Из глубин памяти [Федор Маркович Левин] (fb2) читать постранично, страница - 93

например, чувствовал себя при этих беседах как в дремучем лесу. Через несколько лет я как-то встретил Баранова в Москве на улице. Оказалось, что он уже окончил институт, стал инженером на крупном заводе на Украине.

У нас наладились добрые отношения с Керченским райкомом партии. Секретарем его был тогда Ктиторов, спокойный, выдержанный, деловитый. Он терпеливо переносил горячность Журавлева. Агитпропом заведовал Мартемьянов, человек сердечный и добрый, мне с ним было легко. Однако горячность Журавлева иногда порождала и осложнения. Как-то он задумал провести на заводе тревогу, проверить бдительность коммунистов. Ночью заревел гудок. Конечно, сам Журавлев и я, предупрежденный им, были одеты, спать не ложились. Директора Журавлев тоже предупредил. По тревоге стали сбегаться не только коммунисты, но, конечно, и все, кто жил в районе завода. Беспартийных Журавлев отпустил, а коммунистов повел в клуб, распорядился, чтоб все зарегистрировались, и тут же открыл собрание. Начальник отдела технического контроля Подгорный во время тревоги принимал дома ванну. Услышав гудок, он, не успев толком вытереться, напялил на себя халат и прибежал к проходной. Видя, что тревога учебная, он отправился домой и вновь полез в ванну. Никакого разрешения он не спросил. Возмущенный Журавлев предложил собранию исключить Подгорного из партии. Я вынужден был возразить. Я постарался поправить его в тактичной форме, сказал, что Подгорный совершил проступок, но нельзя же так исключать из партии, в его отсутствие, не выслушав, не разобрав, почему он так поступил. Да и не слишком ли сурова мера наказания за проступок. Я предложил передать все дело на рассмотрение парткома. Журавлев негодовал и уже бросил по моему адресу словечко «интеллигентщина». Но тут в дверях появился секретарь райкома Ктиторов и с ним секретарь обкома Живов. Вероятно, в городе тоже услышали гудок, а Живов приехал в Керчь как раз в этот вечер. Обоих тут же пригласили в президиум, они поинтересовались, что тут происходит. После кратких объяснений Журавлева и моих Живов предложил коммунистам высказаться по этому поводу. Слово взяла Яблонская, за ней начальник железнодорожного цеха Муха, старый коммунист, рабочий с малых лет, и они возразили Журавлеву. После короткой речи Живова, который мягко, но настойчиво отверг предложение исключить Подгорного, собрание было закрыто. Несколько дней Журавлев сердился на меня и Яблонскую, но потом, очевидно, понял, что был не прав, и весь вопрос был без шума сдан в архив.

Я рассказываю об этом, потому что вся история очень характерна и для Журавлева с его горячностью, и для того весьма острого времени, когда к малейшим ошибкам было суровое и почти нетерпимое отношение.

Однажды в парткоме появился молодой коренастый парень, одетый по-московски. Принял его я, Журавлева в ту минуту не было. Новоприбывший действительно оказался москвичом. Он предъявил мне рекомендательное письмо от секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева, назвал свое имя: Яков Иеремиевич Эстеркин. Приехал, чтобы работать на заводе. Разумеется, мы его приняли и устроили. Яша стал для нас поистине кладом. Он организовал комсомольские бригады, комсомольские общежития. Превосходный журналист, он написал потом целую книгу о заводе, которая была издана Крымиздатом, я, уже работая в Симферополе, написал к ней предисловие по просьбе Эстеркина.

Прошло немного лет, и в тридцатые годы я вновь увидел его уже в Москве, он работал в «Правде». В начале войны мы встретились на Западном фронте, он был и здесь корреспондентом «Правды». В этот период он сменил свое имя и фамилию на псевдоним Оскар Курганов, под которым приобрел еще более широкую известность своими книгами очерков, пьесами, а в самые последние годы фильмом «Освобождение», — он один из авторов сценария этого фильма. Думаю, что нет нужды что-нибудь добавлять к сказанному.

На заводе было еще много людей талантливых, знающих, интересных: начальник котельного цеха опытный Иванов, начальник томасовского цеха молодой инженер Мездриков, который впоследствии стал главным инженером завода, старый керчанин, известный всем Хрони (их было несколько братьев). Был крупный инженер Лотоцкий, впоследствии работавший в Главчермете, был главный механик Свидерский. В белом полотняном костюме он пошел летом в воскресенье прогуляться, но тут случилась какая-то заминка на заводе, застопорилась какая-то машина, его позвали; придя, он полез, как был, выяснять, в чем дело. Свидерский быстро разобрался в механизме, и неполадка была устранена, но его белоснежный и отглаженный женою костюм, выпачканный машинным маслом, мазутом и еще чем-то, принял такой вид, что его, вероятно, пришлось просто выбросить.

Со Свидерским был еще один любопытный эпизод. Обычно в механизмах и машинах цилиндр закреплен намертво, а внутри его ходит поршень. Но в одном встретившемся случае Свидерский распорядился сделать наоборот: укрепить поршень, а цилиндр сделать подвижным. Рабочие