Из глубин памяти [Федор Маркович Левин] (fb2) читать постранично, страница - 96

берег консервы, которые нам выдавали, офицерский паек. Была там тресковая печенка, разная рыба в томате. Курить не курю, вместо табака шоколад давали. И все это я собрал, да еще товарищи подбросили. И отправился я до станции Сорока в дальнее путешествие.

Не стану говорить, как я в Ленинград пробирался. И поездом, и на попутных машинах, где пешком, где на санях. Не раз меня задерживали, документы проверяли. Наконец через Кобоны достигнул я города. Видел я в жизни всякое, но такого не видел и думаю — не увижу.

Иду по улице, — да что там по улице, — по тропке. Все завалено снегом, чистить, убирать некому. Вокруг замороженные дома, людей почти не видать, иногда на саночках везут покойника, да и сами-то как покойники. Закутанные, все, что только можно, на себя навертели, худые, лица бледные, кожа как восковая бумага. Мороз за двадцать градусов. А я иду, здоровый, краснощекий, за спиной огромный рюкзак тащу. И стыдно мне, и жутко. Обстрел начался, я пробираюсь то бегом, то по стенке. И дошел. Петроградская сторона, Полозова улица, дом семь. Подымаюсь на третий этаж в свою квартиру, сердце колотится. Что я там увижу? И бегом, бегом. Дверь не закрыта. Комнаты пустые, буфета нет, стульев нет, — потом уж я сообразил — топили ими. И во второй комнате, на кровати, под одеялами, под пальто, под занавесками, снятыми с окон, под всяким тряпьем, вижу, блестят глазки, худенькое личико — еле узнал — моя Лида.

«Лида, — говорю, — ты жива?»

Она слабо так улыбается, зубки показала.

«Папа! Это ты? Ты приехал?»

«Мама где? Где мама?»

«Она ушла».

«Как ушла?»

«Не знаю. Я спала, а она ушла. Муся сказала мне, что она скоро придет. А ее все нет».

«Кто это Муся? Какая Муся?»

«Муся из соседней квартиры».

Я уже не слушаю, сажусь, развязываю рюкзак.

«Ты есть хочешь?» — спрашиваю, как дурак.

«Хочу!»

Режу хлеб, даю ей ломтик. И она жадно хватает его и в рот.

«Когда ты ела?

«Утром. Мне Муся принесла. По карточкам».

Даю ей еще, она ест, я спохватываюсь. Читал ведь, что долго голодавшему сразу много нельзя. А дочь уже хнычет:

«Папочка, еще. У тебя много».

Даю еще кусочек и говорю:

«Пока довольно, потом дам еще».

Иду на площадку, вхожу в соседнюю квартиру.

«Кто там?»

И выходит ко мне девочка, лет пятнадцати, — это уж я потом узнал, — а на вид ей больше одиннадцати не дашь.

«Вы Муся?» — догадался я.

«Муся».

«Я отец Лиды, — говорю. — А где Нина Сергеевна?»

Муся смотрит на меня растерянно:

«Нина Сергеевна умерла, я ее увезла. Только Лиде не говорите, она не знает. Нина Сергеевна просила не говорить. Она мне перед смертью карточки отдала, сказала — пока живы, кормитесь. Я Лиду кормлю».

«Господи, Муся, а ваши-то родители где?»

«Умерли. Только я осталась и ваша Лида».

«Когда же Нина Сергеевна умерла?»

«Уже неделя».

А в комнате все стучит, стучит метроном. Ну что долго рассказывать? Неделю целую я понемножку да понемножку кормил и мою Лиду и эту Мусю, бегал за водой на Неву, остатками мебели печурку топил. Мусе этой я бы при жизни памятник поставил, ведь сама чуть жива и голодна, а Лиде отдавала то, что по карточке ее да умершей Нины получала. И во всем доме больше никого, одни мы.

Окрепли они немного, а у меня уже срок командировки кончается. Собрал я их и двинулся в обратный путь. И опять то пешком, то на попутных. Лиду на руках несу, потом за спиной устроил. И приехал в Беломорск. На частной квартире там жил, хозяева — рыбаки. Как оказались мои Муся и Лида в тепле, накормил я их гороховым супом да жареной рыбой, они только знают — смеются. Чего смеются? — Хорошо.

Явился к командующему. Расспросил он меня, подробно так. И сказал: «Ну, майор, не зря ты офицерское звание носишь, молодец».

Вот и вся история. Теперь сюда получил назначение.

— А как же Муся и дочка?

— Оставил в Беломорске у хозяев. Деньги им посылаю. Когда будет возможно, съезжу дня на два, отвезу продуктов. Проживут теперь.

— Проживут, — подтвердил Насонов.

— Муся уже большая девица, ей скоро шестнадцать. Я и не знаю, как ее отблагодарить. Если б не она, я бы и Лиду живой не застал. И вот уж больше полгода прошло, Лида уже оправилась, а Муся все еще бледная.

— Не знаешь, как отблагодарить? — сказал вдруг Досин. — Женись на ней.

— А что думаешь? — спокойно и серьезно ответил Лисицкий. — И женюсь. Коли сам уцелею. Через два года ей восемнадцать будет. А мне тридцать. И женюсь. Нину мою не вернешь. А Мусе я руки-ноги готов целовать.

Мы сидели в темноте, пока вдруг не вспыхнула лампочка. Майор Лисицкий встал.

— Ну как, займемся делом? — спросил он Насонова.

— Займемся, — сказал командир полка. — А вас, — обратился он ко мне, — я попрошу, если нет особой срочности, завтра с утра. Пока отдохните, капитан Досин вас устроит.

— Да чего устраивать, переночуйте у меня.

Мы вышли из землянки. Ночное небо вызвездилось крупными звездами. Где-то рядом отфыркивались и хрустели сеном кони. Было тихо и свежо.

…В