Завтра ты войдешь в класс [Леонид Андреевич Гартунг] (fb2) читать постранично, страница - 3

и школа притихла. Чуть заметное колебание у двери, словно перед прыжком в воду. И вот — класс. Ребята дружно встают, приветствуя нового учителя.

Начало как у всех. А потом? Потом бывает по-разному. Одним природная интуиция и такт помогают быстро найти верный тон в обращении с детьми — тон уважения и требовательности. Другие не сразу, медленно, день за днем, от урока к уроку ищут, думают, учатся и в конце концов тоже осваивают сложное педагогическое искусство. А у третьих так ничего и не получается. На второй, на пятый, на седьмой год они спотыкаются о те же камни, ушибаются об те же углы, что и в первые дни работы. Это значит — они не нашли своего призвания, и, возможно, где-то их ждут другие дела, в которых они, возможно, нашли бы себя.

А как у Веры Александровны? Она, конечно, волновалась, но ученикам до этого не было дела. Они думали: что за человек новая учительница? Еще совсем юная… Но как будто требовательная. Несколько смущена, но брови хмурит строго. А как объясняет? Уверенно, громко, но, пожалуй, чуть-чуть заученно. Да, так оно и есть — свой первый урок она выучила почти наизусть…

Вот она вызвала к доске ученика. С задней парты вышел вразвалку второгодник. Он чуть не на голову выше учительницы. Стал писать химическую реакцию и запутался. Вера Александровна принялась объяснять ему, а он обернулся к классу и скорчил глупую рожу. Ребята засмеялись. Вера Александровна растерялась: «Почему смеются? Неужели ошиблась?» Эта растерянность снова рассмешила ребят. Учительница рассердилась:

— Что за смех?

Все приумолкли — ждали, что будет. Уже без увлечения, кое-как, Вера Александровна закончила объяснение.

А потом кто-то пустил бумажную галку. Она описала над головами ребят изящную кривую и приземлилась на раскрытый классный журнал. Как поступить в таком случае? Опытный учитель овладел бы вниманием класса и после галки. Он мог бы, например, пошутить, мог бы подчеркнуто не обратить на галку внимания. Возможны десятки реакций, и какую учитель выберет, зависит от его характера. Вера Александровна отреагировала, как говорят, на полном серьезе.

— Кто пустил? Встать!

Ребята, конечно, знали — кто, но выдавать товарища не собирались. Пусть сам признается, если не трус.

— Кто? — вопрошала учительница. — Кто?

Возможно, виновник встал бы и сознался, но тут прозвенел звонок. И тогда Вера Александровна заявила:

— Не уйду из класса, пока не скажете.

Это уже грубая ошибка. До сих пор Вера Александровна была вместе с классом, теперь — одна против всех. И ребята сразу поняли — учительница заняла такую позицию, в которой поражение неизбежно.

Перемену ребята просидели в классе, перешептываясь и посмеиваясь, без признаков раскаяния, а потом в класс явился другой учитель. Вере Александровне пришлось уйти ни с чем. Впрочем, это не совсем точно: она унесла в учительскую злополучную галку.

Казалось бы, ничего страшного не произошло, но в отношениях между начинающей учительницей и детьми возникла чуть заметная трещина. К сожалению, Вера Александровна не поняла своей ошибки, и потому трещина эта не исчезла, а все расширялась. К концу четверти учительница уже ничего не могла поделать с классом. Она топала ногами, кричала, но ее никто не слушал.

Первые шаги начинающего учителя… Именно они закладывают основу правильных отношений с детьми. Позже, когда ребята узнают учителя близко, отдельные его промахи они не воспримут так болезненно — дети умеют прощать. Но на первых уроках каждая ошибка грозит стать непоправимой.

Опасно и другое: такие промахи подрывают у молодого учителя веру в свои силы. Неокрепшую любовь к делу овевает холодный сквознячок сомнения: «А вдруг ничего не получится?»

И вот Вера Александровна заканчивает год. Она возвращается с урока в учительскую, рассеянно кладет журнал… Ставит на подоконник штатив с пробирками. Потом стоит у окна и смотрит во двор. За окном ничего интересного: над лесом медленно плывет серое небо. В учительской шутки, смех, а она молчит, поглощенная чем-то своим… Но вот учительская пустеет, мы остаемся вдвоем. Я спрашиваю:

— Что случилось?

— Ничего…

Ей не хочется говорить. Ну что ж, можно и помолчать. Но вдруг она оборачивается:

— Уеду. Очень нужно мне терпеть. Они же надо мной издеваются.

— Вы об учениках?

— Какие это ученики? Хулиганы.

— Все?

— Да, представьте себе — все! Зверинец, а не класс.

— Ну, все-таки, кто, например?

— Кандинский, Смокотин, Карташов… Да что говорить? Как будто сами не знаете?

Я действительно не знаю. Кандинский — мальчишка скромный, легко смущается, иногда не поймешь — почему. Тихий. Даже, может быть, слишком. На уроках его не слышно. Если и хорошо знает материал, стесняется поднять руку. Невозможно поверить, что он хулиган. Смокотин — живой, подвижный, смешливый, но когда его заинтересуешь — слова не проронит. Карташов, правда, выдумщик и задира, но вполне может владеть собой.