Большой день в жизни Кости [Анна Алексеевна Кардашова] (fb2) читать постранично, страница - 25

Бух, бух, бух! — забухали по коридору солдатские сапоги. Молодой солдат старается протиснуться сквозь толпу ребят и делает Петру Гавриловичу какие-то знаки.

— Что, что? — спрашивает Петр Гаврилович.

— Сейчас знамя будут выносить, пойдемте!

Петр Гаврилович оживился, заторопился.

— Пойдемте, дети. Это наше дивизионное знамя! Его откопали, но я еще его не видел. Торжественная встреча будет!

«Как хорошо! — подумал Костя, выйдя из полумрака на солнце. — Как хорошо, что кругом зелень, а не пепел, не пыль, и что все кругом живы и здоровы!» Как непохоже было то, что Костя сегодня увидел и узнал, на все те «ужасы», которые он так любил в кино и в книжках! Это было что-то совсем другое, отчего на душе становилось непонятно — тяжело, но светло. И такая любовь поднималась к этим погибшим людям и к Петру Гавриловичу, и так хотелось хоть чуточку быть похожим на них, сделать что-то большое, важное для людей!

— Да, знамя, — говорил Петр Гаврилович, — знамя… Ведь это не просто лоскут на палке, знамя — это честь полка, его святыня! Если потеряно знамя, значит, перестала существовать часть, которая его потеряла. Вот галстуки у вас: потерял галстук, значит, ты честь пионерскую потерял! Ведь ваши галстуки — частица знамени!

Нет, галстук терять никак нельзя. Костя вспомнил свою потерю. Это гораздо серьезнее, чем он думал. Он боялся «Шишкиного дома», проработки на линейке, — это все было не то! Как хорошо, что галстук нашелся! Костя с благодарностью посмотрел на Лиду. Хотя она порядком растрепалась за дорогу — волосы целыми прядями отлетали от ее висков при ходьбе, — вид у Лиды был очень торжественный. Все ребята были серьезны. Они шли на встречу со знаменем. С тем самым знаменем, которое пролежало в земле полтора десятка лет и снова может развеваться на ветру. Вот они вошли в тот уже знакомый им дворик, где были конюшни, из которых ушли сперва лошади, потом маленькие дети с матерями, тот самый дворик с песчаной норой — убежищем Петра Гавриловича, помещением штаба, в котором проходило последнее партийное собрание… Ребята проходили мимо дверей казематов — под эти двери фашисты бросали гранаты со слезоточивыми газами. Ребята опять живо представили себе ту страшную борьбу, которую вел здесь небольшой отряд Петра Гавриловича.

— Вот в этом каземате было спрятано знамя, — сказал Петр Гаврилович. — Хорошо его солдаты спрятали, по-хозяйски! Сняли с древка, свернули, положили в шелковый чехол, потом в брезентовое ведро, а сверху, вверх дном, цинковым ведром накрыли. Вырыли яму в полу каземата, ведро туда закопали, а землю в гимнастерках подальше вынесли, чтобы враги не заметили, что здесь копали. И вот сколько лет знамя пролежало и, говорят, мало очень пострадало. Сейчас увидим! — Петр Гаврилович заметно волновался.

Подошли двое подтянутых военных и, приветливо улыбаясь, заговорили с Петром Гавриловичем. Один из них взял его под руку. Петр Гаврилович обернулся к ребятам, закивал им: еще увидимся! — и пошел вместе с военным.

А ребята зашли за угол, и Тамара Васильевна расставила их у подножия зеленого вала шеренгой, как на линейке. Костя стоял в шеренге, не зная, куда смотреть, откуда понесут знамя. Пока что он смотрел поверх вала на голубое небо и спокойные белые облака. И тогда было такое же небо, но его никто не видел сквозь пыль и дым. Никто даже головы не поднимал. Опустив глаза, Костя увидел каких-то важных военных, стоявших слева небольшой группой. На их парадных, темного сине-зеленого цвета мундирах блестели золотые нашивки. Справа надвигался ровный, приглушенный топот многих ног. Ровным строем во дворик вошли молодые военные. Запахло кожей сапог. Солдаты четко сделали поворот и встали в шеренгу напротив пионеров. В молодом солдате, третьем справа, Костя узнал «пушистого» и улыбнулся ему. Но тот будто и не заметил. Он стоял строго выпрямившись, и вид у него сейчас был вовсе не домашний.

Наконец вдали заколыхалось на ветру, загорелось на солнце красным огнем знамя! Несли его два знаменосца в парадных мундирах. Лица их были сосредоточены и напряжены. Один ухватил обеими руками древко снизу, другой — повыше. Плечи были повернуты к знамени, но знаменосцы старательно глядели вперед и шагали прямо, отчетливо, в ногу. Вот оно, знамя!

Изрезанное слежавшимися складками, с осыпавшейся кое-где позолотой, с потемневшей бахромой, оно горело на солнце живым красным цветом, оно рвалось, развевалось на ветру. Ветер разгладит его морщины, солнце высветлит бахрому. Знамя не досталось врагу, и вот оно снова живет и осеняет молодые стриженые головы солдат.

Сверкая парадными мундирами, шагали знаменосцы, а навстречу им в обыкновенном темном пиджаке, со свисающей на лоб черной прядью как-то растерянно подвигался герой. Он увидел знамя вблизи, лицо его дрогнуло… Должно быть, снова услышал он грохот боя, почувствовал на губах горечь дыма и сейчас прощался со многими, многими своими товарищами, которые сражались