"Как на наши именины..." [Павел Андреевич Мисько] (fb2) читать онлайн

ПАВЕЛ МИСЬКО

«КАК НА НАШИ ИМЕНИНЫ…»

«ТОЛЬКО РАЗ В ГОДУ…»

У Толи и Коли на двоих один день рождения. Толя и Коля — близнецы.

Папа и мама долго обсуждали, что им подарить. Обоим по семь лет исполняется, это не три, не четыре и даже не шесть. Им осенью идти в школу!

— Надо их самих спросить,— предложила мама.

— Правильно, лучше всего,— согласился папа.

— Я хочу хомяка,— не задумываясь, заказал Толя.

— Хорошо,— сказал папа.— Хомяк не собака, легко в квартире держать.

— А я хочу рыбок! Аквариум! — потребовал Коля.

— И аквариум можно. Рыбки не лают,— сказал папа.

— Ур-ра!!! — закричали Толя и Коля, запрыгали по квартире.

— А мама что мне подарит? — перестал прыгать Толя.

— Вы у нас общие, и подарки будут общие,— ответил папа, но вопросительно посмотрел на маму.

— Ну-у… я ещё торт куплю,— сказала мама.

— Два! Два торта! — закричали Толя и Коля.

Папа капризно надул губы — точно Карлсон, который живёт на крыше:

— Ну-у-у, я так не играю. Один торт и семь свецей? Луцсе одна свецка и семь тортов!

Всем сделалось весело.

— Куплю один, зато большой-большой,— исправилась мама.

Но Коля всё-таки вздохнул:

— Лучше бы у нас было два дня рождения. Мы бы два дня праздновали, у нас было бы два торта!

Папа пропел, как крокодил Гена из мультфильма, но были в песенке и слова Карлсона, который живёт на крыше:

К сожаленью,

«День варенья»

Только раз в году!

Потом посмотрел на маму и сказал:

— Мы и сами могли бы испечь торт. Ещё один.

— Ты хуже маленького! — расстроилась мама.— Когда мне с ним возиться?!

— А какая там возня… Дай нам рецепт, и мы сами всё купим, тесто замесим… Правильно, братва?

— Пра-авильно! —- закричали Толя и Коля. Предложение им понравилось.

ВСЁ НЕ ТАК ПРОСТО!

Хорошо, что папа заранее купил тоненькую, как тетрадь, книжечку про аквариум. Без неё не знали бы, что делать, с чего начинать. А в той книжечке всё сказано и даже показано — нарисованы рыбки, водные растения, разные аквариумы. И ещё там было напечатано, что купленный аквариум надо промыть раствором марганцовки и залить на двое суток водой. Хорошо было бы за это время воду в аквариуме несколько раз поменять. Из замазки вымокнут все вредные вещества, рыбки не будут отравляться. На дно аквариума надо насыпать крупного и хорошо промытого песка-гравия. Ещё лучше, если мытый песок прокипятить — погибнут все заразные микробы.

- А ты говорил, что рыбок просто держать! — упрекнула мама.

— Кто сказал — я-я?! Когда это было?Дети, вы слышали, чтоб я что-нибудь такое говорил?

Толя и Коля дружно завертели головами и заулыбались: нет, такого папа не говорил.

Чтоб рыбки не болели, надо промыть в марганцовке и те растения, которые будут высажены на дно аквариума, и самих рыбок. Надо знать, где установить аквариум, чтоб не падал на него лишний свет и чтоб не было холодно. Надо иметь подогреватель для воды и такую штуку, что пускает в воду пузырьки воздуха, и термометр, и кормушку, и маленький аквариум-садок для мальков… Хорошо в аквариум поселить и улиток. Они как санитары поддержат в нём чистоту и порядок. Если всё будет сделано правильно, аквариум превратится в своеобразный живой организм, всё в нём уравновесится, вода будет оставаться чистой.

Папа дочитал книжицу до конца и почесал в затылке.

— Да-а-а… Коля, а может, и тебе хомяка? — вздохнул он.— Одному хомяка, другому — хомячку… Или хомиху — как их там…

— Ну да! — не выдержала мама.— Вы мне ещё целую ферму разведите! А потом что — на базаре ими торговать?

— Кгым, кгм…— покашлял папа и ничего не сказал.

— Аквариум!!! — затопал ногами Коля.

— Ещё раз топнешь — не увидишь аквариума как своих ушей! — пригрозила мама.

Пошли в магазин «Природа». Там было столько всяких аквариумов! И маленьких и больших, и круглых, как плафоны на столбах в парке, только не белых, словно залитых изнутри молоком, а прозрачных. А сколько было рыбок! Разнообразных, каждый вид — в своём садке-аквариуме. Самые большие плавали в небольшом бассейне с каменными берегами — просто посреди магазина. Всё дно в этом бассейне было усыпано медными монетами. Возле него вертелись несколько мальчишек и косо поглядывали в воду, вздыхали.

Им так хотелось запустить в эту воду руки, собрать деньги!

— А кто насыпал туда монет? И зачем столько насыпали? — дёргали папу за рукава Толя и Коля.

— Экскурсанты, туристы… Есть такое поверье: если бросить в бассейн монетку, то обязательно ещё раз побываешь в этом городе. А эти медяки окисляются, отравляют рыб… — Папа подвёл Толю и Колю к огромному рекламному аквариуму, стоящему в углу магазина, подсвеченному зеленоватым светом.

В аквариуме в сказочном сиянии среди удивительных растений плавали не менее удивительные рыбки: и треугольнички с чёрными длинными плавниками, и голубовато-рубиновые рыбки-огоньки, и неповоротливые бархатисто-чёрные толстяки, и золотисто-розовые красавицы с развевающимися, словно марлевыми, хвостами. Только глаза их портили — большие, выпученные, будто совсем не свои. Толя и Коля прилипли к этому аквариуму — не оторвать.

Папа облюбовал замечательный круглый аквариум.

— Не берите круглый — голова у рыбок закружится,— сказал ему какой-то дядя-покупатель и даже не улыбнулся.

— Вот как? — удивился папа.

— Нет углов, ориентиров для рыб. Плавают, плавает по кругу — кувырк на дно…

Папина рука потянулась к затылку — почесать.

А может, и правду говорит этот чудак, не шутит?

Начали осматривать прямоугольные аквариумы со стёклами-стенками.

— Вот этот…— показал он продавщице на аквариум с водой, стоящий на прилавке. Под аквариумом было сухо, не вытекло ни капельки.

— Можно и этот,— безразлично сказала продавщица.— Помогите перелить воду из него.

Подняли, перелили воду в пустой аквариум.

— Они все сначала понемножку текут. А потом замокнут — и ничего,— сказала продавщица.

— А может, этот…— теперь уже папе показалось, что лучший аквариум тот, в который перелили воду.

— Граждани-и-ин!..— чуть не задохнулась продавщица. И папе стало стыдно, пошёл к кассе.

Дома аквариум наполнили водой из-под крана. Два дня воду меняли. А Толя и Коля набрали гравия и камешков возле дома-новостройки. И всё время спорили, сколько и каких рыбок следует купить. Чтоб они и ужились между собой, и тесно им не было, и кислорода хватало. На кухне в двух вёдрах отстаивалась вода. Нельзя сразу запускать в такую, что из-под крана. В ней много вредной для рыбок извести.

ЧЕТВЕРОЛАПЫЙ ХАПУГА

— А что-о я принё-ё-ёс…— протянул папа как только пришёл вечером с работы.

Он остановился у порога, полез рукой в карман пиджака. И вдруг выхватил руку: «Ой!» На кончике среднего пальца краснела капелька крови.

— Порезал? Лезвием? — Толя и Коля побросали буквари, подбежали к нему. Оба сочувственно смотрели папе в лицо.

— Не-ет,— загадочно сказал папа.— Нет!

Но объяснить не успел.

— Хомя-я-як!!! — завопил Толя, запрыгал, захлопал в ладоши. Из кармана папиного пиджака как раз показалась светло-рыженькая головка с коротенькими тёмными ушками. Шевельнула верхней губкой с длинными белыми усиками, принюхалась к воздуху. Чёрные блестящие глазки-бусинки уставились на детей. Намерился Коля протянуть к хомячку руку — и от страха частенько потер ладонь о ладонь, затопал ногами: «Ой-ёй!» Спрятал руки за спину.

А Толя не испугался, подставил к карману руку, и хомяк сполз на неё. Он мелко-мелко дрожал, дрожали лапки. Прижался животом к Толиной ладони, осторожненько глянул с руки вниз: ух ты, высота какая!

— Маленький, как мышка,— сказал Толя.— Мягкий, тёпленький. А какие лапочки — розовенькие, с пальчиками! И носик розовый!

— А животик белый! И бочок левый с белым пятнышком! И хвостика почти нету! — рассматривал хомяка со всех сторон Коля.

От этих выкриков хомяк задрожал ещё сильнее. Уселся на то место, где должен быть хвостик, поднял передние лапки, начал их вылизывать, тщательно тереть ими носик и щёчки. Может, нарочно хотел показать, что ему ни капельки не страшно!

— Ой, как он смешно умывается! — кричал Коля. А Толя не удержался, поднёс хомячка ко рту и начал дуть на него тёплым воздухом.

— Вот как хватит зубами за губу, будешь знать… Поменьше таскайте по рукам, это вам не котёнок.— Папа сходил уже на кухню и вернулся обратно в коридор. Палец его стал коричневым от йода.

— Папа, а клеток в магазине нет? — спросил Толя.

— Только птичьи. А хомякам нужны такие… без деревянных частей — перегрызут.

— У-у-у, а где же он будет жить? Ему домик нужен! — Толя обиженно надул губы.

— Посадим в трёхлитровую банку. Тётка, у которой я купил, тоже их в банке держит,— ответил папа.

Пошли в кухню. Папа вынул из шкафчика большой пустой баллон.

— Опускай сюда. Будет видно, как в аквариуме,— и поставил банку на стол.

Толина рука с хомяком в банку не проходила. Пришлось наклонить её, и хомяк скользнул на дно на животе — как с ледяной горки. Банку поставили нормально, и хомяк сразу забегал кругами вдоль стенки. Потом встал на задние лапки, такие же коротышки, как и передние, вытянулся изо всех сил по направлению к отверстию, зацарапал передними по стеклу. Коготки скользили, зацепиться было не за что. Снова протопал несколько кругов, обнюхал стенку, снова встал на дыбки, но уже на одну лапку, растягиваясь и дрожа от напряжения. Устал, опустился на обе и понемножку начал отступать вправо, перебирая передними лапками — будто исполнял какой-то танец.

Несколько раз перебрал всю стенку — так и не зацепился ни одним коготком!

Жалко стало хомяка. Словно в тюрьму его засадили. Толя отковырнул от батона небольшой, с орех, кусочек, бросил в банку. Хомячок сначала не видел булки, но усы сразу зашевелились — откуда так вкусно пахнет? Повернулся в ту сторону — хвать зубами! Поддержал булку лапками и… затолкал целиком в рот! Левая щека сильно оттопырилась. Такой же кусочек батона помакал в молоко и бросил хомяку Коля. Хомяк полизал немного булку, подхватил лапками, как ручками, и затолкал за ту же левую, щёку. Она уже оттопырилась так, что перевесила хомяка на одну сторону. Пробежался по дну, встал на задние лапки — смотрит на Толю и Колю.

— Ещё хочет! — забеспокоились они.— Что бы такое ему дать?

Папа бросил кусочек яблока, зёрнышки из яблока. Хомяк тут же подобрал их, спрятал за правую щёку. Сыпнул Толя подсолнуха, семечки разлетелись по всему дну. Прополз хомяк, как пылесос,— не оставил ни одной! Бросил Коля тыквенную семечку — хомяк сразу же взял её ручками, покручивает перед собой, как шофёр руль, обкусывает рубчик. Дёрнул зубами, половинки кожуры упали вниз, плоское зёрнышко исчезло за щекой. Обе щеки торчали уже так, что хомяк стал как вдоль, так поперёк. Не мешочки у него были за щеками, а настоящие мешки — почти до половины туловища.

— Ой, ха-ха-ха! Не ест, а всё запасается! — не выдержали Толя и Коля.

— Ну и хапуга! Ну и скопидом! — засмеялся и папа. Принёс рваный шерстяной носок, комок ваты, бросил в банку.— Пусть сооружает себе гнёздышко.

Хомяк немного подёргал, потаскал носок и вату зубами, почесал коготками. Потом подлез под них. Думал, никто не увидит, а его видно было со всех сторон: присел на задние лапки и давит передними на щёки, выталкивает корм. Очистил защёчные мешки, взял ручками очищенную тыквенную семечку — ест.

— Ой, как человечек маленький! — поразился Толя.

— Ага! Пальчики розовенькие, ручки малюсенькие,— восхищался Коля.

— Хомка, мы Гулливеры для тебя, да? — Толя постучал пальцем по стенке банки.

Хомяк повернулся к нему спиной, но жевать не перестал.

— Хомкой у многих зовут. Другое имя придумайте,— посоветовал папа.

— Гаврик! Гаврюшка!— позвал Толя и сунул руку в банку.

Хомяк круто повернулся, зубы кверху: «Шш-ш-ш-ш!»

Толя испуганно отдёрнул руку.

— Гаврик, Гаврюшка, это же я — ты не узнал?

Но Гаврик не хотел признавать никого. Полез через дырку в носок.

МАМА РАССКАЗЫВАЕТ СТРАХИ

И тут пришла с работы мама.

— Михась, не играйся, как маленький. Сходи лучше в магазин, молока, хлеба возьми. Вот ещё — целый список. А для торта я всё сама купила.

— Катя, посмотри. Он такой забавный! — Папа пошёл к вешалке с одеждой.

— Мама! У моего хомячка лапки розовенькие! Берёт пальчиками всё, как человечек. Гаврик! Гаврюшка! Покажись маме! — Толя постучал ногтем по банке, но хомяк не захотел показываться.

— Подумаешь,— обиделся Коля.— У меня рыбки получше твоего хомяка будут… — и пошёл из кухни в комнату.

— Я ждала, что так случится. Они ещё подерутся из-за этого хомяка,— упрекнула мама папу.— Они и уроки не будут делать, а всё возле хомяка сидеть или аквариума. Запомните: если будете плохо учиться, то я весь ваш зоосад…

Мама не договорила. Но Толя и Коля разволновались, и не столько от маминой угрозы, сколько от другого. Ведь скоро в школу идти, остались считанные дни!

Бросились к своим ранцам с книжками, тетрадками, разноцветными карандашами. Давно уже, больше месяца, стояли ранцы в уголке комнаты. И букварь, и книгу для чтения Толя и Коля пересмотрели ещё в первые дни, а кое-что даже прочитали. Оба умели читать. Даже целый год самостоятельно ходили в детскую библиотеку.

— Ой, не надо было их учить читать! — сокрушалась мама, звякая посудой.— Им неинтересно будет на уроке, вертеться будут.

— Как это — не надо? — сказал папа от порога.— Теперь учителя требуют, чтоб дети могли читать ещё до школы. Кого в садике учат, кого дома, кого в подготовительной группе.

Толя и Коля были согласны с папой. Как это — не уметь читать?! Да они сейчас и жить без этого не могут. Просто диво, как до сих пор жили. А за год — целый год сэкономили! — они столько книг прочитали, столько обо всём узнали!

Опять побежали в кухню. Как там хомячок?

Банка стояла уже не на столе, а на полу возле буфета-шкафчика. Мама сняла. Толя сразу лёг на бок, Коля опустился на колени — не видать Гаврика! Только еле-еле шевелится носок, его убежище. Не видно и ваты — затащил хомяк в носок.

— Не ёрзайте по полу! А то сами будете одежду стирать,— пригрозила мама.

Толя сунул руку в банку, развернул гнездо. Все съестные припасы лежали горкой в носке, а хомяк держал что-то у рта и торопливо жевал. Не удержался Толя, осторожно вытащил Гаврика, поднёс ко рту. Может, опять хотел подышать на него тёплым или поцеловать в мордашку.

— Ой, не подноси! Чтоб больше такого не было! — испугалась мама.— Я слышала, на работе одна тётя рассказывала… В их доме случилось, такое… Девочка вот так дышала на хомяка, разинула… А он шмыг в рот! И полез в глотку! Пока вызвали «скорую помощь», пока завезли на операцию — весь желудок порвал когтями. Еле спасли.

Толина рука задрожала, он быстренько опустил Гаврика в банку. В животе у него сделалось холодно, даже заболело, будто туда пролез хомяк и начал царапать когтями. Толя ужо и любил и не любил Гаврика,

— Мама, хорошо, что я захотел не хомяка, а рыбок! — сказал Коля.

— Идите мыть руки. И чтобы сегодня больше не брались за хомяка!

Руки помыли охотно. Тёплой водой, с мылом. Правда, потолкались, как обычно, около умывальника, побрызгали друг на дружку и на стены.

— Мы хотим месить торт! — прибежали в кухню, откуда ужо слышались вкусные запахи.

— Ой, работнички из вас… Я уже сама замесила, сейчас раскатаю, будем печь коржи. Посмотрите в шкафчике какого варенья или повидла. Вашего любимого…

— Яблочного! — закричал Толя.

— Нет, вишнёвого,— запротестовал Коля, оттолкнул Толю от шкафчика.

— Потише, а то банки разобьёте! И осторожно, они тяжёлые! — предупредила мама.

— А я люблю клубничное! — как раз пришёл папа.— Что же делать? Надо испечь три торта!

— Хо-хо-хо! — обрадовались дети.

— Ещё чего выдумайте! — сказала мама.

— А сколько коржей будет — три?

— Три,— ответила мама.

— Ну вот: на нижний намажем вишнёвого, на средний — яблочного, верхний украсим клубникой,— посоветовал папа.

— Ну да,— как будто бы согласилась с ним мама.— А можно ещё перца добавить, горчицы, томатной пасты… Отменный вкус будет!

— А что? Съедим! — сказал папа и не улыбнулся.

Толя и Коля посмотрели друг на дружку, потом на папу и маму. Шутят?

И захохотали весело.

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

Уснули Толя и Коля. А папа и мама ещё долго разговаривали и перешёптывались. Даже телевизор не включали — всё говорили и говорили. И всё о том, что с ними делать — Толей и Колей. До первого сентября ещё полмесяца. Раньше всё было хорошо — утром вели их в садик, вечером приводили домой. А полтора месяца летом пробыли в деревне, у дедушки и бабушки. И вот опять в Минске.

— Оставляешь им ключ и дрожишь: а вдруг забудут закрыть квартиру? А вдруг ключ потеряют?

— Не забудут… Не потеряют…— не совсем уверенно отвечал папа.

— Они после обеда будут в школу ходить, во вторую смену. Я расспрашивала учительницу. А когда же уроки делать? Вечером нельзя, они и так будут уставшие. Утром разве что, до обеда. А кто с ними будет сидеть? Я же не могу работу бросить!

— И я не могу,— отвечал папа.— В школе должна быть группа продлённого дня. Может, договориться и в группу их отдать?

— Целый день в школе? А на свежем воздухе когда им быть? Совсем захиреют.

— Ну почему же… Их и на прогулки водят, и обедом кормят, и отдыхать кладут. И уроки под надзором делают.

— Неизвестно, будет ли эта группа. Говорят, учительницы ещё нет.

— Так что ты предлагаешь?

— Бабу надо привезти. Пускай бы у нас пожила — год, два. Сколько надо…

— Бабу… А деда куда? У них же свой дом в деревне, хозяйство, корова. Не захотят они переезжать сюда. Лучше ты свою мать уговори, она горожанка. Да и на пенсию ей давно пора, хватит работать.

— Не уговоришь… Ты её слабо знаешь.

— Внуки выросли — бабушки в глаза не видели.

— Она же была у нас!

— Ну да, сто лет назад… Позвони завтра, уговори. Ты же можешь!

— Если и согласится, то не скоро приедет. Пока пенсию оформит, пока переберётся сюда. Раньше надо было думать!

— Так почему ты не подумала?

— Я… Я… Всё я! — повысила голос мама.

— Потише, пожалуйста. Хлопцы только что уснули.

Толя хихикнул про себя и зажал рот одеялом. Он всего на минутку был задремал и успел увидеть сон: у него развелось и бегало по комнатам много-много хомяков! Разноцветных! Но как только начали разговаривать папа с мамой, сон пропал и никак не хотел возвращаться. Интересно было их слушать!

— А пока приедет, будем висеть на телефоне,— говорил между тем папа.— То ты позвонишь, то я. То ты подъедешь домой, то я.

— У нас строго,— ответила мама.— Не могу я бросать работу, разъезжать по личным делам.

Толя не выдержал, выбрался из своей кроватки, пошёл к брату. Толкнул его в бок.

— Подвинься… Скажу что-то!

— А-а-а… Мм-м-м… — Коля не мог понять, чего от него хотят.

— Папа и мама будут на телефоне висеть. Слышишь? А мы одни будем жить!

— М-м-м… Вместо трубки висеть?

— Руководить нами по телефону будут. А мы одни будем жить!

Коля повернулся на другой бок и засопел носом.

— Эх…— махнул на него Толя и полез обратно в свою кровать.

«ХОЧЕШЬ ЕЩЁ ТОРТА?»

Первым проснулся и выбрался из кровати Коля. Ни папы, ни мамы не было. С книжной полки-шкафа свисал плакат.

«Сынки! — это слово папа написал красным фломастером большими буквами.— Поздравляем вас с днём рождения и крепко целуем! — это зелёным.— Будем праздновать ваш день после обеда, а лучше всего вечером. В обеденный перерыв я привезу рыбок и улитку»,— это синим.

А ниже чёрным фломастером приписала мама:

«В духовке яичница. Кисель в чашках на столе. К киселю отрежьте себе по куску магазинного торта. А тот, что я испекла, ещё не готов, ему надо постоять. Из дому не выходите, во двор пущу вечером. Целую — мама».

Коля дёрнул плакат. На пол грохнула книга — она прижимала верх плаката к полке. Проснулся и Толя.

— Письмо тебе, на — читай! — бросил ему плакат Коля, а сам, не одеваясь, побежал в кухню.

Через минуту-другую Толя прочитал всё, что было написано на плакате. «У-у-у-у…» — взвыл он и тоже бегом в кухню.

Опоздал: Коля уже откромсал себе большущий кусок торта и забил им рот. Самый лучший кусок отрезал — с мармеладным цветком и листиком из зелёного крема.

— Ах, ты так! Тогда я два куска отрежу… — сказал Толя и отрезал себе два куска торта.

— Тогда и я два,— сказал Коля и отхватил себе второй, побольше первого.

— У тебя и первый больше моих двух! Тогда я отрежу три!

— А я — четыре!

— А я скажу папе!

— А я скажу маме!

— А я тебе не дам хомяка смотреть!

— А я хомяка уже видел. Я тебе не дам рыбок смотреть!

Оба пихали за щёки торт, как тот хомяк харчи,— кто быстрее и больше съест? Перемазались — как чертята.

И тут зазвонил телефон. Раз, второй, третий…

— Беги послушай, у меня руки в креме! — сказал Толя.

— Сам слушай! И у меня в креме!

Толя затолкал остатки второго куска в рот, хотя уже тошнило от торта, побежал к телефону. Сумел снять трубку сжатыми кулаками.

— Умгу? — не смог даже языком хорошенько шевельнуть.

— Разбудил? — спросила трубка папиным голосом.— Дай, думаю, позвоню, может, ещё спят… Застелите кровати, умывайтесь, завтракайте.

— Умгу!

— Что — умгу!

— Мы уже съели торт! — Толя наконец смог шевельнуть языком. |

— Ка-ак — весь?! — удивился пала.

— Немножко ещё осталось. Коля доедает

Трубка молчала. Трубка тяжело дышала.

— А яичница? А кисель?

Теперь помолчал Толя.

— Нету на них места в животе!

Снова помолчала трубка.

— А как звонить в «Скорую помощь», знаете?

— 01!

— 01 — это в пожарную. Надеюсь, до пожара у вас не дойдёт. 03! Но я сам позвоню — в психиатрическую! Скажу, что вы с ума посходили, чтоб вас забрали в сумасшедший дом!

Трубка щёлкнула, в ней послышались короткие гудки.

Толя вернулся в кухню. На третий кусок торта и глядеть не хотелось.

Коля сидел на стуле с ногами, коленки у подбородка. Ладонями сжимал горло, как будто хотел удавить себя. Лицо сделалось бледное-бледное, как выбеленное, глаза вытаращены.

На тарелке возле него было пусто — съел четыре большущих куска!

— Хочешь ещё торта? — подвинул Толя свой третий кусок к нему.

Коля дико гыкнул, зажал рот ладонями, завертелся по кухне — чуть не перевернул вёдра с водой, не побил аквариум. Бросился в туалет…

Толя отковырнул кусочек торта без крема, бросил в банку.

Через мгновение гнездо вздрогнуло, из-под носка показалась мордашка с усиками, вся голова… Глаза хомяка были прикрыты, уши вялые, словно скомканные. Подвигал усиками — цап добычу зубами.

Голова исчезла…

Хомяк тоже любил торт.

«СУШЁНАЯ МИКРОБА» И «ЦИКЛОП С НОЖКАМИ»

Папа ещё звонил дважды — «Как вы там? Как Коля?» И каждый раз Толя докладывал: «Плохо… Лежит…»

Приехал папа на обед, привёз в банке с водой рыбок и улиток. А Коля не вставал! Только немного повернул набок голову и спросил:

— Сколько? Какие?

— Как и договаривались: пара неонов, пара гуппи вуалехвостых, пара чёрных молли, пара меченосцев. У знакомых брал, не в магазине. Эти взрослые уже, а в магазине — мальки.

Коля отвернулся, прикрыл глаза.

— Э-э, брат, как тебя скрутило… А всё из-за жадности. Хомяк и то всего сразу не съедает, откладывает про запас.

Папа пошёл в кухню. Вычерпал из аквариума — в последний раз! — воду, остатки слил в умывальник, подняв аквариум. Засыпали на дно промытый и прокипячённый гравий, налили полведра отстоявшейся воды, посадили несколько водорослей — их папа купил вместе с рыбками. И понёс аквариум в спальню, поставил на стол. Потом сходил в кухню и принёс ещё полненькое ведро воды, вылил осторожно в аквариум. Коля только слегка поворачивал голову, чтоб посмотреть, что делается, и ничего не говорил. Ничем не интересовался!

— Часа через два пустишь рыбок в аквариум,— сказал папа и налил в тарелки подогретый борщ. Себе не наливал — некогда уже было есть, побежал на работу.

Толя остался в квартире полным хозяином. Что хочешь, то и делай! От такой свободы у него даже голова закружилась…

О борще забыл: кувырнулся несколько раз на ковре, попробовал походить «на голове». Упал, больно стукнулся лодыжкой о кресло.

— Может, тебе яблочко кисленькое дать? Или кефиру? — предложил он Коле маминым голосом.

Коля скривился, как от зубной брли: «Отстань…»

Тогда Толя принёс шахматную доску с расставленными фигурами, поставил ему на живот.

— Белыми — я. Сыграем.

Коля смахнул шахматы с живота.

Толя разозлился: болеть болей, а рукам воли не давай! Но сдержал себя, молча ползал по полу, пока не собрал все фигуры. Почесал макушку — и вспомнил: в какой-то книге, совсем недавно её читали, мальчишки прыгали «с парашютом».

— Ух, придумал! Ох, и придумал! — принёс из коридора, сняв с вешалки, зонтик. Не раскрывая, забросил на шкаф. Сам стал на мамину кровать, оттуда на спинку кровати, вцепился руками за верх шкафа. Подрыгал ногами р-раз! — вскарабкался на шкаф. Раскрыл зонт: — Ур-ра! — прыгнул на кровать. Под ногами что-то треснуло.

Коля заинтересовался, сел в кроватке.

— Ух, и здорово! Ух, как здорово! — Толя не находил слов.

— А ты на подушку — мягче будет,— посоветовал Коля.

Толя положил даже две подушки. Забрался опять на шкаф.

— Гей-гох! — ринулся сверху на подушки. Без зонта уже.

И в другой раз что-то глухо треснуло. А из одной подушки, у которой была видна розовая нижняя наволочка, из уголка вылетела горсточка перьев. Перья закружились по спальне.

Не выдержал, вылез из своей кровати Коля. Постоял нерешительно…

— А-а, трусишка! — Толя залез и прыгнул в третий раз. Из подушки вылетело ещё больше перьев и пуха.

— Попадёт нам от мамы,— сказал Коля, но залез на шкаф и он. Повертелся там на корточках, глянул вниз. Не очень высоко… Гоп! — прыгнул и он.

Из подушки взметнулось облако перьев.

Спохватились, начали ловить, собирать перья, заталкивать обратно в подушку. Потом кое-как оправили мамину кровать, накинули на подушку покрывало. Совсем некрасиво получилось, не так, как у мамы. Сразу узнает, какая тут происходила баталия.

После прыжка со шкафа Коле захотелось глотнуть кефира. Подумал — хлебнул две ложки борща.

— Я тебя вылечил! — радовался Толя. И он немного похлебал борща.

Коля возвратился в спальню. Пока Толя убрал со стола и тоже пришёл туда, рыбки уже плавали в аквариуме. Толя разинул рот, хотел закричать: «Что ты наделал?! Папа сказал — через два часа!» Но Коля опередил его:

— Мои рыбки, что хочу, то и делаю!

Рыбки, кажется, чувствовали себя неплохо, хотя вода и была мутная. Гуппи гонялись по кругу, норовя вцепиться друг дружке в хвост. Неончики неподвижно зависли среди зарослей зелени. Молли задрали хвосты кверху и что-то склёвывали с камушков. Меченоска строгала губами водоросль, а меченосец плавал возле неё задом наперёд, словно хотел уколоть ее хвостовым плавником-«мечом». Одна чёрная улитка неподвижно лежала на дне в уголке аквариума, вторая наискосок пересекала боковую стенку. «Антенны»-усы распустила широко в стороны, поколыхивала ими — вынюхивала, чем можно поживиться.

— Голодные… Они все голодные! — догадался Коля.— А папа не купил корма.

— Забыл, наверное.

— А если им хлеба накрошить?

— Они не едят хлеб. В садике видел? Их кормили такими красными червячками и сушёными микробами, — сказал Толя.

— Сам ты микроба сушёная! Это циклопы такие с ножками. Воспитательница говорила, Зинаида Алексеевна.

— Сам ты циклоп с ножками! — обиделся Толя.

— А ты… А ты… — от злости Коля начал заикаться, бросился в драку.

Покатились по полу. Сегодня Толя очутился сверху быстро. Но Коля вдруг ойкнул, лицо исказилось гримасой — пришлось его отпустить. Больной ведь! Коля сразу помчался из спальни.

Толя пошёл в кухню, сюда уже доносились со двора детские голоса. Выглянул в окно… Ух ты! Какие ворота пацаны соорудили из магазинных ящиков! Стёпа Мармышка горло дерёт, верховодит… Тоже в первый класс пойдёт. Он почти на полголовы выше Толи и Коли. Вот бы погонять с ними шайбу, ничего, что зимой ещё и не пахнет! Но мама не велела выходить.

Забрался Толя на окно, стал на цыпочки, чтобы форточка очутилась поближе к лицу.

— Эй! У нас хомяк и рыбки! У нас день рождения!

Услышали!.. Стёпа Мармышка опёрся на клюшку и закричал вверх:

— А какой но-омер… квартиры?..

— Пятьдесят!!! — снова привстал на цыпочки Толя.

Стёпа бросился в подъезд, за ним толпа детей, даже маленькая Танька из соседнего корпуса.

— Коля, спасайся! Гости бегут! — закричал Толя, спрыгнув с подоконника.

На лестнице уже звенели голоса, слышался топот.

ВЗРЫВ В КВАРТИРЕ

Толя открыл дверь, и его чуть не затоптали у порога. Большинство — почти незнакомые мальчишки, только Мармышка и ещё один, Андрейка, знакомые. А Стёпа стоял и всё давил клюшкой на кнопку звонка.

— Перестань! — дёрнул его Толя за рукав.

— Вы, значит, одни! — убеждённо сказал Стёпа, переступив порог. Толю с дороги отстранил, как что-то лишнее.

Последней взобралась на площадку Танька. Раскраснелась, еле дышит. Попросилась очень вежливо:

— Можно и мне на ваш день рождения? Только у меня нечего подарить… — показала она пустые ладошки и вздохнула.

— Заходи,—разрешил Толя. Ему понравилось, что она вспомнила о подарке, а из мальчишек никто даже не заикнулся об этом.

Дети уже толпились в кухне возле банки с хомяком. Но хомяка в ней не было, Гаврик сидел у Мармышки на груди.

— Лезь, лезь! — подталкивал Стёпа хомяка снизу. Но тот вцепился коготками в куртку и испуганно посматривал на пол. Видно было, как он дрожит и трясётся.

Толя снял хомяка, дал его подержать Таньке. Она обняла, словно окутала его ладошками, получилось уютное гнёздышко. Девочка вся светилась счастьем, и сам Толя смотрел на неё и радостно улыбался.

— Пусти, пускай побегает! — Стёпа силой пригнул Танькины руки к полу, вытряс из них хомяка.— Ату его! Ату! — потопал ногами, хлопнул в ладоши.

Гаврик с перепугу бросился под буфет.

— Ой, он удерёт! Потом не поймаешь! — заметались дети. Некоторые легли, чтоб заглянуть под буфет.

— А куда он денется, коротконожка! Волю ему давайте! У меня был хомяк, так бегал, где хотел! — сказал Стёпа и ощупал глазами стол, буфет, вытянув шею, заглянул в кастрюлю на плите.— А где же… ваши рыбки?

— В спальне! — сказал Толя. Ему не нравилось поведение Мармышки в их квартире.

Все бросились в спальню, а Толя и Танька встали на колени, придавили он правое, а Танька левое ухо к полу.

— Гаврик! Гаврюшка! Гаврюнька! Иди к нам!

Но хомяк и не думал показываться. Толя ещё немножко полежал ухом на полу, но смотрел уже не под буфет, а на Таньку, любовался ею.

— Из кухни не убежит, давай закроем дверь.— Танька поднялась первой, взяла Толю за руку.

Из спальни доносился шум. Дети толпились возле аквариума: кто заглядывал сверху, кто через стенки, а Стёпа стучал ногтями по стеклу — пугал рыбок.

— У меня в аквариуме была чистая вода, а у вас… Вы что — молока подлили? — говорил он.

— Папа сказал — отстоится, чище станет,— Толя растолкал мальчишек, чтоб и Танька увидела рыб.

— Разве это рыбы? — скорчил презрительную гримасу Стёпа.— Комарики! Вот у меня были — большие, золотые!

— Ничего у тебя не было!— подошёл к ним синий, измученный Коля. Он обиделся за своих рыбок. — Брехун ты! Задавака!

— Спорим, что были? Ну — на что спорим? — полез на него Стёпа.— А-а, испугался? Испугался! Жалко проиграть… Мы продали аквариум, когда переезжали в Минск,— вот!

Мармышка дал Коле щелчка в лоб и начал шнырять по спальне, заглядывая во все углы.

— А что здесь у вас? — открыл платяной шкаф.— А здесь? — подбежал к папиному столу, дёрнул за ручку ящика. Потом оглядел одну книжную полку-шкаф, другую. — Э-э, у нас больше книг было и обложки красивее. Сдали в магазин, когда переезжали.

Раскрыл дверки внизу книжных полок, сунул туда нос. «У-у-у, и здесь книги…» Разогнулся, отодвинул стекло, но взял там не книгу, а прозрачный, словно стеклянный, кубик: «Это что?» И не сдержал восторга и зависти: «Ух ты-ы-и…» В средине кубика белел кораблик с белыми парусами. А прикреплён был кубик к вишнёвой непрозрачной подставке-квадратику.

— У нас тоже… У нас ещё лучше было… — А что — Стёпа не придумал.

Кубик пошёл по рукам. Загалдели: «А как кораблик туда вставили?», «Залили стеклом — и всё!», «Он не настоящий, а нарисованный!».

— Э-э, цаца, цаца да в карман… — забрал Мармышка кубик у Андрейки, хотел вроде поставить на место. Но не поставил, поднял высоко и — «Ах!» — уронил на пол.

С пола кубик и подставочку подняли раздельно — отскочила.

— Я не нарочно… Я нечаянно… — бормотал Стёпа. Ни Толя, ни Коля ему, конечно, не поверили.

Пока они искали какой-нибудь клей, чтоб попробовать прикрепить кубик к подставке, Мармышка заглянул за те полки, что стояли не впритык к стене. За них можно было свободно заходить: там была дверь в кладовку.

— А-а… А тут у вас что? О, прятаться хорошо… У нас кладовка ещё больше, кушетку туда поставили. Бабушка там ночует…

Вышел, повертелся.

— Хомяк и рыбки — и всё? Мне на день рождения велик купили! И мороженого, торта, напитка!.. И в садик детям конфеты носил — целый килограмм…

— И у нас есть торт,— сказал Толя и повёл детей в кухню. Все заметили, что хомяк шмыгнул из-под буфета под плиту.

— Это такой торт?! Хе-хе-хе! — Мармышка схватился одной рукой за выпученный живот, а второй показывал на кусочек, не доеденный Толей.— Хе-хе-хе!

Толя открыл буфет. Вот он, испечённый мамой торт. И четыре бутылки напитка «Теремок»... И конфеты «Коровка»...

Выставил всё на стол. Припасами сразу же стал распоряжаться Мармышка. Не прошло и несколько минут, как всё было порезано на куски, откупорено, разлито по стаканам и чашкам, хотя и не совсем справедливо. Высасывали до капли — с присвистом, чмыханьем, кашлем, сопеньем, чмоканьем. Пальцы облизывали, чуть не целовали каждый. О Толе и Коле совершенно забыли, торта не осталось и крошки. Да им и не хотелось. «Теремка» дала им попробовать из своего стакана Танька. И кусочек торта предложила: «У меня от сладкого голова болит!» — «А у меня от сладкого зубы повыпадали,— похвастался Андрей. — Вот!» — разинул щербатый рот показать зубы и… вбросил туда последний кусочек — Танькин.

— А теперь хоровод давайте водить! — предложила Танька.— Беритесь за руки, ну? — она поймала Толю и Колю за руки и запела тонюсеньким голоском: — Как То-олины именины испекли мы каравай… Ну, что же вы? — она нетерпеливо затопала ножками в белых гольфиках и синих туфельках. — Как на на-аши именины…

Никто не хотел водить хоровод.

— Давайте в «кошки-мышки»!

— Лучше в прятки! — каждый кричал своё.

Перебежали в комнату — в кухне было тесно.

— Я буду считать! — Танька зажала ладонями глаза и пошла к окну.— Один… Два… Три… Пять… Семь… — выкрикивала она.

Вокруг уже замирал топот и шорох — рассыпались кто куда.

— Пять — я иду искать! Палочка-стукалочка, кого мне примечать? — Она открыла глаза — на диване сидит, держась за живот, скучный Коля.— Ага, вот ты и попался! — постучала линейкой по подоконнику.

— Я не играю,— встал он и пошёл в кухню: ему всё ещё было не по себе.

Танька за ним — а вдруг кто-нибудь и там спрятался?

И сразу из спальни сыпанули мальчишки, застучали линейкой, вырывая друг у друга,— «отстукивались».

— Ах, вы так! — Танька обиженно прикусила губу.— Я сейчас найду! Обязательно кого-нибудь застукаю!

Она заглядывала под кровати, за портьеры, под стол, заглянула за полки-шкаф. Мармышки и Андрейки не было. Попробовала открыть дверь в кладовочку — она оказалась заперта изнутри.

— Эй, я знаю — вы здесь. Вылезайте!

В ответ ни звука.

На помощь пришёл Толя, постучал в дверь кулаком.

— Выходите, мы вас нашли!

И все начали кричать; «Выходите!»

Молчание…

- Ну и сидите там! Мы вас не выпустим! — сказал Толя и звякнул наружной задвижкой. Но закрыть не успел — в дверь толкнули изнутри. Толя подпёр дверь плечом, а потом перевернулся — спиной. Руками упёрся в книжные полки. Ду-дах! — грохнули из кладовки опять, и дверь толкнула его в спину, а Толя толкнул полки. Стекло в полках зазвенело, затряслось… Напор не ослабевал, а креп, и Толя упирался изо всех сил, но не мог справиться с двумя: — Помоги-ите!!!

Все стояли и глазели, только Танька уперлась ручонками с другой, лицевой, стороны полок, кряхтела: «Не-е под…да…вайся!»

Напор временно ослаб, полки пошатались у неё над головой — успокоились.

И вдруг снова удар-нажим… Толя вдруг почувствовал, что полки больше не помогают сопротивляться, а… убегают из-под рук! Ой, остановить бы их, удержать… Но они стремительно опрокидывались, в закутке посветлело…

— Та-анька!!! — чей-то истошный вопль.

Оглушительно грохнуло… Звон и треск… Вздрогнул пол, зашатались стены, отлетели в сторону, скользнув по полу, папина и мамина кровати — они стояли рядышком посреди комнаты.

Толя увидел Таньку — живую! Она сверлила пальчиком в ухе и встряхивала головой. Оглушило! Если бы на несколько сантиметров ближе стояла к полкам, то накрыли б и её…

Хакнули все, выдохнув воздух. Зашевелились…

— Ну — я домой… — Стёпа бочком, бочком обошёл перевёрнутые полки, поскользнулся на стеклянных осколках.

— И я… И мы… — Дети быстренько убрались из квартиры.

— Что теперь бу-у-удет… — Коля схватился за горло. Его опять затошнило — уже от страха.

«Танька живая… Танька… не попала под шкаф!..» — Толя вытер мокрый от липкого пота лоб.

— Спокойствие… Главное — спокойствие,— сказала Танька голосом девочки-бобрёнка из какого-то мультфильма. Попробовала рукой сгрести в кучу осколки и сразу порезала пальцы. Не плакала, а смотрела, как срываются на пол алые капли. Смотрела и на левую ногу, где осколок рассек гольф и по краям рассеченного тоже проступало красное.

Из-под полок были видны оторванные дверки. Иссечённые осколками книги, осколки стекла громоздились и возле полок и разлетелись по всей спальне. А кровати не просто отбросило у папиной была отбита спинка, оторвана боковина.

И тут зазвонил телефон. Звонила мама, хотела поруководить Толей и Колей. Толя начал рассказывать ей обо всём и не досказал — расплакался в трубку. А потом кричал — «Алло! Алло!», но трубка пищала короткими гудками, а мама молчала. Наверное, с мамой было плохо и ей оказывали «скорую помощь».

— Спокойствие, я вас не оставлю… Я у вас буду, пока папа и мама выкричатся… На меня никогда мама крепко не ругается при чужих. Я останусь — хорошо? — гладила Танька Толино плечо.

А он сидел под телефоном и умывался слезами. Ему никого не хотелось слушать.

Ему хотелось только навсегда убежать из дому.

ТАНЬКА СПАСАЕТ «ВОЯКОВ-БОЯКОВ»

— Ты весь выплачешься, одна кожура останется… У меня и пальцы порезаны, и нога, а я не плачу.— Танька выдернула из одного рукава носовой платочек с нарисованным грибком в уголке, из второго — платочек с ягодками и попробовала вытереть Толе нос, а вторым платочком — глаза. Но он вертел головой, не давался.— У тебя сколько платочков? — спрашивала Танька.— У меня один на слёзы, один для носа, один для губ…

Толя перестал всхлипывать, прислушался к её лепету.

— Какой ваш торт вкусный! Как он называется, где вы его купили?

— Сами испекли,— буркнул Толя.

— Ой, скажу маме, чтоб у вас рецепт взяла. И «Теремок» вкусный. «Теремок» тоже сами делали?

— Купили. Отстань!

— А давай мы всё соберём щёткой и совком. И в ведро! — придумала Таня.— Уберём чистенько — и следочка не оставим.

Толя покорно пошёл в кухню, нашёл щётку, совок и мусорное ведро. «Шпингалетка… От горшка три вершка, а уже распоряжается!»

— И ты не лежи! — накинулось Танька на Колю: тот опять забрался в кроватку и нарочно громко охал, корчил страдальческие рожи.

— А я не опрокидывал полок! Вот… Я невиноват!

— Ну и что, если по опрокидывал! Все играли, все и виноватые,— сказала Таня.

Толе нравились её слова.

Коля выбрался из своей кроватки, неохотно поднял одну книгу, вторую. Протёр рукавом, положил на стол. Ухватились за полки втроём — «Оп-па! Оп-на!» Только чуть-чуть шевельнулись.

— Вот… Как кинжалом, книга пробита…— Коля провёл рукавом по обложке.— До середины осколок дошёл. И паркет иссечённый, в дырках, занозах… Ой! — ойкнул он и поднёс локоть к глазам.

Толя и Таня увидели: острый стеклянный зуб впился ему в руку возле локтя. Танька быстренько схватила осколок, бросила в ведро.

— Ой, там ещё, наверно, отломок сидит! До сердца дойдёт! Ой, умираю! — затопал Коля ногами.

— Я бинт принесу! — побежал Толя в кухню, где висела аптечка.

— Подверни рукав! Быстренько! — командовала Таня.— У меня есть третий платочек, он чистый!

Коля, завывая, начал подворачивать. Из небольшой ранки сочилась кровь. Таня смело прижала к руке платочек. Только один раз хватило обернуть. Завязала узелок.

— Ложись в кровать, инвалид! — приказала она: — Градусник поставим… Есть градусник?

Толя принёс бинт и градусник.

— Вот, ставь под мышку… Я от градусника сразу поправляюсь.— Таня аккуратно укрыла Колины ноги одеялом.

Снова начали собирать битое стекло. Вскоре бинт понадобился уже самому Толе, да и Таньку надо было перевязать. Резали бинт на куски, мотали друг дружке на ладони, пальцы. Опять собирали… Опять бинтовали… Большие осколки стекла в ведро не помещались. Толя взмахивал ими — дзынь! — бил о пол. Осколки разлетались по всей квартире.

Когда раздался звонок, сразу не расслышали — так увлеклись работой. А когда услышали, Толя побледнел: «Ма-ама!»

— Ложись и ты! Оба лежите! Быстрее, вояки-бояки! Вы — больные! — выпалила Танька, как из пулёмета, и побежала открывать дверь.

— Ой, хорошо, что ты открыла… Не могу ключ вставить — руки дрожат… — послышался мамин голос.— А те хулиганы где?

— Здравствуйте, тётя Катя. Как вы поживаете, как ваше здоровье? — Голосок у Таньки такой нежный, такой приветливый.

— Здравствуй, здравствуй и ты! — послышался и папин голос.— А Толя и Коля где?

— У нас всё в чистом порядке… Они тяжело заболели…

— 0-ой… — начала умирать мама.

— Не-ет, им уже намного лучше! — поправилась Танька.— Дядя Михась, а у вас на работе землетрясение тоже было? Вас не встряхивало? А у нас так тряслось, так переворачивалось! Мы тут спасали, спасали все, позабинтовывались…

— Ну?! Землетрясение?! — переспрашивал папа, проходя в спальню.

Остановились в дверях — и он, и мама, и Танька. Толя и Коля застонали разными голосами, и мама сразу пошатнулась, ухватилась за дверь.

— Вы — живы?! — папа перешагнул через разбросанные книги прямо к Толе, а мама — к Коле.

— Торт был несвежий, отравились,— простонал Коля.

— И полки… От землетрясения… — Толя показал забинтованные руки, взывал о сочувствии.

И Коля показал обвязанную платком руку, а Танька — пальцы и ногу.

— Я этого не переживу! На двести рублей вреда! Да какие двести?! И только за один день… — мама уже лазала по книгам, ощупывала полки, папину кровать.

— Ничего… Могло быть и хуже,— вздохнул папа. Он один — ну и силач! — поднял полки. Пока поднимал, из них вывалилось ещё несколько книг и осколков.— Будем живы сами, то будут и сани,— папа начал сметать в кучу остатки стеклянной мелочи.

— Я ведь тебе говорила! Я предупреждала, умоляла: вплотную придвинь к кладовке… Чёрт с ней, с этой кладовкой, без неё обошлись бы… Так не послушался! Ни разу в жизни меня не послушал! — заплакала мама.

— Успоко-о-ойся, пожалуйста…— папа сам старался говорить спокойно.— Ты звонила бабушке?

— Звонила! Но когда ещё приедет! За это время они всю квартиру в щепки разнесут! Или сожгут!

— Что они — дурни, что ли?

И всё-таки гроза миновала. Толя первый почувствовал это и сел в кроватке. Зевнул, потянулся — и вылез помогать собирать книги.

— Тридцать шесть и пять,— вынул Коля градусник из-под руки.— Нормальная…

— Ну, то я уже пойду. Оставайтесь все живы и здоровы! — ласково попрощалась Танька.

Толя вышел за ней — проводить немного, за ним — папа.

— Можно, я буду приходить к вам рыбок и хомяка смотреть? — Танька была вежливая до невозможности.

— Можно, можно.

В спальне звенели осколки. Это мама взяла себя в руки, а потом взялась за щётку, начала выгребать из-под кроватей стекляшки.

АКРОБАТ В БУТЫЛКЕ

Вчера, когда всё подмели, убрали, почистили пол пылесосом, рассортировали, протёрли и опять расставили по полкам книги (без стёкол полки!), поискали хомяка. Передвинули в кухне и в ванной все вещи, заглянули во все закоулки, проверили хорошенько обе комнаты — а вдруг перебрался туда? — нигде Гаврика не нашли. Толя поплакал, да так и спать лёг.

— Ого! — воскликнула утром мама и позвала к себе папу.— Видал? — указала на ящик со свёклой и морковью.

И свёкла, и морковь были изгрызены. Значит, хомяк всё-таки в кухне? Тогда где? Не мог же он залезть под пол — нет в полу щелей.

Опять обшарили все — нету!

— Вот приобрели игрушку! — разозлилась мама.— Только и будем по целым дням искать.

Вдруг послышался под плитой тихий шорох и царапанье. Наклонилась мама, начала переставлять каждую бутылку и пустую банку отдельно… Аг-га! Вот он где — в бутылке из-под кефира. Мокрый, всклокоченный и такой маленький, худенький… А какой уставший, измученный! И так виновато смотрит сквозь бутылку на маму!

— Ну и дурень! Свет не видал такого дурня! Сам себя наказал. Небось, всю ночь скрёбся в бутылке? Оголодал? — Папа вытряс Гаврика на ладонь, просушил мягкой тряпочкой, подышал на него тёплым, подержал в руках. Потом дал кусочек варёной вчерашней картошки — хомяк мгновенно упрятал её за щёку. Опустил Гаврика в банку. Хомяк подёргал зубами свой носок-гнёздышко, забрался туда.

Как только ребята проснулись, папа рассказал им о хомяковых приключениях. Толя и Коля сразу попадали на коленки перед банкой и зашептали, заглядывая в неё: «Хомячок… Гаврик… Гаврюшка… Маленький…»

— Как он мог туда попасть? Зачем ему было взбираться на бутылки? И как он смог вскарабкаться на них, на такие гладкие? — рассуждал папа за завтраком.

— Дай детям поесть спокойно,— сказала мама.

Но папа не выдержал, не допил даже чая, а стал возле плиты на колени, заглянул снизу.

— Он забрался в ящик со свёклой, с ящика на пол-литровую баночку, с пол-литровой на литровую, с нее — на бутылку. Балансировал, Как акробат-канатоходец… — докладывал папа.— В плите дырочки снизу есть, воздух по ним поступает в духовку. Вот его и прельстили эти норки… Надо обязательно проверить духовку!

Все столпились возле плиты, а мама открыла дверцу и вынула из духовки сковородки и формы, зажгла спичку, а потом и бумажку, чтоб лучше и дольше светила.

— Ай-яй-яй, вот это назапасил… Вот это натаскал! — мама выгребла кучки мелко нагрызенной свёклы и моркови, сухие хлебные крошки и корки, яблочные зёрнышки и усохшие огрызки яблок, семечки подсолнуха. Из другого угла вынула комок шерсти, ниток, ваты, газетные клочья.

— Холодно от железа в бок, вот он и делал себе постельку. Хорошо, хоть не зажгли духовку. Вот было бы тогда! — покачал головой папа.

Ребята в ужасе переглянулись: в какой капкан мог попасть хомяк!

И сразу захотелось посмотреть на него. Отвернул Толя потихоньку краешек носка… Гаврик спал под ним на голой газете. Лёг на бочок, свернулся полубаранкой… Спал мёртвым сном! А в лапке держал, как ребёнок пирожок, недоеденное пшеничное зёрнышко.

— Натрудился за ночь… И намучился в бутылке… Сразу видно, что ночное животное. И любит запасы делать. Ни сна, ни отдыха себе не позволяет, пока запас не заготовит.

Сказал это папа и вдруг ахнул:

— У меня где-то в плаще сухой корм для рыбок! Совсем забыл…

С пакетиком «сушёных микробов» и «циклопов с ножками» пошли в спальню к аквариуму. Папа взял этого добра, бросил на воду. Корм был похож на серую труху.

Рыбки всплывали наверх, хватали циклопов, быстро-быстро шевелили губами. Чудеса, выходит, что рыбы тоже жуют?! А у молли рот большой, нижняя губа откидывается вниз, как подъёмный мост в рыцарском замке. Видели Толя и Коля такие мосты в кино.

А какие улитки хитрущие! Не ловили по одной соринке, а приползли по стенке к самой поверхности воды, свернули из своих подошв воронки и давай в них засасывать всё, что плавает. Держались за стекло самым краешком подошвы, тем, что снизу. Присмотрелись Толя и Коля — а подошва-то не совсем и гладкая! По ней волнами идут от края вниз, шевелятся мягкие, еле заметные сосочки-отросточки, они и стягивают водную плёнку. Циклопы попадают на дно воронки, соберётся комок — и улитка продвигает его дальше под ногу, освобождает место для новой добычи. То одна, то другая прекращали фильтрование, разворачивали воронку. Из катушки высовывалась рогатая головка с глазками-булавками, сгибалась под ногу к самому корму. Хвать-хвать, чмок-чмок — даже поблёскивало что-то жёлтое во рту — может, зубы? Всё съедено, голова отклоняется, прячется в катушку, опять из подошвы сворачивается воронка-ловушка. Чудеса, да и только!

— Ну — поприлипали уже там! Идите, кончайте обедать! — позвала мама из кухни.

С сожалением вздохнули, оторвались от аквариума.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Папе пришла в голову хорошая мысль: почему бы не сходить в воскресенье в Ботанический сад? И отдохнут, и с летом распрощаются.

И вот выбрались из троллейбуса на нужной остановке. Помятые, пропотевшие, издёрганные. Многим, оказывается, в этот день пришла такая же мысль, многим захотелось побывать в Ботаническом саду. Папа тащил тяжёлую, битком набитую, сумку. За локоть его второй руки вцепилась мама. «В люди» она обула новые туфли, и они давят, трут ей ноги. Толя вцепился в папину сумку, Коля — за левую мамину руку.

От колоннады, что у входа в Ботанический сад, по липовой аллее валом валил народ. Детей и вели, и несли, и везли в колясочках, стайки мальчишек пробивались сквозь густой поток; обгоняли взрослых.

— Ботанические сады делаются затем, чтоб собрать со всего мира всякие растения, показать их людям,— рассказывал папа, пока стояли в очереди к кассе.— В саду нельзя ничего рвать, можно только смотреть…

— А нюхать можно? — спросил Коля.

— Можно,— ответил папа.

Как только их пропустили в калитку, Толя и Коля сразу же начали делать круги вправо и влево, опять возвращаться к папе и маме: ну почему они так медлят? Почему идут туда, а не сюда? Почему не смотрят на грецкие орехи? Живые, настоящие грецкие орехи. Они висят над самой головой, и стоит только протянуть руку…

— Зелёные ещё, зелёные,— пробовал успокоить Толю и Колю папа.

По всем дорожкам и тропкам, почти у каждой грядки и клумбы стояли или медленно похаживали люди. Взрослые вслух читали надписи на табличках, вторкнутых под деревьями и кустами, у грядок с цветами. И не удерживались от восторга: «Ах, какие гладиолусы!» Возле астр: «Ах! Ах!» Возле георгин: «Ах! Ах! Ах!» И нюхали, и вздыхали, и бесчисленное множество раз фотографировались.

Коля лез в чужие фотокадры, мешал людям сниматься, обнюхивал чуть ли не каждый цветок.

Совсем рядом, за забором, был парк, оттуда долетали визг и хохот, грохот и гул — там работали аттракционы. Толя и Коля посматривали в ту сторону и вздыхали, они устали уже от этих бесконечных цветов и деревьев.

Шли по дубовой аллее, потом по яблоневой. Яблоневая дугой огибала плодовый сад, на деревьях краснели небольшие яблочки — «райки».

— Нельзя рвать,— не уставал твердить папа.

Но и он, и мама, и ребята видели, что и там и тут вздрагивают ветви: на яблони позалазили мальчишки. Не выдержали Толя и Коля, забежали под одну яблоню — поискать опавших яблок. И нашли, чуть протёрли какими-то листами — сунули скорее в рот: «Вкусные!»

Папа решительно свернул в сосняк и березник. И тут ходили люди — не по тропкам, а по траве! — смотрели под ноги. «Нельзя здесь рвать грибы!» — только успел сказать папа, увидев маленькую сыроежку, как Толя закричал во всё горло: «Боровик!» И быстренько схватил из-под маленькой сосоночки такого красавца, такого крепыша… Полюбовались им и… положили в сумку. И закружились уже вокруг того места, пригнув головы, словно принюхиваясь. «Посреди города боровики! Подумать только!» — папу сразу охватил грибной азарт. Но вдруг папа спохватился: «Ф-фу ты, да что это с нами?! В лес поедем за грибами, в лес…»

Впереди среди голубых елей засияла на солнце поляна. Да нет, не поляна, это озеро начиналось! На опушке милиционер совестил тётю с девочкой: у девочки желтел на голове венок из луговых цветов, у тёти в руках был пёстрый большой букет. Вынул милиционер из сумки книжечку квитанций, будет брать с них штраф.

— Ну и народ! Сказано — нельзя ничего рвать! — громко говорил папа, когда проходили мимо. Он уже забыл, как сам только что чуть не на коленках ползал, чтоб найти ещё хоть один боровик.

По берегам озера густо толпился народ, из-за людей почти не было видно воды. Дети пронзительно вскрикивали: «Мама! Папа! Во-он, вон!!!» Взрослые, тоже не удерживались: «Ай-яй-яй! Как полено! И вон всплеснула… И вон!», «Хлеб у лебедей отбирают!», «Это же надо — столько карпа развелось!»

Мама не смотрела ни на рыб, ни на лебедей, она дохромала до скамьи и упала на неё, окончательно лишившись сил. А Толя и Коля прошились сквозь толпу к озеру и тоже заахали: вода у самого берега чернела от рыб-мальков. «Вы отсюда зайдите, отсюда посмотрите!» — позвал их к себе какой-то босой мальчуган. И Толя, и Коля, и папа пошли против солнца, посмотрели на середину озера. И не поверили своим глазам: по воде медленно проплывали большущие рыбины-чудовища. «Не менее пуда! Неужели карпы могут такими вырасти?!» — стонал какой-то дядя с обветренным, загорелым лицом — наверное, рыбак.

Потом медленно обходили озеро и в промежутках между людьми видели иногда, как торжественно и горделиво проплывают чёрные и белые лебеди, как жируют возле островка с красно-зелёным домиком утки (дикие утки!), как плавает на лодке возле островка дядька — может, делает переучёт птичьему семейству?

На полдник остановились в берёзово-дубовой роще. Толя и Коля расположились на удивительной скамье из половинки бревна. С аппетитом поглощали и помидоры, и бутерброды, и молоко с булкой, папа и мама решили даже отдать им свои бутерброды: «Ешьте! Ешьте! Вас нарочно надо приводить сюда есть…»

Сделав полукруг по роще, берёзовой аллеей вышли к фонтанчику и плантации роз. Ветер рассекал султаны брызг, и в них всеми цветами вспыхивала радуга. Толе и Коле не хотелось любоваться ни розами, ни фонтаном.

Они снова услышали шум, доносившийся из парка со стороны аттракционов.

— А в парк? Мы с парком не распрощались! — заныли ребята,

— А что? Можно было бы одним заходом… Когда ещё в другой раз соберёмся сюда приехать! — согласился было папа.

— Нет-нет-нетI Я чуть жива! Ноги совеем искалечила… — возразила мама.

— Мамочка, ты посидишь на скамейке! — уговаривал её Толя.

— Мы тебя ни в «Хали-гали», ни в центрифугу не будем засовывать! — Добавлял Коля.

Но мама настояла на своём.

Повернули домой. Мама почти висела на папином плече. Толя и Коля хныкали и еле волочили ноги. В троллейбус и из троллейбуса папа вносил и выносил их почти на руках. А как только добрались до своего подъезда, мама сбросила туфли и сунула их в сумку. Взбиралась по лестнице, цепляясь за перила и подтаскивая себя на руках. А Коля последний пролёт лестницы одолел на четвереньках, по-собачьи. Для смеху, видно…

И как только докарабкались до своей площадки, увидели: у дверей на большущем чемодане сидит чужая тётя или бабушка, устало подперев щёку рукой. Перед ней на другом чемодане, поменьше, сидит Танька. Размахивает руками, о чём-то рассказывает — развлекает тётю.

— Явились, бродяги…— вздохнула незнакомка, увидев их.

— Ой, мамочка!..— протянула к ней руки Толина и Колина мама.

БАБУЛЯ ПРИБЛУДИЛАСЬ

— А я вас целенький день дожидаюсь! — поцеловала бабушка маму, а мама бабушку.— Все гляделки проглядела, все жданки прождала… — поцеловала папу.

— А почему вы телеграмму не послали? Мы бы подскочили в аэропорт, на машине привезли,— говорил папа с упрёком и отпирал дверь.

— Сюрприз! Вы же меня не ждали так скоро… Сюрприз, думала, сделаю,—бабушка нагнулась к Коле, расцеловала в обе щёки, потом Толю – Ух, какие вы уже большие! Какие молодцы!

— А получилось, что мы тебе сделали сюрприз, — сказала мама.

— Толя, а бабуля сначала в другой корпус приблудилась, тоже в пятидесятую квартиру, — сказала Танька и испуганно посмотрела на бабушку — может, не надо было выдавать такой секрет? — и там вашу бабушку за свою приняли!

— Ага! И там два мальчика — ровненькие, как под гребёнку. Спрашиваю: «Ждёте бабушку?» — «Ждём!» — «А как вас зовут?» — «Витя и Женя».— «Ой, то я, видимо, не ваша…» — «Наша, наша!» — кричат. А фамилию я забыла спросить… Роздала подарки… А родителей дома нет, на базар уехали. Ну, а возвратились, вижу — не то! То уже и неудобно было подарки назад забирать.

— Толя и Коля уже большие, они и без подарков обойдутся. Правда? — папа посмотрел на сыновей. Но они ничего не ответили, отвернулись.

— Чаще надо приезжать. А то лет пять не были,— мама бросила в углу коридора туфли.

— По годику Толе и Коле было тогда,— припомнила бабушка.— Но вы не обижайтесь, внучки, подарки я вам обязательно куплю!

— Я вашу бабушку к нам в гости приглашала. Но она не захотела! — с обидой сказала Танька.

— Меня и в той пятидесятой оставляли дожидаться. Но зачем мне таскаться по чужим квартирам? — бабушка разделась повесила плащ и тряхнула головой, оправляя ладонью волосы у зеркала. И все увидели, что она совсем ещё молодо выглядит, краснощёкая и стройная.

— Ой, надо отдохнуть, а то с ног валюсь,— мама пошла в комнату, а не в кухню.

— Идите, идите, поговорите там… Я сам поищу чего на стол! — сказал папа, а дети быстрее побежали в спальню, к рыбкам — соскучились.

— В лебедином озере — во-от такие рыбы! На них аквариум надо, как эта комната! — Коля сначала развёл руки в стороны, как заправский рыбак, а потом взмахнул ими над головой.

— Как крокодилы! Лебеди боятся плавать, чтоб их не проглотили! — добавил Толя.

— Ой, и им не страшно спать на воде?! — схватилась за щёки Танька.

— Не бойся, они в домик залезают спать,— сказал Коля.

— У них не домик, а настоящая квартира: две комнаты, душ холодный и горячий, ванна,— всерьёз сказал Толя.

Танька засмеялась. Поняла: её разыгрывают.

Тем временем в комнате мама жаловалась бабушке на ребят. Форменными вредителями стали. Ни в чём нельзя положиться на них. На день рождения такой погром учинили в квартире — ужас!

— Без присмотра, чего же вы хотите,— сказала бабушка.— Ну у меня дисциплина будет железная.— И она рассказала, почему удалось так скоро приехать.— Как раз на пенсию вышла летом… На курорт съездила — и нечего больше делать. Мечусь по квартире, как зверь в клетке. Хотела снова идти проситься на работу.

А в спальне Танька громко наставляла Толю и Колю, читала им «лекцию».

— У моего папы «Жизнь животных» есть. Во-от такая книжища! — развела она в стороны руки.— Там рисунки красивые, цветные… И мой папа сказал, что животных цельзя в квартире держать или даже в зверинцах и зоопарках. Это для них неволя, а в неволе они не такие, как на свободе. Совсем-совсем не такие! Зверей и птиц надо на природе наблюдать. А в неволе они не живут, а мучаются и медленно умирают.

Услышала их разговор бабушка, пришла в спальню.

— Танечка, твой папа правду говорит: животные в неволе ведут себя неестественно. Но люди и двадцатой доли не знали бы того о животных, птицах и рыбах, что сейчас знают. А почему? Зоопарки, зверинцы и заповедники помогли узнать.

— О зубрах!.. — крикнул папа из кухни. Он уже там кухарил как следует, оттуда тянуло дымом.

И бабушка сразу догадалась, о чём он хотел сказать.

— Да, да… Зубров бы и в помине не осталось, если бы не сохранилось несколько штук в зоопарках. На свободе уже ни одного экземпляра не было. Выпустили из зоопарков, развели… А вот эти рыбки… Ах, как я мечтала с детства иметь аквариум! А разводила кактусы… И сюда привезла их… Ага, так эти рыбки, что у вас, происходят из тропических рек и озёр Африки, Цейлона, Индонезии. Если бы их выпустили опять туда, они бы и жить не смогли. Отвыкли! А сколько аквариумных рыбок аквариумисты вывели! Таких даже в природе нет.

— Океанарий! — опять выкрикнул папа и закашлялся. Дым из кухни валил столбом.

— Ага… — поняла его бабушка.— А морских животных и рыб, думаете, как изучают? Долго ведь под водой не усидишь… Вот для них и строят большущие аквариумы — океанарии. Видели в кино дельфинов?

— Видели! У них такие мордочки весёлые! — закричали дети.

— Вот… В океанариях и дельфинов изучают… — бабушка подняла вверх указательный палец.— С сегодняшнего дня будем вести наблюдения. Всё, что заметим, запишем в дневник — и о рыбках и о хомяке.

— Прошу всех за стол! — появился в дверях папа. Лицо его покраснело, по нему струился пот.

Все пошли в кухню, повели с собой и Таньку.

— О, у вас пельмени… Я очень люблю пельмени без халатиков,— сказала Танька.

— Подгорели… — развёл папа руками.— И яичница подгорела. Я консерву открыл, авось не умрём с голода.

— Ничего,— утешала его Танька.— Я и консервы люблю.

Мама промолчала, и бабушка промолчала — наверно, тоже любили консервы.

ИЗ «ДНЕВНИКА НАБЛЮДЕНИЙ»

«Одна улитка, видно, больная. Сидит неподвижно в уголке, только не внизу, а вверху аквариума, у самой поверхности. Когда она перебралась? Ночью? После ночи некоторые растения (лимонник) оказались сильно погрызенными. Улитки, что ли, лакомились? Значит, они ночью не спят. Вторая более подвижная. Когда сыпнешь сухого корма, слышит через секунду. Сразу размахивает усами и ползёт в том направлении. Когда бросишь мало, двух-трёх циклопов, ищет долго, нервничает. Видели, как дышит улитка. Доползёт по стеклу до самой поверхности, выпустит сантиметра на два трубку-дыхальце и дышит, дышит, тельце ритмично раздувается, катушка приподнимается и опускается. Дыхательная трубка у неё справа (если смотреть со стороны подошвы ноги). Кончит дышать-качать воздух и трубку втягивает, пока от неё не останется маленький бугорок.

Иногда наглухо прикрывается крышкой и опадает на дно, как неживая. Засыпает?

А когда передвигается по стеклу, то только вверх или под косым углом вверх. Вниз ползти почему-то не любит, делает из подошвы что-то похожее на корытце-крыло и падает, планирует на дно.

Видели однажды, как большая улитка подбирает со дна живой корм — красных червячков, личинок трубочника. Даже живых! Значит, улитки не только санитары, но и хищники?!

Самка молли пожирает корма вчетверо-впятеро больше самца. Бросается на червяков молнией, всех остальных рыб от кормушки отгоняет. Самец проглотит одного-двух и больше на червяков не обращает внимания. Иногда любит скрести губами по стеклу — вверх-вниз. И меченосцы так делают. Меченоска несколько раз после кормёжки с разбега тёрлась-билась животом о камни. Заболела? Или просто объелась и так делает себе массаж?

Хомяк днём спит крепко, как в обмороке.

Но если вбросить что-нибудь вкусненького, услышит мгновенно. Даже глаз не открывая, выбирается из своего убежища, хватает пищу и бегом к своему складу. Снова заваливается спать.

Пробовали его выпускать ночью на волю.

И до утра стоял треск: грыз дверь снизу. Мало хомяку было кухни, хотелось разгуливать по всей квартире. Пришлось ловить, опускать в банку, чтоб не мешал спать.

Папа обещал сделать домик из фанеры. Может, в домике ему будет лучше?»

БАБУЛИНА СЛАБОСТЬ

— Что ещё? Что заметили? — расспрашивала бабушка у ребят. Авторучку покручивала в пальцах, перепачкалась чернилами.— Значение имеет всё-всё! Подумаешь — мелочь, махнёшь рукой, а потом будешь гадать: откуда всё взялось? Почему такое происходит? Аквариум — дело не шуточное.

Как будто сговорились папа с бабушкой.

И папа говорил, что аквариум — вещь не простая, ещё и в затылке чесал. И Танька хныкала, что аквариум для рыб — неволя, что они долго не живут в неволе, а мучаются и умирают.

Толя и Коля больше ничего не могли вспомнить ни о рыбках, ни об улитке, ни о хомяке, и бабушка закрыла тетрадку длй наблюдений.

— А теперь я вам что-то покажу! — подняла бабушка многозначительно палец и пошла в угол почти на цыпочках, словно боялась кого-то разбудить. Там уже два дня стоял её меньший, но тяжёлый, будто с камнями, чемодан.

Подняла его осторожненько, положила боком на диван. Щёлк, щёлк замками…

— Вы знаете, что такое кактусы?

Мальчики уже стояли один справа, второй слева у самого чемодана, нетерпеливо посматривали на него.

— Знаем! Они в пустынях растут! — охотно откликнулся Коля. А Толя добавил-:

— В детском садике один есть. Он круглый и колючий.

— Нет, вы ничего не знаете о кактусах. Это — моя слабость,— бабушка вздохнула и с лёгкой улыбкой на устах раскрыла чемодан. Ребята увидели, что весь он в средине разделён фанерными перегородками на ящички и полочки. На полочках и в ящичках было множество газетных свёрточков, побольше и поменьше. А где же кактусы?

— Кактусы — не обязательно колючие шарики. Кактусов на свете тысячи видов! — бабушка начала вынимать свёрточки и рассказывать.— Есть такие, как бочки, есть колонны высотой 15—20 метров, их спиливают обыкновенными пилами, древесину используют на различные изделия, даже в строительстве. Есть кактусы, похожие на колючие змеи, есть кактусы-оладьи, рога оленей или лосей, есть похожие на кусты с листочками, есть такие, как булава, кинжал или язык… И они не только в пустынях растут. Много их в Южной Америке на травянистых равнинах, растут кактусы и в горах среди скал, и в тропических лесах, где парно и душно, царит полумрак… Я с собой только самые маленькие забрала, от некоторых «деток» отщипнула, а «маток» кактусоводам отдала. Взяла побольше тех, которые красиво цветут.

— А разве кактусы цветут? — не удержались от удивления Толя и Коля.

— Хо, мои милые… Тогда вы действительно ничего не знаете о кактусах! У нас сады какие? Яблони, груши, ну сливы ещё, вишни. А у мексиканских индейцев возле хижин кактусовые сады. И цветут сады, ух как красиво цветут! И плоды — во-от такие! — бабушка сжала кулак.— А на некоторых плоды, как ягоды.

— И их можно есть? — ещё более изумились мальчики.

— А как же! Плоды, и сами кактусы. Не все, правда… Вот, предположим, едет всадник по пустыне. Изголодал, жажда измучила — языком не шевельнуть… Лошадь еле ноги передвигает — устала, исхудала. И вдруг видят: стоят зелёные колючие бочки! Всадник колючки — шах-шарах — обсечёт, откромсает себе — во-о-от такой ломоть! — развела бабушка руки в стороны.— И ест, как арбуз. Лошади насечёт кусков… И поедят, и попьют заодно. Некоторые кактусы используются сырыми, некоторые жарят и пекут, из некоторых варят варенье, мармелад, цукаты-конфеты… Такая вкуснотища!

— Ух, наедимся! — Коля постучал кулачком о кулачок, придвинулся к чемодану вплотную.

Бабуля не обратила внимания на его слова. Она развёртывала кактусы и раскладывала на диване и на полу вокруг себя, а те были в пластмассовых вазончиках, расставляла на столе и на стульях.

— О, и у нас такие кубики есть! Побольше даже! — сказал Толя.

— Большие не твои, а мои,— уточнил Коля.

— Да, эти вазончики из детских кубиков,— сказала бабушка.

— Бабуля, а как же… с корнями, но без вазончиков, без земли. Засохнут! — пожалел Толя.

— Не засохнут. Они живучие. А «деток» нарочно подсушивают с недельку, потом укореняют над водой и только тогда садят.

Толя и Коля пробовали некоторых подержать — и сразу накололи пальцы, начали их, морщась, сосать.

— Что — кусаются? Кактусы могут постоять за себя… Вот этот — сенилис,— подняла бабушка один беловолосый лохматый кактус-«детку». — Цефалоцереус сенилис… Такая у него фамилия и имя.

— У нас во дворе такая собачка лохматая есть! Жужа зовётся, болонка,—воскликнул Толя и подставил ладошки.

— Осторожно, он тоже колется,— бабушка положила ему в ладони кактусёнка.

Кактусик был хоть и лохматый, но волосы жёсткие, из них там и сям торчали колючки.

— И мне дай подержать! И мне! — подставил Коля ладони.

Толя повернул сделанный из ладоней ковшик, и кактусёнок скатился в Колины руки. Брат начал укачивать его, как ребёнка.

Таких, чтоб совсем не кололись, не было. Поэтому бабушка пользовалась пинцетом с надетыми на кончики резиновыми трубками. Приподнимала кактус и выжидала, пока дети налюбуются им. Потом укладывала и брала другой.

— Маммилярия бомбицина…— приподняла бабушка что-то бело-розово-шелковистое с редкими колючками.— Маммилярия плюмоза… — показала комочек белокудрявых, сросшихся воедино кактусиков.— Маммилярия магнимама… — и подцепила какой-то огурчик с пупышками. Пупышки тёмно-зелёные и крупные, как зёрна кукурузы, и на каждом торчит несколько длинных иголок.

А потом бабушка показывала пародии, лобивии, цереусы, ребуции, эхинокактусы…

У Толи даже голова закружилась от этих трудных названий. И как их всех запомнила бабушка? Это же сколько времени надо, чтобы всё это заучить!

Увлеклись Толя и бабушка кактусами и не заметили, что Коли давно уже нет около них.

— А-а-о-о-у… А-яй! — вдруг услышали крик Коли. Кажется, из кухни.

Бабушка с перепугу уронила один кактус. А Толя совершенно забыл, что вокруг них на полу разложены кактусы. Как подфутболит одного ногой! Как шлёпнет на второй тапкой! Звук — точно под ногу попал огурчик.

«Ах!» — отхватил ногу, словно ожёгся. Поздно! Бабуля всплеснула руками, подобрала с пола остатки. «Эхинопсис? Ну да, эхинопсис…» — бережно уложила обломки раздавленного кактуса на стул и побежала на Колин крик. Толя за ней…

ДВЕ ОПЕРАЦИИ

Коля сидел за кухонным столом и мычал, высунув язык. На клеёнке лежали остатки кого-то кактуса.

— Мыа-мыа…— гнусаво плакал он, не пряча языка. По щёкам скатывались крупные слезины.

Бабушка сначала схватила обрезки кактуса.

— Не мама, а магнимама… Из рода маммилярий… — она сожалеюще вздохнула и посмотрела на Колин язык.

— Я дыу-мыал…— болтал Коля высунутым языком,— чи-то это, как ку-ку-ку…

— Кукуруза? Варёная? — подсказал Толя.

— Ы-гэ.

— Ну и вкусная?

— Ны-ет… — повертел Коля головой.

— А может, и не магнимама… Может, маммилярия центрицирха,— бабушка присела к столу, подперев ладонью щёку. Пальцами левой руки бережно поворачивала обрезки кактуса.— Или пародия мааси? Нет, не пародия… Какой же у меня был? «Слоновый зуб»? По-латыни он называется… называется…

— А-а-а-а-а!!! — завопил Коля во весь голос. Бабушка, родная, бабушка не спасает его, а забавляется с кактусами!

— Ты чего это разорался? Или больно тебе? — спокойно спросила она у Коли.— А мне и Толе совершенно не болит, мы с Толей не ели кактусов.

И ещё немного (нарочно!) посидела бабушка, потом вытерла ладонью щёки у Коли, потеребила ему макушку: «Эх, ты! Кактусоед…» Быстренько ушла в комнату, к своему чемодану. Принесла оттуда комок ваты, эфир в бутылочке, ланцет и пинцет, лупу.

— Сейчас будем делать операцию…

Коля завизжал и хотел удрать из кухни. Но Толя быстренько — грох! — закрыл дверь и подпёр её плечами.

— Бабушка, быстрее! Я держу!

— А чего нам спешить? Нам ведь не болит.

— А-а-а!!! — вертелся Коля по кухне, зажимая себе ладонями рот.— Ные хыо-чоу ыопер… ыопера…

— Дурачок, я пошутила,— посерьёзнела сразу бабушка.— Вынем занозу — и всё. Разве ты до этого никогда ничего не занозил? У меня у маленькой вечно все руки и ноги были в занозах, а коленки сбиты.

Бабушка протёрла свои пальцы и кончики пинцета ваткой с эфиром. По всей кухне разнёсся неприятный запах.

— Ну — давай…

Коля подошёл, трясясь всем телом, боязливо отнял ладони ото рта. Но как только бабушка поднесла пинцетом комок ваты, чтобы подсушить язык, посмотреть, что там делается, Коля снова завопил.

— Высунь язык. Побольше! Вот так… — бабушка цапнула левой рукой за кончик языка, а правой пинцетом — р-раз! — вырвала иголку-колючку.— Вот, полюбуйтесь трофеем,— показала она занозу сантиметра два длиной, стряхнула на стол.— Два! — поймала ещё обломок — не менее сантиметра.— Пошевели языком — не слышно больше?

Коля поболтал языком: «Нету!»

— Я обрезал иголки ножницами… Все, кажется, обрезал, а они… — всхлипнул он последний раз, успокаиваясь.

— Сам себя наказал. Надо ещё ранки чем-нибудь прижечь. Выбирай — йод, эфир, одеколон?

— Ничем не хочу! — Коля снова рванул к двери. Но Толя на страже стоял бдительно: замахал, как боксёр, руками, отражая атаку.

— Одеколоном лучше! Соглашайся! — подсказал он.— Вкусно будет изо рта пахнуть.

Коля согласился.

Толя отпустил дверь и выбежал из кухни. В серванте нашёл папин пульверизатор. Папа, когда побреется, шипит себе на щёки, на подбородок одеколоном, жмурится и крякает от удовольствия.

Коля тоже зажмурился изо всех сил, высунул язык. Ш-ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш-ш! — обеими руками даванул Толя резиновую грушу, и Коле в рот полетело облако брызг.

— А-а-а-а! — зажал тот руками рот, побежал, пританцовывая, в спальню.

Толя не мог больше удержаться, захохотал. Достаётся бедному Коле за жадность!

Бабушка улыбалась и делала ещё одну операцию — кактусу! Горбушку-верхушку ровненько подрезала ланцетом.

— Принеси тот, раздавленный,— попросила она Толю.

Он побежал в комнату, сгрёб на бумажку все кусочки. Самый крупный оказался с корешками.

— Из двух кактусов сделаем один,— сказала бабушка и помакала в эфир ланцет. Раз! — и отхватила им всё раздавленное, остался ровный кусочек с корешками — сантиметра два. Потом заглянула в аптечку, висящую на стенке, сняла с какого-то пузырька с лекарством чёрную резинку-зажималку. Такую резинку Толя видел на »хвостике» у Таньки.

Бабушка сложила срезами оба подготовленных куска кактусов, надела резинку, чтобы прижать их сильнее.

— Вот так… Приживётся или нет? Никогда ещё не прививала кактус на подвой, который не растёт, а валяется вырванный,

Пошли из кухни. Бабушка снова начала заворачивать в бумажки кактусят без вазончиков, распределять их по полочкам и ячейкам в чемодане.

— Дня через два некоторых посадим, а некоторых будем укоренять. Наделаем земляных смесей… А кубики мне отдадите? Под вазончики… Вы уже большие мальчики, стыдно вам с ними играть.

— Отдадим! — пообещал Толя. А Коля или не услышал, или нарочно промолчал. Он уже смотреть не мог на эти кактусы.

А потом бабушка рассматривала свои пальцы и пинцетом выщипывала колючки и глохидии. Глохидии — это такие микроскопические тоненькие колючки с крючочками на концах. Растут они пучками, легко обрываются. А колются сильно, глубоко поражают кожу.

Вынимала их бабушка и ни разу не ойкнула.

ЦВЕТНЫЕ СНЫ

Ребятам показалось, что в спальне кто-то бродит. Потом почудились слова:

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Они ничего не желали, вернее — только одного: спать, спать! Они наперехват старались досмотреть утренние сны.

Коля видел сон — едет на верблюде через пустыню. Одолела жажда, во рту высохло так, что распух и разболелся язык. А солнце всё жжёт и жжёт, слепит — глаз не поднять. Коля пришпоривает пятками жёсткие, как у кактуса-«болонки», бока, подгоняет верблюда, а сам оглядывается по сторонам: не сверкает ли где на солнце озерко или речка? И вдруг видит кактусовый лес. Вот оно, спасение! Верблюд сам уже трусит туда, взбрыкивает от радости… Откуда-то в руках у Коли появляется нож-мачете, такой, каким кубинцы рубят сахарный тростник. Взмахнул, как шашкой,— г-гах! Слетела с одного кактуса колючая шапка-папаха, изнутри кактуса струёй бьёт влага. Жадно нагнулся к фонтанчику, глотнул… Ого… ну и чудеса! Газировка с сиропом. «Ну да!» —говорит ему верблюд и лезет мордой к струе, отпихивает Колю. Он не поддаётся, толкает верблюда. «А я тебе арбуза не дам!» — верблюд грызёт кактус сбоку, жуёт вместе с колючками, совсем не боится иголок. А Коля пьёт-захлёбывается, никак не может напиться. Выпрямляется перевести дух… Мамочки-бабулечки, спасите! И его и верблюда плотным кольцом обступили кактусы, размахивают колючими лапами. «Попался! Попался!» — ликуют, верещат на разные голоса. Присел Коля за обсечённый кактус, хотел отползти в сторону. А какой-то смешной пузатенький кактусёнок забежал вперёд, двигает уморительно носиком-«деткой», хлопает в ладоши: «Вот он! Вот он!» Вскочил Коля на верблюда, подгоняет: «Но! Но!» А кактусы за ним: и пешком бегут, и скачут верхом друг на дружке. Размахивают пиками-колючками, звенят мечами-шипами. Топот ног, цокот копыт, гул погони… Вот-вот настигнут, заколют! «Я их съем, не бойся!» —. останавливается верблюд, поворачивает назад морду, оскаливая кривые и щербатые зубы, и… цап Колю за рубашку, стаскивает на землю. «А-а-а-а-и!» —барахтается Коля и в ужасе просыпается…

Ф-фу… Сердце грохочет, выпрыгивает из груди. Лоб вспотел. Оглядывается Коля — может, и Толя его сон видел? Нет, улыбается Толя, совсем другой у него сон, приятный…

Толя видит золотую рыбку. Даже сам удивляется во сне: почему не хомяка Гаврика, а рыбку? Кружится золотая рыбка вокруг него, опутывает длинными плавниками-вуалью, гонит хвостом в лицо прохладу. «Чего тебе надобно, хлопче?» — будто бы спрашивает она, увлекая Толю с собой, в подводное царство. И Толя плывёт за ней всё дальше и глубже. И уже не удивляется, что вокруг сверкают золотисто-голубые волны, что он совершенно свободно дышит под водой, что ему легко в воде, как рыбе. Впереди что-то сияет, растёт, приближается… «Замок царя морского!» — говорит рыбка. Сверкает замок неоновыми огнями, в окна и двери заплывают разноцветные рыбки-огоньки. Подплыл и Толя, заглянул в дверь. Ого, сколько там удивительных, фантастических рыб! Плавают кругами, водят хоровод. А маленькие вуалехвостые гуппи играют, как котята, гоняются друг за дружкой… «А где неончик? Где неончик?» — кричит кто-то писклявым голосом. И Толя узнаёт: хомяк Гаврик кричит. Ходит по залу в смешных коротких штанишках, на задних лапках, помахивает веером…

— Где неончик?! — опять кричит кто-то, но голос уже Колин. И Толя просыпается, садится в кровати, трёт глаза.

Вон Коля, прилип к аквариуму, стоит в одних трусиках.

— Неончик пропал! — кричит Коля.

Прибегает бабушка в фартуке, выбирается из кровати, приближается к аквариуму и Толя. Под водой и правда стоит маленький замок-грот, облицованный черепками и цветными стёклышками. Видимо, папа утром установил.

— А я уже приходила вас будить,— говорит бабушка и снимает с аквариума стекло-крышку, заглядывает сверху. Коля и Толя прижались своими головами к бабушкиной, ощупывают глазами каждый камешек. Нет неончика, исчез… А где второй?! Плавают и молли, и меченосцы, и гуппи… А-а вон второй неончик, выплывает из грота…

Коля захныкал, подозрительно посмотрел на Толю: может, он чего натворил?

— Не разводи сырость… Наверное, и тот в гроте,— сказала бабушка. Подвернула рукав и сунула руку в воду, перевернула грот, побултыхала им, потом извлекла наверх, оглядела изнутри. Пусто было в пещерке, не очень-то и спрячешься там.

— Может, выпрыгнул из аквариума? — подумал вслух Толя.

— Накрыто было стеклом,— сказала бабушка, но всё же осмотрела стол вокруг аквариума. А Толя и Коля даже под стол лазили, всё осмотрели, ощупали. Нету!

Бабушка принесла тонкий, как карандаш, резиновый шланг. Если один конец его опустить в воду, второй пососать, то по шлангу потечёт вода с грязью. ТГаким образом чистили однажды аквариум.

Перегребли каждый камешек на дне, прососали. Нигде и следа от неона не осталось!

Бабушка принесла из кухни свежей, 0?. стоенной воды, долила в аквариум, а банку с грязной водой унесла. Возвратилась, вытер, да о фартук руки, присела к столу, подвинула к себе, дневник.

— А ты не плачь, слышишь? Купим ещё одного, чтоб пара была.

Коля смотрел в окно и тёр глаза. Как его утешить? Толя незнал. А бабушка записывала в дневник о событии в аквариуме и хмурила брови. «Неужто… улитка?!» — один раз прошептала про себя.

Записала ещё и о том, что у самки молли и у меченоски растолстели животы, видимо, в них полно икринок. Записала и о меченосце. Какой-то он стал взъерошенный, как ёжик. Что с ним происходит?

БАБУЛЯ РАЗГУЛЯЛАСЬ

Как хорошо, что у них есть бабушка! Это же просто счастье, большое счастье! Маму и папу ребята мало когда и видят. Разве что вечером. Но сколько того вечера?! Туда-сюда — и гонят уже спать. Хоть того сна — ни в одном глазу, хоть по телевизору начинаются самые интересные передачи.

— Бабущка, в нашем парке такие аттракционы! — сказал как-то Коля.

— Ух, мировецкие! — перебил его Толя.— Электромобильчики, они по ровному ездят, и машинки, которые по рельсам вверх-вниз летают, и всякие вертушки с парашютами, и карусели с пушками, ракетами…

— Ага! — перебил и Коля Толю.— Мы в Ботанический сад ходили, слышали: гудят аттракционы! Грохочут! И всем так весело — кричат, визжат!

— С парашютами? — заинтересовалась бабушка.— Гм… Если покушаете хорошо, то съездим, попрощаетесь с аттракционами.

— Ур-ра!!! — завопили Толя и Коля.— Что надо съесть? Давайте быстрее!

...Был обыкновенный будничный день, около одиннадцати часов утра, но аттракционы уже работали. Со всего парка, как ручьи к озеру, стекались к ним отдыхающие. И столько новых тропинок протоптали, так выбили траву вокруг аттракционов, так оголились и торчали корни деревьев! Бабушка остановилась около одной сосны, у которой был обчёсан топором бок, а на плешине написана красным цифра — «83». Подняла голову кверху, задрали и, хлопцы — ой, сосна-то сухая! Ветви совсем голые, лишь кое-где держатся рыжие иголки.

— И там с надписью! — показал Коля.

— И вон — два дерева! — крикнул Толя. Приблизились и к тем: «98»... «105»... «112»...

— Если каждый год по столько будет засыхать, то скоро в парке не останется ни одной сосны,— горько покачала головой бабушка.

А откуда-то — видимо, из репродуктора на столбе или из чьего-то транзистора — разносился чистый и звонкий мальчишеский голос:

Давайте же вместе» ребя-ята-а,

Родную природу бере-е-ечь!

Приблизились к аттракционам, и не было уже того настроения, с каким выходили из дому.

Билетиков бабушка купила целую горсть. Начали с детской карусели.

Толя сначала растерялся: что выбрать? На что сесть? Глаза разбегаются… Потом залез в ракету, а Коля в какой-то плоский космический корабль. Кружились-вертелись, вертелись-кружились… Толина ракета молчала, а космический корабль и огнями сверкал, и опускался-поднимался, и выл, как сирена «скорой помощи». А бабушка за каждым оборотом ловила взглядом их глаза и задумчиво улыбалась, переговаривалась с чужими мамами и папами, что стояли у заборчика.

— Ну, а теперь будем испытывать, сможете ли вы быть лётчиками,— повела их бабушка на «Супер-8». На этот «суп» одних детей не пускают, но с бабушкой им разрешили. Втиснулись в одну машинку, бабушка прижала к себе Колю левой рукой, а Толю — правой. Дяденьки подтолкнули машинку и… поехали-погрохотали, полетели-поплыли… За ними ещё машинки, ещё… Сидели в тех машинках взрослые парни и девчата, и все дружно кричали: «Ух-ха! Ух-ты!», визжали. | Машинка то карабкалась высоко-высоко, то падала вниз, как в пропасть, и сердца у Толи и Коли замирали.

— Бабушка, а почему ты… не визжишь? — прокричал ей в ухо Толя.

— А зачем? Мне не страшно!

— И я не бо… Ой-и-и-и! Ай-и-и-и! — завизжал тоненько Коля.

Наконец машинки остановились внизу. Вылезли, и бабушка — «Гулять так гулять!» — повела их на «Хали-гали». А уже хватило бы и «супа», ребята были удовлетворены.

На «Хали-гали» их тоже пустили только потому, что были вместе с бабушкой… Диск был огромный-преогромный, по краю кругом креплены кабинки-лавочки на двух человек каждая. Все расселись по двое, только они втроем. «Застегните оградки! Внимание!» скомандовал из будочки дядька в микрофон. Зажглись, начали моргать вокруг «Хали-гали» разноцветные лампочки, запело радио весёлую песенку. Диск начал вращаться, как грампластинка, всё быстрее, быстрее.

Берега диска стали то приподниматься, то опускаться. Потом что-то словно подхватило этот диск со всеми кабинками и людьми, начало швырять в стороны и гонять по кругу. Казалось, всё вокруг кружится, встаёт дыбом земля, пляшет украшенное огнями небо… Вокруг оглушительные крики и вопли… А бабушка и теперь ни разу не пискнула, не ойкнула. Толя и Коля сжали зубы изо всех сил, а крик всё равно рвался наружу. Им уже было тошно, в голове от круговерти и бросков всё перевернулось вверх тормашками. Ещё секунда, ещё две — и не выдержали бы! Но кружение и колыхание начали замедляться, замирать, успокаиваться… Шш-ш-ш! Стоп…

Бабушка чуть ли не вынесла из кабинки Толю и Колю. Ноги их не держали, земля проваливалась. Привела к скамье, и они попадали на неё, запрокинули головы, в изнеможении закрыли глаза…

— Как вы побелели… А ведь вы кружились только в одной, ну — в двух плоскостях. А что же чувствуют лётчики и космонавты? Их в трёх-четырёх плоскостях вертят… — бабушка описывала в воздухе разные круги, показывая, как тренируют космонавтов. Но ребята не открывали глаз.— Вот им действительно тяжело. А это что? Мелочь… Я с парашютом прыгала, так и то, бывало, больше раскачивает и мотает.

— Бабуля, ты была-а парашюти-и-ист-кой?! — открыв от удивления глаза, выпрямился Толя.

— Была, а как же! В немецкий тыл прыгала с парашютом и радиопередатчиком. К партизанам, к разведчикам. Сведения от них в Москву и за фронт передавала.

Тут уже и Коля открыл глаза, посмотрел на бабушку. Неужели их бабуля такая? Она же совсем-совсем простая. По её виду совершенно нельзя узнать, что Она такая геройская.

Как им повезло с бабушкой! Как повезло! Даже тошнота начала отступать, прояснилось в голове…

Шли из парка и крепко держались за бабулины руки. Шли и гордо поглядывали на встречных: никто не знает, что у них такая бабушка! Необыкновенная бабушка, чу-дес-на-я!

Мальчикам казалось, что у них всё ещё продолжается день рождения и этот праздник будет бесконечно.

ПОПОЛНЕНИЕ В АКВАРИУМЕ

Ещё день прошёл. Наступила пятница. А за пятницей, как известно, идёт суббота, потом воскресенье. В воскресенье — в школу. Как подумают об этом Толя и Коля — сердца замирают от волнения.

Утром Коля хотел бросить рыбкам личинок комаров — и закричал:

— Ой, тут уже есть какие-то комары! Нет, головастики! Чёрненькие, а хвостики как из студеня, прозрачные!

Прибежал Толя, пришла с лупой, перестала рассматривать свои кактусы бабушка

— Это мальки, рыбьи дети,— сказала она.— Но чьи они?

Подумали, прикинули — решили, что молли.

— Правильно, моллинезии. Они живородящие. Правда, меченоска тоже живородящая… — И бабушка не выдержала, удивилась: — Ну, и крохотулечки, не больше полсантиметра.

— А хитренькие! Только что родились, а уже хитренькие! — похвалил своих рыбок Коля.— Знают, как прятаться от взрослых!

А мальки и на самом деле знали. Заплыли на листики лимонника, на те, что у самой поверхности воды. Листики вогнутые, в них понемножку воды. В этих корытцах мальки и дремлют, плавают. Им там покойно, никакая рыбина не видит, даже не догадывается про их убежище. Могла бы проглотить: мальки намного меньше личинок комара!

— Раз, два, три… Пять!.. Нет — шесть, семь! — начал считать Коля.

— Вон ещё один из зарослей выпутывается… Два даже! Девять уже! — радовался и Толя.

— Хватит вам! Ну — хватит! — оттаскивала бабушка их от аквариума.— Завтрак стынет… Быстренько кушайте, да будем кактусы садить.

В кухне в уголке уже лежали целлофановые мешочки с землёй, гравием, мраморной крошкой, углём, битым красным кирпичом, кусочками старой штукатурки. Лежали пирамидкой и детские кубики, у них не хватало одной стенки, а в донышках были проделаны дырочки.

— Баба, а зачем уголь? Разве кактусы на углях растут? — удивился Толя.

— Почва от угля здоровее, плесень не заводится.

— А камешки? Будете учить нас в камешки играть?

— Вы же не девочки. Из всех этих компонентов будем составлять смеси, почву, для кактусов.

— Пускай Коля подождёт, я хомяка покормлю! — вспомнил Толя и наклонился к фанерному ящику-домику, который смастерил папа и куда переселили Гаврика.

Хомяка в домике не было. Толя даже гнездо его развернул, перетряс — пусто! А дверца закрыта, даже крючок наброшен, на месте и железная решётка, которой прикрывали ящик. Не мог ведь Гаврик удрать да ещё и дверцу за собой взять на крючок!

— Он через верх выбрался,— сказала бабушка,— Только так! Затянул в уголок тряпицу, намостил повыше, вскарабкался по стенке, приподнял носом крышку…

Забыли о завтраке, принялись искать хомяка. Всюду: по всем комнатам, и под буфетом, и под плитой, и в плите — и не нашли.

— Никуда из квартиры он не мог деться,— сказала бабушка и посмотрела на Толю. Тот уже кусал губы, чтоб не расплакаться.

— Ага! Никуда! Гаврик и в окно мог вывалиться, убиться! — шмыгал он носом.

Бабушка подошла к окну, проверила задвижку, измерила взглядом высоту от подоконника до форточки. Видели однажды, разгуливал хомяк по подоконнику. Но чтоб и до форточки добрался?! Такое трудно было даже представить.

Погнала Толю и Колю за стол…

А позавтракали, то было хлопот невпроворот. Бегали и в спальню, к аквариуму, интересно было смотреть и как бабушка готовит смеси для кактусов. Она расстелила газеты, чтоб не сорить на пол, и подсыпала совочком в одну кучку то того, то другого, то третьего. Толя немножко помог бабушке, принёс ей из комнаты пинцет, несколько кактусиков в бумажках — тех, что с корнями.

— Каждому нужна земля по вкусу. Тогда и расти будут хорошо, и цвести,— говорила бабушка потеплевшим голосом. На дно каждого вазончика подсыпала щепоткой гравий, потом смесь, опускала корнями кактус и присыпала корни уже до самого верха. Постукивала вазончиком о пол, чтоб смесь осела, уплотнилась. Сверху землю присыпала мраморной крошкой или гравием.— Вот… Дай этому немножко водички, капель двадцать, не больше… И вон тому. А этих не надо поливать, эти пусть постоят без воды несколько дней. Я у них корни укорачивала.

— Пятнадцать уже насчитал! — прибежал в кухню Коля.— А может, и больше — со счёта сбился…

Не выдержал, побежал считать мальков и Толя. Оказалось — семнадцать! А ещё увидел: меченоска лежит на дне, прижавшись к стеклу, будто охлаждает живот.

К ней подползла улитка и хотела грызнуть за бок. Рыбка медленно, неуклюже отплыла а сторону.

А в кухне бабушка уже кончала посадку кактусов. Начала «укоренять» те, что были без корней. Но как? Смех, да и только. Позакрывала стаканчики и чашки кусками газет, попривязывала их, чтоб не спадали. Сверху в бумажках попротыкала дырочки, в эти дырки-гнёзда и втыкала пинцетом кактусят.

— Ох, голова — два уха… А воды забыла налить! — вспомнила она. Вынула по одной «детке» (в некоторых чашках было сразу по несколько дыр-гнёзд), в дырки осторожно налила воды — так, чтобы кактусы не касались поверхности. Они должны висеть над водой.

Потом бабушка выловила сачком из аквариума мальков, пересадила в банку с водой.

— Они уже, наверно, есть хотят! Чем их кормить? — забеспокоился Коля.

— Первые сутки можно ничего не давать,— сказала бабушка.

Но к вечеру сама не выдержала. Растёрла в воде комок простокваши с четверть горошины. Мальки сразу взбудоражились, вихрем закружились вокруг пищи, начали хватать малюсенькими, как иголкой ткнуть, ротиками микроскопические, пылинки молока. Даже отбирали корм друг у дружки. Только что родились, а уже борьба за существование!

Бабушка записала в «Дневнике наблюдений» о мальках. А потом и о меченоске: совсем захворала, уже два дня ничего не ест. И о хомяке — исчез, пропал…

Вечером, когда собрались все за столом, много говорили о событиях в аквариуме. А потом мама сказала, что надо не забыть о цветах. Не идти же детям в школу с пустыми руками! Лучше всего их купить завтра, а то с утра в воскресенье может и не быть — разберут.

— Я сама куплю, я не забуду,— сказа по бабушка.

Разговаривали — и не сразу обратили внимание на шорох: кто-то где-то вверху шебуршал. Потом хорошо услыхали — что-то живое шевелится… на буфете! «Мышь?!» — прошептал папа и осторожно снял с буфета картонную коробку из-под ботинок, куда складывали старые газеты. Бросали их как попало, часть зависла краями на бортике коробки, и под газетами образовались пустоты, похожие на норки. Приподнял папа газеты — он, Гаврик! Смотрит удивлённо на всех… Растерзал несколько газет в клочья, сделал себе логово. В другом уголке коробки — кучка настроганной свёклы, картофеля, какие-то корочки, косточка сливы. Ломали голову: как он мог забраться на буфет?

Решили последить, поставили коробку с хомяком на прежнее место.

Хомяк пошуршал, пошуршал — выбрался из коробки и за буфет. А между буфетом и стеной щель — ладонь заходит. Хомяк цеплялся коготками за шершавую спинку буфета, посматривал вниз и осторожно спускался. Спиной опирался о стену, и это не давало упасть.

Набросали на пол крошек хлеба, кусочков яблока, мяса, рассыпали семечки подсолнуха — что будет делать? А Гаврик слез, всё вынюхал, всё подобрал за щеку и покарабкался по щели в своё логово.

Ну и негодник! Поймал его папа и снова посадил в трёхлитровую банку. Пусть в ней живёт, если домик не нравится.

ТРАГЕДИЯ В АКВАРИУМЕ

В субботу папа пришёл из цирка и развёл руками:

— Нет уже билетов до самого Нового года. Я и по городу метался, в одну кассу, другую — проданы!

— То надо было на после Нового года брать,— сказала мама.— Ты знаешь, что хлопцы не отстанут.

— Там висит плакат: скоро будут продавать билеты на новогоднее цирковое представление. Почти та же программа, на неё и купим.

Не обрадовала такая новость Толю и Колю. Повздыхали, погоревали, включили телевизор — раньше времени, хотя собирались смотреть только мультфильмы. Передавали последние известия. И надо же было случиться такому совпадению: увидели, как с железнодорожной станции везут на грузовиках клетки с тиграми. А слонов не везли, они сами шли. Покорно, грустно опустив головы, и все были прикованы цепями к машинам. За ногу! Каждый слон поддерживал свою цепь хоботом, так как грузовики то притормаживали, то ускоряли ход. И это дёрганье принимали на себя хоботы, а цепи провисали свободно, не так тёрли ноги.

— Какие умницы! Вы посмотрите — никто их этому не учил! — восхищалась мама.

— Научит горе щи хлебать,— отметила со вздохом бабушка.

А Толя и Коля, поражённые увиденным, ничего не говорили. Слоны давно прошли, телевизор показывал уже какой-то завод, станки, но в глазах у ребят всё ещё мотали хоботами слоны — несли свои цепи.

И вот послышалась знакомая музыка перед мультфильмами. Бегут смотреть мультики и Волк, и Заяц, и крокодил Гена, и Чебурашка… Уже и Бегемот вскочил с носилок, переваливаясь, побежал вслед за всеми, уже и сами мультики начались и кончились… И тут послышался звонок в дверь!

Пошёл открывать папа и привёл… Таньку. Лицо у неё было заплаканное, в руке держала синюю бумажку. Стала у дверей, что-то говорит, а губки горестно дёргаются и дрожат. Уменьшили звук в телевизоре, и ребята услышали:

— Может, вам нужны билеты в цирк? Три билета есть…

— Лишние?! Папа, бери! — подхватились Толя и Коля.

— Не лишние… — всхлипнула Танька.— Я хотела с папой и мамой идти, а теперь расхотела… — и она прикрыла глаза ладошками, горько заплакала.— И ни за что не пойду! Там мучают зверей… Только что слоны шли за машинами… и плакали… Я видела, как у них слёзы капали…

— Не плачь, деточка,— подошла к ней бабушка, помогла вытереть глаза «слёзным» платочком.— Пойдём, посмотришь рыбок. У них мальки появились — такие забавные!

— Ну вот, я же сказал, что достанем билеты в цирк,— говорил папа, а сам скоренько отсчитывал деньги.— Отдашь Тане… — протянул Коле.

Тот схватил деньги и бегом в спальню. А Толя затанцевал с билетами, закружился по комнате. Последнее их предшкольное желание сбывалось!

— Ой, что это?! Ой! — послышался из спальни перепуганный бабушкин голос.

Потопали в спальню все.

Бабушка, Танька и Коля уставились на аквариум. У Таньки на лице были страх и сострадание, из глаз катились слёзы. А Коля смотрел с интересом и удивлением.

Улитка подмяла под себя меченоску, наступила на неё подошвой и… жрала. Половину бока уже выела, видны были белые, как ниточки, ребра.

— Выбросьте улитку! Я смотреть на неё не могу! Это она сожрала и неончика! — закричала мама.

— Успокойся, Катя! Она честно исполняет свои обязанности. За что же её наказывать? — Папа сачком отодвинул улитку, выловил мёртвую рыбку и унёс в кухню выбросить в мусор.

А все стояли возле аквариума и банки с мальками, смотрели, живы остальные или нет. Живы! Правда, самец молли был невесёлый, взъерошенный, чешуя встала дыбом. Когда к нему подплывала самка, он резко сворачивал в сторону, боялся, чтоб до него не дотронулись. Может, и он заболел?

Толя сбегал в кухню, принёс крошечку желтка сваренного яйца, раздавил в пальцах и бросил малькам. Вода вокруг желтка вскипела, рыбки жадно хватали корм, и Танька немного оживилась, вытерла глаза «слёзным» платочком.

Пришёл папа, молча взял книжечку-брошюру об аквариуме, начал листать. Переворачивал страницы, что-то прочитывал, бормотал: «Как вата или паутинка на чешуе…» Не то… «Впивается и грызёт клещик…» Не то… «Киста… Заболевание икры от простуды…» Вот оно! Икра у меченоски простудилась, мальки умерли ещё в икринках, в животе… Потому улитка и подбиралась к рыбе, запах чуяла.

— Накупили всякой ерунды, а воду ни разу ещё не подогревали. Неделю назад такая холодина была в квартире: батареи ещё не подключены,— упрекнула мама.

— А с меченосцем что? — показала бабушка на рыбку.

Папа снова начал просматривать брошюру, читать-бормотать. Вздохнул…

— Видно, тоже простуда… Водянка… А как спасать — не сказано.

— А зачем допустили до этого? — резко сказала мама.— Выбросить надо этот аквариум, не мучить рыб.

— У людей ведь живут, разводятся,— сказала бабушка.— Включите подогреватель, а то и остальные заболеют.

— Водянка заразная или нет? — почесал папа в затылке.— Надо, на всякий случай, отсадить меченосца в банку, в слабый раствор марганцовки.

Но марганцовка не помогла. Меченосец, когда его снова пустили в аквариум, плавал рывками, бросался вверх-вниз, словно задыхался. Часа через два, когда Танька ушла домой, он в последний раз стрелой взмыл кверху, захватил воздуха.

На дно падал, кувыркаясь. Падал мёртвый…

ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

Бабушка вчера купила не только цветы. Принесла ещё две коробки. В дверь не звонила, зашла тихонько. Вернее, старалась всё делать тихо. А коробки, наверное, большие, повернуться с ними в дверях трудно. Стукнулись о дверь, потом о стены, что-то звякало в тех коробках металлическое.

— Катя, хлопцы дома? — шёпотом спросила бабушка у мамы.

Мама и папа стирали в ванной бельё и, наверное, как раз выглянули оттуда.

— Нету. Выбежали во двор погулять.

А «выбежал» один Коля, Толя был в туалете и всё слышал.

— Вот и хорошо. Возьми спрячь в свой шкаф. Придут из школы, тогда и вручим. В честь первого школьного дня.

— А что в этих коробках? — заговорщицки зашептала мама.

— Одному… это… Нет, не скажу!

— Ой, дорогие, видать, игрушки.

— Пусть. Я ведь им ещё ничего не дарила.

Мама и бабушка пошли в спальню, а папа всё плескался в ванной. Толя тихонько выбрался из туалета и выскользнул во двор.

Ой-е-ёй, до завтра — целые сутки! Как прожить их, как выдержать и не спросить — что в тех коробках? И говорить Коле или нет?

Решил взять с него «страшную клятву», чтоб тот и вида не подал, что знает о бабушкином сюрпризе. И рассказал ему об услышанном.

Пока прошёл сегодняшний день, пока наступило воскресенье, замучились совсем.

В школу к десяти ноль-ноль. А проснулись Толя и Коля в восемь. Сами! Правда, и ночью плохо спали, видели, наверное, по сто снов — большинство о школе.

У мамы всё валилось из рук. А сели завтракать, то вместо сахара она всыпала папе в стакан соли.

— Катя, успокойся! Катя, что с тобой? — говорили ей то бабушка, то папа.

Толе и Коле совсем не хотелось есть, хотелось сразу бежать в школу.

— Пока не покушаете хорошенько, из квартиры не выпустим,— пригрозила бабушка. Но и сама она ничего не ела, а только попила чаю.

— Не берите ранцы с книгами! Сегодня без книг идут, там расскажут вам, что и как, рассадят, класс покажут,— сказала мама.

Она даже чай не допила.

— А нормальные занятия завтра с двух часов дня. Я узнавала,— добавила бабушка.

Но ранцы были такие красивые, они словно просились прихватить их с собой. И ребята ныли, капризничали.

— Ну ладно, берите, если такая охота,— разрешил папа.— Но только чтоб сами таскали. Физзарядочка, так сказать…

— Берите,— согласилась и бабушка.— Катя, а может, я одна их отведу? Вам и дома работы много.

— Ой, не знаю, за что хвататься. И в парикмахерскую ещё не сходила, причёску не сделала.

При выходе из квартиры Коля вдруг зашептал Толе:

— Дай пощупать твоё колено. Дрожит?

Толино колено не дрожало.

— А теперь моё.

Толя пощупал. Оно дрожало мелко-мелко, как хомяк, когда его берут на руки.

— Ну, счастливо! Ну, всего хорошего! Ну, чтоб отлично учились! — желали вслед им мама и папа, мешали выходить. Мама перецеловала каждого, слегка подтолкнула в спины одного и второго.

И правда, никто с ранцами и портфелями в школу не шёл. Но все шли с цветами. Детский гомон переполнил улицы, заглушил гул машин. Девочки в белых фартучках и белых гольфиках, с цветными бантиками и цветами просто сияли, щёки их горели от волнения. Мальчишки были в синих костюмчиках и беретах, как и Толя с Колей. С мамами шли, с папами, бабушками, дедушками. Шли и одни дети, без взрослых — может, третьеклассники или четвероклассники.

Толя и Коля крепко сжимали бабушкины руки, не отставали ни на шаг. У одного в левой, а у второго в правой руке было по три гладиолуса — белый, розовый и тёмно-красный, почти бархатный.

— Эй, первоклашки, наелись манной кашки? — обогнал их какой-то большой мальчуган. Свой букет он держал под мышкой, как веник, с которым ходят в баню.

Ребята дружно показали ему языки.

На углу у газетного киоска стоял Стёпа Мармышка с модной сумкой через плечо. Шикарная сумка, с иностранной надписью на боку — «Аdidas». Стёпа покупал значки и жвачку. В витрине была уйма значков с Волком и Зайцем.

Еле сдержались Толя и Коля, чтоб не попросить бабушку: «Купи!»

Стёпа пошел вслед за ними. На груди у него сверкали значки, как медали у ветерана войны. Когда Толя и Коля оглядывались, Мармышка выдувал на губах грязно-серый пузырь из жвачки и таращил глаза — дразнил. Нос он задирал: вот, мол, я какой самостоятельный… Что хочу, то и ворочу! И один, сам в школу иду!

На школьном дворе было полно народу — и взрослых и детворы. И все с цветами. Люди переговаривались, переступали с ноги на ногу — томились от нетерпения. Первоклассники тянули шеи, осматривались по сторонам. Школьники постарше бегали по двору, суетились, кричали, и от этого казалось что их вдвое больше. В шум и гомон вплетались звуки «Школьного вальса» — на стене школы висел репродуктор. Краснело над крыльцом полотнище с белыми буквами: «Добро пожаловать!»

И вот на высокое крыльцо вышли мужчина и женщина. «Директор Николай Кириллович… И завуч — Оксана Фёдоровна…» — зашептались тёти. Вдруг репродуктор замолк.

— Товарищи! Всех первоклассников прошу построиться впереди,— сказал директор.— Смелее! Смелее! По классам становитесь…

Пока мамы и бабушки выстраивали первоклассников, из двери начали выходить десятиклассники и становиться шеренгой против них.

И вот директор начал говорить речь, приветствовать детей и взрослых, поздравлять с праздником первого звонка. Он сдержанно улыбался, словно приберегал свою настоящую улыбку на потом. Зато Оксана Фёдоровна улыбалась широко и солнечно, будто и дети и взрослые сделали ей сегодня очень приятный подарок. Когда окончила и она свою речь, снова полилась музыка — не то марш, не то полька. Старшеклассники шагнули вперёд и начали вручать малышам по цветку, по книжке и открытке с поздравлением.

Коле вручала подарок девочка с веснушками на носу, с двумя косичками-хвостиками, весело торчащими в стороны.

А Толе попался «очкарик». Он пожал ему руку, как взрослому, и вместо поздравления спросил: «В шахматы играешь? Ну и молоток!»

А потом все пошли по своим классам, а взрослые в зал на собрание.

— Я вас отведу, отведу! — сказала бабушка.— Вам в первый «А», я знаю, где… Заметьте, с какой ноги встанете на школьный порог. Лучше с правой… Есть такая примета хорошая.

— Бабушка, это предрассудки,— заметил серьезно Толя, и бабушка с удивлением посмотрела на него, словно не узнала.

Возле порога школы ребята обернулись. На ступеньки взошло уже много людей, напирали на них. Толпился народ и у крыльца. Но между людьми Толя и Коля увидели, что почти вплотную к крыльцу пробрались папа и мама. Мама вытирает платочком глаза.

— Счастливо! — улыбается она им.

— Счастливо! — машет папа обеими руками.

И ребята перешагнули порог, не заметили даже — какой ногой.

Перевод автора.

Художник В. Пощастьев.