Две стороны. Часть 2. Дагестан [Александр Николаевич Черваков] (fb2) читать онлайн

Александр Черваков Две стороны. Часть 2. Дагестан

Эшелон

Всю ночь поезд шел на юг по заволжской степи, двигаясь к дельте Волги. Под утро на небольшой станции, где эшелон остановился, чтобы пропустить встречный поезд, к вагону подошел какой-то мужик с двумя ведрами спелых помидоров и ведром алычи. Узнав, что эшелон едет в Дагестан, мужик растрогался и бесплатно пересыпал танкистам в укупорки от зарядов содержимое своих ведер. Помидоры и алыча были сразу растащены солдатами, уставшими от сухпайков, и съедены в короткое время. Через несколько часов у половины роты начались сильные позывы сходить «по большому» – помидоры и алычу страждущие помыть не додумались. Ведро в «туалете» стояло одно, и какой-то счастливчик его уже занял, наполняя вагон невыносимыми запахами. Остальные, матерясь, с нетерпением ждали своей очереди или остановки поезда. Щербакова сия чаша миновала по причине того, что он так и лежал, не просыпаясь. Остальные офицеры и часть бойцов догадались помыть фрукты и овощи припасенной в укупорках водой.

Вскоре показались пригороды города Астрахань. Солнце не спеша поднималось над горизонтом, еще только начиная припекать. Мимо пролетали небольшие домишки с зеленеющими огородами, темнеющие пыльной листвой деревья. Мелькали шпалы под рельсами, которых становилось всё больше. Рельсы ветвились, словно огромное железное дерево, упавшее на землю. На его ветвях стояли нескончаемые составы, мельтешащие вагонами перед военным эшелоном, который, словно устав от долгих стоянок на полустанках, теперь не останавливался ни на минуту. Стуча колесными парами на многочисленных стрелках, поезд сбавил ход и по запасному пути медленно проследовал мимо астраханского железнодорожного вокзала, похожего на большой крытый рынок.

На одной из сортировочных станций Астрахани эшелон остановился среди стоящих грузовых составов. Часть танкистов, страдающих жутким поносом, бросилась на улицу, на ходу расстегивая штаны и прячась под вагонами или за насыпью.

Далеко впереди горел красный сигнал светофора. Выставили караул, предварительно выдав автоматы, находящиеся на время следования в двух опечатанных пластилиновой печатью деревянных ящиках. В голове поезда отсоединился тепловоз и покатил в сторону депо. Солнце поднялось довольно высоко, когда новый тепловоз прицепился к эшелону. Вагонник в оранжевой жилетке молча прошел мимо, помахивая молотком на длинной ручке и морщась от туалетных запахов. Проверяя работу тормозной магистрали состава, он бросал любопытный взгляд на танки и другую стоявшую на платформах бронетехнику, иногда с удивлением замечая под вагонами голые солдатские задницы. Пока железнодорожник дошел до хвоста поезда, стоящие у эшелона солдаты раза три стрельнули у него сигареты.

Загорелся желтый мигающий сигнал светофора, тепловоз протяжно загудел, и состав дернулся, медленно начав движение. Солдаты на ходу запрыгивали в вагоны набирающего скорость поезда. Показались многоэтажки, перемежающиеся частным сектором, внизу промелькнул широкий водный канал, и буквально через несколько минут поезд въехал на железнодорожный мост, протянувшийся почти на километр над рекой Волгой. В темнеющих волнах великой русской реки отражались уплывающие дома и прибрежные постройки Астрахани. Железные балки моста мелькали за дверным проемом, у которого столпились бойцы танковой роты. Однообразие степи так надоело, что сейчас любой пейзаж, проплывающий мимо, казался интересным. Мост закончился, многоэтажных домов становилось всё меньше, показались окраины города, которые вскоре исчезли вдали.

Александр был разбужен, когда солнце уже вовсю жарило астраханские солончаки. Он пытался прийти в себя после вчерашнего «прощального банкета». События сначала хаотично роились в раскалывающейся с похмелья голове лейтенанта Щербакова, но постепенно выстроились в хронологическом порядке. Получив из рук старлея Круглова тёплый от жары автомат и жетон с личным номером, лейтенант тупо сидел, свесив ноги со второго яруса грубо сколоченных нар.

– Саня, просыпайся давай, ты всё-таки в армии, – в очередной раз повторил Круглов.

– А где мы? – Щербаков сфокусировал взгляд на Круглове.

– Да недавно Астрахань проехали, – ответил Вадим.

Сунув жетон в карман и оставив автомат на нарах, Александр осторожно слез на шатающийся деревянный пол вагона.

– А туалет здесь есть? – повернулся он к снаряжающему магазин своего «АКС» Вадиму.

– Есть. Вон в углу за занавеской, – Круглов махнул рукой в сторону висящей в дальнем углу зеленой плащ-палатки, – спеши, пока не заняли.

Туалет оказался обычным ведром, в которое Щербаков с трудом попал, пытаясь удержаться в раскачивающемся от быстрого движения вагоне. Есть не хотелось. Хлебнув еще раз тёплого чая из солдатской фляги, он присел на свободный ящик, отсоединил магазин от своего автомата и принялся заряжать его патронами. Из открытого жестяного цинка, окрашенного, как и всё в армии, защитно-зеленой краской, он доставал аккуратные пакетики коричневой, слегка промасленной бумаги, в них находились новенькие патроны 5,45-мм. Сначала неловко, потом всё увереннее, лейтенант стал вкладывать в магазин по одному патрону, пока их в магазине не набралось тридцать штук. Отложив полный, Александр вытащил пустой магазин из поданного Кругловым подсумка с деревянной биркой, на которой синей шариковой ручкой уже кто-то нацарапал «Гв. л-т Щербаков», и принялся наполнять его патронами.

Закончив, он положил заметно потяжелевший подсумок и автомат с полным пристегнутым магазином к себе на верхний ярус нар. Пошарив по карманам своего камуфляжа, лейтенант нащупал только военный билет и полупустую пачку «Winston». Борясь с накатывающей тошнотой, Щербаков забрался на нары и, закурив, огляделся получше.

Солдаты сидели внизу на ящиках и занимались чисткой автоматов и заряжанием магазинов. Старший лейтенант Круглов показывал бойцам, как пользоваться машинкой Ракова для снаряжения пулеметных лент калибра 7,62-мм. Машинка, закрепленная на одном из пустых ящиков, напоминала мясорубку, в её горловину рядовой Сулейманов одной рукой сыпал патроны для танкового пулемета ПКТ, второй рукой крутил ручку машинки. Вместо перекрученного фарша из машинки вылезала пулеметная лента с уже вставленными в неё патронами. Готовые ленты укладывались в небольшие цинковые ящики на защелках. На каждый танк требовалось 2000 патронов, соответственно несколько таких ящиков на остановке эшелона необходимо засунуть в башню танка и рассовать по штатным местам.

Помимо Круглова, в полумраке вагона Александр разглядел ещё двух офицеров. Второй старший лейтенант, снаряжающий магазины своего «АКС», был едва знаком Щербакову. Старлей присутствовал на стрельбах, его высокая фигура мелькала на дивизионных складах, когда танки выгоняли из ангаров, он загружал конвейеры танков боеприпасами и загонял танки на платформы, но познакомиться они не успели. Лейтенанта Абдулова в вагоне не наблюдалось.

– А где Абдулов? – спросил Александр у Вадима.

– Да он на станции пошел в штабной вагон к пехоте, не знаю зачем, – ответил Круглов.

– Понятно, – Щербаков кивнул и, спрыгнув, осторожно подошел к распахнутой двери, перегороженной на уровне груди страховочной деревянной балкой. Держась за неё, как за перила, Александр выбросил в сторону проносящейся астраханской степи окурок и выглянул из вагона. Поезд заворачивал по широкой дуге, состав изогнулся, словно черно-зеленая змея. Вагон, в котором ехала первая танковая рота, находился почти в середине этой змеи. Где-то далеко впереди выбрасывал из трубы черные облака дыма едва заметный тепловоз, через несколько платформ с БТРами виднелся штабной пассажирский вагон и еще куча платформ с зачехленной бронетехникой, товарными вагонами с мотострелковыми подразделениями. Повернув голову в хвост поезда, сразу за своим вагоном, Щербаков увидел платформы с зеленеющими танками и дальше за ними опять платформы с грузовиками, БТРами и изредка встречающимися товарными вагонами.

Постояв еще немного, он отошел от дверного проема и решил хоть немного поесть. Достав из картонной коробки сухпай и разодрв упаковку, Александр вынул банку с консервированной рыбой. Оглянувшись в поисках ложки, он вспомнил, что его столовая ложка из нержавейки лежит в черной сумке с надписью «СССР». Обшарив всю сумку, Сашка так её и не обнаружил, хотя точно помнил, что клал её в сумку и даже застегивал в карманчик на молнию. «Вот суки, – подумал лейтенант, – у своих же воруют и что – ложки! Армия, бля». Консервы он съел гнутой алюминиевой ложкой, протянутой кем-то из бойцов. Немного заполнив желудок, Щербаков закурил и присел на ящик рядом с высоким старлеем, который укладывал заряженные магазины в свой подсумок.

– Давай познакомимся, что ли? – сказал Щербаков и протянул руку. – Саня Щербаков.

– Алексей Прошкин, – старлей тоже протянул руку. – Командир первого танкового взвода.

– Тебе сколько еще служить? – Щербаков глубоко вздохнул, прогоняя тошноту.

– Да мне всего два месяца служить осталось, прикинь, и тут этот Дагестан, на черта он мне сдался! У меня дома жена, ребенок. Ты женат?

– Нет. А мне еще два года пиликать…

– Всё равно тебе проще, – Прошкин с тоской отвернулся в сторону дверного проема.

Из темноты угла к лейтенантам подошел еще один офицер с капитанскими погонами, которого Александр сразу узнал – капитан Пермяков.

– О, товарищ капитан, – Щербаков протянул руку Олегу Пермякову, – а Вы какими судьбами?

– Назначен зампотехом роты, – ответил Олег.

– Понятно, – Щербаков подтащил ящик поближе к распахнутой двери, сел так, чтобы горячий степной ветер не бил в лицо, закурил очередную сигарету и тоже задумчиво устремил взгляд в пролетающую мимо почти плоскую однообразную степь.

На следующей короткой остановке, когда эшелон пропускал пассажирский поезд, в вагон залез лейтенант Абдулов. Следом за ним забрался средних лет усатый капитан в больших затемненных очках с диоптриями. Рукав камуфлированной куртки с закатанными по локоть рукавами украшала нашивка «Мотострелковые войска». На плече капитана висел раздувшийся от торчащих из него бумаг полевой планшет, в руках он держал АКС с подствольным гранатометом.

– Познакомьтесь, – обратился Абдулов к вставшей по стойке «смирно» роте, – это капитан Чугаев Вячеслав Евгеньевич – заместитель командира мотострелкового батальона по воспитательной работе. Он пока поедет с нами, расскажет о республике, в которую мы едем, обстановке в ней, её обычаях и так далее. Вольно!

Поезд тронулся. Лейтенант подошел к стоящему у перил дверного проема Щербакову.

– Товарищ лейтенант, – обратился он к Александру, – мне очень не нравится Ваше поведение, особенно в каком виде ты вчера притащился. Комбат остался далеко, и командир здесь – я! Поэтому, если я еще раз замечу что-то подобное, то пеняй на себя! Понятно?

– Так точно, понятно, – ответил Щербаков.

Тем временем капитан Чугаев расположился в центре вагона, посадив весь состав первой танковой роты перед собой на ящиках и нарах.

– Товарищи солдаты и офицеры, – начал он, – мы с вами направляемся в республику Дагестан для стабилизации ситуации, которая в последнее время там возникла. Седьмого августа этого года на территорию республики Дагестан было совершено массированное вторжение боевиков со стороны Чечни под командованием Шамиля Басаева. План боевиков по переходу на их сторону населения Дагестана провалился, дагестанцы оказали вторгшимся бандитам отчаянное сопротивление. Российские власти решили провести совместную с федеральными силами операцию против исламистов в Дагестане. Сейчас обстановка в республике стабильная. Наша задача – поддержать порядок и спокойствие в республике.

– А воевать будем? – раздался голос бойца откуда-то с верхних нар.

– Ребята, – вкрадчиво продолжил капитан, – ну зачем сразу воевать? Мы ведь едем с миром. Ну, может, постоим на блокпостах, поддержим дагестанских милиционеров. Нужно решать вопросы мирным путем. Давайте я вам лучше расскажу о Кавказе и, в частности, о кавказских войнах, хорошо? Войны на Кавказе случались еще испокон веков. Одна из первых известных войн России на Кавказе – это Кавказская война 1763–1864 года. Она была связана с присоединением к Российской империи Северного Кавказа…

Эшелон стучал колесами, а Чугаев всё продолжал своё повествование о кавказских войнах далеких лет – о генерал-лейтенанте Ермолове, об имаме Шамиле, о храбрых казаках и коварных горцах. Очень понравился Щербакову рассказ о русском казачьем генерале, герое Кавказской войны Якове Петровиче Бакланове. «Бакланов являлся одним из популярнейших героев той эпохи, – вещал капитан, – Получив в командование полк, находившийся в очень плохом состоянии, он своей энергией сделал его лучшим. От робкой обороны своих предшественников Бакланов перешёл к самому энергичному наступлению и скоро сделался грозой горцев, считавших его родней самого дьявола. Однажды в полк на имя Бакланова пришла посылка. В ней оказался большой кусок чёрной ткани, на котором был изображён белый череп с перекрещенными костями и круговой надписью «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь». Яков Петрович закрепил ткань на древке, превратив её в личное знамя. Даже у бывалых казаков этот черный флаг вызывал тягостное чувство, горцы же испытывали от баклановского символа суеверный ужас…»

Рассказывая о Бакланове, Чугаев достал из своей полевой сумки журнал «Родина», чтобы показать, как выглядел этот героический казак. Там же, в журнале, изображалось черное знамя Бакланова. Знамя вместе со старославянской надписью Щербаков аккуратно срисовал в свою записную книжку. Далее Чугаев перешел к современному терроризму, ваххабитам и извращенной ими религии. Про ваххабитов запомнилось, что ходят они в штанах, заправленных в носки, нижнего белья не носят, усы бреют, оставляя одну бороду, а по жестокости и хитрости не уступают своим далеким предкам, так что в плен им лучше не попадаться.

Поезд то быстро, то словно крадучись, катил на юг. Он иногда подолгу стоял на разъездах и маленьких станциях, пропуская пассажирские поезда, мелькавшие такой далекой гражданской жизнью в окнах своих вагонов. Пользуясь остановками, танкисты засовывали цинки с пулеметными лентами в башни танков, срывая пломбы с люков, а потом пломбируя их вновь. Заняться в вагоне, кроме снаряжения пулеметных лент, было особо нечем – все магазины заряжены, оружие почищено, свежие подворотнички пришиты. Абдулов разрешил изнывающим от тоски солдатам играть в карты на щелбаны. Бойцы, которые не участвовали в заряжании лент и этих азартных играх, развлекали себя по-разному – одни читали, другие просто смотрели на проносящуюся калмыцкую степь, а кто-то просто спал.

На очередной маленькой станции вагон с ехавшей в нём танковой ротой остановился почти напротив гидравлической колонки, из таких раньше паровозы заправляли водой. Черная Г-образная труба возвышалась метра на три вверх, мокрое пятно на земле говорило, что она рабочая. Сколько простоит эшелон – неизвестно, но изнывающие от жары и диареи танкисты стали выпрыгивать из вагона, на ходу снимая пропитанные потом майки, камуфлированные куртки и расстегивая ширинки. Одни бежали к колонке, другие к ближайшим кустам. Далеко впереди на светофоре пока горел красный. Кто-то успел подбежать к колонке первым и потянуть за длинный рычаг – сверху, словно из огромного хобота слона, хлынул освежающий поток прохладной воды, немного окрашенной в цвет ржавчины. Бойцы, словно дети, веселясь и толкаясь, подбегали под низвергающиеся потоки, наскоро смывая с себя пыль и пот.

Щербаков спрыгнул на засыпанное щебенкой междупутье, стащив с себя серую гражданскую футболку, подобрался к льющейся сверху струе. Протягивая руки и зачерпывая в сложенные ковшиком ладони ржавую воду, он наконец умылся как следует, освежил голову и обмылся по пояс. Несколько солдат набирали воду в зеленые укупорки от танковых зарядов, похожие на вытянутые девятилитровые бидоны. Остальные офицеры танковой роты умывались и мылись по пояс, поливаемые солдатами из этих укупорок. Из кустов за плескающимися в струях воды танкистами с завистью и спущенными штанами наблюдали любители помидоров и алычи. Мимо грохотал проходящий встречный состав, и, наверное, каждый желал ему ехать как можно дольше, чтобы продлить удовольствие от купания в неожиданном оазисе или подольше посидеть в кустах.

На светофоре загорелся зеленый, далеко впереди протяжно загудел тепловоз, подавая сигнал к отправлению. От головы поезда покатился звук трогающихся вагонов, и только тогда бойцы кинулись назад к вагону от колонки и из кустов, заскакивая в медленно набирающий ход эшелон.

Эшелон мчался по прямой, как натянутая струна, линии, протянувшейся на десятки километров. Слово опять попросил капитан Чугаев.

– Товарищи солдаты и офицеры, – блеснув своими затемненными очками, начал он перед вновь рассевшимся на нарах и ящиках личным составом первой танковой роты, – скоро мы пересечем границу республики Дагестан. Граница эта условная, но люди и менталитет уже другие. Станция Артезиан, которую мы проехали час назад, это последний населенный пункт Калмыкии. Еще немного, и начнется территория Дагестана. Как я говорил ранее, мы едем с миротворческой миссией, поэтому должны быть настроены к местному населению мирно и дружелюбно, не создавать каких-либо конфликтов, не поддаваться провокациям. Главное – это четко выполнять приказы своих командиров и никакой стрельбы без команды! Принимать любую еду, подарки, ну, например, радиоприемник кто-то вам «от всей души» подарил, категорически запрещается! Это связано с тем, что возможны провокации – еда может быть отравлена, в приемнике бомба. К тому же, пример с приемом еды уже есть, – Чугаев покосился в сторону звуков, доносящихся из «туалета». – Это не говорит о том, что всё население такое, но, повторяю, возможны провокации! И вы не должны поддаваться на эти провокации. Также запрещено говорить номер своего подразделения, его численность, количество боеприпасов и вообще всё, что связано с вашим подразделением или подразделением, в состав какого входит ваша танковая рота, а именно со вторым мотострелковым батальоном. Будут спрашивать, откуда вы, не обязательно говорить Волгоград. Говорите любой город, пусть лучше у них в головах путаница будет. Не следует разглашать ваше место жительства и, соответственно, место жительства ваших командиров. То же самое касается писем, какие вы будете писать домой. Мой вам совет —не пишите, что вы в Дагестане, тем более, что будем мы там недолго. И вообще, не нужно лишний раз беспокоить родных и близких. На вопросы, если их вам будет задавать местное население, отвечать уклончиво и расплывчато, а лучше совсем не отвечать. Так и говорите – командир не разрешает! Опять-таки, у них очень строгое отношение к женщине. Это у нас можно ходить и запросто со всеми девчонками знакомиться. На Кавказе с этим строго, не надо тут знакомиться ни с какими девушками, даже просто говорить с ними не надо! Повторяю, не надо провоцировать местное население на конфликт. И улыбайтесь. Улыбка – наше главное оружие. Следующая возможная остановка, – капитан Чугаев развернул полевую карту, провел по ней пальцем, – станция Кочубей. Это уже Дагестан. Да и сейчас, судя по карте, мы уже въехали на территорию республики Дагестан. Поэтому, прошу вас не забывать о том, что я вам только что рассказал. Всем всё понятно? – Чугаев обвел всех вопросительным взглядом из-под своих затемненных очков.

– Так точно, товарищ капитан, – прозвучал нестройный хор солдатских голосов.

Поезд под палящим солнцем катил сквозь степь на юг. Несмотря на то, что началась территория Дагестана, степь так же, как и в Калмыкии, выглядела уныло и однообразно – та же выжженная глина с высушенными кустиками травы, солончаки или барханы песка. К полудню стали попадаться отдельные постройки, разобранный трактор без колес, какие-то сарайчики, из сухой земли торчали редкие низкорослые деревца с запыленной листвой. Затем показались частные домишки, обнесенные заборами преимущественно зеленого цвета различных оттенков. Чугаев засуетился: «Так, товарищи бойцы. Давайте посмотрим, как будет реагировать местное население на наш эшелон».

Солдаты облепили дверной проем – всем до смерти надоел однообразный вид степи. Поезд сбавил ход, вагоны не спеша катили по рельсам через Кочубей. Проплывающие мимо улицы были пусты. За забором мелькнул цветастый халат и скрылся в дверях глинобитного домика. На перроне перед небольшим зданием станции стояли женщины и дети, продававшие выращенные в полях и огородах овощи-ягоды. Солдаты приветливо замахали руками, некоторые торговцы кинулись с арбузами и дынями, помидорами и огурцами, подавая и закидывая их в руки солдат. Эшелон проследовал мимо, низкий перрон закончился, и опять внизу замелькала щебенка. В углу вагона теперь высилась желто-зеленая горка арбузов и дынь, в укупорках виднелись огурцы и помидоры. «Мойте руки перед едой и еду особенно!» – многозначительно глянув в сторону «туалета», обратился Абдулов ко всем присутствующим.

Впереди в арыке, выложенном бетонными плитами, купалась ватага местных ребятишек. Увидев эшелон с военной техникой, они бросились к нему, что-то крича и размахивая руками. «Машите им, машите им тоже! – капитан Чугаев сдёрнул с головы кепку и приветственно замахал ей. Солдаты неохотно последовали его примеру. Несколько мальчишек в одних мокрых трусах вскочили на велосипеды и погнались за увеличивающим ход поездом по пыльной дороге, идущей параллельно с железнодорожной линией. Наконец дорога отвернула в сторону и дети отстали. «Вот, вроде нормально принимают», – то ли себе, то ли бойцам сказал Чугаев.

За Кочубеем местность сменилась на более холмистую и заметно оживилась – стали встречаться распаханные поля с какими-то злаками, деревца с пожухшей от жары листвой. Вдали виднелись небольшие поселки. Проскочили еще несколько маленьких станций, на которых местный народ тоже совал овощи и фрукты. Бойцы с интересом вглядывались в пролетающие мимо пейзажи.

– Скоро будет большая станция – город Кизляр, —капитан Чугаев глянул на карту. – Совсем рядом здесь граница с республикой Чечня, буквально несколько километров.

– А сколько нам еще ехать? Когда разгружаться будем? – послышались голоса уставших от долгого однообразного переезда танкистов.

– Ну, насколько мне известно, – сказал Чугаев, – не в Кизляре. В Кизляре у нас будет остановка, поэтому, не забывайте, как себя нужно вести с местным населением.

Рядом проплывали частные дома, вдали темнели невысокие многоэтажки, кое-где светившиеся огнями. Рельсы стали ветвиться, и поезд, замедляя ход, загромыхал колесами по стрелкам станции. Мимо открытой двери мелькали цистерны и товарные вагоны, стоящие на запасных путях. В промежутках между ними виднелось серое здание вокзала с надписью «Кизляр», пустой привокзальной площадью за ним и таким же безлюдным перроном. Эшелон остановился, и солдаты ринулись из вагона наружу. Опять выставили караул. Тепловоз, отцепившись от эшелона, скрылся за стоящими составами.

Не прошло и получаса, как из-под вагонов показалась стайка местных мальчишек младшего школьного возраста посмотреть на боевую технику. Невзирая на советы Чугаева, настырно лезущих на платформы детей пришлось чуть ли не пинками и с матом отгонять от эшелона. Наконец подали новый тепловоз, вскоре загорелся зеленый сигнал светофора и эшелон тронулся в путь.

Солнце медленно опускалось, на небе ни облачка, а вдали на горизонте виднелись какие-то темные облака странной формы. «Может, дождь будет», – подумал лейтенант Щербаков, вглядываясь в даль. Чем дольше ехал эшелон, тем Александр больше сомневался, что это облака. Наконец он не выдержал, нашел в своей сумке очки в зеленом футляре, надел их и опять выглянул наружу. Теперь стало ясно, что это не облака – где-то там далеко, за сотни километров угадывались верхушки Кавказских гор. Последний раз он видел горы классе в седьмом, когда летом ездил с мамой на отдых в Сочи. «Горы!» – радостно заорал он. Бойцы, даже которые просто валялись на нарах, подскочили к дверному проему. «Горы! Точно горы!» – вопили они, глядя на уже различимые вдали вершины, темнеющие в небе вместо облаков. Остальные офицеры, растолкав бойцов, тоже уставились вдаль. «Значит, скоро приедем», – негромко сказал Чугаев.

Состав повернул на запад, пытаясь догнать ускользающую вечернюю зарю, затем снова на юг. Опять мелькали немногочисленные сортировочные станции, освещенные прожекторами составы и далёкие редкие огоньки. Вскоре всё пропало во мраке наступившей ночи, оставив место лишь ярким звездам на чернеющем южном небосклоне. В углу вагона светилась маленькая лампочка, провода от которой тянулись к танковому аккумулятору. Её неяркий свет освещал уставшие от утомительного переезда лица бойцов. Ближе к полуночи свет выключили и вагон погрузился в полную темноту.

Далеко за полночь состав остановился на светившейся огнями станции. Денег в карманах Щербакова, как и следовало ожидать, не оказалось – придется растягивать оставшиеся сигареты. Тепловоз, притащивший эшелон на станцию, отцепился и медленно покатил в неизвестном направлении. «Странно, рановато тепловоз менять», – Александр посмотрел вслед удаляющимся красным огням. Оказалось, что рядом стоит еще один военный эшелон с бронетехникой и тоже из Волгоградской области. Из стоящей в нескольких метрах от перрона большой круглой беседки слышались разговоры и смех. В свете прожекторов блестели звездочки на погонах офицеров, явно давно распивающих что-то горячительное. Лейтенант Абдулов оставил Щербакова дежурным по караулу, а сам пошел «знакомиться» в беседку. Туда же, звеня припасенными бутылками, подтянулись и некоторые офицеры мотострелкового батальона. Круглов и Прошкин спали в вагоне. Автомат, лежащий в большом опечатываемом ящике, Щербаков не взял. Он стал прогуливаться вдоль эшелона, натыкаясь в темноте на часовых с окриками «Стой, кто идет?» – «Свои. Командир танкового взвода», – отвечал лейтенант и двигался дальше. Проходя в темноте мимо двух офицеров из пехоты, едва освещаемых светом прожектора, он услышал обрывки разговора.

– Говорят, что еще второй эшелон за нами едет. На нашем же эшелоне не весь второй батальон, а во втором оставшиеся и сводная артбатарея с САУшками, – в ночи приглушенно звучали слова одного из офицеров.

– А знаешь, почему эти с соседнего эшелона бухают? Они сказали, что не поедут в Дагестан воевать, поэтому тут стоят так долго, – тихо сказал второй.

– Да ладно, чё ты врешь-то? – воскликнул другой.

– Да я сам слышал, как они в беседке про это говорили.

– Не может быть…

Окончание разговора, заглушенное свистком тепловоза, цепляющегося к эшелону, Щербаков не услышал. Вдали из беседки, на не совсем твердых ногах, выбегали офицеры из соседнего эшелона, торопясь к своим вагонам. «Давайте, пацаны! Увидимся в Дагестане!» – на ходу кричали они, подныривая под вагонами мотострелкового батальона. «Вот так и рождаются слухи, – подумал Щербаков. – Все всё-таки едут в Дагестан».

Названия станций, на которых эшелон не останавливался, теперь звучали не по-русски – Качалай, Герменчик, Сулевкент. Остались позади небольшие Казма-Аул и Куруш, затем станции перестали попадаться, оставив место темнеющим полям и редким рощам. В ночи чернели горы, казавшиеся близкими. К рассвету стало попадаться всё больше домов и построек, опять начались промзоны с ангарами и нефтяными бочками. На идущей параллельно железной дороге автотрассе проплыла высокая стела с надписью «Махачкала», впереди мерцали высотки города. В воздухе уже явственно чувствовался запах моря и нефтепродуктов.

Махачкала светила огнями фонарей, железнодорожных прожекторов и многоэтажек. Эшелон долго шатал вагоны на стрелках и, наконец, остановился где-то на запасных путях среди десятков грузовых железнодорожных составов. Тепловоз отцепился и укатил в депо. Вдоль состава опять прогуливались часовые с автоматами. Лейтенант Щербаков, тоже взяв свой автомат из ящика, заступил дежурным по караулу от танковой роты. Забравшись на одну из платформ, Сашка присел, свесив ноги. Стояла тёплая южная ночь, наполненная такими знакомыми Щербакову звуками и запахами железнодорожной жизни. По громкой связи переговаривались вагонники, маневровый тепловоз неустанно грохотал автосцепками, стучали колеса отправляющихся и прибывающих поездов. Светили прожекторы, освещая составы и линии высоковольтных контактных проводов, протянувшиеся над ними. И над всем этим запах шпал, пропитанных креозотом. Всё как на прежней работе, единственное отличие – вместо молоточка на длинной ручке в руках Щербакова холодная сталь автомата.

Наступило солнечное утро 19 августа. В туалет «по большому» больше никто не бегал – всех страждущих накормили лошадиными дозами каких-то таблеток, принесенных из медвзвода. Состав так и стоял на крайнем пути, тепловоз до сих пор не подали. Солнце потихоньку начинало припекать, и кто-то из офицеров предложил сгонять за пивом. Щербаков скромно промолчал, так как денег у него не было.

– Давайте я на шухере посижу, – сказал собирающим деньги на пиво Сашка, – я на железной дороге работал и, если что, знаю, как отправление можно задержать, но вы постарайтесь недолго.

– Давай. Погнали, пацаны, тут ведь должен где-то магазин быть, – Абдулов, Прошкин и еще пара офицеров-мотострелков быстрым шагом пересекли несколько пустых железнодорожных путей и двинулись в сторону видневшихся за высоким бетонным забором многоэтажек.

Щербаков отстал, присев на деревянную лавочку, стоявшую у кирпичной железнодорожной будки, крашенной желтой известкой. С этого места хорошо был виден весь состав от головы и до хвоста, над которым тянулись высоковольтные контактные провода для электровозов. Вдоль всего эшелона в тени светофоров и мачт прожекторов от наваливающейся жары прятались часовые. Напротив скамейки стояли платформы с техникой мотострелкового батальона. На одной из них стоял закрепленный ГАЗ-66 с кунгом и прицепленной к нему полевой кухней. Расположившись в тени будки, Щербаков обратил внимание на двух солдат, копошащихся возле полевой кухни. Что они там делают – не разобрать. Затем один из них зачем-то полез на крышу будки «шишарика». Александр повернул голову, наблюдая, за маневровым тепловозом, тащившим по соседнему пути платформу с закрепленным на ней зеленым комбайном «John Deere». Вдруг он услышал резкий хлопок, похожий на удар хлыста. Краем глаза Сашка заметил, как солдат, расхаживающий по крыше кунга ГАЗ-66, мешком свалился сначала на платформу, а затем с неё на щебенку между железнодорожными путями.

«Началось! – от неожиданности Александр соскочил со скамейки и присел. – Снайпер», – мелькнуло в голове. К лежащему между путей телу уже бежали бойцы и офицеры, видевшие падение. Пригибаясь, Щербаков тоже побежал в направлении упавшего солдата. Подбегая, он почувствовал запах горелого мяса. Двое солдат зачем-то кидали на упавшего горстями землю, смешанную со щебенкой. Остановившись перед лежащим телом, вокруг которого толпились бойцы, лейтенант увидел, что одежда на солдате тлела и дымилась, а кожа местами обуглилась и вздулась волдырями. Взглянув наверх, Александр понял, что это не снайпер – солдата ударил заряд тока силой 3000 вольт от высоковольтных контактных проводов.

– Хватит на него землю кидать! – крикнул подбежавший капитан-мотострелок.

– Да его «заземлить» надо, чтобы ток с него в землю ушел, – сказал один из кидавших землю солдат.

– Отставить! Дебилы, бля! Физику в школе учить надо было…

«Не трогайте меня! Не подходите!» – кричал солдат, сдирая с себя одежду вместе с почерневшей кожей. Его взгляд был устремлен куда-то высоко в небо, потом глаза закатились и он потерял сознание.

«Скорую давай! Где телефон?! Скорую вызывайте!» – кто-то кинулся в сторону производственных помещений, другие в сторону вагона, где ехал медицинский взвод.

«Вот тебе и война, – подумал Щербаков, – еще ничего не началось, а один уже не доехал».

Прибежали медики – старший прапорщик Румянцев – парень лет за тридцать с рано лысеющей головой и слегка оттопыренными ушами, медсестра в военной форме и двое солдат с носилками. Прапорщик Румянцев, склонившись над бойцом, вколол ему обезболивающее.

«П-пока не надо трогать. П-подождем скорую», – чуть заикаясь, сказал он и велел прикрыть бойца чистой простыней, принесенной от медиков. Минут через двадцать приехала «скорая». Парня, который дышал, но был без сознания, осторожно положили на носилки и, перешагивая через рельсы, понесли к стоящей вдалеке машине скорой помощи. С прибывшими врачами в сторону скорой ушли Румянцев и еще несколько офицеров. Скорая умчалась, завывая сиреной и мигая синими огнями, батальонные медики и офицеры разошлись к своим вагонам. Щербаков опять уселся на скамейку, переживая случившееся.

Подали тепловоз, а ушедшие за пивом до сих пор не вернулись. Александр беспокойно ходил около вагона, глядя в сторону, куда ушли офицеры. Из вагона выглянул Вадим Круглов, – Саня, что делать? Этих типов нет еще, а тут тепловоз цепляют! Ты же говорил, что можно как-то задержать.

– Можно, – спокойно ответил Александр, – если они тут в Дагестане по правилам тормоза проверяют. Пока еще рано.

В тормозную систему подали воздух. Вагонники стали проверять работу тормозной воздушной магистрали состава. Они сошлись на середине эшелона, и один из них помахал из стороны в сторону молотком, показывая машинисту отпустить тормоз. Потом он, не торопясь, выписал справку и направился к тепловозу. Когда справку, воткнутую в прорезь на длинной ручке молотка, вагонник протянул в окошко машинисту, Щербаков пробежал пару вагонов вперед, пролез к автосцепке и повернул ручку магистрального воздушного крана, перекрыв тормозную систему. Раздалось шипение стравливаемого воздуха, и по всему составу вновь сработали тормоза. Впереди на светофоре горели два желтых огня, верхний из которых мигал, разрешая поезду отправиться, но поезд не трогался. Машинист высунулся из окна, знаками подзывая к себе вагонника.

«Видишь, тормоза сработали, – объяснил подошедший к Круглову Щербаков. – А машинист теперь у вагонника спрашивает, в чём причина».

Железнодорожники что-то горячо обсуждали, о чём свидетельствовали их размашистые жесты. Александр и Вадим увидели бегущих к эшелону офицеров с большими пакетами и торчавшими из них «полторашками» пива.

«Быстрей давай! – замахали Круглов с Щербаковым. – Отправляемся уже!»

Вагонник шел от тепловоза, внимательно осматривая состав. Наконец он увидел перекрытый кран. Посмотрев по сторонам и выругавшись, он открыл его, пустив воздух по всей магистрали.

«Успели, – забросив пакеты в вагон, офицеры залезали в него по торчащей металлической лесенке. – Магазин еле нашли».

Мотострелки, тоже с пивом, спешили к своим вагонам, перескакивая через рельсы. Тепловоз, протяжно загудев, двинулся вперед, растягивая состав и приводя в движение весь эшелон. Мимо опять поплыли вагоны, ангары, мачты высоковольтных проводов. Сначала эшелон окружали промзоны, потом слева открылась панорама Каспийского моря, потянуло прохладным морским бризом. По правую сторону вновь темнели горы, приближались высотные дома. Эшелон продвигался сквозь город, в суете которого не чувствовалось никакой напряженной обстановки в республике. Всё, как в любом большом городе – ходили люди, ездили машины и автобусы. Рельсы отвернули от моря, и поезд пошел по направлению к горам. Высоток становилось всё меньше, рядом проносился частные сектор, вскоре он тоже кончился и с обеих сторон двухпутной железной дороги замелькали пустыри и созревающие поля.

Вторая половина дня, море осталось где-то далеко слева, дыхания его уже не ощущалось, и солнце опять палило нещадно. Пиво стало теплым и невкусным. Поели сухпай и молча смотрели на возвышавшиеся вдалеке серо-зеленые горы. Не прошло и часа, как выехали из Махачкалы, мимо проплыла пара небольших поселков, и вот поезд заходит на очередную станцию, мелькают частные дома, многоэтажек не видно. Вокруг цистерны, пахнущие мазутом и нефтью. Заскрипели тормозные колодки, и эшелон замер. Впереди горел красный сигнал светофора. Солдаты и офицеры соскакивали из вагонов на землю, пользуясь остановкой. Как всегда, выставили охранение. К удивлению Щербакова, тепловоз отцепился и укатил. «В Махачкале ведь только прицепили?» – подумал лейтенант.

Абдулова вызвали в штабной вагон. Через час он вернулся, построил танковую роту и объявил: «Товарищи солдаты и офицеры. Мы прибыли в конечный пункт нашего следования – населенный пункт Манаскент. Завтра будет разгрузка техники и дальнейшее следование в составе колонны в пункт дальнейшего базирования».

День клонился к закату, жара спадала. Очень хотелось помыться полностью, но удалось лишь немного смыть с себя пыль и пот – солдаты поливали друг другу и офицерам из укупорок, предварительно сходив к стоящей неподалеку колонке за водой.

Тем временем стемнело, звезды терялись в свете прожекторов, освещавших стоящие на станции составы и эшелон с ждущей разгрузки бронетехникой. Эшелон закрепили на отдельном пути, несколько отстоящем от скопления других путей, и с обеих сторон его вновь охраняли часовые. Около десяти вечера лейтенант Щербаков заступил дежурным по караулу. Лейтенант Абдулов провёл инструктаж, после чего добавил: «Мы находимся на территории республики Дагестан. Расслабления закончились, поэтому охранять со всей тщательностью, по уставу! Возможны провокации! Стрелять только в крайнем случае «предупредительным» в воздух. При осложнении ситуации без команды не стрелять!»

Поправляя тяжелый автомат на плече и тянущий вниз неудобный подсумок с четырьмя полными магазинами, Щербаков медленно прохаживался в тени эшелона. Вдали маячил рядовой Кравченко, заступивший часовым. С другой стороны состава патрулировал механик-водитель Обухов, но в темноте присутствие механика можно было определить только по гремящей под его сапогами щебенке. Где-то вдалеке угадывались еле заметные силуэты часовых мотострелкового батальона. На станции стояла непривычная тишина, лишь только стрекот сверчков раздавался в ночном воздухе. Видимо, поезда через Манаскент ходили не столь часто.

Прошел час, Щербаков сидел на сложенных аккуратной пирамидкой чугунных тормозных колодках, вслушиваясь в умиротворяющие звуки ночи. Вдруг где-то в конце состава он услышал сначала неясный шум, а потом выстрел, разорвавший ночную тишину. Лейтенант вскочил, не понимая, что происходит, повернувшись в сторону криков, доносящихся со стороны выстрела, и тут ночь расколола автоматная очередь.

«Теперь точно началось!» – испуганно мелькнула мысль в мозгу лейтенанта, и он, сняв автомат с предохранителя, кинулся на звуки выстрелов. Прожекторы слепили прямо в лицо, и что там впереди – не разглядеть. Щербаков бежал, постоянно спотыкаясь на крупной щебенке, и старался как можно ближе прижаться к вагонам эшелона. Сзади поспевал Кравченко, на ходу передергивая затвор автомата.

«А вдруг на нас напали?» – мелькали в Сашкиной голове мысли. – Меня же как в тире видно!» Сбавив бег и стараясь прятаться в тени вагонов, лейтенант, пригибаясь, спешил на раздающиеся крики. Выстрелов больше не было. Приблизившись к последним вагонам эшелона, Щербаков заметил два тела, лежащих недалеко от мачты прожектора и стоящего над ними с автоматом в руках капитана Чугаева. Одно из тел лет двадцати от роду попыталось подняться, – Э, камандир, ты чё? Мы же в вашем полку служили, брат!

– Лежать! Руки за голову! – блестя стеклами своих затемненных очков, заорал Чугаев и наставил автомат на пытающегося что-то сказать парня.

– Э, ты ваще чё делаэшь? – второй из лежащих на залитой мазутом щебенке парней, видимо ровесник первого, тоже попробовал подняться, но был остановлен направленным на него стволом автомата.

Тем временем к месту событий подбежали несколько солдат и офицеров с автоматами наперевес, и со стороны штабного вагона подошел среднего роста, немного располневший майор лет тридцати с красным лицом. В свете прожекторов на его могучей шее блеснула массивная золотая цепочка.

– Товарищ майор, – стал докладывать Чугаев, – задержаны двое подозрительных, которые пытались завязать контакт с бойцами нашего эшелона. Утверждают, что служили в нашем полку, пришли земляков искать.

– Ну это пусть местная милиция разбирается, где они служили. Пускай скажут спасибо, что не пристрелили, – глядя на лежащих, сказал краснолицый майор, впоследствии оказавшийся майором Бельским Андреем Васильевичем, командиром второго мотострелкового батальона. Тем временем со стороны станции прибежали трое местных милиционеров в касках и с автоматами АКСУ.

После непродолжительной беседы майора Бельского с представителями местной власти, задержанных, извергающих проклятья в сторону Чугаева на русском языке и местном диалекте, милиционеры отконвоировали в сторону светящегося вдалеке вокзала.

Бельский приказал всем расходиться по постам, предварительно проверив автоматы на предмет наличия патрона в патроннике. Отведя в сторону Чугаева, он сказал: «Слава, ну ты какого хрена тут стрельбу развел? Сам говорил, что не надо провоцировать местное население и сам же войну тут устроил. Это спасибо эти обезьяны, – он махнул в сторону расходящихся по постам солдат, – палить не начали, а то бы тут друг друга в темноте перестреляли.

– Андрей, ну так получилось, – начал оправдываться замполит, – эти двое подошли к эшелону, стали к солдатам приставать «кто-откуда». Наши дебилы, – имея ввиду солдат батальона, продолжал Чугаев, – начали изливать душу, вместо того, чтобы отогнать местных. Я подошел, попросил их уйти, так они на меня с матом наезжать стали, хотели уже в вагон залезть к минометчикам. И что мне оставалось делать?

– К минометчикам, говоришь? Ну я им завтра звездюлей дам, чтобы знали, как в карауле стоять!

Сверкнув парой передних золотых зубов, Бельский повернулся и зашагал в сторону штабного вагона.

Щербаков возбужденно рассказывал случившееся разбуженным выстрелами офицерам танковой роты. Несмотря на поздний час, оживление чувствовалось по всему эшелону. Наступило время сдачи дежурства. Щербаков сдал смену Прошкину и долго еще не мог заснуть навагонных нарах, вслушиваясь в ночные звуки и прокручивая в голове случившееся.

Разгрузка

Утро 20 августа 1999 года выдалось жарким и солнечным. Небо заволокла еле заметная белесая дымка, не спасающая от надвигающейся жары. Горы были совсем рядом, их предгорья начинались всего в нескольких десятках километров. После раннего подъема в шесть утра, построения и завтрака, состоящего из сухпая, к стоящему эшелону подкатил маневровый тепловоз. Отцепив часть вагонов с техникой, он потащил их на отдельную ветку, уходящую в глубь старой разгрузочной базы, обнесенной бетонным забором. Рельсы упирались в тупик, а по левую сторону от них вровень с полом платформ шел длинный высокий перрон и складские ангары. Так как перрон тянулся метров на сто, с платформ на него могли съехать одновременно несколько единиц бронетехники, что, в отличие от единичной погрузки в Анисовке, ускоряло процесс разгрузки. База находилась недалеко от стоящего на запасных путях эшелона, и весь процесс был хорошо виден.

Солдаты облепили платформы со своей техникой, срубая крепящую проволоку и отдирая прибитые к полу противооткаты. Другие поверяли уровень масла в двигателях, давление в шинах. Края платформ стояли почти вплотную к перрону, и на машине стоило только вывернуть руль влево, чтобы аккуратно съехать на его бетонную поверхность. Первая партия ГАЗ-66 и Уралов была освобождена от цепко держащих их на платформах приспособлений, завелась и съехала на перрон. На всё это ушло не более часа. Маневровый утащил пустые платформы на запасные пути, отцепил новую партию платформ с техникой, подогнал их к перрону разгрузочной базы, и всё повторилось. На этот раз очередные ГАЗ-66 с прицепленными к ним полевыми кухнями, топливозаправщик КрАЗ и БРДМ-2 готовились съехать на дагестанскую землю.

В эшелоне оставались еще танки первой танковой роты и БТРы-«семидесятки» мотострелкового батальона. Солнце начинало припекать, в постепенно накаляющемся воздухе вилась мелкая песчаная пыль. Техника выезжала с перрона на грунтовую дорогу, ведущую к закрытым воротам базы, и выстраивалась в колонну. Съехавший с платформы одним из первых БРДМ-2 или «бардак», как его называют в армии, стоял чуть сбоку от остальной колонны. Бронированная разведывательно-дозорная машина принадлежала разведвзводу. Вокруг неё столпились несколько офицеров из штаба мотострелкового батальона и что-то оживленно обсуждали, разложив топографическую карту на его пыльно-зеленом борту. Одна высокая худощавая фигура показалась Щербакову очень знакомой. Небольшой броневичок, вооруженный сверху спаренной установкой 14,5-мм пулемёта КПВТ и 7,62-мм ПКТ вскоре, словно мухи, облепили разведчики в бронежилетах, и «бардак» укатил в неизвестном направлении.

Экипажи танковой роты залезли на свои танки, открыли трансмиссии и занимались замером уровня жидкостей в двигателях, распломбировкой люков и присоединением проводов к выключателю массы. Откреплять танки решили перед перроном. Щербаков с интересом наблюдал, как механик Обухов шестигранным щупом замеряет уровень масла. Кравченко, скрывшись в люке наводчика, тоже чем-то занимался внутри танковой башни. Очень хотелось пить, но вода теплая и невкусная, отдающая хлоркой – с вечера её набрали из колонки в питьевые бачки и закидали таблетками пантоцида для обеззараживания. Сидя на башне, Щербаков заметил слоняющегося без дела капитана Чугаева. Подойдя к Абдулову, замполит сказал: «Олег, дай мне какого-нибудь бойца – я попить что-нибудь куплю, а то воду эту хлорированную невозможно пить».

– Товарищ капитан, у меня все заняты – готовим танки к разгрузке. Хотя, вон возьмите лейтенанта Щербакова, – Абдулов махнул в сторону Сашки.

– Щербаков, слезай. На разведку пойдем, – улыбнувшись, блеснул своими очками Чугаев.

Александр вопросительно посмотрел на командира роты Абдулова.

– Иди, – сказал Олег, – и зашагал к своему танку с переправленным номером 159 на башне.

На капитане Чугаеве, несмотря на стоящую жару, была надета «разгрузка» с торчащими из нагрудных кармашков запасными магазинами, на плече висел АКС-74. Автомат Щербакова остался лежать в товарном вагоне, в одном из деревянных ящиков. Они вместе зашагали в сторону пролома в бетонной стене и через него выбрались наружу.

«Ну и где тут магазин?» – сам у себя спросил капитан. Сзади виднелись большие серебристые бочки, со стороны которых тянуло нефтью, еще какие-то склады и ангары. Впереди, в колышущемся над железнодорожными путями мареве, зеленел заборами частный сектор. Перебравшись через рельсы, офицеры ступили на пыльную дорогу, уходящую в даль пустой улицы. Чугаев на всякий случай снял автомат с предохранителя. Местных жителей не видно – то ли на работе, то ли от жары прячутся. Вниз по улице у одного из частных домов толпились несколько человек в военной форме. Подойдя ближе, Чугаев с Щербаковым увидели нескольких офицеров из их эшелона, стоявших перед открытыми створками ворот. На одной из створок синела надпись «МАГАЗИН», сделанная масляной краской. Поздоровавшись, офицеры зашли в небольшой дворик с глинобитным домом, крашенным белой известью. На импровизированном деревянном прилавке дагестанка средних лет в темном платке разложила товар – минеральную воду, лимонад, сигареты, пиво. Александр воспользовался случаем и, заняв у Чугаева денег, купил на них пачку недорогих сигарет с фильтром. Сам капитан не курил, поэтому купил блок «Winston» кому-то под заказ, а себе двухлитровую бутылку запотевшей от холода «Фанты», которой угостил Щербакова. «Фанту» лейтенант последний раз пил еще на гражданке, и сейчас этот прохладный напиток, вытащенный из морозилки, показался ему просто божественным.

Торговля шла бойко, то и дело подходили новые военнослужащие и что-нибудь покупали у немногословной торговки, говорящей с диким акцентом. Цены были раза в полтора выше, чем в Волгограде, но времени искать другой магазин ни у кого не было. Тут же кружились местные ребятишки, с интересом разглядывая военных и висящие за их плечами автоматы. Чугаев с Щербаковым двинулись в обратный путь, стараясь держаться в тени деревьев, выглядывающих своими ветвями из-за заборов.

На место разгрузки они вернулись, когда у перрона уже стояло несколько платформ с танками. Солдаты раскручивали проволоку, крепящую танковые пушки, выбивали деревянные противооткаты между колес и снимали шпоры на гусеницах танков. Сначала съезд танков регулировали Абдулов и Прошкин, но старший лейтенант Прошкин как-то неуверенно показывал руками, куда нужно рулить механику-водителю. Механик дергал танк из стороны в сторону, не понимая, что пытается показать старлей, поэтому Абдулов заменил его на Круглова. К такому ответственному моменту комроты не стал привлекать неопытного в этих делах, да и вообще в воинской службе, Щербакова.

Часть танков осторожно съехала с платформ на перрон, проследовала до его конца и, спустившись на грунтовую дорогу, встала в конце колонны. Тепловоз оттащил пустые платформы и притащил очередную порцию бронетехники на разгрузку. Щербаков издали наблюдал, как маневровый тащит платформы, на одной из которых стоит его танк с номером 157. Вдруг чья-то узкая ладонь легла на худое плечо Сашки. Лейтенант повернулся – перед ним стоял майор Шугалов и удивленно смотрел прямо в глаза Александра.

– Студент, а ты что тут делаешь? – спросил Шугалов.

– Здравия желаю, товарищ майор! – Щербаков стал по стойке смирно. – А мы вот тут танки разгружаем.

– Да я вижу, что танки. Я говорю, ты что тут в Дагестане-то делаешь? Ты сколько в армии отслужил?

– В армии месяца полтора. Служу командиром третьего танкового взвода.

– Нда, – задумчиво произнес Шугалов. – Ну давай, служи, – майор похлопал Щербакова по плечу и зашагал в сторону штабного вагона.

Щербаков подошел к лейтенанту Абдулову, ожидавшему, когда платформы закрепят в тупике перед перроном и танки можно будет разгружать.

– Олег, а что здесь Шугалов делает, он же командир сводного батальона в Анисовке? – обратился Александр к командиру роты.

– Вообще-то, с недавнего времени, он заместитель командира нашего полка, а сюда назначен начальником оперативной группы, – ответил Абдулов.

После обеда вернулся БРДМ, и вокруг него перед открытой картой вновь собрались офицеры во главе с майором Шугаловым. Разведвзвод ездил на рекогносцировку, проверяя местность, в которой должен был расположиться второй мотострелковый батальон с приданной ему первой танковой ротой.

Часам к четырем дня последний БТР-70, упорно не желающий заводиться, стащили с платформы другим БТРом. Связь на основной и запасной частоте была проверена. Всем солдатам и офицерам танковой роты выдали закрепленные за ними АКС, хотя офицерам и командирам танков полагался пистолет ПМ.

Каспий

Лейтенант Щербаков скучал, свесив ноги в командирский люк, наблюдая, как увеличивается в размерах колонна автомобилей и бронетехники, растягиваясь более чем на километр. Большая часть её уже находилась за территорией разгрузочной базы и вытянулась по обочине грунтовой дороги, идущей из поселка в неизвестном направлении. Впереди колонны стоял «бардак» и МТЛБ разведвзвода, у которого командиры подразделений получали указания от майора Шугалова. Ближе к её хвосту молчаливо стояла первая танковая рота с заглушенными двигателями.

Наконец по всей длине колонны наметилось какое-то движение, командиры рот и взводов поспешили к своим подразделениям. Абдулов построил танковую роту и провел краткий инструктаж о передвижении в составе колонны и ведении связи. Также он довёл сигналы управления – по радиостанции и посредством сигнальных ракет. В пять часов вечера в наушниках прозвучал приказ приготовиться к движению. По всей длине колонны стали заводиться доселе молчавшие ГАЗ-66, БТРы, Уралы и КрАЗы. Лейтенант Абдулов, наполовину высунувшись из своего люка, повернулся к молча стоящим танкам.

«Всем Прокатам, – зазвучал его голос в наушниках каждого танкиста. – Двести. – он сделал паузу. – Двадцать. – еще пауза. – Два!» – двигатели танков практически одновременно ожили и заревели, выбросив в едва вечереющее небо клубы черно-белого дыма.

Прозвучал общий приказ начать движение. Сначала двинулся и запылил по дороге БРДМ разведки, за ним все остальные. На броне «бардака» сидел майор Шугалов с картой в руках, по бокам в бронежилетах примостились разведчики, ощетинившись во все стороны автоматами. Поднимая клубы пыли, колонна, сопровождаемая толпой местной детворы, проследовала по окраинам Манаскента и выехала на асфальтированную трассу. Танки, рыча двигателями, поворачивали с проселка на асфальт, постепенно выламывая его куски гусеницами. Пыль и дети остались позади. На трассе попадались немногочисленные гражданские легковушки и грузовики, предупредительно съезжающие на обочину. Промелькнул синий знак с белыми надписями «Каспийск 12 км», «Махачкала 30 км».

«Куда едем? – думал Александр, глядя на возвышающиеся слева горы. – Опять в Махачкалу?»

Но перед пригородами города Каспийска голова колонны свернула направо на более узкую, давно не ремонтированную асфальтовую дорогу, еще более разрушая её своими колесами и гусеницами. Мимо мелькали небольшие частные домики, по обочинам засыхали лужи от недавнего дождя. И вновь поворот на проселочную дорогу, пролегающую по берегу большого озера. Частный сектор остался позади, вокруг высокие кусты, редкие деревья и множество хаотично пересекающихся грунтовок с глубокими колеями.

Запахло йодом и водорослями, впереди в лучах медленно клонящегося к закату солнца заблестели волны Каспия. Колонна двигалась в сторону моря, сначала разбрасывая из-под себя кучи сырой земли и глины, затем светло-желтого, местами рыжего песка. Дорога, по которой двигалась техника, заворачивала направо и тянулась куда-то вдоль берега моря. Легкий бриз приятно освежал разгоряченные лица и нагревшуюся за день броню. Небольшие волны накатывали на пологий песчаный берег, простиравшийся в обе стороны. Позади виднелся мыс, за которым торчали верхушки огромных нефтяных бочек.

Колонна какое-то время двигалась вдоль берега, наконец головной БРДМ съехал с дороги, повернув в сторону пенящихся зеленоватых волн, и остановился. Растянувшаяся колонна стала стягиваться и останавливаться, не глуша двигатели. Командиров подразделений вновь вызвал к себе майор Шугалов. Щербаков, сидя на башне, с наслаждением втягивал свежий морской воздух. Нацепив очки, он всматривался в безграничную даль Каспия. Горизонт сливался с небом, теряясь в вечерней дымке, солнце наполовину скрылось за горами.

«Вот это служба! Вместо принятия третьей роты и скучного полигона я на море буду купаться! – радость переполняла лейтенанта Щербакова. – Кому сказать – никто не поверит! Море, солнце, пляж!»

По радостным лицам солдат было видно, что их охватили похожие чувства.

Совещание закончилось, командиры поспешили к своим подразделениям. Техника стала съезжать с дороги в сторону берега и выстраиваться, словно пляж был огромным автопарком. Танки тоже повернули к морю, полируя гусеницы песком, и выстроились повзводно, по команде глуша двигатели. Щербаков спрыгнул с остывающей брони на сыпучий песок, сразу попавший в его гражданские полуботинки. Впереди, буквально метрах в тридцати, начинало темнеть в сгущающихся сумерках Каспийское море. Сзади, среди густых кустов и камышей, поблескивала гладь озера Большое Турали. Справа и слева от расположившейся бронетехники выставили дозоры из мотострелков и разведчиков, дорогу перегородили наскоро сделанными из досок шлагбаумами.

Состоящий из привычного сухпая ужин показался особенно вкусным под шум прибоя и веющий свежий бриз. Совсем стемнело, Абдулов назначил караульных и старшего по караулу танковой роты старлея Прошкина. Рвавшимся к морю солдатам он запретил без команды покидать свои танки, и бойцы стали укладываться на ночлег прямо на трансмиссиях, расстелив спальные мешки под открытым небом.

Офицеры Абдулов, Круглов и Щербаков, захватив автоматы, двинулись по светлеющему в темноте сыпучему песку в сторону шумящего прибоя. Впереди белели и пенились барашки невысоких волн, накатывающих на берег. Составив пирамидой АКСы, лейтенанты разулись и, засучив запыленные штанины, зашлепали в накатывающие волны. Берег стелился полого, и через два десятка метров вода доставала только до половины щиколотки. С наслаждением стоя босыми ногами в теплой воде, офицеры молча смотрели по сторонам. Позади доносились звуки устраивающегося на ночлег батальона и темнели верхушки гор. Правее, где-то очень далеко, светились прибрежные огни какого-то поселка. Слева в ночное небо, усыпанное тысячами мерцающих звезд, отсвечивали огнями невидимые за темнеющим мысом Каспийск и Махачкала.

Ночь прошла быстро, пару раз Щербакова будили, и он заступал дежурным по караулу, шагая босыми ногами между темнеющих в ночи танков и вдыхая пахнущий водорослями морской бриз. Уставшие за день бойцы крепко спали на свежем воздухе, и отдежурившим караульным приходилось подолгу будить своих сменщиков.

Жизнь на пляже

С рассветом второй батальон ожил. После построения и нарезки задач майором Шугаловым подразделения приступили к рытью окопов для солдат и техники, установке палаток и обустройству быта. Танковая рота тоже поставила свою большую палатку, расположив её метрах в двадцати от моря, на одной линии с палатками других подразделений. По другую сторону дороги, недалеко от заросшего камышом и непролазными кустами берега озера, стояла палатка штаба мотострелкового батальона, палатка-столовая. Еще дальше раскинули свои палатки медвзвод, служба ГСМ с покрытыми масксетью двумя КрАЗами-заправщиками и служба ракетно-артиллерийского вооружения. На «пляже» расположились все остальные – пехота, минометчики и танкисты. Спереди от нападения батальон защищало море, сзади – озеро. Справа и слева пехота копала окопы, занимая оборону между морем и озером по обеим сторонам дороги, перекрытой шлагбаумами. По оперативным данным и данным разведвзвода, боевые действия шли в горных районах и в районе села Ботлих, километрах в 250 от Махачкалы, но расслабляться не следовало.

Танковую роту решили тоже поставить в окопы, чтобы быть готовым в случае неожиданного нападения, да и в закопанный наполовину танк труднее попасть. Откинув установленный на нижнем лобовом листе бульдозерный отвал, танки самостоятельно вырывали себе окопы, легко отгребая сырой песок и по борта прячась в нем. Через час на поверхности торчали только башни танков с чуть задранными вверх трансмиссиями. Пехоте повезло меньше – они вручную копали окопы для своих БТР и ГАЗ-66. В ход шли маленькие саперные лопатки и саперные лопаты побольше. Глядя, как стараются мотострелки, откидывая сырой песок из глубины окопов, наводчик Кравченко, улыбнувшись, сказал Щербакову: «Вот меня в «учебке» когда-то подкололи. Один раз на утреннем построении нам на день задачи нарезали – плац подметать, бордюры красить. Ну наш сержант и говорит, мол, есть ответственная работа – нужно БСЛом-110 траншею вырыть. Я обрадовался, думал это бульдозер или экскаватор какой, и вызвался. Оказалось, что БСЛ – это большая саперная лопата, а 110 – длина её черенка. Потом до вечера эту грёбаную траншею копал».

Окоп для Урала танковой роты отрыли танком невдалеке от ротной палатки, сами танки располагались метрах в тридцати от неё. За танковой палаткой в одну линию вытянулись огромные палатки других подразделений – мотострелковых рот и минометчиков. Во второй половине дня, лязгая гусеницами, показались самоходные артиллерийские установки артбатареи, прибывшие вторым эшелоном. Следом за ними на своих БТР-70 и ГАЗ-66 прибыла еще одна мотострелковая рота. Завернув к морю, они также стали рыть окопы, устанавливать палатки и обустраивать свой быт.

Через пару дней некогда пустынный пляж напоминал небольшой поселок с протоптанными вдоль и поперек тропинками, домами-палатками. Около каждой палатки стояли самодельные умывальники, сделанные из пластмассовых «полторашек» с обрезанным дном. На веревках, натянутых между вкопанных в морской песок жердей, сушились солдатские портянки, трусы и подштанники. Между стоявшей под палящими лучами бронетехникой иной раз можно заметить неспешно ковыляющих собак и даже невесть откуда взявшуюся рыжую кошку, дремлющую на подножке затянутого масксетью КрАЗа. Со стороны походной кухни доносился заманчивый запах тушенки и подгоревшей гречневой каши. Поутру в расположении службы ГСМ раздавались крики петуха. Только вот жители «поселка» одеты в одинаковую камуфлированную форму и у каждого на плече висит автомат.

Питание снова наладили – завтрак, обед и ужин в большой и душной палатке, вмещающей сразу несколько взводов. Наконец-то на обед можно поесть горячего супа или щей с настоящим хлебом вместо набившей оскомину тушенки и соленых галет. Хлеб в Каспийск ездил закупать зампотыл второго мотострелкового батальона Хачатур Газарян, капитан лет тридцати с лишним. Ездил, конечно, не один, а с отделением мотострелков, вооруженных с ног до головы и одетых в каски и бронежилеты. Из открытых окон кабины ГАЗ-66, прикрывая дверцы, тоже свешивалось по бронежилету. Вокруг вроде бы никакой войны, но наготове нужно быть всегда.

И с помывкой теперь никаких проблем – Каспий, купайся – не хочу. Пропыленную и пропахшую потом одежду Щербаков попытался постирать в море хозяйственным мылом. Но мыло никак не хотело выполаскиваться в морской воде. «От души» натертые кепка и куртка, словно плесенью, покрылись белым мыльным налетом. Пришлось тащить мокрую одежду через все позиции к озеру. Еле пробравшись через непролазные кусты, Сашка кое-как отполоскал в пахнувшей тиной воде свои пожитки, заодно простирав и единственные камуфлированные штаны. Затем развесил всё на пушке своего танка и, сидя у катка в одной майке «алкоголичке» и старых трико с вытянутыми коленками, найденными в одном из ЗИПов, стал ждать, когда всё это просохнет. Во влажном морском воздухе одежда едва колыхалась на слабом бризе и высыхать не спешила. Пришлось на вечернее построение надевать еще сырые штаны и мокрую в районе карманов и подмышек куртку.

Стояли теплые августовские ночи. В воздухе чувствовался запах йода и морской соли. Где-то вдали светило зарево над Махачкалой, ближе желтели редкие огни пригорода Каспийска. Черные силуэты палаток и бронетехники мотострелкового батальона выделялись на более светлом фоне залитого лунным светом моря. Свесив босые ноги с теплой брони своего танка и глядя на серебрящуюся среди пологих волн Каспия лунную дорожку, Щербаков думал, что не всё так уж и плохо. Более того – хорошо.

«Кому еще могло так повезти? – размышлял Александр, неспешно покуривая отсыревшую в морском воздухе «Приму». – Когда я последний раз был на море? – классе в седьмом, когда еще Советский Союз был. И вот тебе армия – солнце, море, пляж. Только девушек и пива не хватает. Кому дома рассказать – не поверят. Только вот как скажешь, телефонов нет, письмо домой тоже писать не буду, чего родителей расстраивать. Они, наверное, смотрят новости по телевизору, а там неизвестно какие ужасы показывают. Надеюсь, бабушка сказала родителям, что я «в Ростовскую область на курсы молодых лейтенантов уехал». А война? Какая нафиг война! Тишина кругом, только шелест волн и редкие окрики часовых».

Но жизнь «на пляже» состояла не только из купания и принятия солнечных ванн. Даже далеко не из этого. День в Дагестане не отличался от обычного дня в воинской части. Плац, конечно, никто не мел – вокруг только морской песок, но остальные занятия вновь возобновились, как только быт на побережье был более-менее налажен. Абдулов написал расписание занятий на неделю с подробной расчасовкой. День начинался в 6 утра с подъёма и утренней физической зарядки. Лейтенанты-танкисты все, за исключением Щербакова, ежедневно проводили занятия с бойцами. Щербаков вместе с солдатами лазил по танку или внутри его и узнавал много нового, о чем не слышал (или прослушал и не запомнил) на военной кафедре в институте. Абдулов подробно и интересно рассказывал о силовой установке, об особенностях запуска двигателя, Прошкин научил правильно целиться с места наводчика танка, а Круглов – пользоваться радиостанцией. Кроме занятий, танкисты с первого дня занимались тем, что приводили в порядок свои танки, отмывали их от пыли и грязи, шприцевали катки, разбирали и чистили под присмотром Круглова тяжеленный клин затвора, весящий 72 килограмма и состоящий из множества непонятных Александру деталей.

На одном из батальонных построений всем солдатам и офицерам приказали сделать по два дополнительных «смертника». В пустую автоматную гильзу вкладывался маленький листок с домашним адресом и ФИО военнослужащего. Потом верхний конец гильзы сплющивали для герметичности. «Одну гильзу кладёте в штаны, вторую – в куртку, – сказал на построении замполит батальона капитан Сергеев, – чтобы, если вас разорвёт пополам, домой отсылать именно вашу верхнюю и нижнюю половины, – шутя, добавил он. – Уверен, до этого не дойдёт!»

Щербаков, несмотря на приказ, «смертники» себе делать не стал, будучи уверенным, что с ним ничего плохого не случится, да и «всё равно скоро домой».

В один из дней батальон стал свидетелем учений Каспийской флотилии. Танкисты, как всегда, обслуживали свою технику, пехота и артиллерия занимались своими делами. Из-за мыса, за которым находился город Каспийск, показались черные точки, плывущие по морю. Они становились всё больше, приближаясь к пляжу, где стоял мотострелковый батальон. Странный гул, словно кружит рой пчел, приближался, постепенно заглушая рокот прибоя. Точки превратились в большие корабли на воздушной подушке, а гул исходил от огромных пропеллеров, установленных на корме десантных машин с вертикальными плоскостями, напоминающими хвост самолета. На хвостах уже различались сине-белые андреевские флаги. Промчавшись мимо пляжа, корабли выскочили на берег в полукилометре от расположения батальона. На песок посыпались маленькие фигурки морских десантников, строчащих из автоматов по невидимым отсюда мишеням. Из недр кораблей выползали БМДшки – боевые машины десанта, похожие на маленькие танки, тоже стрелявшие куда-то. Через некоторое время десантники и БМД так же стремительно погрузились на корабли и умчались в синеющее море.

Учения

Через несколько дней, когда танки привели в порядок и заправили соляркой, командир роты Абдулов решил провести небольшие тактические учения, а именно наступление танковой роты повзводно. Извергая клубы черного дыма и разбрасывая в стороны белый морской песок, танки колонной выдвинулись в сторону песчаных карьеров, находящихся в паре километров от места расположения батальона. По левую сторону тянулся нескончаемый морской берег, по правую ощетинились колючками густые приозерные кусты. Наконец берег озера отвернул вдаль, местность стала пересекаться частыми оврагами и балками с множеством перепутанных между собой проселочных дорог. Полосы белого песка перемешивались с полосами рыжей глины, отчего пейзаж стал напоминать потрепанную лисью шкуру. Пыль, поднимаемая лентами гусениц, уносилась дующим с моря ветром в сторону далёких гор. Танки из колонны стали делать попытки перестроиться в одну линию. В наушниках слышался мат лейтенанта Абдулова, пытавшегося выстроить роту в движении. Наконец это получилось, но расстояние между бортами соседних танков в сто метров, как это положено при наступлении по фронту, сделать не удалось. Оно оказалось гораздо меньше в условиях сильно пересеченной местности. В результате два танка вообще потерялись где-то в оврагах. Вечером при подведении итогов от Абдулова досталось всем, включая командиров взводов, но больше этот эксперимент решили не повторять – в горах такое наступление вряд ли пригодится.

С утра новое задание – выверка прицелов по удаленной точке. Солнечный день. Танки подогнали к берегу озера и развернули в сторону темнеющих вдалеке гор, покрытых легкой дымкой. Прицелы наводили на торчащие километрах в трёх нефтяные вышки. Щербаков, засунув голову в люк наводчика, с интересом наблюдал, как командир роты Олег Абдулов подкручивал винты выверки. «Учись, Щербаков», – еще раз глянув в прицел, сказал Абдулов.

Выверка продолжалась до обеда, теперь снаряд, выпущенный из танка, должен точно попасть в цель. Осталось только проверить, как стреляют танки, ведь в любой момент мог поступить приказ выдвинуться для выполнения боевой задачи. Не купаться же и загорать они сюда приехали. А для этого необходимо осуществить проверку пушек боем, попросту, выстрелить из них. Но куда стрелять? Это же не танковый полигон – вокруг люди живут. Ближайший полигон находится в Буйнакске, а это километров шестьдесят. Решено было стрелять в море – по крайней мере, видно, что рядом кораблей нет и в трех-четырех километрах от берега на лодках никто не плавает.

После обеда танковая рота запылила в сторону песчаных карьеров, где ранее попыталась имитировать наступление. Через пару километров танки завернули к морю, выстроились в одну линию, остановившись метрах в ста от набегающих на берег пологих волн, и по команде заглушили двигатели. Из желто-белого песка местами торчали раскидистые колючие лопухи, и кое-где пробивались тонкие стволы молодых деревьев. Рота построилась перед устремленными в сторону Каспия пушками. После привычных «равняйсь-смирно» Абдулов поставил задачу – по команде поочередно каждый танк должен произвести выстрел в сторону моря, предварительно установив угольник прицела чуть выше морского горизонта. Задача каждого экипажа – просто выстрелить и доложить, а Абдулов, расположившись в своем танке чуть сзади танковой линии на пригорке, будет наблюдать за всем этим и командовать. Прозвучала команда «по машинам». Танкисты лихо заскакивали в люки своих танков, и механики, не мешкая, заводили стальные машины, пуская вверх клубы густого серого дыма. Щербаков тоже быстро залез в люк, подключил разъем провода на своем шлеме к радиостанции, Обух завел двигатель, не дожидаясь команды. Слева довольно щурился наводчик Кравченко, уткнувшись своим круглым лицом в прицел пушки. В наушниках зазвучал немного искаженный голос Абдулова: «Я Прокат Ноль-Один. Доложить о готовности!».

«Прокат 10 к стрельбе готов. Прокат 11 к стрельбе готов. Прокат 12…» – в наушниках слышалось, как командир каждого экипажа докладывает о готовности к стрельбе. Дошла очередь и до экипажа танка № 157, командиром которого был лейтенант Щербаков.

«Прокат Тридцать к стрельбе готов», – доложил он, прижав ларингофоны шлемофона покрепче к горлу. Прокат 31, Прокат 32 – теперь все экипажи доложили о готовности. Олег Кравченко ёрзал на узком сиденье, то опуская, то чуть приподнимая пушку. Наконец пушка замерла, угольник прицела слегка торчал над уровнем морского горизонта. В командирский прицел виднелись такие близкие каспийские волны, казалось, они сейчас забрызгают соленой водой броню и триплексы танка. Сзади, где-то почти под ногами, грохотал двигатель, без шлемофонов расслышать друг друга практически невозможно. В башне, нагретой влажно-жарким августовским воздухом, было душно и тесно. Сквозь прикрытый круглый люк голубым полумесяцем синело небо с белыми точками чаек. Щербаков из танка ни разу не стрелял, видел это только в кино, поэтому не знал, насколько громким будет звук выстрела. Перед стрельбой Кравченко успел сказать, что в момент выстрела нужно посильнее прижаться к резиновому налобнику прицела или, наоборот, убрать от прицела голову, так как отдача запросто может набить «фонари» сразу на оба глаза. В наушниках вновь зазвучал голос комроты: «Прокат десять, огонь!»

Через мгновенье сквозь вой двигателя поблизости, как показалось Щербакову, что-то негромко бумкнуло, и через несколько секунд в прицеле он увидел огромный, даже издалека, столб воды, возникший посреди моря. Голос старлея Прошкина в наушниках произнес: «Десятый выстрел произвел».

«Прокат одиннадцать, огонь!» – вновь прозвучал приказ Абдулова. И снова бумкнуло, но теперь ближе. Звук выстрелов постепенно приближался к танку Щербакова, однако за работающим дизелем и в надетом шлемофоне их почти не слышно, как будто за бетонной стеной на пол, устланный толстым слоем ваты, падает двухсотлитровая бочка. Наконец дошла очередь до экипажа № 157.

– Прокат тридцать, огонь!

– АЗе! – крикнул Щербаков, вспомнив, что нужно дать команду наводчику включить АЗ – автомат заряжания. Кравченко крепко прижал голову к прицелу и проделал несложные манипуляции на «чебурашке» – двуручном джойстике с кнопками управления прицелом и АЗ. Откуда-то снизу, из конвейера, появился серый снаряд, его мгновенно запихнул в канал ствола пушки специальный толкатель, за ним так же стремительно появился и исчез коричнево-желтый заряд, блеснувший дюралюминиевым дном.

– Огонь! – заорал Щербаков и вдавил лоб в резинку командирского прицела. Он приготовился к грохоту и отдаче, но чего-либо похожего на выстрел не произошло, ничего не грохнуло и даже не бумкнуло. Щербаков осторожно отстранил голову от прицела и повернулся налево. На него с недоумением смотрел Кравченко.

– Прокат тридцать, огонь, – вновь заорал комроты, – Тридцатый, выстрел произвел?

– Выстрел произвел? – эхом повторил Щербаков, глядя на Кравченко. Кравченко неуверенно пожал плечами.

– По-моему, нет, – ответил Александр Абдулову, всё еще глядя на своего наводчика.

– Как это «по-моему»? – Абдулов, видимо, синий от бешенства, орал в наушниках, – Отставить огонь, тридцатый! Как понял? Прием!

– Есть отставить огонь, – Щербаков опять озадаченно посмотрел на Кравченко.

Остальные танки продолжили стрельбу. Теперь звук выстрелов двух последних танков третьего взвода удалялся от щербаковского танка. И вот стрельба закончена, двигатели заглушены, и рота вновь построена позади пышущих жаром от разогретых трансмиссий танков. Танкисты, минуту назад по команде выпрыгнувшие из своих душных люков, с наслаждением вдыхали свежий морской бриз.

– Так, что у вас произошло? Почему не стреляли? Выстрел был? – лейтенант Абдулов гневно смотрел на экипаж Щербакова. Щербаков растерянно посмотрел по сторонам, – Товарищ лейтенант, да я ни разу из танка не стрелял, я так и не понял, был выстрел или нет.

– Кравченко, ты у нас стрелял раньше. Был выстрел? Какие были твои действия перед выстрелом? – Абдулов подался в сторону наводчика орудия, принявшего стойку «смирно».

– Как всегда, товарищ лейтенант, включил привод, затем расстопорил зеркало гироскопа, расстопорил червячную пару и включил стабилизатор, – заученно стал рассказывать рядовой Кравченко, опустил пушку, нажал АЗ…

– Ну и чем дело-то кончилось? – перебил его комроты.

– Я нажал «выстрел», а выстрела не было. По-моему, – неуверенно добавил Кравченко.

– А снаряд-заряд перед этим в канал ствола зашли?

– Да, зашли.

– О бля…

Рядом переминался с ноги на ногу механик-водитель Обухов. На его вечно чумазом лице застыла виноватая улыбка, как будто от него зависело, стрельнет танк или нет. Поняв, что Обух уж точно ничего не скажет по поводу выстрела, Абдулов дал команду роте разойтись, завел 157-й, отогнал его чуть в сторону и затем собрал командиров взводов на «совещание».

– Ну что делать будем, господа офицеры? – не глядя на Щербакова, обратился он к Круглову и Прошкину. – Хрен его знает, в чем там дело. Надо лезть, смотреть, но всё равно подождать нужно минут двадцать, а лучше полчаса. А то на Дальнем Востоке в части случай был – такая же фигня. Всё по правилам, АЗРы, снаряд и заряд зашли, а выстрела нет. Командир взвода с командиром роты сразу полезли смотреть, что не так, открыли затвор, и тут-то заряд и сдетонировал. Видимо, отсырел и произошла задержка возгорания. А эти двое слишком рано полезли.

– И что с этими офицерами? – Прошкин настороженно посмотрел на лейтенанта Абдулова.

– А ничего, нет их на белом свете. Поэтому подождем.

Пользуясь неожиданной передышкой, солдаты разделись по пояс, улеглись на горячем морском песке и принялись загорать, поворачивая к солнцу свои и так уже довольно коричневые тела. На башне одного из танков отсвечивал босыми пятками часовой, с тоской смотревший по сторонам. Офицеры сидели не раздеваясь, лишь по локоть засучив рукава и на несколько пуговиц расстегнув не приспособленные к жаркому климату камуфлированные куртки. Лейтенант Абдулов посматривал то на набегающие пологие волны, то на свои «Командирские» часы.

– Пора, – наконец сказал он, – Вадим, ты на место командира лезешь, я на место наводчика. А там «по ходу пьесы». Лёха, – обратился Олег к Прошкину, – собери роту и пусть все залягут вон в том овраге, мало ли что. Часовых туда и туда, – он указал на торчавшие в разных сторонах от стоящих танков песчаные холмики, – и тоже пусть не высовываются.

Олег с Вадимом поднялись, отряхнули штаны от налипшего песка и медленно двинулись к отдельно стоящему от других танков 157-му. Через пару минут они скрылись в его башне, оставив люки открытыми. Рота залегла в небольшом овраге, образовавшемся, видимо, после весеннего половодья, а может, это был заброшенный карьер с пологими краями из сыпучего белого песка, сквозь который проступали рыжие глиняные полосы. Все устремили взгляд в сторону танка, в котором сейчас находились командир роты и командир второго танкового взвода. Тишину нарушал только свист ветра в танковых антеннах, медленно раскачивающихся в горячем послеполуденном воздухе. Щербаков чувствовал себя виноватым в случившейся ситуации, хотя в чем он виноват? Даже не он нажимал на кнопку. Но почему выстрела не было? Или был? Ожидание затягивалось. Из стоящего вдалеке танка не доносилось ни звука, тем более, что ветер дул в его сторону.

Наконец из люка командира вылез старлей Круглов с мокрым от напряжения лицом и широкими кругами пота в районе подмышек. Затем из люка наводчика показались руки Абдулова, державшие какой-то предмет, сверкнувший алюминиевым блеском на солнце. Щербаков вытащил из нагрудного кармана очки, быстро нацепил их. Предмет, который осторожно принял Круглов, оказался танковым зарядом. Так же осторожно Абдулов вылез из люка, спрыгнул на песок и бережно принял заряд из протянутых ему Вадимом рук. Все облегченно вздохнули, когда Абдулов скинул заряд в находящийся неподалеку глубокий карьер.

«Ну что, – обратился Абдулов к вновь построенной перед танками роте, – по-видимому, заряд отсырел. Накол капсюля произошел, а детонация – нет. Сейчас снаряд находится в канале ствола, и извлечь его на данный момент можно только одним простым способом – выстрелить».

Танк вновь завели, новый заряд, поднятый из конвейера вручную, был загнан в канал ствола теми же Кругловым и Абдуловым. Затем Абдулов, высунувшись из люка наводчика, поманил к себе стоящего рядом с грохочущим танком Щербакова.

«Лезь на место командира», – перекрикивая рёв двигателя, Олег показал на люк командира танка. Александр забрался на танк, скользнул внутрь башни, надел свой шлемофон, подключив его к радиостанции.

«Не слышал, как танк стреляет? – в наушниках зазвучал голос Абдулова, который повернул голову к Александру. – Слушай внимательно!»

В башне было светло от проникавшего в открытые люки солнечного света. Александр повернул голову и смотрел на ярко-желтый казенник ствола, разделявший его и вцепившегося в «чебурашку» Абдулова. Пушка поерзала вправо-влево, вверх-вниз и замерла. Снаряд и новый заряд находились в канале ствола.

«Выстрел!» – сам себе скомандовал Абдулов и нажал на кнопку. Сквозь грохот двигателя прорвался глухой звук выстрела. Казенник пушки дернулся назад, и всё на миг заволокло сизо-белым пороховым дымом. Тут же оставшийся от мгновенно сгоревшего заряда дюралюминиевый поддон специальным захватом был выкинут наружу через маленький лючок, находящийся в верху башни. Дым быстро рассеялся, благодаря фильтровентиляционной установке, его остатки вытянуло через открытые люки.

– Понял? – Абдулов, отлипнув от прицела, посмотрел на Щербакова.

– Так точно, – прижав ларингофоны к горлу, ответил Александр. В его голове мелькнуло, что при стрельбе из автомата, насколько он помнил, уши закладывает сильнее, и от выстрела танка он ожидал гораздо большего. Хотя последний раз Щербаков из автомата стрелял много лет назад, на военной кафедре в институте, а танковый выстрел слышал, сидя внутри толстой башни, сквозь надетый на голову шлемофон и грохот двигателя. «Ну, может, когда и снаружи услышу», – подумал Александр.

Солнце висело еще достаточно высоко, и, чтобы не терять даром времени, командир роты решил устроить стрельбы из стрелкового оружия, закрепленного за каждым солдатом и офицером танковой роты. Вообще у офицеров должны быть пистолеты ТТ или ПМ, а у солдат-танкистов – АКС74У (тот же «Калашников», только с укороченным стволом и складывающимся для компактности прикладом). Но пистолет был только у одного человека мотострелкового батальона, находящегося сейчас в Дагестане – начальника оперативной группы майора Шугалова. У всех остальных – «калаши» различных модификаций. В танке на месте каждого члена экипажа для АКСУ имелись специальные крепления, к ним, по замыслу, должен крепиться этот небольшой автомат. Но по какой-то неведомой причине всем танкистам выдали обычные АКСы, которые не хотели вставляться в эти крепления, и каждый танкист пристраивал свой автомат, как ему удобно. Щербаков поставил свой справа, около радиостанции, привязав его за мушку ствола проволочкой к толстому кабелю, проходящему по внутренней белой обшивке башни. Туда же он повесил сумку с противогазом. Кравченко привалил автомат к стенке башни слева от себя, а у Обухова он вообще валялся где-то в ногах, измазаный глиной, песком и всем остальным, куда ступал сапог вечно чумазого пермяка. Поначалу у танкистов на поясе висел тяжелый и неудобный подсумок с четырьмя заряженными магазинами на тридцать патронов. Он постоянно мешал и за всё цеплялся. В конце концов с подсумками проделали те же манипуляции – экипаж крепил их в танке, чтобы не мешались. Александр привязал свой в глубине башни над радиостанцией, рядом с противогазной сумкой.

В карьере развесили на жердях, связанных в виде крестов, заранее заготовленные самодельные мишени. Кто-то в ЗИПах нашел старые железные банки из-под солидола и пустые пластиковые полуторалитровые бутылки. Их тоже расставили на линии колыхающихся бумажных листов с кругами и нарисованными силуэтами противника.

«Ну наконец-то, – подумал Александр, – хоть из автомата постреляю. А то приехал на войну – как танк стреляет не слышал, из автомата последний раз пять лет назад стрелял».

Первым к стрельбам приступил первый танковый взвод. Грохот, поднятый выстрелами из десяти автоматов, распугал реющих над побережьем чаек. В нос ударил давно позабытый запах сгоревшего пороха. Эхо металось среди стен глубокого глиняного карьера, горячие гильзы сыпались на рыжую землю, банки и бутылки, словно живые, плясали в диком танце, пробиваемые автоматными пулями. Пока дошла очередь до третьего взвода лейтенанта Щербакова, большинство банок и бутылок мало напоминало свою первоначальную форму, превратившись в решето. От бумажных мишеней остались лишь обрывки, поэтому третий взвод просто стрелял по тому, что осталось от мишеней, поднимая к небу фонтаны бурой пыли.

Александр еле дождался той минуты, когда, улегшись на еще горячую землю, перемешанную с песком, передернул затвор и выпустил первую длинную очередь в сторону мишеней. Треск выстрелов от своего автомата и автоматов стреляющих по обе стороны от него бойцов оглушал, уши сразу заложило, но это было новое, ни с чем не сравнимое ощущение. Сердце от какой-то детской радости бешено стучало в груди. Неважно, что пули не попадали по целям, тем более, что Щербаков не стал надевать очки, радовал сам факт того, что ты стреляешь из боевого оружия, мощного и смертоносного. Уже выпустив все пять магазинов, сидя на броне своего танка, Щербаков с колотящимся сердцем снова и снова переживал короткие мгновения стрельбы из автомата. В ушах до сих пор стоял тонкий звон, и все слова слышались, как будто в ушах застряли комки ваты.

Вечерело, солнце медленно опускалось за темнеющие вдалеке горы, и со стороны моря постепенно накатывала чернота южной ночи. Задача на сегодня была выполнена – пушки стреляли, никто стрелять не разучился. Танки выстроились впоходную колонну и, ревя двигателями, запылили в сторону расположения мотострелкового батальона.

Утром всё побережье в районе батальона усыпало дохлой и полудохлой рыбой. Воблы, белорыбицы, судаки, большие и маленькие, прибитые утренним бризом, на боку или кверху пузом колыхались в набегающих пологих волнах. Прибоем часть рыбы вынесло на берег. В отдалении вяло шевелили жабрами пара среднего размера сомов и небольшой осетр. Танкисты, сами того не подозревая, устроили вчера «рыбалку», наглушив при стрельбе из пушек по морю кучу морских обитателей Каспия. Весть быстро разнеслась среди подразделений, и солдаты кинулись собирать рыбу, выбирая посвежее и побольше. Часть рыбы утащили на ПХД – пункт хозяйственного довольствия, где располагалась полевая кухня. В результате данного события сильно задержался обед, который по существу плавно перешел в ужин – с ПХД пропала вся соль. Солдаты, натащив наглушенной рыбы, решили её засолить, так как больше возможностей сохранить её для употребления не имелось. В результате послали гонцов на кухню за солью. Часть соли они выпросили у работающих на кухне сослуживцев, а вторую часть попросту украли. В итоге обед солить стало нечем. Зампотыл Хачатур Газарян, матерясь и обещая найти и поубивать сволочей, оставивших всех без обеда, уехал в Каспийск за солью. Ближе к вечеру ГАЗ-66, покачивая бронежилетами, свисавшими из опущенных боковых окон водительской кабины с сидевшими в ней Хачатуром Гургеновичем и водителем-контрактником, показался перед въездным шлагбаумом. Зампотыл раздобыл где-то пару мешков соли и еще кое-какой провизии, включая дешевые огурцы-помидоры и другие, давно созревшие к этому времени фрукты и овощи.

Один «рыбный день», которым когда-то в СССР был четверг, растянулся на несколько – каждый день в рационе обязательно присутствовала рыба. Завтрак, обед, ужин – непременно какое-нибудь рыбное блюдо, пока рыба, наконец, не кончилась.

В конце августа родителям Щербакова позвонил из Волгограда лучший друг Александра Сергей Ситников. Они познакомились в первые дни поступления в «политех», вместе учились на факультете технологии конструкционных материалов (ФТКМ). Но Сергей не стал заканчивать военную кафедру, и его после института «загребли» в армию на год простым солдатом. Ситников оттрубил «от звонка до звонка» на военном полигоне Капустин Яр Астраханской области в ракетных войсках стратегического назначения. В сентябре у Серёги должна была состояться свадьба, и он хотел пригласить Щербакова на неё свидетелем, поэтому и звонил. Но мама Александра сказала, что сын на каких-то курсах молодых лейтенантов, они его потеряли и сами разыскивают.

Пока Щербаков «отдыхал на море», родители пытались найти сына, от которого уже больше месяца не было никаких вестей. Тревогу нагоняли и репортажи по телевизору о нездоровой обстановке в Дагестане и на границе с Чечней. Последний раз Щербаков звонил домой в начале июля, сказал, что всё у него нормально, служит. После этого связь с ним обрывалась…

В штабе полка, куда мама Щербакова, Мария Григорьевна, пробилась через КПП и дежурного по полку, сказали, что её сын на учениях в Антиповке, находящейся километрах в шестидесяти от родительского дома, телефона там нет, и всё с лейтенантом нормально. Мать с отцом поехали в Антиповку, нашли полигон, где обычно проходили учения мотострелков, но тяжелой бронетехники там и в помине не было. У какого-то офицера родители выяснили, что у танкистов свой полигон и сюда они не ездят. Тогда Мария Григорьевна обратилась в комитет солдатских матерей, филиал которого располагался в районном центре. Там тоже ничего внятного ей сказать не смогли. Она опять поехала в полк, пытаясь пробиться в штаб воинской части, со слезами умоляла дежурного по КПП пустить её внутрь. Молодой лейтенант с красной повязкой на рукаве «Дежурный по КПП», что-то невнятно бормотал о том, что вход гражданским не положен. Девушка, зашедшая на КПП и наблюдавшая несколько минут эту сцену, поздоровалась с лейтенантом, как со старым знакомым, и, указав на мать Щербакова, сказала: «Эта женщина со мной». Взяв Марию Григорьевну за руку, она провела мать Сашки на территорию полка через скрипнувшую на ржавом подшипнике «вертушку». «Меня Ира зовут, – представилась девушка. – Мой муж, Лёша Волгов тоже из этого полка».

Девушка подвела Марию Григорьевну к стоявшей поодаль деревянной скамейке, выкрашенной зеленой краской: «Вы только не волнуйтесь, присядьте. Ваш сын в каком подразделении служит?»

Мать, утирая платком катившиеся по щекам слёзы, вкратце рассказала Ирине о своем сыне, как его недавно призвали в армию, что он танкист и что уже больше месяца от него нет никаких вестей. Ира слушала, взяв женщину за руку и изредка кивая головой. Когда Мария Григорьевна замолчала, комкая в дрожащих пальцах мокрый от слез платок, Ира, глядя ей в глаза, сказала: «Вы тут посидите, а я сейчас всё в штабе выясню. У меня муж здесь служит в роте связи, но сейчас он в Дагестане, звонил несколько дней назад из Каспийска, сказал, что всё там тихо и спокойно. Я скоро», – и она ушла в направлении желтого здания с высокими белыми колоннами и кучей орденов на фронтоне, громко цокая каблучками по растрескавшемуся в некоторых местах плацу.

Ира вернулась достаточно быстро, застав Марию Григорьевну в том же положении на скамейке, со скомканным носовым платком в руках. Увидев спешащую Иру, женщина приподнялась ей навстречу, с надеждой глядя на приближающуюся девичью фигуру. «Вы только не волнуйтесь, – на ходу сказала Ирина. – Ваш сын в Дагестане…».

Дагестан всё-таки не Луна, и телефон здесь где-то быть должен, например, в Каспийске на почтамте. По возможности, если в Каспийск ехал Газарян за продуктами, с ним на почтамт ездили офицеры батальона, чтобы позвонить своим родным и близким. Иногда позвонить удавалось и солдатам, если появлялись деньги. А так основной способ связи – армейская почта со странным адресом «Москва-400». Денег у Щербакова уже давно не осталось, последние он потратил еще до отправления эшелона в Дагестан на «прощальном банкете» с майором Купцовым и компанией. Поэтому он занял сто рублей у командира роты Абдулова, отпросившись перед этим съездить в Каспийск на почтамт.

В крытом тентом кузове газаряновского «шишарика» находились еще несколько офицеров с автоматами, но без бронежилетов. Все собрались позвонить, а заодно заскочить на рынок за сигаретами или пивом, ну это у кого на это деньги остались – зарплату-то здесь никто не платил. Офицеры подшучивали друг над другом, кто-то травил анекдоты. Щербаков с присутствующими, как и с большинством офицеров мотострелкового батальона, знаком не был, поэтому молча сидел, слушая одним ухом весь этот гул, тонувший в завываниях двигателя. В проеме заднего борта за откинутым на крышу брезентом проплывал чужой, непохожий на привычный с детства пейзаж. По проселочной дороге ГАЗ-66 какое-то время трясся по берегу моря, порой приближаясь почти к самой кромке набегающих волн, потом удаляясь от неё, наконец свернул в сторону темнеющих вдалеке гор. Проехав посадки низкорослых корявых деревьев, «шишарик» вылез на пониженной передаче по крутому подъему на разбитый гусеницами асфальт и, раскачиваясь на колдобинах, запылил к видневшемуся рядом городку. На въезде стоял изъеденный ржавчиной белый знак с черной надписью «Каспийск».

Машина петляла по узким улицам между невысоких частных домов с деревянными заборами, в основном крашенными зеленой или фиолетовой краской. Вдалеке выглядывали верхушки нескольких пятиэтажек. Наконец «шестьдесят шестой» остановился около небольшого деревянного здания с вывеской «Главпочтамт, г.Каспийск», на которой до сих пор красовался герб Советского Союза. Перед почтамтом толпилось несколько кучек военных с автоматами, видимо, из Каспийской десантной флотилии.

Очередь, томительное ожидание, каждый хочет поговорить подольше (смотря сколько в кармане денег). Наконец Александр в маленькой кабинке с треснувшим стеклом прижимает к уху желтую пластмассовую трубку телефона.

– Мама, это я, – услышав знакомый голос, Щербаков едва сдержал слезы и с трудом проглотил ком, подкативший к горлу. – У меня всё хорошо, я в Ростовской области, на полигоне, тут просто связи нет, мы в соседний поселок вот позвонить выбрались. Скоро домой приедем.

– Саша, сынок, я все знаю. Ты в Дагестане, мне уже всё сказали.

– Да ты не волнуйся, мам, тут никакой войны нет. Мы каждый день на море купаемся, загораем. У нас даже автоматов нет. Фрукты едим, овощи… Я вам письмо напишу, если что, а вообще мы скоро приедем…

Связь прервалась.

Назад ехали молча, задумчиво курили, уставившись в дощатый пол кузова. Щербаков уселся подальше от всех около заднего борта, затягиваясь вонючей «Примой» и глядя на желтеющий вдалеке мыс с черными нефтяными бочками. Небо затянуло низкими серыми тучами, спустившимися с гор. Слева разбушевался Каспий, накатывая седыми волнами на пологий берег. На душе Александра было тяжело и пусто. Очень хотелось домой.

«Ну еще какие-то пару месяцев, и всё», – тяжело вздохнул он и выкинул обжегший пальцы «бычок» на мелькающую из-под колес рыжую дорогу.

Электроспуск

Через несколько дней после поездки в Каспийск Щербаков заступил дежурным по караулу танковой роты. Караульных назначили и расписали на всё время дежурства. На вечерней поверке довели общий пароль «Семь», и с началом сумерек из разных частей расположившегося на берегу Каспия батальона слышались окрики часовых. Пароль и отклик в сумме должен был составлять «семь».

– Стой, «два»! – доносилось откуда-то из 6-й мотострелковой роты.

– Пять, – отвечал кто-то

– Стой, «четыре»! – раздавалось в стороне артбатареи.

– Три, – ответ терялся между темнеющих САУ.

Наконец всё затихло, батальон погрузился во тьму и тишину, нарушаемую только шумом прибоя. Звезды прятались где-то за толстым слоем низких облаков. Под шелест волн Александр задремал на трансмиссии своего танка.

– Лейтенант, какого хера у тебя часовые спят?! – Щербаков резко проснулся, почувствовав пинок берцем в правый бок. – Ты дежурный?

Облака исчезли, на чистом звездном небе торчал кусок луны, в свете которого блеснули майорские звездочки на погонах и массивная золотая цепь на толстой шее офицера, нависшего над Щербаковым.

– Я тут уже полчаса по твоему танку лазию, и тишина, хоть бы кто окликнул! Можно свободно НСВТ снять и унести! А вас всех тихо перерезать! – прорычал майор.

В слегка растолстевшем силуэте Александр узнал майора Бельского, командира 2 МСБ. Лейтенант растерянно молчал, потирая слегка ушибленный бок.

– Виноват, товарищ майор!

– Быстро нашел своих обезьян-караульных! – матерясь, Бельский спрыгнул на песок и зашагал в сторону штабной палатки.

– Кстати, – обернувшись на ходу крикнул он Щербакову, – что-то на твоем НСВТ я не увидел электроспуска.

Потревоженный шумом, проснулся рядовой Обухов, который должен вместе с рядовым Рудаковым, наводчиком орудия со 158-го танка, нести караульную службу. Сделав вид, что не спит, Обух, шмыгнув носом, крикнул вслед удаляющемуся в темноту Бельскому «Стой, два!», на что тот никак не отреагировал, а может, просто не услышал. Рудакова вообще поблизости не наблюдалось.

– Ты что спишь, козел! – лейтенант повернулся к Обухову, который вроде бы опять хотел что-то крикнуть в темноту, но, видимо, передумал.

– Я не сплю, товарищнант, – собрал два слова в одно механик-водитель, – я сказал «стой два».

– Хрен ли ты сказал, когда он уже ушел? А где Рудаков?

– Я не знаю, тут где-то был, – Обух озирался по сторонам, словно пытаясь разглядеть в темноте сгинувшего куда-то Рудакова.

– Иди найди Рудакова, и не спите, вам еще час остался, – пытаясь разглядеть стрелки на своих старых часах «Луч», сказал Щербаков и полез на башню к пулемету.

Сашка не сомневался, что электроспуск – небольшая железная коробочка, крепившаяся к тыльной части ствольной коробки пулемета НСВТ, был. Он точно помнил, как лично прикреплял эту штуку на разгрузке в Манаскенте. Электроспуск предназначался для произведения стрельбы из пулемёта, но так как проводов, по которым должен подводиться ток к электроспуску, не имелось, то на этом и других танках 1 танковой роты электроспуски были бесполезны. Щербаков уже успел пожалеть о том, что он закрепил на НСВТ этот дурацкий электроспуск, и сейчас его действительно не наблюдалось! Страх вспыхнул где-то в середине груди, рванулся к плечам, перекинулся в мгновенно ослабевшие руки и вытек из кончиков пальцев. Но часть его осталась, медленно поднимаясь по судорожно сжавшемуся горлу в лихорадочно бившийся мозг.

«Твою мать! – была первая мысль Щербакова. – Посадят ведь за потерю оружия! Ну это же не оружие, – пришла вторая мысль, и следом: – Украсть никто не мог, кому эта херня нужна? Бельский! Сука! Проучить решил! Но куда он дел электроспуск?»

Пошарив рядом, Александр ничего не нашел. В ЗИПах ночью без фонаря искать тоже бестолку. Щербаков решил дождаться рассвета, чтобы продолжить поиски. Сон теперь не шел – в голове крутились две мысли: «где искать электроспуск» и «что будет утром, когда об этом узнает Абдулов».

Когда небо зарозовело перед рассветом, Щербаков растолкал сдавшего несколько часов назад дежурство Толика Обухова, храпящего в танке на своем месте механика-водителя и послал его за наводчиком Рудаковым. Пока Обух пытался разбудить дрыхнущего наводчика, Александр снова начал поиски, внимательно оглядывая все внутренности ЗИПов, надеясь, что Бельский спрятал электроспуск в одном из них. В ЗИПах, кроме запчастей, каких-то трубок, промасленных тряпок и солидола больше ничего не было. К ЗИПам проволокой крепились большие деревянные ящики, каждый сколоченный из двух ящиков из-под танковых снарядов. Такие ящики имелись на всех танках, в них танкисты хранили запасное белье, спальные мешки, зимние комбинезоны, надеясь, что всё это не пригодится. В них Щербаков продолжил искать, но, кроме вышеперечисленного, тоже ничего не нашел. Наконец появился Обухов с заспанным Рудаковым. Щербаков приказал им обшарить территорию возле танка. Оба танкиста без энтузиазма стали ползать на четвереньках вокруг Т-72, просеивая морской песок сквозь пальцы. Солнце взошло над морским горизонтом, а электроспуск так и не нашли.

Перед утренним построением Щербаков подошел к командиру роты Абдулову и доложил о произошедшем ночью «недоразумении».

– Товарищ лейтенант, – сразу завелся Абдулов, – ваш взвод позорит всю нашу танковую роту! МОЮ танковую роту! Теперь Бельский будет всем рассказывать, какие танкисты раздолбаи и спят по ночам! Еще не хватало, чтобы он на утреннем построении перед всем батальоном это доложил! Где электроспуск?

– Ищем, товарищ лейтенант, – Щербаков смотрел на свои гражданские ботинки, засыпанные белым песком.

– После построения продолжить поиски, а лучше иди сразу к Бельскому и спрашивай у него, куда он его дел!

Александр отошел за свой танк, подальше от разъярённого командира роты, и закурил, прислонившись к остывшей за ночь броне.

– Бля, говорил я Купцову, нахер мне эти «пиджаки» нужны! Ничего не знают, делать ничего не умеют, еще спят на посту и электроспуски проёбывают! – донесся до Щербакова голос Абдулова.

– Олег, ну чё ты на Саню накинулся? Мы с Прошкиным, между прочим, тоже «пиджаки» и что? – вступился за Александра Вадим Круглов. – Мы также поначалу много чего не знали. Ну с кем не бывает, найдут они этот электроспуск.

На утреннем построении Бельский про ночной инцидент не упомянул. Когда подразделения расходились по местам своих расположений, Щербаков догнал майора Бельского: – Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Ну чего тебе, лейтенант?

– Такого больше не повторится! Скажите, куда Вы электроспуск дели?

– Да я его под танк бросил, там ищи.

Танк завели и отогнали метров на десять от места, где он стоял с самого первого дня, как батальон расположился на берегу Каспия.

Щербаков вместе с Обуховым и Рудаковым, постоянно поднывающим, что он вообще в тот момент рядом с танком не находился, просеивали песок на месте, где ранее стоял танк. Песок изрыли в радиусе нескольких метров от танка, но, кроме ракушек и нескольких камней, ничего не обнаружили. Поиски продолжились после обеда, на него Щербаков даже не пошел – не было аппетита. Откопали очередную порцию камней и ржавый обломок якоря. Уже стало ясно, что электроспуск они не найдут, так как его, скорее всего, там просто нет. «Блин, что теперь будет?» – с нарастающим ужасом думал Щербаков.

Судя по отсутствующему на лицах интересу ползающих рядом на коленях солдат, вопрос «что будет» их явно не интересовал.

«Саня, – Вадим подошел к нехотя роющему песок Щербакову, – сходи ты еще раз к Бельскому, он, сто пудов, его куда-то в другое место спрятал».

Лейтенант отряхнул штаны от налипшего с глубины вырытой ямы мокрого песка и вновь отправился к штабной палатке.

– Разрешите войти, товарищ майор, – Александр откинул полог палатки и шагнул в душную полутьму. Сквозь открытую прорезь окна били лучи заходящего солнца. За хлипким раскладным столом над развернутой картой местности склонился Бельский и еще несколько офицеров, фамилий которых лейтенант не знал. Два сырых пятна на коленях Щербакова выдавали занятие, которым он весь день сегодня занимался.

– Ну что, лейтенант, нашел? – майор поднял голову, скользнув взглядом по мокрым штанам Александра и его гражданским ботинкам. Остальные офицеры тоже оторвали головы от карты и уставились на Щербакова.

– Нет, товарищ майор. Скажите, куда вы его спрятали? Такого больше не повторится!

– Что же ты, лейтенант? Мы ведь не на курорте! – Бельский нагнулся, открыл деревянный ящик, в котором раньше хранились гранаты. – Держи, и больше не проёбывай! – он протянул блеснувший сталью электроспуск Щербакову.

Тот схватил его, словно какое-то сокровище: – Разрешите идти, товарищ майор?

– Иди, – Бельский вновь глянул на ботинки Щербакова, – кстати, Газарян, у тебя там берцев каких не завалялось? – Бельский обратился к сидевшему чуть в стороне от других зампотылу. – А то что это студент тут, как на отдыхе, в гражданских тапках?

Ненавистный электроспуск лейтенант, завернув в промасленную тряпку, спрятал на дне правого башенного ЗИПа с нанесенными на нем белой краской цифрами 157. То же самое он приказал сделать на 158-м и 172-м танках. «В своих взводах Прошкин и Круглов пускай сами разбираются, куда электроспуски девать». – думал Щербаков. – Пусть лучше эти штуковины в ЗИПах лежат, всё равно бесполезная вещь».

– Ну что, нашел? – Вадим подошел к 157-му командирскому танку, на башне которого счастливо улыбался Щербаков, защелкивая замки ЗИПа.

– Нашел, бля. У Бельского в тумбочке. Вадим, скажи, а нахрена нам вообще эти электроспуски выдали, если они без проводов?

– Ну выдали и выдали. Положено, значит. Ты его что, спрятал?

– Ага, – Сашка хлопнул ладонью по зеленому боку дюралюминиевого ЗИПа.

– Ну и правильно. Нужно своим тоже сказать.

– Слушай, Вадимыч, вот у меня в ЗИПе лента лежит на 100 патронов к этому НСВТ. А как же из него стрелять, если электроспуск не работает?

– Я думаю, что вряд ли ты из него стрелять будешь. Для этого у тебя внутри спаренный с пушкой пулемет есть. А так тебя любой дурак «снимет», когда ты снаружи из него палить вылезешь.

– А зачем тогда 100 патронов к нему?

– Бля, Саня, зачем-зачем. Пригодятся. Пойдем на построение уже.

Буря

Вечер выдался ветреный. Солнце опустилось за горы, покрытые серыми шапками низких облаков, медленно ползущих к морю. На землю навалился тяжелый удушливо-влажный сумрак. Волны разбушевавшегося Каспия с грохотом накатывались на пологий берег, пытаясь доползти до задних шеренг построенного на вечернюю поверку батальона. В солёно-сыром воздухе кружилась водяная пыль, микроскопическими каплями оседая на автоматах и камуфлированной форме. Между ног солдат и офицеров батальона вился мелкий морской песок, поднимаемый порывами ветра и проникающий куда только возможно. Капитан Сергеев, замполит 2 МСБ, рассказывал о ситуации в стране и республике Дагестан. Часть слов замполита уносилась в сторону далеких гор порывами усиливающегося ветра. Что-то про бои в Ботлихском районе, ваххабитов, Кадарскую зону. До Щербакова доносились лишь обрывки фраз, из которых он ничего не понял – то ли боевики ушли из Дагестана, то ли бои временно прекратились.

«Может, скоро домой поедем? – думал Щербаков, пытаясь вытряхнуть песок из карманов штанов и ежась от пронизывающего холодного ветра. – Спасибо хоть Газарян берцы подогнал, а то этим гражданским уже совсем кирдык. Правда, великоваты малость, у меня же 40-й размер, можно 41, но 42 – это перебор. Зато новые».

После отбоя танковая рота улеглась в своей большой палатке в спальные мешки, расстеленные на полу. Пол палатки представлял собой морской песок, сверху лежали принесенные с берега озера стебли зеленого камыша. Около входа находились деревянные ящики от танковых снарядов, в них стояли автоматы бойцов. Список роты с номерами закрепленного за каждым оружия висел здесь же, написанный печатными буквами синей шариковой ручкой на прямоугольном куске картона. В дальнем углу кто-то потихоньку бренчал на гитаре, одолженной у мотострелков четвертой роты. Щербаков двинулся на её звук по узкому проходу между двух рядов спальников, спотыкаясь о торчащий из-под них камыш. В тусклом свете маленькой лампочки, провода от которой тянулись к танковому аккумулятору, он увидел привалившегося к внутренней подпорке сержанта Витю Гирина, командира 172-го танка, терзающего «тремя блатными» аккордами гитару. Большие надписи «Цой жив», «Чайф» и «Elvis is alive» украшали потертый корпус инструмента. Кроме этого, гитара была исписана названиями городов, откуда призывались игравшие в то или иное время на гитаре солдаты. Наиболее часто встречались буквы ДМБ, разница состояла лишь в цифрах года демобилизации. Последняя из нацарапанных – ДМБ-99. Вокруг Гирина сгрудились с десяток бойцов, одни просто слушали, некоторые подпевали не раз слышанную где-то песню:

Вороны-москвички меня разбудили,

Промокшие спички надежду убили

Курить – значит, будем жить,

Значит, будем…

Сержант закончил песню под аплодисменты и довольное улюлюкание танкистов.

– А что это за песня? – Щербаков повернулся к сидящему рядом Кравченко.

– Это ж Земфира, товарищнант, – сократив слова «товарищ» и «лейтенант», как это делали большинство солдат, ответил наводчик. – Вить, давай «Ромашки»…

– Ромашки, Витёк! – хором подхватили остальные.

Гирин с умным видом чуть перебрал струны, поставив пару баррэ:

Привет, ромашки. Кидайте деньги.

Читайте книжки. Дурной мальчишка

Ушёл. Такая фишка. Нелепый мальчишка, – струны на видавшей виды гитаре вновь запели под ударами «боем», импровизированный концерт «по заявкам радиослушателей» продолжился. Снаружи бушевал ветер, а в палатке стояла духота – клапаны окон застегнуты наглухо от летевшего во все щели песка. Пахло портянками, солдатским потом, от стойки с автоматами доносился запах оружейного масла.

Смену дежурного по караулу Щербаков сдал Вадиму Круглову в первом часу ночи, когда ветер вовсю завывал в антеннах танков. Сквозь пелену песка, поднимаемого бешеным ураганом, в отдалении угадывалась большая палатка танковой роты, за ней виднелась такая же одного из взводов шестой МСР, а дальше просто белесая мгла.

– Сегодня точно никто не пойдёт посты проверять. – сказал Щербаков. – Заблудиться можно.

– Отдыхай давай, – Круглов пожал лейтенанту руку. – Иди в палатку, пока её еще видно. – Вадим подмигнул Сашке и зашагал в сторону танковых силуэтов.

Щербаков представил душную палатку, вонь солдатских портянок, храп бойцов, от которого невозможно уснуть, если не успел заснуть вовремя, а если и уснул, то тебя обязательно кто-нибудь разбудит, споткнувшись о твои ноги. Александр решил заночевать в своем танке на месте механика-водителя. Это единственное место в танке, где можно лечь и вытянуться во весь рост. Ноги, правда, упираются в педали, а голова в конвейер, но в целом очень даже ничего. Вот командир танка может спать только сидя, закинув ноги на ствольную коробку спаренного с пушкой пулемета ПКТ. У наводчика даже ноги положить не на что. В хорошую погоду весь экипаж свободно растянется на трансмиссии, но сегодня…

«Тем более, – подумал Щербаков, – так метет, что из палатки танк не увидишь, заблудишься, да и поглядывать надо хотя бы за своим танком, а то Бельский или еще какой козел в следующий раз вообще пулемет снимут, хотя сегодня в такую бурю только идиот может посты проверять».

Сняв спинку сиденья, Щербаков почти полностью закрыл верхний люк механика-водителя, чтобы летящий песок не засыпался внутрь. Кое-как он улегся между двух рычагов управления, окруженный проводами, мертвыми в замершем танке датчиками температуры, скорости, темными кружками сигнальных лампочек. Слева чернели четыре больших восьмидесятикилограммовых аккумулятора. Справа торчал набалдашник семиступенчатой коробки передач, ноги лейтенанта новыми берцами упирались в три большие педали. Под голову, упершуюся в ограждение барабана конвейера, лейтенант подложил жесткую спинку сиденья. Лишь одна маленькая трехвольтовая лампочка освещала всё это, пока Щербаков не выключил её, щелкнув тумблером. Тьма поглотила всё, оставив лишь запах солярки и солидола да завывающий в тонкой щели люка свист ветра. Он еще долго лежал, прислушиваясь к внешним звукам, пока сон не сморил его.

Щербакову снилось, что он опять работает на железной дороге, но почему-то одет в военную форму. Ночная смена. Сашка выходит в вагонный парк осматривать состав. Он идет вдоль нескончаемо длинного поезда, состоящего из товарных вагонов, и молотком на длинной деревянной ручке стучит по колёсным буксам. Под ногами хрустит черная, пахнущая соляркой щебенка, в луче фонаря блестят обода колесных пар, и поезд никак не кончается. Оглянувшись, чтобы посмотреть, сколько он уже прошел, Щербаков видит, что сзади него нет ни одного вагона, лишь голые рельсы сверкают в лучах прожекторов. Он поворачивает голову вперед, но и там нет ни одного вагона – состав пропал, и Сашка стоит один посередине пустого вагонного парка, разделяемого на две части пешеходным мостом, перекинувшимся над железнодорожными путями. Прожектора медленно гаснут, и Александра окружает глухая тишина и чернота ночи.

Щербаков проснулся и не сразу понял, где находится. Вокруг непроглядная темень. Пошарив руками по сторонам и приглядевшись, он едва различил во тьме светящиеся фосфором циферблаты приборов. Вечерний чай давал о себе знать, поэтому хотелось поскорей вылезти наружу и отлить лишнее. Нащупав выключатель, лейтенант зажег маленькую лампочку, ухватился за рукоятку, открывающую люк и завертел её, заставляя люк медленно подниматься, пока тот не откинулся в сторону. Ветер не прекращался и, казалось, стал еще сильнее. По броне бешено колотились песчинки, сквозь летящие по небу тучи мелькал осколок луны, на мгновения освещая разбушевавшееся море и часть берега. Щербаков высунул голову из люка и замер. Ему показалось, что он видит продолжение сна: в блеснувших сквозь облака лучах луны только черный пустой берег и белеющая пена накатывающих на него волн. Палатка, в которой Сашка несколько часов назад слушал Земфиру в исполнении Гирина, исчезла. Не было и других палаток, располагавшихся на одной линии с танковой. Видно только заметаемые песком танки, стоявшие в два ряда. Сквозь вой бури он услышал крики со стороны расположения танковой и мотострелковых рот. В туалет сразу перехотелось.

Выбравшись из танка, Щербаков пошел на доносящиеся с берега звуки. Увязая в песке, он медленно, как во сне, двигался сквозь ветер в сторону криков. Вскоре стали различимы отдельные слова и сквозь стену несущегося песка можно разглядеть завалившуюся палатку, из которой пытались выбраться танкисты, не успевшие это сделать вовремя. Тент бился под порывами ветра о берег, хлопал брезентом крыши по находившимся внутри бойцам. Такое же происходило и с другими палатками, расположенными на берегу – колья, к коим крепились веревки-растяжки, забитые в мягкий песок, не смогли сопротивляться ураганному ветру. Палатки четвертой, пятой и шестой роты тоже дёргались в конвульсиях, словно огромные раненые животные, выделяясь черными пятнами на берегу. Дальше за песком и ветром ничего не видно.

Глаза привыкли к темноте – палатки, стоящие по другой стороне дороги на более твердой почве у озера, остались нетронутыми. Когда Щербаков дошел до своей роты, все танкисты выбрались наружу, а несколько человек опять залезли внутрь, пытаясь поднять внутренние столбы-распорки. То же самое пытались сделать и мотострелки, но ураганный ветер не давал поставить палатки.

Несколько танкистов остались в поваленной палатке, охраняя ящики с оружием, остальные укрылись от ветра в своих танках, ожидая утра и надеясь, что стихия скоро утихнет. Пехоте пришлось гораздо хуже – кто-то успел забиться в БТРы, а кому-то пришлось прятаться до рассвета в упавших палатках, пока ветер наконец, потерял свою силу, часам к семи утра превратившись в обычный утренний бриз. Солнце сверкало на безоблачном небе, поднимаясь из-за горизонта, и только накатывающие на берег большие волны напоминали о ночном происшествии. К запоздавшему завтраку все палатки вновь установили, вырыли новые туалетные ямы взамен занесенных песком, и поваленные ветром рукомойники опять занимали свои привычные места. Жизнь батальона на побережье продолжалась.

Совещание

30 августа 1999 года. Огненная заря догорала за горами, отчего они казались вырезанными из черной бумаги, наложенной на ярко-красный фон. В штабной палатке второго мотострелкового батальона над картой, испещренной красными и синими значками, склонилась группа офицеров. Карта представляла собой большую «простыню», склеенную из нескольких карт местности. Красным карандашом на ней было обозначено место расположения 2 МСБ. Майор Шугалов получил приказ «сверху» провести рекогносцировку в районе возможных боевых действий, проложить и проверить маршрут следования колонны к новому месту дислокации.

По оперативным сведениям, это был район так называемой Кадарской зоны, известной также как Отдельная исламская территория – ваххабитский автономный анклав, существовавший на территории Буйнакского района Дагестана. В анклав, располагавшийся в Кадарском ущелье, входило крупное село Карамахи, где находилась местная мечеть, а также селения Чабанмахи, Кадар и Ванашимахи.

С середины 90-х годов в Карамахи стали приезжать религиозные проповедники из Иордании, призывавшие жить по шариатским законам. В Кадарскую зону из других районов Дагестана и регионов Северного Кавказа начали стекаться сторонники радикального Ислама. В 1997 году премьер-министр Ичкерии Шамиль Басаев заявил о необходимости объединения Дагестана с Чечней с целью создания единого исламского государства на Кавказе. С мая по сентябрь 1998 года в селах Кадарской зоны власть полностью захватили проживающие в них ваххабиты.

7 августа 1999 года подразделения «Исламской миротворческой бригады» чеченского террориста Шамиля Басаева и арабского полевого командира Хаттаба, численностью до 500 боевиков, беспрепятственно вошли в Ботлихский район Дагестана и захватили ряд селений. Вскоре на территории нескольких районов Дагестана начинает вещание экстремистский телевизионный канал, по которому передаются призывы к джихаду – "священной войне против неверных". После этого Федеральный центр стал рассматривать сложившуюся ситуацию как угрозу масштабной гражданской войны. Изначально, во избежание кровопролития, отказались от силовых мер и начали переговоры. 27 августа 1999 года состоялась встреча представителей ваххабитов села Карамахи с представителями администрации Буйнакского района и Республики Дагестан. На ней от ваххабитов потребовали пропустить на территорию села Дагестанский ОМОН для проведения обыска домов и конфискации огнестрельного оружия, на что ваххабиты ответили отказом. Теперь окончательно стало ясно, что мирным путем вопрос решить не получится и одним из главных в планах террористов является слияние Кадарской зоны с Чечней. Российские власти поняли: ваххабитский анклав представляет серьезнейшую опасность для целостности всей Российской Федерации, в том числе Дагестана, и подлежит немедленному уничтожению.

Операция началась 28 августа 1999 года, в 3:30 утра. Начались обстрелы реактивной артиллерией и авиацией села Карамахи и его окрестностей. Федеральные силы приступили к захвату Кадарской зоны, которую обороняли, по официальным данным федеральных сил, более 500 боевиков.

Но ничего этого ни солдаты, ни офицеры второго мотострелкового батальона и приданной ему первой танковой роты, располагавшиеся сейчас на берегу успокоившегося Каспия, не знали. До 1998 года о Карамахи и Кадарской зоне вообще не было слышно, а после появлялись отрывочные сведения, которые тонули в огромном потоке остальных новостей. К тому же российское руководство старалось «не раздувать» в средствах массовой информации проблему Дагестана и Чечни. Многие, к коим относился и Сашка Щербаков, даже не подозревали, что в Дагестане сложилась такая напряженная обстановка. Всё находилось на уровне слухов, а также расплывчатых новостей от замполита Сергеева, услышанных им по радио или вычитанных из запоздавшей газеты «Военный вестник Юга России». Там, как и по телевидению, обстановку старались «не нагнетать». Естественно, оперативная обстановка доводилась до командования батальона, включая комбата 2 МСБ майора Бельского, начальника штаба 2 МСБ майора Евгения Станкевича, на днях бывшего еще капитаном. И, конечно, первым знал всю информацию начальник оперативной группы майор Шугалов, делавший сейчас какие-то пометки на карте красным карандашом. Командиры мотострелковых рот, танковой роты и артбатареи что-то знали менее детально, узнавая обстановку на ежедневных собраниях в штабной палатке. Остальные военнослужащие посвящались во всё в общих чертах. Да, где-то ведутся боевые действия, да, нужно соблюдать осторожность, быть готовым к нападению и выдвижению в любую точку – информация туманна и полна слухов.

«Итак, товарищи офицеры, – Шугалов по обыкновению буравил присутствующих взглядом, – перед нами стоит задача – составить маршрут движения батальона в район возможных боевых действий, а именно в район Кадарского ущелья, где расположены села Карамахи и Чабанмахи. По оперативным данным часть боевиков перебралась из ущелья на близлежащие высоты, а также на перевал Волчьи ворота и закрепилась там, – майор ткнул карандашом в синий овал, изображающий оборону боевиков, – но основные силы находятся в ущелье, в селах Карамахи и Чабанмахи».

Оценивая ситуацию и расстояние от Каспийска до Кадарского ущелья, над картой склонились несколько офицеров из различных подразделений второго МСБ.

«Села очень хорошо укреплены и подготовлены к обороне. – продолжил Олег Евгеньевич. – На данный момент атаки федеральных сил и войск Министерства обороны успешно отражаются ваххабитами и их сторонниками. Обстановка накаляется, и мы в любой момент можем получить приказ на выдвижение. Ранее вам был дан приказ разработать оптимальный маршрут. Какие будут предложения по маршруту?» – Шугалов закинул руки за спину и, слегка покачиваясь на носочках своих вычищенных до зеркального блеска берцев, обвел пронзительным взглядом присутствующих. Майор Станкевич открыл большой серый блокнот на пружине, почесал карандашом за своими маленькими, слегка оттопыренными ушами и приготовился записывать.

– Разрешите, товарищ майор, – обратился к Шугалову командир первой танковой роты Абдулов, – прежде всего необходимо, чтобы на пути движения не встречались мосты, которые не рассчитаны на высокие нагрузки. Иначе говоря, мост должен выдержать вес танка или самоходной артиллерийской установки. Второй момент, так как скрытно выдвинуться и проследовать до нового места дислокации не получится, исключить любое общение с местным населением при движении колонны во избежание утечки какой-либо информации.

– Ну по поводу общения я каждый раз довожу до личного состава на всех политинформациях, – вклинился в разговор капитан Сергеев.

Далее со своими предложениями выступили командиры мотострелковых рот и артбатареи. Начштаба Станкевич остро отточенным простым карандашом записывал всё, что говорили офицеры, в свой серый блокнот. После того как высказался каждый, стали обсуждать, по какому маршруту лучше ехать и кто завтра поедет на рекогносцировку. В результате приняли решение – поедет майор Шугалов с разведывательным отделением, состоящим наполовину из сержантов-контрактников, успевших поучаствовать в первой чеченской войне и других локальных конфликтах. Маршрут движения также был отмечен на карте красной извилистой линией. Выдвигаться решили на двух автомобилях для подстраховки, вдруг какая машина застрянет или сломается, вторая возьмет её на буксир. Когда офицеры расходились по своим подразделениям, на черном небе давно мерцала россыпь звезд, а серебряный месяц прочертил лунную дорожку в успокоившемся море.

Рекогносцировка

Когда на морском горизонте едва обозначилась тонкая серая полоска, предвещающая скорый восход, у штабной палатки уже стояли, урча двигателями, бронированная разведывательно-дозорная машина разведчиков и Урал танковой роты. «Бардак» с торчащей из башни спаренной пулеметной установкой облепили бойцы разведотделения, одетые в «разгрузки» и бронежилеты. У всех разведчиков на голове вместо касок обычные армейские кепки или банданы из камуфлированной ткани, на руках перчатки с обрезанными пальцами. Устрашающе обвешанные гранатами и пулеметными лентами, они напоминали коммандос, словно сошедших с экранов американских фильмов-боевиков. Отличить наших разведчиков от террористов или каких-нибудь американских спецназовцев можно было лишь по маленькому российскому триколору, развевающемуся на высокой антенне БРДМ. Бойцы поудобней усаживались на броне, ожидая майора Шугалова. Вместо предложенного вначале ненадежного, часто ломающегося БТР-70 второй машиной взяли не раз проверенный Урал-4320. За рулем тентованного трехосного Урала сидел дембель Круглов – сержант, который полмесяца назад вместе с капитанами Кукушкиным и Холодцовым подвозил Щербакова от ворот части до автобусной остановки. Вставив кассету «Руки вверх» в автомагнитолу, прикрученную умелыми шоферскими руками под приборную панель, Круглов клевал носом, ожидая, когда появится начальник оперативной группы. Ждать пришлось недолго. Шугалов, откинув полог входа штабной палатки, стремительным шагом направился к Уралу, на ходу поправляя кобуру с прятавшимся в ней пистолетом ПМ. На плече майора висел планшет, в котором лежала карта с начерченным красным карандашом маршрутом. Легко вскочив на подножку грузовика, Олег Евгеньевич уселся на сиденье и захлопнул тяжелую от висевшего на ней, по обыкновению, бронежилета дверь. «Чего спишь, мля? – Шугалов просверлил взглядом Круглова. – Выключай шарманку и поехали!»

Урал тронулся в сторону КПП, за ним запылил БРДМ, покачиваясь на неровностях белеющей в рассветных сумерках дороги.

Путь предстоял долгий. Доехав до Манаскента, машины свернули направо, направляясь к розовеющим в утреннем свете горам и оставив море позади себя. За Карабудахкентом мини-колонна постепенно повернула на юг, вдали слева белели снеговые шапки гор. Дорога, еще недавно более-менее прямая, стала змеиться в предгорьях, мало-помалу увеличивая расстояние над уровнем моря. За селением Гурбуки можно было повернуть направо на Губден, но разведгруппа этого не сделала – участок длиной около тридцати километров пролегал между отрогов гор, где по оперативной обстановке, могли находиться бандформирования исламистов. Через Губден ехать опасно – в некоторых местах маршрута дорога суживается настолько, что достаточно подбить первую и последнюю машину, как вся остальная техника оказывается в ловушке.

Колонна, состоящая из двух машин, не торопясь, проехала мимо собранного из бетонных плит блокпоста с развевающимся над ним российским флагом. Рядом с блокпостом стояли милицейский УАЗик с простреленным в трех местах лобовым стеклом и несколько милиционеров с автоматами, одетых в бронежилеты и каски. Скорее всего, это были не местные, а командированные милиционеры, так как ни одного дагестанца среди них не наблюдалось. Увидев за приближающимся Уралом развевающийся над БРДМ российский флажок и явно русские лица разведчиков, они лишь приветливо махнули руками, не остановив машины. Разведчики замахали в ответ, кто-то крикнул: «Пацаны, вы откуда?» – обращаясь к ментам, но ответ утонул в шуме двигателей.

Блокпост, зеленые заборы Губдена с торчавшими за ними темными крышами домов остались позади в опустившемся с гор тумане. До места назначения крюк получался приличный, лишних почти сорок километров, но колонна продолжила путь не сворачивая. Через пятнадцать километров показались пригороды села Сергокала, которое Урал и БРДМ пролетели, не останавливаясь. Дорога повернула направо, в горы, на выезде находился блокпост, похожий на губденский, также сложенный из бетонных плит и блоков с узенькими щелями-бойницами и развевающимся российским триколором. Рядом с блок-постом прятался БТР-80 с эмблемами внутренних войск. Солдаты-ВВшники с автоматами, в касках и бронежилетах, стоящие около БТРа и выглядывающие из бойниц, мини-колонну тоже не остановили, лишь в ответ махнув на приветствие разведчиков.

Навстречу машин почти не попадалось – места пошли не слишком населенные. Иной раз прогромыхает мимо тяжело груженный капустными кочанами Камаз, неторопливо спускаясь по серпантину, или обгонит тонированная «в ночь» ржавая «копейка». В такие моменты бойцы крепче сжимают снятые с предохранителей автоматы в своих руках, напряженно всматриваясь сквозь сверкающие на солнце автомобильные стекла и пытаясь рассмотреть, кто прячется за ними – обычный дагестанец-трудяга или вооруженные боевики.

Дорога извивалась среди скал, порой нависающих над дорогой, всё выше забираясь вверх. Иногда с одной стороны в туман уходила вертикальная стена, а с другой зияла пропасть, дно которой терялось в сизой дымке. Всё чащеприходилось снижать скорость, пробираясь сквозь туман низко нависших облаков.

Перевал Нагрелабек, находящийся на высоте около тысячи семисот метров над уровнем моря, пришлось проехать крадучись – всё укрылось густым туманом, вокруг царил непривычный для середины дня сумрак. Машины медленно двигались по перевалу за двумя идущими впереди по обочинам дороги разведчиками, обозначавшими карманными фонарями с красными стеклами её габариты. Наконец туман рассеялся, дорога стала потихоньку опускаться вниз, кружа на горных поворотах.

За весь путь следования встретилось множество мостов и мостиков, пролегавших над горными речушками, балками и оврагами, больше похожими на ущелья. Все мосты сделаны из камня и бетона, на большинстве никаких знаков с указанием критической нагрузки, но по виду все они должны выдержать вес бронетехники. На коленях Шугалова лежала развернутая карта, с которой он постоянно сверялся, делая на ней пометки карандашом. Расстояние до конечного пункта, обозначенного красной точкой на карте, сокращалось с каждым километром.

Машины спустились ниже, согласно карте, до высоты порядка тысячи двухсот метров и ехали сейчас среди капустных полей, рваными многоугольниками лежащими на всех пологих участках между горными хребтами. Бесчисленное множество кочанов зеленело справа и слева от дороги, на некоторых участках торчали одни кочерыжки – часть урожая уже убрана. Около полудня колонна проехала синий указатель с белой надписью «ЛЕВАШИ 1,5 км». Впереди виднелись серо-коричневые стены домов села Леваши, расположенного на холмах в складках гор.

Перед въездом в село укрылся масксетью БТР-80 с белеющей на борту эмблемой воздушно-десантных войск, около него расположилась группа военных в полной боевой экипировке. Это были бойцы 234 десантного полка из Пскова, с утра дожидавшиеся прибытия майора Шугалова. Псковские десантники получили приказ сопроводить прибывшую колонну до штаба командующего группировкой федеральных сил в Дагестане генерала Трошева Геннадия Николаевича. Рядом с БТРом стоял старый, проржавевший во многих местах, «Москвич-412» когда-то оранжевого цвета, с дагестанскими номерами. На его капоте черной краской был изображен классический портрет Че Гевары в берете со звездой. Двое мужчин-дагестанцев, вооруженных автоматами, о чем-то говорили с десантниками, показывая то на село, то на горы. Колонна тормознула у обочины, Шугалов выскочил из Урала и бодрым шагом, будто бы не было многочасового утомительного переезда на неудобном сидении, направился к БТРу.

После коротких переговоров с капитаном-десантником колонна в составе возглавлявшего её БТРа двинулась через село. Машины пылили по узким улицам, сопровождаемые бегущими рядом мальчишками различных возрастов, лезущими чуть ли не под колеса. На одном из перекрестков, представляющем собой небольшую площадь с разбитым временем и гусеницами асфальтом, колонне встретилась группа дагестанцев в гражданской одежде, но с ружьями, они приветственно махали проезжавшим. «Отряд самообороны, как и предупреждал капитан-десантник», – мелькнуло в голове у Шугалова. Махнув «самообороне» в ответ, разведчики настороженно проводили дагестанцев взглядами – кто их разберет, за кого они? Десантники привычно поприветствовали ополченцев, вооруженных дробовиками и карабинами СКС образца 1949 года.

– А эти на «Москвиче» что хотели? – вспомнил недавний разговор с капитаном-десантником Шугалов.

– Да как всегда, патронов хотят, гранат. Говорят, село от ваххабитов защищать нечем, боеприпасов мало.

– Ну а вы что?

– А что мы – кто их знает, что они «защищать» будут. То ли село, то ли по нам потом этими патронами стрелять. Нет, говорим, лишних, и всё! – ответил тогда десантник, глянув в сторону переминающихся у «Москвича» ополченцев. – Из села выедем – смотрите в оба. Тут до Карамахов недалеко и боевики в любом месте вылезти могут, хотя их, вроде как, в ущелье зажали, но они ж такие, как тараканы, везде лезут, – добавил капитан и зло сплюнул на каменистую обочину дороги.

Узкие улочки не давали покоя майору Шугалову – пройдут ли здесь танки? Судя по карте, самое широкое здесь – площадь, которую недавно проехали.

Машины наконец выехали из села, дорога пролегала по холмам с раскинувшимися на них нескончаемыми капустными полями, окруженными со всех сторон отрогами гор. Зияющий ямами асфальт стал опять потихоньку лезть вверх, беспрестанно виляя в складках местности. Горы становились всё ближе и выше, поля тянулись теперь только по левую сторону, так как справа уже высились холмы с покатыми склонами, плавно переходящими в отроги гор.

Проехав еще километров двадцать, на Т-образном перекрестке с пробитым пулями указателем «Кулецма 1 км» маленькая колонна повернула в противоположную виднеющемуся вдалеке селу сторону и по крутой грунтовой дороге полезла в горы. Мимо проплыл небольшой блокпост, сооруженный из бетонных плит с развевающимся над ним потрепанным российским флагом. Скрытая масксетью, пряталась за мешки с песком спаренная зенитная установка. Сквозь открытое окно Урала слышался далекий грохот взрывов со стороны Карамахи. До села по прямой не более пяти километров, но в горах прямо не проедешь. Колонна, виляя по узкой горной дороге, двигалась к вершине хребта.

Дорога ветвилась, разделяясь на несколько, уходящих в стороны, потом опять соединялась. БТР десантников уверенно шел вперед, извергая из выхлопных труб клубы черного дыма. Шугалов на карте старался как-то обозначить маршрут, который начинался с места расположения батальона у моря и заканчивался в Левашах. Если в самом селе у него это получилось, то в горах половина грунтовых дорог на старой карте просто не указывалась, и Олег Евгеньевич пытался найти хоть какие-нибудь ориентиры, чтобы проложить маршрут от Левашей до Карамахов.

Наконец колонна выбралась на вершину хребта, ориентиром служил дым пожарищ, поднимавшийся от мятежных сёл. Дорога теперь вилась по хребту, делая большой крюк в десять километров и упираясь в почти отвесный обрыв ущелья, на дне и склонах которого располагалось селение Карамахи с видневшейся желтоватой мечетью. Справа от него находилось село Кадар, а чуть выше и правее Кадара – село Чабанмахи. Колонна спустилась с очередного склона и повернула в сторону села, состоящего из глинобитных и кирпичных одноэтажных домов, окруженных редкими деревянными заборами, и торчавшей вдалеке мечети. Не доезжая въездного указателя с надписью «Кадар», напрочь изрешеченного пулями, машины вновь повернули, приближаясь к ущелью.

В воздухе стоял грохот снарядов, рвущихся где-то внизу, сквозь открытые окна веяло горелой резиной и порохом. Синее небо перечеркивали полосы черного дыма, тянущиеся вверх со дна ущелья. Край его загромождала военная техника, укрытая в окопах и огрызающаяся огнем в сторону Карамахов. Пушки, БТРы, зенитные установки – все их стволы направлены вниз на горящие сёла и на противоположные склоны, где держат оборону боевики. Чуть в стороне виднелись палатки личного состава, у одной из них на длинном шесте развевался белый флаг с красным крестом, дымила полевая кухня. Почти над самым обрывом на краю села Кадар стояла большая армейская палатка, в которой размещался оперативный штаб генерал-лейтенанта Трошева – отсюда все села были как на ладони. БТР с десантниками остановился около неё, за ним тормознули Урал Шугалова и «бардак» разведчиков. Возле входа палатки высился бруствер из мешков с песком, за ним стояли двое часовых в бронежилетах. Шугалов спрыгнул на поросшую начавшей желтеть травой рыжую землю и направился в сторону штаба.

– Начальник оперативной группы… – начал рапорт Шугалов упитанному подполковнику, появившемуся из штабной палатки.

– Майор Шугалов? – перебил его подполковник. – Где вас черти носят! Товарищ Трошев Вас с утра дожидается! Пройдемте, – и он жестом пригласил Шугалова, откинув полог палатки.

БТР десантников уехал в сторону грохочущего склона, где в окопах скрывались затянутые масксетями спаренные зенитные установки (ЗУшки, как их привыкли сокращенно называть), поливая огнем Чабанмахи. Разведчики прохаживались около своего БРДМ, разминая затекшие ноги и глядели в сторону дымящегося селения. За склоном, с развевающимся на его верхушке российским флагом, выглядывала часть села Карамахи, блестя на солнце полумесяцем желтой мечети.

– Чё, даёте «вахам» прикурить? – обратился один из разведчиков-контрактников к скучающему часовому.

– Ну типа того, – неохотно ответил солдат-срочник. Видно было, что форма ему не совсем по размеру, немного великовата, и автомат в тонких детских руках вчерашнего школьника смотрелся тоже довольно нелепо.

– А они что?

– Они тоже стреляют, – на разговор «школьник» явно не был настроен.

Над ущельем заходили истребители-бомбардировщики, чтобы сбросить бомбы на укрепления боевиков. Основным ориентиром лётчикам служил торчащий минарет карамахинской мечети. Самолеты сделали несколько заходов, оставляя после себя огненные полосы огня в селениях, и скрылись в задевающих верхушки гор облаках.

– А вы кто, спецназ? – второй часовой с украшенным юношескими прыщами лицом спросил у стоящего рядом разведчика, одетого в разгрузочный жилет, пятнистую бандану и державшего в руках АК с подствольным гранатометом. Пальцы в обрезанной черной перчатке сжимали тлеющую сигарету.

– Не, мы разведка, – затянувшись табачным дымом, ответил контрактник.

Около трех часов дня из штабной палатки быстрым шагом вышел майор Шугалов и направился к БРДМу.

– Становись! – прозвучала команда, и маленький отряд разведотделения выстроился в одну шеренгу.

– Значит так, – Шугалов стоял перед строем, чуть расставив ноги и по обыкновению спрятав руки за спину, – нужно срочно выдвигаться в Каспийск, в батальон. Провожать нас сейчас никто не будет, людей здесь и так не хватает. Поэтому ваш БРДМ едет за моим Уралом. Главное, выбраться отсюда до трассы, а там уже проще. Смотрим в оба – кто знает, откуда боевики вылезти могут. По машинам! – И он, развернувшись, зашагал к Уралу, где дрых дембель Круглов.

– Опять спишь? Как там тебя? Круглов, мля! Заводи, поехали! – майор хлопнул тяжелой от висевшего на ней бронежилета дверью.

Машины, развернувшись, двинулись в обратный путь. Шугалов то и дело выглядывал в окно, сверяясь с разложенной на коленях картой. Нужно торопиться, чтобы доехать до батальона засветло – Дагестан всё-таки не остальная Россия, здесь война идет и по ночам лучше не ездить. Пока маршрут движения вроде бы соответствовал отмеченным ранее на карте ориентирам. Вот остов сгоревшего БМП, вот разрушенный взрывом отдельно стоящий дом, сделанный из самана – смеси глины и соломы.

– Круглов, давай живей крути направо! Теперь налево! Держи вон на тот столб сломанный! Ты быстрей можешь ехать? – командовал Шугалов.

Грунтовая дорога расходилась, словно ветви дерева, скрываясь за склонами казавшихся одинаковыми гор. Повернув на очередном повороте, Шугалов увидел блокпост, сооруженный из бетонных блоков с развевающимся над ним российским триколором.

В окопе рядом с ним прятался БМП, затянутый масксетью.

«Вроде там ЗУшка была. – пытался вспомнить Шугалов. – А может, и БМП. Ну по идее скоро перекресток. На Кулецму прямо, а нам налево. Круглов, ты что такой медленный, жми давай, времени и так нет!»

Невозмутимый Круглов газанул, выпустив облако черного дыма, вдавил педаль в пол, набирая обороты и устремляя Урал в направлении блокпоста.

На блокпосту заметили быстро приближающуюся со стороны наших войск колонну. По всей видимости, машины сбавлять ход не собирались. В бинокль командир блокпоста, молодой капитан внутренних войск, увидел несущийся Урал, за ним БРДМ, судя по устрашающему виду облепленный бойцами какого-то спецподразделения.

Дорогу перекрывала жердь с висящим на ней красным знаком «Стоп!». «Открывай шлагбаум!» – закричал капитан ВВ-шнику, стоящему за набитыми песком мешками. Солдат поспешно поднял шлагбаум, дернув за привязанную к нему веревку. Едва жердь поднялась, мимо проскочили Урал и БРДМ с сидевшим на нем «коммандос», обдав клубами пыли выглядывающих из-за укрытия солдат.

«Спецы какие-то, – с умным видом сказал один, – «Альфа» или «Вымпел», сто пудов. Прям как в кино! Ща вахов херачить будут!»

Урал несся вперед по грунтовой дороге, но перекресток почему-то до сих пор не появлялся. БРДМ несколько отстал, спасаясь от пыли, поднятой колесами Урала. Шугалов смотрел на карту и по сторонам, пытаясь найти знакомые ориентиры, но они тоже отсутствовали. Дорога снова стала еле заметно подниматься в горы. Мимо промелькнул большой зеленый плакат с белой надписью: «Вы въезжаете на территорию, где действуют законы Шариата», ниже то же самое на арабском.

«Этого я точно не помню», – какое-то недоброе предчувствие мелькнуло в мозгу у майора.

Дорога опускалась вниз среди возвышавшихся с одной стороны почти вертикально скал, с другой более пологой стороны всё заросло камышом и зарослями колючего кустарника. Впереди показался еще один быстро приближавшийся блокпост.

«Сейчас спросим, правильно ли едем», – сам себе сказал майор, пытаясь разглядеть российский флаг, традиционно реющий над нашими блокпостами. Флага не было видно, и подъехав метров на триста, он наконец его разглядел.

«Тормози! – заорал Шугалов, схватив за плечо сержанта Круглова. – Разворачивай!»

Впереди над блокпостом, еле заметный на зеленеющем фоне горного склона, развевался зеленый флаг ислама с нанесенной на нём арабской вязью.

Боевики, занявшие оборону за бетонными укрытиями блокпоста, увидели стремительно спускающийся Урал и сначала приняли его за своих, но, заметив выскочивший из-за склона горы БРДМ с реющим на антенне российским флагом, пришли в некоторое замешательство. Вдруг Урал резко затормозил, скрывшись в клубах оранжевой пыли, поднятой колесами. Дорога в этом месте сужалась – слева поднималась отвесная скала, справа вплотную к дороге рос высокий густой кустарник. Развернуться не получится.

«Назад сдавай! Врубай заднюю!» – вновь закричал Шугалов.

Боевики наконец поняли, что это не их соратники.

«Аллаху Акбар!» – донеслось до майора со стороны блокпоста, следом загрохотали автоматы и крупнокалиберный пулемет.

Круглов судорожно выжал сцепление, включив заднюю передачу. Урал дернулся и поехал назад. Сквозь оседающую пыль стал виден блокпост со светящимися точками стреляющих по Уралу и БРДМ боевиков. Шугалов выхватил свой ПМ и принялся палить в сторону противника. С «бардака», отставшего метров на двести от Урала, услышав звуки выстрелов, заметили находящийся впереди ваххабитский блокпост. Шугалов увидел в зеркало заднего вида, как БРДМ разворачивается, открыв огонь из своего спаренного пулемета. Разведчики тоже стали стрелять в сторону блокпоста, удаляясь на БРДМ. Пули свистели с обеих сторон над кабиной Урала. Зеркало со стороны Шугалова разлетелось от автоматной очереди боевиков, через мгновенье водительское зеркало вырвало крупнокалиберной пулей. Без зеркал Урал еще проехал несколько метров задом и уткнулся левым бортом в скалу. Переднее правое колесо зашипело, сдуваясь, пробитое в нескольких местах, затем лопнуло левое переднее колесо и перед машины шумно осел. Пули забарабанили по кабине, в лобовом стекле появилось несколько дырок, обдав мелкой стеклянной крошкой находившихся в ней сержанта и майора. «Уходим!» – закричал Шугалов, открывая дверь машины и прыгая прямо в жесткий кустарник. Следом за ним выскочил Круглов, приземлившись на колючие ветки, разрывавшие камуфляжную куртку. Шугалов ломился через бурелом, пробираясь в сторону, откуда они только что приехали. Следом за ним продирался сержант, пригибаясь и оставляя клочки военной формы на колючках. Бандиты переместили огонь в сторону кустарника, пули ломали ветки над головами, посвистывая, словно маленькие невидимые птички. Смертельные птички. Сзади прогремел взрыв, и вверх взметнулось оранжево-красное пламя загоревшегося Урала. Сверху огнем отвечали бойцы разведвзвода, укрывшись за горными валунами.

– Автомат где? – оглянувшись крикнул Шугалов.

– Я его в батальоне оставил, в палатке на хранение, – сопя и отводя в сторону хлеставшие ветки ответил Круглов.

– Дебил! Ты на войну приехал! Из пальца отстреливаться будешь? – зло сплюнул Шугалов, – Ладно, выберемся живыми, я тебе объясню, где автомат нужно хранить!

Майор с сержантом продирались на звуки выстрелов разведчиков. Их отход прикрывал непролазный колючий кустарник и пылающий на узкой дороге Урал. Казалось, кустам не будет конца, уже полчаса Шугалов и Круглов двигались сквозь непролазную чащу, с одним пистолетом на двоих, в магазине которого остался единственный патрон. Звуки выстрелов стихли, но майор надеялся, что они идут в верном направлении.

«Свои!» – закричал Шугалов, едва кустарник стал редеть и сквозь ветви показалась антенна «бардака» с трепещущим российским флажком. Из-за камней в их сторону торчали автоматы разведотделения. Разведчики напряженно всматривались в бурелом, откуда доносился приближающийся хруст ломавшихся веток. Наконец из чащи кустарника появился майор Шугалов с поцарапанным лицом и оторванным погоном, за ним, шатаясь, выбрался сержант Круглов в изодранном камуфляже.

– Товарищ майор, Вы живы!

– Живы, дайте воды! – Шугалов устало сел на сухую пожелтевшую траву и засунул в кобуру свой ПМ.

Кто-то протянул майору фляжку с водой. Отсюда блокпост боевиков не был виден, лишь только черный дым догоравшего Урала указывал на место, где всё произошло не более часа назад. Шугалов, запрокинул флягу, жадно глотая теплую, отдававшую хлоркой воду из-за добавленной в неё таблетки пантоцида. Тонкая струйка скользнула из горлышка, упала на мокрый камуфляж, растворившись на груди майора в пятне пота.

– Проебали поворот, – майор бросил взгляд на оторванный погон. – Проебали, мля. Ты куда смотрел, Шумахер? – и он беззлобно замахнулся на тяжело дышавшего Круглова.

Шугалов с разведчиками вернулся в расположение батальона, когда солнце почти скрылось за чернеющими горами, бросая последние лучи на их вершины. БРДМ остановился у штабной палатки, рядом с ней уже построились командиры всех подразделений. Шугалов еще в пути вышел на связь с начальником штаба, назначив совещание по прибытии. Абдулов очень удивился, увидев в сгущающихся сумерках сержанта Круглова, слезающего с БРДМа и направляющегося мимо строя в сторону палатки танковой роты. Затем из «бардака» вылез начальник оперативной группы майор Шугалов с поцарапанной щекой и без одного погона.

– Равняйсь! Смирно! – начальник штаба Станкевич повернулся в сторону подходящего к строю майора.

– Вольно! – Шугалов подошел к начштаба, что-то тихо сказал ему и зашел в палатку.

– Круглов! – сквозь зубы прошипел Абдулов стоящему рядом с ним по стойке смирно водителю. – Урал где?

– Сгорел, товарищ лейтенант, – виновато ответил сержант.

Тут лейтенант заметил, что форма на сержанте довольно сильно изорвана, лицо поцарапано.

– Как сгорел? Автомат твой где, обезьяна? – вновь прошипел командир роты.

– В палатке, товарищ лейтенант.

«Товарищи офицеры, все заходим в штаб на совещание», – скомандовал Станкевич и скрылся за пологом палатки.

За полночь офицеры стали расходиться из штаба по своим подразделениям, оживленно обсуждая только что закончившееся собрание. Около палатки танковой роты возвращение Абдулова ждали все три командира танковых взводов. Сидя на деревянных ящиках из-под снарядов, Вадим Круглов с Алексеем Прошкиным оживленно обсуждали рассказ водителя Круглова, успевшего проговориться, едва зайдя в палатку. Щербаков сидел рядом, слушал лейтенантов, глядя в сторону далеких огней Каспийска и сияющего за ним зарева Махачкалы. Черное небо затянуло облаками, спрятав за ними луну и звёзды, с моря веяло запахом водорослей и сыростью. Наконец со стороны штаба замаячило какое-то темное пятно, которое быстро приближалось.

– Стой, пять! – закричал часовой Акунин в сторону пятна, принявшего очертания высокого жилистого человека.

– Три! – послышался знакомый голос Абдулова.

– Становись! – скомандовал старлей Круглов. – Олег идет.

– Вольно! – Олег подошел к офицерам. – Значит так, товарищи офицеры, давайте отойдем в сторону, поговорим.

Вчетвером они направились на звук шипения невидимого в непроглядной ночи прибоя. Наконец лейтенанты отошли достаточно далеко от палатки, в темноте теперь можно различить белеющую пену набегающих на берег волн. Олег остановился около ствола дерева, выброшенного на берег недавним штормом.

– Присаживайтесь, – сказал он и первым уселся на сучковатую «скамейку».

Все трое последовали примеру Абдулова.

– Короче, все вы знаете, что мы сюда приехали не загорать и купаться. И когда-нибудь время «Ч» настанет. И вот оно настало. Сегодня майор Шугалов ездил в Кадар, в штаб командующего группировкой федеральных сил в Дагестане генерала Трошева. На обратном пути попал в засаду, Урал наш сгорел…

– Да Круглов уже всё рассказал в красках, – Вадим поднял камешек и бросил его в сторону набежавшей волны.

– Ну, с Кругловым я еще побеседую, – сказал Абдулов, – а вот какой приказ Трошев дал Шугалову, Круглов знать не мог, – Олег немного помолчал. – Ситуация в Кадарской зоне сейчас напряженная, скорее всего, наш батальон туда отправится, и это будет на днях. Но самое главное, Трошев дал приказ Шугалову срочно выделить один танковый взвод на усиление десантной роты, которая уже находится в Кадаре. Взвод завтра должен убыть в Кадар в сопровождении разведотделения, которое проведет колонну по маршруту до точки нового дислоцирования.

Абдулов замолчал, пытаясь разглядеть лица сидевших рядом офицеров, но лиц в темноте не разглядеть, лишь силуэты на фоне волн тёмного моря.

– Я недолго думал, какой взвод послать. – продолжил командир роты. – На данный момент третий взвод отпадает, так как Щербаков еще сам не знает, как из танка стрелять…

– Да знаю я… – начал Щербаков.

– Отставить разговоры! – прервал его Абдулов. – Остается первый и второй взвод, – продолжил он. – Ну тут я голову не стал ломать. Оба вы служите давно, оба уже дембеля, поэтому будем считать по порядку – первый, значит первый. Лёха, твой взвод едет в Кадар. Завтра рано утром на построении доведу до всего личного состава. Подъем в пять. Вопросы?

В ответ молчание. В разрыве медленно плывущих облаков показался широкий полумесяц убывающей луны, заблестел на пологих гребнях волн холодным серебром, высветив напряженные лица офицеров. Каждый сидел, пытаясь осознать сказанное. Только что всё было привычно и хорошо, но в один миг всё изменилось.

– Сейчас пока личному составу ничего не сообщать! Всё как всегда. Еще раз повторяю – вопросы? – Абдулов поднялся с бревна.

– Никак нет, – нестройным хором ответили офицеры.

Ночь прошла как обычно. Те же ночные дежурства, окрики часовых в темноте, изредка освещаемой мелькающей в облаках луной. Щербаков, отдежурив свою часть ночи, лежал на трансмиссии и не мог заснуть. Настроение было хреновое – Абдулов достал его своими придирками и замечаниями. Видно сразу, что командир роты относится к Александру не так, как к Круглову и Прошкину. С Прошкиным командир роты общался на равных, конечно, не забывая о субординации, но с долей уважения. Тем более, что Алексей старше Абдулова на несколько лет, отслужил почти два года и как-никак уже старший лейтенант. С Кругловым Олег вообще сдружился, и, по рассказам Вадима, будучи еще в Волгограде, они ходили друг к другу в гости семьями. Щербакова же Абдулов гонял почти наравне с солдатами, не принимая в свою компанию и держа на расстоянии. Пару раз Сашка видел, как Олег пил пиво с Вадимом и Лёшей, предварительно дав Щербакову какое-нибудь задание, например, провести чистку оружия с личным составом роты. Щербаков вместе с солдатами жарился на солнце, разбирая и начищая автоматы. Затем появлялся Абдулов. Олег проверял у танкистов, включая Щербакова, автоматы на предмет их чистоты и снова заставлял чистить оружие, не удовлетворившись его внешним видом. Хорошие отношения у Александра сложились только с Кругловым, с остальными офицерами мотострелкового батальона он еще не успел познакомиться. В общем, Щербаков с радостью поменялся бы с Прошкиным местами, поехав вместо него в Кадар, чтобы не чувствовать себя в танковой роте изгоем.

«Я им докажу! Он бы увидел (имея ввиду Абдулова), как я стрелять не умею! – в своем воображении Щербаков рисовал картины героических боёв. – Может, меня даже наградят. Посмертно», – вспомнил он фразу из «Бриллиантовой руки».

Прошкин тоже не спал всю ночь. Он нервно ходил между танков, иногда останавливаясь и садясь на остывший песок. У Алексея дембель намечался на конец сентября, дома ждут жена и маленькая дочка. И тут его неожиданно отправляют «на месяц в командировку» в Дагестан, просто постоять на блокпостах. «Но ведь никто не говорил про ВОЙНУ! Погибнуть за месяц до дембеля или быть покалеченным на всю жизнь! Почему я?» – такие мысли крутились в голове старшего лейтенанта Прошкина, не давая ему заснуть. Александр пытался заговорить с Алексеем, но тот лишь зло отмахнулся, пропав в темноте среди техники.

Едва серый рассвет забрезжил над морским горизонтом, прозвучала команда «Подъем!». После обычной процедуры умывания и раннего завтрака лейтенант Абдулов построил танковую роту перед палаткой. Лица ни о чем не подозревающих бойцов не выражали ничего, кроме скуки или желания поспать еще. На середину строя вышел лейтенант Абдулов, беглым взглядом окинул роту.

«Товарищи солдаты и офицеры», – начал он…

Приказ о том, что первый взвод сегодня уходит в горы, в район боевых действий, на всех подействовал по-разному, но общее впечатление было такое, словно бойцам сообщили об увлекательном приключении, ожидавшем их вскоре. Больше всего радовались танкисты первого взвода.

– Класс! Наконец-то! Ну хоть по-настоящему постреляем! – весело загалдели они, толкая друг друга, пока Абдулов не заорал: «Отставить разговоры в строю!».

На них с завистью смотрели бойцы второго и третьего взводов.

– А мы когда, товарищ лейтенант? – раздались вопросы «неудачников».

– Я сказал, разговоры в строю! – Абдулов вновь повысил голос, – Не беспокойтесь, скоро и мы поедем, – Сейчас всему первому взводу срочно получить гранаты у командира второго взвода, по десять штук на экипаж. Разделить между членами экипажа, запалы в корпус не вкручивать! Остальные под командованием командира третьего взвода заправляют танки, – комроты мельком глянул на часы. – Построение колонны перед КПП № 1 в одиннадцать часов.

«Первое сентября, кто-то в школу, а кто-то на войну», – мелькнула мысль в голове Щербакова.

Возбужденные предстоящими событиями, бойцы кинулись готовиться к скорому маршу. Вадим подгонял солдат, выносивших ящики с гранатами из отдельно стоящей маленькой палатки.

К одиннадцати часам колонна из трех танков и стоящего в её главе БРДМ разведвзвода стояла перед первым КПП. Танки, заправленные во внутренние и наружные баки, рычали двигателями, заглушая шум прибоя и всего вокруг. Экипажи первого взвода находились на своих штатных местах, по пояс высунувшись из люков, оживленно вертя головами и переговариваясь по радиостанции.

К стоящим офицерам подошел майор Шугалов: – Как настроение? – спросил он, бросив взгляд на ждущую сигнала колонну.

– Боевое, товарищ майор, – ответил Абдулов, – бойцы рвутся в бой!

– Справятся?

– Так точно, товарищ майор, не сомневайтесь! Это же лучшая первая танковая рота! А это мой лучший первый танковый взвод!

– Смотри, Абдулов! – Олег Евгеньевич погрозил лейтенанту пальцем и махнул рукой ожидавшим команды на броне «бардака» разведчикам.

БРДМ дернулся, качнув российским флажком на длинной антенне, и покатил в сторону открытого шлагбаума КПП. За ним поочередно стали трогаться танки первого взвода, оставляя между собой дистанцию метров в двадцать. Последним изрыгнул из себя клубы сизого дыма танк № 153, за его рычагами сидел маленький узкоглазый Эмиль Кайдалов. Танкисты второго и третьего взводов махали вслед уезжающей колонне: «Пацаны, мы скоро приедем! Наваляйте им там!" – пытались перекричать они грохот двигателей. «153-й» проплыл под шлагбаумом, задев его торчащей ввысь антенной, прибавил ход, еще раз пустив в небо черный дым. Танки становились всё меньше, оставляя после себя облако уносимой в сторону озера белесой пыли, и вскоре вся колонна скрылась за поворотом.

После обеда всех командиров подразделений вновь срочно собрали в штабе мотострелкового батальона. Александр с Вадимом ждали Олега у палатки, размышляя, по поводу чего совещание. На этот раз совещание продолжалось недолго. Через час все офицеры стали быстрым шагом расходиться по своим подразделениям, объявили общее построение, и через полчаса весь мотострелковый батальон в полном составе стоял на импровизированном плацу, на берегу моря. В центр четырехугольника, образованного стоящими подразделениями, вышел начальник оперативной группы майор Шугалов и объявил о том, что батальон срочно уходит в горы на выполнение спецоперации. Подъем в пять, выход колонны в семь часов утра завтра, 2 сентября.

Батальон гудел, словно потревоженный улей. Разбирались палатки, в грузовики обратно укладывались спальные мешки, маскировочные сети, доски, фанерные листы – всё, что привезли ранее, а также то, что могло пригодиться в горах. Подразделениям раздавались сухие пайки на несколько дней, запечатанные в коричнево-зеленые пластиковые контейнеры с ручкой. Машины выстраивались в очередь к двум большим заправщикам, один из которых был с бензином, другой с дизельным топливом.

В танковой роте все тоже были поглощены сборами. Большинство бойцов в приподнятом настроении – войну все видели только в художественных фильмах и боевиках, где «наши» всегда побеждают. Умирать никто не хотел и не собирался. Урал танковой роты сгорел, но всё имущество перед той «неудачной» поездкой предварительно выложили. Теперь этот скарб требовалось куда-то распихать. Насчет ротной палатки и еще кое-каких мелочей Абдулов договорился с хозвзводом – положить всё в их ГАЗ-66. Все спальные мешки раздали на танки, по три на экипаж, спальники вместе с другим личным имуществом уложили в деревянные ящики, прикрученные проволокой к ЗИПам на башне с учетом, чтобы ничего не мешало её повороту и обзору. Две огромных свёрнутых в рулоны маскировочные сети, напоминающие стволы деревьев, обернутых рыболовными сетями с застрявшими в них буро-зелеными лентами водорослей, Абдулов приказал отдать на танк № 157 командира третьего взвода. Сети экипаж привязал сзади трансмиссии, поверх бревна для самовытаскивания. На каждый танк выдавалось по десять гранат. Свои четыре Щербаков сложил в противогазную сумку, привязанную проволокой к одному из кабелей электропроводки и болтавшуюся где-то в глубине башни. Туда же он засунул сигнальный пистолет СПШ и несколько сигнальных патронов к нему. Черная сумка «СССР» с личными вещами лейтенанта лежала в деревянном ящике, прикрученном к ЗИПу со стороны командирского люка.

К вечеру колонна из всей техники второго мотострелкового батальона выстроилась на дороге, ведущей к первому КПП. Поздний ужин состоял из сухпая, разогретого на небольших костерках, и чая, оставшегося в больших термосах с обеда. Щербаков доедал гречневую кашу с тушенкой из закопченной банки, глядя как фиолетовое небо наливается чернотой над темными силуэтами Кавказских гор. Ночью за их вершинами иногда мерцали какие-то всполохи, но что это – гроза или взрывы снарядов – не разобрать.

Марш в горы

Утро 2 сентября выдалось ясным. Едва за серой дымкой горизонта показалась красная полоса восхода, растущая на глазах, батальон вновь зашевелился, готовясь к маршу. После умывания из оставленных про запас «полторашек» с водой и завтрака, опять состоящего из сухпая, 2 МСБ построился на плацу песчаного пляжа. Последние инструкции майора Шугалова и майора Бельского командирам подразделений, команда «По машинам!». Пехота облепляет БТРы, минометчики садятся в кузова своих «шишариков», танкисты и артиллеристы – по штатным местам своих гусеничных машин.

Отовсюду доносится звук заводимых двигателей. Танковая рота, стоящая в середине общей колонны, заводится одновременно по команде лейтенанта Абдулова. Он командует ротой, сидя в надетом шлемофоне на башне своего танка № 150 (стараниями бойцов превращенного в № 159). Клубы черного дыма сразу всех десяти танков взмывают в безоблачное небо, пронизанное лучами яркого сентябрьского солнца. Довольный Олег вертит головой по сторонам, но произведенного эффекта никто не замечает, за исключением самих танкистов.

Не всё гладко проходит в мотострелковых ротах – несколько БТР-70 не желают заводиться или у них заводится только один двигатель из двух. Время идет, колонна стоит и не трогается, Шугалов с Бельским нервничают, орут на командиров рот, те на командиров взводов. Крайними, как всегда, оказываются солдаты, пытающиеся завести устаревшую технику, еще вчера вечером с трудом, но заводившуюся. Часы показывали около десяти утра, когда последний «мертвый» БТР наконец ожил, правда, у него работал только один двигатель. Во главе колонны стоял БРДМ разведчиков, за ним в ГАЗ-66 сидел майор Шугалов с переносной радиостанцией, настроенной на общую частоту.

– Альбатрос, альбатрос! – послышался в наушниках шлемофона искаженный голос Шугалова, что означало «Всем внимание!»,

– «Магазин», как слышишь меня, прием.

– На приёме «Магазин», слышу хорошо, – ответил командир четвертой мотострелковой роты старлей Дмитрий Кушнирович. Следом слышимость подтвердили «Город» и «Эшелон» – командиры пятой и шестой мотострелковых рот. Перекличка продолжалась. Последними ответили «Оркестр» и «Прокат» – сводная артиллерийская батарея на САУ и танковая рота.

– Альбатрос! Бросок! – вновь прозвучал циркулярный позывной с приказом начать движение.

БРДМ двинулся вперед, и колонна стала приходить в движение, поочередно трогаясь и вздымая клубы пыли колесами и гусеницами боевой техники. Машины проплывали мимо поднятого вверх шлагбаума. За мешками с песком рядом с ним уже не было часовых. Справа шелестел волнами ласковый Каспий, такой привычный за эти пару недель. Дорога заворачивала вдоль берега озера, оставляя позади себя море с его белым пляжем, пустые окопы и траншеи.

Колонна растянулась, начало и конец её терялись за поворотами извивающейся среди высоких колючих кустов дороги. Лишь торчащие ввысь антенны напоминали, что где-то впереди и сзади едет техника. По правую руку виднелись одноэтажные домишки пригорода Каспийска. Грунтовка, по которой двигалась колонна, круто взбиралась на насыпь с лежащим на ней разбитым асфальтом, его, видимо, не ремонтировали с тех пор, как положили. «Бардак» разведчиков, натужно подвывая двигателем, вылез на дорогу, повернув в сторону основной трассы, соединяющей участок Махачкала-Манаскент. За ним легко полезли, включив пониженную передачу, ГАЗ-66 Шугалова и «шишарики» минометчиков. Танки лихо заскочили, поворачивая за головой колонны и выламывая последние оставшиеся куски асфальта.

Но всё пошло гораздо хуже, когда на асфальтированную дорогу попытались выбраться БТРы. Натужно ревя двигателями и выбрасывая тучи дыма из выхлопных труб, они медленно взбирались на не такой уж и крутой подъем. Причем не у всех это получалось с первого раза. Бронетранспортер вновь съезжал вниз, пехота спрыгивала с брони на землю, БТР разгонялся и опять пытался залезть на насыпь. Остальные ждали своей очереди. Колонна стояла – головная часть на разбитом асфальте, а часть БТРов и замыкающие колонну САУ на грунтовой дороге, ведущей к морю. Солнце поднялось почти в зенит, а с задней самоходной артиллерийской установки еще виднелись опустевший пляж и поднятая жердь шлагбаума. Последний БТР-70 с одним неработающим двигателем зацепили тросом за буксирный крюк и вытащили на асфальт танком командира второго взвода. САУ артбатареи легко справились с задачей выбраться по склону на асфальт, и наконец колонна продолжила движение, поворачивая на юг, на основную трассу.

Проехав километра два по дороге, идущей почти параллельно берегу моря, головной БРДМ повернул в сторону возвышавшихся вдалеке гор. Затем опять поворот на юг, но моря уже не видно, вокруг простираются убранные поля. Через полчаса показались пригороды Манаскента, где батальон разгружался две недели назад. Дорога повернула круто на девяносто градусов, и колонна направилась прямиком в горы. Местность стала заметно более холмистой, то справа, то слева дороги проплывали крутые склоны холмов, больше похожих на небольшие утесы. Из некоторых торчали куски горной породы, опасно нависавшие над проходящими снизу машинами. Навстречу попадались в основном грузовики, опасливо съезжавшие на узкую обочину, едва завидев вдали грохочущие танки.

Колонна краем миновала большое село Карабудахкент, расположенное в долине, окруженной со всех сторон горами. Едва последние дома дагестанского села скрылись из виду, колонна встала. Щербаков вертел головой, пытаясь рассмотреть впереди причину остановки. Он поднялся на башне во весь рост, предварительно сказав по внутренней связи Обухову, чтобы тот не вздумал дернуть танк. Голова колонны терялась за поворотом и возвышающимися с обеих сторон дороги крутыми холмами, поросшими невысокими деревьями. Её хвост едва различался в колышущемся мареве разогретой солнцем и работающими двигателями брони. Лейтенант успел выкурить сигарету, но колонна по-прежнему стояла, не глуша двигатели. Полуденное сентябрьское солнце уже не так жгло, но было достаточно жарко, в безветренном воздухе висел запах сожженного дизельного топлива. Из люков танковой башни несло разогретой солярой, внутри сидеть невмоготу, все насквозь промокли от пота, хотя танкисты ехали «по-походному», наполовину высунувшись из люков. Александр попытался вызвать по радиостанции Прокат 20 (Вадима), но тот не отвечал, видимо, выясняя, в чем же там дело. Механик Обухов вылез из люка, наслаждаясь короткой передышкой, снял сапоги и курил, делая быстрые затяжки. Кравченко снял шлемофон с вспотевшей головы, собираясь вылезти наружу.

– Кравченко, шлемофон надень и будь на приёме, а я гляну, что там, – Щербаков спрыгнул на дорогу и пошел вперед. Вадима на своём танке не оказалось, не было его и у танка командира роты. Пройдя еще вперед мимо нескольких БТРов с неровно работающими двигателями, постоянно газующих, чтобы не заглохнуть, он увидел стоящих возле одного из бронетранспортеров старлея Круглова и лейтенанта Абдулова. Рядом курил командир четвертой МСР Дима Кушнирович.

– Чего стоим? – обратился Щербаков сразу ко всем.

– Да кто его знает, разведка на «бардаке» вперед уехала, – ответил Вадим.

– Скоро поедем? – опять спросил Александр уже у Вадима.

– Неизвестно, как только, так сразу, – Вадим задрал голову и посмотрел на торчащие справа глыбы горных пород.

– Товарищ лейтенант, возвращайтесь на своё место и будьте на приёме, – завершил разговор командир роты Абдулов.

Щербаков повернулся и пошел к своему танку. Проходя мимо растущих рядом с дорогой кустов, он увидел сидящего в них здорового пехотинца со спущенными штанами. Лицо рядового выражало муки невыносимых страданий. В почти недвижимом воздухе распространялся удушливый запах, по которому нетрудно догадаться, что эти страдания доставляет солдату понос. Подходя к своему танку, лейтенант увидел, как Кравченко машет ему рукой. Через пять минут колонна пришла в движение. Впереди тронулся БТР с номером «038», на его броню едва успел забраться только что сидевший в кустах солдат.

Техника проследовала прямо, мимо поворота на Губден, постепенно удаляясь в горы, казавшиеся теперь еще выше. Минут через пятнадцать БТР № 038 остановился, чуть съехав на обочину, и тот же солдат вновь спрыгнул на дорогу, расстегивая ремень и штаны на ходу, скрываясь за торчащим из земли валуном. Техника, ехавшая за «038-м», остановилась. Через какое-то время стали останавливаться и впереди идущие машины. Минут через десять Щербаков увидел, как солдата пинками выгнали из-за камня двое офицеров и загнали на бронетранспортер. Солдат что-то кричал, держась руками за живот, но в грохоте двигателей слов не разобрать. Пока колонна вновь трогалась, солдат перебрался на корму бронетранспортера, вновь спустил штаны и уселся на корточки, держась за приваренные к броне поручни. Остальные мотострелки перебрались подальше от него к бронированной башенке с торчащим из неё пулеметом. Дорога, словно ползущая между камней змея, закручиваясь в серпантин и неуловимо поднимаясь всё выше, стала вилять в высоких холмах, которые теперь можно было назвать небольшими горами. Впереди мелькали БТР № 038 и голая задница поносящего на ходу солдата.

Проехав по окраинам селения Сергокала, колонна всё выше и выше поднималась в горы. Облака, проплывающие внизу, отбрасывали свои неровные тени на убранные поля, вплотную подступающие к отрогам. На одном из участков колонна остановилась, пытаясь разъехаться с колонной внутренних войск. Навстречу двигались запыленные, забрызганные коричнево-желтой грязью боевые машины пехоты ВВшников. На броне БМПшек сидели такие же грязные, покрытые сажей солдаты. Пользуясь остановкой, Щербаков спрыгнул на разбитый многочисленной техникой асфальт и закурил, с любопытством разглядывая гусеничные БМП, тормознувшие на узкой обочине.

– Земляк, у тебя троса лишнего не найдется? – услышал Щербаков голос сзади, и большая ладонь легла на плечо Сашки. Обернувшись, он увидел здоровенного старшего лейтенанта в запыленном камуфляже с эмблемами внутренних войск. Испачканное черной гарью лицо показалось неуловимо знакомым.

– Санёк, как «видак» в общаге смотреть у нас в комнате по ночам, так ты первый… Не узнал что ли? – старлей улыбнулся белоснежной улыбкой и попытался стереть сажу, но лишь еще больше размазал её по своему большому круглому лицу.

– Валера! Озеров! – Щербаков кинулся обнимать бывшего однокурсника по институту. – Ты чего тут делаешь?

– А ты чего?

– Меня в армию загребли месяца полтора назад. Нас вот в Дагестан послали, сейчас в горы едем. Вроде на блокпосты, точно не говорят. – начал Щербаков. – А ты какими судьбами? Тоже загребли?

– Нет, я сам служить пошел. Закончил институт, приехал к себе вКалач-на-Дону, там работы по специальности нет, да и вообще работы нет. А у нас там 22 бригада внутренних войск находится. Ну и фиг ли делать, кафедру мы с тобой закончили, офицеры запаса. Пошел в строевую, написал заявление. С девяносто седьмого года служу командиром взвода. Тоже вот сюда закинули.

– Понятно. А чего вы грязные такие? – спросил Щербаков.

– Ой, Саня, лучше не спрашивай. Так есть трос лишний?

– Товарищ лейтенант! – услышал Щербаков крик Кравченко. – По машинам!

– Бля, Валера, это у командира роты нужно спрашивать, а мы вон уже поехали.

– Ладно, рад был видеть! – старлей Озеров пожал руку Щербакову.

– Я тоже! – запрыгивая на лобовую броню танка, в ответ крикнул Александр. – Увидимся!

– Может быть! – махнул рукой ВВшник, мимо которого начала движение техника мотострелкового батальона и, повернувшись, пошел в сторону своего БМП.

Около пятнадцати часов колонна вновь остановилась на участке дороги, зигзагами поднимающемся в высокую гору. Разбитый гусеницами и колесами вдрызг асфальт на дороге едва угадывался, и она больше походила на грунтовую. Танк Щербакова стоял почти в середине общей колонны, и сейчас было хорошо видно всю технику второго мотострелкового батальона. Где-то внизу тарахтели САУшки артбатареи, заправщики, Уралы хозвзвода, МТЛБ медиков с красным крестом в белом круге. Выше стояли БТРы мотострелковых рот, еще несколько Уралов, «шишариков» с прицепленными к ним минометами и далеко-далеко впереди БРДМ разведчиков. Снизу по дороге поднимался капитан Газарян с кистью зеленого винограда, отрывал по ягоде и кидал себе в рот, наслаждаясь жизнью и прекрасным видом.

– Что, лейтенант, берцы не жмут? – крикнул он, заметив высунувшегося из люка Щербакова.

– Не, не жмут, спасибо товарищ капитан. А может поменьше размер есть?

– Зачем тебе поменьше? В горах холодно, будешь теплые носки надевать. – зампотыл сплюнул косточки в придорожную пыль и кинул веточку с зелеными ягодами Щербакову. – Угощайся, студент.

– Спасибо. Сейчас бы чем поосновательнее пообедать. – Сашка отломил половину кисточки и протянул Кравченко. – Кстати, товарищ капитан, слышали такой анекдот? Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева спрашивают: «Вы утверждаете, что мы находимся на пути к коммунизму. Почему же тогда в магазинах пусто и жрать нечего?», а Леонид Ильич Брежнев отвечает: «Между прочим, никто в дороге кормить не обещал!», – спародировал речь «дорогого Леонида Ильича» Щербаков.

– О, точно! Похоже получилось! – засмеялся Газарян. – Вот и нас никто кормить не обещал. Да скоро приедем уже, – и он зашагал дальше, кидая в рот зеленые виноградины и напевая под нос какой-то мотивчик.

Время обеда давно прошло, поэтому есть хотелось неимоверно, но батальон ждал команды к выдвижению. Рискнув, что колонна еще постоит хотя бы немного, экипаж Щербакова распотрошил один из сухпаев. Каждому досталось по банке консервов и несколько галет. Наскоро перекусив и запив всё это пахнущей хлоркой водой из фляжки, Александр достал красную пачку «Примы», угостил механика и наводчика. Выкурив пару вонючих сигарет и не дождавшись, когда колонна придет в движение, Щербаков пошел в голову узнать, в чем дело. Оказалось, что два БТРа совсем заглохли, у третьего работал только один двигатель из двух и не мог вытянуть его на подъем. От Шугалова поступил приказ цеплять «мертвые» БТРы к танкам. Абдулов попытался возразить, он берег танковые двигатели и вообще относился к танкам с чрезмерной любовью и ревностью. Еще на погрузке в Анисовке Олег построил личный состав таковой роты и сказал: «Если я хоть одну обезьяну пехотную или еще кого не из нашей танковой роты увижу на танке, лично голову откручу тому, кто разрешил на танк залезть! И неважно, кто будет на танк проситься, солдат или офицер – всех в сад посылайте!»

Но всё же в течение часа все три бронетранспортера прицепили к танкам. Один из БТРов теперь находился сзади щербаковского танка № 157. Тонкий буксирный трос тянулся от мощных танковых крюков с фиксаторами к небольшим крюкам на лобовом листе БТРа с бортовым номером «040». Сверху на его броне сидело человек девять из мотострелкового отделения. Солнце скрылось за вершиной горы, когда колонна пришла в движение, но средняя скорость упала километров до пятнадцати-двадцати в час. Серпантин дороги становился всё круче, неуклюжие БТРы не могли сразу вписаться в поворот. Им приходилось делать несколько маневров, чтобы продолжить движение. С БТРами на прицепе было еще хуже – их двигатели не работали, не работал гидроусилитель руля, поэтому на узком водительском сидении бронетранспортера сидели сразу двое бойцов, пытавшиеся в четыре руки крутить неповоротливый руль. Кроме того, без работающего двигателя тормоза тоже не слушались. На педаль тормоза приходилось давить двумя ногами, чтобы как-то замедлить движение двенадцатитонной машины. Поэтому БТРы постоянно бились в корму танков, ломая закрепленные сзади бревна для самовытаскивания, сгибая крепления для бочек с горючим (две двухсотлитровые бочки имелись только на танке командира роты, но на данный момент они пустовали). Это приводило лейтенанта Абдулова в бессильную ярость, как будто каждый удар был не по корме танка, а по голове командира танковой роты.

Наконец бесконечная лента серпантина пройдена, повороты более плавные и дорога вьется относительно горизонтально. Вечереет, солнце прячется за кружащимися вокруг колонны горами, и головные машины прибавляют ход. Шугалов пытается провести колонну до захода солнца. Щербаков стоял на своем сидении, по грудь высунувшись из своего люка, потом, утомившись, садился половиной «пятой точки» на неудобную откидную спинку, и тогда из люка торчала лишь одна его голова. Сзади мотылялся по всей дороге БТР № 040. За открытыми бронированными листами лобовых стекол угадывались два солдата с круглыми от страха глазами, безуспешно пытавшихся обуздать вырывающийся из пальцев руль. На броне с такими же испуганными лицами старались удержаться девять бойцов, вцепившись во все возможные выступающие части БТРа. Механик Обухов, боясь отстать от впереди идущего танка, давил на газ, оглушая ревом склоны проносившихся мимо гор и выпуская клубы черного дыма. БТР рыскал направо и налево по всей дороге, то задевая бортом скалы с одной стороны дороги и высекая снопы искр, то разбивая в мелкие куски ограничительные бетонные столбики с другой. Александр молил бога, чтобы навстречу не попался какой-нибудь груженый Камаз или БТР не свалился бы в пропасть.

«Обух, не гони!» – кричал он, прижав ларингофоны к горлу, но Обухов, казалось просто не слышал лейтенанта, а может, попросту игнорировал. Слева высились почти отвесные утёсы, справа чернела пропасть, дна не разглядеть в надвигающихся сумерках. На очередном подъеме механик вновь надавил на газ, БТР понесло в сторону пропасти, в этот момент в БТР кто-то из двух водителей надавил на тормоз и тонкий буксирный трос лопнул со звуком выстрела. Стальная натянутая струна сжалась, подобно резинке, какой в детстве дети бьют мух, и со всей силы, словно змея в стремительном броске, ударила в задний ЗИП танка.

«Бля, тут и до района боевых действий можно не доехать, тросом убьет. – мелькнула мысль в голове Щербакова. – Стой! – вновь закричал он Обухову. – Стой, сука!»

Танк замедлил ход и остановился. Сзади, метрах в пятидесяти, замер БТР, перегородив дорогу и уткнувшись перед пропастью в покосившийся бетонный столбик, за ним еще несколько ограничительных столбиков снесло начисто. Солдаты мотострелкового отделения слезли с «бэтэра», разминая затекшие руки и ноги и с опаской заглядывая на дно ущелья, топтались на его краю. Голова колонны продолжила ход, не заметив случившегося, отставшие два танка третьего взвода и остальная бронетехника остановилась перед БТРом.

Щербаков спрыгнул на землю, растирая онемевшие мышцы. Красные огоньки удаляющихся машин скрылись за поворотом, за стоящими 158-м и 172-м танками сигналили остальные автомобили. Александр забежал вперед своего танка, показывая Обухову сдавать назад. Тот, внимательно следя, куда показывает Щербаков, медленно попятил машину. Наконец Т-72 приблизился к БТРу на достаточное расстояние, чтобы его можно зацепить тросом.

Естественно, запасной трос в бронетранспортере отсутствовал, поэтому механик с наводчиком Кравченко стали снимать тяжелый танковый трос с лобовой брони танка. Зацепив один конец троса за крюк, торчащий позади трансмиссии, они потянули второй конец к БТРу, но крюк БТРа оказался довольно мал для толстого коуша танкового торса, и при движении трос мог с него соскочить. Порывшись в бортовом ЗИПе, Кравченко вытащил кусок алюминиевой проволоки и подвязал ей трос к БТРовскому крюку, чтобы не отцепился. Солнце еще не скрылось за горизонтом, но светило откуда-то снизу, повсюду отбрасывая длинные черные тени.

«Давай потихоньку», – Щербаков стал опять показывать механику, куда нужно ехать. Обухов осторожно двинул многотонный танк, натянув трос и потащив за собой бронетранспортер. БТР доломал столбик, затормозивший его падение в пропасть и, медленно вывернув колеса, стал возвращаться на дорогу, правым бортом проходя в опасной близости от ущелья. Когда бронетранспортер выехал всеми восемью колесами на асфальт, на него забрались девять пехотинцев, выискивая, за что бы покрепче ухватиться.

«Поехали», – сказал по рации Щербаков, удостоверившись, что все девять хорошо устроились на броне БТРа.

Обух газанул, пытаясь наверстать упущенное время, отчего провисший трос резко натянулся, что-то бухнуло, как будто из металлической бочки выбили железную затычку, и бронетранспортер остался позади, заскрипев тормозами и остановившись ближе к обочине.

«Обух, стой! Куда ты рвешь!» – опять заорал Щербаков.

Сзади раздавалось нетерпеливое гудение автомобилей. Пока танк сдавал назад, его и стоящий БТР объезжали остальные машины. Кравченко показывал руками направление Обухову, тот медленно вел машину задним ходом к БТРу. Щербаков, сидя на башне, смотрел на приближающийся БТР, у которого вместо крюка в броне зияла дыра с кулак величиной. В наушниках сквозь треск помех послышался голос Абдулова: Прокат 30, доложите обстановку, где находитесь?

– Да тут у «222» трос порвался, – прокричал Александр, вспомнив, что перед маршем он записывал таблицу сигналов в свой блокнот, где БТР был зашифрован как «222».

– Быстрее цепляйте и догоняйте колонну, дорога одна, не потеряетесь! Будь на приеме!

Солнце скрылось, но небо на востоке еще полыхало красным. Бронетранспортер опять прицепили тросом, второй, уцелевший, крюк, подвязали проволокой, и танк со своим неповоротливым прицепом медленно двинулся по дороге, поднимавшейся в гору. За ними ехали только два танка третьего взвода, остальная колонна ушла вперед. Красные огоньки последних машин порой мелькали вдали, скрываясь за поворотами, и это успокаивало Щербакова. На связь с ним больше никто не выходил.

Через несколько километров дорога заметно пошла под уклон, спускаясь в долину, окруженную горами. По бокам замелькали поля с прямыми рядами созревшей капусты. Теперь бронетранспортер стал биться своим острым бронированным передом в трансмиссию танка, утыкаясь в бревно для самовытаскивания с привязанными к нему маскировочными сетями. Масксети, свернутые в толстые рулоны, немного смягчали удар, однако Щербаков боялся, что бревно когда-нибудь не выдержит. «Хорошо, что Абдулов не видит этого, – думал Александр, – поубивал бы всех. И меня, наверное, в первую очередь».

Колонну третий взвод догнал около села Леваши, когда побледневший закат догорел за окружавшими долину горами. Откуда-то с горных вершин опустился туман, и вокруг царил таинственный полумрак, едва пробиваемый фарами машин и бронетехники. Голова колонны стояла перед въездом в селение, БРДМ с разведчиками уехали вперед, еще раз проверить путь следования.

Пользуясь остановкой, Щербаков соскочил с брони и двинулся в сторону еле видимых сквозь туман домов за высокими заборами, разыскивая танки первого и второго взвода. Техника гремела на все лады двигателями, в тумане растворялись гарь и копоть отработанного топлива. Показались знакомые Т-72Б, к трем из них были прицеплены БТРы с молчавшими двигателями. Танки стояли недалеко от покинутого бетонного блокпоста с черными бойницами. Его стены украшали названия российских городов, сделанные краской и мелом, вероятно, написанные ОМОНовцами или ВВшниками, дежурившими на блокпосту ранее. Александр подошел к борту кругловского танка.

– Вадим, давно стоите? – он попытался перекричать грохот «семьдесят двойки».

– Час, наверно, – перегнувшись из командирского люка вниз, заорал в ответ Круглов, – разведку ждем. Лезь сюда!

Щербаков вскарабкался на башню. Колонна светилась впереди красными огоньками габаритов, пропадающих в тумане.

– Чего отстаёте? – спросил Вадим.

– Да то трос рвется, то крюки вылетают.

– Ты скажи Обуху, чтобы не газовал, а то руками потом этот «бэтэр» толкать будет. А у нас тут уже снайперскую винтовку у одного дебила упёрли, – прокричал в ухо Щербакову Круглов.

– Как винтовку?

– Да так. Остановились мы километрах в пяти отсюда, минут двадцать стояли – опять разведка вперед уехала. Ну тут туман начался, не видно ни хера. Все замученные этим маршем, без обеда. Пехота сидит на БТРах, дремлет, по сторонам не смотрит. И тут из кустов появляется какой-то тип, дергает из рук у одной спящей обезьяны СВДешку – и в кусты. Солдаты растерялись, никто даже вслед не выстрелил, а потом уже поздно было стрелять, тем более догонять – туман, горы. Вот так.

– И что теперь этой обезьяне будет? – представив ситуацию, спросил Щербаков.

– Да хрен его знает, посадят, наверное, за утерю боевого оружия.

– Прикинь, а я Валеру Озерова сегодня встретил! На военной кафедре вместе учились, – вспомнил недавнюю встречу Сашка.

– Валеру? А, здоровый такой! Где?

– Помнишь, ВВшники сегодня нам на встречу ехали? Мы остановились, и они. Он там в 22-й бригаде служит.

Впереди зашевелились красные огоньки габаритов, колонна постепенно приходила в движение.

– Пойду я, – сказал Александр, – а то поехали впереди, – и он, спрыгнув, побежал в хвост колонны к своему танку.

Въехав в Леваши, техника двинулась по темным улицам селения. Фонари на столбах не горели – может, нет электричества или лампочки давно перегорели и их некому поменять. За заборами, сделанными из жердей, глиняных кирпичей или плоских камней, тускло светились окнами невысокие, большей частью одноэтажные дома. БТРы с трудом вписывались в повороты, иногда не с первого раза поворачивая и по несколько раз включая то заднюю, то переднюю передачи. Улицы настолько узкие, что танки проходили впритык к стенам заборов, едва не задевая их своими бортами.

Стало заметно холоднее. Щербаков, на ходу вытащив свою гражданскую сумку из ЗИПа, порылся в ней и достал черный свитер с красными ромбами, сделанный, как и большинство вещей в последние годы, в Китае. Александр надел его под камуфлированную куртку, стало чуть теплее. Проехав немного, колонна остановилась. Голова её вышла из села, а середина и хвост еще терялись на узких проулках. Несмотря на туман и опустившуюся темень, на улицы высыпали местные жители, потревоженные грохотом двигателей. Любопытные дети лезли на остановившиеся танки, но бойцы сгоняли их пинками.

– Куда едете? – крикнул Щербакову небритый дагестанец лет тридцати. Игнорируя промозглую сырость и холод, он был одет в старые спортивные трико с вытянутыми коленками, резиновые шлёпанцы и белеющую в свете фар майку. На руках селянин держал весьма легко одетого ребенка лет двух, с любопытством таращившегося на огромный Т-72Б.

– Туда, – неопределенно махнул в сторону гор Щербаков. Во-первых, еще на пляже в Каспийске им запретили общаться с местным населением, тем более «кто, куда и откуда», а во-вторых, он и сам не знал, куда они едут.

Туман стал рассеиваться, колонна пришла в движение, вытягивая хвост из селения и двигаясь в сторону почти невидимых на черном фоне неба гор. На тросе сзади танка Щербакова всё так же болтался БТР с номером «040», с трудом удерживаемый двумя вымотавшимися мотострелками. На 040-м боялись заснуть и свалиться под гусеницы идущих сзади танков девять измученных мотострелков. На выезде из села бронетранспортер всё-таки задел угол сложенного из камней забора, оторвав правую переднюю фару и обрушив часть каменной кладки. Как отреагировали на это жильцы дома, лейтенант так и не узнал, благо крюк с закрепленным за него тросом остался на месте, и вскоре тусклые огоньки последних домов исчезли в едва заметном тумане.

Ночь на марше

Никто не предполагал, что путь из Каспийска до Кадарской зоны, составлявший около ста сорока километров, затянется на долгие часы. Наскоро позавтракавшие в шесть утра сухпаями и в большинстве своём весь день ничего не евшие, бойцы валились с ног от усталости и засыпали на ходу. На одном из участков пути заснул за рычагами и механик Обухов. Дорога медленно поворачивала за выступ горы, а Т-72 все ехал прямо, приближаясь к краю пропасти. Первым неладное заметил Щербаков: «Обухов, ты что спишь? Поворачивай! – прокричал он по внутренней связи, но танк упрямо ехал вперед. – Обух! Проснись!» – В ответ тишина в наушниках. Лейтенант глянул на наводчика, уже понявшего, что тут дело не в связи. Не мешкая ни секунды, Кравченко схватил автомат, просунул его между башней и корпусом в отделение механика-водителя и со всей силы ткнул в спину стволом задремавшего за рычагами Обухова. Тот мгновенно открыл глаза, увидел приближавшуюся пустоту и резко дернул левый рычаг на себя. Танк, едва не свалившись в ущелье, сбил несколько ограничительных столбиков и вернулся на асфальт. Обматерив как следует механика, Щербаков теперь периодически стал спрашивать по связи Обухова, не спит ли он.

В пути до Левашей сломалось еще несколько БТРов, и их тоже пришлось взять на буксир первому и второму танковым взводам. Вновь неожиданно опустился густой туман, и колонна остановилась, не отъехав и пары километров от Левашей. Ехать при такой видимости стало опасно, да и почти ничего не видно. Свет фар словно упирался в белую простыню, а дульная часть пушки терялась в плотной завесе, оседающей микроскопическими каплями на броне и одежде. Мимо армейской техники, откуда-то с гор, медленно пробиралась колонна груженных левашинской капустой Камазов с дагестанскими номерами. Ехавшая впереди огромная фура тормознула и остановилась напротив щербаковского танка. Дверца Камаза открылась, оттуда выскочил небритый дагестанец средних лет, одетый в спортивный костюм и бейсболку с надписью «Dagestan». В руке он что-то держал, но что это, из-за темноты и тумана не разглядеть. Щербаков напрягся и, присев, правой рукой нащупал свой автомат, привязанный проволочкой к кабелю радиостанции. Наступив ногой на танковый каток, мужчина полез на борт, только что дремавший Кравченко юркнул в люк, схватил АКС, и забравшийся на танк дагестанец уткнулся лицом в ствол автомата наводчика.

«Э, пацаны, не стреляй! – отпрянул дагестанец. – Это вам, купите что-нибудь, – он протянул мятые денежные купюры удивленному Кравченко. – Держите, пацаны, – блок сигарет «Ява» оказался в руках Щербакова. – От души, ребята, что нам помогаете этих ваххабитов мочить! Мы войны не хотим, мы работать хотим, жить нормально!» – и водитель фуры спрыгнул на землю.

Камаз тронулся, за ним стояли остальные фуры, их водители тоже протягивали солдатам деньги, сигареты, что-то из еды, в общем, кто что мог. Каждый говорил какие-нибудь слова благодарности и, пожелав удачи, садился в свой грузовик, продолжая путь дальше.

Последние огоньки Камазов скрылись в ночном тумане, а колонна всё стояла, молотя работающими двигателями. Кравченко, предварительно припрятав деньги, скрылся в люке и задремал, обхватив автомат двумя руками. Что делал Обухов, Щербаков не видел. Третий взвод, как и прежде, находился в хвосте колонны, и третьим с конца стоял танк Щербакова с прицепленным к нему БТРом. Александру отчаянно хотелось спать, но он держался, боясь заснуть и проморгать сигнал к отправлению. Кроме того, большое впечатление на него произвёл рассказ Круглова про украденную у спящего солдата винтовку. Поэтому он сидел в люке на маленькой неудобной спинке, высунув голову в шлемофоне наружу и курил «Яву» одну за одной, борясь со сном.

Туман рассеялся так же неожиданно, и вскоре в наушниках позвучала команда к продолжению движения.

– Обухов, слышал? – лейтенант обратился к механику-водителю по рации. В ответ молчание, – Обухов, ты заснул там? – в наушниках тишина, только глухой рокот работающего двигателя. Щербаков, ёжась от ночного холода, вылез из люка и спрыгнул на передний броневой лист, держась за мокрую от тумана пушку. Обухов спал, уткнувшись шлемофоном в передний край своего люка. Александр слегка ткнул Обухова по шлемофону носком нового берца: – Э, алё, просыпаемся!

– Да я не сплю, товарищнант, – очнулся Обух.

– Не спит он. Смотри, сейчас поедем, – и Щербаков полез на свое место, держась за влажные коробки КДЗ. Кравченко спал, но Александр не стал его будить – какой с него сейчас толк. Заняв привычное место, лейтенант устремил взгляд в голову колонны, ожидая, когда двинется техника. Где-то далеко впереди красные огоньки стоп-сигналов зашевелились и постепенно стали удаляться, но остальная большая часть колонны не двигалась, грохоча двигателями. «Что за черт?» – подумал Щербаков, закуривая очередную сигарету. Красные огоньки скрылись за поворотом, но колонна по-прежнему стояла на месте.

– Прокат тридцать, прием! Это ноль первый! – услышал Щербаков в наушниках.

– На приеме тридцатый, – ответил Щербаков.

– Тридцатый, почему твои экипажи не выходят на связь? Вы тоже там спите? Вылезай и иди вдоль колонны, буди всех! Сначала своих, потом вперед иди! Пусть выходят на приём и продолжают движение! Как понял, прием?

– Понял тебя, ноль первый, – Щербаков отсоединил шнур шлемофона, размотал проволочку, которой за мушку держался автомат. Растолкав Кравченко, лейтенант приказал ему идти будить механиков и командиров своего взвода, если они спят, а сам, спрыгнув на землю и поправив тяжелый автомат на плече, пошел вперед. Перед его танком стоял ГАЗ-66, его двигатель, как и у остальных машин, работал на холостых оборотах. Заглянув в кабину, Щербаков увидел, что водитель и двое умостившихся на сиденье бойцов спят, зажав автоматы между колен. «Просыпайся! – Александр забарабанил по дверце кабины. Водитель разлепил сонные глаза. – Не спи! Сейчас дальше поедем!» – Щербаков соскочил с подножки и двинулся дальше. В следующем «шишарике» та же ситуация – водитель спал, откинув голову, рядом дремала еще пара бойцов. «Подъем! – забарабанил в дверь лейтенант. – Дальше едем!»

На часах около двух ночи, в очередной машине, грохочущей двигателем, повторялась всё та же история – спали водители, спали солдаты и офицеры, устав от марша и пригревшись в кабинах, тентованных кузовах грузовиков, внутри и на броне БТРов. Никто не выставил караул, надеясь, что стоянка продлится недолго.

«Если бы на нас сейчас напали, была бы полная жопа, – барабаня в дверцы грузовиков и по броне бронетранспортеров, думал Щербаков. – Можно даже не стрелять, а просто резать всех спящих по очереди».

Лейтенант вспомнил, как вроде совсем недавно, будучи еще студентом, он приехал на каникулы домой и вместе с другом Костей Акчуриным полез на чердак за голубями. Костя сказал, что жареные голуби – закуска «пальчики оближешь», тем более бесплатно. Дело случилось ночью, когда родной городок спал и только на станции лениво переговаривались по громкой связи вагонники. Железная лестница, приваренная с торца к стене четырехэтажного дома, уходила вверх и на фронтоне крыши упиралась в маленькую дверцу, ведущую на чердак. Костя, маханувший для храбрости самогонки, первым полез по гулкой лестнице, перекинув через плечо большой мешок, в каком обычно хранят картошку. Добравшись до дверцы, он открыл скрипнувшую в ночи створку и скрылся в темном проеме чердака. Когда Щербаков, боясь посмотреть вниз, поднялся до верха и заглянул в черное отверстие чердака, он увидел Костю. Тот, чиркая зажигалкой, осторожно ходил по загаженному за долгие годы тысячами птиц полу и по одному собирал в мешок спящих на деревянных балках голубей, предварительно скручивая каждой птице голову. Голуби спали и не поднимали никакой паники, поэтому Акчурину не составляло никакого труда взять птицу, не потревожив остальных. Так он бродил, пока мешок основательно не наполнился.

«Вот так и нас, как голубей, можно! – Александр постучал автоматом по броне БТРа. – Эй, подъем! – он двинулся к очередному БТРу. Навстречу ему шел Газарян, светя фонариком в кабины и матерясь на спящих. Передние машины стали приходить в движение, за ними трогались остальные. Махнув Газаряну, Александр побежал к своему танку, поправляя бьющий по спине автомат. Когда он залезал на броню, стоящий перед третьим взводом ГАЗ-66 дернулся и поехал за остальными машинами. Танки заскрежетали гусеницами, за 157-м покатился на тросе БТР, еле светя одной целой фарой. Сверху БТРа никто не сидел – измученное маршем мотострелковое отделение из девяти человек залезло внутрь бронетранспортера и вырубилось, плюнув на всё.

Колонна догнала уехавшие вперед машины и теперь медленно двигалась в ночи. Периодически накатывал небольшой туман, небо затянуло тучами, сквозь них не видно ни звезд, ни луны. Лишь фары вырывали кусок узкой горной дороги, уходящие вверх скалы с одной её стороны и ограничительные столбики с другой. На одном из спусков прицепленный сзади танка бронетранспортер покатился вперед, увеличивая скорость, и в очередной раз с грохотом врезался в его корму. Кто-то из водителей БТРа не успел вовремя нажать на тормоз, а когда нажал, танк уже начал набирать обороты, пытаясь вытянуть «бэтэр» из ложбины. Трос резко натянулся и с оглушительным звуком выломал последний крюк из лобовой брони БТРа. Бронетранспортер, прокатившись немного, остановился посреди дороги.

«Обух, стой!» – закричал Щербаков механику. Танк остановился. Сзади стоял мертвый БТР с двумя зияющими впереди дырами от выдранных крюков и почти угасшей на севших аккумуляторах фарой. За ним остановились два танка третьего взвода, замыкающие растянувшуюся колонну.

– Ноль первый, я тридцатый, прием! – Щербаков прижал ларингофоны к судорожно сжавшемуся горлу.

– На приеме ноль первый, – через какое-то время сквозь шум помех услышал он голос Абдулова.

– У меня опять авария, трос оторвался!

– Тридцатый, цепляй «коробочку» и догоняй! Езжай только по асфальту, никуда не сворачивай! Тридцать первый и тридцать второй пусть сейчас догоняют! Как понял? Прием!

– Понял тебя! Конец связи.

Танки третьего танкового взвода с номерами 158 и 172, осторожно объехав 157-й, бросились догонять колонну, красные огоньки её мелькали далеко впереди. Щербаков спрыгнул на мокрый асфальт, глядя, как в ночи исчезают танки. Габаритные огни на них не горели – Абдулов еще в Каспийске приказал выкрутить лампочки стоп-сигналов для светомаскировки, поэтому лишь удаляющийся гул в темноте напоминал об их существовании. Вскоре и он растворился в грохоте работающего 157-го.

Сонные солдаты, разбуженные звуком удара, вылезли из БТРа через маленький боковой люк, находящийся посередине борта, между парами передних и задних колес. Ежась от ночного холода, они просто стояли около танка, не предпринимая никаких действий и ничего не спрашивая. Некоторые подошли к переду «бэтэра», поглядели на дыры от выдранных крюков и вновь отошли в сторону, закурив свои вонючие сигареты.

«Ну и как его цеплять? За что?» – Щербаков стоял перед тускло светившим фарой БТРом. В темноте почти ничего не видно, лишь сквозь пробитые в броне отверстия пробивался свет внутреннего освещения салона. Приглядевшись, Александр увидел прямоугольник какого-то лючка, находящегося в верхней части броневого листа.

– А это что за люк? – спросил он высунувшегося из верхнего люка водителя.

– Это крышка люка выдачи троса лебедки, – ответил солдат, затягиваясь сигаретой.

– А что же вы про лебедку молчали, бля? Как его открывать?

Солдат залез внутрь, что-то дернул, потом вылез наружу и открыл лючок. На башне танка сидел Кравченко и направлял луч небольшой фары, установленной там же, на передок БТРа. В проеме лючка блеснул трос с небольшим крюком, намотанный на катушку.

– Давай цепляй! – крикнул Щербаков водителю бронетранспортера.

– Не выдержит, товарищ лейтенант, – ответил тот.

– Цепляй, бля! Мы тут ночевать что ли будем?

Водитель спрыгнул на землю, вытащил за крюк не слишком-то и толстый трос и потянул к кормовым танковым крюкам.

– Блин, точно не выдержит, – подумал лейтенант, – Кравченко! Закиньте с Обухом наш трос на трансмиссию!

Водитель прицепил трос БТРа, танковый трос закрепили одним концом на трансмиссии, а второй конец так и остался прицеплен к крюку на корме.

– Давай потихоньку! – сказал по рации Щербаков Обухову.

Танк поехал, натягивая тонкий трос лебедки. Трос натянулся, как струна, а БТР стоит, словно врос в землю. Наконец тяжелый бронетранспортер едва сдвинулся с места, чуть присев на нос, и вдруг трос со свистом лопнул, рассекая воздух и проносясь над головой Щербакова смертельной стальной молнией. Дернувшись, танк остановился, из люка вылез чумазый Обухов, чуть не получивший по голове железной змеёй троса.

– Я потихоньку, товарищнант, – начал оправдываться Обухов.

– Ну что опять? – Щербаков спрыгнул на землю. Оказывается, водитель БТРа, еле державшийся на ногах от усталости, забыл снять «бэтэр» с ручного тормоза.

– Товарищ лейтенант, да просто тормоз ручной заклинило, – оправдывался он.

– Бля! Вы щас свой «бэтэр» грёбаный сами толкать будете! За что его теперь цеплять? – уже орал Щербаков, доведенный до отчаяния.

Около четырех ночи. По радиостанции никто не отвечает. В эфире тишина, только шипение радиопомех. Щербаков пытался связаться хоть с кем-нибудь из батальона, но всё то же шипение в наушниках и молчание в эфире. Он вылез из люка. Вокруг темень, звук грохочущего танка и снег, внезапно посыпавшийся с черного неба большими белыми хлопьями. Падая на асфальт, он сразу таял.

«Сентябрь, бля», – мелькнула мысль в голове Александра. Он прикрыл люк от летящего снега, спрыгнул вниз и вновь стал перед носом БТРа, думая, как же его можно зацепить. Из открытого люка выдачи троса лебедки пробивался свет внутреннего освещения и торчал обрывок троса. Глядя на него, в свете башенной фары Щербаков заметил еще один люк, находившийся сверху на горизонтальном листе брони.

– А это что за люк? Открывается? – опять спросил лейтенант у водителя, курящего очередную сигарету.

– Открывается. Это крышка люка лебедки.

– Открывай! Кравченко, тащи трос! – осенило Щербакова.

Танк сдал назад, направляемый лейтенантом, чтобы длины танкового троса хватало до БТРа. Снег летел прямо в глаза, танковая фара светила в затылок, и от отбрасываемых теней Щербакова и Кравченко, боровшихся с тяжелым толстым тросом, почти ничего не разглядеть. Но всё-таки трос просунули в люк выдачи лебедки и затем вытащили его конец из верхнего лючка.

Вдруг, где-то вдалеке, за стоящим БТРом лейтенант увидел призрачный свет фар, еле различимых в снеговой круговерти.

«Кто это? Наши все вперед уехали. Может еще какие федералы или ВВшники? А может…», – пока Щербаков размышлял о том, кто это, свет фар стал ближе, и через мгновенье рядом с БТРом тормознул белый «Москвич-3140» с дагестанскими номерами. В свете фары, светящей с вершины танковой башни, из легковушки вылезли четверо дагестанцев лет двадцати пяти – тридцати, одетые в спортивные костюмы.

«Твою мать! Этих еще тут не хватало», – подумал Щербаков и пожалел, что его автомат остался внутри башни танка.

«Пацаны, салам! Что, застряли или как? Куда едете? – дагестанцы стали задавать вопросы солдатам, по-хозяйски прохаживаясь вдоль «бэтэра» и пиная его большие колеса ногами, обутыми в остроносые туфли. – Чё, не заводится? Э, может, толкнуть? Чё молчите, э?»

Напряжение нарастало. Солдаты сбились в кучку, сжав покрепче автоматы, но вряд ли кто из них стал бы стрелять. Трос торчал из верхнего лючка БТРа, и его требовалось чем-то закрепить.

– Сержант, у вас лом какой-нибудь есть? – спросил Сашка пехотинца с сержантскими нашивками на погонах, игнорируя вопросы дагестанцев.

– Не знаю, надо искать, – ответил тот без особого рвения, оглядываясь на непрошеных гостей и направляясь к открытому боковому люку.

– Ну ищи быстрее! Толян, посмотри в ЗИПах, у нас вроде был какой-то маленький лом, – «Бля, что им надо? Кто они, может ваххабиты переодетые?» – лихорадочно думал лейтенант.

«Пацаны, у вас патроны, гранаты есть, поделитесь, а? Деньги платим. Рубли, доллары, – не унимались кавказцы. – А мы вас коньяком угостим! Настоящим, слушай! Амин, давай доставай!»

Амин, самый молодой из четверки, кинулся к багажнику и, открыв его, достал оттуда деревянный ящик. В ящике что-то звякнуло, когда парень поставил его на мокрый от таявшего снега асфальт.

С танка спрыгнул Обух, держа в руке небольшой лом около метра длиной.

– Давай сюда! – Щербаков схватил у подбежавшего механика стальной прут и просунул его в торчащую из верхнего лючка петлю коуша троса. – Давай медленно вперед тронь, чтобы лом прижало к броне! – прокричал Щербаков.

«Э, пацаны, угощайтесь», – двое других дагестанцев стали раздавать бутылки солдатам. Те охотно брали стеклянные поллитровки, пряча их за пазуху, а некоторые сразу скручивая пробки.

– Лейтенант, – один из «гостей» увидел блеснувшие звездочки на погонах Щербакова, – держи коньяк, хороший, дербентский! – он протянул бутылку Сашке.

– Спасибо, – лейтенант взял бутылку и передал Кравченко, – патронов нет лишних, извини, – и, повернувшись к танку, стал ждать, когда Обухов чуть проедет вперед, – «Может, это не коньяк и они нас отравить хотят?»

– Э, брат! Да как нет? Я знаю, что есть! Тебе что, жалко? Вы нам помогаете, мы вам помогаем! А, брат?

Мотострелки, не обращая никакого внимания на офицера-танкиста, уже распробовали коньяк, отпивая его прямо из горлышек и затягиваясь сигаретами вместо закуски, но Щербакова сейчас заботило совсем не это. «Сука, да когда же мы тронемся отсюда! Грёбаный Обух, где он? – нервничал лейтенант. – Может, они нас сейчас всех поубивают тут», – сердце бешено колотилось в груди. – Я же говорю, что нет лишних, – вслух сказал Щербаков, не глядя на дагестанца и делая вид, что он очень занят происходящим процессом. Наконец танк чуть подался вперед, лежавший на асфальте трос стал потихоньку подниматься, натягиваясь между кормой танка и БТРом. Вот он вытянулся горизонтально и стал медленно уползать назад из верхнего бэтэровского люка, прижимая лом к броне и сгибая его.

«Сейчас сломается», – мелькнула мысль в Сашкиной голове, но лом, выгнувшись буквой U, прочно застрял в верхнем люке между броней и катушкой лебедки, намертво закрепив трос.

«По машинам!» – закричал Щербаков и кинулся к танку. Пехота засуетилась и стала залезать внутрь БТРа. Запрыгнув на танк и спотыкаясь в темноте о какие-то торчащие на его броне железки, Сашка забрался на башню и, открывая люк, чуть головой не столкнулся с одним из дагестанских парней, успевшим залезть на «семьдесят двойку».

– Слышь, давай слазь отсюда, мы уже поехали! – сердце Щербакова ёкнуло от неожиданной встречи. Дагестанец что-то начал говорить про коньяк и патроны, но Щербаков, глянув на БТР и увидев, что за его рулем сидит солдат-водитель, скрылся в люке, захлопнув его за собой.

– Обухов, давай потихоньку! Не дай Бог оторвешь, я тебя убью, сука! – заорал в Щербаков, прижав ларингофоны к горлу. Двигатель взвыл, и танк плавно двинулся вперед. Кравченко выглядывал назад из своего открытого люка, следя за двинувшимся вслед БТРом.

«Ну наконец-то! Только бы ничего не оторвалось!» – руки Щербакова тряслись, мышцы на ногах дергались от еще не отпустившего напряжения. Он потянулся вправо за радиостанцию, проверить, на месте ли автомат, но рука его наткнулась на пустую холодную стенку башни! Сердце замерло, миллионы иголок из середины груди рванулись во все части тела, делая слабыми руки, ноги и вызывая приступ тошноты. Страх мгновенно проник по судорожно сжавшемуся горлу в мозг, заставил всё тело вспотеть липким холодным потом. Автомата на месте не было!

– Стой! Обух, стой, сука! – Щербаков судорожно шарил по стене уже двумя руками, но пальцы натыкались только на кабели, провода и какие-то коробочки с приборами. Кравченко с недоумением смотрел на лейтенанта. Танк остановился. «Блядь! Грёбаный даг! Украл автомат, пока я с этим долбаным тросом лазил! Посадят теперь! – в голове мелькнул рассказ про украденную днем у мотострелка снайперскую винтовку и его дальнейшую незавидную судьбу. – Отвоевался, бля!»

Вдруг в полумраке башни, освещаемой где-то снизу маленькой тусклой лампочкой, пальцы Щербакова нащупали на полу холодный металл ствольной коробки, мизинец зацепился за ремень: «АВТОМАТ! Твою мать, я дебил! Автомат! Он просто упал, отвязавшись от кабеля!»

– Поехали, Обухов! Вперед! Поехали! Потихоньку! – от радости и от бившего в голову адреналина вновь заорал Щербаков. Танк плавно тронулся, набирая скорость. Сашка открыл люк и выглянул в ночь. Сзади в свете башенной танковой фары, направленной назад, болтался БТР, за ним пропадали за кружащими снежными хлопьями белеющий в темноте «Москвич» и уже невидимые дагестанцы. Руки опять стали трястись, колени ослабели, и Щербаков устало опустился на кресло, намотав ремень автомата на руку.

«Надо успокоиться. – подумал лейтенант, – Кравченко, теперь твоя очередь за «бэтэром» смотреть! Ну-ка, что там даги за коньяк дали?»

Наводчик нехотя засунул руку за пазуху и достал стеклянную поллитровку. Александр открутил крышку – судя по этикетке и по запаху, вроде, похоже на коньяк.

«Да хрен с ним, и с дагами, и с БТРом!» – Щербаков запрокинул голову и из горла сделал несколько глотков. Алкоголь мгновенно заполнил пустой желудок и шибанул в медленно отходивший от стресса мозг.

– Товарищнант, а сколько ехать еще? – в наушниках прозвучал усталый голос Обухова.

– Да хрен его знает. Комроты сказал «догоняйте», так что езжай вперед потихоньку и никуда с асфальта не сворачивай! – ответил Александр Обуху. – А ты, Кравченко, смотри там, чтобы «бэтэр» не оторвался, – прокричал Щербаков сквозь грохот двигателя и глотнул коньяка ещё…

Утро в горах

Тишина. Сквозь полукруглую щель командирского люка проникают яркие солнечные лучи. Щербаков, еще не открыв глаза, судорожно сжал пальцы и с облегчением почувствовал в руках прохладную сталь автомата. Он разлепил опухшие веки и огляделся. Люк наводчика был открыт, и сквозь него виднелись плывущие по голубому небу большие белые облака. В ногах валялась початая бутылка коньяка.

«Странно, почему так тихо? Где Кравченко? Приехали уже?» – в кружившейся голове лейтенанта вяло ползали обрывки мыслей. Чувствуя тошноту и огромное желание выпить холодной воды, Щербаков ослабевшими руками откинул тяжелый люк и медленно выглянул наружу. Судя по довольно высокому солнцу, время завтрака давно прошло, а обеда еще не наступило. Танк раскорячился посередине пустой асфальтированной дороги, терявшейся за поворотами в горах, окружавших его со всех сторон. Сзади стоял прицепленный БТР с солдатами, дремавшими на его броне, греясь в лучах теплого сентябрьского солнца. Некоторые, по всей видимости, тоже болели с похмелья. Кравченко и Обухов, сняв свои кирзовые сапоги и развесив портянки на ЗИПах, растянулись на нагревшейся трансмиссии.

– Чего стоим? – охрипшим голосом спросил Щербаков. – Есть чего попить?

– Здравия желаем, товарищнант, – едва приподнявшись, вразнобой сказали механик с наводчиком. Обухов отстегнул полупустую фляжку и протянул лейтенанту. Вода оказалась теплой и невкусной.

– Так чего стоим? – допив остатки воды, опять спросил Щербаков.

– Горючее кончилось, – виновато сказал Обухов.

– Как, бля кончилось? А мы сейчас где?

– А хрен его знает, товарищ лейтенант, – ответил Кравченко.

– На связь кто-нибудь выходил? – опять спросил Александр.

– Выходили. Ни на основной, ни на запасной частоте никто не отвечает. Одно шипение. В горах, Абдулов сказал, вообще плохо ловит – за гору заехал – и нет связи.

«Нормально, – подумал Щербаков, – и что теперь делать? Пешком же не пойдешь, технику не бросишь. Да и куда идти?» – думать совсем не хотелось. Хотелось лечь в тень и полежать еще.

– Вы автоматы-то с собой возьмите, а то лежите, как на курорте, – сказал он развалившимся на трансмиссии танкистам, а сам пытался сообразить, что делать в такой ситуации. Лейтенант сам попробовал выйти на связь, но обе частоты молчали, выдавая только шипение и треск атмосферных помех.

Прошел еще час, солнце стояло в зените, нагревая остывшую за ночь броню, но мимо не проехало ни одной машины. Вокруг только горы, поросшие скудной растительностью, и огромное синее небо с медленно плывущими по нему облаками. Танкисты пообедали сухпаем. Консервы не лезли Щербакову в пересохшее горло, но он затолкал их, чтобы хоть чем-то наполнить пустой желудок.

«Интересно, где все? Нас что, не ищут? Или с батальоном что, может, не до нас им, может, они там воюют вовсю, пока мы тут без солярки стоим?» – различные мысли и варианты развития событий крутились в немного прояснившейся голове Щербакова. Вдруг далеко впереди он услышал еле различимый звук надрывающегося на подъеме двигателя, вскоре из-за поворота выехал армейский ГАЗ-66.

«Слава Богу, – подумал лейтенант, – хоть кто-то!» – он замахал приближающейся машине. «Шишарик» тормознул у обочины, и с пассажирского места выпрыгнул капитан Пермяков – зампотех танковой роты.

– Товарищ капитан! – обрадовано закричал Щербаков. – Наконец-то Вы приехали! Мы стоим и не знаем, куда ехать и вообще, у нас соляра кончилась.

– Здорово, Саша! – Олег Пермяков протянул руку Александру. – А меня вас послали искать. Другие танки сейчас по блокпостам расставляют с пехотой. Соляра кончилась? Вот блин! – капитан затеребил свои светлые усики. – А связь?

– А связь не ловит.

– Зашибись! – Пермяков уселся рядом на башню танка, прислонив свой автомат к ЗИПу, – Ладно, я сейчас водиле скажу, чтобы ехал искать наш заправщик.

Шишарик уехал искать батальонный заправщик, оставалось только ждать.

Какое-то время они молчали, разглядывая горные вершины, некоторые из них белели снегом. Из-за поворота послышалось гудение большегрузного автомобиля, оттуда показался дымящий КрАЗ-заправщик. Судя по черным номерам, заправщик был армейский, но не из второго мотострелкового батальона. Подъехав, он остановился напротив танка. За рулем заправщика сидел парень в военной форме без погон и без знаков отличия, поэтому какое у него звание и род войск – не понять. Рядом с ним еще один, тоже в форме без нашивок, с автоматом в руках.

– Привет, мужики! Что случилось? – водитель выглянул из окна машины.

– Привет! Соляра кончилась! Лишняя есть? – сквозь рокот дизеля прокричал зампотех Пермяков, особо не надеясь на помощь от посторонних.

– Да не вопрос, сейчас заправим! – водитель что-то сказал напарнику, они выпрыгнули из кабины и принялись разматывать толстый заправочный шланг. Через полчаса внутренние баки танка заправили, и он вновь сотрясал воздух грохотом своей силовой установки. Парни с заправщика смотали шланг и уселись в кабину.

– Ребята, спасибо за помощь! Что должны? – капитан привстал на подножке КрАЗа.

– Да ничего не должны. Номер части скажи, – водитель потянулся и достал откуда-то сверху потрепанный блокнот с неразборчивыми пометками. Чиркнув в блокноте, как показалось Пермякову даже не номер части, а просто какую-то закорючку, водитель пожал капитану руку, – удачи, мужики!

КрАЗ, полегчавший на семьсот литров дизельного топлива, укатил в сторону, откуда ночью приехал танк с прицепленным к нему БТРом.

– А что это за заправщик? Так запросто нас заправили – не с нашего батальона, ни накладных…, – Щербаков посмотрел вслед скрывшемуся за поворотом КрАЗу.

– Кому война, а кому мать родна. – загадочно сказал Пермяков. – Это ж армия, Саша! Сто пудов, эти типы поехали соляру продавать, а нас чисто «по-братски» заправили, вошли, видимо, в наше положение.

– Целую цистерну соляры продавать? – изумленно спросил Щербаков.

– Эх, Саша, молодой ты еще! Поехали давай! – Олег поудобней уселся на ЗИПе башни, ухватившись одной рукой за станину НСВТ.

Танк вновь пришел в движение, волоча за собой на прицепе безжизненный БТР с сидевшими на броне бойцами.

Блокпост № 17

Через двадцать минут танк с БТРом спустились в долину, со всех сторон окруженную горами. По бокам дороги замелькали капустные поля, нарезанные неровными многоугольниками на всех более-менее горизонтальных участках. Вскоре мини-колонна проскочила поворот с указателем «Кулецма». Вдалеке, среди убранных полей, по левому борту светлели крыши большого дагестанского села. Еще минут через десять впереди показался Т-образный перекресток. Дорога уходила вперед, вновь поднимаясь в горы, налево ответвлялась более узкая дорога, на ней асфальт едва угадывался. Рядом с перекрестком стояла старая автобусная остановка, которую пытались превратить в подобие блокпоста. Её стены, сделанные из бетонных плит, сплошь в дырах и выемках от осколков и пуль. Несколько названий русских городов, что-то на арабском и большая надпись «Аллаху Акбар!» не вносили ясности, кто же последним оборонял блокпост. Под стенами валялись разодранные пулями мешки с наполовину высыпавшимся из них песком, окровавленные бинты и кучи разнокалиберных гильз, тускло блестевших на солнце. По спине Щербакова пробежал холодок от увиденного и мгновенно представленной картины происходившего здесь, возможно, совсем недавно. Танк, не остановившись, проехал мимо пустого блокпоста и через десяток метров повернул направо на грунтовую дорогу, поднимающуюся на крутой холм. Почти на самой его вершине Александр заметил еще один БТР и копошащихся рядом с ним солдат.

– Блокпост № 17, – ткнув в сторону БТРа, прокричал в ухо Щербакову Пермяков.

– Где? – пытаясь рассмотреть какую-нибудь бетонную конструкцию, спросил Сашка.

– Где БТР стоит. Оттуда сектор обстрела хороший, как раз будем контролировать перекресток и прилегающую территорию. – ответил зампотех. – Сейчас танку выроем окоп, пехота тоже укрепится, вот тут и будет наш блокпост.

– А почему номер семнадцать? – танк уже достиг середины холма, надрываясь и затаскивая тяжелый БТР на гору.

– Наш батальон образовал семнадцать блокпостов вокруг Кадарской зоны на удалении около пяти километров от центра боевых действий. – прокричал капитан. – Это последний, семнадцатый. Будем стоять с двумя отделениями.

Танк, наконец, забрался на вершину. Внизу, как на ладони, метрах в трёхстах от роющих в каменистом грунте окопы мотострелков, раскинулся Т-образный перекресток с разбитым блокпостом. Сверху открывался прекрасный вид на горную долину, покрытую лоскутками капустных полей и белеющими вдали крышами Кулецмы.

БТР на прицепе закатили в маленький овражек, похожий на размытый непогодой танковый окоп. Трос с трудом вытащили из лебедочного лючка и закрепили на танке. Шагах в пятидесяти от притащенного БТРа, в окопе, вырытом силами мотострелкового отделения, стоял еще один «бэтэр». От спрятанного по борта бронетранспортера в обе стороны тянулись траншеи. Их маленькими саперными лопатками рыли солдаты, проклиная камни, то и дело попадавшиеся в твердой земле.

«Сначала поедем, посмотрим, как экипаж 172 танка устроился, они тут метрах в двухстах, за этой вершиной стоят, блокпост №16. – Пермяков махнул в сторону возвышавшегося невдалеке холма. – А вон там хозвзвод», – капитан указал вниз, где виднелась пара ЗИЛ-131 с будками-кунгами.

За вершиной, куда подъехал танк Щербакова, рядом с отвесным обрывом, стоял танк № 172 с сидящим на трансмиссии экипажем. Командиром 172-го был дембель сержант Виктор Гирин. Два остальных члена экипажа тоже дембели – наводчик орудия сержант Саня Стеценко и небезызвестный рядовой Вова Марченко, он же Марчелло. В экипаже постоянно возникали какие-то мелкие бытовые конфликты, но так как черпаки, слоны и тем более духи поблизости отсутствовали, злость приходилось срывать на безобидном и не дослужившимся даже до ефрейтора Марчелле.

Вблизи стоял еще один БТР, возле него жгли костер солдаты мотострелкового отделения. С солдатами у костра сидел огромного роста старлей с унылым лицом, покрытым черной щетиной. С обрыва желтела дорога, терявшаяся в холмах долины, и село Кулецма, окруженное капустными полями. Капитан спрыгнул на землю, прошелся туда-сюда и приказал Кравченко с Обуховым опустить тяжелую плиту отвала, установленную на нижнем броневом листе танка.

«Сейчас я вам покажу, как окопы для танка рыть», – сказал Пермяков, усаживаясь за рычаги щербаковского 157-го. Стальная плита, освобожденная от креплений, под собственной тяжестью упиралась в землю, перемешанную с горными камнями. Танк отъезжал назад, волоча за собой гремевший по камням отвал, затем двигался вперед, сгребая землю с теми же камнями и углубляясь в основание горы. Минут через двадцать был вырыт окоп для БТРа, и от него пехота принялась копать свои ходы и места для огневых точек. Окоп для Т-72 капитан решил сделать поближе к краю обрыва, маневрируя танком в опасной близости от отвесных стен пропасти. Щербакову казалось, что зампотех не успеет вовремя затормозить и танк рухнет с пятидесятиметровой высоты, срывая башню с корпуса и разбрасывая гусеницы по зеленеющим у подножия полям. Но случилось другое – 157-й зацепился отвалом за торчащий из глубины горы камень, оказавшийся слишком большим и твердым. С громким хлопком петли отвала лопнули, и он остался лежать под днищем остановившегося танка.

– Что я теперь Абдулову скажу? – спросил у озадаченно чесавшего затылок Пермякова Щербаков. – Он же меня убьет! Тут же столько камней на самом краю!

– Да не боись, Саня! Ну спишем, как-нибудь. Ты же в армии! – капитан вылез из люка. – Эй, бойцы, – закричал он танкистам, по-прежнему сидевшим на трансмиссии 172-го танка, – давай отвал откручивай!

Окоп для 172-го вырыли подальше от края, где камней лежало куда как меньше и сектор обстрела оказался не хуже. Этим же танком отрыли окопы для двух других БТРов и танка № 157. К вечеру 172-й уехал к себе на позицию.

– Может, танк масксетью затянуть? – спросил Щербаков у капитана, когда 157-й наконец занял место в окопе, укрывшись за земляными брустверами по борта.

– Замаскируем, Саня. Завтра, – устало зевая, ответил Пермяков.

Солнце садилось за вершинами гор, окрашивая небо в фиолетовый цвет и постепенно погружая долину во тьму. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая далеким грохотом взрывов, доносившихся из-за близлежащих вершин. Дорога оставалась пустынной, внизу темнел разгромленный блокпост, а вдали загорались редкие огоньки Кулецмы.

Пехота, находившаяся под командованием старшего сержанта, выставила часовых, Пермяков ушел ночевать в один из БТРов. Раскаты, похожие на далекий гром, не давали Щербакову спокойно заснуть, и он приказал Обухову и Кравченко дежурить ночью по очереди снаружи танковой башни. Всю ночь лейтенант просыпался и будил спящих во время дежурства механика и наводчика, а под утро сам заступил в караул, наполовину высунувшись из люка и прислушиваясь к окружающим звукам.

Утро 4 сентября встретило мелкой холодной изморосью и туманом. Щербакова, задремавшего перед рассветом, разбудил тонкий ручеек воды, копившейся где-то в уплотнениях прикрытого люка и пролившейся ему за шиворот. В воздухе, словно набитом сырой ватой, звуки глохли на полпути, а дульная часть пушки терялась в клубящемся облаке. Казалось, что, кроме танка, рядом нет ничего, только белые стены вокруг и глухая тишина.

Экипаж позавтракал сухпаем, прячась внутри Т-72 от назойливой сырости. Хотелось согреться, но танк Щербаков заводить не разрешил – когда очередная заправка – неизвестно. Костер развести не из чего – прилегающие холмы лысые, покрытые лишь жухлой травой, а несколько корявых деревьев, находящихся где-то в стороне хозвзвода, промокли от непрекращающейся измороси. Да и куда идти? В сплошной влажной пелене от бронетехники лучше не отходить – заблудишься. Приходилось сидеть внутри танка и ждать, когда же кончится дождь и развеется туман. Пехота тоже из БТРа не вылезала, лишь пара часовых в хлюпающем грязью окопе мокла под дождем.

Туман развеялся так же неожиданно, как и всякий туман в горах. Теперь он превратился в облака, медленно плывущие внизу над долиной в сторону далекого моря.

«Мы сейчас выше облаков», – подумал Щербаков, глядя вниз с вершины. – А мы высоко сейчас? – спросил он у вылезшего из БТРа Олега Пермякова.

– Ну, судя по карте, километра полтора над уровнем моря, зато воздух какой чистый! Дыши, Саня, пока есть возможность, – подмигнул Олег. Капитан, как всегда, был гладко выбрит, тонкие усики золотились на солнце, белел свежеподшитый подворотничок, берцы начищены до зеркального блеска.

Внизу на дороге появился легковой автомобиль, двигающийся от Кулецмы в направлении перекрестка с разбитым блокпостом. На перекрестке машина, оказавшаяся белой "Нивой", свернула на проселок и уверенно направилась в сторону стоящих на холме танка и двух БТРов. Солдаты, вылезшие погреться на солнышке, насторожились, крепче сжав автоматы в руках, сняв с предохранителя и передернув затвор.

«Не стрелять без приказа», – Пермяков тоже схватился за автомат, наблюдая за приближающейся "Нивой", и когда до окопов оставалось метров сто, выстрелил одиночным в воздух. Машина остановилась. Из неё вылезли двое парней и толстая женщина, замотанная в длинные юбки и платки.

«Э, мужики, не стреляйте! – закричал водитель "Нивы". – Мы свои! Поесть вам привезли!» Вытащив какие-то узлы из багажника машины, двое парней-дагестанцев лет тридцати-тридцати пяти и женщина-дагестанка далеко за шестьдесят направились к окопам.

– Ребята, – с акцентом начала дагестанка, – мы тут живем недалеко, в Кулецма. Вот поесть вам привезли. Знаем, вы нам тут помогаете, с бандитами воюете. Мы войны не хотим, и шариат их нам не нужен. – женщина развязала узел и достала оттуда большую алюминиевую кастрюлю. Из кастрюли, дымящей паром в холодном воздухе, сразу распространился заманчивый запах вареной баранины и риса, перемешанного с кукурузой. – Давай, ребята, котелки давай.

Бойцы неуверенно стали протягивать котелки, поглядывая на капитана Пермякова. Один из парней раздавал солдатам свежий лаваш.

– Спасибо, конечно, но у нас вроде есть чем солдат кормить, – капитан недоверчиво смотрел на дагестанцев, не выпуская из рук автомата.

– Внизу на посту сначала бандиты стояли, потом русские. Русским мы есть привозили. Мы возили, с Урмы тоже жители возили. Потом приехали утром, никого нет, пост разбит весь. – продолжила женщина. – Вы наши села от бандитов защищаете, мы помогаем, чем можем.

– Если что надо, вы говорите, – сказал водитель дагестанец. – Сигареты, водка надо? Теплое что надо? Всё привезем, что сможем. Вот сигареты пока, – он протянул блок "Донского табака" Щербакову, стоящему рядом с зампотехом и тоже не выпускающему автомат из рук. Солдаты вовсю уже гремели ложками, поедая привезенный "плов", в котором основную часть занимали рис и кукуруза. Мяса очень мало, так, для запаха, зато лаваш удался.

– Командир, – опять обратился водитель к капитану, – вот водка, возьми, – он протянул Олегу бутылку "Столичной", её зампотех сразу передал Щербакову.

– Спасибо. Погреемся, – сказал Пермяков. – Заезжайте, если что. Только днем, а то ночью мы сразу стреляем.

– Не, днем приезжаем всегда. Слушай, командир, патронов дай немного. Гранат, всё что сможешь. Можем деньги дать или поменять на что-нибудь. Вы сейчас здесь, потом уедете, мы как наши села защищать будем? Чем?

– Пока всех бандитов не перебьем – не уедем, – хлопнул по плечу дагестанца Пермяков, – а лишних боеприпасов нет, извини.

– Ну ты подумай, командир, может, будет что лишнее…

– Нет. За еду спасибо, а лишнего нет, – Пермяков поправил автомат на плече, показывая, что разговор окончен.

Дагестанцы собрали кастрюли в узлы и, попрощавшись, направились к машине.

– Бля вы что, с голодного края? – Пермяков окинул взглядом доедающих дагестанские гостинцы солдат. А если они туда яду какого наложат?

– Да не наложат, товарищ капитан. У них глаза добрые, – сказал один рядовой, облизывая ложку.

– Добрые, – передразнил его Пермяков, – особенно у этого, с бандитской мордой, который патроны выпрашивал. Смотрите, подохнете тут геройски в горах от поноса. Пойдем, Саня, – сказал он Щербакову, – продегустируем, чем даги угощают. Обухов, иди позови лейтенанта с соседнего блокпоста, где 172-й стоит. Скажи капитан зовет на обед. Пусть рюмки захватит.

Лейтенант Тодоров, командир мотострелкового взвода, стоявшего с одним из своих отделений на БТРе и танком № 172, пришел довольно быстро. На трансмиссии 157-го его поджидали Щербаков с Пермяковым, распотрошив сухпай.

– О, Серега! – завидев его, воскликнул Пермяков. – Давай залазь к нам. Будем взаимодействие налаживать.

Огромный Тодоров вскарабкался на трансмиссию: – Мужики, как вы в свои люки залазите, они же такие узкие? – спросил он, протягивая свою большую ладонь не отличавшимся атлетическим сложением капитану и лейтенанту.

– А ты туда не лазь, для тебя в «бэтере» специально большой люк сделали, – усмехнувшись в усы, сказал Пермяков и разлил водку в металлические рюмки, сделанные из предохранительных колпачков осколочных мин.

– К нам сегодня даги приезжали, – закусив сухпайской тушенкой, сказал Сергей, – пожрать привезли, сигарет. Патроны просили, гранаты. Ну я их так вежливо на хер послал, мол лишнего нет ничего.

– На "Ниве"? – спросил Пермяков.

– Нет, на "Волге".

– А к нам на "Ниве" сегодня приезжали и то же самое. Разница лишь в том, что водки дали.

До конца бутылку решили не пить – не на отдыхе и мало ли что. Тодоров ушел к себе на 16-й блокпост, Пермяков с Щербаковым остались сидеть на трансмиссии, наслаждаясь теплым сентябрьским солнцем.

– Олег, может масксеть натянем? – спросил Щербаков у зампотеха.

– Саня, давай завтра, – ответил зампотех и задремал. За ним в сон склонило и Щербакова.

День прошел незаметно. Щербаков выспался за день на свежем воздухе, поэтому решил ночью дежурить, прежде всего ради своей безопасности, так как на Обухова с Кравченко, а тем более на пехоту, надежды никакой.

Когда солнце крылось за горами и Щербаков заступил на пост, в тридцати километрах отсюда в городе Буйнакск прозвучал оглушительный взрыв, разрушивший дом с проживавшими в нем семьями военнослужащих и унесший жизни более шестидесяти человек, двадцать три из которых были дети. Около ста пятидесяти человек получили ранения. Самодельную бомбу, сделанную из алюминиевого порошка и аммиачной селитры, привели в действие террористы-ваххабиты, спрятавшие её в припаркованном к дому грузовике.

Ночь накрыла горы черным покрывалом с рассыпанными по нему тысячами звезд. Грохот взрывов, периодически доносившихся из-за хребта, постепенно затих, и после полуночи мир окутала звенящая тишина, лишь иногда где-то вдали завоет шакал или вскрикнет ночная птица. Под утро лейтенант разбудил Обухова, приказав ему и Кравченко дежурить по часу, сменяя друг друга. Механик сказал "так точно" и через полчаса заснул, проспав до восхода солнца.

Утро. Вновь туман, начавшийся неожиданно и так же неожиданно ушедший вниз. Хорошо, что нет дождя. Хотелось помыться в горячей воде, но вода только в пластиковых полторашках, запасенных Кравченко, и её очень мало – только чтобы слегка умыться и попить. Завтрак из надоевшего сухпая, тупое сидение на трансмиссии и разглядывание однообразных окрестностей. Вокруг лысые склоны, поросшие выгоревшей за лето травой, пустая дорога внизу и ЗИЛы хозвзвода между холмов, поросших редкими корявыми деревцами.

– Олег, мы поедем куда-нибудь? Скукотища.

– Саня, тебе здесь плохо что ли? Жрать привозят, курить привозят. Хочешь пострелять – отойди вон в сторону и постреляй.

К обеду показалась белая "Нива". Она уверенно вскарабкалась по крутому проселку к огневым позициям блокпоста и остановилась к окопам гораздо ближе, чем вчера. Солдаты, завидев машину, вновь похватали автоматы, однако не так поспешно, как впервые.

– Мужики, свои! – закричали вылезшие из машины трое дагестанцев, подняв руки вверх и показывая, что у них нет оружия. Вчерашней женщины с ними не было. На этот раз они привезли пакеты с печеньем и пряниками, лаваш, а также сигареты без фильтра. Солдаты первым делом расхватали сигареты.

– Командир, – опять начал водитель, – у тебя тут два БТРа, предложение есть. Очень хорошее. – он отвел Пермякова в сторону. – Давай, ты нам БТР один, мы тебе "девяносто девятую", новую с документами. Перегоним, куда скажешь.

– Мужики, вы что, совсем? Каким образом я вам его отдам?

– Ну скажешь, сгорел. Боевики напали, война ведь, – не унимался дагестанец.

– Да вообще не вариант, ни за "девятку", ни за деньги, даже больше не подходите с этим вопросом, – капитан направился к танку.

– Командир, ну патронов хотя бы продай, любых!

– Нет, у нас тут всё под счет!

– Эх, командир, мы помогаем, ты не хочешь помогать, – с недовольным лицом сказал дагестанец. Потоптавшись немного и поговорив что-то на своем языке, дагестанцы повернулись и пошли к своей машине не попрощавшись. Через минуту "Нива" запылила в обратном направлении и вскоре скрылась из виду.

– Не, ну даги ваще охренели! Видимо, водки больше не будет, – Пермяков смотрел на Щербакова, улыбаясь в свои тонкие усы.

– Ага. Да хрен с ними. Всё равно скоро домой поедем. – ответил лейтенант. – Может, масксетью танк замаскируем? – спросил он у капитана.

– Саня, да ты что! Сегодня же воскресенье – грех работать! Завтра.

В понедельник, 6 сентября, всё повторилось снова, за исключением того, что с утра дагестанцы не приехали. Масксеть так и оставалась привязанной сзади танка к бревну для самовытаскивания. День опять прошел в лежании на трансмиссии и созерцании местных красот. За близкими вершинами грохотало, казалось, больше обычного. После обеда небо затянуло низкими серыми тучами, пошел мелкий дождь. Как всегда, двое часовых пехоты мокли в окопе, накинув плащ-палатки, танкисты отсиживались в танке, прикрыв люки и изредка посматривая в триплексы. Щербаков смотрел в командирский прицел, вращая его во все стороны и пытаясь рассмотреть что-нибудь интересное, чего он не мог увидеть без очков, лежавших в его нагрудном кармане, их он так и не надевал. Но вокруг всё та же унылая местность и серый день без солнца. Через какое-то время в сетке прицела показалась знакомая "Нива", месившая грязь всеми четырьмя колесами и медленно ползущая к позициям. Машина остановилась совсем рядом с окопами, и оттуда вылезли трое тех же дагестанцев. Из открытых дверей грохотала дискотечная музыка, казавшаяся нелепой в этих мокрых горах на фоне артиллерийских раскатов.

– Что-то сегодня сильно грохочет, – сказал один из них подошедшему капитану и протянул руку для приветствия.

– Ну да, – пожал ладонь дагестанца зампотех.

– Сигарет привезли немного, – мужчина протянул завернутый в целлофановый пакет десяток красных пачек "Примы", – вот еще лаваш свежий.

– Спасибо.

– Может, патронов дашь?

– Мужики…

Постояв еще немного, дагестанцы уехали, и вскоре шум мотора и музыка затихли вдали, остался лишь непрекращающийся гул и грохот снарядов за хребтом.

Заняться абсолютно нечем. Можно, конечно, почистить оружие, замаскировать танк, но погода не располагала, и особого желания не было. Щербакову хотелось хотя бы что-нибудь почитать, журнал, газету или книжку, но, кроме инструкции по эксплуатации танка, в ЗИПах ничего не нашлось. Радиостанция на основной и запасной частоте тоже молчала, тогда Щербаков стал переключать на ней каналы, вручную переходя с частоты на частоту. Вскоре сквозь шум помех послышалась какая-то музыка – дагестанское музыкальное "Радио Прибой". Похоже на "Европу Плюс", только без рекламы между песнями и без диджеев. Волна постоянно пропадала, но это лучше, чем просто сидеть в тишине темной башни.

Дождь не прекращался до вечера, а с наступлением сумерек горы вновь окутал такой густой туман, что пальцы на вытянутой руке терялись в нем. К полуночи взрывы утихли, вокруг вязкая тишина и полный мрак. На пост из танкового экипажа первым заступил Кравченко. Высунув голову из люка, он примостился на спинке своего сиденья. Щербаков спал, сидя на своем неудобном месте, кое-как вытянув ноги и положив их на спаренный с пушкой ПКТ. В наушниках шлемофона хрипело "Радио Прибой", то совсем пропадая, то увеличивая громкость.

Проснулся лейтенант под серое утро от одиночного выстрела, прозвучавшего, как ему показалось, прямо у него над головой. Александр подскочил, еще ничего не понимая и едва не ударившись головой в шлемофоне о ручку прикрытого люка. В полутьме нащупав стоящий у стенки справа автомат, он повернул голову, увидел ноги Кравченко, стоявшего на своем сиденье, наполовину высунувшись из люка. Грохнул еще один выстрел, сверху – стрелял Кравченко, потом очередь раздалась левее танка. Щербаков откинул крышку люка, в сереющем рассвете увидев очертания наводчика, целившегося из автомата куда-то в клубящуюся стену тумана. Волна беспокойства накатила внезапно, сопровождаемая тошнотой и слабостью в руках. В тишине затрещали выстрелы со стороны хозвзвода. Кравченко опять пальнул одиночным в сторону раздающихся вдали автоматных очередей.

– Что за фигня? Ты куда стреляешь? В той стороне хозвзвод! – прячась за откинутым люком, Щербаков толкнул Кравченко в плечо.

– Не знаю, товарищнант, там стрельба началась! Наверно, вахи сюда лезут! – Кравченко испуганно смотрел на лейтенанта. – Да я не прям туда стреляю, а вверх.

– Бля, началось! – в груди лейтенанта что-то ёкнуло, и противный холодок страха полез из груди, медленно проникая в конечности.

Снизу из окопов раздались очереди. Самих мотострелков, кто и куда стреляет в густом тумане не разглядеть, лишь вспышки из стволов автоматов на мгновенье обозначали места огневых точек. Щербаков передернул затвор, – Не стреляй пока, в своих попадем! Бля, куда эта пехота стреляет, куда? Дебилы! Где Пермяков?

В стороне хозвзвода выстрелы гремели не умолкая. Грохнул взрыв брошенной кем-то гранаты, высветив белое пятно в серой пелене. Вдали послышался шум двигателя. Машина явно легковая. Далеко внизу показался желтый свет, расплывшийся ближе в два мутных пятна фар. Откуда-то появился Пермяков, с вытаращенными спросонья глазами, залез сзади на танк, стоя на трансмиссии и спрятался за башню: – Что за херня?

– Не знаю, Олег! Смотри, фары какие-то. – указал лейтенант на мечущийся в тумане конус света. Машина ехала в сторону окопов. – Может, танк надо завести?

– Бля, что за дебилы? Это не наши! Машина легковая, а дагам я сказал ночью не ездить! Некогда уже заводить. Куда стрелять? – Пермяков поднял автомат и, целясь поверх пляшущих пятен фар, дал очередь. Фары тотчас погасли, оттуда раздался треск автоматных очередей, направленных в сторону танка и окопов блокпоста, мелькнули чьи-то тени.

– Ну, капец вам! Саша, давай по машине херачь! – Пермяков выпустил длинную очередь в сторону недавно погасших фар, туда же перенесла огонь пехота. Щербаков передернул затвор и стал стрелять короткими очередями, пока магазин не закончился. Кравченко рядом поливал из своего АКС, как на зачете четко отстегивая пустой магазин, пристегивая полный и продолжая стрелять. Пустые гильзы звенели, скатываясь вниз по броне, в сыром воздухе пахло порохом. В ответ трещали короткие очереди, пули посвистывали где-то в стороне – в тумане легко потерять направление, да и вспышки автоматных выстрелов в быстро светлеющих клубах не различались. В соседнем окопе загрохотал крупнокалиберный пулемет одного из БТРов, прошивая туман очередями.

Магазин Щербакова быстро опустел, и лейтенант, судорожно отцепив пустой, нырнул в люк за полными, лежащими в подвешенной магазинной сумке. Он вытащил её на башню, сорвав со стены, и дрожащими от волнения руками стал вставлять полный магазин, упорно не хотевший вставать на место. Наконец магазин щелкнул, попав в пазы, Пермяков в это время расстреливал третий. Щербаков передёрнул затвор и сделал несколько коротких очередей в ту же сторону. Пехота, перезарядив свои автоматы, перестала стрелять, прислушиваясь. В ушах звенело от недавнего грохота, но выстрелов снизу больше не слышно. В стороне хозвзвода стрельба тоже затихла. Все вслушивались в накатившую тишину. Ничего, никакого движения, никаких звуков.

– Гребаный туман. – дрожащим шепотом сказал зампотех. – Слушайте. Если что, стрелять по команде.

Бойцы сидели в окопах, вглядываясь в медленно плывущие белые волны. В триплексах танка стояла белёсая пелена, и Щербакову всё время мерещились какие-то тени в тумане. Прошел еще час в полном напряжении и глухой тишине. Туман медленно развеивался, спускаясь рваными клочьями в долину. Постепенно обрисовывались окопы с прильнувшими к автоматам бойцами, контуры ближних холмов, корявые деревца на одном из склонов и слегка затянутые масксетью ЗИЛы хозвзвода. Щербаков навел на них командирский прицел – с виду целые, он повертел прицелом в разных направлениях, разглядывая местность. Вокруг грузовиков никого, трупов нигде не видно. В стороне, откуда еще недавно светили фары и стреляли, тоже ничего.

– Показалось спросонья, – нервно хохотнул Щербаков, пытаясь пошутить. Солнце взошло над горами, окончательно развеяв остатки тумана.

– Надо дойти до хозвзвода, – сказал Пермяков, – что-то там вообще никого не видно, ни наших, ни вахов.

Капитан вместе с тремя бойцами из мотострелкового отделения, пригибаясь и держа автоматы наготове, двинулись в сторону стоящих вдалеке ЗИЛов. С Пермяковым напросился и Щербаков, хотя, честно говоря, боялся вылезать из спасительной брони, но и сидеть на месте уже не мог. ЗИЛы стояли в окружении двух высоких холмов с очень крутыми склонами, рядом с одним из них находился прицеп полевой кухни с трубой, дымившей по утрам, но сегодня из неё дым не шел, холодная печка покрыта влагой утреннего тумана.

«Есть кто живой? – крикнул капитан, водя автоматом по сторонам. – Пацаны, отзовитесь! Это капитан Пермяков, свои!»

Дверь кунга ближнего ЗИЛа скрипнула, изнутри показался ствол автомата, а затем выглянул солдат с испуганным лицом. Окинув взглядом метность, он осторожно спрыгнул на землю, постоянно озираясь по сторонам.

– Что тут было? Раненые есть? – спросил его зампотех.

Из будки вылезли еще двое солдат хозвзвода с такими же испуганными лицами, кунг другого ЗИЛа открылся, оттуда тоже показался боец.

– Под утро я дежурил. – сказал первый появившийся. – Смотрю, в тумане какие-то тени с горы спускаются. Я кричу "стой, кто идет", а они в ответ стрелять. Тут пацаны проснулись, – он махнул рукой в сторону сослуживцев, – мы все стрелять начали, только куда стрелять? – ничего не видно. Мы стреляем, они стреляют, потом слышим, вы начали стрелять. Вахи, наверное, испугались и обратно в горы, напоследок они гранату кинули.

– Видимо, наши вахов в ущелье прижали, а они под утро решили из кольца по тропам выйти, да на поваров наткнулись. Короче, все друг друга испугались, обосрались и разбежались, – резюмировал Пермяков, – ну хоть раненых нет. Но что за дебилы утром тут на машинах ездили? Ладно, вы смотрите не расслабляйтесь, днем тут вряд ли кто прорываться будет, а я сообщу, что здесь усиление нужно. Пойдем, Саня, поставим растяжки вверх по склону, откуда эти козлы поутру спускались, – капитан посмотрел вверх, туда вела еле заметная в редкой траве тропа. Тропинка петляла между валунов и в самом узком месте скрывалась за вершиной холма.

– Гранаты есть? И проволока какая-нибудь тонкая или леска? – спросил он у солдат хозвзвода. – Давайте пару "эфок"!

Солдат скрылся в кунге. Через минуту он подал две осколочные "Ф-1" и моток тонкой медной проволоки.

– Пойдем, Саня. Потом посмотрим, где ночью машина ездила, а вы на позиции идите, – сказал он мотострелкам.

Бойцы мотострелкового отделения направились к своим окопам, а капитан с лейтенантом медленно пошли вверх по тропинке, не выпуская автоматов из рук и держа их направленными в сторону вершины холма. На рыжих склонах валялись автоматные гильзы, в подсохшей глине виднелись отпечатки рифленых подошв, оставленных поутру хотевшими незаметно проскочить бандитами.

– Они могли только назад уйти – здесь пройти можно только через хозвзвод, если, конечно, другой тропы рядом нет, – размышлял Пермяков. Вот и вершина холма. Офицеры осторожно выглянули из-за валуна, лежащего на самом верху. Тропа опускалась в небольшой овражек и снова поднималась по другому склону, уходя выше в горы.

– В той стороне Карамахи, они оттуда шли. – капитан махнул в сторону возвышавшихся невдалеке лысых вершин. – А там, – он ткнул пальцем левее, – перевал Волчьи Ворота.

Они вновь спустились чуть ниже, и зампотех поставил две растяжки, одну на тропе, одну чуть в стороне, где тоже можно было легко спуститься.

– Теперь пойдем посмотрим, где машина ездила, – они двинулись в сторону, где под утро виднелись лучи фар. На глинистой, еще не просохшей от дождя земле пересекались множество колей, скорее всего, оставленных приезжавшими на пост дагестанцами, но одна из них казалась более свежей. Судя по ней, машина остановилась метрах в ста от окопов, затем развернулась и уехала вниз. На месте разворота лежали россыпи свежих гильз, мелкие осколки стекла (похоже на разбитую фару) и белая тряпка со следами потемневшей, но еще свежей крови.

– Похоже зацепили мы кого-то. – ткнув носком берца кусок окровавленной материи, сказал Пермяков. – Ну ты, Саня, снайпер. – подмигнул он Щербакову.

– Почему я? – растерянно спросил лейтенант. – Я же не целился, просто в эту сторону стрелял.

– Да шучу я! – Пермяков хлопнул Сашку по плечу. – Пойдем пожрем чего-нибудь. Кстати, поздравляю – можно сказать первое боевое крещение, хотя и вслепую. Ну это чтобы постепенно к противнику привыкать, – заржал зампотех, – пойдем!

– Интересно, а зачем это они ночью тут ездили? – спросил Щербаков у капитана, чувствуя, что дрожь в руках унялась.

– Да хрен их знает, может, те, которые утром прорывались, раненого с собой несли, а эти сообщники на машине приехали, чтобы его забрать. Только в тумане чуть-чуть не туда поехали и фары слишком поздно выключили.

– Олег, давай масксеть всё-таки натянем. Чтобы нас не так видно было.

– Бля, Саша, вот ты нудный! Хорошо, убедил. Пожрем и натянем.

К обеду танк затянули маскировочной сетью. Теперь с дороги и близлежащих холмов его почти не разглядеть. Пехота, не без участия дембелей, проявила инициативу и обложила свои бронетранспортёры кусками дерна, срезанного прямо с травой. Сейчас БТРы, как и танк, сливались с окружающей местностью.

Пообедав порядком надоевшим сухпаем, экипаж Щербакова грелся на солнце. Чем занимались танкисты 172-го танка, лейтенант не знал, идти проверять далековато и просто лень. «Да что с ними будет, там за ними лейтенант Тодоров присмотрит», – подумал Александр, задремывая в теплых лучах.

Но поспать после обеда не удалось. Сверху показался "ГАЗ-66", быстро спустившийся вниз, игнорируя еле заметную в сухой траве грунтовую дорогу, и тормознул в нескольких метрах от танка. Из машины выпрыгнул майор Шугалов.

– Становись! – лейтенант соскочил с танка, рядом по стойке смирно встали Обухов с Кравченко. Со стороны БТРа спешил капитан Пермяков, застегивая на ходу воротник камуфляжа.

– Товарищ гвардии майор, за время дежурства на блокпосте № 17 происшествий не случилось! Командир третьего танкового взвода первой танковой роты гвардии лейтенант Щербаков.

– О, студент! Докладывать научился. – Шугалов убрал руку от козырька своей запыленной фуражки. – А что у вас тут за стрельба под утро была? Мне на 16-м докладывали.

– Здравия желаю, товарищ майор! Разрешите доложить. Сегодня в пять часов двадцать пять минут утра… – и капитан Пермяков доложил Шугалову об утреннем происшествии, несколько его приукрасив, добавив в рассказе взрывов и в пару раз увеличив численность пытавшихся проскользнуть бандитов, – … поставили растяжки, – закончил он свой доклад.

– Вот, Щербаков, а ты говоришь "без происшествий". – сказал майор, глядя на Александра. – В общем, пришло твое время, лейтенант. – Шугалов повернул голову к зампотеху, – Капитан, сейчас забираешь оба танка и следуете за мной в Карамахи. Двадцать минут вам, чтобы масксеть свернуть и собраться. На блокпосту остаются два БТРа, обойдутся без танка!

Масксеть, какую с начала прибытия на блокпост уговаривал натянуть Щербаков, над которой трудился несколько часов экипаж, разворачивая её и маскируя танк, сняли, свернули обратно в рулон и закрепили сзади трансмиссии за пятнадцать минут. Еще через пять танк, пятясь, выехал из своего окопа, развернулся, оставляя бугры рыжей глины, перемешанной с мелкими камнями, и направился к блокпосту № 16, следуя за "шишариком" Шугалова. На вершине холма их поджидал 172-й танк. Колонна направилась в сторону, откуда раздавался грохот взрывов, плохо различимый в рычании танковых двигателей. Ориентиром служили столбы черного дыма, поднимавшегося в синее безоблачное небо за близкими вершинами. Впереди ехал "ГАЗ-66", за ним 157-й танк, на его башне сидел капитан Пермяков, свесив ноги в командирский люк. Начищенные капитанские берцы болтались перед лицом находящегося внутри башни Щербакова. Замыкал колонну 172-й танк, качавший своей пушкой на спусках и подъемах в опасной близости от кормы 157-го.

«Держи дистанцию!» – кричал в шлемофон Пермяков Марчелле, сидевшему за рычагами 172-го.

Колонна большей частью двигалась по грунтовой дороге, пролегающей по вершинам, окружавшим мятежные села. Отсюда открывался прекрасный вид на горы Дагестана, на далекие заснеженные вершины Кавказского хребта и облака, плывущие далеко внизу. Но всё это Щербаков видел только в свой командирский прицел, постоянно отмахиваясь от болтающихся ног капитана. "Шишарик" съехал с дороги и стал лавировать между невысоких холмов, всё ближе подбираясь к конечной точке маршрута.

Теперь хорошо видно, как черный дым поднимается со склонов большого ущелья с расположенными на них селами боевиков. На одном из спусков первый танк немного притормозил перед глубокой промоиной, оставшейся после весенних паводков. Зазевавшийся и не соблюдающий достаточную дистанцию Марченко не успел вовремя надавить на тормоз. 172-й по инерции прокатился вперед, его пушка сначала ударила в станину НСВТ 157-го, сломав предохранитель, державший пулемет горизонтально, вскользь ударила плечо Пермякова и уперлась в открытый командирский люк. Если бы капитан сидел чуть правее, направленная "по-походному" вправо пушка проделала бы в нем дыру сантиметров в двадцать диаметром, проткнув его на сквозь. Пулемет ухнул вниз, ударившись стволом о башню, и застыл в нелепом положении. Половина его прицельной мушки откололась ударившей мгновение назад пушкой. Из всего этого лейтенант увидел только конец ствола, долбанувшего по крышке люка упершегося сейчас в неё. Ноги капитана исчезли, дернувшись вверх. За ними выглянул Щербаков.

«Твою мать! Мы так до боевых действий весь танк раздолбаем. – мелькнула мысль в его голове. – Отвал отломали, пулемет поломали… Что дальше?» – лейтенант попытался поднять тяжелый пулемет. Безуспешно.

«Марченко, собака! Я тебе говорил дистанцию держать!» – орал Пермяков, потирая ушибленное плечо. Марчелло сидел, тупо уставившись вперед и делая вид, что ничего не слышит в грохоте двигателя, как будто обращались не к нему.

Колонна двинулась дальше, поднимаясь на крутой холм. "ГАЗ-66" достиг вершины и скрылся за ней. Ревя двигателем и извергая клубы черно-белого дыма, за ним залезли танки и через мгновенье стали спускаться по пологому склону, обрывавшемуся далеко впереди в ущелье.

Карамахи

Слева виднелись армейские палатки, фигурки людей в военной форме, куча БМП с эмблемами внутренних войск на бортах, спрятавшихся за холмом, и дымящая полевая кухня с доносившимся от неё запахом гречневой каши. Дальше укрывались в окопах грузовики, кунги и несколько заправщиков. На холме стоял навес, затянутый масксетью, обложенный мешками с песком и развевающимся над ним российским триколором, вряд ли видимый из ущелья. Прямо по курсу темнел провалами окон недостроенный саманный дом, а за ним, почти на самом краю обрыва, стоял одинокий Т-72 с высоко задранной трансмиссией. Его пушка нацелилась на еле заметные в дыму дома и извилистые улицы села Карамахи, раскинувшегося на склонах ущелья. Вправо поднимался пологий холм, за ним ничего не видно, лишь торчали верхушки далеких гор. Подъехав ближе, Щербаков рассмотрел на танке бортовой номер 153 – экипаж сержанта Галтина Васи из первого танкового взвода. Механик Эмиль Кайдалов и наводчик Женька Лебедев сидели на башне, скинув кирзачи и греясь на солнце.

Капитан поставил 172-й метрах в двадцати левее 153-го, а щербаковский танк, на таком же расстоянии, но правее. Предварительно отвалом 172-го вырыли неглубокие окопы, насколько позволил каменистый грунт. Танки стояли почти на самом краю обрыва, и, чтобы пушка опускалась ниже, под задние катки наложили большие камни, на которые Т-72 заехали, сдав задним ходом. Теперь их трансмиссии, как и у 153-го, задрались вверх, а пушки наклонились настолько, что они могли стрелять прямой наводкой по лежащему внизу и на противоположных склонах селу.

Наконец двигатели заглушили, но тишина оказалась довольно условной. Из села доносились редкие взрывы и треск очередей, слева за холмом тарахтела армейская дизельная электростанция.

– Ну как тут, пацаны? – спросил Щербаков у танкистов, занимавших эту позицию, как оказалось, не первый день.

– Да нормально. – ответил круглолицый Женька Лебедев. – Сегодня вот несколько раз "вованы" калачевские село штурмовали. Но там жопа, раненых много и убитые. А мы сверху стреляем, куда скажут.

– А кто цели обозначает?

– Да вон с командного пункта полковники всякие приходят и показывают, – Лебедев махнул в сторону холма с развевающимся над ним российским флагом.

– Да, Жека красавчик, – вклинился в разговор обычно молчаливый Кайдалов. – Один "подпол" пришел, спрашивает: "Видишь КамАЗ в селе, километрах в трех отсюда? Сможешь попасть в него?", а Лебедь такой: "А куда попасть, в кабину или в кузов?". Ну подпол такой офигел: "Давай в кабину!" И всё, Лебедь прямо в кабину и попал!

– Да просто прицел выверен хорошо, – заскромничал Лебедев.

– Кайдалов, ты накуренный что ли? Прям не остановишь тебя, – сказал подошедший капитан Пермяков.

– А как ты мечеть завалил? – не унимался механик.

– Да что вы прицепились с этой мечетью! – огрызнулся Лебедев. – Мне сказали, я и завалил, – и наводчик скрылся в люке, захлопнув его за собой.

– Говорят, на Героя России Лебедева представлять будут. – Кайдалов кивнул головой в сторону закрытого люка наводчика. – В мечети-то штаб ваххабитов был!

– Да, круто! А даги приезжают? Жрать привозят чего-нибудь? Сигареты? – опять поинтересовался у Кайдалова Щербаков.

– Нет. Здесь везде перекрыто, засады и блокпосты. Никого не пускают и не выпускают, – сказал механик. – Сзади и с боков наши, федералы, внутренние войска, менты дагестанские. А впереди обрыв, по склону не залезешь. Если только снизу с минометов долбанут, но пока такого не было.

– Еще что интересного?

– Да что интересного, – ответил Кайдал, – боевики укрепились "не по-детски". Они эти укрепления несколько лет готовили. Везде схроны, доты. Всё в бетоне, только кумулятивным и пробьешь. Снайпера у них работают, так что в башню залазить – пригибаться надо и к краю обрыва близко не подходить.

Солнце скрылось за хребтом, оставив за собой густеющую кровь заката. На востоке быстро темнело, разливая по небу фиолетовые чернила с плавающими в них серебряными точками звезд. Стрельба и взрывы в ущелье утихли, лишь кое-где в черноте затаившегося села мерцали не потухшие за день огненные пятна.

– Ну что, где спать будем? – спросил у своих танкистов Щербаков.

– Да давайте прямо на трансмиссии, – ответил Кравченко, – в башне уже достало корячиться.

– И правда. Доставайте спальники, – сказал лейтенант и потом подумал: «Да тут, вроде, кроме наших, нет никого, как сказал Кайдал, внезапно никто не нападет, можно спать не бояться».

Расстелив спальники сверху нагревшейся за день трансмиссии, экипаж, не раздеваясь, улегся под звёздным небом с протянувшейся на нём от края до края отчётливо видимой лентой Млечного Пути. Вокруг стояла тишина,нарушаемая только далеким тарахтением дизельного генератора за холмом.

«Какая война? – лейтенант пускал вверх клубы табачного дыма, тающего в ещё теплом недвижимом воздухе. – Курорты Кавказа». Рядом уже храпели Кравченко и Обухов. Через несколько минут заснул и Щербаков.

Утром проснулись рано, разбуженные грохотом истребителей-штурмовиков. Самолеты пикировали над ущельем, посыпая села десятками авиабомб. Внизу расцветали кроваво-огненные бутоны взрывов, склоны тряслись от смертоносной мощи, но ваххабиты всё так же ожесточенно оборонялись. По данным разведки, в Карамахи и на близлежащих склонах оборону держали около шестисот боевиков. На время авиаудара они прятались в свои глубокие бункеры и схроны, а как только обстрел заканчивался, вновь выползали на боевые позиции и не давали внутренним войскам МВД захватить села. Позиции боевиков были очень хорошо замаскированы и укреплены, поэтому огневые удары авиации, тяжелой артиллерии и танков наносились почти вслепую или исходя из скудных разведданных. И всё же боевиков становилось меньше и их огневых точек тоже.

Часам к девяти утра с командно-наблюдательного пункта (КНП) внутренних войск, находившегося на высоком холме, спустились капитан Пермяков и какой-то подполковник в очках с роговой оправой и толстыми стеклами. На камуфлированной форме "подпола" красовались нашивки внутренних войск. Пермяков построил все три экипажа за танками, задравшими трансмиссии и направившими свои пушки на горящее Карамахи .

– Будем работать во взаимодействии с внутренними войсками, – сказал капитан.

– Подполковник Иванов, – представился офицер в роговых очках. – Сразу к делу. Карты местности старые, последний раз редактировались в восемьдесят четвертом, пятнадцать лет назад. – обратился "подпол" к танкистам. – Поэтому нужно будет зарисовать основные улицы села, цели и направления. Сейчас подползем к краю ущелья, я буду показывать, командиры и наводчики зарисовывают. Сильно не высовываться – снайперы не дремлют.

Лежа на краю обрыва, Щербаков надел очки, достал свой красный блокнот, за неимением другой бумаги и толстой шариковой ручкой, с прятавшимися в ней тремя разноцветными стержнями, стал зарисовывать то, что показывал и о чем говорил подполковник.

«Смотрите, – "подпол", распластавшись в сухой траве, указал рукой в сторону белеющих полуразрушенных домов села, – вон так называемый "ближний поселок", выше – "дальний поселок". Всё село расположено на уступах склона – "языках". Первый, второй и третий "язык". Выше и правее – это Чабанмахи. По Чабанмахи из Кадара лупят. Теперь смотрите внимательно – между ближним и дальним поселком находится замаскированная пещера, очень хорошо укрепленная. Разведка говорит, что бронированные двери открываются "камазовским" движком – руками не открыть. Оттуда машины иногда выезжают, видимо, с боеприпасами. Эту пещеру накрыть надо. Такая же недалеко от третьего "языка", – полковник опять ткнул пальцем в сторону развалин домов. – В прицел постарайтесь рассмотреть. Вот эти пещеры уничтожить – сейчас ваша главная задача. Естественно, все движущиеся цели тоже ваши, сейчас наших в селе нет. Когда наши на штурм пойдут, мы вас предупредим. Кстати, для информации, – ВВшник посмотрел на танкистов, пытающихся разглядеть пещеры, – видите вон тот дом с высоким деревом? Это дом одной из жен Хаттаба, так что можете и в него долбануть».

Щербаков аккуратно зарисовал всё красной ручкой, пещеры и дом жены Хаттаба обозначил синей, все подписи зеленым и внизу "карты" – «8 сент. 1999г. Карамахи».

Когда все отползли от края и вновь построились за танками, подполковник продолжил: «Большинство из ваххабитов перебрались из села на близлежащие высоты, а также на перевал Волчьи ворота, где у них хорошие боевые позиции и огневые точки, и заняли там оборону. Но мы их и там достанем!»

Весь день танки стреляли по Карамахи. Полковник находился на холме и с наблюдательного пункта корректировал огонь, указывал цели и направление стрельбы, связываясь с каждым экипажем по радиостанции. Наконец-то лейтенант Щербаков услышал, как стреляет танк и увидел, что будет, когда танковый снаряд попадает в цель. Поначалу вели огонь по домам, в которых, по данным разведки внутренних войск, находились или могли находиться боевики. Стреляли осколочно-фугасными снарядами, загруженными в конвейер несколько недель назад в Анисовке. Выверенные на побережье Каспия прицелы позволяли снаряду попасть точно в цель. Через несколько секунд после выстрела километрах в двух с половиной-трех от танка в небо взметались куски глины и камней, из каких делались многие карамахинские дома, или брошенный боевиками "Камаз" разлетается на запчасти. Некоторые дома стояли словно неприступные крепости, сооруженные из камней и бетона. Снаряд, попадая в стену, взрывался и не причинял дому никакого вреда. Результат был, если снаряд влетал точно в окно, взрываясь внутри здания и размазывая по стенам всех, кто находился внутри.

Живой силы противника в прицел пока не наблюдалось, скорее всего, боевики прятались, пережидая почти непрерывный артобстрел. Со стороны Кадара по Карамахи и Чабанмахи долбила своими 152-миллиметровыми снарядами самоходная артиллерия, со склонов стрекотали крупнокалиберные зенитные установки ЗУ-23 и громыхали пушки первой танковой роты. Истребители, разбудившие танкистов утром, больше не появлялись. Выпустив по целому конвейеру в 22 выстрела, танкисты поняли, что особого урона снаряды домам не наносят, взрываясь сразу, как только коснутся стены дома или бетонного укрепления и не разрушая их. Танки стояли с пустыми конвейерами, экипажи ждали, когда привезут снаряды, сидели на пустых ящиках, курили и делились первыми впечатлениями от настоящих, боевых стрельб.

Через час на ЗИЛ-131, с кузовом, доверху заставленным ящиками с танковыми выстрелами, приехал командир первой танковой роты Абдулов. Построив танкистов и выслушав рапорт лейтенанта, Абдулов придирчиво осмотрел бойцов и танки. Отсутствие отвала на 157-м он не заметил, благо трансмиссии танков, стоящих на огневых позициях, задраны, а их перед завален камнями, образуя небольшие брустверы. С собой Абдулов привез ключ переключения крана взрывателя, им комроты перед загрузкой снарядов в конвейеры начал переключать кран взрывателя из положения "осколочно-фугасный" в положение "фугасный". Тяжелые снаряды, весом по двадцать с лишним килограммов, офицер Щербаков таскал наравне с солдатами, подавая в люк наводчику Кравченко. В башне на месте командира полулежал Обухов, помогавший наводчику укладывать светло-серые снаряды в конвейер. Пот катил градом, несмотря на испортившуюся погоду и начавший моросить дождь. Почва сразу раскисла, и тащить снаряд стало еще труднее, берцы увязали в скользящей под ногами рыжей глине.

– А как там Лёха Прошкин? – присев передохнуть, спросил Щербаков у переводившего взрыватели в положение "Ф" Абдулова.

– Да Лёха больше переживал, – ответил Олег. – Приезжаю, а он "синий" – уже подружился с десантниками, довольный такой и в тельняшке. Кинулся обниматься. Так что нормально всё у него. Ты давай снаряды-то таскай!

Оставив ключ для взрывателя Пермякову, Абдулов уехал на ЗИЛе в Кадар, где стоял его танк, один танк третьего взвода и один второго. Там же держали оборону подразделения внутренних и федеральных войск, а также штаб командующего группировки федеральных сил в Дагестане генерала Трошева. Танки первого танкового взвода стояли еще дальше, вместе с десантниками. Около селения Верхний Дженгутай находились два танка второго танкового взвода старлея Круглова и штаб мотострелкового батальона с противотанковым взводом. Таким образом Карамахи и Чабанмахи взяли в кольцо из федералов, ВВ-шников и дагестанской милиции.

Часам к пяти вечера огонь прекратили – в село пошли штурмовые отряды 22-й бригады ВВ и спецназа, без выстрелов занимая дома на окраине и перебегая к следующим, но неожиданно со склонов накатывает густой туман. Всё укрыто белесой мглой, и тут внизу начинается треск автоматов, взрывы гранат и мин. Боевики, пользуясь ситуацией, знанием местности и своими скрытыми позициями, начинают обстреливать зашедших в село бойцов. Внутренние войска отходят, огрызаясь огнем и теряя товарищей на извилистых улицах. С танковых позиций ничего этого не видно, лишь глухие звуки выстрелов порываются сквозь белую пелену. Затем всё затихает.

Конвейеры танков загружены, но команды стрелять нет – дождь, да ещё и туман, окутавший всё. Что происходит в селе, где наши – неизвестно, глухая белая тишина. Боевики тоже молчат, а может, в очередной раз пытаются выйти из окружения, пробираясь тайными тропами в клубящемся сумраке.

Туман рассеялся быстро, как всегда бывает в горах. Дождь почти прекратился, оставив после себя сырость и раскисшую грязь под ногами. Опять команда "К бою!"

Время срабатывания взрывателя увеличилось на долю секунды, но теперь снаряды пробивали укрепления и взрывались внутри домов и бетонных дотов. В командирский прицел видно, как черная точка снаряда мгновенно приближается к дому и через секунду дом взрывается изнутри, выбрасывая из окон, дверей и сквозь разлетающуюся черепицу крыши клубы огня, каменных осколков и серого дыма. Иногда целью являлся "Камаз" с закрепленной в кузове зенитной установкой и десятком боевиков, пытающийся прорваться из одного конца села в другое. Это уже веселее. Порой не удавалось попасть сразу в петляющую по кривым улицам на полной скорости машину, что добавляло азарта. «Быстрей! – кричал Щербаков наводчику. – Уйдут, суки!» Кравченко судорожно тыкал в кнопки, вновь наводя на цель угольник прицела. Выстрел. "Камаз" разлетается в куски от попавшего в кабину снаряда. В черно-желтом пламени взрыва в стороны летят колеса, искореженная ЗУ, куски человеческих тел: «Yes!». Тем временем наводчик Лебедев посылает снаряд точно в окно каменного дома, куда только что забежала группа боевиков, скрываясь от обстрела. Дом взрывается изнутри, вынося сквозь вылетевшие окна и двери тучи огня, осколков и всего, что осталось от ваххабитов.

По танкам, стоящим почти на краю обрыва, боевики не стреляли. И не потому, что не могли попасть. Подойти близко, на расстояние выстрела из противотанкового гранатомета, боевиков не подпускали бойцы внутренних войск и мотострелки-федералы, да и снизу в лоб танк из него не прошибешь. В борт опять же не попадешь – снизу боевикам танки, стоящие высоко над селом, не видны. Крупнокалиберные дальнобойные орудия у "воинов Аллаха" тоже отсутствовали. Оставались только снайперы, но танку от них никакого урона, да и прежде чем экипаж покидал свои места после стрельбы, танк отъезжал от края обрыва на безопасное расстояние, становясь невидимым из ущелья. Стрельбы больше напоминали огромный тир. Дома, улицы, боевики находились так далеко, что казались декорациями компьютерной игры, в которой игроку практически невозможно погибнуть. В очередной раз загружая снаряды, танкисты возбужденно делились впечатлениями – кто куда попал, с какого раза, кто промахнулся, словно речь шла не о боевых действиях, а о стрельбе из пневматических винтовок в парке развлечений. Больше всего от боевиков доставалось внутренним войскам и спецназу, периодически штурмующим села. С начала боевых действий они несли потери – десятки убитых и сотни раненых.

Снова туман и вокруг всё замолкает – куда стрелять? Во время передышки бойцы догружают конвейеры, потом сидят на разогретой трансмиссии, устало курят, ждут, когда рассеется туман и вновь прозвучит команда "К бою!". Но туман держится до вечера, потом начинает моросить мелкий дождь. Темнеет. На трансмиссии не поспишь, в танке неудобно. За танками, в полусотне метров от края обрыва, стоял недостроенный саманный дом, мимо него танки проезжали вчера утром. Окна зияли пустыми черными глазницами, вместо входной двери болталась цветастая тряпка. Забора вокруг дома никакого, лишь торчало несколько небольших столбиков по периметру участка.

«Саня, пойдем посмотрим, что в доме. Вроде, пустой стоит, – сказал Пермяков, недавно вернувшийся с наблюдательного пункта, – сообщили, что сегодня ночью стрелять не будем, тем более туман. Оставь одного бойца на охране и айда».

Обухов закрылся на своем месте, Щербаков, Пермяков и Кравченко, захватив спальные мешки и автоматы, двинулись к темнеющему в сгущающихся сумерках дому. Но дом оказался не пустым. Неожиданно навстречу танкистам из дверного проема, занавешенного цветным покрывалом, вышел высокий парень без знаков отличия на камуфлированной форме, такую обычно носят разведчики или бойцы спецподразделений. Его голову украшала такая же камуфлированная бандана, в руках он держал снайперскую винтовку ВСК-94 с оптическим прицелом и длинным глушителем.

– Бля, – Пермяков остановился, не успев даже вскинуть автомат. – Здорово! У вас тут что, засада?

Щербаков с Кравченко стояли рядом, рассматривая незнакомца.

– А вы, когда идёте, под ноги смотрите. На войне всё-таки, – сказал парень, опустив ВСК стволом вниз. – А то ведь и на растяжку налететь можно.

– Да мы думали дом пустой, вот дождь переждать решили. Танкисты мы, вон наши танки, – капитан махнул в сторону трех Т-72, практически невидимых в темноте и густеющем тумане.

– Заходите, дом большой, – парень откинул покрывало, приглашая танкистов зайти. Внутри темно, но из одного дверного проема лился тусклый желтоватый свет. В комнате, освещенной несколькими керосиновыми светильниками, сделанными из 23-миллиметровых гильз зенитной установки, находились еще четыре человека в такой же непонятной форме и без знаков отличия. В углу, опираясь на сошки, стояла большая снайперская винтовка, похожая на противотанковое ружье времен Великой Отечественной войны с квадратным утолщением на конце ствола. К винтовке сверху крепился огромный оптический прицел. На крытом газетой столе, сделанном из ящиков для снарядов, лежали консервы сухпая и стояла бутылка "Фанты".

– Здравствуйте, гости дорогие. – сказал один из хозяев комнаты. – Милости просим на ужин.

– Так я это, может, за "коммуникатором" сбегаю? – сообразил Пермяков. – По "тридцать капель" на ночь? Саня, у тебя же коньяк остался?

– Ну если только по тридцать, – подмигнул усатый, видимо, самый старший здесь.

"Хозяева" дома оказались бойцами спецподразделения "Русь", все пятеро офицеры. Принесенная капитаном Пермяковым бутылка коньяка пошла по кругу, наполняя железные минометные колпачки.

– Ну как тут, мужики? – закусив тушенкой, спросил капитан.

– Да нормально, – ответил черноусый Александр, майор по званию. – Мы, в основном, на разведку ходим, "языков" берем. Ну и по возможности этих шайтанов отстреливаем, – он кивнул головой в сторону большой снайперской винтовки.

– А что это за винтовка? – Щербаков с интересом рассматривал стоящее на сошках почти двухметровое оружие.

– "Взломщик", новая разработка, – ответил Тарас, старлей, которого танкисты встретили первым, – ОСВ-96, калибр 12,7.

– А прицел? – спросил Щербаков. – Сильно увеличивает?

– 13-кратный. За два километра спокойно можно "духа" снять, а так на четыре бьёт.

– А почему "взломщик"?

– С 700 метров бронебойной пулей пробивает 20-мм броню. Хорошая вещь, правда, с патронами проблема – мало, – Тарас похлопал по квадратному набалдашнику ствола.

– Ну а как взаимодействие между войсками? – поинтересовался Пермяков. – Долбим-долбим этих вахов, а толку нет, как будто они там не кончаются. Как думаете, долго еще эта канитель будет продолжаться?

– Да какое, в жопу, взаимодействие! – майор-спецназовец сплюнул в сторону, – Нету толком никакого взаимодействия. Такое ощущение, что внутренние войска – отдельно, федералы – отдельно. Поэтому все атаки боевики легко отражают. Пункт управления ВВ в Верхнем Дженгутае, отсюда полтора десятка километров. Получается, что наши МВД-шные генералы операцией руководят фактически вслепую. Ваххабиты всё прослушивают, то радиопомехи организовывают, то "дезу" запускают. По моему, у боевиков и то порядку больше. Потом ваши танкисты мечеть эту развалили!

– А мечеть причем? По данным разведки, там штаб ваххабитов был, насколько мне известно, – сказал Пермяков.

– Да мечеть эта с минаретом, как оказалось, служила ориентиром для нашей авиации, – продолжил майор. – А теперь нету этого ориентира и самолеты бомбы куда попало кидают, говорят, ментов дагестанских накрыло. Ну понятно, танкисту вашему сказали стреляй, он и стрелял, никто его не винит.

– А я смотрю, чего он так обиделся, – вспомнил реакцию Лебедева Щербаков.

– Ну а ночью как, безопасно? – поинтересовался Пермяков.

– Да нормально, вахов внизу зажали, на противоположных склонах у них укрепления, а с нашей стороны их нет. За нами тоже блокпосты стоят, да и соваться им сюда нет резона.

– Ну не знаю, вот вчера на нашем 17-м блокпосту история приключилась, – и Пермяков рассказал историю, услышанную им сегодня от кого-то из офицеров батальона, побывавшего сегодня на "17-м". – Короче, – начал капитан, – сегодня ночью в районе 17-го был страшный туман…

…Туман держался всю ночь. В окопах блокпоста № 17 спали двое часовых. Укрывшись от периодически моросящего дождя плащ-палатками, бойцы напоминали мокрые коконы с торчащими из них стволами автоматов. Когда под утро чернота стала уплывать на запад, в предрассветном тумане показались две темных фигуры в закрывающих лица масках. В руках незнакомцы держали большие дубины, похожие на бейсбольные биты. Подкравшись к часовым, они одновременно замахнулись и со всей силы обрушили своё деревянное оружие на головы спящих бойцов. От неминуемой гибели солдат спасли только каски, невидимые под капюшонами плащ-палаток. Оглушенные, бойцы повалились на дно окопа, за ними спрыгнули двое в масках, выдирая из их ослабевших рук АК-74. Особого сопротивления часовые не оказывали, еще не отойдя от удара и не понимая, что произошло. Всё происходило в полной тишине, слышалось только сопение с обеих сторон, глохнущее в белых клубах. Вырвав автоматы, незнакомцы вылезли из окопа и растворились в тумане…

– …и писец, кто это был, почему не зарезали этих баранов спящих? – закончил рассказ капитан Пермяков. – Потом уже кто-то из них заорал, проснулись другие, стали стрелять в туман, и что толку?

– Ну, тут два варианта, – сказал один из спецназовцев, – либо даги их просто убивать не хотели, либо солдаты просто врут – продали автоматы и сказки тут рассказывают.

– Особист их забрал в штаб, там сейчас их и "раскручивают", как там на самом деле всё было.

– А что боевики? Сдаваться не хотят? – опять спросил Пермяков. – Вроде давно их долбят тут, никак не передолбят.

– Да местные ваххабиты давно бы сдались, но им "чехи" не дают, – ответил Тарас. – Всех, говорят, перебьем – и жен, и детей, и вас самих, если сдаваться надумаете. “Чехам” что – их жены и дети отсюда далеко, у кого в Чечне, у кого вообще "за бугром".

– Так, вроде, говорили, что мирные жители ушли? – удивился Пермяков.

– Большинство ушли, – Тарас подцепил ножом кусок тушенки. – Мы им "коридор" давали, а часть осталась, например, семьи ваххабитов. Других "чехи" не выпустили, для шантажа и прикрытия держат.

– Много там "чехов"? – Щербаков с интересом слушал Тараса.

– "Языки" говорят – человек пятьсот. Оружия – море, современное, какое хочешь. Даже такое новое, как у нас есть, – он кивнул в сторону стоящей в углу ОСВ-96. – Так что вы там по краю обрыва лучше не ходите – могут "завалить".

– Бля, откуда у них всё?

– Ну это уже не ко мне вопрос. Мы там по домам лазили – куча шприцев, "ракеты" с анашой. Боевики на наркоте, видимо, сидят, поэтому, бывает, ведут себя неадекватно, как накурятся или ширнутся. Ну и укрепления у них несколько лет готовились. Стены во многих домах метр толщиной, под землей бункеры с переходами, из одного дома в другой можно попасть незаметно. Так что долбить их еще и долбить. А вам, танкистам, если что, в плен лучше не сдаваться.

– Да мы не собираемся, вообще-то, – усмехнулся Пермяков.

– Я серьезно, – сказал Тарас. – Очень они танкистов и летчиков не любят – вы им самый большой урон наносите. Так что за какого пехотинца может еще выкуп попросят, а танкистов и летунов сразу "в расход", да не просто застрелят, а пытать будут, потом зарежут, как баранов.

Коньяк кончился быстро. За занавешенными окнами опустилась ночь, туман окутал всё плотной пеленой и заглушил все звуки. Поговорив еще немного, кто откуда, что заканчивали да где служили, спецназовцы и танкисты улеглись спать, расстелив на деревянных ящиках от снарядов свои спальные мешки. Щербаков лег на спальник, намотав на руку ремень своего автомата. Он еще долго не мог заснуть, прокручивая в голове события сегодняшнего дня, вспоминая, как гремели танковые выстрелы, как рушились карамахинские дома и разлетались на куски "Камазы" с сидящими в них боевиками. «Кому расскажи дома – не поверят», – подумал Александр, проваливаясь в тревожный сон. Стрелки на его стареньких отцовских часах показывали без одной минуты полночь…

В это время за две тысячи километров отсюда, в Москве на улице Гурьянова прогремел оглушительный взрыв, полностью уничтожив два подъезда девятиэтажного дома. От взрывной волны сильно пострадал соседний дом. Взрыв унес жизни ста человек, и около семисот человек получили ранения различной степени тяжести. Позже в редакцию агентства «Интерфакс» позвонил неизвестный с кавказским акцентом, назвался представителем «Конфедерации освобождения Дагестана» и сообщил, что взрывы жилых домов – это месть за ведение боевых действий на территории Дагестана.

Утро ворвалось в дом прохладой и бьющими сквозь занавешенные тряпками окна лучами сентябрьского солнца. Часов в девять с наблюдательного пункта спустился тот же подполковник в очках. Танкисты опять подползли к краю обрыва, и он начал показывать новые цели, обнаруженные разведчиками. Затем «подпол» ушел на холм, чтобы корректировать огонь.

Танки, как и вчера, грохотали двигателями и выплевывали снаряды из пушек в сторону дымящего села. Целых домов в нём становилось всё меньше и меньше. Конвейеры пустели, загружались и снова пустели, пока вчерашние ящики с танковыми выстрелами не закончились. Но пришел очередной Урал, доверху заполненный новыми зелеными ящиками. Через час с командного пункта поступила информация о скрытых огневых точках противника, обнаруженных разведкой. Подполковник внутренних войск, спустившись с холма к танкистам, развернул перед ними карту села, испещренную новыми пометками и ориентирами, сделанными синей шариковой ручкой. Каждому экипажу он назначил цели, по которым танки должны вести огонь.

Зарисовав на клочке бумаги ориентиры, Щербаков залез на своё место и прильнул к прицелу. Теперь, зная точное расположение замаскированных позиций, он рассмотрел за далеким наполовину разрушенным забором зенитную установку, покрытую масксетью, обложенную ветками и мешками с песком. Дальность почти 4000 метров. Еще одна укрепленная точка находилась ближе и левее, в почти целом каменном доме с заложенными кирпичом окнами. От дома в обе стороны тянулись окопы, там угадывалось какое-то шевеление. По команде танковые орудия вновь загрохотали, превращая в руины каменный дом, выбрасывая вместе с центнерами земли из окопов изуродованные тела ваххабитов. Скоро и ЗУшка превратилась в груду бесполезного металлолома, разбросанного вместе с кусками разорванной человеческой плоти на десятки метров вокруг.

Над раскаленными стволами колыхалось горячее марево, за танками всё завалено блестящими на солнце дюралюминием гильзами от зарядов. Выстрелы замолчали лишь на короткое время – обед, потом стрельба и снова тишина – навалившийся туман и моросящий дождь делают перерыв на несколько часов. Туман уходит так же внезапно, и стрельба продолжается. Когда солнце скрылось за черными вершинами гор, танкисты включили приборы ночного видения, перевели прицелы в ночной режим и продолжили стрельбу, подсвечивая цели инфракрасными фарами "Луна". В зеленом свете ночного прицела черно-зеленые дома взрывались белыми вспышками, на мгновенье погружая всё в черноту. Часов в десять вечера стрельбу прекратили, отъехав от края обрыва, заглушили танки, поужинали сухпаем. Команда "Отбой!". Экипажи улеглись на разогретых за день трансмиссиях, не раздеваясь, завернувшись в спальные мешки, и практически сразу заснули, измученные погрузкой снарядов и непрерывной стрельбой. На пост никто не заступил, надеясь, что внутренние войска надежно охраняют командно-наблюдательный пункт и окружающую территорию.

Под утро спецы из "Руси" притащили двух "языков". Первым шел кавказец лет сорока, с рыжей всклокоченной бородой и отсутствием усов, на ногах кроссовки, камуфлированные штаны заправлены в носки, пятнистая куртка измазана глиной, руки связаны за спиной. За ним, подталкиваемый стволом автомата, плелся молодой парень в спортивном "адидасовском" костюме, грязном и пыльном, на лице едва пробивается черная бородка, усов нет, тоже со связанными руками. За пленными шли четверо знакомых офицеров-спецназовцев. Они остановились недалеко от 172-го танка, кто-то из спецов пошел на КНП доложить. Языков поставили на колени, приказав упереться лбом в землю. Через несколько минут со стороны командного пункта показалась группа старших офицеров, спешивших вниз. Подбежав к пленникам, они стали избивать их, пинать ногами в начищенных до блеска берцах, что то крича и матерясь.

– Информацию "выбивают", – пошутил Пермяков.

– Ага, толпой на двоих, да еще со связанными руками, – презрительно сплюнул Щербаков.

– А ты думаешь, Саша, вахи наших пленных чаем угощают? – сказал капитан. – Как баранам горло режут. Так что ты погоди тут со своей сердобольностью.

Видимо устав пинать пленников, боевиков развели по разным сторонам и прямо тут же у каждого стали требовать обозначить на карте места огневых точек, схронов боеприпасов, указать количество боевиков в селах. Молодой парень довольно живо что-то показывал на карте, вытирая кровь, сочащуюся из разбитого носа. Старый упорно молчал. Тогда несколько офицеров-ВВшников потащили его к танку и стали привязывать за руки и ноги к еще теплой от вчерашних выстрелов танковой пушке.

– Не хочешь говорить, собака ваххабитская, – орал в ухо боевику один майор, – твое право. Сейчас танк стрелять начнёт, а ты на пушке болтаться будешь! Знаешь, что бывает, когда пушка стреляет? На всю жизнь глухим дебилом останешься! Срать и ссать под себя будешь до самой смерти, а Аллах таких обосранных в рай не принимает! Механик! – крикнул он сидевшему на башне и наблюдавшему за этим цирком Марченко. – Заводи танк!

– Не надо заводить! Я всё покажу! – ваххабит дергался на пушке, словно пойманная рыба на кукане.

Часов в девять утра вновь начался обстрел Карамахи. Территорию села условно разделили на квадраты, и теперь каждый танк методично долбил по своему участку, разрушая дома практически до фундамента. По данным разведки и из показаний "языков", ваххабиты по-прежнему скрывались на территории села. На картах обозначили новые огневые точки боевиков. Визуально передвижений живой силы или техники ваххабитов не наблюдалось. Щербакову наскучило сидеть на месте командира и смотреть, как Кравченко практикуется в стрельбе по неподвижным мишеням.

– Слышь, Кравченко, – сказал Александр наводчику, – следующий конвейер я стрелять буду.

– Да не вопрос, товарищнант, – ответил боец.

Танк, отстреляв 22 снаряда, откатился назад, на загрузку. Опять тяжелые снаряды, вытащенные Щербаковым из накрытых брезентом ящиков, скрывались в башне танка, укладываясь в конвейер с помощью Обухова и Кравченко.

Танк снова на позиции. В прицел видно разрушенное село и черный дым от горящих камазовских покрышек, почти вертикально поднимающийся в синее небо. Сидя на командирском месте, Александр всё это время наблюдал за Кравченко, поэтому порядок действий выучил наизусть. Выбрав дом поцелее, Щербаков нажал на кнопку АЗ, автомат зарядил пушку, навёл на цель, нажал кнопку под правым большим пальцем – замерил дальность лазерным дальномером, и пушка автоматически встала на нужный угол возвышения. Правый указательный палец надавил на кнопку "чебурашки" и грянул выстрел. В башне запахло сгоревшим порохом, через мгновенье пустой поддон заряда вылетел через маленький лючок вверху башни, звякнув по куче таких же поддонов, во множестве разбросанных позади танка. В рассеявшемся дыму стало видно, что половина дома превратилась в груду дымящихся обломков. Снова АЗ, боковым зрением видно, как снаряд залетает в казенник пушки, за ним задвигается заряд. Вновь выбор цели и выстрел. Еще одним домом, где, возможно, прячутся боевики, меньше.

После обеда на микроавтобусах, сопровождаемых БТРом, приехали телевизионщики различных каналов и пресса. С огромными фотоаппаратами и телекамерами они разбежались по огневым позициям, подбирая в видоискатель нужный ракурс для своих репортажей и статей. Загрузка танковых конвейеров превратилась в фотосессию. Солдат, таскающих тяжелые снаряды, фотокорреспонденты просили принять ту или иную позу, задумчиво курить, глядя в даль, целиться из автомата в сторону разрушенного села. Другие репортеры засыпали несколько смущенных таким напором солдат вопросами о службе, войне и тому подобном. Параллельно упитанный журналист с надписью "НТВ" на черной жилетке с множеством карманов вел репортаж на фоне дымящегося Карамахи. Поснимав пару часов солдат, стреляющие танки и пикирующие на села истребители, корреспонденты уехали в сторону Кадара, посоветовав солдатам смотреть себя по телевизору и читать в газетах, правда, не сказав, где всё это в данной обстановке можно взять.

До вечера танки выпустили еще четыре боекомплекта. К пушке невозможно прикоснуться, хоть прикуривай от раскалившейся и неуспевающей остывать стали. Когда солнце опустилось за горные вершины и окрасило красным темнеющее небо, танкисты, загрузив очередные 22 выстрела в конвейеры своих боевых машин, уселись около небольшого костра. «Прошаренный» Кравченко достал картошки, её решили испечь в углях, как когда-то в детстве. Со стороны КНП подошли двое "вованов" – солдат внутренних войск, с ними танкисты успели познакомиться за эти дни. В руках один из ВВ-шников держал потрепанную гитару-шестиструнку, всю исписанную и разрисованную, как и положено армейским гитарам. Костер, разведенный из разломанных снарядных ящиков, догорел. В его тлеющих углях пеклась картошка, щекоча ноздри давно забытым запахом, никак не связанным с войной.

– Нас когда в аэропорт привезли, – задумчиво вороша палкой мерцающую красно-желтыми искрами золу, сказал один ВВшник, – там как раз группа "Иванушки Интернешнл" выступала. Пели какую-то свою лабуду, типа "Тополиный пух", а тут мы идем строем, с оружием. Так они прямо на полуслове песню обрывают и начинают "Снегири-герои". Бля, прямо в тему!

– А что за песня? – Марченко подвинулся поближе к костру. – Чего-то не слышал.

– Марчелло, да что ты там в своем танке слышишь? Спишь, бля, всё время! – ткнул механика в бок наводчик Стеценко. – Ну-ка спой, – обратился он к "вовану" с гитарой.

Тот перебрал струны и начал на "трех блатных":

Снегири-герои, погляди,

Словно капля крови на груди,

Но в каком невидимом бою

Ранены они

За мечту свою,

За любовь свою…

Песня звучала в сгущающихся сумерках, и каждый у костра думал о чем угодно, только не о войне.

Ночевали на разогретой за день трансмиссии, не раздеваясь и с головой завернувшись в спальные мешки, ремень автомата намотан на руку. Ночи стали холодные, часто моросил мелкий дождь, пропитывая всё противной сыростью. Под утро всё же пришлось скрыться от него в холодной башне и, ежась от холода, в полудреме ждать утра.

Суббота, но тут без выходных. Позавтракали надоевшим сухпаем, танки вновь принялись обстреливать село и прилегающие к нему высоты. Ближе к обеду Кравченко, наведя угольник прицела на очередную цель, нажал кнопку "выстрел", но привычного "бум" не последовало. Он нажал еще раз – ничего. Снаряд и заряд находились в канале ствола, однако вылетать не собирались. Поняв, что что-то опять не так, Щербаков приказал экипажу заглушить двигатель и покинуть танк.

«Наверное, такая же фигня, как в Каспийске – заряд отсырел, – сказал он, когда все трое сидели метрах в двадцати позади замолчавшего танка. – Блин, я не знаю, как там что открывать-вынимать. Прошлый раз это Абдулов с Кругловым делали. Ну сейчас 172-й с 153-м отстреляют, у них спросим, может, они "шарят".

Экипажи двух других танков тоже "не шарили". Правда, Стеценко с Гириным с умным видом залезли в 157-й и где-то там поковырялись, но в итоге развели руками – не смогли открыть клин затвора и вытащить заряд. Затем в танк залез подошедший с КНП Пермяков, и так же без результата.

«Подождём, может Абдулов приедет, а пока будем из двух других танков стрелять, – капитан посмотрел в сторону дымящего села. – Идите откройте трансмиссию. Скажем, что танк перегрелся, а ты там чего-нибудь "ремонтируй"» – сказал он Обухову и снова ушел на командный пункт.

Через пару часов, и правда, на своем танке подъехал Абдулов, проверить, как обстоят дела с танками. После привычного рапорта Щербаков доложил командиру роты о возникшей проблеме. Абдулов скрылся в башне 157-го вместе со своим механиком Гавриловым по кличке Гаврик. Покопавшись с полчаса, они вылезли, оба взмокшие, но так и не открывшие клин затвора. С КНП подошли двое "вованов" – подпол с полковником, поинтересовались, почему танк не стреляет. Полковник оказался бывшим танкистом. Вместе с командиром роты он залез в танк. Офицеры долго оттуда не вылезали, наконец появился взмыленный Абдулов.

– Клин затвора пригорел, надо чистить, – крикнул он стоявшим поодаль танкистам, – Спасибо, товарищ полковник.

– Да не за что, – полковник, вытирая взмокший лоб, спрыгнул с брони.

– А что со снарядом? Не выстрелит? – спросил Щербаков

– Не ссы, не выстрелит. Единственное, как разбирать клин затвора, на данный момент знаю только я и Круглов. У меня сейчас времени нет этим заниматься, а Вадим в Верхнем Дженгутае со штабом нашего батальона. Так что делайте вид, что танк ремонтируете, потом разберемся, – ответил командир роты. – Кстати, завтра День танкиста. В 21:00 будем выходить на связь. Запиши, – Абдулов достал свернутый вчетверо тетрадный лист, – частота 32.000, мой позывной "Макс", Прошкин – "Фрол", Вадим – "Общий", твой – "Анис".

– А почему такие позывные придумали? – дописывая, спросил Щербаков.

– Ну мой, потому что я на Максимке квартиру снимаю, – ответил Олег, – Лёха Прошкин из Фролова, Вадимыч в общаге живет, ну а ты с полигона в Анисовке. А частота 32.000 – это пушка танка в походном положении на 32 градуса вправо. Не забудь, в 21:00!

Абдулов укатил в сторону Кадара, где стоял еще один танк третьего танкового взвода. Дальше стояли танки 1 ТВ под командованием Лёхи Прошкина. Все они громили Чабанмахи – второе ваххабитское село, лежащее чуть выше на пологих склонах горы Чабан.

Танки продолжили обстреливать Карамахи. Не стрелял только 157-й. Щербаков курил, сидя на трансмиссии, где-то далеко внизу рвались снаряды. Сашка очень переживал, что сам ничего не может сделать с пригоревшим клином и его танк в разгроме боевиков больше не участвует. «Может, скоро домой поедем, а тут и повоевать не успел», – с грустью думал он.

Управлять стрельбой по какой-то причине решил капитан Пермяков. Он забрался на трансмиссию 172-го, спрятавшись за башней. На голове его чернел шлемофон, от которого тянулся длинный кабель, скрываясь в люке командира. Зампотех давал указание наводчикам, куда стрелять, всматриваясь в село из полевого бинокля, одолженного у ВВ-шников. Во время выстрела капитан приседал, держась за ручки ЗИПа, затем снова высматривал цели. Танк № 153 выпустил полный конвейер, 172-й тоже закончил стрельбу, и Пермяков по радиосвязи приказал механикам отъехать на места загрузки боеприпасов. Механик Кайдалов привычно двинул танк метров на десять назад, заглушив двигатель. Марченко на команду никак не среагировал. Пермяков еще раз по рации приказал Марченко сдать назад – двигатель грохочет, танк стоит, Марченко не отвечает. Отсоединив кабель шлемофона, капитан добрался до закрытого на время стрельбы люка механика и стал барабанить по нему гаечным ключом, пытаясь достучаться до «механа».

«Стеценко, тащи башенный ключ», – пытался перекричать грохот двигателя Пермяков.

Наводчик Стеценко подал Г-образный «башенник» капитану и тот стал откручивать гайку, стопорящую люк изнутри. Крышка медленно поднималась, наконец отъехала в сторону. Взору собравшихся вокруг люка танкистов предстал спящий с открытым ртом Вова Марченко. Слюна скатилась с нижней губы и капала на засаленный воротник спецовки. В грохоте двигателя «механ» ничего не слышал, тем более, что кабель шлемофона он отсоединил.

«Марчелло, дебил!» – Стеценко пнул механика в шлемофон своим обрезанным до половины голенища "дембельским" сапогом.

К нему присоединился командир танка Гирин: «Вова, бля, обезьяна сонная!» – и тоже пнул "механа" таким же обрезанным сапогом.

Марченко дернулся, ошарашено тараща глаза и не понимая, что происходит. В этот момент черное стекло нависавшей справа на башне большой фары "Луны" разлетелось на мелкие осколки, обдав стеклянной крошкой склонившихся над люком танкистов. В зеркальной воронке отражателя зияло пулевое отверстие.

«Всем вниз! Снайпер! – закричал Пермяков. – Марченко, сука, назад сдавай!»

Танкисты посыпались на землю, пригибаясь, отбегая от края ущелья и стараясь не попасть под гусеницы сдающему назад танку. Когда двигатель заглох, из люка вылез заспанный Марчелло: «Чё орать сразу? По-нормальному нельзя было попросить отъехать?»

Стекло фары "Луны" с молчавшего 157-го открутили и поставили на 172-й. Танки, делая перерывы на загрузку и редкие налеты авиации, стреляли по селу до вечера, пока солнце не скрылось за горами. Опять началась изморось, превращая глинистую землю в скользкую кашу. Щербаков решил не идти в дом к спецназовцам по размокшей грязи и заночевал вместе со своим экипажем в танке. На ночь пришлось надевать зимний танковый комбинезон желто-горчичного цвета – под утро на остывшей броне выступал иней. Лишь пушки стрелявших танков так до утра и не успевали остывать. Ночью, вылезая из люков наружу по нужде или покурить, танкисты грели руки о теплую сталь орудия, но в щербаковском танке такой «обогреватель» теперь, по известной причине, не работал. Влага проникала повсюду, даже тлеющее местами село теперь погрузилось в полню черноту, загасив остатки огня сеющим с неба холодным дождем. Под покровом темноты, дождя и тумана в эту ночь остатки боевиков покидали Карамахи и Чабанмахи, бесшумно выбираясь тайными тропами в направлении границы с Чечней.

День танкиста

12 сентября, воскресенье. Утренний туман разогнан солнечными лучами, постепенно подсушивающими влажную от ночного дождя глину. Село молчало, затаившись, а может, полностью опустев. Команды стрелять пока не поступало, и танкисты сидели на броне, греясь в лучах восходящего над горами солнца. Потом снизу, с окраин Карамахи, послышались выстрелы и взрывы. Внутренние войска, псковские десантники и спецназ заходят в село. Они практически не встречают сопротивления, вскоре стрельба затихает, и к двенадцати часам дня над Карамахи развевается российский флаг.

Еще утром капитан Пермяков принес новости с КНП, что, по данным разведки, большинство боевиков ночью покинуло село и сейчас идет "зачистка".

– А сегодня стрелять будем? – спросил кто-то из танкистов.

– Скажут – будем, ответил капитан. – Ждем команды. Саня, пойдем до дома дойдем, спецы на чай звали.

Во дворе недостроенного дома дымился небольшой костерок. Над тлеющими углями на кирпичах стоял закопченный чайник и выпускал из носика тонкую струю пара.

– О, танкисты! – обрадовался лейтенант-разведчик Тарас. – С праздником! У вас же сегодня День Танкиста?

– Бля, точно! Второе воскресенье сентября, – хлопнул себя по лбу Пермяков. – Саша, вот мы, бля… И не помним!

– Привет, – из дома вышли еще двое "спецов".

– Присаживайтесь, чай пить будем, – Тарас расставлял на большой деревянный ящик разнокалиберные чашки и пиалы.

– Мужики, праздник наш, а нам вас даже угостить нечем, – расстроенно сказал капитан, – водка кончилась давно, а взять негде.

– Да это не ваша забота. – хлопнул его по плечу майор. – Оставим банкет на вечер, а сейчас чай.

До вечера среди бойцов всех подразделений только и разговоров – закончилось всё или нет? По слухам, сёла наши, боевики разбиты, часть ушла в горы, в сторону Чечни.

В это время шла "зачистка" Карамахи и Чабанмахи – бойцы внутренних войск и спецназа обследовали территорию сёл. В ходе неё были обнаружены десятки тысяч патронов, гранат, мин, самодельных минометов и ракетных установок. Рядом с убитыми боевиками находили современные ручные гранатометы 1999 года выпуска, переносные зенитно-ракетные комплексы "Игла", предназначенные для поражения самолетов. Подземные склады и бункеры забиты военным имуществом и снаряжением, преимущественно НАТОвского образца, продуктами и медикаментами. Кучи экстремистской литература на арабском языке, шприцы, наркотики. К вечеру войска отошли от дальних окраин ближе к Кадару, вернулись на свои прежние позиции.

Когда почти стемнело и на чернеющем небе стали появляться первые звезды, с КНП вновь спустился знакомый подпол-ВВшник. Было видно, что он немного "навеселе" – победа, как-никак.

«Ну что, танкисты, – сказал он построенным позади танков экипажам, – в честь вашего праздничка еще несколько выстрелов сделаем, а то на дальнем конце села какое-то движение подозрительное. Наших там точно нет. Ты, – указал он пальцем на лейтенанта Щербакова, – тоже танк заводи, сейчас твоей "луной" светить будем, куда стрелять. Остальным целить, куда будет указывать луч, стрелять по команде».

Все три танка грохотали двигателями, став на свои боевые позиции и опустив пушки в сторону безмолвно темнеющего села. Подпол залез на место наводчика в командирский 157-й и включил тумблер большой фары "Луны" со снятым черным стеклом. Мощный луч прорезал ночное пространство, высветив яркое пятно на противоположных склонах. Медленно водя башней, ВВшник выискивал одному ему известный ориентир. Танки, находящиеся по обеим сторонам от 157-го, также медленно водили пушками, следя за белой трубой света. Наконец луч остановился на каком-то полуразрушенном доме содиноко торчащим деревом.

«Огонь!» – скомандовал подполковник, и оба танка одновременно выстрелили, посылая снаряды в подсвеченную в прямом смысле цель. Затем новая цель и опять выстрелы. Луч был виден отовсюду, из Кадара, спрятанного за вершиной, он походил на толстую белую нить, одним концом бегающую по дальним склонам Карамахи, периодически вспыхивая на том же дальнем конце взрывами. Когда танки выпустили по десятку снарядов, подпол в последний раз навел лучом на очередное строение: «А теперь заключительный аккорд. В честь Дня танкиста, по грёбаным ваххабитам, огонь!»

Танки в последний раз синхронно грянули выстрелами и, отъехав на запасные позиции, заглушили двигатели.

На часах восемь вечера, ночь и непривычная звенящая тишина.

– Если что, я в домике у спецов, – сказал Щербаков Кравченко. – Смотрите не нажритесь тут в честь праздника.

– Да товарищ лейтенант, что жрать-то? У нас нет ничего.

– Знаю я вас, вы ведь, если надо, всё найдете, – и Александр зашагал в сторону пристанища разведчиков.

В домике ждал накрытый стол. На двух застеленых газетой деревянных ящиках консервы сухпая, свежие помидоры, огурцы, лаваш, нарезанное тонкими ломтиками сало и пара бутылок водки.

– Бля, мужики, откуда? – переступив порог, капитан Пермяков развел руками, увидев такое богатство.

– Заходите, заходите, – в комнате за столом сидели все пятеро спецназовцев.

– У нас тут для вас подарки скромные, – протягивая руку танкистам, сказал майор Александр, пряча улыбку в усы, – тематические…

Тем временем тёзка Сашки скрылся в дверном проеме другой комнаты и через минуту вынес две книги, одна поменьше, синяя, богато украшенная арабским орнаментом, вторая побольше, зеленая, с золотым теснением на обложке. – Товарищи танкисты, поздравляем вас с вашим праздником. Как говорится, лучший подарок – это книга, хотя вряд ли вы что в ней прочитаете, – и он вручил синюю книжку Пермякову, а зеленую Сашке. – Это Коран. Вам на память.

– Спасибо! Вот это точно память! – Александр пожал руку разведчикам, к нему присоединился Олег. Лейтенант, усевшись за стол, полистал толстый талмуд с испещрёнными непонятной арабской вязью страницами.

– Сзади открой, у арабов там в книгах начало и читают они задом наперед, – сказал Тарас. – Мы там подписали.

Открыв заднюю страницу, Сашка увидел две надписи, сделанные синей шариковой ручкой: "Танкисту Александру от Александра-разведчика в День Танковых Войск! п.Кадар 12 сентября 1999г." и "Саша! С первым твоим праздником! Счастья, боевой удачи! Тарас".

– Тарас, а ты же говорил, что арабский знаешь? – спросил Александр, вспомнив, что у Тараса, закончившего Рязанское десантное училище, вторая военная специальность военный переводчик.

– Ну мало-мало понимаю, а что?

– Можешь мне по-арабски написать "Карамахи", "Чабанмахи" и "Кадар".

– Давай попробую, – и Тарас накарябал в Коране странные загогулины, обозначающие на арабском названия этих населенных пунктов.

– Может, хватит писаниной заниматься? – сказал тезка Александра, усатый майор. – Праздник сегодня, или где? Наливай давай!

У Сашки совершенно вылетело из головы, что в 21:00 нужно выходить на связь с командиром роты и остальными командирами взводов. Да и не до этого – с новыми боевыми товарищами было так здорово. Танкисты и спецы пили водку "за бронетанковые войска", "боевую дружбу", "за погибших" и "победу", вспоминали последние дни, шутили, рассказывали смешные истории и анекдоты. Часов в одиннадцать вечера, когда откуда-то появилась третья бутылка, Щербаков выбрался из дома подышать свежим воздухом. На плече висел тяжелый АКС, с ним Александр теперь не расставался. «А не пострелять ли мне из автомата напоследок? – подумал он. – А то всё, война кончилась, теперь, поди, домой поедем, когда еще стрельнуть придется», – и он, спотыкаясь в темноте, зашагал в сторону темнеющих танков. Проходя мимо своего 157-го, Сашка никого не увидел. «Пьют где-то, суки», – мелькнула мысль в его голове, и лейтенант побрел дальше. На краю обрыва он улегся в сухую траву, передернув затвор, направил автомат в черную пустоту. Кое-где мерцали непогасшие за день очаги пожаров, и Александр выпустил длинную очередь в сторону одного из этих краснеющих пятен, затем еще. Зеленые и малиновые звезды трассирующих пуль вылетали из вспыхивающего ствола, стремительно падая в темноту…

В пять часов утра, когда над Карамахи моросил холодный осенний дождь, в Москве произошел очередной теракт. Восьмиэтажный кирпичный дом на Каширском шоссе полностью разрушил взрыв более трехсот килограммов тротила. Под его обломками погибли почти все находившиеся в нём жильцы – 124 человека.

Прощайте, горы

Проснулся Александр утром на трансмиссии своего танка, прикрытый сверху толстым спальником. Рука онемела от накрученного на неё ремня автомата, а голова трещала, как будто в ней шли бои. Солнце бросало свои лучи вниз сквозь летящие облака, пытаясь высушить мокрую от ночного дождя землю. Рядом сидел Кравченко с такими же красными, как у Щербакова, глазами и следами похмелья на круглом небритом лице. «Бухали всё-таки», —проползла мысль в тяжелой голове лейтенанта.

Вскоре к танку подошли спецназовцы Тарас с Александром.

– Живой, Саша? – спросил усатый тезка.

– Живой, башка только раскалывается, – водка, может, "паленая", – Щербаков приложил к больной голове прохладный поддон, оставшийся от заряда.

– Да хер его знает, брали в Махачкале… Слушай, Саш, ты нам вчера патронов к нашему "Взломщику" обещал, всё равно не пользуешься.

– Обещал?

– Ага. У тебя же там лента на сто штук. Дай хотя бы десяток.

– Мужики, забирайте все сто. Вам нужнее.

К обеду небо заволокло низкими тучами и зарядила нудная мелкая изморось. Со стороны Кадара показался танк командира роты. Разбрасывая раскисшую рыжую глину, он лихо затормозил перед опустившими в сторону молчащего Карамахи пушки танками. Из люка механика выглядывало перепачканное грязью лицо Гаврика, а на башне из своего люка по пояс торчал жилистый Абдулов. На груди Олега рядом с нагрудным знаком "Гвардия" старого образца, похожего на орден, красовался еще один – темно-бордовый крест с мечами и Святым Георгием в центре. Не дожидаясь рапорта Щербакова, он приказал срочно собираться и следовать за ним в сторону Кадара, где уже выстраивалась для очередного марш-броска колонна мотострелкового батальона.

– Здесь у нас больше дел никаких, – сказал построенным танкистам Абдулов. – Следуем в Буйнакск на полигон "Дальний".

– Как же снаряд у меня в стволе? Вдруг выстрелит? Или взорвётся? – сказал Щербаков.

– Ничего ему не будет. Приедем на полигон, там разберемся.

– А что это у тебя за орден такой красивый? – указал взглядом на крест Щербаков.

– Это не орден, это ВВ-шный нагрудный знак "За отличие в службе", но во внутренних войсках они его чуть ли не за орден считают. Это за взаимодействие с войсками МВД.

– Красивый, – с завистью сказал Сашка.

– Саша, не ссы, всем, кто здесь был, такой вручат. Позже. Ты чего на связь вчера не выходил?

– Я выходил, – соврал Щербаков, – но никого не услышал. Гора, наверно, мешает.

– Ну может, и гора, – Абдулов кинул подозрительный взгляд на лейтенанта. – Давайте быстрей.

Со спецами не удалось попрощаться, отчего Щербакову стало очень грустно. Он так сдружился за эти дни с простыми ребятами-спецназовцами, вместе с ними действительно смело можно было "идти в разведку". Забрав ленту с патронами, спецы отнесли её в свой домик, а затем все пятеро удалились в сторону покрытых туманом гор на очередное задание. Последним в группе шел Тарас, за его спиной глядел в серое небо квадратным набалдашником ствола "Взломщик".

Сборы оказались недолгими. Минут через пятнадцать, ревя двигателями, Т-72Б месили грязь, едва поспевая за летящим по волнам разбитой дороги танком ротного. У Кадара зеленой змеёй вытянулась бронетехника батальона – "шишарики", заправщики, САУ и полумертвые БТРы. Многие бронетранспортеры опять прицепили на буксир к танкам и самоходным установкам. Вскоре колонна двинулась по уходящей вниз извилистой раскисшей дороге, петляя между горных склонов, поросших жухлой травой и корявыми деревцами.

На душе было тягостно, а серое небо с нудным дождем полностью соответствовало настроению. Щербаков сидел на узкой спинке своего сиденья, наполовину высунувшись из люка, с тоской глядя на унылые серые горы, покрытые туманом. Его танковый комбинезон вскоре промок и превратился из светло-желтого в темно-горчичный. Колонна то и дело останавливалась – кто-то забуксовал в грязной жиже. Иногда машины приходилось вытаскивать с помощью гусеничной техники. Одни только танки и САУ в помощи не нуждались.

Техника долго петляла между отрогов и к вечеру въехала в селение с названием Доргели. Небо по-прежнему затянуто тучами, и дождь периодически проливался на колонну, громыхающую по разбитому асфальту. На выезде из села, сразу за указателем с надписью "Буйнакск – 20 км", машины стали съезжать на проселочную дорогу, ведущую к огромной поляне. На ней уже расположилась часть техники батальона, прибывшая из Верхнего Дженгутая, где ранее располагался его штаб.

На обрывистом берегу горной речки стояли танки второго танкового взвода, чуть дальше виднелась большая штабная палатка. Танки повзводно выстроились на берегу. Не глуша двигатели, танкисты вылезли на трансмиссии сушить промокшую одежду. Горячий воздух, выдуваемый сквозь жалюзи на корме танка, в считанные минуты, словно гигантским феном, высушил их комбинезоны, штаны и портянки. Пехоте приходилось гораздо хуже, сушиться они могли только у костра, развести который можно с большим трудом – ветки, дрова, всё, что могло гореть – мокрое от почти непрекращающегося дождя.

Когда совсем стемнело, офицеры-танкисты собрались на трансмиссии танка командира роты. В темноте слышалось журчание горной реки. Лейтенанты сидели, разговаривали, ели холодный сухпай. Щербаков и Прошкин возбужденно делились впечатлениями о недавних событиях, иногда свою «пару слов» вставлял Абдулов, меньше всех говорил Круглов. Вадим очень переживал, что ему пришлось стоять в Верхнем Дженгутае со штабом батальона, а не громить боевиков в Карамахи и Чабанмахи. По его рассказу, комбат Бельский решил взять себе пару танков на охрану штаба, и выбор пал на взвод Круглова. В результате танки стояли рядом со штабной палаткой, вместо того чтобы помогать остальным обстреливать ваххабитские села. Причем Бельский на вопрос приехавших с проверкой в Дженгутай генералов заявил, что танки находятся здесь по причине ремонта. Под "раздачу" попал Круглов, заявивший генералам, что танки у него в порядке и хоть сейчас могут идти в бой и что все вопросы, почему он тут "протирает штаны" – к майору Бельскому. В результате дело с танками Бельский как-то замял, а Вадим так и остался там стоять до окончания боевых действий.

Буйнакск. Полигон "Дальний"

С утра разведка на БРДМе выехала в сторону Буйнакска, а батальон стал готовиться к очередному марш-броску до полигона "Дальний", находящегося в тридцати с лишним километрах от Доргели. Туман перемежался с дождем, иногда на мгновенья сквозь низкие облака выглядывало солнце. Вчерашний шум реки куда-то пропал. Щербаков подошел к краю обрыва и вместо воды увидел лишь отполированные ей серые камни, устилающие дно. Стекая с покрытых снегом вершин, за ночь река замерзла высоко в горах.

Колонна выстроилась в прежнем порядке, ожидая команды к выдвижению. Опять доносилось журчание растаявшей воды из наполненного русла, но техника всё стояла на раскисшей от дождя грунтовке. Разведчики вернулись только к вечеру – по дороге назад "бардак" сломался, а рация "не доставала" – сигнал терялся за горными вершинами. Движения начали, когда дневной свет начал меркнуть. На танк к Щербакову попросился старшина одной из мотострелковых рот, прапорщик Лёха Кадеев. Худощавый, в тяжелом бронежилете и каске, весь мокрый до нитки, он подошел к готовому тронуться танку.

– Лейтенант! – закричал он, задрав голову. – Возьми меня на танк.

– Куда я тебя дену? – Щербаков посмотрел сверху вниз на стоящего в грязи прапора, на его грязное лицо и мокрые от дождя светлые усики. – Если только на трансмиссию?

– Да пофиг, хоть куда!

Прапорщик Кадеев забрался на танк, оставляя после себя грязные глиняные полосы, и присел на трансмиссию, ухватившись за станину НСВТ. Колонна тронулась, качая пушками, танки поднимались с проселка на разбитый асфальт и поворачивали в сторону Буйнакска. В стволе до сих пор лежали заряд и снаряд – клин затвора решили разобрать и почистить на полигоне. Сашка надеялся, что выстрела в движении не произойдёт и до полигона «дотянем». Вновь пошел дождь, в лучах фар мелькали его косые струи. Щербаков вглядывался в темноту, но лишь красные огни стоп-сигналов мелькали впереди, сидящего под дождем насквозь мокрого прапорщика освещали фары идущего сзади танка. На одном из ухабов разбитой дороги проволочка, вставленная между зубьями сломанного подъемного механизма пулемета и держащая НСВТ в горизонтальном положении, вылетела, и его ствол со всей силы обрушился на голову Кадеева, грохнув по каске с противным металлическим звуком. Это очень рассмешило продрогшего Щербакова, он давился от смеха, но Кадеев, поправляющий каску и теперь держащийся за смотревший вниз ствол пулемета, не слышал ничего, кроме грохота танкового дизеля.

Ночью колонна прошла по окраинам Буйнакска, мимо полосатых красно-белых бетонных блоков, лежащих поперек дороги у темных блокпостов, ощетинившихся колючей проволокой, укрепленных бетонными плитами и мешками с песком. Многоэтажки со светящимися кое-где желтыми огоньками окон проплывали слева и вскоре остались далеко позади. Еще километров через десять колонна свернула в сторону светящихся вдали фонарей и вскоре въезжала на территорию буйнакского полигона "Дальний".

В танках встретили серый рассвет. Вокруг простиралось огромное поле, поросшее мокрой пожухлой травой и со всех сторон окруженное еле видимыми в наплывающем тумане горами. Вдали темнели какие-то строения, относящиеся к полигону. Солнца не видно за низкими тучами, периодически брызгающими мелкой изморосью. После завтрака, состоящего из надоевшего сухпая, пришел старлей Круглов и комроты Абдулов. Они залезли в танк и долго стучали внутри башни увесистой кувалдой. Наконец из люка показался Абдулов, держа в руках коричневый заряд, тускло блеснувший дюралюминиевым дном. Комроты бросил его с высоты башни в мокрую траву.

– Ну что, Саня, давай клин затвора разбирать, – сказал выбравшийся за Олегом на башню Вадим.

– Да я не умею, – ответил Щербаков.

– Не боись, щас научим. Бери кувалду и залазь на своё место.

– Чтобы его вынуть, нужно выбить стопор. Видишь вон тот штуцер? Долбани по нем снизу кувалдой! – Вадим показал забравшемуся в башню Сашке на одну из деталек. Щербаков нащупал в полутьме торчащий сбоку затвора металлический цилиндрик и слегка ударил по нему тяжелым молотком.

– Сильнее давай, пару раз стукни! – Круглов засунул голову в командирский люк.

Александр отвел кувалду подальше, насколько это возможно в тесной башне, и со всей силы ударил по штуцеру, который вылетел из своего места и повис на тонкой цепочке.

– Вот, молодец! А теперь Кравченко и Обухов залазят и потихоньку вытаскивают затвор, – резюмировал Круглов. – Осторожно руки-ноги – семьдесят три килограмма всё-таки…

Пока механик с наводчиком отчищали нагар с деталей разобранного и разложенного на трансмиссии затвора, Щербаков с Кругловым сидели на башне, ежась от сырого ветра и вспоминали студенческие годы и военную кафедру.

– А знаешь, как я огневую подготовку сдавал Иволгину? – спросил Щербаков. – Я же ему все плакаты рисовал в аудиториях. Пришел на экзамен, вытянул билет, а Иволгин мне и говорит: "Хороший у тебя костюм, Щербаков. Зеленый. Стало быть "пять" за экзамен".

– Да я вижу, как ты сдавал. Клин вон разбирать не умеешь.

– Вадим, ну ты что ли умел когда разбирать?

– Да ладно, шучу. Конечно, и я не умел. Меня весной на дивизионных учениях капитан Холодцов научил…

Наконец все детали отчистили, оттерли соляркой, смазали и клин затвора поставили на место. Чтобы проверить работоспособность затвора и, наконец, разрядить ствол, танк отъехал вперед на танковую директрису. Вручную зарядили заряд и выстрелили «залежавшийся» снаряд в сторону близких предгорий. Всё работало отлично, как и прежде.

Остаток дня тянулся нудно – всё время моросил дождь, и все старались спрятаться от него под любым укрытием. Танкисты сидели в танках, наглухо закрыв люки, пехота в БТРах, "шишариках" – везде, где есть крыша и холодная вода не льет за шиворот. Что будет дальше – никто не знал. По батальону поползли слухи, мол, скоро едем домой, скорее всего, погрузимся в Манаскенте и "прощай, Дагестан". Но подтверждений этому никакого. Солнце так ни разу и не показалась, скрытое свинцовыми тучами, на полигон медленно опустилась ночь, окутанная туманом и срывающимся дождем.

Каспийск

Наутро поступил приказ выдвигаться в сторону Каспийска, на прежнее место стоянки батальона, около семидесяти с лишним километров отсюда. Часов в девять утра колонна выдвинулась в направлении сереющих вдали многоэтажек Буйнакска. Не заезжая в город, техника проследовала по его окраинам, затем повернула в сторону невидимого отсюда Каспийского моря и возвышающихся в туманной дымке гор. За танками и САУ на тросах опять тащились "мертвые" БТРы, таких стало еще больше. Пехота облепила их борта и мокла под непрекращающимся дождем. На танкистов, ехавших в своих танках "по-походному", с открытыми люками, также лился дождь, затекая внутрь башни. Еще не совсем просохший комбинезон Щербакова вновь вымок и практически не согревал. Сигареты отсырели, и даже покурить нет возможности. Оставалось просто смотреть на унылые пейзажи, проплывающие по обеим сторонам колонны – темнеющие вершины гор, мокрые сопки, деревья и кустарники с пожелтевшей листвой. По пути практически не встречалось ни селений, ни гражданских машин.

Ближе к обеду батальон по извилистому серпантину стал взбираться на горный перевал, с его вершины вдали показался седой Каспий. Дорога, то и дело скрывающаяся за очередным уступом скалы, виляла в разные стороны и ощутимо опускалась вниз. Вскоре горы остались позади и техника катила по равнине. Слева проплыли окраины Ленинкента, дорога вновь пошла в гору с прятавшей за ней Махачкалой. Еще через полчаса колонна ехала по её пригороду с небольшими одноэтажными домами за зелеными заборами и возвышающимся минаретом мечети. Дома кончились, но немного погодя по бокам замелькали такие же дома и заборы Каспийска. Показался перекресток, который батальон проезжал пятнадцать дней назад, только теперь к нему подъезжали с другой стороны. На перекрестке техника повернула налево к морю. Размытая глиняная дорога, сменившая разбитый асфальт, постепенно стала песчаной, приближаясь к пляжу, где ещё недавно располагался батальон.

Но пляж оказался занят. В окопах стояли чужие танки, БМП, "шишарики" и другая техника – кто-то приехал раньше и занял оставленные позиции. Колонна двинулась дальше, выискивая новое место, и стала останавливаться в километре от бывшей стоянки. Техника размещалась по подразделениям на большой поляне, переходящей в пустынный пляж. Поляна заканчивалась густыми кустами, за ними синело все то же озеро Большое Турали. Первым делом, поставив танки повзводно, танкисты, не глуша двигатели, вылезли на трансмиссии сушить насквозь промокшую одежду. Обмундирование очень быстро высохло под горячими струями воздуха от разогретых двигателей. Пехота пыталась сушиться у наскоро разведенных костров из сырых веток и мокрых ящиков. К вечеру повсюду высились палатки и техника стояла, по борта зарытая в новых окопах.

По батальону опять поползли слухи, что скоро домой, дескать, ждут, когда в Манаскент пригонят платформы для техники и крытые вагоны для личного состава. Потянулись нудные, томительные дни ожидания. Денег позвонить домой у Щербакова не было, поэтому он отправил родителям письмо, написав, что всё у него хорошо, ни в каких боевых действиях они не участвовали, а всё время стояли на берегу Каспия, купались, загорали, ничего не делали и вскоре поедут домой. Обратный адрес в письме значился «Москва-400».

Погода испортилась окончательно. С моря дул сырой холодный ветер, часто моросили дожди, и низкие серые тучи неслись куда-то вдаль, закрывая солнце. Танковая рота постоянно занималась чисткой оружия и обслуживанием техники – бойцы без особого энтузиазма копошились в трансмиссиях, если не шёл дождь. Когда же холодная изморось проливалась с мрачного небосвода, все забивались в ротную палатку, пытаясь согреться у маленькой чугунной печки-буржуйки. Спать теперь приходилось в палатке среди солдатского храпа и запаха давно немытых тел. Через несколько дней, после того как батальон опять зажил жизнью маленького поселения, состоящего из одних военных, в большой брезентовой палатке наконец организовали баню. До нормальной бани ей, конечно, далеко, однако смыть горячей водой накопившуюся за несколько недель грязь можно. Солдатам привезли чистую форму, не новую, но, по крайней мере постиранную, офицерам пришлось стирать свою форму самим в бане во время помывки, а потом долго ждать, когда она просохнет в сыром воздухе. В результате не до конца высохший "комок" досыхал на Щербакове.

Прошло еще несколько скучных промозглых дней, и следующей ночью лейтенант проснулся в палатке от ощущения, что какая-то букашка лазит у него по спине и тихонько его покусывает. Он попытался её нащупать, но безрезультатно. До утра Щербаков проворочался, почесывая то спину, то под мышками. Под утро Александр заметил, что не один он чешется и не может заснуть – лежащие рядами в спальниках танкисты занимались тем же самым. Вердикт вынес проснувшийся от чесотки Кравченко. Стянув с себя камуфлированную куртку, недавно поменянную после бани, он стал рассматривать её швы в пробивающемся сквозь окно утреннем свете. «Жопа, пацаны. Бэтэры. – сказал он, оглядев проснувшихся танкистов и пытаясь раздавить невидимое насекомое, спрятавшееся в бельевом шве. – Сука, Галтин, это ты всех заразил!»

Все накинулись на не отличавшегося чистотой сержанта Васю Галтина, многие его презирали за неряшливый вид и неспособность следить за собой. Попинав слабо защищавшегося Галтина, стали решать, что делать, как избавляться от платяных вшей-бэтэров. На самом деле виноват был не Галтин – вся одежда, привезенная взамен грязной, уже была заражена этими насекомыми, так как не прошла достаточную термическую обработку при стирке и глажке. В результате бэтэрами заразился весь мотострелковый батальон, включая офицеров, ночевавших в палатках с солдатами. Мелкие твари, едва различимые глазом, прятавшиеся в складках одежды, не давали покоя ни днем, ни особенно ночью, кусая до крови, ползая по всему телу и откладывая в укромных местах швов гроздья яиц с потомством. А "лекарство" от бэтэров одно – прожаривать всю форму в специальной прожарочной камере или пройтись по всем швам раскаленным утюгом – но ни того, ни другого в батальоне на данный момент не имелось. Специальная жидкость для отравления бэтэров у медиков батальона тоже отсутствовала. В результате среди военнослужащих с середины сентября началась новая война с почти невидимым врагом, быстро размножающимся и поэтому не дающим себя истребить полностью. Проблему эту руководство батальона решать не спешило, так как сия кара минула старший офицерский состав, и всех "прелестей" жизни с бэтэрами они понять не могли или не хотели, обещая, что, мол, скоро приедем домой, там всё и порешаем.

С начала прибытия на берег моря с буйнакского полигона прошла неделя. Проблема с бэтэрами отошла на второй план после того, как на очередном построении объявили, что в ближайшие дни планируется марш-бросок до Кизляра. У всех в голове крутилась одна мысль – уезжаем домой, грузиться будем в Кизляре. На 22 сентября была намечена рекогносцировка – на ГАЗ-66 по планируемому маршруту должна выехать группа офицеров батальона для оценки местности и дороги, по которой будет двигаться техника. Каждое подразделение выделило офицера, от танковой роты назначили капитана Пермякова, как самого "старого" танкиста и зачем-то лейтенанта Щербакова. Офицерам поручили отметить основные ориентиры маршрута, оценить, выдержат ли мосты на пути следования многотонную технику.

После завтрака, наконец-то проходившего в большой армейской палатке за столами, приготовленного не из сухпая, а сваренного на полевой кухне, человек двенадцать офицеров от разных подразделений залезли в кузов армейского "шишарика". Тент над кузовом отсутствовал, поэтому все кутались в зеленые плащ-палатки от холодного моросящего дождя, сжимая между коленей свои автоматы. До конечной точки маршрута – города Кизляр, предстояло преодолеть более ста шестидесяти километров. Машина тронулась, не торопясь качая бортами на неровной дороге, проходившей по берегу штормящего Каспия.

Выбравшись около Каспийска на асфальтированную дорогу, "шишарик" набрал скорость и двинулся в сторону Махачкалы, счищая с лобового стекла "дворниками" капли непрекращающегося дождя. Мимо промелькнула столица Дагестана с её многоэтажками, магазинами, автобусами, идущими под зонтами людьми и мирной жизнью. Относительно широкая асфальтированная дорога какое-то время тянулась вдоль берега моря, затем повернула в сторону равнины, покрытой лоскутами полей. Горы остались далеко слева, затянутые низкими облаками. Изредка попадались гражданские машины, в основном советский автопром – "Жигули", "Москвичи", пустые и груженые "КАМАЗы". Первый большой мост пролегал над рекой Сулак, он сделан на совесть и свободно выдержит вес танка или САУ. Его проследовали, не останавливаясь, сквозь дождливую пелену наблюдая за проносящимися мимо унылыми мокрыми полями и редкими селеньями, темнеющими вдали. Иногда пролетали небольшие каменные мостки над балками и оврагами, но они тоже должны выдержать бронетехнику.

В селении Геметюбе переехали железный мост через небольшую речку Аксай, такой танку лучше проезжать на большой скорости поодиночке, и машина двинулась в направлении Бабаюрта. Ближе к Кизляру, помимо Нового и Старого Терека, на пути встретилось еще множество мелких, наполовину пересохших речушек, мосты через них казались достаточно прочными. Под проливным дождем, у указательного знака "Кизляр", машина развернулась и двинулась в обратном направлении.

К вечеру ГАЗ-66, уверенно пролезая по грязным колеям, подъехал к штабной палатке батальона. Насквозь промокшие, голодные офицеры спрыгивали на сырой песок и направлялись в штаб на объявленное экстренно совещание. После него Абдулов собрал офицеров танковой роты в дальнем углу танковой палатки, вытащил карту с нарисованным на ней красным карандашом извилистой линией маршрута.

– Сейчас делаете "кройку маршрута" – зарисуйте основные повороты, ориентиры и населенные пункты по ходу следования, так как карт на командиров взводов пока не выделено, – сказал Олег. – Чем точнее зарисуете, тем лучше. Дорогу ни у кого спрашивать нежелательно. Не нужно говорить, откуда и куда мы следуем.

– А мы в Кизляр на погрузку? – спросил жавшийся к "буржуйке" продрогший за день Щербаков.

– Не знаю, может быть. Мне Шугалов не докладывает, – ответил Абдулов. – Давайте рисуйте быстрей и спать. Завтра подъем в шесть утра. Лёша, ты сегодня начальник караула.

Ворочаясь от покусывавших бэтэров, Щербаков засыпал с радостными мыслями: «Скоро всё кончится – холод, сухпай, мерзкие вши. Скоро домой!»

Марш Каспийск-Кизляр

Утро 23 сентября 1999 года выдалось солнечным, как будто тоже радовалось, что батальон покидает сырые берега Каспия. Часам к десяти утра все палатки уже свернуты, полевые кухни и минометы прицеплены к "шишарикам", вещи сложены в кузова, ящики, ЗИПы, распиханы по БТРам. Колонна вытянулась вдоль берега моря в направлении Каспийска. Щербаков сидел в зимнем комбинезоне на танковой башне, ежась от промозглого морского ветра и глядя на грязно-белую пену волн, набегающих на пологий пустынный берег. На дне его черной сумки с надписью "СССР" лежали сувениры – Коран, подаренный в Карамахах спецназовцами, и несколько камешков и ракушек, завернутых в обрывок газеты "Дагестанская правда". Танковая рота стояла в середине колонны, к нескольким танкам первого и второго танковых взводов тросами были прицеплены БТРы с ютящейся, по обыкновению, на них пехотой. Далеко впереди техника пришла в движение, выпуская черные облачка выхлопных газов, уносимые ветром в сторону озера.

Выбравшись на разбитый асфальт и проследовав мимо окраин Каспийска, колонна повернула направо, в сторону Махачкалы, километров через десять потянулись её пригороды. Показались первые пятиэтажки, придорожные киоски у автобусных остановок и люди, многие из них улыбались и приветливо махали руками проезжающим мимо военным. Чем дальше колонна въезжала в Махачкалу, тем больше машин и людей попадалось навстречу.

На одном из перекрестков местное ГАИ перекрыло дорогу, чтобы батальон беспрепятственно мог следовать по маршруту. На маленькой площади, примыкавшей к перекрестку, расположился небольшой рынок. Завидев грохочущую гусеницами колонну, на обочину дороги потянулись продавцы и покупатели. Видно, что всё это спонтанно – в руках жителей никаких транспарантов и плакатов. Машины, стоявшие за милицейским кордоном, сигналили, жители Махачкалы подбегали к грохочущей технике, бросая на броню букеты цветов, протягивая солдатам полторашки с лимонадом и минералкой, сигареты, овощи и еду в пластиковых пакетах – кто что продавал или успел только что купить. Сквозь грохот техники слышались слова благодарности простым солдатам и офицерам, защищавшим их родную землю от терроризма, ваххабитов и радикального ислама.

«Прямо как в Великую Отечественную, – пронеслась мысль в голове Щербакова, на ходу ловившего подброшенный блок сигарет, балык, завернутый в промасленную бумагу и пару мороженых в целлофановом кульке. – Кому расскажи – не поверят. А мы как воины-освободители».

В станину НСВТ воткнули упавший на башню букет желтых цветов. Еще несколько полуторалитровых бутылок с минералкой, пакет с сушеной рыбой, брошенные благодарными дагестанцами, удалось поймать, и теперь всё это "добро" лежало, припрятанное в ЗИПе. Кравченко тоже наловил каких-то "ништяков" и уложил в ЗИП со своей стороны.

– Ну что, давайте мороженое жрать, пока не растаяло, – крикнул Щербаков, протягивая вафельный стаканчик с пломбиром Олегу Кравченко.

– А Обухову нельзя сладкое, а то в люк не пролезет, – подмигнул наводчик, облизывая тающее мороженое.

Вскоре рынок и люди скрылись за очередным поворотом, колонна повернула в сторону окраин. Высотки города проплывали где-то далеко справа, мимо тянулись зеленые заборы и одноэтажные дома пригорода. Техника выехала за пределы города, несколько увеличив скорость. Вдали показались море и черные нефтяные бочки на его берегу. Оно становилось всё ближе, и вот уже видны белые барашки волн, чувствуется свежий морской ветер, смешанный с запахом мазута. Постепенно дорога отворачивала влево, удаляясь от побережья.

По обеим сторонам колонны потянулись поля и пустыри холмистой равнины. Дорога стала почти прямая, и колесная техника набрала приличную скорость. Танки не отставали от неё, стрелка спидометра переваливала за 70, и гражданские машины разлетались по обочинам, издали завидев несущихся на полном ходу многотонных монстров. Около часа дня батальон остановился на повороте перед мостом через реку Сулак. За время пути к 172-му танку щербаковского третьего взвода успели подцепить заглохший БТР. Теперь только пять танков из десяти, включая два танка третьего взвода, еще никого не тащили за собой. Солнце пригревало хорошо, и танкисты скинули свои зимние комбинезоны, спрятав их в деревянные ящики, укрепленные на башне. С головы колонны к танку Щербакова подъехал ЗИЛ-131 с будкой-кунгом. Из кабины выпрыгнули зампотех мотострелкового батальона майор Шершнев и лейтенант Абдулов.

– Саша, сейчас колонна продолжит движение, а вы с товарищем майором и двумя танками будете здесь стоять еще два часа, – сказал Абдулов спустившемуся с танка Щербакову. – Потом продолжите движение по маршруту. Если по дороге встретите какой-нибудь наш БТР заглохший или нашу машину – цепляете и следуете дальше. Батальон будет ждать вас в на въезде в Бабаюрт до 18:00, а там до Кизляра уже совсем ничего, вместе доедем. Старший у вас майор Шершнев, он поедет на своем ЗИЛу. Вопросы?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

Колонна скрылась за горизонтом, а два танка и ЗИЛ всё стояли на обочине, выжидая положенные два часа. Расчет был таков – за два часа сломавшийся БТР или машину починят, в противном случае ничего не остается, как взять её на буксир.

Экипаж танка № 158, замыкавшего маленькую колонну, состоял из командира танка, вечно заросшего светлой щетиной, похожего на красномордого деревенского мужика сержанта Акунина, узкоглазого и низкорослого механика-водителя рядового Сулейманова и наводчика Рудакова, тоже рядового по званию и особыми приметами не отличавшегося. Они, как и все остальные, ждали сигнала к движению от Шершнева и сейчас развалились на трансмиссии, наслаждаясь выдавшимся теплым деньком.

Когда стрелка часов показала три часа дня, Шершнев приказал завести заглушенные танки и выдвигаться в сторону давно скрывшейся за горизонтом колонны. Танк № 158 завелся сразу, командирский 157 долго чихал, пока, наконец, дизель не заревел, выпустив облако серого дыма. ЗИЛ и два танка помчали по асфальту, измочаленному гусеницами бронетехники прошедшего здесь два часа назад батальона. Мимо проплывали перепаханные на зиму поля и лысые пустыри, поросшие высохшей травой, порой вдали виднелись какие-то селения, к ним от основной асфальтированной дороги ответвлялись проселочные. На прямой, как стрела, трассе изредка встречались старые легковушки и потрепанные временем грузовики. В наушниках шлемофона поначалу слышались переговоры между подразделениями батальона, потом наступила тишина – слишком далеко ушла колонна.

Через километров тридцать впереди показался стоящий на краю дороги БТР с откинутыми крышками люков над силовой установкой. На нем копошились двое бойцов, один из них, видимо, механик. Рядом в тени борта сидели еще человек восемь солдат со старшим сержантом – командиром мотострелкового отделения. ЗИЛ и оба танка съехали на пыльную обочину и заглушили двигатели. По обеим сторонам простирались солончаковые пустоши, покрытые белыми пятнами соли. Шершнев, засучив рукава камуфляжа, залез на бронетранспортер и стал вместе с механиком копаться во внутренностях двигателя. Через час стало ясно, что БТР не оживёт.

«Давай заводи! – крикнул майор Щербакову. – Цеплять будем».

Лейтенант кивнул гревшемуся в лучах клонившегося к закату солнца Обухову, и тот нырнул в свой люк. Танк № 157 вновь не желал заводиться, двигатель кашлял, как будто в баках не осталось солярки. Выгнав Обухова, на его место залез механик 158-го танка Сулейманов. Он ручным насосом, расположенным рядом с приборной панелью, стал подкачивать топливо. Качал минут десять, наконец танк завелся. БТР подцепили, накинув танковый трос на еще не оторванный буксировочный крюк и примотав его проволокой, чтобы не соскочил во время движения. За рычагами 157-го остался Сулейман, а Обух сидел на месте наводчика Рудакова в 158-м. Мотивируя тем, что экипаж взаимозаменяемый, Рудаков уселся на место Сулейманова и сейчас управлял своим танком. Колонна, состоявшая теперь из ЗИЛа, двух танков и БТРа, вывернула на дорогу и с меньшей скоростью двинулась в сторону Бабаюрта.

Селений по пути не попадалось – они лежали в стороне от асфальтированной трассы. Около одного из них, судя по нарисованной на тетрадном листе карте, это был Хамзаюрт, дорога плавно повернула на север и вытянулась прямым лучом вдаль. Багряное солнце задевало своим краем за висевшие на горизонте облака, окрашивая их верхушки фиолетово-розовым. Стрелка на часах показывала семнадцать с четвертью, до 18:00 еще сорок пять минут, должны успеть. Колонна приближалась к крутому повороту, перед ним виднелся небольшой узкий мост через арык, тянувшийся по периметру распаханных вокруг полей. На самом мосту, обочины которого ограждались бетонными столбиками с металлическими тросами, 157-й неожиданно закашлялся и заглох. В его корму чуть не врезался, едва успев затормозить, БТР с сидевшей на нем пехотой. Позади него, чуть съехав на узкую обочину, остановился 158-й. ЗИЛ сначала укатил вперед, но, увидев остановившуюся бронетехнику, вернулся.

– Что случилось? – спросил выскочивший из кабины Шершнев.

– Да опять что-то танк заглох, – неопределенно ответил Щербаков, сам не понимавший, отчего танк глохнет. – Сулейман, сделай что-нибудь! – крикнул он механику.

Сулейманов попытался завести двигатель, тот упорно не заводился. Широкий танк с прицепленным за ним БТРом стоял прямо на узком мосту, и по встречной полосе с трудом мог проехать грузовой автомобиль, но машин пока ни одной. Красное солнце наполовину скрылось за горизонтом, Щербаков курил, свесив ноги в люк башни и наблюдая за сгущающимися сумерками. Невдалеке белело строение, похожее на заброшенную ферму со стоящим около неё домишком, вдали зажигались огоньки Татаюрта. Вдруг сзади показалось светлое пятно, быстро приближавшееся к мосту. Через мгновенье оно превратилось в белую "шестёрку" с выключенными фарами, летящую к сливающейся в вечерних сумерках бронетехнике. Водитель шестерки увидел чернеющий на мосту бронетранспортер, но слишком поздно. Пролетая мимо 158-го, он вдавил педаль тормоза в пол. Тормозя и пытаясь объехать БТР, "шестерка" чиркнула правым бортом по бронированной боковине, оставив на его корме белый отпечаток краски со своего переднего крыла, и влетела под левую гусеницу стоящего на мосту 157-го. От удара капот и передняя часть смялись «в гармошку», правая стойка погнулась, и не пристегнутый ремнем пассажир, сидевший на переднем сиденье, долбанул головой по лобовому стеклу, оставив на нем паутину мелких трещин. От оглушительного удара машины многотонный танк Щербакова даже не покачнулся.

Над мостом повисла тишина, нарушаемая только стрекотом вылезших на охоту ночных насекомых. Белая водительская дверь, скрипнув, отворилась, и из автомобиля вылез усатый дагестанец лет тридцати. Что-то бормоча, он стал оглядывать разбитую "шестёрку". За ним, держась за голову в синей бейсболке "adidas", вылез его пассажир – парень того же возраста с небритой щетиной. Даже странно, что оба остались целы, только у "адидаса" на лбу стала надуваться большая шишка. Бойцы с любопытством окружили разбитый ВАЗ-2106, обсуждая, подлежит кузов восстановлению или нет. Выпрыгнув из кабины ЗИЛа, спешил Шершнев.

– Э, бля, кто тут танк поставил? – начал приходить в себя усатый. – Кто старший тут?

– Я старший, – сказал подошедший Шершнев. – Танк сломался, его же в сторону не откатишь.

– Да мне пофигу, ты мне машину разбил! – махал руками усатый. – Давай деньги плати!

– Какие деньги? Надо еще разобраться, кто виноват. Тут твои "Жигули" спокойно проехать могли, если бы ты не гнал и фары включил.

– Э, ты че нам будешь говорить, как ехать надо? – подключился небритый "адидас". – Щас поедем в Бабаюрт за ГАИ, они разберутся.

Дагестанцы что-то с жаром продолжили говорить на своем языке, показывая то на разбитую "шестерку", то на танк.

– Щербаков, пока вы пытаетесь завезти танк, я сейчас в Бабаюрт смотаюсь за ГАИ, а вы выставьте на дороге незаметно какую-нибудь фигню вместо аварийного треугольника. – на ухо лейтенанту сказал Шершнев. – Ты за старшего, – добавил он.

– А далеко до Бабаюрта?

– Да не очень, километров семнадцать, – ответил майор, сел в ЗИЛ с усатым дагестанцем и укатил в сторону невидимого отсюда села.

Дагестанец в "адидасе" всё ходил вокруг разбитой "шестёрки", потирал ушибленный лоб и о чем-то размышлял.

«Пацаны, – сказал он, – давайте мою машину откатим, а то что она на полдороги стоит».

Несколько солдат неспешно встали с насиженных мест и подошли к искореженному автомобилю. Остальные заговорщицки прятались внутри БТРа. "Жигули" откатили назад и поставили на обочине за 158-м танком. Тем временем Обухов, прячась за техникой, проскользнул по обочине и метрах в двадцати, сзади от последнего танка, поставил десятилитровую алюминиевую канистру с примотанным к её ручке красным сигнальным флажком. Когда почти стемнело, вдали замелькали проблесковые красно-синие маячки ГАИшной машины. Перед 157-м остановилась серебристая "девяносто девятая" с мигалкой и надписью "ГАИ" на капоте, за ней тормознул ЗИЛ Шершнева. Из "Лады" вылезли двое гаишников-дагестанцев.

«Брат, смотри что они с машиной сделали», – "адидас" подбежал к гайцам, указывая в сторону помятой "шестерки ". Те направились к белеющему за 158-м пятну, достали свои протоколы и начали зарисовывать схему ДТП. Пострадавшие что-то с жаром объясняли им на своем языке, беспрестанно размахивая руками.

Наконец схема была готова и один из гаишников подозвал Щербакова с Шершневым расписаться под рисунком с изображением дорожной обстановки.

– А чего это "шестерка" за последним танком нарисована? Она в первый танк воткнулась, – заметив неточность, сказал Щербаков.

– Э, какой первый танк? Мы в задний врезались! – заорал небритый в "адидасе".

– Как в первый? А почему ваша машина тогда сзади стоит? – спросил гаишник и подозрительно посмотрел на лейтенанта и дагестанцев из "шестерки".

– Да потому что он, – Александр кивнул в сторону "адидаса", – попросил солдат машину откатить, чтобы типа она проезду не мешала.

– Ты машину откатывал? – спросил гаишник небритого.

– Ты что брешешь, э! Никто не откатывал, ехали, в танк врезались!

– Да ладно! Вон смотрите, тормозной путь идет от последнего танка и прямо под левую гусеницу первого, – указав на четыре видневшихся в темноте на асфальте черные полосы от шин, сказал Щербаков. Усатый дагестанец, тоже, видимо, не понимая, что задумал его попутчик, просто кивал.

– Э, брат, – "адидас" тронул за плечо гаишника, – ты земляку верить будешь или им верить будешь? Какой путь-муть? Это солдаты сапогами сделали! Сам видел, вот так сапогами по асфальту делали, как будто путь, – он зашаркал своимиостроносыми туфлями в сторону 157-го.

– А краска белая на БТРе? Как раз ваша машина крылом задела, – Щербаков указал на белеющее на броне пятно белой краски.

– Какая краска-маска, э? Это тоже солдаты! С машины отодрали краску и вот так делали, – он стал опять показывать. – Плевали на неё и к "бэтэру" приклеивали!

Гаишники в свете карманных фонариков рассматривали следы от тормозов и белую краску на БТРе.

– Да, похоже так и было, – сказал один гаец. – Ты что, наверно, летел и не видел танки? – спросил он у усатого. – Если бы не летел, спокойно объехал, да?

– Я тихо ехал, эти тут стоят, без габаритов, треугольников нет.

– Треугольников нет, но вон фляга с красным флажком стоит, – показал на совсем недавно поставленную канистру Шершнев. – А габариты – мы с Кадара едем, в бою лампочки перебили.

Стали перерисовывать схему, ориентируясь по оставленным черным полосам от шин и белым пятнам краски на БТРе и танке. Дагестанцы из "шестерки" теперь оба доказывали, что они въехали в последний танк и виноваты во всем танкисты.

– Короче, надо на освидетельствование ехать, – сказал один из гаишников, после того как схему нарисовали заново. – Может, пьяный кто из вас. Давай, водила танка и ты, – он ткнул в усатого дагестанца, щас в Бабаюрт поедем, трубки дуть, там дальше разбираться будем.

– Щербаков, – Шершнев отвел в сторонку лейтенанта, – я на ЗИЛу за ними поеду, я же механа одного не отпущу неизвестно куда, а вы заводите танк и давайте в Бабаюрт. Там где-то в начале должна быть стоянка, может, батальон еще там ждет, хотя сомневаюсь. Если батальона нет, там стойте, пока я не приеду.

Разбитую "шестерку" прицепили тросом к ЗИЛу, и они вместе с машиной гаишников скрылись в навалившейся ночи. В небе светила почти полная луна, освещая два танка и БТР, вдали светились редкие огни Татаюрта. Из БТРа вылезли несколько бойцов, громко матерясь, толкаясь и полностью игнорируя лейтенанта. Вместе с сигаретным дымом ветерок донес запах дешевого алкоголя. Теперь Щербаков понял, почему солдаты прятались в БТРе – вместе с едой, цветами и сигаретами в Махачкале благодарные дагестанцы накидали водки и вина. И что теперь с ними, пьяными, делать? Хорошо выпившая компания с оружием, к которому все привыкли и не боялись лишний раз выстрелить. На молодого офицера попросту "забили", а попросить помощи лейтенанту сейчас не у кого. Щербаков молил в душе, чтобы скорее вернулся Шершнев или хотя бы танк завести и продолжить движение. Краем глаза Александр увидел, что к толпе пьяных солдат бочком подобрался сержант Акунин, Кравченко тоже куда-то исчез в темноте.

– Ну что там, Обух? – с нетерпением спросил вновь копающегося в люке механика Щербаков. – Скоро поедем?

– Щас попробую, товарищнант, – Обух заерзал в темноте своего отделения. Прошло еще около получаса, наконец в двигателе танка что-то загудело и он, пару раз глухо кашлянув, завелся, на мгновенье скрыв луну за облаком невидимого в темноте дыма.

– Всем по машинам! – сквозь грохот дизеля закричал Щербаков.

Пьяная толпа нехотя залазила на БТР, уже не пряча бутылки и разрывая сухпаи на закуску. Откуда-то прибежал Кравченко, от него попахивало алкоголем.

– Ты что, пил? – повернулся к нему Щербаков.

– Не, просто курить ходил к пехоте, – ответил наводчик.

За рулем "бэтэра" всё же кто-то сидел – когда 157-й тронулся, натянув трос, БТР с трудом повернул колеса, выруливая с края дороги. Колонна медленно покатила по абсолютно пустой трассе.

«Шершнев говорил, километров семнадцать до Бабаюрта, скоро должны приехать, – думал Щербаков. – Там, вроде, еще мост железный был перед селом», – вспоминал он недавнюю рекогносцировку.

Сзади вилял БТР, на нем сидели человек шесть солдат, пьющих прямо из горла, среди них в свете фар 158-го он заметил Акунина, тоже державшего бутылку в руке. «Ну бля, доедем до Бабаюрта, – сквозь зубы бормотал Щербаков, глядя на командира 158-го, – писец тебе, сука!»

Тут танк в очередной раз стал кашлять и заглох посреди дороги, прокатившись по инерции несколько метров.

– Бля! Обухов, что за херь опять?

– Не знаю, товарищнант, может, топливопровод засорился. Качать надо, наверно, – виновато сказал Обухов.

– Ну так качай давай, а то мы так до утра не доедем!

Пехота, пользуясь остановкой, слезла с БТРа, начала петь песни, словно пьяные гости на свадьбе. Среди "гостей" выделялся бас Акунина, обнимавшегося с пехотой, чокаясь с ними своей полупустой бутылкой.

«Если бы Абдулов это видел, – глядя на пьяную толпу, думал Щербаков, – он бы их всех поубивал. И меня в том числе, что я с ними ничего сделать не могу. А что я сделаю? Поздно уже. Сейчас главное до Бабаюрта доехать, а там Шершнев, а может, кто из офицеров батальона еще».

– Обухов, накачивай побольше!

– Качаю, товарищнант…

После стараний Обухова и минут двадцати простоя танк вновь завелся. Какое-то время ушло, пока полупьяные солдаты залазили на БТР, с ними опять полез Акунин. Но проехав совсем немного, танк опять замолчал, раскорячившись с БТРом посреди дороги. За ними остановился 158-й. Обухов снова начал качать ручным насосом, вскоре танк завелся и двинулся вперед. Через каждые метров пятьсот-семьсот всё повторялось. Часы показывали около полуночи, когда Т-72 в который раз заглох. Одна только луна светила в черном небе, подернутом облачной дымкой, вокруг не видно ни одного огонька. Пехота слезла с БТРа и уселась прямо на асфальт. Солдатам было совсем хорошо, они уже не помнили, что служат в армии, что-то орали и пели, кто-то выяснял со сослуживцем отношения.

«Лишь бы не перестреляли друг друга, – подумал Щербаков. – Скоро, Обухов? Накачай побольше, чтобы уже до этого грёбаного Бабаюрта доехать, а завтра по-светлому смотреть будем, что сломалось».

Судя по всему, трезвыми оставались только лейтенант Щербаков и Обухов, даже Рудаков, пользуясь моментом, пару раз бегал к БТРу. Кульминацией веселья стала стрельба в воздух из автоматов и сигнального пистолета СПШ. Вверх летели разноцветные трассеры, в небе расцветали яркие цветы ракетниц, окрашивая всё вокруг в красные и зеленые оттенки. Щербаков сидел на башне и бессильно смотрел на эту вакханалию. «Ничего, скоро всё это кончится, скоро домой», – думал он. Вдали замелькали красно-синие огни. «Гаишники? – подумал Щербаков. – Может, за нами?»

Через несколько минут рядом с головным танком остановилась патрульная "девятка" с мигалками. Оттуда появились двое человек в милицейской форме.

– Кто старший? – спросил один из гаишников.

– Ну я, – сжимая ремень автомата, недоверчиво ответил Щербаков.

– А что за стрельба тут?

– Да это солдаты развлекаются, – неопределенно сказал лейтенант. – У нас танк глохнет, никак до Бабаюрта не доедем. Там нас наш батальон ждет.

– Не знаю, какой батальон? Были какие-то военные. Вечером проезжали, – сказал один из гаишников. – Давайте заводитесь, мы впереди поедем, а вы за нами. И не стреляйте!

– Обухов, ну ты накачал там чего?

– Да уже минут сорок качаю, – устало донеслось из люка механика.

Гаишная девятка развернулась в сторону Бабаюрта и ждала, когда заведется танк. Обухов ещё что-то поколдовал внутри, двигатель, немного покашляв и подергавшись, завелся. «Ну блин, немного осталось», – мелькнуло в голове у Щербакова. – По машинам!» – закричал он, но на его крик бойцы никак не реагировали. Лейтенант спрыгнул с танка, подошел к БТРу, у которого сидели пьяные солдаты, а некоторые теперь и лежали. За рулем "бэтера" кто-то всё-таки находился. Трезвый или пьяный, но кто-то был.

– Пацаны, залазьте, поехали!

– Да куда ехать, товарищнант? – услышал он чей-то пьяный голос. – Давайте здесь ночевать.

– Поехали! Акунин, ты чё, сука, бухаешь? Давай на свое место! – поняв, что никакой реакции он не дождется, Щербаков зашагал к своему танку. «Пофигу, – зло думал он, – сейчас поедем, кто успеет, тот запрыгнет». Он залез на башню и, случайно бросив взгляд на открытый люк наводчика, понял, что Кравченко на своем месте отсутствует. «Бля, куда этот придурок делся!» – Александр вновь спрыгнул с танка и пошел к БТРу. «Тут моего Кравченко нет?» – спросил он у не собиравшейся залезать на броню толпы. Солдаты вопрос проигнорировали. На 158-м наводчика лейтенант тоже не нашел. «Был же недавно на месте», – Щербаков пошел назад к 157-му. Сашка уже хотел залезть на броню, ухватившись за фару, светившую в зад гаишной машине, но спрыгнул на асфальт и заглянул под танк. В свете фар 158-го он увидел пьяного Кравченко, спавшего, раскинувшись между двух гусениц, засунув одну ногу между катков танка. Лейтенанта прошиб холодный пот – если бы танк сейчас поехал, то, как минимум, Кравченко остался бы без ноги, а то и вовсе его бы задавил БТР. Щербаков дулом автомата больно ткнул наводчика под ребра: «Кравченко, сука! Просыпайся! Вылазь, козел!»

Тот зашевелился, – Э, ну больно, дай поспать, – пробормотал он.

– Вылазь, щас Абдулов приедет, даст тебе поспать!

При слове "Абдулов" Кравченко пополз вперед, вылез из-под танка и, спотыкаясь о коробки пластида, начал забираться на башню. Кое-как спустившись в люк на свое место, он отключился.

«Ну мои все на танке, Рудаков на месте был, а остальные, если что, сами виноваты, – Щербаков залез в свой люк и надел шлемофон. – Обухов, поехали. Потихоньку».

Танк медленно поехал вперед, потянув за собой БТР. Солдаты, матерясь и спотыкаясь, запрыгивали на него на ходу. «Надеюсь, все успели, – Щербаков закурил сигарету, – скорей бы Бабаюрт». Впереди набирала скорость "девятка" гаишников, за ними следовала колонна из двух танков и БТРа, но Бабаюрт всё не появлялся. В душу Щербакова стали закрадываться сомнения: «Почему уже минут двадцать едем, а до сих пор не видно ни одного огня вокруг? И Бабаюрта всё нет, сколько километров проехали. А может, мы сбились с пути, едем не по той дороге? Может, это не гаишники вообще, а ваххабиты? Сейчас нас завезут куда-нибудь и всю эту пьяную толпу перестреляют и меня за компанию, а оружие заберут!»

Показались неясные огоньки. Бабаюрт? Вскоре по сторонам замелькали одноэтажные домишки какого-то села, впереди виднелся железный мост, освещенный холодным светом ртутных ламп. Щербаков вспомнил, что мост нужно проезжать поодиночке, но было уже поздно. Зажмурив глаза, он вцепился в открытый люк, приготовившись к падению танка с БТРом в холодную воду темнеющего внизу арыка. Мимо пронеслись знак "нагрузка не более 30 тонн" и железные балки моста, снизу мелькнула черная вода арыка, и мост остался позади. Замыкающий колонну танк так же сходу пронесся по мосту, оставив в воздухе клубы пыли, кружащей вместе с ночными бабочками в свете мостовых фонарей. Тусклые огоньки в окнах домов пропали в темноте, и вновь только пустая дорога и ни одного огня. Опять сомнения – где Бабаюрт? Еще один мостик проскочил под гусеницами и колесами, вокруг только ночь. «Если через пять минут не покажется Бабаюрт, дам команду стоять и буду ждать рассвета на трассе! – принял решение Щербаков. – А эти гаишники, или кто они там, пусть дальше едут».

Он всё сильнее сжимал ремень автомата, положенный перед ним на башню между "кирпичей" КДЗшек, и уже готовился дать команду Обухову остановиться, как вдали заблестели огни большого селения. Только бы танк не заглох! Через несколько минут мимо промелькнул белый знак с долгожданными черными буквами "БАБАЮРТ". Колонна проследовала за гаишниками, вскоре тормознувшими на большой площади с разбитым асфальтом. Сбоку светились желтым светом окна поста ГАИ и темнели малоэтажные дома. Недалеко от поста Щербаков увидел ЗИЛ-131 с будкой-кунгом, больше никакой техники рядом. Колонна подъехала к ЗИЛу и остановилась. Стрелки показывали час ночи. Шершнев из кунга не вышел, вероятно, спал. Сулейманов, дожидавшийся колонну в кабине ЗИЛа, там и уснул, вытянув ноги в открытое окно. Пьяная пехота с верху брони переместилась внутрь БТРа и перестала подавать признаки жизни.

Танки заглушили. В звенящей тишине раздавался храп Кравченко, скорчившегося на своем месте и что-то бормочущего сквозь сон. Щербаков слез со своего танка и, спотыкаясь о разбитый асфальт, пошел к 158-му. Из прикрытого люка механика доносился храп Рудакова. Акунин тоже спал, но в несколько странной позе – верхняя часть его туловища находилась в башне, а толстая задница и ноги торчали снаружи. Пытаясь вниз головой залезть в люк наводчика, он так и заснул. «Сука, засунуть бы тебе чего в жопу, да руки пачкать не хочется», – со злостью плюнул Щербаков. Он залез через командирский люк внутрь 158-го, морщась от акунинского перегара, и нащупал его автомат, прислоненный к стенке. «Вот посмотрим завтра, как ты будешь автомат свой искать, урод», – подумал лейтенант и, подхватив АКС Акунина, спрыгнул с танка.

Аверьяновка

Солнечное утро встретило сентябрьской прохладой. Пехота вылезла из БТРа – у всех перегар, помятые лица и головная боль от вчерашней водки с вином. Шершнев, вскользь поинтересовавшись, почему так поздно приехали, ушел в свой кунг, приказав побыстрей разобраться с танком. Обухов вновь принялся качать ручной насос, по очереди меняясь с Сулеймановым. Немного погодя из люка вылез еще полупьяный Акунин, даже не заметив, что его автомат исчез. Он долго слонялся, пытаясь похмелиться у пехоты, но всё выпили ещё вчерашним вечером и ночью. Спустя какое-то время сержант всё-таки обнаружил пропажу автомата, однако никакого беспокойства на его небритом лице не наблюдалось. Акунин подошел к Кравченко, также страдающего похмельем:

– Олег, ты не знаешь, это летёха мой автомат спрятал?

– Серёга, я не знаю. Сам только проснулся.

– Ну не мог же я его ночью потерять, я его из башни не доставал.

– Что, автомат проебал? – спросил лейтенант Акунина, АКС которого лежал сейчас вместе с АКСом Щербакова.

– Ничё не проебал, это Вы его спрятали.

– Смотри, посадят тебя за утерю оружия.

– Да это Вы спрятали, – сказал Акунин и, повернувшись, как ни в чем не бывало, побрел к своему танку.

«Вот сука! Всё по херу!» – удивился Щербаков.

Вскоре колонна выстроилась в прежнем порядке и двинулась за ЗИЛом Шершнева в сторону Кизляра. Дома Бабаюрта скрылись позади, вокруг проплывали убранные поля и редкие посадки желтевших осенними листьями деревьев. Проехав километров восемь, танк снова заглох, как раз перед указательным знаком с надписью "ЛЮКСЕМБУРГ".

«Приехали, – сказал Щербаков, – по ходу, мы в Европе».

Потратив полчаса, Т-72 с трудом завели, и техника двинулась дальше. Справа, за высокими деревьями, виднелись домишки дагестанского села Люксмебург, через несколько километров показались дома Качалая, на его окраине двигатель вновь замолчал. Проезжавшие мимо на старом "газоне" дагестанцы остановились и угостили солдат свежим молоком, налитым в "полторашки", и еще теплым лавашом. Голодному Щербакову эта еда показалась невероятно вкусной.

Танк еще несколько раз глох по пути, и, наконец, к полудню, оставив Кизляр по левому борту и не заезжая в него, колонна подъехала к селу Аверьяновка, находящемуся в четырех километрах от Кизляра. Рядом с селом, на большом непаханом поле, поросшем сорняками и окруженном по периметру посадками, расположился второй мотострелковый батальон. Стояли ротные палатки, дымила полевая кухня, в вырытых танками окопах прятались заправщики, затянутые сверху масксетью, и повсюду стояла военная техника.

Про ночной инцидент Александр никому не рассказал – ему попало бы в первую очередь. Едва танки остановились в расположении батальона, он отдал автомат Акунину, на что сержант опять никак не отреагировал.

Танки теперь стояли повзводно в три шеренги, танкисты жили в своей большой палатке, почесываясь по ночам от потихоньку размножавшихся "бэтэров" – травить насекомых пока никто не собирался. Но это всё мелочь – все жили надеждой, что скоро уедут домой. В батальоне только и разговоров «где будем грузиться, что будем делать, когда вернемся в Россию». Именно в Россию, как говорили все, потому что для основной части военнослужащих батальона Дагестан так и остался чужой землёй, с чужими обычаями, пусть в большинстве своем и дружественным народом, который российским солдатам и офицерам по долгу службы пришлось защищать.

Ежедневно танковая рота занималась обслуживанием техники – что-то чистили, смазывали, подкручивали, словно готовили её к новому маршу. Занялись ремонтом 157-го. Спустя несколько часов проб и ошибок выяснилось, что в одном месте забилась трубка и не пропускала топливо из внутренних баков в двигатель. Трубку прочистили, и танк завелся с первого раза, даже не кашлянув.

В один из дней приехала группа офицеров штаба округа, все званием не ниже подполковника. Поступил приказ во всех подразделениях написать списки, чего не хватает, каких запчастей, обмундирования, вооружения и боеприпасов. Из этого многие сделали вывод, что, вероятно, домой поедем не эшелоном, а самостоятельно и путь предстоит неблизкий.

Долгожданная весть пришла старшему лейтенанту Прошкину – приказ о его демобилизации. Алексей месяц как должен был находиться на гражданке, и завтра он наконец-то уезжал в Волгоград. Организовали небольшую вечеринку "по поводу". Лёха Прошкин от радости напился, лез ко всем обниматься и приглашал всех в гости. Наутро его с больной головой увезли на железнодорожный вокзал в Кизляр.

«Саша, надо прошкинский автомат отнести на склад РАВ и списать, – протягивая АКС с искореженным стволом Щербакову, сказал Абдулов после отьезда Прошкина. – Этот тип его еще в Карамахах в конвейер стволом уронил и молчал до отъезда. Подойдешь к капитану Инину, он в курсе. Ну Лёша…»

Батальон уже несколько дней стоял около Аверьяновки, её крыши виднелись поблизости за желтеющими деревьями. Когда после обеда Щербаков сидел около своего танка, привалившись к катку, к нему подошел командир роты Абдулов с автоматом, закинутым на ремне за спину. Александр поспешил подняться.

– Сиди-сиди, Саша, – Олег присел рядом. Он отсоединил магазин от своего АКСа и выщелкнул из него один патрон. – Держи, – Абдулов протянул патрон Щербакову. – Спрячь в карман и никогда живым в плен не сдавайся. Это твой последний патрон и, надеюсь, он тебе никогда не пригодится.

Александр взял протянутый патрон калибра 5,45 миллиметра, удивленно и настороженно глядя на Абдулова: – Олег, так мы же домой, вроде, скоро? Или что? – спросил, он засовывая патрон в нагрудный карман камуфлированной куртки.

– Ну, мало ли. Значит, на память останется, – он хлопнул Щербакова по плечу и зашагал в сторону ротной палатки.

Вечером на общем построении объявили, что завтра колонна маршем уходит из Аверьяновки, но куда, не сообщили. Щербаков весь вечер гадал: «Куда поедем, где будем грузиться и будем ли? Видимо, не в Кизляре – так бы тщательно не готовились. Может, действительно, своим ходом до Волгограда?» После построения Абдулов остался в штабе батальона рисовать маршрут завтрашнего передвижения. Вернулся он затемно, вызвал к себе двух оставшихся командиров взводов. Топографических карт на всех не хватило, по этому Щербакову пришлось перерисовывать маршрут передвижения с карты командира танковой роты на тетрадный листок. Красная линия следования батальона делала крюк и заканчивалась на границе с Чечнёй. По поводу странного маршрута Абдулов ничего Александру пояснять не стал, «Приказ такой», – коротко сказал Олег.

Подъем в пять часов утра, на улице еще темно, лишь чуть заметно светлеет восток. Повсюду стоит гул заведенной техники, дым выхлопных газов растворяется в густом тумане, и на расстоянии нескольких метров совсем ничего не видно. С восходом солнца туман постепенно развеялся. Как всегда, оперативно выехать не удалось – опять подвели БТРы. Снова танки первой роты пришли на выручку, зацепив мертвые бронированные гробы тросами. Утром, около девяти, колонна наконец выехала в северном направлении, в сторону, где километрах в шестистах по прямой находился Волгоград.

«Домой! – колотилось в голове Щербакова. – Скоро будем дома!»

Оглавление

Эшелон

Разгрузка

Каспий

Жизнь на пляже

Учения

Электроспуск

Буря

Совещание

Рекогносцировка

Утро в горах

Блокпост № 17

Карамахи

День танкиста

Прощайте, горы

Каспийск

Марш Каспийск-Кизляр

Аверьяновка