— Весь горит, — сказал безразличным тоном лагерный врач, — температура сорок один и три. Двух сторонне воспаление лёгких. Мокрота ржавая, то есть с кровью.
— Кашляет-то как! Плотник он хороший, — сообщил бригадир. Он пришёл проведать своего подчинённого.
— Сочувствую.
— Может, отойдёт? — с надеждой в голосе спросил бригадир.
— Ага! В лучший мир. Анальгин я на него перевожу, а больше мне его лечить не чем.
— Жаль. Плотник он от Бога.
— Такие слова не надо говорить, — нахмурился врач. — Хрущёв затеял антирелигиозную компанию. Обещал показать последнего попа по телевизору. А ты — Бог! Услышат, доложат, кому следует, и ты вертолёт за праздник видеть будешь!
— Да куда дальше-то? И так за Полярным кругом!
— Поверь — найдут.
Бригадир молча посмотрел на врача и, согласившись с ним, промолвил:
— Пожалуй, могут.
— Какая у него статья?
— Тунеядство и получение не трудовых доходов.
— Поразительно! И при всём при этом хороший плотник?
— Охренительный, — сказал бригадир, и в его голосе слышалась жалость и досада.
— С такой статьёй. Чудеса в решете: дыр много, а выбраться нельзя.
— Да, — вздохнул бригадир, — не выбраться. Ну, ладно, бывайте.
С этими словами он надел ушанку и направился к выходу.
Врач кивнул головой и с любопытством посмотрел на больного.
На койке лагерного лазарета лежал человек, когда-то видно сильный, но сейчас очень худой от недоедания и тяжёлой работы, с многодневной щетиной, лысый, на лбу капли пота от жара, лицо красное. Он лежал с закрытыми глазами, лихорадка его била и он дрожал под тонким лагерным одеялом, время от времени заходясь в надрывном кашле.
— Как себя чувствуете, Осип Игнатьевич? — спросил врач.
— Великолепно! — слабым голосом ответил больной. — Только я Никодим.
— А по документам: Седов Осип Игнатьевич, сорока пяти лет отроду. Шифруетесь? Ровесник революции, а тунеядец. Не стыдно?
Больной с трудом открыл глаза и посмотрел на врача упрямым взором:
— Я монах Троице-Сергиевой Лавры.
— Это где такая?
— В Загорске, под Москвой. Постриг принял с именем Никодим. Работал там и молитвы творил.
— А! Ну, понятно, почему тунеядец. Молитвы читать — не мешки ворочать!
— Бывает, что легче мешки ворочать. Лукавый силён. Я тоже не верил, пока сам не попробовал. Патриарх Алексий имеет медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Монах помолчал и добавил:
— И «За оборону Ленинграда».
Больной тяжело дышал, закашлял и опять закрыл глаза. Врач посмотрел скептически:
— Ага! Верю! Сам болтун.
Больной открыл глаза и посмотрел на врача внимательно.
— Не знаю, может, ты и болтун.
— А ты обманщик! Врёшь, а вам люди деньги за это несут. И не стыдно брать-то? Вот они — не трудовые доходы!
— Это пожертвования от чистого сердца. Люди в храме находят утешение. Скорби в миру много.
— Почему честным трудом не хочешь зарабатывать?
— Я перед тобой исповедоваться не буду. Господь знает.
— Гордый.
— Смиренный.
— А топором, правда, хорошо владеешь.
— Правда. Я плотником в мирской жизни был. А в войну сапёром был, мосты через реки наводил.
— О! Да ты геройская личность! — в голосе врача слышался сарказм.
— Не знаю. Каким Господь уподобил создать, такой и есть.
— Да? Ладно, лежи, Осип Игнатьевич, к утру предстанешь пред своим создателем.
— И пред твоим тоже.
— Нет, я не верю. Я просто сдохну, и превращусь в прах земной!
— Аминь! Каждому будет да по вере его!
— Ну-ну. Какая тут вера? У вас девственницы рожают, кусты огнём пылают, да не сгорают, да ещё и говорят при этом.
— Писание знаешь?
— Интересовался. Только чудес не бывает.
— Всё по воле Его.
— Блажен, кто верует, легко ему на свете.
— И это правда. Грибоедов знал, что писал.
— Это ирония.
— Это Евангелие: «Кто будет веровать, и креститься, спасён будет».
— Даже перед смертью не сдаёшься.
— Привычка с войны: никогда не сдаваться.
— Попробуй выиграть этот бой, солдат.
— «Блажен, кто верует, тепло ему на свете», — отозвался, стуча зубами больной, трясясь под одеялом.
— Воюй, солдат.
Врач развернулся, вышел из палаты, предварительно выключив свет.
В палате больной был один. Это что-то вроде изолятора. Боялись, что болезнь может быть заразной, инфекционной.
Монаху было собственно всё равно. Мысленно он уже простился с жизнью. Единственное о чём он жалел, так это, то, что он умирает не в святой земле Лавры. Он лежал и смотрел в темноту, вспоминал жизнь свою.
В мае прошлого года, как вышел этот указ «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни», не всех насельников монастыря удалось отстоять и по промыслу Божьему отправили их на севера.
Вот и ему грешному дали год за тунеядство в
Последние комментарии
9 часов 45 минут назад
13 часов 53 минут назад
14 часов 10 минут назад
14 часов 31 минут назад
17 часов 12 минут назад
1 день 36 минут назад