На ленских берегах [Иван Иванович Переверзин] (fb2) читать постранично, страница - 4

Суд Божий в устах воспитанника атеистической эпохи особенно впечатляющ.

Так что же такое эпоха, унаследованная и пережитая до конца последними советскими поколениями?

Это тем более интересно понять, что ближе к финалу повествования становится всё более ясно, что кровавая эпоха кончается.

На все лады выворачивается слово “застой”. Появится ли колбаса в магазинах, неясно (при советской власти она привычно исчезла). Что появляется — так это вездесущая “законность”, ссылаясь на которую полицейские ловчилы норовят засадить любого подозреваемого пораньше, имея в виду получить отступное. Так и крутится человек, ожидая, чьими руками судьба ударит: то ли следователь по особым делам сварганит липовое дело и отправит в тюрьму, то ли в самой тюрьме вправят мозги:

“Снимай пиджак! Он тебе всё равно на зоне не пригодится! Время подходит к зиме, значит, сразу, как пригонят по этапу в лагерь, фуфайку с номерком выдадут и кирку с ломом да лопатой. Будешь, падла, своё коммунистическое счастье строить...” — Переверзин имеет писательский вкус к такой фактуре! И Ежов давно на том свете, и чаемый коммунизм там же, а всё равно пахнет тюрьмой...

“Кто виноват”? И “что делать”?

“Есть ли у человека хоть какой-нибудь выбор? Нет”.

Если нет выбора, то и говорить не о чем.

“Вот и ладно. В конце концов, никто в полной мере не принесёт человеку ни огневой любви, ни светлой радости, увы, и горя, кроме него самого!..”

Да делать-то что? Довести до ума и претворить заново великие мечты предков? Или окончательно и бесповоротно похоронить всё это?

Оглядываясь на вековую историю, Переверзин душой присягает суровому краю, в котором вырос. Это самые пронзительные его страницы, где смешиваются отчаяние и любовь.

Его родной край — знаменитый, покрытый мрачной завесой природных тайн, край стерхов, аласов и сполохов, а не только морозов и снегов. Приехав сюда, надо постараться выучить “богатый, красивый язык его древнего северного народа”.

Его судьба — от удара до удара. Его стойкость достойна гимна.

Вот этот гимн:

“После славного завоевания в конце шестнадцатого века казаками под предводительством грозного атамана Ермака когда-то могучего татарского Сибирского царства со столицей Ескер, русские первопроходцы, довольно быстро продвигаясь всё дальше на восток, подчинили себе и якутские племена. К тому времени они успешно расселись на такой огромной территории, что, к примеру, она более чем в сорок раз превышала Францию, а Англию — вообще чуть ли не в сто! Якуты, как в стародавние времена наши дорогие предки, тогда являлись язычниками. И пусть, от русских приняв православие, и были крещены, тем не менее (на всякий случай герой Переверзина старается выдержать тон взвешенной объективности), в глубине души я вряд ли ошибусь, если решусь сказать: они в большинстве своём и поныне верны своей древней вере в Природу...”

Чтобы подтвердить спасительность этой веры, грянули удары Судьбы.

В новой истории такой удар — революция.

“Едва большевики пришли в стране к власти, они спешно, словно под ногами земля горела, в одном ряду с такими многообещающими, греющими душу простым людям лозунговыми декретами, как “Власть — Советам!”, “Фабрики — рабочим!” и “Земля — крестьянам!”, издали и другие, в том числе и ставящие веру в Христа вне закона, а Его учение, как мракобесие, подлежащее немедленному, тотальному истреблению! Те, кто при царе были “ничем”, при новой власти в одночасье стали “всем” и, словно отродясь не являлись сыновьями и внуками глубоко верующих в Бога людей и сами с детских лет со слезами умиления и надежды на глазах не молились на Него, вдруг, будто ополоумев, отреклись, нет, предали свои духовные начала! И прицепив к груди алый бант, нахлобучив на голову шлем, — шибко напоминавший дурацкий колпак, — пошитый из грубого серого сукна с острым верхом, с длинными ушами, с матерчатой красной звездой, объявив себя закоренелыми атеистами, при помощи пули и штыка рьяно приступили к исполнению спускаемых сверху антихристами директив...”

Отдаю должное темпераментности этого описания... Но дальше, дальше! Так эти разрушители старого, доброго мира действительно были атеистами?!

Да нет же!

Большевики, как ни старались, так и не смогли вытравить из народной памяти крепко осевшую на генетическом уровне веру в Христа. Только вера эта ушла в глубокое подполье!

Если это не чудо, то не испытание ли перед чудом?

Испытание-то не последнее. Грянула Великая Отечественная война, и сделалась Якутия одной из зон, куда ссылали “врагов народа”, недорасстрелянных чекистами. И что же? И этот удар судьбы не сделал сосланных сюда людей враждебными друг к другу, а вынесли они из общей беды приверженность к этому краю, ставшему родным. И сплочённость.

В центре современного жизнеописания — праздник якутского Нового года. На праздник собираются люди из ближних и дальних сёл: татары, немцы, белорусы, украинцы, буряты, русские (“всех не