Подари мне эдельвейс. Мой любимый ботаник [Евгения Смирнова] (fb2) читать онлайн

Евгения Смирнова Подари мне эдельвейс. Мой любимый ботаник

Часть первая.

1.

Ей, как всегда, не повезло.

Состав пассажирского поезда растянулся, наверное, на добрый километр, и, конечно, ее вагон оказался в противоположном конце. Колесико на увесистом чемодане сломалось и его приходилось буквально волочить по мокрому от затяжного сентябрьского дождя асфальту. Она пыхтела, тащила и жалела себя, думая, какая же она все-таки несчастная.

Отпуск вместо жаркого июля, как почти у всех сослуживцев, ей достался в последний день сентября, когда «бабьем летом» уже и не пахло, а неделю моросил нескончаемый, холодный, зябкий дождь. Бойфренд бросил, заявив, что она, видите ли, «не его уровня». Интересно и какой же у него такой уровень? Наверное, Светка из рекламного отдела, к которой он, как оказалось, уже месяц подбивал клинья и все об этом знали, кроме нее. Знали и посмеивались, а она все ходила и улыбалась, думая, что у нее есть он, такой красивый, умный, веселый. А его уже оказывается и не было вовсе. Да и ничего не было: ни белозубой Светкиной улыбки, ни ног от ушей, ни блестящих белокурых локонов до пояса, ни огромных голубых глаз, ни Германа. Зато теперь так неожиданно у нее в кармане лежал гладкий бледно-розовый листочек, на котором золотыми буквами было выбито: «Екатеринбург-Сочи». А еще были указаны ее имя, фамилия и отчество: «Колач Людмила Александровна», номер вагона и место.

Ей впервые предстояло ехать в СВ! Билет был для нее слишком дорогим, и она помнила, как целые десять минуты мялась у кассы, принимая решение ехать или нет, когда молоденькая кассирша, пощелкав по грязной клавиатуре красными наманикюренными ноготками, сообщила, что остались только верхние полки на боковушках плацкарта и СВ. А потом громко захихикала, прочитав ее фамилию.

– Калач? – воскликнула перегидрольная фея.

– Колач, – поправила Людмила, – через «о», и ударение на первый слог.

Кассирша пожала плечами, как бы говоря, что пассажирка болтает всякие глупости, отдала ей билет, паспорт и с шумом опустила стеклянную перегородку, на которой уже красовалась табличка «Перерыв пятнадцать минут».

Мила печально вздохнула.

Вот уже тридцать лет, как она произносила одну и ту же фразу и отчаянно мечтала избавиться от своей фамилии. Вот бы выйти замуж за Князева или Цветкова, к примеру.

Наконец, на одном из вагонов Людмила, или как все ее называли, просто Мила, остановилась и прочитала заветный номер «13».

Ну а какой же еще вагон ей мог достаться?

Конечно, тринадцатый. Впрочем, оказалось, что вагоны с пятого по двенадцатый включительно отсутствуют, и ее тринадцатый номер следует прямо за шестым вагоном, в котором располагался ресторан.

Мила достала из кармана билет, затем паспорт и незаметно смахнула со лба капли пота. Девушка взглянула на проводницу, ожидая увидеть на ее лице неодобрение, но наткнулась на милое улыбающееся лицо молодой женщины исполинского роста.

– Намаялась, горемычная? – посочувствовала дама, взглянув на увесистый чемодан и душивший Людмилу огромный вязаный шарф, на который все-таки упала капля пота.

– Ага, – закивала Мила, и прижала чемодан к джинсовому боку, – и что я с ним дальше делать буду, ума не приложу.

– Так починить надо же!

Проводница взглянула на девушку, потом на фото в паспорте, и одобрительно кивнула.

– Мне не кому чинить, я одна еду.

– А вот и нет! – она широко улыбнулась.

– Как это? – изумилась Мила. – Меня девушка в кассе уверила, что второй билет в это купе не продан, это же всего два дня назад было!

– Не всего, а целых два дня назад. Мужчина с тобой поедет, – сказала женщина.

А потом добавила:

– Настоящий дикарь!

Проводница восхищенно причмокнула языком.

– Я не хочу с дикарем! – испугалась Мила.

– Да не боись! Мы в обиду тебя не дадим. Правда, Катюха?

Она подмигнула своей спускавшейся напарнице.

– Поможем-ка девушке чемодан заволочь. Мы сейчас тебе его снизу подадим, а ты принимай. Втроем точно сдюжим! Ну, давай, девушка, твой тяжелый на раз, два, три…

В вагоне оказалось невыносимо жарко.

Ну почему с ней все время так? Еще сегодня утром она с трудом высунулась из-под огромного пухового одеяла, поводила сразу замерзшим носом и констатировала, что дома «холод собачий». А вот в вагоне поезда просто жарища!

По лбу скатилась соленая капелька, повисла на носу, а затем расплылась на рукаве светло-бежевого драпового полупальто огромным темным пятном.

– Вот блин! – выругалась Мила, и попыталась одной рукой расстегнуть массивные пуговицы.

Ничего не выходило. Она сделала последний ожесточенный рывок, и пуговица-ракушка осталась у нее в руке.

– Нет, сегодня определенно не мой день.

Служебное купе… Купе проводников… Первое… Ага, последнее! Это ее купе. В нем она должна была ехать в абсолютном одиночестве и оплакивать свою так и не состоявшуюся любовь с Германом Трубецким.

Подумать только, она могла стать Людмилой Александровной Трубецкой!

Она ведь уже и роспись придумала, и платье подвенечное выбрала, и кольцо, и даже предложила своей лучшей подружке Мирославе, или попросту Мире, стать ее свидетельницей на свадьбе. И Мира согласилась, и совсем не стала над ней смеяться. Она знала, что сейчас над Милой просто нельзя смеяться, невозможно. И Мила тогда подумала, что у нее самая замечательная подруга на свете, что она ее понимает как никто, и что только с Мирой она может поделиться абсолютно всем. Мила и Мира…

Мила уже протянула руку, чтобы открыть дверь, но замерла. Дикарь. Она должна будет ехать почти три дня в тесном купе с каким-то дикарем.

Нет, ни за что!

Надо вернуться и попросить у проводницы, как ее там Катя, кажется, или у той другой, имени которой она не знала, чтобы ее переселили в другое купе. Они поймут, не могут не понять. Ведь три дня с дикарем! Или не поймут? Мила вспомнила, как расплылось в улыбке лицо проводницы исполинского роста, когда она говорила о ее соседе по купе.

– О, Боже, какая же здесь невыносимая жара, – простонала Мила.

Надо было срочно что-то решать.

«Войти или нет? Определенно «нет»!»

Мила начала совершать немыслимые маневры со своим неповоротливым, «охромевшим на одну ногу» чемоданом, когда дверь купе резко отъехала и на пороге показался самый настоящий дикарь.

– Что вы тут мнетесь? – недовольно спросил дикарь зычным басом с легким кавказским выговором.

«Вот это называется попала!»

Дикарь стоял, слегка прислонившись плечом к дверному косяку, воинственно сложив руки на груди. Казалось, он занимал собой весь дверной проем. Копна давно нестриженных темных волос падала на массивные плечи, густая неровная борода скрывала всю нижнюю часть лица, глаза казались двумя горящими черными угольками. Из одежды на нем была застиранная светлая майка, бывшие когда-то голубыми, а сейчас выцветшие, порванные кое-где джинсы и старенькие шлепанцы на босых ногах.

– Я вас спрашиваю, что вам тут надо? – снова заговорил дикарь, и в глубине его глаз Мила рассмотрела разгорающуюся искорку ярости.

Мила молчала то ли от страха, то ли от уже нестерпимой жары.

– Здесь жарко, – невпопад ляпнула она, – позволите пройти?

– Куда? – не понял дикарь.

– В купе, – робко сказала она, и не узнала в этом странном писке свой голос.

Да он же убьет меня по дороге и глазом не моргнет!

– Зачем вам проходить в мое купе?

– Потому что это и мое купе тоже, – чуть осмелела Мила.

Ей вдруг вспомнилось, насколько дорогим для нее оказалось это путешествие, и она не собирается ущемлять себя.

А кстати, откуда у этого дикаря деньги на такой дорогой билет? Вон, надеты на нем какие-то старые тряпки, постричься и побриться не может, небось под ногтями грязь, а сам в СВ лезет.

Мила тряхнула головой, и решила, что говорит, а точнее, думает сейчас, совсем как их соседка тетя Поля, ворчунья и склочница. Еще этого не хватало!

– Нет, – спокойно ответил дикарь.

– Что значит «нет»? – не поняла Мила.

– Это только мое купе. Я выкупил его полностью.

– Не может быть! Вы выкупили?

– Да, – раздраженно пожал своими могучими плечами дикарь.

– Откуда у вас деньги на такие дорогие билеты? Украли? – выпалила Мила, и тут же зажала себе рот руками.

Вот дура, он точно тебя укокошит!

– Почему украл? – снова пожал плечами дикарь, но уже не раздраженно, а растерянно. – Заработал.

– Ясно, – серьезно сказала Мила, и тяжело вздохнула, ей казалось, что она начинает задыхаться, а по спине тонкими струйками прямо ей в джинсы стекает пот. – Все-таки здесь просто тропики.

Мила резко отпустила ручку своего «покалеченного» чемодана и начала с остервенением разматывать огромный шарф, чтобы хоть немного облегчить себе дыхание. Чемодан жалобно скрипнул, накренился и упал, угодив своим пластмассовым боком прямо на босые ноги дикаря.

– Черт! – выругался дикарь.

Он стал нагибаться, чтобы убрать чемодан со своих явно отбитых пальцев, но Мила, уже успевшая справиться с шарфом, резво наклонилась, и так же резко выпрямилась, крепко ухватив свой многострадальный чемодан, и угодила затылком прямо по носу несчастному дикарю.

– А-а-а! – забасил дикарь совсем не по-дикарски.

– Простите! Простите! Простите! – запищала Мила.

– Это что у вас кровь? – тихо спросила она.

– Нет, блин, томатная паста, – огрызнулся дикарь.

– Ага, – сказала Мила, и грохнулась в самый настоящий и не очень красивый обморок.

В нос ударил резкий запах табака, и она судорожно втянула в легкие воздух.

– Очнулась, горемычная ты моя, – пропел рядом знакомый ласковый голос.

По-моему, так говорила та самая проводница, что легко забросила ее тяжелый чемодан в тамбур.

Мила приоткрыла глаза.

– Что со мной? – тихо спросила она.

– В обморок грохнулась, – радостно отозвалась проводница, – ты не припадочная случайно?

– Нет, – с легким сомнением в голосе ответила Мила.

– Это хорошо. А то путь не близкий, нам тут припадочные ни к чему, – еще шире улыбнулась женщина, – хотя, – она задумалась, а затем быстро добавила: «Мы со всякими справимся, если, конечно, у них билеты есть».

– У меня есть, – зачем-то подтвердила Мила.

– Вот и ладненько, – похлопала Милу по руке проводница и встала, – я пойду, а то уж больно сигаретка у вас вонючая, – добавила она, посмотрев в противоположную от Милы сторону и на ее обширной груди мелькнула табличка: «Путилова Лидия Петровна».

«Какая подходящая фамилия», – подумала Мила.

– Вы устраивайтесь пока, а я попозже зайду и чайку вам принесу горяченького. Вам тоже чайку? – обратилась Лидия Петровна к противоположной стороне.

– Нет, спасибо, я воздержусь, – ответила сторона басом.

И проводница быстро скрылась за дверью.

– Я вас не очень сильно зашибла? – промямлила Мила, боясь повернуть голову вправо и столкнуться с двумя горящими угольками.

– Вы меня зашибить, – сторона будто выплюнула последнее слово, – никак не можете.

– Ну, как же? А кровь? – Мила судорожно сглотнула, вспомнив крупные капли густой бурой жидкости, падающие на светлую ткань.

– Будем считать, что это была томатная паста.

Мила, гонимая женским любопытством, все-таки взглянула на дикаря из-под опущенных ресниц, и на мгновение ей показалось, что в них мелькнула тень улыбки.

– Хорошо, – кивнула девушка, – томатная паста – это очень даже хорошо, а то я кровь как-то не очень уважаю.

– Я уже понял, – теперь глаза дикаря светились нескрываемым смехом.

– Вы что надо мной смеетесь? – Мила слегка привстала, облокотившись на подушку.

Дикарь молчал. Большая сигара дымилась в резной пепельнице на столе, и пахла чем-то знакомо сладким. Вишня? Дикарь проследил за взглядом девушки, аккуратно двумя пальцами взял сигару, сделал последнюю затяжку, и Миле показалось, что дымится вовсе не сигара, а борода дикаря, и затушил ее в пепельнице.

– А под ногтями, оказывается, грязи нет, – пробурчала себе под нос Мила, не отводя глаз от рук дикаря.

– Что вы сказали?

Казалось, дикарь чем-то поперхнулся, и даже натужно закашлял. Вот только чем?

– О! – на щеках девушки выступили яркие пятна румянца. – Простите, я не хотела.

Мила еще что-то щебетала, не в силах поверить, что сказала это вслух.

Нет, он точно прибьет ее по дороге!

– И что мы будем делать?

Дикарь перестал кашлять, закинул босые ноги на мягкий диванчик СВ и сложил руки на груди, уже бледно голубой. Видимо та светлая майка, все-таки была испорчена каплями крови.

– Не знаю как вы, а я собираюсь проспать большую часть пути.

Мила решительно слезла с диванчика, и стала озираться в поисках своего многострадального чемодана. Хотелось скорее переодеться в майку и шорты, напялить на горевшие от жары ступни мягкие балетки, завязать на макушке привычный конский хвост и завалиться на диванчик с томиком Джейн Остин.

– То есть удаляться из моего купе вы не собираетесь? – спокойно спросил дикарь.

– Из своего купе! То есть не собираюсь, – передразнила его Мила. – Я купила этот, кстати, совсем не дешевый билет на свои деньги и уступать законное место кому бы то ни было я не собираюсь! А если вам что-то не нравиться, то вы сами… – тут Мила буквально задохнулась от душившего ее возмущения. – В общем, вы меня поняли.

– В общем, понял, – спокойно сказал дикарь, – я буду курить в купе и не лезьте ко мне со всяким там разговорами.

– Больно надо было, – фыркнула Мила, – и где, наконец, мой чемодан!

Дикарь молча поднялся, потянулся куда-то наверх и из недр купе появился ее чемодан.

– У вашего чемодана колесико отвалилось.

– Знаю, – огрызнулась Мила. Ей сегодня то и дело говорят про это злосчастное колесико, и что, скажите, она может с этим поделать?

Дикарь пожал плечами, и улегся на свое место.

Да, похоже, что просить его выйти, чтобы она смогла переодеться – гиблое дело.

Громко сопя, Мила выудила из глубин чемодана необходимые вещи, достала сумку с продуктами, которые заботливо приготовила для нее мама, закрыла чемодан и, схватив шорты, майку и маленькую сумочку, где хранились все ее документы и деньги, вышла из купе.

Мерно постукивали колеса и поезд плавно плыл по рельсам. За окном менялись пейзажи. Начинало смеркаться. В животе у Милы громко заурчало, и она воровато оглянулась на дикаря. Вот уже второй час он лежал на своем диванчике и усердно делал вид, что спит. Мила отчего-то точно знала, что он именно делает вид, а не спит, и сейчас он совершенно точно слышал неприличное урчание в собственном Милином животе. Мила вздохнула, есть хотелось зверски, просто до неприличия как хотелось, но есть при дикаре ей почему-то было неудобно. Как бы сильно она не была зла на него, но оставить человека голодать, а, судя по всему, еды у него никакой с собой не было, ну а питаться в вагоне-ресторане дикарю явно не по карману, она просто не могла.

Мила открыла сумку, и выложила на чистенький столик, покрытый белоснежной скатертью, пластмассовый лоток с фирменными мамиными котлетками, достала аппетитные пупырчатые огурчики и помидорчики, похожие на маленькие сливки, из родительского сада-огорода, и целую булку еще пахнущего ржаного хлеба. И в купе сразу же запахло домашней едой. Аккуратно все нарезав и разложив по пластмассовым тарелочкам, Мила довершила композицию белоснежными салфеточками и вздохнула.

– Вы спите?

Тишина.

– Так вы спите или нет? – Мила нагнулась над дикарем, чтобы убедиться, что он притворяется. – Э-эй!

– Что вам от меня надо?

Мила отшатнулась от резкого грубого ответа, как от пощечины.

Может плюнуть на него? Пусть голодает себе! Но тут же подумала: «Это он от голода такой злой, дикарь же не знает, что я ему поесть хочу предложить».

– Давайте поедим, – мирно сказала Мила, – мама мне таких вкусных куриных котлеток сделала, просто пальчики оближешь. Что голодом то сидеть!

Тишина.

– Да ладно вам. Что вы как барышня дуетесь? Мужчину, между прочим, шрамы только украшают!

– Что за ерунду вы несете? – дикарь резко сел, и оказался лицом к лицу с Милой.

– Ну вот, хоть живой. Так что, кушать будем?

Он внимательно, слегка прищурив глаза, смотрел на Милу.

От темно-карих, почти черных глаз расходилась легкая светлая паутинка. И Мила подумала, что, наверное, он совсем недавно был в далекой жаркой стране, где явно не щадил свою кожу и не прятался от палящего солнца. Кожа на лице была обожженной солнечными лучами и загрубевшей, на губах виднелись уже заживающие трещинки.

«Настоящий дикарь!»

Наверное, сейчас собственные Милины глаза горят точно так же, как и глаза проводницы Путиловой.

Интересно, откуда он? Может его похитили, и он долгое время провел в страшном плену, и теперь возвращается домой? Его, наверное, пытали…

– Ладно, – резко сказал дикарь и Мила, покраснев, отпрянула.

Дикарь жадно уплетал аккуратные шарики куриных котлет, и обильно закусывал пупырчатыми огурчиками и хлебом.

– Вкусно? – спросила Мила, дожевывая свою котлетку.

– Угу, – не отрываясь от еды, пробубнил дикарь.

– Это моя мама готовила. Она у меня вообще знатный кулинар.

– В ресторане, что ли работает? – не внятно спросил дикарь, и потянулся за очередной котлеткой.

– Почему в ресторане? – не поняла Мила. – Нет, она у меня учитель, правда, уже на пенсии. Так вот она такие пироги печет с капустой, просто закачаешься, а солянка какая даже слов нет, а еще тортики, печенки всякие там, котлетки. Думаю, что по мне видно.

– Что видно? Пирожки?

– Да ну вас, – Мила махнула рукой.

Сколько Мила себя помнила, столько она боролась с лишним весом, и не всегда побеждала. А вот в последний год лишний вес стал сдавать свои позиции, а Мила уверенно приближаться к здоровому и красивому телу. Конечно, грациозной ланью, как, скажем, Светка из рекламного отдела ей не быть, но вот милой козочкой – вполне. Сорок восьмой размер сидел на Миле весьма свободно и даже обещал в недалеком будущем стать сорок шестым, если, конечно, Мила перестанет лопать мамины пирожки и котлетки. А лопать она не переставала.

– Котлетки – это да, – сказал дикарь, и потянулся за последней в лотке котлетой. Взял и вопросительно посмотрел на Милу.

– Да кушайте, кушайте, – махнула рукой сердобольная Мила, – вы ведь, наверное, давно такой еды не пробовали.

Дикарь закивал.

– У меня мама всегда смотрит, и радуется, когда ее еду за обе щеки уплетают, и мне теперь нравится. Вы так хорошо кушаете. А у меня еще и пирожки есть. Хотите?

– Угу.

Мила снова нырнула в свою большую сумку и достала полиэтиленовый пакетик с пышными румяными пирожками.

– Они с черемухой. Вы пробовали когда-нибудь пироги с черемухой?

Дикарь помотал головой и взял, предложенный Милой пирожок.

– Так значит вы живете с родителями?

– Нет, – гордо ответила Мила. – Я живу в собственной квартире.

Вот только о том, что живет она там всего месяц, Мила решила промолчать.

– Значит ты богата? – дикарь перестал жевать.

– Нет! – испугалась Мила. – С чего это вы взяли? И ничего я не богата совсем.

Что это он интересуется? И почему на «ты»?

– Что-то я не припомню, чтобы мы переходили на «ты», – холодно сказала Мила, и отпрянула в дальний угол.

Дикарь усмехнулся.

– Так зачем дело стало? Давай перейдем.

Мила молчала.

Дикарь спокойно дожевал пирожок, допил оставшийся в стакане чай, собрал со стола пустые пластмассовые лотки и тарелки и вышел.

«Неужели мыть будет?» – подумала Мила.

«Она меня боится», – подумал Иван, и улыбнулся.

По тонким проводам струился бархатный голос Стаса Пьехи, сосредотачивался в маленьких шариках наушников, и заставлял Милу то и дело вздыхать.

«Вот бы выйти замуж за Стаса, – мечтательно думала Мила, – стать Милочкой Пьеха, познакомиться с его знаменитой бабушкой, сняться в клипе и, чтобы все непременно завидовали. А как же? Такой красивый, знаменитый, талантливый муж, который безумно любит свою красавицу жену».

«Б-р-р-р!»

Мила передернула плечами.

«Да, красавица жена – это явно не про меня, – подумала Мила, – и замуж за Стаса Пьеху выйти мне не светит. Может когда-нибудь на меня обратит внимание такой вот дикарь».

Мила скосила глаза на лежавшего на соседнем диванчике мужчину, и чуть не свалилась со своего места. Угольно-черные глаза сверлили девушку насквозь.

– Вы что? – Мила прижала к груди старенький МP3 плеер. – Что это вы так на меня смотрите?

– Вроде мы перешли на «ты», – дикарь почесал свою некрасивую бороду.

– Это вы перешли, а я даже и не собиралась. И вообще, пора спать!

Мила взбила подушку, засунула в угол диванчика свою сумку, откинула простынь, и нырнула под нее.

– Ну-ну, – раздался насмешливый голос дикаря, и свет погас.

2.

Иван Баринов любил свою работу, но просто ненавидел летать, а летать ему приходилось постоянно. Ну а как еще преодолеть расстояние, к примеру, из Парижа до Москвы в какие-то там несколько часов? А вот поезда Иван обожал, он всегда откупал все купе, брал с собой дорогие сигары, которые раскуривал исключительно по праздникам, бутылочку пятизвездочного коньяка, отключал телефон, и на несколько дней выпадал из привычной жизни. Слыша мерный стук железных колес, он точно знал, что сейчас не зазвонит телефон, и ему не придется срываться с места, и мчаться не пойми куда. А еще ему нравилось, что можно не бриться и не беспокоиться, если вдруг волосы на макушке легли не в нужную сторону, что случалось с ними постоянно. А можно надеть любимые старенькие джинсы и футболку, застиранную до такой степени, что уже нельзя разобрать рисунка, можно ходить в шлепанцах, запихнув тесные туфли от какого-то безумно дорогого дизайнера в дальний угол спортивной сумки. Ивану нравилось выходить на небольших станциях и покупать пирожки у бабушек или раскрасневшихся от быстрой ходьбы вдоль длинного состава теток, торговаться за ведро орехов, а потом, как бы по ошибке давать больше. Но больше всего ему нравилось быть неузнанным, быть одним среди многих, обычным пассажиром, обычным человеком, у которого такие же обычные пассажиры могут запросто стрельнуть сигаретку, или вдруг заговорить о невзгодах вагонной жизни и о занятых туалетах, и о грязных полках, и о грубых проводниках.

В своей же обычной, ежедневной реальности он звался вовсе не Иваном, а Вассо, и купить пирожки на улице не мог, но не положено секс-символу российского кинематографа Вассо Баринову покупать сомнительные пирожки, ходить небритым, в старой майке, и все тут.

Стать актером Иван совсем не мечтал, напротив, он думал, что ему, как и многим поколениям мужчин в их семье положено быть ботаником. В детстве Иван проводил все лето у деда на Байкале, и тот рассказывал внуку разные интересные истории о своей бурной юности ботаника, как он путешествовал, открывая новые виды растений, как любовался на диковинные цветы. Но больше всего маленького Ивана волновала история про таинственный цветок с поэтичным названием «Эдельвейс». Дед рассказывал какие необычайные трудности пришлось преодолеть его команде, чтобы увидеть чудо-цветок своими глазами. А потом дед читал изумительную балладу Эдуарда Асадова «Эдельвейс» наизусть, и маленький Иван думал, что обязательно тоже станет ботаником, и откроет новое чудо природы. А эдельвейс так и остался мечтой о прекрасном.

Отец Ивана великим исследователем так и не стал, а получился из него хороший учитель самой простой московской школы. Ботаник. Иван гордился отцом, и помнил, как приходили к ним в большую профессорскую квартиру юные мальчики и девочки, как поправляли на своих маленьких носиках круглые очки и, с замиранием сердца, слушали рассказы своего учителя, и пили чай с покупным печеньем, потому что готовить домашнее было некому. Нет, мама у Ивана, конечно, была, но как-то незаметно, недолго сопровождала она его до восьми лет. А потом вдруг исчезла, и отец с покрасневшими глазами сообщил маленькому Ивану, что теперь они будут жить вдвоем, что у мамы новая интересная работа в другом городе, и видеться теперь они будут не часто. Сначала Иван отчаянно скучал по маме, постоянно спрашивал отца, когда она приедет, просил отправить его к ней, отец что-то бормотал, а потом целовал сына в макушку и запирался в своем кабинете на целый день. Постепенно Иван перестал спрашивать, потом ждать, а в пятнадцать лет он случайно узнал, что у мамы уже много лет другая семья и живет она всего в паре часов езды от них. Отец тогда предоставил юному Ивану полную свободу выбора. Иван думал всю ночь, а на утро заявил отцу, что он не будет навязываться той, кто о нем не желала знать последние семь лет. И эту тему закрыли раз и навсегда.

Правда несколько лет назад, когда Иван перестал быть просто Иваном, а стал называться Вассо, мать появилась в его жизни. Она обратилась на какую-то передачу, где смазливый ведущий с большим наслаждением огласил Ивана неблагодарным сыном. Иван на передачу не пошел, и на просьбы родительницы о встрече ответил категоричным отказом, и тема как-то сама собой закрылась за отсутствием главного героя.

Впервые в этом году у Ивана выдалось сразу несколько выходных в перерыве между тяжелыми съемками, и он решил махнуть в Сочи. Ивану так и не удалось побывать на легендарной сочинской олимпиаде из-за плотного гастрольного графика, и он пообещал себе, что при первой же возможности отправится на «Роза Хутор» и в сочинский олимпийский парк. Первая возможность появилась только через несколько лет, и Иван предвкушал свое увлекательное путешествие в полном одиночестве. Но в первый же день его спокойствие нарушила странная девчонка с копной огненно-рыжих волос, нелепым шарфом, сломанным чемоданом и большими зелеными глазами, которые она немного прищуривала, когда, уперев руки в боки, отвоевывала свое место в купе. Сначала она ужасно не понравилась Ивану, такая нелепая, нескладная, совсем не соответствующая тем дамам, которые окружали его последние десять лет. Он испугался, что девица в конце концов узнает его и все испортит и не получится путешествие, так сказать, инкогнито, но она, эта странная девица, приняла его за бандита! Засомневалась, что он мог позволить себе выкупить все СВ, удивилась, что нет грязи под ногтями и пристально вглядывалась в его лицо, и Ивану вдруг показалось, что в ее глазах мелькнула жалость. Жалеть его? Его, кажется, не жалели никогда, просто не кому было. Не знаменитому же деду-ботанику было утирать слезы и сопли внука или вечно занятому своими учениками отцу. А она, эта нелепая девчонка жалела его, и даже кормила необыкновенными котлетками и пирожками, и он ел, ел и думал, что ему так хорошо сидеть в этом купе с этой странной спутницей и есть ее необыкновенную еду, приготовленную мамой. Какое же это счастье, когда у тебя есть мама, которая печет по выходным печенье, вяжет тебе носки и спрашивает: «Ты не заболел, сынок?». А если тебя все-таки подкосила нелегкая, она сварит тебе сладкий клюквенный морс, уложит в постель, засунет под мышку стеклянный градусник и поцелует в лоб.

Боже мой, какая глупость! И с чего вдруг его одолела эта сладко-сентиментальная чушь?

Когда Мила открыла глаза, поезд стоял. На улице слышалось: «купите яблочки, сладкие, вкусные, таких яблочек нигде не найдете!», «молодой человек, купите цветочки, порадуйте свою девушку», «курочку берите, еще с утра бегала…», «не проходите мимо, берите рябинку, облепишку…».

Мила сладко потянулась и подумала, что не отказалась бы сейчас от яблока или арбуза. Ах, какие папа покупает вкусные арбузы! Умеет выбирать, теперь она с родителями, по крайней мере, месяц не увидится. Одна… Стоп! Дикарь!

Мила резко села и оглядела купе. Пусто.

Вышел? Насовсем?

Она вскочила, приподняла полку.

– Вот блин! – выругалась девушка.

Большая спортивная сумка лежала себе целехонька, никуда он не вышел. Но почему-то вместо ожидаемого расстройства Мила почувствовала облегчение. Странно.

Поезд тронулся, постепенно набирая скорость. Мила отдернула шторку и увидела, уплывающую небольшую грязно-серую платформу, на которой все еще толпились беспокойные торговки. В центре платформы стояла небольшая тележка, доверху загруженная арбузами. А дикаря не было.

– Человек отстал от поезда!

Мила с криком, как была босая, не расчесанная выскочила в коридор и побежала к проводникам.

– Он отстал от поезда, – Мила схватила испуганную проводницу за руку, – дикарь отстал от поезда!

– Дикарь? – не поняла Катерина.

– Ну, в смысле, мой сосед по купе. Понимаете, у него все вещи остались, а его нет.

Катерина посмотрела на горящие глаза, на босые ноги Милы, на крепко сжимавшую ее запястье молочно-белую руку и, отчего-то, с сожалением вздохнула:

– В тамбуре ваш дикарь стоит, тьфу ты, то есть пассажир, сигаретку свою вонючую покуривает. А в тамбуре, между прочим, по закону покуривать всякие там сигаретки строго запрещено. Вы ему так и передайте.

– В тамбуре? – Мила отпустила руку несчастной проводницы, и та сразу же начала ее растирать. – Извините.

И Мила стремглав кинулась бежать по коридору, сверкая серыми пятками.

«Ну и пассажиры нынче подобрались», – подумала Катерина, и снова вздохнула.

«Да и полы опять Лидка плохо помыла, вон у этой припадочной пятки то черные совсем стали. А нечего тут босиком бегать, да еще и нечесаной! Хотя… Любовь у них что ли? Вон как распереживалась. А как притворялась то, что ехать не хочет с ним», – Катя хихикнула, потом снова вздохнула и вновь погрустнев пошла за пылесосом.

Мила с силой задвинула тяжелую дверь купе и опустилась на диванчик.

С ума что ли сошла, хорошо хоть этот дикарь не видел моего марш-броска. Бросилась бежать босиком, как самая последняя дура!

Мила откинула сиденье и стала выволакивать свой огромный чемодан, чтобы вытащить большую пачку влажных салфеток, похоже, что вся она и потребуется, чтобы оттереть пятки.

– Ну почему я не взяла с собой какой-нибудь маленький саквояж, что я с ним теперь буду делать, еще и это колесо…

– Сама с собой разговариваешь?

Мила вздрогнула, но не повернулась.

– С чемоданом.

– Ясно. Давай помогу.

Дикарь одним ловким движением вытянул чемодан и опустил на пол.

– Колесико надо починить.

– Ты что ли будешь чинить, – огрызнулась Мила и, наконец, обернулась, держа в руках злосчастные салфетки, – ой, арбуз!

– Все-таки мы перешли на «ты», – дикарь брякнул на стол большущий арбуз, пакет нежно-розовых яблок, большую плитку молочного шоколада, пластмассовый стаканчик, доверху заполненный темными ягодами и пару прозрачных лотков с молодой вареной картошечкой и малосольными огурчиками, – я хотел пирожков взять, но подумал, что после твоих…

– Я обожаю арбузы! – пискнула Мила.

– Тогда чего ждем, давай резать.

Арбуз оказался не хуже тех, что Мила пробовала в родительском доме.

– А ты умеешь выбирать арбузы, – сказала девушка, доев последний кусочек, – прямо как мой папа.

– Может еще?

– О нет, я больше не могу, сейчас лопну, – Мила вытерла руки бумажной салфеткой и откинулась на мягкую спинку, – мы же с тобой пол арбуза точно уговорили, а он кило на двенадцать тянет?

– На тринадцать, – дикарь последовал ее примеру.

– Мы обжоры, – констатировала Мила и икнула. – Прошу прощения.

– Слушай, – Мила даже вскочила, – а я ведь даже не знаю, как тебя зовут, да и сама вроде не представлялась.

– Так в этом и вся прелесть, – дикарь тоже сел, – ты не знаешь меня, я не знаю тебя, можем делать, что хотим и не думать ни о чем.

Мила задумалась. А ведь и правда. Вот сейчас я икнула, извинилась, и мне все равно, выйдем из поезда и поминай как звали.

– Мы можем даже придумать себе имена, – вдохновленно продолжал дикарь, – вот ты как бы хотела, чтобы я тебя называл?

– Дай подумать… Все, придумала, – Мила вскочила на диван, сдернула с волос резинку и тряхнула своей курчавой шевелюрой, – я буду страстная Светлана!

– Почему Светлана? – уголки губ дикаря поползли вверх.

– Да, ты прав, – Мила опустилась на диван и снова накрутила на голове немыслимую дулю, – я же не блондинка, а рыжая, так что какая из меня Светлана, да тем более еще и страстная. Называй меня просто Милой.

– А что все Светланы должны быть именно блондинками? – мужчина еле сдерживался, чтобы не разразиться хохотом, но, глядя на вдруг ставшее таким несчастным лицо его нежданной соседки, решил принять серьезный вид.

– Не все, но вот одна есть…

– Так-так, по подробнее, пожалуйста.

– Она у меня жениха увела.

– Давно?

– Давно, только вот узнала я об этом недавно, все знали, а я нет. Вот такая я дура!

– На, скушай лучше шоколадку, Мила, – дикарь отломил ей внушительный кусок молочной плитки и сунул в открытый от немого изумления рот, – а имя Мила, тебе все-таки больше подходит. Кстати, меня можешь звать Иваном.

– Иваном? – Мила поперхнулась и сильно закашляла.

– А что?

– Да какой из тебя Иван?

Дикарь протянул девушке стакан с водой.

– Самый обыкновенный.

– Ботаник!? – рухнула на диванчик Мила. – Ты ботаник? А разве ботаники такими бывают?

– Именно такими они, то есть, мы и бываем, – обиделся Иван.

Он вспомнил, как выглядел дед, когда возвращался из дальних путешествий. Как Иван мог часами смотреть на его огрубевшие руки, обветренное лицо, отросшую бороду и слушать рассказы, которые не давали ему спать по ночам. Маленький Иван представлял, что когда-нибудь он сам будет сидеть на месте деда, и рассказывать своим детям о том, как он, рискуя жизнью, все-таки добрался до таинственного эдельвейса и, как тот ботаник, из одноименной баллады покажет им чудо-цветок.

Почему эдельвейс? Почему с самого детства какой-то цветок занимает его воображение?

Мила отчего-то долго смеялась, схватившись за живот. Она хохотала во весь голос. Эта странная девушка, как ему казалось, совсем не пыталась обратить на себя его внимание, как это делали все вокруг в его обычной жизни, а если желала что-то сказать ему, то просто говорила. Она не бросала на него томных взглядов, не надувала губ и не рисовала безумных стрелок на веках, она вообще не пыталась никем казаться и это ему определенно нравилось. Три дня, проведенные с этой девчонкой в купе были наполнены смехом, спорами, полуночными разговорами. И ему совсем не хотелось с ней расставаться, сама мысль о том, что завтра он проснется и не увидит этих искрящихся смехом зеленых глаз и веснушек на маленьком носике казалась невыносимой.

– А у нас в классе тоже был ботаник, знаешь, в таких больших круглых очках, он их постоянно поправлял, и делал вот так, – Мила сделала серьезное, даже слишком, лицо, нацепила на нос пластмассовую вилку и изобразила, что поправляет очки.

– Я всегда безумно смеялась, когда он так делал, а потом носила ему конфеты и апельсины, потому что он все время на меня обижался, а за конфеты и апельсины сразу прощал.

– Я не такой ботаник, ты не поняла, я занимаюсь растениями, – улыбнулся Иван.

– Растениями? – Мила уронила вилку на пол, нагнулась за ней, и чуть сама не клюнула носом, в последний момент Иван схватил ее за плечи. – Вот будет забавно, если я себе расквашу нос!

– Да уж, представляю себе, – все еще поддерживая девушку, сказал Иван.

– Ты только представь, иду я себе такая вся распрекрасная по Красной поляне, – уже смеялась Мила, – ну да ладно, так я не поняла, ты, что кто-то вроде садовника?

– Нет, – Иван усадил ее на диван и встал, – я кто-то вроде путешественника. Путешествию по разным труднодоступным уголкам земли и ищу новые виды растений.

– Ты куда? – Мила схватила Ивана за майку, как это делают дети, когда желают удержать взрослого.

– Курить очень хочется.

– Так кури здесь.

Иван вопросительно на нее посмотрел.

– Открой окошко только по шири и садись на мое место, чтобы дым сразу в окно выходил, а я на твое, – Мила призывно похлопала по своему диванчику, и улыбнулась, вспомнив, что так она подзывает своего кота Бингли, когда хочет, чтобы он помурлыкал у нее на коленках.

Иван распахнул окно и в купе вместе со свежим осенним воздухом ворвался желто-красный кленовый лист, покружил и приземлился к Ивану на голову.

– А ты действительно ботаник! – воскликнула Мила.

В купе витал пряный запах вишни, Мила, укутавшись в одеяло, сидела напротив Ивана и жевала яблоко.

– Слушай, а ведь я подумала, что ты бандит или военнопленный. Представляешь, вообразила себе, что тебя долго держали в плену, может даже пытали, такой у тебя взгляд тяжелый тогда был, а сейчас освободили и ты возвращаешься домой. Я сначала тебя то боялась, то так жалко становилось, что плакать хотелось. А ты, оказывается, ботаник. Это же так интересно! Я и не знала, что так бывает.

Иван вопросительно посмотрел на Милу, затушил сигару и встал, чтобы закрыть окно.

– Нет, не закрывай!

– Но ты же совсем замерзла, – Иван кивнул на одеяло, в котором утопала девушка.

– И вовсе не замерзла. И вообще, ты ничегошеньки не понимаешь, – заявила девушка, – мне так нравится сидеть здесь в этом одеяле, смотреть в окно на мокрую после дождя траву, вдыхать холодный воздух и слушать тебя. Может это в последний раз, вот завтра прибудет наш поезд на конечную станцию, и не увидимся больше. Жаль, правда?

– Ну, это мы еще посмотрим. А пока двигайся, будем греться вместе под твоим одеялом, раз уж кое кто на моем расположился.

Уже начало темнеть, когда Мила, зевнув, сказала:

– Ты меня обманываешь. Растения не способны творить чудес, это все сказки твоего дедушки, которые он рассказывал тебе, когда ты был маленьким. Ты считаешь меня ребенком?

– Давай спать, ребенок.

– Нет, ты еще обещал рассказать.

Миле, так уютно устроившейся на коленях Ивана, окруженной кольцом его рук и теплым одеялом, совсем не хотелось разрушать того хрупкого мира в своей душе, спокойствия. Ей казалось, что она смогла бы вот всю жизнь сидеть с Иваном и вдыхать легкий пряный аромат вишни, исходивший от мужчины.

– Это же сказки?

– Рассказывай, – вздохнула Мила и сильнее прижалась к его широкой груди.

– Ладно, последняя легенда и спать.

– А я сегодня совсем спать не хочу, – зевнула Мила.

– Я вижу, – Иван уткнулся в нежные бронзовые локоны.

– Рассказывай, – упрямо повторила Мила, которой не хотелось, чтобы сегодняшняя ночь заканчивалась. А хотелось слышать его голос, лежать на его коленях и думать, что он принадлежит ей.

– Ну?

– Ты знаешь про такой цветок, который растет высоко в горах – эдельвейс? – спросил Иван. Ему вдруг показалось, что он и впрямь ботаник, что он как его дед вернулся из далекой экспедиции и привез чудо-цветок под названием эдельвейс.

– Кажется у Асадова читала, – и Мила начала декламировать.

– Не знал, что ты любишь Асадова, – удивился Иван.

– Ты еще много обо мне не знаешь, – улыбнулась Мила, и поплотнее завернулась в одеяло. – А помнишь, как там дальше?

– Угу, – замычал Иван.

Мила перебила его, сказав, что вспомнила продолжение, и продолжила сама:

Торжественно провозгласила Мила.

Но Иван покачал головой и закончил:

– Точно! – радостно воскликнула Мила. – Только не говори, что ты…

– Нет, – перебил ее Иван, – я не столь романтичен.

– А я бы точно отдала свое сердце такому романтику, – мечтательно пропела девушка и завозилась на коленях Ивана.

– Эй! Поаккуратнее, пожалуйста! – воскликнул Иван, заставив Милу приподняться.

– Что, зашибла? – спросила Мила с сочувствием.

– Это как сказать, – пробурчал Иван, – но лучше бы ты так не возилась на мне, я все-таки из экспедиции долгой.

– Фу, какая пошлость, – прошипела Мила и улеглась на прежнее место.

Они немного помолчали. И Мила не выдержала первой.

– Так что с этим цветком? Или в стихах Асадова правда?

– Можно и так сказать, – начал Иван, – вообще-то, мой дед был знаком с поэтом лично.

– Да ну? – изумилась Мила. – А кем был твой дед? Тоже поэтом?

– Нет, мой дед был ученым, путешественником. Он открывал новые виды растений или совершал экспедиции в труднодоступные места, он фотографировал и брал образцы редких растений и цветов, чтобы показать их миру. Он был, знаешь, как говорят, «широко известен в узких кругах».

Мила закивала.

– Так вот, – продолжил Иван, – однажды ему удалось добраться до редкого цветка, эдельвейса, он растет на вышине более пяти тысяч метров над уровнем моря, и привести домой его образец и фото. Тогда поднялась шумиха вокруг цветка, но дед, так мне отец рассказывал, не отдал его своим коллегам для хранения экземпляра, как делал это всегда, а подарил его моей бабушке. Впрочем, тогда она еще не была моей бабушкой.

– Но зачем? Он, выходит, уже знал о его сказочных свойствах? – Мила вскочила, не в силах усидеть.

– Выходит так, – усмехнулся Иван.

Ему безумно нравилось рассказывать Миле эти истории, смотреть, как она возмущается, негодует или, напротив, радуется, смеется. Ведь все это он мог рассказать только ей, этой странной незнакомке из тринадцатого вагона.

– Бабушка согласилась стать его женой, хотя до этого дед делал ей предложение уже три раза, и неизменно получал отказ.

– Они поженились?

– Да, и, кстати, прожили долгую и счастливую жизнь вместе. Бабушка разорвала отношение со своей родней, которая не хотела принимать в семью бедного ботаника, ее прочили замуж за богатого человека. Но я немного отвлекся. Так вот, об этой истории каким-то образом узнал и неизвестный тогда никому поэт Асадов. Дед позднее рассказывал мне, что поведал ему легенду, которую передавали люди, живущие в горах,где мой дед сорвал заветный эдельвейс.

– И что эта за легенда? – Мила села и от нетерпения приоткрыла рот.

– Это очень красивая легенда, – начал Иван таинственным шепотом, – в ней рассказывается о том, что высоко в горах, на неприступных скалах живут мифические красавицы с длинными волосами и когтями, при помощи которых они передвигаются по горам. Эти красавицы ухаживают за прекрасными цветами эдельвейса и ревностно оберегают их от людей. Всех отчаянных смельчаков, которые делают попытку сорвать цветок, они без жалости сбрасывают со скалы.  Но если человек желает сорвать цветок с чистыми помыслами, с искренней любовью к своей возлюбленной, чтобы преподнести ей в дар чудесный цветок, тогда хранительницы позволяют ему добыть его и оставляют в живых. В таком случае сорванные цветки не вянут и становятся талисманом любви. В моей семье до сих пор хранится этот чудо-цветок.

Иван закончил и взглянул в широко распахнутые глаза Милы.

– Врешь! – зачем-то сказала она.

Иван пожал плечами.

– Эта твоя лучшая история.

– История моего деда, – поправил Милу Иван.

– Теперь я понимаю, почему ты решил стать ботаником, – сказала Мила, затем грустно вздохнула и улеглась на подушку, повыше натянув белую ткань пододеяльника.

Иван вопросительно взглянул на девушку.

– Мне никто и никогда не подарит эдельвейс, – сказала Мила и отвернулась к стене.

Иван смотрел на девушку и думал, что вот такой, наверное, была бы его сестра, она так же смеялась бы, сидела у него на руках, у нее были бы такие же шелковистые бронзовые волосы, зеленые глаза, длинные пальцы, и от нее пахло бы клубникой. Она так же, как Мила, слушала бы его рассказы, и только с ней он мог бы быть настоящим, как сейчас. Иван чмокнул Милу в висок, та что-то пробурчала, но не повернулась.

– Спи, сладких тебе снов, – прошептал ей на ухо Иван.

Он долго лежал без сна, смотрел на проносившиеся в окне редкие огни встречных составов и думал о матери, и о том, что где-то там далеко у него действительно есть сестра. Он не знал о ней ничего, даже имени, знал только, что она родилась через год-два, после ухода матери, а значит она младше его лет на десять. Может зря он тогда был так категоричен с матерью, не стал ее слушать?

Иван устал терять, в свои неполные сорок лет, он уже успел потерять многих: сначала ушла из его жизни мать, потом начал меняться отец, и из жизнерадостного, розовощекого добряка он постепенно превратился в затворника. Но страшнее всего было день за днем, видеть, как угасает его могучий, непобедимый дед-великан, который, казалось, должен прожить до ста лет, который никогда не болел и всегда был безусловным авторитетом для юноши и примером для подражания. Бабушки он почти не помнил, она умерла, когда ему едва исполнилось пять лет, в воспоминаниях остались только руки с синими венками и маленьким шрамиков в виде звездочки между указательным и средним пальцами. Когда он остался один, то убедил себя, что нет ничего прекраснее одиночества, что ему нравится возвращаться в свою огромную профессорскую квартиру, где каждая вещь лежала на своем месте. И казалось, что дед просто куда-то вышел и сейчас вернется, или он отправился в одно из своих больших захватывающих путешествий, а отец сидит в своем кабинете за закрытой дверью и курит любимые вишневые сигары. Иван никогда не приглашал в этот дом гостей, и не встречался там со своей очередной пассией, для этого была куплена другая квартира с белыми стенами, на которых висели странные картины, кожаными диванами, стеклянными столами и прочей атрибутикой жизни плейбоя, как однажды написал один журнал, бравший у Ивана интервью в этих самых интерьерах.

Поезд занесло на повороте, колеса заскрипели, и Ивана вдавило в стенку купе, Мила же напротив, едва не упала с полки, но не проснулась, а лишь повыше натянула одеяло и вздохнула. Иван уже знал, что Мила часто вздыхает: вздыхает, когда чем-то не довольна, или о чем-то напряженно думает, вздыхает, когда он, Иван, чего-то не понимает и ей приходится объяснять снова, и, наконец, вздыхает во сне, как сейчас, когда что-то тревожит ее сон.

Иван резко сел и с силой взъерошил волосы. Ну что плохого в том, что он проведет свой отпуск с другом, так неожиданно ворвавшимся в его жизнь и заставившим вновь почувствовать себя обычным человеком, который кому-то нужен просто потому, что он есть. И этот самый друг ничего не требует, не просит сделать селфи с ним, чтобы потом выставить очередное фото в Инстаграм и хвастаться, что у него в приближенных ходит Вассо Баринов, не занимает денег, без срока отдачи, и даже немного жалеет. А Ивану так хочется, чтобы его иногда кто-нибудь жалел.

Вот только как сделать так, чтобы Мила согласилась поехать с ним в его небольшой уютный домик, стоящий почти на берегу Черного моря, за которым круглый год присматривает пожилая армянская пара, дядя Вассо и тетя Софико?

3.

Маша придирчиво оглядела себя в зеркале: волосы, собранные в гладкий тугой пучок, серый сарафан мешковатого кроя, под ним белая блузка, наглухо застегнутая до самого горла, строгие черные туфли с ортопедическими стельками и большие очки в черной оправе на усыпанном веснушками носу. Как же она не любила эти самые веснушки, ну как у человека с практически черными волосами могут быть веснушки? Это же противоестественно, но у нее были. Бабушка всегда гладила ее по голове и говорила, что ее поцеловало само солнышко, а значит, она обязательно будет счастливой. Вот только счастья все никак не стучало в Машину дверь, а бабушка говорила, что оно просто немного заблудилось, и надо еще подождать. И Маша ждала.

На тумбочке завибрировал старенький мобильный телефон. Девушка точно знала, кто ей звонит, и тяжело вздохнула, этот звонок обозначал начало нового рабочего дня.

– Слушаю.

– Маруся, приветик. Я сегодня задержусь на пару часиков, так что не теряй меня.

– У тебя же на десять записаны Самойловы.

– Так ты сама их прими, там, кажется, вопрос о наследстве, проконсультируешь, а если наметится что-то стоящее, то назначь повторную. Да, кстати, прости, дорогая, но я не смогу за тобой заехать.

– Как обычно, – тихо сказала Маша.

– Что ты сказала, я не понял? Говори громче, – раздался в трубке смеющийся мужской голос.

– Я все поняла, Вадик. Самойловых приму. Тебя буду ждать после обеда.

– Я тебя обожаю. Чао-чао.

Маша несколько секунд слушала в трубке короткие гудки, а затем с силой швырнула ее в свою большую коричневую сумку, стоящую на стареньком деревянном стуле, который девушка во время очередной генеральной уборки собиралась выбросить, но отложила на потом. В комнате вопросительно мяукнули.

– Прости, Мальчик, все в порядке, – сказала Маша, подошедшему к ее ногам пушистому рыжему коту, прихрамывающему на переднюю лапку, – только ты один меня и любишь.

Девушка немного погладила кота, взяла свою старушечью сумку и распахнула дверь.

Когда-то давно, как казалось Маше уже в прошлой жизни, ее любила еще и бабушка, которой не было уже больше пяти лет, и день, когда ее не стало, запомнился девушке навсегда.

Мать всегда была не в настроении, когда ей приходилось приезжать в Россию из Италии, где она почти двадцать три года назад удачно вышла замуж за итальянца. Приезжала она в Москву раз в год, считая, что это ее долг, ведь здесь у нее осталась дочь, неумная, некрасивая, неприветливая, в общем, полная ее противоположность. Она останавливалась в одном из самых дорогих отелей столицы дней на пять и все это время нещадно портила жизнь своей единственной дочери. Каждый год Маша с ужасом ждала рождественских праздников, потому что мать, много лет назад, принявшая католическую веру, не желала отказываться от христианского рождества, и тайком от мужа под предлогом повидать дочь справляла его в России. Маше было стыдно признаваться даже самой себе, что она не любит, а боится собственную мать, а тем более говорить об этом с бабушкой. Баба Тоня, как называли ее все соседи и друзья, была добрым, светлым человеком, и сердце ее не ожесточилось даже тогда, когда от тяжелой болезни умер сын, отец Маши. А невестка через год продала их общую квартиру, оставила свою семилетнюю дочь на пороге квартиры Антонины с маленьким рюкзачком за плечами и уехала на ПМЖ в Милан. Маша плохо помнила те первые годы без матери и отца. Баба Тоня в свои семьдесят лет вынуждена была пойти работать, днем она мыла полы в какой-то фирме, а по вечерам – в ее же, Машиной, школе. Маша очень стеснялась этого, страшно боялась, что узнают одноклассники, что и случилось меньше, чем через полгода. Группка одноклассников устроила ей настоящую травлю, пока на одной из перемен за нее не заступился старшеклассник Вадим. Вадик. Он надрал уши хулиганам и запретил даже разговаривать с девочкой, чем, конечно же, заслужил преданную Машину любовь на долгие годы. Баба Тоня ничего не говорила внучке, и казалось, даже понимала, почему та при одноклассниках проходила мимо и не здоровалась. Но, однажды, встав ночью, чтобы попить воды, Маша услышала, как бабушка тихонько всхлипывает в своей комнате. И тогда Маша поняла, что нет, и никогда не будет в ее жизни человека роднее бабы Тони, и что никто на этом свете не любит ее как она. На следующий же день, когда бабушка вечером собралась идти мыть полы в школу, Маша надела свой старенький спортивный костюм и отправилась помогать.

Мать в жизни Маши, впервые после своего отъезда в Италию, появилась только через три года. Она неожиданно нагрянула к ним с бабушкой второго января. Девушка помнила, как бабушка тогда разбудила ее и робко сказала, что за ней приехала мама. Маша долго плакала на руках у матери, обнимала привезенную ей куклу, и была уверенна, что та заберет ее с собой, а через пять дней бабушка сообщила внучке, что мама вернулась в Италию. С тех самых пор мать в жизни девочки появлялась раз в год второго января. Теперь уже взрослая Мария ненавидела этот день, ведь пять лет назад он стал и днем смерти ее любимой бабушки.

В тот год Маша и баба Тоня как обычно готовились к Новому году. Маша купила бабушке невероятный пуховый платок, и ей не терпелось вручить подарок, а баба Тоня что-то усердно вязала, закрыв дверь своей комнаты. Маша знала, что она мастерит ей подарок, так уже было заведено последние годы, бабушка стала совсем старенькая и редко выходила из дома. Маша очень боялась за ее сердце, за последний месяц она уже дважды вызывала скорую помощь и поэтому всячески ограждала бабу Тоню от волнений. Девушка очень не хотела, чтобы приезжала мать, с ее вечными придирками, упреками и скандалами, но как сказать ей об этом она не знала.

Мать прилетела точно в срок, второго января, она сразу же из аэропорта заявилась к ним домой, благоухающая, покрытая золотом и мехами. Маша молча выслушала очередную порцию наставлений, о том, что она плохо одевается, в ней нет грации, изящества, шика, что она похожа на своего отца.

– Я всегда знала, что совершила роковую ошибку, когда решила тебя родить. По-моему, было преступлением иметь детей от твоего отца. Вот от Анхеля – другое дело. Смотри, каким у нас Мигель красавцем стал.

Она достала из сумочки крокодиловой кожи фото младшего сына.

– Ну, смотри же!

– Я смотрю, мама.

– Знаешь, я хотела вас познакомить, но потом решила, что для мальчика это будет слишком большое потрясение.

– Ты надолго приехала?

Маша отпила чай из блюдечка и мать поморщилась.

– Сколько можно тебе говорить, что чай надо пить из чашки.

Она изящно взяла фарфоровую чашечку двумя пальчиками за позолоченную ручку и сделала глоток.

– У вас просто отвратительный чай, ты же знаешь, что я такой не пью, могла и побеспокоиться к моему приезду.

– Машенька, доченька, – раздался из соседней комнаты слабый бабушкин голос.

– Иду, бабулечка!

Маша вскочила с табурета, и ринулась к бабушке.

– Ой, а я думала, что старуха уже того, – скорчила обиженную мину Ада.

– Замолчи! – зашипела девушка, обернувшись.

– Как ты с матерью разговариваешь, Мария! Немедленно проси у меня прощение!

Ада встряхнула своей роскошной белокурой шевелюрой.

– Тебе лучше уйти, – прошептала Маша.

– Что!? Ты меня гонишь! Да как ты смеешь!? Ничтожество! Живешь со своей старухой, сама уже воняешь как старуха, выглядишь на пятьдесят лет…

– Пошла вон! – раздался бабушкин голос в коридоре.

– Это ты мне? – Ада, наконец, поднялась с табурета и воинственно сложила руки на груди. – Все никак не помрешь, старуха.

Тут Маша не выдержала, она схватила мать за руку и потащила в коридор.

– Я не хочу тебя больше никогда видеть, у меня больше нет матери!

В тот же вечер у бабы Тони случился инфаркт, который она пережить уже не смогла. После похорон Маша заперлась в квартире и целыми днями лежала в обнимку с бабушкиными вещами и плакала, не зная, как ей теперь жить дальше совсем одной. Она просидела в полном одиночестве несколько дней, изредка в дверь стучали соседи и спрашивали не надо ли ей чего-нибудь, она отвечала, что не надо и снова оставалась одна. Это продолжалось, пока не пришел Вадим, который был в командировке и ничего не знал. Он принес ей целый мешок конфет и маленького котенка.

– Я снял этого малыша с дерева, около твоего дома, – сказал он, – по-моему, его кто-то выбросил из окна и у него сломана передняя лапка. Он очень нуждается в любви и заботе.

Маша подняла опухшие покрасневшие веки и столкнулась взглядом с маленьким несчастным грязным истощенным существом, у которого не было сил, чтобы даже закричать.

– Надо жить, Маруся, – прошептал Вадим и крепко обнял ее.

Маша долго рыдала на его плече. В это день в последний раз она оплакивала своего самого родного на свете человека.

Адвокатская контора Вадима Антонова, располагалась в спальном районе Москвы, что было весьма необычно для никогда не спящей столицы, но Вадим считал, что его клиентам, которые зачастую приходили к нему с деликатными вопросами, будет так удобнее. Среди клиентов преуспевающего адвоката Антонова, когда-то получившего престижный диплом Гарвардского университета, были и известные актеры, и певцы, и политики, и люди вполне обычные. Маша работала у Вадима еще с университетской скамьи, сначала просто секретарем, а после получения диплома юриста стала его правой рукой. Иногда она сама принимала посетителей по несложным вопросам, но давно мечтала о большом стоящем деле, о поисках улик, свидетелей, погонях и бурных овациях в зале суда, после выигранного дела. Об этих своих желаниях и мечтах она регулярно рассказывала своему Мальчику, огромному рыжему коту. Ну а Вадим видел в ней по-прежнему девчонку с большими бантиками и тяжелым портфелем, впрочем, последнее оставалось неизменным и по сей день.

К конторе Маша подошла за пять минут до открытия вместо обычной полу часовой форы, что случалось нередко, после того как окончательно и бесповоротно сломалась старая «волга». И дядя Петя, сосед и автомеханик по совместительству, сказал, что ремонту машина больше не подлежит, и он не может позволить Маше сесть за руль этого «гроба на колесах». После чего машина отправилась на металлолом, а Маша прямиком на общественный транспорт. Правда Вадим, вызвавшийся подвозить Машу до того, как она не купит новую машину, иногда исполнял свое обещание, но было это крайне редко, а поскольку денег на новое авто у девушки не было, то добиралась она теперь на работу с тремя пересадками.

Шелковый цветастый платок все время скатывался Маше на лицо, и ей приходилось поправлять его, отчего, большая сумка падала с плеча и больно била девушку по руке. И зачем она купила эту ненужную и невероятно дорогую вещь, куда как лучше и удобнее была старая беретка, но Вадим сказал, что такие давно не носят. Она сначала обиделась, а потом все-таки решила, что капелька моды ей не повредит, но Вадик ее обновки так и не заметил. А еще этот ключ, который никак не хотел доставаться из кармана сумки, зацепившись за подкладку.

– Девушка, извините, а адвокат Антонов здесь принимает? – раздался за спиной низкий женский голос.

Маша вздрогнула, ключ, наконец, отцепился и повис на ее тонких длинных пальцах тяжелой гирей.

– Да. Вы записаны?

– Нет, – помявшись, сказала молодая женщина, и Маша повернулась.

Выглядела незнакомка странно. Длинный черный плащ с большим поднятым воротником, платок, огромные черные очки, закрывающие пол лица, дрожащие руки, крепко сжимающие маленькую темную сумочку. Она все время озиралась, как будто боялась, что за ней следят, потом опускала голову и виновато улыбнулась.

– Я понимаю, что Вадим Андреевич принимает по записи, но мне очень надо, – сказала незнакомка. Потом сделала движение рукой в направлении очков, как будто желая их снять, но затем резко обернулась и отдернула руку.

– Может, вы зайдете? – предложила Маша. – И мы посмотрим, что можно сделать.

– Спасибо, – с облегчением вздохнула незнакомка.

Маша отперла дверь офиса и любезно пропустила гостью вперед.

– Присаживайтесь вон на тот диванчик, – сказала Маша, указывая на небольшой кожаный диванчик в приемной, – я через минуту вернусь. Может кофе? Или чай?

– Кофе, пожалуйста.

– Черный?

– А можно капучино?

– Конечно, я сейчас.

Маша быстро скинула верхнюю одежду, загрузила в кофе-машину два маленьких контейнера с надписью «капучино» и нажала на кнопку. Затем бегло взглянула на себя в зеркало. Пригладила и так гладкие волосы и вышла в приемную.

– Кофе будет через пару минут. Но я даже не знаю, чем смогу вам помочь. Понимаете, Вадим Андреевич будет сегодня только после обеда, у него в первой половине дня важная встреча, – Маша прикусила губу, врать она не любила.

– Да, я понимаю, я как снег на голову, надо было позвонить, но я решила, что лучше будет лично, – незнакомка сняла очки, и посмотрела на Машу глазами Лилии Нежной, известной актрисы и телеведущей. – Меня зовут Лиля.

– Я вас узнала, – глупо закивала Маша, – я Мария, помощница Вадима Андреевича.

– Извините меня за весь этот маскарад, Маша – можно я вас так буду называть? А вы меня зовите просто Лиля. К сожалению приходится.

– Я понимаю.

– Я разденусь, а то очень жарко.

Маша закивала, а Лилия, устало, улыбнувшись, стала расстегивать свой плащ.

– Понимаете, Маша, у меня случилась… – тут она замялась, – неприятность, если так можно сказать, и просто не знаю к кому обратиться.

– Если хотите, то можете поделиться со мной, возможно, я смогу вам помочь, – смело заявила Маша, и подумала, что в этот момент бабушка могла бы гордиться ей.

Тут запищала кофе-машина, извещая, что пора пить кофе и обе девушки вздрогнули.

4.

– Поехать вместе? – Мила перестала сбрасывать вещи в сумку и уставилась на Ивана.

– Да, – невозмутимо ответил он.

– Ты шутишь?

– Нет, я еду в гости к очень милой армянской семье тете Софико и дяде Вано, у них небольшой двухэтажный домик на берегу моря, они меня давно звали, а я только сейчас смог приехать. Домик хоть и не барский, но места всем хватит, дядя с тетей люди гостеприимные, я им уже позвонил, и они нас ждут, очень хотят с тобой познакомиться.

– Уже позвонил? То есть моего согласия в принципе и не требовалось? – Мила уперла руки в боки и вздохнула.

«Сердится», – подумал Иван.

– Ты же сама сказала, что не знаешь где остановиться, и что денег у тебя не много, так зачем мучиться, что-то искать, когда можно совершенно бесплатно разместиться у тети. Да и мне с тобой скучать не придется.

– Оказывается, ты себе клоуна подыскивал, жаль, что раньше не сказал, а то я бы лучше старалась, – Мила вздыхать больше не стала, а принялась сбрасывать оставшиеся вещи в сумку и чемодан.

«Сдается», – снова подумал Иван, и улыбнулся.

– Значит решено, – Иван застегнул свою спортивную сумку и посмотрел на большие блестящие часы, красовавшиеся на загорелой руке.

Часы Миле очень понравились, и она всю дорогу все выспрашивала, где он их купил, и сколько они стоят, и мечтала, что вернется домой и с первой же зарплаты купит точно такие же часы папе, у которого приближался юбилей, целых шестьдесят лет. Мила все стенала, что у папы в столь преклонном возрасте нет приличных часов, а уже положено, а часы Ивана Миле казались вполне приличными и не таким уж дорогими, ведь Иван то смог их купить, простой ботаник, значит и Мила, простой менеджер, сможет купить. Иван все время отмалчивался, или бормотал что-то, о том, что не помнит, сколько они стоят и где куплены, Мила удивлялась, вздыхала, и просила его непременно вспомнить. И Иван обещал ей вспомнить. Хотя вспоминать было нечего, он точно знал, что куплены они в Швейцарии в одном бутике и стоят как подержанная иномарка. Рассказать об этом Миле он не мог, ведь тогда пришлось бы рассказывать и о том, что он вовсе не ботаник, а всего лишь актер, впрочем, не самый лучший, как он считал, и что он все это время обманывал ее. Мила не простит, и больше не будет в его жизни ни странной девушки Милы, ни этой внезапной дружбы, снова не будет ничего. И Иван молчал.

– Хорошо, поедем, – Мила прищурила глаза.

«Что-то замышляет».

– Но с одним условием…

«Кто бы сомневался».

– Я буду делать, что захочу, и ты не станешь мне указывать! – Мила воинственно выставила подбородок.

– Там видно будет.

– Нет, пообещай, – настаивала Мила, – что не будешь меня опекать, а то никакого романа мне не видать.

– Романа? – почему-то удивился Иван, что невероятно оскорбило Милу. – Какого романа?

– Курортного!

– Ну, на счет романа это еще надо все обмозговать. Ты, понимаешь, курортный роман – это такое дело, на которое требуется согласие двух сторон, а моя сторона пока сомневается, – едва сдерживая смех, сказал Иван.

– Какой же ты дурак!

Иван не выдержал и захохотал во весь голос, Мила, скрестив руки на груди громко сопела.

– Через десять минут прибываем, – раздался зычный голос в коридоре.

Иван вытер, выступившие от смеха слезы, обнял Милу за плечи и громко чмокнул в макушку.

– Ну что, роковая женщина, пора выдвигаться!

– Это космический корабль! – воскликнула Мила, когда старенький пикап увозил их с Иваном от Железнодорожного вокзала Адлера. – Нет, ну ты только посмотри! – Мила дергала Ивана за воротник яркой клетчатой рубахи в красную, черную и белую крупную клетку.

– Мила, перестань, – Иван в очередной раз отцепил руку девушки от своего воротника и покашлял. – Ты меня задушишь, и мы разобьемся во цвете лет.

– Тогда посмотри и скажи, что этот вокзал как две капли воды похож на космический корабль! – настаивала девушка.

Иван кивнул. Говорить девушке о том, что вокзал проектировали, как набегающие на пристань волны, он не стал, корабль так корабль. Собственно он, Иван, не видел у этого здания сходства ни с кораблем, ни с волнами, просто красивое функциональное здание, расположенное на, как говорят, первой береговой линии, то есть у самого моря. Тут Иван улыбнулся, вспомнив, как восторгалась видом из огромных окон вокзала Мила, как ликовала, наконец, увидев долгожданное море. Она порывалась сдать вещи в камеру хранения и сразу отправиться купаться, ну а все дела, включая и устройство в доме, оставить на потом, ведь она, Мила, не купалась в море уже несколько лет, и ждать не намерена. Иван кое-как уговорил девушку, отправиться на стоянку, где их уже ждал его автомобиль, предусмотрительно оставленный здесь дядей Вано, обещая, что через полчаса они уже будут в доме Софико. Иван стал серьезно опасаться быть узнанным, когда тащил Милу к лифтам, и люди озирались на них. В какой-то момент ему показалась, что продавщица мороженого узнала его и сейчас закричит. Она даже открыла рот, показывая своей напарнице, торгующей пирожками на Ивана и Милу, но та покрутила пальцем у виска и отвернулась. Девушка в нерешительности застыла, но сомнения и неуверенность в себе заставили ее промолчать.

Иван легко забросил свою сумку и чемодан Милы в багажник пикапа, запихнул в кабину саму Милу, которая в этот момент увидела здание вокзала с наружи и тут же переключила свое внимание с моря и автомобиля на «космический корабль».

– Может и похож, только вот есть одно непреодолимой силы обстоятельство?

– Какое? – Мила даже наклонилась к Ивану, ставшему вдруг таким серьезным.

– Я никогда не видел космических кораблей.

– Да ну тебя.

Мила откинулась на удобное сиденье.

– Вечно ты надо мной издеваешься.

Вечно. Три дня – равно вечность.

Девушка открыла окно со своей стороны и высунула голову.

– Как же хорошо!

Мила никак не могла поверить, что всего каких-то там три дня назад она ехала по Екатеринбургу в своей многострадальной «девятке» и мечтала, как будет подставлять лицо солнышку, а не хлестким каплям холодного осеннего дождя, и придерживать свою совсем новенькую розовую шляпку с огромными полями и большим белым цветком.

Теперь же за окном мелькали пальмы с толстыми мохнатыми стволами и магнолии, она точно знала, что это именно магнолии. Когда-то в детстве они ездили в Сочи с родителями и она, Мила, любовалась этими огромными величественными деревьями, ей тогда казалось, что они могут вырасти до самого неба, и что по такому дереву можно взобраться к облакам.

– Что-то ты притихла, – донеслись до девушки слова Ивана.

– Создаю тебе тишину, кажется, ты так говорил в поезде: «Мила, создай мне тишину хоть на пять минут!».

– Говорил, – улыбнулся Иван, – просто, когда ты молчишь, это как-то, – тут он задумался, пытаясь подобрать правильное слово, наконец, он его нашел, – это как-то противоестественно что ли.

– Слушай, Иван, – Мила вдруг встрепенулась, и Иван даже поднес руку к вороту рубахи, боясь, что она снова схватит его, – а ты ведь так и не ответил на мой вопрос.

– Вот теперь я узнаю свою Милу.

«Свою Милу», – пронеслось в голове девушке.

«Он сказал «свою Милу», как же это приятно, хоть и не понятно почему, ведь этот дикарь не в моем вкусе совсем».

– Ну, так что? – Иван вопросительно смотрел на девушку. – Что с тобой такое опять, зависла что ли? Надеюсь, вирусов не наелась? На какой вопрос я не ответил?

«Вопрос? Я что-то хотела у него спросить? Ах, да!»

– Конечно, не ответил, ты всегда переводишь тему, когда не хочешь отвечать, это твое…

– Мы дойдем до сути к вечеру?

– Почему ты такой самовлюбленный идиот!? Как тебе такой вопрос?

– Скажу, что много экспрессии и мало сути. А ты знаешь, что заводишься с пол оборота, прямо как дикая кошка, готовая кинуться. Может валерьяны попить, или пустырнику?

– Я смотрю ты профи в этом вопросе!

– Википедия мне в помощь, все-таки три дня с тобой провел в самой что ни на есть интимнейшей обстановке, так сказать, за закрытыми дверями, должен же я был обезопасить себя.

– Обезопасить?!

– Да, а вдруг бы ты накинулась на меня ночью…

– И что, изнасиловала бы что ли?

– Ну и фантазии у вас девушка.

– У меня?!

– Да, я-то про «зашибить» больше подумал, хотя если вы настаиваете…

– Я тебя сейчас ударю!

– Только осторожно, локотком вновь не стукнись.

Иван смеялся. Мила негодовала. Он всегда одерживал верх, всегда выставлял ее глупым взбалмошным ребенком, и она ничего не могла с этим поделать.

Свернув с главного проспекта, машина осторожно поплыла по узеньким улочкам старого города, никаких тебе огромных коттеджей с массой постояльцев, как предполагала Мила, ни пафосных заборов, а небольшие одно- и двухэтажные домики, милые сады с плодовыми деревьями и море. Оно искрилось на горизонте и манило к себе, так манило и так завораживало, что казалось, Мила просто сейчас перестанет дышать от напряжения. Вот оно, долгожданное, прекрасное, чарующее, обещающее счастье и покой. Прямо как у Булгакова: «Награждены покоем». А разве этого мало?

– Приехали, – Иван заглушил мотор, и посмотрел на Милу. – Нравится?

Небольшой двухэтажный домик, белые стены которого были увиты виноградом, синими гроздьями свисающим с резных перил веранды на втором этаже, инжирные деревья с перезрелыми плодами, розовые кусты, уже лишенные цвета, старенькие качели, собачья будка и колодец. Самый настоящий колодец, какие Мила видела только в кино: бревенчатый сруб, остроконечная крыша, блестящая металлическая ручка, тяжелая цепь, на конце которой новенькое ведро.

– Сынок! – раздалось у Милы за спиной, и девушка обернулась. – Мы с дядей уже заждались тебя! Дай обниму своего Вассо, дай расцелую своего мальчика.

С этими словами маленькая кареглазая женщина в цветастом платке, завязанном на затылки в затейливый узел, из-под которого выбивались черные мягкие пряди, пышной юбке и светлой блузке с невероятными воланами, взяла, наклонившегося к ней Ивана за плечи, и расцеловала в обе щеки, а затем крепко обняла.

– Как же мы переживали с дядей, как бы чего не вышло, – женщина отстранилась от Ивана и внимательно посмотрела на Милу. – А это и есть твой друг?

– Знакомься тетя, это Мила, – он слегка подтолкнул девушку вперед. – Мила, а это самая добрая женщина на свете – тетя Софико!

– Ой, подлиза же ты мой, – заулыбалась Софико, и снова потрепала Ивана по щеке.

– Здравствуйте, – отчего-то оробела Мила.

– Нет, тетя, мы не коллеги, – быстро ответил Иван, – я тебе потом все объясню.

– Хорошо, а то я по этой твоей адской игрушки нечего не разобрала.

– Адская игрушка – это планшет, – громко прошептал Иван, и подмигнул Миле.

– Планшеты ваши – мланшеты, хажиты всякие там, – заворчала Софико, – это пусть Вано разбирается, а ты давай друга своего в комнату веди, устали, поди, с дороги. Вещи оставляйте и за стол, я вам пирогов напекла, как ты любишь. Там глядишь, и Вано появится.

– А где он?

– Да у Арика беда, сынок, в доме, он к нему пошел, ты уж не серчай, что не встретил он вас, не смог, а машину я вижу ты нашел, где дядя оставил.

– А что за беда? – вырвалось у Милы. – Извините.

– Все потом, дочка, потом.

Мила почувствовала, что Иван крепко сжал ее руку, и потянул в дом.

– Пойдем.

Небольшой с виду домик, внутри оказался просторным, хорошо обставленным, и не лишенным современной техники. Комната Милы располагалась на втором этаже – небольшая девичья светелка – так назвала ее девушка, едва переступив порог. Воздушная тюль и легкие ситцевые шторки в мелкий цветочек, небольшая кровать с белой резной спинкой и горкой пуховых подушек под кружевной накидкой. Трюмо с круглым зеркалом, букет голубеньких цветов в стеклянной вазе, шкаф, с зеркалом в пол, у окна два уютных мягких кресла, между которыми стоял крошечный стеклянный столик с набором кофейных чашек на двоих.

– Ванная комната направо по коридору, моя комната напротив, если что стучи три раза, а то не пущу, – Иван натянуто улыбнулся.

Ему не хотелось шутить и улыбаться, а еще ему очень хотелось поскорее уйти. Мила поняла это, и толкнула его в плечо.

– Я девочка взрослая, дорогу к унитазу сама найду, так что если не желаешь увидеть меня в неглиже, то проваливай сейчас же.

– Боже упаси, – Иван вздернул руки, – когда будешь готова, спускайся вниз, тетя тебя покормит, – сказал Иван, закрывая за собой дверь.

«Значит со мной есть ты не собираешься? Что же все-таки и с кем случилось?»

5.

Маша аккуратно положила на натертый до блеска серебряный поднос ажурную салфетку и поставила две маленькие чашечки с ароматным кофе, добавила небольшую вазочку со свежим печеньем, и подумала, что Лилия Нежина, которая сейчас вот так просто сидит на диванчике в кабинете Вадима и ждет Машин кофе, просто не может есть печенье и пить капучино. Почему-то девушке казалось, что красавица-актриса обязательно должна пить только зеленый чай и есть крошечные булочки из неочищенных злаков, а по утрам выпивать стакан родниковой воды, привезенной, скажем, из источника в какой-нибудь там Швейцарии, или откуда там богачам и знаменитостям доставляют воду. На обед есть салат из рукколы, на ужин – омаров, и при всем этом изъясняться с прислугой на французском. Ах, да, еще она должна томно улыбаться и многозначительно вздыхать.

– Вот пожалуйста, – Маша осторожно поставила поднос на дорогущий столик у дивана, кажется заказанный Вадимом в Италии, и заставлявший Марию нервничать, когда ей приходилось приносить клиентам напитки.

– Пахнет просто потрясающе.

Лилия Нежина, как-то по-свойски закатала рукава на молочном кардигане и потянулась за чашечкой. Она с наслаждением сделала глоток и взяла печенье, запоздало спросив:

– Можно?

– Конечно, – Маша немного расслабилась и присела рядом с гостей, – это мое фирменное, по бабушкиному рецепту, угощайтесь.

– Я всегда завидовала женщинам, которые хорошо готовят, а вот я способна только на омлет, правда говорят, что он у меня выходит весьма неплохо, – Лилия приветливо улыбнулась, – с вами так хорошо, Маша. Кажется, что вы обязательно сможете меня понять.

Маша увидела, как с последней фразой Лиля снова напряглась.

– Лиля, вы не беспокойтесь, все, что вы скажете мне здесь и сейчас, останется межу нами. Разумеется, вы можете прийти позже, когда будет принимать Вадим Андреевич.

– Нет, я хочу рассказать вам, сейчас, а то, знаете, второй раз я могу и не решиться, – она смущено улыбнулась.

Маша поставила чашку на стол, и немного подалась навстречу гостье, как бы говоря, что она готова ее выслушать.

– Понимаете, Маша, я и моя семья люди не совсем обычные.

Маша слегка кивнула.

– Я не знаю, слышали ли вы, но около месяца назад мне сделали предложение.

Как бы в подтверждение своих слов она покрутила на безымянном пальце правой руки золотое колечко с огромным прозрачным камнем, а потом, как показалось Маше, равнодушно отдернула руку.

– Это было весьма помпезное событие, но родители, кажется, остались довольны.

Лиля снова сделала большой глоток и даже слегка зажмурилась.

– Как я уже говорила, мои родители не совсем обычные люди. Вот, к примеру, в нашем доме мне не позволено было бы закатать рукава на кофте, или, скажем, пить сладкий капучино, как сказала бы мама – «Ты хочешь превратиться в слон?» Я иногда думаю, а если бы природа сыграла со мной злую шутку, и я родилась бы страшненькой толстой девочкой, родители бы отказались от меня или нет?

Лиля как-то неестественно рассмеялась, но потом, словно опомнившись, сделала последний глоток полу остывшего кофе и поставила чашку на стол.

– Может еще? – Маша уже начала вставать, готовая кинуться в маленькую кухоньку.

– Нет, Маша, не сейчас. Так вот, на чем я остановилась? Ах, да, я родилась все-таки красивой девочкой, и мне было позволено остаться жить в семье, – Лиля вымученно улыбнулась. – Через несколько лет родился брат, чертовски милый и талантливый малыш, знаете, он в пять лет уже говорил на трех языках, в общем, весь мир родителей стал крутиться вокруг Дани. Но, а я, как и положено, строптивому подростку начала бунтовать и в результате в семнадцать лет оказалась в лечебнице для душевнобольных в Германии.

Маша ахнула и прикрыла рот рукой. Разве может быть, чтобы невероятная Лилия Нежина – умная, красивая, безусловно талантливая актриса – была душевнобольной?

– Можно я закурю?

– Курите, я потом проветрю, – Маша пододвинула к Лиле пустую чашку, предлагая ее вместо пепельницы.

– А вы? – Лилия достала сигареты из маленькой сумочки и прикурила, руки слегка дрожали.

– Я не курю, да и Вадим Андреевич тоже, но он не скоро придет, так что…

– Вы смелая девушка, Маша, – Лилия немного помолчала, внимательно глядя на девушку, – и очень красивая, правда вы умело скрываете это.

Маша запротестовала, но Лиля как-то властно повела плечами, и Маша поверила, не могло быть и речи, что эта женщина врет, как это ни странно, но она действительно считает Машу красивой.

– Кроме того, вы мне кого-то напоминаете, но никак не могу вспомнить кого, впрочем, у меня так бывает, что я не могу вспомнить. Мне даже из театра пришлось уйти, это далось совсем не просто, думаю, что с кино распрощаться мне было бы проще, – Лиля выпустила изо рта струйку дыма и раздавила сигарету в пустой чашке. – Впрочем, сейчас не об этом. Так вот, в семнадцать лет родители отправили меня в, так сказать, «Клинику неврозов» в Германии. Такое знаете примилейшее местечко, где на завтрак подавали красную икру, а в уборной играл Шопен. Жуть, – женщина поежилась, вновь представив те ужасные два года пыток. – И все вроде бы там распрекрасно, вот только выхода оттуда не было.

– А разве в «Клинике неврозов» закрытый режим?

– В этой – да. Знаете, по соседству со мной жила Бритни Спирс.

– Бритни Спирс?!

– Ага, – улыбнулась Лиля, – правда она немного повзрослела, если я не ошибаюсь, то в то время ей было лет пятьдесят.

Маша замерла.

– Я вижу, вы сами поняли, что это была обычная психушка.

– В которой подавали икру на завтрак и омаров на обед, – вырвалось у Маши.

– Вижу, вы уловили суть, – Лиля опять засмеялась, только теперь в ее смехе была горечь.

– Это было так необходимо?

– Вы имеете в виду необходимо ли было помещать меня в психушку?

Маша кивнула. Такая сильная, всемогущая, горделивая Лилия Нежина по ту сторону «голубого экрана», теперь казалась Марии несчастным ребенком, ненужным своим родителям и раздавленным тем грузом ответственности, который ей пришлось нести с самого своего рождения. Ей не позволено было быть больной, уставшей, некрасивой, и, наконец, бездарной. Маша впервые в жизни подумала, что она родилась счастливым человеком, ведь ей не надо было ничего из себя строить, чтобы бабушка ее любила.

– Не знаю, хотя… нет, я не уверенна. В семнадцать, знаете, это ведь весьма непростой возраст для детей, я начала бунтовать, красила волосы в черный цвет, обвешивалась цепями и черепами, в общем, сходила с ума по полной программе, а моим родителям это было неудобно, понимаете. Однажды, мы с той моей компанией накурились какой-то бодяги и напились, в общем, я попала в больницу с отравлением. Меня записали в суицидники, думаю, что без моей мамочки здесь не обошлось, и отправили в клинику. В девятнадцать я вышла оттуда другим человеком, я решила, что проще подчиниться и принять, чем бороться, я поклялась себе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы больше никогда не попасть в подобное заведение. У меня вроде все успешно складывалось, но месяц назад я получила письмо с угрозами.

– Вы сохранили его?

– Его нет, а вот последующие десять – да.

Лиля вскочила, быстро подошла к окну и снова закурила.

– Десять?! – Маша тоже встала и подошла к женщине. – И чего же в этих письмах хотят? – осторожно спросила она, взяв Лилю за дрожащие руки.

– Хотят? – рассеянно повторила гостья. – Рассказать моей дочери правду.

6.

Целый день Мила провела в полном одиночестве. Тетя Софико появилась пару раз, чтобы наскоро накрыть на стол и усадить за него Милу. Та ела мало и без аппетита, чем заставляла хозяйку хмуриться и качать головой. Мила бездумно слонялась по дому, качалась на качелях и то и дело пыталась заглянуть за забор соседнего дома, за которым несколько часов назад скрылся Иван и до сих пор ни слуху – ни духу.

– Шла бы к морю прогуляться, – раздалось за спиной.

Мила вздрогнула и повернулась.

Тетя Софико стряхнула свой цветастый платок и снова примостила его на голове.

– Скучно, небось, тут.

– А Иван скоро придет?

– Скоро. Но ты иди. На вот, – Софико сняла с плеч еще один платок с длиной бахромой и замысловатым узором и накинула его на Милу.

– Ветрено сегодня, однако.

Поняв, что узнать от этой женщины ничего не получится, да и почему-то ее хотят отправить из дома, Мила не стала сопротивляться и, запахнув, огромные полы платка на своем воздушном ситцевом сарафанчике, она направилась к калитке, за которой начинался песчаный пляж.

Народу на пляже не было, лишь вдалеке, наверное, местный мальчишка лет шести играл со своей собакой. Он бросал палку в воду, и собака стремглав кидалась за ней. Мальчуган же, издавая боевой клич, кидался следом, пытаясь опередить четвероногого друга. Мила скинула с ног легкие сандалии, подхватила их за тонкие ремешки и зашла в воду по щиколотки. Вода оказалась немного прохладной, но вполне подходящей для купания. Мила сделала шаг назад, решив вернуться, надеть купальник и поплавать, но передумала, она не должна мешать этим людям, с их несчастьем, помочь в котором она никак не может, иначе бы Иван уже давно позвал ее, в этом Мила была уверенна. Вдруг громко залаяла собака, отвлекая Милу от невеселых мыслей, и она увидела, как мальчуган размахивает все той же палкой, а довольно крупная овчарка скачет вокруг него и радостно лает. Набежала небольшая волна и намочила Миле подол, девушка улыбнулась и побрела в сторону веселой парочки. До них оставалось совсем немного, когда Мила увидела, что парнишка взобрался на высокие камни, по-прежнему дразня собаку, размахнулся, кинул палку и рыбкой нырнул вниз. Сердце сделало несколько глухих ударов, потом остановилось и через пару секунд пустилось в бешеный скач.

Раз, два… десять. Мальчик все не показывался на поверхности. Пес оглушительно лаял и метался туда-сюда вдоль берега.

«Беда», – пронеслось в голове.

И недолго думая, Мила побежала к камням, скидывая по пути платок и стягивая сарафан, длинные широкие полы которого, могли бы помешать ей плыть. Она кинулась в воду и быстро поплыла, рассекая волны руками. Доплыв до того места, где приземлился мальчик, она набрала в грудь побольше воздуха и нырнула. Глаза сразу защипало от соленой воды, но видимость, к счастью, была неплохой, и она заметила мальчика, распростертого на дне. Маленькое хрупкое смуглое от южного солнца тельце. Мила ухватилась за тонкую ручку и потянула его вверх, чувствуя, как разрываются легкие от недостатка кислорода.

Вытащив ребенка на берег, Мила упала рядом и надрывно закашляла. Пес вился вокруг мальчика, скулил, лизал ему лицо. Наконец, откашлявшись, Мила из последних сил оттолкнула собаку, которая упала и взвизгнула, приоткрыла рот мальчугану и вдохнула воздух. Она не знала, как делать искусственнее дыхание, прямой массаж сердца, да и вообще оказывать первую помощь, и отчаянно ругала себя за то, что когда-то пропускала эти лекции в институте. Она вновь и вновь вдувала воздух в маленькие легкие и отчаянно молилась, ведь звать на помощь – только терять время, вокруг лишь пустой пляж. Вдруг изо рта у мальчика хлынула вода, и он закашлял.

«Спасибо тебе, Господи!»

Мила повернула его на бок.

– Все хорошо малыш, с тобой все хорошо, – шептала она и гладиларебенка по спинке, чувствуя каждый бугорок позвоночника, – мы сейчас пойдем к маме. Ты ведь хочешь к маме?

Мальчик кивнул.

– Как тебя зовут?

– Марк.

– А меня Мила. А твоего друга? – Мила кивнула на пса, который уткнулся своей некрасивой мордой в руку маленького хозяина и скулил, как будто понимая, что каких-то там пять минут назад мог лишиться его навсегда.

– Это Бродяга, – слегка улыбнулся пацаненок. – А вы меня, что из воды вытащили?

– Ага, – в ответ улыбнулась Мила. – Подумала, что ты можешь перекупаться.

– Если пацаны узнают, что меня из воды вытащила девчонка – засмеют, – печально вздохнул Марк и присел, – ой!

Он схватился рукой за голову, и Мила увидела на его затылке огромную гематому.

– Вот что дружок, пацанам это знать не обязательно. Ну, в смысле про девчонку, кстати, спасибо за комплимент. А вот голову твою надо показать врачу. Так что пойдем, я тебя к маме отведу.

Мила решительно встала и подняла за собой Марка. Она надела сарафан и накинула на мальчика платок тети Софико. Марк сделал шаг, пошатнулся и сел обратно на песок.

– А спорим, – начала Мила, – что ты не сможешь удержаться у меня на спине больше пяти минут?

– Это я то и не смогу, да я как-то…

– Бла-бла-бла, – передразнила Марка Мила.

– А на что спорим?

– На поцелуй в щечку, – улыбнулась Мила.

– Согласен, – серьезно сказал Марк.

– Где ты была? – Иван резко встал со стула и направился в сторону Милы, как только она показалась в двери. – Тетя Софико сказала, что ты ушла на пляж. Я тебя целый час искал, нельзя же быть такой…

– Безответственной, легкомысленной и какой там еще, – перебила Мила Ивана, – давай сразу опустим лекцию о том, как опасно купаться в шторм. Кстати, волны совсем крошечные, – Мила показала пальцами, насколько малы сегодня волны.

– Ты купалась? – глаза Ивана загорелись двумя угольками.

– А что тут такого?! – возмутилась Мила, которая еще не оправилась от пережитого шока.

– Без купальника?

– Как ты… – Мила посмотрела вниз и увидела, что тонкое платье намокло и облепило тело, светлая ткань не скрывала двух тонких полосок кружев нижнего белья. – Вот блин!

– Интересно знать и далеко ты так ходила? – Иван сложил на груди руки и грозно расставил ноги.

Мила видела, что он с трудом сдерживает себя: его взгляд, поза, голос – все кричало о том, что он сейчас взорвется. Но почему? Неужели все из-за того, что половина города видела ее нижнее белье? Ну и что, зато она спасла Марка, и у нее на одного друга стало больше. Мила вспомнила, как плакала мать Марка Анна, как обнимала и целовала его, как благодарила Милу. Потом с улицы прибежали соседи, наверное, так принято в этом одной большой общине, приходить на помощь, стали обнимать Милу, целовать Марка. И тут Мила как самая последняя трусиха, ретировалась через невысокий забор, быстро вернулась на пляж, а затем домой.

– А это не твое дело! – Мила вздернула подбородок, подбочилась и стала наступать на Ивана. – И не надо на меня своими глазами сверкать, не боюсь! Ты бросил меня одну в незнакомом месте на целый день, ничего не сказал, просто исчез! И что я должна была делать? Все про какое-то несчастье твердят, никто ничего не объясняет, а потом и вовсе вытуривают меня из дома!

– Никто тебя не выгонял, – Иван инстинктивно сделал пару шагов назад.

– Я что на дуру похожа?

Иван только хотел ответить, но Мила зажала его рот руками.

– И не смей ехидничать! Если захочешь поговорить по-человечески, то постучи три раза, и, может быть, я открою!

Мила резко развернулась и кинулась по лестнице вверх.

7.

– И не настаивай, Маруся, – Вадим отвернулся к монитору и сделал вид, что читает.

– Да, как ты не понимаешь, это же дело жизни и смерти! – Маша впервые в разговоре с Вадимом перешла на крик.

Мужчина сдвинул свои невероятные очки на переносицу и посмотрел на Машу поверх них.

– Так пусть она обратится в полицию, или, скажем, к частному детективу, я же просто адвокат.

– Это невозможно, тогда дело получит широкую огласку, Лилия не может этого допустить!

– Я тебя не узнаю, Мария, – строго сказал он, – ты ведешь себя не профессионально.

– Я!? – изумилась Маша. – Может, это я отказываю в помощи человеку, который в ней нуждается?

– Знаю, я какая там помощь нужна.

– Но ты же даже не выслушал меня, как ты можешь знать?

– Я сказал, что не желаю иметь ничего общего с семьей Нежиных, – отрезал Вадим.

– Но почему?! – из безупречной прически девушки выбились две непослушные пряди и то и дело падали ей на лоб, Маша откидывала их назад резким движением руки, но непокорные пряди снова оказывались на лбу.

Вадим вышел из-за стола, улыбнулся и осторожно заправил прядки за миниатюрные ушки с двумя золотыми капельками, которые он когда-то подарил подруге на День рождение.

– Маруся, – ласково сказал он, – ну пойми ты, Нежины – это самые худшие клиенты в мире, они подали в суд уже ни на одного адвоката. Мне не нужны эти проблемы.

– Вадик, но я же тебя никогда и не о чем не просила, – с надеждой начала Маша, – Лилия совсем другая, она не похожа на своих родителей, она трогательная, нежная, ранимая.

– Это ты у нас трогательная, нежная, ранимая, а по ней психушка плачет.

Маша сама не поняла, как размахнулась и влепила Вадиму самую оглушительную пощечину в его жизни. Он пошатнулся, и ухватился за стол.

– Ты что сдурела! – заорал Вадим.

– Я увольняюсь! – Маша резко развернулась и выбежала из кабинета.

В приемной она быстро написала заявление об уходе, сбросала в сумку те немногочисленные вещи, которые скопились у нее здесь за долгие годы работы, накинула пальто и побежала к выходу.

Ноги вязли в выпавшем и успевшем к полудню подтаять снегу, тяжелая сумка падала с плеча и больно била по ноге. Маша бежала вперед, не разбирая дороги, слезы лились из глаз, и их все время приходилось тереть, чтобы согнать застилавшую пелену. Что она наделала! Маше безумно хотелось оглянуться, посмотреть, не бежит ли за ней Вадим, но она боялась обнаружить закрытую дверь. Одна. Теперь она совсем одна.

– Маруся, стой! Не глупи! – раздался за спиной голос Вадима.

Маша все-таки оглянулась, Вадим бежал за ней со всех ног, даже не накинув пальто.

«Простынет», – невольно пронеслось в голове.

Тут прямо перед ней оказались открытые двери автобуса. Даже не посмотрев на номер, она заскочила внутрь.

– Осторожно, двери закрываются, следующая остановка «Таганская», – раздался монотонный женский голос.

Огромные металлические двери захлопнулись и большое тело автобуса начало свое неспешное движение, а Вадим за окном все бежал и кричал, но Маша уже не слыша что. На его щеке алело красное пятно.

«Да, психушка по ней плачет!» вспомнились девушки слова Вадима. И тут Маша сделал то, о чем ей до сих пор было стыдно вспоминать: она показала ему в окно средний палец.

– Еще два пива, – Вадим положил на стойку бара новую банкноту, которая тотчас же оказалась в маленьком карманчике жилетки бармена.

– Все-таки у них дурацкая униформа: на мужиках эти жуткие жилетки, а на девицах – передники. Брр, – сидевший рядом с Вадимом мужчина, брезгливо поежился. – Но пиво здесь отменное, – он взял кружку и с наслаждением отпил.

– Ну, как она могла, а? – Вадим погладил свою пылающую щеку, а затем прислонил к ней холодную кружку с пенным напитком. – Всегда была такой спокойной, доброй, исполнительной…

– … безнадежно влюбленной.

– Перестань, Эдик, я тебе уже сто раз говорил, что она мне как сестра. А я ей…

– Как брат, что ты знал ее еще ребенком и бла-бла-бла, – снова перебил друга Макар, – только все это чушь собачья, и ты сам это прекрасно знаешь, – он снова сделал внушительный глоток и громко икнул. – Кажется, мне уже хватит.

– И главное все из-за какой-то там актрисульки, – Вадим пропустил мимо ушей все, сказанное другом, – по которой дурдом плачет. Нет, ты видел ее фильмы?

– Ага, ничего себе такая, как говорит молодежь «зачетная чикса», – Эдик снова икнул. – Во блин, я, кажись, готов. Что они подмешиваю в это пиво?

Он подозрительно принюхался к содержанию кружки, ничего необычного не обнаружил, и с наслаждение допил жидкость.

– Нет, я поеду к ней домой, и пусть она только попробует мне не открыть!

– У тебя же ключ есть…

– …я дверь вышибу, и ей придется объяснить свое поведение.

– Это ты про хук справа, – захихикал Макар, – а все-таки круто она тебя приложила.

– …точно, я так и сделаю, – Вадим яростно вскочил, так что стул отлетел на добрых пару метров, и быстро зашагал к выходу, под тревожными взглядами официантов и посетителей.

– Тебе тоже пока, и хорошего вечера, – вдогонку ему крикнул Эдик, – у него просто менопауза началась, так что сами понимаете, – сказал он громким шепотом, подошедшей поднять упавший стул молоденькой официантке.

Девушка сурово глянула на мужчину и сказала:

– Надеюсь, вы рожать здесь и сейчас не собираетесь?

– Боже упаси!

– Я рада, – фальшиво улыбнулась девушка, – а то, знаете ли, у нас и так работы много.

– А, кстати, о работе: до какого часа вы заняты?

– До закатного, – она вытерла брызги пива из кружки Вадима.

– Ну, тогда буду ждать вас здесь до сумерек.

– Не советую.

– Почему? – Эдик с интересом смотрел на симпатичную блондинку в жутком алом переднике.

– После полуночи я превращаюсь в оборотня.

Макар хохотнул.

– Так-так, – он придвинул стул, жестом приглашая ее присесть.

Девушка неуловимым движением головы, отклонила его приглашение.

– И вырываю сердца у неверных мужей, – она выразительно посмотрела на его гладкое блестящее кольцо на безымянном пальце правой руки. – Так что отправляйтесь домой, по-моему, вам уже достаточно.

Она собрала оставшуюся на столе посуду, и направилась вглубь зала уверенной твердой походкой.

8.

Плакать Маша устала еще час назад, лицо покраснело, а глаза некрасиво опухли, хотелось пить и есть. Маша нехотя сбросила плед и поплелась в ванную. Она до сих пор не могла поверить в то, что показала Вадиму средний палец, она, благовоспитанная девушка, как же стыдно бы было за ее сегодняшнее поведение бабе Тони. Но с другой стороны, Маша открыла кран и с наслаждением плеснула холодную воду в лицо, с другой стороны с нее хватит! Сколько можно страдать по человеку, который, как сегодня выяснилось, совсем этого не стоит. Ее воображаемый Вадим, рыцарь, который готов спасти прекрасную даму от дракона, просто не мог отказать в помощи несчастной женщине, а он отказал. Да еще и назвал сумасшедшей.

На смену страху в Маше снова зажглась обида, ярость, злость и она еще сильнее начала плескать на себя воду. Под ногами захлюпала вполне приличная лужа, халат на груди промок насквозь, зато глаза, кажется, немного приоткрылись. В комнате резко запиликал телефон, и Маша вздрогнула.

– Алло.

– Маша, это Лиля, – раздался в трубке низкий бархатистый голос, – я, кажется, не вовремя?

– Нет, что вы, – спохватилась Маша, – я дома.

– Знаете, Маша, мне вдруг очень захотелось вам позвонить. Вы меня простите за навязчивость?

– Это ни так.

– Я рада.

Маше показалось, что Лилия улыбается в трубку.

– Представляете, оказывается мне больше не кому позвонить. У меня в телефоне больше ста номеров, а мне не кому позвонить. Печально, не правда ли? Вам, наверное, это сложно представить, думаете, что я зажралась. Впрочем, так многие думают.

– Может быть многие, но не я, – решительно сказала Маша, – я вас понимаю, сегодня я лишилась своего единственного друга.

Мысль о Вадиме снова заставила Машины глаза наполниться слезами.

– Потеряли друга? Почему?

– Он оказался совсем не таким, каким я себе его нарисовала, – Маша всхлипнула.

– Вы плачете, Маша? – в Лилином голосе появилась тревога.

– Уже нет, – честно ответила Мария.

– Хотите я к вам приеду прямо сейчас?

– Вы приедете ко мне? – изумилась Маша.

Лиля молчала.

– Прямо сейчас?

Маша никак не могла поверить, что вот так вот запросто говорит по телефону с самой Лилией Нежиной, что та сама позвонила, да еще и успокаивает ее, но Лилия Нежина на ее кухне или на старом диване – это сюрреализм.

– Конечно, – Лилия тяжело вздохнула в трубку, – я понимаю, что это неудобно, уже поздно, да и…

– Нет, нет, удобно! – поспешно возразила Маша. – Приезжайте, конечно. Я просто немного растерялась. У меня последнее время нечасто бывают гости.

Маша назвала Нежиной свой адрес, сказав, что будет ждать, и с ужасом оглянулась по сторонам. Что подумает Лилия о ее квартире, как однажды сказал Вадим – «портале в СССР»?

На этот раз на Лиле были джинсы, объемный джемпер ослепительно белого цвета, меховой жилет, ковбойские сапожки с блестящими пряжками по бокам и шелковый платок на голове. Лилия улыбнулась и вручила Маше большую картонную коробку с названием «Прага».

– Мой любимый торт, – пояснила Лилия.

– Не думала, что вы едите торты.

– А я и не ем.

Лилия снова широко улыбнулась, быстро скинула сапоги, жилет и платок, из-под которого высвободилась блестящая шоколадная грива и, сверкнув огромными серыми глазами, спросила:

– А где у вас можно помыть руки?

– Ты показала ему средний палец? – в очередной раз воскликнула Лиля. – Не может быть! – она прожевала большой кусочек торта и запила простым черным чаем с ягодным ароматизатором. Длинный шелковистые волосы Лиля скрутила в высокую дулю на макушке, а дорогущий джемпер валялся на стуле в коридоре, вместо него женщина нацепила одолженную у Маши старенькую футболку.

– Не знаю, что на меня нашло, – Маша ковырнула торт ложкой, есть совсем не хотелось.

– Представляю, какое у твоего Вадима было лицо, – Лиля откинулась спиной на стенку и прижалась к стареньким обоям, – слушай, я объелась, – она погладила свой по-прежнему плоский живот.

После звонка Лили Маша переживала, как знаменитая актриса воспримет ее убогую квартирку, которой уже много лет требовался капитальный ремонт, но сначала Маша не могла себе его позволить из-за болезни бабушки, а сейчас, когда бабушки не стало, ей напоминала о ней каждая вещь, каждый уголок их дома. Комната бабы Тони осталась нетронута. Даже маленький томик Сергея Есенина, лежавший на прикроватный тумбочке и зачитанный бабушкой, был на своем месте.

– Знаешь, а я понимаю, почему твой Вадим…

– Он не мой.

– Хорошо, не твой Вадим отказался помогать мне, – Лиля грустно улыбнулась, – он, как и большинство адвокатов и журналистов, побаивается людей с фамилией Нежина.

– Вадик упомянул, что твои родители засудили многих адвокатов в Москве?

– Было дело. Только знаешь, грош цена этим адвокатам, если они даже себя защитить не смогли. Трусы!

– Ты права, – Маша отковыряла от куска еще один маленький кусочек торта, который так и остался лежать на ее тарелке, – Вадим просто трус.

– Я не это имела в виду, – смутилась Лиля, – я не хотела называть трусом твоего Вадима.

– Он не мой! – заорала Маша.

– Поняла, поняла, – Лиля подняла руки вверх. – А ты, оказывается, и кричать умеешь, – Лиля зацепила пальцем крем с Машиного куска и с наслаждением облизала палец.

– Прости.

Резкий звонок в дверь заставил девушек вздрогнуть. Огромные старые часы уже давно пробили час ночи.

– Кто это так поздно? – спросила зачем-то Маша у Лили, и девушки переглянулись.

– Мария немедленно открой эту чертову дверь! – заорали за дверью голосом Вадима. – Или я ее вышибу!

В подтверждение угрозы дверь содрогнулась от ударов.

– Я знаю, что ты дома! Я видел свет в окне! – продолжал орать Вадим.

– Откроем? – спросила Лиля.

– Нет, я не хочу его видеть, – нерешительно ответила Маша.

– Соседи вызовут полицию.

Маша вспыхнула, закрыла лицо ладонями, плечи вздрогнули, и она заревела.

– Ясно.

Лиля решительно встала, одернула футболку и распустила свои роскошные волосы.

– Ты куда? – всхлипнула Маша.

– Сиди здесь. Я с ним разберусь. Я ведь «психопатка». Так что мне можно все.

Маша послушно осталась сидеть на шатком табурете на кухне, а Лиля направилась в коридор.

Дверь резко распахнулась, и Вадим, собиравшийся нанести очередной удар по несчастной двери, буквально ввалился в прихожую, с трудом удержавшись на ногах.

– Вам кого? – фальшиво улыбаясь, спросила Лиля

– Мне? – Вадим растерялся. Он потер глаза, решив, что перед ним стоит Лилия Нежина в старой Машиной футболке.

– Именно вам, молодой человек, – Лиля еще шире улыбнулась, и провела по своей роскошной гриве рукой, пропуская темные локоны сквозь пальцы. На пальце сверкнул огромный бриллиант.

– Я, похоже, ошибся дверью, мне нужна…– Вадим отступил на пару шагов и судорожно сглотнул.

Лиля просунула большие пальцы за пояс своих джинсов и немного выгнула спину, практически незаметное движение, заставившее Вадима уставиться на ее грудь.

Лиля глубоко вздохнула, отчего ее бюст немного колыхнулся, и изобразила на лице скуку. Вадим тихонько застонал.

– Вам плохо? – с притворной озабоченностью спросила девушка.

– Немного. По-моему, я схожу с ума, – Вадим крепко зажмурился и потряс головой, пытаясь согнать хмель.

– Странно, а еще недавно вы утверждали, что психушка по мне плачет.

Вадим открыл глаза и встретился с жестким колючим взглядом одной из самых красивых женщин России.

Маша закрыла маленькую щелочку межу кухонной дверью и стеной, в которую наблюдала развернувшийся в ее коридоре спектакль и прижалась к ней щекой. И почему она не такая, как Лиля, почему от нее не млеют мужчины, не встают перед ней на колени, как это только что сделал Вадим перед Лилей и даже не заметил, и не смотрят на ее бюст, а ведь он ни мало ни много – четвертого размера! А у Лили, кстати, едва ли троечка будет, а Вадим только лишь не облизывается, как кот на сметану. Маша снова приоткрыла дверь и прислушалась.

– Я сказал? – растерянно спросил Вадим и стал подниматься с колен, сам не понимая, как это он умудрился принять столь идиотское положение.

– Без всяких сомнений, – словно пропела Лиля, она равнодушно взглянула в висевшее на стене старинной зеркало и фыркнула, – сегодня утром вы имели наглость утверждать, что я психопатка, и что меня надо отправить в психушку.

– Я?!

– Не вижу повода не верить своей подруге.

– Подруге?!

Вадим, все-таки сумевший подняться с колен, начал понемногу приходить в себя.

– Какой это подруге?

– Марии, – улыбнулась одними лишь губами Лиля, – вы же, кажется, орали именно ее имя там, – она указала на дверь.

– Вы подруга Маруси?! – не поверил Вадим, который уже полностью освободился от чар Лили.

– С некоторых пор «да». И как подруга Маши, я вынуждена попросить вас немедленно покинуть ее квартиру, – решительно сказала Лиля и наклонилась к двери, чтобы открыть ее.

– Подождите! – Вадим опередил девушку. – А что вы здесь делаете?

– Ем торт.

– Едите торт?!

Лиля устало вздохнула и с жалостью посмотрела на Вадима.

– Мне казалось, что адвокат Антонов должен быть немного сообразительнее, – она сложила руки на груди, и Вадим, вновь, невольно взглянул на нее, – и намного выдержаннее.

Лиля взглядом дала понять ему, что она видит, как он смотрит на нее, и на некоторые части ее тела, что он ее хочет и боится, но ей на это плевать, потому что он никчемный человек. Вадим разозлился.

– Я не уйду, пока не поговорю с Марусей!

– Маша не хочет с вами говорить, она не в настроении. Кстати, вы должным образом оценили ее прощальный жест? – Лиля намекнула на средний палец, который показала Вадиму Маша, сидя в автобусе.

– Маруся! – заорал мужчина.

– Уходите, и больше не смейте появляться здесь в таком виде!

Лиля поднырнула под руку ничего не ожидавшего Вадима, открыла дверь и со всей силы толкнула мужчину. Дверь закрылась прямо перед его носом, и Вадим так и остался стоять на лестничной площадке, крепко ухватившись за перила и смотря на исписанную стенку подъезда.

– И что это было?

9.

Горячая вода помогла немного успокоиться, все-таки пережитый стресс оказался сильнее, чем предполагала Мила. Как же ей хотелось зареветь, нет, даже завыть, чтобы отпустил тот страх, что, наверное, будет преследовать ее долго. Она все время представляла распростертое на дне тело маленького Марка. А что, если бы ей не хватило сил, не хватило воздуха, чтобы его достать? Что если бы та волна, что буквально захлестнула несчастную троицу – девушка, мальчик и собака, набежала чуть раньше и унесла Милу и Марка в море?

Мила затрясла мокрыми кудрями, которые казались теперь медными спиралями, как бы отгоняя горькие мысли, и протерла влажной рукой запотевшее зеркало. Белоснежная кожа, слегка тронутая на плечах веснушками, раскраснелась, кожа на пальцах и пятках съежилась. Она посмотрела на небольшую лужицу, образовавшуюся у ее ног и на кружевные трусики и лифчик, валяющиеся рядом.

«И далеко ты ходила в таком виде?» – пронеслись в голове слова Ивана.

«Ему стыдно за меня, ведь именно он привез меня сюда. Просто стыдно и больше ничего! Он воспринимает меня только лишь как случайную попутчицу, с которой можно весело провести время. А я как дура опять втюрилась! Да, да! Влюбилась в человека, о котором ровным счетом ничего не знаю!»

Накинув, на голое тело объемную футболку, она вышла из ванной.

– Вот блин! – Мила вздрогнула и выронила из рук полотенце. – Хватит меня пугать!

– Даже и не думал.

Иван стоял, прислонившись к стене напротив ванной комнаты, сложив руки на груди, и внимательно смотрел на девушку.

– Если тебе нужна ванна, то она свободна. Хотя я сомневаюсь, что в этом доме больше нет…

– Я волновался за тебя, – перебил Иван.

Резко отпрянул от стенки и оказался так близко к Миле, что ей показалось, что она ощущает его каждой клеточкой своего тела.

– Почему? – Мила судорожно сглотнула.

– Сам не знаю, – Иван нервно провел по волосам, – просто мне показалось…

– Что тебе показалось? – Мила, не отрываясь, смотрела в глаза Ивану, сердце бешено колотилось, разрывая грудную клетку. От знакомого вишневого запаха закружилась голова, и девушка сама не поняла, как лицо Ивана приблизилось настолько, что их губы сомкнулись.

В этом поцелуи не было нежности, трепета, любви, только страсть – всепоглощающа, терзающая, заставляющая рычать, кусаться, стонать. Легким движением Иван приподнял Милу над полом и прижал спиной к стене, он терзал ее податливые мягкие губы. Руки блуждали под футболкой по еще влажному после душа телу девушки, не встречая никакого препятствия. Мила, крепко обхватив ногами его бедра, запустила руки в темную шевелюру, подчиняясь каждому движению, каждому порыву мужчины.

– Вассо! Мальчик мой, – раздался снизу голос тети Софико, – я жду вас, мясо уже совсем остыло, дядя Вано недоволен!

Они замерли, глядя друг на друга безумными замутненными глазами.

– Вассо! – снова голос Софико, и что-то неразборчивое, кажется на армянском языке.

– Я здесь, Софико, – крикнул Иван, пытающийся умерить дыхание, – сейчас мы идем!

Иван нехотя опустил Милу на пол и одернул на ней футболку.

– Даже не думай делать вид, что ничего не было, – Иван взял Милу за плечи и напоследок крепко поцеловал девушку в распухшие губы.

– Завтра я отвезу тебя туда, где нам точно никто не помешает, – сказал Иван и направился к лестнице. – Скажу, что ты скоро спустишься.

Мужчина подмигнул девушке, и как ни в чем небывало, стал спускаться вниз.

– О, Боже, – взмолилась Мила. – Что же теперь будет?

10.

Ужин в доме Нежиных был назначен на семь вечера.

– Черт! – Лиля в сердцах стукнула по рулю.

– Ты что? – Максим сидел рядом на пассажирском сиденье, водить он не любил, точнее не любил это делать по московским пробкам. А вот вырваться за МКАД, и помчаться в направлении любого подмосковного города было для него невероятным удовольствием, которое в последнее время из-за занятости в проектах и помолвки с Лилией он позволить себе не мог.

– Опоздаем, – резко ответила Лиля, – мать и так последнее время на меня зуб точит.

Максим усмехнулся. Конечно, таким знаменитому, богатому, да еще и родовитому семейству не к лицу зять из простолюдинов, из какого-то там никому не известного городка на Урале. Максим горько усмехнулся. Он вспомнил, какое лицо было у родителей Лили, когда они узнали, что его мать скромный врач, в находящимся рядом с Камышловом санатории, а отец и того хуже – слесарь все в той же здравнице. Собственно говоря, Максим провел там все свое детство и юность, и именно там заработал свои первые деньги. Ну конечно, где же избалованным москвичам понять, что такое жить в маленьком нищем городке, где каждый мечтает попасть на работу в этот самый санаторий, чтобы хоть как-то выжить. И он всегда гордился своими родителями, которые всю свою жизнь тяжело трудились, чтобы он смог стать тем, кем стал.

Когда Максим крепко встал на ноги, стал получать большие гонорары за съемки, он предложил родителям переехать в мегаполис и даже купил им отдельную квартиру, но они отказались, по-прежнему жили и трудились на своей малой Родине, хотя это уже и не было необходимо, ведь сын присылал родителям внушительные суммы ежемесячно.

– Ты сегодня какой-то тихий. У тебя что-то случилось? – раздался где-то далеко голос Лили.

– Нет, все в порядке.

– Понимаю, ты не хочешь ехать к моим.

– Не хочу.

Лиля с изумлением посмотрела на Максима. Мужчина смотрел в окно.

– Ты же понимаешь, что это необходимо.

Максим молчал.

– Я бы тоже предпочла провести вечер иначе, но…

Максим молчал.

– Да что с тобой такое сегодня! – крикнула Лиля. – Не хватало еще поссориться прямо перед ужином. Чего ты хочешь?

– Домой, – просто ответил Максим, а про себя добавил: «Домой, в Камышлов к родителям!»

– Побудем у них пару часов и уйдем. Хочешь, я претворюсь, что у меня разболелся живот? – Лиля накрыла кисть мужчины своей. – Ты же знаешь, как мама к этому относится, считает, что это не прилично, и тут же с нами распрощается.

– Ты не поняла, – Максим осторожно высвободил руку.

Лиля сделал вид, что не заметила его маневра.

– Чего я не поняла?

– Мне все это надоело! – Максим повысил голос, чем поразил Лилю второй раз за вечер. – Эти никчемные приемы, лживые поздравления, толпа идиотов, которые распушают перед друг другом хвосты, как павлины в период брачных игр!

– Ты передумал жениться? – ахнула Лиля, для которой свадьба с Максимом была долгожданным освобождением от пут родителей, она даже собиралась поменять фамилию Нежина на фамилию мужа и стать Лилией Сметерст, чем довела мать до обморока.

– Нет. Извини. Я …просто устал. Последние съемки были тяжелее, чем я предполагал.

Лиля сочувственно кивнула, приняв его ответ. Она знала, что последний проект, в котором участвовал Максим, был не только физически, но и эмоционально тяжелым. Это был исторический фильм. Его съемки длились несколько лет, а этим летом Максим улетал на завершение и отсутствовал более трех месяцев. Лиля тогда решила навестить жениха, и на пару дней прилетела на съемочную площадку, и не узнала ни Максима, ни Ивана Баринова – исполнителя главной роли и ее лучшего друга еще со студенческой скамьи. Это были совершенно другие люди ни только внешне, но и внутренне. Она тогда так и не решилась рассказать Ивану о своей проблеме, об этих ужасных письмах, а Максиму она не сказала бы даже под страхом смерти. Больше Ивана после съемок она не видела, он, кажется, опять купил билет на поезд и укатил в свой излюбленный Адлер, Лиля никогда не понимала, что он в нем нашел, когда можно прекрасно отдохнуть на Сейшелах. А вот Максим вернулся другим, много молчал, все время о чем-то думал, иногда просто не замечал ее, даже когда она была рядом. И Лиле стало казаться, что он ее разлюбил. Но думать об этом было слишком тяжело, и она делала вид, что все в порядке. Хотя от порядка было весьма далеко.

В ту ночь, когда Лиля так внезапно решила приехать к едва знакомой девушке, с первой минуты почувствовав в ней родственную душу. Это было второй раз в ее жизни. Впервые она смогла довериться кому-то лишь в институте, это был невероятно красивый и очень талантливый парень по имени Иван. За ним бегали все девчонки курса и не только, а он дни напролет проводил с ней. Они говорили обо всем на свете, и стали настоящими друзьями, хотя все вокруг приписывали им роман, что, кстати, дошло и до Лилиных родителей, был большой скандал, и двери дома Нежиных были на много лет закрыты для Ивана. За исключением родителей, которые и заставили когда-то юную дочь отказаться от ребенка и отдали малышку в приемную семью, о вечной незаживающей ране Лили знал только Иван.

Впервые увидев Машу, Лиля никак не могла понять, кого она ей напоминает, до момента, пока не сказала девушке об угрозах в адрес ее дочери, за судьбой которой Лиля всегда пристально следила и помогала семье материально втайне от родителей, которые и думать забыли про внучку. Тогда Маша вдруг вся встрепенулась, и на Лилю посмотрели два невероятных уголька – глаза, которыми на нее смотрел Иван, когда был сердит. И Лиля пообещала себе, что ни за что не даст новому другу уйти из ее фальшивой, притворной и вполне никчемной жизни.

Дом четы Нежиных располагался в закрытом коттеджном поселке, в котором жили не менее знаменитые и не менее богатые личности. Попасть в поселок было не просто, даже если в кармане у тебя завалялся лишний миллиончик американских рублей. Новых соседей здесь выбирали придирчиво, вопрос ставили на голосование общины и зачастую отказывали за незначительностью заслуг.

Успешно миновав пропускной пункт, автомобиль въехал на премиленькую улицу с искусственно высаженными экзотическими деревьями и стройным рядом белоснежных особняков. Максим привычно поежился этой искусственной красоте и вспомнил родительский садик с яблонями, грушами, вишнями, которые весной зацветая, покрывали четыре сотки, словно снегом и небольшой бревенчатый домик с русской печью, которую ставил еще прадед Максима. А прямо за забором начиналась березовая роща, где мама все лето собирала ягоды и грибы, а потом закручивала аккуратные баночки и приклеивала к каждой название. Например, та, что Максим открыл буквально на днях, называлась «Черничное счастье».

Ворота беззвучно открылись, как только Лилина машина въехала на подъездную дорожку. Скорее всего, ее родители уже ждали и теперь им добрые полчаса придется выслушивать о том, какие они безответственные и что они не понимают, что такие люди как Глафира и Никос Нежины не могут ждать каких-то там Максима и Лилю, кстати, фамилию Максима оба демонстративно забывали.

– Все будет отлично, милый, – Лиля чмокнула Максима в губы, стараясь не смазать помаду. – Максимум два часа и мы садимся в машину и уезжаем.

Максим кивнул.

– Ты же понимаешь, что мы больше не могли игнорировать их приглашение, – девушка потерлась щекой о плечо жениха.

– После свадьбы мы тоже обязаны будем оказывать эти визиты вежливости?

Лиля резко отстранилась от мужчины и выпрямила спину.

– Мне казалось, что я никогда не скрывала от тебя, что у меня сложные отношения с семьей, но они мои родители и я не намеренна от них отказываться.

– Ты права, прости, – Максим приобнял девушку за плечи, и сочувственно на нее посмотрел. В последнее время он все время ее жалел, ему казалось, что за время его отсутствия в Лиле что-то сломалось. Она сильнее прежнего стала сторониться людей, маскироваться и эта ее непонятная дружба с девушкой, как ее там, Мария, кажется. Лиля все грозилась их познакомить. Еще она, кажется, с нетерпением ждала приезда Баринова. Максим, конечно, знал, что они дружат уже много лет, и никогда особо не ревновал Лилю к Ивану, считая его бабником и позером. Но в последнее время у него сформировалось стойкое чувство, что невеста скрывает от него что-то важное, не хочет поделиться с ним своими страхами, тревогами, а ждет для этого Баринова. Еще пару месяцев назад это открытие разозлило бы мужчину, заставило ревновать, пытаться что-то выяснить, а сейчас ему стало все равно. И это настораживало и пугала.

– Господин Сметерст, – Глафира будто выплюнула его фамилию, словно в ней было что-то неприличное, – вы, как всегда, опаздываете.

Она подала Максиму холеную руку с изящным французским маникюром, почти таким же, какой постоянно делала Лиля. От мысли о схожести матери и дочери, Максим передернуло, и он слегка пожал ее пальцы, Глафира удивленно приподняла брови, но промолчала.

– На дороге большие пробки, мама.

Лиля немного подтолкнула Максима, боясь, что он сейчас, впрочем, как и всегда, что-нибудь ляпнет в очередной раз и скандал начнется прямо с порога. Мать опять театрально хлопнется в обморок, а отец начнет причитать.

– Значит надо выезжать раньше! – не унималась Глафира.

– Мы и так рано, мама. На трассе авария. Ты же видишь, что с погодой твориться, то снег, то дождь.

– И все равно я не понимаю, почему мы с отцом должны вас ждать? – Глафира картинно схватила себя за лоб, показывая, что ей не хорошо.

– Ты в порядке, мам?

– Не знаю!

– Может нам уйти? – подал голос Максим.

Глафира вытаращила глаза, и Лиле показалось, что мать сейчас заверещит.

– Ты видишь, как он разговаривает со мной!? – зашипела женщина. – И ты ему позволяешь!?

– Успокойся, мама, Максим не хотел…

– Нет, хотел! Кто я и кто он, – Глафира расправила плечи и вздернула подбородок. – Если, молодой человек, вас пустили в приличный дом, то извольте и вести себя подобающим образом.

Лиля умоляюще посмотрела на Максима.

– Простите, – буркнул тот.

Глафира с видом обиженной королевы, смотрела в стену.

– Понимаете, – начал Максим, и Лиля со страхом, а Глафира с любопытством, взглянули на него, – Лиле что-то никак не переводят гонорар за последний фильм.

Глафира в изумлении открыла рот.

– Но, – спокойно продолжили Максим, – как только все деньги будут на счету, а я, знаете ли, узнаю об этом первый, потому что все карты Лили у меня…

– У вас? – ахнула Глафира.

– Максим, – Лиля напряженно посмотрела на мужчину.

– Все в порядке, дорогая, – он быстро чмокнул девушку в губы, заставив Глафиру еще шире открыть рот от изумления.

– Так вот, – продолжил он, – когда все деньги будут у меня…

– О, боже!

– Я куплю вертолет, чтобы никогда не опаздывать на встречу с вами, – закончил Максим.

– Никос! Никос! – завопила Глафира. – Этот ужасный человек хочет обокрасть нашу девочку! Никос!

С этими криками женщина засеменила по коридору.

– Началось, – вздохнула Лиля.

11.

Дорога на Красную поляну оказалась сказочно красивой. Огромные зеленые горы высились по обе стороны дороги, казалось, что на горизонте они сходятся, и что им ни за что не оказаться по ту сторону долины, и что там, в конце этого странного пути, есть место только для бурных вод реки со странным названием Мзымта. Мила прочитала его на столбе, когда Иван слегка притормозил на повороте. Вода в реке шумела, подпрыгивала на больших камнях, обдавая берег холодными брызгами, и Миле казалось, что она играет с ними, как бы говоря: «вам меня не обогнать». Вдалеке раздался протяжный гудок, и Мила увидела, что из каменного туннеля, как из черной дыры вырвался ярко красный поезд, кажется, на проспектах он назывался «Ласточка», он с шумом промчался вдалеке и скрылся в очередном тоннеле. Как хорошо, что они едут по открытому шоссе и им не надо пересекать эти жуткие тоннели.

Машина резко вильнула, и Иван выругался. Мимо промчалась парочка на байке.

– Ты что? – Мила покосилась на своего дикаря в неизменной ковбойской шляпе, джинсах, клетчатой рубахе и остроносых сапогах с пряжками.

– Ничего, – грубо ответил Иван.

Мила вздохнула и отвернулась к окну.

Иван не произнес почти ни слова с момента, как они сели в машину. За завтраком же напротив, он был весьма словоохотлив, рассказывал смешные истории, хвалил тетушкины оладьи и изо всех сил игнорировал Милу. И для кого же тогда она прихорашивалась все утро? Целый час провозилась со своими непослушными волосами, заставляя их лечь ровными волнами на плечи и спину, рисовала стрелочки на веках и прокрашивала каждую ресничку, чего только стоил ее сногсшибательный 3D блеск для губ, который нещадно их щепал первые десять минут, зато потом делал пухлыми и аппетитными, по крайней мере именно об этом вещала реклама. А это платье, в подоле которого она то и дело путалась и смущенно прикрывала руками глубокий вырез. Собственно, она и не собиралась его надевать, когда аккуратно складывала в чемодан, и даже пару раз порывалась его выложить. Белое – значит непрактичное, шифоновое – значит, будет прохладно, ведь не август же месяц. Но все-таки оставила. Если бы Иван только знал, сколько моральных сил потребовалась ей, чтобы выйти в нем к завтраку, а вместо комплиментов и восторгов увидеть лишь легкий кивок!

Вдалеке показался указатель с надписью «Красная поляна». Мила оглянулась по сторонам и поняла, что, погрузившись в свои переживания, даже не заметила, как они въехали в поселок. Иван сбросил скорость.

– Мы остановимся здесь? – не в силах больше молчать спросила Мила.

– Нет.

«Нет» и больше не слова! Да что это такое!

– Я хочу обратно, – Мила резко выпрямилась на сиденье, и сложила руки на груди.

– Что? – Иван впервые за всю поездку взглянул на нее, но машину не остановил.

– Я хочу обратно, – еще резче повторила Мила, на которую больше не действовал взгляд двух раскаленных угольков.

– То есть после двух часов езды ты внезапно решила, что хочешь обратно?

Иван резко дернул ручник, переключаясь на другую скорость, и если бы не ремень безопасности, то Мила непременно треснулась бы лбом о стекло пикапа.

– И можно узнать, в чем причина столь резкой смены настроения? Может принцесса не выспалась?

Так ядовито и грубо прозвучали его слова, что глаза Милы сразу же наполнились слезами, она снова отвернулась к боковому окну, ей не хотелось, чтобы Иван видел ее слабость.

– Или она ожидала увидеть пятизвездочный отель с номером из пяти комнат, джакузи и личным дворецким?

Ивана несло, обидные, не справедливые слова, словно из пулемета, отскакивали от его языка, и Мила никак не могла понять причину, что изменилось за одну ночь. Вчера он так страстно и так нежно одновременно целовал ее, обнимал, его руки, губы обещали счастье, пусть не навсегда, пусть оно навеяно морем, солнцем, горным воздухом, но это же должно было быть счастье!

– А может принцессе кажется не позволительным, что рядом с ней недостойный…

– Что с тобой? – тихо спросила Мила, положив руку на его запястье.

Иван замер. И остановил машину.

– Я сделала что-то не так?

Он взглянул на Милу, и по ее щеке скатилась хрустальная капля, повисла на подбородке и упала в ложбинку между грудями.

– Прости.

Мила молчала, она больше не делала попыток сблизиться, но и не отстранилась, когда он прикоснулся к ее лицу и большим пальцем прошелся по влажной дорожке, оставшейся от предательски выкатившейся слезы.

– Прости, – снова прошептал Иван, и погладил ее подбородок.

По телу прошла нервная судорога, внизу живота знакомо все сжалось, и Мила тихонько застонала. Как это некстати, и почему она не умеет скрывать своих чувств.

Иван, едва касаясь ее кожи, провел губами по подбородку, затем шее, и Миле показалось, что ее сердце бьется так сильно и так громко, что ей стало страшно, что он сейчас услышит его и тогда у него не будет даже сомнения в ее чувствах. И получится, что она опять навязывает себя мужчине. Но отстраниться, сказать нет, оттолкнуть его сил не было.

– Иван, – выдохнула его имя Мила.

– Прости меня, малыш, – прошептал ей прямо в губы Иван, и Мила подумала, что сейчас он поцелует ее, но мужчина резко отстранился.

Мила вопросительно посмотрела на Ивана.

– Здесь есть один дикий пляж, – начал мужчина, и, если ты не будешь так на меня смотреть, то есть большой шанс оказаться там минут через десять.

Серое тяжелое небо нависло над разноцветными крышами домов. Дождь крупными тяжелыми каплями бился в закрытое окно. Граница между морем и небом стерлась, и казалось, что нет этой голубой бездне конца и края. Мила набросила на голые плечи рубашку Ивана и подошла к двери, ведущий на большой панорамный балкон, она распахнула дверь, и в комнату ворвался прохладный ночной воздух, принеся с собой аромат жасмина и мяты. Мила улыбнулась – сказка.

– Простудишься, – Иван лениво потянулся в огромной кровати, и накрахмаленная хрустящая простынь соскользнула вниз, обнажив смуглый рельефный живот мужчины.

– Нет, – улыбнулась Мила, – я сейчас так счастлива, что ко мне даже простуда не сможет пристать.

Иван встал, и нисколько не смутившись своей наготы, подошел к Миле сзади и крепко обнял. Мила же, стыдливо потупила взгляд.

– Ты прямо как девочка краснеешь, – чмокнул ее мужчина в шейку.

– Прости, я еще не привыкла к тебе, все-таки у меня ни такой обширный опыт как у тебя.

– Это как сказать, – хитро улыбнулся Иван, – и не надо извиняться, я уже давно не встречал девушек, которые смущаются при виде голого мужчины.

– Это плохо или хорошо?

Мила слегка повернулась к Ивану, и тот тут же запечатлел на ее лбу смачный поцелуй.

– Определенно хорошо. Кстати, я просто умираю с голоду!

– Кто бы сомневался, – закатила глаза Мила.

– Так что, после такой бурной ночи ты как порядочная женщина просто обязана меня накормить!

– Что – что? А что тогда ты обязан как порядочный мужчина?

– Наверное, жениться.

На завтрак в небольшом ресторанчике при отеле подавали блины. С мясом, с капустой, грибами и даже икрой, сдобренные сметаной и маслом. Иван заказал душистый травяной чай в небольшом серебряном чайничке и крепкий ароматный кофе в солидном кофейнике с тоненьким носиком и изящной резной ручкой. Мила выбрала большую стопку тонких как паутинка блинчиков без начинки и попросила кленовый сироп, так всегда делали в старых американских фильмах, и Миле ужасно хотелось попробовать блины именно с кленовым сиропом. Она налила себе в кружку еще дымящийся кофе и стала с аппетитом наворачивать блины. Наверное, ей следовало бы заказать на завтрак салат и стакан воды, в конце концов, ей было бы не лишнеизбавиться еще от пяти-шести лишних кило, но Мила плюнула на все диеты и просто наслаждалась жизнью. Когда еще ей будет так хорошо и сколько продлится ее внезапное счастье, девушка не знала. Она старалась не думать, что отпуск кончится и Иван исчезнет из ее жизни так же внезапно, как и появился в ней.

Мила откусила очередной кусочек блина, предварительно хорошенько обмакнув его в сироп и запила остывающим кофе.

– Что ты так смотришь на меня? – спросила девушка Ивана, который вместо поглощения наивкуснейшего завтрака курил сигару и смотрел на нее. – Я знаю, – продолжила девушка, – что слишком много ем, но это так вкусно!

– У тебя есть поразительная способность – додумывать за других, – Иван затушил сигарету и тоже налил себе кофе.

– Да тут и додумывать ничего не надо. Я же вижу, как ты смотришь на других девушек.

– Так-так, очень интересно, – Иван допил кофе и налил себе еще немножко, затем посмотрел в кружку Милы и долил ей.

– И не отнекивайся, думаешь, я не заметила, как ты посмотрел на вон ту блондинку за соседним столиком, когда она дефилировала мимо нас и улыбалась тебе, как старому знакомому.

– К твоему сведению, я подумал, что с большим удовольствием купил бы ей комплексный обед и заставил съесть все до последней крошки, чтобы ее перестало сдувать ветром.

– В смысле? – Мила перестала живать и уставилась на Ивана.

– В коромысле.

– Ну, правда, Иван, тебе, что не нравятся модели? – Мила схватила Ивана за рукав.

– Мне нравишься ты, и, по-моему, этого должно быть достаточно, – он раздраженно передернул плечами, недовольный, что ему приходится объяснять такие простые вещи этой глупой взбалмошной девчонке. Ну, разве был бы он сейчас рядом с ней, разве кормил бы ее завтраком, разве позволил вот так хватать себя, то за ворот, то за рукав? Да и вчерашний день и сегодняшняя ночь были лучшим сексом в его жизни, но об этом, он, пожалуй, умолчит.

Мила снова принялась за завтрак.

– Кроме того, есть весьма приятный способ избавления от лишних калорий.

– Какой?

– Секс, милая, отвязный, безудержный, бешеный секс.

Мила покраснела и поперхнулась очередным глотком кофе.

– Ты опять покраснела, – улыбнулся Иван.

– Это глупо, – прошептала Мила, – в тридцать лет краснеть при слове «секс».

– Это странно, но скажу тебе по секрету – очень заводит, – Иван перегнулся через столик и поцеловал Милу в сладкие от кленового сиропа губы. – Предлагаю заказать деревенской сметаны к блинам с мясом, я просто обожаю деревенскую сметану с блинами. Девушка, принесите нам вашей местной сметаны и еще кофейник, пожалуйста.

12.

Маша разгладила невидимые складки на своем строгом сером платье до щиколоток и поправила кружевной воротник, зацепившийся за цепочку нового кулона, который подарила ей Лиля – маленький золотистый ангелочек на тонкой золотой цепочке. Лиля сняла его со своей шее и повесила на Машину, сказав, что это знак их новой неожиданной дружбы и искренних чувств. Кулон сразу понравился Маше, и теперь она постоянно проводила ладонью по груди, чтобы убедиться, что он на месте. Две недели. Ничего не поделаешь – как говорит наш любимый президент Владимир Владимирович – закон есть закон. После бурной ссоры и инцидента в квартире Марии, Вадим прислал подруге СМС о том, что она не может уволиться, не найдя себе замену и не передав все дела. Маша скрепя сердцем согласилась остаться на положенные две недели, но не более. И сейчас все утро она штудировала сайты о работе, изучая резюме кандидатов. Сама же она понимала, что уходит в пустоту, что остается совсем одна – ни бабушки, ни Вадима, никого. В сумке задребезжал старенький мобильник и от испуга девушка чуть не опрокинула чашку с любимым зеленым чаем с жасмином. В глаза снова бросилась надпись: «В Новом году все прокатит!» и улыбающийся мишка на ярко красных лыжах – подарок Вадима. Выбросить кружку, напоминающую ей о когда-то близком человеке, у Маши просто не поднялась рука.

С пол минуты порывшись в своей бездонной сумке, она выудила оттуда надрывающийся телефон.

– Можно по тише, я же работаю! – крикнул в приоткрытую дверь кабинета Вадим, а потом с раздражением захлопнул.

– Алло.

– Привет, Маруся, – раздался в трубке веселый голос Лили, – как дела? Еще не подлила своему босу в кофе слабительного?

– Лиля! – ахнула Маша.

– Нет? Странно, вчера мне показалось, что ты способна на большее. Я даже стала беспокоиться за здоровье и великолепную задницу твоего Вадюшки, – хихикнула в трубку артистка.

– Лиля!!!

– Ну, я же просил тебя не шуметь! – снова заорал Вадим, высунув голову из-за дубовой двери. – Скажи своей приятельнице, что ты на работе и все личные дела только после восемнадцати ноль-ноль!

Он снова хлопнул дверью, скрывшись в своем звуконепроницаемом убежище.

– Бесится твой милый, – раздалось в трубке.

– Он не мой милый, – прошептала Маша, боясь, что Вадим снова подслушивает, иначе как еще можно объяснить его осведомленность о том, с кем Маша говорит, ведь стены кабинета специально обивали звуконепроницаемым материалом. Тайна клиента и все такое.

– Слушай, Маруся, тебе надо переспать с ним.

– Переспать?! – Маша опустилась в кресло, и схватив из вазочки конфетку сунула ее в рот.

– Ну да, переспать. Или если тебе будет понятнее – потрахаться, заняться сексом.

– Перестань, – невнятно прошипела Маша, чувствуя, как начинают гореть щеки.

– Ты еще скажи, что никогда не думала об этом?

– Ну…

– Палки гну! Все, я все решила! – пропела своим низким голосом Лиля.

– Даже боюсь спросить, что именно, – Маша потянулась за очередной конфетой.

– Сегодня у меня нет съемок, и я абсолютно свободна, так что заеду за тобой в шесть, и мы отправимся обновлять твой гардероб! Классно я придумала?

Маша замерла. Она не могла позволить себе купить даже новые джинсы, когда впереди ее ждала неизвестность, а тут поход по магазином с Лилией Нежиной, сложно даже представить сколько стоят вещи в тех магазинах, в которых привыкла отовариваться известная артистка.

– Лиля, я…

– Отказы не принимаются! – резко оборвала ее Лиля. – Я тебя пригласила, я и беру на себя все расходы.

– Но, я, навряд ли, в ближайшее время смогу вернуть тебе деньги, – промямлила Маша, пораженная проницательностью Лили.

– Разве я сказала в долг?

– Я… – перебила ее Маша, не зная, как объяснить всю сложность своего положения.

– Слушай, подруга, хорош комплексовать и, кстати, прекращай жрать конфеты. Все. Заеду в шесть, будь готова.

– Как ты… – начала Маша, но в трубке уже раздавались короткие гудки.

Вадим смотрел в монитор своего новенького ноутбука, которым еще вчера утром собирался похвастаться перед Машей, и пытался написать финальную речь для процесса, который должен был состояться уже через неделю. Но напечатал только три слова: «Уважаемые присяжные заседатели» и откинулся на кожаную спину огромного бежевого кресла, доставленного спецзаказом из Милана в прошлом году. «Уважаемые присяжные заседатели» – снова попытался он начать свой решающий монолог пока только на голубом экране ноутбука.

– Вот черт, – выругался он и открыл верхний ящик своего дубового массивного стола, кажется, начала двадцатого века. Он отодвинул кипу разноцветных папок и из самого дальнего угла достал уже початую пачку сигарет и старенькую зажигалку.

Курить он бросил ровно год назад, и с тех пор курить в его офисе было строжайше запрещено. Но сам же Вадим, когда никто не видел иногда доставал припрятанную в былые времена пачку и выкуривал сигаретку-другую, когда был сильно рассержен или никак не мог разрешить очередной задачи. После чего старательно проветривал помещение, что, конечно же, не помогало. Тогда он, приходя в офис, начинал ворчать, что запах табака просто въелся в эти ужасные тяжелые портьеры, на которых когда-то настояла Маша, и что их надо выбросить на помойку и повесить обыкновенные жалюзи. Маша протестовала, обещала, что истребит табачный дух, а Вадим, сказав, что шторы ей дороже его, «обидевшись», запирался в своем кабинете. Тогда Маша начинала бегать вокруг него, приносить кофе, угощать своим неизменным печеньем, читать вслух свежие газеты и разбирать накопившиеся на его столе бумаги. Понимала ли девушка его хитрость или просто поддерживала игру, приняв ее правила, Вадим не мог понять и по сей день. Но сейчас, сидя в своей кабинете, и глупо смотря в мерцающий экран, он мечтал, чтобы Маша распахнула тяжелую черную дверь и спросила: «Как ты себя чувствуешь, Вадик?» Улыбнулась своей милой, почти детской улыбкой, взяла его голову своими тонкими прохладными пальцами и поцеловала в лоб. «Вадик, да у тебя, кажется, температура! Сейчас я принесу тебе аспирин и заварю чай с мятой и лимоном». Но Маша не заходила, не спрашивала, не улыбалась, а вместо этого разговаривала с ненавистной Лилией Нежиной. Вот уж во истину, это семья приносит людям только одни беды!

Лиля появилась в офисе адвоката Антонова без пяти шесть – сияющая и благоухающая дорогим парфюмом. Широко улыбнувшись и обнажив белоснежные ровные зубки – мечта стоматолога – она сказала:

– Это я!

Как будто кто-то мог не признать в этой красавице артистку Нежину.

– Привет, – Маша чмокнула женщину в нарумяненную щеку. – Дашь мне пять минут, надо отправить пару писем, и я вся твоя.

– Надеюсь, – улыбнулась Лиля и распахнула свое меховое пальто.

– Ну что опять такое! – голова Вадима показалась в дверном проеме, наверное, в сотый раз за день. – Ах, это вы, тогда все понятно! – он изобразил на лице полное равнодушие, а в ответ получил обворожительную улыбку, словно говорящую: «я помню, как ты стоял передо мной на коленях и знаю, что ты не можешь спокойно на меня смотреть».

Вадим тряхнул головой, отгоняя ведение прошедшей ночи, и наткнулся на взгляд прекрасных холодных глаз.

– Вам тоже всего наилучшего, Вадим, рада была вас повидать, – Лилия снова улыбнулась и ноги у Вадима начали подкашиваться, а внизу наметилось явное оживление. «Бред! Но не шестнадцать же мне, в конце концов!»

– Хочу напомнить, Мария, что твой рабочий день еще не закончен, и у меня для тебя есть очень важное поручение…

– Хочу напомнить вам, Вадим, – перебила его Лиля, скопировав его же тон, – что время без двух минут шесть, и я очень сомневаюсь, что на выполнение вашего поручения хватит двух минут, впрочем, уже одной, – Лиля посмотрела на свои дорогущие часики, инкрустированные драгоценными камнями.

– Мария, я думаю, что ты могла бы задержаться.

– Нет, Вадим, – Маша впервые за целый день осмелилась посмотреть Вадиму в глаза, – я больше не буду задерживаться и выполнять твои прихоти, в то время как ты развлекаешься с девушками, ищи для этого себе другую дуру.

– Смотри, Мария, мне ведь еще писать тебе рекомендацию, – начал Вадим, но остановился, наткнувшись, на Машин взгляд, полный боли и горячи.

– Я не думала, Вадим, что ты способен еще больше упасть в моих глазах.

– Маруся.

– Я ухожу. Мой рабочий день закончился две минуты назад.

Разноцветными пакетами с многочисленными покупками был уставлен весь коридор. Маша же вертелась перед единственным большим зеркалом в квартире, которое располагалось на обороте двери старенького бабушкиного шкафа.

– Ой, хороша, мать, – Лиля, забравшаяся на мягкое пуховое одеяло с ногами и, откинувшись на металлическую резную стенку, с аппетитом жевала поджаристую котлету и закусывала соленым огурцом.

– И все-таки я не смогу выйти в этом из дома, – Маша попыталась стянуть юбку пониже.

– Сможешь,       – констатировала Лиля, и отправилась на кухню за порцией жареной картошки.

Маша смотрела в зеркало и не понимала, кто эта красавица, которая смотрит на нее. Длинные черные волосы спускались к талии роскошными шелковыми локонами, черные стрелки на глазах, длинные ресницы, персиковые румяна на щеках. Прежнюю Машу выдавали в этой незнакомке только веснушки, которые визажист не пожелал прятать под слоями тонального крема, сказав, что это ее изюминка. Маша скользнула взглядом по нежному кремовому пуловеру из тонкой ангоры, под которым четко очерчивались пышные круглые груди, и коротенькой конусообразной юбочки из плотной шерсти того же оттенка. Завершали картину высокие бежевые сапоги из мягкой кожи. На груди красовался знакомый кулон.

– Это не я, – прошептала Маша.

– Что ты там говоришь? – крикнула из кухни Лиля. – Я ничего не слышу!

– Да так, ничего, – громко ответила Маша.

– Слушай, – Лиля показалась в двери, в руках она держала большую тарелку, на которой возвышалась горка хорошо поджаренной картошечки со шкварками и нарезанные тонкими слайсами соленые огурчики, – ты просто божественно готовишь! Будет чудо, если я не наберу пару лишних килограммов после сегодняшнего дня.

Лиля снова удобно устроилась на бабушкиной кровати и принялась с аппетитом поглощать принесенные вкусности. Она слегка причмокивала и мурлыкала от удовольствия и была в этот момент совсем не похожа на знаменитую артистку Лилию Нежину. Сейчас она была девчонкой по имени Лиля с босыми ступнями, тонкими белыми лодыжками, слегка спутанными на концах волосами и запачканным сметаной подбородком. И все-таки она была необыкновенно красива.

Маша снова взглянула в зеркало и подумала, что сейчас выглядит нисколько не хуже Лили, и, наверное, Вадим бы назвал ее красивой.

– Опять думаешь о нем? – Лиля отправила в рот большой слайс огурца и зажмурилась.

– Я уже боюсь тебя, – Маша захлопнула дверцу шкафа, и прекрасная незнакомка сразу исчезла, а осталась прежняя Мария Петрова, – ты как будто читаешь мои мысли!

– Это не трудно, когда ты думаешь об этом недоумке, у тебя такое глупое лицо, – Лиля хихикнула, оглядела пустую тарелку, подумала отправиться за добавкой, потом нахмурила лоб и отставила пустую тарелку на тумбочку.

– Иногда твои тоже, – засмеялась Маша, наблюдавшая за манипуляциями девушки.

– Ну, наконец-то! – Лиля вздела руки к потолку. – Ты улыбаешься! Я никогда не видела человека, который бы так не любил делать покупки. Ты, конечно, и так хороша, но в новом образе просто королевишна!

Маша стянула сапоги, ну не ходить же ей дома в сапогах, а придумать предлог, чтобы прямо сейчас отправиться на улицу она не смогла, все-таки стрелка часов неуклонно ползла к полночи.

– Спасибо, Лиличка, не знаю, как смогу тебя отблагодарить, – Маша села рядом с Лилей и обняла ее, она не обнимала никого уже, кажется, целую вечность после смерти бабушки.

– Просто оставайся такой всегда, ты меня воскресила. Ты знаешь, я уже много лет мертва. Наверное, с того момента, как у меня отобрали мою девочку.

– Лиличка, прости меня, я такая эгоистка! – воскликнула Маша, резко отпрянула и закрыла себе рот руками. – Со своей глупой любовью я совсем забыла про твою беду! Никогда себе не прощу!

– Я же сама просила тебя не поднимать эту тему пока не приедет Иван, – Лиля стерла слезу, скатившуюся по Машиной щеке.

– Иван? – Маша вздрогнула. – Да, я помню Иван Баринов.

– Он обязательно мне поможет. А пока его нет, я буду платить.

– Иван, – прошептала Маша.

13.

Неделя. Иван смотрел в голубое октябрьское небо, на котором не было ни облачка, а солнце нежно пригревало лицо. Конечно, это не июльский зной, но может это и к лучшему. Он несколько месяцев жарился в пустыне на съемках последнего фильма, так что теперь прохладный утренний воздух, свежесть горной реки и теплое осеннее солнышко – в самый раз.

Ему не верилось, что уже неделю, или если быть точным – восемь прекрасных дней – он был абсолютно счастлив. Он и не думал, что когда-нибудь сможет быть абсолютно счастливым. Ему хотелось навсегда остаться в этой русской Швейцарии, наслаждаться целебным горным воздухом и быть простым ботаником, лазающим по горам. И чтобы Мила ждала его дома, готовила обеды и растила детишек, их обязательно должно быть трое.

«Бред», – Иван тряхнул головой и мечта о прекрасном белом доме, Миле в кружевном переднике, огромной собаке и куче детишек развеялась вместе с облаком сигарного дыма.

«Он – Вассо Баринов, и он любит свою работу…»

– Иван! – позвала Мила из комнаты.

Он затушил еще не докуренную сигару в хрустальной пепельнице и крикнул: «Иду».

Мила сидела на кресле, поджав под себя ноги в одних веселеньких трусиках с вишенками, которые так любил Иван с некоторых пор вместо кружевного белья, и майке на тонких бретельках. Она странно смотрела на телефон Ивана, который он прошлым вечером опрометчиво забыл на прикроватной тумбе. Он беззвучно мигал, создавая легкую вибрацию, а на экране красовалась фотография Лилии Нежиной и подпись «Лиля».

Иван резко схватил телефон, и дернул же его черт включить эту «адскую машину», как говорит тетя Софико. Ведь жил он без телефона почти месяц и ничего!

– Это меня, – грубо бросил ей в лицо Иван и перешел в другую комнату, захлопнув за собой дверь.

Говорил он недолго, и даже в основном не говорил, а слушал, потом отключился и выругался. Все закончилось, он должен вернуться в Москву Лиля в беде. Он тяжело вздохнул, понимая, что ему предстоит непростой разговор с Милой, да и этой грубость она, конечно же, не заслужила.

Когда он вошел в комнату, Мила по-прежнему сидела в кресле.

– Ты знаком с Лилией Нежиной? – спокойно спросила она.

– Мы друзья, – ответил Иван, подошел к девушке, присел перед ней на корточки и обнял круглые белые коленки.

Он полюбил эту странную, несовременную, так не похожую на всех этих окружающих его девиц рыжеволосую красавицу. Теперь это глупо отрицать, но что делать дальше. У Вассо Баринова просто не может быть вот такой вот Милы, а Ивана не будет в Москве.

– Друзья? – удивилась Мила.

– Да. Извини меня, – Иван поцеловал ее изумительно нежные ладони и прижал их к своим щекам. – Как бы я хотел остаться с тобой здесь навсегда.

– Так оставайся, – с надеждой прошептала Мила, – оставайся. Ты знаешь, я никогда раньше и никому этого не говорила, но я люблю тебя Иван.

Большая крупная капля скатилось по щеке девушки, и упала на запястье мужчины. Он ласково потрепал ее по щеке.

– Я не могу. Прости меня, малыш.

– Но… – она растерянно озиралась по сторонам.

– Я должен сегодня улетать, это срочно.

– Улетать? Но ты же ненавидишь самолеты!

– Всей душой.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Иван.

Учтивый молодой официант втолкнул в номер тяжелую тележку, уставленную различными вкусностями. Иван забыл, что заказал завтрак в номер.

Официант проворно разместил все блюда на столике в гостиной.

– Господин Баринов, вам разлить напитки?

– Нет, спасибо, – Иван торопливо сунул в руку услужливого официанта купюру и закрыл за ним дверь.

– Какая же я дура, – прошептала Мила, – какая же я дура!

– Прости.

– За что?! – вскрикнула Мила. – За то, что заставил меня почувствовать себя самой счастливой на свете? Или за то, что собираешься сделать самой несчастной?!

– Прости.

– Не надо. Раз уж у меня нет выбора, то давай хотя бы без драм. Ты знаешь, я ужасно устала от драм! – Мила вскочила, заметалась по комнате, затем выбежала в гостиную. Иван шагнул за ней.

– Просто королевский прощальный завтрак! Знаешь, мне надо принять душ, думаю, что часа тебе хватит.

С этими словами Мила выскочила из комнаты, даже не взглянув на Ивана. Конец.

Перелет был недолгим, удобное кресло пассажира первого класса, вкусная еда и виски пятидесятилетней выдержки. Он вернулся. Больше нет бороды, старых потрепанных джинсов, больше нет свободы.

Самолет мягко затормозил, и Иван с облегчением вздохнул. Командир пробормотал что-то привычное по громкой связи, и пассажиры зааплодировали. Иван достал свой дорожный саквояж и поспешил покинуть салон, боясь, пристальных взглядом окружающий. И все-таки он не любил быть в центре внимания.

– Господин Баринов, господин Баринов! – с другого конца салона к нему спешила невероятно хорошенькая молоденькая стюардесса, которая весь полет улыбалась ему и умело строила глазки.

Иван остановился. Он был воспитанным, вежливым человеком. Так учили его отец с дедом.

– Господин Баринов! – девушка стояла рядом и улыбалась своими явно отбеленными зубами.

Иван кивнул ей и состроил что-то на подобии улыбки.

– Вы не могли бы сделать со мной селфи?

– Давайте.

– Вы знаете, – начала она, – делая счастливое, как ей казалось, лицо на фото с чужим человеком, – я смотрела все ваши фильмы. Это впечатляющее зрелище. А какие у вас мускулы в том фильме про бандитов!

– Благодарю, – Иван снова фальшиво улыбнулся и решительно двинулся к выходу.

Девушка растерянно посмотрела ему в след, на ее красивом лице отразилось непонимание. Но потом она вспомнила про сделанное селфи и про то, что надо срочно выложить его на своей страничке в социальной сети и придумать пикантную подпись, чтобы собрать побольше лайков. И тут же забыла про Вассо Баринова и про то, что весь полет строила планы, как пригласит его выпить по бокалу вину, уж ей то он ни за что не откажет, а потом обязательно соблазнит его.

С некоторых пор Иван ненавидел фальшивые улыбки и этот фальшивый мир притворства, в который он вернулся. Он ненавидел себя за свою трусость и за то, что сейчас рядом с ним не волочит свой огромный чемодан странная девушка по имени Мила. Какая глупость, но ведь он даже не спросил ее фамилию, номер телефона, он знал лишь то, что живет она в городе Екатеринбурге, это где-то на Урале, и работает самым обычным менеджером. Мысль о том, что он может навсегда потерять Милу, терзала его весь полет, он мечтал, чтобы самолет скорее приземлился и тогда он наберет номер отеля, в котором они остановились, апартаменты проплачены еще на неделю, и Мила может быть по-прежнему там. Эта слабая надежда гнала его в комнату для вип пассажиров, чтобы набрать спасительный номер.

– Отель «Милан» приветствует Вас, – раздался в трубке бархатный бесполый голос, – мы рады…

– Здравствуйте, – перебил голос Иван, – я заказывал и проплачивал номер в вашем отеле еще на неделю.

– Будьте любезны, назовите имя, на кого был зарезервирован номер.

– Иван Баринов.

– Минуточку.

– Все верно. Вы желаете вернуться?

– Нет. Я хочу поговорить с девушкой, которая проживала в номере со мной.

– К сожалению, она съехала сразу после вашего отъезда.

– А вы бы не могли предоставить мне ее данные, мне очень нужно поговорить с ней?

– Данные? – удивился голос.

– Ну, да. Телефон, адрес, фамилию, – раздраженно перечислил Иван.

– Извините, господин Баринов, но таких данных мы не предоставляем, – несколько секундная тишина в трубке, а затем: «Я сожалею».

Конец.

Лиля ждала Ивана в своем автомобиле рядом с аэропортом. Выходить она не решалась, боясь привлечь к себе внимание, и поэтому постоянно вглядывалась в толпу пассажиров, выходящих из больших стеклянных дверей. Она нервно взглянула на часы, Иван должен был выйти уже минут пятнадцать назад. Самолет приземлился вовремя, все в порядке. Лиля снова набрала номер Ивана. Длинные гудки. Слава Богу!

– Привет, – раздался в трубке знакомый голос.

– Иван, ты где? – излишне громко спросила Лиля. – Все в порядке?

– Да. Сейчас буду.

Он опустился на удобное кожаное кресло авто уже через минуту.

– Привет, дорогой, – Лиля чмокнула друга в щеку и обняла.

– Как же мне не хватало тебя, – прошептал ей в плечо Иван.

– Что случилось?

– Я дурак, который все время все рушит своими руками.

– Знаю, – усмехнулась Лиля, – и кто же она?

– Мила, – пропел Иван.

– Мила, – повторила Лиля, – похоже, ты влип.

– По самое не хочу, – подтвердил Иван, – и не знаю, как теперь из этого выбираться.

– А надо ли? – спросила Лиля.

Иван отвернулся к окну, около которого уже начал собираться народ.

– Надо, – резко сказал он, и Лиля поняла, что тема закрыта.

– Ладно, поехали, пока машину на винтики не разобрали, – Лиля включила зажигание и выкрутила руль. Она ловко выехала с парковки, периодически отворачиваясь от ярких вспышек фотоаппаратов.

– Ты представляешь, что напишут в завтрашних газетах? – засмеялась девушка. – Вассо Баринов и Лилия Нежина обнимались в машине на стоянке.

– Не думаю, – усмехнулся Иван, – скорее найдется свидетель того, как мы страстно совокуплялись все на той же стоянке.

– Иван!

– Моей репутации это, конечно, пойдет только на пользу, но вот кто-то, – он кивнул в ее сторону, – кажется, собрался замуж.

– Без «кажется», – Лиля помахала перед лицом Ивана ручкой, на которой красовался нехилый бриллиант.

Иван присвистнул.

– Вот то тоже, – с превосходством произнесла Лиля.

Иван засмеялся.

«Ну, слава Богу, ожил, – подумала она и повернула на шоссе, ведущее к их любимому ресторанчику».

Небо было темным, мрачным, облака серой кучей нависали над горами, возвышающимися вдали. Где-то громыхнуло, и над морем сверкнул яркий всполох. Мила стояла на небольшом балкончике второго этажа и глубоко дышала. Прохладный ветер проникал под тонкую ткань пижамы и заставлял зябко ежиться.

– Простынешь, девочка, – раздался сзади громкий голос тети Софико, – заболеешь, разве можно!

– Не простыну, – Мила повернулась, улыбнулась женщине, которая вот уже несколько дней заботилась о ней, – мне сейчас очень хорошо, сама не понимаю почему. – Еще вчера было очень плохо, а сегодня…

– И все-таки, – Софико накинула на плечи Милы большой цветастый платок, – оденься и давай завтракать. Девочка, тебе просто необходимо попробовать моих пироги и кофе.

– Спасибо Вам, Софико.

– Называй меня тетей, мы же с тобой договорились.

– Хорошо, тетя, – Мила обняла женщину и чмокнула в загорелую щеку. – Дядя Вано уже завтракает?

– Нет, Вано к Арику пошел, новости там.

– Новости? Тетя я не спрашивала тогда ни вас, ни Ивана, что произошло в доме Арика, точнее Ивана я спросила, но он отмахнулся тогда от меня.

– Сынок у него заболел, – быстро ответила Софико, – со скалы сорвался, со спиной что-то произошло, Вано мне подробностей не рассказывал, сказал лишь, что ходить тот не может теперь. У нас его лечили, но толку не было. Сказали, что помочь могут только за границей, а на это деньги большие нужны. Мы всем поселком деньги собирали, но и десятой части собрать не смогли. Арик и не надеялся сына на ноги поднять, а тут вы с Вассо приехали. Как он рассердился, что ему сразу не сообщили, ругался на Вано и Арика. А потом куда-то позвонил и мальчика вместе с отцом этим же днем забрали. Теперь он в Германии лечится. Вчера ему операцию должны были делать, вот Вано и пошел у жены Арика спросить, как все прошло.

– Теперь все понятно, – сказала Мила, – он боялся, что я узнаю.

Внизу громко хлопнула калитка и на гравиевой дорожке раздались тяжелые быстрые шаги.

– Вано пришел, – всполошилась тетя Софико, – пойду, узнаю, что там. Ой, страшно, страшно, – запричитала пожилая женщина, уже скрывшись за дверью, – такой мальчик, такой мальчик и такая беда! Ой, беда, беда…

Мила оказалась в доме тети Софико и дяди Вано, или как часто его называли друзья, Вассо, в тот же день, когда уехал Иван. Как только дверь за ним закрылась, она собрала свой новый чемодан, на покупке которого настоял Иван, сказав, что он компактнее, мобильнее и если упадет ему на ногу, то не будет так больно, заставив Милу тогда прыснуть от смеха, вспомнив ситуацию в поезде, которая теперь казалась ей далеким прошлым.

Мила с грустью посмотрела на все еще стоящий в углу комнаты чемодан, расстегнула массивную, но легкую молнию и выудила оттуда джинсы, футболку и кофту с капюшоном на молнии.

Несколько минут она стояла под горячим душем, согреваясь после утренней прохлады, затем намылила волосы ароматным абрикосовым шампунем, и когда обильная белая пена заструилась по ее телу, сама не понимая, почему она зарыдала. Впервые с того момента, как за Иваном закрылась дверь, она ревела, она рыдала громко, некрасиво, отчаянно. Она села на дно белоснежной ванны и обхватила руками живот, как же больно ей было, невыносимо больно и одиноко. И уже никогда не будет хорошо.

Некоторое время она так и сидела на белой эмали, а горячие струи летели сверху, заставляя закрывать глаза и видеть перед собой лицо Ивана. Наконец, она поднялась и закрутила вентиль. Вода капала с длинный, казавшихся медовыми волос. Она шагнула на мягкий пушистый коврик и завернулась в полотенце, выданное ей в первый же день по приезду к Софико и Вано. «Вассо?! Вассо Баринов!»

Она тряхнула головой, отгоняя мысли о нем, и решила, что больше не будет думать и плакать по тому, кому оказалась не нужна.

Она вышла из ванной и быстро пробежала в свою комнату. Надев приготовленное белье и одежду, она тщательно вытерла волосы и прошлась по ним увесистой щеткой-расческой. Затем взбила их руками, и волосы тут же закрутились в крупные кольца. Поняв, что зверски хочет есть, Мила уже готова была спуститься вниз, но все же мельком кинула взгляд на зеркало в витой серебристой раме и остановилась. На чрезмерно бледном лице красовались припухшие глаза и красный нос. Тетя Софико сразу поймет, что она плакала, но дядя… Мила снова распахнула чемодан и выудила оттуда небольшую косметичку. Высыпав все ее нехитрое содержимое на кровать, она схватила пудру, которой пользовалась крайне редко, и стала лихорадочно тереть по носу и векам спонжиком. Окончив, она снова взглянула в зеркало, и, решив, что дядя Вано точно ничего не заподозрит, кинула пудреницу в косметичку и пошла вниз.

На кухне стоял невероятный аромат кофе с пряностями и выпечки. На большом круглом столе, покрытом светлой скатертью в мелкий цветочек, в центре красовалось внушительное блюдо с пирогами, фарфоровый кофейник под стать скатерти, три пары чашек с блюдцами и несколько прозрачных вазочек на длинных ножках с разноцветным вареньем. Судя по цвету и запаху, Мила решила, что, варенье из грецких орехов, клубничное и абрикосовое. Рот тут же наполнился слюной, а в животе заурчало. Но на кухне никого не было, голоса дяди и тети раздавались где-то в глубине дома.

– Софико! – громко провозгласил Вано. – Моя мама предупреждала меня, что не стоит на тебе жениться! Ты же вообще не умеешь гладить рубашки!

– Это я не послушала свою мудрую маму! – раздался голос Софико. – И теперь страдаю. Как же я страдаю!

Тетя Софико влетела в кухню темнее тучи, увидела Милу и тут же расплылась в улыбке.

– Девочка проголодалась! – всплеснула руками добрая женщина. – А ты тут со своей рубашкой!

– Нет, ничего, – запротестовала Мила, – я совсем не голодная.

– Так корми ребенка! – за спиной раздался громогласный голос дяди Вассо.

– Я не ребенок, – автоматически ответила Мила.

– Софико, ты, что голодом ребенка морить решила, э? – дядя не обратил на Милен слабый протест никакого внимания.

– Бегу, Вано, бегу, – засуетилась Софико, совсем не став протестовать.

На столе плюс к пирогам и варенью появилось большое блюдо с мясом, от которого желудок девушки скрутило в трубочку, Миле показалось, что она сейчас съест все до последней крошки. И картошка. Ароматная, дымящаяся, присыпанная ярко зеленой зеленью и лучком. И довершил картину домашний сыр, нарезанный большими толстыми ломтями, белый с яркими пятнышками пряностей и разноцветного перца.

– И это все на завтрак? – изумилась Мила.

– Моя Софико знает толк в еде, – гордо сказал Вано, и обнял жену за плечи, – если в поселке свадьба или именины, то без Софико никто не обойдется.

Приходят, просят и она идет. Вот так, э!

Тетя Софико, не обращая внимания на похвалы мужа, стала наполнять большие тарелки едой. Мясо, картошка, сыр и побольше мелко нарубленной зелени. Мила уставилась на поставленную перед ней тарелку, засомневалась, ведь это плюс кило, не меньше, потом вздохнула и с жадностью принялась за еду.

Дядя Вано быстро позавтракал и отправился по делам, надо было купить доски, чтобы поправить беседку. А Тетя Софико и Мила сидели на веранде на плетеных креслицах, смотрели на вздымающиеся волны и пили только что сваренный кофе.

– Арик звонил сегодня утром, – вещала Софико, – сказал, что операция прошла успешно, теперь реабилитация предстоит непростая мальчику, но он справится! – утвердительно сказала женщина.

– Дай Бог, – тихо сказала Мила.

– А все благодаря нашему Вано, – Софико расплылась в улыбке, – без него бы в Германию мы отправить Арика младшего не смогли.

Мила молчала. Софико повернулась к ней, потрепала по белоснежной щеке и сказала:

– Не грусти, девочка, что твое – от тебя не уйдет. Он хороший наш Вассо, просто запутался немного.

– Запутался, – горько усмехнулась Мила.

– Ты знаешь, пять лет назад он моего Вано просто с того света достал.

Мила с тревогой посмотрела на тетю Софико.

– Да, да! Тогда гроза большая была, молния прямо в дом наш ударила. Все горело, все соседи тушили, но все напрасно было. Так в одну ночь мы на старости лет остались без всего. Соседи нас, конечно, приютили, но всю жизнь ведь в приживалах не будешь куковать. Денег у нас совсем не было, строить новый дом не на что было. Вано мой тогда меня позвал и сказал, что он решил землю нашу, на которой еще его родители жили, продать. А я ему говорю – куда же мы денемся с земли предков наших, ведь и детишек же нам Бог не дал. А Вано тогда в первый раз в жизни заплакал и говорит: «Прости меня, Софико, и пусть мать с отцом твои простят на том свете, что не выполнил я своего обещания, что оставил их дочь на склоне лет без крова».

– И что дальше было? – хлюпнула носом Мила.

– Поплакали мы с ним вместе, и пошли по соседям землю свою продавать. Только время тогда тяжелое, голодное было. Никто купить не мог.

– Неужели совсем никто не мог?

– Я думаю, девочка, что не хотели, боялись. Погорельцы мы, плохая примета это. Пришли к Арику последнему, уже ни на что и не надеялись. А тут Вассо. Он тогда приехал в наш глухой поселок от шума и параций этих проклятых спрятаться.

– Папарацци, – машинально поправила Мила.

– Ага, их самых. Так вот, – продолжила тетя Софико, – он наш разговор услышал и говорит, что согласен купить, что место ему наше очень понравилось. Пришел, посмотрел, и они с Вано руки пожали. Вроде все как мы хотели, а я все реву, никак не остановлюсь. Все-таки всю жизнь здесь прожили. А Вассо и говорит: «Я, тетя Софико, жить здесь постоянно не буду, в Москве у меня работа, так что раз в год едва ли выбраться смогу. Живите, говорит, тетя Софико с дядей Вано в доме, как и прежде. За хозяйством смотрите». Так мы здесь и остались.

– А дом? – спросила Мила.

– Дом быстро построили, за год. Вассо хотел мастеров нанять, но мой Вано сказал, что сам справится, да и люди помогут. Дом построили, сад засадили, даже живность кое-какую завели. Вассо все счета оплачивал, а сам два года не появлялся. Мой Вано все хотел отчитаться ему за каждый рубль потраченный. А он ему по телефону только и отвечал, что верит и что приехать не может, дела. Мы же тогда еще не знали, что он у нас большой артист, – с гордостью сказала Софико.

– И что, Иван так и не появился? – Мила запнулась на имени «Иван».

– Отчего же, появился! Через два года и появился. Приехал, в комнате своей заперся, так неделю почти и не выходил. Я ему – «покушай, сынок». А он молчит. Заболел потом, в горячке свалился, так я его куриным бульоном отпаивала и травками разными. А он мне: «Меня никто и никогда не поил куриным бульоном и не ухаживал, когда я болел». А я ему: «А мать?» он мне: «Нет у меня матери и никогда не было». А я ему: «Нельзя так сынок». А он мне: «Вы для меня, тетя Софико, больше сделали, чем женщина, которая меня родила!» Сказал, как отрезал, словно мой Вано. Больше об этом и словом не обмолвился никогда.

– А что с ним было тогда?

– Отец у него отошел в мир иной, – вздохнула Софико, – и он один на всем белом свете остался, бедный мальчик. Да еще скандал какой-то был, но об этом он ничего не рассказывал, а мы и не спрашивали. Зачем душу мальчику тревожить. Он для нас как сын стал, а мы как мать и отец ему, хоть он нас и называет тетя и дядя. Вот так вот!

Софико подлила себе в большую чашку кофе, откинулась на кресле и, громко прихлебывая, стала смотреть на неспокойное море.

Мила не стала больше задавать вопросов, она силилась вспомнить о скандале, упомянутом тетей. Впервые в жизни Мила пожалела, что ненавидит все эти душераздирающие шоу, на которых «полощут грязное белье». Кажется, это было как-то связано с его матерью. Несколько лет назад в газетах писали, что объявилась мать Вассо Баринова, она вроде как ходила по разным ток-шоу, но Иван никак не реагировал, интервью не давал, и постепенно все стихло, наверное, эти стервятники нашли новую жертву. Мила подумала, что, оказывается, Иван тяжело переживал скандал, разразившийся в прессе, а его окрестили «стальным Вассо».

Мила поежилась и поплотнее запахнула полы кофточки. Кофе больше не хотелось, и она поставила на резное фарфоровое блюдечко с золотой каемочкой свою чашку, та приветственно дзынькнула.

– А давай я тебе погадаю, девочка моя, – сказала Софико.

– Вы?! – изумилась Мила. Где-то вдалеке громыхнула, Мила вздрогнула и тихо ойкнула. По железной крыше застучали первые капли дождя, обещавшие сильный ливень. А дома уже, наверное, снег лег.

– Меня еще мать учила на кофейной гуще гадать, – гордо сказала Софико.

– Но я никогда не видела, чтобы вы гадали.

– Вано не любит, говорит грех это большой в дела Божии вмешиваться, – вздохнула Софико.

– Может и грех, только мне все равно судьба моя известна, – пожала плечами красивая пожилая женщина, – а тебе я вижу просто необходимо точку опоры найти, – Софико посмотрела в ее припухшие глаза.

Мила кивнула.

– Тогда бери свою чашку и переворачивай на блюдечко.

Мила послушно перевернула чашку и поставила горлышком на блюдце, на котором тут же появились тонкие коричневые ручейки.

– Вот так, – Софико осторожно взяла кружку за резную ручку, – а теперь посмотрим, что тебя ждет, хорошая моя.

Тетя Софико деловито нацепила на нос большие «черепашьи» очки в толстой металлической оправе и стала внимательно вглядываться в непонятные темные разводы на стеках и дне кружки.

– О-хо-хо, – прошептала себе поднос тетя Софико и причмокнула языком.

– Что там? – Мила с волнением смотрела на женщину. Ей казалось, что сейчас в руках этой маленькой смешной тети Софико вся ее жизнь, и что только она решает быть Миле счастливой или нет.

– Ну что там, тетя Софико?

– Подожди, девочка, мне разобраться надо.

И Мила стала ждать.

14.

– Я тебе еще тогда говорил, что надо с этим кончать, – сказал Иван, и забрал у Лили сигарету, которую она собиралась прикурить, кажется, четвертую подряд.

– И как же? – Лиля вытащила из пачки еще одну, которая тут же оказалась у Ивана и была безжалостно смята и выброшена.

– В полицию надо обратиться, – твердо сказал Иван, – другого выхода нет. И перестань курить! Ты же себе все легкие посадишь.

– Я нервничаю, вот и курю. А в полицию обращаться нельзя, ты и сам знаешь! Тогда невозможно будет скрыть все это от прессы. Это конец, Иван!

Иван достал из кармана Чупа-чупс, который был припрятан там еще на Красной поляне и предназначался совсем не для Лилии Нежиной.

– Возьми, лучше конфетку пососи.

– А про сахарный диабет ты не слышал? – Лиля развернула конфетку и сунула ее в рот. – Я последнее время сладости тоннами ем. Даже Маша уже ругается.

– Маша?

– Это моя подруга, я вас потом обязательно познакомлю, – Лиля впервые за всю их беседу изобразила подобие улыбки.

– Нет, спасибо, хватит с меня этих начинающих моделей и актрис, – грубо отмахнулся Иван.

– Она секретарь в адвокатской конторе, в которую я тогда обратилась, помнишь, я тебе рассказывала. Этот Антонов оказался редкостным козлом, а Маша меня поддержала. Она в курсе всего.

– Всего!? – изумился Иван. – Ты рассказала первой встречной ВСЕ!

– Да, – Лиля отвернулась от Ивана, она не понимала, что с ним, откуда эта грубость и озлобленность по отношению к женщинам, которую он проявил за последние пару дней уже не единожды. – И она не первая встречная, она моя подруга! Между прочим – единственная. И она ужасно похожа на тебя.

– Ты уверенна, что эта «подруга», – последнее слово он буквально выплюнул, – не пойдет завтра в какую-нибудь «желтую» газетенку и не продаст тебя на «три копейки»?

– Уверенна, – твердо сказала Лиля, – во второй раз в жизни я уверенна в человеке и полностью ей доверяю.

– А в первый?

– Ты, конечно.

Иван вздохнул. Как же сложно с этими женщинами, с теми, кого он любит, уважает и не может просто развернуться и уйти. Точнее он не может поступить так с еще одним дорогим сердцу человеком.

– Лиля, я понимаю, что ты боишься, но, прежде чем, мы что-либо предпримем, тебе необходимо решить, чего ты на самом деле хочешь? – Иван взял подругу за руку и слегка пожал холодные пальцы.

Лиля вопросительно посмотрела на него, и мужчина продолжил.

– Ты хочешь, чтобы все оставалось как раньше, и для этого надо избавиться от шантажиста, или…

– Я не знаю, Иван, – перебила его Лиля, – ты понимаешь, что если все узнают, что я сидела в психушке и что в девятнадцать лет родила девочку и отдала на воспитание чужим людям, то моей карьере будет конец! А родители никогда не простят мне этого позора, ты же знаешь их, да и Максим.

– Про карьеру – это полная чушь, – резко сказал Иван, – ну а твои родители, помоем, достаточно попортили тебе жизнь, может на этом хватит. Ты ведь поэтому замуж собралась, бежишь от них, как от огня.

– Я люблю Максима, – запротестовала Лиля, – он умный, талантливый, добрый, заботливый.

– Так чего ты хочешь, Лиля? – Иван снова крепко сжал ее руку.

– Не знаю.

15.

Утром пошел снег. Сначала мелкий, колкий, неуютный. А потом повалили крупные хлопья, окутывая еще не сбросившие всю листву деревья, свежевыкрашенные скамейки и припаркованные на газонах автомобили. Приближалась зима. Маша открыла дверь подъезда и вдохнула свежий влажный воздух. Она протянула руку и поймала ажурную прозрачную снежинку, которая тут же растаяла на ее горячей ладони. Осталось всего две недели, и Вадим навсегда уйдет из ее жизни. Не будет больше итальянского дивна, капучино по утрам, не будет его ворчания или широкой открытой улыбки, не будет больше «Маруся, ты ужездесь!», не будет ничего из прошлой жизни. А будет новая жизнь, с новой работой, с новыми друзьями, новой одеждой и новой Машей.

Маша прошла по засыпанному снегом тротуару, подошла к перекрестку и только успела сделать первый шаг, как перед ней затормозила машина, и окошечко с ее стороны стало быстро опускаться.

– Маруся, садись, я тебя подвезу, – раздался из глубин дорогого авто знакомый голос. – Давай быстрее, здесь остановка запрещена.

Маша немного помедлила, потом распахнула дверь и опустилась в кожаное, пахнущее парфюмом Вадима кресло.

– Привет, – сказал Вадим. – А я решил тебя подвести, а то сегодня такая погоду.

– Спасибо, – вежливо ответила Маша и отвернулась к окну.

– Как ты? – глупо спросил Вадим, просто потому что не знал, что ему спросить. – Прекрасно выглядишь сегодня.

Маша быстро взглянула на него.

– Неужели.

– Ты сегодня какая-то другая.

Маша мельком глянула на Вадика и снова опустила глаза. Она боялась, что если только посмотрит на него, если встретится с ним взглядом, то плюнет на всю свою новую жизнь и останется рядом с ним, она будет скулить по вечера как побитая собака. Но зачем ей это?

Тут на дорогу прямо перед автомобилем выскочила старушка, и Вадим резко ударил по тормозам. Старушка же что-то отчаянно кричала и лупила капот своими авоськами. За этой странной сценой наблюдали пешеходы, послушно ждавшие зеленого сигнала, чтобы начать переход. Кто-то смеялся, кто-то качал головой, а кто-то пытался сделать замечание нарушительнице дорожного движения и в его сторону тоже полетели оскорбления и авоськи.

– Вот это да, – сказал Вадим, – на красный свет бежит, еще и дерется. Бойкие у нас старушки пошли. Ударилась? – Вадим заботливо провел по Машиному затылку.

Она резко дернулась и отстранилась.

– Не надо, Вадим.

– Но почему? Что произошло? Неужели это все из-за этой Нежиной!? Ну, если ты так хочешь, я готов защищать ее в суде, в чем там дело, я ведь даже не знаю! – заорал Вадим. – Мы столько лет с тобой были друзьями, и вдруг в одночасье все изменилось!

– Мы никогда не были друзьями, – резко ответила Маша, – точнее я была тебе другом, а ты мне нет!

– Почему? – изумился Вадим.

Тут за сигналили машины, оказывается, бабулька уже завершила свое шествие по проезжей части, и путь был свободен. Вадим вдавил педаль газа.

– Что ты знаешь обо мне Вадим? – Маша, наконец, повернулась к нему и пристально взглянула на мужчину.

– Все! – воскликнул Вадим. – Я знаю о тебе все!

– А «все» это что? – не унималась Маша.

– Я знаю, где ты живешь, сколько тебе лет, когда у тебя День рождение, кто тебя воспитывал, – начал торопливо перечислять Вадим, – где ты училась, когда и чем ты болела.

– Эти вещи знают обо мне многие люди, например мой сосед дядя Петя, – перебила Вадима Маша. – Хотя даже дядя Петя заботился обо мне больше, чем ты.

– А чего же я не знаю?

– Ты не знаешь, что я люблю есть на завтрак, о чем мечтаю, в какую страну хочу отправиться больше всего, какие фильмы мне нравятся, какая у меня любимая книга. Ты сказал, что знаешь, когда у меня День рождение, и, кстати, неизменно даришь мне букет цветов в этот день, но ты не знаешь, какие цветы я люблю.

– Знаю, – уверенно сказал Вадим, – ты любишь розы!

– Нет, Вадик, я люблю цветы в горшках, потому что они живут долго! – воскликнула Маша.

– Но почему ты никогда не говорила? – смешался Вадим.

– А зачем? Если бы ты хотел действительно меня узнать, то спросил бы хоть раз.

– Можно подумать, что ты знаешь обо мне все эти мелочи, – резко ответил Вадим. В суде лучшая защита – это нападение, и в жизни как в суде.

– На завтрак ты предпочитаешь съедать тост с ломтиком сыра и выпить чашку крепкого кофе. Ты обожаешь мясо средней прожарки и ненавидишь рыбу и фасоль. Ты мечтаешь купить белую яхту и отправиться на ней в кругосветное путешествие. Ты зачитываешься научной фантастикой и ненавидишь мелодрамы. Твой любимый автор – Джеймс Роллинс и ты не пропускаешь выхода его новых книг, но самая любимая твоя книга – «Айсберг». Ты перечитываешь ее раз в год. Ты не любишь справлять свой день рождение шумно, хотя делаешь это каждый год и обожаешь торт «Наполеон». Мне продолжать?

– Нет, – тихо сказал потрясенный Вадим. – Неужели я такой плохой друг? – вдруг спросил мужчина.

– Нет, – искренне ответила Маша, – ты не плохой, просто ты никого по настоящем не любишь, кроме себя, конечно. И я теперь не буду.

– Чего ты не будешь? – спросил Вадим.

– Я больше не буду тебя любить, – спокойно сказала Маша и отвернулась к окну.

16.

Софико смотрела в чашку, не отрываясь минут пять. Дождь разошелся, стал все сильнее барабанить по крыше и подул сильный холодный ветер с моря.

– Похолодало что-то, – Мила зябко поежилась.

– У нас так бывает, вчера еще купался, а сегодня у камина греешься, – пробормотала Софико.

– Ну что там, тетя? – Мила подвинула свое плетеное кресло поближе к Софико и тоже уставилась в чашку.

– Дорога тебя ждет дальняя, – внезапно сказала Софико.

– Ну да, скоро домой поеду, – печально вздохнула девушка.

– Нет, – Софико раздраженно махнула рукой. – Это другое совсем. Переезд тебя ждет, далеко от мамы с папой жить будешь.

Мила передернула плечами. Переезд? Вроде она не собиралась. Опять же работа, совсем недавно ее повысили в должности, теперь она стала ведущим специалистом отдела кадров. И это позволило ей переехать в свою квартиру и в тридцать лет начать полностью самостоятельную жизнь.

– Куда?

– В город большой, но жить станешь тихо, незаметно, что даже печалиться будешь, – Софико деловито покрутила чашку и продолжила, – не пойму я что-то.

– Что там? – Мила налегла грудью на тетино плечо.

– Не пойму я, – снова начала Софико, – выходит ребенок у тебя есть.

– Ребенок? – засмеялась Мила. – Чего нет, того нет!

А потом тихонько добавила:

– К сожалению.

Тетя Софико внимательно посмотрела сначала в чашку, на стенках которой, уже начали засыхать кофейные крупинки, а потом на сидевшую рядом с ней девушку. На белоснежном лице, лишенном последнее время румянца, сидели огромные зеленые глаза, иногда казавшиеся серыми, пухлые клубничные губы, тонкий нос и четко очерченные скулы. Молочная длинная шея в обрамлении пушистых медно-рыжих волос, покатые плечи слегка опущены, тонкие длинные пальцы с розовыми ноготками крепко прижаты к животу. Софико не отрывала взгляда от пока еще плоского живота девушки, в котором, она теперь была точно уверенна, теплилась новая жизнь.

– Нет! – вскрикнула Мила. – Я не беременна! Я просто не могу быть беременной, вы не понимаете!

Тетя Софико молчала, но теперь на ее лице блуждала теплая добрая улыбка.

– Нет, – уже не уверенно повторила Мила, и крепче прижала руки к животу.

– Почему? – дружелюбно спросила тетя, – разве вы не делили постель с моим Вано?

– Делили, но… – Мила запнулась, ей было неудобно говорить с пожилой женщиной на подобные темы, уж так она была воспитана, и с детства считала, что вести разговоры такого толка просто не прилично.

– Тогда, – начала Софико, – все может быть.

– Я бы знала, я бы поняла! – воскликнула Мила и, вскочив с кресла, которое тут же отлетело в сторону и ударилось об дверь, выбежала с террасы. В голове мелькали сцены их первого любовного танца с Иваном на пустынном пляже. Всепоглощающая страсть, разорванная бретелька платья, синяки на бедрах и лишающий чувств пик. Тяжелое дыхание на шее и хриплое «что ты со мной делаешь».

Вбежав в свою комнату, Мила быстро скинула кофту, задрала футболку и стала внимательно осматривать свой живот. Она то выпячивала его, то втягивала, то начинала ощупывать, словно надеясь почувствовать под дрожащими пальцами ребенка, то гладила. Не может быть, Иван был так осторожен в этом плане, по крайней мере, Миле так казалось, сама же она не предпринимала никаких действий, чтобы избежать нежелательной беременности.

Нежелательной? Вдруг пронеслось в голове девушке. Или желанной?

Ей тридцать лет, вот-вот стукнет тридцать первый. Личная жизнь обещает желать лучшего, собственно говоря, иначе никогда и не было. А тут возможность родить малыша от человека, которого искренне полюбила! Ну и что, что ему этого совсем не надо, что ему не нужен этот ребенок, собственно, как и сама Мила, она никого и никому навязывать не собирается! Это будет только ее малыш, с его, Ивана, глазами, черными ресницами и волосами, улыбкой и ямочкой на подбородке. Только ее, а остальным ничего знать и не надо. Вот только тетя Софико.

– Боже, Людмила Колач, – сказала она своему отражению в зеркале, – ты сошла с ума, никакого ребенка нет, это просто фантазии тети Софико.

Она упала на мягкое ватное одеяло в белоснежном пододеяльнике и закрыла глаза, отчаянно молясь, чтобы тетя оказалась права.

17.

Вагон поезда «Адлер-Екатеринбург» под номером восемь оказался наполовину пуст. Кроме молоденькой миниатюрной проводницы, которая встречала пассажиров у входа, в вагоне ехала пожилая пара, очень трогательно державшаяся за руки, стоя у окна в коридоре, когда поезд тронулся, и за окном замелькали прощальные морские пейзажи. Женщина с двумя детьми – мальчик и девочка, кажется погодки. Девочка все время крутилась, вертелась, хныкала, норовя вырваться из рук матери, а мальчик спокойно стоял рядом, вцепившись в юбку женщины, и молчал. Лишь единожды он повернулся в сторону Милы, отчего-то улыбнулся и сказал матери: «Мама, а у тети малыш в животике».

«Перестань, – резко оборвала его женщина. – Я устала от этих твоих штучек».

Мила же отвернулась, сделав вид, что ничего не слышала.

В третьем купе в гордом одиночестве ехала сама Мила, ну а в последнем уселся толстый гражданин. Он достал огромную копченую курицу, двухлитровую бутылку кваса, с десяток яиц и булку пышного хлеба и сразу же принялся за трапезу. Мила с отвращением взглянула на мужчину и захлопнула дверь своего купе, опустив на блестящий металлический гвоздь крючок. Она уселась к окну, прислонившись к пока не работающему ночному фонарю виском и зацепила белоснежные шторки за специальные зажимы на стене. Мила уставилась в окно, за которым бушевало море. Волны вздымались на добрые пару метров и обрушивались на каменистый берег. Деревянные зонтики, установленные, быть может, еще в эпоху советов, слегка покачивались на сильном ветру. Редкие туристы стояли вдалеке и наблюдали за разбушевавшейся стихией. Мила точно знала, что это именно туристы, а не местные жители, ведь последние и в хорошую погоду нос на берег не совали, а тут такой шторм. Мила представила, как холодный ветер проникает под тонкие парки, заставляет ежиться, стучать зубами и мечтать о кружке горячего шоколада.

В дверь постучали.

Мила неохотно поднялась и открыла нехитрый замок.

– Извините, – сказала молоденькая хрупкая проводница по имени Наталия. Именно Наталия, а не Наталья, так было написано на фирменном бейджике девушки, красовавшемся на еще юношеской груди.

– Вот вам постельное белье, – она вручила Миле большой прозрачный пакет с белоснежным постельным бельем и почему-то цветным полотенцем. – Можно ваш билет, пожалуйста.

Мила протянула девушке билет.

Та аккуратно оторвала его верхнюю часть, а нижнюю вручила Миле обратно.

– Если желаете, то по окончанию поездки можете забрать его, – девушка потрясла в воздухе тонким розовым листочком с бледными серыми буквами, словно пропечатанным на старенькой печатной машинке, почему-то подумала Мила.

– У нас в продаже имеется вода, чай, кофе, чипсы, сухарики, – продолжила девушка.

– А шоколад у вас есть? – почему-то спросила Мила.

– Конечно! – обрадовалась девушка, окрыленная тем, что ей удастся продать хоть что-то из своей продукции и возможно получить за это какое-то поощрение. – У нас есть и с орешками, и с изюмом, есть горький, молочный…

– А горячий шоколад у вас есть?

– Горячий? – изумилась девушка. – Можете на батарею положить, он нагреется, я скоро затоплю батареи.

– Нет, – улыбнулась Мила, – я имела виду, что хочу выпить чашку горячего шоколада.

– Ох! – покраснела девушка и взялась за лоб. – Как же глупо получилось, но все время у меня так! – она всплеснула руками и присела на мягкое сиденье. – Не зря мама говорит, что я совершенно не могу сосредотачиваться.

– Все в порядке, – успокоила девушку Мила, которой совершенно не хотелось кого бы то ни было успокаивать, а хотелось остаться одной, пить сладкий горячий шоколад и смотреть в окно. – Ну, так что, на счет шоколада? – осторожно спросила она.

– Есть! – закричала Наталия. – Пару пакетиков осталось с прошлой поездки, я сейчас заварю, и сама вам принесу.

– Спасибо.

– Я сейчас, – проводница быстро вскочила и выбежала из купе. – Я мигом!

Мила улыбнулась и подумала, что обязательно поставить девушки «пять» баллов за работу в традиционном опроснике пассажиров.

Ночью Мила проснулась от нестерпимой жары. Она отбросила одеяло и провела ладонью по влажным вискам. Это не помогло, и она села. Мила подняла опущенный на ночь синий защитный экран вверх, громко стукнула металлическая жердь, и он спрятался в специальной полости над окном. Она раздвинула шторки и начала вглядываться в темноту. Ни одного огонька вокруг, только черная непроглядная тьма. Мила испугалось, ей вдруг подумалось, насколько она одинока и беззащитна здесь, среди лесов, гор и рек. Ей захотелось, чтобы рядом оказалась мама, обняла ее, успокоила, посидела рядом, гладя по голове. Но мама была далеко, за тысячи километров от нее и ничего не знала про ее беду. Да и не узнает. Как там у Джейн Остин: «Как о многом вам надо рассказать дома и как о многом мне надо умолчать».

Мила обхватила колени руками и уперлась в них подбородком. Вдруг небо осветилось розовым и из-за большой горы стало подниматься солнце. Мила прильнула к окну, боясь пропустить это сказочное зрелище. За свои тридцать лет она ни разу не видела, как восходит солнце. Поезд плавно повернул, так что Миле стал виден локомотив, тянущий длинный состав, а солнце медленно выплывало из-за облаков. Мила от чего-то вдруг засмеялась, погладила себя по плоскому животу и откинулась на спинку. Рассвет. 

Часть 2.

1.

Совещание длилось уже больше четырех часов, и сотрудники «Вест Шуга» забеспокоились. Вытяжка не справлялась, и поэтому в курилке стоял резкий запах сигарет и витал серый дымок из-за того, что курящие сотрудники не покидали ее последние пол часа. В кулуарах стали говорить о том, что компания решила обанкротиться, или ее продают москвичам. Эта версия пошла от вездесущей Верочки, бессменного секретаря шефа, которая, когда принесла в конференцзал очередную порцию чая и кофе, слышала, как шеф произнес слово «москвичи». Это не сулило ничего хорошего. С приходом нового хозяина, а, собственно говоря, факт нового хозяина не вызывал ни у кого сомнения, все могло существенно измениться. Больше никаких опозданий, прогулов, якобы по больничному, кстати, зачастую без предъявления собственно больничного листка, сомнительных премий, личных разговоров по служебному телефону, нередко междугородних. А, возможно, и вовсе отсутствие работы. Ведь, как выразился Герман, любимец всех дам и просто красавец, «каждая метла метет по-новому».

Работать никому не хотелось еще и потому, что за окном бесшумно валил пушистый снег, мороз крепчал, а по офису уже развесили разноцветные гирлянды, переливающиеся и искрящиеся в люминесцентном белом свете. В холле поставили искусственную голубую елку, украшенную одинаковыми серебристыми шарами, а на столах сотрудников появились разные атрибуту предстоящего праздника – пенопластовые и пластмассовые снеговики, деды Морозы, снежинки и прочее.

Мила сидела за своим белым, гладко полированным столом в дальнем углу просторного офиса, где сотрудников отделяли лишь матовые пластиковые перегородки, и смотрела на небольшой клочок бумаги, который забрала сегодня утром из больницы. Она сотый раз пробежалась глазами по незамысловатым строчкам: «Справка. Дана гражданке…» Дальше ее фамилия, имя, отчество. «… в том, что она…»

– Привет.

Мила вздрогнула и взглянула на нависшую над ней голову.

– Что это у тебя?

– Тебя не касается, – резко ответила она, и закрыла уже помятый клочок желтой папкой. – Что тебе надо, Герман?

– Какая ты грозная стала, – сказал программист игривым тоном и потрепал Милу за щеку, – а может, я соскучился по своей девочке.

– А я нет, – резка ответила Мила, и отстранила его руку.

– Ты так изменилась, вроде даже похорошела, – так же певуче произнес Герман, не обращая внимание на ее резкость.

– Может, пообедаем вместе? – он присел на край стола, как делал сотню раз до этого. Милу передернуло.

– Я не голодна. И слезь с моего стола.

– Ой-ё-ёй! – он склонился над ней. – Мы, кажется, не в духе. Но я-то знаю, как поднять настроение этой буке.

Герман схватил девушку за подбородок и поцеловал в губы. Поцелуй получился грубым, слюнявым, словно целовал Милу не когда-то любимый, как ей казалось, мужчина, за которого она, кстати, собиралась выйти замуж, а жаба, все никак не превращавшаяся в прекрасного принца.

От отвращения Милу замутило, она из всех сил толкнула мужчину в грудь, и не ожидавший такого отпора Герман не удержался и свалился со стола с оглушительным грохотом.

Мила утерла губы, с ужасом думая о том, что когда-то она мечтала о поцелуях Германа, млела, когда он брал ее за подбородок, обнимал, говорил с ней, наконец, когда он целовал ее. Но ведь тогда она не знала, что бывают совсем другие поцелуи, от которых в голове что-то взрывается, и хочется умереть от счастья, она не знала Ивана.

На грохот сбежались сотрудники. Герман сидел на полу и потирал ушибленный бок.

– Ты что?! – воскликнула Светка из рекламного отдела. – Совсем чокнулась!

Она кинулась к Герману, начала помогать ему встать и осматривать его бок.

– Совсем озверела! – орала красавица-блондинка. – На людей бросаешься!

Мила с негодованием взглянула на окружившую их кучку сослуживцев, готовая обороняться и тут поняла, что коллеги смеются. Леша и Миша, тоже программисты, зажимали рты руками и отворачивались, под злобным взглядом Германа, секретарша Верочка схватилась за живот и присела на соседний стул, Люся и Катя из отдела маркетинга смешно хихикали, утыкаясь друг другу в плечи, а Сергей – один из юристов фирмы – сложив руки на груди, смотрел на Германа и качал головой.

– Да я тебе все твои патлы повырываю! – Светочка внезапно вскочила с колен, так и не сумев поднять хныкающего Германа с пола, и ринулась на Милу. Тут ее подхватили под локти Миша с Лешей и слегка приподняли, благо сделать это было проще простого, ведь вес девушки едва доходил до сорока пяти килограмм.

– Что здесь происходит? – среди всего этого хаоса раздался грозный голос Клавдии Васильевны, начальника отдела кадров, женщины внушительной со всех сторон.

Коллеги тут же засуетились и стали расходиться по своим рабочим местам.

– Клавдия Васильевна, Калач дерется! – воскликнула Светочка.

– Вы что в детском саду? – тихо спросила Клавдия Васильевна. И в офисе все замолкли. Не было ничего хуже, чем когда начальник отдела кадров начинала говорить тихим вкрадчивым голосом.

– Нет, – испуганно ответила Светочка, и попятилась, оставив несчастного Германа сидеть на полу.

– Так приведите себя в порядок, причешитесь, наконец.

Светочка быстро провела руками по волосам и охнула.

– А вы, молодой человек, – обратилась она к Герману, – потрудитесь встать и пройти на свое рабочее место. Это всех касается, – добавила она. И любопытные головы спрятались за матовыми щитами.

Герман все-таки поднялся, и, потирая бок, который изрядно саднил, поплелся в другой коней огромного зала, где за ширмами, уставленными снизу до верху мониторами и системными блоками, прятались Миша и Леша.

Мила присела за свой стол, и уткнулась в первую попавшуюся ей папку.

– Калач, пройдите к Николаю Ивановичу.

– Хорошо, – быстро кивнула Мила и продолжила смотреть в папку.

– Немедленно! – проревела Клавдия Васильевна.

Мила вскочила, зачем-то схватила желтую папку, прижала ее к груди и быстрыми шагами направилась к кабинету генерального директора.

Кабинет Николая Ивановича Шумова – генерального директора и одного из акционеров торговой компании «Вест Шуга» – располагался на верхнем этаже в небольшой башенке, специально надстроенной по особому проекту, и напоминал игровую комнату. Огромный дубовый стол с рисунком, изображавшим узенькие дорожки игрушечного поезда, похожий Мила совсем недавно подарила маленькому сынишке подруге, стоял в центре. Все на нем было устроено так, что Николай Иванович мог свободно передвигаться на своей кресле вокруг стола, и устраиваться в любой его части. Всюду стояли невероятные игрушки, на которых специализировалась фирма, макеты магазинов, в пропорции один к тысяче, и горели разноцветные лампочки. Николай Иванович периодически хлопал в ладоши, и лампочки то загорались, то гасли. В стены были встроены большие экраны и динамики, и из кабинета то и дело раздавались детские песенки или подростковые «стрелялки».

Мила подошла к двери, за которой на этот раз играла глупая американская песенка про новый год, и постучала.

– Да-да! – раздался слегка сиплый голос шефа из-за массивной двери.

Мила аккуратно приоткрыла дверь.

Шеф сидел за своим невероятным столом и раскладывал по кучкам разные конфеты необыкновенного вида – куколки, пистолетики, зонтики, домики, мишки, машинки и что-то еще. Мила подумала, что это новогодние образцы, которые о которых речь вилась почти год. Сейчас, кажется, уже был заключен контракт с кондитерской фабрикой, хотя точно Мила не знала.

– Можно? – робко спросила она.

– Да, Милочка, проходи, – весело сказал Николай Иванович, настроение у него было превосходное, шеф был счастлив на столько, что готов был идти на улицу и раздавать детям шоколадные конфеты. – Угощайся!

Николай Иванович сунул Миле в руке горстку разноцветных конфет, среди которых выделялся сливочно-клубничный леденец в виде зонтика.

– Спасибо, – улыбнулась Мила, и сразу немного расслабилась.

– Скоро Новый год, – шеф кивнул на огромную в потолок живую ель, украшенную стеклянными игрушками, мишурой и электрическим гирляндами, формой напоминающими уличные фонари начала двадцатого века.

Сама же Мила как шеф и коллеги мишурой обвешиваться не стала, она всего лишь поставила на свой стол небольшой стеклянный шар, в котором Дед Мороз мчался на санях, с запряженной в них четверкой оленей, и шел искусственный снег, если шар немного потрясешь. Мила трясла шар исправно, и еще пила специально купленный жасминовый час из большой синей кружки с елочками. Чай дымился, пахло теплом и немного жасмином, Дед Мороз мчался на своих санях сквозь искусственный снег, а за окном валил настоящий, и очень хотелось гулять, кататься на санках и вместе с родителями выбирать елку, чтобы дома пахло хвоей, мандаринами и яблочным пирогом.

– Да, месяц всего остался, – сказала Мила.

– С детства люблю Новый год, – начал Николай Иванович, – это был день, когда вся наша большая семья собиралась вместе, мамулик накрывала стол, пекла пироги, доставала соленья, варенья, варила вкусный морс, и под елкой нас всех ждали небольшие бумажные свертки с именами. Мы ведь тогда любой мелочи радовались. Помню, мне как-то родители калейдоскоп подарили, так весь двор к нам в гости ходил посмотреть, я счастлив был – и словами не передать. А сейчас что? – Николай Иванович нахмурился. – Не знаешь, что внукам дарить. Зажрались, матушка!

Николай Иванович сказал это так, что Миле вмиг стало стыдно за себя, внуков и за всю молодежь в целом.

– Так что я тебя вызвал-то, – Николай Иванович откашлялся и отхлебнул из огромной бадьи, любовно названной им «малышкой».

«Плесни-ка в мою малышку кофейку, Верочка, – говорил шеф своему секретарю».

«Сколько вам налить, Николай Иванович?» – спрашивала добросовестная Верочка, справедливо думая, что в эту бадью спокойно помещается пол чайника.

«А ты что краев не видишь?»

– Так вот, – продолжил шеф, – мы решили, что готовы расширяться.

– Расширяться? – переспросила Мила.

– Да. Хватит нам сидеть в подполье, так сказать, пора покорять и столицу нашей Родины. Урал мы уже покорили, – хихикнул шеф.

Мила замерла.

– Мы открываем наш филиал в Москве! – торжественно провозгласил шеф. – И ты должна отправиться туда в ближайшие дни.

– Почему я? – изумилась Мила.

– Ты прекрасный специалист, молодая, активная, предприимчивая, умная. Именно ты должна будешь сформировать тамошний коллектив! Ну, как, ты согласна?

Мила молчала. Вот тот самый долгожданный шанс, которого она всегда ждала. Но увы…

– Николай Иванович, я не смогу.

– Глупости, – я видел, как ты работаешь, да и Клавдия Васильевна тебя рекомендовала.

– Клавдия Васильевна меня рекомендовала?! – изумилась Мила. – Да она же меня ненавидит! Ой, – Мила зажала рот руками, но все уже было сказано.

Шеф зычно расхохотался. Потом, немного успокоившись, он вытер выступившие на глаза слезы огромным носовым платком и сказал:

– Клавдия Васильевна у нас человек не простой, конечно, но справедливый. Да и профессионал она отличный. Сразу сказала, что ты, Милочка, прекрасная ей замена, и что отлично справишься с любой задачей. В том числе и с подбором коллектива в Москве!

– Это очень важно для меня, Николай Иванович, и я бы с удовольствием приняла ваше предложение. Собственно, я его и принимаю и готова ехать в Москву хоть завтра, но прежде просто обязана вам сказать.

Тут Мила запнулась, немного помолчала, посверлила мыском туфли турецкий ковер, и сказал: «Я беременна».

2.

– Спасибо вам, Вадим Андреевич, – сказала пожилая женщина, и крепко обняла Вадима.

– Не за что, – сдавленно ответил адвокат Антонов, и попытался высвободиться из пылких объятий пожилой, но все еще очень сильной дамы.

– Да как это не за что, я ведь уж и не надеялась, – всплеснула она руками, и на миг отпустила Вадима. Последний же, быстро сориентировался, и шагнул за стул, хрупкую, но все-таки преграду.

– Мария! – закричал он, и голос сорвался на верхней ноте.

Маша медленно приоткрыла дверь, но заходить не стала. Спасать начальника от назойливой любвеобильной старушке ей совсем не хотелось.

– Слушаю вас, Вадим Андреевич.

– Проводите, пожалуйста, нашу Зинаиду Петровну.

Маша нехотя шагнула в кабинет, и Вадим замер, как замирал последнюю неделю при появлении девушки. А все началось с того признания в машине. Маша сказала, что больше не будет его любить, а он промолчал. Промолчал как последний трус. Он корил себя за это жестокое молчание, и точно знал, что Маша, его добрая, умная, милая Маша считает его трусом и ничтожеством. Нет, конечно, он гладил ее по голове, пытался обнять, словно младшую сестру, но она отталкивала его руку. Ему было жалко ее, но ответить на чувства по-настоящему родного для него человека он не мог.

– А я не тороплюсь, – возвестила Зинаида Петровна.

– Зато я тороплюсь, – извиняющимся тоном произнес Вадим, ссориться с богатой клиенткой ему совершенно не хотелось, – понимаете, у меня назначена встреча через десять минут, – он картинно посмотрел на часы, – это очень важное, можно сказать государственное дело.

– Государственное? – глаза пожилой женщины округлились.

– Практически, – кивнул Вадим.

– Тогда идите, мой мальчик! – провозгласила женщина.

Вадима передернуло от слов «мой мальчик».

– Если этим делом занимаетесь вы, то я спокойна за будущее нашей страны! – она поднялась, словно огромная медуза сползла с итальянского кожаного дивана, и простерла к нему огромные руки. – Дайте, я расцелую вас на прощание, дорогой вы мой!

– Не стоит, – попятился Вадим в сторону Маши, взглядом умоляя спасти его. И Маша сжалилась.

– Вадим Андреевич, вам только что звонили из Кремля, вас уже ожидают, – решительно сказала она и встала между Вадиком и медузой.

– В Кремле? Тогда вы не имеете право задерживаться ни на одну минуту! – медуза простерла руки к небу, а точнее к потолку, и затрясла кулаками, отчего все ее тело мелко заколыхалось.

– Пройдемте, машина уже ждет вас, Зинаида Петровна, – Маша слегка подтолкнула пожилую женщину к двери.

– Конечно, конечно, я не имею право, ведь это Кремль!

Дальше Вадим уже ничего не услышал, потому что Маша плотно прикрыла дверь его кабинета. Он рухнул в свое большое кресло и немного расслабил галстук. В приоткрытое окно он услышал знакомые голоса и встал, чтобы убедиться, что любвеобильная клиентка, которая доставала его весь процесс, удалилась.

Маша, накинув на плечи старенькое пальто, держала медузу, которая теперь облачилась в дорогущую соболиную шубу и высокую странной формы шапку, под руку. Та висла на ее руке, то и дело поскальзывалась, но Маша поддерживала ее. Вадиму стало страшно, что медуза все-таки упадет и погребет хрупкую маленькую Марусю под своими телесами. Он хотел выскочить на улицу и помочь и даже сделал первый шаг, но тут перед медузой открылась дверь хаммера и Маша, совместно с водителем, запихнули ее внутрь. Именно запихнули, а не посадили, причем запихиваться она не хотела, и то и дело из огромной машины выпадали руки и ноги медузы. Наконец, машина была закрыта, и Маша направилась к офису, ежась под колючим снегом с ветром, но тут водитель сделал решительный рывок и схватил Машу за руку. Она испуганно обернулась, и тут Вадим смачно выругался и бросился из кабинета. Он быстро пересек холл, и даже не потрудившись одеться, выбежал на улицу, готовый атаковать противника, посмевшего обидеть его Марусю. Все как в детстве, как в юности. Но на лесенках он остановился и изумленно уставился на мило болтавшую парочку. Водитель, высокий привлекательный мужчина лет двадцати, двадцати пяти, по-прежнему держал Машу за руку, что-то рассказывал, она улыбалась, и руки не отнимала. Затем он наклонился к ее ушку, заправил выбившуюся из прически прядь, как когда-то это делал Вадим, и что-то шепнул. Маша немного напряглась, а потом звонко рассмеялась. Вадиму стало обидно, что с ним, с Вадимом, таким умным, красивым, богатым, она никогда так не смеялась, хотя, быть может, в средней школе было пару раз, ради справедливости решил Вадим.

– Мария, – громко произнес Вадим, включив строгого начальника, – я вас жду.

– Мне пора, – услышал он Машин голос.

– Вы мне пообещали! – крикнул ей вдогонку парень.

– Я помню, – обернулась Маша и одарила его нежной улыбкой.

Парень помахал рукой, прыгнул на переднее сиденье «танка» и резко рванул с места, завизжала колесами, машина взревела и скрылась за поворотом.

– Простынешь, – сказала Маша, поднимаясь по ступенькам на крыльцо.

– Как будто тебе до этого дело есть, – огрызнулся Вадим.

– Как знаешь, – кивнула Маша и попыталась открыть дверь. Вадим стоял скалой, и пропускать ее не собирался.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Вела себя как полная дура! – констатировал мужчина.

– Что? – Маша отшатнулась от Вадима, как от чего-то мерзкого, отвратительного, грязного.

– Флиртовать с первым встречным, к тем более с простым шофером, не находишь, что это гнусно?

– Нет, – резко ответила Маша, – не нахожу. К тому же, – она сложила тонкие руки на груди, и пристально взглянула Вадиму в глаза, – ты, по-моему, забыл, что я простая, кстати, весьма низкооплачиваемая, секретарша.

– Ты не секретарша вовсе! И к тем более не низкооплачиваемая!? – изумился Вадим, который даже не помнил, сколько денег он платил Маше.

– Однако, – зловеще начала Маша, – в моей трудовой книжке написано «секретарь».

– Нет, – решительно возразил Вадим, который уже порядком замерз, но хорохорился и даже не стал застегивать пиджак, – я давно перевел тебя на должность юрист консула.

– Да ты что! – воскликнула Маша и всплеснула руками. – Наверное, я пропустила этот знаменательный момент.

– Почему ты не напомнила мне? – пошел в наступление Вадим, успевший сообразить, что никакого перемещения не было.

Маша грустно посмотрела на Вадима и с силой потерла виски, как делала это всякий раз, когда у нее начинала болеть голова.

– У тебя болит голова! – радостно воскликнул Вадим.

Маша вопросительно посмотрела на него.

– И чему ты так радуешься?

– Я знаю, что когда у тебя начинает болеть голова, то ты вот так вот трешь виски, – мужчина начал с силой растирать свои идеально причесанные виски.

– Я рада за тебя, – устало пробубнила Маша, – давай зайдем, мне холодно.

Вадим тут же открыл перед девушкой дверь, из которой хлынуло тепло и сладкий запах духов пожилой клиентки. Он поморщился.

Маша быстро скинула пальто.

– Будешь кофе, – спросила она буднично.

– Маруся, – Вадим подошел к ней, взял за плечи и слегка встряхнул, – не отдаляйся от меня, пожалуйста. У меня кроме тебя никого в этом мире нет.

Маша смотрела ему в глаза своими черными угольками, в которых заблестели слезы. Жалость и боль резанули по сердцу Вадима, ему захотелось обнять, пожалеть, защитить его маленькую Марусю от всего мира. И он не нашел ничего лучше, чем поцеловать ее.

3.

Вещи были разложены по всей комнате, в центре лежал пустой чемодан и небольшой квадратный саквояж, в котором стройным рядом стояли разные бутылочки, баночки, тюбики.

– Где ты там остановишься? – спросила Марина Дмитриевна и аккуратно сложила джемпер наверх уже приличной стопки.

– Сначала в гостинице, мне уже и номер забронировали, а потом квартиру сниму, – ответила Мила и убрала из стопки только что положенный матерью джемпер.

– Как же ты там одна будешь, ты ведь последнее время чувствуешь себя не очень?

Джемпер оказался на прежнем месте.

– Уже все хорошо, – смутилась Мила. – Мама, я же всегда об этом мечтала, – девушка обняла мать со спины и зарылась в ее пушистых коротких волосах, пахнущих хной и немного котлетами.

– О чем? О Москве?

– Нет же! Ну, разве ты не рада, что меня выбрали, что я оказалась лучше всех?

Мила разжала объятия и подошла к окну. Огромные пушистые хлопья падали на уже побелевший цветник под окном, оставались на разлапистых ветках черемухи и на шерсти маленькой собачки неведомой породы, которая задорно лаяла и пыталась поймать пастью хоть один такой «ватный шарик». Ее хозяин, маленький сосед Милы и ее семьи, живущий в квартире напротив, усердно копал лопатой снег, успевший превратиться в небольшие белоснежные сугробы. Он поджимал губу от усердия, шапка сползла на маленький лобик и мешала ему, он то и дело останавливался, поднимал шапочку вверх и совсем как большой упирался руками в пухленькие бочки. Родителей не было видно, наверное, они прятались от снега под козырьком подъезда, Миле было странно, как можно прятаться от снега. Тут словно услышав ее мысли, показалась молодая женщины, в дутом пуховике и объемной шапке, на руках белоснежные пушистые варежки, а на ногах мягкие сапожки. Она подошла к карапузу, вытерла ему нос носовым платком с каким-то ярким рисунком, и стянула шапку на затылок, освободив малышу лоб, затем потуже затянула завязки с пампушками на шапке и чмокнула его в носик. Малыш весело засмеялся и упал прямо в кучу снега, которую так упорно сгребал до этого. Женщина замахала кому-то вдалеке и Мила увидела серебристый автомобиль, остановившийся с другой стороны улицы. Из него вылез мужчина небольшого роста, крепкий, с виднеющимся пузиком в распахнутой куртке и с едва заметной лысиной на макушки. Женщина что-то сказала малышу, тот вскочил и с криком бросился к отцу, мужчина на ходу подхватил сына на руки, затем подбросил вверх, и карапуз завизжал от удовольствия. Потом он, не спуская мальчугана с рук, и пытаясь не наступить на прыгающего под ногами пса, подошел к жене и обнял ее, нежно чмокнув в губы. Мила вздохнула и отошла от окна.

Москва встретила Милу серыми пасмурными буднями. На градуснике едва набегало минус пять по Цельсию, под ногами мерзко хлюпало, ноги увязали в грязном от реагентов снегу, новые замшевые сапожки были безнадежно испорчены, а нужный дом никак не находился. Снег же валил и валил, словно в бездонную пропасть, и не было от него уральской радости, морозца и длинных быстрых горок, так чтоб со свистом, криком и непременно на деревянной доске. Мила несколько раз попыталась спросить у прохожих, как пройти на нужный переулок, кто-то пробегал, даже не удостоив ее взгляда, кто-то растерянно озирался и так же неуверенно махал рукой в неопределенном направлении. Только один парень остановился, но и то, чтобы сказать, что он не местный, и показать дорогу никак не сможет. Разве могло так произойти в Екатеринбурге? Ей бы уже давно показали дорогу, подробно рассказав, как пройти.

Собственный Милин телефон, еще час назад упал в лужу, и теперь решительно отказывался показывать правильное направление. Наконец, поняв, что самостоятельно найти дорогу она не сможет, и что первый рабочий день окончится немалым опозданием, Мила присела на небольшую скамеечку и приготовилась плакать.

– У вас что-то случилось? – раздался прямо над головой мягкий женский голос.

Мила подняла глаза и увидела перед собой миловидную девушку с длинными черными волосами, веснушчатым носом и глазами Ивана.

– Ага, – кивнула Мила. – А вы кто?

– Я Маша, – улыбнулась девушка, – я живу вот в этом доме, – Маша показала на старенькую пятиэтажку.

– А я живу совсем в другом городе, и в Москву приехала в командировку, – излишне резко сказала Мила, которой все виделись глаза Ивана, да и перед незнакомой девушкой было неудобно, сидит тут, ноет, да еще и не москвичка.

– Это замечательно, – просто сказала Маша.

– Что? – не поняла Мила.

– Замечательно, что вы не москвичка.

– Почему?

– Вы знаете, – начала Маша, – все москвичи ужасные снобы.

– Согласна! Никто даже дорогу показать не может! Все, понимаете, такие суперзанятые! А вы тоже не москвичка? Снимаете?

– Отчего же, – улыбнулась Маша, – я коренная москвичка, в пятом поколении, кажется.

– А чего же вы тогда так о москвичах?! – изумилась Мила.

Маша махнула рукой, и отвечать не стала.

– А вы, значит, заблудились?

Мила кивнула.

– И ведь какая подлость, еще и телефон в лужу уронила!

– Вы батарею вытащите, когда сушить будите, а то точно испортится. Так, куда вам надо? – деловито спросила Маша.

Мила сказала адрес.

– Так вы же совсем рядом. Пройдете сейчас вон те два дома и повернете направо. Там надо пройти метров двести и свернуть налево. Обогнете большой дом и увидите зоомагазин, зелененький такой. Так вон за ним следующий дом.

Мила захлопала ресницами.

– Пойдемте, я вас провожу, – сказала Маша, – мне все равно делать нечего.

Мила быстро поднялась, боясь, что ее спасительница передумает.

– А вы в отпуске?

– Можно и так сказать, – пробормотала Маша. – А у вас, что за командировка? Откуда вы?

– Я из Екатеринбурга. Это Урал, – сказала Мила. – Слушайте, а давайте на «ты», а то как-то странно? Меня, кстати, Людмилой зовут, но все называют просто Милой.

Маша улыбнулась и кивнула.

– Так вот, – продолжила Мила, – компания, в которой я работаю, занимается производством и продажей игрушек. Раньше мы охватывали весь уральский регион, а теперь боссы решили, что пора покорять столицу. Я в отделе персонала работала, вот мне и предложили переехать в Москву на какое-то время, чтобы сформировать штат офиса.

– А почему не насовсем переехать? – спросила Маша.

– Это долгая история, – махнула рукой Мила.

Тут Маша остановилась, и Мила вопросительно на нее посмотрела.

– Мы пришли, – сказала девушка, и показала рукой на большое двухэтажное здание, вокруг которого суетились рабочие. Они что-то затаскивали в огромные металлические двери и всем этим командовал Станислав, Милин уральский коллега.

– Милочка, привет! – замахал руками Стас, а потом кинулся ей навстречу. – Ты куда подевалась? Я в гостиницу звонил, говорят два часа как ключи отдала, тебе звоню – недоступна, хотел уже в МЧС звонить! Веришь? – он стиснул ее в своих могучих объятиях.

– Верю, – Мила высвободилась из богатырских объятий Стаса, – знакомься – это Мария, моя спасительница и просто замечательная девушка! А этот богатырь, – повернулась она к Маше, – Станислав – наш управляющий.

Стас повернулся к Маше и внимательно на нее посмотрел. Девушка смутилась, но глаз не опустила.

– Станислав Запольский, – официально произнес Стас, и протянул девушке рук, – уже заочно в вас влюблен.

Маша покраснела и отдернула руку.

– Стас, – покачала головой Мила.

– Ну, а что, – пробасил мужчина, – если Мария спасла жизнь моей самой любимой сотруднице, то…

– Не слушай его, Маша, – перебила Стаса Мила, – он всем так говорит.

– Вы меня компрометируете, Людмила! – картинно возмутился Стас.

Девушки рассмеялись, и мужчина все так же галантно открыл перед ними дверь, пропуская дам пройти внутрь и сам последовал за ними.

Внутри офис оказался уже полностью отремонтированным. Новенький, чистенький, еще пахнущий краской и вновь привезенной мебелью, он был абсолютно пуст, за исключением совсем юной девушки, которая сидела на ресепшене и что-то быстро печатала. Увидев Стаса, она широко улыбнулась.

– Может кофе, Станислав Владимирович? – все так же улыбаясь, спросила она. Милу и Машу она даже не заметила.

«Хороша чертовка!» – подумал Стас.

«Интересно, ее за прекрасные глазки или длинные ножки приняли?» – грустно вздохнула Маша.

«Уволю», – решила Мила.

– С удовольствием, Юличка, – произнес Стас, – это наш администратор, – обратился он к Миле, – третий день работает. Рекомендую.

Длинноногая Юличка гордо подняла голову, и тряхнула своими круто залакированными белыми кудрями.

– А это Людмила Александровна, – он приобнял Милу за плечи, и улыбка тут же сползла с красивого лица, – строгая начальница, – Юличка вздрогнула и изменилась в лице. – Начальник отдела кадров, так что документы отдай ей.

Юличка закивала головой и засуетилась, пытаясь отыскать злополучные документы.

– Ну а это Мария, – начал Стас, подойдя ко второй девушке, – спасительница.

– Я юрист, – быстро сказала Маша, –правда не ваш, – она ловко скинула огромную лапищу Запольского со своего плеча.

– А чей? – спросил он.

– Ничей, – ответила Маша.

– Так будете нашим! – провозгласил Стас. – Вы, кажется, что-то говорили про кофе, Юличка. Или дамы предпочитают чай?

– Зеленый. Если есть, то жасминовый, – сказала Мила.

– А мне капучино, – добавила Маша, не желая облегчать работу Юличке.

– А мне как обычно, – добавил Стас, и подтолкнул девушек вперед по коридору, – прошу вас в мой кабинет, – сказал он и распахнул белоснежную дверь с блестящей хромированной ручкой и серебристой табличкой:

«Запольский Станислав Владимирович

Директор розничных продаж»

4.

Лиля взглянула на свои золотые часики с инкрустированными бриллиантами, подарок на помолвку от родителей и презрительно сморщилась. Помолвка. Совсем по-другому она представляла счастливую семейную жизнь. В последнее время Максим очень изменился, стал раздражаться по любому поводу, от разговоров о свадьбе его вообще воротило, и Лиля окончательно уверилась в том, что он жалеет о своем поступке. Но в силу своей интеллигентности и мягкости, никогда не скажет ей об этом. Сама же Лиля и представить не могла, что ее помолвка будет отменена. Что скажут родители? Да и вся эта журналистская свора просто заклюет ее! Да еще Иван настаивает на обращение в полицию. Писем больше не было, хотя с последнего прошло уже больше полутора месяцев. А раньше они приходили как по расписанию, каждую последнюю субботу месяца. Так и в эту ноябрьскую субботу, она с содроганием сердца открывала небольшой почтовый ящик, где среди огромного количества рекламы и пригласительных ожидала найти и письмо, написанное мелким убористым почерком, пахнувшее дешевым табаком и одеколоном.

В сумке завибрировал смартфон, отвлекая женщину от тяжелых мыслей.

– Да, – рассеянно ответила Лиля.

– Я не смогу с тобой пообедать.

– Почему? – почти равнодушно спросила Лиля.

– У меня съемку перенесли, – Максим говорил как-то сухо, отстраненно.

– Понятно, – сказала Лиля и замолчала.

Она давно перестала верить в постоянно меняющийся график работы Максима, его постоянные ночные смены, бесконечные командировки. Раньше он был совсем другим, бегал за ней, осыпал цветами, подарками, комплементами, не отходил от нее ни на миг. А теперь…

– Почему ты молчишь? – спросил Максим.

– Я не молчу, – зачем-то сказала Лиля.

– Пока, – просто сказал Максим, и в трубке раздались короткие гудки.

Лиля сидела одна в полупустом зале дорого ресторана, теребила прозрачную пластмассовую трубочку в длинном стеклянном стакане, доверху наполненном водой, и глупо озиралась по сторонам, надеясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Ей просто необходимо было прямо сейчас увидеть хоть одно знакомое лицо, может просто улыбнуться кому-то и сказать «привет». Ей, в конце концов, хотелось снова почувствовать себя красивой, желанной, нужной кому-то.

Из дальнего угла зала, где располагались приватные кабинки, для ужина, так сказать «тет-а-тет», вышла компания мужчин. Все в скучных, но явно дорогих черных костюмах, с элегантными портфелями, дорогими роликсами и хмурым видом. Лиля уже хотела отвернуться, среди подобной публики, которые только что и умеют, так это делать по миллиону в час, у нее друзей не было. Но тут последним в толпе показался весьма импозантный молодой мужчина в светлом костюме, с роскошной шевелюрой цвета недозрелой пшеницы и знакомой полуулыбкой на лице.

– Антонов? – кажется, она произнесла это вслух.

Молодой человек закрутил головой, на мгновение встретился с ней глазами, едва заметно кивнул и проследовал дальше со своими, по-видимому, клиентами. Лиля усмехнулась.

– Это полный провал, – сама себе сказала она.

Тут к ней подплыл метрдотель, улыбаясь фальшивой улыбкой, Лиля точно знала, что это именно метрдотель, а не официант.

– Госпожа Нежина решила, что хочет отведать? – спросил он с ярко выраженным прибалтийским акцентом.

– Госпожа Нежина решила, что у нее пропал аппетит, – спародировала его Лиля.

Метрдотель смутился, по его лысой голове пошли обширные красные пятна.

– Извините, – сказала Лиля, сама не понимая, почему позволила себе такую грубость.

– Я все понимаю, – ответил лысый метрдотель, тщательно выговаривая каждое слово.

– Принесите, пожалуйста, бокал белого вина.

Лиля назвала свою любимую марку.

– О, простите, госпожа Нежина, но это вино не продается у нас бокалами.

– Тогда несите бутылку, – сказала Лиля.

Она оставит машину на стоянке ресторана и вызовет такси. Домой ехать не хотелось, лучше номер в отеле. Жаль, что Маша не может, кстати, надо позвонить и узнать, что у нее за новые обстоятельства.

Лиля достала телефон и в поисковике контактов набрала: «Маруся». Она нажала на зеленую трубочку и стала слушать длинные звенящие гудки.

– Ваше вино, пожалуйста, – метрдотель поставил на стол кофейного цвета бутылку, ловко откупорил ее, и сверкающая янтарная жидкость полилась в прозрачный хрустальный бокал. Хрусталь был фишкой «Этьена». Лиля пригубила напиток и заурчала.

– Да, Лиличка, – зазвенел колокольчиком Машин голос у нее в голове.

– Приветик, – Лиле было приятно слышать Машин голос, и ее нежное «Лиличка». – Интересно, что у тебя за новые обстоятельства? Сгораю от любопытства. Или ты больше не делишься со своей лучшей подругой новостями?

Лиле нравилось говорить «лучшая подруга», ведь до Маши она не была никому лучшей подругой, да и подругой просто не была. Были лишь совместные тусовки, гулянки и походы по дорогущим бутикам.

– Что ты! – засмеялась в трубку Маша. – Просто я нашла работу! Я теперь самый настоящий юрист! – воскликнула она.

– Иди ты! – не поверила Лиля. Она одним глотком допила бокал, и жестом подозвала уже официанта, чтобы он подлил ей.

– Ты не поверишь, что со мной произошло сегодня утром!

– А ты расскажи, может и поверю.

– Представляешь, иду я из магазина, а там около моего дома на скамеечке, помнишь, такая хлипкая, старенькая? Так вот, девушка там, сидит, и плачет…

5.

Погода на улице стояла совсем не предновогодняя. Липкий снег не давал открыть глаз. Он приставал к одежде, оставляя влажные темные пятна, и забивался за воротник. Вадим потуже запахнул отворот своего длинного неудобного пальто и достал из кармана пачку недавно купленных сигарет. Встреча прошла удачно, кажется, удастся решить все мирным путем, толкать речи в суде, Вадиму сейчас совсем не хотелось. Он прикурил сигаретку от серебряной зажигалки в форме трехглавого дракона, и выпустил серую струю дыма. Да еще эта Нежина! Сидит такая вся расфуфыренная, ждет, небось, своего актеришку. А Маша пропала. Вадим вздохнул и огляделся вокруг, ища, куда бы присесть. Но скамеечек у этого пафосного ресторана, разумеется, не было. Он прислонился к выкрашенной под улицы Парижа стене, и подумал, что никогда бы не повез Лилию Нежину в Париж. Она, небось, там бывала уже миллион раз. А куда бы он повез ее?

– Куда? – вслух произнес он.

Затем выругался, кляня себя за мысли об этой несносной девице, и решил, что сегодня позвонит Маше, и спросит, как у нее дела. С того вечера, когда она сказала ему, что больше никогда не будет его любить, с того момента, когда отчаяние и боль в ее глазах, и невыносимая жалость к этому маленькому хрупкому прекрасному созданию, заставили его поцеловать ее прямо посреди своей приемной, прошло уже два дня. Вадим помнил, как она смотрела на него, когда их поцелуй, полный боли, отчаяние и жалости закончился. Как посветлели ее глаза, и как она сказала: «Прости, Вадик. Я не думала, что будет так».

«Как?» – спросил он.

«Ничего! Понимаешь, совсем ничего! – воскликнула она. – Даже сердце не бьется сильнее. Ни-че-го!»

«И что это значит?»

«Я свободна! И ты тоже свободен!»

Маша чмокнула его в щеку, как-то по-простому, без обычной робости.

«Ничего!»

Она закружилась по просторному холлу, и стала что-то тихо напевать себе под нос.

Вадим сделал последнюю затяжку, обреченно понимая, что битву за здоровый образ жизни он все-таки проиграл, и бросил сигарету в золотистую резную урну у входа в ресторан. Он уже хотел идти к своему авто, как тяжелые двери распахнулись, и старикашка в ливрее пропустил Лилию Нежину. На ней было длинное норковое пальто карамельного цвета, полностью распахнутое и развивавшееся на сильном ветру, большой треугольный платок с этническим рисунком, писк этого сезона, кажется, так говорила его последняя подружка, но, впрочем, это было в другой жизни, был просто накинут на плечи, и держался на небольшой броши. Она шла немного пошатываясь, под мышкой притаилась маленькая сумочка, которая все время выпадала, она подхватывала ее в последний момент, и снова запихивала на прежнее место. А в правой руке она несла уже початую бутылку. Через каждый метр она останавливалась, запрокидывала голову и прикладывалась своими восхитительными губами к горлышку. Наконец, она дошла до припаркованного на стоянке ресторана ярко-красного лексуса, остановилась, похлопала себя по карманам, в поисках ключей от авто.

«Неужели она хочет сесть за руль», – подумал Вадим и направился за ней следом. Благо его «немецкий красавиц», был припаркован всего в паре метров от лексуса.

Лиля безуспешно пыталась пристроить бутылку на месте сумочки, которая была извлечена из подмышки, в надежде, что в ней отыщутся ключи от машины. Но бутылка, то и дело выскальзывала, грозясь залить янтарной жидкостью шубу, и Лили пристроила ее на грязном снегу, рядом с собой.

– А вы знаете, что вождение в нетрезвом виде опасно не только для вашей жизни и здоровья, но и для окружающих, – раздался где-то сзади знакомый мужской голос. По спине сразу побежали мурашки, а к голове прилил жар. Лиля медленно повернулась.

– А, это вы Антонов, – она вяло махнула рукой в его сторону и продолжила свои поиски, – знаете, я сегодня что-то очень устала.

– Вижу, – грубо сказал он, и сам удивился. Вадим всегда в отношениях с женщинами был галантен и безупречно вежлив.

Лиля как-то странно посмотрела на него, то ли с осуждением, то ли со снисходительностью, перестала ковыряться в своей сумочке и сказала:

– Вот вы-то и отвезете меня домой, раз так переживаете за порядок на дорогах.

Для убедительности, она ткнула своим безупречным пальчиком в шерстяную грудь Вадима.

– И не подумаю, – он оттолкнул ее руку, но прежде успел разглядеть крошечное родимое пятнышко, притаившееся у нее между указательным и средним пальцами.

– Фу, как грубо, – скорчила Лиля гримасу, затем наклонилась, чтобы взять бутылку, и едва не клюнула носом в собственное авто.

– Могу вызвать вам такси, – небрежно сказал Вадим.

Лиля допила оставшееся вино, и чтобы убедиться, что оно закончилось, даже потрясла бутылкой, перевернутой сверху вниз.

– Какая жалость, – сказала она и швырнула несчастную бутылку в сторону массивного черного джипа с тонированными стеклами. Бутылка ударилась о лакированный бок авто и отлетев в сторону зарылась в сером снегу.

Вадим, мимо которого пролетела бутылка, отскочил в сторону, полагая, что изначальной целью был именно он.

– Мне надо еще выпить! – провозгласила Лиля, и направилась обратно, в сторону ресторана.

– Жаль сейчас вас не видит ваша новоиспеченная подруга Мария, она была бы в восторге, – со злорадством сказал Вадим, который все-таки схватил Лилю за рукав, не давая покинуть территорию стоянки. – Ладно, садитесь в машину, я вас подвезу.

– С чего это такая честь? – игриво спросила Лиля, которой ужасно хотелось куда-нибудь сесть, и желательно, чтобы там было сухо и тепло, пусть даже это будет автомобиль этого ужасного человека.

– Ради Маруси. А то бросил бы вас тут к чертовой…

– Слишком грубо, – прошептала Лиля у самого лица Вадима, прикрыв его рот своей ледяной ладонью.

Вадим замер.

– Я уверена, – начала еле понятно Лиля, – что вы умеете быть любезным, иначе у вас бы не было столько прекрасных дам, – она уткнулась в его ворот, содрогаясь от беззвучного смеха.

От нее пахло вином, холодом и немного фиалками. Вадим никогда не нюхал фиалок, и не знал пахнут ли они вообще, но отчего-то теперь ему казалось, что если фиалки пахнут, то именно так, как Лилия Нежина – тонко, чувственно, немного сладко и пряно.

Внезапно Лиля обмякла, и начала плавно скользить по его пальто. Вадим подхватил ее под руки, она что-то простонала и прильнула к его груди.

Кое-как он открыл машину и усадил в нее известную артистку Лилию Нежину. Она свернулась калачиком на кожаном кресле, и уткнулась носом в ворот шубы. Вадим уселся на водительское сиденье и с силой, которая была совсем не нужна в таком автомобиле, захлопнул дверцу.

«Навязалась же на мою голову эта артисточка!» – беззвучно выругался Вадим. «Ну, ничего, сейчас отвезу ее домой, и поминая как звали!»

Вадим злился и сам не мог понять почему. Что ему сделала эта Лилия Нежина? Забрала Машу? Нет. Как оказалось, его Маруся страдала, а он и не подозревал, а эта Нежина помогла ей. Тогда что?

Вадим вопросительно посмотрел на спящую на соседнем кресле женщину. Во сне она была еще красивее. Больше не было напряженной морщинки на переносице, как будто ее все время что-то мучает, или она решает очень сложный вопрос. Губы слегка приоткрыты, как у ребенка, которому снится увлекательный сон, длинные ресницы, каштановые волосы, каскадом спускающиеся на шею, грудь, плечи и укрывающие словно одеяло. Лиля тихонько застонала во сне и одними губами прошептала: «Доченька, я так тебя люблю! Не забирайте ее, пожалуйста! Мамочка!»

Вадим замер. Доченька? Разве у Лилии Нежиной есть дети? Она, кажется, помолвлена с каким-то столь же известным актером, вроде Вассо Баринов? Или нет? Впрочем, не важно, но про детей, Вадим ничего не находил. Он еще раз внимательно посмотрел на Лилю. Спала она беспокойно, то и дело крутилась, вздергивалась и что-то шептала. Большая прядь выбилась из общего водопада и упала прямо ей на глаз. Вадим наклонился и убрал ее. Лиля, почувствовав во сне его руку, крепко ухватилась за нее и прижалась щекой.

«Мне страшно».

Снова прошептала она, и немного приоткрыла глаза. Вадим не мог понять спит она или нет, поэтому решил спросить:

– Куда вас отвезти? Я не знаю вашего адреса?

– Домой не хочу, – выдохнула Лиля, – дома плохо.

И снова погрузилась в свой тревожный сон.

Вадим осторожно высвободил руку, и пристально посмотрел на Лилю. Он чувствовал себя вором, который прокрался посреди ночи к несчастной девушки и подслушал самые сокровенные секреты, которыми она делилась с кем-то во сне.

«Другая», – подумал он, и надавил на газ.

6.

Он проснулся в дурном настроении и понял, что день безвозвратно испорчен. Нехотя встал, позавтракал бутербродами, что делал крайне редко, заниматься на тренажерах не стал, а сразу пошел в душ. Еще вчера его друг и по совместительству директор, Макар поставил Ивана перед фактом, что на сегодня у него запланировано участие в одной очень рейтинговой передачи на ТВ. Макар сказа, что посвятиться в ней пойдет ему и его новому фильму на пользу и прибыль. Что за передача Иван так и не спросил, и сейчас, очень жалел об этом. Запись эфира была назначена на два часа дня. Других дел, как оказалось, на сегодня запланировано не было, и, злясь на Макара, что тот испортил его единственный выходной в этом месяце, озвучение фильма шло полным ходом, и Иван с утра до ночи пропадал в студии, да еще и работать придется в темную, Иван открыл свой объемный шкаф и выкинул добрую половину вещей на пол.

Консьержка, милая пожилая женщина, Марья Ивановна, мирно спала на своем рабочем месте, упершись своей впалой щекой на костлявый кулачек. Не проснулась она и тогда, когда Иван громко протопал по лестнице мимо нее, никогда плавно открылись и снова закрылись двери нового лифта. Иван подумал разбудить ее, в конце концов, какой толк от спящей консьержки, но решил, что ему все равно и вышел из подъезда.

На дорогах творился хаос. Уборочная техника не справлялась с разбушевавшейся стихией и без того огромные московские пробки, встали намертво. Иван взглянул на часы. Уже час.

«Не успеваю», – подумал он. Надо было идти пешком. Тут ходу то всего минут двадцать, а на машине не меньше часа простою. Иван посмотрел в черные тонированные окна своего авто, вокруг плотным кольцом стояли машины.

«Доеду, вон до того магазина, и оставлю там авто, а сам пойду пешком».

Он снова огляделся по сторонам, радуясь, что окна тонированы, и водители не могут видеть, кто едет внутри, и зажег поворот направо. Водитель мигнул ему, говоря, что готов пропустить, и тут Иван замер. В салоне подержанного Вольво сидела Мила. Рядом с ней, на водительском месте сидел мужчина лет сорока, красив, про таких говорят – «нравятся женщинам», и Миле он тоже похоже нравился. Он что-то сказал, и Мила рассмеялась, слегка потрепав его по плечу. Иван помнил, как смеется Мила, звонко, искренне, слегка прищуривая глаза. Он уже хотел выскочить наружу, чтобы вытащить Милу из рук ловеласа и забрать ее себе, но вдруг, на заднем сиденье он заметил миниатюрную девушку, с черными, как у самого Ивана волосами. Она нежно улыбнулась, и Ивану показалось, что он знает ее, точнее ее улыбку, ему вдруг почудилось, что с заднего сиденья Вольво на него смотрит его же копия, только женского рода. Иван закрыл глаза и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Вдруг кто-то резко за сигналил, Иван открыл глаза, но Вольво уже вывернула на крайнюю левую полосу, и пассажиров больше разглядеть было невозможно.

– Мистика какая-то! – громко произнес он. – Это все недосып, никакой Милы здесь нет и быть не может!

Ведь Мила как упомянула, что живет на Урале. Точнее, она сказала так: «Вот у нас на Урале горы – закачаешься. А реки? Ты когда-нибудь сплавлялся по Чусовой?»

Он никогда не сплавлялся по Чусовой, и, кажется, никогда не был на Урале. Впрочем, Урал большой, Иван теперь это знал точно. Он заказал через интернет большую карту и красным маркером обвел на ней этот самый Урал, где так надежно пряталась Мила.

В Останкино он прибыл без пяти минут два, и ужасно злился, что опаздывает. Остановиться у магазина он не смог, из-за злосчастного Вольво, который выбил его из колеи на добрые десять минут. И ему пришлось тащиться в пробке до самого Останкино. Припарковаться близко ему тоже не удалось, словно кто-то сговорился его злить, и в довершении всего около здания его остановила одна малоизвестная, но очень активная актриса, чтобы выразить свой небывалый восторг, и, естественно вручить ему свой номер телефона.

Он вбежал по высоким ступенькам и вытащил из кармана теплой куртки пропуск. Вахтер, бессменный Николай Степанович, конечно же, знал его в лицо, но все-таки пару минут вглядывался в фотографию, так требовали правила, и, покачав головой, нажал на зеленую стрелочку.

В студию Иван влетел три минуты четвертого и сразу же наткнулся на Мадину Дорес – сорокапятилетнюю красавицу и бессменную ведущую шоу «Угадай кто я!», в котором черный маг, гадалка, психолог, женщина-криминалист, хиромант и совсем юный астролог, пытаются угадать, кто спрятался в тайной комнате.

– Черт, – выругался Иван, себе под нос.

Вот почему Макар не стал говорить ему, в каком шоу ему предстоит участвовать. Если бы Иван знал, то ни за чтобы не согласился сюда прийти.

– Ванечка, – нежно пропела Мадина, и наклонилась, чтобы прикоснуться к его щеке своей щекой, излюбленный жест приветствия шоубиза этого года. – Мне даже и не верится, что ты решился прийти ко мне на шоу.

– Мне тоже, Дина, – он чмокнул ее в ответ.

Мадина, или попросту, Дина, в общем-то нравилась Ивану. Она была красива, умна, обладала превосходным чувством юмора, видела своего собеседника насквозь и умела задавать правильные вопросы. И несмотря на то, что рейтинги у ее шоу зашкаливали, оказаться в ее цепких ручках хотели не многие. Иван ни раз видел, как здесь позорились звезды театра, кино, эстрады и политики. И оказаться одним из них совсем не хотел. Кроме того, она была замужем за известным режиссером, который ее боготворил и мечтал воспеть в одной из своих картин. Но Дина предложения о съемках регулярно отвергала, говор, что ее роль еще впереди.

Ивану же казалось, что она просто не хочет компрометировать мужа, хотя он считал этот страх самой большой ее глупостью, потому что актрисой она была прекрасной, и в те моменты, когда им приходилось встречаться на одной съемочной площадки, он имел возможность убедиться в этом.

– А я, было, грешным делом, решила, что ты передумал, – улыбнулась она, и, взяв его по руку, мягко, но уверенно подтолкнула к гримерке.

В небольшой, хорошо освещенной комнате на высоком стуле восседал парень с ярко зелеными волосам, выбритыми справа и доходившими почти до плеча слева. Глаза его были аккуратно подведены, на ногтях, которые он лениво подпиливал, блестел прозрачный лак. Иван резко остановился, и Мадина повисла у него на руке.

Она улыбнулась еще шире, видя, как уставился на мальчика-стилиста секс-символ российского шоу-биза Вассо Баринов.

– Ники, – обратилась она к зеленоволосому юноше, – поздоровайся с нашим гостем.

Ники едва кивнул и продолжил полировать свои ноготки.

– Вассо, – обратилась Дина к нему по имени, под которым его знали все окружающие, не считая круга избранных, – Ники над тобой немного поколдует, и мы ждем тебя на площадке. Сначала запишем твой первый выход, а потом ты удалишься в тайную комнату.

– Даже так? – удивился Иван, уверенный, что эта передача ни что иное, как неплохая инсценировка, и так называемые, экстрасенсы прекрасно знают, кто находится в тайной комнате.

– У нас все по-честному, – Мадина немного нахмурилась, но тут же сменила гнев на милость, – поторопитесь мальчики!

Зеленоволосый Ник, слез со своего странного стула и протянул Ивану белую девичью руку. Иван в изумлении уставился на него.

– Николай, – сказал он неожиданно низким голосом, – но все зовут меня Ники.

– Иван, – мужчина пожал парнишке руку, – но все зовут меня Вассо, – зачем-то сказал он.

– Заметано.

Он жестом пригласил Ивана присесть в кресло у зеркала, и накинул на него светло-зеленую накидку, в тон своим волосам.

– С лицом ничего делать не будем, – сказал Ники деловито, – только немного попудрим.

«Вот и отлично!» – подумал Иван.

– А вот над волосами придется поколдовать.

– По-моему и так ничего, – Иван провел рукой по своей роскошной шевелюре.

– Кто здесь стилист? – возмутился Ники. – Я же не указываю вам всем как себя вести на съемочной площадке! Почему тогда все говорят мне, что я должен делать в этом кресле?!

– Хорошо, хорошо, – капитулировал Иван, – главное не красьте мне волосы в зеленый цвет.

– Заметано.

Ники колдовал над его волосами минуть десять, затем прошелся толстой кисточкой по лицу, и сказал, что его работа сделана. Иван с опаской взглянул в зеркало, подумал, что парнишка знает свою работу. Волосы лежали аккуратно, но создавалось впечатление, что к ним и не прикасалась рука мастера, лицо больше не бликовало, извечная проблема камер, но и грима видно не было.

– Ну и? – Ники снова забрался на свой высоченный стул и взял в руки пилочку. – Как вам?

– Сойдет, – сказал Иван, снял с себя накидку и встал.

– Б-р-р-р, – фыркнул молодой, но, по-видимому, гениальный стилист, и отвернулся.

Иван улыбнулся его спине, но хвалить не стал, этот парнишка и так более чем знал себе цену.

7.

Подводку Мадина с Иваном записали со второго дубля. Дальше шло представление экспертов программы, а потом начался первый тур. В котором у мага откуда-то взялась его любимая кружка, у гадалки обложка от паспорта, Иван похлопал себя по карманам, пытаясь обнаружить сам документ. Хиромант попросил сделать фото правой и левой ладоней, психолог, седовласый дядечка с козлиной бородкой, велел Ивану нарисовать рисунок и ответить на несколько странных, на взгляд мужчины, вопросов. А вот женщина-криминалист, невероятная блондинка с грудью шестого размера и ногами, как говорят, от ушей, сказала администраторам снять у Ивана отпечатки пальцев, и попросила его откусить шоколад. Ответил на вопросы и нарисовал рисунок Иван быстро, фото руки затруднений не вызвало, а вот с отпечатками пальцев вышла заминка. У оператора никак не получалась красивая картинка, и Ивану раз за разом приходилось мыть руки, точнее отскребать их от ужасной въедливой краски. Постепенно он начал раздражаться, и потребовал позвать сюда Макара. Директор явился не сразу, он все не мог отлипнуть от пышногрудого криминалиста, пытаясь получить номер ее телефона. Та Макара не прогоняла, но и телефончик свой не дала.

– Что у вас тут? – хмуро спросил раздосадованный Макар.

– Вот что! – Иван сунул ему под нос свои испачканные пальцы.

Ассистент режиссера тут же подбежала к нему с пачкой влажных салфеток и в очередной раз начала стирать краску. Ее белая водолазку испачкалась еще в первый раз, она все время поглядывала на нее, и думала, что не успеет заехать домой и переодеться, а вечером у нее свидание с магом, который сегодня неожиданно предложил встретиться и выпить кофе.

– И еще, – продолжил Иван, – откуда у этих, – он ткнул на экран телевизора, в котором была студия и ожидающие начала эксперты, – моя кружка, ну это еще ладно, но обложка от паспорта!

– Не кипятись, – Макар упал в кресло рядом, – ты же сам попросил меня купить тебе новую, когда вернулся из Сочи, вот я тебе купил точно такую же, как у тебя и была, а старая у меня в машине осталась, так и валялась. Как знал, не выбрасывал! – весело воскликнул Макар, и сильно крутанулся на стуле.

Ассистентка вздрогнула, гневно на него взглянула и снова уткнулась в ладошку Ивана, которая уже горела от трения и спирта, содержащегося в салфетках.

В «тайную комнату» вошла Мадина.

– Ну что, ребята, кадр был, можем снимать дальше.

– Неужели? – вырвалось у ассистентки, имени которой Иван не знал, и чьи руки тоже были испачканы и сильно горели. – Извините, – тут же пропищала она, съежившись под пристальным взглядом Мадины.

– Абсолютно с вами согласен, – твердо сказал Иван, – как вас зовут?

– Нина.

– По-моему Нина выразила самую суть проблемы. Вы не находите? – обратился он к Мадине, пытаясь сгладить момент.

– Нахожу-нахожу, – улыбнулась одними глазами ведущая, и прошла в большой павильон.

– Спасибо, – прошептала Нина, и тень улыбки мелькнула на ее лице, – я потом вам крем принесу заживляющий, он этот зуд вмиг снимет, – она ожесточенно почесала свои пальцы.

– Буду ждать, – ответил Иван.

К удивлению Ивана, в первом туре практически все правильно назвали его пол, приблизительный возраст, а маг и психолог еще и умудрились догадаться, что он кареглазый брюнет. Правда, маг сказал «глаза-угольки».

«У тебя глаза, иногда, горят как два раскаленных уголька!» – услышал Иван где-то далеко голос Милы. «Когда ты на меня так смотришь, то мне кажется, что я тоже начинаю гореть, и мне становится страшно, что однажды мы сгорим вместе. Хотя, нет, вместе не страшно!»

Вместе.

Второй тур начали снимать через час после первого. Иван теперь уже с интересом смотрел на людей, которых еще несколько часов назад считал позерами и шутами. Психолог, к изумлению Ивана, нарисовал вполне правдивую картину детства и отрочества Ивана, уделив немало времени его отношениям с матерью. И как это спрашивается, можно понять, что он рос в неполной семье и что он ненавидит мать по рисунку, на котором изображен дом, дерево и человек под дождем. Криминалист так же была близка к истине, добавив только, что он европеоидной расы, жгучий брюнет, и скорее всего, обладатель зеленых глаз.

«Ошибочка вышла», – подумал Иван.

Хиромант особого впечатления на Ивана не произвел, к тому же он сказал, что у него есть ребенок, мальчик, который родился совсем недавно, ему еще и года нет. Иван точно знал, что этого быть не может.

Оставалось выслушать мага и гадалку. Последняя попросила дать ей еще немного время, что-то она там понять не могла, и маг благородно уступил ей право последнего слова. Он был молод, хорош собой, сдержан и спокоен. Он смотрел в свой стеклянный шар, махал над ним каким-то камнем на веревочке и все время поглаживал кружку Ивана. Наконец, Мадина дала ему слово. Он так посмотрел в камеру, что Ивану показалось, что он смотрит прямо на него.

– Мне больно и страшно, – начал маг, – я очень хорошо чувствую его. Он боится меня. Но бояться тебе надо только себя, только ты сам причиняешь себе боль. У тебя не осталась родных людей, ты одиночка. И ту, что готова была стать всем в твоей жизни, ты сам прогнал. Но это не важно, она дарована тебе свыше, ты лишь теряешь время, а мог бы быть счастлив уже сейчас. Ты все время упускаешь возможности воссоединиться с ней, но высшим силам пока не надоело переплетать ваши пути.

Иван замер. Он вспомнил Вольво и Милин силуэт. Кровь отхлынула от лица, и он задрожал.

– Это все? – раздался металлический голос Мадины, голос, которым она повергала зрителей в транс.

Маг задумался, прикрыл глаза и добавил:

– Вижу еще одну женщину, она похожа на тебя как две капли воды, вижу ее глаза… В ней течет та же кровь, что и в тебе. Вы близко, но очень далеко. Она зовет тебя, видит тебя, но никогда не придет первой.

– Кто эта женщина? – спросила Мадина все тем же гипнотическим голосом.

– Сестра, – сказал маг и погасил над собой свет, тем самым показывая, что больше он ничего не скажет.

– Хорошо. А теперь в игру вступает наша гадалка. Зажгите над Софией свет и выключите музыку в наушниках. Посмотрим, что скажет нам она.

От гадалки Иван не ждал ничего интересного, он хотел, чтобы быстрее закончилось шоу, и он смог поймать в темном коридоре мага, чтобы тот помог ему найти Милу, и чтобы рассказал о сестре, о которой в последнее время он думал все чаще.

Перед гадалкой были разложены веером большие карты со странными рисунками. Она перекладывала их с места на месте, и на экране крупным планом показывали длинные заостренные кроваво-красные ногти с черными вкраплениями в виде звездочек.

– Я могу начинать? – спросила она, и ядовитая улыбка расплылась по ее смуглому лицу.

– Да, – ответила Мадина.

– Этот мужчина, – начала она, – что сидит в тайной комнате, боится женщин.

– Почему? – вопрос задала Мадина.

– Потому что, он не знал ласки матери. Он рос, окруженный мужчинами, которые одной с ним крови. Скорее всего – отец и дед. Но он потерял обоих уже больше десяти лет назад, но не отпустил, он горюют по ним по сей день.

Иван замер, и скрестил руки на груди.

– Он пытается закрыться от меня, но я вижу тебя насквозь, – прошептала она в камеру.

Иван быстро разжал руки.

– Карты говорят, что в его жизни было много женщин, но ко всем он был повернут спиной, он попросту не замечал их. Им разбито много сердец, но не одно из них не хранит зло к нему. Сейчас вокруг него собирается три дамы.

– Что это за дамы? – снова металлический голос Мадины.

– Это те, к кому он никогда не повернется спиной. Кровная сестра, друг и любовница.

Иван прильнул к экрану, когда гадалка одну за другой поднимала вверх карты.

– С другом все просто, – продолжила гадалка, – она подобна ему, так же разбивает чужие сердца, но сейчас что-то гложет ее, она нуждается в нашем гости так, как нуждалась лишь в начале их дружбы.

Иван решил, что, как выйдет с Останкино, тут же поедет к Лиле, которая так и не дала ответа, обращаться в полицию или нет.

– Вторая – близка по крови ему, думаю, что это сестра. Она одинока и очень хочет, чтобы он пришел к ней.

Гадалка прикрыла глазами, и что-то зашептала одними губами, слов было не разобрать.

– София, вы видите что-то? – спросила Мадина, и голос впервые дрогнул.

– Я взываю к высшим силам, чтобы они скрестили их пути, – сказала гадалка и открыла глаза, – силы услышали меня, но ты должен не пропустить ее. Они показывают мне букву «М», не понимаю, что она обозначает.

«Маша», – подумал Иван, уж об этом то точно никто не знает, даже Макар.

– А третья женщина? – вновь вмешалась Мадина.

– Она мать его ребенка.

«У меня нет детей», – сказал Иван.

– Наш герой говорит, что у него нет детей, – сказала Мадина.

– Он ошибается. Я четко вижу мальчика, его баюкает рыжеволосая женщина, с кошачьими глазами.

– Кошачьими?

– Они зеленые и немного раскосые. И только одну ее наш гость любит по-настоящему.

«О, Боже! Мила? Но этого не может быть, прошло слишком мало времени!» – подумал Иван.

Иван помнил, что в первый раз был очень неосторожен, что не случалось с ним никогда, так как он всегда контролировал ситуацию, но Мила, заставляла его забыть обо всем, никого и никогда он не хотел так как эту странную девчонку с огненными волосами.

В третьем туре, эксперты выбирали его фотографию из пяти других. Ошибся только хиромант. Затем была заключительная подводка и команда режиссера «Стоп. Снято. Всем спасибо».

Иван на негнущихся ногах и под пошлые шутки Макара, который все продолжал вспоминать рыжеволосую красавицу, прошел в гримерку.

8.

Маша трясущимися руками щелкнула пультом и «голубой экран» погас. Она никогда не любила фильмы и передачи про экстрасенсов, ведьм и прочую нечисть, но сегодня Мила уговорила ее посмотреть, и теперь они обе сидели неподвижно, Мила на кресле, обняв себя за живот, Маша на кровати, крепко прижав пульт к губам.

– Интересная передача, – сказала Маша.

– Ага, – кивнула Мила, и из глаз выкатились две большие соленые капли, проложили дорожки по слегка смуглому от загара лицу и скатились на запястья. Мила незаметно смахнула их.

Переехать жить к Маше, Мила согласилась сразу же. Какая разница, оплачивать номер в отеле или снимать комнату. А так и Маше помощь, и Миле хорошо, до работы всего минут десять пешком. Кроме того, Маша понравилась Миле сразу же, скромная, милая, как оказалась, очень даже неплохо знает свое дело. Это даже удобно жить и работать вместе, тем более что в Милином непростом положение друг рядом – это большая роскошь.

Перевести вещи в тот же день помог Стас, Мила быстро разложила свои нехитрые пожитки в комнате, которую уступила ей Маша, сама же переехав в соседнюю, где когда-то жила ее бабушка. Вечером они решили отпраздновать – Мила новоселье, а Маша новое место работы. Купили тортик, маринованных огурцов, копченой колбаски и бутылку шампанского. Мила наворачивала огурцы, заедала их слабосолеными грибочками, которые Маша достала из холодильника и с гордостью заявила, что грибы у нее отменные, и запивала квасом. А Маша, все никак не могла осилить один кусок торта.

– Может, все-таки выпьем? – спросила Маша, наконец, оторвав пульт ото рта.

Мила кивнула.

– Нет. То есть ты пей, а я беременна.

– Беременна!? – ахнула Маша.

– Сто процентов, – ответила Мила, и потянулась вилкой за последним грибком.

– А как же ты сюда?

– На поезде, – она заживала гриб, и встала, чтобы отрезать себе кусок торта.

– Это понятно, но…

– Давай не сейчас, ладно?

– Как скажешь, – Маша подошла к окну и прижалась к прохладному стеклу пылающими щеками.

– Как тебе он? – спросила Мила.

– Кто он?

– Этот неповторимый, всеми обожаемый Вассо!

– Не знаю, – пожала плечами Маша, – как ты думаешь, это все правда?

– Что именно? – Мила выпила залпом стакан кваса, чтобы было легче сглатывать слезы, и потянулась к шампанскому.

– Ну, про то, что он страдает, и про ребенка, и про… – тут она запнулась, – ну, в общем, про все.

– Вполне возможно, – Мила плеснула в высокий бокал игристого вина.

– Я тоже так думаю, – начала Маша, – ты что!

Она выхватила бокал из рук Милы, расплескав добрую его половину на ковер.

– Тебе же нельзя!

– А мне ее жаль.

– Кого?

– Ну, эту рыжеволосую женщину, – Мила потрепала свою непослушную шевелюру, – она прямо, как и я, одинока и с ребенком на руках, а отец в кусты.

– Он ведь не знал, – защитила Маша Ивана.

– И такое бывает, только, поверь мне, от этого не легче. Понимаешь, – Мила подошла к Маше и тоже прижалась к стеклу, – не знают, ведь когда знать не хотят.

Маша посмотрела в глаза Миле, и увидела, что они наполнены слезами.

– Бедная ты моя, – обняла она подругу за плечи.

– Когда им мать не нужна, то ребенок и подавно.

– А если он придет, раскается и захочет начать сначала? Вот как этот Вассо.

– Как Вассо? – удивилась Мила. – Ты думаешь, что он после этой передачи побежит искать эту девушку, которой дал от ворот поворот? Или вдруг воспылает чувствами к сестре, которую никогда не видел!?

Маша замерла, руки безвольными плетьми соскользнули с Милиных плеч.

– Никогда не прощу! – закричала Мила. – Никогда!

Она упала лицом на подушку и зарыдала.

Маша присела рядом и погладила ее по голове.

– Ты счастливая, – сказала Маша.

– Потому что жду малыша? – всхлипнула Мила.

– И поэтому тоже.

Мила подняла заплаканное лицо и вопросительно посмотрела на Машу.

– Ты так любишь, что чувство буквально рвет тебя на части. А я даже и не знаю, что такое настоящая любовь. Всю жизнь, сколько я себя помню, мне казалось, что я люблю одного человека, а недавно он поцеловал меня.

– И что? – Мила вытерла сделавшийся некрасивым нос ладошкой.

– И ничего. Совершенно ничего!

– Он что не пригласил тебя на свидание?

– Дело ни в этом, – Маша резко встала, и снова подошла к окну, – я ничего не почувствовала.

– В смысле? – не поняла Мила.

– Вот ты, – Маша повернулась к Миле, и посмотрела ей в глаза, – что ты чувствовала, когда тебя целовал отец твоего ребенка?

– Земля из-под ног уходила, а когда он просто прикасался ко мне, то казалось, что я сейчас умру, – Мила обняла подушку, и по ее лицу скользнула едва заметная улыбка.

– Вот видишь, – вздохнула Маша, – а у меня ничего, ни один мускул не дрогнул.

– А с другими тоже ничего не дрогнуло?

– А других не было, – Маша усмехнулась, и быстро подхватив Милен бокал, осушила до дна, оставшуюся там жидкость.

– Как не было? – изумилась Мила.

– А вот так. Не было и все!

– Не верю, – Мила приподнялась с подушки, и уселась в позе йога. Тушь на ресницах размазалась, под глазами от нее образовались темные круги, а на щеках темные дорожки. – Ты же красотка! Неужели…

– Я не красотка, – перебила ее Маша, – а то, как я выгляжу последние пару недель, заслуга не моя, а одного очень хорошего человека, моей подруге.

– Так ты что девственница?!

Маша нехотя кивнула.

– Не верю! Я же видела, как Стас на тебя сегодня пялился, бьюсь об заклад, что если бы ты позволила, то уже вечером оказалась в его постели! Как же тебе удавалось все эти годы…

– Не знаю, наверное, мне казалось, что я люблю Вадима, и отношения с другим мужчиной будут предательством по отношению к моей любви. Да и, честно сказать, косяками за мной парни никогда не ходили. Правда, недавно один парень позвал меня на свидание, но все прошло неудачно.

– Так, во-первых, кто такой Вадим, и, во-вторых, что за парень и почему не удачно?

– Слишком много вопросов.

– Я видела твой тест на IQ, – парировала Мила.

Маша улыбнулась.

– Ладно. Вадима я знаю с детства, и с детства же сохла по нему. Потом он стал моим другом и начальником. И недавно я призналась в своих чувствах.

– А он?

– Пожалел меня.

– Гад!

– Так что я осталась без любви, и без работы.

– Он тебя выгнал?!

– Нет, что ты! Он уговаривал, но я не могу больше рядом с ним.

– Понимаю, – кивнула Мила. – А тот другой?

– Милый мальчик, – улыбнулась Маша, – любит фильмы ужасов, абсент и секс на первом свидании.

– Так это же отличный вариант! По крайней мере, секс – это актуально для тебя.

Маша покраснела.

– Что струсила?

Маша кивнула.

– Одноразовый секс для меня пока слишком.

Мила взъерошила волосы, и немного поерзала, пытаясь подняться, но рухнула обратно на диван. Вдруг она вознесла руки к потолку и воскликнула:

– Бинго! Я все решила! Где мой телефон?

– Что ты задумала? – забеспокоилась Маша.

– Сейчас узнаешь!

Мила вскочила с дивана, ринулась в коридор, вспомнив, что именно там по привычке бросила свою сумку, и через минуту вернулась с телефоном, довольно улыбаясь.

– Угадай, кому мы сейчас будем звонить?

Маша пожала плечами.

– Стасу! – радостно воскликнула Мила.

– Только не ему! – замахала руками Маша.

– Почему это? – удивилась Мила. – Он красив, обходителен, и о нем ходят просто потрясающие слухи в офисе.

– Даже боюсь предположить какие.

– А ты предположи. Девушки, которые все-таки поддались его чарам, говорят, что он просто великолепный любовник.

– А ты, значит, не поддалась?

– Я сразу же была переведена в ранг подруги, – сказала Мила, – я никогда об этом не задумывалась, но как-то даже обидно стало.

Мила надула губы, и сложила руки на груди. Маша рассмеялась.

– Что!?

– Ты как маленький ребенок, то обижаешься, то вздыхаешь.

Мила вздохнула.

– И ничего я не вздыхаю, – возмутилась она, – вот и Иван все время так говорил.

– Какой Иван?

– Тот самый, – Мила погладила свой животик.

– Мила, я…

– Не бойся, я плакать больше не буду, это так, слабость была. Все. Решено. Звоню Стасу.

9.

Вадим подъехал к своему дому, когда уже начало смеркаться. Он нажал кнопку на пульте, и шлагбаум медленно пополз вверх. Он съехал по подъездной дорожке вниз и въехал в подземный паркинг жилого комплекса. Он купил себе место в паркинге вместе с покупкой квартиры, но оставлял здесь машину редко. Вадим предпочитал парковаться во дворе, замкнутых темных пространств он не любил. Но сейчас, когда на соседнем сиденье его автомобиля полулежит весьма пьяная звезда российского кино, он решил избежать встречи с консьержем, и надеялся, что в лифте тоже никого не окажется. Вадим удивился своим мыслям, ведь раньше он никогда не стеснялся приводить домой различных женщин, и многие из них тоже были лицами медийными, но почему-то с Лилей, все было ни так. С ней все было не так как со всеми с самой первой встречи.

Вадим заглушил мотор, выбрался со своего кресла и подошел к двери со стороны пассажирского сиденья. Дверь открылась еле слышным щелчком. Он осторожно подсунул руку девушке под талию, а второй подхватил ее под коленки и вытащил из машины. Мужчиназахлопнул дверь, небрежно пнув ее коленом, и внутри даже ничего не ёкнуло, хотя обычно он трясся над своей машиной, и всегда бесился, когда дамы сердца хлопали дверцей, словно вышли из «Волги» отечественного производства. Поудобнее перехватив Лилю, он щелкнул заранее приготовленным брелком, чтобы запереть машину.

– Мы куда? – еле слышно спросила Лиля, и слегка приоткрыла глаза.

– Домой, – ответил Вадим, пытаясь нажать кнопку лифта.

– Правда? – обрадовалась Лиля.

– Ага. И это произойдет скорее, если вы нажмете вон ты кнопочку.

Лиля медленно повернула голову и потянулась к кнопке. С третей попытки кнопка все-таки была нажата, зазвенел колокольчик и двери лифта открылись.

– Это не мой дом, – помотала она головой, – в моем доме нет лифта, – не четко произнесла она.

– Зато в моем есть, – огрызнулся Вадим.

– В вашем?! – Лиля попыталась оглядеться вокруг и сильно вывернулась на руках Вадима. Он покачнулся, и чуть не уронил звезду на пол, на котором виднелись грязные следы. Интересно, кто это умудрился здесь наследить? Если из дома спускаются, то обувь точно чистая, а если заезжают в паркинг, то из машины выходят только на бетоне подземки.

– Если вы не хотите оказаться на полу, то не вертитесь, а лучше ухватите меня за шею, вы, знаете, не пушинка!

– Хам, – сказала Лиля, но за шею Вадима схватила, – почему вы все время мне грубите, а? Мне никто и никогда не грубит, только вы, – она устала держать голову и прислонилась щекой к его шее.

– А мне не каждый день приходится таскать пьяных тяжелых женщин на руках.

– Я не тяжелая! У меня просто рост большой! – возмутилась Лиля. Язык заплетался, поэтому слова выходили скомканными, звуки пропадали, а мысли растворялись прежде, чем успевали сорваться с кончика языка.

– Хм.

– Что за «хм»?

Лифт плавно затормозил, дверцы разъехались в разные стороны с мерным урчанием, и они оказались в большом светлом холле с огромным окном и папоротником в замысловатой кадке. На этаже было всего две двери, Вадим подошел к той, что была расположена слева.

– Вам придется слезь с моих рук, иначе я не смогу открыть квартиру.

Лиля медленно сползла вниз. Вадим одной рукой крепко обнял ее за талию, а второй стал искать связку ключей в кармане пальто. Лиля прижималась к нему, дышала в шею, и немного постанывала.

– А вы быстрее не можете? – стонала она, и утыкалась холодным, как у собаки носом в его пальто.

– Я бы давно достал их, если бы вы мне все время не мешали!

Она действительно ему мешала, сбивала его, заставляла думать только об одном, как он бросит ее в кровать, и будет делать с ней все что захочет, и тогда пусть трется об него и дышит в шею сколько хочет.

– Вот они.

– Наконец-то. Я хочу сесть, – она опять вздохнула, и плотнее прижалась к его боку.

– А я под холодный душ, – пробурчал он.

– Что вы говорите? Я ничего не понимаю? Вообще, вы знаете, что для адвоката, у вас просто ужасная дикция?

– Я говорю, что можете устроиться на диване в гостиной, – проигнорировал Вадим ее выпад про дикцию.

Он распахнул дверь и одним нажатием выключателем зажег свет сразу во всей квартире. Вадим шагнул внутрь, но Лиля, не сообразившая, что надо тоже сделать шаг, повалилась вперед. Вадим подхватил ее на руки, внес в квартиру и уложил на огромный мягкий диван в центре.

– Я сейчас, – сказал он.

На ходу скинув пальто на ближайшее кресло, там же оставив пиджак и галстук, он стянул с пяток ботинки, схватил со своей кровати одну подушку и одеяло, большое пуховое, в светло-бежевом пододеяльнике, самое то после этой промозглости, сырости и серости, и быстро пошел в гостиную.

Лиля полусидела на диване и безуспешно пыталась то стянуть закрутившуюся вокруг талии шубу, то расстегнуть сапоги.

Вадим подошел, бросил одеяло и подушку в соседнее кресло, присел на корточки и снял сапоги, аккуратно поставив их на пол. Потом он приподнял Лилю, размотал шубу и стянул ее с плеч женщины. Лиля неотрывно смотрела, то на горку манящего белья, обещающего спокойный сладкий сон, то на Вадима, помогающего ей раздеваться. Наконец, когда она осталась только в кашемировом длинном платье с объемным воротником, валиком спускающемся к груди, был даже снять пояс-цепочка, и тонких капроновых колготках, Вадим встал, положил подушку в угол дивана, раскинул одеяло.

– Ложитесь, – просто сказал он.

Лиля послушно опустила тяжелую голову на мягкую подушку и поджала ноги. Вадим накрыл ее сверху большим теплым одеялом.

– Спите, – сказал он, и направился к выходу. На стене он повернул вправо какой-то выпуклый круг, и свет потух, лишь на полу виднелась узкая полоска света из коридора.

– Почему? – спросила Лиля.

– Что почему? – Вадим остановился, но оборачиваться не стал.

– Почему вы помогли мне сегодня?

Вадим пожал плечами, казавшимися огромными в полутьме.

– И все-таки. Вы ведь ненавидите меня, – Лиля прижалась щекой к подушке, и на ней расплылось мокрое пятно.

– Вы подруга Маруси.

– Только поэтому?

Вадим повернулся к ней, быстро пересек комнату и присел рядом, так, что их глаза оказались в десяти сантиметрах друг от друга.

– А вы как думаете? – спросил он.

– Не знаю, – соврала Лиля. Его лицо, губы, глаза. – Поцелуй меня, – попросила она.

– Не стоит, – ответил Вадим, и Лиля горько усмехнулась.

– Ты прав. Не стоит, – она спрятала лицо под одеяло так, что видны были только ее глаза. – Я, наверное, должна сказать «спасибо».

Вадим протянул руку и провел пальцами по мягким шелковым прядям, затем отодвинул одеяло, преодолевая слабые протесты Лили, и погладил ее тыльной стороной ладони по щеке. Она была мягкая, гладкая, слегка влажная от слез. Он поймал пальцем очередную капельку, выкатившуюся из глаза, и стер ее.

– Ты прекрасна, – просто сказал Вадим.

Лиля смутилась, хотя слышала это признание уже много раз.

– Ты знаешь, – сказала она, – меня совсем никто не любит.

– Глупости, – возразил Вадим, – тебя любят миллионы, кроме того, насколько я знаю, ты скоро выходишь замуж.

Лиля усмехнулась. Затем поймала его руку, блуждающую по ее лицу, и прижала ее к своей щеке. Вадим не сопротивлялся.

– Замуж? Возможно, – она помолчала, а потом добавила: «Миллионы любят не меня, а актрису Лилию Нежину».

– А кто же ты? – улыбнулся Вадим.

– Меня зовут Лиля, и я самая обычная женщина, каких миллионы на этой планете.

– Ты особенная.

Лиля засмеялась.

– Знаешь, одна голливудская звезда двадцатых годов, не помню ее имени, сказала: «Мужчины ложатся спать со звездой, а просыпаются со мной». Понимаешь?

Вадим кивнул. Он отнял свою руку, чтобы взять ее тонкое запястье и поцеловать его.

– Спи. Завтра обязательно будет лучше, чем вчера.

Лиля кивнула, и закрыла глаза. Вадим снова поцеловал ее руки и нежно погладил волосы. Из-под длинных ресниц, все бежали тонкие ручейки, он стер их большим пальцем.

«Другая».

10.

До клуба Мила с Машей добрались только к двенадцати. Это было пафосное московское место, где собирались звезды и богачи. Мила расплатилась с таксистом, и вылезла из автомобиля.

– Эй? – постучала она в стекло на заднем сиденье. – Так и будешь здесь сидеть?

Мила распахнула дверь и вытащила Машу наружу. Таксист тут же тронулся, едва не окатив девушек грязью.

– Кретин, – выругалась Мила, – надо было соглашаться, чтобы Стас заехал за нами.

– Нет! – воскликнула Маша. – Я не хочу, чтобы он знал, где я живу.

– А придется.

Маша вопросительно посмотрела на Милу.

– А кто нас домой доставит? Или ты рассчитываешь сразу же у него переночевать?

– Нет, конечно!

– Да ладно тебе, никто не собирается приглашать его на чашечку кофе.

– Дело не в этом.

– А в чем тогда? – не поняла Мила.

– Ты разве не видела мою квартиру!

– Видела, и что? – не поняла Мила.

Маша молчала.

– Ты что стесняешься своей квартиры?

– Ну и стесняюсь! Ну и что из этого?

– Дурочка.

– Мила!

– Ладно, мы не будем показывать Стасу твои тридцать три квадратных метра. Лучше скажи, нас вообще пустят сюда? – Мила кивнула на вывеску и огромную толпу людей, которые выстроились в длинную очередь и мечтали пройти фейс-контроль, чтобы оказаться внутри.

– Что за сомнения могут быть у двух таких прелестных леди?

Стас подошел сзади и взял под руки обоих сразу.

– Ты что пугаешь! – воскликнула Мила.

Маша же быстро убрала его руку и отошла на шаг.

– Мария, вы раните меня в самое сердце!

Стас снова схватил ее руку и прижал к правой стороне груди.

– Стас, сердце, вообще-то у всех людей находится слева, – усмехнулась Мила.

– В моей груди бьются сразу два сердца, Людмила, – выразительно посмотрел на нее Стас.

– Маша, думаю, нам стоит обратиться на какой-нибудь канал, мы разбогатеем, сообщив прессе столь невероятную новость. Как ты на это смотришь?

– Отрицательно, – ответила Маша.

– Мария, вы мой ангел!

– Думаете? – Маша остановилась, и поймала взгляд Стаса. На мгновение смех в его глазах исчез, но через секунду, он снова улыбнулся и сказал:

– Уверен.

В клуб их пустили сразу. Стас пожал руку секьюрити, они перекинулись парой фраз, и перед ними тут же опустили бархатную ленту. Народу в клубе было меньше, чем ожидалось на входе. Кто-то танцевал, кто-то оживленно беседовал за круглыми столиками, по залу плавно передвигались официанты в специальных костюмах с подносами, уставленными разноцветными коктейлями, и ни одного знакомого лица.

– Ну, как вам, девчонки? – Стас помог снять пальто сначала Миле, а потом Маше. – Вот это да! – присвистнул он, и оглядел Машу с головы до пят, заставив покраснеть.

На ней было коротенькое красное платьице. Грудь плотно обтянута тканью, глубокий вырез, открывал ложбинку, но оставлял простор для фантазий. От груди оно струилось легкими волнам к бедрам, на которых снова сходилось в тугую линию. На запястье блестел браслет с искусственными бриллиантами, а в волосах заколка – в виде орхидеи, которая слегка придерживала струившиеся по спине черные пряди. Образ довершали невероятные сапожки на высоких каблуках и с маленькими пряжками по бокам.

– Запольский, я ведь могу и обидеться, – сказала Мила и театрально нахмурила брови.

– Людмила, вы как всегда неотразимы, – он поцеловал руку Миле и потянулся к Машиной, но та снова отдернула руку.

– Пару минут, дамы. Я узнаю, какой столик нам оставили.

Стас быстрыми шагами направился к стойке администратора, прекрасной брюнетке с губами уточкой. Та при виде него расплылась в улыбке, он что-то зашептал ей на ушко, и Маша отвернулась.

– Если ты будешь так чураться мужиков, то навряд ли лишишься девственности вообще, – раздался рядом голос Милы.

– Говори тише. Кроме того, я не хочу быть очередной, – она кивнула в сторону брюнетки, которая выложила перед Стасом на ресепшен свой значительный бюст.

– А единственной? Ты что сказок начиталась? Маруся, поверь мне, я теперь совершенно точно знаю, что никаких чудес не бывает, и что принцев на белом коне в природе не существует!

Маша молчала, периодически поглядывая на Стаса, который по-прежнему болтал с девушкой кукольной внешности.

– Маша, ну посмотри ты на меня! Я тоже верила, что меня ждет любовь раз и навсегда. Уже мечтала, как скажу ему да у алтаря, видела в фантазиях белый дом с зеленой лужайкой, яблонями и большой собакой. И чтобы дети на детских качелях, и родители в беседке, увитой розами, чтобы гости за длинным столом с кружевной скатертью, и море цветов. Чтобы кофе в постель и оладушки на завтрак, а по субботам яблочный пирог с корицей. А он сказал, что мне нет места в его той, настоящей, жизни. Вот и все. И весь принц сразу кончился, а осталась я с малышом внутри, который никогда ему не скажет «папа». Ты знаешь, я буду самой лучшей мамой на свете, и у него будут прекрасные бабушка с дедушкой, но у него не будет отца… А ты говоришь «принц».

– Милочка, – всхлипнула Маша, – как же так?

– Все по-честному, – ответила Мила, – мне был дан кусочек невероятного счастья, и кто-то там, наверху, наверное, решил, что для меня этого достаточно.

– Так не бывает.

– Что не бывает? – весело спросил Стас.

– Что две девушки должны ждать одного мужчину.

Мила улыбнулась, смелости Маши.

– Слезно умоляю простить! Но я добыл нам столик.

– Прощен.

– Без условно.

Они присели за столик в центре зала. Стас сказал, что это самое козырное место, и все силиконовые леди Москвы, всегда стремятся попасть именно за этот столик.

– Почему? – не поняла Маша.

– Чтобы повыгоднее себя продать, – просто ответил Стас.

– Я надеюсь, – вступила Мила, – что ты не собираешься нами торговать?

– Боже упаси! Я собираюсь с вами танцевать!

Он протянул руку Маши, но та отказалась, сказав, что потанцует с ним чуть позже.

– Хорошо. Тогда делайте заказ, а я закружу в танце Милочку. Ты ведь не против?

– Даже наоборот.

Мила поднялась, положила сумочку на свой стул и подала Стасу руку. Звучала прекрасная джазовая мелодия. Стас уверенно взял ее за талию, и они закружились по залу. Миле казалось, что она не танцует, а летит. Стас был умелым партнером.

– Я не нравлюсь твоей подруге? – спросил Стас.

– Что? – не поняла Мила, из-за кружения и громкой музыки.

– Почему твоя подруга меня избегает?

– Не знаю.

– А обманывать не хорошо.

– Ты слишком напорист. Она не привыкла к такому.

– Странно.

Мила пожала плечами.

– Почему?

– Она же красавица! – воскликнул мужчина. – Никогда не поверю, что я первый, кто ее так атакует.

– А ты попробуй не атаковать, – сказала Мила, – не на войне же мы, в конце концов. Попробуй просто поговорить с ней.

– Поговорить? – задумался Стас.

Мила засмеялась.

– Похоже, кое-кто разучился просто разговаривать с женщинами.

– А зачем с вами разговаривать, вас же любить надо!

Стас силнее закружил ее, затем наклонил, и красиво поднял. В глазах у Милы все потемнело, и тошнота подступила к горлу. Она покачнулась и тяжело навалилась на Стаса.

– Эй, мать, ты что? – испугался Стас.

Он подхватил Милу под руки, и повел к столику, чтобы усадить на стул. Маша, которая по-прежнему листала меню, вскочила.

– Что вы с ней сделали?

– Ничего, – растерянно ответил Стас, – она вдруг повалилась.

– Принесите ей воды без газа.

Стас ринулся к барной стойке, чуть не сбив нерадивого официанта, направляющегося к соседнему столу.

– Мила, ты как?

– Нормально, – ответила Мила, – сейчас пройдет.

Стас принес запечатанную бутылку воды и большой стеклянный стакан, в который тут же налил прохладную жидкость. Мила сделала несколько глотков, и прислонила стакан к пылающему виску.

– Идите, танцуйте, – сказала она, – мне уже лучше, просто здесь немного душновато вот и все.

– Уверена? – спросила Маша, которую за руку тянул на танцпол Стас.

Мила кивнула. Стас, боясь, что она передумает, крепко сжал руку Маши и уверенно потащил ее в зал, на секунду он обернулся и подмигнул Миле. Та вымученно улыбнулась в ответ и отвернулась.

Звучала потрясающая баллада Уитни Хьюстон их фильма «Телохранитель». Маша и Стас танцевали в дальнем углу, так что их едва было видно с Милиного места. Она еще немного посмотрела на то, как Маша в третий раз поднимает руку Стаса чуть выше поясницы, видимо тот и слова не понял из того, что Мила ему говорила, а потом решила, что если немного освежит лицо, то ей станет лучше.

Как оказалось, в этом пафосном месте туалета не было, а была туалетная комната с бордовой плиткой, хрустальной люстрой и небольшими кожаными диванчиками. Огромные зеркала, причудливые раковины в виде лилий и живые цветы, названия которых Мила не знала. Пахло здесь тоже совсем не туалетом, а скорее французскими духами. Мила плеснула на лицо холодной воды и промокнула его бумажной салфеткой. Затем подержала руки под водой, вытерла их и прислонила к пылающим щекам.

– Какой срок? – спросила молодая женщина с ежиком на голове и огромными серыми глазами, подведенными на восточный манер.

– Что? – растерянно спросила Мила.

– Меня тоже мутило здесь, когда я мелкого носила.

Женщина достала из объемной джинсовой сумки зеркальце и помаду. Помада оказалась странного темно-синего цвета, Мила подумала, что никогда не видела темно-синей помады, и всегда считала, что это тени добавляют в блеск. Женщина аккуратно подвила губы и внимательно осмотрела результат в зеркальце.

– Закажи себе коктейль «Айси», реально помогает при токсикозе.

– Токсикоз! – охнула Мила. – У меня нет токсикоза.

– Ну, как знаешь, – усмехнулась дама, перекинула потрепанную лямку через плечо и вышла.

– Токсикоз? – спросила Мила у своего отражения. – «Айси».

Мила еще раз вытерла лицо салфеткой и пошла в зал.

За столиком никого не оказалось. Маша и Стас уже танцевали какой-то быстрый зажигательный танец, Маша смеялась и позволяла мужчине обнимать себя за талию.

– Неужели…

Мила решила не дожидаться официанта, и направилась в сторону бара.

Бармен, симпатичный мускулистый мулат, вертел в руках бутылки, потом что-то разлил по маленьким рюмочкам и поджег их. Сидевшая у стойки компания девушек завизжала от удовольствия. Мила сквозь толпу пробралась к бару.

– Извините, можно вас, – обратилась она к бармену.

– Слушаю, мисс, – широко улыбнулся он, обнажив идеальные белые зубы.

«Мисс?»

– Скажите, – громко спросила Мила, пытаясь перекричать музыку, – что входит в коктейль «Айси»?

– О, это прекрасный освежающий коктейль. С минеральной водой, лаймом, мятой, огурцом и немного ананаса.

– Замечательно. Сделайте мне один, пожалуйста.

Коктейль был бледно зеленого цвета, с кусочками льда и листиками мяты на стенке бокала, две золотистые трубочки довершали картину.

«Надо же, золотые трубочки», – подумала Мила.

Мила присела на высокий табурет у барной стойки, здесь приятно холодил кондиционер, а народ отхлынул в сторону танцплощадки, остался лишь единственный одинокий господин в дальнем углу. Он пил, кажется, виски из низкого широкого стакана и смотрел в стену. Да и пробираться с коктейлем через толпу совсем не хотелось. Она сделала глоток, и даже зажмурилась от удовольствия. Господин повернулся в ее сторону. Мила подумала, что слишком громко урчит, и огляделась по сторонам, в поисках свидетелей своего позора. Она делала так с самого детства, когда ей очень нравилась еда или напиток. Сначала все умилялись ее урчанию, а затем это стало большой проблемой для нее. Долгое время она пыталась избавиться от привычки, и, кажется, совсем победила, но все-таки дурацкое урчание, то и дело прорывалось.

Никто больше в ее сторону не смотрел, и довольная, она снова обратилась к напитку. Дурнота постепенно развеялась, голова прояснилась и снова захотелось петь и танцевать.

– Почему такая красавица пьет в одиночестве? – раздался пьяный мужской голос за спиной.

Напахнуло перегаром, и Милу снова замутило.

«Фу, какая пошлость!»

– Давай закажем тебе что-нибудь покрепче, – не отставал ловелас-неудачник.

– Нет, спасибо, – вежливо ответила Мила, она точно знала, что пьяным нельзя грубить, чтобы не натолкнуться на агрессию.

– А я тебя и не спрашиваю. Эй, парень! – позвал он официанта. – Принеси-ка нам с девушкой бутылочку коньяка звездочек на пять.

Мила с надеждой посмотрела в зал, глазами ища Стаса, но их с Машей ни где не было видно. Вот блин!

– Я не буду пить коньяк, – мягко, но уверенно сказала Мила, – мне нельзя.

– Больная что ли?

– Почему больная? – ответила Мила, и подумала, что зря она не согласилась с ним про больную, отстал бы сразу тогда.

– А чё тогда?

Мужик навалился на нее своим огромным животом, прижимая Милу к барной стойке.

– Я беременна, – резка ответила Мила, и попыталась отпихнуть нахала.

– А я не против, это даже как-то заводит, – он наклонился к ней, и попытался поцеловать в шею.

– Милая, тебя и на минутку оставить нельзя, – раздался рядом незнакомый мужской голос.

Мила увидела, что господин, который сидел в конце барной стойки и слышал, как она урчала, теперь стоял прямо перед ней.

– Макс! – воскликнул пьяный незнакомец. – Так это что твоя ляля?

Господин кивнул.

– Так ты что молчишь, ляля? Я чужого не беру. Ты только учти, братан, телочка то залетела. Не от тебя случаем?

Он пихнул господина в бок и подмигнул, тот отрицательно покачал головой.

– Вот Лилек то обрадуется!

Господин нахмурился.

– Да шучу, я шучу! Ладно, пойду кого-нибудь другого сниму, сегодня здесь ляль хоть отбавляй. О! Даже в рифму получилось!

Он снова стукнул господина по плечу и ушел.

– Спасибо, вам, – тихо сказала Мила, которую до сих пор немного потряхивало, – вы ведь Максим Ларин?

Господин кивнул.

– Поздравляю вас.

– С чем? – не поняла Мила.

– С предстоящим рождением новой жизни. Вы ведь беременны, насколько я понял.

Мила кивнула, и снова взялась за свой коктейль. Максим улыбнулся.

– Что опять урчу? – спросила Мила.

– Я бы скорее сказал, что вы мычите.

Он жестом подозвал бармена.

– Эди, повтори мне.

– Закажите лучше этот потрясающий коктейль! – выпалила Мила.

Уголки губ мужчины поползли вверх, намекая на улыбку, но тут же опустились и губы сжались в тонкую линию.

– Думаю, что двойной виски будет в самый раз.

Мила допила свой коктейль и с сожалением посмотрела на опустевший стакан.

– Повтори девушке ее… Как называется ваш коктейль? И запиши прошлый на мой счет.

– «Айси». Но, благодарю, не надо. Мне хватит и одного.

Она достала из маленькой сумочки кошелек и выложила нужную сумму.

– Спасибо еще раз за вмешательство, сейчас не часто мужчины заступаются за женщину. Мне пора к своим друзьям, пока очередной пьяный… – тут она запнулась, и так и не смогла подобрать цензурного слова, – прощайте.

Максим кивнул, и снова отвернулся к стене.

– Это что был Максим Ларин? – громким шепотом спросила Маша.

– Да.

– Ну, Людмила, ты и мастер. На пару минут тебя оставили, ты уже и кинозвезду умудрилась подцепить.

– Ты лучше, – Мила послала Стасу воздушный поцелуй. – И, кстати, вы оставили меня не на пять минут. Меня чуть не похитили, пока вы всякие «па» вытанцовывали.

– Что!? – испугалась Маша.

– Вот Максим за меня и вступился, – гордо сказала Мила.

– О! Он для тебя уже просто «Максим»?

– Бр-р-р-р на тебя, – Мила поежилась.

– Милочка, а он, оказывается, не только потрясающий актер и невероятный красавиц, да еще и рыцарь. А ты говорила?

– Но не принц же.

– Это вы о чем, девочки? – спросил Стас.

– Мы с Машей…

– Мила!

– … поспорили, есть принцы в действительности, или нет, – продолжила Мила.

Маша с облегчением вздохнула.

– И кто на что ставил?

– Я – на их отсутствие, – сказала Мила.

– А я, чем вам не принц? – обиделся Стас.

– Принц, ты принц, – успокоила его Мила, – только вот принцесс у тебя через чур много.

– Так единственную пока не нашел.

– А ты ищешь? – спросила Мила.

– А то. Вот, Мария, вы бы согласились стать моей принцессой?

– Да ну вас, Стас, – махнула на него рукой Маша, и начала вставать, – пора уже, завтра нам всем на работу. Мне так вообще в первый раз.

11.

Лиля открыла глаза и с усилием потерла их. Словно кто-то насыпал песка за веки, а потом еще и соли добавил. Постепенно картинка прояснилась. Лиля медленно огляделась по сторонам и вскрикнула. Где она? Голова гудела, во рту было сухо и горько. Что-то часто она стала решать проблемы с помощью алкоголя. Где-то в глубине квартиры хлопнула дверь, и раздался знакомый голос, напевающий старую песенку:

«Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер в мае…»

Голос напевал, немного присвистывал и добавлял: «Пам-пам».

– Антонов, – простонала Лиля. – Только не это!

Шаги раздавались все ближе и затем в дверь постучали.

Лиля быстро распахнула одеяло, с облегчением вздохнула, увидев на себе платье, и забралась под одеяло с головой.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказал Вадим в тон своей песне.

– Уходите.

– Куда? – не понял Вадим.

Лиля сказала куда.

– Однако.

Вадим картинно почесал затылок, а потом бок.

– И все-таки тебе придется вылезти из-под одеяла.

– Не помню, чтобы мы переходили на «ты», – огрызнулась Лиля.

– Ну, все остальное, ты, разумеется, помнишь.

– Чего ты хочешь? – спросила она, отодвинув край одеяла, чтобы видеть Антонова, но при этом не показать своего лица.

– Так-то лучше. Чистая рубашка, извините, халатами я не пользуюсь, и полотенце в ванной, новая щетка там же на полочке, тапки у дивана. А ванна по коридору вторая дверь налево, – быстро проговорил Вадим, – я заказал завтрак, так что если желаешь горячей еды, то поторопитесь.

Лиля поморщилась при мысли о еде.

– Впрочем, – продолжил Вадим, – тебе лучше выпить для начала чашечку крепкого кофе, уж с этим я смогу справиться, – сказал Вадим и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Услышав, как хлопнула дверь, Лиля откинула одеяло и огляделась вокруг. Это была большая скудно обставленная комната – только огромный диван, на котором она спала, плазма нереальной диагонали, пару пуфиков и картины, развешанные по всем стенам. Лиля спустила ноги на пол и попала прямо в небольшие женские тапочки. Они были бледно лимонного цвета, без всяких бомбошек и помпонов, розочек и сердечек, лишь пара маленьких бабочек и божия коровка на травинке. Неужели подобную прелесть мог купить Антонов? Это явно тапки не для «ночных фиалок». Может Маша?

Лиля не твердым шагом подошла к двери и немного приоткрыла ее. Путь был свободен.

Ванна у Антонова была роскошная, огромная, белоснежная, с гидромассажем. Рядом стояла душевая кабина с матовыми стеклами. На элегантной белой вешалке висело большое темно-коричневое полотенце, невероятно гармонирующее с общим декором ванны, небось дизайнер постарался над этой нелепицей.

«Если бы я стала хозяйкой этой квартиры, то, непременно, все бы изменила», – подумала Лиля. Подумала, и ужаснулась. Как она даже предположить могла, что может стать хозяйкой это квартиры?

Решив побыстрее принять душ, и смыть вчерашнюю косметику, Лиля стянула платье и сложила его на небольшой диванчик у двери. В этой ванной был и диванчик, и туалетный столик, и зеркало во весь рост, и даже торшер. Лиля не могла припомнить, когда она в последний раз видела торшер. Кафель на полу оказался теплым, видимо, Вадим заранее включил подогрев пола. Лиля скинула белье, сняла часы и кольца, оставив их на прозрачном стекле раковины, и шагнула в душевую. Как только она включила воду, заиграла песня группы «Градусы»: «Это не женщина, это беда, я с такой как она ни за что никогда …» Лиля засмеялась. Интересно, а песни в душе запускаются автоматически, или хозяин повлиял на выбор?

Сначала теплые, а потом и горячие струи, окутали тело, заставляя каждую мышцу расслабляться. Лиля добавила еще горячей, она любила, чтобы кожа после душа была красной, распаренной. Интересно, а у Вадима есть масло для тела? Она немного помедлила, но все-таки направила воду на волосы. Шампунь в ванной оказался только мужской, он пах мускусом и ментолом. Лиля с наслаждением намылила голову. Вдруг в дверь постучали.

– Нельзя! – закричала она, подумав, что забыла закрыть дверь.

– Завтрак из ресторана привезли. Жду тебя на кухне, – ответил Вадим.

– Что? – не расслышала Лиля. Рядом шумела вода, а дверь была сделана на совесть.

– Давай быстрее, а то я с голода умру! – крикнул Вадим.

– Хорошо! – прокричала Лиля. – Скоро выйду, только не входи!

– Не понял? Ты просишь меня потереть тебе спинку? Сейчас, сейчас!

– Нет! – закричала Лиля. – Дурак, – тихо добавила она.

Через двадцать минут, она вышла из ванной чистой, свежей и мокрой, так как фена нигде не нашлось. Она, как могла, вытерла волосы полотенцем, и они длинными мокрыми прядями, падали ей на спину, Лиля побоялась намочить платье, и поэтому решила надеть на голое тело рубашку Вадима. Рубашка была из хлопка и приятно холодила разгоряченное тело. Лиля прошла по коридору, и оказалась в комнате, в которой провела ночь. Она вышла обратно, повернула направо и уперлась в небольшую винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Решила, что кухня никак не может располагаться на втором этаже, она решила идти обратно.

– Вадим, – позвала она.

– Я здесь, – откликнулся Вадим, откуда-то издалека. И через минуту оказался рядом с ней.

– Я не нашла у тебя фена, – резко сказала Лиля, стесняясь признаться, что не смогла его найти.

– И правильно, что не нашла. Тебе так, – он показал на ее мокрые волосы, – очень идет.

– А у тебя есть фен? – с надеждой спросила Лиля, которая привыкла делать хоть минимальную укладку.

– Нет.

– А зачем ты тогда говоришь, что я не нашла, если его совсем нет? – изумилась Лиля.

– Но, ты же не нашла.

– Да, но…Да ну тебя! Адвокат и есть адвокат.

– Правильно, лучше пошли есть, впрочем, я уже, но компанию тебе составлю.

Они прошли на кухню, и оказалось, что Лиля не дошла до нее всего ничего. Стол был уставлен пластиковыми контейнерами разной формы и объема. В одном, самом большом, лежали сырники, кругленькие, аппетитные. Рядом стоял маленький с несколькими делениями. Лиля предположила, что там разные соусы к сырникам. Еще в двух стояли каши разных видов и в последнем салат, кажется, греческий. Лиля терпеть не могла каши и греческий салат. Каши ей всегда варила кухарка, они получались у нее с комочками, склизкие, непонятной консистенции массы. С тех пор Лиля просто ненавидела каши. А греческий салат каждый раз заказывали ее «подруги», когда они устраивали эти странный глупые праздники тщеславия. Куда как лучше съесть сырник, облитый сметаной или сгущенкой. Но Вадим заказал салат? Для нее? Лиля перевела взгляд на стол у раковины и увидела еще четыре уже пустых лотка.

– Я не знал, что ты любишь, поэтому заказал на свой вкус, так что… – сказал Вадим.

Лиля улыбнулась.

– Я смотрю, ты без меня начал, – она кивнула на пустые лотки.

– Заметь, ключевое слово «начал».

– То есть это, – указала на стол, – не мне?

– Ты ведь поделишься со мной?

– Ну, только если салат, – засмеялась Лиля, и направилась к столу.

– А у меня еще колбаса есть, копченая, – провозгласил Вадим, – правда хлеб отсутствует.

– А я как раз люблю колбасу именно без хлеба, – сказала Лиля, – фигуру берегу, – она продемонстрировала мужчине свою тонкую талию.

Вадим засмеялся, и полез в холодильник, откуда выудил приличный кусок колбасы, персиковый джем и большой огурец.

– Пусто, – сказал он.

Лиля быстро встала, схватила колбасу, огурец, порезала тонкими слайсами и красиво разложила на тарелке. Затем достала еще одну тарелку. Выложила туда сырники и поставила рядом соус. Чашек у Вадима оказалось всего две, и все разномастные и со щербинками. Она выбрала самые приличные, а третью выбросила в мусорку.

– Эй!

– Твоя посуда никуда не годится, – просто сказала она, – так и быть, раз ты вчера не дал мне окончательно опозориться, ты ведь не дал?

Вадим кивнул.

– Так вот, раз ты спас меня от сокрушительного, умопомрачительного падения, я подарю тебе новую кружку!

– При много благодарен.

Лиля разлила по чашкам еще горячий кофе, и уселось на стул с ногами. Она сделала первый глоток и сморщилась.

– Ты совершенно не умеешь варить кофе.

– Странно, обычно дамы, говорят мне с утра совсем иное.

– Врут.

Лиля взяла руками сырник, макнула его в сгущенку, и с аппетитом проживала.

– А вот это просто восхитительно, – сказала она.

За первым последовал второй, потом третий. Затем Лиля взяла кусок огурца и положила на него колбасу.

– Вот такие бутерброды я очень люблю.

Вадим последовал ее примеру.

Когда тарелка с колбасой и огурцами опустела, Вадим приступил к каше.

– А ты? – спросил она, когда Лиля поднялась и вылила кофе в раковину.

– Я не люблю каши.

Она открыла кран и вымыла чашку, турку и тарелки, на которых совсем недавно лежала горкой колбаса.

– Где у тебя кофе? Я сварю новый.

– Там, – показал Вадим. – Тебе надо попробовать.

Он взял лоток, подошел к Лиле и буквально засунул ей ложку каши в рот. Она оказалась сладкой, нежной, рисовой.

– Хм. Дай мне еще.

Вадим снова зачерпнул каши, и с ложки покормил Лилю, которая все не выпускала из рук турку и баночку с молотым кофе.

– То-то и оно, – сказал Вадим, и сунул ложку каши себе в рот.

Так они доели всю кашу, и стали ждать пока будет готово кофе.

Кофе Лиля варить умела. Она добавляла туда корицу, ваниль и еще кое какие пряности по вкусу и в зависимости от настроения. А вот сахар в кофе она не признавала. У Вадима, конечно же, не оказалось ни первого, ни второго, ни третьего. Поэтому она сварила черный крепкий кофе, добавив туда немного сгущенного молока.

Они пили кофе долго, из больших чашек и с шоколадными конфетами, которые, как оказалось, лежали на подоконники, и Вадим никак не мог вспомнить откуда они. Кофе был горячим и вкусным, конфеты сладкие с орешками, и настроение стало сладко-ореховым. Вадим смотрел на Лилю, такую молодую свежую, с влажными волосами, липнущими к шее, пушистыми ресницами, белой кожей и большими четко-очерченными губами ярко-вишневого цвета. Она облизывала губы после того, как откусывала конфетку, делала глоток кофе, и рукой взбивала волосы, которые никак не хотели высыхать. На ней была его рубашка нежно-голубого цвета, и отчего-то ему безумно нравилось, что она сидит на его стуле, в его рубашке, пьет кофе и улыбается ему. Он всегда предпочитал отправлять дам домой сразу после секса, ссылаясь на то, что ему рано вставать, важные дела и прочая дребедень, он мог припомнить лишь пару раз, когда, просыпаясь, он видел рядом с собой женщину. Он даже варил им кофе, они пили, и нахваливали, а он точно знал, что им не нравится. А Лиля не стала льстить, обманывать или притворяться, она просто сказала, что его кофе полное дерьмо, и сварила новый. Так просто взяла и сварила новый кофе, затем села на его стул и не стала закидывать ногу на ногу, а скрестила их как йог. Она не пыталась казаться кем-то, хотя зачем ей это? Она Лилия Нежина, знаменитость, богачка, красавица. А он лишь адвокат. Нет, конечно, он тоже не лыком шит, и квартирка у него вполне себе, и внешностью Бог не обделил, но она ведь Нежина…

– Вадик, – начала Лиля, прерывая поток его мыслей, грозящий испортить такое превосходное настроение, – а кто делал тебе ремонт?

Она назвала его Вадик. Ему понравилось, как звучит «Вадик» из ее уст, хотя он терпеть не мог, когда его называли так.

– Какая-то фирма, честно сказать, я особо не задумывался об этом.

– Понятно, – вздохнула Лиля.

– А что? – насторожился Вадим.

– Да так, ничего.

Лиля допила свой кофе и встала, чтобы сполоснуть кружку. На ней была его рубашка, она закатала рукава до локтей, чтобы было удобнее мыть, и потерла босой ступней лодыжку. Вадим замер.

– Слушай, а ты сегодня очень занят? – спросила Лиля и тряхнула головой, пытаясь откинуть мешавшие волосы назад.

– А ты хочешь назначить мне свидание?

– Почти.

Лиля улыбнулась своей ослепительной улыбкой, и Вадим понял, что сделает все, о чем бы она ни попросила, наверное, он готов даже скинуться с моста, если она пожелает. Только с появлением Лилии Нежиной в его жизни, он понял, что зря всегда посмеивался над приятелями, которые говорили, что жена им не указ, но при первом же звонке замирали, и на приказ немедленно ехать домой говорили: «Да, рыбонька моя, скоро буду». Вадим всегда говорил, что глупо рушить мужскую компанию, или пропускать футбол только потому, что дама сердца просит забрать ее с работы, но, в конце концов, существует такси, и, если ей надо, всегда можно набрать заветные цифры.

– Я так понимаю, моя машина осталась у ресторана, – продолжила Лиля, – а у меня сегодня съемки, которые никак нельзя отменить.

– Конечно, я тебя отвезу.

– Вот и отлично. Тогда сейчас доедай, а я наведу марафет и поедем сначала заберем костюм и сценарий из моей городской квартиры, а потом на Мосфильм.

Она снова тряхнула своей роскошной шевелюрой, которая уже почти высохла, некоторые пряди спутались, на щеках проступил румянец, от горячей воды, а рубашка немного сползла с одного плеча. И Вадиму подумалось, что именно так будет выглядеть Лиля после ночи безудержного секса. Будет?

12.

Иван уже в десятый раз набрал номер Лили, но электронный женский голос по-прежнему сообщал ему, что «абонент не доступен, попробуйте перезвонить позднее».

– Вот черт!

Он беспокоился, и корил себя, что так долго позволил тянуться этой ситуации. После передачи, он хорошенько подумал, и вспомнил одного майора, с которым жизнь столкнула его несколько лет назад. Это был молодой парень, умный, сообразительный и честный. Иван тогда помог ему в одном деле, собственно, они помогли друг другу взаимно. Майор, с милом фамилией Степаша, получил жалобу от некой гражданки, которая обвиняла Ивана, в нанесенных ей побоях. Иван, разумеется, побоев никаких не наносил, и гражданку в лицо не знал, но история могла получиться громкая и некрасивая. Майор Степаша гражданке не поверил и дело закрыл, за отсутствием доказательств, сказав гражданке, что за дачу ложных показаний, ей грозит самая настоящая тюрьма, в которой сидят самые настоящие убийцы. Гражданка испугалась, и отделалась простым извинением, переданным через майора Степашу. Иван майору был благодарен, и через некоторое время оказал ему ответную любезность, а именно, стал посредником его предложения даме сердца, которая отказывала Степаше уже два раза. Дама согласилась, но Иван сомневался, что брак их будет счастливым и долгим. А год назад Степаша написал Ивану, что стал отцом двух чудесных близнецов, и прислал фото. Дама сердца сильно располнела, была на фото довольной и счастливой, и малыши тоже были довольными и весьма упитанными. Иван послал семье Степаши пламенный привет и коляску для близнецов – большую небесно-голубого цвета и с белой вуалькой. Майор благодарил, и просил непременно обращаться к нему, если вдруг такая надобность возникнет. И эта самая надобность возникла именно сейчас. Иван порылся в своей записной книжки, которую вел по старинки, совсем как делали его дед и отец, и нашел майора Степашу.

– Подполковник Степаша на проводе, – раздался знакомый голос в трубке.

– Подполковник?

– Именно, – обиделся подполковник, который точно знал, что голос у него совсем не подполковничий. – А кто его спрашивает?

– Заслуженный артист Российской Федерации.

– Кто-кто?!

– Это я, Степаша, Иван Баринов.

– Здорово! – обрадовался Иван. – А тебе что «заслуженного» дали?

– Нет, шучу я так бездарно. А вот ты, похоже, на повышение пошел.

– Сам не верю, – искренне признался Степаша, – дело у нас тут одно было, так потом подполковника дали. Только вот звездочки с ребятами обмывали. А ты что звонишь, али случилось у тебя чего?

– Случилось, Степаша, случилось. Только это не телефонный разговор. Можешь ко мне сегодня подскочить на часок?

Степаша немного подумал, что-то нечленораздельное в трубку помычал и согласился. Иван знал, что он согласится, что не сможет отказать ему, знал и воспользовался, потому что не воспользоваться не мог.

– Ну и дела, – вздохнул Степаша, – значит у этой актрисы и ребеночек имеется. А говорят, она замуж собралась?

– Майор?

Иван покачал головой, и подумал, что Лиля Нежина тревожит мысли даже такого верного семьянина, как Степаша.

– Во-первых, подполковник.

Степаша налил себе рюмочку водочки, предложенной Иваном в самом начале их беседы, резко выдохнул и со словами «так и быть», влил ее в себя.

– А, во-вторых, мне же интересно!

Он улыбнулся совсем как тот ребенок из рекламы, и Ивану стало странно смотреть, как «ребенок» опрокидывает в себя уже вторую стопку водки.

– Ну, что касается твоей сестры, это дело техники. Найдем, даже не переживай, а вот артисткой этой дело плохо. Надо, чтобы она согласилась, чтобы записки эти нашим экспертам отдала.

– Нельзя, дело тогда огласку получит, а это никак нельзя, – твердо сказал Иван.

– Хорошо, но встретиться то с ней мне все равно надо.

– Это можно.

Иван улыбнулся, и представил, как Степаша будут хвастать своей даме сердца, что встречался с самой Лидией Нежиной. И жалел, что не увидит этого.

– Ну, ты сам посуди, как я могу найти этого хулигана? Тут обмозговать все надо хорошо.

– Ладно, ты пока обмозговывай, а я с ней еще разок потолкую.

– Лады.

Иван закрыл дверь за Степашей и пошел в ванную. Холодная вода немного помогла прийти в себя. Он знал, что Степаша держит свое слово и скорее всего уже завтра к обеду у него будет адрес сестры. Интересно, она живет в Москве или нет? И как он к ней поедет? Что просто заявится, и скажет: «Здравствуй, я твой брат, которой не хотел тебя знать последние пару десятилетий, а сейчас вдруг воспылал братскими чувствами? А что, если она не захочет его принять, может даже не станет с ним разговаривать, ведь жизнь у нее была совсем не простая, раз она провела ее рядом с их мамашей?

Как же ему не хватало Милы, она бы обязательно его успокоила, и, конечно же, поехала вместе с ним, она бы нашла слова. Иван вдруг понял, что ему жутко ее не хватает. И с отчаянием подумал, что так и не смог сказать Степаше о своей главной «потере2. Да и что бы он сказал? Найди мне девушку без адреса, без фамилии. Иван даже не знал название фирмы, в которой работала Мила, только то, что компания занимается игрушками, а Мила занимается кадрами, которые те самые игрушки делают и продают. Там в Сочи ему казалось, что Мила – это величина постоянная, что она не может пропасть, исчезнуть. И даже когда он уезжал от нее, тот отчего-то был уверен, что найдет ее именно там, где оставил, а она взяла и исчезла. Так быстро и теперь казалось, что навсегда. У него, Вассо Баринова, казалось, в жизни было все, чего он только не пожелал, даже и сестра теперь возможно будет, а вот Милы не было. И Ивану было страшно, что гадалка ошиблась, и что встречи может не произойти. А ведь он всегда был холодным материалистом и не мог даже помыслить, что когда-нибудь так рьяно будет верить словам гадалки, о существовании которой каких-то там пару дней назад он даже не подозревал, и так бояться, что неведомые ему высшие силы, так и не устроятих встречу.

Он выключил воду и пошел в гостиную. Надо отвлечься от всех этих мыслей. Он вспомнил, что Макар еще в Останкино вручил ему новый сценарий, сказал, что фильм намечается вполне себе, и что Иван просто обязан его прочитать. Иван сценарий взял, но читать не стал, эта объемная черная папка так и валялась у него в коридоре.

«Вот этим я сейчас и займусь», – подумал он.

Сценарий отыскался быстро. Сделав себе трехслойный бутерброд, который состоял из всего, что оказалось у него в холодильнике, а именно, кусочек заветренной ветчины, сыр «Маздам», помидор, вялый и безвкусный, банчка плавленого сыра со вкусом грибов и пучок листьев салата.

Иван вздохнул, совсем, как это делала Мила, и откусил свое творение.

– Да, это тебе не пирожки Миленой мамы и к тем более не котлетки, – сам себе сказал Иван.

Отставив бутерброд, который невозможно было есть в сторону, он уселся в кресло и начал читать сценарий. Читал он долго и вдумчиво, и даже не заметил, как за окном начало смеркаться. Иван потер уставшие глаза, и отложил папку, не дочитав совсем немного. Он включил свет, и решил, что ему просто необходимо съездить в супермаркет, холодильник был совершенно пуст, а идти в ресторан совсем не хотелось. Иван мельком взглянул в зеркало, и решил, что сойдет и так. Джинсы, футболка, осталась натянуть шапочку до бровей, надеть маскировочные очки без диоптрий и объемную куртку, которая была куплена как раз для таких случаев. Куртка отыскалась быстро, очки тоже, а вот шапочка исчезла, а без шапочки его, Ивана, тут же узнают, и день будет испорчен. Иван рылся на вешалке в коридоре, когда зазвонил телефон, и на экране высветилось имя «Лиля».

13.

Лиля сидела на диване в небольшой квартирке, купленной ей совсем недавно. Квартира еще не была толком обставлена, здесь в основном хранились ее наряды, развешанные на открытых передвижных вешалках в одной комнате, а во второй, соединенной с кухней комнате, стоял диван, небольшой журнальный столик, стул. Плиты не было, а лишь микроволновка, небольшая раковина, пара шкафчиков, на одном из которых стоял необычной формы электрический чайник, и мини-холодильник.

Вадим принес ей большую чашку, в которой дымился кофе.

– Я добавил туда пару капель коньяка, – сказал он, и опустился рядом с ней на диван.

– Пытаешься перебить вкус, – слабо улыбнулась она.

Руки у нее по-прежнему немного дрожали, и вся она дрожала целиком тоже. Вадим крепко обнял ее за плечи, и она уткнулась носом в рукав ее рубашки. Плакать она уже перестала, и даже смогла умыться, Вадим держал ей волосы и подавал полотенце.

– Испугалась?

Лиля кивнула. Затем подняла голову и посмотрела на него. Губа разбита, ворот рубахи порван, на костяшках правой руки ссадины. Она погладила его сначала по щеке, потом по руке, он поморщился, но руку не отдернул.

– Больно?

Она снова прикоснулась к его лицу, к мелким морщинкам под глазами, к тонкой полосочке, залегшей между бровями, к пухлым губам, к маленькому шрамику под бровью.

– Откуда это?

– В детстве упал.

– Ясно.

– Ты пей давай, а то остынет.

Лиля снова улыбнулась.

– Он ничего, нормальный, я попробовал.

– Ну, если попробовал.

Она отпила глоток и довольно кивнула.

– И правда, неплохо.

Вадим положил свою руку в ее ладонь. Она крепко сжала пальцы. Тут в коридоре раздались голоса, и приближающиеся шаги. Лиля выпрямилась и выдернула свою руку из ладони Вадима. Он горько ухмыльнулся, но говорить ничего не стал.

В комнату быстрыми шагами вошел Иван.

– Малыш, – он опустился рядом с ней и крепко обнял подругу, – как ты?

– Нормально. Уже нормально, – сказала Лиля.

И Вадиму показалось, что с появлением Вассо Баринова, она как-то облегченно вздохнула. Он обнимал ее крепко, при всех, ничего не стесняясь, а она не пыталась его оттолкнуть, как только что поступила с ним. Вадим видел двух близких друг другу людей, и сразу же почувствовал себя лишним здесь, ненужным. Он и не думал, что может быть так больно, когда оказываешься ненужным ей.

Он встал, и тихо откашлялся. Лиля подняла на него вновь ставшие влажными глаза.

– Ты уходишь? – растерянно спросила она.

– Да, мне пора.

– Я не познакомила вас. Иван, это Вадим, мой друг, он сегодня спас меня от этого…

Она замялась, и слезы снова хлынули у нее из глаз. Иван прижал девушку к своей груди.

– Тише, уже все хорошо, теперь все будет хорошо. Я тебя больше ни на минуту не оставлю.

Он гладил ее по голове и баюкал. Затем он поднял глаза на Вадима и протянул ему руку.

– Я Иван, друг Лили, – просто сказал он.

Вадим протянул руку в ответ, и Иван крепко пожал ее.

Конечно же, Вадим сразу узнал его, как же Вассо Баринов, известный артист, с весьма неплохой фильмографией, один из самых закрытых людей шоу-бизнеса. О нем никто и ничего не знал, а лишь предполагали. Интервью он давал только относительно своей работе, и ни слова не говорил про личную жизнь. Тусовок он не посещал и скандальных фото не имел. Значит друг?

– Мы дружим еще со студенческих лет, – тихо сказала Лиля, и быстро взглянула на Вадима.

– Спасибо вам, что оказались рядом с ней сегодня, – сказал Иван, и похлопал Вадима по плечу, – даже и не знаю, как бы все закончилось, если бы не вы.

– Закончилось же, – сказал Вадим, – мне, правда, пора.

– Вам только надо будет рассказать все Степаше.

– Кому? – не понял Вадим.

– Подполковнику Степаши, вон он идет.

Лиля и Вадим одновременно повернулись к двери. Небольшой худощавого телосложения мужчина, лет тридцати-тридцати пяти, что-то говорил людям в форме, которые вытаскивали из ванны человека в черном плаще. Лиля поежилась, и снова спрятали лицо на груди Ивана. Вадим позавидовал ему.

– Хорошо ты его отделал, – сказал Иван, внезапно перешедший на «ты».

– Взбесил он меня сильно, – ответил Вадим.

– Он на меня у лифта напал, – внезапно начала Лиля, – у нас же консьержки нет, дом обычный, да еще и темно было, лампочка перегорела, наверное.

Лиля замолчала и тихонько всхлипнула, отчего у Вадима по телу прошла горячая волна, ему хотелось сгрести в охапку, утащить к себе, запереть все двери и больше никогда не отпускать, а она по-прежнему прижималась к нему. Он хотел ненавидеть его за это, но почему-то не мог.

Иван кивну, словно говоря «продолжай», и погладил ее по руке.

– Он меня за шею схватил так, что мне дышать трудно стало, и я не могла издать ни звука. Он говорил мне всякие гадости про меня, про моих родителей, про Максима, про то, что он не даст мне выйти замуж.

Она осеклась и из-под волос взглянула на Вадима. Он молчал и пристально смотрел на нее, глаза были холодные, чужие.

– А про письма? – спросил Иван.

– И про письма тоже. Он говорил, что расскажет моей дочери, что ее мать, а вовсе не добрая тетя-крестная, что разрушит ее жизнь! – Лиля всхлипнула.

Вадим машинально протянул к ней руку, но тут же отдернул, подумав, что она не хочет этого. А она хотела, но не знала как.

– Ты его узнала? – спросил Иван. – Кто он?

Лиля кивнула.

– Он был санитаром в психушке.

Она сказала эти ужасные слова и прямо посмотрела на Вадима. Он замер.

– Это не психушка, – сказал Иван, – и ты это прекрасно знаешь.

– А что это, Иван? – с надеждой спросила Лиля.

– Я тебе уже сто раз говорил, что это клиника, где лечат от зависимостей, и попала ты туда случайно.

– Случайно, – эхом отозвалась Лиля, она горько улыбнулась, и повернулась к Вадиму.

– Понимаешь, – начала она, – моим родителям не нравилось, что я не похожа на всю эту «золотую молодежь».

Вадим кивнул.

– Понимаю.

– Так вот, мать хотела видеть меня этакой красавицей-принцессой, дочкой небезызвестной четы Нежиных, а я позорила их.

Тут Лиля засмеялась, и даже как будто немного расслабилась.

– Честно сказать, делала я это специально. И черная кожа, и зеленые волосы, и татуировки, правда, это были всего лишь татуировки хной, но мать об этом не знала. Мне просто хотелось, чтобы они обратили на меня внимание, чтобы приняли меня такой, какая я есть и не пытались переделать на свой лад, чтобы доказали, наконец, что любят меня просто потому, что я их дочь!

– Успокойся, – Иван ласково погладил женщину по спине, – ты не виноваты.

– А мне казалось, что я виновата из этого своего желания, – упрямо настаивала Лиля, – ведь мой брат, он же смог стать таким идеальным для них, его боготворят и любят, а я и сейчас…

Она не стала продолжать, а просто махнула рукой.

– А как ты оказалась, – Вадим помолчал, но потом все-таки спросил: – Как ты оказалась в больнице?

Иван нахмурился. Ему не нравилось, что этот невесть откуда взявшийся человек задает такие личные, ненужные вопросы Лиле. Но она отчего-то на него не сердилась, и, наоборот, Ивану показалось, что ей очень важно было объяснить ему, и чтобы он обязательно понял все.

– В тот год мне исполнялось шестнадцать лет. Родители решили отметить это событие с шиком. Они пригласили много «нужных» людей, там были и артисты, и политики, и бизнесмены, и, конечно, и пресса. Мать принесла мне накануне шикарное бальное платье, очень дорогое, красивое, и сказала, что завтра с утра придут люди, которые займутся моими волосами, лицом и ногтями. Она тогда даже поцеловала меня в макушку и пожелала доброй ночи. Я была счастлива, и решила, что на этот раз не буду спорить и противиться воле родителей. Я уже легла, но долго не могла уснуть и решила пойти в спальню к маме и папе, чтобы поблагодарить их за праздник, который они мне организовали. Было уже темно, я увидела, что дверь в их спальне приоткрыта, и обрадовалась, что они еще не спят. А потом я услышала их голоса. Они обсуждали, как по выгоднее продать меня!

Тут Лиля усмехнулась и на мгновение прижалась лбом к груди Ивана, который по-прежнему крепко обнимал ее. Он уже слышал эту истории, но и сейчас от нее ему становилось не по себе. Он и представить себе не мог, что дед или отец могли поступить с ним подобным образом.

– Так вот, – продолжила Лиля, – отец настаивал на кандидатуре одного очень богатого бизнесмена, который был не прочь породниться с Нежиными, и предлагал им за меня пару миллионов, разумеется, не рублей. А мать, считала, что выгоднее было бы свести меня с модным тогда продюсером.

– С этим ублюдком, который сейчас сидит, за убийство своей любовницы, – перебил ее Иван.

Вадим сжал кулаки, и в голове что-то тяжело запульсировало.

– Да, тем самым, но тогда он был крут, в его компании крутились безумные деньги. Впрочем, не стоит забывать, что это были за годы, тогда бандиты решали почти все, в том числе и то, кто будет сниматься в кино, а кто нет. Так вот моя мать очень хотела сниматься в кино.

– Сволочи, – вырвалось у Вадима, – ты сказала им тогда, все что ты о них думаешь?

– Нет, что ты! Я всю ночь прорыдала, а на утро сделал вид, что ничего не слышала. Мне красили волосы, ногти, мазали лицо, а я думала, как бы сбежать отсюда. А потом позвонил мой приятель, он был из движения рокеров, и я пригласила его и всю тусовку к себе на День рождение. Думаю, что было в этот вечер тебе объяснять не надо. Мы изрядно напились, а на утро меня отправили в Германию, в лечебницу для наркоманов. Я провела там год, и выпустили меня оттуда только потому, что я забеременела от одного местного парнишки. Ребенка у меня, конечно же, забрали, и долгие годы я не знала о судьбе своей малышки, моей спасительнице, – Лиля произнесла это с невероятной нежностью.

– Но как они могли! – воскликнул Вадим, который уже не мог скрывать своих чувств. – Разве родители могут так поступать со своим ребенком!?

– Я нашла ее только, когда сама стала известна и богата. Мой ангел живет в небольшом немецком городке в приемной семье, где ее очень любят. Она не знает, что я ее мама, и считает меня феей-крестной. А в последний год начали приходить эти ужасные письма.

Лиля посмотрела в сторону ванной, где уже никого не было.

– И если бы не ты сегодня, – она отошла от Ивана, и взяла за руки Вадима, – ты меня спас, когда решил вернуться, когда это злодей…

Лиля порывисто обняла Вадима, она прижалась к нему так, словно боялась, что если отпустит, то рассыплется на маленькие кусочки. Он сжимал ее в своих объятьях, зарывался лицом в растрепанных волосах, тискал, целовал холодные пальцы, и что-то шептал. Она не могла разобрать слов, лишь тихий успокаивающий шепот на ухо. От которого по телу растекается тепло и блаженство. Вот так бы всегда стоять, и чтобы он сжимал, тискал и шептал, шептал, и никого рядом. И не надо бояться, что увидят, осудят, не надо прятаться, таиться, а надо любить.

«Как же я люблю тебя!»

– Лиля, – где-то далеко, словно из другого измерения раздался голос Ивана, – Максим подъехал, уже поднимается.

«Кто такой Максим? Зачем он приехал? И при чем тут она?»

Вадим держал ее крепко, он не отпускал, он не отдаст ее никому, ни Ивану, ни Максиму, ни родителям!

– Лиля, – снова позвал Иван.

В коридоре раздались торопливые шаги, и знакомый голос произнес:

– Пропустите меня! Там моя невеста!

Другой голос что-то возразил.

– Да нет у меня с собой паспорта! Лиля!

Лиля немного отстранилась от Вадима, и тот нехотя разжал объятия.

– Лиля!

Снова позвали из коридора.

Она сделала шаг вперед, но Вадим по-прежнему не отпускал ее руки.

– Мне надо, – тихо сказала она, – у нас скоро свадьба. Кажется, на следующей недели.

– Сейчас или никогда? – спросил Вадим, еще крепче ухватившись за ее руку. – Слышишь? Сейчас или никогда?

– Я не могу, – сказала она, – я не могу вот так с ним!

– А со мной? – просто спросил Вадим.

Лиля промолчала, и он выпустил ее руку из своей.

14.

На маленьком клочке бумаге неразборчивым почерком Степаша написал для Ивана адрес и инициалы Маши, его младшей сестры по матери. Он сунул листочек Ивану в руку, когда уезжал с места происшествия в доме актрисы. Преступника поймали, отвели вниз и усадили в бобик. Кажется, случился еще какой-то скандал с ее женихом, которого никак не хотели пропускать к невесте, он оказался тоже очень богатым и знаменитым, и достаточно сильным, и все-таки был допущен. Актриса истерик не закатывала, показания дала быстро, вот только друг ее, известный адвокат, кажется, по фамилии Антонов, уехал в какой-то спешке и обещал завтра быть в участке и с показаниями.

Степаша довольно потер свои большие уши, и подумал, что за это дело могут и полковника дать. Все-таки такие люди во всей этой истории замешены. Если привлечь прессу, то… Хотя, нет. Прессу никак нельзя, он обещал Ивану, что дело не получит огласки, поэтому занимаются теперь им только проверенные люди. А, значит, полковника ему не видать. Ну и ладно, походит пока в подполковниках, в подполковниках тоже, совсем даже и не плохо.

Утром ударил мороз, и вчерашний талый снег превратился в сплошной гололед. А днем пошел настоящий снег, пушистый, белый, запахло зимой и немного счастьем. Мила крепко держала под руку Машу и совсем не смотрела вперед, она то и дело поднимала голову кверху и думала об Иване. А вдруг он ее ищет? Вдруг раскаялся? Вдруг понял, что она ему нужна?

– О чем ты задумалась? – спросила Маша.

Она тоже думала об Иване и совсем не верила, что он ее ищет. Нет, она, конечно же, представляла, как откроет дверь, а он на пороге с охапкой белых лилий. И что у нее появится брат, и что он будет защищать ее ото всех и ласково называть «сестренкой».

– Да так. Знаешь, мне сегодня отчего-то очень хорошо. Может потому, что зима?

– Может.

– А еще я решила, что приду и непременно позвоню родителям.

– Давно пора.

Маша улыбнулась.

– Вон, смотри, – Мила толкнула подругу в бок, – елочный базар. Давай посмотрим.

– Зачем, у меня искусственная есть, – удивилась Маша, – она хоть и старенькая, но очень красивая, а игрушки мне от бабушки достались.

– Да ты что! Разве можно Новый год с ненастоящей елкой встречать?

– Как ты интересно сказала. С «ненастоящей» елкой. Это значит и Новый год ненастоящий получится?

– Конечно!

Мила тянула Машу за руку, и та послушно шла за ней.

– Мы дома каждый год живую елку ставим или сосну. Папа всегда приносит елку за пару дней до праздника. Я этот момент с самого детства люблю. Мы сначала прибираемся дома, делаем генеральную уборку, а потом выбираем место, где в этом году будет стоять елочка. Но больше всего я люблю, когда в последние дни старого года ударяют морозы, тогда елка такая замершая, словно снежинка. А в тепле она начинает оттаивать и такой невероятный запах по квартире идет. И сразу же становится понятно, что впереди Новый год и новое счастье. Только в этом году, наверное, так не получится.

– Почему? – машинально спросила Маша.

Она завидовала Миле, завидовала тому, что она может сесть на самолет или поезд и обнять своих родных, а ей придется встречать очередной Новый год в одиночестве, чокаться бокалом со своим отражением и есть пироги по бабушкиному рецепту.

– А и правда, почему? Вот возьму и куплю билет на самолет! У нас же впереди еще целая неделя, мы все успеем. Отпраздную новый год с родителями, а потом вернусь. Классно я придумала.

Маша грустно улыбнулась и кивнула.

– А так новый год встречать думаешь?

– Наверное, как обычно.

– Это как? – не унималась Мила.

– Ну не знаю. Куплю бутылку шампанского, испеку пирог…

– Вот я дура! – воскликнула Мила. Она резко затормозила.

– Как же я не подумала?

– О чем ты? – спросила Маша, уже начавшая привыкать к внезапным озарениям подруги.

– Решено! – провозгласила Мила. – Ты летишь со мной!

– Я не могу! – испугалась Маша.

– Почему?

Мила снова потянула Машу вперед, боясь, что мужик в лохматой шапки купит ту маленькую елочку, которая ей приглянулась издалека.

– Ты не понимаешь, Мила. Так нельзя. Чужой человек на праздник, что скажет твоя семья?

– Можно. У меня самая прекрасная семья на свете, я сегодня же расскажу все мамочке и папочке. И они тебя полюбят, ну я же тебя полюбила!

– Не знаю, стоит ли. И куда ты бежишь?

Но Мила уже не слушала ее, она, что есть сил, рванула к елочке, схватилась за нее белоснежной пушистой варежкой и сказала:

– Она наша!

– Я первый ее выбрал.

Мужик в лохматой шапки тоже взялся за елочку.

– Вы что хотите испортить себе карму и Новый год?

– Почему это? – насторожился он.

– Вы отказываете в праве приобрести эту елочку беременной женщине! Подумайте, к каким последствиям это может привести?

Мужик насторожился, но руки не убрал.

– Маруся, ущипни его немедленно! Он не хочет отдавать мне елку!

Мила сказала это в тот момент, когда Маша подходила к ним, и оказалась как раз за спиной лохматой шапки. Она хотела убрать руку Милы от елки и прекратить этот цирк, ну, в конце концов, здесь же не меньше пятидесяти елок, но как только она протянула руку, мужик заголосил.

– Щиплются, щиплются! Уберите этих ненормальных кто-нибудь!

И побежал прочь.

Мила торжествовала, а Маша озиралась по сторонам, не видел ли этого концерта кто-нибудь из ее соседей.

– Бесплатный цирк, – констатировал парень, торгующий елками, – ну, что брать елку будем?

Елку было решено поставить в Миленой комнате, для этого пришлось сдвинуть комод и убрать кресло. Маша двигала, пыхтела и поминутно отгоняла Милу, которая рвалась помогать.

– С ума сошла, забыла, что беременна?

– Я же беременная, а не больная!

Потом они долго развешивали игрушки. Маша доставала их из небольшой старой коробки, смотрела на них, и рассказывала, откуда взялась каждая, даже самая неприметная игрушечка. Они были уложены в пожелтевшую вату, о которой пахло ванилью и лавандой. Мила очень удивилась, ей казалось, что новогодние игрушки обязательно должны пахнуть шишками и мандаринами, а не лавандой и ванилью.

– Маруся, как ты думаешь, мне стоит рассказать о малыше родителям сегодня или все-таки дождаться, личной встречи?

Мила забралась на небольшой табурет и водрузила на макушку небольшую прозрачную игрушку, в виде эскимо, внутри которой блестела мишура и блески. Она полюбовалась на получившееся творение и спрыгнула на пол.

– Мила! – воскликнула Маша.

– Я дура, – всплеснула руками Мила, – какая же я все-таки дура!

– Рада, что ты это признаешь. Не смей больше прыгать.

Маша улыбнулась, но тревога в глазах не исчезла.

– У кого-то, кажется, жало прорезалось?

Мила ущипнула Машу за подбородок.

– И все-таки?

– Не знаю, – Маша пожала плечами, и продолжила собирать остатки ваты в коробку, – мне трудно тебе советовать, но, может, стоит лично?

– Вот и я так думаю, – вздохнула Мила, – только представь себе, звоню я им сегодня и говорю: «Мама, папа, привет! Знаете, а я беременна!» И что они мне на это скажут? Нет, расскажу, когда приеду на Новый год, тут всего-то пару недель осталось.

Мила еще немного полюбовалась новогодней красавицей, и достала телефон.

– А вот тебя я сегодня с родителями обязательно познакомлю. Давай встанем прям напротив елки, я включу видеозвонок.

– Может не надо? – неуверенно спросила Маша.

– Надо, Муля, надо.

15.

Мила закрыла дверь за Машей, которая побежала покупать подарки ее семье, несмотря на все протесты и уверения в том, что хватит ее великолепных пирогов, которые родители непременно оценят. Она посмотрела на себя в высокое зеркало в коридоре, и констатировала, что животик по-прежнему не появился, хотя очень хотелось, чтобы все на свете увидели, что она скоро станет мамой. Она встала в профиль и оттянула свою объемную футболку в районе талии. Футболка была старенькой застиранной, на груди надпись, которую невозможно было прочитать и несколько темных кругов. Мила прикоснулась к ним двумя пальцами, и вспомнила поезд, Ивана в этой самой футболке, и разбитый нос. Она нашла ее в своем чемодане, только когда вернулась домой, как она там оказалось, осталось секретом. Мила хотела порезать ее на части и выкинуть, но так не смогла.

Она распустила волосы и потерла уставший затылок, волосы непокорными кудрями рассыпались по футболке и казались языками костра на снегу. Загар на ногах и руках уже почти исчез, и Миле, вдруг показалось, что ничего и не было вовсе, что все она себе только придумала. Не было и Ивана, и малыша тоже нет, и что ей вовсе не надо ничего рассказывать родителям, и хорошо, что она не сказала тогда, по телефону, а решила, что лучше будет сообщить новость по приезду. Ничего ведь нет. Мила вскрикнула и замотала головой.

В дверь позвонили. Мила с облегчением вздохнула, и кинулась к двери.

– Маруся, ты опять забыла, – начала она и распахнула дверь, – я же тебе говорила…

Мила осеклась и попыталась захлопнуть дверь. Дверь упиралась во что-то твердое и никак не хотела закрываться.

– Мила, перестань! – первым подал голос Иван.

Он был растерян и не знал, что и думать, он шел к сестре, а пришел к любимой. В голове пронеслась тысяча мыслей, и самая страшная из них – Мила его сестра! Когда они придумывали себе имена, Иван назвал свое настоящее имя, но поступила ли так же Мила он не знал. Вдруг она придумала это имя, а на самом деле ее зовут Машей?

– Откуда ты? Как ты? – невнятно шептала Мила, и продолжала наваливаться на дверь.

Иван осторожно, боясь навредить девушке, нажал на дверь, и она поддалась. Он оказался внутри.

Мила смотрела на него во все глаза. Откуда он взялся? Даже родители не знали ее нового адреса.

– Как ты меня нашел?

– Я не искал.

Мила усмехнулась.

– Не сомневаюсь, и все-таки откуда ты здесь взялся?

– Ты сказала, что живешь в Екатеринбурге?

Мила промолчала. Она не станет объяснять ему, как оказалась в Москве, не станет даже разговаривать с ним. Какое счастье, что Маша ушла, и не будет свидетелей этой мерзкой сцены.

– Чего ты хочешь, Иван? – спросила Мила, поняв, что просто так он не уйдет.

– Поговорить.

– Хорошо, давай поговорим, только быстро.

Она жестом пригласила пройти в комнату, которую выделила ей Маша, и сама проследовала за ним. Иван остановился в центре небольшой комнаты, и уставился на елку. Мила присела на кровать, оставив ему кресло.

– Ты здесь живешь? – спросил Иван, и огляделся вокруг.

– Это не важно.

– Важно, – резко ответил он.

Мила передернула плечами. Вот опять, пришел, и сразу кричит. Она неотрывно смотрела на него. Как же он красив! Больше не было бороды, длинных прядей, а стильная короткая стрижка, джинсы, свитер с высоким горлышком и длинное шерстяное пальто с поднятым воротником, которое он так и не снял.

– Как тебя зовут? – спросил Иван.

– Что? – не поняла Мила.

– Скажи мне, как тебя зовут?

Иван присел перед ней на колени и больно сжал ее руки.

Мила выдернула ладони и потерла, на них остались следы от пальцев мужчины.

– Мила.

– Полностью, – настаивал Иван.

Мила посмотрела ему в глаза и ужаснулась. Страх, дикий страх!

– Людмила Александровна Колач, – быстро произнесла Мила.

Иван резко вскочил, запустил руки в волосы и сильно дернул их.

– Слава Богу, – прошептал он.

– О чем ты?

Мила подалась вперед, но вставать не стала. Руки саднило, было обидно, непонятно и немного страшно за Ивана.

– Не важно.

Он снова порывисто развернулся, и оказался перед ней на коленях, как несколько минут назад.

– Это все не важно, главное, что ты есть.

Он склонился над ее руками и стал покрывать их поцелуями.

– Ты сошел с ума! – вскрикнула Мила, и силой оттолкнула его.

Иван, не ожидавший атаки, покачнулся и уселся на пол. Мила вскочила и ринулась к окну.

– Думаешь, что можешь вот так вот просто явиться и все?!

– Я люблю тебя, – просто сказал Иван, казавшийся нелепым, смешным на полу.

– Нет! Нет! – кричала Мила. – Не любишь! Ты сказал, что я не нужна тебе в этой твоей другой жизни! Уехал! И думаешь, что я жду тут тебя с распростертыми объятиями?!

Иван зашевелился на полу, пытаясь встать, запутался в полах своего пальто и снова рухнул.

– Ты не понимаешь, ничего не понимаешь. Она сказала, что высшие силы!

– Кто сказал? Ах, да, гадалка!

– Милочка, милая моя…

Иван, наконец, справился с пальто, оставив его лежать на полу. Сам же в два шага преодолел комнату, и оказался рядом с Милой. Он хотел обнять ее, но она не позволила.

– Твоя гадалка ошиблась, я не жду тебя! – крикнула Мила.

– Я нашел тебя, как же я теперь могу уйти.

Он с силой прижал Милу к себе и попытался поцеловать. Мила брыкалась, пиналась, и, в конце концов, сильно укусила его за губу.

– Черт!

Нельзя позволять целовать себя, нельзя! Иначе не справиться, не выстоит и тогда все сначала, а сначала она просто не выдержит! А Иван опять решит, что ей нет места там, в его другой жизни!

– Уходи, – взмолилась она, – прошу тебя, уходи.

– Не могу, – просто сказал он.

– Я не люблю тебя больше!

– Любишь.

– Прочь! Прочь из моей жизни!

Мила ревела, слезы градом лились из ее глаз.

– Мила…

– Нет, Иван. Так не будет. Я только начала выкарабкиваться из этой ямы, и я не позволю тебе снова меня туда загнать, я теперь не имею права на это.

Она сказала это вдруг ставшим спокойным голосом.

Иван отпрянул от нее, хотел что-то сказать, но она остановила его.

– Уходи.

Иван отступил на шаг, не отрывая глаз от ее лица. Мила не в силах больше выдерживать взгляд двух угольков, отвернулась.

Она слышала, как он поднял пальто, как вышел в коридор, как открыл дверь и затем щелчок. Все, больше ничего не будет.

– Ну, зачем ты пришел!? – закричала она. – Зачем!?

Иван быстро сбегал по лестнице, пальто развивалось, мимо проходили люди, которые с немым изумлением глядели ему вслед, где-то лаяла собака, а он все думал, как это возможно. Ошибка? На последнем пролете он столкнулся с какой-то девушкой, машинально извинился, но она не отошла с дороги.

– Это вы? – спросила она тонким, почти детским голоском. – Вы пришли ко мне?

Иван поднял глаза, чтобы только сказать, что да, это он, но он очень спешит, и сейчас ему точно не до поклонниц. Он посмотрел девушке в лицо, и увидел, что на него с изумлением смотрят его же собственные глаза, только на милом девичьем личике.

Прошла неделя

Третье платье почти ничем не отличалось от первых двух, может только ценой. Оно, кажется, было сшито вручную каким-то известным дизайнером, но Маша не запомнила его имени. Они сидели в салоне свадебного платья уже больше двух часов, а Лиля никак не могла решить, какое из трех выбрать. Их отложили ей еще месяц назад, но сегодня, когда до свадьбы оставались считанные дни, было необходимо принять окончательное решение. Лиля все время спрашивала Машино мнение, но та неизменно отвечала ей, что все три выглядят на ней превосходно.

– Лиличка, ты прекрасна во всех, выбирай то, которое тебе по душе, – говорила Маша, с лица которой не сходила улыбка вот уже почти неделю.

– И что ты все светишься как новогодняя гирлянда?

– Не знаю.

– Врешь, подруга, – сказала Лиля, и слезла с подиума, – это все Иван.

Маша кинула.

– Знаешь, я последние дни я все время чувствую себя виноватой.

– Почему?

Лиля еще раз посмотрела в зеркало и пожала плечами.

– Мила все время плачет по ночам, и скрывает это от меня, а я делаю вид, что не вижу ее опухших глаз. Лиличка, но я просто не могу сейчас быть несчастной, понимаешь?

– Понимаю.

Лиля вздохнула совсем так, как это делала Мила, с которой она вот уже неделю как была знакома, и думала, что она вполне может стать ее подругой.

Мила нравилась Лиле, кроме того, она была подругой Маруси и любимой женщиной Ивана. Да, они просто обречены стать подругами.

– Ты же тоже сейчас очень счастлива! – воскликнула Маша. – Выходишь замуж за любимого человека. Максим так заботится о тебе, и хоть я его узнала совсем недавно, но сразу видно, что он очень хороший человек, порядочный, таких сейчас мало.

– Действительно мало.

– Знаешь, а он ведь как-то спас от какого-то придурка нашу Милу.

– Максим спас Милу? Откуда они знакомы?

– Они не знакомы, мы просто были в одном клубе, и там к Миле привязался какой-то пьяный, так Максим единственный, кто заступился за нее.

Лиля молчала. Да, о таком муже, как Максим можно только мечтать, да и он любит ее, теперь в этом можно было не сомневаться. Как он заботился, опекал ее после того ужасного происшествия, а она все время думала о Вадиме, о том, где он, любит ли ее по-прежнему.

– Да, Максим у меня такой. А ты придешь одна?

Лиля спросила это в надежде узнать, что с Вадимом.

– Нет, – засмущалась Маша, – с кавалером.

– Ясно.

Значит, они с Вадимом померились, и Маруся придет с ним. Как же выдержать это?

– Знаешь, а, пожалуй, я приглашу на свадьбу и Милу, – сказала Лиля, – она мне нравится, и, кроме того, может это поможет им помириться.

– Думаю, что это произойдет гораздо раньше, – загадочно сказала Маша.

– Что ты имеешь в виду? Я чего-то не знаю?

Лиля опустилась рядом с Машей на кушетку, ее глаза впервые за всю примерку оживились, и в них загорелся неподдельный интерес.

«Наконец-то, – подумала Маша, – а то после той истории, как убитая ходила, слова из нее не вытянешь».

– Иван кое-что придумал и сегодня осуществит это, так что придется мне гулять допоздна.

– Что, что он придумал?

– Сейчас все тебе расскажу.

Коробочка была небольшого размера, белая, непрозрачная, с розовым бантиком, приклеенным сверху на крышку. Мила смотрела на нее, и ей казалось, что если она поднимет крышку, то внутри окажется маленький тортик, воздушный, с белым кремом и нежными розочками.

– Зачем это? – спросила она у Ивана.

Они стояли в коридоре, он в теплой куртке, штанах и ботинках, с которых стекал талый снег, и расплывался на стареньком паркете темным пятном. От мужчины пахло морозом и зимой. Мила не ждала его прихода, точнее ждала, но не верила, что он придет, а даже если и придет, то зачем, ведь ничего уже не изменить. Она наклонилась, чтобы поднять с пола березовый листочек, который зацепился за куртку Ивана, и упал прямо к ее ногам.

«Ботаник».

Полотенце соскользнуло с ее головы, и кудри рассыпались по плечам. Иван замер, ни одна женщина на свете не была так красива, так сексуальна, так желанна, даже в этом огромном махровом халате, с копной спутанных волос, без грамма косметики и с босыми ногами.

– Открой коробку.

– Иван…

– Это последняя просьба, если после этого ты попросишь меня уйти, то тебе не придется повторять это дважды.

Мила внимательно посмотрела ему в глаза, и поняла, что он не шутит, не притворяется, и что это его последняя попытка примириться. Конечно, она понимала, что не сможет исключить Ивана из своей жизни навсегда теперь, когда выяснилось, что Маша его сестра. Они будут видеться, и он будет знать, что ее живот растет, да и Маша не сможет всегда молчать о том, что Мила ждет ребенка от Ивана, ведь она обрела не только брата, но и племянника.

Мила осторожно двумя пальчиками развязала нехитрый узелок на коробочке и открыла его.

– О, Боже!

На дне коробочки в тонком стеклянном коробе лежал цветок, тот самый из легенд Ивана. Эдельвейс.

– Откуда?! – воскликнула Мила.

– Я бы хотел ответить тебе, что сам забрался на гору и сорвал его, но не могу, – улыбнулся Иван, – сейчас не сезон, а то я обязательно бы…

– Забрался на гору и украл цветок у зловещих охранниц. А они отдали бы тебе его?

– Конечно, ведь они увидели бы, что мои помыслы чисты и светлы, и сердце как-никогда наполнено любовью.

Мила молчала, она смотрела то на Ивана, то на цветок, а в голове вертелись строки, которые он читал ей, когда они поднимались на гору в прозрачных кабинках, и она восхищалась невероятными видами. Снегом на вершинах гор, отвесными скалами, опутанными небольшими белыми цветами с очень длинным и сложным названием, и расстроилась, когда Иван сказал, что чтобы увидеть эдельвейс, не достаточно подняться на два с половиной километра над уровнем моря, а как минимум на пять.

Мила стояла в нерешительности, нижняя губа дрожала, и слова никак не могли сорваться с языка. Глаза наполнились слезами.

– Я… – начала она, но не смогла договорить и устало опустилась на старенький стул в Машиной прихожей и прижала коробочку с цветком к груди. Иван опустился перед ней на колени и сжал ее ладони в своих.

– Посмотри на меня, Мила, прошу тебя, посмотри!

Он тряс ее руки, она не отнимала их.

– Ну, подними ты глаза, милая моя, хорошая моя!

Мила посмотрела на него, и Иван, не отрывая глаз, зашептал:

– Я клянусь тебе, девочка моя, что никогда больше не оставлю тебя, никогда ты больше не будешь плакать из-за меня.

Мила все сидела, прижимала к груди, там, где билось ее любящее сердце, цветок и плакала. Иван взял ее ладонь и прикоснулся ей к своей щеке, затем поцеловал, и снова прижал к щеке. В ногах у Милы кто-то заурчал и на босые ступни улегся огромный толстый кот. Она посмотрела на него, и в один миг все вдруг стало так легко и просто. Она, Мила, в халате, рядом на полу мокрое полотенце, кот, мурлыкающий и требующий ласки, старый табурет и Иван – такой родной, такой любимый. Миле отчаянно захотелось, чтобы все было так всегда, и цветок, как гарантия долгого счастья.

– Эдельвейс, – произнесла она, и провела горячими пальцами по волосам Ивана.

Волосы были жесткие, непривычно короткие, и кое-где уже пробивалась седина, раньше она не замечала, что у Ивана уже начинают седеть волосы.

Иван снова поймал ее ладонь и начал покрывать поцелуями.

– Люблю тебя, люблю, – шептал он.

– Я теперь не одна.

Иван поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.

– Твоя семья переезжает в Москву?

Мила покачала головой.

– Отгадай загадку: нас было двое, а стало трое, но никто не пришел?

Иван нахмурился.

– О чем это ты?

Мила потрепала его по макушке, а затем, поддавшись порыву, чмокнула в затылок.

– Маленький у нас будет, – просто сказала Мила, – не ошиблась твоя гадалка.

– Маленький?

– Маленький, – пропела Мила, и показала, насколько ребенок еще крохотный в ее животе, – ну или маленькая.

Иван подхватил девушку на руки и закружил.

– У меня родится сын!

– Или дочка, – пискнула Мила, – поставь меня сейчас же, иначе я не отвечаю за свой желудок!

Иван аккуратно опустил любимую женщину на стул, снял куртку, повесил на старенькую вешалку в прихожей и скинул ботинки. Затем он снова подхватил Милу на руки.

– Ты что?

– То самое, – важно ответил Иван.

И поцеловал Милу.

– Даже не думай возражать, – сказал он, когда Мила начала протестовать, – я о твоей прекрасной попке уже пару месяцев не переставая думаю.

– Ах, значит, вы думали о попке, а не обо мне.

Мила поерзала, удобнее устраиваясь на его могучих руках.

Иван улыбнулся, и снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был требовательный, ищущий, жаждущий бурного продолжения. Мила застонала от удовольствия, и запустила пальцы в его волосы. Как же ей не хватало ее любимого Ивана.

Мужчина в одно мгновение оказался в комнате, и опустил девушку на небольшую односпальную кровать. Не прекращая поцелуев, он стал стаскивать с нее халат.

– Люблю тебя, – шептал он ей в губы, – я так тебя люблю!

– Мой, только мой, навсегда.

Мила, рыча, стянула с него джемпер, и прильнула к оголившемуся торсу. Она осыпала любимого поцелуями, спускаясь все ниже и ниже.

– Осторожно, милая моя, а то все кончится слишком быстро.

Иван опрокинул Милу на кровать, и стал любоваться.

– Какая же ты красивая, – шептал он, покрывая ее обнаженное тело поцелуями, – как я по тебе скучал.

– Ты мой мучитель, – простонала Мила, – ты все время меня мучаешь.

– И сейчас?

– А сейчас особенно.

Она застонала, потом блаженная улыбка расплылась по ее лицу.

– Я прошу тебя… – слова сорвались с ее губ. – Хочу с тобой…

– Теперь всегда только со мной…

Они лежали на узенькой продавленной кровати, крепко обнявшись. Мила рисовала невидимые узоры на его груди, и что-то тихонько напевала себе под нос.

– Что ты поешь? – спросил Иван, не открывая глаз.

– Ничего, – ответила Мила и снова что-то замурлыкала.

– Ясно.

Он еще крепче прижал Милу к себе, словно боясь, что заснет и она исчезнет.

Она была вся такая гладкая, горячая, мягкая, и Ивану это безумно нравилось. Нравилась ее пышная льнущая к нему грудь, попка, покатые округлые бедра. И вообще нравилась она вся от кончиков пяток до кончиков волос. Вся она была такая нежная и настоящая. И теперь эта прекрасная женщина рядом с ним, и принадлежит только ему.

– Иван, а откуда ты взял его?

Мила кивнула, на стоящий на прикроватной тумбе эдельвейс.

– Залез на вершину самой высокой горы…

– Да ну тебя.

Мила тихонько пихнула его в бок.

– Это цветок, который, когда-то мой дед подарил моей бабушке, которая никак не хотела выходить за него замуж.

Мила кивнула, она помнила ту чудесную историю любви дедушки и бабашки Ивана.

– И ты отдаешь его мне?

– Только тебе, – Иван неловко развернулся на кровати и чуть не спихнул Милу на пол, но в последний момент подхватил и снова прижал к себе.

Мила засмеялась.

– Так и норовишь от меня сбежать, – Иван чмокнул девушку в кончик носика.

– Нет, теперь ты от меня никуда не денешься, – засмеялась Мила и укусила Ивана.

– Это ты от меня не куда не денешься, – Иван сначала ущипнул Милу за попу, а затем изловчился и поцеловал в это же местечко.

– Ой! – вскрикнула Мила. – Ах, ты так, ну держись!

Она быстро вскочила, вывернулась из его объятий и уселась на него сверху.

– Сейчас я тебе покажу!

Девушка начала щекотать мужчину, Иван хохотал, пытался оттолкнуть ее, но Мила уворачивалась и продолжала свое черное дело. Наконец, ему удалось перевернуть ее на спину и пригвоздить к кровати своим телом.

– Ты так и не ответила, – сказал Иван, когда Мила, наконец, устала, и взмолилась о пощаде.

– Ты о чем?

Мила все еще часто дышала, и ежесекундно облизывала пересохшие губы, тем самым отвлекая Ивана от вопроса.

– О твоем сердце.

Мила помолчала, но потом широко улыбнулась и немного приподнялась, чтобы поцеловать Ивана в губы.

– Ну, я же взяла цветок.

«Сердце отдать взамен», – продекламировал Иван.

Мила снова вздохнула и облизнула губы.

– Уже?! – засмеялась она.

– А ты «против»? – улыбнулся мужчина.

– Только «за», мой любимый ботаник! 

Эпилог.

В этот день Лиля была красива как никогда. Великолепное жемчужное платье, бриллиантовое колье, туфли на высокой шпильке, волосы уложены бабочкой и фата, сверкающая камнями «Сваровски».

– Какая же ты красивая! – сказала Маша с замиранием сердца.

Лиля нервно кивнула. Она не хотела смотреть в зеркало, не хотела ни с кем разговаривать. В комнату невесты была пущена только Маша, и ожидался приход Ивана с Милой, которые после примирения не отлипали друг от друга ни на минуту. Лиля завидовала им, и корила себя за зависть, когда видела, как Иван смотрит на Милу, и как та ловит каждое его слова, как трогательно он держит ее за руку, как нежно целует в щеку, как гладит ее еще плоский животик. Она убеждала себя в том, что будет счастлива с Максимом. Он добрый, умный, щедрый, талантливый, красивый, в конце концов. Он заботится о ней все то время, как случилась эта трагедия. Лиля, наконец, решилась и рассказала ему всю правду о себе, а он не осудил, не упрекнул, опять лишь жалость. А где же любовь?

– У тебя случайно нет сигаретки? – спросила Лиля.

– Нет, – удивилась Маша.

– Попроси у кого-нибудь, пожалуйста, мне просто необходимо покурить.

Лиля схватила Машину руку, и тапочувствовала, как дрожат ее пальцы.

– Что с тобой, Лиличка?

– Ничего. Просто принеси мне сигарету.

Лиля с раздражением отдернула руку. Маша ошеломленно уставилась на нее.

– Ну, попроси у Вадима, у него наверняка есть.

– Я не могу у Вадима, – растерянно сказала Маша.

– Почему? Боишься, что Вадим подумает, что идеальная Маша курит?

– Лиля!

– Прости, Маруся, это все нервы.

Маша кивнула.

– Я не могу попросить у Вадима сигарету, потому что понятие не имею, где он и что делает.

– Но вы же пришли вместе.

– С чего ты взяла?

Лиля быстро развернулась, и подошла к Маше.

– Мила сказала, что ты пришла с мужчиной.

– Так и есть, я пришла со Стасом, это мой коллега и, возможно, в будущем у нас что-то получится.

Маша не смущалась, как это было с ней обычно, не опускала глаз, а смотрела прямо Лиле в глаза.

– Стас? А как же Вадим?

– А что Вадим? Друг детства.

– Но ты же говорила, что любишь его?

– Так и было, но все изменилось. Я не рассказывала тебе, потому что тебе было совсем не до моих амуров, сначала это жуткое нападение, – Маша передернула плечами, – а потом подготовка к свадьбе.

– И что ты мне не рассказала?

Лиля снова взяла подругу за руки.

– Он поцеловал меня, – сказала Маша, и все-таки опустила глаза.

– Когда?! – изумилась Лиля.

– Давно, еще за несколько дней до твоей истории.

– И? – с нетерпением спросила Лиля.

– И ничего. Совсем ничего, понимаешь?

Маша снова пожала плечами.

– Понимаю, – сказала Лиля и улыбнулась.

Маша не смотрела на нее и улыбки не заметила.

– Он поцеловал меня. Я ждала этого момента так долго и ничего не почувствовала! Я думала, что проблема во мне, но ведь когда Стас прикасается ко мне, сердце замирает и становится жарко. А когда Вадим – ни-че-го!

– Это же прекрасно! – воскликнула Лиля.

Она больше не скрывала улыбки, она обнимала и тискала подругу.

– Это просто прекрасно!

Маша в изумлении уставилась на подругу. Может это предсвадебный синдром?

– Я, разумеется, про Стаса, – смутилась Лиля, – а он?

– Он говорит, что хватит учиться и пора жениться.

– А ты?

– А я в отпуск хочу на Мальдивы!

Маша вдруг засмеялась и прижалась лбом к Лилиному плечу.

– Вот и правильно, вместе и полетите.

– Он тоже так говорит. Ладно, пойду тебе сигарету «стрелять».

Лиля засмеялась слову «стрелять» и Машиному важному виду. Она опустилась на пуфик рядом с огромным зеркалом и пристально посмотрела на себя.

«Трусиха! Как же тебя напугали в детстве, что ты боишься до сих пор!»

В дверь тихонько постучали.

– Заходи, Маруся, что уже стрельнула? Ну, что ты молчишь?

Лиля обернулась и ахнула.

– Не смотри! Ты не должен видеть меня до свадьбы!

Она в отчаянии озиралась, пытаясь найти укрытие, за которое сможет спрятаться, и не находила. Максим спокойным шагом подошел к ней вплотную и взял за руки.

– Ты прекрасна.

– Спасибо, – горько улыбнулась Лиля. – Но тебе не следовало приходить.

Максим погладил ее по нежной щеке, и Лиля тотчас же вспомнила слова Маши «И ничего!» А ведь он делал это тысячу раз, но после того, как к ней прикасался Вадим, ласки Максима больше не радовали, не доставляли удовольствия, не заставляли волноваться. И так будет всю жизнь?!

– Нам надо поговорить, – сказал, он и убрал руку, словно прочитав ее мысли.

– О чем? – насторожилась Лиля.

– О нас.

– О нас? О, Боже! Ты хочешь бросить меня? Сейчас?!

Лиля заметалась по комнате.

– Не верю, не верю, что это происходит со мной!

Максим поймал ее.

– Постой. Посмотри на меня, – он повернул ее лицо к себе, – я хочу, чтобы ты знала, что если ты хочешь, то я шагну к алтарю, я скажу «да», и стану твоим мужем. Но хочешь ли ты?

Лиля испуганно посмотрела на него.

– Хочешь ли ты, чтобы мы навсегда были связаны?

Лиля молчала.

– Я сделаю так, как ты скажешь, но я хочу услышать от тебя, что ты действительно хочешь!

Лиля замотала головой. Максим улыбнулся уголками губ.

– Нет, не хочу!

Она засмеялась.

– Не хочу! – закричала она. – Гори все огнем! Ты ведь не любишь меня, а я люблю другого!

Тут Лиля вдруг замерла.

– Но как же гости, пресса?

– Думаю, что нашу не состоявшуюся свадьбу будут обсуждать еще очень долго, – сказал Максим.

Тут они вместе рассеялись.

– Вот мы и дураки, – сказала Лиля.

– Еще какие, – подтвердил Максим.

– И что ты теперь будешь делать?

– Искать одну девушку.

– Девушку? И кто она?

– Не знаю, просто девушка, которую я видел всего один раз в жизни, – ответил Максим, – но думаю о ней каждый божий день. А ты?

– Я?..

Лиля бежала по ступенькам вверх и все время спотыкалась о платье, она подхватила подол, задрала его наверх и продолжила бежать. Наконец, она увидела заветную цифру и знакомую дверь. На секунду остановилась, чтобы перевести дух, а потом нажала кнопку звонка. За дверью раздались шаги, и она распахнулась. На пороге стоял Вадим, лохматый, одетый в несвежую рубашку и мятые брюки, вдалеке виднелась мебель, укутанная пленкой, и сильно пахло краской.

– Привет, – удивленно сказал Вадим.

– А я к тебе?

Лиля прижала руки к груди, пытаясь усмирить бьющееся сердце.

– Я к тебе насовсем. Примешь?

Руки дрожали, ладошки немного вспотели, и стало трудно дышать. Вадим хмуро смотрел на ее платье.

– Со свадьбы сбежала?

Лиля кивнула. Она не понимала, почему он так смотрит на нее, не понимала, о чем он думает. А вдруг он прогонит ее сейчас? Сердце забилось еще сильнее, и Лиле показалось, что она сейчас упадет замертво.

Вадим вдруг широко улыбнулся и отступил.

– Так что ты стоишь на пороге!? Заходи скорее, а то вдруг твой жених решит тебя забрать!

Он схватил ее за полы шубы и втащил внутрь.

Ошеломленная Лиля, которая не смела радоваться, не смела поверить в грядущее счастье, как тряпичная кукла шагнула за его руками. Он захлопнул дверь и крепко обнял ее.

– Помнится, я уже переносил тебя на руках через порог, когда ты впервые оказалась у меня, так что можно сказать, что ты моя жена.

– Можно, – выдохнула Лиля, – но на штампе в паспорте я все-таки буду настаивать!

Она игриво щелкнула его по носу и погрозила своим маленьким кулачком. На ее безымянном пальце правой руки больше не сверкал огромный бриллиант. Вадим поймал ее руку и поцеловал пальцы.

– Ты забываешь, что у меня связи везде. Если хочешь, можем расписаться прямо сейчас, – просто скал он.

– Сейчас не хочу, потом, а сейчас хочу есть!

– Есть? – растерялся Вадим. – А у меня ремонт и в холодильнике мышь повесилась.

– Тогда будем есть мышь, – засмеялась Лиля, – а, кстати, что за ремонт ты затеял?

– Ну, тебе же не понравилось у меня.

– Глупыш, – Лиля обняла его за шею и крепко прижалась, – не важно, где, главное с тобой.

– Прям как в мыльной опере, – усмехнулся Вадим, – в которой ты снималась, не помню, как она называется.

– А ты смотрел?

– Ага.

– Тогда помнишь, какой там был конец.

– Помню. И они жили долго и счастливо?

– Ну, почти угадал. Они любили друг друга вечно.

– Ну, это само собой!

Июль 2019 г.

Оглавление

Часть первая.

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

Часть 2.

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

Эпилог.