Батийна [Тугельбай Сыдыкбеков] (fb2) читать постранично, страница - 5

него была превыше всего. «Будь я не охотник, а такой же бай, ровня тебе, наверное, ты встретил бы меня как дорогого гостя. Даже не спросишь, нечестивец, как зовут твою невестку», — досадовал Казак.

— Наши отцы посватались давно, — обратился он к Адыке. — Нас разделяет широкая стена. Далек путь к тебе, и коротка рука у твоего свата. Но все равно, если бы Сейилкан родила дочь, я б из кожи лез, а нашел бы скот и обязательно выкупил свою невестку. Бог распорядился иначе, моя жена родила дочь. Я гол, да не вор; беден, да честен. — И продолжил, обращаясь к Сейилкан. Уговор святое дело, сваха. Вы должны были первыми приехать к нам. Узнать о невесте. Я на это, однако, не обиделся и сам приехал к вам. Скажу, как зовут вашу будущую сноху: Батийна! Уже семь лет моей звездочке. На роду писано быть ей красивой, умной, трудолюбивой…

Адыке, до того безмолвно сидевший, вдруг пришел в ужас:

— Значит, негодный саяк, ты явился за калымом?

Если ты не забыл зарок наших отцов, то калым, конечно, остается за тобой. Скажи, как зовут моего зятя? Я приехал узнать его имя и увидеть его самого.

Адыке усмехнулся:

— Зятя зовут Абдырахман. Про клятву отцов я помню. Но свой калым ты уже получил. А дочь свою привезешь сам, когда она станет взрослой, ясно? — И Адыке громко рассмеялся.

Казак не понял, что стоит за его смехом. «Шутит, наверно, бай, ждет, что я ему возражу. Где это видано, чтобы невесту доставляли жениху ее родители? Если ты кичишься своим богатством, бай, то я придерживаюсь справедливости и соблюдаю обычаи отцов», — подумал охотник.

Две ночи провел Казак у свата. Оставил ему в подарок волчьи шкуры и хмуро собрался в обратный путь. «Зачем он так унизил меня? Чтоб показать, что я не ровня?» — горько размышлял всю дорогу охотник.

Батийна

В семье бедняка, где кругом нехватки, дети взрослеют быстро, рано набираются ума, в них скорее пробуждаются добрые чувства. Бедняк не станет пускаться на хитрости, вертеться лисой и подличать: человек, привыкший умываться в чистом источнике, побрезгает мутной водой. Бедняк гостеприимен, добродушен, прост. Он богат по-своему: чем беднее, тем щедрее. Человек, который сам повседневно в трудах, обычно отзывчив и великодушен.

Казак и все его предки — так уж повелось в роду — промышляли охотой на зверя. Он подолгу пропадал в горах. Удачливый стрелок, Казак возвращался с обильной добычей, но ему самому мало что доставалось после покрытия обязательных поборов и приношений баям. Все ценное словно в прорву уходило. В юрте было голо и пусто.

Батийна день ото дня хорошела, раскрывалась, как цветок на свету. Миндалевидные глаза девочки светились умом. Татыгуль не могла без слез и горечи смотреть на дочь, не снимавшей с плеч потертый полушубок из рыжих шкурок. Как бы хотелось видеть Батийну одетой не хуже других. Ведь сват — богатый, важный бай. А зять — сын бая. «Пусть умру, головой буду рыть землю, но дочь свою обряжу как следует. Что скажет сват, если узнает, что его невеста сверкает голыми икрами? Оборванцы, мол, несчастные, даже приодеть не могут свою дочь, а тоже в родню лезут».

Не раз эти слова шептала Татыгуль и шла на заработки: не жалея себя, женщина могла за день выделать добрый десяток овчин, а то свалять большую кошму или сбить десятки аршин домотканой дерюги. Приходилось беспрекословно выполнять любое поручение старшей жены бая. В жестких кожаных штанах, по-мужски подпоясавшись веревкой с воткнутым за нее топором, Татыгуль корчевала далеко в горах крепкий, как железо, стланик. Надсаживаясь на изнурительной работе, она получала жалкие гроши. Татыгуль никогда не спрашивала, сколько ей следует, брала, что давали, не смела потребовать должное.

Батийна видела, как бьются родители, чтобы прокормить, одеть и обуть многодетную семью. И она с головой ушла в домашние заботы. День-деньской присматривала за малышами, шила, кроила, вышивала орнаменты, чему ее усердно учила мать с малых лет. «Рукоделие для девушки, — говорила Татыгуль, — все равно что хлеб насущный. Если она не хочет, выйдя замуж, услышать от золовки словечко — салбар^[7]. Золовка поддразнит: «Бедняжка, не можешь даже заштопать свой подол. Смотри же, возьмет твой муж вторую жену, а тебе одной корчиться в холодной постели».

И действительно, сколько в киргизских аилах покинутых при живом-то муже женщин?! Вот почему каждая мать приучает девочку с малолетства к ремеслам.

Не так-то просто празднично и со вкусом одеть девушку в киргизских аилах, разбросанных по склонам гор, в стороне от торговых дорог. До самого ближнего базара в Кара-Коо всадник на хорошем коне добирается добрых два дня. А на дальние базары, что в Чуйской долине, в Токмаке, в Пишнеке, не только бедняки, но и те, у кого горячие кони и теплые шубы, не отваживаются ехать.

Кочевой народ, не привычный к торговле, вел простой обмен. Лошадь, к примеру, меняли на пять баранов; скакуна — на десять. За верблюда давали коня и сколько-то в придачу