Вчера мой товарищ,
нервный, блистательный, цельный,
снова вызвал во мне старую зависть,
заставил
тяготиться моей непереходной сутью.
Я им напал на себя, собою напал
на него, а это холодит, как лезвие,
когда ты выясняешь себя в других,
когда твоё убожество кровоточит
в тебе, как взрезанная артерия,
и ты хотел бы отстроить себя заново
самим собою, каким бы ты хотел стать,
но не стал.
Мой товарищ с древним лицом,
похожим на лик вулкана, —
пепел, шрамы
вокруг старых пылающих глаз
(этих лампад, мерцающих из его недр),
руки в морщинах, бесхитростный,
как вулкан нашей жизни, —
неужели ранить умершего,
докапываться
до его краха, разбирать башню его
гордости,
расширять трещину противоречий,
лакомиться хлебом его угрызений,
взвешивать сброшенную с трона гордыню
своей скрытной гордыней?
Но разве этого я добиваюсь! Мне надо
выяснить, был ли он настоящим —
человек, который угасал и воспламенялся,
молил, чтобы на него взглянули, —
ожидал ли этот мастер презрения
любви от презираемого, как это случается
со многими гневными попрошайками?
Здесь я заканчиваю эту историю —
не я, а смерть её завершила,
одно лишь ясно — все метят в судьи,
одержимые жгучим желанием
покопаться в чужой несправедливости.
Последние комментарии
17 часов 57 минут назад
18 часов 33 минут назад
19 часов 26 минут назад
19 часов 30 минут назад
19 часов 42 минут назад
19 часов 55 минут назад