Чужестранец [Иван Элейский] (fb2) читать онлайн

Гнозис. Чужестранец

Глава 1

В таверне было тихо, разговоры велись исключительно вполголоса. Платон ковырял ложкой перетушенное рагу. Казалось бы после долгого пути должно быть радостно поесть нормальной еды, но эта куча овощей, разваренных до неопределенности, вместе с сочащимся жиром куском мяса неизвестного животного, не вызывала аппетита.

Сидевшие за дальним столом торговцы регулярно поглядывали на Платона с любопытством. Тощий рыбак, кажется, дремал прямо за столом, закинув ноги на свой тюк. Рядом со стойкой сидел рыцарь в броне, что вообще смотрелось дико в этом мире — броня явно была из стали, а к столу воин прислонил меч-бастард в ножнах. За ближайшим к Платону длинным столом сидел караванщик-северянин с женой и детьми, но даже они только пихали друг друга локтями и перешептывались.

Стоявший за стойкой хозяин, полноватый крепкий мужчина с густой черной бородой, прекратил натирать стаканы и оглядывал помещение, будто пытаясь найти источник паранормального затишья.

Платон через силу запихнул в себя ложку рагу. На вкус напоминало дешевое детское питание. Он сидел за этим столом уже минут двадцать и пытался понять, что должно произойти и кто в первую очередь может представлять угрозу. Вряд ли это хозяин — караванщики говорили, что он человек надежный. Рыбак мог быть либо абсолютно безобидным, либо чертовски опасным — слишком расслаблен. Либо не ощущает опасности, либо уверен, что контролирует ситуацию. Северянин с женой и детьми? Сомнительно, слишком сложно для прикрытия, слишком опасно. Значит, либо рыцарь, либо два торговца. По рыцарю что-либо понять было сложно — он явно не из этих мест. Откуда такие броня и оружие? Ест то же самое рагу, быстро, но голодным не выглядит. По сторонам не смотрит, сосредоточен на себе. Готовится к заварушке?

Два торговца встали и направились к Платону, вероятность, что именно они были угрозой сразу поднялась до небывалых высот — уверенная походка, у одного уродливый шрам поперек горла, другой прячет ладони в рукавах. На лицах маска дружелюбия, но глаза смотрят безо всякой симпатии. Тот, что со шрамом, приземлился на стул рядом с Платоном:

— Не против, мы тут присядем?

Платон помотал головой, напротив него аккуратно сел «торговец» с длинными рукавами.

— Ты уж извини, что мы без приглашения, просто ты нас немного заинтересовал. Захотелось пообщаться.

— Вы меня с кем-то спутали, ребят.

— Да нет. Ты же тот самый парнишка, которого нашли в пустыне, верно? Мы про тебя слышали. — Голос у человека со шрамом был хриплый и как будто немного искаженный. — И по описанию совпадает — среднего роста, волосы темные, нос кривой, глаза серые, немного сутулится. Точь-в-точь ты.

— Да по такому описанию каждый третий на дороге подходит.

— Ага, только вот… — он ткнул в заколку на плаще Платона, — такие вещи мало кто носит, а нам конкретно указали, что она будет на тебе.

Платон занервничал. Мысленным усилием вызвал систему, выбрал «Волю к мощи» и сделал запрос. В голове зазвучал голос, бархатистый и низкий.

«Кажется, ты попал. Двое тупых ублюдков умеют сражаться, да еще и таскают ножи. Но, ничего, ничего, понадеемся на везенье… Тот, что слева — лучник, взгляни на пальцы, а тот что со шрамом — бережет руку.»

«Что порекомендуешь?»

«Смети миску в рыло тому, что справа, а потом лупи его в ухо, бей так, чтобы в ушах звенело. Второй подскочит к тебе, но ты будь готов — разворот, удар по ногам. Дальше импровизируй, ломай кости и рви мышцы, чтобы показать этим отбросам — они выбрали неправильную дверь.»

— Ты чего завис, парень? — подал голос лучник. — Мы ничего такого не хотим. Просто один человек очень хочет с тобой переговорить о твоих… талантах.

Платон не стал ждать дополнительных деталей — смахнул миску с рагу в сторону. Она врезалась в лицо «торговцу» с шрамом, тот зарычал, вскидывая руки перед собой, но Платон ударил его в ухо. Мужчину сбило со стула, а Платон уже разворачивался назад, целясь носком сапога в коленку лучника. Удар получился болезненным для обоих, но лучник устоял на ногах и схватил Платона за грудки. Сил в нем оказалось удивительно много и он просто поднял и кинул парня на стол. Платон застонал — ребра пробила резкая боль — и попытался откатиться в сторону, но парень со шрамом уже поднялся на ноги и прижал локтем шею Платона к столу.

— Только не задуши его. Слушай, парень, у нас есть работа. Мы не хотим ничего плохого, но, боги, если придется, мы тебя изобьем и дотащим в мешке. Давай лучше по-хорошему.

Платон снова вызвал интерфейс, на этот раз выбрав «Трепет». Нужно было выбираться отсюда любым способом, так что нет смысла беречь ресурсы. Мягкий красивый голос произнес:

«Они отворачиваются, не желая видеть чужую боль. Скованные страхом, предпочитают оставаться в стороне. Это происходило в прошлом, это произойдёт в будущем — девятьсот девяносто девять себя страхуют мнением толпы, но лишь один готов стать другом до конца. И чаще всего каждый сам пьет свой яд.»

Удивительно бесполезная информация — и так понятно, что ни рыцарь, продолжающий жевать, ни караванщик с детьми, с интересом уставившиеся на драку, помогать ему не собирались. Кажется, сегодня не самый удачный день.

— Ну так, что? Если ты согласен идти добровольно, то мой друг уберет локоть.

Платон захрипел.

— Вот и хорошо. Пусти его, Бутч.

Бутч с ухмылкой убрал локоть и поставил Платона на ноги, крепко сжав его плечи.

— Кто вас нанял? — пытаясь отдышаться, спросил Платон.

— А это не так уж важно. Пойдем. Тут не очень далеко. Мы тебя отведем. Только не шуми.

— И не дергайся — добавил Бутч.

Платона вытолкали за дверь таверны. До заката оставалось пара часов, крестьяне еще не начали возвращаться домой. Никого из каравана тоже не было видно. Кричать бесполезно, придется идти вместе с этими двумя типами. Бутч шел сзади, придерживая его за плечо, лучник двигался чуть впереди, постоянно оглядываясь.

Когда они отошли от таверны, Платон обернулся и увидел, что странный рыцарь стоит у выхода из таверны и смотрит им вслед.

— Вот дерьмо, — пробормотал Бутч.

***

За шесть недель до этого.

В пустыне всё было необычно, что для конкретно этой пустыни было довольно обычным. На западе возвышались горы, на востоке были бесконечные просторы, заполняемые только дюнами, руинами да норами неизвестных хищников. Что было на юге не знал практически никто из ныне живущих, то место считалось гиблым даже среди самых отчаянных собирателей. На севере же располагалась Глотка — перешеек, соединявший плодородные земли Севера и Запада с бесконечными пустынями Юга.

Сейчас осколки солнца висели практически в зените, раскаляя песок и редкие камни. Любое живое существо стремилось сбежать и спрятаться, накрыться, закопаться в землю или сбежать от жара, разбивающего на куски, смешивающего всё в единый расплав.

Именно здесь, между песком и духотой, пришёл в себя человек. Не было ни дыры в пространстве, ни разверзшейся земли, ни падения с небес. Просто мгновение назад не было ничего, а теперь вдруг появился человек. А спустя еще несколько мгновений челвоек задышал, тяжело втягивая в себя иссушенный воздух.

В его голове зазвучал голос, абсолютно нейтральный, без особенностей, без интонаций.

«Здравствуй, Платон. Я Связность — одна из твоих характеристик. Скорее всего, ты сейчас не понимаешь, что происходит, но это неважно. Я помогу тебе выбраться отсюда.»

Человек — а это оказался худощавый черноволосый мужчина лет 30, одетый в какое-то уродливое рубище — поднялся на ноги и тут же по щиколотку провалился в песок.

— Что — из пересохших губ звуки вырывались с трудом — что мне делать?

«Во-первых, необязательно говорить вслух, я тебя и так слышу. Не трать силы. Во-вторых, тебе нужно обратить внимание на ориентиры. Те штуки на небе, кажется заменяют здесь солнце, и они чуть отклонили в сторону гор. Предположу по их положению, что там восток, а мы находимся в северном полушарии. Если в этом мире примерно такие же законы, то нужно двигаться на север, это дает наибольшие шансы встретить живых людей.»

Платон сделал несколько шагов по песку. Он обжигал ноги, идти было тяжело, а волосы уже мгновенно стали мокрыми от пота.

«Сколько мне идти?»

«Не могу знать, я не предсказатель. Ориентируюсь только по твоим остаточным знаниям и твоим же чувствам. Но так ты максимизируешь вероятность выживания. Твоя задача — не терять курса, иначе заблудишься в пустыне. Нужно надеяться, что ты либо встретишь людей, либо наткнешься на оазис или что-то подобное ему. Будь осторожен.»

«Ээ, погоди, стой»

«Извини, моя активность потребляет много твоей энергии и уменьшает твою потенциальную выживаемость, поэтому я вынуждено отключиться.»

Голос исчез, осталась только адская жара, пот заливающий глаза и вездесущий песок. Почему идти на север? Разве не логичней идти к горам, там точно нет пустыни и должно быть прохладней? Впрочем, что-то подсказывало, что непонятная «Связность» выдала хороший совет.

***

Сложно было сказать, сколько прошло часов перед тем, как Платону удалось добраться до оазиса. Если это можно было назвать оазисом.

Маленькое озерцо, едва полтора метра в самой широкой части, а в глубину и того меньше, вокруг которого росло кривое дерево и несколько кустов. Но каким бы маленьким оазис ни был, видеть его своими глазами казалось облегчением. Даже в тридцати метрах от него ощущалась прохлада.

Но была и проблема — озерцом пользовалась какая-то хреновина. Что-то среднее между скорпионом и небольшим львом, стояло перед озерцом, опустив морду в воду. Эта мантикора, кажется, не заметила Платона, но стоило бы ей только повернуть морду — он будет заметен как небоскреб посреди деревни.

Что делать? Нужно оценить ситуацию. Что у него есть? Высушенная грубая тряпка вместо одежды и туча песка вокруг. Он истощен и устал. Даже если удастся подобраться тихо, то он не сможет нанести этой штуке никакого вреда. Может ли она быть дружелюбной? Нет, точно нет, типаж хищника, жало толщиной с предплечье, не похоже на милого котенка или трусливого оленя. Может быть, дождаться пока оно уйдет?

Платон максимально тихо спустился к низу дюны и лег на живот. Частично удавалось видеть, что происходит. Чудовище попило воды, потом походило кругами, будто бы вглядываясь в пустыню, а после, кажется, легко под кустом и стало ждать — из-за дюны не было видно.

«Эй, Связность! Может ты опять дашь мне мудрый совет?»

Тишина. Ощущалась только жажда, да горячий песок, попавший под рубище, раздражающий кожу. Сознание плавилось, кожа горела, а близость воды провоцировала безумие. Постепенно мысли Платона сместились в безумные фантазии, где он словно Самсон разрывает эту тварь на куски, или дожидается пока она заснёт и жалит её собственным жалом.

Дойдя до грани, он приподнялся над песком и посмотрел на оазис. Мантикора лежала под кустом и, кажется, не двигалась. Медленно, стараясь не перемещать конечности очень плавно, Платон пополз к оазису, петляя между дюнами, чтобы не показываться в зоне видимости. В какой-то момент он как-то неудачно сдвинул ногу и с дюны посыпался песок. Платон отчетливо услышал шорох скатывающегося песка, ощутил, как он горячей подушкой укрывает его ноги.

И самое главное, мантикора подняла голову.

«Замри. Не двигайся, даже не дыши. Хищники хуже замечают неподвижные объекты, особенности эволюции.»

Снова тот же ровный безэмоциональный голос. В голове немного прояснилось

«И что делать-то?»

«Ничего. Не шевелись. Когда она опустит голову, тебе надо досчитать до 180 и медленно ползти, как полз.»

«А потом? Даже если я доползу, оно меня сожрет.»

«Наблюдай. Будь цельным, будь собой. У любого существа есть слабое место — ударишь по нему и оно развалится на части.»

Голос ушёл, сознание вновь затуманилось от жары.

Один. Два. Три. Слабое место у мантикоры? Смесь льва и скорпиона? Черт, да у такой машины для убийства не может быть слабых мест. Четыре. Пять. Пот стекает по лбу и разъедает глаза. Шесть. Семь. Восемь. Жар давит сверху раскаленной кастрюлей. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать.

Стоп. А что вообще значит быть собой?

***

Некоторое время назад.

Тьма. Полное отсутствие воспринимаемых ощущений. Ни вкусов, ни запахов, ни ощущений, ни образов. Спустя то ли бесконечность минут, то ли одно мгновение появилось что-то.

Хотя нет, здесь не было даже времени и связи причин со следствиями. Просто когда-то не было ничего, а когда-то что-то было, и эти два момента не были как-то связаны.

Грибы расвели изумрудными всплесками, земля окрасилась в алый, а закат был с проблеском зеленцы. Огромная летучая мышь с тремя лицами вращалась в воздухе. С клыков капал ярко-красный нектар и улетал в воздух.

Платон ощутил, что вновь способен говорить, и спросил.

— Я умер, да?

Слова разнеслись в пространстве вибрациями киселя.

— Была произведена ошибка, — сказала огромная летучая мышь, — смерть произошла в результате.

— Это рай? — Платон оглянулся на ехидные грибы. — Или ад?

— Трансцендентальная радость! — неожиданно громко воскликнула летучая мышь.

Платон сглотнул и промолчал. Всё это напоминало доброе такое наркотическое опьянение.

— Произведенная ошибка исправима. Для сохранения континуума придется далее жить в другом мире. Дадут тебе систему, симулятор игровых действий, дабы легче было освоиться.

Мышь распрямила крыло и пальцами на конце начала тыкать в ультрафиолетовый шар, зависший в воздухе.

— Я что, ультрафиолет вижу?

— Не совсем видишь. Нельзя поместить в тело ребенка, слишком сформирован. Задатки неплохи. Хорошие моральные координаты, целеустремленность, самоотверженность, беспринципность — готовый герой. Известно, где окажешься.

— Если что, я ничего не понимаю из того, что ты говоришь.

Мышь не ответила, продолжая тыкать пальцем в шар. Секунд через 30 шар исчез.

— Извинять, сложно упрощать всё в одномерный язык вашего типа. Будешь жить дальше, но в мире ином, что мягок как пластилин, тебе подойдет. Освоишь систему, как в играх обучающих или детских. Показатели, черты, йэзлои.

— Йэзлои? Что нахрен за йэзлои?

— Времени не осталось. Задай два вопроса, это восстановит баланс и ты отправишься.

— Это всё вообще реально?

— Степень распространения реальности здесь и там чуть ниже, чем в тех точках, где ты бывал до этого. И тем не менее.

— Не знаю, что спрашивать еще. Дай совет мне какой-нибудь, что ли.

— Помни: дальше всех заходит тот, кто не знает, куда идти. С каждой точки можно увидеть разные картины, но натура всегда будет той же. Здравствуй.

***

Осколки на небе уже подползали к горной гряде. Скоро жара снова пойдет на убыль, а значит, скорпионокошка станет более активной. Это если она подчиняется нормальной логике, конечно. Платон отложил воспоминания о былой жизни до тех пор, пока не справится с реальными проблемами. Как убить ловкое животное размером с большую собаку, если у него к тому же есть когти, клыки и жало?

Он медленно подползал ближе, стараясь разглядеть существо. Оно спало, морда с прикрытыми глазами покоилась на лапах — ни дать ни взять обычная кошка. Жало было приподнято и нависало над спиной, ядовитый шип выглядел как слегка изогнутый кончик шпаги. Боевой шпаги, а не спортивной с затупленным концом. Сам хвост выглядел как будто имплантированным: были видны мышцы бедер, обычный кошачий зад, а потом из него вырастал толстый хитиновый сегмент и таких было с десяток. Нужно было нападать как можно быстрее, но ни одной идеи не появлялось.

Хотя одна мысль всё-таки нашлась. Платон пополз вперед. Пятнадцать метров до жесткой и острой травы он преодолевал едва ли не полчаса по субъективным ощущениям. Очень медленно он приподнялся и встал на колени. Мантикора продолжала дремать. Расчет на то, что возле пруда найдётся оружие, не оправдался. Отламывать ветку от дерево вышло бы слишком шумно, а на берегу пруда не было даже ни одного приличного камня. Придется рисковать.

Глубокий вдох. Поставить правую ногу, как будто преклонил колено перед королем. Выдох. Вытянуть левую ногу назад. Вдох. Опустить корпус. Момент, определяющий судьбу.

Платон оттолкнулся ногой и прыгнул на мантикору сзади, вытянув руки вперед. Одной ногой он зацепился за куст и скорпикошка резко дернулась, но развернуть тело не успела — Платону удалось грудью приземлиться на членистый хвост и ухватить его руками. Только хвост оказался сильнее и прочнее — не сломался и лишь слегка согнулся, между жалом и спиной осталось расстояние в полторы ладони. Кошка зарычала и изогнулась влево, пытаясь достать лапой нападающего. Платону удалось уклониться, когти только слегка зацепил бок, он тут же со всей силой надавил на хвост, пытаясь опустить жало ниже.

Неудача — еще половина ладони до кошачьей спины. Сместить тело чуть левее, кошка упала на левый бок в попытке согнуться и достать его справа. Инерция, упертое в землю колено захрустело, выворачиваясь под неестественным углом. Жало с хлюпом вошло в мясо.

Платон отпустил жало и откатился в сторону. Боль в ребрах, колено разрывается от боли, движение на периферии зрения. Рефлекторное движение в сторону, кошка приземляется рядом, но не удерживается на лапах, жало всё еще в спине. Оба противника тяжело дышали, кошку шатало, человек не мог опереться на вторую ногу и начал отступать, подпрыгивая. Кошка сипло зарычала, сокращая расстояние.

Разве тварь не должна была умереть от яда? Он подействовал, но неужели его не хватило? Как бы ни хотелось, теперь у парня никак не получится добить эту штуку. Животное наступало, отгоняя его обратно в пустыню шаг за шагом. Сможет ли она прыгнуть? На самом карю оазиса Платон оступился — здоровая нога завязла в чертовом песке. Падая на землю, он увидел, как кошка присела, готовясь к прыжку и закрыл глаза.

Один. Два. Три. Рычание, свист. Четыре. Пять. Смерть не наступила, боли больше не стало. Звуки стихли, потом зашуршали листья под внезапно появившимся слабым ветром. Платон поднялся на ноги и увидел, что Мантикора лежала на земле — ещё дышала, но пошевелиться уже не могла. Лапы её разъехались в стороны и для последнего прыжка, видимо, уже не хватило сил.

Припадая на левую ногу, Платон обошёл тварь на почтительном расстоянии. Он практически упал возле озера и начал жадно зачерпывать теплую воду, проливавшуюся сквозь пальцы, но казавшуюся самым вкусным напитком во всем этом проклятом мире.

Через две минуты он провалился в глубокий тревожный сон.

Глава 2

Жар снова давил со всех сторон. В полной темноте что-то постоянно проскальзывало мимо Платона, задевая его воспаленную кожу и оставляя на ней болезненные ожоги. Периодически откуда-то лилась горячая густая жижа, периодически становилось холодно, от чего кожа еще сильнее горела. В какой-то момент ему показалось, что на ребра полилась расплавленная сталь, он хотел закричать, но горло оказалось будто забито старой сухой бумагой.

Потом мир долго трясся, переворачивался, снова прожаривал его до костей и снова трясся. И только спустя некоторое время Платон ощутил прохладу и смог открыть глаза. Над ним был невысокий купол из холщовой ткани, а мир всё-также продолжал трястить. С еще одним хрипом он попытался повернуться, левый бок пронзила острая боль.

Перед ним появилось лицо женщины, а её руки повернули остановили его.

— Лежи. Ты был без сознания два дня. Рана на боку загноилась, так что пришлось прижечь. Тебе повезло, но дергаться нельзя. — Голос у женщины был хрипловатый и властный. — Погоди, я дам тебе попить.

Женщина наклонилась и начала ковыряться в каком-то мешке. Краем глаза ему удалось разглядеть, что они оба были в крытой повозке, заполненной какими-то мешками и ящиками. Задняя часть была закрыта полотном, разглядеть что-то снаружи оказалось невозможно. Женщина носила огромный балахон, из-под капюшона которого выбилось несколько прядей светло-рыжих волос. Лицо было обычным — карие глаза, обветренные пухлые губы, прямой нос. Когда она поднесла Платону бурдюк с водой, он обратил внимание, что на кистях рук у неё уродливые шрамы от глубоких ожогов.

Она слишком рано забрала воду — он не успел напиться, но достаточно смочил горло, чтобы говорить.

— Где я? — слова вырывались со свистом.

— Всё там же. В пустыне Бейтан, в двух днях пути от северного края. Мы нашли тебя около Старого оазиса. Ты был ранен и истощен.

— Кто вы? — всё еще трудно говорить.

— Меня зовут Амалзия. Но вообще это просто караван с добычей. Мы возвращаемся обратно на север. Меня очень интересует, как ты оказался посреди пустыни рядом с трупом мантикоры, но, думаю, этот рассказ может подождать. Отдохни.

И он снова провалился в мир жара и пыли.

***

К вечеру ему стало легче. Он проснулся от того, что повозка остановилась, снаружи зазвучали какие-то голоса. Женщины рядом не было. Он сел, поморощившись от боли, оглядел себя. Левый бок был покрыт плотной коркой в форме двух человеческих ладоней, левое колено было забинтовано какой-то очень плотной тканью, под которой всё ужасно чесалось. На него была накинута простыня, мокрая от пота. Никакой иной одежды не было.

Под кроватью нашелся тот самый бурдюк. Вода была теплой, но чертовски приятной. Платон пил и осекся только, когда в бурдюке осталось меньше четверти — возможно, что так пить воду здесь считается растратой или оскорблением. Что-то смутное всплывало из прошлой жизни на тему пустынных народов.

Кое-как намотав в простыню в жалкое подобие тоги, он медленно двинулся к выходу из повозки. Зацепил рукой мешок — тот не сдвинулся с места, но внутри что-то металлически звякнуло. Заглянуть внутрь возможности не было — мешки были плотно завязаны, а злоупотреблять гостеприимством не хотелось.

Снаружи было на удивление прохладно. Горы всё так же были на западе, один из осколков еще оставался над ними и излучал светы. Значит, он действительно проспал не меньше суток, а судя по состоянию раны даже больше. Как минимум, та женщина ему не врала.

Полтора десятка повозок стояли кругом, внутри которого люди расставляли палатки. Кто-то разводил костер, кто-то таскал какие-то вещи. Амалзию он не увидел, зато его грубо пихнул в плечо какой-то здоровый небритый мужик в грязной рубахе и свободных штанах.

— Найдёныш, да? — со смешком спросил он.

— Ну, вроде того. Я не очень понимаю, что вокруг и где я.

— Поймёшь. Тебе крупно повезло.

— Спасибо. Честно, я благодарен.

— Не меня благодари, — ухмыльнулся мужик, — я-то был против тебя тащить с собой, но Амалзия настояла, а в пустыне не принято бросать людей и всё такое. Традиции. Им тут придают немалое значение.

Отличный приём, ничего не скажешь. Но надо оставаться дружелюбным.

— Покажешь мне, что к чему?

— Не-а, разбирайся сам.

Платон бросил вопросительный взгляд на мужчину.

— Я занят, — пожал тот плечами.

Почесав голову, парень захромал в сторону центра круга. Повозки были все примерно одинаковые, большие колеса, холщовые тенты. Тянуть их должны были, видимо, уродливые твари, напоминающие перекачанных верблюдов, которые стояли внутри круга и тупо пялились друг на друга. Палатки были очень простыми — колышки, веревки, тенты из грубой ткани. Люди столь же просты — загорелая кожа, одежда безо всяких изысков. Оружия никакого не видно. Из одной из палаток высуналась голова с короткой густой рыжей гривой, а потом появилась и её владелица. Она махнула рукой и пошла навстречу Платону.

— Уже оклемался?

— Угу.

— А ты крепкий парень, да?

— Угу.

— Но не особо разговорчивый, да?

— Нууу… просто я… — слова почему-то никак не шли в голову.

— Неважно, — перебила его Амалзия, — это твоё дело. Но нужно поговорить с главой каравана. Это формальность, но так велят традиции, а им в пустыне придают значение. Пойдём.

Она повела его мимо палаток к повозке, возле которой стояли двое мужчин. Один был крепкий высокий старик с белой бородой длиной в пару локтей, одетый в широкие штаны и свободную рубашку с закатанными до локтей рукавами. Открытые предплечья были покрыты старыми шрамами. Его собеседник был лысый мужчина с телосложением борца и густой черной бородой. Он был одет во что-то вроде длинного халата, из-под которого торчали волосатые ноги в сандалиях. Как только Амалзия и Платон приблизились, старик кивнул и быстро ушёл куда-то за повозку.

Оставшийся взгянул на них. У Платона появилось ощущение, что его только что надрезали, посмотрели, что внутри, а потом вернули всё обратно.

— Это… эм, — запнулась Амалзия, — а как тебя зовут-то?

— Я Платон.

— Меня называют Ящером, — мужчина задумчиво провёл ладонью по гладкому черепу, — так, значит, ты убил мантикору голыми руками?

— Ну, не столько руками, сколь её же хвостом. Повезло.

— Не каждому так везет. Уж поверь, я в пустыне всякое повидал, она слабых пережевывает так, что даже костей не остается, и неважно, насколько ты удачливый.

Ящер снова окинул его взглядом.

— Что ж. Ты парень крепкий на вид, раны заживут. Можешь ехать с нами, но работать придется наравне со всеми. Скажут толкать телегу — будешь толкать телегу, скажут таскать тюки — будешь таскать тюки, скажут убить еще мантикору — убьешь мантикору. Как доедем до Псайкры — дело твоё, куда идти. Устроит?

— Устроит, — сказал Платон и протянул руку. Универсальный жест должен работать в любом мире, не так ли?

— Договорились. — крепко пожал руку лидер каравана. — Одежду тебе дадут, спроси у Ариста. Если что, Амалзия покажет. Вода, еда — в караване всё общее. Лишнего брать не принято, как и прятать тоже. Запомни, парень, тут каждый отвечает за благополучие каждого.

Ящер кивнул головой и, повернувшись обратно к своему фургону, начал разматывать какие-то узлы на веревках, крепивших тент. Амалзия тронула Платона за плечо и кивнула головой в сторону, мол, пошли.

— Ты ему понравился, — произнесла она, стоило им отойти на несколько метров. — Он уважает тех, кто способен выжить сам.

— Пока я не очень-то справился. Очнулся посреди пустыни, чуть не умер от жажды, не мог понять, куда идти, мантикора чуть не прибила. Если бы вы меня не нашли — подох бы. Спасибо за спасение, правда.

— Здесь так принято. В пустыне никого не бросают, неважно, кем он был, как выглядит и в каком состоянии. Таковы традиции. В городе или в северных лесах вы можете быть врагами, но здесь разделите последние глотки воды. Но вообще-то ты должен всё это знать, раз уж забрел в пустыню.

— То что я расскажу, может прозвучать бредово…

— Погоди, — перебила его Амалзия и начала стучать по деревянной основе повозки, возле которой они оказались — Ари! Ари! Вылезай, твою мать!

Послышалось кряхтение и полог повозки откинулся. Оттуда показалась кучерявая голова молодого парнишки с недовольным выражением на лице.

— Чего? Я считал, сбила меня!

— Знаю я, что ты там считал. Выдай парню одежду из запасов?

— А, найдёныш, — Ари прищурившись взглянул на Платона. — У меня лишнего нет!

— Ящер сказал выдать, Ари. Не жмоться.

Ари закряхтел и скрылся за пологом.

— Он прижимистый немного, но честный. Ты привыкнешь. Ты что-то начинал говорить про бредовую историю, да?

— Да. Вроде того. — замялся Платон, — короче, я пришёл в себя посреди пустыни, с одной стороны горы, со всех остальных сторон нихрена и не помню толком ничего, из вещей тоже ничего…

— Нашёл! — из-под полога снова показалась голова Ари. — От сердца отрываю, аж больно.

Платон взял небольшой свёрток и развернул. Легкие хлопковые штаны, длинная рубаха с просторными рукавами, какое-то подобие шемага. Не бог весть что, но лучше, чем простыня, под которой ветерок обдувает яйца.

— Я буду там, — указала Амалзия на один из разведенных костров, — подходи, как переоденешься.

Зайдя за повозку, Платон скинул тогу и осмотрел своё тело. Привычное, такое же, как и было раньше — худощавое, мышцы есть, но на кулачного бойца он не походит. Волос на теле фактически нет, привычных шрамов тоже. Корка на ребрах никуда не делась, как и бинты на колене. Он аккуратно ощупал ногу — не сломана, но сустав поврежден. Если не повезет, придётся хромать остаток жизни. Немного промучавшись со штаниной и песком, проникающим повсюду, он оделся. Шемаг надел как шейный платок, на голову наматывать не стал. Сандалии у него уже были.

В пустыне было тихо. Уже стемнело и что вдали было практически не видно. На небе появились первые звезды, но опознать ни одну из них не удалось, расположение и яркость были совершенно нетипичными, хотя Платон неплохо знал небо и Южного, и Северного полушария. С запада начал дуть холодный ветер. На какую-то секунду показалось, что он снова вернулся в Пакистан. Что утром будут бесконечные больные и беженцы, постоянные решения, как распределять ресурсы, куда отправлять врачей и как договориться с местными властями.

Но в этом мире всё было проще и жестче. Значит, придется включить мозги и адаптироваться по ситуации. Платон повернулся и зашагал к указанному костру.

У костра сидели шестеро — Амалзия, старик с белой бородой, мужчина в грязной рубашке, двое незнакомых мужчин и одна женщина. В костре горели не дрова, а какие-то квадратные кубики, а пламя от них отдавало синевой. Над костром что-то бурлило в котелке. Когда Платон подошёл, старик чуть подвинулся, уступая место на длинной доске, которая, судя по всему, была отломана от одной из повозок.

— Так вот, когда мы доедем, я куплю себе щит и нормальное копье. Отправлюсь на войну. Северяне что-то затевают и будет отличная заварушка! — эмоционально рассказывал крупный мужчина со сломанным носом, — Заработка тут хватит на нормальное вооружение, а там отслужив можно и гражанином стать.

— Ты дурак, Лаз. — неожиданно низким голосом сказал незнакомая женщина, — Тебя там убьют и всё. Войны — бестолковое дело, а в пустыню ходить доходней и людям пользу приносит в итоге.

— Да какую пользу! Большая часть из этого каравана, кроме Вола, — Лаз показал открытой ладонью на старика, — да может ещё Юсуфа, потащит груз северянам дальше, а северяне будут делать оружие, броню, всякую хрень, чтобы пробить защиту полисов. И что будет, когда они придут и начнут штурмовать Псайкру? Конец сраного мира, вот что! Польза, тьфу…

— Мы просто зарабатываем, Лаз, — вступила в разговор Амалзия, — просто зарабатываем. Это не имеет отношения к войнам и прочему. Пусть этим занимаются богачи, ораторы, политики. Наше дело выжить. Если получится кому-то помочь — тоже хорошо, но долго думать об этом толку мало. Всего ведь не узнаешь.

— Девочка дело говорит, — отозвался Вол, — выживи, заработай, умри. А думать о глобальном — это пустая трата времени, мне уж поверь.

— Вам хорошо говорить, вы Знающие! Куда не пойди — не пропадете, всем нужны, все вас боятся, а кто не боится, тот уважает. А обычному человеку во всем этом что делать?

Стоп. Что еще за Знающие? Какая-то особая каста, но, судя по всему, отношение к ним неоднозначное. Амалзия, казалось, прожжет Лаза взглядом, да и старик очень неодобрительно смотрел на него.

— Ну, тише, хватит. Договаривались же о политике не говорить. Мы тут все равны, как котята в мешке. — крупная женщина встала и подняла крышку котелка, — давайте лучше поедим.

Пока она накладывала непонятную гущу в тарелки, Платон наклонился к небритому мужику, который при знакомстве объявил, что он занят, и вполголоса спросил:

— Что за Знающие такие?

Тот хмыкнул, но ответить не успел, потому что Вол поднял голову и на удивление громко сказал:

— Знающие — это те, кто гнёт правду мира, искажает её и калечит.

— Что-то вроде колдунов?

— Тсс — шикнула на него Амалзия, — никогда не называй Знающего колдуном. Это тяжелое оскорбление. Ты воистину будто с луны свалился.

— Так, а что они умеют тогда?

— Разное. — снова подал голос Вол. — Некоторые умеют замораживать воду, другие обращают камни в пыль или заставляют реки течь в обратную сторону, другие могут менять себя или других, третьи создают невозможные вещи. Зависит от того, что Знающий изучал и чему посвятил свою жизнь. Я слышал про одного человека, который мог даже останавливать время. Но проверить мне бы вряд ли удалось.

— И вы оба знающие? — спросил Платон, — Можете творить магию и всё такое? Настоящие чудеса?

Внезапно огонь в костре взвился вверх, увеличился в высоту раза в три, и тут же вернулся обратно. Женщина, накладывавшая еду, едва успела отшатнуться и грязно выругалась.

— Прости, Илона, — с улыбкой сказала Амалзия, — переборщила. Я управляю огнём, Платон. Я знаю, как он горит, почему вещи загораются, почему одни горят сильно, а другие слабо, и контролирую это. Вол…

— Боюсь, я не смогу показать свою силу прямо сейчас, но уверен, ты уже ощутил её.

Платон вопросительно посмотрел на старика.

— Он ускоряет движение. Не знаю, что он там делает, то ли пространство сжимает, то ли тирьямпампацию применяет, то ли просто ускоряет нас, но движемся мы намного быстрее, чем должны, — пояснил небритый мужчина.

Старик внезапно хихикнул.

— Вечно ты раскрываешь все секреты, Игорь.

— Кстати, о секретах. Мы все жаждем услышать твою историю, Платон.

Сказав это, Игорь повернулся в сторону и достал откуда-то из темноты маленькую флягу и сделал небольшой глоток, после чего передал его Амалзее. Все притихли. Когда фляжка дошла до Платона, он понюхал её — отдавало крепким алкоголем. Он глянул на Амалзию, там кивнула ему с серьезным выражением на лице. Отлебнул — напиток оказался очень крепким и горьким со странным запахом.

— Что это? — спросил он.

— Кактусовая, — ответил Вол. — Её пьют, когда пустыня возвращает кого-то обратно. Твоя очередь рассказывать. Таковы традиции.

— Ну, я пришёл в себя посреди пустыни, при себе никаких вещей. Жарило очень сильно, с собой ни вещей, ни воды. Кое-как сориентировался, пошёл на север. Сколько шёл — не помню, дня два, наверное.

Сидевшие за костром переглянулись.

— Короче говоря, наткнулся я на этот оазис. А там стоит эта хрень — полулев, полускорпион. Ждал, пока она уйдет, но без толку. Пришлось решаться.

— Ну и как? — спросил Лаз. — Как завалил-то её, расскажи.

— Подкрался сзади, боялся, что прибьет, если заметит, но вроде пронесло. Как-то в голову пришло, что жало у неё это только вперед бьет, а шкура должна быть достаточно тонкая. Если зайти сзади и навалиться, то должно пробить. А там уже надеялся на то, что яд подействует. Ну, правда, цепанула она меня всё-таки, но и сама издохла. Повезло.

— Может и повезло, да ты и сам не промах, — сказал Вол, — где такому научился? В пустыню-то как одного занесло? Караван полёг?

— Да я и сам не до конца понимаю. Я раньше в благотворительной организации работал одной менеджером, вот так однажды шёл на работу, зашёл за кофе в любимую кафешку, а потом темнота и эта хреновина со мной говорит…

Платон осекся. Лица окружающих выражали смесь удивления и испуга.

— Я что-то не то сказал?

— Пойдём-ка переговорим, — встал Игорь.

Платон явно ощутил угрозу, витающую в воздухе. Амалзия была напряжена, Лаз и другой парень переглядывались, Вол сжал кулаки так, что костяшки побелели. Стоит ли идти? Не стоило так всё рассказывать, это точно, надо было выдумать что-нибудь.

— Пошли, Платон. Просто разговор.

Парень встал и пошёл за Игорем. Они вышли за пределы круга из повозок, провожаемые взглядами. Платон поежился — ночь накрыла пустыню и тут быстро начало холодать. Игорь шумно вздохнул, а потом развернулся и резко толкнул Платона в грудь, от неожиданности тот потерял равновесие, больное колено подогнулось и он упал. Караванщик наклонился и взял его за грудки, легко поднял и прижал спиной к повозке.

— Какого черта ты делаешь?

— Слушай меня сейчас очень внимательно. Никогда, нигде, ни при каких условиях не рассказывай, как ты попал в этот мир, чем занимался до этого и вообще не упоминай, что с Земли, — чеканя слова, говорил Игорь. — Я не шучу. Если хочешь жить, выдумай себе легенду и используй её.

— Что? Почему? Я не понимаю.

Игорь продолжал прижимать его к повозке. Вывернуться не было никакой возможности.

— Тебе не надо понимать. Просто не делай, иначе навлечешь на всех нас беду. За теми, кто из другого мира, много кто охотится, а за их головы много кто готов заплатить. Выдашь себя — утром уже не проснешься. В лучшем случае.

Платон неуверенно кивнул.

— Я понял. Молчать, не говорить о своем прошлом.

Игорь отпустил его, сделал шаг назад, пристально смотря на Платона. Тому в голову пришла неожиданная мысль.

— Ты сказал, что за теми, кто из другого мира, охотятся, так?

— Верно. И с некоторыми охотниками ты точно не захочешь встретиться.

— И сколько здесь таких?

— Не знаю. Несколько, может, несколько десятков. Лучше не знать.

— И сам ты тоже не отсюда?

Резкий удар в плечо, песок ударил в спину, на горле оказался локоть Игоря.

— Это очень серьезное обвинение, — прошипел тот.

— Ты сам сказал «с Земли», а я ничего такого не упоминал. — Платон со свистом попытался втянуть воздух. Локоть приподнялся на несколько миллиметров, давая ему сказать. — И потом, тирьямпампация? Где-то я уже это слышал…

Где-то рядом зашуршал песок. Двое мужчин подняли головы и увидели Амалзию. Она стояла в паре метров от них и с усмешкой наблюдала за ними. Игорь встал, оттряхиваясь.

— Они будут молчать. По крайней мере пока они часть каравана, никто из них ничего не скажет.

— Хорошо. Я всё объяснил парню. Повторять вдеь не придётся, да, Платон?

Платон с трудом поднялся с земли. Колено жутко ныло. Он кивнул.

— Знаешь, я сразу подумала о том, что ты не отсюда. Слишком странная история, да и сам ты не похож на местных, — с каким-то ехидством заговорила Амалзия. — А я всё гадала, откуда же ты такой взялся, Игорь.

На последнем слове в руке мужчины что-то блеснуло, Амалзия тут же вскинула руку в останавливающем жесте. Оба замерли, уставившись друг на друга. Тяжелые, медленные секунды.

— Я никому не скажу, не переживай. Я же знаю, что такое быть изгоем, забыл?

— С чего бы мне тебе верить? Деньги меняют убеждения.

— Я даю слово. Остальные не догадываются, только я.

Игорь сделал шаг в сторону. Что-то в его позе стало еще более угрожающим.

— Так может мне просто убить тебя прямо здесь?

— Не сможешь. Ты это знаешь. К тому же без меня у каравана маловато шансов доехать до Псайкры. Конечно, ты бы мог попытаться убить меня во сне или что-то такое, но не факт, что получится.

— Предлагаешь просто поверить твоему слову?

— Да. Доверишься мне, я доверюсь тебе. Парень послужит гарантом нашей сделки.

— Он ничего не понимает.

— Этого и не нужно.

Градус угрозы в воздухе, кажется, поуменьшился. Может, стоит сбежать? Нет, в пустыне одному не выжить. Отказаться участвовать, броситься в лагерь? Тоже не вариант, от этих двоих он никуда не денется. Действительно во сне прирежут и не почешутся.

— Согласен. Единственный путь. — блеск исчез из руки Игоря.

— Единственный путь. — опустила руку Амалзия. — Платон, подойди сюда. Пожалуйста.

Он неуверенно приблизился.

— Ты должен будешь засвидетельствовать нашу сделку. Пока ты жив, никто из нас не сможет нарушить данное слово, по крайней мере, без серьезных последствий. Для тебя это означает, что мы оба заинтересованы в твоем выживании, так что ты тоже в выигрыше.

— И я не рекомендую болтать о том, что ты слышал, или об этой сделке, — добавил Игорь, доставая какую-то белую ленту, напоминающую папирус.

— Только оказался тут и уже ни о чем нельзя говорить, — две пары глаз уставились на него. — Шучу. Что я должен сделать?

Игорь протянул ему нож, возникший откуда-то из рукава. Короткий клинок, деревянная рукоятка, остро заточенная сталь.

— Мы с Игорем произнесем слова клятвы. Ты должен обмотать наши руки Обетом, а потом оросить его своей кровью. Немного, нескольких капель достаточно.

С этими словами, она вытянула руку. Игорь откуда-то достал еще один нож, более длинный и тонкий. На секунду показалось, что он сейчас зарежет Амалзию, но он поднес нож к её руке и сделал аккуратный надрез. Та лишь поморщилась, когда капли крови появились на её ладони. Игорь же повторил эту же процедуру со своей рукой и взял Амалзию за предплечье, а она взялась за его.

Платон неуверенно начал обматывать кисти их рук. Обет был мягкой плотной лентой, длинной, наверное, чуть меньше метра. Никакой магии, ничего таинственного, обычная лента без каких-либо знаков и символов. В тот же момент оба заговорили:

— Этот обет я заключаю добровольно и клянусь, что не нарушу данного слова. Я не раскрою тайны, которая мне стала известна, и не причиню вреда тому, с кем заключаю обет. Если один умрет, то другой станет свободен. Если я предам эту клятву, то приму всю тяжесть наказания от людей и богов. Да будет кровь тому свидетельством.

Они закончили говорить ровно в тот момента, когда Платон закончил обматывать их руки. Он замялся на секунду, но потом резко резанул по своей ладони. Нож оказался очень острым, кровь брызнула на ленту и он положил руку сверху, повинуясь интуиции. Обет внезапно завсетился, проявив лица всех троих. Каждый был сосредоточен и смотрел только на сияющую ткань.

Внезапно свет потух, а лента мгновенно распалась в пыль. Платон ощутил тепло рук мужчины и женщины и свою вязкую кровь.

Они расцепили руки. Амалзия вытерла руку о штаны, Игорь достал какую-то тряпку из-за пазухи и перемотал кисть. Платон облизнул свою ладонь — кровь была соленой и неприятной на вкус. Сжал кулак — ничего не повреждено, просто резанул по мелкому сосуду, значит, скоро заживет. Он снял свой шемаг и кое-как перемотал руку.

— Завтра поедешь со мной. Не хотел я этого, да придётся, — сказал Игорь.

— А выбора у меня больше нет?

Хотелось оказаться подальше от этих двоих, от непонятных клятв и от дурацкого сосущего чувства. Платон внезапно ощутил, что он смертельно устал.

— Боюсь, что нет, Платон. На какое-то время так точно, — с грустью в голосе сказала Амалзия. — Пойдём, я покажу тебе, где спать. Хватит на сегодня историй у костра.

И он отправился следом за ней, а Игорь остался стоять в темноте.

Глава 3

Утром он проснулся в палатке. Было прохладно, несмотря на одеяло, которое дала ему Амалзия. Он сама тихо сопела рядом. Спящей она была очень красива — исчезло нахмуренное выражение лица, жесткий взгляд был прикрыт веками. Просочившиеся лучи света падали на её рыжие локоны, делая их напоминающими языки огня.

Между ними ничего не было, конечно.

Он вспомнил вчерашнюю ночь и возникшуюнеловкость, когда она начала раздеваться. Слишком мало знакомы, слишком уж она опасна, какой уж тут секс. Да и он недавно умер, а потом чуть не умер. Может, полумифический «настоящий мужик» бы и не стал бы париться, но Платон предпочёл не запутывать всё еще больше.

Натянул рубашку, выбрался на улицу. В лагере еще было тихо, только у дальнего костра возился мужчина с длинными черными волосами. К нему Платон и направился.

Мужчина был одет на удивление ярко — темно-синий платок на шее, завязанный изящным узлом, рубашка была подколота блестящей брошью, на штанах были подшиты полоски из бархатистой красной материи. Он не носил бороды, в отличии от большинства окружающих, к тому же выделялся острым орлиным профилем.

Платон подошёл и присел рядом. Костер медленно разгорался, над ним болтался походный котелок с толстым слоем нагара. Мужчиина потирал руки, пытаясь согреться.

— Привет, — попытался завязать разговор Платон.

— Ты — Платон. Убийца мантикор, — не отводя взгляда от огня сказал мужчина.

— Ну, вроде того.

— Тебе разрешили отправляться с нами. Лидер счёл тебя смелым. Меня зовут Юфус.

— Рад знакомству, — Платон протянул руку, но Юфус даже не шевельнулся.

— Лидер мягкосердечен. В море тебя бы оставили, не стали тянуть с собой. Лишний груз, лишний риск. Незнакомец, пусть даже сильный, — Юфус делал паузы каждые несколько слов, будто хотел придать им больше веса, заставляя повиснуть в воздухе.

— Хорошо, что мы не в море, ага?

Юфус повернулся к нему и пристально посмотрел в глаза. У него была практически черная радужка, сливавшаяся со зрачком, из-за чего было сложно понять, что его взгляд выражает.

— Для тебя — хорошо. Для остальных — не факт. Это опасное место, Платон. Ты бывал в Миекте?

— Нет, не бывал.

— Каждый мужчина в Миекте учится морскому делу с ранних лет. И первое, чему следует научиться — это нести ответственность за себя и свои действия. Только после этого можно думать об общим деле. Ты можешь отвечать за себя, Платон?

Это проверка? Странный разговор. Какого ответа от него ждут? Важен ли этот диалог? Про Юфуса вчера упоминали, что-то про то, что он не планирует отправляться на Север. Черт, еще бы понимать, что там на Севере. Опять приходится играть вслепую.

— Да. Я знаю, что делаю, и осознаю последствия.

— Посмотрим, — снова уставился в огонь Юфус, — посмотрим.

Они просидели в молчании какое-то время, потом у костра, где вчера сидел Платон, появились Лаз и Илона, так что он отправился к ним.

— Поболтал с Юфусом? Как тебе наш миектец? — вместо приветствия спросил Лаз.

— Странный. Мрачный. Говорит загадками.

— Говорят, что он изгой. То ли переборщил с пиратством, то ли не поделился с кем-то долей, — вполголоса сказала Илона, — и теперь вот вынужден ходить в пустыню.

— Ага, и потому так цепляется за свои побрякушки и платки, типа он всё еще капитан, — добавил Лаз.

Платон порасспрашивал их еще какое-то время. Многое прояснилось. Большая часть караванщиков была уроженцами городов-государств, находившихся к западу отсюда. Города часто враждовали между собой, но при этом поддерживали торговлю. Ближайшим был Псайкра — крупный город, через который проходили почти все караваны, знаменитый своей враждой с северянами, и самоуправством так называемого совета Четырехсот. Тем не менее путешественники город любили за сытную еду, чистую воду и относительную безопасность. Всю южную часть того же полуострова занимал Миект — город моряков, подмявших под себя почти всю торговлю на море, а заодно и пиратство. Жители Миекта, вроде как, были представителями другой культуры, поэтому к ним относились с опаской.

Сами караваны пересекали Бейтанскую пустыню ради того, чтобы добраться до древних городов на восточном её конце. Там всё было странным, обитали чудовища и нарушались законы физики. Главным, ради чего туда ездили, было железо и его сплавы — оно составляло большую часть груза. Иногда караванщики находили некие «урусы», вещи, которые делали невозможное — создавали свет без жара, грели часами, не сгорая, или позволяли залечивать раны в считанные дни. Лаз указал на ногу Платона и сказал, что эта повязка — один из простых и дешевых урусов. Наложенная она быстро застывала и ограничивала движения так, чтобы сустав не повредился еще сильнее, но делать такие повязки никто не умел и не понимал, как они работают.

— А почему вы не добываете железо из-под земли? У вас нет рудников? — спросил Платон.

— Больше нет, — из ниоткуда появился Вол. — Ходят легенды, что когда-то были, что железо и другие металлы добывались из-под земли, как ты говоришь.

— Сказки для детей… — хмыкнула Илона.

— Я склонен им верить, потому что иначе откуда все эти вещи из стали и других странных металлов, что мы встречаем в городах Востока? Полагаю, предки умели добывать железо оттуда, а потом какой-то секрет был утрачен.

— Или рудники исчерпались, — добавил Платон.

— Или так, да. Сейчас уже никак не узнать точно.

— Я слышал, что северяне нашли, как добывать железо, поэтому и стали перекупать все караваны. Готовятся к войне, говорю ж! — снова влез Лаз.

— Лаз, так если они железо начали добывать сами, то зачем им железо из караванов? — спросил Платон.

Ответа не последовало, потому что прозвучал горн — сигнал к отбытию. Все начали хватать свою поклажу и расходиться к повозкам. Только Илона напоследок бросила:

— Если северяне и полезут, то никакое железо им не поможет. У полисов есть, чем их встретить.

Она махнула головой в сторону Амалзии, ковырявшейся с колесом повозки. Девушка сегодня не присоединилась к ним за завтраком, что вызывало беспокойство. Вечером нужно будет обязательно переговорить с ней.

***

Повозка Игоря была такой же потертой, как и он сам. Два уродливых быко-верблюда были запряжены, сам Игорь, ссутулившись, сидел на козлах. Платон забрался и сел рядом.

Осколки, заменяющие этому миру солнце, медленно ползли по небу. По ощущениям, сутки здесь длились примерно столько же, сколько и на земле. Уже через пару часов после отъезда начало жарить. Из-за пыли, летевшей от колес повозки, что шла впереди, пришлось натянуть шемаг, на котором остались пятна крови. Лицо под ним нещадно потело и чесалось, но по крайней мере песок не попадал в рот и в нос. Сколько может человек так ехать? Часы, дни, недели? Судя по словам караванщиков, они только обратно ехали уже около трех недель, а ведь еще был путь в сторону городов Востока и поиски ценностей там.

Платон наклонился к Игорю:

— Ты попал сюда с той же земли, что и я?

— Тебе ведь сказали не говорить об этом, — выражения лица не было видно из-за шемага, но тон был недовольный.

— Всё равно в таком шуме никто не услышит, а мне надо понять, как вернуться домой и что тут к чему.

— Один раз. Один раз я отвечаю на твои вопросы и всё, больше ты не достаёшь меня, понял?

— Договорились. Ты попал сюда с того же мира, что и я?

— Да.

— Почему ты так уверен?

— Ну а с какого же ещё.

— Не знаю, давай проверим. Кто был президентом России, когда ты переместился сюда?

— Путин.

— Россия — мусульманская страна, управляемая кланами?

— Нет. Что за чушь? У тебя будут нормальные вопросы? — В голосе Игоря звенело раздражение. — Складывается впечатление, что ты повредился головой от жары.

— Ладно, ладно. Игра престолов у вас есть?

— Да. Закончилась за год до моего попадания сюда, финал был ужасный. Жалею, что смотрел.

— То есть ты тут около года, так?

— Нет, с чего бы. Я тут, — сказал Игорь, почесывая щеку через ткань, — уже лет 7.

— Ага, вот и нестыковка. Игра престолов закончилась года два назад в моем мире. Значит, твой мир обгоняет мой на 5 лет!

— А может нет. Может, люди из разных времен попадают сюда. А может здесь время течет иначе. Вол изгибает пространство, так почему бы не изгибаться времени?

Платон замолчал. Доля правды в этих словах была. Если можно очнуться в другом пространстве, то можно очнуться и в другом времени. Может это даже Земля, просто спустя много столетий. Постапокалиптическая планета, цивилизация на которой только начинает восстанавливаться. Но это не объясняло существования магии, а иначе назвать те трюки, которые он видел, было нельзя. Мантикора — странный мутант или гибрид, Обет — просто эффектный фокус, но управление огнем и ускорение нельзя было никак объяснить. Платон еще при отъезде обратил внимание на горы, постаравшись запомнить их положение максимально четко. По его прикидкам, двигались они намного быстрее, чем ощущалось, да и груженные повозки вообще не должны были нормально ехать по этому песку. Магия.

— Парень, я дам тебе совет. Ты сейчас забиваешь себе голову, как тут все работает, что это за мир, как ты здесь оказался, куда переместился, как выбраться назад. Я знаю, сам через это проходил. Поверь, это бесполезно. Это не поможет выжить, а у местных знаний не так много. Вернуться назад никак нельзя, считай, что это посмертие, рай, ад, вальгалла, не знаю, во что ты веришь. Это не Земля, разве что все материки на ней посдвигались, а люди научились силой мысли творить неизвестно что. Судя по тому, что я знаю, такие люди появлялись в этом мире всегда. Еще здесь произошла какая-то катастрофа много лет назад. Около тысячи, я думаю. В результате этого в морях бушуют такие волны, что отплыть далеко от берега — безумие, а половина континента — это либо пустыни, либо всякая хренотень как в Пикнике на обочине. Вот и всё. Хочешь выжить — придется вертеться.

— Ты поэтому этим занимаешься? Чтобы выжить? Разве тут нет вариантов попроще?

— Это то, что я умею, — пожал плечами Игорь.

— А кем ты был, ну, до того, как сюда попасть?

— Эээ, нет, дружище. Я тебе в душу не лезу, и ты в мою не лезь.

О мире от Игоря он вряд ли что-то еще узнает, тот явно не сильно интересовался окружающим миром, либо просто не хотел об этом говорить. Впрочем, об этом еще будет возможность поговорить и с другими людьми. Подмывало спросить про Знающих, но что-то подсказывало, что это вызовет очередной приступ раздражения. Был, правда, еще один вопрос, ответ на который мог дать только Игорь.

— Когда я попал сюда, у меня в голове был голос. Он давал советы. Назвался Связностью или что-то такое. Я думал, что мне приглючилось от жары, но нет. Я бы не побил мантикору без него. Как его вызвать?

Игорь с удивлением уставился на Платона.

***

Когда осколки солнца преодолели зенит, караван остановился. Игорь слез с телеги и пошёл вперед, узнать, что случилось, днём привалов обычно не устраивали. Платон остался размышлять над тем, что услышал.

Игорь был сильно удивлен тем, что Платон не знает, как вызвать «Систему», как он назвал эту штуку. По его словам, он знал всё необходимое, когда попал сюда. Слова «Интерфейс», «Система» и другие не сработали, потому что нужно было использовать слово «реза». Слово достаточно было произнести в уме, никаких дополнительных действий не требовалось. Что это было за слово, что оно значило, откуда взялось — было неясно.

Как только удалось включить слово, перед глазами возникло кольцо, разделенное на сегменты. Кольцо не перекрывало зрение, а было видимо как будто параллельно со всем остальным, словно бы дополнительное измерение, внезапно появившееся у человеческого зрения. При фокусировке на сегментах высвечивались слова и цифры возле каждого из них:

Связность 1/1

Трепет 1/1

Единство 0/0

Спекуляция 0/0

Расплав 0/0

Воля к мощи 0/0

Полумрак 0/0

Корреляция 1/1

Дух свободы 1/1

Что всё это значило — было неясно. Если это и статы, то какие-то очень странные. Сектора с единичками были окрашены в синий, остальные были полупрозрачными. Платон мысленно выбрал «Связность». В голове возник тот же обезличенный, спокойный голос:

«Ты выжил, это хорошо. Ты открыл систему. Это хорошо. Зачем ты потратил очки на то, чтобы вызывать меня?»

«Потратил очки? Неважно. Мне нужно пояснение, как это работает.»

«Система позволяет максимально использовать твой скрытый потенциал. Каждый из сегментов кольца отражает какую-то часть тебя, но какую — я сказать не могу. Возможно, Трепет или Корреляция помогут. Каждый раз, когда ты терпишь поражение или оказываешься в сложной ситуации, ты получаешь новое постоянное очко и восстанавливаешь все потраченные временные очки. Учитывай, что рост навыков не только открывает новые возможности и увеличивает частоту использования, но и изменяет твою личность. Центр круга отражает концепты, доступные тебе — особые способности, осваиваемые в ходе твоей жизни. К сожалению, сейчас у тебя их нет. Время вышло.»

Голос исчез, а вместе с ним перестал светиться синим сектор Связности, хотя единица осталась на месте. Видимо, ушло то самое временное очко.

Просто прекрасно, система, которая непонятно как работает, ничего не показывает, а для прокачки нужно то ли проигрывать, то ли хрен знает что. Как это можно использовать?

Размышления Платона были прерваны появлением Игоря. Вид у него был мрачный.

— Ну что там? Остановка надолго?

— Кочевники. Недалеко от нас, около дня пути. — ответил Игорь, щелкнув поводьями.

Тягловые животные недовольно заворчали и начали тянуть телегу.

— Кочевники — это в смысле другой караван?

— Кочевники — это местные. Жители пустыни. Будем гнать всю ночь. Если повезет, то оторвемся и доберемся до Куары. Там они нас не тронут.

— А если не повезет?

Игорь сплюнул песок и натянул шемаг на лицо.

— Тогда наш караван станет немного поменьше.

***

Они ехали почти без остановок до самого вечера. Никто не разговаривал — только перекидывались словами по делу. Каждый гадал, успеют они сбежать или нет. В процессе была еще одна короткая стоянка — изменили порядок хода. Игорь с Платоном оказались третьими, сразу после Вола и Ящера, Юфус с его людьми ехали в середине, а Амалзия была в хвосте. Мельком удалось её увидеть — девушка была напряжена как струна, губы сжаты, взгляд непрестанно выискивает что-то за горизонтом. Лаз и Илона ехали четвертыми. Пока повозки перемещали туда-сюда, Платон подошёл к ним, недолго поговорить.

Илона проверяла короткий меч, судя по цвету — бронзовый, у Лаза было копье. Он был оживлен, чуть ли не подпрыгивал на одном месте.

— Обещай, Лаз. Ты должен.

— Хорошо. Да, да. Хорошо. Обещаю, что сделаю, как ты просишь.

Илона повернула меч так, что в его поверхности отражалось её лицо — грубое, обветренное, усталое.

— Надеюсь, они меня простят, — вдохнула Илона. — Я никогда не была хорошей матерью.

Лаз мягко положил руку ей на плечо.

— Не надо об этом думать. Не перед боем.

В этот момент они заметили подходящего Платона. Лаз махнул рукой.

— Из огня да в полымя, да, брат?

— Думаете, будет заварушка?

— Верь в лучшее, готовься к худшему, — усмехнулся копейщик. — У тебя есть оружие?

Платон мотнул головой. Лаз почесал щеку и полез куда-то в свою повозку. Илона молча проводила его взглядом.

— Когда начнется, держись поближе к Ящеру. Он хоть и бывает скор на расправу, но крепок как кремень. Без него мы бы и половины этого пути не проделали.

— Я не боец, Илона. То есть, я всякое видел, но толку в драке от меня не будет.

Она убрала клинок в ножны и посмотрела на Платона.

— Сейчас уже не важно, кем ты был раньше. В пустыне есть один путь и по нему придется пройти, если не хочешь остаться в песке.

Лаз вернулся, неся меч в потертых ножнах.

— Держи. — сказал он. — Меч старый, но всё еще острый. Мне им орудовать не с руки, а тебе может спасти жизнь.

— Спасибо. Я буду должен.

— Ну, это мы посмотрим.

Караван снова зашевелился и они разошлись по повозкам.

***

К вечеру на западе у самого горизонта появилось облако пыли. Сначала небольшое, такое, что можно спутать с движениями горячего воздуха. Но оно постоянно висело у горизонта и с каждым часом чуть увеличивалось. Караван начал забирать вправо, словно пытаясь отдалиться от этого облачка.

Когда половина осколков уже оказалась скрыта за горами, а облачко превратилось в тучу, дали команду зажигать факелы. На каждой повозке по бокам от козел были закреплены большие факелы. Они нещадно чадили, света от них было совсем немного, но по крайней мере было видно идущую впереди повозку. Люди кашляли и терли глаза, пытаясь спастись от дыма и летящего из-под колес песка, но продолжали гнать уродливых верблюдобыков, которые под конец дня постоянно пытались остановиться или хотя бы замедлить шаг.

Платон открыл интерфейс — ничего нового там не появилось, очки не восстановились, никаких «концептов» не появилось. Он сжал рукоятку меча, висевшего на поясе. Навершие из дерева, отполированная годами использования рукоятка, блестящий бронзовый клинок длиной всего в полметра. Глупо, но эта вещь придавала уверенности. Игорь, когда увидел его с мечом, хмыкнул, но ничего не сказал.

Посреди ночи караван, казалось, пошёл ровнее и еще ускорился. Факелы выхватывали из темноты небольшие пучки травы, росшие внизу, а иногда даже и небольшие кустарники.

— Если повезет, то оторвёмся здесь. Почва плотная, скорость можно набрать, если сможем, зайти к востоку от реки, то они почти наверняка отстанут, — Игорь закашлялся, — молись, парень, молись, чтоб проскочили!

Вся эта погоня ощущалась как безумная лихорадка. Минуты и часы однообразной тряски, о которой начинали вибрировать кости, жарящие осколки в небе, пот, стекающий по спине, а потом вечерняя прохлада, сменяющаяся уже ночным холодом. А где-то там, в темноте, к ним скакал неизвестный противник, желающий неизвестно чего и способный неизвестно на что.

Когда кто-то разглядел в темноте фигуры всадников, стало понятно — всё решится под покровом ночи.

Глава 4

Когда караван остановился, Платон обернулся назад и увидел, что часть огней продолжает ехать вперед и встаёт параллельно, пытаясь сформировать, если не кольцо, то хотя бы коридор.

Он соскочил на землю, глянул на Игоря, но того уже не было ни на козлах, ни рядом. Двинулся вдоль огней, пока не увидел всадников. Их было больше десятка, хотя в темноте могло скрываться и больше, а перед ними стоял никто иной как Ящер. Узнать его было можно даже по силуэту — гордо распрямленная спина и гладкая, плотная голова. За Ящером стояли еще двое караванщиков, которых Платон не знал.

Ящер разговаривал с человеком на верблюдобыке, активно жестикулируя. Платон обратил внимания, что у кочевников эти существа были худощавыми и поджарыми, более похожими на верблюдов. Ящер продолжал размахивать руками, словно объясняя что-то, наездник лениво покачивал головой.

Что-то вылетело из темноты и вонзилось в грудь Ящера. Не было ни предупреждения, ни шума, просто лидер каравана осел на землю всё еще держа руки смешно поднятыми. Когда он завалился на бок, а руки упали вниз, двое его спутников уже падали на землю.

Платон выругался себе под нос и побежал внутрь круга из повозок. Бросил взгляд — кольцо не успели замкнуть, судя по свету факелов. Сейчас их зажмут здесь и раздавят, как клопов. Платон вытащил меч из ножен.

У переднего конца каравана кипел бой. В отблесках огня проявлялись сцены — копейщики с щитами, вставшие бок о бок, скачущие всадники, падающий воин со стрелой в груди. Платон бросился к воину.

Это была Илона. В груди слева, у неё торчал арбалетный болт, был слышен свист воздуха. Плохая рана. Женщина пыталась что-то сказать, но Платон не успел наклониться — к нему скакал воин с кривым мечом, напоминающим саблю. Удар сердца. Еще удар. Сабля с левой стороны, значит, нужно перекатиться на правую. Платон бросился в сторону, земля врезалась в плечо, ребра вспыхнули острой болью.

Всадник проскакал в метре от него, копыта его скакуна с хлюпаньем прошлись по телу Илоны. Платон поднимался на ноги, пытаясь понять, что ему делать. Всадник начинал разворачиваться к нему и внезапно повалился и упал с лошади. В его боку торчало копье. Свет факела высветил мужчину, который сидел с ним за костром в первую ночь. Что-то просвистело над ухом у Платона и мужчина упал на землю.

В воздухе раздался крик:

— Стоим! Стоим на месте!

Ответом ему было гортанное завывание из темноты. Платон подобрал меч, оброненный при перекате и кинулся в темноту.

***

Юфус со своими парнями стояли в куцом подобии фаланги, прикрывая друга друга щитами, а позади них двое караванщиков пытались попасть дротиками в скачущих перед ними кочевников. Когда Платон вынырнул из темноты рядом с ними, один из кочевников с гоготом бросился к нему, держа короткое копье. Уходить влево или вправо? Удар сердца. Второй удар.

В шее верблюда возник дротик — кому-то из копьеметателей удалось прицелиться.

В воздухе раздался уже практически рев:

— Сто-о-оим!

Туша скакуна по инерции продолжала нестись вперед и Платон снова бросился на землю в сторону. Больно ударился локтем, на секунду потерял ориентацию в пространстве. Кочевник рядом хрипел и пытался выбраться из-под верблюда зажавшего его ногу. Платон поднялся на ноги, перехватил меч и подошёл к кочевнику. Двое его товарищей с криками скакали перед «фалангой», но приблизться не могли из-за копий.

Меч неожиданно стал казаться очень тяжелым. Платон поднял его над шеей кочевника и только тогда увидел его лица — перекошенное, бордового цвета, напоминающего о засохшем ожоге, с лихорадочно блестящими глазами, с торчащими из-под губы клыками и рогоподобным выростом на лбу. Не человек, абсолютно точно. Меч с хлюпаньем вошёл в шею, на лицо и руки брызнула теплая кровь. Желудок скрутило — благо, вчера ничего не ел.

Платон бросился взгляд на бойцов и бросился обратно во тьму, к другой стороне коридора.

***

Амалзия танцевала в темноте и каждое движение несло смерть. Шаг, еще один. Земля вспыхивает, выдавая длинный язык пламени прямо перед носом верблюдобыка. Шаг, еще шаг. Копье в воздухе распадается в пепел, наконечник глухо падает в пыль. Шаг, еще шаг. Высокий кочевник с топором вспыхивает и издает неожиданно высокий крик. Шаг, еще шаг. Пытающийся зайти со спины кочевник с удивлением взирает на свои руки, охваченные огнём, и выпускает удила. Шаг, еще шаг.

Платон смотрел на это с ощущением ужаса и благоговения. Пустыня горела. Горели редкие кустики травы, горела земля, горела одна из повозок. Горели всадники и горели их скакуны. В южной оконечности каравана было светло как днём и посреди всего этого стояла Амалзия, удивительным образом уклоняясь от любых атак. Чудовищно грациозно. Несколько караванщиков добивали всадников, метавшихся между всполохами огня, но это было ничто по сравнению с тем, что делала одна рыжая женщина.

Платона резко дернуло, что-то резануло по плечу и он в который раз за эту ночь очутился на земле, а в следующую секунду Игорь уже помогал ему встать на ноги.

— Не стой столбом, парень!

Ответить он не успел — Игорь растворился в темноте.

По плечу текло что-то липкое и теплое, рубашка мерзко прилипла к телу. Он нащупал оброненный меч и взял его в левую руку, с трудом подавив дрожь. Вызвал интерфейс и выбрал «Трепет». Неясно почему, просто казалось, что нужно что-то сделать, кому-то помочь.

В голове зазвучал голос. Совсем не тот, что у связности — андрогинный, переливающийся, словно мелодия флейты.

«В коридоре плещутся пламя и кровь. Рядом кто-то испустил дух, его сердце больше не бьётся. Пламя пугает их, возвращает в те времена, когда они были живыми, но они не сдадутся так просто. Добыча так близко, женщина так хрупка, а смерть ходит рядом.»

Волосы на теле Платона встали дыбом. Он не просто слышал этот шёпот, он ОЩУЩАЛ всё это, словно бы смотрел сверху.

«Пустыня трясется, словно бы кровь льется в первый раз. На севере стонут мореплаватели без корабля. Они молят своих морских богов о подмоге. На востоке странники нашли способ вскрыть сосуд, в котором спрятались чужаки. Они пугают животных и тянут жилы, как и века назад.»

Он ощущал всё это. Последний вздох умирающего, страх кочевников перед пламенем и их вожделение перед добычей. Отчаяние и ярость Юфуса и его людей. И оживление всадников, пытающихся сдвинуть телеги. Он даже услышал, как ржут испуганные верблюдобыки. Его трясло, но хватило сил заорать:

— На востоке! На востоке! Они сейчас прорвутся!

И он снова бросился в темноту в надежде, что остальные за ним последуют.

***

Телеги несло в сторону, животные в панике бежали вглубь пустыни, а всадники подгоняли их криками. Как только это произошло — всадники хлынули в брешь. Их было не очень много — человек шесть, но для Платона они были единой массой. Он сжал меч крепче, а правую руку завёл за спину, словно вставая в стойку. Всадники не спешили — он видел, как они озираются по сторонам, проверяя, не бежит ли сюда подмога, не заметил ли их кто-то, кроме этого раненого парнишки с маленьким мечом.

Платон мысленно попрощался с жизнью. Удар сердца. Еще один. Всадники окружили его, будто насмехаясь и не желая убивать. Удар сердца. Хотелось закричать, но горло сжало невидимой рукой. Удар сердца.

И тут всё закружилось. Что-то мелькнуло в воздухе, один из всадников понесся на Платона, а он в ответ резанул мечом по чему-то плотному и ушёл в сторону. Топот копыт. Пыль, набивающаяся в глаза. Ноющее тело. Битва окончательно распалась на фрагменты.

Вот Игорь легким движением перерезает горло кочевнику, спрыгнувшему с раненого скакуна. Вот в щит Лаза входит копьё. Вот неизвестный мужчина с ревом катается по земле, сцепившись с кочевником в рукопашной схватке. Вот кто-то кричит.

И наконец, пламя. Оно возникает со всех сторон, окружая их. Выжившие встают спина к спине, сжимают в руках оружие, а оставшиеся трое всадников пытаются контролировать своих ездовых животных.

А потом они загораются и начинают кричать. Громко, истошно, жутко. Пламя словно покрывает каждую часть их тела, горит одежда, горит амуниция, горит вообще всё. Платону едва удается уклониться от обезумевшего верблюда и устоять на ногах.

Сначала парень пытался дойти до другой стороны каравана, но усталость навалилась непомерным грузом и он остановился, опираясь на колесо повозки — только на одну минуту, отдышаться, прикрыть глаза.

За закрытыми веками мелькали брызги крови и языки пламени.

***

Из темноты Платона вырвала боль. Темнота долго пыталась удержать его, но боль была сильнее. Болело практически всё, левый бок был липким, из-под корки ожога сочилась мерзкая влажная жидкость. Весь правый рукав был залит кровью, сквозь разрезанную материю была видна глубокая ссадина. Помимо этого ужасно болели мышцы практически во всем теле.

Он вытер пот со лба и приподнялся. Снова лежал в повозке на смятой куче одеял, запачканных пятнами крови и источавших неприятный тухловатый запах.

Всё повторяется. Снова и снова. Вылез из повозки, сощурился от солнца, взглянул на лагерь. Сколько раз еще придется просыпаться израненным?

Караван стоял на месте, хотя уже давно наступил день. Повозки остались в том же положении, что и вчера. Караванщики выглядели помятыми и потерянными. Кто-то возился с повозкой, кто-то успокаивал верблюдов, кто-то ковырялся в вещах. Платон подошёл к Лазу, который сидел в тени повозки и пытался перемотать руку бинтом.

— Давай помогу.

Лаз молча кивнул и отпустил бинт. Платон уселся рядом на землю и снял как попало намотанный бинт. Отряхнул от налипшего песка, смотал обратно в рулон. На руке у Лаза была некрасивая рваная рана.

— Плохая рана, загноиться может, — сказал Платон, — есть чем обработать?

Лаз махнул здоровой рукой.

— Забудь. Сейчас не до того.

Платон начал наматывать бинт тур за туром. Спиралевидную повязку руки помнили.

— Знаешь, в Грано мы стояли под стенами Дезойирмода. Долго стояли, несколько недель, пока в величайшем городе на свете не кончились запасы. Когда они вышли за стены, чтобы сражаться, я обделался. В самом прямом смысле слова. — Голос мужчины было удивительно спокойным и отстраненным. — А это была совсем другая битва — тысячи солдат, слева и справа от тебя стоят товарищи, а ты закован в броню. Когда противник обращался в бегство, его не добивали. Здесь всё иначе. Дикость. Хаос.

Платон сделал последний тур и завязал узел.

— Не слишком давит?

— Не. Нормально. — Лаз хлопнул его по плечу. — Ты молодец, Платон. Не знаю, что там было с тобой в прошлом, но тут ты сделал всё правильно. Многие на твоем месте бы паниковали, а ты спас как минимум несколько жизней.

Платон откинул голову назад и посмотрел в безоблачное небо.

— Знаешь, я никогда никого не убивал. Напрямую, во всяком случае. Возможно принимал решения, из-за которых кто-то не выжил, и всегда считал, что разница невелика. Если из-за твоего бездействия погиб человек, то это не сильно отличается от того, как если бы ты убил его своими руками.

— Странная философия. — хмыкнул Лаз.

— Странная, да, но по факту всё оказалось иначе. Ощущения… — Платон бросил взгляд на свои руки, покрытые чужой засохшей кровью, — отличаются. И теперь я сомневаюсь, чему стоит верить — ощущениям или логике?

В противоположной части лагеря люди собирались в толпу. Была видна рыжая копна волос Амалзии, короткий ежик Игоря, белая борода Вола, черные кудри Юфуса — там были практически все выжившие. Лаз поднялся на ноги и протянул руку Платону, помогая встать.

— Знаешь, если выберемся отсюда, я расскажу тебе одну историю про логику. Возьмем по кружке холодного Ассуркского эля, поболтаем о жизни. А пока — делай, что должно, и будь, что будет.

***

Возле головной повозки образовался импровизированный полукруг, в котором спорили Юфус и Амалзия.

— Тела нужно похоронить! Они были нашими товарищами и заслуживают хотя бы минимальных почестей. — Раздались одобрительные возгласы со стороны толпы и товарищей Юфуса. — Мы не можем бросить их на съедение диким животным!

— Мы не можем тратить время, Юфус! — У Амалзии вид был на удивление свежий, особенно на фоне остальных, грязных, перемазанных в своей и чужой крови. Некоторые привели себя в порядок, но в целом караван сейчас напоминал сборище побитых бродяг. — Чем дольше мы стоим на месте, тем выше шанс, что кочевники вернутся, а тогда еще больше людей окажется в песке!

Юфус повернулся к людям, вытянул руки ладонями кверху, словно показывая чистоту намерений.

— Друзья! Мы прошли много миль, пролили много крови! Я не прошу о справедливости — пустыня не даёт её. Я не жалуюсь, что из-за невнимательности этой женщины, — последнее слово он произнес с особым презрением, — погиб мой друг и товарищ. Это нормально. Все мы теряем, все мы приобретаем. — Снова одобрительные возгласы со стороны толпы. — Я говорю лишь о том, чтобы не повторять предыдущих ошибок, о том, чтобы соблюдать правила. О традициях.

Последнее слово повисло в воздухе.

— Ты бросаешь мне вызов? — спокойно спросила Амалзия.

— Да. Я говорю, что ты не справлялась со своими обязанностями и не можешь вести этот караван. Я говорю, что люди должны решать, кому они доверяют свою судьбу. И я говорю, что бросаю тебе вызов.

— Хорошо. Решим это здесь и сейчас, время не ждёт.

Юфус согласно кивнул. Но прежде чем они успели начать, из толпы выбрался Вол и встал между ними. Старик тоже выглядел чистым — на одежде ни пятнышка крови, стоит ровно, будто и не было никакой битвы в его жизни.

— Прежде чем вы начнете, я выскажу то, что уже высказывал Амалзии. Мы потеряли часть повозок, у нас не хватает людей, чтобы их везти, один из верблюков, — Платон подумал, что это удивительно банальное название для таких тварей, — был убит случайной стрелой. Путешествие стало опасней, а мы потеряли Ящера, с которым был мой уговор. Поэтому я требую удвоить свою долю!

Люди в толпе неодобрительно зароптали. Кто-то выкрикнул:

— А ты не охренел ли?

Старик стоял прямо, будто проглотил палку, и никак не отреагировал на выкрик.

— Сколько составляла твоя доля? — негромко спросил Юфус.

— Три части.

В ответ на это возмущения усилились — многие ругались, некоторые откровенно угрожали. На Вола, впрочем, это не произвело особого впечатления.

— Вы знаете, что я могу уйти без вас, а вот вам без меня придётся туго. Решайте сами.

Старик отошёл в сторону и оперся на колесо ближайшей повозки. Кто-то из людей Юфуса схватился за меч, дернулся было в его сторону, но бывший капитан сделал какой-то жест и сорвиголову быстро осадили.

— Вол, ты понимаешь, что твои требования бесчестны по отношению к остальным? Ты не проливал кровь, но хочешь забрать то, за что сражались остальные. — Юфус говорил громко, преодолевая ропот толпы.

Вол невозмутимо пожал плечами.

— Да, именно этого я и хочу.

Платон огляделся. Из всего каравана участия в споре не принимал только Игорь — он стоял чуть в стороне, скрестив руки, и наблюдал. Платон подошёл к нему.

— Сколько всего частей в добыче?

— Тридцать пять. Амалзия должна была получить две, Вол и Ящер по три. Остальным по одной части.

— То есть всего в караване было 30 человек?

— Угу. — Игорь ухмыльнулся. — А что, решил тоже заявить свои права на долю?

— Не совсем.

Платон мысленно сказал «реза». Оставалось только два активных навыка — Корреляция и Дух свободы. Дух свободы вряд ли подходит, ни о какой свободе тут речи не было. Значит, Корреляция.

В голове раздался новый голос. Тихий, слегка утомленный, торопливо скачущий от слова к слову.

«Ага, так-так. Вижу.»

«Мне нужно понять, как разрешить конфликт.»

«Так-так, понятно. Давай вглянем на факты. В толпе восемнадцать человек, считая Игоря, хотя вряд ли он кого-то поддержит. Темная лошадка. Обоих претендентов не считаем, тебя тоже — вряд ли они собираются дать тебе право голоса»

«Голоса? Была же речь о вызове на поединок, разве нет?»

«Ты невнимательно слушал. У Юфуса нет при себе оружия и вряд ли он собирается биться со Знающей, к тому же они несколько раз проговорили про то, что будут решать люди. Прямые выборы, оптимизированная система для подобных условий. Эффективно. Слушай внимательно, пока время не кончилось. Люди Юфуса, их четверо, поддержат его без вопросов. Аналогично, все три женщины и Лаз явно на стороне Амалзии, даже встали поближе к ней. Значит, остаются девять сомневающихся. Убедишь хотя бы пятерых — сможешь определить будущее, остальные примут правила игры, как минимум до конца путешествия. Суровые условия пустыни. На стороне Юфуса традиции, но его недолюбливают — он чужак для остальных. На стороне Амалзии разумные доводы, я бы сказал, но её не то что не любят, её боятся. Очернять оппонента может быть эффективным, моя оценка в шестьдесят пять процентов, но если достучишься до их жадности, то это сработает с вероятностью в девяносто.»

Голос затух, не успев договорить «процентов». Черт. Придётся разбираться дальше самому. Ладно, он уже делал это, так? Убедить людей пожертвовать деньги, убедить отказаться от собственных благ ради общего блага, убедить, что нужно закупать москитные сетки, а не спасать отдельных людей. Это должно быть даже проще, чем кажется.

Платон протиснулся через толпу и вышел в центр.

Глава 5

Платон протиснулся через толпу и вышел в центр. Гомон постепенно затих.

— Я хочу высказаться!

Юфус сплюнул на землю.

— Ты не член каравана и не можешь принимать решения. Жди в стороне, ты и так натворил достаточно.

— Он имеет право говорить, — произнесла молчавшая всё это время Амалзия, — голоса у него нет, но в пустыне человек берет воду от того, кто её дает.

— Мы не обязаны слушать, — донеслось откуда-то со стороны товарищей Юфуса, — того, кому не доверяем!

— Эй, Платон проливал кровь вчера вместе с вами! Он доказал всё, что нужно! — Лаз говорил хрипло, словно его горло сдавил спазм. Он повернулся к Платону и сказал. — Если у тебя есть, что сказать каравану, то мы выслушаем.

В толпе гуляли шепотки, но отчетливого протеста никто больше не выражал. Платон снова взглянул на небо — голубая гладь с семью жгучими кусками света посреди неё. Глубокий вдох. Начали.

— Вы не обязаны мне верить. Это правда. Я никто для вас, я не скован обязательствами, — он бросил взгляд на Амалзию, — я не претендую на долю, я не переносил того же, что перенесли вы. Но многие из вас были ко мне добры и я жив благодаря вам. Лично каждому и всему каравану в целом. Я бы мог сгнить в пустыне, умереть от ран, меня могли проткнуть копьем, могли разрубить на две части.

Платон прокашлялся и обвел толпу взглядом. Его слушали — отлично. Игорь смотрел скептически, но остальные, кажется, верили его словам.

— Но всего этого не случилось. И я бы хотел отплатить вам, но у меня нет ничего, кроме моего сердца и моего разума. Я не решаю за вас, не требую и не настаиваю, я просто предлагаю выбирать так, чтобы все в итоге были живы и, желательно, богаты.

В толпе раздалось несколько смешков. Люди Юфуса смотрели насупленно, но в остальной части толпы мелькали улыбки. Значит, можно начинать считать.

— Смотрите. Вчера погибло восемь человек, значит, повозок остается одиннадцать, остальные некому будет вести, верно я говорю? — он обернулся к Юфусу, тот с неохотой кивнул.

— Двенадцать, — подал голос Вол, — я в одиночку управлюсь со своей повозкой, Амалзия тоже. Остальным требуется отдыхать, увы.

Платон снова бросил взгляд на Игоря. Тот был самой невозмутимостью. Что еще скрывает этот человек?

— Даже лучше. Это означает, что добыча уменьшилась на пятую часть. Вместо тридцати пяти частей у вас всего будет двадцать восемь. Две получит Амалзия, три — Вол, это не подлежит спору.

Платон взглянул на Лаза, тот согласно кивнул.

— Остается двадцать три части. И двадцать человек, на которые эти части должны быть поделены. Это означает, что каждый из вас может получить чуть больше, чем рассчитывал изначально. Это немного, но это лишние сытые дни, лучшая одежда, лекарства для ваших детей, меч чуть покрепче, дом построенный чуть быстрее.

Они заглотнули наживку, Платон знал. Теперь оставалось самое сложное — забрать её обратно, подсунув им надежду вместо денег.

— Но я предлагаю отдать эти три части Волу, как он просит. — В толпе удивленно зароптали, люди переглядывались. Даже Вол уставился на говорившего. — Никто из вас ничего не лишается, вы получите столько же, сколько должны были получить еще вчера. До этой бойни. Каждый останется при своих, никто не будет обижен.

По толпе пробегались напряженные шепотки, так что пришлось повысить голос.

— Подумайте вот о чем. Вы отдаете деньги на которые не рассчитывали, но получаете безопасность и скорость. Вы доберетесь до дома быстрее во сколько? В два раза? В три? Недели вместо месяцев? Если караван замедлится, то сколько раз на него еще нападут? Кто из вас готов умереть и лишиться всего?

— Добыча принадлежат каравану, — не выдержал Юфус. — Каждому из тех, кто вышел из Псайкры три месяца назад, а не старику, который пальцем не шевельнул, чтобы кто-то из нас прожил чуть дольше!

— Ты прав, Юфус. Они принадлежат каравану, но караван не может обойтись без Вола. Есть только два мира: в одном вы получаете чуть больше денег и огромный шанс сгинуть вместе с этими деньгами в пустыне, а в другом вы остаетесь добираетесь до дома, оставшись при своих. Вам может не нравится Вол или его требования, но, как я слышал, в пустыне человек берет воду от того, кто её дает.

Люди в караване его услышали. Их выбор ужался до двух вариантов, один из которых был вполне понятным. Жадность могла бы победить в общем случае, но ситуация была особенной — смерть они видели этой ночью, а деньги были далеко отсюда — в днях и неделях пути. Одно было предельно реальным, а другое эфемерным и ненадежным.

Из толпы вышел мужчина с косым шрамом, пересекающим лицо.

— Ты говоришь дело, парень, но решать это будет уже тот, кого выберут ведущим. — Из-за поврежденной губы каждое слово сопровождалось странным присвистом. — Так что пусть они выскажутся и мы решим.

Платон на секунду замешкался, потом наклонил голову, благодаря за то, что его выслушали и отошел в сторону, встав рядом с Лазом. Тот одобрительно хлопнул его по спине.

Юфус сделал шаг вперед. Медленно обвёл взглядом всех слушателей. Его черные глаза были спокойны. Если Платон и вывел бывшего капитана из себя, то совсем ненадолго.

— Человек, о котором мы ничего не знаем, сейчас сыпал цифрами и подсчетами. Он говорил о шансах и о богатстве. Это всё правда. Я же говорю о том, что есть и другая правда, не правда счетоводов, а правда пустыни. — Он говорил тихо, но караванщики не шумели и ловили каждое слово. — Правда в том, что есть традиции. Правда в том, что мертвых положено хоронить. Правда в том, что посреди плавания уговоры не меняются. Правда в том, что вчера погибли люди, потому что она, — он указал на Амалзию, — была медлительна и недостаточно внимательна. Её обязанностью было охранять караван, но она с ней не справилась. Я говорю, что она подавно не справится и с тем, чтобы вести караван.

Под конец Юфус говорил уже эмоционально, так что голос его звенел. Он остановился и выдохнул.

— Я не буду сыпать лишними словами. Мы похороним мертвых, мы не будем делить добычу по новой, мы доберемся до города и будем жить так, как хотели, зная что добились этого кровью и потом, а не обманом от магов и чародеев.

Слова «маг» и чародей" прозвучали в его устах хуже ругательств, в толпе раздались неодобрительные возгасы, но было понятно, что относятся они именно к магам и чародеям, а не к речи Юфуса. Несколько человек из «не определившихся» сдвинулись ближе к миектцам. Юфус отошел и встал рядом с ними. Амалзия осталась одна перед толпой.

— Я никогда не хотела быть лидером. — Хриплый голос звучал громко и уверенно. — Я с радостью бы уступила эту ношу кому-то другому. Но я хочу выжить. Вы все слышали, что сказал Платон. Неважно, что думают другие, — она метнула взгляд в Вола, — но мой уговор подразумевает заботу о безопасности каравана. Вы знаете, что я предлагаю. Быструю, безопасную дорогу, возможность вернуться к семьям, если они у вас, не проливая больше крови и не теряя жизней. Мы дадим Волу то, что он просит. Мы бросим мертвецов, но позаботимся о живых. Решайте, что для вас важней.

И она отступила, встав рядом с Лазом, а мужчина со шрамом снова вышел вперед.

— Чем бы этот вызов ни кончился, в караване останется мир. Кто не согласен с этим — пусть лучше покинет нас прямо сейчас.

Никто не шевельнулся.

— Хорошо. Поднимите руки те, кто считает, что ведущим должен быть Юфус.

В воздух взлетели четыре руки с бронзовыми браслетами — миектцы не сомневались ни секунды. Следом поднялись еще четыре руки — те, кто сдвинулся после речи Юфуса.

— Итого восемь. Теперьподнимите руки те, кто считает, что ведущей должна быть Амалзия.

Платон обернулся. Лаз поднял свою руку первым, за ним подняли руки еще семеро. Мужчина со шрамом осмотрел толпу и тоже вскинул руку вверх.

— Итого девять. Двое не голосовали, им есть, что добавить?

Вол махнул рукой, Игорь пожал плечами.

Караван сделал свой выбор.

***

Куару трудно было назвать городом или даже деревней, скорее это был большой полевой лагерь. Ряды шатров всех форм, размеров и цветов, окруженных даже более или менее живой растительностью, повсюду пыль, много суеты и шума.

Когда они прибыли, к ним подъехал всадник на верблюде вроде тех, что использовали кочевники. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он и был кочевником — темно-красная кожа и клыки стали заметны, как только он скинул капюшон. Платон даже схватился за меч, но Игорь положил ему руку на плечо и предостерегающе покачал головой.

Всадник спешился и подошёл к каравану, Амалзия спрыгнула с козел и подошла к нему.

— Меня зовут Гван киб’Брок, и я сегодняшний страж Куары, пристанища усталых и покоя жаждущих. Никто здесь не таит зла. — сказал кочевник, отвесив неглубокий поклон.

— Меня зовут Амалзия, и я веду этот караван в Псайкру. Мы хотим пополнить запасы и отдохнуть. Никто из нас не таит зла. — Амалзия поклонилась в ответ.

— Ты знаешь правила, Амалзия с Севера?

— Да. — Она на какую-то секунду замялась. — Все члены каравана оставят оружие и никто не обнажит в рамках города даже маленького ножа. Мы заплатим за вход и будем соблюдать ваши законы. Никто не заговорит с вашими женщинами, не навредит вашему имуществу или рабу, — её словно бы передернуло от этого слова, — и будет относится к источнику, как к принадлежащему собственной матери.

— Ты действительно знаешь правила, Амалзия с Севера. Какую оплату вы предлагаете за вход?

— В полудне езды отсюда мы оставили повозки. В них есть сталь, алюминиум и другие металлы, немалым запасом. Намного больше, чем нужно, думаю, можно считать это платой за удаленность.

— Это хороший дар. — Кочевник кивнул. — Но я не вижу этих повозок здесь, значит, вы не можете их нам отдать.

— Мы можем вернуться за повозками и доставить их вам, как только мои люди пополнят запасы воды.

— Вы можете. Но пока вы не принесете дар, вы не притронетесь к источнику и никто не сможет обеспечить вашу безопасность. Я попрошу вас держаться подальше от Куары. Таковы традиции, Амалзия с Севера.

Амалзия уперла руки в бока, взгляд у неё был гневный.

— Это займет не больше полудня. Мои люди передохнут и утром доставят эти повозки! Одной такой хватит, чтобы обогатиться!

Кочевник наклонил голову вбок.

— Ты пытаешься подкупить меня?

Амалзия замолчала и уставилась на него.

— Хорошо. Пытаться подкупить стража Куары — тяжкое преступление, за которое лишают руки. Вы должны принести дар или должны искать воду в другом месте. Решайте.

Амалзия остановилась. Платон двинулся было к ней, но Игорь, снова словно появившийся из ниоткуда, остановил его.

— Ей нужно договариваться и самой. Не подрывай её репутацию лишней помощью. К тому же кочевники упертые, как черти, так что вряд ли твои аргументы помогут.

Пришлось остаться и наблюдать. Амалзия не сдвинулась с места, как и кочевник. Это длилось минуту или две, но никто из каравана даже не попытался вмешаться. В конце концов Амалзия кивнула и сказала:

— Мы заплатим железом. Нас 23 человека, считая меня.

Страж что-то подсчитал, загибая пальцы, потом кивнул.

— Договорились.

Из ближайшей повозки вытянули тяжеленный мешок, который со звоном ухнул на песок. Страж развязал тесемки, глянул внутрь и удовлетворенно кивнул. Погрузив мешок на верблюда, он сказал:

— Добро пожаловать в Куару, господа.

***

Пока все разворачивали лагерь, Платон заглянул в интерфейс и оказался озадачен — все 4 очка восстановились, а помимо этого засветилась надпись «Доступно повышение». Насколько он помнил, повышение дается за поражения и проигрыши, но в какой момент он проиграл? Это произошло между выступлением перед караванщиками и текущим моментом, но когда именно?

Возможно, система засчитала за проигрыш согласие отдать железо, что было бы странно, потому что он не принимал участия в конфликте. Либо система решила, что он потерпел поражение в конфликте в караване?

Это могло означать одну из двух вещей. Во-первых, могло быть такое, что для того, чтобы поражение засчиталось, не нужно было проигрывать, а достаточно быть участником проигрывающей группы или что-то в таком духе. Вторая возможность была еще более соблазнительной — система каким-то образом предсказывает последствия его будущих действий. И его борьба за судьбу каравана приведет к каким-то негативным последствиям в будущем. Только вот научиться использовать такую сложную схему будет непросто.

Как распределить очки? Повышать то, что у него есть, пока не стоит — среди других навыков может скрываться что-то очень полезное и эффективное, к тому же смущает вся эта история про влияние характеристик на личность. Значит, выбор из 5 вариантов. Может попросить совета у одного из остальных навыков? Нет, не стоит слишком сильно на них полагаться, никто ведь не знает, как именно они работают и какие у них цели.

Расплав звучит слишком непонятно, даже догадаться трудно. Способность, делающая любого попаданца гениальным металлургом? Спекуляция тоже звучит странно. Что-то то ли из философии, то ли из экономики. Вероятно, речь про какие-то хитрости, но всё равно звучит не слишком надежно. Полумрак тоже пока оставим, слишком мрачно — у Платона уже появились кое-какие мысли относительно нелюдимости Игоря и его странной способности постоянно исчезать. Воля к мощи или единство? Единство звучит полезно, да и общение с людьми, кооперация всех сортов — это его сильная сторона. Но в этом же и проблема — нет смысла развивать только сильные стороны, когда у тебя есть уникальный инструмент сбалансировать и подкрепить слабые. Быть jack of all trades, как говорят американцы.

Платон мысленно выбрал «Воля к мощи». Соответствующий сегмент кольца заполнился голубым светом, и ноль сменился единицей. Больше ничего — никаких спецэффектов, ощущения не изменились, голос в голове не появился. Решив не тратить очки на тесты, он пошёл осмотреться.

Амалзия стояла у своей повозки и тихо разговаривала с двумя караванщиками. Её спутанные волосы торчали в разные стороны, одежда была измята — издержки нервных последних дней — но она всё равно была очень красива. Была в ней какая-то внутренняя энергия, словно под маской усталой женщины скрывается безумный берсерк, жгущий врагов в диком танце. Платон дождался, пока кочевники уйдут, и подошёл к ней.

— Как люди?

— Привыкают потихоньку. Недовольны тем, что пришлось платить за вход, но все понимают, что нам нужна эта ночь отдыха. Нужно пополнить запасы воды, купить еды…

— И переварить произошедшее.

Амалзия потерла переносицу двумя пальцами.

— Да, и переварить произошедшее. Ты сказал хорошую речь, правильную. Наверное, был оратором или вождём в своем прошлом?

— Ну, можно и так сказать. Я занимался благотворительностью, работал менеджером… — он осекся, заметив непонимание в глазах девушки, — короче, я занимался тем, что распределял ресурсы между нуждающимися, и убеждал очень богатых людей отдать деньги ради помощи очень бедным.

Амалзия тихо засмеялась.

— Ну, местных богатых ты не переубедишь! Так что придётся искать другую работу. Ты думал, чем займешься, когда прибудешь в Псайкру?

— Я пока плохо понимаю, как тут вообще всё работает, а уж до своего места в мире мне совсем далеко. Попробую помочь людям, знания везде ценятся. Караван отправится дальше на север?

— Мы отдохнём немного, потом двинемся дальше. Некоторые останутся там, перепродадут железо местным или сядут на миектский корабль и поплывут в полисы запада. Но северяне больше платят, при том железом, а не золотом, так что большинство двинется на север.

Платон почесал повязку — раны ужасно чесались. На привале ему удалось более или менее привести их в порядок, очистить и перебинтовать, но уверенности, что всё обойдётся, не было. Оставалось надеяться, что в этом мире есть хоть какие-то лекари.

— А что там на Севере? Зачем им железо?

— Север — плохое место, — внезапно посерьезнела Амалзия, — с тех пор, как появился Сурт. Лорд-протектор.

— Ты оттуда родом?

Она кивнула.

— Когда-то очень давно я там росла. Но возвращаюсь только ради денег и только на время.

— А почему они скупают железо дороже, чем полисы? Разве на юге не более развитые государства?

Она скривилась, словно от неприятных воспоминаний.

— Еще до того, как я родилась, так и было. Но с тех пор Сурт объединил всех северян в огромную империю, от которой полисы трясутся в страхе. Потому что пока южане тряслись над своим наследием, северяне научились плавить металл, который потом продают южанам за огромные деньги. Настоящий металлический меч, а не как попало перекованный металлический лом, — она кивнула на ближайшую повозку, — стоит целое состояние, а они делают их партиями.

Нехорошие подозрения закрались в голову Платона.

— Этот Сурт. Он ведь не отсюда?

— Он такой же, как и ты.

Амалзия сплюнула на землю. Пока Платон пытался осмыслить услышанное, она отвернулась и ушла к какой-то из групп, разбивающих лагерь. Он не стал её останавливать.

Глава 6

Ситуация была непростой, но хотя бы кое-что прояснилось. Попаданцы тут были и раньше, как минимум, двое. Но из-за Сурта им всем угрожала опасность. Неясно, что именно он сделал, но южане, видимо, сильно боятся, что ещё одного лорда-протектора их тесный мирок не выдержит.

Помимо этого много вопросов вызывала личность самого Сурта. Кто он такой? Чего хочет? Почему не короновал себя императором, как сделало бы большинство? И самое главное: представляет ли он угрозу?

Из размышлений Платона выдернул какой-то человек. Не кочевник, обычный человек в грязных лохмотьях, через которые были видны страшные шрамы. Он подбежал к их группе, шедшей к источнику воды, и схватил Платона за край рубашки.

— Помогите, прошу, помогите, я не хочу здесь, — его губы тряслись, а говор был сбивчив, — умоляю, я могу заплатить, только спасите меня.

Платон остановился и повернулся к человеку. В глазах его блеснула надежда, но они тут же округлились в ужасе, увидев кого-то позади Платона.

— Отойди, чужак, — прогремел грубый голос.

Платон обернулся. Сзади стоял мускулистый кочевник с плетью. Вид у него было гневный. Человек тем временем прятался за спиной Платона.

— Отойди, Платон, — нервно произнёс Лаз.

— Разве в этом городе не запрещено носить оружие? — уставившись на кочевника, сказал Платон.

Плеть угрожающе изогнулась, а местный надсмотрщик оскалился.

— Ты хочешь забрать мою собственность, чужак? Меня зовут Нарт киб’Брок и это мой раб, а ты стоишь между ним и мной.

Платон не сдвинулся с места. Раб сзади трясся от страха. Лаз встал между Платоном и Нартом киб’Броком.

— Пойдём! — Практически прошипел Лаз, — у них свои правила. Не лезь сюда. — Он повернулся к кочевнику. — Извини, друг. Он перегрелся на солнце и с тех пор иногда немного теряется.

Платон всё так же стоял на одном месте.

— Пойдём! — Лаз взял его за плечо и начал тащить в сторону.

— Умоляю! — крикнул раб.

Плеть взвизгнула в воздухе, оставив на плоти кровавые борозды. На лице кочевника цвела улыбка, по лицу раба стекал ужас, Платона тянули дальше, а он сжал челюсти и с ненавистью смотрел на кочевника. Лаз торопливо тянул его дальше.

— Пошли! — Шипел он в ухо Платону, — мы и так отстали от остальных.

— Они, что, держат рабов? — отстраненным шепотом произнёс Платон.

Лаз нервно выдохнул воздух.

— Да, держат. Рабов держат везде. Не знаю, как было там, где ты жил раньше, но тут дерьмо случается.

Он отпустил плечо Платона, тот уже шёл вперед, лишь иногда оборачиваясь назад, хотя ни раба, ни кочевника уже не было видно — скрылись где-то между палаток.

— Омерзительно, — прошептал он одними губами.

***

Источник представлял собой небольшой пруд, окруженный финиковыми пальмами и персиковыми деревьями. Как ни странно, палатки стояли немного в стороне от густой растительности. Лаз сказал, что они стараются не вытаптывать растительность, чтобы сохранить оазис целым и плодородным, поэтому ходят сюда только за водой и плодами. Кочевники выращивали персики, финики и инжир, но сейчас ничего из этого еще не созрело.

Платон наблюдал разговор худощавого молодого караванщика, носившего черные волосы заплетенными в косу, и одного из местных — спокойного краснолицего, завернутого в огромную хламиду.

— Воды хватает на всех?

— Да. Источник богат водой, а нас здесь не столь много. И мы все понимаем, что не стоит брать больше, чем нужно. Это позволяет поддерживать жизнь в этом прекрасном оазисе.

— И никто ни разу не пытался захватить его?

— Захватить? Нет, не думаю. Для любого из Народа оазисы священны — никто не совершит убийства возле воды, кроме абсолютных безумцев. А вы? Никто из вас так далеко не забирался. Пришлось бы тянуть сюда армию, а ради чего? Для вас вода такой ценности не имеет, дальше в пустыню вы не уйдете. Это наша земля, не ваша.

Рабство оказалось неприятным сюрпризом. То есть, конечно, Платон понимал, что в мире на такой уровне развития будет рабство, но не думал об этом, пока не увидел вживую. Дерьмо. Он ненавидел рабство практически на клеточном уровне — перед глазами вставали картины людей, истощенных, избитых, которые убивались на незаконных каменоломнях, а еще чертовы дети, та комната с детьми, которые оказались никому не нужны. Всё это отпечаталось в памяти намертво и вызывало отвращение.

Нужно остановиться, выдохнуть. Откалибровать свои мысли, обдумать ситуацию. Понять, что всё не так плохо. Рабство было, есть и будет и не всегда оно настолько чудовищно. Он не может это исправить, изменить что-то, а в его восприятие вмешивается эмоциональное искажение — травматический опыт прошлого. Нельзя позволять ему управлять твоими действиями, иначе не удастся прожить в этом мире достаточно долго. Разве не этого ему хотелось, чуть дистанцироваться, чуть спокойней пожить, подальше от чужой боли и страха?

— Эй, Платон, — Лаз мягко тронул его плечо, — твой бурдюк заполнился.

Бурдюк и правда был наполнен водой. Платон вытянул его и отошёл в сторону, пропуская Лаза пополнить запасы воды. Тот взглянул на него с сочувствием, как смотрят на сошедших с ума.

— Откуда у вас рабы? — подошёл Платон к кочевнику в хламиде.

Тот удивленно уставился на него, потом ответил:

— По-разному. Рабами становятся те, кто не может заплатить долг. Иногда рабов привозят ваши караваны, иногда Народ гонит рабов. Какое тебе дело до них, чужак?

— Это правда? — сказал Платон. — Человеческие караваны продают своих в рабство?

— Иногда, — пожал плечами караванщик с косой, — в основном те, кто гонится за деньгами, но слишком боится идти на восток, в руины. Раньше продавали северян пойманных, но сейчас они все больно деловые стали, так что их просто облагают пошлинами или типа того.

— А тот человек, что схватил меня по дороге сюда, что он сделал?

— Раб Нарта? — переспросил кочевник. — Он украл фрукты. Ему предложили выбор, он сам выбрал рабство. Вечно пытается сбежать с каждым караваном, словно не понимает, что грозит любому за помощь рабу.

— И что же это?

— Тот же выбор, что стоял перед ним — рука или свобода. Кто же согласится заменить собой раба или отдать за него руку?

На обратной дороге Платон разглядывал палатки. Бурдюки с водой были приятной тяжестью, но инцидент с рабом отягощал душу. Игорь как всегда появился внезапно.

— Приуныл от местного упадка? — с уже привычной усмешкой спросил он.

— Тебя никогда не одолевали сомнения? — с кислой миной на лице ответил Платон вопросом на вопрос.

— В смысле?

— Насчет будущего. Ну то есть, во всех этих историях про путешествие в другой мир, герои обычно меняют мир, всех спасают, решают чужие проблемы и так далее. Вот ты тут не один год провёл, а что дальше?

Игорь пожал плечами.

— Слышал про Сурта, предводителя северян?

— Амалзия говорила, да.

— Ну вот у него жизнь как в книжках, только половина мира его ненавидит, а вторая половина восхваляет, а втайне уже планирует, как поделить его империю. Думаю, это лучшее, чего можно добиться.

— А ты сам? Чего ты хочешь?

Игорь снова натянул непроницаемое выражение лица.

— Я? Это неважно. Главное приключение моей жизни уже в прошлом, а это всё просто затянувшийся эпилог. Остальное тебя не касается. Вопросы?

Платон помотал головой. Ночь подступала к лагерю, загорались костры, а в поселении светились маленькие фонари вкопанные в песок. Лаз стоял на коленях возле небольшой пальмы и молился. Когда он встал, то увидел, что Платон стоит неподалеку и смотрит на него. Он нахмурился и подошёл ближе.

— Что-то случилось?

— Нет, — ответил Платон, — просто странно. Ни разу не видел, чтобы тут кто-то молился. Думал, что здесь и вовсе нет религий.

— Есть, конечно, — рассмеялся Лаз, — все верят в разное, конечно, но как без веры? Считать, что мир появился из пустоты и катится в пустоту, а всё вокруг бессмысленно?

— Да, но почему тогда никто не справляет религиозных обрядов?

— Большая часть каравана, кроме Юфуса и его парней, воспитаны в традициях Церкви Единства, у них довольно мягкие порядки. Приноси жертвы — и всё тебе простится. Они будут замаливать свои грехи, когда доедут до дома.

— А ты?

— Я экзаннит. Наша вера… более суровая. Полагаю, Господь простит меня за то, что я не молился в пустыне, но когда есть возможность, то нужно это делать обязательно.

Платон замолчал, взглянув во тьму. Страшно, дико.

— А ты веришь в Бога, Платон? Что заставляет тебя двигаться дальше?

— Я… — Платон задумался. — Не знаю, наверное, я верю в людей, в то, что нужно стремится сделать мир лучше, но в высшие силы я никогда не верил. Идея, что есть кто-то, кто управляет всеми нами, казалась сомнительной. Но после смерти и воскрешения я сомневаюсь. Возможно, всё сложнее, чем казалось.

— В том, что случилось с тобой, однозначно есть божественный промысел, — абсолютно серьезно сказал Лаз, — как и во всем, что происходит в мире. Но твоя судьба — это истинное чудо, которое случается с единицами. Не растрать его впустую, будь благодарен за это. Я бы не поверил в твою историю, если бы не слышал о других таких.

— Твоя правда. Ты извини, хочу еще кое-что сделать перед сном. Еще поболтаем до отъезда.

***

Платон прокрался в темноте к повозке с оружием. Стараясь не шуметь, он аккуратно отложил мечи и копья и обнаружил острый стальной нож с деревянной рукоятью. Обмотав оружие какой-то тряпкой, он сунул его за пазуху и двинулся в палатку к себе.

Амалзия пыталась расчесать волосы редким гребнем, но без особых успехов. Она кивком поприветствовала Платона и продолжила, не обращая на него особого внимания. Он улегся, накрылся одеялом и погрузился в неглубокую дрёму.

Проснулся он через несколько часов, на улице еще было темно. Амалзия тихо сопела, Платон тихо натянул сандалии и вышел на улицу. Было прохладно и свежо, костры давно потухли, но глаза быстро привыкли и контуры удавалось разглядеть без особых проблем. Он двинулся в поселению, стараясь не шуметь. Подкравшись к шатрам кочевников, он произнёс «реза» и во всплывшем меню выбрал «Дух свободы». Зазвучавший голос был звонким и бодрым, отдающим слегка безумным оптимизмом.

«Хочешь освободить человека? Отличная идея! Насколько вижу, лагерь особо не охраняется, так что сбежать можно будет без проблем, если только кто-то не проснётся и не пойдёт отлить. Осталось две проблемы: как-то провезти человека в караване, чтобы вас не обнаружили, и найти его перед этим. Со вторым всё просто, через три палатки, если повернуть направо, будет клетка, в ней сидит мужчина. У тебя же есть нож? Они делают веревки из растений, такие не удержат нас. А дальше бежим, быстро и далеко.»

Платон не стал задавать дополнительных вопросов. В указанном месте оказалась клетка из деревянных палок, связанных грубыми веревками из высушенных стеблей. Внутри прямо на земле спал тот самый мужчина, схвативший его за рубашку. Платон тихо дотронулся до него, просунув руку через решетку. Тот дернулся и издал стон. Платон зашипел и прижал палец к губам.

— Я тебя вытащу, только тихо.

Он резанул по веревкам на нижней палке, они легко рассыпались на волокна. Повторил то же действия с остальными узлами, но понял, что так придётся половину узлов на решетке посрезать, чтобы сделать достаточно большую дыру. Мужчина в темноте поманил ему рукой и показал пальцем на другую сторону клетки. Там было сделано что-то вроде калитки, крепко привязанной к остальной решетке. Черт, и как он сразу не заметил?

Дверь была закреплена теми же веревками — голыми руками распутать такие узлы сложно, но под ножом они практически рассыпались. Видимо, никто не рассчитывал, что у кого-то в поселении окажется лезвие. Абсурд какой-то.

Удалось приподнять дверь и мужчина тихо выполз. Платон аккуратно прислонил дверь обратно, и поманил его в сторону. Они двинулись вдоль палаток через поселение. В тишине были видны контур крадущегося впереди мужчины. Он ощутимо хромал на правую ногу и затравленно озирался. Платону показалось, что он дернулся даже раньше, чем прозвучал окрик.

— Кто там?

Раб рухнул на землю, заложив руки за голову. Платон успел сделать шаг и оказался за большим камнем. Послышались медленные шаги.

— Кто крадется в темноте? Покажись!

Высокий, метра два ростом, кочевник шёл сюда. Он был в одной набедренной повязке — видимо, вышел отлить. Направлялся он в сторону лежащего раба, который даже не пытался уползти, зато очень талантливо притворялся мертвым, если не считать того, что его заметно потряхивало. Платона кочевник, судя по всему не заметил.

— Если ты друг, то выходи, поговорим, а если враг, то прятаться в тенях не поможет! — громко сказал кочевник и тогда заметил лежащего на земле мжучину.

— Раб Нарта?! — воскликнул он. — Ты снова пытался сбежать.

Черт, он сейчас схватит и потащит его обратно в клетку. Это убьет все шансы вытащить этого человека отсюда, если не убьет его самого. Нужно было принимать решение прямо сейчас.

Платон активировал «Волю к мощи». Мощный гортанный голос, с властными переливами зазвучал в голове.

«Наконец-то. Давно, мать твою, пора. Разорви эти мразь. Он нас не видит, не ожидает, что мы с ножом. Высокий ублюдок даже не поймёт, когда ты вонзишь этот нож ему под ребра. Бей справа, зажми рот, чтобы не слышать свиной визг. Потом удар в горло, не режь, просто бей, бей, БЕЙ! Три шага и ты рядом с ним, удар с рывка! Резня, мать твою!»

«А что потом, когда он умрёт?»

«Какая нахрен разница? Весь мир — это деревянный сарай, а ты — заправленный огнемет. Покажи этим ублюдкам, чего мы стоим.»

Дальнейший монолог прервался жутковатым смехом.

Платон рванулся вперед. Вдох, три прыжка. Кочевник не успел даже обернуться, когда нож с хлюпаньем вошёл ему под ребра. Он издал свистящий хрип и попытался схватить Платона, но тот выдернул нож обратно. Выдох. Вдох. Стон кочевника, слишком громкий. Парень трижды вонзил нож ему в горло, кровь брызнула в лицо. Снова придётся искать новую одежду. Неуместная мысль.

Платон придержал оседающего кочевника и обернулся. Сердце медленно успокаивало свой ход. Мужчина трясся на земле, уставившись в землю. Кажется, он даже не заметил, что произошло. Платон подошёл к нему и тронул его за плечо. Тот всхлипнул:

— Пожалуйста, не надо!

— Тихо! Это я, — шепотом произнёс Платон, — помоги мне, только быстро.

Мужчина встал, огляделся вокруг. Когда он увидел мертвого кочевника, то не сдержал стон.

— Теперь нас точно убьют!

— Заткнись и помоги оттащить его, — жестко оборвал его Платон.

Платон взял тело за ноги, раб схватился за подмышки. С трудом они начали тащить его в сторону от лагеря. Примерно минут через 15 оба уже сбили дыхание — кочевник оказался на удивлением тяжелым.

— Где можно спрятать тело?

Мужчина с удивлением посмотрел на Платона.

— Спрятать? Это же пустыня. — Он показал рукой на расстилающуюся до горизонта равнину, прерываемую только редкими кустиками и камнями. — Куда же тут спрячешь?

Вокруг были просторы досуха выжаренной травы, а взгляд на плоский горизонт давал понять, что земля тут состоит из бурой пыли и соли. Через полчаса должно было начать светать, так что им нужно было как можно быстрее разобраться с проблемой. С двухметровой краснокожей проблемой, заливающей кровью землю.

С тяжелым вздохом, Платон снова активировал систему. Что использовать на этот раз? Попробуем Трепет, вроде как он неплохо замечает разные детали.

«Застывший зной. Выцветшее от жара небо. Фиолетовые тени медленно стекают по огненным полям. Они знают, что не могут оставить тело вождя в пустыне, знают, что не могут позволить кому-то найти его. Но сжечь плоть им не хватает духу. Они находят пещеру и прячут там тело, когда одного из них кусает змея и тел становится два. Никто из них вымолвит ни слова об этом»

Снова то же ощущение, будто смотришь на мир с высоты птичьего полёта. Головокружение до тошноты. Запах смерти, шуршание ползущей змеи, безумный дневной жар пустыни. Платон моргнул, возвращаясь в реальность. Вокруг всё еще холодная ночная пустыня, но теперь он знает, что делать.

— Пошли. У нас мало времени.

Мужчина кивнул и снова взял труп за плечи — он так привык подчиняться, что уже и не задумывается об иных вариантах.

Под жухлым кустом они остановились, и Платон начал рыть землю руками, повинуясь какому-то непонятному импульсу. Вскоре он наткнулся на камень, очистил его от песка, подозвал бывшего раба. Вместе они сдвинули камень.

За ним открылся проход, дохнувший тяжелым смрадом. Узкий, так что взрослый человек с трудом пролезет. Что внутри — не видно, слишком темно. Платон крикнул внутрь — судя по эху, там было пространство. Он кивнул своему невольному сотоварищу и они принялись заталкивать тело в норму. Плечи никак не пролазили, хотя они с силой давили на него.

— Надо сломать ему плечо, тогда пролезет.

Мужчина уставился на него с непониманием.

— Как сломать?

— Нужно сломать ключицу, тогда плечо удастся завернуть внутрь и он пролезет. Нора круглая, его нужно тоже скруглить. Типа того.

Бывший раб словно завис, уставившись в пустоту.

— Эй, эй, ты чего, — Платон отпустил тело, подошёл к человеку и легонько встряхнул его, — ты в норме?

Тот мотнул головой.

— Слушай, тебя как зовут?

— Криксар, — прошептал тот.

— Криксар, послушай меня. У нас очень мало времени. Если хочешь спастись, нужно разобраться с телом, а потом спрятать тебя. Иначе нам обоим крышка. Понимаешь?

Тот неуверенно кивнул головой.

— Вот и договорились. Разберемся с делом, а потом решим остальные вопросы. Держи его, упрись коленом вот сюда.

Платон порылся в песке, нашёл более или менее крупный камень, нащупал у кочевника ключицу и с размаху ударил камнем по ней. Раздался неприятный хруст кости, плечо свободно заболталось.

— Вот и всё, считай, почти закончили.

Над пустыней начали появляться первые лучи рассвета.

Глава 7

— Всё хорошо?

Платон резко обернулся. Он только что закончил закреплять полог повозки, где в одном из мешков он спрятал человека, которого фактически говоря украл из поселения, подставляя всех в караване. Игорь повторил вопрос:

— Всё хорошо? — мужчина почесал щетину, которая, кажется, не удлинилась ни на миллиметр. — Ты какой-то дерганый.

— Просто не выспался, — улыбнулся Платон.

Игорь двусмысленно ухмыльнулся и хлопнул его по плечу. Не то, чего ожидаешь от такого человека, но это было к лучшему.

— Если хочешь, можешь подремать, до обеда я поведу.

Слишком подозрительно, удивительно мягкое поведение.

— Да не, я в норме. Не парься, — ответил Платон.

— Ну как знаешь. Мы минут через 10 выезжаем, так что далеко не уходи.

Кажется, никто не успел заметить ни пропажи раба, ни смерти того кочевника. Судьба повернулась к нему светлой стороной — как оказалось, кочевники встают довольно поздно. Судя по всему, что-то связанное с обменом веществ, якобы у них реакция не та и голова плохо соображает на холоде. Во всяком случае, так сказал тот молодой караванщик, который ходил с ними к пруду.

Тем не менее, проблема оставалась. Платон не сомневался в правильности своего решения — этот человек страдал и не был виновен в той степени, в которой его наказали, а убитый кочевник… ну, он свою судьбу выбрал сам. Простое решение, убить виновного, чтобы спасти невиновного. Пугало только то, как быстро он решился на это. Но куда важнее было, что у него не было никаких идей, что делать дальше. Прятать Криксара в повозке долго не получится — до Псайкры было не меньше 15 дней пути, ему нужна вода, ему нужно мочиться, ему нужно есть. Рано или поздно его заметят.

***

Платон проснулся от того, что повозка остановилась. В глаза ему ударил солнечный зайчик от ножа, который держал Игорь.

— В нашем фургоне кто-то есть. Сиди здесь.

Он спрыгнул с козел и начал медленно обходить повозку. Впереди идущие тоже остановились, сзади были слышны ругательства из-за неожиданной остановки. Платон, с трудом разлепив глаза, не сразу сообразил, что происходит. Дерьмо. В фургоне-то действительно кое-кто есть. Какого черта Криксар выдал себя так быстро?

Платон спрыгнул на землю и начал обходить фургон с противоположной от Игоря стороны.

— Стой, Игорь!

Но тот уже разрезал тесемки, удерживающие полог фургона, и крикнул внутрь:

— Вылезай оттуда! Быстро!

Черт подери. Раздался скрип, неловкие шаги. Игорь протянул руку и рывком вытянул из темноты Криксара, словно тряпичную куклу, прижал его к фургону, приставив к горлу нож. Лицо Игоря исказилось от гнева.

— Ты кто такой, сука?

Криксара затрясло, челюсть стучала так, что он не мог вымолвить ни слова. Платон подошёл ближе.

— Игорь, стой. Это я его посадил в повозку.

— Что ты сказал? — прорычал мужчина, разворачиваясь и отпуская бывшего раба. Острая кромка ножа оставила на горле Криксара тонкую царапину.

— Я сказал, что это я посадил его в повозку.

Игорь резко толкнул Платона так, что тот полетел в пыль.

— Какого хрена ты это сделал?

Некоторые караванщики, ехавшие позади, подошли ближе и с удивлением наблюдали эту сцену.

— Так было надо, Игорь, — спокойно сказал Платон, — успокойся уже.

Игорь надвигался на него с ножом, но остановился как только раздался хриплый окрик:

— Что тут происходит?

Амалзия стояла в нескольких метрах от них. Вид у неё был гневный. Она не была вооружена, но сейчас почему-то очень отчетливо вспомнился запах горящего мяса.

— Вы остановились, чтобы подраться?

Игорь сделал два шага вбок и вытолкнул вперед Криксара.

— Посмотри, кого с собой решил взять наш найдёныш! — В его голосе дрожал гнев. — Готов поспорить, это раб из Куары.

— Это правда? — Амалзия повернулась к Платону.

Тот поднялся на ноги, несмотря на то, что сейчас был едва ли не самый страшный момент после встречи с мантикорой. А может и более страшный, тогда он боролся за свою жизнь, а теперь ещё и за чужую.

— Да. Это правда. Я помог ему сбежать и посадил в этот фургон.

— Дерьмо, — прошептала одними губами Амалзия.

Люди в толпе молчали — никто не мог найти, что сказать в этой ситуации.

— Ты понимаешь, что ты наделал?

— Я освободил человека.

— Ты только что уничтожил любые шансы снова остановиться в Куаре для всех в этом караване. Это если за нами еще не гонятся толпа кочевников, которые жаждут перебить нас, а выживших угнать в такое же рабство.

Она сжала кулаки, воздух вокруг затрепетал от жара.

— И, поверь, нас уже никто спасать не станет.

— Я поступил правильно. Ни с одним человеком нельзя обращаться, как с животным, нельзя держать людей в клетках. — Платон повысил голос. — Если человек проходит мимо подобного, то его жизнь не стоит даже плевка.

Амалзия разжала кулаки. Жар спал. Она подняла на него тяжелый взгляд.

— Ты говоришь красиво, но ты не знаешь, что такое рабство. — Она протяжно выдохнула, успокаивая себя. — Мы вернемся, принесем извинения и отдадим этого человека обратно.

— Я бы не стал этого делать. Ведь мне пришлось убить одного из кочевников, — в толпе кто-то ахнул, — когда я освобождал Криксара.

— Ты сделал что? — удивление перекрыло гнев на лцие Амалзии.

— Я убил одного из кочевников и спрятал его труп в пустыне. Они вряд ли найдут его, но наверняка заметят пропажу одного из своих.

Внезапно раздался сухой каркающий смех. Платон с удивлением осознал, что это смеётся Игорь. Игорь смеялся под взорами двух десятков пар глаз, громко, аж содрогаясь и держась за живот.

— Тебя смешит эта ситуация? — холодно спросила Амалзия.

— Эхехехе, нет, — его речь прерывалась с трудом сдерживаемым хохотом, — я просто понял, что этот пацан, эхехехе, которого мы считали несчастным найдёнышем оказался со стержнем, достаточным, эхехехехе, чтобы провернуть эту афёру. И знаешь, что он сейчас скажет? — Игорь резко успокоился и последнюю фразу произнёс уже обычным голосом. — Что у нас есть два варианта!

Все уставились на Платона.

— Это правда. Вариант два. Вернуться и вымаливать прощение, в надежде, что не всех убьют, либо ехать, как ехали.

— Никакого выбора ты изначально и не собирался оставлять, да? — спросил Игорь.

Платон кивнул головой — чего уж теперь скрывать. Амалзия тяжело вздохнула.

— Тем не менее, это не всё. Мы не можем подбирать каждого, давать ему еду, воду и прочее. Есть желающие разделить свою долю с этим человеком?

Платон сделал шаг вперёд.

— Не ты, — Амалзия остановила его предостерегающим жестом, — ты и так живёшь здесь за чужой счёт. Кто-то еще?

— Вы же не бросите его в пустыне? — с негодованием в голосе спросил Платон.

— Бросим, если понадобится, — отрезала лидер их отряда. — А тебе стоит начать думать о последствиях своих действий.

Донёсся тихий голос со стороны Криксара:

— Если мне позволено будет сказать… — он съежился под взглядами направленными на него, — если мне будет позволено сказать, то мой отец — он богатый человек. Если довезёте меня до Псайкры, прошу вас, то отец заплатит, сколько потребуется, я обещаю!

Амалзия задумалась.

— Хорошо. Ты поедешь за мой счёт, но не дай бог тебе обмануть меня. — Она повернулась к Игорю и Платону. — А вас обоих я предупреждаю: это последний раз, когда я терплю подобные фокусы. В следующий раз я не стану разбираться и решу проблему более привычным путём.

Она окинула взглядом всех остальных, удостоверяясь, что все поняли, каким именно привычным путём она решит проблему.

— Выдвигаемся.

***

Серая трава, чахлый кустарник и опаленные солнцем бурые валуны постепенно оставались позади по мере того, как они преодолевали перешеек. Меньше, чем через 10 дней пути странники впервые ощутили солёный морской ветер. Еще через пару дней пейзаж стал становиться плодородней и приятней с каждой пройденной милей. Бурая земля сменилась почвой, жиденькой и бедной, но всё же почвой, на которой росла трава, секущая острыми листьями, тех, кто сходил с дороги, а вдоль дороги всё чаще появлялись деревья. Последние два дня перед прибытием в Псайкру, они ехали уже мимо полей, чередующихся с зелеными реденькими лесами.

Поля были довольно бедными, густое море пшеницы регулярно прерывалось проплешинами пустой земли. Босые люди копались в земле, иногда поворачивая головы, чтобы посмотреть на идущий караван. Большая часть из них жила в землянках или простеньких избушках, а работали чем попало — у кого-то в руках были даже каменные инструменты. Весь этот край отдавал бедностью даже на фоне пустыни: там яркие шатры и одежды казались еще ярче на фоне бесконечных бурых песков, а здесь на фоне зеленых лесов убожество проступало сильнее. Периодически на дороге они пропускали другие караваны, только начинающие свой путь на восток, свежие, бодрые и не такие пыльные. Люди в них с уважением кивали возвращающимся.

Псайкра оказалась большим городом — высокие каменные стены, за которыми расположился так называемый Старый город, и выросшие вокруг них ряды домишек, лавок, рынков, сараев и харчевен, называемые Новым городом, но куда чаще — Термитником.

Но самым главным было то, что Псайкра стояла у берега моря. Внутри Старого города был достаточно большой порт, а в бухте стояли корабли. По мнению Платона, таким кораблям тут было не место — это были полноценные парусники. Возможно, не очень большие, но по уровню это было на порядок круче всяких греческих трирем или викингских ладей. В целом мир удивлял своим уровнем прогресса: хороший нож стоил очень дорого, люди одевались скорее в духе древней Греции или Рима, броня ограничивалась щитами и очень примитивными панцирями, не говоря уже об оружии, никакого книгопечатания, никаких сложных устройств. Но периодически попадались вот такие странные выбросы: арбалеты у кочевников, парусники в бухте, сложная конструкция повозок. Разумных объяснений этому, увы, никто дать не мог.

Раны Платона зажили и затянулись, так что двигался он практически свободно. Более того, проиграв свои отсутствующие деньги в кости, он получил еще одно очко характеристик, которое вложил в трепет, решив, что он показал себя наиболее полезным. Он пытался потом повторить ситуацию еще раз, но сколько не проигрывал — это не вызывало ничего, кроме смеха новых товарищей, так что обмануть систему не удалось. За остаток путешествия не произошло почти ничего, кроме пары мелких происшествий, так что атмосфера в караване была довольно позитивной. Казалось, что даже Игорь стал относится к нему лучше после той истории со спасением беглого раба.

Криксар оказался столь же неприхотливым, сколь и нелюдимым. Платон даже применял Корреляцию на него, но та только подтвердила его худшие опасения — мужчина провёл в рабстве несколько лет и, хотя его волю до конца и не сломили, он был запуган, плохо спал, дергался, если кто-то рядом совершал резкие движения, и вечно спрашивал разрешения что-либо сказать.

Юфус с товарищами продолжали держаться особняком, не влезая ни в какие конфликты и не пытаясь ни с кем взаимодействовать больше необходимого.

С Амалзией же всё было не очень просто. Незадолго до прибытия в Псайкру у них с Платоном состоялся разговор. Амалзия вечером сказала ему:

— Знаешь, отчасти я жалею, что мы не бросили тебя в пустыне.

— Я понимаю, — ответил Платон, — я бы думал на твоем месте так же.

— Но отчасти я восхищаюсь твоей принципиальностью. Редкий человек будет так рисковать ради незнакомца. — На её лица появилась кривая улыбка. — Будь у нас больше таких людей, может, весь мир был бы счастливее.

Платон покрутил в руках травинку и задумчиво отбросил в сторону.

— Я не принципиальный. Так может казаться со стороны, но это не так. Для меня есть один принцип — больше счастья в мире лучше, чем меньше счастья. Человек, живущий дольше, лучше, чем человек живущий меньше. Сытость лучше голода, свобода лучше рабства. Иногда есть сложные случаи, в которых решить не так просто, но в целом это очень простая вещь.

— Звучит, как принципиальность. Всё еще.

— Нет, — твердо ответил Платон. — Принципиальность — это когда ты говоришь «я никогда не убью человека», «я никогда не украду» или «я буду поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступили со мной». Но это всё глупость.

Он опустил взгляд вниз. Амалзия слушала его с необычным вниманием.

— Если для того, чтобы люди в целом стали счастливее, нужно будет убить человека, я сделаю это. Если нужно будет красть, чтобы накормить умирающих, я буду красть. Если нужно будет пожертвовать одним, чтобы спасти пятерых, я пожертвую.

— Звучит фанатично.

— Может совсем немного.

— А что насчет тебя самого? Умрёшь за других?

— Если не будет иного выбора, то да. Я не уверен, что смогу, но я должен буду сделать это.

— А зачем, Платон? Какое тебе дело до людей вокруг? Подпитываешь чувство собственной значимости благородством? Или искренне веришь, что можешь что-то изменить?

Платон взглянул ей в глаза — она спрашивала абсолютно серьезно. Ответ действительно был важен — он это знал.

— Я знаю, что мне хорошо, когда другим людям хорошо, и мне плохо, когда другим людям плохо. Иногда это чувство ошибается, иногда не срабатывает, но в целом это так. Поэтому я просто стараюсь, не знаю, держать его в рамках разумного, отбрасывать искажения, видеть правду.

Амалзия положила голову на скрученное одеяло и уставилась на полог палатки, по её виду было сложно сказать, что она думает о его словах.

— В конце концов, мы добились так многого только благодаря тому, что работали вместе и помогали друг другу. Построили города, дороги, создали цивилизацию. А если каждый будет сам за себя, то чем всё это кончится?

Вместо ответа на свой собственный вопрос, он приоткрыл палатку и указал на пустыню, оставшуюся позади. Амалзия никак не отреагировала, даже не повернула головы.

— А ты сама? Чего ты хочешь? Ты ведь знаешь, что такое милосердие, ты спасла меня, согласилась оставить Криксара…

— Разница в том, Платон, — голос её звучал неожиданно густо и печально, — что в моем мире, всё уже кончилось. Давай спать.

Он некоторое время пытался разговорить её снова, но она сначала отвечала односложно, а потом вообще умолкла, притворяясь спящей.

И вот они въезжают в Псайкру.

Караван остановился на окраине Нового города — некоторые собирались направиться сразу в порт, остальные же направлялись на один из многочисленных постоялых дворов.

От каравана отделялись Юфус, четверо его земляков, Вол и юный Ари. С собой они забирали пять повозок — едва ли не половину каравана.

Хотя все были уставшими и явно считали минуты до возможности рухнуть в настоящую кровать, прощание вышло теплым. Все обнимались и хлопали друг друга по плечами, обещая обязательно встретиться еще. Даже обычно державшиеся особняком миектцы оттаяли. Юфус подошёл к Платону и протянул ему руку. Тот крепко пожал её в ответ.

— Я говорю, у нас были разногласия, но ты волевой человек. Может тебе повезло, может нет, но постарайся не потерять свой запас везения. — На лице Юфуса не промелькнуло ни тени улыбки. — В смутные времена такие как ты поднимаются наверх.

— И тебе удачи, Юфус. Свидимся ещё.

— Надеюсь,что нет, Платон.

Амалзия подошла к Волу, нервно стучавшему ногой, и уже не скрывающему нетерпения.

— Не передумал?

— Насчёт севера? Нет уж, спасибо, с меня хватит. — Старик тяжело вздохнул. — Я устал, Амалзия. Денег мне хватит, куплю домик где-нибудь в Клифевении, там сейчас тихо. Виноград буду выращивать. Сотней мин меньше, сотней больше — сути не поменяет.

— Ты ведь сколько в дороге? Лет сорок уже? Думаешь, сможешь осесть?

Вол уверенно кивнул.

— Смогу. Лучше так, чем однажды помереть в дороге.

— Ну, как знаешь, — она хотела было хлопнуть старика по плечу, но поймала его колючий взгляд, и опустила руку на полпути.

Глава 8

Через пару часов они уже были в таверне, плотно заставив повозками весь маленький внутренний двор. Сам постоялый двор располагался в Новом городе, между маленькой лавкой сапожника и разваливающимся двухэтажным домиком, в котором жили какие-то сомнительные люди.

В углу большого зала дремал старик, едва приоткрывший глаза, когда шумные путники заполнили весь большой зал. Хозяин, высокий мужчина с огромным брюхом и густыми черными кудрями, шумно подгонял слуг, на столы летели тарелки, а шумные голоса уже глотали разбавленное вино. Практически все попадали за стол, даже не переодеваясь, так и оставшись покрытыми дорожной пылью. Сам Платон только сейчас осознал, что у него за время путешествия отросли волосы и короткая бородка, руки и лицо покрылись бронзовым загаром, а сам он очень грязный, липкий и потный. Плюс, у него было четкое подозрение, что в волосах завелась кое-какая живность. В дороге всё это казалось мелочами, но теперь отчаянно хотелось помыться.

Амалзия тем временем разговаривала с хозяином.

— Мина в день! Гобрий! Ты решил меня разорить?

— Цены сильно выросли, пока вас не было, — зычный голос хозяина казался комичным, при том что сам он выглядел оправдывающимся.

— Да что ты говоришь? По три с лишним драхмы в день за человека? Да за эти деньги можно в хоромах жить!

— Ещё животных кормить и во дворе всё место заняли. Я ведь не так много прошу, Ами. Это нормальная цена, а у меня всегда безопасно и вино разбавляют не больше, чем надо.

Амалзия вытерла пот со лба.

— Ладно, ты прав. Мина так мина. Заплачу завтра, как получу кое-какие деньги.

— Завтра так завтра. — Мужчина грозно посмотрел на слугу, медленно тащившего чан с каким-то жидким супом, от чего тот резко зашевилился. — А ты сама, как, снова на север? Не боишься туда ехать?

— Снова на север, да. Отдохнем несколько дней и двинем. — Девушка улыбнулась. — А что касается страха — то чего мне бояться. Я там выросла, забыл?

— Ну не знаю, Ами, — протянул Гобрий, — говорят, что скоро война. Многие на север уже не хотят ходить, бояться. К городу стянули солдат, даже конники стоят здесь. Четыреста решили устроить Игры пораньше, но, честно говоря, они никого особо не отвлекают.

— Война с северянами? О ней болтают, сколько я себя помню!

— Сейчас всё иначе, — хозяин понизил голос, — ходят слухи, что Лорд-протектор хочет оставить после себя настоящую империю и торопится, потому что жить ему осталось недолго.

— Что ж ты сам тогда не уезжаешь отсюда. Думаешь, если северяне придут, то решат остановиться в твоей таверне?

Мужчина пожал плечами.

— У меня тут уже глубокие корни, так что справлюсь как-нибудь. А может они и не придут даже.

— Вот и не верь слухам лишний раз, Гобрий. — Амалзия отхлебнула из своего кубка. — А даже если и война, то железо ещё в цене поднимется, мне же лучше.

Платон наклонился к Лазу, который отчаянно работал ложкой.

— Мина — это много или мало?

— Эээууффф, — Лаз закашлялся, подавившись куском, — ну как сказать. Одна мина — это 60 драхм. Не та монета, чтобы разбрасываться ей, но и не слишком много.

Он вытер подбородок рукавом и прищурил один глаз.

— Поесть хорошо выйдет в одну драхму где-то, ночлег нормальный тоже. Лук где-то драхм 15 стоит, а вообще снарядиться в бой, если по солдатски, то мины четыре выйдет. По маслу там или пшенице не скажу, меняется в зависимости от сезона.

— А сколько стоит груз каравана?

Лаз закатил глаза, считая что-то в уме.

— Хрен его знает, Амалзию надо спросить. Талантов 25 или около того. Ну это если считать, сколько раньше было, сейчас-то поменьше стало намного. — Поймав взгляд Платона, он добавил, — талант — это 60 мин. Золотая монета, такие редко кто в руках держит.

Платон присвистнул. Выходило, что груза в караване на 150 тысяч драхм.

— Так это целую армию снарядить можно.

— Так кажется. Заплати тут, заплати там, откупись, купи повозку, доберись до места — не так много останется. Мы-то быстро, спасибо Волу, а другие месяцами плетутся по пустыне — не больно-то хорошо выходит.

— Большой же домик получится у Вола.

— А-а-а, ну да. Он там себе небось целую деревню выкупит, будет жить как король. Хотя, конечно, по сравнению со Знающими это все пыль.

Платон взглянул на Амалзию.

— В каком смысле?

Лаз увидел, куда он смотрит, и ответил:

— На неё не ориентируйся, она едва ли не изгой, на севере её убить готовы, а тут она для всех чужая. Те Знающие, которые сидят в полисах, ворочают сотнями талантов. Благо большинство из них старики, не знаю уж почему.

Лаз снова застучал ложкой, а Платон уже привычно начал обдумывать ситуацию, решив, что вопросы задать можно как минимум после того, как он найдёт ванну или что-то вроде того.

***

С ванной не срослось. Он даже не успел узнать насчёт воды — такая тяжесть навалилась, что он едва добрёл до кровати. Ночью снилось что-то очень запутанное и странное: небоскребы, люди в дорогих костюмах, передающие друг другу мешки с золотыми монетами, потом какие-то грязные дети, таскающие железяки в пункт сдачи металла, где огромный викинг рассчитывался с ними миниатюрными морскими минами.

Проснулся он уже засветло. Спустился вниз — никого за столами не было, отыскал слугу и попросил воды и какую-нибудь бадью. Тот хмыкнул, но через десять минут притащил на задний двор пару ведер, а бадьи по его словам нигде не нашлось.

Платон стянул с себя жесткую от пота и пыли одежду и вылил ведро на голову. Холодом обожгло кожу, будто с неё содрали защитный слой. В каком-то смысле так и было. Второе ведро он использовал, чтобы более или менее тщательно отмыть голову и волосы. Правда, одежду-то всё равно пришлось натянуть старую, но чувствовал он себя всё же гораздо лучше.

Побриться бы ещё, но на такую роскошь он даже не надеялся. Он ещё вчера обратил — столовые приборы все деревянные, ножи — в лучшем случае бронза, а то и вообще не понять что. Никаких металлических блюд, кастрюли мятые, как будто им лет по 50, разве что от времени не протерлись. С металлом в мире было действительно туго, так что ничего удивительного, что железо тут стоило целое состояние. Вряд ли тут легко удастся найти бритву.

Когда он зашёл внутрь, за столом сидели Криксар с Игорем.

— Серьезно, ни дома, ни жены? — с сомнением спросил Криксар.

— Не-а, так и странствую, — ответил Игорь, — это всё только кажется обязательным, но с годами привыкаешь. Так проще — ничего за собой не тащить. Ничего и не потеряешь.

Криксар задумчиво потянул себя за ухо, было заметно, что он не согласен, но показывать этого не хочет.

— И не хотелось ничего иного?

Платон присел рядом с ними за стол. Игорь ухмыльнулся, увидев мокрые волосы, но ответил на вопрос.

— Хотелось, конечно. Только ты пойми, я же ведь только убивать да прятаться умею. И то даже для этих дел я уже старею — неповоротлив стал, медлителен. — Платону видел его в деле и был совершенно уверен, что у Игоря нет никаких проблем с неповоротливостью и медлительностью. Но зачем он врёт? — Думаешь, с такой работой я бы смог где-то спокойно жить?

— Не знаю, не знаю. Я после этого путешествия за пределы города ни ногой, хватит с меня приключений. Спокойная жизнь — вот что мне нужно.

Криксар неожиданно погрустнел.

— Хотя, если честно, я вам завидую. Я уезжал, хотел добиться славы, а в итоге что? — он разочарованно махнул рукой. — Вот ты, Платон, почему ты покинул родной дом?

— Да у меня не то чтоб выбор был.

— Но почему тогда не пытаешься вернуться?

— Не думаю, что это возможно, если честно, — Платон замялся, — меня очень далеко от дома занесло.

— Ты точно не северянин, но и не из полисов, иначе ты бы наверняка бывал в Псайкре. Хотя может ты из Грано? Откуда ты?

Что можно ответить на такой вопрос, если не можешь сказать правду, но любая ложь будет неправдоподобной?

— Извини, Криксар, не очень хочу об этом говорить. — Платон слабо улыбнулся. — Болезненные воспоминания.

Криксар тяжело вздохнул.

— А у кого из нас их нет.

Зал постепенно заполнялся людьми, слуги начали выносить завтрак, а путники были куда более спокойны — многих мучало похмелье. Амалзия появилась едва ли не позже всех, оглядела зал и сразу забрала Криксара поговорить о долгах.

— Тебе стоит придумать легенду, — негромко сказал Игорь, — иначе умные люди быстро догадаются о твоем прошлом.

— Да, только как, если я толком ничего не знаю. На Севере все сразу поймут, что я не с Севера, а тут все сразу понимают, что я не местный.

— Я долгое время говорил, что потерял память, но это тоже подозрительный вариант. — Игорь задумался. — В горах есть рудники, туда ссылают преступников. И с севера и с юга. Можешь сказаться беглецом.

— Нет уж, спасибо, прошлое каторжника мне не к лицу.

— И то верно. Южнее пустынь тоже не вариант — слишком светлокож.

— Тут, что весь мир состоит из полуострова с полисами и непонятного Севера?

— Двух полуостровов. Зубцы — Клык и Резец. — Поправил Игорь. — Вообще нет, толком тут ничего нет, только горы. Через море далеко никто не плавает — слишком жестокие штормы и волны, к тому же ветра тут дуют почти всегда к земле, как бы абсурдно это ни звучало.

Платон обернулся, проверил не подслушивает ли кто, но все были заняты своей едой. Лаз вообще практически сполз под стол, демонстрируя картину «жестокое похмелье сразило воина».

— Хотя, знаешь, на старых картах чуть севернее пустынь и восточнее Ситии, — так называется нынешняя империя северян, — есть остров. Довольно большой. Регулярно возникают слухи, что оттуда приплывают люди, высаживаются на побережье, сражаются с кочевниками. Какой-то ушлый торговец даже утверждал, что плавал туда, что сомнительно — северное море ещё опасней южного.

— Думаешь, я смогу сойти за человека оттуда?

— Никто же не знает, как они выглядят.

— А что насчет деталей? Если начнут расспрашивать?

— Придумай какую-нибудь брехню. Сам ведь говорил, чем откровеннее чушь, тем скорее в неё поверят.

Платон задумался. План звучал неплохо. Такая легенда, конечно, привлечет много внимания, но зато проверить её никто не сможет, а звучит она абсолютно естественно. Героический мореплаватель, пытавшийся преодолеть безумную стихию, оказался единственным выжившим в кораблекрушении. Бум! Он едва не погиб, частично потерял память, но верит, что сможет найти себя в новом мире. Бум! Его спасли героические караванщики, а он спас их. Бум!

От безудержных фантазий его отвлекла другая мысль.

— Игорь, — спросил Платон, — а ты сам, что говоришь о своем прошлом?

— А я не даю меня спрашивать, — ухмыльнулся мужчина.

***

У ворот Старого города их встретили мускулистые люди с тяжелыми щитами, стоявшие так, словно с них должны были лепить статуи. Не стражники — солдаты. Ворота были открыты, хотя Платон сам видел, что совсем уж сомнительных личностей отгоняют, не позволяя им войти внутрь. Впрочем, им никто препятствовать не стал.

— Нам до площади, потом направо, — сказал Криксар. — А город ведь сильно вырос за это время.

Старый город выглядел намного приличней Нового. Отделенный высокой белой стеной, он состоял из широких улиц, мраморных колонн и изящных башенок. Всё говорило о том, что это место процветало. Люди здесь выглядели иначе — в волосы вплетены цветные ленты, длинные цветные гиматии были украшены вышивкой, даже складки на одежде казались тщательно выверенными.

— Это гораздо больше похоже на цивилизацию, — заметил Платон.

— Псайкра всегда процветала, будучи торговым городом, — сказала Амалзия, повернувшись к ним, и продолжая идти спиной вперёд, — но последние 10 лет были совсем сытыми благодаря торговле с северянами.

Площадь была большой, такой, что может спокойно вместить несколько сотен человек, не превращая их в толпу. Её окружали роскошные дома, перед которыми стояли статуи, изображавшие красивых мужчин с различным оружием. Но ещё интересней было то, что посреди площади сейчас боролись двое мужчин, одетых в одни набедренные повязки. Намасленные тела блестели на солнце, канаты мускулов бугрились под кожей, несколько других борцов подбадривали соревнующихся.

— Что происходит? — спросила Амалзия у одного из борцов.

Не прекращая наблюдать за схваткой, он ответил со снисходительной улыбкой:

— Марк Щуплый решил проучить северянина, но, кажется, бахвальства у него больше, чем силы.

Только сейчас Платон обратил внимание, что один из борющихся явно отличался от окружающих: более светлая кожа, короткий ёжик соломенных волос.

— И в честь чего он решил устроить это на площади? — спросила Амалзия.

Борец бросил на них взгляд, хмыкнул и сказал:

— Так ведь игры же. Столько атлетов — кровь бурлит!

— Разве игры должны быть не осенью?

— В этом году пораньше, — пожал плечами борец.

Северянин издал протяжный рык и повалил на спину своего противника. Зрители издали разочарованный стон, а северянин продержал противника прижатым к земле секунд пять, затем встал и протянул ему руку. Тот встал на ноги, игнорируя помощь, злобно сплюнул на землю и отошёл в сторону. Северянин удивленно покачал головой, провожая своего оппонента взглядом. Зрители начали расходиться.

— Пойдёмте уже, а, — Криксару не терпелось вернуться домой.

— Минуту, — сказала Амалзия и обратилась к борцу. — Атлет! Как тебя зовут?

— Горогар, мисс. — Он слегка неуклюже поклонился. — Но друзья зовут меня Гор, так что…

— Что тебя занесло сюда?

— Игры, миледи! — после каждой фразы его лицо расцветало широкими улыбками, — Хочу соревноваться с лучшими из лучших.

— Тогда тебе стоило ехать в Кливефению.

— Туда я тоже доберусь. И не могу отметить, что приятно слышать родную речь!

Платон взглянул на Криксара — тот не слушал разговор и смотрел только на холм, возывшавшийся справа от площади. Ему казалось, что Амалзия и Горогар говорили на том же языке, что и все остальные. А что если?

— Как там на Севере? — спокойно поинтересовался Платон.

Амалзия удивленно уставилась на него.

— Ты знаешь северное наречие?

Он невозмутимо кивнул.

— Какой же прекрасный сегодня день! — Атлет громко расхохотался, чем напугал проходившую мимо старушку в длинном хитоне. — Друг, на севере всё как всегда — лорды грызутся друг с другом, купцы грызутся с лордами, Знающие грызутся и с теми, и с другими, а над всей этой кучей холодного дерьма возвышается его высокоблагородие Сурт! — На этот раз улыбка была чуть более грустной. — Впрочем, разгребать это приходится обычным людям, так что им нынче не сладко.

Амалзия поймала нервничающий взгляд Криксара.

— Гор, нам нужно идти…

Он прервал её на полуслове.

— Конечно, друзья! В этом городе всегда есть дела! Заходите послезавтра посмотреть на мои выступления, да и если захотите поболтать с земляком, то можете найти меня в Нижнем городе, в местечке «Гарцующий пони». Я там живу.

Они распрощались с северянином и двинулись к холму. По пути Платон несколько раз замечал людей, одетых значительно беднее остальных. Они в основном таскали тяжести или что-нибудь чистили.

— Криксар, это, что, рабы?

— Где? — Криксар заоозирался по сторонам с обеспокоенным видом, но, увидев одного из носящих грузы, успокоился. — А, да, рабы.

— И тебя это не напрягает?

Криксар остановился и повернулся к Платону.

— Нет, конечно, а должно разве?

— Ну, ты ведь сам, — он не мог подобрать нужное слово, — освободился.

Криксар рассмеялся.

— Я даже и не думал об этом в таком ключе, слушай. Это же варвары, они для этого и нужны, совсем другая история. Да и обращаются с ним здесь совсем не так, как у кочевников. Гораздо лучше!

Платон почесал голову, и прошептал под нос:

— Удивительное двоемыслие.

Глава 9

Они остановились у ворот большой усадьбы, стоявшей на холме. У ворот стояли двое солдат, точно таких же, как те, что охраняли вход в город.

— Я бы хотел увидеть Астиага, своего отца, — обратился к солдатам Криксар. — Меня зовут Криксар.

Солдаты переглянулись.

— Боюсь, путник, это невозможно. Астиаг погиб полтора года тому назад, а ты видно давно не был в городе.

— А его брат, Астиар?

— С тех же пор в земле, храни господь его душу, — сказал один из солдат с искренней грустью в голосе.

Криксар растерялся, обернулся на своих спутников: Платон смотрел сочувствующе, Амалзия потерла пальцы — универсальный жест, намекающий на плату.

— А кто же теперь Хранитель?

— Я, — раздался мягкий, но звучный голос позади них.

Они обернулись. Там стоял мужчина лет тридцати, одетый в плащ пурпурного цвета, который был закреплен блестящей золотой фибулой. Если с солдат можно было писать статуи, то этот человек был прообразом всех статуй на свете. Он был сложен идеально — высокий, с рельефными мускулами и идеальной осанкой, лицом будто выточенным из мрамора. Всё это украшалось копной густых черных волос и пронзительным взглядом светлых глаз.

— Кир?! — воскликнул Криксар.

Мужчина пристально смотрел на него несколько секунд, потом удивленно сказал:

— Не может быть.

— Как ты красив, брат! Жизнь явно с тобой ласкова.

— Мира, — из-за спины Кира вышла женщина, на вид немного старше его, — познакомься с моим пропавшим братом Криксаром, сыном Астиага!

Кир обернулся на неё, посмотрев в глаза чуть дольше, чем это обычно бывает. Она едва заметно кивнула.

Женщина была красива, хотя и не выглядела такой идеальной, как её спутник. Изящный наряд, сложная прическа — она выглядела богаче людей на улицах. Если Платон правильно понимал местные цены, то золотые браслеты на её руках стоили едва ли не столько же, сколько эта усадьба.

Она поклонилась и сказала:

— Рада знакомству. Но разве вы не пропали в своем путешествии несколько лет назад?

— Пропал, ваша правда. Я был схвачен кочевниками и провел в плену почти три года, — Криксар весь сиял, — и спасся только благодаря этим людям.

Кир и Мира только сейчас обратили на них внимание. Взгляды их обоих сначала были не слишком внимательными, но резко стали заинтересованными — у Кира благодарным, а вот у Миры любопытным.

— Брат мой, друзья. Негоже стоять нам на улице, пройдемте внутрь!

***

Внутри усадьба оказалась полна солдат. Большая часть из них тренировалась, звенел металл. Их провели к большому дому, где они остановились в большом зале. Кир налил вина, раздал всем по кубку. Платон только пригубил, а вот Криксар с большим наслаждением осушил сразу половину.

— Так значит, вы спасли моего брата из лап дикарей?

— В основном он, — кивнула Амалзия, указывая на Платона, — я лишь ведущая каравана. Честно говоря, именно Платон уговорил меня взять вашего брата с собой, а не оставить в пустыне. Да и сам побег устроил тоже он.

— О, да, ты бы видел, как он убил того кочевника, — довольно сказал Криксар, — это будет сниться мне в самых сладких снах. Но Амалзия согласилась дать мне место в караване, мои вода и еда тоже были за её счёт, так что мой долг ей ничуть не меньше.

— Убил кочевника? Убедил ведущую каравана взять лишний рот? Да вы человек многих талантов! — Кир обратил свой цепкий взор на Платона. — Откуда вы?

Платона не оставляло ощущение, что его препарируют словно на хирургическом столе, но он не мог понять, с чем это связано. Что ж, видимо, его легенда сейчас пройдет проверку на прочность.

— Я с островов, которые вы называете Анъйес.

Кир снова взглянул на свою подругу и снова чуть дольше, чем это делают обычно.

— Ого. Вы удивили меня. Никого оттуда не встречали уже сотни лет, так что многие считают, что те острова — лишь легенда. Но видимо, они ошибаются. Как же вы оказались здесь?

— Я был исследователем, первооткрывателем. Хотел узнать, что там за великим морем, преодолеть бури. — Платон усмехнулся. — Увы, как это часто и бывает, бури оказались сильнее. Меня вынесло на берег, к тому же я на какое-то время потерял разум от жара и соли, так что забрел в пустыню, где меня и подобрали караванщики.

— Расскажи ещё как убил мантикору её же собственным жалом, — добавил Криксар.

— Господь, судя по всему, берег вас для великих дел. — Кир повернулся к Амалзии. — А ваше сердце, видимо, полно любви! Впрочем, мне кажется, будто я вас видел раньше.

— Это вполне возможно, я сопровождаю караваны из Псайкры не первый год. Вы могли видеть меня в городе.

— Да, ваши волосы трудно не заметить! — Кир обворожительно улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Друзья, если позволите вас так называть, я очень хочу услышать вашу историю, но меня ждут дела города. Не откажите мне в удовольствии принять вас на ужин сегодня вечером.

Платон с Амалзией переглянулись. Она начала:

— Господин, боюсь мы…

— Не отказывайте, прошу вас, — сказала женщина, — мы должны отблагодарить вас.

Амалзия хотела было возразить, но Кир уже встал с кресла и поставил кубок.

— Прошу прощения, а теперь я должен откланяться. До вечера, друзья мои! — Он обернулся к брату. — Криксар, Мира покажет тебе, где можно разместиться, а деловые вопросы решим позже.

****

— Что это было?

— Это, друг мой, — усмехнулась Амалзия, — крупное везение. Твой спасенный товарищ оказался родственником нынешнего Хранителя города. Я-то думала, его отец какой-нибудь мелкий аристократ или купец, так что награда будет невелика, а тут можно сорвать куш.

— Хранитель города?

Она кивнула.

— В Псайкре правит совет Четырёхсот, но для военных целей они назначают Хранителя, который обладает довольно широкими полномочиями, но только в рамках командования войсками и стражей. Почётная должность, так что вдвойне удивительно, что Кир сумел стать хранителем так рано.

Они двинулись с холма вниз, разглядывая залитые солнцем улицы.

— И чем он мог это заслужить?

— Я не слежу за политикой, но знаю, что он разрешил какую-то заварушку между кайртийцами и хенекийцами, а потом вернул под власть Псайкры так, что те стали как шелковые. Плюс, насколько понимаю, солдаты его почти боготворят, так что было бы трудно поставить кого-то иного.

Они незаметно оказались на окраине рынка. Между рядами бродили граждане, ощупывающие ткани и осматривающие различные безделушки. Рынок был на удивление спокойным, никто не кричал, не было толчеи — судя по всему, в Старом городе вообще была в моде умеренность и спокойствие.

— Нам стоит прикупить одежду, как думаешь?

Амалзия с удивлением уставилась на него. Сама она тоже оставалась в походной одежде — пыльные штаны, длинная плотная рубашка.

— О чем ты?

— Ну, мы же должны прийти на ужин и всё такое, — пояснил Платон, — нужно выглядеть прилично.

— Я уже и забыла о таком, — ответила Амалзия. — Ты прав. Действительно, одежда нужна. Я займу тебе денег до вечера, так что постарайся не забыть получить свою награду.

Они двинулись между рядами. Одежда тут в основном была из овечьей шерсти или шёлка, практически всю красили в желтый, оранжевый, розовый и другие яркие цвета. Пурпурная ткань всегда лежала на прилавках на самом видном месте, но попадалась гораздо реже других вариантов. Помимо этого торговцы продавали сандалии и разного рода украшения: броши, браслеты, заколки.

Платон подобрал себе простой серый хитон до колен и шафрановый плащ, который скорее был особым образом наматываемый кусок ткани, как у древних греков, а ещё взял новые сандалии, взамен износившихся в дороге. Амалзия выбрала тунику и начала возиться с пеплосом — огромным отрезом ткани, который нужно было как-то очень хитро драпировать. Женщина-рабыня, увела её за небольшую ширму, где помогала наряжаться.

— Слушай, я всё хотел спросить… — сказал Платон, стоя спиной к ширме и рассматривая проходящих мимо людей.

— А? Ой, — донеслось из-за ширмы.

— Вот Знающие, они по идее очень могущественные, могут испепелить армию, проехать сотню миль за пару дней, не напрягаясь. Наверное, и свинец в золото превращать могут. Почему они тогда не правят всеми?

— Ну, — за ширмой послышалось шуршание ткани, — вообще правят практически везде. Просто не каждый Знающий будет показывать всем, что он умеет. Да и учти, что не все делают что-то впечатляющее. Тот же Вол очень хорош, но платить ему готовы в основном караванщики. Ускорять целую армию у него сил не хватит, так что он и не особо богат. Плюс в большинстве полисов очень жесткие правила относительно того, кто может оказаться у власти.

— Почему Знающие не захватят власть силой? Если бы они объединились, то могли бы очень многое.

— Знающие — всё еще люди. Их, точнее большую часть из них, можно заколоть ножом, отравить или застрелить, так что им всё еще нужны охрана, солдаты и верные слуги. А вместе они работать могут едва ли — почти все становятся подозрительными до безумия, когда приобретают силы. Это не говоря о том, что многие из них очень стары.

— А… — он оборвал себя на полуслове, — наша общая знакомая?

— Ммм? А, поняла. Это редкость, таких обучают с самого детства. И то, из десяти учеников пять просто не добиваются никаких результатов, трое едва ли могут создать что-то сложнее маленького огонька, а еще один сходит с ума. А большинство Знающих начинают обучение во взрослом возрасте и тратят на него годы, зачастую без особого результата.

Платон услышал шаги и шелест ткани.

— Ну, что думаешь? Сойдёт для богатых господ?

Он обернулся. Она была облачена в желтую тунику, поверху которой был надет оранжевый пеплос с несшитым правым краем, оставляющим бедро открытым, закрепленный на плечах двумя фибулами-змейками. Нижний край был покрыт изящной вышивкой в виде языков пламени.

Только сейчас он заметил, что она вообще-то очень красива: мускулистое, плотное тело без лишнего жира, гармоничные пропорции, которые казались более выраженными благодаря драпировке. Копна растрепанных рыжих волос создавала ощущение, что вся девушка была объята огнём. Ужасающе прекрасно.

— Огонь. — Он заметил, что Амалзия смотрит на него с непониманием, и поправился. — В смысле, красиво. Тебе очень, очень идёт.

Она смущенно улыбнулась.

— Надеюсь, что так. Пойдём дальше?

— Погоди минутку. Я посмотрю кое-что ещё.

Амалзия начал о чем-то перешептываться с рабыней и в итоге они ушли куда-то вглубь лавки. Через пять минут они вернулись, Амалзия что-то сжимала в руках.

— Иди сюда, — попросила она его.

Амалзия расправила его плащ, потом аккуратно поправила его так, чтобы на нем образовались складки, и наконец закрепила его фибулой, которую и прятала в кулаке. Платон невольно залюбовался этой брошью — искусный мастер изобразил поверх двух иголок пса, сжимающего в зубах некую птицу, и обе фигурки были до того изящны, что казались почти живыми.

— Не стоило… — начал было Платон, но Амалзия тут же прервала его.

— Это подарок. Не заморачивайся. К тому же, мы все хотим, чтобы ты выглядел прилично. А вот теперь пойдем дальше, да.

Они расплатились и вышли в город. Времени до вечера оставалось ещё очень прилично, так что Платон попросил отвести его к морю. Море было удивительно чистым и теплым. Амалзия едва ли помочила ноги, а Платон сделал неплохой заплыв так, что людей на берегу стало трудным различить. Купаться, конечно, пришлось нагишом, но это его почему-то не особо смущало. Когда умираешь первый раз, начинаешь проще относиться к некоторым вещам.

Он перевернулся на спину и взглянул в небо. Вода поддерживала тело, а ветер и шум волн перекрывал любые другие звуки. Полное расслабление. Семь осколков прошли зенит и теперь отпускали лучи, чтобы ласкать его уставшее тело.

Платон думал о том, что ему делать дальше. Когда-то он фантазировал о том, что он станет героем, обретет суперсилы и всех спасёт. Что он воскреснет как Иисус, или услышит голос бога. Хотя и дьявол подошёл бы. И вот теперь всё примерно так и получилось. Перед ним новая жизнь, где он не скован былыми ограничениями, зато обладает уникальными для мира знаниями и почти уникальной силой, предоставленной таинственной системой, а он не знает, что с этим делать. Все тридцать три года прошлой жизни он потратил на помощь людям, которых не знал — на личном фронте никогда не ладилось, за богатством он не гнался, сидеть на одном месте и заниматься вышивкой, бегом или ещё какой фигней казалось слишком скучным. Родители умерли рано, друзья с годами куда-то пропали. Может быть, здесь есть шанс сделать всё правильно, прожить обычную спокойную жизнь.

Над ним пролетели несколько чаек, издающих громкие призывные крики. Платон всегда немного завидовал птицами — они были вольны лететь куда угодно, свободны, но при том всегда знали, что они хотят делать с этой свободой.

Внезапно ему пришла абсурдная идея в голову. Он закрыл глаза, тихо прошептал «реза» и в открывшемся меню выбрал трепет. В голове тут же зазвучал голос.

«Они бояться выходить в море, оставаясь прикованными к берегу. Они верят, что город крепок как скала, что он будет стоять вечность, но он хрупок как старая кость. Дурные псы дерутся за неё, пока мальчишки, у которых всё впереди, смеются над ними. В их веселых песнях сквозит отчаяние, а проповедники больше не говорят о последних днях мира, боясь, что они уже наступили.»

Стихи ударили резким осознанием — Пикник, воспоминание из прошлой жизни. Откуда этот голос знает эту песню? Платон резко вынырнул из странного марева и осознал, что он потерял контроль и погрузился под воду.

Резкий страх, горло сжало спазмом. Вот он — свет наверху, нужно плыть туда. Вверх, гребок, ещё один, главное — выплыть.

Платон рывком вырвался на поверхность воды — на самом деле, он погрузился не очень глубоко. Тяжело задышал — больше от нервов, чем от нагрузки.

Он огляделся вокруг и понял, что видит всё немного иначе, словно каждая вещь была насыщена смыслом, словно море было полно древних левиафанов, а город — стай бездомных псов. Он физически почувствовал, сколько напряжения скрыто под гладью процветания и размеренности.

Новый эффект голоса? Жутковато. Не то чтоб полезно. Но странно и эффектно. В голове немного прояснилось, как ни странно, а решение сложных жизненных вопросов можно отложить на потом.

Он размашисто погрёб к берегу, возвращаясь к намеченному пути.

***

— Я думала, ты утонул.

Амалзия полулежала под огромной изогнутой пальмой. Ничего в её позе не выражало беспокойства.

— А что ж не бросилась спасать?

Она издала что-то среднее между смешком и кашлем.

— Зачем тебя спасать, если ты сам выплыть не можешь?

— Ради награды, разве нет? Я же должен вернуть тебе долги. Странно вышло, если бы я утонул.

— И то верно, — кивнула она, — но нет таких денег, что заставили бы меня лезть в чертову воду.

— Что за ненависть к воде?

Она пригладила волосы и задумчиво посмотрела на море.

— Сложно сказать, Платон. Не люблю воду, сколько себя помню. Как и все, кто управляет огнём. Знание всегда меняет человека. Когда понимаешь как что-то работает, начинаешь немного иначе видеть это. Как будто оно становится частью тебя или вроде того.

Платон сел рядом под тень пальмы.

— Можешь рассказать, как ты овладела магией так рано? То, о чем мы говорили на рынке. — попросил он.

— Это не то чтоб большой секрет, — её голос внезапно стал более хриплым, чем обычно. — Я родилась на Севере, в королевстве, которое называлось Пентерланд. Мне было девять, когда Сурт объединил под своей властью Север. Он придумал, как плавить сталь, не сжигая леса, — использовать Знающих. Только тех, кто работает с огнём не слишком много, да и не все согласились бы.

— Тебя угнали в рабство?

— Не совсем. Родители были даже рады. Нас хорошо кормили, одевали, а после того, как мы отработаем положенный срок, обещали выдать клочок земли и жалование. Для крестьянской дочки, — Амалзия сглотнула, — это невероятная судьба. Пятнадцать лет я училась с другими детьми. С утра и до вечера, каждый день. Какие вещи горят, как они горят, чем их можно поджечь. Наши учителя старались вбить нам в голову каждую вещь об огне, которая была известна людям.

Платон заметил, что она нервно потирает шрамы от ожогов на кистях.

— Потом ещё два года у огромной печи. Жар и жидкий металл каждый день. Иногда, раз в месяц — горящая плоть неосторожных работников. — Амалзия повернула голову на него. — Ты даже не представляешь, сколько металла льют на севере. За месяц они делают больше, чем все полисы вместе взятые за полгода, а качество у них в разы выше.

— Ты сбежала?

— Да. Был один человек. Проклятый. Он покупал у нас латы. Я поймала момент, когда никто не слышал, и умоляла его о помощи. Он согласился. — Её голос снова задрожал, она побелела и сжала кулаки. — Чертов идиот там и остался, сварился заживо в своих сраных латах, а я бежала. Пряталась по лесам и медленно шла на юг, пока не добрела сюда. Ну дальше понятно, караваны.

— Ты назвала того человека проклятым, хотя он тебя спас, — сказал Платон. — Почему?

Амалзия опустила взгляд. Было видно, что ей непросто обо всем этом говорить, хотя Платону казалось, что этот разговор должен помочь.

— Он буквально был проклятым. Они что-то вроде секты. Вечно звенят в своих латах, скитаются по миру. У них очень жёсткий кодекс, что-то связанное с тем, что мир ужасен, а Бог зол. Я не очень много знаю, так уж вышло, что поболтать мне с ним толком не довелось.

Она поднялась с песка.

— Пойдём. Пора на ужин.

Глава 10

— Так, значит, вы с тех самых таинственных островов! — воскликнул толстый мужчина в расшитом пурпурном плаще. — Наверное, дикие места?

Амалзия замялась, потом указала рукой на Платона, удивленно разглядывавшего блюдо со странной формы куском мяса.

— Это он с островов, не я. И вряд ли там очень дикие места, раз они смогли построить корабли, чтобы преодолеть море.

— Но корабль-то разбился! — Толстяк громко захохотал. — Не настолько они и хороши, эти дикари, да?

Он хлопнул её к плечу и отошёл в сторону. Платона тем временем успел забрать невысокий коренастый мужчина в скромной хламиде, который, однако, выглядел так, будто с ним лучше не шутить.

— Я гиппарх Кассандр. — Платон крепко пожал его мозолистую руку. — Рад знакомству.

— Платон. Гиппарх — это командующий конницы?

— А вы быстро осваиваетесь. Для чужеземца, — улыбнулся Кассандр. — Да, я командую конницей. К сожалению, у нас не было возможности показать, насколько сильно для всадника меняют ситуацию стремена, но, думаю, скоро все поймут, что за нами будущее.

— Вы изобрели стремена? — удивился Платон.

— Не я, конечно же. И, к моему стыду, не пертолийцы, а северяне. Одно из изобретений, просочившихся к нам в последние годы. К сожалению, только Хранитель всерьез относится к этому.

— Вы тоже считаете, что скоро будет война с северянами?

— А как ещё бывает, когда у одних людей становится очень много амбиций, но маловато земель? Конечно, они придут.

— А разве оборона города не опирается на Знающих? — Платон понятия не имел, как обстоят дела с обороной города, но предположил самое логичное.

— Знающие? Пффф, — на лице Кассандра проскользнуло презрение. — Не знаю, как у вас на родине, но местные знающие способны только пьянствовать и требовать денег за каждое движение.

— Разве они не граждане?

— Граждане, конечно, только вряд ли их это волнует, — Гиппарх издал удрученный вздох. — Нами правят толстосумы и их прикормленные мартышки. Впрочем, сегодня ведь праздничный вечер, так что отложим такие разговоры. Давайте я представлю вас гостям.

***

Толстый мужчина в пурпуре оказался крупным торговцем по имени Садиатт. Он одним из первых наладил торговлю с северянами и чрезвычайно гордился этим. По его словам, у него был самый большой запас чугунных колец в городе, а только за них северяне продавали изделия из металла. Он ничего полезного не сказал, только пригласил Платона отобедать и у него, сказав, что там будет настоящий цвет общества.

***

Тощая, словно палочник, пожилая женщина переживала полосу невезения, которую она сама объясняла немилостью Бога, хотя Платону показалось, что виноваты скорее пьянство и излишняя щедрость к двум юнцам, вившимся вокруг неё. Она попыталась флиртовать с Платоном, от чего Кассандр поморщился. Никакой полезной информации от неё получить не удалось.

***

Следующим был неряшливый человек неопределенного возраста, который постоянно блуждал взглядом и периодически точил зубами костяшки пальцев.

— Теисп. Постановщик. Писатель. Трагик, — он говорило очень быстро и четко, словно выбивал ритм словами.

— Рад знакомству. Вы наемник? Или вроде того? Да?

— Эммм… не совсем, я прибыл с островов Анъйес.

— Острова, острова, острова. У вас острый ум? Поможете решить задачку?

— Какого рода задачу вам надо решить?

— Задачу искусства, конечно. Моя трагедия повествует о закате империи. Пертолианской империи и последнего царя. Но как показать величие тех времен? Оно не только в словах, но в образах людей.

— На моей родине, — осторожно начал Платон, — большое значение придают свету. Падающий на актера свет, особенно цветной, может ощутимо подчеркнуть его чувства и характер.

— Свет? Свет, свет. — Улыбался он тоже ритмично, уголки губ слово подергивались такт чему-то неслышному. — Очень умно. Можно использовать механизмы, чтобы перемещать факела, хм. Да, да.

Драматург остался бормотать, а гиппарх сопроводил Платона к следующим гостям.

***

Группа людей, носивших одинаковые броши в виде ветки оливы, оказались владельцами маслодавилен, заключившими что-то вроде коммерческого союза. Все они терпеть не могли войны и солдат, но считали важным оставаться независимыми и выказывать почтение всем. Платон кратко пересказал им историю своего путешествия, которая очень их заинтересовала и они взяли с него обещание встретиться с неким знаменитым мореплавателем, который будет очень рад обменяться знаниями.

***

Двое стариков в роскошных нарядах и с подкрашенными глазами были Знающими. Одного, чрезмерно пьяного, звали Гарпагом, а второй представился Буром, сказав, что имя своё давно уже позабыл. Бур получил своё прозвище за то, что умел управлять воздухом и однажды поразил врага, закрутив ветер в гигансткий вихрь, напоминающий огромный бур, пронзающий армии противников. Гарпаг же мог повелевать практически любыми животными. Оба они довольно притворно восхитились стойкостью Платона и сказали, что ему обязательно следует выступить в Академии, рассказать студентам о своих странствиях.

***

На Знающих с неприязнью смотрела девушка в простом хитоне. Она оказалась жрицей Единой церкви и сообщила, что «Знающие — это гадкий лишай на здоровом теле, оскорбление божьего замысла». Её восхитил рассказ о спасении Криксара и она даже благословила Платона, а потом долго утверждала, что его благородные деяния без толики колдовства должны быть примером для всех граждан.

***

Помимо этого было еще несколько офицеров Кира, которые любезно приветствовали Платона и приглашали его обязательно посетить Игры, а так же несколько аристократов, которые просили рассказать его историю и ахали на всех кровавых моментах. Через пару часов Платон уже так устал рассказывать одно и то же, что едва мог ворочать языком.

Платон отошёл в сторону под предлогом, что хочет выпить ещё вина и постарался понаблюдать за людьми. Из всех присутствующих он не успел поговорить только с Киром и Мирой, которые словно избегали его. Криксар был изрядно пьян, подходил к Платону, долго и путано благодарил и обещал что-то очень невнятное.

Он прошептал «реза» и вызвал корреляцию.

«Здесь немало людей. Тебя позвали сюда не просто так, это всё очень тщательно срежиссированная сцена, сомнений нет. Многие из этих людей не ходят на приемы к Киру, но ты стал для них поводом и причиной. Это помимо того, что они все связаны. Жрица хоть и молода, зато очень фанатична и хочет принимать участие в городской политике. Торговцы маслом слишком слабы, чтобы образовать собственную группу и оставаться независимыми, так что они ищут, под чьё крыло им бы нырнуть. Тощая женщина почти разорена, так что она ищет способ променять своё имя, котороё еще многое значит, на деньги и любовь. Драматург, очевидно, работает по чьему-то политическому заказу. Хоть он и немного безумен, но именно он зачастую определяет, что думают праздные граждане. Знающие ощущают угрозу от Кира, так что пришли, чтобы помешать образоваться возможным союзам против них. Хотя эти двое — явно не лучшие представители местной элиты. Но вот с Садиаттом сложно — у него нет никаких видимых причин быть здесь, хотя он безусловно очень богат, а его капитал только растёт прирастает. Кажется, время вышло.»

Голос резко смолк. Платон в целом понял, что тут целое змеиное гнездо, но пока совершенно не понимал своей роли в этом.

— Наслаждаешься упадком и безумием? — сбоку подошла Амалзия.

— Только не понимаю, зачем здесь мы.

— Ты, — поправила Знающая. — Ты здесь в качестве диковинки, чтобы остальные могли себя развлечь. Но меня больше беспокоит, когда наш дорогой друг всё-таки решит рассчитаться.

Платон бросил взгляд на Криксара. Тот умудрялся в каждой руке держать по кубку и ещё при этом обнимать двух полуодетых рабынь.

— Боюсь, для этого нам стоит поговорить с его братом.

— Ага, только он куда-то слинял. — Платон взглядом поискал Кира, но не нашёл ни его самого, ни его подруги. — Я уже хотела отвести его в сторону, но он всё время исчезает.

Рядом с ними неожиданно появился Кассандр.

— Друзья, хозяин дома хочет переговорить с вами.

— Какое совпадение, — проворчала Амалзия.

***

— Как вам вечер,друзья? — спросил Кир.

Он сидел на роскошном кресле, чуть позади расположилась Мира, внимательно наблюдавшая за ними. Она только кивнула, когда Кассандр привёл их. Платон и Амалзия расположились возле небольшого стола, на котором стояла доска с клетками и разноцветными камушками — то ли шахматы, то ли го.

— Очень хорошо, правда, мне кажется, что он устроен не для нас, — ответил Платон.

Стоит занять более агрессивную позицию, раз они оказались в уязвимом положении. Информации практически нет, козырей нет, но Киру явно от них что-то нужно.

— Как я и надеялся, — кивнул Кир, — вы чрезвычайно проницательны. Этот вечер действительно решает определенные политические задачи. Но помимо этого, я хотел порадовать и вас — показать, что в Псайкре есть, как минимум, вкусная еда и достойные люди.

Платон откинулся в кресле. Смешно, в книжках обычно герои сталкиваются с бесконечными боями, которые создают сложности, а в реальности куда тяжелее бывают разговоры.

— Так вот, чтобы не показаться невежливым, я верну вам долг, как и говорил. Он взял с пола небольшую шкатулку, поставил на край стола и открыл. Блеснуло серебро, Амалзия присвистнула.

— Здесь шестьдесят серебряных мин. Щедрое вознаграждение за великодушный поступок. Они ваши, а как разделить — это уже вам решать.

Платон взял шкатулку. Внутри были красивые, хотя и неровные монеты — с чеканкой тут явно было не очень. Он закрыл её и поставил на пол.

— Благодарю.

— А вы очень любите своего брата, — заметила Амалзия.

— Если честно, то не слишком, — улыбнулся Кир. — К тому же он мой двоюродный брат. Его отец был воистину великим человеком, настоящим воином, но сына излишне баловал. Криксар слишком склонен предаваться мирским слабостям, как и многие в этом городе. Тем не менее, семья есть семья.

Амалзия начала вставать с кресла, но Кир поднял руку и сказал:

— Прошу вас, останьтесь еще ненадолго. Я бы хотел сделать небольшое предложение, которое может вас заинтересовать.

Девушка села. Платон снова обратил внимание на Миру. Очень красивая женщина, но всё время молчит и смотрит на него — жутковато. Кто она на самом деле? Жена? Телохранитель? Наложница? Кукловод?

— Моя мысль в том, что мы можем быть полезны друг другу. Вы окажете услугу мне, а я окажу услугу вам. К тому же это возможность сделать хорошее дело, а мне кажется, что для вас это важно.

Амалзия скривила лицо, Платон слегка кивнул.

— Чем мы можем помочь в городе, которым вы фактически правите?

Сделать небольшую уступку, создав ощущение уязвимости, на самом деле оставаясь на своём. Пусть немного расслабится.

— В том и дело, — усмехнулся он, — что я не правлю Псайкрой. Ей правит Совет четырехсот, который делят между собой несколько знающих и большая группа торговцев. Я прошу помочь мне изменить эту ситуацию. Сразу отвечу на очевидный вопрос — я не могу послать кого-то из моих людей, так как это могут счесть попыткой военного переворота, а нанимать кого-то со стороны опасно — слишком много разных связей и интриг, слишком большие риски.

— А нам, значит, вы доверяете? — спросил Платон.

— Да, в некотором смысле. У вас обоих чистая репутация, вы не связаны ни с одной из групп. Амалзия старалась держаться вне политики с тех пор, как прибыла сюда, а ты просто не успел обрасти нежелательным связями, даже если бы хотел.

Он перешёл на ты — что это, давление? Или наоборот пытается показать открытость? Платон глянул на Амалзию — её лицо было непроницаемым, но он уже провёл с ней некоторое время и научился ощущать, когда она была недовольна. Хорошо, что хотя бы воздух не начал дрожать от жара.

— И чем же мы можем помочь?

— Благодаря твоей истории, многие тобой заинтересовались, даже если активно и не показывали этого. Это дает некоторые возможности, например, шанс попасть в дома этих людей. Многие из них увидят возможность использовать тебя для своих целей, а ты можешь использовать их.

— Я всё еще не очень понимаю, что ты имеешь в виду.

— Мне нужен кто-то, кто сможет покопаться в чужом грязном белье. Документы, болтливые рабы, странные гости — сгодится всё, что может заставить их работать на меня.

— За одни только такие разговоры можно оказаться на плахе, — сказала Амалзия.

— Да, это правда. Риск действительно есть, но я обещаю достаточно большую награду. Деньги, сталь, земли. Даже гражданство, если захотите.

— Вы не боитесь, что мы вас сдадим? — в голосе Амалзии звучало напряжение.

— Не боюсь. Во-первых, я уверен в вашей честности. — Интересно, с чего бы? — Во-вторых, вам будет не очень-то просто убедить остальных — вы не граждане, а чужаки с чудными историями. В худшем случае, это пошатнет мои политические позиции. В-третьих, вы должны понимать, что город полон моих солдат и когда кто-то вдруг пропадает или тело находят в порту, то именно они зачастую решают, будет ли кто-то искать преступников.

— Это звучит как угроза, — сказал Платон.

— Нет, прошу вас, — ответил Кир. — Я просто объясняю, почему говорю без страха, но если вы не будете делать чего-то враждебного по отношению ко мне, то я клянусь честью, что никто не причинит вам вреда.

— Тогда остался самый важный вопрос. — Платон взглянул в светлые решительные глаза. — Зачем нам помогать вам осуществить военный переворот и установить тут диктатуру?

Кир удовлетворенно кивнул. Он вообще не реагировал ни на какие попытки его спровоцировать, ничему не удивлялся и был спокоен. Если это игра, то он явно выигрывает.

— Я рад, что вы спросили. Как думаете, на чём зарабатывает большая часть этих торговцев?

— Север. Сталь и шерсть, — ответила Амалзия.

В её глазах проскользнуло внезапное понимание, а вот Платон еще не уловил, к чему ведет Хранитель.

— Как думаете, сколько из них начинает считать северян надежными партнерами, а не противниками? Сколько из них хранит сбережения в кольцах? Сколько из них готовы сотрудничать с нашим врагом и открыть ему ворота, лишь бы им позволили сохранить текущее положение?

— На моей родине, — ответил Платон, — подобные речи говорят диктаторы и тираны, чтобы убедить всех, что без них нельзя обойтись. И намерения их обычно ничуть не лучше, чем у торговцев.

— Угроза, о которой он говорит, реальна, — внезапно произнесла Амалзия, — армия северян — это отлично снаряженная толпа людей, закаленных в долгих междоусобных войнах, поддерживаемая группами Знающих, которые к тому же фанатично преданы Лорду-протектору.

Она сглотнула.

— Я видела всё это, ты знаешь. Я не сомневаюсь, что рано или поздно они нападут — никто не строит такую армию, чтобы сидеть на месте.

Кир кивнул.

— Амалзия права. Более того, у меня есть несколько шпионов на Севере, которые говорят, что в последние полгода там начались активные действия. Недостаточно лояльных лордов, старую аристократию, желающую сидеть в своих замках до второго апокалипсиса, лишают земель и титулов. Стали закупают всё больше, а оружия продают всё меньше. Взрослых мужчин забирают в рекруты, наплевав на подступающий сбор урожая. В лучшем случае, они выступят весной. В худшем — они двинутся через степи зимой.

— И что, они действительно так ужасны? — Платон попытался сказать это с иронией, но никто из присутствующих не улыбнулся. Ему ответила Мира.

— Да, Платон. Они ужасны. Они забирают земли у тех, кто возделывал их целыми поколениями, и отдают проходимцам, а бывших владельцев отправляют на периферию, где нет ничего кроме диких зверей и бедной почвы. Они берут маленьких детей и отправляют их в кузни и на рудники. Они вырубают вековые леса. Они жестоко убивают всех несогласных с текущим порядком, чтобы показать пример остальным.

Платону показалось, что при этих словах она смотрела на Амалзию.

— В их мире наверху оказываются сильные, хитрые и озлобленные, а все добродетели не стоят ни гроша. Сомневаешься в моих словах — спроси у тех, кто бежит с Севера сюда, в Новом городе их немало. Если они победят, то падёт Псайкра. Падёт Псайкра — падёт и вся западная цивилизация.

— Без потока стали из пустынь, поражение остальных полисов будет только вопросом времени, — добавил Кир.

— А как же ваши Знающие, разве они не смогут защитить город?

— Знающие забыли о своем долге, — вздохнул Кир. — Само это слово стало звучать позорно в последние годы. Половина из них едва ли способна сражаться, а вторая половина больше обеспокоена сохранением своих привилегий. Но проблема даже не в этом. Без надежной армии враги войдут в город до того, как Знающие успеют собраться с силами, и просто перережут их, а никто из них не хочет тратиться на армию, опасаясь, что это излишне усилит меня.

Платон задумался. У него не было очков корреляции, трепет использовать он опасался после того как чуть не утонул. Попробуем связность, в конце концов, она спасла ему жизнь.

«То, что говорят эти люди может оказаться обманом, но единственный надежный шанс проверить это — влезть в местную политику. Если мы всё ещё хотим помочь людям, то это шанс сделать так, чтобы меньше людей умерло. Либо разоблачить начинающего диктатора, если он врёт. Даже если тебе плевать на всё это, то это хороший шанс на тихую и мирную жизнь. Впрочем, ты сам уже принял решение и мой совет — пустая формальность. Но будь осторожен — Кир играет с нами в ту же игру, с которую ты играл с кочевниками, только на гораздо более высоком уровне.»

— В чём состоит план? — спросил Платон.

Глава 11

План оказался достаточно прост и изящен. Садиатт — толстый торговец, смеющийся над собственными шутками — очень сильно был связан с северянами, к тому же обладал большим влиянием в совете Четырехсот. Он был идеальной мишенью: почти наверняка ему есть что скрывать, а возможность надавить на него даст значительное преимущество при принятии решений.

Его слабостью был спорт — он был одним из ключевых спонсоров Игр, к тому же был склонен к ставкам. Собственно, это и было основной причиной, почему он присутствовал на этом вечере — устроить Игры предложил Кир, чему Платон изрядно удивился, а Садиатт его поддержал. В остальном же он был упертым и опасным политическим противником, к тому же державшим собственную стражу из лаколийских наемников.

Кир предложил сначала принять приглашение на обед и пообщаться с торговцем, а позже воспользоваться Играми, отвлекающими внимание Садиатта, и влезть в его дела. Откровенно говоря, это было очень размытым планом, но иного варианта не было — Садиатт не подпускал никого достаточно близко, чтобы можно было собрать более подробную информацию заранее.

Они обсуждали возможные варианты еще пару часов, горячо споря о деталях. В конечном итоге, обе стороны остались более или менее удовлетворены.

Они с Амалзией брели по ночному городу, возвращаясь в свой постоялый двор. Шкатулку Платон нёс подмышкой. В Старом городе было тихо, на улицах только изредка появлялись патрули, которые вежливо кивали им, проходя мимо.

— Почему ты согласилась на его предложение? — спросил Платон.

— Да я не то чтобы согласилась, скорее промолчала, — пожала плечами Амалзия.

— То есть ты не будешь участвовать?

— Буду. Мне не очень нравится идея влезать в политику, но то, что он предлагает — это… — она вздрогнула, — очень много. Гражданство — это уникально, пойми. Разница между жизнью гражданина и негражданина столь же велика, как между Старым и Новым городами.

— Ты веришь, что он сдержит обещание?

Она задумалась.

— Да. Думаю, ему можно доверять. Он больше солдат, чем политик, а солдаты в Псайкре всегда верили в честь и подобные штуки. А ты что думаешь?

— Не знаю, я сомневаюсь. Слишком много совпадений: Игры выпали именно на это время, весь этот вечер так удачно срежиссирован, а сам Кир как будто предугадывает твои мысли и говорит именно те слова, которые будут значимы. Плюс эта Мира, — его передернуло, — у меня от неё мороз по коже.

— Тогда зачем согласился?

— Как ни странно, единственный способ убедиться в его нечестности — это принять предложение. Если он честен, мы спасем много жизней и приобретем полезного союзника. Если нет, то мы опять же сможем сохранить город свободным, что тоже неплохо. А его конкуренты могут захотеть вознаградить нас.

— Или убить.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, ладно?

Они миновали ворота и вошли в Новый город. Тут было шумно — из некоторых трактиров доносились пьяные песни, где-то громко выла собака, задержавшийся допоздна торговец спорил с клиентом. И, конечно, никаких патрулей тут не было.

— Тебя не волнует возможность помочь людям, только деньги? — спросил Платон.

— Не особо. Ну, то есть, это было бы неплохо, но вряд ли один человек, даже очень талантливый и честный, может остановить этот водоворот угасания. Да и своя рубашка ближе к телу, такой уж мир.

Платон не смог сдержать печальный смешок. Амалзия неожиданно гневно схватила его за плечо и развернула к себе.

— Смеёшься? Думаешь, ты образец моральный чистоты? Освободитель рабов и спаситель обездоленных, третий мессия, двенадцатый пророк? — в её голосе звенела злость. — Видел рабов на этих улицах? Чем они хуже Криксара? Удобно прикрываться спасением людей и народов, чтобы пожинать всеобщую любовь и подталкивать людей к выгодным тебе решениям?

Она отпустила Платона, сплюнула на землю и пошла дальше, не оборачиваясь.

— Амалзия, подожди. — Он попытался нагнать её. — Да погоди, я не хотел ничего такого.

Она не останавливалась. Когда он догнал её и положил руку на плечо, она резко скинула её и развернулась. В её глазах отражались отсветы пламени ближайшего факела, прикрепленного к стене.

Амалзия не успела ничего сказать — из ближайшего переулка раздался гнусавый голос.

— Добрые господа, помогите монеткой бедному человеку.

— Отвянь, — бросила Знающая, не прерывая зрительного контакта с Платоном.

— Зачем же грубо так! — воскликнул обладатель голоса.

Периферическим зрением Платон увидел, что из темноты выходят двое — крупные ребята в просторных хламидах. В руках блестела бронза.

Платон едва заметно качнул головой в их сторону. Амалзия хрустнула челюстью, потом резко развернулась к грабителям.

— Пошли к черту отсюда.

Двое переглянулись.

— Ты кажется забыла, что уже не в верхнем городе.

Платон ощутил волну жара. Нехорошо — здания построены так тесно, что пожар хрен потушишь потом.

— Нам нельзя привлекать внимания, — негромко сказал он.

Жар спал. Амалзия опустила руки, но так и продолжала стоять лицом к двум разбойникам.

— Уже привлекли, — ещё один голос раздался сзади.

Платон обернулся — к ним вышёл еще один мужчина, здоровенный детина, грудная клетка едва ли не с бочку размером, руки как стволы деревьев — настоящий великан.

— Эй, ты кто такой? — выкрикнул гнусавый грабитель. — Это наша добыча, вали отсюда!

— Теперь моя.

Он протянул руку вперед.

— Эй, малец, отдай мне ларец и можете валить спокойно. А с этими двумя я уже сам потолкую.

Платон не сдвинулся с места. Он уже вызвал меню и выбрал волю к мощи. Мельком заметил, что все очки восстановились и появилось ещё одно свободное.

Гнусавый начал:

— Хочешь перо словить? Мы первые их взяли…

Но его голос потонул в раскатах, раздавшихся у Платона в голове.

«Мерзость. Отбросы, которых надо топтать НОГАМИ! Тебе не стоило их даже слушать. Трое ублюдков даже друг с другом грызутся, неспособные понять очевидного: сегодня ты станешь карающей дланью. Твоя подружка — настоящая ледышка, она справится, а ты завалишь этого здоровенного урода. Так мы покажем всем, чего стоим.»

«Как?»

«Взгляни на него — его ни разу толком не били. Сделай ему больно и он разревется, как безвольная девчонка. Будь неожиданным и резким. Он ударит справа — уйди влево. Схвати его руку, сломай кости до хруста, выдави глаза, раздроби пальцы, рви мясо. Колени, горло, яйца — раздави его.»

— Э, малец, да ты никак обделался? — здоровяк говорил даже ласково. — Давай ларец.

— Пошёл ты, — сквозь зубы произнес Платон.

Дыхание участилось, где-то за спиной вспыхнуло пламя, осветившее шрамы и злобную гримасу на лице здоровяка. Он рванулся к Платону, занося руку для удара справа. Платон бросил шкатулку вниз и рванулся влево, кулак пролетел мимо него, а он оказался сбоку от бойца и ударил его по ребрам. Слишком слабо, тот уже поворачивался, занося руку для нового удара.

От ребер растеклась звенящая волна боли по телу, Платон отскочил назад, уходя от следующего удара. Лицо грабителя стало серьезным, глаза блестели в темноте. Он бросился вперед, Платон снова ушёл в сторону, затем пнул его по голени. Удар прошёл по касательной, громила только зарычал и бросился вперёд, разводя руки в стороны. Платон попытался уклониться, поднырнув под руку, но великан как-то вывернулся и толкнул его плечом.

Он терял равновесие. Дыхание участилось, боль пульсировала. Периферическим зрением он заметил два мечущихся неподалеку огонька. Громила не стал его бить, только схватил и сжал. Ребра захрустели, повторно посылая мозгу импульсы боли. Платон попытался пнуть противника, но тот был как скала. В глазах начало темнеть.

Разорвать. Уничтожить. Унизить. Эхо зазвучало где-то в уходящем сознании. Не вполне осознавая, что делает, он махнул головой и ударил ей во что-то твердое. Хруст, стон. Ещё один удар. Хватка словно бы чуть ослабла.

Воздух вернулся в легкие. Что-то липкое стекает по лбу. Пот и кровь. Его голову что-то пытается оттолкнуть. Бить не получится. Значит, рвать. Он впился с зубами во что-то плотное и начал трепать это, словно собака. Гадкий вкус во рту, словно земля вперемешку с мясными помоями.

Грабитель закричал и разжал хватку. По лицу из разбитого носа стекала кровь, правую сторону головы заливала кровь. Платон сплюнул на земле откушенное ухо. Кружилась голова, хотелось блевать, но драка была ещё не окончена.

Он обрушил град ударов на здоровяка, на этот раз тот только пытался, закрыться руками, лицо его было перекошено от боли. Платон бил по любым незащищенным местам, пока противник не упал на колени. Платон хотел схватить его за волосы и ударить в лицо коленом, но неожиданно зашатался. Боль снова вернулась вместе с головокружением. Он сделал пару шагов назад, а здоровяк не пытался встать, только тяжело дышал и опирался рукой на брусчатку.

Огни потухли. Один из разбойников лежал на земле и выл, от него поднимался дымок, второй с удивлением смотрел на свои руки, покрытые волдырями. Амалзия тяжело дышала, на оранжевой ткани расплылось темное пятно. Она подобрала шкатулку, подошла к Платону, положила руку ему на лопатку. Он отвёл взгляд от побежденного противника, взглянул на девушку. Нахмурился, увидев пятно, но заметив, что она слегка безумно улыбается, засмеялся, тут же захлебнувшись кашлем.

Они оперлись друг на друга так, что не было до конца ясно, кто кому помогает идти, и медленно двинулись к своей гостинице.

Интерлюдия А. Возница

Вол ненавидел караван. Тупая сука Амалзия, упертый скупердяй Ящер, насмешливый мудила Игорь, «посмотрите какой я аристократ» Юфус со своими традициями. Каждый вечно считал его кем-то вроде осла, которому можно командовать, когда ехать, когда стоять, когда жрать, а когда можно остановиться отлить.

Он дернулся от острой боли в ноге. Чертова подагра. Если б он только знал, что она обострится, лучше бы остался сдохнуть в пустыне. Вышел бы из гребаного фургона навстречу кочевникам, так что ублюдки из каравана ещё восхваляли бы его смелости.

Нет, конечно, он этого не сделал бы. Кишка тонка. Когда всю жизнь куда-то несёшься на полной скорости, начинаешь понимать, что на самом деле несёшься от чего-то. Только вот это что-то всё равно тебя нагоняет.

— Старик. Я говорю, мы заключили сделку с одним из капитанов. — Юфус смотрел на Вола, не моргая. — Наш уговор в силе?

— Да, в силе. Отдаю одну свою часть вам, а вы уже делите её как захотите. — Вол отчаянно потел, седые волосы прилипли к черепу и ужасно чесался подбородок, скрытый густой бородой. — Что там, скоро отплываем?

— Утром. Капитану нужно закончить здесь дела. — Ни одной эмоции на лице миексткого ублюдка. — Но корабль хороший. Дойдем быстро.

Вот тупой урод. Утром? И что, ему торчать в этой помойке до утра? Наслаждаться вонью немытых тел и блевотным соленым воздухом?

— Ладно, утром так утром. Пойду прогуляюсь тогда, — ответил Вол.

— Ага. Не опоздай.

Вол похромал в сторону Старого города. Юфус задумичво проводил его взглядом.

В Старом городе дышалось чуть свободней. Это уже похоже на жизнь, которую Вол заслуживал. Боже, сколько он трудился, сколько старался. И что получил за всё это? Мозоли на заднице, пыль, въевшуюся в кожу, да боль, скручивающую ногу, как только он оказывался чуть севернее пустыни.

Вол остановился, переводя дыхание. Парочка разодетых женщин, пройдя мимо него захихикали. Сколько он себя помнил, так всегда было. Люди говорили не с ним, стакан с выпивкой проносили мимо, его всегда ненавязчиво обделяли. Над ним смеялись и тихо ненавидели. Сначала потому что он был слишком тощим и долговязым. Они называли его Вол в насмешку. «Посмотрите, какие у него широкие плечи, какая у него силища.» Потом они смеялись над осторожностью. «Обходить оазис? Что, испугался мантикор, Вол?» Его считали бездомной собакой, привязавшейся к каравану.

Но он учился. Он тратил деньги на учителей. Изучал буквы, изучал конструкции телег, изучал карты, изучал монструозных верблюков. Он знал о движении всё, знал как крутится колесо, как оно сцепляется с грунтом, сколько силы нужно приложить, чтобы остановить повозку, а сколько — чтобы сдвинуть её с места. Он мог представить это даже если пьяным валялся в канаве.

И в какой-то момент он понял, что может менять эти вещи. Может заставить повозку ехать быстрее, может сделать так, чтобы дюны казались ровной дорогой. Он смог! Хватило воли стать Знающим.

Вол взглянул на площадь — там атлеты картинно упражнялись, наслаждаясь вниманием окружающих. А он всю свою молодость потратил на обучение и дорогу. Да и не было у него молодости, будто бы сразу из детства в старость вскочил. Черт, как же болит колено.

Хороший солевой компресс — вот, что ему нужно. Хотя бы пару часов облегчения.

Он стал Знающим, но ничего не изменилось. Ему стали больше платить, только куда эти деньги тратить, если ты уже старик без семьи и будущего? Самое обидное, что теперь его не любили именно за его силу, за то, что он мог больше, чем другие, за то, что они не могли без него обойтись.

А хуже всего, когда появился этот упырь из другого мира. Поболтал с тем, поболтал с этим, помахал мечом немного — и все уже готовы ему задницу целовать. Небось ещё и трахает рыжую девку.

Эх, был бы он лет на двадцать моложе, он бы показал этой сучке, как нужно добывать огонь. Тьфу. А она еще глумилась над ним, типа не хочет ли он на север съездить с ними!

Вол встал перед воротами красивого дома, окруженного высоким забором. Вытер рукавом пот со лба, постарался выглядеть настолько прилично, насколько мог. Постучал, подождал, постучал снова. Почему эти чертовы рабы вечно такие нерасторопные! Стоял бы здесь какой-нибудь оратор или аристократ, так ворота были бы открыты ещё до его прихода.

Наконец, ворота открылись и появилось равнодушное лицо слуги со следами от оспы.

— Что надо? — лениво спросил раб.

— Меня зовут Вол. Мне нужно поговорить с твоим хозяином.

— Господин Садиатт сейчас никого не принимает, — едва шевеля губами ответил слуга.

— Мы с ним давние партнеры, а то, что я ему скажу, он захочет услышать, уж поверь.

— Господин не ждёт никаких посетителей, — слуга разве что не зевал между словами.

Вол ухватил за створку ворот, опираясь на здоровую ногу, а второй рукой схватил слугу за грудки. Тот оказался на удивлением тощим и слабо задергался, пытаясь оттолкнуть Вола.

— Слышишь ты, паршивое отродье, — зашипел Знающий, — беги и донеси своему господину, что пришёл его старый друг Вол, а не то я тебе кишки через рот вытащу. Ты понял меня?

Слуга послушно закивал. Как только Вол его отпустил, слуга убежал в дом, а Вол неспешно зашёл во двор, остановившись буквально в трёх шагах от ворот. Аккуратные клумбы, подстриженные деревца, дом в Клифевенском стиле, статуи львов у входа. Красиво, что не говори, разве что фонтанчика не хватает.

Садиатт, черт его подери, разбогател на торговле с северянами. И угадайте, кто водил его первые караваны? А теперь где Садиатт, а где Вол. Старик горестно покачал головой.

— Эй, Вол! Какими судьбами? — на пороге появился лоснящийся Садиатт в расшитом хитоне. С их прошлой встречи он разжирел ещё сильнее.

— Да вот, уезжаю на запад. Хотел переговорить с тобой напоследок.

Садиатт мерзко засмеялся. Лучше бы воды предложил.

— Пойдем, дружище, покажу тебе свои скромные владения.

Садиатт начал водить его по саду и рассказывать, где у него что, какого мастера за сколько мин он нанимал и какие дорогие материалы на это ушли. Вол обливался потом, каждый шаг уже давался с огромным трудом — нога будто решила преодолеть все возможные границы боли.

— Ну а вот тут хочу фонтан поставить, слышал про такое? Модное изобретение, в Клифевении сейчас такие у всех стоят.

— Слышал, слышал. Давай присядем, разговор есть.

— Деловой, надеюсь! — Садиатт снова мерзко хохотнул.

Они устроились в небольшой беседке, на столбах которой были вырезаны львы, в креслах, сплетенных из тростника. Избыточная роскошь, сколько раз Садиатт вообще в этой беседке сидел с тех пор, как её построили?

Слуга почти сразу принёс кувшин с лимонной водой. Садиатт пил мелкими глотками, а Вол почти сразу присосался к кубку. Допив до дна, он шумно выдохнул, вытер бороду рукавом и начал:

— У меня есть кое-какая информация. Скажи, ты ещё поддерживаешь связи с теми северянами?

Улыбка резко сползла с лица Садиатта.

— Это опасные разговоры, Вол, — вполголоса сказал он. — Особенно для этого города.

— Я не собираюсь много болтать, — отмахнулся Вол. — У меня есть информация, за которую многие готовые заплатить, но я по старой памяти пришёл к тебе.

— И что же это за такая ценная информация?

— Я знаю, где сейчас новый попаданец из иного мира.

Садиатт поперхнулся и зашёлся в приступе кашля так, что аж слезы проступили. Успокоившись, он спросил безо всяких улыбок и смешков:

— Ты уверен?

— Абсолютно. Видел собственным глазами, говорил с ним. Сомнений никаких.

— Что ты хочешь за него?

Вол почесал бороду. Ну и жлоб этот Садиатт, не хочет сам цену предлагать, а потом ещё и торговаться начнет. Знает же, что Вол не рискнет идти к другим.

— Тридцать мин меня вполне устроят.

— Ого, — присвистнул Садиатт, — полталанта.

Он подозвал раба и прошептал тому что-то на ухо, раб унёсся в дом.

— Этот человек, он сейчас в Псайкре?

— Пока да.

— Черт подери, надеюсь, дело того стоит. Заплачу тебе. — Он вдруг снова заулыбался. — Только не вздумай меня обмануть, Вол.

Ага, обмануть. Это Садиатт его обманул, когда настало время платить. Тут пошлины, тут Вол задержался на день, тут часть груза потеряли, а в итоге хорошо, что должен ещё не остался. Сукин сын.

Слуга принёс небольшой мешочек. Садиатт передал его Волу. Тот развязал тесемки — внутри блеснуло серебро.

— Ну, теперь рассказывай.

— Короче говоря, с нами ехал парнишка. Зовут Платон, болтливый упырь. Подобрали в пустыне, кое-кто из караванщиков настоял тащить его с собой. Среднего роста, волосы темные, глаза серые. Таскается с рыжей дамочкой по имени Амалзия.

Он всё же решил не болтать о том, что Амалзия из Знающих. Как никак, общая солидарность, хоть она и тупая сука.

— С чего ты взял, что он пришелец из иного мира?

— Ну, мы нашли его посреди пустыни, вдалеке от лагерей, без вещей, без оружия. Чистое везение. А вечером он сам всё выболтал. Незнакомые словечки, кафе, менеджер, всё как говорят. Двое из каравана отвели его в сторону, с нас взяли обещание не говорить никому.

Садиатт похлопал себя по животу.

— Какие уж тут обещания, когда серебро перед носом звенит, да, Вол? Всегда знал, что ты хваткий тип.

Вол выдавил из себя кислую улыбку.

— Я ведь этого Платона знаю. Он вчера был у Кира на приеме. Рассказывал, что он с каких-то островов на востоке. Верткий парень, говорит красиво.

Вот оно как, ублюдок уже задружился с местным Хранителем. Наверняка, думает, как бы больше славы снискать. Таким как он вечно всё за просто так дается, стоит только рот открыть.

— Никаких островов там не было. От того места, где мы его нашли, до моря миль триста, не меньше. И про острова он ни слова не говорил за всю дорогу.

— Ну, ладно, проверю. А ты был прав — информация-то стоящая. — Садиатт расплылся в улыбке. — Ладно, пойдем я тебя провожу, а то у меня обед скоро.

Как всегда. От него получили то, что нужно и выкинули его обратно на обочину. Вол сунул мешочек с серебром за пазуху и встал. Они молча прошли до ворот, уже перед порогом Вол застыл и повернулся к Садиатту. На лице торговца всё ещё сияла желтоватая улыбка.

— Слушай, а что северяне с ними там делают-то?

— Понятия не имею, дружище, да и знать не хочу. — Садиатт снова издал свой шакалий смех. — Только никто из них больше не возвращается.

— Понятно, — протянул Вол. — Ну, бывай.

— И ты бывай, дружище. Аккуратнее на дороге.

Вол хотел было сказать, что уже не собирается колесить по дорогам, но промолчал и ушёл.

Ничего, последнее слово всегда остается за Волом. Может его не любят, может его преследуют неудачи, зато чуйка у него работает, что надо. И Садиатт, и все остальные в конечном итоге будут жалеть, что не считались с ним. Они еще будут его имя вспоминать, да.

Ногу опять скрутило еще одним приступом. Вол зашёл в тень какого-то переулка и оперся на стену. На улице бегали дети, играли с какими-то палками. Дородный торговец пытался впарить огромному белобрысому северянину яблоки по цене в три раза больше обычной. Двое юношей держались за руки и мило ворковали. Атлетичная женщина шла, качая бедрами так, что из под плаща постоянно выглядывало загорелое мускулистое бедро.

У Вола кольнуло сердце. Глупости всё это, он добился чего хотел, а это всё обыватели, которые нихрена не знают. Он тяжело задышал, пытаясь успокоиться.

— Вам плохо? Нужна помощь? — раздался сзади звонкий девичий голос.

— Нет, спасибо большое, — с благодарностью сказал Вол, обернулся…

И внутри у него все похолодело. В переулке в метре от него стояла фигура в маске, раскрашенной в черно-белый. Морда птицы — сороки, судя по всему. На голове капюшон, остальное тело скрыто в сером грязном балахоне.

— Ты кто такая? — громко спросил Вол.

— Ой, вы всё равно не запомните, такие уж делишки.

— И что тебе от меня надо?

Она звонко засмеялась.

— Мне — ничего. Что может быть нужно от старика, который даже собственного слова не держит? — Из-за маски не было видно лица, но Вол был уверен, что она ухмыляется. А ещё голос казался подозрительно знакомым. — Разве что… жизнь.

Вол не стал ничего говорить, просто бросился вперёд. Он не боец, никогда не был, но сбегать тоже надо уметь. Он заставил землю плотно сцепляться с ногами, придал себе ускорение и бросился вперёд, рассчитывая оттолкнуть нахальную девчонку.

Стоп, а кого он собирался оттолкнуть? Чего это он стоит посреди переулка и прыгает как баран? Вол уперся руками в колени, выдохнул. Видимо от жары уже помешательство начинается. Всё тупой миектец, который не может нормальный корабль найти.

Сердце кольнуло, потом ещё раз как-то особенно сильно. Он опустил глаза вниз и увидел, что на груди расплывается красное пятно. Серебрянные монеты со звоном посыпались на землю, разлетаясь по всему переулку. Кто-то на ухо прошептал:

— Вот так всегда и бывает с теми, кто много болтает.

Вол попытался повернуться, посмотреть, кто это там, но ноги подкосились и он упал на землю. Перед глазами оказалось небо, которое почему-то то темнело, то разгоралось ярче. Семь осколков спокойно себе висели, не собираясь никак реагировать на происходящее. Последнее, о чем Вол успел подумать, проваливаясь во тьму, было «А ведь всегда хотел умереть в дороге, а не в драном городе.»

Глава 12

Боль приходит с пробуждением, а может пробуждение приходит с болью. Всё повторяется раз за разом. Есть ли шанс научиться решать проблемы иначе?

Боль причинял свет, пробивавшийся сквозь зашторенное окно. Платон застонал и попытался перевернуться, на что ребра распространили боль и по остальному телу. Простыня прилипла к коже, на покрывале остались следы крови, во рту был омерзительный металлический привкус.

Медленно, едва ли не поскрипывая, он сел на кровати. Вчерашний день вспоминался с трудом. Борцы на площади. Море. Бестолковая вечеринка. Женщина, разделывающая взглядом. Полководец, с улыбкой выстраивающий масштабный заговор. Драка на улице. Едва ли в прошлой жизни были моменты более насыщенные.

Одежда, перепачканная грязью и кровью, была свалена в кучу на полу, зато под ней обнаружилась шкатулка. Платон, морщась от боли, натянул хитон и направился к комнате Амалзии. Он помнил, что она была ранена, помнил, что помог ей дойти до комнаты, потом доплелся до своей кровати, каким-то чудом разделся и провалился в сон.

Кровь на плаще неожиданно всплыла в памяти. Рана серьезная. Что, если она умирает? Если уже умерла? Платон постучал в дверь. Нет ответа. Сердце забилось чаще. Он постучал ещё раз, громче, подергал дверь за ручку. Тишина. Черт подери.

Он спустился вниз в общий зал, несколько караванщиков в углу играли в кости. Гобрий пытался оттереть со стойки пятно. Увидев Платона, она нахмурился.

— Что у вас, черт подери, вчера случилось?

— Небольшая драка, — ответил Платон. — Я ищу Амалзию. Не видел её?

— Видал, да. Она часа два назад куда-то ушла.

— С ней всё в порядке? Её ранили вчера.

Гобрий почесал голову, только потом понял, что рука была мокрой, и тихо ругнулся.

— Да вроде нормальная была. Помята чутка, как и ты, но на ногах стояла крепко.

— Не знаешь, куда она ушла?

— Понятия не имею, — развел руками Гобрий.

Платон направился к караванщикам, но они тоже ничего не знали, как и слуги. Неудивительно, ещё бы Амалзия кому-то отчитывалась, да и постоять за себя она может, но где-то на задворках сознания шевелилось беспокойство.

Он отогнал его в сторону и вышел на задний двор, где обнаружил Игоря. Мужчина стоял возле деревянного столба и методично наносил по нему режущие удары. Движения были быстрыми и отточенными. Платон окликнул его, тот резко развернулся, сжимая в руке нож. На секунду показалось, что Игорь сейчас бросится на него, но он тут же опустил руку и натянул свою привычную ухмылку.

— Доброе утро.

— Доброе. — Игорь кивнул на его разбитые кулаки и лоб. — Влип в передрягу?

— Ага. Вчера столкнулись с несколькими грабителями. Не видел Амалзию?

— Не-а, со вчера не видел.

Игорь убрал нож и подошёл ближе к нему.

— Тебя неплохо отделали. Тебе стоит тренироваться, раз обычный грабитель может тебя отделать.

— Дашь какой-нибудь совет?

Игорь погладил щетину на подбородке.

— Не знаю даже. Я полжизни этим занимался, так что для меня это уже привычно. Но тебе однозначно стоит подыскать себе оружие и ходить с ним. Ножи лучше кулаков, мечи лучше ножей.

— Но ты не носишь меча, — заметил Платон.

— Я предпочитаю удивлять противников, а меч слишком выдает твои намерения. Лучше казаться безобидным, тогда они не будут готовы к тому, что ты можешь. А ещё лучше, если тебя и вовсе не видели. Но для тебя это всё мало подходит.

— А Система? — Платон понизил голос, чтобы никто не услышал лишнего.

— Система дает тебе информацию, на высоких уровнях ещё и добавляет способностей на грани сверхъестественного. Двигаешься быстрее, слышишь больше, легче переносишь боль. Но решения принимаешь ты, к тому же никакой совет не сделает тебя бойцом. Нужно уметь держать удар, нужны рефлексы, сила и ловокость.

— Слушай, ты можешь объяснить, почему система такая абсурдная? Я получаю очки непонятно за что, навыки называются непонятно как, голоса в голове временами несут чушь. Концепции тоже так и не появились.

— Хрен его знает. Про очки могу сказать одно, они иногда приходят даже когда ты бездействуешь. Почему так, как они рассчитываются — я не знаю. Я вкладывался буквально в два показателя, но не могу сказать, что это лучший путь, — он поджал губы и указал руками на окружающее пространство, — сам видишь, где я оказался. Концепции появляются редко, как мне кажется, они возникают, когда удается найти необычный подход, взглянуть на ситуацию иначе, но у меня их всего пара штук.

— Что они дают? — заинтересовался Платон.

— В основном, сильные бонусы в конкретных ситуациях.

Его взгляд затуманился. Так вот как он выглядит, когда смотрит в системное меню. Любой внимательный человек это заметит.

— Например, вот. «Тени тянутся в ночи. Плюс три к максимальному уровню Сумрака. В ночное время тени полностью скрывают вас от чужих взглядов. В дневное время вы притягиваете взгляды, если не прячетесь намеренно.»

— Сумрак?

— Мой основной навык, — кивнул Игорь.

— У меня такого нет. Есть только Полумрак, но я его не качал. А вот это про максимальные уровни — у навыков есть какие-то ограничения?

— Угу. Ничего нельзя прокачать выше пятого уровня без использования концепций. Это не так уж мало, но настоящая эффективность начинается после пятого уровня. — Игорь вздохнул. — Если честно, я считаю, что это полнейшая чушь, как будто всё это какая-то детская игра. Никогда не любил такое.

— Во всем этом нет никакого смысла, — пробормотал Платон.

— Может смысл как раз в его отсутствии, кто ж знает, — усмехнулся Игорь.

Платон попрощался и собрался уходить, когда вдруг Игорь сказал ему вслед:

— Ты вроде неплохой парень. Будь осторожней.

— В смысле? — повернулся Платон.

— В смысле с людьми, — ответил Игорь и продолжил тренировку, демонстрируя, что дополнительных объяснений не будет.

***

Амалзию отыскать не удалось, а было нужно идти на обед к Саддиату. Платон успел сходить и купить еще один комплект одежды, благо деньги позволяли. Помимо этого он нашёл торговца походным снаряжением и закупил у него более практичную одежду — штаны, рубаху, легкую куртку, небольшой нож для скрытого ношения. Свой предыдущий меч он пытался вернуть Лазу, но тот отказался его забирать, дескать, Платон им лучше воспользуется. Впрочем, в городе таскать такое оружие было не очень удобно, так что пришлось оставить его в таверне. Заскочил к сапожнику и заказал кожаные сапоги. Всё это встало ему в немалую сумму, благо теперь деньги у него были.

Была ещё одна проблема — он не решил, куда вложить появившееся очко. Варианта два: либо развивать что-то одно, либо попытаться попробовать все навыки. Логика и опыт подсказывали, что лучше вкладываться в одну компетенцию и быть в ней лучшим, но проблема заключалась в другом — Платон так и не знал, чего хочет и с какими препятствиями столкнется на пути к этому чему-то.

Исходя из услышанного, он предположил, что Полумрак — это что-то вроде скрытности. Интересно, повлияло ли то, что Игорь развивал Сумрак, на его характер или же он всегда был скрытным? Корреляция было чем-то вроде интеллекта, чистой логикой. Полезный навык, спору нет, но вряд ли он может развиться до каких-то сверхъестественных масштабов. С Волей к мощи было проще всего — это что-то среднее между силой и запугиванием. Скорее всего, если развить его, то можно быть отличным бойцом даже без особой физической формы. Только действительно ли он планирует так часто драться?

Связностью он пользовался мало и пока она казалась самым бестолковым навыком. Дух свободы показал себя неплохо, но в чем его фишка тоже было неясно. Оставались Единство, Расплав и Спекуляция. Первое, вероятно, отвечало за общение с людьми, а о смысле оставшихся двух можно было только догадываться.

В итоге Платон решился и поднял уровень Полумрака, решив, что со следующим уровнем разберется, что делать дальше.

Дом Саддиата стоял на противоположной от усадьбы Кира стороне Старого города. По размерам он был ощутимо поменьше, но зато выглядел роскошней. Там где у Кира всё было излишне по-армейски, тут было заметно, что садовник творчески подходил к процессу, а архитектор не стеснялся добавить дому вычурности.

Гости в основном сидели в большой беседке на улице, либо бродили по саду, разбившись на маленькие группки. Саддиат разговаривал с одной из таких — в членах группы Платон узнал владельцев маслодавилен.

Среди приглашенных не было ни офицеров, ни солдат, а одни аристократы и купцы. Яркие одежды, намасленные бороды, заплетенные волосы — каждый старался выставить себя в лучшем свете. Молодившаяся женщина с накрашенными веками подошла к Платону и попыталась завязать светскую беседу, но он отвечал вяло и та быстро потеряла к нему интерес.

Всех гостей обслуживали рабы. Что было интересно с точки зрения Платона — рабы не сильно отличались от хозяев, как и во всем городе. Такие же черноволосые и кучерявые, кожа слегка смуглая, никаких особенностей. Вероятно, местные поработили население какого-то мятежного города, возможно, что даже в древности. А возможно, что рабы просто так долго скрещивались с хозяевами, что одних от других было уже не отличить.

Слова Амалзии задели Платона, хоть этого и не хотелось признавать. Он знал, что правда на его стороне, но было всё равно неприятно. Рабы здесь жили не так уж плохо: они одеты, сыты, никто не выглядит действительно недовольным, он ни разу не видел суровых телесных наказаний или чего-то подобного. Если человека всё устраивает, то стоит ли лишний раз дергаться? Может и стоит, но у Платона сейчас точно нет нужных сил и ресурсов, чтобы поменять строй целой страны, не устроив при этом гуманитарную катастрофу.

Рядом послышался гулкий смех, Платон обернулся и увидел рядом Саддиата.

— Друг мой, я так рад, что вы пришли. — Снова смех. — Пойдёмте прогуляемся немного.

Платон кивнул головой и они медленно двинулись по саду, удаляясь от людей.

— Вы ведь не ради цвета общества меня позвали, да?

— Вы умны! — Залп гулкого смеха. — Не только ради этого, да. Хотел поговорить с вами в более непринуждённой обстановке, вот и всё.

— Последнее время я всё чаще слышу «не только ради этого». Начинает вызывать некоторые подозрения.

Саддиат остановился и оценивающе оглядел Платона.

— Отличный у вас костюм, право. Предыдущий мне меньше нравился. Вы уже разжились деньгами?

— Криксар выразил мне свою благодарность заспасение.

— Ох, этот Криксар, несносный мальчишка. — Саддиат издал смешок, но тут же остановился. — Как, впрочем, и всё их семейство.

— Что вы имеете в виду?

— Право, забыл, что вы человек новый. Вы знали, что когда-то Пертолийская олигархия была Пертолийской империей?

— Нет. А она была?

Саддиат тяжело вздохнул. Смех он почему-то перестал издавать.

— Была, около трех столетий назад. Контролировала весь Резец и часть Клыка. Славные времена, которые и поныне воспевают не только в народе, но и среди аристократов, только омрачённые самодурством императоров.

— Судя по всему, страна в те времена процветала?

Саддиат засмеялся, хотя на этот раз в его смехе было что-то печальное.

— Как вам сказать, Платон. То были дикие времена бесконечных войн. Земли возделывалось мало, производилось почти что ничего, а торговли, считай, и вовсе не существовало. У церкви было достаточно власти, чтобы вешать или изгонять Знающих. Не подумайте, я не фанат творящих чудеса, но всё же они — это необходимое зло.

— Почему вы называете их злом? Я здесь уже не первый день, но так и не понял, в чем проблема со Знающими.

— У меня есть два объяснения. Первое сводится к тому, что в нашей вере Знающие считаются искажающими волю Божью, отступниками, омерзительными и разрушительными существами в человеческом обличье. Церковь Единства вообще стоит на том, что человеку много знать не стоит. — Он взял у слуги кубок, сделал небольшой глоток, чтоб промочить горло. — Но об этом вам лучше спросить у церковников. Второе объяснение сводится к тому, что Знающих боятся, как боятся грозы или диких зверей.

— А вы не боитесь?

— Я? — удивленно переспросил торговец. — Нет, право, это же глупо. От диких зверей строят частокол, а от грозы прячутся в доме, но бояться? Нет, если бы мы боялись, то так бы и сидели в пещерах.

Они оказались в беседке, стоявшей на небольшом возвышении. Садиатт отхлебывал разбавленное вино, Платон смотрел на гостей, циркулирующих между разными группками. Наверняка на этой встрече будет заключено несколько политических союзов и договоров.

— Так что стало с империей? — нарушил молчание Платон.

— То же, что и со всеми империями. Она развалилась. Сначала отвалились провинции на западе, потом взбунтовались миектцы, а потом и народ понял, что правление тиранов — это не то, что ему нужно. Тогда и появился Совет Четырёхсот. Несовершенная, но однозначно более справедливая форма правления.

— Суть я уловил, но пока не могу понять, к чему весь этот экскурс в историю.

— А к тому, мой дорогой Платон, что императоров никто не убивал и не изгонял. У их рода даже осталось место в совете, а многие из их наследников совершали поистине великолепные и кровавые деяния во славу этого города.

— Вы намекаете, что Кир — один из таких наследников, — заключил Платон. — И, вероятно, хотите сказать, что ему не стоит доверять, а его имперские амбиции опасны.

Садиатт скромно кивнул.

— Но я и так не доверяю ему, как при всем уважении не доверяю и вам. У всех возник ко мне какой-то нездоровый интерес, но я обычный человек, хоть и прибывший издалека. И я пока не знаю, кому можно довериться, а кому нет.

— Присядем? — торговец указал на кресла внутри беседки. — Я ценю ваш деловой подход. Просто не принимайте за чистую монету то, что он говорит. Всей этой истории про злых северян уже который год, а что в итоге? У северян свои порядки, у нас свои, но торгуют они честно. Благодаря их стали мы живем в лучшие времена со времен апокалипсиса. Эпоха мира и настоящего процветания!

Садиатт рукой обвёл свои владения.

— А что насчёт войны? Она тоже выдумка?

— Хахаха. — Кажется, торговец вернулся в своё смешливое настроение. — Может и не выдумка, не знаю. Но я бы сказал, что мы особо ничего не потеряем, если сюда придут северяне, а может даже лучше заживём.

— Вы серьёзно? Думаете, они не перебьют тут всех и не превратят выживших в рабов?

— Послушайте, — сказал Садиатт, — северяне очень прогрессивны. Не удивлюсь, если лет через пятьдесят они будут строить лестницу в небеса, а мы всё еще будем копаться в земле и ездить через пустыню, чтобы привезти им немного обломков чужой славы. По сравнению с ними, мы — дикари, вот что я хочу сказать.

Платон не нашёлся, что ответить. Картина складывалась противоречивая, хотя и была огромная вероятность, что Садиатт просто врёт и пытается им манипулировать. Война почти всегда ужасна и вряд ли в этом мире она более честная и благородная.

— Смотрю, вы уже оценили наши дикарские нравы, — Садиатт кивнул в сторону разбитых кулаков Платона, которые тот сразу попытался спрятать.

— Разбойники и грабители встречаются везде.

— Только не на севере, — улыбнулся Садиатт. — Единственные грабители северян — это сборщики налогов, остальных всех вывели. Поверьте, я там бывал, я знаю.

— Наверное, завели много интересных знакомств?

— Да, не поверите, но завёл. С самим Лордом-протектором не удавалось встречаться, но я был знаком с лордом Хагеном, губернатором южных частей их страны. Жесткий человек, закалённый жизнью, но интересный. Совсем иные взгляды на мир, бешеная деловая хватка. — Садиатт гулко ухнул, издавая очередной смешок. — Черт, я считаю себя хорошим торговцем, но ему всегда удавалось продавить свои условия.

— А сейчас? Продолжаете общение?

— Нет, куда мне. Я же не выезжаю из города уже несколько лет, дел и тут хватает.

— А почему вы вообще не остались на Севере?

Садиатт рассмеялся, на этот раз так, что на смех даже обернулись некоторые из гостей, стоявших вдалеке.

— Ваше чувство юмора меня убьет, Платон! Поверьте, нам с вами нечего делать среди таких акул, как северяне. К тому же я здесь родился и вырос, так что чувствую некоторый долг по отношению к согражданам, родственникам и этой земле.

Садиатт допил вино, остававшееся в кубке и добавил:

— Знаете, есть одна вещь, которую северяне никогда не поймут в полной мере. Это честное соревнование силы и ловкости. Приходите завтра на игры, посмотрите. Я не фанат бега, но в полдень должна быть борьба. Я оказываю покровительство одному борцу, думаю, будет интересно. Приходите, поболтаем с вами ещё. Может быть, вы даже захотите поработать на меня, кто знает.

Глава 13

— Со всех сторон деревянный забор, одни ворота, выходящие во двор, но перелезть со стороны вот этого переулка не составит труда. Один вооруженный стражник ходит по участку, один стоит у двери самого дома, есть ли внутри ещё — неизвестно, в сам дом меня не пустили, — сказал Платон, рисуя схему. — У дома два этажа, окна везде застеклены, если разбить, то будет много шума, а открыть никак не получится — рамы тут были очень условные. Внутрь не проскочить, но ситуацию спасает дверь для прислуги с обратной стороны дома. Судя по дыму из трубы, она ведет на кухню, а тогда через неё туда-сюда сновали рабы — таскали вино и закуски для гостей. Если повезет, дверь будет незаперта.

— Окей, и в чем твой план? — спросила Амалзия.

— Ночью туда лезть слишком опасно, но мы точно знаем, что завтра в определенное время его не будет. Судя по разговорам, на соревнования он обычно берет часть прислуги, вроде как занимается «просвещением». Пары часов должно хватить на всё.

Амалзия покачала головой.

— Слишком рискованно. Ты не знаешь, что ищешь, не знаешь, есть ли ещё охрана внутри, а ещё Садиатт может внезапно вернуться.

— Зачем ему возвращаться? Он же будет смотреть соревнования.

— Ты не понимаешь. У местных аристократов принято делать что-то вроде ставок на борцов. Официально это ставками не называется, но суть та же.

— Да, он говорил что-то про покровительство одному из борцов.

— Ну вот. Если борец, которому оказывали покровительство, проигрывает, то его покровитель обычно уходит с соревнований. Традиция может показаться странной, но это происходит практически всегда.

— В чём смысл? Разве это не оскорбляет борца?

— Подразумевается, что в такие моменты атлет должен пообщаться с богом, восстановить свою связь с ним, — ответила Амалзия, — но фактическая причина, как мне кажется, в том, чтобы проигравшие не пытались выместить злость на атлетах или как-то давить на них.

— Странно, но разумно.

— Теперь понимаешь? Есть риск, что он вернется через треть часа.

Платон прикрыл глаза. Слишком сложно, слишком много факторов. Реальность, даже такая странная, не слишком похожа на фильмы про ограбления и игры про воров.

— Не думал позвать кого-то ещё? Попроси Игоря, например, он промышлял подобным в прошлом, я уверена.

— Нет, — помотал головой Платон, — нет, никого звать нельзя. Слишком рискованно, чем больше людей, тем выше шанс попасться. А что-то мне подсказывает, что если нас заметят до отъезда, то Кир вряд ли кинется нас спасать. Если вообще будет кого спасать.

Платон бросил взгляд на план.

— Почему ты не пришла к Саддиату сегодня?

— У меня были дела. Улаживала кое-какие старые вопросы.

Платон пожал плечами.

— Ну, дело твоё, только ты хоть предупреждай в следующий раз, — он постарался звучать спокойным. — У меня есть идея, как всё сделать. Ты не пойдёшь в дом.

Амалзия нахмурила брови, на её лице читался вопрос.

— Ты пойдёшь на игры и любым способом задержишь там Саддиата, если он соберется уйти раньше времени. Уболтай его, напугай, подкупи борцов, придется импровизировать, но нужно его задержать. Второго такого шанса может не быть.

Амалзия тяжело вздохнула.

— Ладно. Надеюсь, ты уверен, что это того стоит. Но я не могу гарантировать, что у меня получится его задержать.

— Никто не может ничего гарантировать, — усмехнулся Платон, — мы живём в хаотичном мире.

Амалзия внезапно уставилась на него, широко раскрыва глаза.

— Что? — спросил Платон.

— Нет, ничего. Просто показалось, — она опустила глаза вниз.

Платон собрался с духом. Всё равно придётся это сделать рано или поздно. Он подошёл ближе к девушке и начал:

— Слушай, раз мы лезем в такое рискованное дело, между нами не должно быть разногласий.

— А что, между нами есть какие-то разногласия? — она старательно придавала лицу спокойное выражение.

— Есть, — твёрдо ответил Платон. — Ты сама знаешь, то о чём мы говорили перед дракой… Короче, я не хотел казаться высокомерным или что-то такое. Позволь мне объясниться.

Амалзия скрестила руки на груди, колючий взгляд ощупывал Платона.

— Объясняйся, если считаешь нужным, — без эмоций сказала она.

— Я не смеялся над твоей позицией. Вы родились в этом мире, вы привыкли к нему, но я многие вещи вижу иначе. Я вырос там, где рабство немыслимо, и половину жизни боролся с нищетой, голодом и болезнями. Не потому что я такой морально чистый, просто мне казалось это правильным. И сейчас кажется.

Он взглянул на Амалзию, она всё еще смотрела исподлобья. Значит, нужны другие слова.

— Тут есть рабы, но есть разница между ними и Криксаром. Криксар хотел освободиться и пытался бежать, он был очевидно несчастен и явно выражал свои желания. В идеальном мире мы бы знали, что думают и чего хотят другие люди, а в абсолютно идеальном мы бы даже знали, как люди думали бы, справившись со своими заблуждениями. — Он перевёл дыхание. — Но мы не знаем, поэтому нам нужно опираться на то, чего человек просит, а ещё оценивать последствия. Если начать освобождать всех подряд, то скольких спасёшь? Десять человек? Двадцать? А остальным тем временем будет ещё хуже.

Кажется, слова подействовали, девушка чуть расслабилась, на лице скорее боль, чем злоба.

— К тому же есть последствия. Даже если освободишь всех рабов, то начнётся бойня. Рабы будут вешать ненавистных хозяев, те будут отбиваться изо всех сил. Все рухнет, начнутся грабежи и хаос, а в итоге сюда придут захватчики из другой страны и снова всех поработят. Это только сделает хуже, к таким ситуациям нужно подходить с умом.

Амалзия обошла его, уперлась кулаками в стол, склонившись над планом. Не перегнуть бы.

— Слушай, я тебе обещаю, что я приложу все усилия, чтобы изменить это. Но для начала нужно позаботиться о том, чтобы люди просто были живы, иначе будет уже неважно, свободны они или нет.

— Хочешь сказать, ты во всё это веришь? — её голос дрожал.

— Да. Абсолютно.

— Считай, что разногласия улажены, — она сглотнула, — но мне надо подумать над всем этим, хорошо?

— Без проблем, думай столько, сколько необходимо.

Она развернулась и резко вышла из комнаты. Платону показалось, что на щеках у неё блестели слёзы.

***

Платон плохо спал той ночью, но по крайней мере это избавило его от болезненного пробуждения. Честно говоря, за последний месяц он получил травм больше, чем за предыдущие десять лет, если не считать смерть, конечно. Утром он оделся в походную одежду, спрятал нож в рукаве, тщательно проверил все ремешки и завязки, чтобы ничего не болталось и не цеплялось. Двигаться можно было относительно свободно, если только не поднимать левую руку слишком высоко — тогда ребра снова начинали отчаянно пульсировать.

К полудню он уже был неподалеку от дома Садиатта, спрятавшись за одной из колон стоявшего рядом храма. Как он понял, основной религией тут был монотеизм, но при этом храмы скорее напоминали древнегреческие — монументальные колонны, мощные широкие здания, внутри которых можно было разместить целую толпу, но при это не особо защищенные — входов и выходов было едва ли не больше, чем стен. Более того, прихожане даже приносили жертвы, например, еду. Иного объяснения, зачем старушка с копной седых волос до пояса тащила за уши двух мертвых кроликов в храм, он не нашёл.

Когда он увидел Садиатта, выходящего из дома вместе с группой людей, включавшей двух охранников и около десяти слуг, спрятался вглубь храма, чтобы его не заметили.

— Вам нужна помощь?

Он дернулся, обернулся и увидел высокую длинноногую женщину в белых одеждах. Он сразу узнал её — это была жрица, присутствовавшая на приеме у Кира.

— У вас тесный город, — сказал он, — только не припоминаю, как вас зовут.

Жрица улыбнулась ему.

— Я не представлялась. Меня зовут Неция. Что привело вас в храм?

Платон нервно обернулся назад. Времени было мало, но и внимание привлекать не хотелось.

— Я шёл на встречу и подумал, что можно потратить немного времени, чтобы ознакомиться с тем, во что верят местные жители.

— Воистину божественный промысел! — воскликнула она. — Давайте я вам расскажу.

Жрица взяла его под руку и повела вглубь храма. Солнце частично проникало через открытые арки, остальная часть освещалась жаровнями. Платон увидел, как крупный жрец разделывает двух кроликов и бросает требуху в огонь, старушка же стояла рядом на коленях и молилась.

— Церковь Единства очень древняя, она существовала еще до Апокалипсиса, хотя, к сожалению, значительная часть текстов и обычаев были утеряны в те времена. Около восьмиста лет назад Иолай Клифевенский объединил несколько существовавших мелких сект в одну, а также записал и привел в порядок Книгу — основной текст Церкви. При нём были заложены основы, а его последователи продолжили дело объединения и на данный момент большинство жителей полиса остаются прихожанам церкви Единства.

У молодой женщины был очень мелодичный голос, почти гипнотизирующий. Хотя сама речь не сильно отличалась от рассказа какого-нибудь музейного экскурсовода, её не хотелось прерывать.

— Я слышал об экзаннитах, которые вроде как откололись от вас, и, как я понял, миектцы тоже верят во что-то иное.

— Миектцы, — она скривилась, — глупые язычники, поклоняющиеся соли, ветру и камню. Их невозможно переубедить. Туда регулярно отправляются миссионеры, но результата это никакого не приносит. Что касается экзаннитов, то их заблуждения не столь критичны. Фанатизм притягателен, но он не живёт долго, а умеренность может растягиваться на годы.

— А почему церковь называется церковью единства? — спросил Платон.

— Потому что своей целью она ставит единство, конечно. Причиной апокалипсиса была раздробленность, рассеянность людей по миру. Человек должен быть единым с богом, единым внутри себя и единым с другими. Это то, что завещал Первый мессия, но люди его не услышали. О том же говорил и Второй мессия и он уже нёс свое знание огнём и мечом. Тогда люди услышали его слова, но, увы, быстро забыли. Результатом стал конец мира, каким мы его знали.

— Единство — это единственная добродетель для вас?

— Конечно же нет, — она снова чарующе улыбнулась. — Церковь поощряет мужество, благоразумие, справедливость, умеренность и верность, а все они проистекают из единства. Помимо этого, конечно, есть множество дополнительных правил и ограничений, но вряд ли они вас интересует, не так ли?

— Вы… — Платон замялся, — не похожи на тех священников, с которыми я привык разговаривать.

Она наклонила голову набок, черты её лица казались особенно возвышенными в отсветах пламени жаровни.

— Это хорошо?

— Полагаю, что да. Они слишком много внимания уделяли своему богу и слишком мало тому, кто их слушает.

— Недопустимая ошибка, — ответила Неция. — Церковь должна помогать людям прийти к богу, а не только сидеть и возносить бесконечные молитвы. Мы едины с миром и с людьми.

Платон снова обернулся. На улице было всё еще светло, откуда-то доносились приглушенные детские голоса.

— Вам пора идти? — поинтересовалась жрица.

— Если честно, то да. Но у меня есть ещё два вопроса.

— Только два? — она снова улыбнулась. — Я отвечу на них, если смогу.

— Я слышал о некой секте, называемой Проклятыми, но я не могу понять, что это значит. Они что-то вроде изгоев и еретиков?

— Это сложный вопрос. — Неция вздохнула. — Проклятые одновременно часть церкви, но в то же время никто не будет рад их видеть. Они согласны с догматами церкви, но считают, что Бог зол, а мир — ужасное место. По каким-то причинам эта вера дает им особые способности, а сами они следуют строгому кодексу, которые обязывает их совершать добрые дела и помогать людям. Парадоксально, но они едва ли не самые добродетельные в этом мире, хотя глубина их заблуждения невероятна.

Платон задумался на минуту о том, что специфические силы у верующих одного направления и их отсутствие у всех остальных должны доказывать правильно этой веры, но потом отбросил эту мысль как слишком ненадежную.

— Такие идеи обычно не слишком привлекают людей.

— Это правда, — кивнула жрица. — Поэтому их терпят. К тому же они одни из немногих, кто способен бороться со слишком наглыми Знающими.

— Мой второй вопрос как раз касался их.

Она прикрыла глаза, потом полупрочла-полупропела:

— «И замысел Господа опутал весь мир, придавая ему форму, и был он совершенен, ибо каждая мысль в нём соответствовала каждой другой. И мир стал цельным и непорочным, ибо каждое событие влекло за собой единственное событие» — Она остановилась, закатила глаза, будто вспоминая что-то. — И ещё вот это: «И тогда пророк Иней сказал: "Каждый, кто нарушает замысел божий и подменяет его своей грезой, да будет изгнан из земель человеческих и заклеймен на веки вечные, а душа его будет искалечена и обречена на муки." И тогда люди встали и изгнали всех старцев, поработивших их, и стали свободны.»

— Вы говорите о том, что Знающие нарушили связь причин и следствий? — с удивлением спросил Платон.

Жрица снова улыбнулась и кивнула головой.

— Полагаю, теперь у вас есть стимул прийти сюда снова. А сейчас идите, я вижу как вы обеспокоены.

Платон на какой-то момент засомневался — хотелось остаться и разобраться в местной патристике, но решил, что к этому и правда можно будет вернуться позже, и быстрым шагом направился к выходу. Он вышел из храма, огляделся, потом нырнул в один из переулков, укрытых тенью и пылью.

Он приложил ухо к забору, прислушался — вроде бы ничего. Затем ухватился за край, подтянулся и оглядел задний двор. Дверь на месте, но закрыта, сад в своем обычном состоянии, но никого не видно. Дым из трубы не идёт, охранника не видно. Он напряг мышцы и перевалился через забор, едва сдержав стон — ребра снова резко запульсировали.

Мягко нырнул в ближайшие кусты и сел там наблюдать. Через пару минут показался охранник, медленно прохаживающийся по саду. Сразу было видно, что этот человек — не какой-то вахтер, на оголенных руках были видны шрамы, лицо выглядело так, будто им можно вытирать асфальт, а потом пойти показывать матушке, из-под лениво полуприкрытых век внимательно смотрели глаза, которые явно многое видели.

Платон решил, что теперь самое время. Вызвал меню и всё-таки потратил свободное очко на полумрак, но использовать пока не стал.

Охранник тем временем ходил туда-сюда, разглядывал грушевое дерево, чесался и смотрел в окна, но уходить к другой стороне дома не собирался. Платон изрядно потел, к тому же оказалось, что сидеть в кустах на корточках долго очень неудобно, травмированное колено снова начало ныть, но сменить позу он не решился, боясь создать излишнее шуршание.

Наконец охранник ушёл за угол. Платон подождал ещё секунд тридцать, потом выдохнул и позволил себе опуститься на колени. Короткими перебежками между кустами он добрался до двери и дернул её.

Дверь оказалась заперта. Вот дерьмо. К голове неожиданно прилила кровь, подступила паника. План провалился буквально в самом начале. Платон сделал три глубоких вдоха, потом мысленно произнес «реза» и выбрал дух свободы. Снова зазвучал звонкий веселый голос.

«А тебе нравится вызывать меня, когда нужно что-то открыть, да? Ну давай попробуем разобраться, не боись, нас с тобой ничто не удержит! Так, у тебя же есть нож?»

Платон вытащил нож.

«Ого, сталь. Дорогая штучка. Давай засовывай его в щель. Видишь, там есть засов? Он деревянный почти наверняка, металл слишком дорогой для таких дел, так что нужно его зацепить и сдвинуть, благо щель достаточно широкая.»

Платон просунул нож через щель, поводил им вверх и вниз, пока не упёрся во что-то твердое. Вытащил, воткнул в ту же точку с силой, нож вонзился, Платон изогнул его там и ощутил, как засов внутри сдвинулся. На полсантиметра едва ли, но сдвинулся.

«Вот и отлично. Продолжай в том же духе. Хотя, скажу честно, меня напрягает твоя идея забраться в дом, коробку, где не видно ни Осколков, ни звёзд! Лучше бы нам быть подальше от городов, а то в этой тесноте одни проблемы.»

Платон сжав зубы продолжал двигать засов. Каждое движение давалось с трудом, руки вспотели, а любой шорох заставлял дергаться. Наконец, дверь со скрипом отворилась и Платон тут же скользнул внутрь.

Глава 14

В помещении стоял полумрак, но было понятно, что это действительно кухня. Единственный свет исходил из маленького мутного окошка наверху и еще от углей в наполовину потухшей жаровне, напоминающей мангал с вытяжкой. Большую часть помещения занимал длинный стол, на котором стояли тарелки, кубки, ложки и прочая посуда. Платон двинулся дальше, дверь ведущая в дом оказалась не заперта.

Перед ним развернулся большой зал с куполообразным потолком, на котором расцветали каменные узоры. У дальней стены начинался монументальный гранитный стол, тянувшийся через две трети зала, на котором стояло несколько ваз с простенькими цветами. Свет струился через окно, придавая этой столовой сходство с храмом.

Прямо напротив стола были широкие входные двери, ныне закрытые. За ними, скорее всего, стоял охранник, так что Платону нужно было не шуметь. Помимо этого в зале была довольно узкая лестница, ведущая на второй этаж и два арочных прохода в небольшие комнаты со столами и креслами, которые сейчас пустовали.

Платон уже направился на второй этаж, но заметил лестницей решетчатый люк. Что было внизу — неясно, слишком темно, так что он решил сначала обследовать дом, потом уже изучать подвал, чтобы не рисковать оказаться там запертым каким-нибудь оставшимся слугой.

Второй этаж представлял собой длинный коридор изрешеченный арками с тяжелыми занавесками. Арки вели в разные комнаты. Первая проверенная оказалась спальней — набивные тюфяки, укрытые бледно-желтыми простынями. Довольно аскетично для такого богатого человека. Платона снова охватили сомнения — был ли Саддиат действительно тем, кем казался?

Ощущение, что он совершает ошибку, начало неприятно свербить где-то в районе живота, и именно оно привело к тому, что он отвлекся и в следующей комнате зацепил чертов ящик, внутри которого что-то отвратительно загрохотало.

Платон метнулся к углу комнаты и замер, обратившись в слух. Откуда-то с противоположной стороны коридора послышался шорох, едва заметный. Сердце забило тревожную дробь, дыхание участилось, а Платон начал проклинать себя за самоуверенность. Стоило нанять для этого кого-то, кто реально умеет пробираться в дома.

Но за шорохом не последовало ни шагов, ни других звуков. Платон медленно, на одних носках прокрался к комнате, из которой, как ему показалось, шёл звук, и слегка отодвинул штору. Глаза сначала не видели почти ничего в комнате, забитой тканями и освещаемой одним узеньким окном, но через полминуты Платон разглядел, что в углу комнаты, на здоровом сундуке, укрытом ковром, лежал мальчишка в простеньком хитоне и, свесив одну руку, спал. Вероятно, он просто перевернулся во сне, заставив ткань ковра зашуршать. Платон очень медленно выдохнул. Всё было нормально, просто спящий слуга.

Платон быстро осмотрел остальные комнаты и вскоре обнаружил что-то вроде кабинета, тут был стол и ряды полок вдоль стен, забитые ящиками. На столе обнаружилась всякая мелочь: перья, чернила в маленькой бутылочке, несколько чугунных колец, какие-то шнурки, печать и воск; а посередине лежал здоровенный кодекс в простом переплете из кожи. Платон открыл его, начал листать пергаментные страницы, потом захлопнул — внутри были сплошные столбцы цифр, такой вот древний гроссбух. Вряд ли в нём записаны секретные сделки с северянами.

Он полез смотреть ящики, которые оказались заполнены свитками, хотя в некоторых попадались деревянные дощечки, покрытые воском. Он развернул первый попавшийся свиток.

«Дорогой Садиатт!

Пишет тебе твой друг Никофус. Надеюсь, моё письмо застанет тебя в добром здравии.

В Лаколии нынче царит стабильность, а мой дом процветает. Клифевенцы продолжают копать своё счастливое олово и охотно меняют его на сорго и оливы из Грано. К счастью, там нынче настал мир, так что каждый лаколийский торговец пытается построить состояние на этом.

Впрочем, это нисколько не повредит нашему замыслу по торговле сталью. Я нашёл новых покупателей — нескийцы готовы платить едва ли не вдвое обычной цены, лишь бы получить большей мечей. Их армия и без того славится дисциплиной, а с таким оружием и вовсе будет сильной без меры, так что стоит ждать очередной войны на Западе.

Знай, что я жду от тебя вестей и надеюсь, что ты сможешь договориться об увеличении поставок. Славлю твой талант переговорщика. Будь здоров.»

Ничего криминального. Во всех ящиках лежали письма, как вскоре выяснил Платон, большая часть из них содержала какие-то новости или небольшие просьбы. С некоторыми получателями переписки явно велись длительное время, но опять же ничего криминальнее небольших интриг там не было. У Саддиата, судя по всему, было множество друзей в разных странах, с которыми он поддерживал регулярный контакт и все они непременно восхваляли его таланты.

Наконец, Платон нашёл то, что хотел. В ящике на верхнем ярусе оказались пергаменты более плотные и словно бы отбеленные. На одном из них аккуратным почерком было выведено следующее:

«Дорогой Саддиат!

Пишет тебе лорд Реклос с позволения Щитоносца, проводника воли и верного слуги самого Лорда-протектора Саутийской Империи, Самодержца Марбидии, защитника Королевства Пон, воеводы воевод Великого Севера и прочая, прочая, прочая.

Твои письма для нас приятны и мы всегда удостаиваем их вниманием, а сам ты давно известен как надежный партнер и верный товарищ среди многих северян. Радостно, что и среди граждан полисов встречаются достойные люди, думающие о будущем.

Та информация, что ты передал, поможет делу объединения всего мира, в котором каждый сможет честно торговать и получать выгоду, как и требует того великий Лорд-протектор Сурт.

Мы рады выполнить твою просьбу, ожидая, что ты будешь готов оказать нам ответные услуги, которые мы изложим отдельно, когда наступит время. Запрошенную тобой вещь мы отправим сейчас же вместе с торговцем по имени Ликоний. Спроси его, воет ли черная луна, он же ответит „Лишь когда гаснут белые звезды“, тогда всё спокойно, если же ответ будет иным, то забудь об этом, пока мы не пришлём иных новостей.

Помни, что демонстрировать её не стоит и будь осторожен — враги медлительны, но оттого не менее опасны. Будь здоров.»

Руки Платона вспотели, заставив края пергамента намокнуть. Это было похоже на доказательство. В ящике обнаружился ещё ряд писем, по итогу которых выходило, что Садиатт предоставлял некую информацию этому лорду Реклосу в обмен на более выгодные сделки и, вероятно, гарантии безопасности в будущем. Судя по всему, переписку он вёл не первый год. Самым интересным всё равно осталось то письмо, которое Платон прочёл первым, потому что в нем единственном говорилось о передаче конкретной вещи и даже упоминалось имя связного. Остальные письма были написаны значительно осторожней.

По ощущениями прошёл почти час с тех пор, как он перелез через забор. Это означало, что времени на осмотр подвала оставалось мало — Платон не хотел рисковать даже зная, что Амалзия пытается задержать Саддиата, так что размышления об особенностях писем он оставил на потом и просто сунул несколько самых интересных свитков под куртку. Всё остальное сложил на место и поставил ящик туда, где он стоял раньше.

Единственное, что его смущало — он не был уверен, достаточно ли переписок для каких-либо обвинений. В конце концов, письма не так уж трудно подделать, зато очень трудно объяснить, как они у тебя оказались. Значит, для гарантии нужно найти ту самую вещь, которую получил Саддиат от северян.

То, что вещь спрятана внизу, Платон не сомневался — во всем доме не было ни одной «комнаты с сокровищами». Были сундуки с тканями, коврами, посудой, бочки с маслом, но нигде не было ни монет, ни украшений, ни серебра, ни чугуна.

***

Платон спустился в подвал. Решетка люка к большому удивлению оказалась незаперта. Внизу оказался короткий темный коридор, поворачивающий вбок, а из-за поворота появлялись отблески пламени.

Здесь был запах сырости и еще какой-то непонятный, напоминающий то ли хлорку, то ли металлические опилки. Стены подвала были выложены обожженным кирпичом, но со временем покрылись какой-то неприятной слизью, земля под ногами тоже была влажной — не хватало доступа свежего воздуха. Если это сокровищница, то тут вполне могут быть ловушки. Платон со вздохом активировал Полумрак. В голове раздался свистящий полушёпот.

«Тсссс. Скрываемся в подвале, чтобы не заметили? Или наоборот, пробираемся внутрь? Тише, тише, нужно ступать осторожно, тише шелеста травы. Впереди ловушек нет, но кажется, будто что-то не так.»

Платон медленно двинулся впёред, стараясь не шуметь. К его удивлению, голос не пропал, а остался, даже когда он повернул вбок и увидел саму сокровищницу. Большая металлическая решетка, у входа две ниши: одна со статуей, в другой слабо горит жаровня. А за решеткой была целая куча всего: сундуки, на веревочках связки темных металлических колец, тускло блестящие серебряные кубки, шкатулка, украшенная драгоценными камнями, несколько мечей.

«Сокровища. Целое состояние. Этот Садиатт слишком щедро оставил тут всё. Ещё и статую внутри поставил. Пафосно.»

Платон подошёл ближе, взглянул на статую, та очень реалистично изображала мужчину, опустившего меч, с суровым лицом, одетого в кольчугу и шлем на манер викингов. Ни дать ни взять — гордый завоеватель. При всём этом статуя явно отличалась от тех, что встречались в городе — они казались идеализированными, эта же была какой-то дотошно реалистичной, словно скульптор решил изобразить человека таким какой он есть, без прикрас.

«Чудно, но статуя нас не услышит. Взгляни на решетку, а то стоит поспешить.»

«Почему ты не исчезаешь, как все остальные голоса?»

«Голосса? Они много болтают, я говорю меньше, живу дольше. Просто.»

Платон подошёл к решётке. Металл на вид крепкий, даже ржавчиной не покрыт, несмотря на влажность. Дверь закреплена на петлях и заблокирована цепью, с навесным замком. Платон дернул за прутья — не открывается, держится надежно.

«Сстой! Сердцебиение. Где-то рядом. Вслушайся.»

Платон замер. Он не слышал ни шагов, ни движения, ни тем более сердцебиения.

«Обернись! Быстро!»

Платон резко развернулся — статуя внезапно ожила и приобрела цвет, воин смотрел прямо на Платона и уже поднимал меч.

«Что делать-то теперь?»

Ответа не было, голос исчез.

Платон резко рванулся влево, уходя от удара, меч с хлюпом царапнул землю. Статуя двигалась медленно, но с каждой секундой её движения становились всё более плавными и напоминающими живого человека. Воин повернулся к Платону, заслонив собой решетку, и шумно выдохнул.

Платон обернулся назад — бежать бессмысленно, он не успеет вылезти наверх и сбежать из дома, не подняв шум. Значит, придётся драться, но грубая сила тут не поможет. Что он сделает с ножом против кольчуги и меча?

Тем не менее, он выхватил нож и встал в стойку. Воин взял меч в обе руки и стал сокращать расстояние. Они вглядывались друг в друга.

— Кто ты такой? — тихо спросил Платон.

Воин открыл рот и издал странный сипящий звук. Потом помотал головой и бросился в атаку.

Меч проскользил над головой у Платона, царапнув каменную кладку. Из приседа он попытался броситься с ножом на противника, но меч снова летел в него.

Отступление, шаг назад по скользкой земле. Глаза воина внимательно следили за каждым его движение. Шаг в сторону — меч снова летит так, что приходится прижаться в стене. Размашистые, мощные удары, но при том быстрые — проскочить не получится.

Воин приблизился ещё на шаг. Взмах меча, звон металла об камень. Платон продолжал отступать, а противник усилил напор — удар следовал за ударом, так что парню едва удавалось уходить от них. В голове внезапно зазвучал голос. Тот самый, что он услышал в самый первый раз, в пустыне. Связность.

«Это всё же человек, а не статуя. Он дышит, его сердце бьется — его можно ранить. Нужно найти способ приблизиться к нему и убить. Единственный путь.»

«Что мне делать?» Платон уже тяжело дышал, а вот его противник оставался спокоен.

«Отступай. Позади тебя поворот, примрено в трех шагах. Дай ему провести атаку, зайди за поворот и атакуй сбоку. Главное — чтоб он увлекся, сократил дистанцию. Ты — тот, кто ты есть, используй свою цельность. Он безмолвный слуга, а у тебя есть цель. У него тут мало пространства для замаха, используй это.»

Легче сказать, чем сделать. Меч зацепил куртку Платона, легко прорезав материю. Шаг назад. На лице воина возникла ухмылка. Ещё один удар, такой, что разрубил бы его от плеча до пояса, если бы он не шагнул в сторону и назад. Действительно, Платон заметил, что воин может делать замах только под определенным углом, фактически стоя у стены — слишком узкий коридор, слишком низкий потолок. Воин сделал выпад впёрд, Платон шаг назад и прижался к стене. Движение воздуха дало понять, что поворот прямо за спиной. Воин снова замахнулся, целясь в плечо.

Платон быстрым движением отступил за поворот, прижавшись к стене, меч со звоном раздробил каменную кладку, в сторону полетели крошки. Резкий рывок впёрёд, опереться на предплечье мечника, вонзить нож под рёбра.

Клинок звякнул о кольчугу, мечник же, разворачиваясь, впечатал локоть Платону вбок, толкая его обратно к решетке… Он со свистом выдохнул, едва не подскользнувшись на земле. Воин развернулся, направив остриё меча на Платона. Теперь они поменялись. Сзади в десяти шагах была решетка, вперед мечник.

Воин провёл несколько ударов, заставляя Платона снова отступать. Последний удар оставил царапину на плече, в том месте, где куртка разошлась. Чёрт подери, ничего не выходит. Он даже не успеет вызвать навык, слишком быстро всё происходит.

Ещё шаг назад, снова брызги камня. Что можно сделать? Опрокинуть жаровню? Не поможет, воин просто отступит и дождётся, пока сюда придёт кто-то ещё. Нет, нужно другое решение.

Он сместился к противоположной стене, дабы помешать воину делать замах. Мечник вместо этого сделал очередной выпад, Платон ушел в сторону, снова дернул мечника за руку и ударил ножом по левой руке. Мечник пнул его по голени так, что аж в глазах потемнело. Потом перебросил меч в правую руку и начал замахиваться.

В этот момент Платон, который пытался увернуться, подскользнулся всё-таки на чертовой земле. Падая, схватился за колени воина, тот закачался, удар прошёл слишком высоко.

Платон вонзил кинжал воину в ногу. Ещё раз, ещё раз, так чтобы брызнула кровь, прямо в бедро, в надежде попасть в артерию.

Мечник издал жуткий сипящий свист и яростно начал размахивать мечом. Платон, как таракан, отползал, не пытаясь даже встать. Очередной удар прошёл по его икре, оставив глубокую рану.

Он почувствовал позади решетку и с силой пнул жаровню. Жаровня закачалась, воин поднял меч, намереваясь вонзить его в живот Платона.

Защищаться нечем. Единственный путь.

Он снова пнул жаровню и на этот раз она опрокинулась. Пылающие угли полетели вниз и в стороны, осыпаясь на лежащего Платона, на ноги воина, с шипением затухая во влажной земле.

Воин издал свистящий звук и отступил, пытаясь рукой с мечом стряхнуть с себя угли. Вторая рука безвольно повисла, его штаны обильно пропитались кровью. Платон увидел, что на лбу у мечника проступил пот.

Отлично, нужно только тянуть время.

— Эй, слушай, может поговорим, — попытался сказать, Платон, обжигая руки об угли, которые стряхивал с одежды.

— Ээээхссс, — выдал воин и сжал меч в руках.

— Ну и ладно, не хочешь говорить и не надо.

Платон упёрся спиной в решетку и поднялся на ноги.

— Давай уже, нападай.

Большая часть углей затухла и коридор практически погрузился в темноту, видно было только дорожку из тлеющих огоньков на земле. Платон уставился на них.

Яростный вздох откуда спереди. Часть угольков слева потухла, Платон резко бросился впёрёд и направо, ударившись об землю. Грязь брызнула ему в рот и глаза, но это было уже неважно. Он вслепую начал резать и колоть. Попал во что-то теплое и плотное и продолжил тыкать ножом. Меч больно ударил его плашмя по плечу, раздался свист и его противник упал на колени.

Не медля, Платон поднялся на колени сам, схватил мечника за волосы и воткнул нож ему в шею. Руки залило чем-то теплым, противник задергался и тут же обмяк.

Платон приземлился задницей во влажную землю, облокотился на спину. Сердце колотилось как бешеное, но он был жив. Даже никаких критичных ран. Он вызвал меню:

Связность 0/1

Трепет 1/2

Единство 0

Спекуляция 0

Расплав 0

Воля к мощи 1/1

Полумрак 0/1

Корреляция 0/1

Дух свободы 0/1

Черт, слишком много очков потрачено, а он даже не закончил. И ничего не обновилось. Логично — он ведь победил оппонента, только толку от такой логики. Что за система вообще, где ты становишься сильнее только если проигрываешь?

Поднялся — времени оставалось совсем немного, а теперь ещё и невозможно ничего разглядеть в сокровищнице. Ткнул воина носком сапога — однозначно мёртв, но для рефлексий сейчас не время.

Платон встал и побрёл к выходу, залез по хлипкой лестнице. Кое-как протер сапоги, оторвав рукав рубахи — лишние следы в доме ни к чему. Наверху нашлась ещё одна жаровня, он с трудом поднял её и стараясь не шуметь, спустил вниз. Времени оставалось всё меньше, еще и неясно, сколько на самом деле занял их бой, субъективно будто бы десяток минут, но в реальности всё могло длиться как несколько секунд, так и полчаса.

Установив жаровню, он взглянул на замок, потом поднял меч бывшей статуи, вонзил его между звеньями и надавил, словно на рычаг.

Ему пришлось приложить практически весь свой вес, чтобы в какой-то момент цепь лопнула и Платон снова полетел в грязь. Отряхнувшись, он зашёл в сокровищницу.

В сундуках было серебро, медь, немного золота. Кое-какие украшения. Чертовски много денег, которые ничего не доказывают, как и стальные мечи, которые можно купить в любого торговца на севере. Несколько кольчуг тоже вряд ли были уникальным товаром. Зато в углу обнаружилась стойка, прикрытая грубым полотном, а уже под ним оказалось кое-что интересное.

На стойке стояли латы. Не полноценный латный доспех, конечно, но всё же. Шлем, напоминающий ведро, латные перчатки, поножи, огромные налокотники и наплченики, но самое главное — это латная юбка из четырёх полос и кираса с отдельным набрюшником. Да, есть уязвимые места, крепления сомнительные, но это совершенно другой уровень по сравнению с кольчугой или бронзовыми кирасами, которые встречались у солдат, виденных ему. И уж тем более, короткие мечи и копья для воина в такой броне едва ли страшны, разве что если с целой толпой столкнется.

С учетом местных технологий, это почти наверняка вершина кузнечного мастерства, стоящая, как половина этой сокровищницы, и вряд ли её сделали здесь. Вполне тянет на взятку.

Одна беда — утащить эту штуку никак не получится.

Интерлюдия Б. Беглянка

От обилия людей её подташнивало. Ночью всегда было комфортней — вокруг пылал такой понятный и простой огонь, а мрак окружал безопасной стеной, за которой не было видно людей.

«Почему я это делаю?»

Амалзия стояла рядом с трибунами, благо, что небольшая взятка предоставила возможность смотреть на атлетов сидя. Разноцветная, разодетая толпа медленно стекалась к арене, шумно обсуждая последние новости.

План как-то повлиять на атлетов до боя заранее пришлось отбросить сразу. Во-первых, она не знала, кому именно оказывает протекцию Садиатт. Во-вторых, как выяснилось, перед соревнованиями атлеты находились в отдельном помещении, которое двое суровых громил, неизвестно кем нанятых, но абсолютно молчаливых и неподкупных. Короче говоря, даже увидеть борцов до выхода на арену было невозможно.

«Чертов найдёныш, втянул меня в это, ещё и растрогал. Риска больше, чем возможной прибыли. Стоило давно его оставить, но теперь уже поздно. Если его поймают сейчас, то все усилия пойдут прахом.»

— А ты видел как он пересек финиш? В этом было что-то дикое, природное, чистая мощь!

— Согласен. Слышал, что бегун видит дорожку иначе, как чистый тоннель, где есть только и начало и конец,никаких поворотов, единственный путь.

Она обернулась и увидела, что рядом с ней коренастый мужчина, одетый достаточно скромно, и высокая красивая женщина, одетая наоборот излишне вычурно.

— Простите, — обратилась к ним Амалзия, — я немного упустила последние события, только вернулась в город. Кто сегодня будет бороться?

Женщина окинула её взглядом, но тут же потеряла интерес и уставилась на других зрителей. Мужчина, напротив, посмотрел очень заинтересованно.

— Долго были в отъезде? — Он негромко засмеялся. — Ничего, вы успели как раз к самому главному. В этом году интересно, часть борцов уже отсоревновались вчера, но сегодня будет целое шоу.

Он странно пошевелил пальцами, словно бы играл на невидимой флейте.

— Всеобщий фаворит — Гистасп. Очень юн, но, позволю заметить, силен как бык. Едва не победил на прошлых играх и говорят, что поедет в Клифевению в следующем году. — Мужчина улыбнулся. — К тому же благородный человек и офицер, один из приближенных нашего драгоценного Хранителя.

Этот атлет точно не подходит. Вряд ли Садиатт стал бы ставить на друга своего политического оппонента, если только он не невероятный хитрец.

— Не любите Хранителя?

— Нет, почему же. — Глаза мужчины казались удивленными, но сам он выглядел скорее насмешливым. — Я же назвал его драгоценным. Но вам ведь об атлетах интересней. Главный претендент на победу, если спросите моё мнение — это миектец Арсий. Может, не самый крупный из бойцов, зато ловкий. Кому как, а я всегда считал, что ловкость важнее силы.

На бойца мужчина не походил, скорее уж на вора или мелкого разбойника.

— Ещё очень интересная личность — это Гаумата Великан. Местный, из простых. Демонстративно не общается с аристократией и живёт в нижнем городе. — Мужчина с отвращением сморщился. — Моё мнение — редкостный упырь, замешанный в грязных делишках, настоящее доказательства разницы между аристократом и простолюдином.

«Почему я продолжаю слушать подобных самодовольных ублюдков? Скажи им, что твоя мать жила во дворце, они начнут перед тобой кланяться и жать руки, а если скажешь, что родилась в доме на ферме, то не дождёшься и плевка.»

— Тем не менее, он настоящий гигант. Сам видел, как он поднимал полные бочки так, будто они весят не больше кубка с вином. Есть ещё Олей, уже стареет, но всё еще хорош. Выигрывал игры несколько лет назад, но, между нами, шансов у него не густо. Мариус, великолепный борец, но был недавно ранен, так что теперь тоже стал менее популярным.

Мужчина снова сделал свой странный жест. Казалось, его вовсе не волнует молчание Амалзии и откровенная скука спутницы.

— И, конечно, северянин. Я, конечно, не сторонник участия варваров в играх, но он хорош, да и многие граждане восхищаются им. Имени его не помню, уж простите. — Он покачал головой, как будто искренне сожалел. — В принципе, на сегодня это всё.

— Выходит, будет 15 схваток? — Амалзия постаралась сделать наивный и невинный вид.

— Милый, пойдём, там места занимают… — протянула спутница мужчины, дергая его за рукав, что смотрелось комично, учитывая, что она была выше его.

— Нет-нет, так уже не делают. Три схватки на выбывание, оставшиеся трое каждый с каждым, ну и финал. Часа за два управимся, если не будет задержек, — мужчина улыбнулся немного виновато и, поддавшись, двинулся со своей спутницей к трибунам.

Ситуация была неудачной, Амалзия бы предпочла круговую систему, а не поединки на вылет. Если кандидат Садиатта не вытянет первый бой, то непонятно, как задерживать торговца ещё час.

На первом бою сражались северянин, которого даже объявили без имени, и тот самый Олей, высокий, бритый наголо боец с довольно изящным телосложением.

«Вот так вечно. Родился на Севере и даже твоё имя неважно. Всегда будем вторым сортом. Зачем я продолжаю играть в игру, в которую нельзя выиграть?»

В первом раунде Горогар, тот самый северянин-атлет, которого они встретили на площади пару дней назад, практически моментально уложил своего оппонента. Толпа недовольна засвистела. Амалзия оглядела трибуны, не увидела никого из аристократов, кто поддерживал бы Гора открыто. Зато было видно, как напрягся старый согнутый старик, сидевший в первых рядах. Амалзия знала его — дальний родственник нынешнего хранителя, некогда прославленный военачальник с каким-то длинным непроизносимым именем. Очевидно, что он поставил на Олея.

Сам Олей, тем временем поднялся на ноги, попрыгал немного, помахал толпе, что вызвало восторги. Противники снова сошлись в круге, тела блестели на солнце, мышцы вздувались. Теперь казалось, что силы равны. Гор давил слева, Олей наваливался с той же стороны, Гор давил справа, Олей перемещался туда. Две практически неподвижные скалы, не вызывающие особых восторгов у толпы.

Амалзия увидела, как мышцы на левой ноге северянина задрожали и сжала зубы — в глубине души она болела за земляка, хотя давно и не считала себя полноценной северянкой. Олей осклабился, надавил и… внезапно полетел в пыль, когда Гор слегка ушёл в сторону, направив противника к земле. Он моментально очутился сверху и придавил плечи противника. Несколько секунд и всё было кончено.

Олей явно был не слишком расстроен, помахал зрителям и ушёл в ту же дверь, из которой вышел. Старик на трибунах сидел чернее тучи.

«Деньги, деньги. Вся эта борьба только для того, чтобы решить, кто больше достоин блестяшек. Да и я тоже делаю всё только ради них. Где уж тут найти место для моральной чистоты?»

Амалзия наконец обнаружила Садиатта. Торговец был окружен слугами, так что его было трудно заметить. Притащил с собой целую толпу, чтобы выпендриться перед остальными, какой он прогрессивный и благородный человек. Он вяло хлопал, зато сразу оживился, когда вышли следующие бойцы.

— Мариус, знаменитый чемпион и достойный муж! — провозгласил оратор, — И его противник Гаумата Великан, невероятной силы претендент!

В животе Амалзии возник комок мерзкого холода, когда она увидела одного из бойцов. Он действительно был гигантом, ростом выше всех, кого она когда-либо знала, с грудной клеткой размером с бочку. Мантикора рядом с ним показалась бы котенком. А ещё у него вместо уха торчал толком незашивший кусок плоти. На лице виднелись незажившие синяки и царапины. Это был тот же человек, что напал на них в переулке, без сомнения.

«Найдёныш отделал серьезного борца? Может, всё-таки стоило с ним переспать, раз он круто сварен, а?»

Она отогнала неуместные мысли, разглядывая второго оппонента. Мариус оказался здоровым детиной, чуть меньше Гауматы, конечно, но всё же. Он самодовольно поигрывал мускулами на потеху толпе, некоторые даже выкрикивали его имя. Садиатт явно был заинтересован боем — почти наверняка поставил на кого-то из этих двоих. С той части трибун, где сидели люди победнее и попроще донеслись крики «Великан! Великан!», на которые Гаумата поднял вверх кулак.

Борцы схлестнулись. Мариус был явно опытен: понимал, что противник превосходит его в силе, и осторожничал. Великан напирал на него, а Мариус словно пытался его раззадорить, подталкивая то в одну, то в другую сторону. Толпа разразилась криками. Она бросила взгляд на Садиатта. За кого он болеет — неясно, но наклонился вперёд и пристально смотрел на бойцов.

Гаумата яростно заревел и навалился на Мариуса со всей силой. Тот не уступал, потом внезапно уперся ногами и отправил противника в пыль. Гаумата яростно ревел, но оказался на лопатках.

Садиатт остался спокоен. Ни радости, ни недовольства, только увлеченное наблюдение. Амалзия приготовилась в случае чего бежать к выходу и перехватывать его.

Во втором раунде Гаумата был весь красным и, казалось, излучал ярость. Мариус, напротив был спокоен. Борцы вновь уперлись друг в друга, пока в последний момент Гаумата с силой не опрокинул противника на землю, приземлившись на него сверху. Буквально за секунду до гонга, он прижал Мариуса к земле. Амалзии показалось, будто Гаумата ударил оппонента головой, пока они боролись в пыли. Грязный прием, но кажется, будто никто больше не видел.

«Я и сама неплохой знаток грязных приемов. Сколько раз я предавала и подставляла?»

Садиатт наблюдал очень заинтересованно. На секунду ей показалось, что он разочарован, что он болеет за Мариуса, но она быстро отмела глупые догадки. Нужно ориентироваться на факты.

Начинался третий раунд. Амалзия протиснулась мимо людей ближе к проходу и смотрела больше за боем, чем за Садиаттом, но исход стал понятен быстро. Мариус как-то внезапно ослаб, медленнее реагировал и словно бы с трудом сохранял равновесие. На первой же минуте Гаумата отправил его глотать пыль.

— Чертов Великан. Готов поспорить, он заранее выяснял, куда ранили Мариуса, — пробормотал парень с длинными нечесаными волосами, стоявший рядом.

— Ранили — нечего идти на арену, — гавкающе ответил ему стоящий рядом мужчина с жутким шрамом на шее.

Парнишка злобно зыркнул на него, но отвечать не стал.

Амалзия тем временем, смотрела в оба глаза на Садиатта. Торговец уходить никуда не собирался, более того, сосредоточенно хлопал. Великана, впрочем, это не особо волновало и с арены он удалился безо всяких жестов. Теперь Знающая понимала, за кого болеет Садиатт и как его задержать.

***

Третий бой был очень кратким. Гистасп, атлетичный красавец с черными кудрями, которому особенно рьяно апплодировали женщины, дважды опрокинул приземистого миектца. Саддиат не особо заинтересованно наблюдал за этим боем, зато она заметила группу слаженных болельщиков во главе с Кассандром, офицером с обеда у Кира, которые слаженно и громко выкрикивали имя Гистаспа. Тот, тем не менее, вёл себя удивительно сдержанно.

Потом последовали ещё два боя. Гистасп отправил на землю северянина вызвав шумный гогот толпы, но во втором раунде уже Гору удалось перехитрить противника и уложить его в песок. Третий раунд оказался самым зрелищным, если вообще можно считать зрелищной борьбу. Противники долго кружили, упирались, начинали приемы, но не могли довести их до конца, пока Гистасп не опрокинул северянина. В этот раз они поклонились друг другу, а потом толпе.

«Хороший противник лучше надежного друга. Его не предашь, верно?»

Она успокоила мысли. Начинался второй бой, Гистасп боролся с Гауматой. Если Великан проиграет, то остается надеяться на то, что следующий бой будет успешным для него, иначе он вылетит отсюда, а значит и Саддиат уйдёт.

Гаумата был выше, сильнее и крупнее Гистаспа. Он был яростнее и явно злее, но при этом ему не удавалось сдвинуть фаворита ни на миллиметр. Тот просто стоял, как вкопанный, не давая себя сдвинуть, пока не прогремел гонг. Амалзия вслушалась в то, что обсуждали в толпе.

— Мозги выигрывают борьбу, сынок, а не мускулы…

— Конечно, он же аристократ, ест лучше, тренируется с малых лет, как такого победишь.

— Слишком много солдат повсюду, даже на соревнованиях, нынче стало.

Амалзия переминалась с ноги на ногу в нервном ожидании. Борьбу она не любила, как и любые другие соревнования — у неё на родине такие вещи презирали, считая, что человек должен доказывать свою силу реальным делом. Учителя постоянно пытались заставить их конкурировать друг с другом, но то было иное соревнование. Зачастую смертельное.

«А те мальчишки, которого я сдала учителям? Заслужили ли он это? Заслужила ли я это?»

Но к горечи от воспоминаний всё равно примешивался какой-то лихорадочный азарт. Она не могла повлиять ни на что, но жаждала определенного исхода. Это порождало дискомфорт, но в то же время притягивало. Будто не всё в жизни предопределено.

Очередной удар гонга вывел её из задумчивости. Гистасп раскланивался перед публикой, Гаумата злобно плевался и покидал арену.

В промежутке перед следующим боем она вдруг поняла, что вряд ли сможет перехватить Садиатта. Слишком самонадеянная импровизация. Он её не знает, вокруг толпа слуг, он сидит на противоположной трибуне. Ненадежно, минутная задержка и всё пойдёт прахом. Она сжала кулаки, словно это могло помочь привести к удачному исходу боя.

Северянин вышел против Гауматы. Тот плюнул на арену, показывая своё презрение противнику, с трибун донесся свист и недовольные возгласы. Гор, напротив остался спокоен.

Первый раунд был неудачным для Гауматы. То ли он устал, то ли тяжело переносил проигрыши, но он ошибался. Двигался слишком грубо, слишком резко. Северянин снова поймал его на очередном толчке и отправил на землю.

«Он хорош. Всегда нравились такие мечтатели, идущие своим путём до конца. Северянин побеждающий на играх, ещё и ведёт себя достойнее многих. Вот бы посмотреть на лица местных аристократов при виде этого.»

Садиатт снова наклонился и сосредоточенно смотрел на арену. Удивительно непроницаемое лицо для человека, который вечно издает неуместный смех.

Начался второй раунд. Амалзия вдохнула. Сколько прошло времени? Меньше двух часов, часть боев закончился слишком быстро. Едва ли даже полтора часа. Северянин не должен выиграть, как бы ей этого не хотелось.

«Снова подставляю хорошего человека ради собственных нужд. Грязный приём, но никто, кажется, не видит. Есть только один путь.»

Северянин давил на Гаумату, тот рычал и весь налился кровью, глаза, казалось, вылазили из орбит, лицо исказила гримаса ярости. Нужно было действовать.

«Песок можно заставить гореть. Что угодно можно заставить гореть. Солнце нагревает песчинки, песчинки становятся жарче. Частицы в них двигаются быстрее, пока энергии не станет так много, что она вырвется в виде пламени. Не нужно доводить до этого, достаточно приблизиться. Не так уж словно. Солнце. Жар. Давящие ступни. Ярость и боль сосредоточенные вокруг. Всё это впитывается в песок, куда же ещё. Самая заряженная вещь на милю вокруг, готовая вспыхнуть, как весь этот чертов город. Арена — отражение города, город — отражение арены. Их процессы едины. В городе вот-вот вспыхнет конфликт, а песок вот-вот воспламенится, так он насыщен жаром. Огонь — это разрушение структуры, а все структуры здесь уже едва ли держатся. Почему бы песку не воспламенится под ногами борца? Наверное, всё еще не настолько плохо, но ведь почти на грани, да?»

Она утвердительно кивнула и открыла глаза. Голова разболелась — то, в чем она себя убеждала, совершенно не соответствовало её реальному опыту.

Лицо северянина исказила гримаса. Колени дрожали, Гаумата начал давить на него, пытаясь опрокинуть. Вдруг Гор резко подпрыгнул, словно наступил на что-то острое.

Или на что-то горячее.

Гаумата сориентировался быстро, надо отдать ему должное, перехватил борца вокруг корпуса и впечатал в землю.

Амалзия огляделась — никто, кажется, не заметил, что она сделала. Кроме северянина. Он озирался туда-сюда и постоянно подпрыгивал.

«Идиот, только делает хуже, разгоняя энергию. Песку и правда недолго будет до воспламенения таким образом.»

Голова кружилась, а реальность вокруг словно скукожилась, стала какой-то искусственной, глупой, словно бы неудачно сшитое чучело. Амалзия глубоко вдохнула. Слишком далекая от её способностей задача. Она поджигает вещи, а не нагревает их. Загораться — вот что естественно для вещей в её мире.

Она резко оборвала дальнейшие размышления, несмотря на то, что они успокаивали. Нужно поддерживать эффект дальше.

Горогар едва мог стоять на месте. Гаумата сделал эффектный бросок и отправил северянина на землю, унизительно продержав его внизу еще несколько секунд после удара гонга. Противники покинули арену, один поникший и печальный, другой злой и довольный.

Амалзия бросила взгляд на Садиатта — тот уже откинулся назад и широко улыбался, хлопая в ладоши. Её затошнило и она двинулась к выходу, расталкивая людей.

Во рту стоял вкус пепла.

Глава 15

Платон развалился в кресле и ждал Кира. Амалзия, сидевшая рядом, была невероятно бледной, как будто из неё откачали литр крови. Она прикрыла глаза и тяжело дышала. Платон наклонился к ней спросил тихо:

— У тебя всё хорошо?

Она приоткрыла и скосила глаза на него.

— Да. Всё хорошо. Просто устала. Слишком много всего навалилось.

Платон был уверен, что что-то не так. Она не спросила о его ранах, довольствовалась ответом, что ему удалось найти всё необходимое, и ничего не стала рассказывать о событиях на стадионе, но вид у неё был истощенный, гораздо более истощенный чем после драки на улице или после боя в пустыне. Загадка, но разгадывать её точно стоит не здесь.

— Ваша мероприятие прошло успешно? — в комнате появился Кир.

На этот раз с ним не было Миры, казавшейся тенью Кира.

— Да. Вполне. — Платон сглотнул. — Возникли некоторые осложнения, но результат есть.

Он вытащил свитки из сумки и положил их на стол. Некоторые были заляпаны кровью. Кир вопросительно взглянул на Платона.

— Те самые осложнения, — он пожал плечами, — которые могут создать еще больше проблем. Я спрятал тело, но почти наверняка его обнаружат. В лучшем случае, завтра. Зависит от того, как часто Садиатт проверяет свою сокровищницу.

По виду Платона уже не было заметно, что он недавно уклонялся от ожившей статуи с мечом, он успел переодеться, отмыться и даже перебинтовать раны. Обычный торговец или наемник, просто немного помятый жизнью.

Кир почесал подбородок и взял ближайший к себе свиток.

— Нам стоит поспешить в таком случае. Рассказывайте, пока я читаю. Что случилось?

— В письмах ответы некоего северянина. Садиатт, судя по всему, оказывает им некоторые не совсем патриотичные услуги. Лучше прочтите, чем я буду пересказывать. — Платон тяжело вздохнул. — А ещё там была статуя. Живая статуя, которая активно пыталась меня зарубить.

Кир поднял на него глаза.

— Живая статуя?

— Абсолютно. Как только я добрался до сокровищницы, она, — он попытался подобрать подходящее слово, — превратилась в человека, который попытался меня зарубить.

— Как вы с ней справились?

— Перерезал горло. Кровью скульптура, как оказалось, истекает так же, как обычный человек.

— Не думал, что у Садиатта хватит денег и смелости нанять Скульптора. — Кир покачал головой. — Вам очень повезло.

— Скульптора?

— Она Знающая. — Кир покачал головой. — Работает исключительно за деньги, при том за очень большие, но деталей не знает почти никто. Слухи об оживших статуях ходят давно, якобы в Грано их активно использовали местные царьки. Для личной охраны.

— Она оживляет статуи?

— Возможно. Не знаю. Я предполагаю, что она каким-то образом превращает людей в статуи. На какое-то время. Такие вещи обычно хранят в секрете.

— Это воин не выглядел недобровольно превращенным в статую.

— Полагаю, ему или его семье очень хорошо заплатили за это.

Кир пробежался глазами по очередному письму.

— Письма подтверждают мои подозрения, но в качестве доказательства от них толку мало — слишком легко подделать. Впрочем, тут есть свидетель, которого можно попытаться допросить, что уже неплохо. Удалось найти что-то ещё?

— Да. Я был уверен, что вы скажете, что писем недостаточно, поэтому и полез в подвал. Помимо золота, серебра и чугуна я обнаружил ещё кое-что. — Платон выдержал эффектную паузу. — Там были латы.

— Латы?

— Доспех из пластин, — он руками изобразил кирасу на себе, — прочная толстая сталь, кираса, большой шлем. Намного лучше того, что носят ваши солдаты. Поножи, латные перчатки. В таком даже удар меча или копья можно пережить.

— Понская броня, — прошептал Кир.

Он встал и начал ходить по комнате. Амалзия всё так же лежала в кресле с полуприкрытыми глазами. Если бы не поднимающаяся грудь, можно было бы подумать, что она умерла.

— Такую броню на севере носят единицы. Считает, что Лорд-протектор подарил комплекты такой брони королю Пон и его приближенным, когда они преклонили колено. Доходили разные слухи… — Кир закусил губу. — Но такую броню точно нельзя купить.

— На кой черт она Садиатту? Он не похож на воина.

— Это символ. Садиатт верит в них, верит в то, что такие вещи заставляют людей уважать тебя. Это помимо того, что на любом из Зубов за такую вещь дадут огромные деньги.

— Такого символа хватит для доказательства?

Кир сложил руки за спиной.

— Да, хватит. Будет не очень просто, но хватит. Всё свершится сегодня ночью. Я выражаю свою благодарность, друзья, но боюсь, мне нужно заняться подготовкой сегодняшнего ареста. Когда мы увидимся завтра, обсудим вашу награду.

Платон кивнул — спешить всё равно некуда. Они распрощались, и Платон с Амалзией отправились домой. Всю дорогу девушка была чрезвычайно вялой, на вопросы отвечала односложно, так что в итоге они шли молча.

Город постепенно накрывала ночь, но в гостинице было светло. Скучающие караванщики уже прекратили так активно пить, многие просто сидели в таверне или шатались по городу, навещая друзей, семьи, шлюх и торговцев «целебными травами», поэтому сейчас за столом сидел только Игорь с каким-то незнакомым сухощавым стариком с невероятно живыми глазами.

Платон так устал, что только вяло махнул им рукой, попрощался с Амалзией и завалился спать.

***

— Зачем мы только сюда пошли? — буркнул Игорь.

— Я хочу разобраться в местных традициях, раз уж придётся жить тут. Амалзии стоит проветриться. — Девушка еле перебирала ноги, хотя кожа уже перестала напоминать больничные простыни. — А ты сидишь в таверне целыми днями, так что и тебе не лишним будет пройтись.

— И как я на это согласился?

Платон ухмыльнулся. Уговорить Игоря оказалось не очень просто, пришлось рассказать байку о том, что за ними следят какие-то люди и нужен взгляд проверенного человека. Стоит ли говорить о том, что Игорь уже через час шатаний по городу понял, что никакой слежки нет?

— Пойду я обратно, — Игорь махнул рукой. — Чушь какая-то.

Платон остановился и обернулся к нему.

— Слушай, ты тут сколько лет, а на Играх ни разу не был? Что, вся жизнь вот так, ездить в караване и бросать односложные саркастические ответы?

— Вроде того.

— Ты не в фильме Тарантино, Игорь.

Проходившая мимо женщина бросила на них взгляд и ускорила шаг.

— Я и не думаю, что я в фильме, — Игорь повысил голос. — Я в долбанной игре, сделанной поляками в душном подвале. Хватит меня доставать.

Платон прикрыл глаза на секунду. Вдох. Выдох.

— Слушай. Игорь. Нам всем непросто, но отдохнуть стоит. Пару часов, вот и всё чего я прошу. Если тебе не понравится, я, не знаю, буду покупать тебе выпивку весь вечер.

— Кхм, — кашлянул Игорь. — С этого можно было и начинать.

Он расслабился, опустил руки.

— Ладно, я пройдусь с вами. Но больше никакой чуши про преследования, иначе я тебя слушать не стану больше. И не стану смотреть на то, что нас всех связывает. — Он показал пальцем на Амалзию. — Может её устраивает то, что ты вечно решаешь за других, но меня начинает утомлять, какими бы твои мотивы не были.

Амалзия лениво зевнула.

— Идемте уже, посидеть охота.

На стадионе сегодня соревновались бегуны на длинную дистанцию. Сейчас они только разминались перед дистанцией. Платон пошарил взглядом, увидел Горогара, северянина, которого они встретили на площади ещё до встречи с Киром. Он сильно изменился за пару дней, вид у него был поникший, улыбка исчезла с лица.

— Эй, Гор, привет! — Платон помахал ему рукой.

Борец заулыбался и подошёл ближе. Игорь закатил глаза, Амалзия то ли всхлипнула, то ли закашлялась.

— Всё хорошо? — участливо спросил Гор, обращаясь к ней.

— Да, да, — она судорожно закивала головой, — просто устала немного.

— Видел вас вчера на соревнованиях. Рад, что пришли посмотреть, — он печально улыбнулся, — хотя это и был момент моего позора.

— Меня?

— Ну да, вы смотрели с трибун, я сразу заприметил. За меня не так много людей болеет. — Он наклонился вперёд и добавил чуть тише, — откровенно говоря, большинство из них полные придурки.

Амалзия закашлялась снова. Платон посмотрел на неё: глаза красные, лоб прорезали две параллельные морщины, рыжая копна волос печально свисает, драпировки на одежде сбились. Что-то определенно было не так, только вот никак не удавалось понять, что именно.

— Вы достойно боролись, — ответила она. — Просто судьба не всегда благосклонна к нам.

— Это правда, правда. Я вот полагал себя самым сильным и самым умным, но мир щелкнул меня по носу и опустил в пыль. — Он нахмурился. — Но я не унываю, ни в коем случае. У меня ещё будет шанс. Вернусь на Север, займусь тренировками с прежним усердием. Успею даже к сбору урожая. Жаль только, что ни денег, ни славы домой не смогу привезти.

— Тебя там кто-то ждёт? — спросил Платон.

— Ага. Я родом из деревеньки неподалеку от Ассукры. — Северянин прищурил глаз и взглянул на Осколки, медленно ползшие к зениту. — Мать, сестры, братишка младший. Отец где-то в столице сейчас, забрали в рекруты.

— Наверное, и невеста есть? — сказал Игорь с нотками сарказма.

— Ага. Была по крайней мере. Нынче всё быстро меняется.

— Это Игорь, — сказал Платон. — Он наш партнёр. Горогар — один из атлетов, сам с Севера.

— Рад знакомству.

Мужчины пожали другу руки.

— Так ты отправляешься на Север? Может, мы могли бы тебя подбросить?

Амалзия резко вскинула голову и сощурилась.

— У нас и так народу хватает.

Игорь и Платон удивленно уставились на неё.

— Вообще-то, — осторожно произнёс Игорь, — лишние руки нам не помешают. На дорогах неспокойно, а караван нынче сильно поредел.

— Я работы не боюсь, но если места нет, то и проблемы нет. Доберусь как-нибудь.

— Да брось, — Платон похлопал его по плечу. — Зайди вечерком к нам, поболтаем, обсудим. Ты же не участвуешь в соревнованиях больше?

— Не-а. Борьбу я уже проиграл, я метание копья или бег — это не моё. Посмотрю на остальных, да порадуюсь за них, а потом домой.

— Ну вот и хорошо. Пойдёмте к трибунам тогда.

Игорь тронул Платона за плечо, они чуть поотстали от северянина и Амалзии.

— Ты что с ней сделал такое?

— Ничего. Не знаю. Она вчера была на играх, потом мы встречались кое с кем, она уже была в таком состоянии.

— Обычно ей слова против не скажешь, а тут… — Игорь поиграл желваками. — Она будто едва силы находит, чтобы говорить. Не нравится это мне.

— Может и правда устала? — Платона внезапно осенила. — Или может это из-за ран? Надо её к лекарю отвести.

Игорь нахмурился.

— Не думаю. Я уже такой взгляд видел. Это Знающие, — он оглянулся вокруг, проверяя не подслушивает ли кто. — У них крыша едет временами. Не знаю, что у них там происходит, но, думаешь, почему они тут не захватили вообще всё? Многие просто с ума сходят. Жуткое зрелище.

Он покачал головой.

— Надеюсь, что это не наш случай.

Платон не нашёл, что ответить.

***

Игры действительно объединяли. Здесь были жрецы, аристократы, торговцы, ремесленники, странники. Кто-то болел за конкретного спортсмена, кто-то за своих земляков, а кто-то просто хотел увидеть предел человеческих возможностей. Перед забегом выходил какой-то поэт, читал стихи, что-то на тему прекрасных тел и сопутствующих им прекрасных душ.

Платона, честно говоря, такие вещи всегда мало волновали, он и фильмы-то смотрел ради того чтобы было о чем говорить с людьми, а книги читал в основном по делу. О стихах и говорить нечего.

Поразительно, насколько много общество может вкладывать в искусство, спорт и подобные мероприятия, и насколько варварским может оставаться во всём остальном. Несправедливость, рабство, глупое, неудачное распределение ресурсов. Платон подозревал, что сельское хозяйство тут в таком же упадке, как и всё остальное, кроме разве что торговли. Страна живёт за счет снующих туда-сюда караванов и едва ли может сама себя прокормить.

Тем временем, атлеты стартовали. Бегуны казались одновременно и более, и менее материальными, чем обычные люди, преодолевали расстояние, которое казалось бы невозможно было преодолеть. Для бегуна пространство должно казаться иным, подумал Платон. Время более медленным, дорожка сжатой до предела, не такой, как для зрителя, смотрящего на неё сбоку. Предел существования, сжатый до сотен метров.

Зрители вокруг кричали, бесновались поддерживали бегунов. Платону подумалось, что спорт невероятно близок к войне. Война порождает храбрость, спорт порождает особую, редкую красоту. Не в смысле изящества или грации, не в смысле красоты тела, а в смысле красоты движения. Почти то же чувство, что вызывает свист пуль или удар хлыста.

Полурелигиозный экстаз, в который погружается толпа. Уникальное средство.

Платон отвлекся от захватившего чувства, взглянул на окружающих. В задней части трибун кто-то першептывался, несмотря на игру.

Он обернулся — за спинами болельщиков сидели двое. Женщина в капюшоне была повернута к нему спиной, с ней разговаривал одноглазый парень с удивительно длинным носом, одетый просто, но дорого. Платон развернулся обратно, чтобы не привлекать внимания, и попытался вслушаться в их разговор, сквозь крики толпы.

— …взяли ночью…слишком много дерьма… — мужчина говорил сбивчиво, — вопрос времени…сдаст нас…

— Наш план всё еще в силе, — у женщины был звонкий уверенный голос, — проблем…подождать, пока…заплатим…

— …не собираюсь…жизнь…деньги, — мужчина звучал очень обеспокоено, — …слишком сложные…опасно…многие умрут…

Внезапно толпа взорвалась рёвом. Платон обернулся, но ни мужчины ни женщины уже не увидел.

Один из бегунов наконец преодолел финишную черту и болельщики вопила от радости.

***

Они медленно шли со стадиона через переулки Старого города. Жара к полудню стала невыносимой, поэтому они старались прятаться в тени зданий, стоявших вдоль улицы, двигаясь вдоль стены и периодически ныряя в прохладные переулки.

— Ты ведь наверняка смотрел раньше футбол или что-то такое? — допытывался Игоря Платон.

— Нет.

— Хоккей? Бокс?

— Нет. — Игорь раздраженно поморщился. — Я не смотрел телевизор, у меня нет любимой команды и я не люблю спорт, представь себе. И ты тоже не любишь.

— С чего ты взял? — удивился Платон, хотя к спорту он и правда всегда относился без особого интереса.

— Ты половину забега с закрытыми глазами простоял, — усмехнулся Игорь.

— Эй, друзья, — внезапно позади них раздался высокий голос.

Все трое обернулись. Позади стоял мужчина с улыбкой как у чеширского кота, одетый в длинный ярко-желтый плащ.

— Хотел переговорить, — тем же высоким голосом пояснил мужчина.

— Ты кто такой? — недружелюбно прошипел Игорь.

— О чем поговорить? — спросил Платон.

— Да вот, просто… — начал мужчина, подходя ближе к Амалзии, которая даже не смотрела на него.

Вдруг он резко дернулся вперёд и ударил её поддых маленькой дубинкой, выскользнувшей из рукава. Платон рванулся было на помощь, но вместо этого почему-то полетел назад. Он успел увидеть, как у Игоря в руках блеснули ножи, а потом всё потемнело, а дышать стало тяжело.

Платон тут же понял, что на голове у него оказался плотный мешок. Он попытался пнуть того, кто стоял сзади, по чему-то попал, услышал «Ох», дернулся вперёд, но в голове резко зазвенело и всё окончательно погрузилось во тьму.

Глава 16

Тусклый и теплый свет болезненно ударил по глазам, когда мешок резко стянули. Напротив сидел незнакомец. Точнее, силуэт незнакомца.

Платон прищурил один глаз, другой закрыл. Постепенно очертания очертания фигуры стали четче. Он повернул голову — движение отдалось свинцовой болью в затылке. Справа от него сидели Амалзия и Игорь. Первая была всё еще без сознания, Игорь же сидел спокойно, наблюдая за человеком, пленившим их.

Платон подергал руки — связаны за спиной, не вырваться.

Фигура повернулась — невысокий плотный мужчина, одетый в белое. Он носил аккуратную бородку с проседью и миролюбиво улыбался.

— А, вы пришли в себя. Отлично.

Он щелкнул пальцами, в нос тут же ударил резкий аммиачный запах. У Платона заболела голова.

— Что? — Амалзия подняла голову. — Какого хрена?

— Прошу вас, давайте будем спокойны.

— Вы?! — в голосе Амалзии прорезалась хриплая ярость.

Платона обдало волной жара. Мужчина вскинул руку в предостерегающем жесте.

— Ваша одежда пропитана маслом. Не надо здесь ничего поджигать. Комната закрыта снаружи, к тому же, взгляните вниз.

Платон посмотрел под ноги. Пол был покрыт толстым слоем соломы.

— Вы не сможете прожечь себе выход или вырваться наружу, но вместе со своими друзьями задохнетесь тут. Даже если каким-то образом сумеете не сгореть заживо.

Жар отхлынул, напряжение спало. Амалзия тяжело дышала и дергалась в веревках, её лицо исказилось от злости.

— Ублюдок, — прорычала она. — Похитил нас посреди дня, сунул в ловушку.

Она сплюнула на землю.

— Похищение — это опасное слово. Давайте представим, что я вас пригласил, а вы не смогли отказаться, хорошо?

— И ради чего вы нас пригласили? — решил вмешаться Платон. — Не только же, чтобы запугать нас смертью от удушья?

— Обидно, что приличным людям сегодня требуется повод для встречи. Но в нашем с вами случае он есть. — Мужчина заглянул Платону в глаза. — Двое неизвестных странноватых людей вместе с беглой маленькой северянкой, которая еще к тому же и Знающая, шатаются по городу и занимаются непонятно чем.

Лицо Амалзии исказил страх. Игорь всё так же ровно сидел в кресле.

— Разве в этом есть что-то незаконное?

Мужчина поморщился.

— В этом нет, но есть… — Он резко повернулся к Амалзии. — Я же сказал — без фокусов, если хотите выйти из этой комнаты.

Он устало вздохнул.

— Полагаю, мне стоит представиться. Моё имя — Арриан. Я член совета Четырёхсот, а помимо этого большую часть жизни я изучаю преобразования веществ.

Он взял со стола небольшой кубок и демонстративно вылил из него часть воды.

— Конечно, мои способности не так ярко впечатляют, как способности некоторых моих коллег, но, поверьте, они бывают очень и очень полезны.

Арриан выплеснул остатки жидкости из кубка на солому, устилавшую пол. Внезапно она задымилась и начала издавать едкий кислотный запах. Платон закашлялся.

— Кислота в воду, вода в едкий аммиак, едкий аммиак в масло, масло в вино. Поверьте, у меня хватит вариантов, что сделать с вами до того, как вы успеете меня сжечь. — Он присел на стол. — В свою очередь, я знаю, что вы недавно пытались, скажем так, выйти за свои пределы и сделать то, в чем плохо разбираетесь.

Арриан наклонился ближе к Амалзии и произнёс сочувственно:

— Я и сам когда-то экспериментировал. Мечтал получить олово, как великий Сартип. Но боюсь, я плохо переношу тошноту с головной болью, а еще очень пекусь о собственном трезвом уме.

Девушка опустила глаза, сжав челюсти и промолчав.

— Мы поняли, что вы легко можете нас убить. Но что вам нужно? — спросил Платон.

— Северяне… — Арриан махнул рукой. — Вечно торопитесь и забываете о приличиях. Что я хочу от вас? Я объясню.

Он встал и начал ходить по комнате, загибая пальцы.

— Первое. Вы навещаете Кира, потом навещаете Садиатта, а в ту же ночь Садиатта арестовывают солдаты нашего драгоценного Хранителя. Вы человек без прошлого, которого никто не знает. Что вы делаете в городе?

Платон промолчал.

— Вот именно. Конечно, ничего противозаконного вы не сделали, но шпионаж и подстрекательство несложно доказываются, если у вас нет друзей. Второе. Ваш молчаливый друг, — он указал на Игоря пальцем с большим перстнем, — очень сомнительная личность. Не первый раз появляется в городе, водит дружбу с опасными людьми, вечно оказывается в неподходящих местах. Мышки нашептали мне, что человек очень похожий на караванщика Игора, я правильно произнёс имя? — Игорь ничего не ответил. — Пару лет назад убил стражника.

Платон бросил взгляд на Игоря. Тот сидел, выпрямив спину, насколько позволяли веревки, и смотрел на Арриана абсолютно спокойно. Стальные нервы. Платон сам не паниковал только из-за звенящей в голове боли. Ну и потому что знал, любой человек, который вас не убил в первые минуты после взятия в плен и не начал пытать, чего-то хочет. Нужно только выяснить, чего.

— Последнее по порядку, но не по важности. Ваша подруга вчера мухлевала на Играх. Не знаю, зачем, но другой наш северный гость проиграл благодаря ей. Драгоценная моя Амалзия, зачем вы пытались поджечь ему ноги?

— Пошёл ты, — сплюнула она на пол. — Это всё слухи, а не факты. Если бы у вас были доказательства, нас бы уже взяли под стражу и судили.

— Ага. Я знаю, что вы спутались с Хранителем и его непутевым родственником, так что вряд ли им можно доверить ваш арест.

Арриан медленно облизал языком зубы.

— Так вот. Тем не менее, вы правы. Я не могу вас обвинить. Я даже сам не уверен в том, что вы шпионы, а не просто дурачки-авантюристы. Но, тем не менее, ваше пребывание в Псайкре не кажется… осмысленным. Более того, оно кажется вредным!

Арриан наполнил кубок водой, шумно отхлебнул, нарочито медленно вытер губы рукой и только потом продолжил:

— В отличии от многих, я уважаю наши законы. Действительно уважаю. Поэтому я предлагаю вас покинуть город. Лучше всего сегодня, но можно и завтра, всё-таки у вас там целый караван.

— А если мы откажемся? — спросил Платон.

— Тогда гостеприимство Псайкры к вам окончится. Возможно, вода в вашем кубке однажды превратится в уксус или в кислоту. Возможно, ваши тела просто утром найдут в порту. — Он пожал плечами. — Мало ли несчастных случаев происходит с негражданами?

Платон взглянул на своих товарищей. Амалзия всё так же глядела в пол, Игорь всё так же сосредоточенно смотрел на Арриана. Значит, отвечать придётся ему.

— Тогда мы, пожалуй, согласимся.

— Отлично! — Арриан улыбнулся и потер руки. — Надеюсь, что этот разговор останется между нами.

— А вы сохраните в тайне то, что знаете о моих партнерах?

Арриан на секунду задумался.

— Да. Сохраню до тех пор, пока вы пребываете за пределами этого города.

— Тогда мы можем уйти?

Арианн не ответил, просто встал, трижды постучал по двери за спинами Платона, Игоря и Амалзии. Потом его шаги застучали по каменной плитке и растворились в тишине.

— Хорошая работа. Ты всё правильно сделал, — сказал Игорь. — Только вот то, что вы меня впутали в это дерьмо — это…

Сзади послышались шаги, Платону снова на голову накинули мешок и куда-то потащили.

***

— Арриан? Вот как.

Кир пожевал кончик пера. Он сидел за большим столом, на котором были разложены карты и писал письмо.

— Я не смогу ему помешать. По крайней мере, не сейчас. Дело даже не в том, что он влиятельный, а в том, что опасный и неконтролируемый. Вполне может отравить вас, а там уже никто ничего не докажет.

Платон оперся костяшками на стол.

— Вы обещали нам защиту от подобного.

— Я не рассчитывал, что дойдёт до такого.

— Из-за ваших просчётов страдают невинные люди, — подал голос Игорь, сидевший в кресле чуть позади.

— Прошу меня простить, но я вас вряд ли могу назвать невинным. — В голосе Кира сквозило недовольство. — Вы здесь только потому что Платон за вас поручился.

Откровенно говоря, Платону не хотелось тащить Игоря сюда, но тот настоял, чтобы его посвятили во все детали. Большую часть пути Платону пришлось выслушивать его нотации на тему проникновения в дома богатых торговцев.

— Я могу предложить решение. Уезжайте из города. Арриан делает, что вздумается, но он действительно держит слово. Главная его слабость. Пока вы за пределами Псайкры, никакая опасность вам не угрожает.

— Дороговато выходит оказывать вам услуги, — сказала Амалзия.

Голос девушки был скорее печальным, чем злым. Платон начинал подумывать, что последние неудачи могли сломать её. Он ещё до этого опытался заговорить с ней о том, что произошло на арене, но она просто отмахнулась.

— Я заплачу, — мрачно ответил Кир. — К тому же Садиатт скоро выйдет на свободу…

— Выйдет на свободу? — прервала его Амалзия.

Кир с Платоном переглянулись.

— А вы как думали? — усмехнулся генерал. — На свободе он мне полезней. Я знаю, чем его шантажировать, знаю его секреты. Между сотрудничеством и смертью выбор даже более простой, чем между предательством и смертью.

— Я понимаю, — ответил Платон. — Мои партнеры тоже поймут. Но их работа связана с этим городом и такое изгнание может оказаться равноценно смерти.

— Ты преувеличиваешь, — ответил Кир. — Но тем не менее. Когда Садиатт выйдет на свободу, я смогу контролировать Совет. Кое-где придется еще надавить, кого-то потребует подкупить, но он был главной проблемой. Я уверен, что через некоторое время я смогу разобраться с Аррианом. Так или иначе. Тогда вы сможете безопасно вернуться в город.

Игорь присвистнул.

— А у вас имперские амбиции.

— Делаю, что могу, для своей отчизны, — улыбнулся Кир.

Лицемерно. Не был ли прав Садиатт, когда говорил, что Кир ещё опаснее, чем он? Но теперь уже поздно менять сторону.

— Вам заплатят. Шесть талантов будет достаточно? Помимо этого, я передам патрулям, чтобы вам оказывали всяческую поддержку и содействие как в пути, так и при возвращении обратно. Если вам требуются еда, вода, материалы, даже повозки — вас снабдят всем необходимым.

Амалзия кивнула.

— Это справедливо. Если вы сдержите обещание и мы сможем вернуться. Но если нет, — он прикрыла глаза. — То мы найдём способ отомстить.

— Терять-то нам нечего, — добавил Игорь.

Кир снова склонился над письмом.

— Всегда есть, что терять, — тихо произнёс он, но услышал его только Платон.

***

Когда они вернулись в таверну, части караванщиков не было. Амалзия отошла переговорить с Гиппархом, пока Платон с Игорем устроились поесть.

— Зачем ты вообще в это влез? — спросил Игорь. — Ради денег?

Платон помотал головой.

— Думал, есть шанс помочь людям. Кир всё очень грамотно разложил.

— Кир твой такой же балабол, как и остальные.

— Знаешь, а я ему верю, — Платон поднял голову и посмотрел в холодные, много повидавшие глаза. — Как бы он себя не вёл, сложно отрицать, что город в упадке, живет за счёт торговли, полон коллаборационистов и шпионов, а когда начнётся война, он падёт.

— Падёт и падёт. Тебе какое дело?

Платон опустил глаза, помешал жидкое рагу в тарелке. Потом откинулся назад и начал.

— Игорь, вот ты кем был раньше?

— Неважно. Кем только ни был.

— Ну а я ездил по разным странам, развороченным войнами и эпидемиями, и пытался сделать жизнь людей там чуть лучше. Потратить гроши, которыми от совести откупаются богатеи, на полезное дело. Москитные сетки, еда, лекарства, образование. Это непростая работа, Игорь, когда ты каждый день видишь обычных людей, таких же как я и ты.

Платон вздохнул.

— А потом эти люди умирают. От голода, от шальной пули, от столбняка, от паразитов. В России даже кошкам паразитов травят, а там люди мрут от аскаридоза и чесотки, хотя лечение копейки стоит. Ты этого не видел, как я полагаю. Почти никто не видит и не думает. Но если видел однажды, то уже не забудешь.

Игорь внимательно слушал. Выражение лица спокойное, глаза ничего не выражают. Точь-в-точь как когда их схватил Арриан.

— Мы все можем жить лучше. Есть досыта, одеваться удобно. Не пить разбавленное вино, — он взял в руку и покачал кубок, — потому что попив воды рискуешь обосраться. Не бояться, что зарежут в переулке или в еду подсыплют яд. Ты должен помнить, что такое бывает. Для этого не нужно много. Просто… разумный подход. Чуть больше организации, чуть больше ответственности. Поэтому я делаю это. Потому что могу и потому что мне хреново от знания, что кого-то зарубят топором непонятно за что.

— Я тебя услышал, — ответил Игорь, — но…

Его прервал громкий голос Амалзии, объявивший, что завтра они отправляются в путь. С соседних столов раздались радостные восклицания.

— Пир!

— Радость и страх!

Платон, приподняв брови, посмотрел на Игоря.

— Вечером все здесь напьются как свиньи, словно бы прощаясь с жизнью. И мы с тобой тоже, видимо, — пояснил тот.

***

Таверна наполнилась шумом и потом. Внутрь набились не только караванщики, но и какие-то их друзья и знакомые, а Гиппарх едва успевал подавать еду и напитки, даже с учетом того, что он арендовал сегодня на вечер двух молоденьких рабынь для помощи с гостями.

— Платон!

Обернувшись он увидел широко улыбающегося Лаза. Мужчины обнялись, сели за стол.

— Ты где пропадал? Последние несколько дней тебя не видел вообще, — сказал Платон.

— А, да так, к сестре ездил, — Лаз погладил свою короткую бородку, — она живет в половине дня пути отсюда, несколько лет назад вышла замуж за мелкого землевладельца. Вот я и заезжал погостить.

— И как у неё дела?

Лаз повертел головой, словно бы боялся, что кто-то услышит, потом сказал:

— Да как всегда. Дети, куры, бесконечное ковыряние в земле. Повсюду на побережье считается, что земледелие — это благородное дело, а как по мне так это тоска смертная.

— Так чего ж тогда в городе не остался? Тут Игры были, посмотрел бы сходил, развеялся.

— Да ну их, — Лаз устало потёр глаза, — моя душа всегда в дороге. А тут ещё и в какие-нибудь проблемы влипнуть можно, нахрен оно мне надо. Сейчас, погодь минутку.

Лаз подозвал одну из рабынь, попросил принести вина и хлеба, а тем временем начал рассказывать о том, как он, будучи совсем юнцом, приехал в Псайкру и познакомился в кабаке с какими-то капелийцами, которые праздновали день рождения одного из них. Общий язык они нашли быстро и отправились в другой кабак, по пути распив ещё один кувшин вина. Капелийцы были ребятами веселыми и слегка буйными, в третьей таверне вино лилось уже рекой, а языки заплетались, а потом началась драка. Кто-то выхватил нож, кого-то ударили стулом по голове, только уже было непонятно, кто против кого, как обычно и бывает в таких случаях.

— Ну вот, меня тогда тоже порезали немного, — Лаз оттянул край хитона и показал уродливый шрам размером с большую монету прямо под левой ключицей. — Хрипел я тогда ещё до самой зимы. С тех пор к большим городам настороженно отношусь, слишком они затягивают.

Платон прожевал кусок волокнистого свежего хлеба, отхлебнул ещё вина, отдававшего чем-то фруктовым, потянулся и ответил:

— А мне нравится. Я раньше всё время мотался по всяким нецивилизованным местам, но в городах жизнь послаще да помягче.

— Ага, по тебе видно, — усмехнулся Лаз и пояснил, поймав вопросительный взгляд, — у тебя на лице ссадины, кулаки как у бойца, да и заметно как ты хромаешь. В пустыне ты целее был.

Платон спрятал руки под стол.

— Просто пара небольших инцидентов. Но всё это закончится, как только мы уедем отсюда на Север. Лучше расскажи, как там?

— Как там на Севере? Да так же, как и везде, только меняется всё очень быстро и погода холоднее. У них городов куда меньше, зато есть лорды, которые обычно управляют землей. Впрочем, последнее время землю получают не только лорды, но и разного рода торговцы, земледельцы и прочие, прочие, прочие. Раньше там всё лесами заросшее было, но сейчас многие вырубили, пространство расчистили, дороги построили. В целом, наверное, люди там живут получше чем здесь.

— Я слышал, там могут согнать с твоей земли и отправить тебя хрен знает куда, а детей угнать в принудительное рабство. — Платон сжал кулаки под столом. — Не похоже это на хорошую жизнь.

— Ну, жить бы я среди них не хотел. Прозвища вместо имен, зарубить могут за любую мелочь, рабов вроде как нет, но каждый по сути раб. Деньги всем правят, можешь купить что угодно. — Рот Лаза скривился. — Хоть королем там стань, если денег хватит. А если не хватит — будешь хуже грязной свиньи.

— И всё же они живут они лучше?

— По итоговому счету — да. Они варвары, дикари, но очень богатые и умелые дикари. Хочешь совет? Аккуратней с ними. Твои слова могут убедить караванщиков, но вряд ли убедят северян, потому что половина из них верит в силу, а вторая половина — в деньги.

Платон вздохнул. Еда и вино как-то резко потеряли свой богатый вкус, слишком уж то что говорил Лаз походило на то, с чем приходилось сталкиваться в прошлой жизни. Право сильного и вера в то, что можешь купить что и кого угодно — именно это он ненавидел с детства, чуть ли не с того момента как увидел первого хулигана.

Глава 17

— Кстати, про тебя спрашивал тот старик, — сказал Лаз.

Платон покрутил головой, но не увидел никакого старика.

— Какой еще старик?

— Тот, что с Игорем болтает. Если так можно сказать про разговоры с Игорем. — Лаз указал рукой на один из столов. — Он вроде летописец или что такое.

Платон обернулся. Рядом с Игорем действительно сидел седой высокий старик, замотанный в огромную хламиду, рукава прикрывали костистые пальцы едва ли не до ногтей, воротник скрывал шею, лицо покрыто сетью морщин. Летописец увлеченно что-то рассказывал, но Игорь только отрицательно мотал головой периодически.

— Пойду-ка узнаю, что ему надо. Ещё договорим.

— Ага. — Лаз ухмыльнулся и поднял кубок, подзывая одну из рабынь. — Я никуда отсюда ещё долго не денусь.

Платон приземлился на лавку рядом со стариком. Сразу обратил внимание, что и старик, и Игорь довольно бодро пили — рядом стоял большой полупустой кувшин.

— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор.

— Нет нужды, друг мой. — Голос у старика оказался зычный и громкий. — Мы всегда рады новым собеседникам.

— Он пытается убедить меня заняться героическими подвигами, — хмыкнул Игорь.

Героические подвиги и Игорь казались несочетаемыми, но старика это, судя по всему, не смущало.

— Я просто говорю, что достойные люди должны стремиться сделать мир лучше, потому что кроме них это сделать некому. От людей недостойных ждать этого еще более глупо.

— Всегда говорил то же самое, — ответил Платон, — но нас не представили. Я Платон.

— О, прошу прощения. — Старик подскочил, росту в нём оказался метра два. — Я Шантри, летописец, странник и, можно сказать, мудрец.

— Шарлатан он старый, — буркнул Игорь.

— Что вы имеете в виду?

— Я член ордена Пера, скромной организации, занимающейся историей. Наши основатели пытались восстановить былой порядок, мы же лишь собираем крупицы и пытаемся восстановить картину того, что происходит сейчас, — пояснил самопровозглашенный мудрец.

— В своё время Шантри мне очень помог, — добавил Игорь. — Ему можно доверять, а если бы не его занудство и склонность к нравоучениям, то я бы даже назвал его другом.

Игорь? Назвал бы кого-то другом? Это определенно становилось интересным.

— Я поражен! — воскликнул старик. — Поражен в самое сердце! Я ведь искренне забочусь о твоей судьбе, Игорь, а что до нравоучений — так это во мне говорит опыт прошлых столетий.

— Один мой товарищ сказал, что вы обо мне спрашивали, — сказал Платон, внимательно наблюдая за реакцией летописца.

Тот даже не забеспокоился.

— Конечно, как бы я мог пропустить такую историю: человек из далеких земель, найденный в пустыне, начинает менять судьбы великих мира сего! — с энтузиазмом затараторил старик. — Так рождаются пророки, друг мой.

— Так вы просто хотели узнать мою историю?

— О, да, мои уши жаждут историй, словно сердце моё жаждет вина. — Летописец сделал огромный глоток из кубка. — Но, думаю, у нас будет время поговорить обо всём обстоятельно, а то сейчас, боюсь, я пера не удержу.

— Будет время?

— Игорь любезно предложил мне отправиться вместе с вашим караваном на север. Цитадель моего ордена находится примерно на середине вашего пути, так что если ваша Ведущая согласится принять меня, то у нас будет с вами куча времени поговорить. А вот, кстати, и она!

Платон повернул голову. В их сторону двигалась Амалзия, снова одетая в дорожную одежду, скрывающую её красоту, всё еще бледная, с тяжелыми синяками под глазами. Она нервно потирала шею, словно та болела, потом приблизилась к их столу и села напротив Платона.

— Что тут? Очередной заговор?

Платон открыл было рот, но его опередил Игорь.

— Шантри — мой старый друг, — он бросил взгляд на старика, — ему нужно в ту же сторону, что и нам. Можем мы взять его с собой?

Амалзия скептически оглядела летописца.

— У него есть деньги?

— О, моя дорогая, у меня есть кое-что лучше! — внезапно вмешался старик, облокотившись на стол. — У меня есть истории, множество историй со всех концов света.

— Историями сыт не будешь, — хмыкнула Амалзия.

— К тому же я неприхотлив, могу спать практически на голой земле, мало ем и крайне редко жалуюсь на жизнь, а уж в дорожных ситуациях я разбираюсь отлично и всегда могу дать совет.

Амалзия взглянула на Игоря с сомнением. Тот кивнул.

— Шантри не потребует дополнительного внимания, а польза от него действительно будет — он отлично управляется с повозкой и неплохо готовит. К тому же ему ехать с нами лишь полпути.

Амалзия сделала несколько коротких вдохов и выдохов. Да что с ней такое?

— Ладно. Пусть едет, но только пока не начнет доставлять проблемы. Возиться с болтливым стариком я хочу меньше всего. Хватает скрытного безумца и авантюриста-манипулятора.

Она встала и направилась в другой угол зала.

— Кажется, вы ей нравитесь, ребята, — хихикнул Шантри.

Игорь молча разлил оставшееся вино по их с Шантри кубкам.

— Догоняй уже давай, чего сидишь, — хмуро сказал он Платону. — Скрытный безумец, надо же. Так меня ещё не называли.

— Всё бывает в первый раз, друг мой. Так выпьем же за новизну!

На этих словах летописец резким движением поднял кубок вверх, чуть не облив вином всех вокруг. Игорь же приподнял бокал вверх с куда меньшим энтузиазмом.

— Я скоро вернусь, — сказал Платон и направился за Амалзией.

Она устроилась в углу, в удалении от остальных, практически не пила, только жевала какие-то зеленые листья. Платон присел рядом.

— Ты не пьёшь?

— Не хочу, чтобы в дороге голова болела. — Она провела рукой по волосам. — А ты, кажется, всерьез решил напиться.

— Чего? — удивился Платон. — Да я едва ли пару кубков выпил.

— Ну-ну. Всё это подступает незаметно, да?

— Ммм? — поднял бровь Платон.

— Принятые решения всегда нагоняют тебя рано или поздно, я об этом. — Её плечи приподнялись, локти прижались к ребрам, кисти оплели предплечья. — Иногда в новом виде, иногда ты даже не распознаешь их, но они всегда нагоняют.

Одна из рабынь поставила перед Платоном кубок с вином и исчезла быстрее, чем он успел что-то сказать. Он взял его в руку, впервые всмотрелся: грубая работа, простая обожженная глина, примитивная гончарный круг. Странно, что они используют глину, а не дерево — кубки частенько должны биться.

— Я не уверена, что ты понимаешь, к сожалению. Иногда кажется, что груз прошлого на тебя вовсе не давит. Будто ты попал сюда чистым и всегда уверен в том, что делаешь.

Амалзия поставила локти на стол, уложила подбородок на ладони. Во взгляде внезапно промелькнул интерес.

— И каково оно? Быть таким?

Платон тяжело вздохнул, сделал большой глоток и ответил:

— Сложнее, чем кажется, но проще, чем любой иной вариант. Знаешь, в моей юности была одна история. — Он потер внезапно занывшие в том месте, где его ранила мантикора, ребра. — Я тогда учился, хотел быть круче всех — стать богатым и умным, сильным и стильным. Был довольно заносчив, считал, что всегда прав, что победу нужно вырывать зубами, а сдаться — удел слабых.

— Продолжай. — произнесла Амалзия, глядя на него.

— Угу. И я встретил человека, мы вместе в школе учились. Он был умным парнем, толковым, из не самой бедной семьи. Учителя говорили, что у него большое будущее. Он был из тех, кому всё дается легко, а мне, напротив, всегда приходилось трудиться, чтобы получить хоть что-то. Так что я ему завидовал и втайне хотел быть таким как он.

Ещё глоток. Воспоминания слишком тревожные, чтобы просто так их рассказывать. Потребуются глотки побольше.

— Так вот, я спустя годы встретил его и испугался. У него гнили зубы, он ходил в нестиранной одежде и был изрядно пьян, при том не первый день. Его грамотная речь превратилась в жалкое бормотание. Едва ли узнал. Он попросил у меня занять ему денег, немного совсем. А я, не знаю, я испугался. Мне в тот момент хотелось поизмываться над ним, унизить, но я просто попрощался с ним и ушёл. Уже на развороте он меня окликнул и почему-то пожелал мне удачи, а я ничего не ответил.

— Ну, никто из нас всё-таки не идеален, — сочувственно кивнула Амалзия, — да и наверняка он сам до этого опустился.

— Я тоже так думал, но почему-то эта ситуация меня мучала. Я шёл на учебу и внезапно вспоминал его, видел его лицо среди случайных бездомных, мне слышалось его имя в чужих разговорах. И в какой-то момент я решил навести справки. Оказалось, что после школы он не сумел продолжить учебу из-за какой-то глупой бюрократической ошибки. Вскоре его родители погибли, не помню уже от чего. Ему пришлось идти работать, там он попал в не самую удачную компанию, начал выпивать, а потом и просто пить. С работы его вскоре выгнали, друзья постепенно пропали, потому что он оказался слишком далеко от их привычной жизни. Естественно, о продолжении учебы речи уже не шло. Пил больше и больше, пока не пришлось продавать вещи, чтобы выжить. В какой-то момент он хотел было вернуться к нормальной жизни, но то ли не смог восстановить документы, то ли ещё что. Ну и дальше всё было как снежный ком — переписал жилье на каких-то упырей за копейки, оказался на улице и так далее.

— Полоса неудач, — Амалзия снова кивнула, — такое случается, хотя не все детали мне понятны. Но обычно это проходит со временем.

— Ага. И у него прошло. Как оказалось, через пару недель после нашей встречи он замерз насмерть в каком-то сугробе.

— И теперь ты винишь себя в его смерти.

— Да нет, конечно, нет. Я бы не смог ему помочь, тогда уж точно, разве что оттянуть срок. Он действительно был сломлен к тому моменту. Но это ведь был не его выбор. Просто куча совпадений и немного равнодушия сверху.

— Всё еще не очень понимаю, к чему ты ведешь.

Ещё один большой глоток. Да, так должно быть полегче.

— Да к тому, что меня тогда перемкнуло как-то. Я понял, что мне чертовски повезло оказаться там, где я был, а есть люди, которым не повезло, которые не выбирали своё положение. Понятно, что есть те, кто сам ступил на такую дорожку, есть те, с кем всё сложно, но в большинстве случаев никто не выбирает родиться на краю мира, никто не выбирает родиться в бедной семье, никто не выбирает тяжелую болезнь или травму, никто не выбирает быть глупым, импульсивным или слабым. Конечно, со многими из этих вещей можно бороться, но зачастую они настолько сильно определяют нашу жизнь, что борьба бесполезна.

— Так, и весь твой хмельной монолог о том, что мир несправедлив к людям?

— Во-первых, он не хмельной, я всё еще трезв. — Платон сделал очередной глоток из чаши. — Это первое. А второе — это то что, действовать следует так, чтобы достичь большего блага. Больше пользы. Больше счастья. Больше жизни! Мне кажется это довольно простым. Чем больше людей действуют так, тем лучше становится мир. Чем больше людей вгрызаются друг в другу глотки ради того, чтобы сожрать кусок побольше, тем мир становится теснее и хуже. Понимаешь, о чем я?

— Я-то понимаю, только что ты будешь делать с теми, кто твоих убеждений не разделяет?

— С ними мы разберемся так, чтобы максимизировать пользу! — воздел палец в воздух Платон. — Их необходимо выслушать, понять, чем обсуловлены их желания и стремления, разумны ли они, и либо переубедить, либо заставить соблюдать наши правила.

— Не сильно отличается от слов Кира, которые ты обличал недавно.

Платон засмеялся.

— Только внешне. Смысл вовсе другой. Я искренне уверен, что кого угодно можно переубедить и направить в нужную сторону, чтобы все мы жили чуть более счастливо. В конце концов, даже между очень разными людьми возможно мирное сосуществование.

Он поднял кубок в пафосном жесте, потом опрокинул в себя остатки.

— Так что с тобой такое в итоге? С тех пор, как мы украли бумаги, ты сама не своя. То что говорил Арриан — это правда?

— Да. — Амалзия тяжело вздохнула, оглянулась вокруг, проверяя не подслушивает ли кто. — Я правда пыталась нагреть песок так, чтобы северянин проиграл…

— Да я не о том, это понятно, — прервал её Платон. — Про всю эту магию и сумасшествие — вот это правда?

— А. — Поджала губы Знающая. — Да, отчасти. Я не слишком разбираюсь в деталях, но каждый Знающий может волей гнуть реальность, это ты уже знаешь. Но возможность это делать сильно ограничена его, собственно знаниями. Чем хуже ты понимаешь какой-то процесс, тем тяжелее на него влиять. Итог — в лучшем случае головная боль и бессонница, в худшем — безумие.

— И ты..?

— Нет, Платон, я не сошла с ума. Просто перестаралась. Не переживай, моя полезность для общего дела не уменьшится. Только ты должен понять, почему мне не очень-то весело находится рядом с Горогаром.

— Амалзия! — раздался откуда-то сзади крик. — Выпьем за нашу Знающую, которая провела нас сквозь чертову пустыню!

Несколько голосов присоединились к выкрикам, требующим выпить за ведущую каравана.

— Кажется, мне надо отойти, — пожала плечами девушка. — Не скучай тут.

Платон усмехнулся и заказал себе очередной кубок вина. В голове уже изрядно шумело, краски смазались, все вокруг начинало казаться ярким сном. Кто-то положил Платону руку на плечо, он обернулся и увидел Лаза, довольно обнимающего одну из рабынь. Глаза его немножко косили.

— Выпьем ещё, мой новый друг? — слегка заплетающимся языком сказал тот.

— О, да ты уже набрался, Лаз, — улыбнулся Платон.

— Набрался? Я-то набрался? Да я даже ещё не начинал! Всего вина мира не хватит, чтобы напоить меня, черт подери!

Неожиданно откуда-то из-за стойки раздался зычный голос Гистаспа:

— Лаз, мать твою, оставь девочек в покое! Им надо напитки носить. Иначе я тебе больше вовсе наливать не буду!

— Упс.

Лаз вытаращил глаза, отпустил рабыню и потащил Платона в сторону:

— Так, линяем отсюда побыстрее!

Платон хотел было что-то сказать на тему не добровольности приставаний к рабыням и их моральной сомнительности, но вместо этого просто погрузился в вихрь тяжелого опьянения.

***

Громкий стук каблуков дробью рассыпался по комнате. Люди, сцепившись в кольцо, плясали, распевая протяжную веселую песню.

Платон прыгал в кругу, и громко растягивая гласные кричал песню. Слов он не знал, но это не мешало — в конце концов, все подобные песни похожи одна на другую.

Ноги горели, голова кружилась, вокруг мелькали знакомые лица. Платон успевал из всего этого потока выхватывать только смутные образы и картинки: двое караванщиков борются на руках, кто-то разбил кубок об стол и шумно ругается с Гобрием, кто-то пляшет до упаду, кто-то смеется от неизвестной шутки.

Пьяное безумие подхватило его в свой вихрь и понесло дальше.

***

— Вот я ему и говорю, что надо валить на запад, пока северяне не пришли…

— Дурак ты, Гека, на западе, думаешь, лучше? Там Нескийцы скоро всё захватят, будут всех строем водить, а слабых скармливать псам.

— Дык Нескийцы-то хоть и жесткие, но все-таки наши и по вере, и по обычаям, а северяне — варвары без культуры, им лишь бы рубить всех подряд!

Платон вяло лениво перевел взгляд в сторону, фокусируясь на другой группе пьяных караванщиков. Двигаться было катастрофически тяжело.

— Короче, мы когда под Маградом стояли, все ждали, что Знающие тут всё разнесут сейчас, только там у них было такое копье, которое, ну… в общем оно бахало.

— Бахало?

— Угу, бахало.

— Что значит бахало?

— Ну в смысле всё в сторону разлеталось, когда копье втыкалось в землю. А потом оно как бы само в руку к тому мужику возвращалось и он его снова метал, да всё так быстро, словно его вовсе не видно!

— Так это, наверное, маг был.

— Не, не, у него потом копье отобрали и оказался обычный мужик. Его еще в плен взяли, а что потом стало не знаю.

— Ну так может он только копьями хорошо владел?

— Не, я тебе говорю, это особое копье, необычное. Его тоже увезли куда-то, оно теперь в Грано у кого-то из полководцев, только никто не знает у кого, только сила в нём такая, что обычной человек становится как знающий, только с ума не сходит.

— Тебе откуда знать, сходит или не сходит? Ты ж это копье небось с дальних рядов только видел?

Сзади кто-то в три голоса не синхронно, но очень старательно горланил уже другую песню:

Всё это происходило под аккомпанемент дудочки и маленького барабана, который едва ли не рвался под гулкими ударами толстого верзилы, молотящего в него.

На лавку прям рядом с Платоном приземлился Игорь. Платон лениво повернул голову, хотел было что-то сказать, но только пошевелил пересохшими губами и жестом поманил рабыню, чтоб принесла ещё один кубок. Пьянка была в самом разгаре, а Платон уже начал терять нить событий.

— Веселишься, ага?

— Сбрасываю напряжение, — промялил Игорь.

— Это правильно. С такой жизнью это и остается.

Они оба замолчали и с полминуты сидели, вслушиваясь в чужие разговоры. На фоне продолжали распевать:

— Я вот тебя уважаю, Платон, — внезапно произнес Игорь, повернувшись к парню, — ты хоть и дурак, но дурак честный и принципиальный.

— И я тебя уважаю, — сказал Платон и икнул.

— Нет, ты послушай, — проигнорировал его слова Игорь. — Я тебя уважаю. Это дорогого стоит.

— Я понимаю, — закивал головой Платон.

— Ты пойми, парень, я жизнь пожил. Я же воевал, в спецназе служил, на заводе работал, металл лить умею. Я многое знаю. Всегда брал, что хочу, всегда целей добивался своих. Я так-то людей насквозь вижу. Понимаешь?

— Понимаю. — Снова ответил Платон.

Игорь недовольно уставился на него и эмоционально продолжил:

— Ты вот мне не веришь, а я раньше серьезным человеком был. Знаешь, сколько у меня баб было?

Платон помотал головой.

— Много, Платон, я их и не считал уже даже. Русские, не русские, черные, белые, рыжие, блондинки, брюнетки, — каких только не было. Тайки даже были.

— Тайки? — в голове у Платона крутилась какая-то мысль, которую он не мог до конца осознать.

— А что такого? — Игорь слегка смутился. — Все попробовать надо, особенно пока молодой. Я вот брал всё, что хочу, и никто мне ниче против сказать не мог. И где я сейчас?

— Где? — спросил Платон.

— В ###де! — Игорь ударил кулаком по стене так, что несколько человек даже обернулись. — Сижу в этом мирке позорном. Толку тут от всего этого? На морально-волевых ты Знающих не победишь, государство не захватишь. Идею нужно иметь, понимаешь? Что-то, что людей заставит за тобой идти, ты пойми это. А чтоб в идею другие люди верили, она жестким принципом должна быть, чтоб не разогнул тебя никто.

Рабыня наконец-то принесла им по кубку. Игорь схватил и практически залпом осушил свой, Платон едва сделал несколько глотков — его изрядно мутило, к тому же пол почему-то начал вращаться и он очень опасался поднимать голову, не будучи уверенным, что и остальная реальность сейчас не начнет крутиться.

— Пойдём на воздух подышим, Игорь. — Попросил Платон. — Душно тут.

Игорь подхватил его под руку и они двинулись к выходу. Люди в таверне продолжали напиваться и плясать, были слышны песни, прерываемые яростными спорами, но было крайне трудно понять, кто и о чем спорил. Зато на улице стояла приятная ночная прохлада. Платон наконец глубоко вдохнул.

— Так вот, ты пойми, Платон, — не унимался Игорь. — Я здесь не вывез. Один боец нихрена не значит, каким бы умным и крутым он ни был. Знания твои тоже нихрена не значат, потому что одно за другое цепляется. Что ты, паровую машину будешь строить без инструментов, форм и литья нормального? А если и построишь, то нахрена она им? Телегу с зерном гонять? Даже если ты не прогрессорством тут занимаешься, а просто словом чудеса творишь, то всё равно тебя могут ночью прирезать, предать или подставить. Нужно, чтоб за спиной люди были, ты пойми.

Игорь наконец прервал свою длинную тираду и закашлялся. Платон привалился к столбу и прикрыл глаза, пытаясь успокоить вращение вселенной.

— Так погоди, я не понял, ты чего хочешь от меня в итоге? — с большим трудом Платон сформулировал вопрос.

Игорь махнул рукой.

— Да ничего. — Он опёрся на противоположный столби смотрел одним глазом на Платона, а вторым косил куда-то в сторону. — Просто жаль будет, если ты пропадёшь тут. Охота, чтоб ты не повторял моих ошибок.

— Я вообще редко ошибаюсь, — твёрдо, насколько мог, ответил Платон.

Игорь шумно расхохотался, опираясь на столб, чтобы не упасть.

— Все ошибаются, мужик. Я вот верю, что ты много где бывал и всякое видел, но я побольше твоего знаю, а тут могу тебе сказать одно — нет тут ни ориентиров, ни опор, одна хрень. Так что ты на своём стой и не отступайся, а остальное за тебя само зацепится.

Где-то после этого момента воспоминания Платона перестали быть хоть сколько-то цельными. В них было вино, какие-то мечи, конь, ещё конь, ещё вино, почему-то драка на хлебах, песни, что-то очень холодное, какой-то очень неловкий момент и, кажется, рвота. А потом наступила тьма.

Глава 18

Платон с трудом разлепил глаза. В голове стоял тяжелый чугунный звон, тело было словно набито щебенкой, а в желудке, судя по ощущениям, плескалась чистая желчь. К тому же кто-то тряс его за плечо, а это вызывало ощущение, что начался Рагнарёк.

С большим трудом удалось сфокусироваться на человеке. Ага, короткие соломенные волосы, голубые глаза, крупная челюсть, торчащие уши. В мозгу скрипели и с трудом проворачивались проспиртованные шестеренки, так что узнавание пришло с опозданием.

— Гор, твою мать, хватит меня трясти! — прохрипел Платон.

— Извини, — потупился Гор, — просто тут все спят. а я вчера не успел зайти. Мне же надо выяснить, как мне ехать и можно ли с вами.

Платон сел — пришлось ненадолго прикрыть глаза, чтобы вращение вселенной не вытолкало его вчерашний ужин на пол. Сделал несколько вдохов, оглядел таверну. Всё вокруг напоминало побоище — люди спали на лавках, какой-то здоровый мужик, храпел среди обломков стола, всюду валялись чаши. В воздухе стоял тяжелый смрад потных пьяных тел. Платона снова замутило.

— Пойдём лучше на улице поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь с лавки.

Гор подхватил его под руку и Платон не стал сопротивляться — слишком опасался не удержать равновесие.

На улице воздух оказался удивительно холодным, с привкусом соли, так что Платон мгновенно покрылся гусиной кожей и задрожал. Черт, стоило оставаться внутри. Вот бы найти крепкого горячего чаю.

— Южняк, — покачал головой Гор, — плохой знак. Значит, близятся холода. Успеть бы до сбора урожая.

— Видел Амалзию или Игоря?

— Не, никого не видел знакомого. Ну, кроме тебя.

Платон привалился к стене. Небо было серым, солнце едва пробивалось сквозь густые и тяжелые облака, от чего двор казался удивительно мрачным и грязным.

— Кажется, затемно выехать не удалось, — усмехнулся Платон. — Ничего, сейчас я продышусь и пойдем будить остальных.

— Чего ж вы так напились-то, — снова покачал головой борец, — не дело это так пить.

— Все устали. Тяжелые были последние недели. Нужно было расслабиться.

Откровенно говоря, Платону сейчас вообще не казалось, что он расслабился, особенно с учетом, как фрагментированно всплывали в голове куски воспоминаний.

На улице тоже спало несколько человек, видок у них был так себе. Лаз спал возле хлева на куче сена, изо рта у него стекала тонкая струйка слюны, рядом лошадь спокойно продолжала жевать то же самое сено.

— Што? Где? Хто я? — сквозь сон начал бормотать Лаз, когда Платон попытался его растолкать.

После нескольких таких попыток стало понятно, что Лаз не проснется и в лучшем случае будет посылать всех к дьяволу и, не открывая глаз, размахивать руками. Гор усмехнулся и кивнул на стоящую неподалеку бочку с водой. Холодной водой.

Платон поежился, но кивнул, а Горогар присел, крякнул и приподнял бочку над землей, расплескав лишь немного.

— Эй, эй, эй, стой! — замахал руками Платон. — Там ковш должен быть или ведро какое-нибудь, не надо нам всю бочку выливать. Людей-то много вокруг ещё.

Борец аккуратно поставил бочку на землю, распрямился и отряхнул руки. Смущенно протянул:

— И то верно, не подумал я что-то.

В бочке действительно обнаружился глубокий ковш, который тут же был наполнен водой и опустошен в направлении спящего Лаза.

По всему двору разнёсся жуткий вопль. В голове у Платона снова тяжело зазвенело, с другого угла двора раздалась отборная брань. Лаз резко подскочил, схватив пучок соломы, который он держал на манер меча. Лошадь, до того мирно жевавшая, дико заржала и убежала внутрь хлева. Сам же Лаз бешено вращал красными глазами, пытаясь понять, что происходит.

Платон тихо засмеялся от всей это сцены, а следом к нему присоединился и Горогар. Лаз успокоился и шлепнулся обратно в сено, начав стягивать с себя грязную и мокрую одежду.

— Придурки вы, вот вы кто, — буркнул он, — нельзя так человека пугать.

***

Внутри, тем временем, уже началось медленное вялое движение. Утомленные люди с синими кругами под глазами таскали вещи, расставляли столы и лавки и пытались навести хоть какой-то порядок.

— Пошевеливайтесь, пьянь, иначе в следующий раз я вас хрен сюда пущу! — рокочуще мотивировал караванщиков Гобрий. — Амалзия, черт тебя дери, расшевели своих людей.

Амалзия сидела в углу, закинув ноги на стол, залитый вином, и шумно грызка яблоко. В отчет на замечание Гобрия она только слегка пожала плечами.

— Думаешь, меня радует это опоздание?

— Да мне плевать, что тебя радует, меня волнует, чтобы здесь был порядок, и чтобы вы свалили побыстрее, — недовольно ворчал Гобрий.

Лаз повернулся к Платону и сказал:

— Пойду переоденусь в сухое, пока не припахали мыть тут что-нибудь. Скоро вернусь.

Платон с Гором проводили его взглядом и направились к столу, за которм сидела Амалзия. Девушка в целом посвежела. Синяки под глазами и общая бледность остались, конечно, но хотя бы теперь у неё был живой взгляд.

— Хочешь всё-таки взять его с собой? — спросила она, обращаясь к Платону.

— Ты против?

— Хм, — она потёрла лоб тыльной стороной ладони. — Нет. Не против. Пусть едет. Правила ты знаешь, северянин? Работать наравне со всеми, если начнется драка — стоять в первых рядах. Платы никакой, зато доедешь без проблем.

— Да, мисс. Я буду рад ехать с вами, — почтительно склонил голову северянин.

— Далеко тебе ехать?

— Не слишком. Вы же в Ассурку едете, так?

— Куда же ещё.

— Ну вот, я живу чуть южнее, на левом берегу Армобии. Там моя деревня — Линзенгрихт.

Амалзия удивленно уставилась на него.

— Необычное название. Почему так?

— Основатели деревни были горцами, мисс. Их там давно не осталось, еще до моего рождения, но название прижилось. Небольшая деревенька, на пару сотен душ, не больше, зато мирная.

Амалзия положила огрызок яблока на стол, вытерла руку о штаны, и протянула её Гору. Тот почтительно и аккуратно пожал её и отшёл в сторону.

— Значит, по рукам. Иди, помогай остальным грузиться, — кивнула она ему. — Платон, ты останься, есть разговор.

Платон сел за стол.

— Ты выглядишь значительно лучше. Готова к поездке?

— Я не могу найти Игоря, — проигнорировала она вопрос. — Не знаешь, куда он мог пропасть?

— Понятия не имею. Я вообще хреново помню, что вчера было.

Амалзия потерла переносицу, потом положила обе руки на стол и слегка наклонилась к Платону.

— Это хреново, но если он не найдется, то уезжаем без него. Так что постарайся поискать своего друга. Ты поедешь третьим номером, поведешь повозку Игоря вместе со стариком. Его, кстати, тоже не мешало бы найти.

Раздался какой-то шум, Платон и Амалзия инстинктивно повернули голову на источник. Двое караванщиков пытались спустить сверху тяжелый сундук, но не удержали, из-за чего тот застучал вниз по ступенькам, чуть не прибив одного из носильщиков. Спасло его только то, что худой высокий старик каким-то невероятным образом схватил сундук за край, остановил и аккуратно придержал, пока мужчины вдвоем не взялись за него снова. Ободряюще хлопнув одного из них по плечу, он направился к столу, за которым сидели Платон и Амалзия.

— Меня небось обсуждаете? — хитро прищурился он.

— Эффектное появление, старик, — ответила Амалзия. — Пожалуй, я недооценила тебя.

Платон только сейчас обратил внимание, что рукав хламиды старика задрался и из под него выглядывало тонкое предплечье, покрытое запутанными черными татуировками. На секунду показалось, что они двигаются, но Шантри заметил его взгляд и тут же одернул рукав. Платон собирался было спросить, но старик одними губами прошептал «Не здесь».

— Я ещё крепок и полон сил. И судя по всему, переношу алкоголь лучше, чем любой из этих молодых, — ухмыльнулся старик. — Не зря говорят, что каждое следующее поколение слабее предыдущего.

— Навык пить — это ещё не сила, — пожала плечами Амалзия. — Но отдаю дань твоей реакции и ловоксти, о которых мы, впрочем, ещё поговорим. Собирайся, поедешь с Платоном в повозке. И с Игорем, если он вообще появится.

— О, я уверен, что он просто скрылся от чужих глаз, — старик подмигнул Платону, — чтобы спокойно отдохнуть. Найдётся, я уверен.

— Тогда, — Амалзия встала, — нам всем пора возвращаться к работе. Выезжаем через треть часа.

***

Платон потратил почти всё оставшееся время в попытках найти Игоря. Шантри отказался ему помогать, сославшись на то, что Игоря никто не найдет, пока тот сам того не захочет. На любые вопросы он отвечать отказался, дескать, у них будет много времени в дороге и не хочется исчерпать все темы для разговора заранее.

Игоря нигде не было — он осмотрел комнаты, заглянул в подвал, обыскал весь двор, заглянул в повозки, даже прошёлся по соседней улице, выкрикивая его имя. Всюду была суета, в повозки запрягали уже вполне обычных волов — как сказал один из караванщиков, верблюдобыки плохо подходили для путешествий по нормальным дорогам. Кто-то прощался с родными и не очень женщинами, кто-то укладывал мешки и ящики, кто-то проверял состояние повозок. Игоря нигде не было видно и Платону было решительно непонятно, где мог рядом спрятаться взрослый мужчина. Оставалось два варианта — он куда-то ушёл, либо по своей воле, либо нет. Это беспокоило, особенно с учетом того, что с этим ничего толком нельзя было сделать.

Аналогично беспокоила трансформация Амалзии. Она вела себя как-то подчеркнуто по-деловому и даже грубовато. Не то чтоб Платон на что-то рассчитывал, но уже привык видеть её более хрупкой и тихой. Если, конечно, не обращать внимания на её возможность сжечь всё вокруг за считанные минуты.

Залезая на козлы, Платон думал о том, что этот мир быстро засосал его и забрал контроль над жизнью, впутав в свои странные и запутанные интриги. И теперь, если ему хочется вернуть этот контроль обратно, то придётся приложить значительные усилия, чтобы занять какое-то место в этом мире. А для этого, как и всегда, нужна команда. Вопрос только в одном: может ли он доверять тем, кто его сейчас окружает? Даже после всего пройденного, знаний о них было явно недостаточно.

***

К полудню они уже были за пределами города. Несмотря на поздний старт, караван шёл быстро и все надеялись, что заночуют они на постоялом дворе, расположенном как раз в дне пути от Псайкры. Платон управлял повозкой, благо волы оказались послушными, осколки солнца всё ещё с трудом пробивались через облака, а Шантри уже два часа непрерывно болтал.

Несмотря на то, что старик постоянно перепрыгивал с темы на тему, в его словах была куча полезной информации. Например, Платон узнал о том, что когда-то солнце здесь было вполне обычным и, как считают летописцы, раскололось во время Первого Апокалипсиса — некоего события тысячелетней давности, в результате которого облик этого мира радикально изменился. Согласно словам Шантри, раньше тут была процветающая цивилизация, но глобальная война привела её к жестокой гибели, а нынешние так слаборазвиты из-за исчерпанных в прошлом запасов полезных ископаемых и утерянных технологий. Платон уже собирался подробней расспросить об этой войне, но вдруг изнутри повозки раздалось какое-то кряхтение и кашель.

— Я же говорил, что он найдётся, — сказал Шантри, увидев, как Платон напрягся.

И, действительно, через минуту из-за полога повозки высунулась голова Игоря. Лицо его было опухшими и невероятно усталым, глаза покрылись сеточкой полопавшихся капилляров. Обнаружив, что снаружи полно яркого света, он заслонил глаза ладонью и выругался.

— Мы, что, уже в пути?

— Ага. Тебя все искали, но не могли найти, так что пришлось отправляться без тебя, — ответил Платон. — То есть мы думали, что без тебя. Как ты там спрятался? Я же проверял эту повозку.

— Тени использовал, — буркнул Игорь. — Пока не двигаешься — тебя хрен кто увидит.

— Зачем?

— Да хрен его знает, я же пьяный был. О боги, как же голова раскалывается! Есть попить?

Шантри вытащил из под козел мех с водой и передал назад.

— Пей, друг мой, мы больше не в пустыне, а в этих краях полно свежей и чистой воды. Кстати, я рассказывал вам про горячие источники в моем монастыре?

Игорь издал невнятный стон.

— Не души, прошу тебя. Я сейчас не выдержу никаких историй. Дайте мне отдохнуть ради бога.

На этих словах он задернул полог, оттуда раздались звуки жадных глотков. Платон с Шантри переглянулись и тихо рассмеялись.

Поля вокруг сменялись другими полями и осматривать окрестности тут оказалось ничуть не веселей, чем в пустыне, так что Платон продолжал задавать вопросы Шантри.

— А что с твоими татуировками? — наконец осмелился он спросить. — Мне показалось, что они двигаются.

Шантри закатал рукав. На предплечье действительно были татуировки, которые оплетали руку словно стебли плюща. Они не были особо изысканными — просто толстые линии с кучей завитков и ответвлений, но внезапно пришли в движение и словно бы туже обвили руку носителя.

— Это одна из вещей, которым мы обучаемся. Особым образом приготовленные чернила и знания о том, как они работают, позволяют создавать живые татуировки. Они в каком-то смысле едины со мной и позволяют мне, скажем так, меняться, — объяснил Шантри.

— В каком смысле?

— Очень просто. Они могут сделать меня сильнее, быстрее, сделать мой взор необычайно острым и так далее. Боюсь, чтобы объяснить, как это работает, потребовалось бы очень много времени, но это мое главное знание и мой главный труд.

— Так ты Знающий?

Изнутри повозки раздался хриплый голос Игоря:

— Конечно, он Знающий, а ты думал, что одинокий старик просто так путешествует по всему миру? Шантри нихрена не боец, но тебя всё еще уделает спокойно. Даже со всеми твоими фишками.

— А тебя?

— Его вряд ли, — ответил Шантри, — хоть я его и обучал, но способности Игоря эктраординарны. Некоторые из моих братьев, которые властвуют над историями, могут видеть его даже сквозь маскировку, хотя я и в этом уже не уверен. Мне же это тем более не под силу.

— Надеюсь, что твои братья больше меня неспособны видеть, иначе я зря потратил последние годы, — сказал Игорь.

— Мне горько слышать, что ты до сих пор относишься к нам с таким недоверием. В конце концов, мы тебя приютили, когда ты попал в этот мир.

Платон напрягся, как только до него дошёл смысл этих слов. Рука сама потянулась к кинжалу, но Игорь произнес:

— Не переживай, Платон. Он давно знает, ему можно доверять.

— Ага, — не сводя глаз со старика, сказал Платон, — только с чего бы ему говорить это при мне. Это серьезная тайна.

— О, мой друг, я давно догадался, что вы такой же, как и Игорь, — миролюбиво поднял руки Шантри.

— Нахрена ты ему рассказал? Ты разве забыл об обете?! — всколыхнулся Платон.

— Ни черта я ему не говорил, слышь, — донеслось изнутри повозки. — Просто он больно умный.

— Успокойтесь, друзья, — спокойно сказал старик. — Игорь на самом деле мне ничего не говорил. Я достаточно образован, чтобы не верить в сказки про цивилизацию за морем, и достаточно сообразителен, чтобы сложить два и два.

Платон уставился на дорогу. В голове роились разные мысли, интуиция подсказывала, что если он хочет выжить, то стоит убить старика прямо сейчас, но голос разума отвечал, что это всё равно вряд ли получится.

— Я сохраню вашу тайну, как хранил и тайну Игоря, друг мой, —сказал Шантри, положив руку Платону на плечо. — Обещаю.

— И с чего мне вам верить? — грубо ответил Платон.

— О, такой себе из меня был бы летописец, если бы моё слово ничего не стоило, — рассмеялся Шантри.

— Доверять ему не стоит, но верить можно. За все годы они действительно никому не рассказал обо мне. Только вынес все мозги своей нудятиной о спасении мира, — добавил Игорь.

Платон чуть расслабился. Ситуация не слишком хорошая, учитывая то, что он знает об этом мире, но он вдруг поймал себя на мысли, что до сих пор не знает, почему она, собственно, считается плохой.

— А почему подобные вещи вообще имеет смысл скрывать? — спросил он. — Никто нормально не может мне объяснить, что в этом такого.

— О, всё довольно просто. Ты же знаешь, что досточтимый Лорд-протектор тоже родом не из этого мира? — спросил Шантри.

— Знаю, и что?

— Его многие не любят и боятся, как и всех, кто может стать непредсказуемым фактором. Он не первый и не последний, но один из самых ярких, один из тех, кто перевернул игровую доску и написал новые правила. Поэтому обычные люди и церковники попытаются убить тебя просто из страха, суеверные идиоты убьют тебя, чтобы распотрошить и приготовить зелья из твоих внутренностей, власть имущие попытаются завербовать, вытянуть из тебя знания, если они есть, а потом убить, чтобы сохранить собственную власть. Никто не хочет увидеть второго Сурта на юге.

— Может тогда имеет смысл попросить убежища у него?

— Плохая идея, — покачал головой Шантри. — Не считая вас с Игорем, я знаю о троих пришельцах из иных миров за последние тридцать лет, это кроме самого Сурта. И все они таинственным образом пропали на Севере. Предположу, что он устраняет конкурентов, но ходит много разных слухов. Один из самых интересных крутится вокруг того, что он каким-то образом забирает силу у вам подобных. Что неплохо объясняет его собственное могущество.

— А чем он так силён-то?

— Достоверно никто не знает, Платон. Основная его сила — это власть, тысячи бойцов, снаряженных в железо, и кучка преданных ему лично Знающих. Сам он, насколько известно, не сражается ни с кем, но и убить никому его не удалось ещё. Хотя раньше многие пытались, как по своей инициативе, так и за немалые деньги.

Платон промолчал в ответ и задумался о том, что следует придумать новую легенду. Старую, видимо, многие легко могут раскусить, не говоря уже о том, что слишком много людей знает о его происхождении. Лаз, Амалзия, Игорь, Вол, теперь ещё этот старик. За Волом к тому же нет никакой возможности следить, и остается верить, что он действительно сдержит своё слово, как заверяла Амалзия. Внезапно в его голове всплыл ещё один важный вопрос.

— Погоди, ты сказал, что за 30 лет тут было как минимум шесть попаданцев?

Глава 19

Когда они добрались до постоялого двора, на улице уже стемнело, так что распрягать волов пришлось уже при свете факелов. Хозяйкой постоялого двора оказалась крупная мрачная женщина, которая сразу потребовала, чтобы никто тут не пьянствовал, не буянил и оружия не обнажал, раздала указания двум мальчишкам о том, как распределять гостей, и удалилась на кухню.

Приземистое двухэтажное здание было сколочено из толстых бревен, чем сильно отличалось от домов в городе, которые были в основном сделаны из глины, кирпича и камня. К дому примыкал большой хлев, куда и отправили волов, а за ним находился немаленький сад — не того типа, что делаются для красоты и аккуратно подстригаются, а максимально функциональный, рассчитанный на получение урожая.

Внутри большой зал был заставлен столами так, что приходилось протискиваться, а освещался только парой тусклых жаровен. Тем не менее, пока они ждали ужин, Гор сказал, что останавливался тут на пути в Псайкру, и что место хорошее, безопасное и кормят вкусно.

— Здесь всё на удивление по-северному, хотя хозяйка не из наших, — сказал он. — У неё всё по уму, всё для дела.

Платон изрядно устал от долгих разговоров, поэтому в основном молчал и работал ложкой. Рагу с чем-то, напоминающим картофель, было весьма жирным, но вкусным, а яблочный сидр хоть и отдавал кислинкой, но пился легко. Пока они добирались сюда, Шантри кратко рассказал ему о том, что сюда действительно периодически попадают люди из другого мира или даже миров. Деталей он не знал, но явление было далеко не редким. В некоторые периоды истории попаданцев было больше, чем обычно, в некоторые их будто бы вовсе не было. Впрочем, Шантри сказал, что всерьез информацию никто не собирал и многие из попаданцев могли удачно замаскироваться или просто погибнуть слишком быстро. Большинство из них обладало неординарными способностями, но такие как Сурт — были скорее исключением. Многие думали, что один из пророков, живший около трехсот лет назад, принадлежал не этому миру, жизнь же остальных пришельцев из других миров редко всерьез что-то меняла в мире. Те трое, о которых знал Шантри, были в целом обычными людьми, один, судя по всему, был каким-то бандитом и сделал неудачную попытку подмять север под себя, вторая жила спокойной жизнью несколько лет, пока внезапно не исчезла абсолютно таинственным образом, третья хотел присоединиться к Лорду-протектору и вроде как даже добралась до него, но больше о её судьбе никто ничего не слышал. Это всё позволяло сделать однозначный вывод — встреча с Лордом-протектором одновременно и не сулит ничего хорошего, и в то же время неизбежна, если не хочешь всю жизнь бегать и прятаться.

— Ты, конечно, прав, летописец, в войне много героического и интересного, но грязи куда больше, — спорил Лаз с Шантри. — Умирающие дети, гниющие раны, сломленные люди — это далеко не радость в сердце, и не алый закат перед глазами.

— Охохо, — гулко засмеялся старик, — да вы на самом деле поэт, друг мой. Я не спорю, что война жестока и ужасна. Кровь, грязь, боль и пот, как говорил Уцилий. Но стоит ли это рассказывать потомкам? Будут ли они это слушать? А истории о подвигах интересны многим, все любят слушать про то как герой, простите меня, нагибает весь мир.

— Ага, только вы не хуже меня знаете, что всё это сказки и в жизни так не бывает, — ткнул в него ложкой Лаз.

— Так, а нужно ли нам отражать жизнь? В конце концов, тот, кто рассказывает истории — раб двух хозяев: своего читателя и самой своей истории. Ему приходится идти на компромиссы, как бы ни хотелось это отрицать.

— Разве летописцы не должны пытаться передать историю максимально точно? — спросил Платон, дожевав очередной кусок.

— Некоторые, возможно, — ухмыльнулся Шантри. — Но орден Пера иначе относится к этому. Истории могут вдохновлять людей, могут вгонять их в отчаяние, могут менять их взгляды. Мы верим, что это важнее, чем просто излагать правду.

— То есть, вы просто врёте, чтобы манипулировать людьми? — внезапно включилась в разговор Амалзия.

Девушка к вечеру стала еще более бодрой, она была практически везде, за всем следила и всем помогала. Казалось, будто дорога подействовала на неё благотворно.

— Нет, нет, прошу вас, — замахал руками Шантри, едва не сбив со стола кубок, — мы не врём. Я понимаю ваши ассоциации. Врёт, например, Лорд-протектор, искажая историю в своих интересах, заставляя людей думать то, что ему выгодно. Мы оставляем людям выбор, просто стараемся сделать так, чтобы наши истории чему-то учили.

— И как же вы определяете, чему нужно учить людей? — с желчью в голосе спросила Амалзия.

— О, очень просто, моя дорогая. Мы изучили множество разных текстов и слухов, начиная от сказок и заканчивая научными трактатами. И все из них сходятся в понимании того, что для человека хорошо, а что плохо. Быть счастливым — хорошо, умирать — плохо. Радоваться — хорошо, грустить — плохо. Рабство — плохо, свобода — хорошо. Разве вы не согласны?

На лице Амалзии проступила недовольная гримаса, но она всё же кивнула.

— Но разве война — это не что-то плохое? — спросил Платон. — Не лучше ли тогда, показать людям, насколько она ужасна?

— О, друг мой, — Шантри грустно улыбнулся, — война безусловно ужасна, но иногда мир требует войны. Или вы думаете, что сможете победить зло, остановить тиранов, освободить рабов и изгнать разбойников, не пролив крови?

— Иногда достаточно изобличить того, кто делает зло, сбить его авторитет, показать людям, кем он является. В конце концов, любого человека можно переубедить, — ответил Платон.

— Я с ним не согласен по поводу переубеждения, но тоже считаю, что войну не следует писать излишне красиво — это куда чаще вдохновляет тех, кто без сомнений считает свое дело правым, хотя оно таким не является, чем тех, кто реально желает сделать мир лучше, — добавил Лаз.

Шантри погладил бороду, посмотрел внимательно на обоих мужчин. Платону на какой-то момент показалось, что его сейчас оценили и следующие слова будут подобраны исходя из этой оценки.

— Знаете, друзья, я очень много лет этим занимаюсь, и скажу вам так, никакая высказанная правда, неважно пером ли, голосом ли, ничего не стоит, если нет людей, которые за эту правду будут стоять. Есть сотни историй о том, как тираны совершали страшные преступления, а люди продолжали их терпеть, хотя и знали обо всем. Некоторые вещи можно изменить только огнём и мечом, но для этого нужна смелость, которую мы даем. Что касается тех, кто развязывает войны с недобрыми намерениями, то тем более нужны люди, которые смогут им противостоять. Перо и меч могут быть сильными союзниками, если применяются с умом. — Старик залпом осушил весь оставшийся кубок и уже более веселым тоном добавил. — А ум такая штука, он либо есть, либо его нет.

***

Ночью Платон проснулся от шума внизу. Что-то гремело, раздавались приглушенные голоса, какая-то ругань. Внизу должен был дежурить один из караванщиков, молодой парень, который когда-то в Куаре выведывал у кочевника истории об оазисе, так что по идее всё должно было быть нормально, но чутье не дало погрузиться в сон обратно.

Платон приподнялся на кровати, увидел как в темноте блеснули глаза Лаза — тот тоже проснулся. Он приложил палец к губам и показал жестом вниз. Платон как мог натянул одежду, схватил меч, стоявший у изголовья и двинулся вниз, следом за Лазом.

— Что происходит? — прошептал он ему на ухо в коридоре.

— Понятия не имею, — ответил Лаз, — но лучше выяснить это тихо, чем поднимать переполох. Проверим, что там, разбудим остальных, если потребуется.

Они начали спускаться по лестнице, приглушенные голоса стало слышно лучше — четверо мужчин переругиваются на повышенных тонах. Стоп. Ещё один голос. Женщина, хозяйка двора. Что-то отвечает.

Внезапно ступенька лестница громко и протяжно скрипнула. Голоса умолкли, на несколько секунд в воздухе повисла тишина, Платон даже дышать перестал.

— Это ещё что за хрень? — произнёс один из голосов.

— О, представляете, я выхожу по нужде ночью, сами понимаете — возраст, — раздался подозрительно знакомый голос. — А тут вы.

— Вперед, — прошептал Лаз и рванул вниз по лестнице, Платон побежал следом за ним.

Перед ними предстала странная картина. В тускло освещенном зале стояли четверо крупных мужчин, у всех были в руках топоры, лица их выглядели помятыми жизнью, что контрастировало с аккуратной одеждой из плотной ткани и длинными толстыми плащами, которые даже не выглядели старыми. За одним из столов сидел тот самый караванщик, который должен был дежурить. Из груди у него торчал небольшой топор, голова запрокинулась назад так, что коса почти касалась пола, а по телу на пол стекала кровь, создав небольшую кровавую лужицу. Владелица двора, укрывшаяся за стойкой, вытаращив глаза смотрела на дверной проем.

В дверном проеме же стоял Шантри. На летописце не было ничего, кроме набедренной повязки, так что было очтетливо видно, что абсолютно всё его тело покрыто татуировками. По торчащим ребрами переползали уродливые щупальца, на впалом животе бурлил неровный черный круг из которого периодически на чистую кожу выплевывались протуберанцы чернил, а по сухим стариковским ногам струилось нечто напоминающее арабскую вязь.

Лаз и Платон замерли на секунду, не зная, что им делать, зато северяне среагировали почти мгновенно. Самый крупный из них крикнул:

— Вали деда! — и бросил в него топор.

Абсолютно необъяснимым для Платона образом топор оказался в почерневшей руке Шантри, а сам Шантри оказался на пять шагов ближе к бандитам.

— Не дипломатично, — жестко произнес он и бросился вперед.

Лаз, не мешкая, бросился в спину одному из бандитов, Платон вытащил меч из ножен, но растерялся — даже забыл про возможность активировать свои способности.

Рукоятка топора врезалась одному из незваных гостей в челюсть, отправляя его зубы в полёт. Смачный звук хруста издало колено другого бандита, когда нога Шантри врезалось в него. Третий зарычал и попытался схватить старика, но получил удар такой силы, что перелетел через два стола и оказался рядом с Платоном.

Тот тут же сориентировался и пнул грабителя в голову ногой. Он в ответ захрипел и начал подниматься. Платон занес меч, собираясь нанести удар, но противник, не вставая до конца, бросился на него вперёд с неизвестно откуда взявшимся ножом. Пришлось уходить от удара в сторону. Вдох, выдох. Бандит сплюнул кровь, поднялся на ноги и перехватив нож прям хватом, ухмыльнулся. Где-то в стороне раздался протяжный булькающий стон, но это было неважно.

Платон оценил обстановку: противник крупнее и сильнее, но у него преимущество в дистанции даже с коротким мечом. Вопрос только в том, как его реализовать в тесном помещении, заставленном столами.

Разбойник же не мешкал и снова бросился на Платона, целя ножом в живот. Платон сделал шаг в сторону, запрыгнул на лавку, затем на рядом стоящий стол. Его противник взревел и попытался вонзить нож в ногу Платону, но тот отступил назад по столу, и ударил противника сверху. Бронза не столько разрезала, сколько разорвала ткани плеча, брызнула кровь.

— Всё кончено. Я стою выше тебя, — сказал Платон неожиданно всплывшую в голове фразу и тут же нанёс рубящий удар сверху.

Меч врезался в голову, раскалывая кости, раздался мерзкий хлюпающий звук и бандит ударился лицо об стол, а потом медленно сполз вниз.

Платон оглядел зал. Двое бандитов возле Шантри явно мертвы — у одного голова смотрела в ту сторону, куда у живых людей не может смотреть никак, у второго грудная клетка была пробита так, что наружу торчали ребра. Шантри спокойно оттирал с рук кровь какой-то тряпкой. Татуировки продолжали медленно переползать по его коже, словно удовлетворенные произошедшим.

Лаз тяжело дышал и стоял над трупом ещё одного бандита, пронзенного мечом. Хозяйка же быстро пришла в себя и начала причитать, что, дескать, совсем люди озверели нынче.

— Возился долго, но фразочка хорошая. Запомню её, если захочу написать историю про тебя, — показал ему большой палец Шантри. — Что дальше?

— А дальше ты объяснишь, кто ты такой, — Лаз держал обнаженный меч в руках, хоть и не стал направлять его на Шантри, в голосе его сквозило недоверие и, казалось, даже страх.

— Летописец, как я и говорил, — пожал плечами старик.

Платон подошёл и встал между Лазом и стариком.

— Брось, Лаз. Он друг. В конце концов, без него мы бы не справились.

— Да? А что это за татуировки у него тогда? Ты видел вообще, что он сделал? Уверен, что он тот, за кого себя выдает?

— Я знал про татуировки. И некоторые другие знали. — Платон вздохнул. — Слушай, у всех нас есть секреты, ты и сам знаешь. Но за него я ручаюсь. Веришь мне — верь и ему.

Лаз опустил меч, а потом вдруг резко и гулко расхохотался.

— Кажется, скоро я останусь единственным нормальным человеком в караване.

Он просмеялся ещё несколько секунд и только потом добавил:

— Тогда пойду успокою всех наверху, наверняка, кто-то ещё проснулся, а вы вытащите эти трупы на улицу. Не стоит пугать хозяйку.

— Эй, Лаз, — окликнул его Шантри, когда тот уже направился к лестнице. — Не распространяйся там про меня особо, ладно? Не хочу лишнего внимания. Скажи, что вы с Платоном всё сделали сами, а я только помог.

Лаз на секунду замер, будто сомневаясь. Потом кивнул головой:

— Я сделаю, как ты просишь. Но только в этот раз, в следующий — врать не стану.

— Следующего и не будет, я надеюсь, — прижав руку к груди, ответил старик.

Пока они с Шантри возвращали столы на места, и выносили трупы на улицу, Платон спросил:

— Кто это такие, есть идеи?

— Северяне. Сборщики налогов. — Старик нахмурился. — Не особо понимаю, зачем они сюда поперлись, видимо, хотели ещё подзаработать. Но всё же странно, что они могли делать так далеко от своих земель. Если только не считают юг уже своим.

— Почему сборщики налогов занимаются грабежом?

— А чем же им ещё заниматься? — усмехнулся летописец. — В этом же их работа. А если серьезно, то на эту работу в основном нанимают всяких отморозков. В этом весь метод Сурта — сильные поднимаются наверх, слабые опускаются вниз. Теперь понимаешь, почему я говорю про то, что есть зло, с которым нужно бороться?

Платон неуверенно хмыкнул. Люди эти не вызывали никаких приятных эмоций, они вели себя как дикари или уголовники, но он в то же время понимал, что за него сейчас говорит адреналин и стресс после боя, а значит, его восприятие искажено. Нужно будет обдумать это всё при возможности.

— Эй, — заметил Шантри его замешательство, — ты правильно поступил. Спасибо тебе. Не говорю, что я бы не разобрался со всеми четырьмя, но могло бы не обойтись без травм.

— Я не боец, Шантри. — Платон вытер кровь с рук об одежду одного из убитых. — Мне всё это не по вкусу, но я делаю то, что необходимо.

— Это самое главное, друг мой. Самое главное.

***

Когда утром Платон спустился в зал, он обнаружил за столом с Амалзией, Лазом и Шантри ещё двух статных мужчин, одетых в багровые плащи. Амалзия махнула рукой, приглашая Платона присоединиться. Он кратко поприветствовал обоих и мужчин и сел за стол.

— Как я уже сказал, гиппарх Кассандр лично попросил помочь вам, если возникнут проблемы. — Мужчина нахмурил густые брови. — Но, вижу, помощь вам особо и не требуется. Не скажу, что меня радует всё это самоуправство, но лучше уж так…

— Самоуправство? — переспросил Платон.

— Да. Эти люди были на территории империи и должны были предстать перед судом, если действительно совершали преступления. Кроме того, есть основания полагать, что это были разведчики северян и они могли выдать немало ценной информации.

— Эй, они напали на одного из наших, — Платон напрягся, — и погибли в бою. Нам, что, надо было попросить их подождать до утра, пока вы тут появитесь? Это с учетом того, что мы о вас даже не знали.

Мужчина устало потер переносицу.

— Нет, простите. Я излишне резко высказался. Просто иногда наша работа напоминает попытки вычерпать озеро решетом и четыре непонятных трупа совершенно не облегчают её. Но я рад, что вы отделались малой кровью, и отдаю дань уважения вашим навыкам. Убить вдвоем четверых опытных воинов — это сильно.

Платон взглянул на Лаза, тот едва заметно кивнул. Значит, участие Шантри упоминать не будем.

— Мы что-то должны вам, капитан? — спросила Амалзия. — Нам пора выдвигаться в путь, и без того опаздываем.

— Нет, никаких вопросов. С телами мы разберемся сами. Дорога к северу чиста, насколько нам известно, во всяком случае к вашему каравану точно никто не сунется. Мы же через пару дней будем в столице и я доложу начальству о северянах, забирающихся на наши земли и устраивающих беспорядок.

— Это уже не наше дело, — сказала Амалзия, вставая из за стола. — Была рада иметь с вами дело. И удачи в пути.

Глава 20

Сборы на этот раз были быстрыми и буквально с первыми лучами солнца караван продолжил движение на север. Поля здесь становились всё более редкими, всё менее ухоженными и всё чаще перемежались редкими и невысокими рощицами.

— Почти уверен, что они специально тащились за нами, чтобы проверить, что мы не решим вернуться в столицу, — сказал Игорь, сегодня ведущий повозку.

— Зачем им это?

— Как и говорил Шантри, фактор неожиданности. Тут всё держится на очень хрупком основании, поэтому те, у кого есть власть, опасаются любых изменений. Даже если Кир решил с тобой сотрудничать, он все равно будет присматривать, чтобы ты не решил выкинуть что-то странное. — Игорь передернул плечами. — Поэтому я и говорил тебе не привлекать внимания.

Шантри отвлёкся от свитка, который он пристально изучал всё это время и сказал:

— Не воспринимай это слишком всерьез. Игорь излишне озабочен тем, чтобы прятаться от любой опасности. Но иногда проще столкнуться с ней и решить окончательно.

— Я удивляюсь, как с таким подходом твоя кожа ещё не висит на стене какого-нибудь дома в Грано, — недовольно ответил Игорь.

— О, как-то раз её и правда хотели содрать! Помнишь того нескийского царька? — Шантри усмехнулся. — Впрочем, эту историю я расскажу в другой раз. Давай, задавай свои вопросы, Платон.

Платон отвлекся от созерцания облаков пыли, поднимающихся из-под колес впереди идущей телеги. Его голова была забита вероятным противостоянием с Лордом-протектором и попытками придумать хоть какой-то план.

— Вопросы?

— Я же вижу, что ты чем-то озабочен. — Шантри широко улыбнулся. — А я наверняка смогу подсказать, лучшей возможности и не найти.

— Пожалуй, есть кое-что. Расскажи мне о Знающих. Как становятся Знающими, в чем их силы и слабости.

— О, это крайне занимательный вопрос. Давай начнем по порядку. Что ты о них знаешь?

Платон на секунду задумался, вспоминая разговоры с Амалзией.

— Не так много. Они могут силой мысли менять реальность, но их возможности ограничены. Судя по всему, каждый Знающий может воздействовать только на определенное явление. Они достаточно редки и в основном могущественны, спектр их талантов достаточно разнообразен, и большинство из них — старики.

Шантри с какой-то непонятной гордостью погладил свою длинную седую бороду.

— Ещё знаю, что их терпеть не могут церковники, потому что Знающие как-то нарушают связь причин и следствий, хотя этого я до конца так и не понял. Кроме того, что это всё не похоже ни на какую известную мне технологию, я добавить ничего не могу.

— Ты в целом прав, — ответил Шантри, сворачивая свиток и доставая мятый кусок пергамента и перо. — Знающие действительно гнут реальность силой своей мысли. Для знающего важны три аспекта: знание, воля и, скажем так, фантазия.

Он развернул пергамент, макнул перо в небольшую чернильницу.

— Со знаниями всё просто — если ты хочешь изменить что-то в мире, ты должен понимать, как оно работает. Чем лучше понимаешь, тем легче с этим воздействовать. Поэтому мало кто из знающих умеет воздействовать на разные явления, как ты верно подметил. Я, например, знаю, как работают и взаимодействуют с кожей или другой поверхностью, на которой можно писать, чернила. Знаю, как они делаются, как впитываются, как высыхают. Естественно, чем проще явление, тем легче с ним разобраться. Некоторые посвящают жизнь изучению абстракций типа времени и пространства, но так и не добиваются успеха из-за сложности изучаемого предмета.

— Ты хочешь сказать, что для того, чтобы творить всю эту магию, достаточно просто в чём-то хорошо разбираться?

— Не просто хорошо, Платон, — Шантри покачал головой, — Нужно разбираться так, чтобы ты в голове мог представить изучаемый процесс во всех деталях. Далеко не у всех на это хватает терпения.

— Тогда странно, что никто не пытается строить здесь школы и университеты, чтобы создать больше знающих. Всеобщее образование превратило бы это место в рай! — воскликнул Платон.

— Они не любят конкуренции, — вмешался в разговор Игорь. — Каждый знающий, особенно молодой — это потенциальная угроза.

— Вижу, мои уроки не прошли зря и для предыдущего ученика, — в глазах у Шантри блеснула радость, — но дело не только в этом. Недостаточно просто знать, нужно уметь влиять. Тебе нужно суметь убедить себя, что процесс работает не так, как ты думал о нём до этого. Странные метафоры, необычные параллели, размытые формулировки — все пользуются разными методами, но суть в том, что тебе нужно заставить себя поверить в то, что это работает не тем образом, каким ты думал. Это, — Шантри пожевал кончик пера, — своего рода спекуляция, если тебе известно такое слово.

— Что ты сказал? — Платон резко оживился, вспомнив название своего навыка.

— Спекуляция — это отвлеченное рассуждение, некое размышление, без обращения к опыту, только к твоим внутренним мыслям, а иногда и чувствам…

— Нет, нет, — перебил его Платон, — я знаю, что такое спекуляция. Почему ты использовал именно это слово?

— Это общепринятый термин, — Шантри развел руками. — Сложный навык, требующий не только упорства, но и некоторой живости ума. А что?

— Да нет, ничего. Так, вспомнилось кое-что из прошлой жизни.

Платон решил, что сейчас говорить о своей Системе не стоит — летописец вряд ли сможет о ней что-то рассказать, но при этом она могла быть его козырем в опасной ситуации, так что лучше о ней вообще не распространяться. Игорь никак не отреагировал на это слово, что, впрочем, ничего не означало — как Платон уже знал, у Игоря характеристики назывались иначе.

— Вот. А третий аспект, воля, создает больше всего проблем. Когда ты пытаешься изменить мир, то у тебя всегда в голове будет возникать противоречие. Как бы хорошо ты себя не обманывал, где-то глубоко внутри ты будешь знать, что происходящее — противоестественно для мироздания. И от этого, — старик поежился, будто от внезапно налетевшего ветра, — от этого тебе бывает очень и очень плохо. А если ты пытаешься сделать то, в чем разбираешься плохо, то можно и вообще с ума сойти. Что со многими и бывает. А самые сильные из знающих — либо упертые фанатики, либо глушат алкоголь в таких количествах, что уже не могут ни о чем размышлять лишний раз.

— Ты не похож на психа, фанатика или пьяницу, — заметил Платон.

— Разве что со стороны, — рассмеялся Шантри. — А если серьезно, то есть разные упражнения, прививающие дисциплину разума. Тренировки и использование способностей только в случае необходимости и только в пределах собственных знаний позволяют оставаться вполне разумным.

— А ты можешь обучить меня этому?

Игорь хрипло засмеялся, Шантри удивленно уставился на Платона.

— Зачем тебе это, друг мой? На это в лучшем случае уйдут годы, в худшем десятилетия и ты уже явно не настолько молод, чтобы стать действительно сильным Знающим.

— Это уникальная сила, которой почти ничего невозможно противопоставить, судя по тому, что ты говоришь, — невозмутимо пояснил Платон. — Даже если это займет годы, это крайне выгодное вложение сил.

— О, ну не знаю, — Шнатри покачал головой.

— Если он что-то вбил себе в голову, то своего добьется, поверь мне, летописец, — добавил Игорь. — Так что, уверен, в итоге он обучится, с тобой или без тебя.

— Ух. Мне нужно обдумать это.

***

Дорога до Ассурки заняла почти три недели. Большую часть дороги им пришлось ехать через степи, бесконечные плоские равнины, заросшие травой и редким кустарником. В них практически не встречались люди, только изредка попадались такие же путники, двигающиеся с севера. Один раз их обогнала пара путешественников на лошадях, назвавшие себя знатными лаколийцами, и объявившие, что двигаются на север, чтобы присягнуть и поступить на службу к Лорд-губернатору Хагену, защитнику этих земель. Они держались высокомерно и практически не желали вести разговоров.

Сами кочевники тоже были не слишком общительны — однообразный пейзаж и отсутствие каких-то событий не давали разрядиться напряжению, поэтому все ожидали какой-то опасности. Они ехали целый день, за час до заката вставали лагерем, молча ели и ложились спать, а выезжали ещё до восхода солнца. Амалзия в основном общалась четкими командами и не очень желала разговаривать о чем бы то ни была, а на попытки Платона поговорить откровенно просто уходила от ответов и отвлекалась на какие-то «неотложные» дела. Игорь вернулся в свое обычное мрачно-желчное состояние и больше не откровенничал, да Платон и сам не хотел бередить его душу. Гор периодически рассказывал разные предания ходившие у северян, но в определенный момент он покинул караван.

Степи тогда начали постепенно сменяться редкими лесами. Тощие дубы росли вместе с бледными клёнами, но даже они радовали глаз куда больше, чем бесконечное море травы. В один из дней они выехали к широкой и быстрой реке.

Гор соскочил с повозки и глубоко втянул воздух, довольно ухнул и взял свой дорожный мешок. Он подошёл к Платону, пытавшемуся закрепить подаренную Амалзией фибулу на своей куртке.

— Вот и добро пожаловать на север. Мои родные края.

— Я ожидал чего-то более холодного, — улыбнулся в ответ Платон.

— Зимой будет холоднее, так что не спеши с выводами. А сейчас как раз успею к сбору урожая.

— Ты нас покидаешь?

Только сейчас Платон обратил внимание на дорожный мешок за спиной борца.

— Ага. Пора. К северу отсюда в паре миль будет переправа, а там пара дней пути и я выйду к своей деревне. — Гор широко улыбнулся. — Будет возможность — заезжай к нам, накормим и напоим. Северное гостеприимство ни с чем не сравнить, уж поверь мне.

— Рад был знакомству, Гор. Береги себя.

Платон пожал северянину руку, а потом, повинуясь импульсу, крепко обнял его.

— И ты, Платон. Ты чудной человек. Умный, но чудной. — Гор задумчиво пошевелил челюстью. — На севере много опасных людей. Знающие тут не такие, как на юге — они носят маски и скоры на расправу. Держись от них подальше.

И Гор ушёл, так что основными собеседниками на остаток дороги были Лаз, рассказывавший истории из своего солдатского прошлого, и Шантри, который охотно отвечал на любые вопросы относительно этого мира и его истории. Практически все три недели Платон донимал Шантри с разными вопросами о Знающих и их способностях и прикладывал все усилия, чтобы выполнять упражнения, которые Шантри ему давал.

— Сосредоточься. Ты говоришь, что знаешь, как работает шанс и можешь предсказать, как упадет монета.

— Я могу предсказать, как она будет падать, если её бросить сотню раз, а не один.

— Это неважно. — Шантри устало вздохнул. — Ты слишком цепляешься за факты, мой друг. Тебе нужно больше доверять себе и меньше своему опыту. Взгляни.

Старик прикоснулся пером к свитку, исписанному аккуратным почерком. Строка, края которой коснулся Шантри, расплылась и сложилась в новые слова и буквы. Он положил бумагу на землю и сказал:

— Теперь брось монету.

Платон подкинул монету, она приземлилась решкой на лист.

— Ещё раз.

Ещё одна решка.

— Ещё.

Снова решка.

— Ещё.

На пятнадцатый раз Платон окончательно поверил, что это не совпадение.

— Хорошо, я сдаюсь, — рассмеялся он. — В чём трюк?

— Это не трюк, Платон, — серьезно ответил летописец. — Я описываю мир, описываю его факты, описываю правду. Но эта связь работает в обе стороны. Если я написал что-то на листе, то это влияет и на то, что я описал. Большинство таких связей слабы, незримы и держатся на читателях, но если подумать о них должным образом, подумать о том, как тексты изменили мир и сколько всего материального воплотилось в реальность благодаря им, то монетка, падающая одной и той же стороной, покажется мелочью.

— Бред какой-то. Я пытаюсь убедить себя в том, как это должно работать, но никак не выходит. Это просто невозможно.

— И Дезормод не за три недели строился, — развел руками летописец.

Никаких результатов достичь так и не удалось. Платон в итоге решил, что ему нужно получить хотя бы одну единицу в Спекуляции, либо же надеяться, что у него вообще будут годы на подобную практику. К сожалению, новый уровень никак не давался — никакие проигрыши в азартных играх не давали эффекта, и Платон всё еще не понимал, по какому принципу здесь происходит расчёт. Тем не менее, уровень требовалось получить, потому что на Севере могло произойти что угодно и хотелось иметь достаточно количество очков, чтобы постоять за себя.

Временами Платон открывал интерфейс и смотрел на эти цифры:

Связность 0/1

Трепет 1/2

Единство 0

Спекуляция 0

Расплав 0

Воля к мощи 1/1

Полумрак 0/1

Корреляция 0/1

Дух свободы 0/1

Всего две возможности использовать характеристики крайне угнетали. А помимо этого были ещё и таинственные «концепты», ни один из которых так и не открылся ему.

Мысли Платона становились всё мрачнее, леса вокруг становились гуще. Хилые дубки превратились в старые, толстые дубы, клены теперь закрывали листьями осколки, а дорога, хоть и оставалась достаточно хорошей, превратилась фактически в широкую тропу внутри плотных зарослей. Река осталась к западу отсюда, но проблем с водой тут не возникало — регулярно встречались небольшие чистые ручьи.

Дважды они проезжали небольшие деревни, которые выглядели, ну, довольно мрачно. Суровые люди, живущие в маленьких приземистых домиках, копались в земле и поднимали голову только чтобы с неприязнью проводить вглядом караван. Никто из них, даже дети, не выходил каравану на встречу и не пытался заговорить с южанами. Со слов Шантри так тут было не всегда, но Лорд-губернатор по указке Лорда-протектора дерет с селян немалые налоги, а большую часть работоспособных мужчин забирает в рекруты. Поля приходится оставлять того же размера, чтобы хоть какой-то урожай получать, а вот рабочих рук не хватает.

И всё же однажды лес расступился и в долине у реки перед ними предстал небольшой город.

***

Город стоял возле реки, над которой виднелись маленькие речные пристани, окруженные роем лодочек. Сам город был окружен невысокой, но толстой и приземистой каменной стеной, с тремя массивными башнями по периметру, вершины которых были укрыты соломенным навесом. За стеной виднелись небольшие деревянные домики и деревянная башня на холме, напоминающая мельницу без лопастей.

По эту сторону стены так же виднелось несколько домов — в том числе и крупный трехэтажный деревянный дом.

— И это вы называете небольшим поселением? — удивился Платон.

— Поверь, по сравнению с крупными городами севера, Ассурка действительно невелика, — ответила Амалзия. — Это из-за стен в основном так кажется.

Платон присмотрелся — да, действительно, на самом деле за массивной стеной было не так уж много домов, так что город не шёл ни в какое сравнение с той же Псайкрой. Но всё же после трех недель пути по дикой местности, где им встречались в основном глухие деревни, это место казалось оплотом цивилизации.

— Мы поедем внутрь, чтобы предстать перед бароном. Железо продается только через них и считается хорошим тоном явиться как можно быстрее, — сказала Амалзия. — Но, вот насчёт тебя я не совсем уверена, как и насчёт старика.

— В смысле? — удивился Платон.

Он обернулся, нашёл взглядом Шантри — тот что-то увлеченно рассказывал мрачному Игорю, периодически толкая его в плечо. Лаз сидел на козлах и лениво грыз яблоко — недавно им удалось купить у встреченного торговца мешок мелких кислющих яблок, которые кроме Лаза никому не нравились. Остальные караванщики разминали затекшие с дороги ноги и спины, некоторые тоже рассматривали город.

— Барон — Знающий, из новых, взращенных Суртом. Не знаю специфики его способностей, но ложь он чует очень хорошо. И как ты понимаешь, он очень любит расспрашивать всех приезжих о том, откуда они и что планируют делать.

— Я понял, — помрачнел Платон. — Никакая легенда не сработает. Крайне удобный способ выслеживать тех, кто направляется на север, и быстро обнаруживать шпионов, преступников и им подобных.

— Ага, — с грустью в голосе сказала Амалзия.

— Подожди, а ты? — с подозрением уставился на неё Платон. — Ты же сама сбежала с севера, разве он тебя не раскусит?

— Раскусит, конечно, тут и сомнений нет. Но я его знаю, и к счастью за некоторую плату он промолчит обо мне. Это одна из причин, по которой я не вожу караваны сама — можно просто остаться за пределами городских стен.

Платон быстро прикинул в голове возможные варианты. Пытаться подкупить этого Барона смысла не имело — если он догадается о том, кто такой Платон на самом деле, то не факт, что вообще удастся выбраться из города. Полумрак теоретически мог помочь, но свободных очков не осталось. Значит, придется ждать караван снаружи.

— Лады. Я подожду снаружи. Вы же недолго?

— Сложно точно сказать. Иногда это бывает быстро, иногда затягивается на пару часов, — покачала головой Амалзия, — зависит от настроения барона.

— Пара часов точно погоды не сделает.

— Там внизу есть таверна, — Амалзия указала на большой трехэтажный дом. — Место поганое, откровенно говоря, потому что там в основном останавливаются как раз те, кто не хочет лишний раз светиться. Так что держись настороже.

— Понял.

Платон закусил губу, задумавшись на короткий миг, потом коснулся плеча девушки.

— Амалзия…

Она развернулась к Платону, её карие глаза смотрели удивленно, ветер трепал волосы. Что-то в ней было такое, что Платону хотелось поддаться глупому импульсу, запустить руку в волосы, поцеловать, прижать к себе.

Но он сдержался, только осторожно обнял. Девушка ответила на объятия неожиданно крепко, но через несколько секунд они оба отстранились друг от друга, словно произошедшее было не тем, что должно было произойти, и уставились в землю.

— Спасибо тебе, — всё же сказал Платон. — Правда.

— Не за что, — тихо ответила она.

***

Караван въехал в город, а они с Шантри остались внизу. Старик, прищурив глаз, посмотрел на небо и сказал:

— До заката ещё пара часов, мой друг. Не хочешь осмотреть укрепления? Насколько знаю, им несколько сотен лет.

Платон с сомнением уставился на каменную кладку, которая выглядела не такой уж древней.

— Конечно, стены несколько раз перестраивались, но должны были сохраниться участки, несущие на себе дыхание времени.

В животе у Платона заурчало.

— Нет, знаешь, я что-то подустал с дороги. Есть охота, а осмотреться можно и завтра.

Шантри с сомнением взглянул на него, потом задумчиво почесал затылок.

— Ну, дело твое. Я всё же быстренько осмотрюсь и подойду тогда. Возьми мне что-нибудь поесть.

— Без проблем, — кивнул Платон.

— Спасибо. Я быстро.

Шантри направился вдоль стены к ближайшей башне, а Платон двинулся к таверне. Большое здание выглядело полупустым, но снаружи стояло нескольо разномастных повозок. Он толкнул тяжелую дубовую дверь и вошёл внутрь.

В таверне было относительно тихо, все разговаривали исключительно вполголоса.

Интерлюдия В. Охотник за головами

Редди почесал шею — последнее время его донимала какая-то сыпь. Кожа покраснела и шелушилась, что безумно раздражало. Здесь было слишком жарко, он постоянно потел и чувствовал беспокойство — холод ему был куда больше по душе.

Сейчас он особенно нервничал из-за нового нанимателя и из-за необходимости торчать в замке с крайне малым числом путей для отступления. Бутч справлялся с волнением иначе — нервно мерял коридор шагами.

Топ. Топ. Топ. Топ. Топ. Поворот. Пять огромных, широких шагов в обратную сторону. Поворот. Ещё пять шагов, отдающихся гулким звоном в голове у Редди. Он поморщился — из-за обостренного слуха каждый шаг напарника ощущался так, будто рядом кто-то бил в колокол. Но Редди давно понял, что великие бойцы хороши только для одного дела: для боя. Для всего остального, тем более для ожидания, они не годятся вовсе.

Себя Редди не считал бойцом. Он предпочитал называться охотником — прямых столкновений он избегал, зато всегда тщательно собирал информацию о своей добыче и тщательно расставлял ловушки.

— Бутч.

Здоровяк никак не отреагировал.

— Бутч.

Мечник остановился и вопросительно поднял густые брови.

— Может присядешь уже? Пока топтелки не стоптал.

— Мне без меча неуютно, — басом пожаловался мужчина. — Да и хрен ли мы тут торчим?

— Сам знаешь. Чёрствый сказал, что куш солидный, — попытался максимально мягко и убедительно сказать Редди.

Бутч запустил руку в свою густою бороду и задумчиво уставился на огонь.

— Хрень это всё, Редди. Игры аристократов — дерьмовое занятие. Ловить преступников — это и полезно, и платят прилично. Просто и понятно. А тут только сидим, ждём, чтобы узнать, что у этого лорда сбежала любовница или что-то в таком духе.

— А если бы и любовница, то что тогда? — наклонился вперёд Редди. — Зима близко, деньги лишними не будут, да и не дело это, чтоб бабы непонятно где бегали.

— Не знаю, не знаю, Редди. Не по душе мне это всё.

Редди тяжело вздохнул. Временами выносить ту безумную смесь из суеверий и беспокойств, которая была в голове у его напарника, было очень тяжело. Когда он был моложе, в голове никак не складывалось — как кто-то может одновременно ныть из-за того, что «воздух тут не такой, дышится тяжело» и при этом в любой драке биться, пока противник не перестанет дышать, несмотря на ситуацию, раны и усталость.

Бутч снова начал мерять коридор своими гигантскими шагами. Редди только покачал головой и оперся спиной о стену. Какое-то время слышны были только гулкие шаги, но примерно через сотню маршрутов туда-обратно Ищейка расслышал голоса. Он тут же поднял руку в останавливающем жесте, на что Бутч замер и очень медленно поставил ногу на землю.

Да, уж только за одно его понимание, насколько полезно то, что один из них может слышать больше, Бутч мог считаться идеальным напарником. По крайней мере, для Редди.

Ему наконец удалось расслышать голоса. Двое мужчин говорили в соседнем зале, обычный человек через каменную стену услышал только тихие отзвуки, но Редди удавалось даже разбирать слова.

— …чертов Сурт. Чувствую, не пройдет и пары лет, как меня заменят на какого-нибудь выскочку из Знающих! — сильный и звучный голос звучал взволновано. — Я поднимался из низов, преклонял колени, делал всё, что необходимо, а теперь должен сожрать вот это?

— Милорд, время ещё есть, можно найти какое-то решение… — другой голос был надреснутым, но и в нём ощущалась некоторая уверенность.

— Помолчи лучше. Думаешь, мне нужно, чтобы ты меня подбадривал? — говоривший тяжело вздохнул. — Решение уже есть. Чем больше козырей я успею собрать до этой войны, тем лучше. Понцы на коротком поводке у Сурта, но в нашем народе ещё пылает дух истинного Севера.

— Что вы имеете в виду?

— Не все рады нынешнему правлению. Конечно, торговцы ссутся кипятком от счастья, как и все этикрестьяне вместе со своими детишками, которых Сурт превратил в свою личную гвардию. Но мы, наши предки — мы проливали кровь на этой земле столетиями. Это так просто не проходит. Мы же видим, во что он превратил наши земли — в бездушную махину по производству стали и извергов.

— Простите, милорд, но я не понимаю, как это поможет.

— Забудь. — Ещё один тяжелый вздох. — Даже я уже не верю в свой народ. К счастью, у меня есть некоторые друзья на Юге. Помнишь Садиатта?

— Жирный торговец, попросивший броню, в которую он ни в жизнь не влезет?

— Ага, он самый. Он прислал мне письма недавно. У них объявился выходец из иных миров.

— Ещё один? — Собеседник лорда задумчиво протянул. — Давно их не было. Лорд-протектор уже знает?

— Знает, конечно, куда от него денешься, — раздраженно сказал обладатель зычного голоса. — Но я надеюсь опередить его. Этот парнишка направляется на север и я хочу взять его раньше, чем до него доберется человек Сурта.

— Кого он послал?

— Удильщика.

Голоса умолкли. Редди нервно подвигал шеей, чутье подсказывало ему, что из этого разговора лучше не пропускать ничего.

— Это… не очень хорошо… — ответил тот, что с надтреснутым голосом.

— Да, но и не смертельно. Так или иначе, это может быть нашей козырной картой. — Раздались шаги, потом какой-то непонятный шелест. — Но для тебя другая задача. Встреться с Щитоносцем и Бурей. Пусть обеспечат всё, что здесь записано. Убедишься, что они всё еще лояльны и проверишь, чтобы взялись за работу. Если будут артачиться — намекни им, что сейчас Лорд-протектор особенно будет рад узнать об их маленьких секретах.

Снова шуршание, какие-то непонятные звуки.

— Понял, милорд. Отправлюсь прямо сейчас.

— Береги себя, Малкос. И удачи.

Снова донеслись шаги. Редди открыл глаза, сделал знак Бутчу, внимательно смотревшему на него. Тот расслабился и кивнул.

Через несколько секунд дверь в конце коридора отворилась. Оттуда вышел высокий и худой как жердь мужчина, одетый в расшитый камзол. Он с некоторым любопытством пробежался взглядом по охотникам за головами, потом зашагал к выходу, ни сказав ни слова.

Бутч прошептал одними губами «чертовы аристократы», прекрасно зная, что Редди его слышит.

Ещё несколько минут они просто сидели в ожидании. Редди прислушивался, но вокруг были только естественные звуки: камни тихо скрипели под собственной тяжестью, ветер свистел, пролетая сквозь щели, где-то потрескивали тлеющие поленья. Потом он услышал бульканье, будто от переливаемой воды, и вскоре из-за той же двери вышел слуга.

— Лорд-губернатор готов вас принять.

Они с Бутчем переглянулись и прошли в зал. Он был тускло освещен дрожащим пламенем свечей, в середине стоял большой стол с роскошной картой — Редди сразу захотелось порассматривать её. За столом стоял стареющий, но ещё крепкий мужчина, седина уже тронула его густую черную шевелюру, а морщины прорезали свой узор на лице, но по осанке и выпирающим мускулам было понятно, что Лорд-губернатор Хаген всё ещё остается воином. Редди уважал таких людей, не принимающих реальность такой, какая она есть, и продолжающих бороться, так что поклонился вполне искренне.

— Рад приветствовать вас в моем доме. Прошу прощенья, но я не знаю ваших имён, господа.

— Меня зовут Редди, а этот здоровяк — Бутч, — Редди указал на напарника.

— Бутч? Это имя что-то означает? — озадаченно спросил лорд-губернатор.

— Нет, милорд, — пробасил Бутч. — У таких как я имена нихрена не значат.

— Понимаю, — кивнул лорд-губернатор. — Иногда мне кажется, что и мое имя перестало что-либо значить.

— Ваше имя, милорд? — переспросил Редди. Не то чтоб ему было интересно, но с заказчиком всегда стоило поддерживать беседу. Так было проще.

— Забудьте, — махнул рукой лорд Хаген. — Это так, стариковские мысли. Мне рекомендовали вас как специалистов, способных отыскать и привести человека.

— Мы это можем, милорд. Чаще всего нас просят доставить мертвых людей, но с живыми мы тоже работаем. Это, конечно, стоит дороже. Кого именно нужно найти?

Лорд-губернатор взял со стола кубок, потом задумчиво посмотрел на своих гостей.

— Не хотите вина?

— Если вы предлагаете, милорд, то я не откажусь. А Бутч вина не пьет.

— Не пьет вина? — Лорд-губернатор заинтересованно повернул голову, держа кувшин с вином на весу.

— Совсем не пью, милорд, — кивнул Бутч, потом как-то смущенно пояснил, — сильно дурею от него.

— Хорошо. Тогда налью вам воды.

Лорд-губернатор налил полный кубок вина, потом наполнил ещё один водой, и поднёс их Редди и Бутчу. Редди сделал глоток. Хорошее вино, южное, терпкое.

— Я не знаю имени этого человека, но знаю, куда он направляется и как выглядит. Он может быть опасен, но не могу сказать насколько. Он точно не из Знающих и, скорее всего, не великий боец, но может припасти пару тузов в рукаве.

— Это хорошо. Мы не работаем со Знающими, — ответил Редди.

— Прекрасно вас понимаю, — мрачно сказал лорд Хаген. — Он двигается с юга в Ассурку вместе с караваном, везущим железо. Он относительно молод крепко сложен, но внешность его ничем не выделяется. Зато достоверно известно, что он носит вот это.

Лорд-губернатор взял маленький кусочек пергамента и передал Редди. Там были довольно грубо изображен пёс, душивший какую-то птицу. Редди почесал голову, присмотрелся и только потом заметил там две толстые линии, судя по всему, изображавшие иголки.

— Брошь?

— Да, — кивнул лорд Хаген. — Мой осведомитель говорит, что он всегда её носит. Работа явно штучная, так что не перепутаете.

— Что ещё о нём известно?

Редди отхлебнул ещё вина. Заказчик явно недоговаривает, например, забыл упомянуть, о том, что цель — выходец из другого мира. Если это можно простить, так как сути задания это не меняло, то вот о таинственном Удильщике молчать не стоило. Вмешательство одного из знающих могло полностью сорвать задание и поставить под угрозу жизнь обоих охотников. Так что придётся надавить на него так или иначе.

— Болтлив, язык подвешен, легко входит к людям в доверие. За себя постоять может, но ничего сверхъестественного, как я и сказал. Так что главное — не слушайте, если он начнет болтать всё подряд.

— Обижаете, милорд, — Редди подошёл и поставил бокал на стол, потом взглянул лорду в глаза. — Мы всегда доводим заказы до конца, поэтому нас и считают лучшими. Но если в ситуацию вмешиваются обстоятельства, о которых заказчик знал, но умолчал, то цена для него может сильно вырасти.

Он намеренно акцентировал внимание на слове цена, но лорд Хаген никак не отреагировал и взгляда не отвёл.

— Это деловой подход. Современный, — произнёс лорд. — Вы бы понравились лорду-протектору, он ценит такое.

После этого повернулся спиной к Редди и прошёл к висящему на стене гобелену, заложив руки за спину. Гобелен Редди заметил только сейчас и увидел, что там изображена какая-то битва.

— Знаете, в былые времена правила отличались. Всё было проще, всё решалось на поле брани, а ещё люди верили, что есть вещи хуже смерти, например, бесчестье, и вещи лучше богатства, например, долг. Не то, что сейчас называют долгом, а искреннее, честное служение своим клятвам. — Он снова повернулся к Редди, взгляд его был странно задумчивым. — Но я понимаю, что времена меняются и всем нам требуется учиться чем-то новому. Если возникнут проблемы — я заплачу вдвое.

— А какого рода проблемы должны возникнуть? — осторожно спросил Редди.

— Не могу сказать, — отрезал лорд-губернатор, но потом добавил, — но есть и другие, кто ищет этого человека.

— Это плохо. Опасаться неизвестно чего — это не то, что способствует качественному выполнению задания.

— Но вы же профессионалы, так? Поэтому я вас и нанимаю, — в его голосе прозвучало раздражение.

— Бутч? — повернулся к напарнику Редди.

— Думаю, это пятьсот колец. Каждому. — Цифра удивила, но навыкам счёта напарника Редди доверял даже больше, чем его умению махать мечом.

Лорд-губернатор нахмурился и потер челюстью ладонью.

— Это очень большая сумма. Даже за самых опасных преступников платят вдвое меньше.

— О, я могу объяснить, милорд, — Бутч воздел палец к потолку. — Смотрите, этот человек не слишком опасен, так что за риск мы возьмем по сотне колец. Ещё полсотни каждому потребуется на то, чтобы мы успели без промедления добраться в нужную точку и не теряли время. Ещё по пятьдесят колец — это запас, выделенный на взятки и организацию ловушек, похищение человека всё же должно происходить, когда окружающие смотрят в стороны.

— И всё же это только четыре сотни колец, а вы назвали тысячу, — произнёс лорд Хаген.

— Верно, потому что ещё четыре сотни колец идут за тот неизвестный риск, который вы отказываетесь описать. Судя по тому, что вы не хотите говорить, в деле замешан кто-то ещё более серьезный, а это означает либо проблемы со знающими, либо проблемы с властями. Естественно, мы хотим получить разумную компенсацию за это.

— За что же оставшиеся двести колец?

— Тут всё просто. Никто кроме нас за такую работу не возьмется, а если возьмется, то не справится с ней, иначе бы вы не обратились к нам. Поэтому эти двести колец — это плата за нашу репутацию.

— Складно.

Лорд снова задумчиво уставился на гобелен. В тишине Редди слышал его дыхание — спокойное и ровное. Значит, заплатит. Он тайком показал Бутчу большой палец, напарник кивнул в ответ.

— Хорошо, я согласен. Тысяча колец, из них пять сотен сейчас, остальные — когда вернетесь.

— И если возникнут проблемы, то вы удвоите сумму, — настойчиво добавил Бутч.

Редди услышал скрип зубов лорда, сжавшего челюсти. Неудивительно, 2000 колец — немалая сумма даже для такой важной шишки. А ещё это означало, что он уже морально готовился с ними расстаться. Значит, проблемы вероятны и ближайшую пару недель они проведут в активной подготовке.

— Хорошо. Если возникнут серьезные проблемы, но вы выполните задание, то я заплачу вдвое. Ещё что-то?

Наемники помотали головами.

— Отлично. Тогда идите. Советов и напутствий давать не буду — сами знаете. Моё имя лишний раз не упоминайте, но если от этого будет зависеть успех, то можете сослаться на меня, как на заказчика. За деньгами зайдёте вечером, я распоряжусь, чтобы казначей всё выдал.

— Благодарим вас, милорд. Приятно иметь с вами дело, — попрощался Редди.

— Да-да. Идите, — неожиданно устало произнёс их заказчик.

***

— Что думаешь?

— Думаю, что он терпеть не может цифры и деловой подход, — ухмыльнулся Бутч.

— Специально ему досадить пытался?

— Ага.

— Никогда не пойму, откуда у тебя такая тяга к подсчету денег?

Бутч пожал плечами.

— В детстве торговцем хотел стать.

— И что продавал бы?

— Не знаю. Вино, наверное.

— Ты ж не пьешь вина.

— Для торговца вином не пить его — это скорее плюс, чем минус

Они посидели молча несколько минут, каждый в своих мыслях. Редди методично жевал булку хлеба, купленную по дороге, Бутч точил меч, от чего тот издавал мерзкий, режущий уши визг.

— Расскажешь, что услышал?

— Много интересного, но полезного мало. За той же целью отправляется человек Сурта, зовут Удильщиком. Судя по описанию, человек серьезный.

— Знающий?

— Почти наверняка.

Бутч остановился, прекратил точить меч и поджал губы.

— Значит, жди беды.

— Ничего, потратим время на подготовку, если будем действовать быстро, то разберёмся без проблем. Сам знаешь, они умирают так же легко, как и другие люди, так что вся их сила в том, что противники нихрена о них не знают, бояться и верят в разную хрень. А там уже можно будет подумать, как увеличить сумму нашей награды.

Бутч покачал головой, покрутил меч, стараясь поймать в нём своё отражение.

— С чего начнем?

— Двинем к Порсо.

— Порсо?! — воскликнул Бутч. — Я в прошлый раз обещал удавить этого скользкого ублюдка.

— Придётся потерпеть. Никто не разбирается в Знающих так как он. — Редди облизал губы и добавил, — Потому его до сих пор и не убил никто из тех, кто клялся это сделать

Глава 21

Солнце, тянувшееся к закату, совсем не пробивалось через стену из стволов и листьев. Земля под задницей у Платона была неприятно сырой, все мышцы затекли, а руки, связанные за спиной, изрядно зудели. Он равнодушно разглядывал бурую птицу, примостившуюся на толстой и корявой ветке древнего дуба. Птица методично отдирала кусочки коры, бросая их в сторону, и выковыривала мелких жучков оттуда, полностью игнорируя что-либо вокруг.

Платон позавидовал её целеустремленности — сам он потратил все очки, испробовал все варианты, пытался освободиться из пут, но те были плотными, сделал попытку договориться, но преследователи были неумолимы и просто тащили его сюда, к берегу реки, о который билась небольшая лодка. Тот рыцарь, который заставил его похитителей занервничать, просто посмотрел им вслед, но на помощь не пришёл. Так что Платон теперь совершенно не представлял, что же делать дальше.

— Слушай, парень. — К нему подсел один из похитителей, тот что с длинными рукавами. — Мы на тебя зла не держим — работа такая. Доставим тебя к милорду, получим деньги и о тебе забудем. Что он делать с тобой хочет — не знаю, но попросил доставить живым, так что вряд ли хочет убить. Поэтому веди себя спокойно и проблем не будет. Понимаешь?

Платон бросил взгляд на птицу, продолжавшую методично ковырять дерево. В голове зародилась мысль.

— А если не захочу вести себя спокойно, что тогда? — сказал он, глядя в равнодушные глаза.

— Тогда мы тебе ноги сломаем, чтоб не бегал, — ответил Бутч, складывавший какие-то нехитрые пожитки в лодку.

Его напарник покачал головой.

— Бутч прав. Но дело не только в этом. За тобой не только мы охотимся, но ещё и некий Удильщик. Кто он такой — я понятия не имею, но сильно подозреваю, что в живых оставлять ему тебя интереса нет. Убежишь от нас — достанешься ему, без шансов.

— Удильщик — это типа рыба такая? — Платон задал самый тупой вопрос, который мог придумать.

— Ага, рыба да покрупнее нас с тобой, — спокойно отреагировал лучник.

— А ты мне скажи, Редди, так ведь тебя зовут, да? — Лучник кивнул. — Вот вы прислуживаете лорду своему, людей похищаете, а люди вокруг в таком дерьме живут, не стремно вам?

— У всех своя работа, — покачал головой тот. — Ловить преступников — тоже полезно.

— Ага, только вместо преступников похищаете обычного человека, безобидного абсолютно. Я таких как вы навидался — обычное отребье, которое ощутило власть над другими людьми и теперь пользуется этим. В нормальной стране вы бы в тюрьме гнили. Слушать тошно.

Платон пошевелил запястьями, чтобы кровь хоть как-то прилила к пальцам.

— Не хочешь — не слушай, — ответил лучник. — Только и оскорблять нас не надо.

Кажется, ничего не получалось, лучник отказывался вестись на очевидные провокации. Но Платон был уверен — у любого есть слабое место. Каждый чем-то гордится, чего-то боится и чего-то стыдится. Нужно только расковырять наросшую сверху кору привычки.

— Да вы сами себя оскорбляете, живете как говно петушиное. Схватили меня в таверне, нет бы на честный бой выйти. Правильно мне говорили, что на севере дерьмо не просто всплывает вверх, а еще и лезет из нужника.

Грузивший лодку наемник что-то пробурчал под нос. Хорошо, уже какая-то реакция.

— Хватит, парень. Не знаю, зачем тебе это, но спровоцировать меня не удастся, — холодно отрезал Редди.

— Да я и не пытаюсь спровоцировать, так, время тяну. А то я смотрю, вы же этого Удильщика ссытесь. Может он вас сожрет, а мы с ним договоримся, а?

— Редди, время поджимает, — обеспокоенно произнес громила. — Кончай с ним возиться.

Не сработало. Значит, придется надеяться на последнее средство.

— И то правда. — Редди вздернул его на ноги и начал было тащить к лодке, но тут Платон извернулся и впился зубами в его руку.

Рот мгновенно наполнился чем-то теплым, но следом за этим последовал удар, который отбросил Платона назад. Он приложился затылком об дерево, в ушах зазвенело, на глазах невольно проступили слёзы.

— Сукин сын упёртый, — рыкнул лучник, сжимая прокушенную руку. — Бутч, дай веревку. Не хочет ехать так — поедет кулем.

Бутч вытащил со дна лодки моток мокрой веревки и кинул своему напарнику. Тот поймал её и начал спокойно разматывать, внимательно глядя, на осевшего на землю возле дерева Платона.

— А ты сначала поймай меня, дебил, — сквозь зубы прошипел он и бросился вперёд.

Конечно, он не собирался убегать — далеко по лесу ему не уйти. Нужно было только постараться вывести их из себя и надеяться, что это будет считаться поражением с точки зрения Системы.

Он врезался в Редди и противник потерял равновесие, отчего они оба рухнули на землю. Платон отчаянно пинался и размахивал во все стороны, пытаясь зацепить противника хоть чем-то, грязь летела во все стороны так, что аж забила глаза, лучник кряхтел и шипел.

Внезапно его резко дернуло вверх и подняло над землей — Бутч наконец присоединился.

— Угомонись, — пробасил он.

Платон извернулся и пнул его ногой, но удар вышел слабым.

— Пошёл ты нахер, козёл! — сплюнул он грязь на землю.

— Так-так-так, — раздался из глубины леса ехидный голос, — и что тут у нас такое?

На поляну вышел человек в маске, изображавшей рот, полный острых зубов, принадлежащих непонятно какому существу. На лбу красовалось желтое пятно, а между ним и ртом располагались узкие прорези для глаз, которые было не разглядеть за маской.

— Вот дерьмо, — поднялся Редди на ноги, отряхиваясь от грязи.

— Дерьмо, — подтвердил Бутч, опуская Платона на землю.

Платону наконец удалось проморгаться от грязи, попавшей в глаза, и разглядеть нового участника событий. Помимо того, что маска выглядела чертовски реалистично — казалось, что зубы действительно взяли у какого-то чудища, бросалось в глаза, что мужчина был одет достаточно просто — сапоги, мешковатые брюки, какая-то потертая куртка с рваной подмышкой. Внезапно его пробило осознание — он уже видел этого человека в таверне, принял его за рыбака.

— Действительно, дерьмо — подтвердил гость в маске. — Отдадите мою добычу так или драться будем?

Бутч и Редди переглянулись. Платон решил не тянуть и вызвал систему. Сердце забилось чаще — кольцо снова блестело заполненными ячейками, мерцала надпись «Доступно повышение». Не долго думая, он вложил очко в спекуляцию и активировал дух свободы.

«Ага, на этот раз освобождаем тебя! Ну, будет сложно, но мы справимся, я уверен. Давай-ка подтяни пальцы к узлу.»

Платон изогнул запясться как мог, пытаясь достать до узла.

«Не хватает расстояния. Ничего страшного, с узлом разобраться успеем, остальное — сам. Смотри, сейчас берешь и зажимаешь пальцами ту веревку, которая ближе к левой руке, а правую изгибаешь и пытаешься дернуть за тот виток, что идет посередине.»

Платон внезапно осознал, что именно нужно ему делать. Несколько движений и узел ослаб достаточно, чтобы руками можно было шевелить. В кистях неприятно закололо, но он в несколько движений избавился от веревки, продолжая придерживать её, чтобы не вызывать подозрений. Пока он это делал, голос исчез — это он осознал явно.

Тем временем Редди и Бутч разошлись в стороны, держась на расстоянии от «рыбака». Редди осторожно двигался к тонкому, странно изогнутому дереву, Бутч держал руку на эфесе меча.

— Мы тебя ждали, Удильщик, — сказал мечник. — Но не думали, что там быстро найдёшь.

Удильщик был абсолютно расслаблен на вид, даже не двигался, а руки просто сложил на груди.

— Если бы я действительно рыбачил, я бы, как ни странно, не удил, а ловил сетью. — Он скрипуче засмеялся. — Люблю, когда весь улов сразу в одном месте.

И он развел руки в стороны. За спиной у Платона что-то заклокотало.

И в тот же момент произошло несколько вещей. Редди рванулся к согнутому дереву и ударил по нему, от чего оно со свистом распрямилось. Под ногами Удильщика свистнула петля, но он резко подпрыгнул в воздух и избежал захвата, от чего, впрочем, клокотание тут же прекратилось. Бутч просто обнажил меч и стал в стойку.

Но самое главное, что из кустов вывалились трое. Лаз, Амалзия и Игорь выглядели запыхавшимися, все были покрыты репеем и какими-то листьями. Где-то в груди у Платона потеплело.

Удильщик приземлился на ноги и заложив руки за спину, выпятив грудь, разглядывал новоприбывших.

— Так-так-так. Решили испортить мою рыбалку. — Он склонил голову вбок. — Спичка. Не ожидал тебя тут увидеть. А это кто? Твои трахари?

Платон даже отсюда ощутил, что воздух завибрировал.

— Да ладно тебе, не горячись так. Даже рад тебя видеть, аж пылаю внутри.

— Пошёл ты, — сквозь зубы бросила Амалзия. — Я надеялась, что ты сдох.

Знающий рассмеялся.

— Многие надеялись! Да только пока никому не удалось. Станцуем?

Он принял странную стойку, напоминающую о восточных единоборствах, но к нему уже бросился Лаз.

Которого перехватил мечник. Сталь со звоном ударилась о бронзу, было видно, что Лаз едва удержал меч.

— Пусть детишки дерутся, — крикнул Удильщик. — А ты иди ко мне, спичка!

Руки Амалзии полыхнули огнём, она бросилась вперед огромным прыжком перелетев через дерущихся мечников. Что-то зашевелилось за спиной Платона и он бросился на землю.

Надо его головой пролетел здоровенный сгусток воды и врезался в Амалзию в воздухе, роняя её на землю.

— Хи-хи, теперь ты вся мокренькая, — хихикнул Удильщик.

Амалзия поднялась на ноги, вокруг её рук снова вспыхнул огонь, ещё более яркий чем в прошлый раз. Платона обдало жаром.

Он повернулся в сторону и увидел, что Редди и Игорь, оба с двумя ножами, ходят по кругу, не отводя взгляда. Сбросил веревки, поискал взглядом что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия, и кинулся к веслу, лежащему в лодке.

Внезапная волна отбросила его от воды. Откуда-то сбоку слышался звон мечей, в другой стороне слышалось мерзкое хихиканье, где-то там же полыхнула оранжевая вспышка. Платон поднялся, опираясь на дерево, всё же схватил весло и рванул к Лазу и его противнику.

Бутч был хорош. Меч летал вокруг него так, словно ничего не весил, Лаз едва успевал уклоняться, не то что наносить удары. Платон с разгону огрел противника веслом по хребту, а тот моментально развернулся и разрубил весло напополам. Кончик меча пронёсся в считанных сантиметрах от лица Платона. Он отбросил плоскую часть весла в сторону, а Бутч уже развернулся и отбивал выпад Лаза, воспользовавшись тем, что противник отвлёкся.

Рядом дрались Игорь и Редди. Редди сделал выпад, Игорь отклонился в сторону, схватил его руку и потянул за собой, но лучник ловко упал и перекатился, даже не выронив нож. Лицо его было сосредоточено, глаза внимательно следили за движениями противника.

Игорь перемещался быстро: удар в правый бок, пинок в колено, заблокировать выпад противника, ударить левой рукой в лицо, добить ударом в шею. Последовательность прервалась на третьем пункте — удар оказался обманным. Лучник уронил нож из схваченной руки и тут же схватил его другой рукой, после чего ударил Игоря в живот.

Под одеждой проступила кровь, но Игорь только крякнул и с силой оттолкнул противника, оставляя его нож себе. А потом бросился за ближайшее дерево и исчез.

Платон теперь тоже едва успевал отходить. Большая часть ударов Бутча предназначалась Лазу, но периодически он пытался зацепить и Платона. не давая ему даже отойти в сторону. Виски пульсировали, сердце выбивало барабанную дробь, желудок сжался в комок.

Он оступился и за этим тут же последовал удар — северянин ударил его ногой, мечом отбивая удар Лаза. Платона впечатало в дерево с огромной силой, внутри что-то жалобно затрещало. Он опустился на четвереньки, потеряв свою палку, на секунду дезориентированный пытался оглядеться.

И увидел то, от чего тут же выбрал спекуляцию, даже отбросив свои привычные раздумья по любому поводу.

Редди стоял боком к реке и держал неизвестно откуда взявшийся лук с наложенной на тетиву стрелой. Его левое плечо было залито кровь, на скуле расплывался тяжелый синяк.

— Знаешь, я не могу тебя видеть, но всё ещё могу услышать, — его лицо прорезала злорадная ухмылка.

Лучник прикрыл глаза, потом резко развернулся в сторону реки и выпустил стрелу. Платон не видел и не слышал ничего, но был уверен, что Игорь там, прямо на пути. В голове его раздался переливчатый голос, отдающийся эхом и странными вибрациями.

«Как же интересно, сколько всего.»

«Мне нужно остановить чертову стрелу, я знаю, ты можешь» — почти прокричал мысленно Платон. Время, казалось, замедлилось, он явно видел стрелу, срывающуюся с лука, отпускающего тетиву Редди и вспучившуюся горбом реку.

«Стрела, стрела, стрела. Стрелы обычно не стоят на месте, но тут всё иначе. Кое-что припоминаю, да. Давай подумаем. Стрела прямо сейчас занимает равное себе положение. Значит, покоится. И какой бы момент времени мы ни взяли, стрела всегда занимает равное себе положение. То есть покоится. А раз она покоится в каждый момент времени, то невозможно вообразить такой момент, в который она совершает движение. Значит и сейчас эта стрела покоится. Иначе получилось бы, что в какой-то момент она уже не занимает равное себе положение, но и не оказалась в другом положении, ведь мгновенно она сменить его не может.»

Где-то в глубине черепа, прямо за глазницами словно натянулась какая-то струна, будто мышцу свело судорогой. От вида реальности замутило, так что Платон закрыл глаза.

И внезапно всё стихло.

Где-то на фоне бурлила река, шумел ветер, трещал огонь, но остальные звуки битвы словно исчезли.

Платон открыл глаза.

Бутч и Лаз оба опустили мечи и округлившимися глазами смотрели на Редди. Редди выронил лук и смотрел прямо перед собой, а в трех метрах перед ним замер вполне видимый Игорь.

Прямо напротив его лба в воздухе зависла стрела. Абсолютно нормальная, ни на что не опирающаяся стрела просто висела в воздухе.

Игорь хмуро смотрел на неё, потом поднял палец и коснулся острия. На пальце проступила кровь и он рефлекторно облизал его.

— Ну и дела, — мрачно констатировал он.

— Он же обычным человеком должен был быть! — воскликнул Бутч, всё ещё пялившийся на стрелу.

— Да знаю я! Может это не он? — бросил Редди в ответ, поднимая с земли лук.

— Эээээ… — начал что-то говорить Лаз, но в этот момент вспучившаяся река наконец поднялась вверх и обрушилась на них огромной волной.

Платон закашлялся, выплевывая воду, которой он успел нахлебаться, и начал трясти головой, пытаясь избавиться от той же воды в ушах. Всё вокруг было залито после удара волны — о спину Платона бились капли, падающие с деревьев, словно начался дождь. Он поднял глаза и увидел Амалзию с Удильщиком.

Девушка стояла на одном колене, упершись руками в землю, словно бегун, и тяжело дышала. Мокрые волосы сбились в комок и жалко свисали вниз. Удильщик тоже выглядел потрепанным — его куртка почернела от пепла, а правая рука была ярко красной, словно её обварили. Тем не менее, он стоял прямо, делая какие-то пассы руками. За его спиной из воды выглядывали два гигантских щупальца из жидкости, которые медленно извивались, словно ища, что схватить.

— Ты всегда была слабой, Спичка. Поэтому и сбежала, — произнёс удильщик. — Пожертвовала своим другом и сбежала, чтобы злые одноклассники прекратили тебя обижать, да?

Амалзия зарычала, трава в двухметровом круге вокруг неё мгновенно вспыхнула.

— Ныаааа, — раздался крик где-то сбоку.

Платон перевел взгляд в сторону и увидел, как меч опускается на шею ползущего по земле Лаза. С хрустом он разделил позвонки, кровь брызнула во все стороны. Сердце Платона пропустило удар, он несколько секунд непонимающе смотрел на отделенную от тела голову своего товарища и на Бутча с огромным мечом в руках, покрытого кровью и грязью, тяжело дышащего.

Глава 22

Его затрясло от гнева, а внутри сердце снова застучало с бешеным ритмом, кровь побежала по сосудам и жилам, разгоняя по ниж внутренний жар. Взгляд затуманился, сейчас Платон видел только одно — противника. Он не успел спасти человека, но второй раз он не ошибётся. Воля к мощи.

«ООООООООООООО,» — взревел голос в его голове, — «я чувствую это. Вот теперь ты правда зол! Теперь ты покажешь им, что такое жестокость, что такое сила.»

Платон только сильнее сжал зубы.

«Правильно, не говори. Рывок вперёд, перекат, чтобы уйти от удара, схвати меч Лаза. Рубани это ничтожество, не вставая, когда он отшатнется, поднимайся и прыгай на него. Не дай ему опомниться.»

Платон оттолкнулся ногами, бросился вперёд, успевая заметить, как Бутч удивленно оборачивается и заносит меч для удара. Клинок просвистел над головой у Платона, когда тот откатился в сторону, на ходу хватая меч Лаза. Скользя в грязи, он нанёс размашистый удар по тому месту, где должен был стоять противник, но тот ловко отпрыгнул.

«Правильно, правильно, заставь его обоссаться. Руби с плеча, вкладывай всю силу, весь свой гнев, потому что он заслуживает кары.»

Голос уже не давал советов, а просто распалял его, но это уже было неважно. Платон ощущал ярость и силу в себе.

Он прыгнул вперёд в выпаде, но Бутч был готов, ответив ему тяжелым рубящим ударом сбоку. Клинки со звоном встретились, вибрация прошибла плечо.

— Убью-ю, — зарычал Платон.

Он ударил сверху вниз, потом слева, справа. Рубил и снова рубил, почти отбросив защиту, заставляя противника отступать назад. На лице Бутча промелькнуло что-то среднее между удивлением и страхом, когда меч Платона пробил его блок и зацепил плечо, оставляя на нём глубокую царапину.

Бутч сжал меч крепче, нанёс удар сверху, сбоку, снизу, но его противник легко отбивал их все. Платон ударил снова, оставляя глубокую рану теперь и на втором плече. Отпрыгнул назад, тяжело дыша, замер напротив Бутча. Тот с трудом держал меч двумя руками.

— Убью, — выдохнул Платон.

Мечи снова ударились друг об друга, они мелькали в воздухе, рассыпая блеск отражений закатного солнца. Платон ударил слева, резко дернулся назад, и тут же с силой рубанул справа, выбивая меч из руки Бутча.

— Убьююю, — то ли прорычал, то ли прошипел он.

Бутч начал отступать, неловко закрываясь руками, боясь повернуться спиной к противнику с блестящими черными глазами и безумной ухмылкой.

— Эй, погоди, — хотел было сказать он, но клинок врезался его в челюсть, разрывая щеку и отправляя зубы в полёт. Бутча отбросило в сторону так, что он только невероятным усилием воли удержался на ногах.

Мир горел. Меч стал невыносимо легким. Перед Платоном была серая тень из мяса, кровоточащая и воняющая страхом. Как и должно быть.

Мир полыхал и Платон, как язык пламени взвился над землёй, высоко поднимая меч своего павшего друга. Лезвие врезалось в бок едва стоящего человека, деля его на две части, но Платон выдернул меч обратно на четверти пути. Не хотелось спешить, хотелось карать.

Он сделал несколько шагов вокруг противника, ощущая волны ужаса, исходящие от того, потом снова взмахнул мечом. Тень попыталась закрыться рукой, но меч отсёк кисть, словно она была едва прикреплена к локтю.

Платон размахнулся и нанёс последний удар, отделяющий голову от тела. Кровь толчками продолжила выливаться из шеи, когда тело упало на мокрую траву.

Платон заоозирался вокруг, внутри появилось странное чувство пустоты, которое он отогнал, как назойливую муху. У него ещё была работа. В тридцати шагах отсюда ещё две тени боролись. Он с ними разберется.

Быстрыми скачками он побежал к двум теням. С большим трудом в одной он узнал Игоря, сцепившегося в клинч с другой непонятной тенью. Та быстро повернула голову, ещё до того, как он приблизился, ударила Игоря ногой в живот и отпрыгнула в сторону, уходя от меча, рассекшего воздух в том месте, где была голова тени.

Воспоминания всплыли в голове. Лучник, который больно хорошо слышит, вот он кто. Раз так, значит пусть послушает.

Тень бросила в Платона неизвестно откуда взявшийся нож и ушла в сторону от следующего удара. Игоря он снова потерял из виду. Что-то горело внутри Платона и весь мир полыхал снаружи. Только это имело значение.

Человек ударил его сбоку ещё одним ножом, уклоняясь так, словно он предугадывал удары, лезвие вошло куда-то в живот, липкое и теплое потекло где-то под одеждой. Неважно, огонь всё прижжет изнутри.

Платон отбросил меч в сторону и со всей силы ударил тень ладонями по ушам. Та согнулась в приступе боли и Платон тут же расплющил коленом её нос, наслаждаясь сочным хрустом. Он схватил противника за шкирку и отбросил от себя, наклоняясь, чтобы поднять меч.

Когда он его поднял, первая тень уже лежала на земле с ножом, торчащим из шеи, зато появилась вторая. Новый враг? Меч снова стал легким и Платон крутанул его в руках.

***

— Эй, парень, успокойся. Это я. Игорь, помнишь? — произнесла живая тень.

Платон озадаченно склонил голову. Огонь внутри чуть подутих.

— Зря ты переусердствовал с таким навыком. Так и с ума сойти недолго. — Тень говорила удивительно дружелюбно и спокойно, не делала резких движений, но внутри что-то всё равно клокотало и требовало крови.

И внезапно всё кончилось. Пальцы непроизвольно разжались, меч выпал из руки. Бок пронзила острая боль и Платон упал на колени. Внутри всё потухло и тут же пришла мерзкая сосущая пустота. Последние лучи осколков ударили ему в глаза и внезапно захотелось, чтобы всё это просто прекратилось и закончилось.

— Тише, парень, тише. Ты всё правильно сделал, всё нормально. Дыши только.

Платон послушно постарался дышать. От этого тут же замутило и голова закружилась. Контуры деревьев под глазами поплыли и он упал бы, но Игорь подхватил его и помог остаться на ногах. Он подвёл Платона к дереву и помог на него опереться. Шершавая кора царапала спину через разошедшуюещеся на спине рубаху.

— Вот так. Постой тут. А мне надо помочь закончить дело. — Игорь взглянул ему в глаза. — В тебе есть кость, парень, да ещё какая. Мало у кого есть понимание, как поступать правильно, и ещё у меньшего числа людей есть решимость это делать.

Он замолчал на секунду и потом сплюнул на землю.

— У меня вот есть только второе.

Потом Игорь развернулся и побежал в лес, туда, где пылал огонь.

Платон кое-как смог поднять голову и сфокусировать зрение. В той стороне всё было в пару, периодически из реки высовывались такие же щупальца. созданные из воды и били куда-то, ломая деревья и разбрасывая щепки, а с другой стороны вырывались струи огня, разбивавшие щупальца в пар. Платон морщась открыл меню, взглянул на него.

Связность 1/1

Трепет 2/2

Единство 0

Спекуляция 0/1

Расплав 0

Воля к мощи 0/1

Полумрак 1/1

Корреляция 1/1

Дух свободы 0/1

На глаза навернулись слёзы. Столько сил потрачено, но Лаз мертв. А теперь умрут Амалзия и Игорь в бою с этим насмешливым ублюдком в маске с зубами. А потом умрёт он сам. Он одними губами прошептал: «связность».

«Тише, тише. Всё плохо. Ты истекаешь кровью, но внутренние органы не повреждены. Ты перегрузил все свои мышцы, надорвано несколько связок. Это очень плохо. Нужно остановить кровотечение и спрятаться.»

«Нет. Я должен им помочь.»

«Вероятность твоей смерти в таком случае — больше 50 %. Ты не сможешь победить противника, тем более с таком состоянии.»

«Я должен им помочь.»

Платон сжал зубы, упрямо стараясь заставить свой мозг действовать так, как нужно ему.

«Хорошо. Хорошо. Нужно остановить кровь. Вытащи нож и замотай рану, как можешь. Я спазмирую мышцы живота, это пережмёт сосуд, но будет больно. Чертовски больно. Дальше придётся думать самому, но постарайся хотя бы не лезть в открытую.»

Платон со стоном вырвал нож из своего живота. Из глаз всё-таки брызнули слезы. Он кое-как сорвал с себя рубашку, разорвал её на куски и обмотал вокруг живота настолько плотно, насколько мог, стараясь закрыть рану.

С противоположной стороны струй огня становилось всё меньше, а к двум щупальцем наоборот прибавилось третье, которое постоянно делало куда-то между деревьями.

В тот же момент пресс свело чудовищной судорогой и Платона непроизвольно вырвало остатками рагу. Он вытер рот, с трудом поднялся на ноги и похромал на помощь своим товарищам.

***

Амалзия лежала на земле. Промокшая насквозь одежда прилипла к телу, правая рука повисла безвольной плетью. В десяти шагах перед ней всё так же прямо стоял Удильщик, а два щупальца удерживали в воздухе Игоря, который изо всех сил дергался и пытался вырваться.

— Помнишь, как ты подставила двух юных огнеметателей только чтобы никто не узнал о твоих планах побега? — его охрипший голос всё еще умудрялся сохранять насмешливые интонации. — Двух мальчишек вздернули из-за тебя.

— Да, — просипела Амалзия. — Так было нужно.

— Ага, а ещё было нужно бросить того безумца-проклятого, который решил вступить за тебя. Не знаю, чем ты его очаровала, может отсосала ему, может ещё, но он полез за тебя в самое пекло. — Удильщик рассмеялся. — А ты бросила его умирать.

— Иначе бы мы оба погибли.

Она с трудом поднялась на ноги и сжала кулаки. Слабая волна огня разошлась в стороны и потухла, не дойдя ни до щупалец, ни до Удильщика.

— О, ты всё ещё держишься. — Удильщик покачал головой, как будто с сожалением. — Уйди в мир иной с честью, признайся в том, что сделала. Даю тебе шанс.

— Пошёл нахер, ублюдок. Не тебе меня судить, — вскрикнула она, бросая в него сгусток пламени.

— Хм, но я хочу услышать, как ты наконец будешь честной с самой собой. Это ведь худшее наказание для тебя, предательница, — сказал он, отбивая сгусток огня пузырем воды, которые взорвались, создавая облако пара. — Раз ты не хочешь сама, я тебе помогу.

Щупальца сжались вокруг Игоря, заставив его закричать. Платон едва видел в образовавшемся от боя тумане, но слышал разговор, ещё сильнее ускорил темп, игнорируя боль в животе, которая требовала свернуться калачиком и лежать. Если он не успеет, то они оба умрут. Последние люди, которым он мог довериться в этом мире. Люди, которые пришли его спасать, хотя не были обязаны.

— Так, что, будешь говорить? — крикнул Удильщик. — Или мне выжать из этого говнюка все соки?

Амалзия с широко раскрытыми глазами уставилась на Игоря, зависшего в воздухе. Ребра мужчины трещали, конечности изгибались под неестественными углами, а из глотки рвался сиплый крик.

— Стой, — сказала она. — Я скажу всё, что хочешь.

— Хорошо, — Удильщик провёл рукой по собственной груди. — Начинай с самого начала.

— Я подставила двух мальчишек, чтобы они не рассказали о моем плане побега. Рассказала, что они воровали железо, и их вздернули. Они были невиновны. — Слёзы покатились у женщины из глаз. — Я убила своими руками стражника, который наткнулся на мой тайник. Я сожгла парня, который вечно шутил надо мной, потому что так я могла доказать свою силу. Никто из них этого не заслужил. — Она сорвалась на крик. — Доволен!?

— Нет, — качнул головой Удильщик. — Есть ещё.

— Я пыталась сбежать из плена людей которые учили меня, — каждое слово она выкрикивала так, будто это должно было принести облегчение. — Я попросила о помощи благородного человека и он мне помог, а когда нас схватили, я сбежала не оборачиваясь и даже не представляю, что с ним сделали.

— О, поверь… — начал было Удильщик, но Амалзия его прервала.

— Я хотела сдать человека, которого спасла в пустыне, Сурту, чтобы он меня помиловал и пустил обратно, как будто я провинившаяся шавка! Да, черт подери, я предавала и предаю! Я обманывала, подстроила проигрыш хорошего человека в соревновании ради того, чтобы помочь самовлюбленному диктатору!

— Оу, ого, — Удильщик явно удивился. — Это интересно.

Платон замер в десяти шагах за спиной Амалзии. Внутри у него всё похолодело и этот холод постепенно заполнял все внутренности, отгоняя даже боль. Зрение снова сузилось до узкого туннеля, на лице замерло отстраненное, странное выражение. Где-то в глубине души ему не хотелось знать правду, не хотелось верить в то, что он только что услышал, но выбора не оставалось. Он вызвал корреляцию и дождался холодного, отстраненного голоса в своей голове.

«Ага, понятно. Нет, она не врёт с вероятностью в 90 %. Возможно, что говорит не всё, но она истощена, на эмоциях, выведена из себя и спровоцирована. Нужно быть гениальным актером, чтобы с такой яростью выкрикивать ложь о себе. К тому же нет никаких причин говорить подобное, если только это не является правдой.»

«Но зачем она так?»

«Этому может быть много причин. Одна из них — хотела выжить, занять место повыше, обеспечить своё будущее. Вы же с ней знакомы месяца полтора, а с собой ей всю жизнь жить. Это примерная оценка, конечно, вероятность ошибки высокая, около 40 %, не учитывая мелкие детали. Но на твоем месте я бы заботилась о том, что Игоря сейчас сдавливает с силой в пять сотен ньютонов и давление продолжает увеличиваться.»

— А вот и моя цель к нам присоединилась, — наконец заметил Платона Удильщик. — Так что пора со всем этим кончать. Отпускаю все твои грехи, Спичка.

Щупальца сжались снова, из груди Игоря раздался надрывный булькающий хрип, и они отбросили его в сторону безо всякой жалости. Амалзия посмотрела на Платона, ему даже показалось, что он увидел в её глазах сожаление. В тот же миг одно из щупалец врезалось в неё, снося в сторону.

Платон видел всё это, но просто не находил в себе сил пошевелиться. Ноги стали ватными, а в голове пульсировали нехорошие, неприятные мысли, которые он бы не решился даже самому себя озвучить.

— Отдаю дань уважения твоей стойкости и решимости. Для обычного человека, хоть и из другого мира, ты хорош. — Удильщик слегка склонил голову. — Но нам пора выдвигаться, так что давай либо подеремся и я потащу тебя силой, либо пойдёшь со мной добровольно.

Он снова хихикнул. Внутри у Платона словно был лед коснулся легких, дыхание перехватило.

— Откровенно говоря, я бы предпочел первый вариант, но решать тебе, — добавил Удильщик.

Два щупальца за его спиной рассыпались брызгами воды, одно, самое маленькое из них осталось судорожно подергиваться, периодически касаясь веток деревьев и разбрызгивая воду в сторону. Платон закрыл глаза. В который раз вызвал меню. Оставалось два варианта: полумрак и трепет. Что делать — он не знал, да и не хотел принимать никаких решений. Выбрал трепет.

«Старый, усталый лес обожжен и промочен. Уйдут годы, чтобы восстановить всё, что было разрушено. Скоро сюда придут стражники и будут пытаться понять, что случилось. Будут осматривать труп со стрелой в спине, будут осматривать раздавленных, поломанных, изрубленных накуски людей. В конечном итоге, они решат, что дело не их ума, и уйдут, но будут помнить. Столько боли, столько крови, и ради чего всё это? — задаются вопросом деревья. Им не понять целей людей, им не понять, почему они не сдаются.»

Платона наполнила смесь чувств. Скорбь, недоумение, страх и вера. Какой-то странный отблеск надежды, вера в то, что рано или поздно всё станет как прежде, что всегда остаётся путь по которому после любого краха всё восстанавливает. Из-под пепла пробиваются новые деревья, вода возвращается в русло, люди уходят, а лес остаётся.

Он сжал кулаки.

— Я не проигрываю, — ответил он сиплым голосом.

Скованные мышцы живота не позволяли нормально вдохнуть, чтобы сказать это достаточно громко, но Удильщик всё равно услышал.

— Я тоже, — спокойно ответил он.

Щупальце устремилось вперед, Платон резко отпрыгнул в сторону, приземляясь на больную ногу. С трудом удержал равновесие, выставил меч вперёд.

— Зачем ты вообще продолжаешь сражаться? Они все тебя предали, а я вот помог раскрыть правду. Разве ты против правды? — крикнул Удильщик.

— Из-за тебя они погибли, — просипел Платон. — Таким как ты не место среди людей.

— Пффф.

Щупальце резко ударило Платона в спину. Он полетел на землю, перекатился, с трудом, но встал на ноги. Что-то внутри теперь придавало ему сил.

— Ты же не надеешься всерьез победить?

Глава 23

Шансов на победу и правда не было видно. Но оставался ещё один козырь. Вероятно, последний. Платон включил полумрак.

«Тссс. Хочешь сбежать от него? Он силен, но мы можем успеть скрыться.»

«Не хочу убегать.»

«Оууууууу. Вот как. Ну что ж, сложно, но есть шансс. Внимательно слушал трепет? Что он там сказал про стрелу в спине, помнишь? Я помогу добраться туда, куда нужно, только слушай мой шепот.»

Платон бросился в сторону реки, туда, где стояла лодка, туда, где всё началось. Он следовал тихим свистящим командам в голове, и потоки воды неизбежно промахивались мимо него. Он скрывался за деревьями, камнями, нырял в овраги, сдирал кожу, падая на землю в нужный момент и продолжал бежать.

— Некуда бежать! — раздался сзади голос Удильщика.

Он продолжал спокойно идти следом, даже не срывался на бег. Платон маневрировал и крутился из последних сил, дыхание тяжелым, густым хрипом вырывалось из груди, по животу снова, кажется, потекла кровь, нога стреляла жестокой болью, но он продолжал бежать. Расстояние было небольшим — полторы сотни метров максимум, но они казались марафоном.

В конечном итоге, он добежал до лодки и рухнул возле неё на колени, пытаясь отдышаться.

— Выдохся? — участливо спросил Удильщик, выхода из лесу на поляну. — Зря ты к реке побежал. Убегал бы глубже в лес — был бы шанс, а так… — он махнул рукой.

Платон бросил взгляд через плечо. Вода за его спиной поднялась в бугор трехметровой высоты и угрожающие пенилась.

— Не могу понять, почему эти два придурка решили со мной драться. Собирали ведь информацию, я знаю точно. — Он пожал плечами. — Даже рядом с маленьким водоемом шансов ни у кого нет.

Платон сжал кулаки. Взглянул на Удильщика, тот так и стоял на краю поляны.

— Думаешь, что непобедим? — тихо просипел он.

— Я не слышу, что? Тоже хочешь исповедаться? — Удильщик сделал два шага вперёд. Недостаточно близко. — Всегда даю своим противникам шанс уйти в другой мир со спокойной душой. Только громче говори.

— Хорошо, — просипел Платон ещё тише, потом махнул рукой, подзывая Удильщика ближе.

Тот посмотрел по сторонам, а потом пошёл к Платону, остановившись в шести шагах.

— Ну что, готов? — спросил он. — Только учти, я тебя всё равно не убью. Моему повелителю ты нужен живым.

Платон собрался с силами, поднял глаза вверх и взглянул в прорези маски. Осколки уже окончательно сели, пожар был потушен самим Удильщиком, так что Платон видел только белую маску, а глаза разглядеть было категорически невозможно. Впрочем, и так будет приятно.

— Знаешь, я совершал много… спорных поступков. Некоторые из них… было тяжело принять… но я не считаю себя виновным в чём-то, потому что в итоговой сумме… добра от них было больше, чем зла. — Он изо всех сил старался говорить громко и разборчиво, но часто сбивал дыхание, так что приходилось останавливаться. Тем не менее, Удильщик внимательно слушал и не перебивал. — И плевать, что мне больно или плохо… но я добьюсь результата и сделаю мир лучшим местом. Любой ценой. Хоть это и идеализм, но иначе я не могу.

— Это всё не слишком похоже на признание в грехах, — недовольно сказал Удильщик.

— Ага. Это и не оно. Просто ты не учёл одного — я всё-таки не обычный человек.

Даже в темноте было видно, что Удильщик занервничал, заоозирался по сторонам.

И Платон отпустил воображаемую струну, которая всё это время оставалась натянутой где-то в глубине его черепа.

Раздался свист и наконечник стрелы вышел прямо из горла Удильщика. Тот странно взмахнул руками и начал заваливаться вперёд. Платон увидел краем глаза, что над ним поднимается вода, но сил хватило только прикрыть голову и задержать дыхание.

Тело Удильщика упало. Вода рассыпалась и рухнуло вниз. Вместо удара Платона окатило только небольшой волной.

***

Он просто лежал некоторое время на земле. Хотелось закрыть глаза и провалиться в сон, но он понимал, что нельзя этого делать, иначе он рискует не проснуться. А если он не проснётся, то всё это было зря.

Платон услышал торопливые шаркающие шаги по листве, скосил глаза в сторону и увидел, спешащую к нему высокую фигуру с длинной бородой. Фигура опустилась на колени рядом с ним и наклонилась.

— Ты жив? — обеспокоенно спросил Шантри.

Он приложил пальцы к его шее, наклонился послушать дыхание, потом успокоился и перевёл дух.

— Черт. Что за бойня тут была? — задал он вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я поспешил сюда сразу, как только Проклятый сказал мне, куда тебя увели.

Он встрепенулся и оборвал себя:

— Давай сначала тебя подлатаем хоть немного.

Платон закрыл глаза. Он ощущал, что Шантри касается его живота, ощупывает рану, что-то делает с ней. Периодически было очень больно, периодически чуть менее больно. Потом его заставили открыть рот и влили туда-то что-то очень жгучее и терпкое, от чего по тело разлилось теплое и мягкое спокойствие.

Платон не знал, сколько времени прошло, когда он снова пришёл в себя. Тело болело, но не так сильно, как можно было ожидать. Он приподнялся и сел. Рядом горел костер, Шантри в темноте что-то писал, чуть дальше, за пределами круга света сидела ещё одна фигура.

— Лучше лежи, — не отвлекаясь от пергамента, сказал Шантри. — Нужно немного времени, прежде чем ты сможешь сам ходить.

— Как долго я спал?

— Всего несколько часов, не переживай. Мы скоро вернемся в караван, как только тебе станет чуть лучше.

— Игорь, Амалзия? Где они? — спросил он, сглотнув.

— Игорь мертв, — раздался женский голос из темноты. — Окончательно.

— А ты, видимо, выжила, — Платон ощутил, как на лицо невольно перекосило горькой улыбкой. — Он ведь туда ради тебя в том числе бросился.

Повисло молчание на несколько долгих минут.

— Платон, — хрипло произнесла Амалзия, оставаясь в тени. — То, что я там говорила — это не вся правда. Я не…

— Это неважно, — прервал её Платон. — У всех свои причины. Верю, что твои были весомыми. Но сейчас это уже неважно. Я принял решение.

Шантри поднял голову и взглянул на него.

— Решение? Какое решение?

— Я отправлюсь дальше один. Не вернусь в караван.

— Это глупо! — воскликнула Амалзия. — Ты ничего не понял? Сурт будет посылать против тебя таких как Удильщик десятками!

Платон взглянул в огонь, тихо лизавший поленья. Казалось, будто языки пламени сражаются между собой, качаясь из стороны в сторону и конкурируя, кто сможет оторвать больший кусок от деревяшки.

— Вот поэтому я и не могу остаться, — ответил Платон. — Рядом со мной остальные в опасности. К тому же я не могу никому доверять в такой ситуации. Значит, мне нужно разобраться с этой ситуацией одному.

— Разобраться?! — повышенным тоном переспросила Амалзия. — О чём ты говоришь, Платон?! Никто не может разобраться с Суртом. Хочешь в одного воевать против всей Северной Империи?

— Это уже моё дело, — спокойно ответил он.

Платон приподнялся, встал. Нога сильно болела, но идти было вполне возможно. Живот вроде как не болел. Он задрал разорванную рубаху, взглянул на то место, где должна была быть рана. Вместо раны там была иссиня-черная татуировка, напоминающая лист дерева. Он с вопросом уставился на Шантри.

— Я взял на себя смелость нанести её. Не переживай, ничего противоестественного она не делает. — Шантри улыбнулся. — Просто удерживает концы раны и немного ускоряет восстановление. Скорее всего, она рассосется к весне или около того. Но лучше постарайся не перенапрягаться.

Старик отложил свиток и перо, тоже встал, подошёл к Платону и положил руку ему на плечо.

— Друг мой, я не буду тебя отговаривать. Каждый сам пишет историю своей жизни и это то немногое, чего нас лишить невозможно. Только попрошу тебя об одном. Когда тебе надоест слоняться без дела, когда ты поймёшь, что можешь больше и хочешь большего, отправься к моим братьям. Цитадель моего ордена скрывается в горах. Примерно на середине Западного тракта есть небольшая деревня, возле Луронийских горячих источников. Спроси там об ордене Пера, тебе помогут найти нас. Прошу тебя, не заблудись в темноте.

— Хорошо. Спасибо тебе, Шантри. Спасибо за всё. — Платон крепко пожал протянутую руку, потом повернулся к Амалзии.

— Тебе тоже спасибо. Я не виню тебя ни за что. Неважно, что ты собиралась сделать, но сделала много хорошего для меня. Уводи свой караван на юг, живи спокойно и забудь о моем существовании. Так всем будет лучше.

— Но… — девушка робко попыталась возразить.

— Никаких но. Сейчас уходите. Караванщики забеспокоятся, у них возникнут вопросы, а я хочу уйти как можно дальше до того, как кто-то начнет меня искать.

Амалзия появилась в свете костра, на лице её отпечатывалась смесь горя и гнева. Шантри остановил её рукой, что-то долго шептал на ухо, в процессе чего выражение её лица становилось всё более понурым.

— Мы уходим, — сказал в итоге Шантри. — Удачи, друг мой.

— Удачи, — эхом отозвалась Амалзия.

— И вам, — ответил Платон настолько холодно, насколько хватило сил.

И они ушли в темноту. Какое-то время Платон еще наблюдал за удаляющимся огоньком, который Амалзия держала в руках, потом встал и начал собираться. Перевернул лодку и спустил на воду, собрал разбросанные и мокрые пожитки мертвых охотников за головами, нашёл какую-то более или менее целую одежду из их запасов и повесил просохнуть.

Теперь всё казалось удивительно ясным. Если он хочет выжить — он должен разобраться с Суртом и со всеми его знающими, а для этого нужна сила. Значит, он должен искать больше силы. Эти шесть недели были неплохими, но концовка…

Концовка этой истории перечеркнула всё. Методы прошлой жизни себя не оправдали. Дикому, безумному миру — такие же решения.

Эпилог. Аристократ

Лорд-губернатор южных провинций Ситии, великой империи Севера, с трудом поднимался по крутой каменной лестнице. Его мучала тяжелая, неприятная одышка, он весь вспотел, несмотря на холод вокруг, так что когда он наконец добрался до простой, но ладно скроенной дубовой двери, его уже потряхивало. И не только от промокшей рубашки, которая мерзко прилипла к телу.

Он осторожно постучал.

— Войдите, — донеслось из-за двери.

Лорд Хаген открыл дверь и зашёл внутрь. Перед ним предстал маленький круглый зал, столь же скромный, каким он запомнился с прошлого раза. Кровать, зеркало, деревянная кадка, огромный стол возле окна, весь заваленный свитками и пергаментами. Самым дорогим здесь были два кресла, одна обивка которых стоила как полугодовое содержание всего замка лорда Хагена. Помимо этого в комнате было удивительно холодно, даже холоднее, чем на улице.

— Мика Хаген, — равнодушно произнес человек, сидевший в дальнем кресле. Большая часть свечей находилась за спиной сидящего, так что лицо его было укрыто тенью.

— Ваше высокопревосходительство, — преклонил колено лорд-губернатор.

— Правитель южных провинций, мое доверенное лицо. — Человек в кресле проигнорировал слова лорда Хагена. — Человек хваткий и неглупый, хоть и аристократ. И в то же время простой парень Мика Хаген.

Лорд Хаген сжал зубы. Никто не называл его по имени с тех пор, как умерли родители. Никто, даже жена, даже дети. Сами звуки этого глупого, крестьянского, неблагородного имени ему были противны настолько, что любой, осмелившийся его произнести, был бы моментально жестоко наказан.

Кроме Лорда-протектора. Кроме Сурта, правителя единого Севера, сидевшего в кресле посреди полупустой комнаты.

— Встань, Мика. — Голос Сурта звучал насмешливо. — Давай без формальностей. Садись в кресло, обсудим дела.

Лорд Хаген встал, прошёл до кресла — шаги его отдавались эхом, и аккуратно сел.

— В первую очередь, ваше высокопревосходительство, я бы хотел сказать…

— Но-но, — прервал его Лорд-протектор, погрозив пальцем. — Не спеши.

В комнате повисла тишина. Лорд Хаген давно начал играть в эту игру и знал, что его сейчас изучают и ощупывают взглядом, проверяют — нервничает ли он, боится ли он, радуется ли он, так что просто замер в ожидании вердикта. Сам он тоже вглядывался в морщинистое лицо, обрамленное седыми волосами, но даже спустя столько лет не мог ничего сказать об этом человеке.

Лорд-протектор протяжно вздохнул.

— Мика. Знаешь, почему ты до сих пор губернатор? Я ведь избавился практически ото всех аристократов, ото всех, чье право править было построено на обычаях и крови, а не на труде, силе и богатстве их земель. Так почему же ты до сих пор остаешься на своем посту, как ты думаешь, Мика?

— Не имею ни малейшего понятия, ваше высокопревосходительство, — отведя взгляд ответил лорд Хаген.

— Что ж, тогда я тебе объясню. — Сурт закинул ногу на ногу. — Тебя от твоих собратьев отличает одна маленькая деталь — ты очень сильно хочешь власти. Больше всего на свете ты хочешь быть вверху пищевой цепочки, да, Мика? А я ценю такое. Вся моя империя построена на одном принципе: люди должны биться за место наверху, должны прикладывать усилия. Сильные, умные, упертые, талантливые оказываются наверху, а безвольные и глупые — падают на дно.

Сурт откинулся в кресле назад, замолчал на несколько секунд и только потом продолжил.

— Более того, Мика, я даже не стал провозглашать себя императором, хотя многим это было бы удобно. Императоры передают корону наследникам, а мой титул перейдет только тому, кто сможет переиграть меня в большой игре.

На этих словах Сурт наклонился вперёд и уставился прямо в глаза лорду Хагену.

— Ты полагаешь, что сможешь переиграть меня, Мика?

Лорд Хаген поёжился под холодным взглядом светло-голубых глаз лорда-протектора.

— Нет, ваше высокопревосходительство. — Тихо ответил он. — Я так не думаю.

— Жаль.

Сурт откинулся в кресло и отвёл взгляд в сторону.

— И тем не менее, ты хорошо справлялся со своими обязанностями. Торговля с полисами идёт отлично, безопасность на уровне, доходы растут, производство растет.

Он опять прервался на несколько секунд, давая лорду Хагену обдумать, почему он «справлялся», а не «справляется».

— Так вот, что случилось с человеком из другого мира? Он был на твоей территории, потом что-то произошло и он исчез, если я правильно понимаю. Расскажи мне, почему же этот человек так и не добрался до меня?

— Ваше высокопревосходительство, этот человек мертв. Мы обыскали место сражения и на одном из трупов нашли брошь, которую описывал информатор. Тело было сильно повреждено, но в целом соответствовало описанию.

Сурт снова повернулся к собеседнику. В глазах его блеснул огонь свечи.

— И как же так вышло, Мика, что крайне нужный мне человек погиб на твоей земле?

— Ему помогли, ваше высокопревосходительство. — Лорд Хаген засунул руки подмышки, чтобы хоть как-то согреться в этом холодном помещении. — Судя по следам, там была битва как минимум двух знающих. Одного мы опознали — это Удильщик, он погиб от стрелы, но с другой стороны сражался кто-то владеющий огнём. По почерку, я бы сказал, что из наших. Плюс там было ещё три трупа обычных людей, затрудняюсь сказать, кто из них сражался на чьей стороне. Возможно, что на стороне чужестранца.

— Интересно. Значит, все участники погибли и никто не ушёл? — Лорд-протектор задумчиво покачал головой. — И вы не смогли выяснить, как так вышло?

— Мы задержали караван, с которым ехал чужестранец. К сожалению, никто из членов каравана не смог сказать почти ничего полезного. Чужестранец ехал с ними до Ассурки, но остался за стеной, чтобы избежать взгляда Барона. Вместе с ним остался старик, судя по всему из Ордена Пера. — Сурт нахмурился на этих словах. — После получения денег караванщики напились, как это обычно и бывает, и часть из них пропала, включая ведущую каравана, которая по заявлениям остальных владела огнём, старика и ещё пару бойцов. Ни старика, ни женщину не нашли. Я отправил несколько отрядов прочесать леса, но они пока никого не обнаружили. Боюсь, они уже могли успеть уйти на юг.

— А Барон? Он что-то увидел?

— Нет, — мотнул головой лорд Хаген. — Он заметил, что ведущая что-то скрывает, запомнил её имя, но больше ничего выведать не смог. Старика он не видел.

— Что ж, это не хорошо, но и не ужасно, — ответил Сурт. — Если наш гость действительно погиб там, то это весьма обидно, но по крайней мере решает проблему на некоторое время.

— Есть ещё кое-что, ваше высокопревосходительство. — Лорд Хаген уже буквально дрожал от холода и с трудом контролировал челюсть так, чтобы не стучать зубами и говорить внятно. — Там видели одного из Проклятых. Никто точно ничего сказать не может, но он явно был в тех краях.

— Что Проклятый делает на севере? — Нахмурился Сурт. — Я был уверен, что эти упертые идиоты усвоили урок и решили держатся подальше.

— Не знаю, ваше высокопревосходительство. У меня нет никаких доказательств, что он как-то связан с чужестранцем, но факт есть факт, он был рядом во время тех событий.

Сурт откинулся в кресле и уставился в потолок в раздумьях, потом произнёс:

— Не критично. Если что-то выяснится — разберись с ситуацией без лишнего шума. Сейчас важнее исполнить основной план. Отправь Щитоносца и Бурю собрать дань с селян. Пусть выжмут, сколько могут, для перехода нам нужно иметь провизии с запасом.

— Конечно, ваше превосходительство, — склонил голову лорд-губернатор, в душе радуясь, что расспросы по поводу чужестранца закончились без последствий.

— И ещё. Цепи покорения, удалось их заполучить?

— Да, ваше высокопревосходительство. Караван, в котором ехал чужестранец, помимо железа доставил немало урусов. В том числе цепи, суммарной длинной пятьдесят метров.

— Отлично, передашь их Мастерам Ковки. Так быстро, как только сможешь. — В голосе лорда-протектора резко зазвучала сталь. — И не подведи меня, Мика. Если из цепей пропадет хотя бы одно звено, то твое положение может стать очень шатким, даже несмотря на все твои связи.

Если бы лорд-губернатор не был замерзшим и без того, то у него внутри наверняка что-то похолодело бы.

— Включая связи среди моих Знающих, Мика. Не рассчитывай, что они помогут тебе, если ошибешься. Ты меня понял?

— Да, ваше высокопревосходительство, я всё понял, — дрожащими губами ответил лорд Хаген.

— Вот и хорошо, — неожиданно тепло улыбнулся Сурт. — Тогда идите, лорд-губернатор, займитесь делами. Скоро нас всех ждёт большая война.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Интерлюдия А. Возница

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Интерлюдия Б. Беглянка

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Интерлюдия В. Охотник за головами

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Эпилог. Аристократ