Очень странные дела (СИ) [Агния] (fb2) читать онлайн

========== Глава, в которой происходят странности и все ругаются ==========

— Я все равно не могу понять, кому нахрен сдались эти волосы?

Вопрос Малфоя остается без ответа. Мы все молчим, потому что, кажется, обсудили все, что могли.

А я вот не могу понять, как мы оказались здесь, в поместье Паркинсонов, в такой чудесной компании. Гермиона, кажется, думает о том же, потому что украдкой бросает на меня обеспокоенные взгляды.

— Ладно, — говорит она. — У нас уже есть кое-что.

— Кое-что — это что? — уточняет Малфой.

— Кем бы ни был этот маньяк, — терпеливо, как первокурсникам, разъясняет Гермиона, — в его действиях прослеживается определенная тенденция: его жертвами стали Астория, Джинни и Чжоу, у них у всех длинные, прямые, красивые волосы… были, — неловко заканчивает она.

— И что нам это дает? — спрашиваю я.

Мне ничего не понятно с тех самых пор, как Джинни вихрем пронеслась мимо меня в свою комнату в Норе, укутанная в шарф, и не впускала к себе никого, кроме Гермионы и матери. Все эти загадочные нападения на девушек, чтобы забрать себе их волосы. Кому это вообще надо? Я чувствую себя Малфоем и решительно ничего не понимаю.

— А еще все волосы разных оттенков: рыжие, светлые и темные, — продолжает Гермиона. — Надо почитать, может быть есть какие-нибудь ритуалы.

Она задумчиво смотрит на пламя камина. Легко, наверное, быть Гермионой Грейнджер — все ответы можно найти в книгах. А те вопросы, на которые нельзя, кажется, ее совсем не интересуют.

— Значит, какой-то сучке понадобились длинные и красивые волосы, — заключает Паркинсон. — Может, своих нет?

Она вытягивает ноги на диване и кладет их на Малфоя — тот не реагирует, — затем достает из сумочки сигарету и затягивается, прикрывая глаза. От ее сигарет вся гостиная пропахла табаком и ванилью, у меня уже начинают слезиться глаза. Гермиона демонстративно машет рукой перед лицом и морщит носик.

— С чего ты взяла, что это она? — я подозрительно щурюсь, но Паркинсон отмахивается от моего вопроса.

— Думаешь, что какой-нибудь мужчина бы на это пошел? Очень жестоко и очень по-женски, — она хитро улыбается и выпускает колечки дыма.

Я почему-то смотрю на них и не могу оторваться.

— Не все девушки жестокие, — возражаю я, наблюдая за пушистыми кольцами, которые поднимаются к потолку и растворяются в темноте.

— Мило, что ты так считаешь, — Паркинсон снова смеется.

Кажется, она смеется всегда. Как будто смотрит безумно уморительный спектакль с нами в главных ролях. Малфой бесится, потому что его будущая невеста лишилась своих шикарных волос накануне уже отмененной липовой свадьбы, Гермиона напряжена и собрана, как будто в любой момент готова отразить вражеское заклинание, я безумно устал и мечтаю оказаться в одиночестве, а Паркинсон — ей весело и хорошо.

— А мне кажется, — задумчиво говорит Гермиона, — что это не женских рук дело. Слишком грубо и некрасиво острижены волосы, этот маньяк целые клочья оставлял. Я думаю, что это мужчина.

Паркинсон закатывает глаза и стряхивает пепел прямо на белоснежный пушистый ковер.

— Ну вот представь, Грейнджер, что ты вдруг разозлилась на весь этот мир прекрасных волос, совершенно тебе недоступный, и решила отомстить сучкам с шикарной шевелюрой, — Гермиона возмущенно на нее смотрит, но Паркинсон продолжает: — Станешь ли ты бережно срезать их волосы или безжалостно изуродуешь бедняжек?

— Я бы не стала этого делать, — холодно говорит Гермиона.

Уверен, ей сложно держать себя в руках, но она мастерски игнорирует выпады Паркинсон и Малфоя. Хорошо, что с нами нет Рона, иначе на этом белоснежном ковре помимо серых пепельных следов были еще следы хоречьей крови.

— Грейнджер, посмотри на это с другой стороны, — противно тянет гласные Паркинсон. — Зато ты в безопасности, никто не станет покушаться на твои волосы.

— Я думаю, ее космы могли бы задушить этого маньяка, — подключается Малфой.

— Хорек, отстань, — вяло отмахивается Гермиона.

Мне кажется, что она говорит это скорее по инерции.

— Зубрилка, — говорит Малфой почти беззлобно.

Думаю, у нас своеобразное перемирие. Мы же практически команда. Мне смешно от этих мыслей, и я ловлю на себе строгий взгляд Гермионы и заинтересованный — Паркинсон.

— Веселишься? — говорит она. — Хоть кто-то в этом царстве уныния умеет хорошо проводить время.

Паркинсон подмигивает мне и снова выпускает кольца дыма. Кажется, что она гипнотизирует меня, потому что оторваться от них сил никаких нет.

— Я договорюсь с Макгонагалл и отправлюсь в Хогвартс, в библиотеку, — говорит Гермиона, поднимаясь с кресла. — Может быть, там есть что-нибудь полезное.

— Вряд ли в школе есть книжки с темными обрядами, там даже в запретной секции выбор так себе, — кривится Малфой.

Он скидывает с себя ноги Паркинсон, и та пихает его в плечо. Но не обижается, а снова хихикает. Она когда-нибудь бывает серьезной?

— О, ну ты у нас профессионал в темной магии, — ядовито отвечает Гермиона и вопросительно смотрит на меня.

Я сбрасываю с себя дурман от дыма Паркинсон и тоже встаю с кресла. Пора уходить, пока я насквозь не пропитался этим запахом табака.

— Узнаю в Аврорате, может, уже были похожие случаи.

Гермиона удовлетворенно кивает.

— Что, мы теперь команда по спасению мира? — скалится Малфой.

Я думаю, что с такой командой миру точно придет конец. Гермиона фыркает и бросает, не глядя на Малфоя:

— Вряд ли от вас в действительности будет какая-нибудь польза.

Хорек злится, его бледное личико слегка розовеет.

— Нет уж, мы тоже будем участвовать, — он задирает подбородок. — Посмотрю, что есть в нормальной библиотеке, — Малфой выразительно смотрит на Гермиону. — В меноре.

— Какие вы молодцы! — лениво потягивается Паркинсон. — Тогда я, пожалуй, буду лежать здесь и не отсвечивать.

— В этом тебе нет равных, — говорит Малфой и получает за это подушкой по голове.

Гермиона осуждающе смотрит на них, разворачивается, и уходит к камину. Я бреду вслед за ней, краем глаза наблюдая, как Малфой ругается на Паркинсон за испорченную прическу. Вот чьи волосы маньяк должен был похитить — сто галлеонов на то, что эти блондинистые пакли регулярно охаживает весь фронт малфоевских домовиков.

*

— Как у нее дела? — интересуюсь я у Гермионы.

— Я купила ей парик, он почти такого же цвета, как ее настоящие волосы, — рассказывает Гермиона, накладывая себе на тарелку брокколи и цветную капусту. — Она, в принципе, почти смирилась, что магией это не вернуть, и придется только ждать. Но ты все-таки сегодня еще к ней не заходи.

Я не знаю, как мне вести себя с Джинни. Мы не говорили неделю после той дурацкой ссоры, и теперь меня гложет чувство вины. Было бы все по-другому, если бы она не съехала от меня в Нору?

Гермиона берет тыквенный сок и ставит мне на поднос, потом ставит такой же себе. Критически оценивает свой набор еды и удовлетворенно кивает.

— Почему? И с каких пор ты начала питаться так?

Я выразительно смотрю на ее зелень в тарелке. Как обед для козы, честное слово.

— Это полезно, — она задирает подбородок и гордо шествует к столику.

Я пожимаю плечами и набираю себе в тарелку жареной картошки. Рон куда-то запропастился, но он бы точно прочитал Гермионе лекцию о пользе мяса. Или пончиков в глазури.

Подхожу к столу — Гермиона демонстративно кусает огурец и с наслаждением им хрустит.

— Такой сочный! — говорит она с восхищением.

— Да-да, — соглашаюсь я и жую свою жареную картошку. — Так почему к Джинни сегодня лучше не приходить?

— Джордж сказал ей, что она похожа на корень мандрагоры, потому что такая же лысая и все время кричит, — хмурится Гермиона. — Он-то привык все проблемы шутками решать, а Джинни… В общем, она разочек приложила его Летучемышиным сглазом и снова заперлась в своей комнате. Так что сегодня к ней лучше не приходи.

— Спасибо, — говорю я с набитым ртом, за что получаю строгий взгляд Гермиона.

Джордж, конечно, мог быть и потактичнее. Но, с другой стороны, он наверняка просто хотел растормошить сестру. Видимо, волосы для девушек — действительно серьезная тема.

— Гермиона, а ты бы так же отреагировала? Никого бы к себе не впускала?

Она пожимает плечами и ковыряет вилкой брокколи. Что-то мне подсказывает — сочность этой зелени больше не кажется ей такой уж привлекательной.

— Ты ведь помнишь, — говорит она, — как на втором курсе после неудачного опыта с оборотным я просто заперлась в кабинке и не выходила.

Мне сложно понять эту мысль, я бы не сильно переживал, если бы мне обкромсали все волосы. Вероятно, потому что они быстрее отрастут.

— Может, все-таки объяснишь, зачем ты себя так мучаешь этой сочной зеленью? — как бы между прочим интересуюсь я.

Гермиона довольно шумно нарезает цветную капусту и сосредоточенно ее ест. Я знаю, что ей не хочется говорить на эту тему, но мне слишком любопытно.

— Это какой-то новый эксперимент? Голодная забастовка против рабства эльфов? Решила заменять пищу физическую — пищей духовной? — я сыплю вариантами, наблюдая, как розовеет ее лицо.

— Хватит, — шипит она и с громким стуком кладет вилку на тарелку. Молчит несколько мгновений и признается нехотя: — Рональд сказал, что я поправилась.

От неожиданности я проливаю на себя тыквенный сок.

— Что? Так и сказал?

— Ну, не совсем так… Но смысл был такой, — печально отвечает Гермиона. — Я и сама заметила, но не думала, что это бросается в глаза.

Я пытаюсь переварить сказанное и оглядываю ее, даже слегка нагибаюсь под стол.

— Перестань, дурак! — она шлепает меня по руке ладошкой.

— Гермиона, — вздыхаю я, — Рон дурак, ты не поправилась, поешь картошечки, а?

Она упрямо мотает головой и жует свою зелень. А мне так странно слышать от нее такие глупости, это же Гермиона! Лучшая ученица Хогвартса и умнейшая ведьма! Разве ее вообще когда-нибудь волновала внешность так, как других девчонок? Когда мы бродили по Хогсмиду и все наши однокурсницы толпой вваливались в «Шапку Невидимку» за новыми платьями, Гермиона спешила в «Магазин перьев Писарро» и потом с восторгом показывала нам свои новенькие пергаментные листы и аккуратные перья с блестящими чернильницами.

Вероятно, я слишком привык к тому, что она друг, и совсем забыл, что она еще и девушка.

— Так ты не знаешь, где Рон? — спрашиваю я. — Его не было сегодня на тренировке, а Майклсон — строгий тип. Два раза прогуляешь, и можешь забыть об Аврорате.

Гермиона пожимает плечами.

— Может, опять проспал?

Я хмурюсь. Рон, конечно, бывает растяпой, но к стажировке в Аврорате подходит очень серьезно.

Когда мы уже заканчиваем обед, в столовую забегает Артур Уизли. Видимо, он ищет нас, потому что быстрым шагом подходит к нашему столику, бледный и с безумным взглядом.

— Мистер Уизли, — встревоженно говорит Гермиона, — что случилось?

— Рон в Мунго, — выдыхает он. — Я хотел сообщить вам. Молли уже там, и я сейчас отправляюсь к нему.

Я чувствую, как сердце начинает стучать с удвоенной силой, а в голове проносятся самые ужасные сцены.

— Мы с вами! — вскакиваю я со стула. — Что с ним? На него напали?

Гермиона тоже встает из-за стола, побледневшая и испуганная.

— Он в сознании? — тихо спрашивает она.

— Пойдемте скорее, — торопит нас мистер Уизли, беря Гермиону под локоть. — Он жив, остального я и сам не знаю.

Мы буквально выбегаем из столовой под безразличными взглядами работников Министерства. Снующие туда-сюда волшебники с вытаращенными глазами здесь уже никого не удивляют.

*

Я стою возле кровати Рона и чувствую, как меня бросает в холодный пот. Он лежит такой бледный, что даже веснушек не видно, рыжие волосы взлохмачены, на одном глазу красуется белая повязка.

— Как это произошло? — шепотом спрашиваю я.

В палате очень тихо. Гермиона сдавленно плачет, сидя на стуле. Молли Уизли держит Рона за руку, ее лицо опухло от слез, но сейчас она спокойна. Думаю, что не обошлось без зелий, потому что взгляд ее расфокусирован и направлен в стену. Она качается из стороны в сторону и гладит Рона по предплечью. Джинни сидит рядом с ней, завернутая в платок, и что-то тихо нашептывает. Джордж стоит у окна и смотрит вдаль.

— Мы пока ничего не знаем, — так же шепотом отвечает мистер Уизли. — Его нашли недалеко от «Кабаньей головы», свидетелей не было. Все остальное в порядке, но глаз нельзя просто восстановить.

Джинни громко всхлипывает, и у меня по коже бегут мурашки. Кто бы ни сделал этого с Роном, я просто обязан его найти. И вырвать ему глаза, руки, ноги, и вот так по частям сдать в Визенгамот.

В палату заходит колдомедик, его лимонная мантия неприятно режет глаза.

— Мистеру Уизли нужен покой, — говорит он. — Вы сможете навестить его через несколько часов, когда он проснется. А сейчас в палате могут находиться не больше двух человек.

Гермиона бросив на Рона печальный взгляд, прощается с Молли и Джинни и выходит из палаты. Я киваю мистеру Уизли и выхожу вслед за ней. Мы стоим около подоконника и молчим. Мимо нас проходит целитель Рона.

— Извините, сэр! — я догоняю его. — Глаз нельзя вернуть с помощью магии?

Он останавливается и качает головой. Я вижу сочувствие в его светлых, выцветших глазах.

— Не все раны можно вылечить волшебством, — говорит он. — Все, что касается зрения, очень сложная тема, здесь мы скорее перенимаем у магглов их способы лечения. Есть возможность сделать протез, но это потребует времени — процесс изготовления довольно длительный, — колдомедик медлит мгновение и добавляет: — И обойдется в круглую сумму.

Я нервно сглатываю. Конечно, главное, что Рон жив, но представляю, как он будет расстроен.

К нам тихо подходит Гермиона, вслушиваясь в разговор.

— Деньги — не проблема, — решительно говорю я.

— Мистер Поттер, вы знаете, что еще один человек лишился глаза? Это произошло вчера.

Я смотрю на него в удивлении. Выходит, Рон не единственная жертва.

— Кто? — спрашивает Гермиона.

— Драко Малфой, — отвечает колдомедик.

Я слышу сдавленный возглас Гермионы — она закрывает рот руками и смотрит на меня, не моргая. Все это слишком странно, ведь у Малфоя и Рона нет ничего общего.

— Есть лишь один мастер, изготавливающий глазные протезы такого уровня, — продолжает колдомедик. — Он же сделал протез для Аластора Грюма, — при этих словах у меня неприятно скрутило живот от воспоминаний, — и сейчас работает над глазом для мистера Малфоя. Мистеру Уизли придется дождаться, когда он закончит. И после пройти проверку магических способностей — такие протезы может носить далеко не каждый волшебник.

Коридор больницы заполняет гнетущая тишина.

— Сэр, — Гермиона первая нарушает тишину, — мы можем его навестить?

— Мистер Малфой находится в пятнадцатой палате, прямо по коридору и налево, — говорит колдомедик. — Учтите, ему нельзя нервничать, — он строго смотрит на нас поверх очков.

Я киваю. Гермиона тянет меня за рукав рубашки, и мы идем вперед.

— Ты тоже думаешь, что это связано с тем волосяным маньяком? — тихо спрашивает она.

— Да, но теперь все становится еще непонятнее. Теперь он будет похищать у волшебников части тела?

— Не думаю, — качает головой Гермиона. — Но в библиотеке нет описаний ритуалов, связанных с волосами трех разных людей, а чтобы там еще и глаза присутствовали…

Мы находим нужную палату. Гермиона стучит в дверь, и мы заходим, не дожидаясь приглашения. Палата Малфоя больше и светлее, его кровать стоит прямо у окна. Он лежит на ней, закрыв глаза. Вернее, глаз, поправляю я себя. На месте второго у него белая повязка.

Гермиона в нерешительности замирает на месте.

— Малфой, ты спишь? — спрашиваю я.

— Даже если бы хотел — не смог. Вы ходите как слоны, — отвечает он и открывает глаз. Садится на кровати, окидывая нас безразличным взглядом. — Посмеяться пришли?

— Нет! — возмущается Гермиона.

Она делает несколько шагов вперед и неловко останавливается. Малфой даже не смотрит на нее, но буравит меня своим единственным глазом. Его тоже жалко, хотя и не так, как Рона.

— Ты помнишь что-нибудь? Как это произошло? — спрашиваю я.

Малфой качает головой.

— Этим вопросом уже занимается Аврорат, — отвечает он. — Меня допросили с утра, тебе я ничего говорить не собираюсь.

Можно было догадаться, что Министерство не оставит эти преступления без внимания. Но я не хочу оставлять попыток распутать дело: в конце концов, мы втроем всегда справлялись с этим лучше. И внутри меня клокочет злость, Рон — мой друг. Я обязан во всем разобраться.

— Мы думаем, что это связано с похищением волос, — осторожно говорит Гермиона.

— Тогда почему чертов маньяк отрезал этим курицам волосы, а меня, блядь, лишил глаза?!

Гермиона замирает, испуганная его словами. Мне даже не хочется заступаться за Джинни, которую Малфой назвал курицей. Думаю, что лишиться глаза — это действительно страшно и обидно. Мне жаль его.

— На Рона так же напали, — говорю я. — Поэтому мы подумали, что эти нападения связаны.

Малфой молчит. Вероятно, обдумывает мои слова. Гермиона стоит на месте и, кажется, боится даже вздохнуть.

— Если было два нападения… — начинает Малфой.

— …должно быть еще одно, — заканчивает Гермиона. — Я уже подумала об этом.

А мне это в голову не приходило. Но действительно! Если преступнику нужно все в тройном количестве, то определенно должна быть еще одна жертва.

— Он снова выбирает волшебников с разным цветом глаз: серые и голубые, — задумчиво говорит Гермиона. — Но мы не можем просто запретить выходить на улицу всем мужчинам — а ему явно нужны только мужчины.

— Мы вообще ничего не можем сделать, — говорит Малфой. — Вы заигрались в спасителей мира. Ты, Поттер, совсем помешался на своей избранности.

Мне хочется смеяться. Я никогда по-настоящему не чувствовал себя избранным. Но при этом я всегда был тем, кому есть дело. Как и Рон с Гермионой.

— Нам не нужна твоя помощь, — говорю я. — Просто я не привык отступать, когда дело касается близких. А ты жалей себя и дальше, Малфой.

Гермиона смотрит на меня возмущенно, готовая выдать нравоучения, но выслушивать, как меня отчитывают, совсем не хочется. Я пожимаю плечами и выхожу из палаты. За мной никто не идет.

*

— Ну, герой, чего застыл? — Паркинсон хитро улыбается.

Я стою у двери небольшого дома в пригороде Лондона, и не решаюсь позвонить в звонок. Вряд ли идея отправиться к Чжоу с Панси можно назвать хорошей, я и сам не мог сказать, как так получилось. Просто сначала мы навестили Гринграсс — та отказывалась видеться со мной без Паркинсон — а потом мы также вдвоем оказались здесь.

Я проклинал Гермиону, потому что она осталась исследовать библиотеку менора вместе с Малфоем — ну конечно, справится ли он с одним глазом? А мне приходится проводить время с Паркинсон, которая бесконечно курит и сыплет остротами, грубит и ведет себя вызывающе.

— Эй, Поттер! — она машет у меня перед глазами рукой, красные ногти сливаются в единую яркую полоску.

— Отойди, — говорю я и звоню в дверь.

Слышу шаги и настороженный голос.

— Кто это?

— Миссис Чанг, это Гарри Поттер. Я сейчас работаю в Аврорате, мы занимаемся делом с нападениями.

Ложь слетает так легко. За годы обучения в Хогвартсе мне не раз приходилось к ней прибегать. Паркинсон одобрительно хмыкает.

— Мистер Поттер! — дверь открывается, и мы видим мать Чжоу. Она низкого роста, с серебристыми прядками в угольно-черных волосах, очень худая. — Пожалуйста, проходите.

Мы заходим в просторную светлую комнату, в доме тихо и слышно, как тикают большие настенные часы. Паркинсон осматривает квартиру и едва заметно кривится — конечно, с ее поместьем не сравнится. Миссис Чанг осматривает Паркинсон и хмурится, — и ее я могу понять, с такой гостьей сложно быть гостеприимным.

— Мы можем поговорить с Чжоу? — нарушаю я тишину. — Понимаю, мы без предупреждения…

— Ну что вы, Мистер Поттер, Чжоу столько про вас рассказывала, — перебивает меня миссис Чанг. — Сейчас я предупрежу ее, что вы пришли. Она в последнее время не выходит из комнаты.

Я понимающе киваю.

Мы остаемся одни, Паркинсон смотрит на меня насмешливо.

Игнорирую ее и рассматриваю колдографии на стенах: Чжоу с метлой и в квиддичной форме радостно машет в камеру, ее длинные волосы развеваются на ветру. Волосы…

Главное, быть предельно тактичным и не сказать ничего лишнего. Слезы Чжоу пугали меня еще на далеком пятом курсе.

— Вы можете подниматься, я ее предупредила, — слышу я голос миссис Чанг. — Второй этаж, синяя дверь справа.

Она неодобрительно косится на Паркинсон и уходит на кухню. Мы поднимаемся по лестнице, и я слышу громкий шепот.

— Наверное, Чанг жутко расстроена, что упустила избранного. Такой шанс потеряла!

— Заткнись, — так же шепотом отвечаю я.

Хочется скинуть ее с этой лестницы, чтобы она прокатилась по всем ступенькам и переломала себе все кости. Мысленно представляю себе эту картину и безжизненное тело Паркинсон на полу. Представляю так ярко, что по коже бегут неприятные мурашки. Ладно, пусть живет.

Стучусь в комнату и, дождавшись тихого «входите», захожу внутрь. Паркинсон следует за мной — она как тень, от которой не избавиться, вся в черном и не отстает ни на шаг.

Мы оказываемся в голубой комнате, все вокруг с кружевами и рюшами, как будто здесь живет девочка лет восьми. Чжоу сидит на подоконнике, обняв коленки, и смотрит в окно.

— Привет, Чжоу.

— Привет, Гарри.

Чжоу поворачивается, у нее на голове парик и шелковый платок. Я вижу в ее глазах смущение, а после — негодование, когда та замечает Паркинсон. Да, все люди реагируют на нее одинаково.

— Привет, — Паркинсон оценивающе разглядывает Чжоу и ехидно улыбается. — Я Панси Паркинсон, мы тут с Поттером расследуем дело о пропаже волос. Поболтаем?

Она без приглашения проходит к креслу и садится в него, закинув ноги на стоящую рядом табуретку.

— Что она здесь делает? — Чжоу сердито смотрит на меня.

— Не обращай на нее внимания, — прошу я. — Она… помогает мне с этим делом.

Панси смеется и посылает мне воздушный поцелуй. Я хмурюсь и снова поворачиваюсь к Чжоу.

— Расскажи, пожалуйста, как с тобой это произошло? Ты что-нибудь помнишь?

— Вообще-то, я уже общалась с работниками Министерства, — Чжоу смотрит на меня с подозрением.

— Я знаю, — приходится врать напропалую. — Они послали меня на повторные допросы, вдруг я смогу заметить какие-нибудь детали.

Чжоу вздыхает и снова смотрит в окно. Я вспоминаю, как страдал из-за нее в школе и не могу понять, почему она мне так нравилась. Забавно, как старые чувства исчезают, не оставив следа.

— Скажу тебе то же, что и им: не помню совершенно ничего подозрительного. Я просто шла покупать щетки для своей метлы, а потом меня кто-то ударил сзади по голове. И очнулась я уже без волос.

Я слышу, как ее голос начинает дрожать.

— Паршиво, — подает голос Паркинсон.

Чжоу испепеляет ее взглядом, я жалею, что оказался здесь в такой компании. Паркинсон встает с кресла, подходит к письменному столу.

— Письмо от «Придиры»? Собираешься дать большое интервью о своей утрате?

— Убирайся отсюда, — шипит Чжоу и поворачивается ко мне. — Ты что, уже забыл, как она хотела сдать тебя Сам-знаешь-кому?

— Я все помню, просто сейчас мы… — пытаюсь подобрать слова, — вроде как заодно.

Чжоу дует губы и скрещивает руки на груди.

— Не хочу общаться при ней, — говорит она. — Гарри, тебе я доверяю. Я помню, что было между нами.

Ее глаза снова наполняются слезами. Я чувствую подступающую панику — ничего так не выбивает меня из колеи, как плачущие девушки.

— Чжоу, я…

— Ты не ответила на мой вопрос, — бесцеремонно влезает Паркинсон. И, Мерлин, как же я ей за это благодарен. — Собираешься дать интервью Лавгуду?

Чжоу мгновенно перестает плакать и поворачивается к Паркинсон, сжимая кулаки.

— Он прислал мне это письмо еще до нападения, ясно тебе, змея слизеринская? Проваливай отсюда. Оба проваливайте!

Она быстрым шагом подходит к двери и распахивает ее настежь. Я понимаю, что разговор окончен и покорно покидаю комнату. Паркинсон выскальзывает следом.

*

Поместье Паркинсонов большое и мрачное. Комнаты темные, тяжелые позолоченные люстры висят практически для красоты, все освещение идет от свечей в старинных канделябрах. Каждый раз мне кажется, что я иду по склепу вампиров.

Паркинсон идет впереди, я плетусь следом — настроение после разговора с Чжоу препаршивое.

— Ты сказал, что все еще помнишь про тот случай, — Паркинсон чуть замедляет шаг и равняется со мной.

— Ты о чем?

— Ну, — она колеблется мгновение, — когда я хотела сдать тебя Темному Лорду.

— Случай? Так ты это называешь?

Она пожимает плечами и ничего не говорит. Мы идем в тишине некоторое время, коридор кажется мне бесконечным. Где-то там, в гостиной — единственной комнате с хорошим освещением — сидят Малфой и Гермиона с книжками, и я хочу поскорее оказаться с ними.

Паркинсон останавливается, и я останавливаюсь тоже. Неужели мы пропустили поворот?

— Поттер, мы ведь на самом деле не заодно, да? — спрашивает она.

Ее темные глаза блестят от тусклого света свечей. Мы стоим близко, если она сделает еще шаг — упрется макушкой в мой нос. И я чувствую этот ненавистный запах табака, он повсюду в этом доме.

— Почему вы решили нам помочь? — спрашиваю я вместо ответа.

Она пожимает плечами.

— Малфой считает, если рядом с раскрытым делом будет его фамилия, его легче примут на стажировку в Аврорат. Поэтому он убедил меня позвать вас в поместье, родителей все равно нет.

Я обдумываю сказанное. Похоже на правду, Малфой действительно не стал бы просто так общаться с нами.

— А ты?

— Мне просто скучно, — говорит она и снова улыбается.

Я не уверен, но в этом полумраке ее улыбка больше не кажется такой счастливой.

— Решила повеселиться? — уточняю я. — Это серьезное дело, Паркинсон.

— Ты не понимаешь! — она тычет мне пальцем в грудь, и больно колет острым коготком. — Я никогда не делала ничего полезного, всегда только все портила.

— И сейчас продолжаешь заниматься тем же самым, — говорю я, отпихивая ее руку. — Зачем ты нагрубила Чжоу?

— Иди к черту, — Паркинсон отворачивается от меня и идет вперед, стук ее каблуков эхом разносится по коридору.

Иду за ней со странным чувством, что сказал что-то не то. Это же Паркинсон, говорю я себе, с каких пор ты начал ее жалеть?

В гостиной Гермиона и Малфой увлеченно читают толстенный фолиант. У Малфоя на глазу черная атласная повязка, он похож на злодея из фильма про супергероев.

— Гарри! — Гермиона радостно улыбается, увидев меня.

Я жалею себя из-за дня, проведенного с Паркинсон, а ей ведь пришлось здесь с Малфоем сидеть, выслушивать гадости. Наверное, ей было намного хуже.

— Как успехи? — спрашиваю я.

Ее взгляд тускнеет, она печально качает головой. Мне кажется, что все наши действия бесполезны, и я раздражаюсь.

Паркинсон садится на диван и привычно закидывает ноги на Малфоя, прикуривая сигарету.

— Что у вас интересного? — спрашивает Малфой.

— Ничего, — отвечаю я.

— Вообще-то, есть кое-что, — говорит вдруг Паркинсон, не глядя на меня.

Мы все смотрим на нее в ожидании. Уверен, она наслаждается нашим вниманием, медленно затягивается сигаретой, медленно выпускает дым. Опять эти кольца, черт бы их побрал.

— Помимо того, что Чанг истеричка, — медленно начинает она и я раздраженно закатываю глаза, — я выяснила еще одну вещь. У нее было приглашение на интервью в «Придиру».

— И что? — спрашивает Гермиона.

— А то, мисс-гнездо-на-голове, что у бедной Астории тоже было такое письмо, — слова Паркинсон буквально сочатся ядом. — Остается только узнать, отправляли ли его нищенке Уизли, и это может быть нашей зацепкой.

— Выбирай слова, Паркинсон, — я начинаю злиться.

Гермиона задумчиво смотрит в стену, что-то вспоминая. Замечания от Паркинсон она игнорирует, и почему-то совершенно не злится.

— Прямо сейчас отправлюсь к Джинни, — говорит она. — Конечно, это кажется зацепкой с натяжкой, Лавгуд же не маньяк, просто со странностями. Но ты молодец, Паркинсон!

— Засунь свою похвалу себе знаешь куда?

Гермиона пожимает плечами, а я замечаю легкую улыбку Паркинсон до того, как она отворачивается.

И правда, молодец. Заметила ведь. Мне снова становится неловко из-за своих слов, и я упорно гоню эти мысли куда подальше.

— Куда ты собралась? — говорит Малфой. — Здесь еще двадцать томов не прочитанных.

— Тебе нельзя напрягать зрение, — отвечает Грейнджер. — И читать больше трех часов подряд нельзя. А мы тут уже с этими книгами сколько сидим? Страшно сказать.

Малфой хмурится.

— Ты что, моя сиделка? Я как-нибудь сам разберусь.

— Я просто знаю, что колдомедик сказал Рону, — отвечает она, откладывая книгу. — Тебе может стать хуже, не нужно рисковать.

— Иди со своей жалостью к Уизли, — шипит Малфой. — Мне твои советы не нужны.

Он хватает толстенный томик «Темномагические ритуалы Максвелла Полла» и, откинувшись на спинку дивана, начинает его читать. Уверен, что он просто сидит с угрюмым лицом и пялится на страницы, даже не вникая в смысл.

— Ой, ладно! — Гермиона резко встает. — Ну и сидите тут, без жалости, благодарностей, и прочих атрибутов нормального человеческого общения!

Она сверкает глазами и только что молниями не бросается. Даже такой выдержке, как у Гермионы, рано или поздно приходит конец.

В случае с Малфоем и Паркинсон хватило всего нескольких встреч.

— Что ты знаешь о человеческом общении? — кричит нам вслед Паркинсон, пока мы направляемся к камину. — Книжный червь!

Когда вихрь зеленого света уносит нас в Нору, я слышу от Гермионы такие ругательства, которые не прочитать ни в каких книжках.

========== Глава, в которой странностям дается объяснение и почти никто не ругается ==========

Ужины в Норе давно не были такими тихими. Джинни вяло ковыряет овощное рагу, Молли и Артур тихо переговариваются о министерских делах, а Рон не спускается вниз с того дня, как его выписали из Мунго.

— Джинни, тебе не приходило письмо от Лавгуда? — спрашивает Гермиона.

— Приходило, — кивает Джинни. — Мистер Лавгуд хотел взять у меня интервью о «Холихедских Гарпиях». Он считает, что символ когтя на нашей форме — это урезанный герб древнего женского сестринства, которые умели говорить с животными.

— И что ты ответила? — допытывается Гермиона. Я вижу блеск в ее глазах.

— Отказалась, — Джинни пожала плечами. — А потом еще это нападение случилось…

— Понимаю.

Гермиона смотрит сочувственно, но слегка барабанит пальцами по столу. Понимаю ее нетерпение, мне тоже хочется обсудить эту новость, но при Молли и Артуре нельзя.

— Поднимемся к Рону? — предлагает она.

Я с готовностью встаю из-за стола. Мы торопливо поднимаемся наверх, Джинни плетется сзади. Наверное, стоит с ней поговорить, но у меня разговоры с противоположным полом в последнее время совсем не получаются.

— Рон, привет! — Гермиона широко улыбается, заходя в комнату. — Как ты себя чувствуешь?

Он лежит на кровати, задрав ноги на стену, в пижаме с пятнами на футболке, растрепанный, с небольшой щетиной. Совершенно разбитый.

— Нормально, — отвечает Рон, даже не глядя на нас.

Мы садимся рядом. Гермиона берет его за руку и гладит по волосам.

— Мы скоро найдем этого урода, — говорю я. — Я тебе обещаю.

— Глаз мне это не вернет, — отвечает он.

И мне страшно от безразличия в его голосе.

— Ну что ты, Рон? — мягко говорит Гермиона. — Ты справишься, мы что-нибудь придумаем. Мы с тобой.

Но он никак не реагирует. Я вспоминаю Малфоя, корпящего над темномагическими фолиантами, и не могу понять, кто из них ведет себя странно.

— Мы выяснили, что все жертвы были приглашены на интервью в «Придиру», — рассказываю я, чтобы сменить тему. — Думаю, стоит наведаться к Лавгудам и все разузнать. Как давно вы общались с Луной?

Гермиона почему-то краснеет.

— Давно ей не писала, забегалась с этой работой, — говорит она.

— Я тоже все собиралась, — виновато кивает Джинни. — Месяц, наверное, с ней не виделись.

— Завтра пообщаемся, — обещаю я.

Вдруг раздается грохот, и мы все подскакиваем на месте. Я, Джинни и Гермиона направляем палочки на окно, а Рон остается лежать безучастным.

— Сова, — выдыхает Гермиона с облегчением.

Она открывает окно, и огромный черный филин влетает в маленькую комнатку Рона. Сев возле Гермионы, он цапает ее за руку.

— Ну спасибо, вредная птица, — она тянется к письму. — У меня для тебя ничего нет, — говорит Гермиона, поглаживая филина.

Тот недобро ухает и улетает прочь, слегка задев ее крыльями по волосам.

— Разумеется, это от Малфоя, — она смотрит на конверт с серебряными вензелями. — У кого еще может быть такая агрессивная птица.

Гермиона медленно открывает конверт и достает письмо, задумчиво читает. Там несколько строчек — я вижу это, когда она опускает письмо.

— Малфой нашел ритуал, — говорит она. — Расскажет завтра.

— Почему завтра? — восклицаю я.

Мне уже надоели эти тайны. Почему нельзя было просто написать все в письме и избавить нас от приятной встречи? Проклятый хорек.

— Гарри, уже поздно, — мягко говорит Гермиона. — Узнаем все утром.

Я вижу, что она нервничает, но пытается не подавать вида. Рон лежит с закрытыми глазами и никак не реагирует на ее легкие поглаживания по волосам. Джинни сидит в кресле, поджав под себя ноги.

— Странно, да? — спрашивает она.

Я смотрю на нее вопросительно.

— Что вы теперь с Малфоем и Паркинсон заодно.

— Странно, — повторяю я слова Джинни.

Мне чудится, что за окном проплывают не облака, а сизые кольца дыма.

*

Я просыпаюсь от стука в дверь. Нехотя встаю, шлепаю босиком по холодному полу, кутаюсь в огромный махровый халат — кажется, в нем еще Сириус ходил. Мне нравится этот дом, но с тех пор, как я снова живу здесь один, а Джинни в Норе, температура как будто упала до градусов слизеринских подземелий.

— Гарри, это я! — доносится из-за двери голос Гермионы.

Я и так знаю. Прийти ко мне мало кто может, а приходит и вовсе только она. Открываю дверь, впускаю Гермиону и солнечный свет, который неприятно слепит глаза.

— У меня новости, — с порога говорит она, стягивая сапожки и вешая на меня свое пальто.

Кланяюсь ей на манер дворецкого и легко улыбаюсь.

— Добро пожаловать в берлогу, мисс Грейнджер!

Она никак не реагирует на мою шутливую реплику и идет на кухню. Вешаю ее пальто и плетусь следом.

На кухне пахнет кофе и булочками, Кикимер суетится у стола. Гермиона выглядит расстроенной, я замечаю, что у нее красные глаза.

— Что такое? — спрашиваю я.

Она протягивает мне свежий «Пророк».

— Невилл, — говорит она дрожащим голосом. — Он был следующим, кто лишился глаза.

Чувствую, как сердце пропускает удар и злость с новой силой собирается где-то в груди.

— Джинни и Рон сегодня его навестят, но я предлагаю узнать, что нашел Малфой. Мы должны знать, чего нам ожидать, — Гермиона шумно вздыхает. — Это так ужасно, Гарри! Бедный Невилл.

Я киваю и обнимаю Гермиону за плечи.

— Мы найдем, кто это сделал, — говорю я. — Он больше никого не тронет.

Она кивает. Мы молча пьем кофе, к булочкам она не притрагивается.

— Пойдем? — я глажу ее по плечу, и Гермиона благодарно улыбается в ответ.

Этот день, уже омраченный новостью о Невилле, должен был стать еще хуже. Я помнил о вчерашних перепалках с Малфоем и Паркинсон, а повторять их желания не было никакого.

— Кстати, — вспоминаю я интересующий меня вопрос, — а где родители Паркинсон? Не хотелось бы на них наткнуться.

— Мы их не увидим, — заверяет меня Гермиона. — Малфой сказал, что они уехали в Шотландию к родственникам на свадьбу, а Паркинсон не взяли, потому что ее там не особо любят. Ну, она ведь курит, ругается, в общем — ведет себя совершенно не как леди.

— Это все Малфой рассказал? — удивляюсь я.

Она пожимает плечами.

— Мы немного разговорились. Пойдем скорее, — и тянет меня за рукав.

Мы шагаем в камин, и зеленое пламя уносит нас прямо в логово чистокровных вампиров.

*

— Я пересмотрел вчера все эти книги, — Малфой выразительно окидывает взглядом стопку на столе, наверное, рассчитывает на особую похвалу, — и нашел то, что нам нужно.

Мы с Гермионой сидим поодаль от него на небольшом диване. Она теребит в руках носовой платок — новость о Невилле ее не отпускает, — я наблюдаю за Паркинсон, которая крутится у зеркала и поправляет прическу.

Наверное, ей должно быть одиноко здесь, в этом огромном мрачном логове. И грустно от того, что ее оставили, что родственники ее не любят. Но Паркинсон не выглядела расстроенной, и узнать, что она чувствует, было невозможно. Кажется, как будто только в тот момент, в коридоре, буквально на мгновение она была искренней.

— Если бы ты мне вчера помогла, — продолжает Малфой, — мы бы, конечно, управились быстрее.

— Пожалуйста, просто скажи, что ты нашел, — тихо перебивает его Гермиона.

— А вы чего такие кислые? Кто умер?

Паркинсон поворачивается с совершенно ослепительной улыбкой. И я вдруг очень хорошо понимаю ее родителей, эту стерву брать с собой никуда не хочется.

— У нас есть еще один пострадавший, — сухо отвечаю я. — Невилл.

На секунду улыбка исчезает с лица Паркинсон, но мгновенно появляется снова.

— Похоже, мужчин этот маньяк не любит больше, чем женщин, — заявляет она.

Малфой хмурится и торопливо листает книгу в кожаном переплете.

— У него есть почти все, что нужно, — говорит он и начинает рассказ: — Это древняя магия индейских племен, еще с тех времен, когда жертвоприношения считались обычным делом.

Гермиона вздрагивает от этих слов, мне тоже становится не по себе.

— Все же знают, что такое ловец снов? — спрашивает Малфой.

Кивают все, даже Паркинсон.

— Обычный ловец защищает от простых кошмаров, которые могут сниться каждому из нас, — продолжает он. — Но есть кошмары, которые буквально высасывают из тебя все силы, убивают изнутри, настолько они кажутся реальными.

Я нервно сглатываю, вспоминая о своих снах, связанных с Волдемортом.

— Для таких снов требуется особый амулет: нужно взять человеческие волосы и сплести из них паутину, которая будет ловить кошмары, по ее краям повесить человеческие глаза, которые будут неустанно следить за злыми духами, а в центре поместить человеческое сердце, которое будет давать свою силу.

— Сердце? — дрожащим голосом переспрашивает Гермиона.

Малфой кивает.

— Нам срочно нужно к Лавгудам, у нас больше нет вариантов, — я вскакиваю с дивана. — Больше никто не должен пострадать.

Гермиона кивает и встает вслед за мной.

— Нужно сообщить об этом в Министерство, — говорит Малфой. — И не лезть к этому психопату прямо в руки.

— Нам не нужна твоя помощь, — говорю я. — Не переживай, мы замолвим за тебя словечко, чтобы тебя взяли на стажировку в Аврорат.

Гермиона смотрит на меня с непониманием, Малфой — со злостью. Паркинсон что-то тихо говорит, но я не могу разобрать ничего кроме «чертов Поттер».

— Какая мне теперь стажировка без глаза? Этот протез нужно ждать целуювечность! — зло кричит Малфой и добавляет чуть тише: — Дебил.

— Придурок, — бросаю я в ответ и тяну Гермиону за собой.

Она покорно идет следом.

*

Мы стоим около дома Лавгудов, солнце слепит глаза. Сад вокруг дома цветет яркими красками, я чувствую легкий запах цитруса и роз. Я не был здесь с тех самых пор, как Ксенофилиус Лавгуд почти сдал меня Пожирателям Смерти. Надеюсь, новый прием будет более радужным.

Мы проходим по дорожке, усыпанной камнем, и озираемся по сторонам. Вокруг — зеленые поля и ни души. Тишина рядом с этим домом пугает.

Я останавливаюсь у двери и смотрю на Гермиону, она ободряюще кивает и держит палочку наготове.

— Давай, — шепчет она.

Заношу руку, чтобы постучать, и слышу тихий вскрик Гермионы.

Секунда — и она падает на землю. Я кидаюсь за ней, но в ту же секунду меня пронзает острая боль в шее, и я отключаюсь.

*

Когда я прихожу в себя, голова раскалывается от боли. Я плохо вижу, где нахожусь, потому что на мне нет очков, но чувствую, что связан. Делаю несколько попыток высвободиться — бесполезно.

Помещение напоминает мне лабораторию: я лежу под наклоном, как в кресле у стоматолога, надо мной яркая лампа, вижу очертания шкафов, но совсем нет солнечного света, как будто все находится под землей.

— Гермиона? — тихо зову я.

— А-а-а, очнулись, мистер Поттер? — слышу я скрипящий голос.

Ко мне подходит мужчина в белоснежном халате с длинными светлыми волосами.

— Мистер Лавгуд?

— Да-да, — отвечает он. — Мне жаль, мистер Поттер, но вы сами виноваты. Моя малышка больна, ей так плохо, я должен помочь.

— Луна? Что с ней?

Я снова делаю попытки освободиться, пока Ксенофилиус стоит ко мне спиной. Пытаюсь сотворить беспалочковую магию — не выходит. У Гермионы бы наверняка получилось! Вот только где она?

— Моя малышка заболела, зачахла. Видите ли, мистер Поттер, у нее совсем не осталось друзей. Все про нее забыли, — он не поворачивается, что-то переливая по колбам. — А знаете, какое лучшее лекарство от всех болезней?

— Какое? — спрашиваю я, пытаясь протянуть время.

— Любовь, мистер Поттер, — Ксенофилиус подходит ко мне с колбой и острым металлическим предметом, похожим на скальпель. — Но вы не хотели дать моей девочке любви, поэтому я заберу ее сам.

Я снова пытаюсь высвободиться, на этот раз вкладывая всю свою силу. Веревки больно впиваются в кожу, а голова снова начинает раскалываться.

— Мистер Лавгуд, вам лучше отпустить меня, — говорю я сквозь зубы. — Мы поможем Луне, вам не нужно больше никого ранить.

— Никто не поможет ей, кроме меня, — грустно отвечает он и хватает меня за подбородок.

Я вырываюсь, потому что он пытается влить в меня ужасно горькое зелье. Лавгуду удается влить несколько капель, я чувствую, как остатки зелья стекают по моей коже.

— Где Ге-ге-рмиона? — язык заплетается, и я с трудом выговариваю слова.

— Придется стереть ей память, — отвечает Лавгуд. — Она очень не вовремя появилась здесь.

Находиться в трезвом сознании становится все сложнее, я чувствую, что и так мутная из-за отсутствия очков картинка начинает расплываться. У меня больше не получается пошевелиться, в панике я пытаюсь сказать или сделать хоть что-нибудь — бесполезно.

Все, что мне остается, невнятно мычать и моргать.

— Мне нужно ваше сердце, мистер Поттер, — говорит Лавгуд. — Но вы должны находиться в полном сознании, поэтому я просто вас обездвижил.

Я мычу и жмурюсь от яркого света лампы, который он направляет прямо мне в глаза.

— Ваше доброе храброе сердце будет последним элементом, мой ловец кошмарных снов будет готов. Луна так слаба, — он нервно всхлипывает. — У меня осталось совсем мало времени.

Я чувствую, как сердце бешено стучит в груди. Неужели еще пара мгновений — и оно перестанет биться?

Холодное прикосновение скальпеля отрезвляет меня. Лавгуд делает надрез, и я чувствую боль, чувствую, как сталь погружается все глубже под кожу. Мне хочется выгнуться и кричать, но я не могу этого сделать. Не могу сделать ничего.

Лавгуд делает новый надрез. Внутри своей головы я ору благим матом и надеюсь, что скоро потеряю сознание от боли.

— Тише, мистер Поттер, пока вы нужны мне живым, — он словно читает мысли и подносит к моему носу едко пахнущую тряпку, которая в момент пробуждает меня от агонии.

Сколько раз я был лицом к лицу со смертью, но еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным. Боль усиливается. Я слышу громкий хлопок… и все стихает.

Чьи-то холодные руки касаются меня, стягивают с кровати.

— Давай же, Поттер.

Это Паркинсон, но я не могу понять — настоящая она или плод моего воображения. Мысли роятся в гудящей голове, а сердце стучит с такой силой, что, кажется, вот-вот вырвется в проделанные Лавгудом надрезы.

Я все еще не могу шевелиться, и она тянет меня на себя. Не выдерживает тяжести моего тела, и мы оба оказываемся на полу: я лежу на ней сверху, чувствую сладкий запах табака, и мне отчего-то становится так хорошо. Я закрываю глаза.

— Поттер, не умирай, — шипит она.

Мысленно я смеюсь. Живее всех живых — благодаря ей.

Паркинсон скидывает меня с себя, и теперь я лежу на спине. Она исчезает, и меня захлестывает паника. Боль в груди не утихает, зато, кажется, мое тело снова возвращается ко мне.

Я пытаюсь повернуть голову, чтобы найти Паркинсон, но она сама склоняется надо мной, загораживая свет. Лучи от лампы позади нее выглядят так символично, как будто она…

— …ангел, — хриплю я.

Я слышу ее мелодичный смех, и паника окончательно отпускает.

— Вот это тебя приложили, — говорит она и склоняется над моим лицом.

Еще мгновение — и я чувствую, как ее губы касаются моих губ, легко, совсем невесомо. Я даже толком не могу ответить, но чувствую тепло, которое разливается по телу.

— Ну ты и бревно, Поттер.

Паркинсон надевает на меня очки, и теперь я вижу все: ее темные сияющие глаза, светлую кожу и маленькую, едва заметную родинку над губой. Отчетливо вижу лабораторию, в которой нахожусь — со стены тремя глазами на меня смотрит ужасного вида ловец снов из перепутанных длинных волос; глаза вращаются, а посередине свободное место, как раз для моего сердца.

Она легко встает с пола, подходит к ловцу. Глаза следят за каждым ее движением.

— До чего жуткая херня, — говорит она, но не может оторваться, завороженная. — Вот этот глаз — Драко, — Паркинсон водит пальцем вокруг одного из них, и он послушно следует за этой траекторией. — Бр-р!

Выглядит очень пугающе.

— Надо уходить, пока этот сукин сын не очнулся, — ругается она совсем не аристократично.

Наверное, в этом и есть суть Паркинсон — от аристократии в ней только чистая кровь и фамилия.

— Можешь встать? — она дает мне руку, и я пытаюсь подняться, опираясь на нее.

Тело меня слушается, но с трудом. У меня уходит несколько минут, чтобы встать, но Паркинсон не торопит меня и не смеется. Она просто стоит рядом и поддерживает, чтобы не упал.

— Где Гермиона? — спрашиваю я.

— Не переживай, Малфой ее нашел, живая была.

Мы медленно выходим из лаборатории, и три глаза неотрывно следят за нами.

— Получается, — говорю я, отдышавшись, — ты меня сначала убить хотела, а теперь решила спасти?

Паркинсон пожимает плечами.

— Девушки бывают такими непостоянными, — смеется она.

Наверх ведет узкая лестница, и мы идем очень близко. Паркинсон держит меня за талию, и подталкивает сзади.

— Панси? — тихо зову я.

— Чего тебе?

— Я ошибся. Ты не все портишь. Возможно, ты портишь только некоторые вещи.

— О, заткнись.

Паркинсон пихает меня локтем в бок, и я сдавленно охаю от боли. Она улыбается.

*

Мир буквально перевернулся с ног на голову: Паркинсон поддерживает меня, чтобы я мог нормально идти, Малфой залечивает царапины на лице Гермионы, пока она полулежит в кресле.

— Гарри! — она видит меня и делает слабые попытки встать. — У тебя кровь!

— Грейнджер, не дергайся, — осаживает ее Малфой.

Я осматриваю себя: с левой стороны у меня красуется три надреза, кожа похожа на лоскут. Мне незнакомы заклинания, которые могут просто это залечить. Паркинсон заматывает меня в кухонным полотенцем, и ругается, когда пачкает руки моей кровью.

Я смеюсь и охаю от боли. Голова трещит, как будто меня огрели дубиной.

— Надо проверить Луну, — говорю я.

— Ты отключишься на первой ступеньке, Грейнджер, может быть, дойдет до второй, — возражает Паркинсон.

Я почти тронут этой своеобразной заботой.

— Это бесполезно, — говорит ей Малфой, — глупые гриффиндорцы все делают по-своему.

Он подхватывает Гермиону на руки и идет к лестнице, ведущей в комнату Луны. Та слабо сопротивляется, но ее сил не хватает, чтобы сказать или сделать что-нибудь вразумительное.

— Какая ты дохлая, Грейнджер, — ворчит он. — Мешок с костями.

Гермиона почему-то улыбается.

*

В комнате Луны темно, поэтому я не сразу замечаю ее, свернувшуюся в комочек на кровати.

— Луна? — тихо зовет Гермиона.

Комнату наполняет истошный крик. Я вздрагиваю и подбегаю к кровати, Гермиона пытается сделать то же самое, но без поддержки Малфоя почти падает посреди комнаты. Тот ругается и помогает ей встать.

Луна бледная, волосы спутанные, под глазами синяки, губы искусаны до крови. Она как будто спит, но глаза ее открыты.

— Мы здесь, все хорошо. Мы поможем тебе, — я глажу ее по плечу, и чувствую, как она горит.

— Все хорошо, — повторяет она. — Вы пришли, все хорошо.

Гермиона садится рядом на кровати и взволнованно разглядывает ее. Кладет руку на бледный вспотевший лоб Луны.

— У нее жар, — говорит она, — нужно срочно доставить ее в Мунго.

Я киваю и протягиваю руки, чтобы поднять Луну на руки. Но она отталкивает меня с такой силой, что я, удивленный, отпускаю ее.

— Все хорошо, вы здесь. Кошмаров больше нет, у меня теперь цветные сны.

Она начинает кашлять и задыхаться. Я снова беру ее на руки — нужно уходить как можно скорее. Луна больше не вырывается, она обмякла в моих руках, и лежит безжизненной куклой. Мы шагаем в камин, и зеленое пламя уносит нас из дома Лавгудов — места, в которое я надеюсь больше никогда не возвращаться.

*

Мы в палате у Гермионы. Иногда мне кажется, что моя жизнь состоит из сплошных походов по Мунго, уже можно заводить здесь собственную комнату со всеми удобствами. Здесь, на удивление, много людей: Рон и Джинни, Малфой, Паркинсон, даже Невилл пришел. Я смотрю на трех одноглазых однокурсников, и все это кажется мне какой-то странной шуткой.

— Ну же, Гарри, — торопит меня Джинни.

— Луна заболела, — продолжаю я свой рассказ, — магической лихорадкой. Но Ксенофилиус решил лечить ее своими методами. Луне становилось все хуже, но грустила она только из-за того, что друзья о ней забыли. Он писал тебе, — я посмотрел на Джинни, — Чжоу, с которой они были приятельницами, даже Гринграсс написал, хотя они с Луной мало общались, просто однажды разговорились в Косом переулке, а мистер Лавгуд это увидел и запомнил. Хотел заманить вас к себе в дом на интервью, а заодно заставить посидеть с больной дочерью — таким был его план изначально.

— Я чувствую себя ужасной подругой, — говорит Джинни.

— Не твоя вина, что мистер Лавгуд сошел с ума, — успокаивает ее Гермиона.

Она сама бледная и ослабшая, ей пришлось принять Костерост из-за перелома ребра. Я прекрасно помню, как ощущается эта адская боль. Но Гермиона боец, и вида не подает.

— После этого мистер Лавгуд прочитал в книге один из способов прогнать кошмары при лихорадке — сделать ловец снов. Что было дальше, вы знаете. Невилл и Рон пострадали, потому что не навещали Луну, как и девочки, а Малфой — потому что обижал ее в школе.

В палате поднимается шум: все начинают обсуждать произошедшее. Малфой спорит с Невиллом, но вполне безобидно, даже Гермиона слушает их и улыбается. Я замечаю, что Паркинсон выскальзывает из палаты, и через несколько секунд выхожу за ней.

Я нахожу ее на веранде, где она стоит, опершись на белоснежное ограждение, и курит.

— Ненавижу больницы, — говорит Паркинсон, когда замечает меня, — в них нельзя курить.

Пожимаю плечами и встаю рядом. Мы смотрим на маленький зеленый парк, в котором больные гуляют со своими сиделками, и молчим. Думаю, что как будто бы прошел все стадии привыкания к Паркинсон: от ненависти и отрицания до принятия.

— Спасибо, Панси. Я ведь тебя так и не поблагодарил.

— Поттер, прекрати, я сейчас заплачу.

Она смеется.

— Но целуешься ты дерьмово, — добавляет она, поворачиваясь ко мне лицом.

И я вижу хитрый блеск в ее глазах.

— Я был обездвижен!

Мое возмущение веселит ее еще сильнее.

— Не переживай, Поттер. Я могу научить, если захочешь.

Я закатываю глаза от такой наглости, но ничего не отвечаю.

Паркинсон выпускает кольца дыма, и я наблюдаю, как они растворяются в воздухе. Мне удивительно хорошо.

Странные дела происходят. Очень странные дела.