Роджерс. Туда и обратно (СИ) [TsissiBlack] (fb2) читать онлайн

========== 1 ==========

Брок, проснувшись, потянулся всем телом, но привычного хруста отчего-то не услышал. Вчера он был будто по кускам растащенный — еле добрался до кровати и уснул, даже футболку не сняв: только штаны и обувь скинул. Теперь же он не ощущал ни малейшего дискомфорта: ни следа усталости, головной боли, как бывает после десяти часов сна после бессонных двух суток, даже ноги не гудели, не говоря уже о мышцах.

Это было странно — так хорошо он не чувствовал себя лет десять. Он привычно скатился с постели, но неожиданно потерял равновесие, покачнулся, едва удержавшись, на голом автоматизме раскинув руки в поисках равновесия. Тело было легким.

Пол оказался дальше, чем он привык.

Взглянув на свои руки, Брок длинно выматерился чужим голосом, стянул с торса порванную футболку и осторожно, как на ходулях, пошел в ванную, зацепив, правда, по дороге слишком низкий для нового роста турник, слишком узкий для новой ширины плеч дверной проем и наконец оказался в слишком тесном помещении.

Из зеркала на него смотрел Капитан, мать его, Америка с выражением такого охуения на породистом лице, что Броку стало не по себе.

Под ладонями треснула раковина. Не то чтобы он не верил в то, что Кэп силен, но трещины на белом фаянсе заставили убедиться насколько. И сколько этих самых сил у него, похоже, уходит на контроль.

— Ебать меня через колено, — сказал своему отражению Брок и нервно рассмеялся — хорошо поставленным командирским голосом Кэпа это прозвучало смешно. И возбуждающе, да.

Едва взглянув на искаженное непривычной мимикой лицо, Брок заткнулся, хмыкнул, прочистив горло, и потер заросшую неожиданно темной и жесткой щетиной щеку. Подавив желание оставить как есть, он достал из шкафа над раковиной безопасную бритву и принялся приводить доставшееся ему богатство в порядок.

Стоило подумать о том, что теперь он совершенно безопасно (и безнаказанно!) может вблизи рассмотреть, что там у Кэпа в штанах, как Брок чуть не порезался. Да, безопасной бритвой — долго ли, умеючи?

Он наскоро добрился, смыл пену и, уже ощущая неявное пока возбуждение, стянул белье. Член был ожидаемо толстым и тяжелым. Он медленно, будто лениво поднимался, вызывая неконтролируемое слюноотделение. Выяснить, достаточно ли Кэп гибок для самоотсоса, не удалось: телефон, оставленный в спальне, истошно заорал гимном, и Брок, закатив глаза, как был, голый, отправился к нему.

— Рамлоу! — рявкнула трубка, едва он произнес “алло”. — Рамлоу, скажи, что у тебя тоже…

— У меня тоже — что? — спросил Брок, гадая, как Кэпу удалось разблокировать телефон чужим отпечатком пальца — неужели по старинке, используя цифровой код? — У меня тут добрых дюймов девять, и ссать, стыдливо отвернувшись от такой охрененно горячей игрушки, я не собираюсь.

Брок провел непривычно крупной ладонью по члену и с удивлением услышал, как Роджерс на том конце фыркнул.

— Ну у меня поменьше, — насмешливо ответил он голосом Брока. — Но я бы не советовал тебе, Рамлоу, делать что-то, о чем мы оба можем пожалеть.

— Я теперь Капитан Америка, — отозвался Брок. — Так что сохраняй спокойствие. И шмоток по размеру захвати, когда примчишься спасать свою охрененную задницу из моих грязных лап. Потому что меня не заманает сделать селфи голым и выложить его в инстаграм.

— Ну и ты не забывай, — непривычно вкрадчиво ответил Кэп, — что от меня теперь зависит, каких цвета и длины будут у тебя волосы. Везде. Буду через полчаса, не делай глупостей.

Брок не успел заорать, требуя не трогать его прическу — черт, да он отдавал двести баксов каждые две недели, чтобы выглядеть охуенно, а с Роджерса станется его оболванить под машинку.

Селфи, кстати, надо будет сделать — не пропадать же такому богатству. И таким возможностям.

От разговора с Кэпом у Брока все упало, и даже подробное разглядывание совершенного, абсолютно гладкого и безволосого тела Роджерса в зеркале не вернуло ему энтузиазм — он тщательно вымылся, отметив про себя, что в своем собственном теле от таких откровенных поглаживаний при охрененно хорошем самочувствии уже дважды подрочил бы, но тут как отрезало — совершенное тело, видимо, терпеть не могло обламываться и второй раз повышать уровень половых гормонов отказывалось.

Ну и хрен с ним.

Зато Брок в подробностях рассмотрел великолепно-округлую, выпуклую жопу Капитана и вынужден был признать, что без костюма та была оружием массового поражения.

Зачесав непривычно короткие волосы назад, Брок подумал-подумал, достал гель и поставил их торчком, мысленно похвалив парикмахера Кэпа — стрижка была идеальной, коротковатой, но выполненной на “отлично”.

Кэп прибыл минута в минуту. Брок полюбовался тем, как за его собственными плечами смотрится знаменитый щит, чуть великоватой одеждой и порадовался, что ему самому не пришлось тащиться через весь город на байке с не соответствующими внешности документами и в одежде, которая на нем по шву расходилась бы. Вся, кроме домашней.

Видеть выражение “я здесь, чтобы распугать всех злодеев серьезным собой” на лице, которое привык лицезреть исключительно в зеркале по утрам и вечерам, было странно, но Брок отступил, давая пройти, больно ударившись плечом об угол шкафа в прихожей.

— Да ебаный в рот, как ты живешь такой огромный?

— Не выражайся, — строго приказал Кэп, но все-таки добавил, разуваясь: — Во всяком случае, там, где тебя могут подловить журналисты. Или Тони.

— Я надеюсь, — ответил Брок, растирая плечо, — что это долго не продлится. Есть соображения, с чего вдруг нас приложило?

Кэп протянул ему свой телефон и распорядился:

— Давай для начала сменим контрольный отпечаток пальца. И у тебя, и у меня.

Брок подумал об интернет-банкинге, завязанном на телефон, об облачном хранилище всяких интересных фоток и со вздохом согласился: у них обоих наверняка была инфа, не предназначенная для чужих глаз.

Счет в банке — это тебе не член. Это гораздо серьезнее.

Оказалось, что многозадачность Кэпа вовсе не была связана с наличием сыворотки в организме: за те полчаса, якобы потраченные на дорогу, он успел запретить себе (вернее, Броку) доступ ко всей служебной информации выше третьего уровня, позвонить Хилл и сообщить о произошедшем, собрать вещи и прикатить.

— Комиссия по ЧП будет здесь минут через пятнадцать, — сообщил Роджерс после того, как они перенастроили телефоны на новую биометрию. — Из всех участвовавших во вчерашней миссии перекинуло только нас двоих. Есть соображения по этому поводу?

Роджерс развалился в кресле на кухне Брока в очень роджерсовской позе: ноги раздвинуты, одна заведена под стул, чтобы можно было легко вскочить, один локоть на столе, в пальцах телефон, который он крутит, периодически постукивая по поверхности стола, а вторая рука опущена вниз.

Брок несколько раз вдохнул-выдохнул, пытаясь успокоиться, — его такой Кэп бесил неимоверно — и спросил:

— Кофе?

— М, — Роджерс явно задумался, прислушиваясь к себе, — а тебе не вредно? Поднялся по лестнице — тахикардия.

— На хуй иди, — огрызнулся Брок. — Несся со скоростью лифта? Я не суперсолдат.

— Я знаю, — примирительно произнес Кэп и нахмурился. — И печень…

— Это тело по утрам пьет кофе. Смирись.

— А это тело по утрам пробегает полумарафон, — не остался в долгу Кэп. — Как насчет того, чтобы соответствовать? Там как раз дождь начинается.

Брок выглянул в окно, и его передернуло: низкое серое небо не обещало ничего хорошего.

— В зале пробегусь, — буркнул он, доставая турку. — Кстати, Роджерс, не жри все подряд, пока не получишь назад свой переваривающий гвозди желудок. У меня диета. И за каждый нажранный фунт я столько же у тебя отрежу.

— Тогда ты тоже запомни, что за каждый потерянный фунт я столько же нажру тебе, — со всей серьезностью кивнул Роджерс. — У меня нереально высокий метаболизм и пропущенный прием пищи сразу сказывается на форме.

— Вау, — Брок тут же открыл морозилку и достал оттуда замороженную пиццу. — Это отличные новости. Каждый день читмил. Круто.

Роджерс нехорошо улыбнулся, но Брок не придал этому значения. А зря.

— Тьфу, блядь! Это что?! — пицца, даже разогретая в микроволновке, на вкус была отвратительной.

— Добро пожаловать в мой мир, — ухмыльнулся Роджерс, делая еще глоток кофе и собирая горбушкой хлеба желток яичницы-глазуньи. Судя по тому, как он прикрыл глаза, его как раз все устраивало.

— Да я как картон жру! — возмутился Брок. — Как ты…

— Побочка. Вкусовые рецепторы почти атрофированы. Зато, как ты выразился, можно есть гвозди. Ну, белковый брикет точно по вкусу от бутерброда не отличается. Шесть тысяч калорий, Брок. Живи с этим.

— Две с половиной тысячи, — отомстил ему Брок, отодвигая миску с салатом на свою половину стола. — В день тренировки— три. Белок, белок и еще раз белок. Клетчатка. Углеводы только в первый час после тренировки.

— Вкусно, — признал Роджерс, жадно глядя на салат и хрустящий французский багет.

— Добро пожаловать в мой мир, — вернул подачу Брок. — Все, что приносит удовольствие, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению. И вот против последнего пункта я возражаю особенно яростно.

— Доедай свою пиццу, — Роджерс потянул носом, но, надо отдать ему должное, больше не пытался сожрать все, что видит. — Скоро нам будет не до этого.

И оказался прав.

Главой комиссии оказалась Хилл. Она и еще трое неразговорчивых головастиков в темных комбинезонах потыкали в них странными штуками и, собрав свои чемоданы, удалились.

— Вам придется перебраться на базу, — сказала Хилл, глядя на Брока, но потом, будто вспомнив, что к чему, перевела взгляд на Кэпа. — Стив?

— Я хочу знать условия, — капитанское выражение на лице Брока, хоть и гладко выбритом новым обитателем тела, смотрелось дико: сведенные к переносице брови, прохладное сомнение в чужих словах, спокойная уверенность в способности отстоять свою точку зрения.

— Я вообще не хочу никуда ехать, — вставил Брок, — у меня три выходных и отгулы. Кофе на базе дерьмо, которое мне не сожрать даже сейчас, с угробленными сывороткой рецепторами. К тому же у меня планы на вечер.

Роджерс изогнул бровь, без слов давая понять, что против участия его великолепной жопы в каких бы то ни было пятничных планах Брока, но самому Броку было плевать: всего-то пятый этаж, он и без щита в этом теле в окно выйдет без последствий.

— Какие еще планы? — осуждать голосом Брока у Кэпа получалось ничем не хуже, чем своим собственным.

— Личные. Или ты считаешь, я узлом завяжу?

Роджерс сначала приоткрыл рот, будто пытаясь осознать, что именно Брок не собирался завязывать, потом до него дошло, рот он закрыл, губы поджал, а руки сложил на груди и так веско произнес “нет”, что Брок решил запомнить интонацию. Чисто для общего развития и доработки образа непреклонного командира.

— Я рад, что ты со мной согласен, — Брок открыл окно и, пошарив на кухонном шкафчике, достал оттуда пачку сигарет (даже на носки не пришлось вставать). Закуривая, он, откровенно говоря, ожидал, что отвратительно здоровые легкие Роджерса откажутся терпеть издевательства и он позорно закашляется, как первокурсник на вписке, но дым приятно согрел внутри, и Брок привычно выпустил его колечками.

Лицо обычно невозмутимой Хилл того стоило.

— Мы не собираемся запирать вас в лабораториях, — пообещала она, наблюдая за тем, как Брок (в теле Роджерса), зажав сигарету уголком рта, моет кружку из-под кофе и щурит один глаз, чтобы дым его не выедал.

— Еще не хватало, блядь, — выход в окно пятого этажа начал казаться все лучшим вариантом. — Роджерс, ты как хочешь…

— Да я, в общем-то… — Роджерс, покосившись на Брока, все-таки отломил горбушку от багета, надеясь, видимо, что при Марии Брок не станет ее у него отбирать, и закончил: — …тоже не горю желанием жить на базе.

— Мы должны разобраться. Да и… — Мария снова посмотрела на Брока, окинула взглядом его низко сползшие домашние штаны и коротковатую футболку. — Ты уверен, что твоя репутация не пострадает?

Роджерс, проглотив вожделенные быстрые углеводы (за что Брок тут же захотел дать ему по шее), справедливо заметил:

— Знаешь, Мария, у меня такая скучная репутация, что давно пора ее испортить. Так что мы переберемся… — он посмотрел на Брока, демонстративно отломил еще кусок багета (это точно был шантаж!). — Ко мне? Соглашайся, у меня в доме три спальни, две из них пустуют. И до базы ближе. Дверные проемы и мебель к теперешнему тебе точно лучше приспособлены.

Последний аргумент действительно был весомым.

Хилл удалилась, пообещав держать в курсе, и Брок отправился собирать вещи. Оставлять Роджерса на кухне наедине с едой было опасно: слишком хорошо Брок знал и свой аппетит, и свою же любовь к вкусной жрачке, и свою природную ебливость, чтобы предположить, что из этой переделки он выберется ожиревшим и глубоко женатым на первой женщине, оказавшейся в его постели (потому что о степени порядочности Роджерса тоже догадывался).

— Идем со мной, — приказал он, копируя капитанский тон. — Поможешь. Вещи-то тебе носить.

Роджерс тоскливо взглянул на салат, но мужественно кивнул и потопал следом.

Собрались они быстро, Роджерс даже переоделся в темные джинсы и классную кожаную куртку Брока, которую он и сам очень любил. Хорошую вещь было жалко ровно до того момента, как Роджерс сходил в прихожую и принес простую спортивную сумку. В ней обнаружились охрененные темно-синие джинсы, крепкие ботинки и такая тесная футболка, что Брок понял: он ничего не знает о Кэпе на гражданке.

Мотоциклетная куртка оказалась “черепахой”, усиленной вдоль позвоночника и на локтях.

— О, да ты за безопасность, — поддел Брок. — В жизни бы не подумал, учитывая твою манеру выходить в люк без парашюта.

— Это для тебя. Я ее редко надеваю, — Роджерс помахал руками, несколько раз присел, проверяя, видимо, прочность новой одежды. — Джинсы тесноваты, — заметил он нейтрально.

— Я в них полумарафон не бегаю.

— При нашем стиле жизни надо быть готовым ко всему, — наставительно заметил Роджерс. — Ты водишь мотоцикл?

Фыркнув, Брок отобрал у него ключи.

— Поздновато спрашивать. Но если тебе так будет спокойнее, то я водил его еще в те времена, когда ты понятия не имел, что такое кофемашина.

— У меня ее и сейчас нет, — Роджерс хлопнул глазами, и это смотрелось бы даже мило, если бы не рожа Брока под этим всем делом. — Эй, я пошутил.

— Да? А то смотри, моя точно влезет в машину.

— Мы берем машину?

— Предлагаешь ездить в обнимку на твоем — моем — байке?

— Я бы предпочел…

— Держать меня на виду, — закончил за него Брок. — Охотно верю. Я тоже не горю желанием оставлять тебя наедине с холодильником. Но и оставаться с одним средством передвижения, которое еще и байк, на семью, — он подчеркнул последнее слово и с наслаждением отметил, что у Роджерса дернулось лицо, но он моментально взял охуение под контроль, — на это я пойти не могу. Погнали.

Он знал, где живет Роджерс, и, конечно, примчался туда раньше.

— Доброе утро, Стив, — старушка-соседка заглядывала за живую изгородь — явно поджидала его, привстав от любопытства на носки.

— Доброе утро, мэм, — максимально пытаясь соответствовать образу старомодно обходительного Роджерса, ответил Брок. К тому же он понятия не имел, как звали старую перечницу. — Хороша погода, не так ли? — продолжил он, понимая, что та чего-то от него ждет. Эдакого. Может, они с Роджерсом приятели? Клуб “Кому за сотню”, все дела?

— О, дождь теперь зарядит на неделю, — старушка странно на него посмотрела, но не спешила уходить, а Брок как назло только сейчас сообразил, что ключи от дома остались у настоящего Роджерса. — Милли испекла чудный пирог, — перешла в атаку старушка. — Малиновый, со сливками, ваш любимый.

Брок прикинул, насколько Роджерс мог любить что-то при его-то рецепторах, и ухмыльнулся, а старушка продолжила рекламную кампанию:

— Она очень милая девушка, правда?

— О да, — ответил Брок, напряженно глядя на дорогу и гадая, успел ли Роджерс этой Милли присунуть. Скорее всего, нет. — Прошу простить, — с облегчением выдохнул он, когда его собственный джип с настоящим Роджерсом внутри припарковался у обочины. — Но на сегодня у меня другие планы.

— Мисс Джонс, доброе утро! — жизнерадостно поздоровался Роджерс, едва завидев старую перечницу. Потом перевел взгляд на вздернувшего бровь Брока, осознал и сделал “кхм”. До этого момента Брок был уверен, что природа обделила его возможностью краснеть. Боги, да он гордился этой своей особенностью! — Я э… друг Стива. Он мне много рассказывал о вас.

Брок, закатив глаза, направился к этому идиоту, отобрал у него ключи от машины и спросил:

— Хочешь, избавлю тебя от пирогов Милли прямо сейчас, раз и навсегда?

На лице Роджерса промелькнула смесь надежды и обреченности, и Брок, расценив это как положительный ответ, его поцеловал — коротко, но недвусмысленно. Целовать самого себя оказалось странно, но не больше, чем если бы он поцеловал настоящего Роджерса.

— Очень близкий друг, — так, чтобы его расслышали, произнес Брок. — Да, милый?

Что ж, печень Роджерса была в безопасности — при таких мышцах пресса кулак Брока наверняка оказался пострадавшей стороной — шипение, во всяком случае косвенно, на это указывало.

— Что ты творишь? — сквозь зубы процедил Роджерс.

— Как-то иначе собирался объяснить соседям, почему мы живем вместе? На твоего брата я похож, как макака на лемура.

Роджерс заглянул ему за плечо, видимо, обнаружил, что мисс Джонс пережила его выход из шкафа, и, оттолкнув Брока, одернул куртку.

— Вообще не собирался объяснять, — уже спокойнее ответил он, снова изображая улыбку. Брок надеялся, что у него самого это выходит лучше. И что на дебила он при этом похож в разы меньше. — Извинись и спроси, как дела у Чарли, — посоветовал он. — Если, конечно, смена имиджа не входит в твои планы.

— Капитан Америка и грязный шантаж? — восхитился Брок.

— С тобой все средства хороши.

— Прошу простить, — Брок прижал напрягшегося Роджерса к себе и ослепительно улыбнулся несчастной мисс Джонс, у которой, кажется, даже очки запотели от внимания. — Мы не так давно вместе, — он жамкнул задницу Роджерса почти безнаказанно, хотя уже знал, что не избежит возмездия, как только за ними закроется дверь дома. — Не всегда могу сдержаться. Кстати, как там Чики?

— Чарли, — на грани слышимости даже суперсолдатского слуха просуфлировал Роджерс, засовывая руку в задний карман джинсов Брока и впиваясь пальцами в ягодицу.

— Чи… Чарли?

— Уже лучше, спасибо, — прочистив горло, отозвалась старушка. — Очень хорошего доктора вы посоветовали, Стив. А ваш друг чем занимается?

— Мы коллеги, — улыбнулся Брок.

— Он совсем не похож на…

— Прошу простить, — Роджерс еще раз сжал его задницу, и в любое другое время Брок ничего не имел бы против, но обнаруживать стояк перед и так слишком внимательной соседкой было последним делом. — У нас есть небольшой вопрос, который нам нужно решить прямо сейчас. Да, милый?

Роджерс, казалось, стал еще бордовей и кивнул.

— Молодежь, — с ласковой укоризной успела сказать мисс Джонс перед тем, как за ними наконец захлопнулась дверь.

— Рамлоу, ты…

— Сам такой, — огрызнулся Брок. — Терпеть не могу соседей.

— Это. Мои. Соседи.

— Да похуй. Сам с ними и разбирайся. И если ты и с Милли так целуешься, то…

— Рамлоу, не зарывайся.

— А то что?

— Ладно, — Роджерс сжал пальцами переносицу. — Хватит. Мисс Джонс не знает, кто я. Она считает, что я спасатель. Пусть это так и остается. Так, — он огляделся. — Кухня там. Твоя комната… Наверное, тебе будет лучше занять мою — там кровать на усиленном каркасе. Я только заберу мелочевку.

— Что, по-твоему, я собираюсь на этом матрасе делать?

— Спать, — издевательски-спокойно ответил Роджерс. — Давай, заноси вещи. Я займусь переездом в большую гостевую.

***

Осмотр кухни Брока не порадовал: Роджерс предпочитал жевать картон, даже не стараясь, похоже, его чем-то приправить.

— Так не пойдет, — сказал Брок, задвинув нижний ящик морозилки. Пустой. — Поехали за продуктами.

— Есть доставка.

— Калорийная жирная пища, которую мое тело не жрет. И тебе придется с этим смириться.

— А мое жрет.

— И ничерта не чувствует, — Брок подошел к Роджерсу, сложившему руки на груди, почти вплотную и понял вдруг, что ему нравится нависать и быть сильнее. — Интересно, ты и в койке будто резиновую бабу трахаешь?

— Рамлоу.

— Чего “Рамлоу”-то? Мы застряли. Один черт знает насколько. Рано или поздно я захочу трахаться. Я, блядь, до сих пор этого не делаю только потому, что сыворотка, походу, перекрыла тебе все источники удовольствия. Наверняка чтобы не отвлекался от основной задачи. Но ты в моем теле сбрендишь — я парень горячий. Я и твой ледяной гроб раскачаю, потому что многое в этом деле от головы идет, — он наступал на Роджерса, как ледокол, но тот даже не шелохнулся — все так же подпирал стену, сложив руки на не таких уж патриотичных сейчас сиськах. Потому что да — Брок любил Родину, но исключительно в меркантильном ключе. — Так что, Кэп? — выдохнул он ему в шею. — Делать будем?

— Рамлоу, я правильно понял ваши предпочтения? — невозмутимо спросил Роджерс.

— Их можно было понять неверно? Хотя погоди. Я хорош, конечно, но нарциссизм — это не про меня.

— Да ну? — Роджерс смотрел открыто и чуть насмешливо, и если Брок в глубине души все-таки надеялся его смутить, то у него ничего не вышло.

— Вот что. Ты как хочешь, а сегодня мы идем в одно злачное место.

— Это ты как хочешь, но сегодня вечером мы оба должны быть в лаборатории, — он показал телефон, на экране которого красным светилось сообщение от Хилл.

— На всю ночь, что ли? — Брок нехотя отодвинулся и направился в сторону кухни. — Пожрать все равно купить надо.

Роджерс вздохнул и постановил:

— Пиши список.

— Едем вместе. Потому что шесть тысяч калорий, нажранных картоном, — это пиздец, в котором я не хочу участвовать.

— И чем ты их собрался нажрать? — скептически спросил Роджерс, упаковываясь обратно в любимую куртку Брока.

— Увидишь, Роджерс. Учись, пока я жив.

— В этом теле умереть тебе будет проблематично, — заметил Роджерс с легким налетом тоски Дункана Маклауда.

Хмыкнув, Брок отобрал у него ключи от машины и мысленно составил маршрут.

Через два с половиной часа Роджерс так порнографично стонал, что даже в равнодушном ко всем радостям жизни капитанском теле это вызывало вполне определенный горячий отклик.

— Если не хочешь сам на этом столе оказаться, прекращай стонать, как порнозвезда, — предупредил Брок, подкладывая себе еще тушеного мяса — специи от Раджу превращали в съедобную еду почти все, это работало даже для рецепторов Роджерса. Мясо действительно удалось на славу, Брок Роджерса понимал — его тело не обладало встроенными багами, и он-то мог насладиться всеми оттенками вкуса в полной мере.

— Боже, ты всегда это чувствуешь?

— Только когда ем то, что сам готовлю или в ресторане приличном. Не путать с пафосным.

Роджерс промычал что-то невообразимо сексуальное и, положив еще кусок мяса в рот, аж глаза закрыл от удовольствия. Брок надеялся, что сам лучше контролирует и звуки, и выражения лица, когда ест. Потому что это выглядело так, как будто под столом есть кто-то третий. Очень деятельный и умелый третий.

Брок даже под стол заглянул и закономерно там никого не обнаружил.

— Можно мне еще? — спросил Роджерс, сметя свою порцию.

— Нет.

— Брок. В подвале отличный тренажерный зал. Я голодный. Я хочу еще.

— Я всегда голодный. К тому же чувство сытости приходит через полчаса.

— Как ты так живешь?

— Вспомни, что я говорил утром. Никакого ожирения. Можешь сосредоточиться на первых двух пунктах об удовольствиях.

— Тех, что о незаконном и аморальном? — Роджерс, наплевав на приличия, вылизал тарелку и, проигнорировав неодобрение Брока, налил себе еще вина.

— Чувствую себя строгим тренером, — проворчал Брок. — Из тех, кто сутками пасет голодающие юные организмы, чтобы не еблись и не нажирали перед соревнованиями. И мне, нафиг, это не нравится.

— Мария позвонила Тони. Он так заинтересовался, что обещал заглянуть к нам, он завтра будет в Вашингтоне.

— Ты о Старке?

— О нем, — Роджерс расслабленно откинулся в кресле и погладил свой живот.

— Тебя не развезло?

— От двух бокалов вина?

— Один из которых на голодный желудок.

— М… если и развезло, то это приятно. Так что там ты об аморальном говорил?

Фыркнув, Брок сжевал еще порцию мяса с тонкой рисовой лапшой, заполировал это все вином и, все еще ощущая неудовлетворенность, оторвал кусок от горячей лепешки — странного восточного хлеба, который он себе в собственном теле мог позволить только по большим праздникам.

— Говорил, что на вечер у меня были планы на мою — теперь твою — задницу. Но теперь, похоже, их нет. Лаборатория как бы намекает, что ебля там будет в лучшем случае церебральной.

— Ты гей? — вино совершенно точно плохо влияло на Роджерса, и Брок был рад, что обычно тот держит любопытство, щедро разбавленное бестактностью, при себе.

— Я би. С девочками проще — с мужиками приятнее.

— Я бы поспорил, — вздохнул вдруг Роджерс, и Брок аж жевать перестал.

— Ты про проще или про приятнее? Или про оба сразу?

— Про проще. Никогда не умел это все.

— Да ладно.

Нет, Брок, конечно, слышал разную ерунду про Кэпа. Вроде того, что он по пояс отмороженный, все силы и ресурсы кидает на борьбу и что у него не встает даже если домкратом поднимать, но, откровенно говоря, считал это чушью. Просто на службе Кэп всегда был до зубовного скрежета официален и до тошноты асексуален. Домогаться его было все равно что пытаться трахнуть статую Дискобол — ни единого шанса присунуть.

— Ты вообще не того? — осторожно, боясь спугнуть, спросил Брок.

— Чего — того? — агрессивно переспросил Роджерс, но Брок учуял его смущение, как акула чует кровь.

— Целка.

— Нет, — Роджерс откинулся на спинку кресла и оглядел его с головы до ног. — Не настолько все плохо. Но это не означает, что я считаю знакомства легким делом.

— Знакомства, — фыркнул Брок. — Знакомиться как раз не обязательно.

Роджерс открыл рот и закрыл его, поджав губы Брока очень по-своему — взглянешь и ни в жизни не перепутаешь. Хотя на его собственном лице такое осуждение пополам с сомнением смотрелось куда уместнее.

— Не уверен.

— Не уверен — не берись. Так что? Девочки? Мальчики? Строго между нами, разумеется.

Роджерс сложил руки на груди и выдохнул. Похоже, до него начинало доходить, с кем он говорит. И о чем.

— Не знаю, — все-таки признался он. — Не сравнивал.

— У меня идея, — Брок доел свою огромную порцию и заполировал это все очень сладким имбирным чаем. — Почему бы тебе не попробовать?

— Не думаю, что это хорошая идея. К тому же… — он оглядел свои — Брока — ноги, вытянутые под стол, и грустно хмыкнул. — Я по-прежнему не могу быть уверен в том, что никому ничего не отдавлю и не сломаю.

— Мне? — закинул удочку Брок, снимая с указательного пальца лейкопластырь — в теле Роджерса он чувствовал некоторую неуклюжесть, особенно если дело касалось мелкой моторики, а потому чуть не оттяпал себе палец, пока нарезал мясо. — О, уже зажило. Удобно. Интересно, с жопой тоже работает?

Роджерс, видимо, не сразу сообразил, к чему это Брок (наверняка подумал о ранении в полужопие — как пить дать), а потом удушливо, до обоюдного (вот сюрприз-то) смущения покраснел.

— Думаю, нам следует на этом закончить с неловкостями.

— Да мы ж только начали, — Брок понятия не имел, что голос Кэпа может звучать так низко и по-блядски хрипло. — Даже к практике не перешли.

— К практ… — Роджерс резко поднялся, но Брок был быстрее — в этом теле — и к тому же это не у него закружилась голова от выпитого, помноженного на резкое движение.

Он был горячим. Брок не знал, что может быть таким горячим. Острое обоняние, видимо, компенсируя притупленные вкусовые ощущения, различало, казалось, миллион оттенков запахов: специи, каберне, парфюм, отдушка средства для стирки, чистая ткань, мускус, и еще — теплый-теплый запах тела, удивительно богатый, не поддающийся описанию. Брок не знал, что пахнет для Роджерса — так. Хотя может, для него все так пахли?

— Ч-ш-ш, — успокаивающе произнес Брок, облизывая пересохшие от чужого дыхания губы. — Развезло? Я быстро трезвею, так что пока этого не произошло…

Что ж, целовать самого себя — Роджерса в своем теле — было странно ровно до того момента, как Брок закрыл глаза. Роджерс был сладким. Той самой сладостью никогда не курившего человека, которую странно было ожидать от тела иногда злоупотреблявшего куревом Брока. То ли рецепторы Роджерса были настроены не поддаваться исключительно искушению чревоугодия, то ли острое обоняние компенсировало, но Брока еще никогда не вело так от простого поцелуя без особой надежды на продолжение. С возрастом он вообще перестал ловить кайф от засовывания языка в рот другому человеку, но с Роджерсом вот хотелось.

Хрен знает чего, но с Роджерсом Броку вдруг захотелось всякой с точки зрения взрослого самодостаточного мужика поебени: долгих поцелуев, обнимашек и даже кофе в постель. Главное — на подушку не выливать.

Может, это тело Роджерса так на него влияло? Сознание в нем, конечно, Брока, но все остальное-то богатство от прежнего хозяина осталось.

Роджерс вдруг застонал: тихо и голодно. В низких нотах он сорвался на хрип и затих, удивленно распахнув глаза.

— Да, детка, — Брок пытался проглотить ухмылку, но не смог. — Это тело настолько чувствительное, что…

Роджерс жадно прижался бедрами и снова закрыл глаза, страдальчески заломив брови и будто прислушиваясь к себе. Брок провел раскрытой ладонью по внутренней стороне бедра до самого паха, отлично зная все свои чувствительные места, и они не подвели: Роджерс, будто очнувшись, уперся ладонью Броку в грудь. Будь он в своем теле, у него бы даже вышло, но Брок, помедлив чисто из вредности несколько секунд, отстранился сам.

— Ладно, — еще от одного поцелуя он отказываться не стал, — как скажешь.

Больше они к этому вопросу не возвращались.

В лаборатории лихорадочно возбужденный Старк, у которого рот ни на мгновение не закрывался, тыкал в них всякими штуками и непрозрачно намекал на то, что Роджерсу неплохо бы воспользоваться репутацией Рамлоу, безнаказанно пройтись по злачным местам и оторваться, не боясь за славу девственника и моралиста.

На что Брок, состряпав свою лучшую рожу, пообещал, что найдет, как отомстить. Старк, восхитившись, сфоткал его на телефон и сказал, что поставит ТАКОГО Роджерса на заставку.

Вообще, понял Брок, никто толком не знает, что с ними произошло, и так как особо печальных последствий для организмов нет (убитые вкусовые рецепторы и недовольство этим фактом Брока не в счет), то разбираться с ними, отложив все на свете, никто не будет — вдруг само рассосется?

Если бы Роджерс поменялся с какой-то домохозяйкой, понятия не имевшей, с какой стороны браться за оружие, все бы, конечно, забегали. Потому что вдруг понадобится разруливать что-то глобальное, а Капитан Америка печет пироги и пересаживает бегонии. Но так как Брок был подготовлен ничуть не хуже и уже в достаточной мере освоился в новом теле, форсировать события никто, похоже, не собирался.

“Наслаждайтесь, — сказал Старк на прощание и, обойдя Брока по кругу, сфоткал его задницу. — Когда еще выпадет возможность так развлечься. Эх, не меня в Роджерса засунуло. Я бы… — он сделал не вполне приличный жест руками и ухмыльнулся. — Вообще бы не спал. Роджерс, ты можешь не спать? Да я бы с твоей памятью и своим складом ума… “

Дальше шли какие-то уж совсем неприличные фантазии. Что-то там о холодном синтезе и нейтрино — Брок не вникал. Но Роджерс справедливо напомнил Старку, что в новом теле тот не влез бы в костюм, и дискуссия прекратилась.

— Это все? — грустно спросил Роджерс, глядя в тарелку.

— Это все, если без тренировки.

Потому что двух стейков и горы салата на ночь более чем достаточно — вот что.

— А если с тренировкой? — тут же спросил Роджерс, отрезал кусок мяса, отправил его в рот и застонал, как порнозвезда на кастинге.

— Вот после тренировки и поговорим, — ему с адским метаболизмом Роджерса мясо не канало — себе он сварганил спагетти с креветками в сливочном соусе и, наверное, даже кайфанул бы под белое вино, если бы не чертовы рецепторы, с которыми он и подошву бы сжевал, поперчив и посыпав специями.

Хотя нет. Какой-то вкус он все-таки ощущал. Будто его рот изнутри был обтянут тонкой пленкой, задерживающей шестьдесят процентов вкуса. Брок, привыкший к ста процентам, воспринимал это как предательство, особенно с учетом того, сколько ему приходилось есть, чтобы живот хоть иногда переставал урчать от голода.

— Как ты так живешь? — единственным плюсом вина была его температура, потому что оценить букет не было никакой возможности, и дальше переводить продукт было глупо. Роджерс хлебал Каберне, смакуя каждый глоток, и Брок вдруг подумал — а что если все так и останется? Ну не найдут ни Старк, ни остальные способа вернуть как было? Будет ли запредельная физическая сила и охуенная живучесть достойной компенсацией чертовой пленке во рту? И это кто его знает, какие еще баги у Роджерса в запасе.

И решил — нахуй. В быту толку от апгрейда никакого, а вот до конца жизни жрать картон и сдувать пылинки со светлейшего образа национального героя он не станет. Во всяком случае, добровольно.

— А ты? — спросил Роджерс, когда Брок и вопрос-то уже забыл. — Вот так, этим всем наружу?

— Чем? — не понял Брок.

Роджерс поболтал вином в бокале, посмотрел сквозь него на свет единственной горевшей над разделочным столом лампы и прищурился.

— Нервами, — со странной интонацией ответил он. — Будто, знаешь… — он даже пальцами щелкнул, подбирая слово, — без защитной пленки. Телефон без чехла.

— И ебля без резинки. Эй, — Брок наклонился к Роджерсу и, жадно вдохнув его запах, откинулся на спинку кресла. — Разве не так было задумано изначально?

Ему казалось, Роджерс не поймет. Но тот пристально смотрел на него, а потом кивнул, но не Броку, а будто своим мыслям.

— Наверное, ты прав. Когда я только очнулся здесь, мне действительно многие вещи казались искусственными. Будто люди начали дорожить вещами и себя, с одной стороны, не жалеть, подвергая постоянному стрессу, а с другой — оборачивать в несколько слоев этой пленки с пузырьками. Хочешь обнять и не чувствуешь ничего. Только пузырьки лопаются.

Брок в этот момент подумал, что никогда, по сути, не считал Кэпа человеком в общепринятом смысле слова. То есть даже мысленно не оставлял ему права на слабости и придурь. Даже на мысли о чем-то вроде ебаного смысла жизни и сомнения, если разобраться — тоже не оставлял права.

Поэтому он просто подошел и обнял его. Вжал лицом в живот, потрепал по волосам, а потом вдруг начал гладить — волосы были мягкими, потому что гель Роджерс презирал, чем страшно Брока злил. Брок вообще много злился, потому что да: нервами наружу — это про него.

— Захочешь пообниматься — обращайся, — чуть насмешливо предложил он.

Роджерс, фыркнув, оттолкнул его и принялся доедать второй стейк.

— Это сложно, — допив второй бокал вина, констатировал он. — Слишком много желаний.

— Зато как приятно им поддаваться, — поддразнил Брок, уже зная, что вечером опробует тело Роджерса в несуперсолдатских областях. — Рискнешь?

Роджерс улыбнулся как засранец и ничего не ответил.

Брок решил, что это “да”.

***

Суперслух был настоящим наказанием. Броку хотелось воткнуть в уши затычки, достающие до самого мозга, чтобы только не слышать этого всего: шороха шин по асфальту, тихого поскрипывания двери где-то на первом этаже, едва различимого шума воды в трубах и, сука, стонов Роджерса, пробивавшихся даже через три стены, две плотно закрытых двери. Они просачивались в мельчайшие щели и лились внутрь, заполняя до краев, будоража стылую кровь и заставляя мучиться, почти наяву ощущая прикосновения ладоней.

Роджерс будто дорвался до того, чего долго был лишен, хотя в его теле Брок не испытывал особых затруднений с добычей приятных ощущений: он ощущал сильнейшее возбуждение, душное, почти невыносимое. И невыносимым оно было оттого, что самоудовлетворение моментально сбивало его градус: хотелось прикосновений другого человека, который накрыл бы собой, дал почувствовать тепло своего тела.

Броку обычно было нескучно и одному. Бывали дни (и ночи) когда тащиться куда-то просто для того, чтобы сунуть член в чье-то предназначенное для этого отверстие, не было никаких сил. В таких случаях он не испытывал особого дискомфорта, справляясь своими силами. Сейчас же просто руки на члене было недостаточно. Во всяком случае, своей собственной. Он смотрел на свое идеальное отражение в огромной зеркальной двери шкафа, которую он специально повернул так, чтобы было видно кровать, и ощущал себя как голодный официант на чужом банкете. Есть хотелось неимоверно, но только то, что он не мог себе позволить. Простой сэндвич для бедных его не устраивал. Он даже голод не утолял.

Промучившись еще минут сорок и задолбавшись окончательно слушать сотни разномастных шорохов, Брок поднялся и пошел к Роджерсу.

Дверь в его спальню даже на замок закрыта не была, и Брок это воспринял как приглашение. Не из тех, что словами и через рот, конечно, но все-таки.

Роджерс обнаружился на кровати, и Брок даже залюбовался, хотя надеялся, что никто чужой никогда не увидит это со стороны. Ни призывного прогиба поясницы, ни прилипших ко лбу волос, ни влажной спины.

Ни двух пальцев в заднице и перевозбужденного, покрасневшего члена.

— Ч-ш-ш, тихо, тихо, — даже в дубовом в этом отношении теле Роджерса от этой картины Брока пробрало жаром до самого нутра. — Разреши мне. Вслух.

— Да, — Роджерс довольно осмысленно на него взглянул и облизал губы. — Да, я хочу.

Наверное, это было странно — гладить свое собственное тело и пробовать его на вкус. Брок закрыл глаза и представил, что это Роджерс — настоящий, живой, горячий Роджерс, который только что сказал ему “да”.

— У меня идея, — сказал Брок прямо в покрасневшее ухо полубессознательного от возбуждения Роджерса. — Пойдем со мной. Давай, небольшое усилие и мы в раю.

Его собственное тело показалось Броку легким, когда он рванул Роджерса на руки, горячего, распаленного. Тот дернулся освободиться, но преимущество в силе и скорости было на стороне Брока. Казалось, он оказался в отведенной ему комнате в три больших шага, повернул дверь зеркального шкафа к кровати, на которую усадил Роджерса.

— Я буду смотреть в зеркало и представлять, что каждый из нас на своем месте. Картинка будет — улет, обещаю.

Роджерс дышал открытым ртом и глаза его — глаза Брока — казались одним зрачком. Брок не знал, выглядел ли когда-то для кого-то — так. И захотел вдруг, чтобы нет. Чтобы никто, кроме Роджерса, никогда его таким не увидел.

Роджерс вдруг коснулся его губ кончиками пальцев.

— Так странно, — хрипло сказал он. — Видеть себя со стороны.

Брок изобразил на его неподатливом лице лучшую свою ухмылку и ответил:

— Давай будем откровенны: как ни поворачивай, а смотришь ты сейчас на меня.

Роджерс кивнул, а потом запрокинул голову, разводя ноги, и, стоило погладить чувствительную внутреннюю поверхность бедра, застонал. Брок знал его — свое — тело, как никто, а потому не спешил. Отчего-то захотелось довести до края, до тех самых умоляющих хрипов, до которых его самого никто так ни разу и не довел. Но Брок знал, что просто не старались.

Сосать свой член тоже было странно, но Брок смотрел в чертово зеркало и видел Роджерса на коленях, его растянутый вокруг члена розовый рот, твердую круглую жопу, отставленную назад, крупную ладонь на члене, опущенные длинные ресницы. И себя, запрокинувшего голову, с широко разведенными бедрами и ладонью на светловолосом затылке.

Боже, ни разу в жизни у него так нестояло. Даже не особо щедрое на ощущения тело Роджерса, казалось, готово было вот-вот вырваться из душного кокона, так, чтобы упаковочная пленка, в которую его завернули, при том самом эксперименте для лучшей сохранности, треснула, облезла неровными лохмотьями, как на змее — старая шкура.

Роджерс хрипло стонал, подавая бедрами, давил на затылок, пытался инстинктивно свести колени и от этого, казалось, возбуждался еще больше. От того, что Брок знает каждое его движение, отражаемое в большом зеркале, знает каждый нерв, помнит каждую реакцию.

Он был потрясающим, и Брок не мог не думать, что было бы, если бы они вдруг поменялись снова, в этот самый момент — продолжил бы Роджерс точно так же глубоко брать в глотку член? Дрочил бы себе? Мычал бы, глядя снизу вверх?

Блядский боже, он хотел бы это знать.

— Брок, Брок, господи…

Роджерс кончил, и Брок порадовался тому, насколько крепко приделана его суперсолдатская голова к суперсолдатскому же телу — любому другому он, забывшись, мог бы свернуть шею.

— Прости, — неискренне-томно попросил Роджерс, откинувшись на кровать и потянув Брока сверху. — Моя очередь.

Что ж, когда Роджерс до боли выкрутил его соски, послав тем самым по позвоночнику волну сладкой дрожи, Броку пришлось смириться с мыслью, что отмороженный Кэп тоже отлично знает, с какой стороны взяться за член, пусть и за свой собственный.

— Говори, если что, — выдохнул Роджерс ему в шею и снова сжал пальцами чертовы розовые бусины, от чего те припухли и стали болезненно чувствительными. — Вдруг я перестараюсь, — и провел по самым вершинам стоящих торчком сосков ладонью.

Когда он втянул их в рот — по очереди, медленно обводя языком, и покатал между подушечками пальцев, Брок взвыл.

Пожалуй, он понимал Роджерса, который боялся что-нибудь сломать любовникам, потому что ощущения были такими, будто с него содрали панцирь, вместе с кожей, и теперь каждое прикосновение ощущалось многократно усиленным.

По молодости Брок пробовал наркоту — так вот в теле Роджерса она была не нужна. Всего-то нужно было раскачать его до гиперчувствительности и постараться не скончаться от кайфа.

Брок стонал, не в силах заткнуться, кусал губы, но не мог остановиться — потрясающие звуки, которые он и сам был бы не прочь услышать, находясь в своем теле, бесконтрольно рвались изнутри сплошным потоком. Роджерс мял его, как глину — жестко, на самой грани с болью, идеально дозируя ощущения. Он действительно знал, что делал — Брок убедился в этом, когда Роджерс взял у него в рот и одновременно чувствительно надавил за яйцами. Под веками вспыхнуло красным, пришлось приложить усилия, чтобы не стиснуть любовника коленями и не сломать ему — себе! — ничего важного.

Входа он не касался. Брок не знал, почему, но собирался, если эта акция по доставлению друг другу удовольствия не была разовой, убедить его попробовать. Впрочем, когда Роджерс с оттягом хлопнул его ладонью по внутренней поверхности бедра, близко к паху, мыслей в голове не осталось: жгучее удовольствие, мучительно-острое затопило его с ног до головы. Тепло от разогретой хлопком кожи поползло вверх, мягко запульсировало в члене, и следующий хлопок выжал Брока досуха: он кончал остро и долго, почти мучительно, опасно балансируя на пике. Под пальцами затрещала простыня, но, к удивлению Брока, выдержала.

Он растекся по постели, с удивлением ощущая, что возбуждение, немного сбавив в интенсивности, никуда не делось.

— Ты многозарядный, что ли? — с трудом ворочая пересохшим языком, выговорил Брок.

— Даже не представляешь себе, насколько.

— Кольт или Глок?

Роджерс, хмыкнув, перевернул его на живот и прикусил плечо.

— Глок, — ответил он, но потом, тихо фыркнув, добавил: — Тридцать шестой. Максимум тридцать седьмой*.

Брок, прижавшись задницей к его снова колом стоящему члену, подумал, что даже для суперсолдата десять раз подряд — это многовато без дозаправки, и решил не напрягаться раньше времени.

Роджерс прижал его плотно, от шеи до щиколоток накрыл собой, Брок почувствовал это, несмотря на разницу в комплекции, и это было в кайф — соприкасаться так плотно, быть под кем-то, кому — понял вдруг Брок — доверяешь.

— Останови меня, если что-то будет для тебя слишком, — предупредил Роджерс и сжал зубы на загривке Брока. По спине продрало горячей дрожью, и пока Брок решал, нравится ему или нет, Роджерс потерся чуть колючей щекой между лопатками.

Ощущения были такими, будто вот-вот должно стать щекотно, но вместо этого он вдруг изогнулся, приподняв задницу, и на всякий случай ухватился за изголовье.

Кровать и правда оказалась крепкой: когда Роджерс хлопнул его по заднице, так, что в глазах потемнело и член дернулся, она выдержала. И ни разу даже не скрипнула, когда Брок, с пламенеющей от шлепков задницей, безжалостно сжатой ладонями Роджерса, кончил, едва задев членом простыню, и тут же понял, что насчет Глока Роджерс не пошутил: член падать и не собирался.

— Моя очередь, — едва отдышавшись, решил Брок и вжал лихорадочно блестевшего глазами Роджерса лицом в матрас. — Тоже говори, если что.

Роджерс вздрагивал, пока Брок гладил его по спине, опускаясь к пояснице, не позволяя поднять голову, наслаждаясь видом: Роджерс голодно крутил задом, зафиксированный и обманчиво беспомощный, возбужденный и горячий. Его шея потемнела даже сзади, и Брок с наслаждением поставил на ней засос, зная, как тот ощущается: отметину все время хочется потрогать, надавить на нее и, прикрыв глаза, почувствовать, как тепло становится в паху.

Роджерс хрипло, загнанно дышал, пока Брок, убрав руку с его затылка, погладил ягодицы, то сжимая их ладонями, то разводя в стороны. Брок знал это ожидание прикосновения, когда кажется вот-вот, напряжение, от которого хочется прогнуться в спине.

И Роджерс гнулся, выше приподнимая ягодицы, бесстыдно раздвигая ноги. Он по-прежнему лежал лицом вниз, но по его полыхающим ушам и потемневшей шее было понятно, что эта его податливая нетерпеливость обходится ему довольно дорого.

Брок подул на тут же сжавшийся вход, а потом длинно лизнул между ягодицами, стараясь не думать о том, что это его собственная задница. В зеркале это возбужденный Роджерс с потемневшими глазами лизал его, едва сдерживая стоны, и Броку этого было достаточно.

Вход у него всегда был чувствительным. Даже в самый свой первый раз в относительно пассивной роли Брок только и мог, что стонать, сходя с ума от желания, а не зажиматься, опасаясь боли и неприятных ощущений. Теперь же он собирался довести до невменяемости Роджерса.

— Блядь, — приглушенно произнес Роджерс, и Брока пробрало возбуждением — чего-чего, а грубостей он от него не слышал никогда.

— Ты не только тело, но и лексикон у меня позаимствовал, что ли? — спросил он, но ответить не дал: лизнул чувствительную кожу еще и еще, наслаждаясь дрожью бедер под ладонями.

И приглушенными ругательствами.

Брока заводила мысль, что это он доводит чистенького, вечно застегнутого на все пуговицы Роджерса до невменяемого состояния, в котором тот уже не следит за языком. Кстати о языке.

Брок обожал это дело. Конечно, когда ему — в некоторых вопросах, особенно платной или одноразовой ебли он был эгоистом — а потому был уверен, что Роджерсу понравятся прикосновения горячего мокрого языка к дырке. Когда хочется, чтобы тот стал вдруг тверже и длиннее, но этого так и не происходит, а неудовлетворенность, страстное желание быть натянутым растут внутри, заставляя нетерпеливо вскидываться, пытаясь достичь разрядки.

— Давай же, — простонал Роджерс, — господи, Брок, ну как же…

Брок растянул его дырку, раскрыл большими пальцами, почти сунув их внутрь, потер подушечками тонкую кожу и сунул язык так далеко, как мог. Роджерс заныл, надавил Броку на затылок, будто от этого у него мог удлиниться язык, и нетерпеливо покрутил задом.

— Ну же, ну, — заполошно, задыхаясь попросил он, и Брок, сжалившись, сунул в него большие пальцы — неглубоко, в самый раз, чтобы помассировать чувствительный вход.

Роджерс, захлебнувшись стоном, поднялся на руках и шало оглянулся. Брок никогда не видел на своем лице выражения, говорившего о готовности убивать за удовольствие. О желании получить его любой ценой.

— Ляг, — приказал Брок, и Роджерс, поколебавшись, послушно опустился грудью на постель.

Он был тугим. Тело, конечно, принадлежало Броку, но дело было в том, что Роджерс, похоже, не умел не напрягаться там, где не нужно, и сжимался на пальцах так, что они немели.

— Не жадничай, детка, — Брок вытянулся рядом и говорил Роджерсу прямо в ухо. — Я знаю, как сделать тебе хорошо. Просто не зажимайся и не нервничай. Все свои. Вон, даже твой перемороженный кусок мяса потеплел.

Роджерс толкнулся бедрами, насаживаясь на пальцы, и застонал. Брок любовался им. Непривычным темным румянцем на щеках, пробивающейся щетиной, прикрытыми от смущения глазами. Он смотрел на так неподходящее Роджерсу тело, но видел только его — жадного и вместе с тем смущенного, открытого и все равно зажатого.

Брок был сейчас даже рад, что все так случилось — глядишь, найдется решение их проблемы, а кэп уже втянется. Подсядет на удовольствие от ебли, как все нормальные люди.

А может — если совсем повезет — он подсядет на Брока. Уж он-то постарается.

Роджерс трахал себя пальцами Брока, неглубоко и часто насаживась на них, пряча лицо в подушке и ею же глуша стоны.

— Не выйдет, — почти отчаянно сказал он, открыв глаза. — Сделай что-то. Так я и сам могу.

Вот сейчас Брок его узнавал: требовать, даже когда ситуация совсем не располагает, — это про Роджерса.

— На что конкретно ты согласен? Дашь мне себя трахнуть?

— Технически, — ухмыльнулся Роджерс, — это я тебя трахну.

— Не скажи, — Брок, конечно, офигел от такой наглости, но решил, что с его небогатой мимикой вполне можно это скрыть. — Мы оба будем знать, что к чему, верно?

— Ну если мы все выяснили, может ты уже…

Брок уткнул его обратно в подушку и сделал вид, что не расслышал скептического фырканья — он собирался заставить его выть от желания кончить.

И он заставил: трахал пальцами, растягивая под себя, стараясь не задевать наверняка уже чувствительную простату, только вход.

— Черт, — процедил Роджерс сквозь зубы, — черт бы тебя…

О да, он был на грани.

— Скажи это.

— Иди ты.

— Скажи, детка, и я дам тебе то, чего ты хочешь.

— Трахни меня. Но потом я тебе…

— О да, это работает в обе стороны.

Боже, это было возможно только с закрытыми глазами. Гиперчувствительность тела, доставшегося Броку, чуть поутихла, но ровно до того момента, как он коснулся крупной головкой чуть припухших мышц собственной задницы. Это было дохрена странно: знать, как это ощущается оттуда, снизу, и в то же время предвкушать, как он натянет Роджерса.

Он долго дразнил его, толкаясь у самого входа, раздвигая тугие мышцы одной головкой, и снова выходя, а Роджерс загнанно, хрипло выдыхал под ним, но упрямо не тянулся даже подрочить, только стонал и периодически хватал Брока за задницу, пытаясь поторопить.

Ха, не на того напал! Брок натянул его ровно за мгновение до того, как тот озверел окончательно, и сразу взял хороший темп. Роджерс податливо гнулся под ним, подмахивая с такой страстностью, что пожалуй суперсолдатские сила и выдержка оказались как никогда кстати.

— Да-да-да, — выдыхал Роджерс пересохшими губами и тянулся за поцелуем, трахал рот Брока языком, сжимаясь на члене, будто там ему было самое место.

Словно они не от безысходности и любопытства оказались в одной койке. Господи, да у него искры из глаз посыпались, когда Роджерс, прикусив его губу, принялся дрочить себе — быстро, жестко, жадно сжимая в себе.

— Блядь, — прохрипел Брок, кончая глубоко внутри замершего от наслаждения Роджерса, ошалело прислушивающегося к себе.

— Это было… — произнес Роджерс и рухнул на постель. — Черт, это хорошо. Это охуенно. Это всегда так?

— Знаешь, я тоже обделенным себя не чувствую. А еще жрать хочу.

— На временном всплеске чувствительности еда не должна быть настолько безвкусной, — признался Роджерс, вытирая мокрые от спермы бедра. Вид у него был довольный.

— То есть чтобы жрать нормально, тебе все время нужно трахаться?

Роджерс застыл на мгновение, будто такая мысль даже не приходила ему в голову, а потом фыркнул.

— Боюсь, тогда мне придется заниматься только этим. Что, как понимаешь, невозможно. Там есть еще пицца? Эй!

Брок не собирался просрать возможность вкусно — и безнаказанно! — сожрать пару тысяч чертовых калорий, поэтому у Роджерса не было ни единого шанса на оставшуюся с ужина пиццу.

— Кто первый встал — того и тапки, — уже из коридора озвучил Брок и понесся вниз, перепрыгивая сразу через половину ступенек лестницы.

— Оставь мне! — заорал Роджерс и, кажется, упал с кровати. — Рамлоу, не будь говном!

— Ха, — коробка уже была у него в руках, — вымыть бы тебе рот с мылом! Боже, какая вкуснота! Роджерс, надо драть тебя чаще! Если бы я мог жрать только после ебли, я бы из койки не вылезал!

— В жизни есть вещи важнее, — неубедительно заявил голый встрепанный Роджерс, пытаясь отнять у него оставшиеся три куска вкуснейшей (хоть и уже остывшей) пиццы.

— Неа, сладенькая булочка, я выше, — Брок поднял коробку над головой и тут же полетел на пол — Роджерс умел играть нечестно. И делать подсечки тоже. — Не ешь с пола!

— Быстро поднятое упавшим не считается, — с набитым ртом сообщил Роджерс и ухмыльнулся до того нагло, что тут же захотелось дать ему по зубам.

***

До понедельника Брок, кажется, влюбился. Без металлической чешуи Капитана Стив был удивительно юным, каким-то неиспорченным (несмотря на то, что в постели быстро перестал смущаться и так плотно взял Брока в оборот, что все выходные он ел как человек, а не как грешник, наказанный за чревоугодие) и созвучным Броку в чем-то главном.

Не то чтобы Брок когда-то искал в ком-то эту созвучность, впрочем, но стоило присмотреться к Стиву и стало понятно: вот она. Та неидеальная, но приятная во всех отношениях совместимость, когда человек, с которым приходится проводить двадцать четыре часа в сутки, не раздражает. Даже когда делает не то и не так, как тебе хочется — это, скорее, забавляет.

Ему не приходилось ломать себя, подстраиваться и наступать своей песне на горло. Конечно, они оба были еще теми подарками судьбы, но отчего-то чужие изъяны не действовали на нервы, а будто дополняли его собственные несовершенства.

А еще они оба оказались повернутыми на спорте. Брок тренировался почти каждый день по специальной программе, чередуя силовые, кардио и единоборства, и Стив с удовольствием согласился позаботиться об одолженном ему теле так, как хотел Брок. В обмен на ответную услугу.

Что ж, поднимать на грифе почти тонну Броку понравилось. Он был уверен, что в тренажерке Роджерса специальный пол — он не провалился по колено, вытолкнув в приседе шесть своих обычных норм. К этому легко было привыкнуть, и Роджерс первое время испытующе смотрел на него, будто ожидал, что Брок понесется пить кровь окрестных младенцев и есть котят живьем. Можно было быть уверенным: если у Брока вдруг сорвет крышу от вседозволенности, Роджерс найдет способ его остановить.

Эта его несгибаемость — понял вдруг Брок — не зависела от физической формы. Роджерс был таким изначально, немногочисленные хроники не врали. Сделайся он хоть пятифутовым доходягой, весящим как котенок, его бы не заломало вырубить Брока куском арматуры в случае чего.

В этом был он весь. Его кредо могло звучать как “Любой ценой”. Отлично бы ему подошло.

А еще Роджерс был засранцем. И троллем. Засранцем все-таки в большей степени, чем можно было ожидать, глядя в его честные глаза. Он ловко мухлевал в карты, грязно играл, когда действительно считал, что результат того стоит, но в то же время был болезненно порядочным в важных мелочах. Сочувствующим, совестливым даже. Но далеко не во всем.

И Брок, кажется, вляпался. Понял это, когда, проснувшись, выплюнул отросший темный вихор, который Роджерс грозился, но так и не отрезал, и осознал, что не только спокойно проспал всю ночь, нежно прижимая к себе во сне другого мужика, но и утром не испытывает ни малейшего желания смыться, забыв, как он выглядит.

Ну и забыть было бы проблематично: свою рожу он почти сорок лет видел в зеркале каждый день. Но проза была в том, что не хотелось. Вообще.

— Эй, — не открывая глаз, произнес Роджерс. — Судя по ноющему колену, все осталось по-прежнему, а потому я хочу на завтрак тот твой омлет с зеленью.

— Офигеть, — уже начиная возмущаться, Брок понял, что безбожно фальшивит — возмущения не наскребалось даже на то, чтобы столкнуть этого наглеца с кровати. — Я каждое утро, что ли, готовить буду?

— Сколько калорий в тех восхитительных сосисках, которые мы вчера купили на распродаже? — Роджерс приоткрыл один глаз и вздернул бровь.

Шантажист.

— В тех, которые ты пронес контрабандой и кинул прямо на ленту перед кассиром в надежде, что я не стану поднимать скандал?

— Получилось же.

— Я Капитан Америка, мелкий жулик.

— А вот сейчас обидно было, — хмыкнул Роджерс. — За, так сказать, масштаб. Омлет с зеленью, — напомнил он. — И я, так и быть, сделаю так, чтобы ты почувствовал вкус тех сосисок. Каждый его оттенок.

И он сделал. Господи, как же охуенно он сосал. За его рот Брок готов был готовить чертов омлет хоть каждое утро всю оставшуюся жизнь.

А вот это уже было интересно. Но тут Роджерс скользнул под одеяло, разгоняя кровь в чертовом ледяном гробу, в котором оказался заточен Брок, и все, что не касалось его охуенного рта, стало неважным.

***

— Я не надену твой чертов костюм, — Брок собирался настаивать хоть до вечера и похрен, что они опоздают на базу. — Я не чертов Капитан Америка, вне зависимости от того, как выгляжу. Мы договаривались.

— Ладно, — Роджерс сжал пальцами переносицу и сделал серию глубоких вдохов-выдохов, успокаиваясь. Его внутреннее спокойствие то и дело перебивалось высоким гормональным фоном тела, которое ему досталось. — Я поищу обычную форму агента. У меня где-то была.

— Сделай милость.

— Но щит ты возьмешь. Надо отработать броски. Мало ли что.

И это они тоже обсуждали, поэтому Брок кивнул. Сам Роджерс отлично смотрелся в его форме, но теперь Брок бы никогда его с собой не перепутал, даже если бы потерял память. Даже на видео.

Форма нашлась. Брок потратил драгоценные пятнадцать минут, чтобы разгладить загибы — та была новой. Роджерс стоически ждал, хотя мог умотать на своем байке еще полчаса назад.

— По расписанию, — сурово напомнил Роджерс, прикладывая палец к считывателю и позволяя сканеру считать рисунок сетчатки. Брок прямо диву давался, как тот умел переключать режимы с “жру ворованную пиццу с пола” на “я Капитан Америка, все под контролем”.

— Ага, — отозвался Брок, гадая, что будет, если его сейчас поцеловать на глазах у не готовой к такому общественности. — В обед срежемся у кафетерия. И не тяни в рот что попало.

Роджерс сурово кивнул, будто не оценил двусмысленности, и направился к лифту для высшего командного состава. Брок потащился в зал — начинать рабочую неделю с тряски нажранным за выходные было традицией Страйка. Он не собирался от нее отказываться только потому, что теперь это нажранное ему нужно было удержать, а не стрясти.

— Так, блядь! — гаркнул он, едва переступив порог. Бойцы, охренев, моментально повскакивали со своих мест и, выстроившись в шеренгу, вытянулись по стойке “смирно”. — Кто не успел принять удобную позу, ослабить ремень или отрегулировать кобуру — ваши проблемы. Потому что сегодня бежим в моем новом темпе. Кто доживет до финиша — уйдет на ланч на полчаса раньше.

— К-командир? — недоверчиво протянул Роллинз, знавший его лучше остальных и хорошо соображавший.

— Бинго, — похвалил Брок. — Погнали, девочки.

— Вы слышали треск? — драматическим шепотом произнесла Мэй. — Это порвало мой шаблон.

— Двигаем!

И они двинули.

Что ж, Брок вынужден был признать, что Роджерс — читер, каких мало. При наличии в организме сыворотки все эти марш-броски для него — как для самого Брока пешая прогулка по парку в хорошую погоду. Он даже не запыхался, хотя держал максимально возможный для остальных бойцов темп. Даже неинтересно стало.

— Роллинз, Таузиг, Латталь и Андерсон — свободны до часа. Для остальных шоу продолжается.

Брок хотел свое тело назад — тогда и уважение казалось заслуженным, и ощущения от марш-броска были другими. Но пока было вот так — и ничего не попишешь.

***

Роджерса он пошел искать минут за пять до начала ланча. Ничего глобально серьезного с тем случиться не могло — Броку бы уже сообщили, — но вот его отсутствие в личном кабинете, хотя Фьюри клялся, что не будет пока никаких интервью и общественных выступлений, наводило на мысли о том, что не планированием единым его нагрузили.

— Ну же, Рамлоу, не тупи, — Брок бы не разобрал этот нервный шепот и не узнал бы его обладательницу, если бы не суперслух Роджерса. Он еще успел подумать о том, сколько на самом деле тому известно при таком-то оснащении, и, зайдя за угол, увидел.

Брок не любил Кетти Бэлл. При все своей красоте, отзывчивости в койке и легком, смешливом характере у нее было два существенных недостатка: блядская натура и муж — директор одного из департаментов ФБР. Брок имел глупость разок покувыркаться с ней до того, как узнал про мужа-рогоносца настолько высокого полета, и все дальнейшие попытки трахнуться пресекал.

— Мэм? — произнес Роджерс недостаточно строго на взгляд Брока. — Вам помочь?

— Да, Рамлоу, у меня большая проблема. Очень большая, так что не упрямься. За время ланча ты успеешь ее решить раза три.

Роджерс был озадачен — его подчиненные явно нечасто хватали его за всякое и тащили в ближайший пустующий конференц-зал, чтобы трахнуть.

Пора было вмешаться.

— Рамлоу? — со всем доступным ему осуждением и стараясь не заржать произнес Брок. — Что здесь происходит? Мэм? Какие-то проблемы? Нарушение субординации? Харрасмент?

При слове “харрасмент” лицо Роджерса приобрело невероятное выражение: возмущение, удивление и осенившая догадка относительно того, какие именно проблемы собиралась решать с его помощью Кетти Бэлл, проскочили одно за другим. Не ржать становилось все сложнее.

— Нет, сэр, — взяв себя в руки, довольно нагло отозвался Роджерс. — Мисс, может, Капитан вам поможет? — тоном засранца, отлично знакомым Броку, невинно предложил он. Брок мысленно пообещал это ему припомнить.

— Миссис, — надменно поправила его Кетти и одернула юбку, задравшуюся, видимо, в пылу погони. — Все в порядке, капитан Роджерс. Я могу идти?

— Идите. А вас, Рамлоу, я попрошу остаться.

— Есть, сэр, — отозвался Роджерс, но, дождавшись пока Кетти Бэлл удалится, ухмыльнулся.

— Задираешь юбки сослуживцев?

— Сослуживиц. Но сослуживцы предпочтительнее. Есть идем?

Роджерс оглядел его с ног до головы, и Брока от этого взгляда окатило предвкушением.

— А ты как, в состоянии съесть положенные тысячи калорий?

— Хочешь мне аппетит разогнать?

— Ну у меня только что хм… свидание сорвалось. Должен же я компенсировать подручными средствами.

Броку давно пора было перестать поражаться его наглости, но пока никак не выходило: на службе и дома это были два разных человека.

Ланч они в результате чуть не пропустили — Роджерс, ничего не делая наполовину, слишком увлекся отладкой чувствительности собственной ледяной туши, и в кафетерий пришлось почти бежать.

Брок слишком увяз в этом. Оказалось, что к совместным пробуждениям и комфортному в быту Роджерсу просто привыкнуть. И завтракать, никуда не торопясь, потому что от дома Роджерса до базы пятнадцать минут на машине, и возвращаться вместе. И вечерами пытаться подпоить Роджерса вином, и говорить, говорить с ним, наблюдая, как блестят его глаза, и представлять, что каждый вдруг оказался в своем теле, но это ничего не изменило.

Брока осенило вдруг — он и не хочет ничего менять. Не видит ничего плохого в том, чтобы его по-прежнему воспринимали с Роджерсом одним куском те, кто был в курсе и сплетничали об их скоропалительном романе, и те, кто все еще нет.

Брок научился есть как не в себя и бережно обращаться с хрупкими окружающими, метать щит так, что тот глубоко врезался в стену, фотографироваться с роджеровским выражением лица и говорить женщинам “мэм”. Он даже почти перестал резать пальцы и ломать вещи, но хуже всего было то, что он теперь знал, как это все может быть, он жил в этом, увидел другого человека с изнанки, оказавшейся неожиданно яркой и забавной, обнаружил там чувство юмора, своеобразный взгляд на жизнь, странные увлечения — много всего. И понятия не имел, как теперь жить, тогда, после, когда все вернется на круги своя.

О том, что он застрял в теле Роджерса навечно думать не хотелось — его устраивало свое собственное, любовно созданное единолично, тяжким трудом, диетой, упражнениями и упрямством.

Переселиться в Роджерса было все равно что из теплого, лично построенного, оборудованного дома мечты переселиться в Букингемский дворец с чаем по часам и кучей условностей. Для кого другого это может и сработало бы, но Брок любил свое тело и хотел его назад, благо, Роджерс держал слово и не наел ни единого грамма.

Он теперь думал о Роджерсе иначе, да что там, уже тот факт, что он вообще стал занимать в мыслях Брока столько места, было плохим признаком, и совершенно неясно было, как из этого выбираться.

И надо ли.

— Я хочу зефир, — сказал вдруг Роджерс, отвлекая его от дороги — они ехали домой, и даже вовремя. — У меня дефицит калорий, и я хочу зефир, — он показал Броку программу подсчета сожранного, установленную на телефон, и Брок вдруг подумал, что все это зашло так далеко, как только могло зайти и, что бы ни случилось в дальнейшем, лично для него рыпаться и пытаться соскочить поздновато.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился он. — Зарулим в супермаркет.

— Вот так просто? — прищурился Роджерс, который наверняка намухлевал с программулиной и ожидал нудного пересчета калорий. — Никакого “после тренировки”. Или “четвертинку и только понюхать”?

— В жизни, Роджерс, иногда нужно просто заткнуться и съесть пончик.

Он посмотрел на Брока так, будто вот только что понял все про него, без слов и нудных объяснений и стало понятно, почему люди вообще заводят отношения — чтобы рядом был тот, с кем иногда слова не нужны в принципе.

— Добрый вечер, мисс Джонс, — Роджерс приветливо помахал зефиром, и Брок закатил глаза. — Как дела у Энн?

Зачем он это делал, перестало быть для Брока загадкой уже на следующий день переезда к Роджерсу.

— Так Энн замуж выходит, — с едва заметным оттенком превосходства ответила старая перечница. — Так Стива твоего и не дождалась.

Роджерс изобразил на лице смесь огорчения и радости, и Броку показалось на мгновение, что он прямо заявит о причине такого интереса к судьбе Энн, счастливо избежавшей незавидной участи жены национального достояния. Но тот играл тоньше:

— Приходите к нам на чай. Часам, скажем, к семи?

Старушка что-то невнятно ему пообещала и скрылась в доме.

— Так бы и сказал, что зефира тебе мало и “съешь пончик” ты воспринял буквально.

— Мисс Джонс сама печет те пироги, — без тени раскаяния заметил Роджерс (он вообще редко — никогда? — испытывал чувство вины, и это для Брока в свое время стало открытием). — Неужели ты до сих пор не оценил ее талант?

— Что я оценил, так это твой талант поворачивать все по-своему, хоть потоп, хоть зомби апокалипсис.

Роджерс подошел ближе, положил руки Броку на плечи и сказал с той звериной серьезностью, с которой излагал параметры миссии:

— Никому не говори. Это засекреченная информация. Мне придется тебя убить.

Брок заржал раньше, чем тот успел договорить, и через секунду они уже целовались как сумасшедшие, успев нагулять аппетит аккурат к семи часам.

Мисс Джонс действительно пекла потрясающие пироги, и Брок, засыпая и чувствуя навалившегося сверху Роджерса, подумал, что неплохо бы позвать ее к ним экономкой, когда все вернется на свои места и угроза очутиться в раскормленном Роджерсом теле минет окончательно.

Удивиться этим мыслям он не успел: Роджерс умел сжигать калории так, что после этого не всегда оставались силы душ принять, не то что удивляться глупым мыслям о совместном будущем.

***

Проснулся Брок от того, что дышать под Роджерсом стало невозможно, хотя до этого он легко поднимал его, делая вдох, и никому из них такая поза сна не доставляла неудобств. И вот сейчас он даже шевельнуться не мог — будто бетонной плитой придавило.

— Слезь, — прохрипел он, пытаясь опереться на затекшую руку и скинуть Роджерса с себя. Задницей ощущался утренний стояк Роджерса, но, откровенно говоря, сейчас этот факт не производил на Брока должного впечатления. — Род… жерс.

— Мгм. Что? — Роджерс потерся стояком о Брока и потоптался на нем, как десятикилограммовый кот, пытающийся улечься на носовом платке. — Какой ты горячий.

Брок наконец столкнул его с себя и огляделся. В нос и в уши будто засунули вату — он даже тиканья часов на первом этаже не слышал. Задница ощущалась приятно растянутой, хотя — пришла следом мысль — это он вчера был сверху. К обоюдному удовольст…

— Вернулось, — сказал Роджерс, и Брок понял, что тот звучит знакомо, но неправильно. Он посмотрел на свои смуглые ладони, потер уютную поросль на груди и выдохнул:

— Слава яйцам.

— Кстати о них, — Роджерс оттянул вниз свой монстрочлен и многообещающе ухмыльнулся. “Улыбка засранца” его родному лицу шла несоизмеримо больше. От вида этих полных губ, которые он теперь мог поцеловать по-настоящему, не глядя в зеркало, не представляя, что все по-настоящему, задница с предвкушением сжалась.

— Отсоси мне, — хрипло попросил Брок. — Господи, хочу увидеть, как ты сосешь. Вот этим своим ртом.

— То есть твой рот тебя не устраивал, — Роджерс, явно красуясь, потянулся всем своим охуенным телом, а потом выверенно-аккуратно навалился сверху (у Брока в его теле никогда так не получалось) и поцеловал.

Господи, Брок забыл, насколько вкусным может быть другой человек. Не то чтобы в теле Роджерса у него в последнее время были проблемы с распознаванием вкуса — чертова защитная пленка просто не успевала нарасти — они с Роджерсом постоянно (и активно!) использовали его тело по назначению, — но в своем теле все, кроме звуков, ощущалось острее. Он всегда был чувствительным, но сейчас, на контрасте, после месяцев в теле Роджерса, которое нереально трудно было раскачать, он просто плавился от одной мысли о губах Роджерса на своем члене.

— Хорошо, — жарко выдохнул Роджерс, прикрывая глаза. — Господи, мне в своем теле в жизни так хорошо не было. Ты ничего тут не забыл?

— Смазку. В твоей великолепной жопе.

Роджерс, судя по ощущениям, поджал булки, пытаясь определить, наебывают его или нет. Эта его манера доверять, но проверять Брока очень веселила.

— Пролет, — усмехнулся тот, определив, видимо, что смазка таки осталась в тумбочке. — Придется этой заднице снова принимать удар на себя.

Брок даже придумал, что ему ответить об ударах, в рифму и почти прилично, но Роджерс ужом скользнул вниз и взял член Брока в рот. Идеально выверенным, длинным движением, так что все мысли из головы выдуло.

Что ж, Роджерс теперь знал тело Брока лучше, чем он сам. Потому что как он догадался, что от вылизывания задницы Брок просто теряет даже минимальную способность соображать.

О да, он тоже доводил Роджерса до невменяемости и теперь огребал обратку: влажные, упорные движения языка, будто ленивые, но выверенные до мельчайшей детали; касания крупных пальцев ровно там, где нужно, пухлые розовые губы, растянутые вокруг члена, упругая, сочная теснота рта.

Не нужно было притворяться — Роджерс знал его как облупленного. Не надо было доказывать, что ты самец, и меряться членами. Можно было расслабиться в знакомых руках и кайфануть.

Когда Роджерс толкнулся в него одной головкой: дразняще, медленно, — Брок уже почти орал.

— Давай, давай же, детка.

— Будто я не знаю, чего ты хочешь, — в ухо ему произнес Роджерс и принялся его трахать: неглубоко, почти нежно, дразня чувствительный вход. Он наверное мог так часами, но сердечный приступ не входил в планы Брока, поэтому он прихватил его за загривок ладонью, так, как сам очень любил, и сжал пальцами сосок, выкручивая его чувствительность на максимум.

Роджерс сладко, коротко ахнул, по его тяжелому телу прошла крупная дрожь, и он со стоном зачастил, все так же неглубоко входя. Брока выгибало под ним, но кончить он пока не мог — балансировал на самом краю, мучительно, почти больно. Это было охрененно.

— Горячий, — заполошно прошептал Роджерс: распаленный, с залитыми румянцем щеками. Прекрасный — понял вдруг Брок. — Всегда такой…

Брока накрыло от ощущения нужности, какого-то восторга, идущего от обычно сдержанного Роджерса, и он потерялся в этом, на мгновение ощутил себя ими обоими, был будто одним человеком, разделенным надвое — странное, новое, очень личное ощущение, самое странное за всю, пожалуй жизнь, и от этого стало вдруг так хорошо, будто он снова вернулся из долбаной пустыни домой. Вернулся, хотя шансов было исчезающе мало.

— Я — тебя, — еле ворочая языком, произнес Брок, когда Роджерс, отстрелявшись, улегся на него и замер, уютно дыша в шею. Как хорошо-то, господи. Неужели может быть так хорошо?

— А то, — отозвался Роджерс, щекотно фыркнув. — Как только силенок накопишь.

— Ты на “слабо” меня берешь, что ли, жопа ненасытная?

— По себе судишь? — Роджерс чувствительно толкнулся в него, снова твердый. — Потому что я могу так весь день.

— Я знаю, знаю, — выдохнул Брок, снова заводясь с полоборота. — На спину, детка.

Роджерс, хмыкнув, легко перевернул их обоих, оставшись внутри. Броку захотелось позволить ему продолжить, и в то же время — самому взять его, точно зная, как сделать так, чтобы эта ледяная глыба орала в голос и требовала еще.

— Я — тебя, — повторил Брок, целуя (почти кусая) Роджерса.

— Жду с нетерпением, — Роджерс раскинулся под ним, и когда Брок соскользнул с члена, со смаком потянулся.

От вида его крепких длинных ног, от его запаха, который снова ощущался чужим, хоть и знакомым до мельчайшего оттенка, от сладостного предвкушения удовольствия возбуждение накатило с новой силой.

Брок провел ладонями по нежной коже внутренней части бедер, дурея от покорности, с которой Роджерс раздвинул ноги, от вида тяжелого члена и крупной мошонки.

— Хочу вылизать тебя, детка, — признался Брок. — Блядский боже, как я хочу тебя. Вот так, а не видя перед собой… себя.

— Сочувствую твоему горю, — Роджерс старался выглядеть серьезным, но у него не особо выходило. — И, честно говоря, ничего не имею против.

Будто он когда-то имел что-то против.

Боже, Брок чувствовал себя так, будто ему месяц не давали. Весь Роджерс — голый и готовый к траху — лежал под ним. И ухмылялся. Правда, ровно до того момента, как Брок, куснув его за губу, с четко выверенной силой сжал соски. Розовые, моментально затвердевшие бугорки, чуть припухшие, сладкие, они наверное будут сниться Броку, когда все закончится. Но здесь и сейчас у него для них есть лучшее применение.

— Ч-черт! — для людей, считавших, что Роджерс не выражается, у Брока были плохие новости. — Сильнее.

Роджерс с явным трудом выпустил плечи Брока и ухватился за изголовье кровати.

— Продолжай просить, детка, мне нравится.

Остроумно ответить Роджерс не смог — Брок обвел языком его соски — медленно, сначала один, а потом другой — и снова выкрутил их пальцами, наблюдая, как дергается красивый ровный член, пачкая смазкой идеальный живот.

Как он тащился от него, господи. От всего Роджерса целиком и от некоторых частей его тела в частности. Он был вкусным. Весь, от крепкой горячей шеи до бархатистых яичек и шелковых с изнанки бедер. Ниже Брок пока не проверял.

Роджерс стонал так умопомрачительно, что кончить можно было только от этого: от рваных, чуть заглушенных плечом стонов и вида порозовевшей молочной кожи.

Когда Брок сунул сразу два пальца в его тщательно вылизанную розовую задницу, Роджерс издал потрясающий звук: что-то мурлычуще-нежное, беспомощное и в то же время требовательное, что у Брока на мгновение потемнело перед глазами. Не финишировать прямо так, с пальцами в охуенно тесной, жаждущей члена заднице было нечеловечески трудно, но Брок удержался на самом краю.

— Давай же, давай, — Роджерс обхватил его ногами, которыми наверняка мог раскрошить бетонный столб, и потянул на себя. Брока заводила его сила, тщательно контролируемая даже теперь, временная податливая покорность, проклюнувшаяся чувственная жадность, с которой он тянул его на себя.

Брока заводил он весь: разгоряченный, выглядящий почти смущенным, и в то же время — открытый на том самом очень личном уровне.

Господи, это было охуенно. Да, и с этой стороны тоже. Роджерс тихо, маятно выдыхал, отчего его охуенные сиськи с вершинками розовых сосков рельефно проступали под тронутой румянцем кожей. А Брок старался не кончить, едва коснувшись членом его вылизанного, блестевшего от смазки входа.

Рот Роджерса приобрел форму идеальной буквы “О”, когда Брок протиснулся достаточно, чтобы надавить на обнаруженную опытным путем простату.

— Боже, — простонал Роджерс, а потом прижал колени к груди, раскрываясь до предела, алея скулами и терзая несчастное изголовье. А заодно и Брока, потому что он не мог не смотреть вниз, туда, где его член почти до боли обхватывало горячей теснотой, не мог не касаться растянутых вокруг члена мышц, и еще много всяких “не”, из которых Роджерс, казалось, состоял целиком.

В Роджерса невозможно было не влипнуть, но в момент, когда он двинулся навстречу, уперевшись розовыми пятками в матрас, Брок запретил себе думать о том, что будет потом. У него было здесь и сейчас.

— Обожаю твои сиськи, — признался Брок, обхватывая их ладонями и едва не давясь от жадности. Роджерс снова сжал его ногами и, подавшись навстречу, насадился до упора, облизал губы и уточнил:

— Только их?

Броку было что на это ответить, но Роджерс так сладко сжимался на члене, глядя из-под опущенных ресниц, что слова застряли в горле. До поры.

Брок смог. Заставил любовника кричать от кайфа и кончить одной задницей, трогательно прижимая колени к груди и пачкая спермой идеальные сиськи. С самого Брока семь потов сошло, поэтому он просто упал мордой в эти самые сиськи и ненадолго умер — настолько круто это было, будто на пределе человеческих сил.

Он бы задремал прямо так, удобно устроившись сверху, но у Роджерса взвыл будильник — новый день неумолимо наступал и, откровенно говоря, в жизни было дофига менее приятных, но более насущных дел, чем секс. Даже с таким желанным любовником, как Роджерс.

— Не пойдем никуда, — решил вдруг тот, в который раз удивляя Брока и накидывая на них обоих одеяло. — Даже в душ. Напишу Брюсу, что обратный обмен дался нам нелегко.

Он потянулся за телефоном, и Брок в блаженстве закрыл глаза — еще хоть пару часов, он же был хорошим, правда?

***

Их не трогали до обеда, а потом началось: ощупывания, тыкания зондами во все условно-доступные места, множество распечаток, голограмм и проекций, тесты, хмуро-удивленные лица научников вокруг.

— Как далеко вы… — Беннер подкручивал какие-то диаграммы на прозрачном экране и почти не смотрел на них с Роджерсом, но вопрос видимо был действительно важным, а потому он все-таки глянул на Роджерса поверх очков, прежде чем продолжить: — Что вы делали, когда это произошло?

— Спали, — невозмутимо ответил Роджерс и даже не соврал.

Беннер вздохнул и продолжил задавать наводящие вопросы:

— На каком расстоянии вы были друг от друга? Прости, я понятия не имею о планировке твоего дома, а потому прикинуть хотя бы примерно расстояние между спальнями…

— На нулевом, — так же невозмутимо ответил Роджерс, и Старк, как раз ворвавшийся в лабораторию, аж забыл поздороваться в своей обычной манере.

— Можно… точнее? — спросил Беннер.

— Брюс, — с выражением лица “я понятия не имею, как это прозвучало” ответил Роджерс. — Кто из нас математик? В моей системекоординат ноль — это ноль.

— Вы э…

— Я в теле Рамлоу лежал на его… на своей спине. Сверху, — зачем-то уточнил Роджерс.

— А одежда на вас была? — жадно спросил Старк. — Ну просто вдруг ты — не знаю — по ночам мерзнешь?

— Не было, — ответил Роджерс все с тем же выражением лица, знакомым любому бойцу по совместным с Капитаном миссиям.

Брок наконец-то удостоился взгляда Старка.

— Неожиданно, — наконец, заключил тот. — Но предлагаю обсудить животрепещущие подробности грехопадения последнего оплота нравств…

Брок, наверное, все-таки фыркнул, потому что Старк замолчал на полуслове, а Роджерс скроил лицо “Капитан Америка осуждает тебя, сынок” и “Я был с тобой в разведке в последний раз, Родина тебя не забудет”.

— О-окей, — протянул Старк. — Графики.

Через полчаса стало ясно, что по-прежнему ничего не ясно, и они с Роджерсом сбежали в разгар жаркого спора на каком-то новом тарабарском языке, вспыхнувшем в лаборатории.

— Предприняли тактическое отступление для перегруппировки сил, — поправил его Роджерс, отряхивая ладони — дверь черного хода неизвестно куда открылась весьма неохотно. — Я голодный, кстати. Знаешь, — он быстро коснулся губами губ Брока, схватил его за руку и поволок куда-то в темноту недр здания, — это удивительно — быть просто голодным. Просто хотеть жрать. Это, не побоюсь громкого слова, прекрасно.

— Я не взял штурмовую снарягу и без нее прыгать с двадцатого этажа отказываюсь, — предупредил Брок. Роджерс в полутьме ухмыльнулся в своей обычной манере “я засранец, но только т-с-с, иначе мне придется тебя убить” и заверил:

— Тебе не придется. Верь в своего капитана, детка.

И Брок поверил.

Через полчаса они уже сидели в неплохой пиццерии в трех кварталах от лаборатории и игнорировали телефонные звонки.

Еще один прекрасный день подходил к концу.

***

— Нам нужно купить ананас, — наутро нелогично предложил Роджерс, якобы не замечая сумку с вещами у ног Брока и продолжая невозмутимо пить кофе. Они провели вместе — очень продуктивно провели — ночь с пятницы на воскресенье, и завтра Броку нужно было быть на службе к восьми. Вне зависимости от. Нужно было выспаться, купить продуктов на неделю, отдраить квартиру, но вместо этого он не нашел ничего лучше, чем спросить:

— Зачем? — стараясь не очень цепляться за это “нам”. Они с Роджерсом о “нас” не говорили, и Брок думал, что все понятно. Побаловались и хватит. Проблемы, вынуждавшей их жить вместе, больше нет. Они даже пароли на телефонах перенастроили под новые реалии.

— Я хочу испечь пиццу, — ответил Роджерс, и если бы Брок знал его немного хуже, то решил бы, что это просто разговор. Попытка сгладить неловкость между случайными людьми, попавшими в сложную ситуацию. — Курица-ананас. Твоя любимая, что скажешь?

— Скажу, что в пиццу идут консервированные ананасы. Такие, знаешь, из банки.

Роджерс скептически вздернул бровь, будто всю жизнь только тем и занимался, что пек пиццы со свежими ананасами, а потом пришел Брок и принялся учить его жизни.

— Да ну, — протянул главный засранец в жизни Брока. — Скажешь тоже. Но я готов поверить результатам эксперимента. Так что, Брок, НАМ нужно купить ананас? Чтобы испечь ТВОЮ любимую пиццу?

Если бы он знал Роджерса хоть немного хуже, он бы сел напротив и принялся выяснять отношения. Но дело в том, что он знал его достаточно хорошо, чтобы отнести сумку обратно в спальню, быстро разложить вещи по местам и спуститься обратно к ухмыляющемуся Роджерсу.

— Ананасы должны быть консервированными. Я настаиваю.

Роджерс… Стив вдруг улыбнулся совсем иначе: открыто и почти нежно, допил кофе и ответил:

— Тебе виднее. Я вообще люблю лазанью.

Брок достал с холодильника узкий длинный блокнот, еще чудом не изрисованный Роджерсом, и принялся писать список, думая о том, что мать была права, когда сказала, что с важными, со “своими” слова иногда не нужны. Между “своими” часто все понятно и без них.

Роджерс улыбался, подперев голову ладонью, и от его улыбки у Брока внутри становилось тепло-тепло.

И даже ебаные бабочки летали.

_____________

Кольт — револьвер. 6-8 пуль. Глок 36 — шесть пуль, Глок 37 — десять. Но есть модификации и с тридцатью тремя зарядами.