То, что сейчас испытывал Том Риддл, не поддавалось никакому описанию.
Он тяжело дышал, пытаясь привести дыхание в норму, но ему казалось, что это практически невозможно. Горючая смесь чувств разрывала грудь, пытаясь растерзать всё его существо на куски. Ощущений было слишком много, и все они были невероятно сильными, чтобы мгновенно обуздать их.
Такого Том в своей жизни ещё не испытывал. Голова ужасно кружилась, не позволяя словить координацию движений, поэтому он долгое время не мог оттолкнуться ладонью от земли и встать с колен. В горле — жуткая тошнота, но она была обманчивой, однако усиливала головную боль. Виски стучали так, словно кто-то пытался пробить ему голову. Но самое главное — было чувство, что кто-то проткнул ему сердце насквозь, только почему-то оно продолжает биться, а Том продолжает дышать и жить.
Это не был никакой яд, как сначала подумал Том. Это была магия его крестража — диадемы Когтевран, которая должна была притянуть его к волшебнику, что по случайности или не случайности столкнулся с его кусочком души, главная задача которого притянуть в новый мир Тома. Это могло означать несколько вещей: во-первых, кто-то нашёл его диадему в неизвестном ему будущем, а во-вторых, кто-то открыл ему свою душу. Исходя из этого, можно было сделать сразу вывод, что либо Том в будущем погиб и теперь вернулся с помощью магии крестража, либо кто-то по неосторожности наткнулся на него и всё равно притянул двадцатилетнего Тома в новый мир, выдернув из прошлого, из 1947 года, когда Том создал этот крестраж. Кусочек души сделал своё дело — впустил его в новую действительность и слился с ним воедино; в диадеме больше не существовала его душа, она вернулась обратно к нему. Вернулось к нему то, от чего он избавился в феврале 1947 года, находясь в Албании, за две недели до выступления перед потенциальными сторонниками в Берлине.
И теперь все чувства, что были в магическом артефакте, вселились в Тома, и к таким чувствам он, мягко говоря, был не готов. Необычайное тепло жалило каждую клеточку кожи, заставляло трепетать каждый волокон нерва и бушевать каждый лейкоцит в крови. С теплом невозможно было справиться — оно было слишком громоздким и мощным, а самое главное — вызывало неутолимую и нестерпимую жажду. Его тянуло выпустить своё тепло, лишь бы оно перестало сжигать душу, и теперь он знал, кто нашёл его крестраж, кто притянул его в этот мир, и, более того, осознавал, к кому стремятся его чувства.
Это был огромнейший прокол во всём плане. Как клочок его души смог так жестоко промахнуться? Это была грубейшая ошибка, которая могла испортить абсолютно всё! Из-за этого он даже сейчас не мог подняться на ноги, чтобы осмотреться — чувства душили и плавили его, пробуждая неистовую злость.
Гермиона Грейнджер — умная и сообразительная студентка — указала ему ошибку в гениальном плане. Она высказала ему свою идею и подтолкнула к мысли, что все его хитросплетения могут обернуться для него плачевно, а именно: Том, переставая быть крестражем, ощутит всё то, что должен был чувствовать его кусок души. Тогда он над этим посмеялся, уверенный, что ни одна клеточка в его сердце не шелохнётся от существования Гермионы.
Риддл никогда так не ошибался.
Воссоединившись со своей душой, он мгновенно осознал, насколько были правдивы предположения Гермионы, и насколько самонадеянны были его мысли. Надо же было так вляпаться с этой гриффиндоркой? Том чувствовал необъяснимое притяжение и всем своим нутром ощущал, что лоскут его магии, которым наделил его крестраж Гермиону, находится где-то рядом. Словно невидимая ниточка тянула вперёд, заставляя подняться и отыскать необходимое.
Вместе с теплом в крови бурлила злость, которая стремительно увеличивалась, затмевая рассудок. Тому хотелось закричать во всё горло о том, какой же он дурак! Как же можно было так просчитаться? Как же ему выносить в себе эти чувства? И что, чёрт возьми, делать с этим дальше?!
Том приходил в себя, чувствуя, как отпускает головная боль и отступает тошнота, однако невидимая нить с каждой секундой тянула его сильнее. Со стоном он выпрямился на коленях, посмотрел на свою ладонь, в которой была крепко сжата диадема, и запрокинул голову назад, глубоко и тяжело вздыхая. Глаза устремились к сгустившемуся тучами небу. Том замер, пытаясь уловить в себе душевное равновесие, заглушить тепло злостью и яростью. У него должно быть достаточно самообладания, чтобы справиться с такими идиотскими чувствами, что норовились выбраться наружу.
Глубокий вдох. Ещё один. И ещё.
Том опустил голову и тряхнул ею, концентрируясь на своих мыслях.
Итак, несколько минут назад он был в Берлине, в своём 1947 году, где буквально недавно провернул очень тонкое дело, связанное с его публичным выступлением. За несколько дней до этого его приятели нашли зацепку, как добраться до местных властей и выудить из них планы по отношению к нему и его действиям. Они назвали ему имя и место, и осталось дело за главным — привлечь внимание, разговорить, выведать планы. Том с лёгкостью справился со своей задачей, вытянув из мисс Руквуд всю необходимую информацию и, более того, сделал огромный шаг к привлечению её на свою сторону, что, в конечном счёте, было предусмотрительностью на случай, если мистер Руквуд не захочет сотрудничать с ним. Реализовав и завершив свой план, Том направился на место встречи, полностью поглощённый мыслями о речи перед волшебниками, как вдруг крестраж выдернул его из времени, наделив всеми чувствами, и закинул сюда, заставляя моментально переключиться с дел, ожидающих его в своём настоящем, на дела, происходящие в этом будущем.
Какого чёрта?!
И сейчас Том медленно поднимался на ноги, внимательно разглядывая стены громоздкой школы, которые оставил два года назад, будучи выпускником Слизерина, в своём прошлом, конечно же.
Это было невероятным потрясением.
Том — юный двадцатилетний волшебник, который только встал на путь к своим целям, — мало того, что обхитрил смерть, так ещё и обманул время и оказался в своём будущем. Необъятный восторг полностью затмил остальные чувства, и он не смог сдержать восторженной улыбки. Это было немыслимо!
И это было лишь на мгновение.
Том почувствовал, как мощное тепло стало снова проситься наружу, овладевая его рассудком, а по следам кралась злость, которая собиралась вступить в борьбу с этими чувствами. Кажется, в его сердце и разуме появился замкнутый круг, который Том ещё не знал, как разорвать, но разорвать его точно было нужно.
Он убрал в карман диадему, достал волшебную палочку, посмотрел на свои грязные брюки и с помощью заклинания очистил их. Взгляд тут же принялся оглядывать местность, и теперь Том понимал, что находится во внутреннем дворе Хогвартса. К счастью, никого вокруг не было — он вспомнил, что сегодня квиддич, поэтому все собрались на стадионе, возможно, кроме Гермионы, которая явно туда не пошла. Однако чтобы оставаться незамеченным, Том наложил на себя дезиллюминационные чары и неторопливо направился по дорожке, ведущей к главному входу школы.
Том ничего толком не знал об этом мире, кроме того, в какой год попал, кто его притянул сюда, а также несколько мелочей, которые удалось узнать в общении с Гермионой, пока его осколок пудрил ей мозги и влюблял в себя. И что он должен сделать в первую очередь? Конечно же, увидеться с тем, кто его сюда притянул.
Он обострил все свои ощущения, понимая, что его способность чувствовать Гермиону осталась с ним в реальности и даже стала мощнее, чем была. Он по-прежнему ощущал её эмоциональное состояние, только с разницей, что больше не может прокрасться ей в голову, увидеть и понять, где она находится и что с ней происходит. Оставалось шестое чувство — чутьё или ниточка, которая могла вести его к ней, и Том, доверчиво полагаясь на это, ускорил шаг.
Обойдя школу и оказавшись возле входа, он остановился на несколько секунд, поправил воротник пальто и устремился внутрь. Там его встретила тишина. Шаги замедлились, чтобы не стучать каблуками по голому камню, и Том неторопливо пересёк вестибюль и стал подниматься по лестнице.
Где сейчас могла быть Гермиона?
Она называла три варианта: Выручай-комната, библиотека и гостиная факультета. Последний вариант был нежелательным, и он надеялся, что та выбрала что-то из первых двух. Пока Том поднимался по лестницам, он прикидывал более вероятное местонахождение Гермионы. Гостиная отсеивалась сразу же, ведь там ожидалась вечеринка, а та ни в коем случае не хотела в ней участвовать. Выручай-комната, по идее, должна вызывать негативные ощущения, раз там её и затянуло в иллюзию, созданную крестражем, да и что ей там делать до ночи? Оставалась библиотека, в которой наверняка можно было поискать какую-нибудь информацию, ведь после всех происшествий, что случились, у неё явно было много мыслей и каких-то вопросов, ответы на которые она могла попытаться найти в библиотеке. Туда Том и направился.
Он не ошибся, чувствуя в себе усилившиеся эмоции при мысли о Гермионе. Чем ближе он подходил к нужному месту, тем острее чувствовал, как едва сдерживаемое тепло пронзает его насквозь, предвкушая скорейшее освобождение. Чёрта с два оно выберется наружу! Том сильнее сжал кулаки, губы превратились в тонкую полоску, а зубы стиснулись, заостряя и так острые скулы.
Он вошёл в библиотеку, прошёл множество стеллажей в поисках Гермионы и вскоре обнаружил её в самом неприметном и дальнем углу за стопкой книг, которая скрывала её лицо. Том почувствовал её лёгкую взволнованность и напряжение, которое мешалось с таким же теплом, как и у него. Он был рад такой односторонней связи, но именно сами тёплые ощущения никакого восторга в нём не вызывали.
Ускорив шаг по направлению к Гермионе, Том снял с себя дезиллюминационные чары и вскоре остановился возле стола напротив сидящей волшебницы. Та быстро подняла на него взгляд, как только заметила чужое присутствие, и моментально дёрнулась от стола с изумлением в глазах. Это заставило Тома слабо усмехнуться, но тут же стало совсем не весело, потому что идиотские чувства воспылали в нём ещё сильнее, стоило их взглядам скреститься. Более того, он почувствовал, как и у Гермионы они усилились, заставляя сердце биться быстрее.
— День добрый, мисс Грейнджер, — вежливо улыбнулся Том, присаживаясь за стол.
— Давно не виделись, — нахмурившись, отозвалась та.
— Мы видимся с Вами, можно сказать, впервые.
— Зато с кусочком твоей тёмной душонки далеко не в первый раз.
Гермиона пыталась держаться уверенно и смело, и такое поведение вызывало в Томе чувство неосознанного уважения. Она внимательно оглядела его и добавила:
— Мы не в середине двадцатого века, поэтому можно не фамильярничать.
— Привычка, — отозвался он и вежливо улыбнулся.
— Значит, отвыкай от неё, и играть со мной в вежливость тоже не обязательно. Я знаю кто ты и с темнотой твоей души тоже знакома.
— Пренебрежительные у вас времена, — насмешливо заметил Том.
— Тёмные, — поправила его Гермиона, опустив взгляд в раскрытую книгу.
— Что изучаешь? — деловитым тоном поинтересовался тот, притягивая к себе верхний учебник из стопки книг, а затем стал вслух читать название: — «Магия эмоций и чувств». Занятное дело.
Том хлопнул ладонью по корешку, отодвинул от себя книгу и спросил:
— Уже нашла что-нибудь?
— Если ты не будешь меня отвлекать, то обязательно найду, — медленно отозвалась Гермиона.
— Думаешь, это в моих интересах: позволять тебе искать то, что может избавить тебя от меня?
Гермиона подняла на Тома глаза и немного нахмурилась.
— Не будешь же ты круглосуточно сидеть со мной и сторожить, чтобы я не рыскала по учебникам в поисках информации, которую не желательно, чтобы я узнала, по твоим представлениям?
— Наверное, поэтому я не предпринимаю попыток сломать твои планы? — медленно отозвался Том, скорее, говоря это себе, чем ей.
Затем он выпрямился, сложил руки на столе и прямо посмотрел в глаза собеседнице, борясь с теплом, бушующем в теле.
— Итак, мисс Грейнджер… прошу прощения, мы же без вежливости… Гермиона, расскажи мне всё о своём времени.
Та слегка удивилась и отодвинула раскрытую книгу.
— Хочешь сказать, ты ничего не знаешь?
— Смотря что ты подразумеваешь под словом «ничего».
— Я имею в виду, ты хочешь сказать, что не знаешь свою жизнь? Жизнь Волан-де-Морта.
— Гермиона, мне двадцать лет, как ты думаешь, я знаю, что случилось со мной, то есть с Волан-де-Мортом, которому уже… хм… больше семидесяти? — усмехнулся Том.
— Значит, второй крестраж ты сделал в таком возрасте, — отозвалась Гермиона, закусив губу.
— Это не имеет значения. Ты вообще могла не знать о моём секрете, если бы не твои герои.
— Будь уверен, я бы и сама догадалась в ближайшее время.
— Наверное, потому что я позволил тебе это сделать? — невинно отозвался Том, приподняв одну бровь и пристально взглянув в карие глаза.
Он почувствовал, как от его взгляда тепло в Гермионе заёрзало и завихрилось, призывая притянуться к нему, поэтому она тут же отшатнулась назад и отвела взор в сторону.
— Ты рада? — неожиданно поинтересовался Том, принявшись постукивать пальцами по столу и внимательно наблюдать за миловидными чертами лица.
— Встрече с тобой? Нет.
Тот коротко рассмеялся и пояснил:
— Оказаться в настоящем дне.
— Когда окажусь в следующем дне, вот тогда я тебе точно скажу, что счастлива.
Том видел, как она пытается раздражаться, разговаривая с ним пренебрежительно, но чувствовал в ней совсем другое: давящие ощущения, которые хотели проникнуться к нему. Было бы слишком опрометчиво, если бы она узнала, что его магия так же тянет его к ней, поэтому, выжимая в себе всё самообладание, он продолжал себя вести как ни в чём не бывало.
— Рассказывай, — коротко и требовательно обратился к ней Том, не отвечая на прозвучавшие слова.
Его ладонь нырнула в карман пальто, доставая оттуда пачку сигарет и зажигалку. Та не смогла скрыть удивления, внимательно наблюдая, как сигарета оказывается зажата между тонкими губами. Подкуриваясь, Том исподлобья взглянул на Гермиону, которая приоткрыла рот и не сразу произнесла:
— Это тоже привычка из прошлых лет?
— Угу, — протянул Том, затягиваясь дымом и складывая обратно в карман свои вещи. — Рассказывай.
Гермиона заёрзала на скамейке, отводя взгляд в замешательстве, и неуверенно отозвалась:
— О чём именно я должна тебе рассказать?
— Давай начнём с Волан-де-Морта. Что ты знаешь о нём?
— Я не так много знаю о нём…
— Говори всё, — требовательно перебил её Том.
— Волан-де-Морт — тёмный волшебник. Этим всё сказано!
— Чем он прославился? Что ты знаешь из его прошлого?
— Ну-у… в семидесятых годах началась первая война в магическом мире. Волан-де-Морт собрал вокруг себя сторонников — Пожирателей смерти…
— Это так его сообщество называется? — перебил Том.
— Разве ты его создал не во время своих школьных лет?
— Первый раз слышу это название, — выпуская струю дыма изо рта, с невозмутимым видом отозвался тот.
— В общем, да, Пожиратели смерти. Они нападали на всех волшебников, которые являлись магглорождёнными или на тех, кто давал им отпор…
— Волан-де-Морт чистит магическое сообщество? Избавляет от грязнокровок? — слегка удивился Том.
— Не веди себя так, словно ты с юности не был в восторге от этой идеи! — поморщилась Гермиона, внимательно наблюдая, как тот курит сигарету.
— Вообще-то я никогда не горел такой идеей.
— Ну, правда! — не поверила та. — А как же смерть Плаксы Миртл? Чудовище из Тайной комнаты?
Том заинтересованно поднял глаза на собеседницу, вспомнив о своём чудовище, которое было много веков спрятано в недрах замка.
— Его уже нет, — тут же добавила Гермиона, подумав о том, что наличие зверя Тому покажется очень интересным.
— Я знаю, что его нет.
— А чего так смотришь на меня?
— Просто интересные у тебя выводы. Я никогда не пытался очистить школу от грязнокровок и не разрешал василиску выполнять то, для чего он был спрятан здесь Слизерином.
— Да ну? — с сомнением отозвалась Гермиона. — Миртл умерла по твоей вине!
— Бедная девочка оказалась не в том месте и не в то время, — небрежно отозвался Том, стряхивая резким движением пальца красный уголёк с сигареты на пол.
Гермиона внимательно проследила за этим движением, затем снова посмотрела в глаза собеседнику, слушая продолжение ответа.
— Если бы я хотел очистить школу от грязнокровок, то поверь, убил бы их куда больше. С Миртл вышла случайность. Это не входило в мои планы, просто она увидела моего зверька, а тот защитил меня от возможной утечки информации.
— Ты мог ей просто стереть память!
— Мог, но василиск опередил меня с принятием мер, — улыбнулся Том.
Он видел, как ей было тревожно слушать его непринуждённый тон голоса, который так легко говорил об убийстве.
— И хочешь сказать, что не издевался никогда над магглорождёнными?
— Нет, но с удовольствием наблюдал за этим в стороне, — продолжал улыбаться Том.
— Ты лицемер. Строил из себя прилежного и милого мальчика?
— Разве и сейчас не похож на такого? — невинно отозвался он, слегка приподняв бровь.
— Меня от тебя тошнит, — с оттенком отвращения отозвалась Гермиона.
— Как же не вежливо лицемерить в ответ, мисс Грейнджер, — насмешливо протянул Том, притянувшись к ней ближе.
Она хотела, чтобы ей было отвратительно, но Том точно чувствовал — никакого отвращения к нему в ней нет.
— Дистанция, Риддл! — тут же возразила она, немного отшатнувшись от стола. — Мы с тобой договаривались.
— Об этом мы с тобой не договаривались, — отозвался он, однако тоже отстранился и выпрямился.
— Ещё скажи, что в твоём кружке сильных волшебников были магглорождённые, — фыркнула Гермиона, возвращаясь к теме.
— Нет, но я был готов принять любого сильного волшебника к себе.
— И что же не принимал?
— Никто из грязнокровок не хотел примкнуть ко мне. Будет тебе известно, я оцениваю волшебника по достоинству и, прежде всего, по его качествам и потенциальной силе. Чистота крови — это уже дело второе, но так вышло, что моё окружение было из чистокровных волшебников, презирающих грязнокровок, поэтому никто из последних не хотел составить мне компанию.
— Может быть, дело было ещё в том, что видели твою истинную чудовищность за шкурой старательного и вежливого мальчика?
— Полегче со словами, Грейнджер, — спокойно отозвался Том и опасливо сверкнул глазами. — Если мне нужно было, чтобы все видели, какой я вежливый и старательный, то никто в этом не сомневался. Давай не будем отходить от сути нашего разговора. Рассказывай дальше, что там с Волан-де-Мортом?
— Кончилось всё плачевно: Волан-де-Морт исчез, орден и авроры поймали преступников, а министерские посадили их в Азкабан. Вот и всё.
— Орден? Что за орден?
Гермиона закусила губу, понимая, что сказала лишнее, и Том тут же сощурил глаза.
— Послушай, Грейнджер, когда мы договаривались с тобой о выходе из повторяющегося дня, то, по-моему, я очень доступно тебе объяснил, что от меня скрывать ничего не нужно. Не ломай то, что и так держится на волоске. Я не Волан-де-Морт, но пытаю не хуже его, поэтому не вынуждай меня менять наши с тобой взаимоотношения.
Его тон был деловым, невозмутимым, и сам он держался очень самоуверенно. Настоящий Том был не той душой, к которой привыкла Гермиона за две недели своего нахождения в одном и том же дне. Если у того кроме ярко выраженного тепла были сохранены только характерные черты личности, как какой-то отпечаток или образ, то у этого Тома они не только были, но и играли вовсю. Он был приторно вежливый, манерный, каждый его жест был уверенным и лаконичным, а то, как он держался, вызывало расположение и уважение — ему хотелось доверять. Настоящий Том вызывал куда больше страха, и тот чувствовал, как стремительно им наполняется сердце Гермионы. Минус был в том, что он тут же ощутил в себе невероятно сильное желание подавить в ней этот страх. Очередная вспышка тепла захлестнула с головой, и Том кое-как сдержал себя, чтобы не сделать резкое движение в сторону Гермионы, не дотронуться до неё и не соприкоснуться с ней магией. В этот же момент он ощутил, как и в ней вспыхнула магия, призывая Гермиону притянуться к своему источнику, поэтому Том немного отпрянул, скрыв это движение под обычным действием — смена надоевшей позы. Он выпрямился сильнее и засунул ладони в карманы. На губах появилась слабая усмешка, но, на самом деле, не очень-то и смешно было понимать, что его же магия тянет его к Гермионе. Затем усмешка исказилась, превращая губы в тонкую полоску, потому что Том ощутил отголосок тревожности — он не был уверен, что способен сейчас коснуться Гермионы и сдержать своё самообладание. Сжимая почти до боли зубы, он со злостью признавался себе, что… пугается этой связи?
Гермиона стала заинтересованно заглядывать ему в глаза, склонив голову немного вбок.
— Ты злишься?
— С чего ты взяла? — безразличным тоном отозвался Том, уверенный, что ни одна чёрточка на его лице всё это время не выдавала его злости.
— Я… я просто чувствую, что ты злишься, и очень сильно, — медленно произнесла Гермиона, теперь уже жадно рассматривая его лицо.
Том невесело усмехнулся.
Не может быть. Она не может его чувствовать! Не должна!
— Я не злюсь, — продолжал он спокойно утверждать.
— О, Мерлин, Том! — приподнявшись со своего места, изумилась Гермиона. — Ты всё чувствуешь?!
— Что?
— Ты чувствуешь всё, что не мог чувствовать твой крестраж! — догадалась она.
Да, конечно, и, более того, эта магия стала ещё сильнее, действуя на Гермиону в несколько раз мощнее, чем влиял на неё крестраж. Как она умудрялась ещё сдерживать своё самообладание и не уступить своей тяге?
— С чего ты взяла? — слегка поморщился Том, испытывая ещё большую злость от происходящей ситуации, и с ней он совладать не мог.
— Вот, чёрт! — упала обратно на своё место Гермиона, задумчиво отводя взгляд в сторону. — Ты злишься ещё больше! Ты…
Её взор вернулся обратно к нему, и ошеломлённая улыбка появилась на девичьих губах.
— Я чувствую твою магию в тебе. Я различаю твои эмоции!
Что же, это было более худшее открытие. Мало того, что тепло его душило, так ещё и Гермиона теперь об этом знает и может различать любые его ощущения. Просто прелесть!
— Сейчас ты будешь чувствовать мои руки у себя на шее, если не заткнёшься, — прошипел Том, притянувшись ближе к Гермионе со сверкающими от гнева глазами.
Та отшатнулась, однако Том прекрасно различил в ней не только страх, но и подступающее злорадство. Она хотела смеяться над ним.
А ему захотелось тут же подскочить и схватиться ей в глотку, но рассудительность не позволила этого сделать: во-первых, это надломило бы их хрупкий мир, который удалось выстроить с помощью крестража, а во-вторых, Том был не уверен, что достигнет конечную цель в своей жестокости. Схватиться в глотку означало дотронуться до Гермионы, а вот что будет с ним, когда магия соприкоснётся, тут оставалось только догадываться. Может быть, ничего страшного, а может быть… Лучше не думать над этим.
Гермиона молчала, немного ёрзая на скамейке и чувствуя себя ужасно. Ей было и смешно, и страшно, но ужас был сильнее, поэтому на губах так и не появилась насмешливая улыбка.
Том нащупал в кармане пачку, вытянул из неё сигарету и подкурил, не сводя взгляда с растерявшейся Гермионы.
— Зачем Волан-де-Морту потребовалось убить Поттера?
— Понятия не имею, — быстро отозвалась Гермиона, явно думая о чём-то другом.
Том видел, как в её голове стремительно выстраивалась настоящая логическая цепочка, и это раздражало ещё сильнее. В этот момент Гермиона невольно притянулась ближе к нему над столом, и Том тут же понял, что сидящая в ней магия потянула её заглушить его гнев. Это не то, что замкнутый круг, а настоящий круг ада, в котором ни ей, ни ему нельзя испытывать гнетущие эмоции, ибо присутствие их побуждало каждого подавить своим теплом, соприкоснуться, а значит привлечься друг к другу.
— Твою мать, — выругался Том, поднялся со скамейки и, отворачиваясь и отходя от стола, нервно затянулся сигаретой.
Он различил такое же напряжение в Гермионе. Более того, её неловкость стала щекотать ему горло. Это было уже совсем не смешно. Он повернулся к собеседнице, пристально посмотрел ей в глаза и произнёс:
— Что чувствуешь?
Гермиона закусила губу, опасливо глядя на него в ответ, и спустя несколько секунд сказала:
— Твой гнев.
Он долго сверлил её взглядом, затем резко дёрнулся в сторону скамьи, сел на неё и притянулся к Гермионе, твёрдо произнеся:
— Вижу в этом прекрасный плюс: теперь у тебя точно нет другого выхода, кроме как быть на моей стороне.
Та опустила взгляд вниз, что-то соображая, затем подняла обратно на него глаза и так же решительно ответила:
— Тоже вижу в этом плюс: вряд ли меня будут ждать теперь твои прекрасные захваты моего горла.
— Волшебство ещё никто не отменял, — усмехнулся Том. — И с чего ты взяла, что я не буду тебя трогать?
— Если хочешь знать, то твоя магия, сидящая во мне, прекрасно различает ту самую капельку тревожности, что находится сейчас в тебе.
Это был удар ниже пояса, и Том снова кое-как сдержал себя, чтобы не впиться ей в глотку или не схватиться за свою палочку.
— Не злись, — раздражённо остепенила его та. — В общих чертах я тоже не в восторге, поэтому и ищу, как от тебя избавиться.
Том тут же осознал, что если он найдёт способ выдернуть эти чувства из себя, то утеряет связь с Гермионой, а значит, и сама она тоже утеряется. Встал интересный выбор: вести свою игру, заручившись помощью такой сообщницы, или избавиться от чувств, а значит, остаться одному?
Он стряхнул уголёк на сигарете, устало опустил голову вниз, внимательно разглядывая поверхность стола, и попытался смирить в себе все чувства: и злость, и раздражение, и тревожность, и тепло. Нужно было как-то научиться контролировать свои ощущения и тщательнее следить за эмоциями.
Проведя несколько минут в тишине, Том глубоко вздохнул и поднял обратно голову, посмотрев на Гермиону, которая всё это время внимательно разглядывала его.
— Дальше. Что дальше с Волан-де-Мортом?
— Ничего. Воскрес почти два года назад, сначала скрывался от министерства, чтобы не сеять панику и оставаться в тени, потом его рассекретили, и начались массовые нападения Пожирателей на всех волшебников.
— Какова цель этих нападений?
— Я похожа на человека, который присутствует на каждом собрании Пожирателей и впитывает в себя все идеи тёмного мага?
— Не язви, а отвечай нормально, — грубо отозвался Том, ощущая очередную вспышку тепла.
Та глубоко вздохнула и закатила глаза.
— Я понятия не имею. Они устраивают везде дебош, каждый день кто-то умирает или исчезает. Что они этим хотят показать, я не знаю. Спроси лучше у Волан-де-Морта — он наверняка тебе расскажет!
— Звучит интересно, — засмеялся Том и почувствовал, что, наконец, раздражение отпускает его.
— Не особо, — отозвалась Гермиона, у которой раздражение, наоборот, никуда не пропадало, из-за чего Том ощущал, что его тепло стремится прикоснуться к ней.
— Слушай, Грейнджер, ты мне так и не рассказала про орден. Что там у вас за орден?
Та несколько секунд помолчала и, нахмурившись, ответила:
— Во время первой войны было создано сообщество по борьбе с Пожирателями смерти. Там состояли участники, которые выступали против режима и власти Волан-де-Морта.
— Не пытайся хитрить, — оскалился Том, наклоняясь ближе к Гермионе через стол. — Не надо говорить так, словно эта организация существовала и больше не существует.
— Сейчас в ней очень мало участников, — нехотя отозвалась та.
— Пиши список, — выпрямившись и убрав руки со стола, приказал Том.
— Что? — протянула Гермиона, подняв на него ошеломлённый взгляд.
— Список. Сейчас же.
— Зачем тебе? Мы не договаривались с тобой, что я буду сливать тебе абсолютно всё! — возмутилась она.
— Именно на это мы с тобой и договаривались. Пиши!
— Как я могу быть уверена, что ты не используешь это против тех, кто борется с нападениями Волан-де-Морта? И, в конце концов, не используешь это против меня?!
— За себя боишься? — усмехнулся Том, обратив к ней насмешливый взгляд. — Боишься, что я сдам тебя как предателя?
— Боюсь, что ты повлияешь на исход этой войны и явно не в пользу невинных людей!
— Я тебе уже давал гарантии, что ты будешь в целости и сохранности, как и твои друзья.
— Слабо верится, — фыркнула Гермиона в ответ.
Том подался к ней вперёд, полностью наваливаясь на стол и показывая перед её лицом свою ладонь.
— Слушай, Грейнджер, у меня сейчас есть два варианта: объяснить тебе, кто я такой, дипломатичным путём, приводя тысячу аргументов и доказательств, что я не Волан-де-Морт и не бегу поддерживать его сторону, или не тратить время и без объяснений вцепиться тебе в глотку или достать свою палочку, чтобы ты написала мне это чёртов список! Как думаешь, что мне проще всего будет сделать?
Та сглотнула, опасливо поглядывая на ладонь собеседника, и страх Гермионы стал окружать их двоих, вызывая в Томе очередную вспышку тепла. Он тут же отпрянул, чтобы не схватиться в волшебницу, но жёсткий взор с неё не спускал.
— И даже не посмотрю на то, что наш контакт с тобой может нести в себе сюрприз. Может, даже это будет действовать на тебя рациональнее, чем Круциатус.
Гермиона некоторое время с ненавистью отвечала на его взгляд, затем громко выдохнула и притянула к себе пергамент с пером. В тишине она стала записывать имена под его пристальным взором, затем схватила исписанный клочок пергамента и притянула его к своей груди, произнеся:
— Я помню, как ты сказал, что доверять можно только себе!
— Всё верно. Мы с тобой одно целое, забыла? Или тебе напомнить?
— Может, от тебя мне ничего не грозит, но ты можешь сделать из меня предателя!
— Твоя сообразительность и логика меня когда-нибудь заставят тебя убить, — раздражённо отозвался Том и стальным голосом продолжил: — Я же сказал, что на тебе ни одно моё действие плохо не отразится. Просто доверься мне.
— Не особо хочется верить такому человеку, как ты, — поджала губы Гермиона, остепенившись при виде впадающего в гнев Тома.
— Тебе напомнить о двух вариантах моего поведения?
— Ты слишком жесток, — прошипела Гермиона, взглянув на протянутую к ней руку в ожидании пергамента.
— Включи свою адекватную логику и раскинь мозгами, что мне хотя бы просто не выгодно делать из тебя предателя, чтобы все узнали об этом! Если я смещу тебя со стороны ордена или что там у вас, то как, по-твоему, ты будешь мне полезна?
— Это и пугает, что я не знаю цель своей «полезности»!
— Два варианта, Грейнджер, — с угрозой напомнил Том. — Или ты сама, или я тебя заставлю. Напомню, что я тебя не обманывал и не собирался, если тебе это поможет сделать правильный выбор.
Та несколько секунд с ненавистью смотрела в тёмные глаза, затем резко кинула пергамент в протянутую руку.
— Я тебя ненавижу, — произнесла она, поднимаясь со своего места.
Том раскрыл смявшийся в руке пергамент и быстро пробежался по списку, не обращая внимания на то, как Гермиона резко схватила учебники и стала раскладывать их по полкам.
— Этого не знаю… Уизли… не знаю… ещё Уизли… У вас что, весь орден из семейки Уизли состоит? — усмехнулся Том, поднимая взгляд на Гермиону.
Та ничего не ответила, продолжая расставлять книги, и он снова углубился в список.
— Даже Макгонагалл? Не сомневался. Хагрид? Он-то чем вам помогает, если ему волшебством пользоваться нельзя? — снова усмехнулся Том.
— Тебе за это спасибо сказать? — съязвила Гермиона и неторопливо подошла обратно к пустому столу.
— Ладно, — удовлетворённо отозвался тот, сворачивая пергамент и складывая его в карман.
Его пристальный взгляд обратился к Гермионе, которая стала собирать сумку. Том встал на ноги и обошёл стол, приближаясь к ней.
— Решила посетить вечеринку?
— Нет, убраться от тебя подальше, — быстро проговорила та, не заметив, как тот оказался рядом с ней.
Она хотела рвануть и чуть не врезалась в собеседника.
— Ш-ш-ш, — немного отшатнулся от неё Том с усмешкой на губах. — Не так быстро. Мы ещё не поговорили о Волан-де-Морте.
Гермиона сделала шаг назад и на несколько секунд прикрыла глаза, чтобы успокоиться.
— Почему бы тебе самому не узнать, что там происходит? Собери все газеты, почитай, сходи к нему, в конце концов! Он явно расскажет тебе больше, чем я!
— Что-то мне подсказывает, что ты знаешь причину преследования твоего дружка. Я хочу понять.
— Я не знаю причины и знать не хочу!
Том долго разглядывал Гермиону, затем с раздражением отвёл взгляд в сторону. Его душило тепло, которое с невероятной силой тянулось к ней.
— Перестань злиться, иначе нам двоим будет только хуже.
Та вздохнула, отводя на несколько мгновений взгляд, затем с усталостью в голосе произнесла:
— Ты заставляешь меня делать ужасные вещи. Это против моей природы.
— Эти вещи можно было бы назвать ужасными, если бы я использовал их ужасно. Что плохого в том, что ты дала мне список ордена? Думаешь, я пойду каждого выслеживать и убивать? Или отдам Волан-де-Морту? Уверен, он и так знает, кто находится в этом списке.
Гермиона сощурила глаза, соглашаясь с логикой Тома.
— Мне важно владеть информацией, не более того.
— Я надеюсь, ты даёшь отчёт своим словам? Если ты меня предашь…
Гермиона замолчала, услышав тихий смех.
— Я серьёзно, — нахмурилась она.
— Перестань злиться, — протянул Том, прекратив смеяться. — Я даю отчёт своим словам и советую тебе давать отчёт своим.
Гермиона медленно повесила сумку на своё плечо и выжидающе посмотрела ему в глаза.
— Я успокоилась. Теперь ты, будь добр, успокойся.
Том ничего не ответил и потянулся за сигаретой в карман.
— Что дальше? — тихо спросила та, внимательно наблюдая за каждым движением собеседника.
— Пока ничего.
— Я могу идти? — уточнила Гермиона.
— Я напишу тебе письмо с датой и следующим местом встречи, — задумчиво отозвался Том.
— Куда ты пойдёшь?
— Не думаешь ли ты, что я буду торчать здесь постоянно?
— Школа под охраной. Если ты выйдешь за пределы, то не вернёшься сюда.
— Спасибо, что побеспокоилась за мою возможность встретиться с тобой, — усмехнулся он. — Не переживай, я найду способ.
Та хмыкнула.
— И кстати, почту тоже проверяют, имей в виду.
Том молча кивнул.
— Теперь я могу идти?
Том снова кивнул и отступил в сторону. Хромая, Гермиона прошла мимо него и сделала несколько шагов к выходу, как тот её окликнул:
— Эй, Грейнджер!
Та обернулась.
— Тебе ногу вылечить?
— Откуда столько заботы? — усмехнулась Гермиона, однако её улыбка стала весьма тёплой.
— Обычная мера предосторожности. Если ты нарвёшься на какого-нибудь придурка, то я должен быть уверен, что ты сможешь хотя бы убежать. Иди, садись, снимай ботинок, — приказал Том, кивнув на скамейку.
Она несколько секунд стояла в нерешительности, затем под пристальным взглядом собеседника вернулась к скамье, сняла с плеча сумку, бросая рядом, и наклонилась, чтобы снять обувь. Том долго вдыхал антрацитовый дым, наблюдая за каждым движением Гермионы, и когда та стянула свой носок, он запустил свою свободную руку в карман, достал палочку и взмахнул ею. Порезы затянулись, избавляя Гермиону от дискомфорта в стопе. Она быстро обулась, встала на ноги и, неторопливо хватаясь за свою сумку, спросила:
— Откуда ты знаешь так хорошо целительную магию?
— Если умеешь наносить тяжёлые раны, то нужно уметь их исцелять, — со слабой самодовольной улыбкой отозвался Том, прислонившись спиной к стеллажу с книгами.
— Вижу, опыт у тебя в этом огромный.
Том ничего на это не ответил, продолжая пристально наблюдать за Гермионой с той же улыбкой на губах. Она почувствовала неловкость и, не взглянув на него, на ходу бросила:
— Спасибо.
Том проследил, как та скрылась из вида, и медленно запрокинул голову назад, взглянув на высокий потолок.
За час времени, находясь в своём будущем, он уже понял три вещи: во-первых, у него есть идиотские чувства, которые испытывают его самообладание и затеняют контроль над ситуацией, во-вторых, его чувства отлично мог различать другой человек, будь то хоть вагон раздражения или маленькая капелька тревожности, и в-третьих, любой приступ злости, гнева или других гнетущих эмоций вызывал вспышку тепла в Гермионе, заставляя её тянуться подавить его мрачные чувства, из-за чего его магия пыталась взаимно реагировать на неё, и наоборот.
Что же, Том сам выкопал себе яму этими чувствами, и нужно было определиться, что с этим делать.
Была ли это его магия, или он просто влюбился, как Гермиона в него?
Конечно, это магия! Том даже не думал в этом сомневаться. Для него это представлялось так, что кусочек его магии находился в Гермионе, а он, соответственно, тянулся к нему, чтобы воссоединиться. Это логично. Но это раздражало.
Нужно ли ему было вытаскивать из неё свои чувства или следует оставить всё, как есть, и быть уверенным, что Гермиона не оступится с его пути? Ощущения от таких мыслей были двоякими. Прежде всего, Том чувствовал в себе сильное любопытство от того, что должно произойти, когда их магия соприкоснётся. Ожидает ли его ещё один сюрприз, или касание к его же магии, находящейся в Гермионе, ничего не изменит? Второе — злость на самого себя. Один час — это было слишком мало для того, чтобы перетерпеть в себе ощущения от своей ошибки, а она была грубой и глупой. Как он не додумался до того, что может наступить в свой же капкан, а Гермиона додумалась?
Сейчас он ярко чувствовал, как его восхищает сообразительность Гермионы и в то же время раздражает. Будь на её месте другая девчонка: глупая, наивная и попросту безмозглая — то было бы всё намного легче и явно без зарывания себя в яму. Ему бы не пришлось даже включать логику, анализировать чужой характер и поступки, а просто достаточно было бы очаровать глупышку, и дело сделано. Но Гермиона не была глупышкой, с ней пришлось неплохо повозиться и прийти к крайним мерам: сыграть на её слабостях и идеалах. Он всегда считал, что все девушки бесполезные и ни на что не способные. Когда он учился в школе, некоторые чистокровные волшебницы вызывали у него интерес своими талантами и возможностями, но эти способности были наглухо перерезаны одной единственной причиной: они должны выйти замуж и быть под покровительством своего мужа. Это уже говорило об их несостоятельности, а значит, девушкам и женщинам не место в кругу его близких приятелей, которые увидели в нём восходящего лидера, способного реализовать их желания, какими бы они ни были, и воплотить все их мечтания в жизнь. Женщин легко можно очаровать, запудрить им голову, заставить легко сменить сторону и даже не получить на это сопротивления.
В случае Гермионы всё вышло иначе. Она не обратила внимания на его милую и красивую мордашку, не повелась на вежливые слова и жесты, не припала к ногам с умопомрачением ни от одного убедительного взгляда. Она просто игнорировала, избегала, злилась и кидалась на него. Поэтому пришлось воспользоваться последним средством, чтобы достичь цели, — силой своей магии. В свои двадцать лет Том был очень способным волшебником, и недаром он перерыл всю школьную библиотеку в изучении множества тем, которые вдохновляли его быть первым и лучшим во всём. Он хотел разбираться в любой направленности волшебства, владеть всем, что сделало бы его могущественным волшебником, которому любая задача оказалась бы нипочём. Но, несмотря на свои знания, умения и таланты, он умудрился попасть в свою же ловушку. Да, идиотская привычка испытывать всё на своей шкуре. Результат был достигнут, но с колоссальной потерей самого себя. И всё же, что с этим делать?
Том опустил голову вниз, выкинул тлеющую сигарету на пол и оглядел стеллажи. Даже в его времени не было ни однойкниги, которая рассказала бы ему о магии чувств, потому что этот аспект жизни не поддавался никакой логике или закономерностям. С такими вещами приходилось разбираться только самому, и с юных лет он уже понимал, что на такую удочку лучше не попадаться. Ему вспомнились приятели, которые остались в его настоящем 1947 году. Почти каждый из них уже успел попасть впросак влюблённости, и даже не один раз. Начиная встречаться с девчонкой, они вели себя, как болваны, глупо хихикая в уголке со своей подружкой или проходя по коридору с таким важным видом, словно только что назначили министром магии, не менее того. Напыщенная самоуверенность тут же пропадала, стоило второй половинке намекнуть на то, что интерес пропал, и тогда они становились ещё худшими раздолбаями, в которых так и хотелось запустить Круциатус и отучить их любить приземлённые удовольствия в виде соблазнительных девчачьих улыбок или игривых томных взглядов. Том считался с этим странным чувством под названием любовь, ведь его сила была слишком велика и не поддавалась никакой магии, но погрязнуть в ней ни за что не желал, поэтому всегда уберегал себя от любой возможности найти себе предмет обожания, который будет колыхать ему сердце, заставлять его быстро биться и постоянно затруднять дыхание. Это, как минимум, уничтожало какую-либо логику и ужасно туманило рассудок, превращая человека в раба своих желаний. Том хотел быть сильнее всего: сильнее смерти, сильнее времени, сильнее любви. И если с первым и вторым у него всё получилось, то оставалось разобраться с третьим, причём таким образом, чтобы все фигурки противника на шахматной доске оставались на тех же позициях, а Том одним шагом просто объявил бы мат. И, конечно же, избавился бы от щекочущих глотку чувств, которые были ему незнакомыми, неповторимыми, пьянящими, но чертовски раздражающими и удушающими.
Он увиделся с Гермионой, получил немного информации о жизни, происходящей в 1997 году, и в общих чертах понял, что тут творится. Что ему делать дальше?
Много лет подряд его увлечением были не только книги и магические знания, но и изучение газет различного характера как магического, так и маггловского мира. Его юность проходила именно в такое время, когда нужно быть в курсе всего, и чем быстрее ты вырвешь важную новость, тем больше шансов обезопасить себя от любой неприятности — прежде всего, смерти. Привычка читать газеты стала такой же неотъемлемой, как чистить зубы по утрам. Даже сегодняшнее утро он начинал с кипы изданий, быстро пробегая глазами по всем заголовкам в поисках важной информации, и, видимо, сейчас его привычка должна помочь разобраться в новом для него мире. Нужно было ознакомиться с историей магии, которая была ему неизвестна за последние полвека, изучить недавние публикации о ситуации в мире и политике, которая была выстроена в новом мире волшебников. Затем следовало найти способ встретиться с самим собой — с Волан-де-Мортом, для более яркого прояснения всей картины мира, в котором он оказался. Тому безумно было интересно узнать, как он выглядит в будущем, где живёт, чем занимается, и понять логику его действий в отношении мальчишки, который не мог представлять никакой угрозы и опасности лорду Волан-де-Морту. Чем он его так зацепил, что преследует его и его смерть видит чуть ли не целью своей жизни? Да, мальчик смог выжить от смертельного проклятья, это интересный феномен, но разве не лучше ли иметь такой трофей возле себя, а не пытаться убить его при удобном случае? Мальчик явно знаменит и имеет какой-то вес в обществе. Не лучше ли его приманить к себе и руками юнца влиять на общество, которое, очевидно, боготворит его?
У Тома было слишком много вопросов, почему все действия (а знал он о них мало и в общих чертах) лорда Волан-де-Морта были таковыми. Разве он мечтал вычистить мир от грязнокровок? Он не хотел быть ещё одним Геллертом Грин-де-Вальдом, который долгие годы затравливал народ, проливал любую магическую кровь, истребляя каждого несогласного на своём пути. Том ненавидел войну, ненавидел просыпаться с чувством, что над головой могут оказаться руины, ненавидел быть неуверенным в следующем дне, хоть и жил таким образом всю жизнь ещё с приюта. Чтобы обезопасить себя от глупой смерти, он зашёл в изучении тёмной магии слишком глубоко и нашёл то, что может сделать его бессмертным. Он нашёл то, что избавит его от страха не проснуться утром или глупо и нелепо оказаться убитым. И когда его первый крестраж был сделан, то страх перешёл в тревожность. Он не мог погибнуть, но прогибаться под чьей-то властью ему не хотелось.
Выпуск из школы означал только одно: выбор стороны и взглядов, которых будешь придерживаться. До окончания седьмого курса Том жадно поглощал все знания о боевой и защитной магии, увлекался изучением всего ужасного, редкого, смертоносного. Он не хотел оказаться в большом мире без возможности защитить себя и уберечь от опасности, которая разгуливала по всему волшебному и не волшебному миру. Он хотел быть сильным, не уступать по силе сторонникам Грин-де-Вальда и ему самому, чтобы в случае необходимости быть хозяином своей жизни и не дать никому другому управлять ею. Можно ли считать, что ему повезло, когда перед выпуском из школы, меньше, чем за месяц, Грин-де-Вальд был свержен и отправлен в тюрьму? Можно ли считать, что ему повезло, когда за несколько месяцев перед выпуском закончилась маггловская война?
Нет. Мир оставался таким же опасным, чёрствым и мрачным.
И раз он с детства ненавидел войну, то какого чёрта лорд Волан-де-Морт именно этим и занимается?! К чему все эти нападения, исчезновения и убийства?
Ему нравилась политика, нравилась власть, но после школы он не пытался пробиться в министерство, хоть и мог, потому что там начали твориться самые настоящие ужасы. Шпионы, предатели, перевороты, заговоры, убийства. Это время было не самым лучшим, чтобы прийти в министерство и двигаться по карьерной лестнице наверх, подчиняясь чужим указаниям. Он не хотел оказаться втянутым в чужие интриги, словно пешка, которую не жалко отдать на растерзание, прежде чем сам игрок объявит шах и мат своему противнику. Он никогда и никому в жизни не даст управлять собою. От Тома все ожидали, что он сразу же уйдёт в министерство строить карьеру, но он был не настолько глуп, чтобы лезть в логово змей, которое с момента окончания войн стало слишком опасным и смертельным. Он искал другой путь оказаться у власти и, кажется, нашёл его.
В эту секунду Том с воодушевлением осознал простую истину — лорд Волан-де-Морт прошёл этот путь, хоть и с необычным результатом, который тянул за собой шлейф крови и смертей, но он должен знать, что было с ним в его двадцать лет! Волан-де-Морт пятьдесят лет назад должен был стоять здесь, на этом самом месте, и думать точно так же, как и он! Ведь это он! Он должен помнить, а значит, рассказать, что ему нужно сделать в этом мире, чтобы достигнуть власти и величия! Значит, следующее, что должен сделать Том — это найти способ добраться до Волан-де-Морта и получить ответы на все вопросы.
Книги, газеты, чужие истории и взгляды — это второстепенная информация. Ему нужен был сам Волан-де-Морт, который обладает огромными знаниями и расскажет ему всё, что ждёт впереди. Исходя из этого, Том сделал вывод, что вернётся в своё время. Так ведь? Или он что-то не понимает?
========== Глава 2. Неожиданное разочарование ==========
Прежде чем покинуть замок, Том предусмотрительно стащил из библиотеки книгу по истории магии, наложил на себя дезиллюминационные чары и исчез, словно его там и не было. Спустя час после встречи с Гермионой он оказался в Лондоне, над которым нависло грозное, пасмурное небо, предвещая скорый снегопад. Быстро шагая по серым и людным улицам, он натянул на себя воротник, чтобы спрятаться от холодного ветра, и направился к магическому переулку. Ему необходимо было где-то присесть и спокойно обдумать план дальнейших действий.
В первую очередь необходимо встретиться с лордом Волан-де-Мортом. Но где его искать или каким образом на него выйти?
По представлениям Тома Волан-де-Морт должен был знать о его появлении, ведь это он и есть, а значит, получить подсказку или даже приглашение. Волан-де-Морт наверняка должен знать, куда он направится, поэтому с выбором места ожидания Том не стал озадачиваться. Он быстро огляделся, различая вдалеке несколько вывесок, одна из которых привлекла его внимание, и направился к выбранному месту. Том прошёл по неоживлённой улице, половина магазинов которой были с окнами, заколоченными досками, и быстро оказался рядом с нужной дверью. Это было обычное кафе с царящей уютной и спокойной атмосферой. Здесь было всего лишь несколько посетителей, которые, к тому же, собирались уходить, поэтому Том решил, что это будет прекрасным местом, чтобы подумать, проанализировать ситуацию, а заодно предпринять первую попытку изучить школьный учебник по истории магии.
Женщина средних лет обратила на него внимание и приветливо улыбнулась, на что Том слабо улыбнулся в ответ.
— Добрый день, мистер, — вежливо поздоровалась она.
— Добрый день, мадам, — в тон ей отозвался тот, немного склонив голову. — Не могли бы Вы сделать мне чашечку кофе?
— Конечно, мистер, — согласно кивнула женщина. — Ещё что-нибудь желаете?
— Нет, благодарю Вас, только кофе.
Та снова кивнула, и Том, оглядев помещение, сел на понравившееся ему место. Несколько минут он внимательно разглядывал троих посетителей, которые практически одновременно собрались покинуть это место, и, когда они ушли, посмотрел в окно, увидев, как сгустившееся небо уже стало сбрасывать первые снежинки. Том расслабился, устроившись поудобнее, и медленно достал книгу, не отводя взгляд от окна.
— Прошу Вас, — услышал он приближающийся голос.
Том тут же повернулся, взглянул на женщину, поставившую на стол чашку кофе, и улыбнулся ей.
— Благодарю, мадам, — кивнул он, притягиваясь к столу.
Та кивнула и удалилась. В этот момент в кафе зашёл высокий мужчина и, не оглядываясь на зал, сразу же заказал себе кофе. Том внимательно наблюдал за каждым его движением, теряясь в догадках — может быть, его отправили за ним? — но мужчина так и не обращал на него никакого внимания: он молча сел за столик спиной к Тому и стал ожидать заказ.
Том снова придирчиво оглядел помещение, но не заметил ничего необычного или подозрительного, поэтому тут же открыл одной рукой книгу, а другой притянул к губам горячий напиток, сделал глоток и быстро пробежался по оглавлению. Найдя нужную страницу, нужный период времени, он принялся читать, больше не отвлекаясь на посторонний шум. Сконцентрироваться ему мешали только внутренние ощущения, отчётливо кипящие в нём и не дающие ни на одну минуту забыть о том, где он оказался, каким образом, а самое главное, из-за кого. Слабые вихри тепла скользили по всему телу, медленно обволакивая каждый сантиметр кожи, согревая и слабо жаля ему душу. Он чувствовал своё тепло, ощущал присутствие чужого и прекрасно осознавал, что в данный момент Гермиона была спокойна и ничем не угнетена. Внутри каждого билось сердце, навевая фантомные образы, которые приходилось отгонять, чтобы погрузиться в мир своей действительности и подумать о чём-то другом. С одной стороны, это было пытливо и даже мешало, как назойливая муха, но с другой — никакой неистовой тяги, как в первый час появления в этом мире, у Тома не было, да и Гермиона пока что неплохо справлялась со своими чувствами. Установился какой-то баланс ощущений и равновесие душевного состояния, и благодаря этому Том смог сильнее углубиться в изучение информации, ожидая каких-либо изменений в окружающей обстановке.
Снег усилился, затеняя всё, что происходило на улице. Том попросил сделать ему ещё одну чашку кофе, и когда вторая порция жидкости коснулась губ, он услышал шум открывающейся двери и поднял глаза на вошедшего.
Молодая девушка не зашла, а буквально залетела в кафе и, не оглядываясь, подошла к женщине, что-то быстро произнеся. Её руки тут же легли на стол и по неосторожности задели высокую свечу, стоящую рядом с кипой салфеток. Свеча тут же упала на прилавок и покатилась к краю, а затем с глухим стуком шмякнулась на пол.
— Ох, простите меня! — негромко стала извиняться девушка, наклоняясь к полу, чтобы поднять свечу.
— Ничего, милая, — отозвалась женщина, — присаживайтесь.
Та стала выпрямляться и ударилась плечом о край прилавка.
— Чёрт, — тихо выругалась девушка, пошевелив плечом и полностью выпрямившись.
Том продолжал внимательно следить за ней, отмечая у себя в голове очевидную вещь: у этой особы день явно не задался. Девушка была невысокой, и длинная мантия, уходящая в пол, делала её визуально ещё ниже. Мышиного цвета волосы, на которых оседала влага от растаявшего снега, выглядели невзрачно и даже слишком мёртво; они торчали в разные стороны так, словно их обладательница только что пробежала длинную дистанцию и ещё не успела поправить свою причёску. Девушка быстро прошла к соседнему от Тома столику и села на стул, повернув голову к окну. Тот опустил свою голову ниже к учебнику, но глаз не сводил с гостьи.
Спустя несколько минут женщина принесла ей чашку и удалилась, а та, наконец, оторвала взгляд от окна и задумчиво посмотрела перед собой, поднося чашку к губам. Том немного сощурил глаза, наблюдая, как тонкие губы прикасаются к горячему напитку, затем увидел, как девушка резко опустила чашку на стол, тряхнула головой и огляделась, мельком посмотрев в его сторону. Скользящий пустой взгляд прозрачных, блестящих глаз — мгновение, и исчез.
Нет, она пришла не за ним. Том неторопливо опустил глаза в книгу, негромко вздохнул, пытаясь выкинуть из головы всё, что его может отвлекать, и углубился в чтение. Прошло несколько минут, и неожиданно послышался громкий звон. Том тут же поднял свой взгляд исподлобья на девушку и понял, что у той из рук выпала ложка, которой недавно она помешивала в чашке жидкость. Её лицо обратилось к нему в ответ, и Том различил на нём залегающую тень, которая явно увеличивала настоящий возраст девушки. Взор был растерянным и наполненным какой-то глубокой печалью, но глаза почему-то выглядели тёмными. Ему в первый раз показалась та прозрачность взгляда?
Том не стал первым отводить свои глаза от девушки, дождался, когда она сама опустит свою голову, и уже после этого он снова углубился в учебник, но быстро осознал, что сейчас не может сконцентрироваться ни на чём. Его рука нырнула в карман за сигаретой, а голова повернулась в сторону хозяйки небольшого кафе.
— Простите, мадам, у вас здесь можно курить?
Женщина подняла на него взгляд и коротко кивнула. Спустя несколько секунд у Тома на столе оказалась пепельница, а сам он стал подкуривать сигарету. Его взгляд упал на рядом сидящую неподалёку девушку, которая внимательно и без смущения уже смотрела на него.
— Я Вам не помешаю, мисс? — приподняв бровь, поинтересовался Том, вынимая сигарету из губ.
Та качнула головой, и тот заметил, что её глаза снова стали прозрачными. У него что, галлюцинации?
Девушка отвернулась, продолжая держать в руках чашку, а Том немного нахмурился, задумавшись о том, что ему, возможно, не помешает какое-нибудь восстанавливающее зелье. Он давно не чувствовал головокружения, тошноты или боли в теле после перемещения, но, кажется, у него стали развиваться галлюцинации, пусть и незначительные, но не менее пугающие. Путать цвета и их оттенки, особенно в глазах другого человека, — это было ненормально.
Том закрыл книгу, отложил её от себя и притянул чашку к губам после очередной затяжки сигаретой. Может быть, ещё раз проверить свой обман зрения? Он встряхнул свою руку, чтобы рукав мантии скрыл половину его ладони и негромко обратился:
— Простите, мисс, Вы не подскажете, сколько сейчас времени?
Девушка подняла свои глаза на Тома, немного помолчала, вглядываясь ему в лицо, и безжизненным голосом ответила:
— Нет, простите. Я не ношу часы.
Глаза были прозрачными. Наверное, в тот раз ему показалось, что они были тёмными.
— Полагаю, род Вашей деятельности не предполагает обращаться ко времени? Так устаёте, что и часы не нужны, лишь бы освободиться и отдохнуть от тяжёлого дня в месте, где почти никого нет?
Та с интересом склонила голову набок, повернулась всем корпусом к нему на стуле и внимательно оглядела с ног до головы, а затем бросила взгляд на стол, где стояли пепельница и почти пустая чашка кофе и лежал учебник.
— Я боюсь узнать, какой у Вас род деятельности, что Вы сидите в месте, где, как Вы заметили, почти никого нет, и читаете… историю магии. Школьное издание. При этом библиотечное.
Том показал ей своё лёгкое изумление, повернув немного голову в сторону, затем вежливо улыбнулся и ответил:
— Вы очень внимательны, мисс. Но как Вы поняли, что это библиотечный учебник?
— На корешке обозначены цифры мелким шрифтом. Номер мне не видно, но само наличие говорит о библиотечной собственности.
Том пристально оглядел волшебницу, замечая на ней удобную обувь, плотно обтягивающие ноги штаны, а за рукавами чёрной мантии спрятанные тёмные перчатки. Выглядела она уж очень неприметно.
— Тогда предположу, что Ваша деятельность связана с… Вы ищейка? Работаете в аврорате?
Девушка тихо засмеялась, однако её глаза продолжали нести в себе глубокую печать, совсем не вяжущуюся со смехом. Том медленно притянул к губам дымящуюся сигарету, и его глаза сузились.
— Может быть, Вы работаете в аврорате? — с вопросом отозвалась та.
— С чего Вы взяли?
Та перестала смеяться и почти незаметно качнула головой.
— А Вы с чего взяли? Я просто внимательно рассмотрела Ваши вещи.
— Я сделал точно то же самое, — коротко улыбнулся Том. — Я оказался прав?
— Это неважно, — снова тряхнула своей головой волшебница и отвела взгляд в сторону.
С минуту оба молчали, и Том продолжал внимательно оглядывать девушку, анализируя мысль, которая недавно пришла ему в голову. Волшебница работала в министерстве, наверняка в аврорате, — часто сталкиваясь с такими людьми, Том научился различать их в толпе людей, — а значит, это знакомство могло быть полезным.
— А как Вы думаете, мисс, чем я занимаюсь, по-вашему? — неожиданно спросил он, туша в пепельнице сигарету.
Та снова повернулась к нему, внимательно проследила, как испаряется сизый дым в воздухе, и ответила:
— Вы больше похожи на клерка в области образования, но, помимо этого, занимаетесь чем-то ещё, что даёт Вам опыт в распознавании людей.
— Значит, я был прав? — сильнее улыбнулся Том и выпрямился на стуле, показывая всем своим видом заинтересованность к собеседнице.
— Это значит, что Вам не следует тратить своё время на кипы бумаг, если я не ошиблась со своим предположением.
— Похоже на вербовку в аврорат, — мягко усмехнулся тот.
Волшебница слабо улыбнулась в ответ.
— Я не занимаюсь подобным. Просто выразила свою мысль.
— Вы считаете: каждый должен заниматься тем, что ему больше всего нравится и лучше всего удаётся?
— Да, — кивнула девушка.
— Было бы интересно посмотреть на Вас в деле, — отозвался Том и очаровательно улыбнулся собеседнице. — Однако это опасное занятие и… много у вас в штате ещё таких девушек, как Вы?
— Я Вам не говорила, что работаю в аврорате, — отозвалась та.
— Вы сказали, что я хорошо распознаю людей, — напомнил Том, чем вызвал ещё одну слабую улыбку на тонких губах.
— Почему Вы думаете, что в штате должно быть мало девушек? Вы сомневаетесь в способностях волшебниц?
— Нет, наоборот, у них есть преимущества, которых нет у мужчин. Но это риск. Особенно в такое время.
— Что Вы имеете в виду? — немного насторожилась волшебница.
— Не лучше ли Вам знать, что я имею в виду? — невинно поинтересовался Том, приподняв свою бровь.
Та на несколько мгновений закусила губу и задумчиво ответила:
— Сейчас все находятся под риском. Вы же видите, что переулок пустует.
Том посмотрел в окно, затем вернул взор к собеседнице.
— Тогда удивительно встретить Вас здесь. Ведь большинство, я полагаю, боятся выйти из своих домов, а Вы сидите одна после тяжёлого дня, пьёте кофе и разговариваете с незнакомцем. Знаете, о чём это говорит?
— И о чём это Вам говорит? — не сразу полюбопытствовала волшебница.
— Только о том, что Вы уверены в своих силах и возможностях, а также сумеете защитить себя в опасной ситуации. Вы не хотите домой, а хотите уединения, в котором никто не будет Вас доставать, ведя разговоры о работе. Вас преследует какое-то несчастье, и, может быть, не одно. По Вашим глазам видно.
Повисла тишина, и в этот момент Том увидел, как прозрачные глаза стали темнеть.
— Простите, если я Вас… — начал он вежливо, с невозмутимым лицом, даже не шелохнувшись.
— Нет-нет, — тут же слабым голосом отозвалась волшебница, и её мышиные волосы стали слабо белеть.
— Вы метаморфомаг? — внезапно сообразил Том с искренним удивлением в голосе.
Та молчала, рассеянно разглядывая поверхность стола.
Том не сомневался, что произвёл на собеседницу хорошее впечатление, но с подавленной девушкой разговаривать было сложно, особенно на тему, которая его интересовала, и особенно различив, что эта тема была для неё больным местом. Тогда он принял решение не вытягивать всё сразу, а рискнуть тоненькой связью, которую удалось установить во время диалога, и сыграть на эффекте неожиданности и изрядной вежливости.
Том выждал некоторое время, расправил плечи, сделал последний глоток кофе и был готов уже подняться, как та подняла на него взгляд и произнесла:
— Уже уходите?
— Да, Вы верно заметили, что я занимаюсь не только бумажной работой, но и кое-чем другим, а эти дела не ждут.
Волшебница с любопытством склонила голову и немного придвинулась к Тому, невольно показывая тем самым свою предрасположенность к беседе.
— Раз Вы узнали мою деятельность, то позвольте узнать Вашу? Мне очень любопытно.
— Я… — Том специально выдержал паузу и вкрадчивым тоном продолжил: — высматриваю Пожирателей смерти и собираю о них информацию.
— Зачем? Вы же не работаете в аврорате…
— У меня личные с ними счёты, мисс. Я интересуюсь всем, что касается их. Отсюда опыт в моей наблюдательности.
Собеседница ещё больше оживилась, выпрямляясь полностью и подаваясь вперёд ближе.
— Вряд ли я ошибусь, если предположу, что Вы меньше чем три года назад закончили школу. Почему не хотите пройти курсы и пойти работать в аврорат? Такие специалисты не помешают в штабе…
— И всё же Вы меня вербуете, — усмехнулся Том, затем серьёзно продолжил: — Не хочу по одной единственной причине: половина работы в аврорате будет связана с устранением курьёзных ситуаций, которые создают эти… господа. Я не хочу тратить время на то, что является не моей задачей.
— Вы… простите, если прозвучит слишком прямо, но Вы кого-то потеряли?
— Многие потеряли что-то с приходом лорда Волан-де-Морта…
Волшебница резко тряхнула головой, реагируя на прозвучавшее имя.
— …и мою потерю не вернуть, зато кое-что сделать я могу.
Том поднялся со стула и стал поправлять свою одежду. Волшебница поднялась следом, не сводя с него взгляда.
— Как Вас зовут?
— Том, — слабо улыбнулся он, заглянув в глаза собеседнице. — А Вас?
— Тонкс.
От произнесённого ею имени его глаза немного сузились.
— Мисс Тонкс, у Вас наверняка есть имя. Я могу к Вам обращаться по имени?
Та отвела взгляд и с неловкостью отозвалась:
— Я не люблю своё имя. Просто называйте меня Тонкс.
— Хорошо, Тонкс, — кивнул Том, засунув свои руки в карманы.
— А могу я узнать Вашу фамилию?
— Для чего это Вам?
— Чтобы знать, как к Вам обращаться, если мы когда-нибудь встретимся ещё.
— Я не люблю свою фамилию, поэтому для Вас я просто Том.
Тонкс слабо и натянуто усмехнулась.
— Извините, мне уже пора, — мягко сообщил он, слабо кивнув.
— Да, мне тоже. Всего доброго, — каким-то потусторонним голосом отозвалась Тонкс и, пройдя мимо собеседника, быстро направилась к выходу.
Неожиданно у порога она споткнулась и выругалась.
— Осторожнее! — обратился к ней Том со смешком.
Та коротко бросила на него взгляд, показала вымученную улыбку и вышла из кафе.
Том тут же достал из кармана пергамент, на котором были написаны имена рукой Гермионы, и быстро пробежался по списку.
Нимфадора Тонкс. Удачное знакомство. Неудивительно, что она работала в аврорате, только с её неуклюжестью это казалось немного странным. Девушка была растеряна и создавала вид неживой куклы, которую может заинтересовать только борьба с Пожирателями смерти, которые, к слову, так и не объявились. Неужели Волан-де-Морт забыл про него? Если это так, то нужно искать самому путь, как добраться до него.
Том быстро сложил пергамент обратно в карман и направился к выходу из кафе.
Что он сделал за несколько часов в новом мире? Выяснил несколько важных вещей о ситуации волшебников, которые помогли ему завести новое знакомство с аврором, да и ещё состоящим в ордене по борьбе с Пожирателями смерти. Сказать о том, что он ищет Пожирателей смерти ради мщения — было прекрасной идеей. Честно говоря, Том просто интуитивно нащупал эту ниточку, решив, что так сказать будет более беспроигрышным вариантом и не вызовет никаких подозрений. И попал прямо в точку. Он очень доверял своей интуиции, прекрасно чувствовал, на чём можно сыграть для достижения какой-то цели, и ещё никогда в этом не ошибался. И в этот раз его обман с поиском Пожирателей смерти сыграл ему на руку. Хотя почему обман, если это было правдой, за исключением, что не ради мщения он их искал? И вообще, самая правдоподобная ложь — полуправда. Действие настоящее и лишь цель другая.
Чтобы выйти самому на Волан-де-Морта, Том решил, что следует, прежде всего, выведать всю информацию о такой организации как Пожиратели смерти. Чем занимаются, в каких местах их можно встретить, может быть, у них есть какая-то непримечательная схема в действиях, и, обнаружив её, он сможет прийти к своей цели.
Для этого Том, в первую очередь, приобрёл множество газет, заголовки которых кричали о тяжёлых временах, и что всем необходимо делать в сложных ситуациях. Продавец пытался продать даже краткую инструкцию о том, как нужно поступить при встрече с Пожирателем смерти, но Том с усмешкой отказался, быстрым движением хватая кипу газет с прилавка и направляясь к выходу.
Он остановился в баре на входе в магический переулок. Благо у него были с собой средства, которых, к сожалению, имелось не так много, ведь сама магическая валюта значительно подскочила со времён середины двадцатого века, но имеющихся денег хватило бы провести несколько ночей в самой простой комнате и не умереть с голоду. Дальше нужно было что-то придумать.
Расположившись на втором этаже в предоставленной комнате, Том взялся изучать последние новости, вчитываясь в каждую строчку и не пропуская ни единой мысли. Спустя час он пришёл к выводу, что мир в 1997 году был ничем не лучше мира 1947 года, и если тогда всех в ужас вводил тёмный волшебник Геллерт Грин-де-Вальд, то теперь страх нагоняет он — лорд Волан-де-Морт, или, как по-другому все его называют, Тот-Кого-Нельзя-Называть. Что за идиотская привычка у людей бояться произносить его имя? Какими страшными делами он так прославился, что никто даже не называет его по имени?
Было забавно, но и тревожно.
Кем он стал? Тёмным волшебником, пугающим всё магическое сообщество? Ради какой цели? Чтобы убить какого-то мальчишку, что крутится под носом у Дамблдора? Том ничего в этом ещё не понимал, но успокаивал себя одной единственной мыслью, которая заключалась в том, что лорд Волан-де-Морт, в силу своего возраста, должен быть более логичным, сообразительным, предприимчивым, и точно знал, что делает.
Продолжая изучать магические публикации, он также выяснил, что Гарри Поттер — мальчик избранный, и на него надеется всё общество. Это даже вызвало смех, что тот паренёк, который не смог защитить Гермиону от похищения и победить Тома в поединке, с учётом, что подростков было трое, является надеждой и опорой для всех волшебников. Какой дурак придумал этот бред, что Гарри Поттер — избранный?
Внезапное волнение окатило его как из ведра ледяной водой. Том почувствовал нервозность и тревожность. То были чувства Гермионы, которая в это время находилась где-то в школе, и, глядя на свои часы, Том понимал, что приблизилось празднование победы в межфакультетской игре по квиддичу в гостиной Гриффиндора. Она что, решила составить друзьям компанию? Едкие и пронзительные чувства вызвали в нём мгновенную вспышку необузданного тепла, и Том невольно крепко сжал газету в руках, сминая бумагу. Тепло жалило и плавило его сущность, требуя срочного выброса наружу, оно требовало прикоснуться к другой своей части, соединиться и задавить всю взволнованность, что сейчас трепетала в душе у Гермионы.
Том подался вперёд, наклоняясь к полу, его рассудок стала туманить злость, но она не имела яркой формы проявления, потому что тепло плавило его ещё сильнее, навевая образ Гермионы в голове и вызывая странное чувство в сердце. Что это?
Ему захотелось прямо сейчас же встать и найти Гермиону, схватиться в неё, ощутить пальцами тепло человеческого тела и пронзить ими, как зубчиками расчёски, спутанные волосы. Внутри колебалась какая-то птичка, которая билась о стенки, чтобы вырваться на свободу, но раздражение не давало ей вылететь, грозно скалясь, как тигр.
Том резко подскочил со стула, закрыв своё лицо ладонями, и пальцами стал жёстко сдавливать лоб. Он мечтал, чтобы Гермиона сейчас же успокоилась и перестала сеять в своей голове панику по непонятным ему обстоятельствам.
— Твою мать, Грейнджер, возьми себя в руки! — прорычал Том, обрушив кулаки на комод.
Всем своим весом он облокотился на поверхность, пытаясь преодолеть жжение своей сущности. Магия зудила, но в сердце колебалось ещё какое-то чувство, не дающее ему покоя. За одну минуту терзаний Том успел проклясть всё, что только можно, в том числе себя и Гермиону, которая никак не могла совладать с собой. Что за наказание?!
Он чувствовал, как в ней магия начинает трепетать в ответ, вызывая тоску, стремившуюся заглушить напряжение и тревожность. Гнетущие чувства куда-то отступали, и Том стал ощущать, что и в нём остаётся только тепло, которое так же преображается в тоску. Замкнутый круг, который сложно разорвать и выбраться из него.
Том запрокинул голову назад и, тяжело вздохнув и закрыв глаза, попытался собрать в себе всё самообладание, надеясь, что Гермиона прочувствует его выдержку и переманит её себе, дабы взять себя в руки. Кулаки разжались, и пальцы проскользнули к краю комода, схватились в него и до боли сжали. Том очень глубоко дышал, пытаясь обуздать все плавящие его чувства, и, наконец, спустя некоторое время у него это получилось. Гермиона уловила его равновесие, сдержанность, и её магия стала затухать. Том открыл глаза и посмотрел перед собой на стену. Если так будет всегда, то с этим что-то нужно делать, и немедленно.
Он схватился в последнюю газету, которую читал, быстро накинул пальто, не удосужившись даже застегнуть его, и вылетел из комнаты. Спустившись вниз, Том стремительно пересёк помещение, вышел в переулок и тут же трансгрессировал. У него была идея, как добраться до Волан-де-Морта, но стоило надеяться только на удачу.
Здесь было так холодно, что пар выходил изо рта. Снег в этом месте разгулялся вовсю, кружась с порывами ветра, заметая тёмную дорожку, ведущую к высокой железной ограде, за которой виднелось большое поместье. В некоторых окнах едва было видно, как плясал огонь, отражая своё тёплое свечение на стёклах. Том устремился к воротам и, оказавшись в шаге от них, достал палочку и тихо прошептал заклинание. Ворота не поддавались, но тот обратил внимание, что тёплое свечение в окне потухло: чья-то фигура затенила его, заметив незваного гостя.
Том принялся ждать, переминаясь с ноги на ногу и оглядываясь по сторонам. Кругом стояла полнейшая темнота, небо походило на чёрный рисунок, усыпанный белыми пятнами снега. Прошло несколько минут, прежде чем дверь дома отворилась, и на пороге появился человек.
Волшебник направил палочку в сторону Тома, освещая её концом путь, а когда он приблизился, низкий мужской голос произнёс:
— Брось палочку и руки за голову.
Том слегка удивился и, выдыхая пар, ответил:
— Это так теперь принято встречать гостей?
— Рот закрой и выполняй, что я сказал!
— На моём месте слишком опрометчиво отказываться от оружия, — слабо усмехнулся он в ответ.
Внезапно дёрнулась вспышка перед глазами, но Том среагировал молниеносно, отбивая обезоруживающее проклятье.
— Мне нужен мистер Лестрейндж, — твёрдо произнёс он.
Мужчина сделал несколько шагов к Тому и замер, пытаясь вглядеться в его лицо, что дало отличный шанс и ему разглядеть волшебника. Его глаза были чёрными и зловещими, и они так жадно разглядывали Тома, что тот даже немного нахмурился, но с места не сдвинулся и не опустил палочку.
— Ты министерский? — усмехнулся мужчина, тряхнув волосами и показав свою насмешливую беззубую улыбку.
— Я не из министерства. Мне нужен Лестрейндж. Ральфус Лестрейндж.
Мужчина некоторое время стоял неподвижно, затем разразился громким смехом. Том нахмурился ещё сильнее и дёрнул своей головой.
— А зачем он тебе?
— Он здесь или нет? — требовательно задал свой вопрос Том.
— Он сдох много лет назад. А ты?.. — мужчина оглядел его с ног до головы и продолжил: — С какой целью пришёл? Откуда знаешь, где жил Лестрейндж?
— Вы его сын? — продолжал игнорировать вопросы Том.
— Хм…
— Если да, то могу поговорить с Вами, — доверчиво отозвался он.
Мужчина зловеще засмеялся и вскоре произнёс:
— Ну, проходи.
Ограда без скрипа раздвинулась, волшебник указал рукой пройти вперёд, и Том опасливо обошёл его, искоса поглядывая за чужой волшебной палочкой. Мужчина ещё некоторое время скалился в улыбке, затем поравнялся с гостем, и оба, пройдя всю дорожку, зашли в дом.
Том тут же огляделся, припоминая эти высокие тёмные стены, от которых веяло величественностью. За всю свою жизнь ему доводилось быть здесь несколько раз, но из воспоминаний он точно мог сказать, что дом изменился — стал более мрачным и подавляющим. Мужчина указал на вход в первую залу, которую раньше Лестрейнджи использовали для приёма гостей, и, видимо, с тех пор ничего не изменилось в порядках этой семьи. Том тихо прошагал к высоким дверям, по-прежнему следя за каждым движением волшебника, и оба зашли вовнутрь.
— Кого, чёрт подери, принесло? Опять Сивый? — раздался высокий пронзительный голос со стороны камина. — Скажи ему, что здесь не будка для бездомных собак! Чёртова псина!
Том сощурил глаза, пытаясь разглядеть говорившую женщину, которая сидела в кресле спиной к нему.
— Сивый уже ушёл, я его выгнал, — раздался за спиной другой голос, на звук которого Том мгновенно обернулся.
На пороге стоял мужчина с тёмными волосами и тёмными, как бездна, глазами. На нём был надет плащ, из-под которого выглядывал плотно прижатый к шее воротник, белизна которого сразу же бросалась в глаза. Но Том не успел к волшебнику приглядеться, как из глубины комнаты раздался тот же женский голос, только на несколько тонов ниже и тише:
— Тёмный лорд вас так быстро отпустил?
— У вас, гляжу, не только я в гостях?
Том снова взглянул на мужчину с ослепительным воротником и всем своим нутром почувствовал, как женщина, сидящая в глубине комнаты, обернулась на него и жадно впилась взглядом. Он снова огляделся и сцепился со взором широко распахнутых глаз.
— Кто это, Рабастан? — заинтересованно спросила женщина.
Тот мужчина, что встретил Тома — Рабастан — прошёл к ней и с ядовитой улыбкой на губах медленно ответил:
— Он желает поговорить с кем-нибудь из Лестрейнджей.
Женщина моментально подскочила со своего места и оглядела гостя с ног до головы. Вскоре на её губах появилась кривая улыбка, и она произнесла:
— В самом деле? Явиться вот так вот… одному… к нам в дом?
Она усмехнулась и плавной поступью неторопливо направилась к Тому, словно хищница, готовящаяся броситься на свою жертву.
— И что тебя привело сюда, мальчик? Где твоя мамочка? Она знает, где оказался её ребёнок? — продолжала мягко говорить женщина с такой интонацией, словно нашёптывала колыбельную перед сном.
Том сохранял невозмутимый вид, но чувствовал ужасную тревожность. Он нашёл Пожирателей смерти — не было сомнений, что это они; но вопрос стоял в другом — как добраться до Волан-де-Морта?
— Мне нужен Волан-де-Морт.
Женщина тут же остановилась на полпути и громко охнула, широко распахнув глаза.
— Кто ты такой, чтобы называть его по имени, грязный твой язык!..
— Тише, Белла, — остановил её мужчина с белоснежным воротником.
Он сделал несколько шагов по направлению к Тому, пристально всматриваясь ему в лицо.
— Он не имеет права называть его так!.. — разошлась Белла, резко дёрнув рукой с волшебной палочкой.
Том уловил этот жест, но за ним ничего не последовало, поэтому он взглянул на рассматривающего его мужчину и сузил свои глаза. Склонив голову немного вбок, в темноте залы он смутно различал что-то знакомое в лице волшебника.
— Помолчи, я сказал! — стальным голосом одёрнул её тот.
— Ты хочешь присягнуть Тёмному лорду? — с ноткой любопытства поинтересовался Рабастан, так же приблизившись, как и другие.
— Мне нужно с ним увидеться, — ровным и спокойным голосом отозвался Том, поочерёдно заглядывая в глаза каждому.
— Раз нужно, значит, увидишься, — задумчиво отозвался мужчина.
— Что? — опять звонко возразила Белла, и её голос рассёк тишину, как острый кинжал. — Ты ничего о нём ещё не узнал, Антонин, чтобы позволять ему встретиться с ним!..
Том тут же метнул свой взгляд на мужчину с именем Антонин и жадно стал рассматривать его.
— Беллатриса! — с раздражением взглянул на неё он. — Закрой свой рот и теперь послушай меня: если ему нужно встретиться с ним, значит, он встретится.
Беллатриса гневно сверкнула глазами, расправила свои плечи и вздёрнула свою голову, прошипев:
— В своём доме будешь командовать. Он пришёл в мой дом, ясно?
Внезапно раздался хлёсткий звук, и Том приподнял бровь от изумления, глядя на запылавшее лицо Беллатрисы, которая только что получила пощёчину от Антонина. Его лицо дёрнулось к её, и он чуть ли не в губы прошипел ей:
— Глупая девка! Не нужно мнить из себя того, кем ты не являешься! Ты забыла о своих манерах, Беллатриса? Гость желает увидеться с ним, и мой тебе совет: нужно приложить все усилия, чтобы состоялась эта встреча.
Беллатриса ещё выше задрала голову, пытаясь сверху вниз смотреть на угрожающего ей волшебника, затем резко выдохнула и покосилась на Тома. Её высокомерный взгляд снова пробежался по его лицу, и, медленно отступая на несколько шагов назад, она небрежно низким голосом произнесла:
— Тогда забирай, чтоб мои глаза его не видели.
Беллатриса ретировалась, по-прежнему не сводя пристального взора с гостя. Рабастан в это время сверлил взглядом Антонина, который деловито запустил свои пальцы под рукав плаща и резким движением выдернул такие же ослепительно белые манжеты сначала на одной руке, потом на другой.
— Ты шутишь? — обратился к нему Рабастан.
Антонин оторвал свой взгляд с манжет и невозмутимо посмотрел исподлобья на говорившего.
— Если ты — трус, то лучше помолчи и дай мне сделать то, что нужно, — спокойно отозвался он.
— Отпусти его, Рабастан, — тем же низким тоном произнесла Беллатриса, и Тому показалось, что она даже обиделась, как будто её подразнили чем-то лакомым, а потом резко забрали. — Пускай катится, куда хочет. И этого с собой забирает.
Рабастан некоторое время помолчал, затем отошёл к Беллатрисе. Антонин взглянул на Тома, опустил руки вниз и махнул головой к выходу. Тот ещё раз посмотрел на неприветливых хозяев дома и вышел следом за волшебником.
Антонин шёл впереди и даже не оборачивался, не боясь попасться на какой-то подвох со стороны Тома. Его походка была уверенной и неторопливой. В свободных движениях рук чувствовалась деловитость: как раз на выходе из дома, он поправил свой бросающийся в глаза воротник, немного передёрнулся и огляделся назад на Тома, выдыхая пар изо рта. Том поймал его короткий взгляд и молча последовал дальше. Он уловил ещё одно движение ладоней, которые резко проникли в карманы плаща, вытащили оттуда чёрные перчатки, и Антонин стал их неторопливо надевать с таким видом, словно делал это лучше всех. Делалон это действительно красиво.
— Это будет поместье Малфоев, — произнёс он, даже не взглянув на Тома.
Оказавшись за воротами поместья, Антонин остановился, дождался, когда спутник с ним поравняется, а затем схватил его за руку и унёс с собой в другое место.
Ещё одна ограда, опять же, знакомая — поместье Малфоев. Здесь Том бывал чаще, чем у Лестрейнджей, особенно после окончания школы. Малфои любили празднества и званые ужины, и его однокурсник никогда не пренебрегал обществом Тома. Сильно ли изменились внутри эти стены, как стены поместья Лестрейнджей?
Перед Антонином распахнулись ворота, и оба направились по дорожке к лестнице.
— Рабастан и Родольфус Лестрейндж — два сына Ральфуса Лестрейнджа. Беллатриса Лестрейндж — жена Родольфуса. Её родители — Сигнус Блэк и Друэлла Блэк, в девичестве Розье, — медленно заговорил он таким тоном, словно разгадывал какую-то задачу.
Том повернул голову к спутнику, с любопытством рассматривая его лицо, но ничего на это не ответил. Антонин рассказывает ему об этом, потому что признал его и хорошо помнит, что случилось в феврале 1947 года?
Он тут же захотел его расспросить обо всём, но интуиция подсказывала, что в данный момент лучше этого не делать. Глупо разговаривать с кем-то до встречи с Волан-де-Мортом.
Антонин не требовал никакого ответа, молча поднялся по лестнице, прошёл мимо высоких дверей и свернул к небольшому проходу, ведущему к парадной лестнице. Том не отставал от него, цепляя зрачками каждую деталь интерьера. В поместье Малфоев не особо что-то изменилось, но света было так же мало, словно здесь кроме домовых эльфов никто не жил.
— Он здесь? — спросил Том, преодолев последнюю ступеньку.
Антонин кивнул и подошёл к одной из дверей в сумеречном коридоре. Его ладонь, возле которой виднелась белоснежная манжета — единственное, что можно было различить в таком мраке, — прикоснулась к дереву, затем резко сжалась в кулак, и прозвучало три стука.
В этот момент Том ощутил взволнованность. Он понял, что через несколько секунд встретится сам с собой, увидит, как он вырос, как выглядит, какую одежду носит, каким голосом разговаривает…
Дверь щёлкнула и приоткрылась.
— Постой здесь, — сказал ему Антонин, коротко взглянув в его сторону, и зашёл вовнутрь.
Том сгорал от нетерпения. Слабая улыбка появилась на его губах от предвкушения этой встречи. Он облокотился на дверной косяк, опустив голову вниз, и тут же попытался сдержать подступающий восторг. Гермиона уже явно догадалась, где он и что с ним происходит. Эта мысль заставила усмехнуться — пускай различает его восторг — и Том закусил губу, чтобы сдержать улыбку, позволяя всем радостным чувствам заполонить внутренности.
Дверь снова открылась, и он тут же выпрямился. Антонин вышел за дверь, кивнул головой в сторону входа и молча направился обратно по коридору. Том быстро зашёл в помещение и нашёл взглядом того, с кем жаждал увидеться.
Он стоял возле большого дубового стола, поигрывая в руках палочкой и так же жадно разглядывая Тома.
Сердце рухнуло вниз. Чувство радости куда-то мгновенно испарилось, сменяясь на непонимание и глубокое изумление. Том едва сдержал себя, чтобы его лицо не дрогнуло и осталось непроницаемым — разве что тонкие губы стали ещё тоньше. На него с безумным восторгом глядели алые глаза, не упускающие из вида ни одного малейшего движения. Волан-де-Морт перестал теребить в руках палочку, так же замер, как и Том, и на бескровных губах заиграла восторженная улыбка.
Этот волшебник — его будущее. Змееподобное лицо, не имеющее даже человеческого носа, невидимые губы, кривая улыбка и ссутулившееся тело, облачённое в тёмную мантию, вызывающую смесь ужаса и отвращения.
Том на секунду прикрыл глаза, почувствовав себя маленьким ребёнком, который после того, как откроет их, увидит, что этот кошмар ему почудился. Но ему не почудилось. Лорд Волан-де-Морт всё так же стоял перед ним с безобразной улыбкой и жадно рассматривал его алыми, налитыми кровью глазами.
Том приоткрыл рот, собирая в себе остатки самообладания и пытаясь прийти в чувство от такого удара, но Волан-де-Морт опередил его.
— Подойди ко мне.
Шипящий голос не заставил Тома вздрогнуть — он мгновенно понял, что Волан-де-Морт заговорил с ним на парселтанге. Медленно и уверенно он прошёл по каменному полу, глухо постукивая каблуками туфель, затем остановился напротив волшебника и прямо посмотрел в его бездонные красные глаза. Спустя несколько секунд он почувствовал, как его предплечий коснулись руки, и Том ощутил тошноту. Он посмотрел вниз на держащие его длинные тонкие пальцы, имеющие неестественную белизну кожи, и ему стало ужасно отвратительно.
В голове стал истошно кричать голос: «Как ты превратился в это создание?!», «Что ты сделал с собой?!» и «Разве ты о такой жизни мечтал?!».
Послышался тихий смех, который становился всё более громким и зловещим. Волан-де-Морт торжествовал, безумно торжествовал, и в это мгновение Том на несколько секунд увидел себя со стороны — он видел своё бледное и непроницаемое лицо, на котором тёмные глаза с пустотой смотрели на него. Нет-нет, он не должен видеть глазами Волан-де-Морта! Не нужно больше сюрпризов!
А Волан-де-Морт смеялся и торжествовал, словно ему только что сказали, что теперь он господствует над всем миром.
Том прикрыл на мгновение глаза и поднял голову, открывая их снова. Это какое-то безумие. Это какой-то бред. Он не хотел затевать войну, которую с детства ненавидел, он не хотел пугать людей своей тенью ужаса, как пугает сейчас, он не стремился проливать магическую кровь, и он никогда не желал уподобляться Грин-де-Вальду.
Он не хотел быть Волан-де-Мортом. Он хотел остаться Томом Риддлом.
Тонкие пальцы отпустили его рукава пальто, смех затих, но безобразная улыбка так и блуждала на бескровных губах.
— Юный Волан-де-Морт, — прошипел голос. — Сколько тебе лет?
Том немного нахмурился и озадачился над нелогичностью этого вопроса.
— Ты же знаешь, сколько мне лет, — продолжал он отвечать на обычном языке.
Волан-де-Морт перестал улыбаться и немного вскинул голову, оценивающе глядя в лицо волшебнику.
— Ты, очевидно, предположил, что я уже был на твоём месте? Что я пережил этот момент жизни?
Том с лёгким удивлением взглянул на собеседника в ответ и с насмешкой отозвался:
— Разве это не так?
Волан-де-Морт долго молчал, затем отступил от Тома, обошёл стол и сел за него. Усмешка сошла с молодого лица — он нахмурился ещё сильнее, пристально провожая взглядом каждое движение взрослого волшебника. Внутри опять появилась тревожность от осознания того, что он упустил какую-то важную деталь и сейчас абсолютно ничего не понимает.
— Ответь, — напряжённо произнёс Том на обычном языке.
— Я никогда не был в своём будущем, — прошипел на парселтагне Волан-де-Морт, сверкнув зрачками.
Том приоткрыл рот и не смог ничего произнести. Что значит, он не был в своём будущем? Он хочет сказать, что Волан-де-Морта не выдернуло из 1947 года накануне выступления перед волшебниками в Берлине?
В голове возникло два объяснения: либо Том попал в своё будущее, искривив реальное пространство во времени, и Волан-де-Морт действительно никогда не оказывался на его месте и не исчезал в 1947 году, либо он его обманывает, руководствуясь какими-то личными мотивами.
Ни та, ни другая мысль Тому совсем не понравилась.
Он ожидал этой встречи, чтобы узнать, что нужно сделать, чем помочь себе в будущем, получить ответы на все интересующие вопросы, но вместо этого перед ним сидел Волан-де-Морт, который взбудоражил его рассудок, и утверждал, что ничего не знает о том, что с ним произошло в двадцать лет. Если это, в самом деле, так, то Том мог впасть только в растерянность от произошедшего, а значит, нужно искать ответы на вопросы: как так вышло, почему Волан-де-Морт ничего не знает и как с этим быть? Но если Волан-де-Морт его обманывает, то… Том не мог ему доверять. И быстро анализируя каждый из вариантов, Том решил, что более правдоподобным был второй. Пока он не убедится, что Волан-де-Морт откровенен с ним, он не будет ему верить, поэтому Том не стал ничего отвечать на прозвучавшие слова, ожидая, что тот скажет дальше.
— Почему ты говоришь на обычном языке? — спокойно спросил на парселтанге Волан-де-Морт, по лицу которого было видно, что он также делает свои какие-то умозаключения.
— А ты на нём разговариваешь, чтобы проверить меня?
Тот криво улыбнулся.
— Разумеется.
Один-ноль в пользу того, что Волан-де-Морт действительно никогда не оказывался в своём будущем, поэтому решил проверить свою юную копию.
— Я разговариваю на парселтанге, — прошипел в ответ Том.
Волан-де-Морт перестал улыбаться и стал пристально смотреть в лицо юному волшебнику. Видимо, у него тоже в голове были какие-то варианты умозаключений, и он вёл счёт, что же победит.
— Как ты оказался в этом времени? — продолжил он говорить на змеином языке.
— Крестраж.
— Какой?
Том сузил глаза, пытаясь понять, его проверяют или у него просто любопытствуют? Он принял решение соврать, чтобы проверить на откровенность.
— Чаша.
Волан-де-Морт сузил глаза.
— Ты меня проверяешь? — прошипел он.
— Так же, как и ты, — коротко улыбнулся Том.
— Это не чаша, — утвердительно произнёс тот.
Один-один — исходя из ответа, есть смысл полагать, что Волан-де-Морт пытается заморочить ему голову, раз он не поверил, что крестраж, притянувший его в это время, был чашей. Значит, есть все основания полагать, что тот знает — это была диадема.
— Хорошо, и кто оказался счастливчиком обретаемого трофея? Кого ты убил?
Похоже было на фальшь. Волан-де-Морт ставил разговор так, что Тому ничего не оставалось, как отвечать на вопросы прямо: либо пытаясь соврать, либо отвечая честно.
— Я не убивал, — решил честно ответить Том, чтобы не потерять к себе доверие.
Теперь Волан-де-Морт пришёл к мысли, что речь шла о диадеме. Было ли это для него новостью? Это был единственный крестраж, который не способен вытягивать жизнь, а только лишь чувства жертвы.
— И кто же такой любознательный? Хотя, глупый вопрос — не сидится на месте только студентам Гриффиндора, — насмешливо произнёс Волан-де-Морт.
Это могло быть случайное попадание в правду, но Том с уверенностью приписал это к счёту: один-два, в пользу не доверять волшебнику. Кажется, Волан-де-Морт знал больше, чем говорил.
— Да, гриффиндорка.
— Гриффиндорцам везёт находить мои крестражи, — отозвался тот.
У Тома стало ещё больше оснований полагать, что взрослый волшебник с ним не откровенен. Вместо того, чтобы спросить, кто именно нашёл, тот не спрашивал ничего, а значит, кажется, знал об этом, и Том даже был рад — ему не хотелось сейчас вспоминать о Гермионе, когда идёт такой важный разговор.
— Значит, тебе двадцать лет. В какой момент тебя выдернуло?
— После вербовки Астрид Руквуд. За несколько минут до публичного выступления.
Волан-де-Морт отвёл взгляд в сторону, словно припоминая, затем прошипел:
— Помню такой момент. Это было, кажется, в Берлине, верно?
Том кивнул, продолжая внимательно разглядывать устрашающие черты лица.
— Ты запугал Астрид Руквуд, чтобы завербовать, — утвердительно продолжил Волан-де-Морт.
Том понял, что он его снова проверяет.
— Нет, я её не запугивал. Я её очаровал, — насмешливо улыбнулся он, давая понять, что смысл утверждения ему ясен. — Зажигалка. Обычная зажигалка, чтобы завязать разговор.
Волан-де-Морт мягко улыбнулся, откинулся на спинку стула и, кажется, расслабился. В той игре, что он вёл у себя в голове, очевидно, победило доверие к Тому, а вот у него самого в голове Волан-де-Морт, наоборот, проигрывал — Том не нашёл причин ему доверять.
— Что же, остаётся тогда очень интересный вопрос: как произошло то, что произошло? Любопытно, — протянул Волан-де-Морт на обычном языке. — Но с другой стороны, мне это кажется не слишком важным…
— Мне это кажется важным, — перебил Том, ярко выделяя слово «мне». — Я оказался здесь, в новом мире, и мне важно всё, что происходило и происходит.
— Ты хочешь узнать нашу жизнь? Хорошо, я тебе расскажу. Только смысла в этом не будет.
— С чего бы это? — ровным голосом отозвался тот, однако почувствовал тревожность.
— Ты думаешь, что сможешь вернуться? Интересно было бы предположить, каким образом, — усмехнулся Волан-де-Морт.
— Ты хочешь сказать, что я ушёл из 1947 года и больше не вернусь туда? Там больше не будет меня?
— Именно так.
— Но тогда бы не было тебя! Ты бы здесь не сидел и не разговаривал со мной.
— Но я сижу и разговариваю с тобой, значит, там я есть, и более того, я уже прожил этот промежуток времени без каких-либо скачков в будущее, — спокойно рассудил Волан-де-Морт.
Это так глупо звучало, но было чистой правдой — Том сидел и наблюдал это своими глазами. Волан-де-Морт прожил своё прошлое, прошёл рубеж двадцати лет и с ним никаких скачков не случилось. Помимо возможности обманывать Тома, ему в голову пришёл третий вариант: Волан-де-Морт был когда-то им и сидел на этом месте, но он ничего не знает, потому что не помнит. Он мог прожить какое-то время в будущем, а потом в какой-то момент из-за чего-то вернуться в своё настоящее, в 1947 год, и просто не вспомнить ничего из того, что он здесь сделал. Такая мысль растревожила Тома ещё сильнее.
— Поэтому я говорю: это уже не важно. Важно то, что ты здесь, и ты мне сможешь помочь. Ведь это в наших с тобой интересах, верно?
Волан-де-Морт знал, на что давить при разговоре с юной своей копией, неудивительно. Логично, что Тома волнует его будущее и при этом светлое для него. Но светлого для самого себя он ничего не видел, и это его озадачивало.
— И какие ты преследуешь цели, чтобы я тебе помог? — деловым тоном отозвался Том, принявшись постукивать пальцами по столу. — Господство над волшебниками? Чистка магической крови? Убийство никчёмного мальчишки?
Волан-де-Морт тихо засмеялся и с кривой улыбкой ответил:
— Знаю, что в твоём возрасте тебе не приходили в голову именно такие мысли, но… жизнь — изменчива, и я тебе покажу, почему именно эти цели.
— Ладно, я понимаю, власть и всё такое, но мальчишка? Ты его пытался зачем-то убить и не смог. Зачем?
— Гарри Поттер — волшебник, бросивший мне вызов самим своим существованием, — спокойно отозвался Волан-де-Морт. — Его смерть остаётся до сих пор главной целью.
— Что он тебе сделал? И как вышло, что ты не убил его, а исчез? — не понимал Том.
— По какой-то причине от него отскочило моё убивающее проклятье. Оно меня и заставило исчезнуть, потеряв своё тело.
— То есть… этот вид… — Том немного поморщился, внимательно посмотрев на белые пальцы собеседника, — из-за того, что ты потерял своё родное тело?
— Власть не выглядит красиво, власть выглядит коварно, — усмехнулся Волан-де-Морт.
Том закусил губу. Конечно, не особо важно, как выглядишь внешне, управляя людьми, но, чтобы привлечь к себе ещё больше сторонников, иногда проще расположить их своей красотой и обаянием, а не страхом и нагнетающим ужасом. Сторонники, сфабрикованные на одном страхе, больше будут похожи на крыс, которые при удачном моменте сбегут, когда решат, что это будет безопасно для их жизни. Том пришёл к выводу, что насилие — способ действенный, но слишком рискованный.
— С какого момента ты стал преследовать такую власть?
— Разве ты уже не преследуешь её? В двадцатилетнем возрасте я выступал в Берлине — это была моя одна из лучших речей в то время, и я уже знал, чего хочу.
— Все мои мысли сводились к признанию в магическом мире, — не согласился Том. — Я хотел, чтобы меня признали, но не шарахались от одного моего вида. Если ты помнишь, то ты хотел, чтобы каждый узнавал тебя, уважал, считал лучшим, а не наводить ужас.
Губы Волан-де-Морта снова исказились в усмешке.
— Забавно посмотреть на себя с высоты своих лет.
Том нахмурился. От таких слов он почувствовал себя несамостоятельным ребёнком, который ещё ничего не понимает в этой жизни.
— И всё же, ты добился власти, господства, в твоём понимании, но Гарри Поттер? Почему для тебя это важная цель? Ты не смог его убить, значит, мальчик обладает какой-то особой феноменальной способностью. Сейчас он надежда и опора всего магического мира. Не лучше ли его использовать ради своего же укрепления господства вместо того, чтобы пытаться убить?
— Ты хоть знаешь, почему он — надежда и опора магического мира?
— Его называют избранным.
— Да, потому что я не смог одолеть его. Я — лорд Волан-де-Морт — не смог одолеть мальчишку. Я — самый способный волшебник всего мира, и кто-то считает, что Гарри Поттер способнее меня. Кто-то считает, что он способен меня убить.
Том с интересом склонил голову, наблюдая, как глаза Волан-де-Морта начинают пылать злобой.
— Тебе просто не нравятся бредни, которые разносят глупые волшебники, считающие, что шестнадцатилетний Поттер сильнее тебя? — тихо усмехнулся Том.
— Этим глупцам просто важно иметь надежду и веру во что-то, — сощурив глаза, отозвался Волан-де-Морт.
— Но сам факт остаётся, что ты не смог тогда убить мальчика. Зачем ты вообще к нему пришёл? Он даже разговаривать в таком возрасте не умел, чтобы бросить тебе вызов!
— Ты ещё слишком юн, чтобы понимать хоть что-то, — произнёс Волан-де-Морт, из-за чего Том почувствовал подступающее раздражение.
— Не нужно со мной вести себя так, словно мне одиннадцать лет, и я только сейчас узнал, что существует волшебный мир, — фыркнул он. — Я задаю логичные вопросы, и если ты хочешь, чтобы я помогал тебе, то прежде разъясни мне всё. Я должен знать, почему ты хотел убить Поттера.
— Пророчество. Много лет назад прозвучало пророчество.
— Что? Какое ещё пророчество? — быстро спросил Том, жадно заглянув в красные глаза.
— О Гарри Поттере, — спокойно продолжал пояснять Волан-де-Морт. — Пророчество говорило о том, что на исходе седьмого месяца появится на свет ребёнок, рождённый теми, кто трижды бросал мне вызов, и у него будет такое же могущество, как и у меня.
— Хорошо, тебе не понравились эти слова, но почему именно Гарри Поттер? Знаешь, сколько детей рождается на исходе седьмого месяца?
— Потому что его родители трижды со мной вступали в борьбу и трижды уходили от меня живыми.
— Поттеры — чистокровные волшебники. Если ты чистил магическую кровь от грязнокровок, то какого чёрта ты воевал с ними?
— Его мать — грязнокровка. Но дело даже не в этом. Я бы их не трогал тогда, но они сами выбрали свою сторону.
— Но ты бы убил их всё равно, даже если бы они были на твоей стороне, ведь слова этого пророчества подходят к их ребёнку!
— Ты пытаешься найти в моих поступках какую-то мораль?
— Я пытаюсь понять, почему именно Поттер. Неужели только Поттеры с тобой воевали?
— Нет, было много волшебников. Я выяснил, что это Гарри Поттер, и я его убью.
Том с усталостью опустил глаза вниз, посмотрел на свои туфли и глубоко вздохнул.
— Хорошо, от кого ты услышал это пророчество?
— Мой Пожиратель смерти сообщил мне об этом. Он услышал слова предсказательницы, которая неожиданно вошла в транс и произнесла это. И он тут же сообщил об этом мне.
— Кто он?
— Северус Снейп.
— Почему ты ему поверил? Он мог тебя обмануть.
— Потому что он мой преданный сторонник. Более того, очень ценный. Он шпионит для меня, находясь под носом у Дамблдора, — пояснил Волан-де-Морт и засмеялся.
— Снейп — шпион, которого не обнаружил Дамблдор? — недоверчиво отозвался Том.
Конечно, Дамблдор его всегда раздражал, хотя бы потому, что тот до последнего тянул с дуэлью, которая помогла бы избавить мир от Грин-де-Вальда; Том считал его сердобольным трусом. Но Дамблдор не был никогда глупцом, и за многие годы различил бы в своём приближённом человеке врага.
— Что же там за такой Снейп, который водит за нос Дамблдора?
— Один из лучших моих сторонников, — с самодовольством отозвался Волан-де-Морт. — Я познакомлю тебя с ним позже, как и со всеми остальными.
— А ты не думал, что он давно обнаружен и завербован другой стороной?
— Ты думаешь, я не проверил это? — внезапно разозлился тот. — Он предан мне! Он приносит мне информацию, которую другие вместе взятые не смогут принести! Каждое его слово ценное и никогда не было лживым!
Том снова опустил голову вниз, пытаясь уловить всю логику Волан-де-Морта. У него уже начинала болеть голова от такого количества нелогичной информации, в которой много было подводных камней, и вся эта информация всё равно не отвечала ему на главные вопросы.
— Хорошо, Снейп — преданный тебе шпион на стороне Дамблдора, — согласился Том, решив подумать об этом позже. — Он сказал тебе слова пророчества и по каким-то своим умозаключениям ты пришёл к выводу, что это Гарри Поттер. Ты не смог одолеть мальчика в тот раз. Проклятье отскочило и уничтожило твоё тело, но ты вернулся. Сейчас. Сейчас что тебе мешает прикончить этого мальчика? Я сегодня же прочитал газету о фиаско в министерстве тем летом. Что там делал ты? Что там делал он? И какого чёрта ты не сделал то, что хотел?!.
— Успокойся, Том, — твёрдым голосом прервал его Волан-де-Морт. — Я не сказал тебе самого важного. Мой слуга услышал только часть пророчества, потому что его прервали. Прошлым летом я нашёл способ, как услышать его полностью. В министерстве есть комната пророчеств, и там хранилось именно оно. Я разработал план и даже привлёк Гарри Поттера в министерство, ты это себе представляешь?
— И ты до конца услышал это пророчество? — с нетерпением отозвался Том.
— Оно разбилось, — злостно отозвался Волан-де-Морт. — Я поручил это задание своим слугам…
— Слишком неумелые у тебя, как ты их называешь, слуги.
Тот сверкнул глазами и немного приблизился к Тому.
— Они преданы мне.
— Что же, в силу своего возраста, — с высокомерием заговорил Том, — я помню важную вещь и напомню её тебе. Первое правило: если хочешь что-то сделать с высшим результатом — сделай это сам.
На мгновение ему показалось, что Волан-де-Морт дёрнет свою палочку и выпустит какое-нибудь заклинание в него, но тот замер на некоторое время, затем его губы стали расплываться в улыбке, а под конец послышался смех. Том крепко держал свою палочку в кармане, ещё плохо представляя, к чему приведёт их разговор. Он не рассчитывал, что всё будет именно так, как сейчас. Всё было совсем по-другому.
За всю беседу ему пришёл в голову только один вывод, что волшебник в какой-то момент был ослеплён чем-то, может быть, своим стремлением к господству, лидерству и могуществу, и начал совершать нелогичные поступки. Шлейф этих поступков тянется давно, и Волан-де-Морт так и не может объяснить ему, почему он принимал именно такие решения, а не более разумные, рациональные и практичные. В конец концов, можно было и не слушать это пророчество! Он мог о нём и не узнать, если бы некий Снейп не пришёл и не рассказал ему об этом! Это была какая-то глупая игра, завязавшаяся ещё очень давно и подкосившая рассудок Волан-де-Морта, и сейчас он хотел ввязать в эту игру Тома, увидев в нём себя, пусть и не дожившего до мудрости его лет, но владеющего огромным талантом, потенциалом и силой. Он с первой минуты был уверен, что Том станет его сторонником, даже слугой, как он называл всех остальных. Он видел в нём мощное оружие, случайно и неожиданно свалившееся на голову. Но Том никогда не любил играть по чьим-то правилам и не позволит кому-то втягивать себя в чужую игру. Даже Волан-де-Морту. Даже себе.
Том, несомненно, распознал, что он и Волан-де-Морт отличаются друг от друга. Хотя бы тем, что Том привык полагаться только на самого себя, а не на кучку безумных волшебников, вроде Лестрейнджей, отец которых — его приятель — придерживался совсем других идеалов со школьных лет и до настоящего 1947 года, который покинул сегодня Том. Чего говорить, если он сам придерживался других идеалов, в отличие от лорда Волан-де-Морта. И да, верить в преданность сторонников на основе страха ему стало казаться глупым. Сегодня его люди с ним и они ему преданы, а завтра чаша весов склонится в другую сторону, и эти верные, запуганные до смерти сторонники убегут туда, где их не будут пугать и заставлять бояться. Это было так опрометчиво.
— Первое правило? — спокойно переспросил Волан-де-Морт.
— Да, важное правило, разве ты не помнишь? — в тон ему отозвался Том. — Можно быть уверенным только в своих силах. Если надо — сделай сам.
И снова усмешка на губах. Том стал подозревать, что за такими улыбочками он прячет раздражение. Не нужно быть дураком, чтобы понять, что Волан-де-Морт окончательно стал воспринимать его, как юнца, который ещё слишком мал, чтобы понимать всю громоздкость и жестокость мира, и, конечно же, Волан-де-Морт будет милосерден сам к себе — он готов помочь ему.
Том почувствовал, как к нему подступает омерзительная тошнота. Захотелось тут же закончить разговор и выйти отсюда без лишних слов, но, оценивая ситуацию трезво своим уставшим рассудком, он понимал, что нельзя так сделать. Нужно остаться до конца.
— Именно поэтому ты потерял шанс узнать, что же было в пророчестве дальше, — утвердительно продолжил разговор Том. — А что, если в нём говорилось, что Тёмному лорду не следует убивать мальчика? Или, например, вместе они захватят мир? Не думал?
Усмешка на губах Волан-де-Морта исказилась. Его грудь стала вздыматься от тяжёлого дыхания, и Том убрал руку со стола и медленно сунул её в карман. Нет, очевидно, Волан-де-Морт не рассматривал такой вариант пророчества.
— Ты не против, если я покурю? — невозмутимым тоном задал вопрос Том.
Это сбило настроение Волан-де-Морта, поэтому он немного расслабился и слабо кивнул головой с глубоким вздохом.
— Уже не важно, что было в пророчестве дальше, — медленно ответил Волан-де-Морт, наблюдая, как Том достал сигарету и подкурил её зажигалкой. — Его больше нет, и другую его часть не узнать. Моя цель остаётся неизменной, и мне не важно, что там будет сказано. В любом случае, мои слуги за это поплатились.
— Серьёзно? — приподняв бровь и выдыхая дым, спросил Том. — Ты им делал больно?
— А ты никогда не наказывал своих людей за ошибки? — усмехнулся Волан-де-Морт.
— Я им не доверял делать то, что мог сделать с превосходством сам, — в ответ усмехнулся тот.
— Ты пытаешься заставить меня признать мою ошибку?
— Скорее, заставить её исправить. Если тебе так важна смерть мальчика, то почему ты так долго тянешь с этим?
— Мальчик в школе, и её хорошо охраняют. Если бы не Дамблдор, я бы уже давно разделался с ним.
— Убери Дамблдора, — клубя антрацитовым дымом, легко отозвался Том, словно речь шла о походе в магазин, а не об убийстве.
— Думаешь, я не додумался до этого? — усмехнулся Волан-де-Морт и демонстративно отвёл взгляд в сторону. — В скором времени его не будет.
— Ты убьёшь?
— Нет, у меня есть человек, который это сделает.
— И кто же?
— Отпрыск Малфоев.
Перед глазами возникло воспоминание, в котором Гермиона даёт по лицу Малфою, выронившему свою волшебную палочку и попятившемуся назад. Он не смог дать достойный отпор девчонке, что он мог сделать с Дамблдором?
— Малфой? Серьёзно? Ты приказал Малфою убить Дамблдора? Он же не справится со своей задачей!
— У него нет выхода. К тому же мне докладывают обо всех его успехах. Ещё немного, и мальчик сможет пробить оборону в защите замка.
— Ты снова полагаешься на других людей, — заметил Том, туша сигарету.
— Дамблдор от меня никуда не убежит. Если и не я его убью, то его убьёт старость. Он не сможет всю жизнь оберегать мальчика.
— Но Малфой всё равно не справится с заданием. Он не сможет убить.
— Тогда сделает это мой лучший шпион.
— Почему сразу ему не поручить такое задание?
— Это игра, Том, — улыбнулся Волан-де-Морт. — Не думаешь ли ты, что я слишком глуп? Малфой-младший замаливает грехи своей семьи, а мой шпион пока что вытаскивает всю необходимую мне информацию. Мне не очень будет удобно, если Снейп разоблачит себя, как предателя. Он состоит в ордене, и он очень ценный и полезный слуга.
— Снейп состоит в ордене? — нахмурился Том, припоминая, что в списке Гермионы такого имени нет.
— Конечно. Более того, он преподаватель в Хогвартсе и поддерживает связь с Дамблдором. В последнее время старик часто покидает школу, и мои агенты пытаются выяснить, чем он занимается.
— Выяснили что-то?
Волан-де-Морт качнул головой, и в этот момент Тома озарила ясная мысль. Вспомнив разговор Гермионы с Поттером, когда та лежала в больничном крыле, он сразу же догадался, что речь идёт о его секрете бессмертия. Дамблдор пронюхал эту тайну, и теперь не сложно догадаться, чем он занимается.
Но Том ничего не сказал Волан-де-Морту, продолжая внимательно разглядывать его. Если быть откровенным, то Тома раздражала политика Волан-де-Морта, потому что его действия он считал нелогичными, завязанными помешательством на Гарри Поттере. Но он не мог позволить кому-то убить себя, не мог позволить кому-то убить Волан-де-Морта. Вся картина мира в его голове стала выглядеть куда опаснее и хитрее, чем представлялось ранее. Пока Волан-де-Морт сидит здесь и строит планы, как добраться до мальчишки, его враги не сидят, сложа руки, а рыщут в поисках его свержения и даже смерти. Нужно было понять, какой путь проделал Дамблдор в своих поисках, что ему удалось обнаружить, и, конечно же, проверить все свои крестражи.
— У тебя есть какие-то домыслы? — спросил Волан-де-Морт, прервав размышления Тома.
— Пытаюсь впитать в себя объём услышанной информации, — не моргнув глазом, отозвался он.
— Это лишь малая часть, которую ты услышал. Полагаю, тебе следует отдохнуть, а завтра мы продолжим, — заключил Волан-де-Морт.
Он поднялся, и Том медленно поднялся следом.
— Сейчас я распоряжусь, чтобы выделили тебе комнату. Полли!
В это же мгновение появился старый домовой эльф рядом с Волан-де-Мортом и низко поклонился, что-то щебеча.
— Малфоя мне сюда. Немедленно.
Том даже не посмотрел в сторону домовика, пристально разглядывая выпрямившегося Волан-де-Морта. Его взгляд остановился на волшебной палочке, которая цепко была схвачена белыми пальцами, словно приросла к ладони.
— Что ты собираешься делать дальше?
Том поднял свой взгляд на лицо Волан-де-Морта и сразу ответил невинным голосом:
— Хочу разобраться с происходящим.
— Не трать зря время на выяснение обстоятельств, которые уже не важны. Тебе никто не ответит на вопрос, почему ты попал в будущее, а я — нет. Ты будешь полезнее здесь, рядом со мной. Это интерес общий.
Том мягко усмехнулся.
— Мне нечем возразить.
Волан-де-Морт почти незаметно кивнул.
— Раз я здесь, то будет неразумно сказать твоим… слугам, кто я такой, — задумавшись, произнёс Том.
— Долохов тебя узнал.
— Насколько я помню, Долохов умеет хранить тайны. Кто у тебя ещё есть из тех, кто может вспомнить меня?
— Руквуд.
— Мне удалось его завербовать? — полюбопытствовал Том, вспоминая свою последнюю цель в 1947 году.
— Более чем, — усмехнулся Волан-де-Морт.
В этот момент послышался шум, и оба перевели глаза на открывающуюся дверь. В проёме стоял мужчина с платиновыми волосами, спадающими на невзрачную, грязного цвета мантию. Его тусклые глаза на осунувшемся лице быстро пробежались по присутствующим, а затем сам волшебник слегка поклонился.
— Люциус, друг мой, — приторным голосом заговорил Волан-де-Морт, — у нас гость. Не мог бы ты проводить его в комнату со всеми удобствами?
Этот вопрос резанул Тому уши — как он звучал слишком наигранно вежливо, и Малфой, очевидно почувствовал в своих ушах точно то же самое, немного поморщившись.
— Конечно, милорд, — ещё раз поклонился он.
Том с невозмутимым видом прошёл к Малфою и последовал за ним. Несколько минут они шли в тишине: Малфой двигался впереди, не оборачиваясь назад, а Том внимательно разглядывал его со спины. Наконец, Малфой остановился возле одной из дверей, открыл её и пустым взглядом посмотрел в лицо Тому. Тот ничего не сказал, зашёл в комнату, и за ним закрылась дверь.
Комната была уютной и просторной, имея в себе всё необходимое, но Том даже не обратил на это внимание. Он достал из кармана список Гермионы и газету, что брал с собой, затем прошёл к столу и склонился над ним, чтобы записать ещё одно имя.
За сегодняшний вечер Том почти не получил ни одного интересующего ответа, зато появилось слишком много вопросов. Больше, чем было днём. Он до глубины души был поражён происходящим, самим собой в будущем, своими действиями и нелогичностью. Более того, у него были смутные подозрения на то, что Волан-де-Морт давно был загнан в тупик, из которого единственный выход — убить Гарри Поттера.
Том выпрямился, сложил список во внутренний карман и принялся медленно снимать пальто. Бросив его на стол, он прикоснулся ладонями к своему лицу и потёр его, опуская холодные пальцы к шее. Затем его рука потянулась к карману пальто — он достал сигарету и закурил. День был слишком наполнен событиями и информацией, и голова гудела от всего услышанного и увиденного. Ему просто хотелось броситься на постель и мгновенно заснуть, но мысли не давали покоя.
Проходя к кровати, Том расправил её и стал раздеваться, попутно думая о том, что за чертовщина в этом времени происходит. Прежде всего, он сам — не любил войну, но будучи взрослым затеял её, да с такой мощью, что люди по переулкам даже не ходят, боясь нарваться на сбежавших преступников — Пожирателей смерти. Почему-то тут находится Дамблдор, который за много лет странным образом не сообразил, что под носом у него крутится шпион Волан-де-Морта. Почему-то здесь все важные задачи выполняет не он сам, а поручает их своим слугам, которые уже подвели его, и сейчас молодой Малфой так же провалит своё задание, несомненно. Почему-то здесь его окружали не красивые и нужные люди, которые делали бы ему имидж и подчёркивали бы его личность, а кучка безумцев, одни из которых выглядели дико и страшно, а другие — пришибленно и кукольно, разве что Антонин Долохов был не в счёт. Почему-то здесь весь мир утешает себя существованием Гарри Поттера, который даже не смог дать ему достойный отпор, чтобы спасти Гермиону. Почему-то здесь все отводили друг другу какие-то роли, к которым они были не готовы и даже не справлялись с ними.
Весь мир в 1997 году сошёл с ума?
Слегка поморщившись, Том потушил сигарету, опустился на кровать, лёг на подушку, накидывая на себя одеяло, и посмотрел в тёмный потолок. Нужно снова расспросить обо всём Гермиону: и про Малфоя, и про Снейпа, и про Дамблдора, и про пророчество, и…
Все эмоции от увиденного и услышанного куда-то испарились, оставляя безжизненную пустоту, разочарование и что-то ещё.
Это была тоска. Его сердце всё так же жгло от присутствия магии в другом человеке, жаждая притянуться и воссоединиться. Том сосредоточился на своих ощущениях и вскоре почувствовал, что эта тоска сейчас была одна на двоих. Оба пребывали сейчас с пустотой в груди, в необъяснимом разочаровании, навеивающем образы друг друга, и с уставшим рассудком, который пытался отогнать эти образы.
Поворочавшись в согретой постели, Том тяжело вздохнул, уткнулся лицом в подушку, перекрывая доступ к воздуху, и тем самым заставил себя быстро уснуть.
Комментарий к Глава 2. Неожиданное разочарование
Итак, мои хорошие, пожалуйста, пища для размышлений вам и Тому :D
Пока я занимаюсь следующими разговорчиками с лордом и подготавливаю Тома к знакомству с пожирателями, ну и конечно же к встрече с Гермионой, вкушайте пока это :)
Надеюсь, глава вам понравилась - она мне стоила огромных усилий и жесточайше тяжёлых логических процессов в моём мозгу.
========== Глава 3. Тени за спиной ==========
Комментарий к Глава 3. Тени за спиной
Перед прочтением хочу дать совет: глава очень информативная, поэтому требует хорошего внимания.
Было бы очень интересно послушать ваши мысли и догадки после прочтения, если таковые будут иметься.
Ну, и я в прошлый раз кое-что обещала вам уместить в эту главу, но, к сожалению, это не уместилось (глава и так вышла очень информативная и большее сюда запихивать ну уж слишком было бы), поэтому в следующей точно будет то, что обещала и очень много!
Том проснулся от мыслей, ужасно кричащих в голове сквозь сон, разрывая его сущность на части. Их поток был невозможным. Они коробили все внутренности, драли кожу своими острыми когтями, вызывая смесь злости, ненависти, страсти и боли. Глаза широко распахнулись, и чёрные зрачки со звериным блеском уставились в потолок комнаты, в которую только-только пробивался сумеречный свет пасмурного утра.
Он чувствовал тошноту от вспышки внутреннего гнева — его гнева, — плавящего нервы и будоражащего кровь. Внутри сжался маленький комок неизвестного, который дрожал от окружившего его вихря беснующей ненависти — он страдал, боялся, молил о помощи, звал того, кто сможет его успокоить и избавить от дьяволов, пляшущих вокруг. Комочек в груди хотел жить, а не существовать, жадно глотая воздух из остатков магического тепла. Он задыхался, впиваясь когтями в сердце, как в рыхлую землю, заставляя Тома тяжело дышать и до побелевших костяшек сжимать простынь. Несколько секунд, и он откинул от себя одеяло, резко поднялся, почувствовав головокружение, и облокотился о ближайшую стену, дожидаясь, когда пройдёт темнота в глазах.
Наступил настоящий день, которому должна была радоваться Гермиона, глядя на пол и с облегчением замечая, что никакого дурацкого шарика нет. Но это утро не принесло никакого ожидаемого счастья, иначе Том почувствовал бы его в себе. Вместо этого он ощущал, как другой клубочек в чужом сердце сдавливает поверхность до боли и крика, не в силах его подавить. Её тошнило так же, как и его, но, в отличие от него, она не могла сдержаться. Том чуть ли не видел, как Гермиона мечется из угла в угол в своей голове, бросаясь к ненависти и возвращаясь к любви, и готов был делать то же самое. Магия трепетала, чуть ли не заставляя карабкаться на стену, и, казалось, невозможно было ухватиться за соломинку своей выдержки, которой по существу даже рядом не было. Том готов был сжать стену, если бы она была хоть немного эластичной. Внутренний рык хотел слететь с губ так же, как крик Гермионы, уже прозвучавший в ванной комнате её спальни.
Это было невозможным. Нереальным. Неправильным.
На что он себя обрёк, когда вкладывал свою магию в Гермиону? Как от этого избавиться?
Цепляясь за невидимую ниточку, ведущую к самообладанию, Том тянул её на себя, пытаясь заглушить все свои чувства. Он сопротивлялся себе, Гермионе, магии. Выдержка скрипела, не находя возможности подавить такую смесь чувств, к тому же удвоенную, но Том тянул её, как одеяло, пытаясь закрыть свой рассудок от всего. Минуты тянулись ужасно долго, как шоколадная нуга, и, наконец, Том смог задавить плачущий в душе внутренний комочек и зарыть его в землю. Он стал контролировать чувства, вытесняя страсть и ненависть, впуская только холодность и сдержанность. И в этот момент он молил, чтобы Гермиона схватилась за его ниточку и так же притянула к себе самообладание.
Оттолкнувшись от стены, Том вернулся к кровати, оделся и подошёл к столу. Его взгляд упал на вчерашнюю газету, на главной странице которой был изображён полыхающий пожар на одном из незнакомых ему переулков Лондона. От опасного здания бежали люди, неслышно крича и теряя свои вещи, а в последнем кадре из горящего дома вышел высокий человек в наглухо застёгнутой чёрной мантии и стального цвета маске, скрывавшей лицо.
Том нахмурился, одной рукой беря в руки газету, а другой — доставая из пачки сигарету.
Пожиратели смерти — организация, созданная лордом Волан-де-Мортом с целью… С какой целью? Когда создана?
Гермиона переманила к себе самообладание и перестала гонять себя по углам, восстанавливая порядок и душевное равновесие у обоих окончательно. Это было ужасное утро с ворохом проблем в форме вопрос-ответ. Только ответов практически не было, либо слишком недостоверные и вводящие в заблуждение. Это приводило в раздражение, но Том прекрасно понимал, что впадать в такие эмоции крайне не желательно. Время от времени он стискивал зубы, медленно листая страницы газеты, и сильнее, чем следовало, сдавливал губами фильтр. Когда сигаретабыла докурена, Том небрежно закрыл «Ежедневный пророк», выдохнул последние клубы дыма и взял пальто. Накинув его на себя, он стремительно вышел из комнаты и направился к кабинету, где разговаривал поздно вечером с Волан-де-Мортом. Ему нужны были ответы, и тот их должен дать.
Вдалеке замелькал чей-то тёмный силуэт, становясь более разборчивым с каждым шагом. Это был тот самый мужчина, что провожал его вчера до комнаты — Люциус Малфой. Сегодня его волосы были собраны в хвост — кажется, волшебник давно был на ногах и чем-то озадачивался, судя по выражению лица.
Том остановился возле кабинета Волан-де-Морта и только хотел дёрнуть ручку двери, как Малфой остановил его:
— Его здесь нет.
Тот поднял свой взгляд и внимательно стал рассматривать осунувшееся лицо, на котором даже не сверкали живым блеском глаза.
— Мне приказано встретить Вас и проводить в столовую. Завтрак уже готов.
Том приподнял в лёгком изумлении бровь и едва удержался от усмешки. Мерлин, они были хуже псов, приносящих газету каждое утро своему хозяину!
— Вот как? — намеренно не скрывая удивления, отозвался он, отпуская дверную ручку и выпрямляясь перед мужчиной. — Тогда проводите, как сказано.
Малфой с лёгким недовольством поджал губы, опустил оценивающий взгляд вниз на начищенные до блеска туфли Тома, затем поднял обратно к лицу и произнёс:
— Идёмте.
Том уверенно последовал за Малфоем, пристально наблюдая за выгнувшейся спиной и слегка вздёрнутым подбородком аристократа. Судя по его виду, он не занимал должного места во всей этой организации, как велит ему статус. Во всяком случае, с его отцом — Абраксасом Малфоем — они неплохо ладили, и наверняка он был бы жутко разочарован, увидев сына в таком неудовлетворительном положении, как носиться с каким-то незнакомцем.
Они молча прошли несколько поворотов и спустились вниз, прошли вестибюль и завернули ещё за один угол, где и находился вход в столовую.
— Вы можете повесить одежду здесь, — небрежно обратился к нему Малфой, не глядя.
— Благодарю Вас, мистер Малфой, — намеренно приторнее, чем следовало бы, отозвался Том и подарил свою вежливую улыбку, когда тот обернулся.
Ранее снисходительный взгляд исчез, Люциус резко отвернулся и прошагал к столу, за которым сидело несколько волшебников. Том последовал за ним, разглядывая присутствующих.
— Доброе утро, господа, — учтиво произнёс он, оглядывая двух мужчин, затем повернулся к единственной женщине и чуть поклонился, — мадам.
Дождавшись от всех кивка, Том сел на свободный стул, и исподлобья заметил, что никто на него не смотрит. Все вели себя так, словно ничего необычного здесь не происходит. Трое волшебников уже принялись за завтрак, в то время как Люциус и Том только взяли столовые приборы.
— Сегодня погода не лучше, чем вчера, — завела женщина светскую беседу.
— В такую погоду даже хозяин собаку не выкинет, — усмехнулся незнакомый Тому волшебник, — а Люциусу ужас, как повезло.
— Рудольфус, — холодно произнесла женщина.
— Радуйся, что тебя обнаружили, иначе ты бы пошёл вместо меня, — раздражённо отозвался Малфой, взглянув на Рудольфуса.
— Наоборот, если бы не это, то с удовольствием заменил бы тебя, — оскалился тот. — Нам и без тебя хватает проколов, Малфой.
Том с любопытством поднял глаза на Люциуса, который тут же почувствовал на себе взгляд, повернулся к нему и хотел уже что-то ответить, но его перебил другой мужчина:
— Я бы не советовал вам снова перепираться…
— Иначе кто-то прямо сейчас уйдёт домой, — подхватила слова женщина таким тоном, словно рассказывала о своей любимой книге, а не прогоняла.
— Нарцисса, — мягко заговорил волшебник, откладывая от себя приборы, и принялся поправлять белые манжеты на руках, — ты прекрасно знаешь, что ему нужно здесь быть.
Том покосился на аккуратные движения пальцев, поднеся к своим губам чашку чая.
— Если ему нужно быть здесь, то не значит, что можно вести неуместные разговоры за столом, — отозвалась спокойно Нарцисса и внезапно улыбнулась. — Как тебе джем, Антонин?
— Немного приторный, а в целом неплох, — немного небрежно отозвался Долохов.
Все замолчали, продолжая завтракать. Том украдкой поглядывал на собравшихся и, закончив с трапезой, положил приборы на стол. Антонин уловил этот жест и последовал такому же примеру.
— Мне нужно кое-что тебе отдать, — произнёс он, взглянув в глаза Тому.
Тот не выражающим ничего взглядом коротко посмотрел на всех и повернулся к Антонину.
— Конечно.
Оба встали, прошли к вешалке, сняли с неё одежду и оделись. Оказавшись в коридоре, Антонин задержал свой взгляд дольше, чем обычно, и произнёс:
— Нарцисса Малфой — жена Люциуса Малфоя — в девичестве Блэк. Сестра Беллатрисы Лестрейндж, хозяйка этого поместья. Про Рудольфуса я уже говорил.
— Это тоже его наказ? — спросил Том, поравнявшись с волшебником.
Антонин слабо улыбнулся и отвёл взгляд.
— Нет, просто я сомневаюсь, что Тёмный лорд подробно расскажет тебе о каждом из них.
— Тогда меня больше интересует, что это за люди, а не их родственные связи, — прямо отозвался Том.
— Полагаю, ты уже много газет прочитал, прежде чем заявиться сюда? — усмехнулся Антонин.
— И ни одна из них не ответила мне на вопрос: какого чёрта эти люди такое творят?
— Приказ.
— Приказ? Хотелось бы знать смысл этого приказа.
Неожиданно Антонин остановился, взяв грубо за локоть Тома и быстро оглядевшись по сторонам, прошептал ему в лицо:
— Послушай, здесь не то время, чтобы оспаривать хоть чьё-то мнение. Особенно его.
Том распрямился и тихо с вызовом отозвался:
— Тогда тем более не понимаю, зачем ты мне пытаешься рассказать про каждого.
Несколько секунд их взгляды были скрещены, затем Антонин отпустил руку Тома и последовал дальше по коридору. Тот сощурил глаза и направился за ним.
Было странным, что Антонин выказывал своё расположение к нему. Да, когда-то очень давно Долохов прекрасно находил общий язык с Волан-де-Мортом, но те времена прошли, и наступил новый мир, в котором его приятели умерли или изменились. Том отчётливо помнил молодого Антонина. Буквально вчера в его прошлом 1947 году он заходил к нему с бутылкой водки, которую выхватил у русского торговца в одной из лавочек, что стояли по переулку, где Том и его приятели остановились. Антонин предложил распить её, но Том уверенно отказался.
— Завтра пройдёт публичное выступление, а вечером мы её откроем, чтобы отметить, — слабо улыбнулся он в ответ.
— Тогда я возьму ещё одну к завтрашнему вечеру, — отозвался Долохов.
— Не стоит, многие будут на задании. Если теория с мистером Руквудом подтвердится, то половину людей я отправлю за ним, — качнул головой Том и принялся читать газету.
Они должны были праздновать удачную операцию, но вместо этого Том оказался здесь и смотрел уже на взрослого Долохова, который единственный остался каким-то подобием того времени, в котором он жил. Его привычка открывать всем свои белые манжеты под чёрным плащом или мантией сохранилась с ним до сих пор. Он так же время от времени поправлял не менее белоснежный воротник, словно акцентируя на нём внимание. И он так же любил носить перчатки, даже когда на улице стояла тёплая погода. Но что в душе изменилось у этого волшебника? Как он живёт или выживает, находясь рядом с такими людьми и другим Волан-де-Мортом?
Наконец, Антонин завёл его в какой-то кабинет на втором этаже, быстро подошёл к шкафу и взял с полки небольшой мешочек и несколько бумаг. Том остановился рядом и взглянул на протянутые ему вещи.
— Здесь всё, что может тебе потребоваться.
— Он передал?
Антонин качнул головой, снова поправил свой воротник и ответил:
— Ещё раз повторю: здесь не то время… Том. Так мне велели тебя называть.
Долохов вложил вещи в руки и направился к выходу из комнаты.
— Деньги? Газеты? — вслух произнёс тот и, быстро сделав какие-то умозаключения, посмотрел вслед уходящему волшебнику. — Что ты знаешь?
— О чём ты? — обернулся тот.
Том быстро подошёл к нему, убирая мешок с деньгами и газеты в карман.
— Ты знаешь больше, чем я.
— Я всего лишь знаю, что нынешний Тёмный лорд — это не ты, поэтому советую быть осторожным. Со всеми.
Антонин достал из карманов перчатки и перед тем, как уйти, бросил:
— Увидимся вечером.
Том нахмурился и следом покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Может быть, Волан-де-Морт подослал к нему Долохова, чтобы контролировать его? Втереться в доверие и вызнавать его планы и действия? Глядя на уходящую фигуру, Том почувствовал подступающую злость. Как только он оказался в логове своих будущих сторонников, так его уже окружили и пытаются затянуть то ли в ловушку, то ли в игру, то ли чёрт знает куда! Одни относятся с презрением, а другие — с заботливой вежливостью, как будто это не пристанище убийц, а первоклассный отель с высоким уровнем обслуживания. Ещё не хватало ужина в номер, тогда точно так и было бы.
Том почувствовал, как самообладание стремительно начинает ускользать, и тут же взял себя в руки, не давая подступающему в голову теплу завладеть его рассудком. Лёгкая вибрация прошлась по телу, напоминая, что всё ещё жаждет встречи с другой своей частью, и ему пришлось углубиться в размышления о предстоящем дне, чтобы не вовлечь себя в гнев и раздражение.
Итак, Волан-де-Морта нет на месте, а значит, их разговор откладывается на неопределённое время. Долохов дал ему много золотых монет и в придачу кипу свежих газет. Его мотивация была не слишком ясна, но не стоит исключать возможность, что это ход Волан-де-Морта: подкинуть ему Долохова с подарками, дабы заручиться поддержкой и доверием. Если Волан-де-Морт помнит, то Тома таким жестом не купишь, а значит, здесь игра ожидается посерьёзнее или Долохов действительно расположен к нему. Первый вариант правдоподобен, но второй вызывал жуткий интерес: что же дёрнуло Антонина помогать ему?
Рассудив, что в том и другом случае будет рациональнее подыгрывать Долохову, Том решил отправиться в свою комнату изучить предложенные публикации.
Спустя час до Тома дошло, что это сборище газет было коллекцией Долохова. Среди них он нашёл информацию и о заключении его в тюрьму в 1980-х годах на пожизненный срок, а также газету с информацией о бегстве из тюрьмы позапрошлым летом. Здесь прилагался список оставшихся верными Волан-де-Морту, а также небольшие констатации фактов о каждом из них. Более того, в газетах фигурировали другие имена с известными ему фамилиями. Печать датировалась с 1970-х годов, где говорилось о первых нападениях «людей в масках». Инциденты на людных проспектах Лондона, сопровождаемые взрывами, массовые убийства магглов и магов, а также покушение на премьер-министра магглов, которое, к счастью последнего, оставалось лишь покушением. В старых газетах были собраны даже имена погибших в первой войне с обеих сторон, но всё равно все эти выжимки не отвечали на один единственный вопрос: почему Волан-де-Морт стал чистить магическую кровь и убивать волшебников, оказывающих ему сопротивление?
Несколько часов Том старательно изучал все поблёкшие заголовки и статьи под ними. В его голове более-менее стал вырисовываться жизненный путь Волан-де-Морта, но, обладая уже большей информацией о нём, Том впал в растерянность ещё глубже. Даже если он и вычищал кровь волшебников, зачем он делал это в открытую? Не разумнее ли было спрятаться за занавесом и не порочить своё имя? Или посадить видимое лицо, которое взяло бы на себя все его грехи? Или, лучше всего, посадить это видимое лицо в кабинет министра магии и внедрять свои идеи и новые законы, постепенно воплощая их в жизнь?
Разве могущественные и достойные люди забирают власть пытками и насилием? Это же происки слабого человека — пытаться достигнуть таким образом того, чего не заслужил на самом деле! Разве к сильному человеку не должны люди бросаться в ноги сами, искренне разделяя идеи и взгляды? Они должны были идти сами, потому что не могли остаться в стороне!
История с пророчеством вызывала ещё больше невесёлого смеха. По представлениям Тома, это выглядело более, чем глупо. Какой-то молодой волшебник, присягнув на верность Тёмному лорду, подслушал предсказания бабки-гадалки, которая могла сморозить какую-нибудь ерунду, и пришёл к нему оповестить о надвигающейся угрозе в виде недавно родившегося маленького мальчика. Мало того, Волан-де-Морт ему поверил, и Северус Снейп мог быть действительно с ним честен, но кто проверит честность той самой гадалки, что ляпнула этот бред? Нужно выяснить, кто она.
А что, если это был подставной план в расчёте на то, что Волан-де-Морт клюнет на эту удочку, а мальчика оберегли какими-нибудь защитными чарами, чтобы проклятье отскочило в момент убийства и попало в него? Были жертвы — родители избранного мальчика, но какая война без жертв? Дамблдор мог пойти на такой шаг, чтобы спасти кучу жизней, ведь ошибки прошлого всё равно как-то учат людей. Логичная мысль — попытаться убить жестокого диктатора хитрым путём — за исключением, что никто не знал о бессмертии — у Волан-де-Морта было целых пять жизней. Или он уже успел пополнить список своих крестражей?
Том нахмурился, понимая, что добавился ещё один вопрос: сколько у него сейчас крестражей и где они теперь находятся? Если он прав, то Дамблдор раскрыл его секрет о бессмертии, но знает ли он о количестве? Забавно было то, что Том сам не знал фактическое количество крестражей Волан-де-Морта. Он припомнил разговор Гермионы и Поттера, в котором последний рассказывал о жизни его родственников — Дамблдор не глупец, догадался, что Том не будет делать крестражи из любого мусора, но второе воспоминание, рассказанное Поттером, вводило в мятежность. Он прекрасно помнил, что обсуждал несколько лет назад со Слизнортом, и от резко пришедшей в голову мысли подскочил с кресла. Дамблдор подозревает, что крестраж был не один, и ему важно знать, сколько их! Зачем? Чтобы убить Волан-де-Морта!
Каким бы ни был и что бы ни делал взрослый волшебник — это был он. И Том не мог позволить кому-то себя убить. Нужно выяснить всё о крестражах и проверить их сохранность.
Далее, возвращаясь к пророчеству, Том стискивал зубы, понимая, что вся эта возня больше походит на какой-то капкан. Мало того, что Волан-де-Морт и Снейп поверили какой-то предсказательнице, так и ещё не знают второй части её пророческих слов. Может быть, нельзя убивать мальчика? Может быть, ждёт неминуемая гибель, если Волан-де-Морт посягнёт на его жизнь? Куча вариантов могла быть в конце слов предсказательницы, но сам Волан-де-Морт почему-то решил, что Поттер угрожает его жизни, а значит, надо уничтожить мальчика. Но почему именно Поттер?
Том разозлился. Какого чёрта Снейп вообще подслушал это пророчество? Волан-де-Морт мог о нём не узнать и жить спокойно! И вообще, этот двойной шпион до сих пор оставался не рассекреченным самим Дамблдором. Что там за герой такой, прекрасно играющий отведённую роль на протяжении долгих лет? Дамблдора не смущает, что все его планы Волан-де-Морт откуда-то знает наперёд?
Тепло завибрировало во всём теле, и Том откинул кучу газет, падая головой на спинку кресла и закрывая глаза. В данный момент странные чувства расслабляли и вытряхивали все неприятные мысли, которые стаей ворон кружили в голове. Он пытался освободиться от тяжёлых рассуждений и не заметил, как к нему подкралась тоска, цепко хватаясь за сердце и больно его сжимая. По неосторожности он нарушил свой баланс эмоций и заставил дрогнуть внутреннее равновесие Гермионы, оказавшейся слишком восприимчивой к его ощущениям не только из-за магии, но и из-за своих настоящих чувств. Магия задрожала в нём сильнее, пытаясь извергнуть изнутри лаву, чтобы начать плавить все нервные волокна. Сумасшедшее желание оказаться прямо сейчас же с другой частью своей энергии стало коробить его всюду. И тут в голову пришла мысль: что если длительное время не видеться с Гермионой? Может быть, тогда магия перестанет его так жестоко испытывать и ослабит свою хватку?
Том был готов испробовать все варианты, чтобы избавиться от подобного рода влечения, и сейчас такая идея казалась ему довольно рациональной. Его магия должна успокоиться и затупиться, а значит, исчезнут все эти томления в груди, оставив рассудок в покое. Он дал себе срок неделю. За это время следует выяснить, что происходит с его крестражами, познакомиться с другими Пожирателями смерти и понять, какую роль играет каждый из них, выяснить, в чём подвох с Долоховым, и, самое главное, выпытать все ответы у Волан-де-Морта.
Том снова тянул на себя всю выдержку и с раздражением замечал, что Гермиона не принимает или не может переманить её себе. Её жестоко начало сжигать тепло, которое загорелось, как факел от тлеющей лучины — от него, — и теперь вспыхнул настоящий пожар. Том плотно сжал челюсть, пытаясь побороть в себе и гнев от своей несдержанности, и полыхнувшие чувства Гермионы, но в этот раз ничего не выходило. У него не получалось ни себя взять в руки, ни помочь этого сделать Гермионе. Долгие минуты он сидел неподвижно, пытаясь сконцентрироваться на нужных ощущениях, уловить важную ниточку, но с ужасом стал понимать, что не может поймать её. В следующую секунду Том резко подскочил, сбрасывая со стола кучу газет в бешеном порыве злости. Ему хотелось перевернуть всё в этой комнате от кипящей лавы, обжигающей каждую клеточку внутри. Волшебная палочка, быстро оказавшаяся в руке, несколько раз взметнулась в разные стороны от резких и кротких движений — два шкафа мгновенно треснули, рассекая воздух щепками и осколками стекла, а стоящие на разрушенных полках книги мгновенно разорвались на куски, и страницы дымящимися обрывками, качаясь в воздухе, медленно стали опускаться к полу. Яркая вспышка гнева снова рассекла возбуждённый ненавистью разум, и Том ощутил в себе жгучее желание сейчас же найти Гермиону и убить её, чтобы избавиться от невыносимого беспорядка в своей голове и кипящего страстными чувствами вулкана. Его палочка метнулась к столу, и его постигла та же участь, что и два шкафа. Ошеломлённо глядя на витающую в воздухе тлеющую бумагу, горелый запах которой стал заполонять комнату, Том попятился назад и меньше чем через пару секунд упёрся спиной ещё в один шкаф. Растерянность овладела им — он знал, что Гермиона уже плачет. Маленький клубочек в его груди жалостливо запищал, задыхаясь от гнетущих эмоций, Том со свирепым рыком резко развернулся, замахнувшись рукой, и кулаком пробил стекло шкафа, осколки от которого осыпали его с ног до головы.
Спустя несколько секунд он распахнул чёрные глаза и невидящим взглядом посмотрел на дрожащую руку, кровавая ладонь которой сжимала острые осколки, позволяя им впиться в плоть глубже. Шок от боли не сразу отрезвил его, но когда это произошло, Том пошатнулся от настигающей темноты в глазах и медленно опустился вниз на колени, издав судорожный стон. Другая дрожащая рука медленно коснулась окровавленного запястья концом палочки, и воткнутые осколки посыпались с ладони на пол, затем кожа стала затягиваться, оставляя небольшие рубцы, и в этот момент за спиной раздался ледяной голос:
— Странно, что выдержка тебя подвела.
— Кто бы говорил, — не оборачиваясь, злостно отозвался Том, опуская дрожащие руки и медленно поднимаясь на ноги.
— Что с тобой? Плохие последствия перемещения во времени?
— Вроде того, — тяжело дыша, отозвался тот, повернулся к собеседнику и взглянул на него звериными глазами.
Неужели он и вправду не знает, что с ним происходит? Неужели он не знает, что Том связан магией с Гермионой?
— Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили восстанавливающие зелья, — спокойно сказал Волан-де-Морт, внимательно разглядывая свою юную копию.
— Я сам справлюсь, — раздражённо отозвался тот, медленно направившись к креслу, ступая туфлями на щепки и осколки.
Плюхнувшись на место, он боролся с тошнотой и головокружением, без интереса наблюдая, как Волан-де-Морт скользит по комнате, разглядывая беспорядок под ногами.
— Малфой принесёт тебе всё необходимое в ближайшее время. Приведи себя в порядок к вечеру. В главном зале я сегодня собираю своих слуг, им нужно познакомиться с новым членом моего…
— Я же сказал, мне ничего не нужно! — высоким голосом воскликнул Том, не имея возможности сдержать в себе чувства.
Его трясло от боли, морального изнеможения и внутренней истерики Гермионы. Волан-де-Морт устремил пронзительный взгляд на Тома, долгое время молчал, затем произнёс:
— Я вижу твоими глазами, мальчик, и это как минимум отвлекает.
— Прекрасно! Тогда закрывай сам своё сознание и не смотри моими глазами, если тебе мой взгляд на мир не по душе!
— Мне нужен уравновешенный сторонник, а не то, что сейчас с тобой происходит! — начал раздражаться Волан-де-Морт.
Он резко развернулся, колыхнув своей мантией, и направился к выходу. Том прикрыл глаза и только через несколько минут открыл их. Внутренняя боль прекрасно отвлекала его от остальных ощущений, и он смог взять себя, наконец, в руки, взмахнуть палочкой и убрать беспорядок.
Всеми силами души он ненавидел эту связь, ненавидел Гермиону, ненавидел себя за то, что совершил такую грубую ошибку. Более того, не только Том мог видеть яркие вспышки Волан-де-Морта, но и сам он видел его взрывные чувства. Ещё один сюрприз, который не впечатлял его на радостные эмоции. Он был захвачен в замкнутый круг, окружённый разными сторонами, при этом пытаясь сохранить свою сторону и остаться самим собой. Как не сойти с ума?
В проходе появился Малфой, который тут же устремил взгляд на неряшливо стоящие шкафы, но, ничего на это не сказав, молча положил на починенный стол большой пузырёк с зельем и коричневый мешочек, звякнувший монетами. Том отреагировал на звук и посмотрел на Люциуса.
— Подарки через услужливого секретаря? — не сдержался он от злобной насмешки.
Малфой сверкнул глазами и раздражённо ответил:
— Через преданного последователя.
Том небрежно склонил голову в знак благодарности, насмешливо улыбнувшись уголками губ, которые мгновенно изогнулись в оскал. Как только Люциус развернулся и вышел из комнаты, он поднялся к столу и взял мешок с монетами. Выглядело очень странно с условием, что Долохов уже передал ему деньги. Выходит, Волан-де-Морт не знает о действиях Антонина и это была его чистая инициатива?
Становилось ещё интереснее. Пришибленные сторонники кусались между собой, косясь на появление в доме человека, которого никто не знает и заслуживает расположение Волан-де-Морта, в то время как один из них проявляет лояльное отношение к нему за спиной у всех. Что за чёрт здесь происходит?! Кажется, сейчас никто ничего вообще не понимал, кроме Волан-де-Морта.
Том схватил мешок, оставив пузырёк с зельем нетронутым, и вылетел в коридор. Оглядевшись по сторонам, он направился к нужному кабинету, затем дёрнул дверную ручку и оказался внутри.
Волан-де-Морт стоял к нему спиной, раскладывая какие-то пробирки по отведённым местам. Он быстро обернулся и плотно сжал бескровные губы.
— Скажи мне, почему ты поверил в пророчество какой-то ведьмы? — прямо спросил Том.
Волан-де-Морт резко ответил:
— Ко мне никто не вламывается в кабинет без приглашения!
— Вот как? — с удивлением отозвался Том. — Я рассчитывал продолжить наш разговор с того момента, на котором мы остановились вчера.
— Позже, — коротко ответил Волан-де-Морт.
— Что может быть для тебя важнее, чем поставить меня в известность о своих делах? Познакомить меня со своим миром, который, по твоим словам, я совсем не понимаю. Ты же хочешь, чтобы мы вдвоём реализовали твои замыслы.
— Для этого тебе достаточно помнить, что я — это ты. Разве это не хороший аргумент помогать мне?
— Тогда ты должен помнить, что я вслепую не действую, — холодно заметил Том.
Внезапно Волан-де-Морт тихо рассмеялся.
— Ты смотришь на всё поверхностно и ищешь не там и не то. Я тебе объясню, — с кривой улыбкой спокойно заговорил он. — Моя ближайшая и важная цель — убрать Дамблдора. Как только его не станет, я доберусь и до власти в министерстве, и до мальчишки, которого некому будет защищать. А после мы воздвигнем новый мировой порядок. Всё просто. Разве ты не этого хотел?
— Несколько другим путём, — быстро ответил Том.
— Уже не важно, каким путём. Важен результат, верно?
Верно, это его слова. То же самое он говорил Гермионе.
— На какой стадии находится твой план?
— Он уже разработан, осталось дело за Малфоем-младшим.
— Что он должен сделать? — медленно поинтересовался Том.
— Помочь проникнуть моим слугам на территорию школы. Вместе они убьют Дамблдора.
— И никаких успехов пока что нет?
Волан-де-Морт слабо качнул головой.
— У мальчишки есть время до конца года. Если он этого не сделает, то в мой план вступит Снейп. Но мне очень не хотелось бы вскрывать его маску.
— Какая защита стоит на школе?
— Защитные заклинания и большой отряд авроров, сторожащих по всему периметру Хогвартса.
— Значит, у авроров есть доступ в школу, верно? — задумчиво отозвался Том. — И вы не можете их одурачить?
— Ты предлагаешь брать замок штурмом? — слабо усмехнулся Волан-де-Морт.
— Нет, завербовать нескольких…
— И план провалится! — резко оборвал Волан-де-Морт. — У нас есть одна попытка, пока об этом не знает старик. Если мы попробуем одурачить авроров Империусом, то больше шансов, что они вырвутся из-под контроля и побегут с докладом в штаб. По-твоему, чему их обучают в аврорате?
— Нужна сильная воля, чтобы противостоять этому заклинанию, — заметил Том, закусив губу.
— Однако это риск. Больше половины авроров не поддаются этому заклинанию, а выискивать среди них слабака неразумно и долго.
— Явно не дольше, чем ждать полгода пока Малфой что-то сообразит.
— Мальчик предпринимает попытки…
— Он — сопляк! Как бы эти попытки его самого не выдали, прежде чем он хоть на шаг приблизится к цели, — фыркнул Том, проходя к стулу.
Волан-де-Морт проводил все его движения взглядом.
— Сегодня мне отчитаются в проделанной работе Малфоя, и ты будешь в курсе. Если мальчик выдаст себя — ему будет только хуже.
— И что ты сделаешь тогда? Если Снейп даже провалит задание? — деловито поинтересовался Том.
— Тогда будем брать штурмом. Мне нужна смерть Дамблдора, и только после этого весь мир уступит мне, — восторженно заключил Волан-де-Морт, сверкнув красными глазами.
— Зачем тратить столько времени на это дело?..
— Терпение, мой друг, — остановил его тот, взмахнув рукой с волшебной палочкой. — Дамблдор тоже хитрец и быстро подготовится к обороне. Нельзя совершать ошибку.
— Малфой именно её совершит. Я слышал разговор Малфоя и Лестрейнджа сегодня утром и быстро догадался, что даже его папаша не в состоянии справиться с твоими поручениями. Опрометчивый ход, не находишь?
— Мальчишка предупреждён, что его ждёт в случае проваленного задания, — продолжал раздражаться Волан-де-Морт.
— Ты запугал его смертью? Он в любом случае сдохнет от твоей или чужой руки, не важно. Ты поставил Малфоя против Дамблдора, зная, что ему не больше семнадцати лет, и его шансы нулевые. Скажи мне, ты ведь ждёшь его провала, так? — стал подозревать Том, поднимаясь со стула и заглядывая в непроницаемые глаза собеседника. — Ты отправил его на верную смерть, чтобы… чтобы сделать какой-то другой ход, пока Дамблдор отвлечётся на Малфоя?
Волан-де-Морт слабо улыбнулся.
— Почему-то никто до этого не додумался.
— Значит, я прав.
— Малфой в этой игре станет тем, кто в любом случае примет на себя удар. У него есть шанс выйти без потерь, если он сможет одолеть Дамблдора, но если не сможет, то весь мир будет грохотать из-за того, что произошло. Многие поймут, что Хогвартс небезопасен, и находиться рядом с Дамблдором тоже небезопасно. У него не останется рядом практически никого…
— Однако он будет дальше прятать от тебя Поттера.
— Но он же не знает, что у меня есть шпион, и пока Дамблдор прячет Поттера, за его спиной Снейп расправится с ним, а я доберусь до мальчишки.
— Хорошо, тогда другой вопрос: о нашей тайне кто-нибудь знает? О крестражах.
Волан-де-Морт немного нахмурился.
— Я бы узнал об этом.
— Сколько у тебя их? Ты сделал нужное количество?
— Почему тебя это беспокоит?
— Меня беспокоит всё, что касается моей жизни, — спокойно отозвался Том, сдерживая тяжёлый взгляд.
— Я уже говорил, что не имеет смысла обсуждать то, что было. С момента, как ты оказался здесь, у тебя другая жизнь, и она отличается от моей.
Это была плохая попытка узнать о крестражах, однако Том понял, что Волан-де-Морт однозначно не до конца доверяет ему. Стало ясно, что глупо из него вытаскивать информацию и ответы на вопросы кроме тех, что происходит в мире сейчас.
— Ладно, мне дождаться, когда твои псы прибегут за мной вечером или самому спуститься в зал?
Волан-де-Морт усмехнулся.
— Если помнишь, где вторая зала у Малфоев, то в десять часов будь там.
— Помню, — коротко отозвался Том и направился к выходу.
— Не пренебрегай зельем, — бросил ему вслед Волан-де-Морт. — Поскорее избавляйся от последствий перемещения.
Том ничего не ответил и вышел в коридор. Кажется, Волан-де-Морт не знает ни про магию, ни про Гермиону. Неужели он действительно не в курсе происходящего с ним? Если это так и у него действительно другая жизнь, то Том не станет таким, каким видит себя в будущем. Значит, он независим от Волан-де-Морта, а потому может делать всё, что ему вздумается.
Но он не хочет быть участником постройки нового мирового порядка. Он хочет строить его сам и своим путём.
Том вернулся в комнату, достал пачку сигарет и закурил. Подойдя к кровати, он упал на неё, глядя в потолок и медленно выдыхая дым, стал размышлять. С Волан-де-Мортом становилось в принципе всё понятно: он прикидывал, как использовать свалившееся ему на голову оружие, ведь Том и был его оружием в сложившейся ситуации. Это у Волан-де-Морта была куча сторонников, трепетавших, как провинившиеся псы, у него было имя и какая-то власть, у него было оружие, а не наоборот. Может быть, стоило затаиться, сделать видимость, что он ничего не предпринимает и спокойно ожидает задач, результаты которых были в общих интересах?
С глухим щелчком пальцев Том выбросил тлеющую сигарету куда-то на пол и перевернулся на бок.
Стоило затаиться на неделю: понаблюдать за Пожирателями, в том числе и за Долоховым, вызнать обо всех разговорах, проходящих здесь, собрать всю информацию об услышанном и увиденном и сделать выводы. Заодно Волан-де-Морт поймёт, что Том успокоился, и тогда можно будет ожидать чего-то нового и интересного, что в дальнейшем позволит разобраться во всём. Нужно было просто бездействовать. Да, тяжело и не в его стиле, но это явно не то, что мог ожидать от него Волан-де-Морт, и пусть это станет преимуществом. Он хитрый, но Том считал себя ещё хитрее.
Итак, затаиться, как змея, на неделю.
Том так и не прикоснулся к зелью, оставленному Малфоем. Он точно знал, что оно не поможет. Несколько часов он не вставал с постели, пропадая в своих размышлениях, лишь изредка меняя надоевшую позу. Он думал обо всём и сразу. Иногда вспоминал про Гермиону, чувства которой были далеки от радостных. Несколько раз ощущал грудную боль, понимая, что в этот момент она снова плачет, затем пытливость сменялась внутренним опустошением, и в какие-то моменты он пропадал в грёзах сна. Время тянулось бесконечно, дневной свет в комнате долго мерк, и Том поднялся на ноги, когда за окном стояла уже абсолютная темнота.
Он снова закурил сигарету и пришёл к решению, что ему нужно проветриться. Поправив рубашку и отчистив палочкой туфли, Том надел пальто и направился к выходу из мрачного дома. По дороге ему встретилась лишь Нарцисса Малфой, которая коротко взглянула ему в глаза и прошла мимо, не проронив ни слова.
Свежий и морозный воздух пошёл на пользу. Из головы выветрились все мысли, отягощавшие весь день, и, бездумно бредя по дорожкам зимнего сада, Том, наконец, добился внутреннего равновесия, которое смогла перехватить и Гермиона.
Спустя некоторое время он обошёл весь сад и только сейчас осознал, что за весь день у него был один приём пищи, и организм требует насытить себя. Пошёл сильный снегопад, Том неторопливо направился к дому, как вдруг услышал приближающийся звук птичьих крыльев. Он остановился, поднял глаза кверху и, щурясь из-за больших хлопьев мокрого снега, пытался уловить местоположение птицы. Через несколько секунд та оказалась в его кругозоре, подлетела совсем близко, и Том протянул ей свою руку, позволяя сесть на рукав. Дёрнув ленточку на лапке, он подхватил письмо, тут же взмахнул рукой вверх, чтобы сова улетела, настороженно огляделся, мгновенно складывая послание в карман плавным движением.
Вокруг никого не было, и, убедившись в этом, Том подошёл к широкому стволу дерева, облокотился на него таким образом, чтобы из окон никто не смог даже увидеть его фигуру, достал конверт и вскрыл его.
«Лучше не появляйся здесь, иначе я не побоюсь тебя убить! Возьми себя в руки и прекрати злиться! Это невыносимо!» — гласило послание.
Том сразу скомкал бумагу и палочкой поджёг её. Появилось желание отправить Гермионе чуть ли не кричалку в ответ, но, рассудив, что она права — это действительно невыносимо и никто из них ничего сделать пока что не может, — он неторопливо вернулся на дорожку, выбрасывая из головы текст письма. Намеренно заполоняя все свои мысли ужином, Том зашёл в дом и вскоре оказался в столовой.
— Это Вам, — произнесла Нарицсса, единственная сидящая за столом.
Она пила чай из маленькой кружечки, пристально оглядывая гостя. Тот разделся и неторопливо прошёл к столу.
— Благодарю Вас, мадам, — вежливо отозвался Том, присаживаясь на стул.
— Люциус искал Вас, чтобы пригласить на ужин, но не нашёл, — продолжила беседу та, не сводя с него взгляда.
— Наслаждался видами вашего сада, — поддержал разговор Том, взяв в руки приборы. — В зимнее время он очень завораживает.
Нарцисса ничего на это не ответила и посмотрела перед собой, поднеся к губам чашку. Спустя некоторое время она произнесла:
— Вы так же не спустились на обед. Вы не обедаете?
— Прошу прощения, мадам, но я был занят, поэтому пришлось обойтись без обеда, — поднимая взгляд на собеседницу, вежливым тоном ответил Том и коротко улыбнулся.
Нарцисса снова замолчала. Том с любопытством ощущал, как она подбирает слова, чтобы завязать разговор и узнать о нём что-то больше.
— Как Вам ваши апартаменты? Вас всё устраивает?
— Да, мадам, спасибо за гостеприимство, — снова улыбнулся Том и поднёс к своим губам чашку. — Комната очень уютная и располагает всеми удобствами.
Затем он сделал глоток, опустил чашку вниз и деловито спросил:
— Простите, мадам, как я могу к Вам обращаться?
— Нарцисса. Прошу Вас, не обращайтесь ко мне как-то иначе.
Тот кивнул.
— А я как могу к Вам обращаться?
— Называйте меня Том.
— А Ваша?..
— Я не люблю свою фамилию. Просто Том.
Теперь Нарцисса кивнула ему.
— Том, Вы вчера прибыли с Антонином поздно вечером и… — она запнулась, не решаясь продолжить.
Тот не стал ей помогать и решил дождаться, когда собеседница закончит свою мысль.
— …откуда Вы прибыли? Раньше я с Вами нигде не встречалась.
— А Вы встречаетесь со всеми, кто хоть как-то связан с Долоховым? — продолжал вежливо улыбаться Том, с прикрытым удовольствием наблюдая за замешательством, появившемся на женском лице.
— Нет, Вы меня неправильно поняли.
— Может быть, стоит задавать вопросы несколько точнее, чтобы так же точно я мог ответить Вам на интересующий Вас вопрос?
Некоторое время Нарцисса молчала, затем тихо произнесла:
— Вы прибыли с Долоховым к Тёмному лорду?
— Верно, — коротко отозвался Том, не добавляя ничего к ответу и продолжая с интересом наблюдать за собеседницей.
Очевидно, та не решилась узнать что-то большее, поэтому спустя минуту поставила чашку с тихим звуком на блюдце и медленно стала подниматься, расправляя плечи и поправляя тёмное платье. Том тут же поднялся с ней и дождался, когда она отойдёт от стола.
— Приятно было познакомиться, Том, — произнесла Нарцисса, одобрительно взглянув на вежливый жест собеседника.
— Взаимно, мадам, — кивнул тот и опустился на своё место, когда та покинула столовую.
Том лениво проткнул кусок ветчины вилкой, затем замер на несколько секунд и бросил обратно в тарелку, чувствуя, что аппетит в нём не разыгрался. Нырнув в карман за сигаретой, он подкурил её и откинулся на спинку стула. Прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, Том не почувствовал присутствия чужих эмоций — видимо, Гермиона легла спать. Но сколько же сейчас времени тогда?
Его рука взметнулась наверх, и, задрав немного рубашку, он взглянул на часы. Стрелка, приближающаяся к назначенному времени, чуть ли не кричала, что если сейчас же не пойти во вторую залу поместья, то он опоздает, поэтому, быстро поднявшись со стула и кинув сигарету в чашку с недопитым чаем, он схватил пальто и чуть ли не бегом направился к месту.
В большом зале, освещённом множеством свечей, за длинным столом собрались волшебники. Они переглядывались друг с другом, некоторые о чём-то тихо разговаривали, а другие взирали на Волан-де-Морта, сидящего во главе стола. Но с приходом Тома все разговоры тут же прекратились, и множество пар глаз заинтересованно уставились на него. Тот заметил единственное свободное место и с невозмутимым видом прошёл по левому краю, приближаясь к Волан-де-Морту. Он предложил Тому присесть, махнув рукой на стул возле себя, и внезапно раздался чей-то насмешливый возглас из середины зала:
— У нас пополнение, милорд?
— Да ещё и молодое, — подхватил другой голос где-то недалеко.
Мужчина, сидящий рядом с Томом, насмешливо добавил:
— У него молоко на губах не обсохло.
Беллатриса звонко рассмеялась, и некоторые подхватили её смех. Том лениво повернул голову к мужчине, взглянув на него с безразличием. Сегодня было явно не то расположение духа, чтобы отнестись к бестолковым псам Волан-де-Морта снисходительно. Он резко поднялся со стула, его рука мгновенно схватила мужчину за горло, а вторая подставила к щеке палочку. Белые нити, как разряд тока, прошлись по всему телу волшебника с яркой вспышкой, и тот конвульсивно дёрнулся, всхлипнув и выпучив глаза.
Послышалось мельтешение — некоторые волшебники вооружились палочками, но их остановил спокойный голос Волан-де-Морта:
— Тише, господа.
Том оттолкнул от себя сидящего на стуле парализованного мужчину, и тот с глухим стуком упал на пол.
— Хвост, убери его, — махнул рукой Волан-де-Морт в сторону неподвижного волшебника.
Том повернулся к столу и занял обратно своё место, мельком оглядев остальных пустым взглядом. Никто больше не проронил ни звука, а за его спиной засуетился низенький волшебник. Том посмотрел перед собой, затем поднял взгляд на напротив сидящего мужчину, который пристально разглядывал его чёрными глазами с бесстрастным выражением лица. Том сдержал его взгляд, и оба медленно отвели глаза в одно и то же время, когда заговорил Волан-де-Морт со слабой улыбкой на губах:
— Господа, вы правы — у нас небольшое пополнение, но не будем об этом.
Его взгляд скользнул по всем присутствующим и остановился на одном волшебнике.
— Давайте начнём с министерских дел. Августус.
Том с интересом поднял голову, взглянул на волшебника и зацепил его изучающий взгляд, который тут же был переведён на Волан-де-Морта.
— В министерстве за последнюю неделю внесли ещё несколько усовершенствованных преобразований, мой лорд, — уверенным и надменным тоном заговорил он, как будто нарочно растягивая некоторые слова, чтобы акцентировать на чём-то внимание.
— Очень интересно, Руквуд, — ответил Волан-де-Морт. — И какие же?
— В первую очередь, снова сменили систему контроля, и теперь каждый волшебник при входе и выходе из атриума должен пройти проверку на подлинность волшебной палочки…
— Они заставляют лишиться оружия на целую минуту, пока их сканер будет считывать информацию о каждом! Из-за этого возникают слишком плотные движения во всём атриуме… — поддержал другой волшебник таким тоном, словно каждое слово было ругательством.
— Ближе к делу, — добродушно произнёс Волан-де-Морт и с усмешкой добавил: — Нам не обязательно знать, как вы там толкаетесь по утрам, чтобы попасть в министерство.
Послышался женский смешок, и Том посмотрел на Беллатрису, сузив глаза.
— Дело не в системе прохода, милорд, — продолжил Руквуд с выразительной интонацией, словно пытался заинтриговать присутствующих, — а в том, с чем связана новая система. Как я узнал, в аврорате происходят некоторые странности в связи с назначением нового начальника центра. Если опираться на мои источники, у них идёт разлад в работе, и агенты стали делиться на три категории. Одни поддерживают новую структуру работы центра, другие выражают свою недоверчивость, а третьи пока что остаются в стороне и настороженно наблюдают, к чему это приведёт.
— Как проверка палочек связана с авроратом? — задал кто-то вопрос.
— Дело в том, что недавно был обнаружен аврор под оборотным зельем, — пристально глядя в красные глаза, отозвался Руквуд.
Том перевёл взгляд на Волан-де-Морта, пытаясь понять, знает ли он об этом, но, судя по заинтересованному виду змееподобного лица, можно было сделать вывод, что для него это тоже интересная новость. Кто-то плетёт интриги кроме Волан-де-Морта?
— Зачем проверять палочки, если для распознавания оборотного зелья можно использовать магический водопад, смывающий любые чары? — спросила Беллатриса Лестрейндж.
— А затем, что, кроме оборотного зелья, волшебник был под сильнейшим Империусом, а он, Беллатриса, не всякий раз смывается этой водичкой.
— Ты хочешь сказать, что кто-то вывел из строя одного аврора, использовал его внешность для проникновения в министерство человеком, который при этом был под Империусом? — уточнил Волан-де-Морт.
Руквуд самодовольно улыбнулся. Том понял, что тот до последнего сомневался, не стоит ли за этим Волан-де-Морт? Оказалось, для него это тоже новость.
— Именно так, мой лорд.
— Кем был этот волшебник, что попал под действие двух заклятий?
— Ещё один аврор. Они оба — супруги. Элизабет и Роберт Фауст. Мадам Фауст опоили оборотным зельем, превратив в мистера Фауста, и наложили Империус. Более того, в тот день присутствовала ещё одна мадам Фауст, как вы понимаете, не она, а другой волшебник под оборотным зельем. И именно лже-мадам Фауст сдала аврорам настоящую мадам Фауст, находящуюся под оборотным зельем в образе своего супруга. Она заявила, что это не её муж и что он околдован.
Надолго повисла тишина. Все размышляли об услышанном, и даже Том пытался понять логику в этом инциденте. Он достал из кармана пачку сигарет и зажигалку и спустя несколько секунд уже курил. Почти все посмотрели на него и Волан-де-Морта, но последний даже не обратил на это внимания. Очевидно, здесь никому не было позволено курить, что и удивило остальных.
— Что-то я не могу уловить логику этого манёвра, — медленно и надменно отозвался мужчина, сидящий напротив Тома. — По вашим словам, какой-то волшебник опоил зельем женщину, выдав её за мужчину, и ещё один волшебник также оказался под оборотным зельем в образе этой же женщины и сдал её?
Снова повисла тишина.
— Это мог быть не кто-то другой в образе лже-мадам Фауст, а именно сам зачинщик этого инцидента, — подал свой голос Долохов. — Во всяком случае, это логичнее. Зачем привлекать ещё одно лицо в этот манёвр?
— Возможно, — согласился Руквуд, посмотрев на Долохова. — Я тоже думаю именно так. Лже-мадам Фауст — это и был тот самый волшебник, что опоил настоящую мадам Фауст оборотным зельем. Но зачем ему нужно было вскрывать этот факт? Зачем он наложил заклинание и сам же сдал свои действия?
Волан-де-Морт продолжал молчать, выслушивая размышления своих приспешников.
— Полагаю, лже-мадам Фауст не удалось задержать? — спросил Долохов.
— Нет. Под её видом волшебник указал, что это не настоящий муж, и пока снимали все заклинания и увидели, что это настоящая мадам Фауст, лже-мадам исчезла из штаба без следа.
— Что сделали с настоящей мадам Фауст? Её же наверняка допрашивали! Наверняка вычистили все мозги, чтобы узнать, кто кукловод! — не выдержала Беллатриса.
— Не знаю, по какой причине, но допрос отложили на несколько часов, отвлекаясь на поиски лже-мадам, — пояснил Руквуд. — Когда авроры пришли допрашивать в комнату, там… мадам Фауст была мертва.
— Что?! — не сдержала своего удивления Беллатриса. — Ты хочешь сказать, что она покончила с собой?!
— Нет. Её убили.
— Внутри аврората убили одного из своих?!
— Это значит только одно: среди авроров оставался предатель, который воспользовался замешательством, проник в комнату, где дожидалась допроса мадам Фауст, и убил её, — сделал вывод Антонин, посмотрев на Беллатрису.
— Есть какие-то подозрения у авроров — кто это может быть? — наконец, подал голос Волан-де-Морт.
— Следить за местом будущего допроса оставили Нимфадору Тонкс. Она единственная была там в тот момент, когда всё это происходило, — ответил Руквуд.
— Её допросили?
— Даже пытали. Девчонка ничего не видела и не знает.
— И какая участь ей досталась? — более чем заинтересованно спросила Беллатриса у Руквуда.
— Её отпустили, но держат на примете. Девчонка в самом деле ничего не видела, как говорят мои источники.
Все снова замолчали. Том посмотрел на Волан-де-Морта, рассеянно разглядывающего перед собой поверхность стола.
— Август, докладывай мне каждый день об этом разбирательстве.
— Что Вы думаете по этому поводу, милорд? — спокойным голосом спросил мужчина, сидящий напротив Тома. — Вы считаете, это провокация, чтобы авроры отвлеклись на внутренние проблемы штаба?
— Похоже на то, — медленно согласился Волан-де-Морт. — Но неизвестно с какой целью и кто в этом заинтересован.
— Милорд, возможно, этот волшебник решил отвлечь аврорат от охраны школы? — предположил Антонин.
— Хорошее предположение, — поддержал Руквуд. — В самом деле, большинство сил бросили на внутреннюю неразбериху в штабе. Охрана школы ослабла, так как не могут доверять теперь всем аврорам, зная, что затаился шпион среди них.
— Но зачем кому-то ослаблять охрану школы? Это может быть только в наших интересах, но не в чьих-либо, — холодно возразил мужчина, сидящий напротив Тома.
— Северус, Дамблдору об этом уже что-нибудь известно? — обратился к нему Волан-де-Морт.
Том стал ещё внимательнее рассматривать чёрные сузившиеся зрачки волшебника. Вот, значит, как выглядит успешный шпион Волан-де-Морта, дурачащий Дамблдора долгие годы.
— Сегодня его не было в школе, но смею предположить: Дамблдор в курсе вчерашнего инцидента. Мер по усилению защиты со стороны преподавателей никаких не прилагалось. Я и сам узнал об этом только сейчас, а остальные подавно ничего не знают.
— Но вопрос остаётся открытым: кому понадобилось пробивать брешь в защите школы? — произнёс Антонин.
— А главное — зачем? — добавил Северус, посмотрев на Волан-де-Морта.
— Люциус, скажи мне, — медленно обратился Волан-де-Морт, — твой сын не ставил тебя в известность о чём-нибудь необычном?
— Никак нет, мой лорд, — дрогнувшим голосом отозвался Малфой.
Том догадался, что Волан-де-Морт думает о развернувшихся делах в кругу своих Пожирателей смерти, причём за его спиной.
— Логично предположить, — медленно заговорил Антонин, опираясь локтями на стол и обнажая белоснежные манжеты из-под плаща, — что организатор этого манёвра находится… среди нас.
Все моментально между собой растерянно переглянулись, а Волан-де-Морт поджал губы, пристально оглядывая каждого.
— Хотел бы я знать кто и зачем. У инициатора есть одна минута, чтобы признаться.
Все молчали, напряжённо глядя на Волан-де-Морта или перед собой. Том пребывал в изумлении от развернувшихся событий, так же внимательно разглядывая всех собравшихся. Интересно, кто же осмелился затеять какую-то игру за спиной Волан-де-Морта?
— Хорошо, — спустя две минуты спокойно продолжил тот, выпрямляясь. — На этом пока остановимся. Руквуд, Долохов, Снейп — в мой кабинет.
Все поднялись со своих мест и быстро направились к выходу. Волан-де-Морт обратился к Тому, который оставался сидеть на стуле, ожидая, когда остальные выйдут:
— Ты тоже.
Том поднялся и последовал за четырьмя волшебниками. Когда они оказались в кабинете, Волан-де-Морт произнёс:
— Полагаю, у вас есть идеи на этот счёт?
— Я уверен в своих агентах, мой лорд, это абсолютно правдивая информация.
— Да, Август, но дело в том, что кроме нас никто не имеет интереса проворачивать такое дело, — сказал Антонин. — Непонятна причина ведения игры за спиной у вас. И… милорд, вы же понимаете, что этот волшебник из министерства или как-то связан с министерством? Если предположить, что он и был лже-мадам Фауст, то явно должен знать все ходы и структуру самого штаба.
— А если предположить, что он снова воспользовался чужими руками, и не он был этой лже-мадам Фауст, то не обязательно ему знать всю структуру штаба, а значит, этот волшебник не обязательно относится к министерским, — добавил Северус и усмехнулся.
— Зачем ему втягивать ещё больше лиц в министерство? — не согласился Руквуд.
— Северус может быть прав: если волшебник не из министерства, то втянул лицо, которое из него, а точнее из аврората, — произнёс Долохов.
— Почти все авроры прекрасно сопротивляются Империусу, — качнул головой Руквуд.
— Не забывай, что среди них есть молодые, которые только-только прошли обучение, — заметил Долохов.
— Нимфадора Тонкс, — неожиданно вступил в разговор Том, собрав на себе все взгляды. — Именно она охраняла комнату для допроса, где находилась настоящая мадам Фауст.
— Её допросили, — не согласился Руквуд, качнув головой. — Она первая попала под раздачу, и в её голове ничего не обнаружили.
— Да, не обнаружили, если в тот момент охраняла бы настоящая Тонкс, — спокойно отозвался Том.
Волан-де-Морт с интересом склонил голову набок, разглядывая свою юную копию, и спросил:
— Ты думаешь, девчонку тоже вывели из строя, опоив оборотным зельем, а затем подложили фальшивые воспоминания, в которых она без происшествий охраняла кабинет допросов?
— Это один из вариантов, — кивнул Том. — Или даже более логичный: она оказалась под Империусом и на несколько секунд вышла из зоны видимости за объектом, что дало шанс настоящему преступнику убить в этот момент мадам Фауст. Авроры вряд ли заметили такую деталь, что Тонкс могла потерять из видимости свой объект наблюдения на какие-то секунды.
Руквуд и Снейп изумлённо уставились на Тома, приподняв брови.
— Он прав, — поддержал Антонин. — Исходя из этого, лже-мадам Фауст была не тем волшебником, что устроил этот спектакль. Она была отвлекающим манёвром, а в этот момент настоящий инициатор, наложив Империус на Тонкс, потратил пять секунд на то, чтобы убить Фауст заклятием, и скрылся. Ему явно не нужны были свидетели.
— Кто бы это ни был, — медленно заговорил Снейп, — но он прекрасно разработал план, и можно говорить, он у него успешно удался.
— Это может быть кто угодно, но неплохо умеющий править память, — задумчиво произнёс Волан-де-Морт.
— Не обязательно, — качнул головой Долохов. — Тонкс — молодой сотрудник, и вряд ли у неё хватит опыта, как у Грюма, чтобы распознавать врага за своей спиной или не поддаваться всем манипуляциям. Кстати, Август, её отстранили от работы?
— Нет, наоборот, ей позволили охранять школу. Там слишком мало авроров осталось, потому что штаб почти никому не может доверять. В связи с уменьшением кадров даже Тонкс отправили туда после этого инцидента, ведь она прошла проверку, а значит, штаб ей может доверять.
— Цель неизвестного заключалась в том, чтобы ослабить охрану школы, — заключил Волан-де-Морт. — Но для чего? Или кого?
В этот момент Том понял, что ему был открыт свободный доступ в школу. Из всего разговора он точно знал, что Тонкс охраняет территорию замка и при этом не способна противиться мощнейшему заклинанию Имериуса, а он умел мощно его накладывать. К тому же умел чистить память, и на примере волшебника, провернувшего эту авантюру, узнал, что авроры не в состоянии обратить внимание на такие мелочи, как потеря объекта из поля зрения на несколько секунд. Более того, Тонкс вошла в группу авроров, которым мог доверять аврорат, а значит, её больше никто проверять и подозревать ни в чём не будет. У Тома сложилось ощущение, что тот волшебник как для него открыл путь в школу, однако это была глупая мысль, потому что тут его никто не знал, да и появился он здесь буквально вчера.
Молчали долго, пока Волан-де-Морт с раздражением не произнёс:
— Значит, слушаем меня. Северус, ты докладываешь мне обо всём, что происходит в школе. Каждое изменение, каждые действия и все решения Дамблдора.
Тот кивнул.
— Августус, продолжаешь держать меня в курсе всего, что происходит в аврорате. Любое их действие и решение.
Руквуд кивнул.
— Вы оба можете идти, — отпустил их Волан-де-Морт и, дождавшись, когда те покинут кабинет, продолжил: — Что касается вас: вы прекрасно владеете ментальной магией, поэтому ваша задача аккуратно допросить девчонку и…
— Тонкс?
— Да, её.
— Я могу справиться один, — вызвался Том, коротко взглянув на Долохова.
— Сами разберётесь, кто из вас что будет делать, потому что это ещё не всё. Мне нужно, чтобы вы завладели расположением Руквуда.
— Ты полагаешь, Августус ведёт двойную игру? — нахмурился Том. — Какой ему смысл затевать всё это, а затем первому же докладывать тебе о произошедшем?
— Здесь всё логично, — отозвался Антонин. — Руквуд затеял и сообщил об этом первым, а значит, по логике вещей, он останется самым последним подозреваемым в этом деле. Пока Тёмный лорд ищет среди своих сторонников крысу, он проворачивает свои дела, конечная цель которых неизвестна.
— Согласен, — кивнул Том, — но почему его просто не допросить?
— Мы не знаем, кто может быть с ним в деле. Если допросим его, остальных можем спугнуть, и кто-то продолжит его дело, — рассудил Долохов.
— Тогда не понимаю, какой смысл им плести за твоей спиной интриги? — обратился Том к Волан-де-Морту.
— Причин может быть достаточно, но у Руквуда их ещё больше.
— Почему?
— Помнишь его сестру? — с улыбкой спросил Антонин. — Я тебе потом расскажу ту историю.
— Хорошо, но даже если кто-то пробивает оборону школы, то это не влияет на твою власть!
— Это влияет на возможность Малфоя убить директора. Тот может что-то пронюхать, если уже не начал этого делать, и шансов даже Снейпу останется слишком мало, чтобы воплотить мою идею в жизнь, а брать замок штурмом — очень плохая идея, — недовольно отозвался Волан-де-Морт.
— Твою мать! — выругался Том и усмехнулся. — Что за интрижки у вас тут творятся? С ума сойти можно.
— Это началось со вчерашнего дня, — заметил Волан-де-Морт, затем глубоко вздохнул и продолжил: — Втирайтесь, как хотите, к Руквуду, следите за каждым его движением и про Тонкс не забудьте. Теперь идите.
Антонин поправил белоснежный воротник и направился к выходу, в то время как Том остался стоять на месте. Дождавшись, когда дверь закроется, он спросил:
— А что собираешься делать ты?
— Допрашивать остальных, — холодно ответил Волан-де-Морт.
— Скажи мне, почему ты доверяешь Снейпу? Не мог ли он провернуть это дело? Он же у тебя прекрасный двойной агент, и раз дурачит Дамблдора, то может дурачить и тебя.
— У Снейпа как минимум нет возможности заниматься подобным, когда весь день он находится в школе. Более того, ни с кем из моих слуг он даже не общается. Ему бы потребовались выходы на министерство, на авроров…
— Вот именно, он мог завербовать любого аврора, раз они находятся у школы, — возразил Том, склонив голову вбок.
— Я его допрошу, но уверен, что это не он, — надменно произнёс Волан-де-Морт и отвернулся.
Том покачал головой, чувствуя раздражение.
— Ладно, а почему ты доверяешь Долохову?
— Он не ошибся ни в одних своих предположениях. Согласись, быть затейником происшествия и помогать при этом мне быстрее обнаружить его, выражая все логичные и почти безошибочные мысли… как-то глупо, не находишь?
— Это может быть ловушка.
— Вот ты и выяснишь это. Но я всё равно уверен, Долохов тут ни при чём. Помогать мне раскрыть самого себя хорошими доводами — глупо.
Том согласился с его суждениями. По идее, Долохову действительно можно доверять.
— А почему ты доверяешь мне? Ведь это случилось как только появился я.
Волан-де-Морт обернулся и встретился с непроницаемым взглядом.
— Тебе нужны были бы помощники, а так быстро ты бы не нашёл их. Ты весь вчерашний вечер и сегодняшний день никуда не выходил.
— Но вчера весь день я был один и не встретился ещё с тобой, — с улыбкой отозвался Том. — Ты даже не спросил, что я делал полдня, пока не пришёл к тебе.
— Читал газеты, разве нет? Искал способ найти меня, разве нет? — в ответ усмехнулся Волан-де-Морт, обходя свой стол и садясь за него.
Том улыбнулся ярче, понимая, что это предсказуемо, и эту предсказуемость его действий видно Волан-де-Морту как на ладони. Да, он читал газеты и искал способ встретиться с самим собой.
— Хорошо, я тебя понял. Завтра займусь этим, — отворачиваясь от собеседника и направляясь к выходу, отозвался Том.
— Не забудь про Долохова. Его тоже следует проверить. На всякий случай.
Том остановился, обернулся и сощурил глаза.
— Разве ты сам не приставил ко мне Долохова ещё вчера, чтобы следить за мной? Зачем мне проверять его, если ты ему доверяешь?
— С чего ты взял, что я его приставил к тебе?
— Предположил. Ты поставил нас работать вместе, — безразлично отозвался Том.
— Нет, вы работаете вместе, потому что только вам я доверяю с большей уверенностью, но ты его проверишь, — произнёс Волан-де-Морт, затем гневно прошипел: — Хотел бы я знать, кто осмелился затевать игры за моей спиной.
Том некоторое время пристально смотрел на него, затем развернулся и покинул кабинет.
Том не стал говорить о кипе газет и мешочке золота, что утром дал ему Долохов. Может быть, Волан-де-Морт и соврал ему, однако Том интуитивно ощущал, что это не ложь — он не приставлял к нему Долохова. Как тогда понимать жест Антонина в его сторону?
Логово Пожирателей смерти оказалось куда интереснее, чем Том себе представлял. Однако его радовало одно: выполняя возложенное задание, он точно мог отсрочить встречу с Гермионой, отвлекаясь на дела; магия, по его предположениям, должна утихнуть, а дальше можно беспрепятственно пользоваться всеми способностями волшебницы и с её помощью добраться до такой странной фигуры, как Северус Снейп. Путь в школу, благодаря манипуляциям какого-то волшебника, учинившего раздор в аврорате, был ему открыт.
========== Глава 4. Между болью и жаждой ==========
Рано утром Том завтракал только в обществе Долохова, что обоим оказалось на руку. Кажется, хозяева не привыкли подниматься в такое время, поэтому можно было беспрепятственно обсудить планы на день.
— Где именно работает Руквуд? — спросил Том, держа в руках ложку с отломанным пирогом.
— В отделе тайн, — отозвался Антонин, притягивая к себе чашку кофе.
— В отделе тайн? — с ноткой удивления переспросил Том и съел ложку пирога, затем невнятно произнёс: — Он же в аврорате работал в Берлине.
— Мы же не в Берлине.
— Он предатель своей страны?
— Благодаря тебе, — кивнул Антонин, ставя чашку на блюдце и поднимая взгляд на собеседника.
— Но как его взяли здесь в министерство? К тому же в отдел тайн? — заинтересованно спросил Том, отложив ложку в сторону.
— Ты собрался вернуться в Англию, а это значило, что всех своих сторонников нужно было раскидать по местам с важными источниками информации. Ну, и Руквуда заставил выйти на наших авроров. После волокиты допросов и бумажных дел его пять лет держали в Германии под прикрытием, чтобы шпионил за немецким правительством. За это время заслужил доверие и доказал преданность нашим властям. Ему удалось добраться до разных разработок немцев, ну и, когда наш штаб понял, что Руквуду там оставаться опасно, и его вот-вот рассекретят, он эмигрировал. Перевели в отдел тайн заниматься разными странностями или чем там они занимаются, не знаю.
— Поэтому у него связи в аврорате? Полагаю, даже очень и очень высокопоставленные.
— Насколько я знаю, наставник, что контролировал его в Берлине, сейчас является кем-то вроде заместителя главы штаба, или секретарь его, или ещё там что-то, но рядом с верхушкой. Пару десятков лет назад он сливал всю информацию Тёмному лорду из аврората и продолжает этим заниматься сейчас.
Том слегка нахмурился, размышляя над услышанным, затем заёрзал на стуле от своих предположений и озвучил их вслух:
— Это Руквуд засёк то пророчество, что находилось в отделе тайн?
— Да, он его обнаружил. Увидел надпись с именем Тёмного лорда и Поттера. Выяснили, что его может прослушать только тот, к кому относится это пророчество, ну и созрел план: заманить мальчишку пророчеством и пришибить его там.
— Подожди, ты хочешь сказать, ему не так важно было услышать окончание пророчества, а только заманить Поттера в министерство и накрыть его там?
Антонин долго молчал, внимательно смотря в глаза Тому, затем медленно отозвался:
— Он просто хотел достать мальчишку. Тёмный лорд был уверен в любопытстве Поттера.
— Меня смущает, что у него самого не было яркого любопытства в отношении пророчества, — усмехнулся Том, притянув к себе чашку кофе.
— Будь ему двадцать лет, уверен, в таком случае, он не устоял бы перед своим любопытством, — поддержал усмешку Антонин своим смехом.
Том слабо улыбнулся и отпил кофе. Почему Волан-де-Морт жадно не интересовался пророчеством? Разве разумно игнорировать вторую его часть? Мало ли что там может быть сказано?
— Как ты думаешь, кто провернул дело с аврорами? — тихо спросил он спустя минуту.
Антонин расправил плечи и также тихо ответил:
— Думаю, не зря Тёмный лорд приставил нас к Руквуду. Он умеет скрываться. Пять лет как-никак под носом у врагов работал.
— Это я понял, но цель? Какой ему смысл делать что-то за его спиной? Риски не оправданы, — чуть склонившись над столом, отозвался Том.
— Думаю, его цель должна оправдывать этот риск, раз он решился на такое. В любом случае, это ещё не доказано и просто нужно проверить.
— Бери на себя Руквуда, а я — Тонкс, — спокойно решил Том. — Если это, в самом деле, Руквуд, то он меня явно опасается и не подпустит к себе.
— Я уже пришёл к такому решению, — кивнул Антонин.
— А что ты думаешь насчёт Снейпа?
— А что о нём думать?
Том сощурил глаза, пронзительно глядя на Долохова, и спустя несколько секунд медленно произнёс:
— Ему проще всего было провернуть это дело.
— Он постоянно в школе…
— Вот именно, у него самая прямая связь с аврорами, что охраняют замок.
Антонин с минуту молчал, затем отозвался:
— У него должен быть весомый аргумент так поступить.
— Он — шпион под носом у Дамблдора. Чем тебе не аргумент, что он шпионит не для Волан-де-Морта, а для старика?
— Не логично. Зачем Дамблдору сеять раздор в аврорате? Из-за этого оборона школы только уменьшилась. Какой ему смысл подрывать свою же оборону?
— Не знаю, например, Дамблдор знает, что у Волан-де-Морта есть крыса в аврорате, и ему крайне нежелательно, чтобы непроверенные люди аврората охраняли школу, ведь тогда можно решить, что Волан-де-Морт пойдёт действовать в лоб при удобной возможности. А сейчас там остались только проверенные штабом авроры, и они до конца будут давать отпор.
— Не называй его по имени, — медленно отозвался Долохов, взяв конфету и закинув её в рот. — Никто к нему так не обращается. Он не любит этого.
Том усмехнулся и покачал головой.
— Его здесь нет, поэтому буду называть себя так, как я этого хочу.
Антонин насмешливо улыбнулся, откинувшись на спинку стула, и закинул ногу на ногу.
— Значит, ты полагаешь, что Дамблдор с помощью Снейпа решил ослабить влияние авроров у замка, дабы избежать предателей, которые смогут провести нас в школу?
— Если Снейп настоящий шпион Дамблдора, то да. Если нет, то дело не в нём.
— А мне кажется, это опасный ход, даже со стороны директора — ослабить защиту замка. Да, и Снейп здесь не причём. Он предан Тёмному лорду и выдаёт ему такую информацию, которую никто достать не может.
— Тогда объясни мне, что мешает Снейпу разыгрывать спектакль перед Волан-де-Мортом так же, как и перед Дамблдором? Я бы засомневался в его… компетентности.
— В любом случае, ты знаешь слабое звено в обороне — Нимфадора Тонкс. Я не ошибусь, если ты захочешь проникнуть на территорию школы, и это настоящий шанс. Прорываться толпой Пожирателей — это рискованно, но одному — нет. Уверен, ты с ней поладишь, — насмешливо улыбнулся Долохов, поправляя рукава.
Том склонил голову вбок и со слабой улыбкой на губах отозвался:
— С чего ты взял, что я захочу проникнуть на территорию школы, Антонин?
— Мне кажется, тебе не даёт покоя вопрос о пророчестве и о Снейпе, — коротко усмехнулся тот, посмотрел на свои туфли и продолжил: — Смею предположить, что все ответы на вопросы ты решил искать там ещё вчера, нет?
Долохов посмотрел на Тома с таким видом, словно ему не нужно признание в правоте его слов — это и так было очевидным. Тот лишь немного сузил глаза, приоткрыл рот и не сразу ответил:
— Верно. Неразбериха в министерстве мне на руку — мне нужен свободный доступ туда — и сделаю это через Тонкс. Думаю, мы с ней действительно поладим.
— Я на твоём месте упирался бы на убеждение её, а не на Империус, — заметил Антонин.
— Ты думаешь, я не смогу подчинить её волю?
— Может быть, сможешь, но она — аврор, и надолго это тебе не поможет. Ты же не один раз собираешься наведываться в Хогвартс, верно? К тому же не забывай, что буквально той ночью у неё были огромные неприятности.
Том склонил голову ещё сильнее, заинтересованно разглядывая лицо Долохова, который улыбался ещё выразительнее, чем минуту назад.
— Когда ты стал таким проницательным, Антонин?
Тот хмыкнул и медленно ответил:
— Я не аврор, но война меня многому научила.
Том опустил глаза на пустую тарелку перед собой. Было чувство, что Долохов разговаривает невидимыми намёками, которые едва удавалось понять. Ощущение какой-то подсказки так и витало в воздухе, но он не мог её уловить.
— Зачем ты дал мне газеты и?..
В этот момент за спиной послышался шум, на который Антонин тут же отвлёкся, выпрямляясь на стуле и спуская ногу на пол, глухо стукнув каблуком. Том обернулся и увидел подходящую к ним группу волшебников: Нарциссу, Люциуса и Беллатрису.
— Доброе утро, господа, — заговорила Нарцисса, первая подошедшая к столу, и Том тут же поднялся со своего места, дожидаясь, когда та присядет. — Антонин, я же просила снимать верхнюю одежду в столовой.
— Я уже ухожу, — произнёс тот, доставая из карманов перчатки.
Он поднялся со стула, ловко и уверенно натягивая их на ладони, пока Люциус и Беллатриса занимали места.
— Какой вежливый мальчик, — томно произнесла Беллатриса с кривоватой улыбкой на губах, наблюдая за тем, как Том опускается обратно на стул.
Слегка сощурив глаза, как хищник, он посмотрел на неё в ответ и очаровательно улыбнулся.
— Идём, — холодно окликнул его Антонин, обходя стол.
— Прошу прощения, — проникновенным тоном обратился Том к Беллатрисе и Нарциссе, поднимаясь со стула и не обращая внимания на Люциуса.
Он прошёл к своим вещам, надел пальто и последовал за Антонином. Уже на выходе из дома тот произнёс:
— Не играйся с Беллатрисой — она довольно безумна в своих… действиях.
— Предлагаешь держаться от неё подальше? — усмехнулся Том, коротко посмотрев на профиль собеседника.
— Если хочешь узнать, что происходит в этом доме, то лучше строй из себя вежливого мальчика для Нарциссы. На Беллатрису это не подействует.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — усмехнулся Том, слегка задетый словами собеседника о том, что ему не удастся найти подход к мадам Лестрейндж.
— Всего лишь предупреждаю, — коротко бросил Антонин, выходя за ограду поместья. — Кафе на Авеню-Фоулс, дом двадцать, в восемь часов — встретимся там.
Том поджал губы, пронаблюдав, как Долохов растворился в воздухе. Что же, а ему следовало подумать, как добраться до Нимфадоры Тонкс.
Утро началось так же, как и вчера — с болезненного ощущения в груди, медленно расползающегося по всему телу. Магия по-прежнему зудила, пыталась вырваться, и Том, как всегда, потратил кучу времени на то, чтобы поймать эмоциональный баланс и поделиться своей выдержкой с Гермионой, которой, к слову, было хуже, чем вчера. Сегодня ему пришлось приложить больше усилий, чтобы та успокоилась и смогла думать о чём-то другом, кроме него и его магии. Он чувствовал, как она тоскует, и его тоска так же пыталась съесть живьём, но Том не давался ей, оттесняя все ненужные эмоции и желания. Ему было тяжелее хотя бы потому, что под контроль приходилось брать не только свои ощущения, но и ощущения Гермионы.
Но это было терпимо, и он надеялся, что через пару дней ему станет легче.
После того, как он привёл себя и мысли в порядок, до завтрака Том размышлял о том, к чему сейчас снова пришёл, стоя за оградой поместья Малфоев и рассеянно глядя на раскинувшийся неподалёку старый лес. Про Снейпа стоило пока что забыть, иначе для этого нужно отправляться в школу, а он решил, что туда не ступит ногой целую неделю. Он думал о предстоящем задании и пытался сообразить, с чего ему нужно начать. Мысль пришла мгновенно — кажется, Тонкс иногда заходила в кафе, в котором они познакомились, и было бы логичнее подкараулить её там.
Том трансгрессировал в магический переулок и попал под мелкий дождь. Здесь было пасмурно, мрачно и пусто. Глупо идти в кафе и весь день выжидать появление своего объекта, лишний раз привлекая внимание хозяйки заведения и редких посетителей, поэтому он сначала прошёл мимо, мельком заглянув в окно, проверив, что волшебницы там нет, и направился дальше. По дороге ему попался книжный магазин, и он зашёл в него. Вдалеке из-за прилавка продавец обратил на него внимание и немного привстал, чтобы лучше видеть посетителя. Том тряхнул головой, сбрасывая с волос мелкие капли дождя и коротко кивнул продавцу.
— Доброе утро, мистер, — поздоровался мужчина, полностью выпрямившись и рассчитывая подойти, но тот его тут же остановил.
— Я всего лишь осмотреться, мистер.
— Хорошо, — немного расстроено отозвался мужчина и сел обратно на своё место.
Том медленно пошёл по рядам стеллажей, внимательно рассматривая корешки новых книг. Не менее десяти минут он разглядывал представленный ассортимент, затем вернулся к началу и снова стал бегать глазами по названиям. Ещё минут через десять определился, выбрал подходящую книгу и прошёл к мужчине, который тут же поднялся и посмотрел на выбранный экземпляр.
— Один галлеон и пятнадцать сиклей.
Том, слегка приподняв бровь в удивлении, достал из кармана две монеты, положил на прилавок и, забирая книгу, произнёс:
— Сдачу не нужно.
Он быстро вышел на улицу и пошёл обратно по переулку. Проходя мимо кафе, заметил, что никого нет, поэтому зашёл в другой магазин. Таким образом, полдня ушло на то, чтобы обойти разные магазины, выжидая, когда появится волшебница, но она так и не появилась. К вечеру карманы были забиты всякой ерундой, которую пришлось купить чуть ли ни в каждой лавочке. Он успел походить по магазинам одежды и приобрести себе разные вещи. Пообщался с некоторыми случайными прохожими, выпил кофе с какой-то женщиной, зашёл в магазин близнецов Уизли и рассмотрел диковинный ассортимент, даже в мрачном переулке побывал, но Тонкс не приходила. Когда время приблизилось к восьми часам вечера, Том медленно прошёл ещё раз мимо закрывающегося кафе и вскоре трансгрессировал на ближайшую знакомую улицу, чтобы добраться до места встречи.
В кафе уже ждал Долохов, сидя за столом, на котором стояли две чашки кофе, издающие пар. Со стиснутыми от злости зубами и пустым взглядом Том прошёл к знакомому и сел, оглядевшись по сторонам.
— Это маггловское кафе, — произнёс Антонин, внимательно рассматривая подошедшего, а затем махнул рукой: — Кофе?
Том молча опустил взгляд на чашку и лениво взял её в руки.
— Вижу, сегодня неудачный день? Не встретил?
Тот качнул головой, не поднимая взгляда. Ему совсем не хотелось разговаривать о потраченном впустую дне. Раздражение пыталось овладеть им, но Том старался бороться с этим, чувствуя, как Гермионе становится ужасно плохо. Не хватало ещё снова переживать девчачью истерику, которая закончится для Тома тем, что он разобьёт здесь всё к чертям. Желание в принципе уже было для этого и не маленькое.
— Выяснил, как она выглядит хотя бы? — продолжал интересоваться Антонин.
— Да, выяснил. Пока безрезультатно, — уставшим голосом отозвался Том и, наконец, подняв глаза на собеседника, спросил: — А у тебя что?
— Пил горячий шоколад с Руквудом.
— Отлично, — усмехнулся тот, качнув головой, — я на улице под дождём носился, а ты пил горячий шоколад.
— Уверен, ты выпьешь его завтра с Тонкс, — усмехнулся Антонин.
— Не говори мне сейчас о ней, — раздражённо отозвался Том, поморщившись и снова опустив глаза на чашку кофе. — Лучше расскажи, что тебе удалось выяснить.
Раздражение уже переходило в ярость, и лавина тепла стала плавить чувства Тома, заставляя Гермиону страдать хуже прежнего.
Только не сейчас, только не в этот момент!..
— Мы мило побеседовали с ним, заговорили о вчерашнем собрании и знаешь что? Август подозревает тебя, — насмешливо произнёс Антонин, вальяжно откинувшись на спинку стула в руках с чашкой кофе.
Том мгновенно поднял на него глаза и сдвинул брови, забыв о злости, о Гермионе, о магии.
— Что?
Долохов рассмеялся.
— Август думает, это я всё подстроил? — насмешливо переспросил Том, сощурив глаза.
— Угу, — протянул Антонин, с любопытством рассматривая заострённое от напряжения лицо.
— И что ты ему сказал?
— Согласись, было бы глупо разубеждать его, — отозвался тот и сделал глоток. — Во всяком случае, сейчас.
— А чем он аргументировал свои подозрения?
— Знаешь ли, он очень удивился, узнав тебя на собрании. Конечно, ты с ним даже не знаком, но вот что я тебе скажу: Руквуд очень осторожный и сообразительный волшебник. Его в аврорат взяли за феноменальные способности к ментальной магии, там он занимался долгое время тем, что допрашивал наших агентов, пока ты не смог перетащить его на сторону Англии. Ох, тяжело тебе это далось, Том. Очень тяжело.
Антонин оскалился, качнув головой, отпил кофе и продолжил более спокойным голосом:
— Его сестра — Астрид Руквуд — помнишь её?
— Виделся пару дней назад, — усмехнулся Том.
— Хочешь знать, что ты с ней сделал? Как ты заставил Августа стать предателем своей страны и перебежать на твою сторону?
— Не убил же я её? — слегка приподнял бровь тот, ожидая ответа.
— Ты одурачил её, как самую глупую овечку. Она носилась за тобой хуже любой собаки, поддерживая каждое твоё слово. Ты заставил её выбирать между тобой и братом, и, конечно же, она выбрала тебя! У тебя не всё гладко стало складываться с немецким авроратом, Руквуд бесился до безумия, нам пришлось пережить множество стычек, но ты был непоколебим, — тебе нужен был Августус. Тогда ты забрал с собой в Англию Астрид, и любящий братец пришёл вернуть её назад, ведь он знал, что его сестра просто пешка в твоей игре, а та, наивная, не верила в это. Ты поставил ему условие, что отпустишь её, если тот вступит в твои ряды и будет твоим шпионом.
— Я сдержал своё обещание?
Антонин качнул головой и на несколько мгновений закусил губу.
— В 1956 году был взрыв прямо в редакции маггловской газеты, а под ней находился бар. В тот день Астрид должна была встретиться с тобой, но ты не успел туда явиться — взрыв произошёл буквально за пять-десять минут до предполагаемого времени встречи. Она не выжила.
— Полагаю, Август винил в этом меня? — безразлично спросил Том.
— Разумеется.
— Но как же он сейчас продолжает быть Пожирателем смерти и шпионить в министерстве?
— Руквуд уже тогда боялся тебя, как и остальные.
— Но это же был несчастный случай, — слегка удивился тот. — Ещё немного, и я с ней же мог взлететь на воздух…
— Нет, — качнул головой Антонин.
— Почему же?
— Ты не собирался к ней на встречу. Дело в том, что это я подорвал газетную редакцию по твоему указанию. Астрид многое знала, и ты не мог позволить просто так уйти ей.
— Вот как? — с лёгким ошеломлением на лице усмехнулся Том. — Поэтому ты говоришь, что у него много оснований ненавидеть Волан-де-Морта?
— У него много оснований ненавидеть его и отомстить тебе.
— Я-то здесь причём? Я с ним даже не знаком.
— Тебе всего лишь двадцать лет, и не ты стоишь за нишей власти на сегодняшний день, а Тёмный лорд. Если до него он ни в коем случае добраться не может и даже не допускает мысли, то до тебя — запросто.
Том склонил голову вбок, приоткрыл рот, чтобы ответить, и не сразу произнёс недоверчивым тоном:
— Ты сейчас шутишь?
— Именно за таким, как ты, носилась его сестрица, а не за Тёмным лордом. Я знаю, о чём говорю, и сегодня беседу вёл с ним я, а не ты.
— Он же понимает, что это глупо — пытаться мстить мне за спиной у Волан-де-Морта, — с улыбкой на губах отозвался Том.
— Он знает, как ты ведёшь дела, и инцидент с авроратом очень похож на твой стиль, — спокойно отозвался Антонин.
— И что ему это даст? Он думает подорвать доверие Волан-де-Морта ко мне?
— Полагаю, именно так. Интересно будет посмотреть, как он преподнесёт свои догадки Тёмному лорду.
— Он ему не поверит, — решительно отозвался Том, качнув головой и с пустотой в глазах посмотрев на собеседника. — Он сам думает, что это Руквуд.
— Не поверит, но надломить и так ваши странные взаимоотношения вполне может.
Том опустил голову, задумавшись. Выходит, Август Руквуд совсем не обрадовался появлению Тома и много лет пылает ненавистью из-за смерти своей сестры. Если он так любил её, что пошёл на предательство своей страны и вышел на вынужденный шпионаж для аврората его государства, то совсем не удивительно, что через несколько десятков лет Августус до сих пор жаждет мести, пронося в своём сердце яд. Как же глупо любить кого-то! Это вызвало усмешку на губах Тома и, подняв голову, он произнёс:
— Значит, по твоим предположениям, это Руквуд устроил заварушку с какой-то неизвестной целью, а тут под руку попадаюсь я, и он собирается свалить это на меня. Умно, конечно, но в то же время ужасно глупо.
— Я вытащу из него всю информацию — это вопрос времени. Если он пойдёт к Тёмному лорду с рассуждениями о тебе, то ему будет хуже. Пока Августус не решается на это. Возможно, продумывает хорошенько свой план по убеждению в причастности тебя к этому.
Том не шелохнулся. Обрести врага буквально на третий день нахождения в этом мире было довольно необычно. Хорошо. Если Руквуд обозначил ему эту роль, то играть Том собирается по своим правилам.
Его пристальный взгляд скользнул по лицу собеседника, и Том медленно спросил, сощурив глаза:
— Антонин, а почему ты мне доверяешь? Почему ты думаешь, что это не я? Ведь это в моём стиле.
Тот облокотился на стол локтями, приблизившись к Тому, и ответил:
— Тёмный лорд доверяет тебе, но дело даже не в этом. Я точно знаю, что оказавшись здесь, ты сразу начал искать его. В конце концов, зачем тебе прорывать оборону школы?
— Вообще-то сегодня ты выразил свою мысль о том, что я попытаюсь проникнуть туда, — невинным тоном напомнил тот.
— Но ты же пошёл искать ответы сначала у Тёмного лорда — это первая твоя мысль, и она логичная. Кто,как не ты сам ответишь себе на вопросы?
— Всё несколько не так, как я предполагал, — снова начал раздражаться Том.
— Я тебя предупредил, что сейчас другое время, и Тёмный лорд — это не ты. Успел уже догадаться, что он ничего не знал о твоём появлении?
— Зато такое чувство, что ты заранее знал, — спокойно отозвался Том. — Что ты делал у Лестрейнджей в тот день?
— Приходил по поручению Тёмного лорда. Нужно было привести ему Рудольфуса.
— Ты привёл ему меня, а не Рудольфуса, — напомнил тот.
— Я его встретил ещё до тебя и сообщил, о чём просил меня Тёмный лорд. Не думай, что наша встреча была запланирована, — качнул головой Антонин, делая последний глоток кофе и ставя чашку на блюдце. — Если Тёмный лорд не знал о тебе, то я подавно не мог узнать.
Том ничего на это не ответил, однако понимал, что слова Долохова вполне разумны. Он почувствовал в голове такую кашу, что стало тошнить.
— Ладно, пойдём отсюда. Мне нужно подумать, — напряжённо произнёс он, отодвигая от себя пустую чашку и доставая из кармана пачку сигарет.
Оба встали и направились к выходу из кафе, пока Антонин доставал перчатки, а Том подносил зажигалку, чтобы подкуриться. Оказавшись на улице, где по-прежнему моросил дождь, Том огляделся.
— Ты у Малфоев находишься?
— Пока что да. Я в розыске, — разминая пальцы, обтянутые перчатками, отозвался Долохов.
— Не совсем похоже, — усмехнулся Том, оценивающе оглядывая мужчину с ног до головы, резко выдыхая дым, и оба пошли по тротуару, тихо постукивая каблуками туфель.
— Люди боятся, не выходят из дома, поэтому большинство из нас уже гуляют, где хотят, да и творят всё, что угодно… Сюда.
Антонин завёл Тома в узкий переулок, коснулся локтя и утащил к поместью Малфоев.
— Когда пришьют старика, то жизнь окончательно станет вольной.
— Сомнительный план насчёт Малфоя, не думаешь? — безразлично отозвался Том, заходя на территорию дома.
— Поменьше болтай здесь. Об этом знает слишком мало человек и это держится в секрете.
— Я так понимаю, что здесь одни знают одно, а другие — другое? Никто не владеет полной информацией обо всех планах Волан-де-Морта?
— Да, именно так. Тёмный лорд предпочитает не пересекать людей из разных сфер деятельности. Головорезам не обязательно знать, какую интригу плетёт Тёмный лорд в здании министерства, и наоборот, министерским шпионам не должно быть известно, на какой рейд отправляет он остальных. Что касается Малфоя, то о задании знают лишь единицы, поэтому не смей разговаривать с кем-то об этом.
Том ничего не ответил, и они больше не обмолвились ни одним словом. Оказавшись внутри дома, оба разошлись по своим комнатам, и Том в этот день больше никуда не выходил. Он бросил пакет на стол, выложил все купленные безделушки из карманов, разделся и отправился в ванную комнату. Перед тем, как лечь спать, он с раздражением и тоской вспоминал о Гермионе, и не заметил, как провалился в сон.
Следующее утро было таким же пасмурным. Том не стал спускаться на завтрак, быстро привёл себя в порядок, оделся и покинул дом Малфоев, не встретив никого по пути. Как и вчера, мелкий дождь моросил весь день, и точно так же Том потратил полдня, гуляя по разным магазинам, время от времени проходя мимо кафе. К вечеру он зашёл в неприметный узкий переулок, из которого было видно вход в заведение, остался наблюдать там, опираясь на кирпичную стену и рассматривая не видящих его прохожих. Иногда курил сигарету, прятал руки в карманах, щурил глаза, размышлял о предстоящем разговоре или вспоминал прошлое.
Незаметно темнело, дождь усиливался, и, наконец, Том различил вдалеке знакомую фигуру. Нимфадора Тонкс, одетая в ту же мантию, что и в первую встречу, быстро шагала по тротуару, направляясь в кафе. Том отстранился от стены, затянулся дымом последний раз, проследив, как девушка зашла в заведение, и сам направился за ней, выбрасывая окурок. Быстро оглядевшись по сторонам, он пересёк дорогу, дёрнул дверную ручку и зашёл вовнутрь. Как ни в чём не бывало, Том тряхнул влажными волосами, разбрасывая капли дождя в разные стороны, и прошёл к прилавку, возле которого делала заказ Нимфадора. Та обернулась, задрала голову и с тенью удивления встретилась с взглядом тёмных глаз.
— Тонкс, — наигранно приятно изумился Том, коротко оглядев её, — вы снова здесь?
Та приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но её губы тут же изогнулись в вымученной улыбке. Выглядела она немного хуже, чем в тот раз.
— Решили выпить кофе после тяжёлого дня? — продолжил Том уже с вежливой улыбкой, затем обратился к хозяйке заведения: — Добрый вечер, мадам. Будьте добры, сделайте то же самое, что заказала эта юная леди.
Он снова перевёл тёплый взгляд на Нимфадору, которая немного сдвинула брови, почувствовав какую-то неловкость.
— Вы не против, если я составлю вам компанию?
Та качнула головой и снова вымучено улыбнулась, отворачиваясь от прилавка, чтобы пройти к столику. Том последовал за ней, и оба присели за выбранный Нимфадорой стол.
— Вы снова пришли читать библиотечную историю магии? — усмехнулась Тонкс, однако её глаза оставались пустыми и прозрачными без намёка на веселье.
— Нет, в этот раз я пришёл почитать другую книгу за чашкой кофе, но, встретив вас, вполне готов попить кофе за разговором с вами, — коротко улыбнулся Том.
— С чего вы взяли, что я заказала кофе? Горячий шоколад — обычно я его пью.
Тот показал своё удивление и коротко кивнул.
— Тогда будем пить горячий шоколад.
Некоторое время они молчали, ожидая заказ, затем Тонкс пристально посмотрела в добродушные глаза Тома и спросила:
— А какую книгу вы в этот раз решили изучить?
— Секунду, — отозвался он, нырнув рукой в карман, затем вытащил купленную вчера книгу и протянул её Нимфадоре. — Взял для расслабления.
Та взяла протянутое и заинтересованно рассмотрела обложку, повертела в руках и прочитала название.
— Вы читаете романы? — с улыбкой спросила она и подняла глаза на собеседника, впервые отразив в них искреннюю весёлость.
— А что? Не всё же время углубляться в книжные «заумности», — усмехнулся Том, сверкнув глазами. — Читая их, я отдыхаю. Наверное, в связи с моим занятием просто не хватает в жизни романтики.
Тонкс слегка вскинула брови и отдала книгу обратно.
— Все ваши занятия и вправду не романтичные, — кивнула она.
В этот момент подошла женщина с подносом в руках и поставила каждому по чашке.
— Благодарю вас, мадам, — не глядя на хозяйку кафе, а только на Тонкс, произнёс Том, не шелохнувшись.
Он проследил, как Нимфадора взяла свою чашку, притянула к губам, и поймал её пустой взгляд.
— А что вы читаете в свободное время?
— Я… не читаю, потому что нет свободного времени, — покачала головой та после глотка напитка, ставя чашку обратно на блюдце.
— Слишком много работы?
— Скорее, тяжёлой работы.
— Вы каждый день приходите сюда? — взяв свою чашку, поинтересовался Том.
— Нет, в основном после министерства. Когда я там бываю, после всей суеты хочется тихое и уединённое место. А вы? До нашей прошлой встречи я вас не видела здесь ни разу.
— Можно сказать, я стал захаживать сюда недавно — здесь вкусный кофе. Один раз зашёл, и мне понравилось. До этого предпочитал сидеть в кафе на соседнем переулке, но мне разонравилось там. Пришлось найти место «повкуснее», — улыбнулся Том, чем вызывал слабую улыбку у Тонкс. — Вы же тоже здесь, потому что вам нравится, как тут готовят… горячий шоколад.
Он мельком посмотрел на чужую чашку и снова поднял озорные глаза на собеседницу.
— Мы встретились один раз, и случайно удалось второй.
Тонкс усмехнулась, опустив голову, затем непринуждённо огляделась, отчего Том понял, что привёл её в лёгкое смущение. Нет, очарованием с ней сложно завязать разговор на интересующую тему, поэтому он сменил тактику и серьёзно продолжил:
— Не хотелось бы говорить об этом, но не могу не заметить, что сегодня вы выглядите немного хуже, чем в прошлый раз. У вас что-то случилось?
Тонкс вскользь посмотрела на него и опустила пустой взгляд в свою чашку.
— Нет, наверное, в тот раз я устала меньше, чем сегодня.
— У вас очень специфичная работа. Почему вы выбрали именно аврорат? Разве девушке не лучше ли работать где-нибудь… хм… в отделе магического правопорядка или в отделе сотрудничества с другими странами? Спокойно и не страшно, — невинно произнёс Том.
— Спокойно и не страшно, но эти профессии не учат защищать себя, — так же серьёзно отозвалась Тонкс, посмотрев в ответ.
— Ладно, тогда скажу по-другому: вы меня не убедили, что у вас всё в порядке, — легко ответил Том.
Тонкс приоткрыла рот, чтобы ответить, но вдруг передумала и спустя несколько секунд произнесла другое — не то, что хотела сказать вначале:
— Вы верно заметили, что моя работа не спокойная. Каждый день подвергать себя опасности — это не романы читать по вечерам.
— А я бы вам всё-таки посоветовал начать их читать. Вот увидите, вам станет легче, — оживлённо отозвался Том, пододвинув книгу к Тонкс. — Заберите её себе.
— А вы?..
— Я завтра же куплю себе другую, — тут же продолжил он, не принимая возражений. — В следующий раз расскажете, как вам, и стоит ли мне её читать.
Его губы тронула вежливая тёплая улыбка, и Том притянул к ним чашку, чтобы сделать глоток шоколада. Нимфадора некоторое время смотрела на книгу, затем подняла взгляд на собеседника и согласилась:
— Хорошо, я заберу её и прочитаю. Может быть, ваш метод сработает.
— Я больше, чем уверен, что сработает, — доверчиво отозвался Том. — Вы посмотрите, у вас совсем нет лица, а это не хорошо для такой молодой девушки, как вы. Мы оба понимаем, что времена сейчас не самые радужные, но отдыхать тоже нужно. Отдохнувший человек в тысячу раз лучше справляется с задачей, нежели растерянный и измотанный. И… в тысячу раз больше шансов дать отпор врагам в случае неожиданной встречи, согласитесь?
Тонкс слабо кивнула, продолжая пустым взглядом рассматривать то книгу, то поверхность стола, затем подняла голову и произнесла:
— Вы говорили, что выслеживаете Пожирателей смерти. Как ваши успехи?
Том слабо улыбнулся, понимая, что, наконец, нащупал ниточку в разговоре, заставив Тонкс саму завести интересующую его тему. Он сделал вид, что присматривается к ней, словно пытаясь определить — стоит ли говорить ей, — и после затяжной паузы чуть ближе наклонился к Нимфадоре, отвечая:
— Да, мне кажется, я нащупал ниточку, которая сможет привести меня в логово Пожирателей…
— Ты с ума сошёл? — резко возразила Тонкс, округлив глаза, затем спохватилась: — То есть вы…
— Мы можем перейти на «ты», — тут же без интереса отмахнулся Том, ещё немного приблизившись к ней, и со сверкающими глазами продолжил: — Почему это плохая идея?
— Ты хоть знаешь, как они прекрасно владеют магией? — тихо и серьёзно заговорила Тонкс, так же наклоняясь ближе к Тому, коротко оглядевшись по сторонам. — Одна Беллатриса чего стоит!..
— Беллатриса? — немного нахмурившись, переспросил тот.
— Беллатриса Лестрейндж, — подтвердила Тонкс таким тоном, словно говорила об очевидных вещах. — Не знаешь её что ли?
— Конечно, знаю. Я о другом, — слабо качнул головой Том. — Меня не Беллатриса интересует, однако эту женщину я бы с удовольствием нейтрализовал…
— И я с радостью её поймала бы, но…
Том нахмурился ещё сильнее, заметив, как глаза Тонкс почернели.
— Что?
— Она лучшая сторонница Того-Кого-Нельзя-Называть и… она вдобавок ещё моя тётка.
— Серьёзно? — без поддельного удивления спросил тот.
— Да, — слабо подтвердила та, и Том заметил, как её голос едва дрогнул.
— Что же, это всё объясняет… — медленно отозвался он. — Ты в аврорате, а твоя семья — преступники…
— Я бы всё отдала, чтобы поймать её и посадить обратно в Азкабан! — с оттенком злости отозвалась Тонкс, отведя взгляд.
Глаза у Тома сузились, как только он заметил, что у неё они сверкнули.
— Ты плачешь? — спросил он.
Тонкс нервно дёрнула плечами от услышанного и тяжело вздохнула, видимо, борясь с появившимися слезами.
— Послушай, — тихо и уверенно заговорил Том, быстро осмотревшись по сторонам и больше приблизившись к Нимфадоре, — конечно, мало приятного, когда родственники крутятся возле Волан-де-Морта…
Тонкс снова вздрогнула и посмотрела стеклянными глазами на Тома.
— …но сама подумай: они не лезут именно к тебе, не пытаются поймать именно тебя. Ты всего лишь выполняешь свою работу и явно не гоняешься, как я, за Пожирателями.
— Дело не в том, что меня не преследуют… — качнула головой Тонкс.
— А в чём же?
— Беллатриса убила Сириуса — моего дядю, — положив руки на стол, отозвалась та.
Том немного нахмурился и стал припоминать, что читал о нём в старых газетах, отданных ему Долоховым.
— Сириуса Блэка?
Тонкс кивнула и не смогла сдержать слёз. Её мышиные волосы потускнели, а взгляд стал настолько несчастным, что Том поджал губы, прежде чем решиться на какое-то действие. Он снова огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто за ними не следит, взял Нимфадору за запястье руки, лежащей на столе, и воодушевлённо тихим голосом заговорил:
— Послушай, Тонкс, я тоже потерял в этой войне родного человека и готов мстить за его смерть. Думаешь, я просто так пытаюсь достать хоть кого-нибудь из них?..
— Кого ты потерял? — успокаиваясь, слабым голосом спросила та.
— Я потерял мать и больше у меня никого не осталось.
— Кто это сделал?
— Долохов. Антонин Долохов.
— Я знаю его. Он… он сражался с Сириусом и загнал его к той проклятой арке, возле которой с ним покончила Беллатриса, столкнув за занавес, — хриплым голосом рассказала Тонкс.
— Разве ты не хочешь им отомстить? — с воодушевлением продолжал Том, сверкая глазами. — Они не заслуживают спокойно гулять по переулкам и наводить палочку на любого, кто им не понравится! Не заслуживают упиваться чужими слезами, кровью и смертями! Я своими глазами видел, как убили мою мать. Мне удалось сбежать, но знаешь, после того раза я себе поклялся, что найду их любой ценой и уничтожу так же, как они уничтожили её. Они не заслуживают даже Азкабана, а только лишь смерти!..
— Они сбегали из тюрьмы и если их поймать и заключить…
— Они сбегут снова! — гневно сверкнул глазами Том, затем сбавил тон голоса и продолжил: — Просто я не хочу, чтобы эти твари бесновали дальше. Уверен, и ты этого не хочешь…
Он замолчал и отпустил женское запястье, пристально глядя в стеклянные глаза, обращённые к нему.
— Нет, не хочу.
— Тогда нужно их найти и… обезвредить.
— У тебя уже есть мысль, как это сделать?
Том уловил во взгляде заинтересованность и, не сбавляя своего напора, с тем же воодушевлением продолжил:
— Конкретной мысли нет, но у меня есть кое-какая информация.
Тонкс посмотрела на него с ещё большим интересом.
— На днях я вычислил, кто является ещё одним Пожирателем смерти, и знаешь, меня это взволновало.
— Кто?
— Драко Малфой. Полагаю, ты его знаешь, он же твой родственник?
— С чего ты взял, что он — Пожиратель смерти?
— Лично слышал. На той неделе я вышел на след Люциуса Малфоя — он был в Лютном переулке, — и подслушал разговор с человеком, стоящим ко мне спиной — не знаю, кто это был, но они говорили про Драко и метку на предплечье. Он — Пожиратель смерти, а ты же понимаешь, что враг находится в Хогвартсе?
— Мы охраняем школу… — начала Тонкс.
— Ты тоже охраняешь её? — тут же спросил Том.
— Да, с начала учебного года. Это приказ министра магии, — объяснила она. — За Хогвартс не нужно переживать…
— От внешних факторов, может быть, он защищён, но внутри находится враг! Как думаешь, зачем Малфоя в шестнадцать или… сколько ему?.. семнадцать лет наградили меткой? Просто так?
— Ну-у… — задумалась Тонкс, отводя взгляд, — он один, и что он может сделать?
— Убить, например? Мало ли какие ему приказы может раздавать Волан-де-Морт?
— Ты называешь его по имени… — решила обратить на это внимание Тонкс, с тенью уважения посмотрев на собеседника.
— Я не боюсь Волан-де-Морта, особенно его имени.
— Смело, — слабо улыбнулась та.
— Послушай, Тонкс, — вернулся к теме Том, снова загораясь воодушевлением, — меня смущает то, что Малфой принял метку, даже не закончив школу. Явно что-то должно произойти…
— Том, даже если это так, то нужно убедиться наверняка, что он стал Пожирателем смерти. Я помню, как Гарри высказывал свои предположения…
— Гарри?
— Да, Гарри Поттер. Мы виделись с ним на каникулах — он говорил, что Малфой, очевидно, стал Пожирателем смерти, но никто ему не поверил…
— Почему? И с чего он взял?
— Он подслушал разговор Драко и Северуса Снейпа…
Том заинтересованно склонил голову вбок.
— …и рассказал, что Драко что-то замышляет. Правда, он подозревал ещё и Снейпа в чём-то, но сам Снейп и Дамблдор говорили, что тот просто пытался выведать у него правду.
— А что именно говорил Снейп, Гарри рассказывал?
— Что-то вроде предлагал помощь в чём-то, — пыталась припомнить Тонкс. — Но, видишь ли, Дамблдор доверяет Снейпу, а он не может ошибиться в человеке. Мы все верим Снейпу.
— Вы все? О ком ты говоришь?
Тонкс закусила на несколько секунд губу и объяснила:
— Орден Феникса. Организация, которую создал Дамблдор ещё в первой войне для борьбы с Волан-де-Мортом. Я тоже в ней состою.
— И Снейп тоже состоит в ней?
— Да, — кивнула Нимфадора. — Он сказал, нет оснований полагать, что Драко что-то замышляет. Так и Дамблдор сказал.
— Ты серьёзно так думаешь? — спросил Том, пытливо посмотрев на неё, и та заколебалась.
— Нужно убедиться, что Малфой действительно стал Пожирателем смерти, — наконец, выдохнула Тонкс. — Нужно знать наверняка, чтобы подозревать его в каких-то делах.
— Именно это я и хочу сделать. Мне нужно попасть в школу и выследить Малфоя.
— Что? Ты с ума сошёл? В школу не могут зайти посторонние — она охраняется аврорами и сильнейшими заклинаниями! — тут же оживилась та.
— Но на авроров эти заклинания не распространяются, так?
— К чему ты ведёшь?
— Проведи меня в школу, — быстро произнёс Том с явным воодушевлением.
— Я не могу этого сделать, Том, — неуверенно отозвалась Нимфадора.
— Как ты не понимаешь? Если Малфой — Пожиратель смерти, то это может обернуться катастрофой! Хоть завтра Волан-де-Морт может дать указание Малфою убить Поттера!
— Но за столько времени он до сих пор не дал его, — возразила Тонкс.
— Не значит ли это, что у него есть другое указание? — серьёзным и ровным голосом отозвался Том, чуть опустив голову, исподлобья заглядывая в тёмные глаза. — Может быть, убить кого-нибудь другого? Того, с кем Малфой в честном поединке не справится, а только хитростью?
— Ты имеешь в виду кого-то из преподавателей? — чуть наклонилась Тонкс ближе.
— У меня много предположений, — ответил тот, — и ни одно из них не лучше другого.
— Но кто может интересовать Того-Кого-Нельзя-Называть кроме Гарри? Ему никто не нужен!
— Наверное, тот, кто защищает его? — приподнял бровь Том, пытливо не сводя глаз с собеседницы.
— Нет, это… это невозможно, — качнула головой та, отстранившись.
— Сама подумай, что будет, если Волан-де-Морт нейтрализует Дамблдора. В это с трудом верится, однако предположи на секундочку, что тогда будет? Представь, если это каким-то неведомым образом произошло? Что станет с миром, который и так уже наполнен угрозами и опасностью!
Том опустил свой взгляд на ладони Нимфадоры, которая нервно сцепила их и стала потирать вспотевшими пальцами.
— Школу уже никто не сможет защитить, — проникновенным тоном сильнее надавил он. — К тому же я услышал вчера, что в аврорате какие-то странности происходят. Ты знаешь что-нибудь об этом?
— Да, — слабо ответила Тонкс, сильнее сжимая ладони. — Из-за этого ослабла охрана школы — теперь там работают только проверенные авроры.
— Чтобы там ни было в аврорате, но я уверен, что охрана школы спала из-за какого-то плана Волан-де-Морта. Они уже пробивают защиту замка, и очень важно знать, что собирается делать Малфой! Именно поэтому я хочу туда проникнуть и…
— Я сообщу Ордену…
— Нет! Нельзя об этом говорить, как ты не понимаешь? — резко перебил Том. — Все уверены, что Дамблдор сможет постоять за себя, но риск есть. Вспомни хотя бы лже-Грюма, который оказался Барти Краучем, ведь его за целый год никто не смог разоблачить! А если в вашем Ордене находится шпион? Что если ты расскажешь о моих догадках, об этом услышит шпион Волан-де-Морта и сразу же поставит в известность его? Ситуация слишком критичная, любая утечка информации может сыграть на руку врагу. Тонкс, нужно убедиться, что Малфой не Пожиратель смерти, иначе если это так, то необходимо предпринимать какие-то действия, и очень важно, чтобы никто не узнал о них!
— Шпион в Ордене… Чёрт, я уже запуталась!
— Тонкс, шпионы могут быть везде! Ты думаешь, я просто так работаю один? Думаешь, я просто так вынашиваю свои планы в одиночку? Я не могу доверять никому…
— Но ты же рассказал об этом мне, — доверчиво отозвалась та.
— Потому что я уверен, ты не расскажешь никому обо мне, — также доверчиво отозвался тот. — Ведь ты же не расскажешь?
Нимфадора тяжело вздохнула, отвела взгляд и медленно покачала головой.
— Нет, но с такими планами ты ведёшь себя в могилу.
— Мне не справиться одному, поэтому мне и нужна твоя помощь, — снова загорелся воодушевлением Том, глядя на неё ещё более доверчиво. — Если мы будем сидеть, сложа руки, и только обороняться, то рано или поздно оборону пробьют! Здесь нельзя бездействовать и тупо защищаться!
— Хорошо, что ты предлагаешь? — наконец, уступила Тонкс.
— Выведать настоящие планы врага. Раз ты охраняешь замок, то сможешь пропустить меня через защиту. Я выясню, является ли Малфой Пожирателем смерти, и если да, то собрать как можно больше информации о том, что ему нужно сделать.
— А если нет?
— Тогда мы спокойно выдохнем и будем вдвоём пить горячий шоколад дальше, не переживая за безопасность школы и Поттера, — слабо улыбнулся Том.
Тонкс задумалась, глядя на свои ладони.
— Это предательство, Том. Если я и буду действовать в интересах Ордена, но точно нарушаю указ министерства.
— Но это не предательство министерства, — возразил тот. — Это всего лишь так будет выглядеть. Я не хочу, чтобы неожиданно случилось непоправимое, и если ты не поможешь мне, то я найду другой способ, как выяснить планы Малфоя и доказать, что он — Пожиратель смерти. Его отец крутится рядом с Волан-де-Мортом, а ваша тётка вообще опасная и безумная дама, не постеснялась убить своего родственника, и логично ли предполагать, что Драко останется в таком окружении в стороне?
Нимфадора закусила губу, продолжая разглядывать свои руки.
— Да, Драко никто не позволит остаться в стороне, ты прав, но… Том, я вижу тебя второй раз в жизни. Как я могу тебе доверять?
Он несколько секунд молчал, затем спокойно произнёс:
— Посмотри на меня.
Тонкс подняла на него взгляд, и Том тихо, твёрдо и уверенно продолжил:
— Будь я твоим врагом, разве я бы пытался вскрыть факт, что Малфой стал Пожирателем смерти? Будь я твоим врагом, разве я пытался бы подорвать какие-то планы Волан-де-Морта? Будь я твоим врагом, разве я разговаривал бы с тобой откровенно и просил бы помощи вместо того, чтобы просто пытать тебя или подвергнуть Империусу? Будь я твоим врагом, разве я сидел бы сейчас здесь с тобой?
Нимфадора внимательно заглядывала в тёмные невинные глаза, решаясь, и Том медленно притянул руку к её запястью и сжал его.
— Так ты поможешь мне? — ещё тише спросил он.
Та некоторое время молчала, затем опустила глаза и ответила:
— Помогу. Когда ты хочешь заняться этим?
— Хорошо, — тихо выдохнул Том, выпрямляясь и отпуская руку собеседницы. — На следующей неделе…
— Тебе понадобится мантия-невидимка или что-то в этом роде, — начала предполагать Нимафадора.
— Да, я подумаю над этим, подготовлюсь.
— Но что будет, если тебя застукают?
— Не переживай, меня не поймают. Я неплохо умею обороняться и, в конце концов, буду под дезиллюминационными чарами. И даже если меня поймают, то о тебе я точно ничего не скажу.
— Том, тебя будут допрашивать сывороткой или…
— Я пью противоядия от всего, Тонкс. О тебе не узнают, будь уверена. Меня даже не поймают, — убедительно ответил Том, продолжая не сводить с неё взгляда.
Та снова сильно занервничала.
— Тебя будут допрашивать в аврорате и… они могут даже пытать.
— С чего ты взяла?
— Потому что даже меня пытали. Если речь идёт о таких серьёзных вещах, то их даже закон не остановит, чтобы выпытать правду.
— Тебя пытали? Почему? — быстро спросил Том, нахмурившись.
— Забудь, — качнула головой Нимфадора.
— Тонкс, — твёрдо остановил тот. — Я доверился тебе, и ты можешь доверять мне. Что случилось в аврорате и почему тебя пытали?
Та снова начала нервно сжимать вспотевшие ладони и спустя некоторое время решилась.
— Пару дней назад одного аврора напоили оборотным зельем и наложили Империус…
— Кто этот аврор?
— Кэтрин Фауст. Её околдовали непростительным, заставили выпить оборотное зелье, превратив в Майкла Фауста — её мужа. В таком виде она заявилась в штаб, и её муж — Майкл, раскрыл обман.
— То и логично, ведь не может же быть в штабе двух Майклов Фаустов, — как само собой разумеющееся отозвался Том.
— Нет, дело в том, что тот Майкл, который рассекретил свою жену, был не им, а тоже под оборотным зельем и при этом в образе Кэтрин Фауст. Когда лже-Кэтрин указала на настоящую Кэтрин, что она под оборотным зельем в образе Майкла, знаешь, как все авроры удивились?
Том изобразил удивление.
— А где сам был Майкл Фауст?
— Его не могли найти до сегодняшнего дня.
— Допросили? — заинтересованно отозвался Том.
— Его нашли мёртвым буквально несколько часов назад, — покачала головой Тонкс.
— А Кэтрин Фауст? Её допросили?
— Её должны были допросить в тот же день. Когда сняли с неё все заклинания и увидели, что это настоящая Кэтрин, то незамедлительно отправились искать ту, лже-Кэтрин, что выдала её, а меня оставили охранять комнату допроса, в которой она находилась. И… я не знаю, как это произошло, но, когда авроры спустя два часа вернулись ни с чем и пришли допрашивать Кэтрин, она была убита.
— Что?!
— Да, она была в комнате под моей охраной, и это не самоубийство. Её убили, — Тонкс тут же встрепенулась и приблизилась через стол к собеседнику. — Том, я лично её охраняла, и в моём коридоре никого не было! Её не могли убить! Я даже не отлучалась никуда! Я всё время стояла там и!..
— Тонкс, успокойся, — ощущая подступающую девчачью истерику, мягко заговорил Том, приблизившись к Нимфадоре. — Я тебе верю. Тебя допрашивали?
— Да, — закрыв глаза, отозвалась та, медленно качая головой, словно пытаясь выкинуть из головы тот момент жизни. — Меня допрашивали и очень долго. Меня вывернули всю наизнанку…
— Ты рассказывала кому-нибудь об этом? Ордену, например?
— Нет, что ты? Меня очень хорошо убедили, что об этом не следует кому-то рассказывать.
— Тебе поверили, а, значит, тебе не о чем больше переживать, — тем же мягким тоном убеждал Том. — Авроров можно понять: у них прямо под носом кто-то провернул странное дело с неизвестной целью.
— Самое интересное, что никакие документы не исчезли. Волшебник, что провернул это, даже не притронулся ни к чему!
— Но это дало ясно понять, что кто-то беспрепятственно может находиться в штабе. К тому же школу охраняют авроры, и предатель может быть среди охраны!
— Поэтому в тот день выдернули всех, кто охранял замок. Начали проверку, и только надёжных авроров отправили на рейды в замок. В итоге его защита стала на две трети меньше, чем была, а территорию Хогсмида даже некому охранять.
— Однозначно, это дело рук Волан-де-Морта. У него в штабе есть шпион, который таким инцидентом ослабил защиту замка, заставив авроров не доверять друг другу. Теперь ты понимаешь, что это опасно? Если Малфой что-то делает внутри школы, а оборона ослаблена, не ждёт ли он подкрепления для свершения деяния, которое возложил на него Волан-де-Морт?
Нимфадора побледнела.
— Мы должны всё выяснить и решить, что с этим делать, — твёрдо заключил Том.
— Ты уверен, что не стоит никому об этом говорить?
— Абсолютно. Помни, везде могут быть шпионы, и лучше лишний раз никого не ставить в известность о нашем с тобой разговоре. Сначала ты пропустишь меня в школу, я вытяну достоверную информацию, а потом уже будем думать, что предпринимать, договорились?
— Тебе нужно хорошо подготовиться. Нельзя, чтобы тебя поймали. Нам двоим будет…
— Я знаю, — перебил Том и добавил: — Доверься мне. Я второй год слежу за этими ублюдками, и меня ни разу никто ещё не поймал и даже не обнаружил. С тобой всё будет в порядке, а за меня можешь не переживать.
Тонкс кивнула.
— Значит, смотри. Встретимся завтра в другом кафе, — зашептал Том, оглядевшись по сторонам, — там обсудим все детали, разберём все возможные варианты наших действий в любом из случаев. Когда ты выходишь на рейд в школу?
— Послезавтра.
— Слишком рано, я не успею подготовиться. Тогда не в этот рейд, а в следующий ты пропустишь меня в замок.
— Хорошо, завтра детально всё распланируем, только я понять не могу, как ты собираешься вытаскивать информацию из Драко?
— Следить за ним, — пожал плечами Том. — Сначала буду следить, и, как только обнаружу что-то интересное, сообщу тебе — решим, что делать дальше.
— Не вздумай показываться ему или кому-либо, ладно? Если тебя хоть кто-то увидит, то всех авроров, охраняющих школу, снова будут допрашивать, и тогда…
— Не переживай, Тонкс. Я прекрасно вижу все риски, и разоблачать себя точно не буду.
— Ладно, — выдохнула Нимфадора, выпрямляясь. — Напиши адрес, где встречаемся завтра.
Том неторопливо притянул к себе книжку, открыл её, достал из кармана заколдованное перо из магазинчика близнецов Уизли и написал на обратном форзаце адрес.
— Маггловское кафе. На виду у волшебников нам лучше не встречаться, — пояснил он, закрывая книгу и пододвигая её Тонкс. — И ещё. Нам нужно придумать, как делиться важной информацией на случай, если за кем-то из нас появиться хвост, и наши встречи станут невозможными.
— Может быть… может быть при следующей встрече я возьму карту города и в закономерном порядке заранее обозначим места наших дальнейших встреч? Если кто-то из нас не придёт, это будет сигналом, что что-то пошло не так, и следующая встреча будет ровно через день в другом рассчитанном нами месте?
— Хорошая идея — обозначить заранее все встречи. Тогда если кто-то из нас пропускает вторую встречу, больше не встречаемся, это станет опасно. Это будет значить, что ситуация слишком критичная для кого-то из нас. Если кого-то из нас заподозрят или обнаружат, то нельзя, чтобы обнаружили другого.
— Договорились, — кивнула Тонкс.
— Когда разойдёмся — сожги книгу с адресом.
— Я, в самом деле, сначала поверила, что ты дал мне её почитать, — слабо усмехнулась та.
— Так и было до недавнего момента, — улыбнулся тот.
— Ты не читаешь романы, Том, — произнесла Нимфадора и закусила губу.
Тот нахмурился и почувствовал, как внутри всё напряглось. Неужели она догадалась, что их встреча была продумана заранее?
— С чего ты взяла?
— Ты читаешь шпионские романы, — тихо и слабо засмеялась Тонкс, и Том почувствовал, как моментально спадает напряжение.
— Если ты огорчена, что эту книгу не прочитаешь, то в следующий раз принесу такую же, — поддержал он смех.
Они замолчали и допили давно остывший шоколад.
— Значит, до завтра? — заключила Нимфадора.
— Да. Сожги её при первой же возможности.
Та поднялась со своего места, спрятала книгу во внутренний карман, поправила мантию и попрощалась. Том проследил, как она вышла из кафе, и тут же опустил голову, закрывая глаза. Голова раскалывалась от манипуляций, которые удалось провернуть. Он был морально истощён до невозможности и уже плохо соображал. Облегчение приносила только одна мысль: ему удалось убедить Тонкс в своих действиях, и теперь она ему доверяет.
Весь вечер Том чувствовал, как пустоту от усталости пыталось заполонить тепло, рвущееся из груди. Когда он оказался в поместье Малфоев, тут же ушёл в комнату, разделся и рухнул на кровать, пытаясь отогнать от себя все размышления. От них голова трещала до тошноты в горле. Кто мог подумать, что так сложно будет убедить Тонкс рассказать ему всё и помочь? Сейчас он даже вспоминать о ней не хотел, мечтая уснуть и восстановить силы после такого тяжёлого дня. Его рука потянулась к прикроватной тумбочке, чтобы взять сигарету и зажигалку, и спустя некоторое время Том разглядывал потолок и медленно выдыхал дым, пытаясь расслабиться.
Скользящее тепло впервые приятно стало греть душу. Захотелось поддаться ему и раствориться, словно оно готово восполнить все его силы. Постепенно и осторожно Том подпускал тёплые волны магии, докурив сигарету и выбросив куда-то на пол глухим щелчком пальцев, закрыл глаза. Мягкая незыблемая пропасть стала сжимать его в объятиях, обволакивая чем-то невидимым, но ужасно приятным. Ничего не зудит и не жжёт, а лишь расслабляет и манит притянуться к неизведанному и трепетному. Наверное, магия ослабевает, как и надеялся Том. С этой мыслью он полностью отпустил сознание и почувствовал, словно растекается на одеяле, как масло, скатываясь куда-то в тёмную бездну. Медленно и неторопливо вся его сущность входила в странную эйфорию. Какой-то вихрь подхватил и закружил в хаотичном движении, сквозь мягкость ощущений Том различил чужое присутствие таких же чувств. Магия взбунтовалась, обнаружив брешь в уставшем рассудке, и заставила от своего тепла слабо улыбнуться уголками губ. Ладонь устремилась куда-то по мягкому одеялу, словно выискивая что-то, и сжалась, поймав только пустоту. Стало тоскливо. Том перевернулся на бок, не открывая глаз, и продолжил падать в тёплый и приятный мрак, пока сон не настиг его.
Следующее утро началось с очередной каши в голове. Слишком много информации ему пришлось впитать, как губка. Он не успел ещё подняться, а голова ужасно гудела, атакуя разными мыслями, однако сквозь них ощущался осадок вчерашних ласковых чувств, с которыми он засыпал. По его представлениям, они таким образом гасли и продолжали гаснуть, а значит, на следующей неделе Том не будет чувствовать абсолютно ничего. Это был хороший знак.
День оказался слишком полным на события. Утром он встретил за завтраком Антонина и поинтересовался его успехами в порученном ему задании. Тот сообщил, что Руквуд пока не собирается ничего предпринимать в отношении Тома, но по-прежнему вынашивает какой-то план. Сегодня Антонин собрался подцепить ему «жучка» в виде пуговицы на верхнюю одежду, чтобы прослушивать разговоры с другими коллегами в министерстве. Может быть, Руквуд встретится со своими крысами из аврората, и те скажут ему что-то интересное.
— Опасный ход, Антонин, — закусив губу, прокомментировал Том. — Он может обнаружить необычную пуговицу, и тогда сразу же поймёт, что за ним следят. И явно по приказу Волан-де-Морта.
— Уверен, что не обнаружит, но если и так, то тогда Руквуд точно не сунется к Тёмному лорду.
— А я думаю, наоборот, испугается и побежит со всех ног обвинять меня.
— Если это действительно он, то заткнётся тут же и не будет вылезать из своей берлоги без необходимости, а я думаю, что это он.
— Ну, смотри, — протянул Том, качнув головой, — твоё счастье, если он не заподозрит.
На завтрак никто не пришёл, и оба разбрелись по своим делам. Том видел домочадцев и некоторых гостей несколько раз, все они выглядели так пришибленно, словно их только что оповестили о том, что каждому из них жить осталось не больше пяти минут. Он продолжил изучать газеты Долохова в своей комнате, и во второй половине дня его отвлёк стук в дверь. Конечно же, Малфой стоял на пороге и просил пройти к Волан-де-Морту в кабинет.
Разговор прошёл весьма спокойно. Том рассказал о встрече с Тонкс, подтвердил все слова Руквуда и уточнил, что Тонкс ничего больше не знает. Взамен Волан-де-Морт поставил в известность, что авроров немного прибавилось для охраны школы, но никаких изменений внутри замка, по словам Снейпа, не было. Вопрос оставался открытым: кому потребовалось нарушить охрану школы и ничего при этом не сделать? В аврорате, по словам Тонкс, тоже ничего не случилось и не исчезло. В чём тогда смысл?
— Заметил, сегодня все ходят как приведения. Ты их горькой микстурой напоил? — усмехнулся Том перед тем, как выйти за дверь, держась за ручку.
— Скорее, ядом, — криво улыбнулся Волан-де-Морт.
— Хм… ясно, — кивнул тот, опустив глаза, и вышел из кабинета.
Все занимались своими делами: Антонин пытался добраться до Руквуда, Волан-де-Морт наводил на дом ужас и допрашивал всех, а Том постоянно размышлял, читал газеты или прислушивался к своим внутренним ощущениям, ожидая новостей от Долохова и встречи с Тонкс.
С наступлением темноты он ушёл из дома Малфоев и весь вечер провёл в разговорах с Нимфадорой, выстраивая план дальнейшего сотрудничества. Они обсудили все детали и рассмотрели все возможности, как может обернуться ситуация, а также, как не рассекретить друг друга, если у кого-то что-то пойдёт не так.
— Полагаю, территорию можно покинуть беспрепятственно?
— Да, выйти из школы может любой. На ночь закрывают двери на множество замков и ставят защитные чары, поэтому имей в виду, если не выберешься до восьми вечера, ночевать будешь внутри. На входе во время комендантского часа стоят по два аврора внутри и снаружи, так что даже не пробуй как-то схитрить с ними. И ещё: ночью коридоры патрулируют преподаватели, у них есть какие-то смены, так что заранее придумай, где тебе прятаться, если вдруг останешься в замке.
Тонкс закусила губу и добавила:
— И вообще, нам бы сделать какое-то обозначение, чтобы я понимала, что ты покинул замок.
— Я могу оставлять… сигарету?.. на условленном месте. Это будет значить, что я благополучно ушёл.
— Хорошо, с местом определимся, когда окажешься у территории школы. Встречу я тебя вот здесь, — Тонкс ткнула указательным пальцем на карту. — Здесь никто нас не обнаружит. Возле запретного леса практически никто не ходит, поэтому назад возвращайся тем же путём.
— Хорошо, в заключении давай обозначим схему наших дальнейших встреч.
— Да, сейчас достану, — быстро проговорила Нимфадора, залезла в сумку и вытащила оттуда карту города.
— Я придумал простой и в то же время безопасный рисунок. Смотри, здесь у нас центральная точка, где мы сегодня сидим. Отсюда будем двигаться против часовой стрелки от вот этой линии, — Том провёл прямую на карте, пересекая точку, где они сейчас находились, — под углом в сорок пять градусов на расстоянии от предыдущего места около двух километров.
— Получается круг? — глядя на окружность, проведённую рукой Тома.
— Почти. С предпоследней точки круга берём выше ещё на два километра и встречаемся уже вот здесь. Дальше идём такой же окружностью только с большим радиусом…
— Что-то вроде мишени получается…
— Движущейся мишени, ведь центр у нас будет смещаться на два километра по завершению круга. Безопасность этого рисунка в том, что, если кто-то и захочет предугадать нашу следующую встречу, то для этого нужно знать, где был центр, то есть наша первая в отсчёте встреча, но то, что мы провели её сегодня, здесь, никто уже не узнает.
— Так, значит, в следующий раз на Оттори-Сент-Кэчпул, дом… одиннадцать?
— Угу, — отозвался Том, глотнув чай и наблюдая за движением пальца по карте.
— Затем… площадь Ковен-Гарден?
— Ты точно работаешь в образовании? — наигранно нахмурилась Тонкс. — Ты не аврор?
— Нет, — усмехнулся Том. — И в образовании я не работаю.
— Тогда?..
— Чем меньше мы знаем друг о друге, тем безопаснее, Тонкс, — перебил её тот. — Значит, карту я забираю себе и сжигаю. Никогда на других картах не черти в момент высчитывания следующей точки встречи, поняла?
— Да.
— Завтра ты на рейд. Послезавтра пропускаем день, и потом встречаемся на следующем месте за день до проникновения в замок.
— Значит, через четыре дня я встречаю тебя вот здесь, у запретного леса.
— Всё верно, — поднимаясь со стула, кивнул Том и пристально посмотрел в глаза собеседницы. — Запомни, никому ни слова.
Вечером он снова отдыхал в своей комнате, уткнувшись в подушку лицом и расслабляясь после тяжёлого дня. Тепло магии приносило ему ещё большую эйфорию, чем вчера. Том сильнее утопал в мягких чувствах, как в вязком болоте, и уже находил в этом что-то особенное и необходимое. Это помогало снять напряжение и развеять мысли. Да, он убеждал себя, что такая стадия чувств вполне была приемлемой, в ней были плюсы. Он не замечал, как осторожно плавится, будто масло от раскалённого ножа, и растворяется в необъяснимых обволакивающих тело ощущениях. Сначала они заставляли вздрагивать уголки губ в подобии улыбки, но спустя некоторое время Тома настигала тоска. Его ладони снова скользили по мягкому одеялу в поисках чего-то, но так и не находили, сжимая пустоту. Затем темнота и глубокий сон.
Следующие два вечера заканчивались тем же: стремительные потоки тепла, плавящие и расслабляющие ещё сильнее, а затем мощнейшая тоска, которая усиливалась и усиливалась, сдавливая сердце и перехватывая дыхание.
На третий день Том проснулся с внезапно полыхнувшей злостью. Он неожиданно осознал, что с ним происходит, а с ним происходило точно то же самое, что было с Гермионой, когда крестраж вынуждал её уступить. Тогда она без магии обнимала и ощущала подступающую истому истинных чувств. Том понял, что все эти дни уступал не магии, а настоящим чувствам, колеблющимся в сердце, поэтому тепло его не душило, а мягко поддерживало состояние, заставляя находить в этой пропасти ошеломительное и прекрасное — то, от чего не хочется избавляться.
Осознав, что помимо магии в сердце теплились откуда-то взявшиеся настоящие чувства, Том устроил очередной разгром в своей комнате. Ярость пульсировала в каждой клеточке тела, а обрушившееся на голову из-за этого тепло проникало во все нервные волокна, заставляя дрожать и ненавидеть всё на свете. Он снова проклинал себя, магию, Гермиону, которую вновь довёл до истерики и слёз своим поведением. Энергия пульсировала и вибрировала, разрывая, накаляя воздух жаром и самого Тома жаждой сейчас же притянуться ко второй своей части и задушить гнетущие чувства. Он сгорал от горючей смеси эмоций, срывая с кровати постельное бельё, разрывая подушки, пух из которых стал разлетаться по всей комнате, прилипнув к одежде и волосам.
Том резко проскочил в ванную комнату и посмотрел в отражение, наткнувшись на звериный взгляд полыхающих огнём глаз. Вцепившись холодными пальцами в умывальник, он повесил голову и прикрыл веки, пытаясь успокоиться. В самом деле, чего он так разозлился? Какие ещё настоящие чувства? Это невозможно. Не с ним.
Едва ли он успокоился. Весь день настигало и раздражение, и лавины тепла, — два чувства поочерёдно хватали за горло и душили, а после встречи с Тонкс, оказавшись дома, Том задыхался и от того и от другого одновременно. Он мучил себя, не находя возможности преодолеть злость и жажду, мучил Гермиону, не давая ей спокойно уснуть, и, когда время давно перевалило за полночь, почувствовал себя каким-то сумасшедшим, не способным контролировать мутнеющий рассудок. Чувствуя изнеможение от всего навалившегося, Том перевернулся на растрёпанной постели, уткнулся лицом в одеяло и вцепился в ткань, потянув на себя, словно пытаясь разорвать.
Уже завтра он попадёт в школу и первое, что сделает — найдёт Гермиону, задушит собственными руками без сожаления и жалости, без лишних слов и объяснений. Просто сожмёт ей глотку и лишит жизни. Он не предупредит, когда явится, а просто найдёт, застанет врасплох и задушит.
На следующий день его трясло, как в лихорадке. Том медленно просовывал руки в рукава плаща, а затем поправлял воротник, бережно укладывая его, словно эти движения помогали сохранить частичку самообладания. Тряхнув головой, тем самым разворошив кудрявые волосы, он быстро покинул комнату и спустился вниз, чтобы выйти на улицу. Вдохнув воздух полной грудью, Том неторопливо прошёл всю дорожку, ведущую за ограду, и вскоре трансгрессировал.
Его встретил дождь и затянутое антрацитовое небо, не имеющее ни конца, ни края. Быстро оглядевшись, вдалеке он увидел одинокую фигуру волшебницы, медленно идущую в его сторону. Её голову защищал от дождя капюшон, который то и дело пытался слететь из-за сильного ветра. Том пошёл навстречу.
— Прекрасная погода, — произнесла Нимфадора, поморщившись от очередного порыва ветра.
— Идём к лесу, обусловим место, — отозвался Том, не обращая внимания на треплющиеся волосы, щекочущие лицо.
— Невидимость, — прерывисто напомнила та, и он тут же накинул на себя дезиллюминационные чары.
Они быстро достигли кромки леса, и Тонкс указала на тонкое дерево с обломанными ветками.
— Я присмотрела вот это место. Здесь будет условная точка.
— Хорошо. Сегодня я остаюсь в замке, а завтра увидимся в городе, — услышала в ответ голос Тома.
— Идём, я запущу тебя.
Оба направились к воротам и благополучно прошли мимо двух авроров и защитных барьеров.
— Ты высчитала следующее место? — услышала рядом с собой тихий шёпот Нимфадора.
— Музей Фарадея?
— Верно. До завтра, — произнёс Том и быстро направился к главному входу в Хогвартс.
Шагая по мокрой дороге, он внимательно рассматривал величественные стены замка, в которых где-то сидела Гермиона и занималась своими делами: может быть, делала уроки, читала книги или болтала с друзьями. Интересно, её друзья обратили внимание на изменения подруги?
Невидимая ниточка, появившаяся в груди, заставляла ускорить шаг, чтобы быстрее приблизиться к цели. Том положился на интуицию, доверяясь чувствам, нещадно укалывающим каждый нерв. Сторонясь редко встречающихся студентов, он внимательно оглядывался в каждом коридоре и быстро взбирался по лестницам наверх. Кровь стучала в ушах сильнее и сильнее, а энергия медленно разрывала душу, жаждая вырваться наружу. Стало невыносимо жарко, и Том остановился на площадке четвёртого этажа, понимая, где сейчас находилась Гермиона — в библиотеке.
Он едва преодолевал желание перейти на бег, скрипя зубами и плотно сжимая губы. Подступила уже знакомая тошнота, ладони невольно сжались в кулаки. Какого чёрта он ждал целую неделю, если это не помогло, а сделало только хуже?!
Внутри бурлил вулкан, собираясь при первой же возможности извергнуться и затопить, расплавить всё огненной лавой, но Том пытался справиться с этим, заглушая эмоции. Он слишком быстро оказался в библиотеке и, не сбавляя шага, стремительно направился по левой стороне стеллажей, подмечая каждую деталь вокруг. Ещё немного и он остановился, увидев Гермиону.
Она сидела на скамейке, опираясь локтями на стол и держа ладонями голову. На несколько секунд, казалось, замер весь мир, — она не шевелилась, затем подняла голову, убирая руки со стола, и посмотрела в его сторону растерянным взглядом.
За неделю Гермиона изменилась и стала похожа чем-то на Тонкс: бледная кожа лица, стеклянные чёрные глаза, в которых, кажется, скопилась скорбь всего мира, и едва розовеющий оттенок губ, потому что недавно она их кусала. Она долго вглядывалась в пустоту рассеянным взглядом, затем опустила глаза на раскрытую книгу, медленно закрыла её, поднимаясь со скамьи, и прошла к ближайшему стеллажу, чтобы поставить на место.
Том тихо и медленно подошёл к ней, жадно разглядывая профиль волшебницы и усиленно сдерживая дыхание от настигающих чувств. Он ощущал, как внутри поднимается огромная волна, готовясь обрушиться в любую секунду. В груди становилось больно от нехватки воздуха, а кровь слишком громко застучала в ушах, нарушая воцарившуюся тишину. Гермиона поставила книгу на полку и замерла, зацепившись пальцами о корешок. Она рассеяно посмотрела на ряд книг перед собой, приоткрыв рот, словно прислушиваясь или пытаясь что-то различить своим осязанием. Том ощутил, как она сильнее проникается к присутствию частью его магии, как стал вибрировать вокруг воздух, готовясь скрежетать разрядами молний, как стало душно и невыносимо оставаться неподвижным, разглядывая малейшее трепетание ресниц. Они стояли долго, словно были неживыми, пока рука Тома медленно не потянулась к предплечью Гермионы и не прикоснулась к ней кончиками пальцев.
Та прерывисто выдохнула и опустила веки, задрожав, как осиновый лист на ветру. Высоко поднятая волна, наконец, обрушилась лавиной на всю сущность, затмевая рассудок и выдворяя за грань какую-либо логику. Том неторопливо поднял руку к плечу, шумно выдохнув от переизбытка жалящих чувств, и ощутил, как закружилась голова, ещё громче застучала кровь, а реальность стала распадаться на куски, оставляя в поле зрения только Гермиону, которая рассеивалась в его глазах, превращаясь в тёмный расплывчатый силуэт. Собственная магия обняла за плечи, наполняя невероятной мощью, в то время как Гермиона почувствовала обратное — её ноги подогнулись, а голова упала набок, рассыпав на плечо всю копну кудрявых волос. Она резко вцепилась в полку тонкими пальцами и судорожно невнятно простонала, не имея возможности не преклониться перед возникшей силой. Она жестоко обрушилась на неё, обволакивая чёрной тенью невыносимого и желанного тепла, пальцы соскользнули с твёрдой поверхности, и Гермиону потянуло вниз. Том опустился в то же мгновение, словно короткая нить тянула его за ней на дно. Глаза продолжали жадно разглядывать черты женского лица, как будто его зрачки впитывали в себя какую-то энергию, дающую невероятное превосходство и силу, которой, казалось, можно поставить на колени весь мир. Внутри с ужасной мощью колебалась магия, желая вырваться наружу и обхватить обмякшее тело, не способное даже противостоять давящим чувствам. Том уже не различал лица Гермионы, пропадая в тумане иллюзорного мрачного мира, в котором сверкали и трещали молнии; его пальцы устремились к тонкой коже на шее, нащупывая пульсирующую артерию в том жесте, в каком несколько вечеров подряд его ладонь шарила по мягкому одеялу, выискивая что-то необходимое. В этот раз пальцы сжали не пустоту, а живую трепещущую плоть, с каждой секундой сдавливая сильнее кожу до боли, пока Гермиона судорожно не всхлипнула. Она оживилась и протянула дрожащую руку к невидимому, цепляясь за рукав плаща и так же теряя действительность. Ледяные пальцы сдавливали горло ещё сильнее, и Том даже не осознавал, что не может остановиться от сумасшедшего потока тепла, что пробегало, как ток, от кончиков пальцев прямо в душу, наполняя его сущность большей силой и неистовой магией. Глаза Гермионы заслезились, а пальцы больно обхватили запястье пытающей её руки. Вторая ладонь дёрнулась к Тому и сжала рубашку на груди, больно цепляя за ней непослушными пальцами кожу. Она потянула его на себя и услышала рядом с собой прерывистое, едва различимое дыхание. Том сдавливал шею сильнее, притягиваясь к пересохшим губам, как одержимый суккуб, желающий выжать из Гермионы всю жизненную энергию. Его манил невидимый сгусток души, который он хотел буквально высосать из оцепеневших губ. Отключившийся разум не понимал, как ногти больно царапают его кожу на груди, и как сам вводит в агонию жертву, безумно манящую и притягивающую своим теплом. Тонкие приоткрывшиеся губы желали забрать любой горячий вздох, поглотить чужую жизнь, растворить в себе дрожащую перед ним магию, овладеть ею и не отпускать. Поймав губами судорожный тихий стон боли, Том прикоснулся к трепещущей коже лица и не сдержал томный вздох от ошеломления. Безумная завихрившаяся магия жгла и стравливала быстро растекающуюся по венам кровь, внутренний дьявол проснулся в груди и заставлял нагло и жадно вытягивать жизнь. Том медленно провёл по напряжённым скулам и нашёл чужие и пересохшие губы, готовые кричать в агонии от удушения. Звук тока заскрежетал в ушах, продолжая туманить реальность. Наконец, он перестал сильно сдавливать шею и только потому, что не уловил желаемое дыхание. Ледяные пальцы едва смогли ослабить хватку, Гермиона жадно вдохнула горячий воздух, ослабив давление пальцев на мужской груди. Губы соприкоснулись, и ничего не видящий и не осознающий Том резко оттеснил Гермиону назад, больно вдавливая её голову в нижнюю полку с книгами. Невидимая сила ужасно подмывала вырвать из неё всю жизнь, высосать все соки, разорвать её душу на части, овладеть каждой клеточкой волшебства. Другая ладонь Тома схватила Гермиону за рубашку возле ключицы и небрежно дёрнула на себя. Губы прижались ещё сильнее, вызывая у жертвы болезненное чувство, на которое ему было абсолютно плевать. Со звериной страстью он проник языком в её уста, резко обхватил рукой за плечи и зацепил кудри, сжимая рубашку и больно стягивая пряди непослушных волос. Гермиона пискнула, но звук тут же пропал и растворился в шумящих искрах наэлектризованного воздуха. Чувствуя, как внутри вырывается беснующее чудовище, Том злостно закусил губу и мгновенно ощутил на губах девчачьи слёзы и терпкий вкус крови. Пальцы снова сдавили тонкую шею, жаждая забрать тепло беззащитного существа, которое стало слабо предпринимать попытки оттеснить дьявола, приносящего физическую боль. Но Том был непоколебим. Его дикие чёрные глаза впились в стеклянные и испуганные, а губы продолжали терзать чужие, вытаскивая всё тепло, всю магию, чтобы опустошить жизненный сосуд до дна.
Спадают дезиллюминационные чары. Захват Гермионы ослабевает, глаза тускнеют. Том разжимает ладонь, движения губ замедляются и совсем замирают. Ток в ушах перестаёт трещать, уступая место только стуку крови, а звериный взгляд фокусируется на чёрных опустошённых глазах. Том тихо выдыхает в губы и тоскливо смотрит на изнеможённые черты лица. Одурманенное сознание заставляет ласково и томно прошептать в истерзанные губы:
— Я убью тебя.
Гермиона сморгнула слёзы, слабо сжала чужую рубашку на груди и опустила невидящий взгляд вниз. Том схватил её за грудки и поднял на ноги, моментально прижимая к стеллажу и жадно обхватывая хрупкое тело, наполненное манящей неиссякаемой магией. Пальцы вонзились в спутанные волосы, губы снова овладели чужими, властно призывая отозваться им, и Гермиона с содроганием мгновенно сдалась.
Он не может насытиться теплом — когтистое чудовище разрывало грудь, заставляя причинять боль. Ладонь схватила копну волос, а вторая рука сильнее прижала к своему телу. Том наслаждался испуганным и растерянным взглядом, ощущая, как Гермиона всей душой чувствует на себе испепеляющий и жадный взор. Непослушная рука опустилась к шее, снова сдавливая её и вырывая из груди болезненный стон, тут же пойманный властными губами. Том вдыхал чужое тепло с немыслимой жадностью и жестокостью, с какой Гермиона даже не вдыхала в момент болезненного осознания того, что он не кто иной, как Том Риддл.
Он чувствовал всю податливость своим движениям, — она позволяла душить себя и делать ей больно. Неожиданно её влажные дрожащие пальцы поднялись с груди к заострённым скулам и мягко скользнули по всей линии. Этот жест взорвал ему сознание, и он больно укусил нижнюю губу, вздрогнув от переизбытка чувств. Его пальцы соскользнули с шеи и вцепились в воротник рубашки, грубо притянув Гермиону к себе ещё ближе.
— Остановись, Грейнджер, — тяжело и прерывисто дыша, томно прошептал он, терзая израненные губы. — Я же убью тебя.
Но разум уже давно покинул её. Она снова провела дрожащими пальцами линию от скул к шее, чем вызвала звериный рык из груди Тома. Он ослеп от безумства, ярости и жадности, схватил её за горло, больно сжимая его, и резко прижал к стеллажу. Слабо закусив девчачью губу, он потянул её, медленно поворачивая голову в сторону, и отпустил, ласково скользнув щекой по влажным губам, прикрывая в эйфории глаза. На лице стала появляться хищная улыбка от того, что почувствовал себя котом, играющим с загнанной в угол мышкой. Выросшее из маленького клубочка чудовище готово было мурлыкать, наслаждаясь магией, которую бесцеремонно вытягивал Том. Он снова придушил её, провёл щекой по мягким губам и, немного приоткрыв глаза, насмешливо прошептал:
— Ну же, Грейнджер, включи инстинкт самосохранения.
Но она вцепилась ему в воротник плаща и замерла, судорожно вдыхая знакомый из детства аромат свежести. Его настиг новый приступ злости от того, что не может справиться с собой и оторваться от Гермионы, вызывающей в нём страстное желание овладеть всей её магией. Связывающая их невидимая нить, неумолимо притягивала, не давая ни единого шанса взять себя в руки и отшатнуться. Том снова овладел губами, дающими ему желанное тепло и необъятную силу, тоскливо посмотрел в безжизненные глаза, уже ничего не различающие вокруг, ощутил нестерпимую жажду убить Гермиону, задушить и поймать последний горячий вздох, который слетит с её губ. Внимательно вглядываясь в чёрные глаза, он подумал, что будет очень сильно тосковать по ней, если не сможет вдохнуть её чувства. Он не хочет её терять, но жаждет выжать всю жизненную энергию, ужасно дразнящую и сводящую с ума рассудок.
Где-то глубоко внутри он ощутил тревожность, что не сможет сдержать себя и действительно убьёт её жесточайшей страстью. В подсознании забарабанила мысль, что это неправильно, глупо, неразумно. Том ослабил захват пальцев и губ, борясь с самим собой, злостно простонал, отпустил Гермиону и кулаком со всей силы ударил возле её плеча по книгам. Ярость захватила каждый нерв и заставила бурлить кровь от ослепляющей ненависти. Гермиона вздрогнула, испугавшись звериного взгляда широко распахнутых глаз, отпустила Тома, вжимаясь в стеллаж. Тот отшатнулся, цепляясь за полыхающую злость, неохотно выпустил Гермиону и прикрыл глаза, пытаясь совладать с собой. Чудовище больно вонзилось когтями в сердце, требуя чужого тепла, и, скрипя зубами, он дёрнулся и стремительно поспешил прочь, пока новый приступ жажды не поглотил его с головой.
Наложив дезиллюминационные чары, Том выбежал в прохладный коридор, сгорая от ненависти, злости и ярости. Он пытался преодолеть жажду, обуздать трепещущую страсть и ослабить захват невидимой нити, тянущей его назад.
Через минуту Том остановился, обернулся и замер, направив тоскливый и в то же время звериный взор в конец коридора.
========== Глава 5. Из крайности в крайность ==========
Наложив дезиллюминационные чары, Том выбежал в прохладный коридор, сгорая от ненависти, злости и ярости. Он пытался преодолеть свою жажду, обуздать трепещущую страсть и ослабить захват невидимой нити, тянущей его назад.
Через минуту Том остановился, обернулся и замер, направив тоскливый и в то же время звериный взор в конец коридора.
Гермиона практически бежала, глухо стуча ботинками по каменному полу. Она даже не поправила истрёпанный воротник светлой рубашки. Её рука время от времени вытирала слёзы, текущие из глаз.
Том отшатнулся к стене и упёрся спиной, запрокинув голову и посмотрев на высокий потолок. Он чувствовал непреодолимую тягу, от которой всё тело трясло в лихорадке. Стук крови в ушах начал усиливаться, заглушая далёкий стук каблуков. Какого чёрта он решил притронуться к ней?!
Его тошнило от самого себя. Как он смог позволить себе ввязаться в эту игру, которую затеял сам и из которой уже не знает выхода? Ненависть к себе протыкала раскалённым кинжалом трепещущее сердце, переставшее быть ледяным и бесстрастным. Выросшее из маленького и беззащитного клубочка чудовище рычало в ярости и негодовании, требуя насытить себя теплом и силой. В крови блуждал сильнодействующий губительный и сладкий яд, от действия которого перехватывало дыхание и жалило каждую клеточку тела. На губах остался ощутимый осадок от желанных прикосновений, а тоскливый и в то же время звериный взгляд блуждал по потолку, не видя ничего кроме расплывчатых мрачных теней, пляшущих в медленном и невнятном танце.
Это было слишком странно. Никогда в жизни не приходилось испытывать хоть что-то похожее на одно из тех чувств, что сейчас одолевали его. Пальцы охотно хотели сжать пульсирующую кожу, неритмично бьющееся сердце желало сдавить чужое, пересохшие тонкие губы жаждали поймать любой судорожный вздох, а тёмные глаза мечтали видеть перед собой обожание, преклонение и подчинение мощи магии. Внутри щёлкали искры высокочастотного и горячего тока, заставляющие дрожать все волокна натянутых до предела нервов. Том чувствовал чужую жажду так же хорошо, как и свою, а ещё каждым сантиметром своего тела ощущал приближение манящего тепла.
Он медленно опустил голову, туманным взглядом различая расплывчатый силуэт Гермионы, невольно задержал дыхание, словно это помогало удерживать самообладание, и сдавил пальцы о холодную шершавую поверхность стены, желая провалиться сквозь неё, лишь бы исчезнуть из этого места.
Гермиона замедлила шаг, и Том был уверен, что она так же, как и он, почувствовала колебания наэлектризованного воздуха и услышала появившиеся щелчки разрядов тока. Она неуверенно прошла мимо, покосившись в его сторону, медленно направилась дальше по коридору, причём настолько осторожно, словно шла по краю обрыва. Повернув голову, Том проводил её затуманенным и томным взглядом, сильнее врезался пальцами в шершавую поверхность, надеясь ощутить отрезвляющую боль, но почему-то не обращал на неё внимания, а через несколько мгновений дёрнулся за Гермионой.
Она ускорила шаг и вскоре перешла на бег. Том, как во сне, следовал за ускользающим силуэтом, слепо одержимый желанием достигнуть цель. Он почувствовал себя зверем на охоте, но время от времени сбавлял шаг, притягивая к себе частичку самоконтроля и выдержки. Гермиона вела себя точно так же: то стремительно поднималась по лестницам наверх, то замедляла шаг, едва ли не оборачиваясь назад. Оба не могли уловить равновесие мечущихся внутри чувств, и когда та привела его в коридоры восьмого этажа, наконец, обернулась, растеряно и отчаянно разглядывая пустоту. Она не смогла достигнуть цели, полагаясь на своё самообладание, улетучившееся в одно мгновение, но Том отдалённо понимал, что нужно проявить ещё немного выдержки, если не хочет быть рассекреченным кем-то в замке. Он прошёл мимо Гермионы, преодолевая желание вцепиться в неё, и та, полагаясь на ощущения, последовала за ним.
Она разумно поступила, убегая на восьмой этаж, ведь здесь было действительно безопасное место, способное спрятать любого от чужих глаз. С каждым пройденным шагом становилось тяжелее делать следующий. Его так и подмывало обернуться назад, вцепиться в пылающую магию, затмившую сознание, но, стискивая зубы и тяжело дыша, он продолжал идти к своей цели. Несколько мучительных минут лопались нервы, как тонкие перетянутые струны, пока Том не дошёл до появляющейся в стене двери, грубо не толкнул её и не обернулся на пороге назад. Гермиона наткнулась на него, врезавшись в грудь, мгновенно вцепилась пальцами в одежду, сжимая ладони в кулаки. Тот коротким движением закрыл рукой проход, двинулся на Гермиону и, опуская туманный взгляд на затрепетавшие ресницы и заставляя её сделать два шага назад, загнал к двери. С глухим стуком и тихим хрипом она врезалась в неё, закрыла глаза и жадно вдохнула смешение любимых запахов, касаясь приоткрывшимися губами края расстёгнутого плаща, защекотавшего кожу. В порыве охватившей бесноватости, которую уже слишком глупо было сдерживать, Том грубо вцепился в тонкие плечи, не замечая, как больно сдавливает их, прижал к себе Гермиону, жадно черпая магию, дающую силу и чувство величайшего превосходства. Одна рука скользнула по спине, сжимая рубашку до побелевших костяшек, а другая нырнула к затылку, пальцы сильно сдавили шею, вызвав болезненный стон. Он так жёстко придавил Гермиону, словно пытался расщепить её в себе, растворить всё тепло и его силу. Его рассеянный и невидящий взгляд посмотрел перед собой, замечая только сгусток серых тонов, а в голове затюкала странная мысль, которая вводила в оцепеневшее смятение. Почему она не крошится на куски, как хрусталь? Почему не трещит, как разбитое зеркало? Он же ломает её! Она должна смяться, треснуть, разбиться и обрушить все осколки, все частички магии на него!
Но это не твёрдый предмет в его руках. Обнаруженная мутным рассудком упругость и эластичность тела заставляли сжать ещё сильнее, пока оно не превратится в густую жидкость. Как будто вдалеке Том услышал пронзительный сдавленный крик и медленно, как во сне, опустил широко раскрытые невидящие глаза вниз. Он вспомнил, что перед ним не просто эластичный предмет, источающий магию, а живой человек, который, судя по всему, сгорает от боли во всём теле и не может вдохнуть ни грамма воздуха. Стало тревожно, что, сломав притягивающую жизнь, он потеряет эти безумные чувства и блуждающее по венам тепло, которое было настолько желанным, неукротимым и величественным, что… нет-нет, он сбережёт и будет пользоваться его горячими волнами всегда.
Руки неохотно ослабили хватку, ладонь бережливо поднялась от шеи к волосам, вонзившись в растрёпанную копну и сжимая её так же больно, разве что не смертельно. Необъятная сила хотела сдавить всё, что попадается под руку, не понимая, что тем самым причиняет боль, и Том едва сдерживал агрессивное давление пальцев, ощущая тревожность, что не справится с собой и сделает лишнее движение, которое безвозвратно заберёт манящую жизнь. Рядом звучало судорожное и прерывистое дыхание, перемешавшись со скрежетанием горячего тока, а женские пальцы поднялись выше и надавили на ключицу, возвращая частичку рассудка вызванной болью.
Том смог сфокусировать взгляд на больших испуганных и стеклянных глазах. Их подавленность отразила полное подчинение, которым моментально стало упиваться внутри сидящее чудовище. Когти зверя вонзились больно в сердце, отчего пальцы Тома также больно впились в женское тело. Гермиона сдавленно проронила вскрик и задрожала хуже прежнего. Том ощутил витающий вокруг него чужой страх, пытающийся осесть ему на кожу, и смутно осознал, что всё это время ни разу не дал Гермионе хоть каплю своей магии. Как суккуб, он забирал только себе, не отдавая ничего взамен. Чувствуя царящий вокруг нескрываемый ужас, его внутреннее тепло затрепетало, желая подавить неприятные и раздражающие эмоции, и он позволил своим чувствам выйти наружу.
Гермиона вздрогнула, ощутив, наконец, желанное для неё тепло, мгновенно обмякла в жёстком захвате рук. Том уловил, как испуганный взгляд стал превращаться в томный и невидящий, а веки наполовину прикрылись, оставляя лишь тёмный сверкающий блеск. Чудовище внутри замурлыкало, вызывая странную улыбку, медленно появляющуюся на тонких губах. Наполнившие его чувства от равноценного обмена тепла, зациркулировавшего по кругу от него к ней и обратно, заставили испустить томный вздох. И почему он сразу не додумался дать ей что-то взамен?
Желанные чувства многократно усилились, Том, словно обессилив, прислонился к стене, прижимая к ней Гермиону, и тоже прикрыл глаза, наслаждаясь исступлёнными ощущениями. Он прикоснулся щекой ко лбу и потёрся как ласковый кот, бережливее обнимая тонкое тело и пряча блуждающую улыбку в волосах. Напряжённые пальцы заскользили по всей спине, не сильно впиваясь в плоть через одежду, жестокость отступала, оставляя эйфорию, от которой чудовище трепетало и мурлыкало, ослабляя болезненную когтистую хватку в сердце, продолжая мягко мять его и ритмично медленно сжимать. Его пальцы так же стали повторять эти движения за чудовищем, исследуя спину волшебницы, появилось безумное желание замучить беззащитное существо, утопающее в магии, до смерти. Том приоткрыл туманные глаза и с полной отдачей чувственно сжал обмякшее тело. Сколько он не делился силой с Гермионой, но такой импульс она не готова была принять — она безжизненно уронила голову вбок, сверкнув томными глазами, кудри спали на лицо, и прозвучал протяжный жалобный стон. Том почувствовал, как внутри неё всё начало сгорать, не справляясь с мощью энергии, как огненная лава прожигала нервы, превращая в безжизненную куклу, как её дыхание затруднилось, и даже губы больше не могли поймать воздух. Казалось, Гермиона сейчас же потеряет сознание, но её обтянутые плёнкой зрачки продолжали сверкать из-под полуопущенных ресниц. Том нырнул ладонью в волосы, поднимая отяжелевшую голову и привлекая её к себе, пальцем надавил на щёку и губами мягко и уверенно вонзился в нижнюю девчачью губу. Его затрясло, как в лихорадке, от того, что Гермиона совсем растеклась, превращаясь в какую-то густую жидкость, способную принимать любую форму в его руках. Стук крови в ушах стал слишком громким, заглушая скрежетания молний, перед глазами всё расплылось, и Том снова стал забывать, что ладони сжимают живое существо. Пальцы опустились к плечу и невольно сдавили его без возможности ослабить хватку. Как путник, сгорающий в пустыне от многодневной жажды, он припал к оцепеневшим губам, словно к воде, стал терзать своей страстью со звериным желанием вытянуть жизнь. Гермиона обмякла, как тряпичная кукла, и стала скатываться по стенке вниз. Том не сразу среагировал, губы разъединились, и он резко отпустил плечо, едва успевая подхватить ускользающую волшебницу. Поднимая её, он встряхнул тело и, обнимая рукой за плечи, крепко и бережно прижал к себе, зарывая слабую улыбку в волосах и тоскливо глядя рассеянным взором в пространство перед собой. На задворках сознания он уловил мысль, что поступает жестоко и нужно притянуть к себе хоть немножко разума, иначе есть огромный шанс лишиться источника горячего тепла, а Гермиона попросту не выйдет отсюда живой.
Едва сдерживаясь и выискивая в себе частичку самообладания, Том глубоко вздохнул и почувствовал, как дрожат все его нервы. Напор чувств, которые он пытался обуздать, стал уменьшаться, а Гермиона — оживать. Её тонкие пальцы соскользнули с груди и захватили волшебника в объятия, сцепляясь за спиной в замок.
Том чувствовал себя в каком-то сне: неуправляемом, рассеянном и неподвластном его логике и разуму. Рассудок затерялся в глубинах мрачной пропасти и абсолютно не собирался возвращаться обратно. Кровь и разряды тока гулко шумели в ушах, ладони едва сдерживались, чтобы не сомкнуться в болезненном захвате, а невидящий взгляд продолжал различать только серые тени перед собой. Он даже не понимал, чего сейчас хочет и что должно быть дальше, поэтому по-прежнему неподвижно стоял, крепко прижимая Гермиону к себе, и пытался не сорваться в новую бездну неукротимых чувств. В голову, наконец, пришло нужное слово — баланс. Нужно поймать баланс.
Но этого делать не хотелось, и он дальше пребывал в замешательстве, испытывая странное ощущение, словно время остановилось.
Непослушные пальцы медленно прошлись за спиной от плеча к шее и, чуть надавливая подушечками, стали вырисовывать линии на коже за воротником рубашки. Гермиона неторопливо подняла голову, и Том, почувствовав на себе взгляд, рассеянно посмотрел в ответ. Он различил блестящий туманный взор, который спустя несколько мгновений спустился с тёмных глаз на тонкие губы.
Чёрт, она хотела его тепла! Если он пытался сдержать себя от возможного непоправимого стечения обстоятельств, то она вообще не пыталась как-то помочь ему в этом, словно не понимала, чем это может грозить. Томный взгляд манил продолжить выжимать из неё жизнь, и, едва хватаясь за тонкую нить выдержки, Том хрипло прошептал:
— Остановись.
Но даже если бы она отвела взгляд или внезапно оттолкнула, то это уже не остановило бы его. Частичка самообладания стала растворяться в нахлынувшем потоке страсти, и, отпуская держащую его ниточку, Том мгновенно сжал в кулаке копну волос и приник к губам Гермионы, до боли прижимая к своим, пытаясь вырвать пульсирующую в них жизнь. Резким движением он развернулся вместе с ней, заставил выгнуться под давлением своего тела, и та подогнула ноги и стала опускаться вниз, теряя реальность. Её ладони разжались, и только пальцы смогли зацепиться за край плаща, потянув за собой Тома. Неясный звериный взгляд тёмных глаз жадно начал всматриваться в поблёскивающий взор, черпая затаившееся в нём тепло. Том бездумно исследовал каждый сантиметр тела, сдавливая до боли кожу, спрятанную под одеждой, стягивая волосы цепкими пальцами и с дрожью в зубах кусая губы.
Может быть, Гермиона уже успела пожалеть, что заставила встрепенуться чудовищу, сидящему в груди Тома, но ему было плевать. Она разбудила задремавший вулкан и заставила извергнуть кипящую лаву с чёрными столбами дыма, затмившими всю действительность и какую-либо разумность. Он жаждал магии настолько сильно, насколько вообще её можно было желать. Том заставил Гермиону дрожать от боли захватов и разгорячённого тепла, стремящегося с кровью в каждую клеточку её души. Неожиданно он схватил её за грудки, резко поднял и отшвырнул вглубь комнаты, мгновенно настигая следом, как ураган. Растерянный взгляд Гермионы сфокусировался на ожесточившихся чертах лица, и комната стала наполняться терпким страхом, который неприятно защекотал пылающую кожу. Том жадно обхватил Гермиону, желая подавить её ужас, и снова выплеснул на неё безумные чувства, заставившие женское тело обмякнуть. Он вынудил её сделать несколько шагов назад, врезаться ногами в подлокотник дивана и обрушиться вниз. Каштановые кудри, рассыпавшиеся на мягкой поверхности, — это, наверное, всё, что он смог тогда различить.
***
Том сидел за круглым небольшим столом, опираясь на него локтем, и держал между пальцами дымящую антрацитовым дымом сигарету. В комнате стоял полный мрак, разве что время от времени в темноте ярче загорался красный уголёк, когда тонкие губы зажимали сигарету, втягивая в себя дым. В углу тусклым зелёным цветом горела единственная оставшаяся целой лампа, освещая щепки от разбитой мебели, осколки стекла и разорванные книги на полу. Том не обращал внимания на бардак, рассеяно глядя в пространство в лёгкой задумчивости. Некоторое время назад он был вне себя от ярости, а сейчас пребывал в полном спокойствии от единственной мысли, что волшебница, уже который час бездвижно лежащая на диване с закрытыми глазами, принадлежала ему.
«Это моё и моё принадлежит мне».
Странно было признавать то, что в мире есть какая-то особая связь — ниточка, которая была ему не подвластна. Её не разорвать, не обрезать и не спалить к чертям! Не менее шести часов назад его рассудок полыхал от необузданной жажды магии и жизни, теплившейся на истерзанных губах. Он напрочь забыл, что перед ним и в его руках находится живое существо, в абсолютном помутнении пальцы не замечали, как больно сдавливают тело, и губы не ощущали, как жестоко впиваются в чужие. Наверное, если бы Гермиона не перестала подавать признаков жизни, то сегодня она уже не проснулась бы. Своей безумной жадностью в странной и звериной страстности Том довёл её до бездыханности — она потеряла сознание. Он смог различить бледность её лица, ощутить полное отсутствие отзывчивости, и когда это произошло, то тревожность и тоска стали сжимать ему глотку, приводя в растерянность от того, что сейчас он лишился источника силы и ощущения величественного превосходства. Несколько секунд Том пытался сообразить, что Гермиона не мертва, а она действительно просто потеряла сознание от удушения и пришла в себя спустя минуту, открыв глаза и испуганно взглянув на него. Её взор отразил что-то потустороннее, как будто она только что побывала в загробном мире и вернулась назад, ориентируясь на светлые блики, ведущие её обратно к жизни. Тоскливый взгляд жадно впился в блестящие глаза, а ледяная ладонь прикоснулась к бледной щеке, подавая мягкие незыблемые волны тепла. Гермиона приходила в чувство, вспоминала, где находится и что происходит.
Странно, но в тот момент тоска заглушила всю жадность. Том осознал, что не готов за один раз вызволить манящую жизнь и не желает расставаться с эйфорией, которую приносила необычайная циркуляция магии. Снедающая тоска оказалась сильнее всех чувств, что недавно бушевали в нём, пробудилась осторожность, терпеливость и даже настигли странные ласковые ощущения, поддаваясь которым, Том медленно и осторожно провёл по волосам Гермионы, словно, надави чуть сильнее, она сломается. Нет, он не мог позволить ей уйти так просто и оставить без восторженных и ошеломительных чувств, которые не выразишь даже никакими словами. Приводило в безумие мысль, что это ощущение принадлежало ему — он испытал его, он знает, насколько оно невыносимо мощное, подавляющее, величественное и сладкое, и внутри сидящее чудовище ни за что не дало бы покончить с этим раз и навсегда.
Продолжая находиться в беспамятстве и поддаваясь чувству тоскливости, Том рассеяно посмотрел в туманные глаза, которые успели сменить испуг на что-то другое, и интуитивно притянулся ближе, замирая лишь в нескольких дюймах от бледного лица. Хотелось сильно сжать её в руках всего-то ещё один раз! Он отвёл невидящий взгляд от Гермионы, прикоснулся щекой к опухшим истерзанным губам и мягко сжал её за плечи, получив в ответ обессиленное объятие рукой.
Это одержимость магией. Она не давала ему покоя и абсолютно не пробуждала рассудок. Все движения были подчинены только эмоциям, но никак не логике. Он был словно во сне, которым управляла странная магия и мурчащее от эйфории чудовище, сидящее в груди.
Одержимость, которая была ему не подвластна.
Как может быть что-то неподвластным ему? Том победил смерть, время и неужели не победит магию?
Эта мысль прозвучала так неожиданно, как гром среди ясного неба. Осознание врезалось в голову, как острая шпага, протыкая безрассудность и тоску. Какого чёрта?!
За одно мгновение Том отпрянул от лица Гермионы, глаза прояснились, почернели и яростно впились в безмятежный взор. Яркая вспышка злости и ненависти исказила черты лица. Он резко, не раздумывая, выпустил волшебницу, вскочил с пола на ноги и выдернул палочку из кармана. Её острие больно вонзилось в шею к Гермионе, не ожидавшей внезапной смены настроения, Том схватил её за рубашку на груди и встряхнул, не поддаваясь желанию ударить или тут же бросить заклинание. Какое-то необъяснимое чувство не давало проявить жестокость и причинить осознанный вред.
Но этого жеста было достаточно для того, чтобы Гермиона стала испуганно вырываться. Она задрожала и ужасно занервничала, а её ужас стал обволакивать и обнимать Тома за плечи, вызывая неприятные и зудящие нестерпимые чувства, которые его магия мгновенно хотела погасить. На несколько секунд он прогнулся под этим давлением, невольно отдавая Гермионе тепло, чтобы укротить её страх, но тут же дёрнулся, решительно отказываясь от недавнего безумства и глупости. Как он мог потерять голову?! Как он мог расточить свою выдержку?! Куда делись его разум, рассудок, логика, объективное восприятие ситуации?
Том не вспоминал, как несколько часов назад устроил настоящий беспорядок, разбивая в щепки всё убранство комнаты. Гермиона сначала молчала, в ужасе наблюдая за происходящим, а затем безрассудно подскочила с дивана, очевидно, поддаваясь порывам трепещущей магии внутри, и схватилась в него, пытаясь остановить бушующую ярость, захватившую каждую клеточку прояснившегося сознания Тома. Он не помнил, как грубо оттолкнул её, свалив с ног, и мгновенно навёл палочку в непростительном заклинании. Она закричала, и лишь спустя какое-то время Том отдалённо услышал нечеловеческий визг, возвращающий ему рассудок и заглушающий ярость. Чудовище ужасно взбунтовалось, вцепившись больно в сердце, ослабевая силу заклинания. Нервы задрожали, вызвав тоску и растерянность. Что он делает? Зачем он ломает то, что принадлежит ему? Разве он когда-то относился небрежно к своим вещам?
И снова возникло ощущение, что он во сне. Безумный взгляд стал невидящим и едва ли различал, как испуганная Гермиона, опираясь на ладони, отползала назад к дивану, а затем попыталась достать свою палочку из складок помятой юбки. Этого движения хватило, чтобы в одну секунду оказаться рядом с ней, опуститься вниз и схватить её ладони, заглушая ужас потоками тепла. Он неясно слышал, как она отчаянно произносила его имя, словно пытаясь образумить. Сдавленно шептала что-то о страхе, боли, умоляла остановиться, взять себя в руки…
Том даже не помнил, как осторожно приблизился к Гермионе и почувствовал невероятную дрожь чужого тела в своих руках. Её стеклянный взгляд пытался поймать его, но он смотрел как будто бы сквозь, а когда непослушные влажные пальцы коснулись его шеи, то щёлкающие звуки разрядов тока стали заглушать всё вокруг, тихий и молящий голос Гермионы потонул в пустоте. Что-то призывало обращаться ещё бережнее, чем в предыдущий раз. Как с самой хрупкой вещью на земле.
Том метался из крайности в крайность, не понимая, что нужно поймать баланс. Его настигала то ярость, то тоска, и эти чувства не давали уловить что-то среднее между этим, перетягивая из стороны в сторону. Уже в более сознательном состоянии Том поднял молчаливую Гермиону за плечи и посадил на диван, на который всё это время упиралась она спиной. Его ладонь заставила её повалиться набок, а спустя некоторое времястеклянные глаза опустились вниз и закрылись. От прикосновения ладони на плече ей хватало тепла, скользящего внутри, чтобы успокоиться и перестать дрожать. Много на это ушло времени, но она, наконец, смогла забыться сном и оставить душу Тома в покое. Чужие чувства исчезли изнутри, оставив его наедине с самим собой.
И уже который час он сидел за столом и выкуривал ни одну сигарету, рассеяно глядя в пространство и думая о том, что в такой пока что безвыходной ситуации лучше всего на происходящее смотреть под другим углом. Да, он глупо обсчитался и дал Гермионе больше, чем рассчитывал, к тому же, угодил в свою же ловушку. Раздражало, что его может чувствовать человек, безусловно. Но преимущество было в том, что только он в силах был управлять эмоциями, что разделялись ими на двоих. Преимущество было хотя бы в том, что магия наделяла его невообразимой силой и уверенностью, а её, наоборот, делала слабой и податливой его жестам. Гермиона была полностью в его руках. Разве не этого он хотел?
Впервые за долгое время Том перевёл взгляд на неподвижно лежащую волшебницу, которая давно забылась тревожным или, наоборот, спокойным сном. Её рука была под головой, а волосы упали на лицо, закрыв его наполовину. Появилось желание обнажить его, чтобы вглядеться в безмятежные и расслабленные очертания.
Он потушил сигарету в пепельнице, оставив маленький уголёк догорать в темноте, поднялся со стула, тихо прошёл к дивану и опустился вниз рядом с лицом Гермионы. Рука потянулась к волосам, пальцы аккуратно зацепили их и в лёгком движении отбросили назад.
Гермиона спала тревожно, потому тут же открыла глаза и растерянно посмотрела на него, ещё ничего не соображая и пребывая в остатках сна. Глаза блеснули, та немного приподнялась и отшатнулась, внимательнее вглядываясь в тёмный силуэт. Её неразборчивый страх тут же коснулся Тома, и он, не желая прикасаться к ней, почти неслышно прошептал:
— Не бойся.
Она некоторое время неподвижно следила за ним, затем опустила глаза и приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, но голос так и не нарушил тишину. Гермиона снова посмотрела на него, опустилась обратно головой на руку и глубоко вздохнула.
Магия заставляла притянуться к ней, но Том окончательно решил, что не допустит ещё одного помутнения рассудка и провала в памяти. Разум старался устремиться куда-то в бездну, но он настойчиво притягивал самообладание, испытывая выдержку на прочность. С другой стороны пробивалась ярость, возмущаясь обстоятельствам и бесконтрольности, но Том и её пытался отогнать, ясно осознавая, чем закончится такая вспышка чувств. Было слишком утомительно понимать, что две крайности зажали сущность в угол.
«Ты сам это сделал, но ты справишься».
Холодный рассудок пробивался сквозь волны тепла, блуждающего в теле, и привёл к мысли, что нужно обернуть ситуацию в свою пользу. Всё-таки не он, а она не может абсолютно контролировать себя и, кажется, способна не только давать мучить себя, но и, наверное, выполнять все его прихоти.
— Выспалась?
Он точно знал, что её стало разрывать от такого лёгкого и глупого вопроса после всего, что он сделал с ней. Том мучил её, сгубил душу, растерзал тело, а сейчас так просто спрашивает о том, выспалась ли она. Долгое время Гермиона молчала, затем слабо спросила:
— Зачем разбудил меня?
Звучало так, словно ей хотелось быстрее умереть, чем просыпаться и видеть его лицо. Это было забавно, безусловно.
— Я не хочу, чтобы ты спала, — с ноткой насмешливости чуть громче произнёс Том, склонив немного голову вбок, позволяя единственному источнику света, мерцающего тусклым зелёным оттенком, осветить часть лица.
Несмотря на странное притяжение, она точно должна осознавать, что Том по-прежнему остаётся пусть и не властелином её повторяющегося дня, но многим больше — властелином всей её жизни.
Гермиона опустила взгляд вниз и искренне прошептала:
— Я тебя ненавижу.
Том усмехнулся, так же опуская на мгновение взгляд себе на колени.
— Не так, Гермиона. Совсем не так.
Некоторое время она снова не двигалась, затем медленно перевернулась на спину и посмотрела в тёмный потолок с неподвижными тенями.
— Сожалеешь?
Прозвучало внезапно, но вполне ожидаемо. Конечно, ей хотелось убедить себя в том, что её слабость была ничуть не больше его. Нет, она ошибается, однозначно.
— Сожалею ли о том, что ты влюбилась в меня? Или сожалею ли о том, что благодаря тебе обладаю тем, что делает меня сильнее и подчёркивает моё превосходство?
Конечно, Том сожалел, что так глупо и резко поддался магии, но, с другой стороны, у него не осталось ни любопытства, ни тревожности от того, что будет, если они соприкоснутся. Он узнал, увидел в этом плюсы, а главное был полностью уверен в Гермионе — она ни за что не отречётся от него. Не сможет, не выдержит, потеряет саму себя.
Гермиона нервно усмехнулась от услышанных слов. Её разбитое состояние Том видел даже в пустом взгляде, не говоря о способности чувствовать её внутри.
— Ты сказал, что предупредишь, когда явишься.
— Ты рассчитывала подготовиться?
— Хотя бы ожидать.
— Ты ждала меня каждый день. Неужели от этого что-то изменилось бы?
Гермиона пожала губы и опустила взгляд с потолка, понимая, что ничего бы не изменилось. Совсем ничего.
— Собираешься что-то делать с этим?
— А ты? Нашла что-нибудь от своих проблем? — с насмешкой поинтересовался Том, заранее зная ответ. — Судя по твоей реакции, нет.
— Но и ты — нет, — заметила Гермиона.
— Я не искал, и вполне разумно будет не искать, — отозвался он.
Та повернула голову и посмотрела в тёмные глаза, с интересом разглядывающие её.
— Что?
— Ты думала, что я мучаюсь от этого? Думала, что это давит на меня так же, как на тебя? — улыбчиво продолжил Том. — Я умею контролировать не только себя, но и тебя. Думаю, до тебя дошло, что ты себя контролировать не можешь абсолютно. Более того… тебе же очевидно, что твоё положение крайне безвыходное?
— Почему ты не можешь быть нормальным? — отчаянно спросила Гермиона, и это отчаяние стало тянуть её к собеседнику.
Она снова повернулась набок и медленно протянула ладонь в его сторону, направив затуманившийся взгляд в тёмные глаза.
Соблазнительно и весьма. Один раз наполненный чувствами взор уже успел заставить отпустить осознанность и утерять выдержку. Том не хотел искушать себя, но упорство не позволяло отвести глаза. Послышался треск тока, внутренний голос стал склонять к умопомрачению, и глаза постепенно застилала невидимая паутинка, превращая действительность в размытый сон, но Том не шевелился и даже слишком странным шёпотом ответил с тенью пугающей насмешливости:
— Потому что с нормальными людьми происходят нормальные вещи, а со мной — исключительные.
Пальцы сжали запястье мужской руки, Том медленно прикрыл глаза, борясь с возникшими чувствами, бешено заструившимися вместе с кровью в каждый уголок сущности, и тихо не своим голосом произнёс:
— Зачем это делаешь?
Он открыл глаза и попытался не терять сфокусированный взгляд на лице Гермионы. Та зажмурилась и неохотно разжала ладонь.
— Потому что не могу по-другому! — отозвалась она и тут же поднялась, принимая сидячее положение.
Том посмотрел на неё исподлобья, поднялся следом, выпрямляясь и сбрасывая с запястья влажную ладонь. Изнуряющая борьба двух сущностей внутри разгоралась сильнее, плавя нервы и заставляя их дрожать, но он держал себя в руках и упрямо не сводил взгляда с Гермионы, обнявшей себя за плечи и рассеянно смотрящей перед собой. Она сжалась, как сонный котёнок, и опустила голову вниз, пытаясь о чём-то задуматься.
— А хочется?
Гермиона медленно подняла голову и с непониманием посмотрела на Тома.
— По-другому хочется? — уточнил он со слабой улыбкой.
Не дожидаясь ответа, Том опустился на диван рядом с ней и склонил голову вбок, заглядывая в глаза, пытаясь видеть не только размытый блеск.
— Вернуть время вспять, например? — шёпотом добавил он.
Ему казалось, что свой голос слышит со стороны, потому что реальность всё равно ускользала от треска тока в ушах, заманчивого взгляда, в котором таилась магия, и гнетущих чувств Гермионы, испытывая дикое желание задавить их в ней. Том не совсем понимал, что сидит неподвижно и вроде как вполне держит себя в руках, хоть и рябит в глазах, да и не чувствует своё тело.
— Я бы многое вернула, — почти неслышно отозвалась Гермиона, пытаясь не смотреть на собеседника.
Ложь! Том точно знал, что это не так, чувствуя, как скрепит её сердце, а в ушах наверняка стучит кровь. Он медленно взял её за плечо и слабо сжал, ощущая, как нервы совсем натянулись и готовы сорваться. Но ему всегда нужна правда.
— Ещё раз… спрашиваю, — сказал так и словно снова услышал свой голос со стороны.
— Я не знаю…
Том почувствовал внутри неё болезненные ощущения. Как и раньше, вложенная магия не давала ей шанса соврать ему.
— Ты же знаешь, что в следующий раз будет очень больно, — напомнил Том, вспомнив, как уже выбивал подобным образом из неё правду.
И как в тот раз, она воскликнула:
— Разве это что-то меняет?
Гермиона, наконец, не сдержалась и подняла на него рассеянный взгляд. Её зрачки странно сверкнули в темноте, а сама притянулась ближе и, почти не шевеля губами, произнесла:
— Ты же знаешь, что мне постоянно нужно твоё тепло.
Том почувствовал, как что-то невидимое врезалось в него с приближением Гермионы. Эта странная материя была прочной и мощной, ею мгновенно захотелось овладеть. Та опустила голову, и раздался тихий с истеричными нотками смех. Он знал, ей хотелось как плакать, так и смеяться над собой, потому что не могла ничего сделать, не нашла выход из ситуации, а за неделю на тысячу раз всё в себе пережевала, проглотила и, кажется, пришла к некому смирению. Она уже давно призналась себе, что встряла в историю, которую, увы, не её руки лепят, а наоборот, слепили её — другую Гермиону. Ту, что огрызается с друзьями; ту, что может наброситься на любого неприятеля, вместо обычного игнорирования; ту, что способна помочь ему — Тому Риддлу, совершить преступление и замести следы; а главное, ту, что привязана к нему многим сильнее, чем обычное чувство влюблённости. Она стала как будто недостающим кусочком его души, не имея возможности спокойно жить без его присутствия. А Том мог, хоть и постоянно накатывала жажда притянуть к себе этот кусок. Наверное, мог.
Не раздумывая, Гермиона отпустила плечи и непослушной ладонью прикоснулась к краю плаща на груди, поднимая ничего непонимающий взгляд. Тому показалось, что тысячи иголок укололи каждый сантиметр кожи, но по-прежнему оставался неподвижным, снова не понимая, чего требует магия и что с этим нужно делать.
Темнота окончательно рассыпалась на множество чёрных оттенков, перед глазами всё поплыло, а искры мало того, что щёлкали, но обманчиво стали ещё сверкать в воздухе. Осознание ускользало, но в этот раз не собиралось покидать окончательно. Том почувствовал, как изнутри вырывается усмешка, и тонкие губы тут же показали её. Несмотря на то, что Гермиона должна убегать, прятаться, выжидать, когда он уйдёт и оставит её в покое, она, наоборот, не могла устоять перед тем, как приблизиться — глупо, безрассудно и опасно. И он точно уверился, что без него у неё всё теряет вкус, аромат и цвет.
Как во сне, Том медленно притянул Гермиону за плечо, позволяя обнять себя, но сам продолжал пропадать в замешательстве, разрываясь между подступающей злостью, ещё не до конца соображая, чем вызвана, и импульсивным жжением во всём теле. Это был настоящий замкнутый круг, и разорвать его хотя бы сейчас уже казалось до невозможности странным и… нужным или не нужным?
— Это называется одержимость, — насмешливо протянул Том, уловив такую мысль в голове.
— Ты называл это целеустремлённостью, — через долгое время отозвалась та, осторожно прижимаясь щекой к груди.
И в этот момент Том почувствовал, как Гермиону начало трясти и плавить, словно её только что выкинули на солнце мгновенно сгорать. Дыхание стало тяжёлым, а пальцы сильнее сжали одежду, как будто от их цепкости зависела жизнь. В ней проснулась неистовая жажда обладать всем существом, слабо напитывающим её магией. Теперь её очередь поддаваться безумству?
Том опустил невидящий взгляд на Гермиону, ощутив, как чудовище внутри встрепенулось и впервые почувствовало, не жажду, а невероятной мощи азарт. Его ужасно сильно заинтриговало поведение Гермионы, её мотивы внутренних порывов и то, что она собирается делать, чтобы вырвать из него желаемое. Проскочила мысль, что это станет весёлой игрой, по результату которой можно оценить то, на что способна волшебница в абсолютно бессознательном состоянии. И сможет ли она остановить себя?
Наверное, азарт ему и помогал не быть бесконтрольным и таким же одержимым, как Гермиона. Она сильнее прижималась, сжимая и разжимая в пальцах одежду, стремительно отпуская действительность и какую-либо осознанность. Кровь начинала кипеть от жажды, нервы задёргались, заставляя дрожать и тело, Гермиона подняла голову, встретившись с неясным и заворожённым взглядом, и резко выдохнула, почувствовав, что слишком много лишнего и пустого воздуха в груди, желая заменить его на тёплый, в своём роде исключительный и неповторимый. Несвойственный ей жадный взор вызвал озорной смех, который прозвучал слишком отдалённо и даже почти неслышно. Том не мог отвести ужасно заинтересованного взгляда от блестящих глаз, требовательно глядящих на него так, словно в следующую секунду готовы убить. Её подрагивающие руки мгновенно поднялись с одежды к воротнику, прикасаясь к тонкой коже на шее и невольно сдавливая её местами, пока цепкие пальцы не оказались за спиной. Она что-то требовательно прошептала о тепле, которое Том до сих пор ей не дал, продолжая заворожённо наблюдать и чувствовать на себе все сжатия ладоней. Гермиону от жадности затрясло ещё сильнее, она выпрямилась и больно схватила его за плечи, тоскливо заглянув в тёмные глаза. Кажется, она легко нашла решение, как выбить из него тепло, чтобы болезненно растекающийся яд перестал жалить внутренности. В этот момент Тому в голову тоже пришла мысль, как повернуть возникшую ситуацию в свою пользу. Он второй рукой взял её за плечо, останавливая Гермиону буквально в сантиметре от своих губ и, не сдерживая улыбку, произнёс:
— Что было сказано в пророчестве?
Но та, словно утеряв слух, не обратила внимания, пытаясь настигнуть свою цель. Том сильнее сдавил плечи, тихо рассмеявшись, и повторил:
— Пророчество о Волан-де-Морте — что в нём сказано?
Гермиона отвела взгляд от насмешливой улыбки и рассеянно посмотрела в заинтересованные глаза.
— Что? — слабо переспросила она, словно по-прежнему не слышала заданный вопрос.
— Помнишь, я как-то говорил, что твои желания буду выполнять после того, как ты меня в этом убедишь? Убеди меня дать то, что ты просишь.
— Ответами?
— Да, ответами на вопросы, — уже без улыбки отозвался Том, ощутив, как магия стала беситься внутри, а контролировать себя стало тяжелее. — Что сказано в пророчестве?
— Зачем тебе? — сглотнула Гермиона, чтобы смочить пересохшее горло.
— Просто скажи смысл пророчества. Ведь ты же знаешь его. Скажи, и я дам то, что тебе нужно.
Она ужасно занервничала, и он почувствовал, как в ней стали бороться два существа, одно из которых стало пробуждать рассудок, а другое, наоборот, не давало опомниться. Но Том не сомневался, какое существо в ней победит, — подобное они уже проходили, и победа была явно не в пользу Гермионы.
Однако та неожиданно решила действовать по-другому. Зачем отвечать на вопросы, если можно приложить силу? Гермиона не была глупой и прекрасно понимала, что Том проявляет невообразимую выдержку, ведь его чувства так же затмевают рассудок, а тепло жаждет обволакивать её и насыщаться воссоединением. Она больно сдавила ему плечи, поддаваясь беснующей жестокости, и ринулась к его улыбке. Том немного отвернулся, пытаясь не отвлекаться на сгустившиеся размытые краски вокруг и скрежет в ушах, перемешавшийся со стуком крови. Где-то вдалеке он услышал свой смех и в удивлении смутно осознавал, что его натура вполне неплохо справляется с магией. Выходит, он в состоянии контролировать её! Желание узнать правду и получить ответы на вопросы было превыше, чем глупо поддаться привлекательной силе.
Самодовольная улыбка заиграла на губах, а чувство превосходства и без циркуляции магии полностью охватило его. Том с силой отстранил от себя Гермиону и с воодушевлением посмотрел в безумные глаза.
— Нет, милая, сначала пророчество.
Она затряслась, испытывая отчаяние и разочарование. Её глаза мгновенно превратились в стеклянные, а губы еле слышно прошептали:
— Неужели ты веришь пророчествам?
— Отвечай на вопрос. — Том был непоколебим, и это стала осознавать Гермиона.
Она качнула головой, и тот стал испытывать раздражение.
— Мы договаривались с тобой, Грейнджер, — с угрозой отозвался Том. — Ты же знаешь, что это плохо закончится.
Гермиона молчала, впадая в панику. Она отпустила мужские плечи и попыталась отстраниться дальше, испытывая желание убежать и спрятаться. Но Том её не отпускал.
— Посмотри на меня.
Она сфокусировала взгляд на тёмных глазах и судорожно вздохнула.
— Просто скажи, — спокойно и доверчиво продолжил Том. — Я же обещал, что никакого вреда не причиню ни тебе, ни твоим друзьям.
— Глупо доверять тебе, Том. Ты же находишься рядом с ним…
— Подумай ещё раз. Я же силой вытряхну из тебя правду, но пока, как ты заметила, не пытаюсь воспользоваться привычными методами. Это… компромисс.
Гермиона молчала, рассеяно глядя на него.
— Ну же, подумай, что я дам тебе взамен.
— Дашь взамен, потому что тебе этого хочется, — уточнила она.
Том странно улыбнулся, склонив голову.
— Мой интерес тоже есть в этом, и мы оба в состоянии удовлетворить свои интересы.
— Ты же знаешь, что в пророчестве говорится о мальчике, что родился на исходе седьмого месяца. Разве он тебе об этом не сказал?
— Что говорилось про их взаимоотношения? Почему Волан-де-Морт решил, что нужно именно убить?
— Потому что там говорилось о мальчике, которого Тёмный лорд отметит, как равного себе.
— Как? Каким образом?
— Не знаю. Просто отметит. Полагаю, имелось ввиду буквально…
— У Поттера шрам на лбу. Значит, в ночь, когда Тёмный лорд пришёл убить ребёнка, вместо этого он отметил его, как равного себе?
— Да, — тихо подтвердила Гермиона.
Том отвёл от неё невидящий взгляд и прикрыл глаза, понимая, что Тёмный лорд, не зная этой части пророчества, сам и завёл себя в ловушку, решив убить мальчика, а тем самым и отметить. Не приди он к Поттерам в дом, не знай он эти пророческие слова, то никакой равноценности в силе Волан-де-Морта и Гарри Поттера не было бы. Гарри остался простым мальчиком, не обладающим ничем сверхспособным или тем, что может угрожать Волан-де-Морту, который, не зная этого, пытается лезть на рожон. Значит, Волан-де-Морт отметил его и дал ему что-то такое, что сделало мальчика равным ему? Что он ему дал? Наградил частью своих сил? Дал свою магию? Каким образом он пытался убить его?
— Что дальше? Что дальше там говорилось? — пытаясь взять себя в руки, спокойно спросил Том.
— Один из них погибнет от руки другого.
От услышанного его полоснула ярость, словно плёткой. Значит, какая-то ведьма произнесла пророчество, часть которого услышал Северус Снейп, причём совсем не важную часть!.. доложил об этом Волан-де-Морту, и тот пошёл воплощать это пророчество в жизнь, пытаясь убить мальчика, но вместо этого отметил его равным себе! И теперь Волан-де-Морт, не снеся в себе мысль, что может быть кто-то могущественнее его, неосознанно пытается воплотить в жизнь вторую часть пророчества — убить Поттера. Парадокс ситуации в том, что Поттер по его же неосторожности стал обладать какой-то силой, сравнимой ему, а значит, шансы на истребление друг друга у обоих были равны.
Том откинул голову назад на спинку дивана и перестал дышать от мысли, что Гермиона знает его секрет о крестражах. Более того, об этом знал и Поттер, и… Дамблдор. Из рассказа Гарри Гермионе Том вспомнил, что старик дал задание допросить Слизнорта, и если тот расколется и выдаст смысл разговора, то Поттер будет знать не только о существовании нескольких кусочков души, но и реальное их количество. Невесёлый смех хотел вырваться от того, что он и сам не знает, сколько у Волан-де-Морта сейчас крестражей. Сделал ли он ещё один?
Его ужасно взволновали вопросы, но главным из них был: какая магия сделала Поттера равным Волан-де-Морту?
— Том?..
Он посмотрел на Гермиону таким взглядом, словно не ожидал её здесь увидеть.
— Том! — встревоженно повторила она, взяв его за локоть, но мысли так взрывались, что он практически не ощутил тёплое прикосновение.
— Дамблдор вынюхивает жизнь Волан-де-Морта, надеясь найти крестражи и помочь Поттеру убить его, — медленно произнёс он вслух.
— Да, — тихо подтвердила Гермиона, продолжая взволнованно наблюдать за ним.
Несколько секунд Том молчал и сохранял неподвижность, затем резко подорвался и вскочил на ноги. Гермиона подскочила следом, вцепившись в плащ, заставляя обратить на неё внимание.
— Что ты собираешься делать?! Ты пойдёшь к нему?! Ты расскажешь ему об этом?!
Он сам ещё не решил, что нужно делать, но был уверен, что Волан-де-Морту жизненно необходимо оставить Поттера в покое, пока он не выяснит, какой силой или магией наделил Тёмный лорд мальчика.
— Том! — затормошила его Гермиона, поддаваясь панике.
Тот оттолкнул её, прошёл по щепкам и стёклам к столу, схватил пачку сигарет и зажигалку, пряча в карман. Гермиона попыталась удержать его, чтобы получить ответы на свои вопросы.
— Почему ты так встрепенулся?! Ты же знал, что Дамблдор вынюхивает о жизни…
— Я не знал текст пророчества, — раздражённо отозвался Том и добавил, не глядя: — Лучше не трогай сейчас меня.
Но Гермионе было всё равно. Она снова вцепилась в него, пытаясь преградить путь к выходу.
— Что не так с текстом?..
Том в очередной раз попытался отшвырнуть от себя волшебницу, но та не поддалась, и тогда он сам схватил её за грудки и прошипел ей в лицо:
— Ты меня не слышишь?
Чужое отчаяние и собственная ярость вызвали жесточайший бунт чувств, и вся его сущность захотела подавить ужасные ощущения и насытиться теплом. Он долго сверлил взглядом подавленную Гермиону и решил, что хуже не будет — в конце концов, он же обещал ей награду за ответы.
Том резко притянулся к приоткрытым губам и с готовностью выпустил своё тепло, нещадно обволакивая им Гермиону, тем самым наделяя себя силой и уверенностью. Та медленно обмякла, крепче хватаясь за руки, чтобы не пойти ко дну. Рассудок мгновенно затуманился, уступая место жадности и жестокости чудовища, забушевавшему в груди. Не чувствуя силу, Том грубо отпихнул Гермиону к стене, испытывая страстное желание вытянуть теплеющую жизнь на губах, и властно проник в уста, вдыхая чужое тепло и заставляя отозваться ему. Та судорожно всхлипнула от боли, врезавшись затылком в стену, и поддалась всем манипуляциям. Том в очередной раз не чувствовал, как больно стал сжимать хрупкое плечо, как пальцы уверенно проникли к трепещущей шее, как другая рука вцепилась в волосы, а губы крайне мучительно стали терзать чужие до дрожи в зубах. От свалившихся на голову чувств в форме страстной жестокости, он невольно закусил губу, вызвав болезненный стон и тут же поймав его. Дрожащее тело в руках пробудило странный восторг, напрочь затмевающий сознание. Жадно вдыхая чужое тепло, на задворках сознания он слабо стал понимать, что не может остановиться. Ему вновь захотелось убить Гермиону, высосав весь её жизненный сосуд, и прежде чем его одолела тревожность за потерю источника таких эмоций, Том успел ощутить привкус крови.
Пальцы неохотно разжались, и с глубоким вздохом, дрожа от пробивающей насквозь магии, он отпустил из захвата раненую губу и отвернулся, прижимаясь щекой к пушистым волосам, закрывая глаза.
Вот, чёрт! С этим что-то нужно делать. Единственное, что могло остановить одержимость, это тревожность за потерю этой одержимости. Ещё один замкнутый круг внутри замкнутого круга?
Смешно и злостно.
Том отстранился от Гермионы, медленно выпуская из рук, и тихо произнёс:
— Я сделал, что обещал. На третий день вечером буду ждать здесь.
Она проводила растерянным взглядом уходящего волшебника, не понимая, где он пробил оборону, чтобы посещать школу, а главное, что собирается делать дальше. Ей стало ужасно плохо от мысли, что Том видит в этом только игру и всего лишь выполняет свои обещания, не зная, что для него это что-то большее, чем ей кажется. Однако он сам ещё не понял, что это уже не игра, а настоящие чувства, которые буквально сегодня вечером дадут о себе знать.
Комментарий к Глава 5. Из крайности в крайность
Надеюсь, было съедобно :D
Однако не радуемся раньше времени, я думаю, вы и сами поняли уже, наверное.
И ещё ребятки, у меня есть для вас новость: кое-кто решил посмеяться над любовью автора к Тому Риддлу, в хорошем смысле, конечно же, и закинул в фанфик по миру ГП :D Так что, кто хочет посмеяться надо мной, то вам сюда: https://ficbook.net/readfic/8699977 , только от смеха не умрите. А вообще, вроде как обещается стекло, так что смеяться надо мной будете точно. Ну, и автор обещал прекрасного Тома Риддла и великолепного Антонина Долохова.
========== Глава 6. Наедине с самим собой ==========
Том ворвался в поместье Малфоев, бегом поднялся на второй этаж и, резко схватившись в дверную ручку, дёрнул её на себя, но дверь не поддалась — Волан-де-Морта не было на месте. Он тут же со злости пнул дверь, прижался к ней, на мгновение запрокинув голову к потолку и посмотрев на него, а затем отшатнулся и направился вниз, в общую залу, где обычно проводили время домочадцы.
Его разрывала горючая смесь чувств, в голове бились множество мыслей, которые сводили с ума и заставляли забыть себя от гнева, трепещущего внутри. Сейчас была единственная цель: найти Волан-де-Морта. Хоть из-под земли достать!
У Тома не укладывалось в голове, как легко Волан-де-Морт смог обсчитаться с пророчеством. Как, чёрт побери, он не стремился выяснить вторую его часть до принятия решения убить Гарри Поттера?! Почему он на мгновение не задумался о том, что в не услышанном куске находится информация, что способна в корне изменить ситуацию?! Ведь так оно и было! Пророчество было бы пустым звуком, если он знал, что мальчишку лучше не трогать, и тогда никакого равного ему по силе ребёнка не было бы! Более того, продолжая дальше находиться в неведении, Волан-де-Морт пытается воплотить в жизнь конец предсказанных слов — убить мальчика, не понимая, что Поттер наделён чем-то… чем? Что у него появилось после отметки такого, что этот простой с виду паренёк может тягаться с Волан-де-Мортом по силе?
Мысли о поступках Тёмного лорда медленно и беспощадно убивали. Том чувствовал, как ему отвратительно от такой безмозглости и непредусмотрительности. Где же его любопытство? Где жажда обладать знаниями и убедиться, что поступает правильно? Неужели он стал таким? Как он стал таким?!
В смеси яростной злости Том ощущал не только отвращение, но и впервые зародившийся в душе стыд. Какого чёрта ему стыдно?!
Он закипал. Даже магия не могла задушить гнетущие чувства и пробудить хоть какую-то выдержку. Том не вспоминал про Гермиону, которой сейчас было явно слишком плохо, не обращал внимания на ужасное жжение во всей сущности, полностью погружённый в единственную мысль — найти Волан-де-Морта.
Казалось, за несколько мгновений он оказался в первой зале дома Малфоев, устремив взгляд на Люциуса Малфоя, сидящего в кресле с какой-то ветхой книгой в руках. Стремительно шагая к нему, грудным голосом он нарушил тишину, царящую в комнате:
— Где он?
Малфой встрепенулся так же, как и остальные присутствующие.
— Что? — хрипло переспросил он, застигнутый врасплох.
Том остановился посреди комнаты, широко расставив ноги и обхватив ладонью, держащей палочку, другую ладонь. Его тёмный пристальный взгляд вонзился в сереющее лицо Люциуса, который отшатнулся от спинки кресла и сощурил глаза.
— Волан-де-Морт где? — повторил вопрос Том настолько холодно, что Малфой снова ответил не сразу.
— Какое ты имеешь?..
— Как ты смеешь так называть его?! — опередила Беллатриса, поднимаясь с дивана в другом углу комнаты.
Том резко перевёл на неё блестящий взгляд и невольно сжал плотнее губы, превратив их в тонкую полоску.
— Какое ты имеешь право говорить о нём так, словно он тебе ровня, мальчик?! — более высоким голосом продолжила та, делая несколько медленных шагов в его сторону.
— Я спрашиваю: где он? — не помня себя от раздражения, почти прошипел Том, переводя взгляд на Малфоя, тоже встающего со своего места.
— Послушай, парень, — протяжно заговорил тот, расправив плечи и сделав несколько шагов ему навстречу, — ты находишься в моём доме и…
— Я ещё раз спрашиваю: где Волан-де-Морт?! — прорычал Том.
Люциус только открыл рот, но его опередила Беллатриса, стремительно приближаясь к нему.
— Безмозглый мальчишка! Тебя следует проучить, как следует, чтобы!..
— Я бы не советовал так разговаривать со мной, мадам Лестрейндж, — твёрдо произнёс Том, посмотрев на Беллатрису уничтожающим взглядом.
Та остановилась, сощурила глаза и скривила губы. В то же мгновение из её палочки вылетело проклятье, но Том моментально отразил его, направив луч в сторону книжной полки, которая треснула и медленно стала рушиться.
— Прекратите устраивать балаган! — воскликнула Нарцисса то ли с испугом, то ли с негодованием, подскочив с дивана.
— А наш мальчик умеет защищаться? — насмешливо прошипела Лестрейндж, опустив голову и заглядывая в тёмные глаза исподлобья.
Том немного вздёрнул подбородок, взглянув на женщину сверху вниз, и ровным голосом произнёс:
— У всех настолько поехала крыша, что вы готовы собачиться со своими же людьми?
— Ты здесь никто, милый мальчик, — скривилась Беллатриса, делая к нему ещё несколько шагов.
— Во всяком случае, лучше так, чем быть пресмыкающимся псом в ногах Волан-де-Морта, принося ему каждое утро в зубах газету, — насмешливо отозвался Том, на секунду взглянув на Малфоя.
Яркая вспышка осветила комнату, но Том снова среагировал молниеносно, отбивая мощное заклинание, а следом за ним ещё заклинание от Люциуса. У мужчины лицо покраснело, а очертания исказились и ожесточились.
— Как ты смеешь такое говорить, щенок?! — взвизгнула Беллатриса, бросая очередное заклинание.
Том сделал несколько шагов назад, отбивая проклятия и пытаясь уловить каждый жест двух волшебников.
— Прекратите драться в моём доме! — в гуле щёлкающих вспышек раздался пронзительный голос Нарциссы, но её семья не собиралась отступать.
— Мерзавец! — кричала Беллатриса, резко очерчивая палочкой заклинания. — Щенок!
Том потерял себя от слепой ярости. Как эти псы смеют нападать и сражаться с ним?!
Переставая отражать заклинания, он мгновенно скопил в ладонях белеющую энергию до треска в волшебной палочке и выплеснул её вперёд, поражая летящие в него заклинания и создавая волну, моментально стремящуюся к противникам. Воздух вокруг гулко завибрировал и ослепил присутствующих, снося толстые ковры на полу, практически сваливая с ног Беллатрису, Люциуса и Нарциссу. Последняя спряталась за диван, а её сестра покачнулась и, широко распахнув безумные глаза, уставилась на Тома.
Лишь на секунду волшебники замерли, как будто остановилось время, а затем комната ожила, и засверкали яркие вспышки, неукротимо обрушиваясь на Тома. Ему пришлось отступать, сдерживая необузданный напор разозлившихся взрослых магов, которые не снесли подобного отношения в своём доме. Взмахи палочки становились едва различимыми, но силы и мощи практически не хватало на то, чтобы укротить взбешённых противников. Том отбивался, изредка посылая атакующие заклинания, и отступал к дальней стене, пятясь под натиском. Он ненавидел, когда кто-то пытался зажать его в угол, считая, что способен справиться с ним. Если бы эта была дуэль, где противник один, то Том не сомневался в своей изобретательности, знаниях, умениях и мастерстве, но нападавших было двое, и не зря же они были приближёнными Волан-де-Морта! Но разве он позволит себе остаться побеждённым?
Заметив, как Беллатриса перешла к непростительному заклинанию, пытаясь свалить его с ног и замучить болезненными ощущениями, Том обезумел. Он почувствовал, как неизведанная энергия внутри тела заколебалась, задрожала и затрещала, словно вулкан, собираясь вырваться наружу кипящей и свистящей лавой. Глаза заполыхали огнём, зрачки перестали видеть хоть что-то, превращая убранство комнаты и силуэты нападающих в размытые оттенки антрацитового цвета густой краски. В душе неожиданно завихрилась чужая магия, увеличивая мощь и переплетаясь с собственной. В ушах затрещали разряды тока, и буквально за секунду звук оглушил Тома. Он ощутил невероятную и неукротимую жарящую изнутри магию, придающую чувство силы, превосходства и величественности. Ладонь невольно дрогнула в коротком жесте, а следом послышался звук бьющегося стекла и чудовищно оглушительного взрыва.
Том не понял, как отшатнулся и прижался к стене, ощущая невероятную дрожь во всём теле и ужасное головокружение. Его трясло как в лихорадке, но раскалённая магия удерживала на ногах и моментально восполняла силу, не давая утратить координацию. В глазах рябили чёрные пятна, но вся сущность интуитивно улавливала любое движение. Он словно почувствовал каждой клеточкой тела, как Беллатрису и Люциуса отбросило назад от наэлектризованного взрывного удара. Яростное тепло, бешено струящееся в крови, невероятно жалило каждый волокон нерва, — Том чувствовал внутри чужое присутствие, нестерпимо желающее снести всё на своём пути. Он ощущал, как агрессивные, взбудораженные и решительные эмоции Гермионы поддерживали его и наделяли чем-то необузданным и сокрушительным, дополняя собственную ярость и мощь.
Том дрожал от неукротимой силы и едва ли стоял на ногах, упираясь в стену. Тёмные глаза потрясённо бегали по комнате, пытаясь сфокусироваться хоть на чём-то, а бесконечный поток ошеломительных мыслей пронзал насквозь, вращаясь вокруг ощущения своей и чужой магии, теплящейся внутри. Несколько секунд он не мог вдохнуть воздух, поражаясь произошедшему. Что сейчас было?
Словно вдалеке Том услышал тяжёлое дыхание, затем сверкнула вспышка, но она так и не дошла до него, хотя палочка в руках уже дрогнула в попытке защитить себя. Перед глазами выстроился сероватого оттенка щит, а следом послышался холодный грубый голос:
— Какого чёрта вы здесь творите?!
Как во сне, Том перевёл взгляд на внезапно появившегося волшебника, но смог различить только чёрный силуэт с рябящими ослепительно белыми пятнами.
— Идиоты! Его нельзя трогать!
Том, наконец, признал голос, оттолкнулся от стены и моментально оказался рядом с волшебником.
— Я не позволю этому щенку!.. — раздался высокий негодующий голос Беллатрисы, но её резко перебили.
— Закрой рот! Ты не знаешь, кто он и что здесь делает!.. Убери палочку, Малфой!
Люциус фыркнул, дёрнув плечами и устремив гневный взор на Тома, который отвечал ему не менее яростным взглядом. Несколько секунд все молчали, затем Беллатриса тихо произнесла:
— Что же ты такого знаешь, Долохов, чего не знаю я?
— Тебя это не касается, Белла, — в тон ей ответил тот. — А если хочешь узнать, то иди прямо к нему.
Беллатриса фыркнула, очевидно, раздражаясь ещё больше от мысли, что Волан-де-Морт ничего ей не объяснил.
— Стая бешеных псов! — фыркнул Том, посмотрев на неё звериными глазами.
— Не надо, — остановил Антонин коротким жестом, не глядя на него и делая шаг к женщине.
Тот скрипнул зубами, отчётливее различая, какой бардак устроил в комнате, но не опускал вниз палочку. В душе по-прежнему трепетала магия, выискивая брешь, чтобы выбраться наружу, а тело дрожало как в лихорадке.
— Тогда усмири этих… — прошипел Том, едва сдерживаясь от нападения.
— Идём, — слегка толкнул его Антонин, развернулся на каблуках и направился к выходу.
Том ещё пару секунд обводил пустым взглядом Люциуса и Беллатрису с отстранённым выражением лица, затем тихо леденящим голосом произнёс:
— Будем считать — повезло.
— Том! — напряжённым голосом окликнул Долохов, обернувшись на пороге.
После секундного колебания он направился к нему, несколько раз обернувшись на обозлённых волшебников, провожающих его прожигающими взглядами.
— Что за уроды?!.. — взмахнув по воздуху свободной рукой, словно отгоняя от себя невидимую муху, раздражённо начал Том, оказавшись в коридоре.
— Тише, Том, — поправляя воротник пальто, спокойно отозвался Антонин, уверенно идя на полшага впереди.
— Они глупее, чем… — не мог остановить себя тот, не понимая, что ему мешает обратно ворваться в залу и напасть на неприятелей.
— В доме полно Пожирателей, лучше помолчи, пока не окажемся наверху, — ещё тише и спокойнее произнёс Антонин, невозмутимо глядя вперёд.
Том рассеянно посмотрел себе под ноги, борясь с яростью. Он невольно закусил губу и окунулся в размышления, прокручивая в голове недавнее событие.
Вспышка, как разряд молнии, разрушившая все вещи в комнате и отбросившая волшебников назад, в том числе и его к стене, — что это было? Он не произносил заклинание, он даже не знает проклятья такого действия, однако оно выбралось как будто изнутри, мощнейшим током прошло через палочку в реальный мир. Перед глазами всплыла ослепительная вспышка и тут же исчезла, превращаясь в дымчатого оттенка ударную волну, раскатившуюся до каждого уголка комнаты. Том поймал себя на мысли, что в тот момент он прекрасно различил внутри себя сущность магического тепла Гермионы, которое переплелось с его магией, и смешанный вихрь вырвался наружу. Неужели сидящая в Гермионе энергия способна не только при касании наделять его силой, но даже в тот момент, когда они далеко друг от друга?
Внутренний бес бился обо все уголки души в бешенстве, подводя к ослепляющей ярости. Как посмели эти глупые волшебники начать борьбу с ним? Как они посмели напасть на него? Конченные уроды! Он ещё разберётся с ними.
— Заходи, — открывая дверь в комнату и пропуская Тома вперёд, произнёс Антонин.
Он огляделся по сторонам и зашёл следом, запирая дверь и накладывая защитные чары.
— Твою мать, объясни мне!.. — воскликнул Том, оборачиваясь на Долохова со сверкающими от злости глазами.
Неожиданно Антонин стремительно настиг его, схватил за плащ в области груди и прошипел:
— Что ты творишь, чёрт побери! Неужели ты не понимаешь?..
Том оттолкнул от себя Долохова, но тот его не отпустил, а наоборот, приблизился к ожесточившемуся лицу и давящим голосом продолжил:
— Послушай меня, Том! Сейчас не 1947 год, чтобы считать себя главным! Здесь уже есть Тёмный лорд, который очень давно ведёт свою игру и не потерпит, если кто-то начнёт вести другую игру за его спиной. Даже если это будешь ты! Остынь, парень! Любые распри между своими плохо заканчиваются для всех!..
— Ваш Тёмный лорд обсчитался, имея таких ублюдков в своём подчинении! — злостно прошипел Том, сильнее приближаясь к лицу Долохова и внимательно заглядывая в стальные глаза.
— Возьми себя в руки, Том. Сейчас не время устраивать бойню в своих же рядах! — тем же голосом продолжил тот. — Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло? Ты хоть понимаешь, чем это может обернуться?
— Чем? — склонив свою голову вбок, фыркнул Том. — Эти псы нажалуются Волан-де-Морту, и он заступится за них?
— Всё куда серьёзнее, чем ты думаешь! Пойми, что он узнает об этом сегодня, и сегодня же под эту дудку прибежит к нему Руквуд, и знаешь, что скажет? Скажет, что ты не так прост, как кажется!
Антонин скривился в насмешливой ухмылке, которая оказалась совсем не весёлой.
— Ты хочешь сказать, что моё поведение заставит Волан-де-Морта сомневаться во мне?
— А ты ему говорил, что имеешь дела с Тонкс? Что не просто допросил, а завербовал её? Что пробираешься в школу за его спиной и пытаешься выведать что-нибудь о Снейпе, а? Или чем ты там занимаешься? Скажи мне, Том, Тёмный лорд об этом знает?
— Ты ему не говорил? — остудивпыл и с лёгким удивлением посмотрев на Антонина, спросил Том.
— Если бы я сказал, то ты уже стоял у него в кабинете и объяснялся, для чего ты это делаешь! Думаешь, он не знает, как ты относишься к его политике и делам? Думаешь, он не знает, с каким отвращением и непониманием ты смотришь на него, выслушивая идеи и рассуждения?
Том сощурил глаза и плотнее сжал губы, тем самым заострив скулы.
— Может быть, ты не подумал, а я хорошо уже подумал, что Тёмный лорд боится твоего предательства и готов не спускать с тебя взгляда!..
— Неужели он допускает мысль, что я могу перебежать на сторону Дамблдора?.. — фыркнул Том, скривив губы.
— Нет, не на его сторону, — с угрозой насмешливо ответил Антонин и, вздёрнув немного брови, легко закончил: — на свою.
Тот несколько секунд сверлил взглядом озорные глаза волшебника, затем поморщился и отвернул немного голову, посмотрев в сторону.
— Он знает тебя, Том, — с вызовом продолжил мягко говорить Антонин, словно пробуя слова на вкус. — Он знает, что ты можешь разворачивать свои планы, пока остальные отвлечены чем-то другим. И он знает, что, если тебе что-то не нравится, то ты не будешь с этим мириться, а сделаешь по-своему.
Риддл долго смотрел в пространство, вырисовывая картину происходящего и представляя себя на месте Волан-де-Морта, затем глубоко вздохнул и повернулся обратно лицом к Долохову, демонстративно поднимая взгляд на стальные глаза.
— Почему ты ему не сказал о том, что я делаю? Ты же догадался, что я не в восторге от происходящего.
Губы Антонина тронула слабая улыбка.
— Потому что тоже считаю всех Пожирателей скотами, призванными приносить в зубах газету по первому зову хозяина.
— Значит, ты увидел во мне шанс быть в этом мире кем-то другим? — насмешливо спросил Том, с ярым любопытством заглядывая в глаза собеседнику.
— Всего лишь не считаю себя собакой.
Том снова посмотрел в сторону, пытаясь включить логику и найти какой-то изъян.
— Почему я должен тебе доверять, Антонин? — обратил он к нему пустой взгляд.
— Хотя бы потому, что Тёмный лорд до сих пор не вызвал тебя в кабинет объясняться, — многозначительно посмотрев в ответ, медленно произнёс он.
Том поморщился от мысли, что Долохов в курсе его дел, а значит, может в любую минуту сообщить об этом Волан-де-Морту, и тогда вся ситуация изменится не в его пользу, учитывая, что недавно он встрял в перепалку с Пожирателями, да и Руквуд пытается нанести удар с другой стороны, выискивая подходящий момент, чтобы посеять семя раздора с самим собой. Отведя взгляд, он ещё некоторое время поразмышлял, затем посмотрел на Антонина с ухмылкой.
— Что мне мешает думать, что он подослал тебя ко мне выведать дальнейшие планы?
— Тогда я с удовольствием посмотрел, чем бы закончилась твоя перепалка с Лестрейндж и Малфоем, — усмехнулся тот.
Том не сдержал насмешку и демонстративно отвернулся, смахивая с себя ладонь Долохова. Он закусил губу и отошёл к столу, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Думаешь, Руквуд сегодня придёт к Волан-де-Морту нашептать про меня? — глядя в окно, спросил Том и подкурил сигарету.
— Как только узнает, — ровным тоном отозвался Антонин, проходя к креслу и медленно садясь в него. — Сегодня или завтра, например.
— О чём вы разговариваете? — не оборачиваясь, спросил тот, затягиваясь дымом.
Он чувствовал, как неистовая магия спадает, проясняя рассудок, что позволило объективнее смотреть на ситуацию.
— Как и всегда — о политических интригах, — вздохнул Антонин, поправляя пальто на коленях и вальяжно расслабляясь на спинке кресла.
— Интригах? — заинтересованно переспросил он, слегка повернув голову в сторону.
— Ты ещё не все газеты успел изучить? Недавно сменился министр магии, остальные кадры так же смещаются. Более того, Тёмный лорд внедряет ещё больше своих людей…
— Вербует?
— Можно и так сказать.
— Выяснил что-нибудь про дело Руквуда? Или он молчит?
— Ставил жучок, но пока что нет информации — видимо, не пересекается со своим аврором, что слил ему это.
— Разумно думать, что они не будут обсуждать этот инцидент, — медленно отозвался Том, продолжая задумчиво смотреть в окно. — Если это спланировал Руквуд, то никому не обмолвится и словом. Максимум о чём они могут говорить — это распространять слухи и делиться официальной информацией. По твоим словам, Руквуд был отличным шпионом в Германии, а значит, знает, что говорить хоть что-то — небезопасно.
Внезапно Том дёрнулся и резко развернулся, спрашивая:
— Послушай, Антонин, а откуда Руквуд знает, что Волан-де-Морт не ожидал моего появления? Ведь, он должен думать, что я — это и есть он, а значит, знаю о событиях будущего.
— Вспомни разговор в кабинете после собрания. Если бы Тёмный лорд хоть что-то помнил, то уже знал бы, кто затеял игру за спиной, верно? Руквуд обладает прекрасным аналитическим умом, а эту задачу решить, как сложить два и два.
Том опустил взгляд вниз и посмотрел на свои туфли.
— Как ты собираешься выбивать из него правду?
— Я подожду, когда он решится прийти к Тёмному лорду, а дальше приведу несколько аргументов, почему это Руквуд.
— Значит, ты не сомневаешься в этом? — поднимая исподлобья взгляд, спросил Том.
— Нет. Мне всего лишь нужно узнать, есть ли кто с ним в деле из наших. Если нет, то дело почти раскрыто.
— А если это всё-таки не он? Это может быть другой! Кто угодно! — развёл он руками и раздражённо отвёл взгляд, затем после секундного молчания продолжил свою мысль: — Ты посмотри на этих идиотов! Что им мешает попытаться закрутить что-нибудь за его спиной, обвинив в этом меня?
— Если бы они не были преданы Тёмному лорду, думаешь, у вас возникло бы недопонимание?
— Они защищали себя, а не Волан-де-Морта! Я всего лишь хотел узнать, где он, — задумчиво прошипел Том, выбрасывая докуренную сигарету и чувствуя, как новый порыв злости овладевает им. — Кстати, в тот день я был у Лестрейнджей, и эта ненормальная уж очень обиделась, словно у неё из рук забрали игрушку!
— Если думаешь, что это Беллатриса, то, уверяю тебя, она ни за что не ослушается Тёмного лорда.
— Надо же? — слегка вздёрнув вверх бровь, отозвался Том, заглянув в глаза собеседнику. — И что ей мешает? Ты видел, какая она чокнутая?
— Она самая преданная сторонница его взглядов…
— Не удивлён, что такая безумная ведьма разделяет безумные взгляды!..
— Следи за словами, Том, — резко напрягся Антонин, оттолкнувшись от спинки кресла и склонив голову вбок, внимательно заглядывая в тёмные глаза. — В этом доме не всегда можно рассчитывать на чары не слышимости.
— А я не говорил, что собираюсь сказать ему об этом в лицо? — демонстративно переводя на него взгляд и театрально изгибая бровь, произнёс Том, затем отвёл глаза и резко направился к выходу. — Он наверняка уже вернулся!..
Антонин мгновенно подскочил с места, подлетел к нему, хватая за локти и преграждая путь.
— Не будь дураком! Ты хоть понимаешь, чем это кончится? — давящим голосом тихо произнёс он. — Твоё поведение только подтвердит его предположения, что ты остаёшься на своей стороне.
— Если никто не может заставить его задуматься объективно, то кто это сделает, как не я? — возбуждённо отозвался Том, чуть расширив глаза.
— Тогда будь готов, что у тебя появится хвост. И даже не один.
— Прекрасно, — невесело усмехнулся он. — Полагаю, это будешь ты.
— И ещё кто-то, помимо меня, — едва заметно склонив голову, также насмешливо отозвался Долохов.
— Тогда буду ждать имена своих хвостов, — продолжал язвить Том и оценивающе оглядел его с ног до головы. — Ты же, кажется, на моей стороне?
Антонин несколько секунд рассматривал заострённое от злости лицо, затем убрал ладони с локтей, выпуская волшебника, и закатил глаза.
— Я очень надеюсь, что тебе хватило ума не встречаться с Тонкс в одном и том же месте.
Том наигранно улыбнулся на долю секунды и, снова приняв бесстрастное выражение лица, прошёл мимо Антонина, слегка задев его плечом, направляясь к выходу.
— Прекрасно, — бросил он, не оборачиваясь, и оказался в коридоре.
За минуту Том долетел до кабинета, дёрнул ручку, но она не поддалась.
И где его носит?
Пока спускался вниз, чтобы обойти три залы, в которых, полагалось, Волан-де-Морт мог быть, он снова прокручивал в голове смысл пророчества, чувствуя, как наполняется ещё большей злостью. Как лорд Волан-де-Морт мог совершить такие глупые промахи и продолжать слепо преследовать установленные цели, не выяснив общий смысл ситуации? Что им движет, когда он хочет найти и убить мальчишку? Да и как можно так зациклиться на одном волшебнике, который не может что-то собой представлять рядом с ним? Сколько он пытается его убить с момента возрождения? Год? Два? И до сих пор не убил?
Мысли сверлили каждую нервную клеточку в голове, чуть ли не съедая заживо. Ему хотелось крикнуть, что Волан-де-Морт — глупец! Но какое-то странное чувство не позволяло признать это. В сознание прокрадывался стыд, а из-за него — злость. Ужасно невыносимо!
Том распахнул тяжёлые двери закрытого зала и замер, приоткрыв рот, не ожидая увидеть здесь собрание.
За небольшим столом сидели несколько волшебников, в числе которых он узнал Беллатрису и Рабастана Лестрейнджей, а также был сам Волан-де-Морт, поднявший голову на вход вместе с остальными.
— О, я вам помешал, — со скрытой насмешкой произнёс Том, удерживая в себе злость, желающую моментально выбраться наружу.
Он задержал взгляд на Беллатрисе немного дольше, чем следовало бы, затем посмотрел в красные глаза, внимательно разглядывающие его.
Действительно, было бы слишком глупо прямо сейчас настаивать на своих желаниях, проявляя амбиции и лидерские качества, но утереть нос той же Беллатрисе, — особенно, когда представилась прекрасная возможность, — отказать он себе не мог.
— Надеюсь, через час я смогу застать тебя в кабинете, — спокойно произнёс Том с каменным выражением лица.
— Через пятнадцать минут, — тем же тоном отозвался тот и чуть сощурил глаза, словно пытаясь пронзить Тома взглядом насквозь.
— Прекрасно, — почти не видно кивнул он и добавил: — лорд Волан-де-Морт. Я приду.
Мгновенно отвернувшись и выходя из зала, Том услышал невнятный удивлённый звук и не смог сдержать усмешку, внезапно появившуюся на губах, представляя лицо Беллатрисы, которая наверняка пришла в изумление.
Если некоторое время назад была ничья, то теперь один-ноль, и он заставит этих выскочек уважать его, а не глядеть, как на беззащитного щенка, подобранного на улице их хозяином. Только теперь было не ясно, что ему скажет Волан-де-Морт и чего ожидать дальше.
Долохов был прав: Тёмный лорд прекрасно понимает, что Том легко может начать гнуть свою линию, ставить задачи и воплощать их в жизни, и не обязательно их цели будут совпадать, даже могут в чём-то противоречить друг другу. Их разница в возрасте была колоссальной, а значит, и в мышлении, взгляде на мир, жизнь и цели. Однозначно, Том не видел главной целью убить мальчика, как Волан-де-Морт, а это уже разительно их отличало. Он мог бы решить эту проблему, придумать план, исполнить мечту Волан-де-Морта, имея возможность посещать замок, но за сегодняшнюю ночь он точно понял, что Поттера трогать нельзя — у него есть что-то такое, из-за чего Тёмный лорд имеет все шансы проиграть ему, как и наоборот. Том, конечно, самоуверенный и верит в свою победу, но в этот раз стоила ли игра свеч, зная, что Волан-де-Морт предпринимал уже не одну попытку убить мальчика, а все его планы постоянно рушатся, потому что он полагается на других волшебников? Как он пришёл к этому? Неужели он действительно изменил своему принципу — не доверять никому?
Том вышел на улицу, спустился лишь на одну ступеньку лестницы и закурил сигарету, пропадая в бурных размышлениях о своём будущем.
Почему Волан-де-Морт не выяснил полный текст пророчества? Как можно было совершить такой прокол?
В свои двадцать лет он не был суеверен и довольно скептически относился к такой неточной науке, как прорицание. Гадания на разных предметах, своей ладони или на расположении звёздного неба — это было глупо и даже нелепо. Другое дело, высчитать по цифрам свои врождённые качества и наклонности, да понять, что лучше всего в жизни у тебя будет получаться, и то это оставалось неоднозначным потому, как каждый человек предрасположен иметь несколько интересов равной силы, а значит, увеличивая свою заинтересованность с возрастом, оставалось только достигать цели. Для этого необходимы амбиции и целеустремлённость, и если эти качества есть, то человек станет тем, кем хочет быть, достигнет того, что ему желанно. В конце концов, в своём времени, насмотревшись на ужасы детства, отрочества и юношества, Том хотел увидеть новый мировой порядок, но не быть его участником, а создавать его, контролировать, держать в своих руках. Он чувствовал, что способен это сделать и считал, что рождён строить и поддерживать новый мир. Он знал, что его призвание — власть. И Том не был тем, кто слишком слаб, чтобы стремиться к ней.
Сейчас же он поражённо наблюдал за достигнутой властью, но вместо воссоздания и поддержания нового мира у Волан-де-Морта откуда-то появилась тупая вера в слова других людей. Он стал одержимым, услышав пророчество, поверив ему на слово, даже не выяснив вторую часть и не разобравшись во всём. Как же так? Почему его амбиции и целеустремлённость были направлены не на разгадку обнаруженной тайны, а на убийство Поттера?
Том выбросил докуренную сигарету и прикрыл глаза. Вдыхая холодный воздух, он только сейчас вспомнил, что даже не спал. Неужели злость и ошеломление так долго способны держать его на ногах? Впереди ожидал разговор с Волан-де-Мортом, исхода которого он не знал, но было бы разумным предположить, чем это может закончиться и какие предпринимать действия.
Прежде всего, в любом из случаев Волан-де-Морт приставит кого-то следить за ним, — это логично, и об этом сказал ему Долохов, — но сама реакция была непредсказуемой. Он может разозлиться, что скорее всего, и всё может закончиться настолько плохо, что Тому придётся мгновенно бежать из поместья Малфоев. А может быть, посмеётся и расскажет куда больше, чем Том знает, и тогда он не будет считать его настолько опрометчивым и безумным. Тогда он поймёт логику Волан-де-Морта, не разочаруется в нём и спокойно выдохнет. Может быть, действительно это так?
Том шумно вздохнул, открыл глаза и поднял голову, внимательно оглядев дорожку, вымещенную тёмно-серым намокшим камнем, а затем чёрную узорчатую решётку ворот. Немного успокоившись, он медленно развернулся, пряча ладони в карманы, поднялся на ступеньку и направился внутрь дома. Неторопливо поднявшись наверх и дойдя до кабинета, он аккуратно дёрнул ручку и открыл дверь.
Возле рабочего стола стоял Волан-де-Морт. Он тут же повернулся лицом к вошедшему. Том аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул в красные поблёскивающие глаза, медленно приближаясь к волшебнику, словно готовясь в любой момент оступиться назад и защитить себя от любого недоброго замысла Волан-де-Морта. Но тот не двигался, пронзительно разглядывая свою юную копию.
— Ты хотел поговорить, — наконец, нарушил тишину шипящий голос.
— Да, и, я думаю, ты тоже, — коротко кивнул Том, ответив на парселтанге.
Волан-де-Морт резко развернулся, взмахнув подолом своей мантии, чем заставил Тома сделать полшага назад от неожиданности. Тот, как ни в чём не бывало, неторопливо прошёл к мягкому стулу и сел за стол, подняв глаза, жадно вглядываясь в молодое лицо.
— Разве ты не слышал, как ко мне обращаются слуги? — после недолгой паузы заговорил Волан-де-Морт.
— Разве я тебе слуга? — приподняв бровь, отозвался Том, показывая всем видом лёгкое недоумение.
Волан-де-Морт снова затянул молчание, а затем склонил немного вбок голову, прошелестев:
— Я добился того, чтобы боялись произносить моё имя. Каждый чиновник, просиживающий своё место в кресле, каждый школьник, взявший впервые в руки учебник, каждый аврор, гоняющийся за моими Пожирателями, даже сам министр магии, — все боятся подумать о моём имени, не говоря уже — сказать. Мои слуги называют меня лордом, но ты не слуга…
Том ещё сильнее изогнул бровь, ожидая продолжения.
— Однако моё имя абсолютно никто не произносит, а значит, нужно не выбиваться из правил…
— Из правил? Установленных тобой? Послушай, — с раздражением отозвался он, сделав шаг к столу, — я не вхожу в стаю твоих псов…
— Я заметил.
— …и не собираюсь следовать правилам, установленными для них. Если ты забыл, то я напомню, что я — это ты, разве что с колоссальной разницей в возрасте…
— И, полагаю, взглядами? — перебил Волан-де-Морт, немного сблизившись с собеседником.
Том чуть поднял голову, продолжая разглядывать бледное лицо сверху вниз, через пару секунд отдалился и легко выдохнул на обычном языке:
— Что они сказали про меня?
— Что займутся твоими манерами.
Тот невесело засмеялся, и Волан-де-Морт подхватил смех, но оба тут же замолчали.
— Твои слуги слишком высокомерны и, очевидно, в силу своего возраста считают, что могут нападать на меня без причины, — холодно произнёс Том.
— Какое заклинание ты применил? — неожиданно спросил Волан-де-Морт.
Тот плотно сжал губы на несколько мгновений, затем безразлично ответил:
— Я применил несколько заклинаний, но это не меняет ситуацию. Я прекрасно понимаю, что им в новинку встретить молодого волшебника, который умеет уверенно держать палочку в руках и защищать себя, но если они каждого так принимают в свой кружок, то не представляю, как они не пересобачились ещё между собой. Скажи мне, неужели у моих приятелей такие глупые и настолько самовлюблённые дети? Где у них чувство такта? Где хитрость? Где осторожность? Или они выходцы из Гриффиндора?
Том заметил, что Волан-де-Морт стал раздражаться.
— Беллатриса Лестрейндж одна из лучших моих…
— Беллатриса Лестрейндж, кажется, жизнью обиженная дама, которую обучили только выскакивать, когда не нужно, и визжать на всех, кто произносит наше имя! Неужели ты не видишь, насколько они безумны?
— Безумие поддерживает их бесстрашие и бесстрастие. Пробуждает непоколебимость…
— Превращая в бессердечных убийц! Они настолько глупы и наивны, не понимая, что, чувствуя себя волками на охоте за кроликами, сами являются перед тобой теми же кроликами!
— Они меня уважают, — с ноткой самодовольства прошипел Волан-де-Морт.
— Они, — Том подошёл к столу, опёрся на поверхность ладонями и наклонился к Волан-де-Морту, тихо прошипев: — боятся тебя, а не уважают. Я видел ваше собрание, все вели себя, как кролики перед убоем. Половина из них — конченые трусы, которые не могут сделать что-то стоящее в своей жизни, а другая половина — одержимые фанатики, вроде Беллатрисы, видящие главную цель — прислуживать тебе, как и ты, убеждённый, что основная задача — лишить жизни какого-то паренька! Это не власть, а одержимость! Твои слуги бестолковы и непредприимчивы, как болванчики! Не удивлён, что все твои планы успешно проваливаются!
Волан-де-Морт сверкнул глазами и медленно поднялся со стула. Том выпрямился, оттолкнувшись от стола, расправляя плечи и бесстрашно глядя в змеиное лицо.
— Ты смеешь осуждать меня?..
— Я смею осуждать себя! Но в отличие от тебя ещё умею признавать ошибки! Ты не выяснил суть пророчества и сломя голову помчался убивать Поттера, словно не пытаясь даже допустить мысль, что там могло быть сказано — не трогать его!
— Не может быть в мире сильнее волшебника, чем я! — прошипел Волан-де-Морт, резко дёрнув руками, чтобы стряхнуть рукава мантии.
Том проследил за этим жестом и подавил в себе воодушевление, поднимая глаза на собеседника.
— Своей самовлюблённостью и откуда-то взявшейся доверчивостью ты загнал себя в ловушку этого пророчества!
— Как ты можешь это говорить, если не знаешь ничего о нём?
Том приоткрыл рот, чтобы ответить, но не произнёс ни звука. Если он скажет, что знает о второй части пророчества, то Волан-де-Морт узнает и про связь с Тонкс, и про доступ в школу, и про связь с Гермионой, которая и рассказала ему о словах прорицательницы. С одной стороны, он точно уверился в том, что Волан-де-Морт действительно ничего не знает важного и особенного, руководствуясь одержимостью и самомнением, а значит, шанс потерять всё был велик, и Том не может позволить даже такому себе исчезнуть с лица земли. Но с другой, скажи он о пророчестве и открой все свои карты, в случае недопонимания ему будет сложно исправить как-то ситуацию и повлиять на нежелательные события. Если Волан-де-Морт не поймёт его, всё закончится, в худшем случае, бегством из логова Пожирателей, но скрытых карт в игре у Тома не останется, — Тёмный лорд поймёт все планы, и первое, что он сделает, убьёт Тонкс, перекрыв доступ к школе, а затем доберётся до Грейнджер, чтобы лишить любой ниточки, связывающей его с другой стороной волшебников, и, наконец, если Малфой или Снейп убьют Дамблдора, то тот столкнётся с Поттером, а, исходя из пророчества, мальчик обладает чем-то особенным, что способно убить тёмного волшебника. Готов ли Том подставить Волан-де-Морта под угрозу смерти? Нет, ему лучше об этом не знать.
— Я рассуждаю объективно, — спокойно отозвался он, засунув руки в карманы. — В пророчестве может быть сказано всё, что угодно. Например, что ты и мальчик вместе смогут добиться невероятных высот в управлении и власти всего магического сообщества, или что мальчика трогать нельзя, ибо это может обернуться поражением Тёмного лорда и становлением нового героя…
— Гарри Поттер должен умереть! — воскликнул Волан-де-Морт, раздражаясь ещё сильнее. — Он мне не ровня и…
— А как тебе такое, что ты отметил его какой-то магией? У него на лбу метка! И то, что ты не смог убить его, а оставил только шрам, уже заставляет задуматься о его необычности! — твёрдо возразил Том и сжал зубы, пытаясь не спустить ярость.
Неожиданно Волан-де-Морт невесело засмеялся, что заставило искренне удивиться.
— Ты ещё глупый мальчишка, подвластный юношескому максимализму и считающий, что всё в мире можно понять путём обычной логики. Когда мальчик родился, прозвучало пророчество, а это не пустой звук, ибо там не говорилось даже имя, но прорицательница попала в точку…
— Это пустой звук, если не следовать словам этого пророчества! Ты всего лишь услышал про мальчишку, что будет могущественным, и твоё самомнение не выдержало, хотя ты бы мог держать мальчика рядом с собой, а в дальнейшем пользоваться его силой для дальнейших задач. Но вместо этого ты выбрал путь врага, а твоя задача превратилась в одержимость. Ты стал жить не с целью иметь власть и заполучить признание людей, а с бессмысленной задачей убить Поттера, хотя он никакого отношения к тебе не имел!
— Думаешь, я не знаю, что он жаждет убить меня? Ты предлагаешь оставить его в покое?!
— Конечно, после убийства родителей он жаждет отомстить тебе! Но дело в том, что ты начал этот замкнутый круг давно и загнал в него мальчишку! И теперь только смерть одного из вас может остановить твою безумную цель!
— Если ты не заметил, то именно этим я и занимаюсь, — попытался за усмешкой скрыть раздражение Волан-де-Морт.
Том задрал голову ещё выше и с твёрдостью в голосе заговорил:
— Есть другой выход — оставить его в покое. Ты займёшься тем, о чём грезил всю жизнь, а он смирится со своей потерей и побоится к тебе лезть.
Несколько секунд оба молчали и сверлили друг друга взглядами, как вдруг Волан-де-Морт засмеялся.
— Ты думаешь, я не смогу убить мальчишку?
— Я так не говорил, — чуть сощурив глаза, отозвался Том.
— Ты полагаешь, у Поттера есть шансы, — резко произнёс тот, перестав смеяться и принимая ожесточённый вид. — Как, по-твоему, мальчишка, даже несовершеннолетний, может победить меня?
— А как ты, взрослый и опытный волшебник, до сих пор не смог его прикончить? — с вызовом вопросом на вопрос отозвался Том.
— Если ты думаешь, что это так просто!.. — закипал Волан-де-Морт.
— Это проще, чем ты себе представляешь! Но в данном случае не имеет смысла, потому что ты так и не выяснил о пророчестве! — начал срываться тот, сжимая ладони в карманах.
— Хватит цепляться к пророчеству!..
— Как ты не понимаешь, что это важно?! А если там говорится о том, что мальчик обладает силой, способной сокрушить тебя?! Ты отметил его, чёрт побери! Ты дал ему что-то своё, когда пытался убить и!.. — повысил голос Том.
— Откуда ты знаешь, что у меня есть с ним связь?! — в тон ему воскликнул Волан-де-Морт.
Тот изумлённо уставился на него, не сразу сообразив, что ответить.
— Связь? Какая ещё связь?
— У меня с Поттером такая же связь, как и с тобой, — прошипел Волан-де-Морт, недоверчиво рассматривая юную копию.
— Такая же связь, как и со мной? — повторил Том, сбитый столку. — Но… каким образом?
— Мальчик, видимо, получил от меня способность разговаривать со змеями, а также проникать в моё сознание и наоборот.
Том опустил взгляд на пол, медленно доставая сигарету и зажигалку из кармана. Значит, Волан-де-Морт не просто отметил Поттера, но и дал ему часть магии и силы? Значит, в нём сидит… какая-то энергия или… что?
— Тебе нельзя убивать Поттера, — подняв взгляд на красные глаза, давящим голосом отозвался он, выпуская дым изо рта.
— Думаешь, этот мальчуган действительно способен мне противостоять?! — усмехнулся Волан-де-Морт. — У него нет ничего, кроме вечно оберегающего его Дамблдора!..
— У него есть что-то особое, что ты дал ему в ночь убийства!
— Нет у него ничего!
— А как ты объяснишь эту связь?!
— Какая к чёрту разница, что нас связывает друг с другом! Я должен убить мальчишку!..
— У него тоже есть все шансы расправиться с тобой! — приблизившись на два шага к столу, возразил Том.
— Ты — глупец! У меня есть крестражи!..
— А ты не думал, что о них кто-нибудь пронюхал и уже ищет их? — сквозь зубы прошипел Том, посмотрел в лицо Волан-де-Морту исподлобья.
— Никто не способен разгадать этот секрет, а тем более найти их!
— Ты самовлюблённый!..
— Молчать! — высоким голосом прервал его он.
— Как ты не понимаешь, в мире хватает волшебников, способных разгадать твой секрет? — низким голосом продолжил Том, сжимая пальцами сигарету так, что она сломалась. — По-твоему, Дамблдор — дурак, и не смог догадаться, глядя на дневник? Как ты мог так хладно и опрометчиво отнестись к личной вещи?..
— Дамблдор — выживший из ума старик, вечно твердящий о какой-то любви и добре! И если он даже что-то пронюхал, то ему в жизни не найти крестражи!
— Твою мать! Включи логику! — разозлился Том, резким движением выкидывая сломанную сигарету в сторону. — Ты не знаешь ничего о пророчестве! Не знаешь, чем занимается Дамблдор! Может быть, он именно сейчас оставляет школу и уходит на поиски твоих осколков!..
— По-твоему, я — идиот?! Ты смешон! — высокомерно заговорил Волан-де-Морт. — Ты всё усложняешь! Достаточно прикончить старика, и все проблемы будут решены!
— Не будут! — проскрежетал Том, уже не сдерживая испепеляющий взгляд. — Поттера это не избавит от магии, которой ты наделил его! Сначала выясни, что у него есть, а потом!..
— Глупый, самоуверенный, упрямый мальчишка! Я прожил во много раз больше твоего и видел жизнь! За моими плечами столько опыта, сколько тебе и не снилось! Я знаю, что делаю, и если ты не можешь додумать своими мозгами, что нужно просто убить старика, а потом Поттера, то не лезь в это дело, а молча выполняй то, что я скажу тебе!
Том хлопнул ладонями по столу, опираясь на него, приближаясь к Волан-де-Морту, и тут же зашипел:
— Ты совершаешь ужасную ошибку, глупо рассчитывая, что с лёгкостью расправишься с Поттером! Где твоя осторожность?! Где твой гениальный план?!..
— У меня есть план!..
— Все твои планы потерпели неудачу из-за кучки дебилов, что выслуживаются перед тобой!..
Волан-де-Морт мгновенно взмахнул палочкой и снёс рядом стоящий с Томом стул, из-за чего тот тут же отшатнулся от стола, выпрямляясь, и достал своё оружие из кармана.
— Не будь самоуверенным, прояви осторожность! Выясни! — грудным голосом произнёс Том, прожигая звериным взглядом собеседника.
— Не смей указывать, что мне делать! Если ты сейчас же не успокоишься, я не посмотрю на то, что ты — это я! — высоким голосом остепенил его Волан-де-Морт.
Оба замолчали, долго сверля друг друга взглядами, затем Том отвёл глаза в сторону, плотно сжимая губы и обнажая заострённые скулы.
Он не ошибся, что не стал вскрывать свои карты. Волан-де-Морт действительно был одержим погоней за мальчишкой, и никакое пророчество не способно его образумить. Ему было плевать, что там говорилось! Он самовлюблённый болван, упрямо верящий, что с лёгкостью расправится с Поттером. Его не смущает тот факт, что два года он не может убить его! Не смущает тот факт, что его безумные псы не справляются с возложенными на них задачами! Не смущает, что мальчик имеет с ним необычную связь, существование которой уже само по себе является странным! Не смущает, что Дамблдор догадался о крестражах! Не смущает, что враги ищут их и питают надежду уничтожить его! Волан-де-Морт однозначно самоуверенный глупец, помешанный на своём мнимом превосходстве! Его даже не волнует, каким образом оказался здесь сам Том!
Хорошо, если Тёмный лорд ничего не понимает и отказывается быть объективным, продолжая загонять себя в ловушку, то он сам приложит все усилия на то, чтобы раздобыть правду, разгадать все секреты и настоящее положение вещей, тем самым пытаясь уберечь будущего себя от возможной гибели.
Том резко дёрнул головой на волшебника и почувствовал, как вся сущность задрожала от злости, однако ничем себя не выдал и легко произнёс:
— Ладно, я попытался предупредить. Только не забудь, что, если играешь, то умей принимать своё поражение.
Волан-де-Морт медленно изогнул бескровные губы в кривой улыбке и гадко засмеялся. Тот медленно сделал несколько шагов назад, не отводя пустой взгляд со змеиного лица, насмешливо улыбнулся и быстро покинул кабинет под глухой смех. Он прижался спиной к двери, устало опустив голову и прикрыв глаза. По другую сторону затих голос и послышался громкий треск, а затем глухой удар ладоней по столу. Том не сдержал насмешливой улыбки, запрокидывая голову назад и переводя свой взгляд на потолок. Какой же он дурак!
Прекрасно, теперь он убедился, что в будущем потеряет всё, что было у него в те же двадцать лет. Ни яркого превосходства, ни желанной власти, ни искреннего уважения, ни восторженного признания, ни всеобщего обожания, ни верных и умных приятелей, ни своей разумной и остроумной головы на плечах — ничего!
Улыбка сползла, искажая лицо, отразившее ярость и ненависть. Его тут же затошнило от злобы, и злился он на самого себя. Что тебя привело, чёрт побери, к такому, Том?
Он оттолкнулся от двери и рванул к себе в комнату, преодолевая дикое желание спалить картины, висящие на стенах. Хотелось разломать весь дом на щепки, свалить его, как карточный домик. Он же догадывался, что Волан-де-Морт не воспримет от него правду и не согласится подумать обо всём логически. Так и хотелось швырнуть в него проклятьем и тыкнуть носом, насколько он стал одержимым! Может быть, Том не всё знает, что знает сам Волан-де-Морт, но…
Почувствовал себя ребёнком, над которым смеялся безумный родитель, — щенком, как говорила Беллатриса.
Как он ворвался в комнату, так и в душу к нему ворвалось опустошение. Показалось, что за одно мгновение на голову вылили ведро холодной воды, забрали палочку и оставили ни с чем. Стало ужасно плохо. Отвратительно до безобразия. А в душе начала зиять огромная дыра, медленно расползающаяся на всё тело.
Том подошёл к окну, обрушился на подоконник ладонями и пустым, невидящим взглядом посмотрел на шершавую поверхность. В глазах рябило, опустошение раздирало. И, наверное, даже захотелось вернуться назад. Исчезнуть из этого хаоса, забыв о нём, как о страшном сне.
Долохов прав: это не 1947 год, здесь совсем другие порядки. Здесь уже есть Тёмный лорд со своими сторонниками, и он не позволит кому-то другому вылезать в свет и диктовать ему условия. Каким бы безумным он Тому не казался, но Волан-де-Морт поступит разумно, если после такого приставит к нему людей. Он же знает, что Том не может сидеть спокойно и плясать под чужую дудку.
Но он и не знает, что Долохов отрёкся от него. Что заставило его это сделать? Желание не быть дворовым псом? Он много лет был рядом с Волан-де-Мортом и даже сидел за него в тюрьме! Что изменилось у этого человека в голове с приходом Тома?
Загадки. Сплошные тайны. Верить никому здесь нельзя. Разве что…
Том поднял голову, вспомнил про Гермиону и снова ощутил злость. Он не лучше Волан-де-Морта, одержимого мальчишкой! Только… он пытается бороться со своей одержимостью. Какой бес сидит в груди и вечно сдавливает ему сердце? Как из маленького клубочка, недавно ноющего от окруживших его беснующих дьяволов, выросло чудовище, заставляющее тянуться к Гермионе и терять разум?
Он покосился в сторону и сквозь рябь в глазах различил вазу. Мгновенным взмахом руки он столкнул её с подоконника, затем развернулся и приготовился обрушить злость на всё, что угодно. Захотелось заорать во весь голос и проклясть этот чёртов мир! Но вместо этого взгляд зацепил одиноко стоящий на столе флакон, под которым лежал маленький клочок исписанного пергамента.
Том немного нахмурился, обошёл стол и взял в одну руку флакон, а в другую — записку.
«Успокоительное. Выпей — станет легче».
Почему-то стало смешно. Он поднял взгляд на входную дверь, затем опустил на флакончик и выбросил записку из рук.
Верил ли когда-нибудь Том в искренность взаимоотношений между людьми? Нет, не верил, пока не понял, что такого человека, как он, можно даже сердечно полюбить. Ни его оболочку: красивую, убедительную, манерную и обаятельную, — а настоящего дьявола, сидящего в груди. Просто так взять и… любить?
Вновь раздражаясь от мыслей о Гермионе, Том открыл флакон и приставил к носу, вдыхая аромат. Ему не страшны никакие распространённые яды, учитывая, что он каждый день принимает их в малом количестве, выработав иммунитет и избавив себя от угрозы отравления. Редкие яды имели ярко выраженные запахи, но, кажется, тут ничего не было — свежее и идеальное успокоительное. Если Долохов и пытается обвести его вокруг пальца, то сейчас он точно не решится убить его отравой, а наоборот, захочет вызвать доверие к себе. Злонамеренно или нет — это другой вопрос. Главное, что сейчас ему действительно не помешает порция успокоительного, ведь внутри полыхала необузданная злость, которую хотела подавить магия, заставляя вертеться мыслям вокруг безумных Пожирателей, одержимого Волан-де-Морта и сломленной Гермионы, что обжигала его душу своей душой каждую минуту жизни.
Том резко опрокинул флакончик между губ и сглотнул жидкость. Отшвырнув его в сторону и устало направившись к кровати, он стал ждать, когда подействует зелье. Медленно стянув носками туфли, он упал спиной на покрывало, мельком взглянул на потолок и расслабленно прикрыл глаза. Скорее бы стало легче.
Осторожно подкралась пустота, избавляя от трепещущих и мучительных ощущений. Разум стал постепенно проясняться, выгоняя ярость и ненависть. Том открыл глаза и лениво перевёл взгляд на руку, которую поднял перед собой. Тело настолько ослабло, что любое движение давалось тяжело. Чёрт, зачем он выпил зелье, ведь могут нагрянуть недоброжелатели и воспользоваться его состоянием! Может быть, такой был план мщения обиженных собак? Но Том усмехнулся, позволяя появиться расслабленной улыбке на губах. Как странно, что под успокоительным вместо любой эмоции можешь только слабо улыбаться. Ему вспомнилось, как однажды Гермиону напоили зельем после Круциатуса в больничном крыле. Тогда она выглядела беззащитно и забавно, еле ворочаясь в кровати и наблюдая за ним пустым взглядом. Наверное, сейчас он выглядит также, лениво оглядывая потолок и опуская руку обратно на кровать.
Стоило прежде раздеться, а потом впадать во власть зелья. Том сегодня ничего не ел и более суток не спал, плавая в тумане гнетущих эмоций и в куче бессвязных мыслей. Он надеется, что от происходящего не становится таким же безумным, как Волан-де-Морт. Уж лучше поддаться обстоятельствам, чем стать таким и потерять всё.
Уронил голову в сторону и рассеянным взглядом посмотрел на спинку кровати. Почему-то захотелось отсчитывать секунды, сон не шёл, а внутри обнажились истинные ощущения в беспрестанно бьющейся тревожности и беспокойстве.
Один. Два. Три…
Том вспомнил, как Гермиона отсчитывала его шаги, послушно следуя за ним, чтобы засыпать мёртвые тела листвой. Было так интересно наблюдать за её растерянностью и немым ужасом. Он не был уверен, что она это сделает, и скорее бросится в истерику. Но ему повезло, — она стойко преодолела в себе страх, сама того не понимая, и решилась выполнить то, что под угрозой смерти вряд ли бы совершила. Том верно прощупал её слабость в таких эмоциях, как замешательство и растерянность. Он сказал ей и внушил, что это отзывчивость, и ведь не будет же он признаваться, что просто сыграл на эффекте неожиданности? В тот день, наблюдая за ней, он понял, что в Гермионе проглядываются какие-то чувства, которые ей не видны, или она их просто душила злостью на него и гневом на постоянно повторяющийся день. За какие заслуги в ней стала просвечиваться зарождающаяся чувственность к нему, если с самого начала он не был с ней мил, вежлив и приятен? Разве можно просто так, не обращая внимания на внешнюю оболочку, проникнуться чем-то… Мерлин, это какая-то сентиментальность!
Том снова слабо улыбнулся, подняв взгляд чуть выше, на стену.
Один. Два. Три…
Он разжимал ей пальцы, чтобы она выпустила нить. Такая потерянная, напуганная и до ужаса ничего не соображающая, смотрела на то, как выпадает из ладони ниточка. Он неотрывно наблюдал за каждым движением зрачков, пытаясь уловить любую эмоцию.
Том так же разжимал её пальцы, когда они оказались в гостинице, явно осознавая, что Гермиона вспоминает те ужасные минуты жизни. Ей было плохо, пальцы были холодными, липкими и одеревеневшими, но никакого испуга и ошеломления в опущенных вниз глазах не оставалось. Впервые он дал ей часть себя, часть своей энергии и тепла. Вся сущность затрепетала в ясном порыве наделить кого-то волшебством и забрать много большее взамен — эмоции, чувства, тепло.
Она была такой чопорной и чёрствой, что слишком тяжело было вытягивать желаемое. С каждым разом становилось невыносимее ждать, когда Гермиона привыкнет, примет и откроет ему путь в настоящий мир. Возможно, поэтому он принял решение открыть правду о себе не самому, а позволить это сделать её друзьям. Рискованно, опасно, всё могло провалиться, но он очень сильно верил, что не ошибся в её истинных чувствах, зародившихся случайно даже без его давления. И всё же, что она увидела в таком бесстрастном и жестоком волшебнике, как он?
Они даже обсуждали это, — он пытался понять. Ни красота, ни обаяние, ни магия. Потому что это произошло до того, как Том впервые поделился с ней тем, чем обладает. Неужели такое странное чувство, как глупая любовь, является чем-то необъяснимым и неизвестно откуда взявшимся? Как будто с небес в душу спустилась тоненькая нить и поселилась в груди без ведома обладателя и стала разрастаться. Том представил свою мысль в голове и ещё раз улыбнулся от красочных фантазий. Вот она, ниточка, медленно спускается с тёмного антрацитового неба, раскинувшегося от края леса до высоких шпилей замка и далёких гор, вниз, к Гермионе. Она опускается над ней, касается растрёпанных пушистых волос, скользит по щеке к груди и исчезает внутри. Ниточка неожиданно в ней, она её поймала и невольно приютила в себе. Как же эти ниточки выбирают к кому проникнуть и о ком должны проникнуться?
Том глубоко вздохнул и немного нахмурился от того, что сейчас приходит ему в голову. Тяжёлые мысли, что мучили на протяжении почти двух недель, впервые отступили, оставив пустоту и истинные ощущения, без обёртки в виде злости или ярости, без дикой жажды магии и тепла. Просто остался наедине с самим собой, лишь слабо ощущая чужое присутствие, такое же умиротворённое и спокойное.
В душе было тепло и, наверное, не одиноко. Чувство, что какой-то маленький росток выбрался из земли, наконец, открылся ясному просвету, выглядывающему из темноты мрачного неба. Та пропасть, в которой все эти дни он стремился на невидимое и, скорее, на несуществующее дно, стала мягкой и обволакивающей. Онвспомнил ощущения Гермионы, когда она впервые восприняла его таким, какой он есть, пропадая в объятиях, влекущих за собой ту самую бездну с мягким и ласковым теплом — настоящим, искренним. Он был её бездной. Объятия без магии — они были для неё чем-то особенным и отличительным. И сейчас Том бездвижно лежал на кровати, перелистывая картинки воспоминаний, и ощущал то самое чувство, которое тогда испытывала Гермиона. Что это? Ниточка, спустившаяся с необъятного неба и забравшаяся к нему в душу? И как давно?
Где-то глубоко внутри затрепетала злость, которая не могла даже набрать половину силы и проникнуть в опустошённое сознание. Ярость хотела выбраться наружу от таких мыслей, но зелье прекрасно сковало ледяным кольцом любую эмоцию, дав возможность только проявиться слабой улыбке на тонких губах.
Нет-нет-нет, Том не мог чувствовать себя, как Гермиона! Ни одна ниточка не может спуститься и проникнуть к нему в душу! Он не пускал её! Он не предназначен любить! Нет ни одного человека в мире, ни одной женщины, на которую может обратить внимание! Твою ж мать, где эта чёртова злость?!
Но он лежал с безмятежным видом и прекрасно понимал, что остался наедине с собой без защитной реакции, и спрятаться от происходящего ему некуда.
Том повернул голову, посмотрел в потолок и бездумно продолжал улавливать чувства, растворяясь в их тепле и мягкости, как в воздушных облаках. Вместо злости он мог только улыбнуться и медленно прикрыть глаза. Захотелось смеяться над собой, и глубоко сидящий смех внутри тихо вырвался наружу. Воображение вновь нарисовало тонкую прозрачную нить, опускающуюся с потолка вниз, он открыл глаза и как будто бы различил её в воздухе. Как лёгкое пёрышко, белеющее и прекрасное, кружащее в танце и очаровательное в своём движении, стремящееся к его груди и, касаясь, проникает в душу. Том глубоко вздохнул и медленно сморгнул, теряя придуманную воображением нить. Она исчезла в груди и наполнила чем-то приятным и трепетным. Ему вспомнилась магия, дающая невероятное превосходство и необычайную силу, которую сегодня он ощутил во всём теле и впервые смог выплеснуть на неприятелей. Том даже не догадывался, что такое возможно и что так может действовать сжигающая внутри энергия. Это было мощно, красиво, невероятно! Трепет в груди усилился, и внезапно он задал себе вопрос: готов ли заплатить такую цену, чтобы владеть таким волшебством?
Это была какая-то уверенная и импульсивная вспышка, озарившая всё вокруг, в том числе всё его существо. Том — особенный, с ним могут происходить только уникальные вещи. Так стоит ли эта мощь его настоящих чувств?
Разве это что-то меняет?
Том опустил взгляд вниз, вспоминая, как Гермиона всегда отвечала именно так, зная, что — нет, ничего её ответ не меняет. Так же как и сейчас его. Они оба бежали от свалившейся на голову правды, и теперь даже Том не знал, что с этим делать, потому что правду различил только сейчас.
Плавая в тумане свободных мыслей и не испытывая никаких гнетущих эмоций, он закрыл глаза и подумал, что это… наверное, ужасно. Это должно быть ужасным, несмотря на то, что странная улыбка проявлялась на губах.
Но по ощущениям — до невозможности тепло и приятно.
========== Глава 7. Мерцающая нить ==========
Комментарий к Глава 7. Мерцающая нить
Сердечно прошу прощения за долгие ответы на отзывы и вообще любую не активность, но реальность иногда затягивает глубоко.
Главу писала на эмоциях и довольно странных, особенно вторую часть, и надеюсь, смогла передать то, что мне хотелось, ибо, возможно, присутствует “обрывочность” или я слишком что-то странное написала. Не знаю, в общем, как вам такое :D
Если всё хреново, буду разжёвывать в следующей главе.
Том открыл глаза и понял, что не может терпеть пронзающие его чувства. Это было тепло, но не настолько, чтобы удовлетворяться душевными порывами настигающей время от времени магии.
Ему вспомнились ощущения Гермионы, когда его крестраж привлекал своими чувствами, вызывая яростные эмоции и желания: схватить его за руку, соприкоснуться теплом и пропасть в мягкой и обволакивающей бездне.
Том тяжело поднялся с кровати и слабо усмехнулся, пряча улыбку в отяжелевшей ладони, притянувшейся к губам. Он не может уснуть без ощущения ярого присутствия источника силы и расплавляющей нежности, которая должна усилиться от малейшего касания.
Неужели он всем своим нутром жаждет настоящего тепла и уверенности, словно без этого не представляет свою жизнь?
Как во сне, не зная, откуда в нём берутся силы, Том обулся, медленно оттолкнулся от кровати и направился к выходу из комнаты, жадно преследуя одержимую цель — ему важно прямо сейчас увидеть Гермиону. Невидимая связывающая нить тянула вперёд, проникнуться чувствами, найти то, что принадлежит ему, и пропасть в горячем потоке эмоций. Он вышел в коридор, спустился вниз, не встречая никого на своём пути, и прошёл мокрую дорожку, ведущую к железным воротам.
Внезапно Том остановился, почувствовав мгновенное опустошение. Его же тянула не магия, а он сам! Зачем сейчас идти к ней, да и каким образом?
Он развернулся и поднял глаза на большой дом, все окна в котором были зашторенными. Почему-то пришла в голову мысль, что сейчас за ним может кто-то наблюдать, стоя возле края оконной рамы и глядя вниз.
Том медленно опустил взгляд и посмотрел в сторону, где вдалеке виднелся край прекрасного сада, ярко окрашенного из-за сырости и влаги серыми оттенками зимнего времени. Несколько секунд разглядывая кусты и стволы деревьев с обнажёнными ветками, он, почти не чувствуя себя, отправился в сад. Рассеянно посмотрел под ноги, не улавливая поток безмятежных мыслей, затем поднял голову и глубоко вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как вдыхает слабо теплеющую, но ещё мёрзлую жизнь — приближалась весна, а с ней и усиливались запахи.
Спрятав руки в карманы, Том увлечённо стал рассматривать прошлогодние мокрые и посеревшие листья, которые настигал и наступал на них туфлями, оставляя вереницу мёртвых украшений деревьев позади, собственно, как и мысли. Поддаваясь действию успокоительного зелья, он не мог думать о своих чувствах с раздражением или злостью. Пришла в голову странная мысль, что злость — своего рода защитная реакция от того, чего хотелось избежать. Может быть, Волан-де-Морт точно также всю жизнь закрывал от себя очевидные вещи яростью, потому и стал совершать необдуманные и нелогичные поступки?
Том поднял голову и слабо усмехнулся. Похоже на то. Самомнение и самооценка были задеты словами прорицательницы, сказавшей, что на свете есть могущественный мальчик. Наверное, затмившая рассудок необузданная злость заставила Волан-де-Морта не проявить любопытство, чтобы до конца разгадать секрет всего предначертанного. Наверное, ярость сыграла с ним злую шутку, заставив забыть о рассудительности. И сейчас Том подумал, что сам чуть не попался в такой же капкан, пытаясь отрицать открывшиеся чувства. Но ему всё равно хотелось злиться. Возможно ли избавиться от той привычки, что складывалась годами? Особенно, если речь идёт о защите самого себя.
Он думал о власти, ожидающей его в 1947 году и оставшейся так и не достигнутой, потому что оказался здесь. Что здесь можно сделать? Волан-де-Морт уже есть, приятели, а точнее, слуги — так же вертятся вокруг, правда, совсем не украшая его, а наоборот… устрашая?
Пусто на душе хотя бы по той причине, что видел не ту жизнь, о которой грезил каждый раз, просыпаясь ранним утром, одеваясь и воодушевлённо составляя планы на предстоящий день или перебирая в голове ожидающие дела. Том видел себя окружённым красивыми людьми, талантливыми и имеющими прекрасную репутацию в обществе. Он сверкал и переливался бы среди них, как самый яркий и привлекательный бриллиант в кругу поблёскивающих изумрудов, выделяясь своими способностями, умениями, знаниями и манерами. Его должны были признать волшебники, увидеть в нём важность и ценность, уникальность ума и огромный потенциал. К нему тянулись люди, очарованные красноречивыми словами, выразительными взглядами и приятным тембром голоса. Любили и уважали, восхищались и восторгались.
И в какой момент он свернул с дороги? Когда стал ломать себя и свой путь, поддаваясь безумству и безмозглости? Откуда начинался отсчёт превращения из юноши, обладающего всеми задатками стать частью магической истории, строя идеализированный мировой порядок, в мужчину, растерявшего свои мечты и желания, исказив их до неузнаваемости, поддаваясь слепой ярости от подбитой самооценки… или чего?
Неумение или нежелание признавать свои же ошибки, наверное, ещё сильнее помрачили ум, наотрез отказываясь воспринимать простую истину. Да, она могла быть неприятной, жестокой и разрывающей душу на части, заставляя чуть ли не вывернуться от ошеломления и омерзения наизнанку. Но разве нелогично принять это и по необходимости искать выход из ситуации, а не глупо беситься только потому, что не знаешь, что с этим делать?
Тонкие губы расплылись в слабой насмешливой улыбке. Как же легко было рассуждать без лишних оглушительных чувств, особенно, ясно осознавая, что осуждает Волан-де-Морта за те же ошибки, которым поддаётся сам. Вспомнилось, как ненависть и злость разрывали душу на щепки от одной единственной мысли — крестраж обсчитался, наделяя Гермиону энергией, стремящейся теперь вернуться назад. Конечно, он не мог знать, что такое возможно, но почему не допустил мысль, причём вполне разумную? Множество дней Том сгорал от давящих чувств, замыкающих в кругу ненависти и жажды, каждый раз склоняя чашу весов то в одну, то в другую сторону. И сейчас он отдалённо стал осознавать, что баланс возможен там, где вспыльчивость и импульсивность оставят в покое, а разум воспримет истину, как простой факт, и в его силах только думать, что делать с этим, а так же со временем, данным ему на любые решения, которые он примет. Разумно ли корить себя за оплошность крестража? Разумно ли злиться и сгорать от того, что произошло, понимая, — назад не вернуть? Имеет ли смысл дёргать нервы переживаниями и тревожностью, явственно осознавая, — это не выход из ситуации, а эмоции, какими бы они ни были, проблему не разрешат?
Посмотрев вдаль и немного сощурив глаза, Том вспомнил поведение Гермионы, сумевшей смириться с положением вещей. Выходит, в данной ситуации она поступает разумнее его, не позволяя себе злиться и впадать в истерики? Она молча и терпеливо выискивает решение проблемы, использует отпущенное время рационально и, может быть, когда-нибудь это будет плодотворно, пока он бездумно выражает гнев на всё, что попадается под руку.
Том остановился и немного склонил голову в сторону, понимая, что сейчас обнажает внутри себя настоящие и совсем неглупые умозаключения. Он тратит время понапрасну, злясь и укоряя за непредусмотрительность. Конечно, это не значит, что следует пустить всё по течению реки, нет, — он привык держать в руках и контролировать свою жизнь. Но очень глупо не распоряжаться тем, что упало само на голову. Да, раздражали странные чувства за эти дни, а особенно хотелось раздражаться от них сейчас, когда правда неожиданно всплыла на поверхность, ожидая каких-то действий. Но если взглянуть на это с другой стороны? Что он теряет и что приобретает?
Том приобрёл силу, которую не объяснишь даже в сравнении с чем-либо. Внутри блуждают волны необычайного тепла, нежно обжигая нервные волокна, проникая в каждую клеточку тела, и только сегодня он узнал, что сущность Гермионы, переплетённая с собственной, способна проворачивать удивительные вещи. Магия наполняла чем-то взрывным, мощным, неукротимым и, казалось, непобедимым. В соприкосновении настигали уверенность, устойчивость, властность и твёрдость. Именно тогда Том чувствовал истинную значимость, её реальную глубину, и то, что может сыграть немаловажную роль в истории всего мира. Хоть кто-нибудь обладает подобным? Ну, хоть кто-нибудь может похвастаться той магией, что способна вырываться изнутри и крушить врагов на своём пути бесконтрольно и своевольно, обнаружив опасность? Это было подобием молний, бушующих внутри и в нужное время вырывающихся наружу.
Наэлектризованная стихия, как шаровая молния, сверкала то иллюзорно перед глазами, то в реальном мире, издавая щёлкающие звуки тока. Она словно воссоздавала какое-то поле, в котором всё подчинялось Тому, только сама материя не поддавалась ему, заставляя метаться из крайности в крайность. Но это же можно как-то контролировать! Нужно лишь понять и научиться!
Например, сейчас он был практически полностью освобождён от действия волшебства, вечно вызывающего жажду. Находясь под успокоительным, он спокойно воспринимал и впитывал информацию, прекрасно чувствуя зов сердца и души, призывающих мыслить объективно и откровенно. Том всё так же ощущал, как плавится сущность, причём мощнее, но мягче, медленнее, вызывая приятные и тёплые чувства, вводящие в некую эйфорию. Если зелье способно глушить бесноватость энергии, не значит ли, что не нужно поддаваться гневу, который, очевидно, и вызывает накал эмоций, бросая его из угла в угол?
Следовало сделать вывод, что магия удовлетворяла амбиции, потешая самолюбие и авторитетность, доказывая уникальность и исключительность, наделяя мощью и властью, делая его кому-то важным и необходимым. Благодаря этому, Том точно знал, что Гермиона будет его главным актёром, играющим спектакль по написанному им сценарию, и чем ближе она будет видеть его со сцены и чувствовать зрительскую отдачу, тем охотнее и проникновеннее вживётся в любую отведённую роль. Она будет сверкать так же прекрасно, как любая звезда, получившая одобрение признанием и восхвалениями, а значит, старательнее и с настоящей жаждой пытаться угодить единственному зрителю, заодно и создателю игры, не допуская мысль оступиться назад, разочаровать, бросить всё и убежать. Просто стоило стать к ней ближе, показать, что ему можно доверять, заставить совершенствоваться, и тогда это станет невероятно сильным оружием, неспособным предать и обернуться против него.
И что же он терял? Несмотря на то, что недавно ощутил в себе ниточку, спустившуюся неизвестно когда с неба в душу, она не заставляла совершать необдуманные поступки или вести себя, как полный дурак. В данный момент он же не ведёт себя так! Наверное, Том хотел злиться, потому что… напуган неизведанными ощущениями?
Он вспомнил, как впервые увидел смерть. Те эмоции были ни с чем несравнимыми и попросту вызывали ужасающую дрожь как в душе, так и в теле. Миллионы бессвязных мыслей кружили в голове, а чувства разрывали на части, заставляя метаться из крайности в крайность от растерянности, изумления и беспокойства. Том пребывал в ошеломлении, внимательно наблюдая, как за секунду испаряется человеческая жизнь, превращая тело в бездвижную куклу, больше не умеющую испытывать боль. Серьёзно, он был напуган от привкуса смерти, оседающего на губах невидимой плёнкой, потому что такого состояния в жизни не приходилось наблюдать и различать каждым клочком души. Это было чем-то новым, странным, неожиданным и, конечно же, ошеломительным. К этому нужно долго привыкать, мириться с этим, принимать.
И сейчас снова новое чувство, впервые оседающее тонкой плёнкой на губах, имеющее сладкий привкус с добавлением чего-то… терпкого? Была та же растерянность, переходящая в изумление и тревожность. Но если в тот раз не злился, а взял себя в руки и максимально холодным рассудком, насколько тогда позволяла так думать ситуация, принял решения и успешно справился со свалившимися на голову проблемами, то почему сейчас категорически отказывался проявлять разум, глупо поддаваясь ярости? В тот момент, если бы он поддался ужасу, то это загубило бы всё, и вряд ли смог бы обойтись без кошмарных последствий. Тогда он с упорством преодолел ощущения нового чувства и испробовал на вкус стойко и непоколебимо, то почему и в этот раз не перетерпеть другое новшество?
Обнаруженная ниточка слегка пугала, но только от того, что была неизвестна. Последствия её вторжения в жизнь какими могли быть?..
За спиной послышался приближающийся глухой стук каблуков, из-за чего Том обернулся настолько быстро, насколько позволяло расслабленное тело.
— Наслаждаешься погодой?
Внутри почувствовал усмешку, но не смог даже улыбнуться — мелькнувшая слабая эмоция утонула в плотном кольце, образованным зельем, и исчезла без следа.
— Ты с новостями? — почти не чувствуя губ, безразлично спросил он, испытывая странное и приятное чувство от лёгкости, обволакивающей всё тело, словно сейчас оно жило своей жизнью.
— Пойдём вглубь.
Том отвёл взгляд в сторону, посмотрев на дорожку, изворотливо ведущую вдаль среди кустов и деревьев.
— Пойдём, — почти протянув, отозвался он.
Некоторое время двое молча шли по мокрым листьям, пока волшебник не заговорил:
— Знаешь, у Тёмного лорда участились собрания с твоим появлением.
— Успел заметить, ты не на всех присутствуешь, — без какой-либо эмоции произнёс Том.
— А ты ни на одном.
— Рассказывай, Антонин, ты же не просто так решил составить компанию за прогулкой по саду.
— Беллатриса и Рудольфус получили задание следить за тобой.
Том хотел было показать удивление потому, как действительно был изумлён выбором Волан-де-Морта, но вместо этого губы дрогнули в подобии улыбки, а пустой взгляд поймал пристально разглядывающий его взор.
— Глупо спрашивать, почему именно они?
Антонин усмехнулся, посмотрел вдаль и замедлил шаг, ответив задумчивым голосом:
— Беллатриса очень способная волшебница и может пуститься на самые низкие подлости, лишь бы выполнить приказ. Однако она достаточно прямолинейная, а, вот, Рудольфус изворотливый и хитрый, у него прекрасно работает смекалка.
— А ты чем заслужил такое задание? — полюбопытствовал Том, не глядя на него.
— Я подорвал газетную редакцию без малейших улик, да так, что Августус до сих пор не знает об этом, забыл? — показал улыбку Долохов, которую поймал тот.
— Значит, ты незаметный?
— Тебе нужно придумать, чем будешь заниматься каждый день, — серьёзно отозвался Антонин, пропуская вопрос мимо ушей. — Я не могу приходить к нему и рассказывать, как ты ходишь по магазинам, зависаешь в книжном или по вечерам пьёшь кофе в неприметном заведении. Как минимум, это будет похоже на деятельность, за которой прячешь истинные помыслы.
— Ты, случайно, не был шпионом, как Руквуд? — чуть нахмурился Том, а затем показал подобие улыбки.
Антонин остановился, из-за чего остановился тот, повернувшись лицом. Он слабо улыбнулся и чуть сощурил глаза, ответив:
— Я больше похож на наёмного убийцу, а не шпиона, но одно от другого не особо далеко ушло.
— Значит, тебе Волан-де-Морт дал прямой приказ следить за мной и докладывать обо всём. Следует запомнить, если я вернусь назад, то тебе доверять нельзя.
Долохов в вопросительном удивлении приподнял бровь и начал поправлять белоснежные рукава сначала у одной ладони, затем у другой. Том пристально проводил этот жест, опустив взгляд, улавливая мысль, что Антонин что-то скрывает, поддаваясь импульсам тела, тем самым невозмутимо отталкивая от себя прозвучавшие слова. Интересно. Том тут же поднял глаза и, коротко улыбнувшись, невинно продолжил:
— Но, как показывает опыт Волан-де-Морта, кажется, я не вернусь.
— Он мог по каким-то причинам забыть, что был здесь, — заметил Долохов, перестав поправлять манжеты и пряча ладони в карман.
— Интересная теория, но слишком простая. Думается, в таком случае я бы написал самому себе письмо, а оказавшись в своём 1947 году, обязательно прочитал.
— А попробуй написать. Ты же даже не думал об этом.
Том чуть склонил голову, внимательнее всматриваясь в стальные глаза, затем опустил взор и посмотрел в сторону.
— Пожалуй, нужно над этим задуматься. Только, как показывает очередной опыт Волан-де-Морта, это глупая затея. Он же ничего не знает, а я могу сейчас хоть десять писем написать, в надежде вернуться в своё время.
Долохов усмехнулся, и оба медленно пошли по дорожке дальше. Том всерьёз задумался о том, почему бы не написать письмо с изложением коротких фактов будущего и всегда носить его с собой. Вдруг эта замкнутая петля, которая, наконец, разорвётся с появлением письма в 1947 году, где будут изложены основные мысли, и, прочитав их даже с полным провалом в памяти, он искривит линию времени и будет проживать другую жизнь, не жизнь Волан-де-Морта? Тогда этот мир исчезнет, настоящее время изменится и станет безвозвратным, а он пойдёт по другому пути, не вспомнив и не придя к такому. Звучит заманчиво и воодушевлённо, но при условии, что ему действительно удастся как-то вернуться. Если же нет, то это безутешные надежды и трата времени. Конечно, ему хотелось изменить жизнь Волан-де-Морта, поэтому он позволил себе сейчас впасть в мир грёз. Наверное, это было глупо и безрезультатно, но хуже не будет, если он просто попытается, верно?
— Вернёмся к алиби, — после минутной паузы заговорил Долохов. — Пока ты здесь и не выходишь за пределы дома, надо определиться, по какому следу вести Тёмного лорда.
— Думаю, буду вести по следу пророчества. Он не знает второй части, но уверен, что это не даёт мне покоя.
— Тебе действительно не даёт это покоя?
— Разумеется, — легко отозвался Том, разумно промолчав, что успел разгадать эту тайну. — Важно, чтобы он не знал о моей связи с Тонкс…
— Послушай, Том, рано или поздно он узнает об этом. Я не один собираюсь следить за тобой, но, чтобы остаться в глазах Тёмного лорда лучшим и надёжным, именно я должен первым доложить о делах с ней.
— Я имел ввиду возможность проникать в школу. Он не должен об этом знать.
— Тогда что бы связало тебя с ней?
— Она — аврор и состоит в ордене Дамблдора. Разумно, что я захочу иметь такого человека возле себя, получать информацию и знать, что происходит по другую сторону баррикад.
— Согласен, — кивнул Антонин, посмотрев под ноги. — Когда следующая встреча с ней?
Том на мгновение поджал губы, вспоминая о сегодняшней договорённости с Тонкс, и незамедлительно ответил:
— На четвёртый день. Тогда и доложишь Волан-де-Морту, что я с ней встретился и, кажется, пытался завербовать. На второй раз встреча якобы будет через четыре дня, разумеется, случайная. То есть для неё случайная. И моя очередная попытка заполучить её доверие.
— Важно, чтобы ни Беллатриса, ни Рудольфус не смогли застать тебя с ней. Это может плохо закончиться, поэтому обдумай встречи хорошо.
— За это не переживай, я знаю, что плохо кончится. Хотя… знаешь, если я попытаюсь защитить Тонкс от Лестрейнджей, это произведёт на неё весьма положительное впечатление, — серьёзно задумался Том.
— А что ты скажешь Тёмному Лорду? Он в этот же день допросит тебя.
— Правду, — легко отозвался он. — Я пытался защитить её, чтобы вызывать доверие, но буду взбешён, что он кого-то отправил следить за мной. А Тонкс мне нужна, — как ты и скажешь ему, — вынюхивать о стороне Дамблдора. После перепалки с Лестрейнджами я как будто узнаю его планы и пойму, что он мне не доверяет. Это должно вызвать во мне ярость. А дальше Волан-де-Морт из-за этого отзовёт своих псов, возможно, оставив следить за мной только тебя — ты же не окажешься обнаруженным якобы передо мной и при этом первый донесёшь обо мне информацию. Таким образом, получишь безграничное доверие, а про меня продолжишь скармливать ложь, что я просто пронюхиваю ситуацию у Тонкс и ничего больше.
— Как быстро ты всё продумал, — усмехнулся Антонин. — Только узнай, что ты получаешь информацию из штаба или ордена, он потребует делиться с ней.
— А я и буду делиться об аврорате или ордене. Всё будет выглядеть правдоподобно: ты займёшь самое приближённое к нему место, а я покажу, что мне можно доверять, ведь занимаюсь полезными вещами. Вот и всё.
— План без изъянов.
— Есть один, — задумчиво отозвался Том, посмотрев себе под ноги, а затем остановился и перевёл взгляд на Антонина. — Ты можешь стать изъяном. Конечно, если ты на самом деле заодно с Волан-де-Мортом.
Долохов несколько секунд молчал, наблюдая за появившейся улыбкой на тонких губах, и улыбнулся в ответ.
— Тогда зачем вскрываешь передо мной карты, если сомневаешься до сих пор?
— Наверное, — вкрадчиво заговорил Том с улыбкой, — потому что без тебя такой план я не проверну. И, кажется, ты сам говорил, что в случае предательства, Волан-де-Морт уже допрашивал бы меня о делах с Тонкс. О таком бы он не промолчал даже ради дальнейшей слежки за мной.
— Значит, всё-таки план без изъянов, — доверчиво произнёс Долохов и обнажил понимающую улыбку.
— Походит на то, — медленно протянул Том. — Кстати, Руквуд уже узнал о произошедшем? Приходил к нему?
— Сейчас как раз разговаривают, — кивнув головой в сторону дома, отозвался Антонин.
— И как ты собираешься вызнавать тему разговора?
— Жучок, — щёлкнув пальцем по воротнику возле шеи, напомнил с короткой улыбкой он. — До сих пор на нём.
Том неслышно вздохнул, запрокинув голову к небу, и тихо произнёс:
— Хорошо, ты убедишь Волан-де-Морта, что это Руквуд, и он перестанет лить масло в мой огонь и будет обезврежен, потеряв доверие Волан-де-Морта, но если это действительно не он?
— Имеет ли это значение? Тебе же сыграла эта заварушка на руку — ты смог выйти на Тонкс, получил постоянный доступ в школу и… кажется, никто не лезет в твою жизнь. Ты выжал из этого пользу, так и какая разница, Руквуд это или кто-то другой?
— Этот «кто-то» может стать угрозой Волан-де-Морту, — продолжая задумчиво разглядывать тяжёлые облака, отозвался Том.
— Угрозой Волан-де-Морту можешь быть только ты. Остальные либо слабы, либо трусливы, либо их ждёт смерть.
Том опустил заинтересованный взгляд на Антонина, затем и голову, а потом резко заговорил:
— Знаешь, в таком случае я бы подумал на тебя.
— Что я под носом у авроров провернул в штабе махинацию и ослабил охрану школы? Зачем?
— И я думаю, зачем, — слабо усмехнулся Том. — Но твои характеристики очень хорошо подходят для такого дела: не слабый, не трус и уже крутишь со мной за спиной у Волан-де-Морта.
Долохов усмехнулся ярче, покачав головой и посмотрев вдаль.
— Ладно, — сменившимся голосом заговорил Том, посмотрев на дом. — Вечером расскажешь, о чём болтал Руквуд и какие успехи ты достиг в убеждении Волан-де-Морта.
— Я подумал, с таким планом, что ты придумал, лучше будет, когда я начну давить после нападения Лестрейнджей на Тонкс. Ты будешь зол и объяснишься с ним, а я под эту дудку настучу на Руквуда, и тогда он окончательно может отстать, видя в тебе лишь источник важной информации.
— Хорошо, так будет даже лучше.
Том неторопливо направился обратно к дому, и Антонин последовал за ним. Спустя минуту тот произнёс:
— Как успокоительное?
— Сам варил? — безразлично спросил Том.
— Купил в переулке.
— Ещё есть?
Антонин усмехнулся, посмотрев на собеседника, и ответил:
— К ночи зайду к тебе, заодно отдам.
***
Том так и не смог уснуть и, полностью вымотанный и уставший, отправился на встречу с Тонкс в заранее высчитанном месте. Для этого он показательно побывал на ужине, где собралось очень много Пожирателей, как на каком-то собрании, однако из женщин никого за столом не было. Перекинувшись парой слов с Долоховым, он поднялся и молча направился к выходу из столовой, заметив, как Рудольфус Лестрейндж поднялся следом, с громким хохотом отвечая что-то неизвестному мужчине. Том неторопливо поднялся наверх, прислушиваясь, как за ним следует по лестнице волшебник. Взявшись за дверную ручку своей комнаты, он дёрнул её, коротко посмотрел на Рудольфуса, невозмутимо проходящего мимо и даже не обратившего внимания на оглядывающий его взгляд, и зашёл внутрь. Том закрылся, прижался к двери и прислушался к внешним звукам. За дверью стояла тишина.
Отступив от двери и развернувшись, он стал лихорадочно соображать, как ему выбраться из дома, оставаясь незамеченным. Даже Долохов не знал, что Том собирается на встречу с Нимфадорой. Рудольфус видел, как он скрылся в комнате и вполне мог подумать, что тот не собирается куда-то выходить, однако наверняка ещё долго будет стоять в конце коридора и поджидать.
Том оглядел комнату и его взгляд остановился на окне. Быстро прошагав к нему, он задвинул шторы, прислонился боком к краю оконной рамы и стал всматриваться в сумрак. Кажется, никого не было. Наверное, волшебники ещё не додумались караулить его под окнами. Тем лучше.
Идея совершить побег, спрыгнув из окна второго этажа, показалась Тому очень забавной. Успокоительное зелье практически потеряло эффект, но никакого раздражения или злости в нём так и не проявилось. Внутренний мир оставался вполне гармоничным, а мысли полностью поглощены незаметным побегом из логова Пожирателей. Конечно, ему приходилось совершать странные вещи будучи начинающим лидером среди волшебников, которые нуждались в единой идее, но выпрыгивать из окна, чтобы остаться незамеченным — впервые.
Он простоял неподвижно не менее пяти минут, внимательно вглядываясь во всё, что видел из окна, затем медленно и тихо открыл его, забрался на подоконник и выглянул наружу. Резко оглядевшись по сторонам, а затем вниз, он прикинул, насколько высоко находится, и тут же сообразил, какое заклинание поможет ему не сломать ноги. Том ловко перелез через окно, ступая на узкий карниз, присел, разжал пальцы и оттолкнулся от стены. Прыжок в темноту оказался громче, чем предполагал. Выпрямившись с земли, он замер, вглядываясь в темноту и, поняв, что никого рядом нет, прошёл вдоль стены, зашёл за угол, накинув дезиллюминационные чары по пути, и вышел на главную дорожку, ведущую к воротам. Несколько секунд, и Том исчез, улыбнувшись тому, как легко удалось провести волшебников.
Они встретились через дорогу от музея Фарадея и направились по людным переулкам Лондона, теряясь в толпе обычных людей, идущих с работы или спешащих по каким-то делам. Сумрак уже давно опустился на улицы города, и зажглись фонари, освещая наполненный жизнью Лондон мягким тёплым светом. В такой суматохе никто не мог обратить на них внимания, шум дорог заглушал любой разговор, поэтому оба беспрепятственно смогли обсудить всё, что их волновало. Том рассказал, как следил за Малфоем, пытаясь выяснить его круг общения, как проводит вечера, ну, и что не смог пока ничего стоящего обнаружить, в свою очередь Нимфадора заверила, что всё под контролем, и переживать им пока не за что. Неторопливо прогуливаясь по намоченному асфальту, Том напоследок решил прояснить важную деталь в виду сложившихся у него обстоятельств.
— Помнишь, мы договаривались, если кто-то из нас не явится на встречу, а потом на следующую, то больше не видимся?
Тонкс кивнула, рассеяно оглядывая прохожих.
— Я подумал, в таком случае нам нужен тайник.
— Тайник?
— Да. Место, где мы будем делиться важной информацией. Например, если за тобой слежка, и ты два раза подряд не можешь прийти в назначенное место, то оставляешь сообщение о готовности возобновить встречи. Это будет разумно, потому что нам необходимо выяснить, что творится внутри.
— Хорошо, и какое обозначим место? — посмотрев на Тома, отозвалась Тонкс.
— Идём, я покажу, — произнёс он, схватив волшебницу за рукав и потащив за собой.
Они перешли дорогу, прошли несколько улочек, зашли в узкую арку и оказались в тёмном дворе.
— Здесь сквозной двор, так что никто ничего не заподозрит, даже если увидит тебя здесь — просто пройдёшь мимо. Видишь шифер у подвала? Смотри, тут есть щель, просто задвигаешь послание сюда или достаёшь моё. Проверяй каждое утро перед работой…
— У меня бывают ночные рейды, — подняв глаза с шифера на Тома, возразила Тонкс.
— Значит, как можешь, но желательно каждый день.
— Думаешь, нам придётся когда-то воспользоваться тайником?
— Надеюсь, нет, но, честно говоря, я успел привлечь внимание твоей тётушки…
— Что? Как? — жадно впившись потемневшим взглядом, нахмурилась Тонкс.
— Утром выслеживал Долохова и наткнулся на неё… — внимательно оглядывая двор, спокойно отозвался Том.
— Чем ты думал?.. — взволнованно отозвалась та.
— Не беспокойся — это мелочи, — слабо качнул головой тот, посмотрев на Тонкс и невинно улыбнувшись. — В общем, через день встретимся у школы. Теперь расходимся.
Нимфадора кивнула, оглядев Тома обеспокоенным взглядом, и неуверенно стала отходить, направляясь к выходу из переулка, оглянувшись назад несколько раз.
В дом пришлось возвращаться таким же путём. Том с облегчением заметил, что весь фасад был из разных ниш и карнизов, поэтому не составило особого труда забраться в приоткрытое окно своей комнаты. Мерлин, чем он занимается?
Поздно вечером к нему зашёл Антонин и дал прослушать весь диалог Волан-де-Морта и Руквуда, в котором последний пытался связать появление Тома и ситуацию в аврорате, призывая того вспомнить годы своей молодости. По голосу Волан-де-Морта Тому стало очевидным, что тот вспомнил себя досконально и с точностью, отчего загорелся ещё большим желанием проследить все мысли и действия юной копии. Это совсем не удивило, наоборот, подтвердило предположения Долохова, а значит, увеличило значимость недавно придуманного Томом плана. Он воспользуется недоверием Волан-де-Морта, разоблачит связь с Тонкс, тем самым показав, что что-то предпринимает для победы Тёмного лорда в войне, а Антонин займёт место первого доверительного лица, разоблачит Руквуда, выводя мужчину, точащего зуб на Тома, из игры. Всё должно пройти идеально, в этом не приходилось сомневаться. Антонин оставил несколько порций успокоительного зелья, попрощался и вышел из комнаты.
Следующее, что беспокоило Тома, это успехи в задании Драко Малфоя. Он видел огромный интерес в том, чтобы у мальчишки получилось убить Дамблдора. Прежде всего, бывший учитель очень многое раскопал о нём и его жизни, более того, делится информацией с Поттером. И прежде чем Малфой осуществит свои планы, которые наверняка глупы и бесполезны, думалось Тому, он должен выяснить, насколько много Дамблдор узнал о нём и что рассказал своему герою. В любом случае, Том решил помочь Драко Малфою осуществить его затею — смерть директора будет на руку всем, даже ему.
Следующие два дня он не выходил из поместья Малфоев, не пропускал ни одного приёма пищи, и вёл себя так, словно не ссорился с домочадцами и не конфликтовал с Волан-де-Мортом. А на третий день, так же не пропуская трапезы, вечером, когда за окном стемнело, Том спрыгнул с подоконника, приятно удивившись, что до сих пор Лестрейнджи не додумались караулить его здесь, и направился в Хогвартс. Его встретила Тонкс в назначенном месте и проводила на территорию замка, перебросившись парой фраз. Когда Том остался один, он достал маленький пузырёк с успокоительным зельем, которое предварительно разбавил для слабого действия, выпил и зашёл в школу.
Пока поднимался на верхний этаж, почувствовал, как расслабляется тело, подвергаясь ленивому состоянию. Досконально высчитанная доза должна была успокоить очнувшееся чудовище в груди, но оставить хоть какую-то эмоциональность и активность действий. Том был уверен, что это поможет удержать себя в руках и голову на плечах при виде Гермионы.
Когда он оказался в Выручай-комнате, её здесь ещё не было. Том расположился на мягком стуле за столом, трансфигурировал какой-то предмет в пепельницу, откинулся на спинку и принялся ждать, лениво осматривая помещение, не заостряя внимание ни на чём.
Прошло более получаса, прежде чем в комнате появилась Гермиона. Том поднял на неё взгляд и почувствовал, как все внутренности зашевелились, а мгновенно очнувшийся бес затрепетал, ощутив взрывное приближение разбушевавшейся магии.
Гермиона замерла у двери, широко распахнула глаза и жадно уставилась на него, очевидно борясь с порывом тут же приблизиться. Ему показалось, что она сдержится, но не прошло и десяти секунд, как ноги быстро понесли её к нему, а ладонь притянулась к рукаву плаща. Том усмехнулся, но, ощутив прикосновение, понял, что стало не до смеха — слабый эффект успокоительного зелья практически не помогал, лишь затмевал гнетущие чувства, что он мог бы сейчас испытывать. Перед глазами снова всё стало рассеиваться, а в ушах защёлкали уже привычные разряды тока вперемешку со стуком собственной крови. Дыхание на некоторое время прервалось, а рука, которую держала Гермиона, лениво потянулась вниз. Он не сразу понял, что та опустилась перед ним, переводя затуманенный взгляд куда-то в сторону, словно пытаясь понять, где она и что с ней происходит, управляемая только эмоциями.
— Тише-тише, — хрипло прошептал Том, вывернув руку из захвата и взяв Гермиону за ладонь, не позволяя ей до конца упасть на пол.
Он попытался поднять её, осознавая, что внутри девчачьей души кружит странное бессилие, а только потом сообразил, что оно вызвано его притуплённой магией, которая от успокоительного делала все движения ленивыми и неточными.
Том встал со стула, обхватил другой рукой обмякшее тело и заставил подняться. Где-то глубоко внутри пыталась восстать злость от того, что зелье не помогает, а, как оказалось, затормаживает реакцию и подавляет ярость, но жажда магии никуда не исчезла, как это было несколько дней назад, вдалеке от Гермионы. Наоборот, чудовище бесилось и металось, призывая произвести обмен жарящего тепла, выдернуть жизнь и вытянуть энергию, ощущаемую в прикосновении. Том сжал зубы, борясь с приступом одержимости, и встряхнул Гермиону, после чего она подняла на него туманный взор, слабо задрожав в руках, и бессильно уткнулась в грудь, задевая кончиком носа воротник.
Том глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, не ожидая такого поворота событий, прижал сильнее и потянул к дивану. Странное чувство не дало оттолкнуть Гермиону назад, чтобы заставить отцепиться, поэтому вместе с ней он сел, а точнее рухнул, на мягкую поверхность и отстранил от себя, пытаясь сфокусировать размытый взор на ошеломлённых и ничего не понимающих глазах.
— Ты меня слышишь? — как будто со стороны услышал свой голос.
Он пытался держать себя в руках, не поддаваться беснующемуся порыву чудовища и улавливать объективные мысли. Прикосновения плавили, но было терпимо, и спустя какое-то время Том ощутил, что даже приятно.
— Гермиона?
Она медленно запрокинула голову и, встретившись с тёмным взглядом, лениво прошептала:
— Да.
В эту же секунду захотелось обнять её, но Том продолжал оставаться неподвижным, концентрируясь на других мыслях.
— Нам нужно поговорить. Возьми себя в руки, — так же отдалённо от самого себя произнёс он.
— Что ты ещё хочешь узнать? — различил сквозь шум тока и крови.
Наверное, не будь зелья, то Том точно бы сорвался сразу же, жадно наблюдая за приоткрывшимися губами, но пусть не злость, а что-то другое, помогало не предпринимать никаких попыток в погоне за желаемым.
— Расскажи, — медленно продолжил он, — чему Дамблдор учит Поттера?
— Ты уже сообщил Волан-де-Морту о второй части пророчества? — неожиданно спросила Гермиона, сверкнув туманными глазами.
Том слегка приподнял бровь от удивления.
— Тебя это не касается…
— Просто ответь, — ещё тише произнесла она, чуть склонив голову.
Он не понял, как губы изогнулись в усмешке, но изнутри не смог вырваться привычный смех.
— Чему Дамблдор учит Поттера? — с расстановкой продолжил Том.
Зато Гермиона уронила голову и тихо засмеялась.
— Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ? — успокоившись, отозвалась она, затем подняла медленно голову и добавила: — Он учит, как уничтожить тебя.
— О чём именно Дамблдор успел рассказать? Я знаю о разговоре с Поттером, о воспоминаниях. Какие ещё воспоминания он показывал?
— Том, ты хочешь сделать всё, чтобы Волан-де-Морт победил…
— Перестань, — холодно возразил он, больнее сжав тонкие пальцы. — Просто отвечай на вопросы.
— Ты обманываешь меня. Ты используешь…
И в этот момент Том подал ей свой поток тепла, ощутив, как Гермиона вздрогнула и затрепетала, и как сам стал проваливаться в мягкую бездну, пытающуюся утащить ко дну. Цепляясь за какие-то остатки самообладания, он невольно сильнее сдавил пальцы и прошептал не своим голосом:
— Отвечай. Я дам больше.
Но Гермиона уже второй рукой лениво взялась за мужское плечо и подняла потемневший взор к туманным глазам.
— Зачем ты давишь этим на меня?..
— Ты хочешь Круциатусом?
— Что за бессилие в тебе? — протянула Гермиона, слегка поморщившись, пытаясь координировать движения. — Ты наглотался чего-то?..
— Хотел предложить тебе, но, видимо, с меня достаточно, — слабо усмехнулся Том, наблюдая за ленивым покачиванием головой.
— Что это? Успокоительное?
— Знакомый эффект?
— Да, — протянулаГермиона, пытаясь встряхнуть головой, но вместо этого снова медленно покачала ею.
— Говори же, — выдохнул Том, чувствуя, как нервы вот-вот могут вздрогнуть и лопнуть. — Что из моей жизни знаешь ты и Поттер?
— Приют. Как Дамблдор сообщил, что ты — волшебник, — заворожённо посмотрев в глаза, отозвалась Гермиона.
Тот рассеянно перевёл взгляд в сторону, не понимая, как это связано с желанием обрести бессмертие.
— Зачем он показывал это?
— Чтобы… чтобы Гарри понял, каким ты был с одиннадцати лет, — слабо отозвалась Гермиона, чуть сильнее сжимая плечо.
— И каким я был?
— Самоуверенным, самостоятельным, замкнутым, считающим себя исключительным, — медленно продолжила она. — Тебя не любили в приюте. Ты, кажется, кого-то запугивал, стаскивал чужие вещи и… ты не доверяешь никому, Том.
Тень улыбки проскочила на губах, и он тут же торопливо спросил, предчувствуя, как одержимость собирается перевесить спокойствие:
— А ещё что? Что ещё показывал Дамблдор?
— Были воспоминания о твоей семье. О матери и отце…
— Что в них было? — заинтересованно перебил Том, ещё сильнее сжимая тонкие пальцы, отчего Гермиона поморщилась и ленивым жестом попыталась освободить их, но тот сам ослабил, однако не отпустил.
— Как твоя мать из окна дома наблюдала за Томом Риддлом, гуляющим с какой-то девушкой. Кажется, твой дед заметил это и был ужасно недоволен. Они ругались, её брат насмехался над ней…
— Чьё это воспоминание? — не сдержался тот от жадного любопытства, улавливая каждое слово между щелчками тока.
— Какой-то работник из министерства. Я не помню имени. Он приходил с сообщением, что Морфин должен явиться на слушание по поводу нападения на Риддла, а Марволо огрызался с ним, бранясь, что он наследник Слизерина и ещё кольцом размахивал перед лицом…
— Кольцом?
— Да, — протянула Гермиона, опустив взгляд на ладони, — как у тебя.
Том тоже опустил глаза на пальцы и внезапно почувствовал вспышку чужого испуга.
— Это твой крестраж! — пытаясь высвободиться из крепко держащих пальцев, на одном из которых был перстень, воскликнула она заторможено, но тот сжал руку ещё сильнее. — Как я не подумала об этом раньше? Я же разговаривала с Гарри…
— Тогда ты не знала, кто я…
— Но я могла догадаться! — в сердцах воскликнула Гермиона.
Том почувствовал, как ей стало хуже. Мало того, она была немного подавлена бессилием, так ещё и разочарование зажглось в её душе, неприятно оседая ему на плечи. Чудовище заёрзало, заставляя оттеснить самообладание и заглушить противные эмоции. Подвергаясь магии, он приблизился к Гермионе, поднимая взгляд, прикоснулся ладонью к ключице и задрожал, улавливая последнюю соломинку, прежде чем сорваться в пропасть. Проснулся вулкан, закипая и нагнетая, приготавливаясь взорваться раскалённой лавой и столбами дыма. Гермиона уже приблизилась сама, отчаянно глядя в наполненные теплом глаза, выискивая в них нужные ощущения, которые Том пока не давал. Твою мать, ну потерпи немного!..
— Я же убью тебя, Грейнджер! — странным голосом тихо произнёс он. — Хоть раз включи мозги, когда надо…
Что это? Тоска?
Но вулкан взорвался, извергая кипящую лаву в душу, по телу пробежался ток, импульсивно дёргая нервы и призывая притянуться к сидящему на губах теплу, энергии, жизни…
Взгляд окончательно рассеялся, превратив мир в размытые тёмно-серые пятна с проблеском слабого источника света, освещавшего комнату. Плотная вуаль чернеющих оттенков обволокла разум, и Том, как во сне, притянулся к Гермионе, лениво тряхнувшей волосами. Он медленно сжал хрупкое плечо, сгорая от нетерпения обладать желанным волшебством, но нарушенная зельем координация движений не поддавалась быстроте бешеных порывов. Ничего не видя и не понимая, Том приблизился к пульсирующим губам и тут же получил отзывчивое прикосновение. Заворожённый и жадный тёмный взгляд впился ему в глаза, вырывая тепло, беснующееся внутри и проходящее наружу, предварительно заглядывая в каждый уголок души, разгоняясь вместе с бесконечными лейкоцитами в крови. Рука Гермионы очень медленно поднялась с плеча к шее и стала сжимать с такой же силой, с какой сдавливал её Том. Он потерял держащую его соломинку, проник в уста, словно собираясь высосать теплеющую жизнь из глубины, и, насколько позволяло успокоительное, резко обхватил другой рукой дрожащее от жадности тело, прижимая к себе. Через несколько мгновений она первая всхлипнула от боли, запрокинув немного голову, чтобы разъединить касания губ, но Том поймал нижнюю губу и больно вцепился зубами. Чувства разрывали на части, а чудовище громко кричало не отпускать, не давать шанса вдохнуть воздух, желая, чтобы Гермиона вдыхала только его тепло.
Немного грубо он притянул её за спину ещё ближе, поднял руку к затылку и вонзил пальцы в копну волос, прижимая обратно к губам, улавливая очередной всхлип. Гермиона терпела жёсткий захват, но как только дрожащие пальцы её второй руки поднялись к шее и нащупали шёпот сонной артерии, она сама стала сдавливать его губами, выпрямляясь и подаваясь с упорством вперёд.
Среди кучи дыма и жарящего пепла Том ощутил в себе какой-то оживший росток, проснувшийся, словно под лучами выглянувшего солнца. Неожиданно захотелось расслабиться, позволить вытягивать из себя жизнь и пропасть в мягкости мглы, обволакивающей с ног до головы чужим теплом. Пальцы невольно разжались, а сам медленно прислонился к мягкой спинке, разрешая Гермионе прижать его и почувствовать инициативу в руках. Он ощутил себя вязкой сущностью, в которую вонзаются цепкие пальцы и ритмично сжимают, словно пытаясь придать какую-то форму, но безрезультатно. Том чувствовал, какое безумное удовольствие она стала испытывать от медленных и размеренных сжатий, и проникся в них сам, вспыхивая накатившей эйфорией и одурманившей негой. Безукоризненная отдача магии вперемешку с успокоительным расслабила все мышцы, заставила замедлиться губами, отдаваясь на растерзание жёсткому захвату. Стало смешно, уголки растянулись в слабой улыбке, а изнутри пытался вырваться смех.
Том с неукротимым блаженством принимал чужую жадность, пока в голове не проскочила мысль о том, что это до невозможности приятно, пока он не понял, что ему до безумия нравится, что с ним происходит. Показалось, что внутри сидит ниточка, та самая, что спустилась к нему сверху и вселилась в душу, и она вытягивалась чужим вдохом. Было чувство, словно Гермиона притянула её через горло, замерев, медленно и размеренно втягивая в себя. Губы разъединились, но та продолжала тянуть дальше, пока Том не увидел неестественные белеющие огни в чёрных зрачках и между губ едва заметное белоснежное свечение.
Он напрочь забыл о чудовище, которое, казалось, уснуло, не оповестив об этом хозяина. Вулкан давно потух, переставая прожигать душу лавой. Только сейчас Том понял, что остался наедине со своими чувствами, обнажив их кристально чисто, как сверкающую нить, вытянутую изнутри вдохом Гермионы. Он заворожённо смотрел, за медленно растворяющейся в воздухе и на влажных губах прозрачной субстанцией, затем, словно очнувшись ото сна, резко оттолкнул от себя волшебницу, подскочил на ватных ногах и ошеломлённо уставился в такое же ошарашенное лицо.
Гермиона поднялась на коленях, испуганно и растерянно заглядывая в тёмные глаза.
— Что ты делаешь?! — услышал свой голос со стороны Том, понимая, что тон ужасно испуганный и удивлённый.
Но та молчала, с приоткрытым от изумления ртом наблюдая за ним. Кажется, она вообще потеряла дар речи.
Что она сделала? Что она забрала у него? Или наоборот, вытянула наружу?
Том больно вцепился в хрупкие плечи и стал трясти напуганную Гермиону, повторив свой вопрос. Не получив никакой реакции, он приник к губам, грубо оттеснил к спинке дивана, упорно желая вернуть утерянное назад, хотя чувства потери внутри никакой не было. Затуманенный разум вообще не понимал, что произошло и что это было, но Том был движим своим сильным инстинктом — любой ценой вернуть то, что забрали. Он убьёт, если она не отдаст!..
Казалось, зелье уже выветрилось, потому что Том стал ощущать и злость, и раздражение, и ярость. Хотелось раздавить Гермиону руками, раскрошить на мелкие куски, разбить её душу, как зеркало, и забрать не только своё, но и всё, что в ней есть. Он прокусил ей губу, стукнулся неприятно зубами, но жадно продолжал вдыхать, больно сдавливая шею одной рукой, а другой стягивая волосы на себя.
Она застонала и попыталась отпихнуть его, но тот был непоколебим, выискивал нить, пытался долго понять, что нужно сделать, а магия так безудержно завихрилась, что он перестал помнить себя от наваждения. Том чувствовал, как подступает отчаяние от того, что не может не то, чтобы ухватиться, а даже ощутить присутствие искомого рядом. Почему-то внутри стало больно и ужасно, нахлынула слабость, дрожащие ладони ослабили захват, а губы отстранились, чувствуя привкус крови. Том с ожесточением смотрел в блестящее от слёз лицо, прокручивал недавний момент и лихорадочно соображал, что она сделала с ним. Он расслабился тогда и отдавал всё, что ей хотелось получить, а значит, теперь нужно сделать наоборот?
— Расслабься, — хрипло прошептал Том в губы.
— Ты меня убьёшь, — почти беззвучно отозвалась Гермиона.
— Я убью, если ты не сделаешь это, — почти не сдерживая себя, произнёс он. — Расслабься! Прими мою жадность!
— Больно… — сквозь прикосновения выдохнула она.
— Потерпи.
Том снова прижал Гермиону к дивану, жадно вдыхая тепло и выискивая необходимое. Она пыталась поддаться ему, игнорируя болезненные захваты, пока не стала различать в них ритмичность, подталкивающую её в мягкую пропасть. Том почувствовал, как она раскрывается ему, а спустя какое-то время ощутил что-то странное и притягивающее. Управляемый только инстинктами он стал глубоко и медленно вдыхать находку, и как только что-то коснулось его языка, он понял, что это та самая ниточка, скользящая от неё к нему.
Глядя загоревшимися белым свечением глазами, Том различил настоящий спектр всех цветов и оттенков. Показалось, что все краски в мире были заключены в туманных глазах Гермионы, впавшей в эйфорию от странных ощущений. Появилось чувство, будто на губах собрались все существующие вкусы, а обонянием улавливал настолько разное смешение запахов, что всё это: ароматы, вкусы, цвета, — сводили с ума. Вытягивая мерцающую нить, Том наполнялся чем-то невообразимым. За спиной заплясали тени, которые он мог чувствовать каждой клеточкой души. Они давали ему величие, силу, уверенность и защищённость. Магия задрожала, доводя до оглушения из-за усилившегося треска в ушах. Всё было точно так, когда бушующая энергия переплелась с Гермионой в момент перепалки с Малфоем и Лестрейнджами. Тогда он взорвался, выплёскивая огромную незыблемую волну в реальность, и сейчас, казалось, готовилось произойти то же самое. Том задёргался, как в лихорадке, не понимая, как перестать вытягивать из души Гермионы манящую нить. Кажется, она была бесконечной, и её невозможно забрать ни ему из неё, ни ей из него. Восторг захлестнул с такой силой, что Том отстранился уже на несколько дюймов, но прекрасно продолжал видеть непрерывную нить, скользящую из замерших губ к его губам. Он своими глазами видел магию, сидящую в обоих, заряжался ею и наполнялся всем желанным и ценным. Эмоции переливались через край — Том был исключительным волшебником, с которым происходили уникальные вещи. Он сходил с ума от того, что открылось ему. И если эта сила требовала от него снисхождения к Гермионе и своим чувствам к ней, то ему стало совсем не жалко отдавать ради этого самого себя. Чувства давали то, чем не обладает никто, и даже Дамблдор явно не понимал, о чём говорит, вечно вознося любовь выше небес. Это не то! Никто никогда не понимал, что значит испытывать к человеку трепет и обожание! Это даже не чувство! Это самая настоящая магия!
Том медленно просунул ладони под плечами Гермионы и прижал ослабленное тело к себе. После испытанного восторга нить стала растворяться на глазах, а белый неоновый блеск в зрачках потух, заставляя исчезнуть тысячам вкусов, оттенков и ароматов. Казалось, они проскочили вглубь его сущности, обострили все рецепторы и органы чувств. Тепло огромнейшей волной накрывало с ног до головы, и Том точно знал, что, если даст выход скопившейся взрывной волне бушующего во всём теле тока, то, наверное, разнесёт к чертям весь мир.
Но здесь была Гермиона, и он не даст ей оставить его одного. Потемневшие глаза со странным обожанием вонзились в преисполненный чувством эйфории взор, разглядывая тонкую и хрупкую сущность, нуждающуюся в его любви каждую минуту. Как во сне, Том медленно прислонился щекой к пушистым волосам и опустил веки.
Чувства не могут вредить человеку ничем. Наоборот, они делают его сильнее и бесстрашнее. Настоящая магия, возникшая между двумя людьми, не отбирает ничего, а, как раз, даёт всё для того, чтобы исполнить любые желания.
Даже если этим желанием будет страсть — поставить на колени перед собой весь мир.
========== Глава 8. Ключ к самообладанию ==========
Том распахнул глаза, различая перед собой только тёмные пятна, и медленно спросил:
— Что ты почувствовала в тот момент?
— Ты просил расслабиться… — прошептала Гермиона, еле ворочая языком.
— Нет, — резко остановил её Том, отпрянул, чувствуя, что координация ещё не до конца восстановилась, и продолжил: — Когда ты проявила магию.
Она растерянно отвела взгляд, словно припоминая, пока на самом деле пыталась собраться с мыслями, которые рассыпались, как кусочки мозаики, и не хотели складываться обратно в общую картинку.
— Не знаю… — почти не шевеля губами, отозвалась Гермиона. — Это было… что-то невообразимо сильное. Мне показалось, что я могу… разнести здесь всё?
— Как ты это остановила?
— Я… почувствовала восторг. Слишком невыносимый восторг, — она продолжала растягивать слова, но вернула взгляд к Тому, улавливая рассеянный взор.
— Ты испугалась, — утвердительно произнёс тот, не понимая, что на губах появляется странная улыбка. — Ты уступила мне.
— А ты? Надеюсь, ты понял, что для этого нужно было обнажить чувства?
— Тебя греет эта мысль? — насмешливо спросил Том, чуть приблизившись к Гермионе.
— Тебя же греет мысль, что я не могу ничего с этим сделать. Так почему меня не может радовать то же самое?
— Ты жадная на чувства, — протянул он, подаваясь ещё ближе.
— И ты не собираешься даже злиться? — недоверчиво спросила Гермиона, пытаясь сфокусировать взгляд на тёмных глазах.
— Я собираюсь только контролировать, — с улыбкой отозвался Том и мягко добавил: — И изучать.
— Ты… это делаешь, потому что восхищён этой силой, — подавленно отозвалась та, с огоньком надежды глядя во внезапно загоревшиеся озорством глаза.
— И буду брать её столько, сколько мне этого хочется, — тише отозвался тот с оттенком восторга в голосе.
Том приблизился ещё немного и почти коснулся лбом пушистых волос, но Гермиона опустила взгляд и прерывисто произнесла:
— Я хочу, чтобы ты просто был нормальным… без своей жёсткости.
— Твою мать, Грейнджер, ты такая сентиментальная, — мягко усмехнулся Том, опуская ресницы вниз. — Ты же знаешь, ничего не изменится, будь я жестоким или мягким с тобой.
— Когда ты спокойный, я чувствую себя лучше, — пыталась настоять на своём Гермиона, сдерживаясь, чтобы не поднять глаза и не посмотреть в заострённое лицо.
— Ты всегда чувствуешь себя лучше, когда я рядом, и дело не в моём спокойствии, — продолжил мягко усмехаться тот, медленно схватил за предплечье и подал слабый импульс тепла, — а хотя бы в этом.
Гермиона тут же подняла глаза и посмотрела на тонкие губы. Не возникло мысли даже укрощать секундный порыв — она соприкоснулась с лицом и судорожно выдохнула в губы. Том хотел прощупать её одержимость, понять, что именно чувствует, соприкасаясь с магией и вдыхая её в себя.
— Давай, Грейнджер, сделай это ещё раз, — снова слыша себя со стороны сквозь щёлканье тока, с задорной ноткой в голосе произнёс Том.
Та притянулась к губам, но он, чуть подняв голову, ускользнул от касания, глядя на дрогнувшие уголки сквозь полуопущенные ресницы. Гермиона предприняла ещё одну попытку, загораясь бездумным желанием достигнуть цели, но тот вздёрнул голову ещё выше, расплываясь в улыбке.
— Ну же! Вытяни магию…
Гермиона сверкнула рассеянным взором, резко вцепилась в плечо и поймала губы, жадно завладевая ими и оттесняя Тома назад. На несколько секунд он поддался её грубости, но неожиданно сам стал сдавливать Гермиону, не понимая, что не может в этот раз расслабиться и открыть себя. Что-то внутри упорно не позволяло обнажить чувства, наоборот, заставляя вытягивать магию самому. Привкус недавно испытанного величия и силы сладко защекотал нервы, проявляя в нём желание ощутить восторг и напитаться магией, как изголодавший до одури волк.
Том не почувствовал, как снова причиняет пальцами и губами боль, гоняясь за превосходством и мощью. Он вцепился в воротник, с силой притягивая к себе Гермиону, чтобы она не пыталась отшатнуться, всхлипывая от боли. Разум, как и глаза, заволокла мутная и плотная пелена тумана, полностью подавляя какую-либо здравую мысль. Пальцы вонзились в волосы, сжимая их до побелевших костяшек, и всем телом Том начал оттеснять Гермиону, заставляя её опуститься на диван. Он навис над ней и даже не почувствовал, как дрожащие ладони пытаются оттолкнуть его, упираясь в грудь. Она заскулила грудным голосом, плотно сжимая губы, страшась того, что болезненные ощущения станут невыносимыми, но непоколебимость и неукротимость Тома не оставляла практически шансов, как не поддаться ему. Гермиона судорожно выдохнула, на мгновение расслабляя лицо, и тут же почувствовала, как язык захозяйничал во рту, а глаза сверкнули звериным огоньком, полностью выводя одержимый разум из строя.
С каждой секундой Том с большей жадностью выискивал необходимое, но ничего подобного не находил, и это приводило к приступу бешенства. Успокоительное зелье окончательно перестало действовать, движения становились резкими и властными, а зубы задрожали от обволакивающего тепла, но его настолько было недостаточно, что хотелось буквально выжимать Гермиону, как лимон. Пальцы выпустили волосы и тут же вцепились в шею, нащупывая пульсирующую артерию, трепещущую от испуга, что начал оседать неприятно на кожу. Том невольно поморщился, противясь ужасным ощущениям, и подал огромную волну тепла, чтобы задавить страх, бушующий в Гермионе. Она судорожно захрипела от нехватки воздуха и немного закатила глаза, мёртвым захватом стягивая рубашку на груди, больно царапая сквозь неё кожу, и только после этого Том отдалённо сообразил и уловил мысль сквозь треск тока и стук крови в ушах, что Гермиона не может расслабиться и позволить нащупать мерцающую нить.
Не понимая, откуда взялись силы на то, чтобы разъединить губы, он отпрянул буквально на пару миллиметров и злостно прошипел, дико всматриваясь в расплывчатые мягкие очертания женского лица:
— Расслабься.
Этой секунды хватило, чтобы Гермиона глотнула воздух. Том снова впился в опухшие губы, продолжая жестоко срывать скользящее по ним тепло. Та перестала царапаться и попыталась смириться с болезненными ощущениями, пока он не задушил её, безумно выискивая ниточку. Гермиона приоткрыла дрожащие губы и постаралась отозваться страстной жестокости, нащупывая свою чувственность, дремлющую из-за боли. Том проявил ещё больше тепла, заставляя её глухо застонать, и ощутил её душевную подавленность и уступчивость силе, набирающей обороты. Тонкие пальцы разжались и отпустили рубашку, скользнув за спину, и Том ощутил, как Гермиона стала поддаваться плавящему теплу, превращая её в вязкую жидкость, способную принимать форму любого сосуда.
Он ритмично стал сжимать и разжимать трепещущее тело, улавливая безумно приятные чувства, находя в своих движениях что-то проникновенное. Она стала мягкой, как антистрессовая подушечка, а Том вонзался в неё, как иголки, легко проходящие сквозь ткань, втыкаясь в невидимые внутренности, укалывая душу. Гермиона снова издала приглушённый стон, проваливаясь в мягкую бездну, хватая и утаскивая за собой Тома. Внутри её настигла слабость и подчинение давящему теплу, — она с каждой секундой открывалась сильнее, позволяя ему полностью управлять эмоциями. Том поймал привкус искомого, глубоко вдохнул, интуитивно ощущая скользящую из груди нить, и почувствовал её касание. Вся сущность стала наполняться невообразимыми чувствами, в глазах заиграл спектр всех цветов и оттенков, превращая мир в разноцветные расплывчатые пятна, берущие начало из широко открытых глаз Гермионы, смотрящих на появившийся белоснежный неоновый огонёк в его зрачках.
Чем больше Том вдыхал, тем сильнее светились белым глаза, превращая не только зрачки, но и часть радужки в беспрерывно сверкающие белоснежные молнии, которые становились ярче и ослепительнее. Он ощутил, как сильно начало трясти всё тело, заполоняя неукротимой силой до дрожи в зубах. Напряжённые губы различили тысячи вкусов, осевших тонкой плёнкой, и разъединились с опухшими губами, открывая взору белоснежную субстанцию, мерцающую в воздухе. Казалось, вокруг закружили сотни запахов, имеющих разнообразные привкусы и цвета, — и Том стал впадать в сумасшествие от того, что этого слишком много и просто не способно уместиться внутри. Оттенки кружили голову, но взгляд прекрасно концентрировался на всём: на любом мельчайшем трепете густых ресниц, блеске чёрных, смотрящих на него зрачков, на невидимых пылинках, плавающих между лицами.
В этот момент Том почувствовал, что готов взорваться от скопившихся немыслимых впечатлений, и управляемый появившимся испугом, что не сдержится, стал лихорадочно нащупывать контроль. Напряжение внутри тела росло так же стремительно, как и страх от того, что в следующую секунду он может выплеснуть бушующую волну наружу. И впервые в жизни Том испытал настолько глубокое чувство бережливости, осторожности, беспокойства, трепета и покровительства, что это вызвало судорожную блаженно-изумлённую улыбку. Он не понимал, как к этому нужно относиться, но точно знал одно — сущность Гермионы в его руках, он может выпить её вязкость до дна, но ни за что в жизни не сделает этого, интуитивно осознавая, что должен оберегать от всего ужасного, и никогда никому не позволит воткнуть ей в спину нож. Пробудившаяся бережливость отразилась тоскливым взглядом в белоснежных радужках.
Том медленно отстранился на дюйм, прекрасно различая струящуюся изнутри Гермионы мерцающую нить и спектр всех оттенков, плавающих вокруг, жадно вдыхал в себя субстанцию и, наконец, уловил уверенность, вселяющую мысль, что он может контролировать мощь, скопившуюся внутри, растворяться в ней, плавая в потоках магии и тепла. Он чуть вздёрнул подбородок, прерывая белеющую нить, чувствуя, как она оседает и исчезает на тонких губах, но не успели молнии потухнуть в глазах, как Том снова чуть опустил голову и глубоко вдохнул, вытягивая и проявляя мерцающую субстанцию с губ Гермионы, даже не касаясь их.
Она медленно опустила веки, тяжело и шумно вздохнув, и почувствовала, как холодная рука аккуратно прикоснулась к пылающей щеке и очертила невидимую линию. Сверкая глазами, Том с ошеломлённой улыбкой на приоткрытых губах наблюдал за трепетанием ресниц, ощущая себя невероятно уверенно, восторженно и способным на всё. Ему казалось, что и палочка не нужна, чтобы колдовать и пользоваться силой волшебства. Было чувство, словно он одним взмахом ресниц может снести дом Малфоев или убить кого-нибудь лишь взглядом, как василиск. Мощь блуждала в крови, вытесняя абсолютно все эмоции, оставляя чувство превосходства и трепетную бережливость, которая прекрасно контролировала магию. Неужели он понял, как это действует?
Никакое чудовище не ёрзало и не отравляло жизнь, никакой вулкан не кипел и не клубил столбами чёрного дыма, — всё было легче простого: они исчезли, как будто их и не было, оставляя Тома наедине со своим самообладанием и покровительством. Теперь не магия управляла им, а он ею, и это открытие до удушения вдохновляло его.
Он снова вздёрнул немного голову, прерывая мерцающий поток волшебства, закусил губу, на которой растворялась нить, и, чуть сощурив глаза, быстро и воодушевлённо прошептал:
— Посмотри на меня.
Гермиона взмахнула ресницами и с лёгким удивлением заметила, что тёмные глаза продолжали сверкать ослепительно белым неоновым блеском, но только в густых чёрных зрачках. Это немного пугало и вызывало нервный смех. Перед ней был словно другой Том, которого она не знала, пугаясь мелькающих на его лице эмоций, ярко отражающих задор, восторг и торжество. Ей показалось, что он сейчас же вцепится и обнимет до удушения, а именно это ему и хотелось сделать.
С ошеломлённой улыбкой он резво схватил её за плечи, потянул на себя, заставляя подняться, и тут же закусил губу, пытаясь скрыть воодушевление, однако ничего не выходило — его так сильно разрывал восторг, что невозможно было убрать его с лица. Гермиона склонила немного голову вбок, заглядывая в сверкающие глаза, которые тот задумчиво опустил вниз, и невольно свела брови, изумляясь резкой перемене настроения. Из привычного волшебника с отстранённым лицом и отчуждённым взглядом он превратился во взволнованного мальчишку, с присущим этому озорством и активностью.
Несколько секунд Том всматривался в пространство, борясь с блуждающей улыбкой, закусывая её зубами, затем резко вздёрнул голову и поднял сверкающий взор на Гермиону.
— Чувствуешь изменения? — приподнимая брови, так же воодушевлённо спросил он. — Чувствуешь, что в глазах больше не крошится мир, а треск не звенит в ушах?
Ей хотелось смеяться, и она беззаботно рассмеялась. Том схватил её за плечи и встряхнул.
— Скажи мне, ты чувствуешь это?!
Гермиона согласно протянула сквозь смех и прикрыла веки, расслабленно падая головой на мужское плечо, но тот снова встряхнул её и заставил смотреть в озорные глаза, рассматривающие женские очертания настолько внимательно, словно видели насквозь.
— Это… это невероятно! — с проникновенным возбуждением торопливо продолжил Том с нескрываемой улыбкой на губах.
Он чувствовал не сдерживаемую необходимость высказать все впечатления, ему было важно, чтобы Гермиона знала то, что ощущалось внутри и какая мощь раскатывалась по всему телу.
— Это слишком странно и… Я понимаю, как это контролировать! Я знаю, что вводит каждого из нас в дурман!
— Твоя ярость, отрицание…
— Твоя внутренняя борьба…
— Твоя жестокость!
Том усмехнулся, опуская на мгновение глаза вниз, и снова встряхнул Гермиону, закусив губу.
— И твои глаза до сих пор… горят, — немного пугливо отозвалась она.
Он снова усмехнулся, свесив голову, предпринимая очередную попытку спрятать улыбку, но изнутри вырвался звонкий смех. Том исподлобья посмотрел на воодушевившуюся им Гермиону и мягким голосом тихо произнёс:
— Это самое невероятное открытие за всю жизнь.
Та ласково посмотрела на него, опустив плечи, и, чуть подавшись вперёд, проникновенным голосом отозвалась:
— Том, ты не можешь использовать меня для победы Волан-де-Морта! Это глупо — сражаться на его стороне!..
— Выбрала подходящий момент поговорить об этом? Гермиона, Волан-де-Морт — это моё будущее…
— Ты не он! Я много думала об этом и поняла, что Волан-де-Морт ничего не знал о твоём появлении, не так ли? Если бы он знал, то наверняка знал бы, что будет дальше!.. И знал бы обо мне! И…
— Он ничего не знает, — убедительно отозвался Том, доверчиво заглядывая в карие глаза и чуть сильнее сжимая хрупкие плечи. — Но это не значит, что он — не моё будущее. Волан-де-Морт мог просто забыть…
— Как?
— Не знаю, — чуть нахмурившись, задумчиво отозвался Том. — Возможно, я когда-то вернусь назад, но ничего не вспомню и продолжу губить свою жизнь, превращаясь в того, кто станет угрозой всему миру.
— То есть вернуться назад, теряя память? Но какой смысл? Получается, это какая-то петля!..
— А может быть, не петля, и я действительно искривил ход времени тем, что ты нашла мой крестраж.
— Тогда тебе некуда исчезать. Это будет твоя жизнь, и Волан-де-Морт не имеет к тебе никакого отношения, Том!
— И кто, по-твоему, остался в 1947 году? Гермиона, я исчез оттуда и, оказавшись здесь, в одну секунду был разорван всеми воспоминаниями и чувствами крестража, — возразил Том, наклоняясь к ней ещё ближе. — Кто остался там, если я здесь?
Гермиона закусила губу, отводя задумчивый взгляд в сторону.
— Это похоже на петлю, но, всё больше думаю, что её можно разорвать.
— Ты хочешь сказать, что рано или поздно ты исчезнешь.
— Скорее, да. Что-то произойдёт, вернув меня назад без воспоминаний.
Та резко посмотрела в блестящие глаза, заметив, что блеск в них начинает потухать.
— Расстроилась? — без насмешки улыбнулся Том, отпуская Гермиону.
— Ты можешь оставить себе какое-то напоминание, которое заставит тебя искать ответы на вопросы, благодаря которым вернётся память, если следовать твоей теории.
— Но если это петля, то чтобы я не сделал, Волан-де-Морт в твоём настоящем всё равно ничего не знает! Я могу хоть десять писем написать и таскать с собой, ожидая переломного момента, но ты же видишь результат? Ты же видишь, кем я стал?
— Я надеюсь, это не петля, — тихо отозвалась Гермиона.
Том сощурил глаза, пристально вглядываясь в лицо собеседницы, и так же тихо ответил:
— И я.
Отдалённо он услышал щёлканье в ушах и немного поморщился, посмотрев в сторону, понимая, что утерял контроль над чувствами. Необходимо срочно вернуть его, пока разум не затуманился и не вскрыл бездумность.
Том посмотрел на Гермиону, опустил взгляд на ладони и небыстро взял одну из них, слегка сжав.
— Только не нервничай, — доверчиво произнёс он, оттесняя её внутреннее беспокойство от себя и пытаясь сохранить самообладание. — Расслабься.
Она растеряно оглядела его и слабо кивнула, но спустя несколько мгновений уже бездумно потянулась в его сторону, поддаваясь треску и призыву магии.
— Нет-нет, Гермиона, подожди, — как можно осторожнее сдержал её Том, тут же взяв за плечи, пытаясь не терять сфокусированный взгляд на рассеянном взоре.
Он внимательно разглядывал её, вытесняя посторонние звуки из головы, и доверчивым тоном продолжил:
— Посмотри на меня. Гермиона, ты не должна тут же сдаваться и следовать своим инстинктам. Это можно контролировать и даже нужно. Просто… — Том на пару секунд закусил губу, формулируя мысль, затем ещё проникновеннее заговорил: — Ты должна почувствовать не жажду, а быть абсолютно искренней в своих чувствах со мной. Тогда жажда пропадает. Это и есть ключ!
— Ты искренен? — потусторонним голосом отозвалась она, словно не понимая, что он говорит ей.
Он несколько секунд молчал, затем выдохнул:
— Да. И ты должна так же. Ты должна перестать бороться с собой.
— Ты пугаешь меня, я не могу не помнить, кто ты…
Том глубоко вздохнул, притягивая самообладание, которое стремительно пыталось ускользнуть. Внутри сидящие чувства хотели закрыться, пробуждая раздражение, и он понял, что единственный выход остаться сейчас собой и в здравом рассудке — почувствовать трепет и бережливость к Гермионе.
— Забудь о Волан-де-Морте, — с ноткой воодушевления заговорил он, притягивая собеседницу к себе. — Я не он. И я ничего ему не рассказывал.
— Что?
Туманный взор Гермионы стал постепенно проясняться.
— Я не говорил ему ничего ни о тебе, ни о доступе в школу, ни о занятиях с Дамблдором, ни о пророчестве.
Том выжидал, бегая глазами по мягким чертам лица, и та, наконец, осознанно смогла заглянуть в тёмные радужки.
— Ты серьёзно?
— А ты не чувствуешь, что я искренен?
Гермиона с лёгким непониманием уставилась на него и медленно спросила:
— Как ты это делаешь? Ты же бесишься от этого…
— А тебе нравится испытывать боль? Если хочешь, я могу перестать…
— Нет! — тут же возразила она, на что Том мягко усмехнулся.
— Тогда есть кое-что, и ты должна беспрепятственно отдавать это мне.
Гермиона чуть сощурила глаза, увидев, как улыбка на тонких губах становится ярче, а взгляд мельком обратился к опухшим губам. Том неторопливо притянулся, замирая в дюйме от лица, приоткрыл рот и медленно прикоснулся к тонкой коже, улавливая прерывистое дыхание, и буквально через несколько секунд так же медленно отстранился, вытягивая мерцающую субстанцию, заполняющую тёмные глаза белоснежным светом. Её до сих пор пугала эта картина, как неестественно светящиеся неоном глаза восторженно и воодушевлённо начинают пронзать насквозь, становясь слишком загадочными и притягательными.
Том снова перемешался в цветах, ароматах и вкусах, ощутил невыразимую уверенность в себе, отстранился ещё на дюйм и позволил нити исчезнуть на губах.
— Мне нужно именно это, — продолжая сверкать взором, сменившимся на бархатный тоном заключил он и позволил появиться блуждающей улыбке.
— Это опасно, Том, — прерывисто, еле шевеля губами, отозвалась Гермиона, пытаясь отойти от эйфории расслабленного тела после выжимания из неё магии. — Я помню, что ты чувствовал, когда дрался с кем-то пару дней назад. Тебя разрывало…
— Тогда я не понимал, как это действует. Сейчас я понимаю…
— Тебя можно разозлить, и тогда… — не соглашалась та.
— Тогда я уверен, что смогу даже убить этим, — продолжал улыбаться Том, пребывая в восторге.
Гермиона вздохнула и попыталась отвести взгляд, но тот тут же схватил её за плечи и заставил посмотреть в светящиеся глаза.
— Я обещал, что не причиню тебе вред. Ты должна мне давать то, что я хочу, — произнёс Том, прекрасно осознавая, что нет другой возможности получить такое — она должна быть расслаблена и открыта ему, а значит, никакие пытки и принуждение не помогут, а скорее, убьют её.
Гермиона долго смотрела на него, сильнее проникаясь к воодушевлённому взгляду, и смиренно ответила:
— Я хочу понять, как это действует.
— Что именно? — чуть сощурив глаза, спросил Том.
— Что ты чувствуешь в этот момент? Как ты сдерживаешь вспышку, что готова вырваться в это же мгновение?
— Ты хочешь попробовать? — чуть отведя в сторону подбородок, игривым тоном поинтересовался он, сильнее сощурив глаза.
— Да, — кивнула Гермиона.
— А если не сдержишься? Если выпустишь вспышку?
— Я и прошу, чтобы ты объяснил мне, как сдерживаешь её.
Том отвёл взгляд, переживая заново свои ощущения на тот момент, затем резко повернулся к ней и, как будто что-то припоминая, спросил:
— Ты способна причинить мне вред?
Гермиона немного нахмурилась, не понимая, к чему задан такой вопрос.
— Нет.
— А хочешь причинить мне вред?
Она ответила не сразу, поэтому Том добавил:
— Мне нужен честный ответ.
— Нет, не хочу.
— Дорожишь мною?
— Что за вопросы? Какое это имеет отношение?..
— Просто ответь, — спокойно перебил Том, качнув головой.
— Да, — отозвалась Гермиона и закусила губу.
— Хорошо, — невинно улыбнулся тот. — Тебе всего лишь нужно будет вспомнить об этом.
— То есть? — не понимала та, недоверчиво глядя в блестящие глаза.
— В момент, когда поймёшь, что за секунду готова выплеснуть магию, ты должна вспомнить и ощутить, что дорожишь мною, что не способна причинить мне вред. Вспомнить и почувствовать, что я важен тебе. Поняла?
Гермиона долго смотрела на него с недоумением, перешедшее в лёгкое изумление.
— Значит, я важна?..
— Пробуй, — тут же отдёрнул Том, чуть приблизившись к ней.
Та взволнованно выдохнула, пробежавшись взглядом по комнате, и сосредоточилась на глазах, в которых не успел потухнуть неоновый свет.
— Не нервничай. Я постараюсь помочь, — доверчиво отозвался тот, коротко кивнув.
Том проследил, как Гермиона неуверенно притянулась к нему, не сдерживая пристальный взгляд, опуская вниз, и прикоснулась губами. Он приоткрыл рот, пытаясь удержать себя от инициативы и позволить Гермионе вытянуть из него магию, а не наоборот. Если Том уже прекрасно понимал, как обнажить нить с одного касания, то ей нужно научиться сначала находить её.
Он терпеливо позволял ласкать себя, улавливая расслабление во всём теле, начиная плавиться, как масло под раскалённым ножом, испытывая обратное ощущение — слабость, но по-прежнему не чувствовал, что Гермиона пытается вытянуть нить. Её руки поднялись к плечам, и пальцы коснулись жёстких волос, слабо прижимая Тома к себе. Она нежно и ласково углублялась в касании, и только спустя некоторое время он стал смутно понимать, что она именно целует и именно углубляет поцелуй, не выискивая, а вкладывая всю себя.
Том впал в недолгое замешательство, затем медленно отстранился и прошептал в губы:
— Не то делаешь.
Гермиона вздрогнула, не решаясь прикоснуться заново, и тот сам настиг её, приоткрывая рот, позволяя завладеть губами. Она нерешительно начала и через некоторое время снова проявила нежность, после чего Том опять отстранился и усмехнулся в губы:
— Ты хочешь целоваться?
Гермиона разжала пальцы на плечах и медленно спустила ладони к груди, приготовившись отстраниться. Том ощутил её неловкость и издал смешок, но накрыл губы своими губами и увлёк в глубокий поцелуй, одной рукой мягко сжимая пушистые волосы, а другой прикасаясь к скулам. На мгновение он отстранился, вытянув белеющую субстанцию, полыхнув горящими глазами и ощутив заполняющую всё тело уверенность и силу, и снова мягко, но уверенно продолжил ласкать влажные губы.
— Прояви настойчивость, — выдохнул он.
Гермиона попыталась последовать совету, вскоре стала стягивать на себя воротник плаща, сильнее сжимая в ладонях, а Том ощутил, как его уверенность переходит в слабость, поддаваясь чужой инициативе. Его швырнуло в мягкую пропасть, обволакивающую теплом каждую частичку души, и, наконец, Гермиона уловила находку и потянула на себя, начиная глубоко вдыхать.
Том мелко задрожал, утопая в ещё более сильной слабости, призывающей издать стон от слишком странного ощущения, а Гермиона затряслась от настигающих неукротимых эмоций, которые она не знала, как сдержать.
Он наблюдал сквозь полуопущенные ресницы за наполняющимися белым светом зрачками, почувствовал, как разъединились губы и показалась мерцающая нить, беспрерывно стремящаяся к Гермионе. С каждой секундой Том сильнее различал ленивость и блаженство, отдавая себя, но на задворках сознания ощущал страх, которым она наполнялась. Гермиона напрягалась от того, что следующая секунда может стать последней до выплеска магии, но Том настолько глубоко пропадал в эйфории чернеющей бездонной пропасти, что едва ли улавливал мысль, как помочь ей не сорваться. Он тупо растаял под натиском обнажившихся чувств, время от времени дрожа ресницами и наблюдая за белоснежным свечением, безмятежно решив, что Гермиона справится сама, плевав на опасность, грозящую ему.
Буквально через пару секунд Том почувствовал, как она сдавливает ему плечи, словно заставляя обратить на неё внимание, и он мгновенно сбросил с себя блаженный дурман, широко распахнул глаза и понял, что её безумный страх несколько не так переходит в бережливость, а значит, опасность выплеска волшебства существует и очень высокая.
Том лениво притянулся к губам и требовательно вонзился в них, перебивая упорство Гермионы. Ладони мгновенно устремились к шее и волосам, как можно аккуратнее поглаживая трепещущую кожу, заставляя сбросить напряжение. Пальцы начали ритмично сжимать тело, пытаясь проявить чувственность, пока оно не стало казаться мягкой подушкой. Глаза у Гермионы вернулись к прежнему цвету, говоря о том, что она расслабляется под его натиском, и Том сразу же сорвал с её губ белеющую субстанцию, вдыхая в себя, загораясь белизной в глазах и ощущая головокружительное смешение ароматов, вкусов и оттенков. Недавняя слабость превратилась в невообразимую уверенность, оставляя магию теперь под его контролем.
Ещё секунда, и Том отстранился, вглядываясь ясным и воодушевлённым взором в изнеможённое лицо.
— Я не справилась, — слабо подала голос Гермиона, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.
— Ты не справилась, если бы выпустила то, что приняла от меня, — ошеломлённо улыбнулся он, уже не пытаясь прятать восторг. — Просто ты не смогла прервать.
Том сжал губы, с интересом наблюдая за Гермионой, и озорным тоном продолжил:
— Тебе понравилось?
— Это было… слишком, — странно улыбнулась она. — Немногопохоже на пытку.
— Похоже, когда нервничаешь, что взорвёшься, но как только начинаешь контролировать себя, то всё меняется, — с воодушевлением прошептал тот, бегая глазами по лицу Гермионы.
— Ты меня пугаешь, — призналась та, опасливо оглядывая его.
Том весело усмехнулся, сверкая белыми огоньками в глазах, на мгновение опустил взгляд и сквозь озорную улыбку спросил:
— Позволь узнать, что тебя подтолкнуло целоваться со мной?
Он ощутил её неловкость и проследил, как она отвела и опустила взгляд вниз.
— Если бы ты объяснил конкретнее…
— Брось, Грейнджер! — усмехнулся Том, издав смешок, а затем наклонился к ней, чтобы заглянуть в глаза. — Тебе просто этого хотелось.
— Что с тобой, Том? Ты ведёшь себя… не так, — ещё осторожнее отозвалась она.
Он с тенью насмешки засмеялся и, продолжая чувствовать себя невероятно уверенным, активным и способным на всё, вальяжно откинулся на спинку дивана, достал из кармана сигарету и закурил, оглядывая комнату с растерянной улыбкой на губах.
— Слушай, — чуть сощурив глаза, начал Том, выпуская дым, — как ты общаешься с Малфоем?
— Чем тебя Малфой интересует? — посмотрев на него, спросила Гермиона.
Он перевёл на неё взгляд и просто ответил, подняв брови:
— Всем.
— Я серьёзно, — отозвалась она, закинув ноги под себя.
Том неотрывно наблюдал за ней, несколько раз втягивая дым, затем произнёс:
— С кем он общается? Полагаю, с теми двумя шкафами, что пытались организовать кровную месть тебе?
Он понял, что Гермиона вспомнила его гениальную игру потому, как вздрогнула и озадачено посмотрела ему в глаза.
— Один из них Крэбб, кажется, — продолжил Том. — Это же он тебе личико подправил?..
— Ты нарочно? — сдвинула брови Гермиона.
Тот усмехнулся, немного помолчал, затянувшись дымом, и сказал:
— Чем занимается Малфой, знаешь?
— Чем он может заниматься? Учится, играет в квиддич…
— А ты никогда не задавалась вопросом, почему в тот день Малфой со своими дружками рано утром был возле запретного леса? — перебил Том, медленно выражая пришедшую в голову мысль.
— Нет, — качнула головой Гермиона, — а что?
— Через лес можно выйти к Хогсмиду, если знать, как идти.
— Ты хочешь сказать, они покидали территорию замка? Это невозможно! Они не могли пройти барьеры…
— В тот день не было должной защиты.
— Почему? И откуда ты знаешь?
— Гермиона, я был множество раз в том дне, и пока ты решала мою загадку, я успел заметить, что охрана замка ослаблена, а в следующем дне узнал, в чём дело: тогда происходили перемены в аврорате.
— Хорошо, откуда Малфой знал об этом?
— Вот и я думаю, откуда? — задумчиво протянул Том, выбрасывая сигарету с щелчком пальцев.
Гермиона вместе с ним проследила за траекторией уголька и снова посмотрела на него.
— Ты его в чём-то подозреваешь?
— Тебе есть, что рассказать мне? — перевёл взгляд Том на карие глаза.
— Гарри считает, что Малфой стал Пожирателем смерти, но это бред!.. Так ведь? Зачем ему нужен такой сопляк? Он даже школу не окончил… Я права?
— Учитывая, как ты заехала ему по морде, что выронил палочку, а потом сбежал, не могу не согласиться с тем, что он — сопляк. Какие у Поттера основания полагать, что он — Пожиратель смерти?
— Ну… мы видели, как он заходил в магазин Горбина, в конце лета. Гарри после этого стал утверждать, что Драко вошёл в число сторонников.
— Расскажи подробнее, что там было, и почему Поттер пришёл к такому выводу?
— Когда мы увидели, что Малфой свернул в Лютный переулок, то Гарри предложил последовать за ним. Мы спрятались под мантией-невидимкой…
— Откуда у вас мантия? — спокойно поинтересовался Том.
— Эта мантия принадлежала отцу Гарри, и Дамблдор передал её на первом курсе ему.
— Ты знаешь, что чары невидимости на мантиях исчезают со временем?
— Это необычная мантия — чары много лет остаются в первозданном виде и совсем не исчезают.
Том на несколько мгновений сузил глаза и произнёс:
— Дальше, что там с Малфоем?
— Мы выследили его в магазине. Он интересовался какой-то штукой, но нам так и не удалось понять, чем именно. Пока Рон доставал Удлинители ушей — подслушивающее устройство — мы пропустили половину разговора, а в другой половине Малфой спрашивал, как починить какую-то вещь. Горбин сначала попросил принести её в магазин, чтобы осмотреть, но тот ответил, что нет такой возможности…
— Это что-то громоздкое?
— Возможно, я не знаю. Малфой отказался приносить её, просил только объяснить, как починить, на что Горбин ответил, что работа нелёгкая и даже вряд ли получится осуществить затею. Тогда Малфой показал ему что-то такое, что должно придать Горбину уверенности в выполнении поручения, а потом пригрозил, что, если он кому-то расскажет об этом, его жестоко накажут. Пугал Фенриром Сивым.
— Кто это?
— Оборотень. Самый кровожадный оборотень.
— И вы не видели, что он показал?
— Он скрылся из виду. У Горбина стоял шкаф, и за ним его не было видно. Но после этого Горбин совсем иначе заговорил, испугался или что-то в этом роде. Если это и была бы метка, я сомневаюсь, что он размахивал бы ею во все стороны.
Том усмехнулся и медленно отвёл взгляд.
— Неразумно размахивать ею во все стороны. Значит, поэтому Поттер решил, что Малфой — Пожиратель смерти. А почему он пришёл именно к Горбину?
— Он просил оставить какую-то вещь — не продавать, потому что она понадобится Малфою. Я заходила в магазин, пыталась разузнать, о каком предмете идёт речь, но вышло неудачно…
— Поторопилась? — с усмешкой перевёл взгляд обратно на неё Том.
— Да, — выдохнула Гермиона. — Горбин понял, что я шпионила за Малфоем.
— Знаешь, звучит так, словно речь шла о парных предметах или связанных между собой, — медленно отозвался тот. — Он пришёл к Горбину, потому что у него был или есть такой предмет, который есть и у Малфоя, и он желает починить его. Даже, скорее, он не был, а есть у Горбина, иначе как бы Малфой объяснил, что именно нужно починить, не принося безделушку в магазин?
— Гарри тоже выдвинул идею о парных предметах, но… чтобы это ни было, какое отношение Малфой может иметь к Волан-де-Морту? Он всего лишь школьник и находится на виду у всех, не имеет возможности покидать замок и…
— Как раз возможность у него и была. В тот день, когда Малфой возвращался со стороны запретного леса и в разных реальностях встречал иногда тебя. Тогда не было защиты, тогда Малфой уже знал, что защиты не будет.
— Ты хочешь сказать, что какие-то изменения в аврорате напрямую связаны с Малфоем? Это невозможно! Его отец был изгнан из министерства, посажен в Азкабан, а после этого сбежал. У него не может быть доступа к министерству, да и зачем? Провернул какую-то махинацию, чтобы суметь встретиться со своим сынком?
— Ты рассуждаешь не о том, — качнул головой Том. — Дело не в связи Люциуса Малфоя с министерством, а в том, что он — Пожиратель смерти. И раз ты говоришь, что его сынок заходил к Горбину и просил придержать какую-то вещь, а другую помочь починить, то ему нужна связь с внешним миром. Если не ошибаюсь, все ваши письма и посылки проходят проверку, а если Малфой замышляет что-то плохое, то он не может просто так переписываться с Горбином или тем же оборотнем, который должен контролировать работу старика. Сама связь Малфоя и Горбина явно не является безобидной. Уж поверь, я знаю, кем является Горбин, как он ведёт дела и с чем имеет дело. И вообще… эта вещь, требующая починки, должна находиться здесь, у Малфоя.
— Вот именно, что все личные вещи студентов проверили, и никто не смог бы пронести в школу запрещённый предмет. А предмет явно запрещённый, потому что, веря твоим словам, Горбин занимается всем, что хоть как-то связанно с тёмной магией. Малфой не мог пронести эту штуку в школу.
— Не мог, но у него был шанс получить её как раз в тот день, когда охрана школы ослабла, — произнёс Том, затем несколько секунд поразмышлял и добавил: — Или есть другой вариант: этот предмет находится в школе и всегда в ней находился.
Гермиона резко вздёрнула голову в его сторону и задумчиво стала рассматривать заострённые черты, словно решаясь на что-то.
— Говори уже, раз есть, что сказать, — протянул тот.
— Гарри обеспокоен тем, что Малфой исчезает с карты Мародёров. Его нет нигде в замке и его окрестностях.
— Что это за карта? Показывает присутствие всех обитателей?
— Да, она показывает местонахождение всех волшебников, причём без утайки. Не важно, под оборотным зельем ты будешь или…
— И ты молчала?! — мгновенно вспыхнул Том, отшатнувшись от спинки дивана, заглядывая прямо в глаза Гермионе.
Та растерялась, от испуга приоткрыв рот, и, сглотнув, произнесла:
— Я совсем забыла, что Гарри может увидеть на ней тебя…
Том ощутил, как чувства снова овладевают им, а магия начинает беситься из-за утери контроля. Его снова потянуло к Гермионе, но он пытался сконцентрироваться на спокойствии и самостоятельно заглушить тревожность. Закрыв на несколько мгновений глаза, Том глубоко вздохнул, открывая их, и со слабой улыбкой посмотрел на собеседницу.
— Карта не показывает только одно — Выручай-комнату, — попыталась успокоить его Гермиона. — Тебе не о чем переживать!..
— Выручай-комната! Малфой пропадает в ней. В ней находится тот самый предмет! — тут же отозвался Том с загоревшимися от осознания глазами.
— Точно! — воскликнула та, слегка удивившись, что случайно нашла ответ, куда пропадает Малфой с карты. — Но… проблема в том, что невозможно выяснить, какой образ приобретает комната для Малфоя…
— Если речь идёт о предмете, то достаточно попросить комнату, чтобы она приняла облик помещения, в котором есть всё когда-то спрятанное студентами с самого начала существования этой комнаты. Ты была в такой комнате. Там ты нашла мою диадему.
— Но там слишком большое количество вещей! Как можно найти то, что не знаешь?
— Думаю, там мало вещей с тёмной или необычной магией, а Горбин занимается только такими предметами.
— Это глупо, Том. И вообще, зачем тебе это? Зачем тебе знать, чем занимается Малфой?
— Скажем так: я заинтересован в том, чтобы вычислить планы Малфоя, — уклончиво отозвался он. — Если он замышляет что-то неправильное, то это может повлиять на мои планы, а я не привык не учитывать все обстоятельства, которые могут помешать мне.
— И что за планы у тебя?
— А вот это уже не твоё дело.
— Том, ты говорил, что когда-нибудь я смогу узнать, какую роль ты на себя берёшь, — осторожно произнесла Гермиона. — Неужели я до сих пор должна оставаться в неведение, что ты делаешь, и в чём я тебе помогаю?
— Тебе достаточно знать то, что я не помогаю Волан-де-Морту, об этом я уже сказал недавно.
Та вздохнула, отводя взгляд, немного подумала и снова посмотрела в глаза Тому.
— Тогда я не понимаю тебя! Ты не помогаешь ему, но волнуешься за его жизнь! Ты обещаешь не причинять вреда мне и моим друзьям, но интересуешься замыслами Малфоя и действиями Дамблдора! Как я должна это складывать в своей голове? Ты ни там и ни здесь, ты!.. Я уже ничего не понимаю!
— И не должна ничего понимать, — усмехнулся Том, насмешливо глядя на собеседницу.
— Мы договаривались, что можем доверять друг другу, — сбавив тон, возразила Гермиона, чуть притянувшись к нему. — Как я могу доверять тебе, если ты ничего не говоришь мне? Если я даже не знаю, в чём помогаю тебе своей информацией?
— Если ты помнишь, то мы договаривались, что я ставлю тебя в известность на своё усмотрение. В данном случае я не вижу никакой перспективы рассказывать о своих планах, а значит, тратить на это время. И обрати внимание, что я предложил договор, а не принудил тебя. Мне ничто не мешает прямо сейчас кинуть в тебя Империус и заставить выполнять то, что мне хочется. Подумай, стоит ли портить со мной отношения, когда я проявил снисходительность к тебе?
Гермиона долго всматривалась в тёмные глаза, плотно сжав губы, затем грудным голосом произнесла:
— Я ненавижу тебя, Риддл.
— Зачем ненавидеть того, кто довольно благосклонно относится к тебе? — мягко заговорил Том, склонив немного голову. — Вдумайся в мои слова о снисхождении ещё раз. В конце концов, если ты хочешь узнать от меня больше, то, кажется, в повторяющемся дне я доказал, что злость, как и ненависть, не помогут. Прояви и ты снисхождение, если желаешь обладать моими знаниями, и, возможно, я смогу тебе верить.
— Ты никому не доверяешь, — фыркнула Гермиона.
— Верно, я не доверяю, но умею верить, а это разные вещи.
— Сейчас ты не веришь, что я буду молчать о твоих делах?
— Послушай, Грейнджер, ты хочешь знать обо мне, потому что переживаешь за себя и своих друзей. Я убедил тебя в том, что меня не интересует смерть Поттера или твоя, в противном случае, что мне мешает прямо сейчас выцепить мальчишку и пришить его? И раз это единственное твоё переживание, и я всем своим видом показываю, что эти переживания напрасны, то не вижу смысла рассказывать обо всём, ибо мои заботы никаким образом не относятся к твоим переживаниям.
Гермиона опустила голову, немного подумала и тихо произнесла:
— С кем ты дрался несколько дней назад?
— Ты что? Беспокоишься за меня? — наигранно удивился Том, растягивая губы в улыбке.
Та исподлобья посмотрела на него, запрокинула голову и, глядя в потолок, устало выдохнула:
— Будто бы я одна это делаю.
Том усмехнулся и демонстративно отвёл глаза.
— Поверь, если бы не магия, всё было бы совсем по-другому.
— Значит, ты окончательно решил, что не будешь избавляться от этого? — опустив взгляд, уточнила Гермиона.
— А ты до сих пор держишь эту мысль в голове? — ответив на её взор, невинно поинтересовался тот.
Она ничего не ответила, опустила ноги на пол и немного отвернулась.
— В следующий раз ты должна проследить, чтобы Поттер не использовал свою карту в момент, когда сюда прихожу я, — серьёзно произнёс Том после недолгого молчания.
— Когда ты собираешься прийти? — не оборачиваясь, спросила Гермиона.
— Так же, через три дня. В это же время, — ответил он.
Та слабо кивнула и сцепила пальцы в замок, пока Том доставал сигарету из кармана. Зажав фильтр в губах и подкурившись, он внимательно изучил профиль собеседницы, затем произнёс:
— Если хочешь, можешь идти.
Гермиона обернулась и недоверчиво посмотрела на него, потом медленно поднялась, расправляя складки юбки, и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но Том опередил.
— Если не хочешь, можешь остаться.
— Сегодня ты будешь здесь?
Он закусил губу, с любопытством и озорством посмотрел ей в глаза, кивнув. Гермиона несколько секунд стояла в нерешительности, затем отвернулась и направилась к выходу.
— Знаешь, Грейнджер, — задумчиво окликнул Том, выпуская дым, — когда мне чего-то хочется, я никогда себе не отказываю в этом.
Она обернулась и чуть сощурила глаза, когда он медленно перевёл с сигареты на неё взгляд и насмешливо улыбнулся.
— Учитывая, что я чувствую твои желания, мне можно не врать.
— Я не уверена, что хочу провести эту ночь в твоём обществе, учитывая твою способность — причинять мне боль.
— Тогда учитывай мою способность — делать тебе приятно, — легко произнёс Том, превратив насмешливую улыбку в невинную.
Гермиона пристально оглядела его с головы до ног, акцентируя внимание на том, как отлично гармонируют тёмные и белые цвета в одежде, и спросила:
— Ты хочешь поболтать?
— Ты это так называешь? — невозмутимо отозвался он и, увидев, как та начала хмуриться, озорным тоном добавил: — Ты не понимаешь шуток.
Она удержалась, чтобы не закатить глаза, но заметно расслабила плечи.
— Иди, Грейнджер, спи, — уставшим голосом закончил Том, вставая с дивана и снимая с себя плащ. — Подумай над тем, что некоторые вещи происходят один раз в жизни.
— Хорошее настроение? — скрестив руки на груди, спросила она, показав подобие улыбки.
Том обернулся со слабой усмешкой на губах, кидая сложенный плащ на подлокотник, расправляя плечи и поправляя воротник рубашки.
— Можешь этим воспользоваться.
Гермиона медленно прошла к круглому столу и села за него, закидывая под себя ногу, опираясь подбородком на руку, наблюдая за Томом. Он приблизился, поправляя рукава, затем облокотился ладонями о стол, склоняясь перед ней и заглядывая исподлобья в глаза сквозь упавшие на лицо кудрявые волосы с озорной улыбкой на губах. Гермиона медленно выпрямилась, убирая ладонь со щеки и настороженно спросила:
— Что ты задумал?
— Ничего, — качнул он головой, медленно моргнув.
— Ты хотел поболтать…
— Я не говорил, что хочу поболтать, — усмехнулся Том, показывая загадочную улыбку. — Но раз ты решила остаться, то из этого нужно извлечь пользу.
Он наклонился к ней, на секунду прикоснулся к губам и тут же вытянул мерцающую нить, заставляя свои глаза вспыхнуть неоновым светом, самому почувствовать восторг и неукротимую уверенность, ощущая, как всё тело заполняется невообразимой мощью, а Гермиону, томно наблюдающую за белым свечением из-под полуопущенных ресниц, погрузиться в мягкую пропасть.
***
Том посмотрел на наручные часы, отмечая раннее время, поднялся с дивана и посмотрел на спящую в кресле Гермиону, свернувшуюся в клубок.
До полуночи они непринуждённо разговаривали о темах, волнующих Тома, пока не замолчали и почти единовременно не провалились в сон, оставаясь на своих местах.
В момент пробуждения Том ощутил подавляющие чувства и призыв магии, но тут же попытался взять себя в руки и сконцентрироваться на делах. Поправив одежду, выкурив сигарету и накинув плащ, он бросил последний взгляд на Гермиону и вышел из комнаты, защищая себя дезиллюминационными чарами. Сегодня он решил проследить за Малфоем и убедиться, что тот действительно исчезает в Выручай-комнате.
К огромному сожалению, видимо, у Драко были на сегодня другие планы, поэтому уличить в чём-то мальчишку ему не удалось. Благополучно покинув школу и оказавшись в логове Пожирателей смерти, Том, как ни в чём не бывало, зашёл через главный вход и неожиданно наткнулся на Долохова.
— Где тебя носило? — прошипел он, сверкая глазами.
— Поднимемся, — спокойно отозвался тот, направившись к лестнице.
Когда оба оказались в комнате Тома, Антонин напряжённо пронаблюдал, как тот снимает верхнюю одежду и с безмятежным видом поворачивается к нему.
— Волан-де-Морт знает, что сегодня ты исчез.
— Ну, исчез я не сегодня, а вчера… — усмехнулся Том, с чувством превосходства взглянув на волшебника.
— Я сказал, что ты проводишь время в переулке, и кое-как мне удалось убедить Лестрейнджей не таскаться за тобой, — сдержанно отозвался Антонин, сцепив в замок перед собой ладони, спрятанные в перчатках.
— Прекрасно. Скажешь ему, что ничего странного я не делал, но как будто бы наблюдал за всеми. Будем считать, что я поджидал Нимфадору Тонкс, которую мне не удалось застать.
— Том, ты должен понять: обо всех твоих побегах я должен знать, — не разделяя безмятежности собеседника, произнёс Долохов.
— Будем считать это случайностью, — отворачиваясь от него и подходя к окну, отозвался Том.
— Понравилось спрыгивать из окна? — спокойнее поинтересовался Антонин, присаживаясь в кресло.
— Лестрейнджи настолько недальновидны, что не додумались караулить тут, — слабо улыбнулся себе тот. — Или слишком высокомерны.
— Полагаю, сегодня был в школе? Выяснил что-нибудь интересное?
— Помнишь Горбина — владельца лавки в Лютном переулке?
— Он имеет какую-то связь?
— К нему ходил Малфой, просил рассказать, как починить какую-то вещь. Случайно не знаешь о чём речь? — поворачиваясь лицом к Антонину, спросил Том, опираясь ладонями о подоконник.
— Когда это было? — чуть нахмурившись, отозвался тот.
— В августе. Он просил Горбина починить что-то и оставить какую-то вещь на будущее. Вещь, которая находится у него на продаже, но не продаётся.
— Видимо, Малфой-младший скрывает что-то и составляет планы, связанные с убийством Дамблдора.
— Видимо, — кивнул Том. — Я бы и сам сходил к Горбину, но понимаешь, как это будет… странно. Да и не хочу светиться перед Волан-де-Мортом, ведь Лестрейнджи быстренько доложат ему о моей заинтересованности Горбином.
— Это мелочь какая-то или?..
— Не имею представления, — качнул он головой, — но Горбин ни за какие деньги не продаст эту вещь. Выясни, что это.
— Хорошо, — согласился задумчиво Антонин, сжимая и разжимая ладони в перчатках. — Вечером сообщу.
— Завтра я встречаюсь с Тонкс, и ты доложишь об этом Волан-де-Морту, — напомнил Том.
— Будешь как-то подготавливать её к столкновению?
Он качнул головой, промолчав о назначенном тайнике, потому что, если Долохов всё-таки играет за Волан-де-Морта, Том лишится всех своих запасных вариантов, продуманных заранее, как в случае с Тонкс, так в случае и с Гермионой. Осталось продумать место для укрытия на случай, если между ним и Волан-де-Мортом окончательно мир треснет пополам.
— Антонин, — обратился к нему Том, приподняв опущенную голову чуть выше, — откуда Драко Малфой мог знать, что в тот день защита школы ослабнет?
— Ты подозреваешь причастность Люциуса Малфоя в деле с авроратом?
— Вряд ли. Его сынок особо не распространяется о своих планах, но вот что странно: в тот день он наверняка был в Хогсмиде. Как ты думаешь, с кем он мог видеться и зачем?
— Не знаю, но это явно связано с убийством Дамблдора.
— А значит, Драко Малфой связан с махинацией в аврорате. Для него была устроена эта махинация, чтобы он протащил предмет, если был вне школы, или просто встретился с кем-то для получения какой-то информации.
Антонин закусил губу, слегка приподняв в недоумении брови, и стал постукивать пальцами по коленке, задумчиво наблюдая за этим движением. Такая реакция немного удивила Тома, он чуть нахмурился, но невинным тоном спросил:
— Ты не согласен со мной?
Долохов, словно очнувшись ото сна, поднял голову и спокойно ответил:
— Согласен, но это не значит, что Руквуд не имеет к этому отношение. Они явно как-то связаны, и если это было нужно Малфою-младшему, то в первую очередь он обратился бы именно к Августусу. Возможно, через кого-то.
— Но не через Люциуса, точно, — покачал головой Том, продолжая внимательно наблюдать за поведением собеседника. — Кто с Руквудом поддерживает хорошую связь?
— Яксли, Эйвери, ну и я.
Тот на мгновение сузил глаза, затем встрепенулся и оттолкнулся от подоконника, принимая безмятежный вид.
— Том, я не совсем понимаю, зачем тебе знать имя настоящего махинатора? Даже если это не Руквуд, и даже если подача шла от Малфоя, какая разница?
— Затем, что отсутствие любопытства и неосведомлённость довели Волан-де-Морта до безрассудства! — жёстко ответил он. — Он прокололся на пророчестве, не проявив должного любопытства и предусмотрительности, я же не собираюсь прокалываться на этом, махнув рукой на все неизвестные махинации, кружащие за его спиной! И я учитываю, что некоторые пытаются это дело свесить на меня.
Том обошёл стол, приближаясь к Антонину, и, внезапно показав вежливую улыбку, произнёс:
— Заставляешь думать о большей осведомлённости, чем говоришь мне.
Долохов безоблачно улыбнулся ему в ответ.
— Я и не рассчитывал, что ты будешь безоговорочно доверять мне.
— Я никому не доверяю, и ты это знаешь, — безразлично отозвался Том, отворачиваясь от собеседника и направляясь к прикроватной тумбочке.
— Я найду тебе затейника, — через несколько секунд решительно произнёс Антонин, поднимаясь на ноги. — Настоящего, если это не Руквуд.
Тот достал из тумбочки пузырьки и неторопливо подошёл к Долохову, который принялся поправлять белоснежный воротник рубашки, торчащий из-под тёмного пальто.
— Найдёшь, — угрозливо улыбнулся Том, протягивая пузырьки. — Мне это больше не нужно.
Антонин посмотрел на успокоительное зелье, которое приносил ему пару дней назад, и аккуратно забрал из протянутой руки, а тот отвернулся и отошёл к столу.
— Рад слышать, что взял себя под контроль.
Том обернулся, пронзительно заглянув в стальные глаза, и невинно отозвался:
— Уверен, если бы юный Антонин Долохов встретился с самим собой, у него бы тоже возникли сложности при общении с тобой.
Он проследил за странной усмешкой, заигравшей на губах мужчины, и ещё настойчивее подумал о загадочности этой личности. Может быть, Долохов ему не враг, но то, что он скрывает какие-то факты, уже казалось однозначным. И если это так, то Том обязан узнать с какой целью и какие факты. Ему всё больше казалось, что Август Руквуд здесь не причём, а Антонин знает куда больше, чем говорит, и пытается всё свалить на Руквуда. В конце концов, если он смог предать Волан-де-Морта, помогая Тому, то где гарантия, что Долохов не предаст и его?
За кого играет этот человек? А главное, в чём его интерес и какой ожидает приз?
========== Глава 9. Отрицаемое обожание ==========
Всё пошло по оговорённому плану: Том встретился с Тонкс, а Антонин доложил об этой встрече Волан-де-Морту.
Конечно, пришлось повозиться с Лестрейнджами. Для начала Том последующие дни намеренно покидал поместье Малфоев, гуляя по магическому переулку и многолюдным улицам Лондона. Он не видел их, но точно знал, что за ним наблюдают, поэтому вёл себя вполне естественно, проявляя интерес к книжным магазинам, библиотеке или разным заведениям, читая историю магии и свежие газеты за чашкой чая.
В день, когда ожидалась встреча с Тонкс, за которой должен наблюдать Антонин, Том вышел из комнаты и по привычке спустился в столовую, где завтракала чета Малфоев и Рудольфус — у последнего стало что-то вроде привычки присутствовать на всех приёмах пищи, чтобы невзначай контролировать шаги объекта своего наблюдения. И Том, как ничем не обеспокоенный, продолжал укалывать своей вежливостью и манерами, вставая при появлении женщин в комнате или заводя бессмысленную светскую беседу. Конечно, попытки поговорить обрывались так же быстро, как и начинались, и из всего Том чётко определил: Люциус Малфой слишком заносчивый и высокомерный волшебник, правда, пытался подавить свою манеру холодностью, отвечая кратко и лаконично; Нарцисса Малфой до ужаса закалённая женщина на эмоции, и, как бы не относилась к собеседнику, вела себя сдержанно, пристойно и даже иногда улыбалась; Рудольфус Лестрейндж сам пытался о чём-то заговорить с Томом, но больше двух фраз вытянуть не получалось, поэтому сегодня утром тот даже не предпринимал попыток завязать разговор, а молча пил чай и время от времени поглядывал то на вход в столовую, то на Тома.
Проведя завтрак в тишине, Риддл дождался, когда поднимется из-за стола Нарцисса, встал следом и направился к выходу. Рудольфус, как по сигналу, медленно поднялся с остальными и подошёл к вешалке, чтобы снять свою мантию.
— Доброе утро, — безразличным тоном поздоровалась Нарцисса, проходя мимо идущего в противоположном направлении Долохова.
Тот кивнул, на пару секунд сняв шляпу, и тут же перевёл взгляд на Тома, ранее следовавшего за волшебницей, но остановившегося перед ним. Рудольфус прошёл мимо, бросив незаметный взгляд на Антонина, однако Том уловил скрытый подтекст — Лестрейндж, чтобы не привлекать внимание, доверил слежку за ним Долохову. Пришлось признать, Рудольфус довольно профессионален в своём деле, и если бы Том не знал о шпионаже, вряд ли бы заметил. Но Том не был бы Риддлом, если бы не просчитал всё на несколько шагов вперёд — это прекрасный шанс слинять из дома без сопровождения Рудольфуса. Оставалось только понять, чем занимается его жена.
Беллатриса Лестрейндж за эти дни ни разу не попалась ему на глаза. То ли вынашивала какие-то планы, то ли не видела пока необходимости встревать в дело. Тем не менее, сейчас было важно не зацепить кого-то из них и спокойно удалиться из дома, чтобы о встрече с Тонкс знал только Долохов, и только он доложит о ней Волан-де-Морту, проявив навыки хорошей слежки и преданность своему Лорду.
— Все позавтракали? Какая жалость, я опоздал.
Том скользнул взглядом по обернувшемуся на них Рудольфусу и слабо улыбнулся на тонкую усмешку Антонина.
— Могу составить компанию. На самом деле, ещё раз готов выпить чай.
Бросив заниматься любезностями, оба направились в столовую и быстро зашли внутрь.
— Не думаешь, что плохая идея — часто проводить со мной время? — поинтересовался спокойным голосом Антонин, неторопливо огибая стол.
— Думаю, я должен стремиться с кем-то… хм… подружиться? — мягко усмехнулся Том, садясь на ближайший стул напротив Антонина. — Или это, по-твоему, выглядит несколько странно в незнакомом обществе?
Тот с тенью улыбки присел и одной рукой пододвинул к себе чашку кофе, а другой снял шляпу и положил на соседний стул под пристальным взглядом тёмных глаз.
— Как всегда, стараешься вести себя естественно, — выдохнул он, переключая всё внимание на завтрак.
— Волан-де-Морт будет только рад, узнав, что я имею к тебе предрасположенность, — продолжал мягко улыбаться Том, не упуская из вида ни одно движение собеседника.
— Его может озадачить мой интерес, — заметил он.
— Если его не озадачило даже пророчество, то… думаешь, ты интересуешь его? — со смешком закончил тот.
— Прошу тебя, Том, не будь таким самоуверенным, — чуть поморщился Антонин, подняв на него глаза и махнув вилкой в сторону.
Том чуть ярче улыбнулся и уронил голову, рассеянно посмотрев на поверхность стола.
Неожиданно сзади раздался высокий голос:
— Как это мило, Тони, — развлекаешь молодёжь?
Долохов поднял взгляд с тарелки, а Риддл, всё так же с опущенной головой, обернулся. Увидев Беллатрису, он медленно прикрыл на несколько мгновений веки, неторопливо поднялся со стула и проводил взглядом приближающуюся женщину.
— Одному скучно завтракать, — протянул Антонин.
Беллатриса подошла к столу, остановилась недалеко от Тома и, прежде чем присесть, чуть вздёрнув подбородок, посмотрела на него холодным взором, на что получила в ответ пустой, лишённый каких-либо эмоций взгляд.
— Вижу, завтракаешь всё равно один, — слабо усмехнулась она и опустилась на место, посмотрев на Антонина.
— Я уже успел позавтракать, мадам, — доверчиво заглядывая в чёрные глаза, вежливо отозвался Том, присаживаясь на стул следом за ней, — и решил составить компанию мистеру Долохову.
Беллатриса на мгновение сморщила губы, затем с кривой улыбкой насмешливо ответила:
— Долохов редко предпочитает чьё-либо общество.
— Белла, — произнёс Антонин, словно одёргивая.
— Мне показалось, мистер Долохов вполне не против моей компании. И мне понравилось проводить с ним время, — вежливо продолжал разговор Том, и его тонкие губы тронула слабая улыбка.
Он уловил пристальный короткий взгляд Антонина и снова посмотрел на Беллатрису. Та приоткрыла рот, вздёрнув голову, посмотрев на него сверху вниз, и спустя несколько секунд ответила:
— Вот как? В любом случае, я разбавлю ваше общество.
— Буду только рад, мадам, — елейно отозвался Том, слабо кивнув в её сторону.
Та немного сощурила глаза, проследив, как он притянул чашку чая к губам, и издала смешок.
— Подхалим.
Том приподнял бровь в наигранном изумлении, бросая исподлобья взгляд на женщину, чуть опустил чашку и невозмутимо невинным тоном произнёс:
— Простите?
— Ты мне нравишься, мальчик, — с кривоватой улыбкой отозвалась Беллатриса, придвинув к себе кофе. — Надеюсь, умом ты блещешь так же, как манерами.
Тот чуть сощурил глаза, показывая смущённую улыбку, и не сразу ответил:
— Вы не очень-то и милы, мадам.
— Интересно, о какой милости ты говоришь, дорогой ребёнок, когда залетел в гостиную и повёл себя, как последний наглец?
Том передёрнул желваками, чуть поморщившись, затем натянул смущённую улыбку и ответил:
— Прошу прощения, мадам, я немного перегнул палку. Вы не очень были сдержаны.
— Ты должен знать своё место, и в этом доме не терпят неуважение к хозяевам.
— Если не ошибаюсь, то… — он закусил на мгновение губу, показывая наигранную задумчивость, и продолжил: — хозяином в данный момент является Тёмный лорд. Или я неправильно понял что-то?
Беллатриса нахмурилась и свела тяжёлые брови, заглядывая в тёмные глаза собеседника.
— Это дом Малфоев, мальчик, и после Тёмного лорда хозяйничают здесь Малфои, так что не задирайся и не забывай об уважении к представителям чистокровного рода. Тебе ещё предстоит показать себя, и среди нас ты пока что никто.
— Возможно, но не думаю, что для Тёмного лорда.
Та нахмурилась ещё сильнее и приоткрыла рот, чтобы ответить, но её опередил Антонин:
— Достаточно, Белла. Идём, Том, я обещал показать, где находится библиотека.
Беллатриса взглянула на надевающего шляпу Долохова, затем на слегка удивлённого Риддла и фыркнула:
— Возишься, как с котёнком.
— Я не дрался с нашим гостем, потому могу позволить помочь освоиться в среде высокомерных волшебников, — поднявшись с места, отозвался тот и перевёл взгляд на Тома. — Пошли.
— Боюсь, наш гость ни из того теста сделан, чтобы находиться в нашей среде, — пугающе усмехнулась Беллатриса.
— Возможно, не из вашего теста, Белла, но из подходящего для Тёмного лорда, раз он предрасположен к нему, — низким тоном отозвался Антонин, подходя к поднимающемуся с места Тому.
Беллатриса снова фыркнула, взглянув на молодого волшебника, и поймала насмешливую улыбку.
— Хорошего дня, мадам, — приторным голосом попрощался Том, чуть приблизившись к ней с невинным выражением лица, затем выпрямился и медленно перевёл взгляд на Антонина.
Тот махнул ему рукой в торопливом жесте, и оба направились к выходу.
— Щенок, — вслед послышался грудной голос вперемешку со звоном бьющейся фарфоровой чашки.
Том коротко обернулся с тенью насмешливой улыбки и вышел за Долоховым из столовой.
Вместо библиотеки двое помчались к выходу, коротко осматриваясь по сторонам, лишь шурша плащами. Выйдя к воротам, они трансгрессировали в город. Определившись с точкой наблюдения за встречей с Нимфадорой, вернулись назад и разошлись по разным комнатам, заранее договорившись о плане побега Тома, которого засечёт Антонин и проследит за ним.
Всё вышло, как планировалось. Нимфадора не заметила слежки, выслушивая информацию Тома, которую ему пришлось приврать, чтобы не выдать связь с Гермионой.
— Значит, Драко захаживает в Выручай-комнату? — нахмурившись, спросила она.
— Да. Я не имею понятия, какой вид принимает эта комната, но он явно что-то затеял, — серьёзно отозвался Том, пристально заглядывая в настороженные глаза.
— Знаешь, меня стало беспокоить вот что… — отводя взгляд в сторону, задумчиво отозвалась Тонкс.
— Что?
— В школе за последние месяцы произошли немного странные вещи.
— О чём ты? — напрягся Том, чуть приблизившись к собеседнице.
— Девочку — гриффиндорку — прокляли ожерельем. Она должна была принести его из Хогсмида в школу и передать профессору Дамблдору, но случайно прикоснулась к нему и…
— Она выжила?
— Да, она находится в больнице, — туманно посмотрела на него Нимфадора, слабо кивнув. — Ожерелье изучили: на нём была чёрная магия, и прикосновение с ним должно было убить.
— Ты думаешь, это дело рук Малфоя?
— Нет, что ты! Может быть, это как-то с ним связано.
— А ещё что-нибудь было странное?
— Полмесяца назад отравился парень. У профессора Слизнорта была настойка, которую он собирался подарить профессору Дамблдору на Рождество, но так и не подарил. А настойка оказалась с ядом.
— Профессор Слизнорт выпивал со студентом? — с улыбкой переспросил Том, недоверчиво сдвинув брови.
— Тогда был день всех влюблённых, и одному мальчику подсунули конфеты с амортенцией. Гарри сообразил на этот счёт и повёл…
— Гарри Поттер?
— Да, он привёл друга к профессору Слизнорту, ну и после противоядия предложил выпить…
— А как друга зовут?
— Рон Уизли. Ты, наверное, слышал о семье Уизли?..
— Да, чистокровные волшебники, конечно, — кивнул Том, выпрямляясь и отдаляясь от Нимфадоры.
— В общем, с Роном всё в порядке — Гарри спас его безоаром…
— Но вопрос остаётся открытым: кто и зачем подсыпал яд в настойку? — заметил он, чуть склонив голову вбок. — Настойка, как и ожерелье, предназначалась профессору Дамблдору, Тонкс.
Том выгнул бровь, ожидая умозаключений собеседницы.
— Кто-то покушается на жизнь директора, — слабо произнесла та, не отводя взгляда от тёмных глаз.
— Верно, и… раз мы с тобой догадались, значит, Дамблдор точно должен был догадаться об этом.
Том нахмурился и опустил голову в задумчивости. Два инцидента, имеющих косвенное отношение к Дамблдору, и неужели старик не уловил связь? Не значит ли это, что он догадывается или знает о происходящем? Более того, он наверняка может полагать, кто за этим стоит. Но почему ничего не предпринимает? Или предпринимает?
Малфой — глупец! Так глупо пытаться убить директора — волшебника, прожившего много десятков лет, поучаствовавшего в двух войнах, в одной из которых одолел знаменитого Геллерта Грин-де-Вальда, — сверх идиотизм и невероятно детский, безрассудный поступок! Он надеялся на то, что старик без опаски возьмёт ожерелье или будет смаковать настойку Слизнорта, не почувствовав запах яда или не различив странный цвет?
— Том? — наклонилась к нему Нимафдора, выдёргивая из размышлений. — Если это так, то профессор Дамблдор знает куда больше, чем мы. Но… я всё-таки не уверена, что директору может угрожать какая-то опасность.
Тот поднял глаза, тепло посмотрел на неё, чуть сощурившись, и вежливо улыбнулся.
— Конечно, мы всего лишь в этом убедимся. Я выясню, что Малфой делает в Выручай-комнате. Мне всего лишь…
Том положил руку на стол и взял ладонь Нимфадоры, продолжая говорить серьёзным и вкрадчивым тоном:
— Мне всего лишь нужна твоя помощь.
Та понимающе кивнула, дрогнув уголками губ. Том тут же отпустил её и выпрямился.
— Значит, увидимся у школы. Следующее место высчитала?
— Сквер на северо-западной окраине города, не помню, как называется. Там ещё массивы гаражей неподалёку, кажется.
— Верно, — кивнул Том, поднимаясь со стула, допивая стакан сока.
— До завтра, — неживым голосом произнесла Тонкс, проследив, как тот поставил пустой стакан на стол, снова кивнул и направился к выходу.
В своей комнате Том ожидал Антонина до глубокой ночи, но тот так и не появился, что вызывало тревожность. Может быть, он просчитался в реакции Волан-де-Морта? Не сделал ли он этим хуже себе?
С такими мыслями он провалился в сон, но под утро вздрогнул от шума в комнате. Смахнув пелену в глазах, Том схватил палочку и, опуская ноги на пол, резко подскочил, всматриваясь в силуэт, залезающий в окно.
— Что ты делаешь? — удивился он, медленно подходя к гостю, затем не сдержал смешок от увиденного и произнёс: — Не староват для такого дела?
— Твою мать, Риддл!.. — тяжело дыша начал тот и спрыгнул с подоконника.
— Не называй меня так, Долохов! — шикнул Том, оказавшись возле окна, вглядываясь на улицу и закрывая створку. — Ты вообще нормальный? Где ты был? Почему не зашёл?..
Волшебник, глубоко выдохнув и выпрямившись, поднял руку в останавливающем жесте и произнёс:
— Ты должен был подумать, что я не приду к тебе после разговора с Тёмным лордом. Вообще-то, его заинтересовало твоё поведение и…
— Что он сказал? — нетерпеливо перебил Том.
— Честно говоря, поначалу он был недоволен твоей заинтересованностью Тонкс, — одёргивая плащ, сообщил Антонин, — но я подкинул предположение, что ты действуешь в его пользу и пытаешься разведатьситуацию на стороне Дамблдора для получения и использования информации.
— Это убедило его?
— Полагаю, да, иначе я бы не пришёл к тебе, а ты уже тёрся бы в его кабинете, — усмехнулся Антонин, снова тяжело вздохнув и оглядевшись по сторонам. — У тебя есть что-нибудь выпить?
Том поджал губы, затем обернулся на стеклянный шкаф и медленно направился к нему.
— Малфой оставил здесь виски, вино и… не знаю, что это. Иди, сам посмотри, — обратился он к собеседнику, держа в руке одну стеклянную створку.
Антонин подошёл к нему, оглядел три бутылки и взял одну из них.
— Пожалуй, виски сойдёт.
— Не рано ли ты начал пить? — усмехнулся Том, закрывая шкаф.
— Я ещё не спал, так что, думаю, даже поздно начал.
Он внимательно проследил, как Долохов наливает виски в стакан, а затем выпивает залпом.
— Где ты был? — чуть нахмурился он, делая несколько шагов к мужчине, скрещивая руки на груди.
Антонин тут же налил ещё и осушил стакан.
— У тебя кровь на рукаве, — холодно заметил Том, разглядев в сумраке тёмное пятно на фоне белоснежной рубашки.
Тот звонко поставил пустой стакан на стол и хрипло ответил:
— Пытал одну семейку с Рабастаном. Как-то я неаккуратно.
Антонин поднял локоть и взглянул на запачканную манжету, однако не стал чистить, а снова взялся за бутылку виски.
— Полагаю, всё прошло удачно? — поинтересовался Том, продолжая пристально наблюдать за всеми движениями.
— С чего ты взял? — усмехнулся тот, посмотрев на собеседника.
— Ты всегда пьёшь, когда удачно что-то складывается. Думаю, привычка не оставила тебя, — невозмутимо ответил Том, качнув головой.
Антонин издал смешок, отвернулся и осушил ещё один стакан.
— Ладно, в общем, всё по плану. Тёмный лорд приказал дальше следить за тобой, а Лестрейнджам выразил недовольство, так что будь внимательнее. Может, и за окном додумаются после этого наблюдать. Кстати, теперь нам вдвоём не слинять. Беллатриса не упустит ни одного шанса полюбезничать с тобой, поэтому думай сам, как выкручиваться.
Том закусил губу, посмотрев в пол, затем приоткрыл рот и согласно кивнул.
— Ты заходил к Горбину?
— Да, выяснил, какой предмет он держит для Малфоя. Исчезательный шкаф, — легко отозвался Антонин.
— Что это? — нахмурился тот.
— Их изготавливали во времена первой магической войны. Они служили чёрным ходом для отступления. У каждого шкафа есть пара, и, войдя в один, ты попадаешь в другой, оказываясь в новом месте.
— У каждого шкафа есть пара? И какая пара у этого шкафа?
— Не имею представления. Их осталось очень мало, и, кажется, никто ими не пользуется. Горбин вряд ли когда-то его продаст, ведь неизвестно, что случилось с другим шкафом в этой паре.
— А ты расспрашивал его об этом?
— Разумеется. Этот шкаф исправный, но не переносит в другое место. Полагаю, другой сломан.
Том снова опустил голову, размышляя, затем резко произнёс:
— Хорошо, я тебя понял. Давай, забирай виски и оставь меня. Если ты не спишь, не значит, что другие не спят.
Антонин усмехнулся взял бутылку, стакан и махнул на дверь.
— Проверь, чтобы никого не было, иначе придётся через окно.
— По-твоему, нет ничего странного, если я выгляну в пижаме?
Том пронаблюдал, как тот закусил губу, взглянув на дверь, потом на окно, усмехнулся и подошёл к выходу, насмешливо произнеся:
— На твоём месте я бы вышел, как и зашёл, если ты не хочешь, чтобы нас видели вместе.
— Наверное, странно выходить от тебя в пять утра.
— Именно, — снимая заклинания и открывая дверь, согласился Том, затем обернулся с улыбкой. — Но тебе повезло — можешь идти.
Антонин прошёл мимо него и быстро вышел в коридор, а тот закрыл дверь.
Том не смог больше уснуть. Принял душ, растрепал мокрые волосы, оглядел себя в зеркале, стал расхаживать по комнате, и всё время размышлял о том, как скрываться от преследования, если под окнами начнут расхаживать Лестрейнджи. На ум приходили только дезиллюминационные чары, но если он где-то выдаст себя с ними, то больше выхода нет, разве что идти напролом.
Затеянная игра стала казаться слишком рискованной и опасной. Если останется идти напролом, то о Волан-де-Морте можно забыть. В любом случае Том не готов отрекаться от своих целей и бегать на побегушках даже у самого себя. Если Волан-де-Морт не понимает важность пророчества, действия Дамблдора и значение в этой войне Поттера, то кто, как не он, позаботится о своём будущем?
Мысли привели к размышлению о своей жизни. Кто же он? Юный Волан-де-Морт, которого ожидает такое будущее, или ему никогда не вернуться назад в своё настоящее время? В первом случае, значит, это петля, и нужно приложить все усилия на то, чтобы выбраться из неё, изменить время, своё будущее, вспомнить то, что происходит здесь и сейчас, искривить пространство и не прийти к такому пути никогда. Во втором случае ему остаётся быть тем, кто он есть, и, глядя на свою копию, не допустить ошибок, а значит, строить новый мир, в котором не должно быть ненавистной войны и рек волшебной крови. Но как остановить эту войну?
Том посмотрел на окно и подошёл к нему, закусив губу.
Он не может принять чью-либо сторону. У него может быть только своя сторона, а значит, даже в этом времени нужно привлекать к себе людей, жаждущих спокойной жизни. Другими словами, нужно выступить против гнёта Волан-де-Морта, а значит… бросить самому себе вызов? Но что, если это петля?
Том устало опустил взгляд вниз, смеясь над своими мыслями.
Что ему делать, если он не знает, какой из вариантов истинный? Считать, что Волан-де-Морт — его будущее, а значит, помогать ему во всём? Или полагать, что теперь его жизнь не зависит от него, а значит, выстраивать дорогу так, как ему хочется и кажется нужным?
Он признался себе, будь не тем волшебником и рос бы в этом времени, то обязательно попытался бы свергнуть власть Волан-де-Морта. Так же как всю юность был воодушевлён идеей — свергнуть власть Грин-де-Вальда.
До сознания дошло, что рано или поздно наступит момент, где нужно определиться за кого он играет: за Волан-де-Морта или самого себя?
Думы отягощали жестоко. Тревожность — отвратительное ощущение, преследовавшее всю жизнь. Он хотел избавиться от неё в своём настоящем, а теперь попал сюда и живёт с нею точно так же. Том беспокоится за то, что ведёт умную и правильную игру, за то, что все его планы не провалятся, и за то, что не ошибся, принимая решение действовать не во вред Волан-де-Морту, но и не в ущерб своим интересам. Отвратительное ощущение, которое никак не давилось слабо вспыхнувшей магией.
Том только сейчас понял, что заставил нервничать Гермиону. Он посмотрел в потолок, глубоко вздохнул, сбрасывая тяжёлые думы, и повернулся к столу, в тумбочке которого были спрятаны отданные Долоховым газеты. Нужно было отвлечься от всего и самым лучшим будет изучать этот новый для него мир дальше.
Он не спустился ни на завтрак, ни на обед, чувствуя, как всё время пытались одолеть тревожность и беспокойство. Иногда эти ощущения становились сильными и вспыхивали в Гермионе, заставляя думать о том, чтобы быстрее приблизился вечер. Ему нужно было чувство уверенности. Кажется, это то, что является необходимым, но… что это? Привязанность?
Том поморщился, откидывая от себя газету. Ошеломительная магия и чувства, что вызывала она в нём, привязывали к Гермионе, заставляя тревожиться не только за себя, но и за неё, потому что она была источником этого подавляющего превосходства и невыразимой силы, которую он приобрёл. Так стоит ли она того или нет?
Том облокотился на стол локтями и спрятал лицо в ладонях, ощущая внутренние метания из угла в угол. Третья неделя в новом мире была настолько насыщенна размышлениями и открытиями, сколько не было хотя бы за последний год в его времени. Как ещё голова не болела от огромного потока информации, постоянных мыслей обо всём и чувств, вызванными связью с Гермионой?..
Вечером он внимательно следил за видом из окна и с облегчением понимал, что никто не наблюдает за ним. Он спустился на ужин, не разговаривал ни с кем и не обращал внимания ни на кого, чем вызывал особый интерес у Рудольфуса, который явно решил, что Том не в духе, а значит, просидит в своей комнате, как минимум, до следующего утра. Конечно, так и сделал — после ужина молча отправился в комнату и закрылся, на самом деле, готовясь к предстоящему побегу из дома.
В нужное время Том без препятствий покинул поместье Малфоев и спустя минут тридцать уже преодолевал последнюю ступеньку, ведущую на восьмой этаж Хогвартса. В этот раз он не стал заходить в Выручай-комнату, ожидая появление Гермионы.
Когда она появилась в коридоре, Том пошёл ей навстречу, чтобы остановить и не позволить комнате приобрести вид привычной маленькой гостиной, в которой ранее проводили время и в которую по привычке собиралась попасть волшебница. Ладонь проскользнула к запястью, отчего та вздрогнула и тут же потянулась к нему. Он обернулся по сторонам, с облегчением понимая, что никого нет на горизонте, и, борясь с чувствами, вызванными прикосновением, шепнул:
— Тише-тише…
Гермиона опустила голову, глубоко вздохнув, собирая разбитое самообладание, и в это время Том подумал о комнате, в которой находятся все когда-либо спрятанные предметы.
Когда появилась дверь, он завёл волшебницу внутрь, снял дезиллюминационные чары и посмотрел на неё. В одно мгновение его рука коснулась женского плеча и притянула Гермиону к груди. Она тяжело выдохнула в плащ, покрываясь мелкой дрожью от слабого проявления тепла, которое Том дал ей, опустив ресницы вниз и прошептав в волосы:
— Успокойся. Вспомни о том, как держать самообладание.
Примерно с минуту они стояли молча, различая треск наэлектризованного воздуха, пока Гермиона не пришла в себя и не отшатнулась от него, подняв взгляд. Её ладони медленно отпустили Тома, а глаза тоскливо пробежались по всем очертаниям лица. Тот медленно развернул её и заставил посмотреть вглубь комнаты.
— Что мы здесь делаем?
— Узнаешь? — спросил со слабой улыбкой Том, посмотрев сначала на груду разнообразных вещей, затем на Гермиону, улавливая её короткий взгляд.
Чуть сощурив глаза, он некоторое время наблюдал за ней и мгновенно понял, что сейчас самый подходящий момент сорвать с бледных губ магию, потому что волшебница была расслаблена и полностью увлечена осмотром огромного помещения, перебирая в голове воспоминания пережитых ранее дней. Том резко наклонился, поднесённой к щеке ладонью поворачивая лицо к себе, и прижался к губам, заглядывая в растерянный взор. Он сразу же почувствовал мерцающую нить, колеблющуюся в глубинах души, и глубоко вдохнул, засверкав белоснежными молниями в радужках, наполняясь уверенностью, мощью и превосходством. За спиной ощутимо заплясали невидимые тени, призывающие извергнуть магию наружу оглушительным взрывом, но Том уже выпрямился, прерывая белеющий сгусток, и неестественным взором быстро оглядел комнату.
— Т-ты… мог бы предупреждать… — слабо выдохнула Гермиона, медленно сморгнув пелену в глазах, лениво поднимая ресницы.
Тот повернул к ней голову, пронзая ослепительным блеском загоревшихся зрачков с полным безразличием на лице, и, ничего не ответив, снова осмотрелся, сделав шаг вперёд. Гермионе от этого стало не по себе — она тяжело вздохнула, пытаясь смахнуть недавнюю слабость, и дрогнувшим голосом произнесла:
— Хочешь найти то, зачем приходит сюда Малфой?
Том молчал, медленно переводя взгляд с одной груды вещей на другую, словно пытался не увидеть, а услышать или почувствовать искомый предмет. Та ещё сильнее ощутила подступающую опасность и невольно сжалась, однако попыталась возразить:
— Но это бессмысленно! Мы не знаем, что нужно искать и…
— Просто помолчи и следуй за мной, — перебил Том и рукой подтолкнул идти рядом.
Оба направились вглубь комнаты, внимательно осматривая кучу предметов, беспорядочно лежащих друг на друге горой. Он чувствовал, как Гермиона украдкой поглядывает ему в по-прежнему белоснежные глаза, отмечая как сосредоточенный взор превратился в звериный.
В комнате было множество шкафов: сломанных, старых и пыльных, а ещё были поновее, — но как определить, какой из них тот самый?
Том опередил волшебницу, ускорив шаг, и подошёл к первому шкафу, медленно открывая дверцы и заглядывая внутрь.
— Думаешь, в них поискать? — усмехнулась Гермиона, стараясь не заглядывать в изменившееся лицо.
Он молчал, внимательно осматривая шкаф, проводя ладонями по поверхности дерева, а спустя некоторое время почувствовал, как та отошла, видимо, заострив на чём-то своё внимание.
Как определить исчезательный шкаф? Конечно, глупо испытывать его в действии, учитывая, что он должен быть сломан. Малфой, кажется, откуда-то выяснил, что в Хогвартсе, в Выручай-комнате, есть шкаф, конец коридора которого ведёт в магазин к Горбину, и, исходя из разговора с Гермионой, именно об этих парных вещах и была речь. Всё сходилось: Малфой говорил с Горбином о починке какого-то предмета и попросил придержать исчезательный шкаф, а значит, тот самый предмет и был вторым шкафом, и он был в Выручай-комнате, раз Поттер замечал исчезновение Драко с какой-то магической карты, что не показывает эту комнату. Значит, шкаф должен быть здесь и сломан. Значит, Малфой собирается починить его и привести сюда кого-то для того, чтобы помогли выполнить задание, полученное от Волан-де-Морта. Хорошая идея, но если не починит?..
Неожиданно тишину нарушил звук, на который Том резко обернулся. Он увидел Гермиону, поднявшую на него напряжённый взгляд и держащую пальцы над пыльными сероватыми клавишами пианино. Задержав взор на её занятии, он шумно выдохнул и медленно отвернулся, закрывая шкаф под звуки заигравшей мелодии, издаваемые Гермионой. Дальше Том прошёл к следующему шкафу, находящемуся в другом проходе между грудами всяческого хлама, и открыл его, принявшись внимательно разглядывать отделку.
И почему он не узнал у Долохова, как выглядит шкаф в магазинчике? Кажется, в этот раз он просто теряет время, не зная, как проверить свойства искомого предмета, и это заставило нахмуриться и почувствовать в себе злость.
— Перестань, — раздражённо оборвал Том, даже не обернувшись, и звуки музыкального инструмента мгновенно стихли.
Спустя минуту он услышал, как Гермиона подошла к нему сзади и нарушила его размышления.
— Здесь точно ничего нет. Это исчезательный шкаф.
— Откуда знаешь? — тихо спросил Том, посмотрев на высоту предмета.
— В прошлом году близнецы Уизли затащили сюда Монтеггю — ученик с факультета Слизерин, и он застрял в проходе. Шкаф сломан, а где второй — неизвестно, — легко отозвалась Гермиона и, потеряв интерес к разговору, прошла дальше, стуча ботинками по каменному полу.
Прекрасно, Том узнал, чем занимается Малфой, нашёл этот шкаф, и теперь осталось понять, на какой он стадии починки, как завершить начатое до конца, чтобы мальчишка предпринял попытку убить Дамблдора.
С одной стороны, идея Волан-де-Морта верная — убийство директора решит некоторые вопросы, связанные с информацией о жизни Тома, а также исключит возможность получать другим волшебникам знания о крестражах. С другой стороны, смерть директора напрочь смахнёт защиту Гарри Поттера, Волан-де-Морт будет преследовать мальчишку с большим энтузиазмом, сможет завладеть доступом в школу, а значит, Поттеру сюда возвращаться будет глупо и нелепо. Учитывая, что тот обладает какой-то неизвестной силой, более того, имеет связь с Волан-де-Мортом, — им нельзя сталкиваться, потому что пророчество предвещает не самые радужные события для них обоих. Они равны, кто-то умрёт, но вопрос: кто?
Том закусил губу, закрывая шкаф, и посмотрел в сторону. Возле высокого зеркала стояла Гермиона, внимательно разглядывая себя. Это было то самое зеркало, в котором она различила сияющий блеск диадемы и возле которого потом надевала её на голову. Он слабо усмехнулся и тихо направился к ней. Оказавшись сбоку, Том посмотрел на отражение и тут же поймал взор Гермионы, которая мгновенно обернулась и подняла на него глаза. Он медленно отвёл взгляд обратно на отражение, заставляя её сделать то же самое.
Они внимательно оглядели друг друга с ног до головы, фокусируя взоры на каких-то мелочах, и неожиданно Том насмешливо произнёс пришедшую в голову мысль, чем заставил Гермиону вздрогнуть:
— Разглядывала своё очарование?
— Не удивлюсь, если ты занимаешься этим каждый день.
Он чуть ярче улыбнулся, пристально посмотрев на себя, и медленно отозвался:
— Помнится, в тот раз ты страдала по мелкому Уизли, а что же сейчас?
Гермиона повернула к нему голову, нахмурившись.
— Не напрашивайся на комплименты, Том. Сейчас я не предаюсь никаким страданиям.
Она хотела отойти от зеркала, но мужские ладони легли на плечи, останавливая её и поворачивая обратно к отражению. Том зашёл за спину, выпрямился и посмотрел на видимую часть своего лица над копной каштановых волос.
Он подумал о том, как видят его люди. Какой он для них, когда взгляд пустой и ничего не выражает, как сейчас? Какой он, когда они видят усмешку на тонких губах? Какой он, когда от злости хмурит брови? И… какой он, когда Гермиона смотрит ему в светящиеся неоновым белоснежным светом глаза?
Том чуть сильнее сдавил хрупкие плечи и выше поднял подбородок, задумавшись о том, обязательно ли контактировать с магией, сидящей в Гермионе, для того, чтобы наполниться ею? В тот раз, в поместье Малфоев, ему не нужно было присутствие волшебницы, но он же не мог знать: отражали ли его глаза свет, хоть и чувствовал сущность чужой магии в себе. Как он наполнился ею?
Том опустил взгляд на Гермиону, спокойно рассматривающую его в отражении, и попытался сконцентрироваться на ощущениях, которые испытал тогда — может быть, они вызовут нужный эффект?
Нет, злость лишь притянет Гермиону к нему, жаждая утихомирить гнетущие чувства. Неужели нет другого пути, как вызывать ощущение уверенности и превосходства?
Том продолжал изучать женское лицо, вглядываясь так, как никогда ранее не рассматривал. При пристальном осмотре мягкие черты показались незнакомыми, но довольно миловидными. Только сейчас он всмотрелся в широко распахнутые глаза и определил в них насыщенный тёмно-карий оттенок плавно переходящий в чёрный цвет блестящих зрачков. Густые ресницы были прямыми, лишь на концах поднимаясь немного кверху. На них он различил тушь, и только сейчас разглядел тонкую чёрную линию под нижними ресницами, такими же густыми, как и верхние. У Гермионы были выразительные глаза. Выразительнее, чем несколько дней назад. Или ему кажется?
Она закусила губу, не смея отшатнуться и прервать неизвестные ей размышления Тома. Его взгляд поднялся к волосам, остановился на пушистых волнах, а осязательная память тут же напомнила, какие они наощупь: густоватые, тяжёлые, непослушные, но мягкие. Он посмотрел на себя и отметил резкий контраст со своим тёмным оттенком волос: такие же густые, волнистые, но жёсткие. Такие же жёсткие и глаза, слегка прищуренные со скользящим в них теплом магии, которую уловила Гермиона, неотрывно наблюдая за ним.
Том пристально вонзился в свой взгляд, замечая, как он медленно стал меняться в отражении. Что-то внутри подсказывало раскрыть в себе больше чувств по отношению к гуляющему в душе Гермионы волшебству. Он сдвинул ладони с плеч ближе к шее, подминая под них пушистые волосы, и выпустил тепло, мгновенно расслабившее волшебницу. Вдалеке послышался знакомый треск, слабо зазвучал стук крови в ушах, медленно набирая силу.
Что дальше? Как наполнить себя уверенностью?
Давно уснувшее в груди чудовище неторопливо пробуждалось, сбрасывая остатки глубокого сна, чувствуя голод и жажду. Том ощутил, как обжигающий яд стал растекаться по крови, жаля нервы, а рассеивающимся взором заметил такой же жадный взгляд Гермионы — она впадала в бесконтрольность.
Нет, не так. Этим он ничего не добьётся. Наоборот, нужно успокоиться и… вспомнить об искренности?
Том плотно сжал губы до скрипа в зубах от навалившихся ощущений и попытался перебороть в себе взбесившееся чудище, молчавшее множество дней и начавшее больно сжимать сердце, заставляя притянуться к беснующейся магии в теле Гермионы. Подушечки пальцев невольно сдавили ключицы. Том отвёл взгляд от зеркала и тяжело вздохнул, пытаясь уловить нарушенный баланс, но сознание стремительно ускользало, оставляя расплывчатые оттенки серых цветов. Почему он не может почувствовать трепет к Гермионе, прекрасно сдерживающий его самообладание на протяжении нескольких дней?
Снова перевёл туманный взор на её отражение и попытался сфокусироваться на тёмных глазах. Заставлял себя внимательно вглядываться в каждую чёрточку на миловидном лице, чтобы пробудить хоть каплю бережливости по отношению к ней, но пальцы давили сильнее, а инстинкт вовсю кричал развернуть её к себе и вцепиться в губы, чтобы вытянуть магию.
И в момент, когда был готов уже сорваться, Том замер, уловив мелькнувшее внутри себя обожание. Мысль зациклилась на странном ощущении, и он вновь стал выискивать в душе эту нить, которая дала ему толчок к самоконтролю.
Подумал о том, что же будет, если Гермиона не останется рядом с ним, если когда-нибудь её блестящие глаза померкнут и закроются, переставая наполнять мощью необузданного тепла. Или останутся воспоминанием, если она когда-нибудь вздумает избегать его, прятаться и скрываться.
Он хотел превосходства, силы, уверенности! Он точно знал, что она способна это дать! Её всего лишь нужно было проникновенно обожать?
Дёрнув желваками, Том нахмурился, уткнулся в пушистые волосы и нехотя заставил себя подумать о какой-то привязанности к Гермионе. Если это ключ для обладания того, что приводило в восторг и делало уникальным и сильным, значит, нужно было поддаться этому.
И он поддался, поднимая голову и заглядывая в свои изменившиеся тоскливые глаза.
Шум наэлектризованного воздуха стал отступать, а мир из серого рассыпался на все оттенки цветов, и только белоснежный блеск засверкал в его преобразившихся глазах. Том заинтересованно склонил голову вбок, теряясь в окруживших ароматах и вкусах, жадно впиваясь в неестественный взгляд, и увидел, как на губах появляется ошеломлённая улыбка. Вот чёрт, он так зачарованно и пугающе выглядит?..
За спиной проснулись тени, желающие выпустить скопившуюся магию, но, как только он опустил глаза на Гермиону, пробудилась бережливость и осторожность, одёргивающая от необдуманных желаний. Она чуть сощурилась, наблюдая в отражении за изменениями, и тихо с удивлением спросила:
— Что ты сделал?
Но Том молчал, прожигая себя взглядом со странной улыбкой на губах.
— Том? — обеспокоенно позвала Гермиона.
Он прочувствовал в теле завихрившийся импульс и с большей жадностью впился в зеркало.
Послышался скрипучий треск, та с изумлением увидела образующуюся трещину на гладкой поверхности и через мгновение обернулась, в ужасе хватаясь за плащ и отталкивая Тома от зеркала. Он едва удержался на ногах, прерывая зрительный контакт со своим отражением, попятился резко назад, вцепившись в Гермиону, обхватил её за спину и буквально поднял с пола, разворачивая и закрывая собой. Следом раздался громкий звук лопающегося стекла, и груды осколков звонко посыпались на пол, отскакивая и пытаясь нагнать двоих.
Первым оживился Том, продолжая оттаскивать Гермиону назад, не давая ей упасть, затем обернулся на осколки, замершие на полу, и перевёл изумлённый взгляд на испуганное лицо.
— Ты с ума сошёл?! — истерично воскликнула она, широко распахнув глаза.
Тот опешил, приоткрыв рот, но Гермиона мгновенно оттолкнула его от себя и продолжила кричать:
— А если бы зеркало упало на нас?! Если бы осколки вонзились?..
Том схватил её за предплечья в неистовом порыве успокоить, ошеломлённо бегая глазами по лицу, и с придыханием перебил:
— Перестань! С тобой всё в порядке!..
— Могло быть и не в порядке!..
— Тише! Успокойся, — выдохнул он, на мгновение прижав её к себе, затем резко выпустил, взял за запястье и повёл к выходу.
— Что сейчас было?!
— Ничего, — бросил Том, накинул на себя дезиллюминационные чары, толкнул дверь и вышел с Гермионой в коридор.
Та быстро огляделась по сторонам, дождалась, когда тот задаст комнате другой облик, затем почувствовала, как ладонь снова дёрнула её к двери, и проскочила внутрь знакомого помещения. В ту же секунду показался Том, остановил Гермиону перед собой, сжав плечи, и воодушевлённо заговорил:
— Эта магия — она может выплёскиваться без палочки! Она воссоздана чувствами, и чем глубже ты проникаешься к ней, тем сильнее она делает тебя!
— Что? — не улавливая поток бессвязных мыслей, переспросила та.
— В тебе находится моя магия, которой наделил тебя крестраж, и она способна делать всё, что угодно, когда воссоединяется со мной! Другими словами, часть, сидящая в тебе, при правильной эмоциональной окраске соприкасается с моей и выдаёт сокрушительный эффект, благодаря которому я могу разнести здесь что угодно!..
— При какой эмоциональной окраске?
Том чуть сдвинул брови и ответил не сразу.
— В свой крестраж я вложил все чувства, связанные с любой трепетностью и… другими эмоциями, основанными на жалости, привязанности и каком-либо проявлении любви к чему-то. Когда ты своими чувствами выдернула из крестража меня, то всё, от чего я избавился, вернулось назад. Но вот незадача: кусок моей души наделил тебя моей же магией, моими же чувствами, и когда я оказался в этом времени, то стал ощущать нехватку того, что теперь находится в тебе. Однако твои чувства перемешаны с частью моих, и благодаря этому я использую и твой магический потенциал…
— Подожди-подожди, — быстро соображая, перебила Гермиона. — Ты хочешь сказать, из-за влияния крестража во мне теперь не просто твоя магия сидит, но и перемешивается с моей собственной, и, как ты говоришь, при правильной эмоциональной окраске взаимодействует даже без касания, и как будто мой магический потенциал становится твоим?
— Добавляется к моему, — поправил Том. — Твоя сила добавляется к моей. В этот момент две наши сущности становятся одним целым, а значит, в два раза сильнее.
— В какой момент? Как ты прочувствовал это?
— Чувства, Гермиона, — спокойно отозвался он, лишь шевеля губами. — Это просто чувства. Я самовлюблён и люблю ту часть, что осталась у тебя. Я испытываю к ней тягу, даже подсознательно стремлюсь вернуть её назад, но она в тебе, и вернуть её не могу, поэтому…
Том отвёл взгляд в сторону, играя желваками, и ещё тише продолжил, словно говоря это больше себе, чем ей:
— Поэтому я испытываю к тебе привязанность. Ты — носитель части моего естества, которое очень важно для меня. Когда я вспоминаю об этом, становлюсь осторожным и сдерживаю рвущуюся наружу магию, не желая причинить тебе вред, потому что моё находится в тебе. И недавно я ощутил обожание к этому, наполнился энергией и с помощью неё позволил разбиться зеркалу, устремив поток нашей единой магии в него. Оно сломалось без какого-либо взмаха руки. Как по щелчку, понимаешь?
Гермиона несколько секунд соображала, затем тихо произнесла:
— Если крестраж был наполнен такими чувствами, и часть их досталась мне, а затем переплелась с моей душой, значит… это обожание, что ты чувствовал, вызвано не к куску, что сидит во мне. Твоё обожание относится ко мне, потому что твоя магия уже сплелась с моей — это стало одним целым. Это уже моё, а не твоё.
Том резко бросил на неё недоверчивый взгляд и холодно ответил:
— Я не люблю тебя, Грейнджер.
— Тем не менее, ты позволяешь себе… обожать меня, — приподняв брови, заключила Гермиона, обошла его и направилась к столу, чтобы сесть на стул.
Том опустил голову, подавляя в себе вспыхнувшее раздражение от услышанных слов, затем резко обернулся и дёрнулся к столу, с хлопком упираясь ладонями о поверхность и наклоняясь к растерявшейся на мгновение Гермионе, прожигая звериным взглядом.
— Я не испытываю к тебе обожание, — с расстановкой твёрдо заявил он.
— Ты не можешь даже причинить мне вред…
— Потому что в тебе то, что принадлежит мне!
— Но это уже принадлежит мне, а не тебе!
— Это не принадлежит тебе! — прошипел Том, теряя себя от злости.
Громким гулом в ушах раскатился высокочастотный треск тока. Его затрясло от заколебавшейся магии, призывающей вцепиться в Гермиону и выжать из неё всё волшебство, принадлежащее ему, потому что эти чувства — его чувства, и она сейчас же вернёт их, а затем уйдёт из его жизни, разрушая образовавшуюся привязанность между ними!
Та прекрасно различила настрой волшебника, тут же подскочила со стула, попыталась зайти за стол, но Том опередил её, вцепившись в одежду.
— Прошу тебя, перестань! — испуганно воскликнула она, пытаясь вырваться.
Но тот грубо дёрнул её на себя, не сводя прожигающего взгляда, и сквозь громкий шум тока в ушах услышал отдалённо не свой голос, пропитанный ядовитой угрозой.
— Я же говорил, что убью тебя, Грейнджер…
— Том! Не надо! Прошу тебя, очнись!..
Он не помнил, как отшвырнул её в угол, отчего та больно ударилась затылком о стену, громко простонав. В один шаг настигнув Гермиону, Том впился в съёжившиеся плечи и с силой сдавил. Туманный взор различал только едва шевелящиеся губы, которые что-то кричали, но, главное, пульсировали магией — его магией, и он хотел вернуть её назад. Ничего не соображая, как во сне, он жадно вцепился в них и отдалённо услышал болезненный грудной визг. Гермиона изо всех сил вырывалась, а её истерика превратилась в сдавленные рыдания, солёный вкус которых вскоре оказался на его губах. Он ещё сильнее вдавил волшебницу в стену, жадно прижимаясь губами в проникновенное тепло, закусил и оттянул нижнюю губу, словно пытаясь вырвать не её, а дребезжащую в них недосягаемую энергию. Гермиона подавила сдавленный крик и попыталась отдаться его жесточайшим прикосновениям, уже зная, что лучше проявить терпеливость, которая приведёт Тома к ясному осознанию.
Она попыталась ответить ласково на его жестокость, вонзая дрожащие пальцы в жёсткие густые волны волос, и тот почувствовал приятно жалящую волну удовлетворения, которая начала плавить душу и заставлять обожать эту невероятную отдачу его чувствам. Ему захотелось проникнуться к этим ощущениям, поддаться искреннему трепету, показать своё обожание к волшебству, возникшему между ними. Внутрь залетела невероятная тоска, сжавшая всю бунтующую сущность. Том распахнул глаза, поймал до смерти испуганный взор, тяжело вздохнул от приятного касания к волосам и мгновенно отпрянул от поблёскивающего от слёз лица. Пальцы кое-как разжались и выпустили плечи, а спустя несколько секунд он сам отшатнулся, попятился назад и наткнулся на подлокотник дивана.
— Уходи, — ничего не выражающим голосом произнёс он, лишь дёрнув бровями, и отвернулся, падая на мягкую поверхность, облокачиваясь на спинку и закрывая глаза, пытаясь успокоиться.
В комнате зазвенела тишина, сводившая с ума пробудившееся сознание. Том чувствовал, как внутри стало невыносимо больно и отвратительно. Было так плохо, что в закрытых глазах засверкали звёзды, вскружившие голову, заставляющие выпасть из реальности.
Твою ж мать! Зачем он вышел из себя?!
Внутри кипела лава, прожигая дыры в душе, призывая закричать от невыносимой боли. Том с силой сжал зубы, нахмурившись и сдвинув брови, затем тяжело выдохнул и чуть не простонал от тоскливого ощущения, полностью завладевшего им. Он чувствовал растерянность и абсолютное непонимание. Как он, из них двоих лучше всего контролирующий любые паводки магии и изучивший её глубже, чем Гермиона, смог глупо поддаться безумству и буквально разрушить возникшее взаимопонимание и очертить границу между ними? Как он смог показать, что способен причинить вред?
Он не может причинить Гермионе вред, потому что в ней его часть! Потому что его часть сцепилась с её душой и стала одним целым! Его магия, влекущая к привязанности, стала принадлежать ей!
Она права: он обожает не просто свою энергию, сидящую в ней, он обожает именно Гермиону, потому что его часть уже внутри и смешалась с её собственной!
Том открыл глаза и с удивлением заметил перед собой волшебницу. Она медленно опустилась на пол, пронзая тоскливым взором, плавно обхватила его двумя руками за колено и положила голову на бедро, невольно уронив растрёпанные волосы на своё лицо, закрываясь от пустого взгляда. Он ощутил мягкое и обволакивающее тепло, которое стало глушить болезненные ощущения внутри. Она была слишком рядом и слишком тёплой, чтобы взять и оттолкнуть от себя. Уголки губ судорожно дёрнулись в подобии улыбки, а сущность неторопливо устремилась в мягкую бездну, желая забыться и проникнуться к крепким касаниям ладоней, сжимающих плоть и вселяющих в него чужую заботу и бережливость к нему.
Она либо сумасшедшая, оставаясь после такого с ним, либо сильно любит, чтобы просто так взять и уйти.
Мерлин, как возможно любить его жестокую, холодную, грубую и беспощадную натуру, неспособную принять обыденную вещь для нормальных любящих друг друга людей? Как можно оставаться рядом с ним, надеясь на снисхождение, взаимопонимание и ответные чувства? Как можно различить в его эгоизме проблеск тепла и трепета, которые, несмотря на всё, он даже недавно пытался отрицать и доказать, что это не так? Как можно просто так взять и полюбить его самого, такого равнодушного, не стремящегося к изнеженным чувствам? Как можно вытерпеть его бесконтрольную жадность, угрожающую жизни, и после всего остаться с ним, падая в ноги, надеясь на искренность и проявление каких-либо трепетных эмоций?
Несколько минут Том неподвижно смотрел на Гермиону, сидящую в ногах, и хмурился, пытаясь понять её поведение. Она была так проникновенно открыта ему и буквально казалась маленьким слепым котёнком, нуждающимся в его ласке и защите от любых угроз и неприятностей, не осознавая, какому риску подвергает свою жизнь, признавая его хозяином. Она была маленьким существом, признавшим свою любовь и привязанность к человеку, который может сделать всё, что угодно, как с ничего непонимающим котёнком, только что узревшим новый мир, в котором всё крутилось вокруг одного человека, чувства которого были болезненными, щемящими и ужасно пытливыми, чтобы не потереться об него, утешая жестами. Ушёл бы он на её месте, оставив наедине с гнетущими мыслями и эмоциями? Учитывая, что она не способна причинить ему какой-либо вред — нет. Но он же, в отличие от неё, способен разрушить её жизнь и спустить сущность в настоящий ад. Так какого чёрта она осталась с ним и проявляет незыблемые и бесконтрольные нежные чувства, испытывая лишь бесстрашие, способное привести её к самому худшему, если вдруг он вздумает оттолкнуть её от себя, как надоевшего своей лаской котёнка? Она давно признала свою принадлежность ему. Она лишь пытается доказать, что он любит её так же, как хозяин любит новообретённое существо в своём доме.
Не его часть принадлежит ей. Благодаря этому кусочку она сама полностью принадлежит ему, а что он делает со своими вещами? Высоко ценит, искренне любит и тщательно оберегает.
Он видит, как пальцы неторопливо тянутся к ней, прикасаются к пушистым волосам и лениво начинают играть с ними. Гермиона отзывчиво немного приподнимает голову и снова опускает, притянувшись выше и устроившись поудобнее. Том медленно вонзает целиком ладонь в копну тяжёлых волос, закрывает глаза и мягко, ритмично сжимает непослушные пряди, вслушиваясь в чужое размеренное дыхание, звучащее в унисон его сердцебиению, которое шепчет ему, что он обожает эту связь, эту силу, эту магию, этот трепет, эту беззащитную, ласковую и влюблённую в него Гермиону.
***
За день до встречи с Нимфадорой Том и Антонин всю ночь обсуждали любые вариации развития событий. Антонин пытался продумать все риски, а Том выискивал варианты, как свести любой риск к минимуму. Под утро они разошлись по комнатам и легли спать, выжидая нужного часа.
Том присутствовал на обеде и ужине, а между этим успел даже посидеть в первой зале Малфоев, на виду у всех читая какую-то книгу, взятую из библиотеки. С ним же везде носилась Беллатриса, при этом не глядя на него и не обращая абсолютно никакого внимания.
Захотелось проверить эту женщину на изворотливость. Он уже представил её искажённые от раздражения черты лица и не сдержал озорную улыбку, долго пряча её в раскрытой книге, затем захлопнул её, приняв невозмутимый вид, обернулся на присутствующих, занимающихся своими делами, поднялся на ноги и направился к выходу из залы.
Он шёл неторопливо, позволяя Беллатрисе не терять его из вида, поднялся наверх, прошёл несколько коридоров и спустился вниз, заворачивая к библиотеке. Можно было и короче дойти до неё, но ведь Беллатриса с точностью повторит его путь и интересно послушать её оправдания. Мысль об этом ещё сильнее развеселила, снова вызывая озорную улыбку.
Делая вид, что не обращает ни на что внимания, Том зашёл внутрь библиотеки и тут же встал возле косяка, скрестив руки на груди, поджидая Беллатрису. Спустя несколько секунд она зашла, не заметив его, и тот сквозь яркую несдерживаемую ухмылку заговорил, растягивая слова:
— А я подумал, что мне показалось.
Беллатриса резко обернулась, остановившись, и тяжёлым взглядом быстро оглядела его позу, открыто выражающую насмешку над ней.
— Вы что, мадам, следите за мной?
— Что ты бормочешь, щенок? — вздёрнув голову, отозвалась та, делая несколько неторопливых шагов к нему.
Том лениво отпрянул от дверного косяка, опуская руки в карман, принял невинное выражение лица и таким же голосом отозвался:
— Мадам, почему вы так грубы со мной? Разве я чем-то задел вас? Если вы о том случае, то позвольте извиниться перед вами, мадам. Я всего лишь защищал себя.
Он увидел, как Беллатриса клюнула на удочку и показала насмешливую улыбку, тут же закусив её зубами.
— Сладкий мальчик, — протянула она, становясь ближе, чем позволяет этикет, — как же занесло тебя в этот дом? Не страшно?
— Мне не может быть страшно в этом доме, зная, что в нём обитают такие очаровательные дамы, — приятно улыбнулся Том, не обращая внимания на вторжение в личное пространство.
— Подхалим, где тебя научили этому? — проурчала сквозь кривую улыбку Беллатриса, поднеся руку к уголку его воротника, сжала его, затем неторопливо провела пальцами по краю чуть ли не до подола плаща.
— О чём вы, мадам? — приподняв брови, невинно отозвался тот, внимательно разглядывая женское лицо вблизи.
Та цокнула, отпрянула и приняла высокомерный вид, тряхнув копной тёмных кудрявых волос.
— Зачем ты пришёл сюда?
— Поставить на место, — вытаскивая одну руку из кармана и доставая из-за пазухи книгу, доверчиво объяснил Том. — А вы? Составить мне компанию?
— Тебя не касается, зачем я сюда пришла, мальчик. Это дом моей сестры, и я могу быть, где хочу…
— В таком случае, странно, что вы выбрали настолько длинный путь до библиотеки, следуя за мной. Это же ваш дом, и вы знаете его не хуже вашей сестры, чего нельзя сказать обо мне, — елейно протянул он.
Беллатриса изменилась в лице и, кажется, была готова взмахнуть палочкой, но Том сделал к ней шаг, помахал перед лицом книгой и вежливо продолжил:
— Я всего лишь поставлю её на место, мадам. И да, если в следующий раз захотите поболтать со мной, то можете просто предложить своё общество — мне будет только в радость.
Он обошёл волшебницу, приняв невозмутимый вид, поставил книгу на ближайшую полку, внимательно прислушиваясь к звукам сбоку, и повернул голову к выходу.
— Маленький мерзавец, — со смешком прошипела Беллатриса.
— И я очарован вами, мадам. Приятного вечера, — кивнул Том и вышел из библиотеки.
Получив от разговора невероятное удовлетворение, он направился к себе в комнату и, как только прикрыл дверь, мгновенно запустил пальцы под воротник плаща, нащупывая инородный предмет. Том аккуратно отцепил его от себя и взглянул на мелкую деталь, похожую на паука. Достав палочку и испытав на нём несколько заклинаний, он выяснил, что на него наложены только отслеживающие чары.
Что же, умно, мадам Лестрейндж, но не настолько, чтобы делать из него полного придурка. Хотя именно сегодня такая штучка как раз кстати — отслеживающие чары приведут Лестрейнджей в нужное место.
Том обратно нацепил паучка под воротник, пытливо оглядел комнату, развернулся и вышел в коридор, направляясь к выходу из поместья, чтобы начать запланированный на этот вечер спектакль для Волан-де-Морта.
Комментарий к Глава 9.Отрицаемое обожание
Благодарю за прочтение, и ещё раз хочу извиниться за низкий актив! Я о вас помню, всегда думаю и с удовольствием перечитываю ваши мнения и отзывы, а так же выдёргиваю время на продолжение этой истории. Прошу прошения за задержку выхода главы, буду стараться не сдвигать сроки.
P\S. Следующая глава точно без встреч с Гермионой, и кто ждёт экшн и взаимоотношения Тома с Лордом - можете потирать ручки :)
========== Глава 10. Развязка ==========
Том и Антонин заранее посетили место встречи с Тонкс. Это был большой сквер, уходящий в молодой лес, возле которого проходили гаражные массивы. Они очертили границу действия трансгрессии, чтобы Нимфадора при нападении просто не исчезла, составили точный маршрут прогулки, по которому Том поведёт её и, конечно же, отметили пути отступления в случае, если что-то пойдёт не так. Риддл являлся главным действующим лицом, а Долохов взял на себя роль страховки, но прежде подготовил алиби: назначил встречу с Руквудом чуть раньше, чем Том увидится с Тонкс, после чего должен прийти в разгар событий и проконтролировать перепалку и, если просчитанные варианты пойдут под откос, вмешаться.
Когда наступил поздний вечер, и темнота опустилась на Лондон, Том вышел из дома, трансгрессировал к скверу и стал поджидать Нимфадору, которая по какой-то причине немного задерживалась. Спрятав руки в карманах, медленно прошёлся по дорожке, время от времени косясь на далёкие молодые деревья, пытаясь различить кого-нибудь из Лестрейнджей, а они явно уже были где-то здесь. Приняв невозмутимый вид, Том достал из пачки сигарету, закурил её и резво присел на скамейку, что была ближе к лесу. Затягиваясь антрацитовым дымом, он быстро пробежался глазами по раскинувшемуся пейзажу, мельком обратил внимание на редких прохожих, которые были практически неразличимы в сумраке позднего вечера, оставил сигарету между губ и спрятал руки в карманы, в одном из которых сжал волшебную палочку. Просидев так некоторое время, он стряхнул кучу пепла слабым кивком и непринуждённо посмотрел в сторону, чуть сощурив глаза, вглядываясь в темноту.
Нимфадора сильно опаздывала. Если она не явится в ближайшие десять минут, то весь план может пойти насмарку: Долохов окажется раньше неё, Лестрейнджи смогут почуять подвох, а если кто-то из них надумает подойти к нему, то это станет полным провалом — прощай Тонкс, прощай проход в школу, прощай тактильная магия, прощай Грейнджер. Если такое случится, то он силком вытянет из школы Гермиону и никуда не отпустит, упиваясь энергией и силой, которую источала она при контакте с ним. А что если реально вытащить её из школы и плевать на последствия? Подумаешь, пропала ученица. Правильно спрятав, он может добиться того, что её не найдут. Тогда бы он смог упиваться всем волшебством не раз в три дня, а постоянно — тогда, когда ему этого хочется.
Заманчиво, но глупо. Даже если спрячет, даже если не найдут, то сама Гермиона пойдёт на это?
Мысли прервало появление Нимфадоры. Она стремительно приближалась к скамейке, на которой сидел Том, и, достигнув цели, глубоко вздохнула, заговорив:
— Прости, Том, меня задержали.
— Какие-то проблемы? — участливо поинтересовался он, поднимаясь на ноги, поправляя края плаща.
— Нет, всё в порядке, — со странным оттенком в голосе отозвалась Тонкс, слабо качнув головой.
Том сощурил глаза, показывая всем своим видом, что не верит прозвучавшим словам, но настаивать не стал, дёрнув с задумчивым видом желваками.
— Ладно, — легко согласился он, — идём, пройдёмся.
Нимфадора кивнула, и оба направились по тёмной дорожке, оставляя позади светящиеся тёплым светом фонари.
— Очень странное место, — тихо произнесла та, коротко обернувшись назад. — Здесь проще всего привлечь чьё-то внимание, при этом не увидеть чьё.
— Идём в темноту, к лесу. Там точно никого нет, — отозвался Том, пряча ладони в карманах.
— Просто… плохое предчувствие. Словно кто-то следит за нами.
Том нахмурился, но в непроглядном сумраке Нимфадора не могла этого увидеть, однако его голос прозвучал очень спокойно:
— Предчувствие? Кому потребовалось следить за нами в такое время? К тому же место встречи никто не может знать, если… ты не сказала кому-то об этом.
Чёрные глаза сверкнули в темноте так, что Нимфадора смогла прекрасно различить этот яркий блеск.
— Я никому не говорила об этом. Мы же договорились, — напряжённо отозвалась она.
Том ничего не ответил, продолжая бегать глазами по темноте, всматриваясь в пространство между голыми ветками, сжимая в кармане палочку.
— Рассказывай, — вздохнула собеседница, подняв на него голову. — Узнал что-нибудь в этот раз?..
Он ощутил, как слух мгновенно напрягся, улавливая каждый шорох ветки и свист ветра. Всё нутро стало проникаться к чужому присутствию где-то сбоку со спины — один из ищеек был здесь и старался бесшумно следовать за ними.
— …я была в министерстве и получила свежие новости о том инциденте… — продолжала Нимфадора, ничего не замечая.
Буквально кожей Том ощутил готовящийся удар со спины — невидимый магический сгусток чего-то тёмного и тяжёлого быстро скапливался в чужой палочке, которая ещё не поднялась чьей-то рукой. Это были ненависть и отвращение — чужие чувства, которые он не должен был различить. Предчувствуя нападение, Том с лёгким ошеломлением сообразил, что все рецепторы и органы чувств максимально обострились, а внутри что-то завибрировало, вызывая знакомый стук сердца в ушах, — он слышал в отдельности каждый звук, как лисица, а взор лучше стал различать все тёмные оттенки, вырисовывая фигуры молодых деревьев, голых веток и блестящий от влаги асфальт.
— …преступника так и не нашли, но теперь точно подтвердили факты, что в аврорате ничего не утащили. И вообще эта странная вылазка никаким образом не изменила ничего, разве что на несколько недель школа оказалась под слабой охраной, но за эти дни ничего не произошло, никто не проник на территорию, а сейчас уже всё восстановлено в полной мере, так что…
Том остановился, доставая свободную руку из кармана и останавливая ею Нимфадору неприятно в грудь.
— Тихо, — шепнул он, ощущая, как кожа буквально начинает зудеть от скопившейся тёмной магии в палочке, наведённой в их сторону.
Он мог чувствовать опасность. Внутренняя магия молниеносно реагировала на угрозу, перемешиваясь с возникшим присутствием дополняющей части энергии. Значит, из-за опасности в нём вспыхивает магия и тянет за собой Гермиону?
Всего лишь мгновение, в которое Том среагировал раньше, чем чужая палочка успела очертить взмах. Всего лишь резкое и короткое движение головой в сторону, а ладонь уже крепко вцепилась в плотную ткань мантии Нимфадоры и рванула на себя, позволяя изумрудному лучу, озарившему кромку тёмного леса, пролететь мимо ничего не понимающей и ошеломлённой волшебницы. Она широко распахнула глаза, затем резво обернулась, доставая палочку, и лишь на мгновение пронзила темноту взглядом, как изумрудный луч снова сверкнул яркой вспышкой, стремительно приближаясь к ней.
Мужская ладонь в очередной раз дёрнула за мантию, заставляя оступиться и попятиться назад, чтобы уклониться от заклинания.
— От него нет защиты, не трать время! — глухо и быстро прошелестел Том, встряхнув Тонкс. — Беги!
Оба сорвались с места, вызывая тем самым поток сверкающих вспышек разных цветов, которые, казалось, отражались на тучном чернеющем небе. Они бежали со всех ног, пытаясь оторваться от преследования, чтобы остановиться и трансгрессировать, но враги не собирались сдаваться — погоня не прекращалась, а дистанция между ними совсем не увеличивалась. Заклинания, которые они бросали в ответ, не видя преследователей, наоборот, только замедляли и уменьшали шансы на благополучный исход, поэтому вскоре бросили попытки отбиваться, пытаясь как можно быстрее скрыться.
Нимфадора бегала очень быстро, потому успела обогнать Тома. Воспользовавшись этим, она юркнула между оголёнными кустами и побежала по мокрой земле, углубляясь в лес, о чём вскоре пожалела — ботинки увязали в грязи, замедляя бег и выбивая из сил. Она долго бежала, преодолевая усталость, пока не заболело в груди, а лёгкие не приготовились оказаться выплюнутыми наружу. Остановившись у тонкого ствола дерева, Нимфадора замерла, прислушиваясь к тишине, резко поворачивая головой в разные стороны, пытаясь различить хоть какое-то движение рядом.
Вспышки исчезли, звуки затихли.
Бегая взором в темноте по деревьям, она невольно затаила дыхание и ещё шире раскрыла глаза, различая звук бешено бьющегося сердца.
Ладонь крепче сжала палочку, Нимфадора осмелилась сделать медленный короткий шаг, чтобы обернуться за спину, осторожно повернула голову, тяжелее прежнего задышала, предчувствуя сковывающий ужас от чужого присутствия, и тут же во что-то врезалась, не успев до конца сменить позицию и поднять палочку. Руки резко схватили её за плечи, а над головой раздался прерывистый шёпот:
— Это я.
Том на мгновение сжал плечо, развернул к себе Нимфадору, а потом отпустил, продолжая шептать:
— Трансгрессия здесь не работает — они наложили чары.
— Нужно бежать дальше, ведь где-то заклинание перестаёт действовать!..
Сверкнула фиолетовая вспышка, и Том в одну секунду схватил Тонкс за шиворот, оттолкнув в сторону, следом делая за ней шаг.
— Гаражи! Налево гаражи! Там мы сможем увидеть их!.. Исчезнуть!..
Оба побежали по грязи, без разбора отбиваясь от настигающих заклинаний, пытаясь выбраться из леса. На этот раз Нимфадора отставала, погрязая в сырой земле, в то время как Том легко справлялся с подобной неприятностью. Через несколько секунд беспрерывного бега, он услышал глухой звук и обернулся, различив волшебницу, споткнувшуюся о какой-то булыжник. Быстро подбежал, схватил её за локоть и грубо тряхнул, пытаясь поднять как можно скорее на ноги.
Вспышки стали частыми, большими и до невозможности яркими — они проиграли время на побег, и им оставалось только отбиваться. Но вот что с раздражением заметил Том, так то, что все заклинания предназначались Нимфадоре. Именно в неё летели разнообразные цветные лучи, преимущественно изумрудного цвета, поэтому ей приходилось не только отбиваться, но и проявлять навыки изворотливости и поспешности реакции. Если ни одно заклинание не полетит в его сторону, это как минимум подозрительно и вызовет слишком много вопросов и ненужных домыслов у Тонкс.
Том сократил между ними расстояние, бросаясь проклятиями в темноту, где мелькали два чёрных силуэта, стремительно надвигающихся на них, выловил момент, чтобы дёрнуть Нимфадору, заставив попятиться, и отшвырнул в сторону, принимая все удары на себя. Пока волшебники не сообразили, что вместо Тонкс они посылают заклинания в Тома, а это были буквально считанные секунды, он очертил мутно-серый щит, впился блестящими глазами в ночь и мгновенно услышал приближающийся к ушам ток, вместе с накатывающей и окутывающей всё нутро злостью и раздражением. Почувствовав отдалённо то самое ощущение, что и в прошлый раз, в поместье Малфоев, дождавшись, когда ток зазвенит в ушах, а в глазах тёмный цвет разобьётся на спектр оттенков, Том плавно отвёл палочку к груди и резко дёрнул ею вперёд, источая белеющее сияние, превратившееся в яркую вспышку, озарившую всё вокруг в тёмном лесу, которая распалась и превратилась в лавину, нещадно стремящуюся к противникам, сбивая на своём пути все вражеские проклятья.
Воздух завибрировал, но вскоре замолчал, переставая трещать, — Том быстро сообразил, что не получилось то, чего ожидал, понял, что магия Гермионы до сих пор не кружится с ним в танце, а у него с Тонкс есть лишь шанс выиграть время, чтобы убежать.
— Беги! — выкрикнул он.
Ослеплённая белым светом Нимфадора не сразу рванула с места, замешкавшись на пару секунд, но, как только мужская ладонь дёрнула её за мантию и резко отпустила, она побежала вслед за Томом, уже не пытаясь отбиваться.
Пока волшебники очухивались от настигшей их волны, оба понеслись вперёд, перепрыгивая незначительные препятствия в виде сучков и булыжников. Том отчётливо слышал, как тяжело задыхалась Тонкс, как ветки хрустели под ногами, как глухо хлюпала сырая земля и как вдалеке шуршали мантии врагов. Он увидел впереди невысокий забор, понимая, что добрались до массивов гаражей, резво перепрыгнул его и остановился, чтобы отдышаться и дождаться Нимфадору, раскидывающую куски грязи по сторонам от ботинок. Она подбежала к забору, вцепилась в него и перескочила, упираясь корпусом в грудь Тому.
— В порядке? — тяжело дыша и встряхивая её, спросил он.
— Да, — выдохнула она.
— Бежим, — кинул он, отпуская Тонкс, и оба побежали прочь, забегая в лабиринт огромных и длинных гаражей.
За их спинами послышался взрыв, озарив темноту огненным светом, а звук скрипящего железа неприятно проскрежетал в ушах. Пробежав несколько десятков метров вдоль массивного гаража, Том толкнул Нимфадору вбок, чтобы она завернула направо, и теперь их окружила высота прочного металла и оседающая тяжёлым грузом непроглядная темнота, в которой пришлось остановиться и затаиться.
— Не свети, — прерывисто шепнул Том, идя впереди, время от времени оборачиваясь назад.
Они очень медленно направились между высоченными гаражами, каждый раз настороженно выглядывая из-за угла, пытаясь различить в темноте хоть какое-то движение. Пройдя несколько участков, Том в очередной раз остановился, выглянул за угол и тут же вернулся в исходное положение, прижимаясь головой к стенке.
— Они здесь, — одними губами произнёс он, покосившись на Нимфадору.
Та кивнула, колыхнув мышиными волосами, и сильнее сжала палочку в руках. Том быстро поднёс руку к воротнику, пальцами нащупал отслеживающего паучка, небрежно выдернул и выбросил в сторону. Задрав голову наверх, он пристально осмотрелся и различил на крыше тёмный силуэт, едва выделяющийся на фоне густого неба.
Ожидание казалось долгим, а выпрыгивающее сердце из груди Нимфадоры неприятно отсчитывало секунды. Том дёрнул желваками, концентрируя в себе поток вибрирующей энергии, не понимая, почему магия Гермионы не отзывается ему, и продолжал не сводить взгляда с тёмного силуэта, пока Нимфадора опасливо следила за углом гаража, стоя напротив волшебника и не обращая внимания на то, куда он смотрит.
Вдруг Том различил, как силуэт колыхнулся, проводя в воздухе тонкую искрящуюся линию, мгновенно потухнувшую и растворившуюся во тьме, резко выбежал из-за угла и пустил слабую белеющую волну, которая от неожиданности свалила волшебников с ног.
— Вперёд! — крикнул он Нимфадоре, которая сама опешила от неожиданности и резких движений Тома.
Кто-то из Лестрейнджей оказался проворнее — послышались тяжёлые приближающиеся шаги, из-за чего Риддл обернулся, всем нутром ощущая опасность, и бросил несколько заклинаний в темноту, ориентируясь на органы чувств.
Вспышки стали освещать узкое пространство между гаражами, рикошетя о стены, и Нимфадора, наконец, смогла различить двоих нападавших, злостно всхлипнув и метнув в одного из них золотистый луч.
Заклинания опасно забегали по железным высоким стенам, отражаясь друг от друга, выискивая какую-нибудь цель, пока не врезались в чьи-нибудь защитные чары. Все волшебники вычерчивали палочками взмахи, изворачиваясь между отражёнными проклятиями, пока натиск Лестрейнджей не стал заметно ощутимее. Том и Нимфадора стали отступать к следующему проходу, сдерживая цветные вспышки, уклоняясь от изумрудных.
— Беги вперёд, — выдохнул Том, удерживая прозрачный щит, в который врезались отражённые проклятья.
Нимфадора замешкалась на несколько секунд, бросив последнее заклинание, и помчалась по узкому проходу между громоздкими контейнерами, в то время как Том продолжил сыпать заклятиями и защищать себя.
Один из Лестрейнджей мгновенно скрылся в другом проходе, очевидно решив нагнать Тонкс, а другой подлетел к нему с выставленным щитом и попытался оттолкнуть от прохода, по которому побежала волшебница. Том бросил в ноги заклинание, и языки пламени стали облизывать чёрные сапоги. Воспользовавшись чужим замешательством, он резко подался вперёд и сорвал капюшон, различая, как густая кудрявая копна тёмных волос тяжело упала на мантию, а огромные глаза блеснули в темноте.
— Пусти! — рыкнула Беллатриса, отталкивая Тома и вырываясь из цепкого захвата, затем направилась вслед за Тонкс, взмахнув длинными локонами.
Тот мгновенно направил палочку, чтобы обездвижить её, но она проворно обернулась и отбила заклинание, хрипло прокричав:
— Предатель!
На конце её оружия вспыхнул маленький огненный шарик, который в ту же секунду раздулся, превращаясь в пламенную стену, надвигающуюся на Тома. Он мгновенно встрепенулся, за долю секунды приняв решение выстроить водяной щит, а затем произвести атаку, однако, очертив в воздухе размашистую дугу, вместо прозрачного водопада из палочки вырвалась извилистая белоснежная молния, оглушительно трескающая, как разряд высокочастотного тока. Внезапно ворвалась беснующаяся магия Гермионы, больно ударяясь в грудь, отчего перехватило дыхание, и Том согнулся, издав хриплый стон. Внутренности затрепетали, жаждая выпустить яростный поток энергии наружу, и вышедшая из палочки искра стремительно увеличилась в размерах, врезаясь в огненный столб.
Небо над гаражами озарилось ослепительным светом, сопровождаемым ужасно оглушительным и страшным трескающим звуком, словно на этом самом месте обвалились все провода электростанции. Том, исказив лицо от неприятного, режущего уши звука, отшатнулся назад, выпрямляясь и пытаясь удержаться на ногах. Глаза явственно различили, как ветвистые молнии обхватили языки огня, удушая в центре, затем белоснежный разряд тока превратился в белоснежную густую сферу и через долю секунды взорвался, образуя ударную волну, которая устремилась во все стороны, обтекая его самого.
Через мгновение наступил мрак, в котором Том продолжал видеть все оттенки серого. Быстро оглядевшись на месте, он нигде не увидел Беллатрису и только спустя время понял, что она успела где-то спрятаться.
Наполненный решительностью и ослеплённый жаждой выплеснуть разрушительную магию, он стремительно помчался по проходу между гаражами в поисках волшебников. Несколько минут он бежал в лабиринте высоких железных стен, пока ярость не затихла и не прояснила рассудок. Том перешёл на шаг и замедлился, пытаясь прислушаться хоть к каким-то звукам. В конце концов, пришлось замереть, чтобы наступила полная тишина.
Ещё минута ушла на то, чтобы абстрагироваться в умиротворённой обстановке, но никаких звуков борьбы нигде не было слышно. А если Лестрейнджи уже прикончили Тонкс и вернулись к Волан-де-Морту?
Боковым зрением он уловил жёлтые искры и тут же поднял голову наверх. На высоченной крыше снова появился чёрный силуэт — он выпустил красный сноп в сторону, после чего Том рванул с места в указанный сектор, ощущая, как тень сверху бесшумно движется за ним по крышам. Он снова уловил боковым зрением светящиеся красные искры и замедлился, услышав шум драки, пытаясь так же бесшумно идти вдоль очередного гаража.
Прижавшись к стене, Том заглянул за угол и различил разноцветные вспышки, летящие в его сторону, — неподалёку размахивала палочкой Нимфадора, пятясь назад. Тот снова спрятался за угол и, дёргая желваками, стал обдумывать дальнейшие действия. Наконец, за долю секунд приняв решение и наполнившись теплом беснующейся магии, он выскользнул из темноты, и в эту же секунду раздался девчачий визг, а Нимфадора споткнулась и упала назад, оставшись безоружной. Вслед ей вторил победный клич Беллатрисы, которая запустила изумрудный луч в сторону волшебницы. Том оценил безвыходность ситуации, успел сообразить, что план провалился, через секунду Тонкс погибнет, а вместе с ней и закроется проход в школу, но самое главное, оборвутся встречи с Гермионой…
Его взорвала ярость от осознания, что он пожертвовал пока что единственным шансом видеться и находиться рядом с источником своего тепла. Глупые Лестрейнджи! Глупый Волан-де-Морт!
Том рыкнул от отчаяния и злости и не понял, как ослепительная вспышка вырвалась из груди, моментально увеличившись в размерах, настигая Нимфадору, становясь для неё щитом от смертельного проклятия. Не сразу сообразив, что та продолжала тяжело дышать, а изумрудный луч исчез без следа, не достигнув своей цели, он уставился на изумлённых Лестрейнджей, не сводивших с него взгляда. Мир рассыпался на все цвета и оттенки, существующие в мире, а в ушах заскрежетал ток. Уверенность, с которой Том поднял палочку и молниеносно направился к Пожирателям смерти, буквально задушила его, призывая взорвать весь гаражный массив. Те оживились, бросая разнообразные заклинания, от которых тот резко и раздражённо отмахивался, непоколебимо наступая на неприятелей, после чего в него понеслись убивающие проклятия, и Том целенаправленно выпустил мощнейшую ветвистую молнию из палочки, стремительно настигшую и поразившую двоих. Их тела на секунду осветились белоснежным контуром, потухли и упали на землю ничком с глухим стуком. Он долго сверлил взглядом чёрные силуэты в наступившей темноте, пока за спиной не услышал тихий всхлип, заставивший медленно обернуться.
Нимфадора убрала с лица грязными руками волосы и ошарашенно уставилась на него. Том неторопливо направился к ней, с лёгким удивлением заметив, как та стала отползать назад.
— Что с тобой?! — дрогнувшим голосом пронзила тишину Тонкс.
— О чём ты? — не понял Том, пронзая взором исказившееся от ошеломления лицо.
— Глаза! — тут же воскликнула она, не позволяя взять её за руку.
— Успокойся, Тонкс, — чуть нахмурившись, протянул недовольно тот, наклоняясь и цепляясь за женское предплечье. — Со мной всё в порядке. Вставай!
— Что ты сделал с ними? — поднимаясь при помощи Тома на ноги, выдохнула она, на мгновение переводя взгляд в темноту.
— Не знаю. Возможно, мертвы.
Тонкс обратно подняла на него глаза и мгновенно выдернула руку из чужой ладони.
— Что с твоими глазами?!
— Что с ними? — не понял Том, удивляясь странному поведению волшебницы.
— Они… они горят ослепительно белым! — нервно проговорила та, сделав несколько шагов назад, опасливо заглядывая в белоснежные зрачки. — И вообще, что это было? Что за скрежет?..
Том медленно опустил веки, глубоко вдыхая ночной воздух, и попытался взять себя в руки, заодно придумывая, что отвечать. Он не рассчитывал, что кто-то увидит, как теплится в тёмных глазах магия, да и откуда ему было знать, что без тактильного контакта с Гермионой, его взор может наполняться свечением?
— У меня есть очень интересный артефакт, при использовании которого вспыхивают зрачки, — спокойно отозвался Том, медленно открывая глаза.
— Артефакт? — слабо повторила Тонкс.
— Кольцо, доставшееся по наследству, — невозмутимо продолжил он, затем обратил сверкающий взор в темноту и быстро добавил: — Идём отсюда. Они могут очнуться.
— Моя палочка.
Том обернулся и невербально притянул оружие, возвращая его хозяйке.
— Быстрее, — коротко произнёс он и бросился в узкий проход между гаражами.
Через несколько минут они вышли на другой стороне лабиринта, где их встретила безлюдная широкая дорога.
— Полагаю, здесь можно трансгрессировать.
— Как они нашли нас?! — тут же воскликнула Нимфадора, поворачиваясь к Тому.
— Может быть, за тобой был хвост? Между прочим, я полчаса сидел в парке и ждал тебя, — ледяным тоном отозвался он. — На меня никто не нападал.
Та поджала губы и приняла задумчивый вид, нахмурившись.
— Наши встречи небезопасны, — вынесла вердикт Нимфадора.
— Да, но мы можем воспользоваться этим и подготовить ловушку, — оживлённо произнёс Том, сверкнув глазами.
— Нас всего лишь двое! Ты не думал, что в следующий раз их будет больше? Это значит, они как-то выяснили нашу связь и, возможно, знают, чем мы занимаемся!
— Не кричи, — давящим голосом остепенил её тот. — Что-нибудь придумаем. Ты права, пока наши встречи небезопасны. Будем использовать тайник для передачи информации.
— А если его тоже…
— Нет, о нём никто не может узнать, — не терпящим возражения тоном перебил Том.
— А школа?..
— Без изменений. Веди пока обычный образ жизни, а я попытаюсь выяснить, на кого и каким образом вышли Пожиратели.
— Том, ты подвергаешь себя риску… — быстро заговорила Нимфадора.
— Перестань, — поморщился он, — я знаю, что делаю.
Та поджала губы, ссутулившись и опустив голову, а затем спустя несколько секунд произнесла:
— Ладно, увидимся через день. Будь осторожен.
Том ничего не ответил и отвернулся. Дождавшись, когда Тонкс трансгрессирует, он исчез следом, оказываясь перед воротами поместья Малфоев.
План по существу удался, но в нём оказались значительные изъяны, которые он не предусмотрел и даже не думал о них. В первую очередь сама Тонкс опоздала, в то время как все остальные участники спектакля появились на своих местах, в особенности Долохов, который должен был явиться в назначенное время, в которое полагалось, что Том с Нимфадорой уже окажутся в лабиринте гаражей. Антонин должен был указать выход с другой стороны, лазая по крышам, откуда открывался вид на весь гаражный массив, и в случае необходимости предостеречь от опасности, а затем тут же исчезнуть и оказаться в поместье Малфоев раньше, чем кто-либо другой, ссылаясь на встречу с Руквудом. Он и сделал всё, что нужно, но проблема заключалась в том, что промежуток времени, между которым Антонин попрощался с Руквудом и заявился к Малфоям, превышал более получаса, если не час, поэтому в случае нежелательных вопросов Волан-де-Морта в сторону Антонина, у последнего не было никакого алиби, хотя оба успели продумать его тщательно заранее, привлекая в план даже встречу с Августусом. Как они не предусмотрели, что Нимфадора может опоздать? Причём на такое длительное время? Человеческий фактор, глупо не предусмотренный.
И снова человеческий фактор: Том рассчитывал, что они с Тонкс быстро пересекут лес и моментально окажутся в лабиринте гаражей, но волшебница умудрилась запнуться и упасть, из-за чего они упустили время, позволили неприятелям догнать их и завязать сражение. И ладно — Том был уверен, что они справятся, найдут выход, как сбежать и оказаться в нужной точке, где поджидал их Антонин, но проблема опять в том, что ни один из Лестрейнджей не попытался бросить хоть одно заклинание в его сторону! Оба точечно выполняли приказ Волан-де-Морта — следить за ним, а не нападать, — и обрушили всю атаку на Нимфадору, чем могли вызвать кучу вопросов и домыслов у девчонки, которые и так появились из-за другого им непродуманного обстоятельства — магия, которая каким-то образом решила отразиться в тёмных глазах.
Он думал, лишь взаимодействие с Гермионой способно показать следы волшебства, которым они обладали! Оказалось, достаточно было подумать о ней, запаниковать, броситься в отчаяние, оценить, что буквально в следующую секунду он потеряет всё, что удачно поначалу выпало на руку, а затем было выстроено им для удовлетворения всех своих желаний. Том вспомнил, как три недели разрывал себя разными чувствами, чтобы хоть как-то найти баланс на постоянно колеблющихся весах. Сколько усилий пришлось приложить, чтобы дойти до момента контроля, выжимки какой-то пользы и осознания, что происходящее нужно принять и правильно этим воспользоваться. И из-за приказа Волан-де-Морта так глупо потерять всё и понять, что потратил время, нервы и силы зря?!
Том скрипнул зубами, пребывая в ошеломлении. Из-за затеи своей будущей личности он чуть не лишился Тонкс, которая без вопросов пропускала его в школу, укреплённую и защищённую самим Дамблдором! Если бы её не стало, то каким образом ему пришлось изворачиваться, чтобы добраться до Грейнджер? Единственный вариант, который приходил в голову, — убедить уйти с ним, но для этого пришлось бы продумать ещё кучу предварительных событий, а также последствий. Это было бы даже довольно безумно, опасно и… В общем, всё обошлось — Том чудесным образом спас Тонкс, открыв в себе удивительную способность противостоять непростительным заклинаниям. Что он теперь имеет? Уверенность, величие, победу над смертью и временем, а теперь ещё и нереально разрушительную силу, которая по ощущениям может перевернуть всех и всё. Не хватает лишь имени и власти, — всё то, что автоматически присваивалось Волан-де-Морту, которого знала вся магическая Британия.
Том не думал, что случилось с Лестрейнджами, где сейчас находится Долохов, и в чём его может подозревать Тонкс. Ему нужен был Волан-де-Морт, сейчас же.
Если несколько дней назад, полагалось, Том собирался сыграть спектакль, в котором злится от недоверия Волан-де-Морта к нему, то сейчас ярость была реальной и невыносимой, чтобы просто так взять и сдержать её.
Он зашёл в дом, поднялся наверх, резко распахнул дверь и с порога зашипел:
— Какого чёрта твои шавки носятся за мной?! Какого чёрта…
Волан-де-Морт поднял алые глаза на юную копию и медленно встал со стула, выпуская из рук исписанный пергамент.
— …я рискую своей жизнью из-за этих недотёп?! Какого чёрта ты приказал следить за мной, тем самым ставя все мои планы под угрозу провала?!
Волан-де-Морт молча поднял руку и лёгким жестом заставил входную дверь закрыться. Вглядываясь в искажённое от ужасающего гнева юное лицо, он вышел из-за стола и медленно направился к собеседнику, заинтересованно склоняя голову вбок. Том больше ничего не сказал, нетерпеливо ожидая хоть каких-то слов, но Волан-де-Морт словно специально пытался вывести на эмоции своим молчанием. Он остановился напротив него и с ещё большим интересом стал заглядывать в тёмные, полыхающие гневом глаза.
Том задвигал желвакам, понимая, что тот выбрал довольно оригинальный способ заставить его потерять контроль над ситуацией и пуститься в крики и психи, которые никакого результата не дадут, а Волан-де-Морт пресечёт его истерику и в очередной раз скажет, что он — маленький мальчик, ещё не успевший понять ничего в этой жизни. Ну, уж нет, не в этот раз.
Том демонстративно отвёл взгляд, посмотрел прямо перед собой, слабо усмехнулся своим мыслям, показывая, что готов ждать ответа столько, сколько потребуется, и спрятал руки в карманы, изогнув немного бровь. Волан-де-Морт окинул его взором с ног до головы, подмечая измазанные грязью туфли, от которых валялись с порога ошмётки влажной земли, местами заляпанный плащ и, наконец, растрёпанные и запутанные волосы, беспорядочно торчащие в разные стороны, и лишь тёмный локон небрежно спадал на переносицу, кажется, совсем не смущая его обладателя.
— Я не собираюсь больше повторять, что в мой кабинет никто не залетает без позволения, — спустя долгое время заговорил Волан-де-Морт, отворачиваясь и проходя к письменному столу. — Тем более в таком виде.
Что это? Ещё одна уловка вывести его из себя?
— И я не собираюсь повторять, что сейчас эти глупости не имеют значения по сравнению с тем, о чём я у тебя сейчас спросил. Я могу выломать эту дверь, если ты сейчас же не объяснишь мне всё, — как можно спокойнее отозвался Том, возвращая взгляд на собеседника.
— Не дерзи мне, — быстро ответил тот, взмахнув назад мантией. — Причину, по которой ты ещё не валяешься в ногах, корчась от боли, я тут же могу выбросить и забыть.
Том снова передёрнул желваками, с усилием собирая остатки самообладания.
— Я задал вопрос, — сквозь зубы произнёс он.
Неожиданно Волан-де-Морт растянул губы в подобии улыбки, показавшейся Тому безобразной и самодовольной.
— Как ты узнал об этом?
Глубоко вздохнув и переводя дух, тот невозмутимо ответил:
— Я бы не пришёл к тебе в таком виде, если бы буквально десять минут назад меня не пытались убить Лестрейнджи. Интересно, они выполняли твой приказ?
Лицо Волан-де-Морта мгновенно омрачилось и превратилось в какую-то серую маску, потеряв очертания и так невидимых губ.
— Может быть, ты приказал им не просто выследить меня, а подобрать подходящий момент, чтобы покончить со мной? — вошёл во вкус Том, проговаривая каждое слово всё тише и вкрадчивее.
Он сделал несколько медленных шагов вперёд, не отводя взгляда от алеющих глаз, которые с каждым услышанным словом сильнее сужались.
— Или как мне понимать поведение Лестрейнджей, накинувшихся на меня прямо посреди парка?
Волан-де-Морт озадачился ещё сильнее. Конечно, он не знал, как всё было на самом деле, и что супруги напали сначала на Тонкс, поэтому факты, которые сейчас излагал Том, сбили его с толку.
— Ты их одолел? — только и поинтересовался он.
— Как видишь, — со стиснутыми зубами ответил тот.
— Где они?
— А ты их призови, — показал издевательскую улыбку Том, на мгновение опустив глаза на спрятанное под мантией предплечье Волан-де-Морта. — Они, как верные шавки, откликнутся и прибегут со свежими новостями. Если ещё прибегут.
Не успел он что-то ответить, приоткрыв рот и изогнув бескровные губы с полоснувшим яростью лицом, как в дверь громко постучали несколько раз.
Волан-де-Морт сжал губы, превратив их в тонкую полоску, быстро метнул взгляд на дверь и чуть сощурил глаза.
— Полагаю, твои герои, провалившие задание, — со скрытой усмешкой произнёс Том, расправляя плечи, демонстративно переводя взгляд в сторону.
Тот сильнее сдавил губы, но ничего не ответил. Вместо этого он взмахнул рукой и заставил дверь открыться.
На пороге стояли Лестрейнджи, выглядевшие хуже Тома. Беллатриса, не сразу заметив молодого волшебника, быстро затараторила, вытаращив бешеные глаза.
— Повелитель! Этот мальчишка — предатель! Он!..
И тут она остановилась, заметив Тома, который медленно обернулся назад и с невозмутимым видом посмотрел ей в глаза, опустив немного голову.
— Он здесь?! — не сдержала Беллатриса визг, ещё сильнее выпучив глаза.
— А ты думала, я соберу вещички и свалю? — спокойно отозвался Том.
— Да как ты смеешь?!.. — бросившись к нему, зашипела та, но на полпути остановилась.
— Тихо! — шикнул Волан-де-Морт, с недовольством рассматривая присутствующих.
Беллатриса сдула длинный локон, упавший на глаза от яростного мотания головой, а Рудольфус отошёл в сторону и облокотился на стену, с хмурым видом наблюдая за происходящим.
— А теперь спокойно объясни мне, Белла, что у вас произошло? — сменившимся тоном спросил Волан-де-Морт, посмотрев на женщину.
Та перевела на него взгляд и тихо, но быстро залепетала:
— Этот мальчишка носился с дрянной девчонкой, что ходит в подмётках у Грюма!
— С твоей племянницей?
— Она мне не племянница! — возразила Беллатриса, гордо вздёрнув головой с высокомерным видом. — В моём роду нет места поганым грязнокровым отребьям и любителям магглов!
— Значит, ты был на встрече с Нимфадорой Тонкс, — заключил Волан-де-Морт, бросив взгляд на Тома.
— Я не собираюсь отчитываться за свои действия перед этими… невеждами, — отозвался тот, покосившись на Беллатрису, которая тут же фыркнула и посмотрела на него в ответ.
— Помолчи, щенок, — раздражённо заговорила она и повернула голову к повелителю, продолжив: — Он защищал девчонку и оказал нам сопротивление!..
— Не кажется ли вам смешным, мадам Лестрейндж, что я один смог справиться с двумя взрослыми волшебниками? — продолжал издеваться Том, показывая при этом самую очаровательную улыбку.
Беллатриса резким движением достала кинжал и очертила в воздухе дугу, чудом не задевая лезвием Тома, от чего тот моментально отшатнулся назад, доставая палочку, чтобы выбить из рук оружие, но Волан-де-Морт среагировал быстрее, и кинжал упал ему в ноги.
Том рванул к волшебнице, вонзая пальцы в потрёпанную мантию на груди, и дёрнул на себя, впиваясь звериным взором в чёрные глаза, выразившие секундное замешательство. В эту же секунду от стены оттолкнулся Рудольфус, стремясь настигнуть Тома, но их остановил Волан-де-Морт, заставив молодого волшебника взмахом палочки отшатнуться от Беллатрисы.
— Грязнокровка! — не помня себя от злости, высоким голосом ошеломлённо выкрикнула она, задыхаясь от негодования.
— Успокоились! — рявкнул Волан-де-Морт, поочерёдно прожигая взглядом каждого.
— Маггловское отребье!..
— Белла! — высоким голосом отдёрнул тот, исказив лицо до неузнаваемости, отчего та потупила взгляд и виновато опустила голову, опасливо глядя на Волан-де-Морта исподлобья.
Том, наоборот, чуть поднял голову, взглянув на Беллатрису со слабой издевательской улыбкой, и медленно перевёл взор на тёмного волшебника, расправляя плечи и выравнивая осанку.
— А теперь говори, что произошло, — наигранно спокойным тоном закончил Волан-де-Морт, нагоняя напряжение.
— Мой лорд, этот мальчишка виделся с Тонкс, — не поднимая головы, стала объяснять Беллатриса. — Они гуляли в парке и о чём-то болтали.
— Вас заметили?
— Нет, когда я увидела эту грязнокровку, то напала на неё…
— А он? — перебил Волан-де-Морт, медленно качнув головой в сторону Тома.
— Он защищал её! — чуть громче выкрикнула та. — Мы не нападали на него, не имея такого приказа! Но нам пришлось из-за его атак отбиваться!
— Значит, вы пытались убить только Тонкс, но вам помешали, — ещё спокойнее давящим тоном заключил Волан-де-Морт.
— Этот мальчишка с ней заодно! Он — шпион!
Том демонстративно заходил желваками, медленно закатил глаза, отводя взгляд от Беллатрисы, и раздражённо выдохнул, дёрнув в нетерпении коленями.
— Прежде чем обвинять, мадам Лестрейндж, подготовьте доказательства, — с насмешливым раздражением произнёс он.
— Ты защищал девчонку, — протянул Волан-де-Морт, недоверчиво глянув на Тома. — Интересно…
— Я не собираюсь рассказывать то, чем я занимаюсь и для чего.
Беллатриса выпучила глаза, зашипев от удивляющей дерзости, в то время как тот продолжил, предчувствуя приступ злости:
— Ты подсунул мне эту чокнутую дамочку, чтобы она следила за мной! Настолько глупую и самовлюблённую, что рассчитывала, будто я не замечу её отслеживающего паучка, которого так непродуманно она подсунула в библиотеке, шарахаясь за мной по пятам! Неужели ты рассчитывал, что мне твои гениальные идеи придутся по душе?!
Беллатриса фыркнула от злости, с безумством в глазах ожидая реакции Волан-де-Морта на прозвучавшие слова, но тот лишь продолжал неподвижно стоять и пронзать Тома сощуренным взглядом.
— Ты выказал недоверие и подставил мою жизнь под угрозу, потому что эти сумасшедшие решили, что им нужно прикончить Тонкс и разрушить мои планы!
— И какие планы? — с вызовом спросил Волан-де-Морт, очевидно, сдерживая порыв ярости.
Том некоторое время молчал, поглядывая на Беллатрису, заинтересованно уставившуюся на него, затем медленно ответил:
— Мне кажется, или я один подумал о том, что было бы неплохо иметь своего человека в логове врага?
— Ложь! — выкрикнула Беллатриса.
— Объяснись, — требовательно заявил Том, поворачиваясь и пронзая ту стальным взглядом.
— Ни один Пожиратель смерти не будет нападать на своих!..
— Я не Пожиратель, и я не ваш, — жёстко оборвал он.
Беллатриса начала захлёбываться от дерзости волшебника, обрушивая на него ругательства.
— Ты будешь так называть грязнокровок, — снова оборвал Том, делая шаг в её сторону. — Я чуть не убил вас, поэтому закрой рот и думай, кого оскорбляешь!
— Как ты это сделал? — спокойно оборвал их Волан-де-Морт, собирая на себе взгляды.
Кажется, разыгравшаяся перед ним картина очень даже забавляла его.
— Есть сомнения в моих возможностях? — фыркнул Том, изогнув бровь.
— У него горели глаза! — тут же вставила Беллатриса, снова ожидая какой-то реакции от тёмного волшебника, и, наконец, она последовала после того, как та добавила: — Мы не нападали на него, но он применил какое-то заклинание, которое чуть не убило меня! А после этого он не дал прикончить девчонку, бросив проклятье, поразившее нас одновременно!
— На вашем месте я бы не хвастался подобным и промолчал, — заметил Том, напрягаясь от заинтересованности Волан-де-Морта.
— Проклятье, поразившее вас одновременно? — протянул тёмный волшебник, переводя взгляд на юную копию. — И что же это за проклятье, осветившее твои глаза?
— Это не имеет значения, — спокойно отозвался тот.
Волан-де-Морт с кривой улыбкой подошёл к нему, обошёл по кругу и остановился напротив.
— Полагаю, очень полезное заклинание, — продолжил он. — Думаю, мы все с удовольствием узнаем о нём и будем использоватьпротив других, раз оно такое эффективное. Кажется, в тот раз на тебя с Люциусом обрушилось что-то подобное?
Волан-де-Морт посмотрел на кивающую Беллатрису, а Том усмехнулся, выпрямился ещё сильнее и ответил:
— Я не делюсь своими знаниями с волшебниками подобного сорта.
— Прочь, — коротко приказал Пожирателям тот.
Волшебники замешкались, но покинули кабинет, захлопнув дверь, а Волан-де-Морт снова посмотрел на Тома, сузив глаза.
— Ну.
— В целом, не собираюсь рассказывать свои секреты.
Волан-де-Морт показал на мгновение подобие улыбки.
— Мне ты их расскажешь.
Тот усмехнулся, отвёл взгляд и посмотрел прямо перед собой, приняв невозмутимый вид лишь на пару секунд, затем вернул взор на волшебника и жёстко отозвался:
— Может, тогда расскажешь, какого чёрта ты устроил за мной слежку и подослал этих сумасшедших?
— О чём ты разговариваешь с девчонкой?
— Вынюхиваю о твоих врагах, разве не логично? Или ты решил, что я метнулся в орден?
— Кажется, ты был не воодушевлён моим планом и желанием убить Поттера, — ответил Волан-де-Морт.
— Потому что ты не выяснил вторую часть пророчества…
— Потому что она не важна! — жёстко оборвал Волан-де-Морт.
— Она важна! — повысил голос Том, сверкнув глазами. — Ты гонишься за идиотской целью, считая, что смерть мальчишки приведёт к признанию и величию!
— А ты считаешь иначе, — оскалился тот.
— Нужно целить прямо в министерство, а не в школу, где спрятался никчёмный мальчишка под защитой старика!
— Дамблдор — это угроза моей политике…
— Так убей его и оставь всё остальное в покое! Без него все потеряют надежду!
— Они потеряют надежду, когда я убью Поттера! — прошипел Волан-де-Морт.
— Ты совершаешь очередную ошибку, — проскрежетал Том и плотно сжал губы.
— Не учи меня, что делать!
— По-твоему, разумно было следить за мной? — съязвил он, сузив глаза.
— Я знаю тебя и прекрасно понимаю, что ты можешь дёргать ниточки за моей спиной, — прошипел Волан-де-Морт.
— Допускаешь мысль, что могу вонзить самому себе нож в спину? И после этого ты говоришь, что твои идеи гениальны и разумны?
— Молчать! — раздражённо рявкнул тот. — Мы оба понимаем, что я имею ввиду! И разве не ты говорил, что можно верить только себе?
— Очевидно, ты так и не воспользовался этим правилом, иначе не положился бы на этих идиотов, которые моментально раскрыли себя, а потом прибежали ныть тебе, что какой-то юнец шарахнул их до потери сознания! И это твои соратники?!
Волан-де-Морт крутанул в руке палочку, и в эту же секунду открылась дверь, а в неё вошёл Долохов.
— Я выяснил, кто учудил разгром в аврорате.
— Подожди, — раздражённо отозвался тот, переводя взгляд на Тома, затем снова посмотрел на Антонина и махнул рукой. — Хотя нет, останься. Я почти закончил.
— Мы не закончили, — тихо ответил Том.
— Теперь послушай меня, — спокойно заговорил Волан-де-Морт. — Делаю вид, что последних двадцати минут не существовало. Можешь дальше вынюхивать у той девчонки любую полезную информацию, но докладывать обо всём мне. Я же, в свою очередь, отзываю Лестрейнджей и даю тебе свободу.
— Я и рассчитывал обо всём докладывать тебе, — невинно отозвался Том.
— Но если я почую хоть малейшую перемену ветра…
— Ты серьёзно думаешь, что я…
— Пока что думаешь ты, а я действую, — оборвал тот.
Том посмотрел на невозмутимого Антонина и обратно повернулся к Волан-де-Морту.
— Отчёт каждую неделю устроит?
— Вполне, — слабо кивнул тот.
— И скажи своим собакам, чтобы держались от меня подальше, иначе в следующий раз я не побрезгую непростительными.
Волан-де-Морт ничего не ответил, отвернулся и неторопливо прошёл к письменному столу, чтобы сесть за него. Том закусил губу, проводив все движения взглядом, посмотрел на Антонина, крутанулся на каблуке и направился к выходу. Не успел Долохов заговорить, как он обернулся и произнёс:
— И последнее. Научись признавать свои слабости.
— О чём ты? — раздражённо спросил Волан-де-Морт.
— Видеть в Поттере конкурента и пытаться воевать с ним, то же самое, что и считать своих псов искусными магами, которые не способны не то, чтобы выполнить такое простое поручение, как следить за мной, не раскрыв себя, но и справиться с детишками, помешавшими тебе добыть пророчество.
Том издал смешок и закрыл за собой дверь, услышав, как по другую сторону что-то щёлкнуло и неприятно скрипнуло.
Только на следующий день Антонин пришёл к нему, чтобы рассказать об успешном завершении операции. Лестрейнджи получили взбучку за проваленное задание, Волан-де-Морт утихомирился со слежкой, даже не поручив ему следить за Томом, но вместо этого появилось другое обстоятельство.
— Мне пришлось рассказать, что я там был, и как ты шарахнул Лестрейнджей. Детально.
— И? — с наигранным спокойствием отозвался Том, разглядывая голые ветки в окно.
— Поручил выяснить всё об этом проклятье.
Он затянул молчание, затем повернулся к Антонину и заглянул в стальные глаза.
— Не рассчитывай, что я помогу тебе в этом.
— Явно ты сам не знаешь, что это было, — невозмутимо продолжил тот.
— Допустим, — закусив губу, отозвался Том. — Но раз Волан-де-Морт поручил тебе разобраться в этом, то я не прочь и сам узнать, что это было.
Антонин кивнул и добавил:
— Руквуд признался, что он навёл бардак в аврорате.
— В самом деле? — слегка удивился тот, подходя к креслу.
— Угу, — самодовольно протянул Долохов. — Я же говорил, что это он.
— И с какой целью он подорвал защиту школы?
— Для Малфоя-младшего, чтобы тот смог заполучить кое-какую вещь для починки Исчезательного шкафа. Того шкафа, что связан с другим, стоящим у Горбина в магазинчике.
Всё сходилось. В тот день, когда защита школы надломилась, а Гермиона попала в повторяющийся день, Малфой рано утром покидал замок, чтобы получить недостающий артефакт, способный починить шкаф и пропустить Пожирателей смерти внутрь защищённых стен. Но всем нутром Том чувствовал, что что-то здесь не так, и только спустя пару минут понял, что именно.
Аврорат подвергся проникновению поздно вечером, когда Том направлялся в дом к Лестрейнджам, чтобы добиться встречи с Волан-де-Мортом, а не утром, когда возился ещё с Грейнджер!
— Ты уверен, что Руквуд признался во всём, и цель проникновения была именно такой? — нетерпеливо спросил он.
— Абсолютно, — легко отозвался Антонин, показав слабую улыбку. — Только он не смог передать Малфою необходимое.
— Почему?
— Ему не удалось воспользоваться замешательством аврората и подступить к школе.
Хорошо, Малфой мог заниматься какими-то другими делами рано утром на территории замка или в запретном лесу. Том решил, что этот момент можно упустить — он не играет никакой роли. Но…
— Почему он сразу не признался в этом Волан-де-Морту?
— Потому что появился ты, и я тебе рассказывал, какое отношение ты имеешь к нему. В его голове созрел план, как подставить тебя. На его же подаче Тёмный лорд приказал следить за тобой.
И ради этого стоило молчать, чтобы потом попасть под гнёт и ярость Волан-де-Морта? Либо Руквуд слишком глупый, либо Том снова чего-то не понимает.
— Как-то всё складно у тебя выходит, Долохов, — задумчиво протянул он, достал из кармана сигарету и зажал между губ. — Это какая такая месть кипела у Руквуда в крови, что он решился провернуть махинацию за спиной Волан-де-Морта, особо не касающуюся его, но соврать об этом?
— Не знаю, он был раздавлен смертью сестры, — пожал безмятежно плечами Антонин, — и не всё ли равно уже?
Том затянулся сигаретой и, едва шевеля губами и выпуская дым изо рта, беззвучно самому себе прошептал:
— Не всё равно.
Если исходить из мысли, что как для него устроили заварушку в министерстве, то кто-то знал, что он появится именно в этот день. Кто-то знал, что ему нужен доступ в школу. Кто-то знал, что нужен потому, что там находится Гермиона.
Руквуд, который провёл многие годы бок о бок с ним после того, как Астрид стала пускать слюни в его сторону? Хоть Антонин и утверждает, что Август преисполнен к нему ненавистью, но, может быть, Том вернётся в своё время, ничего не помня, однако невольно даст какую-то подсказку о своём приходе, а тот будет скрывать своё истинное отношение к нему, чтобы Волан-де-Морт не заподозрил никакой связи между ними? Водя за нос всех, ведь даже Долохов верит в слепую ненависть Августа к нему. Может быть, он тайный союзник, ожидающий удобного момента, чтобы поговорить с ним?
Или другой вариант: это не Руквуд провернул обманку в министерстве, и не важно, что он признался в несовершённых деяниях Волан-де-Морту. Ведь под его пытками можно признаться в чём угодно, лишь бы отстали! Но кто тогда остаётся?
Том пристально посмотрел на безмятежно ютящегося в кресле Долохова, который направил взгляд к окну, рассматривая плывущие тяжёлые тучи на небе.
— Антонин, — спокойно обратился он, — расскажи поподробнее, что было в жизни Волан-де-Морта после того, как прошло собрание в Берлине? Я хочу знать всё.
========== Глава 11. Для ярких воспоминаний ==========
Гермиона резко открывает глаза, в очередной раз замечая, как тяжело дышит после неясного, неразборчивого и тревожного сна. Она поднимается и садится на кровать и рассеяно переводит взгляд на пол. Привычка.
Уже больше недели ей снится какая-то чепуха, вызывающая тревожность и напряжение. Часто видит, как злосчастный шарик Лаванды заполняется густым антрацитовым туманом — Гермиона пытается выпустить его из рук, отцепить пальцами, выронить на пол, разбить о стену, лишь бы избавиться, но бесполезно: шарик пристал к ней навсегда, и это осознание под конец сна сводит Гермиону с ума, доводя сначала до раздражения, психа, злости, а затем до отчаяния и слёз.
Не редко она находит книгу в тёмном, зловещем переплёте, открывает её и невольно морщится от того, что сердце почему-то делает взволнованный кульбит, пробуждая страх, смешанный с омерзением. Перелистывает страницы, разглядывает иллюстрации, вчитывается в смутно знакомые строчки и понять не может — откуда их помнит? Гермиона читает, как разорвать свою душу, что нужно сделать и чем пожертвовать, ощущает, словно когда-то разрывала себя или только собиралась. С каждым прочитанным абзацем вспоминает о текст больше, припоминает, что читала, проникается к тёмной магии и пытается вспомнить, что её связывало с этой книгой? Да, и где она её нашла?
Каждый раз Гермиона проходит мимо аудитории, в которой ни разу не проводились занятия, и каждый раз её тянет заглянуть внутрь и посмотреть, что там находится. Но почему-то долгое время не решается, словно неизвестная аудитория хранит в себе какую-то опасность. Сегодня она осмелилась приоткрыть дверь и заглянуть, преодолевая страх неизвестности. Переступает порог, внимательно осматривает пустые парты, подходит к той, что стоит по центру, касается поверхности и сдвигает брови от странного предчувствия — что-то здесь не так. Обходит стол, приближаясь к следующему, и всё нутро призывает обернуться, как будто кто-то следует за ней, собирается поймать и сделать больно.
Гермиона резко оборачивается, но никого не видит, лишь смутно припоминает, что была здесь, и кто-то шёл за ней, пытаясь сцапать, ухватиться и что-то забрать. Что-то важное, ценное, невидимое, сидящее внутри неё.
Хочется тут же выбежать из этой аудитории, рвануть, не оглядываясь, но тут она открывает глаза и понимает — это всего лишь сон. Она проснулась.
Гермиона опускает веки и чуть склоняет голову, до сих пор испытывая тревожность, которую необходимо было тут же заглушить. Это стало вроде привычки: чего бы ни пугалась, ни боялась, о чём бы ни нервничала или ни переживала, она старалась мгновенно затупить чувства, чтобы они не дошли до того, кто способен уловить любой душевный трепет — до Тома. Ей было не в новинку осознавать, что кто-то может чувствовать мысли и эмоции, ведь за несколько долгих и тяжёлых дней ей пришлось свыкнуться с этим осознанием, воспринять его и прийти к мысли, что это можно и нужно контролировать. Если в повторяющемся дне Гермиона могла и злиться, и нервничать, и тревожиться и психовать, то в настоящем дне всё обстояло несколько иначе: любой неприятный позыв эмоций выводил из себя Тома; он подхватывал, впадал сам в свои какие-то ситуации, вызывающие напряжение, тревожность, гнев, ярость, после чего чужая магия, сидящая в ней и вонзившаяся в каждый нервный волокон без малейшей возможности быть изничтоженной, больно и невыносимо укалывала, иногда доводя до слёз. Пребывая в таких же чувствах последующие дни, Гермиона не только становилась слезливой, но и начинала впадать в неосознанные истерики, да так, что после того, как Том длительное время спустя всё-таки выискивал какой-то самоконтроль, сдержанность и едва ли притягивал остатки разумности, она не помнила, что делала в порыве жаждущего наваждения. Как правило, закрывалась в ванной вначале, а по окончанию безумного порыва заставала себя на холодном полу у раковины, над которой висело треснутое во многих местах зеркало. Болели корни волос, словно их дёргали и тянули не меньше двадцати раз, причём со всей силы, а основание мизинца на левой ладони ужасающе ныло, щипало, и при тщательном осмотре Гермиона наблюдала на тонкой коже глубокие следы от своих зубов.
Это было ненормально, ужасно и неправильно. И бороться с этим нужно было не только ей, но и Тому. Чем сильнее она впадала в истерики, тем хуже становилось каждому из них, и единственный вариант исправить это — перестать испытывать все угнетающие эмоции.
Со второй недели возвращения в обычный мир Гермиона только и делала, что выращивала из себя бесчувственную и невосприимчивую ни к чему куклу. Она игнорировала шутки Джинни, не обращала внимания на Лаванду, замыкала в себе переживания за Рона, узнав, что он чуть не отравился настойкой Слизнорта, нарочно не обращала внимания на подколы слизеринцев, дабы не вызывать в себе даже презрение, на занятиях перестала выкладывать знания с энтузиазмом, а к концу недели поняла, что движется в самом верном направлении.
Было тяжело — не быть собой, но это была цена за спокойствие и душевное равновесие. Пусть не идеальное и вечно тоскливое, жаждущее чужого присутствия, но оно было не устрашающим и не таким, как в первую неделю, доводя до истерик и даже провалов в памяти.
Тоска спадала лишь тогда, когда Том появлялся в замке. Гермиона не понимала, каким образом ему удалось выбить постоянный доступ в школу, при этом оставаться незамеченным. В любом случае, как бы это ужасно не звучало, но в глубине души она испытывала огромную незыблемую волну облегчения от того, что у Тома получилось воплотить свои мысли и желания в реальность. Кажется, в таком возрасте в нём было намного больше амбиций, смекалки и сообразительности, нежели в возрасте Волан-де-Морта.
Каждый раз, когда Гермиона отправлялась в Выручай-комнату, она уверяла себя, что сейчас не подастся магии, возьмёт себя в руки и так глупо и нелепо не притянется к Тому, но с каждой последующей встречей контролировать первые минуты становилось сложнее и по итогу даже невозможно. Она прикипела к нему, прикипела к необычной и, наконец, проявившейся снисходительности, нервно и жадно хваталась в чужие предплечья или ладони, уже не боясь стать отвергнутой, потому что каждый раз Том сдержанно и терпеливо помогал прийти в себя и нащупать точку, где безумная жажда и наваждение граничит с осознанностью и выдержкой. У него это выходило не всегда, в половине случаев и он первые несколько минут путался в миражах беснующей магии, но быстрее одумывался и брал себя в руки, помогая ей остановить порыв.
Это было уже не ужасно, а странно, что она приходила к Тому Риддлу, заглядывала в глаза, прикасалась к нему и получала необходимое, то, что успокаивало глубокую грудную рану, в которой всё пропиталось, как тряпка, неизвестным, но до мучения сжигающим ядом. Он приходил к ней, пряча свою необходимость за какими-то делами, постоянно спрашивая о Малфое, а в последнее время и о Снейпе, затем жадно отбирал витающую внутри магию, вытягивая белоснежную нить, и под утро молча уходил.
За последние два раза Гермиона заметила, что Том просыпается раньше её, и, чувствуя всем своим нутром, непрерывно наблюдает за ней, пока она не откроет глаза и не встретится с ним взглядом. О чём он думает по утрам? Какие планы вынашивает на предстоящий день?
Неизвестность сводила с ума. Тысячи переживаний закрадывались в голову, но Гермиона тут же старалась гасить их, не давая семенам страха и паники прорасти — прошло немало времени, и Том ещё не причинил ни ей, ни кому-то другому вред. Эта мысль помогала удерживать хрупкое равновесие между спокойствием и ужасом.
Она безумно хотела знать все его планы! Она хотела удостовериться, что не пропускает ничего важного! Ей жизненно необходимо услышать, что Тому можно доверять! Но как? В мире, помимо него, есть Волан-де-Морт, и Гермиона ни за что не поверит, что тот не имеет с ним связи.
Он не отвечал на её вопросы, но охотно вёл дискуссии на интересующие его темы, и между строк она различала то, на чём сосредоточено его внимание: пророчество, чем занимается Малфой и кто такой Снейп. Нередко ей приходилось вспоминать прошлое, рассказывать истории и приключения, о которых знали только она, Гарри и Рон. После таких рассказов Гермиона видела, как Том в голове сопоставляет какие-то известные ему факты, рассеянно смотрит перед собой и изредка дёргает желваками, если услышанное не приводило в восторг, а наоборот, вызывало раздражение.
Она научилась различать некоторые секундные эмоции, мелькающие на заострённом лице, точно знала, когда Том впадал в глубокую задумчивость или, напротив, ощущал безмятежность и незаинтересованность.
Гермиона ловила себя на мысли, что ей нравится выискивать хоть какое-то изменение в невозмутимом выражении, потому ещё пристальнее наблюдала за ним и едва смущённо отводила взгляд от вопрошающего взора, чувствуя всем нутром, как на тонких губах появляется слабая улыбка.
Ей любопытно узнать, как Том отреагирует на её настойчивость. В последнюю встречу она осознанно взяла его за предплечье и заинтересованно склонила голову вбок, вглядываясь в яркий блеск тёмных глаз, которые медленно отвели взор с лампочки, полыхающей зеленоватым светом, и обратили на неё внимание. В какое-то мгновение ей показалось, что Том выдернет свою руку, но он молча продолжал наблюдать, ожидая, что предпримет Гермиона дальше. Однако дальше она не знала, что предпринять.
Сносить невозмутимый и чуть ли не вопрошающий взгляд было тяжело, потому она, как всегда, отвернулась и ослабила захват.
— Знаешь, почему я смогу добиться в жизни признания, власти?..
Гермиона обратно перевела на него взор, ожидая продолжения.
— Потому что делаю то, что мне хочется. И не спрашиваю на это позволения, — ровным тоном закончил он, слегка приподняв бровь.
Тёмные глаза опустились на лежащую на предплечье ладонь. Гермиона так же опустила взгляд вниз, внимательно осмотрела свои тонкие пальцы и проследила, как они снова сжали рукав плаща. Волшебник, сидящий рядом с ней, был совсем не против, — не нужно быть гением, чтобы понять, как он сам охотно впитывал в себя циркулирующую магию, упивался ею и от удовольствия изредка опускал медленно веки, выдыхая чуть громче, чем обычно.
День, в котором ожидалась встреча, всегда был долгожданным и всегда был самым тяжёлым. Особенно после того, как Том не отверг её прикосновение, а лишь дал понять, что каждый может получить именно то, что хочет. И на удивление, наверное, это было обоюдно.
Гермиона просыпается после очередного напряжённого сна, в котором наконец-то зашла в манящую своей загадочностью аудиторию. Кошмарно, пугливо и тоскливо.
Она оглядывается, поднимается с кровати и, не видя ничего перед собой, как по инерции, идёт в ванную комнату. Уже без истерик и провалов в мыслях умывается, расчёсывает копну спутанных волос, невидящим взглядом скользит по отражению, откладывает расчёску и выходит в спальню, чтобы одеться. Она не различает, что воркует Лаванда сонной Парвати, не обращает внимания, как та время от времени поглядывает на неё недобрым взглядом, а просто проходит мимо, толкает дверь и направляется в гостиную.
Гермиона избегает встреч с друзьями — ей всё время кажется, что день начинает повторяться заново, когда внизу встречает Джинни, которая стала просыпаться раньше неё, — теперь Гермиона долго спит, едва вырываясь из объятий своих снов. Ей постоянно кажется, что Джинни снова спросит её о том, почему не пришла на тренировку перед игрой в квиддич, нахмурит брови и обвинит в излишнем увлечении книгами. Выходя из замка, чтобы дойти до оранжереи, часто мерещилось, что за спиной где-то вдалеке за ней наблюдают, но, оборачиваясь, никого не замечала. Тени пережитого гонялись по следам, проецируя на настоящее, тем самым вводя её в состояние, словно она находится во сне. И лишь приходя в Выручай-комнату, Гермиона ощущала, как именно в эту минуту идёт настоящая жизнь, происходят настоящие действия, течёт настоящее время, и она сама — настоящая.
Она обходит стороной Джинни, выходит из гостиной, плетётся на завтрак и не слышит, о чём оживлённо разговаривают гриффиндорцы. Посещает занятия, молча слушает преподавателей, но не слышит их; перо в руках старательно выписывает прозвучавшие слова, а в голове не остаётся ни единой мысли. Звенит звонок, ладони сметают принадлежности в сумку, которая тут же оказывается на плече, и Гермиона в одиночестве покидает кабинет, плетётся по коридорам и рассеянно думает о том, что осталось совсем немного времени, прежде чем окажется в Выручай-комнате, прежде чем снова почувствует себя по-настоящему живой.
Кто-то прикасается к плечу, из-за чего она резко оборачивается и взором скользит по знакомому лицу. Глаза в ужасе расширяются, а тело мгновенно цепенеет без шанса отмереть и убежать.
— Послушай, Грейнджер, объясни, почему?..
И не дослушав вопрос, Гермиона дёргается и пускается наутёк.
Она избегала всех, в особенности того, кто смог превратить её жизнь в ещё более мрачный полыхающий ад.
— Грейнджер!..
Сердце колотится так, словно сейчас же выпрыгнет из груди. Как прыткая лань, Гермиона бежит по коридору, не чувствуя ног, но тот на этот раз решил добиться хоть каких-то объяснений, потому кидается догонять.
Стены превратились в мутное тёмное расплывчатое пятно с редкими тёплыми огоньками свечей — они проносились мимо до тех пор, пока взгляд не стал цеплять двери аудиторий.
— Гермиона!
Она делает ещё один рывок, задыхаясь от бега, но в этот момент сильная рука цепляет её и заставляет остановиться. Гермиона толкает дверь, пытается отмахнуться и, наконец, кричит, чтобы её оставили в покое.
— Да остановись же ты! — в ответ кричит волшебник, тяжело дыша, но та строптиво отталкивает, истерично стонет и пытается скрыться за дверью.
Гермиона в паническом страхе понимает, что не может отвязаться от гриффиндорца, кричит и задыхается. Невыносимо вспоминать и переживать заново то, что было недавно. Невыносимо сносить того, кто заставил её избегать любых касаний. Невозможно смотреть в глаза, слышать голос, чувствовать присутствие, оставаться с безудержным страхом одной, как в маленькой мрачной комнате, в которой не видно никого, но точно знаешь, что тут кто-то есть.
— Да что с тобой?! — кричит он, пытается встряхнуть и прекратить истерику, непонятно, чем вызванную, пресекает попытку достать волшебную палочку и буквально старается выдернуть её из рук.
Гермионе приходит мысль впиться зубами в кожу, потому наклоняется, но не может уцепиться.
— Ты ненормальная?! — ошарашенно восклицает тот, заламывая ей локоть, со злости ударяя наотмашь.
Из глаз сыпятся звёзды, — всё стало казаться не реальным, как в игре — как в повторяющемся дне: показалось, что у неё есть куча попыток прожить этот день заново, а значит, сделать всё, что угодно, лишь бы не повторять то, что уже было.
Со всей присущей строптивостью она толкает волшебника к стене, не замечая, что сзади стоит громоздкий шкаф, — тот ударяется головой об угол полки, на мгновение закрывает глаза, теряет равновесие и грузно падает на пол, потянув за собой Гермиону.
Она резко выдёргивает руки из ослабевшего захвата, поспешно отползает на несколько шагов и ошеломлённо вглядывается в побледневшее лицо, и только спустя несколько секунд понимает: волшебник не держит её, не сжимает запястья и локоть, он просто не двигается.
Гермиона резко выдыхает, замирает и не сразу соображает, как протяжный вой слетает с пересохших губ.
Что с ним? Почему он замер? Почему не дышит? Почему не закрывает глаза?
Внутри что-то неприятно защёлкало, а в горле появляется комок. Ей хочется притянуться поближе, убедиться, что волшебник жив и просто потерял сознание, но она не может пересилить свой страх, а воображение рисует картинки, как она, склонившись над неподвижным телом, поймана в ловушку грубыми руками без возможности отцепиться и убежать.
Гермиона долго всматривается в светлые кучерявые пряди, раскинувшиеся на полу, пока не замечает тёмную жидкость, вытекающую из-под головы, стремительно бегущую к светлому воротнику рубашки, чтобы окрасить его в багровый цвет.
Губы приоткрываются, и раздаётся протяжный стон, — она не верит своим глазам. Медленно подползает ближе, оказывается возле груди и протягивает дрожащие пальцы к небольшой струйке бордовой жидкости. Прикасается, чувствует тепло, притягивает к себе руку и неверующим взглядом разглядывает на своём пальце пятно, капля от которого падает на пол. Ей кажется, что услышала звук спадающей с кожи крови. Крови Кормака Маклаггена.
Ладонь затряслась на глазах. Нет, не может быть. Не сейчас. Не в этот раз. Не сегодня.
День не повторяется! Нет сейчас Тома, который придёт на помощь и скажет, что завтра есть шанс прожить этот день заново!
Гермиона громко всхлипывает, отползает назад и задерживает дыхание.
Неужели заново переживать тот самый день, когда она увидела мёртвых слизеринцев? Неужели заново убегать, прятаться и продумывать дальнейшие действия? Неужели в этот раз ей действительно прямо сейчас же нужно спасать свою шкуру, не медлить, не идти в гостиную, а срочно бежать? Кажется, в этот раз всё будет по-настоящему.
Где та самая Гермиона Грейнджер, которая не убегает, как отъявленный преступник, а пытается найти оправдание, логику, борется за справедливость?
Ей безумно страшно за себя, за то, во что она ввязалась, погрязнув в истории повторяющегося дня, который изменил жизнь и её саму.
Ладонь опускается к полу, обмазывает его кровью, а глаза смотрят на ужасный развод — следствие, вызванное её действиями. Она чувствует, как её трясёт, ужасно дёргает из стороны в сторону, потому что в этот раз она не обстоятельство, вызвавшее смерть, — она именно причина. Убийца.
Глаза наполняются слезами, они быстро спадают вниз. Гермиона не чувствует жалость, но ей больно, что всё довело её именно до этого дня, до этого момента, когда от отвращения и ужаса, невольно, убила человека. Убийца. Убийца.
Стоны и всхлипы оглушили пустую аудиторию.
Том. Том!
Из-за него она дошла до такой жизни! Из-за чёртовой диадемы, что взяла в свои руки! Из-за дня, повторяющего вновь и вновь!
Она ненавидит его! Она ненавидит эту связь! Она ненавидит всё, что только есть в воспоминаниях за последние месяца!
Гермиона слышит, как хлопает дверь, и в испуге оборачивается, приготовившись подорваться и бежать, но никого не видит в своём кругозоре.
Жалящая до невозможности магия полыхнула в сердце, желая притянуться к неизвестному и невидимому, и, простонав сквозь слёзы и судорожные вздохи, Гермиона не понимает, как ладони невольно тянутся к этому. Ощутив чужое прикосновение и моментально притянувшееся тепло, Гермиона подаётся вперёд, цепляется в мокрый от дождя плащ и тянет вниз, заставив невидимого волшебника склониться к ней и задержать на себе взор.
Это стало привычкой — ровняться с её лицом, ловить её взгляд, приоткрывать губы и отдавать серебристую нить, моментально тянущуюся из груди к его губам. Это самое первое, что он делал в первые минуты их встречи. Никогда не касается губами, вылавливает её рассеянное, расслабленное состояние, хватает небрежно за плечо и медленно вдыхает приоткрытым ртом витающее в ней волшебство, которое беспрепятственно она отдавала ему, не требуя того же взамен.
Ей не нужны ощущения, дающие силу, превосходство или уверенность. Она всего лишь хотела взаимодействовать с ним, чувствовать тепло, приятно струящееся по венам и артериям, и просто быть исключительно нужной, а не приятным бонусом в качестве дополнения к его амбициозной и постоянно к чему-то стремящейся личности. Она хотела ему доказать, что может сколько угодно внушать себе, что он только пользуется этим, однако не сможет продержаться и недели без её присутствия. И не потому, что магия затрещит по швам, заставляя искать, тянуться и сметать всё на своём пути. А лишь потому, что он привык к ней, Гермионе, — она стала неотъемлемой частью его жизни, заняв немало места внутри. Он не замечал, как невольно делится с ней мыслями, высказывает точку зрения и с помощью обсуждений пытается доказать самому себе свою же правоту, найти логику, укрепить мнение и считать его истинно верным. Он не заметил, с каких пор стал интересоваться её жизнью, чем она взволнована и что хочет высказать в очередной раз, сидя в глубоком кресле недалеко от сияющей зелёным блеском лампы, освещавшей половину заливающегося румянцем лица. Он не придал значения тому, что с терпением и порой неким энтузиазмом выслушивал серые будни Гермионы, в которых она целенаправленно избегала любого общения с кем бы то ни было.
— Почему ты не возвращаешься к прежней жизни? Всё уже закончилось и ничего не происходит, — как-то спросил он у неё.
Она подняла глаза и не сразу ответила:
— Вернуться к прежней жизни? Ты серьёзно? Если ты думаешь, что мне легко удалось забыть те две недели, то знай, что всё наоборот. Не было ни дня, когда я не подумала об этом.
— Не подумала обо мне? — его невозмутимость порой пришибала так, что от лица отходила кровь.
— Ты виноват в этом, — сдержано ответила Гермиона и поджала губы.
— Не я, и ты это прекрасно знаешь. Если не забыла, то именно меня выдернуло из моего тысяча девятьсот сорок седьмого, а не тебя.
— Благодаря тебе же, — быстро вставила та, чуть сощурив глаза.
— Если бы ты не нашла диадему…
— Если бы ты не заколдовал её!..
Том издал смешок и покачал головой.
— Ты пытаешься меня переспорить?
— Знаю, что глупо. Ты упёртый, как баран, — поморщила Гермиона и поймала на себе до ужаса пустой взгляд.
Том некоторое время молчал, удерживая на себе её взор, затем тихо произнёс:
— По-твоему, я просто так заколдовал её? Чтобы потешиться над тобой?
— На моём месте мог оказаться любой волшебник…
— Но оказалась ты, — твёрдым голосом перебил Том, отчего та прикрыла рот и погрузилась в размышления.
В самом деле, он же не выбирал, кто найдёт вещь, принадлежащую ему. В общем-то, её вообще мог никто не найти, и Том не исчез бы из своего времени. Гермиона задавалась вопросом: а рад ли он был этому?
Она пыталась найти ответ в его лице, часто и долго всматривалась в глаза, надеясь определить его отношение к происходящему, но терялась только в догадках. Он наверняка и сам не знал, радоваться или нет. Во всяком случае, ей уже было очевидно, что Том не ожидал такого будущего для себя, и можно было смело предположить, — вряд ли это был восторг, судя по тому, как часто он внимательно и напряжённо вслушивался в её рассказы, а после впадал в глубокую задумчивость. Было ли ему лучше в своём настоящем? Наверняка. Там он хотя бы был в курсе всего и до недавнего времени пребывал в уверенности в своих действиях и выбранном пути, пока, не оказавшись здесь, не понял, что все решения вели к тому Волан-де-Морту, что гоняется за Гарри, видя в этом самую важную и великую цель. Разве это сделает его великим? Превосходным?
Гермиона посмотрела на Тома и после нескольких минут тишины произнесла:
— Ты рад?
— Что это ты? — переспросил он невозмутимо и тут же легко добавил, дёрнув бровью: — Да.
— Я не об этом, — слабо качнула головой Гермиона. — Что здесь оказался, ты рад?
И он ничего не ответил.
Она ждала несколько минут, наблюдая, как тёмные глаза постепенно погружаются в омут каких-то воспоминаний и размышлений, а затем тонут где-то далеко и, скорее, не в этом времени, и ей стало понятно, что на это Том не скажет ничего — может быть, и сам не знает.
Но было достаточно знать то, что он рад именно ей, когда на месте Гермионы мог оказаться кто-то другой. Но может ли она сказать, что рада именно ему?
Перед ней без дыхания лежит волшебник; кровь, недавно бежавшая из-под затылка, застыла и больше не струится к уже пропитавшемуся ею воротнику; едва тёплая ладонь сжимает её пальцы, внушая чувство живости и настоящего, а она?..
Сейчас её пальцы сжимают чужую ладонь, а стеклянные глаза пытаются разглядеть невидимое и спрятанное от взора, но вот ладонь резко отпускает, исчезает, словно её и не было, оставляя только привкус чего-то тёплого и необходимого, к чему оледеневшие пальцы тянутся и пытаются дотронуться.
Она чувствует, как рядом с телом Кормака кружит магия, мечется и что-то проверяет. Кожа пытается нащупать импульс, разряд, губы готовы снова отдать серебристую нить, лишь бы происходило взаимодействие с источником спокойствия и жизни, но не может зацепить ничего подобного, ощущая лишь напряжение и раздражение.
— Том!.. — срывается с губ, и, слово в молитве, продолжает звать его.
В ответ тишина и не малейшего прикосновения.
На её глазах голова Кормака сдвигается, обнажая кровавый сгусток на левой части затылка, куда пришёлся удар, отчего она сглатывает и, судорожно вздыхая, прикасается ладонью к губам, чтобы остановить крик, готовый вырваться из груди.
— Том!..
Ей жизненно важно услышать голос, понять, что она не одна, что не лишена помощи и какой-то поддержки. Перед глазами снова встала погоня, когда Том дёрнул её в неизвестный тоннель и уволок во тьму, после которой они оказались в Лондоне, в гостинице, где впервые ощутила желаемое тепло, перемешанное с жестокостью его нрава. Тогда она пожелала выйти из игры, ослушавшись его указаний, не провалившись в сон, чтобы закончить тот ужасный день. Он был зол, ужасно зол, хватаясь за горло, не давая вдохнуть и крупицы воздуха. Но почему? Разве это было не в её голове, чтобы он смог изменить всё, что угодно? Разве не он был властелином той жизни, что крутилась в замкнутом круге две недели? Почему он вышел из себя, будучи способным воплотить свои планы в следующем, после следующем или когда, не известно, дне? Или это, всё-таки, было не в её голове?
Его ладонь прикоснулась к щеке, наделяя необузданным теплом, к которому Гермиона была не готова. Сущность нестерпимо затрепетала, желая обхватить источник волшебства, задыхаясь от силы и давящего превосходства. Пальцы коснулись шеи, напоминая ужас, пережитый чуть больше месяца назад, и она невольно встрепенулась, пытаясь отгородить себя от хватки, но ладонь нежно просочилась к затылку и настойчиво потянула вперёд, а шёпот разразил тишину, воцарившуюся до недавнего времени в ушах:
— Он жив.
Гермиона снова выдыхает, не веря слуху, а лишь глазам — спутанные кучерявые волосы были окрашены в бардовый цвет, а сам волшебник оставался неподвижным. Нет, она убила его, он не жив.
Раздаётся тихий стон, на который Гермиона получает в ответ ещё больше тепла, разливающегося в крови, стремительно проникающего в каждый волокон нерва, но осознание отторгает его, не поддаваясь чужим манипуляциям — не хватает сил, чтобы вырвать ужас, вызванный деянием.
Ей вспомнился день, когда она узнала, что Том не простой волшебник, попавший в капкан времени повторяющегося дня, а именно юный Волан-де-Морт, обладающий крестражем, на котором запечатлена тёмная магия, и по иронии судьбы нашла и под его влияние попала именно Гермиона. В тот вечер он увёл её в Лондон, знал и чувствовал, как ей больно и тяжело от осознания, что всё это время была под натиском волшебного призрака, который сейчас стал телесным волшебником, переместившемся из своего времени в её настоящее. Именно из-за Тома она подверглась испытаниям того и других дней. Именно из-за него в её груди появилась трепещущая и постоянно беснующая магия, желающая притянуться к самому тёмному волшебнику её времени. Именно из-за него она не переносит общение ни с друзьями, ни другими людьми, имея странное чувство, что вокруг неё собрались волшебники, от которых можно ожидать любой выпад, который в корне ей может не понравиться. Например, как сейчас. И бегая от ужаса пережитого, она невольно убивает студента, оказываясь в той же ситуации, что и со слизеринцами, временная смерть которых основательно испортила не только день, но и дальнейшую жизнь, внедряя в сознание и память такие вещи, переживания от которых чуть не свели с ума. И это всё из-за Тома.
Во всех ситуациях он по-хитрому выходил в свете спасителя и помощника, в то время как сам же создавал и выстраивал для неё этот ужас.
— Я тебя ненавижу! — срывающимся не своим голосом восклицает Гермиона, искренне веря этому чувству — у неё были все основания ненавидеть.
Том не появляется, но по-прежнему держит рукой, опуская чуть ниже, к шее, чтобы обхватить горло. Она чувствует, как пальцы смыкаются, натирая нежную кожу, а тёплое дыхание врезается прямо в лицо.
— Ты не убила.
Голос звучит жёстко и непоколебимо, словно пытается разорвать барабанные перепонки, но та сглатывает липкую слюну и сквозь слёзы бессильно мямлит:
— Я убила! Убила! Я… я не смогла… пересилить…
Всё меркнет в незыблемой темноте, а слова беспорядочно слетают с губ, лишённые какого-либо здравого смысла.
Ладони сползают на плечи, больно хватают, дёргают наверх, и, как марионетка на ваге кукловода, Гермиона поднимается на ноги и чувствует, как руки обхватывают в кольцо и прижимают к влажному плащу, неприятно защекотавшему раздражённые от слёз щёки. Волшебник резко дёргает за волосы, поднимая голову кверху, прижимается к губам и медленно вдыхает магию, заставляя тело трястись, как в лихорадке. Становится легче, туманится рассудок, но изнутри так и вырываются обидные слова, кричащие о ненависти и жестокости, отчего Том с жадностью сдавливает сильнее, перекрывая поток воздуха, пока в лёгких не осталось ни крупицы, как и гнетущих мыслей в голове. Стенки начинают гореть и ужасно болеть, ладони нащупывают грудь и пытаются оттеснить волшебника, но он, как скала, замер на месте, не давая сделать даже полшага назад.
Тело становится ватным — кажется, как будто его обожгли изнутри и пронзили чем-то острым и ковыряют ноющую рану, расползающуюся во все стороны. Ещё немного и Гермиона готова лишиться чувств, но вдруг крепкая рука отпускает, губы ощущают прикосновение прохлады, а в глазах начинают плясать чёрные тени, призывая забрать ещё больше волшебства, так жизненно необходимого для того, чтобы быть спокойной.
Туманный взор выискивает тёмные глаза, чтобы вкусить магию, но перед ней остаётся пустота, и лишь охладевшие липкие пальцы чувствуют присутствие рядом. Почему он не даёт увидеть себя? Разве он не понимает, как это важно сейчас?!
Она что-то мямлит об этом, едва шевеля языком, бегает глазами по комнате, выискивая чёрные зрачки, а пальцами больно вонзается в плотную ткань, да так цепко, словно это последние секунды, и всё исчезнет. Ладони настырно притягивают ближе, а невидимый волшебник не сопротивляется — приближается, позволяет хватать себя, терпеливо ожидает, когда дрожащие руки перестанут тянуться к лицу и вонзятся в волосы с судорожным вздохом, слетающим с губ.
Гермиона снова просит показаться, но вместо исполнения желания, чувствует, что тот надвигается на неё, заставляя пятиться назад. Невольно поддаётся, не понимая, зачем это делает, врезается в какой-то угол, а в следующую секунду ощущает, как чужие руки обхватывают, её ботинки отрываются от земли, а сама садится на ровную поверхность.
— Сиди здесь, — слышится рядом, ладони поверх прикасаются к её и разжимают, а затем внутри окутывает пустота, а скребущий гул в ушах усиливается.
Чёрные пятна во взгляде пляшут ещё сильнее, и едва ли Гермиона различает, как бездыханный гриффиндорец начинает трястись, затем его светлая шевелюра поворачивается, а с губ слетает хриплый стон. И в этот же момент она, наконец, видит Тома, наклонившегося к телу, и невольно вглядывается в его волосы, ужаснорастрёпанные и настолько кудрявые, словно он только что вышел из парилки. Ей виден только профиль ангельского бесстрастного лица, но вот уголок губы дёргается, и до ушей доносится давящий шёпот:
— Очень жаль, что не она убила тебя. Умереть от удара в тысячу раз безболезненнее, чем от моей руки…
Хриплый стон проносится по всей комнате громче и оглушительнее — он ужасно сдавливает барабанные перепонки, и Гермиона медленно поднимает руки, чтобы закрыть уши, но не может дотянуться, словно только что из неё высосали все силы и оставили брошенной куклой, лишив координации.
— Зачем преследуешь её, ублюдок? — снова различает тихое шипение Тома. — Она разве что-то тебе должна? Отвечай!..
Уши закладывает ещё сильнее, как только раздаётся дикий нечеловеческий крик. Гермиона в очередной раз пытается избавиться от давящего гула, но руки непослушно вздымаются к плечам и снова ослаблено падают на колени.
Крик превращается в прерывистые стоны, и та смутно видит, как Том небрежно заламывает кисть Кормаку, с ненавистью выгибая в неестественное положение. Он снова кричит, ещё пронзительнее, чем прежде, затем судорожно выдыхает под звук шипения:
— Ты больше не подойдёшь к ней, не встретишься взглядом и даже не посмотришь в её сторону…
— К-кто ты? — сипло спрашивает Кормак, наконец, поднимая руку с пола, пытаясь схватиться в ладонь, что больно удерживает его.
Гермиона видит, как уголок губ поднимается вверх, а сменившийся на сладкий голос ещё тише отвечает:
— Я тот, кто убьёт тебя, если твой взгляд хотя бы мельком скользнёт по ней. И не углом об полку, а куда больнее и мучительнее. И да, я не дам тебе потерять сознание, уяснил?
Затем Том резко отшвыривает от себя кисть, поднимается на ноги и тихо фыркает:
— Кому-то расскажешь, и не успеешь моргнуть, как окажешься в моих ногах.
— Мне нужна помощь… — тихо постанывая, шепчет в ответ тот.
— Помоги себе сам, — жёстко бросает Том, отворачиваясь, и Гермиона ощущает, как от пустого взгляда в её сторону всё нутро начинает полыхать огнём.
Она останавливает на чёрных зрачках завороженный взор, больно сглатывает и таит дыхание, боясь лишний раз колыхнуть воздух, витающий между ними. От него не исходит ни одна эмоция, и Гермиона не может понять почему. Почему все эти дни и недели она прекрасно различала его настроение, состояние, а сейчас словно зияла дыра, словно действие магии прекратилось, исчерпав себя?
И от этой мысли становится страшно. Неужели он смог избавиться от этого? Неужели он смог избавиться от неё?
Невыразимый ужас застревает комом в горле. Ещё ужаснее, чем от мысли, что она убила человека. Ещё страшнее, чем осознание, кто перед ней. Ещё невыносимее, чем жить постоянно в одном и том же дне.
Теперь Гермиона не может вдохнуть и думает, что лучше умереть, чем переживать проявляющуюся в ту же секунду боль. Воображение молниеносно рисует, как Том меняет течение установившейся жизни, нагло использует её и остаётся ничем неудержимым — сам по себе, как и хотел.
Но разве не она недавно думала, что ненавидит его? Разве не она жалела, что судьба подкинула такой подарок?
Казалось, Том вычитывает всё во взгляде, немного хмурится и зачем-то быстро подходит к ней, неожиданно обхватывает рукой за спину и, придерживая за талию второй, поднимает со стола. Гермиона не сразу понимает, что он несёт её к выходу, но осознаёт лишь тогда, когда дверь аудитории хлопает, а спустя некоторое время ботинки касаются каменного пола, но она едва удержала равновесие и сейчас пытается выпрямиться.
Странное чувство, как песчинки из песочных часов, просачивается в грудь. Несносный поток тепла и заботы окружает тело, обнимает за плечи, а спустя мгновение Гермиона понимает, что это не её ощущения, а чужие. Они едва сдерживаются, но всё равно выплывают на поверхность и пронзаются в артерии, смешиваясь с кровью, заставляя сердце трепетно биться и плавиться в нежном потоке.
Внезапно с головы до ног проходил холодок, а затем появляется странное ощущение, что на неё вылили ведро ледяной воды. Гермиона оборачивается и не видит рядом Тома, хоть и чувствует его руку на плече, а когда взгляд упал на собственные ладони, то не увидела и их, осознавая, что он наложил дезиллюминационные чары.
Она не заметила, как оказались у Выручай-комнаты. Кажется, они были в нескольких шагах от неё, но на самом деле прошли приличный путь с третьего этажа до заветной стены, скрывающей хорошо защищённое место от чужих глаз.
Том толкает дверь и пропускает вперёд, но, видя, как она замешкалась, хватает за руку, заходит первый и ведёт за собой вглубь комнаты. Под его напором Гермиона резко разворачивается лицом, скользит по ничего не выражающим глазам и останавливает на них взор, не имея представления, что сказать и как реагировать. Внутри перемешалось столько разнообразных эмоций, что в них проще захлебнуться, чем выразить хотя бы одну из них. Нервы натягиваются, как струны, ожидая хоть какую-то реакцию волшебника, но он замер, как скульптура, лишь едва заметно поджимая тонкие губы.
Гермиона делает короткий вдох, приоткрывает рот, но говорит не сразу, замечая, как моментально заслезились глаза.
— Я… я испугалась.
Однако Том не двигается и ничего не отвечает, словно ожидает чего-то другого.
— Ты же знаешь, что это приводит меня в ужас! Тем более… тем более от… просто в ужас! Я не смогла!..
Слёзы скатываются вниз, и Гермиона опускает глаза, на мгновение зажмурив их. Ладони отпускают плащ, чтобы притянуться к лицу и стереть солёную воду, но в этот момент она ощущает, как Том кладёт руки на плечи, приближается вплотную и под поднятым пристальным её взором выпрямляется, чуть приподнимая голову.
— Почему ты молчала? — задаёт неожиданно вопрос.
— Я… я не считала, что это важно тебе и… в конце концов, это моя проблема, — сглатывая, объясняется Гермиона, чувствуя себя ребёнком, провинившимся перед родителем.
— Раньше ты тут же звала на помощь, совсем не заботясь, что это только твоя проблема.
Она поднимает взор и заглядывает ему в глаза так, словно он только что жестоко оскорбил её.
— Ты больше не здесь…
— Но чувствую не меньше, а то и сильнее, — заканчивает за неё Том.
Гермиона открывает рот, чтобы ответить, но замирает, не зная, что сказать. Нервы тянутся ещё сильнее, и одна струна лопается, как только та замечает проявляющуюся улыбку на губах.
— Знаешь, Гермиона, — заговорил он, поднимая глаза к потолку, а затем медленно возвращая к ней взгляд, — если бы не это, я бы не пришёл в это время. Но и этого вообще не было, если бы ты сказала о проблеме ещё раньше.
Гермиона прижимает ладони к пылающим щёкам и обращает внимание, как Том внимательно проводит взглядом этот жест.
— И… как ты это представляешь себе? Нужно было прийти сюда и сказать, что меня достают?
— Прийти и сказать, — слабо кивает Том, на секунду чуть сощурив глаза.
— Послушай, — нервно сглатывая, слабо отвечает та, отступая на шаг и обнимая себя за плечи, — если бы не ты, то ничего вообще бы не было никогда.
— Откуда такая уверенность? — сдержанно отзывается Том за её спиной.
— Просто чувствую, — ненадолго обернувшись, говорит Гермиона и закусывает губу, услышав, как тот делает к ней шаг.
— Ты ненавидишь меня, — с усмешкой бросает в ответ Том, отчего та опять оборачивается и сильнее обнимает свои плечи. — Ну же, скажи это! Скажи это вслух ещё раз.
Она приоткрывает губы, но не произносит и слова.
— Скажи, — чуть надавливает на голос Том, делая ещё полшага к ней.
Гермиона мотает головой и принимается снова кусать губу.
— Я знаю, почему не скажешь, — слабо улыбается он. — Потому что знаешь, что соврёшь, а потом будет больно.
Она опускает голову, вспоминая жалящее чувство в груди после лживых слов, и глубоко вздыхает, чувствуя опустошение внутри.
— Тогда скажи, почему тебе стало больно, как только в голову пришла глупая мысль, что я избавился от тебя?
— Я… — начинает, но запинается, выискивая в себе ответ.
— Ты привязалась ко мне?
Гермиона поднимает взор и ощущает щекочущую неловкость, которая стремится сжечь кожу и проникнуть внутрь.
— Да, — находя в себе силы признаться, отвечает и тут же отворачивается, но Том останавливает её и заставляет посмотреть ему в глаза.
— Так с чего ты взяла, что я не смог? С чего ты взяла, что твои проблемы меня не интересуют? С чего ты взяла, что я решил оставить тебя?
Гермиона невольно хмурится, чувствуя, как неловкость превращается в растерянность.
— Это напоминает мне тот раз, когда… когда ты заставлял меня влюбиться в тебя, а потом я узнала, что ты был призраком, которому только это и нужно было.
— Я уже не призрак, и не думай, что я говорю всё это, преследуя какую-то цель.
— А зачем тогда?
— Чтобы облегчить твою жизнь, — легко отвечает Том, наклоняя голову вбок.
Гермиона впадает в ещё большую растерянность, но находит, что ответить.
— Облегчить мою жизнь? Для чего?
— Чтобы облегчить свою.
Она ощущает, как на ладони, обнимающие плечи, ложатся его руки. Она ждёт и готовится, как стремительный поток магии скользнёт к ней в грудь, пронзит нервы и отравит кровь, потому медленно закрывает глаза, но проходит несколько секунд, и ничего не происходит. Затрепетав ресницами, Гермиона приподнимает веки и видит перед собой смеющийся взор, а затем чувствует, как тонкие губы прикасаются к щеке и неторопливо скользят к уголку рта, обнажая улыбку чуть сильнее.
— У меня… нет сил, чтобы… дать тебе магию, — слабым голосом возражает она, но впитывает в себя странное ощущение от того, что Том никогда так аккуратно и крадучись не пытался завладеть волшебством — всегда это было либо резко, либо неожиданно, либо жадно.
— А я не прошу, — коротко отвечает он, откровеннее обнажая смех в тёмных глазах, от чего Гермиона широко распахивает свои и впивается туманным взглядом.
Его губы прижимаются к её, захватывают нижнюю, слабо оттягивают и медленно отпускают, возвращая на прежнее место.
Гермиона приоткрывает рот, ощущая, как превращается в топлёное масло, и не может отвести взгляда от заблестевших глаз.
— Что ты делаешь? — спустя несколько секунд выдыхает она, наблюдая за самодовольным взором, опущенным на неё.
— Тебе рассказать, как это называется? — смеётся в губы и заново дёргает нижнюю. — Ты серьёзно не знаешь?
И Гермионе становится так же смешно, как и ему. Не веря своим глазам, она закрывает их и не скоро возвращает к нему взгляд, пытаясь прожевать в затуманенном сознании происходящее.
Том продолжает играться: медленно вонзает пальцы в каштановые волосы, очерчивает носом невидимые линии по расслабленному лицу и захватывает приоткрытые, изгибающиеся в слабой улыбке губы, время от времени мягко врезаясь зубами, сдерживая в них дрожь.
Вдруг в сознание, как кинжал, вонзается мысль, и Гермиона чуть отворачивает голову, неожиданно спрашивая и ощущая, как от волнения мгновенно пересохли губы.
— Что я должна сделать?
— О чём ты? — спрашивает Том, носом поворачивая назад её голову.
— Ты чего-то добиваешься от меня своими… действиями, — неуверенно отзывается Гермиона, пытаясь не смотреть в тёмные заинтересованные глаза.
Он тихо смеётся, на секунду закусывает её беззащитную губу и коротко отвечает:
— Ничего.
— Не лги, Том, — выдыхает та, пытаясь не поддаваться на сладкую уловку.
— Разве ты почувствовала, что мне больно сейчас? Нет. Значит, я не солгал.
И Гермиона не сдерживается, поднимает глаза и встречается со смеющимся манящим взором.
— Если бы мне нужно было что-то от тебя, то воспользовался бы магией — это проще простого.
— Но… зачем тогда?..
— Просто хочется, — сверкая глазами, с усмешкой перебивает Том и прижимает её к себе крепче.
Гермиона не может скрыть изумление и блуждающую улыбку, появившуюся на губах, но тут же слабо качает головой и медленно проговаривает:
— Ты шутишь.
— Почему ты так реагируешь? — тем же тоном спрашивает Том, оглядывая светлое лицо озорным взором.
— Твои… порывы меня пугают, — ещё ярче улыбается Гермиона, пытаясь спрятать губы, но ничего не получается.
— Меньше болтай, больше будут радовать, — странно усмехается он и прикасается ко лбу, затем медленно шёпотом ей в губы добавляет: — Иначе я могу изменить решение, потому не вынуждай — что-то мне подсказывает, я этого не хочу.
Гермиона немного хмурится, но ощущает, как по коже начинают бегать мурашки, сердце готовится сделать кульбит, а к подсознанию, как Том к губам, подкрадывается восторг.
— Том, не играй со мной, — молящим голосом просит она, однако сдерживает касание. — Если это не по-настоящему…
— Разобью тебе сердце, я знаю, — быстро перебивает и приоткрывает пересохшие губы.
Гермиона трясётся и сдерживает смех. Она не верит в происходящее, кажется, это сон или иллюзия, но точно не жизнь. Что с ним? Неужели он, наконец, совладал с собой, принял неизвестные ощущения и нашёл в этом больше плюсов, чем минусов?
Без магии и тепла, без жадности и неразумности пробудил в ней кипящий вулкан с горящей, медленно стекающей лавой, плавящей все внутренности и душу.
И она плавится от восторга ощущений, что сейчас испытывает Том. Все рецепторы различают человеческое тепло, тело желает раствориться в сладкой отдаче её чувствам, витающим и томящимся уже долгое время и теперь открывшимся без привычного волшебства. В эту же секунду ей хочется закричать, жадно вцепится и не на секунду ни за что не отпускать, различая точно то же самое в нём.
Он ослабляет захват, медленно дышит и странно улыбается в губы, завороженно глядя сверху вниз на миловидные очертания. Затем рука проскальзывает под волосами и притягивает Гермиону к плечу, а сам касается щекой копны волос и прижимается, поднимая туманный взгляд на стену, начиная переминаться с ноги на ногу, тем самым заставляя и ту сдвинуться с места.
— Это будет ещё один наш маленький секрет, — тихо и медленно произносит он задумчивым тоном.
Гермиона поднимает руки выше и обхватывает Тома за шею, согласно протянув в ответ, затем аккуратно переставляет ногу в сторону, слабо качнув плечами и возвращая в обратное положение. Через секунду повторяет снова, словно покачивается под неслышимую музыку, от чего Том сначала немного отпрянул, не поддаваясь жесту, но на следующий раз повторил её шевеление и тоже переставил ногу чуть дальше.
— Что ты делаешь?
— Тебе рассказать, как это называется? — издаёт слабый смешок Гермиона, отпрянув от плеча, чтобы заглянуть в тёмные глаза.
Том сначала вздёргивает бровь, неожиданно дарит слабую улыбку, заставляет Гермиону покачиваться сильнее, потом перехватывает одну ладонь, поднимая вверх, и кружит волшебницу вокруг, после чего хватает за другую руку. На второй раз она начинает тихо смеяться, а на пятый закатывать глаза от хохота, с искренним удовольствием позволяя дёргать и кружить себя, терять каждый раз равновесие, наблюдая, как Том тихо посмеивается над её ребячеством. В этот момент она почувствовала себя самой счастливой, беззаботной и живой. Все ужасы и проблемы моментально вылетели из головы, оставляя детскую радость, веселье и восторг. Звонкий смех врезался и отлетал от стен, наполняя комнату чем-то умопомрачительно сладким и пьянящим.
Она ощущает безмятежность, наполненность чувствами, искреннее обожание и сильную привязанность, нисколько не зудящую, а наоборот, ласковую и нежную. Её словно вырвали с этой планеты и закинули в сказку, где всё заканчивается хорошо и счастливо. Там не может быть плохих концовок. Она в сказке, потому что только там Том будет танцевать с ней под неслышимую мелодию, отдалённо звучащую в их головах.
Вскоре Том крутанул последний раз, тут же поймал в руки и прижал к себе, замедляя покачивания и сводя их на нет. Гермиона, успокоившись, опускает глаза на пол и глубоко вздыхает, чувствуя, как рассыпаются радостные ощущения, ставшими впоследствии ярким воспоминанием. В голову медленно возвращается тяжесть дней и сложившихся обстоятельств, но слабая, хоть и грустная улыбка не сходит с лица.
Они молчат долго, замерев на месте, затем Том отстраняется и спокойно спрашивает:
— Тебе лучше?
Она кивает, а гнетущие эмоции снова подступают к горлу, образуя комок.
Некоторое время они продолжают стоять молча, затем Том отпускает её, едва слышно вздыхает и отходит к креслу. Гермиона видит, как с каждым его шагом мир сыпется на мелкие кусочки, окрашенные в тёмные оттенки, пространство бледнеет, и сказка испаряется.
Это реальная жизнь, и здесь предусмотрены плохие концы.
Она наблюдает, как ровное лицо немного хмурится, а тёмные туманные глаза перестают блестеть, рассеянно глядя на неё. В душе мелькает чужое сожаление, перемешанное с лёгким раздражением, которое мгновенно хочется убрать.
Нет-нет-нет! Она не хочет, чтобы он сожалел о недавнем порыве, потому подходит, опускается перед ним и хватает за руку, ловя пустой, лишённый каких-либо эмоций взгляд.
Гермиона пытается дать толику тепла, заставить его поддаться ей, и на свои попытки получает лёгкую полуулыбку, но глаза так и блуждают в безжизненной пустоши, в которой ей явно нет места. Там никому нет места, кроме него самого.
И сейчас Гермиона понимает, что игра Тома, окружившая её со всех сторон, не с ней, а у него — с самим собой. Нужно лишь помочь победить ему в этом.
Она медленно складывает свободную ладонь на штанину, ведёт по ней вверх и цепляет холодные пальцы руки, лежащей на бедре, замечая, как пустой опущенный на неё взгляд начинает загораться любопытством.
Она вымученно улыбается ему, притягивает пальцы ближе, чтобы обхватить ладонь, и наблюдает, как уголки тонких губ пару раз дёргаются.
— Понимаешь, с кем связываешься? — звучит задумчиво и легко, но таит какую-то загадку.
Гермиона на пару секунд опускает голову, чувствуя, как хочется закричать во всю глотку, но вместо этого спокойно отзывается:
— Расскажи мне всё, что считаешь нужным. Я помогу.
Том в удивлении приподнимает брови и чуть наклоняется к ней, но та не сдвигается с места, а лишь прислоняется щекой к коленке.
— Я сделаю, что скажешь, — добавляет ко всему, затаив дыхание.
Она выжидает столько, сколько требуется Тому сложить что-то в своей голове и решиться на какой-то шаг, наблюдает, как тёмные глаза мимолётно пробегаются по комнате, возвращаясь к ней, чувствует чужое колебание и сомнение, затем ловит резко изменившийся на самодовольный взгляд и завороженно прислушивается к мягкому тембру голоса, произносящему слова:
— Поднимайся, сядь сюда.
Гермиона опирается на ногу, встаёт с пола, выпрямляется и аккуратно садится на указанный подлокотник, устраиваясь поудобнее. Неожиданно Том притягивает ближе, сверкая глазами, закусывает губу, пытаясь спрятать слабую улыбку, и медленно произносит:
— Раз ты согласилась, я дам то, что ты хочешь, но теперь назад пути нет.
У Гермионы снова складывается впечатление, что её обвели, переиграли и вытянули то, что ему было нужно, но на фоне ожидаемого это показалось ничем, может быть, не такой высокой ценой.
— Я расскажу кое-что, ты будешь знать больше, но прежде… — Том нарочно делает паузу, задумываясь на мгновение, затем чуть щурит глаза и с тенью игривости в голосе заканчивает: — но прежде докажи, что я действительно тебе нужен.
Гермиона чувствует подступающее изумление, но быстро берёт себя в руки, чуть наклоняется к нему и спрашивает:
— Ты серьёзно?
— Ты же хотела серьёзно, — доверчиво отвечает он, — и я решился дать тебе попытку.
— Я не хочу, чтобы это выглядело, как договор, — она опускает грустный взгляд вниз и тяжело вздыхает.
— А это не договор, Гермиона, — улыбчиво отвечает Том, притягивает к себе, заглядывая в заискрившиеся глаза, и прикасается губами к её, добавив: — Я тоже серьёзно.
========== Глава 12. Общая цель ==========
После ссоры с Лестрейнджами в поместье Малфоев воздух пропитался недосказанностью и напряжением. Казалось, все обитатели и гости образно разделились на два фланга: те, кто косился на Тома, время от времени бросая испепеляющие взгляды или поджимая губы, и те, кто предпочитал не обращать ни на что внимание, но украдкой обнажать слабую улыбку, переводя исподлобья взгляд с Тома на Лестрейнджей, и наоборот. Однако ни те, ни другие с Томом больше не обмолвились и словом, лишь Долохов вёл себя как обычно, словно ничего и не произошло.
В свою очередь, Том продолжал невозмутимо ходить по поместью, посещая столовую в положенное время, библиотеку и общий зал, где обычно собирались домочадцы, чтобы в тишине провести время за книгой, игрой в волшебные шахматы или почти неслышной беседой.
Даже Нарцисса Малфой, впервые увидев в гостиной Тома после того инцидента, слабо поморщилась и демонстративно отвернулась, возвращаясь к беседе с мужем, который, к слову, даже не посмотрел на вошедшего, предпочитая сделать вид, что здесь никого нет. Некоторые поддерживали поведение Малфоев, бросая высокомерные взгляды, сталкиваясь с Томом на входе в поместье. Большая же часть Пожирателей смерти с любопытством взирали, как хозяева косятся на новобранца и не смущались подшучивать по этому поводу между собой. Сами же Лестрейнджи были вне себя от ярости и не кривили душой лишний раз выразить своё недовольство и абсолютное презрение, однако напрямую Тому ничего не высказывали — походило на то, что Тёмный лорд запретил вообще с ним разговаривать. На удивление, лишь Рабастан Лестрейндж совсем ничего не говорил, чего нельзя сказать о Беллатрисе, и даже не фыркал, как это позволяла себе Нарцисса. Августус Руквуд больше не появлялся в доме Малфоев, и по слухам Том понял, что даже в Министерстве ему дали небольшой отпуск.
Риддлу было не впервые приспосабливаться к нормальному образу жизни в обществе напыщенных аристократов, задирающих свои головы выше потолка. Ему это чем-то отдалённо напомнило первый курс в Хогвартсе, когда мальчишки-однокурсники недоверчиво, а то и с неким презрением наблюдали за сироткой, происхождение которого никому не было известно, от чего явно все делали вывод, что он не чистокровный волшебник. Но тогда он был маленьким, а сейчас он уже взрослый, хоть и аристократы тоже не его одногодки. Если в тот раз Том настойчиво убеждал себя в исключительности и самостоятельности, чтобы справиться с навалившимся на его плечи грузом, то в этот раз его абсолютно ничего не смущало — достаточно было вспомнить изумление и замешательство мадам Лестрейндж перед тем, как она уносила свой ноги от мощного проклятия, происхождение которого не знал даже сам Волан-де-Морт. Более того, он шугнул аристократов, утёр им нос и добился неприкосновенности в свою сторону. Том оставался для них самой настоящей загадкой.
Прошло немало дней, прежде чем он сообщил Тонкс, что их встречи могут возобновиться, и при первой же возможности та поделилась впечатлениями о произошедшем, намеренно избегая единственную деталь — белеющий взор Тома и странную магию, щёлкавшую на весь гаражный массив. Тот, в свою очередь, выложил результаты своих посещений в школу, ведь в момент, когда Нимфадора встречала его и провожала до открытой дороги к замку, они не могли разговаривать, опасаясь навострённых ушей авроров, сторожащих школу. Тонкс была заинтригована действиями Малфоя-младшего, потому нисколько не сомневалась в необходимости Тома вынюхивать его делишки дальше. Уже было не секретом, что её кузен стал Пожирателем смерти, и это настораживало.
Антонин Долохов взял привычку приходить в комнату к Тому каждый третий день, чтобы обсудить царящую обстановку, рассказать свежие новости в стане Пожирателей смерти или выпить несколько рюмок чего-то крепкого за пустой болтовнёй. Когда у молодого волшебника не было настроения на дискуссии, он молча ютился в глубоком кресле и бросал на него задумчивые или, наоборот, безмятежные взгляды, время от времени перебирая пальцами белые манжеты, торчащие из-под мантии.
Но в тот раз Антонин пришёл ближе к ужину, да и в тот день, когда его визит не ожидался. Он невозмутимо прошёлся по комнате, заглянув в газету, которую читал Том, вальяжно расположившись на стуле за столом, затем подошёл к окну, внимательно оглядывая сад, и легко спросил:
— Как успехи с Исчезательным шкафом?
Тот оторвал взор от строчек, задрал голову к потолку, чтобы видеть стоящего за спиной Антонина, и с любопытством ответил:
— Пока что никак. А ты что-то нашёл?
Долохов, в своей манере, выдержал внушительную паузу, затем медленно повернулся к волшебнику и улыбчиво отозвался:
— Нет, но, мне кажется, я нашёл место, где можно попытаться хоть что-то узнать о магии, которая наложена на шкаф.
Том оторвался от спинки стула, выпрямился, откладывая газету, и обернулся к собеседнику.
— Что за место и как ты его нашёл?
— Я всего лишь предполагаю, — уточнил Долохов, принимаясь обходить стол под пристальным вопрошающим взглядом. — Если мы не можем найти информацию в книгах, которые хранятся в свободном доступе, значит, нужно искать там, где доступ закрыт.
— Только не говори, что школьная библиотека наверняка содержит такую информацию, — поморщился тот, запуская руку в карман брюк, чтобы достать сигарету. — Если в министерской библиотеке ничего нет, то я сомневаюсь, что кто-то решил посвятить в этот секрет школьников.
— Нет, я подумал немного и вспомнил, что как-то в юности, в школьные годы, ты рассказывал про тайник Салазара, где собрана личная коллекция книг, артефактов и прочее…
— Предлагаешь, наведаться туда и поискать что-то об этом? — заинтересованно поднял голову Том, резко выдыхая табачный дым.
— Вряд ли там написано об Исчезательном шкафе, конечно, сам понимаешь, но вот как творится магия с перемещением — вполне возможно, — чуть приподняв бровь, закончил мысль Антонин, остановившись через стол напротив собеседника. — И на твоём месте я бы занялся этим сейчас.
Том долго смотрел в глаза Долохову, не мигая, затем быстро поднялся со стула, затягиваясь сигаретой, тряхнул рукой, звякнув наручными часами, и посмотрел на циферблат.
— Я планировал через два часа оказаться в замке, — зажимая фильтр зубами, отозвался он, снова посмотрев на Антонина.
— Лучше не теряй время. Мало ли, каким окажется результат, — легко произнёс тот, демонстративно отворачиваясь с таким видом, словно ничего до этого не говорил.
Том взял с комода плащ, надел на себя и, вцепившись в воротник, чтобы поправить, неожиданно замер, бросая пристальный взгляд в сторону собеседника.
— Это может подождать два часа.
— Может быть, может, а, может быть, нет, — пожал плечами тот, надел шляпу на голову и неторопливо направился к выходу.
Риддл несколько секунд смотрел ему вслед, затем быстро засобирался, прошёл мимо стола, чтобы потушить недокуренную сигарету, и вышел следом, поднимая воротник, тем самым закрывая часть лица.
На улице капал небольшой дождик, бесконечно падая с антрацитового неба вот уже целый день, но, когда Том трансгрессировал к школе, там его встретил настоящий ливень, который за минуту намочил волосы и всю одежду. Отвратительная погода.
Встреча с Тонкс назначена на два часа позднее, поэтому ему пришлось наложить на себя дезиллюминационные чары и отправиться искать её. Повезло, что её пост был в поле, потому не так много времени ушло на поиски и дальнейшие объяснения. Нимфадора провела Тома на территорию замка и ушла, едва слышно пожелав удачи.
Зайдя в школу, он начал размышлять, что сделать в первую очередь. Соблазн сначала добраться до Гермионы был велик и с каждым пройденным шагом становился сильнее, но Том настырно отбивался от такого желания, с лестничного пролёта сворачивая в коридор второго этажа. Неужели он не может элементарно побороть своё наваждение? Вспыхнувшее на задворках сознания раздражение накатывало медленной волной, но он пытался угомонить, как одно, так и другое чувство. Пока выходило неважно.
Наконец, показался до боли знакомый коридор, ведущий к девчачьему туалету, но вдруг возникло внезапное чувство оцепенения и страха. За первые несколько секунд Том ничего не понял, что произошло, но когда внутри отчётливее проявились паника и ужас, он мгновенно сообразил, — Гермиона испытывает устрашающие эмоции, а значит, находится в опасности.
Он резко развернулся и, опираясь на интуицию и способность ощущать неразрывную связь с волшебницей, побежал к лестницам. Дорога оказалась короткой — всего лишь следующий этаж, но за это время Том успел продумать несколько возможных событий, которые могли случиться с Грейнджер, а также как повести себя в ситуации, если она с кем-то.
Очевидно было, что с кем-то, и этот «кто-то» вызывал в ней невозможный, несдерживаемый ужас.
Том толкнул дверь аудитории и залетел внутрь, быстро оглядывая обстановку, чувствуя, как забурлившая магия поднялась незыблемой волной, желая мгновенно притянуться к источнику паники и страха, чтобы задавить ужасно зудящие и неприятные чувства. В первую минуту поддаваясь именно этому порыву, он взялся за тянущуюся к нему ладонь и тут же невольно выпустил рвущееся наружу тепло, от которого Гермиона впала в некого рода транс. Её безжизненный взгляд выискивал его в воздухе, рассеянно скользя по невидимому лицу, а затем обратился к волшебнику, бездвижно лежащему на полу. Том последовал её примеру, и вид гриффиндорца заметно отрезвил его. Он тут же выпустил руку Гермионы, поднялся, преодолел несколько шагов и опустился перед парнем, замечая, как густая тёмная кровь впитывается в белый воротник рубашки. И тут до Тома дошло, почему та растерянно и пугливо шепчет его имя, подзывая к себе, не имея возможности справиться со своими эмоциями.
Предполагаемая картина заварушки, получившая такой исход, моментально прояснилась в голове после того, как в парне он узнал Кормака Маклаггена, успевшего проявить себя не с самой приятной стороны, чем вызвал впоследствии в Гермионе появляющиеся приступы страха от близости с противоположным полом. К счастью, такие выходки на Тома не распространялись, потому как связующая магия, внутреннее тепло и элементарная влюблённость не позволяли испытывать к нему какие-то отвратительные чувства, наоборот, притягивая и заставляя желать его присутствия и постоянной близости.
Она снова звала, повторяя имя, как какую-то мантру, и он не сдержался и снова рванул к ней, притягиваясь, как магнит, пальцами к побледневшей щеке. Внутри что-то неприятно сжалось от вида волшебницы, захлёбывающейся в своих домыслах, и это «что-то» захотелось мгновенно вырвать, изничтожить, сжечь и развеять пеплом на ветру. Чтобы избавиться от нового и странного чувства, пугающего своей неизвестностью, Том небрежно опустился пальцами по щеке к шее, нащупывая сонную артерию, чтобы подать ещё больше волшебства, которое должно убаюкать и свести на нет зудящие эмоции. Он прекрасно понимал, почему Гермиона трясётся, как осиновый лист, чуть ли не стуча зубами во время дрожи, потому наклонился к ней и спокойно произнёс:
— Он жив.
Но она не поверила, словно не слыша или не понимая, что он ей сказал. Очередной стон сорвался с блёклых губ, на что Том невольно отреагировал, заставляя внутреннее тепло, отдаваемое ей, пронзать всю сущность, добираясь до каждого нервного волокна, но в один момент происходит какой-то сбой установившейся связи после слов, которые сорвали с дрожащих губ:
— Я тебя ненавижу!
Внутри всё заколебалось, расшатываясь так, словно жидкость, наполняющая Тома, как в каком-то сосуде, тут же выльется через край. Захотелось мгновенно закричать или зашипеть в ответ на лживые слова, но вместо этого пальцы вонзились в нежную кожу шеи, жёстко скользя к затылку, а слова сами сложились в точной фразе:
— Ты не убила.
И после этого во всю мощь внутри заиграла чужая слезливость, сожаление и растерянность. Гермиона жалела себя, но ничем не могла утешиться, а Том, обычно ощущая к чужим слезам равнодушие, чуть опустил голову, слегка поморщившись, покосился в сторону лежащего без сознания волшебника и почувствовал, как злость на него молниеносно начинает испепелять внутренности. Этот ублюдок в прошлый раз вмешался в его жизнь и взаимоотношения с Гермионой, с чем, к счастью, Том смог справиться, поманив своим теплом и проявив осторожность и максимальное сочувствие и понимание, на которое был способен его крестраж. В этот раз он снова зачем-то попытался и удачно нарушил состояние волшебницы, от которой зависело и его душевное равновесие. Какое он имел право влезать в её жизнь, ужасая своей навязчивостью? Какое право он имел вмешиваться и портить ей внутренний баланс, который Том тщательно и постепенно выстраивал на протяжении нескольких недель? Какое право он имел преследовать и прикасаться к тому, что он уже давно считал своим?
Злость разрывает нервы, заставляя потерять рассудок, броситься к беззащитному парню и добить его, причём не обычным взмахом палочки, а своими собственными руками, чтобы потом ощутить наступающий холодок, медленно остывающего мёртвого тела. Что-то заставило повернуться лицом к Гермионе и, увидев её безжизненный взгляд, Том снова загорелся желанием задавить гнетущие эмоции, с которыми та не справлялась. Это было как в тот раз, когда она узнала, что перед ней не кто иной, как будущий лорд Волан-де-Морт, что гоняется за мальчишкой, ставшим ей лучшим другом с детства. Хотя нет, наверное, хуже. И терпеть это было невыносимо.
Она что-то мямлила об убийстве, пытаясь заламывать руки от отчаяния, чувствуя себя подавлено и разбито, и он решился укротить её состояние тем же способом, что два месяца назад. Том резко выпрямился, дёрнул Гермиону за плечи, обхватил рукой за талию, властно прижимая к себе, и впился в губы, беспрепятственно приоткрывая их и осторожно вдыхая скользящее изнутри тепло. Она затряслась ещё сильнее, не в силах преодолеть и поглотить столько магии, сколько отдавал он ей, заставляя броситься в мягкую пропасть, в которой она уцепилась за соломинку ужаса и боли, не желая отпускать ненависть и страх. Но сопротивляться ему долго Гермиона не могла, потому замерла, уловив проявляющуюся в себе жадность и пристрастие, после чего Том отстранился и позволил ей самой выбрать то, в чём сильнее всего она сейчас нуждалась. И, конечно же, она снова потянулась к нему, небрежно вцепившись во влажный после дождя плащ, пальцами скользнула к шее, затем к мокрым волосам, выискивая тёмный взгляд, отчего он решил воспользоваться её замешательством и желанием, полагая, что сейчас Гермиона будет сидеть спокойно и безропотно выполнять все указания. Том подхватил её на руки, оттеснил к столу и посадил на него, приказывая оставаться здесь и ждать.
После этого он обернулся и взглянул на Кормака, у которого участилось дыхание, раздаваясь тяжёлым, едва слышимым сопением. Скидывая с себя дезиллюминационные чары, Том в то же мгновение оказался рядом с ним, опустился к полу и схватился в руку, с упорством преодолевая желание убить мальчишку на месте. Здравый смысл, который так сильно был необходим в этой ситуации, настойчиво не покидал его, ведь убей он его — в первую очередь обвинят в убийстве Гермиону, а в худшем случае — обнаружат его существование в этом мире. Поэтому, как бы ни хотелось выплеснуть гнев и выразить недовольство, максимум, что Том мог сделать — заломить руку, принося щемящую боль в придачу к болезненным ощущениям в голове от сильного удара. Однако он хотел его убить и мысленно пообещал себе при первой же возможности проучить гриффиндорца.
Том угрожал, растянув губы в кривоватой усмешке, нашёптывал предостережения сквозь хрипы и крик, заламывал ладонь до ужасно неестественной позы, пока судорожный вздох за спиной не привёл в чувство. Отказавшись вершить правосудие дальше и вымещать несдерживаемый гнев, он, фыркнув, поднялся с пола и медленно повернулся к Гермионе, снова ощущая, как неизвестное чувство хватает за горло, зудит, требуя вцепиться в волшебницу и утащить подальше от происходящего. Том пытался быть невозмутимым, борясь с пылающими эмоциями и в какой-то момент у него это странным образом получилось. Внимательно вглядываясь в испуганные черты лица, он осознал, как сильно сейчас опустошён, выдавая своё волшебство Гермионе, набравшейся от него сил, чтобы избавиться от гнетущих ощущений.
Удивительно, она воспринимает его пустоту по-своему, мгновенно решая, что он избавился от неё, выдернув связующую нить. Как же глупо и опрометчиво так заблуждаться, не помнить, как в самом начале он срывал с пересохших губ ту самую нить, не имея возможности устоять перед этим. Гермиона загнала себя в угол, выдавая неимоверно болезненные ощущения в душе, отчего у обоих перехватило дыхание. Было больно и неприятно, потому Том моментально оказался возле неё, поднял со стола и потащил на выход, желая убраться с этого места куда подальше. Его снова подмывало обернуться на гнусного волшебника, посягнувшего на Гермиону, на его источник нескончаемой магии, на то, что сидит у неё внутри и принадлежит ему. Собственнические инстинкты заиграли в подсознаний, но вот он уже хлопнул дверью, поставил на ноги растерянную девушку и едва преодолел желание сжать в руках. Здравый рассудок упорно кричал, что нужно взять себя в руки и оказаться в безопасном месте, где никто не увидит и где можно выразить всю гамму скопившихся эмоций. Какая-то отвратительная нежность просачивалась наружу, застряв в глотке, защекотав нервы и заставив пристально оглядеть Гермиону, похожую на приведение.
Совсем секундное наваждение, и всё резко исчезает, отдаваясь под контроль логике и рассудку. Том мгновенно наложил на них дезиллюминационные чары, взял за руку и повёл наверх, в Выручай-комнату.
Когда они там оказались, первым делом Гермиона начала оправдываться, судорожно вздыхая, глотая слова, пытаясь чётче выразить мысли. Глядя на трепещущие влажные ресницы, обрамляющие покрасневшие глаза, Тому стало немного не по себе: он подумал над тем вариантом развития событий, если бы по наставлению Долохова не оказался в школе на два часа раньше. Всё могло бы закончиться трагично, как минимум.
Отбросив эти мысли, он засмотрелся на дрожащие губы и поймал себя на том, что хочет прикоснуться к ним без какой-либо на то причины. В конце концов, если Гермиона принадлежала ему, почему бы и нет?
Том был уверен, такой уровень взаимоотношений положительно отразится на ней — она не будет жалить себя тоскливыми мыслями, травить душу переживаниями и надеждами, а в любой подобной ситуации без сомнений станет полагаться на него, выдержав определённый уровень доверия, который только увеличится. И тут же в голову пришёл гениальный план: это не только хорошо отразится на Гермионе, но и поможет провернуть несколько дел, однако для этого необходимо рассказать настоящее положение вещей и некоторые тонкости происходящего.
От таких мыслей Том показал насмешливую улыбку и, продолжая разговор с Гермионой, произнёс:
— Ты ненавидишь меня. Ну же, скажи это! Скажи это вслух ещё раз!
Та покачала головой, разрываясь от тёплых и щемящих чувств к нему.
— Скажи.
Он не хотел давить, но чувствовал, как это необходимо, чтобы наверняка привязать её к себе после неприятного инцидента. Всё время казалось, что этого мало, мало её любви, ему нужно больше. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз её безропотность стала максимально нерушимой, а сама Гермиона покладистой и доверчивой. В самом деле, он же и правда не собирался причинять ей боль.
— Скажи, почему тебе стало больно, как только в голову пришла глупая мысль, что я избавился от тебя?
— Я…
— Ты привязалась ко мне?
Это был факт, который должен прозвучать в очередной раз и не только сейчас, но и потом много-много раз. Такие вопросы невольно укрепляли связь душевных порывов и рассудка, позволяя Гермионе думать обо всём этом, как о настоящем. И Том не спешил опровергать самому себе, что это действительно настоящее, ведь они привязаны друг к другу оба.
— Да, — отворачиваясь, согласилась та, но он не дал ей отвернуться, сжимая плечо так, чтобы она посмотрела ему в глаза.
— Так с чего ты взяла, что я не смог? С чего ты взяла, что твои проблемы меня не интересуют? С чего ты взяла, что я решил оставить тебя?
Неловкость, которую испытывала Гермиона, смешила и приятно тешила самолюбие. Чем-то напомнило школьные годы, когда он впервые затискал почти незнакомую девчонку, что и слова сказать не могла, пялясь на него неверующими, но восторженными широко раскрытыми глазами. Остро ощущая чужую неловкость, Том невольно входил в образ хищника, который не прочь поиграться с жертвой. Снова стало казаться, что пересохшие губы пульсируют, чем притягивают внимание и усиливают желание поиграться с ними, ощутить на себетот самый рассеянный, но восхищённый томительный взгляд.
Том медленно положил ладони на хрупкие плечи, не выражая ни магии, ни тепла, позволяя Гермионе растеряться от пустоты и свободы ощущений, не заполненных привычным привязывающим волшебством. Он наклонился, обдавая горячим дыханием закрытые глаза, прикоснулся губами к уголку рта и поймал туманный взор, заставивший в душе рассмеяться.
— У меня нет сил, чтобы дать тебе магию, — нелепо возразила Гермиона, однако противоречиво чуть вздёрнула подбородок, растворяясь в объятиях.
Том впился в нижнюю губу и долгое время игрался с нею, пока та что-то медленно соображала, сначала рассеяно, а затем неожиданно рассмеявшись, но вдруг Гермиона посерьёзнела, чуть отвернулась и спросила:
— Что я должна сделать?
— О чём ты?
— Ты чего-то добиваешься от меня своими… действиями.
Мнимая проницательность и недоверчивость смешила, очевидно, пробудившаяся от недавних воспоминаний, когда крестраж бессовестно лгал о каких-то чувствах, потому Том закусил её губу и быстро отпустил, отвечая:
— Ничего.
— Не лги, Том.
— Разве ты почувствовала, что мне больно сейчас? Нет. Значит, я не солгал. Если бы мне нужно было что-то от тебя, то я бы воспользовался магией — это проще простого.
— Но зачем тогда?..
— Просто хочется, — слова слетели с губ без скрытого намёка, не требуя какой-то логики, опираясь лишь на мысль: если хочется, то почему бы не воспользоваться?
Простота ответа, имеющего лишь один смысл, вызывала блуждающую улыбку на чуть пухлых губах, и, наконец, Том уловил томный взгляд, которым рассчитывал упиваться, побуждая этим желание потереться, как кот, о нежную кожу.
Странно, но желание было не умеренным, а довольно импульсивным. Глядя в миловидное лицо, хотелось обнажить такую же блуждающую улыбку, и, наверное, должны рухнуть стены замка, чтобы он опомнился и отпрянул от возникшего сближения с Гермионой, иллюзорно выстраивая и подбирая какие-то аргументы, зачем ему это нужно. Пока всё держалось только на личной потребности испытать спектр редкостных и малознакомых ощущений, манящих своим теплом и мягкостью.
— Твои порывы меня пугают, — пробормотала она.
— Меньше болтай, больше будут радовать. Иначе я могу изменить решение, потому не вынуждай — что-то мне подсказывает, я этого не хочу.
— Том, не играй со мной. Если это не по-настоящему…
— Разобью тебе сердце, я знаю, — перебил и приоткрыл её пересохшие от волнения губы.
Зачем ему Грейнджер с разбитым сердцем, таящая обиду от неудовлетворения своих душевных порывов? Зачем ему волшебница, задохнувшаяся в иллюзиях и надеждах, которые ежедневно плавили её сущность, и чем дольше Том упивался этим, тем мертвее становилась она в повседневной жизни, оживая только с его присутствием? Конечно, это её слабость, которой он пользовался, но разве это приносит ему что-то неудовлетворительное и неприятное? Что-то подсказывало, он сам давно ходит по краю этой пропасти, не до конца осознавая, что уже добровольно прыгнул в безграничную темноту, наслаждаясь её неизвестностью, пьянящей атмосферой и обволакивающим со всех сторон теплом, обнимающим за плечи, сладко напевающим какой-то замысловатый мелодичный мотив.
Том ослабил захват, медленно дыша и странно улыбаясь в губы. Он почувствовал, как Гермиона расплавилась в его руках, осторожно прижавшись к груди, словно боясь спугнуть возникшую реальность, которая, скорее, напоминает мираж, потому отстранился и уткнулся губами в копну волос, вдыхая привычный аромат шампуня, которым она пользовалась.
— Это будет ещё один наш маленький секрет, — прошептал Том, задумавшись над тем, насколько далеко его лояльность по отношению к Гермионе может зайти.
Он никогда не отличался переменчивостью в интересах, наоборот, с некой одержимостью увлекался тем, что его могло заинтересовать. Но что он будет думать об этом завтра или послезавтра, или вообще спустя некоторое время?
Гермиона довольно и согласно протянула в ответ, затем пошатнулась, выводя Тома из сомнительных мыслей. Ему показалось, что она оступилась, переставив ногу чуть дальше с едва слышимым стуком ботинка, но та качнулась снова, отчего осознание вспыхнуло, а желание волшебницы стало как на ладони.
Том искренне удивился, приподняв бровь, — она хотела танцевать.
Пляшущие тени за её спиной заставляли танцевать и её, а она, в свою очередь, хотела пробудить и в нём тех самых дьяволят, что обнимают душу мягкими касаниями и наполняют сущность трепетом и смесью странных, неразборчивых чувств, ощутив которые хочется испытывать снова и снова. И поддаваясь этому, Том переставил ногу и отзывчиво пошатнулся, хватая ладонь и поднимая руку вверх, чтобы Гермиона легко крутанулась вокруг себя. После первого поворота она повернулась лицом, показав искреннюю улыбку, затем снова и снова, пока весёлый и беззаботный смех не разлетелся по комнате, заставив колебаться моментально разрядившийся воздух.
Ему захотелось улыбнуться, уловив эту озорную атмосферу, в которой где-то отдалённо звучала заносчивая мелодия, напетая преследуемыми за спиной тенями, что заставили неизвестно когда прыгнуть в бездну. Том завороженно наблюдал за Гермионой, провожая взглядом, как каштановые волны плещутся в воздухе, как тёмные глаза радостно блестят и как широкая улыбка, обращённая ему, продолжает блуждать на губах.
И почему она думает, что находиться с ним — прекрасная или какая там ещё в её голове может быть идея? Он точно знал, что в самом начале она уверила себя в выгодах этого общения, заложив ключевую мысль в том, что сможет пользоваться полученными от него знаниями. Но уже как два месяца прошло, а знаний о его жизни и ситуации в стане врага не пополнилось. Тем не менее, Гермиона с нетерпением ожидала встречи и только тогда чувствовала себя живой, уравновешенной и настоящей. Её первоначальный план с треском провалился, — больше она не ждала ничего, кроме элементарного присутствия в её жизни, возможно, теша себя надеждами на то, что ничего не происходит и не произойдёт.
Но это не так. Происходило многое, чуть ли ни у неё под носом. И в этот самый момент Том прекрасно осознал, что в очередной раз хитро выстраивает перед ней интриги хотя бы тем, что осчастливил на несколько минут волшебницу, зная, как после этого может сделать больно и, скорее, сделает именно больно, ведь она, правда, стоит в шаге от того, чтобы Том разбил ей сердце. К чему тогда эта глупая иллюзия — притворяться сейчас тем, кем на самом деле никогда не был?
Том никогда не любил, так и откуда взяться этому чувству, если насильно держала только магия?
Он перестал кружить Гермиону, схватил в объятия и медленно остановил озорной ритм, ощущая, как сожалением наполняется не только он, но и она, перебирая в своей голове тяжесть дней и сложившиеся обстоятельства.
Том вздохнул, выпустил Гермиону и отошёл к креслу, ощущая, как недавняя сказка трескается, словно стекло, и сыпется со звоном на пол.
Только зачем он задумывается о её чувствах, которые вздрогнут при первой же попытке отстраниться? Нелегко было свыкаться с мыслью, что её душевное равновесие как-то беспокоило, но у него было достаточно времени, чтобы свыкнуться, потому что от неё зависел и его душевный настрой. Сейчас же это казалось не причиной, а лишь первым шагом к тому, чтобы признаться себе, что это вошло не просто в привычку, но и в действительности беспокоит его. Не хотелось, чтобы хоть кто-то смел её обидеть, разгневать или причинить боль. Если это и может кто-то сделать, то только он, — остальные не имеют права даже коситься в её сторону, вынашивая гнусные планы.
Том нисколько не удивился, заметив, как Гермиона кошачьей поступью прошла к нему, опустилась в ноги и взяла за руку. Кажется, она уловила правильный подход, подступаясь вот так осторожно и примирительно, как в каком-то из предыдущих дней, когда Том так же отпрянул от неё, предаваясь глубоким мыслям об их взаимоотношениях.
Он почувствовал, как она намеренно стала отдавать толику тепла, чтобы помочь обуздать неприятные мысли, но этого было слишком мало — она не умела делать то, что делал Том, когда глушил её гнетущие чувства.
Видимо, сообразив это, Гермиона решила сделать по-другому, вызвав своими действиями искреннее любопытство: она медленно зацепилась за холодные пальцы, сжала их и выдавила утешающую улыбку, заставившую что-то колыхнуть внутри.
Неужели она не понимает, кому протягивает руку? Неужели она так глубоко окунулась в мир своих грёз, что возможные последствия, в общем-то, не особо волнуют?
— Понимаешь, с кем связываешься?
Осознанный, обращённый на него взгляд прекрасно говорил о том, что она понимает. Возможно, сейчас понимает лучше, чем приходилось когда-либо, и это серьёзно заставляет озадачиться.
— Расскажи мне всё, что считаешь нужным. Я помогу. Я сделаю, что скажешь, — медленно произнесла Гермиона, прижавшись щекой к колену, отчего в том месте стало очень тепло.
Том не выдал захлестнувшего изумления. Его снова окружили вопросы, связанные с тем, какого чёрта Гермиона до сих пор выдёргивает из него лояльность, при этом зная, кто он и каким жестоким может быть, преследуя свою цель. Как эта хрупкая, юная волшебница может полагать в мыслях, что справится со всеми проблемами и заботами, оставаясь рядом с ним? Как она собирается жить, зная, что её друг, — Гарри Поттер, — и он находятся по разную сторону баррикад? Или что это? Выбор? Она сделала выбор?
— Поднимайся, сядь сюда.
Он пристально проводил взглядом, как она поднялась с пола, сверкнув надеждой в глазах, забралась на указанный им подлокотник и притянула к себе ноги, чтобы не задеть его, но Том тут же закинул одну из них на колено, а саму Гермиону притянул ближе.
— Раз ты согласилась, я дам то, что ты хочешь, но теперь назад пути нет. Я расскажу кое-что, ты будешь знать больше, но прежде… но прежде докажи, что я действительно тебе нужен.
— Ты серьёзно? — наклоняясь и пряча изумление, спросила она.
— Ты же хотела серьёзно, и я решил дать тебе попытку.
— Я не хочу, чтобы это выглядело, как договор.
— А это не договор, Гермиона, — улыбнулся Том, притягивая её ближе к себе, чтобы коснуться губ, — я тоже серьёзно.
Он приник к ней с неким воодушевлением, впервые искренне вкладывая в поцелуй самого себя, со странным удовольствием ощущая, как невидимые нити, до этого момента ни разу не замеченные им, натянулись, утягивая за собой артерии и нервы, словно пытаясь вырвать их из тела, чтобы обнажить или разорвать внутренности, превращая Тома в куклу, размякшую на одиноко освещённой сцене после того, как кукловод наигрался и бросил вагу. Эти нити были какой-то замысловатой паутиной, которую сплёл неизвестный паучок, да так прочно, крепко и липко, что Том почувствовал себя мухой, попавшей в ловушку. Это было страшно, но до ужаса умопомрачительно. Неукротимое любопытство не давало остановиться, призывая заглянуть за тяжёлую завесу, за которой открывается вид на… что? Наверное, на что-то новое, неповторимое и с ума сводящее.
Стоит только дотянуться.
Разрушительная магия колыхалась, желая выбраться наружу, но Том осторожно укрощал её, не позволяя подать хоть один импульс волшебства. В ушах тихонько потрескивало, а в глазах изредка сверкали вспышки, — всё напоминало о существовании тепла, пытающегося начать плавить нервные клетки, но он не давался ему, оттесняя вглубь, желая достигнуть чего-то другого, что не давало покоя, и как только Гермиона аккуратно прикоснулась пальцами к щеке, все звуки смолкли, растворяясь в пустоте.
Она была невероятно мягкой и податливой, с умеренной отзывчивостью собирая с губ не тысячи вкусов, а лишь тот, что был настоящим. Казалось, она превращалась в горячий, только что расплавленный воск, из которого можно слепить гладкую красивую фигурку, а когда та надоест — снова расплавить и слепить другую, что будет по душе.
И он начал лепить, вонзая пальцы в волосы, сдавливая телом, сильнее прижимая к себе, огрубляя прикосновения губ. Том никогда не закрывал глаза, обычно наблюдая за всем из-под полуопущенных ресниц, но в этот раз веки опустились сами собой, отяжелев от сдавливающих чувств, зубы вонзились в губу, едва укрощая дрожь, не охотно отпуская и снова закусывая влажную кожу, после чего язык осторожно очерчивал тонкую линию с одного уголка до другого, тем самым заставив Гермиону чуть вздрогнуть от щекотливых прикосновений. Она сильнее сжала воротник плаща и прерывисто выдохнула, чуть отстранившись, поднимая взгляд, чтобы встретиться с тёмными глазами.
Том посмотрел на неё сквозь ресницы странным, не то озорным, не то презрительным взглядом, последний раз зажал зубами губу и медленно выпустил, не отдаляясь ни на дюйм.
Гермиона замерла в нерешительности, затем хрипло выдохнула и чуть отвернулась, не сдерживая его взор, который ни разу до этого момента не приходилось наблюдать, но Том сильно склонил голову, выискивая и притягивая к себе взгляд, затем обнажил слабую, похожую на насмешливую улыбку.
Он страсть как любил приводить в смущение и добивать очаровательными улыбками, заставляя смотреть на него через силу. Это невероятно сильно тешило самолюбие, напоминая обо всех привлекательных и уникальных качествах, которыми он обладал с детства. Как же давно это было последний раз!..
Том медленно и глубоко вздохнул, ощущая, как лёгкие наполняются чем-то особенным и восторженным, а магия бурлит через край, стремительно желая выплеснуться на Гермиону.
— Было интересно, правда? — первым нарушил тишину, не отводя пристального взора.
— Особенно прочувствовать, как ты закопался в своих впечатлениях, — подала нервный смешок Гермиона, но тут же стушевалась, опустив на мгновение глаза вниз.
Том выпрямился и чуть шире улыбнулся, затем закусил губу и медленно отвёл взгляд, расслабленно падая на спинку кресла.
— Наверное, я никогда не вникал в такие… тонкости, — наигранно задумчивым тоном отозвался он.
— Тогда не будем обсуждать то, как ты вник, — преодолевая неловкость, как можно беспечнее произнесла Гермиона, отворачиваясь и устраиваясь на мягком подлокотнике удобнее.
Том покосился на неё и издал смешок.
— А тебе, смотрю, не доводилось обсуждать это вообще ни с кем.
Та чуть залилась краской, но вполне серьёзно ответила:
— Я не собираюсь с тобой говорить о том, с кем и что мне приходилось обсуждать.
— А что ты собираешься со мной делать? — с наигранным воодушевлением поинтересовался тот, резко придвинувшись к Гермионе, невинно заглядывая исподлобья в глаза.
— Том! — протянула она, закатив глаза, не сдержав безоблачную улыбку.
— Что? — ещё невиннее спросил он.
Гермиона закусила губу, пытаясь пересилить себя, что вызвало на тонких губах озорную усмешку, затем смелее взглянула на него и тихо произнесла:
— Не делай так.
— Ты о поцелуе или о моём вопросе? — продолжил тем же тоном Том, отчего та снова закатила глаза и усмехнулась.
— О вопросе. Не строй из себя дурачка, ты понял, о чём я говорю.
— Значит, твой Поттер может строить из себя дурачка, чтобы получать от тебя прямые ответы, а я не могу?
— Гарри не строит из себя дурака, и причём тут он? — возмутилась Гермиона.
— И правда, зачем дураку строить из себя дурака…
— Том! — толкнув в плечо, резко оборвала она.
Тот усмехнулся, качнувшись в сторону от слабого удара, затем откинулся обратно на мягкую спинку и более спокойно произнёс:
— Скажи мне, твой друг выяснил, чем занимается Малфой? Чуть больше месяца назад, помнится, он пытался вынюхать что-то об этом.
— Гарри тратит много времени, подкарауливая того возле Выручай-комнаты.
— В самом деле? Неужели до него дошло, где нужно искать?
— Прекрати издеваться, — слегка поморщилась Гермиона. — Ты же знаешь, прежде чем попасть в комнату, в какую заходит Малфой, надо знать, с какой целью он её использует.
— И Поттер, конечно же, не знает, — утвердительно подытожил Том.
— Как он, по-твоему, может узнать?
— Ну, я же как-то узнал, — невинно отозвался он, поймав заинтересованный, полный энтузиазма взгляд.
— Как?!
— Грейнджер, мне иногда кажется, что вместо меня ты видишь перед собой своих недалёких дружков, которым в голову не приходит мысль, спросить у комнаты всё, что в ней находится, — лениво протянул Том, отмахнувшись от невидимой мухи, после чего запуская ладонь в карман, чтобы достать сигарету. — И я понял, чем занимается Малфой в свободное от учёбы время.
— И… чем же? — осторожно спросила Гермиона, видимо, не рассчитывая на ответ.
Том тихо засмеялся, выпуская струю дыма изо рта, затем посмотрел на собеседницу и легко ответил:
— Ты ещё не доказала, что я тебе нужен. Сначала это, потом секреты.
— Что? — протянула Гермиона, и комната стала наполняться смущением. — И как я должна доказать это?
— Не знаю, — безмятежно отозвался Том и, вдохнув дым, добавил: — Прояви фантазию.
Она резко выпрямилась, опустила ноги к полу, не касаясь его, но предпринимая попытку спрыгнуть, произнеся:
— Послушай, я не собираюсь снова участвовать в твоих играх. В этот раз как-нибудь без меня!
Том схватил её за руку, дёрнул на себя, не давая подняться, и тут же ответил сквозь фильтр, сомкнутый в зубах:
— Плохая попытка заставить меня вестись на твои правила. Не дёргайся.
Гермиона нахмурилась, но вернулась на место, принимая удобное положение.
— Том, — тихо начала она, постепенно переходя на проникновенный тон голоса, — я и так на многое согласилась, чтобы, в конце концов, суметь сидеть здесь, с тобой…
— Словно ты этого не хотела, — вставил он.
— Не важно, что я хотела. Важно то, что я здесь нахожусь…
— И милуюсь с Тёмным лордом, который в будущем преследует моего лучшего друга, — со смешком перебил Том, показывая всем своим видом, как этот разговор приносит ему удовольствие.
Гермиона фыркнула, предпринимая очередную попытку подняться, но тот снова удержал её, поморщившись.
— Хватит вести себя так, словно я сказал глупость.
— Ты!.. Ты невыносим!..
— Тиш-ше, — мгновенно притянувшись к ней, прошептал Том, одарив завороженным взглядом. — Не начинай, иначе это может не совсем правильно закончиться.
Гермиона едва слышно фыркнула, но быстро обуздала себя, позволяя собеседнику сжать её ладонь и нарушить зону комфорта.
— Просто хочу сказать, что все твои уловки уже стали походить на домогательства, а сам ты это называешь игрой, потому что видишь в этом не ту необходимость, что есть на самом деле.
— Здесь можешь разъяснить свою мысль поподробнее, — лениво отозвался Том, затягиваясь дымом.
— Ты думаешь, что я тебе нужна только для информации или какой-то помощи, но это не так. То есть для этого тоже, конечно, но ты неровно дышишь в мою сторону…
— А как я должен ещё дышать в сторону человека, что нагло стал обладать частью моей же магии? — невозмутимо отозвался тот, покосившись на Гермиону. — Предлагаешь бросить тебя на произвол судьбы и вертись сама как хочешь?
— Только не говори, что всё из-за магии! Не исключаю, что благодаря ей всё началось, но дальше…
— А что дальше? Ничего не изменилось, она в тебе как была, так и есть, и я люблю эту часть. В чём проблема?
Гермиона стукнула себя ладонью по лбу и глубоко вздохнула.
— Забудь. Это не важно.
Том некоторое время неподвижно сидел и одаривал лукавой улыбкой, затем тихо выдохнул, поднялся на ноги, отодвинув от себя Гермиону, отошёл на пару шагов и обернулся, показав серьёзное выражение лица.
— Ты, как и любая девушка, сознательно или подсознательно требуешь внимания, требуешь признания, что дело в тебе и тебя любят, в тебе нуждаются и прочее. Ты это делаешь намёками, которые сама толком не понимаешь и, тем более, не контролируешь. Но открою тебе глаза на происходящее: я, как мужчина, сознательно или подсознательно требую такого же внимания. Это природа, это в порядке вещей. Меня отличает от тебя только то, что я говорю об этом прямо. Я прямо тебе говорю: Грейнджер, покажи свои чувства, докажи мою важность! Чувствуешь разницу?
Том ещё пристальнее всмотрелся в миловидное лицо, выдерживая паузу, затем добавил:
— Я тебе даю, что требует женская натура, а ты не можешь переступить себя, расслабиться и хоть на мгновение допустить мысль, что если потребуется ради меня свалить из школы, потому что я буду в опасности и нуждаться в твоей помощи, ты это сделаешь. Что касается меня, поверь, если я учую хоть крупицу опасности в твою сторону, то без вопросов вытащу тебя отсюда и спрячу так, что ни одна живая душа не найдёт тебя. И ты будешь со мной согласна, ведь я умею убеждать.
— Но никакой опасности нет!..
— Уверена? Тебя не беспокоит, чем же всё-таки занимается Малфой в Выручай-комнате? Не беспокоит, что он стал Пожирателем смерти?
— Ты серьёзно? — вытянувшись на подлокотнике, выдохнула Гермиона.
Том деланно закатил глаза, отвёл подбородок в сторону, затем, сдерживая раздражение, отозвался:
— У твоего дружка подозрения вполне обоснованы. И даже если это не так, то глупо исключать возможность хоть какого-то причастия Малфоев к делишкам Волан-де-Морта.
Он немного отвернулся и принялся мерить комнату шагами под пристальным взглядом Гермионы.
— Нельзя исключать любую из возможностей. Хотя бы потому, что если сейчас он не на стороне лорда, то в любую секунду может оказаться. Тебе не хватает дальновидности, Грейнджер.
— Подожди-подожди, ты сейчас сказал, что он точно Пожиратель и, возможно, выполняет какое-то поручение?
— Помнишь шкаф в Выручай-комнате? — ровным тоном продолжил Том, не обращая внимание на прозвучавший вопрос.
— Исчезательный шкаф, — кивнула та.
— Малфой заинтересован им. Как думаешь, для чего?
Гермиона сделала в трубочку губы и задумчиво опустила взгляд.
— Для чего нужен шкаф? Какую историю ты рассказала мне про него? — пытливо продолжил тот.
— В прошлом году Монтеггю застрял в шкафу, оказавшись в коридоре между Хогвартсом и магазином в Лютном переулке. Я знаю, что шкаф — это коридор, связывающий два места, но он сломан!
— Тогда что, по-твоему, Малфой хочет сделать со шкафом?
— Починить, чтобы…
— Чтобы что? — заинтересованно поддерживал её мысли Том, остановившись перед ней.
— Чтобы… чтобы был проход для…
— Для?.. — он приподнял бровь, выжидая. — Ну же, смелее!
— Для того, чтобы привести сюда кого-то, — растеряно отозвалась Гермиона, боясь озвучить настоящую мысль.
— И кого он может привести? И зачем ему это?
— Может… может… Волан-де-Морта и его дружков… чтобы… убить?
— Ты уже готова собирать вещи и идти со мной? — безмятежно спросил Том.
Неожиданно Гермиона подскочила, приблизилась к собеседнику и вонзила в него то ли испуганный, то ли молящий взгляд.
— Не может быть! Это не правда! Ты говоришь… это слишком серьёзно! Малфою всего лишь шестнадцать лет, что он может сделать? Как он, по-твоему, способен починить шкаф?!
— Ты думаешь, ему там не помогают? — чуть подняв голову выше, снисходительно поинтересовался Том.
— Почту проверяют, посещения невозможны и…
— Я не сомневаюсь, что директор способен разгадать любой тайный шифр, но вот посещение… Ты веришь в это, зная, что, например, я без препятствий прихожу к тебе, преодолевая каждый раз защиту замка?
— Н-но… но…
— Гермиона, хватит отвергать вещи, которые ты больше всего боишься, чтобы потом не кусать локти! — устало отозвался Том.
— Нужно срочно сказать об этом!.. — та сорвалась с места, бездумно глядя на выход.
— Не надо никому об этом говорить, — твёрдо и угрожающе остановил её тот, схватив за плечо. — Разве ты не понимаешь, что тебя будут допрашивать, откуда ты узнала об этом?
— Это не важно!.. — попыталась вырваться Гермиона, борясь с приступом магии, что силилась вскружить двоих одновременно.
— Это важно, потому что тебе придётся сказать обо мне, а ты уже предполагала, что об этом скажут твои друзья, которые два месяца не имеют представления, с кем ты обжимаешься по углам?
Гермиона поморщилась и беспомощно простонала, зажмурив на несколько секунд глаза.
— Твою мать, Том, — чуть ли не плача, проскрежетала она, тряся головой, — ну почему я в это ввязалась?!
— Тебе проще жить в неведении? Не знать, что делает Малфой? Открой глаза, я — твой шанс знать большее. И я тебе рассказал об этом не для того, чтобы ты обессиленно вздыхала и проклинала моё существование. У меня есть план.
Наконец, Гермиона перевела всё внимание на Тома и увлечённо склонила голову вбок.
— Какой? Что ты хочешь сделать?
— Помешать Малфою осуществить задуманное. Нужно всего лишь не дать починить ему шкаф.
— Но как мы можем это сделать?
— Шкаф наделён какой-то древней магией, что позволяет перемещаться без проблем по коридорам пространства, а также его невозможно сжечь, разломать в щепки или ещё что-либо. Поэтому нам нужно починить его самим и сломать так, чтобы никто никогда не смог вернуть ему этих функций. Понимаешь?
— Ты уже искал о том, как это сделать, верно?
— Разумеется, — приподняв брови, отозвался Том, отпустив плечо Гермионы. — Только там, где я искал, ничего не нашёл, однако есть одно место, где можно найти ответы.
— И какое же?
— Тайная комната. Сейчас мы сходим туда.
— Там? Но почему именно там?
— Если ты думала, что кроме василиска, Слизерин ничего там не хранил, то ошибаешься.
Та глубоко вздохнула, потрясла головой, чтобы прийти в чувство, и тихо выдохнула:
— Хорошо, давай сходим. Ты наверняка там всё излазил. Только вот… скажи мне, Том, почему ты не хочешь пускать Волан-де-Морта в школу? Это же ты и есть. Разве тебе не хочется помочь себе?
Тот поджал на мгновение губы, посмотрев на неё невидящим взглядом, затем ответил, слабо улыбнувшись:
— Во-первых, я не он, и даже если это так, то уверен, как поступаю я, будет лучше для нас обоих. А во-вторых, если ты не согласна, то прямо сейчас ты покидаешь со мной школу навсегда. Готова? Я не оставлю тебя здесь одну.
========== Глава 13. План Дамблдора ==========
Комментарий к Глава 13. План Дамблдора
Не кидайтесь тапками, я, наконец-то, вернулась! Надеюсь, читатели всё-таки ждали меня (возможны ошибки - работает пб).
P/S. не думайте - фанф не заброшу!
— Я никуда отсюда не уйду, — неуверенно отозвалась Гермиона, качнув головой, — даже не думай.
— Значит, не задавай лишних вопросов, — небрежно произнёс Том, накладывая дезиллюминационные чары.
Он прошагал к выходу из комнаты, отчётливо слыша, как та последовала за ним, глухо стуча ботинками об каменный пол.
— Будь тише, — шепнул Том через плечо, дождался, когда Гермиона поравняется с ним, взял её за руку, чтобы она не потеряла его в коридорах, и вышел наружу.
Кругом стояла тишина, — кажется, все ученики давно разбрелись по своим гостиным, и вряд ли кто-то встретится им на пути.
Том шёл быстро и уверенно, зная, что Гермионе приходится прилагать усилия, чтобы не отставать от него, а пальцы, сцепленные в замок, не давали и шагу сбавить, подгоняя стремительно вперёд. Таким образом, они прошли множество коридоров и преодолели немало лестниц, практически не встретив никого на пути. Оказавшись на втором этаже, Том замедлил шаг, позволяя Гермионе отдышаться, свернул за очередной угол, подошёл к приоткрытой двери женского туалета и слабо толкнул её, предварительно оглядевшись по сторонам.
Первая мысль — подойти к раковинам и заговорить на парселтанге, но острый взор зацепил какое-то едва заметное шевеление, поэтому он остановился и заставил остановиться рядом спутницу.
— Кто здесь? — прозвучал тихий детский голосок со стороны кабинок.
Плакса Миртл. Как же она не вовремя оказалась именно здесь! Почему бы ей не погулять прямо сейчас по сточным трубам и не поподглядывать за студентами-старостами, из которых кто-то в это время посчитал удобным принять ванную?
— Кто здесь? — повторила она ещё раз, паря возле двери одной из кабинок.
Том чуть сильнее сжал ладонь Гермионы, призывая не реагировать никаким образом на вопрос, затем медленно потянулся за волшебной палочкой, чтобы обезвредить любопытную и болтливую девочку, что когда-то давно стала случайной жертвой василиска, отдав жизнь лишь за то, что оказалась не в нужном месте и не в нужное время.
Он внимательно вглядывался в детское призрачное лицо, сверкающее сереющим цветом, и снова и снова отчётливо видел перед собой, как из глаз выходила теплеющая жизнь, ютящаяся в маленьком тельце. Совсем недавно она плакала, но спустя несколько секунд в её глазах остеклянели блестящие слёзы, выпадая, как бусинки, последний раз. О чём он думал в тот момент, когда сознание явственно прошептало ему, что девочка буквально только что на его глазах потеряла свою жизнь?
На её белеющем лице отразилось лишь глубокое непонимание, которое не успело перейти даже в подобие страха; в её сверкающих глазах замерло любое движение, зрачки потускнели и остановились на жёлтых огромных глазах так же, как и остановилось в груди сердце. Она оцепенела и выдала последний вздох тогда, когда Том даже не понял, что в комнате находится не один.
Коробила ли его эта случайность?
Первый день проходил как во сне: он до конца не осознавал, возможно ли выявить его в причастности к этому и какие могут быть самые худшие последствия. Еда, занятия и сон стали проходить на автомате, — не каждый день увидишь, как на твоих глазах василиск убивает случайную, глупую и плаксивую грязнокровку.
Да, он хотел испытать мощь зверушки Салазара, но к этому он лишь подготавливался и не размышлял о летальном исходе, а только чтобы запугать, затравить и выгнать за стены любимой школы, которая стала одним единственным домом. Он не рассчитывал, что когда-то придётся молниеносно принимать решение, заботясь о себе, своей свободе и безопасности.
Запачкал ли он тогда себя кровью? Нет, Том так не считал и до сих пор не считает. Он не убивал, он не заставлял убивать, — она сама виновата в том, что оказалась именно там, именно тогда, когда он собирался покинуть Тайную комнату, высказывая последние напутствия василиску.
Возможно, Миртл Уоррен было немного жаль. Жаль только потому, что нужно было найти выход из ситуации и лучше бы этого не происходило. Её невидимая тень преследовала во снах, представая незримым силуэтом со звонким обидчивым плачем и хныканьем. Это раздражало, злило и сводило с ума, пока история с поимкой преступника не закончилась, а двери Хогвартса остались открытыми.
Прошло несколько лет, и сейчас, видя маленькую Миртл Уоррен, ни один желвак не дёрнулся от воспоминаний об её смерти. Ему было откровенно плевать, и вряд ли он сейчас задумывался над тем, что заставило его остановиться и вглядеться в призрачное, печальное лицо. Она скользнула взглядом в том месте, где стоял он, и, кажется, даже посмотрела ему в глаза, не понимая, что в самом деле смотрит, куда нужно, смотрит на того, кто стал причиной её смерти.
Короткий взмах палочкой, её глаза закрываются, а серое тельце начинает расслабленно парить в нескольких фунтах над полом, источая сереющий дымок.
— Что ты сделал с ней? — послышался за спиной шёпот.
— Явно не убил, — с тонкой насмешкой отозвался Том, проходя к раковинам.
Взглянув на маленькую змейку на кране одного из умывальников, он протяжно прошипел на парселтанге, после чего скрипнула раковина, и всё пришло в движение, освобождая путь внутрь, в Тайную комнату.
Том сделал шаг назад, внимательно провожая взглядом происходящее, затем повернулся к Гермионе, зачарованно разглядывающей появляющийся тонель, взял её за руку, привлекая к себе, и подтолкнул вперёд, в одно мгновение прыгая вместе с ней вниз. Резкий визг разразил воздух так пронзительно, как пронзает острый кинжал мягкую плоть, но очень быстро прервался судорожным вздохом и последующим кашлем, когда Том выставил щит перед сырым каменным полом, смягчая падение. Он ловко удержал Гермиону на ногах и дал ей время откашляться и восстановить дыхание, прежде чем идти дальше. Когда он уловил её хрупкое душевное равновесие, то смело повёл вглубь, не обращая внимания на завалы булыжников, наполовину отрезающие проход к первой двери.
Том слышал, как необычаенно громко отражается эхом тяжёлое дыхание спутницы, как она настроженно передвигает ногами, ступая на хрустящие кости крыс и мышей и на мелкие камешки, которыми была усеяна вся дорога. Он чувствовал, как Гермиона волновалась и нервничала, словно ожидая за каждым углом увидеть василиска, не совсем понимая и помня, что его уже нет в живых. Она сжала его ладонь сильнее после того, как тяжёлая дверь с лязгающим звуком отворилась перед ними, пропуская вперёд, и, в конце концов, сдавила пальцы, когда вторая дверь с таким же лязганием пропустила дальше, открывая вид на каменные массивные статуи разъярённых змей, окруживших огромную залу, где пахло сыростью, а воздух был настолько тяжёл, что та практически разучилась дышать.
Том коротко глянул на Гермиону непроницаемым взглядом, напоминая, что она здесь не одна и с ним ей нечего бояться здесь, затем перевёл взор на огромное изваяние Слизерина, где ранее было логово василиска, и опустил глаза ниже, отчётливо различая убитое существо, давно истёкшее тёмно-бордовой кровью.
Даже тень сожаления не коснулась груди, наоборот, впуская опустошение, перетекающее в немое безразличие.
Василиск — существо, которое подчинялось ему несколько лет, каждый раз призывая выполнить волю истинного хозяина — Салазара Слизерина, — отчистить школу от грязнокровок. Василиск — существо, требующее огромного уважения и лояльного обращения, иначе не составит труда уничтожить любого наследника Слизерина, полагая, что явится, значит, более достойный. Василиск — существо, которое обладало такой незаурядной магией, что это приводило не в восторг, а в опасение и предусмотрительность, чётко отмеряя каждый свой шаг, продумывая каждое слово, чтобы выразить мысль. Приходилось взвешивать всё — разве это не прекрасная школа по самоконтролю?
Том точно знал, что это гигантское, древнее существо было в восторге от его появления, но следовало сразу усвоить, что это не верный пёс, который за самую лакомую косточку готов сделать всё, чтобы угодить новому хозяину. Было не так просто нацепить невидимый поводок на склизкую и мощную шею зверя, чтобы поворачивать его голову так, как нужно было именно ему, но прежде попробуй заслужить уважение, заставь его верить тебе и подчиняться! Обуздать, в конце концов!
И теперь труды его нескольких лет жизни покоились на измазанном кровавой водицей полу. Не больше четырёх лет назад он разговаривал с василиском о том, что обязательно вернётся сюда и будет воплощать их совместные планы в жизнь. Он вернулся, хоть и не для этого, но для василиска прошло слишком много времени, а после постигла смерть. И от кого? От маленького мальчишки, который не знает законы Голпалотта, не умеет варить противоядия от ядов или просто произносить убивающее проклятие.
И это древнее могущественное существо Слизерина?
Том не прибавил шагу и даже не повёл бровью. Оба подошли к мёртвому, гниющему телу василиска: Гермиона остановилась в десяти метрах от него, а Том отпустил её руку и подошёл вплотную, остановившись возле раскрытой пасти чудовища.
Жаль ли ему было василиска?
Возможно, и было. Как и Миртл, которая погибла от убийственного взгляда, только почему-то с Уоррен человечность просыпалась сильнее, нежели с василиском. Как после такого его смеют называть королём всех змей? Он оказался слаб, немощен и совсем не предусмотрителен. Он не выстоял перед второкурсником, который настолько был мал, что в него можно пустить клык, вздёрнуть в воздух, поймать и сглотнуть.
Том поморщился и тут же ощутил новую вспышку безразличия, — его не может трогать то, что оказалось слабее, чем представлялось.
Ему стала отвратительна та самая радость, что он испытал несколько лет назад, когда нашёл Тайную комнату и встретил в ней василиска, ко встрече с которым готовился так тщательно, как готовится аристократичная хозяйка к светскому приёму в своём доме, или как умопомрачённая невеста к свадьбе.
— Сожалеешь?
Том обернулся и через мгновение показал тень улыбки.
— Жалею ли я о том, что с ним справился маленький мальчик?
Гермиона поджала губы и скрестила руки на груди, несколько раз неуверенно переведя взгляд с мёртвого существа на Риддла, и обратно.
— Об этом жалею, — отворачиваясь от Гермионы и всматриваясь в острые зубы василиска, отозвался он. — О его гибели — нет.
За спиной послышалось шуршание мантии, отчего Том криво улыбнулся сам себе, еле слышно вздохнул, опустив голову вниз, и обратно повернулся к Гермионе.
— Идём, покажу тебе то, что никто не видел кроме Слизерина и меня.
Огонёк любопытства зажёгся в тёмных глазах спутницы, — Том поманил за собой, уверенно огибая василиска, провёл к дальнему проходу, находящемуся недалеко от каменной статуи разъярённой змеи, и зашёл в тень, где так плотно и густо опустился мрак, что возникали сомнения: а есть ли здесь вообще проход?
Тем не менее, шаги Тома хорошо были слышны впереди. Он двигался даже не на ощупь, а так, что не возникало никаких сомнений: этот коридор ему приходилось пересекать тысячу раз. Гермиона за его спиной старалась не отставать и точно шла след в след, очевидно, пытаясь что-то разглядеть в кромешной тьме.
Наконец, он остановился и мгновенно почувствовал, как та наткнулась на него и сразу оступилась назад, ойкнув. Том нащупал небольшую щель в стене, провёл по ней пальцем и повернулся к Гермионе, в глазах которой сверкнуло что-то блестящее.
— Что ты делаешь? — возмутилась она, выдвинув какую-то догадку в мыслях.
— Только наследник Слизерина может попасть в его комнату, — тихо ответил тот, зацепив острым лезвием кончик пальца, из которого выступила кровь.
Он снова провёл по тонкой щели в стене, оставляя слабый отпечаток, и тут же вздрогнула стена, после чего отодвинулась, открывая голубоватый блеск изнутри и пропуская гостей вперёд. Гермиона взглянула на сияние, осветившее лицо Тома, затем посмотрела на него и с волнением спросила:
— Как скоро ты нашёл эту комнату?
— На седьмом курсе я понял, как её открыть. Любая мощная магия требует доказательств, — ещё тише отозвался тот, затем почти шёпотом добавил: — Или жертв.
Том зашёл внутрь, прислушиваясь к шагам, которые последовали за ним. Тихий восторженный вздох на секунду заполнил комнату, и он не удержался, чтобы посмотреть на Гермиону, которая так и замерла рядом с ним, озираясь по сторонам, восхищаясь синевой нежного сияния, излучаемого странными изваяниями, висящими на каменных стенах. В этом свете она выглядела слишком странно и… как-то нежно?
Она внимательно пробежалась глазами по всему, что было в комнате: полки с книгами, два стола, на них куча запылённых свитков, завязанными ленточками, на полу ветхие, разорванные пергаменты, два кресла, обтянутые чёрной тканью, тумбочки и небольшие шкафы, наглухо закрытые, а на стенах развешаны мечи и гербы основателей факультетов. Только выглядели они как-то иначе.
— Это?..
— Это настоящие гербы всех четырёх факультетов. Со временем их видоизменили, превратив того же василиска, изображённого здесь, в обычную змею…
Гермиона прошла к столу, над которым висело изображение гербов, и тут же обернулась, возбуждённо указывая пальцем на гриффиндорский герб, не находя слов.
— Химера — существо, что выродилось очень давно. Гриффиндор ценил в них то, что они создавали свою собственную реальность, отказываясь замечать настоящие факты. Он считал, что человек, живущий с “весёлым и лёгким” взглядом на жизнь, защищён от всего. Ему не страшны ни утраты, ни горечь, ни печали, — он бесстрашен, смелый и храбрый.
Гермиона снова повернулась к стене и сделала ещё несколько шагов к ней, изумлённо рассматривая следующих существ.
— Феникс…
— Существо, олицетворяющее бессмертие, истину и мудрость. Начало всех начал, вечное возобновление и прогресс, справедливость и самоосознанность. Знания. Когтевран.
— А это кто? — спросила она, указывая на последнее существо, изображённое на гербе.
— Барсук, — коротко улыбнулся Том, посмотрев на Гермиону. — Единственное существо, не изменившее свой вид и вложенные в него качества.
Онпроследил за тем, как та медленно подошла ещё ближе к гербу, подняла руку и осторожно прикоснулась к заострённому концу, расширив глаза так, словно перед ней слиток золота, который сейчас ей вручат за какие-то заслуги.
— Но зачем изменили существ, изображённых?..
— Я тоже задавался этим вопросом, но… единственное, что пришло мне в голову, это аналогия: ранее были чистокровные волшебники, хранившие свои тайны, передававшие их из поколения в поколение, а сейчас есть и полукровки и магглорождённые. Уверен, у последних наверняка где-то в далёком родстве был полукровный родитель, потому и рождаются в семьях магглов с утерянной наследственностью. Что касается животных, то здесь точно так же — в наше время все крови смешались, превратив того же феникса в обычного орла, а мощную химеру с головой льва, в обычного львёнка, что напыскивает своей храбростью.
— Думаешь, магглорождённые когда-то давно имели полукровных предков? — отводя взгляд от герба, спросила Гермиона, заинтересованно сверкнув глазами.
— А откуда взяться магии? — усмехнулся Том, скрестив руки на груди.
Та ничего не ответила, продолжив внимательно разглядывать интерьер комнаты.
— Странный здесь свет, — протянула она, внимательно изучив гобелены, изучающие синеву.
— Атмосферно, — легко заключил тот, опустив руки, проходя к столу, заваленному свитками. — Итак, милая, — сменившимся тоном продолжил, — нам нужно найти что-нибудь о перемещениях в пространстве. Любое упоминание о магии, что переносит волшебника в нужную точку. Разумеется, это не портал и не трансгрессия. Магия, что можно наложить на предмет, и он выстроит коридор, который приведёт в другую точку мира.
— Как у Исчезательного шкафа?
— Верно, — согласно протянул Том, садясь за стол и притягивая к себе кучу пергаментов. — Ты можешь начать со стеллажей, а я разберусь со столом.
— Неужели ты ничего из этого не изучал? — усмехнулась Гермиона, проходя к стеклянному шкафу, чтобы открыть его.
— Не интересовался именно этой темой, — с отсутствующим видом ответил Том, и та поняла, что продолжать разговор нет смысла: он полностью стал углубляться в поиски нужного.
В молчании они провели несколько часов, нарушая тишину лишь шёпотом ветхих страниц и тихим дыханием, которое казалось тяжёлым в абсолютном безмолвии. Единожды Гермиона уронила несколько книг, не удержав их в руках, но Том быстро исправил проблему одним коротким взмахом палочки.
Наконец, ему удалось что-то найти, и, изучая раскрытый свиток, на котором было всё разрисовано в каких-то магических формулах, он не сразу заметил присутствие Гермионы за своей спиной. Обернувшись и встретившись с ней взглядом, Том не успел произнести и слова, как та его опередила:
— Заметила, ты давно разглядываешь что-то, и подумала, нашёл нужное.
— Здесь магические формулы, которые описывают перемещения.
— Физика, — заключила Гермиона, разглядывая чертежи и пояснения, затем поймала слегка недоумённый взгляд и добавила: — Полагаю, здесь описано то, как действует тот же Исчезательный шкаф. Что дальше?
— Нужно разобраться в этих чертежах, понять, как происходит перемещение по воссозданному коридору, затем починить шкаф, а по итогу разломать без возможности восстановления.
— Думаешь, Малфой додумается, как его починить? — закусив губу, нервно спросила Гермиона.
— Я же сказал, он не один и ему помогают, — подняв на неё голову, отозвался Том.
— Так, ладно, а что с самим Малфоем? Ведь он тоже наведывается в Выручай-комнату. Мы можем столкнуться с ним.
— А это уже твоё первое полноценное задание: выследи по каким дням и в какое время Малфой посещает комнату. Если сможешь узнать, каким образом он пытается починить шкаф, будет ещё лучше. Только не попадись. Воспользуйся той мантией, что есть у Поттера, или наложи дезиллюминационные чары, если умеешь.
— Послушай, Том, ты уверен, что Малфой пытается починить этот шкаф и собирается привести сюда кого-то?
— Полагаю, твои сомнения будут развеяны, когда начнёшь следить и увидишь, чем он занимается, — коротко улыбнулся Том.
— А если… если он успеет быстрее нас что-то сделать со шкафом? — шёпотом спросила Гермиона, чуть сильнее наклонившись к нему.
Он некоторое время задумчиво молчал, затем буквально на секунду поджал губы, после чего произнёс:
— Тогда в этот же день я приду и заберу тебя с собой.
Может быть, она хотела что-то сказать, возразить, уточнить, но неожиданно передумала и за весь вечер ничего не сказала.
— Поэтому основная наша задача: как можно быстрее выяснить, каким образом он пытается починить, возможно, кто ему помогает, и не дать реализовать свою затею в жизнь, — перед тем как разойтись по разные стороны, заключил Том.
Та лишь согласно кивнула, отводя взгляд в сторону и чуть опустила подбородок.
— У тебя какие-то проблемы?
— Нет, — слишком резко качнула головой Гермиона, чем тут же выдала себя.
Неужели она принимает его за ничего невидящего и ничем не интересующегося идиота?
— Говори, — потребовал Том, вздёрнув подбородок и изменив взгляд на пристальный.
— Небольшие проблемы с друзьями. Мало того, что я карту у Гарри выпрашиваю каждый раз, когда ты приходишь, чтобы у него не было никакого шанса обнаружить тебя, так ещё и мантию буду просить в другие дни, когда тебя здесь нет.
— Твои друзья в чём-то сильно подозревают тебя. Сильнее, чем я рассчитывал, — утвердительно заключил тот.
— Это не важно. Когда всё закончится, они поймут меня.
— Думаешь, когда-то придёт время всё рассказать им?
— Если ты готов пойти на то, чтобы выдернуть меня из замка в случае удачного плана Малфоя, наверняка вся ситуация многим серьёзнее, чем кажется. Уверена, это малая часть того, что я знаю о происходящем за стенами школы.
Том слабо улыбнулся, выражая тем самым согласие с её словами, и уверенно добавил:
— Тогда со следующего раза я буду учить тебя дезиллюминационным чарам. Встречаемся здесь, возле Тайной комнаты.
Гермиона согласно кивнула.
— И прошу тебя, — чуть поморщился тот, наклонив голову вбок, — не нарывайся на неприятности снова. Тебе повезло, что я оказался раньше положенного времени.
Та ещё раз кивнула и отступила назад, пропуская Тома в прилежащий коридор. Накинув на себя чары невидимости, он быстро спустился в вестибюль и вышел на улицу, проскользнув в ещё не запертую на ночь дверь.
Очень повезло, что он оказался раньше назначенного времени. И зачем он пришёл раньше?
Долохов натолкнул его на мысль посетить Тайную комнату и посоветовал не тянуть время. Что изменилось бы, если он стал искать информацию на пару часов позднее? Не глупо ли Долохову советовать оказаться в замке раньше, ведь Тайная комната никуда не убежит?
Зато с Грейнджер могло случиться непоправимое.
Виски застучали, появился скрежет в голове, а ладони мгновенно увлажнились от мысли, которая всё никак не могла ворваться внутрь.
Что-то не так! Что-то совсем не так! Что же не так?
Том приблизился к кромке запретного леса, ступил на пожухлую прошлогоднюю листву, под которой уже успела пробиться зелёная сочная трава, и вошёл в темноту, не замечая, как ускоряет шаг.
Днём к нему пришёл Долохов и предложил отправиться в школу раньше нужного времени. Он пришёл именно в тот день, когда обычно не приходил. Он настоял на том, чтобы Том отправился туда сейчас, ибо зачем откладывать поиски информации об Исчезательном шкафе на пару часов?
Ветки под ногами захрустели громче и чаще, а в ушах стало слышно собственное учащённое дыхание.
Ну же, Том! Всё просто! Только… озвучь это в своей голове!
И он побежал.
Он бежал так быстро, словно от этого зависела его жизнь.
Не разбирая дороги, полагаясь на интуицию, не замечая тресканье веток, попадающихся на пути коряг и скользящей листвы, оббегая толстые стволы деревьев, вырастающих на пути, он бежал лишь с одной мыслью: Антонин что-то знает! Он должен знать!
Как же он слепо поверил в то, что никто о нём не знает?!
Волан-де-Морт за один разговор поверил ему! Поверил в возможность его появления здесь, при этом, по его словам, не бывая в своём будущем, когда был молод.
Том разговаривает на змеином языке? Мало ли кто мог говорить на нём! Он помнит Антонина Долохова? Мало ли кто может знать его! Или Том знает о своих крестражах? Да мало ли кому на протяжении жизни Волан-де-Морт рассказал о них, решив, что эта тайна может связать его с кем-то!
Долохов в первый же день встретил его в доме Лестрейнджей, словно поджидал там, затем тут же без всяких вопросов привёл в кабинет Тёмного лорда на аудиенцию, даже не удостоверившись в том, что это не неприятель под оборотным зельем. Почему он мгновенно поверил ему?
После чего притащил мешок денег и кипу газет, отрекаясь от того, что с этим послал его Волан-де-Морт. И в самом деле, странно, что Волан-де-Морт передал ему другой мешок золота, словно не зная о действиях Антонина.
А слежка Лестрейнджей? Антонин уверял, что ничего не сказал Волан-де-Морту, а тут повёл себя именно так, как и должен, если бы ничего не знал о появлении Тома и всё равно сомневался бы в его подлинности.
Разве не очевидно, что Долохов знает о его приходе? Может быть, кто-то ещё знает?
Стало злостно от того, что его решили обвести вокруг пальца, но зачем? Антонин пытается скрыть какую-то информацию?
Он или они скрывают то, что вызовет в нём нежелательные действия, влекущие неблагоприятные последствия? Если так, то Антонин пытается изменить будущее?
Но как он узнал что-то о будущем? Только он сам мог ему сказать, вернувшись в своё настоящее, в 1947 год! И если так уже и было, то каким образом Антонин может изменить это, если всё уже случилось, и Том вернётся когда-то назад и, очевидно, расскажет об этом Антонину?
Опять получалась петля, у которой не было ни начала, ни конца. Если это петля, то в ней ничего не изменится, потому что происходящее здесь, возможно, рассказано уже в 1947 году Антонину, а он в свою очередь ведёт себя так, как приказал ему Том после путешествия в будущее и вернувшись назад в прошлое.
Это значит, что он должен знать обо всём, и Волан-де-Морт может быть действительно здесь не причём, потому что цель Тома в этом времени, очевидно, — сдвинуть время так, чтобы эта петля изменилась.
Но она вряд ли менялась, потому что Волан-де-Морт, кажется, ничего не знает, а значит, вернувшись в своё настоящее и он не будет знать, что побывал в будущем. А Антонину подавно откуда об этом знать?
Здесь было что-то другое.
Как он может передать знания о будущем, если сам потом об этом, вероятнее всего, не вспомнит? Напишет себе письмо?
И вдруг Том резко остановился, спрятанные под одеждой свитки выпали, а сам он, наклонившись, тяжело задышал: здесь он напишет письмо не себе. Он напишет письмо Долохову, в котором по какой-то причине запретит говорить о том, что он помнит его скачок во времени.
И имеет ли смысл прямо сейчас же бежать к нему и выпрашивать знания, если на них стоит запрет? Или Том придумал себе целую историю лишь потому, что очень надеется, что хоть кто-то может ответить на его вопросы?
Он подобрал упавшие свитки, выпрямился и громко выдохнул, оборачиваясь по сторонам и вглядываясь в темноту.
Кругом стояла тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием, которое Том пытался усмирить. С минуту его взгляд внимательно обшаривал кругозор, затем он медленно двинулся дальше, выискивая место, где барьер заклинаний, окружавших школу, переставал действовать, и как только зашёл за невидимую черту, трансгрессировал к калитке дома Малфоев.
Два дня он не выходил из комнаты, пропуская завтраки, обеды и ужины, призывая эльфов носить еду ему в комнату. Два дня он прикидывал, кто и откуда мог знать о его появлении здесь, но пришёл только к одной мысли, — Волан-де-Морт однозначно либо никогда не попадал в своё будущее в годы молодости, либо по какой-то причине этого не помнит, но об этом знают другие: или Антонин Долохов (что скорее всего), или Августус Руквуд (это нужно проверить), или оба.
Лишь в конце дня Том выбрался из дома, чтобы встретиться с Тонкс, которая, казалось, поседела ещё сильнее.
— Какие-то проблемы на работе? — заботливо поинтересовался он, внимательно разглядывая мышиного цвета волосы, одну прядь из которых Нимфадора тут же схватила и откинула назад, а на губах позволила расцвести слабой улыбке.
— Нет, там всё в порядке. Кажется, тот инцидент улёгся, да и допросы прекратились.
— А что с тобой? Дома что-то случилось? — ещё больше заботы включил Том, чуть придвинувшись к той.
— Знакомые сказали, что… вчера обнаружили семью Вэнс убитыми.
Нимфадора тряхнула головой и посмотрела на кружку горячего шоколада, от которой исходил манящий пар. Том последовал её примеру, выражая сострадание, затем вздёрнул голову и произнёс:
— А что об этом говорит Дамблдор?
— Я завтра хотела как раз пойти к нему, конечно, после того, как встречу тебя и проведу в замок.
— В кабинет? — оживлённо уточнил тот, сбросив с себя недавнее напускное сострадание.
— Да, надеюсь, профессор будет на месте.
— Часто покидает школу?
— Тише! — шикнула Нимфадора, подняв глаза на Тома. — Об этом почти никто не знает.
— Хорошо, зайдём в школу вместе, — расслабившись, заключил тот и притянул к губам чашку с шоколадом. — Было бы неплохо, если бы ты узнала, кто именно это сделал.
После этого разговора Том, наконец, отложил думы о Долохове в дальний ящик и принялся изучать свитки, взятые из Тайной комнаты. Он решил, что ему нужно хорошо подумать, прежде чем соваться к Антонину с вопросами и показывать всю свою осведомлённость. К тому же, сначала ему хотелось встретиться с Августусом Руквудом, который, как понял Том, испытывает крайнюю неприязнь к юному Тёмному лорду, что по тропе жизни извёл его сестру Астрид, а затем вообще подорвал перед предстоящей встречей в Лондоне.
Дамблдор — ещё одна проблема, которая волновала Тома, и Нимфадора невовремя (а может быть вовремя) напомнила о нём. Старик рыскал по его секретам и выдавал свои знания Поттеру с одной целью — уничтожить Волан-де-Морта, который вечно преследовал мальчишку. Единственным верным решением он видел пока возможность убедить Волан-де-Морта не трогать мальчика, но, к сожалению, на данный момент это казалось невозможным. Что же с этим делать? Насколько далеко Дамблдор ушёл в поисках кроме того, что знает о крестражах, а личный дневник Тома уже уничтожен только по случайности?
К утру Том поднялся из-за стола, сложив свитки, прошёл к кровати, упал на неё и закрыл глаза, чувствуя, как сходит с ума от числа волнующих вопросов и дел.
Проснулся он от того, что во снах завертелось слишком много знакомых лиц: Дамблдор, пристально глядящий на него поверх очков-половинок и держащий его дневник, Долохов, с заговорщическим видом что-то рассказывающий Волан-де-Морту, лицо которого удовлетворённо вытягивалось, а глаза наливались алым оттенком, затем раздражённый Руквуд, кричащий о мщении, а за его спиной Беллатриса уже пустила зелёный луч, стремительно летящий по направлению к нему, после чего вспорхнула чёрная мантия Снейпа, защитившая от убивающего проклятья, а когда исчезла, то Том увидел вдалеке Гермиону, которая держала за руки Поттера и бормотала что-то о любви.
Распахнув глаза, Том быстро поднялся, достал сигарету и закурил, пережёвывая недавний сон, который оставил неприятный осадок внутри.
Ему всегда снились тревожные сны, когда что-то было не так или переживания обрушивались с такой силой, что не возможно было жить обычной жизнью.
Докурив сигарету, он встал с кровати, оделся и направился в ванную, где в зеркало увидел уставшее отражение и потухшие глаза, приводящие в раздражение. Если Волан-де-Морт увидит его таким, то может снова поставить слежку, а выкручиваться ещё из одной передряги совсем не хотелось. Час мучений над своим внешним видом прошёл не напрасно, потому как Том вспомнил, что в этот раз Антонин к нему не заходил, а значит, опять происходит какая-то чертовщина.
Решив об этом не думать, сейчас это было не самым важным занятием, он устроился за письменным столом, достал свитки, которые изучал всю ночь, и принялся рассматривать схемы, описывающие перемещение волшебника в пространстве. Сказать, что это было легко и понятно, нельзя, однако Том чувствовал напряжение от того, что начался июнь, и ни Малфой, ни он не смогли справиться с планом Волан-де-Морта.
Прошло уже более трех месяцев с момента, как Том оказался в своём будущем, но за этот срок ему удалось только заслужить не самое приятное внимание Пожирателей смерти, хоть какое-то доверие Волан-де-Морта и, наконец, наладить связь с Грейнджер. Ни планы Дамблдора, ни секреты Долохова, ни задание Малфоя так и не вызнаны и не сдвинулись с мёртвой точки.
Вечером Том отложил свитки, один из них засунул во внутренний карман летнего плаща и вышел из комнаты.
— Зайди ко мне, — буквально через несколько секунд окликнул его шипящий голос.
Том направился за Волан-де-Мортом, который уже вошёл внутрь кабинета.
— Откуда ты узнал, что Малфой пытается починить шкаф?
— Ты?.. — начал невинным голосом тот, указывая сначала на волшебника, затем в ту сторону, где находилась его комната.
— Полагаю, если бы ты хотел скрыть этот факт, то надёжнее прятал бы свитки, взятые из комнаты Слизерина. Так откуда ты узнал? — невозмутимо спросил Волан-де-Морт, пристально глядя на свою юную копию, пока тот пытался принять мысль, что Тёмный лорд узнал о проникновении в замок.
— Подслушал разговор Малфоев и Лестрейнджей. С тех пор я внимательно слежу за твоими слугами, не желая пропустить момент, когда кто-то из них решится подсыпать мне яд или убить проклятьем в постели, — спокойно отозвался Том, показав слабую уверенную улыбку.
Волан-де-Морт криво улыбнулся в ответ и с усмешкой произнёс:
— Я дал приказ тебя не трогать.
— Тогда ты тоже давал приказ не трогать меня, но мадам Лестрейндж, видимо, его не расслышала, — отпарировал тот и принялся разглядывать стены кабинета, выражая тем самым незаинтересованность в разговоре.
— Не хочешь рассказать мне, как ты проник туда?
— Я думал, ты уже догадался, — пожал плечами Том, затем тут же добавил: — Ты же позволил мне вербовать Нимфадору Тонкс, так вот она под Империусом.
Волан-де-Морт удовлетворённо сверкнул глазами, однако недовольно прошипел на парселтанге:
— Это могло быть рискованно, ты же понимаешь! Она аврор, и их там учат, как противостоять подчинению!..
— Зато не учат, как противостоять моему очарованию, — мягко на английском отозвался Том и ещё слаще улыбнулся.
Волан-де-Морт обошёл неторопливо рабочий стол, остановился на углу, посмотрел в окно и резко обернулся к волшебнику.
— Остался месяц до конца учебного года. Если Малфой не справится с заданием, то…
— Ты возложишь это на Снейпа, так? Он же твой самый верный и преданный слуга.
— Я пересмотрел свой план. Если мальчишка не справится, то лучше всего будет, если сделаешь это ты. А Северус сможет ещё некоторое время оставаться в тени и шпионить из созданного Дамблдором ордена.
— Я убью Дамблдора? — легко переспросил Том, приподняв в удивлении брови.
— Тебя никто не знает и ты не состоишь в какой-либо организации, чтобы шпионить за всеми, кто хоть какое-то имеет отношение к мальчишке.
— Но тогда Тонкс может узнать об этом и…
— Уже не будет необходимости проникать в школу таким способом. Школа станет моей, и там будут те преподаватели, что я назначу.
Том показал ещё больше своё удивление, но ничего не ответил на это, затем, немного подумав, произнёс:
— Тогда я прямо сегодня могу прикончить Дамблдора?
— Нет, нужно дать Малфою шанс. Может быть, мальчишка оправдает свою фамилию в отличие от своего отца.
— Хорошо, — медленно согласился тот, — тогда я подумаю над этим.
И он ушёл, прикрыв дверь кабинета Волан-де-Морта.
Не различая дороги на улицу, Том задумался о смене плана и по итогу пришёл к мысли, что это может сильно отразиться не на Нимфадоре — по существу на неё было плевать, и когда школа окажется в руках Волан-де-Морта, она ему будет уже не нужна. Только вот что сложится с Грейнджер, если она узнает, как он запятнал свои руки в крови по поручению Тёмного лорда? Здесь уже не будет речи ни о каком доверии. Да и разве он собирается играть по навязанным правилам Волан-де-Морта?
Он не заметил, как оказался на территории школы, встретив Нимфадору привычным дёрганьем за рукав аврорского плаща. Они молча прошли внутрь, затем Тонкс поспешила ко входу в замок, а Том остановился, заметив вдалеке в сумраке вечера светлую мантию высокого волшебника. То был Дамблдор, идущий рядом со Снейпом по лужайке в сторону запретного леса.
Не думая ни секунды, Том последовал в их сторону, желая прислушаться к разговору: о чём могут говорить директор и профессор вне стен школы и вне рабочее время?
Чем ближе приближался Том, тем осторожнее и медленнее становились его шаги. Благо двое шли неторопливым и прогулочным шагом, благодаря чему тот вскоре настиг их, находясь в нескольких десятков футов за спинами волшебников.
— … получить от меня достаточно информации, чтобы выполнить свою задачу, — услышал Том спокойный голос Дамблдора.
— И почему же мне нельзя получить эту информацию?
— Я предпочитаю не складывать все тайны в одну корзину, тем более в корзину, которая большую часть времени болтается на руках у Волан-де-Морта.
— Но я делаю это по вашему распоряжению! — раздражённо отозвался Снейп, колыхнув своей мантией.
— Да, и делаете это непревзойдённо, — совсем не смутившись, отозвался Дамблдор, глядя себе под ноги. — Не думайте, что я недооцениваю вас и опасность, которой вы себя подвергаете. Поставлять Волан-де-Морту нужную мне информацию и ценную для него — такую работу я могу поручить только вам.
Том замер на несколько секунд в ступоре от услышанного, затем оживился и сделал осторожно шаг вперёд, затаив дыхание и раздражаясь от того, что стук его сердца стал настолько громким, что остальные могут его услышать. Однако двое продолжали медленно идти по склону.
— И всё же вы доверяете больше мальчишке, неспособному к окклюменции и имеющему прямую связь с мыслями Тёмного лорда!
— Волан-де-Морт боится этой связи. Она приносит ему такую боль, что он больше не станет пытаться завладеть Гарри, я уверен. По крайней мере таким способом. Искалеченная душа Волан-де-Морта не может вынести соприкосновения с такой душой, как у Гарри. Она чувствует себя, как язык лизнувший ледяное железо, как живая плоть в огне…
— Души? Мы ведь говорили о мыслях!
— В данном случае это одно и то же.
Вдруг Дамблдор остановился и резко обернулся по сторонам, из-за чего Том мгновенно замер и ещё сильнее приглушил дыхание, надеясь остаться необнаруженным. К счастью, Дамблдор не взглянул за спину, однако после осмотра окрестностей встал боком к нему и продолжил:
— После того, как вы меня убьёте, Северус…
— Вы отказываетесь быть со мной откровенным и тем не менее ожидаете от меня этой маленькой услуги! А что, если я передумал?
— Вы мне обещали, Северус. Раз уж мы заговорили об услугах, которых я от вас жду, — вы ведь, помнится, согласились приглядеть за нашим юным другом из Слизерина?
Повисла короткая пауза, затем послушался вздох Дамблдора, и он заговорил:
— Северус, приходите ко мне сегодня вечером, к одиннадцати, в мой кабинет, и вы больше не будете жаловаться, что я вам не доверяю.
Снейп коротко кивнул, однако тень ярости не исчезла с его лица.
— Надеюсь, вы ответите на все мои вопросы, а не как вы это обычно делаете — увиливаете от ответов.
— Будьте уверены, сегодня вы узнаете всё.
Дамблдор отступил на шаг назад, из-за чего Том пошатнулся, молясь, чтобы директор не направился в его сторону, и, к счастью, тот лишь показал добрую улыбку Снейпу и пошёл по тропинке дальше.
Снейп несколько секунд глядел ему в след, затем повернулся в сторону Тома, скользнул по нему взглядом и, ничего не замечая, тряхнув краем мантии, направился к замку.
Дождавшись, когда оба исчезнут с поля зрения, Том как можно тише выдохнул, несколько раз огляделся по сторонам и медленно направился к замку.
Пазл стал складываться в голове и крутиться, как картинки в калейдоскопе, кружа голову пёстрыми яркими цветами.
Северус Снейп — истинный шпион Альбуса Дамблдора, который докладывает ровно то, что позволяет директор, потому является ценным для Волан-де-Морта в виду подлинной информации, но предателем, ведь Дамблдору известны все планы Тёмного лорда, как на ладони. Стоит ли сомневаться, что Дамблдор знает о существовании Тома в этом времени?
Его словно окатили с ведра ледяной водой.
Если Снейп предатель, то старик не может не знать, что в стане врага появился некий Том — юнец, не учившийся в Хогвартсе, но моментально завоевавший внимание и доверие у Тёмного лорда. Снейпу достаточно показать воспоминания на собраниях Пожирателей смерти, как Дамблдор сразу в нём признает бывшего ученика Тома Риддла, что буквально несколько лет назад окончил школу с отличием. Включал ли Дамблдор и это известие в свой план и, в конце концов, правильно ли он понял, что старик собирается умереть?
Дамблдор уже давно знает о задании Волан-де-Морта и знает, что “юный друг из Слизерина” предпринимает попытки, как убить директора, однако не пытается ему в этом помешать. Дамблдор в своём ли уме — умирать от руки Малфоя по приказу Волан-де-Морта? Почему он так легко согласился на смерть, заверяя, что это должен сделать именно Снейп?
Снейп — предатель! Об этом должен узнать Волан-де-Морт, пока план Дамблдора идёт как по маслу!
Выходит, все замешанные в это лица оказались заинтересованы в смерти директора, даже сам Дамблдор!
Том быстро зашёл в школу и направился на второй этаж. Заметив там взволнованную Грейнджер, что прислонилась к стене, держа в руках какую-то толстую книжку, края которой были уже потрёпаны и засалены, очевидно, от волнения, пока ждала Тома, он схватил её за руку и молча повёл в туалетную комнату для девочек, с порога обнаружил там Миртл, наложил на неё заклинание и повернулся к Гермионе, которая тут же воскликнула:
— Какого чёрта? Где ты был?! Тебя обнаружили?
— Нет, успокойся! — довольно резко оборвал её Том и дёрнул за руку, привлекая к себе внимание. — Мне нужна твоя помощь, незамедлительно!
— Что? Что нужно сделать? — с готовностью, которую сама от себя не ожидала, спросила Гермиона.
— Мне нужно, чтобы ты пошла к Снейпу и незаметно нацепила на него послушивающее устройство.
— Но…
— Никаких “но”, Грейнджер! Это очень важно!
— Объясни хотя бы… — начала она, опуская руку с книгой вниз.
— Ты будешь подслушивать со мной, а потом я отвечу на все твои вопросы, ясно? Теперь давай без глупостей, времени практически нет!
— Хорошо-хорошо, но как я это сделаю? — шикнула Гермиона в ответ, пристально глядя в глаза Тому.
— Придумай что-нибудь! Неужели тебе впервой вести себя как дура, отвлекая преподавателя, пока твои друзья замышляют какую-то шалость?
Та кивнула и быстро произнесла:
— Ладно, у тебя готов какой-нибудь жучок?
Том молча запустил руку ей в волосы, отстегнул маленькую заколку и под пристальным взглядом Гермионы наложил чары, затем достал из кармана небольшой приёмник и наложил на него связывающее заклинание.
— Откуда у тебя это? — удивилась та.
— Прикрепи к его мантии, — пропуская её вопрос мимо ушей, произнёс Том.
— Достаточно просто левитировать и…
— Думаешь, Снейп такой дурак? Хотя откуда тебе знать, кто он такой… В общем, у него наверняка стоят отталкивающие чары, нужно чтобы ты своими руками застегнула заколку. Пошли!
— Стой, у меня книга…
— Выброси её здесь. Она нам больше не нужна.
— А как же Исчезательный шкаф?..
— Забудь о нём. Мы больше не будем его чинить…
— Но я выяснила, что Малфой…
— Гермиона! — тряхнул её Том, окинув суровым взглядом. — Я же сказал, все вопросы потом! Пошли!
Та положила книгу на один из умывальников, поправила мантию и последовала за Томом, который снова наложил на себя дезиллюминационные чары.
— Где мне его искать? — прошептала она, идя быстро по коридору.
— Он недавно вернулся в замок. Полагаю, там, где находится его кабинет.
Гермиона прибавила шаг, Том устремился за ней. В тишине они добрались до подземелий, затем та остановилась у одной из дверей, глубоко вздохнула и постучалась. Том быстро передал ей заколку, прижался к стене и стал ждать.
Ждать пришлось каких-то десять секунд: дверь распахнулась и показалась чёрная мантия профессора.
— Профессор Снейп…
— Что вы здесь делаете, мисс Грейнджер? Или часы создали для всех кроме вас?
— Профессор Снейп, я потеряла свиток очень важный мне…
— Какое я имею к этому отношение? — резко перебил её мужчина стальным тоном.
— Полагаю, я потеряла его сегодня на занятиях у вас. Там доклад по Трансфигурации, а завтра у меня первая пара…
— У меня нет никакого свитка с вашими записульками, — снова прервал её профессор, собираясь захлопнуть перед Гермионой дверь, но та уверенно остановила её ладонью и низким голосом произнесла:
— Профессор Снейп, дайте мне одну минуту. Всего лишь одну минуту, я проверю и оставлю вас в покое.
На удивление мужчина замер на несколько секунд, затем Том услышал, как едва слышно скрипнула дверь, и раздался протяжный голос:
— У вас есть полминуты.
Гермиона юркнула внутрь кабинета, хлопнула дверью, и Том облегчённо выдохнул, уверенный, что сейчас у неё всё получится, а через пару часов он будет знать весь план Дамблдора.
========== Глава 14. Принятие решения ==========
Комментарий к Глава 14. Принятие решения
Не проверенно, возможны ошибки, если не сложно, ПБ включена! :)
Прошло как минимум десять раз по полминуты, и с каждым разом Том напрягался сильнее и сильнее. Он уже отстранился от стены, прошёлся пару раз мимо запертой двери, остановился и просверлил в дереве чуть ли не дыру, затем снова прислонился к стене, шумно выдыхая, после чего, наконец, шумно распахнулась дверь, и следом вылетела раскрасневшаяся Гермиона.
— …и минус двадцать очков Гриффиндору! И чтобы я вас больше не видел!
Гермиона пронеслась пулей мимо Тома, устремляясь подальше от кабинета, а Снейп громко фыркнул и хлопнул дверью.
Не теряя секунды, он побежал за взлохмаченной Гермионой и лишь спустя минут пять тихо спросил, когда та сбросила шаг:
— Получилось?
— Да, — раздражённо протянула она, поднимаясь вверх по лестнице, которая неожиданно стала менять своё направление.
Том схватил за руку, наложил на неё чары невидимости и потянул в другой коридор, пройдя через который они окажутся у туалета для девочек на втором этаже. Как только оба спустились в Тайную комнату и зашли в апартаменты Слизерина, встретившего их мягким синим сиянием, Том резко сел за стол и достал приёмник, а Гермиона подошла к подлинным гербам факультетов и уставилась на них, скрестив руки на груди, едва сдерживая фырканье.
— Наверное, ты хочешь поделиться своим негодованием? — удовлетворённо произнёс Том, убедившись, что приёмник отлично ловит сигнал.
Он чувствовал, как та сгорала от стыда, а все мысли разрывались в ярости, и с облегчением понимал, что этапы несдержанности перед колеблющейся магией, которая всё также просилась выпорхнуть и направиться к Гермионе, была контролируема и подвластна ему. Собственно, также как и у неё — ей больше не приходилось терять голову в припадках жажды утолить свою магию у её источника. Поджигало и подначивало, но это не значило, что каждому из них тут же нужно сорваться и прикоснуться друг к другу в надежде утихомирить друг друга и высосать магию, желающую стать единым целым.
— Ради твоего жучка мне пришлось ползать в ногах Снейпа и нести какой-то бред про ценность этого свитка! — наконец, начала выплёскивать чувства наружу Гермиона.
— Важен ведь результат, — медленно отозвался Том, поворачиваясь к ней лицом.
— Что за чёрт тебя дёрнул нацепить на него жучок и откуда он у тебя вообще?! — в ответ повернулась та.
— В твоём времени без жучков никак не обойтись, — коротко пояснил тот.
— Ты понимаешь, что ради этого он счёл меня поехавшей дурой, которая настолько помешалась на превосходной учёбе, что залезла ему под стол, надеясь найти этот дебильный свиток!
— Куда ты нацепила заколку?
— На внутренний подол мантии, — буркнула Гермиона и обошла стол, опустив руки вниз. — Как мне теперь смотреть ему в глаза? Мне кажется, он подумал, что я его домогаюсь, иначе зачем пришла студентка поздно вечером в кабинет, в неположенное время! И начала нести чепуху про Трансфигурацию, при этом залезая ему под стол?!..
— Вряд ли тебя это будет беспокоить, когда ты узнаешь, зачем это сделала, — спокойно отозвался Том, не сводя с неё пристального взгляда.
— Тогда поясни! — рыкнула Гермиона и покачала головой, вновь вспоминая недавнюю ситуацию.
— После того, как мы подслушаем разговор.
— Что за тайны, Том? Я и так который месяц ничего не понимаю, что происходит, но послушно выполняю всё, что тебе нужно! Я нашла даже книгу, в которой есть хоть что-то о перемещении в пространстве, а ты махнул на мою помощь рукой и сказал, что это всё глупости! А ничего, что я следила эти грёбаные три дня за Малфоем, который сегодня чуть не обнаружил меня, и я чудом свалила из комнаты не пойманной?..
— Забудь пока о Малфое и его делах. Это уже не важно.
— Но ты говорил, что он может привести Пожирателей в школу и…
— Не важно, приведёт он их или нет, имеет вес только то, что его конечная задумка осуществится и не обязательно им.
— Ничего не понимаю, — качнула головой Гермиона, успокоившись.
— Наберись терпения, помолчи и дай мне подумать.
Гермиона некоторое время неотрывно наблюдала за Томом, затем тихо вздохнула и села в кресло, закинув ноги под себя.
— Перестань злиться, это отвлекает, — отдёрнул тот, коротко взглянув на неё.
— Я просто устала от твоих секретов, — тихо прошептала Гермиона.
Том ничего не ответил, откинулся на спинку стула и задумался.
Как же так вышло, что Волан-де-Морт не разоблачил Снейпа до сих пор? Сколько лет он слепо верил ему и впредь не сомневается в его верности?
На несколько мгновений Том ощутил в себе разочарование и подобие стыда: неужели он годами изучал магию во всех её направлениях, постигал глубинные тайны и каждый день вынашивал планы о новом мировом порядке, чтобы в какой-то момент обычный профессор Хогвартса обвёл его вокруг пальца и позволил всем замыслам директора осуществиться?
В том, что Дамблдор всеми силами пытался уничтожить Волан-де-Морта, не было сомнений, и раз скорая смерть входила в его планы, всё равно править балом оставался Дамблдор, который, очевидно, возлагает всё своё стремление на Поттера: у него достаточно причин желать смерти Тёмному лорду, особенно если причиной смерти любимого профессора станет опять же он. Вряд ли он хоть как-то сможет узнать, что Дамблдор сам решил пойти на смерть, и неизвестно, чего ожидает он от Гарри, но жажда мести усилится однозначно.
Мысли Тома вернулись к недавно подслушанному разговору, и он задумался над значением слов Дамблдора о связи Поттера и Тёмного лорда: как их души и мысли можно ставить на одном уровне? Почему в их случае это одно и то же?
К сожалению, по этому поводу не приходила ни одна мысль, как бы Том не старался это понять. То, что Тёмный лорд и Поттер связаны, не новость, и только единственное, чем это помогло: он для себя подтвердил домысел, что в ту ночь, когда Волан-де-Морт пришёл убить Гарри, тот наделил его чем-то таким, что и дало эту связь.
Том оживился и вынырнул из дум, когда Гермиона произнесла:
— Одиннадцать часов.
Он повернулся к ней лицом, оттолкнулся от спинки стула и выпрямился, ставя динамик на стол и подзывая к себе волшебницу. Та соскочила с мягкого места, обошла стол и склонилась над ним, фокусируя взгляд на предмете. Том уловил её волнение и заинтересованность, но не сразу взял под контроль магию, потому не раздумывая взялся за кисть и слегка сжал.
Минуты шли, но из динамика не доносилось ни единого звука.
— Уверена, что Снейп ничего не заметил? — прошептал Том, едва шевеля губами.
— Абсолютно, — шёпотом отозвалась Гермиона, бегло взглянув на него.
И словно в подтверждение её слов, раздался резкий глухой стук, после которого отдалённо прозвучал голос директора:
— А, Северус, присаживайтесь. Я уж предположил, что вы передумали.
Снейп ничего не ответил, потому на некоторое время повисла тишина, в течение которой Гермиона резко повернулась к Тому и в немом изумлении посмотрела на него, неслышно складывая губы в слове: “Дамблдор?”. Тот лишь медленно опустил веки в согласном жесте и медленно поднял, переключая внимание на приёмник.
— Итак, придя сюда, вы дали себе отчёт в том, что всю информацию, которую услышите от меня, сохраните и за пределы этого кабинета она не выйдет, не попадёт никому в руки, об этом не услышат ни одни уши…
— Вы прекрасно знаете, Дамблдор, что полученные сведения никто не узнает. В противном случае вы ничего бы мне не рассказали, так к чему вы повторяетесь?
Послышался хрип, который перешёл в небольшой кашель, затем недалеко от Снейпа раздался серьёзный голос директора:
— А теперь слушайте меня внимательно, Северус. Вы должны будете рассказать Гарри всё, что я скажу вам, но он не должен узнать об этом до самого последнего момента, до тех пор, пока не будет необходимо, а то разве хватит у него сил сделать то, что он должен сделать?
— А что он должен сделать?
Том и Гермиона невольно склонились над приёмником ближе, едва касаясь друг друга лбами, и наверняка Снейп также подался вперёд, чтобы услышать, что же должен сделать Гарри. Однако у Дамблдора были на это другие планы, и некое разочарование повисло в воздухе между Томом и Гермионой после услышанных слов:
— Это наш с Гарри секрет. А теперь слушайте внимательно, Северус.
Двое подались ещё ближе к приёмнику, Том коротко покосился на сосредоточенную Гермиону, затем с таким же вниманием уставился перед собой.
— Настанет время — после моей смерти — не спорьте, не перебивайте меня! Настанет время, когда лорд Волан-де-Морт начнёт опасаться за жизнь своей змеи.
Гермиона резко мотнула головой в сторону Тома и недоумённо прошептала:
— Смерти?!
— Тсс… — в ответ шикнул он и коротко кивнул, давая понять, что понимает, о чём речь.
— Нагайны? — удивлённо продолжил Снейп.
— Именно. Настанет время, когда лорд Волан-де-Морт перестанет посылать змею выполнять свои приказы, а станет держать в безопасности рядом с собой, окружив магической защитой. Вот тогда, я думаю, можно будет сказать Гарри.
— Сказать Гарри что?
— Сказать ему, что в ту ночь, когда Лили поставила между ними свою жизнь, словно щит, убивающее проклятье отлетело назад, ударив в лорда Волан-де-Морта, и осколок его души, оторвавшись от целого, проскользнул в единственное живое существо, уцелевшее в рушащемся здании. Часть лорда Волан-де-Морта живёт в Гарри…
Том вцепился в лежащий на столе пергамент и невольно сжал его так, что на это обратила внимание Гермиона и с тревогой посмотрела ему в глаза с немым вопросом, совсем не понимая, что имеет ввиду Дамблдор. Тот ответил ей тем же пристальным взглядом и с усилием разжал ладонь, выпуская из рук бумагу, затем прерывисто вздохнул и расслабил плечи, тем самым показывая Гермионе, что он в порядке. Тем временем Дамблдор продолжал:
— …и именно она даёт мальчику способность говорить со змеями и ту связь с мыслями лорда Волан-де-Морта, которую он сам не понимает…
И в этот момент в голову Тома пронзительно, как удар тока, врезалась мысль: Поттер и он — два действующих крестража Волан-де-Морта, и пока живы оба, будет жить и он. На этот раз он не смог сдержать возбуждения от услышанного, потому сначала на несколько секунд разучился дышать, а затем слишком шумно выдохнул и с приоткрытым ртом быстровзглянул на Гермиону, словно выискивая в ней какую-то помощь. Бушующая магия с его стороны перестала быть контролируемой, потому спустя ещё пару секунд он вцепился в плечо волшебницы и потянул в свою сторону, рвано дыша, словно готов вот-вот задохнуться. Та выпрямилась, легко подняла руку и опустила её на напряжённые плечи, обеспокоенно пытаясь поймать невидящий ничего взгляд, позволяя чужим пальцам сильнее сдавить кожу.
Она перепугалась не на шутку и под воздействием Тома с лёгкостью опустилась ниже, после чего тот коснулся её лба и шумно выдохнул в лицо, прикрыв глаза, соображая, что нужно взять себя в руки. Как кот, он скользнул щекой по пушистым волосам, затем, словно набравшись сил от этого движения, немного отстранился и медленно поднял ресницы, слабо затрепетав ими. Но Гермиона мгновенно перевела взгляд на приёмник, услышав окончание слов Дамблдора и последующего вопроса Снейпа:
— …И пока этот осколок души, о котором и сам Волан-де-Морт не догадывается, живёт в Гарри, под его защитой, Волан-де-Морт не может умереть.
— Значит, мальчик… мальчик должен умереть?
— И убить его должен сам Волан-де-Морт, Северус, — утвердительно произнёс директор. — Это самое важное.
Только Том пришёл в себя, разжимая пальцы на плече Гермионы, как теперь та неверующим взглядом посмотрела на него и осела вниз, однако вовремя оказалась пойманной чужими руками. Том выпрямился и посадил её на стол, параллельно подавляя импульсы бушующей магии, которая, казалось, в любой момент могла вырваться и окутать Гермиону вокруг. Она побледнела так сильно, словно из неё выкачали всю кровь, и подалась вперёд, утыкаясь в рубашку на его груди. Ладони на автомате поднялись выше и проскользнули к плечам, цепляясь за воротник и слабо притягивая за него к себе. Том послушно поддался, обхватил Гермиону за спину и выразил чуть больше волшебства, ощущая, как сильные потоки тепла начали медленно циркулировать, возвращаясь к источнику, — вокруг словно закружил раскалённый воздух, стало трудно, но сладко дышать, потому, когда та пришла в себя, он не стал отпускать её и даже не уменьшил силу подаваемых потоков, улавливая разносторонние чувства, состоящие из тревожности, волнения, а с другой стороны наваждения и тепла. Его губы на автомате притянулись к бледному лицу и, не касаясь чужих, вытянули едва видимую белоснежную нить, приоткрывая тем самым пересохшие губы. Гермиона вздрогнула, сначала подалась ближе, прикасаясь к тонким губам, затем отстранилась и тряхнула головой, сбрасывая наваждение.
Из-за этого оба пропустили ответ Снейпа и некоторую часть слов Дамблдора:
— …болезненно разрастается. Порой мне кажется, Гарри сам это подозревает. Если я не ошибся, то он сам устроит всё так, что, когда он выйдет навстречу своей смерти, это будет означать настоящий конец Волан-де-Морта.
— Так вы сохраняли ему жизнь, что бы он мог погибнуть в нужный момент? — прозвучал удивлённый голос Снейпа.
— Вас это шокирует, Северус?..
Неизвестно, как это шокировало Снейпа, но Гермиона, казалось, сейчас останется без чувств, тем не менее, Том не сбавлял потоков тепла, заставляя себя и её метаться между ужасом и трепещущим желанием близости, вызывающей её примоститься к нему, а его — вытряхнуть из неё теплеющую жизнь и бурлящую магию, которой когда-то по незнанию наделил её.
— …вы меня использовали! — донёсся обрывок фразы Снейпа.
— То есть?
— Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас! И думал, что делаю это ради того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь говорите, что растили его, как свинью для убоя!..
Так считал Снейп, и Том с Гермионой полностью были проникнуты к его словам, словно он сорвал с их языка.
— Это прямо-таки трогательно, Северус. Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?
На этих словах Том услышал первый всхлип, после чего отстранился от Гермионы, чтобы взглянуть ей в глаза, и увидел странные эмоции, замелькавшие на бледном лице: она не сдержала слёзы, но за счёт импульсов магии, подаваемые Томом, на губах играла полу страдающая полу блуждающая улыбка. Мгновение и она тихо засмеялась, жмуря глаза, и тут же смех превратился в какой-то истерический хохот.
— Тише-тише, — зашелестел Том, встряхнув Гермиону.
Он властно обхватил её за шею, сминая кудри и притягивая податливое тело, ставшее тряпичным, к себе. Тонкие губы нашли увлажнённые слезами и прижались, что-то нашёптывая, словно колыбельную перед сном, улавливая сдавленное горячее дыхание. И пока он безропотно делился своим теплом, чтобы пробудить хоть какую-то реакцию, успел пожалеть, что решил дать возможность узнать Гермионе всё. Конечно, он надеялся услышать великолепный план Дамблдора, но даже сам не ожидал, что услышит именно такое.
Немыслимо! Дамблдор оберегал Поттера только для того, чтобы он умер в нужный момент, и он не знает, на что обрёк его, кажется, самый уважаемый волшебник его окружения! Всё, что угодно! Любой план! Даже его собственная смерть! Но растить Поттера, чтобы так легко говорить об его ожидающей смерти?! Растить, чтобы в нужном месте подставить Поттера под убивающее проклятье Волан-де-Морта?!
Это было выше его понимания.
Если Волан-де-Морт был непоколебимым и всегда честно хотел победить Поттера в поединке, то Дамблдор оказался хитрым интриганом, который, на самом деле, ни во что не ставил чужую жизнь. Выходит, просто прикрывался словами о добре и любви?
Более того, ещё одна новость, которая в самом начале ошарашила Тома: Поттер — крестраж. И если мир хочет существовать без Волан-де-Морта, если сам Поттер хочет уничтожить врага, то ему придётся умереть. Созданный много лет назад осколок уже обрёк мальчишку на смерть.
Разве что следует любой ценой отговорить Волан-де-Морта убивать Поттера. Очевидно, гениальный план Дамблдора ведёт к конечной цели — смерти врага, но кто завершит начатое дело Поттера, когда тот самоуничтожится?
Том сильнее отстранился от Гермионы и прошептал:
— Дамблдор знает, что Поттер рассказывает вам о своих похождениях к нему?
— Да, он позволил ему рассказывать всё нам.
И Том тут же понял, что доводить начатое до конца будет Уизли, и будет…
Он мгновенно схватил Гермиону за руку и дёрнул на себя, заставляя спрыгнуть со стола, отчего та сначала легко поддалась, сделав несколько шагов за ним, затем, наконец, воспротивилась.
— Что ты делаешь? Куда ты ведёшь? Мы не дослушали!..
— Ты покидаешь школу, Грейнджер, — уверенно произнёс Том, хватая приёмник со стола, в котором слышалась пока только тишина.
— Нет, Том! Я не оставлю Гарри!..
— Глупая, ты не видишь весь план Дамблдора?!
— Это невозможно! Это ложь!..
— Это правда! — звонко остепенил её Том, тряхнув за плечи. — Сегодня я узнал, что Дамблдор запланировал свою смерть, и твой дружок обвинит во всём Тёмного лорда! Он в самом деле уже год пытается его убить руками Малфоя, но у него ничего не выйдет, пока старик не сочтёт нужным. Дело не в Исчезательном шкафе! Дело не в том, кто придёт через него! Благодаря замыслам Дамблдора эта задача уже считай выполнена, а затем Поттер выполнит поручения, в виде нахождения и уничтожения крестражей, а когда перебьёт все, то выйдет лицом к смерти, и тогда!.. Твоего дружка не станет, а Уизли и ты… Вам останется задача добить Волан-де-Морта!
Том перевёл дух и сузил глаза, пристально разглядывая налившиеся слезами глаза, затем очень тихо закончил:
— Сможешь ли ты одолеть его? Сможешь ли ты сравниться по силе с Волан-де-Мортом? Со мной, в конце концов?!
Он резко выпустил из рук Гермиону и отвёл голову в сторону, ощутив приступ настоящей паники и растерянность: что он мог сделать в этом случае?
Чтобы победить Волан-де-Морта, нужно убить и его, ведь осколок, ранее обитавший в диадеме Когтевран, находится в нём, — Том прекрасно давал себе в этом отчёт. Потому ни у Рона Уизли, ни у кого-то другого, ни даже у Гермионы не будет ни одного шанса уничтожить тёмного волшебника. За счёт дружбы с Поттером на них поставлен такой же крест, как и на самом мальчишке.
Ничего разумного, как выкрасть Гермиону и отвезти куда подальше отсюда, в голову не приходило, потому Том снова вцепился в неё и потащил к выходу.
— Том! — взвизгнула она, пытаясь остановить его, из-за чего началось бессвязное толкание и мелькание рук. — Том! Я не могу бросить!..
— А я не могу оставить тебя здесь! — не выдержал он, и мгновенный всплеск магии разразил его: Том почувствовал, как исказилась реальность и превратилась в какую-то постоянно пульсирующую систему, центр которой находился прямо перед ним — в Гермионе.
Он перестал останавливать её бессвязную борьбу, вцепился в плечи, сжимая их так сильно, что волшебница вскрикнула, и пропал в трескающем звуке раскалённого тока, замелькавшего белоснежными пятнами перед глазами. Он не понял, как сначала веки опустились словно от экстаза, а затем широко распахнулись, и с глубинным наваждением взгляд впился в помутневшие глаза Гермионы, которая шокировано замерла, ожидая, что же произойдёт дальше.
Но дальше ничего не произошло: Том тряхнул головой, отгоняя трескающие звуки, ослабил хватку на плечах Гермионы и, приблизившись к её лицу, довольно осторожно встряхнул её.
— Я не могу рисковать тобой, зная, что Дамблдор уже решил ваши жизни.
Гермиона долго молчала, затем, поморщившись, покачала головой и сделала шаг назад, сбрасывая чужие ладони.
— Я… я просто не могу поверить, что он уже давно знал о том, что Гарри придётся… Нет! Должен быть другой способ!..
— Есть только один способ избавиться от Волан-де-Морта: убить Поттера, — довольно жёстко прервал Том.
— ..и вы думаете, он сделает ровно то, что вы от него ждёте? — донёсся голос Снейпа из приёмника.
— Гарри не глупый мальчик… — отвечал Дамблдор.
— Это просто… — задыхаясь, продолжила выражать свои мысли Гермиона, принявшись заламывать руки.
— Ты же понимаешь, что, если Поттер сделает всё, как хочет Дамблдор, то именно вам достаётся честь завершить начатое до конца. А теперь подумай: что буду делать я? — перебил её Том. — Ты не должна помогать Поттеру.
— Гарри не должен следовать плану Дамблора…
— Тогда ты позволишь Волан-де-Морту убить его? — с деланным удивлением спросил он, выгибая бровь.
— Тогда… тогда Волан-де-Морт должен понять, что Дамблдор придумал целый план! И ему нужно перестать гнаться за Гарри!
— Мне прямо сейчас тебя доставить ему, чтобы ты убедила его в этом? — продолжал иронично Том.
— …не сомневаюсь. Всё-таки, Гарри сделает так, как это следует сделать, — продолжал вещать голос Дамблдора.
— Я уже пытался переубедить и объяснить, что всё вокруг устроено не так, как ему кажется, — в один голос говорил Риддл, бегая глазами по синеватым стенам. — Он не верит, что Снейп может быть предателем, и не верит, что Дамблдор куда хитрее и разумнее, чем ему кажется. Волан-де-Морт поручил Драко Малфою убить Дамблдора до конца учебного года любой ценой, но я теперь понимаю, узнав, что Дамблдор и сам согласен умереть ради своих высших замыслов, нет смысла лезть ни к шкафу, ни пытаться расстроить планы Волан-де-Морта. Если Малфой не справится — его ждёт смерть. Если Малфой справится — смерть ждёт Дамблдора. Кого тебе не жалко, учитывая, что ни Малфой, ни Волан-де-Морт не знают, что Дамблдор уже подготовился к своей смерти?
Гермиона до скрипа сжала зубы и произнесла нечленораздельный злостный звук, однако в её глазах снова появились слёзы.
— Что нам теперь делать? — с тенью отчаяния воскликнула она. — Прятаться от Волан-де-Морта — не выход! Рано или поздно он найдёт и прикончит Гарри, если мы не разделаемся со всеми крестражами.
— Так или иначе твоего Поттера будет ждать смерть, Гермиона, и не важно, будет жить Волан-де-Морт дальше или нет.
— Если он его убьёт, то я не смогу жить в мире с убийцей, который убил моего друга! — воинственно воскликнула Гермиона.
— Тогда твои попытки убить Волан-де-Морта закончатся и твоей смертью, Грейнджер.
— Я найду способ убить его…
— Да, но сначала тебе придётся убить меня, — кивнул Том и насмешливо улыбнулся, однако впервые его улыбка скривилась и выразила смесь каких-то странных эмоций.
— Ты будешь его защищать?
Том отвёл взгляд в сторону, задумавшись на несколько мгновений, затем опустил голову и исподлобья посмотрел на выжидающую хоть каких-то слов Гермиону.
— Нет, не поэтому, — передёрнув желваками, наконец, произнёс он.
Гермиона нахмурила лоб и в ужасе произнесла догадку:
— Диадема Когтевран! Крестраж! Ты — это ещё один крестраж!
Том опустил напряжённый взгляд на туфли, пошатнулся и проследил, как та ещё сделала несколько шагов назад, ошеломлённо качая головой.
— Том, я… я… О, Мерлин!
Она врезалась спиной в стол и опёрлась ладонями на него, чтобы не упасть.
— Да, Гермиона. Я — это ещё один крестраж, и поэтому здесь… — Том замолчал, потому что и сам не знал, что сказать дальше.
Узнав весь план Дамблдора и все исходные варианты, он не знал, что и думать. В такой ситуации Поттер точно был обречён на смерть, и не важно, будет ли он бороться за свою жизнь или нет. В случае Волан-де-Морта — ему вряд ли что-то грозит, пока жив Поттер и сам Том. В случае Гермионы — ей следует убраться куда подальше от этого, но сможет ли она пережить потерю друга, если она даже сейчас не собирается бросать Гарри в такой ситуации?
Единственный вариант, который видел Том: спрятать Грейнджер, а может быть и Поттера посвятить в происходящее, и, тем временем, попытаться всеми силами убедить Волан-де-Морта не гоняться больше за мальчишкой. Как только Волан-де-Морт перестанет преследовать его, весь план Дамблдора сломается и будет ничем. Волан-де-Морту нужно смириться с тем, что Поттер не умер, а тому, в свою очередь, смириться с тем, что его родителей убили.
Но как это сделать?
— Том, что нам делать? Что нам делать? — паническим шёпотом запричитала Гермиона, в глазах которой читалось всё осознание того, что только что обдумывал он.
Он медленно вонзил пальцы в свои растрёпанные волосы и сжал их в кулак, лихорадочно соображая, что предпринять.
— …и вы уверены, что тогда Волан-де-Морт будет уничтожен? — продолжал вещать приёмник, на который оба практически уже не обращали внимания.
— Нужно… нужно продумать план, — наконец, произнёс Том, внимательно посмотрев на Гермиону. — Нужно не позволить Волан-де-Морту встретиться с Поттером.
— Может быть, стоит рассказать ему?.. — не своим голосом начала Гермиона, но тот её тут же перебил:
— Даже не вздумай кому-то об этом сказать, пока я не позволю! Пока Дамблдор жив, твой дружок всё испортит, если будет знать об этом.
Она опустила голову и, очевидно, задумалась над характером друга, который, узнав обо всём этом, вряд ли сможет молчать, или хотя бы не выдать себя изменившимся поведением. Нет, Гарри определённо знать об этом не нужно сейчас!
— Послушай, Том, — подавленно отозвалась Гермиона, — почему ты помогаешь… нам? Неужели тебе не проще взять и… позволить Волан-де-Морту покончить со всем этим?
— Потому что если всё пойдёт по плану Дамблдора, то у Волан-де-Морта все шансы сдохнуть, и тут не имеет значения умрёт Поттер или нет, — спокойно отозвался он и резко замолчал, услышав из приёмника ровный голос Снейпа:
— А что вы собрались делать с юным Волан-де-Мортом?
Том тут же метнулся приблизил к себе прослушивающее устройство и затаил дыхание, не обращая внимания на то, как навострила уши и Гермиона.
— О нём не стоит беспокоится, — отвечал Дамблдор серьёзным тоном. — Ещё немного и молодой волшебник не выдержит такого соседства с таким собой.
— Что вы имеете ввиду? Думаете, он не приложит все силы на то, чтобы притащить ему Поттера?
— Если бы вы знали его в юности, Северус, — с ноткой веселья произнёс тот, — то наверняка со мной согласились бы. Это не тот Волан-де-Морт, которому вы отчитываетесь обо всех делах, что происходят вокруг вас… Его даже Волан-де-Мортом назвать сложно, если сравнивать с тем, что вы привыкли видеть.
— Я уже рассказывал вам, что ему удавалось множество раз избавляться от преследования, а также одолеть в одиночку Беллатрису Лейстрейнж и Малфоя, более того, спастись от убивающего проклятья…
— Если вы хотите узнать, что в нём особенного, то на этот вопрос и я ещё не нашёл ответ…
— И даже нет предположений? У вас всегда есть какие-то мысли, Дамблдор!
— К сожалению, Северус, я могу только предположить, что ответы о произошедшем нужно искать у тех, кто был с самого начала с юным Волан-де-Мортом, но, увы, мне недоступна эта информация, а заниматься пытками Пожирателей смерти, уподобляться им… — это не мой подход.
— Почему вы не поручите это задание мне?
— Вы думаете, это будет разумно, если ни с того ни с сего вы начнёте расспрашивать о неизвестном никому молодом человеке?
— Он нередко контактирует с Антонином Долоховым…
— Даже не вздумайте что-то спрашивать у него об этом, — сдержанно остановил его Дамблдор. — Не трогайте его и не говорите ничего о нём. Если кто-то узнает, что вы ищете об этом что-то, то всё напрасно, — ещё твёрже закончил он, затем прервался на секунду и сменившимся на мягкий тон продолжил: — Просто поверьте мне, Северус, Том Риддл не представляет никому никакой угрозы.
— Но почему вы так уверены?! — не понимал Снейп, и признаться честно, Том и сам не понимал, откуда у Дамблдора такая уверенность.
— Если Том Риддл и появился здесь, то явно не с целью, чтобы вмешаться в настоящие дела.
— Что вы имеете ввиду?
— Лишь то, что его появление может нести в себе цель только изменения прошлого Волан-де-Морта, но никак того, что сейчас есть.
— Вы что-то знаете об этом?
— Лишь закон времени: если оно хочет что-то изменить, то это нужно менять в прошлом, а не в будущем.
Повисла долгая пауза, в которой все, очевидно, кроме Дамблдора размышляли над услышанным.
— А теперь идите, Северус. Осталось совсем мало времени, а мне нужно ещё сделать последнее дело с Гарри перед тем, как всё случится.
Снейп ничего не ответил, а Том и Гермиона продолжали молчать, лишь подняв друг на друга взгляды.
Первым нарушил тишину Том, издав шумный вздох.
— В общем, слушай меня. В этой затее кто-то должен остаться жертвой. Я могу помешать Малфою выполнить план, и тогда Дамблдору придётся придумывать что-то другое, а Поттер останется под его защитой, но как долго?.. Мерлин, как глупо это звучит: оставаться под защитой того, кто растил тебя на тот случай, когда понадобится твоя жизнь… Я могу оставить всё, как есть, и все замыслы Дамблдора будут реализовываться, тогда умрёт твой Поттер, да и у Волан-де-Морта, полагаю, достаточно шансов умереть. Вряд ли бы старик пошёл на смерть, если не был бы уверен на две трети, что его планы достигнут нужного результата. И есть третий вариант: сдать Снейпа Волан-де-Морту, и тогда тот не пойдёт в эту ловушку, а благодаря этому есть все шансы избавить Поттера от преследования, а Тёмного лорда от возможной смерти.
Гермиона молчала, сдерживая на себе ставший непроницаемым взгляд потемневших антрацитовых глаз, которые так сильно прояснились, что, казалось, Том недавно вообще не слышал всего этого разговора, который поверг двоих в шок.
— В первом случае Дамблдор всё равно найдёт способ, как воспользоваться Поттером для осуществления своих целей, потому его убийство мне кажется даже вполне подходящим действием. Чем грозит второй вариант полагаю, объяснять не нужно, — это самое худшее решение…
— Но профессор Снейп… — начала Гермиона.
— Он знал, на что шёл, когда стал участвовать в играх Дамблдора. И, на самом деле, я не думаю, что у него нет запасного варианта, как спасти свою шкуру в случае провала в шпионаже, — заключил Том, дёрнув желваками.
— Даже если это так, то ему всё равно угрожает опасность.
— Поверь, из всех, кто замешан в этом хоть как-то, Снейп является единственным подготовленным человеком ко всяким исходам, и единственным, кто может постоять за себя. Неужели ты думаешь, что Малфой или Поттер сильнее Волан-де-Морта? У Снейпа хотя бы есть все шансы скрыться.
Он видел, как она поджала губы, а затем нервно начала их теребить зубами, не осмеливаясь озвучить принятое решение. Он чувствовал, как внутри неё всё разрывалось от боли и непонимания. Кажется, Гермиона ещё не до конца осознала, что профессор Дамблдор задолго знал о том, какую роль будет выполнять её друг, и что вся его жизнь сводилась ровно к одному моменту: умереть от руки Тёмного лорда.
— Что имел ввиду Дамблдор, говоря о том, что ты совсем не опасен и не имеешь никакого отношения к тому, что происходит? — неожиданно спросила Гермиона.
Том нахмурился и посмотрел на синий свет, мягко мерцающий на поверхности каменной стены, а спустя полминуты повернулся назад и тихо ответил:
— Я не знаю, что имел ввиду Дамблдор, но теперь точно знаю, что нужно делать.
— И что же? — мгновенно оживилась та, делая несколько шагов к нему.
— Я слишком долго откладывал вопрос о своем появлении здесь, думая, что способен что-то изменить или на что-то повлиять. Со мной или без меня, Дамблдор будет один за другим находить крестражи и уничтожать их, науськивать Поттера на Волан-де-Морта, а он сам вряд ли когда-то сможет объяснить себе одержимость мальчишкой. Я здесь не для того, чтобы сделать чью-то жизнь лучше.
— А для чего же?
— Кажется, дело здесь совсем не во мне.
— Я не понимаю, что ты имеешь ввиду, Том. Объясни.
— Скорее всего, это петля, — продолжал рассуждать он, впиваясь задумчивым взглядом в синеву свечения. — Петля, с которой я никогда ничего не смогу сделать, но есть кто-то, кто сможет разомкнуть замкнутый круг и… создать новую реальность.
Том медленно поднял голову и взглянул на Гермиону таким осознанным взглядом, словно увидел её насквозь, затем резко схватил за руку и повёл к выходу.
— Том, я же говорила, что никуда…
— Я не собираюсь красть тебя из школы, но ты мне нужна на одни сутки, чтобы сделать одно дело, — резко отозвался он, даже не взглянув на неё.
— Какое дело? О чём ты? — с готовностью спросила она, теперь догоняя волшебника, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Сегодня ночью мы сходим в гости к одному волшебнику, слова которого наверняка многое смогут прояснить, — не скрывая намерений, отозвался Том, подходя к проходу из комнаты Слизерина и накладывая дезиллюминационные чары на обоих.
— Что я должна сделать?
— Позже объясню.
— Значит, — после долгой паузы заговорила Гермиона, — ты выбрал Снейпа?
— Да, — коротко ответил он.
— А скажи хотя бы, как зовут волшебника, к которому мы пойдём?
— Августус Руквуд — он очень сильно пострадал от всех действий Волан-де-Морта, и даже от моего прихода. Кажется, кто-то всю жизнь точил на него зуб и сваливал всё на меня, да так, что он с первой встречи стал прожигать меня взглядом.
— Руквуд, значит, — кивнула Гермиона, пытаясь припомнить, о каком волшебнике идёт речь. — Что же, веди! Надеюсь, после разговора с ним нам не придётся шляться по ночи в полусонном состоянии, а хуже того — убегать от смертельных проклятий.
— За тёплую кровать и сладкий сон не беспокойся, Грейнджер. Если ты не забыла, то на окраине Лондона есть прекрасная гостиница, убранство одной из комнат которой однозначно ярко напомнит, где на самом деле находится желанное тебе тепло, — серьёзно ответил Том и лишь перед подъёмом наверх подарил лукавую улыбку.
========== Глава 15. Сегодня ночью ==========
— Этого не может быть… — шептала себе под нос Гермиона, завороженно наблюдая за тем, как ботинки мелькают над асфальтом, шаг за шагом преодолевая расстояние.
Уже минут пятнадцать Том молча выслушивал монолог Гермионы о том, что сказал Дамблдор. Незнакомый человек, увидев бы её, подумал, что она сошла с ума, разговаривая с кем-то невидимым, а Том решил вызваться проводить её в больницу, качая головой с сочувствующим видом.
— …Гарри не может просто так взять и… нет, Дамблдор просто солгал…
Том покосился на неё и чуть сильнее сжал вспотевшую ладонь в руке, затем завёл Гермиону в узкую арку и без резких движений прижал её к стене.
— Теперь слушай внимательно, — тихо заговорил он. — Мистер Руквуд вряд ли кого-то ждёт в гости, а если и ждёт, то явно пребывает не в самом лучшем настроении, поэтому первое правило, Грейнджер: палочка в руке, а в голове защитное заклинание, поняла?
Та медленно кивнула, продолжая жадно ловить каждое слово.
— Второе: ничего не предпринимаешь, пока я не скажу. То есть не задаёшь вопросов, не отвечаешь на них, ни выражаешь мысли, абсолютно ничего!
Он дождался, когда та повторно кивнёт головой и заключил:
— Последнее: ты должна всегда быть сбоку него или за его спиной и в момент, когда я скажу, что мы уходим, то бросишь заклятие забвения, ясно?
Гермиона кивнула третий раз, и Том отошёл от стены, уводя ту за угол трёхэтажного дома.
— Повторяй за мной, — почти не слышно прошептал он, останавливаясь и прижимаясь к серой стене дома.
Гермиона остановилась и также прижалась к дому, затаив дыхание, провожая взглядом то, как Том поднял голову кверху и стал внимательно разглядывать несколько балконов у другой стороны дома.
— Мы что? По балконам полезем? — догадалась она.
А Том уже в два шага перепрыгнул к лестнице, ведущей наверх, и быстро забрался по ступенькам. Гермиона последовала за ним и остановилась на площадке, которая с другой стороны была перегорожена изгородью.
В этот раз она уже не стала спрашивать, что делать дальше, а сразу догадалась, что сейчас они будут перепрыгивать на другую лестничную площадку. Том опёрся на перила, запрыгнул на них и вцепился в карниз подоконника, который находился между двумя лестницами, затем оттолкнулся и перепрыгнул на другие перила, спрыгнул вниз и обернулся, чтобы посмотреть, как с этим справится Гермиона.
Она аккуратно взобралась наверх, также ухватилась за карниз, сделала несколько шагов по тонкому краю выступа в стене и прыгнула на другие перила, после чего оказалась поймана чужими руками и спущена вниз, на лестничную площадку. Том отдёрнул рукава, задержал недолгий пристальный взгляд на лице Гермионы и огляделся, проверяя, что никого в тупике нет. Через несколько секунд он задрал голову и стал соображать, как удобнее будет забраться ещё выше.
Та толкнула его в плечо и молча пальцем указала на фасад дальней стены, возле которой не было лестницы, однако из стены торчали металлические скобы, по которым можно было взобраться и оказаться на открытом балконе. Том ещё несколько секунд соображал, затем пересёк лестничную площадку, перелез через перила и ступил на очередной тонкий выступ в стене. Очень медленно и аккуратно, держась за такой же выступ, что был выше, он проскользил вдоль стены несколько метров, обернулся на Гермиону, убеждаясь, что она идёт за ним, затем взглянул на недалеко торчащую скобу и прыгнул к ней, тут же цепляясь за вышестоящую. Повиснув буквально на пару секунд на ней, он носками туфель зацепился за нижний карниз, оттолкнулся и стал по скобам взбираться наверх. Через некоторое время он оказался возле балкона, опустил вниз взгляд и увидел, что Гермиона благополучно уже поднималась за ним следом по скобам. Том повернул голову в сторону, посмотрел на балкон и в один прыжок оказался на его выступе, быстро перелез через перила и достал волшебную палочку, заглядывая в окно комнаты. Там было темно и пусто.
Гермиона уже тихонько перебиралась через ограду балкона, стараясь тяжело не дышать. Она также быстро глянула в окно и, убедившись, что там никого нет, уставилась на Тома в немом вопросе, доставая палочку.
Он прижался к стене возле распахнутой двери, выждал некоторое время и тихим шагом направился внутрь помещения, почти не слыша, как Гермиона идёт за ним следом.
Послышался щелчок, затем раздался скрип, в темноте скользнуло какое-то мелькание, а затем громко хлопнула в комнате дверь, отрезая дальнейший путь.
— Чёрт! — выругался Том, мгновенно оказавшись у закрытой двери и дёрнув на себя ручку, что не поддалась.
Гермиона выглянула на балкон, огляделась и вернулась назад, покачав головой, после чего тот снова повернулся к двери и тяжело вздохнул. Магия не срабатывала, замок не поддавался.
Несколько минут стояла полная тишина, затем Том прижался к стене у двери и негромко заговорил:
— Мистер Руквуд, я пришёл не убивать вас, а всего лишь задать несколько вопросов.
В ответ стояла тишина.
— Я знаю, что это не вы устроили спектакль в аврорате, более того, уверен, что вы знаете, кто это сделал на самом деле. Я знаю, что вам ничего не оставалось, как обвинить во всём меня, чтобы настоящий зачинщик не убил вас. И я точно знаю, что вы догадались о намерениях убийцы. Скажите, что я прав.
Но в ответ продолжала стоять тишина.
— Ведь убийца действовал в моих интересах, помогал мне, чтобы у меня появился доступ в школу, потому что он мне с самого начала был необходим. И этот убийца знал зачем вход в школу мне необходим. Я уже догадался, что кто-то знал о моём появлении, догадался, что кто-то знал о моей связи с Грейнджер и как вообще я здесь появился.
За дверью послышался какой-то шум, но вот снова наступила тишина.
— Я уже догадался, что убийство в аврорате произошло именно в смену Нимфадоры Тонкс, чтобы благодаря этому я имел с ней зацепку, а она легко бы мне доверилась и дала бы постоянный доступ в стены замка. И если всё это сделали не вы, судя по вашему положению, в котором вы оказались, то точно знаете, кто всё это сделал. Я так же догадываюсь, кто это, но скажите мне имя. Имя, мистер Руквуд! И я уйду, словно меня здесь не было.
В этот раз Том затянул молчание, надеясь на какой-то ответ, но тишина продолжала разрывать барабанные перепонки. Он запрокинул голову к стене, посмотрев в потолок, издал глубокий вздох и повесил голову, понимая, что по-хорошему, очевидно, договориться не получится, а значит, нужно сделать вид, что уходит, а после придумать, как застать Руквуда врасплох и допросить.
Он сделал шаг к балкону, взяв за руку Гермиону, чтобы увести, но внезапно из-за двери раздался хриплый голос:
— Антонин Долохов.
Том замер на полпути, обернулся к двери и с появившейся дрожью в голосе отозвался:
— Спасибо.
Он собрался уходить, но вдруг щёлкнул замок, и приоткрылась дверь, впуская дорожку тусклого света, струящегося из следующей комнаты. Том резко взглянул на Гермиону, кивнул на её палочку, чтобы та была готова к любому повороту событий, и осторожно направился к открывшемуся им проёму. Он медленно толкнул дверь и бегло оглядел помещение, но тут же заметил мужчину, сидящего недалеко от него на полу, опираясь на стену.
Выглядел он, мягко говоря, неважно: чёрные тени залегли под глазами, на лбу виднелись красные рубцы, а взгляд был настолько тусклым и болезненным, словно перед Томом был никто иной, как мертвец, который почему-то ещё дышал.
Мужчина поднял взгляд на Гермиону, которая тут же заняла позицию, что в самом начале велел ей Том, затем посмотрел на самого Риддла и показал безобразную улыбку.
— Антонин Долохов устроил переполох в Министерстве, принял оборотное зелье и превратился в аврора, который и сдал себя сам, а пока эти шавки бегали за ним, сообразив, что к чему, он наложил Империус на Тонкс и заставил её убить единственную свидетельницу, что тоже была под оборотным зельем. Таким образом, ты встретил под непростительным Тонкс, а заварушка в аврорате ослабила защиту в замке, позволяя тебе усыпить бдительность напуганной до смерти и изнурённую от пыток Нимфадору, что увидела в тебе жилетку для соплей, способную положить всему безумству конец. А я… всего лишь оказался жертвой, чтобы Тёмный лорд продолжал доверять Долохову и ни за что не узнал о твоих замыслах.
— Но почему вы не рассказали обо всём Волан-де-Морту? — не понимал Том, хмурясь.
— Тёмный лорд, невзирая на мои слова, был сильно убеждён, что я залез в Министерство для того, чтобы обвинить во всём тебя,тем самым, не позволить вам быть сообщниками, а стравить друг с другом.
— Но с чего он это взял? Неужели моя будущая вариация настолько одержима всякими идиотскими идеями, что не видит самого очевидного?
— Долохов в красках напомнил ему, как сильно я был зол и сломлен из-за того, что в 1956 году Тёмный лорд прикончил мою сестру.
— Астрид?
— Всё это время я ни разу не сомневался, что когда-нибудь ты обо всём догадаешься, придёшь и спросишь, чтобы узнать правду… Ты не мог не догадаться, и вряд ли это выпустил из виду Долохов.
— Долохов представляет для меня какую-то угрозу? — тут же спросил Том, сверкнув тёмными глазами.
— Нет-нет, — качнул головой Руквуд, — он всё это сделал для тебя. Он готовился к твоему приходу…
— Он знает, как я здесь оказался и знает, что будет дальше, — кивнул Том.
— Да, он знает и про неё, — мужчина кивнул на рядом стоящую с ним Гермиону, которая мгновенно покосилась на Тома.
— А откуда об этом знаешь ты? — резко спросил тот, забыв о субординации.
— Об этом узнала Астрид. Она нашла письмо, что ты принесёшь из этого времени в своё прошлое, в свой 1947 год, которое оказалось у Долохова, и он об этом узнал, потому сделал всё, чтобы убить её. Своими руками он не мог этого сделать, ведь ты был в ней очень заинтересован, если так можно выразиться, потому сделал всё, чтобы решение о её смерти исходило от тебя.
— Но каким образом?
— Сказал, что она предала тебя. И даже доказал. Напоил её приворотным зельем и заставил переспать с Ноттом. Когда об этом узнал ты, то не стал ничего слушать, а просто дал Долохову распоряжение — уничтожить.
Том нахмурился ещё сильнее, не понимая, что чувствует по отношению к Антонину, затем поднял взгляд на Гермиону, которая пребывала в таком же замешательстве, пытаясь уловить все неизвестные ей факты и сложить их в одну схему, а также уложить в голове насколько крайний поступок совершил обманутый ревнивый любовник.
— Выходит… — медленно начал он, — я вернусь когда-то назад, имея при себе письмо, что в прошлом достанется Долохову, при этом не буду ничего помнить и не буду знать, что у него есть письмо от будущего меня?
— Именно. Только в письме будет указано, чтобы Антонин ни в коем случае не рассказывал никому об этом, особенно тебе.
— Но почему?
— Потому что это петля, Том, — спокойно отозвался Руквуд, затем поднялся с пола на ноги, отряхнул мантию и, прихрамывая, опираясь об стену, направился вглубь комнаты. — Долохов сразу понял, что это петля, раз ты запретил об этом говорить в письме, потому приложил все усилия, чтобы ты ничего не узнал раньше времени.
— Значит, настало время…
— Нет, не настало. Если бы ты дальше оказался в неведении, то у него были бы все шансы разомкнуть эту петлю, но, как видишь, он приложил не достаточно усилий, чтобы оставить всё загадкой для тебя.
— И что теперь? Всё пойдёт по очередному кругу? Я вернусь в своё настоящее, буду жить год за годом и превращаться в Волан-де-Морта, а затем встречу юного себя?
— Да, — кивнул Руквуд, падая на диван, затем проследил, как Гермиона обошла его и встала по правую руку возле подлокотника.
— Что же… я могу не писать письмо для Долохова, чтобы разорвать эту петлю…
— Не уверен, что это хорошая идея. Ты всё равно станешь Тёмным лордом, только когда юная копия тебя самого окажется здесь, без помощи того же Долохова будет в тысячу раз сложнее. Сам подумай.
Августус был прав — справиться в этом мире самостоятельно, без тех обстоятельств, что казались случайными и на руку, а на самом деле подстроенными Долоховым, было бы сложно и, наверное, даже невозможно. Если бы не Долохов, то неизвестно, чем вообще закончилась бы первая встреча в доме Лестрейнджей. Так что хоть с Антонином, хоть без него, а петля замыкается всегда — Тому суждено становиться Волан-де-Мортом, а став им, встретить юного себя. Но что если?..
— Я могу написать в письме, чтобы Антонин, наоборот, сразу же всё рассказал бы обо мне! Тем самым буду избегать всего того, что вело меня к жизни Волан-де-Морта!
— Полагаю, что-то ты узнаешь потом такое, пока здесь будешь, что заставит тебя написать именно так и никак иначе, — пожал плечами Августус. — И раз так вышло, не давай об этом знать Антонину — он выполняет именно твою просьбу — не ставить тебя в известность. И пока он думает, что ты не знаешь ничего, а просто теряешься в догадках, у него есть надежда выполнить твоё поручение — разорвать эту петлю.
— Но как её разрывать? Это тупо замкнутый круг, в котором, что бы я не сделал, всё равно всё приводит к началу!
— Это говорит лишь о том, что, чтобы разорвать, нужно изменить начало, то есть твоё прошлое.
— “Если время хочет что-то изменить, то это нужно менять в прошлом, а не в будущем”, — Том медленно повторил слова Дамблдора, опустив голову вниз. — Почему образовалась такая петля?
Он поднял голову на Гермиону и продолжил:
— Ты нашла то самое, из-за тебя я оказался здесь и… пока ты это находишь в своей реальности, ничего не изменится.
Гермиона широко распахнула глаза и неуверенно ответила:
— Если бы ты не оставил это в школе и вообще не создал бы это, то мне ничего не пришлось бы и находить.
— На момент моего исчезновения это уже было создано.
— На момент моей находки это уже лежало там и ждало своего часа, — отозвалась Гермиона. — Снова замкнутый круг.
— Может, мне не стоило прятать это там? — спросил он у неё, продолжая рассуждать под пристальным взглядом Руквуда, который не понимал, о чём идёт речь. — Хотя нет, я бы прожил такую же жизнь Волан-де-Морта, только вряд ли бы встретил юного себя. Или на твоём месте оказался бы кто-то другой. Выходит, и ты не можешь ничего изменить.
— Только Долохов может что-то изменить, — подал голос Руквуд. — Но неизвестно, сколько раз он пытается это сделать, судя по тому, что ты по-прежнему в петле. Не исключаю возможности, что каждую петлю ты писал разный текст письма, и, как видно, все твои уловки сводились к одному — к тому, что ты до сих пор появляешься здесь, а возвращаясь назад, становишься Тёмным лордом.
— Значит, нужно понять, как изменить моё настоящее, с самого моего возвращения туда, — заключил Том.
— Значит, так, — согласился тот. — Но это возможно, если кто-то отсюда явится в твоё прошлое. Новый человек.
— Но это невозможно! — воскликнула Гермиона.
— Во всяком случае, я никогда о таком не слышал, а маховики отправляют лишь на несколько дней назад, не больше, — подтвердил её слова Августус.
Том передёрнул желваками и посмотрел на открытую дверь, за которой виднелся открытый балкон, уже неразличимый в глубокой ночи.
— Надеюсь, в предыдущий раз, когда Долохов пытался разорвать эту петлю, я дошёл до того, чтобы рассказать ему о возможности перенести кого-то в моё прошлое.
— Да, дошёл, — кивнул Руквуд. — Это было указано в письме.
— Хорошо, будем надеяться, что в этот раз ему удастся найти способ, как это сделать, — тихо отозвался Том. — Думаю, я узнал всё, что хотел…
— Ей не обязательно стоять возле меня и ждать сигнала, когда стереть мне память, — неожиданно резко сказал Руквуд, кивнув в сторону Гермионы. — Стереть память должен мне ты, иначе её блоки Долохов быстро сломает в моей голове.
Том сначала сделал вид, что не понял его, затем показал слабую улыбку и поднял перед собой палочку.
— Простите, мистер Руквуд, — с деланным сочувствием произнёс он, — в следующей петле я приложу все усилия на то, чтобы ваша сестра осталась жива.
Тот медленно кивнул и принялся ждать, когда Том произнесёт заклинание. Комнату осветила слабая вспышка, после чего потухла, и он, взглянув на Гермиону, махнул рукой, произнеся:
— Уходим.
Они зашли в комнату, где был балкон, вышли на него и поочерёдно перелезли через перила, чтобы спустится по скобам вниз и оказаться на лестничной площадке. Оттуда они спокойно спустились по ступенькам, вышли из тупика, Том взял Гермиону за руку и утащил в глубокую ночь.
Когда они появились на безлюдном тротуаре, возле которого со всех сторон стояли у обочины припаркованные машины, Том сразу заметил, как Гермиона чуть расширила глаза от удивления.
— Разве мы не в ту самую гостиницу?
— Нет, — коротко отозвался он, отпустив её руку, направляясь мимо машин через дорогу к мосту.
— Только не говори мне, что… — догадалась она, но тот тут же её перебил:
Том спускался по лестнице вниз, под мост, прислушиваясь, как Гермиона спускается за ним следом. Она сразу узнала место, через которое они проходили к небольшой квартирке, которую он арендовал для того, чтобы привести туда Гермиону и рассказать всю правду о своей настоящей сущности. Как вчера, он помнил её растерянность и внутреннюю боль, жалившую её каждый нерв от одной единственной мысли — волшебник, который держал её в постоянно повторяющемся дне никто иной как Том Риддл. Могла ли она тогда подумать, что вернётся в это место ещё раз, только не с болью в сердце от манипуляций Тома, а с болью от мысли, что Дамблдор уже давно вынес Поттеру смертный приговор? Том и сам не мог подумать об этом, потому убежище, которое он арендовал с того самого момента, как Долохов подкинул ему денег, на случай, если придётся от кого-то скрываться и затаиться на дне, сейчас было кстати. Об этом месте никто не мог знать кроме него и Гермионы.
Обернувшись к ней, он протянул руку, чтобы она догоняла, а не рассматривала каменную стену, возле которой несколько месяцев назад дрожала и выпускала пар изо рта, пытаясь дотянуться до манящей магии, которая должна была хоть немного притупить её боль.
— Догоняй, — тихо произнёс он, открывая ладонь, однако голос под мостом прозвучал довольно громко и эхом отозвался за спиной.
Гермиона через несколько секунд догнала его, вложила в ладонь свои пальцы и сжала, — ему не хотелось, чтобы сейчас она предавалась тем воспоминаниям, что связаны с этим местом, потому ускорился, и уже через минуту они вынырнули из-под моста, забрались по небольшой лестнице к проезжей дороге и перебежали через неё.
В этот раз они спокойно зашли во дворы, подошли к небольшому неприметному крыльцу и поднялись по лестнице, ведущей к двери. Том снял защитные заклинания, щёлкнула дверь, и оба зашли внутрь.
— Еды у меня нет, спать можешь в той комнате, — сквозь звук захлопнувшейся входной двери произнёс Том, указывая на комнату, в которой Гермионе приходилось уже спать, прежде чем вернуться в Хогвартс и прожить последний повторяющийся день.
Не обращая ни на что внимания, он прошёл в небольшую гостиную, не включая свет, подошёл к окну и открыл его, впуская прохладу ночного воздуха, несколько секунд вглядывался в ночь, затем повернулся назад, чтобы устроиться на диване и предаться мыслям, но увидел на пороге Гермиону, которая с непонятной смесью чувств взирала на него, скрестив руки на груди.
— Ты серьёзно? — только и спросила она.
Том выгнул бровь, ожидая объяснений.
— Ты серьёзно думаешь, что я вот так просто сейчас пойду и лягу спать?
— Что тебе мешает? Свет включить? Или наоборот выключить? Еду раздобыть? Одеяло принести? Укрыть? Спеть песню?..
— Том! Я серьёзно! — воскликнула она, резко опуская руки вниз.
Том закрыл глаза с тяжёлым вздохом, затем открыл их и прошёл к дивану, чтобы рухнуть. Как только он коснулся спинки, расслабившись так, словно готов растечься на поверхности, Гермиона пересекла комнату, села рядом и продолжила выжидающе сверлить взглядом.
— Я уже ничего не понимаю, Гермиона, — лениво отозвался он, затем поморщился, понимая, что ей сказал, однако продолжил говорить откровенно. — Все эти перемещения во времени, разборки в Министерстве и выслуживающий Долохов порядком мне надоели. А теперь эта чёртова петля…
Та вздохнула и отвела взгляд в сторону, пытаясь переварить услышанную ранее информацию от Руквуда.
— Выходит, ты оказался в петле, которая предусматривает и Волан-де-морта, и тебя, — начала она. — Значит, и я постоянно в петле?
— Весь этот мир оказался в петле. Ты, конечно, будешь жить дальше, а вот я снова вернусь назад и снова начну путь Волан-де-Морта, который встретит юную копию себя.
— Это очень… странно и… — Том увидел, как лицо Гермионы приняло жалостливый вид, а кончиками нервов ощутил её сострадание.
— Только вот не надо здесь разводить сырость и…
Он замолчал, останавливая на лице волшебницы внимательный взгляд. Почему-то всё услышанное за последние несколько часов перестало наводить внутри мятеж, а вместо этого хотелось расхохотаться. Он узнал то, что так тщательно пытался скрыть Дамблдор, узнал то, в какой ситуации он оказался, и, кажется, даже узнал, как найти выход из неё, — нужно найти того, кто сможет оказаться в его прошлом, чтобы изменить события жизни и прямым образом повлиять, но вот как это сделать, если это даже теоретически невозможно?.. Это и смешило. Хотелось просто опустить руки, забыть об этом и ничего не делать, пропадая в очередной раз в своей петле времени.
— Не надо, Гермиона, — сквозь слабую улыбку отозвался Том, прикрывая глаза, не в силах сдержать накатывающий смех. — Каждый из нас узнал, что хотел, поэтому… нужно принять всё услышанное во внимание и…
И он не знал, что сказать, что с этим делать и как им быть дальше.
Он приоткрыл глаза и покосился на Гермиону, остро ощущая, как постепенно внутри неё собирается ком из ужаса, неверия и бессилия: она снова почувствовала ту самую тяжесть от слов Дамблдора, припомнила, что её друг обречён на смерть, и есть только один единственный шанс остаться ему в живых — он заключался в Риддле.
— Том, я хотела попросить… — подавленно начала Гермиона.
— Я знаю, что ты хочешь, только я не могу обещать, — тут же устало прервал её он, медленно просовывая руку в карман брюк, чтобы достать пачку сигарет.
Гермиона завороженно проследила, как он вытащил сигарету, сжал фильтр в губах и подкурил, тут же выпуская сизый дым изо рта.
— Я сделаю всё, что ты скажешь, если ты сможешь… — повторила попытку, неотрывно наблюдая, как Том затягивается дымом, но снова была прервана.
— Я же сказал, не всё зависит от меня.
Гермиона сглотнула и на мгновение отвела взгляд в сторону, собирая последние остатки самообладания, прежде чем пуститься в отчаяние.
— Но я сделаю всё, чтобы убедить Тёмного лорда не гнаться за Поттером.
Та закусила губу и слабым голосом отозвалась:
— Пожалуйста…
Том тяжело вздохнул, запрокинул голову к спинке дивана, устремив взор и струю дыма в потолок, затем тихо прошептал:
— Иди сюда.
Его рука тут же опустилась ей на плечо, а сама Гермиона медленно подалась вперёд, чтобы удобно устроиться на груди Тома. Взявшись за рубашку, она немного сжала её и выдохнула:
— Зачем ты позволил мне об этом узнать?
Ему захотелось рассмеяться ей в лицо. В самом деле, зачем он позволил узнать ей об этом? Он не знал, что услышит именно такое. Не думает ли она, что это очередная пытка, которой он решил наградить её?
Ему не хотелось, чтобы она хоть раз так подумала снова, — нет смысла больше пытать, она и так полностью и безоговорочно подчинена ему. Она ему нравилась спокойной и рассудительной, а не кричащей и стонущей в истериках, от которых из её глаз чуть не сыпались искры.
— Чтобы ты не думала, что я на стороне Волан-де-Морта, и что я замешан в смерти Дамбодора. И чтобы ты знала, что он умер только потому что захотел.
Он почувствовал, как Гермиона слабо кивнула на его плече и опустил на неё взгляд, принявшись внимательно разглядывать сначала копну её волос, затем то, как его рука лежит на тонких плечах.
Впервые в жизни Том понимал, что не может сейчас анализировать и думать о чём-то кроме того, что они оба находятся рядом, плечо к плечу, и пытаются подавить в себе непрошеные эмоции, требующие логического вмешательства, однако голова буквально не соображала, не желала думать, решать, рассуждать и искать выход. Хотелось просто забыть об этом на несколько часов, растянуться на диване под теплом Гермионы, прикрыть глаза и уснуть, не проронив ни слова.
Хорошо, что она пришла. Хорошо, что он не один и ему не пришлось лихорадочно перебирать мысли в одиночестве, выискивая ответы и решения. Её присутствие отвлекает и заставляет желать расслабления, а не мозгового штурма.
— Если хочешь знать всё, то Тёмный лорд поручил мне убить Дамблдора, если Малфой не сможет.
— Но… ты же не будешь? — тут же подняла голову Гермиона, устремив на него взгляд.
— Нет, — качнул слабо головой Том, снизу вверх разглядывая уставшее лицо собеседницы. — Снейп обещал Дамблдору, что он убьёт его.
Та шумно выдохнула и снова опустила голову на плечо, украдкой поглядывая на тлеющий уголёк сигареты в другой руке Риддла.
— А что ты скажешь… ему?
— Давай не будем сейчас это обсуждать. Я найду, что сказать, — чуть поморщился он, снова посмотрев в потолок. — Это должно подождать до утра.
Гермиона ещё раз выдохнула и несмело вытянула руку, чтобы обнять Тома за талию, после чего раздался его тихий смешок, а ладонь чуть крепче сжала её плечо.
Он почувствовал, как в тишине она стала прислушиваться к стуку его сердца, после чего буквально через минуту ощутил, как смятение в ней начинает превращаться во что-то трепетное и волнительное.
— О чём думаешь? — с ноткой любопытства спросил Том, полностью отстраняясь от сложностей, туша сигарету и выдыхая остатки дыма.
— Почему ты куришь? — тихо спросила она, игнорируя вопрос.
— Если я скажу, что это не твоё дело, обидишься? — серьёзно отозвался он, затем хмыкнул и более мягко продолжил, прикрывая глаза: — В сороковые были очень известны карточные дома, где заходишь и кроме дыма на расстоянии дальше двух метров ничего не видишь. Долохов любил отдыхать там, иногда я составлял ему компанию. Закурить за карточным столом — святое дело.
— И давно ты так?
Том приоткрыл глаза и попытался вспомнить, затем легко отозвался:
— Нет, наверное чуть дольше года. Я курил не часто. Здесь… уже здесь я хорошо подсел на сигареты.
— Успокаивают?
— Хочешь попробовать? — со смешком отозвался он, приоткрывая глаза и опуская на Гермиону взгляд.
На удивление Тома она чуть отстранилась, посмотрела на него и тихим голосом протянула согласие. Он снова задрал голову к потолку, задумавшись, затем произнёс:
— Это не успокаивает. Просто если куришь, то в такие моменты, как, например, этой ночью, хочется курить много. Это… что-то вроде действия, которое… позволяет сосредоточиться?.. Или расслабиться.
В подтверждении своих слов он достал ещё одну сигарету и зажал в зубах, произнося:
— Ты вряд ли поймёшь. Тебе не нужно.
— Но я хочу, — возразила Гермиона, полностью выпрямляясь и сбрасывая с себя обнимающую ранее руку.
Том выгнул бровь, пристально всматриваясь в тёмные глаза Гермионы, затем вынул изо рта сигарету и протянул её ей.
— Ну, держи, раз хочется, — с ноткой любопытства отозвался он.
Она смело выхватила её и приставила к губам, не умеючи зажимая между ними. Том достал вторую сигарету, не отводя взора от Гермионы, подкурил сначала себе, затем ей. Медленно затягиваясь дымом, он проследил как чуть ярче загорелся огонёк на конце её сигареты, после чего волшебница закашлялась, выдёргивая сигарету изо рта, чем вызвала тихий смех.
— Чёрт, ты вообще никогда не пробовала что ли?
Откашлявшись, она больно сглотнула и покачала головой, стыдливо взглянув на Тома.
— Смотри, — оживился он, отталкиваясь от спинки дивана, — берёшь вот так, не сильно зажимаешь губами, вот, смотри… и медленно-медленно вдыхаешь в себя дым, но только лёгкими… глубокий вдох.
Он коснулся сигареты и медленно сделал глубокий вдох, а после тяжёлый выдох со струящимся дымом и улыбнулся.
— Давай, делай как я.
Гермиона с меньшей уверенностью прикоснулась к сигарете и, не отводя взгляда от того, как затягивается дымом Том, сделала медленный глубокий вдох. Сначала дым зашёл легко, но спустя пару секунд она снова закашлялась, опуская сигарету вниз, неумело сжимая между пальцами.
— Почти, — подбодрил он, — давай ещё раз.
Гермиона чуть поморщилась, но всё равно предприняла ещё одну попытку. Затянувшись дымом, она затаила дыхание и выдохнула только тогда, когда Том показательно это сделал. С её губ слабой струёй вылетел антрацитовый дым, за которым Гермиона внимательно проследила, затем взглянула на Тома и слабо улыбнулась, вновь прижимая сигарету к губам. Он улыбнулся ей в ответ и сильно затянулся сигаретой, после чего выпустил огромную струю, демонстрируя её ей. Та попыталась сделать так же, но ей не хватило дыхания, потому она быстро выдохнула то, что смогла вдохнуть, и кашлянула.
— Что скажешь? — лукаво в полном воодушевлении спросил Том, щуря глаза от едкого дыма, клубящегося с кончика уголька.
— Это… это… — Гермиона на мгновение закусила губу, приставила сигарету и более размеренно вдохнула, выждала секунду и медленно выдохнула густой дым, заулыбавшись ещё сильнее, — отвратительно, но хочу ещё.
Том усмехнулся и снова выпустил клубы дыма, пристально наблюдая, как сигарета касается чуть полноватых губ Гермионы.
Спустя несколько затягов она стала ещё больше выпускать дым и тихо посмеиваться.
— Кружится голова, — сквозь слабый смех призналась она и снова затянулась.
— Это пройдёт.
Гермиона снова выпустила антрацитовую струю, очень ровную и густую.
— Тебе не идёт сигарета, — подняв в усмешке один уголок губ, произнёс Том, затем проследил, как она в очередной раз выдыхает, и понял, что постоянно смотрит, как клубы дыма, касаясь увлажнённых губ, мягко выкатываются наружу, а сами губы плавно складываются в трубочку, после чего выгибаются в странной слабой улыбке.
— Тогда не смотри, — отозвалась Гермиона.
— Хотя… выглядит интересно, — продолжая завороженно смотреть на то, как складываются и выгибаются губы, медленно и странным тоном произнёс Том.
Та подняла на него взгляд, усмехнулась и снова притянула к себе сигарету, пряча глаза, ощутив странную стыдливость.
Том молча продолжил следить за ней, и когда она выкурила, плавно протянул ещё одну. Гермиона легко взяла её, выждала, когда он подкурит ей и снова начала тянуть дым под пристальным взором.
— Что? Чего ты так смотришь? — слабо засмеялась она, понимая, что вся комната буквально наполнена её волнением и неуверенностью, вызванными непонятно чем.
Том молча потушил свою сигарету, затем притянулся к Гермионе, произнеся:
— Дай мне.
Та сначала недоуменно уставилась на него, затем сообразила, что он просит сигарету, потому подставила её к его губам. Он вдохнул и тут же выпустил дым ей в лицо, усмехнувшись.
— Вот!.. Чёрт, зачем?.. — стала отмахиваться Гермиона, однако засмеялась.
— Дай, ещё кое-что покажу, — интригующе произнёс Том, выпрямляясь перед ней и приближаясь к её лицу снова.
Она второй раз протянула сигарету к тонким губам, позволяя затянуться, и стала выжидать, что же будет дальше, потому что Том задержал дыхание. Неожиданно он резко обхватил её за плечи, притянул к себе и в приоткрытые губы выдохнул дым. Гермиона сначала вдохнула, но тут же закашлялась, а тот отстранился и тихо засмеялся.
— Если будешь курить, то буду делать так всегда.
Та закатила глаза и затянулась дымом.
— Я всего лишь хотела попробовать. Потом не буду.
— Я тоже так думал первый раз, — лукаво отозвался Том и откинулся на спинку дивана, по-прежнему не отрывая взгляда от лица Гермионы.
Странное чувство укалывало уже на протяжении десяти минут: ему было интересно наблюдать за ней, за каждым её движением, за каждым вдохом сизого дыма, который превращался в антрацитовый и мягко соскальзывал с приоткрытых губ, оставляя на них привкус его сигарет.
Когда Гермиона закончила курить вторую сигарету и выбросила её в пепельницу, Том притянул к себе обратно волшебницу и прикрыл глаза, ожидая прежнего умиротворения, но оно уже не возвращалось. Разум туманился от усталости, но внутри чего-то не хватало, и это “что-то” заставляло говорить с Гермионой, чувствовать в своих руках, остро ощущать её эмоции.
— До сих пор кружится голова? — прошептал он.
— Да, — в тон ему ответила она.
— Если бы сигареты всегда так действовали, — слабо улыбнулся он, принявшись неторопливо наматывать локон Гермионы на палец.
— Если бы не вкус, то согласна.
— Ко вкусу привыкаешь и потом не замечаешь, даже наоборот, нравится.
Гермиона ничего не ответила, лишь устроилась поудобнее на груди и вытянула руку, чтобы обхватить Тома. Внезапно он вспомнил кое-что и ему стало смешно, потому он издал тихий смешок.
— Три месяца назад могла представить себе такое?
— О чём ты?
Том снова усмехнулся и уткнулся носом в густую копну растрёпанных волос, затем в них спокойно прошептал:
— Что будешь сидеть вот так вот и ждать утра, чтобы вернуться в школу.
— Я не жду утра, — тут же ответила она.
Том насмешливо улыбнулся ей в волосы, зная, что она всем своим нутром чувствует эту улыбку, и легко ответил:
— А чего тогда ждёшь?
— Я просто не жду утра.
— Почему?
— Я не хочу возвращаться в тот мир.
Том вскинул брови в удивлении, посмотрел перед собой, затем на Гермиону, пытаясь понять, что она имеет ввиду, и выразил своё предположение:
— Мир, в котором нет этого места, нет рядом меня, а где-то недалеко поджидает опасность, а может и смерть?
— Да, примерно так, — почему-то смеющимся голосом отозвалась та, затем подняла голову и взглянула на Тома, мягко добавляя: — Мне сложно. Мне… мне кажется, ещё немного и я сломаюсь. Правда, не сейчас. Завтра.
В темноте он долго рассматривал её, не нарушая тишину, затем медленно прикрыл глаза, приоткрывая губы, и, едва шевеля ими, обратил загадочный взгляд из-под полуопущенных ресниц, произнеся:
— Ты просишь помочь тебе сейчас?
— Твои сигареты ни черта не успокаивают, — с полу усмешкой и ноткой неловкости ответила она, отклоняясь от его груди и выпрямляясь перед ним.
— Твою мать, Грейнджер, — лениво с лукавостью отозвался он, качнув головой и демонстративно закатив глаза. — Учись называть вещи своими именами.
Том медленно поднял руку к бледной шее, остановился у артерии, тихо трепещущей под кожей, и подал импульс тепла, быстро ощущая, как расслабляется Гермиона, и как странно на него влияет передача магического потока.
Внутреннее существо, которое беспробудно спало долгое время, очнулось и заёрзало, только почему-то не стало точить острые когти, раздирая сущность на части, а неожиданно ласково растеклось по венам, задевая нервы и вызывая тяжесть в ногах.
Из-под полуопущенных ресниц Том удовлетворённо проследил, как Гермиона подалась к нему ближе, медленно, как под каким-то наркотическим опьянением, прислонилась лбом к его щеке, зачем-то задерживая дыхание, а затем тяжело выдохнула, поворачиваясь затылком к спинке дивана, закрывая глаза.
Он был для неё как яд, действующий сильно и мгновенно. И в то же время был противоядием, которое способно заглушить и убрать любую боль.
Том завороженно наблюдал и чувствовал, как она плавится в знакомых ощущениях, выгоняя из головы разум и сознание с мечущимися в них проблемами, оставляя только раскалённое тепло, жарящее душу и тело. Её рука лениво поднялась к воротнику рубашки, а затем ладонь медленно опустилась к груди, пытаясь зацепиться за плотную ткань. Том прерывисто вздохнул, на мгновение опустив ресницы, услышал наэлектризованный гул где-то вдалеке и сверкнул глазами, приподнимая веки и заостряя полностью всё внимание на волшебнице.
Он не совсем понял, в какой момент свободная ладонь оказалась на заострённой ключице, выглядывающей из-под воротника женской рубашки, поднялась выше, к щеке, и повернула голову Гермионы к Тому, заставляя ту приоткрыть глаза и бросить на него туманный, ничего не понимающий взгляд.
— Тебе хватит? — ничего не видя перед собой, кроме тёмных глаз, спросил Том и не узнал свой голос, который прозвучал странно и как-то отдалённо.
Хоть и решил не углубляться в прелести тепла циркулирующей магии, он не смог замереть и не поддаться состоянию Гермионы: она, вместо ответа, медленно повернула голову в его сторону, обнажая часть шеи, на которой лежала его рука, обратно закатила глаза и коснулась щекой своего плеча. Том принял это за отрицательный ответ, приблизился к манящим губам и едва ли преодолел желание вытянуть изнутри мерцающую нить. Едва касаясь их, он закрыл глаза, чтобы не видеть палитру преобразовавшихся вокруг цветов и прерывисто задышал, сохраняя разум, но пульсирующая от его тепла сущность Гермионы заставляла всё самообладание послать к чертям и поддаться искушению и подступающему треску тока в ушах.
— Грейнджер, просто скажи, что тебе хватит, — улыбчиво прошелестел он в губы, раз за разом отнекиваясь от их сладости.
Она томила молчанием, не отстраняя и не приближая к себе. Она давала ощутить его губам, как на её проявляется странная улыбка, время от времени угасая и снова проявляясь. И он медленно стал понимать, что без её слова не сможет отстраниться сам: ему незачем этого делать, ему слишком тепло, и всё вокруг становится мягким и эластичным, поддающимся его сжатиям пальцев, чтобы придать ту форму, которую нужно. Впервые он ощутил, как мягкая тень чего-то громоздкого и величественного обхватывает за плечи, обнимает и обволакивает, окутывает и тянет вниз, в пропасть, устремляя на дно. И он позволяет этому, чему-то невидимому и невероятно тёплому и обволакивающему, утащить, выпустить из рук соломинку, сорваться и полететь в темноту, настолько очаровательную и умопомрачительную, что заставляет перестать дышать.
Он медленно выдыхает остатки воздуха, а с ним и самообладания, забывает сделать вдох и замирает, лишь сильнее сжимая тонкую шею, отчего Гермиона поворачивает голову на него и приоткрывает глаза, продолжая играть полу странной полу блаженной улыбкой на губах.
Пальцы сдавливают её сильнее, словно сейчас будут лепить из неё фигурку, и она издаёт приглушённый, судорожный, чуть болезненный стон, но не находит сил, чтобы дать этому сопротивление, потому лишь чуть шире приоткрывает веки и пытается разглядеть Тома.
Неожиданно его глаза начинают поблёскивать ослепительным светом, просвечивающим сквозь полуопущенные ресницы, Том оживляется и требовательно обхватывает Гермиону за спину, притягивая к себе и находя её губы, которые тут же отвечают ему. Поддаваясь тяжести невыразимой тени, нависшей за спиной, он ещё сильнее прижимается к ней, вонзает ладони в волосы, опускает ниже, беспорядочно скользит по всем изгибам тела и снова впивается пальцами в шею, ощущая кожу чем-то сродни глине: податливой, гнущейся, выгибающейся. Губы срывают с её прерывистый болезненный стон, но тут же чувствуют, как они в ответ накрывают его, липкие пальцы касаются его кожи возле распахнутого ею воротника, нежные ладони устремляются к открытой шее, притягивая Тома ближе, заставляя его нависнуть над Гермионой.
В ушах затрещало так, что казалось, сейчас заискрит в глазах. Тепло тягучей жижей растеклось повсюду, коснувшись каждого волокна нерва, и Том вздрогнул, ощутив, как непослушные пальцы стали теребить его рубашку, не сразу понимая, что они расстёгивают маленькие пуговицы, пропуская к телу прохладу ночного воздуха, струящегося из окна.
И он прерывисто выдохнул с усмешкой на губах, не поднимая ресниц, чтобы взглянуть на Гермиону, которая решительно заканчивала своё дело. Если она окончательно потеряла голову, то у него что-то ёрзало внутри, заставляя почти неслышно из-за треска в ушах и не своим голосом прошептать ей в губы:
— Ещё шаг и пути назад нет…
— Его уже нет, — практически не различая её голос, слышит Том и выпрямляется на коленях, утягивая Гермиону вверх, из-за чего ей приходится запрокинуть голову так, что передавливает глотку.
— Это отвратительно, — эхом звучит его ответ, тонущий в треске и громком дыхании обоих.
— Но хочется, — добавляет она, снова давая ощутить блуждающую улыбку его губам.
Вдруг он резко отстраняется, наконец, открывает глаза, обнажая источающую из них белизну, настолько ослепительную, что видит её в отражение в тёмных глазах Гермионы, но не обращает никакого внимания, хочет что-то сказать, но моментально накрывает влажные губы своими и жадно проникает внутрь, вызывая её танцевать в страстном танце внутренних и потаённых желаний. Пальцы путаются в непослушных волосах, рыщут по изгибам, возвращаясь к волосам, а затем нащупывают пуговицы, стремительно справляясь с ними.
И Гермиона отступает, слабо оседая обратно на диване, разъединяя губы. Том спускается за ней, подгибая колени, и снова завладевает ими, жадно прижимая волшебницу к себе, не давая ни единой возможности ещё раз отступить.
Она дышит ещё тяжелее, пытаясь вдохнуть, начинает колебаться, а комната наполняется каким-то страхом, перемешанным с неудержимым желанием, которое быстро берёт верх, как только Том проникает под расстёгнутую рубашку и касается ладонями округлых плеч, спуская рукава вниз.
Гермиона вздрагивает, замирая и позволяя сделать всё, что ему хочется. Его движения легки, умелы и точны, — они не дают воспротивиться снова, не дают отстраниться, не дают побороть искушение и потушить вспыхнувшее желание, — он чувствует, как она начинает дрожать и непослушными пальцами медленно подниматься к плечам, оголяя их и также спуская рубашку вниз.
И это ужасно приводит в азарт, вызывая хищную улыбку на губах.
Том вонзается зубами в её нижнюю губу, медленно и сладко тянет на себя, сверкая белизной, которая приобретает дьявольский оттенок, пугающий, но притягивающий к себе, и Гермиона не может отвести взгляда. Он ощущает исходящую от неё взволнованность и жгучее любопытство, которое заставляет её играть в эту игру, где Том до умопомрачения, до безумия, до беспамятства сводит с ума. Он чувствует её, как никогда сильно, и ему это всё слишком нравится.
В его ладонях она начинает дрожать ещё сильнее, как только губы плавно спускаются вниз и впиваются в шею, — Гермиона издаёт шумный судорожный вздох и полностью подчиняется выгибающим её рукам, телом прижимаясь к груди, а голову запрокидывая на спинку дивана, полностью обнажая шею, где Том, как властелин, начинает рыскать и завладевать каждым сантиметром, ладонями спускаясь к застёжке лифа за спиной. Ещё немного и она остро чувствует, как спадает одежда и обнажается грудь, отдаваясь сначала холодному воздуху, совсем не отрезвляющему, а потом горячим ладоням, от прикосновения которых Том буквально слышит, как её внутренний голос кричит в беспамятстве от неизведанного ранее касания. Губы спускаются ниже, по ключице к груди, и накрывают своей мягкостью, сначала нежно обхватывая сосок, а затем умело дразня.
Тишину пронзает глухой тянущийся стон, и непослушные пальцы тут же больно вонзаются ему в волосы, сминая их. Её пронзает невыносимое тепло, лавиной обрушившееся и топящее её в горящем вулкане, из которого, казалось, не выбраться живой. Её чувства пронзают Тома насквозь, вызывая безудержное желание обладать этим жаром, вытянуть из неё всё, что в ней есть, без остатка. Ему хочется постоянно чувствовать эту дрожь обнажённого тела в руках, так сладко манящую своей невинностью и искушённым любопытством.
Его губы невыносимо терзают, заставляя сладострастными стонами нарушать тишину, и ей хочется избавиться от этой пытки: безумной, пьянящей, что выводит на грань.
Поднимается выше, находит пересохшие губы и играючи ласкает своими, вырисовывая контур по изгибу уголков, а затем проникает внутрь, уверенно переплетая языки, и выпускает магию, которая проникает в податливое тело, приводит в лихорадочную дрожь и начинает дрожать сам, сгорая от желания.
Он накрывает её своим телом, опускается рядом, жадно рыскает всюду и спускается к животу, чувствуя, как от его касаний он начинает дёргаться, а с губ Гермионы срываться тихий стон. Ладонь быстро спускается к бедрам и задирает юбку, стремительно спуская чулки, затем касается мокрого нижнего белья, и Том понимает, что она буквально на глазах начинает сходить с ума.
Её руки тянутся к ремню, расстёгивают его и штаны, лишь на секунду касаются его желания, и в этот момент он больно прикусывает ей губу, пропадая во всех оттенках цветов и тонах звуков.
Как в порыве безумия, он подрывается, одним резким движением спускает вниз юбку и нижнее бельё, опускается к ней и мгновенно входит, отдавая свой глухой протяжный стон, потонувший в треске тока, Гермионе в губы и ловя её болезненный крик.
Она начинает брыкаться, пытаясь отстраниться, не сдерживая надрывный стон, испытывая шок, но Том неумолимо снова движется ей навстречу, заставляя её распахнуть широко глаза и неотрывно смотреть в ослепительный, как молния, свет зрачков.
— Том… — жалостливо умоляющим тоном произносит его имя, умоляя прекратить пронизывающую боль, прекратить болезненную муку, но трясущимися ладонями тянется к шее за жизненно важным теплом, тянется губами к его, в надежде получить противоядие.
И он делает ещё несколько болезненных толчков, не сдерживая сладострастный стон, пропадая в нестерпимых ощущениях, сверху вниз надменно смотрит в испуганные глаза и даёт плавящее тепло целиком ей, выплёскивая незримые потоки, плавящие Гермиону, словно в раскалённом до жидкого состояния металле.
Она кричит и стонет, задыхается и с дикой яростью сдавливает и царапает ему кожу на груди и плечах, умоляет то убить её, то продолжать пытать. Она теряется в спектре невыразимых ощущений, в смеси невозможной боли и нестерпимого сладкого желания, кусает ему до невыносимой боли губы, пронзает клыками до крови, улавливая тяжёлое дыхание и надрывно кричит ему в глотку, не сдерживая слёзы. Плавящее тепло постепенно заставляет неумело двигаться навстречу, глотая в себе и переживая тупую, тянущую боль, которая медленно уступает проникающему в кровь сладкому яду, отравляющему её полностью, пропитывая всем существом Тома: его жаром, его чувствами, его стонами и рваным дыханием, его желанием обладать ею, выпить её сосуд до дна, его потребностью разбить её на куски и впитать все частички души и магии.
Истерзать её. Воссоединить с собой, превратить в единое и нерушимое.
Сделать её полностью своей.
И он не сдерживает сладостный стон, услышав, наконец, в её стоне сладость.
Дрожащими губами Том прикасается к её губам и вытягивает белую нить, заставляя свои глаза мерцать молниями. Пропадает в невыносимой неге, не видя и не слышала ничего вокруг, ловит молящий голос Гермионы, отдаётся её беспорядочным ласкам рук, трётся пылающей щекой о волосы, глаза, щеки, губы, шею, двигаясь размеренно и чувственно, с блаженной улыбкой ощущая, как она начинает выгибаться ему навстречу, прижимаясь к нему как можно сильнее. Он не сдерживается и закусывает ей губу, слыша болезненный стон, превращающийся в сладострастный, и снова вытягивает нить, беспрерывно, как заблудший путник, нашедший в пустыне воду.
Он больше не может, он больше не терпит, он крепко прижимает к себе разгорячённое тело, изгибы которого так утончёны и умопомрачительны, вонзает ладонь в растрёпанную копну волос Гермионы, оттягивает назад и ускоряется, жадно наблюдая туманным взглядом за тем, как та мечется в болезненном экстазе, полностью и безвозвратно отдавая ему всю себя. Она отдаёт ему магию, отдаёт тепло и жизненные силы, позволяет белоснежным нитям выходить из неё с умоляющими стонами и глухими вскриками.
Неожиданно её взгляд преображается и начинает блестеть, загораясь яркими белыми огоньками.
Том завороженно всматривается в них, ослабляет напор и чувствует, как Гермиона овладевает его губами и слабо отстраняется, показывая схваченную нить и поглощая её со странной улыбкой на губах. Он насмешливо улыбается в ответ, наклоняет голову и проникает к ней, выискивая украденное, ощущая, как искренняя привязанность и необходимость в Гермионе слишком велика и до безобразия невероятна.
С ней хочется быть. Ею хочется обладать. Её хочется иметь всегда возле себя, ощущать её сладость, постоянно проводить ладонями по изгибам тела, раскрывать её тайные и скрытые желания, ласкать и терзать влажные губы, и никому никогда ни за что не отдавать.
Он сделал резкий и глубокий толчок, тяжело дыша, протяжно простонал, судорожно задрожав, и сорвал с губ Гермионы самый сладкий стон, буквально ощущая свою победу на вкус. Она вытянула последний раз из него нить и замерла возле его губ, разглядывая, как он, опуская ресницы, закатывает глаза, пряча белизну зрачков, а через пару секунд расслабляется и перекатывается набок, ни на дюйм не отстраняясь от лица Гермионы.
Чуть позже он замечает, как её колотит, как её губы дрожат в сменяющих эмоции улыбках, но глаза продолжают сверкать молнией и неотрывно с некоторым ошеломлением смотреть на него.
Он мягко улыбается, превращая улыбку в привычную насмешливую, но глаза источают невиданное ей ранее тепло и необъяснимую заинтересованность, выраженную в пристальном, завороженном взоре, от очарования которого Гермиона не может отвести глаз.
— Ещё нужна сигарета? — спрашивает Том, дрогнув голосом, понимая, что до сих пор не слышит себя.
Она качает головой и опускает глаза, но он тут же приближается к губам и оставляет на них словно невидимую печать.
— Ты была девочкой, — хрипло произносит и внимательно разглядывает вблизи каждую черточку её лица.
Она отводит взгляд и приоткрывает губы, но ничего не говорит.
Поток тепла медленно и плавно снова обволакивает её, притупляя трепещущую взволнованность. Том снова наклоняется к ней и с хрипом серьёзно произносит:
— Это хорошо. Потому что моё принадлежать может только мне.
Комментарий к Глава 15. Сегодня ночью
Итак, принимаются ваши пожелания к следующей главе. Чьими глазами рассказать? :)
========== Глава 16. Стать тобой ==========
Комментарий к Глава 16. Стать тобой
Глава не бечена, работает ПБ :)
Конец главы посвящаю тебе, LizHunter ❤️
Том резко открыл глаза, посмотрел в потолок, быстро перебирая в голове события прошедшей ночи и опустил взгляд к распахнутому окну, за которым уже царил день: серый, пасмурный и слишком тёмный. Вдохнув прохладу влажного воздуха, которым наполнилась за ночь вся комната, он повернул голову к спящей рядом с ним Гермионе, внимательно разглядел её расслабленные черты лица и прикрыл веки, подавляя в себе шумный вздох.
Всё казалось каким-то идиотским сном, в котором он оказался игроком в игре Долохова, полностью пренебрежён Дамблдором, неизвестен взрослому себе и брошен в капкан своей же магии с Грейнджер.
Тяжёлые мысли тут же обрушились на голову, заставляя перебирать все известные факты, узнанные буквально за одни сутки.
Чем он занимался до этого несколько месяцев? Пытался разгадать тайну Исчезательного шкафа? Помочь Малфою прикончить Дамблдора? Вынюхивал иерархию Пожирателей смерти и пытался понять, кто же так сильно насолил Руквуду? Носился от псов Тёмного лорда и показывал им зубы? Морочил голову Тонкс, чтобы тупо удовлетворять потаённые желания своей внутренней сущности, которая вечно драла когти и заставляла насытить себя магией?
Какая глупая трата времени и сил!
Том скрипнул зубами, открыл глаза и снова посмотрел на Гермиону.
О чём она подумает, когда проснётся, вспомнит прошедшую ночь и посмотрит ему в глаза? Магия это была или нет?
Нет, он задавал сам себе вопрос: магия была это или нет?
Отголоском прошлой ночи внутри что-то строптиво затрепетало, как в калейдоскопе, в голове пронеслись воспоминания, настолько точные, настолько чёткие, до каждой детали, до каждого судорожного вздоха, до каждого болезненного или сладострастного стона, до каждого пристального взгляда и умоляющего голоса. И всё в мире меркло, не имело никакой важности, никакой значимости по сравнению с тем, как светились белизной глаза, как взгляд различал тысячи оттенков разных цветов и звучали все тона звуков, как ток скрежетал в ушах и сводил с ума, как беснующее чудовище растекалось и плавило все нервы, всю душу, заставляя сердце быстро биться, а дыхание замирать.
Как что-то громоздкое оказывалось за спиной, мягко и тепло обнимая за плечи, обволакивая своей величественностью, заставляя сорваться в пропасть и лететь бесконечно в бездну, где не мелькала ни одна звезда, ведущая к спасению из этого лабиринта.
Том вздрогнул, ощутив, как от воспоминаний возвращается невидимая тень, вновь накрывающая его незримым плотным одеялом, таким необычайно гладким, что хочется нежиться в нём и никогда не позволять этой тени исчезнуть.
И он снова закрывает глаза, расслабляет мышцы лица и пропадает в обнимающем тепле: заманчивом, интригующем, загадочном и приятном.
Это магия, но этого что-то большее, чем её суть. Она дурманит и восхищает. Она делает его сильным и величественным, но дарит ему слабость, которая сейчас лежит рядом с ним.
Или это не слабость?
Том опять открыл глаза и посмотрел на Гермиону, прислушиваясь к её равномерному дыханию.
Она безмятежно спит и, возможно, видит сны: яркие или мрачные, счастливые или облачные, вселяющие радость или опасность. И что бы там ни было, она предпочтёт присутствовать в его жизни, видеть своё призвание изменить этот мир и наслаждаться теми днями, когда он слишком лоялен к ней, обнимает её, раскрывает тайны и дарит ей тепло. Она точно не выносит вечера, в которых он подстрекает её, проявляет свою жёсткость и напористость, пренебрежительно относится и играет с ней в игры, чтобы вновь и вновь разрушить её внутренний мир, который и так разбился вдребезги, был собран по кусочкам и склеен в той форме, в которой ему было нужно.
Такая тонкая, но строптивая душа, вечно бьющаяся надломленными крыльями о прутья клетки, выискивая уже не выход из неё, а лишь воду, чтобы не помереть от жажды. Она уже не видит ничего, кроме замка, что он выстроил в её голове, накрыв тёмной вуалью всё то, что могло бы её завлечь, заставить оступиться и сбежать.
Ей не хватало воздуха? Уже нет, — только его.
Ей не хватало свободы? Она больше не гналась, — её свободой был он.
Ей не хватало тепла? Что же, теперь она получила его сполна.
И глупо думать, что ею овладел только он. Им тоже овладели, его ощутили, его прочувствовали насквозь, его увидели в самых сладких муках и в лучах самой невообразимой победы. Запомнили его невероятно заинтересованный взгляд, источающий магию, его расслабленные черты лица с блуждающим взором и сладкой улыбкой на губах, подаренной только ей, его дрожащий голос и сокровенный, неслышимый никому стон, олицетворяющий коротковременную слабость, покорность природе и мужскому мышлению.
Это отвратительно, но этого хотелось. Даже сейчас.
Том медленно вытащил придавленную головой Гермионы руку и уже собирался подняться, как та зашевелилась, сжала плотно губы и нахмурила брови.
Усмирённая магия почувствовала её пробуждение и то, как после забвения, она снова возвращается к нему своим присутствием, своими эмоциями и чувствами.
И они не безмятежны — они бьются внутри неё, уже устраивают пляску, наверняка прокручивают в голове десятки воспоминаний, напоминают о ночи, кричат о позднем вечере и тянут в глухой и густой лес, из которого ему снова придётся вытаскивать её, чтобы она не сломалась, не бросилась в отчаяние, не сдалась.
Том протянул к ней ладонь, аккуратно кладя на оголённое плечо, приблизился к лицу, ожидая, когда та откроет глаза, и в эту же секунду её ресницы затрепетали и поднялись, а сонный и туманный взор обратился к нему и замер на его тёмных, антрацитовых, как сегодняшнее затянутое небо, радужках.
Она ещё не проснулась, но мозг уже штурмовал, заставляя её метаться и тонуть в разнообразии эмоций, и они укрощают свою пляску, как только его взор теплеет и начинает источать то, что ей уже было нужно.
Никаких срывов, истерик, переживаний и мятежа, — не сейчас, не тот момент. Она должна уже быть готова ко всем тяжестям последствий, которых не так много. И сегодняшнее утро должно показать плоды того, как он изменил её, изменил её жизнь, изменил её внутренний мир.
— Привет, — почти не слышно Гермиона зашевелила губами в коротком слове.
Ему ничего не оставалось, как выразить слабую и успокаивающую улыбку.
Она перекатилась на спину, не отводя от него сонного взгляда, а затем опустила глаза на распахнутое окно.
Ей было холодно, а внутри странно и противоречиво. Она не знала, как нужно себя чувствовать после такого, что нужно сделать и что произнести дальше.
Том в своей манере не смел нарушать тишину, наблюдая за тем, как она себя поведёт. Ему, как всегда, было интересно проследить за ней, дать возможность выразить настоящую себя, столкнуть в её голове иллюзорные идеалы, в которые она обычно бросала себя. И это был повод заколебаться: удалось ли ему слепить её полностью под себя или нет?
Это напомнило, как егопризрак метался в догадках: сделал ли он достаточно, чтобы она осталась рядом с ним? Тогда он приложил немало усилий и результат, всё-таки, удовлетворил. Сейчас же усилий было приложено ещё больше, но до конца ли она смогла принять себя такой, какой её раскрыл Том?
Разумеется, она же в тот раз даже смогла преодолеть свою боль, хоть и не без его помощи. Правда, речь уже шла не о возврате в настоящий день, а о жизни её друга. Но что ему мешает снова помочь ей?
— Мне холодно, — наконец, произнесла она хриплым голосом, медленно натягивая на себя одеяло до нижней части лица.
Том нащупал в диване палочку и плавно закрыл окно, продолжая молчать и ждать. Сначала Гермиона скользнула по комнате пустым взглядом, затем посмотрела поверх одеяла, а после встретилась с его взором, который, как обычно, ничего не выражал, что всегда приводило её в смятение.
И ей стало не по себе.
Она не имеет представления даже, что говорить в таких ситуациях. Её волнует сейчас абсолютно всё: и слова Дамблдора, и проведённая ночь с Томом. И что же возьмёт верх?
Жажда.
Она медленно повернулась к нему и просунула под одеялом руку к его запястью, даже не сжала, но коснулась, словно проверяя прошедшую ночь на действительность.
Это рассмешило и заставило дальше не предпринимать ничего, а спокойно выжидать её следующих шагов, ведь это так любопытно: заставлять её колебаться, выбирать правильный шаг, правильный жест и слово.
Она не вынесла взгляд, смутилась, но не разъединила касание, опустила ресницы и тихо вздохнула.
Ей было больно как морально, так и физически. Том чувствовал, как от любого движения её пронзает тупая тянущая боль, напоминающая о безумстве темноты и заставляющая едва заметно дрожать. Её тело совсем не отошло от шока и всё, абсолютно всё, напоминало ей об этом.
Что же, если он вполне разучил её моментально приходить в разбитое состояние и пускать сопли в ту же минуту, когда она чувствует безысходность, то её смущение никуда не делось. Кажется, этого в ней было не отнять.
— Смелее. Выброси страх.
Она снова подняла на него взгляд, пристально рассмотрела неподвижные зрачки, чуть сжала губы, размышляя о чём-то своём, и, наконец, немного приподнялась, чтобы приблизиться к нему. Её лицо исказилось от боли, она поморщилась и упала головой на подушку, так и не достигнув цели.
Том тут же показал насмешливую улыбку, сам наклонился к ней и выразил всю невинность взглядом.
— Больно?
— Бывало больнее, — хрипло отозвалась она.
Тот выгнул бровь, ожидая продолжения.
— Я ещё помню, как ты тащил меня через половину школы с раненой ногой и применял непростительное заклятие.
Прекрасно, она нашла интересный способ, как избавить себя от крайностей — поиронизировать. Это было оригинально и совсем не в её стиле. Это было в его стиле, и она уже примеряла его на себя.
— Мог бы и предложить что-нибудь от этого…
— Клин клином вышибают, — легко отозвался Том, продолжая сохранять невинность во всём выражении лица, а внутри удовлетворённо подмечать, как манера её общения совсем изменилась с момента, когда они встретились впервые.
— Только не говори, что мне следует тебя послушать, — быстро проговорила Гермиона и неожиданно тихонько засмеялась.
Он расслабился и отвёл взгляд в сторону, понимая, что и правда приложил достаточно усилий на то, чтобы поменять все её реакции на события: даже те, что ей не приходилось переживать.
— Следует, но, боюсь, тогда мы упустим самое важное, — спокойно отозвался Том, отстраняясь от Гермионы, чтобы встать с дивана. — Поднимайся, нужно придумать чай, достать свежую газету и обсудить всё.
Её нисколько не задели его приоритеты, его отношение, словно ничего между ними не происходило, она даже не бросилась в смущение или разочарование, а лишь, наоборот, заинтересованно сверкнула глазами, наблюдая за тем, как Том натягивает брюки, рубашку и быстро застёгивает ремень и маленькие пуговицы. Спустя несколько секунд, поморщившись, она оттолкнулась от подушки и издала страдальческий стон, который быстро утих.
— Тебе нужно пройтись, — быстро сказал он, поправляя воротник помятой белой рубашки.
— Мне нужна ванная, — не согласилась Гермиона, на что Том усмехнулся, применил к одежде выглаживающее заклинание и отвёл в сторону лукавый взгляд.
— У тебя есть десять минут, пока я не вернусь, — ответил он, обув туфли и направляясь из гостиной. — Из комнаты первый поворот налево.
— Куда ты? — тут же спросила та, полностью принимая сидячее положение, прячась под одеялом.
— Ты собираешься остаться голодной? Или ты уже научилась насыщаться только мной? — серьёзно спросил он, затем тут же показал яркую озорную улыбку и скрылся в прихожей.
Гермиона закатила глаза и отвернулась, не сдержав слабую улыбку: если у неё есть только десять минут, то не стоит терять ни секунды.
Том вернулся ровно через десять минут в руках с газетой, двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми струился манящий пар, и пакетом чего-то горячего. Гермиона только-только вышла из ванной комнаты, тряся влажными волосами, потемневшими от воды, и сразу же подошла к Тому, как только услышала хлопанье входной двери.
— Шоколад? — удивилась она, забирая два стаканчика из его рук.
— Я ошибся? — осведомился он, поднимая взгляд с ладоней, отобравших у него напитки.
— Наоборот, очень кстати. Не знаю, как в твоё время, но сейчас в Хогвартсе не дают горячий шоколад, — ответила Гермиона, заходя в гостиную.
Том прошёл за ней следом, положил пакет на стол и указал ей на него, а сам достал сигарету, сел рядом и открыл газету. Несколько минут он молча бегал глазами по печатному изданию, чтобы получить последние новости, пока Гермиона распаковывала еду и выкладывала на стол.
— Том, — обратилась она, когда уже присела напротив него.
Он чуть опустил газету и посмотрел поверх неё.
— Когда ты вернёшь меня в школу?
— Ты переживаешь, что хватятся тебя? — спокойно поинтересовался он, складывая газету на стол, убедившись, что там нет ничего интересного.
— Могут заметить моё отсутствие, если уже не заметили.
— Разве у вас сегодня не поход в Хогсмид? По-моему, ничего необычного нет в том, что ты решила уйти без своих друзей или остаться в библиотеке, зарываясь в книги.
— Гарри уже рассказал о том, что ты спрашивал у Слизнорта о крестражах, и в любой момент… — она прервалась, не решаясь закончить мысль.
— Говори, — требовательно сказал Том.
— Дамблдор уже знает, где один из них, и, если я не ошибаюсь, хочет взять его с собой, — наконец, досказала Гермиона.
— И когда ты собиралась сказать мне об этом? — затягиваясь сигаретным дымом, продолжил он ровным тоном.
— Я не хотела говорить тебе, пока не узнала, что на самом деле придумал Дамблдор, — честно призналась она.
— Значит, захотела поиграть в двойного шпиона, — после полуминутной тишины выдохнул Том.
— Том, я… — начала Гермиона, отодвигая от себя тарелку с горячими сэндвичами, но тот махнул рукой и бросил на неё пронзительный, вызывающий опасение взгляд.
— Тебя спасает только одно — что я тоже не знал всю истину происходящего.
Он резко поднялся из-за стола, прошёл несколько размеренных шагов, остановился, покачав головой, чтобы утихомирить нахлынувшее раздражение, затем повернулся к Гермионе и произнёс:
— То есть ты с удовольствием носилась за мной, пыталась вызнать как можно больше обо мне и о чём я знаю, но при этом не говорить мне о том, что знаешь сама.
— Нет, я…
— Ты помнишь условия, с которыми я отпустил тебя в настоящий день? Ты помнишь, что было сказано тебе перед возвращением?
Гермиона больше не пыталась что-либо сказать, а лишь чуть вжалась в спинку стула, вцепилась в него пальцами, а сердце так громко застучало, что его удары эхом отдавались в голове Тома.
— Следовало оставить тебя там навечно, а самому никогда не появляться здесь, — продолжал он ровным, пугающим тоном, от которого та ошеломлённо распахнула глаза, не смея отводить от него взгляда. — Уверен, мой любвеобильный призрак с удовольствием проследил бы за тем, как ты сходишь с ума, а может быть, превращаешься в безжалостное чудовище, пытающееся драться не только с однокурсниками, но и с преподавателями. Хотя прости, я забыл, что такой опыт у тебя уже был.
Та побледнела от услышанного, приоткрыла рот, но так ничего не смогла сказать.
— Как думаешь, сошла бы ты с ума или стала безжалостной убийцей, которого ты постоянно видишь во мне? — насмешливо и ядовито продолжал Том, подходя к ней вплотную и заставляя поднять на него голову. — Полагаю, второй вариант уже более правдоподобен, иначе в твою голову не пришла бы реальная идея, как осуществить двойной шпионаж. Ты уверена, что шляпа отправила тебя на нужный факультет, милая?
— Том, я ничего о тебе не говорила никому…
— Да, но при нужном случае обязательно сказала бы. Например, смерть Дамблдора, чем не повод? Больше великого защитника не будет, и вы останетесь без какой-либо помощи. Только не говори мне, что ничего не рассказала бы после смерти Дамблдора, если бы не знала о настоящих его планах, — фыркнул он, затем наклонился к Гермионе и преобразил раздражение в самую чистейшую невинность, зная, как быстрая смена его масок приводила её в смятение, затем мягко продолжил шептать: — А знаешь, что я бы сделал тогда с тобой? Только подумай, Грейнджер. Представь на секундочку.
— Том, прошу тебя…
— Это я прошу тебя рассказать мне всё, что ты знаешь. Это единственный шанс и советую воспользоваться им, иначе всё закончится так, как это вечно заканчивалось в твоём постоянном дне.
Он чувствовал, как что-то начинает щекотать нервы и не даёт прийти в себя, сдержать вспышку гнева, успокоиться и оставить это. Ведь ничего страшного не произошло и уже не могло произойти — Гермиона полностью доверилась ему и больше не врала, — но что за чёрт не позволял остановиться?
— Я сказала тебе правду, ты её услышал и…
— Да, я её услышал, — согласился он, ядовито улыбнувшись, — только отвратительно то, что близость со мной заставила тебя сделать это.
Её глаза округлились, а затем вспыхнули обидой, сама она поднялась со стула и дрогнувшим голосом отозвалась:
— Что ты несёшь? Причём здесь?..
— Может мне следует повторить, и ты скажешь ещё что-нибудь интересное, что скрывала от меня?
Он схватил её за грудки и притянул к себе, пронзая насквозь вспыхнувшими гневом и появившейся жаждой в глазах.
— Том, тебе нужно успокоиться и… — умоляющим тоном начала она, не сопротивляясь встряхнувшим её рукам, прекрасно зная, что это бесполезно.
А он не мог остановиться.
Внутри что-то протяжно рычало, заставляя звереть, а вонзившиеся в него когти изнутри, казалось, раздирали плоть и подогревали желание разодрать также и Гермиону.
Он резко крутанул её в сторону дивана, вцепился в шею и притянулся к пересохшим губам, прошептав:
— Если я сказал, что мне нужно говорить всё, значит, мне нужно говорить всё.
Его пальцы сдавили тонкую кожу, заставив Гермиону тихо вскрикнуть.
Но она не растерялась. Её дрожащие руки поднялись к нему, мягко коснулись шеи, а взгляд выразил полную сосредоточенность на нём, — он заставил его остановиться и завороженно наблюдать за ней, за её блеском в зрачках, и успокаиваться от тепла нежных рук, что медленно спустились к плечам и остановились, слабо сжимая их через рубашку.
— Не нужно насилия, Том, — тихо и прерывисто произнесла она, понимая, что смогла заострить на себе внимание. — Я и так дам всё, что ты попросишь.
Гермиона просунула руки ему за спину и притянулась на цыпочках к тонким губам, затем повернулась к ним щекой и шумно выдохнула в шею.
Том заколебался, нащупав грань, где проходит самообладание между рассудком и звериным инстинктом. С одной стороны хотелось броситься в пропасть и подчиниться зверю, бушующему внутри, а с другой — полностью контролировать себя.
Он уткнулся ей в волосы и шумно выдохнул, закрыв глаза, отвечая тем же теплом, что и она давала ему.
— Я не знал, как остановиться, — как извинение произнёс он, наконец, чётко расслышав свой голос среди царапающего гула.
Гермиона медленно отстранилась и неуверенно улыбнулась, закусив нижнюю губу, затем как можно спокойнее произнесла:
— Я ничего не скрываю от тебя, Том. Об этом я узнала накануне и не успела тебе рассказать. Вспомни сам: жучок для Снейпа, подслушанный разговор с Дамблдором, а потом ночной налёт к Руквуду, а когда были здесь… ты попросил ничего не говорить до утра.
— Принеси шоколад, — только и сказал он, кивнув на стол.
Гермиона отвернулась, подошла к столу и взяла два стаканчика, один из которых протянула ему.
— Иди, ешь.
— Кусок в горло не лезет, — призналась она, обеспокоенно рассматривая Тома, отчего он почувствовал невидимое тепло и заботу, тонко рвущиеся в его сторону.
Он слабо усмехнулся и сделал глоток, — не одной ей в горло кусок не лезет.
— Я знаю, чем это вызвано, Том, — спокойно начала Гермиона, дёргая его за запястье в сторону дивана — они оба сели — и продолжила: — Ночью ты отказался это обсуждать, лишь потому что не знаешь, что предпринять и как поступить. Ты в растерянности. И это приводит тебя в бешенство.
— Тогда не стоит лишний раз напоминать мне то, что приводит меня в бешенство, верно? — подняв уголок губ, отозвался он и достал сигарету.
— Есть ещё кое-что, — с неуверенностью отозвалась Гермиона. — Твоя сущность, как никогда, проникла к моей и позволила полностью ощутить весь спектр твоих эмоций. Понимаешь, о чём я говорю?
Том нахмурился, сообразив над одной догадкой, которую та слово в слово озвучила:
— Стать тобой.
— Я уже думал над этим, — почти незаметно кивнул он, затягиваясь дымом. — И каково это, расскажешь?
Гермиона хмыкнула, посмотрела на свои ладони и снова подняла голову на Тома.
— Необычно. В какой-то момент мне показалось, что я стала тобой, посмотрела на всё твоими глазами и ощутила… хм… вседозволенность?
Том не сдержал смешка.
— А что ещё?
— На тебя магия действует сильнее, чем на меня.
— Потому что на меня действует именно магия, которая желает забрать своё, сидящее в тебе. А у тебя влюблённость, которая срывает тебе крышу, — легко объяснил он, не упуская из виду любую реакцию на его слова.
Гермиона вскинула брови и насмешливо спросила:
— Значит, ты по-прежнему утверждаешь, что я лишь твой соучастник?
— Нет, но утверждаю, что тебя уносит от меня целиком, — ответил Том, сверкнув озорным взглядом, и, увидев, что та собирается возразить, добавил: — Если бы ты не влюбилась, мой крестраж не смог бы активироваться и перетащить меня сюда, так что не спорь.
— Если бы ты не был мною хотя бы заинтересован, то твоя магия тебя так не пытала бы, — отпарировала Гермиона.
— С чего ты взяла?
— Я нашла кое-что, — загадочно улыбнулась она и удовлетворённо посмотрела ему в глаза, заметив, как в его зрачках заплясал огонёк любопытства.
— Где?
— В апартаментах Слизерина. Ты был очень увлечён поисками про этот шкаф, поэтому я решила всё хорошо обдумать и потом рассказать тебе о своей находке.
— Продолжай, — напряжённо отозвался Том, ожидая услышать, наконец, правду о таком странном явлении, как чудище, приводящее его в бесконтрольность.
— В общем, это не совсем то, что происходит с нами, но довольно интересное описание особенности сути волшебства в каждом волшебнике. То, что твоя частичка привязалась ко мне, не говорит о том, что ты стал слабее или что-то в этом роде. Наоборот, твой кусочек души вцепился в меня, потому что моя влюблённость сцепила тебя со мной, и теперь вся сила и энергия, что есть во мне, может быть использована тобой где угодно и когда угодно. Что касается меня, то…
Гермиона замолчала, выдержала паузу, словно собираясь с силами, и закончила:
— …твоя магия, находящаяся во мне, действует, как инъекция, расползаясь и оставляя, так называемые, антитела, которые заставляют мою магическую сущность изменяться, влияя на мою личность, характер, поведение. Проще говоря… становиться тобой.
Том не сдержал удивления, потому выразительно приподнял бровь, ожидая продолжения.
— В общем, дело в том, что этот процесс необратим.
— То есть необратим? Ты хочешь сказать, что даже при всём желании никто из нас не сможет избавиться от этого?
— Можно сказать, нет. Есть только один способ, и его может сделать только тот из нас, кто влюблён, то есть я, потому что я своей влюблённостью зацепила твою магическую сущность, которой так старательно ты одаривал меня.
— И что ты должна сделать, чтобы избавиться от этого?
— Расколоть свою душу на части и ту часть, что влюблена, вложить в предмет. Другими словами, создать такой же крестраж, какой создал ты.
— И что после этого будет со мной?
— Ничего. Тебя перестанет тянуть ко мне, ты станешь собой, без всякой там магической силы, что до этого магия вбирала из меня и передавала тебе. А я просто перестану любить, и вообще никого не смогу полюбить.
— И? — вытягивал из неё продолжение Том.
— Ты в самом деле думаешь, что я пойду кого-то убивать лишь ради того, чтобы избавиться от тебя?
— Согласись, это заманчивая для тебя перспектива, — лукаво улыбнулся он.
— Мне кажется, она для тебя звучит более заманчиво.
— Нет, я даже не собирался искать способ избавиться от тебя, так что… Как ты нашла?
— Случайно попалась книга, я её мельком пролистала и наткнулась на раздел, в котором идёт речь о связи магии и души посредством увлечения или влюблённости. В общем, если я была бы не способна тебя заинтересовать, то есть моя душа не способна, то тогда вообще ничего не получилось бы.
— Ты бы не влюбилась.
— А ты бы не смог заинтересоваться мной. Это что-то наподобие “родственная душа” или “две части одного целого”. Важно, чтобы подходило.
— Иначе, как я понимаю, невозможен инъекционный процесс, превращающий тебя в меня, — утвердительно заключил Том.
— Верно, я тоже об этом подумала, — кивнула Гермиона.
— Ты совсем не та, за кого себя принимала и пытаешься до сих пор принимать. Убедилась?
— Я уже не пытаюсь себя принимать за ту, кем думала, что являюсь, Том, так что за это можешь быть спокойным, — коротко улыбнулась она и добавила: — Единственное, что я не нашла — это нити, которые находятся внутри нас. У меня есть предположение, что это сродни энергии только в физическом обличии, и она есть у каждого человека, мы обсуждали это, но нет способа или заклинания, чтобы выдернуть её из волшебника. Это не душа, что вытягивают из тебя дементоры, но принцип один и тот же. Почему у нас это получается, почему начинают гореть белым глаза и что это значит — я не знаю.
— Ты хочешь сказать, тебя не пугают твои трансформации? Тебя не пугает то, что моя сущность расползается внутри тебя? Что ты медленно, но верно становишься похожей на меня? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Том.
— Даже если и так, то что я могу сделать? — нисколько не взволнованная этим отозвалась Гермиона, пристально посмотрев ему в глаза.
— Крестраж, и проблема решена.
— Поздно, Том. Так или иначе, твои частицы уже есть во мне и с созданием крестража они никуда не исчезнут, просто сейчас их становится больше. Прежней мне уже не стать, поэтому… — Гермиона прикрыла глаза, словно сохраняя самообладание, затем открыла их и прямо посмотрела на собеседника. — Сегодня ночью я решилась на это только потому, что это ускорит процесс: моральное сближение лучше всего достигается таким путём. Это волшебство на ментальном уровне человека.
— Значит, ты специально всё это начала. Ты хочешь быть мной? — насмешливо улыбнулся Том, сдвинув с неверием брови, внимательно изучая лицо Гермионы.
— Я хочу, чтобы это произошло быстрее. Лучше так, ведь это неизбежно, — спокойно отозвалась она.
— А где же твоя строптивость? Неверие? Попытки найти другой выход? — с сарказмом поинтересовался он.
— Зачем тратить время на то, что невозможно исправить? Кажется, так ты всегда считал.
Том откинулся на спинку дивана и сделал глоток уже остывшего шоколада, краем глаза заметив, как Гермиона повторила за ним.
— Знаешь, иногда в безвыходных ситуациях приходится искать выход. Иначе, на твой взгляд, у меня нет никаких шансов разомкнуть эту чёртову петлю.
— Честно говоря, я не совсем поняла, как это действует, — призналась та и снова сделала глоток.
— Я сделал крестраж в сорок седьмом году и, видимо, позднее спрятал его в Хогвартсе, где ты имела счастье найти его. Это притянуло меня сюда, но Долохов уже знал об этом. Как ты поняла, петля повторяется чёрт знает который раз, и Антонин чёрт знает который раз пытается мне помочь, но не может разорвать её. А всё почему? Потому что есть один единственный выход: отправить кого-то в прошлое. Но это невозможно. Думаешь, я не буду искать способ?
Гермиона с сочувствием вздохнула, посмотрев на стаканчик в ладонях.
— Всё не имело бы смысл, если такое невозможно. Думаю, если существует магия, которая из прошлого способна выдернуть человека, то однозначно есть магия, которая сделает всё наоборот. Согласна?
— Это вполне логично, — кивнула она, не поднимая на него задумчивого взгляда. — Здесь нужно найти способ. Всего лишь.
— Да, я оказался в будущем с помощью крестража. Значит, отправиться кому-то в прошлое можно только с помощью него, — выразил свои умозаключения Том.
— Сомневаюсь, что, даже если я создам себе крестраж, то с помощью него смогу оказаться в твоём времени, неподалёку от тебя и в нужный момент.
— Верно, поэтому должна быть связь с моим крестражем, и что-то мне подсказывает, что эта магия — некий ключ к разгадке.
— Тогда я не поняла, причём здесь Долохов? Разве не он только может поменять твоё прошлое?
— Знать бы мне, что я писал ему в письме, когда вернулся в начало петли в предыдущий раз, — слабо улыбнулся Том.
— Нужно было спросить у Руквуда, — предложила Гермиона, но была перебита.
— Нет, боюсь, Руквуд уже не поможет. Все его знания были уже сведены к нулю и, как я понял, он был готов к тому, что Долохов прочистит ему мозги, только Август оказался не дурак и написал себе записку, чтобы случайно найти её и прочитать, а затем рассказать об этом мне, когда я приду к нему.
— Откуда ты узнал об этом? — удивилась Гермиона.
— Увидел, пока изменял память. Долохов сразу же исключил возможность Руквуду знать о чём-то, но вот прокол — он подготовился к этому.
— Но почему и Руквуд тебе помогает? Ты же убил его сестру!
— В последней вариации событий, да, однако ты верно подметила, что помогает. Я не уверен, что в предыдущий или любой другой раз Астрид была мертва. Каждую петлю Долохов отсекает всё лишнее, сужает круг и приближается к ответу: как помочь мне изменить петлю и выйти из неё. И раз я дошёл до того, чтобы он мне ничего не говорил в этом времени, убрал почти всех свидетелей и разгадал секрет, заключающийся в том, что нужно отправить в прошлое человека, то, мне кажется, остался последний шаг: разгадать как это сделать.
— Почему бы Долохову, наоборот, не рассказать всё тебе, и вы бы что-нибудь нашли?..
— Вот и я не понимаю, почему я в прошлый раз, перед тем как вернуться и всё забыть, и стать вот таким вот Волан-де-Мортом, не разрешил ему ничего говорить мне. Может быть… тогда попытка была неудачной и меня ждала здесь смерть? Может быть, я залез не туда и не в то дело?
— Даже Дамблдор не беспокоится о твоём появлении, — заметила Гермиона, и Том почувствовал, как от разговора о нём у неё стало сжиматься сердце.
— Именно, что не беспокоится. Этот старик знает о волшебном мире больше, чем кто-либо другой…
— А если у него спросить? Ну, то есть я могу подумать, как это сделать, чтобы Гарри узнал, и Дамблдор ничего не заподозрил.
— Ты так шутишь? — усмехнулся Том и покачал головой. — Любое упоминание такой ситуации заставит его подумать обо мне, а дальше… дальше может быть всё, что угодно.
— Но откуда-то нужно вызнать информацию, как разорвать эту петлю!
— В любом случае, это как-то связано с крестражами и этой магией, имеющей между нами физическое проявление, — заключил Том, опустил взгляд на палец, на котором был единственный крестраж — кольцо, — унесённый из его времени в будущее, и продолжил соображать. — Полагаю, даже здесь меня убить будет не так просто. И то, что часть моей магии находится в тебе, также заставляет задуматься: способен ли я исчезнуть, пока жива ты вместе с моим клочком?
— То есть меня нужно убить, чтобы ты смог исчезнуть назад?
— Я рассматриваю все варианты, Гермиона, и пока ничего не утверждаю.
Она заметно занервничала и стала теребить пластиковый стаканчик в задумчивости. Том усмехнулся и протянул к ней руку, взялся за запястье.
— Даже если так, какой смысл мне убивать и возвращаться назад, если петля так и осталась?
— Твой Долохов может пронюхать эту тему и быстренько расправиться со мной, — предположила Гермиона, немного успокоившись.
— Если так посудить, то мы все оказались на шахматной доске и играем насмерть, не видя, где фигурки наших союзников, а где противников. И ты, и я, и Долохов, и Волан-де-Морт, и Руквуд, и Поттер, и Дамблдор, и Снейп… В любом случае, я не вижу пользы в твоей смерти. А в мире, куда я вернусь назад, наконец, когда-то разорвав эту петлю, ты появишься обычной девчонкой, если ещё появишься, и я даже не буду знать о тебе.
Гермиона закрыла глаза и поморщилась, справляясь с появившейся притупляющей болью, которая эхом отражалась внутри Тома.
— Лучше так, — добавил он, — чем как сейчас есть, верно?
Она медленно кивнула, глубоко вздохнула и допила шоколад, затем потрясла пустым стаканчиком и поставила его на пол.
— Ты давно не куришь, — только и произнесла она.
— Хочешь покурить? — спокойно поинтересовался он.
— Я знаю, что это не успокаивает, но лучше будет отвратительно от вкуса, чем от мыслей.
Том показал слабую улыбку и достал пачку сигарет, протянул одну Гермионе, а другую зажал губами.
— Нужно, чтобы Волан-де-Морт оставил в покое Гарри, — затянувшись дымом, сказала Гермиона и поморщилась, едва сдержав кашель.
— Я знаю, — кивнул тот, убирая пачку в карман. — В данный момент это единственное, что можно пока сделать. Очень скоро Дамблдор умрёт, твой Поттер уедет домой и останется без защиты. Вам глупо возвращаться в школу. Там вас будет ждать смерть.
— Нам придётся прятаться, — чуть подумав, согласилась Гермиона, выпуская антрацитовый дым.
— Учти, хоть тысяча волшебников тебя будет охранять, всё равно ты не останешься рядом с ними. С одним мной будет безопаснее даже здесь, нежели там, где будет Поттер.
— Я уже говорила, что не оставлю Гарри, — спокойно возразила Гермиона.
— Да, и я говорил, что не оставлю тебя там, где больше всего тебе угрожает опасность. В любом случае, пока жив Дамблдор, мы не можем ничего предпринять.
— Когда пойдёшь к Волан-де-Морту?
— Думаю, сегодня же. После того, как отправлю тебя в школу.
— А как ты это сделаешь? Кстати, как ты вообще попадаешь туда?
— Это секрет, который лучше никому не знать. Для безопасности того, кто мне помогает, — объяснил Том, докуривая сигарету.
— Это не враг?
— Нет, для тебя это не враг, — коротко улыбнулся Том и передёрнул желваками. — К тому же…
Разговор прервал громкий стук за окном.
Первым поднялся Риддл и сразу же подошёл к окну, открыл его и впустил большую сову, держащую в клюве конверт.
— Что это? От кого? — спросила Гермиона, оказавшись рядом с ним.
Том молча выдернул пергамент, распечатал его и бегло прочитал:
— “Малфой починил шкаф. Сегодня школа будет пустой. Они уже идут”.
— Что значит пустой? — не поняла Гермиона.
— Это значит, что Дамблдора не будет на месте, но когда он вернётся, его ждёт смерть.
— Но Гарри должен был… — хотела возразить Гермиона.
— Значит, именно этим вечером твой Гарри отправится за крестражем с Дамблдором, а когда вернётся, позволит себя убить.
Гермиона сделала шаг назад, затаила дыхание и тупо уставилась в глаза Тому.
— Но может прийти Волан-де-Морт, и тогда…
— Он не придёт, потому что вместо него приду я, — отрезал Том, затем кинул письмо на стол, быстро подошёл к шкафу и распахнул его.
— Что нужно делать мне? — быстро затараторила Гермиона, следуя по пятам.
— Быть со мной рядом, — отозвался он, надевая взятый из шкафа чёрный плащ.
— Но как мы узнаем, где появится Дамблдор и где встретит его Малфой с другими?
— Нам нужно проследить за ними. Идём.
Они быстро вышли в прихожую, Том открыл дверь, и оба оказались на улице под затянутым мрачными тучами. Наложив заклинание, они вышли к дороге, завернули в другой переулок, и Том утащил Гермиону в темноту.
Перед ними предстал тёмный и густой лес, в котором уже не видно ни зги.
— Где мы? — шепнула Гермиона, крепче взяв Тома за руку.
— В Запретном лесу, далеко от замка. Недавно я трансгрессировал здесь, потому знаю, как вернуться назад.
— Сколько нам идти?
— Будем надеяться, что успеем к возвращению Дамблдора, — поморщился Том и прибавил шаг.
Они чуть ли не бегом направились сквозь густую чащу, время от времени замедляясь, прислушиваясь к лесному шуму и замечая мелких зверей, что встречались им на пути. К счастью, им не довелось встретить никого, кто мог бы вызвать опасность, и вышли на пригорку у замка только когда над школой уже сгустились мрачные сумерки.
Уставшие от быстрой ходьбы, Том и Гермиона быстро поднялись к школьному двору, предварительно оказавшись под дезиллюминационными чарами, и стали обходить школу, размышляя, как оказаться внутри.
— Наверное, нужны мётлы, — предложила Гермиона. — Астрономическая башня открыта.
Том закусил губу, немного подумав, затем махнул рукой и позвал за собой. Вдвоём они неслышно обошли часть территории, и вдруг Том резко остановился. Гермиона тоже остановилась, услышав какой-то крик.
— Что это? — тяжело задышала она.
— Астрономическая башня, — указал Том наверх, сняв чары невидимости. — Они там.
Они не видели ничего, но точно знали, что крик раздавался оттуда.
— Что нам делать.
— Уже ничего, Гермиона. Просто ждать. Может быть, уже убили.
Том подошёл к каменной стене громадного замка, прислонился к ней и достал сигареты, протягивая одну из них волшебнице. Та не отказалась, взяла её чуть дрожащей рукой и задрала голову наверх, пока тот подкуривал ей.
— Ты уверен, что Волан-де-Морта там нет?
— Абсолютно, — ровным голосом отозвался Том. — Он знает, что у меня есть другой способ, как попасть в школу.
Но Гермиона всё равно сильно нервничала, постоянно затягиваясь сигаретой.
Так они простояли в тишине не меньше десяти минут, закурили по второй сигарете, прислушиваясь к любому шуму.
Внезапно где-то в небе озарилась зелёная вспышка, а затем появилось очертание черепа со змеёй.
— Чёрная метка, — тихо прошептала Гермиона, чувствуя, как сердце оказалось в глотке.
Том подошёл и обнял её за плечи, коротко взглянув на неё, а затем на огромную чёрную метку, плавно двигающуюся в тёмном антрацитовом небе. Затем они оба заметили, как что-то сорвалось с Астрономической башни и стремительно приближалось вниз.
— Это… — с придыханием начала Гермиона и замолчала, не в силах продолжить дальше.
Том ещё крепче прижал к себе дрожащую Гермиону после того, как мёртвое тело мешком упало на землю с глухим, неприятным звуком, и глубоко вдохнул табачный дым.
— Вот и всё, Гермиона, — тихо прошептал он, глядя издалека на обездвиженное тело Альбуса Дамблдора. — Началось.
========== Глава 17. Противоречивость ==========
Гермиона повернулась к нему и лбом уткнулась в грудь, непослушными пальцами выпуская недокуренную сигарету.
Том сдержал тяжёлый вздох и продолжил смотреть в озарившееся чёрной меткой небо, время от времени затягиваясь дымом. Он медленно провёл по плечам Гермионы, мягко прижимая её к себе, смял ей волосы и опустил подбородок на макушку.
Итак, это совершилось неожиданно быстро, он даже не успел подготовить несколько вариантов, что им делать дальше, потому нужно было сразу сосредоточиться и уже определиться со следующим шагом.
Но в голову ничего не приходило.
Ему нужно оказаться у Волан-де-Морта и рассказать о Снейпе, но поверит ли он теперь, если Снейп и так должен был убить Дамблдора по его поручению? Показывать воспоминания было слишком опасно, потому что в них была Гермиона, а Волан-де-Морту видеть её ни в коем случае нельзя — это так же заставит усомниться в том, что Том не ведёт двойную игру.
Забавно выходит, что Том, что Снейп, что Долохов, что Гермиона — все они ведут двойную игру, и как понять, кто из них на чьей стороне? Что, если в сокровенных мечтах и планах совсем не то, что кажется Тому?
Сможет ли Волан-де-Морт встать против самого же себя, поверив тому же Снейпу?
Сможет ли Снейп убедить своего повелителя в верности, пряча в рукаве парочку козырей, или ему придётся бежать?
Сможет ли Долохов удержать связь с Томом или рано или поздно обо всём расскажет Волан-де-Морту, имея уже тысячу доказательств того, что Том гнёт свою линию?
Осталась ли ему верна Гермиона, или она никогда не была с ним откровенна?
Том опустил взгляд на её растрёпанные волосы, распушившиеся от долгой ходьбы по лесу, а затем снова поднял на сияющую метку.
Она точно ему верна, и он убедился в этом, когда она сделала несвойственный и совсем непохожий на неё поступок — решила не сопротивляться, а смиренно и быстро уподобиться ему.
Но дальше он не знал, кому можно доверять и чего ожидать от каждого, кто замешан в этой странной и интригующей игре. Чьей? Чья это игра?
Возможно, каждый считает, что это их игра и по их правилам, но Том не дурак — он точно знает, что зависит от Долохова и попал в интриги Дамблдора, а остальные… плевать, что будет с остальными.
Важно сейчас принять правильные решения.
Всё-таки, может ли он оставить здесь Гермиону или ему следует уже немедленно забрать с собой?
Если забрать с собой, то она может потерять доверие друзей, связь с ними прервётся, и тогда он ничего не будет знать о том, что происходит с Поттером и остальными, кто собирается дальше защищать его. Если оставит здесь, то неизвестно насколько быстро Волан-де-Морт смахнёт всю защиту с замка и окажется в школе, чтобы прикончить Поттера, которого Грейнджер наверняка будет защищать.
Итак, у него есть несколько минут, чтобы принять решение.
Гермиона отстранилась от груди и подняла на Тома глаза, которые, к его удивлению, не были даже увлажнёнными от слёз.
— Что теперь? — хрипло, но твёрдым голосом спросила она.
Том ещё несколько секунд поразмышлял, затем выпрямился и с щелчком выбросил бычок.
— Идём, я провожу тебя в замок. Завтра утром ты отправишь мне сову с информацией, когда вас отправят домой. Если дата будет слишком далёкой, то ожидай меня в течение пяти дней — я приду и заберу тебя с собой. Тебе нужно всё узнать у Поттера, вплоть до последней секунды жизни Дамблдора, а я пока займусь Волан-де-Мортом — попробую убедить его в предательстве Снейпа.
— Тебе может угрожать опасность? — неожиданно спросила Гермиона, чуть сощурив глаза.
Том плотно сжал губы, затем честно ответил:
— Может. Поэтому будь внимательна и не шатайся по школе без причины. Если поезд отправится в Лондон в течение пяти дней, то я встречу тебя на вокзале.
Гермиона кивнула и взяла Тома за руку, поспевая за ним.
В тишине они молча пересекли территорию и уже подходили ко входу в школу, как высокие двери громыхнули и стали открываться. Оба остановились в замешательстве, наблюдая, как с невероятной скоростью вылетели Малфой и Снейп, устремляясь прочь. Следом выскочила толпа Пожирателей смерти, половину из которых Том сразу же узнал, а после них вылетел Поттер, кричащий что-то вслед.
— Гарри! — тут же крикнула Гермиона, сделав несколько резких шагов в его сторону, но Том тут же остановил её, отдёрнув назад.
Поттер её не услышал, стремительно преследуя Снейпа и Малфоя, но вот пара Пожирателей обернулись и остановились.
Гермиона попятилась назад, сокрушённо понимая, что натворила, и достала волшебную палочку, готовясь дать отпор, а Том передёрнул желваками, с силой отдёрнул волшебницу за спину и, чуть повернув назад голову, прошелестел:
— Ничего не делаешь, пока я не скажу.
Двое устремились к ним, и в одном из них Том узнал Беллатрису Лестрейндж, которая замедлила шаг, как только разглядела в темноте его лицо.
— Так-так, вот и потерявшийся мальчик, сбежавший от своего папочки, — протянула она насмешливым высоким голосом, а затем показала хищную улыбку. — Значит, я всё же оказалась права, решив, что ты лжец и предатель!
Последние два слова она раздражённо и визгливо бросила в темноту и тут же кинула заклинание, а оказавшийся рядом с ней волшебник повторил её выпад.
Том моментально поднял палочку и отразил полыхающие вспышки, после чего выкрикнул:
— Возвращайся назад, или тебе в прошлый раз плохо объяснили, что меня нельзя трогать?
— Как ты смеешь со мной так разговаривать, щенок! — вскрикнула Беллатриса и стала наступать проклятьями, оттесняя Тома и Гермиону назад.
Он взвесил свои шансы на победу, потому некоторое время сопротивлялся, ловко отражая заклинания волшебников и успевая пускать в них свои, но когда засверкали яркие изумрудные вспышки, против которых не было спасения, Том круто развернулся, схватил Гермиону, и оба побежали по тропинке в сторону леса.
Беллатриса и второй Пожиратель принялись догонять, потому Том ускорил бег, подгоняя ладонью Гермиону, избегая преследующих вспышек.
— Тебе конец, щенок! Тёмный лорд будет только рад, узнав, что я прикончила предателя!
Том дёрнул Гермиону, увлекая за собой по склону, как вдруг она словно обо что-то споткнулась и взвизгнула. Ему пришлось остановиться и понять, что в неё попало проклятье, связывающее ноги, потому он быстро снял его, но не успела Гермиона подняться, а Пожиратели уже стояли перед ними, направив палочки.
— Добегался, сопляк? — скривившись в усмешке, фыркнула Беллатриса, бросив взгляд на Гермиону.
— Лучше проваливай, пока сама не добегалась, — зашипел Том, ощущая, как раскаты бушующего тока собираются где-то за спиной в сгусток и приближаются к нему, как трескающая шаровая молния, готовая бросить вспышки и испепелить всё вокруг.
— Надо же, кто это с тобой? Неужели та самая грязнокровка, что пыталась спасти ненаглядного Поттера в министерстве? — то ли удивлялась, то ли насмехалась Беллатриса, чуть опустив палочку на Гермиону, которая уже поднялась на ноги, направив палочку в ответ.
— Учитывая, что кучка подростков смогла в тот раз дать вам отпор, советую тысячу раз подумать, прежде чем нападать, — ровным голосом отозвался Том, заряжая атмосферу чем-то пугающим.
Он почувствовал, как необъятная тень появилась и сгустилась за спиной, принявшись обхватывать дальнейшее пространство, устремляясь к Пожирателям, отчего даже те почувствовали какую-то плотную и ужасающую неизвестностью тяжесть, — в воздухе запахло дождём и стало настолько душно, словно сейчас разразится ливень.
Гермиона глубоко вдохнула тяжёлый воздух, на секунду прикрыв глаза, затем широко их распахнула и крепче сжала древко волшебной палочки.
— Значит, ты ещё защищаешь грязнокровок, — утвердительно произнесла Беллатриса, украдкой взглянув на мрачное небо, чувствуя себя очень странно.
— Я же сказал, уходи, — сквозь треск в ушах отозвался Том, ощущая в руке, как колеблется едва сдерживаемая магия.
Он коротко покосился на Гермиону, которая была в полушаге от него, заметил, что она сдвинула брови, готовая в любой момент дать отпор, и попытался прислушаться к её эмоциям, которые на удивление несли в себе спокойствие, уверенность и решительность.
Этозарядило Тома ещё сильнее, и он впился ничего не выражающим взглядом в чёрные глаза Беллатрисы, игнорируя раскаты тока и сложив губы в двух словах:
— Пошла. Прочь.
Сначала она сохранила свою неподвижность, прожигая его ненавистным взором, затем резко бросилась пускать заклинания. Том отшатнулся, приняв на себя мощный удар и отразив нападение, стремительно сообразил, что теперь Гермиона впереди и представляет собой живую мишень, и не сдержал рвущуюся наружу белоснежную вспышку, что ослепила даже его, — в ушах затрещал настолько сильный гул, что, казалось, у него лопнут барабанные перепонки, а невероятной силы гнев напрочь затуманил разум, заставив забыть обо всём на свете кроме того, что нужно защитить Гермиону.
На ощупь он вцепился в её руку, когда Гермиону от невидимой взрывной волны отбросило назад и потянул на себя, пытаясь сориентироваться в наступившей темноте, опустившейся на землю после яркого, ослепительного света.
Ничего не видя, оба почувствовали противный запах чего-то горелого, сделали несколько шагов назад, поддаваясь пугающей неизвестности того, что произошло с противниками, и замерли, всматриваясь в темноту.
Первым оживился Том, увидев сизый дым, исходящий от земли, устремившийся в небо, затем раздался громкий визг Гермионы, который тут же оборвался, а после Пожиратель, который был в нескольких шагах от зловонного дыма, бросился бежать прочь.
Том ошеломлённо опустил взгляд на обездвиженное тело Беллатрисы, почувствовал, как недавно терзавший его гнев вышел наружу, оставив безжизненную пустоту, и плотно сжал губы, догадываясь, что могло с ней произойти.
Гермиона наклонилась, и Том услышал, как её стошнило. Пока её организм поддавался рвотному рефлексу, он сделал несколько шагов к телу, задержав дыхание, и зачем-то принялся пристально разглядывать тёмную кожу ладоней с дымящейся волшебной палочкой в одной их них, затем поднял взгляд к неузнаваемому от темноты лицу и передёрнул желваками.
Такого он никак не ожидал.
Это было невероятно и немыслимо: Беллатриса Лестрейндж, одна из лучших последовательниц Тёмного лорда, с обгоревшим от яркой вспышки телом лежала на земле возле леса и вряд ли осталась жива. Ладонь, что держала волшебную палочку, была слишком тёмной и практически неразличимой в темноте, а другая покрылась чёрными извилистыми линиями, похожие по рисунку на молнию, — казалось, в неё зашёл разряд и оставил свой след, заставив лопнуть все капилляры и вызвать внутреннее кровотечение. На видимой части лица проходила ветвистая густая чёрная молния, концом уходящая к шее, а за воротником мантии дымился ожог — настолько сильный и ужасно выглядящий, разодравший кожу и превративший её в обугленное и кипящее мясо, что даже Том чуть нахмурил брови и отвёл взгляд в сторону. Либо она потеряла сознание от шока, либо мертва.
Том шумно выдохнул остатки воздуха, не смея вдохнуть, развернулся, подхватил Гермиону, которая сдерживала очередной рвотный позыв, и повёл её быстро к школе, чтобы убраться из этого места.
Очень быстро они оказались на тропинке ведущей ко входу, откуда стремительным потоком выходили студенты, задирая голову на висящую в небе чёрную метку.
— Гермиона, — позвал её Том, когда они были уже близко.
Она посмотрела на него влажными после мучений с желудком глазами и вопросительно кивнула, ожидая его слов.
— Мне нужно оставить тебя, пока ты здесь в безопасности. Выполняй все мои указания, скоро увидимся.
— Что с тобой будет? — с комом в горле спросила она, выпуская держащую руку.
— Ничего, — одними губами отозвался он, посмотрев в ночь. — Иди. Я приду за тобой.
Он сделал шаг назад, бросая на неё последний взгляд, но она тут же кинулась к нему и крепко обняла.
— Ты лжёшь!
Это заставило рассмеяться. Да, он солгал, потому что не знает, что ждёт его дальше, но если всё происходящее является ценой за жизнь Гермионы, то пусть будет так. Их связь — это единственный шанс вернуться назад и разорвать петлю времени. А попытку образумить Волан-де-Морта у него пока никто не отнимал.
Её трясло от переживаний сегодняшнего вечера, события которого были полной неожиданностью для любого волшебника, который был здесь. Том всем своим существом ощущал невообразимый страх за него: он пронизывал его насквозь, жаля нервные волокна так нестерпимо сильно, что хотелось потушить полыхающий пожар внутри Гермионы, лишь бы она не прожигала его своими чувствами.
Он прикоснулся ладонью к бледному лицу, нашёл губы Гермионы и тепло прижался к ним, отдавая потоки волшебства, которые моментально проникли к ней, как противоядие от удушающего, необузданного страха и ужаса. Она с придыханием ответила ему, поддаваясь магии, и стала успокаиваться, возвращая себе рассудительность и решительность.
— Найди Поттера и Уизли, не отходи от них, пока я не вернусь, — разъединив губы, прошептал Том и отпустил Гермиону, накинув на себя дезиллюминационные чары и устремляясь к выходу с территории школы, который уже был открыт сбежавшим Снейпом и заходящими на территорию замка аврорами.
Он обернулся, прежде чем исчезнуть за пределами ворот, окинул взглядом огромную толпу, устремившуюся к Астрономической башне, и трансгрессировал к решётке поместья Малфоев, лихорадочно соображая, что же ждёт его в этих стенах, ведь волшебник, что был с Беллатрисой, наверняка уже здесь и, возможно, докладывает о произошедшем.
Том без преград вошёл на территорию, устремился к лестнице и поднялся по ней, доставая по дороге сигарету и закуривая её.
Несмотря на то, что внутри до сих пор кружила пустота, а чувства Гермионы были ошеломлённо взволнованными и скорбящими, Том ощутил, как к нему подступает искренняя боязнь неизвестности.
Он ненавидел неизвестность, избегал её абсолютно любыми способами, приучив себя читать постоянно газеты, быть в курсе всего, заранее выстраивать варианты нападения и отступления, просчитывать последствия и дальнейшие действия. Сейчас же он шёл наугад и времени порассуждать не было ни секунды. Он не выстраивал в голове диалог с Волан-де-Мортом, не размышлял над тем, с чего следует начать, а уже наперёд продумывал вариант отступления в случае, если тот ему не поверит.
В кабинете Волан-де-Морта было большое окно, и если не изменяет память, то под ним небольшой балкон, с которого можно легко и безболезненно спрыгнуть вниз. Убегать по коридору со второго этажа, бросаясь заклинаниями, не самая лучшая идея, поэтому выход оставался только один, если что-то пойдёт не так.
Том быстро пронёсся по пустому проходу, оказался возле нужной двери и дёрнул ручку, снимая с себя невидимость и затягиваясь сигаретой.
В кабинете никого не было: очевидно, Волан-де-Морт созвал экстренное собрание, — потому Том тут же прошёл к окну, открыл его и посмотрел вниз.
Так и было: внизу виделся узкий балкончик первого этажа. Быстро прикинув план побега, он захлопнул раму и повернулся к столу, беглым взглядом рассматривая апартаменты будущего себя.
Роскошь, в которой обложился Волан-де-Морт, не была яркой, пестрой и кидающейся в глаза — минимализм картин, за которые явно были отданы баснословные деньги, дороговизна мебели с позолоченными вставками и коллекция чужих трудов по тёмной магии, которую он начал собирать, как только окончил школу.
Том снова затянулся дымом и медленно обошёл стол, как вдруг открылась дверь, и на пороге появился Волан-де-Морт в сопровождении Люциуса Малфоя.
Последний тут же вытащил палочку, готовый направить её на Тома, но Волан-де-Морт резко остановил его движение, больно ударив внешней стороной ладони по груди, и кивнул на выход, после чего Люциус поклонился и, пятясь назад, вышел наружу.
Волан-де-Морт повернулся к Тому и сверкнул алыми глазами, не сдвинувшись с места.
Так они простояли не меньше минуты, сверля друг друга ничего не выражающими взорами, затем Том опустил чуть голову и не сдержал усмешку.
— По-твоему, это смешно? — наконец, нарушил тишину Волан-де-Морт, затем спокойно прошёл к столу и круто развернулся к собеседнику, колыхнув мантией.
— Мне интересно, чего ты ожидал сейчас от меня, так долго замерев на одном месте, — объяснил Том, также поворачиваясь лицом к нему.
— Где она? — без намёка на смех резко спросил Тёмный лорд.
Том поднял голову к потолку и прикрыл на несколько секунд глаза, остро чувствуя, как накаляется атмосфера.
— Не знаю. Когда я уходил сюда, она не двигалась, — с безразличием отозвался он, опуская взгляд на волшебника.
Волан-де-Морт медленно взял со стола перо и принялся вертеть в руках.
— Значит, ты полагаешь, она мертва?
В его тонких руках громко щёлкнуло перо, стержень которого сломался пополам, а сам Волан-де-Морт настолько плотно сжал губы, что они, казалось, исчезли с лица.
— Не всё ли равно? Мне кажется, ты привык терять в битвах своих сторонников, поэтому не понимаю, что же привело тебя в такое раздражение, — с прежним безразличием продолжил Том.
— Она была лучшей, — прошипел тот на парселтанге.
— Лучшей в чём? В твоей постели? — нисколько не смущаясь, легко спросил Том, приподняв бровь.
Волан-де-Морт снова сжал губы и в ту же секунду оказался возле него, подняв глаза на сохраняющего спокойствие Риддла.
— Ты смеешь со мной так разговаривать…
— Так же как и ты, — прервал его Том, затем более эмоционально продолжил: — Ты потерял сторонницу, которая вновь ослушалась твоего приказа.
— Ты защищал грязнокровую девчонку!.. — высоким голосом начал Тёмный лорд.
— И это явно не её дело, зачем я так делал! — так же высоким тоном отозвался тот. — Когда ты начнёшь контролировать все действия своих непослушных псов, которые слетели с катушек?
— Ответь мне, — более низко начал Волан-де-Морт, — зачем тебе жизнь грязнокровки? И стоит ли она жизни чистокровной волшебницы?!
— Стоит! Если грязнокровка в сотни раз полезнее, чем глупая, самоуверенная чистокровная волшебница, от которой безумством и идиотством тянет за десятки миль!
Волан-де-Морт не сдержался и сцепился пальцами в рубашку Тома, притягивая одним рывком к себе, затем зашипел ему в лицо:
— Как ты смеешь нападать на моих слуг, вмешиваться в мои дела, носиться с грязнокровками и аврорами, что сопротивляются мне?!
— Ровно так же, как и ты смеешь расстраивать все мои планы и позволяешь этим чистокровным выродкам противостоять мне! И не надо делать вид, что не в курсе вербовки Тонкс!..
— Ты скрыл от меня связь с грязнокровкой! Как ты одурачил подружку Поттера?! Уложил её в постель?! — вне себя от гнева воскликнул Волан-де-Морт.
— Во всяком случае я не сплю с безумными дамочками, вроде Беллатрисы! — проскрежетал Том, схватил за держащую его ладонь и отцепил её от себя. — И тебя не касается, как я держу на коротком поводке других. Будь уверен, твоими методами я не пользуюсь.
— Несносный! Заносчивый! Самоуверенный!..
— Перестань вести себя, как неуровновешенный маленький мальчик, у которого отобрали его любимую игрушку!
— Приведи мне её! — сменившимся тоном требовательно заявил Волан-де-Морт. — Когда она окажется у нас, то Поттер, как миленький, прибежит ко мне.
И Том в одну секунду понял, что явиться к Волан-де-Морту было плохой идеей. Как же он не подумал, что тогда Тёмный лорд заставит привести Грейнджер к нему?
— Послушай меня, — спокойно начал он, шевеля лишь одними губами, — ты должен кое-что знать.
— И что же?
— Смерть Дамблдора была запланирована самим Дамблдором, и Снейп об этом прекрасно знал.
Сначала Волан-де-Морт хмуро смотрел на Тома, затем его губы растянулись в улыбке, и послышался тихий, зловещий смех.
— Дамблдора убили, потому что я так захотел, — наконец, произнёс он.
Том не сдержался и закатил глаза, затем раздражённо произнёс:
— Глупец, услышь меня! Дамблдор знал обо всём, что делает Малфой, знал, что его собираются убить, знал, кто это должен сделать. Даже знает, что я оказался в этом времени! По-твоему, откуда ему об этом узнать?
— С чего ты вообще взял, что он знал об этом? — перестал ликовать Волан-де-Морт.
— Я подслушал разговор Снейпа и Дамблдора, это было буквально вчера.
— И о чём они разговаривали? — чуть сдвинув брови, отозвался тот.
— О том, что Снейп должен убить Дамблдора, — придя в спокойное состояние, ответил Том, не отводя взгляда от тёмного волшебника, который тут же опустил в задумчивости голову и лишь спустя несколько мгновений поднял её.
— Значит, Снейп поставил в известность старика, что я поручил Малфою убить его, а если у него не выйдет, то Снейпу, так?
— Да, именно так, — кивнул тот.
Волан-де-Морт ещё некоторое время стоял молча и не отводил взгляда от юной копии, затем резко рассмеялся высоким голосом.
— По-твоему, это смешно? — не понимал Том, нахмурившись.
— По-твоему, это не смешно: Снейп пришёл сообщить Дамблдору о том, что я собираюсь покончить с ним, и он соглашается на это и падает с башни?
— Ты мне не веришь? — ещё сильнее хмурясь, ровным тоном спросил Том.
Тёмный лорд некоторое время посмеивался, затем резко успокоился и раздражённо отозвался:
— Перестань играть в шпионов! Всё, что ты сейчас сказал — настоящая глупость и ложь. Дамблдор ни за что не позволил бы убить себя. Какой здравомыслящий волшебник согласится пойти на такое?
— А ты не думал, что это часть какого-нибудь плана? Например, как убить тебя?
— Я сказал тебе: перестань нести чушь. Единственный волшебник, который мог дать мне хоть какой-то отпор — был Дамблдор. Теперь его нет, и никто не может встать у меня на пути. Он ни за что не пошёл бы на то, о чём ты мне говоришь, будь хоть тысяча планов, как свергнуть меня и мою власть!
— Как ты не понимаешь? — продолжил Том гнуть свою линию, подхватывая раздражение собеседника. — Дамблдор знал обо мне — Снейп ему всё рассказал! Он рассказывал всё, что творится у тебя: все планы, все идеи, все задания — всё!
— Северус — мой агент, мой шпион! И он шпионит для меня! И чтобы быть на хорошем счету, ему приходится жертвовать какой-нибудь информацией о том, что творится здесь у меня! Даже если Снейп и сказал об этом Дамблдору, то только лишь для того, чтобы полностью получить его доверие, а затем пустить проклятье в его спину. Не могу не согласиться, что шаг был очень рискованный, но Снейп убил его. Прекрати подозревать его в предательстве…
— Тебя обставили прямо под носом! И Снейп, и Дамблдор! Последние слова пророчества знаешь о чём были? Что ты отметишь мальчишку, как равного себе, вы будете по силе одинаковыми, и неизвестно, кто из вас останется живым. В ту ночь ты пришёл в дом Поттеров и оставил Поттеру шрам, вложив в него часть себя. Ты вложил в него часть своей души!
Волан-де-Морт замер, сразу же размышляя над услышанным, затем нахмурился и произнёс:
— Что ещё ты придумал?
И Том не сдержал вспышку ярости от того, что тот ему не верит.
— Очнись, глупец! Твой осколок души находится в Поттере! И если ты его прикончишь, то прикончишь и свой осколок!
— Не смей так разговаривать со мной! — прорычал Волан-де-Морт, сверкнув алыми глазами. — Ты ничего не понимаешь и веришь любому слову, услышанному за углом! Ты не думал, что Дамблдор специально наговорил всё это лишь потому, что знал, что ты его слышишь?!
— Глупости! Это невозможно!
— Тогда с чего ты взял, что у Поттера есть возможность убить меня? Он даже не умеет пользоваться убивающим проклятием! Он не может причинить мне вред!
— Твою мать! У Дамблдора был план: после его смерти Поттер всеми способами должен уничтожить тебя, найти твои крестражи и покончить с ними!
— Звучит интересно, только подумай прежде, чем полагать такую возможность, — прошипел Волан-де-Морт. — Крестражи спрятаны в надёжном месте, и никому никогда не узнать, где они находятся и сколько их у меня.
— Ты ненормальный, — неожиданно для самого себя засмеялся Том, качая головой. — Ты безумец. Никогда не думай, что не найдётся человек умнее и хитрее тебя…
— Неужели ты тот самый человек, что решил встать против меня? Против самого себя?! — гневно воскликнул Волан-де-Морт, тут же высунув волшебную палочку и воткнув её конец в грудь Тому.
— Это ты встаёшь против меня и какого-то чёрта не веришь ни единому моему слову!
— Снейп мой верный слуга!
— И ему ты доверяешь больше, чем мне?! — оттолкнув от себя волшебную палочку Волан-де-Морта, проскрежетал Том, отступая на шаг назад.
— Ты не в своём уме: Дамблдор не мог так просто пойти на смерть.
— Вот именно, потому что у него был план, который продолжает действовать, пока ты гоняешься за Поттером!
— Гарри Поттер должен умереть…
— Наоборот, никто не должен умирать! Как ты не понимаешь, что каждый из вас пытается убить друг друга, но когда ты убьёшь его, то и свой осколок тоже уничтожишь!
— Даже если это и так! Мой осколок находится и в тебе.
Том приоткрыл рот, чтобы продолжить уверять Волан-де-Морта, но после услышанного так и ничего не сказал. Оба сверлили друг друга взглядами, пока тот не продолжил:
— Или ты думал, я не сообразил, что осколок из диадемы теперь находится в тебе? Пока жив ты, хоть десять раз убей Поттера, а я остаюсь бессмертным.
— А ты не думал, что когда-нибудь придёт время, и я исчезну? — сменившимся тоном, спросил Том, приподняв бровь.
— Ты не можешь никуда исчезнуть. Ты здесь, произошёл какой-то сбой во времени, и если оно тебя перекинуло сюда, то назад пути быть уже не может. Или ты полагаешь, странным образом тебя откинет назад? Полагаешь, я — это ты в юности?
Том с усмешкой покачал головой, пребывая в невыразимом удивлении от того, насколько Волан-де-Морт оказался не сообразительным в этой теме.
— Ты помешался на своём Поттере и теперь не можешь даже догадаться, что я — это ты, и я могу вернуться назад, только лишь забыв обо всём, что здесь было.
— Интересно, кто тебя надоумил верить в этот бред? Снова от Дамблдора услышал его умнейшие изречения?
— Дамблдор не глупый и знает многое, и ты об этом так же прекрасно знаешь, как и я, — грубо отозвался Том.
— Уходи прочь, у меня уже болит голова от всех глупостей, что ты наслушался от старика, — махнул рукой Волан-де-Морт. — Скоро придёт к тебе колдомедик и осмотрит тебя…
— Я не безумен, как ты, — властно начал Том, разгневавшись от услышанного. — Это тебе нужен колдомедик, чтобы привести себя в чувство! Посмотри на себя! Ты превратился в чёрт знает что, ходишь, как приведение и выстраиваешь какие-то нелепые планы, преследуешь нелепые цели! Мало того, поручаешь все задания своим псам, которые ничего не могут сделать как нужно!..
— Вон отсюда! — взревел Волан-де-Морт. — Малолетний щенок! Ничего не понимаешь ещё!..
— Я понимаю в разы лучше тебя! И точно знаю, что тебе не следует гоняться за Поттером, потому что это может привести к твоей гибели!..
— Идиот! Меня не убить, даже пока жив ты!..
— Зато меня можно убить, а потом и тебя!
— Не спорь со мной!..
— Ты бездушное и жалкое существо, которое не может признать свою ошибку, оставить всех в покое и изменить…
Волан-де-Морт в один шаг оказался рядом с Томом и зарядил ему пощёчину, скрипнув от гнева зубами. Том резко достал волшебную палочку и упёрся ею волшебнику в грудь.
— Не смей меня трогать, — ядовито прошипел он.
— Ты ведёшь себя как предатель, — с тем же ядом ответил Волан-де-Морт.
— А ты уже предал меня своим неверием. Если ты не послушаешь меня, то тебе, скорее всего, конец.
— Ты единственный, кто может расстроить мои планы, помешать мне, поэтому, если я замечу тебя в чём-то, то мне не составит труда разобраться с тобой, ясно?
— Ты губишь себя.
— Ни ты, ни Поттер — не единственные мои крестражи, так что советую подумать хорошо, прежде чем ты снова будешь встревать в мои дела, подозревать моих верных слуг и обвинять их в измене. И с этого момента я запрещаю продолжать вербовку Тонкс, а завтра ты мне должен привести сюда подружку Поттера.
— Я не буду тащить её сюда, — дёрнув желваками, отозвался Том.
— Значит, — более мягко продолжил Волан-де-Морт, демонстративно разводя руками, — с этого момента я считаю тебя предателем.
— Что же, считай, — легко отозвался тот, медленно проходя мимо тёмного волшебника к столу. — С этого момента и я теперь плевал на твою жизнь.
— Тогда ты не выйдешь из этого дома… — дёрнул губами тот.
— С чего бы это? Я больше не собираюсь смотреть, как ты продолжаешь рушить мою жизнь. Такими темпами очень скоро твоя жизнь станет ничем, и этот мир избавится от тебя. Ты ничего не достиг кроме чужого страха перед твоим именем и позорной стаи. Ты позоришь имя Салазара Слизерина…
— Как ты смеешь?.. — начал Волан-де-Морт угрожающим голосом.
— Так и смею, глупец! — не выдержал Том, тряхнув плащом и бросив смертоносный взгляд на собеседника. — Ты бесполезен! Ты не в себе!
— Ублюдок! — высоким голосом воскликнул Волан-де-Морт и резко бросил в стену, что была за спиной Тома, проклятье, которое полыхнуло огненной вспышкой и заставило всю пыль подняться в комнате.
Тот мгновенно отскочил к окну, оборачиваясь на погаснувшее пламя, и поперхнулся от горелого запаха пыли.
— А теперь послушай меня, парень, — вкрадчиво начал Волан-де-Морт, угрожающе жестикулируя волшебной палочкой в руке, медленно подходя к нему, — здесь моё время, и здесь я хозяин. И если я приказал тебе привести девчонку, значит ты её приведёшь!
— Да пошёл ты! Псих, — скривился Том, демонстративно отводя взгляд в сторону окна, тем временем лихорадочно соображая, сколько времени у него займёт свалить отсюда.
Краем глаза он заметил, как из палочки вырвалась ещё одна пламенная вспышка и устремилась к раме окна. Том отступил в сторону и моментально выставил щит, чтобы куски горящих штор не посыпались на него.
— Ещё одно нападение, и я не…
— Ещё одно слово и ты окажешься в темнице, — не зная себя от ярости, прошипел Волан-де-Морт, плавно притягивая палочку к себе. — Девчонку мне!
— Как ты не понимаешь: Поттер не придёт к тебе, даже если ты будешь держать здесь половину их ордена!
Внезапно взгляд Волан-де-Морта прояснился, он ошеломлённо уставился на Тома и только спустя несколько секунд прошептал:
— Эта девчонка вскружила тебе голову! Эта грязнокровка тебе важна!..
Том прикрыл глаза, кое-как сдерживая раздражение.
— …эта несносная дрянь имеет какую-то ценность, и ты, как последний влюблённый дурак, расстелился перед ней на коленях!..
— Заткнись! — взревел Том, распахнув глаза, заблестевшие белоснежным светом. — Заткнись, ублюдок!
Сам того не понимая, он взмахнул палочкой и выпустил огромную молнию, ударившую в дверь, которая мгновенно слетела с петель и вырвалась наружу с глухим стуком.
— И это всё только потому, что ты влюблён! — сквозь грохот воскликнул Волан-де-Морт и громко, гадко засмеялся, поднимая торжественно руки вверх, отчего мантия скользнула по гладкой, бледной коже, обнажая предплечья.
— Заткнись! — громом прозвучал ещё один вскрик Тома, но палочка Волан-де-Морта заглушила его, со скрежетом пуская взрывную волну в сторону волшебника.
Том отшатнулся, скрипнув зубами, и в порыве гнева хлопнул ладонью в руку, держащую палочку, вызывая белоснежный, потрескивающий комок, который моментально стал превращаться в огромный шар, трескающий высоковольтным напряжением. Вся комната осветилась белизной, ужасно режущей глаза: Волан-де-Морт резко отступил к дальней стене, щурясь от яркого света, а затем оба закричали от невыносимого скрипа тока в ушах, который, казалось, готов вот-вот разорвать барабанные перепонки. Том наклонился, прижимая ладони к ушам, ничего не видя в режущем свете глаза, не слыша ничего, кроме шалящего напряжения.
Хотел ли он своей смерти? Хотел ли он, чтобы Волан-де-Морт прекратил творить глупости ценой его жизни?
Он смеялся над ним.
Он совсем не глупый, и он прощупал его слабость, в которой Том не смог признаться себе.
Всё это было выстроено не с целью помочь самому себе — Волан-де-Морту. Всё это было важно лишь потому, что Гермиона стала очень важна.
Заботил ли его Поттер, который открыл его тайны и уже знает способ, как покончить с Волан-де-Мортом? Что Тому стоит найти лично мальчишку и убить своими руками? Что останавливает прямо сейчас же воспользоваться лояльностью Грейнджер и встретиться лицом к лицу с Поттером? Пустить в него убивающее? Отравить незаметно ядом? Связать и бросить в темницу? Привести на блюдечке Волан-де-Морту? Что?!
И кто теперь из них глупец? Он или Волан-де-Морт?
Скрежет тока настолько сильно ревел в ушах, что Том не сразу почувствовал, как пальцы стали мокрыми и липкими. Дрожащие руки опустились, и он слабо приоткрыл глаза, не боясь, что невыносимый свет сделает его слепым, — ему показалось, что больше нечего терять, и если эта магия, вызванная им, убьёт его, то это будет неважным.
Он жаждет вернуться назад, в своё время.
Где нет этого всего.
Липкая кровь, выбежавшая из ушей, тёмным пятном рябила в глазах, а где-то вдалеке раздавался мучительный стон Волан-де-Морта, который эхом напоминал о Гермионе, с такой же болью кричавшей в порыве страсти под его телом прошедшей ночью.
Это всё заставляло думать о Гермионе, которая вызвалась быть с ним, слушать его. Стать им.
Она отдала всю себя, переступила через себя, что с готовностью принял он.
Принял так, что не намерен выпускать даже ценой смерти любого.
И та его часть, что находится в ней, никогда не позволит сломать возникшую связь, не позволит причинить никому из них вред, будет защищать всегда от любого, кто встанет на пути. Даже если это будет он сам — Волан-де-Морт.
Том застонал, растворяясь в щепетильных воспоминаниях, чувствуя необъяснимый вкус магии, которая пытала сладкими муками прикосновений, звуков голоса и томительного шёпота, молящего не отпускать, прижимать к себе так, чтобы распасться на кусочки, разбиться как стекло и впитаться в него всем могуществом и величественностью. Быть одним целым.
И невидимая тень обволакивала за плечи, крепко сжимала, заставляла оступиться и сделать шаг в пропасть, расплавиться, как масло на куске хлеба под раскалённым ножом. И звать Гермиону. Звать ту часть магии, что находится в ней и в унисон отзывается молящим шёпотом.
Ужасная тоска и невозможность находиться одному, как без воздуха.
Сейчас единственный шанс уйти без потерь.
Уйти навсегда и не вернуться никогда назад.
Том сжал дрожащей кровавой рукой палочку, с силой оттолкнулся от пола и раскрыл шире глаза, пытаясь уловить хоть какую-то тень в белоснежном свете.
Уже стих голос Волан-де-Морта, где-то в стороне слышались чужие взволнованные голоса. Пошатнувшись, Том подошёл к окну, взмахом палочки выбил его, замечая, как свет тока бледнеет, позволяя лучше видеть, что происходит в комнате, со стоном запрыгнул на подоконник, не замечая, как куски стекла впиваются в ладони, крепко схватившиеся в раму, и прыгнул вниз.
Не давая себе возможности отдышаться, он тут же поднялся с травы, почувствовав её мокрой от обрушевшегося пару минут назад дождя, и мгновенно побежал к выходу с территории поместья.
Уже возле калитки, он услышал, как разносятся по воздуху заклинания, направленные ему в спину.
Один. Два. Три…
Последний шаг, и он ушёл от них, успев преодолеть решётку и исчезнуть, пока не поставили блок.
Почувствовав под руками мокрый асфальт, на который ливнем обрушился дождь, он громко выдохнул, не сдержался и припал лицом к земле.
Один. Два. Три…
В такт неслышным шагам тени за спиной он дышал, вдыхал воду, вдыхал магию, беснующую во всём теле, и она заставляла его подняться на ноги.
Том медленно выпрямился, поднял глаза к чёрному небу и заметил сверкающую огромными ветвями молнию, озарившую на несколько мгновений темноту, после которой почти сразу же послышался раскатившийся по всей округе гром.
Поднявшись с земли под грохот неба, он направился во двор, не видя ничего перед собой. Как во сне, он прошёл к нужному дому, поднялся по небольшой лестнице, снял защитные чары и навалился на дверь, входя внутрь помещения.
Захлопнув дверь, Том невольно прижался к косяку и медленно спустился вниз, не понимая, что чувствует и что с ним происходит.
Всё вокруг было в оттенках серого, невзрачного и неважного, лишь в ушах стучал звук сердца, неравномерно и громко бьющегося о стенки.
Единственная мысль, которая пришла ему в голову: магия слишком разрушительна.
Она была ядом. Она была наркотиком. Она уже давно вызвала зависимость, одержимость, которая каждый раз заставляла желать большего.
Он пристрастился к этому волшебству и теперь не сможет и дня прожить без него. Его подсадили на этот обволакивающий, притягивающий и ужасно манящий эффект. Он жаждет всегда находиться в таком состоянии, чувствовать волшебство, его объятия, ощущать тысячи запахов и вкусов, вдыхать трепет и жажду, видеть всё в тысячах оттенков цветов, ощущать прикосновения чего-то невидимого и бросаться в мягкую пропасть, в которой, как в жерле вулкана, плавится всё.
С улыбчивых губ сорвался стон. Том обнял себя за плечи и прикрыл глаза, целенаправленно позволяя себе захлебнуться и утонуть в спектре невыразимых ощущений.
Он настолько силён и могущественен, что никто не может противостоять ему. Он настолько прекрасен в своём гневе и очарователен в порывах злости, что вся его магия невероятно разрушительна, смертоносна и красива.
И он ни за что с этим не расстанется.
Это его суть. Это его смысл жизни.
И пока его часть волшебства находится в Гермионе, он здесь, он не может никуда исчезнуть, и он будет вечно парить в потоках волшебства, наделённых разрушительной силой, способной навредить кому угодно, даже самому себе.
Он запутался.
Он не понимал, почему поступает именно так, как сейчас, хотя преследует противоположные цели. Он хочет себе лучшей жизни, хочет изменить Волан-де-Морта, но выступает против него, чувствуя отвращение к тому, кем он стал. Он хочет быть ни от чего не зависимым и не одержимым, но сам бросается в потоки манящей энергии, что влечёт своей величественностью и могуществом. Он хочет быть свободным от всего, жить по своим правилам, но со странным удовольствием углубляется в чужие интриги и дела, вступает в игры по чужим законам и планам.
Ему должно быть всё равно на всех! Но ему не всё равно.
Он один пытается всё изменить, но знает, что ничего изменить не сможет.
Это запись на пластинке, которая крутится постоянно, из прошлого в будущее, и снова перезапись одного и того же. Он снова записывает себя на дорожке своей жизни, пытаясь сбить иголку и включить другую дорожку, но не может — его замотало. Он зациклился. Он не сдвинется с места.
И Дамблдор прав: Том ничего не изменит, не сдвинет ни здесь, ни там. Нужен кто-то, кто возьмёт иголку и передвинет на другой круг, зацикленность оборвётся, и его жизнь прозвучит другим звуком.
И не будет такого Волан-де-Морта, не будет избранного мальчишки, не будет Гермионы, не будет магии, пленяющей всю его сущность.
Но мысль о потере всего того, что даёт ему это необычайное волшебство, заставляет смеяться над собой, ведь такая сила — это то, к чему он шёл всю свою жизнь. Быть разрушительным и невероятно сильным.
И кажется, единственный шанс остаться таким же — забрать с собой Гермиону, изменить её запись на пластинке, сменить временной период её жизни.
Тому, наконец, пришёл в голову ответ: он ничего не изменит, он здесь, как маяк, зовущий кого-то исправить прошлое, и именно Гермиона должна это сделать, потому что только у неё есть возможность сохранить его разрушительность и силу, на какой бы дорожке пластинки он не оказался.
Знает ли об этом Долохов, который чёрт знает который раз пытается повлиять на его жизнь и сдвинуть мир?
И Том, кажется, распутал себя: он продолжает плавиться в обволакивающем тепле и лишь раздумывает над тем, как вырваться назад и утащить с собой Гермиону.
Она без войны с ним согласилась стать подобием его. Почему? Что она выяснила для самой себя?
Совсем не похоже на Гермиону, которая даже в безвыходной ситуации всё равно идёт наперекор и поступает, как ей хочется. Она очень строптива, совсем не податливая и, вверяя своим идеалам, никогда не прогибается под чужие. А здесь? Она просто решила стать им, без дуэлей и поединков, без войны с жаждой победить. Она даже ускорила процесс перевоплощения, позволяя жгучему яду его магии, крутящейся внутри неё, сжигать её сущность, менять, разбивать на тысячи осколков, чтобы соединиться с ним в одно целое.
Том открыл глаза, прикоснулся к ушам и опустил взгляд на дрожащие изрезанные стеклом пальцы, на которых появились потёки крови перемешанные с каплями дождя. Тряхнул головой, разбросав капли с волос по сторонам, посмотрел в потолок и приоткрыл мокрые губы, едва ли не зашептав.
Это Гермиона дала ему разрушительность. Это она всё сделала.
И она точно знает, что делает.
========== Глава 18. Ловушка ==========
— Гермиона, ты слышишь меня?
Гермиона оборачивается и смотрит на Джинни и Рона, затем опускает взгляд на Гарри, который сидит на полу гостиной факультета и задумчиво разглядывает тлеющие поленья, нервно сжимая и разжимая волшебную палочку в руках.
— Я слышу, Рон, — тихо отзывается она и снова отворачивается к каминной полке.
Внутри всё жжёт неистовым огнём, словно сейчас она вспыхнет и сгорит на глазах у друзей.
Ладони ужасно трясутся, потому Гермиона суёт их в карман.
Дамблдор мёртв, Гарри разбит и до сих пор не может свыкнуться с мыслью о предательстве профессора Снейпа, Джинни третий день с ошеломлением и подавленностью кружит вокруг Поттера и не может подобрать подбадривающего слова, а Рон погрузился в полное молчание, лишь исподтишка тяжёлым взглядом частенько сверля спину Гермионы, очевидно, не понимая её равнодушия.
Но он не знал, как внутри неё всё испепеляло, прожигало и проедало, словно яд, скользя по натянутым от напряжения и волнения нервам, доходя до самых тончайших волокон, заставляя их дрожать, болеть и ныть.
Вчера прошло прощание с Альбусом Дамблдором.
Джинни долго сидела и обнимала Гарри, который за вчерашний день не проронил ни слова, Рон подражал другу, не зная, что сказать, а Гермиона отстранёно прислонилась к стене в Большом зале, скрестив руки на груди, и погрузилась в свои думы.
Ей не было жаль директора — она знала, что Дамблдор пошёл на смерть сам. Это был его план, его сюжет, и всё пока следовало, как им задумано. Она много размышляла о профессоре Снейпе, поначалу теряясь в догадках, что с ним произошло, но на второй день Гермиона точно поняла, что Северус Снейп в безопасности и ни разу не пострадал. Пострадал только Том.
Волан-де-Морт не поверил ему.
В ту ночь, когда Том отправился в оплот Пожирателей смерти, Гермиона осталась с друзьями и долго выслушивала неразборчивый шёпот друга, который каждый раз твердил о предательстве Снейпа и падении с башни Дамблдора. Она особо не вслушивалась в тихое мычание, а беспокойно пропадала в себе, выискивая ощущения Риддла. Она ужасно нервничала и не могла найти себе места, вышагивая по пустой гостиной, и, наконец, получила первую отдачу: Том колебался, раздражался и закипал, как чайник на огне.
Что с ним? Что ему сказал Волан-де-Морт? О чём они говорят?
Рон впервые тогда нарушил тишину и попросил Гермиону присесть, чтобы не мельтешила перед глазами.
Наполняясь таким же раздражением, Гермиона фыркнула, прошла к камину и облокотилась о стену, бросая на друга вызывающий взгляд, но Рон не обратил внимания и снова переключился на Гарри.
А он всё шептал и шептал, повторял себе под нос, как заклятие, медленно сходил с ума и ужасно раздражал своей несобранностью и отчаянием. Ему не понять, что Снейп на самом деле не предатель и что Дамблдор сам выбрал такой удел, но прожигать время бездействием и наблюдать, как друг размазывает сопли по стенам, было не самым лучшим занятием.
Том накалялся и распускал поток прожигающей лавы, которая вот-вот проникнет в Гермиону и взорвёт её, как вулкан, разъедая кислотой и антрацитовым паром.
Он уже близко. Он уже подступает к кратеру и готов вылиться наружу.
— Хватит! — резко выкрикнула Гермиона, сверкнув зрачками.
Гарри замолчал, а Рон поднял на неё ошеломлённый взгляд.
— Что ты смотришь так на меня? Разве ты не видишь, что он тратит время и нервы?
— Не кричи на меня! Ты не одна в отчаянном положении, чтобы выплёскивать свой псих!
— Я не в отчаянном положении, а думаю, что делать дальше, Рональд! — раздражённо отозвалась Гермиона, дёрнув желваками.
Рон заметил этот незнакомый ему жест и поморщился.
— И как? Что-нибудь придумала уже? Дамблдора нет, крестр…
— Заткнись! — перебила та, коротко взглянув на Джинни. — Стоит заглянуть в библиотеку и поискать что-нибудь, а не прожигать время зря!
— Какая ты у нас умная! Так сходи среди ночи и поищи, в чём проблема? — съязвил Рон.
— Ребята, перестаньте, — подала голос Джинни, притягивая к себе колени.
— Успокой своего брата, я не начинала. Видите ли, ему мешает, как я хожу и размышляю.
Гермиона продолжила ходьбу, не обращая внимания, что в ответ пробубнил Рон. Эмоции стали выплёскиваться через край — Том был вне себя от ярости.
Неужели Волан-де-Морт настолько дурак? Неужели он не верит ни единому слову своей юной копии, заставляя его злиться и выходить из себя?
Помешанный, одержимый, невероятно самоуверенный, обманутый Дамблдором и Снейпом! Настолько глупый, что не верит самому себе! Если он не послушает Тома, Гермиона ни за что не позволит умереть Гарри, участвовать в играх и планах Дамблдора, разыгрывать театральную трагедию, в которой Гарри просто обязан умереть, если тот будет стремиться убить Волан-де-Морта.
Мерлин! Гарри — кусочек души тёмного волшебника, которого прежде чем убить, нужно убить самого Гарри, а ещё и Риддла.
Не слишком ли высокая цена за смерть Волан-де-Морта? Неужели он будет продолжать нагнетать атмосферу в магическом обществе, захватывать власть и преследовать Поттера?
— Дай мне мантию, Гарри, — дрожащим от ярости голосом произнесла Гермиона.
— Не глупи, Гермиона, утром сходишь в библиотеку, — произнесла Джинни, подняв взгляд на неё. — Ты видишь, Гарри сейчас не в состоянии…
А Гермиону разрывало и жгло.
— А мне плевать, в состоянии он или нет! Вы все слишком разложились в себе и не понимаете, что уже нужно действовать! Защищать школу некому! В любой момент сюда может снова заявиться свора Пожирателей! Шкаф до сих пор открыт в Выручай-комнате, а мы тут сидим и прожигаем!.. Ах!..
Гермиону тряхнуло, и она замолчала, не сумев договорить мысль. Яд полностью проник внутрь и стал плавить всё живое, в ушах сначала застучала кровь, затем зашипел ток, а перед глазами заискрили молнии, из-за чего гостиная расплылась и чуть ли не исчезла, оставляя только белоснежное свечение, увеличивающееся в размерах.
— Гермиона? — нервно, словно где-то издалека позвал её Гарри.
— С ней что-то не то, — ещё отдалённее прозвучал голос Рона.
— Что с её глазами?.. — выдохнула Джинни.
Две пары рук прикоснулись к предплечьям и потянули вперёд, после чего Гермиона ощутила под собой мягкую поверхность дивана и согнулась пополам, буквально выплёвывая ненависть и злобу.
Её разрывало от боли на тысячи мелких кусочков, на осколки стекла без возможности собраться воедино. Было отвратительно злостно и невыносимо горячо, словно её плавили как пластмассу.
Но в какой-то момент это прекратилось, сменяя всё на приятное и восторженное, болезненно зудящее и невероятно тёплое, толкая в спину, после чего Гермиона будто оступилась и бросилась вниз, в мягкую бездонную пропасть, обнимающую невыносимой тоской и желанием притянуться к чему-то незримому и бархатному, — к тому, что несёт в себе утешение.
Она не помнила, что было дальше, как оказалась в своей комнате, раскинувшись на кровати. Тусклые глаза устремились в потолок, кругом тишина, пустота и одиночество, окутывающее каждую часть тела. И больно, ужасно тоскливо и больно, словно кровоточит открытая рана в ушах, продырявленных насквозь.
Там сквозит. Тамхолодно и безутешно.
Гермиона подорвалась с кровати, понимая, что Том получил увечье, как-то ранен, а она здесь, не может выбраться и прийти к нему на помощь.
И так прошёл целый день: в метаниях от прожигающего яда до полного отсутствия мыслей и чувств.
Ему было плохо. Ужасно плохо и холодно.
На другой день она продолжала сторониться друзей, кутаясь в школьную мантию и скрещивая руки на груди, всем своим видом показывая, что лучше сейчас не подходить к ней.
Отстояв церемонию прощания с Дамблдором, Гермиона тут же направилась в спальню и погрузилась в пустоту, меланхолично раскачиваясь и молясь, чтобы день отъезда в Лондон наступил быстрее.
На третий день она, наконец, вышла в гостиную и присоединилась к друзьям, которые с мрачным видом продолжали молчать и о чём-то думать.
И Рон, наконец, нарушает тишину, спрашивая, что случилось с Гермионой.
Но она молчит, смотрит на каминную полку и пропадает в сжигающих ощущениях, которые через минуту сменяются тоской.
— Гермиона, ты слышишь меня?
— Я слышу, Рон.
Она ещё несколько минут смотрит перед собой, затем медленно оборачивается и тихо вздыхает.
— Я сильно перенервничала. Пойми, Рон, то, что произошло, совсем не шутки, и в любой момент Вол…
— Не произноси его имя! — тут же перебивает Уизли и устало опускает глаза.
Гермиона хочет возразить, приоткрывая рот, но резко останавливает себя, передумав.
— Дело в не в том, что произошло, Гермиона.
Совсем тихо и ровно разносится голос Гарри по пустой комнате. Он, наконец, что-то сказал вразумительное. Он, наконец, переключился на другие проблемы, которые раньше не меньше волновали его.
— Дело в том, — продолжает он, — что не один месяц ты ведёшь себя очень странно, словно тебя кто-то запугал до полусмерти, а затем подменил.
— Гарри, мы уже много раз обсуждали… — на выдохе отзывается Гермиона, но друг не даёт закончить.
— И ни разу ты не сказала, что на самом деле случилось, — так же ровным голосом произносит Поттер. — Сколько раз ты неожиданно пускалась в слёзы? Сколько раз ты почему-то резко отвечала и грубила на мои вопросы? Сколько раз ты говорила, что словно сошла с ума?
Гермиона закрывает на несколько секунд глаза, в очередной раз укоряя себя за то, что ещё в первый месяц не справилась со своими эмоциями и глупо думала, что Гарри способен её понять и оказать помощь.
Это было опасно: говорить о существовании Тома Риддла в этом времени, раскрывать его планы и замыслы и, наконец, их взаимосвязь, за которую вряд ли кто-то погладит её по голове.
Сначала Гермиона была слабой, немощной, вечно ищущей утешения, боясь упустить из вида последнюю надежду в образе Гарри, но спустя некоторое время она точно осознала, кто является её последней надеждой.
Гарри раздражал, когда говорил о Малфое, о том, что он Пожиратель смерти, или когда пропадал и неожиданно появлялся, объясняя, что караулил у Выручай-комнаты.
Гермиона злилась на то, что друг просто тратит время зря, пытаясь вынюхать хоть что-то. Она сомневалась в этом, как и Рон, пока Том не открыл один из своих секретов: Малфой действительно Пожиратель смерти. И тогда всё изменилось.
Она перестала наматывать сопли на кулак и терять голову в истериках от того, что не может спокойно прожить дня без Риддла. Её вечно тянуло к нему, сущность страстно желала воссоединиться, а возникающее тепло согревало так сильно, что хотелось в нём засыпать и никогда не открывать глаза, растворяясь в мягких, но таких редких объятиях Тома.
Одержимая Гермиона.
Её сущность прогибалась, а потом ломалась под давлением магии, которая ещё не до конца впиталась в неё и вечно устраивала бунт, требуя сдаться, броситься к горячему дыханию, таящее в себе ту белоснежную нить, чем было физическое проявление волшебства, желающее сплестись окончательно и оказаться в ком-то из них полностью.
Да, Гермиона поняла, что эта нить, — магическая сущность и сердцевина Тома, — разделилась, попала к ней, привязываясь к её влюблённости — условию, которое требовалось для активизации крестража, — и переплелась с её магическим стрежнем. Магия Тома желает вернуться назад, стать единой и полноценной, и всё логично: его часть из Гермионы не выдернуть, разве что упрятать в какой-нибудь предмет, создав крестраж.
Или поддаться и не препятствовать уже давно зародившемуся процессу.
Гермиона долго изучала книжку, что нашла в апартаментах Слизерина, вчитывалась в каждое слово, посвятила всю себя находке и пыталась разделить свои настоящие чувства и те, что навязывала магия. Бесконечными ночами она лежала на кровати и смотрела в потолок, пытаясь распознать свою суть без постороннего влияния, понять, насколько далеко зашла её влюблённость и на что она способна, чтобы тешить это чувство. Представляла разные варианты событий, то веря в искренность Риддла, то подозревая его в очередной ловушке, в которой Гермиона оружие в руках врага.
Что она чувствовала и как бы относилась к Тому, если бы он когда-то вскрыл свои карты и сообщил, что просто пользовался ею?
Часы в таких размышлениях были самыми тяжёлыми и невыносимыми, но Гермиона заставляла себя думать даже о таких вариантах, а также предусмотрительно выискивать лазейки, как выбраться из такого провала.
К концу этого месяца она стала собранной, уверенной в себе и, возможно, крайне резкой. Она не могла не заметить, как медленно, но верно становится похожей на Тома, копируя его поведение или манеру держаться. И эта чёртова книга в Тайной комнате совсем выбила её из колеи — у неё есть два пути: убийство или смерть той Гермионы, что ещё была в ней несколько месяцев назад.
Эти варианты совсем не веселили, однако она стала издевательски посмеиваться над собой: её никто не заставлял брать ту диадему, так что во всём она может винить только себя.
И в этот самый момент Гермиона почувствовала, как в ней ещё сильнее пробудилась незнакомая ранее ей натура: если бы не диадема, она жила бы в неведении, не знала бы о планах Дамблдора, не знала бы, что Гарри поджидает смерть, если он начнёт воплощать те замыслы в жизнь после смерти директора. И сейчас у неё многое есть в руках, чтобы изменить запланированный сюжет, перевернуть всё в свою пользу, руководствуясь какими-то приоритетами.
Она уже не верила прошлой себе, не верила, что всегда поступала правильно, справедливо или честно. Не верила, что всегда боролась за истину, что её ценности и приоритеты были настоящими и самыми благородными. Однажды Том доказал ей в одном из повторяющихся дней, что она не идеальна и все её решения тоже. Раньше она всегда противоречила себе, считая одно, а поступая по-другому.
Но теперь она верила Тому.
Она остро осознала, что любой герой в жизни не может похвастаться благородством и чистотой помыслов, и теперь, зная, о чём на самом деле думал Дамблдор, Гермиона без сомнений была уверена в том, что каждый обязательно имеет свой тёмный уголок души и бесспорно действует только в личных мотивах, но никак не в общественных.
Взять того же Поттера: в нём не кипит желание освободить весь мир от натиска тёмного волшебника, — им руководствуется только жажда жить и защитить самого себя от покушений. И сейчас его беспокоит не смерть директора, а только вымышленное предательство Снейпа. Вот что острее всего может пронзить сердце! Вот что смертельно для каждого из них!
Все ненавидят предательство: и Гарри, и Рон, и Гермиона, и Том, и Волан-де-Морт. И когда-нибудь этот предатель, этот заточенный нож, вонзится и проткнёт насквозь. Это всего лишь вопрос времени.
Вот только если взглянуть в корень вещей, Гермиона уже предала и делает это до сих пор.
Да-да, она настоящий предатель, и стала им ещё в тот момент, когда наотрез отказалась от мысли выложить всю правду Гарри о том, что с ней приключилось и кто заставил её вести двойную игру. И если она уже предала, уже ступила на эту тропу, то давно назад пути нет. Она может идти только вперёд. Она может идти туда, где по другую сторону всего действия стоял Том и безукоризненно ждал, когда же она перестанет сопротивляться.
И взвесив в себе истинные чувства, прозрев настоящую суть самой себя, Гермиона приняла решение: ей нужно быстрее оказаться там, где находится Том.
Она не готова создавать крестраж и вырывать из себя чувства, не готова рассказать друзьям всё, как было на самом деле, понимая, что это только усложнит ситуацию, и тогда ей точно придётся быть меж двух огней, боясь либо смерти с одной стороны, либо абсолютного непонимания с другой. Расскажи обо всём друзьям — и ей тут же придётся выбирать. Хотя выбор уже будет сделан, и он может стоить ей жизни.
Гермиона поняла, что каждый из них в первую очередь действует, руководствуясь инстинкту самосохранения, и если на кон поставлена жизнь, то человек пойдёт на что угодно, если где-то там, вдалеке, мерцает слабый свет надежды, манящий и призывающий к себе.
И пусть её лучше убьют чувства, убьёт предательство Тома, если он обманывает её, пусть она захлебнётся в луже собственных несбывшихся надежд, — это будет равноценная плата за предательство друзей, однако ни за что её палочка не поднимется на другого человека только для того, чтобы вырвать из себя это гнетущее волшебство.
Но всё же Гермиона сердцем чувствовала, что никакого обмана нет. Если Том до сих пор не причинил ей боль и, более того, посвятил её в некоторые тайны, значит она движется верно, значит она не просто оружие, но и верный спутник на этой дорожке. Значит она равноценный… партнёр?
И в последнюю ночь перед тем, как появиться перед Томом с книгой в руках и информацией по Малфою, она точно решила, что с этого момента готова ускорить всё происходящее с ней: поддаться магическому стержню Тома, кружащему в ней, и максимально сблизить себя с ним.
Не сразу ей пришёл в голову ответ, как необходимо это сделать и что значит моральное и эмоциональное сближение, о котором накануне прочитала из книжонки Слизерина. Все занятия она провела в глубоких раздумьях, перебирая возможные варианты: откровенные разговоры, признания, узнать друг друга лучше, добиться чистейшей дружбы, заставить Тома полностью доверять ей и прочее. Но к моменту прихода Риддла в школу, идя по пустому коридору на второй этаж, Гермиона резко остановилась и ошеломлённо уставилась перед собой, находя единственный верный ответ: физическое сближение будет являться самым мощным зарядом, который подтолкнёт ко всему, что она весь день перебирала в голове. Раскрыть себя во всём, увидеть самую сокрытую и несдерживаемую улыбку и лицезреть самое истинное лицо Тома, услышать настоящий, неподдельный звук, срывающийся с его губ — это будет самое откровенное признание.
И всё получится, если Том по-настоящему готов принять её. По-настоящему готов открыться ей и хоть на мгновение показать истинного себя.
И всё получилось.
Не успела Гермиона открыть глаза на следующее утро, а что-то невидимое уже поселилось в груди и тянуло к Тому, лежащему рядом с ней. Чувства обострились, эмоциональный фон стал более разборчивым и утончённым. Всё вокруг приобрело тона, которые она ранее никогда не различала. И сам Том — он стал чем-то более значимым и необходимым. Он стал тем, кому хотелось уподобиться, кого хотелось добровольно слушать и внимать.
Кого не хотелось отпускать от себя дальше, чем на пару шагов.
И вот сейчас, за один миг прокручивая это всё в голове, Гермиона смотрит в зелёные вопрошающие глаза друга и уверенно отвечает:
— Да, мне казалось, что я схожу с ума. Потому что я лишь на секунду представляла, что будет, если ты прав. Что будет, если Малфой действительно Пожиратель смерти. Глупо было отрицать, что кто-то пытался совершить убийство: ожерелье, к которому по ошибке прикоснулась Кэтти, отравленное вино, выпитое Роном, предназначенное Дамблдору, расспросы Снейпа об оборотном зелье, которое кто-то выкрал у всех из под носа…
— Но ты могла сказать об этом, — с чувством отзывается Поттер.
Плохая попытка убедить друзей в том, что дело было только в этих обстоятельствах.
Гермиона подумала про Тома, снова ощущая пронизывающую насквозь тоску и обжигающее всю сущность тепло, желающее притянуться к источнику.
Том был очень убедительным и находил выход из любой ситуации. Он умело и ловко уводил с ненужных тем, заставлял человека поменять своё мнение и согласиться на любые условия. И только если ему это было нужно.
Гермионе сейчас нужно было убедить друзей в том, что её изменения оправданы.
Она медленно ступает вперёд, приближаясь на шаг к друзьям, опускает деланный виноватый взгляд и трепещет ресницами, выражая глубокую тоску.
— Послушайте, — вкрадчиво начинает она, затем давит на голос: — вы оба, послушайте!
Гарри и Рон тут же наклоняются ближе, наблюдая, как подруга медленно присаживается к ним.
— Да, Гарри, ты прав. Кое-что случилось, что так сильно повлияло на меня. И я… мне очень сложно рассказать об этом. Я… я просто не знаю, как это рассказать вам.
Рон сразу смотрит на Гарри, который отвечает ему тем же, затем Поттер снова поворачивается к Гермионе и медленно берёт её за руку, но там как можно мягче отстраняется.
— Что бы это ни было, ты можешь рассказать нам всё, Гермиона.
Друзья смотрят на неё настолько доверчиво, что щемит в груди, но спустя мгновение боль проходит и сменяется пустотой, в голосе с которой та отзывается шёпотом:
— В феврале. Это произошло в феврале.
— Что произошло? О чём ты? — нетерпеливо вопрошает Гарри, продолжая сжимать свою палочку в ладони.
— Меня… я… Мерлин, мне тяжело об этом говорить!..
Слёзы наворачиваются сами собой: эти воспоминания слишком яркие и слишком сильно пронзают острым клинком в горло, да так, что Гермиона не может больше вымолвить ни слова.
— Гермиона, успокойся, — ласково отзывается друг, осторожно прикасаясь к плечу, но та резко отстраняется и запрокидывает голову наверх, пытаясь совладать с собой. Ей нужно немного времени, чтобы озвучить. Ей нужно лишь пару секунд и она выпалит всё, как есть.
— Меня чуть не изнасиловали.
Гермиона смотрит в потолок гостиной, но видит тот паршивый день, когда чужие грубые руки измывались над ней, ощупывая каждый клочок ткани и каждый спрятанный под ней сантиметр кожи. Перед ней блестящие и одурманенные глаза, плотные влажные губы, быстро приближающиеся к её и впивающиеся со страстью и горечью в плоть.
Гермиона вздрагивает и невольно отклоняется назад, опуская невидящий взгляд на друзей.
Они не успевают что-либо сказать, совсем ещё не воспринимая произнесённые подругой слова, а та уже чувствует, как внутренняя нить начинает с силой натягиваться, как струна, и с каждым мгновением сильнее врезается во внутренности, передавливая стенки организма и усиливая болезненные ощущения.
Друзья не успевают понять, что к ней лучше сейчас не подходить, а Гермиона уже чувствует как эта нить начинает действовать в обратном порядке, ослабевать, подавать импульс тепла, а за спиной появляется тень незримого существа, мягко обволакивающего за плечи и словно нашёптывающего утешение.
Это было что-то новое и невероятное. Что-то близкое и слишком бархатное, похожее на тёплую мантию Тома, которой он накрывал её за плечи, прикрывая истерзанную одежду. Мантия, сохранившая его тепло и… аромат бергамота.
Любимый запах бергамота.
Внезапно Гермиона начинает видеть друзей ярче и чётче, а они до сих пор пребывают в изумлении.
— Постой, я… — собирается с мыслями Гарри, но его тут же резко перебивает Рон, вскакивая с места:
— Какой ублюдок это сделал?!
— Тише! — отдёргивает тот, быстро покосившись на Уизли, заставляя сесть обратно, и снова пронзительно смотрит на Гермиону.
— Это не важно, — уже спокойно качает головой подруга, показывая внезапно появившуюся слабую и грустную улыбку на губах, продолжая отчётливо различать незримое прикосновение. — Важно то, что худшего не случилось, хоть это и оставило неизгладимый след.
Под её взглядом Гарри нервно трёт переносицу, но Рон не собирается сдаваться, разозлившись ещё сильнее.
— Это важно, Гермиона! Если кто-то чуть не изно… прикоснулся к тебе, эта мразь должна!..
— Рон! Прошу тебя, — мягко останавливает она, обращая к нему тоскливый взгляд, — я уже справилась с этим…
— Но об этом должен был знать!..
— Кто? — легко спрашивает, затем чуть выгибает бровь не в своей манере. — Тот, кто уже покоится в земле?
— Это урод должен быть наказан!
— И тогда об этом узнает вся школа. Нет, Рон. Я не хочу, чтобы об этом говорили на каждом углу. Именно поэтому, Гарри, я долго не решалась говорить тебе хоть что-то. Это было… слишком сложно.
Гарри с самым невероятным состраданием смотрит ей в глаза, поблёскивая зрачками, и опускает голову.
— Я… долго не понимал, почему ты отстраняешься от нас. Теперь мне всё ясно, — неживым голосом отзывается он, но тут же быстро и яростно добавляет: — Тем не менее, Рон прав! Гермиона, пойми: нельзя оставлять этого… мерзавца не наказанным!
— Он наказан, Гарри, — убедительно отвечает Гермиона. — И у него даже стёрта память, чтобы… чтобы стало так, словно ничего подобного не было.
— Но Гермиона!.. — продолжает возражать Рон, наклоняясь к ней ещё ближе и сжимая кулаки.
— Рон! Я прошу тебя! Я уже пережила это, и он понёс наказание! — твёрдым голосом протестует та, и друзья сдаются, боясь обрушить выставленные стены, ограждающие Гермиону от тех воспоминаний. — Прошло несколько месяцев, я переборола в себе этот ужас и… если мы будем продолжать… я не хочу больше никогда говорить об этом!.. Пожалуйста…
Они снова сострадают ей и в этот раз молчат, не смея нарушить воцарившуюся тишину.
— Мне на самом деле очень неловко и… стыдно, — признаётся, наконец, Гермиона и отворачивается.
Решив воспользоваться именно таким аргументом, как изнасилование, Гермиона не предполагала, что ей реально станет стыдно говорить об этом, а затем смотреть в глаза Гарри и Рону.
Они мальчишки, хоть и друзья.
Они имеют мужскую природу, и от других их отличает лишь контроль и другие жизненные ценности.
Однако Гермиона чувствует прилив довольства от того, что ей удалось сделать: ей удалось убедить их, обосновать своё поведение и избежать ненужных вопросов.
Наверное, Том гордился бы ею.
И в самом деле, нет ничего сложного, когда говоришь правду, но не договариваешь — это убедительно звучит и даже не обман.
Внезапно Гермиона дергается и ей приходит мысль о том, что Риддл всегда пользовался такой стратегией, но пользуется ли сейчас?
Несомненно, она знает далеко не всё, но и Том тоже не сразу черпает найденные ею знания. И всё же, мотивы Гермионы в его отношении чисты, а наоборот? Может быть, он до сих пор говорит ей часть правды, умалчивая о многом, что в итоге приводит только к поверхностным выводам, а на самом деле за ними кроется ещё куча другого?
Гермиона тут же отбрасывает от себя неприятные мысли, лишь пропуская в голову одну единственную: нужно заставить Тома доказать своё доверие так же, как он заставил это сделать её.
В груди снова начинает растекаться яд, проедающий всё, что встречается на пути.
Им необходимо уже увидеться. Три дня было терпимо, но четвёртый день становился невыносимым.
— Вы слышали, когда нас отправят в Лондон? — тут же спрашивает и пристально всматривается в лица друзей.
— Завтра утром. Профессор Макгонагалл хочет поскорее отправить студентов, видимо, страшась опасности и возвращения Пожирателей, — отвечает Гарри, наконец, переводя взгляд на свою палочку, продолжая сжимать и разжимать её в ладони.
Это было разумно: всем уже стоило покинуть школу и прийти в себя от произошедшего.
— Отлично, — облегчённо произносит Гермиона, глубоко вздыхает и начинает подниматься с пола. — Тогда… я пойду собираться и отдыхать. До завтра.
Ребята кивают, провожая подругу взглядом, а затем отворачиваются и начинают ошарашено переглядываться.
Уже прошла половина ночи, осталось пережить рассвет.
Гермиона оказывается в спальне, где уже давно спали девчонки, быстро достаёт собранный ранее чемодан, закидывает туда последние вещи, застёгивает с громким щелчком замок и медленно опускается на кровать, прикрывая глаза.
Ещё немного и она будет в Лондоне.
На утро она с нетерпением выжидала, когда все доберутся до станции, рассядутся по местам, и поезд двинется в город.
Они почти не разговаривали на пути домой, лишь мельком обсуждали, что делать с медальоном, оказавшимся подделкой, и кто такой Р.А.Б.
Никакой информации в библиотеке школы не было, Гермиона лишь умудрилась стащить книгу о крестражах и спрятать в куче своих вещей, только что с ней делать и какой план действий развивать дальше — она не имеет представления.
Она не может позволить Гарри искать свою собственную смерть, но и не может оставить его одного в поисках крестражей. И сколько она не думала об этом, а верный вариант не приходил в голову.
Нужно обсудить всё с Томом. Он наверняка уже придумал, что им делать дальше.
Подумав о нём, Гермиона снова чувствует ужасную тоску, а нетерпение накрывает огромной волной — ей хочется лично подогнать поезд, чтобы он прибыл хотя бы на немного раньше положенного времени.
Не только в их купе было тихо и спокойно: во всём вагоне стояла мёртвая тишина, и если кто-то выходил в проход, то лишь редко слышал чужие тихие голоса, спокойно обсуждающие что-то.
Солнце клонится к закату, сменяя тёплые летние лучи на прохладные и золотистые, а Гермиона, наконец, дожидается, когда поезд замедлит свой ход, пару десятков минут сбавляет скорость и останавливается на платформе.
Наполняясь волнением и радостным предчувствием, она быстрее всех вылетает из вагона и ожидает, когда друзья выйдут следом.
— Ты куда так умчалась? — кричит Рон, направляясь в сторону багажного отсека, чтобы забрать вещи.
— Не хотелось толкаться, — просто отвечает она, но точно знает, как загораются от облегчения глаза.
— Гарри, подай чемодан Гермионы, я попрошу отца, чтобы он отвёз её домой…
— Зачем?! — тут же вспыхивает и пронзает друга острым взглядом насквозь.
— Тебя же никто не встречает, как я понял… Или ты успела сообщить родителям? — неуверенно спрашивает Рон.
— Успела. Они будут ждать меня возле метро, у другого выхода с вокзала.
— А почему не здесь? — недоумевает Гарри.
— Потому что я не считаю это место безопасным, — отзывается Гермиона и поджимает губы.
Они забирают тележки, проходят сквозь барьер и неловко прощаются, обещая друг другу поддерживать связь до следующей встречи.
— В начале августа у Билла и Флёр будет свадьба, и вы оба приглашены. Полагаю, встретимся в конце июля, — напоследок говорит Рон и вымученно улыбается.
Гарри кивает и улыбается в ответ, а Гермиона украдкой поглядывает по сторонам и цепляет на себя улыбку, увидев, что друзья улыбаются.
— До встречи, Гермиона, — оба прощаются, и та берёт свой чемодан, направляясь к другому выходу с вокзала.
Как только Гермиона оказывается на улице, она ищет и тут же замечает Тома, стоящего на противоположной стороне привокзальной площади и безмятежно курящего сигарету, с лёгким прищуром оглядываясь по сторонам.
Он косится в её сторону, но не поворачивается лицом, продолжая изображать из себя одинокого прохожего, который ожидает свой автобус. Свободную ладонь прячет в карман и, вроде как, сжимает там что-то, но когда Гермиона пересекает площадь и оказывается в пятнадцати шагах от него, Том перестаёт ёжиться в плаще, выпрямляется, быстро выбрасывает бычок в урну и поднимает воротник со словами:
— Надень кофту, сейчас будет ливень.
Ладонь прикасается к плечам и толкает идти нога в ногу.
— Где она у тебя?
Гермиона не слышит, а лишь думает, почему его первый порыв после четырёх дней не сработал.
Как во сне, она раскрывает сумку, вытаскивает вещь и, пока Том внимательно оглядывается по сторонам и назад, одной рукой поднимая воротник ещё выше, а другой забирая чемодан, та быстро надевает кофту и устремляется следом, поглядывая на затягивающееся тучами небо.
Не прошло и десяти секунд, как Риддл хватает её за руку, резко дёргает за угол какой-то кафешки и трансгрессирует с вокзала. Гермиона ощущает, как не хватает воздуха, но в ту же секунду невероятно сильные потоки тепла мгновенно врезаются в неё и испепеляют своей мощью.
Под ногами чувствуется мокрый асфальт, а на голову падают нескончаемые крупные капли ливня, под которым губы Гермионы становятся мокрыми, и она не сразу понимает, что мокрыми они стали от прикосновения губ Тома, что жёстко впились в её и потянули на себя белоснежную нить.
Сколько усилий он приложил, чтобы сразу не сделать этого на вокзале?
Как долгожданный глоток воздуха, он втягивает в себя магию, грубо срывая поцелуй, затем отстраняется и сверкает белоснежными зрачками, показывая слабую улыбку и тут же пряча её, закусывая губу.
И Гермиона, наконец, всем нутром чувствует, как Том очень рад её видеть, хоть и давит в себе это ощущение, пытаясь отодвинуть в сторону и наглухо спрятать за тяжёлой тёмной занавеской. Его пульсирующее тепло растекается вместе с кровью по артериям и захлёстывает с ног до головы, заставляя Гермиону снова притянуться к нему, вонзить непослушные пальцы в мокрые волосы и горячо выдохнуть в воротник плаща, с которого скользят капли и попадают ей на кожу, увлажняя пальцы.
Том внезапно отстраняется, показывает привычную усмешку, выгибая уголки тонких губ, хватается за чемодан и ведёт во двор, кладя руку Гермионе на плечи, уводя с собой.
У неё слишком громко бьётся сердце, которое, если не шум дождя, наверное, отчётливо было бы слышно, а в голове возникает столько вопросов, что она теряется и не знает, что спросить в первую очередь. Под её пристальным взглядом Том открывает входную дверь, пропускает вперёд и заходит следом, мотая головой и всюду разбрызгивая с волос капли дождя, одновременно закрываясь на замок и ставя защитные чары.
Гермиона смотрит в проём, ведущий в небольшую гостиную, затем оглядывает закрытую дверь, ведущую в спальню, где она когда-то проводила свою последнюю ночь в повторяющемся дне, а после предпринимает попытку обернуться назад на Тома, но тот уже стоит к ней вплотную за спиной и не даёт взглянуть на него.
Она замирает и задерживает дыхание, чувствуя, как со спины медленно пробирается мягкое существо, осторожно обнимая за плечи и устремляясь вниз, чтобы обхватить полностью. Так аккуратно и нежно, что подгибаются коленки и хочется упасть.
Том отступает на шаг назад, обходит Гермиону и заглядывает ей в глаза:
— Ты их убедила?
— Да, — опуская голову, облегчённо и с улыбкой отзывается она и поднимает исподлобья глаза, чтобы уловить любую реакцию.
Том коротко и сдержанно улыбается, однако Гермиона чувствует его довольство внутри.
Он был доволен ею. Теперь он уверен в ней.
И это было лучшей наградой за то, что она плавала в отвратительных воспоминаниях несколько тяжёлых десятков минут своей жизни.
В гостиную первым заходит Том, снимая с себя мокрый плащ и кидая его на спинку стула, а та проходит следом и садится на диван, внимательно наблюдая за каждым его движением.
— Что он сделал с тобой?
Он оборачивается и невозмутимо смотрит ей в глаза, затем качает головой и закусывает губу, словно размышляя, как лучше ответить на поставленный вопрос.
— Ничего. Просто не заладился разговор.
— Полагаю, ты больше туда не сунешься?
— Если только с тобой за шкварку, — серьёзно отзывается, и Гермиона на секунду верит ему, только потом понимает глупость сказанного и замечает, как тёмные глаза начинают озорно сверкать.
— Он узнал обо мне? — она тут же озвучивает мысль и собирается подняться с дивана, но Том подходит к ней и наклоняется, не позволяя встать, а затем опускается рядом, переводит на неё безразличный взгляд и лениво достаёт пачку сигарет из кармана.
— Да, узнал и больше, чем следует, — сквозь фильтр в зубах отзывается и подкуривает сигарету.
Гермиона хмыкает, думая о том, что Волан-де-Морт и Том — всё-таки должны насквозь видеть друг друга и примерно понимать личные мотивы каждого. Во всяком случае, старший точно должен знать младшего.
— Дай мне.
Она тянется к сигарете, зажатую между пальцами Тома, и ловит удивлённый взгляд, а затем наблюдает, как тот отводит сигарету в сторону, подальше от неё.
— Есть другие способы успокоить свои нервы, и они более действенные, — насмешливо отзывается он, показывая издевательскую улыбку, которую Гермиона уже не воспринимает, как издёвку.
Она закатывает глаза и скрещивает руки на груди, всем видом показывая наигранную обиду, и Том тихо посмеивается, медленно доставая пачку, после чего протягивает ей целую сигарету.
— Заканчивай заниматься ерундой. Эта дрянь никакой пользы тебе не принесёт.
— Интересно, какую пользу она приносит тебе.
— Расслабляет, помогает коротать время, — спокойно произносит Том и шумно выдыхает струю дыма, затем поворачивает голову и с озорством добавляет: — И это отличный способ пофлиртовать с девушкой, доверчиво научив её курить сигареты.
— Ты отвратителен, — деланно морщится Гермиона и впервые за долгие дни затягивается табачным дымом. — Мерлин, какая гадость…
— Выкинь, — легко отзывается тот, не глядя.
Но Гермиона не выкидывает и снова затягивается, чувствуя, как насыщенный горьковатый вкус проникает в глотку, а дым заполняет лёгкие. Ей уже легче переносить эту горечь и тяжесть, потому она довольно быстро справляется с сигаретой и поднимает взгляд на Тома, задумчиво закусывая губу.
Она не знает, с чего начать и что сказать. Будет ли уместным примоститься к нему и получить порцию желанного тепла или стоит обсудить текущие дела? Одобрит ли он её решение или же с удовольствием поддержит идею просто расслабиться и провести вместе время? Может ли оттолкнуть, сославшись на тяжёлую ситуацию?
Он до сих пор не смотрит, докуривая сигарету, загорающуюся в полумраке красным огоньком, и почти невидно улыбается, прекрасно зная, о чём она сейчас думает.
О, Мерлин! Как же он любил такие моменты! Гермиона уже привыкла к тому, что все её сомнения и нерешительность всегда преодолевались ею: Том никогда не вмешивался в настигающие её желания и спокойно ожидал, что она выберет, перестав колебаться.
Он безумно любил наблюдать, как она решается на что-то и предпринимает первый шаг, ещё долго выдерживает паузу, не принимая, но и не отвергая её решения, а только потом показывает, стоит это делать или нет.
И сейчас тот самый момент, когда он снова своим бездействием заставляет её колебаться, ни притягиваясь к ней, ни говоря ничего о текущих делах, — просто ни на что не реагируя.
И Гермиона начинает снова решать сама.
Она тушит сигарету, выдыхает остатки дыма и поднимает поблёскивающие глаза, затем отводит их в сторону и прикрывает веки, медленно складывая голову на мужское плечо.
Как и ожидалось, Том не реагирует: лишь косится на неё и снова смотрит в сторону, отклоняясь назад, на спинку дивана.
Своим бездействием он оригинально выпрашивает инициативу, видимо, прекрасно насыщаясь ею, и иногда Гермионе не хочется следовать его правилам, но стоит лишь подумать о моменте, когда Том, наконец, идёт ей навстречу, отвечая долгожданной взаимностью, та выбрасывает из головы эти мелочи и продолжает делать то, что хочется, пускай и осторожно.
Она сильнее надавливает на плечо и медленно опускает голову вниз, ему на колени, поворачивается и сдувает влажные пушистые волосы с лица, чтобы поймать пустой взгляд, за которым скрыто множество эмоций.
Том, наконец, показывает тень улыбки, опуская на неё взор, аккуратно прикасается к волосам и начинает неторопливо вонзать в них пальцы, отчего Гермиона закрывает глаза и выжидает толику тепла.
Но его долго нет, и она смиренно понимает, что сделала слишком мало, чтобы заставить Тома дать ей то, что нужно.
Они зависимые друг от друга, выпрашивая то, что так жизненно необходимо, а потом прикидывают, а достаточно ли сделали, чтобы дать взамен.
Два идиота.
Гермиона тихо смеётся от подобных мыслей, закрывая глаза и прикрывая губы ладонью, затем чуть приоткрывает веки и вглядывается в ровное лицо Тома, которое так и продолжает ничего не выражать.
Да, она сделала мало, но желание оспорить чужие правила подогревало сильнее.
— Том?
Он молчит и меняет взгляд на вопрошающий.
— Я доказывала тебе, что… ты мне нужен?
Том сначала долго с деланной задумчивостью смотрит в лицо, затем насмешливо произносит:
— Знаешь, Грейнджер, когда ты пришла первый раз к Выручай-комнате после встречи в библиотеке, то уже было понятно, что я тебе нужен.
— Отлично, — она самодовольно улыбается и добавляет: — А когда ты доказывал мне это?
Гермиона с воодушевлением наблюдает, как Том медленно опускает ресницы и лишь через несколько секунд поднимает, врезаясь в неё тёплым взглядом, который вот-вот готов наградить её своим волшебством.
Но то было лишь на секунду, и то оказалось обманчивым.
— Когда я сказал, что это всё не договор, — ровным тоном отвечает Том и запрокидывает голову назад, устремляя взор в потолок.
И Гермиона понимает, что ей снова не удаётся прогнуть под себя его манеру и придётся действовать так, как вынуждал он.
Она переворачивается набок, уткнувшись носом в тёмную рубашку и тяжело вздыхает, просовывая осторожно руку вверх, чтобы обнять Тома за спину.
— Я не диванная подушка, чтобы на мне отдыхать, — замечает он.
Она напрягается и начинает волноваться, что он впервые может её отвергнуть, и это явно не укрывается от него, но она не отпускает, затаившись, как вор в чужой квартире.
Она нервно теребит за его спиной рубашку, ощущает, как внутри поднимается неудержимая буря, вызывающая жажду магии, и не может справиться с ней, чувствуя себя пойманной в ловушку пустыни, в которой жизненно необходим глоток воды. Кожа начинает гореть, а что-то в груди прожигать, вызывая на какие-то действия, которые повлекут за собой результат.
Проходит минута, и Гермиона всё-таки сдаётся, не сумев вынести жажду:
— Мне… нужно это, Том.
Она чувствует, как он отталкивается от спинки дивана, и остро ощущает на себе заинтересованный взор.
— Нужно что? Отдохнуть на мне?
Хочется громко посмеяться над собой.
Как же это выглядело жалко и глупо. Она настолько сильно зависела от чёртова тепла, что готова сделать всё что угодно, лишь бы заполучить.
Гермиона поворачивается на спину, выпуская из пальцев рубашку и смотрит Тому в глаза, в которых так и читается, что он любой ценой выбьет из неё признание.
И, конечно, он выбивает.
— Мне нужно твоё тепло…
— Или я? — тут же вставляет он.
Шах и мат. Гермиона снова прогибается и ломается под настойчивостью Тома, нервно вздыхает и приоткрывает губы, шепча с закрытыми глазами:
— И ты, и твоё тепло.
Он затягивает молчание, накаляя тем самым атмосферу ещё сильнее, отчего Гермиона начинает ёрзать, едва выдерживая пытку тишиной.
И когда-то ей приходит конец.
Она слышит тихий смешок, открывает глаза и видит, как Том склоняется над ней и замирает совсем близко, но снова ничего не даёт: нет нужного ни во взгляде, ни в прикосновениях ладоней.
Тогда она начинает полыхать дерзостью, злясь, что с ней безжалостно играют, и подрывается наверх, надеясь зацепить тонкие губы, но они так же резко отдаляются назад и показывают ей дразнящую усмешку.
Чёртов Риддл!
— Знаешь, как сделать человека счастливым? — тихо произносит Том, заинтересованно рассматривая каждую чёрточку на напряжённом лице. — Сначала забрать у него необходимое, а потом, спустя долгое время, вернуть.
— Это нечестно, Том! — не выдерживает она, поднимаясь и выпрямляясь полностью на диване. — Ты сразу же забрал у меня то, без чего все эти пять дней сходил с ума!..
— Тебе нужно было воспользоваться моментом и тогда, возможно, тебе бы не пришлось сейчас потихоньку вытягивать из меня желаемое.
— Как ты: броситься на тебя? — она выгибает бровь и скрещивает руки на груди, пытаясь разозлиться, но палящее в груди солнце жаркой пустыни не даёт ей этого сделать, призывая наоборот предпринять всё возможное, чтобы добиться своего.
— Было бы интересно на это посмотреть, — отвечает он озорным тоном, затем неожиданно поднимается с дивана и проходит к окну, отодвигая край шторки и вглядываясь в мрачное дождливое небо, затянутое тучами от края до края.
Гермиона вспыхивает раздражением, провожая взглядом все его действия, и закатывает глаза, собираясь ответить, однако Том легко переводит тему, перебивая её мысль:
— Голодная?
— Нет, — резко отвечает она и сильнее напрягает челюсть.
— Ладно, как хочешь, — оборачиваясь на неё, произносит Том, показывает насмешливую, издевательскую улыбку и спокойно выходит из гостиной.
Гермиона начинает злиться сильнее, и лишь спустя минуту понимает, что эта злость не на него, а на саму себя из-за того, что упустила реальную возможность добиться своего сразу: не набралась наглости и не забрала своего. Самое смешное и ужасное было то, что она готова прямо сейчас рвануть из гостиной и сделать всё возможное, чтобы вытянуть желаемое.
Она подрывается с места, однако умудряется затормозить перед выходом, каким-то чудом не позволяя себе нестись сломя голову за Томом. Вместо этого её привлекает барабанная дробь дождя по подоконнику, Гермиона оборачивается и смотрит в щель между штор, а затем медленно проходит к окну, чтобы рассмотреть антрацитовое небо.
Она не настолько должна быть одержимой. Она будет стоять здесь и небрежно отмахиваться от навязчивых мыслей, вертящихся в голове.
Стоит ли говорить, что это невозможно?
Каждая последующая минута кажется в два раза длиннее предыдущей, а через десять таких она уже готова сдаться и притянуться к магии.
Гермиона в последний раз смотрит на тёмное небо, поднимает руку вверх, задвигая плотно шторку и сильно вздрагивает от прикосновения к волосам сзади.
Том был абсолютно прав: сначала не дай необходимое и заставь помучиться, а после человек становится невероятно счастливым, заполучив это.
Его ладонь медленно ложится на талию и без настойчивости скользит вверх в то время, как её рука бессильно падает вниз, и Гермиона закрывает глаза, растворяясь в слабом обволакивающем тепле, которое мгновенно расходится до кончиков нервных волокон, заставляя заиграть блуждающей улыбке на губах. Её тут же толкнули в тёмную пропасть эйфории, и она полетела на дно, не замечая, как подгибаются коленки, а губы испускают тихий вздох.
— Согласись, ожидание невыносимое, а победа сладкая? — слышит тихий и насмешливый голос над ухом и вдыхает воздух, чтобы ответить, однако теряет мысль, которая становится обрывочной, а потом и вовсе не имеет смысла.
Том нещадно прикусывает мочку и сам опускает ресницы, прислушиваясь к каждому колебанию её струн души, которые плавятся из-за каждого его движения пальцев, скользящих по телу.
Гермиона роняет голову в бок и опрокидывает её назад, утыкаясь в плечо, затем начинает трястись, как осиновый лист, ощущая, как тёплые губы прикасаются к шее, а зубы мягко впиваются в плоть и начинают медленно тянуть её.
— Хочешь кое-что попробовать?
Она слышит его голос совсем отдалённо, и ей он кажется волшебным, манящим и невероятно сладким.
Гермиона произносит что-то неразборчивое и ладонью накрывает ладонь Тома, остановившуюся чуть ниже груди, но он довольно резко стряхивает её с себя и сильнее прижимает Гермиону, просовывая дальше под её плечами руки, и мягко сжимает хлопчатую женскую рубашку.
— Будем считать, ты согласилась, — шепчет он в висок и снова опускается к шее, накрывая тёплом своих губ.
Гермиона вспыхивает, предчувствуя какую-то странную истому, ввергающую её в противоречивые ощущения: желание и страх, смешавшиеся и образующие болезненный коктейль чувств, от которого не способна отказаться.
И она впитывает это всё в себя.
Ладонь плавно поднимается ещё выше и останавливается на груди, но Гермиона не ожидала,что пальцы нащупают сосок и начнут его довольно властно ласкать, потому вскрикивает и резко вонзается в предплечье Тома.
— Ш-ш-ш, — отстраняясь на пару сантиметров от шеи, шипит он и мягко прикасается губами к мочке уха.
Гермиона неохотно ослабляет захват, поддаваясь усилившемуся потоку тепла и шумно выдыхает, открывая глаза и нервно облизывая пересохшие губы.
— Доверься мне, — убедительно произносит Том сквозь озорную улыбку. — Тебе будет интересно.
И она бездумно верит ему, продолжая стремительно падать вниз.
Пальцы поднялись выше, к ключице, зацепили маленькую пуговицу и легко расстегнули её, затем отодвинули край рубашки в сторону и проникли вглубь, нащупывая нежную кожу груди, мгновенно покрывшуюся мурашками от тёплого прикосновения.
Внутри что-то болезненно завязалось в узел, и Гермиона не может сдержать стон, ощущая, как зубы снова мягко врезаются в кожу на шее и начинают нежно покусывать её. Дрожь расходится по всему телу, а губы предательски приоткрываются и дают прозвучать ещё одному блаженному всхлипу.
Другая ладонь оживает и спускается к животу, в котором болезненно сжимается узел, Гермиона вздрагивает и готова умолять прекратить это, но не может ничего произнести, чувствуя сухость в горле и как перехватывает дыхание. Тёплые пальцы медленно задирают рубашку и тут же плавно ложатся на оголённый живот, прижимая Гермиону ещё сильнее к Тому, и та не сразу понимает, что ягодицами задевает торчащий за брюками бугор.
Одна лишь мысль о близости приводит в ошеломительное беспамятство, в котором где-то глубоко таятся оставшиеся ещё с первого раза страх и переживание. Но она, как во сне, заводит руку за спину, чтобы прикоснуться к Тому, и тут же получает сильный укус, заставивший руку отпрянуть, а ладонь нервно сжаться.
— Не двигайся, — предупреждает бархатный голос, сливающийся с возникшим где-то за спиной треском тока.
Гермиона слушается, позволяя пальцам дальше трогать всё, что им вздумается, распахивает широко глаза и, пошатнувшись, смотрит перед собой, не видя ничего вокруг. Её зрачки начинают сиять и отражаться в стекле окна, она замечает это и со странным любопытством всматривается в белизну, наклоняя голову в бок сильнее.
Она чувствует, как Том отстраняется губами от истерзанной кожи, поднимает на сияющее отражение взгляд и незамедлительно обнажает странную, неизвестную ей улыбку, после чего выпрямляется и прикасается губами к виску. Не целуя, они скользят вниз, к уголку её губ, нарывают и выпускают кончик языка, требовательно приоткрывающий пересохшие губы. Гермиона опускает ресницы, пряча ослепительный свет, и бесконтрольно отвечает на поцелуй, невольно вытягивая белоснежную короткую нить. И в этот момент Том резко расстёгивает пуговицу на её джинсах, проникает пальцами вниз и ловит губами сладострастный вздох. Гермиона в ту же секунду открывает широко глаза, улавливая жадный взгляд тёмных глаз, и чувствует невыносимый жар, всхлипывает от болезненного спазма внизу живота и тихо начинает скулить, задыхаясь.
Ей показалось, что она взорвалась и разлетелась на тысячи осколков. Тело обуяла настолько мощная дрожь, что Тому пришлось вцепиться ладонью в грудь и крепко прижать к себе, продолжая поглаживать набухший клитор, не позволяя Гермионе осесть на пол.
Он дразнит её приоткрытый уголок губами, властно рыщет ладонями в сокровенных местах и вторит каждому вздоху, улавливая горячие стоны, безропотно слетающие с губ. Гермиона отдалённо понимает, что не может больше терпеть, съёживается, пытаясь сдержать в себе влагу, напрягая мышцы, и приходит в ошеломление от того, что её действия ещё сильнее вызывают невыносимую негу, удушающую, болезненную и до ужаса сладкую. Она выгибается к Тому, упираясь в него и трётся о пах, умоляя избавить её от невыносимых чувств.
Он улыбается ей в губы и беспечно продолжает дразнить, надавливая на эрогенные зоны, отчего Гермиона скулит и сходит с ума, чуть ли не бросаясь в рыдания, хватаясь за плечи и жёстко сжимая их.
— Терпи, сладкая, — хрипло произносит Том и жёстко впивается в губы, ускоряясь пальцами.
Та приоткрывает светящиеся глаза, умоляющее глядя в бездонную антрацитовую пропасть, и чувствует, как лавина тепла рушится на неё, заставляя хныкать от смеси необузданной эйфории и невыносимо сладкой пытки, которую просто невозможно было уже стерпеть.
На глазах навернулись слёзы, звук тока становится слишком рядом и уж слишком невыносимо было слышать его треск. Казалось, он прямо сейчас разорвёт перепонки и шарахнет её насмерть.
— Расслабься, — в ухо шепчет Том, и его голос уже кажется не живым, а механическим, с какими-то помехами на частоте.
Гермиона больше не способна терпеть, с силой тянется вниз, к полу, чтобы припасть к нему, и, как только коленями касается поверхности, ослабевает и, наконец, понимает, что значит расслабиться.
Ток оглушительно щёлкает в ушах последний раз, заставляя её вздрогнуть и быстро повалиться назад в объятия. Том накрывает открытые от протяжного сладкого стона губы Гермионы, задыхающуюся от пульсирующей истомы, замедляет движение пальцев и через пару секунд совсем замирает, ощущая ими слишком много влаги.
Её потряхивает так, словно посадили на электрический стул, а с губ продолжает слетать скулёж, только полностью наполненный облегчением.
Том опускает Гермиону ещё ниже, обнимая за плечи, а другую руку вытаскивает наружу и обхватывает за талию, прижимая крепко к себе и со странным выражением внимательно изучает расслабленные черты лица. В тёмных глазах Гермиона видит белизну своих зрачков, тяжело и рвано дышит, не улавливая в голове ни одной мысли.
Проходит по меньшей мере пять минут, она более менее восстановила дыхание, собрала немного мыслей в голове и после этого незнакомым для себя хриплым со странным оттенком голосом шепчет:
— Это… почему так?
Том закусывает свою нижнюю губу, смотрит на видимую из-под рубашки часть обнажённой груди, затем переводит взор к её лицу и медленно, стараясь ровно произносить слова, отвечает:
— Ты сказала, чтобы ускорить процесс перевоплощения, нужна крепкая эмоциональная близость. Так вот, Грейнджер, — Том переводит дух и показывает откровенную улыбку, — секс — это не настолько духовная близость, и во время него лучше всего раскрывается мужчина, а не женщина. Что касается тебя — да, это нереально шокирующий для тебя шаг, учитывая твою невинность. Но запомни, сладкая, — он плавно приближается к раскрасневшемуся лицу и сбавляет тон, продолжая объяснять прямо в губы: — если хочешь получить настоящую эмоциональную близость от девушки, то заставь её буквально умирать в твоих руках, не позволяя даже коснуться себя.
Гермиона зачарованно смотрит ему в глаза и невольно переживает недавние ощущения, вздрагивает от них, и Том тут же ласково прижимает к себе ближе, скользнув губами по щеке.
— А ты очень горячая, — Том возвращает в свой голос насмешливость, тем самым вызывая в Гермионе, наконец, очнувшиеся смущение и стыдливость, однако он ещё крепче сжимает её в объятиях, словно успокаивая, и шёпотом добавляет: — Теперь можешь не переживать, сладкая. Я завладел твоими эмоциями, и прими мои поздравления: теперь я владею тобой полностью.
========== Глава 19. Он зовёт за собой ==========
Щёки запылали, Гермиона не сдерживается и стыдливо утыкается Тому в плечо, преодолевая желание тряхнуть головой и выкинуть из головы услышанное. Противное сомнение подкрадывается сзади и желает облепить её вязкой жижей полностью, но она сопротивляется и не подпускает отвратительные мысли.
Что если Том действительно видит в ней только оружие?
Долгие месяцы она точно была уверена, что это не так, и даже видела, что он испытывает к ней не только влечение, вызванное магией. Она без сомнений считала, что он каким-то образом привязался к ней, таит в себе чувства и злится от того, что не может признаться себе в этом. Но сейчас? Неужели она ошиблась?
Мягкие объятия, прижимающие её к мужскому телу, говорят об обратном. Несмотря на прозвучавшие слова, несущие в себе какую-то угрозу и безысходность, тёплые руки аккуратно держат её и внушают доверие, и Гермиона понимает, что снова окончательно запуталась в махинациях Тома.
Друг или враг держит в руках? Друг или враг зовёт её за собой?
Так или иначе, отступать было поздно, и осталось только услышать вердикт, который покажет, насколько сильно Гермиона загубила свою жизнь.
Вдруг вязкая жижа из сомнений резко отступает, словно её и не было, а внутри проявляется уверенность, вступившая в бой со стыдливостью. Том медленно покачивается, почти не дыша, и у Гермионы появляется странное чувство, будто кто-то ворвался к ней в душу и стал учинять свои порядки, наделяя всё вокруг спокойствием и выдержкой. Это необъяснимое вмешательство за считанные секунды выгоняет прочь стыд и растерянность, приводя её в чувство. Гермиона резко отстраняется от плеча, поднимает голову и с вызовом произносит:
— Объясни.
— Объяснить что? — невозмутимо отзывается Том, опуская на неё взгляд.
— Какое отношение имеет эмоциональная близость и то, что ты сделал?
— Разве ты сейчас не стыдилась пару минут назад?
— Да, но причём здесь это?
— Тогда спроси себя, почему тебе вдруг стало стыдно? Кажется, в тот раз, и хочу заметить, в твой первый раз, ты нисколько не пребывала в таком состоянии.
Гермиона на секунду задумывается, затем приподнимается с пола и выпрямляется перед сидящим на коленях Томом, чуть приближается к нему и смело выражает мысль:
— В тот раз мы смотрели друг другу в глаза, а в этот раз ты смотрел на меня, где тебе вздумается.
— Неверно, — он качает головой и показывает короткую улыбку. — В тот раз ты видела меня насквозь, а в этот раз только я видел твоё самое тайное… откровение.
Она закусывает губу и, поддаваясь спокойствию, неожиданно для себя качает головой и отзывается:
— Чёрт с ним. Просто объясни нормальным языком, что меня ждёт дальше.
Гермиона с любопытством поворачивается к Тому, поправляя рубашку, и выжидающе наблюдает, как тот удивлённо смотрит на неё в ответ.
— Хочешь сказать, ты решила сдаться, при этом не узнав, что с тобой будет дальше?
— Я знаю, что всё это прилепило меня к тебе безвозвратно и мне поможет только создание крестража. Я о тебе спрашиваю, Том. Что ты собираешься делать со мной дальше?
Его глаза странно сверкают, и спустя некоторое время он легко отвечает:
— Ничего.
Гермиона долго и пристально смотрит ему в глаза, затем звонко смеётся.
— Я знаю тебя не один день, Том! Будто кроме приятного в этом нет для тебя полезного!
Удивительно, но он неожиданно закатывает глаза, слегка отвернувшись в сторону, и тяжело вздыхает.
— Послушай, милая, научись различать два разных обстоятельства. Раньше ты была по другую сторону от меня и, конечно, я всё делал ради своей пользы. Сейчас ты превращаешься в подобие меня, это необратимый процесс, разве что ты вздумала всё-таки создать крестраж, но ни о каких выгодах здесь не может идти и речи. Да, ты полезна, но ты тут сидишь со мной не поэтому.
— Значит, я свободна как ветер? — подыгрывает ему Гермиона, выгибая бровь, полностью копируя его выражение, которое секундой ранее появилось на его лице.
— Смотря, что ты называешь свободой. Смелости тебе не хватило рассказать правду друзьям, а сейчас уже поздно, потому что так или иначе после предательства ты заскулишь и побежишь за мной, если, конечно, я сам первый тебя не найду. Что касается твоего решения добровольно подчиниться мне, то я оценил, подлости от меня можешь не ждать, но ты сама должна была понимать, что в таком случае твой выбор уже ограничен моими решениями, а значит не совсем понимаю, о какой свободе ты меня спрашиваешь.
— Вроде бы ты довольно легко отзываешься о моей попытке создать крестраж и избавиться от тебя, — замечает Гермиона с таким видом, словно говорит о погоде.
— Я вижу тебя насквозь, — со смешком отвечает Том и берёт в руку её ладонь. — Ты ещё не настолько изменилась и стала мною, чтобы безропотно кого-нибудь прикончить.
— Но придёт время и!.. — она пытается возразить, но резко вскрикивает, наблюдая, как он легко заламывает ей кисть, а внутри чувствует щекотливую боль. — Что ты делаешь?!
— Думаю, когда придёт время, это обязательно понадобится, и ты сделаешь это, но не сейчас, — спокойно произносит Том, не обращая внимания на возглас и то, как Гермиона вырывает свою руку и встряхивает ею после болезненного захвата.
Она хмурится и понимает, что он снова о чём-то не договаривает и, кажется, выяснил что-то новое.
— Ты что-то скрываешь от меня.
Том долго смотрит ей в глаза, словно что-то взвешивая, затем поднимается на ноги, поправляя рубашку, и помогает подняться ей, протягивая руку и произнося:
— Сходи пока в ванную и приведи себя в порядок, а я принесу что-нибудь поесть.
— Холостяцкая берлога пополнилась едой? Вау! — не сдерживает смешок Гермиона и направляется к выходу из гостиной.
— Сейчас кто-то будет сидеть голодной и больше не приблизится ко мне ни на шаг, — слышит насмешливый ответ за спиной, после чего закатывает глаза, не сдержав улыбку от того, что Том оценил её шуточки в его стиле, и кричит уже из коридора:
— Значит кто-то пойдёт искать на пятую точку приключения в поисках еды и тепла, а потом кому-то придётся спасать и возвращать свои слова обратно!
— Домашний арест, Грейнджер. Я без шуток!
— Будто я пошутила, — себе под нос бубнит Гермиона и заходит в ванную.
— Ещё раз повтори, — требует Том, оказавшийся за её спиной так неожиданно, что она испуганно подпрыгивает и оборачивается на него.
— Твою мать, зачем так пугать? — морщится, спокойно отворачивается и подходит к умывальнику, чтобы включить воду.
— Ещё раз повтори, — второй раз требует Том, плечом опираясь о косяк двери, скрещивая руки на груди.
— Я пошутила, честно, — сдаётся Гермиона и отводит открытый кран в сторону.
— Надеюсь, осознаёшь, что тебя ждёт, когда отправишься искать еду и тепло в другом месте.
— Более того, осознаю, что будет с тем, у кого найду это, — на выдохе произносит она и подходит к Тому. — Выйди и закрой с той стороны дверь.
— Я могу закрыть и с этой, — с озорной улыбкой отзывается он, закусывая губу, чтобы не рассмеяться.
— Я сказала, выйди. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее накормишь меня…
— После услышанного я не могу оставить тебя одну даже здесь, — ехидно подмечает Том.
— Думаешь, я смоюсь в канализацию и сбегу от тебя по трубам? Нет, такие перспективы не по мне в отличие от некоторых, — парирует Гермиона и с удовольствием улавливает, как Том реагирует на её намёк на Тайную комнату.
— Кому-то через минуту вырвут язык.
— Кому-то не понравится потом целоваться и выжимать из меня магию.
— Кстати за тобой должок, Грейнджер.
— Эй! Какой? — не понимает Гермиона, наблюдая, как Том невозмутимо выходит из комнатки и направляется на кухню.
— Ночью расскажу, — хмыкая, бросает назад, отчего та закатывает глаза, затем громко хлопает дверью, задвигает щеколду и поворачивается к струящейся воде.
Том — невероятно сложный человек. Никогда не знаешь, что он сделает в следующую секунду: улыбнётся?.. гневно сверкнёт глазами?.. или примет безразличный вид, полностью обесценивая слова собеседника?
Он слишком редко шутил, чтобы сейчас Гермиона, забираясь под тёплый душ, не улыбалась.
Хоть сейчас было не до смеха.
Подставляя воде уставшее лицо, она морщится, и тяжесть ситуации снова ложится на плечи, напоминая о том, почему она оказалась именно здесь, в этом доме, а не в доме своих родителей и то должна оказаться только через месяц. Буквально некоторое время назад она рассталась с друзьями на вокзале и каждый остался при своих мыслях, захламляя голову крестражами, фальшивым медальоном и тем, что же их ждёт дальше.
Очевидно, никто из них не вернётся в школу — ещё немного, и её займут сторонники Волан-де-Морта, который, к слову, лишился, возможно, не одного лучшего бойца.
Перед глазами предстал недавний образ волшебницы, что лежала на пригорке леса с раскинувшимися на земле кудрявыми, чёрными, словно ночь, волосами, с высеченными на коже тёмными шрамами. И запах горелой плоти. Отвратительный и настолько омерзительный, что сейчас стошнит.
Гермиона наклоняется и едва сдерживает рвотный позыв, откашливается, а затем выпрямляется, стараясь выбросить из головы увиденное.
Она чувствовала невероятно странное напряжение вокруг: казалось, воздух пропитался влагой и вот-вот обрушит крупные капли дождя, а где-то рядом сверкнёт ослепительная молния, поджигая кроны деревьев, пугая своим звуком всех, кто собрался в ту ночь на улице, чтобы разобраться в случившемся. Но молния попадает не в кроны деревьев и даже не в пустое поле — она попадает в волшебницу.
И всё это вызывало бы тупое отвращение, если бы не то, что Гермиона явно чувствовала: это произошло не без её помощи.
Это так странно было видеть, как из Тома вырывается непонятный белоснежный шар, который в одно мгновение затмевает всё вокруг ослепительным светом и с протяжным, оглушительным гулом исчезает, растворяясь в ночи. Это было впечатляюще, это было невероятно мощно, и Гермиона в тот момент почувствовала минутную слабость, словно из неё высосали жизненные силы, а затем наполнилась чем-то невообразимо воодушевляющим и победоносным. Ей показалось, она готова повторить то же самое за Томом, если это не обезвредило бы противников.
Но это обезвредило и, наверняка, с печальным исходом.
Гермиона отворачивается к стене, опирается на неё рукой и шумно выдыхает, пытаясь выдернуть этот эпизод из головы.
И как странно, Том даже не помогает в этом, хоть и явно чувствует её отвращение и нервозность.
Выключает душ, встряхивает волосы и хватается за полотенце, чтобы вытереться насухо. С какой-то пустотой в груди и отчуждённым бессилием она встаёт на холодный пол, закрывает на некоторое время глаза, а затем распахивает и вглядывается в своё отражение.
Мерлин, в кого она превратилась?
Отражение насмешливо поднимает уголки губ и дарит ей блестящий, полный воодушевления взгляд, который медленно опускается на острые ключицы, рассматривает бледную кожу шеи и округлость плеч, а затем снова поднимается выше и любуется цветом малиновых губ.
Разве отражение не прекрасное? Разве эта другая и непохожая на её улыбку не красива? Разве она не может гордиться тем, кем она стала?
И становится дальше.
Гермиона оборачивается, хватает одежду и одевается, снова поворачиваясь к зеркалу и наблюдая за каждым движением, и когда с этим было покончено, подходит к двери, отворяет щеколду и выходит в коридор.
Кругом стоит тишина, разве что дождь из приоткрытого окна в гостиной стучит и стучит, кажется, усилившись.
Она оглядывает проход на кухню, догадываясь, что там пусто, заходит в гостиную и останавливается, не увидев там Тома. С мгновение замешкавшись, Гермиона разворачивается и направляется в спальню, приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.
— Ты здесь? — тихо произносит она в темноту.
— Здесь, — раздаётся за спиной его голос, Гермиона оборачивается и расслабляет мышцы лица, наблюдая Тома с двумя тарелками в руках. — Тут хочешь или туда пойдём?
— Можно и здесь, — полностью входя в комнату, отзывается она, включая приглушённый свет.
Том обходит её и ставит тарелки на журнальный столик, затем снова покидает комнату и возвращается с двумя чашками чего-то горячего.
— Скажи, что это зелёный чай, — просит Гермиона, присаживаясь на постель.
— Я единственный, кто умеет чувствовать твои желания? — невинно спрашивает Том, ставя перед ней кружку зелёного чая.
Это вызывает в ней искреннюю улыбку, она опускает голову вниз, наблюдая за горячим паром, затем снова смотрит на Тома, который присаживается рядом, не отводя от неё взгляда.
Том — своеобразный человек. Никогда не поймёшь, что он выкинет в следующую секунду: покажет насмешку?.. одарит тёплым взглядом?.. или демонстративно отвернётся, словно всего этого сейчас не было?
Он продолжает смотреть на неё и показывает слабую улыбку, затем медленно опускает ресницы и неторопливо отворачивается, чтобы посмотреть на свою чашку.
— Зелёный чай не рекомендуют на ночь, — так легко произносит он, словно они обычная семья, которая собралась поужинать перед сном.
— Тем не менее, ты сделал именно зелёный.
Том снова поворачивается к ней, берёт чашку и делает глоток.
— Я не спал два дня, а ты без сил. В этой ситуации он будет полезен.
Гермиона ничего не отвечает, притягивает к себе тарелку и принимается за еду.
В тишине они проводят поздний ужин, который показался Гермионе идеальным: чувствуя себя необычно в такой обстановке, как поздняя трапеза с Томом, она напрочь забыла о проблемах и предстоящем разговоре, с аппетитом доедая рожок мороженного после горячего грибного супа. Но этой идиллии когда-то должен был прийти конец.
Том медленно отклоняется от стола, суёт руку в карман и достаёт две сигареты, протягивая одну из них ей.
Гермиона отрицательно качает головой, закидывая ноги на кровать, откидывает влажные волосы назад и с удовольствием ложится на подушку, желая спокойно уснуть после того, как живот оказался набитым.
— Как церемония? — спрашивает Том таким голосом, словно говорит о прошедшей прогулке.
— Очень… внушающе, — в тон ему отвечает Гермиона и тяжело вздыхает. — Много незнакомых людей, все в чёрном — праздник, не иначе.
Том ярко улыбается, слыша в её голосе сарказм, выпускает струю антрацитового дыма и сквозь улыбку отвечает:
— Завещание было на церемонии?
— Завещание? — чуть хмурится, а затем переводит задумчивый взгляд на свои ноги, понимая, что об этом даже не подумала. — Нет, завещание не оглашали. Думаешь, там есть что-то интересное?
— Неужели ты сомневаешься в том, что Дамблдор не оставил миллионы подсказок Поттеру, чтобы он довёл начатое до конца?
— Я не думала об этом, — признаётся и снова смотрит Тому в непроницаемые глаза. — Если это так, то как быть?
— Смотря что он оставил в подсказках, — уже без улыбки отзывается он и продолжает выпускать дым изо рта. — Тебе нужно быть с Поттером.
— Мы не вернёмся в школу. Гарри планирует искать крестражи и, кажется, собирается отправиться в одиночку.
— Идиот.
— Я так и сказала, — кивает Гермиона.
Том ничего на это не отвечает, тушит сигарету, встаёт с постели и начинает расстёгивать рубашку.
— Тёмный лорд поверил Снейпу, — внезапно произносит он и отворачивается, снимая с себя одежду и кидая её на стул, после чего обходит кровать и наклоняется к одеялу.
Гермиона тут же притягивает к себе коленки, убирает из-под себя край одеяла, чтобы позволить Тому встряхнуть его, а затем поднимается и быстро раздевается.
— Ему рассказали, что я тебя защищал и без тебя теперь я могу туда не возвращаться, — устало выдыхает он и прячется под одеялом, поворачиваясь набок, лицом к ней.
Гермиона ложится рядом, натягивая до глаз толстый край и смотрит на Тома в ответ, ожидая продолжения.
— Думаю, понимаешь, что ты стала такой же главной целью, как и Поттер.
Да, она прекрасно это понимает, и попадись она кому-то из дружков Волан-де-Морта, её тут же попытаются схватить и доставить по назначению. А там давление на Гарри, давление на Тома, хотя в его способности вернуться к Тёмному лорду без потерь она не сомневалась, и, как следствие, неминуемая смерть. Даже если Том придумает способ спасти, то рано или поздно, они всё равно окажутся в руках Волан-де-Морта, и исход снова становится неизбежным.
Потому Гермиона видела лишь один вариант: если и придётся предстать перед тёмным волшебником, то только с мешком уничтоженных крестражей, и тогда есть смысл хоть как-то побороться за свою жизнь, иначе полный провал.
Ещё немного подумав, Гермиона приняла во внимание, что крестражами Волан-де-Морта являются и Гарри, и Том, а значит, абсолютно никакого выхода нет, как бегать всю жизнь от волшебника и уничтожить только в тот момент, когда этих двоих не будет в живых.
И сердце Гермионы рухнуло, разбившись на множество осколков.
У них нет никакого выбора. За них уже давно решили всё. Она могла бы сбежать сама ещё на несколько дней до этого, оставить всё и остальные забыли бы о её существовании, но теперь, когда Том сбежал от Волан-де-Морта, а тот примерно знает важность Гермионы, ей уже не скрыться ни от врагов, ни от самого Тома.
Так и о какой свободе она спрашивала у него до этого?
Птичка попала в клетку обстоятельств и больше не сможет взмахнуть крыльями, пока чья-то сторона не победит. И если она приложит все усилия на то, чтобы выжить и покончить с тёмным волшебником, то без вариантов она проиграет и Гарри, и Тома. Если победит Волан-де-Морт, то она проиграет полностью.
Дамблдор дал шанс магическому миру на истребление волшебника, но кто тогда уничтожит его, если не останется никого? Рон и она? Поэтому Дамблдор настаивал на том, чтобы они всё знали?
И, в конце концов, зная о Риддле, как он полагал справляться с ним? Или Дамблдор понимал, что на тот момент он должен исчезнуть?
А что если смерть здесь отправит Риддла назад?
Гермиона смотрит на Тома, в его тёмные антрацитовые глаза, которые блестят от тусклого света, и начинает понимать, что он все эти варианты уже рассмотрел, перебрал на тысячу рядов со всеми последствиями, и теперь, наверняка, выбрал более подходящий вариант развития событий. Только какой он?
Он говорит, что ей нужно быть с Поттером, а значит, Том видит смысл в том, чтобы найти крестражи Волан-де-Морта и уничтожить их. Придумал ли он что-то о том, как поступить с его крестражем?
— Том, почему ты не говоришь мне о решениях? — тревожно спрашивает она сквозь одеяло.
Он неотрывно наблюдает, опять что-то взвешивая в своей голове, затем показывает слабую насмешливую улыбку и тихо отвечает:
— Какие решения тебя интересуют?
— Ты в бегах. Гарри вот-вот исполнится семнадцать и он останется без защиты. За меня объявят награду. Мы не знаем, где искать крестражи, а тем более не понимаем, что они дадут, если и ты, и Гарри — крестраж! И без вашей смерти никак не удастся покончить с Волан-де-Мортом!
Том долго смотрит и ничего не отвечает. И не потому что у него нет ответа, а потому что снова взвешивает, что именно он уже может рассказать ей.
— Помнишь, я говорил тебе, что меня здесь при всём желании убить не получится?
Гермиона хмурится, припоминая этот разговор, а затем опускает взгляд на руку Тома, лежащую на одеяле, и замечает на одном из пальцев кольцо, которое Дамблдор умудрился уничтожить, однако у Тома оно было целым и невредимым.
— Выход отсюда — это смерть, но не та смерть, что навсегда уничтожит меня.
— Так возвращайся назад! — тут же шепчет Гермиона, поднимая взгляд на Тома.
— Чтобы всё забыть и стать тем самым Волан-де-Мортом? Я могу, но какой смысл, если всё снова начнётся заново и по кругу, а после моего исчезновения моя будущая копия имеет все шансы на победу? И… что ждёт тебя в будущем, в котором меня нет? Подумай всего лишь на минутку об этом.
А в том будущем закатывалось солнце за горизонт и пылало ярким огнём, предвещая глубокую мрачную ночь, которой не будет ни конца, ни края, а рассвет уже вряд ли когда-то наступит, и если наступит — она не доживёт.
И теперь Гермиона смотрит на Тома и понимает: он — это единственный шанс на то, чтобы не запылал красный закат и на весь мир не опустилась ночь. Он должен оказаться в своём времени и кто-то должен изменить его жизнь.
И она, наконец, понимает, к чему клонит Том.
— Ты ищешь способ, как утащить меня в свой мир.
Том поворачивается на спину, смотрит в потолок и тихо отвечает:
— Да, я ищу способ. И он должен быть, иначе всё это не имеет никакого смысла. Пойми, что даже победа или поражение Волан-де-Морта не имеет какого-либо смысла, потому что я вернусь назад и всё повторится снова. И ты — это единственный здесь волшебник, который может отправиться со мной, потому что ты со мной по доброй воле, а не с принуждением. Ты меня любишь, и ты сделаешь всё, чтобы изменить мою жизнь, хоть я и не вспомню о ней.
Перед Гермионой начинает мелькать калейдоскоп грядущих событий, если всё получится именно так, как видит это Том: она попадает в прошлое, находит его, но… он ничего не помнит, он не обратит на неё внимания, а у неё, в отличие от Тома и его петли, есть только один единственный шанс убедить его, заставить верить и изменить его жизнь.
Всего один ничтожный шанс вырастить из него не Волан-де-Морта, а кого-то другого.
Она резко подрывается с подушки и с паникой смотрит ему в глаза, понимая, какой же на самом деле ролью он решил её наделить.
Да, она оружие, но оружие против него самого.
Том выжидает дальнейшую реакцию, пристально рассматривая, как та мечется в своих чувствах. Это не крестражи уничтожить или помочь другу спасти свою шкуру. Это изменить полностью жизнь Тома, тем самым изменив весь мир.
А ему лишь нужно разгадать загадку: как утянуть Гермиону за собой.
— Я… я… я не понимаю, как ты себе это представляешь? Как я, по-твоему, смогу изменить твою жизнь?!
— Разве ты до сих пор меня не знаешь? Разве ты не знаешь, какой ко мне нужен подход? Разве ты не знаешь мои секреты, чтобы убедить меня верить тебе?
— Я также прекрасно знаю, на что ты способен, если тебе не понравится это всё. И в том случае, Том, меня никто и ничто не убережёт от твоей жестокости. Тебе незачем будет моя жизнь.
— Она мне будет нужна, если ты сделаешь кое-что.
— И что же?
— Влюбишь в себя, — легко отвечает он и улыбается.
Гермиона смеётся, потому что это невозможно. Если здесь их связали время и магия, то там нет ни одной зацепки, а её жизнь превращается в ничто. Да и здесь он не шибко-то влюблён.
— С чего ты взял, что такое вообще возможно?
— Ты станешь совсем другой, даже не как сейчас. Думаешь, я уже не подумал о том, почему эта петля и этот разрыв магии вынуждает тебя меняться? Для чего магия это делает, ты хоть раз задумывалась? Почему она требует твоей покорности и максимального духовного сближения? Не потому что она хочет воссоединится, хотя это тоже факт. А лишь для того, чтобы ты стала подобной мне и справилась с тем, что тебе, кажется, суждено сделать.
Он выдерживает драматичную паузу и с усмешкой заявляет:
— Ты станешь мной, Гермиона. А себя я полюблю.
Ей смешно. Это не укладывается в голове. Она уже в курсе, что превращается в него, но неужели ей придётся поступать как он?
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать? Я тупо перестану быть собой, мне станет плевать на всё и всех, и в чём тогда логика, если я и так уже кого можно предала и торчу здесь с тобой?
— Знаешь,чем я занимался до того, как попасть сюда? — расслабился Том, посмотрев в потолок. — Я занимался вербовкой людей на то, чтобы снести эту шаткую власть в Европе, занять там нужное место и держать под контролем волшебников, которые уже уважали меня или только начали уважать. Я начал объезжать города, искал единомышленников и многим мои идеи очень нравились. Они с открытыми ртами слушали мои речи, активно участвовали в обсуждениях и развёртывании планов на будущее. Где-то внутри они прекрасно понимали, к чему клонит мой политический курс — к распаду настоящей власти, к её неспособности функционировать, к ненависти, которую они должны были испытывать в после военное время. Я часто напоминал им о фашизме, оккупации и потерях близких, родных, знакомых, и их горечь и гнев разрастались, сердца наполнялись местью, а когда война закончилась — почему-то ничего в их жизнях не изменилось. Они не способны вести мирную жизнь, власть не защищает их от грабежа, нападений, мародёрства, и никто не может гарантировать то, что завтра не выскочит из тюрьмы Гриндевальд и не придёт на порог именно их дома, чтобы совершить суд. Ни одна власть не может гарантировать то, что завтра на их дом не обрушится бомба магглов, которые решили продолжить войну и делёжку территории. А самое страшное то, что три великих державы начали гонку вооружений, и только в своём времени ты знаешь, что это была Холодная война и, к счастью, она не закончилась гибелью целых государств с их населением. Ядерное оружие уже создали и никто им не воспользовался. А теперь представь, каково жить там, в 1947 году, когда никто ещё не отошёл от потерь и войны, от натиска фашистов и Гриндевальда, от расстрелов и бомбёжки, а тут ещё некое ядерное оружие, которое способно нанести настолько невероятный ущерб, что ни одна магия тебе не поможет выстоять против ядерного удара. И это только потому что эти три мировых державы не могут договориться, а значит, это гнилая власть. Это гнилые люди, устремившиеся за своей силой и могуществом, но никак не за тем, чтобы о чём-то договориться и жить в мире. И, оказавшись здесь, я прекрасно понимаю, что нельзя стремиться за силой и могуществом, ибо это разрушительно и приводит меня к тому, кто гонится за твоим дружком. Хочешь знать, почему я создал крестражи?
Гермиона неотрывно смотрит на него и завороженно вслушивается в каждое слово, не смея перебить.
— Я создал крестражи только для того, чтобы в случае войны, бомбёжки или расстрела я смог выжить. Я сделал первый крестраж в Хогвартсе, и честно скажу, это вышло случайно. Но я это сделал уже после того, когда в конце августа была бомбёжка Лондона, и… наверное, тогда я чудом остался жив. Я поклялся себе, что найду способ жить вечно, и не потому что я боюсь смерти, а потому что те твари, что сидят выше и делят между собой власть, разделяют целые нации, решают жизнь миллионов людей, должны сдохнуть. Я не хотел быть тем, чью жизнь по их приказу могут забрать оружием или ядерной бомбой. Я решил стать тем, кто сам сможет раздавать приказы и решать жизни миллионов людей. Я начал с Европы и конечной целью должна была стать Британия. Я полагал, что именно там я займу ложе Министерства, которое способно влиять на правительство магглов. Я точно знал, что приложу все усилия на то, чтобы Великобритания победила в этой войне оружия. И организация под названием Пожиратели смерти, что создал Волан-де-Морт, должна была нести не тот смысл, что сейчас. Это должны были быть обученные шпионы и агенты, которые должны сотрудничать с правительством магглов и с их спецслужбами МИ-5 и МИ-6. И вся эта политическая структура должна была развалить холодную войну, закончить всё победой и уничтожением ядерной угрозы, а также любой другой войны. Вот, что должно быть, Гермиона. И я вырвал из себя любые чувства и упрятал в крестраж только для того, чтобы не вздрагивать от сожаления и сострадания к потерям других, просыпаться без чувства разбитости и одиночества, жить без надежды на лучшие времена и целеустремлённо идти к своей цели. Я просто хотел снести тех ублюдков и занять их место, показать остальным, что всё может быть по-другому и… полагаю, я увлёкся в этой войне. Из меня вышел тот самый Волан-де-Морт, который не смог захватить толпы людей, не смог завоевать власть и уничтожить тех ублюдков, магглы стали ненавистны из-за чёртвого ядерного оружия, а после, наверное, я стал существовать для самого себя, и я явно заработал врагов в лицах всех магических министерств стран. А сейчас я с полным непониманием наблюдаю за своей жизнью, которая свелась к тому, что гоняюсь за каким-то мальчишкой, который по неосторожности стал моим крестражем.
Том замолкает, отталкивается от подушки и оказывается напротив Гермионы, у которой на лице отражается смесь странных чувств, даже незнакомых ей.
— Меня одного не хватило на то, чтобы совершить задуманное и избавить этот мир от всего, что может представлять угрозу, а вырванные чувства лишь сыграли не ту роль: я превратился из гения в злодея, утратившего всё людское в погонях за справедливостью. В итоге я потерял и силу, и чувства, и самого себя. Я. Потерял. Всё.
Он выдерживает паузу, украдкой смотрит вниз на ладони Гермионы, а затем возвращает на неё взгляд и продолжает:
— Выходит, я не справился один, Гермиона. Но я должен справиться с тобой. Потому что если не справимся мы — с этим не справится никто.
Она опускает голову, пережёвывая это всё в голове и хочет закричать от услышанного. Кажется, перед ней сидит настоящий Том Риддл, у которого было детство, юность и начало взрослой жизни в те годы, о которых она не имела никогда чёткого представления, потому что не жила там, не чувствовала ту атмосферу и не знает тот жизненный уклад, бросивший ему вызов. Она абсолютно не знает настоящего Риддла, что вечно прячется под тысячами масок, видимо, перед зеркалом каждое утро выбирая, какую нацепить сегодня. И она с изумлением понимает, что сейчас он действительно преисполнен гениальными идеями, свежими мыслями и справедливыми мотивами, а давно полыхающая ненависть затем тупо сожгла его дотла и превратила в Волан-де-Морта.
Это было ужасно. Это задевало до глубины души.
— Когда я найду способ забрать тебя с собой, полагаю, я так же ничего не буду помнить, и я даже плохо представляю, что тебе нужно сделать, но одно я точно знаю: заставь меня вернуть чувства. Загадка кроется в том, чтобы диадема перестала хранить в себе всё, что я туда спрятал. Тогда она не попадётся никому, тогда она перестанет действовать и исчезнет эта петля, а я не потеряю себя. Ты поняла меня, Гермиона?
Она незаметно кивает и даже не думает что-либо говорить, потому что слишком тяжело воспринимать всё то, что она услышала.
Как и полагалось, за всеми обстоятельствами стоят куда более другие обстоятельства, о которых она не знала. И они были слишком весомыми. Слишком серьёзными.
Они были слишком масштабными.
Том протянул руки и аккуратно обхватил её, чтобы прижать к себе.
— И теперь, когда ты знаешь всё, что я преследовал и чего от тебя жду, я хочу чтобы ты отнеслась ко всему серьёзно и беспрекословно слушалась меня. Ты отправишься с Поттером на поиски крестражей, а я буду искать способ, как захватить тебя с собой. Со мной находится станет опасно, поэтому я сам буду приходить к вам.
— Но зачем тогда искать крестражи? Если всё это становится неважным, — грудным голосом отвечает Гермиона в плечо.
— Это на случай, если я ошибся. У вас должен быть шанс уничтожить Волан-де-Морта. Да, ценой жизни Поттера, но это единственный шанс, и я хочу, чтобы в случае неудачи ты им воспользовалась. Ты должна им воспользоваться.
— Ты найдёшь способ, я верю, — шепчет Гермиона в ответ, всеми силами души веря, что это так.
— Должны быть предусмотрены все варианты, и проигрыш — это один из них.
— В таком случае, ты убиваешь Волан-де-Морта. Почему? Это же твоё будущее!
— Потому что мне не нужно такое будущее. Он такой же ублюдок, как и те, кто думает, что может решать судьбы множества людей, и пока такие люди властвуют, никогда ничего не изменится, а я хотел именно изменить всё.
Гермиона больше ничего не думает отвечать. Она медленно опускается вместе с Томом на подушку, закрывает глаза и крепко обнимает его.
Они должны победить любой ценой.
***
Она пробыла там семнадцать дней, прежде чем отправиться к родителям домой.
Том настоял на том, что бы не тратить время в пустую: он проверил уровень её подготовки защиты и атаки, более менее научил дезиллюминационным долгосрочным чарам, пополнил арсенал проклятий, подробнее изучил вместе с ней защитное ядро совместного волшебства, а к моменту расставания глубже проникся в эмоциональный фон Гермионы, научив и её прекрасно разделять чувства, что вызывала магия, от тех, что по-настоящему пребывали в ней.
В конце июня Гермиона ступила на порог родного дома.
А через неделю Том среди ночи забрался в окно её спальни на второй этаж и принёс газету, в которой Гарри Поттер стал нежелательным лицом в магическом мире.
— Что это значит? — сиплым голосом спросила Гермиона, протирая тыльной стороной ладони сонные глаза.
Том перестал наматывать шаги по небольшой комнате, остановился напротив Гермионы и резко опустился перед ней на колени, выдёргивая из её пальцев газету.
— Началась охота, Грейнджер. Скоро она начнётся и за тобой. Вот увидишь.
— Ты так и не возвращался? — уточнила она, припоминая, что за последнюю неделю Том выражал подобную мысль.
— А зачем? — спокойно спросил он, бросив на неё привычный непроницаемый взгляд.
Гермиона ничего не ответила, понимая, что спросила глупость, а значит даже до конца не проснулась и ещё ничего не осознаёт.
Она оттолкнулась от стенки, опустила ноги на пол, вытянула руки, потягиваясь после сна, и зевнула, переводя взгляд на неподвижного Тома, смотрящего на неё снизу вверх, кажется, выжидая каких-то слов.
Прошла ещё минута, в течение которой Гермиона играла с ним словно в гляделки, затем разум, очевидно, окончательно проснулся, она резко прикоснулась к кудрявым волосам, чтобы намотать на палец, и тихо прошептала:
— Разве мне неопасно оставаться здесь? Мерлин, Том! Мои родители также будут в опасности! Если меня найдут здесь, то им…
— Ш-ш-ш… — подставляя палец к губам, тихо зашипел тот, покосившись на дверь комнаты, а затем снова посмотрел на волшебницу. — Забудь о них. Не это важно…
— Что значит “не это”? Если я останусь здесь…
— Я знаю, — сильнее шикнул Том, затем резко поднялся на ноги и переместился на край кровати рядом с Гермионой. — Тебе нужно уходить отсюда, потому что здесь тебя уже легко найдут.
Прошла буквально секунда, а она уже подскочила с кровати, выпутываясь из-под одеяла и откидывая его на пол, метнулась к шкафу и только попыталась открыть дверцы, как Том уже оказался рядом с ней, взял её за запястья и развернул к себе.
— Не торопись, — сверкнув в сумраке комнаты блестящими глазами, тихо прошептал он и сжал сильнее запястья. — Это не значит, что прямо сейчас ты уходишь со мной.
— А когда? — тут же растерянно спросила она, впившись туманными глазами в собеседника.
Она увидела, как на его губах появилась слабая насмешливая улыбка, а затем почувствовала, как холодные пальцы расслабили захват и, наконец, отпустили её. Ей показалось, что он прямо на глазах вытянулся, расправляя плечи, и легко произнёс:
— Со мной находиться ещё опаснее, чем здесь, Гермиона. Нужно немного подождать, пока я не придумал, где тебе находиться.
— Через три недели я отправлюсь в штаб-квартиру ордена, там я…
— Через три недели, Гермиона, а не сейчас, — покачал головой Том. — Тебе уже нужно бежать отсюда, и как можно скорее.
Гермиона закусила губу и посмотреть на не заправленную кровать, которая до сих пор хранила её тепло.
— И что ты предлагаешь? Мне некуда идти. Я могу связаться с орденом, но… что я им скажу?
Она посмотрела на Тома, который снова покачал головой и отступил от неё на шаг.
— Почему ты считаешь, что с тобой мне будет менее безопасно, чем здесь? — вдруг додумалась спросить Гермиона, подступая на шаг вперёд и заглядывая в тёмные глаза.
Она проследила, как непроницаемый взгляд, таящий в себе какую-то загадку, обратился к ней, а уголки губ незаметно поднялись и замерли в подобии улыбки.
Он молчал, словно пытаясь вывести из равновесия терпение Гермионы, которая в самом деле стала терять его, потому приблизилась ещё на полшага.
— Почему, Том?
— Есть некоторые проблемы, — наконец, произнёс он и отвёл взгляд в сторону, поджимая губы.
— Что случилось? — тут же задала вопрос та, отчётливо слыша, как сердце забилось громче и быстрее.
Его не могли поймать, потому что он здесь, никто не мог выйти на его след, потому что Гермиона почувствовала бы борьбу или попытку скрыться от преследователей. С ним ничего не происходило, чтобы она смогла учуять его нервозность, переживания или что-то подобное. Так и в чём тогда проблема?
— У меня была ниточка, связывающая логово Волан-де-Морта со мной. Всё это время я получал новости, был в курсе всего и… да, я, в общем-то, знал всё, что там происходит. Сейчас она оборвалась.
— У тебя был там шпион? Кто это?
— Антонин Долохов. Вторую неделю он не выходит на связь.
Том сжал губы, превратив их в тонкую полоску, обошёл Гермиону, абсолютно не глядя на неё, и опустился на стул, продолжив говорить:
— Если раньше я знал всё наперёд, то теперь даже не знаю, что придумал Волан-де-Морт на этот раз. Поттер в газете — это далеко ещё не всё.
Гермиона ощутила лишь на секунду, как нервозность и переживания подступили к Риддлу, но он их быстро погасил, не позволяя ей проникнуться к этим ощущениям.
— Думаешь, он поменял сторону?
— Не знаю, — коротко качнул тот головой, не поднимая с пола задумчивого взгляда.
— Если бы он предал тебя, то, наверняка, Пожиратели заявились бы к тебе в дом…
— Наверняка, — медленно кивнул Том, поднял насмешливый взгляд и показал кривую издевательскую улыбку, — только именно из-за этой возможности я там больше не нахожусь, потому не знаю, так это или нет.
Гермиона на пару секунд прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями и логически рассудить ситуацию, но это не помогло.
С каждым прожитым днём ситуация становилась сложнее и сложнее. Волан-де-Морт со своими приспешниками значительно быстро набирал силу и протягивал руки к власти: уже главная магическая газета кричала против Поттера.
Это была катастрофа, не иначе.
А что он может сделать дальше?
— Выходит, тебе некуда идти, — заключила Гермиона, открыв глаза и внимательно посмотрев на Тома.
Он выдержал долгую паузу, поджав губы, затем повернул голову в сторону и как ни в чём не бывало просунул руку в карман и достал пачку сигарет.
— Я думаю над тем, куда и когда девать тебя.
— Том, — стремительно приближаясь к нему, резко заговорила та, не отводя пристального взгляда, — мы можем прямо сейчас уйти и скрыться хоть под мостами Лондона…
— Если они придут сюда, то я не уверен, что твои родственнички увидят очередной рассвет, даже если не будет здесь тебя.
Гермиона подумала о родителях, и сердце больно сжалось, а в горле появился ком.
Как же опасно было находится дома, рядом с ними, и не менее опасно быть далеко от них, предоставив на растерзание тем, кто пытаются найти её.
— По этой же причине нам опасно быть вместе, — продолжил Том таким спокойным голосом, словно говорил о погоде. — Неделю назад Тёмный лорд спустил с цепи всех своих собак. Несколько десятков волшебников ищут меня…
— Ты уже встречал их? — высоким от взволнованности голосом перебила Гермиона, нахмурившись.
— Второй раз за неделю, — невесело усмехнулся Том и резко выпустил клубы дыма изо рта, затем медленно направился по комнате, опуская голову, глядя под ноги и высказывая размышления: — Полагаю, Волан-де-Морт нащупывает со мной связь и время от времени видит, где я нахожусь. Я не настолько далеко ушёл в окклюменции, как он, чтобы закрывать сознание, но… волнует другое обстоятельство.
— Какое? — почти не дыша, спросила Гермиона.
— Если он может чувствовать меня, то значит и тебя. Наверняка он догадался, что мы связаны чем-то. Он должен был прочувствовать эту привязанность. И я вот думаю, насколько быстро эта ниточка приведёт его к тебе.
Том резко обернулся и опустил тлеющую сигарету в руке вниз.
— Гермиона? Нам нельзя больше видеться.
Это прозвучало так тихо, но так пронзительно больно, что Гермиона сморщилась, а после приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но ни одного звука не слетело с губ.
— За один или два дня я решу, куда тебя отправить, пока ты не связалась с орденом…
— Как долго мы не будем видеться? — пропуская мимо ушей последние слова Тома, тут же спросила Гермиона, близко подходя к нему.
— Я не знаю. Может месяц, может два, может больше, — ровным тоном отозвался тот и затянулся сигаретным дымом.
— То есть… то есть сейчас ты уходишь и всё?
— И всё, — тихо подтвердил Том.
Гермиона немного опустила голову, пытаясь принять эту мысль, но разум категорически отказывался анализировать услышанное. Они несколько дней не виделись — это была настоящая пытка, вводившая в крайность: от злости и раздражения до печали и слёз. Но месяц?..
Она ощутила, как слёзы подступили к уголкам глаз и готовы вот-вот выступить наружу, а ком резко застрял в глотке, но прошла секунда, и ледяная рука взяла её за плечо и заставила поднять голову.
— Всё будет зависеть от того, насколько быстро я поймаю Долохова и узнаю о происходящем.
— Ты отправляешься ловить его? А если он утащит тебя к…
— Не утащит, иначе его будет ждать такая же участь, что и Беллатрису.
Это несколько успокоило Гермиону: она тяжело выдохнула и сморгнула слёзы, вспоминая, как Том научился владеть той мощью, что давала их связь.
И ей в голову пришла ужасающая мысль.
— А что если ты ошибся в Долохове? Что если ему нельзя было доверять, и петля постоянно повторяется, а ты не можешь выбраться из неё только потому, что он тебя предал?
Она подняла на него взгляд и почувствовала, как что-то тёплое и мягкое обволакивает за спиной, укрощая внутренние переживания и взволнованность. Тёмный взгляд, как раньше, стал источать незримое волшебство, которое накрывало плечи и утаскивало в бездонную пропасть, и Гермиона ощутила подавляющую своей мощью магию, предназначавшуюся только ей. Этому хотелось поддаться, как в первый раз, перед этим хотелось склониться и уступить, рассыпаться на кусочки и позволить слепить из себя всё что угодно.
Это было слишком завораживающе мощно и подавляюще, и она не сразу поняла, как колени подогнулись, а мужская рука подхватила её за талию и довольно властно прижала к груди.
Антрацитовый дым затуманил на несколько секунд взор, после чего небольшая комната словно изменила свой облик: вокруг почти незаметно заискрили белые вспышки, от которых появилось желание отмахнуться, но спустя ещё несколько секунд всё озарилось тысячами оттенков цветов, вызвавшие абсолютную рассеянность.
— Я не мог ошибиться в нём. Я не мог! — словно уверяя себя, с ноткой отчаяния воскликнул Том, сильнее сжав плечо Гермионы, отчего она поморщилась.
И она почувствовала, как он резко начинает терять контроль.
Он слишком давно не поддавался ярости, чтобы мгновенно терять рассудок, выпускать внутреннее чудовище, что в ту же секунду стало раздирать его сердце, корябаться по закровоточившей ране и фокусироваться только на Гермионе, которая владела его волшебством, его магией, которую он невероятно сильно желал вернуть себе.
Гермиона не сразу поняла, как Том схватил её настолько жёстко и притянулся губами к её, что не успела вдохнуть воздух, потому тут же стала задыхаться и пытаться отпрянуть. Но сил в нём было слишком много, как и бушующей жажды магии, которая уже загремела в ушах протяжным щёлкающим гулом тока.
Он за одну секунду забыл, как нужно контролировать себя, как оставаться собой и каким образом нужно пользоваться волшебством, и как в первый раз ладони устремились к трепещущей коже на шее и скользнули в крепком захвате, чтобы задушить.
— Том! Том! — почти неслышно залепетала Гермиона, чувствуя, как его состояние очень быстро начинает передаваться ей: она не может сдерживать натиск тепла, не может удержать контроль и привести того в чувство.
И она глупо теряет саму себя.
Его пересохшие губы быстро увлажняются, зубы больно вонзаются в её нижнюю губу и вызывают гортанный вскрик.
Мысль о предательстве наглухо свела его с ума. Зачем она её озвучила?
Ей слишком больно, но задрожавшие руки под влиянием тепла тянутся к мучителю и находят воротник рубашки, стискивая так сильно, что Том ещё сильнее нависает над Гермионой и грубо вонзает ладонь в корни волос, с силой сжимая их.
Она чувствует, как рьяно он жаждет разорвать её, сломать, как стекло, убить и забрать всё себе, но вместо исступлённого страха Гермиона пытается поддаться его ярости, утолить жажду, отдать всё возможное и получить награду взамен.
Её прошибает током, цвета исчезают, застилая всё белизной, которая мутно отражается в тёмных глазах, затуманенных антрацитовым дымом, и в голову приходит одна единственная мысль, как остаться после такой схватки в живых: поддаться магии ровно с такой же мощью, с какой поддаётся Том, без раздумий о последствиях.
И в ней впервые просыпается точно такое же чудовище, что всегда управляло Томом. Тепло, как яд, заставляет закипать кровь в жилах, а острые когти больно впиваются в сердце, требуя вырвать из Тома всё, что в нём есть. Безропотно пальцы устремляются к сонной артерии и больно сдавливают её, заставляя волшебника прерывисто выдохнуть и слегка отстраниться, распахнув ничего невидящие перед собой глаза, и ошеломлённо взглянуть на Гермиону. Но она не даёт ему отпрянуть, буквально подпрыгивает к губам и захватывает нижнюю зубами, при этом оставляя ссадины от ногтей на его шее.
Ему становится также больно, как и ей, но он не приходит в себя, а наоборот, принимает это как вызов. Том хватает её за ночную рубашку, чуть ли не поднимает над полом и встряхивает со всей силы, с угрозой прошипев:
— Я ненавижу тебя, Грейнджер. Мне проще тебя убить…
К его ещё большему изумлению она коротко шипит в ответ лишь одно слово:
— Убей.
И в следующую секунду она ощутила, как насмешка пробивает его насквозь: он опускает её вниз, невесело, даже зловеще смеётся в губы и с оттенком безумия всматривается в почерневшие глаза. Звонкий смех быстро приобретает оттенки отчаяния и бессилия, а в душу врывается горечь и тоска, больно сжавшая сердце.
Он не может убить. Он начинает её чувствовать самой тонкой и хрупкой вещью в мире, которую нужно беречь и хранить, как самый значимый трофей. Его губы аккуратно начинают скользить по ровному лицу, оставляя невидимые следы, задевая бледные щёки, приоткрытые глаза и холодный лоб, а руки разжимаются и медленно проникают под плечи, обхватывая Гермиону настолько мягко и нежно, словно лишнее движение может разбить её. И она заражается этой мягкостью, предчувствуя знакомую пропасть, в которую невообразимо приятно срываться и лететь, ощущая невидимые тени за спиной, что обволакивают, чувственно сжимают и утаскивают вниз.
Том крепко и искренне прижимает её к себе и тяжело выдыхает в волосы, полностью пропитанный бессилием, из-за которого с губ пытаются сорваться слова, что за всю жизнь он никогда не произносил.
Но он со стоном в груди так и не может их сказать, потому Гермиона решается помочь в этом.
— Скажи, что любишь, — шепчет ему в шею и горячо выдыхает с замирающим сердцем в груди.
Он некоторое время молчит, не в силах перебороть себя, затем аккуратно отстраняется и заглядывает туманными глазами ей в лицо, после чего едва слышно, с болью в голосе отзывается:
— Ты должна заставить меня полюбить.
— Так скажи, что я уже это сделала.
Но он продолжает безмолвно смотреть на неё, противясь всеми силами души.
— Скажи это, Том, — умоляет его Гермиона, крепче сжимая в объятиях, находя тонкие губы и накрывая их своими.
Но он всё равно молчит, переплетает языки в поцелуе, медленно разворачивает Гермиону и наступает вперёд, оттесняя её к кровати. Он чувствует, как нежно и чувственно она гладит его по щекам, путается в кучерявых волосах, гладит плечи и потом тянет за воротник на себя, стремительно падая на постель и утаскивая его за собой.
Их взгляды постоянно перекрещиваются, загораясь огоньками искреннего желания, ладони скользят по одежде, пальцами нащупывая все застёжки и пуговицы, чтобы избавиться и обнажить друг друга, а сердца бешено бьются, стремясь прозвучать одной музыкой в прерывистых вздохах.
Том аккуратно выводит невидимые линии по изгибам оголённого женского тела, словно изучает его впервые, опускает ладонь к бедру и слабо сжимает, но тут же сладко стонет, ощутив, как горячая ладонь Гермионы проникает ему в брюки. Губы невольно приоткрываются и замирают на несколько мгновений, затем нежно скользят по щеке Гермионы к уху и дарят ей ошеломлённо восторженный вздох, вызывая Тома на откровение.
Она чувствует, как его начинает трясти от безудержного желания — он становится напряжённым и натянутым, как струна, полностью накрывая её собой, готовый прильнуть к ней чуть ли не в следующее мгновение, но она не торопиться спустить с него штаны, ласково обнимает, целует шею и гладит спину.
Он не терпит, снимает одежду сам, но Гермиона выворачивается, мягко заставляет лечь рядом, а сама поднимается и оказывается сверху, принявшись играть с тонкими губами. Она доводит до исступления, до крупной дрожи в ногах, глотает прерывистые глухие стоны и прижимает Тома к поверхности, затем осторожно отстраняется и, заглядывая в темноту взгляда, умоляюще шепчет:
— Признайся, Том.
Он дарит ей тепло взором, заставляя вздрогнуть от наслаждения, прикасается блуждающей улыбкой к её губам и осторожно входит в Гермиону, пробуждая в ней огромную волну исступлённого желания обладать им. Она теряется в нахлынувшей неге и выбрасывает абсолютно всё из головы, отдаваясь каждому касанию и движению, сливаясь в едином потоке с Томом, пропадая в сказочных грёзах и волшебстве.
Она любит, сильно любит и чувствует его настоящим и искренним, привязанным к ней магией и теплом. Она ощущает впервые, как он желает отдать ей всего себя, раствориться друг в друге и стать всем сразу.
Она с упоением замечает, как он закатывает глаза от ошеломления, как изгибаются губы в нестерпимом удовольствии от яда, проникающего во все кровеносные сосуды, как даёт ей услышать рваное дыхание, в котором слышится грешное сладострастие, и как вспотевшие пальцы жадно мнут её тело, наслаждаясь его упругостью до кончиков нервных волокон.
Он крепко стискивает её, вдавливая в своё тело, всем сердцем желая растворить Гермиону в себе, доходит до апогея чувств и эмоций и отдаёт протяжный стон в губы, после чего закрывает глаза и глубоко вздыхает.
Она падает ему на грудь, утыкается носом в шею и, подобно ему, опускает веки, пребывая в недавнем потоке чувств и эмоций.
И наконец слышит самый желанный тихий шёпот, подающий все надежды на то, что пережитые мучения в течение нескольких месяцев произошли с ней не зря:
— Люблю.
Прочная и мёрзлая клетка из самого твёрдого льда с громким звоном лопается и взрывается на тысячи осколков, что вонзаются больно в сердце, жаля и обжигая, уступая место ранее незнакомому теплу и самому невообразимому ощущению, название которого Том больше никогда в жизни не произнесёт.
***
Он ушёл не попрощавшись — вот так просто, не разбудив, не предупредив, не сказав напоследок каких-то слов.
Как во сне Гермиона поднялась с кровати, посмотрела в приоткрытое окно и закрыла глаза, чувствуя, как болезненно режет отчаяние и тяжесть разлуки. Не прошло и нескольких часов, а ей уже хотелось упасть на колени и громко завыть от бессилия и тоски.
Неожиданно кто-то схватил её и грубо зажал ладонью рот, а сзади вплотную прижалось чьё-то тело.
Это был не Том. Это был совсем не он.
Гермиона резко начала брыкаться и мычать, пинаясь ногами назад, но неизвестный тут же воткнул ей в спину палочку, и ничего не оставалось делать, как замереть и выжидать, что же будет дальше.
Она ожидала увидеть кого угодно, но не его.
Антонин Долохов отпустил её, осторожно обогнул, держа палочку на прицеле, а указательный палец другой руки, обтянутой в кожаную перчатку, возле губ, призывая к тишине и спокойствию.
— Вы!..
— Ш-ш-ш…
Гермиона замолчала, нахмурившись, чувствуя, как сердце наполняется строптивостью и воинственностью, но осталась стоять неподвижно.
— Не удивляйся. Если это был бы кто-то другой, то ты была бы уже мертва.
— Что вам нужно? Зачем вы пришли ко мне? Вы хотите привести меня к нему?..
— Тише, зачем столько вопросов?..
— Вы предали его!..
— Не неси чушь, девочка…
— Вы оставили его одного! Вы не вышли на связь! Вы!..
— Заткнись уже, милая, — закатив глаза, устало произнёс Долохов, опустил палочку и принялся с интересом поправлять белые манжеты, торчащие из-под пальто.
Гермиона искренне удивилась такой реакции, передёрнула плечами и осторожно поинтересовалась:
— И всё же, зачем вы здесь?
Антонин закончил поправлять себя, стряхнул невидимые пылинки с рукава и поднял равнодушный взгляд на волшебницу, легко отвечая:
— Я здесь, чтобы спасти твою задницу. Собирайся. Сейчас же.
Та опешила и не сдвинулась с места.
— Чего стоишь? Шевелись! — демонстративно посмотрев на ручные часы, резко остепенил её Долохов, и та почему-то послушалась его: дёрнулась к шкафу и стала собирать вещи.
Некоторое время она под пристальным взглядом собиралась, затем остановилась и посмотрела на волшебника, что протянул ей какую-то маленькую бисерную сумочку.
— Возьми её, сюда всё сложишь. Там уже есть всё, что тебе понадобится, просто кинь тёплые вещи и пошли.
— Куда вы поведёте меня?
— Вниз, будем знакомиться с твоими родителями.
Как обожжённая, Гермиона рванула к двери, так и не взяв бисерную сумочку, загородила проход собой и нервно воскликнула:
— Вы не тронете их!
Долохов смерил её долгим скептическим взглядом, сжал одну ладонь в другой, что держала палочку и сумочку, и не сразу ответил насмешливым тоном:
— Ты, видимо, не проснулась ещё, да? Признаюсь, ожидал куда агрессивнее реакцию на моё появление, но вижу лишь детский лепет и полное бессилие.
Неожиданно он стремительно прошёл к ней, схватил за плечи и грубо встряхнул, прошептав:
— Возьми себя в руки, Грейнджер! Быстро складывай сюда вещи, — он бесцеремонно кинул сумочку ей под ноги, — одевайся и пошли вниз, пока не поздно!
— Сначала объясните, что происходит и куда мы пойдём!
Антонин отпустил Гермиону, поправил шляпу, приняв снова равнодушный вид, расправил плечи и сунул ладони в карман.
— Через час-другой здесь будут Пожиратели смерти, и если ты не соизволишь поторопиться, то лучше убейся, не дожидаясь их.
— Что? — едва слышно переспросила та.
— Быстрее! — прикрикнул тот, снова посмотрев на часы.
Этого Гермионе хватило, чтобы быстро поднять сумочку и начать закидывать туда вещи.
Через пять минут она уже натягивала джинсы поверх пижамы и просовывала руки в рукава кофты.
— Что с родителями? — взволнованно спросила она, когда они вышли на лестничную площадку.
— Нужно стереть им все воспоминания о тебе и отправить в Австралию, где их не найдут.
Гермиона кивнула и с дрожью вцепилась в перила лестницы, ведущей вниз. Долохов почти бесшумно засеменил следом, доставая сигарету из кармана. Раздалось громкое чирканье зажигалкой, после чего резко запахло дымом.
Мистер и миссис Грейнджер сидели в гостиной, когда Гермиона остановилась в проёме за их спинами и повернулась к Долохову, ожидая каких-то слов. Он махнул рукой на волшебную палочку, а затем указал на родителей, призывая действовать незамедлительно, пока их не заметили.
— Если ты увидишь их глаза, то не сможешь справиться с этим, — шепнул ей над ухом и бесшумно сделал шаг назад.
Гермиона попыталась сглотнуть ком, резко образовавшийся в глотке, дрогнула палочкой в ладони, но уверенно прошептала заклятие забвения.
— Умница, а теперь посмотри в окно: видишь, там стоит машина? Сейчас я провожу их, а ты быстро избавься от всех вещей, которые хоть как-то относятся к тебе.
— Куда?.. Куда они поедут? — сиплым голосом спросила та.
— В аэропорт разумеется. Их рейс через два часа, я думаю, им следует поторопиться.
Та послушно кивнула и отвернулась от родителей, решив разобраться с вещами с верхних этажей. В панике и непонимании, не помня себя, она рванула наверх и стала обшаривать каждую комнату, без сожаления избавляясь от вещей, что принадлежали ей, а через пятнадцать минут её уже ждал в гостиной Долохов, докуривая очередную сигарету.
— Я всё сделала, как вы сказали. Теперь нормально объясните мне всё. Что вообще происходит? Как они узнали, где я живу? — подходя вплотную к волшебнику, спросила Гермиона.
— Не важно, как узнали. Важно то, что нужно отсюда уходить.
— Но куда? Мне некуда идти!..
— Ты отправишься в штаб-квартиру ордена, я всё устроил так, что они тебя ждут…
— Но как? Как вы это сделали?! — продолжала изумляться Гермиона.
— Написал письмо от твоего имени, — усмехнулся Антонин. — Не так сложно, правда? Я написал, что тебе срочно нужно покинуть дом, что ты отправила родителей заграницу и сейчас опасно оставаться одной дома, учитывая, что Поттера подали в розыск. Так что все тебя ждут.
— А как же Том? Он не знает ничего….
— А теперь послушай меня, Грейнджер, и очень внимательно, — вкрадчиво и серьёзно заговорил Долохов, сверкнув глазами. — Риддл не должен узнать, что я приходил сюда и спасал твою задницу. Ты просто поставишь его в известность, что рванула к ордену, как он и хотел…
— Но почему вы не показываетесь перед ним?
— Ты забыла, кому я служу? Тебе в голову не приходила гениальная мысль, что в любой момент меня могут сцапать и разоблачить? Сейчас никому нельзя видеться, ты поняла? Не ищи встреч с ним, у него куда больше мозгов, чем у тебя, и он сам знает, когда появиться перед тобой, уяснила? И пока Тёмный лорд не схватит за горло Министерство, я не появлюсь тоже. Нарушение указаний будет стоить жизни, запомни.
Гермиона дёрнула головой в согласии.
— А теперь я кое-что скажу тебе, прежде чем разойдёмся, — сменившимся на спокойный тон проговорил Антонин, туша сигарету об полированный дубовый стол и устремляя пронзительный взгляд ей в глаза. — Я нашёл способ, как тебе отправиться с Риддлом в прошлое.
Та тут же ошеломлённо посмотрела на мужчину и со сбившимся дыханием, словно после удара под дых, спросила:
— Как?!
— Сначала ответь мне, — с насмешливой улыбкой заговорил тот, доставая ещё одну сигарету и предлагая её Гермионе: — Будешь?
Она не раздумывая взяла её, выждала, когда подкурят, затем затянулась и пытливо продолжила разглядывать лицо волшебника.
— Ответь мне: готова ли ты бросить здесь всё и отправиться за ним?
— Готова, — выдыхая дым, тут же произнесла Гермиона.
— Хорошо, тогда мне нужно, чтобы ты изъяла у Тома одну вещицу, — коротко улыбнувшись, отозвался Антонин, скрестив пальцы.
— Какую вещицу? — часто затягиваясь, спросила она.
— Кольцо, что он носит на пальце. Оно мне нужно.
Гермиона тут же нахмурилась, понимая, что кольцо — единственная вещь, которая делает Тома здесь бессмертным, потому что является крестражем из его времени, а значит гарантирует полную безопасность в будущем. Если отдать кольцо не в те руки, то Том станет смертным, а значит… его просто не станет? Или что?
Тем не менее, это было очень опасно, и Гермиона снова засомневалась в намерениях Долохова.
— Зачем вам кольцо? Что вы хотите с ним сделать?
— Наложить то же заклинание, что Том использовал на своей диадеме.
— И… что это даст?
— Обратный эффект. Когда он окажется с ним в прошлом, то оно будет привязано не только к Риддлу, но и к тебе, и всё станет с точностью наоборот.
— Постойте, даже если это и будет так, то почему именно ко мне и как это приведёт меня в прошлое? — ничего не понимала Гермиона.
— Я задам самый главный вопрос, и ты всё поймёшь, — отозвался Долохов, показав плутовскую улыбку, поправляя перчатки. — Готова ли ты убить, Грейнджер, и создать крестраж ради того, чтобы оказаться в 1947 году и спасти наши задницы?
========== Глава 20. В бегах ==========
Комментарий к Глава 20. В бегах
Рада представить наконец-то новую главу, всем ждунам спасибо, что ждали!
Особая благодарность Satasana за волшебный пендаль, ибо не знаю, когда бы я взялась написать это.
P. S. решила оставить ссылку на твиттер, где теперь буду держать в курсе о проде, так что добро пожаловать: https://twitter.com/wealydrop
Он осторожно спускался вниз, по лестнице, медленно переводя взгляд с одних фотографий, развешенных на стене, на другие: на них были изображены мужчина и женщина, счастливые и улыбающиеся, а между ними пустота скучного и безынтересного пейзажа, мозоливший глаз. Оказавшись на первом этаже, взором пробежался по беспорядку и мелкому мусору, вроде разбитых тарелок, бокалов и щепок дерева.
Он не знал, что нужно чувствовать от увиденного.
В первые минуты его одолела лёгкая паника, но он быстро совладал с собой, когда увидел фотографии, на которых исчезла Гермиона, затем покопался в себе, припоминая хоть одну нервную вспышку за последние дни, которая дошла до него, и, не обнаружив ничего пугающего или до смерти ужасного, убедился, что Гермиона ушла из дома сама, спасая себя и своих родителей.
Это было рискованно и неправильно, потому что Том ей не давал такого указания, но, с другой стороны, помимо него здесь был кто-то ещё, а значит, она вовремя приняла это решение.
Но почему не предупредила? Почему не рассказала о своих планах? Почему не отправила сову с коротким сообщением об уходе?
Он хотел злиться на неё, но понимал, что, если бы она не ушла раньше, то могло случиться непоправимое. Поэтому приходилось злиться на себя, потому что не предусмотрел такого исхода: он просто опоздал.
Значит, в прошлую встречу он видел её в последний раз.
Том готов снова разнести весь дом, как и предыдущие незваные гости: его ошибка могла стоить жизни Гермионы, а вслед за этим он лишился бы разрушительной магии, величественной силы, а главное: верного спутника и единственного помощника, который, кажется, должен изменить всю его жизнь в корне.
Он пнул ногой разбившуюся рамку, наклонился к ней, поднял и сжал в ладони, чувствуя, как пластмасса больно впивается в кожу, разрывая её.
Способен ли он принять и простить себе такую оплошность?
И с того момента Том начал перелистывать страницы календаря.
Каждый день был как густо тянущаяся нуга блёклых темно-серых оттенков, в которых нигде не было просвета, как в мрачном затянутом тучами небе.
Он с опаской возвращался в съёмную квартиру, накладывал десятки защитных чар, всегда держал окно открытым и, глухо падая на диван в гостиной, часами сидел в темноте, понурив голову, пребывая в размышлениях.
Каждый день ему в голову приходила мысль вернуться к Волан-де-Морту и попытать шанс ещё раз переговорить, суметь убедить в истинном положении вещей, а после приложить все усилия на то, чтобы тот перестал гнаться за Поттером. И каждый раз эта идея казалась ему безумнее, чем в предыдущий день.
Он не знал, чем себя занять. Он постоянно находился в неведении и не понимал, что происходит в стенах поместья Малфоев.
И ужасная тоска сжигала его сущность.
Том не привык бездействовать: всегда были десятки вариантов, что предпринять и как действовать дальше, — но сейчас всё замолчало в безмолвном покое, и только газеты кричали о смерти великого волшебника — Альбуса Дамблдора.
В голову приходила мысль найти Долохова, но чувство предусмотрительности и возможной опасности было сильнее: он помнил Антонина прекрасным шпионом, искусным магом, опытным бойцом, и схватить для него жертву было плёвым занятием. И Том был абсолютно уверен, что навыки его лучшего боевика с возрастом только улучшились, поэтому, если и стоило кого-то опасаться больше всех, так только его.
И он корил себя за то, что так слепо позволил довериться ему.
Знает ли Волан-де-Морт обо всём, что творил за его спиной Том?
Или всё-таки Долохов остался верен своему слову — помочь Риддлу любой ценой изменить жизнь — поэтому не высовывается ввиду неизвестных ему обстоятельств?
В соседнем переулке он купил календарь, повесил в гостиной напротив дивана, каждое утро срывал листы и, меланхолично перебирая пальцы, разглядывал чёрные цифры, пытаясь вытащить из головы верное решение.
Опасно было искать Гермиону, опасно было находиться в этой комнате и отсчитывать дни, опасно было искать Долохова и так же опасно было бездействовать, погружаясь в молчаливую темноту квартирки, раз за разом засыпая с мыслью: «Проснусь от потребности организма или от пытающего проклятья?»
За месяц он измерил шагами всю комнату вдоль и поперёк на тысячи и тысячи раз. За месяц он не выспался на много лет вперёд, томно бодрствуя в четырёх стенах и всё время думая и думая над тем, как дальше быть.
К середине лета он отчаянно уверял себя, что Антонин не мог и не должен его предать, ведь до сих пор ещё никто не явился в его квартирку, его не вычислили, не поймали. Том старался быть собой, но ни черта не получалось.
Магия, связывающая его с Гермионой, ужасно душила, вихрилась и медленно убивала, желая прикоснуться к другой части энергии, слиться в едином потоке и с величественной мощью обрушиться на всё окружающее. Невыразимая сила мечтала стать цельным, нерушимым, неделимым.
Том мечтал быть рядом.
Вечно рыщущее внутри чудовище, давно уснувшее тогда и пробудившееся сейчас, когтями врезалось в сердце, больно сжимало и нетерпимо вырывало из груди отчаянные стоны, отчего становилось трудно дышать, жить и существовать.
Каждое утро тело изнывало словно от наркотической ломки: было дискомфортно, казалось, кости готовы вот-вот заскрипеть и хрустнуть.
Хотелось присутствия магии до невероятной головной боли, до дрожи в руках, до нервного трепета в груди, лишь бы закончилась эта ужасно щемящая болезнь.
Том был болен.
Том болел магией, которая вызывала в нём сильнейшую зависимость.
По вечерам тошнило настолько сильно, что иногда срабатывали рефлексы — он обнимал себя руками, сворачивался в клубок и на коленях сваливался на пол, жмуря от боли и безысходности глаза, видя перед собой лишь бездонную пропасть и мрак, в котором нет кружащей и обволакивающей мягкости и тепла.
Было ужасно холодно до дрожи под двумя одеялами.
Было ужасно больно до скрипа в зубах и искрах в глазах.
Он хватал себя за волосы, нервно вытирал пот со лба и широко распахивал глаза, чтобы сбросить мутную пелену с потухших радужек. В последнюю неделю был готов бросить всё и искать, не боясь быть пойманным.
Но было одно «но».
Том не мог подставить под удар Гермиону, ведь неизвестно, смогут ли его выследить, когда он найдёт её. Может быть, именно этого остальные и ждут: когда они встретятся, чтобы поймать двоих.
Гермиона была единственной причиной, по которой всё это он переживал не зря.
Это был единственный шанс, и нужно всего лишь перебороть себя и выждать подходящее время.
И это время спустя несколько месяцев наконец-то наступило.
Первого сентября Том, в очередной раз, тяжело поднял веки и тихо застонал, испытывая болезненность в пояснице. Медленно выпрямившись и зябко потянувшись, неторопливо поднялся с дивана, подошёл к окну и взглянул на прояснившееся утро, приятно ласкающее солнечными лучами сырую землю.
Не теряя времени, Том дрожащей рукой резко задёрнул занавеску, отошёл от окна, вышел в прихожую и прошёл к кофемашине, которая тут же загудела от взмаха руки. Облокотившись о столешницу, он скрестил ладони, поёжившись от холода и нервоза, немного согнулся, пытаясь проснуться сознанием, а после выпрямился, дождавшись, когда щёлкнет машинка, оповещая о готовности. Лениво взмахнув палочкой, он налил кофе, схватил летний плащ, небрежно валяющийся на столе, быстро надел, подобрал стаканчик с ароматным запахом со стола и направился к выходу из квартиры.
Наложив защитные заклинания и натянув воротник плаща на лицо, он быстрым шагом спустился по лестнице, завернул за угол, сделал глоток кофе и полез в карман за сигаретой.
Выйдя в узкий переулок, который встречал его каждое утро, он почти незаметно огляделся и трансгрессировал.
Там его ждала сырость и толпа ранних зевак, которые с рассвета ждали новостей.
По привычке Том постоял за углом небольшого магазинчика с книгами, невзначай оглядывая каждого прохожего, раскуривая сигарету и запивая дым кофе, затем выбросил окурок и стаканчик, подошёл к ларьку с газетами и молча протянул монеты, на что сразу получил две свежие газеты. Обернувшись снова по сторонам, он пересёк улицу, скрылся за углом и трансгрессировал домой, ни на секунду не теряя бдительность в узком переулке, ведущему к мостовой, после которой ждала привычная за несколько месяцев дверь.
Как только дверь закрылась, изолируя его от улицы, он тут же невербально навёл защиту и, не раздеваясь, прошёл в гостиную, раскрывая одну из газет. Пробежавшись глазами по главной странице и последующей, Том тяжело вздохнул, понурил голову, прячась в высоком воротнике плаща и на минуту прикрыл глаза.
Сегодня была такая же спокойная ночь, как и вчера: их не поймали, ничего не приключилось.
Последний раз он паниковал тогда, когда в газетах написали о разрушенном доме осквернителей крови Уизли. Тогда рухнуло министерство, бесчисленное количество Пожирателей смерти устремились в дом: как раз в этот момент была свадьба, на которой однозначно присутствовала Гермиона. Тогда, в придачу к магической ломке, он успел пережить такой взволнованный ужас и боль от настигших Гермиону страхов и необузданных страданий, что на следующий день голова раскалывалась, как от выпитых трёх литров виски, а после ещё несколько часов изводили рвотные рефлексы.
Тогда он чувствовал себя жалким.
Жалким.
Он готов был проклясть себя и всё, что только привело к этой жизни, но сил не оставалось даже шепнуть: блядь, заебало.
Голова ужасно взрывалась от того, каким чудом Гермионе удалось спастись, ведь это было практически невозможно! Несмотря на всё безумие и неаккуратность будущих последователей, они были слишком опасными, бесстрашными и ловкими лихачами, которым палец в рот не клади — найдут и прикончат.
Том жил отголосками ранее испытанного волшебства, боролся с ломкой и нередко сдавался в объятия нервной невыносимой дрожи, больно сжимал себя за плечи и руки, лишь бы чувствовать, что он всё ещё жив и существует.
Самое страшное, что с этим было невозможно свыкнуться: каждый день, как больно вонзившаяся острая раскалённая на огне спица, которую медленно вставляли в лопатки, тем самым вызывая безудержный стон, сбивая дыхание. К вечеру ему казалось, что он просто сдохнет от боли, потеряв сознание, не вспомнив, как оказался по ту сторону мироздания.
А на утро просыпался таким же живым, чувствуя непостижимую усталость и разразившуюся по всем нервам боль, которая пульсировала и стремительно увеличивалась в размерах.
Так жить было невозможно. Так жить он даже не хотел.
По истечении последнего месяца лета Том относительно привык к утренней рвоте, холодному ознобу, боли в костях и обжигающим уколам нервных окончаний. Он по-прежнему вздрагивал, но очень быстро приводил себя в порядок, борясь с лживой ленью, увидев выход в том, что нужно просто двигаться или хотя бы что-то делать. И он взял привычку с раннего-раннего утра подрываться с дивана, делать кофе и устремляться на улицу за порцией свежих новостей.
Этот период очень сильно напоминал ему послевоенное время, когда он просыпался ни свет ни заря и сразу же искал газеты, в которых боялся увидеть начало или продолжение войны, либо новость о побеге Гриндевальда из тюрьмы. Но тогда не было никакой ломки, а сейчас Том тупо чувствовал себя наркоманом, которого слишком сильно подсадили на «дозу», а после безжалостно отобрали её, а его выбросили на помойку.
Он чувствовал себя невероятно жалким.
И за три грёбаных месяца, перелистывая страницы безмолвно висящего на стене идиотского календаря, он так и не решил, что ему делать!
Первое сентября — первый день осени и начало учебного года.
Интересно, Волан-де-Морт действительно надеется на приход Поттера в школу?
Они должны были искать крестражи, и Том лишь мог обречённо предполагать, что никто из героев Дамблдора так и не приблизился к тайне. Волан-де-Морт прятал эти чёртовы крестражи, и он был уверен, что ни одна душа не могла узнать местонахождение хотя бы одного из них. Лишь сам Дамблдор был слишком умён и сообразителен, чтобы попасть на след хотя бы одного из них, а после уничтожить кольцо, которое ранее лежало в его кабинете. Кстати, а где же оно сейчас?
Так или иначе, хоть крестраж Волан-де-Морта и был уничтожен, но ровно такой же крестраж болтался на его пальце и был залогом бессмертия в этой реальности мира. Но будет ли он действовать, если кто-то всё-таки сможет убить его здесь?
Том гонял мысли по кругу, начиная с крестражей, приходя к своему кольцу, и заканчивая мыслями о том, как же его крестраж должен здесь действовать. В последнее время ему стало казаться, что ответ находится где-то на поверхности этих мыслей, но каждый раз, вдумчиво прокручивая всё в голове, бессильно отвлекаясь на ломку, он что-то упускал и не мог ответить на свои вопросы.
Он до последнего надеялся, что не придётся им воспользоваться, но обстоятельства сложились таким образом, что он не мог жить в неведении. Если не было никаких новостей с «тёмной», как выражалась Гермиона, стороны, то нужно было узнать хотя бы, что происходит на «светлой».
Выждав с того момента примерно неделю, Риддл отправился в безлюдный переулок, который показывал Тонкс несколько месяцев назад, подошёл к неприметному шиферу невысокой крыши и, проверив тайник на наличие чего-либо и убедившись, что Тонкс так ничего там и не оставляла для него, оставил сложенный конверт, зачарованный таким образом, чтобы невидимые чернила проявлялись только получателю.
И ожидание стало ещё более мучительным. Он не был уверен, что Тонкс по-прежнему исправно проверяет тайник, потому в первые несколько дней до тошноты снова и снова переживал. Тонкс — единственная ниточка, которая может хоть что-то прояснить в ситуации, это был последний шанс не сойти с ума от неизвестности.
На четвертый день после того, как Том спрятал письмо в тайнике, он проверил и убедился, что оно исчезло. Через день он ходил к тайнику и проверял ответ, но на протяжении двух недель не было никакого письма — абсолютная тишина.
Он впал в глубокую апатию, прикреплённую тошнотворной ломкой и появившимися ночными кошмарами, в которых стала появляться Гермиона, либо крича в ногах Волан-де-Морта, что ей нужна помощь, либо, наоборот, убеждающая, что Том ей больше не нужен, и она вот-вот с ним покончит раз и навсегда.
После таких снов, побывав как в аду, он истошно кричал и задавал себе один и тот же вопрос: когда всё это закончится?
Его сильнее заливало холодным потом, участились приступы тошноты, при которых отвратительная желчь скручивала желудок настолько сильно, что перехватывало дыхание, темнело в глазах, а в груди что-то зверски жгло.
Ему казалось, словно скоро все органы вылезут наружу или откроется сильное внутреннее кровотечение, потому что в последние несколько дней в мутной воде стали появляться кровавые потёки.
Дальше так продолжаться не могло.
Том решил, что если до начала осени не найдёт какой-то выход или не получит обратную связь от Тонкс, то явится к Волан-де-Морту на аудиенцию, ибо без информации о реальных событиях в стане двух сторон жизнь превратилась не то, что бы в кошмар, а в самый последний круг ада, на котором он как будто наконец решил сдаться.
И вот он, очередной день, хуже, чем повторяющийся день Гермионы, потому что в календаре уже перевалило за семьдесят таких дней — постоянных, одинаковых, монотонных и до невозможности тошнотворных.
Первое сентября — день, когда Том должен принять какое-то решение, что ему делать дальше.
Отбросив скучную газету, в которой писали, что магический мир в полном порядке, проходят какие-то реформы, а Поттера так и не нашли и повышают стоимость награды за его поимку, Том тяжело вздохнул, почувствовав очередной болезненный рвотный рефлекс, запрокинул голову назад в надежде переждать тошноту, а после медленно поднялся с дивана, натянул воротник выше и направился к выходу.
Он решил в последний раз проверить тайник, в котором уже без какой-либо надежды ожидал известия.
Стоило ли говорить, какое ошеломление возникло в голове, когда пальцы нащупали тонкий конверт, в котором был сложен лист пергамента?
У него задрожали от волнения ладони, — Том быстро сунул письмо в карман и, словно подгоняемый невидимой силой, пулей вылетел из переулка, перешёл через улицу и трансгрессировал.
Сорвавшись на бег, он быстро оказался у квартиры, сняв защитные чары, зашёл внутрь, расторопно вскрыл конверт и принялся бегло читать.
«Рада знать, что с тобой всё в порядке, и надеюсь за последние несколько недель ничего не изменилось. Я больше не работаю в министерстве: он его захватил, они убили Грюма, пытали моих родителей и ещё несколько членов ордена, но, к счастью, все в здравии, прячемся, разрабатываем план действий. Не могла ответить раньше — за нами тщательно следят, но совсем недавно мне удалось избавиться от слежки. Лестрейндж ищет меня. Очень жаль, что ты был прав. Нас осталось слишком мало. Молния недавно ударила в дом предков, там сейчас безопасно, но никто не решается туда идти, чтобы не привести за собой хвост. Каждый из нас верит в сильный удар, ведь это единственная надежда, что осталась. Собираем силы, ждём сигнала. Если ты с нами, в нужный момент я обязательно дам тебе знать.»
Том сильнее сжал небольшой пергамент и увидел снизу подпись: «На волне поттеровский дозор». Удачи.
Пальцы одеревенели, а дыхание перехватило, — на той стороне всё в порядке, пока беспокоиться не о чем.
Том медленно опустил пергамент, повесил голову и задумался: Поттер был в доме родственников Нимфадоры, но какого чёрта они сунулись туда, если среди Пожирателей смерти есть те, кто также имеет отношение к потомственному дому?
Он вспомнил о Беллатрисе, и любопытство за её жизнь взяло верх: выжила она или с ней уже было покончено?
Пройдя несколько шагов по комнате, Том посмотрел в сторону дивана, медленно подошёл к нему и опустился на край, затем снова перечитал послание Нимфадоры и отложил пергамент в сторону.
Они все надеялись на Поттера, словно он настолько силён и всемогущ, что автоматически должен выполнить роль героя и защитника от Волан-де-Морта. Это вызывало насмешливую улыбку, которая противно искажалась из-за очередного приступа тошноты, и ему едва удалось его преодолеть.
Том меланхолично обнял себя за плечи, опустил голову вниз, не обращая внимания на то, как беспорядочно уложенные кудри падают в глаза, и опустил веки, вспоминая всё то, о чём думал последние пару месяцев. Он снова думал о Долохове, об его осведомлённости, о том, в каком состоянии сейчас находится политика Волан-де-Морта, о падении министерства, о смерти Альбуса Дамблдора и о побеге Гермионы из родительского дома. На самом деле за такой короткий срок столько произошло событий, что каждый день можно было отмечать на страницах календаря и подписывать по датам, но почему-то все эти дни казались одним огромным чёрным днём, в котором всё замерло и затухло.
Впервые Том подумал о том, почему решил разладить отношения с Волан-де-Мортом. Какой была бы реальность, если бы он попросту помог убить мальчишку, поспособствовал свержению власти, убил бы Дамблдора и остался рядом с будущим собой? Он боялся за Гермиону? Уверен, что Волан-де-Морт наверняка бы оставил всех интересующих личностей, как живых игрушек в качестве награды за содеянное. Гермиона явно осталась бы подле него, но такой ли она осталась бы? Разве ему важно было бы, какие жизненные муки сжигали бы её после того, как Волан-де-Морт победил? Она же осталась бы рядом, привязанная навсегда, пусть и не вольная, но наделённая магией, от которой Том сходил с ума!
Так что же мешает ему сделать именно так?
Думая о другом мире, в котором победил тёмный маг, Том ощущал пустоту и что-то ужасно липкое и отвратительное, как болотная тина. Ему до глубины души было неприятно понимать, что это его будущее и как низко пришлось пасть. Он вспомнил, как хотел сверкать, и на фоне остальных ярко и очаровательно выделяться, но вместо этого сошёл с ума, утратил все полезные врождённые качества, которыми наделила сама природа, и стал одержимым, невыносимым и кошмарным.
Сердце сжималось при мысли о том, что его ждёт, если он не справится с возложенной задачей в петле и в этот раз. Он не хотел становиться тем, кого видел ранее наяву и сейчас в кошмарах.
Он хотел остаться собой.
Распахнув глаза, Том резко поднялся на ноги, схватил письмо и ещё раз прочитал последнюю строчку, в которой говорилось о какой-то волне поттеровского дозора. Что это за шифр и чем он ему поможет?
Он посмотрел на щель в открытом окне, задёрнутое шторами, прошёл к нему и озабоченно принялся разглядывать плотную ткань, которая волной стелилась вниз.
Что может быть волной?
Простояв так несколько минут в глубокой задумчивости, Том отошёл от окна, поворачиваясь к нему спиной, и только сделал шаг, как услышал громкий стук о стекло.
Резко обернувшись и выдернув палочку из кармана, он взглянул расширенными глазами на подоконник, из-за шторины которого выглядывало что-то перьевое. Осторожно подойдя, Том отдёрнул шторку и увидел сову, которая ухнула, выронив пергамент на подоконник, и, взмахнув крыльями, вылетела на улицу.
Сердце громко забилось в груди, — это что ещё за сюрпризы?
Том навёл палочку на записку, проверил на наличие какой-либо магии и, убедившись, что всё чисто, осторожно поднял и раскрыл пергамент.
9:07, Министерство магии, каминный зал, второй проход.
Риддл узнал бы из тысячи почерк Антонина Долохова.
***
Всё случилось, как в замедленной съёмке.
Том пробрался в министерство магии за десять минут до назначенного времени, спрятал волшебную палочку в рукав и натянул воротник чуть ли не на глаза, уткнувшись в свежую газету, которую с благодарностью принял от какой-то пухлой женщины, предлагающей всем почитать новости. Облокотившись у стены гостевого зала между каминными проходами и вестибюлем магического министерства, где проверяли на подлинность волшебников, забирая волшебные палочки для регистрации, Том пристально стал следить за всеми появляющимися магами, стараясь не упустить того, кто назначил тут встречу.
За последний месяц Тому пришлось признать и убедить себя, что Антонин Долохов не мог быть предателем, и полученное письмо стало ещё одним подтверждением, ведь, если сова нашла его довольно легко, чтобы отдать послание, то сам Долохов нашёл бы его в два раза быстрее при необходимости. Однако тот даже ни разу не заявился в квартиру, о которой он точно знал, а значит просто не мог выдать себя и вёл идеальную жизнь в стане Волан-де-Морта, чтобы никто даже не посмел уличить его в связи с Риддлом. Наверняка все прекрасно помнят, как Антонин несколько месяцев очень любезно носился с пареньком, поэтому он сделал всё так, как было правильнее: не выдавал себя ни при каких обстоятельствах.
И эта записка, как свежий глоток воздуха.
Том забыл даже про утреннюю тошноту, взял с собой всё необходимое и пришёл сюда.
До назначенного времени оставалось четыре минуты, но кругом продолжалась обычная суета из спешащих людей и летающих бумаг. Почему именно министерство? Неужели здесь что-то должно произойти?
Две минуты.
И словно ответом на вопрос, прозвучавшем в голове, где-то поверх привычного шума суеты появились какие-то новые звуки из глубины вестибюля, где шныряло не менее восьми десятков волшебников.
Том чуть опустил газету и исподлобья взглянул в огромный высокий зал, затем приоткрыл рот от изумления, различив, как свора писем, газет и прочих бумаг вспарила в воздух и громко зашелестела. Поднялся какой-то неясный гул, стали приближаться звуки ударяющихся о что-то проклятий, а спустя ещё несколько секунд Том отчётливо смог разобрать выкрик:
— Это Гарри Поттер! Ловите его!
Том резко опустил газету, заметив, как волшебники стали расступаться, создавая в главном зале хаос, в воздухе затрепетало ещё больше бумаг, послышался шум бьющихся стёкол.
Вдалеке наконец появилось три волшебника, которые друг за другом стремительно неслись вперёд, к каминным проходам, и как только Том сообразил, что происходит и что нужно сделать, знакомый волшебник, догоняющий их, кажется Яксли, громко заорал:
— Блокируйте камины! Сейчас же!
Том выбросил газету, обернулся назад, нашёл глазами волшебника, который принялся закрывать камины, и тут же направил в него заклинание, от которого тот пошатнулся и рухнул лицом на пол, издав глухой стук. Его напарник тут же обернулся и пустил в ответ парализующее заклинание, но Том ловко увернулся, подбегая к назначенному в записке второму камину.
Лишь на секунду обернувшись в вестибюль, Том вживую увидел бегущего ему навстречу Гарри Поттера, который совсем не замечал его, а за ним какого-то рыжеволосого ни то мужчину, ни то подростка, который за руку держал перепуганную насмерть Гермиону и подгонял быстрее бежать за Поттером.
Гермиона была реальной! Здесь! В министерстве!
Какого чёрта?..
Том снова обрушил заклинание на одного из волшебников, которые закрывали каминные проходы, но было слишком поздно — они один за другим захлопывались, не оставляя надежды на спасение.
— Быстрее! — взревел Поттер, притормаживая возле Риддла, даже не глядя на него.
Уизли и Грейнджер тут же оказались возле друга, Гермиона случайно лишь на секунду встретилась взглядом с Томом, расширив глаза от ошеломления, протянула в его сторону руку, и сразу же произошло несколько вещей: Яксли, который гнался за ними, вцепился в клочок мантии Гермионы, из-за чего Том под скрип захлопывающегося камина тут же бросился на него, пытаясь оттолкнуть, но внутри всё болезненно сжалось, как при трансгрессии, утягивая в какую-то пропасть. В следующий миг сверкнула лиловая вспышка, врезавшаяся во входную дверь какого-то дома с молотком в виде змеи, раздался тягучий болезненный стон мужчины, а после Тому в плечо вцепилась женская ладонь, и снова наступила темнота, уносящая куда-то ещё дальше.
Послышался треск, и Том, рухнув на сухую траву, шумно втянул в себя воздух, переворачиваясь набок к близ стоящему дереву, резко открыл глаза и посмотрел сначала на залитое солнечными лучами небо, а затем куда-то в сторону, откуда послышалось тяжёлое дыхание и глухой стон страдающего человека.
Три волшебника, которые были чуть дальше него, приходили в себя, и один из них, что продолжал рыжеть на глазах, превращаясь из мужчины в подростка, громко стонал, — Рон Уизли, — его, кажется, расщепило.
Том мгновенно поднял голову с зелёной травы, выпрямившись, сел, прислоняясь к дереву спиной, и наложил на себя дезиллюминационные чары, подавив тяжёлый вздох. Он до сих пор не понимал, как, где и с кем тут оказался, — голова ужасно раскалывалась, готовая разбиться на части, а в груди что-то сжигало, только это было не похоже на очередной приступ тошноты, — давно забытые когти чудовища больно сдавили что-то внутри и не давали спокойно вздохнуть.
Приоткрыв опустившиеся от потрясения веки, Том вздрогнул, услышав знакомые голоса:
— Гарри, быстро, в моей сумочке бутылочка с наклейкой «Экстракт бадьяна»…
— В сумочке? А, ну да…
Тёмные глаза от увиденного расширились: совсем в нескольких шагах от него на четвереньках передвигался Поттер, пытаясь подняться на ноги, чтобы взять бисерную сумочку, а возле раненного Уизли склонилась Гермиона, дрожащими руками разрывая залитую тёмной кровью рубашку, обнажая рану, чтобы обработать её.
Сначала Том сидел неподвижно, как загипнотизированный, наблюдая за действиями Гермионы: она обработала рану, рассказала про какой-то дом на площади Гриммо и про Яксли, который узнал, где они прятались всё это время, — затем Поттер показал волшебный глаз аврора, из-за которого их обнаружили в Министерстве, а после наступила тишина, в которой Гермиона тихо прошептала:
— Как ты?
Зарябило в глазах, и в ту же секунду Том подался вперёд, чтобы вцепиться в Гермиону, но оглушительный звук высокочастотного тока, появившийся в ушах, резко остановил его. Та тоже пошатнулась и невольно посмотрела в его сторону, явно не видя ничего, кроме всплывших оттенков разных цветов, заплясавших перед глазами. В груди начало больно жечь, но Том твёрдо решил, что нужно терпеть, иначе всё случившееся за последние несколько минут было зря.
— Паршиво, — ничего не замечая, прохрипел Уизли. — Где мы?
— В лесу, где рядом был турнир кубка по квиддичу. Нужно было потайное место, и это первое…
— Что пришло тебе в голову, — закончил за неё Поттер.
— Тебе не кажется, что нужно двигаться дальше? — неоднозначно спросил Уизли, посмотрев сначала на Гарри, затем на Гермиону.
— Не знаю, — дрожащим голосом отозвалась та, бросив взгляд на то место, где примерно должен быть Том.
— Пока что останемся здесь, — уверенно произнёс Поттер.
После этих слов Гермиона на ватных ногах поднялась с места, расправила руки, измазанные кровью, и стала описывать круг, проговаривая магические формулы, которые должны были защитить от всего.
Том обратно прижался спиной к стволу дерева, убедившись, что та зацепила его место для защиты от внешнего мира, потому безмолвно и неподвижно продолжил наблюдать за происходящим, борясь со сжигающим желанием дотронуться до Гермионы.
Неужели эти два месяца были прожиты не зря, и теперь он оказался втянут в бега вместе с этими тремя?
По поручению Гермионы Поттер достал палатку из бисерной сумочки, раздвинули её, и когда та закончила накладывать защитные заклинания, произнесла:
— Это всё, на что я способна. По крайней мере, если они появятся, мы обязательно об этом узнаем. Не могу гарантировать, что это остановит Волан…
— Не называй его по имени! — так пронзительно воскликнул Рон, что даже Том резко метнул на него прожигающий взгляд. — Прости! — более спокойно продолжил Уизли и немного приподнялся с земли. — Просто мне кажется, что это имя отдаёт злыми чарами или ещё чем… Давайте его называть Сами-Знаете-Кто?
— Дамблдор говорил, что бояться имени… — начал Поттер, но тот его перебил.
— Ты, может быть, не заметил, но привычка Дамблдора называть Сами-Знаете-Кого по имени до добра его не довела.
Том почувствовал, как тонкие губы невольно изогнулись в насмешливой улыбке.
—… Надо просто… просто оказывать Сами-Знаете-Кому хоть какое-то уважение…
Улыбка на лице Тома прояснилась ещё ярче, — кажется, его ждёт очень весёлое времяпровождение с друзьями Гермионы.
— Уважение? — ни то изумлённо, ни то с возмущением переспросил Гарри, и Том с удовольствием пронаблюдал, как вытянулось у него лицо.
Однако на этом всё закончилось: двое стали помогать Рону добраться до палатки. Наблюдая за неловкими движениями Гарри и Гермионы, пытающихся довести Рона ко входу, Том оттолкнулся от ствола дерева, медленно поднялся на ноги, чувствуя колики по всему телу, бьющие по нервным окончаниям, аккуратно сделал шаг, преодолевая в себе желание магического чудовища — рвануть к Гермионе, и, поморщившись, опустил веки.
Послышался глухой треск сучка, Том мгновенно распахнул глаза и увидел, как Гермиона пошатнулась, чуть не потеряв равновесие и не выпустив Уизли из рук.
— Гермиона? Ты в порядке? — тихо и взволнованно спросил Гарри, замечая, как та странным, в какой-то степени цепким взором оглядела небольшую полянку, на которой они оказались.
Она что-то промычала, а Том замер, не смея шелохнуться, потому что Поттер так же внимательно стал вглядываться в его сторону.
Как назло, из-за неожиданно настигшего приступа тошноты начало темнеть в глазах, и в этот момент всё тело снова покрылось мурашками, бросая в озноб сильнее, чем это было хотя бы вчера, но Том прекрасно понимал, что ближайшие несколько часов ему придётся максимально совладать с собой, иначе грозится быть раскрытым.
Он пропустил момент, как те затащили Уизли в палатку, отвлекаясь на борьбу с тошнотой. Опустившись к земле и согнувшись пополам, он сильнее зажмурил глаза, пытаясь не дышать, и несколько минут старался максимально притупить болезненность в организме, желая, чтобы эта чёртова слабость поскорее закончилась. Когда Том открыл глаза, смахивая проступивший пот со лба, он посмотрел на солнечное небо, полной грудью вздохнул и, медленно поднимаясь на ноги, выпрямился, снова прислушиваясь к голосам, однако их было практически не слышно.
Пришлось подкрасться к палатке и устроиться рядом с выходом, чтобы разобрать разговор.
—…им удалось смыться. Если они попадут по нашей милости в Азкабан… — говорил Уизли и, не закончив мысль, мрачно замолчал.
— Ну, хорошо. Он у тебя? — через некоторое время послышался голос Поттера.
— Он… какой он? — дрожащим голосом спросила Гермиона.
Её магия дрожала примерно так же, как и его. Каждым нервом ей приходилось чувствовать чужое присутствие, различать отвратительное состояние волшебника и вместе с ним бороться с тошнотворными приступами, поддаваясь мерзкому ознобу, который, пусть и не так же, а лишь частично, беспокоил её из-за него. В ней был всего лишь кусочек волшебства, который эхом откликался на всё происходящее с магическим стержнем Риддла, но этого было достаточно, чтобы Гермиона прекрасно осознала, кого привела с собой, а далее боролась с последствиями совершённого.
Как минимум, это значило, что спустя несколько месяцев она по-прежнему ему доверяла.
Ведь она осознанно захватила его с собой.
Том вздрогнул и из-под полуопущенных ресниц посмотрел на зелёную траву, отгоняя от себя далёкий гул наэлектризованного воздуха, который так и хотел обрушиться молнией, заставляя податься к Гермионе и зарядиться мощью.
За пару месяцев без циркуляции магии он стал слишком слаб, чтобы чувствовать себя превосходящим и величественным и, наверное, его как раз тошнило от того, каким он теперь оказался жалким.
Однозначно не свойственное ощущение, напоминавшее отголоском его детство в приюте, с воспоминаниями которого он когда-то решительно боролся, заглаживая в самом тёмном уголке души и выгрызая в Хогвартсе себе имя, уважение и значимость.
Это было омерзительно. Это вызывало злость и раздражение, с которым приходилось так же бороться, чтобы не тревожить голодное чудовище, которое и так изо дня в день больно точило когти о грудь, со звериной жестокостью воя от недостатка энергии.
— Ради чего мы всё это затеяли! — сквозь внутренние терзания Том услышал возбуждённый голос Поттера. — Медальон! Где он?
Сердце встрепенулось, и Том чуть дёрнул головой к щели палатки, максимально пытаясь сконцентрироваться на услышанном.
— Так вы его раздобыли? — Уизли перехватил возбуждение друга. — Что же вы молчали?! Господи, хоть бы слово сказали!
— Ну… мы же убегали со всех ног от Пожирателей смерти, верно? — голос Гермионы продолжал вызывающе дрожать. — На, держи.
Очевидно, пока Уизли рассматривал медальон, шестерёнки в голове Тома мгновенно зафункционировали: так вот что они делали в министерстве? Искали настоящий медальон Слизерина, который почему-то оказался спрятанным в магическом центре Британии?
— А никто не мог уничтожить его после того, как Кикимер выпустил медальон из рук? Я хочу сказать: мы уверены, что крестраж ещё тут?
Наступила тишина, в которой они, скорее всего, переглядывались, затем Гермиона слабо отозвалась:
— Думаю, да. Если бы крестраж уничтожали с помощью магии, наверняка остались бы следы.
— Полагаю, Кикимер прав. Нам придётся выяснить, как открыть медальон, только тогда мы сможем уничтожить крестраж, — твёрдо произнёс Поттер и опробовал на нём несколько заклинаний.
Спустя минуту Уизли спросил:
— Но ты ведь чувствуешь его?
— О чём ты? — словно перепуганно отозвалась Гермиона.
Ей в ответ была тишина, и только после заговорил Рон:
— Так что мы с ним будем делать?
— Хранить, пока не поймём, как его уничтожить. Думаю, каждый из нас будет по очереди надевать его и сторожить с ним палатку. И надо что-то сообразить насчёт еды. Нет уж, ты оставайся пока здесь…
Том услышал, как неожиданно возле выхода послышались шаги, потому резко поднялся, ощутив потемнение в глазах, и отшатнулся.
— Куда ты, Гарри? — остановила его Гермиона, и вход в палатку остался нетронутым, пока у Тома в глазах не прояснилось.
Он осторожно отошёл подальше, огляделся и принялся ждать.
— Пожалуй, я первым пойду сторожить нас, а ты, Гермиона, поставь пока вредноскоп на стол…
— Нет, первой пойду я, — впервые в её голосе почувствовалась твёрдость. — Ты слишком устал, тебе следует отдохнуть и посидеть вместе с Роном, а я… я соберу грибы или ягоды, чтобы хоть что-то приготовить. Давай сюда медальон.
Поттер, видимо, не стал спорить, поэтому спустя несколько мгновений у выхода появилась Гермиона, сощурив глаза от солнца. Том не шелохнулся, внимательно наблюдая за ней, но как только ему в голову пришла мысль отойти на более безопасное расстояние, из палатки вышел Поттер, так же сощурив глаза, а после, привыкнув к солнечному свету, быстро огляделся и заговорил:
— Вместе соберём еду…
— Нужно, чтобы с Роном кто-то остался… — попыталась возразить та.
— Он уже закрыл глаза и сейчас уснёт, а я спать не хочу. Пошли, я помогу тебе.
Возразить было нечего, поэтому оба направились к молодым деревьям в противоположную от Риддла сторону в поисках чего-нибудь съестного.
Стало ясно, как день — до наступления темноты к Гермионе подходить не имело смысла.
Этот день показался ещё длиннее, чем те дни, которые он проводил в своей квартирке. Том не решился оставить это место, боясь, что может потерять палатку, поэтому ему так же пришлось ощущать чувство подступающего голода, мириться с происками своего волшебства, которое тянуло податься к Гермионе, усмирять чудовище, голодно рвущее душу, и чуть ли не заставить себя застыть у ближайшего к палатке дерева, чтобы не издавать никаких звуков, потому что Поттер был слишком озабочен и насторожен — оборачивался на каждый треск по несколько раз, что не могло укрыться и от глаз Гермионы, которая мгновенно отвлекала Гарри каким-то вопросом.
Солнце уже закатилось за горизонт, сверкая лишь тонкой оранжевой полоской на небосводе, кругом опустилась темнота, в которой ещё больше были различимы посторонние звуки, а трое уже поели найденные в лесу грибы, которые Гермиона сварила в котле. Когда темнота полностью захватила всю округу, погружённый в свои размышления Поттер остался сидеть у палатки, невзирая на все протесты Гермионы: в какой-то момент она истошно выругалась на упрямство друга и, раздражённо дёрнув брезентовую дверцу палатки, зашла внутрь.
Том остался наблюдать за Поттером, сидя точно напротив него буквально в пятнадцати метрах. Если у того был тёплый плед под ним и мантия, накрывающая его чуть ли не с головой, то ему приходилось время от времени ёрзать на толстом корне дерева, перекатывая голову то влево, то вправо, чтобы та сильно не затекала.
Когда в палатке воцарилась тишина, Том выпрямился, вызывая настороженность противоположно сидящего волшебника, медленно поправил плащ, который по привычке таскал всегда с собой, и принялся внимательно разглядывать Поттера вблизи — такого ему ещё не доводилось делать.
Он пристально оглядел юное лицо, на котором даже в темноте можно было различить едва видимый сейчас шрам, затем осмотрел оправу очков, а за тонким стеклом вгляделся в зелёные глаза, которые отражали какую-то растерянность, подавленность и беспокойство.
О чём он думал, сидя на холодной земле, от которой вряд ли его спасала толщина пледа?
О чём должен думать герой, званием которого его наделил Дамблдор, раскрыв всю правду о крестражах, о детстве и юности Волан-де-Морта?
Он был слишком обеспокоен и выглядел так, как не показывал своим друзьям: лицо осунувшееся, глаза потухшие, а пальцы медленно проводят по шраму, словно проверяя — на месте ли он? Его размышления были глубокими, что читалось в стеклянном взгляде, тревожными, отсвечивая тёмной тенью на скулах, и, казалось, довольно противоречивыми.
Несколько раз он задумчиво касался шрама, с усилием растирая кожу, затем достал медальон Слизерина и начал его внимательно изучать. Он слишком долго крутил его в руках, всматривался в изображение буквы «S» в виде змеи, а в какой-то момент поднял взгляд перед собой, словно вглядываясь в лицо Тому, после чего тяжело вздохнул и расслабленно облокотился на палатку, сильнее зарываясь в тёплую мантию.
Медальон выскочил из рук, повиснув на груди, палатка чуть зашуршала, и наконец кругом всё замолчало, погружаясь в безлунную ночь.
Из Поттера стражник был не самый лучший: Том проследил за тем, как веки мальчишки медленно опустились, ресницы вздрогнули, а тело обмякло. Выждав ещё несколько минут, Риддл поднялся, болезненно ощущая, как затекли ноги и спина, выпрямился и вытянул руки, чтобы немного размяться. Очень тихо и осторожно он прошёлся по периметру, в который раз разглядывая окрестности, достал сигарету из пачки и закурил, не отводя пристального взора от Поттера.
Спустя ещё минут пятнадцать он начал шевелиться, потряхивая кистями рук, притягивая одну ладонь к крестражу, чтобы сжать его. Вскоре он начал что-то бормотать во сне, из-за чего Том вернулся на свой наблюдательный пост и постарался прислушаться к шёпотку спящего волшебника.
— Вор… вор… кто этот вор?..
Том нахмурился, пытаясь понять, о каком воре разговаривает во сне Поттер.
— Вор… кто? Кто?
Сначала он протяжно стал ныть, а через несколько секунд упал на землю, скатившись вниз, к подножью палатки, резко закричал, пронзив воцарившуюся ранее тишину, словно лезвием ножа.
Том нахмурился, ещё сильнее вглядываясь в тревожное лицо Поттера, а через некоторое время из палатки выбежала взволнованная Гермиона, которая тут же огляделась, не увидев ничего подозрительного, подошла к Гарри и принялась тормошить его.
— Гарри!
Тот вздрогнул, распахнул глаза и уставился на нависшую над ним Гермиону.
— Сон приснился, — отозвался Поттер, быстро садясь, и невинно добавил: — Похоже, я задремал, извини.
— Я же знаю, это опять твой шрам! У тебя на лице всё написано! Ты снова заглядывал в мозг Волан…
— Не произноси его имени! — выкрикнул из палатки Уизли.
— Хорошо! — более раздражённо отозвалась Гермиона, покосившись на брезентовую дверцу. — В мозг Сами-Знаете-Кого!
Поттер поднялся, явно пребывая в возбуждении, а Том с более сильным любопытством стал рассматривать Гермиону, которая, как ему показалось, стала не свойственно агрессивной, напоминая ту самую Грейнджер из повторяющихся дней. Он различал, как в ней неугомонно вихрилась его тонкая суть: холодная и презрительная, легко поддающаяся раздражению при виде глупых и идиотских ситуаций, и самой приятной неожиданностью стало то, что она довольно резко изменилась с их последней встречи — магия проникала как яд, съедала её сущность, значительно быстро модифицировала и проявляла другую сторону души. Она скрестила руки на груди и едва сдерживала себя, чтобы не выгнуть губу в какой-то брезгливости или презрении.
— Я не хотел этого! Мне приснился сон! Ты своими снами управлять умеешь, Гермиона? — словно оправдывался Поттер, поднимаясь на ноги.
— Если бы ты научился пользоваться окклюменцией…
Но похоже Гарри следующие её слова не волновали, потому что он приблизился к ней и ещё возбуждённее затараторил:
— Он нашёл Грегоровича, Гермиона, и, по-моему, убил его, но перед этим вошёл в сознание, и я увидел…
— Думаю, если ты настолько устал, что сидя спишь, на посту лучше побыть мне, — холодно перебила его та, после чего плотно сжала губы и сверкнула в темноте глазами.
— Нет, ты же совсем измотана! Иди полежи…
Но Гермиона была непреклонна: сделала шаг назад ко входу в палатку и демонстративно открыла брезентовую дверцу, взглядом приглашая зайти внутрь. Поттер спорить не стал, потому юркнул туда, а та отпустила брезент, обернулась и взглядом пробежалась по местности. Спустя минуту она отшатнулась от палатки, медленно прошла к месту, где сидел Гарри, и осторожно опустилась вниз, на тёплый плед.
Том выждал минут десять, наблюдая за неподвижной волшебницей, которая устремила взгляд в его сторону, терпеливо ожидая какого-то отклика.
Магический стержень, весь день смиренно ожидавший подходящего момента, затрепетал, призывая к решительным действиям.
Риддл выпрямился, глубоко вдохнул ночной воздух и сделал шаг вперёд, замечая, как Гермиона поднимает голову, словно в ответ на его движения, и, как будто бы видя его, смотрит прямо в тёмные голодные и безжалостные глаза.
========== Глава 21. Воссоединение ==========
С момента, как Антонин Долохов помог укрыться от Пожирателей смерти раньше, чем они оказались в доме Грейнджеров, Гермиона не имела возможности даже отправить хоть какую-то весточку о своём пребывании. Долохов трансгрессировал её к дому мистера и миссис Уизли, где ей пришлось, к некоторому неудовлетворению, провести несколько дней в компании Рона и Джинни. Если с первым ей удалось помириться ещё в учебное время, найти общие точки соприкосновения и равнодушно существовать в мире, то с последней всё было намного сложнее.
Как раньше, Джинни предпринимала множество попыток утащить с собой Гермиону, увлекая просмотрами женских или спортивных журналов, шалостями под носом у родителей и полуночной болтовней, сплетничая обо всём, что только можно. Но в этот раз та не стала поддаваться напору Джинни, потому что это было слишком скучное, безынтересное и совсем не рациональное времяпровождение, о чём Гермиона сразу же довольно вежливо поставила в известность и плюхнулась в кровать, накрывая с головой себя одеялом.
Тогда Джинни ничего не сказала, возможно, решив, что подруга слишком сильно поддалась удручённому состоянию из-за развёртывающейся ситуации в Британии, но когда была предпринята через день ещё одна попытка разболтать и развеселить Гермиону, то в ответ та получила довольно развёрнутый и немного резкий ответ на все предложения: она не готова тратить своё время впустую, потому лучше ей не мешать идиотскими затеями и глупыми фокусами, — ей всего лишь нужна тишина и спокойствие, чтобы размышлять.
Возможно, Гермиона не была бы с ней настолько резкой, но каждый раз в голове всплывали ситуации из повторяющегося дня: ей иногда казалось, что Джинни готова снова обрушиться на неё с упрёками о книгах и излишней серьёзности, — поэтому она ничего не могла поделать с собой и буквально не собиралась лишний раз встречаться с подругой, хоть, к её разочарованию, спали они в одной комнате.
Гермиона томила себя в ожиданиях, каждое утро, параллельно разговаривая с миссис Уизли, пока та готовила завтрак на всю семью, перелистывала страницы свежих газет, одновременно надеясь и боясь увидеть какие-то новости.
Она с нетерпением ждала дня, когда Гарри должен появиться рядом.
Ей казалось, что хоть как-то это должно было облегчить обитание в доме семейства Уизли, и почему-то Поттер представлялся спасательным кругом в тягучей трясине, в которой пока что она не утонула с головой.
Ночами ей снились кошмары, а на утро Джинни осторожно спрашивала об её сновидениях, пытаясь выяснить, что происходит с подругой. Однажды ей, видимо, удалось что-то разобрать из бормотания Гермионы, поэтому накануне свадьбы Билла и Флёр та задала вопрос, который моментально заставил Гермиону онеметь от неожиданности.
— А кто такой Том, Гермиона?
Выйдя из оцепенения, сидя на краю незастланной кровати, Гермиона сначала вздрогнула, затем опустила голову вниз и довольно резко отозвалась:
— Какой ещё Том? И откуда взяла это имя?
— Ну… — почти шёпотом ответила Джинни, — просто во сне за последние несколько дней ты как будто бы… зовёшь какого-то Тома?
Гермиона сдвинула брови и подняла исподлобья полный раздражения взгляд.
— Я не знаю никого с таким именем. Возможно, на нервной почве мне снятся какие-то неизвестные люди с неизвестными именами.
— Хочешь сказать, ты не помнишь, какие кошмары тебе снятся? — с недоверием спросила Джинни, вытягивая перед собой руки от волнения.
— Конечно, помню, — неожиданно улыбнулась Гермиона, и её улыбка показалась слишком вежливой, в какой-то степени очаровательной и… убедительной? — Не все сны, разумеется, но… в последнее время мне снится детство, в котором не всё так радужно, как было на самом деле.
— И… почему так?
Гермиона пожала плечами и поднялась с кровати со словами:
— Возможно… я просто слишком много думаю о родителях, ведь я отправила их в Австралию.
Джинни понимающе кивнула и сочувствующим взглядом проводила Гермиону из комнаты.
Она переживала, что этот разговор уйдёт за пределы спальной комнаты девчонок, но на следующий день облава Пожирателей смерти избавила её от этих дум: ей, Рону и Гарри пришлось моментально бежать, и первым местом, которое ей пришло в голову, стал людный переулок в Лондоне, однако каким-то образом их вычислили. Каким изумлением было увидеть входящих в неприметную кафешку Долохова и ещё какого-то высокого мужчину — Гермиона сначала резко отпрянула от стола, настороженно провожая взглядом Антонина, бросившего на неё короткий взгляд, вытащила из кармана волшебную палочку и приготовилась к любой неожиданности.
Как их вычислили и что нужно с этим делать?
У Гарри оказалась превосходная реакция, а, может быть, Антонин слишком медленно совершил выпад, давая возможность троим волшебникам отскочить от проклятий. Гермиона всей душой не верила в то, что прекрасно обученные сторонники Волан-де-Морта могли дать заминку, ведь их основная цель — поймать Поттера и получить награду.
Видимо, ни деньги, ни почётный статус Долохова не интересовали, как, впрочем, и жизнь самого лорда.
С этого момента Гермиона погрузилась в ежедневные раздумья о том, как же их смогли найти, и, конечно же, ничего вразумительного она не нашла.
Втроём они поселились в доме Сириуса, и вот тут с ней начали происходить странные вещи. Буквально на третий день она проснулась от того, что её ужасно мутит — она открыла глаза и едва сдержала тошноту, быстро поднялась на ноги, сбрасывая с себя плед, и закрылась в ванной комнате. Тошнота сразу отпустила, поэтому Гермиона очень быстро забыла об этом.
Но на следующее утро всё повторилось, и первой её мыслью стала беременность.
Она запаниковала так, как не паниковала в отделе тайн, когда Пожиратели смерти настигли их среди полок с пророчествами. Невероятно, сколько мыслей закружились в голове, ведь если это так, то всё было совсем некстати! Она с друзьями на важном и ответственном задании, Том вообще не должен существовать в этом времени и когда-то исчезнет, да и что там говорить: что она скажет Гарри и Рону через несколько месяцев?!
Весь день она не могла успокоиться, проводя время в метаниях и отчаянной безысходности, и спустя неделю томления не выдержала и заявила, что собирается отлучиться на пару часов в магазин, якобы за необходимыми ингредиентами для зелий. Ребята отпустили её, но дали срок — полтора часа.
Гермиона, не теряя ни минуты, отправилась в ближайшую деревню, чтобы содрать чей-то женский волос и добавить его в оборотное зелье, которое было припасено заранее на разные случаи. После несложных манипуляций она превратилась в какую-то девушку и, накинув мантию, трансгрессировала в магический переулок.
Там её встретила сырость, присущая августовскому утру, ближайшее кафе с ароматным запахом кофе и небольшой киоск с газетами и свежими новостями.
Гермиона не смогла пересилить себя, и первое, что сделала, купила кипу разных газет, засунула их за пазуху и направилась в аптеку за зельями. Оказавшись там, она быстро набрала всё необходимое, в последний момент взяла зелье для выявления беременности и выскользнула из помещения, громко хлопнув дверью, и, стремительно направляясь к концу переулка, чтобы поскорее исчезнуть, не заметила, как буквально по пятам её стал кто-то преследовать. Лишь на полпути пришло чувство тревоги, что кто-то сзади следует именно за ней, а не проходит мимо. Гермиона пониже натянула черную шляпу, пряча глаза незнакомки, крепче сжала волшебную палочку, и в тот момент, когда оставалось пройти небольшое здание до конца пути, а нервы натянулись, как струны, она резко рванула за угол здания, но с ужасом почувствовала, как мужская ладонь схватила её за шиворот и прижала лицом к стене так, что Гермиона не смогла даже достать палочку, чтобы дать отпор.
Она не взвизгнула и даже не вздрогнула, а лишь недовольно фыркнула и нарочито расслабилась под натиском незнакомца, чтобы дать понять, что она не собирается сопротивляться.
— Ты нормальная — ходить по переулку?
— Руки, мистер Долохов, — брезгливо проговорила Гермиона. — Если вы дальше так и будете преследовать меня, это, как минимум, привлечёт чужое внимание. Что вы вообще здесь делаете?
Натиск значительно уменьшился, поэтому она резко оттолкнулась от стены и повернулась к мужчине, запрокинув голову и вперившись в его впалые глаза, в зрачках которых сверкало какое-то озорство.
— Я хочу спросить у тебя: что ты здесь делаешь? В каждом заведении находится егерь, неужели тебе надоело бегать?
— Лучше расскажите мне, как вы меняузнали? — с недовольством отозвалась Гермиона, опуская шляпу ещё ниже на глаза.
— Только ты можешь совершать идиотские поступки: покупать оборотное зелье и отвары для беременных. Вообще, я на это и расчитывал.
— Вы увидели меня в аптеке?
— Я поджидал тебя в аптеке, дорогуша, — усмехнулся Долохов и невзначай осмотрелся по сторонам.
— Рассказывайте, что там у вас? Как вы нашли нас после того, как мы сбежали из дома Уизли? — требовательно заговорила Гермиона, также осмотревшись по сторонам.
— На имени Тёмного лорда стоит запрет: не произноси и другим не позволяй, — тут же отозвался Долохов и облокотился плечом на стену, лениво доставая из новенького с иголочки плаща сигарету.
— Запрет? Что за глупости? — нахмурилась та, протягивая открытую ладонь к собеседнику.
Тот без лишних слов достал ещё одну сигарету и подал её Гермионе, после чего подал огонёк сначала ей, потом себе, а после глубоко затянулся и шумно выдохнул сизый дым.
— Это не глупости, Грейнджер. Таким образом уже поймали нескольких помощников вашего ордена, а также Тонкс, которой повезло вовремя уйти. Удивлён, что вы до сих пор не поняли это и ходите на свободе, — иронично заметил Антонин и выдохнул густую порцию дыма.
Гермиона затянулась сигаретой и почувствовала необычайное расслабление, которое уже давным-давно не появлялось в груди: она прикрыла на пару секунд глаза, наслаждаясь лёгким головокружением, слабо улыбнулась и медленно приоткрыла веки, взглянув на мужчину из-под полуопущенных ресниц.
— Запрет значит, — медленно протянула Гермиона и снова вдохнула дым, закатывая глаза. — Вы же знаете, где я нахожусь, почему не расскажете об этом ему?
— Я думал, мы по одну сторону баррикад, — слабо улыбнулся Долохов, с интересом наблюдая за собеседницей.
— Жаль, что Том ещё об этом не знает.
— Первого сентября тебе нужно быть в Министерстве. Это самая удобная дата, чтобы забрать его.
— О чём вы, мистер Долохов? — усмехнулась Гермиона сквозь фильтр в зубах.
— У второго прохода в каминном зале ты должна захватить его с собой, а после достать для меня кольцо. У тебя будет время до конца зимы, а дальше я найду способ, как выйти с тобой на связь.
Та тут же оживилась от услышанного, подавилась дымом и хрипло закашлялась.
— Тише, деточка, — усмехнулся Долохов, выпуская дым. — Главное, успей его схватить и ни в коем случае не выдавай друзьям.
— Но как он будет со мной в нашем убежище? Его сразу же заметят, и там стоит заклинание хранителя…
— За это не переживай, всё разрешится.
— Но…
— Никаких “но”. Мы же договорились: либо выполняешь, либо я делаю всё сам, без тебя, — с нажимом отозвался тот, бросив на Гермиону тяжёлый взгляд.
Та смиренно кивнула и с неловкостью втянула в себя сигаретный дым.
— Всё, иди отсюда и больше не высовывайся. Помни, что на имени стоит запрет.
Гермиона снова кивнула и неуверенно пошла прочь, как вдруг она вспомнила, что хотела ещё спросить, и резко развернулась.
— Откуда вы узнали, что я пойду в аптеку?
Долохов отпрянул от стены и прошёл на несколько шагов поближе.
— Тебя тошнит не из-за беременности. Без подпитки магии вы стали плохо чувствовать друг друга: его уже выворачивает наизнанку из-за магического голода, а у тебя всё ещё впереди.
— Но мне нельзя, чтобы Гарри и Рон о чём-то начали подозревать! Если меня каждый раз так будет тошнить…
— Просто принимай успокоительные. С ними тебе будет лучше.
Гермиона кивнула, отошла подальше и трансгрессировала.
Оказавшись дома, она отметилась перед друзьями, прошла в ванную комнату и всё равно решила выпить отвар для беременных, чтобы наверняка успокоиться. Через несколько минут она с облегчением выдохнула, поняв, что Долохов прав, и спустилась к ребятам.
Следующие дни они посвятили поиску крестражей, многое обсудили, допросили Кикимера, вышли на след Флетчера и с помощью него узнали, где находится подлинный медальон Слизерина.
— Нам нужно проникнуть в Министерство и забрать медальон у Амбридж, но, чёрт, как мы это сделаем? — вслух высказал свою мысль Гарри, почесав затылок.
— Министерство? — тут же оживилась Гермиона, привставая со стула.
— Да, это единственный шанс забрать у Амбридж медальон. Нужно разработать план, как это сделать.
И когда план был хорошо разработан, Гермиона предложила совершить вылазку первого сентября.
По совету Долохова каждый день она пила успокоительные, находилась в полурасслабленном, полуленивом состоянии, не чувствуя никаких колебаний, проходящих на другой стороне. Казалось, магический стержень Риддла наглухо замолчал, вызывая ощущение, что связь распалась, однако за неделю до вылазки Гермиона перестала сидеть на успокоительном, чтобы быть в трезвом рассудке и полной энергии, и буквально на третий день проснулась от тошноты, неприятно сводящей желудок. На пятый день её начало слегка трясти, а за день до министерства Гермиона не могла долго уснуть, мучаясь с жаром и приступами тошноты, которые уже не получалось подавить. Если ей так было плохо, то каково было Риддлу?
Она старалась не думать об этом, лишь поддерживая себя мыслью, что скоро всё как-то закончится: если Долохов прав, то она встретит Тома у камина в Министерстве магии и должна забрать его с собой. Но как это сделать, чтобы ни Рон, ни Гарри его не обнаружили?
Ночь прошла без сна в составлении плана, а на ум так ничего вразумительного не пришло, поэтому, когда наступил рассвет, Гермиона заметно нервничала.
— Не переживай, у нас всё получится, — подбодрил её Гарри.
— Я знаю, что получится, — кивнула та, и после этого они трансгрессировали к Министерству.
Всё сначала шло по чётко намеченному плану, но когда Гермиона оказалась рядом с Амбридж глубоко под землёй, ей стало казаться, что всё провалено: действие оборотного зелья вот-вот закончится, кругом десятки дементров, а она до сих пор не может хотя бы уйти с заседания, не то чтобы забрать медальон. Приход Гарри и Рона немного сгладил ситуацию, но когда Гарри пошёл ва-банк, напав в открытую на эту розовую жабу, от голоса которой за последние полчаса ужасно тошнило, Гермиона ни о чём больше не смела думать: выдернув заветный медальон, не чувствуя ног, она помчалась наверх, к лифтам, чтобы оказаться в атриуме, и точно верила, что у них всё получилось.
Как и сказал Долохов, Том ждал её возле второго камина. Она даже не поняла, как схватила его и утащила с собой в каминную сеть, после чего сконцентрировалась на трансгрессии, но, как назло, к ней прицепился министерский, поэтому, отбившись от него, пришлось менять место трансгрессии.
Тяжело дыша, она смотрела на зелень, огромным пятном рябящую перед глазами, и в голове крутилась лишь одна мысль: Долохов знает всё наперёд, значит, он должен знать, чем всё это закончится.
Бессилие растекалось с кипящей в жилах кровью — всё нутро чувствовало источник невероятно мощной магической энергии, находящейся где-то неподалёку. Оно хотело тут же притянуться к этому, страдая от невыносимого голода.
И Гермиону тут же затошнило.
Едва она переборола жжение в груди, услышала где-то рядом хрип и, собрав последние силы, бросилась на помощь Рону, вытесняя мысль о том, что где-то рядом находится Риддл.
Чёртов Риддл, которого она не видела несколько месяцев, от которого сбежала и поклялась Долохову ни за что не говорить, с помощью кого и зачем она это сделала!
Её внутренности готовы были расплавиться, чувствуя колоссальной силы призыв, но она беспомощно смотрела в воздух, тяжело вдыхала прохладу вечера и молилась, чтобы Том нашёл в себе силы немного потерпеть ещё.
Когда опустилась ночь, Гермиона стала прислушиваться к шорохам, чуть ли не отсчитывая секунды до полуночи, чтобы выйти из палатки и заменить Гарри.
Однако это произошло раньше — Гарри начал что-то кричать, что явно дало понять Гермионе: друг видит какой-то сон или копается в голове у Волан-де-Морта. Она быстро выскочила из палатки, позвала друга по имени, понимая, что Гарри провалился в сознание врага, и почувствовала, как начинает наполняться раздражением: неужели он не понимает, что Волан-де-Морт может воспользоваться этой связью и запудрить Гарри мозги?
— Сон приснился, — произнёс Поттер, быстро садясь, и в оправдание добавил: — Похоже, я задремал, извини.
— Я же знаю, что это опять твой шрам! У тебя на лице всё написано! Ты снова заглядывал в мозг Волан…
— Не произноси его имени! — выкрикнул из палатки Уизли.
Рон был прав, а она совсем забыла, что на имени табу.
— Хорошо! — более раздражённо отозвалась Гермиона, покосившись на брезентовую дверцу. — В мозг Сами-Знаете-Кого!
Гарри поднялся, явно пребывая в возбуждении, а Гермиона с невероятно жалящим раздражением понимала, что вызвала мощный вихрь, который неумолимо тянул её куда-то в сторону, где, очевидно, находился Том. Он был настолько рядом, а магия в нём бурлила настолько сильно, что не было больше никаких сил чего-то ждать, поэтому Гермиона любым способом решила положить этому конец: она скрестила руки на груди и едва сдержала себя, чтобы не выгнуть губу в презрении.
— Я не хотел этого! Мне приснился сон! Ты своими снами управлять умеешь, Гермиона? — словно оправдывался Гарри, поднимаясь на ноги.
— Если бы ты научился пользоваться окклюменцией…
— Он нашёл Грегоровича, Гермиона, и, по-моему, убил его, но перед этим вошёл в сознание, и я увидел…
Сил терпеть кипящую лаву в груди больше не было, поэтому она резко перебила:
— Думаю, если ты настолько устал, что сидя спишь, на посту лучше побыть мне.
— Нет, ты же совсем измотана! Иди полежи…
Гермиона горько усмехнулась про себя, сделала шаг назад ко входу в палатку и демонстративно открыла брезентовую дверцу, взглядом приглашая зайти внутрь. Поттер спорить не стал, потому юркнул туда, а та отпустила брезент, обернулась и взглядом пробежалась по местности. Спустя минуту она отшатнулась от палатки, медленно прошла к месту, где сидел Гарри, и осторожно опустилась вниз на тёплый плед, с болью в груди ожидая, когда Том сам выйдет к ней.
Но минуты шли, а вдалеке притягательная магия не сдвигалась, приманивая своей силой и теплом.
Стало слишком невыносимо ждать, и когда Гермиона уже сама готова была подняться и найти то, что ей, казалось, было жизненно необходимым, энергия вокруг заколебалась, стремительно приближаясь к ней, отчего кровь прилила в голову и где-то в ушах начала глухо пульсировать.
Гермиона затаила дыхание, боясь, что вдохнёт воздух и сорвётся в какую-то бездну, привлекая к себе внимание друзей, выдавая тем самым Риддла, а кругом, казалось, всё запылало неестественным жаром, пытаясь прожечь в и так продырявленном сердце огромную зияющую дыру.
Где-то рядом послышался звук шалящего тока: Гермиона точно знала, что Том сейчас находится напротив неё.
Сколько в нём выдержки, чтобы не сорваться и не вцепиться сейчас в неё?
В отличие от него она больше не могла ждать: её рука быстро поднялась вверх и нащупала ткань плаща, и как только это произошло, чужие руки вцепились ей в плечи, резко подняли с земли, и Том с силой потащил её на несколько метров дальше от палатки, завёл за толстое дерево и больно прижал к стволу.
Перехватило дыхание, а сгустившийся разряд тока до боли в ушах затрещал, накрывая ту плотным кольцом теплоты, сжигающей изнутри. Как околдованная, она рвано вцепилась в плащ, до боли сжимая костяшки, а из глаз неожиданно полились слёзы. Что-то очень тяжёлое и незримое топило её вниз, заставляя колени подогнуться и медленно сползать по стволу дерева.
Незримая энергия была слишком огромной, до ужаса тяжёлой, невероятно величественной, что хотелось рухнуть на колени и преклониться перед этим.
Она вспомнила тот день, когда бежала из замка и, находясь в гостинице с Томом, открыла для себя мощь и тепло волшебства, которым он был наделён. Тогда хотелось раствориться в этом, остаться навечно укутанной лоскутами незримого тепла, жадно и нежно обволакивающими её раненую душу. Тогда хотелось преклоняться перед восторженной величественностью волшебника, и сейчас, испытывая точно такие же ощущения, как в первый раз, ей хотелось упасть в ноги и слёзно умолять, чтобы лоскуты невероятно бархатного и мягкого тепла ни за что не отпускали её, залечивая вскрывшиеся за одно мгновение огромные раны.
Она почти рухнула на землю, но чужие руки придержали её, не позволяя упасть. Гермиона жалобно простонала, понимая, что не может ухватиться пальцами в желанную энергию — они словно оцепенели, перестали слушаться, кажется, она даже перестала их чувствовать.
Всё стало казаться каким-то другим миром, сложенным из тысячи серых оттенков, пляшущих перед глазами неясными тенями, завлекающими своей величественностью и мощью. И в этот момент чужие руки слабо встряхнули её, заставляя мир вздрогнуть, разбиться на мелкие куски и с треском наэлектризованного тока рассеиваться в никуда.
Гермиона больно сглотнула и прерывисто вдохнула ночной воздух, застучав зубами от вкуса тепла, которым было пропитано всё кругом. Её затрясло хуже, чем при лихорадке, а зубы так громко застучали, что Гермиона не сразу различила тихий шепот над ухом, успокаивающе произносящий её имя.
Этот голос, казалось, был заколдован, иначе отчего ему быть настолько волшебно красивым, очаровательным и с ума сводящим?
Зубы застучали ещё звонче, а у Гермионы даже не было мысли как-то унять их. Она лишь проникалась к потокам кружащей энергии, как одержимая, пытаясь умолять дать прикоснуться к этому, ибо почему оно всё было таким не досягаемым?
Перестали слушаться не только пальцы, но и практически всё тело — оно обмякало, принимая какую-то форму, а кругом казалось всё бездной, в которую хотелось свалиться и чувствовать, как ласкает величественная энергия, кружа её до потери сознания. Но что-то не дало ей упасть, и в этом замкнутом кругу она продолжала тихо бормотать и умолять свести её с ума, оставить без разума и жизни, лишь бы ей позволили плавиться и, наконец, расплавиться в колоссально манящем волшебстве.
Волшебный голос шептал что-то про выдержку и стремление взять себя в руки, но Гермиона протяжно смеялась, хотя её голос был похож на какие-то всхлипы. Зубы застучали ещё сильнее, словно сейчас было холодно, как на северном полюсе, а ей почему-то приносило удовольствие не справляться с собой. Всё вокруг казалось мягким и магнетически притягательным, хотелось хвататься в наполненный теплом воздух и сжимать, сжимать и сжимать.
Гермиона потеряла счёт времени, забыла, где она находится, и что вокруг происходит. Казалось, она пребывала в каком-то забвении, постоянно кого-то умоляя растопить её в тягучей лаве, и, чёрт знает, сколько времени прошло, когда что-то вокруг резко изменилось.
Перед собой она увидела невероятно красивое лицо, настолько ровное и божественно завораживающее, что на несколько секунд её зубы перестали стучать, а пальцы наконец почувствовали прохладную землю — оказывается, она уже сидела на земле и сжимала горстями мокрую траву, вырванную с землёй. Случайно она поймала себя на мысли, что меланхолично сжимает и сжимает эту грязь, но вдруг резко всё оборвалось и ничего не видящие глаза жадно уставились в антрацитовый блеск, в котором, казалось, был заключён весь этот бесполезный и несчастный мир. Казалось, свет из глаз аж клубил столбами густого чёрнеющего дыма над кипящей лавой, в которой Гермиона слёзно желала раствориться. Тонкие губы как-то странно, но очень изящно изгибались, очевидно, что-то шепча ей, но Гермиона тонула в других звуках, которые оглушили ей все мысли и призывали всё время умолять и плавиться. Зубы снова задрожали, произвольно застучав в бешенном ритме, а пальцы, погрязшие в мокрой земле, потянулись к божественно сияющему среди всех серых тонов лицу, желая прикоснуться к чему-то поистине прекрасному, подавляющему настолько сильно, что в ту же минуту хотелось припасть.
Гермиона не могла справиться с собой, она даже далеко не думала об этом. Она просто желала сгореть.
Распознав среди неразборчивых пятен тонкие губы, она жадно потянулась к ним, но они почему-то постоянно отдалялись и стали казаться неуловимыми, пропадая в своём очертании и постоянно теряясь из вида.
Тепло просачивалось сквозь неё, оставляя неизгладимые шрамы повсюду, но этого было слишком мало. Хотелось ещё и ещё.
Она не поняла, что произошло снова, но мир второй раз начал разбиваться на осколки и с грохотом падать вниз, как падают провода высокочастотного тока, оглушая всё вокруг. Невыносимый и пугающий шум заставил резко вздрогнуть, и зубы снова замерли, переставая на некоторое время стучать, а после где-то вдалеке потонули последние искры тока, оставляя за собой тишину, которую тут же пронзил пьянящий голос:
— Тише-тише, — ласково и нежно режа слух так, что Гермионе показалось — сейчас из ушей польётся кровь. — Не стучи зубами, не надо… Гермиона, всё в порядке… Я рядом…
Но Гермиона ничего не понимала из услышанного, она лишь умоляла изрезать её вновь.
— Гов-вори-и, гов-вори-и, — сквозь дрожь зубов еле выговаривала она, меланхолично покачиваясь и закатывая глаза. — Д-дай мн-не…
Тонкие губы, которые она долго пыталась схватить, даже не улыбались — она пыталась просить их улыбнуться, только почему-то её желания не выполнялись.
Пальцы снова устремились куда-то вперёд, Гермиона видела свои руки размытыми пятнами, но они не могли ни за что ухватиться, после чего внутренности стало заполнять отчаяние.
— П-прошу…
— Остановись, — слишком глухо прозвучал волшебный голос рядом. — Мне уже слишком тяжело…
— Н-не от-твергай, — провыла та, предпринимая попытку снова вцепиться в исток волшебства, разрывающего на части всю сущность Гермионы своей мощью.
И на этот раз у неё почему-то получилось.
Пальцы ухватили что-то тёплое, наполненное энергией, с дрожью стали притягивать к себе, а после, как удар молнии, в неё что-то вцепилось, и невозможные, нескончаемые потоки тепла стали нанизывать её словно на какие-то спицы — больно и в то же время желанно протыкая насквозь.
Казалось, то самое величие, которым она безумно восхищалась, стало разрывать её на части, больно сжимая, стискивая, сдавливая и ломая, как хрустальную вазу. Сквозь безудержно стучащие зубы, Гермиона пыталась что-то вдохнуть, и из её глаз рекой потекли слёзы, как только губы почувствовали что-то жгучее и невыносимо манящее, наполненное невозможным волшебством. Она с упорством пыталась вцепиться в чужие губы, но стучащие зубы плохо позволяли это сделать, и лишь когда чужая рука с силой дёрнула её за волосы, Гермиона на мгновение замерла и почувствовала, как тонкие губы впились в её, не позволяя зубам снова затрястись.
Они были слишком нежными и пьянящими, вызывающие дикий восторг и удушающий трепет, — в них хранилось столько тепла, что в ту же секунду хотелось забыться и исчезнуть в небытие.
И в третий раз мир стал рушиться мозаикой, оставляя за собой невероятно ослепительный свет, лучами прожигающий насквозь. Привыкнув к нему, Гермиона смутно различила, что он исходит из зрачков, обрамлённых затянутыми антрацитом. И, не найдя в себе сил противостоять превосходящему величию и упиваться пронизывающей до боли магией, Гермиона ослабла, наблюдая, как белоснежная нить прерывается, исчезая на тонких губах.
Весь мир померк, превратившись в чёрный сгусток, дурно пахнущий контролируемым кем-то волшебством, и лишь два ярких ослепительных пятна, словно прожигая её насквозь, пристально следили за ней.
Не было сил не то чтобы подняться, а даже поднять голову, чтобы лучше видеть волшебника напротив.
Он источал что-то невероятно мощное и захватывающее, казалось, из него вот-вот готовы просыпаться белоснежные искры, однако минуты шли, а ничего не происходило, лишь воздух продолжал быть слишком горячим и плотным, словно предвещая грозу, а силуэты деревьев наконец стали различимы, как и вихри кудрявых волос, спадающих на лицо, которое она не видела, казалось, множество лет, а сейчас не могла не восхититься увиденной красотой и очарованием.
Сделав какой-то неумелый вздох, Гермиона пошевелила липкими от грязи пальцами и остановила последние попытки невольно задрожать зубами.
— Прекратилось?
Нет, голос продолжал околдовывать и заставлять нервно постукивать зубами. Гермиона поднесла ладонь ко рту и осторожно прикоснулась, словно это поможет унять дрожь.
Риддл повернул голову куда-то в сторону, словно прислушиваясь к окружающим звукам, но кругом стояла тишина, и, убедившись в этом, снова повернулся к ней.
— Дай руку, — шёпотом произнёс он, протягивая ладонь.
Гермиона отпустила губы, позволяя зубам дальше постукивать в непонятном ритме, медленно взялась за ладонь и вздрогнула, как от удара тока, который реально, казалось, прошёл сквозь неё, принося одновременно боль и странное удовольствие.
Том поднялся с колен, осторожно потянул на себя Гермиону, пытаясь поставить её на ноги, и ей показалось, что она стала парить над землёй — она ничего не чувствовала и не понимала, как стоять и держать равновесие. Стоило Тому ослабить хватку, как та тут же начала ускользать вниз, а после тихо засмеялась, не понимая, что вообще происходит с ней.
— Находишь это смешным?
— Н-не знаю, что бы я д-делала на твоём месте, — улыбчиво выдохнула та.
Она почувствовала чужую частицу чего-то ласкового и необъятно трепетного, и ей захотелось устремиться на мягкую траву, закрыть глаза и пропасть в нежнеющей неге, тихонько посмеиваясь.
Кажется, она невольно радовалась, что чужие эмоции и чувства вновь пронзали её, и стало казаться, что этой части настолько сильно не хватало, что теперь и дня она не сможет прожить без этого.
А Том ей слабо улыбался, мерцая в темноте белизной магии, осторожно прислоняя её за плечи к дереву.
— Ты изменилась, — его уголок губ дрогнул, а глаза странно сверкнули.
— Плохо выгляжу?
— Я о твоей душе.
Гермиона ответила не сразу, задумчиво посмотрев перед собой. Перед глазами пролетели долго тянущиеся дни одиночества, и на фоне привязанности, эмоционального сближения и совместного времяпровождения в съемной квартире Тома это всё казалось каким-то ужасным сном, которому пришёл конец. В чёрном сгустке одиночества не было ни одного проблеска света, отчего темнел образ призрачно светлой натуры, превращаясь в чёрствость и сухость.
Изменилась ли она?
Несомненно, да. И ей казалось, что так многим лучше, потому что с тех пор Гермиона любому способна сказать “нет”. Куда-то исчезла вселенская жалость, ярое желание помочь или сострадание, которое ранее она испытывала ввиду каких-то потерь и неурядиц. Всё стало настолько тусклым и безразличным, что было плевать даже на эти изменения. Просто так ей было свободнее и лучше. Так она видела своё преимущество даже перед друзьями, зная, что когда-то ей это поможет.
Где-то глубоко внутри она готовилась к чему-то необычному, и у неё было не так много времени, чтобы подготовиться к тому, на что согласилась, дав обещание Долохову. И если сейчас она была совсем не готова, не допуская мысли о том, что когда-то придёт время воспользоваться тёмной магией, то всё точно вело к тому, чтобы однажды вспомнить об этом и принять эту мысль. Долохов был уверен, что присутствие Риддла в этом очень сильно поможет.
С этих пор Гермиона не собиралась отступать от Тома даже на шаг.
Он смотрел на неё с каким-то превосходством, а теплящиеся частички магии ощущали его довольство. Очевидно, то, что он в ней разглядел, приносило некоторое удовлетворение. Он совсем не был разочарован — напротив, наполненный мощью, он чуть ли не сверкал, как самая яркая звезда на небе, приготовившаяся взорваться, осветив всё обжигающим белоснежным светом.
— Изменилась, — подтвердила Гермиона, поднимая голову выше. — Давай ещё раз поможешь мне встать.
Том наклонился к ней, ухватил за плечи и аккуратно поставил на ноги, и в этот раз Гермиона почувствовала землю, осторожно сделала шаг и с облегчением поняла, что может стоять на ногах. Том сделал полшага назад, но та тут же вцепилась в его плащ, обхватила руками и крепко обняла. Грудная клетка Тома задрожала от неслышного смеха, а ладони мягко прижались к её спине.
— И что это за проявление нежности?
— Ты нормальный? Вообще-то я скучала, — деланно хмуро отозвалась Гермиона, слегка отпрянув.
— Я заметил, — с сарказмом отозвался тот, отчего Гермиона почувствовала, как заливается краской.
Она сама не ожидала, что после длительного вынужденного разрыва первая встреча произойдёт именно так, и точно знала, что Риддл также не ожидал, хотя, возможно, и мог предполагать. Гермиона до сих пор ощущала, как невидимые нити жестоко сдавливали, словно собираясь растворить её в Томе, но, очевидно, он, утолив магический голод, превосходно контролировал движение плавающей вокруг энергии: насытившись и воссоединив недостающие части, Том ощущал спокойствие, а Гермиона больше не испытывала одержимого притяжения, вдоволь насытившись теплом.
— А теперь расскажи мне всё, что с тобой было, — неожиданно твёрдо потребовал Том, отстранив от себя Гермиону.
Его белизна стала медленно меркнуть, превращая глаза в привычный тёмный цвет. Гермиона отступила на шаг, настороженно оглянулась и, убедившись, что всё спокойно, принялась рассказывать свою историю.
Она рассказала чуть ли не про каждый день своей жизни без него, умолчав только про Долохова и их тайны, а Том молча слушал, прислонившись к дереву и опустив глаза себе под ноги.
— …наконец, в Министерстве я увидела тебя и… не могла я не захватить тебя с собой! Из-за того придурка у нас нет убежища, и теперь, кажется, настало время прятаться в безлюдных местах.
— Этого придурка зовут Яксли. Не совсем уверен, что он увидел меня, но шансы допускаю.
— Ты так и не встречался с Тёмным лордом?
— Не думаю, что это хорошая идея, — отрицательно качнул головой Том.
— Как ты оказался в Министерстве? — сдвинув брови, спросила Гермиона.
— Хотел бы я у тебя узнать, как вы вообще додумались проникать под оборотным зельем в логово врагов? — с раздражением отозвался Том. — То, что вы унесли оттуда ноги — это шанс один из ста, и вам просто невероятно повезло, что именно этот шанс выпал вам.
— А как мне, по-твоему, нужно было доставать медальон? Амбридж появляется только в Министерстве, только там мы могли отследить её.
— Я зря учил тебя дезиллюминационным чарам?
— Это опасно! Одно дело неизвестный волшебник, другое дело невидимка!
— Вы глупо поступили тем, что не выяснили, в каких волшебников собираетесь превратиться. Повезло, что Поттер оказался на хорошей должности и с отличными связями. Этого было бы достаточно, чтобы вызвать за дверь Амбридж, оглушить её и забрать медальон, а не привлекать внимание и волшебников, и дементров.
Гермиона скрестила руки на груди и с иронией отозвалась:
— Очень жаль, что тебя не было с нами, чтобы продумать план настолько идеально.
— Теперь я здесь, и планы буду продумывать я, — отрезал Том, сверкнув глазами.
— Не понимаю, для чего ты так сполошился? Всё же закончилось благополучно и…
— Грейнджер, если с тебя хоть кто-то уронит волос, ты хоть понимаешь, что станет со мной? Разве ты не чувствуешь важность беречь себя и затолкать куда подальше свои идиотские планы?
Гермиона ответила не сразу, слабо улыбнувшись от того, как странно Том говорил о своей заботе и переживаниях за неё.
— Ладно, ты прав, — отступилась она, продолжая улыбаться.
— Я сказал что-то смешное?
— Нет, скорее, ведёшь себя очень забавно. Неужели нельзя просто сказать, что ты переживал?
Том дёрнул желваками, смерив ту тяжёлым взглядом, и, переходя на низкий шёпот, произнёс:
— Если я скажу так, то это нисколько не заставит тебя включить мозги. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что можешь попасть в лапы Тёмному лорду, а там я не особо представляю, как тебе помочь. Ладно Поттер опять строит из себя героя, решаясь на идиотские поступки, но ты-то зачем? Эти двое на тебя плохо влияют…
Гермиона закатила глаза и на выдохе перебила:
— Ладно, хватит. Я же сказала, что ты прав. С моей стороны весь план был очень рискованным, но раз мы здесь, то давай придумаем, что с этим делать. Извини, второй палатки у меня нет, но, возможно, ты можешь куда-то трансгрессировать, а потом приходить к нам…
— Исключено. Если вас найдут, пока меня нет, я даже не узнаю об этом.
— Ты будешь с нами? — слегка удивилась Гермиона.
— У тебя есть идея получше? — с иронией отозвался Том, выгнув бровь.
Та закусила губу и задумалась, а после покачала головой.
— Я же сказал, теперь ваши планы выстраиваю я. До утра мы будем здесь, а дальше отправимся в другое место — долго задерживаться нигде нельзя. Вокруг слишком много егерей, которые рыщут по лесам.
— Ты весь день сидел здесь? — вдруг озабоченно поинтересовалась Гермиона, делая шаг к Тому.
Тот выпрямился, отходя от ствола дерева и, слегка сощурив глаза, словно пытаясь понять, к чему задан вопрос, тихо протянул согласие.
— Может быть, я тебя накормлю? Вряд ли за это время ты научился питаться магией, — тепло улыбнулась Гермиона, взявшись кончиками пальцев за ладонь Тома.
Он опустил глаза вниз, деланно задумавшись, а после исподлобья взглянул на неё, произнося:
— Не научился.
Гермиона потянула его за собой, оба тихонько пробрались к палатке, Том тут же накинул на себя чары невидимости, и в тишине та выложила всю еду, что осталась с вечерней трапезы. Через пять минут тарелка с варёными грибами и собранными в лесу ягодами исчезла, а рядом раздался насмешливый шёпот:
— Тебе следует научиться готовить блюда с грибами.
Гермиона даже не обиделась, а лишь мягко усмехнулась:
— Извини, к такой ситуации меня жизнь не готовила. Значит, самое время научиться.
— Иди спать, — спустя минуту раздался голос Тома.
— Я не могу…
— Я буду сторожить.
Гермиона посмотрела в сторону, где предположительно находился Том, ощущая его плотностью вихрящей энергии, и только хотела отозваться, как тот спросил:
— Или не доверяешь?
— Доверяю, — шепнула она, поднимаясь с тёплого пледа. — Спокойной ночи.
В ответ ей была тишина. Гермиона открыла брезентовую дверцу, убедилась, что друзья крепко спят, и легла на кровать, быстро забываясь сном.
Комментарий к Глава 21. Воссоединение
Вы хоть чувствуете, что всё подводит к скорому концу этой части?)
Осталось совсем немного.
========== Глава 22. Разлад ==========
На следующее утро первым из палатки вышел Поттер, поправляя очки и держа в руках какой-то предмет.
Том пошире раскрыл сонные глаза, быстро осмотрелся и вынырнул из-под воротника чёрного плаща, медленно разминая оттёкшие руки.
Над горизонтом уже появились первые лучи солнца, освещая кроны деревьев, кругом пели птицы, а на траве блестела утренняя роса.
Поттер устремился куда-то в сторону от палатки, пристально вглядывался в деревья, словно что-то выискивая. Том тихо поднялся с земли и осторожно последовал за ним, а спустя несколько мгновений увидел, как тот остановился возле широкого ствола одного из деревьев и принялся откапывать землю. Вскоре он понял, что тот закопал волшебный глаз, про который рассказывала ночью Гермиона, считая, что именно его пропажа из двери Амбридж обнаружила их.
Том сощурил глаза, наблюдая, как тот молча постоял перед этим местом, затем вернулся к палатке, с раздражением думая о том, насколько мальчишка глуп в своих поступках.
Наконец появилась Гермиона, которая тут же устремила взгляд в его сторону, а после перевела на друга, подходящего к ней ближе.
— Я думаю, нам нужно уходить отсюда, — произнесла она, скрестив руки на груди.
— А как же Рон? Ты же говорила, ему следует избегать трансгрессии.
— У нас нет выхода, Гарри, — настаивала та. — Каждый день нам придётся где-то останавливаться, иначе долгое пребывание в одном месте может сулить опасность.
— Ладно, согласен с тобой. Нужно собираться.
— Эй! А вы не хотите у меня спросить? — раздался недовольный голос Уизли из палатки.
Гермиона поджала губы, едва преодолев желание фыркнуть, поэтому вместо неё с ним пошёл разговаривать Поттер, скрывшись за брезентовой дверцей.
Она посмотрела в сторону Тома, который счёл подходящим моментом подойти к ней.
— Парная трансгрессия будет идти от меня, — шепнул он. — Стой всегда слева.
Гермиона кивнула и опустила ранее скрещенные руки.
Спустя несколько минут из палатки вышли Гарри и Рон, готовые заметать следы их пребывания. Гермиона сняла защитные чары, пока ребята собирали вещи, а Том стоял за стволами деревьев, выкуривая предпоследнюю сигарету, которая осталась с прошлого дня. Когда сборы были закончены, и друзья были готовы покинуть это место, Гермиона предупредила, что трансгрессию отныне совершает она, и, дождавшись, когда невидимая рука схватит её, четверо через несколько секунд оказались на новом месте.
Это была небольшая роща, ниже которой виднелась рыночная площадь — туда можно было сходить и запастись нормальной едой.
Том тут же выпустил Гермиону и отошёл на несколько метров в сторону, чтобы ребята спокойно разбили палатку и подготовили место под себя. Тем временем Том серьёзно задумался над тем, что ему нужно приобрести подобие спального места и тёплую одежду, а также решить проблему с вредной привычкой и иметь какой-то достаток еды и воды, чтобы лишний раз не тревожить Гермиону. Во всяком случае, в какой-то момент друзья могут обратить внимание, что еды остаётся меньше, а в худшем случае обвинить Гермиону в объедании.
Ребята сами очень скоро заговорили про еду и питье, решив, что кто-то из них должен сходить на рынок и закупить всё необходимое, и, конечно же, вызвался Поттер, поэтому Том решил отправится вниз по склону с ним, заодно осмотреться на местности.
Путь был не совсем близкий, но в этот раз Поттер не был безумен в своих идеях: трансгрессировать не стал, а довольно быстро устремился к рыночной площади. Оба за полчаса оказались на подступах к рынку, как вдруг небо стало сгущаться, а неестественный туман начал заполонять первые улицы. Поттер замедлил шаг, а спустя минуту остановился, внимательно вглядываясь в изменившееся небо. Кругом стало сыро и неуютно, Том поёжился, а на ум стали приходить какие-то отголоски старых воспоминаний, не особо приятных и вызывающих долю отчаяния.
Оба тут же сообразили, что это не туман, а дементоры.
Вдруг один из дементоров появился на другой стороне улицы и, учуяв волшебников, направился к ним. Том отступил на несколько шагов, а Поттер так и замер, словно оцепеневший.
Неизвестно, сколько времени он готов был так стоять, пока Том не решился подойти к нему и подтолкнуть, отчего тот вздрогнул, на мгновение обернувшись, резко достал палочку и попытался применить заклинание патронуса, но, к сожалению Тома, у того ничего не вышло. Он раздражённо молился, чтобы тот перестал геройствовать и бросился наутёк, и, к огромному облегчению, тот всё-таки бросил бесполезное махание палочкой и побежал. Дементор порхнул следом.
Том выбежал на другую улицу и, оглядевшись, увидел вдалеке других дементоров, проследил за тем, чтобы Поттер выбрался в поле, и оба побежали назад.
Они так быстро оказались на территории палатки, что Том на некоторое время забылся, что ему нужно вести себя тише и не привлекать внимание, однако Поттеру сейчас было не до этого: он влетел в палатку и принялся сбивчиво рассказывать, что ничего не удалось найти, потому что кругом были дементоры.
— И ты ничего не смог захватить? — с презрением отозвался Уизли. — Ты же умеешь вызывать патронус.
В этот момент Тому захотелось прикончить его: смутные образы пережитых неприятных воспоминаний стояли за спиной, осадком оставаясь в мыслях после встречи с дементорами.
Да, он никогда в жизни не использовал заклинание патронуса, а у Поттера ничего не получилось, но, может быть, Уизли с радостью спустится в деревню и попробует сам?
— Я же говорю, у меня не получилось!
— Отлично, теперь мы без еды! — раздражённо произнёс Рон.
— В чём проблема? Иди сам, сходи и достань нам еду! — огрызнулся Гарри, решив, что тоже не будет скрывать своего настроения.
— Если ты не заметил, то у меня ранена рука!
— Заткнись, Рон! — встряла в разговор Гермиона, рявкнув на Уизли. — Лучше подумай, где достать еду.
— Ты же у нас умная, ты и придумай!
— Вот так, да? — начала заводиться та.
— А что, я неправду сказал? Ты же у нас главный маг! — с какой-то иронией воскликнул торжественно Уизли.
— Хорошо, тогда сиди молча, и чтобы я не слышала ничего наперекор, ясно? — грубо произнесла Гермиона, и в палатке что-то глухо щёлкнуло, а после сменившимся тоном требовательно заявила: — Здесь мы оставаться не будем, поэтому собирайтесь, уходим в другое место.
Том был удовлетворён подобным решением: он и сам собирался при первой же возможности сказать Гермионе, что отсюда им нужно как можно скорее убираться.
Друзья быстро собрались, убрали все следы, и Том перенёс их на ферму. Там было солнечно и спокойно, вдалеке паслись животные, где-то рядом располагался курятник, судя по звуку распетушившихся петухов.
— Отличная идея, Гермиона, — выразил удовольствие Поттер, отпуская ладони друзей.
Они очень быстро выставили в поле палатку, защитили заклинаниями и в этот раз Гермиона решила отправиться на поиски еды. Том последовал за ней, и когда оба отошли на приличное расстояние, пробираясь сквозь высокую траву, он заговорил:
— Он всегда такой?
— Рон? Нет, — качнула головой та и обернулась к Тому, шагая вперёд спиной. — Но иногда он меня ужасно раздражает.
— Как ты вообще с ними связалась? — усмехнулся он, наблюдая за тем, как Гермиона легко засмеялась.
— Я знаю, что ты их недолюбливаешь, но…
— Тебе я бы посоветовал делать точно то же самое.
— Перестань, сейчас он поест, и всё будет хорошо.
Они подошли к ферме, Гермиона накинула на себя дезиллюминационные чары, и оба пробрались к курам, стащили яйца и крупу, а после быстро вылетели оттуда и бросились в поле.
— Мерлин, ты стала воришкой.
— Чёрта с два, я оставила под клеткой деньги.
Том закатил глаза и тяжело вздохнул.
Солнце уже давно клонило к горизонту, становясь холоднее. Приближаясь к палатке, Том забрал часть добытой еды и снял чары невидимости с Гермионы.
— Я вспомнила, что у меня есть спальный мешок, может быть, вечером я передам его тебе?
Он согласно кивнул, и они разошлись по разные стороны.
Гермиона умудрилась раньше передать ему спальное место, а после взялась готовить ужин, и когда ребята сидели довольные, доедая остатки еды в тарелках, зазвучал даже смех. Голод ясно дал им понять, что является вестником ссор, а набитый желудок равен хорошему настроению.
Таким образом потянулись дни, складываясь в недели. Том выбирал за них места для трансгрессии, которые оказывались безусловно безопасными: им так и не довелось встретить ещё ни одного егеря. Также они больше ни разу не наткнулись на дементоров, что в итоге привело четверых к полному отторжению от внешнего мира. Лишь Том изредка трансгрессировал в мелкие поселения на каких-то несколько десятков минут, чтобы получить порцию новостей, добыть еду и сигареты, но к концу месяца начал понимать, что его пытаются выследить, потому как, возвращаясь в места, где он был, издали видел засаду. Оказываться в людных местах стало слишком опасно, поэтому ему пришлось прекратить делать подобные вылазки.
Если в сентябре с едой было всё более-менее неплохо, то с наступлением прохлады и настоящей осени стало проблематично. Уизли постоянно пребывал в раздражённом настроении, что-то недовольно бурча себе под нос или вступая в открытые конфронтации с друзьями. Поттер стал ужасно задумчивым, без устали поднимая одну и ту же тему: “где искать остальные крестражи?”, а Грейнджер превратилась в малообщительную бомбу замедленного действия, бросая пылающие взгляды на Рона и отстранённые на Гарри. Чувствовала она себя спокойно только тогда, когда по ночам располагалась на толстом пледе рядом с Томом, шёпотом разговаривая и внимательно всматриваясь в сумеречные окрестности.
— Однажды настанет момент, когда Гарри твёрдо решитискать крестраж в Хогвартсе, — как-то сказала она, глядя на открытое звёздное небо.
— Хогвартс — это последнее место, куда вам нужно будет попасть. Вы ещё не нашли чашу, — тихо отозвался Том, поправив свою руку на плече Гермионы.
— Мы уже всё передумали, Том. Неужели и у тебя нет идей?
Том очень много думал над тем, куда бы спрятал свои крестражи, но на ум, кроме школы, ничего не приходило. К тому же ранее там была спрятана диадема, а значит это место уже было исключено. Других особо памятных мест у него не было, поэтому чаша жёлтого факультета могла быть где угодно, но в надёжном месте. Может быть, как и змея, с Волан-де-Мортом? Или спрятана в каком-нибудь сейфе?
— Чаша должна быть где-то рядом с ним, но в очень безопасном месте, — выдал вердикт он.
Гермиона замолчала и тяжело вздохнула.
— Как давно у тебя появилась змея?
— У меня пока не было комнатного зверька, — усмехнулся тот.
— А у Тёмного лорда тебе доводилось общаться со змеёй?
— С Нагайной? — сверкнув в темноте глазами, легко отозвался Том. — Нет. Змеи не очень разговорчивы с другими, если у них есть хозяин. Нагайна не просто змея — на ней проклятие маледиктуса. Мне кажется, она успела попасться мне ещё в образе человека, потому что она очень предана хозяину и есть у неё интересная привычка: ужасно любит подслушивать.
— Маледиктус? — удивилась Гермиона, выпрямив затёкшую спину. — Мало ей одного проклятья, так ещё и стала крестражем.
— Тёмный лорд очень трепетно относится к ней, а её устраивает такая жизнь: за ней никогда не ухаживали так, как это делает он.
— Послушай, Том, — вдруг резко изменилась Гермиона в голосе, — когда мы найдём чашу и уничтожим змею, есть ли смысл идти в Хогвартс? Там нет крестража и… Я плохо представляю, что делать с тем, что ты и Гарри крестражи.
— Прежде чем уничтожить змею, нам придётся оказаться в школе, потому что это единственное место, которое способно дать хоть какую-то защиту и отпор. Там легче всего будет встретить змею и уничтожить.
— Но всё это не понадобится, когда мы найдём способ закинуть меня к тебе в прошлое, верно?
Том смирил её непроницаемым взглядом и глухо отозвался:
— Верно, только пока мы не нашли этот способ, поэтому обустраиваем тебе безоблачное будущее.
— Это невозможно, Том, — покачала головой Гермиона. — То, что мы сейчас для этого делаем, предполагает смерть тебя и Гарри.
— Его в любом случае будет ждать смерть, — качнул головой тот. — А если Тёмный лорд победит, у тебя будет два варианта: смерть или жизнь хуже смерти.
— Не говори так, — выдохнула Гермиона, опустив голову.
Том почувствовал, как она заполняется безутешным отчаянием, поэтому очень быстро пальцами проник под копну волос, притянул Гермиону к себе чуть ближе и подал частицу своего тепла.
— Не надо, — отмахнулась она, вызывая у него лёгкое удивление.
Гермиона сбросила руку, поднялась на ноги и посмотрела вниз на Тома.
— Мне кажется это всё бесполезным.
Её рука потянулась к маленькой книжке.
— Поэтому самое время читать детские сказки? — холодно заметил Том, тоже поднимаясь на ноги.
Та ничего не ответила, взяла палочку, чтобы осветить открытую страницу, села обратно на лежак у палатки и принялась читать.
Том не сказал больше ничего, погрузившись в думы о том, как отправить Гермиону в прошлое. Казалось, это было невозможным, потому что создание крестража Гермионой совсем не давало никакой гарантии на то, что она будет вообще иметь хоть какое-то отношение к Тому. Конечно, если это будет не его действующий крестраж.
Том опустил глаза на свой перстень: это единственный возможный вариант что-то придумать, но как сделать так, чтобы это правильно работало?
Он посмотрел на Гермиону: она сильно изменилась даже в его присутствии, полностью замыкаясь в себе, что не могло не приводить его в такое же раздражение.
— Сними медальон.
Та подняла на него взгляд, оторвавшись от книги, но больше не пошевелилась.
— Я же сказал: сними медальон.
— Зачем?
В ответ ей была тишина, и спустя несколько мгновений та принялась снимать крестраж, покоившийся на шее, затем протянула его вперёд. Том взял его и положил в карман.
— Когда приходит время дежурства, теперь ты отдаёшь его мне, — твёрдо заявил он, пересёк поляну и сел на своё место.
Гермиона поджала губы и снова погрузилась в чтение.
Таким образом потянулся следующий месяц, начались дожди, настроение у ребят опустилось ещё ниже: они стали страдать не только от вечного недоедания, но и от холода.
Тому пришлось бороться со своей вредной привычкой, потому как в посёлках он перестал появляться, максимально осторожничая. Раздражение от нехватки никотина захватывало разум приступами, но к этой проблеме добавилась другая: ношение медальона во время дежурства Гермионы стало так же сильно сказываться на нём, как на вспыльчивом Роне, к слову, который стал совсем невыносим, постоянно бурча про недостаток еды и отмерзающую задницу.
— Моя мама умеет доставать еду из воздуха, — как-то заявил он ребятам, пока те подготавливали рыбу для жарки на костре.
— Нет, — отозвалась Гермиона. — Еда является одним из пяти исключений закона…
— Ой, можешь говорить на нормальном языке, а? — отмахнулся тот.
Том, наблюдавший за этим идиотством, медленно прикрыл глаза, борясь с серьёзным желанием прикончить Уизли на месте.
— Твоя мама не может доставать еду из ничего! Это невозможно! — воскликнула та, бросив разделанную рыбу на сковородку.
— Во всяком случае моя мама умеет вкусно готовить из того, что есть.
Гермиона резко подскочила на ноги и прожигающим взглядом уставилась на Рона.
— Что тебе не нравится, я не пойму? Гарри поймал рыбу, я её взялась готовить. Может быть, ты что-нибудь сделаешь?!
Уизли поднял забинтованную руку, которая слишком медленно заживала, и произнёс:
— У меня болит рука, ты вообще в курсе?
— Тогда сиди молча и не строй из себя бедного ребёнка, которого оторвали от мамочки! — вспыхнула та. — Если не нравится то, что делаем мы с Гарри, то сделай себе сам!
Поттер тем временем сидел очень спокойно, очевидно, соглашаясь со всеми словами подруги.
— Вот и сделаю! — рявкнул Рон и потом добавил: — Как только заживёт рука.
После этой ссоры Том однозначно понял, кто терроризирует Гермиону, превращая её в нестабильную бомбу. Он начал следить за Роном, когда тот собирал хворост или прогуливался по местности, вечно о чём-то думая со скорченным лицом. Поттер практически не отходил от палатки, находясь внутри или прижимаясь к ней снаружи, а Гермиона постоянно ходила с головной болью о том, что они будут есть в следующий раз, собирая знакомые ягоды и грибы, очевидно, выросшие в последний раз в этом году.
Вскоре Уизли, видимо, пришло в голову поднять бунт против главаря их компании: он начал преследовать Гермиону, заводил разговоры про Поттера, про то, что его надежды на наличие какого-то гениального плана рухнули с треском, а в последнюю неделю даже не стеснялся говорить, что разочарован в Гарри и в Дамблдоре, сетуя на то, что тот совсем бросил их ни с чем, оставив бесполезный выключатель света, детскую книжку и старый снитч.
Том пристально наблюдал за всем происходящим, прислушивался ко всем разговорам, и, когда забирал медальон у Гермионы, едва преодолевал желание ворваться в палатку и задушить Уизли собственными руками. Медальон довольно мощно вселял в него уверенность, что это верное решение, однако, расставаясь с ним, Том словно очухивался ото сна и находил тысячу причин, по которым этого делать не следует.
На его удивление, вскоре Гермиона стала поддерживать мысли Уизли, высказываясь о том, что Дамблдор ужасно поступил, бросив всё на юные плечи Гарри, а после и вовсе стала говорить, что разочарована в Поттере, который постоянно сидел возле палатки и о чём-то думал, чем проявлял плохие лидерские качества.
Злостно наблюдая за тем, как Уизли прекрасно настроил Гермиону против Поттера, Том решил об этом поговорить.
— Тебе не кажется странным, что Уизли только и разговаривает с тобой о том, как он разочарован в Гарри и его плане?
— Думаешь, он только об этом и говорит? — невесело усмехнулась та.
— Я слышу каждый его шёпот, не то что бы ваш разговор, — сжимая челюсти, отозвался Том.
Его снова прожигало желание убить этого бунтовщика, которого вечно всё не устраивало.
— Мы действительно ожидали, что Дамблдор рассказал Гарри какой-то план!
— И поэтому ты пошла с Поттером? — иронично заметил тот, скрестив руки на груди.
Эти слова словно привели Гермиону в себя, и частица чужого стыда коснулась чувств Тома.
— Нет, я просто не могу бросить Гарри.
— А Уизли, кажется, совсем не против бросить эту затею и, раз нет плана, отправиться домой. Его же не ищут.
— Ты бы так не говорил, если бы не медальон, — осторожно произнесла Гермиона, сжимая ладони.
— Глупая, разве ты не видишь? Он науськивает тебя против Поттера…
— Не говори глупостей, Том, — отмахнулась та. — Рон просто высказывает свои мысли и кому их говорить, как не мне? Он не может бросить нас! И вообще, отдай мне медальон — он плохо на тебя действует.
Том отступил на шаг и тихо бросил:
— Поттер уже подозревает, что вы шепчетесь за его спиной. Думаешь, это то самое, что нужно для поддержания духа лидера, который взял ответственность за вас, раз вы сами потащились с ним?
— Том, я…
— Знаешь, всего этого могло бы и не быть: я забрал бы тебя к себе домой и там мы бы отсиживались и получали новости от Долохова, параллельно придумывая, как осуществить наши замыслы. У нас была бы еда, вода, душ и тёплая постель. Однако я отпустил тебя с Поттером, я дал тебе шанс поступить так, как будет спокойнее тебе, а заодно реализовать наш второй вариант, если у нас не получится первый. Сейчас я вижу, как этот утырок вечно ворчит и воротит морду от всего, настраивая и тебя против друга. Даже я, Грейнджер, пошёл на это бремя, разделяя его с твоими идиотами, один из которых слишком борзый, — я бы его сам изгнал, потому что такие всегда устраивают бунт, — а второй мямля, которая не может взять себя в руки и навести у вас порядок! Так если ты здесь из-за Поттера, то, может быть, прислушаешься ко мне? Лучше брось привычку разговаривать с Уизли — пожалеешь, — отрезал тот и направился к своему месту, оставив Гермиону наедине с мыслями.
На следующий день Том заметил, как Гермиона стала избегать общества и Рона, и Гарри, находясь либо одна, либо с ними двумя. Видимо, она решила, что это точно поможет, однако Поттер на протяжении недели не прекращал ходить с озабоченным видом, и Том прекрасно понимал, о чём тот думает: когда Том наблюдал за Гарри во время его дежурств, он точно видел отчаяние и подступающий к задворкам сознания страх. Поттер остался один, находясь среди близких друзей, и Том, склонив голову и разглядывая его часами в сумраке ночей, примерно представлял, что тот думал и чувствовал.
Каждый из них заметно изменился в тяжёлых жизненных обстоятельствах. И если у Уизли был выход уйти к своей семье, а у Гермионы — спрятаться с Томом в отдельной квартире и затаиться на дне, то у Поттера не было другого пути. И как ни странно, но Том прекрасно понимал Гарри, вспоминая своё детство и юность. Тогда у него тоже не было никакого выхода, кроме как выгрызать себе имя среди знатных волшебников, чтобы не просто существовать, а жить среди них, а после даже превосходить.
У Поттера была ситуация куда круче: тот, кто выгрызал себе имя, склонив перед собой зазнавшихся господ, хотел его убить, и любой риск показаться где-то среди людей был равен смерти.
Гарри Поттер боится смерти?
Иногда Том задавал себе подобный вопрос, глядя в темноте на блеск круглых очков, и ему казалось, что парень ещё не совсем понимает, на что его обрекли с рождения. Вряд ли он когда-то задумывался о том, что в такой беспощадной, ловко выстроенной игре Альбуса Дамблдора его ждёт смерть.
Иногда Тому думалось, как жестоко ему будет узнать, что человек, которым он всегда восхищался и которому безоговорочно доверял, отправил его на верную смерть, не оставив шанса на спасение. Будет ли Поттер задаваться вопросом: почему директор его не предупредил? Не подготовил должным образом? Не довёл вместе с ним дело до конца? Или он об этом не узнает никогда, умерев в неизвестности?
К чему нужна была эта жертва, если Дамблдору можно было повременить со своей смертью и помочь мальчишке выжить? Отсрочить хотя бы на пару месяцев, чтобы не отдать школу в руки Пожирателям ещё на какое-то время?
Том уставал наблюдать за Гарри, уводя свои мысли куда-то дальше. Он снова возвращался к главной задаче: забрать Гермиону с собой в прошлое. Много думал о Волан-де-Морте, о его крестражах, приходил к мыслям о Долохове и его роли во всём происходящем.
И однажды он решил написать письмо, которое будет обращено к Антонину, если вдруг петля замкнётся снова, а Гермиона в очередной раз не сможет попасть в его время.
Он стал припоминать всё с самого начала, как оказался здесь, подробно описывал события, разговоры, ситуации, выводы и прочие мелочи, выставляя временные рамки каждого из событий. Он писал на рассветах и закатах, изо дня в день припоминая всё больше деталей, выставляя их в хронологическом порядке. Он записывал всё, что знал, о чём думал и догадывался и, сравнявшись с наступившим днём, стал делать пометки на каждый прожитый день, вплоть до места нахождения.
После всего он складывал это во внутренний карман плаща и продолжал следить за обстановкой среди друзей.
Дни снова складывались в недели, и настало время пользоваться согревающими чарами.
Уизли было уже невозможно слушать, и однажды Том не сдержал себя.
— На какой чёрт он здесь вообще сдался?! — выкрикнул он в глухую темноту.
— Тише! — шикнула Гермиона, испуганно посмотрев вдаль, где в палатке должны были спать друзья.
Том выдохнул изо рта пар и медленно прикрыл глаза, мысленно успокаивая себя. Вечное недовольство и нытьё Рона изрядно трепало нервы: он абсолютно ничего не делал, ходил мрачнее тучи, заряжал плохим настроением остальных и всё время пытался уединиться с Гермионой, чтобы выговориться о том, какой Поттер безнадёжный идиот. Крестраж, покоящийся в ладони, спрятанной в кармане, подливал масла в огонь, тихо нашёптывая, что наглеца нужно просто уничтожить.
— Он здесь, потому что этого хочет…
— Он здесь, потому что не хватает смелости бросить вас, — проскрежетал Том, поднимая веки.
— Хватит! Мне надоело, что мы постоянно ссоримся из-за Рона! — скрестила руки на груди Гермиона, приняв воинственную позу. — Оставь его в покое…
— А тебе не кажется, что он испытывает к тебе что-то большее, чем дружбу? — сменившимся тоном спросил тот. — Если ты считаешь, что он не перетягивает тебя на свою сторону, то для чего он постоянно шастает возле тебя, не оставляя даже на каких-то полчаса одну?
Гермиона ответила не сразу, отводя взгляд в сторону.
— Я не знаю, что он думает. Мне плевать.
— Прекрасно! Ей плевать, что за ней носится по пятам мало того, что бунтовщик, так ещё и ухажёр!..
— Том, прошу тебя, не начинай, — простонала та, очевидно, страшась, что он вспыхнет.
Она тут же взяла его за руку, но тот, подстёгиваемый неведомой силой, моментально схватился ей в горло, сдавливая артерию.
— Я буду говорить то, что считаю нужным, — глухо проговорил он и смутно понял, что слышит себя со стороны.
За спиной что-то начало пощёлкивать, и Том тут же ослабил хватку, понимая, что пробудил своё внутреннее чудовище, приготовившееся драть об него когти.
— Прости, — выдохнул он, концентрируясь на тёмных глазах Гермионы, которая в немом ожидании осталась неподвижной.
— Давай больше не будем говорить о нём, хорошо?
Том опустил взгляд вниз, а после посмотрел на неё из-под полуопущенных ресниц.
— Ты можешь ему не отвечать? Не показывать свою взаимность?
— Разве я её показываю? — нервно усмехнулась та, лёгким движением сбрасывая с себя руку Тома.
— Дело в том, что и мне ты ничего не показываешь.
Та искренне удивилась, тряхнув копной спутанных волос.
— Я думала, тебе нужна моя магия.
— Иногда мне нужна ты.
Он осторожно прикоснулся к холодной щеке Гермионы, легко провёл пальцами к скулам и за подбородок запрокинул ей голову, после чего наклонился и прижался к прохладным губам. Увлекая в осторожный поцелуй, он стал сильнее налегать на неё, с жадностью сдавливая губы, а после крепко прижимая к себе за плечи. Гермиона ответила пылко, но в тот момент, когда его пальцы принялись расстёгивать ей молнию на кофте, та немного отстранилась и, тяжело дыша, прошептала:
— Ты в своём уме?!
— А ты замерзнуть боишься? — усмехнулся Том ей в губы.
— Том, может быть…
— Заткнись, — горячо выдохнул он и проник холодными ладонями ей под кофту.
Та вздрогнула, но, видимо, решила не сопротивляться, отвлекаясь на тонкие губы, страстно заласкавшие её.
Словно одержимый, Том быстро стянул с Гермионы кофту, проник губами к шее, а ладонью внутрь джинс и вызвал с женских губ первый грудной стон. Её руки задрожали, неуверенно распахивая края его плаща, чтобы ладонями прижать к груди, а затем спуститься ниже, и в этот момент Том не сдержался и мгновенно вытянул из её уст белоснежную нить, засверкав белизной в зрачках, с удовольствием ощущая приход магии, дарующую превосходство и силу. Гермиона немного ослабла, пропитываясь сжигающим теплом, и позволила ею управлять, прижимаясь к стволу дерева, приготовившись обмякнуть и сползти вниз.
Упиваясь волшебством, Том крепко держал её в руках, жадно впиваясь в губы и срывая с них поцелуи, и когда мир превратился в размытые пятна, а в ушах гулко затрещал ток, он расстегнул штаны, повалил Гермиону на кучу пожухлых листьев и вошёл в неё, вызвав глухой вскрик, прозвучавший слишком отдалённо, чтобы понять, насколько вокруг их было слышно.
Гермиона закатывала глаза, временами заглядывая в его белизну каким-то странным взором, словно находясь между двумя мирами, лихорадочно хватаясь за воротник его плаща, ритмично сжимая и разжимая ткань, и когда Том остановился, последний раз вытянув заветное и манящее волшебство, она вздрогнула ресницами и посмотрела на затянутое тучами небо, потусторонним голосом произнеся:
— Скоро будет дождь.
Том перекатился по земле вбок, а потом сел перед ней, тяжело дыша, пытаясь поймать на себе взгляд.
— Обычно после секса говорят немного другое.
Та наконец посмотрела на него, и оба показали друг другу насмешливые улыбки.
— Помоги мне встать, — глубоко вздохнув, попросила Гермиона, наблюдая за белоснежными точками в глазах напротив.
Том поднял её, и оба, приведя себя в порядок, вернулись к палатке.
На следующий день, казалось, стало легче дышать. Том проснулся в одно и то же время с Поттером, который, как всегда, первым вышел из палатки. Впервые ему не захотелось сразу же подняться и приходить в себя после сна. Вместо этого он вытянулся в тёплом спальнике, несколько раз зевнул и облегчённо вздохнул, понимая, что ни одна плохая или тягучая мысль не вертится в голове. Тело было абсолютно расслабленным, кажется, он был даже полон сил и готов что-то изменить в этих скучно тянущихся днях.
Появилось желание действовать.
Спустя час ребята собрали свой лагерь, убрали все следы и по старой схеме приготовились трансгрессировать. В этот раз Том привёл их в молодой лес, в котором ещё ласково трепетали пожелтевшие листья, однако небо было так же затянуто тяжёлыми облаками, предвещая сильный дождь.
Вроде бы ничего не изменилось, но настроение Тома прекрасно отражалось на лице Гермионы: она перестала по привычке хмуриться и иногда на её губах залегала тень улыбки, стоило ей посмотреть куда-то в сторону. Когда она неподалёку от лагеря собирала хворост, Том подошёл к ней и спросил:
— Поттер так и не знает, какого вора ищет Тёмный лорд и что он украл?
Та отрицательно покачала головой.
— У меня даже нет мысли на этот счёт, как и у Гарри.
Днём Гермиона взялась жарить щуку, пойманную недавно Гарри, и когда трое уже заканчивали с едой, Рон откинул от себя тарелку и проворчал:
— Это уже невозможно есть!
Гарри и Гермиона перестали жевать и отрешённо уставились на друга, а Том, прислонившись к дереву, закатил глаза, откинув голову к стволу: это было уже нереально видеть, не то чтобы слушать.
— У тебя снова проблемы? — поинтересовалась Гермиона.
— Я устал уже жрать вашу рыбу! Сколько может это продолжаться? Неужели нельзя её приготовить как-то по-другому?! — поднявшись на ноги, отозвался Рон.
— Может быть, у тебя есть другие варианты, что нам достать поесть? — раздражённо спросила та и продолжила, откладывая от себя тарелку. — И вообще, Рональд, в чём проблема? Сходи завтра и поймай сам рыбу, а после приготовь её, как можешь! Завтра ты будешь этим заниматься, ясно?
— Я не могу пока поймать рыбу, и готовишь у нас ты!
— Можно подумать, потому что я женщина? Поэтому я должна готовить?
— Нет, просто ты у нас главный маг!
Неожиданно Том услышал где-то вдалеке другие голоса, поэтому он резко поднялся на ноги и уже не слушал, как дальше перепираются ребята.
— Тихо! — выкрикнул Поттер. — Там кто-то разговаривает!
Все трое кинулись на окраину защищённой заклинаниями территории, а Том осторожно спустился к реке, чтобы получше разглядеть говоривших: два гоблина, двое взрослых волшебников и один юный.
Они разговаривали о ситуации в мире, о том, что оказались беглецами и не прошли комиссию по учёту маггловских выродков, поэтому вынуждены скитаться по лесам, прячась от егерей. Гоблины же прятались по той причине, что больше не контролируют волшебный банк и их в целом не устраивает подчиняться волшебникам, считая это дело ниже уровня достоинства. После их разговор зашёл на тему Хогвартса, в которой один из гоблинов рассказал, что в сейфе спрятан меч Гриффиндора, только он — подделка. Оказывается, трое студентов — среди них была сестра Уизли — пробрались в кабинет к директору Снейпу и стащили меч, но на пути вниз их застукал сам профессор, дал наказание за кражу, отправив к Хагриду, а сам меч спрятал в одном из сейфов в банке, только совсем не подозревал, что меч не настоящий. Гоблины над этим с коварством потешались, а волшебники смеялись, восхищаясь такой местью. После они заговорили про Поттера, обсудили, какая газета даёт настоящие новости и что сейчас совсем нельзя верить “Пророку”, а лишь “Придире”, в которой Лавгуд пишет настоящие новости и события в магическом мире.
После они принялись есть и обсуждать, где им остановиться.
Том вернулся к палатке, взбодрившись, что получил порцию хоть каких-то новостей, и почему-то вспомнил про письмо Тонкс. Достав его из внутреннего кармана, принялся перечитывать, а тем временем в полуха слушал, как Гарри и Гермиона очень бурно принялись обсуждать услышанное про меч Гриффиндора.
— Если кто-то подменил настоящий меч Гриффиндора, то об этом должен был знать Фениас Найджелус! Если он не дрых, конечно…
Пока ребята звали профессора Блэка в картину, которая чёрт пойми каким образом оказалась в сумочке Гермионы, Том остановился на последней строчке письма Тонкс.
“На волне поттеровский дозор. Удачи.”
Как узкий круг волшебников мог получать новости о друг друге на расстоянии?
На волне поттеровский дозор.
Это было радио с определённой частотой, на котором были новости “для своих”!
Нужно было срочно достать откуда-то радио.
Том резко посмотрел на палатку, в которой скрылись ребята, и подошёл ближе, чтобы вникнуть, что конкретно они обнаружили, исходя из услышанного разговора.
Внутри палатки раздавался незнакомый голос волшебника, очевидно, профессора Блэка, который успел полить грязью всех присутствующих.
— Что мы действительно хотели бы узнать, профессор Блэк, — возбуждено говорила Гермиона. — До кражи вынимали ли ящик с мечом из кабинета? Возможно, на чистку или ещё куда?
— Меч гоблинской работы не требует чистки, недотёпа вы эдакая!
— Дамблдор! Вы не могли бы позвать сюда Дамблдора?! — воскликнул Поттер. — Его портрет так же есть в кабинете.
— Похоже, невежество присуще не только отпрыскам магглов, Поттер. Те, кто изображен на портретах Хогвартса, могут беседовать друг с другом, однако они не способны перемещаться за пределами замка. То есть способны, но лишь для того, чтобы навестить другой свой портрет, висящий где-то еще. Дамблдор не может прийти сюда вместе со мной, а после всего, что я от вас натерпелся, я и сам сюда возвращаться не стану, будьте уверены!
— Профессор Блэк, не могли бы подсказать последнее, — осторожно начала Гермиона. — Когда последний раз вынимали меч до того, как его пытались украсть?
— Сколько я помню, в последний раз меч Гриффиндора покидал при мне ящик, когда профессор Дамблдор вскрывал с его помощью некий перстень.
Том теперь понял, зачем Дамблдор оставил в завещании магическую реликвию Поттеру: он уничтожил кольцо мечом и дал подсказку, как Гарри сделать то же самое.
Но почему нельзя было сказать об этом ему прямо и даже передать меч, пока никто ничего не понял? Для чего эти игры и сложности?
Том опустил голову себе под ноги, прислушиваясь к разговору дальше.
— Ну что же, спокойной вам ночи, — не без желчности произнес Блэк.
— Постойте! А Снейпу вы об этом говорили? — спросил Поттер.
— Профессору Снейпу хватает важных предметов для размышлений и без многочисленных причуд Альбуса Дамблдора. Всего хорошего, Поттер!
Блэк, видимо, вышел из портрета, потому как Гермиона громко воскликнула:
— Гарри!
— Я понял!
— Меч способен уничтожать крестражи! Оружие гоблинской работы принимает в себя лишь то, что его закаляет. Гарри, этот меч пропитан ядом василиска!
— И Дамблдор не отдал мне меч, потому что еще нуждался в нем, собирался уничтожить им медальон…
— …и, наверное, понял, что, если он завещает меч тебе, они его не отдадут…
— …и сделал копию…
— …и поместил подделку в стеклянный ящик…
— …а настоящий спрятал… Где?
Пока они перебирали возможные места, Том спрятал письмо Тонкс в карман и огляделся: над ним сильно сгустились тучи, и первые капли дождя незаметно начали падать на голову и плечи.
— Рон! А ты что думаешь? Рон?
— О, и обо мне наконец вспомнили, — с сарказмом отозвался Уизли, про которого даже Том уже забыл. — Продолжайте-продолжайте. Не позволяйте мне портить ваш праздник!
— В чём проблема, Рон?
— Нет никакой проблемы, если верить тебе.
— Значит, у тебя проблема. Какая? — спросил Поттер так, что по его тону голоса Том понял, что тот себя очень старательно сдерживает.
— Хорошо, я выскажусь.
Неужели настал тот день, когда нервы Уизли лопнули и сейчас он выскажет всё?
— Только не жди, что я буду скакать по палатке, радуясь очередной обнаруженной вами дряни! Как-то я не заметил, что проживаю здесь свои лучшие дни жизни! Рука изранена, жрать вечно нечего, по ночам задница отмерзает. Я надеялся, что, пробегав несколько недель, мы хоть чего-то достигнем!
— Мне казалось, ты знал, на что идёшь, — с иронией отозвался Поттер.
Том поднял воротник плаща, пряча от начинающегося дождя лицо.
— Мне тоже!
— Рон! — жалобно подала голос Гермиона, влезая в перепалку.
— А что не отвечает твоим ожиданиям? Или ты думал, что мы будем останавливаться в пятизвездночных отелях? Каждый день находить по крестражу? Ты думал, что на Рождество вернёшься к мамочке?
— Мы думали, ты знаешь, что делаешь! Мы думали, Дамблдор рассказал какой-то план!
— Рон! — вскрикнула Гермиона, пытаясь его угомонить.
— Ну, прости, что подвёл тебя! — крикнул в ответ Поттер. — Я с самого начала был с вами откровенен и рассказал всё, что знал! И ты, возможно, заметил, но один крестраж мы уже нашли!..
— И в шаге найти следующий, иными словами, и рядом не стояли!
— Рон, сними медальон! Ты бы так не говорил! — воскликнула Гермиона, и в этот момент Том ощутил глубину её переживаний: кажется, она сейчас поняла, к чему ведёт этот разговор.
— Да нет, говорил бы! — насмешливо протянул Поттер. — По-вашему, я не замечал, как вы шепчетесь за моей спиной? Не догадывался, что вы так думаете?
— Гарри, мы не…
— Не ври, Гермиона! Ты также говорила, что разочарована! — резко выкрикнул Уизли.
— Я говорила это не так, Гарри! Не так!
Вся сущность Тома стала испытывать щекотливую острую боль, словно его укалывали иголками, а магия начала призывать на то, чтобы сейчас же прикоснуться к Гермионе, выжечь из неё болезненное отчаяние и одарить успокаивающим теплом.
— Тогда почему ты всё ещё здесь?! — кричал Гарри.
— Хоть убей, не знаю!
— Так уходи!..
Пока они перепирались, дождь усилился, но Том остался стоять неподвижно, вслушиваясь в каждое слово и борясь с желанием успокоить Гермиону: острые иголки готовы были вырезать уже что-то на лице, считая его подушечкой для иголок, отчего было, как минимум, неприятно.
— Уходи! Уходи, я сказал! — во всю мочь кричал Поттер.
— А ты? Остаёшься с ним или как? — сбавив тон, спросил Уизли, очевидно, обращаясь к Гермионе.
— Да, я.. Мы обещали Гарри, и я точно остаюсь, — подавлено отозвалась та.
— Я понял. Ты выбираешь его, — наигранно спокойно отозвался Рон.
— Рон, я… Нет! Рон!
Уизли вышел из палатки, почти натыкаясь на Тома, но тот успел сделать шаг назад и отойти от него, едва преодолевая желание подставить подножку или зарядить кулаком в лицо.
Уизли быстро бросился за защищённую территорию, трансгрессировал, и как только это произошло, выбежала из палатки Гермиона, выкрикивая имя друга.
Том вцепился ей в плечи и остановил, чтобы та не бежала следом, подавая огромный разряд магии, обласкивая очередную рану в груди. Сначала она затаилась, жадно впитывая тепло в себя, а спустя несколько мгновений резко отпрянула, пряча слёзы, прошептав:
— Не надо!
Затем она залетела в палатку к Поттеру и провыла:
— Трансгрессировал!
Том на несколько секунд закрыл глаза, пытаясь самостоятельно заглушить в себе чужое отчаяние, затем поднял лицо к небу, позволяя каплям дождя омывать его полностью, и слабо улыбнулся, понимая, что без Уизли им будет теперь намного легче.
========== Глава 23. Рождество ==========
На следующий день Гермиона долго не выходила из палатки, хотя Том точно знал, что она практически не спала всю ночь. Среди всех её чувств густыми красками оседали обида и отчаяние от поступка Рона и стыд перед Гарри за то, что она позволила себе в последние недели думать и говорить, пока её не вразумил Том. И если второе было вполне логичным — Том абсолютно был уверен, что всё к этому и приведёт, ведь он всем своим нутром чувствовал, что Поттер ей многим ближе, чем Уизли, — то первое не особо давало покоя. Зачем так убиваться из-за Уизли понапрасну?
Возможно, она впадала в отчаяние, потому что была уверена, что Рон ни за что не бросит их, однако всё вышло так, как говорил Том: ему просто не хватало смелости бросить эту затею, а когда настал очень удобный случай, то высказал всё и ушёл.
Выходит, Гермиона ошиблась.
Она всегда тяжело переживала свои ошибки.
Двое вышли из палатки, когда наступило уже позднее утро. Гермиона нарочито прятала красные и опухшие от слёз глаза, всё время искала какую-то зацепку, чтобы задержаться ещё на некоторое время, но когда уже всё было собрано и убрано, а других вариантов не осталось, чтобы ещё ненадолго задержаться, Гермиона выпрямилась, взяла за руку Гарри и принялась ждать, когда Том схватит её и утащит в новое место.
Они оказались на склоне небольшого холма, где их тут же начал обдувать ветер. Том выпустил Гермиону так же быстро, как и та выпустила Гарри, прошла к оголённому камню и села на него, пряча глаза и пытаясь сдержать слёзы. Том и Гарри оказались по разные стороны от неё, пристально наблюдая за её страданиями, но даже Поттер не подошёл к ней, возможно, не находя это уместным, или сам чувствовал, что ему слишком тяжело.
Они трансгрессировали, Уизли к ним больше не сможет вернуться.
За ночь Том привык испытывать болезненные покалывания десятками иголкок, а на утро смог обуздать свою желанно стремящуюся к Гермионе магию, чтобы накрыть её бархатным теплом. Её тяжесть и душевная боль хоть и больно укалывали, лишний раз пробуждая чудовище в груди, но он с упорством закрывался от чужих чувств, храня в себе мощь и тепло, не давая ни единого шанса им выбраться наружу. Раз она отказалась от него, решив преодолевать трудности в одиночку, то пусть будет так. Том точно был уверен в двух вещах: во-первых, Гермиона сама довольно скоро сдастся и придёт к нему за помощью, а пока пусть поиграет в сильную и непоколебимую девушку, — ему не жалко, — а во-вторых, если Тому когда-то доведётся ещё раз встретить Уизли, то он ему обязательно отомстит. Так что лучше ему не возвращаться.
И следующие две недели никто даже вслух не произносил имени Рона.
В первые дни после его ухода Том взял привычку ходить по пятам за Гарри, сильнее присматриваясь к нему, пытаясь прощупать его мысли. Парень очень быстро собрал все свои силы и, не оглядываясь, решил следовать дальше, постоянно выкидывая прочь из головы произошедшую ситуацию. Он всё так же пытался говорить с Гермионой о крестражах, а теперь ещё и о том, где Дамблдор мог спрятать меч Гриффиндора, и у Тома появились пара идей на этот счёт.
На второй день после случившегося Гермиона впервые подошла к Тому и устроилась рядом с ним на лежаке, прислоняясь головой к его плечу и закрывая глаза. Несколько таких дней они проводили практически в полной тишине — Том никак не реагировал на это, — и лишь на второй неделе Гермиона осмелилась признаться, что необдуманно отказалась от помощи.
— Устала? — бесцветным тоном спросил Том.
— Просто не вижу больше в этом смысла.
— Понял, значит надоело играть во всесильную.
— Нет! Том, я… — она запнулась, перевела дыхание и тихо спросила: — Что ты хочешь услышать?
— Признание, — коротко отозвался тот и посмотрел на неё довольно отрешённо.
— В том, что я ошиблась?
— Именно. Я чувствую твой стыд перед Поттером, но откуда взяться сожалению за уход этого придурка?
— Это не сожаление, Том. Это признание ошибки, — опустила голову та, принявшись сжимать свои ледяные ладони.
— Уверена, что ты её осознала?
— Ты был прав. Это ты хотел услышать?
— В борьбе за выживание побеждает сильнейший. Знаешь почему? Потому что отсекает от себя слабых и ненадёжных.
— Ты наводишь меня на мысль, что ты приложил к этому руку.
— Если бы я не приложил к этому руку, ты бы так же бросила Поттера, как и он, — насмешливо протянул Том, сверкнув в темноте глазами. — Так вот, признайся себе, что тебе хватило бы на это смелости, Гермиона.
— Я не…
— Подумай хорошо. А после взгляни на настоящее: кто остался с Поттером? Друг детства или волшебник, взрослая копия которого старается найти и убить его?
Гермиона поджала губы и задумчиво уставилась перед собой, очевидно, проводя в голове мозговой штурм, в котором остатки её прошлых идеалов до конца сломались пополам. Как же так возможно, что Том остался, а Рон ушёл? У первого были тысячи причин не быть здесь, а, в худшем случае, оказаться по другую сторону, рядом с Волан-де-Мортом, однако мир, казалось, перевернулся. Разве после такого можно доверять людям?
У Гермионы громко билось сердце, а мысли стали слишком тяжёлыми и невыносимыми. Иголки снова решили, что Том для них идеальная подушечка, и стали вонзаться с силой чужого отчаяния, которое наконец-то перекатилось в презрение: лицо Гермионы неприятно исказилось и серая тень стала залегать в глубину души, покрывая сострадание и понимание толстым панцирем, пробуждая в ней гнев и ненависть.
Кажется, в тот момент она стала по-настоящему ненавидеть Уизли.
Гермиона подняла ожесточённый взгляд на Тома — такой же взгляд, когда он видел, как своими поступками и словами ломает её мировоззрение, доказывая, что её идеалы не верны и противоречат реальности. В такие моменты она ожесточалась.
В такие моменты она ломалась и была похожа на него.
Он всегда знал, что после этого у Гермионы возникает мысль, что он это делает нарочно, и Том никогда не думал этого скрывать: он правда делает это специально, давит на её уязвимые места, но только в этот раз для того, чтобы она стала сильнее и умнее.
— Ты умеешь правильно подбирать слова, чтобы заставить задуматься, как всё вокруг ужасно и больно, — глухо произнесла та и снова плотно сжала губы.
— Нет, — показал он ей насмешливую улыбку. — Я просто умею правильно подбирать слова.
— Ты слишком жесток, чтобы сравнивать себя и… его!
— Брось, я сравнил только в вопросе преданности.
Ему приносило странное удовольствие видеть, как его слова стали теми самыми иголками, которые всё время укалывали его.
— Ты не предан никому, — попыталась найти лазейку та.
— Если не вижу в этом смысла. Очевидно, ваш дружок не очень-то видел смысл находиться с вами и, как верно подметил Поттер, ожидал вернуться к Рождеству домой, чтобы совсем не отморозить свою задницу.
Её застрясло так сильно, что, казалось, ещё немного, и её стошнит от желчи, которую она ощутила к Рону после всего услышанного.
— А теперь ещё раз подумай, Грейнджер: стоит ли в следующий раз отказываться от меня, бросаясь в отчаяние из-за какого-то идиота, который даже ни во что вас не ставил, да и чем он помог?
Она молчала, видимо, не в состоянии справиться с комом в горле, и Том решил добить её до конца, продолжая проникновенно нашёптывать дальше:
— Как странно бывает, правда? Враги становятся ближе, чем друзья. Я отрёкся от своего будущего, а он отрёкся от вас. Думаешь, Тёмный лорд ожидал такого от меня? И ты вроде бы не ожидала такого от этого идиота, однако это реальность. Так может быть, стоит уже избавиться от своих стереотипов и по-настоящему довериться тем, кто вопреки всем опасениям ни разу не предавал тебя?
Том открыл свою ладонь, не сводя с побледневшего лица Гермионы пристального взгляда, который сейчас для неё был слишком прожигающим, чтобы не заколебаться и не вложить свою ладонь в его, тем самым полностью перечёркивая дружбу с Роном.
Том знал: если ему нужна безоговорочная помощь Гермионы в прошлом, ей просто нужно духовно расстаться с теми, кто был с ней здесь. Когда у них всё получится, ей нельзя будет колебаться, ведь дело не только в том, чтобы найти способ отправить её в своё время, но и важно, чтобы она не отступила на последнем шаге.
Важно, чтобы она выбрала его, и Уизли — это первая жертва, которая положит начало пути к тому, что Тому так сильно нужно.
Из уголков её глаз выпали несколько слезинок; Гермиона больно сглотнула, тяжело выдохнула густой пар и, набравшись сил, посмотрела ему в глаза, беззвучно прошептав:
— Я с тобой, только… дай мне тепла.
Он выждал время, чтобы перед тем, как перепрыгнуть на его сторону через пропасть, ей показались мгновения слишком бесконечными, а после сжал её руку, прикоснулся другой ладонью к щеке и устремил слабый поток магии к ней, ласково зализывая им кровоточащие раны. Она закрыла глаза, находя это чем-то жизненно необходимым, и полностью подчинилась вихрям, пропадая в мягкой бездонной пропасти, в которой нет ничего, кроме желанного тепла.
Том выпустил её через несколько минут после того, как она забылась, поднял её на ноги, встряхнул и тихо прошептал:
— Мы давно с тобой отлично поладили. Не ломай то, что было построено временем и моими усилиями.
Том сделал шаг назад и быстро накинул дезиллюминационные чары, увидев, как вдалеке брезентовая дверца палатки открылась, а из неё вышел Гарри. Тем временем Гермиона, похожая на куклу на ваге Тома, странно улыбнулась и отозвалась:
— Ни за что.
— Гермиона?
Та резко обернулась и уставилась на Гарри, как на привидение.
— Мне… показалось, что ты с кем-то разговаривала, — неловко произнёс тот, поправляя очки. — Всё в порядке?
— Да, я просто увидела белку и…
— Ладно, — понимающе кивнул Поттер. — Я тогда к себе. Если что зови меня.
Гермиона кивнула, дождалась, когда друг дойдёт до палатки, и сама решила пойти за ним следом.
А Том уже придумал, как заставить Гермиону отречься от ещё одного друга, который может помешать ей сделать то, что ему нужно. Осталось только подобрать подходящий момент.
***
Вскоре погода существенно изменилась: их безбожно стало заливать постоянными дождями, повсюду настигали промозглые ветра, а к середине третьей недели пошёл первый снег, причём настолько мокрый, что за один час можно было промокнуть до нитки.
Спать на открытом воздухе стало проблематично — на утро их постоянно заливало водой, либо выпадало столько снега, что Том просыпался от того, как его заметает, либо ветер был настолько невыносим, что приходилось некоторые ночи проводить без сна, — поэтому после долгой дискуссии Гермиона кое-как уговорила Тома занять место в палатке, рассказывая, что там раньше размещались человек десять во время чемпионата кубка по квиддичу, и неужели Гарри, который всё время находится либо на кухне, либо на своей кровати, может столкнуться с ним?
Таким образом Том оказался в обители Гарри и Гермионы, заняв самый дальний угол во всей палатке. Гермиона была права, что столкнуться с Поттером было невозможно, потому что он то и дело либо лежал на кровати, либо сидел за столом на кухне, либо сидел на входе в палатку, всматриваясь в снежную даль, словно пытаясь там кого-то разглядеть.
Проспав первую ночь в нормальной кровати, Том с ужасом осознал, каких удобств ему приходилось лишаться на протяжении трёх месяцев. Игра в прятки от Волан-де-Морта стала казаться ему немного глупой, а когда в руках у него оказывался крестраж, то и вовсе загорался навязчивой мыслью покончить с этим.
Если раньше крестраж вселял мысль избавиться от Рона, то теперь новой целью стало предательство Поттера. Том прекрасно понимал, что это слишком ловкие происки медальона, и упорно отгонял от себя подобные мысли, свежо припоминая, как отлично крестраж сработал на Уизли, заставив его перетягивать Гермиону на его сторону и бросить Гарри.
Том в верности Поттеру не клялся, и это был один из самых сильных аргументов в ответ на шёпот частицы души — ему не в чем было его предавать, потому что, находясь рядом с ними, Том преследовал свои цели. Просто так вышло, что одна из целей совпала.
Вскоре крестраж стал давить на мысль о Волан-де-Морте, который явно рассчитывал на поддержку, возможно, всё передумал и с нетерпением ждал его возвращения, готовый идти на компромиссы. Но Том насмешливо улыбался от таких мыслей, невольно думая, насколько сильным даром убеждения он владел, когда-то заключая в предмет часть своей души. И ему вдруг стало интересно: а какие мысли крестраж подкидывает Поттеру, когда тот его носит?
Не сразу Том пришёл к мысли, что не зря не позволял Гермионе носить крестраж: душа действительно была в нём очень сильной и неизвестно, какие мысли бы вселялись в её голову.
В обычное время, когда крестраж носил Поттер, Том, забравшись на свою кровать, спокойно думал о том, что не давало спокойно жить Поттеру: где Дамблдор мог спрятать настоящий меч Гриффиндора?
Выслушивая все предположения Гарри и Гермионы, Том подумал, что есть ещё одно место, где было бы вполне логичным спрятать меч — Годрикова впадина. С каждым днём мысль об этом у Тома прояснялась чаще, ведь это было очень символично и в духе Дамблдора. Однако спустя несколько дней у Тома появилась ещё одна идея, более похожая на правду.
Гермиона нередко доставала портрет Фениаса Найджелуса — хоть он и был довольно груб и язвителен с ребятами, однако с помощью него они были в курсе новостей Хогвартса. Он всё время норовил узнать, где находится Поттер, но не мог же он выпытывать такую информацию просто так?
Зная, что Снейп, в кабинете которого находился другой портрет Блэка, был двойным шпионом, обитая в логове Пожирателей, но, очевидно, всей душой прикипев к планам Дамблдора, он мог попросить выпытать для него местонахождение Поттера, чтобы по задумке Дамблдора отдать тому меч. Однако даже Том не рискнул бы открыть эту тайну, ибо если Снейп когда-то предал Тёмного лорда, то вполне может предать и Дамблдора.
Поэтому хоть этот вариант и крутился в голове, являясь более правдоподобным, однако вряд ли им чего-то стоит наведаться в Годрикову впадину.
Хорошо выносив план, как это сделать, Том поговорил об этом с Гермионой, когда Поттер сидел на улице, в сотый раз всматриваясь вдаль.
Гермиона выразила полное согласие, признавшись, что подобная мысль как-то приходила ей в голову, поэтому Том попросил не откладывать эту тему для разговора и убедить Гарри в необходимости побывать в старой деревне.
— Послушай, Том, — в конце разговора начала Гермиона, подав ему открытую книгу со сказками, — ты случайно не знаешь, что это за знак?
Она показала ему странный символ, который смутно отозвался в памяти каким-то неприятным воспоминанием времён Второй Мировой войны. Символ казался выжженым, дурно пахнущим, навевающим скорбь и потери, но почему-то именно сейчас Том не мог вспомнить, откуда он.
И всю ночь он пролежал в размышлениях, пытаясь вспомнить прошлую жизнь, которая показалась ему даже не своей. Слишком далеко и почти неслышно где-то там звучали голоса старых и новых приятелей, их юные лица, которые он знал с детства, наблюдая, как они взрослеют и меняются вместе с ним. Слишком далеко был каждый кусок воспоминания прошлой жизни, казался ужасно нереальным и несуществующим — с той жизнью разделяла настоящая огромная пропасть, затмившая другой действительностью, другими людьми, другими целями и смыслом жизни.
И эта ночь была отдана почти исчезнувшим воспоминаниям, пробуждая ещё сильнее желание покончить с делами здесь и… отправиться домой.
Утром он проснулся с именем на губах, однако не спешил рассказывать Гермионе о том, кому принадлежит этот знак, потому что на следующую ночь была запланирована вылазка в деревню и сосредоточиться нужно было исключительно на этом.
Гермиона и Гарри приняли оборотное зелье, превратившись в магглов, взялись за руки, и Том трансгрессировал их в деревню.
Там их встретили сугробы снега и далёкий звук колоколов, который напомнил Тому, что сегодня, оказывается, был сочельник. Оглушительный перезвон зимой всегда напоминал ему школьную юность и то, что буквально скоро закончится очередной год, суливший начало следующего года его жизни.
Он никогда не праздновал свой день рождения — это делали за него школьные приятели, устраивая шумные вечеринки, организаторами которых были Долохов, Макнейр и Мальсибер. Они оставались на каникулах в школе или зазывали Риддла в гости, чтобы торжественно отпраздновать великий день — день, когда среди них появился тот, кто смог создать из них настоящую команду. И хоть Том вечно ругался на них и постоянно закатывал глаза на их выходки, сейчас в глубине души ему становилось теплее.
Ему не шестнадцать лет, чтобы снова кричать на Антонина, который протащил в школу ящик огневиски и напоил всех младшекурсников со словами: “За лучшего старосту школы!”, но он не так далеко ушёл от того, чтобы ожидать от своих приятелей какой-то козни, которая обязательно закончится общим увеселением в каком-нибудь баре или, как это было в последний день рождения, за карточным столом, куда его уговорил сходить Долохов, не предупредив, что там находится очень пестрая компания девиц, которые любят много виски, сигаретный дым и, чёрт бы его побрал, очаровательных мерзавцев.
Вспомнив прошлый день рождения, Том слабо улыбнулся и посмотрел на Гермиону: как она собирается жить в его настоящем времени? Как она собирается выносить Долохова с его кучей гениальных идей? И Антонин не является единственным человеком со своими причудами — есть куда более тяжёлые люди в окружении Тома, многие из которых просто могут не одобрить Гермиону в целом.
Но Том был уверен: ей это по зубам.
Пребывая в своих мыслях, Том не заметил, как отстал от Гарри и Гермионы, которые уже нашли какое-то кладбище, с хрустом под ногами пробираясь к усыпанным снегом могилкам.
Он остановился возле изгороди, издалека внимательно наблюдая за двумя, а после перевёл взгляд на большой обелиск, который на глазах превратился в скульптуру мужчины в очках и женщины, держащую на руках младенца.
Господи, как трогательно: здесь была настоящая статуя семьи Поттеров.
Том передёрнул желваками, убрав руки в карманы, огляделся по сторонам и снова принялся со скукой наблюдать, как Гарри и Гермиона ходят по кладбищу в поисках родителей Поттера.
Медленно обходя изгородь территории, Том остановился возле небольшой церкви, из которой звучал хор, восхвалявший Рождество, и поднял голову к небу, ловя пушистые снежинки лицом. Вспомнился Хогвартс, пушистая рождественская ёлка, весёлый смех сокурсников, праздничный стол и две недели каникул.
Опуская голову вниз и видя перед собой нетронутые сугробы, Том почувствовал, как все воспоминания трескаются на осколки: здесь не его время, не его люди и на кону стоит слишком многое, чтобы путаться в обрывках прошлого.
Тряхнув головой, сбрасывая с кудрявых волос снежинки, а заодно и мысли о прошлом, Том заметил, как к калитке медленно подходит пожилая женщина, не сводящая взгляда с Гарри и Гермионы. Он остался стоять неподвижно, внимательно наблюдая за едва передвигающейся старушкой, и очень скоро её взгляд скользнул мимо него, а сама она заковыляла в какой-то тёмный переулок.
Том снова заскучал, ожидая, когда Поттер насмотрится на могилу своих родителей, и наконец оба вышли за калитку, о чём-то перешёптываясь и направляясь в тот же переулок, где недавно скрылась старушка.
Через несколько минут перед ними предстал полуразрушенный дом Поттеров, который сохранили в виде какого-то памятника. Поттер сиял чуть ли не со слезами на глазах, в то время как Том отвернулся от того зрелища, незаметно начиная нервничать, что, пока они походят по разным местам памяти Гарри в этой деревушке, успеют насобирать кучу проблем и потерять много времени, но никак не поискать меч Гриффиндора.
Том первым заметил, как та самая старушка снова ковыляла в их сторону, а после остановилась на другой стороне дороги и стала манить к себе рукой. Он обернулся на ребят, которые тоже успели уже заметить старуху.
— Вы Батильда?
Буквально вчера Том читал газету про Дамблдора, которую любезно одолжила ему Гермиона, пока Гарри сидел у палатки и наблюдал за безмолвной погодой. Там как раз была статья про Батильду, которая написала книги по Истории магии, а также которая плотно общалась с семьёй Дамблдоров. А поздно вечером Гарри и Гермиона возбужденно обсуждали, что меч мог храниться у Батильды, ведь она до сих пор должна была жить в Годриковой впадине.
Том поджал губы, слабо веря в то, что это Батильда, а та снова энергично помахала рукой, зазывая Поттера и Грейнджер. Оба нерешительно двинулись с места и последовали за старухой, которая направилась куда-то дальше по переулку, на что Том тут же осторожно высунул волшебную палочку и принялся внимательно оглядываться по сторонам.
Эта бабка была какой-то странной: всю дорогу молчала, не отвечала на вопросы ребят, а когда они подошли к старому дому и поднялись по крыльцу, Том почувствовал невозможную вонь, исходящую от неё. Она открыла дверь, вошла в дом, и трое быстро заскочили за ней внутрь, тут же принявшись осматривать убранство комнаты.
— Вы Батильда? — снова повторил Поттер, и на этот раз получил кивок головой.
Отлично, это Батильда, но как она их узнала, если Поттер под оборотным? Может быть, из-за могилок и разрушений, которые он посещал?
Батильда стала указывать на второй этаж, по-прежнему не произнося ни слова, словно ей отрезали язык, и смутное чувство стало беспокоить Тома: он первым решил оказаться наверху, раз та звала Поттера туда, поэтому быстро прошмыгнул к лестнице и тихонько поднялся, оглядывая единственную комнату на втором этаже. Кругом было пусто, после чего Том спустился на несколько ступенек ниже, сел на одну из них и принялся слушать, о чём говорят ребята.
Но все их вопросы были впустую — бабка словно специально не отвечала ни на один вопрос, сначала пытаясь зажечь спичками свечи, а после снова принялась указывать наверх. Наконец Гарри направился за ней, но когда собралась последовать за ними Гермиона, старуха тут же покачала головой и указала только на Поттера.
И вот тут Тому стало очень интересно: нахмурившись, он медленно поднялся с лестницы, подошёл к единственной двери на втором этаже и принялся ждать двоих, в то время как Гермиона осталась стоять внизу. Гарри первым зашёл внутрь комнаты, Батильда следом, однако у Тома не было шансов попасть к ним, — Батильда резко захлопнула дверь прямо перед носом, — поэтому он прислонился к косяку и принялся ждать.
— Ты Поттер?
— Да.
И в следующую секунду Том сначала понял, что бабка и Поттер разговаривают на парселтанге, а после почувствовал то, чего уже слишком давно не наблюдал за собой: его захватил невыразимый восторг, а чужой высокий голос в голове воскликнул: “Задержать!”.
Дёрнувшись от услышанного, как от удара током, Том молниеносно спустился вниз, кинулся к Гермионе со словами:
— Это Нагайна! Бегом за мной!
Тем временем наверху послышался звон бьющегося стекла, и Гермиона с испугом громко крикнула:
— Гарри!
Том побежал по лестнице наверх, Гермиона — за ним, доставая свою палочку; оба толкнули закрытую дверь и в первую очередь увидели, как огромная змея придавливает Поттера к полу, шипя на парселтанге:
— Держ-ж-жу…
Том взмахнул палочкой, и змея громко запишела, отпрянув от Поттера.
— Гарри! — в ужасе воскликнула Гермиона, прижимаясь к стене, но как только она решила взмахнуть палочкой, змея неожиданно бросилась в её сторону, обнажив острые клыки.
Том вспыхнул, почувствовав, как ситуация выходит из-под контроля: он едва успел снова бросить заклинание в Нагайну, которая яростно замотала головой, противясь магии, а после остановилась, приходя в себя, и затаилась, вглядываясь в то место, где был Том под дезиллюминационными чарами.
— Будь с-с-со мной…
— Гермиона! — наконец поднявшись из-под сломанной кровати, закричал Поттер, с которого сыпались сотни осколков.
Том бросил череду проклятий, а змея ловко развернулась и снова атаковала Гермиону, отчего та едва успела отбежать, с прыжка падая на пол, громко завизжав. Поттер полез через кровать, чтобы забрать Гермиону с собой, а змея, разворачивая к потолку свои мощные кольца, повернулась к Тому и совершила первый бросок в предполагаемое место, где был он.
Поттер взмахнул палочкой, и проклятье настигло одно кольцо змеи, отчего та зубами промахнулась, заваливаясь на Тома, который в ту же секунду прижался к стене, почувствовал прилив мощи, собирая в ладонях белоснежный сгусток, и выпустил его в голову змеи, одновременно с криком Гарри:
— Гермиона, он близко! Он сейчас будет здесь!
В комнату ударил белый свет, который вызвал шипение змеи и ослепил присутствующих, а после стены заходили ходуном, и пыль с кусками посыпались со всех сторон. Том увидел свет, словно со стороны, находясь где-то внизу дома, между тем различая очертания Гермионы, к которой тянулся рукой Поттер. Сбрасывая с себя видение глазами Волан-де-Морта, он резко запрыгнул на кровать, перепрыгивая змею, толкнул Гермиону, чтобы она упала прямо в руки Поттера, а затем, вцепившись ей в плечи, потащил к разбившемуся окну.
Он видел, как тот уже бегом взбирается по лестнице и заклинанием сносит дверь с петель, потому с усилием сделал ещё один толчок, упираясь в Поттера и Гермиону, крикнув:
— Быстрее!
Втроём они вывалились в окно, делая в воздухе кувырок, и Том трансгрессировал их с этого места, слыша свистящий в голове крик разочарования и боли Волан-де-Морта.
Переместившись в новое место, Том тут же поднялся на ноги, вперившись глазами в Поттера, который валялся на земле, истошно кричал и нечеловеческим голосом выл, прижимаясь ладонями к груди. Его глаза были неузнаваемыми, какими-то стеклянными и совсем безжизненными, постоянно закатываясь в глазницы.
Гермиона тут же припала к нему, зовя его по имени, но Том оттолкнул её, падая на колени перед Поттером, коротко бросив:
— Ставь палатку и защитные заклинания!
Та не сдвинулась с места, в ужасе глядя на Гарри, поэтому Том властным высоким голосом прикрикнул:
— Быстро!
Она принялась выполнять поручение, в то время как Том склонился над корчащимся и орущим Поттером, схватил его ладони и увидел под футболкой накалившийся медальон, который пытался словно раствориться в теле мальчишки.
Пришлось приложить много усилий, чтобы оторвать его от тела: для этого Том сломал цепочку и кое-как выдавил из его груди горячий крестраж, после которого осталась внушительная вмятина на коже. Он положил медальон в карман, поднялся на ноги, заметив за своей спиной Гермиону, которая уже всё сделала, и приказал:
— Левитируй на кровать.
— Что с ним?!
— В него вцепился крестраж, сейчас он, как я понимаю, в сознании Тёмного лорда.
Гермиона вытянула перед собой испачканные в крови руки и принялась левитировать Гарри в палатку. Когда он оказался на кровати, то снова истошно закричал, ворочаясь в агонии. Том принялся осматривать Поттера и заметил на ноге следы от укуса змеи, однако они не были слишком воспалёнными, а значит Нагайна не бросалась в него смертельным ядом. Гермиона передала ему бадьян, помогла обработать раны от укуса и стёкол, после чего Том осмотрел саму Гермиону, и оба устроились перед кроватью Поттера, ожидая, когда он перестанет мучиться.
— С этим можно что-то сделать?
— Нет, когда бадьян растворит в крови яд, только тогда он очнётся, — вставая с места, отозвался Том и рухнул на кровать Гермионы, понурив голову к груди, прячась за воротником плаща. — Оставь его.
Гермиона нерешительно отошла и взялась готовить еду.
— Том, — дрожащим голосом заговорила она спустя некоторое время, — его палочка сломалась.
— Дай мне её.
Он поднялся с кровати, взял сломанную напополам палочку в месте, куда указала Гермиона, и попытался её починить, однако ничего не получалось.
— Бесполезно, — выдал он вердикт, отбросив от себя палочку.
Гермиона закончила с едой, бросив взгляд на изувеченного от лихорадки Гарри, сама попробовала починить палочку и едва сдержала слёзы, отбросив её на стол.
Том и сам был мрачное ночи, однако протянул ей руку. Он увидел, как сначала Гермиона хотела отказаться, но всё-таки вложила ладонь и вздрогнула от слабого тепла, которого было достаточно, чтобы взять себя в руки.
— Если ты не помнишь, то мне ужасно дискомфортно, когда ты такая, — холодно произнёс Том, ощущая, как невидимые иголочки перестают укалывать.
Гермиона после этого расслабилась и сильнее сжала мужскую ладонь.
Плохая идея оказаться в месте, где родился и чуть не умер Поттер. Том подумал, что поступил бы точно так же, зная, как важно это место Гарри и что там он обязательно появился бы. Почему он не додумался, что там может быть ловушка?
Пока Том об этом думал, Поттер начал приходить в себя, что-то более разборчиво шипя, поэтому Гермиона отпустила чужую ладонь и села рядом с Гарри.
— Нет… Нет…
— Гарри, всё в порядке, — взволнованно шептала та.
Он наконец-то открыл глаза и посмотрел прямо на Гермиону.
— Гарри, как ты? Нормально?
— Да, — выдохнул он, и Том осторожно поднялся и прошёл к своей кровати.
— Мы удрали.
— Да, уже прошло несколько часов. Тебе было очень плохо, Гарри, очень плохо. Ты кричал и стонал, кое-как сняла с тебя крестраж…
— Где он?
— Я убрала его в сумочку, пусть полежит пока там.
— Не надо было нам лезть в Годрикову впадину, прости, я во всём виноват. Я мог догадаться…
— Ты не виноват, ведь я тоже хотела попасть туда… Я правда думала, что Дамблдор спрятал там меч.
— Видимо, мы ошиблись.
— Что там случилось, Гарри, наверху? Змея выскочила и бросилась на вас с Батильдой?
— Нет, Батильда и была змеёй. Она не хотела говорить при тебе, потому что разговаривала на парселтанге, а я понимал её и не сразу сообразил, что говорили мы на змеином языке. А потом она дала сигнал ему, и тот приказал задержать меня, пока не явится Сама-Знаешь-Кто. Батильда превратилась в змею и начала давить меня.
Гарри вдруг резко подорвался и спросил:
— Слушай, а ты… Ты не слышала чей-то голос?
— Какой голос? — нахмурилась Гермиона.
— Голос. Он кричал убираться оттуда быстрее, а потом… может быть, мне показалось, но меня словно толкнули в окно.
— Гарри, не было никакого голоса, — покачала головой та. — Мы кое-как оттуда удрали. Ты бредил и… может быть, у тебя всё перемешалось?
Тот, призадумавшись, кивнул и поднялся на ноги.
— Нет, Гарри, тебе же, наверное, надо отдыхать!
— Это тебе надо выспаться. Не обижайся, но вид у тебя кошмарный. А я уже в норме, могу подежурить. Где моя волшебная палочка?
Гермиона молча смотрела на него.
— Где моя палочка, Гермиона?
Она закусила губы, глаза её наполнились слезами.
— Гарри…
— Где моя волшебная палочка?
Она наклонилась, подняла что-то с пола и показала ему.
— Я пыталась починить её, но… ничего не вышло, прости… Гарри, это я виновата! Я бросила заклинание в змею, а оно отскочило и, видимо, зацепило…
— Ты же не специально, — с холодом отозвался Гарри, понимающе кивнув. — Ладно, на время дежурства я буду забирать твою, а там, может быть, что-нибудь придумаем.
Поттер взял палочку Гермионы и быстро вышел из палатки, встречая хмурый рассвет.
Время близилось к обеду, когда Гермиона подошла к Тому, показала ему книгу “Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора” и произнесла:
— Я узнала, про какого вора он говорил.
Том пошевелился, приоткрыв глаза, и тихо шепнул:
— Геллерт Гриндевальд.
— Откуда ты?..
— Вспомнил, кому принадлежит тот знак, который ты мне показала. Твоя книжка — это подсказка от Дамблдора: он хочет, чтобы вы нашли то, что ищет Тёмный лорд и это как-то связано с Гриндевальдом.
— Как я поняла, он ищет именно его.
— У него что-то есть такое, что неплохо было бы заполучить самому Поттеру.
Гермиона резко подорвалась и тихо бросила:
— Пойду, поговорю с Гарри.
Она забрала книгу и скрылась на улице, и спустя полчаса тишины Том услышал повышенные тона, потому поднялся с кровати и устроился возле выхода.
— Я так и знал, что ты это скажешь! Так и знал, что “они совсем были молодыми”! Им было столько же, сколько и нам сейчас! Мы рискуем жизнью, сражаясь против тёмных искусств, а он в то время обнимался со своим лучшим другом и стоил планы, как захватить власть над магглами!
— Я его идеи не защищаю, но у него только что умерла мама, он остался одинок…
— Он не был одинок! У него был брат и сестра-сквиб, которую он держал взаперти!
— Я не верю этому! Дамблдор, каким мы его знали, так бы не поступил!
— Дамблдор, каким мы его знали, не рвался к господству над магглами, не помогал Гриндевальду прийти к власти, не дружил с ним! Однако, ты видела его письмо?!
— Гарри, он изменился, понимаешь? Тебе просто не нравится, что Дамблдор не сказал тебе об этом сам.
— Возможно, — рявкнул Поттер, а затем спокойнее добавил: — Иди в тепло, я додежурю, а потом ты сменишь меня.
Тому стало очень интересно, что же там написано в разоблачающей книжке про Дамблдора, которую ловко сумела свиснуть Гермиона в доме у Батильды.
Когда Поттер спал, Том украдкой брал книгу и увлечённо читал, вникая в историю жизни блистательного человека, имя которого всегда произносили с восхищением. Подробности его дружбы с Гриндевальдом были очень пикантными, и Том с усмешкой вчитывался в информацию, пытаясь понять, как было возможно сойти с такого пути и стать светлым гением? Не значит ли, что в истории магического мира могло случиться непоправимое: появление не одного, а двух тёмных волшебников, которых вряд ли кто-то бы остановил?
Прошло несколько дней, Том старательно выбирал менее ветренные места, ребята постоянно мёрзли, согревающие чары и волшебный синий огонёк, парящий в палатке, практически не помогали.
В первую ночь нового года метель угасла, и Гермиона вместе с Томом вышли на улицу, чтобы осмотреть территорию в поисках еды, пока Гарри спал. Они нашли какое-то замёрзшее озеро совсем рядом с палаткой, пробили во льду дыру и с помощью заклинаний поймали несколько рыб.
— Мерлин, нам её хватит на дня три точно, — улыбалась Гермиона, складывая третью рыбу в большой таз.
— Возможно, стоит задержаться здесь на несколько дней. Тут довольно тихо и метели нет, — отозвался Том, вытаскивая ещё одну щуку из-подо льда.
Гермиона быстро прокатилась к нему по льду и помогла усмирить непокорную рыбу, бросая её вниз. Вскоре оба сошли со льда, остановились возле одного из деревьев и опустились на снег, чтобы перевести дух.
— Том, мне стало сложно разговаривать с Гарри, — вдруг озабоченно призналась Гермиона, посмотрев в тёмные глаза. — Эта книга сводит его с ума. Он слишком разочарован в прочитанном.
— Знаешь, я тоже несколько изумлён от прочитанного, — усмехнулся тот, обратно поднимаясь на ноги и поворачиваясь лицом в сторону палатки.
И тут он замер, увидев в нескольких метрах Поттера, который, тяжело дыша, смотрел ему прямо в глаза, стоя на холоде в одном свитере.
— Думаешь, Гарри не удивится, что я смогла поймать столько рыбы в одиночку?
— Удивится, — сменившимся тоном отозвался Том, отчего Гермиона насторожилась, следом поднялась на ноги и тихо вскрикнула, увидев Гарри.
Неизвестно, сколько наблюдал за ними Поттер, но, видимо, достаточно для того, чтобы выстроить по этому поводу теории. Он медленно подошёл чуть ближе, продолжая тяжело дышать и совсем не обращать внимания на холод.
— Гарри, только не кричи, я сейчас всё тебе объясню!.. — начала быстро говорить Гермиона, резко бросившись в его сторону, однако Гарри остановил её рукой, нервно выдохнул густой пар и сиплым голосом отозвался:
— Стой там! Это то, что вылезло из крестража?
Том демонстративно отвернулся, убирая руки в карманы, словно теряя интерес к Поттеру.
— Нет, Гарри, это не крестраж…
— И давно ты молчишь об этом? — затаив дыхание, отозвался Гарри, с опаской глядя на Риддла.
— А давно ты подглядывал за нами? — отстранённо отозвался Том, снова посмотрев на Поттера.
От услышанного тембра голоса, хорошо отложившегося в воспоминаниях, Гарри заметно затрясло: он хотел что-то сказать, но словно разучился дышать, захлёбываясь воздухом.
— Гарри, я же сказала… — Гермиона предприняла новую попытку, чтобы подойти к другу, однако тот пронзительно воскликнул:
— Стой на месте!
— Поттер, тебя не смущает, что у нас есть палочки, а у тебя нет? — медленно проговорил Том, опустив голову и посмотрев тому исподлобья в глаза.
Гарри невольно сделал шаг назад, бегло переводя взор с одного на другого.
— Так что без резких движений.
— Том! — шикнула Гермиона, недовольно покосившись на него, на что тот усмехнулся, представляя всё это каким-то завораживающим спектаклем, окончание которого Том ждал с огромным интересом.
— Том? Вот так ты его называешь? — невесело усмехнулся Поттер, ужасно чувствуя себя уязвлённым.
В одну секунду его лицо исказилось от смеси изумления и отвращения, а дрожащий голос с невыразимой тоской заговорил:
— Я не знаю, что это значит и что здесь вообще происходит, но, судя по вашим лицам, и не должен был узнать. Только… Гермиона, я верил тебе! Я верил, что ты единственная меня не предала! Даже чёртов Уизли ушёл! А ты?! Что ты сделала?!
— Гарри, он не враг нам! Послушай меня!..
— Я не собираюсь ничего слушать!
— Гарри! — отчаянно крикнула Гермиона, подходя к Поттеру ближе, глядя, как тот пятится.
— Уходи, Гермиона. Я… я даже не знаю, что тебе следует сказать, чтобы изменить моё решение, — подавленно отозвался Гарри.
— Да послушай же меня, Гарри Поттер! — разозлилась Гермиона, бросившись к нему по сугробам.
— А что ты мне скажешь?! — заорал в ответ тот. — Что ты невесть сколько времени общаешься с ним, хранишь какие-то тайны и ни разу за всё время даже ничего не рассказала мне об этом?! Несколько дней назад мы были у могилы моих родителей! У моего разрушенного дома! Который уничтожил он! Сука, это он сделал! Не смущает?! Поэтому ты мне ничего не говорила?!
— Гарри, это не Сам-Знаешь-Кто!
— Серьёзно?! — язвительно отозвался тот, всплеснув руками. — А отчего же он так похож?!
— Поттер, прекрати пятиться! — всё время наступала на него Гермиона, пока Гарри не запнулся и не упал в сугроб. — Хватит пятиться от меня, как от врага!
— В одном шаге от этого! — быстро поднимаясь на ноги, заорал тот.
— Он переместился во времени сюда, он даже не убивал твоих родителей…
— Пока! Пока не убивал!
— Заткнись и выслушай! — злостно вскрикнула Гермиона, а Том тихо засмеялся, наблюдая, как те препираются между собой.
— Вы ещё громче орите, чтобы егеря пришли посмотреть на вас, — насмешливо произнёс он, скрещивая руки на груди и со смехом в глазах прислоняясь к стволу дерева.
Оба посмотрели на Тома, затем Гермиона тише давящим голосом заговорила:
— Это не крестраж, но да, это Том Риддл. Он попал во временную петлю…
— И ты решила помочь ему выбраться из неё, да?! Как это похоже на тебя!..
— Поттер, ты можешь заткнуться хоть на минутку? — с сарказмом поинтересовался Том.
— Я не решила ему помочь выбраться! — неожиданно взорвалась Гермиона, и у Тома всё резко зажгло так сильно, что импульс магии тут же заставил оказаться рядом с ней и схватиться в плечо, подавая мощный поток тепла.
Она на мгновение закрыла глаза, словно успокаиваясь, Том тут же отошёл ей за спину, отпуская плечо, и услышал, как та грудным голосом продолжила:
— Мы оба оказались замкнуты в этой петле. Он здесь, потому что переместился из-за меня — я нашла его крестраж ещё в том году, в школе, чем привела его сюда, и теперь мы стали связаны и…
— Так он всё-таки крестраж!
— Выслушай! Он не крестраж, а настоящий! Но из-за крестража оказался здесь!
— Так почему бы тебе его не бросить?! Почему ты ничего не сказала мне об этом, Гермиона?
— Потому что ты бы не понял!..
— А сейчас пытаешься объяснить то, что я, на твой взгляд, не пойму?!
— Гарри, я…
Гермиона замолчала, всерьёз задумавшись над тем, почему же она ни разу не попыталась сказать ему об этом. Этой заминкой воспользовался Поттер, со злостью продолжив:
— Я во всем доверял тебе. Я рассказывал всё, что знал, ничего не скрывая. А сейчас узнаю, что тебя с ним что-то связывает. Получается, ты год ничего не говорила и даже не пыталась объяснить мне что-то. Откуда мне теперь знать, что он не настроил тебя против меня? Откуда мне знать, что он не одурачил тебя и не внушил что-нибудь?
— Рад, что ты такого высокого мнения о моём даре убеждения, — спокойно отозвался Том и слабо улыбнулся.
— Гарри, нет. Он не дурачил меня, и если ты хочешь знать, то он, наоборот, помогает нам!
— С какой стати?! — язвительно отозвался Поттер.
— Он даже вытащил нас из Годриковой впадины, залечил тебе раны, отодрал от тебя чёртов крестраж!..
— Мне теперь сказать ему спасибо?!
— Гарри! — снова начала повышать голос Гермиона. — Он с нами заодно, он не с Сам-Знаешь-Кем!
— Мне плевать, с кем он заодно! Но такого я от тебя не ожидал, Гермиона! Столько времени врать, и ради чего?! Ты была мне как сестра!..
— Я не предавала тебя, Гарри Поттер! — снова начала злиться Гермиона, всплеснув руками.
— Ты ходишь с убийцей! Тебе не приходило в голову, что он уже убивал?! Скажи, что ты ещё не знала!
— Знала! Я сама даже это видела! Думаешь, я не знаю, с кем связалась?! Думаешь, я не знаю, кто он?! Да я даже знаю его лучше, чем ты! Ты хоть знаешь, через что мне пришлось пройти за этот год?! И ты смеешь обвинять меня в предательстве?!
Из палочки Гермионы посыпались искры, а Том едва преодолевал желание вцепиться в Гермиону, замерев за её спиной и затаив дыхание, чтобы не вдыхать завихрившуюся кругом энергию.
— Ну давай, удиви меня! Через что?!
— Пошёл ты к чёрту! Понимающий друг, как же! Вы меня все достали ещё тогда, когда это началось! Этот чёртов повторяющийся день! Не зря мне Том показал вас такими, какие вы есть. Очень жаль, что он не ошибся!
Слёзы злости застыли в её глазах, но голос по-прежнему оставался твёрдым и решительным.
— Ага, вот оно! Не одурачил, говоришь? И давно ты такого мнения?! — не чувствуя себя от злости, воскликнул Поттер, стремительно приблизившись к Гермионе, а затем указал пальцем на Тома. — Давно он тебе показывает, кто тебя окружает? Что он тебе плетёт про нас?!
Гермиона заколебалась, и в этот момент Том почувствовал, как настало время избавиться ей ещё от одной привязанности.
Он отступил на шаг, убирая прочь свою магию, оставляя Гермиону один на один со своими чувствами, давая ей время подумать в колебаниях и решить, что она выберет: отступиться к нему или сделать шаг к Поттеру.
Как всегда, это всё было рискованно: Том по-прежнему не оставался уверенным в том, что Гермиона безоговорочно с ним, и если Рон был не так близок ей, то Гарри был настоящей проблемой.
Тем временем Поттер подошёл к ней вплотную, и лишь несколько дюймов разделяло их лица.
— Он ничего не говорил про вас, — грудным голосом произнесла Гермиона, нахмурившись, глядя прямо перед собой в зелёные глаза. — Он даже не дурачил меня, как ты думаешь.
— Тогда что с тобой, Гермиона? Почему ты заступаешься за него?! — в сердцах воскликнул Поттер. — Почему ты молчала всё время?!
— Потому что боялась, что ты ровно так себя и поведёшь, — твёрдо заявила та, никуда не отступая. — Потому что ты даже не захочешь ничего слышать.
— Ты мне отвратительна. Ты… как ты могла?.. Связаться с убийцей!..
— Гарри, он…
— ОН УБИЛ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ!
Поттер неожиданно вцепился ей в плечи и с силой начал трясти Гермиону, впадая в тяжёлую истерику, из-за чего Том тут же выступил вперёд, захватив того за руку, и отшвырнул назад, вставая между ним и Гермионой.
— Ублюдок, руки убрал от неё.
— Сука! Дрянь! Вы заодно, — простонал Поттер, на лице которого отразились глубокая боль и разочарование.
Том посмотрел на Гермиону, отступая к ней, и принялся ждать её вердикт. Она сначала замерла с пустым взглядом, направленным на Гарри, затем передёрнула желваками, ровно копируя позу Риддла, пряча ладони в карманы, а после глухо отозвалась:
— Ты не понимаешь, Гарри. Ты ничего не понимаешь.
— Зачем вы здесь?! Зачем?
— За тем же, зачем и ты, — коротко ответила та и поджала губы.
Том заметил, что в тёмных глазах Гермионы больше не стояли слёзы, что значит она приняла какое-то решение.
— Ложь! Какая… ужасная ложь… — подавленно отозвался Поттер и начал отступать к палатке. — Уходите прочь. Оба!
Гермиона повернула голову к Тому, встретившись с его ничего не выражающим взглядом, затем посмотрела на Гарри, достала палочку и сделала к нему несколько шагов.
— Прости, Гарри, — холодно произнесла она и, прежде чем произнести заклинание, замерла, пристально глядя в глаза другу.
— Убьёшь? — почти не слышно спросил Поттер, замерев на месте и затаив дыхание.
Том и сам превратился в неподвижную статую, жадно глядя на двоих, ожидая, на что решилась Гермиона. Его ладонь лишь крепче сжала палочку в кармане, приготовившись к любому исходу событий.
Та не сразу отрицательно покачала головой, а спустя мгновение из её палочки вылетело заклинание стирания памяти.
Поттер закатил глаза и ничком рухнул на снег.
Гермиона некоторое время смотрела на него, затем круто развернулась к Тому и, приоткрыв рот, так ничего не произнесла.
Том опустил взгляд на Поттера, затем снова перевёл на Гермиону, понимая, что в этот самый момент она ждёт от него какую-то поддержку.
Что она не зря выбрала этот путь и эту сторону.
Он сделал один шаг к ней, высунув ладони из карманов, и та показала слабую, немного искажённую улыбку.
— У меня не было выхода, — качая головой, выдохнула та, словно убеждая в этих словах саму себя.
— Выход есть всегда, просто… ты выбрала тот, который пришёлся тебе по душе, — произнёс ей в ответ Том и показал ту самую очаровательную улыбку, которую она очень давно не видела на его губах.
Она опустила голову, продолжая улыбаться, и спокойно подошла к Тому, затем запрокинула голову, чтобы лучше его видеть, и отозвалась:
— Возможно, ты прав, Том. Ты всегда прав.
— Честно признаться, ты меня удивила.
— До сих пор сомневался, что я с тобой? — нахмурилась та, откидывая назад выбившуюся на лицо прядь.
— Ты почаще повторяй об этом, Грейнджер, может быть, тогда перестану.
Та с улыбкой покачала головой, выражая тем самым мысль, что он неисправим, затем повернулась к Гарри, лежащему без сознания, и уверенно произнесла:
— Больше не снимай с себя дезиллюминационные чары. Боюсь, ещё одного такого раза он не переживёт.
— Или ты не переживёшь?
— Я непоколебима, Том, — строго отозвалась та, взглянув на него.
— Хорошо, — кивнул тот, испытывая приятное торжество. — Будем считать, что ты справилась.
— Ты снова всё подстроил?! — резко спросила та, вперившись тяжёлым взглядом в ровное лицо.
— Нет, это вышло случайно, но не солгу, если скажу, что именно такого я хотел, — спокойно произнёс Том.
— Чёртов мерзавец, — выругалась та с усмешкой на губах.
========== Глава 24. Искажение ==========
Гермиона почти приготовила рыбу, в то время как Том несколько часов углублённо вчитывался в книжку о Дамблдоре, расположившись на своей кровати. Он безмятежно перелистывал страницы, параллельно думая о Волан-де-Морте, который уже точно был в курсе, что Том шастает с Поттером чёрт знает где, и у него явно должны возникнуть волнения: а что, собственно, Том с ними делает? Может быть, он уже узнал о том, что они ищут способ убить его?
Ещё он думал о том, зачем Дамблдор хотел, чтобы Поттер вышел на след Гриндевальда. Возможно, стоило прочитать детские сказки Бидля, которые завещал Гермионе Дамблдор? Удивительно то, что они были написаны рунами, но, возможно, для того, чтобы Гермиона смогла разглядеть тот самый символ, который она не смогла расшифровать?
Том отложил от себя книгу, вытянулся на постели, но сразу же приподнял голову, услышав, как Поттер очнулся на своей кровати, поднялся на ноги и испуганно позвал Гермиону.
— Гарри? — с опаской отозвалась та, отходя от кухонного стола.
— Гермиона, прости, я слишком долго спал. Почему ты не разбудила меня? Я бы…
— Успокойся, Гарри, всё в порядке. Я решила тебя не будить пока не будет готова еда.
Её голос приобрёл уверенность — Поттер действительно больше не помнил того, что произошло.
Тот заглянул в остывающую сковороду и выдал вздох удивления.
— Ты поймала рыбу?! Ещё и столько много?
— Оказывается, здесь рядом озеро, а в нём оказалось много щук. Садись, ешь и пойдёшь дежурить.
Она положила кусок в тарелку ему, затем себе, и оба в молчании принялись есть.
Том нахмурился, пытаясь понять: Поттер точно ничего не помнит или всё-таки отрывки каких-то воспоминаний могли отразиться в его фантазии?
Он осторожно поднялся с кровати и вышел на улицу, посмотрев на белоснежные сугробы, следы на которых пришлось убирать значительно долгое время, затем подошёл к самому дальнему дереву, возле которого прекрасно открывался обзор на всю местность, и прислонился к нему, поджидая Поттера.
Тот очень скоро вышел из палатки, устроился на толстом лежаке и по привычке принялся всматриваться вдаль, внимательно изучая сугробы и покрытые снегом деревья. Он был довольнобезмятежным и, судя по взгляду, не пытался ничего припомнить, копаясь в прошедшем дне, однако его лицо быстро приняло тоскливый вид, когда Гарри достал сломанную волшебную палочку и принялся осматривать её.
Нерабочая палочка для любого волшебника действительно была колоссальной потерей, особенно когда её негде больше было приобрести, а за тобой гонится весь магический мир, чтобы отдать на растерзание Тёмному лорду.
Том стоял так некоторое время, пока точно не убедился, что Поттер ничего не подозревает о произошедшем, и только приготовился оставить его одного, как в стороне заметил маленький белоснежный шарик, стремительно увеличивающийся в размерах. Том замешкался лишь на мгновение, а после, припоминая чей-то тёмный силуэт, прежде чем патронус двинулся в сторону палатки, рванул к тому месту, где, полагалось, должен был находиться волшебник, который вызвал белоснежное существо. Очень аккуратно он прошёл по снегу и вышел к озеру, на котором недавно они с Гермионой ловили рыбу, огляделся и увидел, как чей-то чёрный подол мантии упорхнул за ряд деревьев, скрывающих неизвестного волшебника. Том двинулся дальше, тихонько прокрался вдоль берега, увидел вдалеке прячущегося волшебника и стремительно направился к нему, чтобы узнать его в лицо.
Том не ожидал, что это будет Северус Снейп. Он стоял возле дерева, глядя куда-то на гладь озера, и когда Том обернулся, чтобы проследить за его взором, то увидел Поттера, перед которым уже гаснул мерцающий белый свет патронуса, а сам он припал ко льду и принялся что-то разглядывать в озере. Понимая, что с Поттером всё в порядке, Том снова повернулся к Снейпу, подошёл к нему ближе, заходя за спину, снял дезиллюминационные чары и, поддавшись привычке неожиданно появляться перед людьми, тихо произнёс:
— И как вы нас нашли, мистер Снейп?
Тот резко обернулся, дёрнув подолом мантии, и чёрные как ночь глаза с тенью испуга посмотрели в его. Он замер на несколько секунд, а затем осторожно сложил руки перед собой, держа наготове волшебную палочку, с опаской поглядывая на палочку, направленную на него.
— Как вы меня заметили? — осторожно спросил тот, нахмурившись.
— Вероятно, вы не были под дезиллюминационными чарами, а я был, — спокойно отозвался Том и выглянул из-за плеча мужчины, чтобы различить силуэт Поттера и снова убедиться, что с ним всё в порядке. — Вы здесь один?
Тот кивнул и принялся ждать, что тот скажет дальше.
— Так как вы нашли нас? Фениас Блэк слишком разговорчивый?
— Верно, — коротко ответил тот, переводя взгляд с палочки обратно на Тома.
— И зачем вы привели сюда Поттера? Неужели отдать настоящий меч Гриффиндора?
— Вы расскажете им об этом? — осведомился Снейп после согласного кивка.
— Нет, если вы попросите меня об этом, — мягко отозвался Том, показав слабую улыбку.
— Тогда не говорите.
— Тогда позвольте воспользоваться случаем и задать интересующие вопросы.
— Вряд ли вы от меня услышите что-то важное, — неприступно отозвался тот.
— Неужели вы боитесь, что я вернусь к нему? В вашем случае лучше бы этого не было, но я и сам не собираюсь возвращаться, однако, раз мы на одной стороне, то, может быть, посвятите меня в его планы?
— Почему я должен говорить вам о них?
— Наверное, по той же причине, что и принесли сюда меч Поттеру, — более требовательным тоном заявил Том.
Снейп долго молчал, пристально вглядываясь в юное лицо волшебника, а после, видимо, на что-то решившись, опустил руки и спокойно отозвался:
— У вас по-прежнему есть неприкосновенность. Любой, кто увидит вас, должен задержать и привести к нему, не выронив ни единого волоса с вашей головы. Если вы решитесь на это сами — не препятствовать. В противном случае нарушителя указания ждёт смерть.
— Очень утешительно. А что с Поттером?
— То же самое. Грейнджер приказано убить.
Том даже не повёл и бровью от услышанного.
— А сам он чем занимается?
— Мне об этом неизвестно, — коротко ответил Снейп и поджал губы, выражая всем своим видом, что уже слишком здесь задерживается. — Ещё вопросы?
— Вам когда-нибудь Дамблдор рассказывал о Гриндевальде?
— Нет, Гриндевальд много лет сидит в тюрьме, и зачем ему рассказывать мне о нём?
— Забудьте об этом, — покачал головой Том, отступая на шаг назад. — Больше вас не задерживаю.
Снейп некоторое время стоял неподвижно, затем спросил:
— Как вам удалось войти в доверие к мисс Грейнджер?
— Это мой маленький секрет, — коротко улыбнулся Том.
Снейп чуть сощурил глаза, затем колыхнул своей мантией и направился прочь, затерявшись среди деревьев, а Том обернулся на ледяную гладь и увидел, что Поттера там уже не было — вместо него на лёд выплёскивалась вода и пузырьки.
Том быстро бросился к озеру, однако резко остановился, увидев, как по льду бежит — какого чёрта?! — Уизли!
Сукин сын! Как он здесь оказался?!
Казалось, для Тома один миг был длиной в вечность.
Он смотрел на раскрасневшееся от холода и бега лицо Рона, от которого ужасно тошнило до сильного сжатия челюсти и неприятного треска в ушах. Его рыжие волосы беспорядочно торчали из-под шапки, ударяя кончиками в лицо. Он слишком сильно торопился к месту, где скрылся под водой Поттер, потому поскользнулся, ударившись головой о лёд.
Он ненавидел его всеми силами души, вспоминая его наглость и заносчивость, вечно недовольное лицо, нежелание думать или что-то делать — а чем он помог им?!
Чувствуя сжигающую ненависть к этому парню, припоминая, как он не давал покоя Гермионе, пытаясь настроить против Поттера, а после решил, что она должна быть с ним и какого-то чёрта якобы выбрала Гарри, Том резко сорвался с места и побежал по льду, чтобы настигнуть этого утырка, отомстить ему за те три месяца, что он ныл и вечно портил всё, а потом за две недели после его ухода, из-за чего Гермиона сторонилась Тома.
Он так быстро преодолел половину озера и оказался возле Уизли, что тот его сразу не увидел, только что поднявшись со льда. Одна секунда, и Том с разбегу налетел на него, зарядив кулаком по плечу, повалил на лёд, оседлав сверху, и принялся наносить тяжёлые удары по лицу.
У того брызнула из носа кровь, а Том, как одержимый, продолжал наносить удары, истошно бранясь и чувствуя, как магия в нём слишком сильно задрожала, готовая извергнуться настоящим вулканом.
Рон, ничего не видя из-за крови, которой было залито всё лицо, глухо стонал и пытался выставить вперёд руки, чтобы отстраниться от ударов, но Том настолько сильно освирепел, что не мог себя остановить, избивая того, как бесполезный мешок. Отравленная ненавистью кровь кипела и прожигала внутри дыры, и в какой-то момент магия выскользнула из груди белоснежным шаром, и всё вокруг залило ярким нескончаемым светом, осветив полностью толщу льда, под которой находился Поттер.
Твою мать, Поттер!
Том, тяжело дыша, перестал наносить удары, сквозь меркнущий свет пытаясь разглядеть Уизли, который перестал издавать какие-то звуки, и когда ему удалось опознать искажённые черты лица, превратившиеся в кучу синяков и ссадин, он поднялся на ноги, сплюнул попавшую на него чужую кровь и закрыл на мгновение глаза, переводя дух.
Уизли был жив, но лежал с заплывшими глазами без сознания на льду.
Том дрожащими грязными руками достал палочку, левитировал его на берег, наложил заклятие, которое оборвало ему голосовые связки, чтобы, когда он очнется, не смог кричать, и быстро побежал к проруби, где по-прежнему не появялся Поттер. Он стянул с себя плащ и нырнул в ледяную воду, которая начала больно щипать и сводить конечности. Скрипнув зубами, Том нашёл Поттера на дне озера: он был с закрытыми глазами, а медальон, находящийся на его шее, снова прилип к телу, перекрывая возможность хоть как-то дышать. Том схватил его, пытаясь отцепить цепочку, после чего выдернул медальон, другой рукой схватил Поттера и устремился наверх, выискивая место, откуда он прыгнул в воду.
Секунды шли, а место он не мог найти, поэтому достал палочку и, бросив заклинание, разрушил корку льда, вылез из воды, с хрипом вдыхая морозный воздух, и принялся вытаскивать бездыханного Поттера, бросив медальон на поверхность льда. Вытащив того полностью, Том накинул на себя дезиллюминационные чары, навис над ним и принялся выбивать из Поттера воду ударами в грудь — тот оставался бездыханным.
— Гарри! Гарри! — где-то вдалеке закричала Гермиона.
Том хотел крикнуть в ответ, но связки сковал лютый холод, поэтому он только сипло прохрипел, тяжело дыша.
Наконец Гермиона появилась на берегу, и Том смог окликнуть её. Она подбежала к Поттеру, видя только его, и Том, не давая ей ничего сказать первой, где-то рядом произнёс:
— Он наглотался воды, помоги ему.
Том отвернулся, прошёл к другой проруби, где по-прежнему на дне виднелась рукоятка меча, и нырнул под крик Гермионы, которая не понимала, что вообще происходит.
Быстро оказавшись на дне и схватив меч, Том поплыл наверх и очень скоро снова вдохнул морозный воздух, чувствуя, как внутренности и связки словно покрываются тонкой корочкой льда.
— Том! — в панике кричала Гермиона.
Тот перевернулся на льду на спину, затем перекатился на живот, хрипло дыша, и почти неслышно отозвался:
— Я здесь. Меч… Возьми его.
Гермиона быстро подошла ближе, схватила меч и протянула ладонь к Тому, чтобы прикоснуться к нему. Её пальцы зацепились за мокрую рубашку на плече, и та нервно зашептала:
— Ты в порядке? Что случилось с вами?!
— Он нашёл меч и… чуть не утонул, — со сбивчивым дыханием отозвался тот и рухнул лицом на лёд.
Гермиона на секунду сжала его плечо, затем резко поднялась и вернулась к Поттеру, который начал что-то бормотать.
— Гарри, это я! Гарри, очнись!
Тот что-то бессвязно шептал, а после открыл глаза и тут же поднялся на локтях со словами:
— Гермиона? Меч! Я нашёл меч!..
— Знаю, вот он, — взволнованно произнесла та, указывая на меч Гриффиндора. — Ты в своём уме — броситься за мечом, не позвав меня?! Ты чуть не утонул, Гарри!
— Т-ты… ты спасла меня, д-да? — застучав зубами, спросил Гарри, пытаясь подняться.
— Быстро одевайся, не хватало, чтобы ты ещё заболел!..
— Этот медальон… Он п-постоянно тянул меня ко дну! А п-потом прилип к груди и не давал д-дышать!.. Чёрт, Гермиона, я видел лань! Она привела меня сюда!..
— Какая ещё лань?
— П-патронус, — съёжившись от холода, отозвался тот, натягивая на себя рубашку, а поверх неё — кофту.
— Здесь кто-то был? — настрожилась Гермиона, подняв со льда меч.
— Я н-не знаю, видел т-только лань, — выдохнул Гарри, накидывая свитер, а после схватил медальон и возбуждённо воскликнул: — Давай покончим с этим, Гермиона!
Когда Гарри и Гермиона сошли с озера, Том медленно повернулся на спину и хрипло выдохнул — ему казалось, что он весь превратился в глыбу льда. Онемевшие пальцы плохо двигались, но с силой зацепились за древко палочки, после чего Том использовал согревающие чары и, немного ожив, сел, глядя на берег, где Поттер положил медальон на какой-то камень, а Гермиона стояла с мечом, выжидая подходящий момент.
Том поднялся на ноги, дрожа от холода, и направился поближе к ребятам, чтобы своими глазами увидеть, как погибает крестраж.
В какой-то момент стояла тишина, а затем послышался шипящий звук, который Том хорошо разобрал:
— Откройся!
В ту же секунду выскочила тёмно-антрацитовая, как туча, дымка, своим огромным размером заполняя пространство. Гермиону и Гарри откинуло назад, а Том невольно дёрнулся, со странной смесью чувств наблюдая за клочком души, который… принял его облик?
Он увидел именно себя: самоуверенного и высокомерного, с блестящими глазами и загадочной улыбкой, переливающейся на тонких губах тенью тумана. Его образ был слишком реалистичным и с каждым мгновением уплотнялся, превращаясь в человеческий, только его всё равно выдавал переливающийся свет в плотной материи дымки, которая местами мерцала белоснежными разрядами тока. Фантом Риддла двинулся на Гермиону, которая едва успела подняться на ноги и замерла с широко раскрытыми глазами, взирая на дымку.
— Гермиона, бей!
Но та осталась неподвижной, не отводя взгляд от дымки.
— Знаешь, что он думает о тебе? — раздался насмешливый голос лже-Риддла.
Заворожённый зрелищем самого себя, Том тряхнул головой и осторожно начал подходить к Гермионе, испытывая странное ощущение какого-то страха, подступающего на задворках сознания.
— …что ты слабая и глупая волшебница, не способная понять таких очевидных вещей, как… обман, например? Думаешь, он тебе не лжёт?
Тонкие губы ярче показали насмешливую улыбку, а после прозвучал переливчатый смех, который даже Тому показался очаровательно волшебным, отчего он замер, так и не дойдя до Гермионы, и, нахмурившись, уставился на свой фантом.
— Гермиона, бей его! — выдохнул Гарри, тряхнув головой, чтобы прогнать от себя волшебство.
— Ты же знаешь, что я всегда лгу. Я всегда ставлю цели выше тебя, так к чему такие жертвы? Неужели ты думаешь, что у тебя получилось приручить меня?
Лже-Риддл опустил глаза и как-то лениво отвернулся от Гермионы, а затем склонил голову вбок и снова показал улыбку, обращаясь к ней с тем же приторно-невинным голосом:
— У тех, кто владеет крестражами, нет сердца, и ты это знаешь. У него его нет, но… хочешь, мы повторим снова те дни, когда моё сердце ещё способно стать твоим? Только я не буду тебя мучить, обещаю…
Гарри уже молчал, слушая голос, как какую-то колыбельную, ничего не понимая из услышанного. Гермиона медленно стала опускать меч, лишь Том снова тряхнул головой, сбрасывая магическое очарование, и быстро подошёл к Гермионе, взяв её за плечи и выпустив часть своего тепла. Та вздрогнула, сморгнула пелену в глазах, и Том остро почувствовал, как слабость и разочарование нахлынуло на Гермиону.
— Та часть, которую ты любишь, находится только здесь, в этом времени, но ты заблуждаешься, решив, что встретишь её в моём прошлом. Там я другой, а здесь я такой, каким ты меня любишь. Так может быть, тебе стоит перестать идти к невозможной цели и остаться здесь, со мной? Гермиона, мы оба знаем, что ты без меня не сможешь, верно?
Фантом прошёл ближе по дорожке из антрацитовой дымки и, как всегда это делал Риддл, протянул открытые ладони, приглашая вступить на его сторону.
Том резко схватился ей в плечи и легонько встряхнул, а затем прикоснулся губами к щеке и тихо прошептал:
— Я здесь, Гермиона. Это без меня ты не сможешь, а не без него. Он крестраж, точно такой же, который тебя мучил, а я настоящий.
Та наконец шелохнулась и посмотрела в сторону настоящего Тома, вместо разочарования чувствуя его тёплым и необходимым, затем перевела взор на дымчатого Риддла и, сделав шаг вперёд, размахнулась и приготовилась ударить, как тот выставил руку и со взглядом, полным тоски и разочарования, проникновенно произнёс:
— Гермиона! Милая, неужели ты не хочешь начать всё сначала? Неужели ты не хочешь пройти заново это время, только без этого всего? Неужели ты не любишь?..
Гермиона дрогнула рукой и сдавленно прошептала:
— Я хочу избавиться от этого.
Меч вонзился в медальон, и дымка громко засвистела, рассеивая облик Тома и уплотняясь в самые чёрные тучи, а затем, собравшись возле медальона, взорвалась в воздухе и стала расстворяться на глазах.
Гермиона обернулась на Гарри, который продолжал очарованно стоять на снегу, а затем оживился и тихо выдохнул:
— Что… Что это было?
— Я не знаю, Гарри. Похоже на то, что этот крестраж должен говорить всё что угодно, лишь бы обласкать слух.
— Звучало это действительно волшебно, — ответил Гарри, опустив голову, затем поднял её и с улыбкой проговорил: — Мерлин, Гермиона, мы это сделали!
Её друг кинулся к ней и заключил в объятия, подняв над землёй, отчего та взвизгнула и засмеялась.
Когда Поттер отпустил её, он спросил:
— Наверное, стоит убрать в твою сумочку эти огрызки. Не оставлять же это здесь, верно?
Гермиона кивнула, отдавая меч Гарри, и, пока друг собирал части медальона, она обернулась в ту сторону, где должен стоять Том, показав взгляд, полный какой-то щемящей тоски, которая очень медленно стала подступать к чувствам Тома.
Он отвернулся от неё и пошёл обратно к проруби, чтобы поднять свой плащ, бросил взгляд на другую сторону берега, где должен находиться Уизли, и убедился, что тот ещё пребывал в отключке. Отряхнув одежду от снега, Том вернулся к палатке и прислонился к дереву, мечтая о сигарете, которая явно снимет с него напряжение.
Выходит, они наконец-то достигли какого-то результата: меч найден, а крестраж уничтожен.
Том не ожидал, что крестраж способен так сильно воздействовать, вводя в заблуждение и остро ударяя словами в самые уязвлённые места. Хоть Гермиона не таскалась с крестражем, зато Том слишком много провёл с ним часов, чтобы тот прощупал то, что представляет из себя Гермиона. Вызывало нервный смех то, что она сама почти год назад попала под действие крестража, который был куда умнее и хитрее, чем медальон, превратившийся в крестраж в более юные годы, и если сейчас что-то вызвало в ней колебания, то у Грейнджер просто не было шансов хоть как-то сопротивляться диадеме.
Очень скоро она вышла из палатки, пристально всматриваясь в ночь. Под её глазами были видны синяки, однако радужки ярко блестели в темноте, отражая её возбуждение.
Слишком многое им пришлось пережить за последние сутки.
Том подошёл к ней и с хрипом быстро шепнул:
— Собирайтесь, мы не можем здесь больше оставаться.
Гермиона кивнула и вернулась обратно к Поттеру, чтобы призвать того собираться, пока Том высушивал заклинанием одежду.
Когда всё было готово, Гермиона взяла за руку Гарри, и Том трансгрессировал в новое место, подумав о том, что не позволит ни в коем случае Рону вернуться.
***
На следующий день ребята долго отсыпались. Том проснулся первее всех, быстро закинул в себя приготовленную вчера еду и за книжкой со сказками Бидля принялся ждать, когда очнётся Гермиона.
Пришлось ждать не менее двух часов, прежде чем она зашевелилась, поднялась с кровати и огляделась. Том отложил от себя книгу, подошёл к ней и хлопнул по плечу, а после направился к выходу из палатки.
На улице было ясно, лежащий кругом снег ярко переливался под холодными солнечными лучами, играя бликами на деревьях от слабого ветра. Том отошёл от палатки на несколько метров и вдохнул морозный воздух, от которого почувствовал першение в горле — очень неприятно было заболеть, хотя Том не сомневался, что после такой вылазки не будет чувствовать себя в порядке.
Гермиона объявилась минут через десять, полностью сменившая одежду и с вычесанными волосами, убранными в хвост, однако залёгшие синяки под глазами никуда не исчезли. Том дождался, когда она подойдёт ближе, положил ей руку на плечи и повёл рядом с собой вглубь леса, куда практически не попадало солнце.
— Твои кошмары не давали по ночам мне спать, — хрипло произнёс он.
— Я ожидала чего угодно, но только не то, что из крестража выйдешь ты и начнёшь заговаривать мне зубы, — покачала головой Гермиона, а затем более озабоченно спросила: — Ты заболел? Почему не сказал?
— Вряд ли это хорошая идея, если бы к твоим кошмарам прибавилась ещё моя болезнь, — тихо усмехнулся тот.
— Том, ты не понимаешь, что ты мог застудить лёгкие? А если пойдут осложнения? Извини, но у меня не такая большая аптечка, чтобы лечить более тяжёлые заболевания, — нахмурилась та, глядя себе под ноги.
— Мне достаточно таблеток от жара и от зуда в горле. Найдутся?
Гермиона кивнула, сначала посмотрела в сторону, затем обернулась, чтобы убедиться, что они далеко ушли, и произнесла:
— Сними чары.
— Уже не боишься? Или так сильно хочешь меня увидеть? — усмехнулся тот.
— Я хочу тебя осмотреть.
Том снял с себя чары невидимости и предстал перед ней с растрепанными волосами в чистой одежде, однако у него не было таких уставших глаз, как у Гермионы, хоть и чувствовал он себя уже давно замотанным от вечной беготни и курьёзных ситуаций. Он знал, что придётся быть осмотрительным, скрываться от чужого взора, рыскать по лесам, гротам и полям, но чтобы убегать от Волан-де-Морта и его змеи, быть узнанным Поттером, а после бить морду Уизли и вытаскивать Поттера из ледяного озера, более того, уничтожать после всего ещё и крестраж, — и это всё за пару дней! — не слишком ли много взвалилось на их плечи?
Гермиона была настолько уставшей, что, казалось, она начала жить по инерции: с утра кофе, затем смена места, готовка еды, отдых до вечера, а потом дежурство. И так каждый день, только обязательно добавлялись какие-то необычайные ситуации, из которых приходилось выпутываться. Даже сейчас она вполне рисковала, попросив Тома снять дезиллюминационные чары, зная, что Гарри может проснуться и пойти на поиски подруги.
Но, кажется, ей стало плевать.
Она внимательно осмотрела Тома с ног до головы, задержала взгляд на руках и взяла одну ладонь, пристально всматриваясь в заживающие ссадины.
— Что это?
Тот посмотрел на разбитые костяшки пальцев и выдернул руку, пряча ладони в карманы.
— Это я разбил о лёд.
— Чёрт, ты хотя бы можешь нормально объяснить: что произошло?
— По-моему, всё ясно, как день: Поттер встретил лань, которая привела к мечу, он решил, что справится без тебя и, как ты поняла, не справился. Пришлось доставать и его, и меч. Поговори с ним, чтобы он больше не геройствовал, а то, знаешь ли, зимой не очень приятно находиться в мёрзлой воде.
Гермиона поморщилась, примерно представляя, каково это, и усмехнулась.
— Возьмёшь на столе бадьян, а то выглядишь так, словно набил кому-то морду.
Том не сдержал усмешку от того, насколько Гермиона была близка к правде. Сильно ли она расстроилась бы, узнав, что Уизли вернулся к ним, но Том не позволил осуществить замысел рыжего до конца?
— А ты чего такой весёлый? — вдруг спросила та, словно что-то подозревая.
— Четыре месяца шараханья невесть где не прошли зря, — легко отозвался Том, задрав голову и посмотрев на кроны деревьев, освещённых солнцем.
Ночью Поттера было не угомонить: он так сильно был возбуждён тем, что удалось найти меч и уничтожить им крестраж, что даже Гермиона посмеивалась над его восклицаниями, как радостно он рассказывал про находку, однако после тема зашла о лани, которая так и осталась загадкой для ребят — Кто её подослал? Так или иначе, всем это придало сил, и даже Том с облегчением думал о том, что их цель реально осуществима. Крестраж больше не тюкал неприятными и отчаянными мыслями, Поттер более-менее стал отходить от поломки своей палочки, а Гермиона уже забыла про Рона.
Они все забыли про Рона, потому что прошёл уже месяц с момента его ухода. Гарри привык находиться с Гермионой — с ней ему было хорошо, ведь даже так у них всё получалось, никто не ворчал про голод и холод, не заряжал плохим настроением.
Следующий месяц стал проходить довольно быстро — каждый занимался своими делами. Гарри дочитал книгу про Дамблдора, по вечерам обсуждая с Гермионой прочитанное; сама она по ночам изучала с Томом книгу с рунами, пытаясь понять, что в ней скрыто, а днём вела обыденную жизнь, в сотый раз размышляя с Гарри о том, где им искать следующий крестраж.
В феврале снега начали отступать, превращаясь в талую воду, заливая на утро палатку, из-за чего приходилось подыскивать более сухие места для ночлега, а с наступлением весны Том решился отправиться в деревню, чтобы получить хоть какие-то новости после холодной зимы.
Новостей особых не было: мир ни черта не изменился, а трое до сих пор были в розыске. По возвращению Том пристроился на лежак рядом с Гермионой, которая сидела возле палатки, дежуря, и рассказал, что в мире всё тихо.
— От тебя тянет сигаретами, — заметила та, слегка поморщившись.
— Хочешь?
Та сразу же протянула ладонь, оторвавшись от книжки с рунами.
Том издал тихий смешок и поджёг ей сигарету, а после передал, с интересом наблюдая, как та втягивает в себя дым.
— Приятно кружится голова, не так ли?
— Исключительно ради этого я попросила сигарету, — с улыбкой отозвалась та, и оба в тишине принялись сидеть и наслаждаться никотиновым опьянением.
Через некоторое время Гермиона вдруг посерьёзнела и заговорила:
— Не понимаю, что хотел сказать Дамблдор этой книжкой, но раз это знак Гриндевальда, может быть, стоит всё-таки сходить к Лавгуду и собрать хоть какую-то информацию? Ты же слышал, Гарри говорил, что этот знак был у Ксенофилиуса Лавгуда на свадьбе, помнишь?
— Я, как и Поттер, не считаю, что это хорошая идея. Тебе Годриковой впадины не хватило?
— Но, Том, это единственная зацепка, которая у нас есть!
— Вряд ли Дамблдор рассчитывал на то, что нам придётся рисковать. Хотя это в его духе.
— Так тем более! Давай сходим к нему?
— Нет, Гермиона. Больше ходить мы ни к кому не будем, — с твёрдостью отозвался Том, выбросив окурок куда-то в сторону.
— Ну почему же?
Том поднялся с лежака, выпрямился и тихо отозвался:
— Есть у меня одна идея, как узнать об этом символе.
— Как?
— Отправлюсь в Лондон, схожу в магический переулок, что-нибудь найду…
— Даже не вздумай! — подорвалась с места Гермиона. — Ты с ума сошёл? Там на каждом углу поджидает егерь!..
— Оборотное зелье никто не отменял. К тому же, лучше рисковать одному, чем всей толпой. Ты же не хочешь, чтобы Поттер попал в ловушку?
Гермиона скрестила руки на груди и поджала губы: да, ей не нравилась эта идея, но отправиться к Лавгуду тоже было довольно опасно.
Поэтому на следующий день Том поднялся очень рано и, пока ребята спали, трансгрессировал в переулок. Оборотное зелье он принимать не стал, надеясь наткнуться на кого-то из “старых знакомых”, однако, на удивление, ему никто не встретился, поэтому Том благополучно порылся в книжном, нашёл нужную информацию и замер, прокручивая прочитанное в голове.
Знак Гриндевальда имел значение Даров смерти: бузинная палочка, воскрешающий камень и мантия-невидимка.
И вдруг Том встрепенулся от того, что Дары смерти — это одна из сказок Бидля. Так неужели они существуют, и Дамблдор хотел, чтобы Поттер их нашёл?
Том повернулся к окну и увидел знакомое лицо Пожирателя смерти, который как раз направлялся в книжный, поэтому он быстро захлопнул книгу, бросил её на полку, натянул воротник выше глаз и пробрался сквозь стеллажи, ожидая, когда тот зайдёт внутрь.
Волшебник зашёл внутрь и по-хозяйски прошёл к продавцу, о чём-то тихо у того спрашивая — тот указал в сторону стеллажей, где находился Том. Волшебник неторопливо прошёл с другой стороны полок, в то время как Риддл быстро и бесшумно обошёл стеллажи, оказался возле выхода и сиганул наружу.
Народа на улице не было, затеряться в переулке не представлялось возможным, поэтому Том, не раздумывая, накинул чары невидимости и со всех ног бросился через переулок к концу улицы, чтобы трансгрессировать. Спустя несколько мгновений стала подниматься шумиха, несколько человек вышли из разных заведений, оглядываясь, но Том уже оказался в конце переулка и, сосредоточившись, трансгрессировал. Он остановился у палатки, отдышался, приводя дыхание в норму, выпрямился и зашёл внутрь.
Гермиона уже не спала, нервно постукивая пальцами за кухонным столом, и как только почувствовала присутствие Тома, тут же подняла взгляд в его сторону и замерла. Тот прошёл к ней, наклонился и тихо произнёс:
— Буди Поттера, пусть идёт дежурить, я всё расскажу.
Гермиона кивнула и пошла будить Гарри.
Примерно через полчаса они остались в палатке одни, Гермиона подсела на кровать Тома и, сложив руки на коленях, принялась ждать, когда тот заговорит.
— Сказку про трёх братьев помнишь? — начал он.
— Да, — выдохнула та.
— Знак Гриндевальда означает три дара смерти, о которых говорится в сказке: непобедимая палочка, камень воскрешения и мантия невидимости. Походу Гриндевальд и Дамблдор были увлечены этой идеей, как я понимаю, исходя из книжки о нём, и, кажется, Дамблдор именно об этом оставил подсказку: он хочет, чтобы у Поттера были дары. Или один из них, скорее всего.
— Непобедимая палочка?
— Полагаю, да.
— Вздор. Не может существовать такой палочки, которая будет непобедимой. Всё зависит от мастерства волшебника, — фыркнула Гермиона, покачав головой.
— Ты слишком скептически относишься к подобным находкам. Знаешь, почему ты сразу не догадалась, что перед тобой был мой крестраж в повторяющемся дне?
— Там было совсем другое…
— Здесь тоже все факты налицо, их нужно только сложить.
— Том, это всего лишь детская книжка! Неужели теперь каждой сказке верить, что она когда-то была реальной? — продолжала сохранять скептицизм Гермиона, скрестив перед собой руки.
— Мы говорим конкретно об одной сказке. Неужели ты думаешь, что Гриндевальд просто так носил этот символ, не зная, откуда он?
— Я не знаю, что там думал Гриндевальд, выбирая себе отметку, но сам подумай: чёрт с этой палочкой, а камень? Ни один камень не может воскресить умершего. Это невозможно!
Том передёрнул желваками, чувствуя раздражение, а затем глухо отозвался:
— Зато мантия невидимости Поттера как раз отвечает всем запросам. Насколько я знаю, ей далеко не первый год, а мантии, на которых наложены дезиллюминационные чары, теряют свои свойства спустя год-два. Так что же с мантией Поттера не так?
— Камень, Том. В мире не известен ни один камень, который может воскресить…
— Некоторые до сих пор думают, что Философского камня не существует, но он же существует! Мало того, что продлевает жизнь, так ещё и в золото может превращать материи. Не смущает существование такого камня?
— Том, но это детская сказка! — грудным голосом отозвалась та в надежде, что он к ней прислушается.
— Чёрт с этим камнем — ты можешь взглянуть на несколько шагов дальше? Бузинная палочка — вот что действительно должно заинтересовать Поттера в сложившейся ситуации.
— И где нам её искать, даже если она существует? — без энтузиазма отозвалась та.
— Скорее, тут вопрос не о том, где искать, — задумчиво произнёс Том, — а кто её ищет. Помнишь, Поттер рассказывал тебе про вора, в котором потом узнали Гриндевальда? Тёмный лорд тоже искал его.
— Ты полагаешь, он ищет бузинную палочку? — снова нахмурилась Гермиона.
— Он вышел на след бузинной палочки и полагает, что она когда-то была у Гриндевальда. И если она была у него, то, возможно, после стала принадлежать…
— Гермиона?
В палатку зашёл Гарри.
— Поговори с ним, — беззвучно шепнул Том.
— Ты здесь? Я хотел попросить тебя поставить чайник…
— Замёрз? — тут же отозвалась Гермиона, подрываясь с кровати.
— Нет, на улице тепло. Просто хотел… попить с тобой чай.
Гермиона прошла на кухню и принялась делать чай, в то время как Поттер устроился за столом в ожидании.
— Послушай, Гарри. У меня тут мысль появилась, мне кажется, бредовая, но мне нужно рассказать тебе о ней…
И она принялась рассказывать всё, о чём только что поговорила с Томом. Она рассказала про дары смерти, даже прочитала ему сказку, и когда замолчала, Поттер возбуждённо воскликнул:
— Он хотел, чтобы я нашёл их!
— Не много ли на одного тебя он хотел? — скептически спросила Гермиона, огорчённая реакцией друга. — Ты всерьёз считаешь, что детская сказка говорит правду?
— Но ты же додумалась до того, как символ связан со сказкой, — рассудил Гарри.
— На самом деле, я очень сомневаюсь в истине этой сказки, — ответила та и поджала губы.
— Почему? В существование Тайной комнаты тоже никто не верил, однако она не была сказкой. Гермиона, мантия-невидимка точно существует, и она у нас! Подожди, Гермиона! Помнишь, на кладбище мы видели могилу Игнотуса Певерелла? На ней ещё был изображён такой же знак! В сказке говорится, что младший брат передавал мантию своему сыну, а тот своему и так далее. Дамблдор говорил, что мантия досталась мне от отца… А что если эта традиция сохранилась и… Да! Это точно третий дар смерти!
— Хорошо, а что ты скажешь про камень? Нет в мире камней, которые воскрешают человека!
— Так в сказке и не говорится, что та девушка по-настоящему воскресла! Там же сказано, что ей всё равно не было места в подлунном мире, но второй брат видел её и говорил с ней, они даже жили вместе какое-то время… Слушай, а ты точно ничего не знаешь о Певереллах?
Том плотно сцепил челюсть, припоминая эту фамилию в своей родословной, и нахмурился, пытаясь понять, какую мысль хочет выразить Поттер.
— Нет, Гарри, — совсем раздражённо отозвалась Гермиона. — Я находила её только в списке тех чистокровных волшебников, у которых род прервался по мужской линии.
— Марволо Гонт!
От пронзительного выкрика Том вздрогнул, осенившись мыслью, которую вслух выразил за него Поттер:
— Марволо говорил, что он потомок Певереллов! Я видел, как он размахивал перед министерским перстнем, крича, что это герб чистой родословной! На нём был этот знак!
— Герб Певереллов? — с сомнением уточнила Гермиона, откинувшись на спинку стула. — Ты хорошо разглядел?
Тем временем Том принялся внимательно изучать свой перстень, и спустя только некоторое время различил какие-то чёрточки на камне, очевидно, полностью замызганные от того, что на кольце была чёрная магия. То же самое было с диадемой, когда Гермиона не могла разглядеть слоган из-за грязи металла, попавшего под действие крестража. Выходит, и Том тоже не заметил знак, который едва виднелся на поверхности и его возможно различить только при тщательном осмотре артефакта. А это значит…
— Камень в кольце Марволо — воскрешающий камень! — ошеломлённо крикнул Поттер. — Всё сходится!
Гермиона невольно посмотрела в сторону Тома, затем снова посмотрела на Гарри и уже не совсем уверенно произнесла:
— Гарри, остановись. По-моему, ты очень сильно увлёкся…
— Да как ты не понимаешь, Гермиона! Дары существуют! И второй дар — он… Точно! Дамблдор завещал мне его! Он вот здесь, в снитче! Только… я не знаю, как его открыть.
Поттер принялся лихорадочно соображать, вертя в руках снитч, в то время как Гермиона поднялась из-за стола и устало сказала:
— Гарри, тебе следует отдохнуть…
— Почему ты не понимаешь? — возразил Гарри. — Два дара точно существуют! А палочка…
— Не думаю, что есть какая-то непобедимая палочка. Забудь об этом, Гарри! Дамблдор хотел, чтобы мы нашли крестражи и уничтожили их!..
— Дамблдор хотел, чтобы я дошёл до всего сам! Он всегда давал мне возможность использовать свои силы и рисковать. Это в его стиле!
— Гарри, нет никаких игр! Всё серьёзно! Дамблдора нет, а Сам-Знаешь-Кто ищет тебя по всей стране, чтобы убить! Очнись!
— Но почему ты считаешь, что палочки не может быть?! Она непобедимая и…
Вдруг Поттер замолчал, затаив дыхание, а после ошарашенно выдохнул:
— Он ищет её!
— Гарри, ты…
— Гермиона, он ищет её! Он искал мастера волшебных палочек, затем вышел на вора, которым оказался Гриндевальд! Волан…
— Не произноси его имени! — пронзительно крикнула Гермиона, с ужасом уставившись на Гарри.
—… де-Морт ищет бузинную палочку…
Поттер замолчал, и тут же где-то вдалеке послышался хлопок.
— На его имени табу, Гарри! — взволнованно прошептала та, понимая, что ничего уже не исправить.
Том резко подорвался с кровати и затаился в углу, ожидая, что будет дальше, с нацеленной на вход палочкой в ладони.
— Руки вверх, выходи по одному! Мы знаем, что вы там, так что без глупостей — колдуем без предупреждения!
Гарри подошёл к Гермионе и взял её за руку.
— Чёрт! Гермиона, прости, я…
Вдруг она резко ткнула ему в лицо палочкой, а спустя мгновение кожа Поттера раздулась до неестественных размеров от жалящего проклятья, а сам он повалился на пол, изнывая от боли.
Том передёрнул желваками, прижимаясь к стене, и приготовился к атаке, ожидая, когда кто-нибудь из егерей сунется в палатку.
========== Глава 25. Разгадки ==========
Солнце неприятно щекотало глаза, заставляя их открыть, поэтому Том поморщился и поднял веки, сквозь тонкую щель глядя на освещённые кроны деревьев. Он пролежал на земле каких-то несколько мгновений, затем резко подорвался и сел. Рядом находилась стлевшая от огня палатка, выжженная прошлогодняя трава и много следов от ботинок волшебников, и в голову тут же ударила мысль: Поттера и Грейнджер схватили!
Он быстро поднялся на ноги, тряхнув головой, подобрал с земли волшебную палочку и смутно припомнил, что вообще произошло.
В момент, когда егеря начали выяснять, кто такая Гермиона, а после узнали её и решили, что вместе с ней поймали Поттера, Том хотел выбраться из палатки, обойти волшебников и нанести им удар. Для этого он выжидал подходящий момент, однако оказалось слишком поздно: какой-то идиот начал палить палатку, и вся конструкция провалилась к чертям, магические чары незримого расширения начали давать сбой, палатка визуально уменьшилась, непонятным образом трансформировалась, и Том успел надышаться гарью так, что вообще не понял, как выбрался оттуда. И максимум, на что его хватило, это услышать, куда егеря собрались тащить ребят, а после сознание оторвало от реальности, погрузив мир во мрак и тишину, разве что пропитанную дымом огня и неясными тенями, ласково обволакивающими тело.
Сколько времени прошло с момента, как он провалился в беспамятство, Том не знал, но, не теряя ни секунды, сразу же трансгрессировал к поместью Малфоев.
Снейп был прав, сказав, что доступ для возвращения вполне ему был открыт, поэтому совсем не удивился, когда металлическая решётка без каких-либо проблем отворилась, пропуская к дому.
Том осмотрелся, аккуратно сходя с дорожки к саду, задрал голову к крыше поместья и попытался припомнить, где была его комната, откуда приходилось ему сбегать однажды. Осторожно пробираясь мимо кустов и заглядываясь на карнизы, Том наконец вычислил окна своей комнаты на ближайшей стороне дома и принялся соображать, как ему взобраться наверх. Ранее, ещё в сороковых, ему приходилось множество раз использовать подобные методы, прячась от кого-то или, наоборот, выслеживая цель, поэтому сейчас совсем не составило труда найти способ, как попасть быстро на второй этаж. Он подошёл к самому низкому окну, запрыгнул на подоконник, с прыжка дотянулся до выступа в стене и повис над землёй, перехватившись руками до следующего карниза. Носки туфель уверенно зацепились за выступ, и Том увереннее полез наверх, цепко хватаясь за следующие выступы, пока не зацепился за раму окна своей комнаты.
Вот чёрт, как тогда Долохов смог пробраться к нему среди ночи, залезая в окно?
Подобные мысли немного развеселили Тома, но он нахмурился, когда, слабо толкнув стекло, понял, что окно было открытым.
Сильнее налегая на него, Том сделал рывок и полностью обхватил подоконник, забрался на него и осторожно перекинул ноги внутрь комнаты, а после тихонько спрыгнул, почувствовав под ногами пол.
Его цепкий взор быстро оглядел комнату: с его ухода в ней ничего не изменилось, разве что постельное бельё было свежим, а на столе стояла пепельница, в которой лежали два окурка. Том медленно прошёл к столу и поднял пепельницу, чтобы разглядеть, какой марки сигареты, но тут же выронил, вздрогнув от голоса, раздавшегося за спиной:
— Опаздываешь.
Том резко обернулся и раздражённо прикрыл глаза, передёрнув желваками, когда увидел Долохова.
— Твою мать, Антонин, какого чёрта?..
Он тихо засмеялся и выпустил сигаретный дым изо рта.
— Тоже рад тебя видеть, — как-то тепло отозвался Долохов и затянулся сигаретой.
Честно, Том был искренне рад его встретить, испытал огромное облегчение, видя его насмешливую улыбку, вечно торчащие из-под плаща белоснежные манжеты, которые он имел привычку постоянно поправлять, и шляпу по старой моде юных лет, с которой он не расставался, если собирался куда-то уходить. От него тянуло дорогим виски и мятной конфетой, выглядел он слишком свежо, что наводило на мысль: живёт с превеликим удовольствием, — даже не скажешь, что когда-то он много лет провёл в тюремнойкамере.
Антонин достал портсигар и любезно протянул Тому, который, прежде чем взять, озабоченно спросил:
— Где они?
— Только пришли. У нас есть с тобой немного времени, пока его нет.
— Где он? — подкуривая сигарету, спросил сквозь фильтр Том.
— За границей. Нашёл Гриндевальда, — легко ответил тот, а Том испытал странное ощущение, как будто бы всё это время, размышляя над загадками Дамблдора, он вёл диалог в голове не сам с собой, а постоянно обсуждал наболевшие темы с Долоховым, как в давние времена.
Он говорил так, словно знал все его мысли, все рассуждения, знал, что Тома волнует, что он знает и что собирается делать. Может быть, настал тот самый момент, когда Антонин готов сам всё рассказать?
— Зачем ему Гриндевальд? — спросил Том и затаил дыхание.
— Брось, не говори, что ты не додумался, — отозвался тот, отворачиваясь к креслу.
— Я хочу услышать это от тебя, — жёстче, чем нужно, потребовал тот, пристально глядя на собеседника, который присел в кресло и с удобством откинулся на спинку.
Антонин показал широкую улыбку и втянул в себя дым.
— Конечно, ты хочешь убедиться, что я знаю, о чём говорю и что делаю. Хорошо, пусть будет по-твоему, у тебя мало времени, хотя я не прочь был бы ещё немного поиграть, — на несколько мгновений он замолчал, откашливаясь, затем более приятным голосом продолжил: — Сейчас, в эту самую минуту, он пробирается в камеру к Гриндевальду, чтобы узнать, кто следующий владелец Бузинной палочки…
— Это Дамблдор, верно? — перебил его Том, чувствуя, как начинает гореть лицо.
— Верно…
— Значит, она существует и должна быть похоронена с ним и…
— Остановись, Том, — мягко перебил его Антонин, плавно махнув рукой, а после принялся поправлять белую манжету на рукаве. — Она тебе не нужна, понимаешь?
— Почему?
— Я тебе всё объясню, только давай начнём не с Бузинной палочки. Забудь пока о ней. Она не важна тебе, как и то, что сейчас будет происходить внизу.
— О чём ты? Что будет происходить? — насторожился Том, делая небольшой шаг к Антонину, который выглядел ну слишком спокойно и даже довольно.
И как будто в ответ на его вопрос внутри что-то жутко защемило, пронзая словно острым кинжалом, который пытался выпотрошить все внутренности. Стало больно и ужасно неприятно, магия зазудела, желая выскользнуть и воссоединиться с кусочком, который ему уже не принадлежит, — он был где-то рядом, трепетно сигнализируя, что без него слишком плохо.
Том невольно положил ладонь на грудь и опустил голову, словно пытаясь перебороть изжогу, в то время как Долохов пристально наблюдал за каждым его движением, а затем вкрадчиво произнёс:
— Беллатриса довольно сурова к своим пленникам, но не беспокойся — с ними ничего не произойдёт, пока его нет.
— Беллатриса жива?
— Вполне, только выглядит неважно.
— Откуда ты всё знаешь? — поморщившись от боли, спросил Том, поднимая взгляд на Антонина.
— У тебя есть догадки?
— Прекращай с играми: я не в том состоянии, чтобы…
— Я хочу всего лишь понять, до чего ты дошёл. Это очень важно, ибо было необходимо, чтобы ты максимально ничего не знал, — объяснил тот, подпирая щеку ладонью на подлокотнике кресла.
Том передёрнул желваками, отвёл взгляд в сторону и, чувствуя раздражение от горящих ощущений магии, как можно спокойнее ответил:
— Важно, потому что в этот момент стало важным узнать результаты этой временной петли, верно? Потому что очень скоро всё закончится, а я могу не успеть описать в письме ту информацию, что попадёт к тебе в юности, когда я вернусь в своё время, не так ли? Я додумался до этого давно, Антонин: написать тебе письмо, — Том на несколько мгновений приложил руку к правой части груди, показывая, что там оно находится, — я не только додумался, но и подтвердил свои догадки. Августус Руквуд рассказал мне, что именно ты пробил секретность аврората, что именно ты был под оборотным зельем и что ты тогда наложил заклятие подчинения на Тонкс. Ты знал, что в первый день моего прихода я пойду к Лестрейнджам — ты ждал меня там. Это ты пробил оборону школы так, что почти некому было её защищать, а в тот момент я вышел на Тонкс, которая любезно согласилась пропускать незнакомца в замок. Ты всё время мне лгал, Долохов…
— Впечатляюще, правда? — усмехнулся Антонин, снова принявшись поправлять манжету.
— Ты… — Том запнулся, не зная, что он чувствует по этому поводу, разрываясь между злостью и восхищением, затем прикрыл на секунду веки и, заглянув в тёмные глаза волшебника, протяжно выдохнул: — Это было очень профессионально. Твои навыки довольно мастерские, но, тем не менее, я всё равно многое узнал!
— Я промахнулся с Руквудом. Не думал, что ты от него что-то узнаешь.
— Ты неплохо его запугал, — невесело отозвался Том, потушив окурок и скрестив руки на груди.
— Как он обхитрил меня?
— Не уверен, что это та информация, которую тебе следует знать.
— Здесь, когда почти всё уже свершилось, я имею право знать, а вот следует ли написать тебе это в твоём очередном письме — решай сам, — улыбчиво отозвался Антонин, принявшись доставать новую сигарету.
Том некоторое время молчал, затем ровным тоном, борясь со внутренним ужасом Гермионы, заговорил:
— Он написал сам себе записку, догадавшись, что ты придёшь за ним. После того, как ты вычистил его воспоминания, он наткнулся на письмо, отправленное самому себе же, и из тех строк поведал мне информацию, которую оставил.
— Чёртовы шпионские замашки, — выругался Долохов и затянулся сигаретой.
— Он работал международным агентом у правительства, забыл? — нахмурившись, спросил Том, опустив руки в карманы. — Почему я не должен был ничего узнать?
— Потому что в прошлый раз ты знал всё, и каждый раз ты просил в письме меня рассказать тебе о грядущих событиях. Ранее ты знал всё сразу же, и знаешь что случилось?
Том вскинул брови, ожидая ответа.
— Ничего.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего не происходило, ничего не менялось. Ты верно двигался всему написанному, не меняя ничего, и в последний раз ты додумался до того, что в следующей петле ты не должен ничего знать. Ты не должен знать ни события, ни их последовательность — ничего из того, что написано тобой в письме. И теперь, когда ты впервые ничего не знаешь и прожил этот год по наитию, всё сдвинулось с мёртвой точки.
— Как ты это понял? — затаив дыхание, быстро спросил Том, жадно желая услышать ответ.
— Я заметил первое расхождение с той петлёй — уродство Лестрейндж. В тот раз ты не встретил её возле школы, Грейнджер не побежала за Поттером, когда Снейп и Малфой убегали прочь, потому что в тот раз вас там попросту не было — вы пришли позднее, когда всё закончилось. Это был первый сигнал о том, что в отличие от предыдущей реальности, в этой что-то изменилось, однако я не спешил к тебе, потому что, мне казалось, этого было слишком мало, чтобы точно быть уверенным: всё не повторится снова. Я принялся ждать, выполняя ровно то, что было описано тобою в письме. Честно говоря, твои домыслы, изложенные там, навеивали сомнения, потому что решиться на ещё одну петлю и попробовать прожить её, ничего не зная, и возложить всю разгадку лишь на то, что события должны измениться, — звучит как-то странно и сомнительно. Но я выполнил всё то, что ты от меня хотел. Я ждал десятки лет того дня, когда встречу тебя и своими глазами смогу убедиться, что листы пергамента, исписанные твоим почерком, не были чьей-то злостной шуткой, которая отравляла постоянно мои мысли всю жизнь. Честно? Я всё равно обомлел, когда увидел тебя в гостиной Лестрейнджей. Даже захотелось, чтобы это было сказкой, но никак не тем, что я видел.
— Ты заранее готовился к моему приходу, — спокойно перебил Том. — За день до моего визита ты сделал то, что вызовет переполох в Министерстве.
— Потому что я верил, что это не обман, хотя знаешь, всякие мысли бывали у меня в голове. Было и такое, что я хотел отказаться от всей этой затеи, потому что риск, что Тёмный лорд может об этом узнать, был велик и стоил бы мне, скорее всего, жизни.
— Брось, вряд ли он бы прикончил тебя…
— Ты не знаешь его, Том, — покачав головой, протяжно отозвался Антонин. — Это не тот волшебник, которого ты видишь в себе. Это… всего лишь тот клочок души, который остался после смерти Поттеров, и поверь, там уже нечему особо было оставаться. И теперь представь себе, как он тронулся умом, превратив маледиктуса в крестраж? Поверь, неприятное зрелище…
— Поэтому ты каждый раз помогаешь мне? Что тебя заставляет это делать? Почему ты не бросаешь эту идею?
Антонин молча затянулся несколько раз сигаретным дымом, а после безмятежно улыбнулся, отстранённо, словно находясь не здесь, посмотрев на Тома.
— Я хорошо помню тебя другим и твоё появление здесь отлично освежает мне память о былых временах. Иногда мне кажется, что где-то там, в далеких сороковых или пятидесятых, мы совершили ошибку, отчего всё пошло к чертям. Я не хотел бы такого будущего ни тебе, Том, ни себе.
— Отвратительно, Долохов, когда ты стал таким сентиментальным? — Том поморщился, чувствуя, как искренние и тёплые слова собеседника больно задели за живое, вызывая непонятные щекотливые ощущения в груди, от которых хотелось растечься на полу бездыханно.
Он чувствовал какую-то несвойственную ему благодарность, которую не доводилось ранее ощущать, а взгляд, брошенный на Антонина, был полон уважения.
Тот в своей манере рассмеялся и поправил шляпу, спавшую на лоб.
— Не зря же ты ко мне обратился в этом письме? Почему ты выбрал именно меня, Том?
— Если бы я знал, почему в первый раз обратился именно к тебе, то рассказал бы, а так, увы, я даже представления не имею, какая по счёту эта петля, — насмешливо отозвался он, высунув из кармана ладонь и протягивая её Долохову.
Тот неторопливо достал сигарету и протянул её Тому.
— Так или иначе, каждый из нас сделал то, что считал нужным. И вот сейчас, только сейчас, Том, я понял, что всё в этот раз должно получиться.
— Ты разгадал секрет, как отправить Грейнджер в прошлое? — подкурив сигарету и тут же выпустив дым, перебил Том.
— Этот секрет был разгадан тобою ранее, просто ты не успел осуществить замысел, хотя и выразил эту мысль верно, но об этом чуть позже, — покачал головой Антонин. — Пойми, что важным было то, что ты разгадал в последний раз: скрыть от самого себя события, чтобы они из петли в петлю не повторялись, понимаешь? Весь ключ был в этом. Каждый раз мы с тобой следовали тому, что было написано, и не пытались ничего менять, но, судя по твоим словам из письма, когда мы додумались до этого и решили хоть что-то исправить — всё равно ничего не менялось. Это было невозможным. Было слишком поздно. Как странно бывает, правда? Человек попадает во временную петлю для чего? Чтобы что-то в ней изменить, иначе петля всегда будет замыкаться, не иметь своего начала и конца. Но как ты можешь изменить то, что знаешь с самого начала? Чем больше ты избегаешь обстоятельств, тем с большей силой они захлестывают тебя, и в какой-то момент у тебя нет выхода: приходится следовать написанному, потому что иначе ничто не поможет. Никто не поможет. Иначе всё закончится раньше и снова попадёт в новую петлю. И сейчас, глядя на очередное изменение, слишком существенное для обстоятельств, которые были ранее, я смело могу заявить, что ты был прав, и у нас всё получилось.
— Какой ранее была история? Что изменилось?
— Расскажи мне, что ты сделал с Рональдом Уизли? Он вас не нашёл?
Том приоткрыл губы, чтобы тут же отозваться, но почему-то перехватило дыхание. Этот вопрос совсем не показался странным, а даже наоборот, возникло чувство, что к этому вопросу он готовился давно, словно сотни раз должен был услышать его и ответить, но ни разу он ни от кого не прозвучал.
— Нет, — собравшись с мыслями, отозвался Том и затянулся дымом, облокачиваясь на стол. — Я… не позволил ему вернуться. Избил и бросил в снегу.
Антонин выразил на лице искреннее изумление и не сразу произнёс:
— В каждой истории Рон Уизли был рядом с вами.
Он зачем-то полез ладонью внутрь своего пальто и достал оттуда стопку измятых, довольно стареньких пергаментов и потряс ими.
— Знаешь, что здесь? Тринадцать историй твоей жизни в этом времени. Тринадцать, Том!
Тот шумно выдохнул дым, быстро потушил сигарету в пепельнице и, оттолкнувшись от стола, схватил протянутые пергаменты, на которых его почерком были описаны ситуации и мысли, ярко бросающиеся в глаза.
«…и когда их утащил домовой эльф из поместья, я встретился с Волан-де-Мортом. Он был вне себя от ярости и собирался покончить даже со мной, но словно какой-то проблеск разума мелькнул в его глазах, и я почему-то не смог ничего сделать с ним. Я быстро ушёл…»
«…с прошлых раз я точно зафиксировал время появления троих в каминном зале Министерства. Они должны быть там в 9:07, в этот самый момент я схвачусь в Гермиону, которая попытается спихнуть меня вместе с Яксли, но если с последним получилось, то со мной нет. В этот момент Грейнджер сильно опасается меня, она сомневается и не верит, но магия заставляет её склониться…»
«…мы приходим тогда, когда ни одного Пожирателя нет в замке — они ушли. Дамблдор уже пал с башни, вокруг много людей. Я отпускаю Гермиону, и она уходит к друзьям. Судя по предыдущим историями, мы должны встретиться в следующий раз в её доме. Я ухожу к себе и жду…»
«…мне пришлось наложить заклятие подчинения на Тонкс. Я не слишком уверен, что она готова просто так послушаться меня и, учитывая мою историю, беспрепятственно сдружиться со мной на протяжении такого короткого времени. Она аврор — когда-то у неё закрадутся сомнения на мой счёт, поэтому рисковать не следует…»
Том резко отложил пергаменты, понимая, что многие детали случились совсем не так, как было описано в каждой истории. Они повторялись, местами где-то менялись на более положительные или отрицательные ситуации, но были не такими, как сейчас. Сейчас в свежем пергаменте Тома, который он полагал утащить с собой в прошлое, всё было написано не так.
Он отлично поладил с Гермионой. Она не пыталась его отпихнуть в Министерстве, а наоборот, захватила его с собой. Они своими глазами видели, как Дамблдор пал с Астрономической башни, а после наткнулись на Беллатрису, которая едва выжила после этой встречи. Затем спустя несколько дней Том забрал Гермиону к себе, а не ждал, когда она вернётся в родительский дом. И… Том не накладывал на Тонкс никакого заклятия — она добровольно и сама помогала ему.
Казалось, прямо сейчас перед Томом пронеслась вся его жизнь здесь: он действовал без предписанных им же правил, без подсказок и помощи, полагаясь лишь на самого себя. А Долохов, выходит, за его спиной помогал сложить обстоятельства и подтолкнуть на верные решения?
Выходит, тринадцать раз он пытался выяснить всю жизнь, максимально собирая информацию, чтобы в следующей жизни помочь себе, а на переходе в четырнадцатый раз понял, что собирал не для себя, а для Долохова, который должен пустить всё на волю течения и лишь следить за подходящими моментами?
Четырнадцать, мать его, раз!
Том прикрыл глаза и пошатнулся от осознания насколько это много. Ему вспомнились тринадцать дней Гермионы, прожитых в повторяющемся дне, пока на четырнадцатый день она не поняла, что нужно следовать воле случая и происходящее неизбежно. Четырнадцать страшных дней!
А у него четырнадцать жизней?
— Дамблдор завещал Уизли интересную вещицу, которая позволила трансгрессировать именно в то место, где вы находились, если произносили имя Рона. В тот день кто-то из них двоих говорил о нём, и Уизли оказался рядом, только из-за защитных заклинаний не мог найти вас. А после знаешь, что должно было произойти? Уизли должен был достать меч Гриффиндора из озера, и именно он должен был уничтожить крестраж, понимаешь?
Долохов небрежно потушил сигарету в пепельнице и оттолкнулся от спинки кресла, продолжив:
— И вроде бы кажется, что это не имеет значения, верно? Какая разница: вернулся он или нет? Какая разница: он уничтожил крестраж или кто-то другой? Самая большая разница была именно в этом. Хочешь я открою тебе самый важный секрет? Почему у тебя ничего не получалось всё время?
Том посмотрел на Долохова из-под полуопущенных ресниц — он улыбался, он возбуждённо рассказывал и не мог скрыть своей улыбки, как будто маленький ребёнок, которому подарили целый холодильник мороженного.
— Потому что Грейнджер не смогла сделать то, что от неё требовалось. Том, ты догадался, как отправить её в прошлое ещё ранее, но ты не смог убедить её совершить это! Знаешь, чем должна была закончиться история? Грейнджер под твоим натиском создаст крестраж, из неё выйдет вся твоя магия; всё то, что её держало рядом с тобой, исчезает, понимаешь? И так случалось, что больше она не видела в тебе ничего из того, что заставило бы её отправиться за тобой. А теперь посмотри на любой пергамент, прочитай самые последние строчки, написанные в последние минуты твоего существования здесь. Выбирай любой из тринадцати.
Слишком неутешительно звучали слова Долохова, который с какой-то отрешённостью начал пристально наблюдать за тем, как Том осторожно прикоснулся к исписанным пергаментам и, выбрав один из них, поднёс к лицу и принялся читать.
«…Гермиона сейчас уничтожает чашу. Её больше нет. Уизли обнимает её и цел-…»
Пальцы невольно задрожали. Том внимательно всматривался в последнее недописанное слово и лишь догадывался, что там должно быть написано и что могло случиться дальше.
— Что случилось дальше? — хрипло спросил он и удивился, что голос прозвучал совсем незнакомо, будто слышал его со стороны.
— История умалчивает, Том, — тихо отозвался Антонин. — Но, раз мы снова здесь, полагаю, ничего хорошего.
Том не заметил, как стал сжимать пергамент, превращая его в смятый кусок, и лишь когда обратил на это внимание, то попытался разжать ладонь, и пергамент полетел на стол, выскальзывая из пальцев.
Он прикрыл веки, плотно сжимая губы, и почувствовал, как всё вокруг словно перевернулось с ног на голову.
Как странно узнать то, что могло бы быть, если бы в какие-то моменты принял решение поступить не так, а как-то иначе.
Каждый способен отмотать в своих воспоминаниях прошлое, вспомнить какие-то ситуации из жизни и задаться вопросом: а что если бы я поступил не так, как тогда? Насколько бы всё изменилось?
Как сильно повлияло на историю то, что Тонкс оказалась не под заклятием, а действовала по своей воле?
Может быть, после этого Том совершал следующий ряд поступков, которые привели к тому, что Гермиона не смогла сблизиться с ним так, как сейчас, и поэтому при встрече в Министерстве она пыталась отвязаться от него?
Может быть, вид падающего с башни и разбивающегося о землю Дамблдора так ярко отразился в разуме Гермионы, что она решила перенять манеру Тома, чтобы в следующий раз стать сильнее? Может быть, защитив её от Лестрейндж, Том вызвал в ней благодарность и трепет, а в себе самом — желание таскать Гермиону возле себя, ведь так безопаснее и лучше?
Ему вспомнилось, как она вжалась в него, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться в истерику, нервно затягиваясь сигаретным дымом и отворачиваясь от увиденного. Ему вспомнилось, с каким неосознанным страхом она пятилась от Беллатрисы, испугавшись того, что натворила, а после, перед расставанием, она закричала, что не верит ему, когда Том заверял, что отправляется к Волан-де-Морту и что с ним всё будет в порядке. Она ужасно тогда переживала! А после срывалась на друзей, с нетерпением ожидая встречи, ведь во всех этих тринадцати историях нигде не упомянуто, что в мае они жили в одной квартире, разделяя друг с другом одну комнату, одну кровать, один душ и один месяц совместной жизни.
Во всех этих историях ничего не было из того, что произошло в этот раз.
Во всех этих историях был Том и была Гермиона, но они были не вместе.
Во всех этих историях он ни разу не признавался ей в любви.
Во всех этих историях он и не думал, что любит, да и вряд ли хоть как-то любил.
Во всех этих историях всё было не так, как сейчас.
Во всех этих историях был Рон Уизли, которого Гермиона любила ещё до встречи с Томом в повторяющемся дне.
И все эти истории заканчивались чем?
Рональдом Уизли.
Том посмотрел на Долохова и тихо спросил:
— Выходит, в тех случаях я просто не понимал, почему петля замыкается снова и снова, а в последний раз решил пустить всё на самотёк, ожидая, что что-то изменится в ходе истории?
— Нет, Том, — покачал головой Антонин, поднимаясь из кресла, — не просто в ходе истории. Изменится твоё отношение к Грейнджер. Я отдаю тебе эти записки, чтобы ты повнимательнее всё изучил, — как и всегда, унесёшь их в своё время — юной версии меня они понадобятся, чтобы поверить Гермионе. И покажи мне свой пергамент.
Том чувствовал себя неживым: всё услышанное и увиденное было слишком неожиданным и, мягко говоря, не особо-то и приятным, что пальцы едва ли слушались, когда он доставал свой исписанный пергамент, чтобы передать Антонину. Тот легко взял его, разложил и принялся быстро просматривать, а спустя минуту поднял глаза на Тома и со слабой улыбкой произнёс:
— Я думаю, Гермиона будет в восторге, прочитав это.
— Пошёл к чёрту, я не для неё это писал, — фыркнул Том и почувствовал, как губы невольно приняли форму улыбки, а внутри что-то свернулось клубочком в смущении.
Он медленно отвернулся от Долохова, ощущая, как внутренности переворачиваются, делая высокий кульбит: даже Антонин явно не знал, насколько далеко он может зайти в чувствах к другому человеку, а на фоне записей тринадцати жизней, где он совсем ни во что не ставил Грейнджер, грубо и жёстко использовал, что она аж оказалась последней преградой на пути к успеху, ему стало казаться, что он слишком другой Том — не тот, который появился в феврале прошлого года, не тот, который исчез из Берлина накануне важной речи.
Он сильно изменился.
Когда это случилось? Может быть, когда он лежал под успокоительными и ловил воображаемую нить, которая, по его фантазиям, с неба опускается к человеку, чтобы он мог любить? Или может быть, в Хогвартсе, когда Гермиона осталась с ним на ночь или когда начала покачиваться в танцевальном неслышном никому ритме, который вызвал в нём что-то по-настоящему тёплое и приятное, а после бросился в самобичевание, потому что он слишком плох и жесток для Гермионы?
Не это ли всё сделало его мягче? Не это ли всё сделало его необходимым ей?
Ему вспомнилось, как первые разы она грубила и раздражалась, противостояла магии и боялась, как и он, прикоснуться — она ненавидела его или, точнее, хотела ненавидеть. Ей было тяжело и больно. Она впадала в истерики, постоянно плакала, сходила с ума, запираясь в ванной гриффиндорского общежития, вырывала волосы и яростно кричала, умоляя избавить её от этого или отмотать время назад, лишь бы ничего этого не было. Она не хотела такой жизни. Она считала, что он такой же невыносимый и жестокий, как крестраж, с которым она провела четырнадцать дней. Она искренне верила, что впереди её ждёт более жестокая игра с Томом.
Он вспомнил, как вылечил ей ногу в первую встречу: она явно этого не ожидала, да и не верила, что сделал он это искренне, хотя Том, вспоминая начало строчек своей истории из пергаментов, которые отдал Антонин, ничего не увидел из того, что он как-то помог ей. В своём пергаменте он написал, что помог Гермионе, залечив рану от идиотского шарика, подаренного ненавистным Уизли некой Лаванде Браун, — в остальных тринадцати историях нет ни одного упоминания об этом.
Он вспомнил, как терпеливо учил Гермиону контролировать себя в его обществе, чтобы не бросаться тут же в его объятия, закусывал ей губу, чтобы она не делала ему больно и привыкала к потокам тепла, дразнящих и с ума сводящих её. Она была слишком упорной и бездумно припадала к нему, плавясь в его объятиях, и он ни разу не позволял себе отшвырнуть её, посмеяться над этим и начать издеваться над этой зависимостью, чего нельзя сказать о тех строчках в тринадцати пергаментах, которые буквально были пропитаны ехидством и насмешкой, что Грейнджер слишком привязалась к нему, и её одержимость он никаким образом не собирается укрощать.
Он вспомнил, как старательно учился контролировать себя сам, пусть и раздражаясь, и психуя так, что однажды перевернул всю мебель в Выручай-комнате, чуть не задушил Гермиону и чёрт знает каким образом смог остановить себя, всматриваясь в бледное уставшее лицо, измазанное потёкшей тушью, пытаясь чётко различать его среди множества оттенков тёмного. Он искал тогда необходимость в ней, вычерчивал в своём сердце проблески заботы и важности Гермионы, чтобы она стала чувствовать себя более-менее живой и настоящей, а не куклой на ваге кукловода.
Он вспомнил, как Гермиона впервые вытянула из него мерцающую нить, открыв для них что-то нереальное и необъяснимое, и после они с приятным любопытством изучали это странное явление, а Гермиона взяла и поцеловала его. Просто так. Ему было смешно и приятно до дрожи в груди, а она отвернулась в смущении и что-то мямлила, специально психуя, что у неё просто ничего не выходит.
Он вспомнил, как она в полном отчаянии звала его, сидя на полу в аудитории, где Кормак Маклагген на её страх и ужас казался ей убитым. Она заламывала руки и безутешно рыдала, заплаканным взглядом умоляя помочь ей, забрать поскорее отсюда, спрятать и никому не отдавать. Она была такой лёгкой, когда на адреналине Том подхватил её и буквально выволок в коридор, чтобы увести в Выручай-комнату, где она безмолвно прильнула к нему и начала покачиваться в танце, засмеявшись, как маленький ребёнок, которому жизнь кажется прекрасной.
Он вспомнил, как они стали проводить ночи в их укромном месте, постоянно о чём-то разговаривая и засыпая под голоса друг друга. Он даже не заметил, как стал делиться с Гермионой мыслями, рассказывать какие-то догадки, посвящать в загадки и тайны, пытаясь их в ходе диалога разгадать.
Он вспомнил, как они вдвоём отправились к Руквуду: она в школьной юбке уверенно лезла за ним по перилам и карнизам, чтобы ворваться с балкона в тёмную комнату и чтобы Том мог получить ответы, которые — она точно знала! — ему, а не ей, были важны. После она болтала что-то про нежелание возвращаться в замок, грезя о тепле и уюте, и Том притащил её к себе в квартирку, где впервые она начала стягивать с него одежду, всеми своими жестами намекая на интимную близость.
И читая про ту самую Гермиону — отчуждённую, ненавидящую, старающуюся его избегать, — которая была заключена во всех тринадцати историях, Том с ошеломлением не понимал: как она смогла так измениться?
Как вообще могла так сильно измениться история только потому, что Том не знал, как ему поступать, что его ждёт и зачем нужна Гермиона?!
— Ты описываешь какую-то нить, которая имеет реальную физическую материю, — где-то рядом заговорил Антнонин, про которого Том, погружённый в воспоминания, уже успешно забыл.
— Этого нет ни в одной истории, — не своим голосом отозвался он и удивился, как спокойно и мелодично он звучит. — Значит, у нас не было такой тесной связи.
Том почувствовал на себе внимательный взгляд Долохова, который, очевидно, был заинтересован поведением собеседника, но он почему-то не мог к нему повернуться, иначе, ему казалось, с ним точно что-то произойдёт. Во всяком случае, истерика была не исключена, и Том со странной нежностью ощущал, как внутри, сквозь боль и страх Гермионы, прорастает тот самый росток, замеченный им ещё в момент, когда в воображении мелькала невидимая нить, разносящая странное и щекотливое чувство по всему телу.
Почему она выбрала его? И как эти нити находят к кому войти и вдохнуть в жизнь любовь? Это его больная фантазия на фоне пережитого перемещения или это на самом деле было?
Все воспоминания были настолько яркими и впечатляющими, что хотелось упасть на пол и укрыться ими, почувствовать себя окутанным странным и незримым ощущением, словно лоскуты бархатного плаща накрывают до мурашек и нежно греют кожу, заставляя нервы притупиться, а кровь стремительно бежать по артериям, требуя вдыхать воздух, пропитанный теплом, которое будет отравлять внутренности, как медленный сильнодействующий яд.
— Том? — тихо позвал его Долохов, но он не торопился оборачиваться.
Ему было слишком хорошо от пережитого и слишком плохо от того, насколько всё произошедшее оказалось важным для него.
Он мог быть совсем другим. Она могла быть совсем другой. И если бы ему ещё раз пришлось пережить одну из тех тринадцати жизней, зная, что была четырнадцатая — совсем другая, теплая, действительно стоящая, чтобы её прожить! — он бы не смог повторить всё то, что делал тот Риддл. Другой Риддл.
Риддл, который казался ему чужим, жестоким и одержимым, как Волан-де-Морт.
Он не хотел бы проживать снова эту петлю. Во всяком случае, как те тринадцать раз. Он не хотел бы, чтобы Гермиона желала его ненавидеть.
Он не хотел ничего из того, что было написано тринадцать раз подряд.
— Тони?
За всё время он к нему никогда так не обращался, очевидно, на психологическом уровне понимая, что перед ним не тот мальчишка, который провёл с ним школьные годы и вслед отправился в путешествие по Европе, бок о бок устремляясь за поставленными целями. Только сейчас он показался ему слишком близким и как будто бы родным. Он увидел в нём того мальчишку, который с готовностью всегда был за него и в любой ситуации служил настоящим дружеским плечом и твёрдой опорой.
Антонин молча сделал шаг к Тому и повернулся, чтобы наконец заглянуть в его лицо.
— Ты думаешь, у меня всё получилось?
Долохов показал тёплую улыбку — ровно такую же плутовскую и легкомысленную, какую помнил из прошлого Том, — изучающе всмотрелся в тёмные антрацитовые глаза, которые чёрт знает что могли излучать — Тому было плевать, если он сейчас выглядел как идиот, — и улыбчиво произнёс:
— Ты хотел спросить: готова ли она пойти за тобой?
Том моргнул и посмотрел в ответ на Антонина, без слов выражая положительный ответ.
— Уверен абсолютно, — кивнул Долохов и снова улыбнулся. — Ты извини, но я тоже влез в это дело и немного помог тебе. Ты явно был в доме Грейнджеров и видел, что на то место был налёт. Так вот, это я вытащил её оттуда буквально за пару часов до разгрома. Я купил Грейнджерам билеты в Австралию, замёл все следы о них, отправил Гермиону к Ордену, предупредил, чтобы она ничего не говорила обо мне — теперь ты знаешь почему. И поверь: она точно готова сделать то, что от неё требуется.
— А как же создание крестража? Уверен, что она сможет?
— Сможет, — кивнул Антонин.
— Она уже знает больше, чем я полагаю?
Тот усмехнулся, видя, как Том начинает приходить в себя, слегка хмурясь от того, что за его спиной Антонин и Гермиона смогли провернуть некоторые вещи.
— Она знает почти всё, что ей нужно для этого. Только вы оба не знаете ещё одну, ключевую деталь: создать крестраж она должна из твоего перстня. Более того, умершей душой должен быть ты.
— Что? — словно ослышался, переспросил Том, борясь со смехом.
— Ты ей должен об этом сказать в подходящий момент.
— Чёрт, ты шутишь, Долохов! Она не сможет! — повысил голос Том, чувствуя, как надежда на то, что всё в этот раз получилось, стала трещать и разбиваться на тысячи осколков.
— А сделай так, чтобы смогла, — развёл руками Антонин. — Очень важно, чтобы это произошло так. Когда ты умрёшь, то окажешься снова в своём времени, и кольцо, которое останется у Гермионы, будет содержать не только твой клочок души, но и её. Когда она воспользуется им, её унесёт в твоё время, потому что часть твоей души не может оставаться здесь. Считай, твой перстень сработает как порт-ключ, только во времени. Я помогу ей завершить всё до конца.
Том поджал губы и после некоторых размышлений утвердительно произнёс:
— Значит, совсем не имеет значения, что здесь будет происходить дальше.
— Всё, что должно происходить дальше, описано в пергаментах. Суть истории не меняется — меняется лишь то, как ты проживёшь её.
— Значит, я могу не искать Дары смерти, помогать Поттеру достать Бузинную палочку, потому что…
— Она и так через несколько минут будет принадлежать ему, — перебил Антонин. — А чаша находится в сейфе Лестрейнджей. Думаю, втроём вам не составит труда достать её. Постарайся не терять меч Гриффиндора — с ним будет легче.
— Дальше мы должны были отправиться к брату Уизли, но с нами нет Уизли, а это значит…
— Значит, что ты сам можешь выбрать, куда вам отправиться и как действовать дальше, — коротко улыбнулся Антонин, доставая кожаные перчатки и надевая их. — Ты всё изменил, ничего из того, что написано в тринадцати историях, больше не повторится. Честно, я ожидал перехватить Гермиону у дома Лавгуда, но когда вы там не появились, то понял, что произошло серьёзное искажение. Поэтому забирай это всё, времени у тебя слишком мало. И не будем прощаться.
— Где мы встретимся в следующий раз? — быстро складывая пергаменты и убирая к себе, спросил Том.
— Полагаю, увидимся тогда, когда твоя Гермиона будет готова поставить точку в этой истории, — улыбчиво отозвался Антонин, подходя к двери, ведущей из комнаты. — Вцепись в домовика и после его трансгрессии отправляйся куда пожелаешь.
— Наверное… наверное это будет моя квартира в Лондоне, — уверенно отозвался Том, подходя к Антонину, глядя на него с возбуждением.
— Пусть будет так. А теперь беги вниз, во вторую залу — моя метка уже жжёт, он скоро явится сюда.
Долохов подбадривающе хлопнул по плечу Тома, тот кивнул и, вкладывая всю благодарность, которую он испытал от услышанного, прошептал:
— Спасибо.
Том получил в ответ кивок, накинул дезиллюминационные чары и быстро побежал вниз, с каждым шагом всё чётче слыша, как где-то внизу раздаётся сдавленный крик Гермионы и высокий смех Беллатрисы. Он так быстро оказался в главной зале, что не сразу различил присутствующих. Его взгляд был тут же прикован к Гермионе, которая бездвижно лежала на полу, и лишь стеклянный взор молниеносно бросился в его сторону, словно говоря о том, что она знает — он пришёл за ней.
Через некоторое время он перевёл внимание на Беллатрису — часть её лица была выжженной так, словно её кто-то клеймил, оставляя следы ветвистой молнии, пересекающей тяжёлую бровь, правую щеку и уходящей под тонкий шарф, закрывающий шею, где, как помнил Том, было страшное месиво из мяса и крови, которое, очевидно, превратилось в страшный на вид шрам, да и вряд ли заживший до конца. Она была вне себя от ярости, перемешанной с радостью от поимки Поттера. Волан-де-Морт мчался уже сюда, Поттера не было видно, и, казалось, вся комната замерла, ожидая чёрт знает чего.
— Что же, когда мы всё выяснили, полагаю, грязнокровка нам больше не нужна. Забирай её, Сивый, — нарушил тишину высокий голос Беллатрисы.
Том быстро посмотрел на волосатого мужчину, стоящего в группе других егерей, которые как раз поймали их в лесу, и стал придумывать план по спасению. Никакого домовика ещё не было, да и откуда ему появиться?..
Не успел Том об этом подумать, как над потолком что-то заскрипело. Он поднял взгляд на люстру и увидел маленького домового эльфа, который откручивал цепь, а в следующий миг Том с ужасом понял, что люстра прямо сейчас полетит вниз, на Гермиону. Он резко бросился к ней, схватил за руку и под визг домочадцев, отбегающих от летящей люстры, вытащил Гермиону, которая сама резко перекатилась по полу, пряча голову от обрушившихся на неё осколков. Беллатриса что-то громко завизжала, и в этот момент на пороге зала появился Поттер и побежал на Малфоя, но тот уже готов был взмахнуть волшебной палочкой, как Том пустил в него проклятье, палочка вылетела из его ладони и попала прямо в руки Поттеру, который следом набросился на Драко и повалил его за диван. Ещё миг, и Нарцисса пошатнулась, приготовившись наносить проклятие, однако Том быстро обезоружил её, выбив палочку, и та отлета за диван, где как раз с Малфоем возился Поттер.
Всё происходило, как в замедленной съёмке: волшебники не понимали, откуда вылетают вспышки, которые насылал Том, пока поднимал Гермиону с пола. Поттер истошно выкрикнул её по имени, и Том, схватив её за руку, потащил в сторону Гарри, который находился рядом с домовиком. Оба перепрыгнули диван, уклоняясь от проклятий, Гермиона протянула руку к Поттеру, в которого вцепился эльф, внутренности скрутило, и помещение мгновенно исчезло.
Они приземлились на пожухлую траву, Том резко поднялся на ноги и посмотрел на Гермиону, которая настолько была слабой и бледной после пыток Беллатрисы, что Поттеру пришлось поднять её с земли и держать некоторое время, пока она уверенно не встала на ноги.
— Как ты? — выдохнул Гарри, внимательно рассматривая подругу.
Она лишь кивнула, видимо, не в силах что-то сказать, а затем прислонилась рукой к дереву и облокотилась на него.
— Гарри Поттер, вы в порядке? — недалеко раздался тонкий голосок домовика.
— Спасибо, Добби! Ты не представляешь, как помог нам! — просиял Поттер, вставая перед эльфом на одно колено.
Добби не сдох? Очевидно, каждые секунды у этого эльфа были на счету, и если бы они ещё ждали, когда Уизли подбежит к ним, чтобы трансгрессировать вместе, то его ждала бы неминуемая гибель, как все предыдущие разы. Наверное, в этом было дело.
— Я рад помогать Гарри Поттеру, — расплылся в улыбке эльф, поклонившись.
— Откуда ты узнал, что мы находимся в поместье Малфоев?
— Мистер Дамблдор отправил меня помогать вам, сэр. Он сказал, что вы в опасности, — хлопая большими глазами, отозвался Добби.
Тем временем Том подошёл к Гермионе и нетерпеливо дёрнул её несколько раз за кофту, после чего та оттолкнулась от дерева и слабо произнесла:
— Гарри, нам нужно уходить отсюда.
Гермиона прекрасно понимала, что хочет от неё Том, и это заставило его невольно улыбнуться. Узнав всю правду о предыдущих их взаимоотношениях, он не мог не чувствовать себя превосходно и как-то даже счастливо, понимая, что в этот раз они настолько сильно оказались близки, словно две части одного целого, способные понять один другого без лишних слов, полагаясь только на чувства.
Поттер посмотрел на подругу и кивнул, поднимаясь с колен.
— Куда ты сейчас, Добби?
— Я живу в Хогвартсе, Гарри Поттер. Я вернусь туда и скажу, что помог вам, сэр.
— Мистер Дамблдор — это Аберфорт?
— Да, сэр. Он работает в Кабаньей голове.
— Передай ему спасибо…
— Гарри, — тоном, не терпящим возражения, обратилась к нему Гермиона.
Поттер потрепал по макушке домовика и подошёл к Гермионе, которая лениво, с отрешённым видом протягивала ладонь другу. Том видел, как ей было плохо, и даже немного изумился, ощущая в ней крупицы прожигающей ненависти, вызывающие раздражение и молчаливость.
Она даже не поблагодарила Добби за оказанную помощь!
Как только ладонь Поттера коснулась Гермионы, Том трансгрессировал их в Лондон, в маггловский спальный район, при виде знакомой местности которого у Гермионы расширились глаза.
========== Глава 26. Исступление ==========
— Странно, что я вспомнила об этом месте только сейчас, — уверенно лгала Гермиона, осторожно заходя в гостиную, с которой было связанно слишком много воспоминаний.
— Здесь вполне уютно, — слабо улыбнулся Гарри, пересекая порог комнаты следом за подругой и внимательно разглядывая обстановку квартиры. — Как раз две комнаты: одна для тебя, а другая для меня. Уверена, что твои родственники не вернутся?
— Это квартира бабушки, а она умерла, после чего квартира стала принадлежать маме. А ты сам знаешь, где мои родители, — безжизненным голосом отозвалась Гермиона, поворачиваясь лицом к Поттеру. — Так что располагайся с удобством. Надо будет что-то придумать с едой…
— Только не говори, что ты собралась в магазин — на тебе лица нет! Тебе следует отдохнуть и…
— Гарри, не надо со мной нянчиться, как с ребёнком. Мы потеряли всё, что у нас было: ни палатки, ни лекарств, ни вещей. Так или иначе, нам придётся выбраться из дома, хочешь ты этого или нет. И чем быстрее это произойдёт, тем лучше будет для нас, — твёрдо возразила Гермиона и, скрестив руки, прошла мимо друга к выходу из комнаты.
Всё это время Том стоял, облокотившись о столешницу, понурив голову, и вслушивался в разговор в гостиной, и когда заметил Гермиону, немного встрепенулся.
— Хорошо, но в магазин пойду я, — появился из комнаты Поттер, догоняя подругу, чтобы видеть её.
— Как пожелаешь…
— Гермиона, ты же поняла, где находится чаша?
— Сейф Лестрейнджей, — кивнула она,почему-то испытывая такое откровенное безразличие ко всему, что даже Том не совсем понимал, что с ней происходит.
— Нам нужно придумать, как попасть туда и…
— Гарри Поттер, ты шутишь? — с тенью ядовитой насмешки воскликнула Гермиона и засмеялась. — Как ты собираешься попасть в Гринготтс?
— Твой пессимизм мне не нравится, — немного подумав, отозвался Поттер, слегка нахмурившись.
— Это реализм, Гарри, — устало отозвалась та, и любой намёк на смех в голосе исчез, словно его и не было.
Том немного отступил в сторону, чтобы лучше видеть лицо Гермионы, замечать её эмоции, которые, по ощущениям, ему совсем были не понятны. Да, явно среди всего внутри её разрывала прожигающая ненависть, которая словно вырезала на лбу страшное слово «месть», но что это за отчуждённость?
Она выглядела так, как будто ей стало абсолютно всё равно.
Что она надумала или какие мысли вертятся сейчас в её голове, впуская в кровь отравляющий яд мести, которая почему-то не трепещет чувства Тома, чтобы притянуться к ней и загладить их?
— Там, в подвале, был мистер Олливандер и Полумна, — тихо заговорил Гарри. — Они просидели не один месяц.
Он ждал, когда Гермиона что-нибудь скажет, но она отвернулась к столешнице, схватила чайник, чтобы налить воду, и спустя несколько мгновений спросила:
— Что-нибудь узнал от них?
Поттер нахмурился ещё сильнее, обошёл Гермиону, чтобы поймать её взгляд, и, коснувшись плеча, спросил:
— Что с тобой, Гермиона?
— Ничего, — тут же сдавленно отозвалась та, и в этот момент Том почувствовал, как что-то слишком мощное и тяжёлое пытается пошатнуть её опоры и ворваться, как смерч, внутрь.
— Почему ты не спрашиваешь: что с ними?
— Что с ними? — эхом повторила его вопрос Гермиона, по-прежнему не глядя на друга, ставя чайник кипятиться.
Поттер тяжело вздохнул и на несколько мгновений прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, затем снова положил руку на плечо подруги и начал говорить:
— Гермиона, я знаю, что Лестрейндж тебя…
Та резко вздрогнула, отшатнувшись от Поттера, посмотрела наконец ему в глаза и, не сдержав себя, закричала:
— Ты ничего не знаешь, Гарри! Не говори, что ты знаешь! Тебя не пытала эта сука!..
У Поттера чуть ли глаза на лоб не полезли, когда он услышал, как та начала браниться, всплёскивая руками, а Том едва подавил желание по велению магии оказаться рядом с ней, чтобы подавить начинающуюся истерику: внутри неё треснули опоры, и реки ненависти и боли хлынули в душу, заполняя все внутренности гнилой водой.
—…эту тварь я уничтожу собственными руками!..
— Гермиона! — бросился к ней Поттер, серьёзно обеспокоившись, однако та со всей силы оттолкнула его.
— Не трогай меня! Ты совсем ничего не знаешь! Не знаешь!..
Она тут же спрятала ладонями глаза и отвернулась, закусив палец, чтобы не закричать и не броситься в слёзы.
— Гермиона, я… — осторожно начал Гарри, полностью поражённый происходящим, но больше не решился к ней подойти.
— Оставь меня, — грудным голосом потребовала та, затем тряхнула копной волос, запрокинув голову назад, словно заставляя слёзы закатиться обратно, и резко бросилась в спальню.
Поттер простоял некоторое время неподвижно — Том видел, как шестерёнки в его мозгу лихорадочно крутились, что-то соображая, — затем он вытащил из своего мешочка мантию-невидимку, медленно прошёл к выходу из дома и, обернувшись в сторону спальни, крикнул:
— Я добуду еду. Скоро вернусь.
Гермиона ничего не ответила, и Гарри толкнул дверь и вышел на улицу.
Как только в доме повисла тишина, Том тихо прошёл к спальне и зашёл внутрь, увидев Гермиону, стоящую напротив окна. Со скрещенными руками на груди она смотрела на улицу сквозь белоснежный тюль, сдерживая в стеклянных глазах слёзы, и что-то шептала себе под нос — совсем как в тот раз, когда узнала, что Поттер является крестражем и не могла свыкнуться с этой мыслью.
Том тихо запер дверь в комнату, снял дезиллюминационные чары и поравнялся рядом с Гермионой, также посмотрев на улицу, полностью копируя её позу.
Он не знал, откуда в нём берутся знания о психологии человека, но почему-то во всех ситуациях прекрасно видел, как следует поступить, чтобы добиться от человека того, что ему было нужно. Том был абсолютно уверен, что бессмысленно бросаться к Гермионе с утешениями, более того, она точно отказалась бы от его тепла, пребывая в объятиях обжигающей ненависти и боли.
Это явно не то, что ей нужно.
Поэтому он оставался неподвижным, ожидая, когда та заговорит первой — обычно люди, пребывая в долгом молчании, всегда говорят в первую очередь то, что их больше всего беспокоит.
Прошло несколько минут, и Гермиона наконец поднесла ладонь к лицу, вытирая оставшиеся слёзы, а затем повернула голову к Тому и с лёгкой улыбкой произнесла:
— Я не понимаю, что происходит со мной.
Том ничего не ответил, лишь так же повернул к ней голову, продолжая хранить молчание. Тем временем Гермиона обняла себя руками и спустя несколько мгновений продолжила:
— Знаешь, это было больно и… мне показалось, что вся жизнь пронеслась перед глазами. Знаешь, что я вспомнила?
Взгляд Тома стал вопросительным, и он немного больше повернулся к ней, опуская руки вниз.
— Я вспомнила, какой я была до того, как встретила тебя.
— Крестраж или меня?
— Тебя, — тихо отозвалась Гермиона и немного отвернулась, отводя глаза. — Я ожидала чего-то плохого от тебя. Не это.
— И тебя это расстраивает?
— Нет, наоборот. Я рада, что вышло всё именно так, хотя казалось это невозможным. Однако я буду честна с тобой: как же я хотела бы, чтобы ничего из этого не было.
— Почему?
— Это больно, Том, — грустно сообщила Гермиона и с искажённой улыбкой посмотрела в тёмные глаза. — Мне кажется, словно из меня вырвали какой-то кусок — очень важный и как будто бы бесценный — и вместо него вставили что-то другое, совсем противоречащее предыдущему. И это всё какое-то чужеродное: оно постоянно думает и ведёт себя так, как я бы не смогла.
— У тебя шок, Гермиона.
— Наверное, ты прав, но вряд ли ты сможешь понять то, что я пропустила через себя. Я не знаю, как это объяснить, но… мне кажется, как будто я что-то потеряла. Мне настолько плевать, что будет дальше, и сейчас во всём этом я даже не вижу смысла. Я не вижу смысла в том, что мы ищем и уничтожаем крестражи, потому что Гарри — крестраж, и, выходит, его тоже нужно убить. Искать крестражи, чтобы спасти свою шкуру на случай, если у нас что-то не получится? Как, по-твоему, я буду вообще жить? Я потеряю и последнего друга, и тебя — не это ли худшая жизнь? Разве ты не понимаешь, что моё существование станет бессмысленным?
— Тебе не кажется, что ты слишком быстро сдаёшься? — тихо отозвался Том.
Гермиона опустила глаза и пожала плечами.
— Не думаю, что я решила сдаться. Просто здесь есть только один выход — нужно, чтобы у нас всё получилось. Тогда мы выиграем. Если же я останусь здесь, то… я не самоубийца, вроде. Но я не выдержу.
— И правда не похоже на тебя, — усмехнулся Том и пробежался взглядом по комнате.
— Я устала. Эта непонятная беготня, которая в конце будет явно бессмысленной. Мы прожили в палатке больше полугода и ради чего? Уизли ушёл, Гарри в отчаянии, и боюсь представить, что он будет чувствовать, когда узнает, что должен умереть и всё было зря, а что у нас с тобой есть? Ты тоже должен исчезнуть, а получится ли у меня сделать то, что нужно?..
— Ты переживаешь за создание крестража, верно? — наконец догадался Том, глядя, как та начала заламывать руки, с разочарованием покосившись на него.
— Это вряд ли, — качнула головой та, затем сильнее сжала свои плечи. — Я боюсь, что в придачу ко всему сделаю это зря. Мне кажется, вся моя жизнь в какой-то момент полетела в пропасть, а я не могу остановить это, потому что назад пути нет.
— Выход есть всегда, — спокойно отозвался Том, пристально заглядывая в стеклянные глаза. — Просто ты уже выбрала более подходящий тебе. Что тебе мешает отказаться от всего? Бросить Поттера? Не создавать крестраж?.. — Том немного помолчал и ещё тише добавил: — Не идти за мной в прошлое?
Гермиона вздрогнула, невольно отступив на шаг назад, и посмотрела на Тома, как на сумасшедшего, резко возразив:
— Что ты несёшь? Я не могу поступить как-то иначе! Я в любом случае отправлюсь за тобой!
— Почему?
— А это нормально будет, если я прожила всё это зря?! Сделать всё, чтобы мы выиграли, а после на последнем шаге отступить?
— И ты уверена, что не отступишь?
Гермиона плотнее сжала губы, сверкнув глазами, затем твёрдо выдала:
— Ни за что.
Том некоторое время смотрел на неё изучающим взглядом, затем показал насмешливую улыбку.
— У тебя точно шок. Ложись, поспи.
Гермиона тяжело вздохнула и перестала обнимать себя, заметно расслабляясь.
— Просто я ненавижу, когда кто-то касается меня, — выпалила та и задрала рукав на левой руке, обнажая кровоточащие царапины, выведенные острым кинжалом. — Эта сука явно заслуживает смерти.
— Но мои касания особенные, не так ли?
Том медленно подошёл к Гермионе, нависнув над ней, как скала, и осторожно положил ладони ей на плечи, после чего та спустила обратно рукав и, пошатнувшись, прильнула к его груди, закрывая глаза.
— Ты в целом особенный, — с каким-то облегчением отозвалась она, упираясь в него лбом.
Том аккуратно обнял её, слабо прижимая к себе, словно она хрустальный бокал на тоненькой ножке, и упёрся подбородком в макушку, задумчиво посмотрев куда-то в сторону.
Что бы она сказала, если бы узнала, какие в предыдущих жизнях у них были отношения? Подумала бы она об этом так же, как он?
Это так странно и противоречиво — осознавать, что буквально одну жизнь назад Том не стоял так с Гермионой, не обнимал, не успокаивал и не пытался чем-то помочь в преодолении трудностей. Так необычно представлять, как он мог бы её за что-то пытать или наказывать, какими-то происками вытягивать информацию, насильно держать подле себя и постоянно жить в сомнениях и ожидании предательства, пытаясь просчитать все возможные её ходы для отступления.
Если бы знать: в какой момент всё накренилось?
Воспоминания о тонком пучке нитей, увиденном им, когда он без чувств валялся на постели, взирая на высокий потолок комнаты, с недавних пор не давали ему покоя. Было ли это правдой или фантазией воспалённого мозга от шока и усталости? Было ли то самое вещество реальным, спустившимся к нему, или он всего лишь воображал, как ребёнок перед сном, визуализируя в своей голове красочные картинки? Да и как он понял, что именно означает эта субстанция?
Хотя Гермиона однажды сама впервые вытянула из него мерцающую нить, которая отдалённо напоминала тот самый тонкий пучок, представляемый когда-то им в голове.
Насколько сильно мир полон загадок и тайн, что иногда всё происходящее кажется нелепым неосознанным сном, в котором идёт череда событий, которые по своей сути абсолютно неизменны. Однако Долохов был прав: не важно, что происходит — важно лишь то, как ты это время проживёшь.
Это показалось даже каким-то искуплением за ошибки прошлых жизней, и сердце тронула незнакомая печаль: ведь он даже не вспомнит ничего из того, что было здесь, когда вернётся назад.
Он не вспомнит, как познакомился с Гермионой, улавливая мощь её первоначальной ненависти, зная, как в бешенстве могут сверкать её глаза, насколько она горяча и упряма, как сложно её надломить и убедить в чём-то.
Не вспомнит, как она жадно впитывала потоки его волшебства, каждый раз умоляя о большем, а после, насытившись, растворялась в этом, устремляясь в какую-то мягкую бездну, прикосновения к которой проникали к нему в сердце, и становилось очень тепло — ему казалось, что он перерождается в эти моменты как феникс, набираясь мощью. Как новый глоток жизни, кажущейся прекрасной и совершенной в своём понимании.
Не вспомнит, как они развлекали себя беседами, устроившись в Выручай-комнате — он в кресле, она на диване, — в которых было полно споров и несогласий, но ещё больше стремления понять собеседника и дать возможность высказаться. Он засыпал под слова Гермионы, звучавшие так тихо, словно она сама уже провалилась в сон и рассказывала о том, что видит: её голос визуализировался в разнообразные картинки, превращаясь в сказки, в которых было много оттенков цветов и волшебных звуков. На задворках сознания он боялся, что, проснувшись, не увидит её в комнате, но каждый раз она безмятежно спала, и он курил первую сигарету за день, сквозь сизый дым внимательно изучая разгладившееся после тяжёлого дня матового оттенка лицо, которое было спокойным и умиротворённым только в эти минуты. Он имел странную привычку уходить раньше, чем она проснётся: возможно, не желая, чтобы её новый день начинался с его образа, считая, будто где-то в подсознании он символизирует разочарование и тяжёлое бремя. Ему казалось, тем самым он давал ей несколько мгновений представить, что всё происходящее было всего лишь страшным сном, и он искренне дарил ей эти секунды, полагая, что они куда более весомые, чем часы, проведённые в реальной жизни с ним. И прежде чем уйти, бросал на Гермиону последний взгляд, словно награждая силами на новый серый день, который может стать роковым.
Не вспомнит, как они прожили несколько недель в этой квартире, воссоздавая странную иллюзию семьи, где обязательно были совместные завтраки, обеды и ужины, а после последнего с напускным спокойствием ложась в кровать под тёплое одеяло и прижимаясь друг к другу, нередко начиная с касания губ и заканчивая белоснежным мерцанием в зрачках, искры в которых готовы были посыпаться, как фейерверк. Иногда секс казался ему чем-то нелогичным, и он никогда не хотел бы забыть, как в их первый раз сказал, что это отвратительно. Но чёрт, этого хотелось ещё! Было так непривычно разделять с кем-то спальню, засыпать, обнимая что-то мягкое и тёплое, просыпаться и, возможно, с разочарованием осознавать, что в этот раз ему некуда уходить. Он проводил много времени в гостиной, сидя на диване и ожидая, когда Гермиона проснётся, стараясь сохранить для неё те волшебные моменты, в которых она посчитает миг пробуждения самым прекрасным и не оттягивающим заботами и проблемами. И он часто думал об этом, когда остался один в этой квартире — она стала казаться без Гермионы пустой и безжизненной. Здесь же он провёл самые ужасные дни своего пребывания в этом времени — и даже этого никогда не хотел бы забывать. Воспоминания о самых отчаянных днях календаря приобрели какой-то оттенок меркнущего золота, как у опадающих осенью листьев. Он не хотел бы забывать даже разочарование и боль от одиночества и невозможности прикоснуться к Гермионе снова. Ежедневная тошнота и биение сердца в агонии имели образ чего-то важного и необходимого — того, что он обязан был прожить. Серые дни словно были сложены в какой-то альбом с фотокарточками, который хранился как напоминание о цене, которую ему пришлось заплатить, чтобы всё было сейчас именно так, а не как-то иначе. Что любой мандраж, любая капелька пота, вышедшая из него во время ознобов, как при наркотической ломке, не были пустыми и бессмысленными. Во всём этом был смысл, и теперь казалось, что всё пережитое вело именно к этому моменту жизни. К этому «сейчас», когда Гермиона упёрлась в него лбом, а он аккуратно её обнимает, словно укутывает в какую-то бархатную мантию и прячет от всего мира.
И разве можно видеть всё это бессмысленным?
Даже если у них в очередной раз ничего не получится, есть огромный шанс повторить всё не так, как было тринадцать раз подряд. Он проживает четырнадцатую жизнь, он понял, что так провести этот отрезок времени возможно, и это оставляет надежды, что, если и будет пятнадцатый раз, то он будет схож с этим. И на самый крайний случай он не против прожить жизнь ещё раз именно так и никак по-другому.
Но почему-то внутри сидела уверенность, что это был последний раз.
Том осторожно отстранил от себя Гермиону, не убирая ладони с её хрупких плеч, некоторое время всматривался в тёмные, насыщенного цвета карие глаза и, показав слабую улыбку, наполненную кристально чистой искренностью — вряд ли она хоть раз в жизни видела от него такую, — мягко и уверенно произнёс:
— У нас всё получится, потому что… потому что мы вместе и… наверное, потому что ты мне очень важна.
Странно, но слова дались не с таким трудом, как он себе представлял.
В её взгляде мелькнула тень изумления, но губы быстро вздрогнули, а на глазах отчего-то проступили слёзы. Она искренне улыбнулась и, расплакавшись, сдавленно, словно через ком в горле, пролепетала:
— Ты мне тоже очень важен.
Она снова уткнулась в его рубашку, тихо всхлипывая, на что Том подумал: ей явно следует отдохнуть, насколько она была сейчас впечатлительной. Почувствовав после этого невыразимое облегчение, он крепко обнял Гермиону, прижимая к себе, и медленно прикрыл глаза.
Да, вся жизнь шла именно к этому моменту, и очень жаль, что потом ему этого не вспомнить, зато он может вспоминать и жить этим сейчас, пока они здесь и пока ничего ещё не закончилось.
***
Поттер вернулся, когда за окном уже было темно; Гермиона давно спала, а Том который час сидел за письменным столом, изучая пергаменты, переданные ему Долоховым. Он постучался в спальню, поэтому Тому пришлось быстро скомкать всё, спрятать во внутренние карманы и наложить на себя дезиллюминационные чары.
Гермиона проснулась не сразу: она лениво вытянулась вдоль кровати, перевернулась несколько раз и лишь потом открыла глаза, сбрасывая пелену сна.
— Гарри? — хрипло отозвалась она, посмотрев на закрытую дверь.
— Я принёс еду и одежду, — сообщил он, и слышно было по звуку, как он прижался к дверному косяку.
Гермиона поднялась, прижав к заплаканным глазам ладонь, словно проверяя, выветрились ли слёзы, подошла к двери и открыла её.
— Как ты? — озабоченно поинтересовался Поттер, внимательно вглядываясь ей в лицо.
— В порядке. Я спала, — кивнула та, выходя из комнаты и проходя мимо друга на кухню.
Поттер бросил мимолётный взгляд на комнату, затем последовал за Гермионой.
— Я взял горячий шоколад и…
— Спасибо, Гарри, но если ты в следующий раз решишь взять шоколад, то мне бери двойную порцию, хорошо? — послышался ответ от Гермионы.
Наступила тишина, в которой Том прошёл к кровати и прилёг на подушку, желая забыться сном, однако мысли о прочитанном не давали ему покоя.
Он узнал, что впервые написал Долохову о том, чтобы тот предупредил его о будущем, которое его ждёт, в красках описал увиденное, Волан-де-Морта, политическую ситуацию в мире и всё, что узнал на тот момент о будущем себе. Как и полагалось, ничего не изменилось, так как это была петля, появившаяся чёрт знает почему, и хоть Волан-де-Морт знал о своём будущем, всё равно не мог сойти с дорожки, не веря в прочитанное. На второй раз Том описал точно то же самое, считая, что один лист пергамента и одна петля были крайне не убедительны.
Однако снова ничего не изменилось — он продолжал становиться Волан-де-Мортом, невзирая ни на что. Тогда Том задумался о роли в этой истории Гермионы, и на протяжении семи жизней изучал события и их последовательность, параллельно отравляя жизнь Грейнджер. В некоторых пергаментах встречались не самые приятные сцены насилия, после которых у Гермионы было нарушено как физическое, так и психологическое здоровье. Это не укладывалось в голове, но он умудрялся наносить увечья настолько изобретательно в ответ на её оскал, что, пока об этом читал, поджимал губы, чувствуя некоторого рода отвращение к самому себе. Хорошо, что в то время она спала, однако Том невольно поднимал на неё взгляд поверх пергаментов и сквозь сжатые зубы нервно проглатывал тягучую слюну, ощущая болезненные уколы по нервам.
Вот такой была её жизнь с ним?
Как она это всё вынесла? Или как он её тогда не прикончил?
Десятки строк о её мучениях стояли перед глазами, стоило ему прикрыть веки. Каждая жизнь была полна жестокостей и пыток, и лишь одна из последующих отличалась: Том попросил Долохова перепрятать крестраж.
Его никто не должен был найти, но… как такое возможно, что его нашла некая Полумна Лавгуд?! Это была самая трагичная петля, в которой Том довёл бедную девочку до сумасшествия, а после всё закончилось тем, что она совершила суицид, не оставив даже записки. История почему-то оборвалась быстрее — странно, но она даже толком не записана наполовину и о многом не было сказано. Последнее, что красовалось на этом пергаменте: «Нужна именно Грейнджер».
Вся мысль сводилась к тому, что только с помощью Гермионы можно прервать петлю, потому что на это нужен сторонний человек, готовый броситься за ним в прошлое, и она единственная соответствовала решению этой проблемы.
Следующие несколько жизней практически ни в чём не менялись, заканчиваясь одним и тем же, и лишь к последнему была жирная сноска: «Ни в коем случае ничего не рассказывай мне об этом! Я не должен ничего узнать о течении истории, пока что-то в ней кардинально не изменится.»
Том, очевидно, в тот раз надеялся на успех своих домыслов, и какое облегчение, что он его достиг! Из истории были вычеркнуты все устрашающие взаимоотношения с Гермионой, преобразуясь в лояльные и даже слишком трепетные, чтобы не улыбаться уголками губ от воспоминаний, как он преодолевал свой рубеж чувств. Он до последнего тешил себя мыслями, что по-настоящему не привязался к Гермионе, попутно убеждая в этом её, но чего стоил её полунедоверчивый и полусаркастичный взгляд, обжигающий так, что после этого вся сущность кричала о том, какой же он дурак! Сначала не уследил за собой, затем ещё долго не верил в это.
Ему вспомнилось, как она удобно устраивалась у него в ногах, кладя голову ему на бедро и мягко обнимая, а его пальцы медленно устремлялись в пушистую копну густых волос и ритмично сминали их, получая от этого непередаваемое удовольствие и расслабление, словно так должно быть всегда. Ему казалось, она готова замурлыкать, а он лишь думал о том, какого чёрта она сидит с ним и верит в то, что он оступится и прыгнет в пропасть чувств, перестав держать равновесие над обрывом, которому уже не было ни конца ни края. Он зашёл в тупик, а она, расстёгивая в гостиной мелкие пуговицы на его рубашке, заставила его сорваться в бездну, сладострастно дыша ему в губы, заманивая в ловушку касаниями рук, обнажая на его лице откровение, с которым с трудом пришлось смириться. Он позволил ей раскрыть своё исступление от обладания ею, вдыхая победу над ней и выдыхая своё самое сокровенное признание в страстном неравнодушии к ней.
Они делали именно так, потому что им это нравилось.
Том не мог лежать с закрытыми глазами, перебирая как в калейдоскопе воспоминания, потому распахнул их и уставился в потолок, завороженно наблюдая, как на нём пляшут тени от веток деревьев, очаровывая покачивающимися движениями. Он не слушал, как на кухне за ужином о чём-то разговаривают Гарри и Гермиона. Он не слышал ничего, кроме быстро бьющегося сердца, трепещущего от пережитого, лишь явственно вспоминая, как пытался удержаться на лезвии ножа, прежде чем самому сорваться вниз. И когда Гермиона тихо вошла в комнату, пожелав Гарри доброй ночи и плотно прикрыв за собой дверь, он посмотрел в опустившемся сумраке на её очертания, резко подскочил с постели, снимая с себя дезиллюминационные чары, и по-собственнически вцепился в округлые плечи, находя губами её губы и впиваясь в них с решительной силой, ощущая, как настигнувший жар вскружил ему голову.
Она не ожидала такого выпада, потому вздрогнула и хотела отшатнуться, но его ладони уже скользнули за спину, крепко прижимая к разгорячённому телу, а сам Том принялся наступать на неё, заставляя упереться в стену и неподвижно пребывать ещё в некотором ошеломлении. Ладони с жадностью заскользили по изгибам женского тела, но губы не вырывали никакую нить, а наоборот, страстно ласкали её, призывая отозваться.
Наконец Гермиона судорожно вздыхает, кладя ладонь на его плечо и приоткрывая губы.
— Том, что ты… делаешь?.. — тонким голосом начинает она, но тут же взвизгивает, почувствовав, как он больно прикусывает нижнюю губу.
— Обожаю тебя, не видишь? — томно отзывается он и, переводя дыхание, прижимает своим телом Гермиону к стене, завладевая губами.
С насмешкой Том остро ощущает, как она пребывает в замешательстве от того, что он до сих пор не позволил своей магии циркулировать, ведь обычно ему только это было нужно от неё?..
— Гермиона? — вдруг раздаётся озабоченный голос Поттера за дверью.
Стараясь сдержать тяжёлый вздох, Том разрывает поцелуй и, вперившись возбуждёнными глазами в Гермиону, в которых буквально различил направленный на неё свой звериный взгляд, подставляет палец к губам, призывая не раскрыть себя.
— Д-да? — дрогнувшим голосом слабо отзывается она, не спуская завороженный взгляд с Тома.
Он не ждёт, а тут же прижимается губами к её тонкой шее и слабо прикусывает кожу, с силой сжав плечо, заставляя ту покрыться мурашками и издать тихий стон. Она поднимает глаза кверху и закусывает краешек губы, пытаясь не выдать себя звуком, но ласковые пальцы Тома словно издеваются, проникая под одежду к груди.
— Ты в порядке? — спрашивает Поттер.
Том очерчивает незримую линию губами, поднимаясь с шеи к мочке уха, и судорожно выдыхает, дурманя Гермиону своим упорным и неудержимым желанием.
— Д-да… я… — она запинается, пытаясь опереться на стену, чтобы не упасть под натиском Тома, и, закрывая глаза, томно продолжает: — я просто… споткнулась… устала…
Том спускается к её скулам и сквозь насмешливую улыбку дразняще вычерчивает линию кончиком языка по пересохшим от взволнованности губам Гермионы.
— Хорошо, — отзывается Гарри и как-то неуверенно добавляет: — Если что я у себя.
— Д-да… — шёпотом вторит та, но Том не уверен, что ответ уже предназначался Поттеру.
По стихшим шагам становится ясно, что он отошёл от двери, и Том, снова вовлекая в страстный поцелуй Гермиону, достаёт палочку и накладывает чары неслышимости, а после небрежно роняет кусок дерева на пол и жадно вцепляется в женскую рубаху, сминая так, что верхняя пуговица с глухим звуком отрывается и отскакивает куда-то в сторону. Гермиона вздрагивает, но не успевает что-то произнести, как рука тут же поднимается к волосам, вонзаясь в них, и тянет её голову вниз, обнажая нежную кожу шеи, в которую Том, рвано дыша, впивается губами.
Она повторяет свой судорожный вздох и одеревенелыми пальцами пытается сжать его плечи, но Том уже выпускает её волосы, жёстко обхватывает за талию и, круто разворачивая над полом, заставляет пятиться назад, пока она не упирается в кровать и не падает на неё, мгновенно оказываясь как под нависшей скалой. Он беспорядочно гладит её тело, упиваясь восторгом от ощущения мягкой кожи, которую хотелось сдавливать и сминать, вызывая тихий скулёж Гермионы, до сих пор пребывающей в некотором оцепенении, пока её пальцы наконец медленно не вонзаются ему в кудри, разглаживая беспорядочные пряди. Он отзывчиво поддаётся её движению, заставляя сделать так ещё раз, а затем выпрямляется на локтях и внимательно вглядывается в блеск в глазах Гермионы, которая успевает опешить от того, как резко Том переключился со страстной волны, на которую она практически настроилась.
Для чего он это делает?
Она кажется самым совершенным человеком на земле: некоторого рода скульптурное изваяние, с раскинувшимися беспорядочно на постели каштановыми кудрями; лицо кажется высеченным руками самого искусного скульптора, отчего оно такое ровное и гладкое, мраморного оттенка, на котором пляшут тени веток, танцующих за окном; и во всём этом зачарованно выглядят живые глаза, блестящие и выражающие так много очарования и тепла, что в этом хочется утонуть и пропасть в глубинах скрытых ощущений, — с таких девушек одарённые художники обычно рисуют картины, вычерчивая их миловидные изгибы тела и черты лица.
Всё тело наполняется невыразимым восторгом при виде того, как с упоением она вглядывается в его темноту глаз, восхищаясь его сумасшедшей красотой, жадно прикоснуться к которой он позволяет только ей. Перед глазами снова вспыхивают образы пережитых с Гермионой дней, противоречащих тем, о которых он ранее вычитал из предыдущих историй, и Том наклоняется к её губам, мягко улыбается, отчего та решительно завладевает ими, обнимая его за плечи, а он поддаётся её натиску, ослабевая захваты, и даёт волю над собой.
Она мгновенно сжимает его губу, затем отпускает и устремляется к шее, отодвигая воротник рубашки, жадно припадая к трепещущей коже, и Том перекатывает Гермиону, чтобы оказаться под ней, расслабляется, закатывает глаза и крепко прижимает её к себе, растворяясь в горячем дыхании, как в жерле вулкана. Её пальцы жадно начинают рыскать в тёмных волосах, а другая ладонь до боли сжимает грудь, заставляя задыхаться и тут же машинально отвечать на её ласки, разглаживая спину и устремляясь под рубаху. Вскоре она снова находит его губы и готовится терзать их, но Том немного приподнимается и возвращает инициативу себе, заставляя Гермиону сесть на нём, поднимаясь за ней следом, а его тонкие пальцы мгновенно берутся расправляться с пуговицами.
И всё это время он смотрит в её блестящие глаза — они стали другими, взгляд совсем не похож на тот, который раньше он привык наблюдать, когда пробирался к ней в школу и скрашивал её ночи болтовнёй; совсем не похож на тот, когда она была заперта с ним несколько недель в этой квартире и целеустремлённо старалась стать им, держа в голове мысль о том, какие трудности ей предстоит ещё пережить, — сейчас она кажется уже взрослой и самоуверенной, словно в ней, как она выразилась, заменили какую-то существенную деталь, вырвали и поставили вместо неё новую, испытывающую холодное спокойствие и безразличие в повседневности и жар чувств, проявляющихся в темноте наедине с ним.
Она ловко и быстро справляется с его рубашкой и подставляет его тело свету фонарей, горящих за окном, с силой вонзается пальцами в кожу, но так и не отводит глаз, словно находя в его чертах что-то завораживающее и умопомрачительное — то, что не может заставить её прикрыть веки и погрузиться в танец чувств.
Том обнажает блуждающую улыбку, аккуратно и неторопливо спуская с её плеч одежду, ожидая, что будет дальше, и спустя некоторое время Гермиона прикасается ладонью к щеке и приближается губами к его, но замирает, словно требуя следующего шага от него, на что тот тихо смеётся и нежно притрагивается пальцами к ключице, вычерчивая невидимую линию.
Слабый треск тока коротко звучит где-то за спиной, и оба чувствуют, как воздух быстро заряжается, наполняя комнату влажностью как перед дождём. Том снова проводит невидимую линию по светлой коже, и раздаётся ещё один щелчок тока, который в этот раз с болезненной истомой отзывается в груди Гермионы, призывая приблизиться к нему, а сам он ощущает, как за спиной настигает невыразимая и необъятная в своих размерах тень, готовая прикоснуться шёлковым лоскутом плаща и обнять за плечи, бросая в бездонную пропасть тепла.
Том замирает и чувствует, как импульсы магии готовы сорваться и проникнуть в кожу Гермионы, чтобы больно ужалить её нервы, запустить яд и прогнать его в крови до самых мельчайших капилляров, но пока продолжает смотреть в тёмные глаза, взгляд которых становится умоляющим. Плотная тень становится ближе, она уже дышит ему в спину — Том чувствует её всем нутром, готовясь быть окутанным ею, — треск тока учащается, а комната начинает постепенно сливаться в бесформенные оттенки, позволяя фокусироваться только на расширившихся глазах волшебницы. Несколько мгновений он, наслаждаясь напряжением и уплотнённым воздухом, соблазнительно подрагивающим невидимыми искрами, сдерживает тепло, прежде чем его коснётся бархат невидимого существа, а затем сдаётся и поглощает в себя превосходство стихии, резко хватая Гермиону за плечи, впиваясь во влажные губы и срывая с них мерцающую нить, осветившую их обнажённые тела. Она вздрагивает и томно вздыхает, закатывая глаза, в которых пропадает появившееся отражение загоревшихся белых огоньков, а после ослабляет хватку на груди Тома, обессилев.
И движимый мощной энергией он грубо отталкивает её вбок, отчего она валится на постель, возвышается над ней сверху и задрожавшими зубами вонзается в нежную кожу обнажённой части груди, вызывая болезненный вскрик Гермионы. Она лениво пытается отодвинуть его, но Том с неконтролируемым упрямством принимается изучать губами обнажённое тело, срывая лиф и ощущая, как её липкие пальцы стали динамично сминать ему волосы и плечи, словно сдавшись напору. От прикосновения к груди она начинает биться под ним, как от разрядов тока, закусывая губу и сдерживая в себе судорожные всхлипы, но всё же они проскакивают вопреки её желанию, разбавляя оглушающий треск высоковольтного напряжения, в котором тонут сладкие стоны и тяжёлое дыхание. Он пронзает её теплом, ласкает языком и наслаждается тем, как странно и отдалённо слышит своё имя, которое слетает с пересохших губ Гермионы вперемешку с томными вздохами. Его начинает потряхивать от мелодичности тона, и он перестаёт покрывать кожу губами, притягивается к ошеломлённым от испытываемых ощущений глазам и зарывается в пушистые волосы, с протяжным вздохом погружаясь в нестерпимый огонь волшебства, улавливая раскалённые потоки лавы, прожигающие их двоих от невыразимых ощущений. Машинально он снова погружается в исследование миловидного лица, вычерчивая невидимые узоры, а она пытается поймать его улыбчивые от эйфории губы, но не может, после чего Том чувствует, как её пальцы расправляются со штанами, расстёгивая их так быстро, что он не успевает предотвратить её замысел. Её торопливость смешит, и словно в отместку он проникает ладонью к ней в джинсы, заставляя Гермиону выгнуться и прижаться ближе, опуская сладострастный судорожный вздох ему в глаза. Она начинает дрожать телом, и сквозь импульсы шалящего тока Том слышит постукивание её зубов, замечает, как линия её губ искривляется в странном очертании, выражающем нестерпимую пытку эмоций, пронзающих его насквозь истомой. Она не сдерживается и выдаёт приглушённый протяжный стон, больно вонзив ногти в его кожу, а затем распахивает глаза и ищет его взор, жадно припадая к тонким губам.
Том не может больше сдерживаться от жара прожигающей лавы, сцепившую их сердца в горячем танце, потому отстраняется от Гермионы, мгновенно снимает с неё оставшуюся одежду, сбрасывает всё с себя, возвращается обратно к притягательным губам и двумя пальцами входит в неё, собирая изобилие влаги дрожащей в истоме Гермионы. Она снова впивается ногтями в его кожу и закусывает себе губу, протыкая до крови, отчего Том чувствует солоноватый привкус на языке и ласкает рану нежным поцелуем, приоткрывая слегка припухлые губы, с которых снова начал вырываться горячий стон.
Ему хочется, чтобы она не сдерживала себя, полностью отдаваясь его ласкам, потому сильнее надавливает пальцами, тем временем закусывая ей губу, и из глубины её души вырывается ещё один протяжный судорожный всхлип, который он ловит ртом с невыразимым превосходством, словно это награда за её поражение в игре их тел. Её голос вновь приглушённо вмешивается в треск тока, нашёптывая его имя и желание покончить с этим, но Том остаётся непреклонным, наслаждаясь исступлением от испытываемой ею эйфории, которая стремительно превращалась в сладкую пытку, что невозможно выносить.
И она решает схитрить, прикасаясь к его члену, теперь в нём вызывая ответную дрожь и желание закусить губу, чтобы не выпустить стон, однако это происходит так неожиданно, что Том судорожно выдыхает и на секунду закатывает глаза, захлёбываясь в нестерпимой истоме, разрывающей его сущность на части. Он не сразу понимает, как долго звучит его протяжный рык, и только после останавливает его, закусывая губу, но Гермиона уже смотрит на него, как на побеждённого, продолжая поддерживать его эрекцию горячим касанием ладони, заставляя метаться между желанием, чтобы она отпустила член и освободила его от пытки или с головой погрузиться в нестерпимую негу, сводящую с ума и заставляющую кровь кипеть, прожигая вены от нещадной эйфории. Его тело на некоторое время становится словно парализованным, погружаясь в пучину захлёстывающей истомы, в которой лицо разглаживается, обнажая покорность настигнувшим чувствам, и, насладившись очарованием выгнутых в блаженной улыбке тонких губ, Гермиона отпускает член, прижимает Тома к себе за шею и выгибается к нему. Он тут же сдаётся, покорно входит в неё, и оба судорожно выдыхают, переплетая непослушные пальцы и крепко сжимая влажные ладони.
Всё кругом становится чёрным пятном, в котором Том на ощупь улавливает горячие губы и вытягивает из них белоснежное мерцание, поглощая безудержную магию, начиная размеренно двигаться внутри узкого набухшего от возбуждения влагалища, плотно сдавливающего его стенками. Кажется, ток буквально пробегает по позвоночнику жгучим разрядом, отчего его начинает трясти и приходится снова кусать уже и так истерзанные губы, чтобы не закричать, предпочитая этому задыхаться. Гермиона подносит к себе свободную ладонь к лицу и закусывает пальцы, на что Том усиливает толчки, сдаваясь во власть протяжных стонов, обрушившихся на комнату, а затем убирает её ладонь, заставляя женским гортанным вздохам звучать в унисон его. Гермиона начинает выгибаться ему навстречу, обхватывая его тело бёдрами и скользя по намокшей от пота груди ладонью, заглядывает ему в белоснежные зрачки, и Том в эйфории наблюдает, как растерявшийся и ошеломлённый взгляд буквально пожирает его восхищением, выражая полное подчинение любому его жесту. Он прижимает к её губе большой палец, касаясь острых зубов, и проводит им по линии, собирая влагу, а после прижимается к ним своими губами, вдыхая в неё свою сумасшедшую привязанность и невыразимое желание обладать ею. Внутри всё выворачивает чёрт знает как и зачем, из-за чего его движения ускоряются, а тело вжимает Гермиону в постель, словно желая в ней раствориться, на что та так же крепко обвивает его руками в ответ и жмурит глаза от глубоких толчков.
Чёрт, она так хороша, что из неё хочется лепить фигурки, выгибая очертания намокшего тела под разные совершенные формы, сменяя одну за другой. Её горячее дыхание кажется единственным воздухом в комнате, и он жадно глотает его, вонзая липкие пальцы в пушистые локоны, ритмично сжимая и разжимая их. Он немного отстраняется от лица, желая, чтобы Гермиона смотрела ему в глаза, и улавливает её взор своим вожделеющим, не отпуская из власти очарования своего белого мерцания. Ей приходится больно сглатывать и рассыпаться вновь и вновь на тысячи мелких осколков, которые Том каждый раз постоянно собирает в той конструкции, которой ему хочется, превращаясь в образ дьявола, не выпускающего её из неукротимой истомы, ведь ей уже хотелось сдаться.
Он тешит её озорными и насмешливыми улыбками, дразнит губами и заставляет всё тело напрячься натянутой струной, с которой вскоре должен сорваться последний звон. Его движения немного замедляются и превращаются в проникновенные удары, от которых у Гермионы сбивается дыхание, а бёдра до боли начинают сжимать его тело, ввергая ту в ещё большую агонию, в которой она непрерывно судорожно кричит и задыхается, царапая кожу на его плечах до крови. Том резко вонзается зубами ей в губу и с силой кусает в ответ на свою боль, а после исступлённо запрокидывает голову, снова улавливая чёрный ошеломлённый взгляд, в котором огоньками пляшут его дикие белоснежные зрачки. Её глаза заполняются слезами, вызывая некоторое недоумение, а губы искривляются в странной улыбке, с которых вырываются смешки, после чего Том чувствует, как её мокрые стенки так сильно сужаются от набухания, что становится невыносимо горячо, как в аду, и в следующую секунду ощущает слишком много влаги, которая беспрепятственно вытекает наружу, а всё тело Гермионы поддаётся необычной конвульсии. Она томно закатывает глаза, и Том тут же обхватывает её губы, чтобы поймать самый сладкий и заключительный в её партии стон, так тонко и протяжно звучащий, словно это самая последняя высокая нота, после которой порвётся струна. Он чувствует невозможный жар, закусив губу, кончает вслед за ней и вытаскивает из последних сил мерцание с дрожащих губ, глухо вздыхая и поддаваясь собственной дрожи.
Комната сгущается мраком, и Том, опуская веки, тонет в обволакивающем бархатном тепле магии и насквозь пронизывающих его волнах непередаваемого экстаза, погружаясь в плавную трясину умопомрачения. Он издаёт приглушённый стон, расслабляется и открывает глаза, чтобы посмотреть на Гермиону и уличить в ней обожание, на что та, словно почувствовав это, приоткрывает веки, смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, с которых соскользнули слезинки, и продолжает сдавливать мокрую кожу на его груди, словно не зная, как расцепить пальцы. Она подрагивает губами, и в этот момент Том касается их пальцем, смахивая проступивший пот, после чего нежно целует в уголок рта, медленно спускается к шее, совершив последний толчок, и выходитиз неё, перекатываясь набок, сбрасывая с себя женские бедра и ладони.
Они впервые так долго молчат, нарушая тишину сбивчивым дыханием, не имея ни одной мысли в голове, и лишь спустя несколько минут Том возвышается над Гермионой и меркнущими огоньками смотрит на неё. Даже не шелохнувшись, она лишь переводит взгляд на него в ответ, и его пальцы машинально тянутся к обнажённому телу и берутся проводить беспорядочные линии на влажной коже, после чего та, наконец, приходит в движение, приподнимается и смело заглядывает ему в лицо, оказавшееся перед ней буквально в паре дюймов. Она осторожно прикасается к его груди, повторяет узор ссадин от её ногтей, уводит пальцы к линии шеи и тянется к тонким губам, которые мгновенно расплываются в озорной улыбке. Ток за спиной снова начинает шуметь, стремительно набирая амплитуду ударов, и Том с усмешкой выдыхает ей в губы:
— Тебе мало?
— Нет, — хрипло отзывается она, качая головой, едва касаясь губами его губ, затем томно с восхищением шепчет: — Просто ты… ты слишком невозможен.
Её глаза лихорадочно блестят и внимательно вглядываются в него, словно пытаются запомнить каждую чёрточку на его лице — вычертить в памяти, выжечь в сердце и сохранить как самое яркое воспоминание, которое она пронесёт сквозь время, где шанс увидеть его таким откровенным, погружаясь в его сумасшедшую красоту и растворяясь в ней, будет близок к нулю.
Том трясёт беспорядочно уложенными кудрями, чувствуя исступление от бесспорного обожания, и показывает блуждающую улыбку, которой прижимается к мягким губам Гермионы.
========== Глава 27. Прежде, чем мы проиграем (1) ==========
Том досконально изучил во всех пергаментах с предыдущими историями жизни момент, где Гермиона, Поттер и Уизли отправились в банк гоблинов, чтобы украсть чашу, и его внимание привлекло то, что первая преображалась в Лестрейндж, которая должна была потребовать провести её к сейфу. С ней же была палочка Беллатрисы, которой в этой петле не оказалось. Будет ли это проблемой? Более того, рядом с ними не было гоблина, который согласился провести ребят к сейфу, а это значит, что нужно было обдумать с точностью до мелочей, как им без посторонней помощи пробраться вглубь банка.
В поместье Малфоев почему-то всё произошло не так, как должно быть. Ночью Гермиона рассказала, о чём они разговаривали с Поттером на кухне. Гоблин, Лавгуд и Олливандер были перемещены домовым эльфом в неизвестное, но безопасное место, и даже Поттер не знал об их дальнейшей судьбе. Они обсудили возможность взлома сейфа Лестрейнджей, но это действительно показалось им невозможным, и тогда на протяжении недели Том, имея все сведения о банке, начал продумывать операцию.
Но прежде, буквально на следующее утро после потрясений в доме Малфоев, Поттер постучался к Гермионе с новостью, попросив выйти для её обсуждения на кухню.
— Он нашёл её, — серьёзно произнёс он, наблюдая, как Гермиона разливает кипяток в чашки.
— О чём ты? — нахмурилась та, поставив чайник, присев за стол и пододвинув к себе чашку, от которой исходил густой пар.
— Он нашёл Бузинную палочку, — пояснил Поттер. — Она принадлежала Дамблдору. Это… это непобедимая палочка, Гермиона, и она у него.
Повисла тишина, в которой та поджала под себя ногу и посмотрела в сторону Тома, который облокотился на столешницу и ловил каждое слово, находясь под чарами невидимости.
— Не думаю, что она будет слушаться его, — наконец отозвалась Гермиона, словно прочитав мысли Тома. — Он же не выиграл её в честном поединке.
— А чтобы палочка слушалась, нужно победить её владельца? — задумчиво поинтересовался Гарри после того, как глотнул чай.
— Да, я читала об этом. Если победить владельца палочки в честном поединке, то она меняет свою преданность. Кстати, у кого ты отобрал палочки?
— Одна из них точно принадлежала Малфою, а другая даже не знаю. Кажется, его матери.
— Слабоватые у них палочки, — задумчиво отозвалась Гермиона, достав ту, что была короче и которую она себе уже присвоила. — И непослушные.
— Гермиона, если следовать твоим словам, что палочки могут менять владельцев, то значит палочка Дамблдора должна была признать нового владельца в Драко Малфое — это он обезоружил Дамблдора тогда, на башне.
— И что нам это даёт?
— Ну… — Поттер опустил глаза на стол и продолжил что-то соображать, затем медленно произнёс: — Палочка Малфоя оказалась у меня в руках, значит я её… отобрал?
— Гарри, забудь о Дарах смерти, — вздохнула Гермиона, покачав головой, выражая полную незаинтересованность в разговоре. — Наша задача найти и уничтожить крестражи. Не пойдешь же ты к Сам-Знаешь-Кому отбирать палочку, верно? Лучше подумай, как нам пробраться в сейф Лестрейндж.
С тех пор Поттер больше не заводил разговор о Дарах, а Том пришёл к ясному осознанию того, что известный ему из пергаментов сюжет стал слишком разниться из-за того, что не совпадала одна-единственная деталь: с ними не было Уизли. Более того, размышления Поттера о владельцах палочек были очень интересными и наводили на невероятную мысль, которую Том пока не торопился высказывать Гермионе вслух.
Больше недели ушло на то, чтобы разработать план по ограблению банка, и когда он был готов, Том озвучил его Гермионе, дал все инструкции на этот счёт и потребовал как можно скорее обсудить это с Поттером. Ещё несколько дней Гермиона убеждала друга в успешности разработок, и третью неделю они готовились к налёту.
— Запомни: ты обязана настоять на том, чтобы защитные чары сняли, а я посодействую этому, — в последний раз напоминал Том.
Гермиона глубоко вздохнула, согласно кивнула и открыла дверь, в то время как тот накинул на себя дезиллюминационные чары. Через час она была уже под Оборотным зельем, превратившись в Беллатрису Лестрейндж, а Поттер держал мантию-невидимку за пазухой, с тенью отвращения глядя на преобразования подруги.
— Вот чёрт, это… Мерлин, лучше этого не видеть, — прошептала Гермиона, пряча огромную чёрную и гноящуюся рану на шее под шёлковый шарф.
Поттер внимательно вгляделся в её лицо, полностью выжженное шрамами, и отвернулся, сдерживая рвотный позыв. Том лишь смотрел на неё исподлобья, сильно сжимая скулы — зрелище действительно было не для слабонервных.
— Ну что? Идём? — глубоко вздохнула Гермиона, отворачиваясь от зеркала и крепче сжимая волшебную палочку.
Поттер кивнул. Гермиона подошла к другу, на секунду обняла его и, как было заявлено по плану Тома, нацепила на него маячок, дающий Тому возможность отслеживать Поттера, чтобы они оба, находясь под чарами невидимости, не столкнулись друг с другом. Гарри ничего не заметил, и когда Гермиона отшатнулась от него, накинул на себя мантию, и трое покинули дом.
Они оказались недалеко от мостовой, откуда ближе всего было добраться до волшебного банка. Гермиона тут же тряхнула копной густых волос и направилась по лестнице вверх, а Поттер пошёл следом на расстоянии от неё в паре шагов, о чём говорила мигающая в воздухе красная точка, видимая только Тому. Странно, но по ощущениям Гермиона почему-то не нервничала, а даже наоборот, пребывала в каком-то воодушевлённом подъёме, полностью концентрируясь на поведении Беллатрисы, разве что испытывая жуткий дискомфорт от раны, зудящей на шее.
Том принялся внимательно оглядываться, следуя за ребятами на приличном расстоянии, чтобы исключить любую возможность столкнуться с Поттером, и таким образом они добрались до банка и зашли в огромный зал, в котором отчётливо слышался скрип нескольких десятков перьев. Как только Гермиона зашла внутрь, некоторые гоблины подняли на неё взгляд, продолжая пристально следить за каждым её движением, а та, в свою очередь, побольше вдохнула грудью, вздыбив её, и обернулась, понимая, что за ней следует кто-то посторонний.
— Я не нуждаюсь в сопровождении, — резко высоким голосом бросила она и прошла к стойке, где неотрывно корпели гоблины, склонившись над пергаментами.
Том проследил, как охранник не решился идти за ней и остался стоять недалеко от входа в банк. Кажется, их предупредили о попытках взлома.
Гермиона уже стояла у стойки и разговаривала с гоблином, требуя провести её к сейфу, как вдруг к ним подошёл ещё один гоблин и что-то начал нашёптывать первому.
— Мадам Лестрейндж, не могли бы вы подтвердить свою личность? — наконец произнёс гоблин, учтиво кивая.
Гермиона на мгновение опустила глаза, покосившись в сторону, затем вздёрнула голову, тряхнув копной волос, и, встав на цыпочки, схватила за тонкое предплечье гоблина и с силой резким движением дёрнула его на себя.
— Я на кого, по-вашему, похожа, чтобы доказывать каким-то полукровкам свою личность? — зашипела она, находясь в паре дюймов от сморщеного лица гоблина, а её глаза безумно сверкнули совсем как у Беллатрисы.
— Н-но… таковы правила… — сипло и нервно гнусавым голосом начал гоблин, покосившись на второго, который тоже явно занервничал.
— Засуньте свои правила куда подальше, черти, или вы хотите, чтобы волшебники ещё больше вмешались в ваши дела, м? — не отступала Гермиона, а после перевела взгляд на другого гоблина, который слабо поморщился от вида ужасающих шрамов на лице. — К сейфу! Быстро! Не тратьте моё время.
— Извините, мадам Лестрейндж, — максимально вежливо произнёс второй гоблин, поклонившись, и махнул третьему, чтобы он принёс звякалки.
Гермиона отпустила наконец предплечье гоблина и выпрямилась, ещё выше запрокинув голову и колыхнув кудрями. Она максимально была похожа на сумасшедшую дамочку, какой запомнил её Том, и гоблины тоже ей поверили.
— Прошу за мной, мадам, — первый гоблин соскочил со стула, взял протянутые звякалки и обошёл стойку.
— Волшебный водопад убрать, — высоким требовательным голосом приказала Гермиона, поравнявшись с гоблином. — На мне много заживляющих чар.
— Но мадам Лестрейндж… — неуверенно заговорил тот.
— Я неясно выразилась?! — в тёмных глазах снова замерцал безумный блеск.
Гоблин обернулся и поманил пальцем второго гоблина.
— Мадам желает убрать защитные чары.
Второй гоблин поднял на неё взгляд и приготовился запротестовать, как Гермиона резко сдёрнула шарф и обнажила огромную рану, после чего скривила губы и дразняще отозвалась:
— Вы убить меня хотите, выродки?
Гоблин отвернулся, явно сдерживая рвотный позыв, и махнул рукой первому, чтобы они быстрее ушли.
— Всё будет сделано, мадам.
Гермиона снова тряхнула волосами, и оба направились ко входу в подземелья банка.
Когда они уже летели с невероятной скоростью вниз, Том с некоторым облегчением выдохнул от того, что Гермиона справилась сама и что никаких чар не пришлось накладывать на гоблинов. Наверняка Поттер пребывал точно в таком же состоянии, ранее не подозревая, что всё может сложиться многим лучше, чем они себе представляли.
С ветерком они добрались до нужной банковской ячейки. Гоблин первым вышел из тележки, освещая фонарём узкую дорожку, следом вышла Гермиона, затем Поттер, и Том выбрался последним, по привычке осматривая чуть ли не каждый дюйм обстановки. Буквально за углом их поджидал слепой дракон, который при звуке звякалок истошно заверещал, выпуская из носа густой чёрный дым, и принялся отодвигаться в сторону, чтобы освободить проход, и уже через несколько минут Гермиона с холодом в глазах внимательно рассматривала содержимое сейфа Беллатрисы.
Она была неописуемо богата. У Гермионы даже немного расширились глаза от увиденного, но она быстро переключилась на поиск того, зачем сюда пришла.
— Снимите заклинания, — следуя всем наставлениям Тома, приказала она, кивнув на гору золота, на верхушке которой поблёскивала чаша.
Гоблин смерил её тяжёлым взглядом, но в этот раз не стал ничего возражать, а щёлкнул несколько раз длинными когтями и затем жестом пригласил войти.
Гермиона уверенно шагнула за порог, прошла к золотым доспехам и коснулась их — ничего не произошло, — после чего прошла вглубь помещения, увидела меч-подделку Гриффиндора, схватила его и кончиком лезвия попыталась зацепить чашу. Спустя минуту чаша уже была в её руках, гоблин запечатывал сейф, а спустя ещё несколько минут все оказались в тележке и с бешеной скоростью помчались наверх, в главный зал.
Оказавшись в огромном белоснежном помещении, где невозмутимо продолжали свою работу гоблины, Гермиона даже не кивнула сопровождающему, а молча направилась к выходу — её уже подгоняла эйфория, что их операция была успешно завершена, ведь выйти из банка и трансгрессировать домой — лёгкое дело.
Казалось, ничто не может омрачить этот день: они обвели вокруг пальца охрану, провели гоблинов, ограбили банк и, взбудораженные успехом, преодолевали последние ступеньки, оставляя здание банка позади, как вдруг Гермиона резко остановилась и с ужасом уставилась на женщину, которая шла ей навстречу и тоже только сейчас заметила Гермиону — настоящая Беллатриса Лестрейндж, только с разницей в том, что на ней была бархатная чёрная маска, скрывающая большую часть обожжённого лица.
Трое среагировали настолько быстро, что три луча сразу же направились в Беллатрису, но та крутанулась, отбегая в сторону и отталкивая от себя сопровождающего её Пожирателя смерти, лицо которого было спрятано под маской. Ещё один Пожиратель пригнулся и выпустил в Гермиону фиолетовый луч, но та подалась в сторону и стремительно побежала по переулку, где час назад трое трансгрессировали к банку.
— Задержите её! — взвизгнула Беллатриса, указывая на скрывающуюся Гермиону, но та уже преодолела полпути, отталкивая от себя прохожих.
Том рванул следом, увидев, как в конце пути Поттер сорвал с себя мантию-невидимку, оба вцепились в ладони Гермионы, и вместе они трансгрессировали прочь. Пока они преодолевали мостовую, ведущую к дому, Гермиона начинала преобразовываться в себя, а, оказавшись на пороге дома, Поттер внезапно рухнул на колени и зашипел, в то время как у Тома тоже поплыло перед глазами, размывая дверь квартиры в изумрудные пятна.
— Гарри! Гарри, что с тобой?! — склонилась над ним подруга, хватая его за плечи, чтобы помочь встать.
— Он… он очень зол, — сдавленно заговорил Гарри, пытаясь встать. — Гермиона, он… он понял, что мы украли чашу! Он знает, что мы ищем крестражи!
Гермиона поджала губы, на которых ещё остались шрамы Беллатрисы, подхватила друга и толкнула дверь, заваливаясь в коридор.
— Что ещё ты видишь? — нервно отозвалась она, разворачивая Поттера к себе и заглядывая в его расширившиеся глаза.
— Чёрт, Гермиона! Его крестраж, кажется, в Хогвартсе. Он думает о местах, в которых спрятал их, и там… там должна быть диадема! Только почему-то… — Поттер замолчал и захрипел.
— Что там, Гарри?
— Почему-то он думает… чёрт, как объяснить? Он как будто бы видит перед собой молодого себя!
Гермиона посмотрела в сторону, где по её представлению должен находиться Том, понурила голову и выдала вердикт:
— Подожди пять минут, мне нужно переодеться.
Поттер кивнул, поднялся с пола и, чертыхнувшись, опустился на стул, складывая перед собой руки, борясь с видениями Волан-де-Морта, а Гермиона забежала в спальню и резко обернулась, ожидая, когда к ней подойдёт Том. Как только дверь в комнату закрылась и невидимая струя заглушающих чар коснулась двери, та начала быстро переодеваться и нервно зашептала:
— Что дальше, Том? Что нам делать? Он обо всём узнал!
Том лихорадочно соображал, что им делать, и на ум приходило только одно решение.
— Сейчас или никогда, — наконец спокойно выдал он. — Он должен проверить все свои тайники и убедиться, что крестражи исчезли. До этого мы должны оказаться в школе, подготовиться к тому, чтобы подсечь змею и… потом я объясню, что дальше нужно сделать.
Гермиона кивнула, больно сглотнув, и, вцепившись в дверную ручку, обернулась.
— Мне кажется, мы подходим к завершению.
Том несколько мгновений молчал, затем тихо ответил:
— Уничтожьте сейчас чашу мечом. Останется змея.
Та глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, кивнула и вышла из спальни.
— Гарри, давай уничтожим чашу…
— Нам нужно в Хогвартс, пока он не усилил защиту, Гермиона…
— Да, я знаю. Давай сначала покончим с чашей и отправляемся туда. Быстрее!
Поттер быстро достал меч из своего мешочка, а Гермиона вытащила чашу и положила её на стол.
— Думаешь, обязательно его открывать? — с сомнением спросил Гарри. — А то в прошлый раз не совсем приятно было.
— Давай попробуем так. Мне кажется, не обязательно.
Поттер направил меч остриём в чашу и, замерев на несколько мгновений, резким ударом вонзил в крестраж. Чаша лопнула: из неё повалил чёрный дым, который стремительно поднялся к потолку, сгущаясь сильнее и сильнее, а после с глухим звуком обрушился вниз, ударной волной оттесняя волшебников к стене. Клубы начали рассеиваться, а вскоре совсем исчезли, словно их и не было.
Гермиона переглянулась с Гарри, и на губах обоих появились слабые улыбки: ещё один крестраж был повержен.
— Ты готов? — после минутной слабости серьёзно спросила та.
Поттер кивнул, и, покинув дом, Том трансгрессировал их в Хогсмид.
***
Когда трое оказались в Хогвартсе при помощи Аберфорта Дамблдора, их встретила большая толпа студентов, радостно визжащих в Выручай-комнате. Том сразу же заметил среди них Рона Уизли, который сначала подскочил со стула, словно не поверив своим глазам, но тут же опустился обратно, тревожно глядя на растрёпанных друзей. Винил ли он себя за то, что бросил их полгода назад?
Том осторожно отошёл от своры счастливых учеников, с усмешкой наблюдая, как все они действительно видят в Поттере своего спасителя, пришедшего на выручку в сложный для них час. Это было довольно драматично: за много месяцев, проведённых бок о бок с Избранным, Том понял, что ничего в нём особенного-то и нет — он был особенным только для Волан-де-Морта, потому что являлся его крестражем, — и что эта ребятня сейчас ожидает от прокажённого парня, который почти год скитался по полям, лесам, гротам и пещерам, разгадывая тайны Риддла, было непонятно. Поттер потерял всё, что только было можно: дом, друга, волшебную палочку, и если бы он всё-таки знал, что Гермиона таскается с юным Волан-де-Мортом, то и это было бы самым ключевым и последним для него ударом. Он остался ни с чем, держа под сердцем единственную надежду, что сможет одолеть Волан-де-Морта. Тому стало казаться, что Поттер уже видит смысл своей жизни только в этом и совсем не прочь покончить с этим ценой своей жизни.
Что же, если это действительно было так — тем легче. Он умрёт ради общего блага.
Глядя на ярко улыбающегося Гарри, Том ясно различал в его глазах, сколько тоски и отчаяния кроется за всем этим. Если бы знали эти дети, через что ему пришлось пройти и сколько раз он уже должен был умереть, но вместо этого стоит здесь и пожимает ладони друзьям, тепло отвечает на объятия подруг и пытается взять на себя ответственность за их жизни, чётко зная, что ему нужно в этом замке.
Только по иронии судьбы та вещь, которую он пришёл сюда искать, была совсем рядом и по своей сути не нужна. Им всего лишь нужно уничтожить змею, а дальше обязательно настанет тот самый момент, когда Гермиона без колебаний завершит начатое — создаст при помощи него крестраж.
Странно, но Том возлагал на это все надежды и, кажется, даже нисколько не отличался от этих подростков, разве что с той разницей, что они верили в жизнь Поттера, а он, наоборот, в его смерть.
Насколько хватит Мальчика-Который-Выжил, чтобы стать последней отправной точкой для Гермионы, и она безоговорочно решится всё изменить?
Наверное, Том мог бы Поттеру сострадать.
Он криво усмехнулся от этой мысли, отводя взгляд от мальчишки, и опустил голову, ожидая, что будет дальше.
Поттер пытался выяснить что-то о диадеме синего факультета, и кроме как оказаться в башне Когтевран ничего вразумительного ему в голову не пришло. Том заметил, как его взгляд наконец-то упал на Рона, различив в толпе его рыжеволосую макушку, и глаза заметно потемнели. Наверняка его подавленность на этот счёт перешла в злость, но было довольно любопытно наблюдать за разыгравшейся картиной. Когда та самая Лавгуд, которая после заключения в поместье Малфоев оказалась жива и здорова и которая в какой-то из версий петли покончила жизнь суицидом из-за Тома, решила проводить Поттера в гостиную своего факультета, к ним подошёл Уизли. Гарри остановился и поднял голову на бывшего друга с немым вопросом в глазах, на что тот хрипло отозвался:
— Нормально себя чувствуешь? — странно, но его голос сочился ядом и иронией.
— Нормально, — совсем не расположенный к беседе Поттер кивнул и только отвернулся, как тот схватил его за плечо и резко развернул к себе.
— По-твоему, нормально было избить меня и бросить подыхать в лесу?
Том с любопытством оттолкнулся от стены и подошёл поближе к двоим, чтобы не упустить ни одного слова.
— Я тебя и пальцем не трогал…
— Я пролежал без сил в снегу с окровавленным лицом несколько часов и тяжело заболел! — разошёлся Рон, вытаращившись на Поттера. — Меня чуть не поймали егеря!
— Глубоко сочувствую, что тебе пришлось морозить свою задницу ещё и в другом месте, — тихо отозвался тот, покосившись на руку, которая его до сих пор держала, поэтому он попытался её смахнуть.
Уизли скривился от негодования и некоторой смеси отвращения, а затем отступил на шаг.
— Придурок. Ты… отвратителен. Не ожидал от тебя такого.
В этот момент к ним тут же подошла Гермиона, которая с немым вопросом уставилась на Гарри, положив руку ему на плечо, после чего перевела взгляд на Рона и получила ответный взор презрения.
— Так и знал, — выплюнул он и, резко развернувшись, направился вглубь комнаты.
Том усмехнулся, чувствуя удовлетворение от увиденного, и посмотрел на двоих, которые, кажется по умозаключениям Уизли, составили друг другу пару, пребывая последующие полгода после его ухода в одиночестве. Гарри и Гермиона переглянулись — оба не поняли ничего из того, что им говорил Рон, кроме его ненависти и злобы к ним.
— Ты останешься со всеми? — спросил Поттер.
— Да, я… у меня есть одна идея и…
— Хорошо, — кивнул тот, доставая из мешочка карту, — я найду тебя, как закончу с диадемой. Он скоро явится сюда — уже проверил один тайник — надеюсь, успею.
Он отвернулся к выходу, где ждала его Полумна, как вдруг Гермиона кинулась к нему и взволнованно заговорила:
— Гарри, послушай!.. Идея с диадемой — трата времени, — она закрыла на мгновение глаза и выстрелила: — Я знаю, где найти диадему, нам нужно другое.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Поттер.
— Я уничтожу диадему, как найду её. Но есть дело более важное — змея. Мы должны выманить её, и школа — самое удобное место для этого. Мы должны… мы должны дать отпор, Гарри. Нужно всех предупредить, кто ещё остался здесь из наших.
Поттер с глубоким непониманием уставился на подругу и подошёл к ней ближе.
— Ты знаешь, где спрятана диадема?
— Э-э… Да, Гарри. Я знаю. И чтобы не терять времени, нам нужно разделиться: найди профессора Макгонагалл, предупреди её, сделай всё возможное, чтобы замок был готов к обороне, а я тем временем решу вопрос с диадемой.
Поттер стоял в ошеломлении и не сразу отозвался:
— И ты… всё время молчала?
— У меня были на это причины, — убедительно произнесла Гермиона, сузив глаза. — Я выжидала момент, когда все остальные крестражи будут уничтожены.
Гарри поджал губы, о чём-то размышляя, затем согласно кивнул.
— Хорошо. Забери меч. Наверняка ты знаешь, что делаешь. Я найду тебя, как только предупрежу Макгонагалл. Увидимся.
Гермиона взялась за рубиновую рукоятку, пожелала другу удачи, проследила за тем, как он скрывается за дверью, затем обернулась и посмотрела в сторону Тома, словно ожидая какой-то поддержки за всё сказанное — он нашёл это действительно перспективным.
Тем временем Выручай-комната принимала в себя ещё больше гостей, которые, узнав новость по радио «ударила молния», начали слетаться в эпицентр развития событий. Очень организованно волшебники подготовились к восстанию: начали делиться на группы, кучками покидать Выручай-комнату, окружными путями направляться к Большому залу, где, по всеобщему представлению, должны были собраться ученики и преподаватели, чтобы решить свои жизни и судьбу школы.
Том уличил подходящий момент, когда Выручай-комната опустеет, и, схватив за руку Гермиону, вывел её, заставляя идти рядом и не отставать. По дороге он забрал у неё меч, спрятав под плащ. Они спускались в вестибюль, и всё это время Том продумывал дальнейшие действия. Как им вытурить змею? Идти прямиком к Волан-де-Морту было глупо, и, возможно, на убийство её был единственный шанс, и пока Том видел этот шанс в отвлечении внимания Поттером, который должен оказаться лицом к лицу с тёмным магом. Но как это устроить?
Гермиона быстро шла с ним в молчании, явно пребывая в своих мыслях. О чём она сейчас думала? О змее, которую нужно уничтожить, или о моменте создания крестража, который неминуемо приближался?
Она наверняка знает и понимает, что ей нужна чья-то смерть, и, твою же мать, знала бы она сразу, кто должен стать этой жертвой! Во всяком случае, пока она думает о каком-нибудь Пожирателе смерти вроде Беллатрисы, которую она, возможно, с удовольствием прикончит, поэтому держится спокойно и уверенно, не страшась грядущих событий.
— Как будем действовать? — задала она вопрос, когда они оказались внизу и остановились возле дверей Большого зала, где вовсю уже разгуливали сонные студенты, облегчённо понимая, что строгий режим был свергнут, а охранявшие Пожиратели смерти и их сторонники были повержены.
Не успел Том отозваться, как в ушах ужасно загудело, а барабанные перепонки, казалось, сейчас разорвёт от шипящего проникновенного голоса Волан-де-Морта, требующего отдать Гарри Поттера, который прячется в замке за спинами маленьких студентов и сердобольных учителей. Гермиона сильнее сжала его ладонь и, поморщившись, тряхнула копной волос, словно выбрасывая из головы прозвучавшие слова.
Волан-де-Морт дал им немного времени, прежде чем начнёт нападение, и у Тома мелькнула мысль оставить Гермиону и выследить, где тот спрятался, готовясь к нападению, как вдруг из Большого зала вылетел Поттер и случайно заметил подругу.
— Гермиона, ты слышала?
— Да, — направляясь к другу, отозвалась та. — Послушай, нужно помочь с защитными чарами, чтобы замок максимально был защищён, пока мы с тобой здесь…
— А потом найдём змею, — перебил Поттер, согласно кивая. — Ты нашла диадему?
— Я? Эм… да, Гарри. Осталась змея.
— Отлично, — с облегчением улыбнулся Поттер и обернулся на выход Большого зала, откуда гурьбой стали выходить студенты: одни на эвакуацию, другие на защиту замка.
— Мисс Грейнджер! Рада вас видеть, — махнула рукой профессор Макгонагалл. — Ваша помощь будет нам очень кстати…
Гермиона с готовностью выпрямилась, крепче сжимая палочку кого-то из Малфоев в руке, и подошла к преподавателю ближе, чтобы выслушать инструкции.
Том замер в нерешительности, взвешивая, на какой стороне выгоднее всего ему сейчас оказаться. Если он останется здесь, то ему не выйти до момента, пока не будет прорвана где-то защита. Либо ему следует покинуть территорию замка, оставив Гермиону на саму себя.
Посмотрев на её профиль, на растрёпанные волосы и полностью решительное выражение лица, Том, не колеблясь, совершил выбор и подошёл ближе.
—…профессор Слизнорт, а также Люпин и Тонкс отправляются к восточной части замка. Прикройте их, мисс Грейнджер, а потом делайте то, что вам нужно, — закончила Макгонагалл и отвернулась, чтобы дать следующие распоряжения.
— Идём, — махнул рукой Поттер, и втроём они направились к выходу из замка, чтобы обогнуть территорию и выставить защитные чары.
— Послушай, Гермиона, — задумчиво начал Поттер, глядя себе под ноги. — Ты совсем не должна рисковать…
— Ты в своём уме? — тут же перебила его та, с раздражением взглянув на друга.
— Просто… просто ты единственная осталась со мной.
Гермиона снова посмотрела на Поттера и невольно остановилась, на что тот тоже остановился и, почесав затылок, продолжил:
— Ты прошла со мной через многое и… я просто хочу, чтобы ты знала! Чтобы ты знала, что я очень сильно ценю это, — он сглотнул и нервно передёрнул плечами, затем, словно потеряв голос, сипло добавил: — Спасибо, Гермиона. За всё.
Та чуть склонила голову вбок, выдавила вымученную улыбку, и, одновременно протянув руки друг к другу, они, как по сигналу, крепко обнялись.
— Давай покончим с этим, Гарри, — ободряюще отозвалась Гермиона, выпустив Поттера из объятий.
Тот глубоко вздохнул и кивнул, подарив в ответ ободряющую улыбку.
— Давай, Гермиона.
Они быстро побежали вперёд, пересекая зелёный луг, и притормозили, когда увидели профессора Слизнорта и несколько студентов, которые помогали ему ставить защиту.
Том быстрым шагом добрался до небольшого холма и начал оглядываться по сторонам. Вдалеке виднелось поле для квиддича, с другой стороны пролегала мостовая над обрывом, а ещё дальше начинался Запретный лес, в стороне которого, он полагал, должен был находиться Волан-де-Морт с приспевшими к нему соратниками и союзниками. Чёрт, они оказались на той стороне, куда в первую очередь придётся весь удар.
Немного подумав над этим, Том нашёл это даже удобным: именно здесь будет легче всего настигнуть Волан-де-Морта, лишь бы защитники оказались достойными.
Через некоторое время благодаря усилиям волшебников в воздухе разросся едва заметный купол, а где-то вдалеке группа студентов пробралась к мостовой и что-то там делала — Тому не было видно издалека. Приняв самую удобную наблюдательную позицию, он принялся ждать.
Он посмотрел на квиддичное поле, опустил взгляд на далеко уходящую тропинку и вспомнил, как часто здесь встречал Гермиону его призрак. Где-то там, дальше, был путь к озеру, по которому в одном из повторяющихся дней она бежала, не чувствуя ног, чтобы упасть в объятия и ощутить убаюкивающие колебания магии после потрясения с Маклаггеном. А чуть ближе к замку, на соседней тропинке, он впервые коснулся её тёплых и пересохших от волнения губ, остро чувствуя, как насквозь проткнул ей горячее сердце, давая отсчёт первой привязанности. А если уйти немного в сторону, то дальше был спуск к лесу, куда он повёл Гермиону, чтобы скрыться от её друзей, которые признали в нём тёмного волшебника. Какой же отчаянный, но решительный был шаг, кто бы мог подумать…
Та же самая тропинка, что вела к груде бездыханных тел слизеринцев, усыпанных листьями, — откуда всё и началось. Белая нить, связывающая тела, чтобы тащить их в лес, и связывающая Гермиону с ним, чтобы дойти до этого момента, когда вот-вот что-то должно решиться.
Зря ли он прожил очередную петлю?
Получится ли выиграть в этот раз?
Не напрасно ли он отсчитывал дыхание и шаги? Раз, два, три…
Послышался глухой раскатистый звук, разразивший небо так резко, что Том вздрогнул и мгновенно стряхнул с себя все воспоминания. Он обернулся и увидел десятки мерцающих вспышек, направленных в защитный купол поодаль от него — как раз где группа студентов заканчивала путь по мостовой, возвращаясь на территорию школы.
Том тут же устремил взгляд на Гермиону, которая вместе с остальными подняла глаза к небу, пытаясь определить источник звука.
Кажется, началось.
***
Том отчётливо ощущал взволнованность и нервозность Гермионы, которая глубоко внутри топила эти чувства, с уверенностью размахивая палочкой и едва сдерживая злость на то, что она была строптивой и попросту не хотела нормально слушаться.
Поначалу все пребывали в возбуждении, что им длительное время удаётся сдерживать натиск захватчиков, но как только Волан-де-Морт пробил защиту, уверенность многих начала таять, и пришлось отступать в замок, потому что оставаться открытой мишенью на улице уже было опасно. Они забежали вверх по лестнице восточного крыла, оборачиваясь назад и опираясь на перила, чтобы нанести удары волшебникам, устремившимся за ними следом, но всё становилось куда серьёзнее и опаснее: антитрансгрессионный барьер был снят, и Пожиратели смерти стали неуловимыми, постоянно перемещаясь и делая выпады с разных сторон, откуда даже не ожидаешь. Сотни заклинаний не попадали в свои цели, врезаясь в каменные стены, разрушая их и поднимая пыль, некоторые из них рикошетом отскакивали, выискивая цель, потому приходилось быть вдвойне внимательным и укрываться не только от прямых ударов, но и от опасно разгуливающих по стенам лучей и осыпающихся со стен и потолков камней.
Том уже посчитал плохой идеей остаться здесь, по-прежнему прячась под дезиллюминационными чарами, как тень прикрывая со всех сторон Гермиону и отбивая летящие в неё и в других проклятья, а также нанося неожиданные атаки, находя это очень удобным и практичным. Нападающие стали подозревать, что где-то здесь находится скрытый от их глаз волшебник, да и наверняка должны были понимать, кто это мог быть — Волан-де-Морт не мог не предупредить, — потому время от времени бросали в разные стороны контрзаклятие дезиллюминации — возможно, им повезёт обнаружить волшебника.
Их также предупредили насчёт Грейнджер, потому что в неё не бросались изумрудными лучами, а лишь пытались обезвредить и зажать в угол, из чего Том сделал вывод, что Волан-де-Морт подготовил на его счёт целый план. И пока десяток волшебников загоняли их дальше вверх по лестнице, приходилось продумывать следующий шаг, ведь Поттера здесь нигде не было.
Он потерялся и скрылся из вида ещё где-то на подступах к замку, и это крайне беспокоило, хотя Том убеждал себя, что если бы Поттера поймали, то Волан-де-Морт прекратил бы нападение. Значит, у того был какой-то план, который он, сломя голову, устремился выполнять, как всегда заботливо подумав о том, что не готов в это втягивать Гермиону, оставив её сражаться со всеми. Том давно понял, что геройствовать у Поттера в крови.
Тем не менее, неизвестность за его судьбу напрягала.
Они начали отступать к северной части замка, где толпа старшекурсников во главе с профессором Макгонагалл пытались дать отпор. Кто-то из Пожирателей кинул в сторону Гермионы взрывную вспышку, которая вмиг попала в стену, но Том молниеносно успел схватить её за руку и утащить за собой в следующий коридор, проскочив поднявшееся облако пыли и летящие в разные стороны куски камней. Прижавшись на секунду к стене, оба обернулись и увидели ещё несколько волшебников, сражающихся с четырьмя гриффиндорцами, оставшихся без взрослых волшебников, и среди них был Сивый, который схватил какую-то белокурую девчонку, прижал за горло к стене и приготовился укусить. Гермиона, округлив глаза, громко взвизгнула, привлекая всеобщее внимание сражающихся, и только хотела бросить заклинание, как Том уже опередил её: обнажил меч Гриффиндора из-под плаща, сделал два быстрых шага и воткнул в спину оборотню.
Тёмная кровь брызнула по лицу. Оборотень выгнулся от удара, протяжно рыкнув, отступил на шаг, чтобы посмотреть в лицо карателю и, никого не увидев, рухнул в ноги насмерть испуганной девушки, в которой Том узнал Лаванду Браун — ту самую, из-за которой повторяющийся день Гермионы начинался ужасно.
Сзади послышался свист, и кто-то из преследуемых волшебников обнаружил его, сбросив его дезиллюминационные чары. Гермиона в то же мгновение сделала неожиданный выпад, и Пожиратель повалился на пол.
Убедившись, что рядом больше нет врагов, Том повернулся к Лаванде, которая стала быстро переводить взгляд с него на Гермиону и обратно, вытащил из оборотня меч, по лезвию которого потекла кровь, и спрятал его под плащ.
— Спасибо, — дрожащим голосом отозвалась она, с благодарностью кивнув двоим.
Гермиона хлопнула её по плечу и быстро произнесла:
— Уходи отсюда, нас преследуют.
Лаванда тут же оттолкнулась от стены и устремилась прочь к другим гриффиндорцам, закричав, что нужно уходить, а Том и Гермиона переглянулись и, не проронив и слова, побежали в смежный коридор, который вёл по этажу дальше, к северу, откуда был выход прямиком к лесу.
Через некоторое время, вылетев в нужный проход, они увидели раскинувшиеся на обвалившихся камнях тела студентов, некоторых из которых признала Гермиона, приоткрывая губы с расширившимися от шока глазами. Том резко схватил её за руку и повёл мимо них прочь, прислушиваясь к приглушённым где-то вдалеке крикам, ударам заклинаний и плачу. Гермиона неохотно последовала за ним, жадно разглядывая безмятежные лица, осыпанные пылью, словно пытаясь среди них кого-то найти.
Теперь стало абсолютно ясно, что сил защитников школы не хватит — их всех не сейчас, так через пару часов ждала смерть, если они не сдадутся.
Том дёрнул Гермиону сильнее, пытаясь отвлечь от рассматривания убитых волшебников. Они преодолели преграды в виде тел и камней и оказались в следующем проходе, где отчётливее слышались отчаянные голоса и заклинания. Перейдя через очередные развалины, они вышли на свободную площадь коридора, где вовсю летали вспышки заклинаний. Том резко обернулся, почувствовав за спиной летящее в него проклятье, и изумлённо уставился в глаза Долохову, мгновенно отражая лиловый луч и со всей силы отталкивая от себя Гермиону, которая оступилась и чуть не упала на развалины, едва удержавшись на ногах.
Антонин коротко улыбнулся, словно оценив моментальность реакции, и бросил залп нескольких лучей, а после переместился за спину Тому, чтобы выдать окончательный удар, который должен был повалить с ног.
Но Том не называл бы его другом, если бы не знал его излюбленную тактику нападения.
Он легко увернулся от летящих вспышек, даже не тратя на них время, а лишь палочкой очерчивая вокруг себя невидимый защитный полукруг, тут же обернулся назад и заблокировал стремительно направленный в него луч. Долохов хмыкнул, дав секундную заминку, чтобы зацепиться за пристальный взгляд тёмных глаз Тома, а после снова трансгрессировал ему за спину, но тот уже отразил стремящийся поразить его луч. Антонин ещё несколько раз трансгрессировал, пропадая в мелькающих вспышках, пытающихся настигнуть его, как Том, сцепив челюсти и нахмурившись, бросился в натиск, перемещаясь так же быстро и рьяно пуская заклинания в цель. Казалось, оба пустились в никому не понятный и плохо различимый из-за постоянной трансгрессии танец, сопровождаемый разноцветными вспышками и лучами, ударяющимися о стены, рикошетом улетающие в наблюдавших за происходящим. Над головами вырастали неоновые синие и голубые столбы магии, стремящиеся обрушиться на противника, но оба как тени каждый раз ускользали, превращая синеву в полыхающий огонь, который устремлялся поглотить соперника, но ни разу не доходил до своей цели.
Несмотря на то, что Антонин уже давно ушёл в изучении волшебства и ему не двадцать лет, чтобы равняться по силе с юным магом, поединок выглядел вполне сбалансированно, как вдруг до Тома дошла истина — сука, он поддавался!
Кажется, они готовы были вечность варьировать по лезвию ножа, вычерчивая замысловатые узоры в воздухе, сменяя их на короткие взмахи, пока Том не почувствовал, как Гермиона метается в нетерпении. Что-то невероятно мощное настигло его со спины, и белоснежная вспышка сама собой вырвалась из палочки, на мгновение ослепляя всех рядом находящихся волшебников.
Тёмный силуэт Антонина стал проясняться в быстро меркнущем свете — он замер, не сводя взгляд с замерцавших белизной зрачков, и отступил назад, переводя дыхание и машинально поправляя выбившуюся из-под рукава мантии белую манжету.
— Мерлин, вот это я понимаю дуэль… — послышался где-то в стороне восхищённый голос.
Том покосился в сторону и увидел две рыжих макушки братьев-близнецов, стоящих поодаль от развалин и возбуждённо наблюдающих за сражением, и ещё одного рыжего, который добивал Пожирателя смерти, о чём-то с озорством препираясь с братьями.
Том обратно перевёл взгляд на Антонина, и ему показалось, что тот сейчас уйдёт, как вдруг Долохов молниеносно швырнул заклятье в угловой выступ стены, и раздался громогласный взрыв. Стены заходили ходуном, в ушах засвистело от ударной волны, а спустя миг Том ощутил, как его подбросило в воздух и швырнуло на камни, засыпав сверху щебенкой. Он только и успел сжаться и закрыть голову руками, как ощутил под собой что-то твёрдое. Голоса и крики смешались в одну мелодию с оглушительно трескающимися разрядами тока — он резко распахнул веки, подорвался с пола и принялся искать глазами Гермиону.
Она одновременно с ним подскочила на ноги, находясь в паре метров, и начала всматриваться вдругой конец площадки, где на полу мелькали три рыжих макушки. Кругом воцарилась неестественная тишина, в которой слишком отчаянно прозвучал голос:
— Фред? Фред! НЕТ! ФРЕД!
Следом послышался приглушённый громкий стон, и один из них начал трясти брата, но тот не шелохнулся. Том быстро подошёл к Гермионе, схватил её за руку и заставил выйти из оцепенения, потащив за собой. Сначала она по инерции следовала за ним и только потом, очнувшись и замерцав глазами, живее стала отдаляться от разыгравшейся трагедии.
— Перси! Надо уходить! — послышалось сзади.
Её чувства застревали комом в горле, сдавливая внутренности так сильно, что импульсы тепла невольно выскальзывали из него и через касание ладоней устремлялись к ней, дабы заглушить крик, застывший в глотке, и боль, разрывающую на части, которую она едва пыталась преодолеть, но даже вмешательства магии было мало, слишком мало. Её силы не хватало как никогда.
Она не была готова столкнуться с подобным.
Они оба не ожидали, что выйдет всё настолько опасно и смертельно, как сейчас.
Раздался ещё один взрыв где-то совсем рядом. На несколько секунд пригнувшись, а затем проскочив через развалины, Гермиона осмотрелась по сторонам и вдруг резко замерла, из-за чего их ладони разъединились. Том остановился, обернулся, отчётливо прислушиваясь к отдалённому звуку бойни, и посмотрел на груду камней, между которыми лежал Рон, подрагивающими пальцами пытаясь дотянуться до волшебной палочки, которая валялась на полу у ног оцепеневшей Гермионы.
Она внимательно всматривалась в его стеклянные и ничего не понимающие глаза — казалось, он плохо понимал, что вообще случилось полминуты назад. Из его рта текла струя крови, устремляясь к подбородку, а пальцы конвульсивно тянулись вперёд, чтобы взяться за единственный предмет, в котором, казалось, он видел спасение.
— Гермиона, — ровным голосом окликнул её Том и сильно сжал зубы, переводя взгляд с неё на Уизли и обратно.
Та замешкалась, продолжая смотреть на Рона.
— Гермиона, — окликнул он ещё раз, чувствуя, как от напряжения внутри натянулась тонкая струна, готовая лопнуть.
Секунды замедлили свой бег. Пока она что-то соображала, Том успел подумать, что ошибся в её полной приверженности к нему, различая в глубинах её чувств сострадание и невосполнимую боль, ядом проникающую в каждый лейкоцит крови. Неужели ему не удалось искоренить её привязанности и жалость? Неужели он не до конца расправился с её колебаниями, выворачивая её сущность наизнанку на протяжении года? Неужели он сделал для этого так мало, что она была вот-вот готова броситься к Уизли и помочь ему?
Вдруг внутри неё что-то оборвалось, и по ощущениям было похоже на появившуюся рану в груди, которая стремительно увеличивалась в своих размерах, образуя чёрную пропасть, откуда со дна стала вырываться неясная, но очень мощная тень. Под её давлением Гермиона отшатнулась, сузив глаза, пнула волшебную палочку Рону в ладонь и, развернувшись, побежала к Тому со слезами на глазах. Он быстро обнял её, на мгновение крепко прижимая к себе и нашёптывая в ухо что-то бессмысленное и глупое, затем отпустил и потащил вперёд.
Он снова не ошибся.
Чужая незнакомая ранее чернь расползалась по её нутру, напором выбивая слабость, невероятно резко проникая в каждое нервное волокно, притупляя настигшую до этого горечь от потерь и омрачая душу так, что в сердце заиграла бесконтрольная жестокость и бездыханная пустота — она зажимала её в тиски и выдавливала глубоко засевшую в душе желчь, которая наконец-то смогла найти себе выход. Том ощутил, как его пробило током, оживляя в груди неконтролируемое воодушевление, величие и мощь в таком масштабе, в котором в жизни не приходилось чувствовать. Магия задрожала, едва не выскальзывая за его естество, и как будто бы прикоснулась к той части, которой так тоскливо всё время не хватало — она наконец-то вырвалась! Она устремилась в кровожадном потоке, переплетаясь спиралью и устремляясь куда-то ввысь, воссоздавая чувство целостности и единства — Том почувствовал, как Гермиона впустила его в себя окончательно и бесповоротно, пропуская внутрь его естество, становясь не подобием, а как будто бы им.
Его ладонь крепко сжала её, и оба без слов упорхнули вниз по лестнице, приближаясь к вестибюлю замка.
Там, внизу, послышался противный звонкий смех, который Том способен узнать из тысячи. Спустя несколько мгновений его взору представилась Беллатриса Лестрейндж, искусно кружащаяся в дуэли против двоих волшебников, в одном из которых он узнал Нимфадору Тонкс. Преодолев последние ступеньки и перепрыгнув через мёртвые тела, Том выпустил ладонь Гермионы, мягко оттолкнув её к стене, словно предупреждая не вмешиваться. Передёрнув желваками, ощущая за спиной невыразимую поддержку волшебства и желание отомстить, он в одно мгновение выставил палочку на Беллатрису и с одержимой упорностью устремился к ней размеренными шагами, осыпая десятками заклинаний. Та заметила его, замерев на секунду, словно прервав бдительность в поединке, показала насмешливую улыбку и резко обернулась на другого волшебника, бросив в него убивающее проклятье.
Тонкс нечеловеческим голосом пронзительно выкрикнула:
— РЕМУС!
А волшебник уже упал навзничь под оглушительно высокий дразнящий смех Лестрейндж.
Том посмотрел на оцепеневшую Нимфадору, глаза которой настолько расширились от ужаса и неверия, что казалось сейчас вылезут из орбит. Затем он вернул взор на Беллатрису и решительно продолжил натиск, осыпая непростительными, пропитываясь ещё большей силой и желанием прикончить эту суку. В глазах так невероятно зажгло, что, казалось, зрачками можно было прожечь любого, а белоснежный свет стал настолько ослепительным, что он видел его в отражении глаз кривляющейся Беллатрисы. Однако спустя некоторое время ей стало не до смеха — она попятилась назад и, не решаясь отступать дальше, принялась трансгрессировать, чтобы застать Тома врасплох.
Неожиданно изумрудная вспышка полыхнула в сторону Гермионы, но та успела отскочить, прокатиться по грязному полу и забежать за камень. Беллатриса снова рассмеялась, как вдруг поняла, что с другой стороны её начинает поджимать обезумевшая в порывах мести Тонкс, бросая убивающее заклятие. Та мгновенно трансгрессировала на ступеньки и принялась дразнить обоих волшебников, ловко ускользая от проклятий, словно пребывая в каком-то танце, который знала с точностью наизусть.
Том разозлился до бесконтрольного помешательства, не замечая, как в висках стучит кровь, а белоснежные искры начинают сыпаться из обеих ладоней, призывая соприкоснуться ими и подчиниться импульсу. Как только это произошло, ослепительный шар в одну секунду вылетел и разразил громовым звуком всё вокруг, внушая устрашающий страх даже ему. Противоположная стена взорвалась, сотни кусков камня и щебня разлетелось в разные стороны, а Том пошатнулся, задрожав как в лихорадке, но даже не думал отступать, заставляя себя двигаться дальше сквозь поднявшуюся пыль, с упорством преследуя цель. Ему казалось, что в этом мире остались только он и эта дрянь, которая должна быть уничтожена раз и навсегда.
На губах Беллатрисы застыла тень прежней улыбки, однако, поддаваясь ужасу конвульсивно забившегося в ушах тока, она пыталась полностью сосредоточиться на дуэли, быстрее и быстрее кидая непростительные. Том, восстановившись и вновь почувствовав превосходство, развёл ладони и, сам того не понимая как, увидел, что между ними возникла искрящаяся ветвистая молния, на что Лестрейндж с испугом взглянула и моментально трансгрессировала на приличное расстояние от врага.
Она не понимала его невозможной магии, поблёскивающей как прожектор в белых зрачках.
Она его боялась.
Каждым клочком энергии он чувствовал, как она боится его, борясь с желанием сбежать, что было ей абсолютно несвойственно за всю жизнь. Из-под тяжёлых век глядя на него затравленным взглядом дикого зверя, она выставила вокруг себя защиту и через неё принялась наносить удары, каждый раз отступая при виде наступающего на неё Тома и чувствуя, как довольно быстро сдаёт ему позиции.
И вдруг её изумрудный луч вылетел не в него, а в ничего не ожидающую Тонкс, пришибленную от ужасающего скрежета тока к стене.
Молния в ладонях Тома сама собой выскользнула и разветвилась на две части, поражая зелёную вспышку и выпустившую её волшебницу. Раскат грома оглушительным эхом оттолкнулся от стен и устремился вглубь и наружу замка, заставив все опоры ходить ходуном, а вдалеке сражающихся волшебников — замереть от пронзившего ужаса и витающего в воздухе наэлектризованного короткими волнами тока.
Беллатриса слегка крутанулась и рухнула на развалины, вывернув ноги в неестественной позе, а широко раскрытые выгоревшие глаза превратились в два чёрных омута — из них обильной струёй потекла кровь, окрашивая и так сожжённую кожу лица в тошнотворный цвет.
Теперь она точно была мертва.
В ушах невыносимо звенело, и Том хотел пошевелиться, но почему-то обмяк на пол, как будто не чувствуя ног. Он увидел, как к нему подбежала Гермиона, что-то испуганно кричала, брала в ладони его лицо — её руки каким-то образом оказались в крови — тормошила за плечи, обхватывала шею и снова и снова трясла, но внутри почему-то плавали густая пустота и невыносимое бессилие, от давления которого хотелось зарыдать. На глазах проступили слёзы, а в голове ни единой мысли кроме вибрирующего звука ошеломительно трескающего тока, в котором тонул голос Гермионы.
Но это всё длилось каких-то несколько мгновений, затем Том медленно склонил голову вбок и почувствовал, как из ушей вытекает кровь, а по щеке скатывается единственная слеза. Дрожащей рукой он прикоснулся к уху, постепенно приходя в себя, понимая, что свистящие звуки начинают отдаляться, уступая место настоящим.
—…Том! Убери руки!..
Гермиона треснула ему по ладони, чтобы он не трогал уши, направила на него палочку и произнесла заклинание, после которого он ощутил сухость на лице и снова невольно прикоснулся к уху — они болели, но крови больше не было. Ещё несколько мгновений Том сидел не шевелясь, лишь двигая глазами, внимательно осматривая обстановку, затем тряхнул головой, и в этот момент Гермиона наклонилась к нему и осторожно прижалась к губам.
Сначала он не понял, для чего она это делает, но заколебавшийся поток магии напротив охотно устремился навстречу — губы сами отзывчиво приоткрылись, и Том машинально начал вдыхать полной грудью воздух, расправляясь в плечах и ощущая, как тепло приятно пронизывает его, вселяя мощь, энергию и наполняя превосходством. Гермиона хотела уже отстраниться, решив, что этого достаточно, но тот резко вцепился ей в плечи и жадно, как суккуб, продолжил вытягивать мерцание, пока прояснившееся осознание не потребовало прекратить.
Том внимательно посмотрел в тёмные глаза Гермионы, словно пытаясь отпечатать этот фрагмент в памяти, затем резко поднялся на ноги и помог ей подняться следом. Взгляд сразу бросился на мёртвое тело Беллатрисы — он как будто бы решил ещё раз удостовериться, что она мертва, — а затем повернул голову на другой конец вестибюля и посмотрел на содрогающуюся в рыданиях Тонкс, которая сидела на полу к ним спиной и держала в ладонях руки покойного волшебника.
Он нахмурился и почти неслышно пересёк зал, опустился рядом с Тонкс, посмотрев в безмятежное лицо незнакомому мужчине, а затем заглянул в глаза Нимфадоры, которая словно не замечала его.
С минуту они провели в молчании, слыша, как вдалеке по-прежнему сражаются волшебники, затем Том положил ладонь на плечо Тонкс и почти неслышно произнёс:
— Ещё ничего не закончилось.
Он осознавал её утрату, её безвыходное отчаяние и то, как весь её мир был разорван на части, перестав мерцать блеском надежды.
Та долго молчала, не поднимая глаз и держа холодеющую руку мага, затем хрипло отозвалась:
— У меня родился ребёнок.
В удивлении Том вздёрнул брови вверх и мягко улыбнулся.
— Значит береги себя. Отсутствие одного из родителей — переносимо. Отсутствие двоих — невосполнимо.
Напоследок он сжал её плечо крепче, а затем отпустил, выпрямляясь в полный рост. Он тут же поймал удивлённый взгляд Гермионы — она не понимала, откуда Тонкс и Том знают друг друга.
Неожиданно раздался холодный и вкрадчивый голос, который заставил невольно обернуться и проверить на присутствие заговорившего волшебника.
— Вы храбро сражались, — голос Волан-де-Морта казался совсем рядом, и Том не сразу понял, что самого волшебника здесь нет. — Лорд Волан-де-Морт умеет ценить мужество. Однако вы понесли тяжёлые потери. Если вы будете и дальше сопротивляться мне, вы все погибнете один за другим. Я этого не хочу. Каждая пролитая капля волшебной крови — утрата и расточительство. Лорд Волан-де-Морт милостив. Я приказываю своим войскам отступить. Я даю вам час — достойно проститесь со своими мертвецами, окажите помощь вашим раненым. А теперь я обращаюсь именно к тебе, Гарри Поттер. Ты позволил друзьям умирать за тебя, вместо того чтобы встретиться со мной лицом к лицу. Весь этот час я буду ждать тебя в Запретном лесу. Если по истечении часа ты не явишься ко мне, битва начнётся снова. На этот раз я сам выйду в бой, Гарри Поттер, и отыщу тебя, и накажу всех до единого — мужчин, женщин и детей, — кто помогал тебе скрываться от меня. Итак, один час.
Наступила гробовая тишина: звуки бойни смолкли, казалось, всё замерло, словно ничего и не было.
И с этого момента Том принялся лихорадочно соображать, как поступить дальше. В замке было оставаться бессмысленно — равносильно тому, что самого же себя загнать в ловушку. Появилось рьяное желание прийти к Волан-де-Морту и попытаться образумить его ещё раз, но с горьким смехом он отгонял от себя эту затею. Встреча с ним ничего не принесёт. Единственное, что его беспокоило, это уничтожение змеи и смерть Поттера, после чего можно будет завершить давно начатое, но ни к тому, ни к другому он за эти два часа нахождения в замке так и не приблизился. Поттер где-то пропал и явно находился не в руках Волан-де-Морта, а змея казалась более недосягаемой, разве что…
Том посмотрел на Гермиону и заговорил:
— Помоги Тонкс перенести тело в Большой зал.
— А ты? — тут же тихо спросила она, переводя взгляд с Нимфадоры на него.
— А я должен кое-что сделать. Оставайся здесь, не выходи никуда из замка — я тебя найду.
— Только не говори, что ты собрался к нему! — тут же зашипела Гермиона, больно хватая его за руку.
Это рассмешило. Её переживания за него невольно умиляли и сладко окутывали всё нутро. Том подавил проявившуюся на миг улыбку и, отводя взгляд в сторону, спокойно ответил:
— Иди.
Вдруг его взгляд зацепил красный маячок от связывающих его с Поттером чар — он был под мантией-невидимкой, зашёл в вестибюль с улицы и начал подниматься по лестнице куда-то наверх.
— Иди, я как можно скорее вернусь.
Том быстро накинул на себя дезиллюминационные чары, сбрасывая ладонь Гермионы, и устремился за мигающим красным огоньком, который слишком быстро перемещался вверх. Маячок привёл его на шестой этаж, где был кабинет директора, и как только появились ступеньки, ведущие вверх, Том незамедлительно последовал за Поттером, переступил порог и принялся ждать, что тот собирается делать.
Поттер скинул с себя мантию, вытащил небольшой сосуд с плавающей мутной белой жидкостью, подошёл к Омуту памяти и вылил содержимое.
Это были чьи-то воспоминания, и когда Поттер погрузился в них с головой, Том подошёл к омуту и, глядя на замерцавшие в воде картинки, догадался, чьи.
Он внимательно просматривал сюжеты, которые плавно перетекали из одного в другой. Снейп менялся в возрасте, как и сменялось его окружение: детство, где, оказалось, он был дружен с матерью Поттера, юность, где они учились на разных факультетах, молодость, где Снейп пришёл к Дамблдору просить помощи, на что в обмен тот заставил его быть двойным шпионом. Здесь же он и увидел тот самый разговор, в котором Снейп и Дамблдор обсуждали смерть Поттера, и Том пришёл в изумление, представляя, каково сейчас должен чувствовать себя Гарри, узнав обо всём этом. Что он теперь думает о Дамблдоре? Готов ли он осуществить идею своего учителя, который, как выразился Снейп, растил его как свинью на убой?
Воспоминания подошли к концу, размываясь красивой дымкой, и Том сделал шаг назад, чтобы Поттер не оступился об него. Тот вылетел из Омута и приземлился прямо на пыльный ковёр. Его глаза выдавали панический ужас на протяжении нескольких долгих минут, и только когда Поттер сел и начал медленно подниматься, его выражение лица сменилось на решительное.
Неужели решил сдаться в объятия смерти?
Том максимально пытался вычитать на лице Гарри всё, о чём он думал, и пришёл к выводу, что тот намерен действовать решительно. Видимо, понимание, что он ещё один крестраж Волан-де-Морта, заставило его склониться перед обстоятельствами, явно возвышая свою жертву в сравнении с жизнью, в которой единственной целью было покончить с тёмным магом.
И судя по всему, Поттер решился идти до конца, хоть и боясь смерти, что явно виднелось в остекленевших глазах и рассеянном взгляде. Понурив голову, он направился к выходу из кабинета директора, медленно спустился по лестнице и пошёл по коридору, ведущему к лестницам. Том последовал за ним.
Вокруг стояла тишина, словно весь замок вымер, и лишь когда они оказались у вестибюля, то встретили нескольких студентов, которые тащили мёртвые тела в Большой зал.
— Гарри!
Он обернулся и попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
— Куда ты? Только не говори, что ты собрался идти в лес! Мы все за тебя, и будем стоять до последнего!..
— Нет, конечно нет! Спасибо, Невилл. У меня есть дело одно, я… я скоро вернусь и помогу, — врал Поттер, затем собрался уже уйти, как вдруг обернулся и продолжил: — Слушай, хочу попросить тебя… Если я или Гермиона не сможем э-э… убить змею — она всегда рядом с Волан-де-Мортом — уничтожь её, хорошо?
— Хорошо, Гарри, — кивнул Невилл и с другим парнем поднял чьё-то тело, чтобы унести в зал.
Чуть дальше послышался плач, Гарри и Том, как по команде, посмотрели в сторону и увидели девчонку, которая была вся измазана в пыли и грязи — её успокаивала рыжеволосая, сестра Рона. Поттер не стал подходить к ним и с тяжёлым сердцем, накинув на себя мантию, направился к выходу из школы.
На улице стоял такой мрак, что дальше, чем на несколько шагов, ничего не было видно. Том ориентировался по яркому маячку, не отставая от Поттера и максимально тихо передвигаясь за ним следом, чтобы не обнаружить себя. Хотя ему, кажется, было совсем не до этого — он шёл впереди и о чём-то сам с собой болтал, как будто бы взывая к умершим матери, отцу и другим незнакомым Тому именам.
Они долго шли сначала по знакомой тропинке, ведущей к хижине Хагрида, затем обошли её и зашли в лес, где как раз Поттер и начал развлекать себя болтовней, и лишь спустя минут двадцать скитаний по дебрям темноты недалеко послышались голоса.
— Здесь кто-то есть, — раздался голос Долохова.
Маячок Поттера замер, сигнализируя о его остановке, поэтому Том тоже остановился.
— Я тоже кого-то слышал. Может быть, зверь какой?
— Может быть, — протянул Антонин, однако его голос совсем не выражал согласия с напарником.
— Время почти вышло. Он не придёт. А он был уверен, что придёт. То-то рассердится.
— Вернёмся, — позвал Долохов. — Узнаем дальнейшие планы.
Оба волшебника развернулись и направились вглубь леса, и маячок Поттера последовал за ними.
Вскоре они оказались на большой поляне, где был сосредоточен круг приближённых Волан-де-Морта — они выглядели изрядно потрёпано, угрюмо и насторожено. В центре горел костёр, слабо освещая лица присутствующих. В тени стояли два великана с дубинами в руках. Неподалёку расположилась стая оборотней, потерявших своего вожака Сивого, а на камне сидела чета Малфоев — единственные, кто не смотрел на Волан-де-Морта в ожидании каких-то приказов.
— Его нигде нет, Повелитель, — нарушил тишину Антонин, останавливаясь возле костра и прямо взирая на Волан-де-Морта.
Тот даже не пошевелился, и на долгое время повисла тишина, пока он не произнёс:
— Я думал, он придёт. Видимо, я ошибся…
— Нет, не ошибся, — раздался уверенный голос Поттера, который сбросил с себя мантию-невидимку и предстал перед всеми волшебниками.
В этот миг сбоку поляны громко загорланил Хагрид, связанный по рукам и ногам.
— НЕТ! ГАРРИ, НЕТ!
— Молчать! — крикнул кто-то из Пожирателей, и голос полувеликана резко замолк под действием заклинания.
Волан-де-Морт медленно обернулся, и пламя костра осветило его безобразное лицо, на котором появилась тень улыбки. Рядом с ним находилась Нагайна, которая тут же извилась в несколько колец, вздымаясь над землей.
— Гарри Поттер, — мягко зашипел он, — мальчик, который выжил.
Никто не шевелился, жадно с горящими глазами наблюдая за происходящим.
Волан-де-Морт поднял палочку, лениво зашевелил губами, и в один миг изумрудная вспышка коснулась груди Гарри.
Поттера и Волан-де-Морта одновременно тряхнуло, и оба упали на землю по разные стороны. Том плотнее сжал губы, внимательно всматриваясь в мальчишку, который так просто согласился со своей судьбой, только вот почему-то красный маячок по-прежнему мигал, хотя должен был исчезнуть. Тревожная мысль пробралась в голову, но её вытеснила другая — что случилось с Волан-де-Мортом?
Никто так и не посмел шелохнуться, с широко открытыми глазами глядя то на тело Поттера, то на своего предводителя, и только спустя некоторое время все неожиданно оживились и побежали к Волан-де-Морту, обступая его и пытаясь понять, что с ним произошло. Том сузил глаза, когда свора Пожирателей стала отступать, открывая ему вид на поляну, а сам Волан-де-Морт приподнялся и начал отпихивать от себя волшебников со словами:
— Прочь! Я сказал прочь!
Он подскочил на ноги, вперившись алыми глазами в мальчишку и, словно не решаясь подойти к нему, по дуге прошёл вдоль места, где тот неподвижно лежал на траве.
— Он мёртв?! Проверь, — Волан-де-Морт указал на Нарциссу Малфой, и та тут же направилась к Поттеру, склонилась над ним, нащупывая пульс, а после поднялась на ноги, чтобы выдать вердикт.
— Мёртв.
Послышался веселящий вскрик, который подхватили все собравшиеся, а Волан-де-Морт растянулся в широкой улыбке и громко захохотал, а затем поднял палочку и принялся измываться над телом Поттера.
Том поморщился от вида происходящего: почему-то ему было неприятно смотреть на сборище неотёсанных мужланов, которые слушались чудовища, боясь встать ему поперёк горла. Они радовались, как дети, издавая победный клич и восхваляя могущество Тёмного лорда, только вот маячок Поттера по-прежнему сверкал в темноте несмотря на то, что к Гарри применили Круциатус и значительно шмякнули пару раз о землю.
Том облокотился на ствол дерева, скрестив руки на груди, и, когда Волан-де-Морт жестом указал всех замолчать, перестав издеваться над мёртвым телом, выкрикнул:
— Ну что? Ты доволен?
Улыбка на лице Волан-де-Морта спала, а сам он резко обернулся на Тома, который сбросил с себя дезиллюминационные чары, оставаясь вдали тени деревьев, чтобы не все могли его видеть. Во всяком случае, так было безопасно и были ходы к отступлению.
Некоторые волшебники тут же направили в его сторону волшебные палочки, а один из них даже умудрился кинуть безобидное проклятье, от которого Том лениво отмахнулся. Тёмный лорд тут же зашипел и выставил руку, чтобы никто не посмел больше действовать без его указаний. Он очень быстро прошёл мимо Поттера, пересёк поляну и остановился в нескольких шагах от Тома, склонив голову вбок, глядя на него с нескрываемым любопытством. Змея мгновенно проползла следом, сложилась в кольца возле ноги Волан-де-Морта, как самый верный ручной зверёк, и также уставилась на волшебника, словно готовясь к удару.
— Ты привёл его сюда?
Том усмехнулся, отводя взгляд и предпочитая не отвечать на этот вопрос. Неожиданно Волан-де-Морт расплылся в улыбке и тихонько засмеялся, как вдруг резко выставил перед ним палочку и уже без улыбки зашипел:
— Ты не был верен мне! Ты прятался от меня и не выполнил ни одного указания!
— А разве я в верности тебе клялся? — спокойно поинтересовался Том, однако оттолкнулся от ствола дерева, выпрямился и, медленно отступив на шаг назад, выставил палочку перед собой.
— Что случилось с тобой? На твоём месте я бы никогда так не поступил! — на парселтанге воскликнул Волан-де-Морт.
— Будь я на твоём месте, то ровно также не поступил бы как ты, — на английском отозвался тот. — Если ты не в курсе, то я даже тебе не позволю обращаться со мной как с щенком. Свои фокусы оставь для щенят, что стоят за твоей спиной и ждут, когда ты кинешь им лакомство или устроишь новую порку.
Глаза Волан-де-Морта вспыхнули яростью, и палочка в его руке вздрогнула.
— Что это? Бузинная палочка? — быстро перевёл тему Том, кивнув на тонкую бузину.
— Ни один соперник мне не будет равным, — с ноткой гордости отозвался тот.
— Выкрасть палочку из могилы Дамблдора недостаточно, — скептически произнёс Том и поморщился, выражая всем своим видом отвращение к осквернению могилы старика.
— Дамблдора убил Снейп, а я убил Снейпа, и теперь палочка принадлежит мне!
— Правда? — наигранно изумился Том, приподняв брови, ощущая, как раздражение заполняет всю сущность при виде довольного и самоуверенного Волан-де-Морта. — А ты уверен, что Снейп победил Дамблдора? Насколько я знаю, палочка должна была принадлежать Драко Малфою, потому что он обезоружил старика.
Волан-де-Морт нахмурился и покосился на свою палочку, словно пытаясь разобраться в истине утверждения, затем резко вскинул голову и тихо прошипел:
— Значит я убью Драко Малфоя, и тогда палочка будет моей.
— Поздно, — продолжал легко говорить Том, принципиально не отвечая на парселтанге, подчёркивая отличие таким голосом, словно рассказывал сказку, а не стоял под прицелом волшебной палочки. — Тебя опередили. Всё дело в том, что тогда, в поместье, кое-кто отобрал палочку у Драко. Отгадаешь, кто это был?
Он не смог сдержать лукавой улыбки и в привычной для себя манере неторопливо опустил веки, а затем взглянул на Волан-де-Морта из-под полуопущенных ресниц. Тот скривил бескровные губы в подобии улыбки и стиснул зубы, раздражаясь от откровенной насмешки в его сторону.
— Наверное, обидно, что я тебя снова опередил, — продолжал нахально улыбаться Том, склонив голову вбок, копируя позу собеседника.
Тот не сдержался и бросил красную вспышку в Риддла, на что тисовая палочка сама собой выпустила отражатель, и луч полетел в обратную сторону, рассекая поляну тусклым светом. Волшебники, стоящие вдалеке за спиной Волан-де-Морта и, конечно же, не слышавшие ни слова из всего разговора, напряглись, но их предводитель махнул рукой в останавливающем жесте.
— Проверим ещё раз? — уже без улыбки спросил Том.
Честно, он сам пребывал в шоке от того, что его теория подтвердилась. Ещё в тот раз, когда Поттер сидел на кухне его квартирки и размышлял о природе палочек, Том выдвинул предположение на этот счёт, полагаясь на слова Гарри. Правда, тот думал, что сам забрал палочку у Малфоя, не зная, что выбил её из рук Том. И с того самого момента ему безумно хотелось проверить истинность этой теории, и сейчас, когда она подтвердилась, Тома наполнил настолько невероятный восторг, что он не смог остаться серьёзным и победоносно заулыбался, закусывая губу, чтобы совсем не выглядеть как идиот.
Тем временем Волан-де-Морт швырнул ещё одно заклинание, но оно также отразилось, как и первое, вновь устремляясь вдоль поляны. Его так перекосило от этого, что древко готово было хрустнуть в его ладони от того, как сильно тот его сжал, но палочка оказалась прочной.
Почему Том в своём времени ничего не знал о Дарах смерти? Может быть, он предпочёл бы собрать их и тогда не пришлось морочить голову крестражами и в дальнейшем гнаться за мальчишкой?
Эту идею обязательно нужно будет указать в пергаменте.
Само осознание, что у него могла быть всю жизнь непобедимая палочка, было важным и самым существенным приобретением. Проживая здесь, в новом мире, больше года, Том впервые задумался о том, как колоссально изменились его интересы: крестражи стали неинтересны и показались неэффективными. Более того, он явно ошибался, что никто и никогда не сможет разгадать его секрет, и этот мир, это время были самым прямым тому доказательством. Они лишь калечили душу, раздирали на куски, забирая необходимые части, воссоздавая дыру в мышлении, разуме и чувствах. Они губили и ни черта не спасали от смерти, давая лишь возможность воскреснуть вновь и превратиться в неполноценное существо, а разве об этом он мечтал?
Бузинная палочка могла открыть ему все перспективы на то, чего он с самого начала хотел. Он желал мерцать, как самый драгоценный бриллиант в свете софитов, находясь среди чистокровных волшебников, которые его знают, уважают и ценят. Он хотел быть везде желанным гостем, самым приятным собеседником, тактичным лидером магического сообщества, в котором его бы восхваляли, признавали его превосходство и величие. Он хотел быть тем, кто способен изменить накренившийся мир и войти в историю как самый практичный и мастерский политический деятель.
Но точно не всё то, что случилось с Волан-де-Мортом.
И когда появилась возможность отречься от такой жизни, он готов пойти на всё, чтобы такое чудовище, стоящее напротив него и раздувающее от свирепости ноздри, не существовало.
Только жаль, что он его крестраж и что лично это искалеченное уродство он прикончить не может.
По лесу раздался пронзительный вскрик ярости, эхом отражаясь от деревьев — Волан-де-Морт был не в себе от осознания того, что Бузинная палочка ему по-настоящему не принадлежала, а её законный владелец оказался непобедимым, что не давало возможности отобрать её.
Том усмехнулся и безмятежно произнёс:
— Хочешь знать свою очередную ошибку? Правило номер три: никогда не становись одержимым — с затуманенным рассудком теряешь свою истинную цель. Странно понимать, что с высоты твоих лет я — тот самый маленький щенок, как говорила тобою обожаемая Беллатриса, — оказался ловчее и хитрее тебя. Кстати, тебе от неё привет с того света, — Том буквально выплюнул последние слова и поморщился от воспоминаний об этой дряни.
Волан-де-Морт стал белее снега, как вдруг поднял руку и прошипел:
— Убей его.
Том не был готов к такому выпаду, потому лишь резко отступил на пару шагов назад, но тут же вспомнил, что под плащом держал меч Гриффиндора, который оказался весьма кстати. Огромная змея мгновенно скользнула к Тому, выпрямляясь в его рост и отпрянула, приготовившись нанести удар. Как только её клыки страшно сверкнули в темноте, Том одним движением вытащил меч и во время нападения змеи рубанул со всего маха твёрдую кожу. Металл довольно легко вошёл в змеиную плоть, и снова раздался нечеловеческий вскрик, на этот раз явно долетевший до пределов замка.
Змея резко свернулась в несколько колец, а затем развеялась дымкой.
— Последнее правило, которое тебе следовало бы вспомнить: не доверять никому. Даже себе, — дрогнувшим голосом произнёс Том, в ошеломлении от совершённого.
Волан-де-Морт посмотрел на него в таком изумлении и ярости, что не сразу смог громко выкрикнуть:
— Задержать его!
Глядя на то, как с десяток волшебников рванули к нему, Том бросил меч, быстро развернулся и побежал в непроглядную мглу леса. Попытавшись трансгрессировать, он обнаружил, что они додумались защитить лес от трансгрессии.
Он не знал, сколько бежал, не чувствуя толком под ногами землю, словно паря, лишь бы свалить от этих упырей. Вслед ему неслись вспышки, а попытки наложить на себя дезиллюминационные чары ничем не оборачивались — они каждый раз смахивали их с него, не давая пропасть из вида.
Тому показалось, что он в жизни так быстро и долго не бегал — он не мог допустить, чтобы его в самый последний момент, когда осталось сделать одну-единственную деталь, его поймали.
Выносливость ужасно подводила, но он из последних сил бежал, не различая в темноте дороги, время от времени спотыкался и бежал снова, мечтая выбраться из этого леса как можно скорее. Если он мог справиться с парой волшебников, то с дюжиной ему вряд ли под силу.
Тело ужасно отяжелело, ноги уже одеревенели, и, припав к первому попавшемуся толстому стволу дерева, он облокотился на него и решил замереть, прислушиваясь к шорохам, звучащим где-то рядом. Вот-вот он переведёт дыхание и побежит дальше, только минутку — одну-единственную минутку! — и он придёт в себя. Однако разум упорно твердил, что у него нет даже и пяти секунд.
— Выходи, щенок! Мы знаем, что ты где-то здесь! — в нескольких метрах раздался голос одного из Пожирателей.
Повернув голову в другую сторону, подальше от раздавшегося голоса, он резко оттолкнулся от ствола и увидел перед собой — вот чёрт! — Августуса Руквуда. Он слишком сильно постарел даже с их последней встречи: запомнившиеся глубокие ссадины на его лице превратились в шрамы, а глаза стали настолько впалыми, что его можно было спутать со стариком.
Руквуд молниеносно приложил палец к губам, прося затихнуть и не делать никаких резких движений, и почему-то Том подчинился ему, замерев напротив и сдерживая тяжёлое дыхание, глядя на него во все глаза. Августус показал ему жест, как будто накидывает на голову мантию, и тот тут же понял, что он от него хочет.
Рядом раздались чужие шаги, поэтому Том быстро накинул дезиллюминационные чары, обратно прижался к стволу дерева и почти неслышно вдохнул побольше воздуха, чтобы задержать дыхание и не выдать себя.
Августус обернулся на подошедшего и хрипло, едва слышно произнёс:
— Его здесь нет. Может быть, он спрятался в стороне Яксли?
Оба отступили от места, где находился Том, и направились дальше, прислушиваясь к каждому шороху. Когда волшебники отошли на приличное расстояние, Том осторожно выдохнул и прикрыл глаза, впервые ощутив, как всё тело ужасно колотит от взволнованности и нервозности.
Чёрт! Совсем недавно он буквально не испортил всю пережитую петлю! Когда остался единственный крестраж в виде него, когда Поттер и змея сдохли, его чуть не поймали!
Том подумал про Руквуда. Чем он был движим, помогая ему? Неужели он знал больше, чем сказал ему в тот раз, когда с Гермионой он пробрался к нему в дом и начал допрашивать? Почему он помог ему, зная, что из-за него умерла его сестра?
Хотя сестра умерла из-за Волан-де-Морта, а у Тома впереди теперь есть шанс всё исправить, и появился он не без помощи Руквуда.
Волшебники отошли уже довольно далеко, время от времени выкрикивая его имя, поэтому Том сначала крадучись прошёл несколько минут в сторону замка, затем сорвался на бег, крутя в голове единственную важную мысль: найти Гермиону и объяснить ей, как сделать крестраж.
После всего увиденного и пережитого он ужасно сильно хотел домой.
Комментарий к Глава 27. Прежде, чем мы проиграем (1)
Ребята, жду поддержку, ибо все всё поняли, что часть подходит к концу. А я начинаю обратный отсчёт: 3
========== Глава 28. Прежде, чем мы проиграем (2) ==========
Комментарий к Глава 28. Прежде, чем мы проиграем (2)
Предпоследняя глава.
Вместо слов лучше песня.
«Неважно, куда ты отправишься — ничто не будет в твоей власти.
Никто не выживает, никто не выживает в раю».
The Neighbourhood — Paradise
Склонив вбок голову, Гермиона сидит на краю стола перед выходом, медленно болтает ногами и смотрит перед собой в пространство.
Она уже насмотрелась на количество мёртвых тел, которые, кажется, все перенесли в Большой зал. Многие давно сидят перед убитыми, держат их в последний раз за руки, оплакивают или с прискорбием обнимают ближних. Некоторые помогают раненным, используя всевозможные знания в области медицины. Кто-то бродит в одиночестве по залу, отмеряя шаги и что-то шепча себе под нос с задумчивым видом.
Всем страшно.
Никто не уверен, что доживёт до рассвета.
А Гермиона сидит и лениво болтает ногами, смотрит в воздух и видит перед собой белые плавающие кругляшки, плавно покачивающиеся из стороны в сторону — они кажутся прекрасными, неторопливо кружась в её поле зрения. Вздрагивая ресницами, она видит, что они не исчезают и продолжают завораживать своим спокойствием и умиротворённостью.
— Гермиона? — слышится рядом тихий шёпот.
Она неохотно отводит пустой взгляд, смотрит в сторону и видит Лаванду Браун. Её кудри в крови и пыли, растрёпаны, сбившиеся набок, а глаза стеклянные и пустые, словно она совсем не понимает, где находится и что происходит.
Лаванда делает к ней неуверенный шаг, протягивает руку и мёртвой хваткой цепляется в машинально открывшуюся ладонь Гермионы.
— Гермиона, — как мантру повторяет Браун и находит вторую ладонь сокурсницы.
Та открывает объятия, и Лаванда прислоняется к груди Гермионы, издав тихий всхлип. Всё это казалось ей немыслимым и нереальным — вокруг было столько убитых, что хотелось уйти отсюда подальше, но пути назад не было.
Они заключены в замке без возможности исчезнуть прочь. Им поставили блокаду, пока не истечёт час, а дальше… А дальше снова в бой.
Лаванда плачет и сильно прижимается к груди, а Гермиона не чувствует ничего, что должна чувствовать. Ей совсем не жаль никого из присутствующих — в глубине души зияет огромная дыра, со дна которой огромным потоком устремляется что-то незнакомое и чужое — то, что нашло наконец в ней выход, выпивая её чувства до последнего глотка.
Она не чувствует себя куклой. Она не ощущает себя разбитой.
Просто она знает, что перестала быть собой.
Кусок магии Тома полностью захватил и поглотил её, окрасив всё в беспросветную мглу, выдавив любое сострадание, жалость и колебания. Тень сомнения, преследовавшая ранее на всём пути до этого дня, до этого момента, наконец исчезла и оставила лишь уверенность в том, что она обязательно доведёт начатое до конца. Она всего лишь тупо ждёт время, ждёт прихода Тома, меланхолично покачиваясь, обнимая Лаванду, трогая её пушистые локоны и прикрывая веки. Её подбородок касается макушки, грудь на секунду вздымается в глубоком вздохе, а ладони чувствуют, как под ними дрожит от слёз гриффиндорка, которая чудом осталась жива.
Это должно было казаться странным, но Гермионе даже не хотелось её утешать. Она не говорит ей ни о какой надежде, не вверяет, что скоро всё закончится и они победят. Вместо этого с её уст слетают другие слова:
— Вчера был последний рассвет.
Лаванда затихает и поднимает голову, чтобы заглянуть в пустые глаза и увидеть хоть какой-то намёк на надежду, но в них так черно, что лучше отвернуться. Она ослабляет захват рук и с неверием склоняет голову, как вдруг Гермиона добавляет:
— Если мы не уничтожим Волан-де-Морта.
Гермиона направляет взгляд на Лаванду и вздрагивает уголком губ, пытаясь улыбнуться, но улыбка не выходит, а Браун роняет голову и шепчет:
— Я хочу домой.
— И я, — коротко отзывается Гермиона и снова болтает ногами по воздуху.
Она не думает о доме, не вспоминает родные стены, лица родителей и беззаботные времена — ей всего лишь нужен Том, чувства которого бьются об неё в нервозности и волнении.
Снова подставил себя под удар.
Но Гермиона не переживает: она точно знает, что он выберется из любой передряги живым и невредимым, к тому же магия не шепчет ей скрепить их силы, чтобы наделить его волшебством, а значит он прекрасно со всем справляется сам.
Гермиона прекрасно понимает, что он находится там, где сидит Волан-де-Морт.
И сейчас её почему-то не волнует, где находится Гарри — она уверена, что друг пошёл в лес, потому что таковы были условия Тёмного лорда, и, зная Гарри, Гермиона больше чем уверена, что он отправился туда.
Она не боится наступления часа, когда в замок снова ворвутся Пожиратели смерти и другие союзники Тёмного лорда, чтобы решить их судьбы. И даже тогда она не почувствует себя проигравшей, ведь смерть — это не конец. Весь смысл её жизни заключается в другом, и теперь она точно знает, в чём.
В лёгком нетерпении ждёт возвращения Тома, ощущая его где-то рядом. Он уже в безопасности — шёпот сердца стихает, нервы успокаиваются, дыхание становится ровнее.
И пока Лаванда садится на стол рядом, понурив голову, Гермиона принимается отсчитывать секунды, не найдя другое занятие.
Раз. Два. Три…
Лаванда подхватывает её умиротворённость, слабо начинает болтать ногами повоздуху и с облегчением понимает, что это очень помогает — поэтому Гермиона так спокойна?
Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять…
Лаванда подстраивается под её ритм, и вдвоём нога в ногу рассекают безмятежно воздух.
Обе больше не оборачиваются внутрь зала, не обращают внимания на голоса, всхлипы, на раскинувшиеся тела, на оплакивающих знакомых и друзей. Казалось, весь мир разделился на части: там, где плохо, и там, где плавают в замысловатом танце кругляшки, устремляясь выше ресниц.
Семьдесят три. Семьдесят четыре…
Гермионе очень хорошо с Лавандой — она прекрасно поддерживает атмосферу умиротворения и тишины, как какой-то страж, отделяющий границу миров.
Восемьдесят. Восемьдесят один…
Гермиона пробуждается словно ото сна, заметив, как Лаванда резко вдёргивает голову и внимательно всматривается на вход в зал. Она перестаёт болтать ногами и сама выпрямляется, ощущая, как наконец-то к ней приходят хоть какие-то эмоции.
Том явно уже наплевал на всех присутствующих здесь — на нём нет дезиллюминационных, он держит в пальцах сигарету и часто втягивает дым, сверкая красным угольком в полумраке высокого свода зала, на котором больше не было отражения неба. Его взгляд лишь на несколько секунд обводит зал, ясно замечая всех волшебников, делая какие-то пометки в голове, а затем прямо смотрит на неё. Блестящие глаза настолько живые, словно в них скопилась вся жизнь присутствующих — он зашёл в зал как луч света, который каждый ожидает здесь, чтобы понять, что наступил рассвет.
Гермиона слабо улыбается своим мыслям и спрыгивает со стола, оживляясь, словно в неё наконец вселили энергию.
От Тома как всегда разит величественностью и уверенностью, он держит спину прямо и пронзает темнотой антрацитового взора, вызывая впечатление, что ты под прицелом и ничего не сможешь от него скрыть. Его движения кратки, стремительны и решительны. Тонкие губы плотно сжаты, выражая тем самым, что он снова и снова о чём-то думает — в его голове тысячи мыслей, которые, уверена Гермиона, в большей степени ни разу ещё не озвучены, да и не хватит времени их озвучить. Она не имеет представления, как он может столько и постоянно думать — ей кажется, что любая секунда его жизни проведена в размышлениях и, может быть, во снах они не оставляют его в покое, преображаясь в разные образы и силуэты, наводя на мысль подумать о чём-то после сна.
Он одержим думами — наверное, это единственная его клетка, в которую он оказался заключён на всю жизнь. И, конечно же, это его и делает таким успешным.
Гермиона знает, что он никогда ещё не ошибался.
И зная, что требуется от неё, она точно уверена, что Том всё подготовил к тому, чтобы у Гермионы всё получилось. Просто она сама пока этого не знает и лишь в нужный момент явно ощутит на себе, что сможет.
Наверное, она одна, кто за всю жизнь Тома прожил бок о бок с ним так долго, чтобы стать ему единственным собеседником на протяжении долгого времени, а это прекрасный повод изучить его и различить то, что для всех людей скрыто тонкой вуалью или паутинкой обмана. Она дальше всех проникла в дебри сотен оттенков цветов его качеств, даже тех, что находятся в самых скрытых и дальних чуланах, и ей кажется, что она знает его хорошо. Даже слишком хорошо.
Просто всё, что было в этих чуланах, невольно перепало ей, и засело чувство, что все его оттенки вломились к ней, перемешались, создавая определённую гармонию цветов, и теперь они безвозвратно завладели ею, составили какой-то баланс её личным качествам, преобразуя в идеальный композит.
Преобразуя Гермиону в идеал, который нужен Риддлу.
И она чувствует тонкий намёк на радость, видя, как он идёт к ней. Его черты навсегда отпечатались в памяти — их словно вырезали в сердце, выжгли острой спицей насквозь, чтобы не оставить ни единой возможности стереть, вырезать и изничтожить.
Том преодолевает последние несколько шагов, останавливается, и его пальцы машинально прикасаются к её шее, вонзаются в волосы, и оба чувствуют, как магия тут же слабо проникает внутрь, балансируя посреди двух личностей, между которыми не осталось даже невидимой границы. Однако его взгляд направлен на Лаванду, поэтому Гермиона немного поворачивается вбок.
— Ты должна передать каждому: любой должен попытаться убить Волан-де-Морта. Он уязвим — кто-то из вас должен убить его. Что бы ни случилось.
Гермиона снова поворачивается к Тому и между прозвучавших слов слышит истину, которую… готова ли она принять?
У Волан-де-Морта не осталось больше крестражей?
Она ждёт, когда мысль о Гарри поглотит её разум, но почему-то она плавает где-то за границей сознания и особо не торопится войти в неё. Эта мысль как назойливая мушка, которая пытается найти брешь в голове, но не может, потому что она оказалась хорошо защищена — словно кто-то выставил высокие стены без окон и дверей, не давая даже единственного шанса пропустить в себя и поддаться мятежу.
Лаванда слышит это как надежду, спрыгивает со стола, словно зарядившись энергией от Тома, резко кивает и удаляется вглубь зала.
Том наконец обращает внимание на неё — ей всегда кажется, что он нарочно сохраняет неприступность к себе, выделяя столько времени каждому, сколько считает нужным и чтобы никто из собеседников не почувствовал себя более расположенным к нему. Он так умело прячет свой интерес или необходимость, что невольно до сих пор веришь в его отстранённость и чуждость, никогда не забывая, каким холодным и далёким он может быть, буквально как год назад, когда навещал её в школе первые разы. Или когда крестраж признался, что он ненастоящий и что он Том Риддл — ей не забыть тот циничный взгляд, проникающий буквально под кожу острым кинжалом, и ту грёбаную улыбку, которая восхваляла его несокрушимую безоговорочную победу.
Сейчас его взгляд сканирующий — очевидно, выискивает в ней прячущиеся ощущения и мысли и в который раз убеждается, что всё получается как нужно. В очередной раз ощущает вкус своих достижений, потому что расслабляется, и взор превращается в привычный непроницаемый, — хватает её за руку и неторопливо ведёт к столу, принадлежащему факультету Слизерин.
Он садится на лавочку, достаёт кипу каких-то помятых пергаментов и перо, выискивает среди них нужный и расправляет, чтобы начать что-то писать. Точнее, продолжить на том месте, где заканчивается какое-то повествование.
— Сядь.
Гермиона послушно садится рядом и заглядывает в пергамент, различает косой угловатый высокий почерк ровной высоты букв — таким явно подписывают поздравления на открытках или сувенирах — но глаза почему-то не могут вычитать содержимое, словно какие-то мысли вытесняют новую информацию. Она подпирает голову ладонью и пристально смотрит на растрёпанную густоту волос, покрытую пылью, взгляд скользит по острым очертаниям, замечая малейшие движения скул, видя, как они напряжены и как зубы явно сильно сжаты.
В какой-то момент он переводит взгляд на неё и задумчиво смотрит в ответ, а затем снова углубляется в писанину. Его рука быстро скользит по пергаменту, а в глазах отпечатывается написанное — Гермиона снова смотрит на предложения и пытается поймать смысл.
«…узнал план Дамблдора и согласился с ним. Гарри Поттер умер от убивающего проклятия Волан-де-Морта, придя незамедлительно в лес и даже не оказав сопротивления. Я обнаружил себя и уличил момент, чтобы уничтожить Нагайну, когда тот натравил её на меня, потому что мои догадки оказались верны — Бузинная палочка считает меня своим хозяином.
Любой ценой мне нужно узнать о Дарах смерти — мне нужно заполучить их там, а не здесь. С помощью них я начну ограничивать себя в крестражах, я обязательно дойду до мысли, что они не представляют какой-то важности, и даже наоборот, найду их не перспективными и наносящими ущерб.
И самое важное: моё незнание этого мира сработало, как и должно. Я ничего не должен знать об этих пергаментах так же, как и не знал здесь до определённого момента.
Гермиона знает историю будущего, попроси её рассказать об этом, найдите момент перелома, где всё станет не так, как написано в магической истории. Если понадобится, даже спровоцируйте момент, в котором мир не станет прежним.
И самое главное: не рассказывайте мне ни о чём — в этот раз есть один-единственный шанс, чтобы изменить моё будущее.»
Брешь в стене не появилась, а смысл прочитанного так и остался витать где-то за границами разума, охраняемого чем-то невидимым и очень мощным — в ней появилось столько сдержанности, что Гермиона даже не подозревала, насколько сильной выдержкой обладает Том, чувствуя её теперь в себе.
Его пальцы торопливо складывают все пергаменты, чтобы спрятать их во внутренний карман плаща, а глаза, как гипнотизирующий кулон, пристально смотрят на неё и снова выискивают то, что, возможно, он не смог заметить в первый раз.
Ничего не найдя, он достаёт из кармана сигареты, вставляет ей в губы одну и тут же подкуривает сначала ей, потом себе. Дым начинает между ними парить, и не сразу Том берёт за руку, не сводя с неё оценивающего и пристального взгляда ищейки.
— Твой друг мёртв.
Он так легко это говорит — Гермиона уверена, что специально. Он наносит самый сильный удар — может быть, это сможет разрушить прочные стены чертогов, которые он долго выстраивал своими руками, выкладывая плитку таким образом, чтобы ей даже некуда было бежать?
И Гермиона, выдыхая густой дым, задумывается: а есть ли какой-то смысл ломаться на кусочки, если ей вновь придётся собрать себя и сделать то, зачем они оба тут сидят?
Она давно знала и сживалась с мыслью, что Гарри должен умереть, если она хочет в чём-то помочь Тому. Выбор был совершён уже давно, хоть и без её точного ответа, но все её действия были направлены к этому самому моменту, когда они остались вдвоём, и последний ход в этой игре принадлежит ей.
И она невольно задумывается о том, как сильно сейчас зависит от неё Риддл. Он явно это понимает, но совсем не так преподносит ей ситуацию. Раньше Гермиона об этом даже не подумала бы, однако заигравшие в ней другие качества личности прекрасно распознают весь шарм происходящего момента. Гермиона не раз видела, как Том точно подмечает такие вещи, показывая ей победоносную улыбку или самодовольный взгляд, подчёркивая тем самым, насколько всё гениально и просто.
И Гермионе хочется так же как и он — самодовольно улыбнуться от мысли, что теперь и в её руках теплится чья-то судьба и что она доросла до момента, когда может бахвалиться тем, что сама может за кого-то решать. И здесь речь идёт не только про Тома, но и про всю судьбу магического мира, а это и реально наполняет необъяснимым восторгом и затмевает голову величием.
Незнакомое довольство собой быстро расползается по всему телу и даёт о себе знать кривоватой улыбкой на губах, на что Том с удивлением приподнимает бровь и слегка отворачивает голову, ещё пристальнее выискивая, в чём же здесь находится подвох.
Только Гермиона уже забыла, что ей сказал Том, пребывая совсем в других уже мыслях и вызванными ими ощущениях, и лишь его удивление напоминает, что он сейчас сказал.
Прошлый внутренний стержень прямо сейчас же развалился бы и бросил её в отчаяние, из которого сложно найти выход, но все детали как будто заменили — они заставляют по-другому думать, не так смотреть на ситуацию и даже не обращать внимания на такие важные, казалось бы, вещи.
Только ей приходит в голову настоящее понимание, что важна здесь не чья-то жизнь, которая родилась и угасла, а то, как она будет плести пряжу судьбы дальше.
Том чувствует в ней совсем другое восприятие мира и с нескрываемым любопытством терпеливо ждёт, что она скажет на этот счёт. И честно, его очень удивляет, когда Гермиона поднимается со скамьи, выбрасывая окурок и возвышаясь над ним, и спокойным голосом отвечает:
— Полагаю, не стоит медлить — нужно закончить всё.
Он доволен своим изобретением — это явно то, что ему понравится потом, в его настоящем, и Гермионе совсем плевать, как сильно в ней всё изменилось. Единственный минус, который она успела тут же различить — склонность к одержимости. И в данный момент эта одержимость была в лице Риддла, которого теперь меньше всего захотелось отпускать куда-то дальше, чем на несколько шагов. Она поняла, как сильно ей не нравится, если его взгляд устремлялся куда-то помимо неё, потому всецело хотелось поглощать собою его взор, словно она единственная существует в этом мире. Её будоражило искушение оставить его рядом ещё на некоторое время, но в противовес озарялась объективная мысль, что не всё ещё покончено с Волан-де-Мортом, а продолжать скрываться больше не хотелось, поэтому нужно следовать точно намеченной цели, борясь с внезапно возникшим искушением.
Ей кажется, что момент, когда она чуть не разрыдалась перед Томом из-за того, что не видит ни в чём происходящем смысла, был настолько глупым и как будто бы произошёл не с ней, что всё пережитое представилось сном, в котором она побывала в шкуре чужого человека и посмотрела на весь мир и произошедшие в нём события чужими глазами.
Том поднимается и возвышается над ней, смотрит сквозь дым так, будто не верит своим глазам, а Гермиона пользуется моментом, поглощая притягательный взор, и пусть он смотрит хоть часами, лишь бы не перестал обращать внимание.
— Хорошо, — кивает он, и тень улыбки мелькает на тонких губах. — Тогда тебе нужно узнать последнее. Идём.
Выбрасывая окурок, он кладёт ладонь ей на плечо, слабо подталкивает к выходу, но сам зачем-то оборачивается, и Гермиона следует его примеру. Оба бегло осматривают зал, где каждый занят своими делами, и выходят в полуразрушенный вестибюль, только вот там и останавливаются, увидев вдали процессию из волшебников, которые на фоне появившейся на небе тонкой полосы оранжевого солнца, предвещающей приближение рассвета, смиренно идут по дороге и всматриваются в стены замка. Их возглавляет Волан-де-Морт, а рядом с ним идёт Хагрид, держа в руках… что?
Гермиона хмурится и делает несколько шагов по направлению к ним, пытаясь разглядеть происходящее, а дежурившие у входа в замок пара студентов тут же побежали мимо, в зал, и крикнули:
— Они идут сюда!
Началась суета, в которой каждый устремился на улицу, готовя волшебные палочки для атак и защиты.
Том равняется с Гермионой, устремив взгляд на Волан-де-Морта, берёт её за руку и не позволяет пойти за остальными на улицу.
— Кто это?! Кто это у Хагрида в руках?! — разносится по простору голос Джинни, которая уже успела спуститься по ступенькам вниз и приготовилась подбежать ближе, как кто-то решает её остановить.
— Гарри Поттер мёртв! — звонко произносит Волан-де-Морт и широко улыбается, позволяя гадкому смеху слететь с губ — его поддерживают изнурённые соратники, обнажая отвратительные улыбки, похожие на оскал.
— НЕТ! — слышится крик некоторых волшебников, а после они отчаянно зовут Гарри по имени и проклинают Пожирателей смерти.
— МОЛЧАТЬ! — громко кричит Волан-де-Морт, а следом раздаётся хлопок, после которого наступает тишина. — Игра окончена. Клади его сюда, Хагрид, к моим ногам — здесь ему место.
Гермиона с силой сжимает мужскую ладонь, словно требует пропустить её вперёд, и добивается своего — Том сам направляется во двор, проходя мимо знакомых и незнакомых защитников замка.
— Видите? — кивая на Поттера, которого Хагрид положил на траву, продолжает Волан-де-Морт. — Гарри Поттер мёртв! Вы теперь поняли, что вас обманули? Он был обыкновенным мальчишкой, который хотел, чтобы вы жертвовали жизнью ради него! Он был убит при попытке сбежать с территории замка. Убит при попытке спасти свою жизнь…
В этот момент Гермиона ощущает, как ладонь Тома выпускает её и слегка отталкивает назад, чтобы она за ним не шла. Он обходит выживший преподавательский состав, равняется с Джинни Уизли, которая невольно отступает от него, а после делает ещё несколько шагов вперёд.
— Что ты несёшь, лжец?
Вокруг наступает слишком звенящая тишина, чтобы хоть кто-то посмел её нарушить.
— Поттер пришёл к тебе сам, чтобы уничтожить предпоследний шанс на твоё возвращение, — спокойно продолжает Том, пряча руки в карманах.
Он говорит тихо, но в образовавшейся пустоте его голос кажется слишком проникновенным и хорошо различимым, только его тут же обрывает высокий вскрик Волан-де-Морта — он тупо выходил из себя при виде Риддла.
Яркая жёлтая вспышка озаряет расцветающее небо, но Том даже не шевелится и наблюдает, как огромный луч, выпущенный из его палочки, рассекает воздух и испаряется, словно его и не было.
Гермиона слышит шепотки — некоторые узнают Риддла, но ему абсолютно плевать — он словно пытается что-то себе или Волан-де-Морту доказать.
— Прочь! Уходи прочь! Это мой триумф! — кричит Волан-де-Морт, махая рукой и подходя ближе к Тому.
— Не могу отказать себе в удовольствии испортить его! — в ответ выкрикивает тот, и на его лице проясняется насмешливая улыбка.
— Во что ты превратился, Том? — сменяя тактику, отзывается Волан-де-Морт, едва сумев взять себя в руки. — Ты… не достоин носить звание наследника Слизерина. Ты предал всех чистокровных и меня… самого себя. Ты не помог мне. Не сделал то, что я хотел. Вместо этого ты выбрал грязнокровку, и поверь — она первая, кто отправится вслед за Поттером на тот свет.
— Не я, а ты предал самого себя, Том, — склоняя голову вбок, отзывается Том, а Гермиона жадно начинает смотреть на него, не отводя взгляд от его образа величия и незримой мощи, которая волнами колеблет воздух, заряжая чем-то действительно невероятным. — Я жил не с такими идеалами, как ты. Ты многое забыл, а я многое тебе напомнил. И ты бесишься, потому что тебе не нравится то, что я говорю. А я говорю правду — мы оба об этом знаем…
— ГАРРИ! ГДЕ ГАРРИ?! — вдруг верещит Хагрид, испуганно оглядывая весь двор, и другие подхватывают его панику.
Гермиона смотрит в то место, где должен лежать Поттер, и не видит его, словно он исчез или провалился сквозь землю, а затем ловит полувосторженный и полуизумлённый взгляд Тома — он снова поворачивается к Волан-де-Морту и кричит:
— Неудачник!
Волан-де-Морт издаёт протяжный звонкий стон злости и обрушивает месть на стоящих волшебников, не различая кто свой, а кто чужой, и в этот момент защитники замка издают боевой клич и вступают снова в бой.
Том быстро отступает назад, хватает Гермиону за руку и уводит её в вестибюль, чтобы подняться по лестнице на верхние этажи и оказаться в том месте, где никто не будет им мешать.
— Том, какого чёрта ты делал?! — то ли со смехом, то ли с негодованием восклицает Гермиона, резко разворачивая его к себе.
Он улыбается, чувствуя её облегчение, — оба не понимают, какого чёрта Поттер жив?
Они тихо смеются, прислоняясь друг к другу, словно на секунду забывая, что происходит и для чего Том увёл её ото всех.
Но это лишь на несколько мгновений — затем оба успокаиваются и становятся серьёзными, заглядывая другу другу в глаза.
В горле застывает смех, появляется ком, который не даёт говорить, и Гермиона опускает голову, тяжело вздыхая.
— Ты готова? — спрашивает Том и плотно сжимает губы, словно желая до конца хранить какой-то секрет.
Она смиренно кивает и проходит вглубь аудитории — той самой, в которой когда-то началась их история. Её взгляд цепляет парту, на которой она сидела и так давно пускала слёзы, и эти воспоминания кажутся ненастоящими. Это было так далеко позади, и с тем моментом её разделяют настолько разные и глубоко потрясающие сознание события, что просто не укладывается в голове. Неужели здесь всё и началось?
Гермиона поворачивается к Тому, в глазах которого явно читаются подобные мысли, но он трясёт головой, словно смахивает мысли, и его зрачки сужаются, останавливаясь на ней.
— Я никого не убила, Том, — выдаёт она волнующую мысль.
— Я знаю. Тебе и не нужно было кого-то убивать. Сядь и послушай меня.
Он кивает на ближайшую парту, сам обходит её и облокачивается боком, скрещивая руки на груди.
— У нас мало времени, но я должен тебе многое рассказать, — он выдерживает паузу, не сводя глаз, затем смотрит куда-то в сторону и опускает руки, продолжая: — Когда я исчезну отсюда и вернусь в своё время, я не буду ничего помнить, понимаешь? Поэтому сейчас последний шанс передать тебе всё, что ты должна знать. И ты должна точно понимать, Гермиона, слышишь? Должна понимать, что у тебя будет одна-единственная попытка изменить меня и моё будущее. Ты будешь менять не только это, но и всю историю, понимаешь? Единственный шанс, Гермиона.
Его голос совсем пропадает — он так же взволнован, как и она, и ей кажется, что сейчас его внутренний мир разорвёт её на части, пронзит собой каждую клеточку тела и энергии, лишь бы она помнила обо всём сказанном всегда. Лишь бы она совершила то, что нужно.
Он возлагает на неё все надежды. Он отдаёт ей в руки всю свою судьбу.
— Я не знаю, насколько реально заставить меня в моём времени вспомнить всё, но мне кажется, это возможно. Попытайся найти способ — уверен, это облегчит твою задачу. Когда мне в голову пришла эта мысль, увы, не было возможности поискать на это ответ, но у тебя будет уйма времени изучить этот аспект. Возьмись изучать ментальную магию, в свои двадцать лет я довольно неплохо продвинулся в ней, и в первую очередь советую тебе выставить щиты в сознании. Я не должен ничего знать о будущем до какого-то определённого момента, и всегда есть опасность, что я не пренебрегу залезть тебе в голову и поискать ответы на возникающие вопросы в отношении тебя. У Антонина есть родственница — она русская, она прорицательница и дала мне несколько уроков владения сознанием, поэтому попроси его помочь в этом. Не светись особо передо мной, пока не будешь полностью защищена, тебе понятно?
Гермиона кивает и находит его прохладную ладонь, слабо сжимает, словно пытается успокоить бушующую в нём взволнованность.
— Том, я плохо представляю, чем тебя заинтересовать. Дай хоть какую-то лазейку: что тебе интересно было?
— Я… — Том задумывается, снова отводя взгляд и сильнее сжимая ладонь Гермионы, затем поворачивается к ней и быстро отвечает: — Я был озадачен связями. Я искал волшебников, которые имели хоть какое-то влияние в обществе и были способны помочь мне поднять новый политический порядок. Я общался с волшебниками, которые были сильны либо в боевых искусствах, чтобы в случае необходимости у меня была армия, либо с теми волшебниками, которые были венцами общества — к которым прислушивались, которые занимали хорошие должности или только намеревались занять. Кроме этого я искал разные магические артефакты, изучал их, собирал коллекцию, которая, по моим представлениям, могла мне пригодиться.
— Торговал ими?
— Нет, ни в коем случае. Я искал что-то такое, что укрепит меня и сделает более неуязвимым, — задумчиво отзывается он, затем резко добавляет: — Я не нашёл Дары смерти. Я не знал о них, Гермиона. Вот тебе лазейка.
— Ты полагаешь, если я что-нибудь расскажу о Дарах, то тебя это заинтересует?
— Меня, как минимум, заинтересует Бузинная палочка, так что да. Но чем больше таинственности ты наведёшь на свой образ, тем интереснее мне будет взаимодействовать с тобой.
Гермиона нервно смеётся и понимает, что Том прав. У него невероятная тяга к раскрытию секретов, познаванию магических тайн, и это может сыграть ей на руку.
— Кто меня там встретит, Том? С кем из твоих приближённых мне придётся столкнуться?
— Долохов говорил мне, что пергаменты, которые я передаю ему из петли в петлю, рассказывающие о будущем, он получает сразу же. Якобы я в тот момент, когда переместился сюда и обратно, просто потерял сознание. Он нашёл меня, помог прийти в чувство, но прежде подобрал выпавшие из кармана плаща бумаги, в которых тут же значилось, что они предназначены ему. Не знаю, как скоро он их должен будет изучить, но, думаю, он сам выйдет на тебя. Не выходи на связь первой — он явно должен будет как-то убедить себя, что это не обман и не чья-то злая шутка.
— Какую роль он играет, находясь рядом с тобой?
— Я ценю его за решительность и безукоризненность. Импульсивен, не брезгует заниматься грязными делами. Прекрасно шпионит, хорошая физическая подготовка и, я бы сказал, лучший из всех по многим параметрам. Считаю его находкой для такого, как я, — Том показывает короткую натянутую улыбку и тут же серьёзно продолжает: — С кем тебе следует быть предельно острожной — Розье и Эйвери. Оба отменные ищейки, составляют прекрасный композит хитрости и аналитического ума. Первый путём лазеек и хитроумных ходов может вывести любого на чистосердечное признание, подловить в самый ненужный момент и сдать мне с потрохами. Второй более отстранён, но всегда выражает верные мысли, которые следом подтверждаются фактами, которые как раз находит или подстраивает Розье. Он ещё ни разу не ошибался на моей памяти, поэтому прислушивайся к Эйвери с особым вниманием — что у меня на уме, то у него на языке. Он — моя интуиция, в которой я практически не сомневаюсь. Типичный наблюдатель и собиратель информации. Кто и будет копать на тебя сведения, если мне это взбредёт в голову, так это он.
— Там имеет место быть в приоритете чистота крови, — замечает Гермиона, опустив в задумчивости голову.
— Тебе будет со многими сложно, уверен, но я уже попросил Долохова максимально сгладить ситуацию с твоим появлением в кругу моих знакомых. Как ни странно, но нас двоих не так сильно заботит чистота крови, как навыки и умения, — отзывается Том и показывает насмешливую улыбку.
— Ты серьёзно? — с наигранным недоверием спрашивает Гермиона, выгибая бровь.
Тот лишь ухмыляется, и тёмные глаза начинают блестеть.
— Есть ещё Лестрейндж. Может показаться странным и своеобразным. С ним довольно легко — бывает душой компании. С ним ещё Малфой — на тот период уже получил должность в Министерстве Британии и находится в Англии, — оба вызывают неоднозначные впечатления. Тебе с ними лучше не контактировать, да и толка не будет. Оба занимаются происками интересных мне волшебников, собирают политическую информацию и проводят в этой области разведку.
— Чем ты занимался на момент исчезновения?
— У меня должно начаться выступление в Берлине, до этого несколько дней назад было в Албании и прошло вполне успешно. Я прощупываю почву политической обстановки в берлинском Министерстве, на тот момент мною уже заинтересовались, и точно знаю, что среди слушателей там полно людей из Аврората. Среди них Августус Руквуд, чистый немец, полагаю, с которым мне скоро представится шанс познакомиться лично. В моих планах завербовать его и перевести в Британское правительство — высококлассный шпион. Но в твоём времени он стал невыразимцем Отдела тайн, перевёлся из штатных сотрудников Аврората в международного шпиона, а после начал заниматься внутренними тайнами правительства Британии.
— У тебя уже был план, как его вербовать?
— Разумеется, — он загадочно улыбается и с ноткой сладости добавляет: — У него есть сестра — Астрид Руквуд. Я полагал давить на него посредством младшей сестры.
Гермиона выразительно выгибает бровь и закатывает глаза, затем чувствует, как что-то тупое ударяется в глотку и вызывает волну раздражения и собственнического инстинкта, но преодолевает гортанную боль и сквозь насмешку и сцепленные челюсти спрашивает:
— Мне следует с ней связываться?
Том принимает невинный вид и заводит руку за спину, после чего деланно задумывается и легко отвечает:
— Не могу ответить на твой вопрос. Я не знаю, что она из себя представляет, — познакомился буквально за полчаса до того, как попасть сюда.
— Даже так? Интересно будет пронаблюдать за твоими методами, — отзывается та и сдерживает лукавую улыбку, затем прикрывает глаза и снова пытается сконцентрироваться на важном. — Хорошо. Что я ещё должна знать о твоём времени? Лазейки к тебе я получила: жду, когда Антонин выйдет на меня, выставляю блоки с помощью его родственницы, заинтересовываю тебя Дарами смерти, буду предельно осторожной с Розье и Эйвери и ищу подходящий момент, чтобы ты вспомнил о будущем, а также каким образом это сделать.
— Да, и самое важное: всеми способами изменить историю. На моём пути должно произойти отклонение, которое потрясёт меня, а, может быть, и мир. Добейтесь этого с Антонином.
— Я поняла, — кивает Гермиона и опускает взгляд на держащую её ладонь.
— А теперь, непосредственно, о крестраже. Я подозреваю, что, заставив меня вернуть душу из диадемы, ты получишь нужный результат. Мне кажется, я должен вспомнить обо всём, как только клочок души, который сейчас во мне, вновь соединится со мной в моём времени. Не имею представления, как ты сделаешь это, но это единственная мысль, которая засела мне в голову на этот счёт. Она кажется логичной.
— Часть твоей души при воссоединении должна напомнить тебе хотя бы в чувствах всё то, что ты пережил.
— Именно. Поэтому это ещё одна твоя задача. Если ты, конечно, не захочешь избавиться от меня.
Он тихо смеётся — сам не верит в то, что говорит, но как всегда не упускает из вида и такой исход событий. Гермиона знает, что он никогда никому не доверяет полностью — даже ей. Он постоянно проверял и проверяет её на прочность, только в данной ситуации ему ничего не остаётся, как положиться на неё и верить, что она сделает всё как ему нужно.
— Доверься мне, — выдыхает она и сжимает ладонь.
— Теперь переходим к самому главному, что должно произойти сейчас.
Том выпускает её руку и отходит на несколько шагов дальше, поворачивается лицом и выпрямляется перед ней.
— Чтобы тебе попасть в моё время, ты должна создать крестраж, и это будет не просто крестраж.
Он поднимает перед собой руку, хватается за перстень с красующимся на нём чёрным камнем — вторым Даром смерти — и снимает с пальца.
— Это мой крестраж того времени. Здесь он меня защищает от смерти. Именно поэтому я живым вернусь назад, но как только ты создашь крестраж и вложишь свою душу в моё хранилище, где и так есть моя душа, эта реальность должна исчезнуть…
— Подожди, — почувствовав себя дурно, Гермиона жестом останавливает Тома и прямо спрашивает: — Жертва. Ты хочешь сказать, что жертвой должен стать… ты?
Её голос вздрагивает на последнем слове, а глаза расширяются так, что в них виднеется только тоннель зрачков, жадно пожирающий образ Риддла.
Он начинает слабо улыбаться и пристально вглядывается в неё, желая выискать все её ощущения. Несмотря на всю важность ситуации, он остаётся верен своему любопытству и позволяет ей продолжить что-то говорить на этот счёт, поэтому молчит и выжидает, не пытаясь как-то успокоить или логично объяснить происходящее.
— Я должна убить тебя, — сдавленно проговаривает Гермиона, и что-то подбивает дыхание, не давая привычно вдохнуть воздух.
Сердце мгновенно трещит по швам, выплёскивая боль, которой скопилось за последние сутки достаточно, чтобы чужое чудовище, поселившееся в ней и заменившее все детали её существа, глухо зарычало и принялось драть когтями душу.
Её и так не особо прельщала перспектива убийства, хоть и Гермиона была уверена, что сможет. Точно сможет убить!
Но не его.
Это не укладывается в голове.
Её начинает трясти, а разъярённое чудовище причиняет слишком много боли, словно она уже убила Риддла — вонзает в неё острые длинные когти, беспощадно протыкая стенки органов дыхания и полыхающую энергию, засквозившую в беснующем танце. Магия начинает вести себя странно и даже не пытается притянуться к источнику, находящемуся в Томе, а совершает лишь внутри себя круговороты, с невероятной силой врезаясь в невидимые непробиваемые чертоги, словно пытаясь выскользнуть наружу и спасти себя. Магия словно живая! — она чувствует, как её собираются извлечь и спрятать в какой-то неодушевлённый предмет, и она категорически этого не желает.
Гермиона невольно сгибается от боли и пытается сделать вдох, но ничего не выходит, а Том остаётся неподвижным и свысока наблюдает за ней, улавливая её молящий взгляд, только та видит в его потемневших глазах мрак и безжалостность. Жалящий цвет антрацитового неба остаётся равнодушным и даже жестоким — он требует взять себя в руки и подчинить безобразное чудовище и беспокойно мечущуюся из угла в угол магию.
Только это не возможно.
От одной мысли, по ощущениям, душа уже раскалывается надвое — она пытается разорваться на две части и тянется как жвачка, только не хватает подтверждения — настоящей смерти.
И так пронзительно больно, что Том остаётся неподвижным. Он как будто бы пытает её вновь, как в тех долго тянущихся днях, которые были лишь одним-единственным днём. Он стоит и равнодушно наблюдает за её болью, не пытаясь помочь, — он даже не взволнован! Что с ним? Почему он такой?
Его глаза похожи на обсидиан — в нём потух ранее вечно бушующий вулкан, и остатки лавы превратились в смертельно опасное стекло.
От него веет холодом.
Очень холодно.
И чувство, что всё это было пережито только для того, чтобы она смогла. Словно эта ещё одна надолго затянувшаяся игра, по окончании которой Том, как и в тот раз, стоит напротив неё и ждёт, когда она примет этот ужасно болезненный, разрезающий сердце и душу факт — он её использовал для более высшей цели!
Только за тем, чтобы она просто смогла выполнить его волю.
Гермиона забивается в хрипе, пытаясь всеми силами уловить порцию воздуха, пропустить его в сдавленную глотку и наполнить им пробитые когтями лёгкие, и чёрт знает каким чудом, но ей это удаётся. Сквозь проступившие слёзы она вновь поднимает голову, с силой сдавливая сквозь одежду кожу на груди, и с мольбой пытается различить хоть какое-то тепло в ожесточившихся обсидиановых глазах, но с безвыходным отчаянием, разрывающим всю сущность, ничего подобного не видит и тихо стонет, не в силах сдержать себя.
Как же больно видеть и чувстовать!
Как же больно улавливать неприступный, беспощадный и безжалостный взгляд!
Она стонет о помощи, но в глотке настолько всё пересохло, что ни один звук, кроме протяжного воя, не срывается с губ.
Она мучается сколько? Сколько длится эта мучительная пытка? Мозг отключается и тупо не работает, рассудок затуманен, но слишком крепко держит мысль об убийстве, а тело и вовсе становится непослушным — под кожу врезаются раскалённые кинжалы, кровь отравляется мраком, перемешивающимся с бездыханной безысходностью, а нервы палятся и сантиметр за сантиметром сжигаются, превращаясь в пепел, который осталось только развеять по ветру.
Она сожжена дотла, растёрта до мельчайшего порошка, и ничто не может ей помочь, потому что её единственный помощник вдруг отказался протянуть руку, как это было раньше, и равнодушно смотрит, наблюдая за нестерпимыми муками и тем, как она сгорает заживо.
Нет, к такому аду, к таким мукам жизнь её точно не готовила.
Она пытается дышать, не упасть сломленным существом, борется с завихрившейся энергией, но так устала биться, что хочет сдаться, только разлетевшаяся по крови чернь не позволяет ей обмякнуть тряпичной куклой и растянуться на поверхности стола.
Её пошатывает как маятник в меланхоличном движении с одной и той же амплитудой, вот-вот её вывернет наизнанку, тело рухнет и начнёт быстро разлагаться, но секунды тикают, а ничего подобного не происходит.
Чёрт, как же это невозможно больно?!
Хочется кричать и задохнуться в собственном крике!..
Весь мир становится резиновым, растягивается, как жвачка, оттенки цветов от серого до чёрного кружат везде — перед ней, за спиной, даже в голове, — кругом звенящая пустота, в которой не осталось ничего, кроме… холодно прозвучавшего твёрдого голоса.
— Прими это.
Прими это.
Как в тот раз, когда измывался крестраж, разоблачив свои истинные намерения и откровенное желание — принять это.
И как будто бы внутреннее чудовище, неизвестно как поселившееся внутри, оборачивается на родной звук голоса и замирает — оно желает снова услышать этот тон и для этого медленно протыкает когти дальше.
— Гермиона, просто прими это в себе, — словно в ответ на желание чудовища произносит Том.
Оно снова замирает, а после как будто медленно принимается вытаскивать острые лезвия из тела, выжидая ещё такого же тона голоса, и через несколько мгновений Гермиона чувствует, как притупляется боль.
— Я всё ещё здесь, — более мягко добавляет Том, и та наконец видит, как его уголок губ вздрагивает в подобии улыбки.
И в отличие от того раза он оживает, а не остаётся неподвижной статуей. Его глаза меняются на более светлый тон — живой, антрацитовый — цвет пасмурного, завораживающего своей красотой неба, дающий шанс на проливной охлаждающий дождь в долго тянущуюся жару.
Том подходит к ней и осторожно берёт за руку, показывая странную искажённую улыбку, и чудовище — его чудовище, поселившееся в ней, — словно успокаивается на голос и присутствие своего хозяина. Гермиона хрипло вдыхает воздух свободнее, заполняя им сдавленную глотку и изрезанные лёгкие, а магия находит выход к своему источнику и резво устремляется в равномерный круговорот, начиная циркулировать между ними, представляя всё это целостной личностью.
Том подтвердил свои домыслы — они стали одним целым, перевернули все чувства и качества обоих, и из них победили только сильнейшие. Значит и её кусок души должен находиться рядом с его, чтобы Гермиона устремилась в прошлое за ним. После его смерти кольцо с их душами должно исчезнуть, как и сам Том, а эта реальность — разбиться и стать вычеркнутой навсегда.
Ладонь Тома поднимается к ключице, и пальцы останавливаются на артерии, в которой отравленная мраком и болью кровь течёт и больно пульсирует о стенки сосудов. Он медленно наклоняется к Гермионе и прикасается тонкими губами к её, осторожно приоткрывает их и принимается нежно ласкать.
Их свежесть пробуждает в Гермионе что-то проникновенно тёплое и успокаивает. На неё словно посыпался дождь, остужая жгучий яд, приминая пепел от сгоревших останков её сожжённых нервов. Всё вокруг отходит на задний план, оставляя только Тома, его сладость и прохладу губ и дурманящее размеренное дыхание, которое чувствуется влажной от слёз щекой. Его поцелуй настолько чувственный и нежный, что глотка готова ещё сильнее сжаться, и Гермионе вспомнилось, как они поцеловались в первый раз. Тогда сотни бабочек закружились в животе, а из головы вылетели все мысли, что-то незримое заставило отбросить всё и поддаться ласковому взгляду и притягательным движениям.
Сейчас, казалось, всё повторяется, словно Том целует её впервые, только с большим отличием — он вкладывает своё настоящее тепло и трепетность, свои искренние чувства и привязанность, своё преклонение к ней и, чёрт бы её побрал, любовь.
Ощущения как в первый раз, только теперь Гермиона понимает, что здесь поцелуй является заключительным, завершающим, — самым последним для них.
Том медленно отстраняется меньше чем на дюйм, заглядывает в стеклянные глаза и выражает взором всё, что не мог сказать вслух за этот долгий год пребывания здесь, и это кажется самым лучшим выражением его чувств, — настоящих чувств! — потому что такого преданного и зачарованного взгляда Гермиона в жизни не видела.
Его ладонь без сил падает вниз, а сам Том выпрямляется, опускает веки и тяжело вздыхает.
— Ритуал, — коротко выдыхает он, неохотно приподнимая веки и заглядывая ей в глаза из-под полуопущенных ресниц.
Гермиона нервно сглатывает, и в её голове начинают обрывками кружиться информация, которую она вычитала в книге о тайнах наитемнейших искусств, которую впервые ей удалось свиснуть из кабинета Дамблдора, пока та ждала возвращения профессора Макгонагалл, чтобы попросить помощи в постоянно повторяющемся дне.
— Есть несколько способов — это зависит от того, в какой момент происходит создание крестража: в момент непосредственно убийства или же позднее. В нашем случае подходит первый вариант, и только он. Дело в том, что когда меня не станет, я должен вообще исчезнуть отсюда, поэтому… поэтому меня ждёт довольно мучительная смерть.
Он озорно с ноткой нервозности смеётся на прозвучавшие слова, а затем снова прикрывает глаза, чтобы успокоиться, и со вздохом продолжает:
— Я вычерчу на полу небольшой круг, в котором будет кольцо — твоё хранилище — вырежу руны там и на себе, дабы не заставлять это делать тебя. Но от тебя тоже кое-что потребуется.
Гермиона внимательно слушает и не двигается, замерев словно в одном пространстве и в одной секунде времени, где вокруг быстротечно время и меняется всё, а она — нет.
— Тебе нужно проследить, чтобы моя кровь вытекла на вырезанный круг и заполнила его весь, до самого края — это важно. Тебе тоже придётся пустить свою кровь в этот круг для скрепления сжертвой, но несколько капель будет достаточно — проколешь себе палец. И запомни, Гермиона, никаких заклятий исцеления не применяй на мне, даже если я тебя попрошу об этом. И мою боль тоже нельзя притуплять — жертва должна быть добыта силой, а не добровольным согласием, ты поняла меня?
Гермиона слышит и впитывает всё, но не может пошевелиться. Это кажется каким-то страшным идиотским сном, окончание которого она даже не в состоянии ждать, потому что нет сил желать даже этого.
Том ждёт хоть какого-то ответа и наконец получает слабый кивок, после чего оборачивается назад, припадает к полу и волшебной палочкой высекает на каменном полу круг, а после вырисовывает внутри него несколько рун, смысл которых Гермиона может расшифровать: «В смертной жизни — жизнь без смерти», — затем кладёт кольцо в центр и поднимается на ноги, поворачиваясь назад, к Гермионе.
Он молча складывает свою палочку в карман, проверяет пергаменты во внутреннем, достаёт короткий нож и тяжело вздыхает, невольно передёргивая желваками. Задрав рукав плаща, он подставляет лезвие к бледной коже и поднимает взгляд на Гермиону.
— Сделай всё, как я сказал. Я буду ждать тебя там, — тихо проговаривает Том и резким движением рассекает вены на запястье.
Гермиона наконец оживает и вздрагивает, затем спрыгивает со стола и с ошеломлёнными глазами смотрит на то, как Том, до крови закусив от боли губу, дрожащей рукой вырезает чуть выше запястья те же самые руны. Она с безысходностью видит, с каким трудом ему достаётся каждое касание к коже острым концом ножа, но он упорно очерчивает глубокие раны, мгновенно заливающиеся кровью, которая быстротечно устремилась на пол из вен и капилляров. В этот момент ей кажется, словно он вырезает руны на её руке, отчего так больно и невозможно на это смотреть! Она видит, как тёплая струя крови стекает с тонких губ, прокусанных слишком глубоко, чтобы затенить боль в руке, и ничего не может сделать. Ничего!
Он морщится, тяжело дышит и в какой-то момент останавливается, чтобы достать платок из кармана и зажать его в зубах. Раздаётся приглушённый скрип зубов о ткань, и Гермионе кажется, словно она сдавливает этот платок, издавая противный скрип, режущий слух.
С каждой секундой нож всё больше пляшет в его руках, пальцы вздрагивают, и попытки довести начатое до конца всё больше терпят крах. Кровь хлещет, на лице отражается подступ агонии, и нож выпадает из конвульсивно забившихся рук.
Гермиона заглядывает в тёмные блестящие глаза и замечает неестественную бледность лица.
— Помоги, — выпуская из зубов платок, дрожащим голосом требует он и медленно оседает на пол возле своего крестража, находящегося в очерченном им круге.
Гермиона сначала закрывает ладонью губы, взволнованно проведя пальцами по ошеломлённому лицу, затем падает на колени рядом с Риддлом, поднимает нож и дрожащей рукой прислоняет лезвие к окровавленной коже. Не видя, где Том закончил предпоследнюю руну, нервно и резко ладонью смахивает кровь, не замечая, как липкая жидкость окрашивает её руку и стекает с неё на пол. Как на автомате, она пронзает кожу, отдалённо слыша шипение от ужасающей боли, слетевшее с окровавленных губ Тома, и управляемая чем-то вырезает последнюю руну, стараясь не смотреть в побелевшее лицо.
На мгновение он предпринимает попытку оттолкнуть её, отдёрнуть руку, агония подступает слишком быстро, чтобы добровольно выжидать, когда всё это закончится, но Гермиона очерчивает последний штрих и позволяет Тому выдернуть руку.
И он начинает глухо стонать, часто заморгав глазами, словно прогоняя невидимую пелену.
Всё, что она делает, кажется не настоящим — какой-то иллюзорной игрой, которую опять затеял с ней Том. Ей кажется, что она снова влезла в какую-то передрягу, после которой он должен посмеяться над ней и сказать, что вскрыл в ней ещё одни качества, которыми она обладает и которые всё время прятала от самой себя. Механически отводя нож от запястья, полностью залившимся кровью, она видит перед глазами тот день, когда тащила тело Малфоя в лес, чтобы спрятать под листвой.
Смерть — она так реальна и так близка к каждому человеку, что с ней нельзя не считаться. В любой момент может произойти непоправимое — ты даже не узнаешь когда — и тебя вычеркнут из этого мира, а ты лишь оставишь за собой воспоминания о себе, которые сложатся в историю памяти других людей, что знали тебя. На этом всё закончится.
Как сейчас всё происходящее здесь закончится для Тома. С одной лишь разницей — в муках.
Он борется со своим желание спасти себя, подносит трясущуюся руку к кругу с рунами, и кровь начинает стекать в него, как река заполняя область вокруг хранилища.
— Последнее, Гермиона, — слабо с придыханием произносит Том, морща лицо в затмевающей агонии, — всё это не подействует, так как я сделал это сам. Ты должна… ты должна убить меня. Ты должна перерезать мне… горло, когда… всё это закончится.
Если нервы не были бы уже сожжены, она бы впала в истерику — она уверена в этом. Но сейчас из её измазанной кровью ладони выпадает только нож, а тело пронзает дрожь.
Он сказал об этом нарочно поздно, потому что сейчас пути назад уже не предвиделось.
Руны уже заполнились кровью, стремясь залить полностью круг, кольцо тонет в луже, а Том начинает медленно падать головой на пол, из-за чего Гермиона тут же кидается к нему, хватает за плечи и помогает мягко приземлиться.
Какой же страшный сон! Как это вынести?!
— Том! — слетает с пересохшего горла хриплый стон.
Её прошибает ток, чувство магии куда-то начинает устремляться в непонятном направлении, словно кольцо, в котором она циркулировала, разорвалось. Всё тепло стремительно растворяется, заменяясь зимним холодом, от которого хочется молниеносно убежать. Её зубы, как и его, начинают стучать, а тела забиваться в конвульсиях — у неё от шока, у него от потери крови. Гермиона с немым ужасом замечает, как глаза Тома теряют привычный блеск, зрачки затуманиваются, но нервно двигаются, рассматривая потолок, словно выискивают пути к спасению, а вперемешку с кровью на губах выступает пена.
— Больно, — едва шевеля губами, выдыхает он, стараясь не двигаться, но это крайне плохо получается — его подколачивает, зубы отбивают непонятный ритм, и едва он борется с желанием прекратить эти муки, явно разрывающие его на части, сводящие с ума и туманящие рассудок.
Лицо Гермионы искажается при виде раскинувшегося на полу Тома, и слёзы быстро начинают стекать по лицу, перемешиваясь с лужами крови.
— Говори со мной, — безжизненно просит он, и толика порции пены снова устремляется к полу.
Гермиона больно сглатывает, пытается ответить, но у неё ничего не выходит. Она резко бросается к нему, прикасается трясущимися пальцами к лицу, к тонким губам, смазывая с них кровь и пену, и заглядывает в мутные глаза.
— Скажи… что-нибудь, — сдавленно шепчет, смотрит вроде на неё, но как будто бы не видит, а после снова устремляет взгляд к потолку и вздрагивает в агонии, прикладывая все усилия, чтобы сохранить самообладание.
— Смотри на меня! — резко гортанно выкрикивает Гермиона, тряхнув его тело. — Смотри же!
Она видит, как взгляд отстранённо улавливает её образ, но взор настолько потеряный, что Гермиона снова дёргает его, истошно выкрикивая:
— Смотри на меня!
И на кровавых губах появляется искажённая улыбка, точнее её подобие, при виде которой у неё встаёт в горле ком, и она не может больше вымолвить слова.
— Больно… очень больно… — стонет он, и его лицо вновь искажается, а с губ слетает пронзительный крик.
Слёзы мешают смотреть на то, как тухнет мир в тёмных, почти безжизненных глазах, и Гермиона чуть ли не поддаётся порыву схватиться в древко палочки и прекратить эту пытку. Чувствуя себя парализованной, она продолжает нависать над ним и выискивать на ровном, идеально красивом лице, измазанном кровью и увлажнённом от слюней и пены, жизнь.
Чёрт, как он смог совладать с собой и положить начало окончанию своей жизни? Как он, создав крестражи хотя бы потому, что смерть являлась для него чем-то пугающим и ужасающим, добровольно убивал себя? Как он сейчас лежит, стараясь не двигаться, и терпит агонию, прожигающую его изнутри?!
Он лежит и переживает нестерпимую боль, видя перед собой чёрт знает что, а в голове крутит неизвестные мысли и воспоминания.
Может быть, он молит о скоротечной смерти? Может быть, он молит притупить агонию и жгучую боль?
Бросив взгляд на круг с кольцом, Гермиона понимает, что заполнилась только половина, и с грудной невозможной болью переводит обратно на Тома взор.
— Что ты… что ты помнишь? — неожиданно спрашивает он. — Поговори… со мной. Умоляю… Прошу тебя.
Она понимает, что он хочет отвлечь себя от всего, что с ним происходит, потому переводит дыхание, глотает как можно больше воздуха и дрогнувшим грудным голосом отзывается:
— Я… я не могу вспомнить. Я… не знаю, что вспомнить! Чёрт! Я…
Её голос потухает — она даже не знает, что сказать. Всё застлано чёрным пятном, в котором нет просвета, и ни одно воспоминание не врезается в голову, словно их извлекли, словно их никогда и не было.
Она снова различает подобие улыбки и больно сжимает другую его руку, не в силах выносить всё происходящее. Она принимается покачиваться как маятник, глухо выть, и не может больше ничего выдавить из себя, кроме слёз, непрерывно бегущих по щекам.
— А я… я вспомнил, как… как ты… танцевала со мной… в Выручай-комнате.
Гермиона больно закусывает губу и не хочет этого слышать, только Том могильным тоном, дрожащим голосом продолжает:
— Я вижу… как ты падаешь мне в ноги и… просишь позволить помочь мне. Ты… очень любишь меня, я… наконец понял.
Гермиона молчит, жадно наблюдает за тонкой струёй пены и слюней, перемешанных с кровью, и нервно перебирает его остывающие пальцы, сдерживая крик души.
— Я помню, как ты… радовалась нашим встречам… припадала ко мне в удовольствии и… жажде.
Вдруг его взгляд проясняется и словно требует вернуть ему жизнь, только тело в ответ забивает его в конвульсиях, лицо искажается в агонии — у него нет сил подчиниться инстинкту самосохранения и спасти себя. И после нескольких попыток подняться, он кое-как бросает эту затею, обронив душераздирающий крик. Гермиона вторит ему, ещё больнее сжимая ладонь, кусает свою руку и жмурит глаза.
И всё на некоторое время прекращается, опускается тишина, в которой звучит неровный и гортанный голос:
— Я помню изгибы твоего тела… твою покорность и страсть. Я… не хочу этого забывать!
Гермиона открывает глаза, понимает, что он ищет её взглядом и отяжелевшим телом пододвигается к нему, заглядывая в бледное измученное, но идеальное лицо, словно не видя на нём все ужасы агонии. Он находит её осознанным взором и остекленевшими глазами бегло разглядывает её черты, а с дрожащих губ слетают слова:
— Верни мне память. Я не хочу… этого забывать.
Гермиона не сдерживается, прячет лицо в ладонях и забивается протяжным воем изрезанного существа.
— Тиш-ш-ше, — протяжно шепчет он, и его лицо снова озаряется подобием улыбки, перебарывая агонию. — Всё, что было здесь, это не конец. Это… только начало.
Его глаза снова теряют блеск и становятся мутными, тело пробивают очередные конвульсии, а после оно послушно расслабляется, и Том выдыхает:
— Я думаю о тебе… Наверное… перед смертью вспоминают о хорошем. Если бы… если бы ты знала, сколько всего… проносится перед глазами… Сколько… воспоминаний. Приятных… воспоминаний.
Он замолкает, и сквозь пелену слёз Гермиона видит, как до этого тёмные зрачки заливаются белоснежным светом.
И вдруг его окрепший на несколько мгновений грудной голос произносит:
— Я понимаю, что по-настоящему любил тебя. Прости. Прости, что сказал об этом всего лишь один раз!
Его звук смешивается с воем, Гермиона перестаёт рыдать и, застыв, ошеломлённо наблюдает, как белоснежный свет в зрачках превращается в лучи, а после исходит из глаз антрацитовой дымкой, освещённой неестественно ярким светом.
— Больно… Сделай… сделай что-нибудь!.. Я больше не могу!.. — с придыханием кричит он, и в какой-то момент его дрожь потухает.
Она хватает его снова за руку, до боли сжимая зубы и затаив дыхание, но не чувствует ответного шевеления, лишь белые зрачки ещё быстро двигаются, словно жадно всматриваются во что-то невидимое ей. Губы озаряются подобием улыбки — безобразной и искажённой, — но лицо просветляется, как будто ему отчего-то приятно. И Гермиона тут же бросает взгляд на круг, отмечая, что он наполнился до краёв.
Рассыпавшийся на множества кусочков мир кажется уж слишком ненастоящим, и почему-то кроме белоснежного света, ярко контрастирующего с тонами серого, Гермиона ничего не может больше различить. Она на ощупь находит на полу нож, царапает им ладонь и подносит к луже крови, куда скатываются несколько капель её собственной.
Боковым зрением в серости мира она замечает, как вырезанные на руке Тома руны преображаются в яркий неоново-красный свет, и вдруг понимает, что боится не успеть.
Не успеть убить.
Она припадает к груди Тома, который, кажется, уже теряет сознание, хоть и белоснежная дымка по-прежнему витает над его зрачками, прислоняет кончик ножа к сонной артерии и, судорожно втянув воздух, медленно дрожащей рукой вонзает лезвие и с силой проводит поперёк шеи, и в этот момент происходят несколько вещей.
До её ушей донёсся истошный хрип, и она не сразу понимает, что кричит именно она. Том последний раз конвульсивно дёргается, и через край его губ вытекает пена и кровь, устремляясь по заострённым скулам на пол. Кровь из шеи брызгает в лицо, заставляя Гермиону зажмуриться, и тут же её пронзает тупая боль, которая мгновенно требует выпустить нож из рук, отпрянуть и громко охнуть.
Что-то очень мощное, невиданной силы вонзается в неё, переворачивает все её внутренности, изворачивает душу, растянутую как жвачку, и обрезает её пополам, а после вся свернувшаяся комком от ужаса магия Тома выбивается через грудь, озарившись белоснежным шаром, который подхватывает чёрная дымчатая тень, так же вышедшая из груди Гермионы, и со скоростью света уносит в кольцо, тонущее в луже крови.
На месте недавно сидящей магии остаётся пустота — огромная зияющая дыра, прожжённая вихрем беспощадной дымки, место которой ей не занять ничем.
Гермиона открывает глаза и смотрит на Тома — он растворяется на её глазах и хотелось бы с облегчением, но оказалось с пустотой понимает, что он был прав. Он просто исчезнет, его вышвырнет из этого мира, словно и не было.
Но почему здесь осталась она?
Гермиона касается призрачного тела Тома, ещё чувствует его физическое воплощение и сжимает его окровавленную на груди рубашку, смерть как желая исчезнуть вместе с ним.
Почему крестраж не работает?!
Почему он не работает?!
Гермиону трясёт от ужаса пережитого, но больше всего от того, что, кажется, у них ничего не получилось.
Всё было зря.
После разрыва души она осталась здесь.
Нескончаемый поток мыслей вихрится в голове, и лишь тупая жгучая боль в груди вечно отдёргивает от истеричного стона. Тело жжёт так сильно, что хочется захлебнуться рядом с Томом в луже собственной крови, и даже рука предательски тянется за палочкой, чтобы покончить с собой.
Это невозможно. Том никогда не ошибался. Почему всё не так, как он сказал?!
Гермиона замечает последний образ Тома, отклоняется назад и падает на спину, уставившись в потолок, который до этого бегло изучал Риддл. Внутри что-то сильно сжимается, и потом Гермиона понимает, что это не частицы магии, которые, может быть, могли бы в ней остаться. Это была её пульсирующая кровь, течение которой чувствовалось более явственно, чем когда-либо. В ней не осталось ничего, кроме огромного выжженного кратера, раскинувшегося на поверхности оставшейся части души, мирно устроившегося среди пепла и льда.
Её выжгли, ей вырезали сердце, прижгли раскалённым мечом рану и оставили без всего: без мыслей, эмоций или хоть каких-то чувств.
Она бы выла от боли, если бы ей действительно было больно, но внутри ничего — только вспороли грудь и уже наскоро зашивают безболезненными нитями безжалостности, равнодушия и холода.
Она чувствует себя льдом, очаровательно покрывающим поверхность каменного пола, и становится как будто бы легко и безмятежно. Она кружится в изящной красоте холодной бездны, влекущей её за собой — её бесчувствие заставляет подняться на ноги и посмотреть в глаза правде, которая должна тронуть! — но больно и душераздирающе не трогает.
У них не получилось.
Они проиграли.
Гермиона поднимается, достаёт палочку и поворачивается к покоящемуся в крови кольцу — их общему крестражу, который, чёрт бы его побрал, не сработал.
Она берёт его, очищает от крови и внимательно всматривается в появившуюся вмятину на камне, симметрично расположенную другой вмятине, затем прячет в карман и со сдавливающей грудную клетку пустотой устремляется прочь из аудитории.
По дороге она ищет в себе былые чувства, сканирует на наличие каких-либо остатков эмоций, но внутри мрак и пустота — бездонная пропасть, в которой даже не за что зацепиться. Она летит неизбежно вниз и не боится разбиться, потому что знает, что теперь в этом полёте застыла навсегда — там больше нет дна. Внутри холодно, зябко, но даже не хочется укрыться, согреться и отдаться хоть какому-то чужому теплу.
Вместо этого ей хочется найти Волан-де-Морта и покончить с ним хоть голыми руками — ведь этого хотел Том, если план провалится?
С невероятной решительностью и заклокотавшей жаждой мести Гермиона приближается к спуску в вестибюль, быстро преодолевает ступеньки, не обращая внимания на ужасающие звуки бойни в Большом зале — они уже не кажутся ужасными, они лишь звучащая симфония потерь и смерти, к которым нет ничего внутри кроме сковавшего равнодушия.
Она не обращает внимания на знакомые и незнакомые лица защитников замка и Пожирателей смерти, уверенно устремляется вперёд, завидев Волан-де-Морта, сражающегося с тремя волшебниками одновременно, и как только собирается выпустить изумрудную вспышку из своей палочки, неожиданно перед ней возникает Гарри, сбрасывая с себя мантию и выставляя палочку на врага.
Гермиона замирает и хмурится, раздражаясь, что не удалось привести план в действие прямо сейчас.
А сражающиеся мгновенно кричат, что Поттер жив.
Какая чёртова радость! — Поттер жив!
— Пусть никто не пытается мне помочь! Так нужно! — выкрикивает он, держа Волан-де-Морта под прицелом палочки.
— Гарри Поттер, наверное, шутит, это ведь совсем не в его стиле, — смеется тот, демонстративно поправляя свою мантию и выставляя палочку на Поттера.
— Гарри, не делай глупостей, — тут же вступается Гермиона, подходя к нему ближе, чем привлекает внимание Волан-де-Морта.
— А тебя я уничтожу после Поттера, разумеется. Так что не мешай мужчинам участвовать в честной дуэли.
— Гарри, Бузинная палочка не принадлежит тебе! — кричит та, пропуская мимо ушей прозвучавшее обращение и наблюдая, как Поттер стремительно приближается к Волан-де-Морту. — Твою мать, Гарри!
— Она права, Поттер, — сменившимся на раздражение тоном выплёвывает тот. — Она никому из нас не принадлежит!
— Но я отобрал палочку у Малфоя!.. — взволнованно возражает Гарри, на секунду обернувшись на подругу.
На ту единственную секунду, которую не должен был себе позволять, стоя перед лицом врага, страстно желающего его уничтожить.
— Тогда проверим? — тут же отзывается Волан-де-Морт и пускает убивающее проклятье в Поттера.
Он не успевает должным образом среагировать, палочка в его руке не откликается, и изумрудный луч врезается ему в грудную клетку, после чего Гермиону пропускает ошеломлённый удар, и она с расширившимися глазами наблюдает, как друг навзничь падает на грязный пол Большого зала. Его глаза остаются открытыми и смотрят прямо на неё как буквально несколько мгновений назад.
Зал замирает, с ещё большим ошеломлением смотрит на теперь уж точно сдохшего Поттера.
— Твой последний крестраж в виде Риддла покинул это место. Ты не бессмертен! Я сама тебя убью, — с отравляющей местью, клокочущей в сердце, шипит Гермиона и бросает убивающее проклятье в Волан-де-Морта.
И как в замедленной съёмке она видит, что в самый последний момент палочка выдаёт луч в сторону — чужие руки хватают её, больно трясут, отчего ноги подкашиваются, и неизвестный волшебник волочет её с поля битвы. Она хочет заорать, наполнить зал истошным криком!..
Так не должно было случиться! Ничто не должно было стоять на пути к её цели!
Но захват грубых рук больно душит, сбивая дыхание, а волшебник тащит её подальше от Волан-де-Морта.
А тот противно улыбается, наблюдая за тем, как его Пожиратель смерти благополучно устранил угрозу, а затем делает шаг вперёд и звериным взглядом обводит зал и собравшихся в нём волшебников.
— Теперь ваш герой точно мёртв, и я победил. Опустите палочки, господа и дамы, — голосом, словно проводит какую-то церемонию, говорит Волан-де-Морт. — Всех тех, кто продолжит сопротивляться дальше, ждёт неминуемая смерть, и это моё последнее милосердие к вам — к вашей волшебной крови.
В зале словно был василиск — почему никто не шевелится? — и лишь спустя несколько мгновений принялись суетиться Пожиратели смерти, призывая опустить и отдать оружия.
Гермиона вонзает пальцы в держащую её руку, чтобы хоть чуть-чуть ослабить крепкий захват, и вдыхает воздух, увереннее вставая на ноги, а Волан-де-Морт продолжает кружить подолом мантии, как король перед своими подданными, заглядывая поочерёдно каждому в глаза.
— Итак, волшебники, — величественно и победно разносится его голос над разрушенными сводами замка, — теперь вы навсегда запомните этот день в истории, когда лорд Волан-де-Морт победил, а вы проиграли.
========== Глава 29. Между роскошью и тоской ==========
Перед глазами плывёт так, что весь мир кажется огромным небосводом, усыпанным миллионами мерцающих звёзд, скользящих по непредсказуемой траектории и падающих куда-то за пределы видимости.
Гермиона не чувствует себя, едва ли понимает, насколько сильно отекли глаза и как больно саднит лицо, но упорно стоит на ногах и пытается разглядеть Волан-де-Морта, который находится где-то здесь, в комнате, и безобразно улыбается, вкушая свой триумф и безоговорочную победу.
В этом он с Риддлом был до ужаса похож — оба никогда не могли подавить свой восторг от побед, и их отличал только образ улыбки — у взрослого она была искажённой и до омерзения безобразной, чего нельзя сказать о юной копии.
Крайне неприятно думать об очевидном сходстве.
Гермиона по инерции снова дёргается, и держащие её руки Долохова сильнее придушают, требуя успокоиться.
Она не злится за то, что он не позволил ей бросить убивающее проклятье, по дороге в поместье Малфоев осознав, что в ближайшую минуту её ждала бы смерть. Волан-де-Морт наверняка вступил бы с ней в схватку, и гибель была бы неминуемой. А так у неё есть хоть какой-то шанс и время всё переосмыслить, найти подвох, почему она до сих пор осталась здесь, и наверняка выискать недостающий пазл в происходящем.
Она не злится на Долохова за то, что некоторое время назад ей пришлось получить от него несколько проклятий, сильных затрещин по лицу, потому что ей совсем не хотелось падать на колени перед змееподобным уродом — свою смерть в ногах Волан-де-Морта она не готова встречать. Это ниже её достоинства.
И сейчас ей приходится удар под колени, который она не особо-то и чувствует, но ноги предательски подкашиваются, и Гермиона падает на пол, зашипев от неприятных ощущений.
Её не гложет чувство вины за то, что друг — Гарри Поттер — упустил шанс сразиться в честном поединке, потому что она так не вовремя влезла в эти распри. Наоборот, ей кажется, что он сам не вовремя обнаружил себя — ему следовало подождать хотя бы ещё одну минуту!
Её не гложет чувство вины за то, что после слов Волан-де-Морта о своей победе, в то же мгновение вышла к нему Лаванда Браун и бросила в него проклятье. В её глазах читалась одержимость словами Риддла, словно он в тот момент, в Большом зале, вселил ей нездоровую уверенность, что она сможет убить тёмного мага, что она должна убить его. Риддл великолепно вселял уверенность в людей, иначе бы Гермиона и сама на многое не смогла бы решиться. И Лаванда попытала свой шанс, который обернулся полным провалом. Измазанные кровью белокурые волосы Лаванды украсили грязный пол в ногах Волан-де-Морта, став ещё одним трофеем его сладкой победы, и до умопомрачения Гермионе хотелось вырезать эту тупую безобразную улыбку на змееподобном лице, изогнувшуюся в хищном вопросе: «Кто хочет рискнуть ещё?»
Больше никто не рискнул.
Некоторые попытались сбежать, некоторым даже удалось, а кому-то из них не повезло, и при попытке к бегству получили изумрудный луч в спину. Волшебники сдались, сложили палочки и в безутешном отчаянии принялись ждать, что же произойдёт дальше.
А дальше Гермиона ничего не видела. Волан-де-Морт приказал держащему её Долохову отвести в поместье Малфоев, в его кабинет, и дожидаться там. Очевидно, что этот урод решил допросить, прежде чем покончить с её жизнью. Нездоровое любопытство у того было с юности в крови, правда в таком возрасте оно граничило с непростительной пренебрежительностью.
Антонин за всё время не проронил ни слова, лишь один раз как-то по-отечески сжал ей плечо, и от этого прикосновения прошлась по телу тёплая волна, но только она не проникла к сердцу, не пробралась в душу, а осталась где-то за высотой мрачных чертогов, внутри которых тихо, пусто и безмятежно одиноко — именно во всём этом парила Гермиона, позволяя себе становиться зачарованным льдом, покрывающим любую поверхность в изящные узоры тонкой плёнкой.
Но это дало понять, что у Долохова есть какой-то план.
Волан-де-Морт появился не один — с ним были Августус Руквуд и Люциус Малфой. Лицо последнего по-прежнему отражало смертельное изнурение, страх и подавленность. Казалось, он так устал жить, что прямо сейчас готов сложить голову и смиренно пройти к эшафоту, лишь бы перестать видеть, слышать, чувствовать. Он мог бы завидовать Гермионе, и эта мысль вызывала в ней издевательскую усмешку.
Каждый из них заслужил то, что происходило, и глупо винить в этом других. Даже Малфой заслужил то, что он ощущал, в то время как Гермиона лишилась чувств, хоть и такой высокой ценой.
Августус Руквуд, наоборот, был преисполнен вдохновения, его заметно постаревшее лицо хоть и было таким же изнурённым, но слабая улыбка и резкость уверенных движений так и выдавали в нём душевный подъём. Кажется, с Волан-де-Мортом они были на одной волне.
К удивлению Гермионы, тёмный маг не стал с ней церемониться — видимо, не хотел кого-то посвящать в тайны касательно Риддла, поэтому ей досталось всего несколько болезненных ударов от Долохова, когда её призывали к ответу, а она молчала. Скрипя зубами, ей приходилось отвечать, потому что так было нужно. И это была не надежда, что у Долохова есть какие-то сведения или запасной план, — какая к чёрту надежда? — просто глупо было отказываться от ещё одной попытки разобраться во всём, и при возможности, если она выйдет из этой комнаты живой, конечно, узнать, что там придумал Антонин.
К слову, на свою смерть ей было плевать, и даже не по понятной причине, которая не сработала и спокойно лежала в кармане кофты, заляпанной в риддловской крови. Просто ей по-настоящему было настолько плевать, хоть брось в неё десять убивающих, а смысла существовать никакого не видела. И это не разрыв от колоссального количества потерь, ухода Тома и провала всего, к чему они так долго и с трудом шли, а просто она не знала, чем себя занять. И этот появившийся ледяной панцирь, служивший щитом от отчаяния и боли, был очень кстати.
Она бы не упала на колени, если бы не различила в том сжатии Долохова волну тепла. Она считает, что он единственный из всех, кто остался в живых в этом мире, заслуживает получить шанс и ещё одну попытку реализовать свои надежды, ведь несмотря на победу Тёмного лорда, это не было победой Антонина и Тома.
Наконец Волан-де-Морт теряет какой-то интерес при виде сломленной (пусть будет для него сломленной) Гермионы — его длинные белые пальцы касаются висков, он отворачивается и начинает их массировать. Кажется, тёмный маг страдал мигренью, так не вовремя давшей о себе знать.
— Августус, — спустя несколько мгновений обращается Волан-де-Морт, — как считаешь: когда мисс Гермиона Грейнджер должна сходить на свидание со смертью? Сейчас или на рассвете?
Чувство, будто вопрос с подковыркой.
Руквуд показывает безоблачную улыбку, трясёт грязными соломенными волнами и отвечает:
— Когда пожелает милорд.
— Я не желаю марать палочку об эту грязь, — задумчиво отзывается Волан-де-Морт, принявшись разглядывать бузину, утратившую свою силу и преданность кому-либо, — но и отдавать кому-то не хочется. А ты что думаешь, Антонин?
Долохов машинально запускает пальцы в белую манжету и спокойно отвечает:
— Я могу за вас казнить её на рассвете. Думаю, это будет эффектно и вполне демонстративно для тех, кто захочет восстать против вашей власти, милорд.
Гермиона понимает, что тот хочет выиграть время, немного поднимает голову и пытается среди мерцающих в глазах нескончаемых звёзд всё-таки разглядеть Волан-де-Морта.
— Глаза вниз, падаль, — шипит он, заметив, как она дёрнула головой, затем резко разворачивается спиной к стоящему неподалёку Руквуду, а Гермионе приходится неприятный толчок в спину от Долохова.
Она медленно опускает голову, но сверлит профиль урода исподлобья. Если он примет решение убить её сейчас, то не хотелось бы смотреть в этот момент в грязный отвратительный пол.
— Долго, Антонин, — продолжает задумчиво Волан-де-Морт, гордо вскинув голову, глядя в окно и вертя в руках палочку. — Да и к чему вся эта демонстрация? Руквуд, будь любезен, перережь ей глотку — грязнокровка заслуживает только смерти маггла.
Глаза у Гермионы расширяются, она невольно поднимает голову снова и даже чувствует, как в одну секунду напрягшийся Долохов за спиной делает к ней незаметный шаг.
На её глазах стоящий за спиной Волан-де-Морта Руквуд неторопливо достаёт из кобуры охотничий нож, легко выступает вперёд, но вместо того, чтобы подойти к Гермионе, резким движением заносит нож над профилем тёмного мага и молниеносным движением вонзает его в шею, чуть ли не насквозь протыкая глотку, а после медленно проводит поперёк, скрипя зубами с искажённым от пылающей ненависти лицом.
Глаза Гермионы неестественно расширяются, она вздрагивает и краем глаза замечает, как Малфой в смертельном ужасе прижимается к стене и, поддаваясь подкосившимся ногам, медленно сползает на пол.
Кровь брызгает, и белая тюль окрашивается в тёмно-багряный цвет. Сам Волан-де-Морт пошатывается и, сделав короткий шаг в сторону, чтобы обернуться, падает навзничь с потухающими алыми глазами. Люциус тяжело дышит, ошеломлённо глядя на раскинувшегося на полу повелителя. Что уж там говорить, если Гермиона сама давится воздухом, забыв, как дышать, и лишь Долохов остаётся неподвижным, замерев, как каменное изваяние, за её спиной.
Августус Руквуд поворачивается к ним, затравленным взглядом косится на Малфоя, который мгновенно забивается в угол комнаты, едва сдерживая взволнованный до смерти хрип, — ему вдруг до омерзения захотелось жить.
И наконец Долохов оживает, обступает Гермиону, словно закрывая её спиной, и вытягивает вперёд руку, осторожно говоря:
— Августус, опусти нож.
Тот несколько раз моргает, словно сбрасывает мутную пелену навязчивой идеи, неохотно разжимает ладонь, и нож с глухим стуком падает на пол.
— Выдохни, друг, — тем же тоном продолжает Антонин, с осторожностью вперившись в мутные глаза Руквуда, и тот тихо вздыхает.
Гермиона не смеет пошевелиться, не понимая, что вообще происходит и что всё это значит, а затем улавливает, насколько резко Руквуд оживает, запрокидывая голову к потолку, и издаёт тихий с истерическими нотками смех.
— Если бы ты знал, Тони, сколько раз я представлял это перед сном, — нервно подрагивая плечами, отзывается он и снова посмеивается.
— Успокойся, Август, — с интересом наблюдая за состоянием приятеля, просит Долохов и медленно поворачивается к Гермионе.
Он хватает её за плечи, поднимает на ноги и встряхивает, пытаясь заставить чёрные тоннели в глазах отреагировать, и та наконец передёргивает желваками, закатывает на несколько мгновений глаза и устремляет взгляд на Антонина.
— Вот каков ваш план?
— Нет, Грейнджер, это не было планом, но, должен признаться, Август, ты облегчил мне задачу в тысячу раз, — оборачиваясь на него, отзывается Антонин и показывает лукавую улыбку. — Зачем ты это сделал?
— Думаешь, я всё забыл и ничего не знаю? — насмешливо интересуется тот, склоняя голову вбок.
Гермиона видит, как лицо Антонина хмурится, а взгляд становится непроницаемым.
— Каким образом?
— Я первоклассный шпион, Долохов. Что ты скажешь на то, что у меня на каждого из вас есть своя личная картотека дел? Думаешь, я не догадался, что ты когда-нибудь придёшь ко мне и изничтожишь мою память? Думаешь, я не смог оставить себе подсказки и распутать клубок, который ты заварил? У меня есть копии пергаментов Риддла, которые стащила Астрид по своей глупости. Неужели ты обвинял меня в мести за сестру перед Риддлом просто потому, что это логично? Как думаешь, зачем я всё это сделал?
Он с презрением в глазах указывает на бездыханное тело Волан-де-Морта, лежащего в луже собственной крови, и приторно улыбается, переводя взгляд на ошеломлённую Гермиону.
Долохов что-то соображает, а Руквуд после недолгой паузы, не отводя пристальный взор от волшебницы, добавляет:
— Я не разгневан на тебя, Тони, — ты лишь выполнял приказы. Я лишь хочу, чтобы у неё всё получилось.
Гермиона снова передёргивает желваками, видя, как Руквуд указывает на неё, и смотрит на Антонина, посмотревшего на неё в ответ.
— У нас не получилось, — холодно возражает она, поочерёдно глядя на каждого из мужчин. — Крестраж не сработал. Или вы думаете, я просто так осталась здесь?
— А ты им воспользовалась, дорогуша? — с сарказмом уточняет Антонин и переглядывается с повеселевшим Руквудом.
— Что значит воспользовалась?
— Ты не активировала крестраж. Притом, к счастью. Ты совсем не подготовлена оказаться там, и я здесь, чтобы помочь в этом. Разве Риддл не говорил тебе?
— Он сказал, что после создания крестража я отправлюсь за ним следом, — её голос дрогнул, а ум принялся анализировать всё происходящее — где она допустила неточность, что неправильно всё поняла?
Вот чёрт! Она чуть не разрушила целый план!
— Рассказывайте, что мне нужно сделать? — с загоревшимися нетерпением глазами быстро спрашивает та.
— В первую очередь, привести себя в порядок, — твёрдо сообщает Антонин и берётся теребить манжету. — Ты вся измазана кровью, тебе следует умыться, переодеться, а после я расскажу, что делать дальше. Воспользуйся ванной комнатой Тёмного лорда — она буквально за этой дверью.
Гермиона кивает, оборачивается к двери, как вдруг замечает Малфоя, вжавшегося и с ужасом затаившегося в углу, словно мечтая провалиться или хотя бы остаться незамеченным.
— Люциус, прикажи домовику выдать мисс Грейнджер что-нибудь из старого гардероба Нарциссы. Мне кажется, у неё в юности был тот же размер.
Гермиона не дожидается никаких слов от Малфоя, открывает дверь и скрывается в ванной комнате.
Это было немыслимо.
То, что случилось за последние пару часов после ухода Риддла, казалось нереальным. Всё пережитое превратилось в яркие и пёстрые картинки калейдоскопа, который в какой-то момент сломался и оборвал страшную действительность. Как же просто Волан-де-Морт стал мёртвым! Ему перерезали глотку, ровно как и она перерезала её Риддлу несколько часов назад.
От этой мысли у Гермионы вздрагивают руки, она хватается за раковину, прислоняется к ней и поднимает взгляд на зеркало.
На неё смотрит страшное, перекошенное от ошеломления лицо, полностью забрызганное высохшей кровью, которая практически не оставила и места чистому участку кожи. Глаза — два чёрных глубоких тоннеля — сквозят холодом и неподдельным равнодушием, — они такие же обсидиановые, какие были и у Риддла, пока она проходила последнее испытание в муках. Навсегда ли?
И вот она здесь, в комнате Тёмного лорда, включает воду, машинально умывает руки и продолжает рассматривать своё отражение, в котором совсем не узнаёт себя. Её лицо за последний год сильно исхудало, появились впадинки на щеках, чётче обнажились скулы, которые сжимаются и не могут расслабиться. Видны лиловые потёки и ссадины от ударов Долохова, но это мелочи — детали, которые пришлось нацепить на себя, чтобы прекрасно отыграть роль перед сдохшим уже Волан-де-Мортом. А глаза действительно чёрные, как в зимнюю ночь без какого-либо просвета, лишь блеск как мерцание далёких звёзд — радужка и зрачок слились в одну гущу, и взгляд стал слишком неузнаваемым и до странного очарования выразительным, словно на тебя смотрит сама тьма.
Гермиона отворачивается от зеркала, сбрасывает с себя грязную одежду и встаёт под напор прохладной воды, ещё сильнее остужая холодное тело, смывая всю грязь и остатки крутящихся ранее мыслей. В разуме образуется такая же пустота, как и в душе, поэтому Гермиона запрокидывает голову и со слабой улыбкой ловит сотни капель, стекающих по коже вниз.
И светлое, такое приятное и ласковое чувство облипает кожу, оседает тонкой плёнкой на губах — скоро её должен заполнить восторг от успеха.
Сейчас она почему-то верит, что у них всё получится.
Вскоре Гермиона выключает воду, отодвигает штору и видит, что домовой эльф уже оставил стопку вещей, в которые ей следует переодеться. Не особо разглядывая их, она хватает кофейного цвета платье, украшенное белыми манжетами по старой моде шестидесятых годов, — всё равно довольно выделяющееся для конца сороковых — надевает его, разглаживает складки пышной юбки, а следом поверх натянутых тёплых чулок обувает небольшие сапожки на низком фигурном каблучке. Ей даже не хочется удостоить себя взглядом, потому намеренно отворачивается от зеркала, выжимая пряди мокрых волос, берёт фетровую шляпу с красивой жемчужной бляшкой и замечает, как на пол спадают перчатки в цвет шляпы. Подняв их, Гермиона хватает ворсистое серое пальто, перекидывая через руку, открывает дверь и выходит в комнату.
Она тут же натыкается на оценивающий взгляд Долохова, который уже зачем-то надел свою шляпу и с готовностью держал перчатки, словно собрался куда-то уходить.
— Мы куда-то уходим?
Долохов ничего не отвечает, Руквуд проходит к двери и дёргает ручку, после чего следом устремляется и тот, поманив за собой Гермиону. Вдруг ей на глаза бросается Малфой, бездвижно сидящий в том же самом углу с расширившимися пустыми глазами — они выглядели так же, как у Драко, когда Том лишил его жизни в повторяющемся дне.
Гермиона невольно передёргивает желваками, отворачивается от мёртвого тела и выходит из комнаты следом за мужчинами.
Они ведут её дальше по коридору, через пару минут останавливаются возле двери, вскрывают её и заходят внутрь. Перед её глазами открывается приятное убранство комнаты — холодный камин, рабочий стол, кресла, большая застланная кровать, огромный шкаф, за стёклами которого виднеются бутылки крепких напитков, и во всём этом мозолит глаз пустая пепельница, оставленная кем-то на столе.
Пройдя вглубь помещения, Гермиона замечает аккуратно сложенную одежду — пару плащей, костюмов и рубашек.
И до неё доходит, что эта комната принадлежала Риддлу. Вот здесь он жил.
Долохов вальяжно проходит к шкафу, открывает створку и палочкой достаёт оттуда закрытую бутылку и три стакана, левитирует на стол рядом с пепельницей, открывает пробку заклинанием и принимается разливать тёмно-золотистую жидкость. Гермиона тем временем изучает комнату и не может подавить заигравшую на губах улыбку — здесь всё так аккуратно, без каких-либо прикрас отмечается минимализм в обстановке, только самое нужное, — затем смахивает мысли и подходит к Антонину и Августусу, бросая взгляд на оставшийся на столе стакан, который предназначался ей.
— Итак, мисс Грейнджер, — деланно официально начинает Антонин, демонстративно оглядывая её наряд, и сменившимся тоном добавляет: — надень пальто, там февраль месяц, — затем облегчённо выдыхает и продолжает официально: — Поздравляю нас спобедой над временем.
Она не может сдержаться и беззаботно смеётся. Три стакана издают звон, и втроём они осушают их. У всех блестят глаза, и Гермиона зажимает губы, морщась от терпкого вкуса, продолжает смеяться, словно не верит, что всё обернулось вот так.
Разве можно было о таком подумать?
Антонин Долохов держится очень уверенно — он точно знает, что всё заранее получилось и осталось дополнить некоторые штрихи, а Гермионе становится тепло не только от попавшего внутрь огневиски, но и от безусловного торжества Долохова.
Каждый из них приложил свою руку к тому, чтобы дойти до этого момента, когда вот-вот отчаянное желание Риддла исполнится, петля разорвётся, и Гермиона начнёт ткать новый мир при помощи юной версии Антонина.
Поставив стакан на стол, Гермиона успокаивается, поднимает на него взгляд и задаёт волнующий вопрос:
— Как активировать крестраж?
— Не торопись, ты ещё не готова, — качает головой тот и снова разливает огневиски в стаканы.
— Так подготовьте меня! — возражает Гермиона, хочет выразить недовольство, но вместо этого с губ слетает смешок — она до сих пор в странном ошеломлении, однако где-то на фоне начинает просвечивать нетерпение.
— В шляпе находятся украшения. Надеюсь, ты не выронила? — пригубив огневиски, интересуется Антонин и пристально смотрит на фетровую шляпку.
Гермиона слегка хмурится и заглядывает в неё, замечая там подвески, бусы из жемчуга и заколку, усыпанную камнями. Неуверенно доставая оттуда побрякушки, она выкладывает их на стол и, поморщившись, смотрит на Долохова.
— Это обязательно?
— Оголённая шея — дурной тон, как и неприкрытая голова. Привыкай.
Гермиона не сдерживает тяжёлый вздох, но смиренно хватает безделушки и поочередно цепляет на себя, затем высушивает волосы при помощи палочки, собирает в свободный пучок и закалывает густые волнистые пряди заколкой. Антонин делает к ней шаг, выставляет палочку перед лицом и заживляет ссадины, стирая их без следа, после чего хватает шляпку и аккуратно прислоняет к пушистой копне, с удовлетворением глядя на новый образ Гермионы.
Она затаивает дыхание, выжидая вердикта.
— По-моему, вполне прилично, — медленно произносит Август и быстро опустошает стакан.
— Слишком модно для того времени, — поджимая губы, отзывается Антонин, пристально оглядывая довольно пышную юбку платья.
— Полагаю, это будет отличным шансом юному Антонину запомнить меня, разве нет? — предполагает Гермиона, вскинув брови.
— Верно, — довольно улыбается тот и отводит взгляд. — Хорошо, внешний вид мы тебе сделали, а теперь внимательно слушай меня. Не имею представления, о чём тебе говорил Том, но предупрежу сразу же: будь осторожна. Некоторые ребята очень опасны, им палец в рот не клади — сразу укусят. Вероятно, Риддл не должен ничего знать о произошедшем, во всяком случае, пока что…
— Да, он говорил мне об этом, — согласно кивает Гермиона, натягивая на себя серое пальто.
— И сейчас внимательно услышь: самый опасный из них — сам Риддл. Думаю, тебе не нужно объяснять, как тщательно он обдумывает каждую мысль, каждое действие и насколько точно подмечает все детали? Любой твой жест, любой взгляд, даже трепетание ресниц он сможет считать и сделать какие-то выводы, поэтому всегда думай, как ты говоришь, что ты говоришь, как себя ведёшь, как твои руки лежат, как ты смотришь на мир, уяснила?
— Знаю, — с ноткой раздражения отзывается та, поправляя шляпу, чувствуя себя в ней некомфортно.
— От твоей скрытности зависит то, насколько быстро он раскусит тебя, поэтому просчитывай каждый шаг. У тебя все козыри в рукаве — действуй наперёд. Ты же знаешь, какой он, верно?
Долохов показывает плутовскую улыбку, от которой хочется отвернуться в смущении, но Гермиона сдерживает себя, лишь поджимает губы и согласно прикрывает веки.
— Обо всём остальном узнаешь от меня в прошлом. Уверен, все детали вы хорошо продумаете. А теперь ещё кое-что важное…
Антонин запустил руку в карман пальто и достал оттуда увесистый мешок.
— Здесь очень приличная сумма по тем временам — с этим мешком ты не будешь знать нужды ни в чём, только не строй из себя пафосную леди — Риддла это явно оттолкнёт…
— Я уже знаю, кем мне прикинуться, — Том дал подсказки.
— Хорошо, — кивает Антонин и вкладывает мешок в ладонь Гермионы, которая, в свою очередь, прячет во внутренний карман пальто.
— Что-то ещё?
Антонин некоторое время молчит, пристально всматриваясь в изменившиеся обсидиановые глаза, затем показывает лёгкую улыбку и качает головой.
— Думается, Риддл тебя подготовил лучше, чем ожидал.
— Может быть, вы не ожидали этого? — усмехается Гермиона, и её лицо разглаживается.
— Может быть, — в ответ дарит ей безоблачную улыбку Антонин и продолжает: — Чтобы исчезнуть из этого мира, тебе всего лишь стоит надеть кольцо — твоё соприкосновение с частью души вышвырнет к Риддлу, потому что здесь не может оставаться его крестраж.
— И это всё? Так просто? — с недоверием спрашивает Гермиона.
— Тебе мало было трудностей? — усмехается Долохов, отступая к столу, чтобы схватить стакан с огневиски.
Она ничего не отвечает, достаёт из кармана перстень и принимается внимательно изучать его, как вдруг в голову приходит вопрос, ответ на который ей захотелось получить.
— А что станет с этим миром?
— Полагаю, исчезнет, — легко отзывается Долохов и с насмешливой улыбкой прислоняет стакан к губам. — Удачи, Гермиона.
Та тяжело вздыхает, смотрит сначала на Антонина, затем на Руквуда, который, поймав её взгляд, тут же произносит:
— У меня есть к тебе просьба.
Гермиона приподнимает бровь, показывая готовность выслушать.
— Найди мою сестру — её зовут Астрид. Сделай так, чтобы её ничто никогда не связывало с Риддлом, — серьёзно произносит Август и через мгновение как-то проникновенно добавляет: — Прошу тебя.
Гермиона выдерживает взгляд, полный надежды, и согласно кивает.
— Я сделаю всё, что смогу, мистер Руквуд. К тому же вы уже просили об этом Тома — я это запомнила.
Тот кивает, и она снова смотрит на Долохова, который немного отвернулся, словно ему неловко слушать их разговор, опускает взгляд на перстень и шёпотом произносит:
— Тогда до встречи в новом мире.
— В старом мире, — с насмешкой поправляет Антонин и с глухим стуком ставит на стол стакан.
Под пристальным взглядом двоих мужчин Гермиона нанизывает на палец кольцо, и в тот же миг ей кажется, что потолок и стены комнаты буквально обрушиваются на неё, а сама она резко проваливается вниз, сквозь растекающийся под ногами пол.
Мир стремительно гаснет, словно в нём выключили свет. Её сдавливает холодная пустота, в которой Гермионе приходится таить дыхание и жмурить глаза, затем какая-то воронка захватывает её за ноги и устремляет в нескончаемую бездну. Полёт слишком захватывающий, слишком долгий — ей кажется, она начинает бороздить вечность со скоростью света сквозь мрак в вакуумном пространстве, пока что-то не щёлкает в груди, сдавливая до ужасающей боли, и наконец что-то толкает её в спину и вышвыривает на открытое пространство.
С закрытыми глазами она чувствует под ладонями шершавую поверхность мокрого асфальта, судорожно цепляется подушечками пальцев и издаёт тяжёлый хрип, жадно вдыхая холодный февральский воздух. Она приоткрывает веки, дрожит ресницами и понимает, как невыносимо кружится голова — едва различающиеся в глазах серые мокрые листья рябят и плывут перед глазами, превращаясь в густую серую краску. В следующее мгновение кажется, что сейчас её вывернет наизнанку, но почему-то рвотный рефлекс неожиданно притупляется, и охватившая тело боль отступает, выпуская из щупалец бездны и круговорота времени.
Гермиона шире приоткрывает глаза, приподнимает голову и машинально поправляет сбившуюся набок шляпу. Найдя в себе силы приподняться, она отталкивается от мокрого асфальта и оглядывается.
Перед ней раскинулся красивый зимний сад с оголёнными деревьями, невысокими кустарниками и пролегающими между ними аллеями, усыпанными мокрыми прошлогодними листьями. Подняв голову к небу, она разглядывает тяжёлые антрацитовые тучи, стремительно и безжалостно заволакивающие оставшиеся просветы, — скоро должен начаться то ли снег, то ли дождь.
Гермиона тяжело переводит дыхание, понурив голову и на несколько мгновений прикрыв глаза.
Получилось! Кажется, у неё получилось!
Только искренняя радость не пронизывает насквозь, а снова врезается в высокие чертоги растерзанной души, не пропуская внутрь, где в полной власти царят покой и темнота.
Как странно чувствовать себя равнодушной к отчаянию или, наоборот, к счастью. Эмоции касаются её, как змеи ползут по коже, но словно не могут укусить, чтобы впустить яд ощущений и отравить ими. Гермионе кажется, что её тело покрыла тонкая непробиваемая корочка льда, об которую самый опасный хищник, имя которому привязанность, способен сломать острые зубы, отпрянуть и подавленно уйти, не решаясь напасть вновь.
И она снова принимается искать в себе хоть какую-то тень чувств, хоть какой-то отблеск от былого света любви, но с бездыханной пустотой не может найти что-то подобное. Кажется, внутри всё превратилось в камень, будто там ожил василиск, охраняющий мрак и тишину, а снаружи — ледяной прозорливый дракон, стерегущий чертоги бездны как самую важную и дорогую ему драгоценность.
Она нарочно вспоминает образ Тома — его остро очерченные скулы, за движениями которых украдкой любила наблюдать всегда; гладкую поверхность матового лица, прикасаясь губами к которой внутри всё обжигает, устремляя в животрепещущую негу; тёмные антрацитовые глаза, от взора которых хотелось издать протяжный вой поверженного существа, припадая в ноги от разящей от него величественности и превосходства; тонкие губы, касания которых приводили в неукротимое умопомрачение, что реальность затмевалась богатым разнообразием оттенков цветов, а привкус свежести оставлял тысячи вкусов, перемешанных с невероятными ароматами жизни.
Но только это всё остаётся воспоминанием, стремительно блекнущем в угасшем мире, и прекрасные образы лишь дразнят её, а незримая тень, ранее окутывающая её тёплым покрывалом волшебства, далеко отступает, жестоко помахав, как в насмешку, лоскутами теперь уже ободранного, как чёрный парус, плаща. Гермионе до неприятного ужаса в груди хочется вернуть то, чем она жила, что каждый день вдыхала и улавливала в глазах Тома, в его жестах и тоне голоса, — всё, что враз померкло в её голове.
И если бы она могла бы разрыдаться от безутешности, то прямо сейчас с её выразительных чёрных глаз скатывались бы слёзы, потому что не вселяют в неё чувства неимоверные воспоминания о Томе, чёрт бы его побрал, Риддле!
Гермиона растерянно склоняет голову вбок, ощущая, как неизгладимая тоска ползёт по телу, осторожно выискивая щель, через которую сможет просочиться в душу, и как странно, что именно это чувство сторожащие ледяной дракон и хищный василиск пропускают внутрь, дают ему поселиться и бросить её в бездонную пустоту, в которой она медленно обнимает холодную клубящуюся дымку, очаровательную в своём беспорядочном движении, и тоскливо перебирает последний год своей жизни.
— Fräulein, kann ich Ihnen helfen? — раздаётся за спиной мужской голос.
Гермиона неохотно оборачивается, понимая, что по-прежнему сидит на мокром асфальте аллеи, и видит молодого человека, одетого в свободный практически чёрного оттенка костюм, поверх которого наглухо застёгнут новенький с иголочки плащ со строгим, высоко поднятым воротником. Его светлые, соломенного оттенка волнистые волосы при наклоне к ней спадают на хорошо различимые скулы, а обеспокоенный взор пристально заглядывает в обсидиановые глаза, при виде которых тот незаметно хмурится и едва преодолевает желание отстраниться.
— Простите, мистер, — оживляется Гермиона, покачивая головой в знак того, что не понимает его слов.
— Вы говорите по-английски, мисс? — тут же отзывается парень, протягивая ладони, чтобы осторожно взять её за плечи и помочь подняться с земли.
Гермиона остро подмечает, что на вид ему не больше двадцати или двадцати трёх, а акцент настоящего британца.
— Вы плохо себя чувствуете? — он вежливо продолжает интересоваться, невозмутимо выказывая жестами обеспокоенность.
— Да, то есть нет. Мне уже лучше, — кивает Гермиона, при помощи незнакомца поднявшись на ноги, поправив юбку и повернувшись прямо к нему лицом. — Благодарю вас, мистер…
— Эйвери, — коротко улыбается он, слабо растянув тонкие губы, отпуская плечо Гермионы.
Его взор довольно отстранённый, остаётся в рамках приличия, но она замечает, как пристально он окидывает её с ног до головы, находя её образ особенно примечательным.
— Полагаю, вы прибыли на запланированное в этом саду мероприятие? — продолжает беседу Эйвери, склоняя голову вбок, и волны соломы снова спадают ему на лицо, затеняя взор.
— Честно признаться, я немного заблудилась. Не могли бы вы проводить меня, мистер Эйвери?
— Разумеется, — снова коротко улыбается тот, разворачивается и, дождавшись, когда Гермиона с ним поравняется, шагает вглубь сада.
Она идёт как на иголках, очень странно ощущая себя в этом незнакомом и неизвестном мире, по воле случая которого сразу же наткнулась на приятеля Риддла.
Подумав снова о Томе, Гермиона безучастно роняет голову, устремляя невидящий взгляд в мокрую безжизненную листву под ногами, и её неприятно разрывает от осознания, что здесь она оказалась в огромной клетке, где ей предстоит метаться между роскошью и тоской.
В Берлине довольно холодно — тяжёлое антрацитовое небо полностью сгустилось над садом, окутывая окрестности в странное очарование мрака и безжалостно бросая блестящие кристально чистые снежинки, закружившиеся на февральском ветру, цепляясь за выбившиеся на равнодушное лицо каштановые пряди Гермионы.
«Зима, я обещаю, — я не стану злиться, пока ты снова будешь надо мной глумиться.
Прости, но я привык и мне уже не больно,
Зима — лишь бы ты была довольна».
Сегодняночью — Зима
Последние комментарии
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 16 часов назад