50 книг с моей полки [Дмитрий Федорович Капустин] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Капустин 50 книг с моей полки

Книга посвящается моей маме. Спасибо, что научила меня читать…

Предисловие

Зачем вообще нужно читать? Особенно сейчас в век победившего Интернета, который берет на себя роль главного источника информации. Мы ходим в Интернет за общением, знанием, культурой и развлечением. Так может, стоит вообще сжечь все книги на наших полках, ведь все равно сегодня практически никто не читает, за исключением узких групп людей. В современном обществе даже появилась следующая установка: «Чтобы поделать, только не почитать». Во-первых, чтобы совершить сам акт чтения. Во-вторых, потому что только книга научит вас мыслить критически, разбудит ваше воображение и даст толчок к осмыслению пространства бытия. В-третьих, я глубоко уверен, что человек, который читает и понимает Достоевского, никогда не выстрелит в себе подобного, в отличие от того, кто не знаком с творчеством русского классика (школьная программа не считается, потому что Достоевского можно понять лишь с возрастом, перечитывать его нужно обязательно, став уже зрелым человеком). В-четвертых, литература, наравне с историей, несет социальную память. Думается, что множества ошибок можно было бы избежать, если бы сильные мира сего понимали и любили произведения классиков мировой литературы. Частный человек ощущал бы себя менее одиноким, так как, открывая книгу, он бы понимал, что его проблемы не исключительны, более того, бывает и еще хуже. В-пятых, литература – это часть искусства, которая формирует культуру общества, следовательно, человека. Может быть много в-шестых, в-седьмых и т. д., более полно свое отношение к литературе я выражаю в послесловии данного издания. Сейчас же хочу вам дать лишь небольшую рекомендацию по прочтению моей книги и очертить общий контур дальнейшего повествования.

В первую очередь предлагаю Вам познакомиться с содержанием данной книги, в скобках указаны те литературные произведения, на которые я и писал свои рецензии. Обратите свое внимание на те из них, с которыми вы уже были знакомы или хотели бы прочитать, а дальше двигайтесь к тем, которым пока не удалось приковать ваш взор. Если Вам известны все книги, на которые написаны рецензии, я сразу вскрикну: «Браво!», значит, меня читает филолог или библиотекарь, чему я бесконечно рад. Если Вы не читали ничего из представленного, то это меня радует еще больше, значит, знакомство с мировой литературой вы начнете именно с моих впечатлений о прочитанном ☺.

Книга представляет собой не только сборник рецензий на литературные произведения различных жанров. Здесь вы найдете и очерки, и отзывы, эссе, даже автоматическое письмо в связи с прочитанным. Я могу сказать с уверенностью, авторы рецензируемых мною книг многолики, известны и уважаемы, поэтому даже если вы равнодушны к литературе, думаю хоть что-то Вас заинтересует. Приятного чтения.

А возможно ли заново начать («Ставок больше нет»^[1] Ж. П. Сартр)

Мое знакомство с творчеством Ж. П. Сартра началось с прочтения его самого емкого философского труда «Бытие и Ничто»^[2]. Казалось после такой зубодробительной первой встречи с феноменологической онтологией, экзистенциализмом и в целом самим автором я должен был забыть о его произведениях, как минимум лет на десять, пока не подрасту. Но нет, Сартр наоборот стал одним из моих любимых философов и писателей. В связи с этим, на сколько, велико было мое удивление, когда я узнал, что существует роман-пьеса «Ставок больше нет»^[3], с которым я совершенно незнаком. При первой же возможности прочитал ее за одну ночь и спешу поделиться своими впечатлениями.

Скажу откровенно, Сартр меня удивил, особенно сентиментальной и романтичной историей первой части повествования (хотя удивление, является первопричиной философского знания). Первая мысль, возникающая с первых страниц, а где тут Сартр? Но нет, все постепенно встало на свои места по ходу развертывания сюжетной линии, но обо всем по порядку. История достаточно проста, если так можно выразиться. Двое молодых людей (девушка и мужчина) погибают, по разным причинам, и попадают в мир мертвых. По ошибке, закравшейся в небесную канцелярию, они получают шанс вернуться в мир живых, так как они были созданы друг для друга, но так и не встретились. Для того чтобы найти и полюбить друг друга на земле, у них есть всего один день. И если они все-таки встретятся на земле и будут вместе, то проживут в счастливом любовном союзе до глубокой старости. Вроде совершенно прозаично, даже скучновато, но это совсем не так.

Итак, непосредственно о повествовании. В первую очередь Сартр обращает внимание на ритм жизни, который отличает мир живых от мира мертвых. «А как же их отличить от живых – спрашивает Пьер. Очень просто: живые всегда спешат…»^[4]. Ритм жизни современного человека перенасыщен скоростями, как материальными, так и информационными. Сегодня человек обречен на выживание в сложившихся условиях, современное социальное пространство характеризуется именно скоростью. Но мертвые выглядят гораздо свободнее, нежели живые им некуда торопиться, они не связаны образами «железной клетки» Вебера^[5], или «резиновой клетки» общества потребления, но не тут-то было, бюрократия есть везде, как и порядок, и ограничительные меры.

«– Превосходно, – подводит итог пожилая дама, – отныне вы мертвы по всем статьям.

– А куда мне теперь? – нерешительно осведомляется Ева.

– Куда хотите. Мертвые свободны. Ева, как и Пьер, неосознанно направляется к двери, через которую вошла, но чиновница указывает ей на другую:

– Нет, вам туда…»^[6].

Первая стадия, которую проходят вчерашние живые люди, попадая в мир мертвых – это отрицание, монолог Пьера тому веское доказательство: «– Смерть всегда приходит слишком рано…или слишком поздно. Но только не ко мне, слышите вы? Не ко мне. Смех и насмешки со стороны мертвецов вспыхивают с новой силой»^[7]. Потом наступает принятие, но у влюбленных появляется возможность вернуться на землю.

Главный герой Пьер направляется к Еве, чтобы разыскать ее, увидеться в мире живых и любить друг друга вечно. В первые минуты влюбленных охватывает эйфория, они не только видят друг друга, они осязают, чувствуют запах, дыхание, слышат, как бьются их сердца. Они должны начать новую жизнь, меняют свои бытовые условия. Ева, привыкшая к роскоши, переезжает к Пьеру, чтобы строить свое счастье вместе. «Пьер нервно ходит взад-вперед по другой стороне улицы. Ева появляется в окне и радостно кричит ему:

– Здесь очень хорошо, Пьер.

– Правда? – облегченно улыбается он.

– Очень хорошо.

– До скорого, – кричит он, помахав рукой, и быстро уходит»^[8].

У них нет времени сомневаться друг в друге, ссориться, им надо спешить любить, но… Неотложные земные дела, разлучают их по разным обстоятельствам, как предполагают герои, лишь на время. Ева, как женщина пыталась остановить Пьера, предчувствуя беду, но мужчина всегда менее сентиментален и пренебрежителен к чувствам, слыша, порой лишь голос разума, справедливости, дружбы – это, в конечном счете, и подвело.

Итогом оказалась их встреча, в уже знакомом для них мире мертвых и Ева, отвечая на вопрос старика произносит: «Видите ли, ставок больше нет. Заново жизнь не начнешь…»^[9]. А вот здесь как раз Сартр, жесткий реалист, который показывает, что существование как таковое бывает в большей мере несчастным, нежели счастливым, а жизнь порой невозможно изменить, хотя это не повод не пытаться этого сделать. Пьер и Ева попытались, возможно, у других это получиться, а возможно и нет. «Их руки медленно опускаются, они отворачиваются друг от друга и уходят каждый в свою сторону. А на разоренной площадке для танцев двое молодых людей в обнимку кружатся в вальсе с надеждой заново начать жизнь…»^[10].

Бесконечный русский лонгдринк («Водка как нечто большее. Труд»^[11] Е. Гришковец)

Сразу хочу предупредить всех, чересчур увлеченных лиц здоровым образом жизни, диетами и спортом, о вреде прочтения этой книги, потому что название говорит само за себя ☺. Ну а если серьезно, Гришковец совершенно не пропагандирует в своем труде (ведь это именно труд, а не книга, пусть около научный, но, тем не менее) алкоголизм и употребление спиртного, как таковое, нет, совсем наоборот. Речь идет именно о правильном употреблении алкоголя, а именно водки, которая рассматривается, как феномен российской действительности и культуры в целом. О том, как пить правильно, даже не пить, а выпивать, с чувством, расстановкой, под правильную закуску, в проверенной компании, а главное в меру. Ну, а мера, как известно у каждого своя, вспоминаются слова одного из героев произведения Довлатова «Зона», Фиделя: «Я меру знаю, – сказал Фидель, подтягивая брюки, – кило на рыло, и все дела! Гужу, пока не отключусь…»^[12]. Ведь водки у нас в стране выпивают много, а правильно ее употребляют лишь некоторые – самые сознательные личности. Глубоким заблуждением, по мнению автора, является слишком свободное и даже порой пренебрежительное отношение к этому спиртному напитку со стороны русского человека. Именно такое восприятие и приводит к алкоголизму, запоям, различным преступлениям и разрушению семьи. А вот уважительное отношение к водке встречается редко, почти так же, как люди, которые умеют ее «кушать». Так как водка уместна всегда, как на торжестве, так и на поминках, как в радости, так и горе, в ней смешиваются пейзажи, озера и горы, север и юг, глубокая русская душа с ее тоской и весельем, такой вот бесконечный русский лонгдринк. Но, что-то я немного увлекся, предлагаю обратить внимание, на некоторые тезисы из труда, которые дадут нам более полное представление о водке, как культурном феномене, а не только как сугубо алкогольном напитке.

«[…] водку не умеют пить нигде и никто, кроме нас! Пить, как надо, как должно и как задумано теми, кто ее создал… То есть нами»^[13]. Трудно представить большой праздничный стол итальянца, француза или немца, за которым главным напитком, будет водка. Вы можете возразить, а финны, поляки, на что автор парирует, ну ведь нет у них таких душевных разговоров, как у нас, общих скреп и тематик. Нет ни стременной, ни посошка, отсутствует та закуска (правильная, сугубо наша, например селедочка, картошечка, грузди и т.д.), не льют они общих слез после третей бутылки, а после четвертой, когда из семи человек в компании остаются двое, точно не станут сидеть вдвоем до утра на кухне и закуривая, делиться самым сокровенным. А мы пить водку умеем, знаем как, но порой, к сожалению, даже у самых мудрых и опытных из нас не выходит. По разного рода причинам, но самые ответственные из нас к этому стараются прийти, а старание, как известно уже половина дела. «Многие русские люди, к несчастью, очень многие, в силу слабости характера, недостатка воспитания, отсутствия стержня и силы воли пренебрегают водкой как наукой, не желают относиться к ней, как к особой части национальной культуры и образа жизни, а просто пьют ее как самый доступный на нашей почве алкоголь. Гибельна водка для таких людей. Беда она! Но эта беда также глубоко наша! Личная эта беда для многих и многих русских женщин»^[14]. А вот она неуловимая, ведь зачастую водка появляется неизвестно откуда, но всегда к месту и в определенных обстоятельствах. «Водка может появиться и часто появляется раньше, чем мысль о ней»^[15]. Автор совершенно не идеализирует роль водки для русского человека, намеренно указывая на обязательную ответственность при ее употреблении, он раскрывает ее роль, которую многие зачастую приуменьшают, либо не замечают, а порой вообще критикуют. Каждый найдет при прочтении свои смыслы, ну а мне книга, в общем понравилась. В заключении, мне вспоминается диалог, из прекрасного фильма «Москва слезам не верит»^[16], в электричке, между главной героиней и Гогой:

«– А как на счет…

– Что? Ах это. Это я люблю.

– А-аа…

– Но, только в нерабочее время и под хорошую закуску!».

Еще, буквально два слова, снова вспомнил Довлатова: «Русский человек даже гвоздь забивает с надрывом»^[17]. Так давайте в очередной раз, собравшись в компании с самыми близкими людьми, будем выпивать водку правильно, с чувством и под хорошую закуску, чтобы наш бесконечный русский лонгдринк приносил нам только положительные эмоции. А обратная сторона (которая правда для многих является единственной), в виде алкоголизма, драк и сор, проходила мимо, так как употребление водки – это дело ответственное, даже очень.

«Гамлет» нового мира^[18] («О дивный новый мир»^[19] О. Хаксли)

Девиз Мирового государства в книге Олдоса Хаксли «О дивный новый мир»: «ОБЩНОСТЬ, ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ»^[20]. О. Хаксли в своей антиутопии рисует новый мир, где живорождение является отвратительным актом, а все население земли состоит из синтезированных в пробирках универсальных людей, которые должны выполнять определенные функции в обществе и причисляются к определенным группам (в марксистском смысле – классы) – эпсилоны, альфы, омеги. Автор рисует нам картину идиллического общества потребления, которое всегда должно быть довольно и счастливо: «Теперь каждый счастлив»^[21]. Господь в этом обществе – это «Форд» и его культ, культ машин и технологизации, люди должны лишь управлять этим идеальным и отлаженным механизмом. «Машины должны работать без перебоев, но они требуют ухода. Их должны обслуживать люди – такие же надежные, стабильные, как шестеренки и колеса, – люди, здоровые духом и телом, послушные, постоянно довольные»^[22].

Счастье в дивном новом мире ассоциируется именно с телесными удовольствиями – это беспорядочные половые связи, которые в этом обществе считаются нормой морали, воздержание или моногамные отношения являются отклонением. Постоянное общение, занятие активными видами спорта, танцы, алкоголь, «сома». «Сома» – это наркотическое средство, оно является разрешенным, ее употребление является естественным в этом новом мире и даже необходимым в некоторых случаях. Например, когда у человека нет настроения или он находится в депрессии, просто примет пару грамм «сомы» – и все наладится.

Это общество, в котором осуществлен культ молодости, развлечения и разврата в виде групповых оргий, которые для дивного нового мира являются нормой. Это напоминает мне радикальный гедонизм^[23], когда все удовольствия человеческой жизни сводятся к телесным и потребительским. Обычная спокойная беседа, прогулка с «Другим», созерцание красоты ландшафта в новом мире вызывает удивление, а уединение и чувство целостности с природой и окружающем миром считается отклонением. В романе одна из девушек во время свидания на предложение просто прогуляться, а не веселиться и играть в гольф (гольф нового мира) выражает сильное удивление: «Бродить и говорить – разве так проводят люди день?»^[24]. Человек нового мира не только лишен индивидуальности, в результате этого он отождествляет себя лишь с продуктами потребления, воспринимает свой отдых, как акт потребления, в результате он подсознательно воспринимает себя и «Другого» в качестве товара, исчезает цельность человека, его природы, единения его с окружающим миром. В другом эпизоде герои книги, молодая пара, подлетают на вертоплане близко к морской глади, молодой человек любуется водными просторами. В это время девушка, которой стало скучно, включила радио, тем самым, демонстрируя свое сильнейшее неприятие к природному миру как таковому. «Я хочу спокойно глядеть на море, а этот тошный вой даже глядеть мешает […] От моря у меня такое чувство… – Я как бы становлюсь более собой»^[25].

«Гамлет» нового мира – это дикарь Джон, привезенный из резервации. В дивном мире существует резервация, где живут люди, которые находятся в условиях традиционного общества, со своими собственными правилами и законами, семьями и аутентичным актом рождения детей. Так, некоторые из представителей нового мира используют резервацию как парк развлечений, они прилетают туда, чтобы посмотреть на этих странных дикарей с дикими нравами. В результате определенных обстоятельств, согласно сюжету книги, в стерилизованный и счастливый новый мир попадает дикарь Джон, который очень быстро становится диковиной и развлечением для высшего общества, его хочет увидеть каждый. Он живой и такой далекий от них; у него есть мама (слово ругательное в новом мире). Он стесняется говорить о сексуальной жизни, не принимает «сому», читал Шекспира (такое старье неприемлемо для нового мира); он слишком естественен и индивидуален, он груб и не отёсан; он обладает самостью, поэтому в этом мире ему нет места. Он не находит себя в нем; для него столь неведомый и идеальный дивный мир превращается в каторгу, что приводит в конечном итоге к трагическому исходу – самоубийству.

Дикарь, как его называли, осознал, что в этом обществе не существует культуры, морали и традиционных ценностей его настоящего мира. В Дивном новом мире не стоит говорить и размышлять о декадансе культуры, ее просто не существует в традиционном смысле, нет науки, так как все выполняют роботы, надо просто правильно их обслуживать, участь человека в этом мире – развлечение. Не правда ли «заманчивая» перспектива, для человека настоящего?

Гений Достоевского («Дневник писателя»^[26] Ф. М. Достоевский)

К прозе Достоевского невозможно относится равнодушно, кто-то абсолютно безума от нее и считает мерилом всей русской литературы, другие наоборот ругают, за снобизм и нравоучения, но равнодушным она оставить не может никого. Так как Достоевский это не только талант, он гений, хотя он скромно причислял себя к первым, история расставила все на свои места. «Что такое талант? Талант есть, во-первых, преполезная вещь. Литературный талант, например, есть способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно»^[27]. Вспоминая Довлатова, повторим вслед за ним: «Гений – бессмертный вариант простого человека»^[28]. Так давайте рассмотрим «Дневник писателя» в качестве гениального предсказания будущего, которые сделал простой смертный человек, имевший свои недостатки и слабые стороны, вкусовые пристрастия, прожил трудную, во многом трагическую жизнь (о чем всем нам прекрасно известно), абсолютно простой человек, который обессмертил себя и свои гениальные произведения.

Читая «Дневник писателя», невольно ловишь себя на мысли, что возможно перед тобой трактат какого-то предсказателя, мистификатора. Так как в книге указывается на возможность революции начала XX века, свержении царя, угаданы политические и социальные настроения в современной Европе сегодня и многое другое. Причем Достоевский сделал эти открытия практически с календарной точностью и описал понятным языком, без путанных катрен Нострадамуса. Но нет, перед нами книга великого Русского писателя, философа, (по моему глубокому уверению именно Достоевский первый интуитивно создал религиозный экзистенциализм, а не Серен Обю Кьеркегор^[29], которые, кстати, оба родились в начале XIX века, или Габриэль Марсель^[30] – гениальный религиозный французский экзистенциалист. Просто изобличил свой экзистенциализм Достоевский посредством литературы и в литературе…но что-то я увлекся, здесь о литературе, а не о философии) психолога, который гениально умел изучать людей, он раскрывал их мысли, нравы и возможности, задолго до того, как они сами понимали себя. Именно в результате гениальной психологичности Достоевского, он смог раскрыть и понять, возможные пути развития мира и Росси, сквозь века. А теперь необходимо внести немного конкретики, ведь рецензия все-таки о книге…

«Нас замечательно не любит Европа и никогда не любила; никогда не считала она нас за своих, за европейцев, а всегда лишь за досадных пришельцев. Вот потому-то она очень любит утешать себя иногда мыслию, что Россия будто бы «пока бессильна»»^[31]. Русский человек всегда трепетал перед западом, начиная с Петра, массовой модой на Европейский туалет, изучения Французского и т.д. А чем это сменилось сейчас? Ну конечно Европеизацию заменила Американизация мира, любовь к фаст фуду, джинсам, айфонам, тяга к развлечениям и многое другое, лишь подтверждают данную динамику. «Россия окажется сильнее всех в Европе. Произойдет это от того, что в Европе уничтожаться все великие державы, и по весьма простой причине: они все будут обессилены и подточены неудовлетворенными демократическими стремлениями огромной части своих низших подданных, своих пролетариев и нищих»^[32]. С непревзойденной точностью гениальный писатель предвидит разложение Европейского общества, которое мы наблюдаем сегодня. В результате излишних свобод, которые требуют массы, а государство их удовлетворяет, мы наблюдаем следующие явления – создание ЛГБТ сообществ, происходит замена традиционной семьи родителем один и родителем два, наблюдается пагубная страсть к наркотикам, происходит исчезновение Европейской религии, как таковой. Мерилом отношений выступает лишь бесконечное потребление и переваривание в угоду завтрашнего дня, все становится одноразовым, как предметы, так и человек. Так как «Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтобы удержать рабов в рабском сознании, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения»^[33].

В заключение хочется процитировать Достоевского: «Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости»^[34]. Ну и как после таких глубоких мыслей отказать себе в удовольствии читать великого гения литературы.

Героя отменить^[35] («Мартин Иден»^[36] Дж. Лондон)

«Нашей литературе необходим сильный герой джек-лондонского типа, человек, не боящийся преград. У нас такого героя нет, а нам он необходим. Именно сильный, волевой человек, знающий, чего он хочет, и достигающий именно того, что ему надобно»^[37]

В. Пикуль

Мартин Иден (главный герой романа), простой американский моряк, молодой, крепкий, который живет ради того, чтобы прокормить себя и иногда помогать своей сестре и племянникам. Свои выходные он проводит в барах за кружкой пива, а после прекрасное завершение вечера – это грандиозная драка. Джек Лондон рисует нам пример типичного пролетария, тяжелый труд которого заставляет проводить свой отдых в праздности и забытьи (вспомним К. Маркса^[38]), он не имеет образования, никаких интересов, кроме работы, алкоголя и драк. На первый взгляд, он совершенно такой же, как и все, но его меняет любовь к Руфи Морз («хрупкий золотой цветок») – девушке из обеспеченной семьи, и он дает себе слово измениться ради нее и завоевать ее расположение. Он решил для себя стать образованным, духовным человеком и попасть в круг буржуа, но по своей юности он заблуждается и переоценивает высшее общество: «Ему казалось, крахмальный воротничок – верный признак культуры, и он, введенный в заблуждение, верил, будто высшее образование и духовность – одно и то же»^[39], но к этому выводу он придет, к сожалению, очень поздно.

Обладая феноменально волевым характером и целеустремленностью, он бросается в пучину знания. Читает книги по философии, математике, этикету, решает полностью изменить свою жизнь, перестает употреблять алкоголь, отказывается от старых знакомств, снимает себе отдельную комнату и читает, читает, читает. Он жалеет из-за того что ему приходится спать по пять часов в день, так как это время он мог бы употребить с пользой, он засыпает с мыслью о Руфь и самообразовании. Он сильнейший, волевой человек, которого захлестнула любовь и тяга к прекрасному. Но средства к существованию заканчиваются очень быстро, и ему приходится снова уходить в море, по прибытии он узнает, что журналы платят приличные гонорары за статьи, поэмы и стихи, и он твердо решает стать писателем, чтобы быстрее выбиться в высший свет и завоевать Руфь. Он пишет, как сумасшедший, стихи, прозу, поэмы, оды. Мясом мыслей и фактов для творчества ему служит его большой жизненный опыт, несмотря на юный возраст, он побывал во множестве стран, видел ураганы и штормы, необитаемые острова. В его произведениях переплетаются его жизненный опыт, знания, подчеркнутые из книг, и неутомимая воля и стремление писать, завоевать расположение и любовь. Деньги и успех для него не цель – это его карт-бланш для того, чтобы его признало высшее общество, и полюбила Руфь, как равного себе. Он истощен, вместо того, чтобы покупать себе еду, он покупает марки и отправляет свои произведения во все известные и не очень журналы, он ждет признания, верит в него, но, к сожалению, в него совсем не верит Руфь. Неважно, что в него никто не верит, над ним даже смеется единственная родственница, его родная сестра, но это не важно, в него не верит его любимая Руфь… Она советует ему заняться чем-то более серьезным, но дискутируя с ней на тему своих произведений, он не хочет верить самому себе: она интеллектуально явно слабее его самого, но считает, что образование – это главное мерило интеллекта и нравственности в их обществе. По крайней мере, она не видит ничего выдающегося в его произведениях. Но Мартин Иден – это не тот человек, который может сдаться на пути к своей цели. Он закладывает свои последние вещи в ломбард, чтобы купить марки и четыре килограмма картофеля и пишет, пишет и пишет. Но деньги снова заканчиваются и ему приходится работать практически год в ужасающих условиях прачкой, по 18–20 часов в день. Очередное испытание воли для Мартина Идена, очередной предел, до которого дошел невостребованный писатель, он практически ломается в сложившихся условиях: «Но подумать удавалось лишь в редкие минуты. Жилище мысли было заперто, окна заколочены досками, а сам он – только призрачный сторож. Всего лишь тень»^[40]. Но Мартин Иден не был бы тем, кем является, он снова восстает, возвращается к Руфь и пишет, пишет и самообразовывается. Его не признают, считают его произведения наивными и неубедительными, над ним посмеиваются, не воспринимают его всерьез, так как он не имеет высшего образования: «так с чего этот неотесанный моряк решил, что может быть писателем?»^[41]. На обеде в доме Руфь он конкурирует со своими образованными оппонентами на уровне преподавателя института и студента первокурсника, он не понимает, как люди с таким образованием могут не осознавать тем разговора, которые поднимают те самые книги, которые они должны были читать. «Нужда, разочарование и непомерная напряженная работа издергали его, он стал раздражителен, и разговоры этой публики его бесили. И не потому, что он слишком сильно возомнил о себе. Узость их ума очевидна, если мерило – мыслители, чьи книги он прочитал»^[42]. В один из таких вечеров он спорит с одним важным гостем, за что Руфь обижается на него. Мартин Иден разбит, Руфь его отвергла, рукописи не принимают в печать, он голоден и беден, но светлым лучом для него является знакомство с Бриссендоном, с которыми они становятся друзьями, их взгляды на общество буржуа идентичны. Так Бриссендсон говорит о них: «Гнилые души – это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растлённые, мужчины и женщины, в каждом только и есть что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска…»^[43].

Бриссендсон тоже пишет и, читая произведения Мартина Идена, отмечает, что они очень талантливы (единственный человек, который его поддерживает), но предупреждает Мартина о славе: «Человек, последняя из эфемерид. Так на что вам, последнему из эфемерид, слава? Если она придет к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы слишком настоящий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам довольствоваться этой манной кашкой!»^[44]. И мы понимаем, что его слова были пророческими. Но, обретя друга, Мартин его теряет – Бриссендсон умирает от болезни. Он совсем один, его не печатают, любимая женщина отвернулась от него, но «в тот самый час, когда он перестал бороться, судьба ему улыбнулась. Но улыбка запоздала»^[45].

Его начинают печатать, он быстро становится популярным, он обретает славу, деньги, к нему пытается вернуться Руфь, но его отравляет нахлынувшая на него слава, она становится токсичной для него, Бриссендсон был прав. «[…] сейчас он нужен им не сам по себе, не ради того, что он написал, но ради его славы, оттого, что он стал знаменитостью, а еще – почему бы и нет – оттого, что у него есть примерно сотня тысяч долларов. Именно так буржуазное общество и оценивает человека, и чего иного от этой публики ждать? Но он горд. Он презирает подобную оценку. Пусть его ценят за него самого или за его книги, в конце концов, они есть выражение его самого»^[46]. Он негодует от того, что все его признают за то, что он сделал уже давно, он давал им читать эти произведения, а они говорили, что это слабо или бездарно, а сейчас нахваливают его за ту работу, которую он сделал давно. Он же больше совсем не пишет, имя работает на него. Он посылает в редакции свои первые, действительно, неотесанные опусы, и его публикуют, ему платят за это большие деньги, к нему пытается вернуться Руфь…«Он любил Руфь, своей мечты, небесное создание, которое сам же сотворил, светлую, сияющую музу своих стихов о любви. Подлинную Руфь, маленькую буржуазку, со всеми присущими ее среде недостатками и с безнадежно ограниченной истинно буржуазной психологией, он никогда не любил»^[47].

Для Мартина Идена честность стоит на первом месте в его жизни, поэтому на слова Руфь о том, что она любила его и была предана ему всегда, он пытается отвечать максимально искренне и откровенно: «Боюсь, я расчетливый купец, глаз не спускаю с весов, стараюсь взвесить твою любовь и понять, что она такое»^[48]. Так главный герой разочаровывается в главном, в своей любви, в результате он делает для себя вывод, что ему все опостылело в этой жизни, он больше не может находиться ни с ней, ни в этом обществе. Размышляя о своем будущем, он рисует для него лишь картину уединения на острове, к которому непременно решил отправиться. Но в пути он понимает, что бежит от себя, от Руфи Морз, своей мечты, которую нарисовал для себя, высшего общества, о котором так мечтал, в конце концов от Бриссендсона, которого уже не вернуть. Он уже не тот Мартин Иден, его никто не принимал настоящим, а тот суррогат, который он создал, для буржуа востребован вполне, но это не он и для него – это является решающим фактом, он решил покончит с собой. Но как может покончить с собой герой? Только определенным образом, он решает выпрыгнуть за борт и устремиться в пучину, погубив себя, но его сила воли мешает ему в этом его последнем акте: «Воля к жизни, с презрением подумал он, напрасно силясь не вдыхать воздух в разрывающиеся легкие. Что ж, придется попробовать по-другому»^[49].

Так его воля не дает ему разрушить себя, но он формирует другую установку – создать точку невозврата на глубине, когда его воли и его организму не хватит больше сил для того, чтобы подняться на воздух. Так он и поступает, погружается настолько глубоко, что подняться наверх даже у него, человека скалы, воли, Мартина Идена, не хватает сил. На этом заканчивается роман…

Вы спросите, для чего я написал рецензию именно на роман Джека Лондона «Мартин Иден». Я считаю, что современному российскому обществу и его социальному пространству вещей и сети Интернет необходим герой, настоящий, харизматичный, волевой. Человек, который ради своей цели будет готов на поступки, он будет осуществлять не вербальную революцию, а подлинную, делания. Я думаю, вы согласитесь со мной, что герой такого плана мог бы осуществить любую поставленную для себя цель: стать, допустим, не талантливым писателем, а общественным деятелем, гениальным инженером, ученым, преподавателем, то есть мог достигнуть успеха в любой сфере общественной деятельности. Сегодня Мартин Иден стал бы мерилом честности, моральности, геройства. Такого героя сейчас нет, но его необходимо создать, пусть даже сфабриковать, так как современный человек нуждается в конкретном выражении идеала и носителе моральных и волевых ценностей. Самоубийство героя в конце является частью его самого, его ощущения мира. Он ушел в воду, в природу, и даже его воля не смогла вынести его наверх, он устал, больше нет сил бороться с искусственным образом общества буржуа, так как он потерял точку опоры – любовь, а без любви в его жизни теряется ощущение прекрасного. Вспомним фильм «Рок-н-рольщик» Гая Ричи, в котором Джон, главный герой, говорит со своим приятелем Питтом о картине, которую они украли из дома Ленни:

«– Пора забарыжать картину;

– Она приросла ко мне, настоящее искусство гипнотизирует;

– За нее можно нормально поднять;

– Тебе не понять.

– Почему?

– Потому что ты уличная шпана Питт, тебе не хватает образования, нормального!!!»^[50].

Так и Мартин Иден благодаря своей воле и целеустремлённости приобрел больше – понимание. Так как образование сегодня, к сожалению, не всегда может выступать мерилом действительной образованности. Не образование формирует тягу к прекрасному, а сам человек в своей целостности и в стремлении к лучшему: знаниям, природе, любви. Сегодняшний человек слишком загипнотизирован технофикацией современности, но никакие достижения науки и техники, развитие коммуникации с помощью интернет-пространства не смогут его пробудить от сна. Необходимо начинать не с общества, а с самого себя, менять себя и осуществлять свое собственное самообразование и целеполагание, лучшим условием для мотивации к такой деятельности должна стать фигура героя, а лучше целого поколения, к которым мы можем обращаться.

Так стоит ли отменять героя сегодня, настолько ли мы уникальны и самодостаточны, настолько нам кажется? Кто из современных мужчин выйдет на честный кулачный бой против Мартина Идена (Клерк, Яппи, Менеджер), а потом за чашкой кофе подискутирует с ним о взглядах Г. Спенсера^[51] или Ф. Ницше^[52], остались такие?

ГУЛАГ^[53] («Колымские рассказы»^[54] В. Шаламов)

«Лагерь – отрицательный опыт для человека – с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь – отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех – для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики».

В. Т. Шаламов^[55]

Отправная точка описания ГУЛАГА – ад. В российской литературе существует две точки отсчета этому явлению советского времени: творчество А. Солженицына и В. Т. Шаламова. Безусловно, данная тематика была введена в литературу Ф. М. Достоевским, но каторга времен царской России не может быть сравнима с ужасами советского ГУЛАГА. Солженицын, по моему мнению, незаслуженно носит звание главного писателя, лагерной тематики. Он воспевает в «Архипелаге ГУЛАГ» русскую душу, но опирается не на собственный опыт, а на художественное осмысление действительности того времени, так как сам никогда не находился в ГУЛАГЕ^[56]. Но его творчество признано мировым сообществом, в 1970-м году ему присудили Нобелевскую премию в области литературы со следующей формулировкой: «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы».

Тем самым личность А. Солженицына и значение его произведений являются если не мифом, то, как минимум, дискуссионной тематикой. В этом ключе я не хочу, и не буду анализировать творчество А. Солженицына, а хочу в этой рецензии воздать должное именно В. Т. Шаламову, который по праву заслужил звание выдающегося поэта и писателя XX века. Стиль его рассказов – это «не проза документа, а проза, выстраданная как документ»^[57].

В своей рецензии я предлагаю рассмотреть не столько героя, сколько действующих лиц, их определенный, собирательный образ, который рисует нам В. Т. Шаламов в главном произведении своей жизни – цикле «Колымские рассказы»^[58]. Действующих лиц много, практически в каждом рассказе они новые, причем возможно, в конце повествования именно этот герой совершит самоубийство или будет насмерть забит кирзовыми сапогами, либо будет зарезан. Сам Шаламов в разных ролях: рассказчик, наблюдатель либо участник некоторых сюжетов. Вследствие короткого объема рецензии, я бы хотел выделить и обозначить в тезисном порядке основные жизненные ситуации, лишение и боль лагерной жизни, о которых писал В. Т. Шаламов.

Голод – первое, чему автор уделяет пристальнейшее внимание. Именно из-за недостатка: витаминов, белков, жиров, углеводов голодающие люди готовы потерять себя окончательно и бесповоротно. Постоянная борьба с собой при недостатке питания не только сказывается удручающе на человеческом духе, физическом здоровье, но и затормаживает мозговую активность. Хлеб – это главное достояние арестанта, его сила, тепло, и надежда. «Хлеб все едят сразу – так никто не украдет и никто не отнимет, да и сил нет его уберечь»^[59]. Голод толкает людей на самые подлые, низкие и унизительные поступки.

Далее – противопоставление тюрьмы и лагеря. В рассказе «Тифозный карантин» автор пишет: «Здесь были еще люди – Андреев был представителем мертвецов. И его знания, знания мертвого человека, не могли им, еще живым, пригодиться»^[60]. Андреев был представителем мертвецов, так как он находился в транзите после лагеря, золотые прииски выплюнули его, как отработанный механизм. Лагерь, уже далекий, останется в нем навсегда с его голодом, холодом и лишениями; тюрьма после лагеря для героев В. Шаламова кажется неким раем обетованным, как это не парадоксально звучит: «Светлая, чистая, теплая следственная тюрьма, которую так недавно и так бесконечно давно они покинули, всем, неукоснительно всем казалась отсюда лучшим местом на земле»^[61].

Нет, В. Шаламов даже не нужно полемизировать с Ф. М. Достоевским по поводу преимущества каторги и «свежего воздуха» над тюремным бездельем, он наглядно показывает, что лагеря XX века и XIX – это совершенно разные механизмы. Ф. М. Достоевский в «Записках из мертвого дома» пишет: «Без своего особого, собственного занятия, которому бы он предан был всем своим умом, всем расчетом своим, человек в остроге не мог бы жить»^[62]. Контраргументом звучит у Шаламова описание лагерного заключенного, который отработав шестнадцать часов в день, после гудка следует на вечернюю поверку, заготовку дров и т. д. В результате на сон ему отводится лишь четыре часа, а выходные дни случаются лишь при морозе в минус шестьдесят градусов. В таких условиях остается лишь одно – существовать.

Но каждый, и это третий тезис рецензии, нес в себе некий огонь, который давал ему жить, у кого-то была действительная опора там, за колючей проволокой, надежда. Лишь в одном описание героев Шаламова и Достоевского действительно похожи, в том что свобода – «[…]для арестанта находящегося в остроге как-то свободнее настоящей свободы, то есть той, которая есть в самом деле, в действительности»^[63]. Мишель Фуко пишет: «[…] дисциплина производит подчиненные и упражняемые тела, «послушные» тела. Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания)»^[64]. Так, золото – это смерть (для арестантов): золотые забои истощают, истребляют человека; север выступает великой пробой. Но герой Шаламова не умирает и не собирается умирать, ведь: «[…]жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач»^[65].

Воля к жизни, как ни странно это может показаться, способна сыграть с человеком злую шутку, именно она может помешать выжить, и наоборот, определенный момент безразличия к себе, смиренность с голодом, унижениями, тяжелой работой дает большую возможность остаться в живых. Несомненно, человек физически крепче, сильнее и выносливее животных, но поставив свое духовное начало служить физическому, он способен преодолевать бесконечные превратности лагерной жизни.

Альбер Камю в своей работе «Миф о Сизифе» пишет: «Необходимо знать, можно ли жить абсурдом, или эта логика требует смерти. Меня интересует не философское самоубийство, а самоубийство как таковое. Я намерен очистить этот акт от его эмоционального содержания, оценить его искренность и логику»^[66].

Четвертый тезис – тема самоубийства. Альбер Камю в вопросах самоубийства и смерти лишь теоретик, безусловно, это не лишает его звания одного из лучших экзистенциалистов и писателей XX века. Его рассуждения об абсурдном человеке в контексте самоубийства и выживаемости близки к рассуждениям Шаламова, повествующего через своих героев о многочисленных самоубийствах и смертях, свидетелем которых ему пришлось стать: «много я видел человеческих смертей на Севере – пожалуй даже слишком много для одного человека […]»^[67]. По Камю, у абсурдного человека есть определенные целии стимулы, сообразно которым он живет, но именно эти иллюзии в известном смысле ему мешают, мешают его свободе, его выживаемости в этом мире. «Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы»^[68]. Как и у Шаламова, так и у Камю в вопросе самоубийства, жизни и смерти, человек, который уверился в конечности своей свободы, осознавший отсутствие будущности, готов продолжить свою жизнь, свои деяния в том времени, которое отпустила ему жизнь. Нет суда над таким человеком, есть лишь его собственный выбор, так как с надеждами покончено, человек не восхищается игрой, а вступает в нее. Его прыжок под вагонетку, целенаправленный бег под пули автоматчиков, перерезанные вены, на все это предоставляется ему право. Кто-то выполняет суд над собой решительно, либо «[…]иногда человеку надо спешить, чтобы не потерять воли на смерть»^[69].

И за всеми этими тезисами рассказов Шаламова: 1) голод, 2) лагерные лишения, которые гораздо сильнее тюремного заключения, 3) воля или смирение с жизнью, 4) вопрос о самоубийстве – есть то немногое, за которым стоит собирательный образ героя Шаламова, за всеми этими лишениями стоит человек. Измождённый, больной цингой, сходящий с ума от голода и холода, со вшами и гнидами под своей оборванной рубахой, безразличный к своей судьбе. Большинство героев именно такие, – уставшие от постоянных издевательств, смирившиеся с роком, потерявшие семью, близких, самих себя и свою прежнюю жизнь. Но далеко не все выбирают себе путь самоубийства, конечно, кому-то не хватает сил, кто-то безразличен, другие потеряли все, и, как ни странно, именно этот факт и является их главной опорой, потеряв все, они не бояться расстаться с самым ценным, со своей жизнью. Несомненно, герой Шаламова есть не только тот, кто покидает места лишения свободы, но и тот, кто обретает в них свой последний приют.

Таким образом, можно утверждать, что если Э. Хемингуэй писал о море, а Антуан де Сент-Экзюпери – о небе, то в лагерной прозе первенство должно принадлежать Варламу Тихоновичу Шаламову, так как его опыт несравнимо больше опыта Солженицына. Семнадцать лет ГУЛАГА сформировали жуткую и правдивую прозу разоблачения проблемы свободы и выживания в режиме расчеловечивания ужасов ГУЛАГА, а имя В. Т. Шаламова в русской литературе должно находиться рядом с именем Ф. М. Достоевского, пути, которых на Колыме во многом пересекались…

Два мира («Вальпургиева ночь»^[70] В. Ерофеев)

По уверению многих читателей данная пьеса – это произведение, созданное в жанре постмодерн, то есть на фоне хауса Ерофеев пытается избежать конкретного смысла, персонажи абсурдны, их речь не вписывается в единый контекст и не формирует цельную картину повествования. В таком случае давайте попытаемся обыграть этот мотив, приложив его изображение на ткань современной действительности России. Начнем с самого начала пьесы, нам сразу понятно, причем достаточно конкретно, что существует два мира – это мир «врачей» и «пациентов», тех, кто наказывает и тех за кем надзирают, нормальных и ненормальных, состоявшихся и потерянных. Существует противопоставление государства и Родины, бунта и покорности, наказания и возмездия (недаром второе название пьесы – Шаги Командора), но обо всем по порядку. В самом начале пьесы в беседе доктора с поэтом Левой, доктор спрашивает о средствах существования пациента, на что он отвечает следующее: «Мне платят ровно столько, сколько моя родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может, тебе немножко добавить?» – я бы сказал: «Все хорошо, Родина, отвяжись, у тебя у самой ни х… нету»»^[71]. Таким образом, мы прочитываем тему обездоленной Родины, которую все любят, но нет материальных средств, чтобы обеспечить всех своих граждан. Только вопрос состоит в том, что государство должно нести за это ответственность, а вернее та политическая система, на которой оно основано. Ведь в современном российском обществе, власть имущие, навязывают следующую известную максиму: «Денег нет, но вы держитесь!». В государстве есть земля, трудовой ресурс, полезные ископаемые, но денег, на обеспечение рядового члена этого общества как всегда не хватает. Возникает парадокс, Россия – это огромная великая страна, которая априори не может быть бедной, но таковой является, причем бедной и обездоленной, но не войной, голодом и катаклизмами, а миром «врачей» у Ерофеева, а терпеть все это приходится «пациентам». Какой выход из этой действительности? В голову приходит максима А. Камю – это бунт, бунт «пациента» против «врачей», но чем заканчивается бунт Гуревича, когда он на оскорбления и побои медбрата Бори, отвечает ему? Над ним производят еще большее насилие, усмиряя его бунт. Пациенты палаты номер три сокрушаются, так как давно понимают бессмысленность бунта: «Новичок… Бред правдоискательства, чувство ложно понятой чести и прочие атавизмы…»^[72]. А медсестра из мира «врачей» взывает Гуревича к благоразумию, так как осознает четность его одиноких потуг: «Лева, милый, успокойся – еще не то будет, вот увидишь. И все равно не надо бесноваться. Здесь, в этом доме, пациенты, а их все-таки большинство, не имеют права оскорблением отвечать на оскорбление. И уж – Боже упаси – ударом на удар. Здесь даже плакать нельзя, ты знаешь? Заколют, задушат нейролептиками, за один только плач…»^[73]. Бунт бесполезен, так как система устроена таким образом, что его очаги тушатся точечно и моментально, о каждом «пациенте» известно все, если ты соблюдаешь режим, то тебя не трогают, ведь ты обычный «прол» (помните у Оруэлла в 1984), как только ты начинаешь отличаться от массы (например, у Ерофеева Гуревич разговаривает пятистопным ямбом), наказание не заставит себя долго ждать. «И знаешь, что еще, Гуревич: пятистопными ямбами говорить избегай – с врачами особенно – сочтут за издевательство над ними. Начнут лечение сульфазином или чем-нибудь еще похлеще…»^[74].

А почему так много пьют, что же с таким надрывом, спросите вы? О причинах массового пьянства в СССР 70–80-х годов, времени творчества Ерофеева рассуждать бессмысленно, вначале мы обозначили проблемы современности, но к классике обратиться стоит. Проблема пьянства и возможного изменения сознания напрямую зависит от уровня жизни общества, так еще К. Маркс писал в «Капитале»: «Как актер принадлежит сцене в течении всего спектакля, так рабочие принадлежали теперь фабрике в течении всех 15 часов, не считая времени на дорогу до фабрики и обратно. Таким образом, часы отдыха превращались в часы вынужденной праздности, которые гнали подростков в кабак, а молодых работниц в публичный дом»^[75]. Проблема отчуждения человека, вот самая главная причина пьянства. В неблагополучном обществе человек либо вынужден постоянно работать, чтобы достать средства на хлеб насущный, либо отчаялся на столько, что не имеет больше сил бороться с окружающей действительностью, он заброшен в этот мир, он никому не нужен. Слабый человек, скажете вы, а что все обязаны быть сильными? – задам вопрос я. Таким образом, свой досуг он проводит за бутылкой чего-то спиртного и в итоге получает то, к чему стремился – забытье. А почему нет, если бутылка спиртного сегодня стоит дешевле, чем книга, если множество алкогольных магазинов находятся в шаговой доступности в любом районе города, а просвета не видно и бунт бесполезен, да и шагов Командора совсем не слышно…

Неужели нет выхода из этого алкоголического сна, из этой «больницы» с ее ярко выраженными «больными» и «пациентами»? «Прежде чем ломать Россию на глазах изумленного человечества, надо вначале ее просветить…»^[76]. Просветить в смысле окультуривания масс, создания условий для жизни не только жителей столицы, но и периферии, повышения благосостояния и здоровья населения, ведь в каждом русском человеке заложена воля, которой нет прецедентов в мировой истории: «Я дойду. Ощупью, ощупью, потихоньку. Доползу…Сейчас…чуть передохну – и по коридору, по стенке, по стенке…»^[77].

Вы скажите, книга совсем не об этом, она задает совершенно другой дискурс. Я отвечу, что дискурсов множество, и каждый из них имеет право на существование. Любое произведение искусства, после своего выхода начинает жить своей собственной жизнью. Тем более постмодерн – это вообще вещь неопределенная, поэтому вполне возможно, что изображение пьесы вальпургиева ночь на ткани современной действительности выглядит совсем иначе, а возможно, что и нет… Вывод один – читать всем, но неподготовленный читатель пусть не берётся, удовольствия не получите, можете быть уверены…

Добро пожаловать в пустыню реального^[78] («Мы»^[79] Е. Замятин)

Итак, «добро пожаловать в пустыню реального!»^[80].

Антиутопия Евгения Замятина «Мы» – это первая антиутопия XX века. Его книга является столь же прорывной, как книга Томаса Мора «Утопия»^[81], название которой стало нарицательным для всего жанра, автор которой обозначил идиллическое государство. В свою очередь Е. Замятин представляет другой взгляд на общество, который являет собой плод разочарования в социалистических идеях. Замятин создал противоположный жанр, не идеального государства, а совсем наоборот – деспотичного, несвободного, унифицированного. Мир, где правит жестокий «Благодетель», а человек не рассматривается как личность, а является лишь частью безликой массы и не представляет ценности сам по себе. «Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу – единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое, миллионорукое тело, в одну и ту же, назначенную скрижалью, секунду, – мы подносим ложки ко рту, и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэллоровских экзерсисов, отходим ко сну…»^[82].

Безликость человека, лишение его личных свобод, унификация становятся одной из стержневых идей для всех последующих произведений жанра антиутопии, но Замятин, будучи первым, зашел гораздо дальше в обезличивании человека, отказавшись от имен для членов гипотетического будущего, присвоив им лишь номера. Отныне рациональность и логика должны являться вектором направления мысли и действия любого номера, жесткое следование распорядку. Например, даже для секса выделяется определенное время и дни недели. «А это разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!) могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел»^[83].

А любое проявление чувств и эмоций, свойственные человеческой душе, отныне объявляются болезнью и требуют вмешательства в организм, для их излечения и возврата на путь рациональности и логики. Так, главного героя романа под номером Д-503 излечивают от болезни «наличие души», и он становится статичным, безропотным, однообразным членом общества. Вид казни его любимой женщины как врага всеобщего счастья не вызывает в нем никаких эмоций, так как он абсолютно «здоровый» член общества, а она, со своей иррациональностью, душой, является врагом счастья, а, следовательно и всего общества.

Поражает тот факт, что антиутопия написана в Петрограде в страшном 1921 году. Е. Замятин сам был свидетелем жестоких и кровавых расстрелов, он видел, как вчерашние крестьяне брали в руки винтовки и без всякого сожаления и ропота расправлялись с наследниками царского режима, теми, кто был неугоден новой власти из-за происхождения или идей. Таким образом, роман «Мы» – это во многом личный опыт автора – страх, голод, жестокие расправы, где рассматриваются реальные аспекты жизни эпохи военного коммунизма. Е. Замятин прошел пробу того времени, он стал не только основателем жанра антиутопий. Его роман, в основе которого лежит личный опыт автора, обнажает жестокость человеческой природы, которая под маской стремления к всеобщему благополучию и комфорту лишает человека главного – свободы. «Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы»^[84]. Инакомыслие сегодня не в почете – вам это ничего не напоминает?

Драма, кавалера ордена золотого теленка («Золотой теленок»^[85] И. Ильф, Е. Петров)

«Он опомнился на льду, с расквашенной мордой, с одним сапогом на ноге, без шубы, без портсигаров, украшенных надписями, без валют […], без миллиона».^[86]

Остап Бендер меня покорил молниеносно, окончательно и бесповоротно с первых страниц романа «Двенадцать стульев»^[87]. Потомок Янычар обставлял все свои дела с такой залихватской легкостью и куражом, что невозможно было поверить в его неудачу, а тем более крах. Его энергия и энтузиазм завораживала, хладнокровность впечатляла, а нескончаемый оптимизм удивлял. Благодаря гению Ильфа и Петрова читатель заполучил образ такого «идеального авантюриста», но все это про роман «Двенадцать стульев», а в романе «Золотой теленок» Бендер уже не такой. В Остапе что-то изменилось, он стал другим, более взрослым, менее веселым, не так ловко он обставляет свои дела и зачастую терпит поражения. От этого мой интерес к Остапу Бендеру совершенно не угас, но давайте постараемся вместе разобраться, в чем состоит метаморфоза Остапа.

Как и в первом романе об Остапе, в «Золотом теленке» герой является в город Арбатов неожиданно, правда, без астролябии в руке, но так же совершенно без предыстории, откуда он взялся. Хотя читатель ликует и понимает, что «предводитель дворянства» все-таки не совсем хорошо продумал свое убийство и Бендера спасли врачи, за что, кстати, он им безмерно благодарен. «Меня уже один раз убивали. Был такой взбалмошный старик, из хорошей семьи, бывший предводитель дворянства, он же регистратор загса, Киса Воробьянинов. Мы с ним на паях искали счастья на сумму в сто пятьдесят тысяч рублей. И вот перед самым размежеванием добытой суммы глупый предводитель полоснул меня бритвой по шее. Ах, как это было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен»^[88]. Очень возможно, что Остап отбывал срок, в местах не столь отдаленных, так как, не смотря на то, что он чтит уголовный кодекс, его татуировка на груди, в виде Наполеона с кружкой пива имеет весьма однозначно трактовку, связанную с криминальным миром, но ладно не об этом сейчас… Он выступает в роли «пришельца», он являет себя как яркий луч и раскрашивает серый быт советского человека, который и так отягощен угаром НЭПА. Как результат, даже председатель не может вспомнить имени героя Лейтенанта Шмидта. Именно в кабинете председателя происходит всем известная встреча братьев лейтенанта Шмидта. Балаганов и Остап – это две противоположности мира авантюризма. Балаганов простой пройдоха, неудачник карманник, но в целом добрый и наивный юноша, а Остап – это элита авантюризма, не только Советского времени, но и сегодняшнего дня. Он статен, уверен в себе, умен, а еще в противовес Балагановской роли сына лейтенанта Шмидта, Бендер имеет в своем арсенале четыреста способов отъема денег, которые не нарушают уголовный кодекс. Но, как известно противоположности притягиваются. Шура повествовал Остапу историю про подпольного миллионера Корейко, Бендер искал и мечтал встретить такого индивидуума очень давно. В путь! Козлевич, в качестве водителя и рулевого, Шура – бортмеханик и заведующий всем, а Паниковского прихватили по случаю, кстати, не очень приятному, но главное командовать парадом будет Остап Бендер, а значит успех не за горами, не правда ли? Экипаж Антилопы занимает место головной машины автопробега, что дает им возможность «[…] снимать пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного начинания»^[89]. Покидая одну из деревень, по следованию автопробега Остап обращается к экипажу «Антилопы»: «Молоко и сено, – сказал Остап, что может быть лучше! Всегда думаешь: «Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена». А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили»^[90]. Этот монолог слишком лиричен для «прежнего» великого комбинатора, но все-таки он исходит именно от него. И следом, фактически сразу, он набрасывается на Шуру: «Счастье никого не поджидает. Оно бродит по стране в длинных белых одеждах, распевая детскую песенку: «Ах, Америка – это страна, там гуляют и пьют без закуски». Но эту наивную детку надо ловить, ей нужно понравится, за ней нужно ухаживать»^[91]. По всей видимости, Остап уже не тот, которым был в романе «Двенадцать стульев». Та легкость и наивность, с которой он смотрел, раньше на окружающий его мир пропадает, он становится более рациональным, взвешенным, и грустным. Да-да именно грустного Остапа в первом романе я не помню, а здесь он искренне сожалеет даже о тех действительных машинах автопробега, которые проносятся мимо. «Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями»^[92].

Сквозь тернии к звездам, экипаж «Антилопы» все таки достигает города Черноморск. Остап впервые видит Корейко: «Этот денег на тарелочке не принесет. Разве только я очень уж попрошу»^[93]. Остап не хотел верить, что противник настолько силен, такой конспирации подпольного миллионера он не ожидал. Происходит чреда комбинаций, по итогам которых Остап, несет Корейко его десять тысяч рублей, под видом полицейского, но он их не принимает и всячески отказывается. И здесь Остап теряет самообладание, чего раньше с ним не случалось. «Еще не осмыслив глубины своего поражения, великий комбинатор допустил неприличную суетливость, о чем всегда вспоминал впоследствии со стыдом. Он настаивал, сердился, совал деньги в руки Александру Ивановичу и вообще, как говорят китайцы, потерял лицо»^[94].

В результате хитрых комбинаций миллион оказывается в руках у Остапа. Фанфары, овации, слуги, женщины, банкет, в конце концов, ощущение счастья и удовлетворения от исполнения своей мечты, ведь проделано так много работы – где же все это? «Вот я и миллионер! – воскликнул Остап с веселым удивлением. – Сбылись мечты идиота! Остап вдруг опечалился»^[95]. Не кому разделить с ним его победу. Шура Балаганов так и останется навсегда мелким жуликом, который, даже имея пятьдесят тысяч, будет шарить по чужим карманам в поисках копейки… Козлевич наивен, Паниковского не воскресить, жены у него нет, постойте, а Зося…Остап предпринимает попытку вернуть «нежную и удивительную», но уже поздно… Итог – полный крах, надежд, иллюзий и мечты одного отдельного человека. Читатель понимает, что Остап может переквалифицировать в управдомы, и в какого угодно, но возможно такого куша ему больше никогда не видать…

Так в чем состоит метаморфоза Остапа? В том, что он повзрослел, пережил пограничную ситуацию, которой для него выступило покушение на него предводителя дворянства. Он стал более осторожным. Но самое главное Остап Бендер стал живым, да-да, не удивляйтесь, он оживает для читателя, грустит, испытывает муки неразделенной влюбленности. В романе «Золотой теленок» Остап становится по настоящему живым, из разряда персонажей он переходит в образ легенды, которая когда-то существовала и, кстати, некоторые утверждают, что даже видели его. Остап – человек вне референта советской системы, он свободный художник и холодный поэт, а по сути человек, который хотел немного больше чем другие. Да, его слабостью были деньги, но мы все видим сегодня, к какой трагедии пришло современное российское общество в результате того, что в нашей стране не существует культуры пользования богатством. В результате того, что вплоть до 90-х годов прошлого века не существовало частной собственности как таковой, все было «общее», а общее, как все понимают – это ничье, но это уже совсем другая история…

Остап Бендер – живой персонаж, который родился из-под гениального пера И. Ильфа и Е. Петрова, почтим их память вставанием, обнажите головы…

Другой Довлатов («Заповедник»^[96] С. Довлатов)

«Заповедник» Довлатова – это уникальное произведение в творчестве автора. Не советую его читать при первом знакомстве с Довлатовым. Любое другое произведение – «Чемодан», «Иностранка», «Наши», «Филиал» и даже «Зона» подойдет для исходного впечатления о Довлатове, а уже второй прочитанной книгой должен стать «Заповедник». Книга уникальная, в творчестве писателя, так как после ее прочтения остается чувство грусти за главного героя, да и, в общем, ощущение нереализованности, тревоги, переживания и печали передается читателю. Нет – это не трагическая грусть, она может быть снисходительной, доброй, каждый решит для себя сам, но ее идея (грусти) проходит красной нитью сквозь повествование. Сразу предупрежу, главный герой много пьет, он борется со своим недугом, как может, но зачастую ему это не удается. «Несколько раз Митрофанов с Потоцким звали выпивать. Я отказался. Это не стоило мне больших усилий. От первой рюмки я легко воздерживаюсь. А вот останавливаться не умею. Мотор хороший, да тормоза подводят…»^[97]. Почему я заостряю на этом свое внимание? Так как всем любителям ЗОЖ и других форм «новой религии» современности, которые относятся негативно к алкогольным пристрастиям, главного героя хочется сказать, что надо исходить из исторического момента написанного. Нужно вспомнить шестидесятников, из плеяды которых я вырву только первых, которые пришли на ум: В. Шукшин, Г. Шпаликов, В. Высоцкий. Не пили, не рвали себя, не стали гениями? То-то, хотя, по-моему, вопрос о пристрастии к алкоголю (в тот исторический момент) снял (в философском смысле) на высочайшем уровне В. Ерофеев^[98]… Слава Богу с этим разобрались. Двигаемся дальше.

Главный герой Борис, его произведения не пропускает Советская цензура, его не печатают. А что может быть худшей трагедией для автора? Вы возразите, ни один гениальный писатель не перестанет творить, если его литература не востребована – это так. Но не все же гениальные люди – это писатель – Ф. Кафка или художник – В. Ван Гог^[99], не правда ли? Ведь существуют просто ХОРОШИЕ писатели, которых нужно и важно читать для формирования взгляда на жизнь, на историю, культуру. Ведь что такое культура сама по себе. Культура – это описание связей, между Богом и человеком, мужчиной и женщиной, человеком и природой, человеком и государством, человеком и человеком. А что делает это описание возможным, правильно – литература. «Доходили слухи о каких-то публикациях на Западе. Я старался об этом не думать. Ведь мне безразлично, что делается на том свете. Прямо так и скажу, если вызовут…»^[100]. Главный герой не брюзжит и не жалуется. Жаловаться и брюзжать – это удел посредственных людей и неудачников. По всей своей сути Борис – не рядовой писатель и человек, да не Толстовец (много пьет, на грани развода с женой), не Достоевский (нет того стержня, который позволил пережить Достоевскому каторгу, потерю жены и детей), но он творческая личность. Почему творческий человек должен обладать силой воли? Ну, это как говорить о том, что И. Бродский (которого, кстати, Довлатов считал гениальным, и причем, сквозь время мы понимаем, что это неоспоримый факт) должен был быть моральным человеком, который, допустим уважал бы своих женщин (все помним, что это не так). Не мог Бродский для всех быть хорошим, уважать своих женщин, быть добрым и отзывчивым, так как не было бы тогда его творчества в принципе. Гений не может тратить усилия на обыденные вещи. Если внутреннее напряжение его духа занято творческим процессом, то он и существует в нем, творит, любит и ненавидит. А обыденные стереотипы, понятия добра и зла не могут быть мерилом для гения, как и для, по-настоящему хорошего писателя. Он со своими недостатками, он со своими алкогольными рейвами, он курящий одну за другой сигарету создает целый мир, а мир этот – литература, поэзия, музыка и искусство. Гимн творцу, который запутался, опустил руки и просто живет, так бы я сформировал главную идею «Заповедника» Довлатова…

Духовидец Гофман («Песочный человек»^[101] Э. Гофман)

В сборнике Гофмана, помимо «Песочного человека», содержится еще шесть новелл писателя: «Игнац Деннер», «Пустой дом», «Каменное сердце», «Магнетизер» и «Приключения накануне Нового года». Прочитав их всех, с уверенностью можно утверждать – это классика эпохи романтизма, времен, когда нравственные ценности, были мерилом мироздания и миропонимания человека эпохи XIX века. Где ценность женщины как таковой, была безусловной, будь то подруга Клара, жена Джорджина, искусственная Олимпия или непревзойденная Баронесса. Аура уважения и трепета перед женщиной, свойственна абсолютно всем произведениям эпохи романтизма (к сожалению, в современном обществе, потребления и информации, отношение к женщине как таковой несет в большинстве своем, лишь утилитарный характер, в прочем, как и к «Другому» в принципе). Чаяния главного героя, бесконечные разговоры, созерцание окружающего мира, слово-символ, в конце концов. Все это мы находим в произведениях Гофмана, но в этом он не индивидуален, он сын своей эпохи. В чем же состоит его индивидуальность как автора? В том, что Гофман – мастер воссоздания «ужасного», он вытаскивает наружу потаенные страхи своих героев, перерабатывает и употребляет их, зачастую против них самих, направляя деструктивную силу «ужасного» в пространство мысли, слов и вещей. В этом мире и существует герой Гофмана. Он напуган, его детские страхи, проносятся через всю его жизнь, находясь в его бессознательном. Они управляют им на протяжении времени жизни, заставляя неосознанно совершать поступки, на которые он бы не решился, если бы их не существовало. Вот, что пишет Клара Натанаэлю, в ответ на его письмо: «Теперь я хочу сказать тебе, что, по моему мнению, все ужасное и страшное, о чем ты говоришь, произошло только в твоей душе, а настоящий внешний мир принимал в этом мало участия»^[102]. Дело в том, что зачастую внешний мир, трансформируется согласно внутреннему миру человека. Его взгляд, ощущения, тревога, страх, порождают соответствующую действительность. В данном случае бытие не опережает сознание, а трансформируется под его натиском. «Все были согласны с тем, что человек может иногда иметь такие чудесные видения, каких не в состоянии изобрести даже и самое разгоряченное воображение»^[103]. Вспомним повесть «Посторонний»^[104] Альбера Камю. Главный герой Мерсо, находясь в камере и размышляя о жизни, подводит для себя мысль о том, что человеку достаточно прожить один день на свете, чтобы находиться в заключении. Тем самым я хочу сказать о том, что разгоряченное воображение зачастую гораздо сильнее внешних обстоятельств. Как пример, мы можем вспомнить о душевнобольных, которые в принципе только и делают, что живут в собственном мире иллюзий. Так и Гофман пронизывает своих героев каким-то седьмым чувством (но не любовью, в традиционной трактовке) – это чувство «ужасного», которое подстерегает их за каждым углом. В результате реальность и воображение сливается в единое цельное восприятие, которое в свою очередь рождает бездну смысла.

«Мне казалось, что какое-то оцепенение овладело моим взглядом, который оказался как бы прикованным к зеркалу»^[105]. Аналогичным образом оцепенение вызывает чтение Гофмана, оно порождает смыслы, которые были внутри каждого, автор будто вытаскивает из недр читателя то «ужасное», что свойственно только ему. Думается, именно Гофман, Гоголь и Кафка – это три писателя, совместная работа которых могла бы создать поистине шедевральное произведение, которое бы стерло грань между вымышленным и действительным миром не только в воображении, но и в принципе…Как вам такая мысль?

Жизнь наша копейка («Синдром пьяного сердца»^[106] А. Приставкин)

После книги остается послевкусие доброй грусти, ностальгии, а закрывая ее, становится обидно, что так быстро она закончилась, но обо всем по порядку. Вся история произошла из-за капитализма, как не удивительно ☺ именно из-за его порождения – деньги-товар-деньги, да и вы не ослышались. Главный герой проводит целую ночь в лифте, так как в старых домах Болгарии за поездку необходимо было кинуть копеечку, а именно Болгарскую стотинку, ну а если ее нет, значит, ты никуда не едешь. Так вот главный герой никуда и не ехал, вернее, приехал, а выйти не смог. Он застрял в лифте, в полном одиночестве, а так как была ночь, стотинки у него не было, то ждать спасения ему пришлось до утра, но спасибо бутылке коньяка и записной книжке, в которой были отмечены его друзья. Ему бы очень хотелось, чтобы в этот момент они разделили с ним его одиночество и выпили рюмку коньяка, но так как физически это было невозможно, то герой предается воспоминаниям. «И разверзлись железные стены, и въяве увидал за длинным столом, составленным из нескольких разнокалиберных столиков, накрытых белоснежной льняной скатертью, гомонящую компанию гостей»^[107]. Так вот, казалось бы, в таком неуютном и ограниченном месте, начинают разворачиваться множество историй, в которой каждый герой индивидуален, наделен собственным нравом, характером, драмой и радостью. Воспроизводит эти истории один человек – главный герой, который заперт в лифте до утра, но предаваясь воспоминаниям, описывает таких разных, но интересных персонажей. Вспоминается Ф. М. Достоевский со своей филигранной «психологией пера», у которого каждый персонаж – это целая история, целый мир. Так вот и в данном произведении вниманию читателя представлены множество историй, в которых главный смысл – это люди, вокруг которых и благодаря которым эти истории и возникают. Ну, вот например история, про того, кто выбрал север и его жесткие правила для своей работы и жизни: «Север – болезнь такая. Магнит для эмоциональных душ, затягивает необычным стилем жизни, стихией, вольницей, непривычной для нас, москвичей»^[108], того, кто заболел им и уже без него не может. Или про замечательный напиток, который любят не менее замечательные люди – медовуха. «Рецепт же прост, как все гениальное: чистая родниковая вода, да мед, да время… Чем дольше стоит, тем забористее и приятней. Вкус, поверьте, вовсе не меда, никакой приторной сладости, а лишь необыкновенная душистость и нежность. Ну и как водится, приятное похмелье, без всяких там последствий. В общем, медовуха, пришлась мне по вкусу»^[109]. Или про то, как можно хорошего человека отличить по тому, как он пьет отъявленную сивуху, которую ему подсунули товарищи, а он на них не обижается.

Одним словом – замечательная книга, про душевных людей и искренние переживания автора, которому удалось раскрыть их в первую очередь для себя, ну и большое спасибо ему, что он поделился и с нами, а в заключение хотелось бы сказать: «Первая, как говорят колом, вторая соколом, третья мелкой пташечкой!»^[110]

Запрещается во время чумы плевать на котов («Чума»^[111] А. Камю)

«[…]не так уж важно, как вы будете величать эту болезнь – чумой или лихорадкой. Важно одно – помешать ей убить половину города».^[112]

Лично для меня роман «Чума» – это очередной шедевр Альбера Камю, писателя и философа, который считал своим общественным долгом на протяжении всей своей жизни искать истину. Роман «Чума», можно поставить в один ряд с такими произведения автора, как «Посторонний», «Процесс», «Миф о Сизифе», «Первый человек» с их уникальными и общими чертами, присущими Камю, как гению выражения экзистенциализма. Но «Чума», по настроению, так же очень похожа на «Замок», Ф. Кафки, так как мы можем наблюдать в повествовании замедленный, клейменный стыдом мир маленького города, где жители блуждают, сталкиваясь в космической пустоте, вследствие своей заброшенности и изоляции от большого мира. Общее настроение эфемерности существования города и его жителей чувствуется после нескольких месяцев «эпидемии»: «[…]когда тревога затянулась, сердца людей, казалось, очерствели, и каждый жил или шагал где-то в стороне от этих стонов, как будто они стали естественным языком человека»^[113]. Мы наблюдаем картину глобального отчуждения в городе, автор рисует нам абсурдность всего мира через появления скверны, эпидемии чумы. Но является ли чума только эпидемией, которая заставляет жителей Орана воспринимать краски неба и запахи земли иначе, безусловно, нет – это пример «пограничной ситуации», которые описывал в своих трудах другой философ, один из родоначальников экзистенциализма – К. Ясперс^[114]. В результате явления чумы, жители города ощутили хрупкость и конечность своего индивидуального существования, что не могло, не отразится на общей атмосфере городской среды и его жителях. Пограничная ситуация заставляет человека искать основания своей жизни в форсированном режиме, таким образом он осмысливает себя и «Другого» из более глубоких и искренних побуждений. «Люди – они скорее хорошие, чем плохие, и, в сущности, не в этом дело»^[115]. Пишет Камю, гениально переходя к осмыслению разрушительной идеологии фашизма, которая захлестнула Европу и привела к известным событиям, он пишет далее: «они в той или иной степени прибывают в неведении, и это-то зовется добродетелью или пороком, причем самым страшным пороком является неведение, считающее, что ему все ведомо, и разрешающее себе посему убивать. Душа убийцы слепа, и не существует ни подлинной доброты, ни самой прекрасной любви без абсолютной ясности ведения»^[116]. Тем самым мы можем сказать, что именно неведение, считающее, что ему все ведомо и является тем центром любой идеологии, которая в итоге пропагандирует насилие и приводит не только к фашизму, но и к тоталитарным режимам, политическим диктатурам, межнациональным конфликтам и локальным войнам. И главное это не только отсылка к событиям во Франции в период фашистской оккупации, а именно сама атмосфера удушья, которая царит вокруг. Эта мысль открывает более глубокий смысл повествования, в котором Камю доносит до нас, что чума – это аллегория скверны человеческой, любой тоталитарный режим, фашистская идеология, сегрегация идет от человека, человека зараженного этой скверной: «[…]каждый носит ее, чуму, в себе и не существует такого человека в мире, да-да, не существует, которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы случайно забывшись, не дыхнуть в лицо другому и не передать ему заразы»^[117]. Человек сам является разносчиком этого микроба скверны, который и порождает убийство, насилие и расовую неприязнь. Но есть ли решение для человека в этом абсурдном мире, автор отвечает на этот вопрос мир без любви – это мертвый мир: «[…]и неизбежно наступает час, когда устав от тюрем, работы и мужества, жаждешь вызвать в памяти родное лицо, хочешь, чтобы сердце умилялось от нежности»^[118]. И, несмотря на то, что Камю утверждал, в своем произведении «Миф о Сизифе»: «Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы»^[119], хочется, надеется, что именно любовь может являться основанием свободы и надежды, каким бы не было трагичным и страшным наше прошлое или настоящее.

«Иметь» мир или «Быть» с ним («Иметь или Быть?»^[120] Э. Фромм)

Отвечу сразу на вопрос, почему же так важно прочитать именно эту работу Фромма. Ответ однозначен: «чтобы пробудиться». Также сразу надо предостеречь читателя о трудности восприятия «философа от психологии» Э. Фромма. Но я совершенно не собираюсь этого делать, потому что читать его достаточно просто, не обязательно быть профессором, достаточно, допустим, читать русскую классику либо стать, на время прочтения более внимательным и сосредоточенным. Всё-таки это не литературный жанр, в полной мере, некий академизм встречается, но Фромму удается главное, он объясняет сложные вещи понятным языком, но перейдем непосредственно к книге.

Темп жизни современного общества нельзя недооценивать, скорость развития медиа, распространения информации, физического передвижения (благодаря самолетам, скоростным поездам), социальных связей (которые становятся слабыми), капиталистическая парадигма (время-деньги), все эти факторы формируют повседневного человека. Жизнь напоминает бег, причем совсем не обязательно на длинную дистанцию…Человек запрещает сам себе остановиться, осмыслить свой жизненный путь, расставить для себя приоритеты, он словно двигается по инерции, увлекаемый вихрем общественного уклада и понятий, которые для него приготовило общество. «[…] большинство людей живут в полудреме и не осознают, что огромное число явлений, которые они считают не подлежащими сомнению, на самом деле представляют собой иллюзии, произрастающие под воздействием социального окружения»^[121]. Было бы ошибкой утверждать, что современный человек живет вне идеологии. Идеология для нас приготовлена, мир выстроен по принципу капиталистической системы, потребление является для человека высшей целью, словно образ «Золотого тельца», которому покланялись иудеи в пустыне. Причем не, сколько потребление вещей, а потребление знаков является высшей ценностью сегодня. Мы покупаем не автомобиль, а марку известного концерна, не телефон, а IPhones, не кроссовки, а «Balenciaga» и т.д. Скромная установка на «Быть» становиться абсурдной, ведь зачем тогда вообще «Быть» если ничего не «Иметь»? «Человек с ориентацией на «иметь» относится к миру, как хозяин к собственности, к своему имуществу»^[122]. Можно сколько угодно говорить о том, что Маркс устарел (но в основном эти слухи утвердились в результате капиталистического уклада хозяйствования современности), но ТОВАРНЫЙ ФЕТИШИЗМ никуда не исчез. Складывается ощущение, что привязанность к вещам – это родовое свойство человека. «Современный потребитель может определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю»^[123]. Не ценностные установки или интеллектуальный уровень является мерилом для человека дня сегодняшнего, а его материальный статус. Мы воспринимает человека через призму его финансовой составляющей. Он молод, имеет высокооплачиваемую работу (совершенно неважно какую, главное высокооплачиваемую), дорого одет, имеет автомобиль престижного класса, для того, чтобы утвердить его надлежащим членом современного общества больше ничего не нужно. Неправда ли невысокая цена для признания тебя своим? А как же быть с духом, интеллектом и душой? По-видимому, мы бессознательно выносим эти свойства человека на задворки исторического момента. Современное общество напоминает этакую медузу, которую вывернули наизнанку, в результате центр стал периферией, а периферия центром. Самая главная цена, которой мы расплачиваемся за отношение к миру в категории «Иметь» – это наше отношение к «Другому». Мы начинаем относиться к нему с точки зрения потребления, совершенно не осознавая этого, он нужен нам для удовлетворения своих собственных нужд, мы не видим смысла привязываться к нему, искренне сочувствовать, помогать, сопереживать. Но есть одно большое отличие современного информационного общества от потребительского – создание Интернета. «Мы уже больше не хозяева техники, мы – ее рабы; и если раньше она помогала творчеству, то сегодня у нее совсем иной лик – это богиня разрушения (подобная индийской богине Кали), которой и мужчины и женщины готовы принести в жертву себя и своих детей»^[124]. Заметьте это написано в 1976 году, когда Интернет существовал лишь в проекте, для военных нужд США. Сейчас общение в интернет-пространстве становится более привычным, нежели в реальном, жизненном пространстве. Тем самым между человеком и человеком встал экран, безжизненный и искусственный, следовательно того «Другого» я воспринимаю как нечто неодушевлённое, «Другой» становится вещью фактически в полном смысле этого слова…

Необходимо остановиться. Помыслить себя и окружение, рефлексия необходима. Человек должен решить для себя «Иметь» ему этот мир, либо «Быть» в нем. Ну и в заключении, лишь цитата, написанная 44 года назад Фроммом: «Есть все основания предполагать, что по мере роста населения возрастает вероятность смертоносных эпидемий»^[125]. По-моему, веский аргумент для прочтения, не правда ли?

Интернет как идеальная вещь^[126] («Хищные вещи века»^[127] А. Стругацкий и Б. Стругацкий)

В этой антиутопии раскрываются проблемы всеобщего радикального гедонизма, необразованности, неприятия интеллектуалов, которых в этом обществе презрительно называют «Интели». Но я бы хотел остановиться на «слеге». «Слегом» в романе называют наркотик. При его употреблении (а он требует совершенно определенного, лишь ему присущему акту употребления) человек получает удовольствие, которое не может сравниться ни с одним ощущением, которое он может получить в реальной жизни. «Слег» это квинтэссенция вещи, так называемая идеальная вещь общества потребления, возможно, все поколение общества потребления шло к созданию вещи подобного рода, а возможно, и все человечество…

Главный герой негодует в страхе за человечество, считая этот наркотик конечным итогом развития человеческой цивилизации. «Это конец взаимодействию человека с природой, это конец взаимодействию личности с обществом, это конец связям междуличностями, это конец прогресса […]. Все миллиарды людей в ваннах, погруженные в горячую воду и в себя. Только в себя…»^[128].

Не кажется ли вам, что сеть Интернет (дополненная и виртуальная реальность, идея Интернет вещей) имеет все предпосылки для того, чтобы стать идеальной вещью, для того, чтобы мы подключили к ней свои тела, создали идеальный компьютерный образ и ушли в нее окончательно со всей своей натуральной гарантией, как такая перспектива?

Композитор, поэт, певец («Парус»^[129] В. Высоцкий)

По-настоящему народный «Наш Володя» – композитор, поэт и певец. В. С. Высоцкий – парадоксальный литератор и поэт. Он был признан ЦК и народом, причем всех классов. Его, любили интеллигенты и блатные, коммунисты и диссиденты, поистине беспримерный гений своего времени. Хотя именно его время рождало множество гениев, несмотря на цензуру. Как у А. Ахматовой «Когда б вы знали из какого сора…»^[130]. Но, несмотря на всесоюзное признание ни одного сборника стихотворений Высоцкого не вышло при его жизни:

Первый сборник стихотворений «Нерв», вышел в 1981 году, сразу после его смерти. При жизни, надо признать, его в первую очередь воспринимали, как певца, его голос на разрыв аорты – фирменный стиль, который воспроизводить после Высоцкого становится бессмысленным. Нам, современным людям остается лишь текст, несмотря на то, что благодаря интернет-пространству, мы имеем удовольствие наблюдать и видеть короткие интервью, а главное слышать песни Высоцкого, в авторском исполнении. Скажу честно, ни смотря даже на возможность смотреть его песни на видео, слышать его голос, лично для меня он – Поэт, причем с большой буквы. Например, я такого же мнения об И. Бродском, гениальный поэт, который мог писать абсолютно обо всем, но понять его могли не все. А Высоцкого может понять каждый: студент, и его родитель, полицейский и заключенный, интеллектуал и пролетарий. Поэт Высоцкий нашел универсальный ключ к сердцу каждого класса. Только давайте не будем говорить, что классовое общество перестало существовать. Отвечу кратко – это не так, были и будут, по крайней мере, есть богатые и бедные, вот вам и классовое общество, нет середины, и не было никогда – это глубокое заблуждение. Просто, порой бедный, хочет мнить себя средним, ага, как бы не так. Анализировать творчество Высоцкого, в полной мере, честно признаться, я не хочу, так как есть желание, чтобы вы познакомились с его стихами самостоятельно. Поэтому я напишу, так называемые записки на манжетах по его сборнику стихотворений «Парус», с абсолютно общими пояснениями, а вы сами решите, надо Вам это или нет.

Во-первых, впечатляет энергия и потенция поэта, Высоцкий всегда с надрывом, Высоцкий, всегда на разрыв.

Я как будто вместе с ним совершаю эти поступательные движения, прыжки, приседания, отжимания каждое утро в 8 утра – моя гимнастика ☺. Бодрость моего духа множится вместе с его командой!

Высоцкий, любил, страстно, но, по-настоящему, всегда одну. Нет, он любвеобилен, но любит ее «Мадонну», единственную и непревзойденную, а, следовательно – он любит жизнь!

Помимо любви, тема дружбы, сквозит во многих его стихах, здесь и «Дорожная история», «Песня о друге», в конце концов «Как зайдешь в бистро-столовку» – стих посвященный ныне живущему Михаилу Шемякину – «чьим другом посчастливилось быть мне» (так высоко оценивал В. Высоцкий свою дружбу с М. Шемякиным).

Высоцкий раскрыл тему войны так многогранно, четко и живо, что многие его современники думали, что он старше и прошел весь этот ужас. На что Высоцкий уверенно отвечал: «Нет – не видел, не был. Но мы поколение, детей, чьи родители воевали. Возможно, мы жалели, что не прошли этой пробы, но были благодарны. Поэтому мне хотелось выразить то, о чем мне так много рассказывали». Сказано без какого-либо пафоса и гонора, просто и понятно, а как написал, одни эмоции.

А о братских могилах…

Или военные песни…

По воспоминаниям современников Высоцкого, которые действительно прошли войну он написал все так, пусть интуитивно, но передал весь ужас, боль, а вместе с тем храбрость советского солдата.

Высоцкий был в первую очередь творцом, он лишь хотел быть услышанным. Его популярность, успех, признание было, конечно не лишним, какой творец не хочет быть услышан, но именно это его и сгубило.

Бесконечные выступления, концерты, все это заставляет поэта находить способы быть в тонусе (алкоголь, морфий). Возможно, он просто сгорел, отдал себя всего, без остатка, а самое главное, по всей видимости, он сам, все это прекрасно понимал. Предчувствие скорой смерти прослеживается с 1978 года в творчестве поэта…

Или.

Обращаясь к другу Михаилу Шемякину:

А следующим стихотворением заканчивается сборник «Парус», а вместе с ним, как вы понимаете и мирская жизнь гениального композитора, поэта и певца В. С. Высоцкого.

Кто такой Джон Голт? («Атлант расправил плечи»^[144] А. Рэнд)

Давно хотел прочитать эту увесистую Библию капиталистического общества, но все как-то не доходили руки, не хватало времени, но в большей мере существовал страх перед столь объемным произведением. Тем более после обучения на философском факультете еще присутствует во мне аллергия на тяжеловесные философские концепции. К коим, как мне казалось, после прочтения отзывов на книгу, относится и данное произведение. Ведь ее автор является основателем философии рационального индивидуализма, который противопоставляется коллективизму. Но, все оказалось совсем не так страшно и запутано, в общем – это довольно обычный классический роман, со всеми присущими ему признаками. По тематике, который гораздо слабее «трилогии желаний» Т. Драйзера^[145], а по смыслу уж конечно не дотягивающий до триады Г. Гегеля с его законченным вариантом философии в принципе (мне показалось, что три части романа и их название должны сливаться в общую концепцию, которой я, к сожалению или к счастью не проследил).

В романе определенно прослеживается главная идея и персонаж – это тот самый Джон Голт, который выступает в качестве идеала человека-творца, живущего исключительно за счёт своих творческих способностей и таланта. Его образ призван разоблачить косность политиканов и лень человека, не желающего трудиться и создавать. Дагни Таггерт (главная героиня романа) именно в его честь называет свою железнодорожную линию, которая построена из нового материала – это Риарден-металл. Ведь кто такой Джон Голт? «Когда люди произносят его имя, это всегда бывает из…Страха? Отчаяния? Безысходности? Да…да, именно так. Я хочу, чтобы они понимали это!»^[146]. Дагни – идеалист, который в принципе отвергает даже боль и увечье: «[…]боль и уродство никогда нельзя принимать всерьез»^[147]. Она богата, энергична, молода и хочет показать и доказать окружающим, что дело ее отца живо. Она не боится краха своего предприятия, пусть бояться другие – менее амбициозные, успешные и молодые, ведь она же работает и стремиться не только заработать, но и сделать что-то лучше. Но здесь читателю становиться как-то пресно, потому что у всех нас есть примеры из жизни, когда человек идет к материальному успеху на протяжении всей жизни, но что-то идет не так. Или стремление создать или изобрести что-то на благо и для общества, оборачивается против него, и он опускает руки. Нет, я не призываю к пессимизму, ну уж слишком наивны эти персонажи А. Рэнд, как Д. Таггерт, так и Фриско д'Анкония, которые получили огромное наследство от своих родственников. Я, конечно, соглашусь с автором: «Если наследник достоин своих денег, они станут ему служить. Если же нет, они его разрушат»^[148]. Или с ее утверждением о посредственных людях: «Вам известен критерий посредственности? Это злоба по отношению к чужому успеху. Им не знакомо одиночество, которое приходит, когда достигаешь вершины. Одиночество из-за отсутствия равного, ума, который ты мог бы уважать, и открытия, которым ты мог бы восхищаться»^[149]. Но кто такой этот «посредственный» человек, в произведении А. Рэнд, мне не понятно. Клеймить всех тех, кто не заработал больших денег, по-моему, глупо, считать за человека второго сорта, того, кто не стремится к материальному благу тоже. Возможно, простой человек и хочет просто быть «посредственным», быть небокоптителем (как о таких людях писал Гоголь), но это же не значит, что он не может критически оценивать себя и окружающую обстановку, например политическую или экономическую? А если это так, то он совершенно не заслужил звания «посредственного», он имеет право на свою посредственность, как и любой капиталист на свой эгоизм и капитал. Мне вспоминается нашумевший Оскароносный фильм «Паразиты»^[150]. Не правда ли идеи фильма и книги А. Рэнд похожи. А именно – не только высший класс небезупречен, но также низшие слои, то есть те самые «посредственные» люди, злые, коварны и готовы обмануть, особенно если вопрос касается материальных ценностей. Одни работают, другие пожинают плоды их труда и уже не капиталист экспроприирует продукт труда рабочего, а рабочий присваивает блага капиталиста, тем самым Марксистская максима оборачивается против «посредственного» человека. И такой фильм с данной идеей забирает Оскара, а книга А. Рэнд переживает уже 13-е издательство. Но после выхода книги прошло 62 года, а классовое общество «перестало» существовать, ведь об этом сегодня нам кричат во всеуслышание, ну а почему же происходит такое расслоение между богатыми и бедными, ведь та самая либертарианская максима, о которой писала Рэнд победила и правит западным обществом сегодня. Одним словом для меня лично позиция рационального эгоизма неубедительна, хотя, наверное, отчасти следованию ей, в современном мире мы обязаны традиции филантропии, которая появилась со стороны влиятельных бизнесменов. Но с другой стороны мы понимаем, что тех денег, которые вкладывают самые влиятельные компании в рекламу своей продукции, хватило бы, чтобы победить голод на всей планете.

Но давайте вернемся к произведению и ее героям. Так Джон Голт – это прототип Г. Форда, гениального инженера и бизнесмена, создателя великой империи, поклонение, которому описано еще у О. Хаксли в книге «О дивный новый мир»^[151], которая была написана на 25 лет раньше, в которой никто не задавался вопросом «Кто такой Джон Голт?», люди просто «осеняли себя знаком Т». Фриско д'Анкония, Риарден и тем более Джон Голт – незаурядные, умные и сильные мужчины, но почему Рэнд уложила всех их по очереди в постель со своей героиней? Думается, прослеживается влияние не только концепций автора и философа, но и тяга к эмансипации, в результате которой прослеживается не только этика умеренного эгоизма, но и этика полигамии. Как раз именно сексуальный вопрос в либертарианской концепции и является ее слабым звеном, достаточно обратить внимание на ЛГБТ сообщества запада и борьбу за гендерность, где понятие отец и мать перестают существовать, а на смену им приходит родитель 1 и родитель 2.

В заключение хотелось бы сказать, что, данную книгу, наверное, стоит прочитать, она ставит много вопросов, но не дает на них ответов. Хотя, по моему мнению, философское произведение, перенесенное в литературное, как раз и должно раскрывать свою идею любому читателю, но если эта концепция и работает, в данном случае она получилась уж очень уязвимой, а противоречий в ней не меньше, чем в доктрине построения коммунизма.

Лекарство от лености («Так говорил Заратустра: Книга для всех и для Никого»^[152] Ф. Ницше)

«Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и вместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю – самое ужасное преступление, так же как чтить сущность непостижимого выше, чем смысл земли!»^[153]. Очень необычно воспринимается Ницше, при первом с ним ознакомлении, для человека христианской религии, в особенности православной. Большинству с детства прививали духовную культуру. Отношение к религии конечно у всех сугубо личные, но думаю многие, по-крайней мере в сложные жизненные периоды о Боге вспоминают и взывают прийти на помощь. А в рассматриваемой нами книге, практически с первых страниц обрушивается на читателя «Бога нет, Бог умер!». В сочетание с непревзойденной мощью и энергетикой повествования, стиль которого больше напоминает танец, задает бешеный темп и энергетику, вложенную философом в произведение. «Так говорил Заратустра» – книга, которую многие называют библией Ницше. Философ подобен Иисусу, он создает собственную религию, а без апостолов, религия это учение (анекдот в стиле ДАО о дьяволе и религии). «Спутников ищет созидающий, а не трупов, а так же, как он, ищет созидающий, тех, кто пишут новые ценности на новых скрижалях. Спутников ищет созидающий и тех, кто собирал бы жатву вместе с ним: ибо все созрело у него для жатвы. Но ему не достает серпов; поэтому он вырывает колосья и негодует»^[154]. Но произведение Ницше, это не проповедование всеобщего добра и милосердия, не взывание к высшим моральным, устоявшимся до творчества Ницше, ценностям. Ницше создает не только философскую систему, самое интересное это то, что он разрушает библейскую парадигму, взывая человека не быть смиренным и послушным. Философ призывает вырваться из этих оков, уповая лишь на себя, на свою волю и жизненную энергию, и только благодаря этому стать свободным. Освободится, пройдя через себя и только благодаря себе. «Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее более в сторону, подобно больным и умирающим. Больными и умирающими, были те, кто презирал тело и землю и изобрел небо и искупительные капли крови; но даже и эти сладкие и мрачные яды брали они у тела и у земли!»^[155].

Но в своем понимании свободы Ницше не до конца категоричен, он дает понять, что если в человеке есть хоть искорка воли, то он может и должен быть свободным, ведь это и есть удел человека, он должен жить и настоящая жизнь через его свободу и волю откроется ему. «Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и скрытых островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты земля человека. Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей, доходит благая весть»^[156]. «Воля освобождает: таково истинное учение о воле и свободе – ему учит Заратустра. Не хотеть больше, не созидать больше не ценить больше! Ах, пусть эта великая усталость навсегда останется от меня далекой! Даже в познание чувствую я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моем познании, то потому, что есть в нем воля к рождению»^[157]. Заратустра равнодушен к тяготам и суровым испытаниям и именно через них он становится, абсолютно свободен. Он взывает человека следовать его примеру, двигаться только вперед и не останавливаться на пути к свободе, бежать к идеалу сверхчеловека и верить лишь в себя в свою силу и мощь! Иначе крах и станем мы отступниками истинной цели и откажемся от абсолютной свободы своей. «Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: «Будем опять, как малые дети и станем взывать к милосердному Богу!» – устами и желудками, которые испорчены набожными кондитерами»^[158].

Произведение Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» являет в себе произведение освобождения человеческой души. Свободы души именно подлинной, в которой нет места религии, за то в ней есть личность: сильная, волевая, сверх-мотивированная именно земным существованием. Ницше, по моему мнению, можно сравнить с Конфуцием он проповедник не философии, а именно мудрости, причем земной мудрости жизни. Его житейскую мудрость, которую можно впитать практически из каждой строчки книги, человек может сделать для себя писаным уставом, по многим вопросам своего существования. Я считаю, что человек, который поймет и оценит советы Ф. Ницше в лице Заратустры, избежит многих жизненных ошибок, ведь это произведение являет в себе лекарство от лености, флегматии, апатии и отчуждения, оно есть учение о свободе в чистом виде.

Лондон под винил («Странник по звездам»^[159] Дж. Лондон)

«И всюду она – вечная, великолепная, несравненная женщина».^[160]

Я слышу в этом произведении Дж. Лондона потрескивание… Потрескивание иглы по виниловой пластинке, потому что прочтение данного произведения напомнило и отсылает меня к тем чувствам, которые я испытываю, когда наслаждаюсь музыкой, воспроизводимой на виниловом проигрывателе. Чтение этой книги отсылает меня к чему-то ретроградному, через потрескивание винила мы поворачиваемся к произведению как цельному созданию, которое возвращает нас к природе музыки, а, следовательно, как любое произведение искусства будоражит в нас духовные чувства. Дж. Лондон возвращает нас к жанру романа в романе, к классике литературы. Множество сюжетов переплетаются – приключения, историческая сага, вестерн, а в корне всех историй лежит борьба за человеческую свободу. В этом произведение Лондона есть и настоящее и наивное. Когда мы прослушиваем пластинку на виниле сегодня, мы становимся героями старых Французских черно-белых фильмов, в которых непременно курят сигареты марки «Gitanes»^[161], говорят о вечном, о любви, страстях и пороках. Тех фильмов, о которых писал Жан-Люк Годар^[162]: «Чтобы снять хороший фильм ничего не нужно, только мужчина, женщина и пистолет». Так и Лондон подтверждает для меня следующую мысль – любовь всегда уместна, особенно любовь между мужчиной и женщиной, она в принципе и есть единственная. Мужчина встречается с женщиной, как плод любви появляются дети (образ женщины матери), мужчина уходит с этой женщиной (стоп-кадр), «вечной женщиной», как пишет Лондон. Читая Лондона, я будто забываю о том, что существовали суфражистки, не было С. Де-Бовуар^[163], с ее гимном эмансипации (конечно в проекте, книга «Второй пол»^[164] не задумывался как библия эмансипации, но стала таковой), как будто я не знаю о трансгендерах, как будто бы ничего этого не было в истории. В романе Лондона есть только мужчина и женщина, мужчина, который всю свою жизнь стремится к своей женщине и женщина, которая всю свою жизнь только и ждет своего «вечного мужчину». Мужчина, который всю свою жизнь делает себя ради той одной «вечной женщины», которая есть или была или будет в его жизни. Сменяются поколения, мужчины и женщины, но остается один конкретный мужчина и одна конкретная женщина, эта идея для меня является самой стержневой в этом произведении Лондона. «Мужчина отличен от женщины. Она живет повседневностью, и ей, недоступно то, что лежит за гранью настоящего. Нам знакомы честь, несравнимая с ее честью, и гордость, о которой она даже не может помыслить. Наши глаза устремлены вдаль, ибо они созерцают звезды, а ее глаза видят только твердую землю под ее ногами, руки возлюбленного, сжимающие ее в объятиях, младенца, жадно прильнувшего к ее груди»^[165]. «Более великой, чем наш труд и наше дерзание, больше нашей изобретательности и полета воображения, более великой, чем битва, созерцание звезд и таинство веры, – самой великой всегда была женщина»^[166].

Тем самым слушая музыку на виниловом проигрывателе и, читая Лондона, я ощущаю себя в традиционном двухмерном прекрасном мире, который не нуждается в совершенствовании, а лишь требует сохранения своих культурных и духовных норм. В мире, который находится вне галактики Интернет, родителя один и родителя два, ЛГБТ сообществ, риска информационных войн и цветных революций, в нем ничего этого нет, только совершенная красота, которая по уверениям спасет наш мир от катастрофы, хочется на это надеется.

Меновая стоимость человека («Элементарные частицы»^[167] М. Уэльбек)

«Освободившись от ограничений, которые накладывают на личность происхождение, привычки, устойчивые правила поведения, современный человек готов занять свое место во вселенской системе торговых сделок, где ему будет однозначно присвоена определенная меновая стоимость».^[168]

В заглавии приведена в качестве эпиграфа цитата из сборника эссе М. Уэльбэка «Мир как супермаркет»^[169]. Этот сборник вышел во Франции в 1998 году, фактически одновременно с романом «Элементарные частицы», между ними существует не только временная, но и смысловая связь. Главной идеей этих двух разных, но похожих произведений одного автора является представление человека в качестве товара. Человека, который лишился оснований веры, духовности, а, следовательно, человеческого лица. Общество благополучия, которое сформировалось на западе во второй половине XX века, характеризуется максимальным уровнем потребления, высокими скоростями развития науки и производства, что повлекло за собой экономический подъем и высвобождение свободного времени для человека, которого не было столько ни в какую другую эпоху. В результате данного исторического развития сформировались определенные парадигмы, которые характеризуют именно эту эпоху – это стремление к наслаждению, в том числе радикальный гедонизм. Молодость – как основополагающий фактор, который только и может позволить человеку получать наслаждение, отсутствие веры (что и происходит в современном Европейском обществе сегодня, когда здания церквей, которые не пользуются интересом у католиков, переделываются под мечети, для арабского населения).

Центральными героями Романа являются два брата – Брюно и Мишель, совершенно разные люди, как это часто бывает у самых близких родственников в любой семье, они являются яркими представителями Европейского общества второй половины XX века. Брюно – обычный работник социальной сферы с неудавшейся личной жизнью и манией сексуального наслаждения, по поводу которого занимается постоянной рефлексией, испытывая страх перед старостью. «По мере того как его эрекция становилась все труднее и быстротечнее, Брюно впадал в безвольную, печальную расслабленность. Секс являлся главным смыслом его существования, теперь он понял, что изменить что-либо уже невозможно. В этом отношении Брюно был типичным представителем своей эпохи»^[170]. Мишель – ученый, который ломает себе голову над идеей, которая соединяет физическую теорию и биологию, космос и генетику, элементарные частицы и человека как такового. Он в свою очередь вызывает более теплые чувства у читателя, так как является ученым, который ищет путь совершенствования природы человека. По результатам его работы, научное сообщество создает искусственного человека с одним лишь желанием бесконечного удовольствия. В своих индивидуальных качествах Мишель выпадает из этого общества, он посторонний, но не в смысле произведения Камю^[171], а в смысле своей природной гениальности и возможно именно из-за этого, а не из-за смерти своей любви Аннабель он покончил с собой, после написания последних строк своей научной работы. Он осознал всю тяжесть этого мира потребителей, в котором не осталось места гармонии и искренней любви, мира соревнования и борьбы, суетности, насилия и радикального гедонизма.

Так же о сходстве идей двух произведений автора. Приведу еще одну цитату из сборника эссе «Мир как супермаркет»: «Так или иначе, если мы будем и впредь придерживаться механистичного и индивидуалистского видения мира, то мы обречены. Мне не кажется разумным продлевать страдания и беды. Идея индивидуализма господствует над нами пять столетий, пора свернуть с этого пути»^[172]. Тем самым автор призывает остановиться и совершить поворот к традиционным ценностям, которые были разрушены в эпоху осуществления сексуальной революции. О легализации противозачаточных средств в 1967 году во Франции: «Это и был тот самый момент, начиная с которого широким слоям населения открылся доступ к «сексуальной свободе», доселе приберегаемой для себя привилегированными кругами, представителями свободных профессий и богемой, равно как и руководителями мелких и средних предприятий»^[173]. Сексуальная свобода привела к ступени исторического возвышения индивидуализма, так как произошло разрушение семьи как последнего островка первобытного коммунизма «общественного хозяйства», следовательно разрушилось последнее препятствие между индивидом и рынком. Человек отныне превращается в товар и приобретает меновую стоимость. А когда человек воспринимается не в качестве личности, а в качестве товара, то его можно купить, заменить, совершить над ним факт насилия, в конце концов, убить, причем осуществляя этот акт с точки зрения потребления, то есть, получая удовольствие в этот момент. «Физическое насилие, самое крайнее проявление индивидуальности»^[174].

В заключение хочу сказать, проза Уэльбэка тяжела для восприятия, большое количество сексуальных сцен может оттолкнуть интеллигентного читателя. Существует такое мнение что порнографичность и искусство не совместимы, проза Уэльбека в основном именно порнографична, а не эротична. Но в своей работе он раскрывает те нарывы Европейского общества, которые не до конца еще раскрылись в современном социальном пространстве России. Уроки, которые мы можем извлечь из нее, позволят нам избежать превращения человека и общества в товар всеобщего потребления с определенной меновой стоимостью.

Мои три аргумента За! («Даниэль Штайн, переводчик»^[175] Л. Улицкая)

«[…] идеология, ставящая себя выше нравственности, неизбежно становится преступной».^[176]

Во-первых, необходимо сказать, что, безусловно, книга заслуживает внимания и прочтения, причем чтения внимательного. Так как и любому настоящему романа, данному произведению присуще множество сюжетных линий и действующих героев. Хотя, на первый взгляд, роман состоит из разрозненных писем, переписок, текстовых записей, да и просто заметок из прессы и СМИ. Именно здесь и кроется мастерство писательницы Л. Улицкой, она с помощью этих маленьких отрывков создала цельную картину, как историческую, так и художественную, представив читателю роман как таковой, в котором, безусловно, есть место для собственных размышлений, но по большому счету главная тема ясна и понятна. Самое главное, что читатель сразу включается в материю повествования и переживает за отца Даниэля, юную Хильду и находит для себя человеческое лицо даже в заядлой грубой коммунистке, Рите Ковач, то есть мы верим в эту историю, которая сшита из реальных и вымышленных фактов.

Во-вторых, читатель понимает, что главной темой произведения является не только пресловутый еврейский вопрос, но и вопрос веры, да-да именно веры, а не религии. Улицкая пишет: «Даниэль всю жизнь шел к одной простой мысли – веруйте как хотите, это ваше личное дело, но заповеди соблюдайте, ведите себя достойно. Между прочим, чтобы хорошо себя вести, не обязательно даже быть христианином. Можно быть даже никем»^[177]. И неважно кто вы Иудей, араб, католик или православный, оставаться человеком нужно и можно в любой ситуации, нужно иметь мужество для этого – это бесспорно, но изначально каждый человек свободен быть, свободен быть настоящим человеком. Любой антисемитизм, сегрегация и любое притеснение по национальному признаку находится в прямой пропорциональности от уровня культуры государства и, следовательно, его граждан. Если ценность культуры и истории будет значима для поколения, то геноцид и холокост никогда не повторится, а возможность третьей мировой войны останется только на страницах романов фантастов.

В-третьих, по моему мнению, данную книгу необходимо ввести в курс школьной программы, так как со стороны учеников старших классов есть запрос именно на прозу современную, понятную им, доступную и ясную. Полезность этого романа будет безусловна, так как ученик получит представление о второй мировой войне, притеснении по национальному признаку, выработает для себя (с помощью учителя в первую очередь) гуманный ориентир поведения к «Другому» а значит, будет ориентироваться на более широкий круг жизненных ценностей в дальнейшей взрослой жизни.

Мы катастрофически не умеем быть счастливыми («Острова в океане»^[178] Э. Хемингуэй)

Роман «Острова в океане» я прочитал еще лет пятнадцать назад, когда заканчивал школу, тогда он произвел на меня впечатление, которое можно сравнить с чтением любой мало-мальски известной книги о приключениях и путешествиях. Да, неплохой роман, на большее он не дотягивал. По странному стечению обстоятельств эта книга переезжает со мной из одного места в другое, помимо того, что год ее издания 1986, я так затер ее обложку бесконечными переездами, что она приобрела просто темно-синий цвет, на котором нельзя различить ни названия, ни автора. И вот недавно я посмотрел на свою полку и совсем не понял, что это за книга, смотрит на меня, только открыв, я узнал ее – старина Хемингуэй и новое прочтение вызвало у меня совершенно другие эмоции. На этот раз, дочитав и громко захлопнув книгу (такая традиция зародилась у меня в 15 лет, когда я только начинал знакомиться с литературой и упивался Достоевским и Мураками, разбавляя их Пелевиным, но традиция осталась до сих пор. Дочитал книгу, хлопни! ☺). Первая мысль, которая меня посетила в этой секундной тишине, следующая – мы катастрофически не умеем быть счастливыми. К этой мысли меня подвел не только сюжет романа. Я проанализировал шестнадцать лет своей жизни, которые прошли после школы, подумал о моем отношении к роману тогда и сейчас. Ведь книга всегда одна, а читатель разный, даже спустя время, один и тот же человек, взяв в руки одну и ту же книгу, может получить совершенно различные эмоции. Ко всему в своей жизни, в том числе к литературе мы относимся через опыт, опыт – это мать всех наук. Именно эта книга, отослала меня туда, в прошлое, я посмотрел на себя и вспомнил о своих печалях, трудностях и переживаниях. Конечно, сейчас для меня это смешно, по-моему, я был абсолютно счастлив тогда, но может быть и сейчас, несмотря ни на что я счастлив, но этого не замечаю? Не смотря на то что, после рубежа тридцати лет практически любой человек на своем примере наблюдает конфликт мечты с реальной жизнью, будь то мужчина или женщина, если они не обзавелись семьей. Или в большей степени мужчина, если не сделал карьеру и не заработал достаточно материальных благ, не достиг той мечты, к которой шел. Одним словом, я счастлив, просто не могу схватывать этот момент вовремя, причем катастрофически. Но давайте, наконец перейдем к произведению, ведь именно оно подтолкнуло меня поразмышлять о счастье и том моменте, в котором я не умею его схватить^[179].

Главный герой романа – это востребованный художник маринист Томас Хадсон. Роман делиться на три части, каждый из которых отсылает к определенному месту, связанному с океаном и морем – это «Бимини», «Куба» и третья часть «В море». «Бимини» – это абсолютное счастье, пусть немного скучное, но настоящее и искреннее. «Говорят, счастье скучно, думал он, лежа с открытыми глазами, но это потому, что скучные люди нередко бывают очень счастливы, а люди интересные и умные умудряются отравлять существование и себе и всем вокруг»^[180]. Главный герой живет на острове, на летние каникулы его навещают трое любимых сыновей, от двух браков, которые остались в прошлом (хотя сожаления о разрыве с первой и второй женой, преследуют его по сей день). Самый маленький Эндрю и средний Дэвид, от второй жены, старший Томас от первой, а рядом с ними еще и лучший друг Томаса Хадсона – Девис Роджер. На протяжении целого месяца Томас Хадсон был счастлив. Они купались с детьми в океане, ловили рыбу, вели бесконечные беседы, он любовался и упивался их компанией, они наполняли каждый его день смехом и любовью. «Было много такого, что в свое время делало его счастливым. Но то, что за этот месяц дали ему эти четверо, во многом не уступало тому, что когда-то умел дать один человек, а печалиться ему пока было не о чем»^[181]. Как это обычно бывает трагедия приходит совершенно нежданно, кажется, только вчера Томас Хадсон проводил детей и Роджера с острова. Он получает телеграмму: «Ваши сыновья Дэвид и Эндрю погибли вместе с матерью в автомобильной катастрофе под Биаррицем. До вашего приезда все хлопоты берем на себя. Примите наше глубочайшее сочувствие»^[182]. После этой телеграммы Томас Хадсон никогда больше не будет прежним.

Часть вторая – «Куба». В ней Томас Хадсон пытается найти основания для своей дальнейшей жизни, пытается ухватиться за обрывки воспоминаний, но тут же откидывает их, так как пообещал себе не копаться в прошлом – это ни к чему. Перед нами предстает разбитый главный герой, со стаканом коктейля в руке, завсегдатай местных баров, в минуты своего отдохновения перед сном, его радует лишь его любимый кот по кличке Бойз. «Огорчений у меня довольно, подумал он. В изобилии. Земля изобилия. Море изобилия. Воздух изобилия»^[183]. Ведь его третий сын, его гордость – старший сын Томми погибает. Томас Хадсон теряет всяческий интерес к жизни, но он встречает свою первую жену, которую всегда любил, но не умел быть счастлив рядом с ней. Они вместе разделяют общее горе по потери сына, любят друг друга, но как оказывается, даже для счастья есть определенное время. Бывает слишком поздно или рано, а иногда и совсем неуместно. Хадсон и его первая жена любят и ценят друг друга, но быть счастливы вместе уже не могут, тем более после гибели сына.

Часть третья – «В море». Томасу Хадсону предстоит трудная задача. Он преследует фашистскую подводную лодку. Именно в третьей части романа главный герой перерождается, он, наконец, находит основания для жизни – это военное дело и его мужской долг. «Жизнь человека немного стоит в сравнении с его делом. Но чтобы делать дело, нужно жить»^[184]. В этой части раскрываются лучшие мужские качества главного героя. Он предстает перед читателем сильным, отважным и храбрым командиром, за которым готова идти его команда. Дело чести и долга для него превыше всего, гибель его сыновей, лишь закалила его, сделала его абсолютно бесстрашным. Ведь нет ничего страшнее ярости человека, которому нечего терять, поэтому он готов идти до самого конца. Томас Хадсон смертельно ранен, перед гибелью, в свои последние секунды он лишь слышит слова Вилли – члена его команды: «Не умеешь ты понимать тех, кто по-настоящему тебя любит»^[185], Хадсон умер.

«Острова в океане» – во многом роман автобиографический. Хемингуэй любил океан, выпивку, женщин, котов, участвовал в преследовании немецкого флота на побережье во время войны. Хемингуэй не просто так создал образ художника-мариниста Томаса Хадсона, ведь художник и писатель – это профессии очень созвучные, вернее конечно сказать призвания. Гениальный художник расплачивается за свое признание своей судьбой. Чем глубже он входит в анналы истории, тем драматичнее его судьба. Хемингуэй через этот роман, который не был опубликован при его жизни, будто напророчил себе трагический исход жизни собственной, как будто то горе от потери сыновей Хадсона он воспринял на себя, свое сознание и рассудок, что привело к печальному исходу писателя. В заключение лишь скажу, после прочтения романа действительно хочется быть просто счастливым, не смотря ни на что, а вернее научиться им быть.

«Недостатки, как известно, привлекают больше, чем достоинства»^[186] («Иностранка»^[187] С. Довлатов)

Эта повесть является искренне Довлатовской историей, за которые его так любят сегодня в России и уважают на западе. Не случайно рецензию я назвал именно цитатой из его книги, ведь она является квинтэссенцией всей повести, в которой все действующие лица и даже попугай Лоло сотканы из сплошных недостатков, тем не менее, герои продолжают привлекать и вызывать эмоции у читателя. Посудите сами, ведь в жизни, особенно после определенного возраста трудно найти совершенно положительных людей, а если таковые и находятся, то их пороки исходят именно от их отсутствия. Ну, что о них писать, они живут в своей уютной квартире, со своей счастливой женой и двумя детьми, имеют прекрасную работу, их ритм жизни размерен, выходные они проводят у стариков пенсионеров, гуляют в лесу, друзей у них нет, потому что любимая семья занимает все их свободное время. Такие люди выпивают только по праздникам и максимум один, два бокала вина, летом месяц отдыхают на море, и умирают в один день со своей второй половиной, одним словом с ними все понятно. А здесь, какой колорит, одни жители «русской колонии» 108-й улицы чего стоят, каков Евсей Рубинчик: «Девять лет назад он купил свое предприятие. С тех пор выплачивает долги. Оставшиеся деньги уходят на приобретение современной техники. Десятый год Евсей питается макаронами. Десятый год таскает он армейские ботинки на литой резине. Десятый год его жена мечтает побывать в кино. Десятый год Евсей утешает жену мыслью о том, что бизнес достанется сыну. Долги к этому времени будут выплачены. Зато – напоминаю я ему – появится более современная техника…»^[188]. А издатель Фима Друкер, или общественный деятель Лемкус. Все они олицетворяют собой эмигрантов третьей волны, которые единогласно подтверждают утверждение Довлатова: «В сущности, еврей – это фамилия, профессий и облик»^[189], ну неужели это не заслуживает внимания читателя. А сама главная героиня Маруся, да она прекрасна в своей противоречивости и недостатках. Женщины ей завидовали, а мужчины восхищались, в союзе она привилегированная особа, дочка богатых родителей, а в Америке домохозяйка, ювелир и еще кто-нибудь, в прошлом завидная невеста, в настоящем распущенная женщина. И как Довлатов умеет точно раскрыть своего персонажа, который в силу своих недостатков, рождает у читателя сожаление и приязнь, а еще заставит над ним посмеяться так, что чуть не роняешь книгу из рук:

«– Идем, расскажешь по дороге. Может, выпьем кофе где-нибудь?

Маруся рассердилась:

– А киселя ты мне не хочешь предложить?»^[190]. Или передать, так тонко ощущение человека, который сам пока в сущности ничего не добился, находится в другой стране и не знает, что ждет его за горизонтом. Тому, кто сам испытывает трудности, не понимает, как жить дальше самому, и только поэтому он не может сопереживать неустроенности «Другого», а ни в коем случае не из-за своего злого нрава. «Я почти не слушал. В таких делах, если начнешь прислушиваться, одно расстройство. Как говорится беспомощный беспомощному – не помощник…»^[191].

Проза Довлатова грустная и смешная, добрая и немного завистливая, свободная и скованная множеством оков. Именно такая получилась его главная героиня Маруся, которая нас в чем-то отталкивает, но обладает такой бешенной харизмой, что хочется ееобнять и успокоить, но что самое интересное в ее жизни все так, как должно быть и Испанец, и попугай Лоло. А в итоге Маруся поменяла не страну, а одни печали на другие, что выражает одну из главных максим творчества Сергея Донатовича Довлатова.

Ненастоящий лагерь («Один день Ивана Денисовича»^[192] А. Солженицын)

В первую очередь, необходимо напомнить, что «Один день Ивана Денисовича» – это первое произведение в Советской литературе, в котором поднимается тема ГУЛАГА, как такового. На его выход повлияло множество факторов – развенчание культа личности, «Хрущевская оттепель», ну и конечно личные «качества» самого Солженицына. В книге повествуется об одном дне арестанта Шухова Ивана Денисовича. Наружу выходит тема, которая не имела места в Советской литературе, для нее характерен свой особый предмет – это лагерь либо тюрьма и объект – человек (заключенный, арестант, осужденный). А теперь давайте остановимся поподробнее на самом произведении. Но еще одна поправка. Солженицын пишет не о лагере в полном смысле (какими считались лагеря Колымы, о которых писал В. Т. Шаламов), а о «легком» лагере (в котором еще жив кот, которого давно бы съели, нет блатных, нет вшей, бесконечных допросов, а у осужденного есть ложка^[193]).

Во-первых, начнем с главного – питание заключенных. Основной претензией заключенных ГУЛАГА был не вопрос бесплатной работы, несправедливости наказания (потому что в ту историческую эпоху вопрос справедливого наказания не стоял в принципе, виновным мог быть признан ЛЮБОЙ, от крестьянина до интеллигента), а вопрос содержания и питания в лагере. Хотя, надо сказать, что был проделан «эксперимент», руководил, которым Эдуард Петрович Берзин (в 1937 году получил спецзвание – дивинтендант, в 1938-м – приговорен к расстрелу). В 1927 году его отправляют в Вишеру, чтобы заведовать стройкой большого химзавода. Об этом «эксперименте» подробно рассказано в антиромане «Вишера»^[194] В. Т. Шаламова. В результате «Системы Берзина» никто не голодал, была возможность отовариться в лагерном магазине, существовала столовая «ресторанного типа». Но, к сожалению, в эпоху Большого террора власть перестала интересоваться насущными проблемами заключенных, в результате зеки стали «расходным материалом», умерших просто заменяли новые сидельцы, в том числе, по всем известной 58-й статье. Солженицын пишет: «сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на стол»^[195]. На что мы находим, совершенно иной взгляд у Шаламова: «рыбу есть только с костями – лагерный закон»^[196]. Или у Солженицыны: «[…] наспех еда не еда, пройдет даром, без сытости»^[197] (это возможно, но только когда баланда хотя бы горячая), а у Шаламова: «я, ел как зверь, рычал над пищей»^[198]. Правда у Солженицына хлеб все-таки Шухов уносит собой, чувствуется опыт лагеря «Усть-Ижма». «Шухов вынул из валенка ложку. Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север, он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: «Усть-Ижма, 1944»»^[199]. Из этого эпизода в самом начале повествования читатель понимает, что Иван Денисович Шухов закален лагерем, настоящим, а не «легким», в котором он находится сейчас. Надо так же обозначить, что главный герой повествования – обычный крестьянин, «мужик», который попал в заключение не по своей вине, а потому как выполнял «шпионское задание» немцев. Какое, суд не смог придумать, поэтому в деле, осталась только формулировка «задание» и восемь лет, получите, распишитесь. Надо обязательно принимать во внимание, что Шухов – крестьянин. Тяжелый быт русской деревни закалил русского крестьянина, так сильно, что он гораздо легче переносил тяготы лагерных, тем более тюремных будней. Шаламов пишет о том, что самым простым и веским аргументом против интеллигента в заключении является пощечина, одна пощечина, которая может сломить дух интеллигента окончательно и бесповоротно. В свою очередь русский крестьянин (почему подчеркиваю русский, потому что деревня Эстонца и Латыша отличалась менее тяжелым бытом) гораздо крепче, он по праву рождения может «сидеть лучше».

Во-вторых – баня. Да-да, пресловутая баня и отношение к ней Ивана Денисовича (в принципе абсолютно нормальное для человека, но не в условиях лагеря). «Свободной рукой еще бороду опробывал на лице – здоровая выперла, с той бани растет, дней более десяти. А и не мешает. Еще дня через три баня будет, тогда и поброют. Чего в парикмахерской зря в очереди сидеть? Красоваться Шухову не для кого»^[200]. Но какая баня в настоящем лагере, мы узнаем у Шаламова: «[…]первым «но» является то, что для бани выходных дней не устраивается […]Вторым или, вернее – третьим «но» является то, что, пока бригада моется в бане, обслуга обязана – при контроле санитарной части – сделать уборку барака – подмести, вымыть, выбросить все лишнее. Эти выбрасывания лишнего производятся беспощадно. Но ведь каждая тряпка дорога в лагере, и немало энергии надо потратить, чтоб иметь запасные рукавицы, запасные портянки, не говоря уж о другом, менее портативном, о продуктах и говорить нечего […]там (в бане) не хватает не только воды. Там не хватает тепла. Железные печи не всегда раскалены докрасна, и в бане (в огромном большинстве случаев) попросту холодно. Это ощущение усугубляется тысячей сквозняков из дверей, из щелей[…]Но всего этого мало. Самым страшным является дезинфекционная камера[…]»^[201]. Какова банька?

В-третьих – работа. С каким залихватским стремлением берется за работу Шухов и его бригада, мешается раствор, кладется блок, энтузиазм, да и только: «Вот это оно и есть – бригада. Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал – работать, значит – работать. Потому что он кормит, бригадир. И зря не заставит тоже»^[202]. Читая этот фрагмент, только дивишься, так это прямо социальная стройка светлого будущего: «Работа трудна, работа томит. За нее никаких копеек. Но мы работаем, будто мы делаем величайшую эпопею»^[203]. Но ведь это лагерь, пусть и «легкий», откуда, такая удаль, энтузиазм. Дело в том, что работа еще не выбила их из сил, герои Солженицына не измучены голодом и морозом, которые являлись вечными спутниками для заключенных лагерей Колымы и Магадана.

В-четвертых – полное отсутствие в повествовании блатных. Быть такого не может, или что Солженицын таким образом обходил цензуру того времени? Если это так, значит, и не надо было издавать, так как вся правда лагеря и тюрьмы не является таковой без них. Блатные – это составляющая работы всей машины пенитенциарной системы времени ГУЛАГА. Если 58-ая статья – враг народа, то блатной – это его друг, по крайней мере той его части, которая служила в той пенитенциарной системе – вертухаи, начальники и т.д. О блатных написана гениальная работа В. Т. Шаламова «Очерки преступного мира»^[204], в которых начисто уничтожается любой налет романтики с класса блатных, который в свою очередь, до Шаламова, нещадно культивировался в культуре и после (90-е годы XX века).

Нужно заканчивать, так как никакого объема не хватит, чтобы привести в-пятых, шестых и т.д. В общем, мне хочется сказать о том, что величина и заслуги Солженицына, МЯГКО говоря, преувеличена. Да, он был первый в лагерной прозе. Опубликовал рассказ «Один день Ивана Денисовича» о ненастоящем лагере, давайте просто спустим на то, что он обходил цензуру (помимо удачи, спасибо Твардовскому, который помог ему и почему-то оставил в стороне произведения Шаламова). Вопрос в другом, мог ли человек, который большинство срока своей отсидки провел по различным «шаражкам» и тюрьмам написать правду о лагере, на чем он основывался, на рассказах других? И самое главное, зачем он дерзнул написать «Архипелаг ГУЛАГ»^[205], к работе над которым просил присоединиться В. Т. Шаламова. Безусловно, Солженицын хотел использовать опыт Шаламова, осознав это, Шаламов ответил категорическим отказом о сотрудничестве. Но на этот вопрос есть ответ у Шаламова, в его тезисах «Что я видел и понял в лагере»^[206]: «Что писатель должен быть иностранцем – в вопросах, которые он описывает, а если он будет хорошо знать материал – он будет писать так, что его никто не поймет». Возможно, это и сыграло на пользу Солженицыну. Солженицын – иностранец, а Шаламов – практик, который выстрадал свою литературу ценой своей жизни и здоровья от чего оказался не понят в свое время. Обласканный при жизни Солженицын, востребован и сегодня, с недавнего времени даже «Архипелаг ГУЛАГ» включен в школьную программу. А где настоящий гений В. Т. Шаламов? К сожалению, недооценен до сих пор и неизвестно, будет ли оценен по заслугам, когда либо. Так как думается, что в лагерной прозе главным писателем так и останется, «такой, в сущности делец, как Солженицын»!

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря^[207] («Записки сумасшедшего»^[208] Н. Гоголь)

С легкой руки И. Бродского, неизвестный день «надцатого мартобря», придуманный Н. В. Гоголем перекочевал в англоязычную литературу. Теперь слово «Marchember» используется за океаном, по крайней мере, в Канаде точно. (Современная канадская поэтесса Alice Major^[209]:

Таким образом, через Бродского язык Гоголя формирует язык другой страны, а это многого стоит. Ведь все мы прекрасно знаем, что язык создает идентичность человека, а многие (кто по зануднее) еще и знакомы с герменевтикой, которая изучает язык и с его помощью объясняют мир, общество и человека, но сейчас не об этом.

Переходим к Аксентию Ивановичу Поприщину – главному герою повести «Записки сумасшедшего». Поприщин – мелкий чиновник, служащий в канцелярии рядового департамента, преимущественно занят тем, что занимается заточкой перьев для письма, согласитесь не самый интеллектуальный труд. Повесть описывает прогрессирующее безумие маленького человека. Он начинает слышать речь маленькой собачки, более того, как оказалось, она, даже, писала ему письма: «Я писала тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованья! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать»^[210]. По началу, главный герой еще разводит реальный мир и мир своих иллюзий: «Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал»^[211]. Но, в процессе прогрессирования безумия он «становится» королем Испании: «Сегодняшний день – есть день величайшего торжества! В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я»^[212]. Ну а в дальнейшем…«[…] люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря»^[213]. В общем Аксентий Иванович сходит сума окончательно, как итог – размещение его в клинике душевнобольных.

Можно разбирать великолепный слог Н. В. Гоголя, юмор, автобиографичность произведения, но я бы хотел немного сказать о другом, о том даре предвиденья, который свойственен всей хорошей литературе, в принципе. Гоголь поставил в центр своей повести маленького человека, который сходит сума, а кем бы был Поприщин сегодня? Рядовой менеджер, живущий в Санкт-Петербурге, который работает с десяти утра до шести вечера, имеет среднее жалование, живет по принципу работа-дом. Выходные для него – отдохновение с кружкой пива в баре, либо перед экраном телевизора. То есть очень утрированно, Поприщин – стандартный житель мегаполиса. Если же он живет в Москве, то у него, скорее всего, есть собака, хотя у такого, как Поприщин врятли. И что же происходит? Он сходит сума, но не только как исключительный человек, а, как и большинство жителей мегаполиса, в принципе. Высокий спрос на услуги психолога и психиатра у жителей мегаполисов, только подтверждают мои размышления. Тем самым Гоголь предвидел существование таких «Поприщиных», которые сегодня являются нормальным явлением. Монотонная работа, стрессы, отсутствие творческих интересов, друзей, второй половины, заставляет современного человека лишаться рассудка. Он несет в себе «экзистенциальный запрос» к жизни как таковой, а то, что происходит вокруг него, на жизнь, в полном смысле, совершенно не похоже. В результате свое сумасшествие или, как принято сегодня говорить девиантное поведение (хотя это не одно и тоже, но явления схожие), люди могут и не выражать в реальном пространстве, для этого существует сеть Интернет. Человек сегодня живет в двух пространствах – реальном и виртуальном. Как для первого, так и для второго он формирует свой образ, через который его воспринимают окружающие. Но образ в реальном и виртуальном может отличаться разительно, неправда ли?

А при чем тут «Поприщин», да не причем, ведь написана моя рецензия 20200 года бездня 84-го месяца от сотворения Coca-Cola…

«Он не первый, он, к сожалению, единственный»^[214] («Часть речи»^[215] И. Бродский)

Такими восхитительными словами Сергея Довлатова о своем друге и по-совместительству великом русском поэте Иосифе Бродском, можно начать рецензию и, в принципе, сразу закончить. Так как, думается, что сказать более емко и правдиво о Бродском невозможно. Тем не менее, позволю себе некоторые размышления о творчестве поэта, в частности о его сборнике стихотворений «Часть речи».

Бродский обладал удивительной способностью к описанию, как бытовых, так и совершенно метафизических явлений (хотя поэт и приравнивал метафизику к сплетням, считая их вещами одного порядка☺), будь то пространство и время, память и душа. Все эти явления, он гениально нанизывает на стержень языка, который, в свою очередь и является центральной частью его стихотворений, он создает определенную рифму, такт, биение. Язык – главный инструмент в руках поэта, а то, как Бродский умеет им жонглировать и применять, способно вызывать лишь восхищение. Сразу нужно оговориться, Бродский – ни разу не графоман, если вы хотите узнать о том, кто графоман в действительности, то «Красное колесо»^[216] Солженицына к прочтению всем тем, кто считает обратное.

Дефицит, коммунальный быт – его «полторы комнаты» («полторы комнаты»^[218], в принципе трудно уместить в пространство стихотворения, поэтому не буду пытаться вместить этот гениальный стих в пространство рецензии), русская деревня (в которой Бродский провел годы своей ссылки). Бродский мог описать совершенно любое явление, о котором он хотел высказываться, а высказывался он гениально, причем всегда. В его стихах, всегда есть место тирану (собирательному или личному), он присутствует во многих его стихотворениях.

Или.

Ну и конечно, всем известное.

Цензура и тирания заставляла гениев эмигрировать (а других и вовсе…ну вы и так все знаете), талант отказывались признавать на Родине, в чести были всевозможные союзы – художников, литераторов, которые были очень далеки от настоящего искусства (если не считать, конечно, искусством соцреализм в картинах и литературе). Тиран висел над каждым творцом «страшных лет России» (как писал, другой гений В. С. Высоцкий), не востребованность, безденежность, в конце концов, тюрьма и лагерь сломали судьбы и погубили жизни множества гениев. Поэтому ссылка Бродского – это спасение великого поэта, который стал гражданином и поэтом для всего мира. Отказался ли Бродский от звания великого русского поэта, страдал ли? Тяжело ответить на эти вопросы искренне и по правде. Остается лишь искать эти ответы в его стихах.

Можно сказать однозначно, что эмиграция в 1972 году стала для поэта переломным этапом в его жизни. И будто, напророчивши сам себе, как бы разделяя свою жизнь на, до и после он пишет:

Больше половины – почти 32 года в СССР, а другая – 24 года за рубежом (США, Италия). Во всех трех городах, которые прошли красной нитью через его жизнь – Ленинград, Нью-Йорк, Венеция была вода (два моря и один океан), которая так вдохновляла поэта…

Именно рифмы и голос поэта, который сегодня, к счастью сохранился в записях интервью и чтений стихов, формируют у нас представление о нем.

С непревзойденным языком и …Частью речи, ведь даже от гения остается лишь память…и Часть речи…

Отсутствие тишины^[227] («451 градус по Фаренгейту»^[228] Р. Брэдбери)

Роман «451 градус по Фаренгейту» как нельзя актуален, потому что сегодня книга перестала быть основным носителем знания и транслирования информации. Сегодня Интернет является главным адептом современных медиа и все больше становится единственным источником для получения ответа на любой вопрос, относящейся к бытовой ситуации или науке. Всем хорошо известны «Goggle», «Алиса», «Википедия». Интернет меняет информационную среду, и, следовательно, человека, который перестал обращаться к книге как источнику знаний. Отказ от чтения стал одной из причин формирования так называемой короткой памяти, когда возникают трудности при попытке вспомнить даже ближайшее прошлое. К этому следует добавить, что изменилось общение между людьми, которое ограничилось только разговорами о современных вещах и демонстрации обладания ими. Ценность человеческой жизни сведена к ничтожному уровню, неважно жив или мертв человек, болен или здоров, забота, ответственность за «Другого» чужды этому обществу, создается модель абсолютного отчуждения. «Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки, упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты»^[229]. Таким рисует Брэдбери ближайшее будущее, пожарные (в традиционном смысле) больше не нужны, так как здания и сооружения обрабатывают специальным несгораемым веществом. В обществе все спокойно и стабильно, лишь книги (как носитель знания, культуры и истории) могут нанести урон этому благополучию, поэтому необходимы пожарные нового времени – пожарники, перед которыми стоит одна задача – сжечь все книги, все переносчики знания и социальной памяти. «Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз»^[230].

Брэдбери предсказал в своей книге два изобретения, которые широко используются современным человеком – это Радиофтулки «Ракушка» – гудящие электронные пчелы, аналог современных наушников и стены (экраны), которые больше походят не на прообраз телевидения, а напоминают предвидение создания Интернета и возможности видеосвязи. В романе, с помощью такого экрана жена главного героя общается с родственниками и друзьями на расстоянии – и все это в далеком 1951 году. Сегодня эти две вещи стали непременными спутниками современного человека, наушники выступают в качестве продолжения человеческого уха. Наушники в метро, на работе, школе, университете, в машине, они есть практически у каждого, – это такой же необходимый атрибут, как смартфон или возможность доступа в Интернет. Стены – современный «Skype», о распространенности которого не стоит и упоминать. Человек уже не может побыть в тишине, помолчать, подумать, собраться с мыслями, медиа сегодня должны сопровождать его всюду, а без них мы уже вроде, как и не умеем жить. Не правда ли?

Отчуждение и свобода («Тошнота»^[231] Ж. П. Сартр)

Вероятно, что бы понять тему отчуждения и свободы, осмыслить позицию главного героя романа Рокантена, необходимо самому стать им, попробовать понять его взгляд на мир как «для-себя» бытие. Стать сознанием Рокантена и, взяв в руки камень, почувствовать, что он есть без тебя, а ты не есть, а существуешь без него. Главный герой романа – это погруженный в собственный субъективный мир индивид, который бесконечно и изначально одинок, он абсолютно экзистентен в своем отношении к миру. Он одинок, но для него одиночество есть данность существования, он копается внутри себя, рефлексирует, понимает свое отчуждение от людей, но выхода он не ищет, он лишь рассуждает свое одиночество «в-себе»: «когда живешь один, вообще забываешь, что значит рассказывать: правдоподобные истории исчезают вместе с друзьями. События тоже текут мимо: откуда ни возьмись, появляются люди, что-то говорят, потом уходят, и ты барахтаешься в историях без начала и конца – свидетель из тебя был никудышный. Зато все неправдоподобное, все то, во что не поверят ни в одном кафе, этого хоть пруд пруди»^[232]. Рокантен воспринимает и чувствует «тошноту» «в-себе», тем самым он выдает себе некий Карт-Бланш на суждения, других людей и общества в целом. Перед нами появляется некий «сверхчеловек» Ницше, но не разделяющий взгляды о воле к власти, противопоставляя внутри себя этому суждению природу: «нашлись дураки, которые толкуют о воле к власти, о борьбе за жизнь. Неужто они никогда не смотрели на животное или дерево? Вот этот платан с пятнами проплешин, вот этот полусгнивший дуб – и меня хотят уверить, что это молодые, рвущееся к небу силы? Или этот корень? Очевидно мне должно представлять его себе, как алчный коготь, раздирающий землю, что бы вырвать у нее пищу?»^[233].

Главный герой выказывает в себе некоего «сверхчеловека» в своем суждении об обществе, а именно о жизни Бувильцев: «Я один большинство Бувильцев разошлись по домам, они читают вечернюю газету, слушая радио. Окончившееся воскресенье оставило у них привкус пепла, их мысли уже отброшены к понедельнику. Но для меня не существует ни понедельников, ни воскресений – просто дни, которые толкутся в беспорядке, а потом вдруг вспышки вроде нынешней»^[234]. У Рокантена нет понятия прошлого, как мотива, нет того самого единства трех временных экстазов о котором писал Сартр, он погиб в настоящем. Заброшенный в этот мир главный герой погряз в своем одиночестве и отчуждении от общества, тем не менее, он безгранично свободен. А его свобода, как некий бунт, выступает сугубо негативным явлением, неким тяжким бременем, которое ему приходится влачить на себе: «прошлое – это роскошь собственника. А где бы я стал хранить свое прошлое? Прошлое в карман не положишь, надо иметь дом, где его разместить. У меня есть только мое тело, одинокий человек со своим одиноким телом не может удержать воспоминания, они проходят сквозь него. Я не имею права жаловаться: я хотел одного – быть свободным»^[235].

Герой на протяжении романа проходит некую трансформацию. Изначально он отвергает и не принимает чувство любви как такового, не находя в нем спасения от одиночества, видит в нем границы для осуществления абсолютной свободы: «Им хорошо, они доверчиво смотрят на эти желтые стены, на людей, им нравится мир какой он есть, именно такой, какой есть, и каждый из них пока черпает смысл своей жизни в жизни другого. Скоро у них будет одна жизнь на двоих, медленная, тепловатая жизнь, лишенная всякого смысла, но они этого не заметят»^[236]. Но, тем не менее, в последствие вспоминает про свою бывшую любовь Анни и пытается в ней найти ту потерянность своего духовного бытия. Встречая ее, понимает, что Анни испытывает чувство «тошноты», в большей степени и стала его испытывать гораздо раньше чем главный герой, а ее способность к любви уже давно выжгло изнутри: «Знаю. Знаю, что больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть. Понимаешь начать кого-нибудь любить – это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… Вначале бывает даже такая минута, когда можно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь. Я знаю, что больше никогда не прыгну»^[237].

Сартру бесподобно удалось показать всю безысходность и изначальную данность свободы на примере Рокантена. Автор избавил своего героя от материальных проблем, следовательно, от суеты быта. Вследствие чего перед нами предстает именно чистый индивид с глубокими переживаниями внутри себя, не растрачивающий себя на внешние хлопоты. Но, такие люди конечно опасны, они не заботятся об обществе, главный герой презирает этих непосвященных людей, но спасти их не имеет морального права ведь их страх перед открывшемся одиночеством обернется общим безумием.

Главный герой стоит на пути отчаяния и безысходности, но выхода в самоубийстве он не находит ведь нет смысла загрязнять своим трупом землю, раз изначально ты являешься на ней лишним. Глубокий внутренний кризис отчуждения и тяжкого бремени свободы главного героя Сартр проносит до последних страниц романа и кажется, что для Рокантена выхода из этого замкнутого круга нет, как и для нас, тех, кто встал на место Рокантена, которые хотят понять его внутреннее напряжение и чувство безысходности. «Я говорю «я» – но понятие это утратило для меня смысл. Я настолько предан забвению, что мне трудно почувствовать самого себя. Реального во мне осталось только существование, и оно чувствует, что существует»^[238]. Но он становится не существующем, а настоящим, то есть Рокантен есть тогда, когда решает написать роман, ведь именно тот, кто создает искусство есть, а потребитель лишь существует.

Панихида по мужеству^[239] («Возвращение со звезд»^[240] С. Лем)

Станислав Лем в своем романе «Возвращение со звезд» описывает возвращение главного героя на землю через 127 лет после своего полета. Легко представить, даже если вы не читали этот роман, что на земле все разительно изменилось за это время. Он чувствует себя чужаком здесь в этом новом мире, культ которого – это молодость и спокойствие, своеобразное стерилизованное общество. Он подмечает, что все двигается и развивается в этом обществе согласно определенным правилам, и это кажется идеальным. Но что-то его тревожит, когда он пытается найти свое место в этом мире, мире в котором не был 127 лет. «Я уже на Луне заметил, что одновременно они стараются навязать определенный подход, даже готовую оценку явлений; они предлагали готовую шкалу ценностей и, если видели, что вы с ней не соглашаетесь, объясняли это – и вообще все ваше поведение – консерватизмом, подсознательным сопротивлением, рутиной, старыми привычками и так далее. А я и не собирался отказываться от своих привычек, ни от своего консерватизма, по крайней мере до тех пор, пока сам не решу, что мне предлагают нечто лучшее»^[241].

Он недоумевает по поводу того, что не востребован в этом обществе, никто не обращает на него внимания, а ведь он ученый, космонавт, был в космосе, выполнял сложные операции, добывал новые знания, которые так должны были пригодиться науке. Но, к сожалению, он чужак здесь, так как для него полет длился всего 8 лет, а для жителей земли в результате влияния законов физики (СТО) – целых 127, и за этот период слишком многое изменилось.

В ходе научных исследований и приобретенного опыта за многие десятилетия стало понятно, что отправлять в длительные экспедиции космонавтов бессмысленно, так как научные результаты, полученные ими, безнадежно устаревают, потеряв свою актуальность и новизну. Ведь научный прогресс за это время на земле не стоит на месте. За это время уже находят ответы на поставленные вопросы, а романтика космических одиссей ушла в прошлое. «Общество, в которое вы возвратились, стабилизировалось. Оно живет спокойно. Понимаете? Романтика раннего периода космонавтики кончилась. Это напоминает историю Колумба. Его путешествие было чем-то необычным, но кто интересовался капитанами парусников спусти двести лет? О вашем возвращении поместили две строчки в реале»^[242]. Подвиги уже никому не нужны, герои не востребованы и не нужны «Сладости. Сплошная кондитерская! Уверяю тебя. Чтобы ты был мягким, чтобы ты был вежливым. Чтобы мирился с любой неприятностью, если кто-то тебя не понимает или не хочет быть к тебе добрым – женщина, понимаешь? – то виноват ты, а не она. Что высшим благом является общественное равновесие, стабилизация. И так далее и тому подобное – одно и то же. А вывод один: жить тихо, писать мемуары, не для издания, а так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших»^[243]. Все стало слишком стерильно и сладко, мир становится сплошной кондитерской и ответом на данное положение вещей служит «Бетризация» – исключение витальных желаний насилия, агрессивной сексуальности и так далее.

Все жители общества, куда возвращается главный герой «бетризовано» при помощи специальной прививки, которая теперь делается с самого рождения, исключение составляет главный герой. Поэтому они такие спокойные и инфантильные, в них нет жажды к приключениям, отваги, энергии, они просто живут тихо и спокойно. Но не приводит ли такое проявление либерализма духа и тела к негативным последствиям для всего общества? Приведу простой пример, сегодняшний немец, гражданин Германии, пройдет мимо сцены на улице, в которой женщине будут угрожать, он не заступится за нее. В лучшем случае, пройдя мимо, возможно, вызовет полицию, хотя до приезда полиции ее могут избить, ограбить или изнасиловать^[244]. Разве так в современном обществе должен поступать мужчина?

Повседневный человек («Что такое метафизика»^[245] М. Хайдеггер)

В современном информационном обществе человеку доступны огромные объемы информации. Интернет-пространство предоставляет человеку миллионы терабайт практически любого рода научной, развлекательной, художественной деятельности. Эта общедоступность рождает в нашем обществе человека эрудированного, человека способного выразить свое мнение практически по любому вопросу. Но, к сожалению именно эта общедоступность и поверхностное понимание разных сфер жизни и является проблемой современного человека. Мы не хотим углубляться, вскрывать пласты налета, которыми с течением времени обрастает наука, искусство и философия, добывать истинное зерно, мыслить самостоятельно. В основном мы лишь интересуемся чем-то, а не проникаем вглубь, по Хайдеггеру: «Интересоваться это значит быть в кругу вещей, между вещей, находиться в центре вещи и стойко стоять при ней. Однако сегодняшний интерес ценит одно лишь интересное. А оно таково, что может уже в следующий момент стать безразличным и смениться чем-то другим, что нас столь же мало касается. Сегодня нередко люди считают, что, находя какую-то вещь интересной, они удостаивают ее своим вниманием. На самом же деле такое отношение принижает интересное до уровня безразличного и вскоре отбрасывается как скучное»^[246]. Тем самым человек становится жертвой информационного пространства и в своем интересе в конечном итоге он видит безысходность в связи с огромной массой им не познанного. В результате он испытывает чувство экзистенциального вакуума, либо сливается с интернет-пространством, становясь его частью, теряя личностные качества.

Хайдеггер рассматривает труд, как явление отчуждения для повседневного человека «Человечеству метафизики отказано в пока еще сокровенной истине бытия. Трудящееся животное оставлено дышать угаром своих достижений, чтобы оно растерзало само себя и уничтожилось в ничтожное ничто»^[247]. Повседневный человек становится сырьем, он является частью производственного процесса. «Потребление всех материалов, включая сырье «человек», для технического производства неограниченной возможности изготовления всего потаенно обусловлено полной пустотой, в которой взвешено сущее, материал для «действительного». Эта пустота требует заполнения. Поскольку, однако, пустоту бытия – тем более что ее не удается ощутить как таковую – никогда не заполнить полнотой сущего, то для бегства от пустоты остается только одно, непрестанная организация сущего ради постоянной возможности его упорядочения как формы обеспечения обесцеленной деятельности. В этом аспекте техника, стоящая без своего ведома перед пустотой бытия»^[248]. Человек выбрал технику и интернет-пространство, как два фактора преодоления отчуждения в современном обществе и преодоления пустоты бытия. Наша воля устраивается в технике и терзает до усталости землю и новое измерение бытия интернет-пространство. Но используя эти два фактора, как средство, мы превращаем их в цель и сливаемся с ними, растворяемся в них, теряя себя, свою человеческую природу и личность!

Поколение Fun kids («Возможность острова»^[249] М. Уэльбек)

Начну сразу с того, что, несмотря на мою любовь к творчеству М. Уэльбека, особенно к его философским взглядам, книга по темпу, смыслу и стержневым идеям очень похожа на предыдущую работу автора – роман «Элементарные частицы»^[250], написанный им за семь лет до романа «Возможность острова», о котором и пойдет речь. Несмотря на это, хотелось бы рассмотреть именно корпус философских идей и мыслей автора, которые он ставит в своем романе, и о которых в меньшей мере говориться в его предыдущих работах, так как, по мнению самого М. Уэльбека именно роман «Возможность острова» является одним из лучших его произведений.

«Что нас действительно волнует, это обстоятельства нашей смерти; обстоятельства рождения – вопрос второй»^[251]. Обязательное условие литературного построения романов Уэльбека – это присутствие рефлексирующего главного героя, который имеет предрасположенность мыслить критически, выходя за рамки сознания обывателя, которым является рядовой член общества потребления. Направленность на наслаждение и самоудовлетворение, при минимизации трудовых ресурсов, адептами современной действительности выступает секс и молодость. Так подруга главного героя романа Изабель, которая является главным редактором журнала «Лолита», предназначенный, аудитории несовершеннолетних девушек, говорит ему: «[…] мы пытаемся создать ненастоящее, легковесное человечество, которое уже никогда не будет понимать ни серьезных вещей, ни юмора и вся жизнь которого, до самой смерти, уйдет на отчаянные поиски fun и секса; это поколение вечных kids»^[252]. Поколение вечных kids, которых не может заинтересовать ничего, кроме fun и секса, не к этому ли горизонту двигается современное общество сегодня? Далее автор раскрывает тенденцию к разрушению авторитета родителя, а, следовательно, нежелания становиться ими у молодого поколения, так как им не хочется связывать себя какими-либо узами и брать на себя ответственность, которая априори предполагается в результате появление детей. «Теперь же молодые, образованные, достигшие высокого социально-экономического статуса люди впервые публично заявляли, что не хотят иметь детей, не желают выполнять хлопотные обязанности, связанные с воспитанием потомства»^[253]. А лучшим решением проблем со своими престарелыми родителями, для современного поколения УЖЕ является помещение их в дом престарелых, чтобы они не докучали им и не мешали искать бесконечный Fun и секс, то есть иметь промискуитет. А в случае, даже намека на неизлечимое заболевание своего родственника, есть «прекрасное» решение – эвтаназия. «[…] эвтаназия принудительная и добровольная; последняя получала все более широкое распространение»^[254]. Разрушение традиционного уважения к старшим, происходит в результате поклонения культу молодости, так как именно молодость может дать возможность насладиться полностью Fun и сексом, когда как культура, стремление к красоте, справедливости и т.д. не нуждается лишь в молодом поколении. Но современного человека не интересует культура, справедливость и даже любовь, безграничное желание наслаждения захлестывает его на виражах и ускоряет на коротких прямых его жизненного пути. «Жизнь становится похожа на комедию, начатую людьми и доигрываемую автоматами, одетыми в их платье»^[255], как метко по этому поводу писал Шопенгауэр, в эпоху, когда человек старел и утрачивал свою телесную возможность непрестанно развлекаться и предаваться сексуальным утехам. В романе Уэльбека меняется сама сущность человека, в результате научных разработок секты Элохимизма, человек перестает стареть в принципе. Значит, он завладевает безлимитным телесным ресурсом, который позволит ему Fun и секс, следовательно, для чего взрослеть в принципе, человек просто остается вечным kids, в дальнейшем Fun kids. Тем самым Уэльбек подводит читателя к мысли о том; не является ли лишение сентиментальности и любви сексуального акта (что происходит и сегодня в результате утилитарного удовлетворения себя, в результате просмотра порнографии), крахом человечества как такового. Да именно данный факт, то есть именно появление Fun kids, рисует большую вероятность исчезновения человека, как такового в результате потери им духовных качеств, моральных норм и традиционных ценностей. По сравнению с таким концом человечества, обычное истребление общества, в результате ядерной войны или допустим попадания огромного астероида в планету, то есть физическое исчезновение, а не духовное, кажется нам менее вероятным, потому что современное общество своими тенденциями показывает, что мы движемся именно к первому сценарию, а именно появлению Fun kids.

После прочтения сжечь («Эстетика»^[256] Г. Гегель)

DANGER – это рецензия в чистом виде философская.

Если не интересно, лучше пропустить^[257]

Г. Гегель в своем труде «Эстетика» открывает перед нами величественные образы мировой культуры, освещая и проникая глубоко внутрь искусства. Своей мыслью он препарирует нутро, освобождая искусство от всяких предрассудков и суждений, показывает объективный взгляд на культуру в целом. Гегель считает неблагоприятным исторический период своей эпохи для понимания искусства. Со временем как мы видим, в нашем современном мире понятие и развитие искусства претерпевает еще больший кризис, связанный с онаучиванием во всех сферах деятельности человека, глобальными проблемами современности и прочим.

«Мысль и рефлексия (в восприятии произведений искусства) обогнали художественное творчество, по этому наше время по своему общему состоянию неблагоприятно для искусства»^[258]. Показывая в своем труде культуру во всей ее широте Гегель отступает от научной строгости ее исследования, обосновывая это тем, что искусство содержит помимо объективного, внутреннюю природу, достойную и необходимую для изучения и понимания. «Но задача философии искусства – не предписывать художникам, как им творить, а выяснить, что такое прекрасное и как оно появилось в существующих произведениях искусства; она не имеет никакого желания давать правила для художников».^[259] Гегель создает собственную символику, основанную на понятиях идеи, абсолютного духа, истины и идеала, характеризуя всю культуру, именно как «идею прекрасного». Он берет за основу «Платоновскую идею», расширяя и освобождая ее от абстракции. Гегель осуществляет исследование идеи, как исходного пункта прекрасного и искусства в целом, он совершает объединение эмпирического подхода к искусству с точки зрения идей.

Рассуждая о мотивах, заставляющих человека творить и создаватьхудожественные произведения, он выделяет главную идею, которая является объективной для всех временных этапов развития человечества, рассматривая ее, как присущую индивиду изначально: «Человек делает это для того, что бы в качестве свободного субъекта лишить этот мир неподатливой чуждости…».^[260] Человек творит изначально внутри, но его творение необходимо выплеснуть наружу, то есть превратить в объект. Одним из помощников, ведущих к этому выражению, есть истина, которой необходимо вырваться из субъекта и воплотить себя в объект. Конечно, соответствие внутренней мысли лишь ради воплощения внешнего объекта ограничено с некоторой стороны, но такой взгляд на истину необходим, ведь благодаря такому подходу мы откидываем мифологические представления и встаем на путь научного прогресса. «Наша физическая жизнь и в еще большей мере мир наших духовных целей и интересов покоится на требовании, что бы мы объективно воплотили то, что сначала существует лишь объективно и внутренне, и что бы лишь в этом полном существовании мы нашли свое удовлетворение. Так содержание интересов и целей сначала существует лишь в односторонней форме субъективно, а односторонность есть ограничивающий предел, то этот недостаток обнаруживается как некое беспокойство, как боль, как нечто отрицательное, которое в качестве отрицательного должно снять с себя и тем самым устранить ощущаемый недостаток, преступить знаемый, мыслимый субъектом предел»^[261].

Исследуя искусство, Гегель огромную роль уделяет идеалу, не идиллии, а именно идеалу в полном и самом высоком его проявлении, он приводит примеры. В искусстве голландских художников средних веков изображены люди, внешний вид которых непосредственно говорит об их тяжелой судьбе и жизненном пути, но они в этих картинах совершают абсолютно обыденный действия с чистой душой, которая просвечивается через их глаза. «Субъект остается верным самому себе: он отказывается от того чего его лишают; ему не только не дают достигнуть, преследуемых им целей, но он и сам отказывается от них и благодаря этому не теряет самого себя. Человек, потерпевший поражение от судьбы, может потерять свою жизнь, но не свободу. Эта внутренняя независимость и делает возможным для трагического героя сохранять и проявлять безмятежную ясность даже в самом страдании»^[262]. Анализируя проблему «века героев», Гегель затрагивает проблематичные струны нашего современного общества, показывая отсутствие ответственности человека за общие поступки. Человек в современном обществе старается скинуть с себя как можно больше ответственности, оставляя себе лишь принцип, каждый сам за себя.

Характеризуя настоящее искусство, Гегель говорит о том изобилии разных внешних факторов для творчества, но малом количестве настоящих душевных драм, именно в их раскрытии стоит главная задача творца: «Главным является не внешний ход и смена событий, которые в качестве событий и историй исчерпывали бы собой содержание художественного произведения, а нравственное и духовное формирование и те великие движения души и характера, которые развиваются и развертываются через этот процесс формирования»^[263].

Зачем тут Гегель, спросите вы? Я отвечу. Во-первых, книга «Эстетика» давно стояла на моей полке, раз так, нужно же было ее прочитать. Во-вторых в жизни всегда необходима некоторая доля абсурда, таким образом, и закралось совершенно философское произведение между литературных. А если быть откровенным до конца, то хотелось бы сказать, что, по моему мнению, Гегель – самый зубодробительный философ в истории человечества, в то же время самый гениальный (единственный философ, который представил абсолютно законченное учение). Видимо от того и гениальный, что понятный лишь единицам, поэтому если уж и читать Гегеля, то лучше с докторской степенью по философии и на немецком☺.

Правда, в поэзии Шаламова («Колымские тетради (1937–1956)»^[264] В. Шаламов)

Я уже писал о прозе В. Т. Шаламова и его месте в русской литературе относительно Солженицына. В данной рецензии я хочу совершить касание корпуса поэтического наследия Шаламова, а именно его сборника стихотворений «Колымские тетради» (1937–1956). Ведь к Шаламову относятся в основном как к прозаику, хотя свои первые поэтические пробы он начал еще в школе, в возрасте семи лет. Он писал стихи всегда, но не в лагере, потому что писать в лагере не представлялось возможным. Лишь фельдшерские курсы, которые спасли ему жизнь, вновь подарили ему возможность писать, только там его закоченевшая душа, сознание и тело немного «оттаяли». С самых первых строк Шаламов дает понять читателю, какой пробы его стихи, в каких условиях они были написаны и какой ценой.

Стихи Шаламова – уникальны. Он прошел ГУЛАГ, в общей сложности, провел в заключение девятнадцать лет. Такой жизненный опыт не мог не оказать влияние на творчество и личность писателя и поэта. Его стихи своеобразны, лишены романтизма и аллюзий, символизм заменяется наблюдением и пониманием природы (которое в свою очередь сформировалось у Шаламова в результате его многолетнего пребывания среди тайги и условий крайнего севера). Его природа – она не для человека – это истинная природа «в-себе», которую он пытался изобличить в слова не для понимания человека, а для создания ее собственного бытия. Которое она осуществляет непосредственно в строках его стихотворений.

Для поэта нет другого мира в данных условиях, возможно там, на материке уже ничего нет. А если даже и есть, то сам Шаламов, его герой, возможно, никогда его больше не увидит.

Шаламов здесь и сейчас, измученный морозом, голодный, истощенный, он, который совершенно не знает, увидит ли он день завтрашний.

Или

Герой Шаламова – это он сам. Человек, который видел ледяной карцер, смерть и страдания, прочувствовал на самом себе голод и боль. Для меня остается загадкой, как пройдя сквозь ад, можно сохранить в себе человека и не погубить творческий потенциал. Ведь он сам пишет:

Как не стать зверем, не потерять в себе человеческое, в таких страшных условиях, которые совершенно не совместимы с жизнью. Не зря Шаламов писал о том, что человек – это самое сильное животное, даже лошади в условиях крайнего севера могли погибнуть всего в течение двух недель.

Несмотря на то, что в его стихах так много боли, именно личной, которую читатель пропускает через себя.

Читатель чувствуют в его поэзии правду. Правду, которую ценой своих лишений донес до нас В. Т. Шаламов, через свое творчество. Искусство – это писать правду, а не выдумку, как один графоман Солженицын. Несмотря ни на что, Шаламов выжил, он нашел в себе силы, как писатель передать эту правду читателю, а, следовательно, всему поколению.

Шаламов построил не воздушный замок, потому что это было невозможно, он показал правду, а это гораздо важнее. Я не буду употреблять примитивную фразу о том, что поэзия перестала существовать после холокоста, или ГУЛАГ – это конец литературы, потому что это совсем не так. Природа человеческого зла настолько всеобъемлюща, что и до холокоста и до ГУЛАГА, были кровавые войны, великая инквизиция, преследования неверных, массовые казни и убийства, несмотря на это литература и искусство существует не один век, от этого факта отмахнуться невозможно. Проблема зла – кроется в самом человеке как таковом. Об этом и пишет Шаламов. Существует ли дружба, конечно, только зародиться она должна до лагеря, как пишет Шаламов, любовь не сыграла большой роли в его жизни, из-за обстоятельств тяжелой судьбы писателя. Но он не отрицает ни любви, ни дружбы, так как только они и могут спасти человека и противостоять, той природе зла, которая в нем находится. Такой конкретной установки и мысли нет в творчестве В. Т. Шаламова, но мы ее улавливаем и понимаем. Нет прямой отсылки к филантропии, он сам утверждает: «Мизантропического склада моя натура»^[274]. Но оставаться в таких обстоятельствах, которые выпали на долю Шаламова филантропом, наверное, невозможно, для этого нужно быть святым, а В. Т. Шаламов – истинный гений русской литературы и этого достаточно!

«Приговор» как стержневая идея произведений Кафки («Приговор»^[275] Ф. Кафка)

Да, да как это неудивительно, но именно небольшой рассказ «Приговор», Ф. Кафки попал мне в руки, когда писатель уже был одним из моих любимых, вернее нет, наиболее загадочным и необъяснимым для меня. Его психологизм завораживает, переплетение снов с явью пугают и заставляют оглянуться вокруг, собственно реален ли этот мир и существую я в нем или он существует меня. Не зря прозу Кафки причисляют к философскому течению экзистенциализма, так как через свои литературные произведения он пропускает существование сквозь жернова сознания, бесконечных аллюзий, гиперболических трансформаций и снов. А то, что получается на выходе и есть его проза. Действительно, а какая она, проза Ф. Кафки? Можно ответить на этот вопрос – восхитительная (но для многих и это надо объективно признать, мягко говоря, на любителя), наверное, на этом можно и закончить размышление над творчеством писателя, но тут как раз я и наткнулся на рассказ «Приговор», который вооружил меня сколь какой-то объяснительной силой, подарил мне маленький медный ключ к прозе Кафки. Возможно этот ключ совсем не от тех дверей, но, тем не менее, он у меня есть, поэтому я попытаюсь хотя бы очертить, собрать воедино множество интонаций, сюжетов, ту полифонию смыслов, которую, как мне кажется, проясняет рассказ «Приговор».

Герой – молодой коммерсант Георг Бендеман, в начале рассказа пишет письмо своему другу юности, его взгляд падает на мост, который виден из его окна, мост – это одна из самых центральных метафор Кафки. «Я был твердый и холодный, я был мост, я висел над бездной. По ту сторону были носки ног, по ту сторону – вкопанные руки, а зубами я вцепился в крошащуюся глину. По бокам развевались на ветру полы моего пиджака. Далеко внизу шумел ледяной горный ручей […] Так я висел и ждал, я должен был ждать. Не обрушившись, ни один когда-либо воздвигнутый мост не может перестать быть мостом»,^[277] – из его одноименного рассказа «Мост». Изначально «мост» приговорен к крушению, он приходит к конечной точке существования в результате самой идеи своего бытия, он приговорен к разрушению, в результате ограниченности срока эксплуатации. Как и приговорен главный герой «Приговора» Георг, уже на первых странницах в его размышлениях сквозит одиночество и безысходность, все уже предрешено, приговор скоро приведут в силу. Так и с крушением моста, он не просто обрушается из-за своей обветшалости, его принудительно разрушают, с болью и надрывом, на него прыгнули, желая его уничтожить: «Что это было? Ребенок? Сон? Разбойник с большой дороги? Самоубийца? Искуситель? Истребитель? И я повернулся посмотреть…мост поворачивается! Еще не успев повернуться, я уже обрушился; я обрушился – и уже был разорван и пронзен острыми камнями, которые всегда так приветливо смотрели на меня, выглядывая из бурлящей воды»^[278]. Кафка приговаривает себя (что доказывает его собственная жизнь: скоротечная, наполненная внутренними драмами и комплексам), как и всех своих героев, быть «Чужими» (в Смысле Сартра) и «Посторонними» (в смысле Камю). Но, необходимо напомнить, что Кафка, жил гораздо раньше этих двух великих французских философов экзистенциалистов, и именно он дал заряд (безусловно, мы держим в уме Кьеркегора, как родоначальника этого направления и чтим Достоевского, как гения, который подарил миру самую легендарную экзистенциальную прозу, совершенно не подозревая об этом, имеется ввиду направление, как таковое) потенции экзистенциализма как такового. Первая половина XX века, была словно создана для рождения этого течения – революции, две мировые войны, голод, нищета, экзистенциализм не мог родиться в другое время. Кафка выносит ПРИГОВОР всем нам – существование с безысходностью, чувством глубокого одиночества и отчуждения, ПРИГОВОР, который подхватывает вся интеллектуальная элита после него.

Вспомним «Замок». Что говорят окружающие землемеру К.: «Вы не из Замка, вы не из Деревни. Вы ничто. Но, к несчастью, вы все же кто-то, вы чужой, вы всюду лишний, всюду мешаете, из-за вас у всех постоянные неприятности, из-за вас пришлось выселять служанок, нам ваши намерения неизвестны […]»^[279]. Вы НИЧТО! Так и герой рассказа «Приговор» является ничем для своего отца, он был таким для него с детства. Отец, главного героя – тиран, который никогда искренне не радовался за успехи сына, никогда с ним не разговаривал по душам и только после смерти матери дал ему возможность самостоятельных действий, которые, кстати, привели к успеху, в их небольшом семейном предприятии. Кто же отец Георга? Конечно это сам отец Кафки, который сформировал те комплексы, чувство вины и страха у писателя, в результате которых появился гений Кафки. Гений, который ждал исполнения приговора, а в его ожидании испытывал мучительные видения и пугающие сны… Рассказ «Приговор» – это литературная трактовка его «Письма отцу»^[280] искреннего и душераздирающего. Отец всегда был слишком сильным для него, так и герой Георг побаивается даже больного отца, в тайне мечтая о его смерти: ««Сейчас наклонится вперед, – подумал Георг, – чтоб ему свалиться и размозжиться!» Эти слова пробежали в его голове, как насекомые»^[281]. Помните в какое чудовищное насекомое превращается коммивояжер Грегор Замза в повести Кафки «Превращение»^[282]? Эти фобии не оставляют писателя в покое до конца жизни, ощущение себя, как чужого и постороннего подавляет и заставляет заниматься Кафку литературой. Литература для него выступает единственным средством утверждения себя в жизни, поиска самого себя, с помощью силы творческой энергии. Давайте вспомним еще и «Процесс»^[283] Кафки: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К…»^[284], а оклеветал ли? Возможно Йозеф приговорен по праву рождения или родителями, а возможно по праву первородного греха как и мы все?

«Приговор», не как рассказ, а как концепт – это собирательная составляющая всего творчества Франца Кафки. А если вернуться к рассказу, где главный герой приводит в исполнение приговор своего отца, мы можем лишь воскликнуть вместе с Георгом: «Милые родители ведь я всегда любил вас»^[285], потому что ПРИГОВОРЕНЫ все, жизнь не делает исключений, ни для моста, ни для человека!!!

Природа вещей («Занимательная физика»^[286] Я. Перельман)

Фантастически легкая и нетривиальная книга. Вернее сложные вещи, которые, казались таковыми почти сто лет назад, в ней объясняются доступно и с юмором. Автор показывает, что физика повседневных явлений, может, а главное является интересной и понятной для каждого. Какой-нибудь сноб возразит: «Это не физика, сейчас эту книгу читать нет никакого смысла». На что я отвечу: «А вы смогли бы поймать боевую пулю руками? Или вы думаете, что данное действие подвластно лишь барону Мюнхгаузену?», – и улыбнусь, потому что правильный ответ – безусловно, да. Читая книгу сегодня, воспринимаешь ее, как историю прошлого, которая кажется такой далекой, но, в то же время, настоящей, порой впечатляющей своими масштабами. Например, немецкая пушка «Колоссаль», которая была создана в 1918 году, для обстрела Парижа. «Это была огромная стальная труба в 34 метра длиной и в целый метр толщиною; толщина стенок в казенной части – 40 см. Весило орудие 750 тонн. Его 120-килограммовые снаряды имели метр в длину и 21 см в толщину. Для заряда употреблялось 150 кг пороха; развивалось давление в 5000 атмосфер, которое и выбрасывало снаряд с начальной скоростью 2000 метров в секунду»^[287]. Вот она артиллерия, прародительница самых устрашающих орудий современности. Существование, которых само по себе делает абсурдным и невозможным осуществление третей мировой войны, что, несомненно, является положительным явлением, иначе человечество обречено на исчезновение. Не будет в мире и единого правителя, так как не будет преамбулы правления, а именно самой нашей чудесной планеты. Вот так, прошло всего столетие, а человечество уже способно расколоть земной шар пополам, возможностями своего вооружения, а не то, что обстрелять заданную точку за 120 км. В современном мире огромные скорости распространения информации, развития техники, науки. Сегодня уже нет места уютной ламповой физике, но ее обаяние завораживает. Например, идея создания вечного двигателя (perpetuum mobile), над которым бились столетиями, хотя уже более ста лет патентное ведомство США не выдает патенты на perpetuum mobile. Но все-таки как же эта идея романтична, Перельман приводит диалог из произведения А. С. Пушкина «Сцены из рыцарских времен»^[288].

«– Что такое perpetuum mobile? – спросил Мартын.

– Perpetuum mobile, – отвечает ему Бертольд, – есть вечное движение. Если найду вечное движение, то я не вижу границ творчеству человеческому…Видишь ли, добрый мой Мартын! Делать золото – задача заманчивая, открытие, может быть, любопытное и выгодное, но найти perpetuum mobile…о!»»^[289].

К чему это я, и почему все-таки данная книга важна, не только как понимание истории физики, но и актуальна для нас, людей XXI века? Потому что повседневный человек, в современном обществе все меньше задает себе вопросов о природе вещей, он лишь их использует. Потребление вещей стало для нас обыденным, в результате данная тенденция переходит в сферу человеческих чувств. Чувства становятся вещью, а, следовательно, объектом потребления, любовь, дружба, переходят в разряд товарно-денежных отношений. Потому что чувства нуждаются в работе над их осмыслением, следовательно, если мы все меньше эмоциональных и умственных усилий прикладываем к работе над обыденным, мы также поступаем и с человеческим. Для нас не имеет значения, как работает свет, почему тепло в метро, что вообще такое Интернет и т.д. Думается, что если современный человек будет задавать себе больше простых вопросов о природе вещей, которые нас окружают, его ум станет критичным, а чувства обостряться, что, несомненно, будет являться положительной динамикой. А в заключении вопрос на засыпку: «греет ли нас шуба или мы ее согреваем»?

Риски формирования новояза^[290] («1984»^[291] Д. Оруэлл)

Для первой половины XX века характерны войны, кризисы и экономическая нестабильность – страшное и тяжелое время для многих государств и их граждан. Так, роман Джорджа Оруэлла «1984», как впрочем, и антиутопия Уильяма Голдинга «Повелитель мух»^[292] создавались в условиях послевоенного кризиса, восстановления экономики, дефицита и угрозы атомной войны. Возможно поэтому, перечитывая в очередной раз «1984», меня поражает атмосфера безысходности, серости, напряжения. Такое ощущение, что «Старший брат» следит за мной со страниц книги, а запахом мерзкого джина пропитана моя комната. Каждый раз вздрагиваю, когда дочитываю до описания комнаты 101. Одна из главных идей, которую блестяще раскрыл Оруэлл, в своей книге – это отказ от прошлого. Прошлое не просто уничтожается, оно перестает существовать, его истребляют, переписывают, изменяют. «Прошлое, подумал он, не просто было изменено, оно уничтожено. Ибо как ты умеешь установить даже самый очевидный факт, если он не запечатлен нигде, кроме твоей памяти»^[293]. Уничтожаются старые газеты, книги, источником информации выступает экран, которому необходимо верить безоговорочно^[294]. «Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и переписали заново столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку»^[295]. Без прошлого человек не может существовать, он не несет социальную память и не обладает идентичностью, у него отсутствует пример морального и натурального поведения, который приобщает его к определенной группе.

Сегодня мы наблюдаем идентичную картину, когда СМИ заставляют нас помнить и знать только то, что выгодно для определенных структур и групп власть имущих людей. СМИ как главный его вещатель сегодня – Интернет воздействует на человека манипулятивным способом, вживляя в него определенную информацию, формирует короткую и податливую память^[296].

В государстве Океания существует деление на три вида классов: члены внутренней партии, внешней партии и пролы (пролетариат). О пролах можно составить представление по следующему фрагменту: «Тяжелый, физический труд, забота о доме и детях, мелкие свары с соседями, кино, футбол, пиво и, главное, азартные игры – вот и все, что вмещается в их кругозор. Управлять ими несложно»^[297]. Сравним с современным стандартным человеком, жизнь которого включает в себя: работу, дом, серфинг по видеохостингам в интернет-пространстве в поисках развлекательных видео, выходные в праздном безделье или посещение ТЦ. Нельзя не заметить очевидного сходства.

В Океании не видят опасности в восстании пролов против режима, так как они не образованы (сегодня отмечается падение интереса к образованию и науке со стороны современной молодежи), пассивны и праздны. Искусство упразднено, для пролов сочиняют специальную музыку. «Слова сочинялись вообще без участия человека на аппарате под названием «версификатор». Но женщина пела так мелодично, что эта страшная дребедень почти радовала»^[298]. В Океании формируется специальный новояз, который призван уменьшить количество слов, букв, убрать все лишнее и оставить необходимый минимум слов, например, в новоязе нет слова «наука»^[299]! Действительно, зачем нужны сложные слова, длинные выражения и словосочетания? Мы все знаем, что читая классическую и специальную литературу, мы узнаем множество новых слов, общаясь с образованными людьми, мы перенимаем стиль и манеру разговора, развиваем свою речь, но зачем это нужно, если пролы должны просто работать? Не кажется ли вам, что современная ситуация, происходящая с русским разговорным языком, в котором все больше используется иностранных слов, междометий, сокращений, все больше наблюдается экспансия чужой культуры. Данная тенденция проявляется с маниакальной настойчивостью в злоупотреблении сокращениями для общения в социальных сетях, в результате мы наблюдаем зарождение новояза, но не в вымышленном «1984», а в реальном 2021?

Свобода героя Маркеса («Воспоминания моих несчастных шлюшек»^[300] Г. Маркес)

В повести Г. Г. Маркеса рефлексия главного героя являются стержневой темой произведения. К главному герою можно относится по разному осуждать, одобрять, принимать его сторону или выступать категорически против его жизненной позиции, но оставаться равнодушным к нему невозможно. Автор награждает своего героя юбилеем, ему 90 лет, это заставляет читателя задуматься над правильностью суждения персонажа, ведь его индивидуальный эмпирический опыт гораздо выше, чем у большинства читателей. Главный герой – это человек, который пожил, знает жизнь, с высоты прожитых лет может судить о себе объективно: «Я обнаружил, что дисциплинированность-вовсе не мое достоинство, но всего лишь реакция на собственную бесшабашность; что я выгляжу щедрым, что бы скрыть свою мелочность, что слыву осторожным, потому что таю зломыслие, что умиротворитель я не по натуре, а из-за боязни дать волю подавляемым порывам бешенства, и что пунктуален лишь затем, что бы не знали, как мало я ценю чужое время»^[301].

Книга показывает нам перерождение главного героя. Герой одинок, его держат в редакции лишь из-за уважения к его возрасту. С другой стороны кажется, будто руководство забавляет держать такого динозавра, он будто бы старинный экспонат, который не часто замечают, но он поддерживает антураж и является местной достопримечательностью, один из последних не зачеркнутых на общей фотографии. Его жизнь уже решена, он не ждет от этой жизни чего-то нового: эмоций, любви, новых друзей, все уже решено, он слишком стар и он будет просто жить, а вернее доживать. «Я живу в доме колониального стиля, на солнечной стороне парка Сан-Николас, где и провел всю жизнь без женщины и без состояния; здесь жили мои родители, и здесь я решил умереть в одиночестве, на той же самой кровати, на которой родился, в день, который, я хотел бы, пришел не скоро и без боли»^[302]. Герой абсолютно свободен, свободен именно так, как он всегда и хотел, свобода без ответственности. Женится ему не удалось, именно по этой причине, его мучали противостояния и образы холостяцкой жизни, к которой он очень привык. Коту очень тяжело остепениться и принять другую неизведанную ему жизнь: «Бурные холостяцкие прощания, которые мне устраивали в Китайском квартале, были полной противоположностью гнетущим вечерам в общественном клубе»^[303]. Свобода, которая не приносит счастья, изначально данная герою, кажется чем-то ненастоящим и искусственным, вся жизнь будто под девизом безответственности и разврата. Кажется, что ничего нового в этой жизни герой испытать уже не в состоянии, он пытается окончательно разграбить свою без того бурную сексуальную, за все года жизнь, желанием юной девственницы. Казалось бы, за этим стремлением не должно встать ничего, кроме как удовлетворения похоти старого развратника, но, как это часто бывает из-за угла неожиданно появляется чувство любви, которое для героя является первым за его долгую жизнь. Любовь дарит ему жадный глоток свежего воздуха, который заставляет главного героя взглянуть на окружающий мир и на себя другими глазами. «Безлюбый секс – утешенье для тех, кого не настигла любовь»^[304]. Делает он такой вывод для себя, спустя 90 лет жизни. Старый похотливый кот преображается, герой претерпевает душевную революцию, он перестает бояться чувств, он отказывается от своей псевдосвободы, осознавая, что, тем не менее остается свободным. Человек преклонного возраста начинает жить заново, он катается, словно юнец на велосипеде, лучше выглядит, создает атмосферу романтики и уюта в комнате своей юной возлюбленной, это заставляет его рассуждать о жизни и судьбе иначе: «Жизнь – вовсе не то, что протекает подобно бурной реке Гераклита, но представляет собой уникальную возможность перевернуться на раскаленной плите, что бы поджариваться с другой стороны еще девяносто лет»^[305]. Свобода выражает себя в ответственности главного героя к своей возлюбленной, он безмерно счастлив и возраст не является помехой для его эмоций и чувств. Наоборот изголодавшись за всю свою долгую жизнь и познав впервые столь необычные для него ощущения он хранит их будто хрустальную вазу, боясь не только уронить ее, но и наклонить и пролить хотя бы каплю содержимого, которым он мечтает упиваться до скончания своих лет: «Наконец-то настала истинная жизнь и сердце мое спасено, оно умрет лишь от великой любви в счастливой агонии в один прекрасный день, после того как я проживу сто лет»^[306]. Агония любви является для героя высшим счастьем.

Синдром Мартина Идена («Великий Гэтсби»^[307] Ф. Фицджеральд)

«Век Джаза» и великолепный Фицджеральд, прекрасный вариант чтения на ночь, правда в результате прочтения данной книги пришлось лечь на четыре часа позже обычного, но это того стоило. Сразу хочу отметить, что здесь я не буду говорить об экранизации книги, так как сказано о ней много. Всех кто не смотрел, призываю после прочтения посмотреть последний фильм с Л. ДиКаприо^[308] в главной роли, испытаете большое удовольствие, особенно от атмосферы золотого века джаза, контрабанды алкоголя и самой эпохи 20–30-х годов XX века.

«Если тебе вдруг захочется осудить кого-то, вспомни, что не все люди на свете обладают такими преимуществами, которые обладал ты»^[309]. Этой фразой, которой предостерег отец Ника еще в детстве, автор начинает свое повествование. И здесь читателю сразу становится понятно, что в теме романа будет замешан вопрос отношения буржуа и простого человека. Главный герой, а именно Гэтсби кажется мне очень созвучным с персонажем Дж. Лондона, а именно Мартином Иденом, не правда ли? Посудите сами, чтобы завоевать Дэзи, Гэтсби становится богатым, он устраивает шумные вечеринки, для того, чтобы о нем говорили, заводит влиятельных знакомых. Покупает дом, неподалеку от своей возлюбленной, в надежде встретить ее на одном из званых вечеров, чтобы предстать пред ней во всем блеске своего богатства и статуса. Мартин Иден в свою очередь, пытался стать писателем, ради того, чтобы разбогатеть, что даст возможность получить ему высокий социальный статус и завоевать свою возлюбленную Руфь Морз, которая не может серьезно относиться к простому неотесанному моряку. Похожи и героини (Дэзи и Руфь), не блещут умом и являют собой образ мещанства как такового. Для них красивые вещи, богатство, званые приемы, статус гораздо важнее простых и настоящих человеческих чувств. Они, в принципе не способны на любовь, к «Другому», так как их любовь к себе и вещам, гораздо сильнее. Даже в роддоме, когда Дэзи узнала, что у нее родилась дочь, а не сын, она лишь вскрикнула: «Дай только бог, чтобы она выросла дурой, потому что в нашей жизни для женщины самое лучшее быть хорошенькой дурочкой»^[310]. Тем самым раскрывая свой образ, женщины, которая терпит измены мужа, лишь для того, чтобы вести образ буржуа и быть причисленной к высшему свету. Гэтсби в свою очередь настоящий, такой же искренний как Иден. «Он улыбнулся мне ласково, – нет, гораздо больше, чем ласково. Такую улыбку, полную неиссякаемой ободряющей силы, удается встретить четыре, ну – пять раз в жизни»^[311]. Гэтсби сделал все, чтобы добиться положения в обществе и стать богатым. В соре с мужем Дэзи Томи, Гетсби негодует: «Она вышла за вас только потому, что я был беден и она устала ждать»^[312], оправдывая свою возлюбленную. Дэзи хватило небольшого скандала в «Плазе», который посеял лишь маленькое зерно неуверенности в богатстве Гэтсби, что заставило ее отвернуться от него и остаться со своим мужем. Безвременная гибель Гэтсби, не дала ему впасть в синдром Мартина Идена. Да, да такой синдром официально принят в психологии. Ведь если бы он остался жив, он бы узнал о том, что Дэзи осталась с мужем и выбрала Тома, выбрала сытую жизнь буржуа вместо настоящей любви. «Они были беспечными существами, Том и Дэзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними»^[313]. А с чем бы остался Гэтсби? Со своим статусом и деньгами, но ведь он завоевывал его и зарабатывал их только ради своей любви к Дэзи, а если она не с ним, то зачем ему все это? Думается, что конец жизни Гэтсби был бы в любом случае трагичным, несмотря на свою волю к жизни, как и у Мартина Идена у него бы хватило сил на самоубийство, так как зачем жить, без мечты, тем более той, которой не суждено сбыться, несмотря на титанические усилия.

Солярис – вызов для человека («Солярис»^[314] С. Лем)

Данный роман следовало бы рассмотреть с точки зрения психоанализа, где «Я» – это человек, «Оно» – Солярис, а «Сверх-Я» – «Гости» Соляриса, которые являются к экипажу станции, но вследствие того, что я не психолог, а философ, данное произведение я попытаюсь препарировать с помощью философского аппарата. Потусторонним в мире Соляриса является ВСЕ, так как его пространство полностью противопоставляется пространству Земли. Два солнца (голубое и красное), другие законы тяготения, другой вид разумного существа как такового, мироустройство Соляриса существует по своим собственным законам, никак не сопоставляемыми с законами земной физики и биологии. Солярис выступает не как «феномен», а как «вещь в-себе», мы рассматриваем его как, Кантовский «ноумен», он не досягаем для обыденного сознания ученого, тем более для человека. Не зря автор показывает сколько поколений «Соляристов» пыталось разгадать его природу: «Люди больших способностей и большой силы характера рождаются с более или менее постоянной частотой, но выбор ими сферы деятельности неодинаков. Их присутствие или нехватку в определенной области науки можно, пожалуй, объяснить перспективами, какие она открывает»^[315], в конечном итоге ученые поняли, что не в силах разгадать Солярис и просто отпустили эту проблему, словно ее не было…Это в принципе проблема современной науки, вспомним И. Лакатоса^[316] с его «защитными поясами», когда в эксперименте что-то идет не так, то наука придумывает новую теорию, потом снова, снова и так до бесконечности, то есть наука выглядит как огромный колос, который в результате приобретенного, усвоенного и главное систематизированного знания не может ошибаться, как минимум в силу своего авторитета и влияния, а если все совсем не так? Солярис выступает в роли аннигилятора всего земного научного знания, он разрушает все постулаты и теории, аксиомы и максимы, он показывает своим существованием абсолютно иной мир бытия, мир бытия к которому человек абсолютно не готов, более того пытается понять и перестроить согласно своим земным установкам и правилам. «Мы считаем себя рыцарями святого Контакта. Это вторая ложь. Не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Хватит с нас одного этого, и он нас угнетает. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других мы надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого»^[317]. Человек так и не может понять и смириться с тем, что Солярис – это не «явление», будь то другие законы гравитации, два солнца, один огромный живой организм – Океан, и не «феномен», Солярис – это «ноумен», он не познаваем средствами человеческого разума. Кельвин выдвигает в своей беседе со Снаутом идею «ущербного Бога»: «Это Бог…увечный, который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознает. Он сконструировал часы, но не время. Которое они измеряют. Системы или механизмы, служащие для определения целей, но они переросли эти цели и изменили им. И сотворили бесконечность, которая из меры его могущества, какой она должна быть, превратилась в меру его безграничного поражения»^[318]. Но эта теория как минимум наивна, хотя если убрать в сторону книгу и вспомнить экранизацию «Соляриса»^[319] Тарковского, то огромный ребенок на фоне океана выглядит очень убедительно и метафорично. Выражая гениальное олицетворение планеты как таковой, но вводиться данный эпизод больше в качестве художественного средства, а не действительного явления, которое дает сколько-нибудь объяснительное, что даст нам понять, а что такое Солярис на самом деле? Но, вернемся к книге, вспомним установку ученого, который прибыл на станцию изучать Солярис, мы видим подтекст, который вживлен в кору его «человеческого существа». Кельвин, прилетая на станцию размышляет: «Я никак не мог решиться снять скафандр, как будто от этого стал бы беззащитным»^[320]. Он боится расстаться со своей земной идентичностью (скафандр), он понимает, что здесь совсем другой мир, пусть пока на станции, но Солярис здесь, он осязаем, влияет на меня, на «Другого», в конце концов, на мое бессознательное, а почему? Потому что Солярис – это не Земля, «гости» – это не люди, а человек – это не глашатай вселенной, как бы ему не хотелось им быть. Человек – это крупинка пылевого зерна, с точки зрения временного континуума, этому нас учит С. Лем в своем романе, а мы, как умные, большие, храбрые и развитые не можем с этим согласиться. Может виной всему та спесь, которую человечество культивирует в себе на протяжении всего развития или наша ущербность? Вопросов много, а ответ может быть один, либо множество, наука не является абсолютным показателем истинны и существования, так как в полной мере она не подтверждает реальность нашего с вами бытия. Одно можно сказать с уверенность «Солярис» – это не научно-фантастический роман, а полноценный философский труд. А планета Солярис – это вызов для всего человечества, так называемый experimentum crucis^[321], в котором человечество обречено на поражение, по крайнее мере, насаживая свои установки не только в рамках планеты, но и в масштабах всей вселенной.

Треугольник: Мураками, Кафка, Камю («Мой любимый sputnik»^[322] Х. Мураками)

Любовный треугольник героя, Сумирэ и Мюу – это центральная композиция романа. Герой ощущает себя участником экзистенциальной пьесы, из которой не существует выхода. «Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены»^[323]. Пресловутый sputnik, который в английском обозначает – «travelling companion» – это символ одиночества, на которое обречены люди в принципе, согласно своей сущности, но все ли так просто?

Безусловно, нет. Мураками удалось совместить свой талант рассказчика (а он именно рассказчик, потому что главным его умением, во всех своих произведениях является филигранная точность в описании жизни и быта простого человека, Японца) с мистикой, снами и с известной долей абсурда, без которой невозможна жизнь как таковая. Сумирэ пропала так внезапно, как исчезает «Замок» Франца Кафки, а Мюу и герой бродят по острову, ощущая ее присутствие, но, не имея абсолютно никакой возможности ее обнаружить. Невольно читатель задает себе вопрос, в процессе прочтения, а существовала ли Сумирэ вообще, так как, анализируя прочитанное, с каждой страницей становится все яснее, что ее образ эфемерен. Появляется она в жизни героя по ночам, выглядит слишком неброско (будто прозрачна), как будто целенаправленно автор лишает ее яркости как таковой, что заставляет усомниться в ее существовании, как персонажа, а, следовательно, в ее дальнейшей пропаже. Ведь, «[…]человек так устроен: если в него выстрелить, польется кровь»^[324], а где же тогда кровь Сумирэ, или ее тело, какие-то признаки ее пропажи и существования, кроме ее дневника и записей, сделанных ею на кануне исчезновения? Она выполнила свою роль «travelling companion» для героя и Мюу и ушла со сцены действия романа, так и не став, в полной мере любимым sputnikom для них, либо для каждого в частности. Их орбиты соприкоснулись на определенных жизненных этапах, что в принципе уже выглядит большим абсурдом, нежели ее исчезновение как таковое, так как «Если случайно орбиты двух спутников совпадают, тогда мы и встречаемся. И соприкоснувшись, даже способны узнать друг в друге родную душу. Но лишь на мгновение. Чтобы в следующий миг вновь оказаться в абсолютном одиночестве. Пока не сгорим где-нибудь дотла и не превратимся вообще в ничто»^[325]. Может это всего лишь сон главного героя (снам в романе отведено особое место, так же как и во всех произведениях Франца Кафки) и не только Сумирэ, но и Мюу. Иллюзия, которая является порождением глубокой потребности в любви и снятии одиночества главного героя? «(Я закрыл глаза и стал думать о потомках того первого «Спутника», которые продолжали двигаться по небу, связанные с Землей единственными узами – силой притяжения). Одинокие металлические души, они свободно рассекают мрак космоса,случайно встречаются друг с другом, проплывают мимо и расстаются навеки. Никаких приветствий, никаких обещаний на будущее»^[326]. Экзистенциальная потребность главного героя в существовании, его ощущение заброшенности в этот мир заставляют его не мириться, с окружающим абсурдом (как делают герои романов Альбера Камю), а упорядочить для себя окружающий мир и свое одиночество. «Видеть сны, жить в мире снов»^[327], как писала Сумирэ, но рано или поздно происходит пробуждение и тогда мир поражает героя своей гиперреальностью, которая становится невыносимой, так как неизбежно несет за собой одиночество. «Сидя в кресле, я закрываю ненадолго глаза, потом снова их открываю. Медленно делаю вдох, за ним – выдох. Пытаюсь о чем-то думать, потом решаю не думать вовсе – бестолку. Впрочем, эти состояния на самом деле практически не различаются между собой. Чем, вообще, одно отличается от другого, где четкая разница между тем, что существует и чего нет?»^[328].

Роман рождает больше вопросов, чем ответов, сюжет рассыпается как туман, над «Замком» Кафки, делая его осязаемым и уже на следующей странице, мы теряем его очертания из вида. Все вокруг превращается в иллюзию, которая приправлена большой долей абсурда, что в результате дарит читателю такой гремучий коктейль из снов, одиночества, надежд и конечно любви, под названием роман Х. Мураками «Мой любимый sputnik».

Труд понимания («Маленький принц»^[329] А. де Сент-Экзюпери)

Антуан де Сент-Экзюпери создал поистине философское произведение, которое протащил на вершину мировой литературы, под видом сказки для детей. Я не стану производить герменевтический анализ в той мере, коего заслуживает данная книга, но постараюсь очертить контуры морально-ценностных установок самого автора и его этического выбора, который он попытался передать читателю через своего героя (маленького принца).

Произведение актуально сегодня, как никогда, так как инструмент интерпретации современного человека, а именно его сознание, мгновенно вычленяют в нем проблемы современного общества – загрязнение окружающей среды, перепроизводство, формирование общества потребления и т.д. «Есть такое твердое правило, – сказал мне после Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету»^[330]. Таким образом, если бы человечество должным образом заботилось об окружающем нас мире, мы бы не получили сегодня огромной проблемы, которая касается загрязнения земного шара, утилизации бытовых отходов, ухудшения экологического фона, исчезновения различных представителей растительной и животной фауны и т.д. и т.п. Экзюпери демонстрирует нам свою «внутреннюю реальность»^[331], которую пытается донести до читателя. Маленький принц – это ребенок, который смотрит на мир чистыми, незатуманенными глазами. «Странный народ эти взрослые…»^[332] – произносит маленький принц, так как он живет по своим, пока еще «детским» законам и правилам, но с точки зрения человеколюбия и ориентации на более широкий круг ценностей такой взгляд является единственно правильным. Ведь современный мир с его жесткими законами потребления, конкуренцией, различными рисками, скоростью развития и изменения как социального, так и жизненного пространства человека диктует нам определенные модели поведения, при которых сохранение «внутреннего ребенка», не представляется возможным. Например, разговор с торговцем, который продает самоновейшие пилюли, которые утоляют жажду. На вопрос, зачем он их продает, торговец отвечает, что по подсчетам специалистов можно на этом сэкономить пятьдесят три минуты в неделю.

«– А что делать в эти пятьдесят три минуты?

– Да что хочешь.

– Будь у меня пятьдесят три минуты свободных, – подумал Маленький принц, – я бы просто напросто пошел к роднику…»^[333]. Так современный человек, особенно житель крупного города, пытается сэкономить свое время практически всегда (безусловно, зачастую это оправдано), касаемо доставки продуктов питания или одежды на дом, вызова такси или поездки на аэроэкспрессе, предпочитает общение с помощью месенджеров личной встрече, НО всегда ли это обосновано? Экзюпери через своего героя призывает остановиться современного человека, взять паузу, оглянуться по сторонам, пройтись неспешной походкой по парку, встретиться с друзьями. Одним словом осваивать свое бытие, именно осваивать, а не только потреблять, ведь: «У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей»^[334].

Антуан де Сент-Экзюпери создал поистине философскую притчу гуманистического толка. Он призывает сохранить каждого своего «внутреннего ребенка», подразумевая под этим наивную непосредственность восприятия окружающего нас мира. Ведь вы помните, с каким выражением лица совершаются самые страшные поступки на планете? Вот-вот, как завещал нам бессмертный барон Мюнхгаузен, с серьезным. А ведь этот дух серьезности, витает над нашей прекрасной планетой, а следовательно над человеком. В книге, столь небольшой по объему, скрыто еще много смысла и подтекста, который нет смысла трактовать во всей полноте, так как не хочется лишать читателя истинного удовольствия от прочтения самого произведения «Маленький принц». Так как лишь акт чтения и труд понимания прочитанного даст вам ответы на многие ваши вопросы.

Уве и его большое сердце («Вторая жизнь Уве»^[335] Ф. Бакман)

Эта книга была мне подарена два года назад и простояла все это время на полке. Не хотелось браться за ее чтение, потому что слишком она была растиражирована, множество восторгов о ней приходилось слышать и ни одной негативной оценки, что согласитесь, настораживает. И вот, книга прочитана и захлопнута, а скупая мужская слеза сбежала по щеке, теперь непосредственно о романе.

Любое упоминание о Швеции следует рассматривать через понятие «Lagom», которое является стереотипом, описывающим шведский национальный характер и определенную модель поведения. Для него характерна умеренность, так называемая «достаточность» распределения и потребления материальных и душевных благ. «Lagom» несет оттенок целесообразности, выступает непереводимой эмблемой шведского образа жизни. Давайте я постараюсь привести некоторые примеры. Если мы видим поощрение работников за переработку в Японии и США, то в Швеции к переработке относятся негативно. Флагманом Шведского автомобилестроения выступал концерн «VOLVO» (В настоящий момент он уже продан КНР, ну и простит меня Уве, ведь его любимой шведской машиной всегда был «SAAB»), главный лозунг которого: «Самое ценное, что есть в вашем автомобиле – это ваша жизнь!». Вспомним внешний вид Шведов, который отличается скромностью и элегантностью, с исключением любых пестрых или вызывающих деталей, примером может послужить Шведский бренд «H&M». Ну, или всем известная «IKEA», которая покорила весь мир воплощением идеи доступности и качества, ее философия – нулевая степень мебели (если позволите так выразиться), то есть такая мебель, которую можно встретить в типовом доме, в торговом центре и даже в шикарном особняке. Все эти явления по отдельности и в целом и есть тот самый «Lagom», под эгидой которого и живут Шведы. Таким образом, главного героя – пенсионера Уве я должен был воспринимать через этот самый «Lagom», но оказалось, что в этом случае не все так просто.

Главный герой – пенсионер Уве, который после смерти жены не может найти для себя обоснования для жизни, пытается покончить с собой, но всегда, что-то ему мешает – шум подъезжающего автомобиля, нерасторопная соседка, стучащееся к нему молодые парни. Всякий раз, когда остается сделать лишь маленький шаг, завещание написано, распоряжения о похоронах оставлены, нужно лишь нажать на спусковой крючок, тут непременно кто-то появляется. Такие ситуации выводят Уве из себя, потому что Уве – человек дела, а не какой-то там болтун, который кидает слова на ветер, решил уйти из жизни, значит должен уйти. Его жизнь подчинена определенному распорядку: утром подъем без четверти шесть, без будильника, завтрак, обход по территории поселка, днем, обязательные домашние дела. «Жить по расписанию. Не менять вещи, доказавшие свою надежность. Что в том плохого?»^[336]. Уве – человек дела, он презирает современное поколение: «Страна, где всем только обедать с утра до вечера»^[337], – а кто же будет смотреть за утилизацией мусора или за соблюдением правил парковки и чистоты в пределах поселка, если все озадачены лишь тем, чтобы хорошо пообедать. Он решил уйти из жизни еще полгода назад, когда не стало его жены Сони, но работа не давала ему это сделать, а сейчас, когда он на пенсии, пришло самое время для этого. Здесь уже проглядывается некоторое несоответствие Уве модели «Lagom», так как он любил в своей жизни так, что готов уйти за своим человеком, потому что все жизненные силы, чувства покинули его, после потери жены. Уве – фаталист, а фатальность и «Lagom» думается, абсолютно не совместимы. Да, главный герой сварлив и капризен, он совершенно перестал подпускать к себе людей, но не, потому что он злой или бессердечный, просто Уве выгорел морально и душевно, он перестал пытать какие-либо надежды на счастье, счастье, которое приготовлено ему здесь и сейчас. «Мы ведь в большинстве своем живем тем, что будет. Через день, через неделю, через год. Но вот вдруг наступает тот мучительный день, когда понимаешь, что дожил до таких лет, когда впереди не так уж и много, гораздо более – позади. И теперь, когда впереди у тебя так мало, нужно искать что-то новое, ради чего и чем теперь жить»^[338]. Таким ориентиром (ради чего и чем теперь жить) для него выступила соседка Парване, которая иммигрировала из Ирана и ее семья. Уве примеряет на себя роль дедушки, хотя изначально очень этому сопротивляется. Но со временем дети Парване подписывают рисунки для Уве: «Любимому дедушке»^[339]. И вот Уве, уже другой он говорит сам себе, после того, как провел весь день с детьми соседки: «Покончить с собой можно и завтра. Успеется»^[340]. Уве перерождается, он вспоминает завет своей жены Сони (ее парализовало после аварии, позже у нее выявили рак): «Можно тратить время на то, чтобы умирать, а можно – на то, чтобы жить. Уве, надо идти вперёд! И они пошли»^[341]. Только теперь Уве пошел один, он даже позволил детям убрать множество фотографий Сони из своего дома, так как для него началась новая жизнь, в амплуа любящего дедушки. У Уве случается инфаркт, в результате обследования врач говорит Парване: «У него просто слишком большое сердце»^[342], конечно имея ввиду физиологические особенности. Но читатель понимает, что, по всей видимости, физиология влияет не только на материальные, но и на духовные составляющие Уве. У него действительно большое сердце, он любит искренне, фатально, и по-настоящему, так как может любить только человек с большим сердцем. Книга заставляет задумываться о многом, но для меня – это книга о большой и настоящей любви, которую я желаю испытать каждому.

Улыбайтесь господа, улыбайтесь («Похождения бравого солдата Швейка»^[343] Я. Гашек)

Сатира Гашека великолепна, ужас первой мировой войны растворяется в сарказме и иронии. А, как известно иронию Бродский называл «нисходящей метафорой», а описать войну таким образом – это высший пилотаж, для этой цели и создан бравый солдат Швейк: «Я хотел провести дело основательно: приказ есть приказ»^[344]. Он выполняет все порученные ему дела с таким рвением, что выставляет армию и войну как таковую как явления полные абсурда и противоречия. Нет в ней ни геройства, ни необходимости, хотя нет: «Война требовала храбрости и в краже»^[345]. Швейк выступает в роли наблюдателя, который понимает всю абсурдность происходящего. Его стойкость и ум состоит в том, что он не борется с окружающей его бессмыслицей, он сливается с ней полностью и на собственном примере доказывает, к чему может привести идиотизм военной дисциплины и беспрекословного подчинения. Хотя высшие чины и утверждают: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает»^[346]. Конечно, не все так смешно, каждый понимает, сколько жертв оставляет после себя любые военные действия, но виновата не только война, а сама система армии. Ведь и сейчас армия – это определенная «вещь в-себе», в которой существует множество уже теперь своих: «вольноопределяющих», «поручиков» и «фельдкуратов», но также и солдатов «Швейков», которые никогда не унывают и всегда готовы выполнить любой абсурдный приказ, ведь: «[…]как говорил цыган Янечек в Пельзени, когда в тысяча восемьсот семьдесят девятом году его приговорили к повешению за убийство двух человек с целью грабежа; все может повернуться к лучшему!»^[347].

Фильм как сон, фильм как музыка («Laterna Magica»^[348] И. Бергман)

«Я сделал несколько сомнительных по качеству фильмов»^[349] – цитата из книги Бергмана, – это гениально. Великий режиссер, снявший потрясающие фильмы: «Земляничная поляна»^[350], «Седьмая печать»^[351], «Девичий источник»^[352] и другие, таким образом, искренне отзывается о некоторых своих картинах. Тем самым он демонстрирует свою самокритичность и профессионализм, хочется воскликнуть: «Браво Ингмар Бергман!». Потому что сегодня мы наблюдаем агонию посредственности, которая касается любого вида современного искусства, в частности кино. Новомодные режиссеры утверждают, что их, по-настоящему абсурдные и не несущие никакой смысловой нагрузки фильмы, очень глубоки и гениальны, а зритель просто пока не созрел для их понимания. Как же не хватает поистине гениальных людей искусства сегодня, к коим с уверенностью можно причислить шведского режиссера Ингмара Бергмана.

Его первые и самые глубокие впечатления, конечно уходят в детство – это аппарат для проекции изображений «Laterna Magica» – вещь, благодаря которой мир заполучил гениального режиссера. «И тут я повернул ручку (это невозможно объяснить, у меня не хватает слов, чтобы описать мое возбуждение, в любой момент я могу вызвать в памяти запах нагретого металла, перебивавшего запах пыли и средства от моли, прикосновение ручки к ладони, дрожащий прямоугольник на стене)»^[353]. Изначально он получил не только зрительные впечатления, но также тактильные и атмосферные, родилось какое-то волшебство, которое загипнотизировало его на всю оставшуюся жизнь. Именно из-за таких тактильных и атмосферных ощущений я думаю, следующее поколение совершенно разлюбит литературу, так как электронная читалка не обладает той аурой приватности, которая дарит нам книга, они все унифицированы. У нее нет различных видов обложки, переплета, бумаги, а главное запаха, она не дает читателю акта уединения и интимности, которую дарит бумажная книга, но что-то я отвлекся. Ингмар Бергман – это настоящий фанат своего дела, который продумывал в своих фильмах все до мелочей, ритм, сюжет. Монтаж начинались у него уже в момент написания сценария к фильму, но он также не был чужд случайным эмоциям, появлявшимся на съемочных площадках, даже наоборот, придавал им высшую ценность. Так как эта эмоция рождалась именно здесь и сейчас, а через мгновение уже исчезала, но камера все-таки успевала ее запечатлеть. «Иной раз профессия кинорежиссера доставляет особенное счастье. В какой-то миг на лице артиста появляется неотрепетированное выражение, и камера запечатлевает его. […] И тогда мне кажется, что дни и месяцы предугадываемой скрупулёзности не пропали даром. Быть может, я и живу ради вот таких кратких мгновений. Как ловец жемчуга»^[354]. Ну конечно, лично для меня, как поклонника творчества А. Тарковского бесценен отзыв о нем от Бергмана. «Фильм, если это не документ, – сон, греза. Поэтому Тарковский – самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да что, кстати сказать, ему объяснять? Он – ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в тоже время наиболее податливом жанре искусства»^[355]. Более меткого выражения о творчестве А. Тарковского мне слышать не удавалось.

Я умышленно не говорил о содержании книги в своей рецензии, так как с творчеством великого режиссера интересней будет ознакомиться самостоятельно. Но будьте готовы, он написал откровенную и очень открытую книгу, без прикрас и лукавства. Бергман не стал превозносить себя как жаждущую и необычную творческую личность. Нет, он написал искреннюю биографию о себе, простом человеке с присущими ему пороками и недостатками, но человека, который в своем творчестве выродился в бессмертный вариант простого человека, то есть гения.

Француз, Иван Карамазов, с рефлексией Раскольникова («Падение»^[356] А. Камю)

В первую очередь хотелось бы сказать, что пьеса «Падение» удивила…правда в негативной коннотации. Как же так, не мог я поверить своим эмоциям после прочтения, ведь это Альбер Камю. Мой Камю, которого я узнал в первую очередь, как философа, только потом в качестве литератора, моя любовь к нему родилась с первых строк его «Мифа о Сизифе»: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве»^[357]. И я воскликнул: «Вот он великий философ, продолжатель картезианской мысли!». Как поражали его герои Мерсо в «Постороннем»^[358] или Йозев К. в «Процессе»^[359], своей самобытностью, со своим собственным пониманием абсурда и существования. Его «Бунтующий человек» объяснил мне простыми словами, силу творческого акта и его потенцию. Правда, раньше мне это заложил в голову К. Маркс, но с гораздо большими трудностями, но без категории абсурда, хотя она очень важна. К. Маркс – истинный гуманист, несмотря на то, что его учению приписывают различные злодеяния. Камю же оставался в пессимистической уверенности, что, несмотря на положительную роль бунта в истории, окончательно победить зло невозможно, такой взгляд, лично мне ближе. А его Нобелевская речь: «Любой художник обязан сегодня плыть на галере современности. Он должен смириться с этим, даже если считает, что это судно насквозь пропахло сельдью, что на нем чересчур много надсмотрщиков и что вдобавок оно взяло неверный курс. Мы находимся в открытом море. И художник наравне с другими обязан сидеть за веслами, стараясь, насколько это возможно, не умереть, то есть продолжать жить и творить»^[360]. Одним словом великий философ и писатель, но, возвращаюсь к его пьесе «Падение» (единственному произведению, которое стало абсолютно не моим во всем разнообразии литературно-философского наследия Альбера Камю).

Пьеса «Падение» – это компиляция над творчеством Ф. М. Достоевского. Ни для кого не секрет, что Камю, очень уважал творчество великого русского писателя. Он ставил спектакль «Бесы», в молодости, даже играл Ивана Карамазова. Для писателя такой величины, абсолютно понятен его интерес к Достоевскому, тем более что Достоевский, если рассматривать его литературное наследие с точки зрения философии – настоящий философ, причем сторонник религиозного экзистенциализма (только Достоевский об этом не мог догадываться в свое время☺). Приступим.

Главный герой пьесы – Жан Батист Кламанс, он судья на покаянии, точнее «приставка», к весьма понятной профессии судья, раскрывается в конце произведения. Жан – так называемый Иван Карамазов, так как все размышления главного героя странным образом походят на легенду о Великом Инквизиторе, описанную Достоевским. Посудите сами: «Я хорошо знаю, что нельзя обойтись без господства и рабства. Каждому человеку рабы нужны как воздух. Ведь приказывать так же необходимо, как дышать. Вы согласны со мной? Даже самому обездоленному случается приказывать»^[361]. У Достоевского: «Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас»»^[362]. Рабство необходимо – это уклад жизни человека, он принесет свою свободу господину, а уже в обществе классы распределяют эти роли между собой и так далее и далее, до самого немощного, так рассуждает Иван Карамазов. Жан говорит: «У человека, стоящего на последней ступени социальной иерархии, имеется супружеская или родительская власть. А если он холост, то может приказывать своей собаке»^[363]. Жан не верит в Бога, он не боится «Страшного суда», так как он утверждает, что сам этот великий суд уже здесь, на земле. Но говорит он это от противного, он судья, но на покаянии, он хочет услышать контраргументы от своего спутника, в нем еще теплиться надежда. Иван Карамазов, обращаясь к Алеше: «Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, – улыбнулся вдруг Иван, совсем, как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видал у него такой улыбки»^[364].

Место действия пьесы – Амстердам, как всем известно – город побратим Санкт-Петербурга. Санкт-Петербург – главный герой романов Достоевского, мрачный, серый, тяжелый, но не всегда. Герой Камю Жан, получает удовольствия от прогулок по ночному городу: «Люблю вечерами ходить по городу и чувствовать, как меня согревает джин. Я хожу целые ночи, мечтаю или без конца разговариваю сам с собой»^[365]. Для Жана Амстердам прекрасен, он упивается им, здесь Камю играет на противопоставлении с мрачным Петербургом (хотя в повести «Белые ночи»^[366] Достоевского, главный герой упивается городом, именно в жизнеутверждающей манере). Жан противопоставляется Раскольникову, который кружит по этим мрачным дворам колодцам, борясь с подступающем безумием, которое настигает его в комнате (лихорадка), кстати, лихорадка настигает и Жана в конце пьесы. Раскольников – преступник, рефлексирующий над своим деянием, ставит себе вопрос: «Тварь я дрожащая или права имею», как оказывается и Жан – преступник, он осознано взял на хранение украденную картину «Неподкупные судьи» Ван Эйка^[367]. А для чего это делает Жан, потому что он преступник, который задает себе вопрос и отвечает на него: «Раз мы не можем осуждать других без того, чтобы тотчас же не осудить самих себя, нужно сначала обвинить себя, и тогда получишь право осуждать других»^[368]. Ведь «Чем больше я обвиняю себя, тем больше имею право осуждать вас»^[369]. Ему необходимо это признание, необходимо покаяние перед «Другим». Ведь даже на картине, которую он хранит, изображены судьи, которые верхом на конях едут поклониться святому агнцу. Нет уже неподкупных судей и нет агнца, но надежда ведь есть. А к кому, в сущности, он обращается на протяжении всей пьесы, как оказалось его собеседник тоже адвокат, но не произносит ни одного слова. Возможно это просто двойник, а смех, постоянно преследующий Жана, который раздается из-за его спины? Двойник – это так же излюбленная тема произведений Ф. М. Достоевского. Ну а сам случай, падения с моста женщины, мимо которой прошел Жан и не помог ей. Он ждал, что будет еще шанс, второй, но нет, проходит мимо. Как у Достоевского «Сон смешного человека»^[370], в котором ГГ проходит мимо девочки, просившей о помощи. Они оба проходят мимо, не осознавая, что возможно пройдя мимо раз, теряешь себя на всю жизнь…

Худшая классическая антиутопия XX века («Механическое пианино»^[371] К. Воннегут)

Всех поклонников Воннегута прошу меня извинить заранее, но все по факту. Во-первых – эта книга это Оруэлл как есть. «Пролы» – это служащие армии и КРР, инженерный состав – это те, кто живет перед экраном и жгут новости прошлого дня и лишь немногие восстают против государственной машины, так в книге Воннегута – это Доктор Пол Протеус. Во-вторых главная романтика этой книги – это ее название (потому что она мне очень напомнила книгу «Повелитель мух»^[372] У. Голдинга, в которой по мимо названия, так же нет абсолютно ничего выдающегося). Так вот главная фабула книги состоит именно в механическом пианино, когда доктору Протеусу, по ту сторону говорят: «Чувствуешь себя как-то неловко, не правда ли, доктор, когда смотришь, как они опускаются и встают? Прямо так и видишь призрак, который вкладывает в игру душу»^[373]. Нам сразу рисуется завод, на котором когда-то один из токарей, оставил запись своей работы на магнитной пленке, а машины ее записали и начали бесконечно тиражировать. Итог одна машина более производительна и не требует того, чтобы кто-то копался в ее внутреннем мире, то есть полностью исключает человеческий фактор, что несет положительную динамику в производстве. Все бы ничего, может быть данная книга была бы средненькой антиутопией, после Замятина, Хаксли и Оруэлла, но нет, надо было автору ввести женщину – Аниту. Зачем, спрашиваю я? Вспоминается случай, который произошел с Довлатовым. Однажды он отдал рукопись в очередное издательство, его вызывает ГЛАВРЕД и спрашивает:

«– В силу какого литературного приема над могилой у вас вьются птицы?

– Просто вьются – ответил Довлатов.

– Они не могут просто виться, они должны летать в силу определенного литературного образа – сказал редактор»^[374].

Так вот, у Довлатова это было коротко, но зачем так разворачивать историю с изначально глупой и корыстной женщиной на несколько десятков страниц я не понимаю. «Анита спала, полностью удовлетворенная не столько Полом, сколько социальным оргазмом, который наступил после долгих любовных утех с обществом: ей наконец предложили Питсбург»^[375]. Она неизобретательна и слишком прямолинейна, даже поймала Пола на несуществующей беременности. Ну, хватит уже, так в жизни не бывает. Жениться на меркантильных дамах – это удел только увлеченных людей творческих специальностей, но Инженер – это другое.

Одним словом не умно, не красиво и не стильно. Книга ужасная, если вы любите жанр антиутопии никогда не читайте эту книгу, ну и еще У. Голдинга «Повелитель мух», плохо и посредственно, после этой книги никогда не притронусь к Воннегуту.

Человек – хуже Сатаны («Дневник Сатаны»^[376] Л. Андреев)

Сатаны от скуки спускается в посюсторонний мир, он жаждет игры, устал он в своем потустороннем мире от этих котлов и чертей… «Просто Я хочу играть […] (Вспоминаются слова Остапа Бендера: «Ангелы сейчас хотят на землю, тут электричество, водопровод…»^[377] отм. мною). Я горд, самолюбив и даже, пожалуй, тщеславен… ты ведь знаешь, что такое тщеславие, когда хочется похвалы и аплодисментов хотя бы дурака?»^[378]. Для своего путешествия на землю он выбирает тело Генри Вандергуда, американского бизнесмена с колоссальным состоянием в три миллиарда долларов. Его сопровождает черт, который в посюстороннем мире является Эрвинном Топпи и выполняет функции личного секретаря. Не понимая каким образом распорядится своим богатством, Сатана поручает его в руки некому Фоме Магнусу (который, к слову сказать, по страшнее Дьявола, но именно в пределах посюстороннего мира). Увидев его «дочь» Марию, Сатана влюбляется в нее, все… А нет, забыл сказать, роман не является оконченным, к сожалению мы можем работать лишь с тем, что оставил после себя Леонид Андреев. На этом весь сюжет раскрыт. Но это на первый взгляд, давайте теперь разберем философский подтекст и попробуем разобраться какой посыл хотел передать нам автор, именно нам человеку настоящего, живущему здесь и сейчас.

Действие романа разворачивается в новой парадигме, которую провозгласил Ф. Ницше: «Бог умер»^[379] (мог ли догадаться философ, что эти слова, которые он вкладывает в уста своему Заратустре разделят этот мир на, до и после). Ницше угольно-черной краской, взяв в руки, самую широкую кисть, жирным мазком начертил черту, за которой открылась новая эпоха. Давайте подвесим эту мысль и вернемся к ней в конце.

Сатана дает понять, что невозможно осмыслить потустороннее, пока ты не попал туда, человеческий мозг не может вместить необъятное, так как не способен разобраться даже в своей посюсторонней жизни. «Твой разум как нищенская сума, в которой только куски черствого хлеба, а здесь нужно больше, чем хлеб. Ты имеешь только два понятия о существовании: жизнь и смерть – как же Я объясню тебе третье?»^[380]. Здесь мы еще видим Сатану, которого в дальнейшем целиком и полностью превратиться в обычного, пусть и богатого человека Генри Вандергуда. Он пытается не потерять связь с потусторонним, но человеческое тело и сознание, в которое он перевоплотился, фактически вытряхивают Сатану, как такого, превращая его в человека. Сатана становится таким же глухим и слепым, он не может помыслить, то, что за гранью человеческого. «Лживое безмолвие объемлет Меня, и тщетно ловлю Я напряженным слухом голоса откровения, они остались за той же непроницаемой стеной»^[381]. Сатана понимает, что пока он не стал человеком, пусть перевоплотившись через «Другого», он не мог понять такой «простой» на первый взгляд земной мир. Таким образом, существуют два пространства по ту сторону и по сю сторону. Наблюдается невозможность включения и понимания без полноценного функционирования в одном из них. Позволю себе небольшое отступление. Сравнение великолепно подходит для сегодняшнего амбивалентного человека, который осуществляет свое бытие в двух пространствах – Интернет и жизненном. Невозможно осознать феномен сети, не «уходя» в Интернет, как и невозможно понять жизнь, находясь и проводя большую часть своего времени в сети (возможно для этого и созданы социальные сети. В «Facebook» зарегистрировано три миллиарда пользователей, такого количества нет ни в одной религиозной конфессии мира, вы до сих пор думаете, что «Facebook» и другие сети созданы, лишь для удобства общения, а не для изменения природы человека как такового…ну-ну), вернемся к роману.

Андреев несколько раз воспроизводит «легенду о великом Инквизиторе», которую Достоевский вложил в уста своему герою Ивану Карамазову. В разговоре с Кардиналом Х. (Римский папа, который пришел выпрашивать деньги у Вандергуда): «Ваше несчастье в том, м-р Вандергуд, что вы слишком любите людей […]Когда любят, то и жалеют, а жалость убивает силу»^[382]. И в разговоре Фомы Магнуса: «Докажите, что Бог сам подчинен своим законам, то есть, попросту говоря, не может свершить чуда, – и завтра ваша бритая обезьяна (о кардинале Х.) останется в одиночестве, а церкви пойдут под манежи. Чудо, Вандергуд, чудо – вот что еще держит людей на этой проклятой земле!»^[383]. Тем самым Андреев показывает, что, даже если Бог есть (ведь по замыслу он все-таки существует, так как мы имеем дело с Сатаной, в качестве главного героя), он не нужен людям. Достаточно его проекта, то есть возможности чуда, а, следовательно, Бога. Ведь проект религии как таковой и Бога прекрасны, они нас учат настоящим, вечным ценностям… Да, но этот проект осуществлялся с такой жестокостью, что костры инквизиции являются веским тому доказательством, или продажные и алчные Кардиналы Х…А идеи Римской империи и великой революции – гениально, но каков конец? «Видите ли: все, что делает человек, прекрасно в наброске – и отвратительно в картине […]. Начинает гений, а продолжает или кончает идиот и животное»^[384]. Но почему же так происходит? Фома Магнус отвечает: «Здесь сказывается самое существо человека, животного, в массе своей злого и ограниченного, склонного к безумию, легко заражаемого всеми болезнями и самую широкую дорогу. Кончающего неизбежным тупиком. И оттого так высоко над жизнью человека стоит его искусство!»^[385]. О как много сказано и написано об искусстве, какие дифирамбы поют ему. Данная тенденция характерна для общества, в котором есть идея Бога, так как искусство – творческий акт его создателя, для реализации духовного стремления, в результате которого, творец, пусть на время, сбрасывает с себя оковы отчуждения. Помните слова Сталкера, героя одноименного фильма Тарковского: «Во всяком случае, вся эта ваша «технология», все эти домны, колеса и прочая маета-суета – чтобы меньше работать и больше жрать. Все это – костыли и протезы. А человечество существует для того, чтобы создавать… произведения искусства. Это, во всяком случае, бескорыстно, в отличие от всех других человеческих действий. Великие иллюзии… Образы абсолютной истины…»^[386]. Искусство творит гений: «В искусстве гений начинает и гений кончает. Вы понимаете: гений! Болван, подражатель или критик бессилен что-нибудь изменить или испортить в картинах Веласкаса, скульптуре Анджело или стихах Гомера»^[387]. А что такое современное искусство сегодня, искусство без Бога? Один пример – «Дерьмо художника» (итал. Merda d'artista) – произведение искусства итальянского художника Пьеро Мандзони, представителя концептуализма. Вкратце – определенное количество банок с экскрементами «художника», которые продавались изначально по цене равному по весу к золоту (кстати сказать, сейчас они стоят гораздо и гораздо дороже). Да, можно сказать он, как и Ницше проводит черту, художник концептуалист плюет на всю традицию и каноны и так далее и тому подобное. Нет, нет, вы меня извините, но это просто ДЕРЬМО, пусть и дорогое. Вот такова «сила» современного искусства, искусства без Бога. Потому Фома Магнус хочет взорвать все и даже сам Рим – этот музей под открытым небом, потому что нет ни Бога, ни Сатаны, они уже давно здесь на земле… «Грешников давно нет на земле, м-р Вандергуд, – вы этого не заметили? – а для преступников и, как вы неоднократно выражались, мошенников простой комиссар полиции гораздо страшнее, нежели сам Вельзевул со всем его штабом чертей»^[388]. А, какое основание осталось у современного человека, кроме Бога, который умер, может история, эпоха, НЕТ отвечает Магнус. «[…] теперь всякий дурак знает, что беспристрастная история с одинаковой любезностью заносит на свои скрижали как имена праведников, так и имена злодеев»^[389], «[…] ни одна потаскуха с улицы не принимает так охотно нового гостя. Как история нового…героя»^[390].

Увлекся и совсем забыл насколько слов о Марии, «дочери» Магнуса, которая очаровала Сатану, и полюбил Генри Вандергуд. Она прекрасна, как мадонна, но как оказывается чертовски глупа, распущена и алчна. Что скажешь, привет через век от Андреева всем инста-моделям и инстаграм-дивам, которые появились сегодня. Они являются идеалом красоты, больше для привлечения рекламы, следовательно денежных знаков ничего не нужно, да и вообще нужно что либо еще сегодня кроме этих самых знаков повседневному человеку в принципе?

Так почему «Бог умер». Андреев идет от обратного, в его произведении все ясно, главный герой Сатана, следовательно, Бог существует, но на земле его уже нет. Прогнивший институт церкви, алчные правители, стадо одинаковых, злых и глупых людей, лишь доказывают эту установку, даже сам Сатана бессилен против «земного Сатаны» Фомы Магнуса. В романе Андреева человек, в принципе такой же, как и сегодня. У него не существует моральных рамок для своей жизни, авторитет отсутствует, религия лишь функций, нет веры, следовательно, некому объяснить человеку зачем и как существовать, в результате нет никакого сдерживающего фактора, чтобы человек не превратился в животное. Если говорить о человеке сегодня, то мы нашли своего Бога – технологии и сеть Интернет, которым мы покланяемся и чтим как божество (эта тема требует отдельной работы, поэтому давайте оставим тезисно). Но, главное о чем стоит напомнить, что установка: «Бог умер» – это положительная максима, которая заставляет человека пробудиться, дает ему возможность быть свободным (причем она совершенно не требует атеистического взгляда на мир), создавать, покорять, любить, в конце концов, БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ. Но, по всей видимости, нам нужен лишь проект свободы – гениальная идея, которую мы изуродовали, добровольно передавая ее государству, «Другому», кому угодно. Возьмите, пожалуйста мою свободу, можно всю, только пожалуйста не говорите мне о том, что у меня ее нет, мне нужно знать, что она у меня существует, но пользоваться я ей не буду, разве в рамках вседозволенности. Ведь так?

Это я – Веничка! («Москва-Петушки»^[391] В. Ерофеев)

Это я – Веничка! Думаю Э. Лимонов точно читал, Ерофеева, перед тем как написать «Это я – Эдичка»^[392], свою самую знаменитую книгу. Оба произведения характерны искренностью и автобиографичностью. Автор сливается с главным героем, а герой с автором, в результате весь остаток жизни у обоих спрашивали, а правда ли, а было ли, до сих пор не понимаю к чему эти вопросы, когда речь идет о литературе. Многие художники препарировали собственную жизнь, чтобы родить свое творенье. Ведь, как хорошо всем известно, даже посредственный писатель, может написать одну стоящую книгу и будет она о себе самом. Безусловно, Ерофеев – это не посредственный, а легендарный писатель, хотя бы от того, что создав свою поэму «Москва-Петушки», ему была безразлична дальнейшая судьба произведения, публикации, тем более тиражи, он написал и написал. Выполнил свой долг или просто творческий акт, как художник он создал совершенно небольшое произведение, которое оказалось признано и зачислено в ранг легендарных. В СССР постмодернизм возник в те же годы, что и на Западе, и развивался по тем же законам. Но русский постмодернизм считается за рубежом самым авангардным. В прозе Ерофеева это отлично прослеживается, так как его поэма «Москва-Петушки» создана как алко-эпопея, через радикальные, подчеркнуто эпатирующие приемы. Чего только стоят знаменитые рецепты коктейлей от Венички: «Ханаанский бальзам», «Дух Женевы», «Слеза комсомолки», «Сучий потрох». В составе политура, клей БФ, тормозная жидкость, одеколон, лак, средство от потливости ног, одним словом пьют в поэме до одури. Главный персонаж это профессиональный алкоголик, который своим примером показывает нам все прелести и негативные моменты такого образа жизни. «Все как-то уже настолько одурели, и столько было тумана в каждой голове, что ни для какого недоумения уже не хватало места»^[393].

Нужно обратить внимание на построение поэмы. Она создана в цикличной манере, то есть начало и конец происходит в одном и том же месте – это подъезд многоквартирного дома. Начало поэмы, как пробуждение после очередного запоя, как следствие похмелье и возрождение, окончание – смерть, от шила, которое вонзили в горло. Веничку пригвоздили как Иисуса, он разговаривает с ангелами, в начале поэмы он спускается по сорока ступеням того самого неизвестного подъезда, подъезда-сада, в котором в конце найдет свою гибель. На сороковой день после смерти определяется место нахождения души человека – это рай или ад. Поэма пестрит отсылками к Религиозным сюжетам, но об этом и без меня много написано^[394].

«Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – такого мое мнение»^[395]. Веничка осознает и принимает цикличность жизни и готов принять свою судьбу, какой бы она ни была. С самого начала произведения чувствуется некая заброшенность Венички: «Все, о чем вы говорите, все, что повседневно вас занимает, – мне бесконечно посторонне. Да. А о том, что меня занимает, – об этом никогда и никому не скажу ни слова. Может, из боязни прослыть стебанутым, может еще от чего, но все-таки – ни слова»^[396]. Он «Чужой», он не просто Бригадир монтажников ПТУСа. Веничка вспоминает Кантовское – an sich (Вещь в-себе) и Гегелевское fur sich (Для-себя-бытие), но трактует эти понятия определенным образом: «Лучше всего конечно, и an sich и fur sich, а именно вот как: два часа подряд пейте что-нибудь крепкое: старку, или зверобой, или охотничью. Пейте большими стаканами, через полчаса по стакану, по возможности избегая всяких закусок. Если это кому-нибудь трудно, можно позволить себе минимум закуски, но самой неприхотливой: не очень свежий хлеб, кильку пряного посола, кильку простого посола, кильку в томате»^[397].

Не будет преувеличением назвать поэму «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева одной из талантливейших русских книг XX века. Как все гениальные произведения она тесно связана с реалиями и атмосферой эпохи и написана так, что читатель и много лет спустя понимает, что герой её – насквозь русский человек. Ну а радикальный алкоголизм, показанный в поэме, в первую очередь явление постмодерна, с которым тяжело иметь дело, ведь в его концепции можно обыграть любую вещь и идею так, что зачастую и узнать ее будет невозможно…

«Я положил на его могилку букетик ромашек и долго плакал»^[398] («Цветы для Элджерона»^[399] Д. Киз)

Очередной шедевр американской литературы XX века. Общечеловеческие вопросы представлены разнообразно и понятно. Д. Киз обозначает главную идею романа, вкладывая ее в монолог своего героя Чарли: «[…]запомните, чтобы вы для меня ни сделали, это не дает вам права обращаться со мной как с подопытным животным! Я – человек, и Чарли тоже был человеком еще до того, как пришел в вашу лабораторию»^{title="">[400]}. Чарли – молодой, умственно отсталый парен, который в результате научного эксперимента становится интеллектуалом. В результате чего происходит определенная бифуркация, мир приобретает для него иные очертания, цвета, лица людей, вкус, изменяется абсолютно все, а, следовательно, он сам и отношение к нему окружающих. Он становится полноценным членом общества, причем примыкает именно к научному сообществу, вследствие приобретенных им интеллектуальных навыков. Он, впервые обнаруживает тяжесть жизни, начинает воспринимать ее как бремя для себя, осознав, что люди, которые его окружают совершенно не такие доброжелательные и открытые, какими он привык их считать, когда просто работал в пекарне и только «хотел стать умным». Д. Киз прекрасно показывает отношение к человеку, который переходит крайности в обществе, изначально Чарли слишком тупой, потом вследствие эксперимента он слишком умный, следовательно, и его окружение относится к нему настороженно как в первом, так и во втором случае. По большому счету нигде он не чувствует себя собой. Хотя в своем перманентном состоянии слабоумия, он кажется себе белее счастливым, хотя усердно не хочет возвращаться к нему.

Можно сделать обширный анализ данного произведения, так как множество общечеловеческих вопросов, которые ставит перед читателем автор, не оставят равнодушным никого, но мне бы хотелось остановиться на следующем аспекте – проблема научного сообщества. В своей рецензии на «Мартина Идена»^[401] я умышленно отошел от этого вопроса, но эта книга подогрела во мне негодование и вызвала полнейшую солидарность с главным героем романа Чарли, когда он находился на пике своих интеллектуальных способностей, он рассуждает: «Окружающие кажутся мне совсем другими. Каким же глупцом надо было быть, чтобы всех профессоров чохом причислять к гигантам мысли. Малого того, что все они лишь самые обычные люди, они еще и одержимы страхам, что остальной мир поймет это»^[402]. В свою очередь Бриссенден – единственный друг Мартина Идена, открывает ему глаза на высшее сообщество буржуа и «настоящих» ученых: «Гнилые души – это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растлённые, мужчины и женщины, в каждом только и есть что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска…»^[403]. У Мартина Идена был друг – Бриссенден, который солидарен с ним, и открывал ему глаза на высший свет и ученый мир (но Иден не прислушался к его словам о Руфи: «И вы написали свои потрясающие «Стихи о любви» в честь этой жалкой девицы, этой бледной немочи!»^[404]). Но у Чарли не было такого друга, не было ровни, как тогда когда он был умственно отсталым, так и тогда, когда он стал гением. Лишь Элджернон, его верный спутник и друг, только он разделял с ним его муки одиночества, только он был настоящим и самым верным спутником Чарли.

Но возвратимся к проблеме научного сообщества. Чарли размышляет: «До меня дошло, что чистый разум сам по себе ни черта не значит. В вашем университете разум, образование, знания – все обожествляется. Но я знаю то, чего вы не заметили: голые знания, не пронизанные человеческими чувствами, не стоят и ломаного гроша»^[405]. Проблема современного образования и застоя научных кадров в современной России кроется именно в этом. Не конфликт физиков и лириков имеет место быть, а конфликт противоречия образования как такового. Бесполезные защиты диссертаций, когда молодой специалист, получив степень, не имеет возможности, устроится в университет даже на 0,25 ставки, почему? Потому что в университете сидят засидевшиеся седовласые профессора, которые бояться того, что раскроют их некомпетентность. Страх перед талантливым учеником настолько ярко выражен, что современный молодой ученный не может даже рассчитывать на должность приглашенного преподавателя, нет, конечно, его занесут в списки, но никогда не позовут в университет. Я уверен, что проблема современного образования в России стоит именно в этом гниении, затхлой, профессорской массы, которая лишь держится за свои теплые места и давно уже не помышляет о действительных научных открытиях. Так что я полностью солидарен с Чарли интеллектуалом, по моему мнению, любой современный социальный институт – это симулякр действительности, который является таковым из-за огромной бюрократической машины и массы некомпетентных людей их формирующих. А вообще – это тема для огромного исследования и странно, что меня к этим мыслям привела книга Д. Киза, но значит именно за это большое спасибо автору и его прекрасному роману.

Ars Longa, vita brevis est^[406] («Фауст»^[407] И. Гете)

В первую очередь о трудности чтения «Eine Tragödie» или «Фауст, трагедия». Данное произведение, которое автор писал на протяжении фактически всей жизни (шестьдесят лет), было опубликовано в самом начале XIX века (1808 год). Читатель скажет, что во временном промежутке и кроется эта проблема, совсем нет, отвечу я, классика не стареет, ниже мы в этом убедимся. Главная проблема (но она не одна) – перевод, данную рецензию я пишу по переводу «Фауста» Холодовского, Пастернак более мелодичен (как мне кажется), но в любом случае это перевод. Вы возразите, ведь перевод – это интерпретации смысла текста на одном языке и создание нового, эквивалентного текста на другом языке. Но именно в «Фаусте» не все так просто, во-первых это произведение в стихах, целая поэма и трагедия, которая помимо звука, рифмы, ритма несет смысловой сюжет, а уж, чтобы передать такое, да с немецкого… Думается, что ни одного мыслителя и переводчика не хватит. А возможно вообще надо читать Гете в оригинале и быть немцем, только так, только так…Ну вот посудите сами, к примеру, кто такой француз? Правильно – Философ, а почему, потому что «cogito ergo sum»^[408], Р. Декарт заставил впитать с молоком матери любовь французов к философии. Студенческие движения, 68-го во Франции лишь подтвердили главенствующую роль философии в стране. Сартр стал иконой революции (пусть студенты и размахивали его «трупом»…). А. Камю – писатель от философии, а современные – М. Уэльбек, и т.д. (Про Пруста умолчал осознанно, Пруст – это отдельная тема, как и Бодлер, для французской и мировой культуры). А теперь вопрос, который нам гораздо ближе, кто такой русский? Бинго – поэт, вспоминается, не правда ли, «поэт в России больше чем поэт». Это же совершенно так, А. С. Пушкин (вершина литературного русского языка) открыл эту истину, «золотой век», а потом подхватили: «серебряный век», «шестидесятники». И как француз понимает Декарта и Сартра, так русский понимает Пушкина и Бродского. А у немцев, все гораздо запутаннее, они понимают Гете и Гегеля. Гегель – создатель диалектического метода, идеальной философии, которая в принципе отвечает на все вопросы, он занимался всеобъемлющим и всеобщим, как впрочем, и Гете. Гете и Гегель как мыслители, по сути дела, решали одну и ту же теоретическую задачу – познание органического целого. Очень длинное вступление получилось. Ну, в общем, вы меня поняли. Перейдем к произведению.

А здесь, как раз и тупик…Вы уже поняли, что я не немец и немецкого, к сожалению не знаю – брешь в образовании философского факультета СГУ… Как вспоминал А. М. Пятигорский^[409]: «А вы прочитайте к следующей лекции Канта «Критика чистого разума», в первоисточнике, а вы не знаете немецкий? Так зачем вы поступали на философский факультет МГУ, должны бы знать…». Поэтому представлю вашему вниманию лишь небольшой план произведения. «Фауст» делится на две части: первая: противостояние и решение между миром над и под, (Фауст заключает с Мефистофелем сделку о том, что если он произнесет: «Мгновенье, Прекрасно ты, продлись, постой!»^[410], его душа будет продана дьяволу), вторая – фантасмагория, и все. Это действительно все, что я могу сказать, нравоучения, идея, смысл, сюжет, для меня все это осталось за гранью. За гранью, которая есть, но ее нет, я не могу выразить словами или даже в «записках на манжетах» свое состояние после прочитанного. Прикоснулся к иному, великому и непонятному (потому что мозгов не хватает понять, а еще я не немец и немецкого не знаю ☺). Таким образом, привожу лишь цитаты. А там решайте сами, догадывался ли (интуитивно) великий Гете, к чему мы придем сегодня…

В современном мире мы придумываем себе образ, которому стараемся соответствовать, через который, нас воспринимают окружающие. Но все мы есть такие, какие есть, человек пытается утаить себя, настоящее в себе, пытается его подавить, скрыть, но получается ли это? Ответ: «До поры до времени…».

Опять Мефистофель: «Цените время: дни уходят невозвратно!»^[412]. Так было всегда, человек не знает куда деть свое свободное время. Но с приходом эпохи потребления, особенно информационной, человек испытывает наслаждение, более того потребность растратить свое время, провести его, побыстрее, забыть. Вопрос сегодня в другом, как наполняет тебя твое свободное время? Нет смысла дожидаться ответа, 90 % свободного времени сегодня в Yotube и социальных сетях, об интеллектуальном содержании которых не стоит и говорить.

Эх, какая женщина сегодня не мечтает о молодом красивом и богатом, старо как мир предание сие… Далее, разговор в дворцовом саду Императора и Казначея:

Сверх-символьная система денег, которую окончательно провозгласил пятнадцатого августа 1971 – президент США Ричард Никсон объявив о временной приостановке конвертируемости доллара в золото. Ну, мы понимаем сегодня, какая «временная» приостановка произошла. Нет ничего более постоянного, чем временное. Теперь мы смотрим на бумажку в кармане, а на ней написано: «билет банка России». Билет, не правда ли – смешно☺.

А разговоры, о женщинах, которые в принципе удивительны для эпохи романтизма. В рыцарском зале:

Но в этой жизни Фауст так и не произнес «Остановись мгновенье ты прекрасно», видимо в этом и заключена главная мудрость Гете, жизнь лишь ступень перед познанием великого духа. Фауст:

Великое произведение, которое пережило уже два века, думается, что переживет и больше. До окончания бренного мира, ведь: Ars Longa, vita brevis est – «Жизнь коротка, искусство вечно»^[419].

Послесловие

«Читать книги – это копать яму одиночества?», – спрашиваю я себя. Для меня ответ на поставленный вопрос однозначен: «Читать сегодня – это жизненная необходимость!». Не имеет никакого значения, останешься ты наедине со своими мыслями, будешь полемизировать с автором книги внутри себя. Найдешь поддержку или начисто разрушишь свои иллюзии о прочитанном через «Другого». В современной истории обезумевшей техники, умерших богов, жажды развлечения и обладания, думающий человек уже сам по себе является феноменом. К сожалению, у человека не существует врожденного иммунитета к всеобщему оболваниванию, которое просто беспрецедентно в нашу эпоху. Мы находимся в самом начале пути становления цифровой цивилизации XXI века. Сегодня человек существует в двух пространствах реальном и виртуальном.

Впереди нас ждет не просто посткнижное пространство, а полное исчезновение книги как носителя знания, традиции и культуры. Сегодня нейросеть весьма неплохо создает музыку без участия человека (то есть уже сегодня сбылось пророчество Оруэлла о том, что для пролов музыку создавали специальные автоматы). Нейросети пишут книги, пока это получается у них не слишком изящно, но рано или поздно книга написанная человеком будет не нужна ему самому. Не станет не только читателя, но и писателя, умрет культура чтения книги. Сам творческий акт станет абсурдным. Бывает, что художник (к коим мы причисляем и писателя) посчитал себя «избранным», отверг свое тождество с окружающим миром в целом и творит в парадигме «искусство ради искусства». Но со временем даже, после смерти художника, его творения оживают. Произведение искусства начинает жить своей собственной жизнью, отдельно от автора, но в своем тождестве с окружающими. Художник рождается именно в этом постоянном странствии между собой и «Другим», но если не станет «Другого», тогда исчезнет художник. А какова ценность культуры без художника, без наставника? Наше время сегодня не требует языка; современной молодежи тяжело воспринимать классическую музыку, литературу, в принципе любое минимальное духовное и интеллектуальное усилие является для них утомительным. Сегодня хватает фрагментации, все упрощается до примитивного уровня. Полностью законченной мыслью может служить жест, выкрик или стон. Любой дискурс, любая связанная мысль сегодня кажется обременительной. В связи с этим риски формирования новояза не являются умозрительными, они и есть действительность.

Потребность человека в информации является его родовой функцией. Но сегодня из-за ее огромного объема, человек перестает вычленять для себя полезный контент, ведь выбор требует труда понимания; гораздо проще потреблять развлекательный продукт (следовательно, массовый). Никогда мы еще не были так открыты для всеобщей стандартизации, нас унифицируют, утверждая, что мы свободны, отравляют некачественными продуктами, провозглашая изобилие, предлагают выбор, которого в действительности не существует.

Тогда стоит задать следующий вопрос: «Какова цена человеческой жизни, если он не в состоянии самостоятельно защитить себя?». Сейчас начнутся возражения: «человеческая жизнь – это не рыночный товар!». Нет, но тогда почему мы себя ведем так, как будто всей своей жизнью утверждаем обратное? Почему мерилом интеллекта и мужественности сегодня являются деньги, женственности и любви – секс, всего лишь обычные рыночные отношения. Эту позицию можно разделять или нет, но заявлять о ее отсутствии абсурдно. Я глубоко убежден, что именно литература способна заложить правильную максиму поведения, создать ценностные ориентиры и направить жизнь каждого из нас в нужное русло, в котором человеческая жизнь перестанет быть товаром потребления. Литература – средство тронуть чувства как можно большего числа людей, ее задача научить человека ориентироваться на круг более высоких ценностей, мыслить самостоятельно и критически. Литература, как и искусство в целом является квинтэссенцией эпохи. В этой связи декаданс нашего времени неоспорим. Ну а если возвращаться к мысли о том, что читая книги, человек копает себе яму одиночества, то я, пожалуй, продолжу копать^[420]…

Список литературы

1. Ахматова, А. Стихотворения. Поэмы / А. Ахматова. – М.: Эксмо, 2019. – 608 с.

2. Бакман, Ф. Вторая жизнь Уве / Ф. Бакман. – М.: Синдбад, 2019. – 384 с.

3. Бергман, И. Laterna Magica / И. Бергман / Пер. со швед. А. Афиногенова; предисл. Ж. – М. Лекклезио. – М.: АСТ, 2019. – 352 с.

4. Бодрийяр, Ж. Симулякры и симмуляции / Ж. Бодрийяр. – М.: Постум, 2017. – 240 с.

5. Бродский, И. Стихотворения и поэмы. В 2-х томах. Комплект из 2-х книг / И. Бродский. – СПб.: ИГ Лениздат, 2017. – 1408 с.

6. Бродский, И. Часть речи: Стихотворения / И. Бродский. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. – 144 с.

7. Брэдбери, Р. 451 градус по Фаренгейту / Р. Брэдбери / Пер. с англ. В. Т. Бабенко. – М.: Эксмо-Пресс, 2017 г. – 256 с.

8. Воннегут, К. Механическое пианино / К. Воннегут / Пер. с англ. М. Бруханова. – М.: АСТ: Астрель, 2010. – 413 с.

9. Высоцкий, В. Парус: стихотворения / В. Высоцкий. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 272 с.

10. Высоцкий, В. Стихотворения и песни / В. Высоцкий. – М., Проф-Издат, 2012. – 336 с.

11. Гашек, Я. Похождения бравого солдата Швейка / Я. Гашек. – М.: Издательство «Э», 2016. – 800 с.

12. Гегель, Г. «Эстетика» В 4-х Томах. Т.1 / Г. Гегель / Пер. с нем. Б. Столпнер сверен и отредактирован Ю. Поповым и М. Лифшицом, В. Д. Карандашовым. – М.: 1968 г. – 330 с.

13. Гете, И. Фауст / И. Гете / Пер. с нем. Н. Холодовского. – СПб.: «Азбука-классика», 2009. – 480 с.

14. Гофман, Э. Песочный человек. Рассказы / Э. Гофман. – СПб.: СЗКЭО, 2020–336 с., ил.

15. Гоголь, Н. Записки сумасшедшего. Сборник / Н. Гоголь. – СПб.: АСТ Эксклюзив «Русская классика», 2017. – 230 с.

16. Голдинг, У. Повелитель мух / У. Голдинг. – М.: АСТ, 2015. – 320 с.

17. Гришковец, Е. Водка как нечто большее. Труд / Е. Гришковец. – М.: КоЛибри, 2020. – 96 с.

18. Де Бовуар, С. Второй пол / С. Де Бовуар. – М.: АСТ, 2017. – 928 с.

19. Довлатов С. Иностранка / С. Довлатов. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2018. – 160 с.

20. Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.1/ С. Довлатов. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 448 с.

21. Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.3 / С. Довлатов. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 416 с.

22. Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Малоизвестный Довлатов / С. Довлатов. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 544 с.

23. Достоевский, Ф. Белые ночи / Ф. Достоевский. – М.: Эксмо, 2018. – 384 с.

24. Достоевский Ф. Братья Карамазовы / Ф. Достоевский. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. – 896 с.

25. Достоевский, Ф. Дневник писателя / Ф. Достоевский. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2014. – 464 с.

26. Достоевский, Ф. Записки из мертвого дома / Ф. Достоевский. – М., 2002. – 416 с.

27. Достоевский, Ф. Сон смешного человека / Ф. Достоевский. – М.: 2018. – 356 с.

28. Драйзер, Т. Финансист. Титан. Стоик. "Трилогия желания" / Т. Драйзер. – М.: Эксмо, 2020. – 1152 с.

29. Ерофеев, В. Вальпургиева ночь / В. Ерофеев. – М.: Вагриус, 2007. – 190 с.

30. Ерофеев, В. Москва-Петушки / В. Ерофеев. – СПб.: Азбука-классика, 2012. – 192 с.

31. Жиру, А. Зомби-политика и культура в эпоху казино-капитализма / А. Жиру. – Х., 2015. – 284 с.

32. Замятин, Е. Мы / Е. Замятин. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. – 224 с.

33. Ильф, И., Петров, Е. Золотой теленок / И. Ильф, Е. Петров. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006. – 416 с.

34. Ильф, И. Петров, Е. Двенадцать стульев / И. Ильф, Е. Петров. – М.: Эксмо, 2019. – 480 с.

35. Камю, А. Калигула /А. Камю. – М.: АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. – 345 с.

36. Камю, А. Посторонний / А. Камю. – М.: Like Book, 2018. – 136 с.

37. Камю, А. Чума / А. Камю / Пер. с франц. Н. Жарковой. – М.: АСТ, 2018. – 382 с.

38. Кафка, Ф. Письма к Максу Броду. Письмо отцу / Ф. Кафка. – М.: Пальмира, 2018. – 287 с.

39. Кафка, Ф. Приговор / Ф. Кафка / Пер с нем. Г. Ноткина. – СПб.: «Лениздат, «Команда А», 2014. – 320 с.

40. Кафка, Ф. Процесс. Замок. Новеллы / Ф. Кафка. – М.: Мартин, 2016. – 544 с.

41. Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности / Д. Капустин. – М.: ЛитРес: Самиздат, 2020. – 161 с.

42. Киз, Д. Цветы для Элджернона / Дэниель Киз / Пер. с англ. С. Шарова. – М.: Эксмо, 2018. – 320 с.

43. Левин, Ю. Комментарий к поэме «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева / Ю. Левин. – М.: «Мартис», 1996. – 95 с.

44. Лем, С. Возвращение со звезд / С. Лем / Пер. с пол. Е. Вайсброта, Р. Нудельмана. – М.: АСТ, 2018. – 320 с.

45. Лем, С. Солярис. Эдем. Непобедимый / С. Лем. – М.: АСТ, 2016. – 605 с.

46. Лимонов, Э. Это я – Эдичка / Э. Лимонов. – М., 1992. – 335 с.

47. Лондон, Дж. Мартин Иден / Джек Лондон. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. – 448 с.

48. Лондон, Дж. Странник по звездам / Дж. Лондон / Пер. с англ. Т. Озерской. – М.: Эксмо, 2019. – 384 с.

49. Маркес, Г. Воспоминания моих несчастных шлюшек / Г. Маркес. – М.: АСТ, 2015. – 160 с.

50. Маркс, К. Капитал: критика политической экономии. Т.1 / К. Маркс. – М.: Манн, Иванов и Фербер. 2013. – 1200 с.

51. Маяковский, В. Стихотворения и поэмы / В. Маяковский. – М.: АСТ, 2012. – 192 с.

52. Мор, Т. Утопия / Т. Мор. М.: Эксмо-Пресс, 2018. – 160 с.

53. Мураками, Х. Мой любимый sputnik / Х. Мураками / Пер. с яп. Н. Куниковой. – М.: Эксмо, 2006. – 352 с.

54. Ницше, Ф. Так говорил Заратустра: Книга для всех и для Никого / Ф. Ницше / Пер. с нем. Ю. Антоновского. – М.: Академический Проект, 2010. – 319 с.

55. Оруэлл, Д. 1984 / Д. Оруэлл / Пер. с. англ. В. Голышева. – М.: АСТ, 2018. – 318 с.

56. Перельман, Я. Занимательная физика. Книга 1 / Я. Перельман. – СПб.: СЗКО, 2020. – 320 с., ил.

57. Приставкин, А. Синдром пьяного сердца / А. Приставкин. – М.: РИПОЛ классик, 2015. – 336 с.

58. Пушкин, А. Евгений Онегин. Драматические произведения / А. Пушкин. – М.: Альфа-книга, 2013. – 375 с.

59. Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. Ч.I. Непротиворечие / А. Рэнд. – М.: Альпина Паблишер, 2019. – 432 с.

60. Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. Ч. II. Или – или / А. Рэнд. – М.: Альпина Паблишер, 2019. – 424 с.

61. Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. Ч. III. А есть А / А. Рэнд. – М.: Альпина Паблишер, 2019. – 538 с.

62. Сартр, Ж-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии / Ж-П. Сартр / Пер. с франц. В. Колядко. – М.: Республика, 2004. – 639 с.

63. Сартр, Ж-П. Ставок больше нет / Ж-П. Сартр / Пер. с франц. Т. Чугунова. – М.: АСТ, 2020. – 160 с.

64. Сартр, Ж-П. Тошнота / Ж-П. Сартр. – СПб.: АСТ-Эксклюзив, 2017. – 320 с.

65. Сент-Экзюпери, А. Де. Маленький принц / А. Де Сент-Экзюпери / Пер. с франц. Н. Галь. – М.: Эксмо, 2010. – 96 с.

66. Солженицын, А. Архипелаг ГУЛАГ / А. Солженицын. – М., 2017. – 1424 с.

67. Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича: рассказы / А. Солженицын. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 352 с.

68. Солженицын, А. Собрание сочинений в 30 томах. Том 7. Красное Колесо. Узел I. Август Четырнадцатого. Книга 1 / А. Солженицын. – М.: Время, 2017. – 432 с.

69. Стругацкий, А., Стругацкий, Б. Хищные вещи века / А. Стругацкий, Б. Стругацкий. – М.: Эксмо, Terra Fantastica, 2006. – 283 с.

70. Улицкая, Л. Даниэль Штайн / Л. Улицкая. – М.: АСТ, 2019. – 513 с.

71. Уэльбек, М. Возможность острова / М. Уэльбек / Пер. с франц. И. Стаф. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. – 384 с.

72. Уэльбек, М. Мир как супермаркет / М. Уэльбек. – М.: Ad Marginem, 2004. – 155 с.

73. Уэльбек, М. Элементарные частицы / М. Уэльбек / Пер. с франц. И. Васюченко, Г. Зингера. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. – 384 с.

74. Фицджеральд, Ф. Великий Гэтсби; Ночь нежна: Романы; Рассказы / Ф. Фицджеральд / Пер. с англ. У. Осмоев. – Ф.: Адабият, 1989. – 672 с.

75. Фромм, Э. Иметь или быть? / Э. Фромм / Пер. с нем. Э. Телятниковой. – М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2012. – 314 с.

76. Фуко, М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / М. Фуко. – М.: «Ad Marginem», 1999. – 479 с.

77. Хайдеггер, М. Что такое метафизика? / М. Хайдеггер. – М.: Академический проект, 2013. – 277 с.

78. Хайдеггер, М. Что значит мыслить? Разговор на проселочной дороге: Сборник / М. Хайдеггер. – М.: 1991. – 278 с.

79. Хаксли, О. О дивный новый мир / О. Хаксли / Пер. с англ. О. Сороки. – М.: АСТ, 2018. – 350 с.

80. Хемингуэй, Э. Острова в океане / Э. Хемингуэй / Пер. с англ. Н. Волжиной и Е. Калашниковой. – Баку: «Маариф», 1986. – 424 с.

81. Шаламов, В. Вишера / В. Шаламов. – М.: 1989. – 64 с.

82. Шаламов, В. Колымские рассказы / В. Шаламов. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. – 384 с.

83. Шаламов, В. Собрание сочинений в четырех томах. Т.1 / В. Шаламов. – М.: Художественная литература, Вагриус, 1998. – 525 с.

84. Шаламов, В. Малое собрание сочинений / В. Шаламов. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 736 с.

85. Camus, A. L'Etranger. F., Gallimard-Folio, 2018. – 208 p.

86. Max Weber. Political Writings (Cambridge Texts in the History of Political Thought) / Peter Lassman. – Cambridge UP, 1994. – 426 p.

Примечания

1

См., Сартр, Ж-П. Ставок больше нет/ Жан Поль Сартр. М., АСТ, 2020. – 160 с.

(обратно)

2

См., Сартр, Ж-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии/ Жан Поль Сартр. М., Республика, 2004. – 639 с.

(обратно)

3

См., Сартр, Ж-П. Ставок больше нет/ Жан Поль Сартр. М., АСТ, 2020. – 160 с.

(обратно)

4

Там же. С.10.

(обратно)

5

См., Max Weber. Political Writings (Cambridge Texts in the History of Political Thought)/ Peter Lassman. – Cambridge UP, 1994. – 281 p.

(обратно)

6

Сартр, Ж.П. Ставок больше нет/ Жан Поль Сартр. М., АСТ, 2020. С.19.

(обратно)

7

Там же. С.23.

(обратно)

8

Там же. С.72.

(обратно)

9

Там же. С.157.

(обратно)

10

Там же. С.159.

(обратно)

11

См., Гришковец, Е. Водка как нечто большее. Труд/ Евгений Гришковец. М., КоЛибри., 2020. – 96 с.

(обратно)

12

Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах/ Сергей Довлатов. Т.1. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С. 51.

(обратно)

13

Гришковец, Е. Водка как нечто большее. Труд/ Евгений Гришковец. М., КоЛибри., 2020. С.12.

(обратно)

14

Там же. С.43.

(обратно)

15

Там же. С.48.

(обратно)

16

Советский мелодраматический фильм режиссёра Владимира Меньшова. Лидер проката 1980 года в СССР. В 1981 году был удостоен премии «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» и Государственной премии СССР.

(обратно)

17

См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах/ Сергей Довлатов. Т.1. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 448 с.

(обратно)

18

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

19

См., Хаксли, О. О дивный новый мир/ Олдос Хаксли. М., Издательство АСТ, 2018. – 350 с.

(обратно)

20

Там же. С.4.

(обратно)

21

Там же. С.105.

(обратно)

22

Там же. С.61.

(обратно)

23

Прошу не путать радикальный гедонизм и эпикурейство, хотя многие считают этот вопрос дискуссионным. По моему мнению, между ними большая разница. Эпикур пропагандировал умеренность в телесных удовольствиях, он пропагандировал мысль о том, что на самом деле человеку не нужно много материальных благ для счастья. Не обязательно переедать, достаточно быть сытым, не нужно злоупотреблять алкоголем, достаточно выпить пару стаканов вина, не нужно воздерживаться от сексуальной жизни, достаточно иметь крепкие моногамные отношения и т.д.

(обратно)

24

Хаксли, О. О дивный новый мир/ Олдос Хаксли. М., АСТ, 2018. С.123.

(обратно)

25

Там же. С.125.

(обратно)

26

См., Достоевский, Ф.М. Дневник писателя/ Федор Михайлович Достоевский. СПб., Азбука-Аттикус, 2014. – 464 с.

(обратно)

27

Там же. С.27.

(обратно)

28

См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах/ Сергей Довлатов. Т.3. СПб., 2019. – 416 с.

(обратно)

29

Серен Обю Кьеркегор (1813–1855) – датский религиозный философ, психолог и писатель. Основоположник экзистенциализма.

(обратно)

30

Габриэль Марсель (1889–1973) – первый французский философ-экзистенциалист, драматург, театральный и музыкальный критик.

(обратно)

31

Достоевский, Ф.М. Дневник писателя/ Федор Михайлович Достоевский. СПб., Азбука-Аттикус, 2014. С.92.

(обратно)

32

Там же. С.94.

(обратно)

33

Там же. С.98.

(обратно)

34

Там же. С.401.

(обратно)

35

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 28–36.

(обратно)

36

См.: Лондон, Дж. Мартин Иден/ Джек Лондон. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. – 448 с.

(обратно)

37

Пикуль, В. 15 встреч в Останкине/ Валентин Пикуль. М., Издательство политической литературы, 1989. С. 207.

(обратно)

38

См., Маркс, К. Капитал: критика политической экономии/ Карл Маркс. Т.I. М., Манн, Иванов и Фербер. 2013. С. 321: «Но как актер принадлежит сцене в течение всего спектакля, так рабочие принадлежали теперь фабрике в течении всех 15 часов, не считая времени на дорогу до фабрики и обратно. Таким образом, часы отдыха превращались в часы вынужденной праздности, которые гнали подростков в кабак, а молодых работниц в публичный дом».

(обратно)

39

Лондон, Дж. Мартин Иден/ Джек Лондон. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. С.262.

(обратно)

40

Там же. С.197.

(обратно)

41

Там же. С.213.

(обратно)

42

Там же. С.281.

(обратно)

43

Там же. С.315.

(обратно)

44

Там же. С.314.

(обратно)

45

Там же. С.382.

(обратно)

46

Там же. С.409.

(обратно)

47

Там же. С.428.

(обратно)

48

Там же. С.425.

(обратно)

49

Там же. С.444.

(обратно)

50

«Рок-н-рольщик» (англ. RocknRolla) – криминальная комедия 2008 года режиссёра Гая Ричи.

(обратно)

51

Герберт Спенсер (1820–1903) – английский философ и социолог, один из родоначальников эволюционизма, основатель органической школы в социологии; идеолог либерализма.

(обратно)

52

Фридрих Ницше (1844–1900) – немецкий философ, мыслитель, классический филолог, композитор, поэт. создатель самобытного философского учения, которое носит подчёркнуто неакадемический характер и получило распространение, выходящее далеко за пределы научно-философского сообщества.

(обратно)

53

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 37–42.

(обратно)

54

См.: Шаламов, В.Т. Колымские рассказы/ Варлам Тихонович Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. – 384 с.

(обратно)

55

Шаламов, В.Т. О прозе. Собр. соч. в 6 т/ Варлам Тихонович Шаламов. М., ТЕРРА Книжный клуб, 2005., т.5. С.148.

(обратно)

56

Пыльцын, А. – штрафбатовец-фронтовик Великой Отечественной, действительный член Академии военно-исторических наук, автор книг о штрафных батальонах, генерал-майор в отставке пишет так: «Материал для «Архипелага» его автору в основном дали разговоры, которые он вёл в «шарашке», в пересыльных тюрьмах и лагерях, да и просто любители посочинять. Эта информация, которую зэк Солженицын там получал, носила исключительно фольклорный, а подчас и мифический характер».

(обратно)

57

Шаламов, В.Т. О прозе. Собрание сочинений: В 4-х т/ Варлам Тихонович Шаламов. М., Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998. С.158.

(обратно)

58

См., Шаламов, В.Т. Колымские рассказы/ Варлам Тихонович Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. – 384 с.

(обратно)

59

Там же. С.91.

(обратно)

60

Там же. С.211.

(обратно)

61

Там же. С.110.

(обратно)

62

Достоевский, Ф.М. Записки из мертвого дома/ Федор Михайлович Достоевский. М., 2002. С.229.

(обратно)

63

Там же. С.494.

(обратно)

64

Фуко, М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы/ Мишель Фуко. М., «Ad Marginem», 1999. С.201.

(обратно)

65

Шаламов, В. Колымские рассказы/ Варлам Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. С.43.

(обратно)

66

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М., АСТ, АСТ Москва., Хранитель, 2007. С.37.

(обратно)

67

Шаламов, В. Колымские рассказы/ Варлам Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. С.112.

(обратно)

68

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М., АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. С.42.

(обратно)

69

Шаламов, В. Колымские рассказы/ Варлам Тихонович Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015.С.342.

(обратно)

70

См., Ерофеев, В. Вальпургиева ночь/ Венедикт Ерофеев. М., Вагриус, 2007. – 190 с.

(обратно)

71

Там же. С.11.

(обратно)

72

Там же. С.51.

(обратно)

73

Там же. С.69.

(обратно)

74

Там же. С.70.

(обратно)

75

Маркс, К. Капитал: критика политической экономии. Т.1/ Карл Маркс. М., Манн, Иванов и Фербер. 2013. С.321.

(обратно)

76

Ерофеев, В. Вальпургиева ночь/ Венедикт Ерофеев. М., Вагриус, 2007. С. 112.

(обратно)

77

Там же. С.131.

(обратно)

78

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

79

См., Замятин, Е. Мы/ Евгений Замятин. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. – 224 с.

(обратно)

80

См., Бодрийяр, Ж. Симулякры и симмуляции/ Жан Бодрийяр. М., Постум, 2017. – 240 с.

(обратно)

81

См., Мор, Т. Утопия/ Томас Мор. М., Эксмо-Пресс, 2018. – 160 с.

(обратно)

82

Замятин, Е. Мы/ Евгений Замятин. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. С.38.

(обратно)

83

Там же. С.39.

(обратно)

84

Там же. С.56.

(обратно)

85

См., Ильф, И., Петров, Е. Золотой теленок/ Илья Ильф, Евгений Петров. М., ОЛМА-ПРЕСС, 2006. – 416 с.

(обратно)

86

Там же. С.405.

(обратно)

87

См., Ильф, И. Петров, Е. Двенадцать стульев/ Илья Ильф, Евгений Петров. М., Эксмо, 2019. – 480 с.

(обратно)

88

Ильф, И., Петров, Е. Золотой теленок/ Илья Ильф, Евгений Петров. М., ОЛМА-ПРЕСС, 2006. С.331.

(обратно)

89

Там же. С.70.

(обратно)

90

Там же. С.80.

(обратно)

91

Там же. С.81.

(обратно)

92

Там же. С.91.

(обратно)

93

Там же. С.133.

(обратно)

94

Там же. С.171.

(обратно)

95

Там же. С.348.

(обратно)

96

См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.1/ Сергей Довлатов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 448 с.

(обратно)

97

Там же. С.385.

(обратно)

98

См., Ерофеев, В. Москва-Петушки/ Венедикт Ерофеев. СПб., Азбука, Азбука-классика, 2012. – 192 с.

(обратно)

99

Забегая вперед критиков. Хочу сразу сказать о том, что невостребованных писателей и художников, в свое время, было сотни (со многими из них автор знаком, к сожалению не лично ☺), Кафка и Ван Гог приведены, как первые вырванные из памяти.

(обратно)

100

Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.1/ Сергей Довлатов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С.388.

(обратно)

101

См., Гофман, Э. Песочный человек. Рассказы/ Эрнст Гофман. СПб., СЗКЭО, 2020. – 336 с.

(обратно)

102

Там же. С.13.

(обратно)

103

Там же. С.100.

(обратно)

104

Камю, А. Посторонний/ Альбер Камю. М., Like Book, 2018. – 136 с.

(обратно)

105

Гофман, Э. Песочный человек. Рассказы/ Эрнст Гофман. СПб., СЗКЭО, 2020.С.117.

(обратно)

106

См., Приставкин, А. Синдром пьяного сердца/ Анатолий Приставкин. М., РИПОЛ классик, 2015. – 336 с.

(обратно)

107

Там же. С.17.

(обратно)

108

Там же. С.102.

(обратно)

109

Там же. С.119.

(обратно)

110

Там же. С. 226.

(обратно)

111

См., Камю, А. Чума/ Альбер Камю. М., АСТ, 2018. – 382 с.

(обратно)

112

Там же. С.63.

(обратно)

113

Там же. С.140.

(обратно)

114

Карл Ясперс (1883–1969) – немецкий философ, психолог и психиатр, один из основных представителей экзистенциализма.

(обратно)

115

Камю, А. Чума/ Альбер Камю. М., АСТ, 2018. С.165.

(обратно)

116

Там же. С.165.

(обратно)

117

Там же. С.316.

(обратно)

118

Там же. С.326.

(обратно)

119

Камю, А. Калигула: сборник/ Альбер Камю. М., АСТ, 2007. С.148.

(обратно)

120

См., Фромм, Э. Иметь или быть?/ Эрих Фромм. М., АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2012. – 314 с.

(обратно)

121

Там же. С.66.

(обратно)

122

Там же. С.44.

(обратно)

123

Там же. С.49.

(обратно)

124

Там же. С.223.

(обратно)

125

Там же. С.253.

(обратно)

126

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

127

См., Стругацкий, А. Стругацкий, Б. Хищные вещи века/ Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. М., Эксмо, Terra Fantastica; Москва; 2006. – 283 с.

(обратно)

128

Там же. 253–254.

(обратно)

129

См., Высоцкий, В. Парус/ Владимир Высоцкий. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 272 с.

(обратно)

130

Ахматова, А. Стихотворения/ Анна Ахматова. М., Эксмо, 2019. С.84.

(обратно)

131

Высоцкий, В. Стихотворения и песни/ Владимир Высоцкий. М., Проф-Издат, 2012. С.76.

(обратно)

132

Высоцкий, В. Парус: стихотворения / Владимир Высоцкий. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. С.27.

(обратно)

133

Там же. С.76.

(обратно)

134

Там же. С.53. Хотя стих-песня "Она была в Париже" не любовная лирика, а шуточная… И посвящена не Марине Влади, а актрисе Ларисе Лужиной, партнёрше Высоцкого по фильму «Вертикаль». Честно признаться, я сам думал раньше, что это стих про Влади ☺.

(обратно)

135

Там Же. С.58.

(обратно)

136

Там же. С.30.

(обратно)

137

Там же. С.39.

(обратно)

138

Там же. С.50.

(обратно)

139

Там же. С.86.

(обратно)

140

Там же. С.148.

(обратно)

141

Там же. С.150.

(обратно)

142

Там же. С.253. Написано в 1980 году, перед смертью Высоцкого…

(обратно)

143

Там же. С.262.

(обратно)

144

См., Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. 13-е изд/ Айн Рэнд. М., Альпина Паблишер, 2019. – 1394 с.

(href=#r144>обратно)

145

См., Драйзер, Т. Финансист. Титан. Стоик. "Трилогия желания"/ Теодор Драйзер. М., Эксмо, 2020. – 1152 с.

(обратно)

146

Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. Ч. I/ Айн Рэнд. М., Альпина Паблишер, 2019. С.258.

(обратно)

147

Там же. С.156.

(обратно)

148

Рэнд, А. Атлант расправил плечи: В 3 ч. Ч II/ Айн Рэнд. М., Альпина Паблишер, 2019. С.93.

(обратно)

149

Там же. С.29.

(обратно)

150

См.: «Паразиты» – южнокорейский комедийно-драматический фильм с элементами триллера режиссёра Пон Чжун Хо, получивший Золотую пальмовую ветвь 72-го Каннского кинофестиваля в мае 2019 года. Лауреат премии «Оскар» 2020 года в номинациях «Лучший фильм», «Лучший режиссёр», «Лучший оригинальный сценарий», «Лучший иностранный художественный фильм». Он стал первым южнокорейским фильмом, получившим премию «Оскар», а также первым фильмом не на английском языке, получившим «Оскар» в категории «Лучший фильм».

(обратно)

151

Хаксли, О. О дивный новый мир/ Олдос Хаксли. М., АСТ, 2018. – 350 с.

(обратно)

152

Ницше, Ф. Так говорил Заратустра: Книга для всех и для Никого/ Фридрих Ницше. М., Академический Проект, 2010. – 319 с.

(обратно)

153

Там же. С.21.

(обратно)

154

Там же. С.31.

(обратно)

155

Там же. С.39.

(обратно)

156

Там же. С.83.

(обратно)

157

Там же. С.90.

(обратно)

158

Там же. С.179.

(обратно)

159

См., Лондон, Д. Странник по звездам/ Джек Лондон. М., Эксмо, 2019. – 384 с.

(обратно)

160

Там же. С.348.

(обратно)

161

Gitanes (с французского «цыганка») – культовая марка французских сигарет, основанная в 1910 году. Она является своеобразной частью французского стиля, а в восьмидесятые годы XX века была также элементом определенного артистически-литературного имиджа, поскольку много представителей творческих кругов того времени отдавали предпочтение сигаретам этой марки. Слоган: Житан – Непреодолимый шарм.

(обратно)

162

Жан-Люк Годар (фр. Jean-Luc Godard, род. 3 декабря 1930, Париж, Франция) – франко-швейцарский кинорежиссёр, кинокритик, актёр, сценарист, монтажёр и кинопродюсер, стоявший у истоков французской новой волны в кинематографе. Его фильмы 1960-х годов оказали революционное влияние на мировое киноискусство.

(обратно)

163

Симона де Бовуар (фр. Simone de Beauvoir); 1908–1986) – французская писательница, представительница экзистенциальной философии, идеолог феминистского движения.

(обратно)

164

Де Бовуар, С. Второй пол/ Симона де Бовуар. М., АСТ, 2017. – 928 с.

(обратно)

165

Лондон, Д. Странник по звездам/ Джек Лондон. М., Эксмо, 2019. С.350.

(обратно)

166

Там же. С.364.

(обратно)

167

См., Уэльбек, М. Элементарные частицы: Роман/ Мишель Уэльбек. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. – 384 с.

(обратно)

168

Уэльбек, М. Мир как супермаркет/ Мишель Уэльбек. М., Ad Marginem, 2004. С.55.

(обратно)

169

См., Уэльбек, М. Мир как супермаркет/ Мишель Уэльбек. М., Ad Marginem,2004. – 155 с.

(обратно)

170

Уэльбек, М. Элементарные частицы/ Мишель Уэльбек. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. С.75.

(обратно)

171

См., Камю, А. Посторонний/ Альбер Камю. М., Like Book, 2018. – 136 с.

(обратно)

172

Уэльбек, М. Мир как супермаркет/ Мишель Уэльбек. М., Ad Marginem, 2004. С.36.

(обратно)

173

Уэльбек, М. Элементарные частицы/ Мишель Уэльбек. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. С.138.

(обратно)

174

Там же. С.185.

(обратно)

175

См., Улицкая, Л. Даниэль Штайн, переводчик/ Людмила Улицкая. М., Издательство АСТ, 2019. – 513 с.

(обратно)

176

Там же. С.65.

(обратно)

177

Там же. С.541.

(обратно)

178

См., Хемингуэй, Э. Острова в океане/ Эрнест Хемингуэй. Баку., «Маариф», 1986. – 424 с.

(обратно)

179

Слово схватить (схватывание), понимается мною, в данном контексте моих размышлений, именно в Гегелевском смысле.

(обратно)

180

Хемингуэй, Э. Острова в океане/ Эрнест Хемингуэй. Баку., «Маариф», 1986. С.86.

(обратно)

181

Там же. С.87.

(обратно)

182

Там же. С.175.

(обратно)

183

Там же. С.211.

(обратно)

184

Там же. С.412.

(обратно)

185

Там же. С.414.

(обратно)

186

Довлатов, С. Иностранка/ Сергей Довлатов. СПб., 2018. С.33.

(обратно)

187

См., Довлатов, С. Иностранка/ Сергей Довлатов. СПб., 2018. – 160 с.

(обратно)

188

Там же. С.11.

(обратно)

189

Там же. С.30.

(обратно)

190

Там же. С.118.

(обратно)

191

Там же. С.79.

(обратно)

192

См., Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича: рассказы/ Александр Солженицын. СПб., 2019. – 352 с.

(обратно)

193

См., Шаламов, В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6: Переписка/ Варлам Шаламов. М., Книжный Клуб Книговек, 2013. В.Т. Шаламов – А.И. Солженицыну.

(обратно)

194

См., Шаламов, В. Вишера/ Варлам Шаламов. М., 1989. – 64 с.

(обратно)

195

Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича/ Александр Солженицын. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С.14.

(обратно)

196

См., Шаламов, В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6: Переписка/ Варлам Шаламов. М., Книжный Клуб Книговек, 2013. В.Т. Шаламов – А.И. Солженицыну.

(обратно)

197

Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича: рассказы/ Александр Солженицын. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С.19.

(обратно)

198

См., Шаламов, В. Колымские рассказы/ Варлам Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. –384 с.

(обратно)

199

Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича/ Александр Солженицын. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С.15.

(обратно)

200

Там же. С.19.

(обратно)

201

См., Шаламов, В. Собрание сочинений в четырех томах. Т.1/ Варлам Шаламов. М., Художественная литература, Вагриус, 1998. – С. 519–524.

(обратно)

202

Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича/ Александр Солженицын. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. С.73.

(обратно)

203

См., Маяковский, В. Стихотворения и поэмы. Из поэмы (Хорошо!)/ Владимир Маяковский. М., АСТ, 2012. – 192 с.

(обратно)

204

См., Шаламов, В. Колымские рассказы/ Варлам Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. С. 430–490.

(обратно)

205

См., Солженицын, А. Архипелаг ГУЛАГ/ Александр Солженицын. М., 2017. – 1424 с.

(обратно)

206

См., Шаламов, В. Собрание сочинений в четырех томах. Т.1/ Варлам Шаламов. М., Художественная литература, Вагриус, 1998. – 525 с.

(обратно)

207

См., Бродский, И. Стихотворения и поэмы. В 2-х томах. Комплект из 2-х книг/ Иосиф Бродский. СПб., ИГ Лениздат, 2017. – 1408 с.

(обратно)

208

См., Гоголь, Н. Записки сумасшедшего. Сборник/ Николай Гоголь. СПб., АСТ-Эксклюзив «Русская классика», 2017. – 230 с.

(обратно)

209

Элис Мейджор – Канадский поэт, писатель и эссеист.

(обратно)

210

Гоголь, Н. Записки сумасшедшего. Сборник/ Николай Гоголь. СПб., АСТ-Эксклюзив «Русская классика», 2017. С. 213.

(обратно)

211

Там же. С.214.

(обратно)

212

Там же. С.222.

(обратно)

213

Там же. С.224.

(обратно)

214

Довлатов о Бродском. См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Малоизвестный Довлатов/ Сергей Довлатов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 544 с.

(обратно)

215

См., Бродский, И. Часть речи: Стихотворения/ Иосиф Бродский. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. – 144 с.

(обратно)

216

См., Солженицын, А. Собрание сочинений в 30 томах. Том 7. Красное Колесо. Узел I. Август Четырнадцатого. Книга 1/ Александр Солженицын. М., Время, 2017. – 432 с.

(обратно)

217

Бродский, И. Часть речи: Стихотворения/ Иосиф Бродский. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. С.11.

(обратно)

218

См., Бродский, И. Стихотворения и поэмы. В 2-х томах. Комплект из 2-х книг/ Иосиф Бродский. СПб., ИГ Лениздат, 2017. – 1408 с.

(обратно)

219

Бродский, И. Часть речи: Стихотворения/ Иосиф Бродский. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. С.13.

(обратно)

220

Там же. С.17.

(обратно)

221

Там же. С.112.

(обратно)

222

Там же. С.93.

(обратно)

223

Там же. С.20.

(обратно)

224

Там же. С.99.

(обратно)

225

Там же. С.98.

(обратно)

226

Там же. С.111.

(обратно)

227

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

228

См., Брэдбери, Р. 451 градус по Фаренгейту/ Рэй Брэдбери. М., Эксмо-Пресс, 2017 г. – 256 с.

(обратно)

229

Там же. С.150.

(обратно)

230

Там же. С.20.

(обратно)

231

Сартр, Ж-П. Тошнота/ Жан-Поль Сартр. СПб., АСТ-Эксклюзив, 2017. – 320 с.

(обратно)

232

Там же. С.15.

(обратно)

233

Там же. С.271.

(обратно)

234

Там же. С.108.

(обратно)

235

Там же. С.134.

(обратно)

236

Там же. С.211.

(обратно)

237

Там же. С.246.

(обратно)

238

Там же. С.302.

(обратно)

239

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес: Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

240

См., Лем, С. Возвращение со звезд/ Станислав Лем. М., АСТ, 2018. – 320 с.

(обратно)

241

Там же. С.65.

(обратно)

242

Там же. С.86.

(обратно)

243

Там же. С.200.

(обратно)

244

См., Эффект Кобры. Почему немцы любят и бояться русских, турок и арабов, и что разрушает их нацию // Русский репортер № 14 (416) / 23 июня – 7 июля 2016. С. 32–39.

(обратно)

245

См., Хайдеггер, М. Что такое метафизика/ Мартин Хайдеггер. М., Академический проект, 2013. – 277 с.

(обратно)

246

Хайдеггер, М. Что значит мыслить? Разговор на проселочной дороге: Сборник/ Мартин Хайдеггер. М., 1991. С.2.

(обратно)

247

Хайдеггер, М. Что такое метафизика?/ Мартин Хайдеггер. М., Академический проект, 2013. С.2.

(обратно)

248

Там же. С.17.

(обратно)

249

См., Уэльбек, М. Возможность острова/ Мишель Уэльбек. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. – 384 с.

(обратно)

250

Его мы уже разбирали в рецензии данного сборника: «Меновая стоимость человека».

(обратно)

251

Уэльбек, М. Возможность острова/ Мишель Уэльбек. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. С.17.

(обратно)

252

Там же. С.26.

(обратно)

253

Там же. С.50.

(обратно)

254

Там же. С.68.

(обратно)

255

Там же. С.170.

(обратно)

256

См., Гегель, Г. «Эстетика» В 4-х Томах Том 1/ Георг Гегель. М., 1968 г. – 330 с.

(обратно)

257

Предупреждение от автора: «Ну не все же мне романы «тискать»» ☺.

(обратно)

258

Там же. С.18.

(обратно)

259

Там же. С.25.

(обратно)

260

Там же. С.37.

(обратно)

261

Там же. С.104.

(обратно)

262

Там же. С.167.

(обратно)

263

Там же. С.225.

(обратно)

264

См., Шаламов, В. Малое собрание сочинений/ Варлам Шаламов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 736 с.

(обратно)

265

Там же. С.671.

(обратно)

266

Там же. С.678.

(обратно)

267

Там же. С.683.

(обратно)

268

Там же. С.680.

(обратно)

269

Там же. С.687.

(обратно)

270

Там же. С.688.

(обратно)

271

Там же. С.684.

(обратно)

272

Там же. С.705.

(обратно)

273

Там же. С.693.

(обратно)

274

См., Шаламов, В. Малое собрание сочинений/ Варлам Шаламов СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 736 с.

(обратно)

275

См., Кафка, Ф. Приговор: Избранная проза/ Франц Кафка. СПб., Издательская группа «Лениздат, «Команда А», 2014. –320 с.

(обратно)

276

Иосиф Бродский в разговоре с Сергеем. Довлатовым. См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.3/ Сергей Довлатов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 416 с.

(обратно)

277

Кафка, Ф. Приговор: Избранная проза/ Франц Кафка. СПб., Издательская группа «Лениздат, «Команда А», 2014. С.87.

(обратно)

278

Там же. С.88.

(обратно)

279

Кафка, Ф. Замок/ Франц Кафка. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. С.57.

(обратно)

280

См., Кафка, Ф. Письма к Максу Броду. Письмо отцу/ Франц Кафка. М., Пальмира, 2018. – 287 с.

(обратно)

281

Кафка, Ф. Приговор: Избранная проза/ Франц Кафка. СПб., Издательская группа «Лениздат, «Команда А», 2014.С. 82.

(обратно)

282

См., Кафка, Ф. Превращение/ Франц Кафка. СПб., Азбука, 2015. – 352 с.

(обратно)

283

См., Кафка, Ф. Процесс/ Франц Кафка. М., АСТ, 2018. – 288 с.

(обратно)

284

Там же. С.11.

(обратно)

285

Кафка, Ф. Приговор: Избранная проза/ Франц Кафка. СПб., Издательская группа «Лениздат, «Команда А», 2014.С.84.

(обратно)

286

Перельман, Я. Занимательная физика. Книга 1/ Яков Перельман СПб., СЗКО, 2020. – 320 с.

(обратно)

287

Там же. С.62.

(обратно)

288

См., Пушкин, А. Евгений Онегин. Драматические произведения/ Александр Пушкин. М., Альфа-книга, 2013. – 375 с.

(обратно)

289

Перельман, Я. Занимательная физика. Книга 1/ Яков Перельман. СПб., СЗКО, 2020. С.80.

(обратно)

290

См., Капустин, Д. Философский калейдоскоп повседневности/ Дмитрий Капустин. М., ЛитРес., Самиздат, 2020. С. 139–152.

(обратно)

291

См., Оруэлл, Д. 1984/ Джордж Оруэлл. М., Издательство АСТ, 2018. – 318 с.

(обратно)

292

См., Голдинг, У. Повелитель мух/ Уильям Голдинг. М., АСТ, 2015. – 320 с.

(обратно)

293

Оруэлл, Д. 1984/ Джордж Оруэлл. М., Издательство АСТ, 2018. С.37.

(обратно)

294

Прим. На бумаге Океания перевыполнила план по выпуску обуви, но это лишь на бумаге, так как на деле половина населения ходит босиком. Там же. С.42.

(обратно)

295

Там же. С.41.

(обратно)

296

Пример – востребованности персонажа Зомби в массовой культуре сегодня. См., Жиру, А. Зомби-политика и культура в эпоху казино-капитализма/ Анри Жиру. Х., 2015. – 284 с.

(обратно)

297

Оруэлл, Д. 1984/ Джордж Оруэлл. М., Издательство АСТ, 2018. С.73.

(обратно)

298

Там же. С.139.

(обратно)

299

Там же. С.194.

(обратно)

300

Маркес, Г. Воспоминания моих несчастных шлюшек/ Габриэль Маркес. М., АСТ, 2015. – 160 с.

(обратно)

301

Там же. С.74.

(обратно)

302

Там же. С.13.

(обратно)

303

Там же. С.45.

(обратно)

304

Там же. С.78.

(обратно)

305

Там же. С.118.

(обратно)

306

Там же. С.125.

(обратно)

307

См., Фицджеральд, Ф. Великий Гэтсби; Ночь нежна/ Фрэнсис Фицджеральд. Ф., Адабият, 1989. – 672 с.

(обратно)

308

«Великий Гэтсби» (англ. The Great Gatsby) – художественный фильм режиссёра База Лурмана, 2013 г.

(обратно)

309

Там же. С.6.

(обратно)

310

Там же. С.19.

(обратно)

311

Там же. С.42.

(обратно)

312

Там же. С.104.

(обратно)

313

Там же. С.142.

(обратно)

314

См., Лем, С. Солярис. Эдем. Непобедимый/ Станислав Лем. М., АСТ, 2016. – 605 с.

(обратно)

315

Там же. С.159.

(обратно)

316

Имре Лакатос (1922–1974) – английский философ венгерского происхождения, один из представителей постпозитивизма и критического рационализма.

(обратно)

317

Там же. С.73.

(обратно)

318

Там же. С.180.

(обратно)

319

«Солярис» – научно-фантастическая драма, снятая Андреем Тарковским в 1972 году по мотивам одноимённого романа Станислава Лема об этических проблемах человечества, рассматриваемых через призму контактов с внеземным разумом. Широкоэкранный фильм из двух серий. Обладатель специального Гран-при Каннского кинофестиваля. По результатам некоторых опросов входит в число величайших научно-фантастических фильмов в истории мирового кинематографа.

(обратно)

320

Лем, С. Солярис. Эдем. Непобедимый/ Станислав Лем. М., АСТ, 2016. С.17.

(обратно)

321

Experimentum crucis – ключевой эксперимент. Буквально – проба крестом (лат.).

(обратно)

322

См., Мураками, Х. Мой любимый sputnik/ Харуки Мураками. М., Эксмо, 2006. – 352 с.

(обратно)

323

Там же. С.200.

(обратно)

324

Там же. С.222.

(обратно)

325

Там же. С.191.

(обратно)

326

Там же. С.299.

(обратно)

327

Там же. С.343.

(обратно)

328

Там же. С.338.

(обратно)

329

См., Сент-Экзюпери, А/ Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц. М., Эксмо, 2010. – 96 с.

(обратно)

330

Там же. С.21–22.

(обратно)

331

Понятие, которое в герменевтике ввел В. Дильтей. Вильгельм Дильтей (1833–1911) – немецкий историк культуры и философ-идеалист, представитель философии жизни, литературовед.

(обратно)

332

Сент-Экзюпери, А. Маленький принц/ Антуан де Сент-Экзюпери. М., Эксмо, 2010. С.41.

(обратно)

333

Там же. С.75–76.

(обратно)

334

Там же. С. 69–70.

(обратно)

335

См., Бакман, Ф. Вторая жизнь Уве/ Фредерик Бакман. М., Синдбад, 2019. – 384 с.

(обратно)

336

Там же. С.256.

(обратно)

337

Там же. С.28.

(обратно)

338

Там же. С.347.

(обратно)

339

Там же. С.355.

(обратно)

340

Там же. С.114.

(обратно)

341

Там же. С.213.

(обратно)

342

Там же. С.369.

(обратно)

343

См., Гашек, Я. Похождения бравого солдата Швейка/ Ярослав Гашек. М.: Издательство «Э», 2016. – 800 с.

(обратно)

344

Там же. С.128.

(обратно)

345

Там же. С.564.

(обратно)

346

Там же. С.11.

(обратно)

347

Там же. С.408.

(обратно)

348

См., Бергман, И. Laterna Magica/ Ингмар Бергман. М., Издательство АСТ, 2019. – 352 с.

(обратно)

349

Там же. С.226.

(обратно)

350

«Земляничная поляна» – чёрно-белый фильм 1957 года шведского режиссёра Ингмара Бергмана; награждён призом «Золотой медведь» Берлинского кинофестиваля (1958), получил премию ФИПРЕССИ (1958), «Золотой глобус» (1960) и множество других наград.

(обратно)

351

«Седьмая печать» – черно-белый фильм шведского режиссёра Ингмара Бергмана, снятый в 1957 году в жанре философской притчи. Фильм пронизан религиозным символизмом и повествует о природе бытия и месте человека в мире, о поисках смысла жизни и Бога. В 1957 году на Международном кинофестивале в Каннах был удостоен специального приза. Фильм считается классикой мирового кинематографа, а также одним из величайших фильмов всех времен, а сам Бергман благодаря ему стал всемирно известным режиссером

(обратно)

352

«Девичий источник» – художественный фильм шведского режиссёра Ингмара Бергмана 1960 года. В 1960 году получил золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля, а в 1961 году получил две премии «Оскар»,

(обратно)

353

Бергман, И. Laterna Magica/ Ингмар Бергман. М., Издательство АСТ, 2019. С.26.

(обратно)

354

Там же. С.81.

(обратно)

355

Там же. С.90.

(обратно)

356

См., Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М., АСТ, 2007. – 345 с.

(обратно)

357

Там же. С.97.

(обратно)

358

См., Камю, А. Посторонний/ Альбер Камю. М., Like Book, 2018. – 136 с.

(обратно)

359

См., Камю, А. Процесс. Замок. Новеллы/ Альбер Камю. М., Мартин, 2016. – 544 с.

(обратно)

360

См., Camus, A. L'Etranger. F., Gallimard-Folio, 2018. – 208 с.

(обратно)

361

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю М., АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. С.31.

(обратно)

362

Достоевский, Ф. Братья Карамазовы/ Федор Достоевский. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. С.291.

(обратно)

363

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М., АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. С.32.

(обратно)

364

Достоевский, Ф. Братья Карамазовы/ Федор Достоевский. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. С.272.

(обратно)

365

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М., АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. С.13.

(обратно)

366

См., Достоевский, Ф. Белые ночи/ Федор Достоевский. М., Эксмо, 2018. – 384 с.

(обратно)

367

Ян Ван Эйк (нидерл. Jan van Eyck, ок. 1385 или 1390–1441) – ранненидерландский художник-новатор Северного Возрождения, дипломат, мастер портрета, автор более ста картин на религиозные сюжеты. Младший брат художника и своего учителя Губерта ван Эйка (1370–1426).

(обратно)

368

Камю, А. Калигула/ Альбер Камю. М.: АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. С.87.

(обратно)

369

Там же. С.89.

(обратно)

370

См., Достоевский, Ф. Сон смешного человека/ Федор Достоевский. М., 2018. – 356 с.

(обратно)

371

См., Воннегут, К. Механическое пианино/ Курт Воннегут. М., АСТ: Астрель, 2010. – 413 с.

(обратно)

372

См., Голдинг, У. Повелитель мух/ Уильям Голдинг. М., АСТ, 2015. – 320 с.

(обратно)

373

Воннегут, К. Механическое пианино/ Курт Воннегут. М., АСТ: Астрель, 2010. С.42.

(обратно)

374

См., Довлатов, С. Собрание прозы в четырех томах. Т.3/ Сергей Довлатов. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. – 416 с.

(обратно)

375

Воннегут, К. Механическое пианино/ Курт Воннегут. М., АСТ: Астрель, 2010. С.162.

(обратно)

376

См., Андреев, Л. Дневник Сатаны/ Леонид Андреев. М., АСТ: Астрель, 2018. – 270 с.

(обратно)

377

См., Ильф И., Петров Е. Золотой теленок/ Илья Ильф, Евгений Петров., М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006. – 416 с.

(обратно)

378

Там же. С.75.

(обратно)

379

См., Ницше, Ф. Так говорил Заратустра/ Фридрих Ницше. М., Академический Проект,2010. – 319 с.

(обратно)

380

Андреев, Л. Дневник Сатаны/ Леонид Андреев. М., АСТ: Астрель, 2018. С.73.

(обратно)

381

Там же. С.139.

(обратно)

382

Там же. С.132.

(обратно)

383

Там же. С.212.

(обратно)

384

Там же. С.214.

(обратно)

385

Там же. С.218.

(обратно)

386

См., «Сталкер» – советский фантастический фильм-притча режиссёра Андрея Тарковского, снятый на киностудии «Мосфильм» в 1979 году, по оригинальному сценарию братьев Стругацких, написанному по мотивам их повести «Пикник на обочине».

(обратно)

387

Андреев, Л. Дневник Сатаны/ Леонид Андреев. М., АСТ: Астрель, 2018. С.219.

(обратно)

388

Там же. С.242.

(обратно)

389

Там же. С.243.

(обратно)

390

Там же. С.244.

(обратно)

391

См., Ерофеев, В. Москва-Петушки/ Венедикт Ерофеев., СПб., Азбука-классика, 2012. – 192 с.

(обратно)

392

См., Лимонов, Э. Это я – Эдичка/ Эдуард Лимонов., М., 1992. – 335 с.

(обратно)

393

Ерофеев, В. Москва-Петушки/ Венедикт Ерофеев., СПб., Азбука-классика, 2012. С.46.

(обратно)

394

См., Левин, Ю. Комментарий к поэме «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева/ Юрий Левин., М., «Мартис», 1996. – 95 с.

(обратно)

395

Ерофеев, В. Москва-Петушки/ Венедикт Ерофеев., СПб., Азбука-классика, 2012. С.58.

(обратно)

396

Там же. С.19.

(обратно)

397

Там же. С.29.

(обратно)

398

Киз, Д. Цветы для Элджернона/ Дэниель Киз. М., Эксмо, 2018. С.265.

(обратно)

399

См., Киз, Д. Цветы для Элджернона/ Дэниель Киз. Москва., Эксмо, 2018. – 320 с.

(обратно)

400

Там же. С.255.

(обратно)

401

См., рецензия «Героя отменить», настоящего сборника.

(обратно)

402

Киз, Д. Цветы для Элджернона/ Дэниель Киз. М., Эксмо, 2018. С.106.

(обратно)

403

Лондон, Д. Мартин Иден/ Джек Лондон. СПб., Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. С.315.

(обратно)

404

Там же. С.324.

(обратно)

405

Киз, Д. Цветы для Элджернона/ Дэниель Киз. М., Эксмо, 2018. С.256.

(обратно)

406

Ars Longa, vita brevis est – Жизнь коротка, искусство вечно (лат.)

(обратно)

407

См., Гете, И. Фауст/ Иоганн Гете. СПб., Издательская группа «Азбука-классика», 2009. – 480 с.

(обратно)

408

Cogito ergo sum – «Я мыслю, следовательно я существую» (с лат.)

(обратно)

409

Пятигорский А.М. (1929–2009) – советский и британский философ, востоковед, индолог, буддолог, писатель, кандидат филологических наук. Один из основателей Тартуско-московской семиотической школы, автор текстовой модели коммуникации.

(обратно)

410

Гете, И. Фауст/ Иоганн Гете. СПб., Издательская группа «Азбука-классика», 2009. С.64.

(обратно)

411

Там же. С.67.

(обратно)

412

Там же. С.71.

(обратно)

413

Там же. С.75.

(обратно)

414

Там же. С.242.

(обратно)

415

Там же. С.243.

(обратно)

416

Там же. С.244.

(обратно)

417

Там же. С.263.

(обратно)

418

Там же. С.457.

(обратно)

419

Там же. С.67.

(обратно)

420

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора, из личного архива.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

А возможно ли заново начать («Ставок больше нет»[1] Ж. П. Сартр)

Бесконечный русский лонгдринк («Водка как нечто большее. Труд»[11] Е. Гришковец)

«Гамлет» нового мира[18] («О дивный новый мир»[19] О. Хаксли)

Гений Достоевского («Дневник писателя»[26] Ф. М. Достоевский)

Героя отменить[35] («Мартин Иден»[36] Дж. Лондон)

ГУЛАГ[53] («Колымские рассказы»[54] В. Шаламов)

Два мира («Вальпургиева ночь»[70] В. Ерофеев)

Добро пожаловать в пустыню реального[78] («Мы»[79] Е. Замятин)

Драма, кавалера ордена золотого теленка («Золотой теленок»[85] И. Ильф, Е. Петров)

Другой Довлатов («Заповедник»[96] С. Довлатов)

Духовидец Гофман («Песочный человек»[101] Э. Гофман)

Жизнь наша копейка («Синдром пьяного сердца»[106] А. Приставкин)

Запрещается во время чумы плевать на котов («Чума»[111] А. Камю)

«Иметь» мир или «Быть» с ним («Иметь или Быть?»[120] Э. Фромм)

Интернет как идеальная вещь[126] («Хищные вещи века»[127] А. Стругацкий и Б. Стругацкий)

Композитор, поэт, певец («Парус»[129] В. Высоцкий)

Кто такой Джон Голт? («Атлант расправил плечи»[144] А. Рэнд)

Лекарство от лености («Так говорил Заратустра: Книга для всех и для Никого»[152] Ф. Ницше)

Лондон под винил («Странник по звездам»[159] Дж. Лондон)

Меновая стоимость человека («Элементарные частицы»[167] М. Уэльбек)

Мои три аргумента За! («Даниэль Штайн, переводчик»[175] Л. Улицкая)

Мы катастрофически не умеем быть счастливыми («Острова в океане»[178] Э. Хемингуэй)

«Недостатки, как известно, привлекают больше, чем достоинства»[186] («Иностранка»[187] С. Довлатов)

Ненастоящий лагерь («Один день Ивана Денисовича»[192] А. Солженицын)

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря[207] («Записки сумасшедшего»[208] Н. Гоголь)

«Он не первый, он, к сожалению, единственный»[214] («Часть речи»[215] И. Бродский)

Отсутствие тишины[227] («451 градус по Фаренгейту»[228] Р. Брэдбери)

Отчуждение и свобода («Тошнота»[231] Ж. П. Сартр)

Панихида по мужеству[239] («Возвращение со звезд»[240] С. Лем)

Повседневный человек («Что такое метафизика»[245] М. Хайдеггер)

Поколение Fun kids («Возможность острова»[249] М. Уэльбек)

После прочтения сжечь («Эстетика»[256] Г. Гегель)

Правда, в поэзии Шаламова («Колымские тетради (1937–1956)»[264] В. Шаламов)

«Приговор» как стержневая идея произведений Кафки («Приговор»[275] Ф. Кафка)

Природа вещей («Занимательная физика»[286] Я. Перельман)

Риски формирования новояза[290] («1984»[291] Д. Оруэлл)

Свобода героя Маркеса («Воспоминания моих несчастных шлюшек»[300] Г. Маркес)

Синдром Мартина Идена («Великий Гэтсби»[307] Ф. Фицджеральд)

Солярис – вызов для человека («Солярис»[314] С. Лем)

Треугольник: Мураками, Кафка, Камю («Мой любимый sputnik»[322] Х. Мураками)

Труд понимания («Маленький принц»[329] А. де Сент-Экзюпери)

Уве и его большое сердце («Вторая жизнь Уве»[335] Ф. Бакман)

Улыбайтесь господа, улыбайтесь («Похождения бравого солдата Швейка»[343] Я. Гашек)

Фильм как сон, фильм как музыка («Laterna Magica»[348] И. Бергман)

Француз, Иван Карамазов, с рефлексией Раскольникова («Падение»[356] А. Камю)

Худшая классическая антиутопия XX века («Механическое пианино»[371] К. Воннегут)

Человек – хуже Сатаны («Дневник Сатаны»[376] Л. Андреев)

Это я – Веничка! («Москва-Петушки»[391] В. Ерофеев)

«Я положил на его могилку букетик ромашек и долго плакал»[398] («Цветы для Элджерона»[399] Д. Киз)

Ars Longa, vita brevis est[406] («Фауст»[407] И. Гете)

Послесловие

Список литературы

*** Примечания ***