Белый морок. Голубой берег [Иван Харитонович Головченко] (fb2) читать постранично, страница - 2

умоляюще:

— Подожди, сестричка, просьба к тебе… — И заколебался: надо ли посвящать ее в тайну? Но иного выхода у него не было. — Ты Ковтуна хорошо знаешь?.. Миколу?..

Девочка испуганно отшатнулась, как будто от удара, враждебно стрельнула большими, враз потемневшими глазами.

— Чего же ты? Я только спрашиваю: знаешь ли?

— Ну и что?

— Да понимаешь… Мне позарез надо увидеть Миколу. Дружки мы с ним фронтовые. Не могла бы ты…

Она крутнула головой, не дала закончить:

— Не могу! Нет, нет!

Он не стал уговаривать. Утомленно провел ладонью по небритому лицу, с укором глянул ей в глаза, вздохнул и повернулся, чтобы уйти. Уже сделал шаг, как девочка вдруг схватила его за руку. То ли поняла, кем на самом деле приходится этот человек Ковтуну, то ли ее поразил глубокий кровавый порез через весь висок. Она схватила его за руку и прошептала:

— Нету больше дядька Миколы. Его еще на той неделе немцы… Примчались на машине, а он по ним из окна стрелять… Тут такое поднялось, такое! Дядько Микола до вечера отстреливался. А немцы тогда — огонь под крыльцо…

Огонь под крыльцо… Тугая удушливая волна окутала его с головы до ног, чем-то острым пронзило грудь… Показалось: на землю откуда-то валом хлынул густой белый туман и в нем потонули и Батыева гора, и тихая улочка над ручьем, прозывающаяся Мокрым яром, и могучие осокори вдоль давно не метенных тротуаров. Перед глазами был только охваченный пламенем домик, из окон которого все реже и реже звучали выстрелы…

— Вы туда не ходите, — из далекого далека донесся до его слуха горячий шепот. — И вообще не очень тут… Вчера полицаи схватили одного на нашей улице. И знаете, что с ним сделали?

Но он так и не понял, что сделали полицаи с задержанным. Неужели и Петровича постигла беда? Неужели и его?.. А может, Петрович все-таки уцелел?.. Его все же не покидала надежда, хотя и было совершенно ясно: фашисты напали на след подпольного горкома партии. Засада на квартире Тамары Рогозинской, разгром жилища Миколы Ковтуна… Так вот почему Петрович не прибыл на Стасюков хутор!

— Печальны твои вести, сестрица. Но спасибо тебе и за них. — И, понурившись, медленно поплелся прочь от Мокрого яра.

Он получил строгий приказ: пробраться в город, на основной или запасной (последнее — в крайнем случае) конспиративной квартире встретиться с Петровичем, устно передать донесение комиссара и немедленно возвращаться на Стасюков хутор. И вот оказалось, что обе конспиративные квартиры провалены, связные погибли. Как быть?.. Другой на его месте, наверное, не раздумывая, отправился бы в обратный путь с сознанием честно выполненного долга. Но он не спешил уходить из города. Что ждет товарищей, которые должны продолжать борьбу в Киеве? Знают ли они об этих провалах? Что, если кто-нибудь из подпольщиков сунется к Рогозинской или Ковтуну?..

Нет, он не мог уйти в леса, не предупредив друзей по оружию о смертельной опасности. Но как их предупредить? Ведь он не знал ни адресов явочных квартир, ни паролей для связи. Единственное, что было ему под силу, — это сообщить все Косте Зубку, который взял на себя руководство его диверсионной группой после ухода в леса первой партии подпольщиков. «Костя непременно сумеет предупредить руководителей запасного подпольного горкома, а те уже… А может, он и о судьбе Петровича что-нибудь знает? Если случилось самое страшное, Костя должен бы знать». Без дальнейших размышлений и колебаний он направился к центру города.

…Вот и улица Саксаганского. Пятиэтажный дом, в котором с прошлой осени проживала семья Зубков, увидел еще издали. Сколько раз приходилось ему тут бывать, но, странное дело, почему-то никогда не замечал, какое это мрачное и неприветливое здание. Его словно бы умышленно построили на таком видном месте, чтобы создавать гнетущее настроение у прохожих. Мертвым запустением веяло и от запыленных, густо поклеванных осколками стен, и от подслеповатых, наполовину замурованных обломками кирпича окон.

Поравнялся с темным провалом подъезда. Но что-то не давало ему шагнуть туда… Что-то словно бы удерживало его, не пускало в глухие дебри дома. И это был не страх, не отчаяние, просто вдруг пришло в голову попросить кого-нибудь из местных мальчишек вызвать Костю. Огляделся — улица безлюдная. Промерил ее до конца, до самого стадиона, но так и не встретил никого, кто бы за пригоршню махры позвал ему товарища. А вечер все натягивал и натягивал над городом свои серые шатры. Близился комендантский час.

Потеряв надежду на чью-либо помощь, он решительно зашагал к знакомому подъезду. Перешагнул порог — темно, сыро, пусто, как будто в эту мрачную каменную пещеру никогда не ступала человеческая нога. Каждый шаг зловеще отзывался эхом в застоявшейся тишине. Поднялся по захламленным ступенькам на второй этаж, на третий. На четвертом остановился перед захватанной дверью с облупившейся краской. Почему-то не поднималась рука постучать.

Все же тихонько постучал.

Дверь