Единственное решение проблемы? (СИ) [Эдуард Дроссель] (fb2) читать онлайн

  Нельзя сказать, что Бретт Гейслер с самого детства мечтал связать свою жизнь с армией. Когда пришло время, он лишь намеревался немного послужить по контракту, как в своё время его отец, дед и прочие предки. Это было своего рода семейной традицией. Гейслеры считали, что тот мужчина не мужчина, кто ни разу в жизни не нюхал пороху. И часто так выходило, что служба кого-либо из Гейслеров в армии совпадала по времени с какой-нибудь войной. Так прадед Бретта ухитрился понюхать пороху в Нормандии и в Корее, дед во Вьетнаме, а отец, когда служил на военной базе в Гондурасе, в различных спецоперациях на территории соседней Никарагуа.

  Подобно всем Гейслерам, Бретт вырос здоровым и крепким янки, щедро вскормленным плодородной землёй Новой Англии. При этом он был отнюдь не глупым. Во время службы выяснилось, что по своим физическим характеристикам и темпераменту он подходит для спецподразделения "Дельта" и ему предложили по-пробовать и пройти спецподготовку. Бретт согласился, потом неожиданно для самого себя втянулся и ему понравилось. Его крепкий организм с успехом преодолел все физические и психологические испытания, подчас совершенно непреодолимые для многих новобранцев.

  Так началась его служба в "Дельте" и продолжалась почти десять лет. За эти годы он побывал во множестве горячих точек, участвовал в различных опаснейших миссиях и показал себя достаточно хорошо, чтобы дослужиться до сержанта.

  Всё закончилось неожиданно, во время одной секретной операции в Сирии. Каким бы крутым и подготовленным ты ни был, на войне не ты решаешь, жить тебе или умереть, получить ли ранение или выйти из боя без единой царапины. Это решает господин случай. В отношении Бретта он тоже всё решил за него.

  Взрыва у себя за спиной Бретт не услышал, не почувствовал и не запомнил. Просто в сознании погас свет, а очнулся Бретт лишь спустя несколько суток, в военном госпитале. Врачи сообщили ему, что несколько часов возились с его головой, извлекая из затылка осколок и заштопывая рану. У них были серьёзные опасения за его зрение, потому что именно в затылочной части мозга, куда прилетел осколок, расположен зрительный центр.

  К счастью, всё обошлось. Крепкий организм Бретта и с этим справился. Голова несколько дней болела, перед глазами плыли круги и виделось всё каким-то мутным, а затем всё прошло.

  Врачи категорически запретили ему какие-либо силовые нагрузки в ближайшее время. Бретт воспользовался случаем и после госпиталя взял отпуск, чтобы съездить домой. В течении всех десяти лет он появлялся там весьма редко.

  Вернуться домой, да ещё после ранения, означало окунуться в безделье, а бездельничать Бретт не любил. Синди Дрейк, за которой Бретт ухлёстывал в старших классах, давно вышла замуж и родила двоих детей, так что Бретта в родных пенатах ничего не удерживало. Он собрал кое-какие вещички и отправился в Нью-Йорк.

  Формально - чтобы повидать кузена Терри. Тот не принадлежал к Гейслерам, он был из Уильямсов, роднёй по материнской линии. Сколько Бретт его помнил, Терри всегда был долговязым, нескладным и патологически доверчивым. Гейслеры считали его хлипким слабаком и слюнтяем и были о нём невысокого мнения. Пока Бретт служил, Терри укатил в поисках счастья в Нью-Йорк и вот до семьи дошли слухи, будто у него не всё ладно, будто он вляпался во что-то нехорошее.

  И до отъезда и после него Терри был помешан на видеоиграх, мог не то что часами, а сутками просиживать у компьютера или за приставкой. В Нью-Йорке он нашёл себе девушку, Эшли Адамс, судя по всему такую же фанатку видеоигр. Она-то и сообщила Уильямсам, что Терри ушёл из дома и его нет уже несколько дней.

  Уильямсы впали в панику и поскольку они не были чужими людьми, Бретт пообещал им наведаться в Нью-Йорк и посмотреть, что там случилось с Терри. Тогда он ещё не знал, что ни домой, ни в "Дельту" больше не вернётся.

  Старый добрый Грейхаунд довёз Бретта до Нью-Йорка. Услугами авиации Бретт не воспользовался, потому что сзади, за поясом его брюк торчал отцовский Дезерт Игл 44-го калибра под патроны Магнум 10,9 мм. С таким "багажом" в самолёт не пускают, а без оружия, как уверял мистер Гейслер-старший, в Нью-Йорке делать было нечего. Плохих или хороших, Гейслеры своих не бросают и если Терри действительно вляпался в неприятности, Дезерт Игл мог стать единственным способом от этих неприятностей избавиться. По личному опыту Бретт знал, что практически у любой неприятности есть конкретное имя и адрес.

  Эшли Адамс встретила Бретта в их с Терри квартирке в не самом лучшем и не самом безопасном районе. Никогда прежде Бретт не был в Нью-Йорке и пока что плохо ориентировался в городе. Он и Эшли-то увидел впервые, хоть смотреть было совершенно не на что - маленькая, худенькая, в кедах, потёртых джинсах и бесформенной майке, с зарёванным лицом и растрёпанными волосами. На вкус Бретта Эшли была совершенно посредственной, но Терри видимо нашёл в ней что-то дорогое и близкое себе.

  Что его поразило гораздо сильнее, так это полнейший разгром в квартире. Везде было хоть шаром покати - ни компьютера, ни телевизора, ни игровой приставки, ни даже микроволновки. Зная Терри, такое было немыслимо.

  Бретту не нужно было пояснять, при каких обстоятельствах из квартир исчезают вещи.

  - Давно вы с Терри употребляете? - спросил он у Эшли.

  - Эй, я ничем таким не занимаюсь, слышишь! - сразу вскинулась та. - Мы вместе иногда покуривали травку, только и всего.

  Бретт не стал читать ей нотаций, полагая, что это всё равно бесполезно. Если Эшли взбредёт в голову сделать следующий шаг и перейти от лёгких наркотиков к тяжёлым, пускай. Пускай всё испытает на своей шкуре, раз ей так хочется.

  Эшли упрямо насупилась и сердито, с вызовом уставилась на Бретта. Тот поначалу хотел оставить здесь свои вещи, однако теперь передумал. Если в его отсутствие заявится Терри и увидит чужие вещи, он может и не совладать с соблазном обменять их на новую порцию дури. Собственно, вещей-то было не особо много, небольшой рюкзачок. Бретт решил, что надёжней будет держать его при себе.

  Он узнал у Эшли имена и адреса нескольких здешних друзей Терри и ушёл. Больше им говорить было не о чем. То, что Терри отсутствует уже несколько дней, было плохим знаком. Вполне возможно, что он добыл где-то некачественный товар или же передознулся. Если след Терри не отыщется за пару дней, можно быть уверенным, что он уже мёртв. Можно возвращаться к Уильямсам с вестью, что у них больше нет сына.

  На то, чтобы обойти друзей Терри и пообщаться с каждым, Бретт потратил остаток дня. Все в один голос утверждали, что после того, как Терри потерял работу, он начал отдаляться от них, стал молчаливым и замкнутым, а если и звонил, то только чтобы попросить в долг денег. Мог и зайти - но лишь для того, чтобы что-нибудь спереть, когда дела стали совсем плохи и он подсел на наркоту. По слухам, его стали часто видеть в одном здешнем баре, гадюшнике, где ошивается всякий уличный сброд, особенно с наступлением темноты.

  Бретт без труда отыскал это заведение и решил посидеть там и подождать, может Терри и впрямь заявится. Забегаловка действительно была преотвратнейшей. Со своими навыками, отточенными в "Дельте" Бретту некого и нечего было здесь опасаться, при необходимости он способен был прикончить всех здешних завсегдатаев за пару минут и даже не вспотел бы, но он ума не мог приложить, как сюда впервые рискнул зайти хлипкий задохлик Терри. Такому как он находиться здесь было небезопасно. Объяснение было лишь одно: Терри встречается здесь с теми, кто толкает ему дурь и это определённо очень нехорошие люди, знакомство с которыми вполне могло закончиться для Терри плачевно.

  Бретт ещё не знал, что кузена Терри он спасти не сумеет, зато станет свидетелем таких вещей, которые полностью перевернут всю его жизнь.

  В баре он засиделся допоздна. Постепенно заведение заполнилось до отказа, стало многолюдно. Гнусные и мерзкие рожи косились на Бретта, но подойти к нему никто не рисковал. Возможно бывалые отморозки понимали, что сержанта "Дельты" даже им задирать не стоит, а может их останавливал вид универсального ножа морской пехоты, которым Бретт демонстративно чистил ногти. Наконец Бретту показалось, что с улицы вошёл Терри. Внутри было так накурено, что хорошенько разглядеть чьё-то лицо было сложновато.

  Если это был Терри, он был каким-то дёрганым. Быстро осмотрев заведение и, очевидно, не найдя того, кто был ему нужен, он выскочил обратно на улицу.

  Бретт окликнул его и стал проталкиваться к выходу. Из-за шума Терри его не услышал. Бретт выбежал на улицу и увидел торопливо удаляющуюся щуплую долговязую фигуру. Окликнув его ещё раз, Бретт поспешил следом. Фигура обернулась. Не все фонари в этом квартале светили и тем не менее Бретту хватило света, чтобы убедиться, что это действительно Терри. Но как же чудовищно плохо он выглядел!

  Не замедляя хода, Терри свернул за угол, в тёмный переулок. Если он и узнал кузена, то не подал виду. Но если он был под кайфом, или наоборот, если у него был отходняк, то мог и не узнать...

  Тёмный переулок был узким, зажатым между двух старых кирпичных домов. Из него несло грязью и мочой. В самом начале переулка стоял большой мусорный контейнер, за ним на ворохе тряпья и картонок прикорнул пьяный бомж.

  Глаза Бретта уже более-менее привыкли к темноте и он смог различить впереди смутный удаляющийся силуэт. Чутьё подсказывало ему, что это плохая идея - одному заходить в такие вот тёмные нью-йоркские переулки, - но Бретт положился на свой Дезерт Игл и направился следом за Терри. Может тот и не появлялся дома несколько дней, но ведь где-то же он обитает? Бретту очень хотелось посмотреть, какова она, эта новая жизнь Терри, ради которой он порвал с прошлым.

  Углубившись в переулок на несколько шагов, Бретт внезапно что-то почувствовал. В отличие от обычных мыслей, которые возникают как бы во всей голове в целом, это конкретное чувство поддавалось точной локализации - его средоточием была затылочная часть, куда Бретта ранило осколком. Описать новое чувство он не смог бы, потому что ничего подобного раньше не ощущал. В его лексиконе отсутствовали подходящие определения. То же самое, как если бы слепого от рождения и вдруг чудом прозревшего попросили описать сложную цветовую гамму - как бы он это сделал?

  Причём, что интересно, когда Бретт смотрел в определённом направлении, а именно дальше вдоль переулка, куда удалялся Терри, это новое чувство усиливалось. Словно там что-то находилось или же вот-вот должно было появиться. Но кроме бредущего Терри Уильямса в той стороне никого больше не было. Машиналь-но переставляя ноги, Бретт пытался понять, что такого особенного в Терри вызвало в нём это необъяснимое ощущение. Ему было невдомёк, что ощущение вызвано отнюдь не Терри Уильямсом.

  Он понял это через мгновение, когда над головой Терри внезапно заклубилась чернота, настолько густая и непроницаемая, что в сравнении с ней царившую в переулке тьму можно было назвать умеренными сумерками. Терри шёл прямо под этой чернотой, но, казалось, ничего не замечал. Клубящаяся чернота опустилась к нему, коснулась его головы и он тотчас же рухнул как подкошенный.

  Бретт знал, что люди так падают, когда их внезапно настигает смерть. Он выхватил пистолет и рывком бросился к Терри, но уже в следующий миг застыл как вкопанный, потому что из клубящейся черноты высунулось нечто и принялось жадно пожирать распростёртое тело. При этом затылок Бретта пульсировал так сильно, словно в рану воткнули оголённый провод и пустили по нему напряжение. Выходит, это не Терри Уильямс был источником странного и сильного ощущения, а скрывавшееся в черноте нечто.

  Описать то, что пожирало Терри было столь же затруднительно, как и новое чувство в затылке. Подобно всем американским мальчишкам, Бретт с детства увлекался комиксами. Был среди них один, под названием "Веном", о хищном инопланетном паразите-симбионте. Главное, что запомнилось Бретту, это зубы Венома, его огромная и страшная пасть. Глядя на нечто, вылезшее из черноты, Бретт поймал себя на мысли, что Веном рядом с этой тварью даже не валялся. Зубы на уродливой морде словно жили своей жизнью. Они находились в беспрестанном движении, то появляясь из глубины пасти, то наоборот исчезая на её краю, перекатывались волнами. Их было много, очень много. Больше, чем у Венома, больше, чем у любой акулы. Казалось, что зубами заполнена вся пасть. Между зубами извивалось некое подобие языка, влажного и гибкого, а обрамлял это всё венчик подвижных губ. Зубы бесшумно перемалывали плоть Терри, а язык и губы всасывали и слизывали с земли его кровь и прочие телесные жидкости. Ни носа, ни глаз, ни ушей, ни каких-либо других органов Бретт на морде не видел, только бесконечную череду острых-преострых зубов.

  В нормальном сознании увиденное просто не укладывалось. Бретт застыл на месте, безмолвно таращась на ирреальную картину. Страха он не чувствовал - спасибо военной подготовке. Было лишь удивление, непонимание и обида - не на то, что в мире существует какая-то запредельная тварь, а на то, что эта тварь прикончила Терри прежде, чем Бретт вернул его домой.

  Гейслеры были набожными людьми, но эта набожность у них не переходила за определённые рамки. Они не впадали в мракобесный мистицизм и хоть и верили в бога, но при этом были реалистами. Существование бога они допускали на каком-то ином плане бытия, который никак не пересекается с повседневной действительностью. Разумеется, ни в чертей, ни в прочие потусторонние силы они всерьёз не верили. Вот и Бретт ни на миг не принял увиденную тварь за сверхъестественного адского демона, погубившего Терри за его грехи. Также далёк он был и от мыслей о том, что после ранения с головой у него, возможно, не всё в порядке. В своей голове он был твёрдо уверен и осознавал, что ему ничего не мерещится. Увиденное не было сном или болезненной галлюцинацией. Каким бы невероятным оно ни было, это происходило на самом деле.

  Вспомнив про оружие, Бретт тщательно прицелился в нечто, собираясь выпустить в него всю обойму.

  - О нет, друг мой, этим ты имаго не убьёшь, - услышал он вдруг позади себя насмешливый голос.

  Резко обернувшись, Бретт увидел человека чуть постарше себя, среднего роста и среднего телосложения, одетого в тысячедолларовый костюм от Армани. Незнакомец протягивал Бретту какую-то штуку, отдалённо похожую на пистолет.

  - Вот, держи это, - сказал он. - Когда скажу, стреляй.

  И поскольку Бретт продолжал безмолвно на него таращиться, он нетерпеливо тряхнул штукой.

  - Сосредоточься, сержант! Бери это и стреляй по моей команде!

  Резкий окрик возымел действие. Бретт рефлекторно схватил непонятное оружие, убрал свой Дезерт Игл и встал в стойку, как на стрельбах. Штуковина напоминала скорее не пистолет, а электродрель и была на пару фунтов тяжелее отцовской пушки 44-го калибра.

  От Терри на земле практически ничего уже не осталось, включая одежду и обувь. Похоже, тварь не делала различий между ними и человеческой плотью. Незнакомец выждал ещё какое-то время и скомандовал:

  - Огонь!

  Бретт нажал на спуск и ничего не произошло - ни выстрела, ни вспышки, ни отдачи. Вернее, почти ничего не произошло. Нечто в черноте задёргалось и буквально оглушило Бретта каким-то неестественным звуком, после чего начало терять форму и плотность, покуда не рассеялось бесследно вместе с клубящейся чернотой. Одновременно с исчезновением твари утихло и пульсирующее чувство в затылке.

  - Предсмертный крик имаго, - пояснил незнакомец. Он был спокоен и собран, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. - Когда они издают такой вопль, это значит ты их убил, доказательством чему, собственно, и служит их последующая дематериализация. Кстати, пушку можешь оставить, она теперь твоя.

  Он посмотрел на Бретта и вдруг хлопнул себя по лбу.

  - Ах да, прошу прощения. Куда подевались мои манеры! - Ловким движением незнакомец извлёк из внутреннего кармана какое-то удостоверение и махнул перед носом у Бретта, словно в темноте можно было что-то разглядеть, после чего представился: - Старший агент Руфус Донахью, отдел "Лямбда". Мы занимаемся... э-э... в общем, ты сам, друг мой, видел, чем мы занимаемся.

  Судя по акценту, он был выходцем из Британии.

  - Эта тварь убила и сожрала Терри, - тихо сказал Бретт, словно только теперь осознав, что пора наконец удивиться.

  - Верно, - согласился агент Донахью. - И не только его. Любой полицейский в этом городе скажет тебе, что каждый год в Штатах пропадает без вести уйма народу, а если посчитать по всему миру, то ещё больше. Какая-то часть этих людей действительно становится жертвой несчастного случая, или стихии, или чьего-то злого умысла, но отнюдь не все. Теперь ты знаешь, что происходит с остальными - то же самое, что и с твоим несчастным кузеном. Кстати, соболезную, друг мой.

  На скулах Бретта заиграли желваки. Его охватила ярость и чувство бессилия.

  - И что вы делаете, а? - со злостью выкрикнул он. - Что вы с этим делаете?

  - Делаем, что можем, - спокойно ответил агент Донахью. - К сожалению, имаго - это не сторонники диктаторов банановых республик, которых можно перестрелять, набрав достаточное количество крепких ребят, навроде тебя. Видеть имаго способны считанные единицы - те, кто получил "травму прозрения".

  Агент Донахью направился к тому месту, где был Терри, подсвечивая себе небольшим карманным фонариком.

  - Главное в такой ситуации, убедить себя в том, что не сходишь с ума, - сказал он. - К сожалению, не у всех это получается настолько же хорошо, как у тебя. Некоторые решают, что спятили, что их головёнка во время ранения пострадала сильнее, чем они думали, и переубедить их в обратном уже невозможно. Они становятся завсегдатаями врачей, рассказывая им истории о монстрах из темноты, пожирающих людей, а врачам только того и надо, чтобы на всю жизнь упечь бедолаг в дурдом.

  - Я в своём рассудке уверен, меня ни в чём убеждать не надо, - отозвался на это Бретт.

  Он внимательно разглядывал землю, ожидая увидеть целое море крови и останков, но потрескавшийся асфальт был совершенно чист.

  - Имаго у нас чистюли, - пояснил агент Донахью. - Когда они заканчивают трапезу, от жертвы в буквальном смысле не остаётся ничего. Ни-че-го. Пригласи сюда поисковых собак и они не почуют ни намёка на запах твоего кузена. Пригласи самых продвинутых криминалистов и они не найдут ни единой молекулы его ДНК. По этой причине мы всегда ждём окончания трапезы, прежде чем прикончить имаго. Умирая, они бесследно исчезают из нашей реальности и заодно избавляют нас от необходимости что-то впоследствии делать с останками жертвы и местом трапезы. Жертве всё равно уже не поможешь, зато не нужно объяснять общественности, кто это регулярно и по всему миру пожирает людей по ночам.

  Признание Руфуса Донахью прозвучало на редкость цинично, но Бретт в своей жизни и не такое слышал.

  Голова шла кругом. Бретт громко и витиевато, по-армейски, выругался.

  - Что я теперь скажу родным Терри? Я ведь даже не успел узнать, что с ним стряслось, почему вся его жизнь пошла на смарку... Он такого не заслужил.

  - Мне очень жаль, друг мой, но ты ведь понимаешь, что какими бы ни были проблемы твоего кузена, они ничто в сравнении с тем, свидетелем чего ты сегодня стал, верно?

  Поразмыслив, Бретт вынужден был согласиться с агентом Донахью.

  - Мы, люди, - продолжал тот, - вообще-то являемся пищей имаго. Этого-то уж точно никто из нас не заслужил. Как ты считаешь? Ни твой кузен Терри, ни кто-либо другой. Однако это так. Такова суровая реальность.

  Смысл этих простых слов ужаснул Бретта, привыкшего ко всякому. Все человеческие разногласия, начиная с обычных бытовых дрязг и заканчивая масштабными мировыми войнами, разом показались ему настолько мелкими и незначительными, что вся его прошлая жизнедеятельность в "Дельте" стала выглядеть пустяковой и ничтожной, бесполезной тратой времени и сил.

  - Никто не застрахован, любой может стать пищей имаго, - продолжал старший агент Донахью. - Помнится, когда-то в детстве я слышал фразу: "Волки - санитары леса". В том смысле, что хищники убивают в первую очередь самых слабых и больных. Имаго поступают примерно так же. Из всего нашего социума они выбирают в первую очередь тех, кто пал на самое дно жизни, фигурально выражаясь.

  - Как Терри, - тихо проговорил Бретт.

  - Верно, как твой кузен Терри.

  Агент Донахью с неудовольствием огляделся.

  - Вот что, друг мой, у меня там на улице осталась машина и если никто её до сих пор не угнал, может мы сядем в неё и поедем поговорить куда-нибудь в более подходящее место?

  Быстро взвесив "за" и "против", Бретт согласился. Агент Донахью говорил довольно убедительно и выглядел как человек, который знает, что происходит и что нужно делать, а значит у него можно получить ответы на ту уйму вопросов, которая крутилась в голове у Бретта. С учётом того, что он сегодня видел, у него не было причин не доверять мистеру Британский Акцент.

  Машина оказалась припаркована в начале переулка - здоровенный чёрный внедорожник, какие обычно использует ФБР. В салоне Бретт постарался получше рассмотреть своего нового знакомого. Новый, с иголочки, костюм, узел галстука завязан идеально. Открытое лицо, чистый и бесстрастный взгляд, прямая осанка и ни грамма лишних эмоций не хуже акцента выдавали в агенте Донахью типичного британца - какими Бретт привык представлять себе типичных британцев. Старший агент был тщательно ухожен и аккуратно причёсан, словно потомственный аристократ, а не чиновник государственного ведомства, работающий за зарплату.

  Усадив Бретта в машину, Руфус Донахью неспешно покатил по улицам ночного города. Бретт подумал о том, насколько это парадоксально - где-то в темноте людьми питаются запредельные твари, а люди спят или зависают в ночных клубах и в ус не дуют. Эти размышления вернули его к воспоминаниям о Терри и он усилием воли постарался их отогнать, потому что это было единственным, что его по-настоящему волновало во всей этой истории. Факт существования имаго он принял так, словно это была самая заурядная новость, вроде сообщения об очередном сумасшедшем террористе, подлежащим ликвидации, или кровавом диктаторе.

  Кое-что ему хотелось прояснить в первую очередь.

  - Эта травма... Как вы её называли? - спросил он.

  - "Травма прозрения".

  - Вот-вот. Можно о ней поподробнее?

  Агент Донахью глубоко вздохнул, как бы решая, с чего начать.

  - Люди постоянно травмируются, - заговорил он. - Каждый день в больницах стоят километровые очереди тех, кто что-нибудь себе сломал, разбил, вывихнул, проломил или порезал. Некоторая часть травм приходится на голову и в той или иной степени затрагивает мозг. И лишь в единичных случаях травма головы становится "травмой прозрения". С мозгом при этом что-то происходит и человек получает способность видеть имаго, монстров из ночного кошмара. Но травма всегда связана с затылочной частью, где расположен зрительный центр. Как показывает практика, травмироваться подобным образом проще всего на войне.

  - А вы на какой войне травмировались? - поинтересовался у агента Донахью Бретт.

  - Не на войне, друг мой. Со мной была другая история. Как ты наверно уже заметил по моему акценту и внешности, я родом из старушки Британии. Пока весь мир не захлестнуло волной исламского терроризма, нам не давали покоя другие террористы - ирландские. Однажды ИРА взорвала очередную бомбу на вокзале, а мне не посчастливилось при этом оказаться поблизости. Я был тогда ребёнком, так что можно сказать, я вижу имаго почти всю жизнь... После того случая моя семья перебралась в Америку, которая в те времена была значительно более безопасным местом.

  Он покосился на Бретта.

  - Возможно, ты всё ещё подозреваешь, что видел галлюцинацию? Это не так, друг мой, ведь я видел то же самое, а с галлюцинациями так не бывает.

  Помолчав, он продолжил:

  - Остаётся воздать хвалу небесам и сильным мира сего за развитие информационных технологий. В былые времена мы с тобой, возможно, никогда бы не встретились. Твоё личное дело - бумажное личное дело - было бы заперто в каком-нибудь секретном-пресекретном архиве. Произошло бы чудо, если бы я или кто-то ещё на него наткнулся. Иногда я прихожу в ужас, когда представляю, сколько времени приходилось тратить нашим предшественникам на возню с кипами бумаг. В отличие от них, я могу получить доступ к любым базам данных буквально не выходя из дому. Наш отдел мониторит все медицинские записи, гражданские и особенно военные, связанные с травмами головы. Так мы узнали о твоём ранении и поняли, что ты потенциальный кандидат.

  То, что агент от рассказа плавно и немного неуклюже перешёл к открытой вербовке, Бретта совершенно не удивило - вряд ли их с Руфусом Донахью встреча могла закончиться просто так, ничем.

  Очевидно агент даже не подозревал, насколько неуклюже, на взгляд сержанта "Дельты", он работает. Ему не хватало той лёгкости и изящества, с которыми кого-то куда-то обычно пытались завербовать настоящие профи этого дела. Возможно, сказывалась нехватка практики.

  - Кстати, почему бы тебе прямо сейчас не проехать к нам в отдел и не пройти собеседование? - предложил агент Донахью как ни в чём не бывало. - По счастливому стечению обстоятельств наш директор прямо сейчас бодрствует и находится в офисе, на своём рабочем месте.

  Он даже не пытался обозначить перед Бреттом какой-то выбор. Для себя он уже решил, что тренированный и опытный боец "Дельты" с "травмой прозрения" непременно обязан быть в отделе и считал это почти свершившимся фактом. И только Бретт открыл рот, чтобы спустить его с небес на землю, Руфус Донахью его опередил и разразился целой речью:

  - "Дельта" без тебя не пропадёт, друг мой. В армии полно крепких и башковитых ребят, а отделу "Лямбда" ты нужен позарез. Каждый человек с "травмой прозрения" нынче на вес золота, особенно такой, который имеет специальную военную подготовку. У нас ведь тоже идёт своего рода война, невидимая война, о которой никто из обывателей не подозревает. Я и такие как я, при всех наших достоинствах, не солдаты. Лично я и одного дня не был в армии. А вот ты - да. Ты то что надо.

  Бретт молчал и агент Донахью продолжил:

  - Да что тебя убеждать, ты сам всё видел. Имаго, друг мой, это проблема похлеще всех тех, с какими имеют дело твои сослуживцы, а отдел "Лямбда" единственный, кто занимается решением этой проблемы. И если уж на то пошло, кроме нас её решать некому. Национальная гвардия, полиция и все армейские части вместе взятые не могут противостоять врагу, которого даже не видят. Этот враг не вступает в переговоры и не обменивается дипломатическими нотами. Он просто ест людей. Не самых лучших представителей рода человеческого, согласен, но всё-таки людей. Задача отдела "Лямбда" заключается в том, чтобы некоторое количество имаго, желательно, конечно, как можно больше, ненадолго пережило своих жертв. Мы самостоятельное правительственное подразделение с собственным бюджетом, не подчиняемся никаким федеральным ведомствам и отчитываемся лишь перед узким кругом посвящённых в проблему лиц, первых лиц государства.

  Поразмыслив, агент Донахью решил выложить последний козырь, явно чтобы сильнее впечатлить Бретта:

  - Невзирая на то, что мы чрезвычайно маленькое и чрезвычайно секретное агенство, мы обладаем колоссальным влиянием. Помнишь, кому я возносил хвалу за развитие информационных технологий? Сильным мира сего. Правительства и технологические концерны самых развитых стран настолько устали от наших постоянных жалоб на бумажные завалы, что ради облегчения нашей деятельности повернули развитие цивилизации совсем в иное русло, нежели намечалось до того, и те отрасли, которые прежде были в авангарде, стали аутсайдерами, а аутсайдеры встали в авангарде.

  Вспомни, как шло развитие цивилизации с середины ХХ-го века. Все бредили космосом, запускали на орбиту что попало, мечтали о городах на Луне и Марсе, о звездолётах и о покорении галактики. И никто не предвидел айфонов, интернета и микропроцессоров. Колоссальные средства шли на космос, а компьютеры были громоздкими и примитивными глыбами на лампах и перфолентах.

  И вдруг, именно вдруг, буквально в одночасье, по историческим меркам, всё изменилось. Бюджет НАСА урезали до совсем крохотного мизера, на космос по сути забили, про звездолёты и покорение галактики никто уже не вспоминает, а вместо этого пошло лавинообразное развитие информационных и цифровых технологий. Почему? Да чтобы оцифровать все эти распроклятые базы данных, чтобы передавать информацию в электронном виде на любое расстояние за долю секунды и тем самым облегчить взаимодействие между нашими региональными отделениями и поиск нужных людей. Когда сильные мира сего уяснили себе, какую опасность имаго представляют для всех без исключения людей, они поднапряглись и нашли способ извлекать прибыль из новых технологий и заодно убедили общественность в необходимости этих самых технологий. В итоге и им хорошо стало и нам, а фанаты освоения галактики, что ж, перебьются. Если б не имаго - как знать? - может и впрямь сейчас были бы города на Марсе, а наши звездолёты летели бы к какому-нибудь Сириусу...

  Бретт слушал агента Донахью и не верил своим ушам. Если это не пустая похвальба, масштабы происходящего поражали. Получается, что люди вроде Терри Уильямса и Эшли Адамс подсели на компьютерные игры и видеоприставки, а миллионы других людей проводят всё свободное время в интернете лишь потому, что маленькое и никому не известное агенство изменило историю развития цивилизации? Если это правда, то перед нею меркли все известные Бретту теории заговора.

  Именно в этот момент он всё для себя решил. Неважно, насколько плохим вербовщиком был Руфус Донахью. Главное, что он сказал правильные и важные слова. Идёт война, о которой общественность ничего не знает и лучше будет, если не узнает никогда. Военному с развитым чувством долга, такому как Бретт Гейслер, этого было достаточно. Его не нужно было долго уговаривать что-то сделать, если он понимал, что должен, - нет, обязан! - это сделать. Вот как сейчас. Внутренний голос спрашивал: "Если не ты, то кто?" Действительно, кому же ещё участвовать в войнах, как не военным? Ничего другого-то Бретт всё равно делать не умел. Вдобавок у него всё ещё стояла перед глазами картина упавшего замертво Терри Уильямса, так что за прожорливыми тварями был солидный должок. Бойцы "Дельты" никому и никогда не прощают личных обид. Убив и сожрав кузена Терри, имаго стали кровными врагами Бретта Гейслера и им ещё предстояло узнать, что это такое.

  - Ладно, - сказал он. - Раз ваш директор не спит, почему бы и впрямь не пройти собеседование.

  Агент Донахью был доволен, приписав успех своему красноречию.

  - Отлично, друг мой! Тебе у нас понравится. Кстати, мы уже приехали.

  Слушая агента Донахью, да вдобавок плохо ориентируясь в городе, Бретт так и не понял, в какой район они заехали. Он увидел невысокое и ничем не примечательное офисное здание, в котором горела всего пара окон.

  Руфус Донахью свернул на подземную парковку. Они с Бреттом вышли из машины и поднялись на лифте на самый верхний этаж. Бретт увидел обычный офисный зал, наполненный рабочими столами, отделёнными друг от друга перегородками, огромные мониторы на стенах, стеллажи, многофункциональные печатные устройства, кулеры и прочую дребедень.

  Сейчас, посреди ночи, здесь было темно и безлюдно, лишь в одном-единственном кабинете за прозрачной перегородкой горел свет.

  - Нам туда, - сказал Руфус Донахью.

  Директором отдела "Лямбда" оказался высокий мужчина плотного телосложения, с осунувшимся лицом, седыми висками и большой лысиной. Его серый и невзрачный костюм госслужащего был старым и отнюдь не таким дорогим и стильным, как у агента Донахью. На вид директору было слегка за пятьдесят. Он выглядел усталым и не совсем здоровым.

  - Директор Окли, - представился он, пожимая Бретту руку. - А вы значит тот самый сержант Гейслер, предположительный обладатель "травмы прозрения"...

  - Уже не предположительный, сэр, - поправил его Руфус Донахью. - Сегодня сержант прошёл боевое крещение.

  - Ого! - в глазах директора Окли вспыхнул интерес. - Ну и как он держался? Как себя показал?

  - Показал превосходно, сэр. Держался хладнокровно, не дрогнул при виде имаго и уложил тварь одним выстрелом. При этом не допуская и мысли, что ему всё мерещится. Признаюсь вам честно, сэр, я первый раз вижу человека, который в подобных обстоятельствах ни на миг не потерял самообладания.

  Директор Окли неспешно кивнул.

  - Ну что ж, раз так, сержант, значит обстоятельства существенно сэкономили нам время. Вы сами всё видели и теперь знаете, что происходит и с чем мы имеем дело. У отдела постоянная нехватка людей с "травмой прозрения", потому что никто другой не может работать полевым агентом. Когда имаго на подходе, "травма прозрения" включается и позволяет вам чувствовать их, словно встроенный в башку радар. Вы, сержант, один из немногих "счастливчиков", кто способен искать и уничтожать имаго.

  Постучав ногтем по монитору настольного компьютера, директор Окли продолжил:

  - Мне понравилось ваше личное дело, сержант. Оно характеризует вас с самой лучшей стороны. Награды, ни единого нарекания за все десять лет службы. Ответственный, добросовестный, выдержанный. Идеальный кандидат для работы в отделе "Лямбда". Если вы согласны, считайте, что с этой минуты вы переведены к нам. Нюансы с вашим армейским начальством я улажу. Или есть какие-то возражения?

  - Нет, сэр, никаких возражений, - твёрдо ответил Бретт. - Сегодня эта тварь, этот ваш имаго, убил моего кузена Терри. Так что у меня к ним личные счёты. Если такое происходит регулярно и повсеместно, я в деле. Можете на меня положиться, я убью столько тварей, сколько смогу, и буду стараться, покуда жив. Помимо этого, сэр, после всего, свидетелем чему я сегодня стал, дальнейшая служба в "Дельте" для меня всё равно, что барахтанье в луже, когда рядом есть бескрайний и неизведанный океан. Думаю, на прежнем месте мне будет скучно, сэр. Я бы хотел окунуться во что-то новое и надеюсь, что мои товарищи меня поймут.

  Бретт не кривил душой. Он полагал, что раз обстоятельства наделили его экстраординарной способностью видеть ночных чудовищ и раз он уже оказался вовлечён в противоборство, то значит его священный долг, как человека, давшего присягу, использовать эту способность на благо общества, которое он поклялся защищать. К таким вещам в роду Гейслеров относились серьёзно.

  - Сегодня я увидел и пережил то, что вряд ли когда-нибудь забуду - сказал он. - Я повстречал врага, на которого нельзя воздействовать пропагандой, денежной взяткой или торговыми санкциями, верно?

  - Я скажу вам даже больше, сержант, - согласился директор, - на этого врага не подействуют и все наши дроны, авианосцы, атомные подводные лодки, ракетные части, танковые дивизии, авиационные эскадрильи, роты спецназа, погранслужба и конная полиция.

  - Что такое спецподразделение "Дельта", сэр? Как вы должно быть знаете, это по сути команда охотников и убийц. Обычно наша цель и добыча принадлежит к людскому роду, но я не против, так сказать, расширить диапазон. Буду охотиться на ваших имаго и убивать их, пока руки держат оружие. Только, сэр, прежде, чем я приступлю к исполнению своих обязанностей, хотелось бы получить побольше информации.

  - Агент Донахью предоставит вам любую информацию. Отныне вы с ним напарники. Зачисляю вас для начала на временную стажировку, хоть и не вижу в ней надобности, - но таковы правила.

  Директор протянул Бретту стопку заранее подготовленных документов на подпись и после того, как тот их просмотрел и подписал, продолжил:

  - По мере совершенствования средств коммуникации, уже в конце XIX-го века правительства ведущих мировых держав всё больше и больше убеждались в том, что в мире существует ряд необъяснимых феноменов и что это не вымысел и не досужие фантазии полоумных "очевидцев". С этим нужно было что-то делать, что-бы не допустить массового общественного помешательства и не потерять контроль над социально-политическими процессами. До середины XX-го столетия каждая страна действовала сама по себе, однако после Второй мировой войны было принято решение объединить усилия в этой области и как-то решать свалившиеся на голову проблемы сообща, невзирая на текущие политические и экономические разногласия.

  Всего в мире насчитали примерно 24 феномена, о которых общественности лучше было не знать. Для работы с каждым феноменом по отдельности создали 24 международных отдела, обозначив их буквами греческого алфавита. Наш отдел "Лямбда" начал заниматься проблемой имаго... И с самого начала мы столкнулись с дефицитом кадров. С таким жесточайшим дефицитом, что хоть волком вой. Да, чуть не забыл! Имаго появляются исключительно ночью, так что работа у полевых агентов в основном ночная. С этим есть проблемы, стажёр?

  - Нет, сэр, никаких проблем. При отборе и подготовке в отряд "Дельта" выносливости и приспособляемости к текущим условиям уделяется не последнее место. Если я способен пробежать несколько десятков миль в полной экипировке или неделю ползать по горам и пустыням без нормального сна, отдыха и еды, то уж с ночным графиком работы как-нибудь справлюсь.

  - Никто не знает, всегда ли имаго были активны лишь по ночам, - заговорил агент Донахью, который успел сходить в комнату отдыха и сварить кофе. - Возможно когда-то давно они охотились на людей и днём тоже, но со временем разобрались, что ночная мгла позволяет трапезничать незаметно. Тихонько появился, незаметно умял жертву и так же тихонько скрылся. Никаких следов. Однако эта ночная скрытность и нам тоже действует на руку. Ночами большинство улиц безлюдно, нет лишних свидетелей и это весьма облегчает нам работу, а имаго безошибочно выбирают наиболее безлюдные места.

  - Так ведь имаго невидимы, - напомнил Бретт, беря предложенную чашку с кофе. - Не всё ли равно, в каком месте они пожирают человека?

  - Они-то может и невидимы, а вот их жертвы очень даже видимы. Представь, друг мой, имаго убивает человека в центральном парке и начинает его есть прям среди бела дня, а рядом сидят на лавочках и прогуливаются отдыхающие и всё видят. Они видят, как самый обыкновенный прохожий ни с того, ни с сего повалился замертво, а потом от его тела начали отрываться куски и бесследно исчезать неизвестно где, так что в итоге от человека ничегошеньки не осталось. Неважно, что при этом они не видят имаго, от этого они не станут менее напуганы и озадачены. Как бы ты стал убеждать этих свидетелей в том, что ничего особенного не произошло и им всё померещилось? Кто-то обязательно снял бы трапезу на айфон и уже через мгновение видео оказалось бы в сети.

  Бретт вспомнил известный фантастический фильм.

  - А у вас случайно нет такой штуки, как у "Людей в чёрном", которая стирает память?

  - Я вас умоляю! - поморщился директор Окли, прихлёбывая горячий кофе. - Умейте всё-таки отличать фантазии от реальности.

  Он аккуратно сложил подписанные Бреттом бумаги и убрал в сейф.

  - Хочу напомнить ещё раз, что отдел работает в режиме абсолютной секретности. По причинам, которые и так очевидны, вы никому не должны рассказывать подробностей о своей нынешней работе. Ни-ко-му. Ни родственникам, ни друзьям, ни священнику на исповеди, ни даже Иисусу во время Страшного суда. Вашепрошлое в "Дельте" должно было приучить вас к правильному восприятию таких вещей, верно ведь?

  - Так точно, сэр, - подтвердил Бретт. - Я очень хорошо знаю, как нужно себя вести в подобных обстоятельствах и ничего против не имею.

  - Официально, - продолжал директор, - мы якобы являемся одной из структур АНБ. Это лишь прикрытие для того, чтобы копы не останавливали нас за превышение скорости или за неправильную парковку. Или чтобы не спрашивали разрешение на оружие.

  Он встал и ещё раз пожал Бретту руку.

  - Добро пожаловать в отдел, стажёр Гейслер. Вы служили в подразделении армейского спецназа, в названии которого стоит одна буква греческого алфавита, а теперь будете служить в секретном агенстве, в названии которого другая буква. Полагаю, вы у нас быстро освоитесь...

  Так Бретт начал работать в отделе "Лямбда", стараясь не заморачиваться по поводу своих новых обязанностей, и довольно быстро освоился на новом месте и в новой роли - в роли охотника на монстров из ночных кошмаров, как любили на-зывать имаго в отделе. Рано или поздно человек привыкает ко всему, особенно человек, отдавший службе в "Дельте" десять лет жизни. Бретт без труда вписался в новый род занятий, потому что не таким уж он был и новым. В отделе "Лямбда" работать было даже легче, потому что имаго не люди, они едят людей, а значит можно не вспоминать про гуманность, этику и мораль.

  Ставший его наставником Руфус Донахью подошёл к своим обязанностям весьма основательно. После того, как он вручил Бретту временный бейдж стажёра, он отвёз его на лифте на один из подземных этажей, где располагался тир.

  - Сразу забудь про обычное оружие, - сказал он. - Забудь про обоймы, гильзы и отдачу при стрельбе. Никто, нигде и никогда не видел, чтобы на имаго действовали пули. Наши пушки, друг мой, - это особенные излучатели. Ничего конкретного я тебе про них не скажу, потому что я не технарь. Пушки для нас делают в Японии. Тамошние спецы как-то сразу ухватили суть ещё в конце сороковых. Иногда у меня создаётся впечатление, что японцы самой природой созданы для производства продвинутой и навороченной техники.

  Мишенями оказались специальные сенсорные панели, чувствительные к излучению оружия. Только оружие нужно было сперва переключить на минимальную мощность.

  Поначалу Бретт никак не мог отделаться от ощущения, что его пушка неисправна. Когда стреляешь из обычного пистолета, грохот выстрела и отдача дают понять, что выстрел произведён. Здесь же Бретт жал на спуск и ничего не про-исходило. Непонятно было, выстрелил ты или нет. Только на сенсорной панели загорался зелёный индикатор в случае попадания или же красный в случае промаха.

  - Ничего, приноровишься, - ободрил его агент Донахью. - Говорю же, забудь всё, что знал о стрельбе раньше. Представь, что это некое подобие пульта от телевизора, а твоя цель - это сам телевизор, в котором нужно переключить канал. Каналов всего два: один называется "живой имаго", а другой "мёртвый имаго". Стреляя из этой пушки, ты просто переключаешь каналы. Не нужно напрягать руку, расслабь её, действуй мягко и плавно.

  - Разве нельзя было сделать излучение видимым, типа лазерного луча? - недовольно проворчал Бретт.

  - Претензии не ко мне, - рассмеялся Руфус Донахью. - Слышал когда-нибудь о человеке по имени Никола Тесла?

  - Это тот парень, который взорвал плазменный шар над Тунгусской тайгой?

  - Возможно, но речь сейчас, друг мой, не о том. Примерно с середины девятнадцатого столетия, т.е. практически сразу же, как о проблеме имаго стало известно, к работе над её решением мало-помалу подключались многие известные и выдающиеся личности. Неофициально, разумеется. А в начале двадцатого столетия одной из таких личностей стал легендарный Никола Тесла.

  По тому, как Руфус Донахью говорил, было видно, что он большой поклонник Теслы.

  - Тесла, друг мой, был вообще исключительной личностью, уж поверь мне! Широкая общественность пока что не знает даже о половине сделанных им открытий. Ты вот уже в курсе, как можно видеть имаго - посредством "травмы прозрения". А Тесла опытным путём установил, что это не единственный способ.

  Дело в том, что наш большой и сложно устроенный мозг весьма чувствителен к воздействию электрических и магнитных полей. Воздействие поля достаточной силы влияет на нейрофизиологию и как следствие на ментальные процессы центральной нервной системы. Внешние слои мозга - кора больших полушарий - состоят из множества участков, каждый из которых отвечает за ту или иную функцию - слух, зрение, обоняние, речь, тонкую моторику и т.д. Воздействуя электрическими или магнитными полями на эти участки, можно варьировать и соответствующие функции организма.

  Тесла был большим любителем проводить эксперименты с электрическими токами и полями, в т.ч. и на самом себе. И вот однажды, во время такого эксперимента он случайно добился такого же эффекта, какой бывает при "травме прозрения". Его зрительный центр "переключился" в режим, при котором можно видеть имаго. Разница лишь в том, что при "травме прозрения" этот эффект постоянен, а Тесла мог видеть имаго, лишь пока электрическое поле воздействовало на мозг. Стоило ему выключить рубильник, зрение возвращалось к прежней норме.

  Думая, что электрическое поле вызывает в мозгу болезненные галлюцинации, Тесла обратился за консультацией к доктору. К счастью, это оказался врач, посвящённый в тайну имаго. Таким образом наши с тобой предшественники заполучили в свои ряды гениальнейшего изобретателя. Ознакомившись с проблемой, Тесла тотчас же включился в работу и вскоре создал излучатель, способный убивать имаго...

  Агент Донахью внезапно помрачнел.

  - Увы, друг мой, изобретение этого оружия стало последним изобретением Никола Теслы. Вопреки официальной версии о его смерти, могу тебе сказать, что его убили имаго. Убили и не сделали ни малейшей попытки сожрать.

  Наверно ты слышал теорию заговора о том, что правительственные агенты похитили весь архив и все чертежи Теслы, все его документы и наработки. Наши с тобой предшественники и распустили этот слух, а в действительности они сами и забрали все бумаги Теслы, чтобы продолжить работы по совершенствованию оружия против имаго. То, что ты, друг мой, держишь сейчас в руке, это результат долгих и кропотливых усилий множества людей. Уважай чужой труд и не морщись.

  Бретт, однако, услышал в рассказе агента Донахью нечто более интересное и важное.

  - Значит имаго не пассивные пожиратели беспомощных незрячих человечков? При необходимости они способны нападать?

  - Нападение на Теслу и убийство не с целью пропитания - единственный известный случай. Больше подобного не наблюдалось.

  - Ага. И этой единственной нестандартной жертвой оказался человек, придумавший оружие против имаго. Я один не вижу здесь совпадения?

  - Никто и не говорит о совпадениях!

  - Чего ещё мы не знаем об имаго? - спросил Бретт.

  - Никто в отделе не полагает, будто наши знания об имаго абсолютны, - агент Донахью словно оправдывался. - Мы собираем их буквально по крупицам. Проблема та же - дефицит кадров. Учёные и технари ведь не участвуют в войнах и спортивных состязаниях, где они могли бы получить "травму прозрения", а значит в их распоряжении имеется лишь опосредованное знание об имаго, собранное с чужих слов...

  Они продолжили этот разговор утром, когда зашли в кафе перекусить (весь остаток ночи Руфус Донахью гонял Бретта в тире).

  - Так имаго всё-таки разумны или нет? - спросил Бретт у наставника.

  Тот пожал плечами и словно нехотя сказал:

  - Сложно утверждать что-либо однозначно. Не забывай, что в наш мир имаго приходят только, чтобы покушать. Делай они здесь хоть что-нибудь ещё, было бы иначе. Пауки плетут сети, муравьи строят муравейники, пчёлы опыляют цветы, птицы поют и вьют гнёзда, олени дерутся за самку... Наглядные проявления их жизнедеятельности прекрасно иллюстрируют и характеризуют эту самую жизнедеятельность. С имаго всё иначе.

  - Случай с убийством Теслы всё меняет, - заметил Бретт. - Мы в армии привыкли, что врага лучше переоценить, чем недооценить. Пускай свидетельство разумности имаго всего одно, лично я буду считать их разумными и действовать, исходя из этого. Есть хоть какой-нибудь способ заглянуть в их мир? Откуда они вообще?

  - Нет, никакого способа наблюдать имаго непосредственно не существует, потому что с их миром не всё так просто.

  - Значит активная и самая разносторонняя жизнедеятельность у имаго безусловно есть, просто мы её не видим. Нашего мира она касается лишь в одном-единственном случае - когда они чувствуют голод и направляются к кормушке.

  Агент Донахью вздохнул.

  - Ах, если бы только у нас появилась возможность производить какие-то опыты с имаго...

  - Типа как с лабораторными крысами?

  - Да, друг мой, что-то типа того. Но пока что удаётся получить ответы лишь на какие-то незначительные вопросы, причём эти ответы порождают ещё больше вопросов. Но ещё хуже то, что некоторые опыты были бы настолько чудовищны, что вообще непонятно как их проводить, даже если бы имелась такая возможность.

  Вот, например, решили бы мы узнать, как именно имаго убивают людей. Значит для опытов нам нужны были бы добровольцы, которых мы бы облепили датчиками, подключили бы эти датчики к компьютерам, а затем... что? Просто скормили бы людей имаго? Это ведь всё-таки люди. Непонятно даже как этих добровольцев набирать. Использовать приговорённых к казни зеков? А с другой стороны, людей никем не заменишь, козы и куры имаго не по вкусу.

  - Да уж...

  - Я не уверен, что кто-то из отдела решился бы на подобный эксперимент, - признался агент Донахью. - Тогда нацисты в сравнении с нами показались бы невинными младенцами.

  Он помолчал и добавил:

  - Именно случай с Теслой показал сильным мира сего, что жертвой имаго может стать не только бездомный бродяга или припозднившийся алкаш. У нас нет доступа в мир имаго, но у них есть доступ в любую точку нашего мира и к любой человеческой персоне. Когда большие шишки это хорошенько уяснили, им стало страшно, а страх заставил их начать действовать сообща. Это одно из немногих их достоинств. Сильные мира сего могут смертельно враждовать друг с другом на протяжении веков и поколений, но когда возникает какой-то общий для них враг, они без колебаний объединяются против него и действуют сообща...

  Днём Бретт ухитрился несколько часов поспать. Отдел снял для него небольшую меблированную квартирку в доме, намного лучше того, в котором обитали Терри и Эшли. А вечером агент Донахью встретил его на машине и они приступили к работе.

  Поначалу Бретт испытывал некоторые сомнения относительно напарника. С людьми такого типа, как Руфус Донахью, он никогда прежде дел не имел и не общался. Гейслеры были слеплены из другого теста и головы у них работали не так, как у интеллигентов со вкусом к дорогим костюмам. По этой же причине Бретт весьма уютно чувствовал себя в армии, где служили в основном люди, подобные ему. Однако, агент Донахью его приятно удивил. Он вёл себя естественно и непринуждённо, старался быть открытым и дружелюбным, но без излишней назойливости. (Хотя с посторонними он при необходимости был достаточно суров и жёсток.) Он не учил Бретта жить и не старался переделать под себя, он готов был считаться со стажёром, с таким, каков тот есть. А ещё он был умным и действительно много знал, и об имаго и вообще по жизни. Вобщем, они притирались друг к другу несколько дней и в конце концов притёрлись, образовав слаженную и прекрасно функционирующую пару полевых агентов.

  Возможно кто-нибудь на месте Бретта пребывал бы в смятении чувств от столь резко изменившейся жизни и всего мировоззрения в целом, но только не Бретт. Он по-настоящему увлёкся новым занятием. Когда ты бывший боец "Дельты" и у тебя есть глубочайшая уверенность в том, что твоя работа самая важная и нужная в мире, то выполнять её - сплошное удовольствие. А работа фактически заключалась в патрулировании пустынных ночных улиц и в ожидании того, что затылок начнёт пульсировать от нового чувства, навязанного "травмой прозрения".

  - Не очень-то эффективное занятие, - буркнул Бретт как-то раз ближе к утру, когда они с Руфусом Донахью за всю ночь не почувствовали ни одного имаго.

  - Альтернативы, друг мой, увы, нет, - печально ответил старший агент.

  - Каков радиус... э-э... - Бретт похлопал себя по затылку. - Как далеко я могу почувствовать имаго?

  - В пределах одного городского квартала. Обычно этого достаточно, чтобы прибыть на место и поспеть к самому концу трапезы, после чего со спокойной душой отправить имаго в иной мир... Кстати, колесить только по городу не обязательно, мы вольны поехать куда угодно. Ты же не думаешь, что имаго окучивают лишь многолюдные мегаполисы? Уверяю тебя, бездомных бродяг, пьянчужек и припозднившихся торчков и в провинции навалом. А в нашу, так сказать, юрисдикцию входит территория всей страны.

  В последующие дни и недели они так и делали - не ограничивались одним лишь Нью-Йорком, а выезжали за его пределы и колесили по всему атлантическому побережью от Огасты до Ричмонда. Руфус Донахью был совершенно прав: имаго попадались везде. Это происходило не каждую ночь, но тем не менее происходило. В офисе агенты практически не появлялись. Поначалу это немного смущало Бретта.

  - Разве мы не должны ежедневно отчитываться перед директором Окли? - спросил он однажды.

  - А я отчитываюсь. - Руфус Донахью открыл бардачок и продемонстрировал электоронный планшет. - Для чего, по-твоему, изобрели электронную почту?

  Многолетний опыт в "Дельте" помог Бретту довольно быстро приноровиться к отстрелу имаго. Задача действительно была несложной. Рассчитывая на человеческую слепоту, имаго совершенно не таились. Не было необходимости в многомесячной предварительной разведке и сборе данных, не было нужды проникать в укреплённое убежище с несколькими контурами защиты, в обеспечении надёжного прикрытия и т.д. Затылок начинал пульсировать, Бретт определял направление, в котором чувствовался имаго, спокойно подходил, дожидался конца трапезы и стрелял из излучателя Теслы.

  Всякий раз нажимая на спуск, он мысленно представлял кузена Терри, падающего замертво, и когда имаго издавал свой предсмертный крик, по телу Бретта разливалось блаженное тепло от чувства удовлетворённости: ещё одна тварь мертва и отправлена в ад - или куда там отправляются имаго после смерти.

  Чтобы время в машине летело быстрее и с пользой, Бретт рассказывал наставнику о различных случаях из своей богатой событиями и впечатлениями карьеры, а старший агент Донахью в ответ выкладывал всё, что знал, о работе отдела или о его истории, о феномене имаго и о многом другом.

  - Середина девятнадцатого столетия, друг мой, была весьма неспокойным временем в Европе, - говорил он. - Одна за другой по ней прокатывались войны и революции, в которые с каждым разом вовлекалось всё больше и больше людей. Развивалось и совершенствовалось оружие. А это значит, что росло и количество потенциальных кандидатов на "травму прозрения".

  Скорее всего подобные травмы люди время от времени наносили друг другу ещё с первобытных пор, чисто случайно, и тогда же впервые начали видеть имаго. Возможно по этой причине мифы всех народов наполнены чудовищами и демоническими созданиями.

  Долгое время такие случаи были единичными и очень-очень редкими. Не в силах понять, что с ними происходит, несчастные бродили по городам и весям, думая, что их покарали боги и обрекли на муки воочию лицезреть исчадий ада. Люди слушали их рассказы и ужасались. Кто-то считал их сумасшедшими или одержимыми, а кто-то поддавался панике и сам становился сумасшедшим и одержимым. А если учитывать, что жизнь до середины двадцатого столетия была не слишком-то сладкой, даже в Европе, можно себе представить, какую озлобленность вызывали у обывателей рассказы о ещё одной напасти - словно и так было мало напастей. Поэтому несчастных иногда линчевали самостоятельно, а иногда доносили на них куда следует. Презумпции невиновности в те далёкие времена не существовало, если ты не был заодно с демонами, тебе следовало это доказать, нередко под пытками. Мышление же какого-нибудь среднестатистического инквизитора было довольно примитивным: раз ты воочию видишь демонов там, где никто другой их не видит и после этого бесследно пропадают люди, значит ты с демонами заодно.

  Впервые исследованием данного феномена на чисто научной основе занялись во второй половине девятнадцатого века, в ходе Франко-прусской войны и после неё. Несколько тогдашних врачей, анатомов, физиологов, невропатологов и психиатров столкнулось в своей практике с людьми, получившими в боях определённые повреждения зрительной коры и сообщавшими о том, что после выздоровления видят чертовщину. Среди наиболее известных светил того времени можно назвать Йозефа Галля, Иоганна Шпурцхайма, Пьера Флуранса, Поля Брока, Джона Хьюлингза Джексона, Густава Теодора Фрига, Эдуарда Гитцига, Давида Ферриера, Уильяма Джеймса, Эдуарда Альберта Шарни-Шефера, Соломона Эберхарда Геншена и Рихарда Крафт-Эбинга. Все эти учёные хотя бы единожды наблюдали пациентов с "травмой прозрения", а кое-кто и не единожды.

  После Русско-японской войны с данным феноменом столкнулся японский учёный Тацудзи Иноюэ, а после Первой мировой мои соотечественники Гордон Холмс и Уильям Тиндел Листер и немец Оскар Фогт. В тридцатых годах с феноменом "травмы прозрения" познакомились русские учёные Филимонов и Кононова и ещё один русский, Зворыкин, работал над ним вплоть до конца ХХ-го века.

  В официальных биографиях этих людей, разумеется, нет ни слова о феномене имаго. Но они им занимались, ещё как! Изучали затылочную кору очевидцев, их поведение после ранения. Помимо этого они выполняли и другую научную работу - чтобы писать статьи и книги и не выпадать из научного сообщества, - но помимо этого их всех занимал феномен имаго, о чём они тоже делали записи, только эти записи никто не видел, кроме весьма узкого круга лиц. Когда стало ясно, что имаго не вымысел душевнобольных, все записи учёных по этой проблеме изъяли и засекретили.

  Наблюдаемые пациенты, определённо точно не имевшие возможности сговориться друг с другом, утверждали одно и то же - что видят ночных монстров, пожирающих людей. Всех их объединяли похожие травмы затылочной коры. Оставалось лишь выяснить, галлюцинации они видят или же нет. Формально ни один случай подтверждён не был, потому что полицейские не находили на указанных местах крови или каких-либо человеческих останков.

  Таким образом учёные встали перед дилеммой: либо объявить всех очевидцев умалишёнными, запереть их в дурдоме и забыть, либо разобраться, почему именно такие травмы приводят именно к таким видениям. К чести перечисленных учёных нужно сказать, что они были гуманистами и никого не заперли в психушке, потому что за исключением монструозных видений их пациенты были вполне нормальными, адекватными людьми, не буйствовали и вели себя вполне здраво.

  Дальнейшая история напоминает лихо закрученный триллер. Будущий 26-й пре-зидент США Теодор Рузвельт, служивший до этого в полиции, а затем воевавший в испано-американской войне на Кубе, лично знал человека, получившего "травму прозрения". Этот человек уверял Тедди в существовании ночных монстров, брезговавших трупами, но предпочитавших живых ещё людей.

  Возможно Рузвельт был не самым умным человеком на земле, но он был человеком увлекающимся, упорным и деятельным. Как только какой-то вопрос начинал его интересовать, он с невиданными настойчивостью и энергией старался докопаться до самой сути и найти решение.

  Рузвельт самостоятельно вышел на врачей и учёных, занимавшихся пациентами с "травмой прозрения". В ходе частной переписки, которая хранится в нашем архиве и никогда не будет предана огласке, Тедди выяснил все интересующие его подробности, какие ему могли предоставить, а впоследствии предложил своим респондентам объединиться в неофициальную ассоциацию и продолжить работу над феноменом в режиме строжайшей секретности.

  Дело в том, что Рузвельт поверил своему знакомому и не сомневался, что тот говорит правду, равно как и остальные очевидцы. "Может ли быть, - писал он, - что столько людей совершенно случайно утверждают одно и то же, вплоть до мельчайших деталей?"

  Ему отвечали, что вообще-то такое возможно. У всех у нас мозги анатомически и физиологически устроены одинаково. Индивидуальная изменчивость касается лишь частностей. Поэтому одинаковые патологии у разных людей приводят к оди-наковым психоневрологическим расстройствам. В данном случае, вероятно, к расстройству зрения - коли уж затронута зрительная кора.

  Но Рузвельт, что называется, закусил удила и его понесло. Он не привык сдаваться. С помощью знакомых, оставшихся в полиции, и частных сыщиков он проверил все те случаи, когда чудовища якобы нападали на людей и сжирали их. И хоть полицейские не находили ни крови, ни останков, всё же выяснилось, что люди-то пропали на самом деле. Пропали и с тех пор числятся в розыске.

  Тогда Тедди задал учёным простой вопрос: если очевидцы на самом деле видели галлюцинацию о том, что неких людей без остатка сожрали, то почему же именно эти люди взаправду исчезли? Если допустить, что тех людей убили сами же очевидцы, то где доказательства? Можно ли так убить человека и спрятать тело, чтобы совсем-совсем не оставить следов? Должны же были хоть поисковые собаки что-нибудь почуять, а они не почуяли.

  Как бывший полицейский, Рузвельт знал, что при желании можно весьма ловко замести следы любого преступления. Для этого всего лишь нужны определённые знания и навыки. Главный вопрос был в том, имелись ли подобные знания и навыки у всех без исключения обладателей "травмы прозрения" и если да, то откуда они вдруг взялись, коль биографии этих граждан были чисты?

  Настойчивость и убеждённость Тедди Рузвельта помогли склонить мнение некоторых учёных в пользу того, что пострадавшие скорее всего действительно что-то видят. Осталось разобраться, что именно.

  К этому времени с пострадавшими от "травмы прозрения", как её назвали позже, провели все мыслимые физиологические, психологические и офтальмологические тесты и эксперименты. В личном плане пострадавшие остались точно такими же, какими были до травмы, за исключением того, что стали видеть ночных монстров, якобы пожиравших людей, которые при этом на самом деле исчезали.

  "Если нет оснований предполагать повсеместный и всеобщий сговор и злой умысел, - писал Рузвельт, - значит мы должны склониться к тому, что эти несчастные говорят правду и существует некий опасный феномен, в котором надлежит разобраться."

  Пока врачи и учёные, согласившиеся войти в предложенную Рузвельтом ассоциацию, проводили свои исследования, Тедди посвятил в тайну кое-кого из своих бывших сослуживцев в полиции и в армии и привлёк к делу кое-кого из "травмированных". Так со временем обозначилась некая организация, ставшая предтечей отдела "Лямбда".

  Рузвельту принадлежит и ещё одна немаловажная заслуга. Когда он стал президентом, он постепенно перенёс дискурс о феномене в политические круги. По его секретной директиве консульства в других странах начали искать и собирать информацию о том, как там обстоят дела в плане данного феномена. И со временем выяснилась пугающая правда: не только феномен ночных монстров присутствует на земле повсеместно, есть ещё ряд столь же необъяснимых и пугающих феноменов. Какие-то правительства находятся в курсе происходящего и пытаются что-то делать, какие-то предпочитают ничего не замечать, а какие-то вообще ни о чём не подозревают. Именно после Рузвельта и отчасти по его примеру правительства многих стран начали шевелиться и что-то предпринимать.

  В середине ХХ-го века крупнейшие мировые державы договорились сотрудничать в данном вопросе. Лишь немногие лица в правительствах оказались посвящены в тайну; для всех остальных она продолжала оставаться строжайшим табу и это правило сохраняется по сей день. Правду о феномене имаго не рискнули предъявить и научной общественности. В неё посвящали и посвящают лишь после тщательной и кропотливой проверки и лишь тех, кто способен всю жизнь держать язык за зубами. Считается, что учёные, над чем бы они ни работали, умеют абстрагироваться и не давать волю эмоциям. На самом деле это не так и учёные прежде всего тоже люди со своими недостатками и слабостями. Если посвятить в тайну всех подряд, это уже не будет тайной. Кто-нибудь может не выдержать груза ответственности и решит поделиться опасной тайной с общественностью - особенно актуально это сейчас, в эпоху интернета и соцсетей.

  Руфус Донахью был горячим сторонником демократических свобод, но в данном случае считал, что сокрытие от народа истины не есть зло. Бретт Гейслер всецело разделял это мнение.

  Где-то через неделю после того, как Бретт стал частью отдела "Лямбда", наставник предложил ему изящный и элегантный способ сообщить Уильямсам об исчезновении Терри. Этот способ одновременно преподносил горькую правду и вместе с тем давал надежду на то, что с Терри всё хорошо.

  - Позвони им и скажи, что Терри ты не нашёл. Не нашёл живого, но и мёртвого тоже не нашёл. Не говори прямо, что, дескать, всё возможно, иначе это будет ложью, но сделай так, чтобы они сами пришли к этой мысли. Им так будет легче переживать утрату, уж поверь мне, друг мой. А ещё скажи, что ушёл из армии и устроился в АНБ. Типа рассчитываешь, что работа в АНБ позволит тебе однажды узнать всю правду о судьбе кузена.

  Так Бретт и сделал, слушая в трубке приглушённые рыдания Уильямсов и охи да ахи своих стариков. Те и подумать не могли, что их сын так неожиданно бросит армию.

  Бретт ответил коротко:

  - Всё это ради Терри. - И это было чистой правдой. Он действительно уничтожал имаго, чтобы поквитаться за Терри и за многие сотни и тысячи других людей, исчезнувших в пастях ночных монстров.

  Старики прониклись поступком Бретта и неважно, какого мнения они при этом были о Терри.

  - Я горжусь тобой, сын, - сказал мистер Гейслер-старший дрожащим голосом. - Чёрт побери, мой мальчик, как же я тобой горжусь!

  После этого звонка Бретт редко задумывался о близких, о семье, об оставшихся в "Дельте" друзьях. Той ночью в переулке для него началась новая жизнь и в этой новой жизни всё завертелось слишком быстро. Новая работа, уйма новой и невероятной информации, знания и тайны, от которых можно было очуметь. А если он и задумывался о былом и о людях, которые были ему небезразличны, то как о чём-то далёком, что навсегда осталось позади, как предыдущие воплощения в бесконечном колесе сансары. Вся его жизнедеятельность отныне свелась к одному - поискам и уничтожению имаго.

  - Это единственное решение проблемы, друг мой, уж поверь мне! - постоянно повторял старший агент Донахью, словно Бретт мог об этом забыть или вдруг начал сомневаться.

  Но Бретт всё помнил и не ведал никаких сомнений, правда воспринимал происходящее как солдат. Враг напал на твою страну и на твой народ, враг, которого невозможно принудить сдаться, потому что само его естество требует человека в качестве пищи. А значит врага нужно уничтожать, всё логично.

  Это же касалось и его отстранённости от друзей и семьи. Если враг способен нападать, как на Теслу, то лучше держаться подальше от тех, кто тебе близок и дорог, чтобы они ненароком не стали заложниками твоей работы. Бретт холодел, представляя, как имаго пожирают кого-то из его близких или друзей. С него достаточно было одного Терри Уильямса. По крайней мере, когда имаго решит закусить Бреттом Гейслером, он сумеет дать ему отпор, а вот его друзья и близкие нет.

  - Теперь я понимаю, почему уделом каждого агента становится жизнь в одиночестве, - сказал Бретт, когда узнал, что у Руфуса Донахью до сих пор нет ни жены, ни детей и он не планирует их заводить.

  - Не в одиночестве, друг мой, а в уединённости, - поправил тот. - Это разные вещи. Пошевели извилинами и ты поймёшь.

  Бретт лишь понимал, что как это ни назови, суть не изменится. Не то, чтобы из головорезов "Дельты" получались лучшие в мире семьянины (учитывая характер их работы), всё же такое было возможно. И вот он представил себе следующую картину: он женится на какой-нибудь приличной бабёнке, максимально непохожей на Эшли Адамс, у них родится чудесный малыш или даже не один, и вот как-нибудь вечером они в компании приехавших погостить родителей (допустим, на Рождество) усаживаются все вместе в гостинной перед телевизором, вдруг в воздухе начинает клубиться чернота, которую никто, кроме Бретта не видит, и оттуда вылезает уродливая пасть имаго. Домочадцы ни о чём не подозревают и потому никак не могут понять, на что это в ужасе таращится Бретт и почему орёт не своим голосом. Не имаго, а Бретт и излучатель в его руке пугают семью. Они не двигаются с места, покуда их не окутывает клубящейся чернотой, отчего они мгновенно умирают. Но имаго не пожирает их, оставляет как Теслу - в качестве наглядного примера, в качестве недвусмысленного послания.

  После таких мыслей не возникало не только никакого желания заводить семью, но даже просто пригласить армейских друзей пропустить стаканчик. Как бы Бретт мог болтать с ними, шутить и улыбаться, зная, что они всего лишь потенциальное блюдо на шведском столе имаго? Как бы он мог сидеть с ними поздно вечером в баре или гулять с девушкой при свете луны, зная, что в нескольких кварталах от него в это же самое время имаго, возможно, пожирает какого-нибудь обкуренного подростка, идущего домой с тусовки или рисовальщика граффити, залезшего на рекламный щит?

  И в разговорах с семьёй и во время дружеских посиделок с бывшими сослуживцами неизбежно всплывает тема работы. У бойцов "Дельты" в меньшей степени, но тем не менее. Что о своей теперешней работе мог бы поведать Бретт? Правду говорить было запрещено, пришлось бы врать или отмалчиваться. С каждым днём, с каждым годом враньё бы множилось и он бы в конце концов сам в нём запутался. К тому же практика показывает, что друзья и родные зачастую воспринимают чью-то постоянную ложь как предательство. Начинаются ссоры, ругань, раздоры... Да и постоянное молчание не улучшает отношений.

  Бретт внутренне смирился с тем, что отныне и на неопределённый срок единственным спутником его жизни будет Руфус Донахью, так же, как у Руфуса - Бретт Гейслер. Смирился он и с тем, что однажды имаго, возможно, его убьют. Это его не особо волновало. Боевая закалка приучила Бретта относиться к возможной гибели философски. Убьют значит убьют. Раз прикосновение имаго убивает мгновенно, то чего ж бояться? И хоть в "Дельте" учили терпеть боль и пытки, всё же смерть страшна, когда длится долго и мучительно, когда жизнь с кровью и болью выдавливается из тебя по капле, причиняя неописуемые страдания. К чести имаго, они не заставляли свои жертвы страдать.

  По мере вовлечения в деятельность отдела у Бретта возникали неожиданные вопросы.

  - Что, если убивать имаго до окончания трапезы? - спрашивал он. - Разве так не честнее было бы по отношению к жертве и к её родным? Ведь так семья могла бы получить хоть какие-то останки, чтобы достойно похоронить.

  Большинство подобных разговоров проходили в машине. Старший агент Донахью поворачивался к Бретту с выражением бесконечного терпения на лице.

  - Ты всерьёз полагаешь, что отдел вручил бы останки родственникам? Те самые останки, которых только что касался имаго?

  Он со вздохом качал головой, как бы дивясь наивности стажёра.

  - Ты что, не смотрел ни одного детективного сериала? Разве не понимаешь, что любые останки в первую очередь поступают на криминалистическую экспертизу? Нет, друг мой, недоеденная трапеза имаго осела бы в наших лабораториях и, учитывая, как медленно и тяжко мы добываем каждую крупицу знаний, все родные и близкие пострадавшего успели бы состариться и умереть прежде, чем мы вытащили бы из останков всю доступную информацию.

  Бретт догадался, что подобных останков отделом добыто уже немало и что он со своим дурацким вопросом сел в лужу.

  - Понимаю, что лишать родных возможности нормально похоронить хоть что-нибудь, кажется тебе не совсем этичным, - добавил агент Донахью, - но и ты пойми, друг мой, насколько труднее было бы объяснить убитым горем людям, как погиб родной им человек и почему это произошло. Уясни простую вещь. Вся выработанная человечеством гуманистическая этика действует лишь в обычных обстоятельствах, а в обстоятельствах необычных она, соответственно, не действует. К необычным обстоятельствам относятся хорошо знакомые тебе войны. Ты ведь участвовал в спецоперациях и наверняка видел вещи, от которых среднестатистический обыватель-пацифист пришёл бы в ужас. Так вот, причастность имаго к абсолютно любым обстоятельствам уже по определению делает эти обстоятельства необычными - со всем вытекающим.

  Прими во внимание и массовую психологию. Если широкая общественность вдруг узнает, что где-то по ночам являются монстры и едят людей, наши сограждане отнюдь не запрутся в своих домах в обнимку с дробовиками. Напротив, целые толпы начнут бродить по ночным улицам и переулкам, чтобы увидеть трапезу, снять видео и выложить в интернет, и неважно, насколько велика опасность. Узнав, что мы охотимся на имаго, за нашими машинами будут разъезжать целые кортежи, чтобы увидеть, как мы делаем свою работу. Эта зараза будет хуже, чем папарацци, преследующие голливудских звёзд. Мы никого не сможем отогнать ни уговорами, ни угрозами. В мире наступит чёрт знает что - просто потому, что так устроены люди. Уж поверь мне, друг мой, лучше сейчас проявить жёскость, чем потом расхлёбывать последствия...

  В другой раз - это было в Филадельфии, утром, после того, как ночью жертвой имаго стал одинокий уличный толкач, - Бретт и Руфус зашли в кафе подкрепиться и выпить кофе.

  - Имаго всегда являются по одному, - сказал Бретт, когда офицантка принесла заказ и отошла обслужить другие столики, - и всегда выбирают одиночную жертву. Известны ли примеры иного поведения, за исключением случая с Теслой? Нападали ли имаго когда-нибудь группой? Выбирали ли в качестве жертвы многолюдную компанию запоздалых гуляк?

  Подумав, старший агент Донахью покачал головой.

  - Нет, мне о таком не известно.

  - Стало быть имаго не присущ стадный инстинкт, - сделал вывод Бретт, - и у них есть некий сенсорный орган, позволяющий им отличить одинокого человека от группы людей.

  - Наверняка есть, - согласился старший агент. - Они же живые, разумеется у них есть сенсорный орган и вряд ли только один.

  - Я вот только не могу понять, зачем имаго такая таинственность, раз люди всё равно их не видят. Не всё ли равно мяснику, знают ли овцы о мясобойне? Получается, что имаго действуют на руку отделу "Лямбда". Какова мотивация? Когда животное голодно, ему плевать, видит ли кто-нибудь, как оно ест, или нет. В действиях же имаго очевидно наблюдается сознательная скрытность и ты как хочешь, но для меня это ещё одно свидетельство их разумности.

  По какой-то причине тема разумности имаго была неприятна Руфусу Донахью, но он всё же сделал над собой усилие и позволил втянуть себя в полемику.

  - Мяснику может и плевать на скот, ведь у овец нет воли и разума и они не способны организовать сопротивление, но люди-то не овцы. У нас есть и воля и разум, мы можем сопротивляться, подтверждением чему служит отдел "Лямбда". Быть может имаго опасаются как раз таки масштабного сопротивления?

  - Подобные опасения также доказывают наличие разумного сознания, - стоял на своём Бретт.

  Некоторое время они тихо ели, затем агент Донахью нарушил молчание.

  - Эти твари, друг мой, хорошо устроились, если разобраться. Сравни темпы, с какими мы плодимся, с теми темпами, с какими нас пожирают. Получается, что еды для имаго хватит надолго. Фактически навсегда. В лице человечества они имеют стабильный и самовозобновляемый пищевой ресурс.

  Но так было далеко не всегда. Строго говоря, экспоненциальный рост численности человечества начался, по историческим меркам, совсем недавно - каких-то 5 - 7 тысяч лет назад, когда появились первые городища и первые государства. До этого же почти миллион лет популяция людей и предшествовавших им гоминид была весьма скромной. На всём земном шаре проживало меньше особей, чем сейчас в одном мегаполисе типа Нью-Йорка.

  - Я тоже думал на эту тему, - кивнул Бретт, допивая кофе и делая знак офицантке, чтобы долила ещё. - Кем питались имаго, когда на земле не было людей? Существовали ли имаго уже тогда или возникли позже? Кушали ли они приматов и если да, то почему не кушают теперь? Или всё же кушают?

  В ответ на это агент Донахью лишь пожал плечами.

  - Отдел такой информацией не располагает, друг мой. Нам бы пришлось построить машину времени, отправиться на ней на миллион лет назад и посмотреть, как тогда всё было.

  - А представь, если бы выяснилось, что существует или существовало несколько видов имаго - по одному на каждую разновидность гоминид. У людей свои имаго, у австралопитеков свои, а у шимпанзе свои... - Бретт не на шутку разошёлся. - Более того, представь, что всё ещё круче. Чтобы воспринимать имаго австралопитеков, нужна "травма прозрения", но только мозга австралопитека, а чтобы воспринимать имаго шимпанзе, нужна "травма прозрения" мозга шимпанзе. Мы же со своей "травмой прозрения" не увидили бы их имаго, а шимпанзе и австралопитек с их "травмой прозрения" не увидели бы наших имаго... Хотя, это наверняка неважно, ведь и их имаго вряд ли обратили бы внимания на нас.

  - Из твоей теории, друг мой, следует, что после вымирания австралопитеков, их имаго тоже должны были вымереть.

  - Может быть и не только они. Если у каждого подвида наших предков были свои имаго, значит вымерли все имаго палеоантропов и архантропов - всяких там человеков умелых, питекантропов, синантропов, гейдельбергских и флоресских людей, неандертальцев, денисовцев... Или, возможно, не вымерли, а эволюционировали в наших имаго. Вдруг наши с ними эволюции так и идут синхронно?

  Выслушав Бретта и никак не отреагировав, агент Донахью продолжил:

  - Как бы то ни было, человек современного типа жил несколько десятков тысячелетий, оставаясь в рамках весьма немногочисленной популяции, как вдруг начал усиленно плодиться.

  Бретт его перебил:

  - Я слышал, вроде как в промежутке между концом палеолита и концом неолита человек освоил животноводство и земледелие, одомашнил животных, начал заниматься осёдлым сельским хозяйством, стал лучше питаться - отсюда и повышенная плодовитость.

  В ответ на это Руфус Донахью так фыркнул, что чуть не расплескал свой кофе.

  - В жизни не слыхал большей ахинеи. Ты хоть сам-то подумай. Сейчас мы генетически адаптированы потреблять и усваивать некоторые белки, типа глютена или лактозы, поэтому с удовольствием потребляем молочко, творожок, хлебушек, булочки, пиццу, чизбургеры и в целом питание у нас, если сравнивать с одним только недожаренным мясом, действительно улучшилось. Но в те-то далёкие времена, когда люди ещё не были адаптированы к новой еде, какое, к дьяволу, улучшение?

  К настоящему времени селекционеры вывели породы скота, дающие много мяса и молока, вывели высокоурожайные сорта злаков со здоровенными колосьями и зёрнами. А в те-то времена что было? Дичка с тремя крохотными зёрнышками на колоске? Тощая и облезлая дикая корова, которую лишьпредстояло одомашнить и откормить? У которой почти не было молока и вместо мяса были одни кости да жилы? Это-то вот и "улучшило" питание? Серьёзно?

  Достоверно известно, что улучшение питания ведёт к росту продолжительности жизни. Если в ту далёкую эпоху питание "улучшилось", тогда почему же до совсем недавних времён средняя продолжительность жизни была всего 25 - 30 лет? Неужто люди от сытости и переедания мёрли как мухи?

  - И что ты хочешь этим сказать? - спросил Бретт.

  - Я хочу сказать, друг мой, что никаких по-настоящему объективных причин заниматься земледелием и животноводством у людей каменного века не было. Любая работа на этом поприще в ту эпоху была работой не на настоящее, а лишь на весьма отдалённую перспективу. Вот возможно мы начнём сеять дичку с тремя зёрнышками на колоске и из неё когда-нибудь получится высокоурожайная пшеница (или ячмень). Вот возможно мы начнём разводить тощих и облезлых коров и из них когда-нибудь получатся тучные стада, дающие много мяса и молока. Вот возможно когда-нибудь мы адаптируемся к непривычным белкам и каждый приём пищи не будет оканчиваться затяжными приступами диареи. Но именно что когда-нибудь, через много-много лет и веков, а прямо сейчас нам предстоит жить впроголодь, потому что трятя время на культивацию чахлых дичек и тощих коров, мы ограничиваем себя в охоте, рыболовстве и собирательстве - то есть во всём том, что реально обеспечивает наш рацион в настоящем. Это не считая того, что чуть ли не каждую минуту нам приходится бегать в кусты, чтобы облегчиться, потому что новая и непривычная еда вызывает у нас в животе такую революцию, какую словами описать невозможно.

  Сейчас мы знаем, что для получения хорошего урожая, землю нужно удобрить. Мы знаем, как и чем её нужно вспахивать. Знаем, что сняв урожай, земле нужно дать отдохнуть, нельзя тут же снова что-то в неё сеять. А откуда бы все эти знания человек мог получить в самом начале своего сельскохозяйственного пути? Надо же понимать, что в те времена хоть какой-то урожай являлся единичной и удачной случайностью, флуктуацией, а постоянным правилом, макропоказателем, как выразились бы сейчас, были погибшие на корню или же вовсе не взошедшие посевы - из-за чего угодно: нерегулярно поливал, посадил в неподходящую почву, не удобрил, не закопал семена на достаточную глубину и их склевали птицы... Любой твой косяк приводил к неурожаю. Так какое, повторю, "улучшение" питания?

  Бретт молчал, ожидая, что наставник сам ответит на свой вопрос.

  - Машины времени у нас нет, - сказал агент Донахью, - поэтому доподлинно мы ничего не знаем. Известно лишь, что с некоторого момента начался процесс, выгодный одним лишь имаго. Мы не можем считать, что увеличение численности человечества было выгодно людям. Хотя бы потому, что чем больше людей, тем больше сил нужно тратить на производство продуктов питания. Чтобы растущая популяция не сдохла с голоду, в производство пропитания должен быть вовлечён абсолютный максимум населения. Почти до ХХ-го века, т.е. пока сельское хозяйство было натуральным хозяйством, так и происходило - чуть ли не 80% - 90% населения жило в деревне и пахало землю. И эти люди в своей жизни ничем больше не занимались, потому что у них тупо не оставалось свободного времени.

  Увеличение нашей популяции улучшило питание прежде всего имаго. Это у них улучшился рацион, друг мой. У них. Очень хочется думать, что глобальное изменение в человеческом существовании - т.н. "неолитическая революция" - произошло по естественным и объективным причинам, но по всему выходит, что создания, для которых мы еда, извлекают из ситуации наибольший гешефт. И если задаться сакраментальным вопросом "кому выгодно?", ответ будет очевиден. Выгоду от нашего "прогресса" получаем вовсе не мы.

  Примерно полтора столетия назад на моей родине, в Британии, жил человек, утверждавший, что развивая капитализм, буржуазия сама создаёт своего могильщика - пролетариат. По аналогии могу сказать, что направив развитие человечества по нынешнему пути, имаго (только если они действительно его направили) сами породили своего могильщика, отдел "Лямбда", позволив нам обрести все необходимые знания и возможности для их уничтожения. Ибо останься мы жить первобытным укладом, у нас не родился бы Никола Тесла и не создал бы своего излучателя. А идти на имаго с каменным топором как-то... Ну ты понял.

  Однажды Бретт поинтересовался:

  - И много нас таких полевых агентов колесит по стране?

  - Увы, слишком мало, друг мой, - печально вздохнул Руфус Донахью. - Очень-очень мало.

  Слушая его постоянные сожаления о нехватке кадров, Бретт с энтузиазмом предложил свою идею, которая казалась ему очевидной.

  - Ты говорил, что Тесла сумел добиться искусственной имитации "травмы прозрения". А нельзя ли повторить его эксперимент? Допустим, прикрепить на затылок какой-нибудь приборчик, который воздействовал бы на зрительный центр электрическим полем и человек мог бы видеть имаго. Тогда можно было бы задействовать сколько угодно добровольцев из полиции, из армии и даже из частных структур. Вышел на смену, включил приборчик, отстрелял всех встреченных имаго, выключил приборчик, пошёл домой. Или, если приборчик технически неосуществим, можно набрать добровольцев и сделать им нейрохирургическую операцию на затылочных долях, равноценную "травме прозрения". Тогда они смогут видеть имаго безо всякого приборчика. Представь, как подскочит эффективность отдела. Мы тогда сможем валить имаго пачками.

  Агент Донахью восторгов стажёра не разделял.

  - Странно слышать такое от человека, настаивавшего на разумности имаго, - ответил он. - Если они сделали ответный ход, когда Тесла разработал свой излучатель, мы и представить не можем как они поступят, начни мы широкомасштабное наступление.

  - Может оставят нас в покое? - предположил Бретт. - Будет стимул.

  - Ага, конечно, как бы не так! Разве мы перестаём кушать мясо оттого, что коровы бодаются? Что будет, если имаго тоже начнут широкомасштабное наступление? Например, целиком "зачистят" целую страну - условно говоря, какую-нибудь Бразилию? Прикончат там всех людей до единого. Или не Бразилию, а десяток наших штатов? Им-то ведь не нужно колесить на машинах и дожидаться встречи с нами, они в любой момент времени способны появляться в любой точке нашего мира. Если они соберутся стаей и истребят поголовно всё население Техаса, Флориды, Калифорнии и впридачу Нью-Йорка, думаешь, после этого нам позволят что-то предпринимать? В плане еды имаго ничего не потеряют, сотня-другая миллионов человек ничего для них не значит, нас всё равно останется с избытком, а вот для нашего руководства это будет значить очень-очень многое. Это будет конец отделу "Лямбда" и всей нашей деятельности.

  Бретт попытался что-то сказать, но Руфус Донахью его остановил:

  - Подожди, я ещё не закончил. Я обрисовал только один из возможных вариантов, но он ведь не единственный. Что, если я был прав, когда предполагал, что наш выход из первобытного состояния произошёл не без помощи имаго? Если они так легко и изящно сумели воздействовать на нашу жизнедеятельность и осу-ществить прогресс, что будет, если они столь же легко и изящно осуществят регресс и вернут нас обратно в первобытную дикость? Мы будем ходить по этим самым дорогам, недоумённо таращиться на дома и машины, вертеть в руках лохмотья нашей одежды и всякие бытовые вещи и при этом не будем понимать, что это, откуда взялось и что с этим делать.

  Пока что имаго убивают нас в относительно умеренных количествах. Гораздо больше нас погибает в войнах, криминальных разборках и ДТП. Если же имаго предпримут масштабную атаку или того хуже, ввергнут нас обратно в каменный век, количество жертв будет исчисляться сотнями миллионов, а возможно и миллиардами.

  У Бретта перед глазами снова возник образ Терри Уильямса и это его разозлило.

  - Значит ничего делать не надо? Пусть сохраняется статус кво?

  - Это значит, что мы не имеем права действовать поспешно и необдуманно, - поправил его агент Донахью. - Прежде, чем внедрять какие-то новшества, нужно аккуратно пробовать, сперва осторожно, по чуть-чуть, как оно будет работать и не приведёт ли к каким-нибудь необратимым последствиям. Я думал, ты, как спецназовец, это понимаешь.

  Выходить из себя было несвойственно для Бретта, а в тех случаях, когда он всё-таки срывался, это длилось недолго, он быстро брал себя в руки. Вот и сейчас он мысленно сосчитал до десяти, потом ещё раз и успокоился.

  - Да я понимаю, - виновато сказал он. - Просто иногда то, что мы делаем, кажется мне чем-то мелким, незначительным и неадекватным реальному масштабу угрозы. Типа как стрелять по танку из пневматического ружья.

  - На самом деле мы постоянно опасаемся того, что даже такие, как ты выражаешься, мелкие и незначительные наши действия вызовут ответную реакцию имаго. Мы правда не знаем, какую, так что фактически ходим по лезвию. - В голосе Руфуса Донахью впервые зазвучали тревожные нотки. - Дело в том, что нет абсолютно никаких оснований полагать, что время в мире имаго течёт синхронно с нашим. То есть и доказательств у нас нет, но и исключать этого мы не можем. А если так, то их медлительность в плане ответного хода может быть лишь кажущейся. Тогда свой ответный ход имаго могут сделать в любой момент, вот хоть прямо сейчас...

  Оказалось, он как в воду глядел. Только в тот момент ничего не случилось. Ответный ход имаго сделали спустя несколько дней. Полевые агенты проезжали какой-то мелкий городишко в Огайо, настолько мелкий, что в нём не оказалось ни одной закусочной, работавшей в ночные часы. С наступлением темноты городишко полностью погружался в сон.

  Агенты уже проехали его и двигались на средней скорости мимо живописных городских окраин. Живописных днём, а в этот поздний час мрачных и довольно зловещих.

  Бретту стало вдруг интересно узнать что-нибудь о деятельности других отделов, занимавшихся другими феноменами.

  - Многое, друг мой, что мы привыкли воспринимать определённым образом с самого детства, в действительности выглядит совсем иначе, - в своей обычной неторопливой манере заговорил Руфус Донахью. - Ты и сам с этим столкнулся. Когда в детстве ты боялся страшных ночных монстров, что могут вылезти из шкафа или из-под кровати, ты ведь не представлял их в своём воображении похожими на имаго? Точно так же и с другими феноменами. Кинематограф, литература, комиксы, детские страшилки и бабушкины сказки приучают нас к определённым образам инопланетян, фей, снежного человека, призраков, ведьм, бессмертных сверхлюдей и тому подобного. А на самом деле все они совсем не такие. Отдел "Альфа" занимается инопланетянами, но это отнюдь не киношные серые пришельцы с большими глазами, которые вживляют похищенным людям анальный зонд. Отдел "Тэта" занимается бессмертными сверхлюдьми, но это отнюдь не комиксовые супергерои a-la Россомаха или Капитан Америка. Отдел "Гамма" занимается призраками, но это вовсе не духи самоубившихся девиц или почивших лордов в заброшенных родовых замках. Отдел "Кси" занимается ведьмами, только это вовсе не горбатые и крючконосые старухи из сказок, верхом на помеле. Отдел "Эпсилон" занимается искусственным интеллектом, но это не шахматные компьютеры и не искусственные нейронные сети, или что там нынче выдают за "интеллект". Отдел "Сигма" занимается феями, но это не крохотные человечки с крылышками, которые порхают и поют песни при свете луны. Отдел "Каппа" занимается другими мирами и параллельными вселенными, а точнее, следствиями их сопряжения с нашим миром, нашей вселенной. Отдел "Дзета" занимается проблемой зомби. Есть отделы и единичные специалисты, которые занимаются "снежным человеком", вампирами, оборотнями, гулями, драконами и прочими официально не существующими созданиями...

  Внушительный перечень отделов явно произвёл на Бретта впечатление, хотя он изо всех сил старался этого не показать.

  - Если отдел "Каппа" занимается другими мирами, может он знает что-нибудь о мире имаго? - с наигранной беспечностью спросил Бретт, ожидая от напарника очередной порции поразительных подробностей, но тот его разочаровал.

  - Нет-нет, друг мой, отдел "Каппа" исследует случаи сопряжения нашей вселенной с по-настоящему другими мирами, сосуществующими параллельно с нашей вселенной в некоем гигантском, невообразимом мультиверсуме. Имаго же не из какой-то другой вселенной, они из нашего мира... В общем... Это сложно. Просто поверь, отдел "Каппа" в нашей работе не помощник.

  Бретт решил не сдаваться и зайти с другой стороны.

  - А почему ведьм и магические сверхспособности изучают разные отделы? Это не одно и то же? То есть, ведьмы же владеют магией, нет?

  Агент Донахью отрицательно замотал головой.

  - Способности ведьм не проистекают от магии. Всё не то, чем кажется - сколько тебе ещё повторять?

  - Ну хорошо, а зомби? - никак не унимался Бретт. - Ты всерьёз пытаешься меня убедить в том, что существуют зомби? Вот прям реально существуют? Как в кино? Бледные, полудохлые, питающиеся мозгами? Или в реальности они тоже не такие? Можешь привести какие-нибудь подробности?

  - Друг мой, ты наивно предполагаешь, что сотрудники одного отдела хорошо знакомы с деятельностью других отделов, - терпеливо произнёс Руфус Донахью. - По-твоему, как это происходит? Мы встречаемся и делимся подробностями своей работы? Я сижу в баре, ко мне подходит человек и говорит: "Ба, вижу ты тоже из отделов, как и я. Ты из какого?" А я ему: "Я из "Лямбды"". А он мне: "Ну и чё там у вас как?" И тут я начинаю выкладывать ему всё про имаго - ты так это себе представляешь? Пойми, ни у кого из нас нет таблички на лбу, свидетельствующей о том, что мы из отделов. И даже если мы вдруг случайно встретимся, так сказать, с коллегой, мы об этом не узнаем, равно как и он. И уж тем более мы не устраиваем совместных посиделок, где рекой льётся вино и тянутся бесконечные рассказы про суровые трудовые будни. Деятельность каждого отдела - тайна, в том числе и для других отделов. Поэтому на самом деле я ничего не знаю ни о реальных пришельцах из космоса, ни о реальных ведьмах, ни о параллельных мирах, ни о "снежном человеке". Конечно, иногда какие-то крохи просачиваются, но настолько невероятные, что непросто принять их за истину. Внутренний здравый смысл то и дело кричит о том, что это фейк, нарочно запущенная утка, чтобы испытать нашу доверчивость и лишний раз позубоскалить.

  Ведя машину и следя за дорогой, Руфус Донахью покосился на стажёра.

  - Однако, сегодня тебе повезло, друг мой, потому что однажды я действительно повстречал агента из отдела "Дзета", так что могу тебе кое-что рассказать про зомби. Для начала признаюсь, что это случилось неожиданно. Если ты ещё не понял, опытного агента трудно, практически невозможно чем-либо выбить из колеи. Агент, которого встретил я, был не в себе, буквально сам не свой. Я без труда догадался, что он только что пережил какую-то ужасную личную трагедию. Именно личную. Учитывая специфику его отдела, рискну предположить, что зомби на его глазах убили и съели кого-то, кто был ему близок и дорог. Очень-очень близок и дорог. Это, кстати, напоминает твой случай, только твои армейские навыки пришли тебе на помощь, а у него таковых навыков видать не было и он не выдержал, сломался. Такое бывает, нечасто, но бывает. Вся деятельность отделов пролегает вдоль самой грани выносливости рассудка. Один неудачный сдвиг и психика не выдерживает, происходит эмоциональный срыв. Конкретно тот агент, о котором я говорю, пытался утопить горе в алкоголе, забыв, вероятно, что алкоголь не заглушает душевную боль и не заполняет пустоту внутри, зато развязывает язык. Честно, мне очень стыдно и неудобно, но я тогда был значительно моложе, меня, как и тебя, одолевало любопытство и я не удержался. Я подливал ему рюмку за рюмкой и расспрашивал о зомби, но довольно быстро мне пришлось об этом пожалеть, потому что то, что я услышал, было совсем не тем, что я ожидал услышать.

  "У людей нет души, - всё твердил и твердил напившийся агент и указывал на людей вокруг, поскольку дело происходило как раз таки в баре. - Ни у кого из них нет души и у нас с тобой её тоже нет." Эти слова красной нитью тянулись через весь его рассказ, которому, кстати, я не поверил. Ты сейчас скорее всего тоже не поверишь. А с другой стороны, зачем бы агенту, которого спьяну потянуло на откровенность, врать?

  Вкратце дело обстоит так. Есть как бы три типа людей. Первый, основной тип, - это обычные люди, среднестатистическая обывательская масса. Какой-то своей собственной души в обычном человеке действительно нет и никогда не было, что бы там ни утверждали религии. Как нет души у животных, от которых человек некогда произошёл, полностью унаследовав это их свойство. Отсутствие в людях души наглядно подтверждает феномен детей-маугли, выросших среди животных. Когда этих детей находят и возвращают в людское общество, никакая "душа" в них не включается и не превращает их обратно в человеков. Они так и остаются животными, неспособными научиться говорить, неспособными пользоваться одеждой и посудой, неспособными спать на постели. Некоторые даже не могут освоить прямохождение, привыкнув передвигаться на четвереньках. Людьми они так и не становятся, более того, сам факт пребывания в чуждом человеческом обществе является для них настолько сильным стресс-фактором, что они довольно быстро погибают. Ни один ребёнок-маугли не дожил до зрелого возраста, тем более до глубокой старости.

  Таким образом, "человек" - это не врождённое свойство, определяемое некоей эфемерной "душой", а свойство приобретённое, определяемое обязательными воспитанием и обучением, обязательной социализацией среди людей, т.е. среди себе подобных. Если таковых обучения и воспитания, таковой социализации не происходит, никаким человеком младенец не становится, он остаётся неразумным диким животным!

  Подсознательно все люди первого типа понимают, что после смерти бесследно исчезнут и потому стремятся получить от жизни как можно больше - богатств, власти, развлечений, всего. Из этой массы выходят политики, олигархи, актёры, фотомодели, криминальные авторитеты высокого ранга и простые уличные гопники низшего ранга, карьеристы, телезвёзды, торгаши, жадные мещане, священнослужители, коррумпированные чиновники, спортсмены, продажные военные и менты и т.д.

  Второй тип - это люди, в которых как в некие сосуды вселяются духовные сущности из неких высших миров. Природу и местонахождение этих высших миров напившийся агент объяснить не мог, так что и мне об этом сказать нечего. Важно, что эти сущности становятся душами этих людей, благодаря чему люди начинают понимать, что после их смерти душа вернётся обратно в свои высшие сферы. Из-за этого они становятся более терпимыми и гуманными, стараются вести более нравственную жизнь, они более праведны и человечны, честны и справедливы. Если угодно, у них появляется некое внутреннее благородство. Многие из них пытаются реализовать себя в возвышенном творчестве и становятся писателями, композиторами, художниками, а кто-то углубляется в интеллектуальный поиск и становится учёным, философом, мыслителем. Другие стараются бескорыстно помогать ближним и становятся врачами, целителями, спасателями, честными военными и ментами, святыми религиозными подвижниками.

  Каждая духовная сущность всегда вселяется в человека неожиданно и за время своего пребывания в человеческом мире может сменить подряд несколько тел-носителей. Иногда мы диву даёмся, когда с каким-нибудь человеком вдруг происходят внезапные изменения. Допустим, кто-то всю жизнь терпеть не мог какое-нибудь блюдо и вдруг начинает с удовольствием его уплетать, пожимая плечами в ответ на все недоумённые вопросы - мол, сам не понимаю как раньше не любил такую вкусноту.

  В действительности раньше это был человек без души, вкусы и пристрастия которого определялись этим его естеством. Но после того, как в его теле поселилась духовная сущность, уже она стала определять потребности данного индивида.

  Изменения могут коснуться чего угодно - допустим, раньше человек любил смотреть порнушку и вдруг начинает испытывать к ней отвращение. Или гораздо более распространённый случай: прежде любил (любила) свою супругу (своего супруга) и вдруг сделался (сделалась) к ней (к нему) совершенно равнодушен (равнодушна), и не только к ней (к нему), но и к совместно нажитым детям.

  Поскольку человеческая память хранится в сугубо человеческом телесном органе, мозге, при вселении в тело духовной сущности человек не забывает себя прежнего, а просто начинает воспринимать как кого-то другого. Мол, раньше я был не я, а совсем другой человек, а вот теперешний я - это я; представляете, какие фокусы раньше выделывал - не ел вкуснятину, увлекался порнушкой, женился на этой мымре!

  Благодаря этой же памяти духовная сущность получает возможность узнать, как и чем человек жил до неё, что позволяет избегать лишних стрессов и душевных потрясений, а также неловких моментов в плане, допустим, неузнавания дру-зей и близких или сослуживцев на работе.

  Разумеется, бывают и непредвиденные обстоятельства, приводящие к полной или частичной амнезии, которая на самом деле имеет вовсе не ту природу, как полагают врачи. Иногда духовная сущность бывает вынуждена покинуть тело в спешке, допустим, после страшной автомобильной аварии, когда думает, что человек - покойник. Раньше, вероятно так и было, человек умирал от серьёзных ран, но нынешняя медицина во многих случаях способна вернуть человека буквально с того света. И получается, что духовная сущность поторопилась покинуть обречённое тело, не заботясь о том, как это отразится на его рассудке после выздоровления. В подобных случаях бывает и так, что тело вовсе не оживает, а впадает в кому. Выход из комы тоже не связан с тем, что думают врачи. Зачастую духовная сущность осознаёт свою ошибку и возвращается в тело прежнего владельца. Тогда человек и выходит из комы. А если не возвращается, то несчастный так и умирает, не приходя в сознание.

  Однако возможен и третий тип человека. Высшие духовные сущности - это самостоятельные и самодостаточные создания, у которых есть свои чувства и мысли, свои потребности и своя мотивация. Ни о чём из этого у нас нет ни малейших понятий, поэтому мы не знаем, почему сущности делают то, что делают. А сделать они неожиданно могут что угодно, если по их мнению на это есть веские причины. И только им одним эти причины известны и понятны.

  Иногда они без малейшего видимого повода вдруг покидают тело носителя, причём покидают так резко и неосторожно, что ни об амнезии, ни о коме речи не идёт. Последствия оказываются гораздо серьёзнее и ужаснее. Из тела как бы забирается сама жизнь - без учёта того, что с этим телом будет дальше. Вернее, не столько жизнь забирается, сколько та её часть, которая ответственна за рассудочную деятельность, за личность человека, за его "я".

  По невыясненным пока причинам тело при этом почему-то продолжает жить, не впадает в кому и не становится бездушным человеком первого типа. Оно остаётся живым, но при этом теряет всякое человеческое подобие, становится как животное и даже хуже животного. Это и есть зомби. Не мёртвый и не живой, а где-то посередине.

  Словно чувствуя, что ему недостаёт разума, а разум кроется в мозге, такой зомби алчет в первую очередь мозгов, хотя и мясной плотью не брезгует. Собственная физиология у него практически не функционирует, поэтому ему нужны чужая плоть и кровь, постоянно нужны, отсюда и беспрерывный неутолимый голод. По этой же причине тело зомби не реагирует на механические повреждения - его можно бить, стрелять, резать, а ему хоть бы что. Ведь раны - это нарушения внутреннего физиологического гомеостаза, от которого зависит наша жизнь, а если физиология в теле практически отсутствует, то и нарушать нечего.

  Руфус Донахью оказался совершенно прав и на этот раз. Когда Бретт слышал от наставника какие-то невероятные вещи про имаго, ему было проще поверить, потому что он своими собственными глазами видел имаго почти каждую ночь. Его разуму проще было мириться с необыкновенным и неправдоподобным, потому что он сам регулярно становился очевидцем необыкновенного и неправдоподобного. Иначе было со всеми этими инопланетянами, ведьмами, бессмертными людьми и зомби. Их Бретт никогда не встречал и потому всё, сказанное старшим агентом Донахью, казалось стажёру какой-то чудовищной дичью, особенно постулат про отсутствие у людей души.

  Он ждал продолжения, но продолжения у агента Донахью не было.

  - Изложенное, увы, было всем, что поддатый агент "Дзеты" успел мне раскрыть, прежде, чем его забрали и увезли какие-то хмурые ребята, подозреваю, что коллеги из его отдела, и больше я его не видел...

  К сожалению (или к счастью), обстоятельства не предоставили Бретту воз-можности долго раздумывать об услышанном. Затылки у него и у старшего агента Донахью начали пульсировать одновременно, причём сразу очень сильно. Так сильно, как не пульсировали ещё никогда, что заставило Бретта моментально позабыть и про зомби, и про другие отделы, и про всё остальное.

  Объяснить столь сильные ощущения можно было лишь одним - имаго заявились целой компанией. Неожиданное и несвойственное им поведение, но раздумывать над этим сейчас было некогда.

  Определить направление, где вот-вот появятся имаго, было несложно. Затылочный "радар" указывал на старый трейлер, стоявший на большом земельном участке, заросшем травой, кустами и деревьями, среди которых громко трещали ночные сверчки. Свободным от густой растительности было лишь пространство перед трейлером. На земле валялись разбросанные детские игрушки, на натянутых верёвках сушилось бельё, рядом стоял видавший виды пикап "Крайслер". Ржавая бочка использовалась как мусорный бак и была наполнена доверху; среди мусора в изобилии торчали пустые бутылки. Одним словом, сразу становилось ясно, что в трейлере обитает не самая благополучная семья.

  Внутри трейлера горел свет и было слышно, как работает телевизор. У входа, за приваренную скобу была привязана собака, какая-то беспородная дворняга. Когда агенты остановились на расстоянии и вышли из машины, собака оглуши-тельно лаяла и билась на привязи. Но лаяла она не на Руфуса Донахью и не на Бретта Гейслера. Задрав морду, она вертела ей из стороны в сторону, словно сама хотела понять, кто или что прячется в зарослях, подступавших вплотную к трейлеру с противоположной стороны. Естественно, собаку интересовали не сверчки (которые, кстати, последовательно затихали, по мере приближения имаго), потому что пульсирующие затылки обоих агентов вдруг тоже перестали указывать конкретное направление. Имаго словно надвигались отовсюду, со всех сторон.

  Никогда прежде у Бретта не было повода задуматься, а могут ли животные чуять имаго? Ему ещё не приходилось видеть, чтобы имаго трапезничали вблизи какого-нибудь животного. Но раз собаки лают на ночных монстров, а сверчки замирают, значит они их чуют. Для агента Донахью, похоже, это стало таким же открытием. Впрочем, особо ломать над этим голову тоже было некогда.

  Внутри трейлера послышался шум, дверца приоткрылась и наружу выглянул мальчик лет девяти - посмотреть, что не даёт покоя собаке. Он вышел к ней, взял за ошейник и поглаживая ей спину, начал что-то тихо говорить в самое ухо.

  В этот момент всё и произошло. Клубящаяся чернота материализовалась над ребёнком и собакой мгновенно, гораздо быстрее, чем обычно. Мальчик рухнул замертво без единого звука, собака успела взвизгнуть.

  Руфус Донахью оттолкнул застывшего Бретта и бросился к ним. Имаго лишь на мгновение показал свою уродливую морду и тут же исчез. Не стал есть свою жертву. Как Теслу.

  Бретт сразу подумал о ловушке. Неспроста ведь затылок ощущал имаго повсюду. Это не означало, что один-единственный имаго находится сразу везде, это могло лишь означать, что целая группа имаго окружила своих убийц со всех сторон.

  Второй вариант подтвердился. Имаго возник над агентом Донахью, когда тот склонился над мёртвым мальчиком. Бретт всадил в него заряд из излучателя Теслы и не обращая внимания на предсмертный крик, упал на спину, перекатился и дал ещё нексколько залпов в противоположном направлении. Инстинкты его не подвели - сзади тоже был имаго, готовился напасть. Выстрелы его не задели, только отпугнули, заставили отступить.

  В этот момент подвыпившие родители мальчика пошатываясь вылезли из трейлера, чтобы посмотреть, куда запропастился их сын и почему так резко заткнулась брехавшая собака. Оба выглядели крайне неопрятно; на мужчине были лишь трусы и майка, на женщине застиранная комбинация. Молодые алкоголики, живущие в трейлере на отшибе...

  Они увидели то, что увидели - мёртвого сына рядом с мёртвой собакой, незнакомца в мажорном костюме и ещё одного здоровяка с какой-то штукой в руке, похожей на пистолет.

  Мать завизжала и бросилась к сыну. Отец разразился бранью, вернулся в трейлер и выскочил обратно с дробовиком. Материализовавшийся имаго прикончил обоих за долю секунды и этой доли секунды Бретту хватило, чтобы всадить в него заряд - его рефлексы были по-прежнему безупречны.

  - Пошли! Пошли в трейлер! - он схватил Руфуса Донахью и потащил за собой. Чувство в затылке не утихало, значит рядом были ещё имаго.

  Агент Донахью никак не мог прийти в себя.

  - Это ужасно, друг мой, это ужасно! - повторял он, потрясённо глядя на Бретта. - Я никогда раньше не видел, чтобы имаго убивали детей!

  - А чтобы они преодолели свой гипертрофированный индивидуализм и сообща напали на агентов, видел? - Бретт присел перед окном и выглянул наружу. - Трейлер послужит нам укрытием. Подождём, может имаго уйдут.

  Услышав шорох, оба агента повернулись и замерли. В небольшой кроватке сидела совсем крохотная девочка и таращила на них испуганные глазёнки. Малышке было не больше года.

  - О нет, друг мой, - шёпотом произнёс агент Донахью, - здесь мы в смертельной ловушке. Ни стены, ни что бы то ни было не являются преградой для имаго. Я чертовски плохой наставник, если не сумел донести до тебя эту простую мысль - имаго способны появляться где и когда угодно не только на открытой местности. К закрытым помещениям это тоже относится.

  - Тогда хватай девчонку и бежим к машине, - решил Бретт.

  Третий имаго помешал им это сделать. Откуда можно было бы ожидать проникновения в трейлер - через окна, через крышу? Уродливая пасть имаго в обрамлении клубящейся черноты появилась через пол. Бретт успел подстрелить тварь, но и тварь успела сделать своё грязное дело. Малышка лежала бездыханной на руках у Руфуса Донахью.

  Не отпуская её и заливаясь слезами, старший агент схватился за сердце и растянулся на грязном полу. Затылок у Бретта перестал пульсировать. Имаго поблизости больше не было, поэтому он рискнул вызвать скорую и заодно позвонил директору Окли. Судя по всему с Руфусом Донахью случился инфаркт. Он столько времени ухитрялся избегать смерти, охотясь на имаго, но не выдержал, когда имаго впервые на его глазах убили детей.

  Бросившись к другу и наставнику, Бретт уселся рядом и, придерживая его голову, стал ждать скорую. Сентиментальность британца его не удивила, в роду Гейслеров вообще считали всех европейцев чрезвычайно сентиментальными людьми.

  Нельзя сказать, что самого Бретта не тронула смерть детей. Просто опытный спецназовец умеет прятать эмоции так глубоко, насколько это возможно. Когда-нибудь они наверняка вылезут наружу и тогда он искренне погорюет, но в самый разгар операции лишним эмоциям нет места. Умение не раскисать при виде чьей бы то ни было смерти является одним из основополагающих условий при наборе в любое спецподразделение вооружённых сил, тем более в "Дельту".

  Директор Окли прилетел на вертолёте где-то через пару часов, когда уже начало светать, и был мрачнее тучи. Перед тем скорая увезла Руфуса Донахью в окружную больницу.

  - Врачи подтвердили инфаркт, - сообщил Бретт боссу.

  - Я уже знаю, - кивнул тот. - Связывался с больницей. Езжай туда же и не оставляй напарника ни на миг, покуда он не поправится. Считай, что твоя стажировка закончена. Теперь ты полноценный агент. Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь потом завёз тебе удостоверение.

  Бретт сразу напрягся:

  - А что? Что-нибудь случилось?

  - Случилось многое, агент Гейслер. Этой ночью я потерял нескольких человек по всей стране. Отнюдь не все сумели так удачно пережить нападение имаго, как вы с агентом Донахью.

  Услышав это, Бретт помрачнел вслед за директором.

  - Значит я не ошибся, это действительно была ловушка.

  - Широкомасштабная, целенаправленная и тщательно спланированная, - подтвердил директор Окли. - В других странах то же самое. По крайней мере в тех, что как и мы были на ночном полушарии. В эту ночь имаго ни на кого больше не нападали, только на агентов региональных отделов "Лямбда".

  Подумав, Бретт сделал закономерный вывод:

  - Значит они каким-то образом запомнили нас. Готовились, чтобы напасть на всех сразу. Я ошибался, босс. Я полагал, что имаго просто разумны, но они оказывается чертовски умны и предусмотрительны. Не хочется вас пугать, сэр, но, похоже, теперь борьба с имаго пойдёт по новым правилам.

  Директор Окли нервно закурил.

  - Сам знаю. Уж мне-то можешь не рассказывать. А теперь хватит болтать. Дуй в больницу и будь с напарником, пока он не поправится. Охраняй его и защищай. И вот ещё что. В качестве стажёра ты имел допуск не ко всей информации, связанной с имаго. Теперь же ты уполномочен узнать остальное и агент Донахью тебе в этом поможет. Ступай.

  Услышав эти слова, Бретт сразу понял, почему раньше его не оставляло ощущение, будто наставник ему чего-то не договаривает.

  В светлое время суток имаго можно было не бояться. По какой-то непостижимой причине они избегали дневных часов и даже для своей массированной атаки избрали ночь. Поэтому Бретт позволил себе не торопиться в больницу. Сперва он хорошенько позавтракал и лишь потом поехал к Руфусу Донахью.

  Окружная больница представляла из себя сравнительно небольшое здание. Бретт ожидал, что она окажется переполнена, ведь он привык к тому, что больницы в больших городах забиты до отказа. Но то ли здешние провинциалы аккуратнее относились к своему здоровью, то ли предпочитали альтернативные "народные" средства исцеления, в общем в больнице оказалось меньше людей, чем он предполагал увидеть.

  В палате, рассчитанной на четверых, Руфус Донахью лежал в одиночестве. После всех лекарств он крепко спал и Бретту пришлось прождать чуть ли не до полудня, пока напарник проснётся. Чтобы совместить приятное с полезным, Бретт завалился на соседнюю койку и сам немного вздремнул, буквально пару часов - ему этого хватило. Медсёстры и врачи не решились беспокоить здоровяка с грубыми чертами лица и глазами, по которым сложно было определить, какие эмоции их владелец испытывает в данный момент - то ли спокоен как Будда, то ли готов наброситься и свернуть шею.

  Проснувшись, Руфус Донахью первым делом попросил пить. Бретт подал ему воду и в двух словах поведал о том, что произошло ночью, о тревогах директора Окли и о том, что он больше не стажёр и должен узнать остальную информацию об имаго.

  Старший агент выглядел неважно, а когда услышал о том, что случилось то, чего они опасались, побледнел ещё сильнее. И известие о том, что Бретт теперь полноправный агент, его не сильно обрадовало.

  - Казалось бы, имаго - один из удивительнейших и интереснейших феноменов нашего мира, - невесело проговорил он, - но по мере того, как всё дальше и глубже погружаешься в детали и подробности этого феномена, он вызывает всё больше и больше отвращения и ужаса. Точнее даже не сам этот феномен, а его непростая связь с нами, людьми.

  Во взгляде агента Донахью читалась беспомощность, когда он посмотрел на Бретта. Будь его воля, он ни за что не стал бы говорить того, что сейчас должен был сказать своему напарнику.

  - Ты теперь знаешь, друг мой, что мир устроен не совсем так, как люди привыкли полагать. Всё в нём гораздо сложнее. Приведу для начала наглядный пример. Обыватель убеждён, что наша трёхмерная пространственная реальность - единственно возможная и единственная существующая. Никаких других пространств нет и быть не может, иначе - ну, а как же одушевлённой или неодушевлённой материи в них существовать?

  Им невдомёк, что есть, например, электрические проводники, внутри которых ведь тоже некое пространство, в котором электрический импульс может двигаться лишь в одном направлении, либо в противоположном. Потому что пространство электрического проводника - одномерное. Будь мы с тобой разумными электрическими зарядами, для нас не существовало бы понятий ширины или объёма, мы бы даже представить себе не могли, что это такое. Однако электрические заряды, как форма материи, преспокойно существуют в этом одномерном пространстве.

  Или возьмём другой пример - клеточную мембрану. Каждая клетка в нашем организме заключена в оболочку, состоящую из двух слоёв молекул. В обоих слоях молекулы совершенно одинаковы и имеют как бы два конца - гидрофильный и гидрофобный. Молекулы во внешнем слое мембраны и молекулы во внутреннем обращены гидрофобными сторонами навстречу друг другу, а гидрофильными, соответственно, внутрь клетки и наружу, к внешней среде. Благодаря такому устройству сквозь клеточную мембрану не просачивается что попало. Жидкости из цитоплазмы не вытекают наружу, сохраняя внутриклеточный гомеостаз, а из внешней среды в клетку не попадает всякая лишняя дрянь. В то же время наружные гидрофильные части позволяют мембране взаимодействовать с внутренней и внешней средами и осуществлять обмен необходимыми веществами, обеспечивая клетке питание, дыхание и т.д.

  Молекулы в обоих слоях не связаны жёстко друг с другом и каждая в пределах своего слоя может перемещаться по нему вдоль и поперёк. То есть клеточная мембрана - это самая настоящая двухмерная жидкость, обволакивающая клетку двойным коконом. Соприкасаясь с двумя средами (внутри и снаружи клетки), она взаимодействует с обеими, но при этом не является частью ни одной из них. И молекулы преспокойно существуют в этом двумерном пространстве.

  Логично предположить, что раз существуют пространства с меньшей мерностью, нежели наше, значит скорее всего возможны и пространства с большей. И так же, как молекула в мембране или импульс в проводнике (при наличии у них разума) не смогли бы себе представить третьей мерности - объёма, - так же и мы не в состоянии представить себе, допустим, 4-мерное пространство. Некоторые из нас, с мозгами как у Перельмана, способны более-менее описать его алгебраически, но вот представить его умозрительно мы не можем. И я сейчас говорю именно о пространстве, я не беру в качестве 4-го измерения время. Речь только о пространстве...

  Бретт вспомнил о способности имаго всегда возникать неожиданно и в любом месте, о способности проникать в наш мир даже сквозь пол трейлера. Похоже, четвёртое пространственное измерение объясняло все загадки.

  - Ты хочешь сказать, что благодаря дополнительному пространственному измерению в мире имаго, они вездесущи? - спросил он.

  - Либо так, либо они сказочные демоны, - развёл руками Руфус Донахью. - Из рациональных объяснений нашлось только такое, зато оно идеально всё объясняет. Иначе пришлось бы наплевать на принцип Оккама и удариться в мистицизм и трансцендентность.

  Одномерные проводники и двухмерные клеточные мембраны сосуществуют с нашей вселенной и по сути являются её частью. Так же и наша вселенная совершенно незаметно для нас может сосуществовать с 4-мерным миром и являться его неотъемлемой частью. Некоторые вообще убеждены, что мироздание напоминает матрёшку, где пространства с меньшей мерностью "вложены" в пространства с большей.

  Миллионы и миллиарды проводников и мембран находятся в нашейвселенной, всем им хватает в ней места и все они лишь малая её часть. Кроме них в нашей вселенной есть много всего другого. Аналогично может быть и с 4-мерным миром: наше пространство - всего лишь малая его часть, а кроме него там навалом такого, что мы себе и вообразить не в состоянии...

  Агент Донахью провёл ладонью перед лицом Бретта:

  - Нарисуй на листе бумаги обычный двухмерный лабиринт. Воображаемому двухмерному существу потребуется какое-то время, чтобы пройти его, а ведь оно может и не пройти, может заблудиться. То ли оно попадёт из точки А в точку Б, то ли нет, неизвестно. А вот тебе из твоего третьего измерения хватит секунды, чтобы ткнуть карандашом и в точку А и в точку Б. Куда девается твой карандаш, когда ты отрываешь его от листа бумаги, двухмерное существо не поймёт и не увидит. Да и сам карандаш будет восприниматься им лишь в сечении - как пятно на плоскости.

  - И мы поэтому не видим имаго целиком, - догадался Бретт.

  - Теперь ты сам видишь, друг мой, что отдел "Каппа", занимающийся параллельными вселенными, никакой нам не помощник. Как я и говорил, имаго не из другого мира, они живут в нашей же вселенной, только в дополнительной пространственной мерности. И это действительно очень-очень сложно...

  Помолчав какое-то время, Руфус Донахью начал оглядываться по сторонам.

  - В этой больнице вообще кормят?

  Бретт сбегал в больничный буфет и вернулся с салатом и чашкой зелёного чая, справедливо рассудив, что кофе и холестериновые сэндвичи человеку, толь-ко что перенесшему инфаркт, лучше не давать.

  Агент Донахью сморщился при виде такой "еды" и принялся вяло жевать с мученическим видом.

  - Ты когда-нибудь сравнивал уродливых гусениц и прекрасных бабочек? - неожиданно спросил он у Бретта. - И те и те по сути являются одним существом, но в двух разных, если так можно выразиться, ипостасях, соответствующих двум разным средам обитания. При этом одна ипостась беспрестанно жрёт и тем самым губит растительность, а другая питается исключительно нектаром и способствует опылению этих самых растений. Т.е. обе ипостаси выполняют диаметрально противоположные функции.

  Гусеница - это личиночная форма, уродливое создание, ползающее по земле и не приносящее никакой пользы. Бабочка - прекрасна, она порхает в воздухе и приносит несомненную пользу, как растениям, так и энтомологам. Если очень сильно утрировать, то можно назвать гусеницу двухмерным существом, ползающим по земле вдоль и поперёк, а бабочку можно назвать более совершенным созданием, которому для передвижения доступны уже три измерения. Она может взлететь в воздух, куда бескрылой гусенице путь заказан.

  Ничего за пределами своего плоского мирка гусеница не воспринимает. Земля и покрывающая её растительность - это всё, что ей доступно. Бабочке же доступно куда больше, и земля - это лишь одна из локаций, где она может бывать. Жизнь гусеницы - ползание. Жизнь бабочки - полёт. Пространства, доступные для передвижения обоим этим ипостасям одного существа, различаются весьма кардинально.

  Опять-таки, если утрировать, можно назвать бабочку существом высшего порядка, а гусеницу существом низшего. Будучи высшим существом, бабочка способна опускаться в среду гусеницы, а низшая гусеница неспособна взмыть в среду бабочки. Для них обе эти среды всё равно что две параллельных вселенных, вот только бабочка может преодолевать разделяющий их барьер, а гусеница нет...

  То, что Руфус Донахью вдруг заговорил об уродливых гусеницах и прекрасных бабочках как о двух ипостасях одного существа, не понравилось Бретту. Он почувствовал, что это лирическое отступление закончится чем-то очень-очень нехорошим. Обычно так и бывает - самую неприятную новость всегда начинают издалека.

  - Уродливая и бесполезная гусеница, привязанная к земле, окукливается и становится прекрасной бабочкой, взмывающей в небо, - продолжал Руфус Донахью. - Вопрос: если бы гусеницы и бабочки были разумными, осознавала бы гусеница, что окукливание - это ещё не конец? Понимала бы она, что это всего лишь шаг к новой форме с гораздо большими возможностями?

  Говоря о гусеницах и бабочках, агент Донахью избегал смотреть на Бретта. То глазел на еду, то в окно - куда угодно, только не в глаза напарнику. И это тоже показалось Бретту подозрительным.

  И предчувствие не обмануло его, когда Руфус Донахью сказал:

  - А теперь, друг мой, попробуй провести в воображении параллель между двумя ипостасями насекомого и человеком. Только качественную оценку поменяй на обратную.

  Считается, что когда мы умираем, наши тела истлевают и от них остаётся один лишь скелет. Мы воспринимаем это как конец человеческого бытия. Был человек и умер.

  А если представить, что мы тоже всего лишь личиночные формы? Причём низшие формы, привязанные к примитивной трёхмерной реальности. На пустом ли месте возникли религиозные представления о том, что после смерти мы уходим в некий высший мир? Что, если наша смерть и истлевание в могиле - это всего лишь человеческий аналог окукливания и перехода в иную форму?

  При вскрытии могил мы видим одни только голые скелеты, с которых исчезла вся плоть, но ведь и другие гусеницы видят лишь пустые оболочки, оставшиеся от куколок соплеменниц, когда из тех вылупились бабочки. Будь гусеницы разумными, они бы тоже могли решить, что их соплеменницы окуклились, умерли и истлели. Что, если разложение трупов в могиле - это наш аналог окукливания?

  - Мы отличаемся от гусениц тем, что у нас есть наука, есть приборы, - возразил Бретт. - Мы способны отличить мёртвую плоть от живой: в живой сохраняются жизненные функции, в мёртвой нет.

  - Любая физиологическая функция есть процесс, - тут же парировал Руфус Донахью. - В мёртвом теле нет таких же процессов, как в живом теле, а не процессов вообще. Трупы же не инертны. Да и кто сказал, что процессы в телах обеих ипостасей должны полностью совпадать? В теле бабочки, например, происходят процессы, обеспечивающие кинетику крыльев или усвоение цветочного нектара, а у гусеницы таковых нет.

  При наличии разума и научных приборов, гусеницы начали бы исследовать куколки и тоже не зафиксировали бы наличия жизненных процессов, потому что внутри куколки гусеница полностью растворяется в густую жижу и уже затем из этой жижи по-новому формируется взрослое насекомое - с другим телом, с другой головой, с другим ротовым аппаратом, с другим набором конечностей, с другим метаболизмом и т.д. и т.п.

  Всеми своими приборами разумные гусеницы зафиксировали бы абсолютную и безусловную смерть своих окуклившихся соплеменниц. Но ведь именно это происходит сейчас с людьми! Мы закапываем умерших в могилу и считаем, что их жизненный путь окончен.

  - Брось, ты ведь это не серьёзно? - У Бретта на мгновение мелькнула спасительная мыслишка о том, что у напарника от такой работы не выдержали нервы и он слегка тронулся умом, вот и несёт весь этот бред.

  - К сожалению, друг мой, я серьёзен как никогда, - заверил его Руфус Донахью. - Мы всегда испытываем определённые трудности, когда пытаемся втолковать новичкам сущность имаго. Ты думаешь, если бы всё было легко и просто, я не рассказал бы тебе этого раньше?

  Смогли бы гусеницы уразуметь сущность стадии бабочки - это ещё неизвестно. У человека происходит аналогичная смена стадий, чего люди пока что не в состоянии уразуметь. Но согласись, если одна ипостась существа не может воспринимать что-то в рамках своей стадии, это ведь не значит, что этого "чего-то" не существует. Глухие не слышат звуков, а слепые не видят цветов и это не означает, будто звуков и цветов объективно не существует. Это лишь означает, что у конкретных индивидуумов ограничено восприятие.

  Мы - всего лишь личиночная форма, друг мой, а вот имаго - взрослая!

  Бретт в сомнении покачал головой. Услышанное звучало слишком невероятно - даже с учётом того, что тема имаго была невероятна сама по себе.

  - Нет, не верю. Откуда вы всё это взяли, если мы, "личинки", такие невосприимчивые?

  Он начал понимать, почему напарнику всегда была неприятна тема разумности имаго - она напоминала ему о том, кем именно являются имаго для людей, о той их роли, какую он пока вынужден был скрывать от стажёра. Бретт видел, что Руфус Донахью верит в то, что говорит, но сам не мог избавиться от недоверия. Одно дело воспринимать ночных монстров как каких-то далёких и непостижимо чуждых существ, которые вдруг свалились нам на голову, и совсем другое принять их неразрывную потомственную связь с нами, знать, что они - это те же самые мы, только в следующей форме многостадийного бытия.

  - Не забывай, говоря о гусеницах и бабочках, я нарочно утрировал, для лучшей наглядности - напомнил Руфус Донахью. - Разумеется, доказательства у нас есть. Думаешь, я бы стал пудрить тебе мозги, если б это было не так? Мы всё-таки не гусеницы и у нас есть надёжный способ видеть имаго. Хотя бы частично. Но прежде я бы хотел закончить сравнение с бабочками и гусеницами, чтобы уж поставить окончательную точку в этом непростом и нелёгком разговоре.

  Допустим, гусеница сидит на земле и жуёт травинку. Ей ведь невдомёк, что где-то высоко порхает бабочка и опыляет цветы - её взрослая форма, которой доступна параллельная воздушная вселенная. Так и людям невдомёк, что где-то в недоступном нам четвёртом измерении обитают имаго и что-то там делают.

  - Они делают не "что-то", - хмыкнул Бретт. - Они людей едят.

  - До этого мы ещё дойдём, друг мой, не волнуйся. Прежде я хочу сказать, что гусеница в ряде случаев может соприкоснуться с этим недоступным для неё миром по воле независящих от неё обстоятельств. Допустим, она повисает на шёлковой нити, чтобы окуклиться и "умереть", но вместо "смерти" её подхватывает сильный порыв ветра и несёт по воздуху, по этой параллельной вселенной.

  Для нас таковым обстоятельством, независящим от нашей воли, является смертельное ранение затылочных долей. А когда врачи нас спасают, мы вместо смерти обретаем "травму прозрения" и можем видеть имаго, когда те приходят потрапезничать.

  В реальности, даже если гусеница видит, как перед её глазами бабочка садится на цветок и опускает в него свой хоботок, она не понимает сути явления. Она не пьёт нектар и у неё нет хоботка. Но мы-то не гусеницы, у нас есть разум и мы, хоть и не едим сами людей, способны при виде имаго понять, зачем они здесь и какова их роль.

  Гусеница, как я уже говорил, это вредное и примитивное существо, а бабочка - наоборот. С людьми же всё не так. Мы имеем все основания считать себя прекрасными существами, несмотря на все наши войны, криминальные разборки, коррупцию, убогие теле-шоу, религиозный фанатизм и прочую дрянь. Всё-таки помимо этого мы создали множество прекрасных и полезных вещей. Мы пишем умные книги, снимаем интересные фильмы, сочиняем красивую музыку, летаем в космос, развиваем искусства и науку, совершенствуем медицину, создаём продвинутые технологии... А имаго, как ты правильно заметил, просто едят людей.

  Может быть - может быть! - в своей вселенной они тоже создают что-то величественное и прекрасное. Может быть - может быть! - у них друг с другом прекрасные взаимоотношения и им тоже известны дружба, любовь и преданность. Но! Этого всего мы не видим. А что мы видим?

  - Что они всего лишь едят людей, - ответил Бретт.

  - Верно, друг мой. То есть получается, что мы - это насекомые наоборот. У нас личиночные формы лучше, красивее, полезнее и достойнее взрослых. Поэтому я и говорил, что качественную оценку в отношении нас с имаго следует поменять на обратную.

  Ещё насекомым повезло в том смысле, что взрослые особи не питаются собственными же личинками. Они могут есть личинок, но только какого-нибудь другого вида. К примеру, на тех же бабочкиных гусениц с удовольствием охотится оса-наездник. На бабочкиных, но не на своих же!

  Старший агент отодвинул тарелку и с облегчением откинулся на подушку. Бретту не хотелось верить во всю эту чушь, но он понимал, что напарник скорее всего и впрямь не стал бы пудрить ему мозги - разве что ненарочно. Не удивительно, что такую информацию держат в секрете даже от начинающих сотрудников отдела, не говоря уже про широкую общественность. Паника и ужас охватили бы человечество, просто узнай оно о существовании имаго, но настоящее безумие началось бы после того, как людям сообщили бы, что имаго - это их собственная взрослая форма.

  - Воздух, среда обитания бабочек, - снова заговорил агент Донахью, блаженно закрыв глаза, - населена не ими одними. Там ещё летают птицы и насекомые-хищники, которые не прочь полакомиться мясистой гусеницей. Как воспринимала бы гипотетическая разумная гусеница их нападение на себя? Из той вселенной, куда ей нет доступа, вдруг материализуется птичий клюв - нечто острое и коническое, за чем маячит некая неясная крупная масса, во много раз превосходящая гусеницу. Или жало осы: что-то острое вдруг вонзается в тебя и ты замираешь навеки.

  Если не воспринимать какую-то стихию, какую-то среду, или дополнительное пространственное измерение, тогда появление чего-либо или кого-либо оттуда будет восприниматься как возникновение чего-то (или кого-то) словно из ниоткуда.

  Те, кто ест гусениц, не принадлежат к их виду. Не так обидно стать жертвой или добычей природного хищника - таков естественный порядок вещей, с которым мы можем примириться. Когда в джунглях на тебя нападает дикий тигр, ты чувствуешь страх и обречённость, но не обиду, ибо чего же обижаться на голодного зверя, которому ты попался в лапы? Тебя одолевает нежелание умирать, а не чувство несправедливости.

  Имаго же полностью выпадают из этой схемы. Ни один человек с "травмой прозрения" ни разу не видел, чтобы имаго поедали рыб, лягушек, крокодилов, лошадей, кальмаров или кенгуру. Иногда, очень-очень редко, они с какой-то целью убивают и непостижимым образом мгновенно обескровливают домашний скот. Гипотез на этот счёт две: либо у имаго такая забава, типа нашей корриды, либо, раз они всё-таки разумны, они проводят какие-то свои опыты и эксперименты, суть которых нам не ясна. Полоумные сторонники теории заговора винят во всём инопланетян или сказочную чупакабру, но, увы, это не инопланетяне и не чупакабра. Это всего лишь имаго, монстры из ночных кошмаров.

  Один из наших мыслителей, чрезмерно отягощённый оптимизмом или же начитавшийся комиксов про вампиров, высказал гипотезу о том, что имаго, дескать, собирают кровь домашнего скота, чтобы исследовать его свойства и понять, можно ли им перейти на животных. Якобы им самим неприятно, что они вынуждены есть людей, вот они и подыскивают нам замену.

  - Красивая идея, - сказал Бретт.

  - Красивая, - невесело усмехнулся Руфус Донахью. - Только абсолютно беспочвенная. Гораздо логичнее предположить, что кровь - это некое дополнение к рациону. Как, допустим, мы поливаем блюда соусом или позволяем себе перед основным блюдом аперитив.

  - Раз я теперь полноправный агент, значит у меня есть доступ ко всем архивам отдела? - осторожно начал Бретт.

  Напарник понял его мысль.

  - Да, конечно, теперь ты сам можешь ознакомиться со всеми материалами и убедиться во всём лично, Фома ты неверующий. Наш отдел тщательно и скрупулёзно фиксирует каждый бит информации, какую мы узнаём об имаго и то, как мы её узнаём. Отделом накоплена уже солидная база данных, но, увы, вопросов остаётся всё ещё очень и очень много.

  Он немного посидел с закрытыми глазами, а затем внимательно уставился на Бретта:

  - Тебе ещё не надоела утрированная аналогия с гусеницами? Потому что мне она чертовски нравится.

  - Я это заметил.

  - Есть ведь разновидности гусениц с ядовитыми шипами, причём их яд настолько силён, что мгновенно убивает любое хищное насекомое и даже может убить птицу или насекомоядного грызуна. Гусеницы получили эти шипы в ходе долгой биологической эволюции, а нам техногенная эволюция дала в руки излучатели Теслы.

  У всего живого есть одна общая черта - оно смертно. Имаго - не исключение. Если бы бабочка вдруг сбесилась и напала на личинку собственного же вида, шипастую гусеницу, она бы погибла. Вот так и имаго погибают от наших излучателей Теслы. Не только высшие формы способны губить низшие, но и наоборот. Одномерный электрический импульс достаточной мощности и правильно приложенный способен сварить двухмерную жидкость клеточной мембраны или убить трёхмерное живое существо. Особенности двумерной мембраны одноклеточного паразита трипаносомы делают невозможным создание против него лекарства, в результате чего ежегодно умирают тысячи трёхмерных живых существ. Вот так же и мы, трёхмерные люди, убиваем из излучателей 4-мерных имаго. Более простые губят более сложных.

  И это тоже вроде как закон природы. Всем хочется кушать, но никто не обязан при этом быть пассивной едой. Если хочешь меня съесть - попробуй, но знай, что я при этом имею полное моральное право сопротивляться всеми доступными мне средствами.

  Бретт покачал головой.

  - Я сейчас подумал, что если бы вдруг данную тему предали огласке, то наверняка нашлись бы те, кто стал бы протестовать против убийства имаго. Они бы заявляли, что это аморально или ещё что-нибудь в таком духе.

  Пытаясь как-то переварить ужасную правду, Бретт не подозревал, что это ещё не всё.

  - Друг мой, поверь, то, что мы делаем, - это единственное решение данной проблемы, - в очередной раз повторил Руфус Донахью. - Никто не в силах сделать так, чтобы имаго насовсем перестали есть людей. Для этого необходимо истребить всех имаго поголовно, а мы понятия не имеем об их численности. Но до той поры, пока существует хоть сколько-нибудь имаго, где-то кого-то будут есть.

  Когда речь идёт о насекомых, достаточно вмешаться в их ДНК и повредить гены, отвечающие за окукливание. Тогда из куколки уже не выйдет взрослое насекомое. Беда в том, что у человека пока не нашли гены, отвечающие за переход во взрослую форму, ведь мы же не можем сравнить наш геном с геномом имаго.

  Можно было бы просто не хоронить мёртвых, а, допустим, кремировать их, сжигать дотла. Кстати, возможно обряд трупосожжения тоже не возник на пустом месте... Вот только миллионы людей во всём мире, особенно помешанных на религии, этого не поймут. Если запретить трупозахоронение, придётся как-то это обосновать, иначе будет непонятно и люди восприимут это как ущемление их религиозных чувств. А если продолжать хоронить трупы, будут продолжать появляться имаго.

  Руфус Донахью тяжело вздохнул, как человек, который в разговоре подошёл к самому неприятному моменту, который лучше было бы не затрагивать.

  - К сожалению, друг мой, тотальное истребление имаго невозможно по ещё одной причине. Невозможно, кстати, как и твоя остроумная идея искусственно вызывать в мозгах добровольцев аналог "травмы прозрения". Есть тут один нюанс...

  В моём утрированном примере с насекомыми остаётся очевидным, что потомство производят взрослые особи. И это, пожалуй, единственный момент, когда аналогия с людьми перестаёт работать. Мы зачинаем детей при участии имаго, так сказать втроём. Пока ещё точно не установлено, какую именно роль в нашем спаривании играют имаго, однако без их участия зачатие невозможно.

  Ты наверняка слышал о парочках, которые на протяжении ряда лет никак не могут завести ребёнка, чего только не пробуют. Потом они расстаются, каждый находит себе другого партнёра и на тебе! У обоих рождаются чудесные детишки. Обычно это объясняют какой-то специфической формой бесплодия, или отговариваются какой-то невразумительной "несовместимостью", или просто разводят руками - дескать, вам не повезло. Но на самом деле отгадка проста и одновременно ужасна: во всех неудачных попытках зачать ребёнка рядом с несчастной парой не было имаго. Никто не знает, почему в ряде случаев имаго начисто игнорируют совокупляющиеся пары.

  Ты ведь понимаешь, друг мой, что невозможно найти добровольцев из числа мужчин и женщин, получивших "травму прозрения", для участия в подобном эксперименте. Честно скажу, наши пробовали, но ничего не получилось. Когда люди точно знают, что вот-вот рядом с ними появится имаго и начнёт что-то делать с их голыми и беззащитными телами, у них пропадает всякое сексуальное влечение.

  Бретт столько всего поразительного услышал за сегодня, что у него уже не осталось сил чему-либо удивляться.

  - То есть работа в отделе "Лямбда" грозит импотенцией? - равнодушно поинтересовался он, словно речь шла о каком-то пустяке.

  - Почти, - ответил агент Донахью. - Ну а как ты хотел? Смог бы ты сейчас познакомиться с женщиной и пойти с ней домой, чтобы заняться сексом, зная, что во время соития имаго появится рядом и начнёт производить какие-то незаметные манипуляции, способствующие её оплодотворению?

  - А если пользоваться презервативом, не ставя перед собой цели завести потомство? За небольшим исключением всё живое лишь ради потомства и совокупляется, и лишь человек способен делать это чисто ради удовольствия. Неужели имаго не видят разницы?

  - К сожалению, друг мой, мы не знаем, что имаго видят, а что не видят. Для ответов на многие вопросы нашим исследователям не помешало бы заглянуть внутрь организма имаго, да только как это сделать? Когда мы убиваем имаго, их тела исчезают в их 4-мерном пространстве, а о поимке живого имаго и речи нет. Как поймать существо, живущее в дополнительном пространственном измерении, если мы их даже целиком не воспринимаем? Это всё равно, как если бы нарисованный на бумаге плоский человечек захотел поймать трёхмерного художника.

  Агент Донахью погладил себя по затылку:

  - Ни приборчик, стимулирующий зрительную кору электрическим полем по методу Теслы, ни нейрохирургическая операция, имитирующая "травму прозрения", увы, не вариант. Я смотрю на тебя и вижу, о чём ты думаешь и что чувствуешь, узнав истину. Хоть ты и закалённый спецназовец, но сейчас тебе не по себе и это ещё мягко сказано. А если мы приведём в действие твой план и начнём делать приборчики и операции, тогда тысячи добровольцев начнут испытывать те же самые ощущения и даже больше. Шок, стресс и ужас всякий раз, когда они будут возвращаться с работы домой, к своим жёнам и подругам, тащить их в постель и замечать, что в спальне-то они не одни. Сделать так, значит обречь эти тысячи несчастных и ни в чём не повинных людей на принудительную импотенцию и бесплодие. Не каждому ведь по нутру одинокая жизнь, друг мой. Обычно люди хотят завести семью и нарожать детей, а если мы увеличим штат сотрудников-добровольцев, для них этот путь будет закрыт навсегда, причём самым пренепри-ятным и травмирующим образом. Кто гарантирует, что после такого они сохранят психическую полноценность?

  Наше руководство не глупее тебя, друг мой, ты уж не обижайся. Ты не первый, кто придумал вызывать "травму прозрения" искусственно. Однако, взвесив все "за" и "против", наше руководство не решилось на такой шаг.

  Бретт представил себе весь кошмар такой ситуации и тут же постарался выкинуть эту картину из головы, до того мерзко она выглядела.

  - Значит, если бы мы совсем перестали хоронить трупы и начали бы их кремировать по всему земному шару...

  - Верно, друг мой, - подтвердил эту мысль его напарник. - Имаго полностью исчезли бы за какое-то время, после чего люди потеряли бы способность размножаться и вскоре исчезли бы с лица земли вслед за имаго.

  Вспомни о так называемых "тупиковых ветвях". Считается, что эволюция нелинейна, поэтому человек современного типа какое-то время сосуществовал параллельно с предковыми и родственными видами. Предковые формы - эректусы - вымерли, потому что были примитивнее и не выдержали конкуренции, а родственные виды - неандертальцы, денисовцы, флоресцы - вымерли, потому что были "тупиковыми ветвями". Обычно тупиковыми ветвями считают и те разновидности приматов, австралопитеков и эректусов, чьи линии не вели к современному человеку.

  Итак, имеем целый набор "тупиковых ветвей". Но что это значит? Что стало изначальной причиной этой "тупиковости"? Откуда она взялась? В чём именно проявлялась?

  - Неужели их имаго в один прекрасный момент исчезли? Ты на это намекаешь? - догадался Бретт.

  - Не в один момент, конечно. Этот процесс скорее всего растянулся на тысячи лет. А почему бы и нет? Друг мой, мы ведь чертовски мало знаем об имаго. Есть ли у них расовое деление? Насколько они однородны, так сказать, антропологически? Как протекает их эволюция? Если считать, что вначале изменяемся мы, а уж затем вслед за нами меняются и имаго, то это, конечно, польстит нашему самолюбию, но так ли оно на самом деле или может всё с точностью наоборот? Вначале эволюционируют, изменяются имаго, а уж потом вдогонку за ними меняется человечество, причём те, кто измениться не успел, становятся "тупиковыми ветвями" и вымирают, не имея возможности дать потомство. Изменившиеся имаго перестают участвовать в их размножении.

  Эта схема может быть справедлива не только для биологической эволюции, но и для социальной и для техногенной. Вспомни наш разговор о том, что осёдлый образ жизни, земледелие и животноводство у людей возникли не совсем естественным путём. Глобальные эволюционные подвижки могли произойти сперва в обществе имаго, а их, так сказать, эхо отразилось в наш мир и обрело здесь форму неолитической революции. У человека каменного века не осталось выбора, кроме как принять свершившиеся изменения, хотя они и обернулись не на пользу ему.

  Я прекрасно понимаю, друг мой, что сказанное невозможно ни доказать, ни опровергнуть, но уж чертовски логично всё звучит и чертовски хорошо всё объясняет.

  - На самом деле не всё, - возразил Бретт, у которого только что родилась альтернативная интерпритация. - Твоя складная гипотеза не доказывает наличия имаго у наших предков до австралопитека включительно, когда эти предки были по сути животными приматами. Не подтверждает она и наличия имаго у других животных - у собак, дельфинов, осьминогов, шимпанзе... Возможно, чтобы увидеть их имаго, нужна "травма прозрения" именно их мозга, но с такой же вероятностью у них нет никаких имаго. Единственная форма жизни, которая повсеместно губит животных, это человек. Ночным монстрам на этой стезе просто нечего делать. Разве внезапно по ночам пропадают бездомные кошки, вороны или помойные голуби? Нет, потому что к ним не приходят никакие имаго потрапезничать. Разве дронты, стеллеровы коровы и американские бизоны исчезли с лица земли, потому что их имаго перестали участвовать в их размножении? Нет, их полностью истребил человек, точно так же, как сумчатого волка в Австралии и множество других животных.

  И если я прав, если никаких собственных имаго у животных нет, если животные не являются ничьими "личиночными формами", тогда как получилось, что одна-единственная разновидность гоминид обзавелась всем этим добром, едва обретя разум и тем самым выделившись из животного царства?

  Не кажется ли тебе, что мы имеем дело скорее с некоей формой паразитизма? На определённом этапе человеческой эволюции, когда гоминиды обрели самосознание и стали людьми, на них обратили внимание некие существа, живущие в 4-мерном пространстве. Как раз поэтому и обратили, что впервые за все миллиарды лет истории Земли какое-то животное стало разумным. Я без понятия, какую роль во всём этом сыграл наш разум, но видимо какую-то сыграл.

  И тогда имаго обнаружили, что цикл их размножения можно удачно оптимизировать, если вовлечь в него разумных людей, причём эти люди должны вести строго определённую жизнедеятельность, отличную от первобытной. А всех "лишних" особей, которые отличаются маргинальным складом, можно просто съедать - чтобы зазря не пропадали, и лучше по ночам, когда никто не увидит и не травмирует себе психику. Заодно и пищевой рацион приятно улучшится.

  Мы не знаем, было ли это именно так, но в то же время мы не знаем, что это было не так, раз уж ты сам признал, что мы ещё слишком мало всего знаем про имаго. Исходя из имеющейся у нас на данный момент информации вовсе не обязательно следует, что имаго - это наша взрослая форма. С таким же успехом можно считать, что имаго - это неизвестно откуда взявшийся паразит, который облюбовал человечество, как токсоплазма облюбовала кошек...

  Посуди сам, мы, конечно, много зла в мире творили и творим, но чтобы вот так эволюционировать до тотальной антропофагии - вот уж нет! Бабочки и гусеницы из твоих буколических примеров питаются разными частями растений. Растений! Мы кушаем мясо, но это мясо животных. Животных! Не может такого быть, чтобы мы с имаго были родственными душами, просто в разных формах. Лично я такую точку зрения принимать отказываюсь. То, что отдел принимает за факты, на самом деле является лишь интерпритацией некоторых наблюдений, принятой за факты. Со сменой интерпритации вся ваша доказательная база рассыпается как карточный домик.

  И это ещё далеко не всё, на что можно обратить внимание. Например, если все без исключения захороненные люди превращаются в имаго, значит имаго должно быть невероятно много, их должны быть миллиарды. Отдел "Лямбда" столько имаго не наблюдает и я вижу этому лишь три объяснения. Первое: отнюдь не всем имаго для еды нужны люди. Второе: большинство имаго умирают сразу после рождения и не доживают до зрелого возраста, в котором происходит охота на людей. И третье: у имаго есть ещё какой-то источник пропитания, намного более предпочтительный, нежели слепое и невосприимчивое человечество. А значит и их пищевой рацион намного разнообразнее, чем мы привыкли думать...

  С одной стороны Руфусу Донахью было неприятно, что его напарник ставит под сомнение официальную точку зрения отдела, но в то же время он ликовал в душе от того, что Бретт самостоятельно рассуждает и строит гипотезы. Ему не нужен был напарник, а отделу не нужен был новый агент-дуболом, способный лишь стрелять и не имеющий собственных мыслей. Столкнувшись с непостижимым феноменом, Бретт не потерял самообладания, не начал биться в истерике, не подсел на антидепрессанты и не начал каждый вечер закладывать за воротник до бессознательного состояния. Он рассуждает, строит гипотезы и пытается беспристрастно разобраться в сути явления.

  - Что? - запнулся Бретт, глядя на ухмыляющегося наставника.

  - Думаю о том, насколько мне и отделу с тобой повезло, - ответил тот. - Готов спорить на целый год жизни, что ты однажды добьёшься чего-то совершенно невообразимого. Похоже, сержантом "Дельты" не стать без способности схватывать любую мысль на лету, как и без цепкой памяти, трезвой и сосредоточенной работы ума и природного здравого смысла. И у тебя, друг мой, всего этого с избытком. Впору мне задуматься о пенсии, раз теперь есть на кого свалить всю работу...

  - Нам приходится соображать быстро, в "Дельту" не берут глупых парней, - отозвался Бретт. - А вот у вас в отделе явная нехватка позитивного мышления. Из чёртовой уймы возможных толкований и интерпритаций вы выбрали самую ужасную и поверили в неё как в догму. А, собственно, из чего следует, что ваш вариант единственно верный? Чаще всего ты повторяешь, что знания отдела об имаго оставляют желать лучшего. Но раз так, тогда и доказательств перехода человека в какую-то там "взрослую" форму у вас тоже нет. Ты упомянул бритву Оккама и сам же ей не следуешь. Всё ведь можно объяснить значительно проще. При соитии мужчины и женщины 4-мерный паразит имаго "впрыскивает" им, условно говоря, нечто, некий пока не выявленный субстрат, который способствует вызреванию в их потомстве новых особей имаго и их рождению после смерти носителей, когда тех закапывают в землю. А поскольку в обычных условиях имаго для людей невидимы, вот люди и не заморачиваются о том, что в их постели во время зачатия присутствует некто третий.

  Этот же субстрат катализирует собственно человеческое зачатие, а без него совокупляющиеся парочки бесплодны. Возможно эта форма бесплодия возникла после перехода человечества от первобытного образа жизни к последующим общественным формациям.

  - К сожалению, друг мой, твоя любопытная теория тоже не даёт ответов на все вопросы, - с некоторым ехидством в голосе заметил агент Донахью. - Всегда ли имаго обитали на Земле или прибыли сюда с другой планеты? Есть ли в 4-мерной вселенной другие планеты или же та вселенная изотропна и представляет собой сплошной сгусток материи, а неравномерно распределённая материя видимой нами вселенной (планеты, чередующиеся с пустым межпланетным пространством) лишь кажущаяся структура при взгляде из неполноценного трёхмерного континуума? Если имаго паразиты, то на ком они паразитировали до появления человека?

  За неимением новых идей Бретт пошёл на попятный:

  - Эй, я всего лишь полевой агент, занимаюсь отстрелом ночных монстров. Не моё дело ломать голову и искать ответы на вопросы. Я тот, кто формулирует вопросы и излагает некие непротиворечивые и логичные мысли, предоставляя научный поиск другим.

  Руфус Донахью нацелил ему в грудь палец.

  - Ты сам предположил, что раз наши с животными мозги устроены по-разному, значит нам нужны разные "травмы прозрения", чтобы увидеть своих имаго. То есть может у животных и нет имаго, а может есть, просто мы их не видим, потому что с нашей "травмой прозрения" способны видеть лишь наших собственных имаго. А имаго в действительности есть у всех, только они разные и требуют разных травм разного мозга. Всё же официальная точка зрения отдела отнюдь не высосана из пальца.

  Бретт шутливо поднял руки, показывая, что сдаётся.

  - Мы всё ещё слишком мало знаем об имаго, - повторил агент Донахью. - А из-за того, что имаго доступно дополнительное пространственное измерение, наши лучшие умы слишком ограничены в плане проведения каких бы то ни было исследований...

  Он провёл ладонью по губам и с надеждой взглянул на Бретта:

  - У тебя выпить ничего нет?

  - Даже не думай, - строго сказал Бретт. - Только не после инфаркта.

  После недолгой паузы Руфус Донахью снова заговорил.

  - Значит имаго подстроили нам ловушку, всему отделу "Лямбда"? Вот бестии! А я-то буквально на днях подумал о том, что может они это всё не со зла? Может им просто в организме чего-то не хватает, что они могут восполнить лишь поедая людей? Э-эх, а ты ещё говорил о нехватке позитивного мышления...

  - А я буквально недавно догадался, как вы узнали, что имаго рождаются из похороненых мертвецов, - признался Бретт. - Наверняка кто-то с "травмой прозрения" задержался допоздна на кладбище и увидел всё собственными глазами.

  Агент Донахью не стал ни опровергать, ни подтверждать его слова.

  - Всё же мне интересно, - продолжал Бретт, - все ли без исключения люди становятся "куколками" имаго? Поясню, что я имею в виду. Вот допустим жил один человек и умер от старости в 80 лет, естественной смертью. И есть второй человек, 14-летний подросток, который наширялся героином и умер от передоза. Или возьмём третьего человека, которого в 36 лет насмерть сбила машина. Всех троих похоронили на кладбище, как полагается. Вопрос: имаго вылупятся из всех троих?

  Задумавшись, Руфус Донахью потёр подбородок.

  - Никогда раньше не рассматривал эту тему с такой стороны, но не сомневаюсь, что в материалах отдела, в наших архивах, об этом что-нибудь есть. Чёрт возьми, друг мой, ты сегодня прямо фонтанируешь вопросами и идеями! Тебе бы пообщаться с нашими лучшими умами!

  - Тоже мне, с "лучшими"! Я задаю лишь самые очевидные вопросы и если эти вопросы не пришли никому в голову за полтора столетия, то может пора уже вынуть палец из задницы и начать хоть что-нибудь делать?

  Руфус Донахью примирительно похлопал Бретта по плечу.

  - Ладно, ладно, не кипятись...

  Бретт не обратил на это внимания.

  - И вот очередной очевидный вопрос, который возник у меня ещё во время первой встречи с имаго, там, в переулке, где тварь сожрала кузена Терри: что это за распроклятая чёрная дымка постоянно сопровождает ночных монстров? Почему люди мгновенно умирают, когда она их касается?

  Прежде чем ответить, Руфус Донахью прочистил горло.

  - Наши лучшие умы - ты уж извини, но я всё-таки буду их так называть, - полагают, что дымка неразрывно связана с имаго. Не спрашивай, как. Она их часть, возможно связанная с пребыванием в дополнительном пространственном измерении. Смотри: у гусеницы есть только крохотные ножки, с помощью которых она может ползать, у бабочки же помимо ног имеется дополнительный движитель, крылья, с помощью которых она способна летать. Очевидно, что каждое дополнительное пространственное измерение, каждая среда, стихия, требуют дополнительных органов.

  Мы можем лишь воспринимать дымку как дымку. Чем она является в действительности, мы без понятия. Вот тебе такая аналогия. Когда на ползущую гусеницу из воздуха бросается оса-наездник, гусеница ведь не имеет крыльев и не представляет, что это такое и для чего нужно. Она лишь видит бешенное трепыхание чего-то прозрачного и жужжащего, а в действительности это дополнительный орган осы, позволяющий ей перемещаться в воздушной среде.

  Дымка имаго может быть частью их тел, неким органом, чьё "трепыхание" мы воспринимаем как клубящуюся дымку. И если бы оса убивала не жалом, а крылышками, то гусеница так это и воспринимала бы - что жужжащее прозрачное нечто убивает при прикосновении. Возможно, с имаго всё обстоит именно так - они убивают этим самым органом, предназначение которого находится за рамками нашего понимания.

  - Видишь, - радостно воскликнул агент Донахью, - наши лучшие умы могут шевелить мозгами!

  Он посерьёзнел.

  - Впрочем, мы отвлеклись и я до сих пор не сказал главного. Если птица склюёт ядовитую шипастую гусеницу где-нибудь на поляне и не умрёт при этом, ей всё равно будет так плохо, что она запомнит эту поляну на всю жизнь и ещё долго будет облетать её стороной. Это называется условным рефлексом.

  С имаго происходит в точности то же самое. Там, где мы их убиваем, они потом не появляются достаточно долго, а значит все люди, живущие в непосредственной близости, все потенциальные следующие жертвы ночных монстров, на это время оказываются в безопасности. И это на самом деле для нас главное - не тупо настрелять побольше имаго, а обезопасить как можно больше людей. Наш отдел придерживается именно такой стратегии в отношении имаго, потому то, что мы делаем и то, как мы это делаем, является наилучшим решением проблемы имаго. Самым оптимальным, а значит единственно приемлемым.

  - Ну, если ты не забыл, имаго внесли в эту вашу идиллию существенные изменения нынче ночью, - саркастически отметил Бретт. - По словам директора Окли, не все так легко отделались, как ты. Отдел понёс изрядные потери, так что нам по-любому предстоит подкорректировать стратегию. И заодно тактику.

  Несмотря на определённый успех, ночью имаго действовали чересчур неуклюже. Как по мне, так ничего странного - первый блин всегда комом. Ну не привыкли одиночки-имаго к командной работе. Возможно у них будет ещё немало таких же корявых попыток, но однажды они наберутся опыта и тогда сложившийся статус-кво получит сильный перекос в их пользу.

  Сама жизнь заставит нас действовать иначе, придумывать новые опыты и эксперименты, разрабатывать новые теории и оружие. Возможно поменяется и этика отдела и никто уже не будет столь щепетилен к чувствам новобранцев. Нам придётся пополнять ряды свежим пушечным мясом, создавая "травму прозрения" искусственно. Иначе нам не выстоять. Если имаго совершат ещё несколько подобных нападений, от отдела просто ничего не останется.

  - Возможно ты прав, - в концеконцов признал Руфус Донахью. - Скорее всего прав. Подозреваю, что как бы ни изменились наши тактика и стратегия, ты будешь чувствовать себя как рыба в воде. А вот я похоже не гожусь для такой работёнки.

  - Эй! - Бретт понарошку толкнул напарника. - Чтобы я такого больше не слышал. Мне необходим башковитый напарник, так что не надейся соскочить. Ты сам привёл меня в отдел "Лямбда", вот теперь и расхлёбывай. Каждый агент теперь на счету, так что забудь про свою пенсию. С этого дня все пенсии отменя-ются!

  - Башковитый? - с деланным удивлением повторил Руфус Донахью. - Друг мой, так ведь и мне не помешал бы башковитый партнёр, но это, похоже, не про тебя, дуболом ты армейский. Так долго разглагольствовал о разумности имаго и в итоге свёл всё к тому, что это паразит! Разве паразиты бывают разумными? Разум формируется в суровой борьбе за выживание, в сложнейших попытках раздобыть себе пищу, а паразиты таких проблем лишены, им главное присосаться к тому, кто пожирнее, а потом хоть трава не расти.

  Испытывая определённые опасения по поводу состояния напарника, Бретт облегчённо вздохнул. Раз тот шутит, значит с ним всё в порядке. Всё будет в порядке. Всё должно быть в порядке. Он успел крепко привязаться к напарнику и не видел себя в отделе без него.

  - Я всего лишь привёл один пример альтернативной интерпритации, отличной от официальной интерпритации отдела, - принялся оправдываться он. - Что ты от меня хочешь? Все твои рассуждения об эволюции проиллюстрированы примерами из нашего мира, потому что никому не известно, как протекает эволюция в 4-мерном пространстве, во вселенной имаго.

  И раз уж речь зашла об эволюции, хочу указать ещё кое на что, безусловно неприятное. Когда в некоей среде обитания происходят локальные или глобальные изменения, то виды, населяющие эту среду, либо вымирают, либо стараются приспособиться к изменениям, чтобы выжить. До того, как Тесла изобрёл свой излучатель, имаго не знали никакой ответной агрессии с нашей стороны. Веками и тысячелетиями они просто использовали нас для еды и для размножения.

  Но вдруг всё изменилось. Мы научились огрызаться и убивать имаго. Разумные виды, как ты знаешь, эволюционируют трояко: биологически (в масштабах геологического времени), а также социально и культурно (в масштабах реального времени). В ответ на наши действия имаго просто обязаны были эволюционировать (не биологически, разумеется, а социокультурно) и ночью-то мы как раз и столкнулись с последствиями такой эволюции. К сожалению, эволюция - это такая штука, которая не останавливается. Так что события нынешней ночи - это лишь первая ласточка. Нас ждёт нечто катастрофическое. Эволюция не поддаётся прогнозу. Единственное, что мы можем предпринять, это тоже эволюционировать. Иначе нам всем крышка. Неприятно будет стать очередной "тупиковой ветвью".

  Раз имаго способны защищаться, устраивать ловушки и действовать группами, сообща, значит мы должны иметь возможность убивать их в гораздо больших масштабах. Наш мозг, получив "травму прозрения", позволяет не только видеть имаго, но и ощущать их заранее, когда они ещё не видны визуально. Хорошо бы разработать такое оружие, чтобы не дожидаться их приближения и визуализации. Гусеница должна иметь пушку, чтобы сбивать птиц и ос прямо в воздухе, в небе. Понимаешь? Надёжную, мощную и дальнобойную пушку. Нарисованный на листе бумаги человечек должен иметь возможность выстрелить в художника. Не спрашивай, как, я всего лишь солдат и просто озвучиваю свою потребность. Это вы называете яйцеголовых из своего отдела "лучшими умами". Вот пусть и придумывают!

  - А как же наше размножение?

  - А вот это на самом деле требует дополнительной проверки. Несложно создать условия, в которых произвольно выбранные парочки без "травмы прозрения" занимались бы сексом, не подозревая о наблюдателях. Оставаясь в укрытии, наблюдатели из отдела смогли бы отогнать имаго, когда те появятся, чтобы стать третьим участником действа. После этого останется подождать, родятся ли у парочек дети или нет.

  - А если нет?

  - Мы в армии привыкли решать задачи в порядке поступления. Если ни одна из парочек не родит, тогда и будем думать дальше. А пока ничего доподлинно не доказано, я буду считать, что человечество заполучило на свою шею имаго лишь в конце первобытной эпохи. Тогда же ночные паразиты внесли изменения в нашу жизнедеятельность, что затронуло и нашу репродуктивную способность. Оплодотворения не происходит, пока паразит-имаго не поместит в совокупляющуюся парочку своё, условно говоря, семя-катализатор, которое в течение жизни человека проходит инкубационный период, а когда человек умирает и его хоронят, на свет появляется новый паразит-имаго.

  В какое бы качественно иное состояние не перешёл некий процесс, всегда теоретически возможен откат к предшествующему качественному состоянию. Требуется лишь выяснить, возможен ли возврат нашей репродуктивной функции к тому состоянию, какое было до появления имаго, без глобальной реставрации первобытных времён (каковая технически невозможна).

  - То есть мы знаем, что ничего наверняка не знаем, - подытожил Руфус Донахью. - Ты бесусловно прав, сетуя на то, что полтораста лет работы с проблемой имаго по сути не принесли нам ничего путного, кроме излучателя Теслы.

  - Пока враг не разбит, никто не капитулирует, если ещё есть возможность сражаться, а она у нас есть, - сказал Бретт. - Мы передислоцируемся, перевооружаемся, меняем тактику и стратегию, обновляем личный состав и продолжаем бить врага.

  Агент Донахью с демонстративной утомлённостью закрыл глаза.

  - Ох и устал я с тобой спорить. Вздремну немного...

  Он не льстил Бретту и не кривил душой, когда расточал хвалу его сильным сторонам. Пускай новичок прав и их впереди действительно ждут небывалые неожиданности и перемены, Руфус Донахью был убеждён, что с таким агентом, как Бретт Гейслер, отделу будет по плечу преодолеть любые испытания. Иначе и быть не может.

  Бретт подошёл к окну и выглянул наружу. "Мы ядовитые шипастые гусеницы, напарник, - подумал он. - Очень ядовитые и опасные. И яда в наших шипах хватит на многих и многих имаго, так что пускай поберегутся..."

  День был в самом разгаре, солнце ярко светило в небе. Над горизонтом, частично скрытым домами и деревьями, белели облака. Небесную синеву там и сям исчертили инверсионные следы авиалайнеров. Бретт смотрел на вид перед больничным окном и думал о том, какой будет эта ночь. Устроют ли имаго очередное нападение или же придумают какой-то другой фокус? Или же это была разовая акция устрашения и дальше всё пойдёт как прежде? Впрочем, внутреннее чутьё подсказывало ему, что как прежде скорее всего ничего не будет. Не после прошлой ночи и нешуточного удара по отделу "Лямбда".

  В то же самое время над крышей больницы словно из ниоткуда возникли клубы непроницаемой черноты. Никем не видимая, чернота поклубилась несколько мгновений, а затем исчезла, словно её с силой всосало туда, откуда она проникла в наш мир. Ни Руфус Донахью, ни Бретт Гейслер ничего не почувствовали своими затылочными "радарами". Кратковременный вход имаго в наш мир остался незамеченным...

  Декабрь 2018 г.