоток воздушного наркотика. Я с удовольствием его вдохнул и продолжил пялиться на мятый уже давно не белый лист. Сам не заметил, как колпачок от ручки опять оказался у меня во рту, и я уже нервно сжимал его зубами. «Какая гадость! – подумал я, покосившись на обслюнявленную ручку. – Пора бы уже отучиться. Как прыщавый школьник, ей богу!» Вытер ручку рукой, огляделся и захотел написать: «Цели». Чиркнул по листу. Не пишет. Забилась, наверно. Столько от руки не писал. Даже странно, что ручка вообще нашлась. Провел по продавленной линии еще несколько раз – все равно не пишет. Я нервно начал рисовать размашистые круги и чиркать по всей поверхности листа, но чернила так и не вышли. Только отпечатки оставил. Да что ж это такое! Ручка полетела в стену, стукнулась, упала и закатилась под диван. Ну вот! Теперь там еще больше мусора. Надо бы его отодвинуть и прибраться за диваном тоже. Я уже нехотя открыл ящик и подумал найти там еще одну ручку. А если не найду, значит – не судьба. Но нашел. Правда, не ручку, а карандаш. Такой же погрызенный и давно не точеный карандаш. Писать им было уже невозможно, поэтому, не найдя в ящике точилки – оно и понятно, откуда ей там быть… – я заточил карандаш ножом. Сел обратно, написал: «Цели», и опять задумался. Так, надо для начала убраться в этой квартире, а то даже открытые окна не спасают от пыльного запаха. Так и запишем: «Уборка». Дальше под «уборкой» я поставил несколько черточек, как бы подпункты, и вписал туда: «помыть окна», «протереть пыль», «помыть пол…» Тут остановился и отдельным пунктом дописал: «убрать за диваном». Посмотрел на этот листок, улыбнулся и встал. Пошел протирать пыль. Откопал в ванной старую тряпку и протер все поверхности, которые только попались на глаза. Я был собой доволен. Даже небольшое чувство гордости появилось. Хотя, казалось бы, уборка… Такое простое и обычное занятие. Но я даже не помню, когда в последний раз ее делал. А сейчас снял с каждой полки по несколько миллиметров пыли. И так стало хорошо. Еще лучше было в тот момент, когда я, повесив тряпку сушиться, подошел к столу и вычеркнул первый подпункт.
Дальше я уже не заметил, как прошло еще несколько часов. Чтоб не думать лишнего и не вогнать себя в депрессию опять, я включил музыку, и дело пошло довольно быстро. К вечеру вся квартира блестела как при моем сюда заезде. Я стоял посреди комнаты, гордился собой. Мне казалось в этот момент, что я сделал что-то невероятно полезное. И что это воскресенье теперь никак нельзя будет назвать очередным потерянным днем. В процессе уборки вся злость и раздраженность куда-то пропала. И я снова почувствовал радость от спокойствия.
Оставалось только последнее – помыть окна. Я сел на подоконник, распахнул окно в комнате, снова глубоко вдохнул и мыл. Спокойно так мыл окна, поглядывая на туманную улицу, и даже не думал, даже представить не мог, что эти минуты будут последними минутами спокойствия в следующие месяцы. Что о таком спокойствии, как сейчас, я буду мечтать. И что эти выходные скоро станут самыми спокойными по сравнению с грядущими.
А дальше понедельник настал, как всегда, молниеносно. Но в этот раз по пути на работу мне ласкала душу мысль о том, что прошедшие выходные не слились в одну большую черную дыру среди моих будней. Я конкретно знал, что случилось в субботу, а что в воскресенье. И я знал, что там много чего случилось. Даже хотелось, чтоб коллеги спросили, что я делал. И тогда бы я рассказал, как спас девушку от машины, как оплатил ей починку ноутбука. Я бы рассказал, что ко мне приезжала сестра, с которой мы поссорились, что весь день посвятил уборке, об опасности смазывать противень майонезом тоже обязательно бы рассказал. Рассказал бы все, даже то, что эта девушка по непонятным причинам забралась мне в голову и теперь я о ней иногда думаю. Мне казалось, что это было интересно и необычно. Я бы точно не ответил что-то вроде: «Да так… ничего особого». Я был собой горд. Но…
Но никто не спросил. Вообще, у нас обычно никому ни до кого нет дела. Я, как всегда, сел за свой рабочий стол. А работы сутра никогда нет. Мало кому придет в голову в понедельник утром, да и в любой будний день утром ехать в автосалон. От этой скуки эмоции прошедших выходных быстро утихли. И я не находил себе места снова. На улице с утра было пасмурно, а мне так хотелось сейчас выйти на улицу. Даже не покурить, а просто выйти, постоять, подышать. Но одному идти как-то глупо. И скучно. Не вспомнить даже, когда последний раз мне так хотелось, чтоб была работа. Вот чтоб пришел какой-нибудь клиент, противный такой, с кучей желаний и придирок. И чтоб я ему час показывал модели в нашем салоне, рассказывал по функции машин. Мне очень сильно захотелось впарить какому-нибудь богатенькому сыночку, что он никак жить не сможет без самой дорогой машины в полной комплектации. И посчитать ему кредитную программу со всеми скидками, чтоб он точно никуда не ушел от нас к конкурентам. Потом оформлять ему документы, сканировать, формировать файлы, бегать до принтера за распечатками договора и прочей мутотени. Захотелось. Не для того, чтоб кого-то облапошить, развести на деньги и не для того, чтоб самому хорошо заработать. Просто было чудовищно скучно и хотелось заняться хоть чем-то. Чем-нибудь. Чем угодно!
Но я сидел и смотрел на почти пустой рабочий стол компьютера. Поглядывал на часы в ожидании обеда. И подошла ко мне Света.
Света работала тут чуть меньше меня. И я ее стажировал. Хотя, смотря на нас со Светой, сложно было сказать, что она меня неопытнее. Она всегда одевалась с иголочки, носила юбки и каблуки, во всем этом выглядела как директор или, по крайней мере, зам директора. И на каблуках этих была выше меня на все десять сантиметров. Когда она пришла на первый день стажировки, вся такая при параде, накрашенная высокая блондинка с короткой стрижкой и в красном облегающем платье, сначала не могла поверить в то, что я – какой-то, по ее словам, мальчик – буду ее стажировать. В процессе же выяснилось, что она далеко не журнальная девушка с заскоками на моду или, что там у девушек обычно в голове бывает. Она любит машины и довольно неплохо в них разбирается. А еще она настолько быстро схватывала, что финальный тест прошла за две недели вместо трех. И стала моей коллегой. С того самого момента, как я понял, что она не промах, я ее уже как девушку не воспринимал. Потом узнал, что она замужем. За серьезным таким мужем, накаченным и красивым. Он ее забирал после работы почти всегда. Не удивительно. Такой даме только такого мужа и представишь рядом. И все. Для меня она стала просто коллегой. Потом другом. Но даже несмотря на всю ее хорошую хватку, я ей все еще иногда помогал.
– Андрюш, у меня там ключ глючит. Не дает в систему войти. Поможешь?
Конечно, я помог. Даже больше. Я по-настоящему рад был ей помочь. Она как будто услышала или увидела, что мне скучно и так развлекла. С ее ключем мы возились до обеда. А клиентов так и не было. Мы звонили в отдел технической поддержки нашего салона. Там неприятный мужик, скептически настроенный, объяснял мне по телефону какие-то действия в программе. И, спустя несколько бессмысленных манипуляций по его указке, я все же нашел решение. Только нашел сам. Интуитивно.
После обеда в местной столовой и разговоров о работе Света предложила выйти покурить. А на улице было мерзко и сыро. Мы стояли под козырьком, но капли с него падали и, отлетая от земли, попадали по ногам леденящими брызгами.
– Дождь сегодня какой-то медленный.
– Дождь как дождь, – ответила Света в своей обычной манере.
– Если время сейчас остановить, – рассуждал я сам с собой, – капли все равно будут на тебя попадать. Они зависнут на разной высоте в воздухе и, когда будешь идти, соберешь все капли и все равно останешься мокрым. Неизбежность дождя. Прикинь!
– Андрюш, – повернулась Света и посмотрела на меня как на душевнобольного, – все хорошо?
И, вроде, вправду все было хорошо. Вот только не так, как обычно. Моя жизнь, время в ней, как-то замедлилось. Я начал чувствовать минуты. От сильной-сильной скуки. И не знал, что с этим всем теперь делать. А Света… Под руку попала, вот и решил с ней немного своим состоянием поделиться.
– Со мной такая штука в выходные приключилась…
– Что? Влюбился, что ли? – перебила она, усмехнувшись.
– Да нет. Наоборот.
– Это как наоборот?
И мы стояли на крылечке под дождем, давно уже оба докурив. Я рассказал все, как было. И как меня эта Алиса напрягла. Так напрягла, что до сих пор расслабиться не могу.
– Не нравится она мне, понимаешь?! Вот только не могу понять, что в ней такого… раздражительного. Какая-то мелкая нахалка, ей богу! Но интересная…
– Мда… – промолвила Света. – Ну ты и попал.
– Попал, – промямлил я. – Что делать-то теперь?
– Ты, слушай, правильно делаешь, что отвлечься пытаешься. Найди себе хобби какое-нибудь, я не знаю… Сходи куда-нибудь.
– Так вот надо бы, а не хочется. И не знаю, чего хочется…
– Лень, матушка. Не раскисай, Андрей. Хочешь, я мужа спрошу, в гости к нам съездишь?
Она говорила хоть и с небольшой издевкой, но и с желанием помочь.
– Да не надо.
– Ну, смотри. Пошли уже работать, а то потеряют нас.
Как назло весь чертов день не было ни одного клиента. Я занимался тем же, чем обычно занимаюсь. Посмотрел какие-то глупые видео, побродил по салону от куллеров и обратно, перечитал инструкции к новым моделям. Ну, как перечитал… Пересмотрел. Пробежался глазами, особо не вникая. И день закончился. Без пяти семь я уже одетый стоял у дверей салона и понимал, что, выйдя отсюда, проблемы не решу. А там еще и сыро. Дождя уже нет, но слегка моросит, противно так, лужи кругом и прохладный ветерок. Если б даже у меня был зонтик, я б его обязательно забыл дома. Но его у меня не было, и это еще печальнее.
С грехом пополам, не понятно от чего уставший, я добрался до своей остановки и, недолго думая, пошел до кофейни. Готовить сегодня явно не вариант, своим привычкам изменять не стал. В кафе сидело, не считая меня, два человека. Обстановочка, мягко говоря, не веселая. Еще и сквозь гигантское окно было видно сырую мрачную улицу. Я взял два сэндвича, кофе, как обычно, и решил, что поем лучше дома. Там, избавив свои ноги от сырых кроссовок, я расположился на диване и подставил ступни к батарее. Денек выдался прохладным, особенно по сравнению со вчера. Да и со всей прошлой неделей. Чувствовалось, что осень тихонько подступает. Последний день лета. Завтра уже будет сентябрь… Я ел свой сэндвич, поглядывая в слегка приоткрытое окно, вдыхал влажный воздух и думал о прошедшем дне. На улице стояла какая-то подозрительная тишина. Шумели только деревья вдоль дома. Их там была целая зеленая зона. И, если закрыть глаза, можно почувствовать, что находишься в лесу. Огромном пустом лесу. Я начал прислушиваться к шуршащим листьям, забыв про все свои переживания. У меня вообще не было мыслей. Мозг аннулировался. Опустошился. Я смотрел и слушал. Сложно сказать, сколько времени прошло. Сколько-то между часом и пятью минутами. Вот так вот неопределенно… Шум улицы, вернее, природы, приелся и стал незаметным. И где-то около того момента, как я перестал слышать деревья, раздался шепелявый детский голосок:
– Па-ма-ги-те-е-е! Я одна… в лесу потерялась, – говорила девочка.
Именно что не кричала, а говорила. Так спокойно и размеренно как будто стих читает в детском саду. Я машинально присмотрелся к тому, что располагалось внизу у дома. Но ни среди зеленых насаждений, ни на детской площадке я никого не разглядел. Странно и как-то жутко даже. В памяти моментально пронеслись все фильмы ужасов с маленькими детьми. «Да ты шутишь! Боишься маленькой девчушки? – насмехался надо мной мой внутренний голос разума. – Совсем крыша поехала?» Поехала-то она поехала. Но точно не из-за этой девчушки. Я глубоко вздохнул и переключился на события этого дня. Вернее, просто на день. На свою жизнь. Ничего интересного не произошло. А так хотелось. После таких выходных мне показалось, что что-то изменилось. Что-то появилось в этой однообразной игре под названием «Жизнь Андрея, менеджера автосалона». Появился новый уровень. Бонусный. И мне начало казаться, что разные вещи сами собой начнут происходить, как Алиса, случайно разбившая ноутбук. Но ничего не произошло. Я ничего не делал, и ничего не произошло. Снова стало скучно. Только теперь эта скука меня печалит. Ведь только что, буквально позавчера, я ввязался в приключение. Такое, о котором обычно рассказывают друзьям, как о чем-то смешном, ну, или, хотя бы, забавном. И оно закончилось? Просто так взяло и закончилось? Все? Опять эта рутинная жизнь. И как я раньше это терпел?
Будильник зазвонил, как обычно, когда не надо. То есть, было надо, только я этого не хотел. Он вытащил меня из такого хорошего состояния. Я видел ничего. Вернее, ничего не видел. Сна не было, не было переживаний и каких-то мыслей. Просто пустота и темнота. И никаких проблем. Так мне понравилось ничего не видеть, что возвращаться в реальность стало непосильной мукой. Но глаза я все же открыл. Подумал уж, грешным делом, взять больничный, но сразу же передумал. Что я дома один делать буду?
Небо было такое же пасмурное, как вчера, только, слава богу, без дождя. По пути из окна автобуса я заметил огромное количество школьников с цветами, маленьких девочек с лентами на голове. Вот и закончилось лето. Все! Дети в школу, а нам – серые офисные будни. Хотя, если честно, в офисе, что летом, что осенью ничего не меняется. Только зимой гирляндами и мишурой все обматывают.
Сегодня клиентов не было, как обычно. Оно и понятно… Кто первого сентября притащится за машиной? Света пыталась развлечь меня разговорами о своей подружке, у которой около месяца назад родила кошка. Рассказывала, что с этой подружкой они миллион лет не общались, а сейчас она объявляется со своими котятами, да еще и месячной давности. Мол, только по таким поводам о ней вспоминает и, похоже, в последнюю очередь. На подругу Света злилась, но котят все равно всем в салоне предложить успела. А я, не смотря на все ее попытки, чувствовал себя как зомби.
Под вечер я снова сидел в кофейне. Нашел какой-то замызганный журнальчик про стиль жизни, как там было написано. Привлекла меня надпись на обложке: «Писательская кухня». Листал его, просматривая картинки и заголовки статей. Алисы опять не было. И почему она не приходит? Из-за ноутбука или просто не хочет в такую погоду из дома вылезать? Пойди, говорят, развейся… И что прикажете делать в такую погоду, да еще и в будни? Даже в этом кафе три с половиной человека появляются… Интересные такие! Советовать-то все мастаки. А по факту что получается?..
Я ругался про себя на себя ленивого и на погоду. И зачем она свалилась на мою голову, эта Алиса? Ругался, ругался, но все же как-то умудрился сосредоточиться на статье. В ней какой-то великий деятель культуры, которого я не знаю, давал советы, как найти себе вдохновение. И вот, что! Там было написано все в точности то, что мне пытались вчера и сегодня вталдычить на работе коллеги во главе со Светой. Дурдом! Даже тут ничего дельного. Да что вы можете знать о моем состоянии?! Как вы вообще можете говорить, что это просто?!? «Просто почитайте или посмотрите что-то интересное». Или: «Просто позвоните друзьям или знакомым». Не просто это! Совсем не просто!! А что, если я видеть и слышать никого не могу? Что, если у меня нет сил на работу по утрам вставать? Прикинь, у меня в городе небо тучами заволокло и никого на улицах нет! Нигде никого нет! Что ты тогда посоветуешь, гениальный мой деятель культуры?! Тьфу! Ерунда какая.
Я закрыл журнал и переложил его на соседний столик. Мне не хотелось видеть эту пафосно-яркую и жизнерадостную обложку, когда самому так плохо. Переложил и отвел пустые глаза в стол. Мне в голову пришла мысль: «Что если с Алисой что-то случилось? Если я единственный, кто заметил ее пропажу? Так же бывает в фильмах». Скука сменилась волнением. И я достал телефон, чтоб посмотреть, что делать в таких ситуациях. Я перечитал практически все статьи, что были в интернете на эту тему. В одной из них было написано, что можно позвонить по какому-то номеру в отдел по поиску пропавших. Что, если кто-то заявил о ее пропаже, там об этом скажут. И, что там же можно заявить о пропаже самому. Потом я долго искал этот самый номер. Оказалось, не так-то просто его найти. Несколько раз звонил не туда. А потом все же дозвонился. Девушка на том конце со спокойным красивым голосом спросила сначала мои имя фамилию, потом данные, что я знаю о пропавшем. Мне было сказано, что никто ничего не заявлял, и в больницах и полиции никаких записей об Алисе Кириневой нет. Я выдохнул. Потом девушка спросила, желаю ли я заявить о пропаже и на каких основаниях. И я повесил трубку. Испугался. Мои слова, какими бы разумными они мне не казались, звучали бы сейчас, как бред ненормального. Что бы я им сказал? Что она приходила в кофейню каждый день, а потом перестала? Или что? Да ну, ужас какой-то! Сам себя послушаешь – обалдеешь. И чего я так разволновался? Накрутил себя и мучаюсь теперь. Вот дурак! Может, она вообще сама перестала в кофейню ходить? Может, она не хочет со мной пересекаться. Зря я сказал тогда, где ее видел… Зря.
Подняв глаза, я увидел официантку, которая с немного укоризненным видом сказала:
– Мы закрываемся.
Улица подгоняла прохладным ветерком и высокой влажностью. Наверно, ночью будет дождь. Опять. Вот уж никак не мог подумать, что первые приметы осени мне будут не милы. Особенно после такой жары. Сейчас бы намотать несколько кругов вокруг дома перед сном. В квартиру не хочется совсем. Но недружелюбная погода просто не оставила шанса погулять еще. Ветер залетал за шиворот и оставлял мурашки на шее. Надо бы и шарфиком обзавестись…
Я зашел в квартиру, и она мне вдруг увиделась такой пустой. Часы показывали пять минут одиннадцатого. На компьютерном столе, чуть позади выходного списка целей, лежал Конан Дойл, вернее, его Шерлок Холмс. Эту книгу я читаю уже где-то год. Время от времени, чтоб самому себя успокаивать, что я, все-таки, образованный человек, мыслящий, не только в компьютерные игры играю. Я лег на диван, поерзав, чтоб уложить подушку под шеей наиболее удобным образом, взял в руки книгу и попытался читать. Но после нескольких минут усиленного вглядывания в один и тот же коротенький абзац понял, что книга совсем не читается. Я как будто пьян, не могу сосредоточиться. Начинаю читать, но мысли уходят в свои дебри, и к концу предложения смысл его окончательно испаряется. Приходится перечитывать заново. Так несколько раз. Да, что ж это такое?! Я закрыл книгу, злобно хлопнул ею по компьютерному столу, который стоял рядом с диваном, и сполз по подушке из полусидячего в окончательно лежачее положение.
Уже лежа я вдруг услышал, как телефон одиноко жужукнул. Кто в такое время может писать? Кто вообще мне может писать? Я давненько телефоном не пользуюсь совсем. Так, редко давние знакомые пишут, да Санек. Спрашивают, как дела. О, еще в день рождения все активируются! Самые-самые дальние люди, с которыми у нас уже лет сто ничего общего нет, вот они пишут, поздравляют, звонят и приятные слова говорят. Еще и получается это у них как-то от души, красиво. Даже стыдно становится, что сам их не поздравил. Вроде приятно, но сильнее напрягает, чем радует. И когда они просто так объявляются – эти старые знакомые – тоже не очень комфортно. Это ж надо общаться, слова опять подбирать. Как тогда с Алисой. Я давненько ни с кем так не общался, вот отсюда и напряжение было. Каждое слово приходилось подбирать.
Я вспомнил это дурацкое ощущение. Представил, что сейчас опять придется изображать любезность. Только если это не Санек. Если Санек, то можно не париться. «Хоть бы Санек», – подумал я, включая телефон.
А там сообщение от мамы.
Номер телефона. Самый обычный, не красивый номер. И подпись: «Настасья Евгеньевна, помочь с книгами, среда 19.00». Только я это прочитал и радостно удивился, что мама так точно и лаконично написала информацию, да еще и одним сообщением, подумал, как сильно это на нее не похоже, даже немного загордился, как звонит она.
– Андрюш, я там тебе сообщение от Настасьи переслала…
А, так вот в чем дело. Это писала не мама, а та учительница. Вот это уже больше на правду похоже. Мне по сообщению она – учительница – уже понравилась. Подумалось, что с ней проблем не будет.
– Там все написано вроде, куда, во сколько. Но ты постарайся пораньше, отпросись там с работы что ли.
– Хорошо, хорошо, – без энтузиазма ответил я.
Маме вовсе не обязательно было знать, что отпрашиваться раньше я не собираюсь, хотя бы потому, что меня никто и не отпустит. Но, если бы я ей это сказал, разговор затянулся бы еще на полчаса. И эти полчаса она бы доказывала мне, что на работе меня просто обязаны отпустить, что если на работе меня не уважают и не ценят – это плохо, что с такой работы надо уходить. А еще, что работа не должна отнимать всю жизнь и быть ее главной частью. Но я все это уже тысячу раз слышал. И думал об этом тоже много и давно. Проблема в том, что конкретно сейчас слышать в сотый раз от мамы эти наибанальнейшие вещи и вести бессмысленную дискуссию у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я просто поддакивал и думал о том, что чуть позже позвоню этой Настасье и обо всем договорюсь. Мне представлялось, что она адекватный взрослый человек. И, что она не станет чужого ребенка уму разуму учить и начинать с ним бессмысленные дискуссии о работе. Хотя, я даже и не ребенок.
– Ты извини, что так поздно отправила, – продолжала мама. – Я просто завертелась что-то тут. Совсем времени нет, понимаешь?
Я глубоко вздохнул. Мама всегда говорила риторическими вопросами. У нее это была, вроде как, фишка. Противная и очень бесячая, но фишка. И почему-то сейчас мне она стала немного мила. Я не ответил сарказмом и даже не прокрутил в голове ее предполагаемые проблемы, чтоб оценить, насколько реально забит ее день. Я просто улыбнулся и подумал: «Мама, такая мама». Хотя, я прекрасно знал, что все ее дела можно с легкостью проигнорировать безбольшого вреда для жизни, что она не работает и за единственной своей дочкой не следит совсем. Как она находит вечно, чем заняться и умудряется от этого еще и устать – для меня по сей день остается загадкой. Спросить я у нее про эти дела ни разу не решался. Да и она не особо рассказывала о своих «рабочих» буднях.
– Как вы в Турцию-то съездили хоть? – неожиданно сам для себя решил спросить я. Это вышло даже не из приличия. Мне вдруг стало одиноко и от того сильно интересно до маминых событий.
– Да знаешь, хорошо, сынок. Отдохнули так – по-тюленьи, как говорят. Отель хороший попался, там аниматоры все Янку развлекали, а мы на пляжу целыми днями валялись. Там так сделано удобно, для родителей своя зона, для детей – своя. А коктейли какие вкус-ны-е-е…
И мама во всех подробностях и деталях два часа повествовала о своем отпуске, который состоялся недавно (в конце июля), о том, как она искала этот отель, что было в нем. Про дорогу туда и обратно тоже много интересного сообщила, особенно мне – человеку, от путешествий далекому. Я только изредка поддакивал, угукал и задавал уточняющие вопросы из разряда: «А сколько раз кормили в самолете?» Или: «А напитки что, прямо все бесплатные, даже алкоголь?» Мне приятно было слушать маму. Впервые за долгое время я к разговору с ней был внутренне готов. Впервые у меня появилась потребность кого-то послушать. И мне даже стало страшно от того, что в своей квартире, к которой я так уже привык, мне конкретно сейчас стало одиноко.
Я дослушал маму и пожелал спокойной ночи. У нас бы не закончились темы для разговора и я бы мог еще несколько часов расспрашивать, но пришел ее муж, Вадим, и она сама стала разговор завершать.
Мы попрощались, я пошел в ванную, умылся два раза холодной водой, почистил зубы, улегся и… Я лежал, пялясь в потолок, казалось, вечность. Но экран недавно разбитого мною телефона показывал, что прошло всего лишь девять минут. Ночь не хотела заканчиваться, а сон не шел. Я размышлял о событиях прошедших дней, о том, как это все было не типично для моей обычной жизни. Пытался вспомнить и проанализировать свои чувства, то, как они связаны с Алисой, с Яной и с мамой. Но единственное чувство, которое мне удалось распознать – это одиночество. Пожирающее и глубокое одиночество, царившее в этой квартире. Мне стало в ней не уютно. И я вдруг подумал, как хорошо было бы быть с кем-то. Представил, какой была бы эта квартира, не будь я холостяком. Представил и уснул.
—
Утро следующего дня ничем не отличалось от последних. Я не высыпался уже систематически, и это начинало напрягать. Надо будет купить что-нибудь успокаивающее для сна в аптеке. Надо.
Я выглянул в окно и был приятно удивлен. От вчерашней влажной мерзости не осталось и следа. Стояло конкретно-осеннее утро. Красивое такое, солнечное. Слегка облачное небо и переливающиеся, еще не успевшие опасть, но уже успевшие совсем немного пожелтеть, листья березы за окном… Красота. В связи с этим я решил, что пойду сегодня в пиджаке, а не в кофте, как вчера.
Перед работой я благополучно забыл про аптеку и свое успокоительное. Сейчас важно было только одно – проснуться. Да и день обещал быть долгим. Поэтому выбор сразу же был сделан в пользу кофе.
Приятная девушка-бариста пожелала мне хорошего дня и улыбнулась. Наверно, ее развеселил мой потрепанный видок. Вот это другое дело! Вот это обслуживание! Не то что вчера было… После такой приятной девушки и кофе не нужен. Одна ее улыбка взбодрила. Кстати, я ее раньше в этом кафе не видел. Новенькая, наверно.
На работе с самого утра Света уже всех достала со своими котятами. Вернее, с котятами подруги. Ну, той, которая о Свете вспоминает редко и в последнюю очередь. Этих месячных котят она и мне впарить пыталась. Ага… Щас! Только маленького котенка мне для полного счастья и не хватает. Я за собой-то уследить в последнее время не могу. Куда уж там новорожденное животное…
В обеденный перерыв, закурив один на крыльце, я вспомнил, что нужно позвонить этой… как ее… учительнице. Достал телефон, нашел мамино вчерашнее сообщение и начал слушать гудки. Слушать пришлось не долго.
– У меня урок, перезвоню, – раздался голос в трубке.
Ну, конечно! Учительница же… И как я не подумал? Надо было вчера звонить, но было уже поздно. Или сегодня тоже сообщение отправить, мол я такой-то такой-то по такому-то делу. Вот дурак! Что она теперь обо мне подумает? Я раздраженно вдавил сигарету в бок мусорки. Ждать теперь звонка, что делать-то…
Погодка так и манила. Сейчас бы выходной, прогуляться. И почему так всегда? Как погода шикарная – дела какие-то целый день. А нет дел – ливень. Сегодня бы я и к Свете с удовольствием съездил шашлыки пожарить, и другое какое развлечение нашел бы. У Светы хорошо, на самом деле. У нее дом недалеко от города. Уютненький такой домишка. Эх… там бы сейчас у костра греться да выпивать чего-нибудь.
Как только я собрался с мыслями и хотел уже пойти обратно на рабочее место протирать штаны, телефон в кармане зажужжал.
– Алло, Вы звонили? – раздался тот же приятный голос.
– Да… Эм… – Я замешкался. – Меня Андрей зовут. Вам сегодня с книгами помочь нужно было…
– Да, здравствуйте, Андрей, – аккуратно перебила она мои нервные отрывистые реплики. – Как Вам удобно будет встретиться?
Она так связно и уверенно говорила, что я на секунду засомневался в своем праве называться менеджером. Потому что, по сравнению с ней, из меня менеджер был, как из крота пилот.
– Я… у меня работа до семи, – промямлил я и сразу же добавил: – мама должна была Вам сказать.
«На маму ссылается. О, боже! Соберись уже!» – сказал я сам себе мысленно.
– Давайте, я…
– Я заеду за Вами, – опять тактично и уверенно прервала она. Наверно, она уже торопилась и не хотела затягивать разговор. – Отправьте мне адрес на этот номер, я заеду к семи, хорошо?
– Хорошо, – автоматически ответил я и только после ее: «До вечера», осмыслил, что она сказала.
Адрес я отправил и потом еще долго думал о том, какая она поразительно уверенная женщина, что я когда-то был таким же, когда шел на эту работу, и о том, что хорошо бы мне свои навыки переговоров подтянуть.
Работать теперь не хотелось совсем. Ничего не хотелось. Прикинуться больным, что ли?.. Я сел за свой стол, навалился на локти и обхватил голову руками. Она была горячая. Так и кипела. Нет, ну точно заболел!
Я пошел до корпоративной аптечки, откопал там старый электронный градусник, который был весь в чем-то липком, напоминающем остатки скотча. С грехом пополам, скользкими от пота пальцами расстегнул верхние пуговицы на рубашке и, стоя прямо там, возле аптечки, засунул его подмышку. Он пропищал почти сразу же. Тридцать шесть и четыре! Ну, что ж это такое?! Старая развалина. Готов поспорить, есть у меня сейчас температура, просто градусник хреновый. Я, не застегивая рубашки, засунул градусник обратно в черный плотный пакет, называемый аптечкой, и сел на стул там рядом.
С одной стороны, и хорошо. Забирать-то меня учительница все равно будет отсюда. А для нее прикинуться больным у меня духу не хватит. Обещал же…
Мне так стало плохо, что даже тело не слушалось. Хотелось просто лечь и лежать. И я не думал уже про Алису, как про Алису. В смысле, как про человека или девушку. Я думал о ней образами. Ощущениями. Как-то так. Мысль о ней и о прошедших выходных вызывала раздражение. А представление о том, что будет, как я дальше буду жить – бессилие. Даже дышать стало лень. Неужели теперь мне всегда будет на столько плохо? Не-е-ет. Наверно, это все – недосып. Точно недосып. И еще плохая погода. Просто простыл. Ну, не могу же я ни с того ни с сего так хреново себя чувствовать. Не могу!
В этот момент в салон зашел мужик, лет от тридцати до сорока. Выглядел весьма посредственно. Особенно его выдали изношенные кроссовки и потрепанная безвкусная коричневая сумка через плечо. Кто ж так ходит… Сумка? Серьезно?! Тканевая… Ты из какого века? Он осторожно и не спеша, оглядываясь, двигался к представленным машинам. На меня, слава богу, не посмотрел. Я проводил его взглядом, даже не думая сдвинуться с места. И тут откуда ни возьмись сзади возникла Света.
– Ты чего, не подойдешь к нему? У тебя ж планы горят… – ткнув меня в бок локтем, сказала Света.
– Да ну… горят и пусть горят. Я устал уже их тушить, – с наигранной иронией ответил я.
Она усмехнулась.
– Че ты фыркаешь? – я посмотрел на нее боковым зрением. – Спорим, ничего не купит? По нему ж видно, что наши машины не по карману будут. Это все равно если бы я в салон «Порше» зашел.
– Видно – не видно, а с клиентами работать все равно надо. – Света глубоко вздохнула. – Ну, может у тебя и ничего не купит, а у меня – еще посмотрим…
И она двинулась к мужчине большими уверенными шагами. «Вот и славно…» – подумал я и поплелся на свое место.
День медленно полз к вечеру, преподнеся мне всю палитру чувств моего уставшего тела. Похоже, все уже… Старость. Я несколько раз прогулялся до столовой за кофе. Он ни разу не помог. А каждый раз, когда в салон заходил новый клиент – их сегодня было трое, – я молился, чтоб меня никто не трогал. Благо, у всех планы горят под конец отчетного периода, и вместо меня всегда находилось, кому клиента обслужить. Кстати, тот самый первый, с сумочкой, так ничего и не оформил. Он вообще довольно быстро смылся, Света даже не успела его в клиентскую базу занести. Вот так-то… Чутье!
Что касалось моего личного плана, он реально горел синим пламенем. Я на премию и не рассчитывал в этом месяце. Но терять деньги, которые могли бы стать моими, все равно грустно. Я бы закрыл дыру в бюджете, образованную Алисиным ноутбуком, вернее, его починкой. Может, прикупил бы себе чего. Хм… Интересно, а хватило бы мне на те колонки для компьютера, что я давно хотел? Я уже достал телефон, чтоб посмотреть, сколько они сейчас стоят, но тут же передумал. Что толку делить шкуру неубитого медведя? Расстроюсь только.
В общем, я дожил до семи часов, уже оделся, встал у входных дверей и ждал Настасью.
Она приехала чуть с опозданием, но все равно до библиотеки тут было не слишком далеко. Город-то у нас маленький. Приехала, встала у самого входа на своем Ниссан Жук и очень аккуратно как-то бибикнула.
Первое, о чем я думал было впечатление от машины. Вернее, от нахождения в ней. Я только сел и сразу почувствовал какой-то комфорт. Обычно в чужие машины садиться далеко некомфортно. Я в этом деле человек со стажем. В стольких машинах уже пересидел. Но в этой… Даже не знаю, как словами сказать. Например, как в машине у мамы. Она вроде не твоя, но садишься как в свою. Не боишься что-то задеть неудачно, не мешают дурацкие чехлы на сиденьях, и сами сиденья – не кожа скользящая, в них не чувствуешь себя маленьким неловким человечком. Сел так сел. Закрепился, так сказать. И расстояние в ногах идеальное. В общем, комфортно. Я сел и позволил креслу поглотить себя. Если б было темно, то я там прямо по дороге и уснул бы. Настолько меня расслабило. Мы уже успели проехать половину пути и только тогда я начал думать о том, кто же сидит рядом со мной.
Знать-то, как она выглядит, я знал. Мама на фотографиях постоянно ее показывала, на свадьбе еще ее видел. И, что касалось внешности, никаких сюрпризов я в ней не нашел. Одета она была в кэжуал костюм. Обычный красивый женский костюм, который ей очень шел. Пахла приятно и вообще создавала впечатление обычной ухоженной женщины. Но лично мы знакомы не были. Вернее, я с ней только на маминой свадьбе парой слов перекинулся и все. И мне стало интересно, такой ли у нее характер, какой я себе вчера и сегодня представил. Она поглядывала на меня боковым зрением, но до библиотеки мы доехали в абсолютной тишине.
Выйдя из машины, я постарался аккуратно закрыть дверь, не хлопнув. В чужих машинах это всегда самый сложный квест, ведь никогда не знаешь, какая у двери отдача. Слишком легко – закроешь не до конца, потом придется еще раз открыть и закрыть сильнее. А переборщишь – поймаешь недовольный взгляд владельца. Никому же не нравится, когда их дверями хлопают. Но у меня получилось с первого раза. И после этой немой победы я набрался сил завести разговор.
– А Вы вообще музыку в машине не слушаете? – спросил я, потому что вся поездка прошла в тишине. – Вы не подумайте, просто обычно хотя бы фоном радио какое-нибудь играет.
– Нет, – с улыбкой ответила она, заходя в библиотеку, – мне не принципиально. Просто музыку я люблю слушать вдумчиво. Именно слушать, а не… как ты сказал?.. Чтоб фоном. За рулем у меня все внимание на дорогу, все равно музыки не замечаю.
Я утвердительно промычал и кивнул головой.
В библиотеке ее уже ждали. Мы прошли мимо пыльных стеллажей по довольно широкой полосе из темно-красного, такого же пыльного, ковра. Мне всегда нравился запах в библиотеке. Кажется, что он нравился всем. Есть что-то в этом сочетании давно уже пыльных полок и дешевой газетной бумаги. Я в детстве времени в библиотеке не проводил совсем, но почему-то даже для меня она пахнет детством. Как будто этот запах вшит нам на генном уровне как приятный. И даже те, кто до этого никогда не был в библиотеке, если их в нее привести и спросить, приятно ли пахнет, готов поспорить, все ответят, что приятно. А уж Настасья эта явно в таких местах много времени проводит.
В центре помещения за большим пустым столом сидела довольно бойкая тетка. У таких, как правило, характер на лице написан. Она была не как все стереотипные библиотекари. У нее не было уставших глаз и старых рук, она была совсем не худая, но и не толстая. И самое главное – без очков. Настасья быстро и уверенно подошла к ней.
– Настасья Евгеньевна! Здравствуйте, здравствуйте! – голос этой женщины эхом отзывался во всем зале. – Вы что так задерживаетесь? Я же жду, волнуюсь!
Она говорила так громко и пискляво, что хотелось срочно убавить ей звук или хотя бы заткнуть уши пальцами. Ни того, ни другого сделать я не мог. «Ну, будь ты тише… Это же библиотека!» – подумал я.
– Кого это Вы нам тут привели? – библиотекарь высунулась из-за стола и посмотрела на меня. – Помощничек? – Она кивнула. – Как зовут Вас, юноша?
Вот это да! Обращается ко мне, как тетка родная. Вроде на «Вы», но будто давно знакомы. Еще я в этот момент заметил, что кроме ужаснейшего голоса у нее имелись такие же ужасные глаза. Они были огромные, всегда как будто что-то спрашивающие. Нет, сами по себе глаза (разрез) были нормальными, но она их как специально вечно выпучивала. Она была как раз из таких людей, по которым не понятно, удивляются они или это их нормальное выражение лица.
Как только я начал думать о ее выпадающих глазах и представил, как бегу их ловить, я понял, что не ответил на вопрос и мы стоим в тишине уже около полуминуты. Настасья обернулась и смотрела на меня, видимо, подумав, что я сам захочу представиться.
– А-андрей, – опомнившись, сказал я.
Настасья улыбнулась. Эта ее улыбка была очень красивая и очень… Снисходительная.
– Андрей?! У меня сынок Андрей. – Она посмотрела на Настасью Евгеньевну. Та уже поглядывала на свои тоненькие золотые часы. – Торопитесь, наверно. Пойдемте, пойдемте…
Она вышла из-за стола и пошла по рядам с книгами. Мы за ней. Дошли до какого-то закутка у пожарной двери. Там двумя высоченными стопками лежали книги: Достоевский «Преступление и наказание» и Горький «На дне». Я поморщился. Настасья Евгеньевна заметила это и тут же спросила:
– Не любишь классику?
– Не то чтобы не люблю. Просто конкретно этих, – начал я и поймал на себе осуждающий взгляд библиотекаря.
Она выглядела так, будто готова вот прямо сейчас начать читать мне лекцию о правильном чтении, о величии русской литературы и тому подобное. «Сейчас начнется, – подумал я. – Она, похоже, один в один – моя мама в этом плане. Да и чего ожидать?.. Библиотекарь же. Они, наверно, глотку все рвать готовы за этих писак. Как заведет шарманку про нравоучения – не отделаешься. И почему некоторым женщинам так нравится всех подряд переучивать?.. – Я представил, что вместо библиотекаря сейчас стоит моя мама и что бы она сказала. – Зря я вообще начал. Надо с этой темы быстренько съезжать».
– Это все, что надо унести? – реабилитировался я.
Слово «все» прозвучало даже как-то надменно. Будто это ерунда. Но это не ерунда. Книги толстые и их не мало. В один заход точно не управлюсь. Да что там в один. Даже в два – тяжко будет. Я же вам не Дуэйн Джонсон какой-нибудь.
– Да, все эти книги, – ответила Настасья и еще раз указала на них рукой.
Я быстро, не дожидаясь реакции библиотекаря, взял чуть больше половины первой стопки с Достоевским и пошел обратно между стеллажей.
У машины Настасья Евгеньевна меня догнала и любезно открыла багажник. Он у нее был чистый, видимо, заранее подготовленный. Только огнетушитель, маленькая аптечка и постеленное одеялко – ничего лишнего.
Остальные две партии я перетаскал так же быстро, чтоб не вступать больше в контакт с этой надоедливой и громкой библиотекарем. Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, сели в машину и поехали в сторону школы.
– Достоевского, значит, не любишь? – сказала Настасья Евгеньевна.
– Если честно, да, – ответил я. – Мне не нравятся его герои.
– А что с ними?
– Слишком страдают.
– Как это, слишком? – усмехнулась она.
– Ну, они же просто лентяи. Сами создают себе проблемы – сами страдают, – ответил я. – По сути, могли бы свою жизнь поменять. То есть, – я запнулся, – они не сильные. Ноют и все.
– Интересное мнение, – еще шире улыбнулась она. – А ты, наверное, никогда не страдал? Сильно…
Я задумался и замолчал. А ведь и вправду. Как раз сейчас-то я и страдаю. При чем так же, как эти чертовы герои. Бессильно и лениво страдаю. В этот момент мне даже отвечать не захотелось. Стало от себя тошно.
– Страдание – это рост. Через муки люди развиваются. И герои Достоевского, в частности Раскольников, потом обретают покой.
Она была бесконечно права. И – надо же – меня это успокоило. Значит, будет все же покой! Будет счастье! Надо просто отстрадать.
– Много читаешь? – опять спросила она.
– Да так… Раньше читал от скуки.
– На остатки знаний от школьной программы твои отзывы не похожи.
И тут она была права. После расставания с Анжеликой я много читал. Читал, чтоб забыться. И Достоевский с его этим Раскольниковым попадался. Он меня тогда взбесил жутко, помню.
– Знаешь, я часто встречаю людей, как ты, – она на долю секунды отвернулась от дороги и бросила на меня взгляд. Я его поймал. – Прочитавших не то и не в то время, спроецировавших на себя и оставшихся недовольными. Но смысл произведений куда глубже. И его анализировать надо отстраненно.
– Отстраненно?
– Переживать героем, а не собой. Ведь автор показывает, как чувствует себя герой. А про тебя он угадать не может. Тем и отличается обычное прочтение от профессионального. Нужно уметь погружаться и уметь понимать.
Мы приехали. А ее слова меня задели. С первого знакомства, почти с первых фраз она умудрилась мне объяснить то, что меня мучило. Мучило в тайне от меня самого. Я не мог читать, не мог ничего смотреть с прошлых выходных. И не мог понять, почему. А она мне вот так взяла и объяснила. Когда я даже не спрашивал.
Мы зашли в школу: я, стопка книг и Настасья Евгеньевна. Я смиренно плелся за ней, пытаясь поймать равновесие и не уронить всю эту огромную кучу разом. В школе сейчас, похоже, был только вахтер. В коридорах стоял полумрак. Я шел позади метра на три-четыре, чтоб она смогла спокойно открыть класс и придержать дверь. Но тут с лестницы послышались очень быстрые громкие шаги. Как будто кто-то бежал, перепрыгивая ступеньки через одну. Этот кто-то промчался мимо меня, слегка задев, так, что я чуть не повалил книжную башню на пол. Промчался и остановился возле Настасьи Евгеньевны.
– Здравствуйте! – вскрикнула запыхавшаяся девочка. – У меня такая проблема… Я не смогу в конкурсе участвовать.
Она еще немного отдышалась, пока Настасья Евгеньевна спокойно подбирала ключ, как будто игнорируя все посторонние звуки. Я подошел ближе и увидел, что возле класса, тяжело и громко дыша, стояла Алиса. И почему-то даже не удивился. Было крайне логично увидеть ее здесь, в клубе для начинающих писателей. Она на секунду бросила на меня взгляд и опять с надеждой уставилась на учителя. Не узнала, наверно. Хотя встретить ее сейчас для меня было ожидаемо… Да, что уж там. Я этой встречи ждал. Мне же все это время хотелось ее увидеть, я о ней думал. Но это было из того же разряда, что и хотеть миллион. Вот ты его хочешь, думаешь о нем. Но в один момент берешь и выигрываешь. Настоящий миллион! Он был лишь в твоих мечтах, ты так этого хотел. И ни разу не думал о том, что будешь с ним делать. Просто хотел миллион, как факт, как вещь, чтоб поставить на полку и гордиться, что у тебя есть миллион. Но миллион – не вещь. И Алиса – не вещь. Да, первые несколько секунд ты рад и даже немного удивлен. А потом нужно что-то делать. И вот тут заключается проблема.
Я хотел, чтоб она со мной говорила. Хотел побыть рядом с ней, посмотреть на нее. Чтоб видеть, как она себя ведет. И, чтоб понять, что меня так зацепило, аж на несколько дней. Почему она так на меня действует. Но сам не знал, что сказать и, что сделать.
Настасья Евгеньевна спокойно открыла дверь, закрепила ее на какое-то специальное приспособление, чтоб она не закрылась и зажгла свет. Я аккуратно протиснулся в дверь, за мной Алиса.
– Можешь оставить здесь, – сказала Настасья и с легкой улыбкой указала на парты. – Спасибо огромное тебе, Андрей. Не знаю, как бы одна все это унесла.
– Обращайтесь, – так же с улыбкой сказал я и уже собрался спускаться за следующей партией.
– Что там у тебя случилось? – обратилась она, наконец, к изнывающей от ожидания Алисе.
– Я не смогу в конкурсе участвовать, потому что он, – она показала на меня пальцем, – уронил меня на ноутбук и теперь он в ремонте! Как мне без ноутбука писать?
Настасья Евгеньевна вопросительно посмотрела на Алису, затем на меня. А я настолько устал и задумался, что сначала даже не понял, что она сказала.
– Как это уронил тебя на ноутбук? – все еще пребывая в непонимании спросила Настасья, обращаясь, как бы к обоим.
– Я тебе, вообще-то, жизнь спас, на секундочку! – вмешался я.
О, значит, она все же меня узнала! В этот момент я снова почувствовал раздражение, которое накрыло меня в выходные. Раздражение и сильное нежелание здесь находиться и сюда возвращаться.
– Обвинениями она тут еще кидаться будет! – добавил я. – За такое обычно благодарят.
Алиса закатила глаза. Вот ведь малявка неблагодарная.
– Так, давайте спокойней, – слегка повысив голос, сказала Настасья. – Разбираться между собой потом будете, сейчас уже ученики придут. До конца подачи заявок еще неделя. Успеешь…
И я пошел за следующей партией. Что ответила Алиса я не услышал, да и не особо меня это волновало. Мне хотелось скорей закончить таскать книги и пойти домой. Ни голода, ни усталости я не чувствовал. Чувствовал только раздражение и какое-то помутнение в мозгу, не дающее нормально мыслить. Подойдя к машине, я взял столько книг, сколько мог унести. И когда во второй раз зашел в кабинет, Алисы там уже не было, зато сидели две объективно красивые девчонки, подружки, еще одна куда менее красивая девушка возрастом постарше, в очках и шарфе. Последняя сидела немного поодаль от остальных и с серьезным лицом. Еще в классе был мальчуган, по возрасту похож на Яну. Красивые девочки болтали между собой, а остальные просто сидели и смотрели в пол или на пустую доску. На вошедшего меня кроме Настасьи Евгеньевны никто внимания не обратил. Как только я поставил вторую стопку книг на парту, она рукой позвала меня к себе.
– Ты, если хочешь, оставайся, – благодарно и спокойно сказала она.
В этот момент я даже подумал, что уж кому-кому, а ей точно суждено быть учителем. Я изумился ее спокойствию и умению очень адекватно общаться с подростками. Такими, как Алиса. Вспомнил свою, так называемую, ссору с Яной. Она, наверно, на детей вообще никогда не кричит. Не то что я. Как она это делает?
– Да нет, я лучше домой пойду, спасибо.
Желание как можно скорее оттуда уйти и успокоиться навязчивой нитью скользило в мыслях.
– Лучшего шанса прикоснуться к писательской кухне у тебя не будет, – добавила она.
Не знаю, почему ей так хотелось, чтоб я остался. И мне самому тоже захотелось остаться. Увидеть, услышать, как мыслит Алиса. Посмотреть на других писателей. Проснулся какой-то детский интерес. Может, Настасья Евгеньевна что-то во мне разглядела… Пока мы говорили, зашла женщина, довольно взрослая, возраста моей мамы или даже старше. Она была в сером длинном платье и с ярким красным шарфом.
– Тут всем рады, – продолжила Настасья. Она на меня не смотрела, тыкала что-то в своем компьютере, но, видимо, почувствовала, что мое желание уйти слабеет. – У нас и старше тебя ученики есть. Оставайся. Бесплатно же.
В библиотеке при первой встрече я не мог понять, зачем такая женщина тратит свое время на послешкольную ерунду. Еще и выяснилось, что ей за это не платят. Никогда не понимал добровольцев. А сейчас понял. Понял, что она сама дышит литературой. Прям-таки живет ею. Она хорошо ладит с подростками и хочет их научить. Передать драгоценный опыт. Возможно, есть что-то в воспитании будущих успешных деятелей. И у нее есть дар. Дар понимания людей. Она даже меня разглядела, увидела усердно скрываемое желание прикоснуться к творчеству. Увидела и давила на него, что было сил. И я сдался.
– Хорошо, хорошо. Только я сзади посижу.
– Как хочешь, – она посмотрела на меня и улыбнулась.
Когда я принес последнюю партию книг, занятие уже началось. Я тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, вошел и уселся сзади, повесив пиджак на свой же стул. Так удачно уселся, что из моего угла было видно Алису. Даже ее лицо и глаза. Глаза у нее были красные и уставшие, но они внимательно смотрели на вещающую что-то учительницу.
Я засмотрелся и задумался. Алиса была как Алиса. Все та же растянутая кофта, только другого цвета, лицо с легким румянцем и совсем без макияжа. Она хоть и выглядела простушкой, но от этого свою красоту не теряла. И, забавно, в эту компанию она вписывалась очень даже гармонично. Они все смотрелись гармонично. Как будто актеры в театре. Все разные, но чем-то необъяснимо похожи. Настасья Евгеньевна тихо и спокойно говорила что-то фоном. А они внимательно слушали, сидя в разных позах в разных местах по всему классу. И в какой-то момент все разом повернулись назад.
– Андре-е-ей…
Что? Настасья Евгеньевна тоже смотрела на меня. Я, видимо, очень сильно задумался и пропустил что-то важное. Проморгался и приподнял голову, сигнализируя, что вышел из транса и нуждаюсь в повторении последних фраз.
– Тебя не затруднит?
«Чего она хочет-то?» – подумал я и услышал как предательски громко проурчал мой голодный живот.
– Эм-м. Повторите, пожалуйста. Я задумался что-то…
– Расскажи нам, что ты думаешь, глядя на каждого в этой комнате?
Ох! Вот это вопрос. Ну зачем она так? Я же не хотел к себе внимания привлекать…
– А это… Это обязательно?
– Ты здесь единственный, кто почти никого не знает. Это полезное упражнение и подходящий момент. – Настасья улыбнулась. – Хорошо, что ты сейчас с нами. Нам нужна твоя помощь.
Да… Давить на совесть она умеет хорошо. И как после таких слов тихо отсидеться?
– Начнем с меня. Мы с тобой практически не знакомы. Что ты можешь сказать обо мне, исходя из нашего сегодняшнего контакта?
Я молчал и судорожно думал.
– Не стесняйся. Можно начать с внешнего вида…
– Ну, Вы умеете убеждать.
Пацанчик сбоку от меня едва заметно хихикнул.
– А еще Вы хорошо общаетесь с детьми. Это звучит очевидно, потому что Вы же учитель. Но, поверьте, не все учителя так находят общий язык. Моя вот учительница в школе была очень суровой те… – чуть не сказал «теткой», – женщиной.
– Хорошо, продолжай.
– Мне кажется, у Вас доброе сердце. И еще рядом с Вами комфортно находиться. Еще Вы сегодня мне сказали всего пару фраз, но попали в самую точку. В целом, мне кажется, Вы хороший человек и хороший учитель.
– Сильно… – она смущенно улыбнулась. – Спасибо. А про эту женщину что сможешь сказать? – она качнула головой в сторону дамы с ярко-красным шарфом.
– Ну, с ней мы не общались.
– В этом и смысл. Как тебе ее внешний вид? Реакция?
– Красный шарф на фоне серого платья сильно выделяется. Мне кажется, что она так хочет привлечь внимание…
– Так… Еще что? – подталкивала Настасья.
– Она довольно тихо зашла и села в самом углу. Не знаю… Это как-то странно и не сходится. Наверно, очень скромная и ранимая натура пытается… Я не знаю… Выйти из зоны комфорта, что ли. Может, она нуждается во внимании, но слишком скромна, чтоб пытаться подружиться самой. Я не уверен… Это сложно.
– Да, сложно, – подбодрила Настасья, – но ты хорошо справляешься.
Женщина в шарфе вся съежилась и смотрела на меня с неким недоверием. «Похоже, я ее чем-то зацепил, – подумал я. – Нужно будет потом извиниться…»
– Что скажешь про девочек? – продолжила Настасья, выдернув меня из мысленного потока.
Две подружки посмотрели на меня немного осуждающе и без большого интереса. Казалось, во всей этой комнате то, что я говорю, хотела слышать только Настасья Евгеньевна. Ну, еще пацанчик внимательно меня рассматривал. А Алиса совсем уставилась в стену. Ее пустой безэмоциональный взгляд проходил прямо мимо моей головы. Даже как бы сквозь.
– Подружкам тут как будто не очень интересно…
Я усиленно пытался наполнить свою речь всеми возможными «как будто», «наверно», «мне кажется», чтоб не говорить в лоб и никого не обидеть.
– Может быть, их родители заставили ходить. А, может, ходят ради друг друга… За компанию. Так часто бывает.
– Интересно, – продолжала Настасья.
– А вот мальчику тому здесь явно нравится. – Я кивнул в его сторону, и он тут же поелозил на стуле, как бы выпрямляя спину.
– Он, наверно, сам сюда пришел. Еще мне кажется, что у него не много друзей. – Я хотел сказать, что их вообще нет, но вовремя передумал. – У нас в школе был такой тоже. Его все считали скромным, но на деле он был просто сильно увлечен чем-то своим. – Я усмехнулся над своей же мыслью. – Алиса, кстати, тоже на такого человека похожа.
– На какого?! – удивилась она. Взгляд ее быстро приобрел жизненные показатели, а брови приподнялись.
– На увлеченного чем-то своим, – повторил я. – Тебе как будто весь мир по барабану. Живешь, как говорят, не приходя в сознание.
Она нахмурилась.
– Нет, ну, не так что ли? – продолжил я. – Если б ты смотрела по сторонам, мне не пришлось бы тебя из-под колес вытаскивать. Ты как не из этого мира. И делаешь вид, что тебе не важно, что подумают о тебе окружающие. Дерзкая. Резкая. Агрессивная. За словом в карман не лезешь. И еще у тебя совсем нет понимания границ. Мы в университете про таких, как ты, проходили. Как же это?.. Психопат!
– Сам психопат! – выкрикнула она.
– Ладно, ладно. Хватит. – прервала нас Настасья Евгеньевна. – Алиса… – Алиса отвернулась от меня, и она посмотрела на нее так, как мамы смотрят на своего непослушного ребенка в людном месте, мол: «Прекращай!» Со сверлящим недовольством посмотрела. – У нас еще один член группы остался, – обратилась она ко мне.
Да, осталась еще та серая мышка в очках. А я уже весь закипал от раздражения. Отсиделся, называется. Как же?! Я, вообще, ничего про Алису говорить не хотел. Тем более плохого. Просто вырвалось. Какая же она все-таки нахалка…
– Скованная. Сосредоточенная, – начал я об очкастой девушке. – Много записывает. Наверно, в школе хорошо училась. Почти как женщина с шарфом, только без потребности в общении. – Что-то я разошелся. Надо заканчивать. – Как-то так…
Алиса так и сидела ко мне спиной, не оборачиваясь. Но из своего угла лицо ее я все же видел. И видел, что оно напряженное и злое.
– Как вы думаете, если бы вы стали персонажами, то в какой бы книге это было? – сказала Настасья Евгеньевна, дав понять, что мой допрос на этом закончен.
– Детектива какого-нибудь, – тихо, как бы для себя, сказал пацанчик.
– Интересно… А почему?
– Ну, он что-то вроде Пуаро… Дает наши характеристики. Еще мы все в одной комнате, нас тут специально собрали.
– А что общего у вас всех?
– Ничего, – продолжал он, – в том-то и дело. В детективах же часто всякие разные люди оказываются вместе в одних условиях. Вот он, – пацан показал на меня пальцем, – и есть наш детектив. Про всех все самое обидное сказал.
Я закатил глаза. Не хотел же высовываться… Ну, как так?!
– Вам так показалось? – с улыбкой сказала Настасья Евгеньевна.
Подружки и пацанчик молча закивали. А по лицу Алисы было понятно, что она бы тоже с радостью высказала мне все, что думает.
– Как же хорошо! – Настасья улыбнулась еще шире. – Потому что тема сегодняшнего занятия – проекция.
Она встала, подошла к доске и молча написала скрипящим мелом это ужасное слово.
Тут меня, как молнией пронзило. Настасья эта снова попала в самую точку. Я сказал про каждого то, что в самом себе вижу и ненавижу. И без дальнейших ее объяснений я уже, вот прямо сейчас, с одного слова понял, что произошло.
Она потом еще долго говорила. Другие вступали с ней в диалог. Обсуждали и делились мнением о разных персонажах и произведениях, добрую половину из которых я даже не знал. Наверно, современные какие-нибудь популярные авторы. И как хорошо, что Настасья меня больше не трогала. Никто на меня не оборачивался, не разговаривал со мной. Я просто сидел, смотрел на все еще злую Алису, слушал интересные мысли и удивлялся им, периодически вспоминал про свой голодный живот, но самое главное – я был учеником. Как же давно я им не был… Не самым, может, хорошим учеником. Но мой учитель восхищала. У нас, вроде, не очень большая разница в возрасте, а она настолько мудрее… Давно я таких взрослых не встречал. Вот именно взрослых взрослых. Мыслящих. Понимающих этот мир. Обычно же взрослые – это просто большие дети. Но она явно не такая… Нет. Она точно что-то знает. Как мудрец. Забавная мысль пронеслась в голове и я от нее заметно хихикнул. А представил я Настасью Евгеньевну в костюме Йоды. С ушками даже. Хихикнул так, что она заметила, но никак не отреагировала. Эх… Если б мне в университете хотя бы один такой преподаватель попался, может и учиться бы интересно было. Не было в ней этого стандартного учительского превосходства. Она со всеми говорила наравне, но и не по-дружески, с уважением. И это притягивало. Вызывало неподдельный интерес к ее, так называемому, предмету.
Когда же она закончила свою последнюю на сегодня мысль о том, как проекция важна и, что ее многие авторы используют в процессе написания, а читатели – во время прочтения, она сказала всем разобрать принесенные мною книги и объявила урок оконченным.
– Интересное вышло занятие, – сказал я, подойдя к Настасье Евгеньевне, пока остальные толпились у задних парт.
– Рада, что тебе понравилось. Еще придешь?
– Я…
Тут телефон, лежащий на столе начал громко жужжать.
– Ой, извини, – прервала она, – сейчас вернусь.
Она взяла свой телефон и вышла из класса.
– Мне обидно вообще-то было! Хоть бы извинился… – сказала, подошедшая ко мне со спины, Алиса.
И тут я вспомнил, что хотел поговорить с той дамой в красном шарфе. Судя по взгляду, я ее тогда сильно задел и нужно было срочно извиниться. Я обернулся, осмотрел класс. А ее уже не было. Ушла…
– Ну и ладно! – продолжила Алиса, как бы разговаривая сама с собой. – Не очень-то и надо!
– Алис… – повернулся я к ней и положил руку на плечо. – Ну прости ты… Просто ты так себя ведешь… Ты… ты меня сама вынуждаешь с тобой в конфликт вступать.
– Это ты первый гадости обо мне говорить начал. – Она дернула плечом и скинула мою руку. – Психопатом назвал. Это же ты меня тогда толкнул. Я тебя не просила мне помогать! И что ты тут вообще делаешь? Преследуешь меня?
– Не преследую я тебя! Успокойся. Прости еще раз за грубость. Но если бы я тогда тебя не «толкнул», как ты говоришь, ты бы попала под машину. Как же ты не понимаешь, а?
– И пусть!
– Да, я уже сам не рад, что тебя спас. Ей богу! И тут я не из-за тебя. Доброе дело сделал, называется! Лучше б шел себе тогда по своим делам. И не надо было бы за твой ноутбук платить…
Тут вернулась Настасья Евгеньевна, и мы оба замолчали.
– Мы собираемся по средам в девятнадцать тридцать. Здесь. Приходи, если хочешь.
– Всего один раз в неделю?
– Да, пока так. Сейчас привыкну к новому классу, может легче станет. Там посмотрим…
– Хорошо, спасибо, – ответил я и пошел к двери.
– Так. Теперь ты. – Она посмотрела на Алису. – Садись, мне есть, что тебе сказать.
Алиса послушно села и с большим вниманием уставилась на учителя. Я уже вышел из кабинета, когда осознал, что что-то точно забыл. Да-а… Алису обвинял в невнимательности, а сам… Я остановился в коридоре и пытался вспомнить, чего же мне так не хватает. Бинго! Пиджак! Пришел-то я в чем-то теплом.
Я вернулся к классу. Тихо зашел обратно. Они не обратили на меня никакого внимания. Вот он, тут! Висит, где оставил. Волей – неволей краем уха я слушал разговор Настасьи Евгеньевны и Алисы. И звучал он так:
– Ты пишешь как-то… Как-то не так. Вот твой герой, он не настоящий. Он даже злится искусственно. Не знаю… Вот ты когда-нибудь так злилась? Или видела, как так злятся?
– Ну…
– Вот! Ты не знаешь, как в жизни это выглядит. Ты не знаешь пока, что испытывает человек, которого предали. И слава богу. И хорошо. Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь. Но он искусственный именно потому, что ты не можешь описать то, чего не видела. Ты можешь предполагать, но не чувствовать по-настоящему. А чтоб писать, как мне кажется, надо чувствовать. Персонаж должен жить. Вот я чувствовала. И я знаю, что это не так, как написано у тебя. Пиши ты то, о чем знаешь. Не лезь за популярными темами. Совершенно не важно, насколько популярно ты пишешь, если ты пишешь не интересно, не по-настоящему – не будут тебя читать.
– Но я… А если слишком мало знаешь и не о чем писать?
– Так узнай!
– Это как?
– Ты молодая, энергичная. Пойди, да узнай. Хочешь, чтоб у персонажа были проблемы – найди себе проблемы. Хочешь о бездомном писать – поживи-ка на улице денек-другой. А вообще… – Она остановилась на секунду, осознав, какие страшные вещи и какие неправильные советы говорит такой молодой и хрупкой девушке. Задумалась. – А вообще, в каждой жизни, даже самой, казалось бы, не интересной, можно найти что-то. Что-то, что можно показать миру под своим углом. Просто тебе нужно это найти и прочувствовать.
В этот момент они меня, наконец, заметили. Алиса обернулась, и я судорожно начал напяливать на себя пиджак как будто так и задумано. Как будто я только что его нашел. И как будто я не стоял сейчас с круглыми глазами последние несколько минут и не слушал их разговор.
– Я поняла, – сказала Алиса Настасье Евгеньевне, но продолжая глядеть на меня.
– Пиджак забыл, – испытывая неловкость ответил я на ее немой вопрос.
Она молча встала, подошла ко мне, взяла оставшиеся две книги с соседней парты и направилась к выходу. А я машинально двинулся за ней.
Попрощавшись с Настасьей Евгеньевной, мы вышли из класса, а потом и из школы. Шли в гордой тишине по темным прохладным улицам. Шли, а напряжение нарастало.
– Чего ты идешь за мной? – обернувшись, сказала Алиса.
Я аж удивился.
– Ты что? Нам же в одну сторону.
Она недовольно промычала в ответ.
– И вообще, темно уже. Давай я тебя провожу хоть.
Она опять обернулась и прищурилась. Думал, сейчас скажет что-то вроде: «Нет уж! Не надо», но нет… Протянула мне руки с книгами и говорит:
– Понесешь?
Я взял книги, и мы вышли из дворов на улицу. Стало настолько холодно, что я хотел застегнуть пиджак, но не мог из-за книг. Так и шел, прижимая их к себе, как дурак. Мерз.
– А ты всегда одна так поздно ходишь? – сказал я, сравнявшись с Алисой.
– Всего девять же…
– Не страшно по темным улицам слоняться?
Она хитро улыбнулась, посмотрела на меня и выдала:
– Я темноты совсем не боюсь в отличии от всяких незнакомых преследователей.
– Да не преследовал я тебя. Я помогал Настасье Евгеньевне перенести эти вот книги. – Я потряс их в руках, как бы демонстрируя.
– А остался зачем? – с той же улыбкой продолжила Алиса.
– Интересно стало.
– Пишешь, что ли, тоже?
– Ха! Нет. Из меня писатель непутевый получится. Просто Настасья Евгеньевна пробудила давно угасший интерес к литературе.
– Да, она умеет.
– Ну, и к авторам тоже, – я посмотрел на нее. – Как вы пишите, как мыслите, как видите этот мир.
– Сложно.
– А?
– Сложно видим, – повторила она, обернувшись.
Возникла пауза. Мы проходили мимо светящегося торгового центра, главной достопримечательностью которого был «Магнит». Я старался не постукивать зубами от холода и думал, как хорошо было бы попасть уже в теплое помещение или хотя бы застегнуться. Мимо этого торгового центра я постоянно хожу. И за тот год, что он тут стоит, его фасад успел уже прилично надоесть. Простецкое такое получилось здание, дешевое. Иногда я даже думал, что, наверно, в деревнях такие же строят. Тут и бабушки иногда появляются с цветочками или носочками на продажу. Усаживаются в ряд и устраивают мини-рынок прямо возле входа. Потом, видимо, их разгоняют. Но спустя время старушки снова приходят на свой пост. И так по кругу. Сегодня их не было. Даже хорошо. Я бы, если честно, в такую погоду на улице сидеть никому не пожелал. Хотя, бабушки эти морозостойкие такие… Их тут и зимой парочку раз было видно. В такие моменты проходишь и, даже если тебе ничего не надо, все равно хочется у них что-нибудь из жалости купить. Сидят же, бедненькие. Мерзнут. Мурашки пробежали по моей шее и рукам от очередного порыва ветра. И вдруг Алиса снова заговорила:
– Видишь тех девочек? Да-да, вон тех, что раздают листовки возле магазина. Что ты видишь?
– Эм-м, – замешкался я. – Да обычных девочек-подростков. А что?
– А я вижу, с одной стороны, счастливые детские годы, радость от проведения времени с подружкой. Вижу их счастливые здоровые семьи. Рисую себе, что это подработка по их собственной инициативе, послешкольная забава, чтоб скрасить скучные деньки. Мне хочется верить, что им вовремя и неплохо платят. Что рабочий день не длинный, и они не устают. Что они сейчас придут каждая в свой дом, прогулявшись после работы вместе, потому что живут рядом, и будут кушать ужин каждая со своей семьей.
– Ничего себе как ты подробно обрисовала…
– Да, таков мой писательский мозг. – она улыбнулась и немного повела головой вверх как будто гордится своими словами. – А что еще хуже, так это обратная сторона – мой другой взгляд. Под ним видно рабский детский труд за копейки в плохую погоду, взрослых, которые хорошенько наживаются на малолетках, родителей, которые не в состоянии обеспечить своих детей, поэтому им приходится самостоятельно с малых лет зарабатывать себе на одежду, которую не придется донашивать за старшими. Или же родителей, которым все равно на то, чем занимаются их дети.Детей вижу уставших, разбитых, натянуто улыбающихся прохожим, потому что тетенька начальник сказала улыбаться, иначе не заплатят. И вот они стоят, улыбаются… и боятся.
У меня сперло дыханье. Так интересно было слушать Алису, ее странные и такие взрослые мысли. Идти рядом с ней и на нее смотреть. Мне не хотелось уже есть и было не холодно. Я про все это забыл. Забыл и наслаждался. Не чувствовал, наконец-то, раздражения и бессилия, не хотел кого-нибудь ударить или лечь прямо на пол. Просто идти рядом с ней и слушать… Слушать.
– Я все это вижу за секунду. У меня в голове на одного человека рождается несколько судеб, несколько образов. Я не могу сказать, плохой этот мир или хороший, не могу быть оптимистом или пессимистом. Ненавижу свой мозг за это. Он слишком много знает, слишком много разных точек зрения и обстоятельств берет в расчет. Короче говоря, широкий кругозор – это ад. Я бы хотела ничего не знать.
И в этот самый момент я понял, что она, эта маленькая хрупкая девчонка, живет в совершенно другом мире, в другой реальности. Она иначе думает, видит то, чего не вижу я и все такие же обычные, как я. Все ли писатели такие? Или только она? Я не встречал еще таких людей, не вел таких разговоров. Пьяные кухонные посиделки и размышления о философском не стояли даже рядом с мыслями, которые она извлекала из своей головы. И мне стал интересен этот мир. Даже не она сама, а то, что она видит. Рядом с ней я чувствовал, будто весь мой жизненный опыт – ничтожество. Будто я и не жил вовсе. Хотя я был более чем уверен, что жил интересную и насыщенную жизнь, но слушая эту молодую девушку…
– А я бы не смог… – пробормотал я.
– Что не смог?
– Быть писателем.
– Почему?
– Ну, как там Настасья Евгеньевна сказала? Надо личный опыт. А у меня ничего в жизни не происходит интересного…
Алиса улыбнулась и тихо сказала:
– Я же произошла…
Мы дошли до яркой белой вывески «Хочу ноут», и я осознал, что мое путешествие в ее мир совсем скоро закончится. Прошли по протоптанной грязной дорожке в газоне. Зашли во двор. Она остановилась у подъезда красивого кирпичного пятиэтажного дома, который был явно новее, чем мой.
– Ладно, спасибо, – сказала она и протянула руки.
Я замешкался. «Что? Что она хочет? Обняться? Мы же едва знакомы… – думал я. – Хотя, есть же люди, которые любят со всеми подряд обниматься». Я потянулся к ней и только в этот момент сообразил, что руки для обнимания были у меня заняты книгами. «Ну конечно! Ей книги нужны! – озарило меня. – И на что надеялся? Какие объятия?! Дурак…»
Я протянул ей книги. Она бросила: «Пока», – и, погремев ключами, скрылась за толстой металлической дверью подъезда.
Обратно я шел довольный. Довольный собой и всем тем, что сегодня со мной приключилось. Люди вокруг стали как будто приятнее. И воздух свежее. Я вдохнул полной грудью. Теперь-то будет не скучно. Теперь я начну жить. И жить мне будет интересно. Боже, как же хорошо!
—
В четверг утром я проснулся в шесть. Нет, ну, надо же! Проснулся от того, что живот весь свернулся в трубочку и ныл. Конечно! Я же вчера ничего так и не поел. Вообще не помню, как пришел домой. И как спать лег. Зато осталось теплое и приятное ощущение в… В чем? Где-то в теле, но непонятно, где. Будто даже везде. Ну, кроме живота ясно дело. Наверно, в душé. Мне было спокойно и хорошо. Дышалось полной грудью.
Я встал, открыл окно, высунулся из него, облокотившись на подоконник, огляделся. Заметил, что со стороны улицы мой дом вблизи выглядел очень уставшим. Цемент между кирпичами местами обвалился, а сами кирпичи потрескались. Мда-а… Ремонт сейчас очень в тему. Только бы он еще шел, а не стоял. Также в процессе вращения головой по сторонам я увидел соседский балкон. Абсолютно пустой и не застекленный. Странно-то как. Обычно нормальные люди на балконах хранят всякий хлам. Был бы он у меня, я б тоже нашел, что туда сложить. А если не хлам, то курят. И запаха сигарет с улицы я не слышал никогда. Зачем же им тогда балкон? Может, там и не живет никто? Странно. Сам я лично курю только на работе и то от скуки. Большой привязанности к сигаретам никогда за собой не наблюдал. А устроился в салон и все почти три года на улицу под этим предлогом бегал. Меня всегда раздражало то, что люди некурящие обязаны весь день на рабочем месте торчать, а курильщиков никто не осуждает даже. Говоришь: «Я покурить», и все сразу: «Да, да, иди конечно». Глупость. Начальство все курит поголовно. Приезжал наш региональный директор как-то в салон. Так он на крыльце возле себя целую свору таких же курящих работничков собирал. И никто никого не осуждал. Ни в коем случае. Эту фишку я быстро раскрыл. Стал сначала один ходить, отдыхать от офисной духоты. А потом появилась Света. И мы вместе стали выходить в два раза чаще, чем я ходил до этого. Мы тогда еще встречались с Анжеликой. И она, конечно, замечала приевшийся к моей офисной одежде запашок, но ничего осуждающего не говорила. Такое ощущение, что от сигарет ничего плохого не бывает. И никотин не убивает. Всем по барабану! А Светка-то заядлая курильщица. Вот у кого-кого, а у нее точно зависимость была. При чем, как выяснилось, давно. Это был ее личный способ снять напряжение. Ее и всех остальных заядлых курильщиков на земле. Она и в сигаретах толк знала. Брала всегда какие-то изысканные. То табак высшего сорта, то ароматы какие-то. Иногда, бывало, приносила тоненькие, как их там… Дамские пальчики или что-то типо того… Как-то раз она мне даже поведала, там же, на крылечке автосалона, как таким знатоком в сигаретах стала. Таскала сначала у отчима, пока была совсем мелкая. Времена тогда были тяжелые, а дети – еще тяжелее. Те отчимовские сигареты были крепкие, вонючие. Ей не нравились, но курила все равно. Было модно. Потом, как повзрослела, работала в баре каком-то. В нашем же городе. Просто того бара давно уже нет. И пила сильно. Барменом же была. На работе немного, потом после работы. А под алкоголь сигареты хорошо идут, это я слышал. В том баре она усилиями коллег начала и в выпивке, и в табаке хорошо разбираться. После еще в какой-то магазин перешла работать. Маленький розничный магазинчик с чем-то… Забыл с чем. Ну, чем-то не очень, видимо, интересным. Там с хозяевами сдружилась. Пару раз пила с ними даже вместе. Тогда те хозяева привезли ей откуда-то из отпуска те самые тонкие дамские сигареты. Ей понравились очень. А потом и у нас их стали продавать. В общем, история Светкина с табаком – это, конечно, та еще информация… Суммарно, наверно, не курила она лет пятнадцать. И то, если брать в расчет детство. Что самое забавное, муж у нее – крепкий малый, – не курил никогда (при мне, по крайней мере). Выглядел очень здоровым. Такие дела… Она меня постоянно угощала. Как повелось, так и не помню уже, когда сам последний раз пачку покупал.
Балкон. Хоть бы раз на тот балкон кто-то вышел. У них – соседей – даже окна на него закрыты всегда были. Ну, может и не всегда. Но я их открытыми ни разу не видел. Мама моя такой балкон давно бы облагородила. Она – странный, если честно, человек. Не признает балконов. Всегда говорила, что это место, пожирающее жилплощадь. Не знаю, что она конкретно из этого балкона могла бы сотворить. Но свою лоджию в их с Вадимом квартире застеклила она сразу. Снесла, силами бригады мастеров, смежную стену и объединила ее с комнатой. Вышло неплохо. В той комнате теперь окна до пола во всю высоту, утепленный в районе бывшей лоджии пол. Красиво получилось. Что касалось интерьера, она у меня мастер. Вкус хороший. Вот будь у нас нормальные отношения, не раздражай она меня так, и свою бы квартиру позвал облагородить. Ну, эту… Съемную. Ах, еще, если б деньги были. Деньги… Надо было все же вчера хоть немного поработать. А сегодня – все уже. Третье число, конец отчетного периода. Хана моему плану по продажам. Хана.
Я прикрыл окно. Надышался. Пошел к компьютерному столу. На улице уже было светло и так же, как вчера, солнечно. На столе все еще лежал листок с написанными карандашом целями. Оно и понятно. Лежит, где оставил. Кому ж его здесь кроме меня трогать-то? Сел и заметил, что последний пункт уборки не вычеркнут. «Помыть окна – есть», – подумал я и провел по словам карандашом. После чего оглянулся на окна. От дождя в начале недели на них появились противные разводы. Помыл, называется. Все коту под хвост! Зато, как спокойно-то было тогда. Как мне нравилось сидеть и протирать их тряпочкой. Такое удовлетворение я тогда испытал. А ведь и представить не мог, что совсем скоро эту Алису встречу. Даже с ней поговорю. Тогда мне было, конечно, в миллион раз спокойней, чем сейчас. А сейчас радостно и… волнительно. Интересно, придет ли она все же в кофейню? Встретимся ли с ней на следующем занятии? Что она обо мне подумала вчера? Да, какая разница!? Главное, что она жива. Жива, невредима и существует. Она рядом, где-то тут. Я ее еще увижу. Обязательно увижу. И это хорошо.
Живот заурчал еще раз. Сильнее, чем во все прошлые разы. Я прогулялся до холодильника, но ничего нового там не обнаружил. Когда живешь один пропадает какая-то магия холодильника. Раньше, в детстве, заглянешь – а там всегда что-то вкусненькое лежит. Мама принесла, а ты и не знал. Но сейчас… Кто же кроме меня что сюда положит? Пустые полки и все. Зачем мне, вообще, этот холодильник нужен, если там никогда ничего нет? Так стало от этого грустно. А привычка остается. Привычка из последних сил плестись к холодильнику, открывать его с надеждой. Ты, вроде, знаешь, что конкретно там лежит или, что не лежит ничего. Но все равно каждое открытие холодильника – это сюрприз. Я вот стоя и глядя на эти пустые полки подумал, а что, если однажды я, живя все так же один, открою холодильник и там, наконец, что-то будет? Что-то сладкое или просто вкусное. Это ж страшно! Кошмар. Это будет значить, что в моем доме кто-то был, кроме меня. Разовьется паранойя. И я уже не буду чувствовать себя у себя дома в безопасности. Так что хорошо, что чуда не случается. Хорошо, что там ничего, как не было, так и нет.
«Хорошо-то хорошо, – простонал мой желудок, – а кушать хочется». И правда. Я взял стакан, налил воды. Сделал пару глотков, а потом подумал: «А не вскипятить ли мне воду?» Вернее даже, разогреть. Говорят, теплая вода лучше голод утоляет. Так и сделал. Эта теплая вода спустилась по горлу, я почувствовал, как она движется в желудке, обволакивает его, но сильного улучшения не заметил. «Мало!» – проурчал живот еще раз. «Ну, дружище, – ответил я ему вслух, – тут я ничем помочь не могу. Рань такая, где ж я еду-то сейчас найду?» И действительно, прошло всего двадцать минут с момента пробуждения. Магазины откроют, в лучшем случае, в восемь. Надо чем-то заняться. Отвлечься.
Приполз я обратно в комнату, уселся на стуле и включил компьютер. «Завтра» – гласила заставка фильма, который я в выходные так и не посмотрел. Бегущий по белой стрелке такой же белый человечек как будто насмехался надо мной. И я подумал: «Чем черт не шутит? Лучше так, чем никак». Включил.
За фильмом пролетело полтора часа, и моментами я даже немного дремал, так что, когда он закончился, я не чувствовал себя разбитым и не выспавшимся. Скорее, наоборот. Во мне появилось на удивление много сил и даже желание идти на работу. Я встал с дивана и снова посмотрел в окно. Вспомнил, как плохо мне было вчера и вообще последнее время и улыбнулся. Фильм оказался до боли сопливый, как я и думал. Но сегодня он мне понравился. Я смотрел его уже не как обычно смотрю фильмы, а как бы вглубь смотрел. Следил за постановкой сюжета, за актерами, как они говорили и что. Я анализировал этот фильм с точки зрения искусства. И, наверно, именно это помогло мне его лучше понять и полюбить. Еще несколько дней назад меня бы от него тошнило. А сейчас я даже подумал, что понял мысль. Герой там чем-то смахивал на меня. Обычный, ничем не отличающийся парнишка, живущий обычной скучной жизнью. И в один самый обычный день с ним начали приключаться странные вещи. По итогу дурацкого стечения обстоятельств он оказался аж в Мексике с едва знакомыми людьми по делу, о котором не имел не малейшего понятия. А потом, когда все это закончилось, он сидел на берегу чего-то водного, большого и красивого. Сидел и думал, что за этот день его жизнь сильно изменилась и, что завтра будет совсем другим. Завтра он станет новым человеком с новым опытом. Я всегда над такими фильмами смеялся. Потому что думал, что это до банального предсказуемо и, более того, не реально абсолютно. Я думал, что в жизни так не бывает. А теперь я – этот самый герой. И вижу, что, оказывается, бывает. Алиса и этот литературный клуб тоже свалились на меня как снег на голову. Так это забавно, чувствовать себя героем фильма, совсем не похожего на реальность, который никто никогда не посмотрит и, о котором вряд ли узнают. Но красиво-то как… Так и в судьбу, и в бога поверить не долго.
До работы оставалось еще два часа, живот все чаще и чаще заявлял о своих потребностях в еде. В восемь уже хоть что-то должно открыться. Ах, как жаль, что наша кофейня работает с девяти, как жаль.
Я включил карты и попытался найти кафешку, которая сейчас открыта. Поблизости не нашел. Тогда сосредоточился на продуктовых магазинах. Не смотря на голод, сил было столько, что мною даже было принято решение прогуляться сегодня до работы пешком. Я оделся, вышел из пыльного подъезда и попал на прохладную улицу, слегка озаренную солнцем. Там уже кипела жизнь. И кто все эти люди, которые работают с восьми и с девяти? Несчастные. Вообще, есть же еще некоторые особо отважные, которые каждый день так в шесть и в пять встают. И что они только делают все это время до работы?
Ветер отмораживал мне шею. Шарф сейчас пришелся бы очень кстати. Который раз уже думаю, что надо его купить, но все никак руки не доходят. А скоро уже холода, сейчас осень, потом зима… Бр-р-р. От этих мыслей стало еще холоднее. Но я упорно шел через Центральную до улицы Шилова, к своей работе. Прошлый свой шарф я потерял на корпоративе в честь восьмого марта и двадцать третьего февраля. А был этот корпоратив вообще в апреле. Смешно вышло. Тогда наше начальство решило на праздниках сэкономить и поздравить и девочек, и мальчиков вместе. Мы все после этого заявления, а было оно на новогоднем корпоративе, думали, что отмечать будем где-то сразу после восьмого марта и в черте города. Но одна наша коллега с шилом в попе предложила съездить на туристическую базу. Она никому не нравилась именно по причине этого шила. В общем, она и еще парочка ее подружек, по совместительству коллег из центрального офиса, напели в уши начальнику, что такая поездка выйдет не дорого, благодаря сезонным акциям. Этим же подружкам по итогу корпоратива на пьяную голову было поручено заняться организацией. Они же благополучно дотянули до последнего и, когда спохватились, все места на праздники и на весь март в принципе были уже заняты. Помню, как все тогда ругались в общем чате. И вот мы поехали в апреле. Что самое смешное, вышло вообще никак не дешевле и даже не столько же, как если бы мы нормально раздельно отмечали эти праздники в офисе или в каком-нибудь ресторане городском, а немного дороже. Что называется, хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Зато гульнули мы тогда на славу. Несколько наших девчонок даже так напились, что в нижнем белье полезли в остатки снега прыгать. Нас со Светкой сильно пьяных забрал тогда ее муж, за что ему отдельное спасибо. На такси вышло бы очень дорого. Свету еще там тошнило, я за ней бегал, следил, чтоб в остатках сугроба не уснула. Так про шарф свой и забыл. А по дороге ее еще и укачало. Останавливались мы раза два точно, так сказать, избавиться от содержимого желудка. Следующая неделя была у большинства больничная. И после всего этого наш начальник написал в чат, что ему все понравилось и надо будет повторить. Сумасшедшие, честное слово! Ему, наверно, девчонки наши, которые в нижнем белье бегали, весь рассудок затуманили. Хорошо все-таки работать в более-менее молодом коллективе. У нас кроме Светки еще только три девушки замужние были. Сейчас одна из них в декрет ушла. Про парней как-то не знаю. Никто из тех, с кем я хорошо знаком, ничего про семью не говорил. Да и эти замужние отдыхают еще хлеще свободных. Короче, сказка, а не коллектив. Весело с ними и всегда приключения какие-нибудь находятся. Особенно на пьяную лавочку.
Размышляя о корпоративе и о том, дешевле было бы тогда вернуться за шарфом или сейчас покупать новый, я дошел до магазина возле моей работы. Купил кефир, парочку сырков и пошел к автосалону. Дорога заняла всего минут сорок – сорок пять. И получилось, я пришел на работу на целый час раньше положенного. Открыв ключами входную дверь, включив свет и расположившись на своем рабочем месте, я похвалил себя за то, что пришел раньше. Работник месяца! Как же… Я первый раз за все три года пришел первый. Хотя ключи у меня имелись уже давно, всегда находился кто-нибудь ранний или я опаздывал.
Скудно позавтракав, я твердо решил сегодня максимально использовать свою продуктивную энергию и сделать то, что давно откладывал, а именно: разобрать свою клиентскую базу, которую не разбирал уже полгода, наверно; прочитать новые, нескончаемо прибывающие, инструкции от руководства и еще раз пробежаться по старым моделям машин, которые мы за тот год не успели продать, освежить в памяти данные. Все вышеперечисленное заняло у меня на много меньше времени, чем представлял. Торжественно закрыв последний документ с инструкциями, я услышал голоса на улице. Это приехала Света и курила на крыльце, разговаривая о чем-то со своим мужем. На часах было без восьми десять. В этот самый момент она обернулась, увидела меня, помахала, улыбнулась. После чего попрощалась с мужем, который не обратил на меня никакого внимания, и зашла внутрь.
– Утро доброе!
– И тебе, – ответил я.
– Ты чего так рано?
– Это еще не рано. Я сюда вообще в девять пришел.
– Да ну! Сегодня снег пойдет, получается, – усмехнулась она.
– Сплюнь! Какой снег? У меня еще шарфика даже нет.
– Так и не купил?
– Руки не доходят.
– А ты почему сегодня так рано приперся-то?
– Ты не поверишь…
Она медленно и спокойно раздевалась, поправляла что-то на своем столе, потом начала переодевать обувь, а я рассказывал. Света вообще единственный человек в салоне, который постоянно сменку приносил. Даже летом она приходила в кроссовках, а тут надевала каблуки. Они у нее были всегда одни и те же, черные на высокой шпильке. Я как-то раз спросил ее, зачем, на что получил душевное излияние про то, как ее бесит классическая обувь и каблуки в частности и про то, что они вредны для женских ног, что у нее после них все болит и, что после работы она предпочитает носить то, что нравится ей. Больше не спрашивал. Хотя зимой все равно оставалось не понятно, почему бы не остаться в ботинках. Все же так делают. Да, по регламенту мы должны все ходить в чистой обуви, с которой ничего не течет (я имею в виду остатки снега и слякоти). Но на это лично мне, да и всем остальным, выходит, было откровенно все равно. А Света одевалась как на парад. Всегда в платьях и юбках, блузочках офисных. Я ее не понимал и иногда думал, что когда-нибудь нам из-за нее влетит. Приедет начальство и скажет, что вот Света – молодец, какая красивая, опрятная, а вы – оборванцы – позорите наш салон.
– …Я сегодня встал в шесть утра. И такой бодрый, даже удивительно.
– Так что случилось-то? Или просто выспался внезапно?
– Помнишь, я про девчонку с ноутбуком рассказывал?
– Влюбился в которую?
– Да не влюбился я!
Она хихикнула.
– В общем, я вчера ездил маминой подружке помогать и там ее встретил. Она, оказывается, в литературный клуб ходит тут, в восемьдесят восьмой школе.
– Так… – не очень заинтересованно сказала она.
– Я теперь, наверно, тоже в него ходить буду.
– В литературный клуб?
– Ага…
– Рано у тебя, Андрюш, кризис среднего возраста начался.
– Ой, да ну тебя…
– Я же шучу, – улыбаясь сказала она. – Что ты так реагируешь-то?
– Я ее вчера до дома провожал.
Света села, поставила руку на локоть, подперла ею голову и уставилась на меня, не переставая улыбаться.
– Мы мило поговорили. И вот я, наконец-то, успокоился. Дома вырубился, даже не заметил. И спал так спокойно.
– А говоришь, не влюбился…
– Света-а… – проворчал я.
Тут зашли еще две наши коллеги по салону: администратор и кредитный специалист одного из банков. Я замолчал, а Света не стала продолжать разговор.
До обеда она закрывала какую-то важную задачу и даже на сообщения мне не отвечала. А мне так хотелось чем-то заняться или отвлечься болтовней. Но, как назло, все были как-то сильно заняты. И я шарил по нашей программе, смотрел новые способы оформления автомобилей и условия к ним. Ну, как новые… Появились они, скорее всего, уже давно. Просто я был не очень-то продвинутым работником и раньше делал все по-старому, по накатанной.
Обед мне пришлось провести в компании глупеньких девочек из кредитного. Света уехала к зубному. Да и я на обед пошел раньше, чем обычно. Проголодался сильно. Купил большой мясной салат и пюре с чем-то отдаленно напоминающим гуляш.
Когда Света вернулась, у меня уже имелся клиент, которого я хорошенько раскрутил на старую модель из тех самых непроданных прошлогодних машин, про которые сегодня читал. Оформлял я его до вечера. Сначала сам мучился, потом еще мы вместе с Кристиной из кредитного химичили с программой, чтоб ему эту старую машину выдать. Потому что, как выяснилось, машины у нас в салоне не закончились, а из кредитной базы их уже убрали, оставили, почему-то, только наличный расчет. В общем, со Светой сегодня мы так и не договорили. И я пошел домой около восьми. Получился самый длинный мой рабочий день.
Уже в родном районе голодный как зверь я проходил мимо кофейни и увидел в окне Алису. Сначала обрадовался. Захотелось зайти и поговорить с ней снова. Так же душевно и интересно, как вчера. Но, когда я зашел, увидел, что Алиса совсем не в настроении. Вернее, она была в своем обычном настроении – раздраженном. Она сидела без ноутбука за барной стойкой и листала что-то в телефоне. Рядом с ней стоял стакан с какой-то мутно-зеленой жижей, похожей на популярное нынче смузи. Я подумал, что это странно – видеть ее без ноутбука. Она без него совсем не привлекала внимания и как будто сливалась с обстановкой кофейни. Я сел за ней, на свое любимое место у окна и повернулся полубоком в надежде, что официантка меня заметит и мне не придется подходить к бару и заявлять о своем присутствии. К счастью, бармен увидела меня и окликнула официантку из другого конца зала. Я заказал фирменные сэндвичи с ветчиной и латте с тремя кубиками сахара.
Когда же мой заказ принесли, Алиса все еще сидела, ни разу не обернувшись и пялилась в свой телефон. Наверно, она теперь туда свои заметки пишет. Но почему она опять такая раздраженно грустная? Неужели я вчера ее чем-то все-таки обидел? Или что-то случилось у нее сегодня? Так хотелось подойти к ней, как к старому знакомому, приобнять, поздороваться, спросить, как дела. Но так не пойдет. Мы же почти друг друга не знаем. Это было бы глупо. И могло бы ее смутить. Она девушка нестандартная. Кто ж ее знает, как отреагировать может. А мне так хотелось ей понравиться. Не для того чтобы что-то там… Ну, не для этого. Просто общаться с ней по-человечески хочется. Нужен предлог! Точно. Нужна какая-то причина. Клуб литературный! А что? Сойдет. Спрошу у нее про те книги, которые вчера ей домой тащил. Мне-то книг не дали. И Настасья Евгеньевна ничего про них не сказала. А я для себя сегодня решил, что попробую в этот клуб походить. Получается, надо быть в теме. Если на следующем занятии про них спросят? А я единственное, что помню из «Преступления и наказания», это то, как сильно меня бесил Раскольников и что он там страдал. Про «На дне» так вообще заикаться не стоит. Я это произведение в школе последний раз читал и то поверхностно. Даже не помню, что это. Пьеса? Повесть? Нет, не повесть точно. Может, вообще поэма какая? Да… С литературной грамотой у меня дела плохи. Надо спросить. Вот прямо сейчас подойду и спрошу!
Я встал, оставив свои приготовленные с пылу с жару сэндвичи, и подошел к бару.
– П-привет, – промямлил я.
Она не оторвала глаз от телефона.
– Алиса, привет, – повторил я более уверенно.
Алиса подняла взгляд и вопросительно, с небольшой долей недовольства, посмотрела на меня. Она нахмурила брови, а потом подняла их и удивленно ответила:
– Привет.
– Слушай, я спросить хотел. Вчера вам Настасья Евгеньевна эти книги раздала. А что делать с ними не сказала.
– Читать. Что с ними еще делать?.. – саркастично ответила она.
– А у вас по ним какое-то задание будет? Или просто обсуждать их будете?
– Нет. Это для общего развития.
– Значит, хочешь – читаешь, хочешь – нет?
– Читать нужно все, что она дает. Это для нас же делается. Ты если просто штаны протирать ходишь, так лучше вообще не ходи.
«Резко…» – подумал я.
– Нет, нет. Я хочу. Правда.
– Что хочешь?
– Погрузиться в писательский мир.
– Тебе что, правда так скучно? – спросила она, уставившись обратно в свой телефон.
– А? – удивился я.
– Тебе просто скучно, и ты ищешь, чем заняться?
– Не то что бы…
В разговоре возникла пауза. Я думал, что ответить. А потом понял, что вообще не обязан ничего отвечать и оправдываться. Стало даже как-то злостно, что она не идет на контакт и отвечает так нехотя и нахально.
– Слушай! – Я немного повысил голос. – Ты чего такая злая все время?
В этот момент бармен тактично удалилась в подсобку.
– Отталкиваешь меня и отталкиваешь… – продолжил я.
– А ты что, подружиться со мной хочешь? – не отрывая взгляд от телефона говорила она.
– Да. Это так странно?
– Нет, не странно… Просто я не понимаю, что тебе от меня нужно. Хочешь дружить – так и скажи.
– Хочу дружить, – уверенно повторил я.
– Зачем?
– Как зачем? А зачем люди дружат? Просто так… Хочу дружить с писателем. Потому что ты интересная.
– Какая-то странная у тебя мания к писателям… – пробормотала она.
Я уже закипал. И Алиса это заметила. Она отложила телефон и повернулась ко мне.
– Ну, ты чего. Я же шучу.
Я закатил глаза.
– Давай, спрашивай, что хотел.
А вот к такому повороту событий меня жизнь не готовила. Алиса сидела напротив, смотрела прямо на меня. Со всем вниманием смотрела. А у меня в голове, как назло, ни единой мысли. Это как когда тебя просят что-нибудь рассказать, автоматически все интересные истории из памяти пропадают и в итоге получается что-то в духе: «Эм-м-м, ну, вчера я ходил за хлебом и увидел собаку у магазина. Ну, решил ее накормить этим, как раз, хлебом, а она оказалась не бродячая. И ее хозяин, прикиньте, вышел как раз в тот момент, когда она у меня с руки кусок хлеба жевала. Вот неловко было…» Или еще что более глупое, нелепое такое, специально вымученное… Спрашивай, говорит… Эта ее фраза меня обезоружила. До нее мне много чего хотелось узнать и темы для разговора были, как мне казалось, интересные. Но все! Белый лист перед глазами… Перекати-поле и кузнечики стрекочут. А отвечать что-то надо. Это шанс. Да еще какой! Вот же она сидит, слушает.
– Ты знаешь, – сдался я, – как назло, в голову ничего не идет.
– Ну и что ты тогда меня отвлекаешь? У меня конкурс на носу, между прочим. А еще из-за некоторых мне теперь без ноутбука работать.
«Кто-то явно не в настроении сегодня», – подумал я. То, как она постоянно на меня за этот ноутбук наезжает уже начало надоедать. Когда речь про него не идет, она вроде адекватная. Но как только… И еще эти ее перепады настроения. Короче, я старался как мог с ней подружиться. Мне казалось вчера, что мы нашли общий язык. Но, видимо, сама она так не считает. И раздражение снова накрыло.
– Знаешь, Алиса. Я говорил тебе уже сотню раз и повторю еще, что если бы не этот кто-то, ты бы, может, вообще работать не смогла. Из морга, знаешь ли, сложно что-либо делать. И вообще…
Тут я понял, что совсем зря стараюсь. Она меня даже не слушает. Потом еще вспомнил, что позади меня на околооконном столе лежат и остывают два моих сэндвича. А, может, уже остыли. И кофе… Потекла слюна. Я вернулся за стол, специально сел спиной к залу, в частности, к Алисе, и начал запихивать в рот холодный сэндвич с ветчиной, проглатывая большими кусками. Пока я так злился и смотрел в окно, с тарелки исчезло все, что на ней лежало, а кружка с латте опустела наполовину. И, успокоившись, я подумал, что ее, в принципе, можно понять. Она, наверно, сильно переживает из-за своего конкурса. Ей плохо. Это даже нормально, так агрессивно реагировать на людей, когда тебе плохо. Как странно, что она появилась в этом кафе. В моем кафе, в котором я ем уже больше года. Взяла, появилась и начала вытеснять меня из него. Теперь я не мог просто прийти сюда, расслабиться, поесть. Теперь я о ней постоянно думаю. Зачем она, вообще, тут? В моем кафе. Зачем?!
И тут я понял, что это и есть тот самый волнующий меня вопрос. Не про ее личную жизнь, возраст, даже не про литературу, а про то, почему она именно здесь. Уже вторую неделю приходит и пишет здесь. На моей территории. Я встал, подошел к барной стойке, облокотился на нее уже слишком уверенно. Так уверенно, что даже сам от себя удивился. И сказал:
– Что ты тут делаешь?
– А? – переспросила она, повернувшись ко мне вполоборота.
– Что ты тут делаешь? В кафе, – повторил я.
– Эм-м… Пишу… – растерянно сказала она.
– Ну, это понятно. Почему в кафе? Еще и целыми днями. Ты не учишься?
– А тебе какое дело? – нахмурив брови, ответила она.
– Ты сказала спрашивать, что хотел. Вот я и хочу знать, почему ты именно это место выбрала, чтоб писать. Не дом, не библиотеку, не знаю… Тут же так шумно. Не отвлекает?
– Пока что, единственное, что меня отвлекает – это ты, – сказала она, сделав глоток зеленой жижи.
Я закатил глаза, а Алиса улыбнулась и продолжила:
– Здесь уютно. Не знаю, я здесь не чувствую себя одинокой. Это не единственная причина, но, пожалуй, основная. Еще мне нравится наблюдать за людьми. В некоторых из них я даже вижу зачатки образов. Сидишь так иногда, смотришь на шумную компанию каких-нибудь девушек, распускающих сплетни и ощущаешь жизнь в полной ее мере. – Она вздохнула. – А дома от меня вечно кому-то что-то надо. Не сосредоточиться. Думала, хоть тут спокойнее будет. А нет… Теперь вот ты появился.
– Я могу уйти, если хочешь.
– Да нет. – Она отложила телефон в сторону и сначала подняла на меня глаза, а потом опустила. – Прости, я просто устала. Еще и не пишется, вдохновения нет…
– А что вообще такое это ваше вдохновение?
– В смысле? – смутилась Алиса.
– Ну, как ты понимаешь, есть оно или нет?
– Как это? – она посмотрела на меня, будто я спросил только что, сколько будет дважды два. – Если оно есть, значит пишется, а если нет – не пишется.
– Нет, ты не поняла, – улыбнулся я и постарался посмотреть на нее тоже как на дурочку, но у нее получилось явно лучше. – Как ты это чувствуешь?
– Никак. Просто чувствуешь и все. Как настроение. Ты же не можешь сказать, почему оно есть или его нет. Я вот сейчас, может, спать хочу. А еще, может я расстроена и ни о чем другом думать не могу.
– То есть ты просто сосредоточиться не можешь?
– Нет, это разное, – раздраженно сказала Алиса. Затем она глубоко вдохнула, будто успокаивая саму себя, и отпила из бокала с зеленой жижей.
– Смотри, – сказала она пугающе спокойно, – у меня есть свой стиль. Я убила много времени, чтоб его найти. И он проявляется только в определенном настроении. Мне нравится и стиль, и настроение. Но они не всегда со мной, понимаешь? Я человек, имею право быть непостоянной, – оправдывалась она как будто сама перед собой. – Чтоб произведение было написано хорошо, в одном стиле, чтоб не казалось, что разные его части писали разные люди и, чтоб оно нравилось мне самой, нужно писать его только в определенном состоянии. А это состояние не предусматривает раздражения и злости.
– Так ты злишься? – Я так и знал. Все еще про этот ноутбук думает. Самое главное, я-то тут при чем?
– Нет. Я устала, – сказала она и снова глубоко вздохнула. – Творчество такая сложная штука…
Пока она говорила, поглощенная своими мыслями, из подсобки вернулась бармен. Она встретилась со мной своими удивленными глазами, потом кивнула в сторону моего любимого столика у окна, на котором стояла кружка недопитого кофе, а потом тактично перебила Алисин монолог:
– Извините, вас пересадить сюда?
Алиса удивленно нахмурила брови. Она не понимала, что происходит и почему бармен со мной разговаривает.
– Да я сам перенесу, не утруждайтесь, спасибо, – ответил я бармену, после чего поспешил объясниться перед Алисой: – Я, когда пришел, сел туда, – моя голова совершила кивок в сторону окна. – И мне туда принесли заказ. Раз уж мы разговорились, я сюда пересяду?
Она пожала плечами.
– Ну, пересядь.
Я быстро встал, схватил кружку с кофе, которая была уже даже не теплая, и переставил на барную стойку рядом с Алисой.
– Как там, кстати, твой ноутбук? Не узнавала? – спросил я, усевшись.
– Сегодня как раз ходила в мастерскую. Говорят, можно будет забрать только в воскресенье.
– Это хорошо… – выдохнул я.
– Что хорошего?
– Успеешь на свой конкурс.
– Было бы мне еще, что на этот конкурс подавать… – пробормотала она, отведя глаза, а лицо ее опять сделалось грустным и напряженным. – Ничего у меня не складывается. Одно расстройство!
– Так ты поэтому такая злая?
– Я не злая! – на удивление громко выдала она.
В воздухе повисла пауза. Официантка выглянула из-за угла, а бармен обернулась на нас с Алисой.
– Ладно, может и злая… – пробормотала она опять себе под нос. – Слушай, ты лучше меня не отвлекай. А то у меня и так все сроки горят пока я тут сижу и с тобой болтаю попусту.
– Сколько я тебя здесь видел, ты целыми днями тут сидишь. Пишешь и пишешь… – возразил я.
Мне вовсе не хотелось заканчивать нашу, не успевшую начаться, беседу. Алиса опять меня отталкивала, и нужно было что-то делать. Как-то вернуть ее расположение. Мне хотелось, чтоб она снова говорила со мной с теми же горящими глазами, что и вчера.
– Разве не нужно иногда отвлекаться?
– Некогда мне отвлекаться.
– А ты попробуй. Переключись всего на часок. Смотри, сейчас девять, так?
Она подняла глаза на глиняные часы над баром.
– Так.
– Кофейня работает до десяти, – продолжил я. – У тебя есть час, чтоб поговорить со мной.
– Или час, чтоб написать хоть что-то нормальное, – перебила она.
– Разве у тебя никогда не бывало такого, что сидишь, пыхтишь над чем-то и не можешь решить, а потом идешь, например, мыть посуду, и ответ приходит в голову сам собой?
Алиса, нахмурив брови, смотрела прямо на меня и внимательно слушала. «Она меня слушает, – подумал я. – Это уже очень хорошо! Нужно продолжать».
– Это же известная всем истина, что, если что-то долго не получается, нужно отвлечься. У нас есть час. Попробуй всего разок, – говорил я и, сам того не замечая, подавался корпусом вперед к Алисе. – От этого часа ты много не потеряешь. Зато представь, если сработает. Возьмешь завтра и напишешь весь свой рассказ одним махом.
Она еще раз посмотрела на часы, затем отодвинула телефон, повернулась ко мне вполоборота и сказала:
– Ладно, твоя взяла. Но только сегодня. А если не сработает, будешь мне должен.
– Если не сработает, – выдал я на энтузиазме и своей появившейся из неоткуда уверенности, – я тебя до самого конкурса буду угощать кофе или чаем, или, что ты там пьешь…
– По рукам, – улыбнулась она и протянула мне ладонь.
Мы пожали руки, после чего Алиса добавила:
– И да… Я не пью чай.
– Не пьешь чай? Почему?
– Просто не нравится и все. Не знаю, почему. Я еще ни разу в своей жизни вкусных чаев не встречала, сколько ни пробовала. Даже знаменитый английский чай не впечатлил. И после него я перестала их пробовать вообще.
– Интересно, – ответил я, сделав глоток кофе. – Неужели эта зеленая жижа вкуснее, чем чай?
Она обернулась на свой стакан со смузи.
– На самом деле, не вкуснее. Я первый раз тут заказала. Решила попробовать. Но больше брать не буду.
– Значит, английский чай… – продолжил я, чтоб разговор не зашел в тупик. – Где ты достала настоящий традиционный английский чай?
– В Англии, где же еще, – усмехнулась она.
– Ты была в Англии?
Она кивнула и сделала глоток своей зеленой жижи.
– Нет, ну, вообще пить невозможно! Извините, – обратилась она к бармену, – а можно мне стакан воды?
Когда ей налили воду, сделав еще несколько глотков, она продолжила:
– Да, была в Англии. Ездила со школьным лагерем в прошлом году. Родители подарили путевку на день рождения… Хотя, если честно, лучше б не ездила. Надо было тем летом готовиться к экзаменам, тогда может и поступила бы, куда хотела…
– Выходит, ты сейчас нигде не учишься?
– Ага. Не прошла вступительные при вузе. Теперь вот год пропускать придется. Все из-за этого лагеря…
– Да что ты! Я вот за границей ни разу не был. Если бы мне дали такой выбор, я бы точно поехал, – перебил ее я.
– Я много раз уже была в Европе. Но в Англии забавно.
– Из богатой семьи, значит?
– Ну, – она смутилась, – небедной, скажем.
– Значит, ты там в общежитиях жила?
– Ага.
– Наверно, в Англии они получше, чем тут…
– Наверно… Сейчас мы этого не узнаем.
– И то верно. А что вы там делали все лето? Да еще и со школой…
– Это программа расширения горизонтов. Наша восемьдесят восьмая является школой международного содружества. И каждый год наши ездят в Англию на летнюю учебу. Мы там занимались в основном английским, ну, и литературой тоже немного. На экскурсии еще всякие ходили. В общем, мне понравилось. Но только надо было больше литературу изучать. У нас там всего урока три-четыре было. Зато английский мне этот теперь совсем не нужен…
Она глубоко вздохнула и бросила взгляд на телефон.
– Что ты так переживаешь?.. – сказал я, сделав глоток латте. – Получится у тебя все с поступлением. Бывает, что просто не повезло. В следующем году повезет значит. А английский – это такой инструмент хороший. Я бы такую поездку ни за что не пропустил.
– Да не надо меня успокаивать! Я сама прекрасно знаю, что поступлю. И знаю, что английский – полезная вещь. Я понимаю, что такие поездки вообще большая привилегия. Я ж не глупая. Просто хочется поныть.
Я замер, а потом скривил рот в улыбке и утвердительно покачал головой. Она была права. И чего это я?..
– Мне объяснять не надо. Ты спросил – я и рассказала. Я не просила у тебя совета.
– Ладно. Я понял, – ответил я, продолжая по-дурацки неестественно улыбаться.
Больше я Алису не перебивал и ничего ей не советовал. Просто слушал, как она сказала. И считал свое молчание неотъемлемым условием нашей с ней сделки. Она рассказывала про свои поездки, про то, как решала вступительные экзамены. В общем, все, что у нее наболело, вывалилось на меня буквенно-словесной лавиной. Но по итогу вечера я остался очень доволен. И видел, что Алиса тоже повеселела. Мне было очень приятно снова ее слушать, узнавать о ней какие-то факты, погружаться в ее жизнь. Я как будто читал какой-то новый модный роман. И меня поражало, что тут, совсем рядом, в этом же городе и в этом же районе живет девочка, чья жизнь, по сравнению с моей, чудовищно насыщена разного рода происшествиями.
Час пролетел незаметно. И официантке пришлось нас из кафе выпроваживать очень настойчиво. Я в этот раз тоже проводил ее до дома, а по пути она все продолжала и продолжала увлеченно говорить. Уснул я снова крепко и быстро. Все же вымотался сегодня. Но когда шел домой, у меня сияла на лице улыбка.
Следующим днем на работе я встретил у крыльца расстроенную Свету. На улице продолжало тихонько холодать, слава богу, без дождя и прочей непогоды. Но мне все равно было холодно. И я думал о шарфике каждый раз, выходя из помещения. «На выходных точно схожу и куплю. Чего бы мне это не стоило. Наперекор любым планам схожу», – решил я для себя. Света как обычно курила свои тоненькие вишневые сигареты. Когда я подошел, она сразу же молча достала пачку из кармана куртки и, открыв, тыкнула ею в меня, мол, бери, что стоишь. Я взял, подкурился, хотя, если честно, курить мне не хотелось. Так, из солидарности. Не отказывать же ей, когда она такая расстроенная. Света была, как обычно, в своей спортивной курточке до колен, которая, вроде, была ей в пору, но из-за ее высокого роста казалось, что куртка точно должна быть ниже. Кроссовки, которые она всегда носила на работу, с работы и, как я думаю, в свое свободное время тоже, были сильно испачканы прошедшими недавно дождями. Так в повседневной жизни увидишь Свету на улице – ни за что не узнаешь. Пацанка пацанкой. А в салоне, на каблуках, в юбочке да с блузочкой – совсем другой человек. Женщина изящная. И, если честно, мне всегда казалось, что именно то, как она одевается на работу, ей больше подходит. Все же длинноногая блондинка с короткой стрижкой, длинными ногами и хорошей фигурой. Ей бы моделью быть. И откуда в ней все эти уличные повадки? Тут я заметил, что внутри салона не горит свет.
– Что, никого нет еще?
– Угу, – кивнула Света.
Я достал телефон. На часах было две минуты одиннадцатого. И я ощутил то самое чувство, которое обычно бывает, когда приходишь вроде вовремя, но никого еще нет. Такое со мной случалось не на этой, но на прошлой работе. Невольно начинаешь думать, что что-то перепутал. Забыл, например, время перевести, хоть мы уже несколько лет в нашем регионе не переводим часы с зимнего на летнее. Или сегодня вообще оказывается выходной, а ты что-то пропустил и приперся как дурак. Последнее со мной лично было как-то раз. Начальство на прошлой работе объявило после корпоратива выходной, а сделали они это на самом корпоративе. Там уж кто услышал, тот услышал. Обидно тогда было. Потому что я после того корпоратива с трудом с кровати-то поднялся. Оказалось, все зря. В общем, сейчас та же самая мысль проскользнула. Успокаивало только то, что Света-то тоже тут, и тогда получается, что я не один такой дурак, если мы что-то действительно перепутали.
– Странно, – сказал я в пустоту.
А Свету это как будто вообще не волновало. Она сильно грустила, была погружена в свои мысли. И я, наконец, решился спросить ее, в чем дело.
– С мужем мы поругались, – начала она.
– Как?! Еще же вчера все хорошо было, вроде.
– Так мы вчера вечером и поругались.
– Ну, рассказывай, – сказал я и попытался выдавить из себя максимально сочувствующий взгляд.
– Помнишь, я недавно говорила, что у моей подруги кошка родила?
– Так…
– Там такие очаровательные котятки. Я хотела к нам хоть одного забрать. Давно о пушистом друге мечтала. А Виталик истерику целую устроил. Уперся рогами. Нет, говорит, и все тут.
– И даже не обосновал никак?
– Не потерплю, сказал, никакой живности у нас. Слово в слово так и было. Прикинь! Живность ему… Что заботиться о котенке сложно. Прикрывался тем, что у него на работе и так проблемы. Я ему говорила, что сама все делать буду, мой же кот. Но ему все равно. Как об стенку горох!
Я участливо кивал и думал про себя, какой же, все-таки, странный у неемуж.
– И ладно бы на котах все закончилось, – продолжала она. – Я ему говорю, что вот дети – это тоже ответственность и много проблем. Что теперь и детей не заводить?
– А он?
– А он мне: «Не сравнивай. Это разные вещи». Я ему пыталась объяснить, что нет, не разные. А потом…
Света замолкла и грустно посмотрела вдаль. Я мог только предположить, какой большой ком у нее сейчас застрял в горле.
– Потом я спросила, – продолжила она через силу, – хочет ли он вообще детей. Ну, он начал на меня наезжать, что я раздуваю из мухи слона. Сказал, что вообще пока рано о детях думать. Что мы еще не готовы и на ноги не встали. А мне уже тридцать, Андрей! Тридцать лет! Еще немного и я даже если сильно захочу детей иметь не смогу. Он, блин, даже не представляет, как это тяжело – рожать после тридцати. У меня от каблуков на работе-то ноги болят. А, прикинь, на меня сейчас еще килограмм десять навесить. А через несколько лет… Все же еще хуже будет.
Голос ее дрожал, а на глазах появились слезы. Я не придумал ничего лучше, чем участливо молчать и стараться на нее не смотреть, чтоб не смущать. В это время к салону подъехали сразу две машины друг за другом. Они припарковались, но даже пока из них никто не вышел, было ясно, что приехали наши коллеги. «Слава богу, – пронеслось в моей голове, – значит, я ничего не перепутал и сегодня нормальный рабочий день». Хотя, если честно, не понятно было, что сейчас лучше, возвращаться одураченным домой и проводить там незапланированный выходной или же работать как всегда, как положено и как ожидалось. Света докурила, потушила бычок о мусорку и принялась быстро вытирать слезы со щек и под глазами.
– Ну вот, зачем ты меня спросил?
Я уставился на Свету с немым вопросом во взгляде.
– Расшевелил рану… Как теперь работать?..
Пока я соображал, что ответить, подошли Гриша с Машей и Никита. Маша сразу же спросила, почему мы тут стоим все еще и не открываем дверь. На что я возразил:
– Мы только докурили. А вы чего опаздываете?
Маша промолчала. Гриша открыл салон, и мы толпой в него ввалились. Маша, заметив Светины красные глаза, с ходу начала расспрашивать ее, что случилось. Дальше их разговора я не слышал. Сильно захотелось в туалет, и я пошел в подсобное помещение, туда, где располагался туалет для сотрудников. За пользование гостевым нам уже как-то раз промыли мозги. Хотя, ничего такого в этом я не вижу.
А Маша со Светой дружили. Так дружили, как могут дружить коллеги, но не более того. Общались они только в пределах работы. А на корпоративах Машка была хорошим собутыльником. Лично мне Светина дружба с ней была всегда непонятна. Маша особым умом не отличалась и была не самым приятным человеком в принципе. Еще она на меня за что-то априори озлобилась. И сколько ее помню, относилась ко мне с неким пренебрежением. Поэтому я уважал Светин выбор подруги, но в компанию к ним не лез. Только на корпоративе мы всегда сидели вместе. Потому что подшофе, удивительно, но эту Машку терпеть было легче. С Гришей они не встречались, но, мне кажется, Маша пыталась ему понравиться. Гриша ее забирал с шоссе на другом конце города, потому что жила она, как и Света, за городом, только, в отличии от Светы, все еще с родителями. Гриша же жил в черте города, но недалеко от Маши. Они постоянно вместе ездили. Мы все уже привыкли. Раньше шутили, что он ее после бурной ночи подвозит. Но потом эта шутка всем надоела. А Гриша ну никаких видов на Машу не имел. Она была далеко не самой привлекательной девушкой у нас.
Все мы вместе, в этом жалком подобии Санта-Барбары существовали в одном салоне. В нем сотрудников было последнее время больше, чем клиентов. Периодами я задумывался над тем, почему у нас так мало продаж и пришел к выводу, что из-за графика. Почему бы нам не работать, как все другие нормальные автосалоны два через два по двенадцать часов? Почему мы пашем пятидневку, а зарабатываем временами даже меньше, чем другие? Я по опыту своей прошлой работы могу сказать, что начальство тут стало совсем ни к черту. И от коллег с других салонов слухи доходят, что у них дела идут куда лучше. Так было не всегда. До кризиса наши дорогие машины хорошо шли и прибыли всем хватало. Но сейчас нужно перестраивать систему, население такие машины бизнес-класса уже не тянет финансово. Клиентов у нас с каждым месяцем все меньше, а руководство и не думает что-то менять. Мне лично пока хватает, особенно если не лениться и планы выполнять. Но, если бы я был заинтересован в личном росте, давно бы отсюда ушел, как остальные. Все самые умные и пробивные менеджеры, с которыми было приятно работать разбежались, остался только этот бесперспективный скотный двор и Света. Света не уходила, потому что все грезила о декрете. Там есть какая-то особая система, что на одном месте надо сколько-то отработать для каких-то там выплат. Я толком не вникал, она рассказывала об этом между делом тогда, когда мы с ней нашу плачевную ситуацию обсуждали. Тогда же я высказал свою идею о смене графика, на что Света учинила отрезвляющую дискуссию, что это у меня кроме работы никакой жизни больше нет и, что мне, в принципе, когда и сколько работать – все равно. А у нее и у других есть дела, друзья, семьи, в конце концов. И что им всем человеческие выходные просто необходимы. С тех самых пор я эту тему не поднимал больше. Но мысль о том, что в нашем салоне все плохо не покидала. Плохо и с кадрами, и с зарплатами. А когда-то, попав сюда, я был вне себя от гордости. Когда я сюда пришел, салон считался элитным местечком. Вот кризис что делает с автобизнесом…
Мне одновременно было жалко Свету. Но вместе с тем внутри царило какое-то удивительное спокойствие. Я предвещал новую вечернюю встречу с Алисой. С утра ее в кафе почему-то не было, но я был уверен, что она обязательно там появится. Эта туманная перспектива наших встреч мне нравилась. Она как будто снова наполняла жизнь смыслом. И мне хотелось после работы куда-то спешить, я чего-то ждал. Безнадежность и депрессию как рукой сняло. Появилось приятное волнение, заставляющее меня вставать по утрам. Это, своего рода, тоже не прострация, не полная гармония, ведь я все же спешу и вечно волнуюсь без причины. Но так даже приятнее. Приятнее ждать. Ждать даже бессмысленного, даже того, что может быстро закончиться.
Вечером мы снова встретились со Светой на крыльце. Дни теперь летели быстро. И рабочее время для меня как будто становилось одним быстрым сном, от которого хочешь скорее избавиться и проснуться. А вот для Светы, похоже, этот день стал бесконечно длинным мучением. Как ни посмотрю на нее, все грустная сидит и временами злая. Ей даже работы сегодня не давали. Видимо, Маша подговорила администратора, чтоб Светку на сегодня оставили в покое. Хоть какой-то от этой Маши толк. Теперь я сам разговор начинать не стал. Мало ли опять раны разворошу. А Света вся кипела.
– Не хочу я домой ехать. Хочу смыться куда-нибудь, исчезнуть. Чтоб вот он приехал, а меня нет. Поволновался чтобы. А то совсем меня не ценит.
Она драматично смахнула волосы назад и добавила:
– Козел!
– Сильно ты на него обиделась…
– Конечно! Мне так больно, ты не представляешь. Вот прикинь, живешь ты с человеком много лет, думаешь, что знаешь его, думаешь, что он семью хочет и тебя ценит. А он… Скот! Знаешь, что?
– Что?
– А поехали в бар какой-нибудь посидим? Сегодня же пятница.
– Свет, я не думаю, что…
Тут я завис. Ищу ли я отговорку, потому что сам в тайне хочу увидеться с Алисой или же реально считаю, что это не самая лучшая идея ей ехать в бар в таком состоянии? Хотя, какая разница. Так и так я с ней не поеду. Мне ее, конечно, жалко. Но на такие случаи есть подруги.
– Это очень плохая идея. Мне было бы больно, если б я узнал, что моя жена (будь она у меня) выпивает в баре с каким-то коллегой.
– Так я и хочу, чтоб ему было больно. Хочу, чтоб он поволновался.
– Сама-то себя слышишь? Нет. Езжай вон лучше с Машкой, – я сказал это очень громко и серьезно. Даже сам удивился такой своей интонации.
– Хреновый из тебя друг, Андрей.
– Потом спасибо скажешь.
Она пошла обратно в салон, а я, будучи уже одетым и собранным поплелся тихонько к автобусной остановке. Света однозначно испортила мне настроение. Но никто и не говорил, что быть хорошим человеком – дело легкое. Я всю дорогу размышлял над их ситуацией и понял, что это абсолютно бесполезно. Свету вообще никто понять до конца не сможет. К тому же я не женщина, чтоб знать, что такое этот материнский инстинкт. Я успокоил себя, что все сделал правильно. И что мне хотя бы от ее мужа потом не прилетит. Он парень крепкий. Куда мне с ним в драку? Как врежет, потом неделю с расшибленной челюстью ходить буду. Нет, нет, нет. А Света… Да что Света? Кто ж этих женщин поймет? Пообижается и отойдет потом. Я сделал правильно. Благородно!
В кофейне меня встретила взглядом та улыбчивая бармен, позитиву и доброжелательности которой я удивился в прошлый раз. Так как она новенькая, ее имени я еще не запомнил и судорожно начал рыскать глазами по блузке в поисках бейджика. Блузка у нее была прозрачная, из очень легкой ткани, еще и с вырезом не маленьким. Из этого выреза вызывающе торчала грудь третьего или четвертого размера. А еще она сама по себе была невысокого роста, ниже даже меня. И ее бюст только слегка нависал над барной стойкой. Мои большие задумчивые глаза, опущенные на него, были расценены ею как попытка попялиться на женские достоинства. И, когда она это заметила, то в лице сразу же изменилась. Она наклонила голову на бок, сделала максимально осуждающий взгляд и застыла в такой позе, ожидая моих дальнейших действий. От ее былой доброжелательности не осталось и следа.
– Извините, я… Я просто, – подходя выговорил я, заикающимся голосом. – Я искал бейджик. Вы тут недавно работаете, да?
– Да, – смягчилась она. – Меня зовут Алина.
– Будем знакомы, Андрей.
Я как дурак протянул ей руку. Она покосилась на нее полными непонимания глазами, но все же пожала.
– Я тут часто бываю, – добавил я, чтоб смягчить неловкость от моего неуместного маневра. И с чего это я удумал здороваться за руку с барменом?
– Так и подумала, – ответила она и опять заулыбалась.
Оглянувшись по сторонам, я все же решил сесть. Алисы в кафе не нашел. Сегодня опять было очень пусто, так что кроме меня и Алины в зале сидел только старичок, забившись в дальний угол. Официантки обнаружено тоже не было.
– Могу я поинтересоваться, что Вы обычно тут заказываете?
– Обычно заказываю?.. – задумчиво переспросил я, находясь скорее в своих мыслях, чем в кафе.
Я думал, почему ее нет. Думал, что, наверно, зря так бросил Свету на произвол судьбы и в неловкие руки Маши. Весь день я спешил попасть сюда. И вот попал, но ничего не происходит. Время как будто сильно замедлилось в голове.
– Да, – продолжила бармен, пытаясь завладеть моим растворяющимся вниманием. – Я осмелилась предположить, что раз Вы тут частый гость, то у Вас, наверно, уже есть свое «как обычно». Это не так?
Она была права. «Как обычно» у меня было. Я пил всегда если кофе, то обязательно латте. Он казался мне самым приятным из всех видов кофе. А когда не хотел бодриться кофеином, выбирал зеленый чай. Но чаще всего, моим «как обычно» было именно латте с тремя кубиками сахара. Из местной еды мне нравились больше всего сэндвичи с ветчиной и сыром. Это самое плотное и быстрое из всего, что тут можно было положить в рот. Особенно выручали эти сэндвичи перед работой, если я с задержкой выходил из дома. А опаздывал я часто. Не потому, что у меня существуют какие-то важные неотложные дела, а, скорее, от своей несобранности. Вставал я по будильнику всегда в одно и то же время. А потом приходил в себя за компьютером, неохотно чистил зубы. Бывало, в душе отмокал раза в два больше отведенного. Пробовал как-то раз из приличия начать приходить вовремя. Никто не замечал, если я опаздывал. Но хотелось одно время стать добропорядочным и собранным гражданином. Так вот, будильник, звонивший на полчаса раньше, ситуацию никак не улучшал. Я все равно находил отмазки, валялся в кровати и варился в душе, просто дольше, чем если бы я позже проснулся. И все равно опаздывал.
Свое «как обычное» меню я озвучил бармену Алине, на что она сразу удивилась:
– Три кубика сахара?!
– Ну да… А что?
– Ничего, – ответила она и скривила рот в непонятного значения выражении. – Не выспались сегодня? – участливо продолжила она.
Не знаю, со всеми ли она так мила или это мое отчаянное рукопожатие заставило ее со мной любезничать и уделять мне столько внимания, но мне это внимание было, безусловно, приятно.
– Да нет… Задумался просто.
Алина утвердительно покачала головой.
– Не знаете, была тут сегодня девушка одна?.. С черными волосами, восемнадцати лет. Одета, скорее всего, в большую толстовку.
– А волосы такие, – она показала руками чуть выше груди, – или такие? – спустила руки ниже груди к ребрам.
– Длиннее которые, да.
– Была. Она совсем недавно ушла. Знакомая Ваша?
Как же… знакомая. Ушла?.. Куда она ушла? Почему? Вернется ли? И почему она уточнила про волосы? Что, бывают еще девушки в гигантских толстовках? Я поднял глаза на глиняные часы над баром. На них было восемь пятнадцать. Как? Уже? Ах, да. Столько в пробках стоял по пути сюда. Сегодня же пятница. Шансов встретить Алису до наступления ночи становилось меньше с каждым рывком секундной стрелки. А смысл мне тут сидеть, если ее нет?
– Тогда мне мое «как обычно», пожалуйста, с собой.
Я изменился в лице, и Алина это заметила. Она поняла, кажется, что настроение мое испарилось. Сэндвичи в пакете и кофе в бумажном стаканчике быстро появились на барной стойке. Я расплатился, пожелал бармену Алине хорошего вечера – она ответила, что будет рада видеть меня тут снова – и пошел домой. «Не буду я там сидеть и ждать ее, как брошенная девушка на свидании, на которое никто не пришел, – бурчал мой внутренний голос. – Даже если она придет, уже поздно. Да и разговора у нас нормального с ней не получится. Я такой сейчас злой. Такой злой… А если буду ждать, стану еще злее».
Я шаркал ботинками по пыльному подъезду, поднимаясь на свой этаж. Потом в полной тишине съел свои сэндвичи, выпил кофе. Спать не хотелось, поэтому мною было принято решение поиграть в свою обычную игру на компьютере и попробовать расслабиться. Но после нескольких ходов меня снова начали одолевать всякие разные мысли.
И зачем она на меня свалилась? Зачем она вообще появилась в моей жизни? Так было хорошо до всего этого. А теперь что? Мне опять стало неуютно в своей квартире. Неуютно, скучно и одиноко. В пятницу всегда одиночество ощущается немного сильнее обычного. Потому что в это время все остальные веселятся, сбиваются в компании, идут по клубам или же просто вместе пьют. Жизнь вокруг начинает течь быстрее. А ты как будто оказываешься за бортом карнавального судна. Стоишь, смотришь, а оно проплывает мимо тебя. Говорят, ты молодой, пока знаешь, чем себя занять в вечер пятницы. Так вот, похоже, я уже много лет как не молодой.
Я понимал, что завишу от Алисы, но ничего не мог с этим сделать. Даже вот сижу сейчас, казалось бы, занимаюсь своими обычными делами. Но думаю-то все равно о ней. Не могу не думать. Хотел бы, но не могу. Хоть к психологу не иди. В голове даже проскочила мысль о том, что можно устроить опять уборку. Но она мне тут же опротивела. Опротивел вообще весь тот факт, что я вынужден был избавляться насильно от мыслей о ней и жить как бы не свою жизнь. Получается, что я сейчас сижу и не играю в игру, а жду. Чего жду и почему – совершенно не понятно. Завтра так и так настанет тогда, когда должно. И Алиса придет или не придет именно в те дни, когда сама захочет. Никак повлиять я на это не могу. Однако и своей жизнью заняться тоже не получается. Хорошо, когда ничего и никого не ждешь. Живешь себе спокойно. А тут… как с Новым годом. Только от того, что он есть, ты начинаешь его ждать. И вот ты не просто ходишь на работу и кушаешь, а делаешь все это, считая дни. Начинаешь делать не свои дела и не то, что ты на самом деле хочешь, а просто ищешь, чем себя занять, чтоб скоротать время. В очереди такое часто встречается. Не хочешь ты играть в эту игру. Никто не хочет по-настоящему играть в ту игру, в которую играет, когда чего-то ждет. И читают обычно не потому, что интересно и хочется, а потому что надо чем-то себя занять. Это отвратительно. Редкие счастливчики, точно знающие свои желания и приоритеты, делают всегда то, что хотят. И они конкретно знают, зачем это делают. Но я не из них. Я играю теперь, потому что надо. И потому что по-другому я не могу.
Тут до меня дошло, что я уже давно не в игре и не понимаю, что происходит на экране монитора. А если быть еще честнее, то мне вообще до лампочки, что там происходит. Я откинулся на спинку кресла, взял в руки листок со стола. Тот самый воскресный листок со списком дел. И подумал, а чем бы я занимался сейчас если бы не Алиса? Чем я и так каждый день занимаюсь? Все эти вещи начали казаться мне отягощающими. Заниматься ими я сейчас не мог, потому что получались бы они все равно не так, как надо. В этом не было никакого смысла. Хорошо бы иметь дела, как на работе. Такие дела, которые тебе в хорошем состоянии и в нормальном течении вещей делать не захочется, но когда-нибудь их сделать все равно будет нужно. Вроде смены резины на авто или той же уборки, вроде покупок. И хорошо бы еще иметь что-то, чем можно заниматься везде. Гриша с моей работы как-то поделился, когда мы стояли на крыльце и курили, что он заставляет себя читать. Не потому, что нравится, а для саморазвития. Потому что надо. Все кругом читают и ему нужно. И у него есть специальный список откуда-то с просторов интернета с книгами, которые каждый должен прочитать. Из всех тех, что он прочитал, ему ни одна еще не понравилась. Но с каждой новой книгой к нему приходило все большее удовлетворение. Казалось бы, такое бесполезное и простое занятие. А помогает. Разница в прочтении книги, которую хочется и той, которую надо лишь в том, что от первой ты в процессе получишь заряд, а гордиться прочтением второй будешь, когда закончишь и поставишь в списке галочку. И, так как в состоянии ожидания никакого удовольствия от дел получить просто невозможно, занятия «для галочки» становятся просто идеальным вариантом. И делом занят, и удовольствие получишь. Только потом.
Я смял воскресный листок с целями, еще раз осмыслил то, что только что для себя в голове решил, сходил до кухни, выбросил тот листок в мусорку, затем вернулся на свой стул, прокрутился по кругу и понял, что только что открыл для себя неплохой способ, помогающий в жизни. От своей гениальности мне стало приятно настолько, что даже захотелось это куда-нибудь записать. Но как только я свернул вкладку с игрой и открыл чистый вордовский лист, голова моментально опустела. «Ну и черт с ним!» – подумал я.
Так, нужно найти что-нибудь такое… Что-нибудь бесполезно полезное. С результатом, с галочками. Книги? Нет… Книги я и для удовольствия читать-то не очень могу. Пусть они останутся за Гришей. А мне нужно что-нибудь другое. Что-нибудь несложное. В чем я и так хорош. Но на результат. Игры?
Я открыл обратно ту вкладку, в которой разворачивалось приключенческое завоевание трона какого-то средиземноморского царства. «Это же игра без галочек», – подумал я, смотря как бы в монитор, но и сквозь него. Обычная квестовая игра. Таких я прошел уже много. И все ради красивой графики и интересного сюжета. Но не для галочки. Тут не с кем соревноваться и некому похвастаться. Вот если бы у меня были друзья, которые в этих играх хоть что-то понимают – другое дело. А Санек, с которым мы начинали на скорость и прочие показатели проходить эти квесты, давно уже компьютер кроме как для работы не использует больше. Надо сетевую игру с другими участниками, с наглядными успехами и на время. С уровнями, в конце концов!
– Так! Это уже что-то. С этим можно работать, – сказал я сам себе вслух. Как бы похвалил за проделанную работу. – Будем искать.
И я открыл телефон, зашел в Play Market и начал листать популярные игры в поисках подходящей.
Так прошел мой вечер без Алисы. Я нашел парочку подходящих игр и решил, что буду тестировать их все в течение следующей недели. Пока устанавливал, пробовал, регистрировался, прошел примерно час, и меня начало клонить в сон. А заснул я после раскладки одного уровня судоку. Мне понравилось. Так понравилось, что, когда закрывал глаза перед сном, цифры и квадратики эти плыли у меня перед носом. И мне кажется, что, засыпая, я все еще играл в это судоку, раскладывая его в своем собственном мозгу. Кажется, помогло. Кажется, я успокоился.
Пробуждение в субботу стало для меня кошмаром наяву. Если вчера вечером мне еще хотелось наступления завтра и появления новой надежды встречи с Алисой, то сегодня приснившееся ночью подарило мне ощущение такого умиротворения и, я бы даже сказал, душевной пустоты, что возвращаться в реальность, где я завишу от нее мне сильно не хотелось. Забавно даже то, что я не помню толком сам сон. Помню только ощущение. Там – во сне – не было Алисы. Ничего не было. И чувствовалось спокойствие. Но утро неумолимо настало. А потом и обед. Почему, когда это утро было так нужно, оно не приходило? А стоит только перестать его хотеть, как вот – получите, распишитесь. Я провалялся в кровати часов до двенадцати, отчаянно пытаясь продлить такую блаженную ночь. Если бы у меня не было физиологических потребностей, так бы и лежал там весь день. Но, к большому сожалению, мой изголодавшийся желудок и выпитый вчера перед сном кофе слишком быстро дали о себе знать.
Когда же я нашел в себе силы спуститься до кафе за завтраком, уже на улице увидел сквозь окна Алису, все так же глазеющую в телефон на моем любимом месте. «Сидит… – подумал я, – сама невинность». Я заспанный ввалился в кафе, официантка сразу подошла и приняла заказ. Теперь у меня уже не было никакого желания подходить к Алисе первым. Вчера я как-то это все пережил. К тому же, я чувствовал себя почему-то сильно уставшим. Глаза закрывались, а думать не хотелось совсем. Хотелось просто существовать. Мне показалось такое состояние странным, потому что спал-то я сегодня много и просто не мог не выспаться. Но, что есть, то есть. У меня даже не получилось внутренне возмутиться на то, что Алиса заняла мое любимое место за высокими столиками возле окна. Там, на них все еще лежал журнал про счастливые сопли и писательскую кухню, который меня так разозлил перед тем, как я попал в клуб Настасьи Евгеньевны. Я вспомнил, как мне тогда было хреново. Откровенно хреново. А сейчас хотя бы лучше, чем тогда. Потому что Алиса, вот она, тут сидит. И мне на нее все равно.
Я пил свой латте, смотрел перед собой опустошенным взглядом и только думал о том, как вернусь сейчас в свою уютную маленькую квартирку, завалюсь обратно на диван, включу что-нибудь из старых приятных сериалов и буду лежать так, пока мой организм снова не заявит о своих правах и потребностях. Но не тут-то было. Как раз, когда не надо – хотя, чего это я удивляюсь – Алиса решила повернуться и осмотреть зал. Ее лицо приобрело даже слегка радостный оттенок, когда среди прочих субботних посетителей кофейни она увидела уставшие остатки меня. Она приветливо помахала ручкой. «Что она улыбается?» – молниеносно возник у меня в голове вопрос. Но озвучивать его я не стал. Лишь кивнул в ответ и продолжил пялиться в ту же точку, куда пялился до этого.
– Теперь ты́, значит, грустишь, – спрыгнув со стула, сказала Алиса, достаточно громко, чтоб привлечь мое внимание.
– Тебе какое дело? – так же устало ответил я.
Кажется, сегодня утром я перешел в стадию депрессии и полного пофигизма на все происходящее в моей жизни. А вчера, выходит, был торг. Интересно…
– А ты был прав, – продолжила она, подходя все ближе и ближе. – Я вчера написала несколько страниц.
– Так ты поэтому такая бодрая сегодня? – не теряя своего бетонного выражения лица, спросил я.
– Что я тебе теперь за это должна? – не ответив на мой вопрос, выдала Алиса и улыбнулась.
Вообще, ее улыбка не была широкой и яркой. За все время, что я видел ее улыбки, они представляли из себя лишь скромные подергивания уголков рта вверх. При этом глаза ее становились истинно щенячьими. В сочетании с вечными толстовками и средним ростом это придавало ей очертания кота из «Шрека».
– В смысле?
– Ну, согласно нашему пари, если бы я ничего не написала, ты бы меня угощал кофе, так?
– Так…
– А я написала и честно тебе в этом призналась, – она наклонилась вперед, опершись обеими руками на мой стол. – Могла бы и не говорить, получать себе бесплатный кофе…
– Но… – прервал ее я.
– Но я честная.
– И что дальше? Ну, молодец…
– Выходит, ты мне даже помог. И я хочу еще такой помощи. Вот я и спрашиваю, что я тебе должна за твою такую помощь?
– Ничего ты мне не должна, – я сделал глоток кофе и поправился: – А вообще, знаешь, ты можешь отдать мне долг, оставив меня в покое.
– Зря ты так… – Алиса нахмурила брови и отклонилась назад. – Мне вот понравилось с тобой общаться.
Она развернулась, добавила: «Не буду навязываться», и пошла к околооконным столам. Тут мне стало совестно.
– Алис! – сказал я громко. – Стой.
Алиса обернулась.
– Прости, я просто сегодня не в духе.
Она молча вернулась, отодвинула стул и села напротив.
– Почему грустишь?
Ага, сейчас я ей так и сказал, почему грущу! А, собственно, почему? Потому что просто не выспался и без сил? Или потому, что понимаю свою зависимость от какой-то девчонки? Может, сам на себя злюсь, что позволяю собой манипулировать? Что строю свою жизнь вокруг какого-то едва знакомого человека. Или, что вообще имею такую жизнь, которую можно вокруг кого-то строить. Такую… скучную. Эх, как жаль, что с ней об этом не поговорить. Поэтому, я просто сказал:
– Не выспался.
– Знакомая проблема. Мне б такие, – ответила она.
«Поверь, такие проблемы ты точно не хочешь», – подумал я про себя.
– А я вот опять застряла на одном месте. Не пишется и все тут.
– Почему? – без особого энтузиазма отвечал я.
– Настроение не то, нужно прочувствовать обстановку происходящего в рассказе. А у меня сегодня кошки в голове пляшут. От мыслей о своей собственной жизни не могу на героях сосредоточиться.
– Не знаю… Как по мне, в жизни постоянно какой-то капец происходит. И что теперь? Умудряются же как-то люди писать…
– Просто бывают особо яркие события, которые заполняют твой мозг полностью. И ты днями ходишь, думаешь, непонятно зачем, понимаешь?
Я качнул головой. Уж я-то понимаю. А Алиса сидит и не догадывается, что в последнее время она и есть это самое событие в моей жизни, которое не идет из головы.
– Я вот даже когда продолжаю писать с места, на котором закончила, перечитываю абзац-два до, чтоб вспомнить и вновь уловить настроение происходящего, эмоции героев, их состояние. И это такой кайф, когда ловишь. Стыковочный кайф. Как когда идет у тебя шов по ткани, нитка заканчивается, и приходится делать узелок. А потом новую нитку продеваешь и иголкой попадаешь ровно в тот узелок. Хотя, что я тебе рассказываю… Ты же, поди, в рукоделии ничего не смыслишь.
Я рассеянно покачал головой.
– Ну, вот тогда, например, когда пазлы одна к другой подходят и складываются. Понимаешь? Я даже не знаю, как еще объяснить-то.
– Понял я, понял.
– Вот. А сейчас я этого уловить не могу. Поэтому и шляюсь тут без дела.
– Разговор со мной – это значит «без дела»? – съязвил я и приподнял брови.
– Ну… нет, это тоже дело, конечно. Просто у меня же конкурс на носу…
– Да пошутил я, – прервал я ее.
Алиса скривила губы в недовольстве. Так смешно скривила, что я даже улыбнулся.
– Мне вот тоже заняться нечем. До такой степени скучно, что я, грешным делом, подумывал в эти выходные на работу съездить даже, пока тебя не встретил. Хотя, там, на самом деле, тоже делать нечего.
– А кем ты работаешь?
– Менеджером в автосалоне.
– Прикольно! Я в автосалонах даже не была ни разу… В сериалах только видела.
– Сильно не удивляйся. Так себе работа. Ничего интересного. Это тебе не писательство.
– А мне кажется, интересно. Вы же со столькими людьми общаетесь.
– Раньше, может, и общались. А сейчас у нас перекати поле по салону бегает целыми днями.
– Что так?
– Все в онлайн уходит, – вздохнув, ответил я. – Так отвратительно. Все навыки, что мне дали, что я годами вырабатывал, обесценились. Я хорошо умею общаться с людьми, но как бы крут ты ни был в устных продажах, какой-нибудь чувак в интернете на своем блоге продает в месяц больше машин, чем я за год. Потому что по салонам никто не ходит уже. Легче забить, что нужно, в поисковую строку.
– А почему бы тебе тогда тоже свой сайт не создать? Это же прогресс, нельзя его винить за то, что все меняется.
– Я не говорю, что прогресс – это плохо. Просто злюсь на то, что за ним не успеваю. Лень мне переучиваться. Да и стимула хорошего нет. Пока деньги платят, и пусть…
– Мда-а, – вздохнула Алиса. – Неужели во всех автосалонах так плохо?
– Ты не поверишь, во всех! Думаю вот, может уже по специальности пойти… Но там денег мало платят и начинать с нуля придется.
– А на кого ты учился?
– На банкира. Не доучился, кстати.
– М-м-м, – как будто с пониманием покачала головой Алиса. – Как же тогда работать, если не доучился?
– Во-о-от. Еще одна причина, почему я торчу в этом проклятом салоне.
– А мне вот наоборот прогресса не хватает.
– В смысле?
– Ну, у тебя никогда не было таких мыслей, что изобрети человечество что-нибудь, жизнь стала бы намного легче? Из разряда вещей, про которые в двухтысячных говорили, что скоро это станет всем доступно.
– Ты про летающие машины что ли?
– Не совсем, но пример хороший. На дворе две тысячи двадцать первый, а мы все еще в пробках стоим, как дураки…
– Просто какой-то сценарист из «Назад в будущее» переоценил силу прогресса…
– И наши умы.
Мы вместе рассмеялись.
– Отвечая на твой вопрос, – продолжил я, – думал однажды о том, как хорошо было бы иметь телепортатор.
– Чтоб путешествовать?
– Чтоб еду быстро доставляли!
Алиса рассмеялась еще сильнее.
– Так есть же доставка.
– Доставка – это не то. В нашем городе два с половиной ресторана доставляют. Она дорогая и едет по часу-два. Это мне, чтоб ужинать нормально – надо с работы еду заказывать. Легче в кафешку сходить.
– Смешной ты, Андрей.
– Ага. А вот когда ешь одубевший на морозе шашлык, там уже совсем не смешно, – поправил ее я и сам усмехнулся.
– А я больше думала про электронный считыватель мыслей. Чтоб можно было прямо из мозга мысли доставать и в заметки. А то вот так идешь иногда, что-то увидишь важное или интересное, это натолкнет на мысль, мысль прокрутится в голове. После этого ты еще подумаешь: «Черт, красиво как… Надо записать», и не запишешь. Забудешь или отвлекут. Вот так теряются во времени очень важные мысли. А еще ты иногда эти мысли вспоминаешь и понимаешь, что настолько они были четкие и красивые, что могли бы своими несколькими строчками заменить всю книгу, которой предназначались. Но уже поздно, книга написана…
Я сделал глоток латте, а Алиса продолжила:
– А ты только представь, насколько было бы проще жить, если бы такие мысли автоматически в заметки заносились!
– Тогда и память человеческая не нужна. Роботизацией попахивает.
– В каком смысле?
– Ты что, не смотрела фильмы про царствие машин? Серьезно хочешь доверить все свои мысли бездушному роботу? А у него же тоже сбои в системе бывают. Представь, если это не ты что-то забудешь, а машина. Сама ты, как говоришь, если сильно попытаться вспомнить сможешь. А вот машина – нет. Лучше память развивай, а не на железки полагайся. А то до деградации человечества недалеко будет.
– Нет, ну я не во всем хочу власть машинам отдать. Некоторые изобретения так меня вообще бесят.
– Это какие, например?
– Ворд.
Я снова усмехнулся.
– Чем это может бесить ворд? Ну, кроме, разве что, Т9?
– Да это палка о двух концах. С одной стороны круто, больше возможностей. А с другой, так много писателей сейчас в корректировке тонет, в доведении до идеала. Я когда начинала писать тоже мучалась долго, редактировала, редактировала, потом еще из-за этого бросала на полпути… А идеала-то не существует. Все равно вечно что-то да не нравится.
Я внимательно на нее смотрел, а она продолжала:
– Хорошо было раньше… Печатные машинки не давали права на ошибку. Просто пишешь и все. И не исправляешь по двадцать тысяч раз. Зато все правила языка хорошо знали и не кривили душой. Что вышло – то вышло. Так рождались великие произведения. А сейчас…
И я тут же вспомнил про наш незавершившийся университетский проект «Катрина» и про то, сколько споров вокруг себя он вызвал: шутить над учителями или не стоит, какой длины делать выпуски, в каком стиле. Про то, как проект назвать, вообще шла целая дискуссия в несколько дней. Кстати, закончилась она очень смешно. Санек психанул и, то ли в шутку, то ли нет, сказал всем, кто не согласен покинуть группу. А они реально все взяли и ушли. И мы остались втроем. Все трое согласные с названием «Катрина». Когда начинали садиться за редактуру роликов, стольким были все недовольны, что во избежание очередной ссоры, переносили эту редактуру из раза в раз на другой день. Потом и вовсе пропал интерес. А вот если бы мы так сильно не заморачивались, как говорит Алиса, не мучались с доведением до идеала, может, был бы наш проект уже популярен… А сколько книг и рассказов вот так же похоронено, как наша Катрина, даже представить сложно. Алиса права! Нужно срочно вернуть печатные машинки.
О прогрессе проговорили мы еще долго. Потом я вернулся домой, смотрел какой-то глупый американский сериал и осмысливал все темы, поднятые в разговоре с Алисой. Какая же она все-таки умная, такие интересные мысли высказывает. И так лично, по-настоящему как-то переживает за все, о чем говорит. У нее даже, кажется, горят глаза. Вот это я понимаю – творческая личность. Думается мне, эта девочка далеко пойдет.
Остаток дня пролетел незамеченным. Когда я уходил из кафе, Алиса, вдохновленная нашей беседой, вернулась за свою писанину. Я чувствовал, что помогаю ей. От этого становилось приятно. Она, мне кажется, тоже эту помощь чувствовала. Даже сказала, что нам нужно обязательно встретиться в воскресенье. И, что она меня будет с утра в кофейне ждать. И, когда, проснувшись следующим днем, я спустился в кафе, она уже сидела там, за тем же моим местом, но уже с одним отличием: ей вернули тот самый аляписто обклеенный ноутбук. На улице было все еще пасмурно. Осень шла полным ходом со всеми из нее вытекающими, в прямом и переносном смысле. Как я зашел Алиса, разумеется, не заметила. Она вообще, когда пишет существует как бы в другой вселенной. Настолько сосредоточена, что не видит происходящего вокруг. Этому я даже немного завидую. Не знаю, на какой она была части и был ли это вообще тот самый конкурсный рассказ, но наблюдать за ней было очень смешно. Ее длинные пальчики то перебирали по клавишам очень-очень быстро, то останавливались вовсе и повисали над клавиатурой в неопределенном состоянии. Из-за длинных рукавов ее – на этот раз, розовой – толстовки, торчащие пальцы казались какими-то скилетоподобными, но от этого становились только красивее и страннее. Она улыбалась и хмурила брови, делала все это непроизвольно, как будто сильно сопереживая тому, что пишет. Она проживала те эмоции, которые выносила на бумагу. А я все это видел. Стоял сзади, выглядывая из-за спины. И вдруг она говорит, не отрывая взгляда от экрана:
– Андрей, я тебя вижу!
«Что?» – подумал я, но не успел ответить.
Тут Алиса обернулась.
– Нехорошо в чужие ноутбуки заглядывать.
– Но, как ты?..
– Ты отражаешься в окне.
– А-а-а.
Я усмехнулся.
– Ну, привет тогда.
– Привет.
– Не отвлекать тебя пока?
– Да ты уже отвлек…
Она отодвинула ноутбук и закрыла его смешную яркую крышку.
– Нормально починили, я смотрю.
– Да, все хорошо. Спасибо тебе еще раз, – благодарно улыбнулась она.
– И слава богу! Теперь дело за малым – написать рассказ? – ответил я.
– Да, рассказ…
И начался еще один длинный разговор о литературе. Я понял, что уже перестал замечать, как проносилось время на работе и между ней, как пролетали дни и исчезали ночи. Я приходил в кафе к Алисе, мы разговаривали, обсуждали ее рассказ, литературу, всякие важные вещи, да и не важные тоже. Меня почти перестало волновать то, что происходит в остальной части моей жизни. А происходило там вот что…
—
В понедельник, добравшись до офиса сквозь дождливый занавес, я встретил на крыльце Свету. Она стояла на улице под козырьком, курила, как обычно, и делала вид, что ей совсем не холодно. На ее пиджаке задержались пара капель, а длинные ноги, выступающие из-под юбки, покрылись мурашками. О лице Светы и говорить нечего… Оно выражало сильное недовольство, вот только я не понимал, недовольство чем. Не понимал, пока не подошел.
Я поздоровался. Она не ответила, только прошлась по мне глазами. Тогда я встал рядом, как она наигранно уставившись вдаль.
– Даже сигареткой не угостишь? – спросил я ее.
Света глубоко вдохнула, так, что этот ее вдох я даже слышал. После чего повернулась ко мне, посмотрела на меня с высоты своих каблуков и нахмурила брови.
– Предателей не угощаю, – наконец, заявила она.
– А?
Я сначала совсем не понял.
– Ты о чем? – уточнил я, заметив, что Света наградила молчанием мое: «А?»
– Хорошо со своей писательницей посидел в пятницу?
Я нахмурил брови.
– Ты же из-за нее со мной не поехал тогда?
– А-а-а! Ты про это что ли?
И тут я, наконец, вспомнил, в чем было дело.
– Ты серьезно обиделась на то, что я не поехал с тобой в бар?
Даже страшно, насколько большую травму женской психике может нанести такая вот нелепая ссора и не к месту сказанные слова. Или это просто Света такая ранимая?
Света молчала. Тем временем, моя ветровка начала понемногу отсыревать, еще вдобавок поднялся ветер, и стало окончательно холодно. Вообще, по прогнозам, такая стена из капель будет всю неделю. Хорошо хоть небо прорвало именно в будни, а то если бы в выходные так лило, было бы совсем грустно.
– Ладно, прости ты меня. Идем уже внутрь, – сказал я, попытавшись ухватить Свету под руку.
Она дернулась в сторону и со всей накопившейся злостью в голосе ответила:
– Иди ты нафиг, Андрей.
Я даже опешил. Ну, нафиг, так нафиг. Сопротивляться не стану. Хочет обижаться – пусть. Как в детском саду, ей богу!
Я зашел внутрь один. И теперь уже не только Света злилась на меня, а я на нее злился тоже. Все ж хорошо было… Что она так обозлилась-то? Я разделся, сел на свое рабочее место, подергал мышкой, чтоб включился монитор и уставился в него пустым взглядом. Нет, ну я могу понять… гормоны, все дела. Но я-то тут опять при чем? И почему мне вечно вот так от женщин попадает? Может, меня кто проклял? Сначала Алиса, потом Света… Это же не случайность. А еще Яна! Тоже сильно мне нервы потрепала. Я бросил взгляд на экран своего телефона, вернее, на его разбитый правый верхний уголок. Да-а-а… Такими темпами начнешь думать, что все женщины не нормальные. Да, какой там! Сам уже скоро ненормальным от них стану. К тому же, у Светы муж есть. Вот пусть он с этими ее перепадами настроения и разбирается. А то не справедливо как-то. Мне ее успокаивать, а он потом от нее счастливой и уравновешенной удовольствие получать будет!? И зачем было меня нафиг посылать? В мужских кругах за такое даже по морде вполне дать можно. Вот и я на нее разозлился. Не приятно. Если нет настроения – так и скажи. Обиделась, и хрен с тобой, обижайся. Но грубить…
Тут промерзшая Света зашла в салон, и мне захотелось сделать вид, что сильно занят и ее не замечаю. Впрочем, я такой вид почти всегда на работе и делаю. А на самом деле косынку раскладываю или смотрю смешные картинки в соцсетях.
С соцсетями вообще отдельная история вышла. Оказывается, у меня у одного такой компьютер привилегированный. На остальных по корпоративному антивируснику такие сайты запрещены. Вообще, любые сайты, кроме рабочих запрещены. И никто не знал и до сих пор не знает, как этот блок снять. Приходится им ограничиваться косынкой. А мужичок, который за этим компьютером до меня работал и, на замену которому меня, собственно, и взяли, хорошо разбирался в программировании. Он рассказывал, как по молодости взламывал с друзьями правительственные сайты нашего города и писал на них всякие гадости. А, повзрослев, нашел своим навыкам такое вот бытовое применение. В общем, он вскрыл системный антивирусник как-то и только себе открыл доступ. А, так как технари у нас те еще бездельники и к технике подходят только если сильно попросить, он эту привилегию мне по наследству передал. Об этом я никому, разумеется, не рассказывал. Даже Свете. Только в тайне злорадствовал. За такими занятиями и проходили мои рабочие дни один за другим. Веселого мало. А теперь без Светы так вообще печально.
Еще печальнее было то, что обедать сегодня пришлось в компании Гриши и Никиты. То есть, в компании скучной и мужской. Мы молча чавкали за большим столом возле стеклянных перил, перепрыгнув через которые, можно было бы оказаться на первом этаже или на крыше одного из представленных в салоне автомобилей. Это был вроде и не второй этаж, и не первый. Балкон какой-то посреди салона, на мой взгляд абсолютно не практичный, так как вместо целого второго этажа получилась всего треть. И, как раз, когда я уже хотел вернуться вниз, за свой стол, чтоб продолжить одиноко прожигать этот бессмысленный день, в салон наведался гость – Гришин приятель. Я видел, как он уверенно зашел, перекинулся парой слов с девушкой на ресепшн, запрокинул голову вверх, прищурился, затем поднялся по лестнице к нам на недовторой этаж, где располагалась столовая, и остановился возле нашего стола.
– Всем приятного, – обратился он к нам, потому что больше в столовой никого и не было.
– О, привет! – вскрикнул Гриша, чавкая.
Он встал, судорожно проглатывая остатки своего обеденного риса, пожал гостю руку и представил его нам:
– Это Сергей, он работает в Мазде.
– У нас есть в городе Мазда? – выдал Никита.
Сережа в ответ лишь похлопал удивленными глазами. Салон Мазды у нас в городе уже очень давно. Так давно, что и не вспомнить. Я это знал, Сережа это знал и Гриша тоже, это знали все, кто хоть какое-то отношение к машинам имел. А Никита не знал. И не потому, что он новенький. А потому, что он тупой новенький. Из тех новеньких, которые старенькими никогда не станут. И с кем мне приходится работать… Кошмар.
– Я внизу тебя тогда жду, – предложил Сережа, изо всех сил постаравшись проигнорировать глупый Никитин вопрос.
– Да садись. Посидим тут, мужиками поболтаем. Никто ж не против?
Мы покачали головами.
– Вот, садись, – продолжал Гриша, отодвинув стул. – А то там внизу еще клиенты какие-нибудь появятся, отвлекать будут…
– А у вас они есть? – саркастично сказал Сережа, снимая пальто.
– Да, нет, конечно. Серег, я ж шучу так.
Гриша усмехнулся, мы вместе сним. Но улыбались лишь ртом. В глазах было видно, как нас всех это, на самом деле, уже давно задолбало.
– Да-а-а, мужики… – протянул Сережа, – худо вам сейчас будет.
– Так, нам уже, – вклинился я.
– У нас слухи ходят, что прикроют скоро вашу контору.
– Как это прикроют?
– А ты не видел? – удивился Гриша. – Сегодня письмо на почту прислали, что в среду собрание будет.
– Ну, собрание и собрание, – бормотал я.
– Или слияние у вас будет, или вообще выкупят, – пояснил Сережа.
– Слияние с кем?
– Да, какая, блин, разница с кем?! – вскипел Гриша. – Посокращают нас тут всех!
– Тихо, тихо, – шикнул Сережа. – Это инсайдерская информация.
– И что делать теперь? – вмешался опять Никита со своими глупыми вопросами.
Я отвечать не стал, а Гриша глубоко вдохнул и говорит:
– Тебе – ничего.
Возникла пауза в несколько секунд. Такая пауза, в которую обычно все резко задумываются о чем-то своем. И даже воздух становится какой-то грустный и тяжелый в этот момент. Глаза пустеют. Мысли уползают куда-то в свои дебри. И после такой паузы обычно кто-то говорит что-то очень-очень простое и элементарное, но так с чувством, что кажется, будто это великая и глубокая мысль. Сегодня этим кем-то стал я:
– А ведь когда-то здесь было так престижно работать…
– Все развалили, суки! – поддержал Гриша.
– Может, и не они развалили, – ответил я. – Сейчас время такое… Кризис.
– Андрей, какой кризис?! Серега вон в Мазде по сотке зашибает!
– Не-не, – перебил Сергей, – он прав. Это я там один зашибаю, потому что устроился удачно и кого надо знаю, а так народ у нас там не богаче вашего будет.
Я тихонько кивал.
– Сейчас же мало того, что денег у народа нет, так еще и поставки после этой пандемии сбились. Скоро, даже если продажи пойдут, машин-то не останется на складах. А новые не везут.
– Ничего себе, – удивился Никита.
– Это что получается? Мне и к вам сейчас идти бессмысленно?
– Ну, Гриш, на ближайший год, – продолжил Сергей, – в автобизнесе ловить нечего. Пока все отладят. И неизвестно еще, отладят ли. Вон, в новостях вчера видел, там в Китае опять какие-то случаи странные пошли. Могут снова все закрыть. Так что, если тебе на долгосрочную перспективу, – он оглядел нас – вам всем, если на долгосрочную перспективу, надо профиль менять или переходить в онлайн-салоны.
– Я вот не понимаю, Серег, – возмутился Гриша, – и как ты все везде про всех знаешь вечно? Почему вот ты в три раза больше меня зарабатываешь, а делаем мы то же самое?!
– Да я просто удачно с новенькой девочкой переспал, которая графики составляет. И теперь она меня постоянно на выходные ставит. А у нас клиенты только в выходные и идут.
– Вот ведь!
– Повезло… – пробормотал Никита.
– Да, просто повезло, – подтвердил Сергей.
Не только Гриша удивлялся такой Сережиной суперспособности. Мне тоже, если честно, всегда было не понятно, как такие люди появляются, что они делают и как, вообще, так выходит, что они лучше меня. Иногда складывается даже ощущение, что все кругом лучше и успешнее меня. Но потом появляется Никита со своими тупыми вопросами, и чувство тревоги проходит. Забавно это… Получается, мы не сами по себе лузеры, а в сравнении с кем-то. Вот не было этого Сережи тут, я и не думал грустить. Жил себе спокойно, мне всего хватало. Но как только этот всезнайка, удачно переспавший с какой-то девкой, заявился ни с того ни с сего в наш салон в своих лакированных ботинках и начал нам рассказывать, как у нас все плохо и как хорошо у него, меня просто передергивать начало. И зачем он пришел? Как будто без него не понятно было, что нет клиентов и зарплаты маленькие. Ну что может быть еще хуже? Уволят нас всех тут к чертовой матери? И пусть. Что я, не найду себе такую же работу с таким же ужасным графиком, маленькой зарплатой и назойливыми коллегами? Найду! Просто я и раньше знал, что существуют лучше салоны, в них лучше зарплаты и даже люди лучше, но меня все устраивало. А Сережа пришел, и меня перестало это устраивать. В последнее время меня вообще все и все бесят. По различным маленьким поводам. И жизнь меня моя перестала устраивать. Что такого произошло?
Все мы, наверно, периодически чувствуем себя лузерами. Проблема в том, что ты просто не можешь быть успешнее всех. Тебя либо это совсем не парит, как меня не парило, либо ты вступаешь в гонку и постоянно страдаешь, как я страдаю сейчас. Забавно, что, слушая, например, Limp Bizkit, ты думаешь: «Вот крутой чувак. Своя группа, куча денег, концерты, известность». А в одной из своих песен он поет про то, что чувствует себя лузером, ничего не достойным и ничего из себя не представляющим. Как?!? И лузер он, кстати, из-за одной какой-то там девушки. Он для нее лузер. Жил, наверно, себе спокойно. И был у него свой мир, который его полностью устраивал. Ладно, может и не полностью. Он знал, что он успешный, но есть успешнее. Он как бы с самим собой каждый раз заключал сделку, закрывал глаза на то, чего не достиг и говорил себе: «Ну, когда-нибудь… Я туда иду, а значит дойду». А потом появилась в его жизни она. И эта она со своими широкими взглядами, неприступной улыбкой и большими хотелками заставила его стесняться того, что он солист Limp – мать его – Bizkit. Ему этого стало мало, потому что этого мало для нее. И, самое-то интересное, он от нее не избавится. Будет страдать, чувствовать свою беспомощность, недостаточность и несостоятельность, но будет для нее стараться. Пытаться ей – пусть даже ей это самой и не надо совсем – доказать, что он чего-то стоит. Что он стоит ее.
Вот так после случившейся обеденной беседы стало еще хреновее. И не только мне. Серега ушел, но оставил после себя в наших умах мысли. Мысли о том, как все плохо, что скоро все накроется медным тазом и, что нужно срочно делать ноги. А как их делать и куда – вопрос другой.
В кафе вечером я попал уже совсем разбитый. По пути даже думал, что хорошо бы Алисы сегодня там не оказалось. Разговаривать у меня вообще не было сил. А зайти покушать было нужно.
Молитвы мои услышаны не были. Алиса сидела за барной стойкой со своим ноутбуком и маленькими глотками попивала воду из стакана. Но, когда я подошел, чтоб сделать заказ, она повернулась и грустным-грустным голосом сказала:
– Привет… Слушай, сразу скажу. Ты только не обижайся. У меня нет сегодня настроения болтать.
Я был приятно удивлен и даже, сам того не замечая, слегка улыбнулся, после чего ответил:
– Знаешь, у меня, если честно, тоже.
Она едва заметно тоже улыбнулась и перевела взгляд в экран своего ноутбука. Там, на этом экране, был открыт вордовский лист с несколькими написанными строчками. Мелкими-мелкими строчками. Я машинально начал в них вглядываться. И как Алиса такой маленький шрифт видит? Что там написано, я так и не разглядел. Вдруг Алиса резко закрыла крышку и повернулась ко мне, недовольно щуря глаза.
– Я же говорила уже, что меня бесит, когда смотрят в мой ноутбук, – сказала она.
– Прости… – ответил я и попытался сосредоточиться на меню.
Сегодня в автобусе я еще думал о том, что мне надоели эти их фирменные сэндвичи и хорошо бы для разнообразия попробовать чего-нибудь другого. В идеале, конечно, новенького. Того, что я до этого здесь не ел. Но, пока что, в меню из того, что я не ел видно было только все самое невкусное. Мне становилось понятно, почему я это не ел.
– Да что ты все меню вертишь? – проворчала Алиса и уставилась на меня большими недовольными глазами.
Я даже замер от неожиданности.
– Выбираю, что сегодня поесть, – зачем-то сказал я. – А что?
– Сэндвичи уже надоели?
– А ты наблюдательная…
– Это сложно не заметить, – сказала она, улыбаясь.
– Хочется чего-то новенького. Но, оказывается, у них тут настолько мало нормальной еды, что ее всю я уже перепробовал.
– Тут больше десертов. Это же кофейня.
– Ага… этих дурацких десертов для приверженцев правильного питания. Картинки-то выглядят красиво, а как на состав посмотришь, одни орехи, монтажная пена и пыльца единорогов!
Алиса поперхнулась водой и, прикрыв рот рукой, засмеялась.
– Нет, ну а что? – продолжил я. – Ты только послушай: молоко обезжиренное, творог обезжиренный, желатин, грецкие орехи, стевия… Что вообще такое стевия? Где, блин, мука, сахар – вот это вот все? И почему все обезжиренное?
Моя собеседница уже вовсю хохотала. И я тоже улыбался. Улыбался не от своих слов, а от того, что рассмешил Алису.
– Ты что-то имеешь против обезжиренного творога и орехов?
– Да, имею! Это же не вкусно!
– А что по-твоему вкусно? Сахар и мука? – улыбаясь, говорила она.
– Нормальные, блин, десерты. Нормальный круассан, например, а не вот это, – я тыкнул пальцем в меню и зачитал: «Круассан с начинкой из кураги на рисовой муке с добавлением обезжиренного творога». Это уже не круассан, а «обезжиренный пирожок» какой-то. И за это четыреста рублей?
– Да-а-а. Смешной ты, Андрей.
– А фиг с ним! Возьму вот мини-пиццу.
Как раз подошла бармен, и я сделал заказ.
– Может, тебе тоже кофе взять? – спросил я Алису. – А то, что ты все воду пьешь?
Она задумчиво посмотрела вверх и ответила:
– Я вот не хотела ничего, но ты так вкусно про монтажную пену поговорил, что… Ладно, давай.
– Что хочешь?
– Давай латте, как тебе.
Я попросил еще один латте и оплатил сразу. Стало веселей. Еще мне было приятно Алису угостить. Давно хотел это сделать, но как-то все не получалось. А тут и момент подходящий.
– У меня такой сегодня день ужасный был… – сказал я, дабы продолжить беседу и не сидеть в тишине, пока несут заказ.
– У меня тоже, – вздохнула Алиса. – Представляешь, застряла на одном эпизоде! И ни туда, и ни сюда…
– Это в конкурсном рассказе?
– Ага.
Тут бармен поставила перед нами две чашки с латте.
– Пожалуйста, ваш заказ. Пицца будет чуть позже.
– Спасибо, – ответил я и сделал глоток.
– Там такая штука получилась, – продолжала Алиса, – что герой заговаривает с другим героем просто от скуки…
– Так… – поддерживал я.
– Но его действия выглядят не логично. И я сегодня целый день сижу и думаю, как бы все это объяснить?
– В смысле, объяснить?
– Ну…
И она начала рассказывать все, что там происходит. Всю сюжетную линию, да еще и с деталями. И делала это так оживленно и энергично, что невозможно было вставить и слова. В какой-то момент я перестал пытаться что-то ей ответить, а просто слушал, кивал и старался не упустить нить событий. В итоге, от злости на этот маленький кусочек в рассказе она перешла к глобальным вопросам литературы. Мне тогда уже принесли пиццу. Я ел ее, осознавая, что сэндвичи в тысячу раз вкуснее и, что больше никогда не буду экспериментировать, как минимум, в ближайшее время. А Алиса продолжала говорить и запал ее не угасал. В моей голове еще тогда успела проскочить мысль, что я уже и не так сильно злюсь на все, что произошло у меня сегодня на работе. Если сейчас начать рассказывать про кризис, сокращение, низкую зарплату и Светину обиду, все это в купе даже близко не будет стоять с проблемами Алисы. Просто она так этим горела. Иногда смотришь на человека, как он говорит про что-то, и понимаешь, что он этим чем-то реально сильно увлечен. Это было все равно, что спросить у фаната рока, как ему последний альбом Foo Fighters. Может, она именно потому мне и приглянулась? Такая увлеченная, такая живая…
– …Подстраивать героев под сюжет и идею – это отвратительно! – заключила Алиса. – Мне хочется писать о людях. Настоящих, разносторонних. А в рассказе должно быть все логично. Но люди в жизни так себя не ведут. Логично…
Я усмехнулся, а она продолжала:
– Ерунда какая-то! Вот когда ты сам последний раз делал что-то логично? Даже то, что ты сейчас здесь со мной сидишь – не логично. Будь ты персонажем в книжке, редактор сказал бы: «Что за герой? Почему он там с ней? Где его мотивация? Где логика?»
– Мой герой сидел бы в кофейне и разговаривал бы с едва знакомой девочкой только потому, что ему она интересна…
– Вот видишь!.. Для тебя интерес – это достаточное объяснение.
– А что, нужно прямо все поступки объяснять?
– Вот я принесу это завтра Настасье Евгеньевне, а она скажет, что просто так люди к другим людям на улице не подходят.
– Но они подходят! – возразил я.
– Подходят-подходят, а что делать-то? Объяснить же как-то надо.
– Мне, вообще, кажется, что подгонять под логику – это бред.
Алиса кивнула.
– Вот я смотрел как-то раз передачу про этого… как его там… Ну, людей в космос который запускает.
– Гагарин что ли?
– Да нет, какой Гагарин?! Современный парень, молодой. Проект у него многомиллионный в Америке.
– А-а-а. Илон Маск?
– Да! Про него.
– И что?
– Ну, мне бы показалось не логичным, такое придумать. Он столько денег спускает и ради чего? Придумать аппарат, который будет не над землей летать, а треугольником в космос и обратно? Это же просто быстрый самолет, получается. А самолеты же и так существуют…
– Ты это к чему?
– К тому, что логика действия зависит от опыта. Я никогда про космические полеты ничего не читал и не смотрел до этого. И всю передачу сидел, не мог понять, зачем это все… А люди, которые паранормальными явлениями занимаются… Там же тоже куча всего нелогичного, как нам, обычным человекам, может показаться. Но для тех, кто в курсе, кто в этой же сфере варится, это выглядит очень даже логично.
Алиса могла лишь сидеть и понимающе кивать. У нее явно нечего было добавить. Тогда я решил перейти на более простые примеры:
– Мы с тобой видели, как люди подходят к незнакомцам на улице просто так. И я сам сейчас в кофейне сижу с едва знакомой девочкой. Ходить в литературный кружок за ней начал даже.
Она улыбнулась.
– Если Настасья Евгеньевна таких поступков не видела, то это ее проблема. Напиши просто, что он решил это ни с того ни с сего. Взбрело ему в голову и все. И никак оправдывать не надо.
Алиса продолжала смотреть на меня внимательно, хлопая глазами.
– В конце концов, вспомни ужастики эти дурацкие, в которых герой идет в подвал ночью, хотя всем очевидно, что не надо этого делать. Тоже не логично же. А прокатывает!
– Блин, и правда… – удивилась она.
И потом мы продолжили обсуждать ее рассказ. Про мои проблемы она так и не спросила. Да, я и сам про них уже забыл. Так хорошо было там с ней сидеть. Хорошо было отвлечься. Когда я слушал Алису, реальная жизнь со всеми ее неурядицами ненадолго переставала существовать. Жаль лишь, что ненадолго. Следующим утром снова надо было туда, в мою плохую реальность с кучей проблем.
Наступил вторник. Я сел в такой привычный мне автобус. Вернее, даже не сел, а протиснулся. Обычно в это время людей уже не бывает. Все же, бóльшая часть нашего населения продолжает работать с восьми. Самоубийцы, честное слово. Но произошел какой-то сбой во вселенной, и автобус, в котором обычно человек пятнадцать от силы набирается, сегодня был просто переполнен. Я встал у окна и смотрел, как наперегонки бегут вниз капли. Вокруг меня люди в сырых плащах с большими портфелями толкались и обтирались о мою ветровку. Какая-то маленькая девочка даже умудрилась наступить мне на рабочие ботинки. В этот момент я вспомнил Свету с ее сменкой и пожалел, что сам таковой не ношу. Мама той девочки, вроде как, постаралась извиниться и сделала очень виноватое лицо, но ее слов я не слышал, просто кивнул пару раз и отвернулся обратно. В наушниках играла какая-то знакомая песня с радио «Максимум». Такая песня, вроде известная, но не настолько, чтоб помнить ее название или хотя бы группу. Просто я ее уже где-то много раз слышал и, возможно, даже знаю слова. У меня абсолютно не было сил, потому что сегодня утром я конкретно проспал и не успел забежать даже за кофе. Голодный и сонный я тащился до остановки под дождем, весь промок. А теперь еще всякие дети ходят по моей обуви, как по асфальту, а мужики, которые раза в два больше меня, толкаются своими сырыми портфелями и куртками. Забавно, что до моей встречи с Алисой я как-то очень пассивно реагировал на подобного рода ситуации. Они не вызывали у меня столько гнева. Скорее, я относился к жизни без особого энтузиазма. И не удивлялся заговорам судьбы. Теперь же у меня часто складывается ощущение, что я страдаю лишнего. Что всего вот этого я не заслужил, а заслужил, чтоб со мной происходило что-то хорошее. Я возненавидел страдать, но страдания продолжали меня преследовать.
Злой и уставший я доплелся до салона, снял свою вымокшую ветровку и повесил на вешалку к прочим, таким же мокрым, курткам. Дойдя до своего стола, я еще обнаружил, что с обуви тоже накапало грязи. При чем, не только с моей. Вся плитка была, мягко говоря, не в самом красивом виде. В обед уборщица ругаться будет. Точно будет.
Шаркая по полу такими же грязными ботинками, к моему столу подошел Гриша. Мы перекинулись парой фраз о том, как все плохо, что завтра будет собрание и, что надо бы уже что-то делать. Но делать я ничего так и не начал. Сидел, прокручивал ленты соцсетей. За целый день не было ни одного клиента. Хотя, чего это я удивляюсь? А за окнами продолжал лить и портить всем настроение надоедливый дождь. Света мерзла на крыльце, мочила офисную обувь, поглощенная своей зависимостью от сигарет. А я смотрел на то, как она заходила в салон после перекура и думал: «Бедная…» Как ходили на улицу другие коллеги я, кстати, не замечал. Хотя знал, что все курили. Просто именно на злую Свету постоянно падал мой взгляд. Наверно, я хотел увидеть в ее глазах, что она, наконец, успокоилась. Но нет… Так и не увидел.
С работы я ехал опять весь мокрый в забитом автобусе с очень похожей на утреннюю кучей людей. Так что, когда добрался до кофейни, был уже насквозь вымокший со всех без исключения сторон. Я зашел в большую стеклянную дверь. В ушах у меня прозвенел колокольчик, как тот, что звенит в фильмах на таких же дверях в таких же кофейнях. Вот только тут никакого колокольчика никогда не было.
– Добрый вечер! – раздался радостный женский голос.
Я даже сначала не понял, что это было и кому адресовано, потому что сильно устал и плохо соображал. Но, повернув голову к бару нашел там ту самую милую девушку по имени Алина, которая мне тут особенно приглянулась. Она улыбнулась мне и кивком пригласила за стойку.
– Вам как обычно? – продолжая улыбаться, сказала она.
– Эм-м, да, – притормаживая отвечал я.
– С собой или здесь?
– Здесь, наверно…
Алина кивнула и повернулась к кофемашине.
– Ну и погодка сегодня… – бормотала она.
Эта бармен всегда была милой и участливой, но сегодня выходило как-то даже очень мило и слишком участливо. Может, это потому, что я в кафе был один? Дождливый вечер вторника… Ясно дело, никому не захочется в такое время прогуляться до кафе. А Алине здесь одной, наверно, было скучно. Все-таки она такая жизнерадостная и веселая. До тошноты. Таким людям, мне кажется, другие люди просто необходимы.
– Да, погода – кошмар.
– Вот, – она протянула рулон бумажных полотенец, – вытритесь. А то замерзнете.
– Спасибо, – ответил я, взял рулон и медленно начал промакивать лицо оторванными полотенцами.
– А вашей подруги я сегодня не видела… – продолжила разговор Алина.
Я знал, что она ее сегодня не видела. Потому что ее тут и не должно было быть сегодня. Алиса еще вчера предупредила, что пойдет к Настасье Евгеньевне последний раз проверять рассказ. Потом они вместе его отправят на конкурс. Так что я знал, что буду в кафе один. Зачем, спрашивается, вообще шел сюда? И зачем остался? Без нее тут как-то пусто и совсем не интересно. Даже сложно представить, что было раньше такое время, когда я приходил сюда, а Алисы еще не было в моей жизни. И я так же один тут сидел. Даже без милой девушки-бармена… Какая скукота. С другой стороны, мне это кафе изначально нужно было для того, чтоб есть. Сейчас же я тут ем скорее из необходимости общения с Алисой. А так давно бы надо было перейти на домашнее питание. Тут сейчас еще с деньгами проблемы начнутся. Кафе будет не по карману. Так что надо прекращать здесь кушать и закупиться гречкой и сосисками. Чем-то дешевым и не сложным в готовке. Точно. Завтра, если будет не так дождливо, зайду в магазин.
Пока мои сэндвичи сначала готовились, а потом мною поедались, Алина продолжала мило беседовать со мной о погоде, еде в кафе и прочих мелочах, о которых обычно разговаривают из уважения с едва знакомыми людьми. А потом я сытый добрался до дома, развешал по батарее всю, прямо всю свою одежду, даже ботинки и уснул без задних ног.
Утро началось с громких голосов на лестничной клетке. Подумал сначала, что строители пришли, наконец-то, доделывать ремонт. Но нет… Когда выходил из квартиры, никаких признаков рабочей бригады обнаружено не было. Только зря разбудили раньше будильника. Который я там день уже не высыпаюсь?
Маневрируя между лужами, я дошел до салона и, топая и ерзая на коврике перед входом, попытался стрясти с ботинок как можно больше влаги. Мимо меня быстрым шагом и с высоко поднятой головой прошел Гриша. Он ни на секунду на коврике не задержался, и, шаркая по плитке оставил за собой размашистые грязные следы.
– Опасный ты, – сказал я ему, когда закончил отряхивать ботинки и подошел к своему столу.
– Ты о чем?
Я опустил глаза вниз и кивнул в сторону лужицы, образовавшейся под стулом Гриши.
– Собрание же сегодня.
– А-а-а… Да какая уже разница?! – бодро ответил Гриша. – Что они мне сделают? Уволят?
Он высокомерно усмехнулся и продолжил пялиться в свой монитор, а я скривил губы и подумал: «А действительно… И что я парюсь?»
Перед самым собранием я решил сходить до туалетов, потому что неизвестно, на сколько это все может затянуться. А вернувшись увидел, что уже пришел региональный директор вместе со своей помощницей. Они стояли и перешептывались о чем-то в сторонке, пока наши перетаскивали стулья в центр салона и рассаживались полукругом. Только я повернулся в направлении своего стола, чтоб тоже взять стул и занять положенное место, как на меня со спины налетела Маша.
– Вот ты где! – крикнула она, слегка стукнув меня по плечу. – А я уже обыскалась, помнила же, что утром тебя видела. Куда, думаю, пропал?
Я с непониманием смотрел на Машу и хлопал глазами.
– Ты Свету не видел?
– Не видел, – задумчиво ответил я.
Я вообще сегодня кроме Гриши ни на кого внимания и не обратил.
– А она ничего тебе не писала, не звонила? – продолжала Маша допрос.
– Нет… А что?
– Ну, она не пришла сегодня на работу. И никто не знает, где она и что с ней. Трубку не берет, на сообщения не отвечает… Думала, может ты что-нибудь знаешь.
– Нет, – повторился я.
– Жаль. Ну, ладно, – с грустью в голосе ответила Маша и отправилась восвояси.
«Ну вот, – думал я. – Сначала послала меня нафиг, а теперь и вовсе пропала. И что с ней происходит?» Я правда надеялся, что с ней все хорошо. Даже соскучился по ней сильно. И по нашим перекурам особенно. Теперь без Светы работать стало совсем невыносимо. Она была единственным человеком в этом проклятом салоне, кто меня не бесил. Как вернется, надо будет, во что бы то ни стало, помириться. Однозначно надо.
Каким-то загадочным образом вышло так, что мы сели с Машей рядом. Началось собрание. Наш региональный директор в своем вызывающе дорогом и красивом костюме вышел на центр импровизированного полукруга и начал издалека. Он говорил о прошлогодних успехах салона, о том, какие мы все хорошие и как он нами гордится. Только при этом всем смотрел он исключительно на свою помощницу, занявшую место в середине первого ряда. Я его практически не слушал. Хотя бы потому, что с прошлого года жуть как все изменилось. Пусть он таким, как Никита мозги пудрит своими сладкими речами. А я ждал, когда разговор зайдет про реальные вещи. Про то, что происходит с фирмой сейчас и, что в ближайшее время нас всех ожидает.
– Пс-с-с, – тыкнула меня локтем в бок Маша, – Света ответила.
Она повернула ко мне экран своего телефона, на котором я успел разобрать лишь три сообщения:
Маша: «Ты где потерялась сегодня? Все хорошо?»
Маша: «Светааааа! Че не отвечаешь? Я ж волнуюсь».
Света: «Прости, спала, телефон не слышала. Я сегодня больничный взяла. Хреново себя чувствую».
– Слава богу, – еле слышно прошептал я Маше.
– Прошу вас слушать внимательнее, так как это касается всех нас! – обратившись в нашу сторону сказал начальник и продолжил свою речь о том, какие сейчас сложные времена, как кризис и всякие прочие факторы повлияли на нашу компанию и на остальные автосалоны.
Ничего нового лично для себя я не услышал. И так знал, что все плохо. После собрания Маша, Никита и еще несколько девочек из кредитного по привычке курили на крыльце вместе с региональным директором. Мы с Гришей принципиально не пошли. Пусть эти подлизы стоят там, развесив уши, мерзнут в дождливую погоду. Нам-то и так уже все известно. Нам известно, как на самом деле складываются обстоятельства. Но покурить немного хотелось. Хотелось выйти со Светой, постоять, поболтать о ерунде, послушать в очередной раз ее нытье. Но наступил обед, а после обеда я уже и думать забыл о холодной улице и запахе табачного дыма.
Прошел еще один рабочий день. Вернее даже сказать – прополз. И когда вечером я вышел из салона, то с радостью обнаружил, что тучи рассеялись, вышло солнце. На асфальте еще, конечно, остались следы плохой погоды, но так приятно было стоять на крыльце и греть лицо под теплыми лучами. Я настраивался на литературный клуб. Хорошо, что сегодня среда. Развеюсь хоть, поговорю с Алисой. Стоял один. Из салона выходили коллеги, прощались со мной, а я стоял. Примерно тогда же я первый раз за неделю подумал, что чего-то не хватает. И сразу понял – сигареты. Мне не хотелось почувствовать ее вкус или запах, а просто не хватало чего-то в руках. Какого-то действия хотелось. Сейчас я как будто просто стою. Стою без дела. А когда курил, у меня было дело. И какой-то даже, наверно, предлог. Оправдание моего стояния под козырьком. Но сейчас я просто стою. Просто так, как дурак какой-то. Встал и стою без причины.
Улица теплела. Создавалось ощущение, что сейчас не начало сентября, а какой-нибудь апрель. Хотя, я понимал, что, скорее всего, это бабье лето или просто любой другой вид потепления. Кстати, странно, что только для сильного изменения погоды в сентябре есть особое название. Когда летом идет град или зимой внезапно становится ноль градусов при том, что нормальная зима у вас – это минус двадцать, то такие изменения никто никак не называет. А тут такая честь… Я уже как-то спрашивал маму на эту тему, еще когда был в школе. Помню, она мне тогда ответила примерно следующее, что, мол, этому явлению дали название, потому что оно повторяется из года в год. Но ведь это не так! В прошлом году такого не было! Это я очень точно помню. Потому что именно в сентябре прошлого года я заезжал в эту квартиру. Сначала я в очень интенсивном темпе обхаживал каждый вечер возможные варианты, на что потребовалась примерно неделя. Несколько квартир увели у меня из-под носа всякие благополучные семейные пары. И меня всегда сильно раздражал тот факт, что ко мне, как к одинокому и, по меркам арендодателей, молодому, мужчине относились предвзято. Меня по несколько раз за просмотр спрашивали, почему я не женат или не снимаю квартиру со своей девушкой. Некоторые особо дотошные после того, как узнавали, что девушки никакой у меня и нет, что мы расстались совсем недавно, в начале лета, начинали советовать всякие клубы знакомств. Ей богу, как будто у людей своей жизни нет! И вот из-за того, что я какой-то подозрительно одинокий, мне всегда предпочитали семейные пары. Не знаю, чего боялись хозяева квартир… Что такого может сделать в съемной квартире мужчина без женщины, чего бы он с женщиной не сделал? Наверно, думали, что я тут устрою бордель и буду каждый вечер новых высокооплачиваемых дам водить. По крайней мере, это было единственное объяснение, которое я смог сам себе придумать. Вот так ходил неделю. В итоге досталось, что досталось. И после того, как я подписал все документы, надо было перевозить вещи. Вера – женщина без стыда и совести, которая выселила меня год назад из честно арендуемой мною квартиры, – дала всего неделю, чтоб испариться с ее жилплощади. И всю ту неделю, что я ходил по просмотрам квартир, а потом еще и на выходных, в которые мы с Саньком перевозили мое честно нажитое барахло, не переставая, лил дождь. Весь тот сентябрь был таким беспросветным серым пятном на моем жизненном календаре. Так что вот… это я хорошо запомнил. Бабье лето бывает не каждый год. С другой стороны, хорошо, что оно есть сейчас. Мне именно в таком состоянии сильно-сильно нужна была хорошая погода. Потому что, когда у тебя в жизни все идет кувырком, только хорошая погода и выручает. Выходишь утром на улицу, заспанный и уже с самого пробуждения уставший от только что наступившего дня, а там, на улице, тебя встречает такое радостное и яркое солнце. Оно прямо-таки кричит, что у него все хорошо. И у всех вокруг тоже, якобы, все хорошо. Так постоишь, посмотришь на него, пощуришься и скажешь сам себе: «Да ну и фиг с ним! У меня тоже все не так плохо. У меня тоже все хорошо».
С такими мыслями я добрался до школы номер восемьдесят восемь, зашел в темный холл и поздоровался с вахтером. Странно, но ее не заинтересовало, зачем и к кому я пришел. Она только бросила уставший оценивающий взгляд, как просканировав и, видимо, не найдя во мне какой-то предполагаемой угрозы, опустила глаза, этим будто говоря: «Проходи». По мрачным коридорам и лестницам я дошел до класса и, поздоровавшись с Настасьей Евгеньевной, занял место, которое в прошлый раз показалось мне таким удобным.
– Я рада, что ты вернулся, Андрей – сказала Настасья Евгеньевна, оторвав взгляд от чьей-то тетрадки, которую, проверяла, когда я вошел. – Садись поближе, не стесняйся.
– Спасибо, мне и тут хорошо, – ответил я.
– Так не пойдет, – возразила она. – Нужно, чтоб коллектив был единым целым. Чтоб вы друг друга чувствовали во время занятия. Это по законам энергии, так что давай, пересаживайся.
С таким сильным заявлением и не поспоришь. Я встал, выбрал место ближе к доске, но не в самом центре, снял ветровку, уложил ее на стул рядом с собой и принялся осматривать присутствующих. Все знакомые лица. Девочки-болтушки – две подруги красивые – сидели напротив Настасьи Евгеньевны и очень-очень тихо, но эмоционально перешептывались. В какой-то момент мне даже показалось, что они говорили обо мне. Но эту смущающую мысль я сразу же постарался из головы выкинуть. «Садись, говорит, ближе, – возмутился мой внутренний голос. – А вот в прошлый раз таких условий не было. Возможно, это из-за того, что тогда я был просто гостем, а теперь уже часть команды. Сам виноват. Вернулся же. Сейчас буду жить по местным правилам, вливаться, так сказать в коллектив». А вливаться в него было очень нужно. На прошлом занятии я наговорил чего-то со злости, так что чувство неловкости вернулось вдвойне, когда я вновь увидел этих людей. Вон та женщина в невзрачной одежде… Как я ее тогда назвал? Серая мышка? Эта серая мышка, короче, на меня смотрела осуждающе. И что с этим делать я не знал. С другой же стороны, я пришел учиться. Пришел к Настасье Евгеньевне и, может быть, немного к Алисе. А до того, кто что подумал о моих спровоцированных раздраженных речах в прошлую среду мне не должно было быть и дела. Но дело было. Как минимум, дело комфорта моего здесь пребывания. Ох, как же недопонимание иногда портит жизни. «Извиняться, так извиняться, – решил я для себя. – Но сначала нужно дождаться, когда придут все».
Все пришли довольно быстро. Алиса появилась последней и села за пустую парту впереди меня. Она, ничего не сказав, приветливо помахала мне ручкой. И, пока Настасья Евгеньевна собиралась с мыслями перед началом занятия, я, наконец, решился сделать для себя важный шаг.
– Ребят, – начал я, не вставая со стула. Дождался, пока все повернутся и продолжил: – Вы простите меня, если что наговорил в прошлый раз обидного. Я не специально. И мне бы очень хотелось, как говорит Настасья Евгеньевна, стать частью коллектива. Так что…
– Ты молодец, – перебила меня Настасья. – Но извиняться не нужно. Видишь ли, если кого-то задели твои тогда слова, то это их личная проекция и, соответственно, их неувиденные проблемы. В этом и была вся суть. Мы сейчас, кстати, все про свои чувства и поговорим.
Она встала, вышла на середину класса, облокотилась на первую парту среднего ряда, за которой сидел молодой парень, тот, что на Яну похож, и спросила как бы в воздух:
– Как думаете, про вас он говорил все те вещи?
– Про себя, – быстро ответила Алиса.
– Верно, – продолжила Настасья. – Когда вы услышали что-то, показавшееся вам обидным, что вы почувствовали к Андрею?
– Раздражение, отторжение, – снова ответила Алиса.
– А теперь вспомните ваши эмоции во время прочтения книги. Любой книги. Есть персонажи, которые вызывают у вас такие чувства?
Она подошла к доске и тем же скрипучим мелом написала посередине: «Персонаж».
– Грамотный автор, – продолжила она, – наделяет персонажа полностью человеческими качествами. Такой персонаж сбалансирован и у него нет четкой определенной характеристики. Он не плохой и не хороший. Именно потому, что в нашем мире нет ничего абсолютно плохого или абсолютно хорошего, мы с вами можем запросто сочувствовать антагонистам и осуждать за что-то протагониста. Нет только белого и черного.
Она размашистым движением нарисовала круг, затем из этого круга вырисовывался знак «Инь-ян».
– Вроде, говорю очевидные вещи, но некоторые базовые ошибки в произведениях начинающих авторов вытекают именно из-за несформированного героя. А сформированный герой – вот он, – она стукнула мелом в знак на доске. – Андрей, ты помнишь, как отзывался о Раскольникове в прошлую среду?
– Да… – неуверенно ответил я.
– Ты сказал, что тебе не нравится его путь страдания. И посчитал жалким то, что этот герой, как ты сказал, опускал руки.
Я молча кивал, уже точно зная, к чему она ведет.
– Это результат проекции. Качество, которое ты увидел для тебя является негативным именно потому, что тебе в самом себе это не нравится.
– Да, я это тогда еще сразу понял.
– И герои рождаются не по общественным канонам добра и зла. Нельзя просто взять все, что человечество считает хорошим и, что считает плохим и запихнуть в одного персонажа. Наш мир слишком сложен для того, чтоб иметь конкретные понятия. Так что, как я уже сказала, все субъективно. Как же тогда рождается сбалансированный герой?
В классе образовалась тишина. И вдруг одна из девочек-болтушек сказала громко и так, будто это была совсем очевидная вещь:
– Это проекция того, что автор считает плохим или хорошим.
– Совершенно верно! – с долей удивления ответила Настасья Евгеньевна. – Все мы разные. И тогда получается, что удавшимся или неудавшимся произведение будет выглядеть в ваших глазах зависит от того, насколько схожи ваши взгляды и взгляды автора. Соответственно, чем больше людей с похожим автору мышлением прочитают это, тем произведение будет успешнее.
– А то, что мы по-разному можем отозваться об одной и той же книге в разное время – это тоже отсюда? – спросила Алиса.
– Смотри, Алиса. Ты два года назад думала также, как сейчас?
– В смысле?
– Ну, например, о каких-то событиях, произошедших в твоей жизни. О поступках каких-то людей.
– Типо осуждала или уважала? – рассеянно уточнила Алиса.
– Да.
– Ну, да…
– Ты можешь сказать, что твое мышление за это время поменялось?
– Да…
– Меняешься ты, и вместе с тем меняется твое восприятие того или иного поступка, явления.
– Кажется, поняла, – ответила Алиса.
– А теперь вопрос на засыпку. Как вы думаете, почему некоторые начинающие авторы создают неполных персонажей?
Все, и я в том числе, задумались.
– Может, – скромно начала серая мышка, – по незнанию?
– По незнанию чего? – уточнила Настасья.
– Ну, блин, сложный вопрос какой-то, – тихо сказала Алиса.
– Алиса, я же просила не сквернословить в моем классе, – одернула ее Настасья и, прищурив глаза, посмотрела в нашу сторону.
– Простите…
– Давайте еще варианты, – продолжила наша учительница. – Вспомните себя, когда создаете героя. О чем вы думаете?
– Ну, – ответила наша девочка в толстовке, на этот раз громче, – у меня есть отношение к нему. Он мне нравится или не нравится.
– Так… Хорошо… А люди, создающие свято-хороших персонажей?
– Может, они стараются не замечать плохих качеств в себе?
– Именно! Молодец!
Алиса гордо улыбнулась.
– Бывает, мы настолько увлечены идеей и сюжетом, что стараемся игнорировать плохое в себе или хорошее. Когда мы сосредоточены на чем-то конкретном, например, на том, что герой должен спасти весь мир, мы проецируем на него только самые-самые свои… – она запнулась, – как бы это сказать?
– Представления о людях? – поддержала Алиса.
– О людях и о себе. Ладно, пусть будет так. И мы забываем о том, что создаем не робота для определенной миссии, а человека.
Настасья Евгеньевна подошла к своему компьютеру и развернула экран монитора к нам.
– Давайте немного поразбираемся в образах.
На экране появились картинки разных-разных персонажей из кино, книг, сериалов. И об этих персонажах мы проговорили почти все занятие. Алиса сегодня была прямо-таки в настроении. Постоянно говорила что-то, отвечала Настасье Евгеньевне. И казалось иногда, что весь урок – это их диалог, а мы так… зрители в театре. Но такой подход мне определенно нравился. Еще нравилось слушать Алису. Она пару раз поворачивалась ко мне вполоборота как будто отслеживала мою реакцию. И почти всегда улыбалась. У меня сильно поднялось настроение от всего происходящего. Виновата в этом гиперактивная Алиса или то, что я просто сел поближе, не важно. Может, это все вообще из-за того, что камень, висевший на моей душе все то время, которое я считал, что оскорбил этих людей и, что они на меня злятся, наконец, исчез. Так или иначе, занятием я остался доволен.
– Ну все, до среды, – завершила учительница. – Всем хорошей недели.
– Спасибо, спасибо, и вам тоже – отвечали наперебой.
– Забавно, – сказал я, подходя к столу Настасьи Евгеньевны и накидывая свою ветровку. – А я думал, вы тут будете приемы разбирать и клише. Композицию рассказа и все в таком духе.
– Да. И это тоже будет. Все, что ты перечислил – тоже часть письма. Но не более значимая, чем то, что мы проходим сейчас. Мы можем бесконечно изучать теорию и материальные составляющие, вы будете строчить идеальные сочинения по шаблону, как в школе. Но в них не будет того самого, что читателя цепляет, что отличает произведение от обычного набора слов, роман от научной статьи – не будет души. Формальности, которые требуют внимания я вам тут даю. Остальное вы можете прочесть в интернете. Мне нет смысла давать сухой материал для зазубривания. Я хочу найти в каждом из вас душу.
Я понимающе кивнул и, кажется, хотел еще что-то ей сказать, когда заметил, как мимо нас прошла та дама, которая в прошлый раз была в красном шарфе. На этот раз шарфа на ней не было, но одежда по-прежнему ничем не выделялась и даже, наверно, не отличалась от того, что продают на базаре бабушки в отделах «Для женщин».
– Подождите, пожалуйста, – сказал я, догнав ее у двери. – Я, надеюсь, не сильно Вас обидел тогда?
– Нет-нет, все хорошо, – ответила она и натянуто улыбнулась. – Получается, это просто проекция, как говорит Настасья.
– Я просто на нервах был, вот и наговорил всякого.
– Ничего, – снова натянуто улыбнулась она, после чего добавила: – Хорошего вечера, – и ушла.
– Сильно, – сказала как бы в пустоту непонятно откуда взявшаяся Алиса.
Я обернулся. Она стояла за моей спиной и мило улыбалась, делая вид, что задумчиво смотрит вслед ушедшей. Почему-то в этот момент она показалась мне какой-то маленькой. Хотя, я знал, что мы примерно одного роста. Она перевела взгляд и посмотрела на меня как будто снизу-вверх. И тут до меня дошло, что сейчас, наверно, последует какая-нибудь просьба.
– Чего ты? – спросил я.
– Да так… Ничего. Ты домой сейчас?
«А-а-а, – ликовал внутренний голос, – хочет, чтоб ее проводили».
– Домой, – отвечал я, пытаясь сдержать улыбку.
– Отлично, я щас, – бросила она.
Я еще не успел придумать, что ответить, когда Алиса уже снова стояла в дверях со своим портфелем, который только что забрала из класса. Бодренько закинув его на одну лямку за спину, она крикнула в сторону Настасьи Евгеньевны: «До свидания», – и обратилась ко мне:
– Пошли?
«Вот шустрая, – думал я. – С ее бы хваткой да в политику…» Все же есть в ней какое-то очарование. Какой-то шарм. Потому что сделать так, чтоб тебе просто физически невозможно было отказать в том, что тебе нужно – это настоящее искусство.
Когда мы уже выходили из самой школы, Алиса вдруг остановилась и громко сказала:
– Блин! Чуть не забыла…
Затем она расстегнула свой рюкзак и вытащила оттуда слегка помятую стопочку бумаги. Стопочка была небольшая, страниц пятнадцать-двадцать альбомных, скреплена степлером в углу. Алиса потрясла зачем-то эту бумагу, потом подошла ко мне и резким движением сунула мне это в руки со словами:
– Вот! Это тебе.
– Что это? – недолго думая, спросил я и начал вглядываться в маленький шрифт.
– Рассказ мой конкурсный. Ты ж почитать просил. Или уже не хочешь?
– Хочу, – замешкался я.
Мы вышли на улицу. Воздух был влажный, прохладный. Мне сразу же захотелось застегнуться, но в руках мешалась распечатка. Тогда я свернул ее в трубочку, засунул подмышку и начал судорожно дергать за бегунок. Тут в голове возник логичный вопрос:
– А зачем распечатка? Почему бы не скинуть электронно?
– Я же уже говорила, – пробормотала она и недовольно поджала губы.
– Говорила что?
– Совсем меня не слушаешь, получается?
– Да слушаю я, Алис! Но не понимаю, о чем ты…
Она гордо шла вперед, как будто специально наступая в лужи своими черными кроссовками. Шла и молчала.
– Алиса-а-а, – повторил я настойчивее.
– Я уже говорила, что не люблю электронные книги, – наконец, ответила она.
– Когда это ты такое говорила? – догоняя, возмутился я.
– Как когда?! – остановилась Алиса и сильно топнула ногой по луже так, что меня немного забрызгала.
– Ну что же ты делаешь? – вскрикнул я.
Теперь брюки придется стирать. Единственные рабочие брюки посреди недели…
– Как когда?! – громче сказала она. – Недавно, на этой неделе. Мы про печатные машинки еще разговаривали.
– А-а-а, – простонал я. – Так это не одно и то же.
Алиса закатила глаза и пошла вперед.
– Ну ладно-ладно. Не дуйся ты. Повтори мне, дураку, еще раз.
– В электронных книгах нет души, – начала она после небольшой паузы. – Ты их читаешь и не знаешь, сколько прочел. Не ощущаешь объема, запаха. А еще есть что-то милое в перелистывании страниц, облизывая палец. О! Или, когда уголок загибаешь, – она снова ожила и заговорила воодушевленно, радостно. – Я у бабушки книги брала несколько раз. Так у нее там с ее прочтения закладки остались, страницы эти гнутые. И когда я сама до того места доходила,знала, что тут уже читала бабушка. Что она вот этот уголок до меня загибала.
– Электронные все же удобнее, – возразил я. – Их хоть везде прочитать можно.
– Зато человек с книгой в руках, а не с гаджетом смотрится умнее и красивее.
– Ну не знаю, мне удобнее электронные. Может, ты мне отправишь на почту?
Алиса недовольно порычала, но потом все же сдалась. Она достала свой телефон и сунула его мне. Только предупредила, что почтой она почти не пользуется и лучше, все же, оставить телефон для связи в мессенджере. Мы тогда уже проходили мимо торгового центра, и я остановился, чтоб спокойно записать. Никогда не получалось на ходу печатать. И кто эти люди, которым это удается? Откуда у них такая суперспособность?
Я записал свой номер и протянул телефон обратно Алисе, а она что-то еще там допечатала.
– Слушай, – промямлил я. – А, может, ты свой номер тоже мне оставишь?
Она подняла глаза из телефона на меня и наигранно похлопала ими несколько раз.
– Зачем?
– Не знаю… – засмущался я еще сильнее. – Просто. Вот ты станешь однажды знаменитой, а я всем буду говорить, что у меня есть твой номер.
Алиса улыбнулась. И зачем я полез у нее номер спрашивать? В моей голове это звучало логично. Но сейчас как-то совсем стремно получилось. И почему нельзя просто сказать: «Ладно, забыли». И все бы реально забыли. Это помогло бы избежать стольких неловких ситуаций в жизни. Но нет! Если сказать: «Забыли», это наоборот вызовет совершенно противоположную реакцию. И все будут еще долго вспоминать этот неловкий момент. Хоть бы этот момент не стал сейчас неловким. Почему она не отвечает? Что она думает? Что я дурак? И зачем вообще я это сказал?..
– Ты прямо как мои родители, – продолжая улыбаться, пробормотала она. – Стану знаменитой… Смешной ты. Ладно! Давай.
Она взяла из моих подрагивающих рук телефон и вернула с одиннадцатью цифрами. Я сначала даже не поверил. Автоматически нажал на кнопку «позвонить», видимо, чтоб проверить, реально ли ее это номер… Не знаю. В моей голове вообще тогда была путаница. И вот, я нажал. И зазвонил у нее телефон. Приятной такой классической музыкой, со скрипками, которую не часто вот так на звонке у кого-нибудь услышишь. Она достала его из кармана и повернула ко мне экраном.
– Вот видишь, – говорит, – мой это номер, мой. Не переживай.
И рассмеялась. А на экране было написано: «Андрей опасный для ноутбука».
– Андрей опасный для ноутбука? – прочитал я вслух.
– Ага, – кивнула она, посмеиваясь.
А мы все еще стояли у торгового центра, мимо проходили люди. Кто-то даже оглянулся на Алисин смех.
– Чего ты смеешься? Написала бы уж тогда: «Андрей спаситель жизни». И вообще, зачем ты так записала?
– А тебе какое дело, как я кого в своем телефоне записываю? И я бы не попала под ту машину. Так что ты мне жизнь не спасал.
– Опять ты за свое… – вздохнул я и закатил глаза.
– Ладно. Это мы уже никак не проверим, – она опять посмотрела на меня снизу-вверх. – Ты что? Обиделся?
– Да нет, конечно.
– Я записываю через воспоминания. Потому что Андреев может быть много. А через год я уже и твою фамилию не вспомню. Поэтому пишу сразу то, что поможет мне вспомнить, что это за человек. Но если хочешь, могу переписать. Если тебе так важно…
– И что, сломанный ноутбук самое яркое у тебя обо мне воспоминание?
– Конечно! Я тогда так переживала ты бы знал. У меня раньше ничего никогда не ломалось. Мне родители еще несколько лет припоминали бы. А еще же этот конкурс…
Я подумал, что знаю, как она переживала. Потому что я тогда тоже очень переживал. Несколько дней как кактус ходил весь взвинченный и напряженный.
– Ладно, – перебил ее я. – записывай как хочешь. Но тогда я тебя тоже запишу как я хочу.
– Это как? – спросила она, прищурившись.
– Алиса в толстовке, – ни секунды не думая, ответил я.
– Ха-х! Неужели я единственная девушка в твоей жизни, кто носит толстовки?
– Единственная, кто носит их в тридцатиградусную жару, – пояснил я, и мы оба рассмеялись. – Ну правда! Я, когда с тобой познакомился, подумал, у тебя внутренний термостат сломан.
– Я не знаю, почему, но мне в них просто комфортно всегда, – отвечала Алиса, хотя это был даже не вопрос.
– Вот поэтому и будешь Алисой в толстовке!
– Ла-а-адно…
И мы пошли дальше в направлении ее дома.
– Кстати, про конкурс… Ты это, – я потряс стопкой бумаги в руке, – уже отправила, да?
– Да. Вчера. И сегодня весь день как на иголках. Захожу, проверяю постоянно.
– Зачем это? – удивился я. – Результаты же еще не скоро.
– Через неделю. Да незачем. Просто волнуюсь очень.
– Всего неделя?
– Ну, региональный же конкурс. Маленький. И это только отборочный этап.
– Региональный? Всего-то… И чего переживать? Я думал, ты на крупный какой-то подаешь…
– Ничего ты, Андрей, не понимаешь. Я если сейчас его пройду, это лучше быть победителем маленького, чем просто участником крупного.
– А зачем он тебе вообще, этот конкурс?
– Как зачем? Развиваться, портфолио собирать. Чтоб потом было легче поступить в хороший университет.
– А в какой, кстати, университет-то?
– В Московский, в какой…
– Хорошие у тебя амбиции, – пробормотал я.
– Это у моих родителей хорошие амбиции. Я если не поступлю второй раз, не знаю, что они со мной сделают…
«Меня вот никто никуда не заставлял поступать», – хотел сказать я, но не сказал. Подумал, что, наверно, все же многого не знаю про Алису и ее семью. Она же совершенно из другого мира. Из богатого или, как она говорит, не бедного. Это на меня в детстве всем было пофиг. Собственно, поэтому я, наверно, и не доучился. Если бы мама хоть немного мною занималась, я бы, может, и в банке уже работал, хорошую должность занимал. Повезло еще, что в армию не годен был. А то так отчислили и еще бы год в армии провел. Совсем валенком бы вышел. С другой стороны, и Алису тоже жалко немного было. Лучше быть раздолбаем, как я, чем такое давление на себе испытывать. Она ведь и вправду сильно нервничала и до сих пор нервничает от этого дурацкого конкурса. Теперь и понятно, почему в Москву поступает, а не здесь. Таким людям всегда тесно в маленьких городах. Таким, как она, амбициозным, с такими же амбициозными родителями. По ней это было понятно с самого первого знакомства, что она рано или поздно захочет отсюда уехать. Я таких людей постоянно встречаю. И все они уезжают. За лучшей жизнью, новыми высотами. А сам я даже никогда не думал, что мне туда надо. Вернее, нет. Один раз подумал. Это было в последний год учебы в школе. Тогда все такие воодушевленные были, оптимистичные. Много кто из нашего класса собирался в Москву и в Питер. Так, наверно, у всех было и будет. Сначала все собираются, собираются, а потом сдают экзамены, смотрят на свои баллы и все. В Москву и Питер по итогу уезжает-то всего ничего. И я был тем, кто не сдал. Даже не так. Не сдал достаточно, чтоб уехать. И остался. А мечта во мне жила. Думал, что может еще вырвусь туда, в эту богатую, красивую, оптимистичную Москву. В эту хорошую жизнь. Но мечты мои раз и навсегда однажды разбились. А было это, когда мы самый-самый первый раз решили собраться на встречу выпускников. Через год после окончания. И больше я на такие встречи после той не ходил. Не ходил, потому что, как тогда пришел, так во всех сразу и разочаровался. Вот мы, когда учились, заканчивали школу, были такие все счастливые, воодушевленные. У каждого, серьезно, прям у каждого была мечта о светлом будущем и хоть какие-то планы. А сейчас… Смотреть на них было тошно. Безжизненные зомби. От звонка до звонка пашут, мысли и разговоры только о том, как бы заработать. Глаза у них не улыбаются уже. Я тогда спросил одного из наиболее амбициозных, вернее, который был наиболее амбициозным, как ему Москва. А он шарманку свою начал, что по дому скучает, жить не на что, пробиться сложно. Да… не на долго их энтузиазма, мечт и планов хватило. Если прошел только год, их так уже жизнь взрослая разочаровала, так что дальше-то будет? Хотя… Имею ли я право судить? Сам такой же.
Мы подошли к подъезду Алисы, обнялись на прощание.
– Ты попробуй, все же, прочитать на бумаге, – сказала она, уходя. – Я же старалась, печатала.
– Хорошо-хорошо, – ответил я. – Чего только ради тебя не сделаешь.
И пошел домой. Алисе и вправду шел образ той самой девочки, которой тут тесно. Учитывая, например, то, что она по Европе в свои около восемнадцать лет поездила. Глубоко в душе я желал ей удачи. Я за нее болел. Потому что уж кто-то, а она точно достойна быть тем самым человеком. который разрушит представление об уезжающих. Она просто обязана уехать, состояться там, а потом вернуться погостить и сказать, что там все хорошо, легко и красиво. Что там точно так же, как каждый из нас в школе мечтал. Интересно, а тогда, если все это услышу и узнаю, стану ли я снова таким человеком, который хочет уехать, которому тут тесно? И замечу ли я это, если стану?
Утром я в панике оттирал губкой обрызганные вчера Алисой штаны. И на удивление даже не поздно вышел из дома. Вышел как обычно, а с собой захватил распечатку. Подумал, что прочитаю на работе. Там все равно сейчас делать будет нечего. Обычный четверг. До боли обычный.
Я не спеша шел к остановке, морщась от яркого света, как новорожденный котенок, и подумал о них… О сигаретах. Представил, как в обед буду стоять одиноким кочевником на крыльце, греть лицо под лучами небесного светила и ничего не держать в руке. Стало грустно. Я точно знал, что тогда мне обязательно захочется закурить. А просить у коллег – дело последнее. К тому же, Света еще непонятно, когда вернется и сколько будет на меня злиться. Может, вообще, все уже, конец нашей дружбе. А в такую погоду я абсолютно точно на улицу хоть раз да выйду. Надо купить!
И я купил. Пачку «Винстон» с двумя кнопками. Не помню, когда последний раз сам себе сигареты брал. Даже забыл, сколько они стоят. Именно такие захотелось, потому что, когда начинал на работе курить, – Светы тогда еще не было – мне какая-то кассирша в ларечке посоветовала именно их. И прикипел к этому арбузному вкусу.
На работе выяснилось, что купить пачку – было очень хорошим решением для моей нервной системы. Ведь, когда я расположился на своем месте и открыл рабочую почту, увидел письмо следующего содержания:
Медведевой Надежде и Карпачеву Андрею предоставить до 11.09.21 сводку по клиентам за 2020 год для проведения плановой проверки.
С уважением,
Главный бухгалтер
Кулакова Е.Н.
Вот это новость! Что за проверка? Почему она плановая, а я о ней первый раз в жизни слышу? И почему именно мы двое? Мимо проходил Гриша, направляясь, судя по всему, к кулеру с водой.
– Гриш, – окликнул его я.
– Ау?
Гриша обернулся и как бы задним ходом вернулся к моему столу.
– Ты не знаешь, что за номер? – спросил я, повернув к нему монитор, на котором красовалось то письмо.
– А-а-а, письмо счастья… – Гриша едва сдерживал смех. – В этом году, значит, ты у нас отдуваешься?
– В каком смысле? Че это вообще такое?
– Это выборочная проверка. Надо базу им подкорректировать и скинуть.
– Какую базу? – продолжал я в недоумении. – В смысле, подкорректировать?
– Ну, по клиентам данные, которые в анкетах. Их надо сгруппировать все за прошлый год и отправить.
– Блин, а как я им за день все это сгруппирую? У меня даже анкеты-то эти не заполнены…
– Понимаешь, какое дело… – сказал Гриша тихо, наклонившись ко мне. – Обычно их никто и не заполняет, эти анкеты дурацкие. И начальство наше решило выборочно такие вот проверки делать.
– А почему я об этом не слышал?
– Так тебя тогда еще не было даже тут. Это тебе должен был сказать тот, кто тебя учил. А кто, кстати?
– Кто учил, того уже нет. Петр тут был, фамилия как-то на «м», вроде. Он почти сразу уволился, как я пришел.
– Значит, не повезло тебе…
– Блин, что делать-то сейчас?
– Анкеты заполнять, что… Ты если этот отчет не сдашь, депремировать могут.
– Прекрасно! – отчаянно воскликнул я шепотом.
Гриша только молча, с огромным сочувствием, похлопал меня по плечу и пошел, куда собирался. А я остался думать, что теперь делать. Вернее, думать-то было нечего. Надо срочно садиться на обзвон и заполнять эти чертовы анкеты. Никогда не понимал, зачем они вообще нужны, ведь толку от информации по ушедшим клиентам никакого. И звонить всем этим людям не горел желанием. Тут все мои мечты о прочтении Алисиного рассказа весело и быстро помахали мне ручкой. Я убрал его в ящик стола, чтоб пока не мешался. Ух, как же достала меня эта кантора! Обалдели они там совсем в своем головном.
До самого вечера я звонил и звонил. Казалось, что телефон скоро прилипнет к уху. Только в обед удалось вырваться покурить. Уж очень хотелось. Я вышел, солнце ослепило мои уставшие от монитора глаза. И я встал торжественно у дверей с «дымящимся успокоительным» в руке. Не смотря на солнце, на крыльце гулял ветер, холодный воздух дул за шиворот. Жалко, шарфик все еще не купил. Я сделал первую затяжку, резко стало все равно и на ветер, и на те анкеты дурацкие, что поджидали меня в салоне. Я вспомнил, как эта отравляющая мой организм штука хороша и как расслабляет. На физическом уровне ощутил, что напряжение пропадает из тела. Вот и говори после такого: «Нет у меня зависимости». Есть она, есть. Сколько не отрицай, а к такому успокоительному привыкаешь довольно быстро. Ну, сколько я продержался? Неделю? Нет, меньше. Слабак я, все-таки. Но жалеть себя не стал. Даже наоборот. Я вспомнил, как это хорошо, вот так стоять на улице. Да еще, когда солнышко такое. Этот ритуал как бы отвлекает от всех повседневных проблем, замедляет время. Начинаешь по-другому смотреть на мир. Он романтизируется для тебя. Замечаешь прохожих, погоду. Вообще, город замечаешь, в котором живешь. Но живешь как-то бессознательно. А все благодаря одной невинной маленькой сигаретке с арбузным вкусом.
Так познавал дзен я не долго. Потом сразу отправился в салон, и там все по кругу. Звонки, записи, звонки. К концу дня я был окончательно измотан и подавлен. А еще сильно зол на нашу дурацкую компанию, на руководство и в целом на свою жизнь. Пришлось задержаться, так что, когда я вечером выходил из салона, в нем уже никого не осталось, а на улице было уже темно. Я сделал примерно три четверти, хотя очень старался успеть за сегодня все. Но перелопатить годовых клиентов за один день оказалось задачей невыполнимой. Решил дозвонить уже завтра и сдать до вечера. Если же сдать до вечера назначенного дня, ничего не будет? Хотя, там написано было до завтра. Ну, ладно. Теперь-то уж что?.. Сделал, сколько смог. Уже девять часов, куда позднее задерживаться-то? Да-а-а, давно я так усердно не работал. И за что? За мои жалкие сорок тысяч?! Нет, это уже ни в какие ворота. Ладно раньше хоть сильно по мозгам не ездили… А сейчас за такие деньги еще и отчеты им какие-то сдавать? Оборзели! Я докурил завершающую рабочий день сигарету, воткнул ее в бок мусорки, нервно его прокрутил, сильно вдавливая, и направился домой.
—
Утром следующего дня я в десять ровно был уже на рабочем месте. Даже без опоздания, чему удивился сам. Но больше этого меня удивило только то, что вернулась Света. И она не просто вернулась, а вернулась, как была до ссоры. Как будто ничего и не было. Как будто она не ходила, задрав нос и не посылала меня нахрен тогда на крыльце. Она зашла в салон, поздоровалась со мной, переодела свои туфли на высоком каблуке, как обычно, и начала делать вид, что работает. Складывалось ощущение, будто по мне теперь было видно, что я реально работаю и реально занят. Что все прошлые разы, притворяясь рабочей лошадкой, я делал это как-то неправильно, не по-настоящему. А сейчас сразу было понятно, что человека отвлекать нельзя. Поэтому никто и не смел ко мне подходить. Может, это из-за того, что у моего уха без конца находился телефон? Не знаю.
На обеде со Светой мы как-то не пересеклись. А мне уже очень хотелось выяснить с ней отношения. Но отчет был важнее. Звонки, записи, звонки. Я закончил и отправил все за полчаса до конца рабочего дня. А вечером, когда курил на крыльце победную сигарету, вышла Света и встала рядом, как ни в чем не бывало. Она на своих каблуках и длинных-длинных ногах была и так выше меня, а тут еще и встала на верхнюю ступеньку. Было не холодно и даже без ветра. Так что, можно было спокойно провести длительное время на улице в рубашке или, как Света, в юбке до колен и не замерзнуть.
– Смотрю, сигареты свои купил, – сказала она, щурясь от садящегося солнца.
– Ага, – я протянул ей пачку. – Теперь я тебя угощаю… Забавно.
Она затянулась, я тоже и все думал: «Вроде хорошо, что она отошла и решила к этой теме не возвращаться. Но и странно одновременно. Что с ней там такого на этом двухдневном больничном случилось? Может, головой ударилась и теперь у нее амнезия? Кто их, этих женщин, разберет…»
– Кстати, – продолжил я, – пока тебя не было, тут собрание устраивали.
– Ага. Мне уж Машка сказала…
– И про сокращения, наверно, тоже сказала?
– Да… Сам-то что думаешь?
– Что-что… – вздохнул я. – Работу менять надо.
– Ага… Нам обоим.
Повисла пауза. Я свел брови, посмотрел на Свету и спросил:
– Чувствую я, в споре про детей все же Виталик победил?
– Ой, Андрей, не дави на больное… Давай лучше о работе, а не обо мне…
– О работе, так о работе… – снова вздохнул я. – Просто непривычно. Я думал, уж кто-кто, а ты останешься… Куда пойдешь, как увольняться будешь?
– Пока не знаю. Где предложат больше.
– В автобизнес?
– Да. Куда ж мне еще-то? А ты?
– Тоже пока не знаю. Хорошо было бы, конечно, нам с тобой в одно место попасть…
– Ага-а-а.
– А если нас судьба по разным салонам разведет, как думаешь, общаться будем?
– Будем, конечно. Куда ты от меня, Андрюш, денешься. И вообще, – она глубоко затянулась последний раз и затушила бычок, – предлагаю это решение отметить пьянкой! В такие времена только хорошо гулять и помогает. И тут в выходные двадцать пять градусов обещают, бабье лето. Мы с мужем решили шашлыки организовать у нас. В районе обеда в субботу собираемся и до вечера.
– Ой, Света… – вздохнул я и тоже потушил бычок, – знала бы ты, как я устал…
– Неделя сложная?
– Да, блин, жизнь сложная! Не то настроение для пьянок.
– Ну, смотри сам. Я ведь не заставляю.
– Не, я, пожалуй, пас.
– Ладно, отдыхай. Надумаешь, звони.
– Ага, – ответил я и открыл перед Светой дверь в салон.
Оставшиеся меньше получаса я сидел и смотрел перед собой в монитор. На нем красовалось отправленное письмо с отчетом. Внутри я радовался, а снаружи устал. Но в кафе пошел все равно. Уж очень лень было готовить.
Красивый закат и теплая атмосфера улицы немного подбодрили по пути. Солнца было столько, что даже на стеклянной двери кофейни было видно все отпечатки. Толкнув ее рукой аккуратно, так, чтоб не присоединиться к этим неряхам, оставившим жирные следы, я зашел внутрь. Там меня глазами сразу же встретила улыбчивая бармен-Алина и поздоровалась громко, через весь зал. Я прошел к бару, оглядываясь и щурясь от света с улицы. Народу сегодня было немало. И откуда они все появились? Эти нежеланные все заняли мои любимые столы у окна полностью. Я немного поворчал внутри себя на этот счет, а потом заметил в углу, сидящую спиной ко входу, Алису.
– Вам как обычно? – с неспадающей улыбкой на лице сказала бармен-Алина.
– Эм-м… Да, – ответил я.
И в этот момент, каким-то невиданным образом, Алиса через весь гул кофейни расслышала мой голос. Она повернулась, резко встала и подошла ко мне с пугающе-сияющими глазами.
– Ну как? Прочитал? – говорила она громко. – Там вначале немного нудновато, знаю. Можешь не говорить. Но зато потом!..
– Алиса, Алиса, стой! – перекричал ее я, взяв за плечи обеими руками.
Я едва опомнился и даже не успел еще сесть на стул. Она замолчала и уставилась на меня большими хлопающими глазами.
– Ничего не говори. Я еще не прочитал.
– Как?! – возмутилась она, вывернувшись из-под моих ладоней.
– Вот так. Работы было много…
– А-а-а, – перебила она, – ну, так бы и сказал, что не интересно, – и демонстративно надула губы.
– Да интересно мне. Ты не слушаешь что ли?
Я недовольно отвел глаза и поймал ими заинтересованное лицо Алины, стоящей чуть поодаль от нас и наливающей кофе. Пришлось покачать головой, как бы говоря этим: «Мне так за нее стыдно» или «Нет, нет, мы не знакомы. Я эту девушку не знаю».
– И так сегодня денек не из легких выдался… – бормотал я себе под нос пока садился на стул возле бара. – А ты что, специально меня здесь ждала?
– Нет, – с небольшой заминкой ответила Алиса и нахмурила брови.
– Да специа-а-ально, не ври.
– Сказала же, нет.
– Что ты тогда тут делаешь?
– Это ты что тут делаешь? – передразнила она и резво запрыгнула на соседний барный стул. – Ты сам ко мне сюда каждый день приходишь.
– Ну, я здесь вообще-то ем…
– А я пишу.
Я снова отвел взгляд. А там опять Алина. Одним глазом смотрит на свои руки, которыми что-то делает внизу за барной стойкой, а вторым на нас поглядывает.
– Ты же рассказ этот вроде уже сдала, – продолжил я.
– И что? На этом все по-твоему?
Я не успел ничего ответить. Бармен-Алина выставила латте и сэндвичи на стойку, я расплатился.
– Вы тут будете? – поинтересовалась бармен, как обычно мило улыбнувшись.
Алиса посмотрела на меня, я на нее.
– Ну, я сижу там, – сказала Алиса, кивнув в сторону одинокого белого стола, на котором стоял только ярко обклеенный ноутбук.
– А я?
– А ты, если хочешь, так и быть, – она выделила «так и быть» сильным надменным акцентом, – можешь тоже сидеть там.
Я улыбнулся, и мы перенесли тарелку с сэндвичами и латте за тот столик.
– Ну… – начала Алиса, когда я еще даже не успел сесть. – Что там у тебя случилось такое?
– Ты о чем?
– Ты же только что сказал, что у тебя на работе что-то случилось.
– А-а-а… – протянул я, пододвигая стул. – Да ничего такого. Не хочется тебя этим грузить…
– Говори давай! – перебила вдруг она. – Заинтриговал уж. К тому же, мне интересно, что такого могло произойти, чтоб ты забыл про мой рассказ.
– Не забыл я про твой рассказ. Честно. Ехал вчера утром и думал, что на работе прочитаю. У нас там обычно шаром покати, никого нет. А тут, понимаешь, сажусь я за стол, открываю почту, а на ней письмо, мол проверка какая-то…
Я откусил сэндвич, быстро-быстро прожевал, запил кофе и продолжил, слегка чавкая остатками. Уж очень есть хотелось.
– Так-м вот-м. Я за этим отчетом вчера сидел весь день и сегодня. Ни минуты продыху…
– Какой кошмар… – пробормотала Алиса.
– Да нет-м. На самом деле даже забавно. Мне вот было раньше скучно. А тут хоть какое-то развлечение. Как накаркал себе, выходит…
– Это ж на сколько должно быть скучно, чтоб проблемы на работе казались развлечением?
– Ты даже не представляешь, Алис… – я сделал драматическую паузу, а потом продолжил: – Так что прочитаю я. Только в понедельник.
– Почему в понедельник? – опять надула губы Алиса.
– Потому что забыл я твою распечатку на работе в ящике. А возвращаться туда в выходной не хочется.
Я откусил еще кусочек и так же быстро его проглотил.
– Нет-м, ну если, конечно, ты мне вышлешь электронный вариант…
– Ладно, – громко прервала меня собеседница. – В понедельник так в понедельник.
Пока мы разговаривали, я урывками доел свои два сэндвича и отставил тарелку в сторону. Она стояла там, на краю белого глянцевого стола, стояла, пока мы говорили. И никто за ней не шел. В какой-то момент я заметил, что тарелка эта уж совсем никому не нужна. Более того, тем, что она там стоит, она начала меня даже раздражать. Вместо того, чтоб слушать Алису, я оглядывался по сторонам в поисках официанта, готового избавить меня от этот напрягающего пейзажа и понял, что никаких официантов тут и нет. Вообще никого. Это при том, что сегодня удивительно много людей. Выходит, за весь этот народ отвечает одна бармен-Алина? Мне стало ее жалко. Как это вообще так? Раньше были же официанты… Сокращение у них что ли тоже? Или какой-то странный график. Я очень точно помню, что когда сидел здесь еще неделю назад, в зале было два с половиной человека и официант. Мне это тогда еще показалось странным. А сейчас никого. Бедная Алина.
Чтоб избавиться от тарелки я наш разговор прервал. Дошел до бара, поставил тарелку с краю, улыбнулся бармену-Алине, а она мне. Заодно заказал нам с собеседницей еще по одной чашке латте.
– Что ты, кстати, на этот раз пишешь? – спросил я, усевшись и пододвинув Алисе чашку кофе.
– Спасибо. Ну, не прям пишу…
– Ты же сказала, что пишешь.
– Ты не понял. Я же писатель, а не машина. Я не могу просто сесть и начать писать. Нужно же, – она запнулась, – как его… вдохновение и прочее… Мы это, вроде, уже обсуждали…
– Вдохновение-то я понял. А вот что ты сейчас делаешь? Конкретно сейчас.
– Сейчас я думаю, какой сделать рассказ. У меня есть задумка, то, о чем наболело. Но вот, знаешь, с одной стороны есть какие-то повседневные чувства, и хочется их записать, но не получается, не знаю с чего начать. А потом еще начинает казаться, что они – ерунда. И повседневная моя жизнь как будто очень скучная. Она не достойна внимания. И так каждый раз…
Я сочувственно кивал, откусывая сэндвич, а она продолжала:
– И вот ты сидишь в кофейне, думаешь-думаешь. Вернее, тебе кажется, что думаешь. А на самом деле ветер в голове. Слышишь свои мысли, но не можешь их уловить, сформулировать. Тогда у тебя становится пустой взгляд. И ответы пустые и односложные. Ты находишься где-то там, в новом произведении. Но еще не знаешь, о чем оно будет, какое будет…
– Ты слышишь свои мысли?
– Да. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Что мысли слышат только сумасшедшие. Но это не голоса в голове. А если и так, то, наверно, все писатели сумасшедшие.
Я усмехнулся.
– Ну, ты же один рассказ уже написала, как минимум. Значит, сможешь. Придумаешь что-нибудь. Мне вот всегда это было непонятно. Как так можно взять и написать?
– Не знаю… – растерялась она.
– Я раньше думал, что пишут те, у кого много интересного в жизни происходит. Или, кому есть, что сказать…
– Это не так! Всем есть, что сказать, – перебила Алиса.
– А вот как тогда?
– Хм-м… – промычала она и развернулась ко мне вполоборота. – Ты вел когда-нибудь дневник?
– Нет…
– Как? Даже дневник не вел?
– Нет, – с той же интонацией повторил я.
В школе девочки у нас постоянно ходили с розовыми книжечками на замочке. Классе в пятом, помню, у одной такую книжечку кто-то взял. Наверно, это был Коля – главный задира в нашем классе. Ну как… задира-задирой, но глупый до жути. Он Санька уважал и немного побаивался, поэтому к нам никогда не лез. А нарывался на неприятности только с теми, кто ему ничего сделать не сможет. Всех девчонок он мучал. И делал это в тихую, исподтишка. Вот и тогда все подумали, что это был он, но истина произошедшего неизвестна по сей день. В общем, эта девочка так перепугалась, бедная. Вся в слезах ходила, переживала сильно. Одноклассницы наши в таких книжечках писали что-то личное всегда. Секретики всякие, душевные переживания. Они объединялись в группы, передавали друг другу заветные блокноты почитать, заполняли там какие-то тесты «На лучшую подружку», и все в таком духе. Все это я знал понаслышке. Но лично мне такой дневник в руки ни разу не попадался. Только, было дело, увидел, проходя мимо, у одной из не самых привлекательных девчонок имя Артем в сердечках. Не знаю, про нашего Артема она писала или про какого-то другого. Не суть. Мне до этого не было никогда дела. Знал и знал. Тот свой дневник одноклассница наша нервная в конце концов, кстати, нашла. На парту ей подкинули. Сжалились, видимо. В общем, единственное, что я для себя вынес касательно слова «дневник», это то, что под ним подразумевалась книжечка для изливания всяких душевных страданий и сокровенных тайн.
– Не мужское это дело, – сказал я.
– Ха! – Алиса издала едва сдерживаемый смешок и снисходительно улыбнулась. – Большинство авторов, известных и хороших авторов, – мужчины.
– Писать дневник и роман – это разные вещи.
– Если у тебя уже есть мнение на эту тему, что ж ты тогда у меня-то спрашиваешь?
– Так мне твое интересно услышать. К тому же, ты так ничего и не объяснила…
– Как я тебе сейчас объясню, если ты даже про дневник ничего не знаешь?
– Ну, уж попробуй как-нибудь.
– Ладно. Смотри. Не могу за всех говорить, но я начинала именно с дневников. Мама у меня была еще бойкая, – говорила Алиса. – Она и слова вставить не давала, даже если бы я могла. Ее невозможно было убедить здравыми доводами, только переорать. И тогда я начала писать что-то похожее на письма. Мне только так можно было нормально общаться с мамой. Родители, вообще, странные люди. Они часто забывают о том, что сами были такими же как мы и о том, что мы – дети – тоже имеем право на свое собственное мнение. Моя мама, например, постоянно использует фразу: «Потому что я так сказала», вместо аргумента…
«Вот бы моя мама хоть раз поспорила со мной», – подумал я и на секунду отвлекся от Алисиных рассуждений в свои мысли. Мне вдруг вспомнилось детство. Я тогда думал, что так и должно быть. Дети же всегда воспринимают жизнь как данность. Будь у них семья бедняков-алкоголиков или расти они в замке, разъезжая на лимузине, они будут воспринимать это, будто так и должно быть. Пока не увидят другую жизнь других людей, других детей, других семей. Я думал, что мне везет, раз мама никогда со мной не спорит. Видел, как мамы одноклассников и друзей по двору постоянно на них кричат, воспитывают. А я мог вести себя, как хотел, и ничего мне за это не было. Ну, по крайней мере, от мамы. Она запросто отпускала везде, где хотел. Честно говоря, сейчас я не думаю, что ее вообще волновало, где я и с кем. У нее своих забот хватало. Надо было устраивать жизнь. И она устроила. А мне в этой жизни как будто даже не было места.
– И вот, когда я не могла до них достучаться, то поняла, что можно же написать. Сухо написать и понятно. О том, что я думаю, какие мои аргументы и так далее. Чтоб без слез и ругани. И я начала писать. Потом мне делали больно люди, которым на меня все равно. Родителям-то было не все равно. Я знала, что они будут читать. А другие… Не было смысла заявлять о своих обидах и травмах, например, одноклассникам. И я писала просто так. Чтоб выплеснуть злость. Как будто писала письмо психологу, только воображаемому. Я так могу говорить о том, что реально думаю и чувствую. Без осуждений. И всегда думала, что это могут прочитать разные люди, поэтому писала красиво и понятно. Мне хотелось, чтоб мои записки и рассказы говорили незнакомцам, что я за человек. Вот так…
В этот момент я понял суть фразы: «Всем есть, что сказать». Это правда. И мне есть, что. У меня вот про работу наболело также, как у Алисы на ее маму. Так наболело, что хотелось бы всему миру рассказать, как меня это бесит. Но я не умею. А она умеет. Она пишет для этого. И, похоже, у нее неплохо получается.
– Знаешь, с этой работой и я скоро голоса в голове начну слышать. И они будут шептать: «Андре-ей, убей их всех».
Она рассмеялась.
– Нет. Я серьезно. Даже коллеге сегодня отказать пришлось, потому что сил нет. Она на шашлыки звала.
– Андрей, – улыбаясь, сказала Алиса.
– Что?
– Ты нормальный?
Я свел брови и вопросительно на нее посмотрел.
– Ты мне только что ныл про то, что тебе скучно, а потом говоришь, что тебя зовут на шашлыки, а ты не едешь?
– Ну… – я даже завис.
– Нет, тебе совершенно точно нужно поехать, – перебила она меня пугающе громко. – Когда там эти шашлыки? Не сегодня, надеюсь?
– Завтра… – на автомате выдал я.
– Значит, еще не поздно позвонить!
Алиса наклонялась ко мне все ближе, как будто продавливая свою позицию. И зачем я ответил? Зачем вообще сказал, что завтра? Надо было соврать, что сегодня. Но я же не знал… Хотя, от Алисы вполне можно ожидать чего угодно. А может, она и права… Если бы мысль о том, что мне такая поездка может реально пойти на пользу не проскочила в моей голове, никогда бы не согласился на дальнейшее. Но она проскочила.
В итоге, мы пришли к тому, что звонить Свете надо прямо сейчас. Вернее, Алиса к этому пришла, а я не стал сопротивляться. Достал телефон, набрал номер, пошли гудки. Алиса потянулась ухом к телефону, я машинально потянулся от нее, в другую сторону. И тут раздался голос.
– Алло… – ответила Света немного настороженно.
Оно и понятно. Какой нормальный коллега будет в вечер пятницы звонить?
– П-п-привет, – замешкался я. – Слушай, твое предложение про дачу еще в силе?
– В силе, – обрадовалась Света. – Что? Передумал?
– Ага…
Алиса смотрела на меня и радостно кивала.
– Вот и молодец! Последние теплые деньки нельзя упускать.
– А кто еще будет?
– Пока только Машка. Но ты лучше завтра набери мне с утра, обговорим детали. А то сейчас немного не до этого…
– Ага… Ладно…
– Давай, до завтра.
– До завтра, – ответил я. – Ну все, – обратился уже к Алисе. – Договорился.
Она улыбнулась.
– Правильно, что меня послушал!
– Правильно-неправильно это мы потом узнаем, – передразнил я. Все же оставалось еще неопределенное чувство. – А тебе не надоело нос в чужие дела совать?
– Я же по-дружески, – надув губы ответила она.
Класс. Сейчас еще обидится…
– Ладно, ладно. Давай о чем-нибудь другом поговорим.
– О чем, например? – буркнула Алиса.
– Ну, у меня жизнь скучная. Это ты сама слышала. Все, о чем наболело, я тебе уже сегодня рассказал. Так что твоя очередь идеи выдумывать.
– Хм-м…
И мы просидели так до закрытия. Забавная она, эта Алиса. Слишком жизнерадостная и активная. Слишком. Хотя, меня, наверно, к таким постоянно автоматически тянет. Со школы друг – Саня – тоже характером похож на эту, с шилом в попе. Противоположности, значит… Интересно.
Суббота. Разбудили меня лучи солнца. И почему я вечно забываю закрыть эту штору? Встал, потянулся за телефоном, на часах было одиннадцать утра. Я плюхнулся обратно на диван. Почему же мне так плохо? Еще и голова заболела. Не выспался что ли? Я накрыл лицо одеялом и попытался обратно уснуть, но спустя минут пять бессмысленного ерзанья, все же оставил эти попытки. Как только предложение доспать было мною же и отклонено, в голову начали лезть мысли о том, чем сегодня заняться. «Черт! Шашлыки!» – опомнился я. И зачем я вообще согласился? Сейчас бы отлежаться денек дома, отдохнуть, как полагается, а не вот это вот все. Я сильно пожалел о том, что поддался на Алисины манипуляции. И о том, что так обнадежил Свету. А потом вспомнил, что она просила сегодня с утра позвонить. Отказываться или нет? Простит ли мне Света? Я же, вроде, им там погоды совсем не делаю. И пригласили меня в последний момент. Это ладно бы, если они с Виталиком продукты специально для меня закупали, время выделяли… А так, приеду я – не приеду, гости у них так и так сегодня будут. Надо отказаться. Еще и в таком состоянии плачевном я там скорее лишним буду. Испорчу все веселье. Сейчас вот возьму телефон, наберу Свету и скажу, что не смогу. Ну, нет у меня сегодня настроения, что поделать…
– О, привет, Андрей, – бодро ответила Света и сама со своего каламбура хихикнула.
– Вот, звоню, как обещал. Такое дело…
– Да! – перебила она. – Хорошо, кстати, что ты звонишь. Говорила сейчас с Машей, она не приедет.
Я молчал в трубку и, не знаю зачем, понимающе кивал головой. Черт бы эту Машу… Теперь уж совсем некрасиво отказываться будет.
– А что с ней? – спросил я, надеясь сейчас услышать причину, оправдывающую отказ Маши больше, чем мой собственный несостоявшийся отказ.
– Отравилась, говорит.
«А, ну это существенно», – подумал я.
– Хорошая новость в том, – продолжила Света, – что приедет еще моя подруга Барби.
– Барби? – переспросил я.
– Да, Барби. Ну, это та, у которой кошка недавно родила. Помнишь, я говорила?
– Угу.
– Прозвище у нее такое. Сейчас ссылку на ее страницу скину, сам все поймешь.
– Ла-а-адно, – протянул я. – Купить чего надо?
– Нет, все есть. Муж за мясом сам съездит. У нас тут на массиве магазинчик-столовую армяне открыли, у них маринад обалденный. Про алкоголь не волнуйся тоже. Родители мужа на той неделе приезжали, оставили нам своей настойки.
– Ой, нет. Я настойку не очень хочу, с нее голова болеть потом будет.
– С этой не болит. Отец у него хорошо варит, чисто.
– Нет, Свет. Даже не уговаривай.
– Ну, как знаешь. Возьми тогда себе сам, что пить будешь.
– Окей.
– Единственное, что тебя хочу попросить… Сможешь Барби по пути захватить? Вам на такси вместе дешевле выйдет.
– Окей, – повторился я.
– Спасибо большое. Я тебе тогда сейчас ссылку отправлю, договоритесь уж сами.
– Ладно.
– Ну, все. До встречи, – заключила Света и повесила трубку.
После того, как на экране телефона пропало Светино фото с контактов, на нем высветилось от нее же сообщение. Я перешел по ссылке и увидел страницу реальной Барби. Теперь сразу стало понятно, что к чему. Девушка и впрямь сильно напоминала ту куклу. Длинноволосая, очень худая и очень красивая по общим меркам блондинка. Все фотографии на странице, разумеется, в розовой одежде. Прямо дама с глянцевой обложки. Я удивился, если честно, что в нашем городке такие водятся. И интерес познакомиться с ней все возрастал.
Я добавился в друзья, она сразу же приняла заявку и написала, знакомы ли мы? Я объяснил все как есть, и мы договорились, что я за ней заеду через полчаса.
Сильное нежелание ехать на шашлыки сменилось легким нежеланием или, может даже, безразличием. Я открыл окно, пощурился от солнца и рукой измерил температуру на улице. Действительно тепло. Даже теплее, чем вчера. Если днем еще жарче будет, то можно в одной футболке ходить. Но ветровку к Свете все равно лучше взять. После этого я плюхнулся на диван и постарался максимально насладиться минутами спокойствия перед неизбежным.
Полчаса спустя я уже выходил из «Магнита» с тяжелым пакетом пива. Как раз пришло сообщение, что такси ожидает. Я оглянулся, белой «Киа Рио», как было сказано в приложении, не нашел. Тогда, поставив пакет на землю, я еще раз включил телефон, чтоб разобраться, где же все-таки машина. А стояла она возле моего старого дома. Того единственного высокого на всем районе, с балкона которого я осматривал наш город еще совсем недавно. Я разозлился. С этим такси часто какая-то ерунда выходит. То заказы отменяют ни с того ни с сего, когда сильно торопишься, то отправляют сообщение о том, что машина ожидает, когда сама машина еще в квартале езды, а ты стоишь после этого на морозе, ждешь… Вот и тут выяснилось, что я забыл включить геолокацию, а водитель посчитал, что мне удобнее будет с другой стороны дома к нему сесть. Хотя указывал я четвертый подъезд, а не первый. В общем, моя «Киа Рио» ожидала с другого торца и через дорогу, рядом с той десятиэтажкой. И я шел с этим пакетом, полным пива, ручки от которого впивались в ладони. Почти сразу пожалел о том, что надел ветровку, предназначенную для вечера, на всякий случай. Потому что сейчас для этой ветровки было далеко еще не время. Я вспотел. И вся эта картина, все ощущения напомнили мне о тех временах, как в эту десятиэтажку я таскал такие же тяжелые пакеты, только не из «Магнита», а из старенького «Продуктового». И таскал я их для Анжелики. Сам ради себя ни за что бы не носился с тяжестью раза три в неделю через почти квартал. Холодильник мой пустой тому хорошее доказательство. Но она любила готовить. И делала это очень вкусно. Я именно благодаря ей знаю теперь, что такое базилик и куда его добавлять, знаю, что пельмени не должны долго кипеть, и внутри у них нельзя, чтоб была вода. Я тогда ходил с этими пакетами и в дождь, и в жару с мыслью о том, что сейчас приду, а она меня обнимет. Будет разгружать продукты и говорить, как сильно я ей помогаю, что без меня она бы не справилась. Конечно, не справилась бы! И как она, интересно, сейчас свой холодильник заполняет? Может, кто-то другой ей теперь так еду носит… Я вздохнул и свободной рукой прикрыл глаза от солнца, чтоб еще раз осмотреться.
Эх, Анжелика… Потом она готовила мне из этих продуктов, пританцовывая у плиты под музыку. А вечером мы все это вкусное ели вместе, просматривая какое-нибудь интересное кино, спорили, что хотел передать режиссер, как сочетается на вкус жареный помидор и перепелиное яйцо… Ради таких вечеров не так уж и сложно было нести эти пакеты.
Но сегодня я никак не рассчитывал на такую подставу. Сил и так не было, а тут еще и просто так тащиться с пивом вдоль дороги. Ворча про себя, я дошел до нужного места и, сев в машину, высказал водителю злосчастного «Киа Рио», что, если указан четвертый подъезд, то и подъезжать надо к четвертому. Он извинился и потом тактично молчал.
Подъехали мы к одной из множества серых пятиэтажек района, находившегося на полпути между моим домом и автосалоном. Я написал Барби, что жду внизу, на что получил очевидное: «Спускаюсь».
«Спускалась» она минут пять, если не больше. Все то время я пытался успокоить себя мыслью, что за такси нам все равно платить пополам, и даже с этим ожиданием выйдет дешевле, чем, если бы я один туда ехал. Соизволив появиться из подъезда, Барби села в машину на переднее сидение, потому что сам я предпочитаю ездить сзади, и со словами: «Ух, быстро ты приехал. Извините за задержку», – откинула свои длиннющие волосы назад, повернулась и добавила: «Приятно познакомиться, Андрей».
– И мне, – чуть не сказал Барби, – Алина, – таково было ее настоящее имя, и оно ей, если честно очень не шло.
– Вы со Светой давно знакомы? – начала она, когда таксист из двора выехал на дорогу.
– Года два уже. Мы работаем вместе. А вы?
– А мы в баре вместе работали. Давно это было. Но с тех пор и дружим.
«А-а-а, это мне, кажется, Светка уже рассказывала, – подумал я про себя. – Подруга молодости, значит».
– Работаете, говоришь, вместе… – продолжила Алина. – А ну-ка скажи-ка мне, она вам на работе котят моих предлагала?
– Предлагала… – растерянно ответил я. – А что?
– Да ничего. Думала, она мне наврала, что никто брать не хочет, а сама не предлагала даже. Ну, так же часто бывает, знаешь, наверно.
– Не-не, предлагала. Сам взял бы с удовольствием, но я даже о себе-то заботиться не успеваю.
– И как такие красотули никому не нужны оказались? Не понимаю. Они же прямо ангелы!
– Угу, – промычал я.
– И что о котах заботиться-то? Наложил в миску корма и все. Они животные самостоятельные. Сами о себе позаботятся.
«Ага, – подумал я с сарказмом. – А корм тоже сами себе купят? Или лоток уберут? Может они и шерсть свою пылесосить умеют?»
– Я вот сам-то поесть иногда забываю. А кот у меня умрет с голоду.
– А-а-а, один живешь, – кокетливо ответила она.
– Ага. Слушай, а можно вопрос странный?
– Давай, – так же кокетливо сказала Барби-Алина.
– Меня вот с самого утра мучает… Почему кошка?
– В смысле, почему кошка?
– Ну, я не знаю. Может, это некрасиво покажется, но мне думалось, девушки такого типажа обычно маленьких собачек выбирают.
– Пф-ф-ф, – рассмеялась она. – Стереотипы. Я ее размножать не планировала. Она сама где-то кота себе соседского подцепила. Свозила, блин, к маме на дачу. Воттеперь и мучаюсь. А собачки мне никогда не нравились. Особенно маленькие. Они противные и грызут все подряд.
– Да-да. И я о том же.
Мы оба похихикали, на что таксист не обратил внимания. Вообще, молчаливый какой-то парень в этот раз попался. Или без настроения просто.
– Вот, что бывает, если за кошкой не следить… – пробормотал я как бы в укор.
– В смысле? – переспросила Барби и оглянулась на меня.
– Ну, ты говоришь, что за кошками следить не надо. Что от них, мол, нет проблем. А сама вот мучаешься теперь.
– Так я тебе мальчика отдам, – ответила она и улыбнулась.
Тут и не поспоришь.
– Все равно, не хочу, – зачем-то продолжил я.
– П-ф-ф. Я тебя и не заставляю. Зато коты от одиночества хорошо спасают.
На этой ее фразе я окончательно заткнулся. И оставшиеся минут десять до Светы мы доехали в тишине. В это время я успел подумать о своей пустой квартире, о словах Барби и о коте. Даже представил, как этот маленький белый комочек будет лежать на моем диване. А потом представил, сколько будет от него шерсти и автоматически чихнул.
– Будь здоров! – сказала Барби.
– Спасибо, – ответил я.
Мы повернули с трассы и проехали маленькое здание местного магазинчика. Впереди уже виднелись ворота массива.
– У мусорных баков направо, – скомандовал я таксисту. – Навигатор у вас показывает прямо, там тоже проехать можно, но всю подвеску убьете. На той улице дорога плохая.
Таксист молча повернул направо.
– Вот здесь остановите, пожалуйста.
Нас высадили возле темно-красного забора, все так же, не проронив ни слова.
– Немой что ли? – сказал я как бы сам себе, когда вылез из машины.
– Ты тоже заметил, да? – подхватила Барби, закрыв дверь. – Люблю молчаливых таксистов, но этот уж совсем какой-то странный…
– Ага.
Я с большим усилием надавил на ручку калитки, она скрипнула и резко распахнулась внутрь.
– Ну и ветрища у них здесь! – пробормотала Барби.
– Тут поле через улицу, по равнине ветер хорошо гуляет.
– Правда? А я сколько раз здесь была и не знала, что там есть поле.
Я бы тоже не знал. Да и как тут узнаешь, если приезжаешь постоянно на такси до самых ворот по одной и той же дороге? Просто этим летом Света после корпоратива приглашала всех к себе на автопати, мы с Машкой остались ночевать, а на следующий день так было жарко, что мужем Светы было предложено сходить искупаться. Так мы с Машей и узнали, что через улицу есть поле, а за этим полем неплохой такой водоем. Жаль, купались в нем только один раз. И тот в трусах, потому что нормальные люди с собой плавки на корпоратив в ресторан не берут. Кто ж знал, что так будет… Я вообще за все это лето только один раз и купался – тут. Да-а-а, много я пропустил. Надо было чаще куда-нибудь ездить. Я бы и сейчас искупался, вот только холодно уже, не для купания погодка…
Рассказывать Барби историю про поле я не стал. К тому же, как только мы зашли на участок, из дома выбежала Света. Она была максимально по-домашнему одета: в пушистую розовую пижаму со звездочками и тапочки в виде какого-то животного. То ли это была коала, то ли ленивец, не разобрал, да и не так уж важно. Важно то, что этот день мне предстояло провести между двух блондинок в розовом. Они с криком и писком набросились друг на друга и начали обниматься, а я просто сказал Свете: «Привет», и шмыгнул в дом со своим пакетиком пива.
В доме Светин муж – Виталик – уже доставал мясо из пластикового ведерка и выкладывал на решетку.
– Привет, – крикнул он, обернувшись. – Извини, руку не пожму, все в маринаде.
– Да ладно уж, – ответил я.
– Ты проходи. Света сказала, ты со своим будешь? Можешь в холодильник вон убрать.
Виталик кивнул головой в сторону.
– Угу, – промычал я.
В холодильнике места не было совсем. Я еле-как, переставив несколько банок с чем-то, напоминающим варенье, нашел уголок для своего пива и сложил его туда набок, бутылку на бутылку. Ух, не повезет тому, кто захочет эти банки, что я отодвинул, достать. Странно, откуда у них столько всякой еды? Холодильник, вроде, не маленький, и их всего двое… Я вспомнил свой холодильник, который стоит вечно абсолютно пустой и только зря электричество жжет. Что они, интересно, едят, кроме варенья в банках? Только я начал вглядываться в содержимое полок, зашли Света и Барби, громко хлопнув дверью.
– Налейте уже дамам выпить, – сходу заявила Света.
– Ща-а-а, – недовольно пробормотал Виталик, укладывая последние куски мяса.
– Виталь, а где тут у вас самогон-то тот лежит? – весело сказала Барби и плюхнулась на диван.
Она сделала это так резко, что подушки немного подскочили, а серый пледик, которым был накрыт белый Светин диван, смялся. Интересная это фишка у людей – покупать белые диваны, кресла, стулья, а потом портить их вид, оборачивая в неказистые пледы. Зачем тогда покупать именно белый диван, если так боитесь, что его испачкают? И для кого вообще производят эти белые диваны? Покупали бы тогда сразу серый. Зачем вам белый-то?
– Да, Виталь, – передразнила ее Света, – почему дамы все еще с пустыми бокалами?
Он демонстративно резко закрыл решетку с мясом, метнулся к раковине, чтоб смыть с рук маринад и проворчал:
– Тут вообще-то двое мужчин…
– Да, – вступился я. – Кому что налить?
– Мне настойку с вишневым соком и два кубика льда, раз муж обо мне сегодня заботиться не хочет…
– А тебе? – я посмотрел на Барби, давая понять, что обращаюсь к ней, хотя на самом деле просто вспоминал ее имя.
– Тоже, – ответила она и улыбнулась.
Я, кстати, долго думал, можно ли ее называть «Барби» вслух? Не обидится ли она? Но когда увидел Свету в этой розовой пижаме, вопрос автоматически отпал, потому что, как по мне, в доме теперь Барби целых две.
Света словами и указаниями помогла мне отыскать настойку, я налил, вручил барышням бокалы и полез в холодильник за своим пивом. Аккуратно вызволив бутылку из западни банок с вареньем и прочей еды в холодильнике, я плюхнулся на диван рядом с дамами. Виталик зачем-то убрал настойку обратно в шкафчик и пошел на улицу, разжигать угли. А напряженный воздух вокруг Светы можно было аж потрогать рукой.
– А че у вас бокалы для виски, а пьем мы из них самогон? – неловко нарушила тишину Барби.
– Не самогон, а настойку, – буркнула Света.
– Так привезла бы виски и пила бы, – присоединился я.
– Ха-ха, – закатив глаза подразнила Барби.
– Чем уж богаты, – продолжила Света. – Хорошо хоть такие есть. Муж вон у меня на неделе две кружки разбил. Теперь чай пить не из чего…
– А что, у вас только две кружки было? – выдала Барби.
Света ей не ответила.
– Что хоть за настойка, дашь попробовать? – сказал я, пытаясь разрядить обстановку.
– Ты же сказал, не будешь пить… – ответила Света с долей сарказма.
– Попробовать-то интересно.
Она протянула бокал. Вкус оказался довольно нежным. Ярко чувствовалась вишня, а спирт ни капельки не жег рот.
– Классная! – искренне похвалил я. – А сколько градусов?
– Тридцать, наверно, – ответила Света. – Отец Виталика всегда крепкую делает.
– Вообще здорово! Спирта не чувствуется совсем.
– А я говорила, хорошая… – заключила она, забирая бокал. – Хочешь, налью?
– Не-не, я только по пиву.
– Ну что, может к Виталику на улицу пойдем? – предложила Барби.
Ей явно было весело. Она находилась на своей волне и старалась Светино напряжение не замечать. Света же глубоко вздохнула и нехотя встала с дивана.
– Пошлите.
Мы вывалились на улицу. Там на лужайке ветер таскал туда-сюда листья, опавшие с яблони. Их было не много, и трава еще имела зеленый цвет, но ощущение осени четко создавалось. Солнце находилось ровно над домом, немного слепило глаза и пригревало, делая ветер не таким продирающе-холодным. А запах костра и свежего загородного воздуха создавали очень хорошее и созерцательное настроение. Мы зашли за угол дома, где возле маленького сарайчика Виталик поставил мангал. Он интенсивно махал пластиковой штукой над углями. Такой штукой, которые специально для этого в магазинах продают в отделах с углями вместе. Похожая на большую и широкую мухобойку, только без дырок. Махал со всей злостью. Потом, увидев, что мы подошли, остановился, оглядел Свету и сказал себе под нос:
– А мне ничего не принесла?
Света развела руками. Он имел в виду что-то выпить. Мы-то все вышли, как белые люди, с бокалами в руках.
– Я принесу, – зачем-то вмешалась Барби и направилась в дом.
Так называемый задний двор состоял у Светы из парочки яблонь, имевших очень поникший видок, засеянного не очень ровно и не очень хорошей травой, газона и малины вдоль забора. Каждый раз, что я сюда к ним приезжал, она рассказывала о своих планах на эту одинокую неухоженную территорию, но из раза в раз ровным счетом ничего не менялось. Как-то она поделилась, что очень хочет стать шаблонной домохозяйкой, возиться в грядках с цветочками и никогда-никогда не работать. Мне тогда ее стало жалко. При чем, как тогда стало, так и все… Теперь навсегда жалко. Смотрю вот сейчас на ее этот задний двор и вижу не исполненную мечту. Ей всего-то нужны были красивые цветочки, но пока что на клумбе, огороженной перед домом, у нее растут только сорняки.
Барби быстро вернулась с бокалом для Виталика и торжественно его ему вручила. А эстафету с махательной процедурой пришлось принять мне. Ну ладно, хоть согреюсь.
– Андрей сказал, вы работаете вместе? – неумолимо продолжала разговор Барби. – Как на работе дела?
– О-о-ой, не спрашивай, – ответила Света.
– Кризис у нас. Как обычно, все хреново, – поддержал я. – Давайте о грустном лучше не будем.
– Давайте, – продолжила Барби. – О чем еще тогда поговорим? О, кстати! Кто-нибудь котятами моими у вас еще интересовался?
– Ты че, Алин! – усмехнулась Света. – Кризис у людей, тебе говорят. Какие им коты? Себя скоро кормить нечем будет.
– Во-во. Я ей то же самое сейчас в такси объяснял.
– Да ну вас! А у тебя, Виталик, может кто на работе кота хочет?
– Я могу, конечно, поспрашивать…
И дальше Виталик с Алиной разговорились про то, какие у них на работах коллеги и почему этих проклятых котят никто брать не хочет. Наивно вообще было бы полагать, что кто-то из монтажки Виталика способен заботиться о животном. Хотя, может мастера машинных дел иногда и попадаются с добрым сердцем. Не знаю. Во всяком случае, ни коллегам Виталика из ремонтной мастерской, ни их женам вечно недовольным, ни расфуфыренным барышням из салона красоты, в котором работала Барби эти котята были не нужны. Я устал махать и попросил Виталика меня сменить. А потом сделал несколько глотков и понял, что бутылка пива закончилась. Пошел в дом, завернул за угол, а там, на крыльце, сидит Света.
– О, а ты что тут? – удивился я.
Света подняла голову, и на ее лице блеснули слезы.
– Э-эй, – прошептал я, подходя ближе, – ты чего? Что случилось?
Она не отвечала. Тогда я сел рядом, приобнял ее одной рукой и глубоко вздохнул.
– Не могу я уже… – всхлипывая, пробормотала Света.
– Что такое?
– Ты видел, как он меня игнорирует?
Я молчал и гладил ее по плечу. Света вытерла слезы ладонью, громко шмыгнула носом и вынырнула из-под моей руки.
– С Алиной болтать, это пожалуйста. Весь расплылся в улыбке.
– Ревнуешь что ли?
– Да я просто… Хрен с ним, пусть разговаривает как и с кем хочет. Просто меня как будто не существует для него.
– Может, вам поговорить надо? По душам, – тихо бормотал я, стараясь всем своим видом выразить сочувствие.
– А толку-то? Я говорила сотню раз, что он мне нужен, что мне его внимания не хватает. Как об стенку горох! Он на меня вообще последнее время не смотрит. Обиделся что ли, не знаю… Живем как сожители. Только вчера вот более-менее нормальный вечер был, кино вместе смотрели, а не сидели каждый в свой телефон. И то ненадолго хватило. Только про котов этих дурацких зашел разговор и вот опять.
Она всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Тихо, тихо, – шептал я, аккуратно гладя ее по спине. – Хочешь, я с ним поговорю?
– Андрей, как ты не понимаешь? – бормотала она. – Вот мне сейчас плохо стало. Сколько меня уже нет? Минут пятнадцать? И только ты почему-то спохватился…
Тут я подумал, что вообще-то шел за пивом, но Свету решил не перебивать.
– А он свою жену не ищет. Ему вообще плевать, где я, как себя чувствую, кто мне наливает, – она повертела в руке пустой бокал и демонстративно перевернула его вверх дном. – Только если бесить его, хоть какую-то реакцию получаю…
Тут из-за угла вышла Барби-Алина и удивленно остановилась перед крыльцом, на котором мы сидели.
– О, а вы чего тут торчите? – спросила она сходу.
– Ничего, – отвернув лицо, ответила Света. – Еще налить шли и не дошли.
Алина тактично промолчала, и мы втроем зашли в дом. Света сразу скользнула в ванную, а Барби-Алина решила подробности увиденного выпытать у меня.
– Что у вас такое случилось?
– Да ничего. Света грустит просто.
– Ну, все под контролем?
Я кивнул. Хотя, на самом деле, далеко не думал, что все под контролем.
– Слушай, а ты не знаешь, случайно, где у нее тут колонка лежит?
– Что лежит?
– Ну, колонка портативная. Музыку хочу включить на улице, а то скучно как-то стоять просто так.
– А-а-а. Нет, не знаю.
Барби скрылась в соседней комнате, после чего оттуда послышался крик: «Нашла!» И она вышла из дома, хлопнув входной дверью. Я извлек вторую банку пива из западни холодильника и начал пытаться вспомнить, где стояла настойка, чтоб налить Свете. Открывал один ящик за другим, пока за спиной не услышал Светин голос:
– Что ищешь?
– Настойку хотел тебе налить, – обернувшись, ответил я.
Она подошла к кухонному гарнитуру и открыла ящик, в который я бы заглянул в самую последнюю очередь. Бутылку протянула мне.
Со свежей порцией коктейля Света вышла из дома, я за ней. Из-за угла уже доносились какие-то знакомые ноты и запах костра. Виталик грел руки над огнем, в колонке играла «Баста», а Барби, переминаясь с ноги на ногу, стояла в своих начищенных до блеска ботиночках и розовом пальто чуть поодаль. Она очень смешно смотрелась в окружении поникших яблонь и рыхлого газона. Как будто ее вырезали из картины Да Винчи, всю из себя такую неприступную, идеальную, и приклеили на один из пейзажей Шишкина. Такие девушки обычно передвигаются по земле медленно и аккуратно, чтоб ни во что не вляпаться, они везде и всегда берут с собой влажные салфетки, чтоб по любому поводу протирать свою обувь, руки, телефон. Если попросить эту даму передать, например, ту же махалку для розжига углей или, того хуже, кочергу, она сделает это очень нехотя, скривит лицо в отвращении, вытянет перед собой руку и оттопырит мизинец. В общем, особа городского типа, за какими очень забавно наблюдать на природе. Она даже чем-то напомнила мне жену Санька, моего школьного и университетского друга. Такая же фифа брезгливая.
Я точно знал, почему она стоит подальше от костра. Боится, что дым пропитает ее пальто неприятным запахом гари. И если в любой другой раз я бы предложил ей переодеться или хотя бы легонько подстебнул эту брезгливость, то сейчас не хотелось говорить совсем ничего. Я подошел к мангалу и протянул над ним руки. Тепло моментально обволокло кожу так, что даже мурашки приятные по рукам побежали. Вдохнул свежий воздух полной грудью и первый раз за всю эту дурацкую неделю по-настоящему расслабился. Хорошо, все же, что поехал. Даже несмотря на Светины припадки, тут спокойно. Однозначно спокойнее, чем в городе.
Потом мы так же стояли, пока жарились шашлыки. А после занесли их в дом и ели вприкуску с нарезанными только что девочками овощами. Мой живот готов был лопнуть уже после третьего куска. Не знаю, почему это. Может, из-за пива. А вот Барби ела удивительно много. И как в нее, – худую маленькую – столько влазит?
Тем временем бутылки с алкоголем потихоньку опустошались, а скрюченные банки из-под пива складывались под раковину кучей. Мы все переместились на диван, разговоры периодически заходили о какой-то ерунде. Хотя, общались в основном Барби и Виталик. А Света сначала просто сидела в сторонке, периодически вклиниваясь в разговор, как и я, потом как-то незаметно переместилась ближе к Виталику, даже почти что на него. Она так сидела, поджав ноги, близко-близко к мужу, он делал вид, что ее не замечает. И вот мы говорили-говорили… В какой-то момент Света взяла и маленькую дырочку на домашней футболке Виталика начала растягивать. Надо сказать, что к тому моменту со всеми этими аперитивами перед шашлыками мы уже хорошо выпили. Не так, чтоб язык заплетался, но вполне достаточно, чтоб он расслабился. И Виталик посягательство на его футболку не смог проигнорировать.
– Ты чего делаешь?! – резко сказал он, отдернув руку Светы, тем самым эту несчастную дырку только больше разорвав.
Барби, говорившая в тот момент, замолчала, и все мы, Света в том числе, уставились на Виталика.
– Хорошая футболка была… Ну зачем так?!
Он посмотрел на Свету с непониманием и какой-то едва заметной злостью. Она молчала. Тогда он встал, как бы оттолкнув жену, и пошел на второй этаж.
– Старая футболка была… Давно пора… – буркнула Света сама себе.
Мы с Барби переглянулись. Виталик в другой футболке вернулся почти сразу и, не успев сказать того, что намеревался, был перебит нашей смазливой блондинкой.
– А давайте сыграем во что-нибудь, – сходу предложила Барби, дабы, видимо, разрядить обстановку.
– Да, давайте, – поддержал я.
– Можем в правду или действие.
– Не-е-ет. Там что-то делать надо будет, куда-то ходить… – возразил я. – Давайте что попроще.
– Диванные игры? – включился Виталик.
– Да, типо того. Может «Элиас»?
С этой игрой весь наш салон Света же и познакомила однажды на корпоративе. Поэтому я точно знал, что, если предложу ее, отказов не будет. К тому же нас так удачно четверо.
– А что это? – спросила Барби.
– Ты что, ни разу не играла в «Элиас»? – удивился я.
– Да играла она, играла, – заступилась Света. – Это где слова объяснять надо.
– А-а-а! В это играла. Просто не знала, как называется. Я тогда с Андреем, а вы вдвоем? – сказала Барби и зачем-то кокетливо мне подмигнула.
Света была таким решением, по виду, не довольна больше, чем Виталик. Но надо же их как-то мирить. Пока они там искали нужное приложение и устанавливали его зачем-то по новой на Светин телефон, я прошелся до холодильника и с ужасом обнаружил, что эта банка пива, допитая только что, была последняя. Как же так? Давно не пил так, чтобы…
– Свет, – обратился я, – видимо, придется мне все же на настойку перейти. Пиво как-то неожиданно кончилось…
– Да наливай, конечно, вон там стоит, – она с другого конца комнаты тыкнула пальцем в сторону ящика, в котором стояла настойка.
Я достал. Налил. Плюхнулся обратно на диван, где до этого сидел. Ребята еще сколько-то потыкались в телефон. Первые начали Света с Виталиком. И начали они довольно неплохо. Я даже подумал, что их сегодня будет не выиграть. Особенно в команде с Барби. Всячески старался я гнать из своей головы предрассудки по поводу чопорной блондинки в розовом, когда Свету на одном из слов все же переклинило.
– Ну, еще, еще… – подгонял Виталик.
– Что еще?! – нервно отвечала Света. – Ты хоть подсказку какую дай!
– Перебирай варианты!
– Какие варианты?! Ну, комик, стендапер…
– Еще! – кричал Виталик.
– Не знаю я еще! Шутник?
Зазвенел сигнал окончания раунда.
– Юморист? – выкрикнула Барби.
– Вот! – раздраженно ответил Виталик и вытянутой рукой указал на Барби. – Юморист! Поняла?
– Блин, так откуда ж я?.. Ты так объясняешь еще: «Человек, который шутит», – спародировала Света, – и че я должна? Можно было хоть какое-то уточнение дать!
– Какое? – ответил Виталик.
Все замолкли. А Света напряженно думала.
– Алина вон сразу поняла, – продолжил Виталик.
– Ну, вот с ней и играй в следующий раз. Если она так хорошо тебя понимает, – заключила Света. Тут как раз у меня зазвонил телефон. Мама. Странно. Что ей надо опять? Отвечать мне не хотелось, но на этот раз она, надо признать, крайне вовремя. Я, показывая всем звонящий телефон как уважительную причину, вышел из комнаты и начал подниматься по ступенькам на второй этаж, туда, где потише.
– Да, мам.
– Привет, сынок. Как у тебя дела? Не звонишь, не пишешь…
Я закатил глаза и прижался спиной к стене в одной из комнат.
– Все нормально. Я сейчас у коллеги на коттедже. Ты что-то хотела?
– А-а-а… Ну хорошо-хорошо. Я долго отвлекать не буду.
– Что-то срочное у тебя?
– Нет-нет… А далеко этот коттедж, ты надолго там?
– А что?
– Завтра в городе будешь?
– Мам, давай ближе к делу! – буркнул я. – Тебе от меня что-то завтра надо будет?
– Почему сразу надо-то? – в ее голосе чувствовалась нотка обиды. – Что я, сыну родному просто так позвонить не могу?
Я глубоко вздохнул прямо в трубку, чтоб она услышала.
– Мы завтра тебя пригласить на ужин хотели… – продолжила она после небольшой паузы.
– Кто это мы?
– Я и Яна. Ну и Вадим еще.
– А что за повод?
– Почему ты, Андрюш, везде подвох ищешь вечно?
«А как мне не искать? Это ж мама…» – подумал я.
– Хочу с сыном повидаться, поболтать, – продолжила она. – Мне же интересно знать, как ты живешь, что на работе у тебя нового.
Как же… Интересно ей. Знаю я эти мамины приступы. Сначала год меня использует только по своим нуждам, а потом вдруг ей знать нужно, как мои дела. Туда съезди, здесь помоги, это отвези, с Яной посиди… Черт! Яна! Она на меня все еще дуется, наверно. Теперь перед ней извиняться придется. Еще и в жизни бардак. Что я маме рассказывать буду? Что на работе все плохо или про девчонку-писательницу из кофейни? Как я тогда выглядеть буду в маминых глазах? Так все это не вовремя… Катастрофически не вовремя. Но отказать маме сейчас было практически невозможно. Она бы жить мне спокойно не дала. Нет, надо потерпеть один ужин. Или что это? Обед?.. К тому же, это все-таки мама…
– …И я вот думаю, картошку приготовить или все же овощи…
– Мам… Мама, – повторил я, – прости, что перебиваю. Мне тут надо идти. Потом поболтаем, ладно?
– Ой, хорошо, хорошо. Значит в завтра в три?
– Ага. Давай, до встречи.
– Пока-пока. Хорошего вечера… – донеслось из телефона.
Я спускался вниз, судорожно размышляя над тем, что делать с Яной и как сильно мне не хочется завтра с ней мириться и вообще видеться.
– Вот ты где! – сказала возникшая в коридоре Барби. – Сейчас наша очередь. Идешь?
– Иду я, иду. Куда ж я денусь.
И мы играли, ругались, играли. Пытались сохранять адекватную работоспособность мозга, пока не кончилась и настойка. К тому времени уже садилось солнце, и на улице стало прохладнее. А другого алкоголя в доме не наблюдалось. Тогда Света предложила, чтоб рано не расходиться, прогуляться до местного магазинчика. И мы пошли зачем-то все вместе.
Когда вышли из дома Виталик и Барби пошли вперед, о чем-то беседуя. Света увязалась за ними. А я плелся сзади, не спеша, рассматривал чужие домики. Аляпистые такие деревенские домики. Хотя считается, что это коттеджный поселок. А по факту – самая обычная дача, не более того. Но тут все же хорошо. Интересно, люди, у которых есть дача так же к ней относятся с удовольствием? Или это как с любыми другими вещами: пока мечтаешь, кажется чем-то прекрасным, а когда получил становится самым обычным. Не замечают они все уже, наверно, этого свежего воздуха. И спокойствия этого, которое тут на физическом уровне ощущается, не замечают. А я замечаю. И так от этого хорошо. Хорошо, все же, что сболтнул вчера Алисе о своей скуке и в итоге согласился поехать сюда. Хотя, какая, если так посмотреть, скука? С этим кризисом скучать не приходится что-то. Сейчас вот еще уволят если, так веселья будет…
Мы подошли к деревянной конструкции, чем-то напоминающей сарай. По размеру она была как стандартная шаурмичная, вот только написано на ней было: «Продукты 24». Чем-то даже напомнило мне все это продуктовый магазинчик, который был у нас на районе раньше в том месте, где сейчас красуется «Магнит». Только тот из камня был, – устали тогда строители его ломать – а этот из дерева. Из досок и с пластиковыми дверями. Забавное зрелище. Зашли внутрь. Вернее, втиснулись. Осмотрелись.
– Ну так что решили? Пиво? – обратился ко всем Виталик.
– Мне ничего уже не надо, – пробормотала Света.
– Так мы ради тебя сюда и шли же…
– Мне вариант с пивом нравится, – вклинился я. – Свет, ты точно не хочешь?
– Точно, – сухо ответила она. – Перепью еще… Меня ж никто не контролирует сегодня… – И бросила укоризненный взгляд на Виталика.
– Так, – продолжил я. – Значит Свете одну бутылку про запас… Ты светлое же пьешь? Нефильтрованное?..
– Вот, – громко сказала Света, – кто-то помнит, что я пью…
Я продолжал говорить, стараясь игнорировать Светины выходки и хоть как-то разряжать ситуацию словами.
– Мне еще две такие же, – я посмотрел в сторону Барби и неожиданно для себя уже пьяненького вспомнил ее имя. – Алина, ты что будешь?
– А я вот думаю, – начала розовая блондинка, – может что-то крепкое взять?
– Бери… – ответил ей Виталик.
– Просто я пиво не хочу, – продолжила она, – а бутылку крепкого мне одной много будет. Может кто-то со мной хочет?
– Я хочу, – заявила Света.
– Тогда и я с вами, – сказал Виталик, обведя взглядом жену.
Барби посмотрела на меня, кокетливо приподняв брови.
– Андре-ей… Давай с нами.
– После настойки еще и коньяк? Как-то не очень звучит, – ответил я.
– А пиво не лучше. Понижение градуса будет.
– Так я просто и до этого пиво пил.
– И мы не коньяк, а водку, наверно, брать будем, да? – она обвела глазами Свету с Виталиком. Те кивнули.
– Давай с нами, Андрей, – поддержала ее Света. – А то реально, что как чужой среди своих.
– Ла-а-адно, – сдался я.
– Э-э-эй! Есть тут кто? – громко сказал Виталик, подойдя к пустой кассе.
Тут откуда-то из подсобки донесся смех ребенка. Громкий такой и немного злобный даже. Я аж вздрогнул. Пока мы говорили, оттуда, конечно, были звуки, но ребенок…
Тут эта самая очаровательная мордашка выбежала к кассе. Девчушка лет трех с черными кудрявыми волосами и большими-большими глазами. Она постояла, посмотрела на нас молча. И почти сразу же за ней из подсобки вышел продавец также, видимо, отец девочки.
– Шушанна, смеешься как дьявол, ей богу, – сказал он, оттаскивая ее в сторону подсобки. – Ну-ка, отойди от кассы. Дай взрослым поговорить. Здравствуйте, – обратился он уже к нам. – Извините за это…
– Да ничего… – ответил ему Виталик. – Это вы еще смех моей жены не слышали…
Мы с Барби переглянулись.
– Которой из жен? – выразительно громко спросила Света. – Первой бывшей или второй бывшей?
Виталик посмотрел на жену, увидел, что она кипит тихонько от злости, подошел и шутливо постарался приобнять.
– У меня только одна бывшая. А ты – настоящая и самая любимая.
– Дошутишся, – выворачиваясь из объятий отвечала Света, – бывших жен станет две.
Взяли мы все-таки водку и в напряженной атмосфере дошли до дома. Виталик неуклюже пытался Свету успокоить, заметив, наконец, что она не в духе. Но его усилий явно было недостаточно. В доме мы включили музыку, пили, закусывали остывшим шашлыком, подпевали знакомые мотивы. Продолжалось это долго. За окном темнело. А в понедельник опять на работу. И опять все по новой. Что же делать? Единственное, что радует – это Алисин рассказ, который на этой проклятой работе остался. Не забыть бы его прочитать. Уж очень хочется. Очень интересно. А потом опять эти серые будни. Что самое ужасное, делать-то что-то хочется. И нужно. Мне вот сейчас сижу и хочется. Прямо настроение то. А попаду на работу, там эти глупые коллеги и высокомерные советчики из других салонов, клиентов ноль… Угнетающая атмосфера там. Поэтому, может, руки и не поднимаются. Да кого я обманываю? Я бы и сейчас ничего не сделал. Не делаю же… Просто сижу, пью. А мог бы… А надо…
Тут заиграли Ранетки. И заиграли прямо сильно громко. Выделяясь. До этого я даже не слышал музыку, она была как будто фоном. Но сейчас, хоть никто громкость и не прибавлял, крики молодых сумасшедших девчонок разорвали атмосферу в клочья. И заметил это не только я. Барби вскочила с дивана. Она подлетела к колонке и начала судорожно тыкать по кнопке увеличения громкости, сопровождая все это вилянием попой в такт и такими же пронзающе-громкими писками. Ушам стало совсем невыносимо. В моей пьяной голове проскочила молния. Эта молния рассекла череп, уткнувшись прямо в правый висок. В глазах помутнело, и я понял, что нужно срочно эвакуироваться из зоны звуковой пытки. Тем временем, уже хорошенькая Барби, опрокинув рюмку, буквально силой вытащила Виталика на середину комнаты и начала с ним там плясать. Наши со Светой взгляды встретились. Она закатила глаза, будто говоря: «Какой кошмар…», а я кивнул. После этого она качнула головой вбок, в сторону двери. Это движение означало: «Пошли выйдем». И мы пошли.
На крыльце Света молча ткнула в меня пачкой сигарет, потом сама подкурилась. Так в тишине мы стояли несколько минут.
– Что делать-то? – спросил я в пустоту, в чистое темно-синее небо, в котором уже не осталось следов заката, и виднелась луна.
– Ты о чем?
– О жизни этой дурацкой… – я глубоко вздохнул. – Не понимаю я, Свет, за что на меня так все валится. Жил себе нормально, никого не трогал. А вот периодически такие штуки случаются, что хоть вешайся…
– А тебе кто говорил, что жить в принципе легко? – усмехнувшись, ответила Света.
– Я, знаешь, все раньше как-то легко переносил. Видимо, было для кого лицо сохранять…
– Это ты про Анжелику что ли? – перебила она.
Я кивнул, продолжая смотреть в небо.
– А сейчас так все бесит. Аж тошнит. И прямо даже руки не поднимаются что-то делать. Сил нет.
– Депрессия это называется, – заключила Света. – Знакомая штука.
– Столько всего… Подумать страшно. Это я тут ною от лишней пары дней переработок и грядущего сокращения. А люди есть, которые не пьют днями и неделями не едят. А сколько умирают? Ежечасно, ежеминутно.
– Понесло тебя, смотрю, – пробормотала Света и посмотрела на меня серьезно. – Ты о таких вещах думать перестань. Как опытный человек говорю, только хуже будет.
– Надо что-то с работой этой делать. Причем нам обоим надо. Скоро игнорировать это станет невозможно просто. А сил нет, понимаешь? Я вон шарфик этот поганый сколько уже купить не могу?.. Понимаю, что лень – плохо. Но каждый раз… – я втянул в себя шею, показывая, как мне от этого проклятого ветра холодно.
– Так, я не поняла! – резко и громко прервала меня Света. – Сказала, не думай! И без тебя, пьяный обормот, проблем хватает.
– Не пьяный, – попытался возразить я, но почувствовал, как язык немного заплетается.
– Слушай. Баба тебе нужна нормальная, чтоб мозги на место встали. Бегал ты там за своей писательницей и что? Как успехи? Не такая тебе нужна… – она замолкла, но потом сразу же продолжила: – Возьми себя уже в руки, наконец. Решим с работой. Но не сейчас. На пьяную лавочку такие вещи не решают. А сейчас успокойся и перестань уже тоску нагонять. У самой скоро второй нервный срыв на неделе будет.
– Свет…
– У меня вон декрета никак не выходит, ипотека за дом непогашенная. По ней знаешь, проценты какие? – перебила она. – А ноешь почему-то ты…
Тут дверь резко дернулась и громко при этом простонала. Из-за нее появилось лицо Виталика, сильно пьяного и так же сильно веселого.
– О! Вот вы где! Там это…
Света смотрела на него круглыми глазами, ровно как и я.
– Что это? – переспросила Света.
– Песня наша, – завершил Виталик.
Он высунулся сильнее, – по плечи – протянул руку Свете, уже постукивая зубами от прохладного ветра. Она немного промедлила, но руку все же дала. И мы зашли в дом. Там громко, почти оглушающе играла «Это все» у ДДТ. Барби встретила нас радостными криками, ни одного из которых я толком не разобрал. Виталик вытащил обессиленную Свету на центр комнаты, обнял ее крепко, видимо, чтоб не убежала или, чтоб не упала спьяну… И они там так и застыли, потом начали немного покачиваться из стороны в сторону. Барби села отдышаться на другую от меня часть дивана, включила на телефоне фонарик и одиноким фанатом, сама себя развлекая, тоже качала им из стороны в сторону в такт музыке. А я на все это смотрел. Сначала стоял, потом руками нашел диван, ввалился в него. И вдруг стало так спокойно и даже немного грустно. Время по-хорошему замедлилось. Я вспомнил, как в этой же комнате так же качался с Анжеликой. Потом посмотрел на Барби. Она тоже о чем-то своем грустила. Я очень хотел спросить сегодня Свету, почему она все еще с ним, раз так несчастна. Ведь она говорила, что выхода нет, что проблемы не решаются. Я прямо видел, как сильно она страдает и ничего не может с этим сделать. Но сейчас, конкретно в эту минуту, мне уже не хотелось спрашивать. Я смотрел на них, а они друг на друга. Какая ужасная штука – любовь…
Когда завывания ДДТ закончились, начались совершенно другие завывания, уже более энергичные. Что было дальше, я помню смутно. После медляка мы с Барби опрокинули по рюмке «За любовь». Потом все танцевали, орали песни громче, чем их орали в колонках, периодически со Светой ходили курить и спорили о всяких глупых вещах. Долго-долго все это происходило. Так долго, что я даже не помню, как заснул. Помню только, что Барби у меня что-то насильно выпытывала. Доказывала, объясняла так, что пришлось со всем соглашаться, чтоб поскорее от нее отделаться. После этого я по стенкам дошел до дивана в комнате, которая предназначалась мне – хвала небесам, он был на первом этаже – и плюхнулся на него со всей дури. Лежа прямо на этом диване, кое-как стащил с себя штаны, потом рубашку, утрамбовал головой подушку, накинул одеяло. И в глазах потемнело.
Утром я проснулся, разумеется, от того, что болит голова. Никаких признаков жизни в доме я не услышал, стояла гробовая тишина. Я потянулся к телефону и увидел на экране девять двадцать шесть утра. Прекрасно! Так и знал, что не надо было эту настойку пить. И водку после нее тоже. Еще и, как назло, вчерашний пьяный я не позаботился обо мне сегодняшнем. Даже стакана с водой у кровати не поставил. Застелив более-менее прилично кровать и одевшись, я, мучаясь от жажды и головной боли, направился в зал искать таблетки. На цыпочках, чтоб, не дай бог, никого не разбудить я вышел из комнаты. Когда прикрыл за собой дверь, она предательски скрипнула на весь дом. И я даже почувствовал, как скрип проходит через картонные стены и проникает на второй этаж, прямо в уши Светы и ее мужа. Дальше я, стараясь не дышать, прошел по коридору и очутился в зале. Мне очень хотелось как можно скорее и тише набрать воды, проглотить ибупрофен и вернуться в свою комнату, чтоб дальше лежать и мучиться, но… В зале на диване, даже не разложенном и ничем не застеленном, лежала Барби. Почему-то она была накрыла тоненьким и маленьким пледом, который еще вчера служил прослойкой между самим диваном и нашими попами. Из-под этого пледа с одной стороны у Барби торчали ступни, а с другой голова, шея и… Грудь в лифчике! То есть она не просто рухнула без сознания на этот диван вчера, а целенаправленно разделась, сняла с дивана плед и вот так уснула. Ее вещи мои глаза обнаружили позже, они лежали кучкой прямо на полу рядом с ней. Всю эту картину я запечатлел в своей памяти, после чего начались мои попытки тихо налить воду и найти таблетки. Если с водой дела обстояли как-то проще, – я просто медленно поворачивал краник и держал кружку под углом как ее обычно держат, когда наливают пиво, только не для того, чтоб вода не пенилась, а чтоб не булькала громко – то отыскать таблетки в огромном количестве ящичков, полочек и шкафчиков казалось просто непосильной задачей. Я медленно-медленно открывал и осматривал одну пустоту кухонного гарнитура за другой, периодически поглядывая на Барби, проверял, спит ли она все еще. Один раз она резко повернулась на другой бок и что-то невнятно пробормотала. У меня аж сердце в пятки ушло. Я замер, сжав ручку от ящика, пока не понял, что Барби все же не проснулась. После чего мои поиски продолжились. Открыв следующий ящик, я и там не обнаружил лекарств, зато обнаружил нечто другое, почти такое же приятное, как лекарства. Конфеты. Вернее, даже не конфеты, а вот эти… Как их? Батончики шоколадные такие. «Твикс», «Марс» и тому подобные. Много-много. И мне почему-то так сильно их захотелось. Постоял я, посмотрел на эти батончики. А они же в обертке. Обертка будет громко шелестеть. Ну, попускал слюни и закрыл дверцу шкафчика. Как все проснутся, поем.
А за следующей открытой мною дверцей наконец-то оказались желанные таблетки. Они лежали все в тканевой аптечке кучей, даже не упаковками, а просто вот этими голыми пластинами без надписей. Так с первого раза и не поймешь, какие где таблетки, и есть ли тут вообще искомый ибупрофен. Я достал эту аптечку из ящика на столешницу и начал в ней рыться аккуратно, кончиками пальцев, чтоб не создавать лишнего шума. Выкладывал по одной пластине на стол, осматривал, читал с обратной стороны надпись и искал дальше. Так продолжалось примерно до середины аптечки. А там уж наконец-то достались нужные таблетки. Теперь дело еще сложнее. Выдавить из упаковки. Все это время Барби лежала тихо, но, когда я застыл с упаковкой ибупрофена в руках думая, как лучше поступить, она начала сопеть. «Ну нафиг. В комнате открою», – подумал я и так же на цыпочках отправился туда, откуда пришел.
В комнате, оказывается, было ну очень душно. Первым делом я открыл окно, вдохнул свежий загородный воздух и даже почувствовал на секунду, что мне хорошо. Но, лишь на секунду. Дальше режущая боль опять пронзила виски, и я сел на кровать, уже наплевав на шум, выдавил таблетку и проглотил ее, запив водой. Теперь надо ждать.
Через час мы уже все сидели в зале. Света разогревала на сковороде вчерашний шашлык, кипел чайник. Барби и Виталик валялись уже одетые по разные стороны дивана с очень страдающими лицами. Их ибупрофен еще не успел подействовать.
– Ну что, Андрей. Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше, – автоматически ответил я, почему-то подумав, что Света спрашивает про мою больную голову, но потом понял, что про голову я ей не говорил. – А ты о чем?
– Ты вчера какие-то депрессивные речи задвигал. Про жизнь, про работу… Не помнишь?
– Не помню… – задумчиво бормотал я. – Если так подумать, я после похода в магазин вообще все смутно помню.
– Значит, все же просто плохой приход. А то я думала, волноваться за тебя или нет…
– Что-то вроде было… Да это меня так, накрыло по пьяни, реально…
– Надо было есть больше, – усмехнулась Света. – Так-то на голодный желудок пить.
– Ой, а можно не так громко? – простонала Барби.
Света заварила чай и принесла кружку Барби.
– Три же кубика положила? – снова застонала она.
– Ага, – ответила Света.
– О, ты тоже с тремя кубиками пьешь? – удивился я.
– Ти-и-и-ише, – уже злобно простонала блондинка.
Так мы сидели, пили, кто чай, кто кофе, смотрели каждый в свой телефон и тихонько приходили в себя. А потом как раз разогрелся шашлык. Он показался мне такими вкусными. Вот вчера не хотелось, а сегодня как будто от того, что он ночь в холодильнике полежал, стал еще вкуснее. Хотя, это, наверно, просто из-за похмелья. И еще я голодный очень. Насладившись шашлыком, я получил те самые утренние шоколадные батончики. Они были даже вкуснее, чем шашлык. После чайных посиделок Света с Виталиком куда-то отошли, а мы остались убирать со стола.
– Ну что, – обратилась ко мне Барби, – когда за котенком заедешь?
– В смысле?
– В смысле – «в смысле»? Ты что, не помнишь? Вчера ты согласился взять себе одного.
– Я, вроде, сказал, что подумаю, – ответил я после небольшой паузы.
– Да. Это когда перед магазином разговаривали. А потом перед сном я еще раз тебя спросила, и ты согласился.
Как согласился? Я? На кота? А, может, и вправду согласился. Я же реально не помню. И противопоставить ведь ей нечего. Как это у Барби получилось все после пьянки запомнить? Она как будто вообще не пила, судя по словам. Да и Света тоже… Но я-то знаю, что все хорошенькие были. Может, и вправду это все из-за того, что я вчера нормально не поел? Забыл про «самый важный прием пищи». Во даю! Какой-то я сытый был. И еще уставший. В любом случае, что сейчас делать, не понимаю. Если откажусь еще раз, буду в ее глазах совсем придурком выглядеть. С другой стороны, что я, за то, чтоб хорошо выглядеть в глазах какой-то Светиной подруги, с которой, может, и не увижусь больше, буду сейчас на свою совесть брать жизнь ни в чем не повинного живого существа?
Пока эти мысли панически атаковали мой слабый похмельный мозг, в комнату зашла Света. Они с Барби перекинулись несколькими словами, и та ее отвлекла. А я под шумок вышел на улицу – подышать и покурить.
Ветер недружелюбно встретил меня и мою голую шею. После вчера осталось только странное ощущение. Ощущение того, что все плохо и хорошо одновременно. Я не помнил последнюю часть вечера, а первую и не хотел вспоминать. Уж слишком сильно болели мозги. Но я чувствовал много злости на непонятно что. На жизнь, наверно, в целом. Злости и бессилия. А потом злости от бессилия, бессилия от злости и по кругу. Мне это состояние не нравилось, но сделать с ним что-то было невозможно. И я закурил. Черт. Неужели даже сигареты теперь меня успокаивать перестанут? Так не пойдет. Так мне не нравится. Что происходит вообще со мной в последнее время? И как это все закончить? Тут я вспомнил, с чем хотя бы приблизительно можно сравнить мои ощущения. Нет, конечно, то, что сейчас в тысячу, в миллион раз хуже. Но все же… Когда есть дела. Какие-то дела, которые знаешь, что сделать все равно придется. Такие дела, которые не отпускают людей лечь в гроб, не дают уснуть. Неотменимые и значимые. Но по какой-то вдруг причине ты эти дела не можешь взять и сделать. Была б твоя воля, давно бы уже с ними разделался. Но не можешь. И приходится ждать. А чего ждать – не понятно. Ведь ты не знаешь даже конкретной даты, когда эти дела можно будет наконец завершить. И ждешь… Как это говорят? У моря погоды. Не спишь, не ешь. Забыть не можешь. И завершить тоже никак. Вот такое чувство. И будто у меня этих дел накопилось много-много. А может, так оно и есть. Просто я не знаю, что это за дела. Ощущать их ощущаю, а сделать не знаю как. Да и сил на них нет. На нормальное функционирование то сил нет. А тут еще всякие Алисы, кризисы, мамы, блондинки с котами. За что? И что мне с этим котом теперь делать? Куда его? Умрет же у меня бедный, реально…
И тут я прозрел. Решение сразу двух проблем таилось на подкорке моего мозга весь вчерашний вечер и вот созрело. Я думал сначала про мамин звонок, как он не вовремя был. Потом про кота. И пазл сложился. Есть же у меня Яна! Вернее, у мамы есть Яна. Яна, которая на меня зла. Которая школьница маленькая и животных любит. А что самое главное, Яна, которой сильно одиноко. Если я ей кота принесу, так это… Простит сразу, не думая! Я воодушевился. С мамой проблем быть не должно. Она за домом не смотрит. Не уверен, что она вообще в нем бывает часто. Так что котом больше, котом меньше. И доброедело за одно в карму. Вот я придумал!
Спустя все собирания, вызов такси, ритуал по выбрасыванию мусора после гулянки, еще нескольких таблеток ибупрофена и сорока минут молчаливой поездки по пробкам я уже был у Барби дома и готовился познакомиться с новым другом моей младшей сводной сестры. То есть, с котом. Барби провела меня по красивому белому коридору к закрытой двери.
– Только смотри, лучше их не трогать, – зачем-то шепотом сказала Барби. – А то Изабель к тебе еще не привыкла, может кинуться защищать. Если захочешь кого-то подержать, скажи мне.
Я немного усмехнулся, ведь только сейчас узнал, как зовут эту успевшую стать знаменитой в нашем салоне кошку. Изабель… Ну и имя… Кошмар. Хотя, чего я удивляюсь? Это же кошка Барби. Все на работе говорили, какая она красивая: роскошная чисто-белая шерсть, гладкая-гладкая, мытая, наверно, специальными шампунями, голубые глаза – полный комплект. И кота себе нашла, похоже, не абы какого. Потому что котятки вышли такие же красивые, все как на подбор белоснежные божие одуванчики. Их я на фото от Светы видел.
– А может тогда сама выберешь? – обратился я к Барби, когда та уже открыла дверь в комнату. – Просто мне без разницы. Не себе же выбираю…
– Нет уж. Выбирай сам. Чтоб потом без всяких там…
– А кто-нибудь брал уже?
– Ты первый будешь.
Она указала рукой на большущую коробку от микроволновки, стоящую в углу комнаты, возле батареи. Я – не знаю, почему на цыпочках – прошел к этой коробке и заглянул внутрь. На розовом пледике ютились близко-близко друг к другу снежно-белая кошка и такие же котята. Они так сжались, что сложно было определить, сколько конкретно их там лежит. Барби прошла за мной, присела у коробки и аккуратно отпочковала крайнего котенка от мамы. Все в коробке зашевелились и проснулись, а котенок, казавшийся в руках Барби совсем крохой, мило разлеплял глаза.
– Хочешь подержать? – спросила она и протянула мне сонный белый комочек.
Я подставил ладони, как их подставляют под кран с водой, чтоб умыться, и в них тут же оказался котенок.
– Такие маленькие, – заключил я. – А не рано их еще от мамы забирать?
– Я читала, что отлучать можно после первого месяца. А им уже второй идет, так что все должно быть нормально.
Пока мы так стояли, я поглядывал в коробку и видел, как другие такие же белые комочки активно передвигаются по своей маме, точат когти о картонные стенки и трутся возле своих собратьев. А тот, что был у меня в руках оказался на удивление спокойным. Даже амебным каким-то.
– Не проснулся еще что ли? – сказал я, мотнув головой в сторону своих рук.
– Это, наверно, тот, что самый спокойный, – Барби посмотрела в коробку. – Да, точно он. Как я удачно вытащила.
– Вот его и возьму.
– Так сразу?
– А что? – смутился я.
– Да ничего.
– Думаю, маме спокойный котенок больше понравится, чем буйный.
– Так ты маме или сестре? Я не поняла…
– Сестре. Просто, чтоб попасть к сестре, он должен пройти мама-контроль, – ответил я и усмехнулся.
– А-а-а. Ну, удачи с этим. Только смотри. Я – не магазин, возвраты не оформляю, – сказала Барби и усмехнулась тоже.
В прихожей она помогла мне обернуть котенка в ветровку. Не знаю, зачем. Я тогда думал только о том, какой же он маленький и хрупкий. И какого черта я, вообще, делаю?
Выйдя из подъезда с маленьким комочком шерсти в руках, закутанным в мою ветровку, я молился, чтоб такси приехало туда, куда надо и тогда, когда надо. А то одно дело, с пакетом пива иди через квартал в поисках своего водителя, а совершенно другое – с маленьким ерзающим животным.
Пронесло. Когда открыл плечом железную дверь, увидел прямо у подъезда машину. Кое-как, жонглируя котом и пакетиком с кормом, что дала Барби на первое время, я открыл дверь, уселся, и мы поехали.
– Котенка везете? – спросил таксист, заметив, что моя ветровка шевелится и дергает усами, хоть я и сел, как обычно, сзади.
– Ага, – ответил я и только в этот момент сообразил, что, когда вызывал такси, забыл указать в комментариях, что буду с животным. – Извините. Я забегался, совсем забыл отметить в заказе.
– Да, ничего страшного, – весело отвечал таксист. – Главное, чтоб не нагадил. А так мне-то что?
Он выглядел весьма суровым мужиком. Накаченный, с густой черной щетиной и лысой головой.
– Ну, – зачем-то продолжил я. – Всякое бывает… Аллергики, например.
– Не-е-е. Я не из этих. У самого дома две кошки. Дочь принесла.
– Повезло мне, значит, – ответил я.
На этом наш разговор и закончился. Я ехал, смотрел в окно и думал, как так вышло вообще, что я тут оказался? Мог ли я позавчера, соглашаясь на эти посиделки с шашлыком, подумать, что буду днем в воскресенье ехать в такси с малюсеньким котеночком, да еще и к маме в гости? «Хотел отдохнуть, называется… – бурчал я сам себе мысленно. – В итоге все выходные коту под хвост, – я усмехнулся, – в прямом и переносном смысле. Вот так всегда. Как только сильно хочется отдохнуть – получите приключений по полной программе».
Мы заехали в мамин двор. Таксист, вглядевшись в глубь двора, всего заставленного машинами вдоль дорог и на газонах, повернулся ко мне и спросил:
– А там проехать можно будет?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил я, пожав плечами. – Я не вожу, да и двор не мой.
– Понятно… – пробормотал таксист.
– Так давайте я здесь выйду, чтоб Вам не колесить.
– Точно? – удивился тот.
– Точно… – неуверенно ответил я.
– А оценку плохую не поставишь?
– Ха-х. Нет конечно, – усмехнулся я и открыл дверь.
– А то смотри! Если надо, я довезу до самого подъезда…
– Да не надо, – перебил его я. – Все нормально. Пять звезд поставлю, не волнуйтесь.
– Спасибо, брат.
Я вышел, зачем-то улыбнулся таксисту через боковое стекло и пошел вдоль машин по асфальту, потому что пешеходного тротуарчика тут нет и никогда не было. «Все еще тепло», – подумал я и не понятно, почему удивился этому. Хотя было совершенно логично и даже очевидно, что если утром у Светы было тепло и вчера было тепло, то и сейчас должно быть тоже тепло, ну или, хотя бы, нормально. Я подставил лицо под солнце. Оно так приятно и сильно пекло. Хоть бы эти проклятые дожди никогда снова не начинались. Хоть бы всегда была такая замечательная погода. А в городе было даже еще замечательнее. Почему? Потому что не было ветра! Так тихо в этих дворах. Даже подозрительно тихо. Ни ветра, ни детей, ни даже машин. Пустота и тишина. Странно…
Поглаживая свою шевелящуюся ветровку, я дошел до маминого подъезда и набрал цифры на домофоне.
– Кто там? – раздался в динамике мамин голос.
– А вы еще кого-то ждете? – ответил я с долей сарказма.
Домофон пискнул, и я зашел внутрь. Подъезд маминого дома очень сильно отличался от моего. Хотя бы тем, что тут не шел ремонт. При этом создавалось ощущение, что ремонтируют, моют и красят его каждую ночь, чтоб никто не видел, чтоб никого не напрягать и не мешать людям строительной пылью. Потому что выглядел он очень опрятно. Будто в нем никто и не жил еще. Вдобавок подъезд отличался чересчур одомашненным видом. Кругом, начиная с первого этажа, заканчивая маминым, – пятым – везде стояли растения в горшках. В разных горшках разные растения. И по виду, и по размеру. Оранжерея какая-то, честное слово. Было понятно, что это каждый жилец повытискивал свое добро из квартиры. И получилось кто во что горазд. На некоторых этажах даже прямо в подъезде стояли кресла и висели картины вроде пейзажей и натюрмортов. Зачем? А дом старый – красивая сталинка с фасадом, украшенным всякими узорами и выступами – потолки тут высокие и лестничные площадки большие. Не дом, а зáмок.
Когда я добрался до пятого этажа пятиэтажного дома со странно высокими ступеньками, уже немного вспотел и запыхался. Да-а-а… Вот что значит покуривать на работе от безделья. Посадил себе дыхалку что ли? Дверь в квартиру была приоткрыта. Я зашел. Снимать кроссовки пришлось ногами, наступая на пятку. Я сжимал в руках дрожащего котенка и ждал, пока кто-то появится в прихожей.
– Андрюш, что-то ты рано, – послышался мамин крик из-за угла.
Потом из-за этого же угла показалась сама мама в фартуке, отставив обе руки в стороны и растопырив пальцы.
– Привет, – ответил я. – Да вот, так уж получилось…
Мама чмокнула перед собой воздух.
– Обнимать уж не буду, руки грязные, – она развернулась и снова исчезла за углом. – Ты проходи пока. Я сейчас.
– А где Яна? – спросил я громко, пройдя в зал.
– В комнате, наверно, – не оборачиваясь ответила мама.
Тогда я пошел в комнату. По коридору старался проскочить тихо, чтоб не наткнуться случайно на Вадима. А то пришлось бы с ним здороваться. А здороваться надо за руку. Он не такой рассеянный, как мама – сразу котенка заметит. Повезло. Дверь в его кабинет была закрыта. В комнату Яны тоже. Я локтем нажал на дверную ручку и полу-боком ввалился в комнату.
– Привет, – обратился я к сестре, которая лежала на кровати и читала какую-то книжку, обложки которой я не разглядел. – Ты чего не выходишь поздороваться.
Яна молча подняла глаза и недовольно выдавила:
– Привет.
– Все еще на меня злишься?
Она не ответила.
– А зря, – продолжал я. – У меня для тебя вообще-то подарок есть.
Яна нахмурила брови посмотрела на меня еще раз. Я же протянул перед собой ветровку, стараясь не показывать ее содержимого.
– И что это? – буркнула сестра.
– А ты подойди и узнаешь.
Она недовольно захлопнула книжку, слезла с кровати и встала ровно напротив меня. Тогда я приподнял верхнюю часть ветровки и перед Яной показались сначала усы, а потом и их пушистый обладатель.
– Котенок?!? – вскрикнула она и округлила глаза так, что казалось, будто она вылезла из аниме.
– Ага.
– Это… Это мне?!?
– Тебе.
Яна протянула руки.
– Можно подержать?
Я аккуратно передал ей котенка, освободив его, наконец, из моей ветровки. А затем эту ветровку несколько раз встряхнул. Белая шерсть разлетелась по всей комнате и слегка даже поблестела на солнечном свету. «Бедная мамина уборщица», – подумал я.
Яна села с котенком на пол и сначала гладила его, продолжая не обращать на меня внимания, а потом опустила на ковер, и пушистый комочек встал на все свои четыре лапки, начав по этому ковру тихонечко ходить.
– Осматривается, – заключил я в воздух.
– А-а-а, вот вы где, – громко сказала мама, зашедшая в комнату. – Что это вы тут делаете?
В этот момент новый Янин друг так, видимо, испугался, что быстро шмыгнул под кровать, рядом с которой и сидела Яна. Получилась довольно странная картина. Яна сидела на полу, я стоял рядом, и на белом Янином ковре было абсолютно пусто.
– Мам, смотри! – начала воодушевленно моя сестра, затем повернула голову туда, где еще пару секунд назад был котенок и сильно удивилась его отсутствию. – А где?..
– Под кроватью, – перебив, ответил я.
Она легла на пол, повернула голову в сторону кровати и начала пристально вглядываться в эту щель.
– Яна! – возмутилась мама. – Ну, куда лицом по полу грязному?!
Дочь никак не среагировала.
– Что там у вас такое происходит? – обратилась она уже ко мне.
Я только открыл рот, как Яна вынырнула с пола в вертикальное положение, посмотрела на маму и, почему-то шепотом, выдала: «Смотри».
Мама присела рядом с кроватью, я тоже, и тогда Яна указала на белый комочек, сжавшийся в углу.
– Что это? – повторилась мама. – У меня зрение плохое.
И выпрямилась обратно, так что все мы трое теперь сидели на коленях возле Яниной кровати на ковре, как шаманы какие-то.
– Это котенок! Мне Андрей подарил котенка! – довольно пропищала Яна.
– Котенок? – переспросила мама, взглядом уже обращаясь ко мне.
– Ага, – почему-то робко ответил я.
– А меня спросить?
– Я не думал, что ты будешь против…
– Ой, Андре-ей… – прошептала она и глубоко вздохнула. – Ты такие фокусы больше, пожалуйста…
– Мы же его оставим, да?! – громко перебила ее Яна.
– Ну, вот видишь… Что мне теперь с ней делать?
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – продолжала стонать она, делая такие же, как раньше, большие глаза.
Я скривил губы и промолчал.
– Оставим, – вздохнула мама.
– Ур-ра!
– Только при условии, что…
– …Убирать и ухаживать за ним буду сама, – перебив, продолжила Яна. – Я знаю.
– Хорошо, что знаешь… Ну, ты, Андрюш, конечно… – приподняв брови сказала мама и неожиданно улыбнулась уголками рта. – Пойдемте кушать. Уже почти все готово.
– А котенок?
– А котенок пусть тут отдыхает.
– Почему?
– Потому что, Ян, – вступился я, – он еще не привык к тебе, к комнате. Ему страшно. Пусть посидит там пока. Мы покушаем, и он сам к нам выйдет играть…
Она наклонилась снова к кровати, сказала коту в щелку: «Я скоро вернусь», – и мы все втроем пошли в зал.
Пока мама накрывала на стол, пришел Вадим. Мама раза три, как бы себе под нос, но на самом деле скорее для Вадима, сказала, что рановато я пришел, что поэтому она на стол как полагается накрыть не успела. Потом было очень неловкое застолье с обсуждением политики, Яниного котенка и надвигающейся новой волны китайского вируса. Впрочем, как любое типичное обязательное застолье в кругу родни, к которой ты не близок, но иногда для приличия заглянуть в гости нужно. Закончилась эта неловкая, полная пауз беседа тем, что Вадим отказался от чая, заявив, что ему еще нужно поработать, и ушел к себе в кабинет. На чай с дорогими пирожными, купленными у какой-то маминой подруги, как она сказала, делающей на дому из «особых» ингредиентов якобы полезные сладости, остались мы с Яной. Ну, как с Яной… Она рванула в комнату, вытащила бедного котенка из-под кровати, принесла в зал, усадила в центр ковра, сев в позу бабочки так, что ее ноги образовали вокруг кота забор и попросила маму принести ей чай на пол, на что получила очевидный отказ. В общем, без Вадима остались мы вдвоем с мамой сидеть за столом. Работать в воскресенье днем… Вот и думай теперь, что лучше – большие деньги зарабатывать, но все выходные проводить в комнате три на четыре или, чтоб денег хватало на жизнь, но не более того, зато со свободным временем? Хотя, у меня вот есть сейчас свободное время. И куда его девать? Что-то есть оно, да не больно-то нужно.
– Как у тебя, Андрюш, дела-то хоть? – спросила мама, поставив передо мной чашку с чаем.
– Нормально в целом.
– А что глаза уставшие такие?
– Да я ж не из дома. Вчера ты звонила, я у коллеги был, за нашу работу пили…
– Есть за что?
– Да уж скорее с горя. Кошмар там какой-то начался, скоро новую искать надо будет.
– Это правильно, правильно. А то сидел в этом своем салоне. Никакого роста, ни по карьере, ни по зарплате. Сам же говорил, что там не очень было в последнее время. Вот тебе и знак…
– Ма-а-ам, – вздохнул я и закатил глаза.
– А что? Сашка вон – друг твой школьный – такой молодец. Слышала, он директором стал.
– Ага…
– Вы с ним общаетесь? Может он тебе у себя место найдет?
– Работать на друзей – это, конечно, дело последнее… Да и не звонил он что-то давно. Совсем забегался, наверно, с этой своей директорской жизнью.
– И еще семья же у него, да?
– Да… Ладно, давай тему сменим. Ты про меня послушать хотела или про моих успешных друзей?
Хоть она и была права, слышать такие вещи от мамы каждый раз было неприятно. От нее это звучало как укор. Мол, не для того я тебя растила, чтоб мои ожидания не оправдывать. Я ковырялся ложкой в чашке с чаем и, решив отпить, сразу же понял, что не сладко.
– А есть сахар?
– Ах, да! Конечно… – спохватилась мама и пошла на кухню. – Ты же у нас с сахаром пьешь, – по возвращении добавила она и поставила на стол сахарницу. – Мы ее только для гостей и держим. Сами все давно от сахара отказались.
– И как же Вадим к твоему этому здоровому образу жизни относится?
– Умная женщина всегда знает, как сделать так, чтоб ее муж делал то, чего ему не хочется и еще думал при этом, что это его собственное желание, – ответила она и посмотрела на Яну, подмигнув ей.
– Вот, Яна, – усмехнулся я. – Мотай на ус, пока учат.
– Кстати, про семью… Не встретил кого?
– Нет… Куда мне сейчас…
– А когда, если не сейчас? – возразила мама.
– От него уже одна сбежала, – ехидно высказалась моя сестренка, не отрывая взгляд от своего кота.
– Не сбежала, – так же громко ответил я. – Мы расстались друзьями. Ян, мы же помирились вроде?
– Да я шучу же, – ответила она.
– Не смешные у тебя шутки, сколько повторять? Сейчас опять обижусь.
– Прости, – без энтузиазма ответила Яна.
– Это вы про Анжелику что ли? – спросила мама, прожевав пирожное.
– Ага.
– А вы общаетесь сейчас?
– Нет. Да и с чего бы. Вот ты даже с отцами нашими не общаешься…
– Не я с ними, а они со мной, – серьезно ответила она. – И вообще…
– Ладно, ладно, прости ты меня тоже, – перебил ее я. – Яна разозлила, вот теперь…
– А я-то тут при чем? – возмутилась обитательница ковра и даже подняла на нас взгляд.
Мама махнула на нее рукой с неоднозначным взглядом и продолжила:
– Жаль. Хорошая была девочка. Тебе бы сейчас такую хорошую, может за голову бы взялся.
– Все у меня хорошо.
– Это как посмотреть. Я за тебя волнуюсь. Никуда не двигаешься, никаких целей, перспектив. Что вот ты делаешь целыми днями? Есть у тебя планы на жизнь хоть какие-то?
– Мам, ну что ты начинаешь? Я хорошо живу, наслаждаюсь жизнью…
Тут я, конечно, немного приврал.
– Нет у меня сейчас сил на девушку. И вообще, я не бездельничаю.
– Ну вот, а что ты делаешь целыми днями после работы?
– В литературный клуб хожу! – не выдержал я. – К твоей этой… Настасье.
– Правда? Мы с ней с тех самых пор и не разговаривали. И зачем ты туда ходишь? Что там делаете?
Черт! Почему я про клуб заикнулся? Как теперь объяснить, что я там делаю? Не скажу же маме, что из-за Алисы. Сводничать еще начнет.
– Просто слушаю. Интересно мне про писателей узнать, – выкрутился я.
– Что узнал?
– Ой, давай и эту тему сменим.
– А что? Мне же интересно, – возмутилась мама.
– Вот у Настасьи и узнаешь, чем мы там занимаемся.
– Я хочу от сына узнать. Про твою жизнь послушать.
Тут из кухни раздался телефонный звонок. Мама вскочила с дивана и, бормоча: «Кто в воскресенье мне звонить может?» – отправилась на кухню.
– Яна, – шепотом обратился я к сестре, – спасай.
Она подняла глаза и вопросительно на меня посмотрела.
– Расскажи что-нибудь, чтоб мама про этот клуб забыла.
– А зачем?
– Просто. Нужно так мне. Я тебе котенка подарил? Подарил. Нравится он тебе?
– Нравится, – ответила она и отвернулась обратно.
– Тогда выручи брата. Пожалуйста, Яна.
– Рекламщики чертовы, – бормотала мама, вернувшись с кухни.
– Мам, – начала Яна, – а расскажи Андрею, как я в Турции в шахматы выиграла.
– Ой, там такое шоу было! – взбудоражилась она. – В отеле всякие игры проводили вроде соревнований. Ну и Яна говорит: «Запишите меня на вот эти». И пальцем ткнула. Я даже не посмотрела, думала детские какие-нибудь конкурсы. Расписалась. А это оказался шахматный турнир. Причем не для детей, а всех возрастов участники. И наша Яна всех там победила. В конце мужичок с ней играл, – она наклонилась ко мне, прикрыла рот рукой и прошептала: – поддался, мне кажется.
– Я все слышала, – громко сказала Яна.
– Мам, – вступился я, – ну что ты ее заслуги принижаешь. Я думаю, Яна честно выиграла.
– Я даже не знала, что она так хорошо у нас играет. Олимпийская чемпионка растет.
– Какая уж там олимпийская… – пробормотала Яна.
– А ты не знала? Шахматы – это теперь олимпийский спорт. Все. Поедешь на олимпиаду, – шутя сказал я.
– Не-ет. Я же вообще еще ничего не знаю.
– Мам, ты ее хоть в школу отдай. Такой талант пропадает.
– Да, надо бы. Яна, напомни мне тебя записать…
На этом наши посиделки и закончились. Я довольно быстро со всеми попрощался, покинул одомашненный подъезд и с чувством какого-то внутреннего освобождения от Яниной обиды и от обязательства еще примерно месяц маму не навещать, пошел домой пешком.
До сих пор не могу понять, почему Яна такая. Вернее, не могу найти ей оправдания. Такой ужасный характер… Такая сложная натура… Если бы я не видел, как она росла, я бы, наверно, обвинил во всем воспитание и тяжелое семейное положение. Все постоянно говорят вокруг, что расти без отца сложно. Но я-то там был. Я тоже вместе с ней рос. И тоже без отца. Но почему-то от этого не стал замкнутым и озлобленным. Если б меня там не было, я бы предположил, что у мамы, которая практически не думает о своих детях, шляется целыми днями по своим «женским» делам и неразборчиво заводит ухажеров, наступая два раза на одни и те же грабли, просто не может быть адекватных детей. Но я же адекватный! Может, дело в наших с Яной отцах? Может, это все гены виноваты? Ее отца я помню смутно. Мне было-то тогда лет четырнадцать. Сначала мама начала надолго пропадать. Дольше, чем обычно. Потом привела к нам домой веселого дядьку. Он мне нравился, мы как-то раз даже вместе скидывали из окна водяные бомбочки на соседей. Потом очень скоро появилась Яна. А дальше, так же скоро, этот дядька из нашей жизни исчез. Я не знаю, что случилось, и кто виноват. И, мне кажется, никогда не узнаю. Но все же хорошо, что сейчас появился Вадим. Хотя бы ему не все равно. Это же по его инициативе Яне не покупают телефон, объясняя это тем, что ребенку нужно социализироваться. Именно Вадим отправил нашу Яну в хорошую дорогую школу. Если бы у него было чуть больше свободного времени, я уверен, он быстро бы сделал из нее человека…
Яна и Алиса сильно похожи. Обе ведут себя провокационно и даже закрыто, но на самом деле им просто сильно не хватает внимания. Алиса постоянно делала вид, что я ей не интересен. А в итоге сама теперь всегда рада общению со мной. Может, Яну тоже просто недолюбили? У меня, когда я рос, была Яна. А у Яны сейчас нет никого. Родители для нее как будто не существуют. Вадим вечно работает, а мама… Ну, это мама. И, наверно, я не имею права их в чем-то обвинять. Просто, как же правильно я сделал, что подарил ей того кота. Теперь у Яны будет кот. Не человек, конечно, но хоть что-то. Теперь, может, ей не будет одиноко. И она этому котенку была рада. Очень рада, я видел.
От маминого дома до моего было не очень далеко. Она жила на главной городской улице, в центральном районе. Не сказать, что город у нас большой. Скорее, ни большой, ни маленький. Город как город. И центральная улица Шилова тоже самая обычная, в две полосы, правда, всего. Зато ухоженная, с тротуарчиками и аккуратными белыми бордюрами по обе стороны. А с одной из сторон улицы – противоположной той, по которой шел я – тоненький был сделан газончик и на нем редкие кустарники торчали. Проходя по этой улице и, волей-не-волей, заглядывая во дворы, я подумал о том, как сильно отличаются центральные дворы от тех, что в нашем районе. Даже не тем отличаются, как выглядят, а тем, как ощущаются. Детей в них нет совсем, хотя сейчас самое время для гуляющих малявок. Такое складывается ощущение, что в более бедных районах более везучие дети. Они гуляют, общаются, видят и узнают жизнь. А что делают дети этого дома? Сидят за компьютерами, наверно. Есть у меня знакомые, в их числе и мама, которые утверждают, что нынешнее поколение уже не то и, что это прогресс виноват в прощании детей с улицами и дворами. Но я, просыпающийся каждое утро от детских криков: «Ты галя!», доносящихся из окон, старательно, но тщетно каждый раз пытаюсь таким людям доказать, что дело вовсе не во времени и не в прогрессе. Хотя, откуда моей маме знать… Она и живет-то тут, неподалеку, на этой самой центральной улице с пустыми дворами. Яна, может, и общалась бы с другими детьми, и гуляла бы, но вот нет никого…
Я шел и думал. Но поток мыслей был безжалостно прерван мотоциклом, лихо запарковавшимся прямо на стыке автомобильного и пешеходного асфальта, возле бордюра. Хозяин железного коня еле-еле перекинул ногу, слез с него и снял шлем. Под шлемом оказался седоватый, но крепкий мужчина, лет пятидесяти. Он перебежал мне дорогу так быстро, как смог и заскочил в «Летуаль». Я в замешательстве остановился, разглядывая мотоцикл. Он был насыщенного черного цвета, поблескивал немного на солнце. Весь такой брутальный и серьезный, какие обычно бывают в кино. Фары мотоцикла горели, ключи остались в зажигании. А шлем был аляписто повешен на правую ручку так называемого мотоциклетного руля. Как только я задался про себя вопросом: «Не боится ли хозяин, что его средство передвижения тут же угонят?», этот самый хозяин уже выскочил из магазина так же быстро, как заскакивал в него. В руках он держал маленький розовый флакончик с духами. Мужичок запихнул флакончик в карман, надел шлем и умчался. Все это произошло так быстро, что я лишь спустя несколько секунд взгляда вслед уезжающему в закат мотоциклисту, вспомнил, куда я иду и решил сдвинуться с места.
Этот мужичок навел меня на странную и непривычную цепочку мыслей. Я подумал, как повезло той девушке или женщине, которой предназначался этот флакончик. Потом мне показалось забавным, что мужчина его возраста так резво двигается, да еще и разъезжает на мотоцикле. Он явно живет очень насыщенной и интересной жизнью. Я ему позавидовал тоже. А потом подумал, что хотел бы так же. Гонять на большой скорости, ничего не бояться, иметь, судя по всему, нормально так денег на все это и… И вот тут пронеслась самая странная мысль. Я подумал, что хотел бы иметь женщину, ради которой не жалко было бы вот так сломя голову бежать до магазина.
Я шел дальше, а солнце продолжало светить. Мне даже сильно хотелось замедлить шаг, чтоб не прийти домой слишком рано. Хотя, если честно, во сколько бы я не пришел, это будет рано. Сегодня же воскресенье. И погода хорошая. Мне одновременно не хотелось домой и не хотелось никуда кроме дома. Вот так. Слишком устал для общения, но недостаточно наобщался для отдыха. А на улице было хорошо. И шел я медленно. А когда идешь медленно, оглядываясь по сторонам, да еще и в теплое солнечное воскресенье, волей-не-волей задумываешься о жизни. Заглядываешься на прохожих, думаешь о них. Или прошлое свое вспоминаешь. А что еще хуже, если настоящее. В настоящем часто что-то бывает плохо и очень редко – хорошо. Настоящее – это как будто такой период, когда ты еще не понял, хорошо произошедшее или плохо, но само то, что что-то произошло тебя уже автоматически бесит. Потому что перемены всегда всех бесят. По крайней мере в самом-самом начале. Когда еще только эпицентр перемен и не понятно, хорошо дальше будет или плохо. Была у меня одна… Анжелика была. Сам себе в голове даже не смог придумать, как ее теперь называть. Бывшая – язык не поворачивается. А кто она, если не бывшая? Просто Анжелика и все. Она все время говорила, что дальше всегда лучше. И был у нее какой-то к переменам иммунитет. В связи с этим мне вечно думалось, что она инопланетянка. Да-а-а… Солнечная блондинка… И как я ее вообще заполучил? Жалко только заполучил не на долго. А у нас ведь все было замечательно. Я ее очень сильно любил. Как любят действительно близких людей. Она, я уверен, думала и надеялась, что это навсегда… Самое обидное, я даже сам не понял, и тогда, и до сих пор, что конкретно пошло не так. Просто в один момент она стала очень грустная. А я не знал, что с этим делать. Сначала старался узнать, что случилось, поговорить с ней, развеселить. Но она почти всегда молчала. И я не понимал, как быть. В один день, я помню даже, как это было и когда, ее как будто прорвало. Сначала было холодно, а потом вдруг стало жарко, как в аду. Было тогда и на улице жарко тоже, середина лета. Она жила у меня. Пришел тогда с работы, а она грустная сидит, говорит, у меня к тебе разговор есть. Разговора-то и не было. Она просто много плакала. Я тогда подумал, что очень больно ей делаю, пусть и не понимаю, чем. И решил для себя, что, если попросит, отпущу. И она попросила. Мы с тех пор не говорили толком. Пару раз пересекались глазами в автобусе, город-то у нас маленький… А вещи она тогда сразу забрала. Да и я, если честно, был немного на нее зол. Оставшиеся пол-лета старался отвлечься. Потом в сентябре в мою жизнь с ноги ворвалась Вера, отобрала у меня квартиру. Дальше поиски, переезд… И забылся как-то. Больше мне отношений не хотелось. Остался осадок. При чем двоякий такой. Вроде и злюсь до сих пор на Анжелику. Ну как так можно было три года в урну? Даже поговорить со мной не смогла нормально, объяснить. Да, время тогда было тяжелое. Но мы его пережили вместе. И казалось, все хорошо. Нам тогда еще состоятельный салон выплачивал оклад во время карантина. Да и сидеть дома несколько месяцев на самоизоляции нос к носу круглые сутки сильно не напрягало. А потом это закончилось… Что самое странное, все сложное-то закончилось! И после этого она ушла. Я надеялся же на светлое будущее, столько в нее вложил… А с другой стороны, она такая хорошая. Я ее до сих пор, наверно, люблю. И она не могла вдруг стать внезапно стервой. Не она. Значит, я это с ней сделал. Или что-то другое, жизнь, например. Но, все же, я не понял, что произошло. И никто мне не объяснил. Потом еще с Саньком на пару ходили по клубам. Я возвращался с кем-то. Красивее были и не очень… Разные, в общем. Но все доступные такие, что не нужно было сильно думать ни о своих, ни о ее чувствах. Никакого напряжения. Так перебесился до нового года. Дальше не интересно стало. Все по одному сценарию. Как быть с девушками на одну ночь я понял. Не понял, что тогда произошло с Анжеликой. А так хочется понять. Настоящего хочется. Чтоб, как с ней хотеть в три часа ночи до аптеки идти, потому что ей плохо, давать деньги просто так, ради ее улыбки, да, хоть как тот мужичок, бежать в «Летуаль» вприпрыжку за ее любимыми духами. Умела Анжелика вызывать это чувство внутри. Чувство гордости за то, что ты – мужчина. Хотя, сейчас какой уж я мужчина?.. Ненадолго меня хватило. Если бы она только со мной поговорила, если бы я понял… Если бы…
Тут я проходил мимо съезда с улицы во двор. Пешеходный тротуар закончился, был бордюрчик вниз и проезд для машин. Ну я возле этого бордюрчика притормозил. Заметил краем глаза выезжающую из двора машину. А там, как назло, в таких съездах ни пешеходного, ни указателей каких-то. На права я не сдавал и не знаю, как надо вести себя в таких ситуациях. Зато мама в детстве всегда говорила смотреть по сторонам и машины пропускать, даже если твое законное право – не пропускать. Я это на всю жизнь запомнил. И остановился. Водитель той машины остановился тоже. Я дернулся вперед, сделав шаг, подумал, что меня пропускают. А нет… В этот самый момент машина тоже дернулась. Я остановился и через блики в лобового разглядел, как водитель судорожно машет рукой, мол, проходи, проходи. И я пошел. Почему вот не сделать тут тоже пешеходный? Хотя бы краской на асфальте просто… Чтоб было понятно, кто кого пропускать должен. А то не первый раз уже такая неловкая заминка. Да и не последний, наверно. Водители разные попадаются. Одни пропускают, другие нагло едут напролом. И пойди их разбери. А потом еще сигналят тебе, мол, что тупишь… Кошмар.
—
Как и ожидалось, пришел я домой рано. А по пути еще заглянул в кофейню и не увидел там Алисы. Собственно, поэтому дома и оказался. Если бы она там была, сидел бы сейчас в кафе, вел бы умные и не очень беседы. А так… Интересно, где она?
Прошедший остаток дня не отличался от всех моих самых обычных выходных. Если общими словами, то я ничего не делал. Но не делал не как обычно, а в каком-то беспокойстве. Без полного расслабления, короче. И так же обычно, но в беспокойстве, я сидел утром на своей уже ненавистной работе. Сидел, сидел, смотрел в монитор, как вдруг сообщение от Алисы в толстовке. Там был просто снимок с экрана. А на снимке на этом опущенная шторка уведомлений. И уведомлений там этих много-много. Еще перед тем, как я решился задать вопрос, а что это, собственно, такое, и даже перед тем, как я в эти уведомления начал более-менее вглядываться, Алиса прислала второе сообщение, на этот раз уже с текстом.
– Сообщение о конкурсе пришло. Готовы результаты.
Тут я начал сильнее вглядываться в предыдущее фото. Увидел только значок почты где-то почти в самом верху и начало сообщения: «Уважаемая Киринева Алиса, подведены итоги регионального конкур…» И на этом все. Тогда я уже очевидно не выдержал и ответил:
– Ну и? Победила?
– Я не смотрела еще. Хотела попросить тебя вечером в кофейню прийти. Сможешь?
Дальше последовал смайлик в виде какой-то обезьянки с большими-большими умоляющими глазами.
– Сегодня?
– Да.
– Смогу, – ответил я. – А зачем?
– Не хочу одна смотреть, – и снова этот обезьяний смайлик.
– Хорошо. Приду, – напечатал я, отправил и положил телефон на стол.
Какая смешная… Так волнуется… Быстро они проверили. Хотя, там и проверять-то нечего. Если участников не много, а скорее всего, так и есть, а рассказы у всех маленькие… Рассказ! И тут в моей голове м-м-молнией пронеслась мысль о том, что я же этот рассказ так и не прочитал. Так хотел и забыл. Во даю! А прочитать надо. Да и хочется, если честно. Я завис на несколько секунд, вспоминая, куда его засунул. Потом с первого раза открыл нужный ящик, вытащил оттуда стопку бумаги, переданную мне Алисой еще на той неделе, положил перед собой и начал: «Мама, я тут…» Собственно, ничего нового я не увидел. Сюжет-то и идею мы уже в кофейне сто раз обсудили. Но все равно читать было интересно. Даже не с точки зрения того, про что там было написано, а как… Это «про что» было о ребенке, потерявшемся в магазине. Еще о том, что этот ребенок был своей маме как будто не нужен. В нем я узнал себя. И Алису немного узнал. Как же все-таки много людей, детей, которые своим родителям не нужны. Это не справедливо. Потому что, есть же такие, как Света. Им ребенок очень нужен. Даже слишком нужен. И я более чем уверен, что, если или когда он у нее будет, она все свое внимание, которое у нее есть, все время, всю любовь будет ему отдавать. Или ей. Ну а вот моя мама меня не хотела, наверно. По крайней мере я того, что она меня хотела, не ощущал. И Яне она тоже была не очень-то рада. В общем, тут я с Алисой согласен был с самого начала. Тема важная. И еще когда она самый первый раз поделилась, о чем рассказ будет, мне он уже автоматически понравится. А в целом от Алисы у меня какой-то диссонанс. Меня к ней безусловно тянет, но как на женщину я на нее, почему-то, смотреть не могу. Слишком много осталось в ней еще детской непосредственности. Да и правильно. Вспомнить меня в восемнадцать… Дете детем. Так и должно быть. Даже несмотря на то, что девочки взрослеют быстрее и вот эту вот всю ерунду… Но она… Вроде еще ребенок, но такая разумная, так мыслит… В рассказе такие темы поднимает. Теперь я знаю, что она много всего пережила, и, что у нее далеко не самая легкая и веселая жизнь. Но сейчас, когда читал, было нечто другое. Такое возникало странное чувство. Чувство, что я в этот самый момент прикасаюсь к истории. Что, возможно, однажды она этот рассказ напечатает или выпустит куда-нибудь в интернет-издательство, что даже станет знаменитой. А я буду тем, кто знал, как все на самом деле было, как начиналось. И самое важное, я видел, в каком состоянии она это писала. Ну, отчасти видел. Я как будто даже сам этот рассказ писал. Очень странное чувство. Я теперь уже знал, что это ее настоящая жизнь. Что эти люди есть. Что она это чувствует. Местами даже то же самое, что и я. Внезапно весь смысл нашей встречи стал для меня ясен. И даже ясно стало, почему я так за ней таскался, не мог спать, ходил на эти литературные курсы. Она смогла все то, что у меня с детства там внутри сидело, а, наверно, сидело там примерно то же, что и у нее, она это смогла взять, из души достать и бац… на бумагу. И так красиво, мелодично написать еще, чтоб прямо на одном дыхании читалось. Как вот это так? В чем дар, в чем секрет? Почему она это видит и чувствует? А самое главное-то, как она словами все это объяснила? Взяла и объяснила. Всем сразу. Четко и понятно.
И вот уже обед. Я положил распечатку на край стола и в полу-коматозном состоянии поднялся в столовую. А там Света, надоедливая Маша, Никита этот никудышный, разговоры про начальство. Они меня своей компанией веселой быстро в чувства привели. Но осадок приятный после прочтения все равно остался.
Уже ближе к вечеру мы со Светой стояли у ее стола и обсуждали какую-то ерунду вроде погоды. В салон зашла дама в черной блузке и длинной широкой красной юбке, из-под которой виднелся высокий каблук. Похожа на Барби, только в более строгих тонах.
– Смотри, какая… – пробормотал я, ткнув Свету в бок локтем. – Точно что-нибудь да купит.
– Хочешь ее забрать?
– Хочу. У меня и так в том месяце все плохо было. Надо хоть немного поработать. К тому же, на безрыбье и рак рыба.
– Тогда иди лови свою рыбу быстрее, – ответила Света, усмехнувшись, – а то там вон Никита уже к ней намылился.
Я быстрым шагом подошел к даме, обведя взглядом Никиту, который встал из-за стола и тут же сел обратно.
– Добрый вечер. Я Андрей, Ваш менеджер.
– О! – удивилась она и повернулась ко мне. – Здравствуйте. Что-то у вас за ресепшн никого нет…
Я бросил взгляд на стойку. И правда никого. Курит, наверно. Или в туалете.
– Что-то конкретное ищите? – продолжил я.
– Да, конкретное, – с претензией в голосе ответила она. – Мы на вашем сайте оставляли заявку. Уже две недели прошло – ни ответа ни привета. В других салонах за две недели уже машину привозят…
«Ну, это она, конечно, загнула, – подумал я. – За две недели никто ей никуда, разумеется, машину не привезет. Да-а-а… Вот это я нарвался. Сама по себе, видно, конфликтная женщина. Да еще и с претензией на самом старте».
– Давайте посмотрим, в чем дело, – сказал я очень нехотя и движением руки пригласил ее за свой стол.
Пока она рассаживалась, поправляя свою едрено-красную юбку, я заметил на краю стола Алисин рассказ и быстро запихнул его в ящик, чтоб не мешался и не резал клиентке глаз.
– Как могу к Вам обращаться?
– Марина.
– Очень приятно, Марина, – кивнул я. – Скажите, пожалуйста, на какое имя была оформлена заявка?
– На меня. – она сделала небольшую паузу. Я покосился на нее, мол: «Ну и?.. На кого, на меня?» – Сименчук Марина Олеговна, – наконец, продолжила она.
Я вбил имя. Как и ожидалось, в системе никакой заявки нет.
– У Вас остался номер заявки? – спросил я, уже представляя, как она сейчас будет скандалить, если скажу, что ее заявки нет.
– У меня вся заявка осталась, – ответила Марина и достала телефон.
На телефоне она продемонстрировала мне скриншоты страницы оформления со всеми заполненными данными, а дальше сам номер. Я даже не удивился, что заявка не прошла. Сайт у нас последнее время работает совсем плохо. Потому что отделу техобеспечения теперь никто не выносит мозг. А выносят его, почему-то, только нам – менеджерам.
– Марина, смотрите. У нас сейчас небольшие неполадки с сайтом. Поэтому Ваша заявка еще не прошла, – говорил я медленно выдыхая.
– Как это не прошла? Какие неполадки? – нагнетала Марина. – Третью неделю у вас неполадки?!
– Мы стараемся сделать все возможное, чтоб их исправить как можно скорее…
– Это что мне, – перебила она, – сколько теперь еще ждать?
– Могу предложить Вам следующее решение. Вы можете оформить заявку здесь, раз уж пришли. И она попадет в приоритетную очередь.
– Это через сколько я получу машину?
– Ориентировочно через месяц, – скривив зубы, ответил я.
– Ох, – глубоко вздохнула Марина. – Ну давайте так. А ту заявку мне отменят?
– Да. Давайте, я запишу номер и свяжусь с техническим отделом, чтоб ее отменили, – сказал я, а сам уже знал, что ее даже не нужно отменять. Заявка, скорее всего, просто не прошла.
Потом мы начали по новой заполнять формы и тут обнаружился еще один не очень приятный сюрприз.
– Марина, еще раз прошу прощения, – начал я уже виноватым голосом. – У Вас был одобрен кредит по специальной программе…
– Да, – перебила она.
– Дело в том, что срок действия программы закончился и теперь нельзя получить льготу.
– Как это закончился? Когда закончился?
– Неделю назад.
– Так я подала заявку две с лишним недели назад. Вы что, издеваетесь?! – повысила она голос.
– Сейчас я посмотрю, что можно сделать…
Я нервно листал доступные льготные программы кредитования. Даже чувствовал, как немного вспотел. И, хвала небесам, нашел аналогичную программу, только со скидкой на десять процентов меньше прежней. Уговорил раздраженную клиентку на нее, предложил закрыть эту разницу в десять процентов скидкой на страховку. Сопровождал все это максимально неконфликтным видом. Она согласилась и, вроде как, даже успокоилась. Да мне за такое должны премию дать! Справился ли бы с ней какой-нибудь Никита? Уж очень сомневаюсь. Ушла бы без машины, еще и отзывы плохие о нас наоставляла бы сгоряча обязательно. А так вроде пронесло. Молодец я! Еще и сам заработал, так как заявку ее под своим аккаунтом оформлял, а значит, мне с нее придет комиссия и в план внесут. Ну, разве не гений? И что я тут забыл, раз такой умный?
Вечерело. Когда мы подписывали последние документы было уже без пятнадцати семь. Мысленно я уже спешил к Алисе в кафе. Самое главное – не опаздывать. Быстро отсканировав и загрузив последние файлы, я буквально выпроводил клиентку из салона, сопровождая ее извинениями за произошедшее недоразумение. Как только она вышла, я мигом бросился до вешалки, схватил пальто и быстрым и уверенным шагом направился к дверям.
– Ты куда собрался? – тихо, но резко крикнула из-за своего стола Света.
– Я сегодня все, – не оборачиваясь ответил я и продолжил идти.
Дойдя таким же быстрым и уверенным шагом до остановки, я встал и отдышался немного. Интересно, она выиграла? А что, если выиграла? Конечно! Она же такой талант, так красиво пишет. Нет, просто не может быть, чтоб такую красоту не заметили. И глубину… Я был безоговорочно уверен в ее победе. Внутри все спешило и торопилось. Было такое очень радостное волнение. Солнце, выглянувшее из-за облаков, пришлось очень кстати. Я почувствовал, будто сама природа, весь мир вокруг был рад. И я был рад. Казалось, что я тоже принял в этом участие. В ее росте и во всем написанном. Что я был частью чего-то большого и хорошего. Частью этого прекрасного рассказа. Рассказ! Черт!
Нужный автобус показался на горизонте, а я только сейчас вспомнил, что забыл распечатку на работе. Нужно вернуться. Точно вернуться, взять с собой. Не знаю, зачем, но этот ее рассказ был мне нужен. Сегодня. Сейчас. Я должен взять его с собой на встречу. Сердце опять заколотилось, и я быстро пошел обратно. Так быстро, что еще чуть-чуть и это был бы уже не шаг, а бег. Солнце продолжало радостно сиять в небе. Оно меня ослепляло так, что по пути я чуть не сшиб идущую на встречу девочку. И вспотел.
Весь мокрый, вытирая пот со лба рукавом я влетел в салон. Света, увидев меня, удивилась.
– Забыл что-то?
– Ага! – Я открыл ящик, вытащил из него Алисин рассказ и тоже полу-бегом пошел к выходу. – Теперь точно пока!
– Ну, пока… – только и успела ответить Света.
Во второй раз добравшись до остановки, я окончательно вспотел. И, не смотря на довольно прохладный ветер, все же решил снять ветровку.Простыну, конечно. А что делать? Являться на такую встречу в такой день потным, как свинья? Ну уж нет! Я перекинул ветровку через руку, в которой держал рассказ, а свободной достал из кармана брюк телефон. Опаздываю. Волнение нарастало, но оставалось таким же радостным. Эх, сейчас как влечу в кафе, как обниму ее. Я пару раз резко вдохнул. Все же успел провонять потом… На остановке тихонько скапливались люди. Теперь еще и в забитом автобусе трястись придется. Вот черт! Я положил ветровку на скамейку остановки, подвинув немного какую-то бабку, сидящую на этой же скамейке. И, расставив немного пошире руки, встал рядом, чтоб ветер освежил и высушил подмышки.
Когда приехал мой транспорт, я уже почти замерз. Но в нем все равно ехал без ветровки. Я один из первых запрыгнул в автобус. Ехать не близко. Но свободных мест все равно не было, зато я нашел себе «безопасный» уголок возле окна и с успехом затолкался в него. Стоя там, подпираемый локтями и сумками каких-то непонятных людей, я сжимал в потных ладошках Алисин рассказ и смотрел на улицу. Там в пробках в машинах и автобусах стояли такие же люди с такими же планами. Они спешили куда-то. Может, домой к своим семьям и любимым, может, на праздник или мероприятие какое. У них тоже есть своя жизнь. Но моя в эти минуты казалась ярче всех. Я ехал с высоко поднятой головой, потрясывался на кочках и регулярно проверял время на телефоне. Мне думалось или хотелось думать, что все: весь автобус и все те люди за окном – смотрят на меня, видят, как я нервничаю и бессмысленно тороплюсь. Бессмысленно, потому что автобус все равно быстрее ехать не будет. Но это торжество от того, что я тоже куда-то спешу, что меня там кто-то ждет… Это торжество воодушевляло. Я пытался заставить себя успокоиться и перестать потеть. Но безжалостная жара в набитом битком автобусе не оставляла шансов.
От остановки шел уже пешком, стараясь не торопиться. Я специально замедлял шаг. Солнце продолжал светить, а я не хотел еще сильнее вспотеть. Все равно уже опаздываю. Дошел до перекрестка, свернул за угол и увидел, наконец, так уже полюбившиеся мне витрины кафе.
Внутри взглядом отыскал Алису. Она сидела в самом-самом углу, у стены. А все остальные столики была заняты какими-то людьми. Откуда их тут столько сегодня? Алиса сидела грустная, лицом к входной двери. На столике у нее стоял этот ее яркий ноутбук и больше ничего. Как я зашел, она увидела. Увидели, кажется, все. Я же буквально влетел в эту кофейню, слишком сильно распахнув дверь, от избытка эмоций. Несколько посетителей даже обернулись. А Алиса никак не отреагировала. На ней совершенно не было лица. Я подумал, идя к ней, что она просто сильно волнуется. Но, когда повесил свою ветровку на вешалку и сел рядом со своим радостным «Привет», она повернула ко мне ноутбук и тыкнула пальцем в экран.
– Я не прошла, – сердито, грустно и тихо сказала она.
– К-к-как это? – заикаясь, переспросил я. Мои глаза сделались вдруг большими, а брови поползли куда-то вверх, за пределы головы. – Как не прошла? Не может быть!
Я рассеянным взглядом уставился в ноутбук. Там на голубом фоне вверху был нарисован логотип с подписью: «Драмафон». Чуть ниже было написано следующее:
Моя заявка.
Алиса Киринева, 18 лет.
Рассказ, художественная драма, романтизм.
«Мама, я тут»
Заявка отклонена (комментарии).
Последнее было выделено красным цветом и жирным курсивом.
Стало тихо. Она сидела и молчала, а лица на ней не было совсем.
– Да не переживай ты так! – начал я. – Они там все с ума посходили. Ты очень хорошо пишешь. Правда! Красиво и романтично. Глубоко. Вот мне понравился твой рассказ, – я кивнул в сторону принесенной мною стопки бумаги. – Подай на другой конкурс, может этот просто тебе не подходит…
– Не в этом дело, – задумчиво глядя в сторону? ответила она. – Ты комментарии прочитай.
Я кликнул курсором по красной жирной надписи «Комментарии», и всплыло новое, такое же голубое окно.
– Я не прошла по художественной специфике, – начала Алиса, как только я попытался вглядеться в написанное, – то есть по теме произведения, раскрытии в ней героев, сюжетной линии и т.д. Это не технические параметры. Подать на другой конкурс тут не поможет. Они все в этом смысле одинаковые… Я так… так разочарована!
Я мог лишь сидеть и понимающе хлопать глазами. До меня все еще не доходило, как она могла не победить и, что такое эта специфика. Наверно, мне и не нужно этого понимать сейчас.
– Я не учусь, не работаю, – продолжила Алиса после небольшой паузы. – Хочу поступить на литературный. Туда нужно портфолио. И, знаешь, я когда начинала, стала искать, что и как писать, проходить всякие курсы. Собственно, поэтому и попала к Настасье Евгеньевне. Еще кучу всяких блогеров-писателей начала смотреть. И поняла, что многие пишут на заказ. Много где писали, в том числе и на площадках самиздата, что писатель как профессия предполагает… как бы так сказать… шаблоны и изучение запросов публики. Например, можно заметить, что большинство детективов пишутся похожими схемами. Они популярны. Если посмотреть, сейчас на рынке два основных направления книг: детективы и фантастика.
– Так… – поддакивал я.
– Я сутками торчала на сайтах агентств, издательств и конкурсных представительств, пыталась понять, что им нужно, чтоб меня печатали, чтоб я проходила. И мне так становилось от всего этого тошно. А потом появилась Настасья Евгеньевна. У нее я совсем недавно, но за это время она показала, что не обязательно соответствовать каким-то запросам, чтоб писать и, чтоб тебя читали. Что нужно пытаться найти именно свою нишу. Тогда писательство не будет работой. И я пыталась найти. Пыталась этот рассказ написать от самого сердца. А они…
Алиса молча встала. Глаза у нее были уже на мокром месте.
– Я сейчас, – сказала она и направилась к туалетам.
Как же так? Я был просто уверен, что все будет хорошо. И переполнивший меня оптимизм за то время, что я добирался до сюда, не исчез. Ее нужно как-то успокоить. Развеселить. Но как?
Она вернулась. Глаза и нос у нее были слегка алого цвета. Она взяла одной рукой рукопись, а второй провела по страницам сбоку, как будто листая. И все еще стояла возле столика с пустым выражением лица.
– Да не плачь ты! Все будет хорошо, – сказал я настолько ласково, насколько вообще мог. – Первый блин комом. Попробуешь еще.
– Я неудачница. Как я это родителям скажу теперь?
– Ну, ты же не для них писала…
Алиса молча уставилась в одну точку.
– Все хорошо будет, – медленно продолжал я. – Попробуешь еще раз. Родители твои сами в молодости ошибались. Все ошибаются.
– Ну и что? Вернусь я на эти курсы… А дальше? – сказала она, шмыгая носом. – Я хочу писать не на поток и не ради потребностей публики. Мне хочется, чтоб каждое слово, написанное мной, имело смысл. Жило само по себе, понимаешь?! Без этих ваших правил. Вот Булгакова, что, учил кто-то, как строится композиция рассказа?! Ему говорили, что его герои не раскрыты, а сюжет стоит?! А ведь «Мастер и Маргарита» – то еще месиво. Да ну вас всех… – она швырнула распечатку на стол и растерянно села рядом. – Искусство не должно быть по правилам… А меня заставляют. Заставляют жить по этим дурацким правилам!
– Тогда забудь.
– А?
– Забудь о них. Об этих конкурсах, о судьях. О родителях забудь. Забудь и не слушай.
– Легко сказать. Я так… Так я устала…
Она уставилась в стол и подперла подбородок руками.
– И что, ты теперь будешь печатать шаблонные рассказы? Как сочинения в школе?
– Нет.
– А что тогда? Перестанешь писать?
– Нет. Я хочу писать!
– Ну, заведи блог. В двадцать первом веке живем. Мы же уже говорили с тобой, что сейчас все в интернете. Пиши туда, собирай аудиторию. Кому интересно, найдутся и подтянутся. Я тоже не хочу, чтоб ты менялась под это, – я тыкнул пальцем в ноутбук, – не хочу, чтоб подстраивалась под них.
– Нет, ты не понял. Ты думаешь, я не пыталась? Не выкладывала в сети, не делилась? Всем до лампочки, что я там пишу! Меня никто не читает, кроме родителей. И те только потому, что я попросила. Но среди моих так называемых друзей – никого! А вот если я выиграла бы хоть один конкурс, выучилась, стала бы хоть немного известной, я бы нашла тех, кто со мной на одной волне, понимаешь? Свою аудиторию нашла бы…
– Еще найдешь… – неловко нарушил я образовавшуюся тишину. – У всех бывают сложности.
– Да что ты заладил со своими сложностями? Хотя, тебе, наверно, не понять… Не понять, каково это быть непонятым… Ха, смешно получилось.
На ее глазах опять навернулись слезы.
– Ну я стараюсь понять. И стараюсь тебе помочь…
– Можно, я одна побуду, а? – почти шепотом выдавила она.
Я замолк. Она так и сидела, смотрела на пустой белый стол. Из глаз по щекам текли слезинки. Они падали на стол и разлетались мокрыми следами. Я встал возле нее.
– Иди сюда, – и обнял крепко-крепко. – Ты позвони потом, хорошо?
Она утвердительно промычала. И я пошел из кофейни. В это раз на меня уже никто не смотрел. Я тихо надел ветровку и так же тихо и медленно вышел, оглядываясь назад.
Вечер этого дня окончательно и бесповоротно меня убил. Я столько надежд возлагал на него, а тут… Было ощущение, что это лично я облажался, что я этот конкурс проиграл. Еще было обидно за Алису. Все пытался подобрать слова, придумать, как ее успокоить и, что дальше делать. Только что, там, в кофейне, я увидел отчаяние настолько сильное и разрушающее. Я увидел, как у нее опускаются руки. И мои опустились тоже.
—
Во вторник она так и не позвонила. Мне хотелось думать, что ей, наверно, просто нужно время. Или забыла… Чтоб показать свою поддержку я днем отправил пару сообщений. Мол, все ли у нее хорошо, когда снова встретимся? Но она не отвечала даже на них. В кафе без нее было как всегда. Я зашел, сел за столик, и вот ровно в этот момент почувствовал отсутствие Алисы. Да, все остальное было, как всегда. Только теперь я это «как всегда» начал замечать. Оно приобрело характеристики и распалось на части. Так, например, из общего гула, который стоял в особо людные вечера, мне почему-то начали слышаться голоса отдельных людей. Я четко разбирал некоторые фразы, услышал даже несколько интересных историй. Девушка, разговаривающая по телефону возле меня, рассказывала кому-то, наверно, подруге своей, как в школе учительница несправедливо обошлась с проверкой ее работы. Клянусь, столько мата из уст такой красивой ангелоподобной девушки я никогда еще не слышал. Кроме голосов толпа вокруг начала приобретать и лица. Я заметил, что все посетители кофейни случайным или неслучайным образом выглядят подобно друг другу. Они как будто сливаются в одну массу примерно одного оттенка и цвета и, в особенности, фасона. Вот только теперь я каждого из этого фона в отдельности вижу. Как будто гляжу на картинку и замечаю, что состоит она из пикселей. И как только ты начал видеть эти самые пиксели – все! Ты их уже не развидишь! И начинается… Смотришь на то, как кто-то встает и уходит, слышишь обреченный голос бармена, которая, из последних сил натянув улыбку, кричит вслед: «До свидания! Всего вам хорошего», а ее не слышат. Начинаешь думать, как, должно быть, сложно работать в таких местах, где через тебя постоянно проходят люди, и каждый забирает с собой частичку тебя. А потом понимаешь, что сам в таком же месте работаешь, и даже представлять не надо, как себя чувствует та бармен, потому что ты и так знаешь все это прекрасно. Ты смотришь как эта хрупкая девушка готовит кофе, засыпая зерна в кофемашину. Потом одно зернышко падает на пол и она тихонько запихивает его ногой под прилавок. А самое ужасное с тобой происходит, когда начинаешь слышать музыку, которая в этом кафе играет. Прислушиваться к такой музыке – настоящее самоубийство. Она почти всегда однотонна, скучна и стоит на повторе. Смысл этой музыки в том, чтоб быть незаметной. Когда она незаметна, она создает расслабленную атмосферу и полностью выполняет все свои функции. Но вот ты ее слышишь, а значит, полностью нарушаешь ее смысл. И почему я раньше не замечал, что в солнечные дни тут просто уйма людей? Они приходят и уходят, туда-сюда. Дверь постоянно хлопает. Теперь меня это раздражает. А в комбинации с музыкой и пикселями в картинке кафе – просто сводит с ума. Наверно, просто я глубоко в душе всегда боялся, что настанет этот день и мне снова придется ходить в кофейню одному и вот так сидеть. Все это видеть, чувствовать. И как я раньше так жил?
Меня накрыла какая-то безысходность. Я шел к своему подъезду, смотрел на маленьких детей, играющих на детской площадке за деревьями в какие-то догонялки и думал, как хорошо быть ребенком. Мне бы сейчас им стать. Никаких проблем. Ни кризиса, ни Алисы, ни-че-го. Только игры и безделье. А погода еще такая была до противного приятная. Такая приятная, что даже стыдно было грустить сегодня. Но ничего с собой поделать я не мог. А что, если она и вовсе не вернется? Перестанет отвечать на звонки. Исчезнет. Как же я тогда? Что же мне тогда делать?
Я поднялся на свой этаж, шаркая по белой пыли на ступеньках подъезда, зашел в темную квартиру, не спеша разделся и улегся на диван. Почему-то я был сильно измотан и очень хотел спать. Но спать совсем не мог. Было такое дурацкое состояние, когда вроде и отключиться без задних ног вот прямо сейчас хочется, но и напряжение какое-то есть, беспокойство. Это беспокойство спать не дает. И лежишь, мучаешься в попытках. Сейчас бы перекусить чего. Или сходить куда-то развеяться. Хотя, я только что ел… Наверно, это нервное. А сходить… Куда сходишь во вторник вечером? Завтра можно будет в клуб литературный… Интересно, а она там будет? Клуб литературный хоть бесплатный. А то сейчас денег и так впритык. Не дай бог, если еще зарплату задержат… Это вполне себе ожидаемо будет. Скорей бы завтра. Хоть бы она пришла…
Когда на следующий день я зашел в класс литературы, Алисы там не было. «Ну ладно, – подумал я, – до начала урока еще есть время. Может все-таки придет». Я стоял у входа, разглядывая уже таких знакомых мне людей, задумался об Алисе и о том, куда сегодня лучше сесть, чтоб не слишком близко и не слишком далеко. Чтоб Настасья Евгеньевна ко мне как в прошлый раз не придралась. И вот, когда я думал, заметил, как женщина в сером положила на стол нашего учителя две книги. Те самые книги, благодаря которым я в этом клубе очутился. Достоевский и Горький… Воспоминания о том, как я, уставший после работы, тащил те стопки на себе из библиотеки пронеслись перед глазами. И у меня возник вопрос. Такой вопрос, который должен был возникнуть еще тогда, в самую первую среду в литературном клубе. Даже нет. В тот момент, когда мама дала контакты Настасьи Евгеньевны. Вопрос, который казался очевидным. И я удивился, что не задал его раньше. Что он раньше не пришел ко мне в голову. Но сейчас, зато, я могу задать его напрямую Настасье Евгеньевне, а не просто гадать сам с собой. И я спросил:
– А зачем вообще вам тут эти книги? Неужели, ученики не могли сами сходить в библиотеку и взять каждый сам себе?
Настасья Евгеньевна подняла голову, оторвав взгляд от бумажек, разбросанных по ее столу, и, убедившись, что вопрос адресован ей, ответила:
– Здравствуй, Андрей. У нас договор с районной библиотекой. Мы не спеша пополняем школьный архив. И ребята из моего класса эти книги после вас читать будут. На переменах или после школы, когда маленькие остаются на продленку ждать родителей.
– А маленьким не рано читать такие книги? – удивился я.
– У меня есть мальчик из третьего класса, – отвечала Настасья, как всегда в своей уверенной манере, – который уже читает перевод Гамлета. Он очень умный и все понимает. Ты забываешь, Андрей, что не все люди похожи на тебя. Есть дети, которые умнее даже меня. И это же прекрасно. Наша школа существует, чтоб давать таким развиваться.
Я понимающе покачал головой. «Умнее меня… – пронеслось в мыслях. – Какая-то она сегодня слишком прямолинейная».
Урок начался, а Алиса так и не появилась. Я занял, как мне показалось, очень удачное место прямо за подружками-болтушками, на третьей парте у окна. И потом очень часто в это окно поглядывал. Особенно, когда мальчик возраста моей Яны читал свой скучный рассказ. Имя у этого мальчика было какое-то сложное. Я на первом занятии его еще услышал, но запомнить, как ни старался, не смог. Поэтому для меня он теперь навсегда просто – мальчик Яниного возраста. Потому что нечего такие сложные имена носить! Настасья Евгеньевна в самом начале урока, поприветствовав нас, объявила, что сейчас он будет читать свое творение, а нам надо будет очень внимательно слушать и потом дать обратную связь. Но я не мог внимательно слушать. Потому что, понятно, где были мои мысли. Где угодно, но не здесь. Единственное, что я услышал – это нудное начало, благодаря которому я, собственно, в свои мысли и ушел. Почему они не читают Алисин рассказ? Он же в тысячу раз лучше! Как вообще можно было с таким рассказом проиграть конкурс?
– Что думаете? – прервала поток моих мыслей Настасья Евгеньевна.
Я молился, чтоб меня не спросили. И повезло. Высказаться решила женщина, которая на первом занятии была в ярко-красном шарфе. Елизавета, кажется, ее зовут.
– Мне не очень понравилась задумка. Про компьютеры и игры. Это как-то… странно.
– Вкусовщину опустим, – прервала ее Настасья. – Нравится идея – не нравится, вопрос индивидуальный для каждого. Я хочу анализ по делу. С точки зрения профессионального литератора.
– Суховато как-то… Без души, – сказала та из подружек-болтушек, что сидела справа.
– Я хочу, чтоб вы все навсегда запомнили, – говорила Настасья Евгеньевна размеренно и серьезно. – Я вам не какой-нибудь редактор газеты. Что попало читать не буду. Вот скажи, – обратилась она к мальчику, – ты это писал, потому что надо или, потому что тебе правда сильно захотелось?
– Если честно… – пробормотал он, опустив голову, – потому что надо.
– Жестко она его, – прошептал я себе под нос, после чего сразу же поймал осуждающий взгляд повернувшейся правой подружки-болтушки. В ее глазах так и читалось: «Молчи!»
Эти две одинаковые на мой взгляд девочки тоже не закрепились в моей голове за какими-то конкретными именами. Нет, я их знал. Просто не запомнил четко. Запомнил только что-то вроде Аня или Таня, а может даже Маша. Не знаю… Имена, которые не запоминаются вообще бывают двух видов: слишком сложные и слишком простые. Вот у мальчика Яниного возраста слишком сложное. Я даже пытаться не стал. А у этих двух такие… такие обычные русские имена. И сами они такие обычные русские красивые девочки, абсолютно славянской и одинаковой внешности. Хотя, наверно, дело и не в именах. Просто я их как людей не вижу. Смысл запоминать? Неинтересные они.
– Во-о-от! Сразу заметно. Не нужно писать потому что надо, – продолжала неумолимая учительница. – Пиши только то, что хочется и тогда, когда хочется. Понял?
– Понял.
Она недовольно вздохнула.
– Расстраиваете вы меня сегодня.
– Настасья Евгеньевна, – сказала все та же правая подружка после небольшой образовавшейся паузы, – а Вы мой рассказ прочитали? Я от души писала, честно.
– Нет. Некогда мне было. – она села за стол и начала перекладывать на нем какие-то бумажки. – Такой сегодня день… Мальчик один из моего класса умудрился локоть себе расшибить.
– Ого! Как это, – отвечала болтушка.
– Да вот, на подоконнике любите вы сидеть. То ли толкнул его кто, то ли сам соскользнул. И прямо локтем о бетонный подоконник. Шуму было… Затаскали меня сегодня по медпунктам и психологам. Завтра с его родителями завуч и я беседовать будем. Что-то серьезное там…
Все молчали и внимательно слушали. Так вот почему она такая взвинченная сегодня.
– Не зря же запрещают на этих подоконниках сидеть. Потому что вот что бывает… Такое у вас, у детей, шило в попе волшебное. И себя калечат, и меня потом по разборкам таскают почем зря. Так что проверю, как смогу.
– Конечно-конечно, – отвечала болтушка. – Раз такое дело…
Настасья Евгеньевна еще раз глубоко вздохнула и посмотрела на того мальчика, лицо которого уже приобрело несчастный оттенок.
– Прости, что так резко, – обратилась она к нему. – Не обижайся, хорошо?
Он уныло кивнул.
– Я понимаю, что ты только начинаешь. Но идти в правильном направлении нужно с самого начала. А иначе то, чему я вас здесь учу не имеет никакого смысла.
Она почему-то посмотрела на меня. Прямо ровно на меня. И я почувствовал себя каким-то чужим среди этих творческих людей. Они все тут, даже самые с виду никчемные, все пишут что-то. Возможно, даже красиво, как Алиса, например. А что здесь делаю я? Особенно сейчас, когда нет ее…
Дальше разговор у этой правой болтушки и Настасьи Евгеньевны зашел куда-то про вкусовщину в литературе. Все остальные просто сидели и наблюдали за их общением. Я в том числе. За таким делом прошел остаток занятия. Даже раньше обычного сегодня разошлись. И, когда последние литераторы покидали класс, я подошел к Настасье Евгеньевне еще раз.
– А Вы не знаете, где Алиса?
Она отложила бумажки, которые перебирала и задумчиво ответила:
– Не знаю. Я, вообще-то, у тебя то же самое хотела спросить…
– Это плохо, – пробормотал я себе под нос.
– Что-то случилось?
– Я думал, Вы знаете…
Народ уже окончательно испарился из класса, так что наша беседа приобрела приватный характер. Настасья Евгеньевна нахмурила брови и стала слушать намного более внимательно.
– Она, наверно, мне за это спасибо не скажет, но я так волнуюсь, – продолжал я. – Тот конкурс она проиграла…
– А-а-а, – простонала Настасья и облегченно вздохнула. – Это я уже знаю. Мы – литераторы – тут все между собой общаемся. – Возникла пауза. – Ты думаешь, она из-за конкурса сегодня не пришла?
– Не только сегодня. Она с самого понедельника мне ни на звонки, ни на сообщения не отвечает. И когда она результаты узнавала, так расстроилась сильно. Я волнуюсь… А что, если у нее депрессия? Или что-то с ней случилось…
– Давай так. Я позвоню завтра ее родителям и узнаю, все ли с ней в порядке…
У нее есть номер Алисиных родителей? А, ну да… Конечно же есть. Черт! Как бы мне хотелось сейчас самому им позвонить. Набрать номер, услышать в трубке ее отца или требовательной мамы. Кстати, никогда не слышал от нее ни слова про отца. Даже представить не могу, каким бы голосом он мне ответил. Маму могу, а отца – нет. Хотя, наверно, он говорил бы как все обычные отцы, серьезным низким голосом. И этот голос сказал бы мне, что с Алисой все хорошо, что она дома. Тогда стало бы ясно, что она просто меня игнорирует. И тогда я бы совершенно открыто, без угрызений совести мог бы на нее злиться. Я бы думал или даже говорил вслух все, что думаю. Что я ее ненавижу. Ненавижу эту девчонку! Она берет и так безжалостно играет моими чувствами. Пропадает, появляется. Творит всякую ерунду. А я страдаю! Из-за нее страдаю. И ее ненавижу. Может, она и не в курсе. Конечно, у нее своя жизнь, свои проблемы. До меня ей и дела нет, мы же толком не знакомы даже. Но в том, что мне так плохо, виновата она. И за это я ее ненавижу.
Но я не мог этого ни говорить, ни думать. Не мог себе позволить, потому что, а вдруг, все не так. Вдруг с ней вправду что-то случилось серьезное. И у нее есть на все это причина, объяснение. И эта неопределенность меня изнутри съедала. Это что мне теперь, с такой неопределенностью до завтра жить? Ждать до завтра, когда Настасья Евгеньевна позвонит?
– А нельзя сегодня? – аккуратно перебил ее я.
– Хм… – она посмотрела на свои старые золотые наручные часы. – Уже поздно.
Я глубоко вздохнул.
– Завтра утром первым делом позвоню. Вот, – она протянула мне квадратный маленький листок, похожий на стикер, только не липкий, – можешь оставить свой номер. Я сразу же тебе перезвоню.
Настасья дала мне свою ручку и посмотрела с каким-то пониманием.
– Знаешь, – продолжила она, когда я дописал номер, – я думаю, с ней все хорошо. Скорее всего, у нее просто сложный творческий период в жизни…
– Но я же не могу просто взять и перестать за нее волноваться, – перебил я.
– Понимаю. Хоть ты этого и не сделаешь, все равно скажу тебе, что Алису сейчас нужно оставить в покое. Пусть она пройдет свои уроки сама, сама отстрадает. Я в свое время тоже долго и сложно искала свой путь. Потом еще несколько раз с него сбивалась и искала снова., – она улыбнулась. – Но спокойствие и осознание, которое я испытываю сейчас того непременно стоит. Когда занимаешься своим делом, когда знаешь цели и средства, понимаешь, кому нужно то, что ты делаешь и, кто готов идти с тобой рядом – это все достижения, которые дают силу и спокойствие, но достигаются огромным трудом.
– И что получается? Каждый писатель должен так страдать? – пробормотал я.
– Страдать просто необходимо. И не только писателю. В любой творческой профессии, даже рисуй ты единорогов в королевстве сладостей или сочиняй детские песенки, у каждого случаются кризисы и это нормально.
– Это ж сколько ей надо всего пройти, чтоб стать настоящим писателем?.. – Я задумчиво посмотрел в окно. Как быстро стемнело… – И почему творить можно только в муках? – продолжил я как бы сам с собой. – Что за законы такие… несправедливые!
– Только кризисы и отчаяние дают нам силы двигаться дальше. Это своего рода пауза. Остановка, чтоб свериться с навигатором и понять, правильно ли ты движешься. Алиса сейчас проходит этот этап. И я рада, что она пришла к нему, это значит, что она растет. Значит, что скоро она поймет, куда нужно двигаться и будет счастлива. Но счастье познается только в сравнении с болью. Это законы вселенной. Не я их придумала. Я просто на своем опыте увидела, как это работает и теперь помогаю увидеть это другим. Вот и все, – она улыбнулась. – Кто мы такие, чтоб судить о справедливости законов, появившихся до нас, работающих столетиями? Ты лучше не спорь со вселенной. А попробуй ее понять.
Нет, я не перестал звонить Алисе. И волноваться за нее тоже не перестал. Но стало немного легче. И я пробовал понять сказанное Настасьей, отвлечься от своих этих волнений, не несущих никому пользы, а только раздражающих меня и не дающих мне жить. Старался концентрироваться на том, что происходит вокруг. Замечать свою работу и нервничающих на ней людей. Нервничающих из-за того, что в воздухе витала куча неопределенности, и каждый боялся за свой собственный зад. Снова начал играть в судоку и тому подобную ерунду, занимая свой мозг, отвлекаясь от проблем. Я гулял и старался вглядываться в лица прохожих, наблюдать за ними. Даже за домом своим начал наблюдать. И снова каждый день бросался в глаза и раздражал неоконченный ремонт и куча пыли. Единственное, что я так хотел заметить, но никак не мог – это соседи.
—
Своих нынешних соседей я знать не знал. Иногда мне вообще казалось, что их нет. Не существует. Уж что в этом доме хорошо, так это толстенные стены. Живу как в бункере, честное слово. И на площадке мы как-то особо не пересекались. Вернее, с соседями на этаже мы не пересекались вообще. Я никогда не знал и не знаю до сих пор, как они выглядят, есть ли у них дети, домашние животные, друзья… Чисто теоретически мне всегда казалось, что они есть. В то, что их не существует, поверить было невозможно. Хотя бы потому, что периодами они оставляли следы своего существования. В прямом смысле следы. Сырые грязные следы под дверью осенью и весной или комочки снега с обуви зимой. Еще, пока шел этот нескончаемый ремонт, дверь второй квартиры на этаже, той, которая располагалась углом к моей, систематически обновлялась. Где-то раз в два-три дня она полностью очищалась от пыли. При чем только она. И в том, что во второй квартире на этаже кто-то существует, я по этим признакам был уверен точно. На счет первой еще можно сомневаться. Но вот вторая – жилая.
Иногда мне хотелось думать, что там живет какая-нибудь грациозная хрупкая леди. Настолько хрупкая, что шагов ее по подъезду было не слышно. Не слышно было даже того, как она открывала и закрывала дверь. Хотелось думать…
Но эти мои невидимые и неслышимые соседи оставляют в напоминание о себе лишь следы и чистую дверь. Не видел я их еще, наверно, потому, что уходил на работу сравнительно поздно, – к десяти – а возвращался тоже поздно или как попало, как в кофейне сиделось, так и возвращался. Детей соседских, это пожалуйста. Каждый вечер во дворе наблюдаю. А вот взрослых… Ну должны же быть у детей свои взрослые. Не могут же это быть сами по себе дети.
С ребятами сверху ситуация обстоит еще хуже. Их двери и следы я не вижу. Только один раз за весь год жизни тут, один раз я встретил на лестничной площадке женщину, спускающуюся сверху. Она была одета в толстый пуховик то ли черного, то ли темно-синего цвета. Спросонья не разобрал. Было это сразу после Нового года. А сам Новый год я отмечал у мамы. Друзья тогда разбежались по компаниям, Санек со своей мадам умчал в жаркие края. Потом он мне еще долго фотографии показывал, как они там пальму гирляндой обматывали и хлопушки в море и на пляж запускали. Все резко куда-то делись, и мне пришлось принять единственное приглашение, которое я не хотел принимать на новогодние праздники – отмечать с мамой, ее новым, не очень-то мне близким мужем и совсем не близкой мне Яной. Скромный выдался тогда праздничек.
Поэтому и в Новый год своих соседей я не видел и не слышал. А сразу после праздников, день на третий или четвертый, как начались законные трудовые будни, я столкнулся с ней. Под толстым пуховиком зимой часто не понимаешь, каких по правде размеров человек. Но у этой женщины безошибочно и ярко из-под толстого пуховика выглядывало такое же толстое лицо. Округлое, с большими щеками и несчетным количеством подбородков. Ее ужасное лицо было как раз тем, что заставило меня проснуться после новогоднего отдыха. Отойти от наркоза, так скажем. Она прошла по лестнице так, как обычно такие женщины ходят – дерзко, объемно, будто она тут во всем подъезде главная. И была она не в том смысле женщиной, как ее представляют – ухоженной, статной и все в таком духе, а наоборот. Той женщиной, которой кричат в автобусе: «Жен-щи-на-а-а, ну, не толкайтесь», – гнусавым таким высоким голосом кричат, другие такие же женщины. Вот эту свою соседку сверху я запомнил на всю жизнь. Я ее тогда пропустил вперед, чтоб она на меня случайно не упала, пока спускалась. Не знаю, почему, но абсурдный страх того, что меня придавит огромная страшная женщина в таком же огромном страшном пуховике, и, что я умру, сломав сразу все кости, на этой старой лестнице в своем дряхлом подъезде, меня поглотил. И я пропустил ее вперед.
Этажами ниже рассказывать тоже нечего. Типичные семьи с уставшими исхудавшими мамочками, маленькими, вечно грязными детьми и мужчинами с пивным пузом. Ни одной как-то счастливо выделяющейся семьи или просто соседа-одиночки я в нашем доме не встречал.
И вот, видимо, настал день, когда судьбой мне было предначертано познакомиться со всеми ними. С теми, с кем я еще не знаком и даже с их какими-то знакомыми.
Я как обычно поднимался по абсолютно пыльному подъезду. Думал о чем-то очень отвлеченном. Из таких вещей, которые в момент раздумий кажутся сильно важными и интересными, а когда перестаешь о них думать, мгновенно забываешь и важность их резко испаряется. Думал себе, думал. Настолько сильно и сосредоточенно думал, что даже шаркнулся о перила между первым и вторым этажом. Испачкал новое пальто. Черное о белую пыль. Я его купил на какой-то огромной распродаже под конец прошлой весны. Тогда было уже жарко, не для пальто погодка, но купить было нужно. По распродаже – святое дело. И одежды чисто осенней у меня тогда не было. А тут такая удача! Всегда мечтал о пальто. Мне казалось, что выглядеть я в нем буду загадочно и по-взрослому. И мужчины в пальто в целом как будто романтичнее. Атмосферные такие. С размером повезло. Оставался только мой и совсем-совсем большой. Вообще, с размером мне по жизни везло. Уродился идеального роста и телосложения, почти в минимальной границе для мужчин. Мой, сорок шестой, и найти не сложно, и не быстро разбирают. А вот тем, кто чуть меньше – уже сложнее. Одним словом, удачная вышла покупка. С тех пор, как купил, первый раз надел вот сегодня. Оно мне так нравилось. Испачкал, и настроение сразу упало. Я разозлился на перила, на пыль и на рабочих, которые так долго тянут с этой грязищей. Подумал, что кто-то же должен что-то с этим сделать. И преисполнился решимости по приходу домой найти какой-нибудь способ оставить жалобу на это безобразие. Раньше меня такие общедомовые дела не волновали от слова совсем, но именно в этот вечер меня настолько сильно зацепило это белое пятно на моем новом черном пальто, что в голове сразу родился план. И план этот состоял из поиска ответственной за наш дом управляющей компании, составления на них жалобы в полном и не очень корректном объеме, а после удовлетворенного восстановлением справедливости вознаграждением себя за проделанную работу на благо, как я посчитал, всего дома. Я отряхнулся хорошо, и пятно стало почти незаметным. Но я-то знал, что оно там есть. И от этого пальто вдруг потеряло ту силу и уверенность, которую мне давало. Нет, точно нужно с этим что-то сделать. Это так оставлять нельзя. Достало уже! Последняя капля! В общем, я и мой план активно поднимались на свой этаж, как вдруг откуда-то сверху донесся резкий хлопок дверью и разъяренные крики мужчины.
Я на долю секунды завис, задержав ногу над следующей ступенькой, и задумался, стоит ли продолжать движение. Притаив дыхание, я пытался расслышать, что за слова изрекал из себя тот мужчина. Услышал много ненового и несвязного мата, но понял для себя, что слова звучат весьма трезво. Не злой алкаш – уже хорошо. Но неконфликтная моя внутренняя натура все же пыталась отговорить тело подниматься дальше. А как иначе-то? Спуститься и ждать у подъезда, пока все утихнет? На улице холодно и противный мелкий дождь. Да и кто его знает, сколько ему вздумается так стоять и кричать на дверь. Пересилив себя, я все же продолжил движение и, тихо преодолев еще этаж, понял, что звуки доносятся как раз с моей площадки. Ко всему прочему добавились еще не менее разъяренные стуки в дверь. Я глубоко вдохнул и отправился навстречу очевидным неприятностям, как послышался скрип замка и распахивающейся двери.
– Ты сошел с ума?! Хватит! Всех соседей распугаешь! – расслышал я женский голос.
– Пусти! – ответил все тем же злым тоном мужчина.
– Ты чего добиваешься? Я не буду с тобой разговаривать и баста! Понял?! Сейчас вызову полицию. Уходи, видеть тебя не хочу!
– Да послушай же ты…
В этот момент я резко и громко сделал несколько шагов. Сердце заколотилось сильно-сильно, сигнализируя о надвигающейся опасности. Я вышел на площадку на пол-этажа ниже моей, выглянул из-за угла и твердо встал на обе ноги напротив лестницы, ожидая реакции бунтующих. Мне показалось, что я должен сделать хоть что-то. Что, если мужчина увидит свидетелей, то хоть немного успокоится. Дальше этого мои мысли не ушли. Я не подумал о плане отступления, не подумал, что возможно придется с этим мужчиной драться. Даже не подготовил телефон, чтоб набрать полицейских. Ветер пронесся сквозь мою голову и очень быстро освободил ее от вообще всех мыслей. Я застыл напротив лестницы. А те двое застыли в дверях второй квартиры на этаже. Той самой квартиры, дверь которой постоянно чистилась. И той самой квартиры, в которой, я думал, жила хрупкая среднего роста девушка.
А увидел я отнюдь не хрупкую девушку. Она была от силы метр десять ростом, боевой комплекции, с черными-черными, длинными до колен волосами и такими же черными глазами. Черными и испуганными глазами. Тот, что еще несколько секунд назад ввел меня в ступор своими криками и стуками и нагнал страху, сейчас скорее вызывал желание рассмеяться. Он был тоже очень крепкого телосложения и тоже метр с чем-то ростом. В общем, жил я по соседству с карлихой у которой был под стать ей гневливый знакомый. И тут я сразу вспомнил, как несколько недель назад какой-то дурак разбудил меня в воскресное раннее утро своими барабанными стуками в мою дверь. Тогда я не придал этому значения, а сейчас… Весь страх как рукой сняло. Я уже уверенно и даже немного осуждающе смотрел на этих двоих. А они смотрели на меня.
И ничего лучше, чем просто продолжить подниматься и спокойно зайти в свою законную квартиру, не пришло в голову. Я прошел по середине лестницы и почти сравнялся с ними. В гробовой тишине уже начал доставать ключи, но инстинктивно обернулся. Девушка все теми же испуганными глазами смотрела на меня и как скажет:
– Помогите, пожалуйста. Он уходить не хочет, я уже не знаю, что делать.
– Лида, мы сами разберемся, – тут же прервал ее маленький мужчина.
А она все продолжала на меня смотреть так, что отвернись я и продолжи открывать свою дверь – никогда бы себе не простил. Я задумался, что можно в такой ситуации сделать, но поток мыслей из разряда: «Позвонить в полицию» или «Начать конфликтовать с этим мужчиной», был прерван словами Лиды:
– Выпроводите его из нашего подъезда, пожалуйста.
– Что это значит «выпроводите»?! – повысил голос мужичок.
– Вы слышали, – неожиданно для себя вмешался я. – Дама сказала, вам здесь не рады. Уходите по-хорошему или я вас выведу.
Он бросил на меня озлобленный взгляд.
– Или ты сейчас же уходишь, или я звоню в полицию и говорю, что меня домогается какой-то маньяк! – резко сказала Лида и бросила на меня взгляд, побуждающий к действию.
Я машинально сделал еще шаг к ее двери.
– Ладно, ладно. Я уйду. Но только не думай, что мы закончили. Друзья соседи тебя от разговора со мной не спасут!
Он сказал это так, видимо, громко, что в первой квартире на нашей лестничной клетке кто-то зашевелился и скрипнул замком.
Карлик важной походкой отправился вниз по лестнице, специально и сильно стукнув меня плечом, когда проходил мимо. Из квартиры номер один высунулся пацанчик школьного возраста и спросил, все ли в порядке. Я за Лиду ответил, что уже все хорошо и помощь нам не нужна. Сама же Лида стояла немая в дверях своей квартиры. Пацанчик засунул голову обратно и закрыл дверь.
– Все хорошо? – спросил я у черноволосой девушки, по инерции, наклонившись к ней.
– Будет ли это слишком нагло, – помедлив, сказала она, – если я попрошу Вас выпить со мной чаю, пока не приедет моя подруга? С вами мне будет спокойней.
– Конечно нет! Вернее… Да, давайте я выпью с вами чаю.
Она распахнула дверь сильнее и кивком пригласила меня внутрь.
Квартира Лиды была очень светлая, вся обставлена в белых и серых тонах, стены выкрашены в нежно-розовый. На крючке, прямо перед входом кривенько висела едрено-розовая маленькая сумочка. Сама же Лида была в белом, очевидно, детском халате. Гостя она не ждала. Я разулся, она закрыла дверь на все замки, которые были и достала из белого шкафчика такие же розовые, как сумочка, махровые тапочки.
– Вот, других у меня нет, – с сожалением сказала она.
Я посмотрел на эти тапочки, прикинул, что если моя нога в них и влезет, то пятка точно будет свисать. Но отказываться от такого гостеприимства было как-то невежливо. И я надел эти розовые тапочки.
Проход в кухню был сделан через зал. Вернее, через единственную комнату в ее квартирке. Диван в ней был расправлен и завален персиковыми подушками. А по всему полу от разных розеток к столу и дивану было протянуто штуки три удлинителей. Белые провода валялись и висели хаотичным образом по всей комнате. Так что можно было бы о них запросто споткнуться. Я аккуратно прошел на кухню за Лидой. Там она указала на раковину и предложила помыть руки. Я помыл. Она поставила кипятиться чайник, усадила меня на табуреточку с розовой – в цвет тапочек – подушечкой и куда-то исчезла. Может в туалет отошла… Сложно представить еще места в этой квартирке, куда она могла бы деться. Хотя, не без юмора, она вполне могла бы тут потеряться. Такая маленькая…
Я сидел на этой розовой табуретке и пытался придумать, что сказать, чтоб ее успокоить. Но в голову лезли только мысли о расспросах про того мужичка. Это ее точно не расслабит. Еще я пытался сообразить, что делать дальше. Ведь он обещал вернуться. Да и чем я ей могу помочь? В те несколько минут отсутствия Лиды в комнате, меня накрыла сильная беспомощность. Я осознал, что даже такой взрослый мужчина, как я, в этой ситуации ничего сделать не может. И полиция ничем не поможет. А уж маленькой женщине, живущей одной, у которой из подмоги, похоже, только подруги, и подавно страшно. Я так себя накрутил безысходностью этой ситуации, и так мне стало эту Лиду жалко, что когда она вернулась на кухню, я сразу же выпалил:
– Если я еще чем-то могу помочь, Вы не стесняйтесь.
– Ради бога, – усмехнулась она, потирая красные глаза, – Вы у меня дома сидите. Можем мы перейти на «ты»?
– К-конечно, – растерялся я. – Меня Андрей зовут.
– Лида, – она протянула свою маленькую ручку, – очень приятно. Я с ним как-нибудь справлюсь. Прости уж, что причинила неудобства.
– Да ничего страшного. Мне все равно спешить не к кому.
– Мы расстались недавно. Вернее, я его бросила, – отвечала она сама на мои мысленные вопросы. – Думаю, понятно, из-за чего бросила. А он никак не может с этим смириться.
Тут закипел чайник, и она начала греметь кружками.
– Думаю это пройдет. А пока хоть квартиру не меняй, – продолжала Лида.
Точно! Тут меня посетила, как показалось, гениальная идея.
– А, может, действительно поменять? Пока не утихнет. Поживи у подруги какой-нибудь.
– Это мысль… – улыбнулась Лида, поставив на стол две чашки.
Потом на столе появились еще всякие сладости: вкусные, хорошие конфеты, печенья, халва и даже мед. В чем-чем, а в гостеприимстве Лиде равных нет.
Мы пили чай, а Лида сама вела разговор. В какой-то момент я даже подумал, что, в принципе, мне даже не обязательно что-либо говорить. Просто кивать в такт было бы достаточно. Лида рассказывала про их отношения с этим, как она его называла, козлом-мудаком-придурком-сумасшедшим и так далее. Она не задавала вопросов и не заставляла меня чувствовать себя неловко. А когда я уже совсем расслабился, зазвонил домофон.
– Опять он? – предположил я на автомате.
– Нет. Он-то знает, что у нас дверь не закрывается, – ответила Лида и направилась к двери.
– А-а-а, точно, – пробормотал я и пошел за ней.
Она сняла трубку и, даже не спросив, кто там, сказала, что дверь открыта.
– Вот и подруга моя пришла… – пробормотала как бы в пустоту Лида.
Намекает, что мое чаепитие на этом закончено. Я намек понял и, ответив: «Ладно, пойду тогда», – начал надевать обувь.
– Спасибо за помощь, – сказала Лида. – Не знаю, что бы делала, если б не ты.
– Ты езжай к подруге, – говорил я, стоя головой вниз и завязывая шнурки. – И обращайся, если что.
В этот момент я подумал, что шнурки завязывать вообще нет смысла, потому что я же живу за соседней дверью. Когда я уже собирался разогнуться и уйти, раздался стук. Лида открыла дверь и тут я офигел! Так и застыл, надевая ботинок. Я смотрел на них с Лидой снизу-вверх, и даже показалось, чтоприоткрыл рот. Вот уж кого-кого, а ее я увидеть не ожидал.
—
– Ну, наконец-то! – сказала Лида и потянулась на цыпочках, чтоб обнять подругу.
У подруги были такие же круглые глаза, как у меня. Мы оба растерялись. Что было приятно и логично. Моментально вспомнил я ее звонкий смех и в особенности то, как мне нравились ее «улыбающиеся» глаза. А стояла передо мной в дверях Анжелика. Та самая Анжелика, которую я, как последний дурак не ценил и, которую год назад пришлось отпустить. Я разогнулся и продолжал смотреть на нее, а она на меня. Про Лиду, стоящую между нами, мы в эти секунды забыли совсем. Но Лида не забыла про нас. Она точно что-то поняла и выдала:
– Вы знакомы?
Анжелика улыбнулась. Так светло и радостно, как она умеет. Она была как будто рада нашей встрече. И немного по-детски хихикнула.
Я любил ее смех и люблю до сих пор. Она, как лучик среди пасмурного неба, как бы банально это не звучало. Интересно, описывают ли таких, как она какими-то другими словами и сравнениями? Вряд ли… Анжелика только похорошела. Ее белые, не золотые, а именно белые волосы стали немного длиннее и теперь доходили где-то до талии. И была она сегодня вся в белом. В белом плаще и с белым зонтиком. Вообще, Анжелика любила этот цвет, а этот цвет любил ее. Он ей вправду шел. И еще за то время, что мы встречались, я ни разу не видел, чтоб она запачкалась. Ни разу! Вот что называется «уметь носить белое». Сейчас она для меня выглядела в прямом смысле ангелом. Даже моргнул несколько раз, чтоб убедиться, что она настоящая. Настоящая…
– Да, знакомы, – решился ответить я, не отрывая взгляда от ее прекрасных голубых глаз. И снова поймал улыбку на ее лице.
– Ну, тогда не нужно вас представлять, – тоже улыбнувшись сказала Лида. – Это он – тот самый сосед, который мне помог.
Анжелика только кивнула и продолжила смущенно улыбаться. Мы все втроем стояли в дверях маленького Лидиного коридора. И было там довольно тесно. На столько тесно, что я понимал – чтоб зайти Анжелике, нужно выйти мне. И вышел.
– Передаю тебя в заботливые руки, – сказал я, конфузно улыбаясь. – Если что, стучи.
– Еще раз спасибо, – ответила Лида, впустила Анжелику и сразу закрыла дверь.
Я стоял в подъезде и пытался отойти от шока. Меня как будто током ударило сейчас. И вел я себя как дурак. Даже не поздоровался, не спросил, как у нее дела. У меня в голове было перекати-поле какое-то. Хотя, я о ней последнее время думал, даже скучал. Интересно, а она скучала по мне?.. Дурак! Вот дурак! Упустил такой шанс. Что, если я ее никогда не увижу больше?.. Что теперь? Постучать и попроситься к ним обратно. Бред какой-то! Глупо получится. Может, она мне и не рада вовсе. Она умеет фальшиво улыбаться, как по-настоящему. Я знаю, что умеет. Что же делать теперь? Ну, нет. Сейчас я никуда ломиться уже не буду. Да и момент неподходящий. Потом ей позвоню. Да! Отличная идея. Потом позвоню и поговорим о встрече. Потом… И я начал трясущимися, не хотевшими меня слушаться совсем руками искать ключи. Потом еле как воткнул их в дверь и закрылся в своей пустой темной квартире.
Утром, немного зевая, я спускался по пыльному подъезду и сразу же вспомнил, что еще вчера был полон решимости разобраться с вопросом ремонтного застоя. Когда же, зайдя в автобус, я разблокировал телефон, то увидел четыре пропущенных вызова. С неизвестного номера. А звонили ночью, около пяти. Вот странно… Кто бы это ни был, я решил, что он подождет, как минимум, до обеда. Сейчас у меня уже было одно важное дело. Всю дорогу до работы я думал про этот подъезд, пытался вспомнить, к какой управляющей компании надо бы предъявить претензию, но не вспомнил и решил поискать в интернете. Пока я ехал в забитом автобусе стоя, одной рукой держась за поручень, второй тыкался в телефоне и, наконец, нашел контакты нашей управляйки. Ну, как контакты… Номер телефона только. Я скопировал его в заметки и, идя до работы, пытался не забыть сразу же позвонить и пожаловаться. Сразу же, как только попаду в теплое и тихое помещение автосалона. Работы утром обычно нет, так что я сел за свой стол и тут же набрал номер.
– Вас приветствует управляющая компания «Мой дом», – выдал роботизированный женский голос. – В целях повышения качества обслуживания разговор может быть записан.
И дальше пошла отвратительная, бьющая по мозгам, как моргенштерн, музыка. Высокие ноты чего-то, смутно напоминающего металлофон, заставили мою голову сжаться и немного заболеть. Я слушал эту музыкальную пытку около пяти минут, после чего тот же роботизированный женский голос произнес: «Абонент не отвечает. Попробуйте позвонить позже». И звонок сбросился. «Да что ж это за издевательство такое?!» – подумал я и решил перезвонить еще раз после обеда.
Анжелика… Это не сон был? Я вправду ее вчера видел? Она похорошела только. Надо было с ней поговорить. Черт! Как же я ненавижу свою эту нерешительность. А звонить сейчас страшно. Что, если она не хочет со мной разговаривать? Хотя, нет. Что это я? Выглядела она весьма дружелюбно и даже улыбалась… Но сейчас звонить все равно не буду. Разгар рабочего дня же. Надо переключиться. Вечером над этим подумаю, а теперь надо с подъездным безобразием разобраться.
– Ты кушать идешь? – крикнула Света из-за своего стола.
Этим криком она моментально заставила меня забыть, о чем я там только что думал и переключить мыслительный процесс на: «А что, уже обед?»
Мы поднялись в столовую, сели с ребятами из кредитного. Они и Света очень много болтали сегодня. Я даже в конце подумал: «А когда они успели все съесть, если только и делали, что говорили?» Тогда же, за обедом, всем разом пришли сообщения о зарплате. Ну, наконец-то! Где ж она была, когда я так в ней вчера и позавчера нуждался? Пришло, разумеется, мало. Даже очень мало. Наверно, меня все же депремировали за тот отчет. Но разбираться и злиться на это у меня не было ни сил, ни единиц внимания. Поэтому я молчал. Молчал и думал про управляйку, про Анжелику и про те четыре неизвестных звонка. А что, если это звонила Алиса?..
Как только я вернулся за рабочий стол и уже собирался повторно набрать номер управляющей компании, мой телефон зазвонил сам. Это бы Санек.
– Привет!
– Андрюх, привет. Слушай, выручай. – Он говорил немного рассеянно и тихо.
– Что случилось?
– По телефону о таком не поболтаешь… – промямлил он.
– Что-то серьезное?
Я весь напрягся. Чтоб Санек вот так звонил средь бела дня и просил помощи, это за годы нашей дружбы впервые. Обычно он очень легко относился к проблемам. И был неисправимым оптимистом. На каждую сложную ситуацию ответ у него был один: «Щас разрулим». И разруливал. А потом с улыбкой мне рассказывал про такие вещи, от которых сам я в панику бы впал. Однажды они потеряли ребенка. Ребенка, черт возьми! Так он тогда и то спокойней был. Звонит, про дела мои узнает, а потом как выдаст, мол, не знаю ли я случайно кого из полиции. И выяснилось, что старший их парнишка из садика выгулял в неизвестном направлении и не вернулся. Потом они его нашли. Вернее, он сам нашелся. Приплелся к садику под вечер. Но спокойное поведение Санька меня тогда до глубины души поразило. Пару раз у них на отдыхе какие-то катастрофы случались. Отдыхали в каком-то месте тропическом, а там землетрясение случилось. Сильное довольно, как потом передавали. Он тогда из отпуска приехал и говорил только о том, как смешно от подземных толчков тряслась местная церковь. Что у нее маленькие купола, как шарики качались вверху. Санек меня этим всегда поражал. И за столько лет я все еще не перестал удивляться его спокойствию и пофигизму. Но тут удивление было совсем другого рода. Тут он чуть не задыхался. Говорил с большой грустью в голосе и тихо. Почему тихо-то? Разгар рабочего же дня.
– Напиться нам надо, брат. Срочно и сильно напиться.
– Сань, ты меня пугаешь.
– Доживу я до вечера, не парься. Ты до скольки там сегодня работаешь?
– До семи…
– Значит в семь тридцать приезжай, – перебил он.
– К тебе?
– Ага, щас! К бару.
– Саш, какому бару?
– Любому. Да хоть этот, как его?.. с грехом что-то…
– «Город грехов» что ли? – попытался я угадать.
Саня, явно, плохо соображал.
– Да, да. В него.
– Хорошо, – ответил я. – Пить, так пить. У меня тут тоже есть, что тебе рассказать и из-за чего выпить.
– Вот и отлично. Давай, до вечера. Не опаздывай!
И он отключился. «Вот это дела! – подумал я. – Не хватало мне еще Саниных проблем. У самого тут мозг плавится». Я зашел в контакты и снова набрал Алисин номер. Знал, что она не ответит, но все же позвонил еще раз. На всякий пожарный. Тишина. А если бы она взяла трубку, на одну проблему сегодня было бы меньше. Кто бы знал, что так все вот это на меня свалится…
Как только я об этом подумал, в салон зашел клиент. Еще один мужчина в возрасте. Я огляделся и понял, что никого на рабочих местах нет. Обедают. А Света куда-то исчезла. В туалет, наверно, отошла или покурить с кем-то. Выбора не оставалось, нужно было идти и брать этого мужчину на себя. Я мысленно пообещал позже вернуться к задуманному и дозвониться все же до этой чертовой управляющей компании. А пока, я же и так хотел заняться своими планами. С такими показателями и до увольнения, глядишь, не далеко.
– Здравствуйте, меня зовут Андрей, я менеджер. Чем могу помочь?
С ним я провозился часа три, если не больше. Пока все рассказал, показал, пока он в каждой модели посидел, там-сям потрогал, со всех сторон осмотрел. Потом его еще на тест-драйв записывал. Контакты у него все взял, в базу вписал. А он после всего этого пошел, говорит, другие салоны посмотрю. Нет, ну как ожидаемо!
После ухода неблагодарного я в четыре часа спохватился, что так и не позвонил в управляйку. Набрал номер, послушал эту писклявую музыку, отодвинув телефон немного от уха, чтоб не так звонко было. Опять никто не взял трубку. Теперь уже хотелось оставить жалобу не только на наш пыльный подъезд, но и на качество обслуживания нашей управляющей компании. Деньги же плачу им, е-мае! Не для того, чтоб по несколько минут слушать в трубку это. Я злился. Хоть в платежку я последний раз вглядывался досконально только год назад, когда въехал, я все же знал, что сколько-то им плачу. Бездельникам этим! И, если честно, не хотелось даже знать, сколько. Любую сумму мне сейчас на них было бы жалко. Любую. Теперь я вдруг понял всех тех ребят, моих соседей по дому, которые постоянно проводят всякие собрания, пишут заявления, что-то делают. Я вспомнил, что не так давно, в конце лета, видел у подъезда объявление о том, что нужно подойти в квартиру такую-то и написать заявление на отказ от управляющей компании и перехода на домсовет или что-то в этом духе. Видимо, у кого-то еще раньше меня духу хватило что-то с этим безобразием делать. Взять управление на себя. Отважный человек. Но это я сейчас так думаю. А тогда прошел мимо. Вот, подумал, дураки. Оказывается, нет, не дураки.
Зарекся я сам для себя на следующее такое собрание явиться. В своем испачканном пальто. Теперь из принципа его стирать не буду, чтоб это еле заметное белое пятно мне напоминанием служило. Напоминанием сильной злости и желания что-то, наконец, менять. А дальше день закончился быстро. И, волнуясь за Санька, предвещая интересный вечер пятницы, я отправился в «Город грехов».
За окном было как обычно сыро и противно. Ехать на автобусе не хотелось совсем, да и от ближайшей к тому клубу остановки до него все равно пешком идти квартал. В такую погоду… Ну уж нет. Я вызвал такси и вышел из салона. На улице чуть поодаль, у соседнего козырька, уже стояла Света и торжественно завершала рабочую неделю тоненькой сигареткой с вишневым запахом. Одна. Увидев меня, она безжизненно помахала, и я подошел к ней.
– Будешь? – спросила она, выдвинув руку с сигаретой немного вперед.
Я молча кивнул. Время еще было.
Мы смотрели оба вдаль и просто курили. У меня уже совсем не оставалось сил. Даже подумал, что зря согласился встретиться с Саньком сегодня. Но дружба есть дружба. Ему сейчас, судя по голосу, моя помощь просто необходима. Уж я-то знаю, как сильно иногда нужна чья-то поддержка. И как хреново, если никто не может тебе помочь. Поэтому, надо ехать. А здоровый сон подождет. Может, после парочки шотов и взбодрюсь…
Со Светой тоже творилось что-то печальное. Такое ощущение, что в этот момент всем людям, как минимум, в нашем городе, а то и на всем свете было плохо и грустно. Погода ситуацию только усугубляла. «Ну, ничего… – подумал я, – пройдет. Завтра станет лучше. Определенно. Погрустить, говорят, даже полезно». Что такого опять случилось у Светы, я спросить не решился. Если бы и она на меня сейчас свои проблемы вывалила, я бы точно не выдержал. Так и стоял просто рядом, всем своим видом показывая сочувствие к ее ситуации, что бы у нее там ни случилось. Когда пришло уведомление, что машина подъезжает, я почувствовал, как колется воротник у рубашки. Наверно, нитки вылезли возле бирки. Почему сейчас? Я ее не стирал почти неделю, с того понедельника, когда последний раз видел Алису. Пять дней ходил в мятой рубашке с серыми от пота рукавами. И как меня еще не уволили? Что самое странное, если рубашку не стирать, так и не должны никакие нитки вылезть. Но они вылезли. И теперь я вынужден был ехать в клуб, в который не хотел, уставший как собака, да еще и в грязной, не имевшей даже близко презентабельного вида, рубашке, которая вдобавок натирала мне шею. Просто класс! Нет. Так не пойдет.
Машина подъехала, и телефон еще раз прожужжал у меня в кармане. Я попрощался со Светой, с тяжелым сердцем сел в машину, оставив ее одну под козырьком, и решительно выдал:
– Здравствуйте. Нужно будет заехать кое-куда.
– Угу, – ответил таксист. – Вы только в приложении адрес добавьте…
Вообще, я очень люблю ездить в такси. Будь у меня достаточно денег, всегда бы ездил. Есть в них что-то приятное. И не из-за комфорта, не из-за скорости. А просто, когда садишься в машину, смотришь в окно. Никто тебя не отвлекает, никому ты не нужен. Есть возможность и время подумать о своем, расслабиться, сосредоточиться. Вот, если бы в автобусах не было таких персонажей, которые устраивают громкие шоу на ровном месте или бабулек, пристально на тебя глядящих, если бы не было кондукторов и никто бы меня не трогал, то и в автобусах стало бы просто замечательно ездить. И, выходит, для меня прелесть такси именно в том, что ты один. Бывает, конечно, приходится вызывать такси с кем-то на пару или на компанию. Но и тогда ты точно знаешь, с кем поедешь. Знаешь, что тебя не будут эти люди отвлекать. Не пойми с кем ты в такси вместе никогда не сядешь. А в автобус садишься. Черти с кем. Каждый раз. И каждый раз все они тебя отвлекают, действуют на нервы, а ты их молча ненавидишь. И они, может быть, ненавидят тебя.
В такси же единственный, кто может огорчить и даже взбесить – это сам таксист. Его мы не знаем и заранее выбрать не можем. Разве что, по оценкам в приложении, но и то, вопрос этот очень субъективный. Помню, как-то раз ко мне приезжал водитель с оценкой четыре и девять. И всю поездку этот мужик пытался со мной любезничать, говорить про погоду и про машины, рассказывал о своей жене что-то, чего я уже не помню. Музыку спрашивал, какую я люблю и старался найти что-то хотя бы похожее в длинном списке радиостанций. Хотя я ему отвечал сухо с намеком на то, что разговор как таковой мне не интересен. Да и на музыку всегда мне было как-то все равно. Лишь бы не долбила громко и ладно. А он не понимал и продолжал менять темы, переключать радиостанции. Выходит, все эти люди, которые ставили ему высокие оценки просто любят разговаривать и, чтоб с ними любезничали. А вот я не люблю. Хочу, чтоб меня просто не трогали, будто меня и нет вовсе. Такое оно… субъективное мнение.
К счастью, сейчас с таксистом мне повезло больше. Он сам оказался весьма неразговорчивым и даже немного суровым. Музыка у него играла тихо и незаметно. Понятно было, что он ее включает только для пассажиров, чтоб фоном играло что-то, заглушало неловкое молчание. На него я почти не смотрел. Я смотрел в окно, на бедных мокрых пешеходов, на маленьких девочек в галошах, прыгающих по лужам. Я пытался вспомнить, что у меня есть дома из вещей, в которые можно сейчас переодеться, пробовал угадать, что же такого стряслось у Санька. Из вещей в голову ничего не пришло. Про Санька первое, о чем я подумал, это, что он с женой своей поругался. Но тут же сам себе сказал, что не угадал. Вряд ли он из-за жены стал бы так нервничать. Бытовые проблемы его не пугали никогда. Что еще интереснее, так это то, что он со своей милой ругался постоянно. Она на него давила, а он как мог пытался свое личное пространство отстоять. В итоге она все равно его, конечно, продавливала. Но то, что ссоры у них на подобные темы случались очень часто – факт. Знаю я, потому что Санек у меня раньше постоянно после таких ссор ночевал. Сейчас не знаю, куда он идет и что делает. Спрашивать не хочется. «В общем, не бытовуха это точно», – подумал я, и таксист затормозил у моего подъезда.
– Я мигом. Минут пять подождите и дальше поедем, – бросил я, открывая дверь машины.
У подъезда я по привычке начал искать в кармане пальто ключи, но быстро опомнился и потянул за ручку. Как обычно, открыта. По пыльным ступенькам, придерживая пальто, но все еще будучи уверенным в том, что испачкаюсь, я добежал до моего этажа. Нет, я не так бежал, как обычно бегают, перепрыгивая через ступеньку и стремясь обогнать скорость света. Просто довольно быстро перебирал ногами, понимая, что каждая минута за такси внизу будет стоить мне денег. Да еще и к Саньку опаздываю. Ну ничего, подождет несколько минут, не растает. Зато я себя буду нормально чувствовать в нормальной одежде.
В квартире, как оказалось, чистых вещей у меня не было совсем. Пришлось напялить более-менее приличную футболку из плотной ткани, так как на ней не сильно были видны складки. И брюки за одно на джинсы поменять. Не модель, конечно, но тоже пойдет. Все же лучше, чем потрепанная белая рубашка. Так, не дай бог, еще с охранником перепутают.
До клуба мы доехали быстро, но я все равно опаздывал минут на десять. У входа уже толпились кучки немного пьяных мужиков и не самых приятных женщин. Все были возраста моего и старше. Молодых тут и не встретишь. Клуб, музыка в нем, атмосфера, да и вся концепция в целом была заточена на людей около тридцати. Тут крутили и сейчас, наверно, крутят, песни, которые я даже маленьким слушал. И я уже привык к этому клубу и к этим песням, потому что данное место было одно из любимых у Санька. Не знаю, почему, но его всегда сильно тянуло в ностальгию. Меня вместе с ним тянуло тоже. Еще из такого же окружения можно назвать Свету с моей работы. Она и ее муж, по ее словам, такие песни чуть ли не каждый вечер слушают дома и в машине. Даже странно, что я ее здесь ни разу не встречал. А уж если бы встретил, даже до того, как она к нам на работу пришла, точно бы запомнил. Таких роковых блондинок обычно не забывают.
Внутри неприятных мужчин и женщин стало только больше. Огромный охранник, головы на две выше меня, спросил мои документы. А я и не удивился. Выглядел я всегда объективно младше своих лет и за годы борьбы с кассирами, отказывающимися продавать алкоголь, я уже привык. Что делать… Худощавое телосложение и средний рост – моя пожизненная карма и мое наказание. Было время, в университете я мечтал накачаться, чтоб хоть немного приобрести мужественность, но мышцы тоже предательски отказывались расти, как и борода, да и, в принципе, весь мой организм вместе взятый. В придачу ко всему, из-за отсутствующей растительности и доставшегося от мамы аккуратного носа, лицо мое тоже не пышело мужественностью. Когда меня впустили в зал, маленькая женщина в коротком черном платье и с длинными волосами, чем-то напоминающая мою маму, спросила, за какой столик меня посадить. Я сказал, что меня, наверно, уже ожидают и тут же услышал голос Санька из дальнего угла бара:
– Андреу-у! Ты чего так долго?
Глаза у него были уставшие, веки опущены до половины как будто он всю ночь не спал, и выглядел так себе. Обычно он был похож на медведя, из-за роста и плотного телосложения, а сейчас скорее напоминал того же медведя, только что вышедшего из спячки и уставшего от зимовки. Я даже подумал, что зря заезжал домой, потому что рядом с ним сейчас даже в той своей грязной поношенной рубашке я бы смотрелся потрясающе.
– Такси не вызывалось, – приврал я.
– Ага, ага…
– Ты, я смотрю, уже разгоняешься, – сказал я, бросив взгляд на стакан пива, стоявший напротив Санька.
– Ага. Щас тебе тоже закажем.
Музыка играла громко, но только со стороны танцпола. Бар находился ровно за перегородкой и был самым тихим местом, которое только можно найти в этом клубе, так что кричать не приходилось, разве что говорить немного громче обычного, как бы в полную силу. Санек уже перекинулся взглядом с барменом.
– Не-не. Погоди, – сказал я, рыская глазами в поисках меню. – Я ж только с работы. Голодный как волк.
– Ладно тебе… – попытался возразить Санек, но я тут же его перебил:
– Дай хоть перекушу чего-нибудь, а то выпью на голодный желудок, и потом на себе меня нести будешь до дома.
– И что ты тут есть собрался? – усмехнулся он. – Это ж бар.
– Бар-то бар… Ну хоть что-то же у них должно найтись, хоть закуски. Извините, – обратился я к бармену. – Есть у вас что-нибудь перекусить?
– Закуска есть. Под водку, под пиво…
– А что-то поплотнее?
– Нет, брат. У нас и кухни-то как таковой нет. Сюда можно свою еду заказать. Суши или пиццу, например.
– Да брось ты, Андрюх, – вмешался Саня. – Давайте нам эту вашу закуску к пиву, – обратился он к бармену, – и кружку… Тебе какое?
– Темное бархатное, – ответил я.
– Разливное? – уточнил бармен.
– Да любое.
– И побыстрее, – добавил Санек. – Сначала выпьем, а то меня сейчас опять похмелье накроет, надо срочно дозаправиться.
– Ты че, с утра пьешь что ли? – опешил я.
– Если бы… С вчера, Андрюх. Такая у меня история… Ужас.
– Сильная, похоже… Так пить… Давно я тебя таким не видел. Ты же у нас теперь приличный семьянин.
– Ой, не сыпь соль на рану…
– Как там твои мелкие?
– Мелкие-то хорошо. В садик еще ходят. Ничего особенного.
– Ну, живы, здоровы и ладно.
– Ага.
Пока я разглядывал уставшее Санино лицо и немного повертел головой по сторонам, оценивая публику бара, передо мной уже появилась большая прозрачная кружка пива, с которой сочно стекали холодные капли. Народ тихонько прибывал, но на танцполе пока никого не было. В зале же ни одной красивой девушки мною замечено не было.
– За встречу, для начала? – сказал Санек, поднимая свой немного початый стакан.
– За встречу.
Мы чокнулись, сделали по глотку. Я прочувствовал, как холодное пиво спускается по горлу к желудку. Это немного приободрило. Первый глоток всегда самый приятный.
– Сам как поживаешь? – скорее из вежливости спросил Санек. Он вряд ли думал, что у меня тоже случилось много всего и что я этим всем захочу сейчас поделиться. А поделиться было надо.
– Я еле ноги волочу…
– Работа?
– Хах! Если бы только работа. Я тут в историю вляпался… с писательницей одной…
– У-у-у… Так ты влюбился, наконец?
– Нет… Не то что бы… – Я сделал еще глоток. – Короче, слушай.
Пока я рассказывал с прежним энтузиазмом все с самого начала: как встретил Алису, что починил ее ноутбук, потом про писательский кружок, Настасью Евгеньевну упомянуть не забыл, наши встречи в кафе, конкурс этот проклятый – нам уже принесли огромную тарелку со всякими колбасами, сухариками, чипсами и прочим. Рассказывал я так, словно это было вчера. Потому что яркость тех событий во мне не угасла, я ими еще ни с кем толком не делился. Появился даже такой небольшой азарт, переплюнуть историю Санька, что бы у него там не происходило. Мне казалось, эти события стали чуть ли не самой интересной частью моей жизни. И еще я был очень рад не отвечать на вопрос «Как дела?», что ничего нового и особенного не произошло. У меня появилась жизнь, о которой не стыдно рассказать. Я больше не чувствовал себя рядом с Саньком каким-то серым пятном, не испытывал прежней неловкости, как когда он повествовал о своих поездках в жаркие страны, а единственным, чем мог похвастать я таким летом, это купания в местной речке неподалеку с коллегами на корпоративе. Нет. Власть сменилась, и мне даже показалось, что я неплохой рассказчик. Потому что история была интересная. Терзающая меня, доставившая много проблем и бессонных ночей, высосавшая много нервов, но и давшая мне что-то бóльшее, хорошая такая история. А Санек слушал, открыв свои слипающиеся глаза. Даже не перебил ни разу. Значит, действительно хорошо рассказываю.
– …И теперь она на звонки и сообщения не отвечает, на последнем уроке не появилась. Я уже волноваться за нее начал.
– Я уж не думал, что ты после Анжелики так по кому-то страдать будешь…
– Анжелика! Сань, это вообще отдельная история. Я и ее вчера видел, прикинь?
– Хороший у тебя был вчера, похоже, денек…
– Нет. Ты не понял. Там еще смешнее было, – увлекся я. – После того занятия, на следующий день, когда я старался об Алисе уже не думать, после работы захожу я домой и слышу в подъезде шум, как ругается кто-то. Поднимаюсь, и оказывается я жил все это время по соседству с карлихой.
– С кем? – устало переспросил Санек.
– Карлиха. Ну, так зовутся люди маленького роста.
– На сколько маленького?
– Ну вот, – я хлопнул рукой по барной стойке, – примерно такого роста, как стойка. Может, чуть выше.
– Это как в «Игре престолов» что ли? – усмехнулся он.
– Да, да. Этот… как его?.. Противный такой еще.
– Ланистер.
– Да, он!
– Вот ведь… – Санек сделал еще глоток пива, но, похоже, не очень-то впечатлялся. – Я таких вживую не видел.
– Вот и я до вчера не видел. Прикинь… Короче, – продолжил я, пытаясь снова завладеть растворяющимся вниманием Санька, – эта карлиха, соседка моя, ругалась на площадке со своим мужиком, таким же карликом.
– Так это че, два карлика в раз?
– Да, но это не суть, – пытался я вернуться к теме.
– И где они только друг друга находят?.. – сказал Санек как бы сам себе. – Что, если есть сообщество карликов? У нас в городе. Можешь представить?
– Саш, не хочу я карликов никаких представлять! Ты слушай. Я тебе про Анжелику рассказать пытаюсь.
– А она-то там каким местом? Тоже в сообществе карликов состоит что ли?
– Какое сообщество?! – не выдержал я и крикнул на уже хорошенького Санька.
Видимо, нескольких глотков пива ему хватило, чтоб вернуться в свое беззаботное пьяное состояние и избежать похмелья.
– Тебе интересно, вообще?
– Ладно, ладно, – он заулыбался, – прости, Андрюх. Что ты там говорил про Анжелику?
– В общем, я помог этой карлихе отделаться от того мужика, она меня в благодарность пригласила на чай.
– М-м-м, спаситель карликов, – откровенно засмеялся Санек. – Защитник маленьких людей! Ха-ха!
Я стукнул кулаком в его массивное плечо не слишком сильно, но и не слабо, чтоб успокоился. И сам улыбнулся.
– Да-а, Саш. Мне тебя не догнать…
– Так ты пей больше! – молниеносно ответил он.
И я отпил сразу несколько больших глотков холодного темного бархатного пива. Сразу стало так хорошо и так на все наплевать. Я вдруг понял, что сейчас уже можно не нервничать и не о чем не думать. Это все, что у меня там творится, от меня никак не зависит. А значит, нужно просто попытаться отпустить и наслаждаться вечером в компании этого пьяного весельчака.
Санек всегда отличался странно веселым характером. Оптимист до мозга костей. Но об этом я уже сегодня думал. Не думал только о том, как с ним это произошло. Я Саню знаю со школы. Совершенно не понятно, как мы подружились, ведь на вид он был, да и есть, здоровый такой амбал. Не то чтобы накаченный, скорее, просто крупный. И ему впору было бы задирать таких, как я. А я, как не сложно догадаться, в школе был худощавым и мелким. Многие мамины подруги даже не верили, что мне столько лет, сколько есть. Всегда давали на два-три меньше. Мы в школе вместе всякую чушь творили, подшучивали над другими и над учителями. Нашу парочку не любили все работники школы. Особенно наша классная, это понятно, почему, и уборщица. Что касается второй, просто так вечно выходило, что за всякими «грязными» проделками ловили именно нас. И ладно, когда мы были реально виноваты, но вот был случай, одна девочка из нашего класса после новогодних каникул притащила в школу хлопушку. Тот день я помню до сих пор. Мы хотели эту хлопушку у нее отнять и использовать в своих корыстных целях где-нибудь на улице. Прохожих и бабок у подъездов попугать хотели. А эта девчонка уперлась и все тут. Ну, в процессе борьбы эта хлопушка и шандарахнула. Прямо в классе. И убирать нас заставили тогда. Вот это была высшая несправедливость по моему тогда мнению. В общем, смотрелись мы как Тимон и Пумба. И Санек, сколько его помню, был всегда зачинателем чего-то подобного. В университете он тоже сам идею с Катриной предложил. А мы так… Поддержали просто. И делал он это все для исключительного веселья. Веселить и отдыхать он умел лучше всех. Загадка его кроется в том, что я-то знаю семью Санька. Вернее, ее остатки. У него отец покончил жизнь самоубийством, а мать стала много пить. На своего единственного сына она почти не обращала внимания, поэтому Санек постоянно гостил у меня еще со школы. А моя мама, что странно, его любила очень. Хотя от нас двоих дому постоянно доставался разрушительный ущерб. Не знаю, как у таких родителей получился Сашка… Психологи сказали бы, наверно, что его шуточки и позитив – это защитная реакция.
– Прости, – не переставая улыбаться и похохатывать сказал он. – Так. Пригласила она тебя на чай. Дальше что?
– А дальше она подругу свою позвала, чтоб одной не оставаться. Страшно, видимо.
– Выходит, ты очутился в квартире карлихи, а она еще и подругу позвала… – продолжал ухохатываться мой неблагодарный слушатель. Еще и подмигнул мне как-то двусмысленно.
– Дурак ты, Саша. Эта подруга и есть Анжелика. Мы с ней в дверях пересеклись.
– О-о-о, вот это уже я понимаю, поворот. И как у нее дела?
– Откуда мне знать, как у нее дела? Мы приветами только и обменялись. Вот я дурак…
– Ну, почему сразу дурак-то?
– Я там так и застыл в дверях. Опешил и даже ничего ей толком не сказал. Как маленький мальчик, увидевший президента. Даже не спросил, тот ли у нее еще номер. А что, если я ее больше не увижу? Я всю ночь о ней продумал, Саш! Всю ночь и весь день. Мне кажется, мы тогда поспешно очень разошлись. А она такая красивая. Не изменилась совсем.
В разговоре возникла ожидаемая и уместная пауза. Санек думал, что ответить на такое мое заявление, а я думал, что надо бы уже чего-нибудь с этой тарелки с закусками съесть. И взял первую попавшуюся на глаза самую жирную и маленькую колбаску. Откусил и тут же сплюнул.
– Фу! Соленая какая!
– Дай, – забрал у меня Саша из рук оставшуюся часть колбасы и положил себе в рот. – Колбаса как колбаса, – заявил он, чавкая. – Они и должны быть солеными.
– Нет, ну эта уж слишком. Я будто просто комок соли сейчас прожевал.
– Это сорт такой, Андрей. Ничего ты не понимаешь. Дорогая, наверно…
– Ой, как будто ты в колбасах много понимаешь.
Саша замолк и продолжил жевать.
– Мне кажется, я ее все еще люблю, Саш, – сказал я, будто сам себе удивляясь.
– Кого? Анжелику что ли?
– Нет, блин. Колбасу!
– Ну и люби себе на здоровье.
– Ты не понял. Я-то люблю. Я знаю, что люблю и вернуть ее хочу. А она? Что она думает, как она вообще сейчас живет я же не знаю…
– Так узнай, – не очень заинтересованно отвечал Саша, продолжая чавкать.
«Не голоден он, ага! Не нужны нам, говорит, никакие закуски… – думал я. – В итоге кто, как обычно, все съест? Сашка на свое огромное тело наедает только в путь. Знал же, что он опять все съест… Надо тоже найти тут чего-нибудь не такого соленого. А то совсем голодным останусь. Вот, хоть эти чипсы».
– Я тебе о чем и говорю, Саша, тут уже полчаса, – громко сказал я, запихивая чипсину в рот. – Я хочу ей позвонить, но боюсь.
– Чего?
– Того, что могу услышать…
– Тогда не звони. Тоже мне проблема. Вот я своей позвонить действительно боюсь.
– А что там у тебя? – опомнился я. – Все-таки с Катькой поругался?
– Поругался это мягко сказано. И почему все-таки? – сказал он, сделав еще несколько больших глотков.
– Да это я так…
Сам себе сказал, что был прав. Но, что такого могло произойти, что так подкосило Сашку? Даже подумать страшно…
– Давай, рассказывай.
Он одним махом осушил бокал с пивом и покосился на меня.
– Допивай. Бармен! – крикнул он куда-то в сторону.
Перед нами снова появился тот же парнишка и спросил, повторить ли нам.
– Нет, – заявил Саша, пока я допивал. – Нам шесть шотов на ваш вкус.
– Понял, – ответил бармен и метнулся в сторону.
Вернулся уже с подносом, на котором красовались шесть разноцветных рюмок, в каждой из которых в цвет ей сироп. Мы сидели с самого края бара, там, где бармен появлялся исключительно редко. Это было даже хорошо. Никто не мельтешил перед носом. А все бутылки, бокалы, рюмки и прочие приспособления гремели у него слева от нас. Саша и я взяли по рюмке, молча чокнулись и выпили залпом. Хоть сироп был и сладкий, мне все равно захотелось закусить, и я попробовал уже другую, не такую маленькую колбаску. То ли от алкоголя, обжигающего горло, то ли просто сама по себе она оказалась не такой соленой, как та. Про себя я решил на этой колбаске крест не ставить.
– Никогда я еще так не лажал, Андрюх, – начал Саша. – Меня вчера на корпоративе коллега поцеловала.
Я даже поперхнулся от такого заявления.
– А Катя знает?
– Нет. Я дома еще не появлялся… Она тебе, наверно, звонила. Волнуется точно. А я не могу, понимаешь. Не могу с ней разговаривать. В глаза ей как теперь смотреть?
– А, вот кто мне, получается, ночью звонил! – прозрел я. – Хорошо, что я забыл перезвонить. Надо будет этот номер как Катин новый забить, а то попадусь так когда-нибудь.
– Она там точно с ума сойдет, бедная.
– Так, а где ж ты ночевал тогда?
– Не ночевал я Андрюх. Вообще не спал. Пил часов до десяти в том же клубе с оставшимися коллегам, а потом один. После по кофейням шлялся.
На этих словах он опрокинул еще рюмку, даже не подождав меня. За такое неуважение я его сразу простил. Ему нужнее.
– Она еще, представляешь, к себе звала. Хотя знает, что я женат. Ни стыда ни совести у девки. Я даже изменять-то и не хотел. Зачем оно мне надо. Я Катю люблю…
– Если не хотел, так скажи. Ты ж ее любишь, она поймет… – начал я.
– Поймет? Поймет?! Что какая-то пьяная баба на корпоративе мне язык в глотку засунула она поймет? Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Да у меня после такого признания ни жены, ни детей, ни, блин, Андрюх, корпоративов в жизни не будет больше.
– Да-а-а, – протянул я. – Тебе нужно срочно ей позвонить. Действительно волнуется…
– А алиби?
– Ну, скажи, что у меня был. Делов-то. Не впервой мне тебя перед женой прикрывать.
– Не знаю. Не могу я. Весь сейчас на нервах опять. Неубедительная ложь выйдет.
Саша сделал большие жалостливые глаза. Настолько большие, насколько мог после бессонной пьяной ночи. Он направил их прямо на меня, так что я уже знал, что за этими глазами дальше последует.
– Андрюх, позвони ты ей. По-дружески…
– И что я ей скажу? Где ты сейчас? Почему сам не звонишь? Нет. Звонить должен ты. Правильно сказал, она волнуется там сидит. Пока тебя не услышит, ей легче не станет. Это же твоя, Саш, жена. Твоя жена. Никто другой этого за тебя не сделает. Врать тебе не привыкать. Ты ж кредиты людям впихиваешь. Говоришь, что это их мечта, что они потянут и будут счастливы.
Санек хотел что-то возразить, но в этот момент зазвонил мой телефон. На экране высветилось: «Алиса в толстовке». Я машинально отвернулся от Санька, чтоб он не увидел. Но он все же разглядел.
– Она?
– Да.
Пока мы препирались, телефон перестал жужжать.
– Позвони своей Кате сам. Будь мужиком! Тебе с ней дальше жить… А я Алисе позвоню. Пошли!
Я встал и презрительным взглядом посмотрел на Санька. Он тоже встал. Мы в чем были выскочили на улицу и разошлись по разные стороны от крыльца.
Тогда я подумал, что такая решительность мне не свойственна. Но тут что-то екнуло. То ли дружеские чувства, то ли все произошедшее со мной за этот месяц… Мне хотелось принимать решения, быть ведущим, быть ответственным. К тому же, от Санька ответственностью нынче не пахло.
Алиса трубку взяла сразу:
– Привет.
– Ты куда пропала?! – заорал я в трубку. – Я уже хоронить тебя собрался. Нельзя так с людьми. Игнорирует она меня по три дня!
– Андрей, Андрей… – прерывала она, – успокойся. Прости меня. Я никого не хотела видеть…
Голос ее звучал как обычно. Ни грустно, ни весело. Алиса была как Алиса.
– Что, сложно было это сообщением написать? Я бы так не волновался. А тут пропала и ни слуху ни духу. Что я должен думать?!
От холода или от злости, а может и от того, и от другого, я ходил туда-сюда вдоль здания, не останавливаясь ни на секунду.
– Прости, – повторила она. – Ты за меня так волновался? Правда?
– Конечно, правда. Думаешь, можно просто взять и появиться в моей жизни, залезть мне в самый мозг, а потом исчезнуть?
Тут я остановился и понял, что слишком осмелел. А еще согрелся. Алкоголь ударил в голову, и я наконец-то почувствовал расслабляющее опьянение.
Алиса молчала.
– Ладно, прости, что накричал. Ты тут?
– Тут. Встретиться с тобой хотела. Завтра сможешь?
– Смогу. Только давай не очень рано.
– У меня после четырех дела важные. Давай в три?
– Что, такой короткий у тебя ко мне разговор?
– Завтра все скажу.
– Ла-а-адно, – протянул я, уже слегка постукивая зубами.
– До завтра.
Алиса отключилась, а я еще несколько секунд стоял с телефоном у уха. Бросив взгляд на вход в клуб, я встретился глазами с Саньком, который уже тоже закончил говорить, и пошел к нему.
– Как прошло? – спросил он меня с ходу.
– Нормально. Странная она какая-то. Назначила мне встречу на завтра. Что случилось, не говорит. Волнуюсь я за нее. Хотя, жива, и то хорошо. А ты что так быстро? Катя трубку не взяла?
– Взяла. Но она спала уже, так что мне повезло. Ругаться не стала. Я ее успокоил, сказал, что был у тебя, а телефон оставил в куртке на вибрации, вот и не слышал. Сказал, что перепил и весь день сегодня отсыпался и мучился. Считай, не соврал… – улыбнулся он.
– Думаешь, поверила?
– Надеюсь…
Мы зашли обратно, протиснулись сквозь толпу к своим местам и выпили еще по рюмке. Люди на танцполе уже начали плотно прижиматься друг к другу, а у бара толкались сильно пьяные и сильно некрасивые женщины.
– Вот это у нас приключения… – промямлил Сашка, – прямо как в былые времена.
– Да… Давненько я так не развлекался. У меня-то еще нормально все, в пределах допустимого. А вот ты маху дал, я в шоке.
– У тебя в пределах допустимого? Волнуешься сидишь тут за какую-то девчонку, которую знаешь без году неделя. В литературный клуб за ней ходить начал. Андрей! Ты и литературный клуб!.. Где тут норма-то?
– Ой, ладно тебе…
– Нет. Это вообще не нормально, – продолжал издеваться надо мной Сашка. – У тебя к ней либо отцовские чувства, либо романтические. Другого не дано. Но и то, и то звучит хреново.
– Дружеские, Саш. Дружеские! Я так устал уже это повторять.
– Андрюх, ты парень. А она баба. С девками дружбу не водят.
– Ну, не скажи… С коллегами вот, например, все дружат, и это нормально.
– И что с того? – перебил он меня. – Дружишь, дружишь, а потом она вон как… Язык тебе в рот сует. Какая уж тут дружба?
– Сложный это, Саш, разговор, – заключил я. – У вас хоть коллеги нормальные. А у нас один скотный двор остался да Света.
– Кстати, как там ваша контора? – спросил Саша, посмеиваясь. – Выкупать, слышал, будут.
– Не так давно это и твоя контора была, Саш. Вовремя ты, кстати, смылся, – сказал я и похлопал его по плечу.
– Что делать думаешь?
– Да задолбали они меня там все. На прошлой неделе знаешь, что устроили?! Отчет за прошлый год по клиентской базе потребовали. Плановая, види те ли, проверка. А не сдашь – депрем.
Саша удивленно покачал головой.
– Платят копейки. Зарплата пришла сегодня, так мне на нее вот тут только выпить да за квартиру заплатить. И все удовольствия. Пашешь, пашешь пятидневку. Злости у меня уже нет.
– Так че ж ты там сидишь все еще?
– А знаешь, – задумчиво сказал я, – не знаю…
– Раз так бесит, переводись.
– Мне вот до этого еще терпимо было. Не шоколад, конечно, но жить было можно. А сейчас вообще кошмар какой-то пошел. Все еще на иголках сидят, сокращения ждут. И мне, наверно, тоже лучше под сокращение уйти. Хоть выплатят копейки какие перед уходом.
– А будет ли оно, это сокращение?
– В смысле?
– Ну, со своей директорской позиции говорю, вас покупать долго будут. Пока все бумаги оформят, пока то-се. Полгода пройдет, а клиентов так и не будет. Оно тебе надо? Полгода лапу сосать ради нищенского выходного пособия?
Я задумался.
– Им платить выходное пособие не выгодно, – продолжал Сашка. – И отчитываться перед государством за такие сокращения тоже не выгодно. Они вот что сделают… Начнут вас прессовать планами, таким образом понижая зарплаты. Оклад же у вас копеечный, основная часть – это продажи. А если не будет продаж и планы сказочные… Короче, доведут вас, чтоб сами увольнялись.
– Хм-м. А пошли они, действительно!
– Во-от. Это я понимаю, разговор, – бодро подхватил Санек.
– В понедельник же уволюсь! Надоело уже это все!
– И правильно. А если с деньгами напряг, так ты мне пиши. Друзья же, – он наклонился ко мне и громко так утвердительно сказал: – Ты меня, Андрюх, сколько раз выручал. Да хоть щас взять ситуацию. Я ж тебе по гроб обязан буду! Так что ты не стесняйся. А сегодня, раз такая пьянка, я плачу!
Он взял последнюю рюмку, вложил мне в руку и торжественно крикнул:
– За свое увольнение до дна!
Только я поднес ее ко рту, как какая-то девушка, пританцовывающая у барной стойки, неудачно развернулась и как дала мне с локтя прямо по руке, в которой была рюмка. Та упала на пол и разбилась вдребезги.
Девушка обернулась и, видимо, так и не осознав, что натворила, продолжила танцевать чуть дальше от нас и от бара. Сашка посмотрел на меня, застывшего, и рассмеялся.
– Во дает! Разошлась…
– Нет, ну ты видел?! – возмутился я. – Вот женщины пошли… Пьяные чудовища какие-то. Анжелика вот так никогда бы не сделала…
– Все о ней думаешь, да?
– Не могу я так. Понимаешь? Смотрю на них, на всех этих страшных женщин и думаю, неужели я свой шанс упустил. Неужели таких, как Анжелика больше нет? Придется встречаться вот с этим, – я мотнул головой в сторону той «ловкой» девушки. А Сашка молча кивал и улыбался.
– Значит будешь вот с этим, – передразнил он меня. – Будешь всю оставшуюся жизнь сидеть и ныть, что ничего не сделал. А можешь позвонить ей. Ты же даже не попытался узнать. Может, прямо сейчас, прямо в эту минуту ты упускаешь свой шанс…
– Красиво ты заговорил, Саш.
– Алкоголь это заговорил. Кстати…
Он подозвал бармена и попросил повторить. Тот даже не заметил, что рюмокстало меньше. Еще и переспросил, что конкретно нам нужно повторить. Забыл… Забегался, бедный.
– Ну так, что? Звоним? – продолжил Сашка.
Он уже вовсю улыбался. История с женой его так быстро отпустила. Всего-то и нужно было удачно соврать и выпить для успокоения нервов. Теперь же он переключился на мою, так называемую, проблему. А уж если он на чем-то зациклился, то уже не отвяжешься. Я это знал, поэтому быстро сдался.
– Хорошо. Звоним!
Я достал телефон, нашел номер Анжелики и сразу же поставил на громкую связь. Пошли гудки.
– Что, прямо тут? – удивился Санек.
– Ну да, а что такого? Я на улицу больше не пойду. Там холодина такая…
– Как знаешь…
– Слушаю, – раздался хрипловатый мужской голос.
Мы переглянулись.
– Алло-о, – повторил мужчина. – Вас не слышно.
И тут я сбросил звонок.
– Ты чего? – вскрикнул Сашка.
– Чего-чего… С парнем она. Не слышал что ли? Так, блин, и знал!
Я расстроился. Примерно это и было худшим вариантом развития событий. И на что я надеялся? Конечно, такая, как она долго одна не будет. Таких хороших занимают быстро. Ох, лучше б я и не звонил вовсе. Теперь все. Ни мечт, ни надежды…
– Какой парень?! Ему по голосу лет сорок.
– Я как-то на его голос особо внимания не обратил, – пробормотал я.
– Андре-е-ей! Не раскисай. Мы не знаем, ее ли это парень. И он совсем уже не парень, похоже.
– А кто тогда это мог быть?
– Я тебе что, гадалка? Перезвоним и узнаем.
– Нет, хватит уже с меня. Знать не хочу.
– Странный ты. Тогда давай я позвоню.
Он опять сделал свои большие глаза. Сашин оптимизм снова к нему вернулся. А я уже и забыл, на сколько он иногда отчаянный парень.
– На, – я прокатил к нему телефон по барной стойке, – звони, узнавай, что хочешь делай. – Бармен принес долгожданные шесть шотов. – А я пить буду.
Я сразу же опустошил одну из рюмок. Даже закусывать не стал. Саша взял телефон своими большими руками, набрал номер и стал ждать.
– Ало. Да, здравствуйте, – заговорил он, – могу я услышать Анжелику? Анжелику, да, – он повторил. – Как нет? А-а-а. Понял. А новый ее номер Вы не знаете? Хорошо, извините за беспокойство. Спасибо!
С лица Сани не сходила улыбка. Он пододвинул мне телефон со словами:
– Ну вот, а ты боялся.
– Что там?
– А-а-а. Ты же знать не хотел, – ехидно ответил он.
Я закатил глаза.
– Не ее это мужик. Это, вообще, какой-то непонятный мужик, другой. Он никаких Анжелик не знает. Сказал, что номер недавно менял, и что мы не первые, кто ему случайно набирает.
Я облегченно вздохнул.
– Предлагаю за это выпить! – он вложил в мою руку рюмку и чокнулся со мной сам. Только сейчас я заметил, что в Сашиных руках рюмка казалась еще меньше, чем она есть на самом деле.
– Рано еще праздновать, но ладно. Выпить действительно надо, – возразил я.
– За шансы! – прокричал Санек, подняв рюмку вверх.
– За шансы, – пробормотал я в ответ, и мы выпили.
– Слушай, а соседка эта твоя, как ее…
– Лида?
– Ну, да. Карлиха, во! Может, она ее номер новый знает?
– Ты с ума сошел? Куда мы сейчас пьяные к ней ломиться будем?.. Давай уж завтра.
– Я и не говорю, что сегодня. Просто предложил.
Он замолчал, а я начал оглядываться на танцпол. Заиграла знакомая песня, и мне стало интересно посмотреть, какие телодвижения под нее смогут совершить эти пьяные неприятные люди.
– А Анжелика действительно девушка на миллион, – заговорил Саша как бы сам с собой. – Даже мне она нравилась. Ну, не в том смысле нравилась…
– Да понял я, в каком смысле.
– Помнишь, ты когда с ней встречаться начал, наконец за ум взялся. Пришел тогда к нам в салон работать. Хорошая была у нас команда – банкир да менеджер. Такие деньги с тобой загребали на пару.
– Ага. Пока тебя не повысили до офисного планктона.
– Эй! Ты как с директором разговариваешь? – засмеялся Сашка.
– Это со своими ты там будешь в директора играть. А мне ты друг.
Он громко захохотал, так, что аж музыку заглушал. Я улыбнулся тоже.
– Чего бы тебе ту языкастую не уволить, кстати?
– Если б я мог. Корпоратив был региональный. Она из другого офиса. Я ее вообще несколько раз только видел на больших собраниях и конференциях всяких.
Он опять замолчал и загрустил немного.
– Да, не плохие были времена, – перевел я тему.
– А сейчас что? – продолжил Санек. – Уволишься и найдешь себе какую-нибудь похожую дыру? И в ней будешь дальше штаны просиживать?
– Для кого мне сейчас стараться-то?
– И то правда. Тогда я первый буду рад, если вы с Анжеликой обратно сойдетесь. Она умела из тебя человека сделать. Мне, как другу, это хорошо было видно… Я сейчас вернусь… – Саша встал. – Пиво наружу проситься.
– Мое тоже, – добавил я, и мы начали пробираться сквозь толпу до туалетов.
За Сашей я шел, как за громилой-охранником. А с ним всегда приятно было по клубам таскаться. Во-первых, его из любой точки всегда увидеть можно из-за роста. Пару раз мы даже шутили в компании, что, если потеряемся, встретимся возле Санька. Во-вторых, безопасно с ним. Никакие драки не страшны. Да, никто и не нарывался, в принципе. Сашка как встанет, как посмотрит сверху вниз, так все наглые пьяные мужики, желавшие нам что-либо предъявить, разбегались.
По возвращении я шел немного впереди Саши и сразу заметил, что на моем месте сидит какая-то дама.
– Извините, это наше место, – сказал я, опершись на стойку. – Вот и шоты наши стоят.
– Извините, – передразнила она, протянув подбородок вверх.
В тот момент, когда слова покинули ее рот, я ощутил стойкий запах алкоголя. Девушка, очевидно, была пьяна.
– А здесь написано, что они ваши?
– Мы с другом отходили в туалет. Бармен видел, что мы здесь сидели.
К пьяной подошел какой-то парень, чуть выше меня, но такой же худощавый. Он сел с ней рядом, заняв и место Санька. А девушка продолжила:
– Слушай, если планируешь здесь сидеть, то садись прямо на меня, потому что я с места не сдвинусь.
Я переглянулся с тем парнем. Он бессильными глазами посмотрел на меня и пожал плечами, после чего выдал:
– Это тебе еще повезло. Обычно она грубее.
– Это не мне повезло, это тебе, брат, не повезло. Удачно отобрать у нее свои яйца… – усмехнулся я.
Тут подошел Саша.
– Че такое?
– Поехали отсюда, Саш, – сказал я, на физическом уровне чувствуя, как вскипаю.
Саша, видимо, был сильнее пьян, чем я, поэтому просто бессознательно делал то, что сказал ему я. Он взял рюмку, вложил в мою трясущуюся от злости руку, так же сам чокнулся со мной и выпил, закусив маленькой соленой колбаской. Я выпил, не закусывая.
– А это вам, госпожа, – промямлил заплетающимся языком Санек и пододвинул ей оставшуюся рюмку.
Не дожидаясь ее реакции, мы вышли из клуба и с грехом пополам вызвали такси. Оба промерзли до костей, пока ждали его на улице, но внутрь к этой противной девке возвращаться не хотелось. Зато холод действовал отрезвляюще. Не знаю, как Санек, а я домой ехал уже почти в здравом рассудке.
Приехали мы ко мне, ввалились подъезд, собрали рукавами всю белую пыль, что была на стенах и перилах, уронив ключи два раза, все же открыли дверь и рухнули оба на диван, в чем пришли. Даже ботинки не сняли.
—
Мне снился сон. Я стоял один посреди пустыни, во рту все пересохло и было очень жарко. Оглядываясь и пытаясь понять, в чем дело и почему я тут (что это сон, сообразил не сразу), я крутил головой и даже немного прошелся, когда вдруг вдали заметил размытую, как мираж, фигуру. Она приближалась. А я встал на месте, не мог пошевелить ничем. Как заледенел. Стало резко холодать, хотя я отчетливо видел, что все еще нахожусь в пустыне. Меня пробрал озноб, руки и ноги теряли чувствительность. Размытая, миражеподобная фигура приближалась. Медленно, красиво вышагивая, как будто танцуя. Она сделала еще несколько шагов ко мне, и я разглядел черноволосую девушку в длинной толстовке. Я не видел ее лица, но ощущал присутствие Алисы так четко, как не ощущал никогда вживую. В этот момент до меня начало доходить, что это просто сон, но руки и ноги все еще отказывались слушаться. Алиса подошла ко мне на расстояние вытянутых рук. Мне так хотелось ее обнять, прикоснуться к ней, но я не мог. Я не видел, но ощущал на себе ее усталый взгляд. А потом она сказала:
– Ты тут один?
Я нервно начал оглядываться, – хоть головой мог шевелить, слева богу – вокруг была пустая желтая гладь пустыни. Снова стало сухо во рту. Никого вокруг. Внутри было какое-то непонятное беспокойство и грусть. Необоснованная и очень сильная грусть. Мне хотелось дотянуться до Алисы. Внутри меня творился целый ураган. А одновременно с тем я видел свое тело со стороны. Оно не двигалось. Просто стояло замершим, как манекен. Я очень сильно напрягся. Так, как если бы мне нужно было поднять железобетонную плиту или одну из машин в нашем салоне. Тело затряслось, я повернул голову туда, где стояла Алиса, сделал шаг… Но ее там уже не было. Не было никого.
– Фу, блин! – пробормотал я вслух открыв глаза.
Я оглянулся, подергал на всякий случай руками и ногами. «Все мое, все шевелится, – подумал я. – Приснится же такое…» Сашка, валявшийся рядом со мной на диване, немного поерзал, выдал что-то неразборчивое, повернулся на другой бок, как бы отвернувшись от солнца, и снова спокойно засопел. «Спит, бедняга, – продолжил я думать сам себе. – Пусть спит. Ему сейчас нужно». А вот от солнца он отвернулся правильно. Я, прищурившись, дотянулся до окна и задернул занавески резким движением. Не удивительно, что во сне мне привиделась именно пустыня. Тут же жара несусветная. Окна мы вчера, разумеется, открыть не додумались. А уж про то, чтоб задернуть занавески и говорить нечего. «Так, стоп! Солнце уже встало… А времени-то сколько?» – подумал я и потянулся за телефоном, надеясь увидеть на часах любую цифру до двенадцати. Но увидел четырнадцать сорок. Черт! Алиса! Чуть не проспал.
Я как мог тихо встал с дивана, стянул футболку, в которой спал, вернул обувь на полагающееся ей место в прихожей, максимально бесшумно налил из-под крана воды, выпил залпом целый стакан и на цыпочках пошел в ванную. В зеркале виднелось опухшее взъерошенное чудовище. Еще там же я понял, что от меня немного, но все же пахнет перегаром. В таком виде на встречу точно идти нельзя.
Процедуры по приведению себя в порядок заняли у меня по ощущениям минут десять. Я быстро сполоснулся в душе, побрился на скорую руку, почистил зубы и так же на цыпочках выполз из ванной, чтоб одеться. Предо мной опять предстала вчерашняя дилемма с отсутствием чистых вещей. Я подумал, что уже давно пора устроить большую стирку, после чего надел обратно вчерашние джинсы и не сильно мятую, но сильно пахнущую рубашку, попшикал одеколоном и вот, стоя в прихожей уже готовый для выхода, я обнаружил на своем пальто, да и на Санином тоже, большие белые пятна. Воспоминания о нашем вчерашнем похождении по пыльной лестничной клетке ярко выстрелили в моем мозгу. Время уже поджимало. Я шмыгнул до ванной, оттуда вернулся с мокрой губкой. Потом этой губкой, что есть сил тер белые пятна. Получилось только слегка их смазать, но не так, чтоб совсем не видно. Ладно, и так пойдет. Опаздываю уже.
Выйдя на улицу, я понял, на сколько сильно болит моя голова. Еще и ветер за шиворот залетал. Как же я пожалел, что все еще не купил этот чертов шарфик. Но, не совсем в сознании дойдя до кофейни, я увидел в окнах Алису, и всю усталость сняло как рукой. Я вспомнил, как вчера с ней разговаривал, как волновался, ждал. И зашел внутрь.
– Привет, – сказал я, подойдя к ней сзади.
Она сидела за маленьким столиком в дальнем углу кофейни спиной ко входу.
– Привет, – обернувшись, ответила она.
Я продолжал стоять возле нее, растопырив руки в стороны.
– Дай хоть обниму тебя.
Она как-то тихо и нехотя встала. Обняла аккуратно, отдаляясь, будто мы вообще не знакомы. Обычно она обняла бы крепче. Или выразила хоть какие-то эмоции по этому поводу, потому что не очень любила обниматься. Еще она бы сказала, что у меня холодное пальто, потому что я пришел с улицы. Но она ничего этого не сделала. Просто и безэмоционально похлопала меня рукой по спине и села обратно. Уже тогда я понял, что разговор ко мне будет короткий и какой-то не очень приятный. Хотя, чего уж там… Я все понял еще вчера, когда разговаривал с ней в баре. А может и еще раньше, когда она перестала отвечать на мои сообщения и звонки. Но все равно не хотелось думать об этом, накручивать себе плохие мысли. К тому же, я даже не могу предположить, что она собирается сказать. Лучше пусть сама скажет. И она сказала:
– Прости меня еще раз, что так тебя игнорировала.
– Да я тебя давно уже простил, – сказал я и неестественно улыбнулся. – Что ты мне хотела сказать?
– Да! Наверно, лучше сразу, без предисловий. Я переезжаю.
Стоило бы почувствовать грусть или опустошение. Но я не почувствовал. Не почувствовал вообще ничего. Наверно, потому что я уже все понял. Заранее. Это же очевидно. Ей тут не место. И рано или поздно она должна была уехать. Я просто промолчал и утвердительно кивнул. Слова бы тут только все испортили.
Совершенно неожиданно Алиса улыбнулась. Так искренне и светло. Я ее такую улыбку видел всего несколько раз. И те были в знак благодарности. Но сейчас-то за что благодарить?
– В Москву? – исключительно ради поддержания беседы поинтересовался я.
– В Москву.
– А что так резко? Если не секрет, конечно.
– Не секрет. Папа нашел для меня место в какой-то там школе юного драматурга. Кто-то отказался, видимо.
– Драматурга?
– Ага. Они почему-то считают, что это одно и то же. Хотя, ладно. Может мне там и понравится. А ты чего такой помятый?
– А, да я пил вчера. С другом встречался. У него в семье проблемы, вот, лечил, можно сказать, – я натянуто улыбнулся.
– М-м-м, – так же нарочито участливо промычала Алиса и покачала головой.
Весь наш разговор был похож на разговор совсем плохо знакомых коллег за обедом. Но мы все равно зачем-то его продолжали.
– Надеюсь, у него все будет хорошо…
– Да у всех нас все будет хорошо, Алис. Ты не переживай. Решила, так езжай.
Я же знал, что она уедет. Просто не думал, что это произойдет так скоро. И так… Так неожиданно. Все они такие уезжают. Куда и зачем мне понять было не дано. Зато я четко понимал, что такие, как Алиса, не отсюда. Но от этого ее новость не была менее неожиданной и неприятной. Алиса замолкла и глубоко вдохнула.
– Ты на меня злишься?
– Не злюсь.
– Ну Андре-е-ей. Я не хочу вот так с тобой прощаться. Че ты, а?!
– Нельзя злится на то, что кто-то поступает не так, как ты хочешь. Люди вокруг не обязаны соответствовать чему-то. Поэтому ты делаешь так, как делаешь. Смысл мне на тебя злиться.
– А почему ты тогда такой холодный?
– Ну, а что мне тебе сказать? Что ты хочешь услышать? Да, я буду скучать. Да, мне не хочется узнавать про твою жизнь без меня. Я не хочу, чтоб ты уезжала, но понимаю, что так нужно.
Во мне все рвалось надвое. Эгоистичный голос сердца говорил, что нужно ее остановить. Что без нее мне будет плохо и одиноко опять. А разум… Разум понимал, что для нее так будет лучше. Она должна расти, развиваться. И где еще это делать если не в Москве? Этот город всегда был для нее мал. Вопрос времени, когда она бы его покинула. Ох, лучше бы мы никогда и не встречались… Хотя, нет. Нет, что это я?!
– Я рад, что мы были знакомы, Алиса.
Сколько бы всего ни происходило и как бы тяжело мне ни было сейчас, я ни о чем не жалею. И даже хорошо, что так вышло. Что у нее такие родители. Они смогут ей дать возможности. Это же в миллион раз лучше, чем торчать тут с этими конкурсами, в которых ее не понимают. Может, в Москве более разборчивые люди. Может, там она раскроет свой талант… Самое главное, что там она сможет писать. А для нее письмо – лучший способ существовать в этом мире. Это ее инструмент общения. И, как получается, она неплохо им владеет. За это я даже рад. Рад за нее.
– И, если уж совсем честно, – продолжил я вслух, – я рад, что ты едешь в эту школу. Ты там напишешь еще сотню хороших рассказов или, что там пишут драматурги…
Алиса подняла глаза и внимательно слушала. А я говорил дальше. Говорил все, что мне хотелось сказать. От сердца. Только то, что думал. Без масок и неловкости. Без страха. Все равно она уедет.
– Я понимаю, зачем тебе учиться письму дальше. Развивайся в нем, это твое. Это как учиться говорить для ребенка. И ты молодец, что стараешься. Хоть и так. Зато это красиво.
Она расплылась в улыбке и тихо вымолвила: «Спасибо». Потом молча встала и обняла. На этот раз крепко, будто не хотела отпускать. Да, мне и самому, если честно, не хотелось отпускать.
– И я рада, что мы познакомились, – сказала она. – Мне уже нужно идти… – Алиса снова сделала глубокий вдох. – Но ты можешь мне писать.
– Хорошо, – ответил я и улыбнулся.
– Ну, тогда пока.
– Пока… Удачи там.
– И тебе тут, – бросила она, уходя.
Прозрачная дверь кафе захлопнулась за ней, а я остался сидеть за угловым столиком и смотреть ей вслед. Мне требовалось еще немного времени, чтоб понять произошедшее. Осмыслить, так сказать. Единственное, что я сразу для себя вынес, так это то, что лучше не писать ей какое-то время. По крайней мере, пока не отпустит. Да и, наверно, вообще лучше не писать. Пусть там начинает новую жизнь. Пусть там будет счастлива, будет светиться. А я больше этого ее свечения не увижу. Уехала она. Уехала! Последовала за мечтой. У нее хватило сил что-то со своей жизнью делать. Ну, а мои дни снова приобрели серый оттенок. Кафе… да что кафе? Оно никогда не было само по себе особенным. Не то чтобы я эту девочку любил. Не любил. Если бы любил, что-то бы точно сделал. Не дал бы ей уехать. Но так было надо. Ей нужно развиваться, идти за своей мечтой. Там ей будет лучше. Познакомится с сильными интересными людьми. Будет много и хорошо писать… Да.
Я представлял, как она летит в самолете. Как она счастлива и как ей страшно. И пообещал себе, что тоже начну следовать за своей мечтой. Что-то делать со своей жизнью. У меня хватит сил. Я смогу! Когда-нибудь точно смогу, как она, бороться и быть счастливым.
Я вышел из кафе. Ощущение было такое, как когда досматриваешь какой-то очень интересный и цепляющий фильм. Особенно, если смотришь его в кинотеатре. Потом идешь по улице, вертишь головой по сторонам, заглядываешь людям в лица и пытаешься осмыслить то, что только что увидел и узнал. Я вдохнул прохладный воздух, приподнял плечи, втянул свою замерзшую шею в себя как воробушек и перешел дорогу рядом с тем самым пешеходным. Про себя подумал: «Хорошо, что никакая девчушка больше не вылетит здесь на дорогу». Возле торгового центра я только сейчас увидел несколько бабушек, стоящих в ряд и торгующих всякой всячиной, какой обычно торгуют бабушки. У одной из них на старых и немного отсыревших коробках были выложены вязанные изделия. «Шарф!» – подумал я. Подошел, внимательно осмотрел все товары, но шарфов не увидел. Одни носки да варежки.
– А шарфики у Вас есть? – обратился я к одной из бабушек, что стояла рядом с коробками.
Она была самая хрупкая на вид из всех остальных, но и самая приятная. И почему-то напомнила мне мою собственную бабушку.
– Что, что? – переспросила она громким писклявым голосом.
Глуховата, наверно…
– Шарфики, говорю, у Вас есть?! – повторил я громче.
– Шарф? Шарф есть! – засуетилась она.
Бабушка вытащила откуда-то из-под коробок большой белый пакет, на котором красовалась эмблема «Магнита», поставила его на коробки, поверх всего, что на них лежало и начала в нем рыться, немного подрагивая.
– Вот! – пискляво крикнула она, доставая из пакета черный сверток. – Шарфик теплый, шерстяной. Сама вязала. Примерь, дорогой.
И она протянула мне этот сверток. Я размотал его и накинул поверх пальто. Шарф был обычный, черный и реально шерстяной. В таком я точно больше никогда не замерзну.
– Беру! – сразу же ответил я. – Сколько стоит?
– За сто рублей отдам, – ответила она и улыбнулась. Улыбка у нее была только губами, чтоб, видимо, отсутствие зубов не показывать. Хотя, может, она всегда так улыбалась. В нашем крае это не редкость. Менталитет…
– Сто – это что-то дешево. Давайте… – я достал кошелек, открыл его, а там лежали две купюры: одна – сто, другая – пятьсот. – Пусть будет пятьсот! – сказал я и сунул ей купюру.
– Что ты, что ты! Сейчас я сдачу тебе отсчитаю.
– Не надо. Это Вам.
– Как же так?! Давай хоть тебе еще варежки в подарок или вон носочки?
– Не нужно, спасибо.
Я улыбнулся ей тоже, утвердительно кивнул и добавил:
– Хорошего Вам дня!
После чего направился к дому.
Уже на подходе к подъезду я увидел, что дверь его раскрыта нараспашку. «Что там происходит? Переезжает кто-то?» – подумал я. Но, когда подошел ближе, столкнулся на входе с крупной женщиной в заляпанном костюме на подтяжках. Она тащила большую банку с краской, и сама вся была в краске. «Рабочие?! – ликовал я про себя. – Это что, у нас ремонт наконец-то закончат!?!» В подъезде действительно было шумно и много народу. Грязные рабочие шастали туда-сюда. На втором этаже уже мыли стены, видимо, перед покраской. Я просто не мог не улыбаться. Шел по подъезду с гордо поднятой головой. И мне хотелось каждому встреченному там рабочему сказать огромное «Спасибо». Вот я поднялся на свой этаж, встал у входа в свою квартиру. Санек, наверно, спит еще. Надо быть тише. Тут моя голова машинально повернулась в сторону соседской двери. Она была чистая, только вымытая. Даже капельки воды на ней еще не до конца высохли. Недолго думая, я нажал на звонок. Дверь открылась не сразу.
– Лида, привет. Могу я тебя попросить об услуге?
– Привет, – задумчиво ответила она, явно не ожидая увидеть меня сегодня у своей двери. И после того, как она потерла лицо руками, как бы соображая, продолжила: – Ну, ты же меня по сути спас тогда. Так что, думаю, услуга за услугу будет справедливо. А в чем дело-то?
– Есть у тебя новый номер Анжелики?
Последние комментарии
16 минут 26 секунд назад
37 минут 11 секунд назад
3 часов 18 минут назад
10 часов 42 минут назад
16 часов 26 минут назад
17 часов 33 минут назад