Игра в кубик (СИ) [Олег Николаевич Шкуропацкий] (fb2) читать постранично, страница - 2

безапелляционное предположение о безумном количестве сторон у куба оказалось правдой, оно (количество сторон) если и не было бесконечным, то, бесспорно, к такой бесконечности всемерно тяготело.

   На четвёртый день эксперимента я заметил, что обои в моей комнате потеряли свой первоначальный цвет. И не только обои, но и ковёр, одежда, книги и даже мебель. Всё приобрело сероватый оттенок, как будто краски выцвети за многие, неожиданно промелькнувшие, сотни лет. Я не хотел себе в том сознаваться и заставлял себя верить, что всему виной редкий случай освещения. Но когда после пяти дней добровольного заточения я вышел на свежий воздух, то убедился, что освещение здесь совершенно ни причём. Первое, что бросалось в глаза, это цвет травы: бледно-зелёный, потускневший, пыльный. Бледными и пыльными стали листья деревьев, фасады домов, свежевыкрашенные заборы, черепичные крыши и проезжающие мимо, словно подёрнутые пеплом, автомобили. Одежда на людях тоже коренным образом выцвела, как будто её носили, не снимая, не один десяток солнечных лет. Все предметы приобрели вневременной сероватый оттенок. Даже небо потеряло свою изначальную голубизну и стало бледным, словно лицо приговорённого к смерти. Я начал подозревать то, что в темноте души уже давно боязливо понял и в чём глубоко внутри не сомневался: всему виной был находящийся в моей руке невообразимый кубик. Это он каким-то образом высасывал из мира краски, обесцвечивал его, как бы выводя за рамки реального времени и пространства.

   Пройдя переулком, я вышел на одну из центральных улиц и стал невольным свидетелем того, как с тротуара бесследно исчезали мирные горожане. Они просто испарялись на глазах, словно какой-то запах. Очевидно люди не могли жить в условиях новой реальности или, быть может, переходили на существование в каком-то неявном, скрытом для меня, геометрическом виде. Взглянув на своё отражение в витрине, я обнаружил, что сам я ничуть не изменился. Я стоял непоколебимо, словно египетское изваяние - самая материальная вещь во всём этом исчезающем мире - в ладони моей покоился маленький массивный куб. И вдруг я понял, что нужно было сделать, чтобы пресечь метаморфозу мира: начать игру. "Храмша, нимешу, ашунер" - отчётливо произнёс я и бросил кубик на асфальт, словно это была обыкновенная игральная кость. Кубик перекатился в сторону, и через метра полтора остановился, глядя в бесцветное небо одним из бесконечных чёрных символов.

   Я стоял посреди полуразрушенной, но всё ещё сохранявшей былое имперское великолепие площади. За моей спиной гордо возвышались гигантские колонны, дальше тянулось бесформенное нагромождение камня и мраморной щебёнки. В небо поднимался густейший, неестественно жирный дым, словно горел рубероид. Я ничего не узнавал: ни этих улиц, ни домов с обугленными фасадами, ни нарочито помпезных и слишком выдающихся колонн. При выходе из площади лежала, распавшаяся на куски, исполинских размеров, мраморная статуя - женщина в ужасном спартанском шеломе. На некоторых колоннах ещё сохранились гибкие растительные капители. Мне стало не по себе, мороз пробежал по моей коже. Я вдруг осознал, что здесь может произойти всё, что угодно, даже самое невообразимое и противоестественное с человеческой точки зрения. Я трусливо поднял кубик с мостовой и, не задумываясь, снова его бросил.

   В ущелье между бурых глинобитных домов падал отвесный луч солнца. Дома стояли так плотно, что люди в них когда-то проживавшие или проживающие сейчас, могли бы легко достать друг друга рукой. Узенькая полоска белесого неба разделяла кварталы, словно глубокая ножевая рана. Прямоугольные входы в здания темнели, похожие на открытые рты. Я не решился войти и быть проглоченным - меня удерживал детский страх. С кубиком в руке я вышел на более открытое место, это была какая-то грубая древняя набережная. Глиняные берега оказались полностью истоптанными затвердевшими следами босых человеческих ног. Река, более напоминающая канализационный сток, тягостно тянула свои густые мутные воды. Это мог быть Евфрат или Тигр. На том берегу кое-где неожиданно зеленели пожилые ревматичные пальмы. Увиденное заставило меня вспомнить Вавилонский Восток. Но в отличие от реального Востока этот Восток был необитаемым, высженным, пустым, в котором от древнейшего людского муравейника остались только эти бессчётные глинянные отпечатки ног.

   Я вновь бросил кубик, на сей раз на плотно утоптанный, разбитый колесницами, грунтовой шлях. Довлеющая азиатская жара сменилась горестным небом с редко пролетающими хлопьями снега. На осклизлых улицах гудел чёрный гортанный ветер. Я отчётливо почувствовал запах невидимого моря и чего-то горелого. В сотне метров от меня с особенной материальной силой поднималась грубая квадратная башня, кое-как сложенная из