Сердце горца [Карен Мари Монинг] (fb2) читать онлайн

Карен Мари Монинг Сердце горца

Посвящается тебе, Элизабет, – не будь мы сестрами, мы были бы кошками. Кошками-сестрами. Можешь взять поносить мою шляпку, когда захочешь.

АдамБлэк:

Туата-Де Данаанский, известный негодяй даже для своей расы. Любимый облик – невероятно сексапильный кузнец-горец с сильным мускулистым телом, золотистой кожей, длинными черными волосами и радужными глазами. Обладает незаурядным умом, дьявольски привлекателен. Известен тем, что якобы чуть не нарушил Договор, причем дважды. Он – самый опасный и непредсказуемый представитель своей расы. Внимание: при встрече проявлять особую осторожность! ИЗБЕГАТЬ КОНТАКТА ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ!

Из «Книг о Чаре» О'Каллагенов

Туата-Де Данаанский: (tua day dhanna) Высокоразвитая раса бессмертных существ, которые поселились в Ирландии за тысячи лет до Рождества Христова. Известны как Дети богини Дэнью; раса Истинных; Джентри; Сидхи Даоин; эльфы; чаще всего их называют Существа, или жители Чара. Хотя их часто описывают как светящихся изящных созданий крохотного размера, которые порхают, источая благодушие и любовь к безобидному озорству, настоящие Туата-Де гораздо менее изысканны и далеко не так благожелательны.

Из «Книго Чаре» О'Каллагенов

ПРОЛОГ

Лондон, Англия

Адам Блэк стоял посреди центральной комнаты каменных катакомб под зданием Белту и наблюдал, как Хло Зандерс искала везде своего возлюбленного – шотландского горца, Дэгьюса МакКелтара. Она издавала такой вопль, словно душа ее разрывалась на части. Бесконечный и пронзительный, он был способен расколоть голову Туата-Де. «Или человеческую, раз уж на то пошло», – мрачно подумал Адам.

Он чертовски устал от этих постоянных стенаний. Ему и своих проблем хватало. Серьезных проблем.

Эобил, королева государства Туата-Де, наконец воплотила в жизнь свою давнюю угрозу – наказала его за постоянное вмешательство в жизнь смертных. И она выбрала самое жестокое наказание.

Она лишила его бессмертия и превратила в человека.

Адам, опустив голову, окинул себя взглядом и с облегчением вздохнул, обнаружив, что, по крайней мере, королева оставила ему его излюбленный облик темноволосого, мускулистого, чрезвычайно сексапильного кузнеца – связующий века сплав континентального кельта и шотландского воина-горца, облаченного в клетчатый килт, наручи^[1] и золотое ожерелье. Бывало, Эобил превращала его в ужасных существ, на которых вообще невозможно было смотреть без отвращения.

Однако его радость продлилась недолго. Что с того, что он был в своем привычном облике? Ведь, о Дэнью, он стал человеком! Из плоти и крови. Ограниченным в своих возможностях. Ничтожным. Смертным.

Проклиная всех и вся, Адам смотрел на рыдающую женщину. Он даже не мог думать в такой обстановке. Может, если он скажет ей, что Дэгьюс на самом деле не умер, она замолчит?

Нужно найти выход из этой отвратительной ситуации, и поскорее.

– Твой возлюбленный не умер. Прекрати вопить, женщина, – властно приказал Адам (он знал, что Эобил лишила его бессмертия из-за того, что он спас жизнь горца).

Но его слова не произвели надлежащего эффекта. Как раз наоборот: в тот самый момент, когда он думал, что крик Хло достиг максимальной силы (он не мог взять в толк, как такое маленькое существо может создавать столько шума), стенания, которые обрушились на его недавно обретенные барабанные перепонки, стали еще громче.

– Да прекрати ты, женщина! – прорычал Адам, закрывая уши руками. – Я же сказал, он не умер!

Но Хло по-прежнему вопила. Она даже не глянула в его сторону, словно он ничего и не говорил. Рассерженный Адам обошел замусоренную комнату – руины после битвы, которая произошла между Дэгьюсом МакКелтаром и сектой друидов Драгара четверть часа назад, битвы, в которую ему не следовало бы вмешиваться ни при каких обстоятельствах – и при близился к женщине.

Его рука вошла ей прямо в затылок и вышла через нос. Хло даже не моргнула. Просто икнула всхлипывая и зарыдала снова.

Адам какое-то время стоял неподвижно, а затем попробовал еще раз, протягивая руку к одной из ее грудей. Его рука аккуратно прошла сквозь ее сердце и вышла из левой лопатки. Он повторил свою попытку и изумленно замер. «Ей-богу, Эобил не могла так со мной поступить!»

Его глаза сузились, превратившись в щелки. Или могла? Адам стиснул зубы и попробовал снова. И опять его рука прошла сквозь тело Хло Зандерс. «Господи, она все-таки это сделала! Вот стерва!» Королева не только превратила его в человека, но и лишила тройной силы feth fiada!

Все еще не веря этому, Адам покачал головой. Сила feth fiada – это магия, которую использовали Существа его расы, когда хотели находиться среди людей и при этом оставаться незамеченными. Туата-Де обычно использовали только одно свойство могущественного тройного заклинания – невидимость. Но оно могло также сделать Существо неслышимым и неосязаемым для человека. Feth fiada была полезным оружием для тех, кто не хотел, чтобы его видели. Но что делать, если ты постоянно лишен этой способности? Если не можешь вернуть ее? Думать об этом было просто невыносимо.

Адам закрыл глаза и погрузился в свои мысли, перебирая места и времена и пытаясь вернуться на остров Чар в Мора-ре. Ему было все равно, кто развлекает в данный момент королеву в ее дворце; она должна сейчас же снять свое заклятие.

Но ничего не произошло. Он остался там же, где и был. Адам попытался еще раз.

Но он не ощутил ни невесомости, ни внезапного наплыва пьянящего чувства свободы и несокрушимости, которые он всегда испытывал, пересекая измерения. Он открыл глаза и увидел все ту же каменную комнату.

Из его груди вырвалось глухое рычание. Значит, он человек, отвратительный и беспомощный? Огражденный от королевства Чар? Он резко откинул голову назад, отбрасывая с лица длинные волосы. Что ж, Эобил, ты своего добилась. А теперь верни меня в прежнее состояние.

Но ответа не последовало. Адам не услышал ни звука, кроме бесконечных рыданий женщины, которым глухо вторило эхо в холодной каменной комнате.

– Эобил, ты меня слышишь? Я же сказал, я все понял. Преврати меня в того, кем я был раньше.

И снова никакого ответа. Адам знал, что королева все слышит, растягивая сети измерений прямо перед царством людей, и наблюдает за ним, наслаждаясь его положением.

«И... ждет, когда я выкажу повиновение», – мрачно подумал Адам.

На его щеках заходили желваки. Покорность не была, да и не могла быть, присущей ему чертой характера. И все же, если бы ему пришлось выбирать, покориться или быть человеком – ничтожным, беспомощным человеком, – он бы предпочел униженно кланяться королеве Эобил.

– Моя королева, вы были правы, а я ошибался. Вот видите, я сказал это.

Но в его устах эти слова звучали лживо.

– И я клянусь, что больше никогда не посмею вас ослушаться.

«По крайней мере, пока не буду уверен, что снова пользуюсь твоей благосклонностью», – добавил Адам про себя.

– Простите меня, моя справедливая королева.

Ну конечно, она простит. Она ведь всегда прощает.

– Я ваш покорный, преданный слуга, о великая королева.

«Не перегнул ли я палку?» – спросил он себя, когда тиши на затянулась слишком надолго. Он заметил, что стал нервно притоптывать ногой, прямо как человек. Адам раздраженно остановился. Ведь он не человек. Он совсем не похож на человека.

– Ты меня слышала? Я же извинился! – выкрикнул он.

Спустя еще какое-то время он вздохнул и, стиснув зубы, упал на колени. Адам Блэк презирал даже мысль о том, чтобы стать на колени перед кем бы то ни было, по какой бы то ни было причине, – этот факт был общеизвестен.

– Я высокопоставленный предводитель расы Истинных, – проговорил он на древнем, редко использовавшемся языке – спаситель Данаана, прошу у Ее Величества прощения и снисхождения.

Эти древние ритуальные слова в свойственной королевскому двору манере как нельзя лучше передавали его абсолютное почтение. И ритуал требовал, чтобы Эобил ответила. Но эта стерва молчала.

Адам вдруг остро почувствовал ход времени, хотя раньше никогда его не ощущал. И шло оно невыносимо медленно.

– Черт возьми, Эобил, прости меня! – прогремел он, поднимаясь на ноги. – Отдай мне мою силу! Сделай меня снова бессмертным!

И вновь никакого ответа. Время тянулось нестерпимо долго.

«Эобил просто хочет, чтобы я испытал это чувство, – убеждал он себя. – Она просто хочет меня проучить».

Теперь королева может появиться в любой момент. Она станет порицать его. Она подвергнет его жестокому наказанию за многочисленные проступки. Он кивнет, пообещает, что больше это никогда не повторится, и все будет окончено. Так было уже тысячу раз, когда он смел ослушаться или разозлить ее.

Но прошел час, а Эобил так и не сжалилась над ним. Еще через два часа ушла и Хло Зандерс, оставив Адама одного в тишине и пыли развалин. Теперь он уже почти скучал по ее причитаниям. Почти.

Тридцать шесть часов спустя Адам почувствовал голод, жажду и – почти непостижимое для него ощущение – усталость. Туата-Де не спали. А теперь его ум, обычно острый, как лезвие, и быстрый, словно молния, притупился и отключался без его согласия.

Это недопустимо! Будь он проклят, если хоть какая-то его частичка сделает хоть что-то без его согласия. Такого никогда не было и не будет. И его разум, и его тело обязаны подчиняться ему. Туата-Де всегда себя контролируют. Всегда.

Прежде чем погрузиться в глубокий сон, Адам успел по думать, что лучше бы с ним сотворили все что угодно: замуровали в пещере на пару сотен лет, превратили в скользкое трехглавое морское чудовище, заставили снова стать королевским шутом на пару столетий, – но только не это.

Что угодно, только не... такое... отвратительное... жалкое.. неконтролируемое... унизи...

ГЛАВА 1

Цинциннати, штат Огайо. Несколько месяцев спустя.

«Это лето, мое самое любимое время года, безнадежно испорчено», – твердила себе Габриель О'Каллаген.

Открыв машину, девушка забралась внутрь и сняла солнечные очки. Затем сбросила с себя пиджак, сняла туфли на шпильке и сделала несколько медленных, глубоких вдохов. Какое-то время она сидела, собираясь с мыслями, затем стащила заколку, стягивавшую волосы, и помассировала голову.

У нее начинался приступ головной боли. А руки все еще тряслись. Она чуть было не выдала себя Чару.

Габриель все еще не могла поверить, что повела себя так глупо, но, черт возьми, их было слишком много этим летом! Она не встречала Существ в Цинциннати уже несколько лет, а сейчас по какой-то необъяснимой причине их была уйма.

Поскольку Цинциннати считался чудесным местом для жительства, он был невероятно скучным. Не важно, по какой непостижимой причине Существа выбрали Три-стейт, но в начале июня они начали появляться там толпами, и с тех самых пор лето было испорчено.

А оттого, что она притворялась, будто не замечает их, легче ей не становилось. Их идеальные фигуры, золотисто-бархатную кожу, светящиеся глаза было трудно не заметить. Невероятно эффектные, мучительно привлекательные, источающие фантастическую силу, эти мужчины казались настоящим соблазном для девушек...

Габби резко помотала головой, отгоняя предательские мысли. Она все же выжила, и будь она проклята, если сейчас оступится и попадется на уловки такого эротичного – «экзотичного», – раздраженно поправила она себя – создания.

Но иногда не смотреть на них было слишком трудно. И вдвойне труднее не реагировать. Особенно когда ее заставали врасплох, как это произошло в последний раз.

Габби пила кофе во время ленча с Мариан Темпл, совладелицей юридической фирмы «Темпл, Терли и Такер», в шикарном ресторане в деловом центре города; это была очень важная встреча, на которой обсуждался вопрос о ее трудоустройстве.

Габби, без пяти минут третьекурсница правового факультета, проходила летнюю практику в«Литл и Столлер» – местной юридической фирме, занимавшейся вопросами персонального ущерба. Ей хватило и двух дней, чтобы понять: это явно не ее призвание – представлять интересы нахальных истцов, твердо уверенных в том, что их незначительные трав мы стоили по крайней мере по миллиону долларов за царапину.

Полной противоположностью «Литл и Столлер» была компания «Темпл, Терли и Такер». Эта самая престижная фирма города обслуживала лишь очень богатых клиентов, специализируясь на торговом праве и земельной собственности. Тщательно отобранные уголовные дела, за которые они брались, все как одно были известны и являлись прецедентами. Дела, что-то изменившие в мире в пользу защиты гражданских прав и направленные против вопиющей несправедливости. Именно такие дела она и мечтала вести – даже если бы ради этого ей пришлось упорно трудиться многие годы занимаясь исследованиями и поднося кофе.

Всю неделю в ожидании собеседования Габби сильно пере живала, зная, что «Т, Т и Т» отбирали себе в работники лучший из лучших. Зная, что ее конкурентами будет дюжина однокурсников, не говоря уже о студентах юридических факультетов со всей страны. Зная, какой жесткий отбор следует пройти только чтобы получить возможность провести предварительное изложение дела в суде. Зная, что Мариан Темпл требует блестящей теоретической подготовки и профессионального совершенства – ни больше ни меньше.

Но благодаря серьезным приготовлениям к собеседованию и задушевным разговорам с лучшей подругой Элизабет, Габби была спокойна, собрана и в отличной форме. На надменную мисс Темпл произвели впечатление ее успехи в учебе и к тому же Габби отчетливо поняла, что на работу в фирму хотят взять женщину (не следует слишком доверять статистике касательно равных возможностей), а это отметало большинство ее конкурентов. Ленч прошел превосходно, и они вышли из ресторана на Пятую авеню.

Пока мисс Темпл приглашала Габби на второе собеседование, которое должно было состояться в стенах фирмы в присутствии совладельцев (а такое собеседование никогда не назначали, если фирма не была серьезно настроена предложить работу, – вот это радость!), соблазнительное, безукоризненно сложенное Существо, всем своим надменным видом говорившее: «Я просто безупречен, разве вы не хотели бы быть такими, как я?», неторопливо прошествовало прямо между ними, да так близко, что его длинные золотистые волосы коснулись щеки Габби.

Ее окутал хмельной аромат жасмина и сандала, и жар, исходивший от его сильного тела, обдал ее эротичным, знойным ветерком. Габби пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не сделать шаг назад и не уступить Существу дорогу.

Или даже хуже – поддаться постоянному искушению и просто обнять это прекрасное смуглое создание. Сколько же раз она об этом мечтала? Всего одно легкое запретное прикосновение. И она бы наконец узнала, так ли бархатиста на ощупь эта золотистая, волшебная кожа, какой она кажется визуально.

«Ты ни в коем случае не должна выдать, что видишь их, Габби!» Ее совершенно сбила с толку близость Существа. Внезапно слабевшая рука разжалась, и кофе со льдом, вынесенный из Ресторана в специальном стаканчике, упал на тротуар; крышка слетела, и кофе выплеснулся, забрызгав безупречную одежду мисс Темпл. В тот же миг Существо обернулось, чтобы посмотреть на Габби, и его светящиеся радугой глаза сузились.

Габби запаниковала и сосредоточила все свое внимание на забрызганной одежде мисс Темпл. С энтузиазмом, близким к истерике, она вытащила из сумочки салфетки и принялась неистово промокать пятна кофе на том, что еще минуту назад было безукоризненно чистым пиджаком цвета слоновой кости. Габби терзало горькое предчувствие, что этот ужасный, случай перечеркнет все ее усилия за целый месяц.

Громко сокрушаясь из-за того, какая она неуклюжая, извиняясь и оправдываясь всем на свете, начиная с того, : что она слишком много съела, и заканчивая тем, что не привыкла ходить на каблуках и сильно волновалась перед собеседованием, Габби полностью развеяла образ спокойной, холодной уверенности, который она так старательно создавала на протяжении всего ленча. Но у нее не было выбора.

Чтобы Существо поверило, что она его не видела, а все это только ее неуклюжесть, Габби пришлось действовать как настоящей паникерше и рисковать доверием своего потенциального работодателя.

И она его потеряла. Оттолкнув руки Габби, мисс Темпл одернула свой испорченный пиджак и направилась к машине, остановившись лишь' затем, чтобы бросить через плечо:

– Как я уже говорила, мисс О'Каллаген, наша фирма имеет дело только с самыми достойными клиентами. Они могут быть требовательными, взыскательными и нетерпеливыми. И это понятно. Когда на кон поставлены миллионы долларов, клиент имеет полное право рассчитывать на наилучший результат. Компания «Темпл, Терли и Такер» гордится своей невозмутимостью перед обстоятельствами. Наши клиенты ценят спокойный, тонкий подход к делу. Честно говоря, мисс О'Каллаген, вы слишком ветрены, чтобы работать в нашей фирме. Уверена, вы найдете неплохую работу где-нибудь в другом месте. Всего доброго, мисс О'Каллаген.

Габби показалось, что она получила удар в живот. Молча глядя на то, как мисс Темпл села в свой «Мерседес», Габби мрачно отметила про себя, что Существо, к счастью, тоже продолжило свой путь. Когда шикарный, жемчужного цвета «Мерседес» выехал на Пятую авеню и исчез в потоке машин – а вместе с ним скрылась из виду и работа ее мечты, – плечи Габби поникли. С тяжелым вздохом она повернула и побрела к углу улицы, где могли позволить себе парковку простые студенты-юристы, которым не суждено добиться успеха, потому что они «слишком ветрены».

– Слишком ветрена, черт возьми, – пробормотала она, положив голову на руль. – Да вы не представляете, что у меня за жизнь! Вы-то не видите их всех.

Все, что могла почувствовать мисс Темпл, – это легкий ветерок, небольшое повышение температуры воздуха; может быть, она даже уловила экзотический бодрящий аромат. И если бы вдруг Существо слегка коснулось ее – они, хоть и оставались невидимыми, все же были реальны и действительно находились там, – мисс Темпл нашла бы этому какое-нибудь объяснение. Те, кто не видит Чар, всегда так делают.

По своему горькому опыту Габби знала, что люди легко находят объяснение всему непонятному. Она не переставала удивляться, какие глупые, не выдерживающие критики оправдания придумывали они, чтобы защитить свое восприятие реальности. «М-да! Кажется, я не выспался сегодня». Или: «Ты смотри! Та вторая (третья, четвертая) бутылка пива за ленчем была лишней». Если не получалось придумать ничего получше, они довольствовались простым: «Наверное, показалось».

Как бы она хотела пребывать в таком же неведении! Габби помотала головой и попыталась утешить себя мыслью, что Существо ей все-таки удалось обмануть и оно ушло. Она в безопасности. По крайней мере сейчас. По подсчетам Габби, из-за Чара в ее жизни возникало девяносто девять процентов проблем. За оставшийся один процент она готова взять ответственность на себя, но именно Существа были причиной того, что этим летом она переживала один кризис за другим. Именно из-за них она стала бояться выходить из дома, потому что никогда не знала, где они появятся в следующий раз и как сильно ее напугают или какой дурочкой она себя выставит, пытаясь притвориться. И именно из-за них пятнадцать дней, три часа и (она задумчиво посмотрела на часы) сорок две минуты назад ее бросил парень.

Габриель О'Каллаген питала совершенно особую и глубоки личную неприязнь к Чару.

– Я вас не вижу. Я вас не вижу, – шептала она, когда два соблазнительных Существа прошагали мимо капота ее машины. Она отвела взгляд, поймала себя на этом, а потом покрутила зеркало заднего вида и притворилась, что возится с губной помадой.

«Никогда не оборачивайся слишком резко, – предупреждала ее прабабушка, Мойра О'Каллаген. – Веди себя естественно. Научись скользить по ним взглядом и отводи его плавно иначе они поймут, что тебе все известно. И тогда они тебя заберут. Никогда не выдавай, что ты их видишь. Обещай мне, Габби. Я не хочу тебя потерять!

Грэм тоже в отличие от остальных людей видела этих Существ. Их видели большинство женщин их рода по материнской линии, хотя иногда этот дар передавался и через поколение. Так было, например, с ее мамой, которая переехала в Лос-Анджелес много лет назад (можно подумать, в Калифорнии люди менее странные, чем Существа), оставив семилетнюю Габриель с Грэм, «пока не устроится». Джилли О'Каллаген так и не устроилась до сих пор.

«Почему этот дар не миновал меня?» – размышляла Габби. Ведь она хотела всего лишь жить нормальной жизнью. А оказалось, что вести такую жизнь чертовски трудно, даже в скучном Цинциннати. Габби уже начала было думать, что жить в Три-стейт – у границы штатов Индиана, Огайо и Кентукки – почти все равно, что жить в мистическом устье Солнечной долины. Пусть на Среднем Западе не было демонов и вампиров (да, это так!) зато там были притягательные, высокомерные Существа которые сделают с ней бог знает что, если им станет известно, что она их видит.

История ее семьи изобиловала рассказами о предках, которых схватили ужасные Охотники королевства Чар, и с тех пор этих представителей рода О'Каллаген никто не видел. В некоторых рассказах говорилось, что они были быстро и жестоко убиты Охотниками, в других – что они стали рабами в королевстве.

Габби понятия не имела, зачем этих несчастных туда забирали и какой от них был толк, но одно она знала наверняка: ей не хотелось бы когда-нибудь это испытать.

Позже Габби поняла, что во всем виновата та чашка кофе. У каждого несчастья, которое случалось с ней начиная с того момента, с гениальной простотой с помощью логической цепочки можно было проследить связь с той чашкой кофе: если бы не было события А (той самой чашки кофе), не было бы и Б (провала на собеседовании), а значит, не последовало бы и В (необходимость идти на работу), и уж точно не настало бы Г (весь тот ужас, который произошел с ней там)... и так до бесконечности.

И в самом деле, ведь это нечестно – чтобы такое тривиальное, спонтанное и, казалось бы, безобидное решение взять в ресторане кофе со льдом на вынос перевернуло всю ее жизнь.

Нельзя сказать, что Габби не винила во многих своих неприятностях Существ, но изучение права научило ее относиться к событиям беспристрастно, чтобы иметь возможность аргументировано доказать вину. А простые факты говорили, что, не будь у нее в руке стаканчика с кофе, она бы его не выронила, не забрызгала бы мисс Темпл, не оказалась бы в глупом положении и не потеряла бы надежду получить работу своей мечты. Если бы не тот кофе, Существу незачем было бы оборачиваться и смотреть на нее, а у нее не оказалось бы причин для паники. Жизнь спокойно текла бы дальше. Ведь ее пригласили на второе собеседование, и она отпраздновала бы это событие вечером с подругами.

Но из-за того злополучного кофе Габби не поехала гулять, а направилась домой, приняла ванну с большим количеством пены, долго рыдала, а позже тем же вечером (она была уверена, что офис будет пуст и ей не придется отвечать на все эти унизительные вопросы приятелей-студентов) снова поехала в центр на работу. Она должна была закончить девятнадцать арбитражных дел, что имело немаловажное значение теперь, когда на другую работу рассчитывать не приходилось.

Все из-за той же злополучной чашки кофе Габби была расстроена и, паркуя машину у здания офиса, не обратила никакого внимания на смуглое раздраженное Существо, которое вышло из полумрака соседней аллеи.

Да если бы не дурацкая чашка кофе, Габби даже не было бы там в тот момент! А ведь как раз в тот миг дело приняло печальный оборот от плохого к худшему.

ГЛАВА 2

Гордо шествуя по переулку, Адам Блэк провел рукой по волосам и нахмурился. Долгих три месяца пробыл он в человеческом облике. Если быть точным, девяносто семь ужасных дней. Две тысячи триста двадцать восемь бесконечных часов. Сто тридцать девять тысяч шестьсот восемьдесят отвратительных минут. Он стал одержим ходом времени. Это был какой-то недуг смертного, усложняющий жизнь. Теперь ему оставалось только надеть часы.

Никогда!

До сих пор он был уверен, что Эобил должна уже скоро явиться за ним. Он чувствовал, что готов поспорить на что угодно, хотя спорить было, в общем-то, не на что. Но королева до сих пор не явилась, а он устал ждать. Мало того, что для существования людям был отмерен до смешного короткий отрезок времени, так еще их тела испытывали потребности, на удовлетворение которых уходила немалая часть этого времени. Один только сон занимал четверть жизни. И хотя за последние месяцы Адам свыкся с этими потребностями, его возмущало, что он вынужден быть рабом собственного тела. Ведь – о Боже! – ему нужно есть, мыться, одеваться, спать, испражняться, бриться, причесываться! Он хотел снова стать самим собой. И не тогда, когда будет угодно королеве, а прямо сейчас.

Поэтому он покинул Лондон и отправился в Цинциннати (чертовски долгий путь – самолетом) на поиски своего сына, Цирцена Броуди, – получеловека, которого он произвел на свет более тысячи лет назад. Цирцен, наполовину Туата-Де, имел магическую силу, которой больше не обладал Адам. Он женился на смертной из XXI века и почти все время проживал с ней в Цинциннати. Почти.

По прибытии в Цинциннати Адам обнаружил, что дом Цирцена пуст, а он понятия не имел, где еще можно искать сына. Он поселился в доме и попросту убивал время в ожидании возвращения Цирцена, отчаянно пытаясь игнорировать тот факт, что впервые за все его вечное существование время взяло реванш.

Адам становился все более хмурым. Сила, которую ему оставила королева, была так ничтожна, что практически ничего ему не давала. Вскоре он понял, что королева очень хорошо обдумала его наказание. Сила feth fiada была самым мощным оружием, которым обладали Туата-Де, и могла изменять восприятие окружающей действительности. Она позволяла Туата-Де полностью взаимодействовать с миром людей, в то же время оставаясь для них незаметными. Она скрывала своего носителя, создавая иллюзию его отсутствия, влияя на восприятие людей и вызывая в их сознании некое замешательство, когда Туата-Де находились рядом.

Если бы Адам опрокинул газетный лоток, продавец объяснил бы все внезапным порывом ветра. Если бы он забрал еду с тарелки гостя, приглашенного к обеду, тот просто решил бы, что, наверное, уже доел. Если же он решал раздобыть себе в магазине новую одежду, хозяин магазина списывал это на ошибку учета. А если Адам выхватывал у незнакомца пакет с продуктами и бросал его на землю, несчастная жертва поворачивалась к ближайшему прохожему и завязывалась серьезная драка (он несколько раз проделывал это из спортивного интереса). И если бы он вырвал сумочку у женщины из рук и стал размахивать ею у нее перед глазами, та просто прошла бы и сквозь сумочку, и сквозь него (в тот момент, когда Адам касался какой-либо вещи, на нее тоже распространялось действие силы feth fiada, пока он ее не отпустит), а потом пошла бы обратно, по дороге бормоча, что забыла сумочку дома.

Адам ничем не мог привлечь к себе внимание. Он перепробовал буквально все. Но он практически не существовал. Он даже не был удостоен ничтожно маленькой части собственного пространства среди людей.

И он знал, почему Эобил выбрала именно такое наказание: он находился бок о бок с людьми без их ведома и согласия и мог ощутить на собственном опыте, каково это – быть человеком. Он страдал от одиночества и бессилия, и ему было абсолютно нечем заняться, чтобы скоротать время. Да уж, пожалуй, этого ощущения ему хватило бы на целую вечность.

Возможности некогда всемогущего Существа, способного изменять время и пространство и в мгновение ока очутиться где угодно и когда угодно, теперь были ограничены всего одной полезной силой: Адам мог менять местоположение на короткие дистанции, но не более чем на несколько миль. Когда в первый день его чуть было не сбил несшийся в самом центре Лондона автобус, Адам с удивлением обнаружил, что королева оставила ему хоть эту способность.

Силы она ему оставила ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы выжить. Из этого следовали два вывода: во-первых, она собирается рано или поздно его простить, а во-вторых, вероятней всего, произойдет это очень-очень нескоро. Например, когда закончит свое существование его бренное тело. Еще лет пятьдесят этого кошмара точно сведут его с ума.

Проблема была в том, что, если бы Цирцен и вернулся, Адам еще не знал, как с ним общаться. Будучи наполовину смертным, Цирцен не мог не подвергаться действию силы feth fiada.

«Все, что мне нужно, – в который раз грустно говорил себе Адам, – это всего лишь один человек». Всего один человек, который бы его видел. Единственный человек, который мог бы ему помочь. Не то чтобы Адам совсем не имел никаких возможностей, но ни одну из них он не смог бы использовать без чьей-либо помощи.

И это тоже его раздражало. Всемогущему Адаму Блэку нужна помощь! Ему казалось, что он слышит звонкий смех, уносимый ночным бризом, издевкой пролетающий сквозь миры – от золотистых сыпучих песков острова Морар. С неистовым криком он вышел из переулка.

Выйдя из машины, Габби позволила себе глубоко вздохнуть, жалея саму себя. Обычно в такие теплые, живущие своей неведомой жизнью ночи, которые были наполнены ароматами и звуками лета, когда в темном небе мерцали мириады звезд и сиял серп луны, ее ничто не угнетало.

Но сегодня все было иначе. Все, кроме нее, сейчас развлекались, и лишь одна она пыталась овладеть собой после недавней встречи с Существом. Уже в который раз. И это было ужасно, как все, что произошло с ней за последнее время. Габби спросила себя, не успев отогнать неприятную мысль, чем сегодня занимается ее бывший парень. Может, он сидит в баре? Может, уже нашел другую? Ту, которая не была бы девственницей в свои двадцать четыре? И в этом тоже была вина Чара.

Габби хлопнула дверцей автомобиля чуть сильнее, чем следовало, и небольшой кусочек краски отлетел на тротуар. Это было уже третье повреждение, выпавшее на долю ее старенькой «Короллы» за последнюю неделю, хотя Габби была уверена, что антенна пострадала не без помощи соседских детей. Пренебрежительно фыркнув, она закрыла машину на ключ, подтолкнула под нее кусочек краски с дверцы автомобиля – чтобы не пришлось снова брать себя в руки еще и после этой; неудачи – и повернулась к зданию.

И застыла. Из переулка вышло Существо и остановилось возле скамейки на маленькой площадке у входа в здание, где располагался ее офис. Затем Габби увидела, что оно растянулось на скамейке, улегшись на спину, подложив руки под голову и глядя в ночное небо с таким видом, будто не собиралось шевелиться еще очень, очень долго. Будь оно трижды проклято!

Она все еще не успокоилась после недавних событий я не была уверена, что сможет пройти мимо как ни в чем не бывало, не поддавшись соблазну пнуть скамейку, на которой лежало оно.

Оно. Существо для нее всегда было среднего рода, а не мужского или женского. Грэм с раннего детства научила Габби относиться к ним как к неодушевленным предметам. То были не люди. И очень опасно считать их живыми, даже в своих сокровенных мыслях. «Но, Боже правый, – думала Габби, глядя на него, – оно определенно мужского пола!»

Оно было такое высокое, что если бы растянулось в полный рост, скамья оказалась бы для него коротка, так что одной ногой оно оперлось о спинку скамейки, а другую закинуло на колено – исключительно мужская поза. На нем были свободные выцветшие джинсы, черная футболка и черные кожаные туфли. Длинные шелковистые черные волосы ниспадали по скрещенным на груди рукам до самого тротуара. В отличие от тех златовласых ангелоподобных Существ, которых Габби видела раньше, это было темным и имело весьма дьявольский вид.

Золотые наручи обрамляли его мускулистые руки, подчеркивая мощные, твердые как камень бицепсы, а его шею обвивало золотое ожерелье, благородно поблескивавшее в янтарном свете фонарей.

«Член королевской семьи!» – вдруг поняла Габби с долей восхищения, и от этой мысли у нее захватило дух. Только они имели право носить золотые ожерелья. Прежде ей не доводилось видеть представителя их правящих кругов.

А королевскому званию он... оно, безусловно, соответствовало. Его профиль был самый что ни на есть королевский. Габби восхищенно смотрела на точеные черты лица, высокие скулы, крепкую челюсть, орлиный нос, золотисто-бархатную кожу. Она прищурилась, пытаясь запомнить все детали. Небритый, подчеркнутый сумерками подбородок. Ровные зубы. Полная нижняя губа. Поистине искушающий вид. («Габби, да перестань же ты думать об этом!»)

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, так и не пошевелившись. Одна ее рука все еще опиралась на крышу автомобиля, другая сжимала ключи.

Оно излучало невероятную сексуальность – животную, грубую и неотразимую. На таком расстоянии Габби не должна была ощущать жар, исходивший от его тела, но она его ощущала. И она чувствовала легкое головокружение, вдыхая его экзотический аромат, словно этот запах был в двадцать раз сильнее, чем тот, который ей доводилось улавливать раньше. От этого Существа исходила нечеловеческая энергия.

Она никогда не подозревала, что будет сомневаться в своей способности пройти мимо него. Никогда. И вот теперь засомневалась. Просто в тот день ей пришлось столько всего пережить, что силы ее были на исходе.

И все же... Оно не шевелилось. И похоже, вообще не обращало никакого внимания на окружающий мир. Ничего не случится, если посмотреть на него чуть подольше...

Кроме того, Габби напомнила себе, что обязана тайком наблюдать за всеми незнакомыми Существами как можно внимательнее. Женщины О'Каллаген защищали себя и будущее своих детей, изучая врага таким способом и передавая рассказы о нем. Они добавляли новую информацию, по возможности даже с зарисовками, в многотомные «Книги о Чаре» и тем самым обеспечивали своим потомкам больше шансов на то, что их не обнаружат.

«У этого Существа не такое лоснящееся накачанное тело, как у большинства, – заметила она, – у него тело воина». Его плечи были такими широкими, что не помещались на скамье. Мускулистые руки, крепкие предплечья, сильные запястья. Подтянутый живот, мышцы которого играли под тканью футболки каждый раз, когда оно меняло позу. Крепкие бедра, обтянутые мягкими выцветшими джинсами.

«Нет, оно не воин, – думала Габби, – это кто-то другой». Призрачный образ плясал в темных уголках ее сознания, и она изо всех сил пыталась поймать его. Больше похоже на... ну конечно! На одного из кузнецов, которые встречались в былые времена, – они проводили всю жизнь под звон металла, выковывая сталь в жаркой кузнице, под разлетающимися искрами. У этого кузнеца были крепкие мускулы и при этом утонченный вкус, необходимый для изготовления замысловато украшенных клинков. Безупречная мощь сочеталась в его теле с превосходным самообладанием.

У него не было ни капли жира – лишь упругое мужское тело. От него исходила излучающая энергию грубая сила, которая, в сочетании с высоким ростом и широкими плечами, разила женщин наповал. Особенно если это тело с играющими мускулами растянулось на...

«Прекрати, О'Каллаген!» Габби вытерла крошечные капельки пота со лба тыльной стороной ладони и прерывисто вдохнула, отчаянно пытаясь сохранять хладнокровие. Ей становилось жарко, словно в кузнице, когда она представляла, как склоняется над наковальней его блестящее от пота тело и бьет, бьет...

«Давай, Габби, беги, – тихо подсказал внутренний голос. – Беги, скорее!»

Но этот голос проснулся слишком поздно. В тот самый момент Существо повернуло голову и посмотрело в ее сторону.

Ей следовало бы отвернуться. И она пыталась. Но не могла.

Его лицо было эталоном мужской красоты – превосходная симметрия с печатью первозданности, – но особенно поражали его глаза. То были древние глаза, бессмертные глаза – глаза, которые видели столько всего, сколько нельзя увидеть и за тысячу жизней. Глаза, полные знания, насмешки, озорства и – у Габби застрял в горле ком, когда его взгляд скользнул по ее телу сверху вниз, а затем снова вверх – откровенной сексуальности. Черные как ночь, они сверкали золотыми искрами.

Ее рот раскрылся от удивления. «Но все же, все же, все же, – протестовал ее внутренний голос, – у него глаза не такие, как у Существ! Это не Существо! У тех радужные глаза. Всегда. А если это не Существо, то что же?»

И снова его взгляд скользнул по ее телу, на этот раз гораздо медленнее, задержавшись на ее груди, и беззастенчиво остановился чуть ниже живота. Без тени стыдливости оно развернуло свои бедра – так оно имело более выигрышный вид, – потянулось и стало располагаться поудобнее.

Беспомощно, как зачарованная, Габби проследила взглядом за его большой, смуглой рукой, потянувшейся к выцветшим джинсам. К большому, выпуклому бугру, обтянутому мягкой поношенной тканью. На какой-то миг его рука коснулась плотной выпуклости и потерла ее, и Габби с ужасом почувствовала, как сжимается ее собственная рука. Лицо ее залилось краской, во рту пересохло, щеки вспыхнули огнем.

Внезапно оно замерло, и его нечеловеческий взгляд встретился с ее взглядом. Оно прищурилось.

– Господи, – прошипело оно и поднялось со скамейки одним движением грациозного зверя, – да ты же меня видишь! Ты видишь меня!

– Нет, не вижу! – поспешно ответила Габби. Оборонительно. По-глупому. «Прекрасно, О'Каллаген! Вот дура!»

Сжав челюсти так плотно, что у нее заскрипели зубы, она открыла дверцу машины и нырнула в нее, сама не предполагая, что может сделать это так быстро. Повернув ключ зажигания, она дала задний ход.

И тут она сотворила еще одну глупость – снова на него посмотрела. Она не могла удержаться. Оно просто требовало, чтоб она оглянулась. Оно шло прямо к ней, и в его глазах читалось удивление.

На короткий миг она беспомощно обернулась. Разве Существа могут удивляться? Если верить сведениям рода О'Каллаген, они не ощущают никаких эмоций. Да и как бы они их ощущали? У них ведь нет ни сердца, ни души. Только дураку могло взбрести в голову, что за такими невероятными глазами может скрываться некое высшее сознание. А Габби не была дурой.

Оно почти дошло до бордюра. И направлялось прямо к ней. Дрожа от испуга, она усилием воли заставила себя очнуться и надавила на педаль газа.

Дэррок, старейшина Верховного совета Туата-Де в Данаане, стоял на вершине холма Тара на равнине Мет. Прохладный ночной бриз растрепал его длинные волосы медно-золотого цвета по лицу, светившемуся экзотической красотой, если не считать шрама, искажавшего его безупречные черты. Этот шрам он мог бы легко замаскировать, но, по-видимому, решил этого не делать. Чтобы помнить и не дать забыть другим.

«Ирландия, которая некогда была нашей», – грустно подумал он, глядя на покрытую зеленью землю.

И Тара, давным-давно называвшаяся Тимер – а еще раньше сами Туата-Де окрестили ее Cathair Crofhind, – служившая в давние времена оплотом могущества и славы его расы, теперь стала привалом для туристов и сопровождавших их гидов, которые рассказывали о его народе унизительно смешные истории. Туата-Де прибыли в этот мир задолго до того, как в людских мифах появились упоминания о них. Но чего можно ожидать от ничтожных маленьких созданий, чьи жизни успевали начаться и уйти в небытие в одно мгновение ока Туата-Де? «Когда мы обнаружили этот мир, мы так надеялись!» И действительно, имя, которым они нарекли Тару – Cathair Crofliind, – означало «Совсем не плохо»; они выбрали это место в качестве своего нового дома.

Но оказалось, что здесь плохо, очень плохо. Человек и Туата-Де оказались несовместимы, неспособны поделить между собой эту плодородную землю, так похожую на прежний мир Туата-Де, и его раса, некогда величественная и гордая, теперь скрывалась в местах, куда еще не ступала нога человека. Совсем недавно научившись использовать энергию атома, люди еще некоторое время не будут представлять для Туата-Де серьезной опасности. Но время летит, и кто знает, может, его народу снова придется спасаться бегством? Дэррок не хотел бы дожить до этих дней.

Изгнанники. Благородные Туата-Де сосланы в богом забытые места – точно также, как когда-то, целую вечность назад, их вынудили покинуть свою родину. Значит, он снова в изгнании. Единственное отличие состояло в том, что люди пока не обладали достаточной силой, чтобы изгнать их из этого мира навсегда, как уже изгнали из любимого дома. Пока.

Туата-Де были еще не способны захватить Дэнью – другие расы оказались слишком сильны, – но могли завоевать этот мир. Сейчас. Пока человек не стал более сильным.

– Дэррок! – Громкий возглас прервал эти невеселые размышления. Перед ним предстал Маел, супруг королевы. – Я пытался покинуть двор как можно раньше, но...

– Я знаю, как пристально она за тобой наблюдает, и предполагал, что придется подождать, – прервал его Дэррок, сгорая от нетерпения и желая поскорей услышать новости. Несколько дней в королевстве Чар были равны нескольким месяцам в мире людей, где Дэррок ожидал его в условленном месте.

– Скажи мне, она это сделала?

Высокий, сильный, смуглый, с волосами цвета бронзы, последний фаворит королевы кивнул, сверкнув радужными глазами.

– Она сделала это. Адам теперь человек. И еще, Дэррок, она отняла его силу. Он больше не видит нас.

Дэррок улыбнулся. Отлично! Большего он не смел и желать. Его враг, вечное бельмо на его глазу, самый ярый сторонник человечества, изгнан из Чара, а без него соотношение сил при дворе менялось в пользу Дэррока – и довольно надолго. Ну а Адам теперь беспомощен, он живая мишень. Смертный.

– А тебе известно, где он сейчас? – спросил Дэррок.

Маел покачал головой.

– Знаю только, что он бродит по миру людей. Хотите, что бы я его нашел?

– Нет, ты и так достаточно сделал, Маел, – ответил Дэррок.

У него были на примете и другие Охотники, которые могли выследить жертву. Не такие верные королеве, как ей хотелось бы.

– Тебе надо бы вернуться до того, как Эобил заметит твое исчезновение. Она не должна ничего заподозрить.

Когда супруг королевы исчез, Дэррок тоже изменил пространство и время, но пожелал очутиться не в том мире, в котором окажется Маел.

По пути он смеялся, зная, что хотя Адам был бы лучшим среди смертных, тщеславному принцу Д'Жаю вряд ли понравится быть человеком. Он станет мучиться оттого, что вынужден быть рабом в теле одного из этих мелких, ничтожных творений, чья жизнь так ужасно коротка.

А жизнь Адама, по-видимому, окажется гораздо короче среднестатистической.

ГЛАВА 3

Адам был застигнут врасплох, и ему как-то не пришло в голову сделать несколько коротких прыжков и, пока не поздно, догнать женщину. К тому моменту, когда он решился изменить пространство и время, старенькое автотронулось с места, и он понятия не имел, где оно было в данный момент. Он быстро пробежался в разных направлениях, но уже не смог его найти.

Мотая головой, Адам вернулся и сел на скамейку, проклиная себя на дюжине языков. Наконец-то хоть кто-то его увидел! И что же он сделал? Упустил ее – его окончательно выбило из колеи собственное человеческое тело.

Он вдруг мучительно ясно осознал, что мужской мозг и мужской член не могут снабжаться достаточным для работы количеством крови одновременно. Работает или то, или другое, и, очевидно, человек не может выбирать, что именно.

Как Туата-Де он мог бы полностью контролировать свою страсть. Он был бы полон желания и в то же время невозмутим. Прикосновение могло оставить его равнодушным (не то чтобы такого раньше не бывало; за несколько тысяч лет Туата-Де довелось все попробовать).

Но как у человека мужского пола, похоть у него была гораздо сильнее, и тело стало ее рабом. Простое прикосновение могло превратить его в дикаря. Как же человечеству удалось просуществовать так долго? И, раз уж на то пошло, как им удалось выкарабкаться из этой трясины первобытности на заре цивилизации?

Недовольно вздохнув, он поднялся со скамьи и стал мерить шагами тесный дворик, вымощенный брусчаткой. Вон там он лежал на спине, глядел на звезды, гадая, где же, черт возьми, может так долго скрываться Цирцен, – и вдруг остро почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Он обернулся, приготовившись уже увидеть нескольких своих собратьев, насмехающихся над ним. По правде говоря, он даже надеялся их увидеть. А насмехались бы они или нет – не важно. За последние девяносто семь дней он повсюду искал кого-нибудь из представителей своей расы, но все поиски оказались тщетными. В конце концов он решил, что королева попросту запретила шпионить за ним, потому что другого объяснения он найти не мог. Он прекрасно знал, что среди его расы найдутся те, кому было бы особенно приятно увидеть, как он страдает.

Но встретил он не собратьев, а обычную женщину. Женщину-человека, излучавшую нечто, что не было присуще ему подобным, – она светилась изнутри мягким золотом своей бессмертной души.

Эта молодая чувственная женщина, похоже, была ирландкой. Ее длинные серебристо-белые волосы скрепляла заколка, а более короткие локоны свободно свисали, оживляя изящное сердцевидное личико. Огромные, широко посаженные глаза, острый подбородок, полные, сочные губы. Огонь в ее кошачьем зелено-золотом взгляде служил свидетельством страстного гаэльского темперамента, который всегда его притягивал. Полная грудь, стройные ноги, соблазнительные ягодицы.

Адам сразу же мучительно остро почувствовал, как твердеет его плоть. И через несколько решающих мгновений его мозг совсем прекратил работать. Все остальное функционировало, как и прежде. А может, даже и лучше. Но только не мозг.

Лишенный силы feth flada, он воздерживался на протяжении трех адски долгих месяцев. А рука была не в счет. Лежа там и представляя, что бы он мог сделать, если бы имел такую возможность, он совсем не заметил, что она не просто стоит и смотрит в его сторону. Его первое ощущение оказалось верным: она действительно смотрела на него. Прямо на него. Она его видела.

К тому моменту, как он был на ногах, – вернее, когда он вспомнил, что у него есть ноги, – она уже сидела в машине. Она улизнула от него. «Но ненадолго, – подумал он, прищурившись. – Я найду ее».

Она его видела. Он понятия не имел, как и почему у нее это получалось, но, откровенно говоря, его это не интересовало. Она его видела и должна стать для него пропуском обратно в рай.

«Наконец-то! – подумал он, и его рот расплылся в злорадной, чувственной ухмылке. Он был готов поспорить, что она способна не только увидеть его, но и почувствовать. По логике вещей, если на нее не подействовал один элемент feth fiada, не должны подействовать и другие.

Впервые с тех пор, как королева превратила Адама в человека, он откинул голову и рассмеялся. Низкий, мрачный, нечеловеческий звук вырывался из его человеческого рта, и ему вторило эхо.

Адам обернулся и оценивающе посмотрел на здание за своей спиной. Разгуливая среди людей не одно тысячелетие, он прекрасно изучил их, а еще больше он узнал о них за последние месяцы. Они были рабами привычки; словно медлительные горные ягнята, они послушно брели по истоптанной копытами тропе, день за днем возвращаясь на одно и то же пастбище.

Несомненно, в этот вечер она не просто так пришла к этому зданию. И, несомненно, в этом здании было что-то, что могло бы привести его к ней. Соблазнительная ирландка должна стать его спасительницей.

Она поможет ему найти Цирцена и обсудить сложившуюся ситуацию. Цирцен изменит время и пространство и вернет его на остров Чар в Мораре, где находится королевский двор. И Адам убедит Эобил, что с него довольно.

Он знал, что королева не сможет возразить, глядя ему в глаза. Ему нужно просто добраться к ней, увидеть ее, прикоснуться и напомнить, как и почему он был ее фаворитом.

И конечно, теперь, когда он нашел того, кто может его видеть, он снова за считанные секунды обретет свое бессмертное «Я». А пока, в ожидании возвращения Цирцена, ему было чем поразвлечься. Он уже не очень волновался по поводу того, как снова стать бессмертным. Пока. По крайней мере, не теперь, когда у него появилась возможность заняться сексом, будучи в человеческом теле. Все обаяние Чара не шло ни в какое сравнение с той чувственностью, которую он сейчас ощущал. Чувственность пронизывала его до мозга костей – и Адама еще больше разозлило то, что Эобил лишила его возможности испытать все эротические возможности этого тела. Иногда королева бывала ужасной стервой!

Если его так волнует простое прикосновение к своему человеческому телу, то что же будет, если он войдет в женщину? Что он почувствует, когда окажется в ней? У Адама не было сомнений, что вскоре он это выяснит. Ни одна женщина-человек не могла сказать «нет», когда в ее жизни появлялось немного волшебства.

Габби не убирала ногу с педали газа, пока не ворвалась в переулок и не очутилась у ворот своего дома № 735 на улице Монро. Тогда она затормозила так сильно, что ремень безопасности врезался в ее тело.

Ей пришлось мчаться на красный свет на каждом светофоре между Цинциннати и Ньюпортом, и в глубине души она надеялась, что полицейский ее остановит. Возможно, даже выдан ордер на ее арест за парковку в неположенном месте. Можно подумать, у нее есть возможность оплатить им штраф в двойном размере – ведь срок оплаты минул четыре месяца назад! К тому же, если бы в городе было достаточно мест для парковки, Габби не понадобилось бы их выдумывать. Тогда ее заключили бы в тюрьму. Закрыли где-нибудь, где ее не могли бы найти эти...

Раньше Габби нравилось жить в Кентукки, по соседству со старинными зданиями в викторианском и романском стиле, окруженными кованными железными заборами, высокими магнолиями и бугенвиллеями, всего-то в миле от Огайо, за рекой. Оттуда было удобно добираться до работы, до школы, в бары – куда угодно. Но сегодня это нельзя назвать преимуществом. Гораздо лучше сейчас было бы оказаться где-нибудь в Сибири.

Припарковавшись как можно ближе к дому, Габби схватила сумочку, выскочила из машины, поднялась по ступенькам, дрожащими руками отворила дверь черного хода, захлопнула ее за собой, закрыла на замок, задвинула старый засов и бессильно рухнула на пол.

Габби невидящим взглядом смотрела в темноту кухни и, напрягая слух, сосредоточенно прислушивалась к каждому звуку, который можно было бы истолковать как свидетельство преследования. Как бы она хотела иметь свой гараж! Ее машина сейчас все равно что большой обветшалый крестик: «В этом месте прячется Габби О'Каллаген, сидящая в кустах утка. Кря-кря».

– Господи, что же я наделала! – в ужасе прошептала она.

Двадцать четыре года осторожности, создания иллюзии, будто ей ничего не известно, в одну ночь пошли коту под хвост. Грэм была бы разочарована. Да Габби и сама так разочаровалась в себе! Стояла там, глядя удивленно – нет, влюбленно. И оправдывала это жалкой выдумкой, что всего лишь разглядывает его, чтобы потом внести поправки в «Книги о Чаре» О'Каллагенов или же дать его описание, если там нет никаких упоминаний о нем.

Если бы...

– Ты считаешь их привлекательными? – спрашивала однажды поздно вечером, почти десять лет назад, четырнадцатилетнюю Габриель Мойра О'Каллаген, сидя на кухне за имбирно-апельсиновым чаем.

Габби сердито покраснела, не желая выдавать всю силу своей одержимости. В то время как ее школьные подружки мечтали об актерах, рок-звездах и старшеклассниках на автомобилях, она грезила о сказочном принце, который ворвется в ее жизнь и заберет ее в какую-нибудь волшебную экзотическую страну. Она ждала того, кто пожертвует всем ради любви к ней.

– Так считаешь или нет? – неумолимо повторила Мойра.

Габби смущенно кивнула.

– Вот почему они так опасны, Габриель. Существа ничем не лучше Охотников, которых они за нами присылают. Они обладают нечеловеческой привлекательностью. «Нечеловеческой», запомни это слово. У них нет сердца. Нет души. Не идеализируй их.

Значит, она виновата. И все же Габби не испытывала чувства вины. Она думала, что по прошествии переходного возраста многие ее переживания останутся позади, в том числе и фантазии о сказочном принце.

Но нет.

С протяжным стоном она заставила себя подняться. Под лежачий камень вода не течет.

– Если ты когда-нибудь выдашь себя, – повторяла ей Грэм столько раз, что Габби уже сбилась со счета, – если оно поймет, что ты его видишь, ты должна немедленно уехать. Не трать времени на сборы, просто садись в машину и уезжай как можно скорее. Я оставила тебе деньги на специальном счете, ты сможешь забрать их только в крайнем случае. Их более чем достаточно, чтобы ты смогла чувствовать себя в безопасности. Габби оперлась о край кухонного стола и закрыла глаза.

Но, черт возьми, ей не хочется уезжать. Ведь здесь ее дом – дом, в котором Грэм ее вырастила. Каждый утолок наполнен такими сокровенными и милыми воспоминаниями. Ей был дорог каждый сантиметр столетнего дома, построенного в викторианском стиле, – начиная от шиферных плит на крыше, в которых всегда обнаруживалась какая-нибудь новая дырка, и заканчивая просторными комнатами с высокими потолками, устаревшей системой парового отопления, постоянно гремящей и стучащей, с которой зато было так уютно и тепло зимой. Да и что такого, если Габби не может себе позволить отапливать весь дом и ей приходится надевать по несколько теплых вещей сразу, если только она не сидит совсем рядом с батареей? Что такого, если в доме отсутствует система вентиляции и летом там бывает изнуряюще жарко?

Иногда Габби дико хотелось совершить этот «побег в сказочный мир», но она сопротивлялась своему желанию. Ведь когда она закончит колледж и найдет наконец хорошую работу, все изменится. Ее финансовое положение не всегда будет таким нестабильным. Даже незначительная должность в юридической фирме позволит ей выплачивать многочисленные займы, которые она сделала, будучи студенткой, и начать необходимый ремонт.

Как правило, большую часть времени Габби проводила в восьмиугольной башенке – либо в библиотеке на первом этаже, либо наверху в спальне, куда она перебралась после смерти Грэм. Если все окна были открыты, а вентилятор на потолке тихонько гудел, она еще могла переносить жару летней ночи. К тому же она любила лежать в кровати и смотреть на раскинувшийся внизу пышный сад (несмотря на расшатанный кованый забор, который давно нуждался в замене). Закладная за дом была выплачена много лет назад. Габби никуда не собиралась уезжать и надеялась, что когда-нибудь эти чересчур тихие комнаты оживят своим смехом ее собственные детишки.

А теперь, из-за какого-то проклятого Существа...

«Постой-ка, – сказала она себе, от удивления раскрывая глаза все шире и шире, – вспомни, ведь его глаза были не такие, как у Существа!» В панике она совершенно забыла про эти странные глаза. Они были одноцветные. Черные как ночь. Темные, как грех, если только не брать в расчет золотистых искорок.

Это не Существо. У Существ были разноцветные глаза, которые менялись с невероятной скоростью, переливаясь всеми цветами радуги. Мерцающие и нереальные. Но никак не черно-золотые.

«Вообще-то, – размышляла Габби, задумчиво покусывая нижнюю губу, – у него было несколько непостижимых особенностей, отличавших его от Существ. Во-первых, его глаза; во-вторых, человеческая одежда (ну действительно, разве бывают Существа в джинсах и футболке? – обычно они носили наряды из ткани, которую она нигде и никогда больше не видела); и наконец, его явная эмоциональность.

Неужели ей повезло? Нахмурившись, Габби мысленно воспроизвела всю их встречу, пытаясь найти еще какие-нибудь несоответствия. Возможно ли, что создание, которое она видела, было не Существо, а что-либо другое?

Взволнованная такой возможностью, она повернулась и устремилась по темному дому к библиотеке. Ей нужно было обратиться к «Книгам» О'Каллагенов. Состоявшие из девятнадцати толстых, утомительно подробных томов, первые из которых написали еще в пятом веке, «Книги» были напичканы поверьями, описаниями внешности, услышанными беседами и предположениями о Существах. В книгах, бережно хранимых ее предками и постоянно дополняемых, содержалось множество фактов и легенд. Где-то там должна быть информация о создании, которое она сегодня видела.

«Возможно, – решительно ухватилась Габби за оптимистичную мысль, устремившись вниз по лестнице, – все происходит совсем не так, как я думаю. Возможно, оно хотело побеспокоить меня не больше, чем я его».

Возможно, она вообще зря волновалась.

«Ну да, – уныло думала Габби много часов спустя, держа пыльный том на коленях, – возможно, и коровы летают».

Это все-таки было Существо. И не просто Существо. А самое ужасное из всех Существ.

А желание? Оно у него точно было. Оно хотело побеспокоить ее? О, хорошо, если бы этим и ограничилось. Оно станет мучить ее, играть ею для собственного развлечения, перенесет ее в самый эпицентр средневековой битвы горцев, а потом будет смотреть, как ее затопчут фыркающие кони, – вот и все, чего она от него ожидала, прочитав книгу. И если это на самом деле было так (по ее спине побежали мурашки), оно сначала ее соблазнит. Попытается, поспешно поправилась она. (О том, что, если верить написанному, ни одна смертная не способна противостоять желанию Существа, ей думать не хотелось. Этому самонадеянному, тщеславному Существу не удастся вскружить голову Габби О'Каллаген.)

Она потерла глаза и покачала головой. «Если нужно что-нибудь испортить, – мысленно проговорила она, – предоставьте это мне». Мало того что она выдала себя Чару, так еще и самому ужасному из его Существ.

Сладкоречивый соблазнитель, он, если верить слухам, был так дьявольски очарователен, что смертные не осознавали, какая опасность им угрожает, до тех пор, пока уже не оказывалось слишком поздно. Так было, например, с Паком, Робином Гудфеллоу, Вэйландом Смитом и еще бессчетным количеством ее предков.

«Даже среди Существ он невиданный негодяй...»

Когда Габби начала свои поиски, то боялась, что у нее уйдет немало дней, прежде чем среди бессвязных томов она отыщет описание того самого Существа, которого она видела, даже если оно там и было. Самые первые тома были написаны на гаэльском, а этим древним языком, несмотря на отчаянные попытки Грэм обучить ее, Габби все еще не владела и могла лишь кое-как пробираться сквозь его дебри.

Читать «Книги о Чаре» оказалось невероятно трудно. Они были написаны разным и часто неразборчивым почерком, с заметками на полях каждой страницы, ссылавшимися, в свою очередь, на другие заметки на полях других страниц, разобрать которые казалось практически невозможно.

Габби не раз говорила бабушке, что кто-нибудь «должен со ставить указатель и привести в порядок эти чертовы записи». И не раз Грэм улыбалась, бросая на нее пристальный взгляд, и отвечала: «Да, кто-нибудь должен. Почему бы это не сделать тебе?» И хотя Габби готова была выполнить практически все, о чем просила ее любимая бабушка, этого задания она упорно избегала.

Вместо этого она с головой ушла в современные книги по праву, которые были далеко не такими захватывающими, как древние тома, возрождавшие к жизни экзотический мир, зато помогали ей добывать средства к существованию и дарили надежду на нормальное будущее, если она найдет в себе силы забыть о прежних мечтах.

После нескольких часов безрезультатных поисков Габби наконец заметила одну книгу, которую, как ей казалось, она не видела раньше, – самый тонкий томик в дальнем углу полки, как будто его ненароком засунули вглубь за другие книги и забыли. Сгорая от любопытства, она достала его и стряхнула пыль с обложки.

«Обладающий незаурядным умом, дьявольски привлекательный...»

Книжка в черном кожаном переплете, которую она чуть было не пропустила, содержала информацию, которую она искала. Ее предки так серьезно отнеслись к этому вопросу, что посвятили ему отдельную книгу.

В отличие от других томов, написанных несвязно и беспорядочно, в которых говорилось о Существах, увиденных недавно, тонкая черная книжка описывала лишь одно из них, события в ней излагались в хронологическом порядке и сопровождались многочисленными ссылками. И в отличие от других томов, озаглавленных лишь римскими цифрами, этот заслужил собственное название: «Книга о син сириш ду».

Или, в неточном переводе с гаэльского – на большее Габби была неспособна, – «Книга о самом темном/черном эльфе/ Существе».

И она нашла имя Существа, которое видела в тот вечер, – Адам Блэк.

Самые ранние упоминания о нем были в виде набросков, описаний его шарма, предупреждений о его магических способностях, замечаний о его ненасытной сексуальности и страсти к смертным женщинам: «Способен так удовлетворить женщину, что та лишится дара речи, а рассудок ее помутится на полмесяца или даже больше».

«О нет, – думала Габби, – неужели тут сказано на древнем языке, что оно вскружит мне голову?» Но по мере приближения к первому тысячелетию описания становились все более подробными.

В середине девятого века – около 850 г. н. э. – упоминалось о неистовой страсти Существа, о том, что оно соблазняло смертных с одной лишь целью – спровоцировать раздоры и войны по всей Шотландии. Тысячи людей умерли, прежде чем оно удовлетворило свое желание поразвлечься.

Сколько же было зрелищ, на которые, улыбаясь, смотрело оно, тогда как на бесчисленных полях битв лилась кровь? На протяжении какого-то времени его видели не только женщины О'Каллаген; оно вовсе не пыталось прятаться, и ее предки сообщали о бесчисленных зрелищах, описывая их очень подробно.

«Самый опасный и непредсказуемый представитель этой расы...»

Ни одно другое Существо не могло осмелиться на такое грубое, хладнокровное вмешательство в жизнь человечества.

Пробили каминные часы, и Габби вздрогнула. Она потерла глаза, с удивлением осознав, что ночь уже прошла и наступило утро. Первые лучи солнца пробивались в просветы между шторами, которые она плотно задернула поздно ночью. Она не спала больше двадцати четырех часов подряд; неудивительно, что у нее так устали глаза.

«Его излюбленный облик – невероятно сексапильный кузнец-горец».

Габби снова взглянула в книгу, которая лежала у нее на коленях и была открыта на наброске темного Существа.

Невероятно. Это была та самая картинка, которая возникла перед Габби, когда она впервые его увидела. «Возможно ли, – спрашивала она себя, – что действительно существует такая вещь, как генетическая память? Что знания, передаваемые из поколения в поколение, сохраняются в нашем ДНК? А иначе трудно объяснить, почему в тот момент, когда она увидела Адама Блэка, внутри нее все забило тревогу. Почему она инстинктивно подумала о кузнеце, как будто в самых глубоких, темных закоулках ее души она безошибочно узнавала своего давнего врага? Врага многих женщин О'Каллаген, живших задолго до нее.

Набросок не отражал облик Существа во всех подробностях, но передавал самую его суть. Оно было изображено в средневековом стиле в горах Шотландии, на месте, которое называлось Далкейт-апон-зе-Си (где оно якобы убило молодую цыганку), мускулистое и излучающее сексуальность, облаченное в килт, стоящее возле кузницы у рябиновой рощи, тянувшейся вдоль величественного средневекового замка, который маячил вдали. Сильная рука, держащая кузнечный молот, была изображена в движении. Волосы падали на его лицо темными прядями и свисали до талии. Его губы искажала ироническая ухмылка.

Габби уже видела эту ухмылку вчера вечером. Та была даже хуже, гораздо более... хищная. Если такое возможно.

Ее взгляд упал на предупреждение под наброском, выделенное жирным шрифтом и подчеркнутое: «Избегать контакта любой ценой!»

– О Грэм, – прошептала Габби, и ее глаза наполнились слезами, – ты была права.

Ей нужно уезжать. Немедленно. Двадцать две суматошных минуты спустя Габби была уже в джинсах и безрукавке и почти готова к выходу. Она держалась на одном адреналине, который заменял так необходимый ей сон. Габби не могла оставить свои ценные книги: она не знала, когда у нее появится возможность вернуться, если она вообще появится, а их обязательно нужно было сохранить; ведь, в конце концов, когда-нибудь ей нужно будет передать их своим детям – поэтому она забрала и их.

Занимаясь этим, Габби не смогла удержаться и захватила еще несколько вещей: мягкий кашемировый платок, который Грэм связала незадолго до смерти; фотоальбом; свой любимый медальон; джинсы, несколько футболок, трусики, бюстгальтеры и туфли.

Габби твердо решила больше не плакать – она просто не могла позволить себе сейчас такую роскошь. Позже, в каком-нибудь другом городе, в каком-нибудь другом здании, она сполна оплачет потерю дома своего детства и практически всего своего имущества. Позже она попытается выяснить, удастся ли ей оставить свое прежнее имя и закончить юридический факультет в другом колледже. Позже она подсчитает все, чего так по-глупому лишилась в одну ночь, одним махом. И позже, возможно, признает, что ее мать все время была рядом – просто она постоянно боялась, что ее настигнет одержимость Существом.

И вот Габби стоит у задней двери с двумя чемоданами и до предела набитым рюкзачком.

Хотя банки должны были скоро открыться, она не осмелилась ждать. Габби собиралась остановиться где-нибудь ближе к вечеру, в каком бы штате она к тому времени ни оказалась, обналичить деньги со специального счета и найти безопасное место, где она сможет потеряться и стать кем-то другим.

«Будь ты проклят, Адам Блэк! – грустно думала она. – Будь ты проклят за то, что мне приходится уезжать отсюда».

Сильная злость помогла Габби избавиться от страха, затуманивавшего ее разум. Расправив плечи, она надела рюкзак и взяла чемоданы. Она умная. Она сильная. Она решительная. Она переживет это. У нее еще есть шанс устроить свою жизнь: сделать карьеру, выйти замуж и родить детей. И что с того, если для этого ей нужно будет сменить имя и начать все сначала? Она обязательно добьется успеха.

С высоко поднятой головой и твердой решимостью Габби открыла дверь. Оно стояло там, закрывая мощным телом дверной проем, и рот его расплылся в зловещей ухмылке.

– Привет, Габриель, – промолвил Адам Блэк.

ГЛАВА 4

Когда Адам добрался до дома № 735 на улице Монро, он был готов к тому, что женщина будет напутана. В конце концов, она ведь от него убежала, очевидно испугавшись его невероятной мужественности и сексуальности. Женщины часто так на него реагировали, особенно когда он снимал штаны. Или юбку, в зависимости от эпохи.

Был он готов и к ее стремлению поскорее уехать – так делали все женщины, пристально рассмотрев его. В то же время многие просто бросались в его объятия в неистовом сексуальном порыве. Его же развлекала сама мысль о такой возможности, и все его тело наполняла похоть, пока он разыскивал Габби по информации, которую раздобыл в кабинете отдела кадров фирмы «Литл и Столлер».

Но даже после многочисленных случаев, которые произошли с ним, Адам все же оказался не готов к встрече с Габриель О'Каллаген.

Воинственная проказница отреагировала не так, как другие женщины, которых он встречал. Она окинула его одним испуганным взглядом, вздрогнула и резко ударила его по лицу сумкой. Затем она захлопнула дверь и заперла ее на замок. И оставила его стоять на ступеньках, истекающего кровью. Боже правый, его губа кровоточила!

Что ж, Адам еще раз убедился, что на нее никак не действует сила feth fiada, а иначе она не смогла бы ударить его по лицу. Все было не совсем так, как он ожидал. Он прищурился и, зарычав, оскалил зубы. Что, черт возьми, происходит? Женщина никогда не осмеливалась ударить его. Ни одна из них никогда не поднимала на него руку. Женщины его обожали. Они скучали без него. Да что там говорить, они практически боготворили его. Так в чем, черт возьми, дело?

Проклятая ирландка! Настроение этих несдержанных, вспыльчивых гаэльцев невозможно предсказать. Эта полная самобытности нация прошла через века, оставшись совершенно не тронутой эволюцией и такой же дикой, какой она была в железном веке.

Адам слегка поднял бровь, пытаясь понять ее реакцию. Он окинул себя взглядом. Заклятие королевы продолжало действовать в полную силу, и он не превращался в нечто ужасное, когда переставал себя контролировать. Он все еще был в своем неотразимом облике: сексуальный, темноглазый, мускулистый шотландский кузнец, который сводил женщин с ума.

После недолгих размышлений он решил, что она просто хочет сыграть в опасную игру, что ей нужен сильный, агрессивный, грубый мужчина. Адам пожал плечами: что ж, после трех чертовых месяцев, на протяжении которых действовало заклятие, этих трех ужасных месяцев воздержания, он действительно стал таким или даже хуже. У него наконец-то появилась возможность выпустить пар.

Габби стояла у парадной двери, держась за ручку, как вдруг двери черного хода распахнулись, и повсюду посыпались кусочки серебряной краски и штукатурки. Металл и дерево протестующе заскрежетали, когда разъяренное Существо весом более двухсот фунтов ворвалось в двери. Зная, что в запасе у нее лишь несколько драгоценных секунд, Габби повернула дверную ручку и распахнула дверь. Она почувствовала шлепок его ладоней о свою голову и снова захлопнула дверь.

Невероятно! Как оно может двигаться с такой скоростью?!

Но тем не менее оно двигалось, и теперь Габби была в ловушке: впереди – тяжелая дверь, сзади – еще более тяжелое Существо.

Через миг она уже извивалась и уворачивалась, пытаясь вырваться, но оно двигалось быстрее, предвосхищая все ее финты и выпады, расставив руки в стороны и загородив дорогу своим мощным телом.

Не имея возможности уйти, Габби остановилась и замерла, словно загнанный зверь. У нее в голове проносились тысячи вариантов, что ему сказать, и все они начинались с жалобного «прошу». Но будь она проклята, если станет о чем-то его умолять; очевидно, оно наслаждалось бы этим. Габби решила держать язык за зубами. Если ей и суждено умереть, она сделает это с гордостью. Достойно встретит свой конец. Она приготовилась принять смерть, какой бы ужасной она ни была.

Но девушка вскоре поняла, что оно вовсе не собиралось ее убивать. Слегка касаясь подбородком ее волос, оно тихо рычало, и не было сомнений, что рычание это имело оттенок чувственности.

«О Боже, – думала она, – все так, как сказано в «Книгах»: оно собирается мной овладеть, прежде чем убить».

Существо схватило ее за руки мертвой хваткой, и хотя Габби изо всех сил сопротивлялась, она не могла сравниться с ним силой. Подняв ее руки над головой, оно оперлось ладонями о дверь и навалилось на Габби своим мощным телом.

Ее глаза расширились. Она испытала первое, запретное, чрезвычайно электризующее прикосновение Существа. И вместе с этим ощущением она получила ответ на вопрос, который она отчаянно пыталась не задавать себе многие годы. Нет, они не похожи на смертных мужчин. По крайней мере ни на одного из тех, кого она знала. Такого ощущения у нее не было никогда.

Габби громко сглотнула. Несмотря на то, что их разделяла одежда, ее тело буквально пылало, когда Адам к нему прикасался.

«Господи, – думала она, – а что бы я почувствовала, если бы мое обнаженное тело коснулось Существа? Я бы, наверное, сгорела в пламенной страсти».

– Так что, ирландка, ты хочешь грубой любви?

Какое-то время Габби была не в состоянии уловить смысл его слов, настолько сильные чувства ее охватили: стальная мужественность стоящего перед ней Существа; его пряный мужской аромат; жар, исходящий от его тела; обольстительный, глубокий голос со странным акцентом. Она вся дрожала, у нее подкашивались ноги...Габби глубоко вдохнула и заставила себя сосредоточиться на его голосе; он был похож на жирные ирландские сливки, стекающие по разбитому стакану, – глубокий, густой и бархатный. С экзотическим акцентом, который ее с трудом соображавший мозг отнес к говору древних кельтов. Она готова была поспорить, что этот акцент, отличавшийся перекатывающимися «р», мягкими прерывистыми «ж» и особенно подчеркнутыми гласными, не слышала ни одна живая душа за последнюю тысячу лет. Затем Габби наконец осознала суть его вопроса и так оскорбилась, что смогла лишь выговорить:

– А?

– Скажи, чего ты хочешь, женщина, – проговорило Существо, касаясь губами мочки ее уха, от чего у нее по спине побежали мурашки. – Ты хочешь подчиниться? Может, устроим небольшую порку? – Он медленно, но с нажимом провел по ее промежности, подчеркивая последний вопрос:

– Или ты предпочитаешь просто хороший грубый секс?

Габби несколько раз открыла и закрыла рот, но не издала ни звука. К счастью, возмущение все-таки помогло ей выпрямить спину и развязало язык.

– О, ничего из вышеперечисленного! Я хочу, чтобы ты убрал это... это от меня!

– Ты не хочешь этого, – последовал самоуверенный ответ, сопровождаемый еще одним порочным эротическим движением его бедер.

Откуда в нем столько самоуверенности?

– Нет, хочу. Я серьезно. Убери свои руки! – В глубине души Габби молила об этом, пока не успела сделать что-то по-настоящему глупое, например, прижаться к нему в следующий раз, когда оно навалится на нее своим телом.

«Да ладно тебе, Габби, такого возбуждения ты не чувствовала никогда в жизни, – проговорил предательский внутренний голос (подозрительно похожий на голос четырнадцатилетней девчонки). – Ну что плохого в том, что ты наконец почувствуешь вкус волшебного Существа? Ты ведь уже начала его чувствовать».

«Оно пришло сюда, чтобы убить нас!» – мужественно сопротивлялась Габби.

«Мы этого не знаем. – Внутренний голос помолчал, а затем добавил печально: – А если и так, неужели ты хочешь умереть девственницей?»

Габби с ужасом заметила, что на какой-то миг задумалась над этим всерьез. Вполне резонный вопрос. И даже здравый. Как было бы грустно умереть девственницей.

«Когда ты уже повзрослеешь? – возмущалась она, пытаясь овладеть своими чувствами, – это тебе не сказка. И здесь не будет сказочного «Они жили долго и счастливо»».

«А ты счастлива сейчас?» – последовал неожиданный вопрос.

Габби теряла контроль над собой. Окончательно и бесповоротно.

Адам попытался повернуть ее к себе лицом, и она сцепилась с ним в короткой, бессмысленной схватке, напрягшись и выпрямившись в его руках. Она знала, что это глупо, что она лишь тянула время, но она была готова тянуть его как можно дольше. Чувствовать его у себя за спиной было достаточно тяжело; а если Существо заставит ее смотреть, как оно к ней прикасается, это будет просто ужасно.

Существо подняло ее и повернуло к себе лицом. Буквально оторвало ее ноги от пола, развернуло и снова поставило на ноги.

Габби продолжала смотреть прямо перед собой, ее взгляд упирался в его грудь. Черт бы побрал его за то, что оно такое большое и она чувствует себя на его фоне такой маленькой и беспомощной. При своем росте в пять футов четыре дюйма Габби привыкла смотреть на людей свысока, но темное Существо было по крайней мере на фут выше и вдвое тяжелей ее.

Оно приподняло пальцем ее подбородок.

– Посмотри на меня. – И снова этот мрачный голос со странным акцентом взволновал ее.

«Нужно ввести закон против мужчин-Существ с таким голосом», – грустно подумала она. Габби по-прежнему стояла опустив голову. Она знала, что Адам невероятно сексуален. И знала, что – у нее появилось небольшое доказательство, которое хорошо иллюстрировало ситуацию – на протяжении всей жизни в ее душе скрывалось опасное чувство восхищения Существами. И скрывалось оно очень хорошо.

– Я сказал, – ровным голосом повторило Существо с легким нетерпением в голосе, – посмотри на меня, Габриель О'Каллаген.

«Га-бри-ил», – вот как оно произнесло ее имя. А во что превратил этот акцент ее фамилию, трудно даже описать. Она бы никогда не подумала, что ее имя может звучать так сексуально.

Она ни за что не станет смотреть на него. Ни за что.

Какое-то время оба молчали, затем оно с насмешкой произнесло:

– Волей-неволей придется, цыпочка. Я думал, ирландцы более податливы. Что случилось с той девчонкой, которая отвесила мне пощечину, да такую, что кровь потекла?

Она запрокинула голову и посмотрела на его совершенные черты лица: у Существ никогда не течет кровь. На его губе и вправду была кровь. Темно-красные капли стекали из уголка его чувственного рта, от чего оно выглядел о еще более диким и опасным.

«Кровь?» – удивилась Габби, пытаясь понять, что же она видит. Существо это или нет? Если верить «Книгам», то Существо! Что, черт возьми, происходит?

– Забудь. Так уж и быть, я дам тебе возможность загладить свою вину, пока я не захотел отомстить. – Взгляд его темных глаз скользнул по ее губам и остановился на них. – Твой язык как раз подойдет для этого. Давай же, поцелуй меня в знак примирения.

Когда она бросила на него сердитый взгляд и не сдвинулась с места, он одарил ее холодной самодовольной улыбкой.

– Давай же, ka-lyrra, попробуй меня на вкус. Мы оба знаем, как ты этого хочешь.

Невероятная самоуверенность Существа (не имело значения, что оно было абсолютно право насчет ее желания отведать его) окончательно вывела ее из себя. Габби не спала двадцать четыре часа кряду, и в этот самый ужасный день своей жизни чувствовала себя совершенно измученной. Она испытывала странное оцепенение, как будто ей было уже все равно.

– Гореть тебе в аду, Адам Блэк, – прошипела она.

На короткий миг оно, казалось, было абсолютно сбито с толку таким ответом. Затем запрокинуло темноволосую голову и рассмеялось. Габби вздрогнула, когда этот звук донесся до нее, прокатился по комнате и эхом отразился от высокого потолка. Нечеловеческий смех. Совершенно не человеческий.

– Послушай, ирландка, я ведь и так там. – Он взял ее подбородок в свои большие пальцы и отклонил ее голову назад, чтобы встретиться с ней взглядом. – Знаешь, что это значит?

Габби покачала головой, насколько это было возможно, когда лицо зажато в безжалостной хватке.

– Это значит, что мне больше нечего бояться. – Нажимая подушечкой большого пальца на ее нижнюю губу, Адам раскрыл ее рот и начал наклоняться к ней. – Но готов поспорить, что тебе есть что терять. У тебя еще столько всего, что можно потерять, правда, Габриель?

ГЛАВА 5

«Да уж, терять есть что, целую уйму всего», – мрачно подумала Габби. Свою невинность. Свой мир. Свою жизнь. И, если все обернется в худшую сторону, вероятно, она потеряет все именно в этом порядке.

Как раз перед тем, как его губы коснулись ее губ, он слегка ослабил хватку, и Габби сделала единственное, что пришло ей на ум, – ударила его головой. Отвела голову назад, затем резко дернулась вперед и ударила его изо всех сил прямо в лицо.

Да так сильно, что у нее самой закружилась голова и началась мигрень, и она удивилась про себя, как это Жан-Клоду Ван Дамму всегда удается спокойно продолжать драку после такого трюка. Очевидно, в этих фильмах все враки. Хотела бы она знать об этом раньше, перед попыткой изобразить из себя актера боевика.

К счастью, оказалось, что его она ушибла сильнее, чем ударилась сама – она первая пришла в себя. И достаточно быстро для того, чтобы нанести прямой удар коленом ему в пах, пока Существо все еще было в оцепенении.

В вопле, который оно издало, скорчившись от боли, прозвучала паника, и у нее по телу пробежал холодок. В этом звуке слышалось такое возмущение, такая животная ярость и боль, что ей бы уж точно не хотелось оказаться рядом с ним, когда оно придет в себя.

Пока Существо сползало на пол, крича и корчась, Габби проскочила мимо него, несясь кратчайшим путем прямо к черному ходу. Бежать через парадный вход не было смысла. Она бы никогда не обогнала его пешком. Ей нужна машина. Она стрелой промчалась через гостиную, пронеслась мимо стопа в столовой и бросилась в кухню. Впереди забрезжил огонек свободы – прямоугольник дверного проема, сиявший в лучах утреннего солнца.

Когда Габби уже была на пороге, то все еще слышала брань Адама, хотя их разделяли три комнаты. «Черт с ним, с багажом», – подумала она, перепрыгивая через сумки. Если ей удастся остаться в живых, это будет большая удача, и она это знала.

Проскочив в открытые двери, она... Снова уткнулась в твердое как камень тело Адама Блэка. Она закричала, когда это Существо небрежно схватило ее и подняло, так что ее ноги беспомощно болтались над землей. Выражение его прекрасного смуглого лица было холодным и ужасающим. Оно закинуло ее себе на плечо и так сильно сжало руками, что при вдохе из ее груди вырывался хрип. И Габби знала, что, если оно прижмет ее еще крепче, доступ кислорода будет перекрыт окончательно.

Существо держало ее так довольно долго, и Габби совершенно не двигалась, уткнувшись лицом в его шею. Ожерелье Адама впилось ей в щеку, и она хотела, чтоб ее тело обмякло – тогда стало бы легче дышать. Она чувствовала, что чаша его терпения переполнена и при малейшем сопротивлении к ней будет применена еще большая сила. А ее тело этого не выдержит.

«Так значит, это правда, – уныло размышляла она, – Существа могут оказаться в любом месте в мгновение ока». Только что оно лежало на полу и их разделяли три комнаты, и вот оно уже стоит перед ней у входа. Как, черт возьми, она сможет сбежать от Существа, которое способно так передвигаться? И на что еще оно способно? Внезапно в ее голове пронеслось все, что рассказывала ей Грэм о Чаре, всплыли все те ужасающие способности, которыми они обладали. Они могут гипнотизировать людей, управлять ими, могут заставить их выполнять все свои прихоти.

Да уж, положение – хуже некуда. Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, он сделал глубокий, прерывистый вдох. В тот самый момент, когда Габби сама глубоко вдохнула, чтобы произнести слова извинения, а точнее, молить о быстрой смерти без мучений, оно с угрозой в голосе проговорило:

– Что ж, ирландка, раз ты не хочешь искупить свою вину, тебе придется целовать не только мои губы.

Пять минут спустя Габби была крепко привязана к одному из стульев в столовой своей собственной бельевой веревкой. Запястья ее были аккуратно примотаны к спинке стула, а лодыжки – к ножкам.

Лишенная сил и надежды, она размышляла над тем, как ее жизнь могла так внезапно пойти наперекосяк за столь короткое время. Еще вчера утром самое большее, о чем она беспокоилась, – это что надеть на собеседование. Не сочтет ли мисс Темпл черный пиджак слишком строгим, коричневый – слишком скромным, а розовый – слишком фривольным? Высокие каблуки – слишком кокетливыми? Низкие – недостаточно женственными? Поднять ли волосы наверх или распустить? Боже, неужели она тогда и вправду волновалась из-за всего этого?

В такое утро действительно чувствуешь, что все в этом мире относительно.

Развернув стул так, чтобы Габби оказалась к нему лицом, Адам Блэк заглянул ей в глаза. Он стоял, широко расставив ноги, опершись руками о колени и наклонившись вперед, всего в нескольких сантиметрах от нее. Водопад длинных шелковистых волос, темных как ночь, спадал по его мужественным плечам, касаясь ее бедер. Да, это Существо совершенно не имело понятия о дистанции и личном пространстве. Оно было слишком близко. И стоило ей это подумать, как оно протянуло к ней руку. Габби вздрогнула, но оно лишь слегка коснулось пальцами ее щеки и медленно провело подушечкой большого пальца по ее нижней губе.

Габби дерзко откинула голову, отворачиваясь. Палец Адама коснулся ее подбородка и заставил снова повернуться к себе.

– Да, пожалуй, так ты мне нравишься гораздо больше. – Его темные глаза блеснули, вспыхнув золотом.

– А ты мне вообще не нравишься. – Она подняла подбородок и гордо посмотрела на Адама. «Честь, – напомнила себе она. – Раз уж придется умирать, то только с честью».

– Думаю, это я понял, ирландка. А ты бы лучше зарубила себе на носу, что сейчас ты в моей власти. А я не так уж милостив в данный момент. Так что постарайся сделать так, чтобы нравиться мне как можно дольше.

В ответ она буркнула то, что крайне редко произносила вслух. То, за что Грэм ударила бы ее по губам.

Глаза Существа вспыхнули на какой-то миг, а затем оно мрачно рассмеялось, тыльной стороной ладони вытирая кровь, которая текла из уголка рта.

– Несколько минут назад ты утверждала обратное.

– Я имею в виду совсем другое, и ты это знаешь.

Его смех резко оборвался, и оно посмотрело на Габби холодным взглядом.

– Знаешь, ka-lyrra, боюсь, я воспринимаю все слишком буквально. И не говори мне такого больше, если имеешь в виду «совсем другое». А иначе я поймаю тебя на слове. И обратно ты его не заберешь. Еще раз это скажешь, и окажешься на полу. Подо мной. Ну давай же, повтори это снова.

Габби стиснула зубы и посмотрела на паркетный пол, мысленно считая до десяти. «Ты сама виновата, Габби, – пронеслись в ее голове слова Мойры О'Каллаген. – Я была о тебе лучшего мнения ».

«Отлично», – упрямо подумала она. Теперь все ополчились против нее, даже мертвые.

Его палец снова коснулся ее щеки, заставляя ее встретиться с его взглядом.

– Ты поняла?

– Поняла.

– Вот и хорошо. – Последовала пауза и оценивающий взгляд. – А теперь скажи мне, Габриель О'Каллаген, как ты думаешь, что делают такие, как я, с Видящими Сидхов?

Она пожала плечами – насколько это было возможно в связанном состоянии, – делая вид, будто ничего не понимает. «Видящие Ши», как он ее назвал, – архаичное имя тех, к числу которых она принадлежала. Габби наткнулась на это наименование в «Книгах о Чаре», но никогда не слышала, чтобы его произносили вслух.

– Я понятия не имею, о чем...

Существо нетерпеливо вздохнуло и приложило палец к ее губам, заставляя замолчать.

– Ирландка, не играй со мной в игры, моетерпение лопнуло. На тебя не действует feth fiada, и ты назвала меня по имени. Признаюсь, когда я впервые поймал на себе твой взгляд, я растерялся, но другого объяснения твоему поведению нет. Именно поэтому ты боролась со мной. Тебе все известно о моей расе, не так ли?

Через некоторое время Габби громко сглотнула и кивнула головой. Она выдала себя целиком и полностью: сначала – когда оно заметило ее взгляд, а затем – послав его к черту и назвав по имени. Оно это знало. И было явно не расположено к шуткам.

– И что теперь? – резко спросила она. – Ты убьешь меня?

– Я не намерен тебя убивать, ka-lyrra. Хотя раньше Видящих Сидхов действительно лишали жизни, Существа моей расы не проливали человеческой крови с тех самых времен, как наши народы заключили договор. – Оно убрало волосы с ее лица и заправило их за ухо, его рука двигалась мягко, поглаживая ее щеку. – И я не собираюсь причинить тебе никакого вреда, если только ты не ударишь меня снова – тогда, конечно, уговор теряет силу. А поскольку с этого момента я хочу начать наши отношения с чистого листа, будем считать твою враждебность недоразумением. Допустим, что такая горячая штучка, как ты, – которая к тому же была уверена, что ее жизнь в опасности – собиралась драться до последнего с таким мужчиной, как я. Но если ты еще раз ударишь меня, ты заплатишь сполна. Ясно?

Габби твердо кивнула, моля Бога, чтобы Адам прекратил к ней прикасаться. От одного его прикосновения у нее мурашки шли по коже, а все мышцы внизу живота напрягались. Как же так получилось, что воплощение ее самых ужасных кошмаров явилось ей в облике мужчины ее мечты?

Адам откинулся на спинку стула, провел рукой по длинным темным волосам и закинул руки за голову. Мышцы его сильных рук играли при каждом движении: мускулы плеч вздымались под черной футболкой, массивные бицепсы напрягались, золотые наручи блестели в солнечном свете, льющемся из высоких окон. Габби пришлось приложить немало усилий, чтобы не отрывать глаз от его лица, иначе ее взгляд скользнул бы вниз по его чарующе прекрасному телу.

В «Книгах о Чаре » были десятки историй о том, как в былые времена, в ночь, когда в лиловых сумерках сверкала полная луна и начиналась Дикая Охота, молодые дамы убегали в леса в надежде быть пойманными одним из неотразимых мужчин Чара. Намеренно шли на верную смерть.

Габби О'Каллаген никогда не сотворит такую глупость. Что бы это создание ей ни уготовило, она будет бороться до конца.

– Видящая Сидхов, – произнесло Существо, пристально ее рассматривая, – мне никогда не приходило в голову искать вас, я даже не думал, что такие, как ты, еще существуют. Эобил уверена, что Охотники уничтожили последнюю из вас давным-давно – тем же, кстати, занимался и я. Сколько еще людей из твоей семьи видят нас?

– Я последняя. – Впервые в жизни Габби была рада, что этой способностью не обладает никто из членов ее семьи. Ей больше некого защищать; под угрозой только ее собственная жизнь.

Оно продолжало ее разглядывать, а она тем временем размышляла над его словами. «Авил», – сказало оно: Ее Высочество Королева Силии, Двора Света. Охотники. От одного этого слова у Габби стыла в жилах кровь. В детстве они были для нее призраками в каждом чулане, монстрами под каждой кроватью. Тщательно отобранные королевой и отправленные преследовать Видящих Сидхов, Охотники были безжалостными созданиями, родом из проклятого государства Короля Ансилии, царства тени и льда. Габби не могла знать всех Существ по именам – их было слишком много, и они имели большое количество разных обличий, – но Грэм рассказала ей о самых опасных из них еще в раннем детстве.

– А твоя мать жива?

– У нее не бывает видений. – «Оставь мою маму в покое, ублюдок».

– В таком случае, как она могла тебя защитить?

Габби внутренне содрогнулась. «Черт возьми, я не могу защитить ее, мама! Как я могу ее защитить от того, чего я не вижу?» – кричала Джилли Грэм О'Каллаген в ту темную снежную ночь. Как давно это было! А через три дня ее мать уехала.

– А кто тебя научил, как от нас прятаться? – настойчиво продолжал Адам. – Только не говори, что ты сама так хорошо все это усвоила. – Его чувственные губы изогнулись в ухмылке. – К тому же женщины никогда не могли оторвать от меня глаз.

– О, ты очень соблазнителен. Просто я не могла понять, Существо ты или нет! – выпалила Габби.

Его темная бровь удивленно приподнялась. —И ты думала, что найдешь ответ на этот вопрос у меня в штанах? Поэтому ты туда смотрела? – В его темных глазах блеснула насмешка.

– Единственной причиной, по которой я туда смотрела, – краснея, ответила Габби, – было то, что я не могла поверить, что ты будешь так бесстыдно по... поправлять свои... свои... – Она замолчала, а потом прошипела: – Что такое с этими мужчинами? Женщины так не делают! Не поправляют свои... интимные места на людях.

– А жаль. Меня бы, например, позабавило такое зрелище. – Его взгляд упал на ее грудь.

От необузданной сексуальной энергии, исходившей от его взгляда, у Габби затвердели соски. Ее охватила дрожь. Почему его взгляд влияет на нее так, словно оно проводит бархатистым языком по ее коже?

– Меня сбили с толку твои глаза, – сквозь зубы проговорила она. – Я думала, у всех Существ они радужные. Я была абсолютно обескуражена, пытаясь понять, кто же ты такой.

– Значит, глаза, – лениво проговорило Существо, медлен но возвращаясь взглядом к ее лицу. – Понятно. А как ты научилась прятаться?

Габби громко вздохнула.

– Моя бабушка тоже была Видящей Сидхов. Она меня воспитала. Но она уже умерла. Я последняя, – ответила Габби и не смогла удержаться от вопроса: – Так все-таки, почему у тебя не радужные глаза? И почему у тебя идет кровь?

– Это длинная история, ka-lyrra. И ты примешь в ней активное участие.

При этих словах у нее по спине снова пробежал холодок.

– Ты действительно не собираешься меня убивать? – осторожно спросила Габби. Она чувствовала умственное, физическое и эмоциональное истощение. У нее все еще раскалывалась голова после того, как она ударила ею Существо, и она отчаянно нуждалась в утешении, любом утешении. Даже если бы оно исходило от врага.

– Что ты, конечно нет, ka-lyrra, – промурлыкал Адам. – Это было бы большой потерей. Я нашел тебе гораздо лучшее применение.

Что ж, вот и услышала слова утешения. Только почему-то они совсем не утешали.

ГЛАВА 6

«В самом деле, гораздо лучшее применение», – думал Адам Блэк, откинувшись на спинку стула и наблюдая, как сменяются эмоции на ее изящном личике. Злость в ней боролась с усталостью, разочарование – со страхом.

Она была поистине красива. Но одной лишь красоты недостаточно, чтобы возбудить его интерес. По-настоящему его привлекала страсть. Огонь смертных мог растопить лед его бессмертия.

А какой она была пылкой! Непокорной. Смелой. Решительной. Исходившее от нее сияние бессмертной души казалось более живым, более сильным, чем у других людей, и ее окружала ярко-желтая аура, что характеризовало ее как истинно взрывную, пламенную натуру. Она была гораздо меньше его, но сражалась с ним как настоящая дикарка – этакая злючка со смертельно тяжелой головой и убийственными коленками; и хотя за последние полчаса Адам пережил самую острую боль за время всего своего существования, он был не так уж недоволен. Выведен из строя, как можно вывести только мужчину, – но не недоволен.

Теперь у него была собственная Видящая Сидхов. И он сгорал от страсти к ней. Прикасаться к женской плоти, находясь в мужском теле, было потрясающе. Он уже почти не сомневался: секс в телесной оболочке, должно быть, превосходен; эти новые ощущения – такая редкость в жизни бессмертных, и тем они прекрасней. Когда он всего-навсего прижал ее к двери и почувствовал, как его член упирается в ее крепкую, упругую попку, по его телу прошла дрожь.

Дрожь. По его телу. А ведь он никогда в жизни не дрожал. И даже не вздрагивал. Бесстыдно наблюдая, Адам на протяжении многих веков видел бессчетное количество любовников, жадно рассматривал их, изучал их постельные игры. Он видел настоящих богатырей, огрубевших воинов с телами, покрытыми шрамами, с ледяными сердцами, мужчин, которых сделали жестокими война и голод, – и они дрожали, как неопытные мальчишки, при одном лишь прикосновении к женщине.

Он никогда этого не понимал. Он хотел это понять. И вот теперь он понял. Давление ее бедер на его чресла наполняло его дикой, первобытной агрессией. Его никогда прежде так не тянуло к женщине. Никогда он не испытывал такого порочного, неистового желания.

И даже сейчас, несмотря на боль, Адам жаждал прикоснуться к ней. Его раздражало все, что разделяло их тела, даже воздух. Он желал снова почувствовать ее тепло. Все еще сидя на стуле, он поставил свою ногу между ее ног, так что его колено касалось внутренней стороны ее бедра, и заметил, как она вся напряглась. Так гораздо лучше. Он неподвижно сидел какое-то время, не в силах оторвать взгляд от ее пышной, круглой груди под мягкой тканью блузки. Господи, как же ему не терпелось прикоснуться к ней губами!

Но он не собирался применять силу. Адам Блэк соблазняет, завлекает, сводит с ума, но никто не может обвинить виртуозного обольстителя в том, что он прибегнул к банальной силе. Кто угодно, только не он. И Адам этим гордился. Те, кто пал жертвой его козней, во всем виноваты сами. После того как они соглашались на его предложение – а соглашались они всегда, – за все последствия отвечали только они.

Видящая Сидхов. Ему и в голову не приходило искать кого-нибудь из них. Габриель О'Каллаген была настоящим козырем в его руках. Эобил не учла такую возможность, когда отняла у него силу feth fiada, свято веря, что все они давно мертвы. Адам и сам в это верил.

Последний раз Видящая Сидхов встретилась ему больше двух тысяч лет назад, в первом веке нашей эры, в глухом лесу Ирландии; то была иссохшая, морщинистая старуха. Он не стал звать Охотников: дни ее все равно были сочтены. Он сел рядом с ней и долго рассказывал ей сказки, задавал много вопросов. Через несколько лет он вернулся, поднял слабое, иссохшее тело на руки и забрал на заброшенный пляж на острове Морар. Старуха умерла, глядя на океан такого насыщенного зеленовато-голубого цвета, что люди плакали, когда смотрели на него. Она умерла, чувствуя аромат жасмина и сандала, а не зловоние своей грязной хижины. Умерла с улыбкой на губах.

Но эта девчонка – разве могла ему так улыбнуться удача? – молода, сильна, непокорна, красива. А почему бы и нет? Ведь Удача – тоже женщина, а женщины всегда помогали Адаму Блэку. Как поможет и эта – ведь ему удалось немного развеять ее опасения.

Она привыкла бояться и презирать таких, как он, поэтому, чтобы соблазнить ее, придется постараться. Некогда один тот факт, что он – Существо, порождал беспрекословное подчинение, но с тех пор мир сильно изменился, а вместе с ним изменился и характер женщин. Они стали более сильными, гораздо более независимыми. Они больше не хотели проводить жизнь в глухом лесу, отказывая себе в вынашивании потомства из страха, что у их детей тоже будут видения, и боясь в один прекрасный день стать свидетельницами того, как их отпрысков убьют страшные, угрюмые Охотники.

Да, времена меняются, и Туата-Де тоже пришлось измениться, когда королева Эобил приняла от имени их расы условия соглашения и пошла на различные ограничения в соответствии со священным Договором. Согласно этому Договору им больше не разрешалось проливать людскую кровь, и каждого Туата-Де, который нарушит это правило, ожидала самая жестокая участь, которая могла постичь только им подобных, – бездушная смерть. И если бы королева (или кто-либо из его расы) услышала намек на то, что где-то существует Видящая Сидхов, на ее поиски по-прежнему были бы отправлены Охотники, но им уже не разрешалось бы проливать кровь своей жертвы.

Однако Габриель О'Каллаген этого не знала, поскольку условия Договора держались в секрете от всех смертных, кроме МакКелтаров – древнего клана шотландских горцев, которые вели свой род от первых друидов и были единоличными хранителями и блюстителями соглашения со стороны людей.

Выходит, что, когда он появился у ее дверей, она решила, что ее жизнь под угрозой. Адам покачал головой. Даже в его худшие дни, в худшие века, когда ему подобные были самыми страшными из бессмертных и их не сдерживал никакой Договор, он не убивал таких, как она. Быть с ними грубым и жестоким? Конечно, он мог. Но убивать? Никогда.

«Ка-lyrra», называл он ее, сам не подозревая, насколько точным было это слово. Ka-lyrra – это создание с его родной земли, Дэнью. Создание, которое выделялось среди других своей шелковистой шкуркой, огромными, фосфоресцирующими глазами, бархатистыми лапками и полосатым хвостиком с кисточкой на конце, – его красота завораживала, но укус представлял опасность даже для Туата-Де; он не был смертелен, но вызывал умопомешательство значительной продолжительности. Немногие могли ужиться с этими созданиями; немногие решались это попробовать.

И это название действительно ей подходило. Она явно сводила с ума; вторая смертная женщина, которая не растаяла перед ним в уступчивой, поклоняющейся женственности. Даже Видящая старуха была с ним кокетлива, как девчонка. В награду он преподнес ей чарующие красоты острова Морар и одарил ее последний вздох поцелуем.

– Ну? – произнесла Габби, прервав его размышления. – И что это за применение?

Адам пристально изучал ее лицо. В вихре эмоций на ее лице победила злость. Губы Габби сложились в презрительную ухмылку, а ноздри расширились. И все же в ее очаровательных глазах читалось опасение. Он не хотел, чтобы она его боялась. Страх помешает его планам испытать с ней человеческий секс и использовать ее как посредника для возвращения его бессмертия.

– Я же сказал, что не хочу причинять тебе вред, и это действительно так. Мне просто нужна твоя помощь в решении небольшой проблемы.

Габби посмотрела на него с подозрением:

– Тебе нужна моя помощь? Разве я могу чем-то помочь всесильному Существу?

– В данный момент я не такой уж всесильный. – Теперь она, вероятно, расслабится.

– Правда? Расскажи.

Ее глаза прищурились, пожалуй, слишком оценивающе. Добиваться, чтобы она расслабилась – это одно, но постоянно потакать ее прихотям у Адама не было никакого желания.

– Я не могу быть всесильным, Габриель, – мягко проговорил он, – но даже при этом у меня больше силы, чем у тебя. И я намного сильнее, чем большинство людей. Стоит ли об этом напоминать? – Он лениво развалился на стуле, прекрасно осознавая, как при этом изгибается его тело и играют мышцы.

Она зарычала, по-настоящему зарычала на него.

– Думаю, не стоит, – сказал Адам, и его рот слегка искривился в ухмылке. Маленькая и в данный момент абсолютно беззащитная, как котенок, она пылала свирепостью львицы; в ее сексапильном теле ростом в пять футов четыре дюйма вмещались все шесть футов вспыльчивости. – Послушай меня, Видящая Сидхов...

Габби внимательно выслушала его рассказ, прищурив глаза и тщательно запоминая все детали.

То, что он ей поведал, превратило маленькую искорку надежды в ее сердце в настоящий костер. Оказывается, он не только не был всесильным, а фактически оказался закован в смертную оболочку.

«Так значит, это восхитительное мужское тело – человеческое?» – проворковал в ее голове вкрадчивый предательский голосок. «Да замолчи ты!» Как же так вышло, что ее четырнадцатилетнее «Я» до сих пор жило в ней?

И он не только состоял из плоти и крови – что объясняло, почему у него шла кровь и были нетипичные для Существ глаза, – но и находился под воздействием тройной силы feth fiada, благодаря которой, как он ей сказал, люди не могли его воспринимать. Создавая иллюзию и воздействуя на человеческую память, эта сила сеяла вокруг него хаос. Вне этого влияния оставалась только Габби, происходившая из древнего рода Видящих Сидхов, на который действие feth fiada не распространялось. Другими словами, Адам больше не мог переходить из одного царства в другое. Он застрял в мире людей.

Габби не могла поверить, что он рассказывает ей все это. Он безо всяких оговорок раскрылся перед ней и дал понять, что не представляет для нее сверхъестественной угрозы. Что он не сможет ее похитить, не сможет вызвать Охотников. И он был абсолютно лишен своей магической силы!

Хоть он и отказался признаться ей, за какое преступление наказала его королева, Габби особо не настаивала. Вообще-то ей было все равно. Важно сейчас лишь то, что он представлял для нее не большую угрозу, чем любой другой человек – пусть даже необычайно большой и сильный.

Значит, она выживет. Она действительно сегодня не умрет! В конце концов, вряд ли он станет ее убивать, ведь она – его единственная надежда на спасение. Она нужна ему. Прошло много времени, прежде чем ее нервы успокоились. Ей предстоит не смерть, а битва – а это совершенно разные вещи.

«Постой-ка, – внезапно нахмурилась Габби, засомневавшись, – он говорит, что бессилен, а сам может передвигаться в мгновение ока, как Существо. Как такое возможно?» Ей нужно было знать наверняка, с кем она имеет дело.

– Но ты сказал, что Эобил лишила тебя твоей силы. Так почему же ты можешь передвигаться, как Существо?

Адам пожал плечами.

– Это единственная сила, которую она мне оставила, – способность перемещаться на небольшие расстояния.

– И зачем она тебе ее оставила? – не отступала Габби, пытаясь выяснить, правду ли он ей говорит.

– Я догадываюсь, – сухо ответил он, – что это для того, чтобы меня не переехал автобус, пока я буду привыкать к своей новой оболочке. Эобил хочет, чтобы я помучился, но не умер.

– А больше она тебе ничего не оставила?

Он покачал головой и посмотрел на Габби недовольным взглядом.

– Даже не пытайся сбежать от меня, Габриель. Я этого не позволю. С твоей стороны было бы неразумно считать меня, – он сделал паузу, будто тщательно подбирая подходящее слово, и иронично улыбнулся, – бессильным... в определенном смысле.

– А почему ты хочешь, чтобы я поговорила с этим Цирценом Броуди? – не сдавалась она, проигнорировав его скрытую угрозу. Неужели она сможет считать его бессильным, чувствуя весь тот тестостерон и всю ту мужественность, которую он излучает? Ну да! С таким же успехом можно было бы считать пустыню Сахару Северным полюсом.

– Потому что он может вернуть меня в королевство Чар.

– А он тоже Существо? – напряглась Габби. Больше никаких Существ. Она ни за что не выдаст себя еще одному из них, а особенно тому, который остался при своих магических способностях.

– Он полу-Существо. Но предпочитает пребывать в мире смертных.

Все равно, это было слишком опасно, пусть он всего лиши полу-Существо.

– Ну буду я посредником, ну доставит он тебя обратно в Чар и что потом?

– Потом все будет хорошо и я снова стану непобедимым.

Габби закатила глаза:

– Я спрашиваю, что будет со мной? Поскольку в твоем маленьком эгоистичном мирке для твоего маленького самовлюбленного «Я» нет ничего и никого важнее тебя, представь, что в моем тоже нет никого важнее меня.

Его глаза блеснули, и он засмеялся, запрокинув темноволосую голову, – сверкнули его белые зубы, мышцы окруженной ожерельем шеи напряглись, и Габби сдержала мягкий, восхищенный стон. Пусть его тело и человеческое, но оно насквозь пронизано экзотичностью Чара – начиная с бархатисто-золотой кожи и заканчивая глазами, сверкавшими золотистыми искрами, каких не было у людей, и таинственной сексуальной притягательностью. Крепкая, мощная энергия Чара заключалась – и ей там было очень тесно – в смертном теле. Причем в совершенном теле.

Это просто ужасно. Не может быть, чтобы какому-то Существу удалось так легко ее соблазнить. Габби хотела бы по-прежнему воспринимать его как нечто неодушевленное. Но теперь, когда она узнала, что под черной футболкой и выцветшими джинсами скрывается мужское тело, она стала воспринимать его совсем по-другому – бр-р-р!

У нее по спине пробежал холодок Она выпрямилась на стуле так резко, что чуть не опрокинулась. Неужели она думает об Адаме Блэке как о мужчине?

О! Ей хотелось соскрести, соскоблить с языка отвратительный привкус своей измены. Неужели прабабушка так ничему ее и не научила? Габби закрыла глаза, пытаясь не впускать Адама в свои мысли и старательно восстанавливая в голове свое прежнее к нему отношение.

Через какое-то время Габби снова открыла глаза. Оно ей так и не ответило.

– Я спрашиваю, – повторила она, – что будет со мной?

– Все, что захочешь, ka-lyrra, – проворковало Существо. – Просто скажи.

Оно пожирало ее самодовольным взглядом, и темные глаза обещали выполнить любую фантазию, которую она скрывала в самом укромном уголке своего сердца. Оно провело по нижней губе языком, спрятало его за зубами и одарило ее самой медленной и сексапильной улыбкой, которую ей приходилось видеть.

– Шепни мне на ушко, Га-бри-ил, о своих самых сокровенных желаниях, и я сделаю так, чтобы они воплотились в жизнь.

«Нуда, как же», – язвительно ответила она про себя (мужественно отказываясь подумать, даже на миг, о его предложении реализовать любые сексуальные фантазии, – предложении, от которого у нее замерло сердце, но нельзя сказать, что оно внушало ей отвращение). Оно забудет о ней в ту же секунду, когда снова обретет свое непроницаемое, всемогущее, бессмертное «Я».

Но Габби была готова поспорить, что любое другое Существо поступило бы точно так же. Если Эобил действительно собственноручно наказала его, изгнав из королевства Чар, неужели ее не заинтересует, каким образом Адам Блэк вернулся обратно без ее королевского согласия?

И этот вопрос приведет грозную королеву к Цирцену Броуди (при условии, что этот Броуди сам тут же не передаст Габби в руки Эобил) и в конечном итоге – к самой Габби. И тогда придут Охотники из ее кошмарных снов, похитят ее и – если они действительно больше не убивают смертных – она может рассчитывать на пожизненное служение кучке высокомерных, хладнокровных полубогов. Такого не будет.

– А что, если я откажусь? – резко спросила она, готовясь к худшему.

Адам поднял темную бровь:

– От чего откажешься?

– Что, если я откажусь тебе помогать?

– А почему бы тебе не помочь мне? Я же прошу тебя о такой мелочи. Просто поговорить кое с кем.

– Только не считай меня такой глупой. Довериться такому, как ты, и отдать себя на милость Чара? Можно подумать, в этом есть здравый смысл. Я не настолько наивна, чтобы надеяться, что ты отпустишь Видящую Сидхов и оставишь ее в покое.

Существо наклонилось, опершись локтями о колени, с его лица исчезла веселость, и совершенные черты приняли величественный, благородный вид.

– Даю тебе свое слово, Габриель О'Каллаген, —торжественно сказало оно. – Я защищу тебя.

– Ну да. Слово самого темного из Существ, легендарного лжеца, великого жулика, – насмешливо проговорила Габби. Да как смеет Адам Блэк давать свое слово, будто оно чего-то стоит?

Мышцы его челюсти сжались.

– Это не все мои проявления, Габриель. Я был и есть разный.

– Ах, ну да, как я могла забыть об обольщении и лишении девственности?

Он прищурился.

– Тебя я девственности не лишал. Хотя я чувствую ее в тебе.

И мог бы лишить тебя ее без особых усилий, учитывая, что я вдвое больше тебя.

О! Оно ведь не может чувствовать, что она девственница, ведь так? К тому же это чистая формальность. Зардевшись, Габби спросила:

– А какие у меня гарантии, что ты этого не сделаешь?

Адам хитро улыбнулся, и его глаза блеснули не менее хитро.

– Никаких. Вообще-то, я гарантирую, что сделаю это. Но обещаю: я сделаю это только потому, что ты сама меня об этом попросишь. Ты будешь стоять передо мной и просить, чтобы я овладел тобою.

Эти слова обрушились на Габби, как ураган, у нее захватило дух, чего Существо и добивалось. Она громко вздохнула, готовясь дать отпор, опровергнуть, заявить, что он слишком много на себя берет, но Адам поднялся со стула и стоял, возвышаясь над ней в полный рост.

– Все, хватит. Так ты поможешь мне или нет, Габриель?

Габби сглотнула слюну, проанализировав свои скромные возможности. К черту все это. Она знала, что если поможет ему, то в конце концов окажется в Чаре. Ее ни в коем случае не отпустят просто так. Ни в коем случае. Не для того они потратили тысячи лет, охотясь и уничтожая Видящих, чтобы теперь отпустить одну из них. Тем более достаточно молодую, чтобы произвести целый род себе подобных.

А что, если они решат забрать и ее мать? Если они не поверят, что Джилли не обладает даром, который передался ее дочери? Ее мама, второй раз вышедшая замуж и имевшая троих приемных детей, никогда бы ей этого не простила! Нельзя сказать, что в настоящее время у них с матерью были прекрасные отношения, но Габби не хотела еще больше все усугублять.

И что, если после того как они узнают, что она ускользнула от них и что они ошибались, думая, будто последняя Видящая была давно стерта с лица земли, Чар в ближайшее время снова начнет охоту на них? Габби не сомневалась, что где-то на Земле существовали такие же, как она, – прятались, потупив взор, и старались жить нормальной жизнью. В «Книгах о Чаре» встречались записи, содержавшие неясные упоминания о других родословных, которые имели такой же дар, и утверждалось, что раньше таких родословных было много. Габби не настолько глупа, чтобы полагать, что женщины О'Каллаген единственные, кто понял, как выжить. Что, если из-за того, что она себя выдала, все они снова подвергнутся гонениям? Если из-за нее выследят и поймают хоть одну Видящую Сидхов, она будет в ответе за ее ужасную судьбу. Что же она наделала!

«Даю тебе слово, – сказало оно, – я тебя защищу». Но Габби выросла не на мультиках Уолта Диснея, ее с самого детства кормили мрачными сказками. Она была просто не способна доверять ему. И даже если по какой-то непостижимой причине Существо действительно говорило всерьез, оно не сможет защитить ее от королевы. Эобил правила всеми четырьмя Домами королевства Чар и обладала неограниченной властью. Если бы королева захотела заполучить Габриель, она бы ее заполучила. И точка.

А у Габби не было другого выбора, кроме как бороться до конца, каким бы ужасным он ни был. Она поднимала голову все выше и выше, пока не встретилась с его властным взглядом.

– Нет, я не стану помогать тебе, – выпалила она на выдохе и взволнованно задержала дыхание. Она решила сдаться на его милость, ожидая от него все что угодно в ответ на свой отказ.

Какое-то время Существо смотрело на нее непонимающим взглядом, ничего не говоря и не предпринимая. А Габби ждала. Ее нервы напряглись, как крошечные ниточки, безжалостно натянутые кукловодом почти до предела. Она отдала себя в его руки. Она была практически уверена, что Адам ударит ее, попытается заставить ее силой, возможно, будет сражаться до конца, и пообещала себе держаться как можно дольше. У него ведь нет ни сознания, ни души. Она ожидала, что он сделает все возможное, лишь бы было так, как он хочет.

Габби ожидала чего угодно, но не того, что сделало Существо. Оно наклонило голову. Затем нагнулось к ее ногам и развязало их. Оно обняло ее своими сильными руками – и Габби окутал его пряный аромат, холод золотых наручей обжег ее кожу, а шелковистые волосы коснулись ее щеки. И освободило ее руки.

Когда она села, слишком озадаченная и напуганная, чтобы пошевелиться, оно сделало шаг назад, вытянулось во весь рост с легкой улыбкой на чувственно сжатых губах. И исчезло.

ГЛАВА 7

Габби поехала на работу. Невероятно нервничая и испытывая потребность прийти в себя после бессонной ночи, она взбодрилась при помощи двух двойных эспрессо и холодного душа. Пусть ее жизнь рушится прямо у нее на глазах, она не хотела больше об этом думать.

Кроме того, несмотря на усталость, Габби знала, что не сможет заснуть. Она была слишком раздражена, слишком боялась того, что оно предпримет дальше – а в том, что оно что-нибудь предпримет, она не сомневалась. Стоило ей остаться дома одной, как ее разыгравшееся воображение рисовало ей тысячи несчастий, которые могли бы с ней приключиться.

Поначалу, когда оно исчезло, она собиралась следовать своему первоначальному плану: сесть в машину и ехать куда глаза глядят. Но где-то в глубине души Габби знала, что, уехав, она ничего не решит. Она не очень-то верила его утверждениям, что единственной его силой была способность изменять местоположение. Она была не настолько глупой, чтобы думать, будто оно (учитывая тот факт, что она единственная, кто способен его видеть) ушло навсегда, решив оставить ее в покое.

Нет, оно бы ни за что не покинуло ее, если бы не было абсолютно уверено, что сможет ее найти. А это означало, что побег – лишь пустая трата времени и энергии, которую лучше приберечь для предстоящей битвы. Кроме того, Габби решила, что если она собирается бороться, то лучше, если это произойдет на знакомой территории. В конце концов, это был ее мир, и она все здесь знала.

Почему оно не причинило ей никакого вреда? Почему не использовало свое преимущество в силе, чтобы напугать ее, подчинить своей воле? Ведь сделать это было так легко. Габби сбила с толку его реакция, а вернее, полное ее отсутствие. Когда она сидела, связанная по рукам и ногам, оно могло сделать с ней все что угодно, но от него не последовало никакой угрозы.

Оно исчезло. Просто исчезло. И при этом оно улыбалось. При воспоминании об этом Габби стало очень-очень тревожно на душе. Все было так, словно оно планирует что-то гораздо более серьезное, чем применение силы. «А что может быть хуже, чем сила?» Все это напоминало затишье перед бурей, когда не знаешь, где и когда она начнется.

– О'Каллаген, где, черт возьми, дело Брайтонов? – требовательно произнес ее босс, глава фирмы Джеф Столлер, вырастая перед ее крошечным столом в тесном помещении, заваленном папками и книгами о праве и мятыми стопками кратко изложенных дел, которые не удалось привести в порядок. – Мы должны были рассмотреть его еще на прошлой неделе. Мы когда-нибудь назначим дату сентябрьского слушания?

У Габби раскалывалась голова. Пытаясь справиться со страхом, она пила уже четвертый эспрессо за день. Затуманенным взглядом она посмотрела на часы. Была уже половина третьего.

– Оно будет у вас до четырех, – пообещала она.

– Ты обещала, что оно будет у меня до четырех еще вчера, но не потрудилась явиться на работу после ленча. По какой, интересно, причине?

Габби продолжала смотреть на часы, избегая его взгляда и прекрасно осознавая, что врать она не умеет.

– Я... приболела. Мне действительно было нехорошо. Я съела суши во время ленча.

– Ты же говорила, что идешь в «Скайлайн» на чили.

Черт бы побрал этого человека, у которого такая феноменальная память. Неужели ему больше нечем заняться, кроме как запоминать, куда она собирается пойти на ленч? Да, она пробормотала что-то про «Скайлайн», когда встретила его у выхода, не желая, чтобы он знал, что у нее собеседование. Если практиканта, который работал в фирме, не собирались принимать на постоянную работу, его безжалостно нагружали поручениями.

– В последний момент я передумала, – бойко ответила Габби. – Простите, что я не позвонила, но мне было так нехорошо, что я еле двигалась. Вы же понимаете, что такое пищевое отравление...

Она заставила себя поднять глаза и встретиться с сердитым взглядом босса, зная, как она ужасно выглядит из-за стресса и недосыпания и что темные круги под глазами подтвердят ее слова.

– Так это я лживый и неискренний? – раздался у нее за спиной глубокий голос с экзотическим акцентом. – Похоже, у нас есть что-то общее, ирландка.

Она быстро обернулась. Оно было там; вот и началась буря. Нахально развалившись на шкафу с картотекой, сзади нее сидел Адам Блэк, воплощение невероятной безмятежности и грациозности. Куда-то делись сексапильные выцветшие джинсы. Теперь на нем были аккуратные черные кожаные брюки и черная шелковая рубашка, и этот наряд дополняли золотые наручи и ожерелье. Габби отметила и его новые, очень дорогие на вид туфли – и в голове у нее мелькнул вопрос, где и как оно достает вещи. «Возможно, просто крадет все, что хочет, маскируясь с помощью feth fiada, – пренебрежительно подумала она. – Вор».

И все же было невозможно не заметить, что он – оно – выглядело элегантно, в стиле Старого Света, и так, что за него хотелось жизнь отдать. «Осторожно, Габби, смотри не накаркай!»

– Между нами нет ничего общего, – прошипела она.

– Что? – удивленно спросил Джеф. – О'Каллаген, ты это о чем?

Габби вздрогнула, снова повернувшись к начальнику. Тот нахмурился, переводя взгляд то на нее, то на шкаф с картотекой. Она откашлялась.

– Я имею в виду... – начала она. – Я хотела сказать, что вы бы, наверно, вообще не заболели, но у меня пищеварительная система действительно очень чувствительна и всегда этим отличалась. Любая мелочь может вывести ее из строя, а особенно сырая рыба, приготовленная не совсем так, как надо, и, конечно, надо было подумать, прежде чем купить суши у какого-то уличного торговца. Но я была так голодна, а оно выглядело таким аппетитным... Но послушайте, мне действительно очень жаль, клянусь, что дело будет у вас на столе к четырем часам. – «Глубокий вдох, Габби». Она вздохнула и дополнила свои слова самой лучезарной улыбкой, которую только смогла изобразить и которая смахивала на гримасу, поскольку вышла весьма кривобокой.

С непроницаемым выражением лица, не впечатленный ни ее объяснениями, ни попытками улыбнуться, мистер Столлер прорычал:

– Поздно. Через десять минут я ухожу в суд и не успею вернуться и просмотреть бумаги. Лучше пусть они будут у меня к моему приходу утром. И дело Десни тоже. И Эллиота. Ясно?

– Да, – сквозь зубы проговорила Габби.

Когда мистер Столлер направился к выходу, она бросила злобный взгляд через плечо на Существо. Оно подмигнуло и одарило ее ленивой обворожительной улыбкой.

– Да, и еще, О'Каллаген...

Голова Габби повернулась обратно.

– Поскольку ты провинилась, посмотрим, какой прецедент ты подберешь для дела Роллинсов. Оно должно быть у меня на столе в понедельник утром.

Только когда он исчез в своем кабинете, Габби позволила себе расслабиться и тяжело опустила голову на стол.

– Зачем тебе все это, ирландка? – раздался бархатный голос позади нее. – Там, за окном, чудесный день. Светит солнце. Мир полон приключений, и они просят, чтобы ты их испытала. А ты сидишь в четырех стенах и выполняешь чужие указания. Зачем?

Габби даже не потрудилась поднять голову. Она слишком устала, чтобы бояться. На страх уходила энергия, а она исчерпала все свои резервы несколько часов назад.

– Потому что мне нужно оплачивать счета. Потому что не каждому дано быть всемогущим. Потому что это жизнь.

– Это не жизнь. Это ад.

Габби подняла голову, открыла рот, чтобы опровергнуть его слова, и огляделась. Был четверг. Весь день уйдет у нее на то, чтобы закончить с арбитражем Брайтона. Весь завтрашний день она посвятит рассмотрению дел Десни и Эллиота. А где откопать прецедент процесса Роллинсов? Ей придется тащиться в офис и в выходные. «Да, – угрюмо подумала она, – жизнь в «Лита и Столлер» – это ад».

– Что ты здесь делаешь? – устало спросила она. – Ты пришел меня помучить? Вынудить меня согласиться? Давай как-нибудь положим этому край. Убей меня, а? Избавь от страданий. А хотя не стоит. Мне же надо работать. – Она со вздохом сдула челку, упавшую на глаза, даже не глянув в его сторону.

– Жестокость – пристанище вялого ума, ka-lyrra. Только глупец завоевывает, когда мог бы обольстить.

– Великолепно. Существо, которое читает Вольтера, – пробормотала Габби. – Уходи.

– Существо, которое знало Вольтера, – мягко поправило оно. – Разве ты не понимаешь, Габриель? Теперь я неотъемлемая часть твоей жизни. Я никогда не уйду.

«Недавно у порога дома своего я видела мужчину; там не было его. Сегодня снова вижу, что нет мужчины там. Уйди же, прекрати ходить за мною по пятам». Бессмысленному стишку, который всплыл у нее в голове, Габби научилась от Грэм, когда была еще совсем маленькой. И ей не приходило в голову, что однажды ей доведется это пережить. Что она окажется в этой ловушке. И будет вынуждена сосуществовать с созданием, которое не видит никто, кроме нее.

Но это произошло. И она боялась, что по крайней мере половина ее сотрудников сочли ее сумасшедшей. Несмотря на ее попытки игнорировать Адама Блэка, Существо слишком часто провоцировало ее на ответ, и она не могла не обратить внимания на взгляды, которые бросали в ее сторону коллеги.

Была полночь. Габби лежала в постели, полностью одетая, натянув одеяло до самого подбородка и испытывая невероятное нервное напряжение. Она боялась заснуть, чтобы, проснувшись, не обнаружить его рядом с собой в постели. А еще больше она боялась не проснуться вовремя. По крайней мере, чтобы воплотить все, что скрывалось за страстными, обольстительными взглядами, которые Существо бросало в ее сторону весь день, ему придется ее раздеть, решила Габби; и конечно, от этого она проснется, прежде чем все зайдет слишком далеко.

Весь день оно ходило за ней по пятам. Наблюдало за всем, что она делала. (Ну, почти за всем. С его стороны было очень любезно остаться за пределами уборной, когда она повернулась к нему, оскалила зубы и захлопнула дверь у него перед носом.) Существо насмехалось над ней, дразнило, задевало ее своим большим сильным телом при каждой возможности и вообще слонялось повсюду – темное и такое сексуальное, что вызывало дрожь. Габби оставалась в офисе еще долгое время после того, как все разошлись по домам. Она пыталась разобраться с накопившимися делами и была такой уставшей и расстроенной, что делала все в десять раз медленнее, чем обычно.

И она бы осталась там еще дольше, если бы Адам Блэк не исчез, чтобы вернуться с шикарным обедом, который он стащил из ресторана самого Жана-Роберта в Пиголле. Несомненно, Существо было настоящим гурманом. А почему бы и нет, ведь оно могло украсть все, что захочет. Габби и сама хотела бы обладать силой feth fiada хотя бы ради нескольких часов сумасбродной безнаказанной магазинной кражи в «Саксе» на Пятой авеню, а может, можно было бы заглянуть в «Тиффани».

Высокое, мускулистое Существо, облаченное в черную кожу, молча расстелило на столе украденную скатерть, расставило перед Габби жареную лососину в источающем невероятный аромат соусе, картофель с сыром, блюдо из жареных овощей, хлеб с хрустящей корочкой и сладким, как мед, маслом и – ни больше ни меньше – три десерта. Затем оно поставило с бархатистыми лепестками в высокую блестящую вазу и лило вино в изящный бокал из хрусталя.

– Ешь, Габриель, – мягко сказало оно, становясь за ее спиной и кладя руки ей на плечи. Затем одна его рука скользнула вверх, прикоснувшись к ее щеке, а другая стала нежно массировать затылок. В какой-то миг Габби готова была растаять, отдаться во власть этих рук.

Но, изобразив на лице недовольную гримасу, она отклонила голову и собиралась уже разнести его в пух и прах, сказать ему, куда оно может засунуть все эти ворованные продукты. Но Существо снова исчезло. Она его больше не видела.

Теперь Габби знала, что оно намеревается делать, и это было гораздо более жестоко, чем применение силы. Оно собиралось постоянно присутствовать в ее повседневной жизни, сводя ее с ума, провоцируя, изнуряя. Оно собиралось быть не грубым и не жестоким, а благородным и соблазнительным, как будто знало о ее тайной страсти к Существам из Чара. И когда она будет обессилена, оно окутает ее искушением в надежде, что она поддастся и оно достигнет цели.

Нет, Существо не станет применять силу; Габби уже была в этом уверена. Разве не ясно сказано в «Книге о син сириш ду», что оно живет, чтобы соблазнять и манипулировать? Она поняла, что грубую силу бессмертные, всемогущие Существа применяли несколько веков назад. Адам словно говорил ей всем своим видом: «Это слишком просто, разве это может быть интересно?»

Силе Габби еще могла бы сопротивляться: она была бы вынуждена бороться, приходить в бешенство, возможно, даже умереть, сопротивляясь. Сила разожгла бы в ней ненависть и сделала более упрямой.

Но как противостоять обольщению со стороны сексапильного темного Существа? Габби понимала, что влипла по полной программе.

Самым печальным было то, что ему не нужно было далеко ходить, чтобы обнаружить ее слабость. Габби любила приятные мелочи. И она редко могла себе их позволить, со своим скудным доходом, едва покрывавшим расходы на жизненно необходимые вещи и на обучение. Она ценила хорошую еду, красивые цветы и дорогое вино так же, как и любая другая девушка. И хотя она не переставала бранить себя, но все же съела изумительную пищу, которую ей оставил Адам Блэк, зная, что сама она никогда не сможет позволить себе еду от Жана-Роберта. Покончив с последним роскошным кусочком шоколадного трюфеля с австралийским орехом, который к тому же был полит взбитыми сливками, она так рассердилась на себя, что сдалась и оставила работу на вечер.

И в ее душу закралось ужасное подозрение, что это только начало. «Мир полон приключений, и они просят, чтобы ты их испытала», – сказало Существо, когда она сидела в сером тесном кабинете, окруженном тысячами серых тесных кабинетов, в сером тесном здании, зарывшись в бумаги, которые ежедневно отбирали у нее большую часть времени; она все реже видела солнце, потому что выходила на работу до рассвета, а приходила после заката.

Приключения... Доводилось ли ей это чувствовать, доводилось ли наслаждаться всеми возможностями, которые открывала перед ней жизнь? Нет. Габби всегда считала, что должна быть ответственной. Должна получать наивысшие оценки. Должна сделать карьеру. Должна преуспеть в своем деле. Должна проявлять заботу о маленьких детях, стариках и животных. Должна все делать правильно. «Не стоит никому ничего доказывать, Габби, – распекала ее Грэм много лет назад. – Ты хороша такая, какая есть».

Правильно. Вот почему ее мама сбежала. Потому что Габби была почти идеальна. А если бы она стала еще более идеальной, сбежала бы и Грэм.

Недовольно ворча, Габби взбила подушку и рухнула в постель. Ее рубашка была смята, провод от бра впился в кожу, а юбка собралась складками. Один носок раздражающе болтался, наполовину спущенный, – отвратительное чувство. Она никогда не спала одетая, кроме того, несмотря на открытые окна и ритмично вертящийся под потолком вентилятор, в ее спальне было жарко. Пот стекал у нее между грудей, а мокрые волосы прилипали к шее.

– Я убью тебя, Адам Блэк, – устало пробормотала она, закрывая глаза. Затем снова широко раскрыла их, пораженная этой мыслью. Существо было в смертном теле. Пресвятая дева! Значит, его можно убить. А ведь это и есть решение всех ее проблем?

– Мне нужны четверо из вас, – сказал Дэррок, не скрывая отвращения. Он не видел необходимости его скрывать: охотники Ансилии были слишком грубыми и жестокими, чтобы этомогло их задеть.

– Если нас будет пара десятков, мы найдем его быстрее, Дэррок, – сказал Бастион, складывая крылья и осматривая голодным взглядом зеленые поля. Он был самым старшим из Охотников и обладал наибольшей силой.

Дэррок наблюдал, как ноздри Бастиона раздуваются, вдыхая запах человеческого мира. Он решил освободить Охотника из его ледяной обители – мрачного, темного мира Чар, находиться в котором была обречена Ансилия – и перенести его на холм Тары, чтобы напомнить обо всем, что Ансилия потеряла. А еще для того, чтобы удостовериться, что король Ансилии, который сегодня поддерживал Эобил, а завтра нет (и предсказать это не мог никто, даже сама королева), не подслушивает. Хотя Король Тьмы редко покидал свой темный замок в дебрях холодного, мрачного мира тени и льда, Дэррок не имел ни малейшего желания привлечь внимание этого грозного... создания.

– Здесь нужна не поспешность, а хитрость. Посылать пару десятков таких, как ты, в мир людей слишком рискованно, – это может помешать осуществлению наших планов. Ищешь возможность снова вольно скитаться по свету, как до принятия Договора, Охотник?

– Да, и ты это знаешь, – проревел Бастион.

– Делай, как я скажу, и это осуществится. Ослушаешься меня – и этого не будет никогда.

– Охотники никому не подчиняются. – От возмущения Бастион зашуршал темными крыльями.

– Все мы кому-то подчиняемся, Бастион, с тех пор как был подписан Договор, – сказал Дэррок, стараясь оставаться спокойным. Ансилия раздражала его и в лучшие времена, не то что сейчас. Нынче здесь было опасно, и он не хотел, чтобы эта опасность возросла из-за того, что норовистые Охотники от кажутся выполнять его приказы. – Я пытаюсь это изменить. Так ты согласен выполнять мои приказы, или будем считать, что тебя все устраивает? Ты согласен быть заключенным? Загнанным в коровник, как скотина?

Бастион снова нахмурился и коротко кивнул:

– Хорошо. Четверо, не больше. У тебя есть идеи, где он может находиться?

– Пока нет. Эобил запретила даже произносить его имя при дворе, поэтому мои агенты ничего не могли мне рассказать. Сначала отправляйся в Шотландию, в горы. Когда-то там жил его сын. – К сожалению, Дэрроку было известно немного. Он даже не знал, дожил ли ребенок до совершеннолетия.

Туата-Де, которых Адам, возможно, считал друзьями, никогда не были друзьями Дэррока, и Эобил имела свои планы насчет принца, которого она так часто прощала. Если бы не Маел, Дэррок ничего не узнал бы о судьбе Адама, несмотря на то что был старейшиной ее Высшего Совета. И все же как раз вскоре после изгнания Адама в людской мир многие представители его расы куда-то исчезли, и никто не видел их в течение не скольких человеческих месяцев. Дэррок не сомневался, что в ближайшее время найдет одного из своих собратьев, который будет точно знать, где Адам, если Охотники не найдут его раньше.

– А когда мы его найдем, что тогда?

Дэррок улыбнулся. Он чувствовал беспокойство Охотника, его желание поскорее вернуть старые времена и старые порядки. И оно совпадало с его собственным желанием. Он также чувствовал себя пленником острова Морар, как Охотники – своего мира-тюрьмы.

– Можете его убить, но тогда, – Дэррок положил сильную руку на плечо Бастиона, – все должно выглядеть как несчастный случай. Так, будто бы он умер от руки смертного. Устранение Адама Блэка – только первый пункт моего плана, и у королевы не должно возникнуть никаких подозрений. Это означает, что рядом с его телом не должно быть ничего, что хоть отдаленно напоминало бы о Чаре. Только человеческие раны. Ты все понял?

– Да.

– Ты можешь сделать так, чтобы те трое тоже поняли это и слушались тебя?

– Я проведу тщательный отбор, – нетерпеливо ответил Бастион.

– Тогда назови этих троих, и я перенесу их сюда, – сказал Дэррок.

Пламенные глаза Бастиона вспыхнули, когда он называл имена своих Охотников.

ГЛАВА 8

Габби проснулась до рассвета. На какой-то миг ее тело уже пробудилось, но разум по-прежнему был окутан дремой, и она сквозь сон подумала, что этот день такой же, как и другие – нормальный, мирный, наполненный обычными делами и выполнимыми задачами.

И тут – бабах! – в ее голове проснулись воспоминания: она провалила собеседование, выдала себя Существу, обязалась выполнить сегодня недельный объем работы и ее жизнь превратилась в сущий ад.

Она сердито перевернулась в постели, отчаянно пытаясь снова заснуть, чтобы не видеть его сейчас. Но не тут-то было. Адам Блэк находился в душе. Габби слышала, как он... оно там плещется. Всего в дюжине шагов по коридору от ее спальни. Высокое, смуглое, сексапильное и совсем обнаженное Существо. Прямо в ее доме. В ее душе. И пользуется ее мылом и полотенцами.

И к тому же оно пело. Сексуальным хрипловатым голосом со странным кельтским акцентом. Напевало старую песенку Софи Б. Хокинс: «Я хотел бы быть твоим любовником, ласкать тебя всю ночь до рассвета...»

«Готова поспорить, что все так и будет», – мечтательно отозвался девичий голосок у нее в голове.

– Дайте мне револьвер, – прошептала Габби.

– Дайте мне револьвер, – сказала Габби Джею, когда зашла в кабинет.

Поставив чашку кофе на свой стол, она положила сумочку в ящик, рухнула на стул, поправила юбку и повернулась к проходу:

– Где можно купить револьвер, Джей?

Джей Лендри, практикант, работающий за соседним столом, медленно развернул свой стул и вопросительно посмотрел на нее.

– Габби, с тобой все в порядке? Джеф сказал, ты заболела. Тебе уже лучше? Ты как-то странно себя вела.

– Все в порядке, – сказала она, закинув ногу на ногу так, что одна туфля болталась в воздухе. – Просто мне интересно, где можно купить револьвер.

– Зачем он тебе? – удивленно спросил Джей.

– Я живу в опасном районе, – неумело солгала она. Не то, чтобы она боялась, что ее поймают на этой лжи и осудят за то, что она собиралась сделать. Для доказательства убийства нужно не только оружие, но и тело. А поскольку никто, кроме нее, не мог видеть тело, раз-два – и никакого преступления! К тому же это была самозащита, и прочее, и прочее.

– Займись карате.

Она закатила глаза:

– А что мне делать в ближайшие «как минимум несколько лет», за которые я стану хоть немного опытным бойцом?

Джей пожал плечами:

– Ну, пусть твой парень переедет к тебе.

– У меня больше нет парня, – раздраженно ответила она.

Он, похоже, ничуть не удивился.

– Наверное, это потому, что ты так много работаешь, Габби. Я уверен, он просто устал от того, что ты за работой света белого не видишь. Я бы и сам от такого устал. Знаешь, – он огляделся по сторонам и предусмотрительно понизил голос, – Джеф бы тебя так не напрягал, если бы не был уверен, что ты справишься. Он знает, что ты готова просидеть все выходные, разбирая дело Роллинсов. Знает, что ты выложишься по полной программе, лишь бы что-то себе доказать. А что он собирается делать на выходных, ты не интересовалась? Я тебе скажу. Я слышал, как сегодня утром он договаривался с какими-то дружками, что в выходные будет играть в гольф на Хилтон Хед. Он будет загорать, потягивать пивко, пока ты сидишь здесь в своем...

– Ну ладно, хватит, – рассердилась Габби, и в ней стала потихоньку закипать злость. Но все по порядку: сначала нужно убрать с дороги одно подлое Существо, а уж потом она разбе рется с Джефом Столлером и его планами поиграть в гольф. – Речь не обо мне, и не о моем бывшем молодом человеке, и не о моем начальнике. Речь лишь о том, где достать оружие.

– Ты меня пугаешь. И я тебе не скажу. – Джей отвернулся, уткнувшись носом в монитор.

– Ой, ради бога, я просто возьму и посмотрю в телефонном справочнике, если ты мне не поможешь.

– Вот и прекрасно. В этом случае я не буду проходить по делу как соучастник.

«Студенты-юристы могут быть невежественными в вопросах, которые касаются ответственности», – подумала Габби, шмыгая носом и поворачиваясь обратно к столу.

И стиснула зубы. Адам Блэк взгромоздился на подоконник. Он снова надел кожаные брюки – черные как ночь и мягкие на вид, и ее взгляд какое-то время был прикован к ним. Его наряд дополняли белая футболка, обтягивающая его массивную грудь, и уже другая пара дорогих синевато-серых замшевых ботинок. В одной руке он держал «Золотые страницы». Его черные волосы ниспадали шелковым водопадом до самой талии, и от каждого виска спускалось по косичке. От одного лишь взгляда на него у Габби пересыхало во рту, а ладони становились влажными. И содержание гормонов в ее теле подскакивало до предела.

– Ты объявляешь мне войну, ka-lyrra? – мягко спросил он. Вырвав у него из рук телефонный справочник, Габби прошипела:

– Война уже началась. С того момента, как ты ворвался в мою жизнь.

– Что? – спросил Джей за ее спиной.

– Ничего, – бросила она через плечо.

– Это неправильно, ирландка. Между нами все могло бы быть прекрасно. – Рука Адама была все еще вытянута, и он Дотянулся до ее распущенных волос и пропустил их между пальцами. Затем прищурился, и его глаза потемнели от страсти. – Мне нравится, когда у тебя распущены волосы. Делай такую прическу почаще. Шелковые пряди, в которые мужчина может зарыться руками. – Из его груди послышался мягкий воркующий звук – такой эротичный, что у нее затвердели соски. Вскочив с подоконника, он пересел на краешек ее стола, уставившись ей в лицо и поставив ноги по бокам ее стула. Его пах оказался почти на уровне ее глаз, и большой, обтянутый кожаными брюками бугор невозможно было не заметить. Переведя взгляд на его лицо, Габби прошипела:

– Ты не мужчина, ты Существо.

Ну кого она пыталась убедить! Ни одна женщина не смогла бы смотреть на Адама Блэка и называть его «оно». Он изматывал ее, испытывал ее терпение, отвлекая тем самым от более важных вопросов, например, как от него избавиться. «Сдайся ему, О'Каллаген, – устало говорила она себе. – Сопротивляться бесполезно, учитывая, как существенно ты проигрываешь. Прибереги силы для другого раза. Для того, в котором у тебя будут шансы на успех».

– А распущены они, – сухо продолжала Габби, не желая упустить возможность высказать свое недовольство (какое мерзкое было утро!), – лишь потому, что ты занял ванную наверху, и я не могла забрать свой фен и заколки. Я не могла взять даже зубную щетку. И еще ты использовал всю горячую воду. – Она принимала душ внизу (поспешно и за закрытой дверью – словно это было препятствием для Существа, которое могло менять свое местоположение, – но все же это создавало иллюзию защищенности, и Габби была рада довольствоваться такой иллюзией, ведь реальность так угнетала), в ледяной воде, от которой у нее по коже пошли мурашки. Затем она натянула чулки и надела кослом, с трудом проглотила завтрак и выскочила из дома, приняв решение избегать Адама Блэка насколько это возможно.

– Габби? – Голос Джея звучал обеспокоенно.

Не глядя в его сторону, Габби отрезала:

– Я говорю по телефону, Джей; включила наушники.

– Прости, – ответил он, вздохнув с облегчением.

– Готов поклясться, ирландка, что ты врешь больше, чем я, – и почти также умело. Неужели ты решилась бы на убийство? Это заставляет меня остановиться и задуматься, с каким подлым человеком я связался.

– Да как ты смеешь вести себя так, будто я ...

Но она не успела сказать и сотой доли того, что хотела, потому что проклятое Существо снова исчезло. Габби яростно отбросила «Золотые страницы» в сторону (какой толк в покупке оружия, когда Адам уже предупрежден? К тому же она сомневалась, что у нее хватит духу навести револьвер на создание, так похожее на человека, и спустить курок, не говоря уже о том, чтобы избавиться от тела. Хотя никто другой не мог его увидеть, вряд ли она смогла бы оставить его в своем доме или в офисе) и придвинула к себе дело Десни. Она хотела сделать сегодня как можно больше, потому что знала, что Адам Блэк еще вернется.

«Было бы неплохо, – размышляла она, – исчезать в любой момент, когда не хочешь продолжать разговор». Она знала многих мужчин, которые отдали бы свою правую руку за эту уникальную способность.

Повернувшись к компьютеру, Габби мысленно вычеркнула убийство как крайнюю меру, к которой она могла бы прибегнуть. Но если все будет действительно ужасно, она найдет в себе силы и сделает то, что задумала. (Не признавая, что все действительно ужасно на данный момент, она надеялась немного развеять тревогу, но ее разум распорядился иначе.)

Открыв папку, Габби решила собраться и вникнуть в суть дела. И замерла, увидев готовое заключение. Неужели она закончила все вчера вечером и так устала, что забыла об этом? Нет. Даже падая от усталости, она не могла бы об этом забыть. Она присмотрелась. Это был не ее почерк. У нее были отвратительные каракули, а здесь красивый почерк, аккуратный, четкий, мягкий. Скорее высокомерный, если так можно сказать о почерке. В нем не было ни капли нерешительности. Нахмурившись, Габби стала читать. Через несколько минут, все еще продолжая читать, она пробормотала:

– Черт возьми, глазам своим не верю.

Было вполне логично, что, когда она хотела его видеть, он не появлялся. Его не было большую часть дня. И она мучилась вопросом, какие еще подлости он готовит. Офис был уже пуст, когда он снова появился в половине восьмого, невероятно близко к ней, с сумками из – о Боже, нет! – она на мгновение закрыла глаза – только не это!

Из «Мезонетты». Пятизвездочного ресторана, ни больше ни меньше.

Но на этот раз Габби хорошо подготовилась. Целый день она ела конфеты (это не составляло никаких сложностей), чтобы не быть голодной и не польститься на то, что он ей принесет.

И все же «Мезонетта»? Ух-х-х! Она резко помотала головой и отказалась даже смотреть на пакеты, даже думать о том, какие восхитительные деликатесы таились внутри них. Габби отпрянула от него. Когда Адам положил пакеты ей на стол, она схватила толстую, перевязанную лентой папку и за пустила ею в него, ударив его прямо в грудь.

– Как? – спросила она.

– Что «как», ka-lyrra? – Поймав папку, он аккуратно положил ее на стол.

– Как ты выполнил всю мою работу? Когда ты ее выполнил?

Он пожал плечами.

– Мне не нужно спать так долго, как тебе.

– Ты хочешь сказать, что вчера ночью за несколько часов ты лично написал заключения по семи моим делам?

– По девяти. Потом я понял, что два из них не твои, и разорвал их.

– Разве ты знаешь достаточно о том, чем я занимаюсь, чтобы обсуждать вопросы ответственности сторон?

– Ой, я тебя умоляю. – Похоже, его это сильно оскорбило. – Я живу не первую тысячу лет и наблюдаю, как люди решают подобные вопросы. Я пролистал несколько других твоих дел и взял их за образец. Человеческое право удивительно простое: вы обвиняете всех, кроме себя. Я просто обвинил всех и вся, о ком упоминалось в деле, кроме лица, которое вы представляете, и подкрепил это сведениями, которые смог выудить, в подтверждение своих слов.

Габби старалась не рассмеяться. Действительно старалась. Изо всех сил. Но Адам заявил это так вкрадчиво, с таким мягким выражением лица и так удачно выразил то, за что она ненавидела дела о персональном ущербе, что она не сдержалась. У нее вырвался легкий смешок. Который превратился в смех. И она бы смеялась и дальше, если бы на его губах не появилась легкая улыбка, а глаза не засияли. Он подошел к ней, обнял за талию своими большими руками и внимательно посмотрел на нее.

– В первый раз вижу, как ты смеешься, Габриель. Так ты становишься еще красивее. Не думал, что это вообще возможно.

Ее смех резко оборвался, и она отодвинулась от него. Но было слишком поздно, его руки уже оставили свой жгучий отпечаток на ее теле, словно горячее любовное клеймо.

– Не льсти мне. Не будь со мной таким милым, – проговорила она сквозь зубы. – И больше не делай за меня мою работу.

– Я просто хотел помочь. Вчера вечером ты выглядела такой уставшей.

– Какое тебе до этого дело? Не вмешивайся в мою жизнь.

– Я не могу.

– Потому что я отказываюсь жертвовать всем своим миром ради того, чтобы помочь тебе вернуть свой? – резко спросила она.

– Нет, – спокойно ответил Адам, прищурившись. – Потому что мне не нравится твой начальник. Мне не нравится, как он на тебя смотрит. Мне не нравится, как он с тобой разговаривает. Мне чертовски не нравится весь этот балаган. И когда я снова стану собой, я исправлю положение.

Габби замерла. Адам Блэк выглядел злым и говорил со злостью. Искренней злостью. Его разозлило то, как с ней обращаются. Его лицо стало мрачным и грозным, а в глазах засверкали золотые искорки.

Это было ужасно и жестоко с его стороны – вести себя так, как будто у него есть чувства. И как будто она ему не безразлична. Особенно когда Габби не знала больше никого, кто бы так к ней относился. Конечно, он сделает все, чтобы соблазнить ее, – даже изобразит эмоции и притворится, что проявляет заботу. В конце концов, не потому ли это называется соблазном, что жертве внушается ложное чувство безопасности и благополучия? А как его создать, если только не притвориться, что проявляешь заботу?

«У него нет души. Нет сердца. А значит, нет эмоций», – напомнила она себе. Схватив свою сумочку, она выключила компьютер и вышла из кабинета.

«Заключения были действительно очень хорошо написаны», – раздраженно думала Габби полтора часа спустя, вывалив на кровать белье из корзины и сортируя его. Погружение в рутину повседневных дел помогало ей не замечать, что «син сириш ду» собственной персоной сидит сейчас внизу у нее в кухне, потягивая скотч прямо из бутылки («МакАллан» пятилетней выдержки) и печатает что-то на ее ноутбуке, атакуя интернет.

К тому времени как Габби пришла домой, он уже был там, приступив к следующей стадии своего плана. Обед из пятизвездочного ресторана был разложен на обеденном столе в гостиной, розы с высокими стеблями наполняли комнату превосходным ароматом, шторы были задернуты. Горели свечи, сверкал изящный хрусталь, и Габби знала, что у нее такого не было. На скатерти лежали серебряные приборы, которых она никогда не видела, стоял фарфор...

Габби с гордо поднятой головой прошла мимо него к ступенькам, но Адам преградил ей дорогу своим телом и поймал ее за руку. Он повернул к себе ее лицо, молча смотрел в него долго-долго и лишь потом отпустил ее.

Она ничего не сказала, решив не сдавать свои позиции. Даже когда он потянулся к ней своим смуглым лицом и его губы оказались в нескольких миллиметрах от ее губ. Он использовал свою неотразимую мужественность в попытке подчинить ее своей воле. Стоически не поддаваясь искушению ответить на безмолвное приглашение, Габби продолжала упорствовать, встречаясь с его взглядом и отказываясь верить, что в его глазах может быть что-то кроме хладнокровного расчета. А если в какой-то миг она и допустила мысль о его человечности, о влечении, об искреннем желании, об искусительном нетерпении в глубине его сверкающих золотом глаз, то все это можно было объяснить мерцанием свечей.

И не более.

Его изложения дел были лучше, чем любое заключение, которое она когда-либо писала. Превосходные, убедительные, яркие. Габби не сомневалась, что выиграет каждое дело, которое он описал. Она завидовала, читая их, и удивлялась, как она сама не подумала о таком аргументе или о такой утонченной, хитрой уловке. Она знала, что в двух делах из тех, что он описал, люди, которых она представляла, виноваты сами более чем на пятьдесят один процент (их дела взяли на рассмотрение только потому, что это были «друзья друзей», а ее угодливый начальник оказался кое-кому обязан – возможно взамен на какие-нибудь льготы в гольф-клубе), но, прочитав аргументы Адама, даже она приняла бы решение в пользу своего виновного клиента.

Да, он явно был неглуп.

«Я прожил не одну тысячу лет», – сказал он ей. Она вздрогнула. Он очень древний. Адам Блэк – древний. И наверняка занимался всем, что можно придумать, хотя бы однажды. Так почему же ее удивляет, что он так хорошо выполнил ее работу? Он мог путешествовать сквозь время и пространство. Возможно, у него нет ни души, ни сердца, но, по крайней мере, за темными, блестящими, необычайно живыми глазами скрывался незаурядный ум.

Габби автоматически сортировала белье, руки двигались, а мысли были где-то далеко. Белое. Светлое. Темное. Темное. Темное. Светлое. Белое – стоп! Его футболка? И у него хватило наглости бросить свою грязную футболку в ее бельевую корзину? Сжав ее в кулаке, Габби повернулась, чтобы пойти и высказать ему, что он может сделать со своим грязным бельем. И остановилась. Снова пошла. И опять остановилась. Кусая губы, она стояла, горячо споря сама с собой. Затем с усталым вздохом она поднесла его футболку к лицу и глубоко вдохнула, закрыв глаза.

Разве может мужчина излучать более грешный запах? Легкий аромат жасмина, сандала и брызг ночного прибоя. Пряный запах таинственности и секса. Запретные, порочные вещи – то, что имеют в виду молящиеся, когда говорят: «Да избавь от искушения и да защити от всего зла». Он никогда не получит назад свою футболку.

Гораздо позже, после того как Габби отправилась спать, Адам заглянул в ее спальню в башне. Она мирно спала. Хорошо. Маленькая ka-lyrra слишком много работала. Она позволяла другим перекладывать на себя ответственность. Он положит этому край. Жизнь смертного слишком коротка. Им нельзя столько работать, они должны больше развлекаться. Он научит ее развлекаться. Когда он снова станет бессмертным, она не будет работать, у нее будет все, что она пожелает.

Все окна были открыты, и дул свежий ночной ветерок, скользя по тонкой простыне, под которой она спала. Лунный свет лился на кровать, освещая серебристым сиянием ее длинные волосы и осыпая жемчугом ее черты.

«Спит одетая», – заметил Адам с ироничной улыбкой. Мудрая девушка. Если бы ей хватило глупости уснуть голышом, он бы не смог себя сдержать. Одна лишь мысль о том, что она могла быть обнаженной под простыней... Да, он был сексуально одержим ею. Ее полной, округлой грудью, бесконечной притягательностью ее мягкой, женственной попки, ее полными, чувственными губами, ее волосами, глазами, руками. Ее огнем.

Даже ее девственность заводила его, наполняла первобытным желанием обладать, зная, что он будет первым мужчиной, который войдет в нее, наполнит ее собой, будет с ней так близок. Он соблазнит ее так искусно, что она больше не сможет представить свою жизнь без него; она будет принадлежать ему, когда бы он ни захотел, где угодно и так, как он захочет, не в силах что-либо возразить.

Адам знал: она ожидает, что он применит силу. Он видел это вчера в ее глазах, когда она сидела, привязанная к стулу, так дерзко говоря ему «нет». Как же мало она понимала в его планах.

Вчера утром, когда она ушла на работу (что, кстати, его не удивило: его упрямая Видящая не откажется от своего мира так легко, как он от своего), он досконально исследовал ее дом и узнал о ней все, что мог. Он посмотрел, какие книги она любит читать, какую одежду носит, какое белье имело счастье касаться ее груди и обнимать ее бедра, какое мыло и духи ласкают ее шелковистую кожу. Он изучил фотографии, открыл сумки с ее багажом и посмотрел, что она посчитала самым ценным, когда собиралась бежать. И с каждым открытием он хотел ее все больше и больше; она была яркая и жизнерадостная, и ее переполняли надежды и мечты смертных.

«Книги о Чаре» вызвали у него смех. Ну, кроме того тома, где он был так нагло оклеветан. Но он это исправит. В тоненьком томике Адам Блэк был изображен как самое мерзкое из Существ. О нем говорилось как о законченном лжеце, ловкаче и жулике, как о хладнокровном, надменном соблазнителе, которого не интересует ничего, кроме собственного сиюминутного удовольствия.

Неудивительно, что Габриель так яростно ему сопротивлялась, так недоверчиво восприняла его обещание. Самого Дьявола описывали не такими ужасными словами, как его. Что ж, он мог обойтись и без слов; за него скажут его поступки – тщательно обдуманные и спланированные. Он давным-давно понял, что соблазнить способны мельчайшие детали, утонченные и легкие прикосновения могли век голову самым упрямым.

«Господи, – подумал Адам, глядя на Габби, – ей, наверное ужасно жарко в этой одежде». Дома у нее было очень тепло даже на первом этаже, где он работал в сети. Еще одна вещь, которую он может сделать для нее.

Ему не удалось найти ничего о местонахождении Цирцена ни в одной базе данных, которые так любят составлять люди, но он и не очень-то на это надеялся. Его сын-полу-Существо мог быть не только где угодно, но и когда угодно. Было вполне вероятно, что он забрал жену и детей в горы, в свой собственный век, в более простую жизнь, где ему ничто не мешало. Но, так или иначе, Цирцен должен был скоро объявиться.

Кроме того, день оказался успешным и кое в чем еще: Адам посеял множество семян, которые уже начали приносить плоды. Не последнее место среди них занимала обычная футболка.

Габби сегодня вечером стирала – он это слышал. Но никакой истерики не последовало. Ни криков, ни утверждений, что, пока она жива, она не станет стирать его вещи. Не то чтобы он этого добивался. Поносив одежду, он просто выбрасывал ее и надевал новую. Шагнув дальше в ее комнату, он тихонько открыл ящик ее комода. Затем еще один. И еще один. И увидел ее там. Свою футболку. Она была аккуратно сложена и спрятана на самом дне ящика под парой свитеров.

Улыбка появилась на его лице. Адам закрыл ящик и подошел к ее платяному шкафу, открыл его и посмотрел вниз, в бельевую корзину. Как он и предполагал, она не стирала то, в чем была сегодня. Ее трусики исчезли в его кармане.

– Око за око, ka-lyrra, – мягко пробормотал он. – Ты оставила кусочек меня, я возьму кусочек тебя.

Он закрыл дверцу шкафа и снова посмотрел на Габби. Все его тело сгорало от такой страсти, что можно было наслаждаться одним желанием. Он весь пылал в огне и ощущал такое влечение, которое если даже и чувствовал когда-то, уже давно забыл об этом.

«Господи, – подумал он, глубоко вдыхая, – я чувствую, что живу». Ярко, остро, можно даже сказать... страстно. Самые простые чувства вдруг стали приносить огромное наслаждение, оказались такими сложными и многогранными. Даже то, как он каждый день выбирал одежду в «Саксе», приносило ему неведомое раньше удовольствие, потому что он делал это, пытаясь предположить ее реакцию, изучая, что она хотела бы видеть на нем. От чего у нее раскрывались глаза, расширялись зрачки и открывался рот.

Кожа. Ей определенно нравилась кожа.

Адам знал, во что будет одета Габби, когда он будет гладить ее по спине. Ни во что. Ее соски твердые и влажные и блестят под его языком. Ее обнаженные ягодицы в его руках, он поднимает ее и придвигает к себе, чтобы прикоснуться губами. И вот уже ягодицы повернуты к нему и подняты, чтобы...

Низкий рев вырвался из его груди. Стиснув зубы, он заставил себя отойти от ее кровати. Не сейчас.

Скоро она поймет, что он не такой, каким она его считает. Что Адам Блэк – нечто большее, чем кровожадный, нечестивый, глупый «син сириш ду», о котором говорилось в книге. Сегодня он провел несколько часов, переписывая ее, вычеркивая целые главы, просто вырывая страницы и вставляя новые.

Выходя из спальни Габби, Адам вдруг подумал, что даже если Цирцен не вернется, соблазнять Габриель О'Каллаген – не худший способ прожить жизнь смертного. По крайней мере до тех пор, пока Эобил не вернется за ним и не сделает его снова бессмертным.

Перед тем как уйти, он выключил ее будильник Он был не намерен отпускать ее завтра на работу.

ГЛАВА 9

–Не подходи! Не прикасайся ко мне!

Габби проснулась и в панике вскочила, отпрыгивая назад и с обезумевшим взглядом вцепившись в спинку кровати.

Адам стоял в футе от нее, его темная бровь была недоуменно приподнята, а в руке он держал поднос.

– Спокойно, ka-lyrra, я всего лишь принес тебе завтрак. Собирался поставить его на край кровати и разбудить тебя.

Габби положила руку на грудь, пытаясь замедлить биение сердца.

– Ты меня напугал! Не подкрадывайся ко мне. Что ты делаешь в моей спальне? Вон из моей комнаты!

– Я не подкрадывался. Я трижды сказал тебе «доброе утро». С каждым разом все громче. В последний раз я почти орал. Ты спишь как убитая, ирландка. Успокойся. Сколько раз тебе повторять, что я не причиню тебе вреда? Если бы я хотел, я давно бы это сделал. – Он поставил поднос на край ее кровати, поднял чашку и протянул ей. – Двойной эспрессо. Я заметил, что ты любишь взбодриться, просыпаясь поутру. – Он улыбнулся ленивой улыбкой. И сексуальной.

Габби медленно закрыла глаза. Как несправедлива жизнь. Едва ее сердце стало потихоньку успокаиваться, как вдруг снова начало выпрыгивать из груди, но уже по другой причине.

Он стоял перед ней – стройное, сильное тело ростом около шести с половиной футов, – и на нем были лишь выцветшие джинсы, приспущенные на бедрах, золотые наручи и ожерелье. Джинсы придавали ему современный вид, но наручи и ожерелье, да еще его двухцветные глаза, напоминали, что он – Существо, появившееся на свет до Рождества Христова. Возможно, на тысячи лет раньше. И возможно, он превосходит по возрасту даже Ньюгрейндж. И потому не исключено, что он участвовал в его постройке.

При виде Адама у Габриель захватило дух. Его широкие плечи и массивная грудная клетка были прекрасно выточены, мышцы пресса так и играли. Два ряда мышц спускались вдоль черной линии волос, идущей от его пупка прямо к паху, исчезая за низким поясом джинсов и намекая на тот факт, что пах этот, без сомнений, мог двигаться и двигаться часами без остановки, заставляя женщину стонать от удовольствия.

И все это подчеркивалось золотисто-бархатной кожей Существа. Габби сжала руки в кулаки, борясь с непреодолимым желанием подчиниться столь долго сдерживаемому чувству к Адаму Блэку.

Мысль о том, что он позволит ей себя ласкать, что на самом деле он бы с радостью сбросил джинсы и в мгновение ока распластался на ней и овладел ею, все только усложняла. С неимоверным усилием Габби перевела взгляд на его лицо.

Но смотреть ему в лицо оказалось ничуть не легче. Волосы его были еще слегка спутаны, глаза чуть сонные, чувственно полуприкрытые. Лицо небритое, покрытое черной щетиной. Перед ней стоял красивый, слегка растрепанный, по-утреннему сексуальный мужчина.

– Так сколько тебе лет? – сердито спросила она, пытаясь снова думать о нем как о Существе нечеловеческого происхождения. Он выглядел лет на тридцать, и в уголках его глаз залегли легкие морщинки от смеха.

Адам пожал плечами.

– Где-то пять-шесть тысяч лет. Тому, кто перемещается во времени так часто, как я, непросто подсчитать свой возраст. Эобил почти шестьдесят тысяч. По меркам моей расы я просто ребенок.

– Ясно. – Да, его происхождение явно нечеловеческое. К сожалению, узнав его возраст, Габби вовсе не почувствовала, что ее интерес к нему уменьшился. Скорее наоборот, еще больше возрос.

Адам указал рукой на поднос с едой.

– Может, круассан? Нет? А фрукты? – Он протянул ей вазочку со свежей клубникой, манго и киви. – Ты что, не хочешь есть? А я проснулся голодный как волк. – Похоже, его немного обидела ее реакция.

Ну конечно, она тоже проголодалась. Но, к сожалению, единственное, что вызывало у нее сейчас аппетит, был он сам.

Внезапно Габби показалось, будто ей снова четырнадцать. И вот Существо из ее мечты стоит в ее спальне и подает ей завтрак в постель. Ее взгляд остановился на его золотом ожерелье, и она решила наконец все выяснить.

– Так все-таки, кто ты такой? – требовательным тоном спросила она.

Он гордо поднял голову.

– Я Туата-Де Данаанский. – Его темные брови недоуменно взметнулись. – И ты это знаешь.

– Я имела в виду, – раздраженно проговорила Габби, – твое ожерелье.

– А-а... – Брови снова вернулись на место. – Я последний принц династии Д'Жаев.

– П-п-п-принц? – пролепетала она.

– Да. – Он прищурился. – А тебя это смущает?

Она боялась заговорить снова.

– Я не принадлежу к элите, если тебя это волнует. И я все время сплю с простолюдинками, – ответил он с легкой, вызывающей ухмылкой.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Габби. – Только в этот раз тебе это не удалось.

– Пока не удалось, – согласился он, пожалуй, чересчур быстро, чтобы она могла почувствовать себя в безопасности.

– К тому же я не простолюдинка. У нас больше нет классовых различий.

– Вообще-то, – согласился Адам, – ты права. Ты действительно не проста. – Он присел у ее кровати, подогнув ногу.

– О чем это ты? – осторожно спросила Габби, внимательно глядя на него и ожидая от него каких-то действий. Но он не сдвинулся ни на дюйм, просто сидел на краешке ее изящной кровати в цветастой женской спальне – большой смуглый мужчина в окружении кружевных подушек и расшитых шелком покрывал, – и из-за этой девичьей чепухи вокруг него он казался еще более мужественным.

– Выпей кофе, и я тебе все объясню.

Ужасное подозрение закралось в ее душу.

– Почему ты так хочешь, чтобы я его выпила? Оно что, отравлено?

Адам закатил глаза, взял чашку, сделал несколько глотков и снова вручил ей.

– Ну конечно нет, ирландка. Я всего лишь хочу, чтобы твой день хорошо начался. Хочу, чтобы ты была счастлива.

– Ну да.

Но Габби дразнил аромат только что сваренного кофе, она расслабилась и сдалась без дальнейших споров. Она взяла чашку и сделала большой глоток. Горячий, черный, сладкий кофе, такой, как она любит. Он даже угадал количество сахара! Когда Адам ненароком отвернулся, чтобы выглянуть в окно, она повернула чашку той стороной, с которой пил он, и прислонилась губами к краю.

Когда ей последний раз подавали кофе в постель? Никогда. И все именно так, как она любит, и как раз то, что она ест на завтрак. Круассаны и фрукты, дававшие ей возможность съесть в течение дня пару конфеток, не говоря уже о ее слабости к французским булочкам с сыром. И к кроличьему мясу из «Скайлайна». И ко всему остальному, что неизбежно оставляло след на ее бедрах. Но поскольку каждый день с утра она принимала здоровую пищу, то в остальное время суток тоже чувствовала себя прекрасно.

– Так почему же я не простая? – Адам ее заинтриговал. Перед ней стоял мужчина... Существо, которое знало историю лучше, чем какой бы то ни было человек, и при том видел все собственными глазами. Что он может поведать о ее предках?

– Ты – Видящая Сидхов. Давным-давно, в древней Ирландии, их считали выше остальных людей и обращались с ними как с членами королевской семьи, потому что только они могли защитить народ от Невидимого. Самые могучие воины со всех земель сражались на турнирах за руку и сердце Видящей. Не один мужчина погиб в бою за такую деву. Она отказывала всем, даже королям, – таким высоким было ее положение. Видящая Сидхов жила в самых лучших условиях, и, в обмен на защиту с ее стороны, ее до конца жизни оберегал весь народ. Да уж, подумала Габби, как это непохоже на ее собственную жизнь. За нее – ту, которой оказалось так тяжело удержать собственного молодого человека – раньше сражались бы воины. Ее бы не считали ненормальной, а ценили бы за ее дар. И если бы об этом даре стало известно, ее уважали бы, а не высмеивали и увозили неизвестно куда, а семья, в которой она родилась, гордилась бы ею. Ее мама смогла бы ею гордиться.

– И даже сейчас ты продолжаешь традицию, – мягко сказал Адам.

– В каком смысле?

– Видящие Сидхов защищали древнее право: они издавали законы. И хотя человеческое право превратилось в нечто странное, именно это занятие ты выбрала для себя. Это кровь подсказала тебе.

Габби молчала, потягивая кофе и поглядывая на него из-за края чашки. «Он пытается к тебе подобраться, О'Каллаген», – предупредил вкрадчивый внутренний голос.

«Вовсе нет, – мысленно возразила она. – Что плохого в том, чтобы попить кофе и поговорить с ним об истории?» Она ни с кем не говорила о Существах и о Чаре с тех пор, как умерла Грэм. Четыре года – это долгий срок. Ей трудно было выразить, как она соскучилась по этим разговорам.

«Вот так он тебя и соблазнит». «Вряд ли. Он даже не попытался снова меня поцеловать». Еще чуть-чуть, и она начнет задаваться вопросом почему. Сколько времени прошло с того момента, как он ворвался в ее двери? Два дня? Три? Четыре? Она начинала терять счет времени. «Но он делает это намеренно, чтобы проскользнуть мимо...»

Габби резко помотала головой, отгоняя призрачный голос. Она была начеку и в полной боевой готовности. Ситуация под контролем. Кофеин уже начал разливаться по ее телу, принося приятное умиротворение. Было хорошо сидеть вот так в постели, поджав под себя ноги, и болтать.

– Расскажи мне о моих предках, – попросила она, потянувшись за круассаном.

Габби стояла под душем и чувствовала невероятное наслаждение. Сегодня она заняла душ первой и собиралась использовать всю горячую воду до последней капли. Она намыливалась и ополаскивала кожу, пока та не стала гладкой как шелк и удивительно приятной на ощупь (конечно, Габби не собиралась позволить кому-либо себя щупать или что-то в этом роде, но все же).

Была суббота, и хотя обычно по субботам она работала весь день, сегодня она решила не идти в офис. Не из-за Адама Блэка, он здесь был ни при чем. Габби поняла, что сообщать о своем прогуле начальнику поздно. И подумала, что она не его рабыня и не обязана жертвовать ради него своими выходными.

Значит, изучение дела Роллинсов не будет закончено. А если из-за этого у мистера Столлера возникнут проблемы, он может ее уволить. Но она знала, что он этого не сделает. Практиканты – это дешевая рабочая сила. И пусть Габби не так убедительна, как Существо, которому несколько тысяч лет от роду, все же ей удалось завоевать желанные восемьдесят два процента голосов судей. Нет, он ее не уволит.

«Значит, защитники права», – подумала она, намыливая голову шампунем. Адам много ей рассказал о древнем ирландском праве; он вспоминал истории одну за другой о том, что он пережил и что знал о древних кельтах. Габби даже начинало казаться, что она перенеслась этим утром в прошлое.

«Он был превосходен», – неохотно признала она. С таким простым, всегда немного мрачноватым чувством юмора, и к тому же настоящий кладезь информации практически обо всем на свете.

«Возможно, – прищурившись, подумала она, – если бы я провела с ним больше времени, выспросила у него побольше о нем самом, я нащупала бы слабые места, которые можно использовать, его ахиллесову пяту, и смогла бы обратить это себе на пользу».

«Чем больше времени ты с ним проводишь, тем больше даешь ему шансов тебя соблазнить».

Что ж, у нее не было выбора. Он жил в ее доме. Самое темное из всех Существ жило с ней под одной крышей и, Габби была вполне уверена, не собиралось никуда уезжать в ближайшее время, разве что она найдет способ заставить его уехать.

«Держи друзей возле себя, Габби, – всегда говорила ей Грэм, – а врагов еще ближе».

– Так что ты натворил такого, что королева тебя наказала? – Габби без лишних предисловий приступила к своему новому плану, когда вошла в кухню. Адам стоял возле раковины и доедал то, что осталось от продуктов, принесенных из «Мезонетты».

Он проглотил последний кусочек холодного филе лосося и пожал плечами. Господи, эта потребность есть по пять, шесть, а то и семь раз в день, чтобы поддерживать максимальную работоспособность, была абсолютно пустой тратой времени. И в то же время чувство голода и его утоление доставляли ему удовольствие. В человеческом теле вкусовые ощущения были гораздо ярче, чем у Туата-Де, так же как сексуальное влечение и другие чувства. В этом заключалась какая-то несправедливость. Было в жизни человека несколько приятных особенностей, которые он не хотел бы потерять, когда снов а станет бессмертным.

– Твой вопрос не к месту, ka-lyrra, – уклонился он от ответа.

Из всего, о чем она могла бы его спросить, об этом Адам меньше всего хотел говорить. Даже после нескольких месяцев он все еще не знал, почему он сделал то, что сделал. Он знал, что Эобил будет вынуждена его наказать. Знал, что это добром не кончится. Знал, что, бросая ей вызов и подрывая ее авторитет на глазах у всего двора и Высшего Совета, он вынудит ее свести с ним счеты способом более суровым, чем обычно.

И все же он это сделал.

У него не было на то причин. Дэгьюс МакКелтар полностью подорвал доверие к себе и заслужил наказание. Он нарушил Договор между их расами и воспользовался возможностью путешествовать во времени, которую давали камни Стоунхенджа, в личных целях – чтобы спасти жизнь своего брата-близнеца; это действие каралось любым способом, который выберет королева.

И Эобил решила, по требованию Высшего Совета, подвергнуть его испытанию кровью, а это означало, что королева собиралась выслать Охотников, чтобы те убили самых близких Дэгьюсу людей. И если он использует хоть малейший элемент запрещенной магии, чтобы спасти их, Охотники уничтожат весь клан Келтаров, начиная с шестнадцатого века.

Долгое время хранили МакКелтары мир между их расами, придерживаясь условий Договора и проводя ритуалы на кельтские праздники Имболк, Белтейн, Люгнассад и Самейн, благодаря которым сохранялись стены между мирами Чара и людей. А теперь они подлежали уничтожению за нарушение древнего Договора.

И почему-то Адам поднял свою глупую голову, открыл рот – и в тот же миг понял, что обрекает себя на жизнь в теле смертного при любом исходе. Смело, дерзко он выступил на защиту МакКелтаров.

Он наблюдал за их кланом тысячу лет; указ королевы, запрещавший кому бы то ни было из Туата-Де приближаться к землям МакКелтаров в горах Шотландии ближе чем на тысячу лиг, только подстегивал его желание (и, как всегда, она предоставила ему карт-бланш; ей это не нравилось, но она терпела).

Адам наблюдал за маленькой, восхитительной девушкой-физиком Гвен Кассиди во время ее путешествия во времени, когда она влюбилась в Драстена МакКелтара. Он следил за чувственной, взбалмошной и не совсем этичной, когда дело касалось артефактов, Хло Зандерс, которая отдала свое сердце Дэгьюсу, несмотря на то что тогда младшим из близнецов МакКелтаров овладели злые духи тринадцати темных друидов.

И мысль о том, что все они умрут, наполнила Адама беспокойством, какого он не переживал с девятого века.

«Назови свою цену», – холодно сказал он Эобил.

И позже, когда Дэгьюс МакКелтар лежал на смертном одре, она ее назвала. Адам положил свои руки на сердце смертного и отдал свое бессмертие, чтобы спасти ему жизнь. Он думал, что платой за это будет временная потеря сил и способностей, которая сделает его слабым на целые столетия, но Эобил пошла дальше и превратила его в человека – бессильного и проклятого.

– А почему ты так уверен, что она тебя простит? – спросила Габби, прервав его размышления.

Он снова пожал плечами.

– Она всегда меня прощает. Кроме того, королева не сможет прожить целую вечность без меня.

Габби хмыкнула и покачала головой.

– Ах, ну да. Все время забываю, как ты неотразим.

– Не забываешь, – спокойно ответил Адам с легкой ухмылкой. – Я вижу, как ты на менясмотришь.

– Я одного не могу понять, – упрямо продолжала она, немного покраснев, – почему бы тебе не поговорить с одним из Существ, которые слоняются повсюду. Ведь на них же не действует feth fiada, правильно? Или они не хотят тебе помочь?

Какое-то время Адам был так потрясен, что решил, будто плохо ее расслышал.

– С каким еще «одним из Существ, которые слоняются повсюду»? – он отчетливо произнес каждое слово. Не забрала же Эобил у него и это? Неужели она сделала его невосприимчивым к себе подобным? Сама по себе feth fiada не могла на него так подействовать. Она позволяла быть невидимым своему обладателю, но не делала все остальное невидимым для него.

«Ты теперь не такой, как они, – напомнил ему внутренний голос. – Ты человек. Они же – Туата-Де, а люди (за исключением Видящих Сидхов) не могут видеть Существ».

Черт возьми, каким же он бывал иногда глупым! Он думал, что не видит их, потому что королева запретила им за ним наблюдать. Но нет, он их не видел потому, что она сделала его человеком внутри и снаружи.

Они все время наблюдали за ним и, без сомнения, насмехались над его унизительным положением.

– Я спрашиваю, с каким еще «одним из Существ»? – повторил он сквозь зубы.

Габби закрыла глаза, удивившись его тону.

– Со всеми. Или с каким-нибудь из них. Их же уйма... – Она вдруг замолчала. – О Боже, ты не знал? Ты не знал?

– Сколько Туата-Де в этом городе кроме меня? – проревел он.

Она сделала шаг назад.

– Ну, на самом деле всего несколько – вряд ли наберется и полдюжины, а может, и того меньше, и вообще-то, если по думать, я не видела ни одного из них уже больше недели, что понятно, если вспомнить, как одно из них недавно сказало, будто все они собираются уходить отсюда...

Его рука легла на ее плечо.

– Не лги мне, Видящая Сидхов.

– Я отказываюсь, – резко ответила Габби. – Я не стану, повторяю, ни за что на свете не стану говорить с кем-нибудь из них насчет тебя. Можешь меня убить. Ладно еще полу-Существо Цирцен, с которым ты просил меня встретиться, но это – настоящие Существа, которые могут вызвать Охотников. Существа с радужными глазами, бездушные и ужасные.

На лице Адама сверкнула холодная улыбка. Обязательно ей надо было упомянуть о бездушности! Почему женщины так Одержимы этими душами? Неужели им больше не о чем думать? Например, о фантастическом сексе, который он может им подарить, о деньгах, о славе, об удовлетворении всех их желаний, о чем угодно. Но нет, им подавай только душу, душу, душу.

– Отлично. Можешь отказываться. Я просто буду ходить затобой по пятам и разговаривать с тобой на людях, пока один из них не поймет, что ты меня видишь. Сколько, ты говоришь, их «слонялось повсюду»? «Уйма», да? Наверное, на каждом углу? Интересно, сколько времени им понадобится, чтобы тебя разоблачить? День? Два? Неделя? Насколько я понимаю, у тебя есть два варианта: либо ты соглашаешься мне помочь и обеспечить мне защиту – и тогда я клянусь, что сделаю все возможное, чтобы ты осталась в безопасности, – либо ты отказываешься и выдаешь себя всему Чару. И если ты выберешь последний вариант, я пальцем не шевельну, чтоб помочь тебе, Габриель. Так что подумай хорошенько.

– Ты этого не сделаешь. Я нужна тебе! Ты...

– Я найду и другую Видящую Сидхов. Не сомневаюсь, что кроме тебя осталось еще несколько, – проворчал Адам. Он знал, что теряет контроль над собой, но злость действовала на его тело также, как и желание, – будила в нем первобытные инстинкты. Он не позволит, чтобы над ним насмехались ему подобные, чтобы они шпионили за ним, унижали. А поскольку у Адама в ушах все еще звучало слово «бездушные», у него уже не было настроения играть роль очаровательного соблазнителя. Она думает, что он темный? Она еще не видела его даже светло-серым. Вообще-то она не видела еще ничего, кроме белоснежного Адама Блэка.

К тому же обнаружат ее или нет – это вопрос времени. Они пришли сюда, чтобы наблюдать за ним, наслаждаться его унижением и бессилием, и его удивляло, что Габби до сих пор не заметили. Они, должно быть, соблюдают дистанцию, не зная наверняка, сколько еще времени королева намерена продолжать его наказание, и опасаясь оказаться слишком близко, если он вдруг снова обретет свою силу. «И правильно делают», – злобно подумал он.

– Ну? – требовательно спросил Адам. – Так что ты выбираешь, ирландка?

– Мне надо подумать, – ответила она.

– В твоем распоряжении один час.

ГЛАВА 10

«Что ж, пожалуй, это был самый неудачный план в мире», – раздраженно думала Габби, вышагивая по комнате и периодически поглядывая на часы, неумолимо отсчитывавшие отведенные ей минуты.

Ну да – она собиралась узнать о нем больше, выудить у него информацию о его слабостях. Два превосходных вопроса в ее тщательно продуманном интервью, его небрежно брошенный в ответ комментарий по поводу того, как она на него смотрит, – и она сболтнула первое, что пришло ей в голову, только потом осознав: он ничего не знал. Не имел ни малейшего представления о том, что город кишит Существами. Она просто предполагала, что Адам Блэк слишком горд, чтобы просить у них помощи, или ему в этой помощи уже отказали. Ей и в голову не приходило, что он их не видит.

Она сама вырыла себе могилу.

И он был прав. Как он и утверждал, сделать так, чтобы ее обнаружили, не займет много времени. Даже простая прогулка с ним по улице сможет выдать ее любому Существу.

Она может либо добровольно помочь ему, надеясь, что он действительно ее защитит (и что он сможет каким-нибудь способом оградить ее от грозной Эобил), либо отказаться – и тогда он сдаст ее первому попавшемуся Существу, а уж оно точно и пальцем не шелохнет, чтобы ей помочь. По крайней мере, Габби надеялась, что в первом случае Адам будет чувствовать себя в долгу перед ней, если Существам вообще знакомы такие чувства.

«Лучше черт, которого ты знаешь, чем неизвестный черт» – это еще одно любимое изречение Грэм.

– Сомневаюсь, – пробормотала Габби.

Тщетно пытаясь сдуть с лица пряди волос, падавшие на глаза, она повернулась и зашагала к окну. Опершись локтями о подоконник, она невидящим взглядом уставилась в окно, прищурившись и напряженно думая.

Адам разозлился. До сих пор каждое чувство, отражавшееся на его лице, Габби непременно считала притворством и расценивала как обман, как элемент его запланированного обольщения.

Но то, что она увидела теперь, было совершенно реальным. Сильным, глубоко прочувствованным и искренним.

Она увидела не только злость, но и ущемленную гордость, и что-то еще, что-то более глубокое, невольно блеснувшее в его глазах, когда она упомянула о «Существах с радужными глазами, бездушных и ужасных».

«Неужели возможно, – думала она, ошеломленная своим открытием, – что, находясь в человеческом теле, он переживает те же эмоции, что и люди?» Что все чувства, которые она видела и считала поддельными, на самом деле искренние?

Габби понятия не имела, что является возможным, когда Существо находится в человеческом теле, а что нет. Ей никогда не встречалось ничего подобного в «Книгах» О'Каллагенов. И – она снова взглянула на часы – она сильно сомневалась, что он разрешит ей думать дольше.

Ей оставалось только молить Бога, чтобы Адам действительно испытывал чувства, причем достаточно сильно, чтобы сдержать свое слово и защитить ее, потому что, к сожалению, она оказалась в безвыходном положении.

Нравилось Габби или нет – а все это ей определенно не нравилось, – ей придется помочь Адаму Блэку.

– Ладно, я согласна, но сначала давай обсудим условия, – решительно заявила она, возвратившись в кухню.

Пока Габби была наверху, Адам успел побывать в душе и переодеться в кожу и снова выглядел чертовски привлекательно; он сидел закинув ноги на кухонный стол и заложив руки за голову. Он больше не выглядел злым, а был, как всегда, спокоен и почти лениво беззаботен.

– Мудрое решение, ka-lyrra. – Он с головы до ног окинул ее взглядом темных глаз, и это почти осязаемое эротичное прикосновение напомнило Габби, что, как бы она ни была настроена категорически против него, ее тело вероломно стремилось к нему. Он величественно склонил перед ней голову. – Я рад, что вы согласились мне помочь, и приму ваши условия.

Ее разозлила такая важность, но она сдержала гнев. У нее были жесткие условия.

– Во-первых, я буду вести переговоры только с одиноким Существом. Я хочу, чтобы риск был минимальным.

Адам покачал головой.

– Ты не найдешь одинокое Существо. Разве ты видела их поодиночке с тех пор, как они появились в твоем городе?

На миг Габби задумалась. Когда он об этом заговорил, она вспомнила, что действительно не видела. Существа всегда ходили группами или, по крайней мере, парами. Даже то, которое прошло между ней и Мариан Темпл, лишив Габби работы, о которой она мечтала, всего лишь отбилось от небольшой группки, к которой снова присоединилось чуть позже.

– А почему так? – нахмурилась Габби. Сколько всего она еще не знала о Чаре!

– Туата-Де не ходят по одному в мире людей. Вообще-то они нигде не ходят по одному. Так делают разве что случайные бродячие Существа.

– Как ты?

– Да. Большинство созданий моей расы не любят одиночество. А тем, кто ходит один, не стоит доверять.

– Да уж, – сухо отрезала Габби.

– За исключением меня, – с легкой, безмятежной ухмылкой добавил Адам.

– Тогда я буду общаться с парой. Моя цель – уменьшить вероятность разоблачения.

– Понятно.

– И ты должен гарантировать безопасность не только мне, но и моим будущим детям. И обещать мне, что я смогу спокойно прожить остаток жизни, не боясь, что Чар заберет меня или кого-то из моих близких. Ты сможешь это сделать?

– Да.

– Как? – неожиданно спросила она.

Он снова окинул ее тело ленивым, оценивающим взглядом.

– Ты должна доверять мне, ka-lyrra. Все, что я могу, – это дать тебе слово. И хотя ты в этом сомневаешься, данный однажды обет не будет нарушен. Вот чем подкреплено мое слово, получить которое очень нелегко. Но я дал его тебе. В тот самый день, когда мы встретились.

Габби поняла, что это единственная гарантия, которую она от него получит. С этого момента все ее поступки потребуют определенного доверия к нему. Она вздохнула.

– Ладно. Но я хочу, чтоб ты уяснил: во-первых, я знаю, как глупо доверять слову син сириш ду, но у меня нет другого выбора; и во-вторых, если ты его не сдержишь, я превращу твое существование в ад, насколько это в моих силах, и, если случится так, что меня убьют, я стану призраком и буду преследовать тебя. Целую вечность. И если ты думаешь, что мне это не удастся, ты не знаешь женщин О'Каллаген. Мы всегда добиваемся своего. И никогда не сдаемся. – «Правда, мама сдалась, – угрюмо признала про себя Габби, – но мама не в счет».

Адам улыбнулся едва заметной грустной улыбкой. Его задевало ее недоверие. Он мог ввести в заблуждение, дезинформировать или увильнуть от ответа, но в тех редких случаях, когда он давал обещание, он всегда его сдерживал.

– Идем, ka-lyrra, угрожать мне и клеветать ты можешь и во время перемещения.

Когда он поднялся и шагнул ей навстречу, протягивая руку, она отпрянула.

– Я не собираюсь никуда исчезать, или как ты там это делаешь. – Она не хотела очутиться в лагере бойскаутов, а через мгновение оказаться в ресторане пятизвездочного отеля. Габби О'Каллаген не станет перемещаться ни вверх, ни вниз, ни куда бы то ни было. Ей нравится, когда ноги твердо стоят на земле.

Брови Адама поползли вверх.

– Почему бы и нет?

– У меня нет никакого желания быть... как это... перемещенной... – сказала она. – Нет уж, спасибо. Я останусь здесь, в своем мире.

Он пожал плечами.

– Ну ладно, тогда поедем на машине. – Он указал рукой на дверь черного хода, жестом приглашая ее пройти вперед.

Габби должна была бы насторожить игривая ухмылка, в которой скривился рот Адама, и его подозрительная уступчивость.

Она открыла дверь, шагнула на верхнюю ступеньку и замерла. Адам остановился сзади, всего в нескольких сантиметрах, нависая над ней своим мощным телом. Габби показалось, что его подбородок задел ее макушку, а небритая челюсть коснулась ее волос.

Она несколько раз глубоко вдохнула и решилась спросить:

– Куда подевалась моя машина?

– Это и есть твоя машина.

– Может, мои сведения несколько устарели, – сквозь зубы проговорила Габби, – но я знаю свой автомобиль. Это полуразвалившаяся «Тойота», синего цвета, с облупившейся краской. Наполовину ржавая и с отломанной антенной. А это не моя машина.

– Поправка. Ты водила полуразвалившуюся «Тойоту» д. э. А.

Неужели его губы прикоснулись к ее волосам? Габби вздрогнула и, хотя знала, что лучше не задавать вопросов, все же решила поинтересоваться:

– Ну, и что еще за «д. э. А.»?

– До эры Адама. После пришествия Адама ты водишь «БМВ». Я забочусь о том, что принадлежит мне. А ездить на «Тойоте» было небезопасно.

Все ясно, это обольстительное создание считает себя мессией.

– Я не принадлежу тебе, и машина тоже не принадлежала, и ты не можешь вот так взять и украсть где-то...

– Я не крал. Я сам оформил все бумаги. А было их ужасно много. Почему у вас, у людей, так много бумажной волокиты? Неужели у вас столько времени, что вы можете позволить себе безрассудно его тратить? В распоряжении Туата-Де вечность, но мы не такие бюрократы. Теперь ты совершенно законный владелец этого автомобиля. И никто не сможет опровергнуть это. Feth flada открывает множество возможностей, Габриель.

– Я не стану водить краденую машину, – отрезала она, когда он протянул ей из-за спины руку с ключами.

– Она не краденая, – мягко и терпеливо повторил Адам прямо над ее ухом. – Согласно квитанции, она полностью оплачена. Они не заберут ее обратно, даже если ты их об этом попросишь. А если ты откажешься ее водить, стоит ли мне расценивать это как согласие перемещаться моим способом?

Его рука осторожно обогнула ее талию, он прижался к ней, и у Габби не осталось сомнений, что его твердый, плотный бугор уперся в ее обтянутое джинсами тело. Господи, эта штука когда-нибудь опускается? Может, сам он и смертный, но эрекция у него бессмертная. Выхватив ключи у него из рук, она отскочила в сторону.

Кусая губы, Габби смотрела туда, где еще вчера вечером стояла ее обветшалая «Королла». Теперь ее место занимала новехонькая «БМВ». И если Габби не ошибалась, это была одна из последних спортивных моделей. Красная. Блестящая. С прекрасной внутренней отделкой и остальным «фаршем». И с откидным верхом.

«Я забочусь о том, что принадлежит мне», – сказал он. При этих словах ее женское «Я» затрепетало, и это ее скорее позабавило, чем испугало.

Да, она погружалась в омут с головой. Но это погружение, признала она, было удивительно приятным.

– В Цинциннати, – сказал Маел, возникнув рядом с Дэрроком.

– Что? Вы нашли его? – Дэррок удивленно повернулся к нему. Он не ожидал такого быстрого развития событий.

– Да. По-видимому, он ищет там своего сына-полукровку.

– Вы в этом уверены?

– Сам я не был в человеческом городе, но Коллен видел его там всего несколько дней назад. Он узнал, что туда отправилось много Туата-Де, и его это заинтересовало. Он подтвердил, что Адам там. И что он нас не видит.

Дэррок улыбнулся. Перемещаясь, Туата-Де оставляли след, который могли чувствовать другие представители их расы. Пусть он был нечеткий, пусть рассеивался за короткое время, но свежий след мог привести к месту его пребывания.

– Чудесно, Маел. Отличная работа.

Адам Блэк скоро умрет. И Дэррок будет этому свидетелем. Он прикажет Охотникам сделать это неспешно, сначала немного помучить...

И ее омутом, если быть точной, стала «БМВ Альпина-Родстер В8». С обитыми кожей сиденьями, с климат-контролем и системой навигации, стереосистемой «Харман кардон», телефоном «Хэндс фри» и мотором, который тихонько урчал, скрывая невероятно мощную силу.

Габби направила новое авто в гараж подземной парковки под Фаунтин-сквер, легко вписалась между машинами и с чувством глубокого облегчения выключила мотор. Одним из преимуществ ее «Короллы» было то, что Габби никогда не боялась ее разбить; машина не стала бы выглядеть от этого намного хуже. Не боялась она и того, что ей выпишут штраф за превышение скорости, потому что – за исключением случаев, когда дул сильный попутный ветер – она не могла разогнаться больше шестидесяти миль в час.

Но теперь... О, эта машина оказалась почти такой же опасной, как и подарившее ее Существо.

Отстегнув ремень, Габби перекинула сумочку через плечо, вышла из машины, нетерпеливо ожидая, пока выберется Адам (спортивный автомобиль не совсем подходил человеку его Телосложения), и нажала маленькую кнопочку на брелоке, чтобы включить сигнализацию.

Когда она впервые оказалась на уютном, обитом кожей сиденье этого фантастического автомобиля, взгляд ее упал на раскрытый бардачок – и будь она проклята, если в нем не лежал маленький регистрационный талон, исключающий возможность ареста, и в него не было вписано ее имя.

И кассовый чек: $ 137 856, 02.

Несомненно, ее жизнь из театра абсурда превратилась в абсолютно нереальную сказку. Только что она вела машину, которая стоит больше, чем жилье среднестатистического американца. Но Габби уговаривала себя, что, рискуя жизнью, она заслуживает какой-то компенсации. А это всего лишь машина. И тем более никто ничего не узнает. Она же никого этим не обидит. Он сам сказал, что она не сможет добиться того, чтобы машину забрали обратно, потому что все выглядит так, будто она – единственный законный владелец. И на машине нет никаких штрафных талонов. Никаких ордеров на арест. У Габби родился неожиданный вопрос:

– А что ты сделал с моей машиной?

– Отвез на Огайо-ривер, – мягко ответил он.

– А... – Что ж, ничего такого, чего не смогла бы сделать она. Похоже, ей никуда не деться от «БМВ», если она собирается как-то добираться на работу на следующей неделе. Конечно, если она переживет выходные.

– Поторопись, – сказала Габби. Ей не терпелось приступить к делу. Она не могла отделаться от зловещего чувства, что неприятности только начинаются и худшее еще впереди.

Когда они вышли из темного гаража на моментально ослепивший их солнечный свет и направились к площади, Габби окинула взглядом оживленные улицы, высматривая Существ. Тротуары кишели толпами людей, которые шли вдоль реки по направлению к стадиону. «Наверное, баскетбольный матч», – решила она, почувствовав тоску по нормальной жизни и приятным мелочам, таким как хот-доги, пиво и чипсы, поездки на природу и удар битой по мячу.

Люди отправлялись развлекаться, переговариваясь и смеясь, в то время как Габби отчаянно пыталась помочь Существу исправить его неудачи.

– Что я должна сказать, когда найду их? – раздраженно спросила она.

– Скажи им, что я бы хотел встретиться с королевой в следующее новолуние.

– В следующее новолуние? – остановилась Габби. – А почему не сегодня? И когда следующее новолуние?

Адам пожал плечами.

– Прошлое было несколько дней назад. Мы его пропустили. – Заметив ее пристальный взгляд, он добавил: – Эобил назначает встречи один раз – в лунный месяц по календарю смертных.

– Ты, наверное, шутишь.

Да, он шутил, но не собирался в этом признаваться. В машине он понял – глядя, как ее рука ложится на обтянутый кожей рычаг переключения скоростей, и мысленно заменяя его своим собственным, обтянутым кожей «рычагом», который давно работал на пределе, – что, если сегодня им удастся осуществить его план, он потеряет свое смертное тело.

Адам почувствовал странное, совершенно человеческое волнение. Ему стало не по себе, и он готов был потребовать, чтобы она повернула назад. Единственное, что его удерживало от этого, – это осознание: если бы она узнала, что он хочет остаться лишь для того, чтобы переспать с ней, она принялась бы умолять каждое встречное Существо забрать его в ту же минуту.

И одно из них могло согласиться и сделать это.

На самом деле у Эобил был не такой плотный график, но маленькая ka-lyrra не могла знать об этом. Адам попросит ее сказать, чтобы его забрали в следующее новолуние. И затащит в постель задолго до этого. Утолит свое любопытство, прежде чем вернуться в свое привычное состояние.

– Я не собираюсь возиться с тобой все это время, – сказала Габби.

Он улыбнулся. Господи, как же она красива, когда злится: глаза сверкают, ноздри раздуваются, грудь вздымается и опускается при каждом коротком, сердитом вздохе.

Адам не ответил, и она раздраженно махнула рукой в сторону скамейки, которая стояла в отдалении от них, посреди площади:

– Иди посиди пока там, ладно? Иногда они гуляют по площади. Думаю, они любят наблюдать за людьми, или, как сказали бы Существа, наблюдать за смертными.

Когда он раскрыл рот, чтобы запротестовать, не желая сидеть так далеко от нее, она положила ладонь ему на грудь и слегка толкнула его в сторону скамьи. Впервые она прикоснулась к нему по собственной инициативе. И от его внимания не ускользнула небольшая пауза в промежутке между тем, как она коснулась его тела, и тем, как успела толкнуть. Как будто ей нравилось чувствовать его грудь под своей рукой. Крепость начала сдаваться. Потрясающе!

– Тебе нельзя сидеть здесь рядом со мной, потому что каждое Существо, которое увидит нас вместе, поймет, что я тебя вижу. Я хочу сама выбрать, кому мне открыться, – проговорила Габби. – Когда я увижу того, кто мне нужен, я тебе махну.

– Как тебе угодно, Габриель.

ГЛАВА 11

Когда Габби нашла наконец пару Существ, к которым она готова была обратиться, наступил вечер. Болельщики давно уже ушли обратно в направлении центра (красные победили; она слышала фейерверк), и солнце опустилось уже совсем низко за небоскребы, возвышавшиеся над Фаунтин-сквер и бросавшие длинные вечерние тени на площадь, освещая стены с серебристыми окнами розовым пламенем.

После продолжительного наблюдения Габби поняла, что Существа действительно следили за Адамом. Многие из них появлялись на площади в течение дня. Но поскольку он просто сидел и ничего не делал, большинство из них через некоторое время исчезали. Девушке показалось, что Адаму там было не очень-то весело.

Наконец Габби увидела двух подходящих Существ. Она выбрала их, потому что они не были так ослепительно красивы, как остальные, и надеялась, что, как и люди, менее привлекательные Существа будут не такие... в общем, к ним будет легче обратиться за помощью.Два Туата-Де, мужского и женского пола, оба светловолосые, с блестящими глазами, стояли у скамейки, на которой сидел Адам, и были увлечены беседой. Она предпочла не махать ему рукой, а подойти и покончить с этим раз и навсегда.

– Ну что? Ты кого-нибудь видела? – спросил Адам, когда она приблизилась к нему. Похоже, его хрипловатый голос с кельтским акцентом звучал почти... ободряюще? Габби по-дурацки кивнула головой, Решив, что, наверно, перегрелась на солнце за этот длинный, Утомительный день.

– Они прямо здесь, – сказала она, указывая на Существ.

– Где? – Адам, извергая проклятия, посмотрел туда, куда она показала. – Черт возьми, я их совсем не вижу! Они смотрят на меня?

– Сейчас нет. И они вон там, – ответила она, пытаясь направить его взгляд в нужную сторону, – футах в десяти слева от тебя, меньше чем в футе от урны для мусора. – Габби сделала глубокий вдох, собираясь подойти к ним, как вдруг Существо мужского пола обернулось и посмотрело на нее.

– Здравствуйте, – вежливо проговорила она. – Я хотела бы с вами поговорить. Мне нужно...

– По-моему, оно нас видит, Эйни, – сказало Существо, глядя сквозь нее и высокомерно подняв бровь.

«Оно?» – подумала Габби, и ее ноздри раздулись от злости. Это оно-то называет ее «оно»? Какое нахальство! Вопиющая наглость. Она же человек, у нее есть душа. А у него нет. Если кто-то и заслуживает местоимение «оно», то явно не Габби.

– Да ладно вам. Мне нужно всего лишь передать сообщение. Меня послал Адам Блэк, чтобы я сказала вам... – Габби моргнула и умолкла. Они повернулись к ней спинами и больше не обращали на нее никакого внимания, продолжая тихий разговор, который она не могла расслышать.

Затем Существо-мужчина кивнуло, и вдруг оба исчезли. Только что были здесь – и испарились.

Сердито вздохнув, Габби сжала руки в кулаки и повернулась к Адаму.

– Черт возьми, вы что, все такие высокомерные?

– Ты о чем? Что они говорят?

– Ничего они не говорят. Они исчезли. Назвали меня «оно», что-то сказали друг другу и исчезли.

Он прищурился.

– Если это какая-то шутка...

– Никакая это не шутка, – раздраженно ответила Габби. – Клянусь, они были здесь. Я пыталась с ними заговорить, но они взяли и исчезли.

– Как они выглядели?

Она описала их, добавив, что Существо-мужчина назвал женщину «Эйни».

Закатив глаза, Адам прорычал:

– Я ее знаю.

– И?

– Она принцесса Первого дома Д'Энью, родственница Эобил, и единственное, что в ней есть королевского, – это завышенное самомнение. Но она мне поможет. Она еще вернется.

– Ты в этом уверен?

Адам кивнул.

– Да, Эйни всегда была ко мне неравнодушна. Возможно, даже более того. Вообще-то, – с многострадальным вздохом произнес он, – она одержима мыслями обо мне.

«Ну конечно, – раздраженно подумала Габби. – Даже другие Существа не в силах устоять перед его привлекательностью. Что уж говорить о смертной женщине? Нужно разработать вакцину против Адама Блэка. И давать всем женщинам при рождении».

– Присядь, – сказал он, указывая на скамейку. – Ждать осталось недолго. Она скоро вернется. Эйни ни в чем мне не откажет.

Габби уже решила сесть, но вдруг остановилась. У фонтана неожиданно появилось еще одно Существо. Одинокое Существо. Как раз то, что она целый день надеялась встретить. И то, что, как сказал Адам, она не найдет.

– Что ж, ты ошибался, – недовольно пробормотала Габби; ее почему-то разозлили его слова: «Эйни, которая ни в чем мне не откажет», – вон там стоит Существо, и оно совсем одно.

Адам поднялся на ноги, громко вздыхая.

– Что? Где? Нет, подожди – не показывай на него, ka-lyrra.

Даже не смотри в его сторону. И на меня тоже. Уходи, а потом вернешься и расскажешь мне, как оно выглядит.

Габби взглянула на него. Она не смогла удержаться – он говорил так взволнованно.

– Не смотри на меня, – снова ласково прошептал Адам, – Делай как я сказал.

Потрясенная его настойчивостью и торопливостью, Габби послушалась и немного отошла. Затем она встала, повернувшись к нему боком, оперлась на невысокий каменный забор, ограждавший клумбу с цветами и небольшими кустами, и сделала вид, что просто разглядывает ее. Наклонив голову вперед, так, чтобы локоны упали на лицо, Габби тихо и четко произнесла:

– Он высокий. У него медно-красные волосы с золотистыми прядями. На нем черное ожерелье и наручи, одет в...

– ...белую мантию, на лице шрам, – закончил Адам.

– Да.

– Габриель, сейчас же уходи и не оглядывайся. Уходи как можно скорее. Давай. Быстро.

Вот чертовы женщины! Ему следовало бы знать, что она снова не подчинится его приказу. До этого ему, должно быть, просто везло: Габби была явно не из послушных.

Она посмотрела на него, недоуменно подняв бровь.

Неужто в ее очаровательных зелено-золотистых глазах мелькнуло волнение? Она волнуется за него? И хотя ему было приятно увидеть первый признак ее симпатии, но в тот момент это могло привести ее к гибели. Она только что описала Дэррока, и если Адам попадет в его руки, что ж... наверно, ему уже никогда не получить аудиенции у Эобил. А если в руки Дэррока попадет Габриель... Адам напрягся, не решаясь окончить мысль. Черт возьми, этот вариант он не предусмотрел!

– Уходи! – проревел он.

Но даже говоря это, он видел, как изменилось ее лицо. Он уже не смотрела на него; ее взгляд был прикован к точке немного правее и сзади него. Ее рот раскрылся, глаза неестественно расширились, а лицо стало бледное как полотно.

– О-о-о – о-х-х-х-х-х – о-х-х-х-хо... – прохрипела Габби.

Адам мгновенно отреагировал, понимая, что только одна вещь могла вызвать у нее такую реакцию и заставить ее произносить это хриплое «ох».

Охотники!

– Ор-р-р... – попробовала она снова.

А если Охотники оказались в том же месте, что и Дэррок, пришли они не за ней. По крайней мере не только за ней. Адам и Дэррок враждовали уже тысячи лет, и мало что могло принести последнему большее удовольствие, чем зрелище того, как Охотники разорвут принца Д'Жая на кусочки, пока он находится в своей смертной оболочке. А потом Дэррок обратит свой взор на Видящую Сидхов. И у его маленькой ka-lyrra не останется ни единого шанса. Окажись она в руках Дэррока, самая страшная сказка, которую ей когда-либо рассказывали, станет явью.

Адам бросился к ней.

Господи, им угрожает опасность, которую он не видит! Как он защитит ее? И кому в голову могла прийти эта чертова идея?

Когда его руки легли на плечи Габби, что-то со свистом пролетело над ними. Обвив рукой ее талию, Адам развернулся, отклонился, прикрыв ее своим телом, и вздрогнул, почувствовав, как что-то обожгло его плечо.

Закрыв глаза, он крепко прижал ее к себе и переместился в направлении юга настолько, насколько позволяла его ограниченная сила. Через миг он снова материализовался и тут же снова переместился, крепко сжав Габби руками.

Железнодорожные пути. Перемещение. Бакалейный магазин. Перемещение. Крыша дома. Перемещение. Кукурузное поле. Перемещение. Средний Запад. Перемещение. Верхушка церкви, и никакой возможности балансировать на узком, скользком шпиле.

Они начали падать, сбивая кресты и горгульи^[2], и Адам поспешно переместился выше. Он продолжал движение, все быстрее и быстрее, не останавливаясь ни на секунду и отчаянно пытаясь как можно больше увеличить расстояние, разделявшее его врага и маленькую, слишком уж смертную ka-lyrra.

Габби была уверена, что кричала так громко, как только могла, но из груди не вырвалось ни звука. Адам Блэк не просто обхватил ее руками; он крепко прижал ее к себе и стал для нее живым щитом.

Но не от этого она так визжала. Она постоянно материализовалась и снова исчезала. Или что-то вроде этого. В один миг она существовала, а в другой нет, а затем снова появлялась из небытия. Ей это не нравилось. Каждый раз она оказывалась в новом месте. Магазины. Стоянки. Поля. Множество разных мест. И вдруг – на верхушке скользкого, острого шпиля – о нет! – церкви, и падение! Тротуар неминуемо приближался, но в этот миг они, к счастью, оказались где-то еще.

Через какое-то время Габби просто закрыла глаза и молилась, изо всех сил стараясь ни о чем не думать, особенно о том, как неправильно описывали «Книги» Охотников.

Они были настоящим воплощением ужаса и гораздо страшнее, чем говорилось в «Книгах». Вообще-то там не было рисунков, изображавших Охотников, потому что всех женщин рода О'Каллаген, которые их видели, забрали. То небольшое описание, которое приводилось в «Книгах», давало классический портрет дьявола – крылатого и рогатого существа с копытами. И напавшие на них Охотники были чем-то вроде этого, но гораздо ужасней. Высокие, со светящимися оранжевыми, как окна в преисподнюю, глазами, эти создания имели крылья, острые зубы и длинные смертоносные когти. И Габби не была уверена, но ей показалось, что она видела хвост. Единственное, чего она не понимала, – почему, имея возможность уничтожить жертву одними только... руками, они стреляли в них из человеческого оружия.

Оказавшись наконец на поляне, Габби еще довольно долго не могла заговорить. Она чувствовала, что промокла с головы по ног. Вода стекала по ее волосам, прилипшим к лицу. Она тряслась в руках Адама, опираясь на его крепкое тело и жадно хватая губами воздух.

– Ты в порядке, ka-lyrra? – сказал он ей на ухо.

– В порядке? В порядке? – Она высвободилась из его объятий, повернулась к нему и, убрав с лица мокрые волосы, прокричала:

– Разве похоже, что я в порядке? Конечно, нет! Моя жизнь неумолимо рушится, а ты спрашиваешь, все ли в порядке?

Тушь стекала по ее щекам и капала на футболку. Габби отошла от него, прищурившись. При этом у нее в туфлях что-то хлюпало, и когда она удивленно посмотрела вниз, из ее штанины вывалился головастик и зашлепал по траве.

– Вот! – трясущимся пальцем указала она. – Головастик. У меня в штанах был головастик!

– Повезло ему, – пробормотал Адам и тут же добавил: – Когда кто-то перемещается, ka-lyrra, он оказывается наверху объекта, который в данный момент находится в этом месте. Это не проблема для того, у кого есть другие способности. Но у меня их нет. Нам встретилось озеро где-то на девяносто седьмом прыжке. А я, вопреки всеобщему убеждению, не умею ходить по воде.

Судорожно водя руками то вверх, то вниз по промокшим джинсам, словно пытаясь нащупать там еще какую-нибудь ползучую тварь, Габби прошипела:

– Я ненавижу тебя. Я тебя ненавижу.

«Наверно, это похоже на слова рассерженного ребенка», – подумала она. Но с тех пор как она его встретила, ей приходилось переживать одно тревожное, волнующее, странное событие за другим. У нее чуть не случился сердечный приступ на шпиле той церкви. И как только ей начало казаться, что она и понимает, в чем суть дела, и что не так уж страшно исчезать и появляться снова, и снова, и снова, как ей в рот попала отвратительная, вонючая вода с привкусом рыбы и водорослей.

– Это не так, – мягко ответил Адам.

– Я глотнула воду из того озера! Я могла подавиться рыбой или лягушкой, или... или... черепахой!

– Во время перемещения разумнее держать рот закрытым.

Она пронзила его холодным взглядом.

– Ты очень своевременно мне об этом говоришь.

Проклятое Существо. Габби стояла, чувствуя себя невероятной замарашкой, а он, промокнув, выглядел еще привлекательней: его золотисто-бархатная кожа блестела, а спутанные волосы вызывали желание к ним прикоснуться.

– Идем, Габриель, – сказал Адам, протягивая ей руку, – нужно продолжать путь. Охотники могут выследить меня, когда я перемещаюсь в пространстве, но они способны уловить лишь общее направление. Нам нужно перемещаться дальше, чтобы расширить поле их поиска.

– Может, есть что-нибудь еще, что мне нужно знать, прежде чем мы снова исчезнем? – Габби убрала руки за спину, чтобы он не мог схватить ее и переместиться дальше, так и не ответив. Кроме того, ей нужна была минутка-другая, чтобы приготовиться к следующему раунду путешествия способом, который опровергал все известные законы физики.

– Можешь попробовать меня поцеловать. Ведь лучше мой язык, чем лягушка, правда? – Темные глаза блеснули золотом, и он потянулся к ней.

– Равноценно, – соврала она, отходя назад и по-прежнему держа руки за спиной. Она указала взглядом на головастика, который переворачивался в траве.

– Что?

– Отнеси его обратно.

– Это шутка? – недоверчиво спросил он.

– У нас еще есть время?

Он признался:

– Есть, но...

– Тогда не шутка.

– Это озеро было три прыжка назад, – раздраженно ответил он.

–Если ты не отнесешь его обратно, он погибнет, и, хотя ты наверняка считаешь, что это всего лишь жалкое создание с невероятно короткой жизнью, которое вряд ли имеет хоть какоето значение с точки зрения Существ, готова поспорить, что с точки зрения головастиков он вот-вот станет лягушкой. Так что верни его домой. Жизнь есть жизнь. Вне зависимости от того, какой жалкой и незначительной считает ее всемогущее Существо.

Одна бровь Адама поползла вверх, и он кивнул.

– Хорошо, Габриель. – Зажав головастика в своей большой ладони так деликатно, что это вызвало у нее смущение, он исчез.

Пока его не было, Габби стряхнула с сумочки скользкие водоросли (она удивилась, когда обнаружила, что та все еще висит на плече), расстегнула ее и внимательно осмотрела содержимое. Она впервые обрадовалась тому, что могла позволить себе только недорогие сумочки: кожзаменитель оказался водонепроницаемым. Вытащив косметичку, Габби стерла остатки макияжа и сняла водоросли с волос, признав, что все могло бы быть гораздо хуже.

Она не только до сих пор поддерживала контакт с Адамом Блэком, но и другие Существа теперь знали, что она может их видеть, и какое-то рогатое Существо – по словам Адама, одно из тех, кто не заслуживает доверия – уже нашло ее, а вдобавок ко всему кто-то еще послал Охотников.

Габби вздрогнула, вспомнив все это. Вот она стоит, уставившись на Адама и пытаясь выяснить, почему он говорит с таким напряжением и с такой торопливостью, – и в следующий миг ужасные создания из ее кошмарных снов материализовались в воздухе сзади него.

И у них было оружие, которое показалось ей довольно странным, но еще более странным было то, что стреляли они не в нее, а в него. Что, черт возьми, все это значило?

Удалив последние пятна туши, Габби замерла. Адам их не видел. Все, что он мог видеть, – это ее лицо, и она знала, какой напуганный у нее был вид. Она не могла произнести ни слова. Кровь застыла у нее в жилах, и она остолбенела, не в силах сдвинуться с места. Если бы не Адам, она бы так и стояла там беспомощно, беззвучно протестуя, пока Охотники не сделали бы то, что обычно делают с Видящими Сидхов. Она отчаянно пыталась сказать «Охотники» и «оружие», но так и не произнесла ничего членораздельного.

И что же сделал Адам? То, что она меньше всего от него ожидала. Он не колеблясь бросился к ней, чтобы защитить. Он укрыл ее своим мощным телом. Зная, что за его спиной таится неизвестная угроза, он не переместился в более безопасное место. Он использовал свое смертное, не такое уж и непобедимое тело, чтобы обезопасить ее. Он мог просто перенестись куда-нибудь и бросить ее, чего она и ожидала от хладнокровного Существа.

«Он сделал это только потому, что ты ему еще нужна. Oн вынужден тебя защищать. Ты – его глаза, видящие врагов, которых не видит он».

– Головастик возвращен в свой водный дом, ka-lyrra. – Адам материализовался перед ней, стряхивая с себя воду, как большое мокрое чудовище, и капли разлетелись вокруг. Он поднял голову, перенимая ее серьезное выражение лица. – Все будет хорошо, Габриель. Я не дам тебя в обиду. Ни сегодня, ни завтра – никогда.

– Потому что теперь я нужна тебе больше, чем когда-либо, – печально сказала Габби. – Ты вынужден оставить меня в живых.

Он поднял голову еще выше и долго оценивающе смотрел на нее.

– Если помнишь, я хотел, чтобы ты ушла, когда ты сообщила мне об одиноком Туата-Де. Если быть точным, я сказал «Сейчас же уходи и не оглядывайся. Уходи как можно скорее». Ты предпочла не послушать меня. А я всегда могу найти другую Видящую Сидхов, Габриель. Я прочел твои книги. В одной из них перечислены имена родов в Ирландии, которые обладают способностью видеть Туата-Де. Все династии до одной.

– Правда? – Габби была в ужасе. Где? Как она могла это упустить? Почему их вообще записали? Ну почему, почему эти страницы не сожгли еще давным-давно?

Адам кивнул:

– В первом томе. Целые страницы имен, написанные древним языком. Как видишь, ты мне не нужна. Я понимаю людей гораздо лучше, чем мои враги. Я мог бы с легкостью скрываться достаточно долго, чтобы выследить еще одну Видящую.

– Так почему же ты этого не делаешь? – слабым голосом спросила Габби. Она не выживет, если он решит так поступить.

– Я поставил твою жизнь под угрозу. И я буду ее охранять.

Габби моргнула, глядя на него. Его голос звучал спокойно, акцент был более четким, чем обычно, и, будь Адам обычным человеком, она бы решила, что он злится на себя за то, что подверг ее опасности.

«Честно говоря, – отозвался ее четырнадцатилетний внутренний голос, – даже для Существа его слова звучат так, словно он злится на себя за то, что подверг тебя опасности. Позволь ему немного больше, а?»

Габби стояла раскрыв рот, и у нее на языке вертелась тысяча вопросов, но Адам покачал головой.

– Не сейчас. Нам нужно продолжить путь. Скоро мы сможем поговорить. Но не здесь. Идем.

Габби стояла, прижимая к себе переброшенную через плечо сумочку. Когда она шагнула вперед, то вдруг заметила, что вода, стекавшая с его футболки, была красноватой.

– Ты что, ранен?! – воскликнула она, потянувшись к его руке.

Он пожал плечами и отступил назад: – Ничего страшного, это просто...

– Дай я...

– Оставь. Я в порядке. Я промыл ее в озере. Она не глубокая. Идем, ирландка. Давай руку.

Пока она стояла, взволнованно глядя на него, он сказал:

– Я не собираюсь умирать до того, как снова обрету бессмертие. Можешь не сомневаться, если я говорю, что это не важно, то это так и есть. – Адам помолчал и тепло добавил: – И не нужно бояться, Габриель. Я их уничтожил.

– Охотников? – беспомощно пролепетала она. – Не уничтожил.

– Страницы с именами Видящих. Не стоило так упрощать задачу для представителей моей расы. Они могут быть беспощадны и опасны.

– В отличие от тебя, чудесного парня Адама Блэка. – Едкое замечание сорвалось у Габби с языка прежде, чем она успела его остановить.

Он посмотрел на нее с упреком.

– Постарайся посмотреть на все взглядом, свободным от стереотипов, ладно, ирландка? Постарайся увидеть меня.

Что ж, от этих слов в голове у нее все перепуталось. Они заставили ее почувствовать себя предвзятой и ограниченной. Но она не предвзятая, она просто делает выводы из фактов, а факты говорят, что...

Факты говорят, что... ну, что она не совсем понимала, о чем говорят факты.

Черт возьми! Почему не может все просто быть белым и черным? Люди хорошие, Существа плохие. Все просто! Ее воспитывали так, чтобы она в это верила.

Но почему же он так деликатно поднял головастика с земли и вернул его обратно в озеро? Она не сомневалась, что он так и сделал: он снова был мокрый. Он мог бы соврать (в конце концов, предполагалось, что ложь – его вторая натура) и сказать ей, что у них нет времени. Она бы ему поверила; она понятия не имела, на что способны Охотники.

И он действительно сказал, чтобы она уходила, когда она заметила одинокое Существо. Может, он и вправду хотел, чтобы она оказалась в безопасности, и решил действовать на свой страх и риск?

Что за Существо совершало такие поступки? Легендарный плут и обольститель? Или... наполовину благопристойное Существо? Бывает ли такое? Окончательно запутавшись, Габби протянула ему свою руку.

Его большая ладонь поглотила ее ладошку, и она почувствовала себя изящной и женственной. Она повернула голову назад, разглядывая его точеные черты лица. Его темные глаза были прищурены, а челюсти сжаты. И он выглядел совсем как... человек.

Когда они начали перемещаться, она вдруг осознала, что не была защищена от него, но чувствовала себя удивительно защищенной с ним.

Они не останавливались до глубокой ночи. «Вообще-то, – сонно думала Габби, – уже почти светает». Во время их головокружительного путешествия в пространстве она потеряла счет времени.

Адам переместил их в пассажирский поезд под Льюисвиллом в штате Кентукки, объяснив это тем, будто им нужно поездить какое-то время на человеческих транспортных средствах, чтобы убедиться, что Охотники потеряли их из виду. И уверив ее, что какое-то времяОхотники будут блуждать в сетях магических следов, которые он за собой оставил. Габби опять так устала, что едва могла соображать и действовать. Когда он провел ее по вагонам и они нашли почти пустой, а потом занял место у окна и посадил ее рядом с собой, она безвольно опустилась на сиденье. С момента вторжения Адама Блэка в ее жизнь она забыла, что такое полноценный сон. Судя по слабым отблескам оранжевого и розового на горизонте, которые Габби видела из окна, она снова не спала двадцать четыре часа кряду – и эти двадцать четыре часа снова оказались самыми тяжелыми из всего, что ей доводилось пережить.

Не найдя в себе сил зацепиться хоть за какую-то ниточку, которая приведет к пониманию всего, что произошло в недавней круговерти невероятных событий, Габби решила разобраться с этим позже. Усталость окончательно овладела ею, и она сползла на сиденье, положив голову Адаму на грудь.

И когда он уложил девушку, вытянув свои длинные мускулистые ноги и обняв ее, она только издала усталый вздох и прижалась к нему. Джинсы у нее все еще оставались мокрыми, а одеяла не было, поэтому она могла согреться лишь теплом его тела.

Но трудно было найти оправдание тому, что она опустила голову ему на грудь и глубоко вдохнула его пряный мужской аромат. И все же она это сделала.

– Ты же не влюбишься в меня, ирландка? – вкрадчиво промурлыкал Адам.

– Едва ли, – пробормотала она в ответ.

– Это хорошо. Не хочется думать, что ты в меня влюбишься.

Она уже влюбилась. Господи, влюбилась!

ГЛАВА 12

Адам осторожно подвинулся, стараясь уменьшить давление на плечо и при этом не потревожить Габриель.

Она спала в его объятиях. Спала уже несколько часов. Во сне ее лицо выглядело таким милым, нежным, невинным и невероятно красивым. Он провел пальцем по ее щеке, изучая неуловимые, мягкие изгибы и размышляя о том, чем определяется красота. За тысячи лет он так и не нашел ответа. Но что бы это ни было, Габби обладала этим сполна. Она была теплая, земная и живая в отличие от холодных, безупречных женщин его расы. Она казалась огненно-рыжей осенью и весенним громом, тогда как женщины расы Туата-Де напоминали серебристую зиму, которая продолжалась бесконечно. Габби была той девушкой, которую мог бы взять в жены Туата-Де; с нею можно смеяться, и спорить, и любить ее до конца жизни.

Она вздохнула во сне и прижалась крепче, упираясь щекой в его грудь. Адам понимал, благодаря чему произошла внезапная перемена в ее манере поведения, что заставило ягненка утомленно упасть перед волком. Не доверие, нет, только не у этой пылкой Видящей Сидхов (хотя он уже начинал замечать некоторые признаки того, что она оттаивает); сами обстоятельства толкнули ее в его объятия. До сегодняшнего дня она воспринимала его как самую страшную угрозу. Теперь появилась угроза еще более страшная, а он случайно оказался ее единственным союзником.

Но причины не имели большого значения, ему просто было приятно чувствовать ее мягкое упругое тело. Бессознательное, уязвимое, вверенное ему на время, пока ее разум погрузился в сон. Ему это ужасно нравилось. Нравилось настолько, что он – не желающий терпеть физический дискомфорт – готов был смириться с болью, только чтобы не разбудить ее. К счастью, пуля только зацепила его и не представляла серьезной угрозы его смертному телу.

Охотники с ружьями. Адам потер подбородок и покачал головой. Когда она рассказала ему, что она видит, в одну из коротких остановок, которые он позволил себе сделать при перемещении, он разозлился.

На себя.

Каким же он был дураком! Всего неделю назад он думал, что его самая большая проблема – это ограниченные возможности и скука. Затем он нашел Габриель, и его целью номер один стало то, как побыстрей ее соблазнить.

Теперь его самая важная проблема – это как, черт возьми, сохранить им обоим жизнь. Туата-Де не нужно много времени, чтобы понять, что означает увидеть Охотников с человеческим оружием. Тем более в присутствии Дэррока.

Как быстро Адам Блэк забыл все, что осталось в Чаре после его изгнания, – все эти трудности, неувязки, беспрестанные дворцовые интриги – и предался тоске из-за того, что стал человеком. Как же глупо было забыть о Дэрроке даже на миг! Вражда между ним и Старейшиной Высшего Совета длилась уже четыре с половиной тысячелетия, с тех времен, когда еще не был подписан Договор между Чаром и людьми. Со времен, когда еще не рассекретили и не уничтожили принесенные его расой с Дэнью смертоносную стрелу и убийственный меч – два из четырех Священных видов оружия и единственные, способные нанести увечья или даже убить бессмертных. В те самые времена Адам поднял меч и нанес Дэрроку удар, оставив на его лице шрам, который не исчез до сих пор.

Адам мог бы сделать вид, что хотел убить Дэррока из благородных побуждений, но правда заключалась в том, что они сражались за смертную женщину. Адам увидел ее первый. Однако королева вызвала его ко двору за какой-то чепухой, и Дэррок соблазнил смертную раньше. Прекрасно понимая, что Адам тоже хотел ее заполучить.

Дэррок убил ее. Некоторые представители их расы считали, что красоту и невинность можно познать только через разрушение. Были и такие, которые во времена беззакония, еще до договора, когда впервые прибыли сюда и исследовали этот мир, еще не поселившись в нем, кормились, как шакалы, страстью, которую они могли выжать из смертной во время совокупления, не заботясь о том, что при этом женщина умирала. Возвратившись, Адам увидел, что сделал с женщиной Дэррок. Не существовало больше той веселой молодой девушки, которая излучала жизнь и энергию. Она была жестоко убита и умолкла навсегда. Умерла мучительной смертью. Причем ни за что. Ее убийство было актом зверского, бесчувственного насилия. Адам тоже не раз убивал во времена царящего беззакония, но на то всегда имелись причины. И никогда он не делал это просто так, ради забавы.

Ненависть, которая вспыхнула в тот день между ним и Дэрроком, с тех пор не угасала. Находясь на виду у Эобил и чувствуя угрозу страшного наказания за вражду (бездушная смерть от руки королевы, не иначе), они перенесли свое соперничество в кулуары дворца. Где Адам весьма преуспел, применяя коварство и обольщение – инструменты, которые он использовал против Дэррока во множестве случаев. Старейшина в свою очередь со временем изменился, и его хитрость сравнялась с его жестокостью. Пока Дэррок обеспечивал себе место в совете королевы, Адам пользовался другими способами, чтобы завоевать благосклонность Эобил. Он и Старейшина стали наиболее влиятельными персонами при дворе, непреклонно отстаивая противоположные позиции, и теперь, когда Адам был изгнан... что ж, у него не осталось сомнений, что услужливых придворных давно переманили на сторону Старейшины. «Сколько времени понадобится, – мрачно подумал он, – Дэрроку для того, чтобы настроить их против самой Эобил? И знает ли она, какую беду на себя навлекла, изгнав меня прочь?»

«Так, значит, Дэррок пытался меня убить», – размышлял он. Причем человеческим оружием. Он наверняка хотел, чтобы все выглядело так, словно Адам попал в перестрелку между людьми. Зная Дэррока, Адам готов был поспорить, что Старейшина рассуждал так: поскольку Адама изгнали, королева ничего не сможет доказать, если на его теле будут человеческие раны.

Хоть Адам и насмехался над человеческим правом, законы Туата-Де были не менее сложными. Королева не могла наказать никого без веских доказательств. Численность Туата-Де не увеличивалась такими темпами, как раньше. И несмотря на то что однажды Адам сказал Цирцену, что тот уже достиг половой зрелости по меркам Туата-Де, это была очередная ложь из тех, что он говорил своему сыну. Очень немногие представители его расы могли иметь потомство, и, хотя Туата-Де не умирали, иногда они просто... уходили.

Габриель пошевелилась в объятиях Адама, прервав его размышления. Она повернулась, поджав под себя ноги и плотнее прижавшись к его телу. Девушка лежала на боку между его ног, положив голову ему на грудь, и Адам сделал глубокий вдох и вздрогнул, чувствуя, как ее крепкое, упругое бедро коснулось его члена. Который, как всегда, был наготове. Эта часть его тела просто не подчинялась ему и, вероятно, действовала в соответствии с единственным законом природы: когда рядом оказывалась Габриель, переходила в режим готовности.

Господи, как же он хотел ее! Никогда еще применение силы не казалось ему таким беспроигрышным вариантом, как теперь, но в таком случае он уподобился бы Дэрроку.

Ему нужно только ее добровольное согласие, меньшее его не устроит. Но, черт возьми, скорей бы его получить! Ведь сейчас он всего лишь человек. С сознанием Туата-Де. Или, точнее, с его отсутствием.

Габби медленно потянулась, осторожно пошевелив каждой мышцей тела, которая болела.

А болели они все. Спросонья она не могла понять, где находится. Она приоткрыла глаза.

Адам Блэк смотрел на нее бездонными темными глазами, опустив голову.

– Доброе утро, ka-lyrra, – медленно и сексуально промурлыкал он, расплываясь в улыбке, от которой замирало сердце.

– Это спорный вопрос, – проворчала она. Каждое утро, в котором был он, она могла назвать каким угодно, но добрым – едва ли. Опасным? Да. Бесконечно притягательным? Да. Полным событий. Возможно, даже удивительным. Но не добрым.

– Я бы приготовил тебе кофе, но ты лежишь на мне, а я не хотел тебя тревожить, когда ты спишь.

Он как будто хотел сказать что-то еще, но она не дала ему этой возможности. Она обомлела, когда увидела, что он оперся спиной об окно, а она свободно разлеглась прямо на его большом, теплом теле, обняв ногами его крепкое бедро (а в ее живот упиралось что-то твердое, о чем она изо всех сил старалась не думать), ее грудь лежала на его груди, а рука окунулась в его волосы. Как будто во сне она его гладила или что-то в этом роде!

– Извини, – поспешно сказала она, высвобождаясь из его объятий, вставая и отстраняясь от него.

Адам тоже поднялся, схватив ее запястье и сжав его, словно стальным браслетом.

– Не спеши, ирландка.

– Отпусти ме... – Габби замерла. Она высвободилась и теперь сидела как ни в чем не бывало. Но что-то было не так. Через миг она поняла. Кто-то сидел в ней. Сидел внутри нее.

Она раскрыла рот, чтобы закричать, но Адам закрыл его Рукой. Он поднялся, потянул ее к себе и то ли перенес, то ли стащил ее с сиденья. Крепко держа, он повел ее из вагона в вагон, пока они не нашли свободное место. Только тогда он ее отпустил.

Широко раскрыв глаза, Габби откинулась на спинку сиденья и уставилась на Адама. Ее рот то открывался, то закрывался.

– Да, ka-lyrra. Это действие силы feth fiada.

Наконец она смогла заговорить.

– Что ты сказал?! – завопила она. – Я что, теперь тоже под действием этого заклятия? Ты позволил кому-то заколдовать меня, пока я спала? Это что, заразно? – Она ударила его в грудь кулаком. – Как ты мог так поступить со мной? Я тебе доверяла!

Его темная бровь изогнулась и поднялась кверху.

– Доверяла? Ведь я всего лишь син сирш ду и все такое – и твой самый страшный враг.

– Ну... Я не имела в виду, что доверяла тебе в серьезных вещах, но я думала, что, по крайней мере, могу рассчитывать на тебя, когда...

– Ты не заколдована, Габриель, – мягко сказал Адам. – Просто, когда я к тебе прикасаюсь, сила, заключенная во мне, передается и тебе тоже. Я не знал наверняка, как это происходит, пока на тебя не села какая-то леди, а потом было уже поздно.

– Я думала, что на меня это не действует! – прокричала Габби.

– Правильно. Feth fiada не работает на тебе, она работает в тебе.

– Я не понимаю, – прошипела она, водя руками вверх и вниз по телу, чтобы убедиться, что она на самом деле существует.

– Как и любой другой объект мира людей, ты, когда я прикасаюсь к тебе, подвергаешься действию магической силы. Ты становишься невидимой и нематериальной в глазах других людей. Пока я не перестану прикасаться к тебе. Поэтому на тебя и сели. Я хотел тебя предупредить, но ты слишком быстро заснула. Я не осмелился отпустить тебя, когда она сидела на тебе, потому что не знал точно, что тогда произойдет.

Габби побледнела.

– Ты хочешь сказать, что если я снова материализуюсь в тот момент, когда кто-то сидит на мне... – Она не смогла закончить мысль.

Адам кивнул.

– Вы можете... соединиться. Но опять же, можете и не соединиться. Может, сила работает так же, как при перемещении, когда объект возникает на поверхности чего-то. Вот было бы смешно! Ты можешь представить себе лицо той женщины, если бы ты вдруг' оказалась сверху нее? Если только – Он задумался. – Трудно предугадать, как оно действует на Видящую; на вас сила влияет не так, как на остальных, вот почему мы считаем существование таких, как вы, неприемлемым. Возможно, какая-то неразбериха...

– Я вообще не считаю это смешным, – отрезала Габби. – Было неприятно, когда она сидела на мне. Как будто я привидение или что-то в этом роде.

Адам снова кивнул.

– Я знаю.

Она прищурилась.

– Так помоги мне это понять. Когда ты ко мне прикасаешься, другие люди меня не видят и не чувствуют?

– Да.

– А Существа все же могут нас видеть?

– Да.

– Но когда ты ко мне прикасаешься и я становлюсь невидимой для других людей, я все еще чувствую все вокруг. И тебя тоже чувствую. Так все-таки я нахожусь здесь или нет?

– Это трудно объяснить, ka-lyrra; мне не хватает человеческих слов. В вашем языке нет соответствующих терминов, чтобы описать все в деталях. – Он сделал паузу и нахмурился, подбирая слова. – Вот лишь приблизительное описание: сложное, элементарно-видовое, условное, многомерное перемещение в... вы бы сказали, «в пространстве и во времени», но представь, что вместо четырех измерений у нас их тринадцать. Люди имеют дело с одномерным временем и не умеют его раскладывать. Ваша теория Вселенной еще плохо разработана, хотя ваши ученые кое в чем преуспели. Да, ты Реальна. Нет, люди тебя не воспринимают. – Он пожал плечами. – Feth fiada не действует на животных. Коты и собаки прекрасно нас чувствуют, вот почему они иногда не отрываясь смотрят, как вам кажется, в никуда, шипя и лая без видимой причины.

– А-а... Ясно. Адам?

– Да?

– Если ты еще раз позволишь, чтобы на меня кто-то сел, в любом чертовом измерении, можешь больше не беспокоиться об Охотниках. Я сама тебя убью.

Его темные глаза изумленно сверкнули. Маленькая женщина, ниже него на целый фут и легче по крайней мере на сто фунтов, она храбро ему возражала. Кроме Габриель, только одна смертная смогла перед ним настаивать на своем. Больше тысячи лет назад, в другое время, в другой стране – в Шотландии девятого века. Это была мать Цирцена, Морганна, – единственная женщина, которой Адам Блэк предложил бессмертие.

«Дай мне умереть, Адам. Прошу тебя, дай мне умереть», – пронесся в его мыслях призрачный женский голос.

Он злобно тряхнул головой, прогоняя голос прочь. Пусть лучше это воспоминание останется в тех темных временах, где ему и место.

Безо всякого предупреждения, не дав Габби возможности что-то предпринять, он вцепился рукой в ее футболку, прижал к себе, наклонил голову и впился губами в ее губы. И хотя при первом прикосновении к ее губам его член больно вонзился в джинсы и тело потребовало большего, он ограничился легким поцелуем. Просто терся губами о ее губы, тихо мурлыча.

Свободную руку он сжал в кулак, борясь с искушением прижать Габриель к себе еще сильнее, коснулся языком ее рта, подтолкнул обратно на сиденье, приспустил ее джинсы, а сам улегся между ее ног.

Но он дал ей почувствовать лишь привкус поцелуя. Насладиться эротичным прикосновением. Почувствовать, как наливаются ее губы под его губами. Ощутить слабый привкус во рту. И отпустил ее.

Когда он ослабил хватку, Габби слегка отодвинулась назад, ошарашено глядя на него, к его величайшему удовольствию. Ее сочные губы были влажными, зелено-золотистые глаза смотрели испуганно и смущенно и были томно прикрыты. И Адам знал, что, если бы он прикоснулся к ней снова, она бы не сопротивлялась.

Это хорошо.

Он хотел, чтобы она испытывала желание. Хотел, чтобы она терялась в догадках, почему он не пошел дальше. Хотел, чтобы она ждала, когда он предпримет следующую попытку.

«Жажди меня, ka-lyrra, – молча подумал он, – стань одержима мною. Я буду для тебя одновременно ядом и противоядием, отравой и единственным лекарством».

Вслух он сказал лишь:

– Хорошо, Габриель.

ГЛАВА 13

Тем же вечером они сошли с поезда в Атланте, штат Джорджия, и «зарегистрировались» в отеле излюбленным способом Адама Блэка.

«Всего на одну ночь», – сказал он, ведь им нужно двигаться дальше. А сегодня они примут душ, отдохнут, подкрепятся «настоящей» едой (под которой, как догадалась Габби, он подразумевал свою обычную пищу – обед из пятизвездочного ресторана).

У него, несомненно, был безукоризненный вкус, подумала Габби, выходя из душа и вытирая длинные мокрые волосы пушистым полотенцем. Она абсолютно не сомневалась, что он выберет лучшее. Ванная комната, в которой она стояла, была почти такого же размера, как спальня в ее доме, и являлась воплощением дизайнерской мечты. Мрамор кремового цвета с розовым отливом и золотистой отделкой, душевая кабинка со встроенной полочкой, на которой стояли самые изысканные туалетные принадлежности, а рядом – старинная ванна.

Габби фыркнула, вспомнив, как легко ему достались их шикарные апартаменты. Адам, безусловно, прекрасно ориентировался в мире людей. Он оставил ее у куполообразного входа в отель глазеть на сверкающий хрусталь и античную мебель – элегантность Старого Света – и чувствовать, несмотря на попытку восстановить силы в поезде, отвратительное состояние, которое называется «меня окунули в озеро, и я спала в грязной одежде». Он подошел к столику регистрации, пока швейцар пренебрежительно смотрел на нее, и направился к свободному компьютеру, невидимый и никем не замеченный.

Вскоре Адам вернулся с распечатанным регистрационный талоном в руке. Он взял ее за руку (при этом швейцар напрягся и моргнул, подозрительно глядя туда, где только что стояла Габби), провел мимо охранников в лифт, и они поднялись на двадцать третий этаж.

«Я бы предпочел пентхаус, – сказал Адам извиняющимся тоном, – но он занят. После него это лучший номер. Если хочешь, поедем в другой отель».

Габби улыбнулась. Еще никогда она не видела таких изысканных апартаментов. В номере было три роскошных комнаты: просторная, шикарная спальня с зеркалами в роскошных рамах, обитыми парчой стульями, шелковыми обоями с набивным рисунком, настоящим камином и королевской кроватью под балдахином; столовая с элегантным столом и стоявшими у блестящих окон с видом на город стульями с кожаными сиденьями; и гостиная с огромным раскладным диваном-кроватью, телевизором с плазменным экраном, двумя альковами для отдыха и маленьким встроенным баром.

«Зачем ты утруждал себя регистрацией? – спросила Габби. – Почему мы просто не пробрались в номер?»

«Если бы я был один, я так бы и сделал, но поскольку я не буду держать тебя за руку постоянно – конечно, если ты меня об этом не попросишь, – промурлыкал Адам с умопомрачительной улыбкой, взглянув в направлении душа, – так проще. Так будет удобней для тебя».

Он подтолкнул ее к ванной, сказал, что вернется через час, и исчез.

Когда Адам скрылся, Габби почувствовала мгновенный, обескураживающий приступ паники – а что, если Охотники каким-то образом отыщут ее, пока его не будет рядом? – который, однако, быстро прошел, и она поняла, что действительно верит, что он будет ее оберегать, по крайней мере от всех, кроме себя самого.

Совершив набег на бар в поиске закусок, она украдкой заглянула в ванную и стала раздеваться прямо там, где стояла сбрасывая грязную одежду в кучу перед дверью. Она пробыла в отделанном мрамором душе целых двадцать минут, включив три горячие сильные струи – одну сверху и две по бокам, – которые оказывали удивительное воздействие на ее сведенные судорогой, ноющие мышцы.

Затем, скользнув в плотный, мягкий как пух, белый халат, она вошла в спальню.

Взгляд ее упал на кровать. На единственную кровать. Похоже, он будет спать на раздвижном диване.

Адам ее поцеловал. Ни с того ни с сего, без предупреждения. Схватил за футболку, крепко прижал к себе, опустил голову и прикоснулся порочными соблазнительными губами к ее губам. И когда он это сделал, ее рот слегка приоткрылся. (Ну, возможно, она приоткрыла его в самый последний момент.) Она ожидала, что он этим воспользуется, что его язык продвинется вглубь, чтобы пленить ее жадным, зовущим, горячим и коварным поцелуем. Она ожидала штурма. Ожидала, что этот поцелуй перерастет в жаркое, пламенное соитие.

Но она ошибалась.

Лишь легкое непорочное лобзание. Его даже с трудом можно назвать поцелуем. Нет, Габби, конечно, не стремилась к поцелуям, но – поскольку Адам уже начал и получил один и она, черт возьми, это позволила – будет ли слишком нагло просить, чтобы он повторил это снова? Довел дело до конца?

Но нет, он стоял, почти не касаясь ее, только держа за футболку (и даже не попытался потрогать ее грудь, а ведь его рука была как раз над ней; какой мужчина упустил бы такую возможность?), окутывая Габби соблазнительным пряным ароматом жасмина и сандала, лаская ее губы полными, сексапильными губами так нежно, что она готова была закричать. Или укусить его. Это легкое прикосновение, это нечто, которое трудно даже назвать поцелуем, оставило после себя привкус страсти, боля и страдания.

Габби просто стояла, ошеломленно глядя на него и зная, что должна выказать хоть малейшее сопротивление, черт возьми!

И желая, чтобы он повторил это. И на этот раз поцеловал ее по-настоящему.

И, будь он проклят, он точно знал, какой эффект произвел да нее; в его глазах безошибочно читалось чисто мужское удовлетворение.

Раздраженно зарычав, Габби вытерла губы тыльной стороной ладони и заставила себя не думать об этом ужасном, невыносимом, унизительном поцелуе, а вернуться к тому, что она узнала во время ленча в поезде.

А узнала она немного. Адама Блэка трудно было обвинить в чрезмерной откровенности. Либо ему не нравилось говорить с людьми о Чаре, либо он не хотел говорить о своем мире с ней, и потому ей приходилось буквально выуживать из него информацию. А то, что ей было известно, догадалась она, не было даже вершиной айсберга.

Красивое огненно-рыжее Существо со шрамом, которое она видела, был Дэррок, Старейшина Высшего Совета и давний враг Адама. Адам полагал, что тот вооружил Охотников человеческим оружием, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай, как будто он нечаянно попал в перестрелку между смертными. Он считал, что Дэррок планирует захватить власть и, поскольку они отстаивали противоположные интересы, собирается воспользоваться возможностью избавиться от Адама раз и навсегда.

Вот что в итоге ей удалось узнать. Он не сказал, каков его план их спасения, заявил только, что план у него есть. И не стал говорить, почему они с Дэрроком так друг друга ненавидели, хотя, когда Адам рассказывал о нем, в его низком голосе звучала ярость, и ей пришлось признать, что кое-что из того, чему ее учили, было неправдой: Существа тоже испытывали чувства.

Габби больше не могла это отрицать. Свидетельство этому было прямо у нее перед глазами, а юрист в ней говорил, что нельзя игнорировать такое доказательство, нравится оно ей или нет. Она больше не могла убеждать себя, что эмоции Адам выражает только потому, что сейчас находится в телесной оболочке и живет в человеческих условиях. Нет, Адам и Дэррок ненавидели друг друга тысячу лет (она слышала это в его голосе), а ненависть – это чувство. Сильное, глубокое чувство, которое он переживал, даже пребывая в оболочке Туата-Де.

В «Книгах» О'Каллагенов ясно говорилось, и это подтверждала Грэм, что Существа не имеют чувств. Ни сильных, ни слабых. Они холодные, соблазнительные, бесчувственные. Не было там и упоминаний о политике, вражде или о какой-либо другой ерунде, присущей, казалось бы, только людям, – как будто Существа сильно отличались от людей. Почему же книги оказались так далеки от реальности?

«Может, потому, что они были написаны представительницами рода человеческого, которые не обладали возможностями? – подумала Габби. – Предками, которые никогда не контактировали друг с другом, даже не разговаривали между собой? Ты бы приняла на веру отчет следователя, который никогда не опрашивал подозреваемого? Подшила бы такое ничтожное «доказательство» к делу? Будет же где разгуляться оппонентам!»

Такие мысли просто выбивали почву из-под ног. Габби устало вздохнула.

«Постарайся посмотреть на все взглядом, свободным от стереотипов, ладно, ирландка?» – сказал он ей.

И, черт возьми, он разбивал эти стереотипы один за другим.

Высушив волосы, Габби подошла к телефону, чтобы проверить сообщения на ее домашнем автоответчике. Четыре раза звонила ее мама, чтобы напомнить, что в следующие выходные Габби обещала прилететь в Калифорнию на выпускной своей сводной сестры и что перед приездом мама хотела бы поговорить с ней.

Габби вздохнула. Она почти не знала своих сводных братьев и сестер. Вообще-то за последние пять лет она была в калифорнии всего дважды и не могла понять, почему для ее мамы вдруг стало так важно, чтобы она прилетела на какой-то дурацкий выпускной. Но в последнее время мама искала любой повод, чтобы встретиться с дочерью.

«Пусть она не идеальна, но она твоя единственная мать, и другой у тебя не будет. Нужно дать ей шанс», – сотни раз говорила ей Грэм.

«Я уже дала ей шанс. Я у нее родилась. Это и есть шанс. Она меня бросила».

«Габби, нужно понимать, что она...»

«Нет».

Сидя в отеле в Атланте, Габби слышала мамин голос из прошлого так отчетливо, словно ей снова было семь лет и она проснулась, чтобы сходить в уборную, и стоит в ночной рубашке на лестнице в холодном, промерзшем доме, зажав в руке единорога из шотландской шерсти и вцепившись в темноте в резной поручень.

«Она просто в восторге от них! Она считает, что они красивые, и хочет уйти к ним жить!»

«Она же еще ребенок, Джилли. Она перерастет».

«Так помоги ей это перерасти, потому что я не могу. Я не могу ничего с этим поделать».

Если бы эту часть ночи Габби могла отрезать ножом, она бы так и сделала. «Останься, мамочка! Я буду хорошо себя вести! Обещаю! Я больше не буду их видеть!»

Габби закрыла глаза. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Посмотрела на часы и подняла телефонную трубку. В Калифорнии был полдень; ее мама сейчас в ресторане «Триос», где она работает менеджером.

Габби набрала домашний номер матери, чтобы попасть на автоответчик. Оставила немногословное сообщение, объяснив лишь, что не сможет приехать на выпускной, но вышлет подарок и перезвонит через пару недель. Чувствуя вину, как бывало всегда, когда дело касалось ее мамы, она добавила:

– Возможно, я смогу прилететь в этом году на Рождество.

Если все еще будет жива.

Адам сидел за пределами номера, опершись спиной о дверь, и беспокойно ерзал; ему не терпелось побыстрее попасть в душ и продолжить обольщение Габриель.

В поезде они могли бы хорошо выспаться в купейном вагоне со спальными местами и ванной, но он хотел, чтобы она окунулась в жизнь, которую он может ей подарить, даже не обладая всеми своими способностями. Обольщение предполагало соответствующий антураж, и роскошь всегда помогала ему в этом. Кроме того, он хотел немножко «побродить по магазинам». Завоевать доверие Габби будет нелегко, но он мог и намеревался привязать ее к себе в эту ночь с помощью секса и подарков, – это были его главные козыри, которые давались ему легче, чем любому другому мужчине.

Адам знал, что ей понравился номер. Это читалось в ее глазах. Заметил он и осторожность, с которой она поглядывала на единственную в спальне кровать. Он на время удалился, чтобы дать ей возможность прийти в себя, принять душ и расслабиться и чтобы, когда он придет, ее бдительность была максимально усыплена.

Взглянув на часы в холле над лифтом, он сказал себе, что уже скоро: минуло пятьдесят две минуты, оставалось восемь. Хотя Адам был уверен, что, остановившись здесь, они будут в безопасности – четырем Охотникам, которых видела Габби, трудно выследить их в современных городах с миллионным населением и сбивающими с толку мужскими запахами, – он не собирался оставлять ее надолго одну.

Теперь, когда он снова перемещался – несмотря на его след в Кентукки и такой явный признак его присутствия в Цинциннати, – по его предположениям, у них в запасе был целый день, а возможно даже два, пока Дэррок не уловит общее направление поиска. Это приемлемый риск, ведь утром их здесь уже не будет. Но эта ночь, эта украденная ночь будет его. Затем он пустит в ход план, который составил в поезде. Теперь обеспечить аудиенцию с Эобил было для Адама первоочередной задачей. Ее нужно известить о том, что Дэррок переместил четырех ее Охотников из Ансилии, а это не только воспрещалось, но и дорого стоило, потому что Охотники были корыстными до мозга костей и Эобил любезно содержала их в обмен на власть и привилегии.

Адам знал, что взамен на то, чтобы они отреклись от служения королеве, Дэррок мог пообещать им лишь одно. Единственное, что Эобил (Охотники это знали) не сможет им предложить, – свободу от их мира тени и льда. Возвращение к прежней жизни.

А это означало, что Дэррок намеревается свергнуть королеву, причем в скором времени. И Адам не сомневался, что, приди Дэррок к власти, в тот же миг не только аннулируется Договор, но будет освобождена Ансилия и начнется война между мирами. Человек снова окажется в Средневековье, которого он не видел уже почти тысячу лет.

Адам не мог больше тратить время на ожидание, когда вернется Цирцен. Теперь он искал аудиенции с королевой не просто потому, что ему надоело это наказание. Королева была в опасности, в опасности оказалась и его Видящая Сидхов, риску подвергалось будущее всех миров, и он решил заставить Эобил объявиться.

Вначале, когда она только превратила его в человека, Адама забавляла такая идея, но в итоге он решил от нее отказаться. У него не только не было посредника, чтобы это осуществить, но к тому же он знал, что ярость королевы будет безграничной, если он сотворит такой немыслимый поступок.

Но теперь, мрачно подумал Адам, у него есть на то причина. С Чаром в его отсутствие происходило именно то, что он и предполагал, – тот просто разваливался. Утром они отправятся в Шотландию.

И там в первый день августа, во время праздника Люгнассад и в следующие десять дней, так или иначе, по-хорошему или по-плохому, Адам совершит немыслимое. Поступок, на который не мог решиться никто за все время существования Туата-Де.

Сначала королева будет в ярости, но когда она поймет, почему он так сделал, когда раскроется заговор Дэррока, она будет рада и благодарна Адаму. Она сразу же восстановит его силу и бессмертие. Возможно, ему даже не придется извиняться (за то, за что он извиняться все равно не станет). И все снова будет хорошо.

Но завтра наступит слишком скоро, чтобы думать об этом. Завтра он станет ближе к обретению бессмертия и восстановлению всех своих способностей.

А сегодня ночью – Адам еще раз взглянул на часы и, увидев, что время Габби истекло, лучезарно улыбнулся – сегодня ночью он приблизится к тому, чтобы стать человеком, насколько это возможно.

– Ну что, отправляемся за покупками, ka-lyrra?

Габби кивнула и повернулась к двери. Адам стоял, опираясь о косяк дверного проема, ведущего в гостиную, и прикрывало его только полотенце. Она быстро отвернулась. Но было поздно: зрелище запечатлелось у нее в голове. Мокрые блестящие черные волосы, зачесанные назад, прекрасные руки и грудь, сильные ноги. Крошечное полотенце. А под полотенцем – неизменная выпуклость.

Едва заметный мечтательный вздох вырвался из груди Габби. Она поспешно замаскировала его кашлем.

– Я не слышала, как ты вернулся, – сухо сказала она, уставившись в телевизор. Она сидела в гостиной, переключала каналы и ждала его возвращения. Не желая даже думать о том, что придется снова надевать грязные, пропахшие джинсы на чистое тело, Габби постирала одежду вручную в ванне, надеясь, что все высохнет до утра. И теперь она сильно жалела об этом. В его присутствии на ней должно быть нечто более строгое, чем халат. Больше подошли бы доспехи. «И ему и мне», – сварливо подумала она. Да как он смеет разгуливать здесь, выставляя напоказ все великолепие своего мужественного мускулистого тела?

– Я переместился сразу в душ.

– Там в ванной есть еще один халат, – невозмутимо ответила Габби.

– Знаю. Он разошелся по шву на спине, когда я попытался его надеть. В ваш век мужчины сложены не так, как я, верно?

«О, ну конечно, даже греческие боги сложены не так, как ты», – раздраженно подумала она.

– Идем, – повторил Адам, подойдя к дивану и потянув ее за руку. – Вставай.

Сделав глубокий вдох, Габби поднялась и заставила себя посмотреть Адаму прямо в глаза, не бросив даже мимолетного взгляда на его тело. Их глаза встретились, а затем его взгляд перекочевал на ложбинку между грудей, видневшуюся в вырезе халата. Адам облизнул губы и улыбнулся, обнажая белые зубы. Розовый кончик языка мелькнул за его зубами сексуально и игриво.

– А за какими покупками мы собрались? – О Господи, уныло подумала Габби, неужели это ее голос так дрожит? Не ужели четырнадцатилетняя девочка, которая стала частью ее психики, взяла контроль над ее голосовыми связками?

– За одеждой, если, конечно, ты не хочешь, чтобы в следующие несколько дней на тебе был один только халат, – насмешливо ответил Адам. – Меня лично это вполне устраивает.

Она откашлялась.

– Что ж, за покупками. Вперед!

Он властно положил руки на ее талию. Затем наклонил голову и прошептал ей прямо на ухо:

– Куда? «Гуччи»? «Версаче»? «Мейсис»? Что ты хочешь, Габриель? Что я могу тебе дать? Я выполню любое твое желание.

Его прикосновение обжигало даже через халат, и Габби чувствовала, как его пальцы играют с ее поясом. От него исходил приятный запах – запах мыла и мужской сексуальности. Она мучительно осознавала, что под халатом она совсем голая. И он тоже. Ее сердце беспокойно застучало.

– Давай в «Мейсис»! – выпалила она.

– Может, ты хочешь чего-то еще? – нежно проворковал он. – Что ты желаешь?

Она закрыла глаза.

– Так, дай-ка подумать. Ты не мог бы убраться из моей жизни и исправить все, что ты натворил?

Адам рассмеялся, и они скрылись из номера.

Габби показалось, что, перед тем как дематериализоваться она услышала «никогда». В следующий миг она уже стояла босиком в темном, закрытом на ключ офисе магазина «Мейсис».

– Что мы здесь делаем? – спросила она, удивленно глядя на десятки компьютеров и мониторов.

– Если ты не собираешься все время держать меня за руку, примеряя вещи, ka-lyrra, то я выключу видеокамеры, чтобы тебя не засекли. Мне-то самому об этом нечего беспокоиться.

Боже правый, он подумал обо всем и принимает меры, чтобы обезопасить ее будущее, как будто не сомневается, что она переживет весь этот кошмар и это будущее у нее будет. А если предположить, что это так, то меньше всего ей хоте лось бы, чтобы ее запечатлели видеокамеры «Мейсис». Было бы слишком обидно пережить всю эту историю с Чаром, чтобы в итоге ее обвинили в магазинной краже. Не говоря уже о том, какой ущерб это нанесло бы ее карьере.

Через несколько минут, вполне довольный своей работой, Адам перенес их в торговые залы магазина. Габби с облегчением заметила, что их оригинальный способ перемещения больше не вызывал у нее такого отвращения, как раньше.

– Оставайся здесь, – сказал он и исчез. Через миг он вернулся, держа в руке две большие кожаные сумки. От «Гуччи», не иначе. – Я буду неподалеку. Завтра мы отправляемся в Шотландию. Возьми с собой все, что нужно. И еще, Габриель, погода там не такая, как здесь: в это время года в горах ночью холодно.

– Ш-ш-ш ... – прошипела она, но его уже и след простыл, Шотландия? Горы? Господи, чего ради? Черт возьми, что он задумал? И почему ничего ей не рассказал? Как он смеет таскать ее по всему свету, даже не посвятив в их планы? Ключевая фраза здесь – «их планы». Ведь это касается и ее жизни.

Габби остановилась на миг, собираясь с мыслями, и, помотав головой, решила сосредоточиться на первоочередной задаче. Позже она заведет с ним спор и настоит, чтобы он все ей рассказал. А сейчас нужно выбрать одежду. И побыстрее. Несколько мгновений, во время которых он обнимал ее, а они оба были почти обнажены, оказались проверкой ее самообладания, и Габби чуть не провалила этот экзамен. Каждая клеточка ее тела готова была растаять в его сильных руках. Ей хотелось провести языком по его мускулистой груди и сексуальному животу, на котором выступали кубики пресса. А может даже, ее рука скользнула бы под полотенце, и она узнала, действительно ли его пенис такой большой – о-о-о! – нужно сейчас же прекратить думать об этом!

Габби огляделась по сторонам, все еще не веря, что находится в «Мейсис» после закрытия, никем не замеченная, и обладает полной свободой действий. Где-то глубоко-глубоко в ее душе что-то запротестовало. Но Габби проигнорировала этот далекий голос, решив, что если позже почувствует себя виноватой, то всегда сможет выслать анонимное пожертвование, и отправилась выбирать шикарные вещи, которые в прежней жизни вряд ли смогла бы себе позволить.

Однако в конце концов Габби решила воздержаться от слишком роскошной одежды и подошла к вещам, более подходящим для повседневной жизни. Облегающее платье с туфлями на шпильке, глядя на которое она так грустно вздохнула, будет расценено Адамом как призыв к действию, к тому же кто знает, во сколько еще озер ей придется окунуться по Дороге?

Итак, вместо этого в ее сумку отправились: дюжина трусов, три бюстгальтера, джинсы, теплые рубашки, в которых можно спать; футболки, носки, свитера; косметика и прочие принадлежности; два ремня; и – единственное искушение против которого она не смогла устоять, – эффектный замшевый пиджак, отделанный овчиной, который показался ей очень даже «шотландским».

Но, если не считать этой единственной шикарной вещи Габби старалась избегать дорогой одежды. Роскошь – удел принца Чар, но что делать ей с парой туфель от «Гуччи» за шесть сотен долларов? Да она побоялась бы выйти в них на улицу. Еще, чего доброго, споткнется и сломает каблук или что-то в этом роде, да и разве она не помнит старой сказки об украденных сапогах, которые наказали вора? Кто-кто, а она лучше других знала, что сказки имеют обыкновение странным образом сбываться.

Габби впрыгнула в джинсы и натянула теннисные туфли. Пару удобных спортивных ботинок она бросила в сумку.

К приходу Адама она была готова. Все обновки очень ей шли. А на Адаме были темные джинсы с украшениями от «Армани», белоснежная шелковая футболка и ботинки от «Гуччи» за шесть сотен долларов, которые очень гармонировали с его нарядом.

ГЛАВА 14

Всего неделю назад ужин Габби ограничился бы пиццей неопределенной давности, вытащенной дома из полупустого холодильника. Девушка провела бы вечер в полном одиночестве и в раздумьях о своей жизни, в которой нет места любви.

Сегодня же у нее был ужин, доставленный весьма оригинальным способом из «Вакханалии», в роскошном номере, в компании сказочного принца. В буквальном смысле этого слова.

Сидя за изысканно сервированным столом напротив высокого, темноволосого, облаченного в одежду от Армани красавца, Габби смаковала омара в масле, спагетти и салат, а на закуску был сырный пирог в шоколаде и клубника с шампанским. Еда доставляла ей огромное удовольствие. Обычно Габби считала калории (скорей всего, она все равно бы это съела, но калории посчитала бы), но поскольку при данных обстоятельствах было сложно предположить, сколько еще продлится ее жизнь, она не собиралась тратить то время, которое ей отведено, на угрызения совести.

Габби как раз открыла рот, чтобы потребовать от Адама объяснений относительно его планов, но он ласково спросил:

– Почему ты все еще девственница, ka-lyrra?

Она моргнула, и слова «не твое дело» чуть было не сорвались с ее языка, но Габби вовремя сдержалась. Возможно, если она ответит на некоторые его вопросы, ей будет легче добиться ответа от него. Кроме того, он частично являлся причиной ее неудавшейся личной жизни, и ей будет полезно облегчить душу. Ведь она не могла пожаловаться подругам на то, как Нелегко быть Видящей Сидхов.

– Как ты уже заметил, у меня есть один огромный недостаток.

Его темные брови сошлись на переносице, и он окинул ее хмурым взглядом.

– Я ничего не вижу. Какой еще недостаток?

Габби отодвинула стул и поджала под себя ногу.

– Какой? Я вижу Существ!

– А-а-а! А разве это недостаток?

– Я хочу жить нормальной жизнью. Обычной, стабильной, полноценной жизнью. Это все, чего я когда-либо хотела: иметь мужа, детей, любимую работу. У меня простая мечта, что-то вроде «они жили долго и счастливо и умерли в один день».

– А как этому мешает то, что ты видишь Существ?

Габби тяжело вздохнула.

– В своей жизни я дважды имела серьезные отношения с молодыми людьми. И каждый раз, когда я была уже готова к интимным отношениям, я начинала думать о том, что, если забеременею, мой ребенок, скорей всего, тоже будет Видящим. Для меня это не так уж страшно, я могу с этим смириться. А сможет ли это сделать мой избранник? Стоит ли мне рассказывать ему о мире, которого он не видит? И о том, что я должна оберегать от этого мира наших детей? И что он не сможет мне ничем помочь? Или лучше ничего ему не говорить, а разбираться с этой проблемой потом, когда все раскроется, и на деяться, что такое никогда не случится? – Она снова печально вздохнула. – Я рассказала своему последнему парню правду. Решила, что это единственный достойный выход из положения и что если он действительно меня любит, то сможет это принять. И знаешь, что произошло?

Адам покачал головой, пристально глядя на девушку.

– Сначала он подумал, что это шутка. Потом, когда я все же попыталась ему доказать, что это правда – я даже показала ему «Книги о Чаре», – он чуть в обморок не упал. Если бы я это не прекратила, если бы не сказала, что это была шутка, если бы не «раскрылся мой обман», как он изволил выразиться, ой бы ответил, что я переутомилась и мне нужна помощь специалиста. Вскоре после этого он меня бросил. Просто прислал письмо по электронной почте, как бесхарактерный, трусливый сопляк Я пыталась до него дозвониться, но тщетно. Я оставляла ему сообщения, но он не отвечал; он заблокировал номер моей электронной почты и не открывал мне дверь. Мы знакомы уже три года, и половину этого срока мы встречались. Он тоже студент-юрист. Одна подружка сказала мне, что на прошлой неделе он рассказывал нашим общим знакомым, будто у меня нервный срыв.

– Ты его не любила, – спокойно сказал Адам.

– Что? – Габби испугалась, теряясь в догадках, как емуудалось так легко это понять.

– Ты не любила его. Я был... то есть видел смертных, которые любили, и видел, как они страдали, когда теряли близко го человека. У тебя этого нет.

С вымученной улыбкой Габби призналась:

– Ты прав. Я не сходила от него с ума. Но он был мне небезразличен, я беспокоилась о нем. Сильно. И мне до сих пор больно.

– Мне жаль, Габриель.

Она пожала плечами.

– Не могу сказать, что я не ожидала такого развития событий. Женщины О'Каллаген никогда не были счастливы в любви. Мой отец бросил маму, когда мне исполнилось четыре года. Я его почти не помню. Осталось только смутное воспоминание о мужчине с колючей бородой и громким злым голосом. Единственная причина, по которой второй брак моей матери еще не распался, – это то, что она не видит Существ, а детей у нее больше нет. Ее муж не имеет ни малейшего понятия, что она чем-то отличается от обычных женщин. И пока я буду оставаться в тени, он об этом и не узнает. Грэм так и не вышла замуж. Она ограничилась мечтой о детях. Забеременела и ничего не сказала отцу ребенка. Это тебе не прошлые века, когда перед Видящими Сидхов преклонялись и мужчины сражались за их руку и сердце. В наше время люди не верят в то, чего не видят. А я? Впервые я увидела Существо, если верить рассказам Грэм, в три года. Я показала на него пальцем и улыбнулась. К счастью, в тот день меня повела на прогулку Грэм. Если бы я пошла с мамой, она бы даже не поняла, куда я смотрю, и меня бы, наверно, забрали. Вот когда стало известно наверняка, что, хоть мама их и не видела, эта способность передалась мне. Мне не разрешали выходить из дома до десяти лег. Только тогда Грэм перестала сомневаться, что я себя не выдам.

Адам откинулся на спинку стула, наблюдая за Габби. Он завел этот разговор и спросил, почему она до сих пор девственница, чтобы подвести ее к теме секса и плавно продолжить обольщение. Но она завела его мысли совершенно в другую сторону. Он никогда не думал, что означает быть Видящей Сидхов для женщины из двадцать первого века.

Ее жизнь не так уж и отличается от жизни той старухи в глухом лесу, подумал Адам. Ей так же приходится скрываться, и не только от Чара, но и от людей. Она нигде и никогда не чувствует себя комфортно. Да, Габби была права, ну какой мужчина поверит ей? А если и поверит, кто смирится с таким унижением его мужественности – быть не в состоянии защитить то, что ему принадлежит?

В таких условиях она еще неплохо держалась: пыталась сделать карьеру, встречаться с парнем и вычеркнуть из своей жизни всяких Туата-Де.

Пока не появился Адам Блэк и не ворвался в ее дом через черный ход, выдав ее самым страшным обитателям Чара.

– Когда я снова обрету бессмертие, я все устрою, ka-lyrra.

Тебе больше не придется жить в страхе. Она презрительно поморщилась, словно говоря: «Ну конечно!»

– Кстати, раз уж ты начал, какие у тебя планы? Если ты решил таскать меня за собой по всему миру, думаю, я имею право знать, что и зачем мы делаем.

Он покачал головой.

– Чем меньше ты сейчас знаешь, тем безопасней для тебя. Если вдруг ты окажешься вдалеке от меня, мой план может быть единственным ключом к тому, чтобы вернуть тебя обратно.

Габби вздрогнула и побледнела от ужаса.

– Ты хочешь сказать, если меня заберут Охотники?

Адам кивнул.

– Да. То, чего ты не знаешь, не смогут узнать от тебя представители моей расы. Подожди, пока мы доберемся до Шотландии, там я тебе все расскажу.

Она снова вздрогнула.

– Хорошо. Но ты можешь хотя бы сказать мне, в какую именно часть Шотландии мы направляемся?

– На священную землю, где запрещено пребывать любому Туата-Де. На землю МакКелтаров. Там мы будем в безопасности.

– Насколько я поняла, мы больше не ищем Цирцена Броуди?

Адам пристально посмотрел на нее и ответил:

– Я больше не могу ждать, пока объявится мой сын.

– Кто??? – пролепетала она, изумленно глядя на него.

– Сын. Цирцен – мой сын.

Габби выпрямилась на стуле и нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, что его родила смертная? Вот почему он наполовину Существо? Смертная женщина имела от тебя ребенка?

Адам кивнул, скрывая улыбку за бокалом вина, из которого сделал глоток. В ее словах звучали одновременно обида и... скрытое восхищение. Восхищение – это очень, очень хорошо. Это как раз то, что он хотел от нее услышать.

– А когда? Недавно?

– Давным-давно, ka-lyrra.

– Насколько давно? И перестань заговаривать мне зубы, Адам. Я на твои вопросы ответила. Если хочешь, чтобы я отвечала на них впредь, будь добр, начни со мной нормально разговаривать.

У нее был такой вид, как будто она сейчас вскочит со стула, схватит его за плечи и начнет трясти. Раньше он, пожалуй, вступил бы с ней в спор, чтобы она все-таки это сделала и у него появился повод схватить ее в объятия, но он был слишком очарован тем, что она назвала его «Адам». Хотя Габби и раньше произносила его имя в различных ситуациях, она впервые мимоходом назвала его по имени во время разговора. Он ждал этого. Это была своеобразная веха, обозначавшая, что путь к ее сердцу открыт. Он ведь не дурак; он знал, что вначале был для нее не больше чем «оно». Потом стал называться «син сириш ду», потом «самым темным из Существ», а потом – своим полным именем, Адам Блэк.

И вот теперь он стал просто Адамом. Ему было интересно понимает ли Габби, что сейчас произошло.

– Цирцен родился в 811 г. н. э., – ответил он. – Он жил в своем времени до начала 1500-х, пока не встретил женщину из твоего времени. Теперь они живут в двадцать первом веке.

Глаза Габби расширились.

– Думаю, мне не надо знать, как все это произошло. Это только лишняя головная боль.

Она замолчала, и Адаму показалось, что он видит, как в ее золотисто-зеленых глазах мелькают десятки вопросов, пока она не выбрала, какой из них задать. Ему понравился ее выбор.

– Означает ли это, что твои дети тоже будут бессмертны, даже если это будут полу-Существа? Не то чтобы это интересовало меня лично, – тут же добавила Габби, – просто я подумала, что было бы нелишне добавить это в наши книги.

Единственный, кто теперь сможет что-то добавить в эти идиотские книги, будет он сам; пора О'Каллагенам узнать, как все обстоит на самом деле.

– Нет, Габриель, только чистокровный Туата-Де рождается бессмертным. Своему сыну я дал эликсир, который создала моя раса для того, чтобы мы могли даровать бессмертие избранным людям.

Габби не нужно было знать, что он сделал это без ведома сына. И что когда Цирцен узнал об этом, то возненавидел его. Если быть честным до конца, Цирцен не разговаривал с ним следующие шесть веков или около того, не признавая его своим отцом. Своей злобой и ненавистью его сын мог бы сравниться с Туата-Де.

– Ты можешь сделать человека бессмертным? – упавшим голосом спросила Габби. – То есть так, чтобы он жил вечно.

– Да. Его жену я тоже сделал бессмертной.

Как же давно это было? За последние годы Адам так много путешествовал во времени, что для него прошло много веков, а для Габби – три смертных года, где-то так? Неясная мысль затуманила его голову. У эликсира было одно очень неприятное свойство; он ничего не сказал о нем ни Цирцену, ни Лизе. Дети полу-Существ рождались с душой (вероятно, доли человеческого в них хватало, чтобы заслужить такой божественный дар), и Цирцен, имея более крепкое телосложение, еще имел в запасе несколько столетий. Эффект отражался на полу-Существе примерно через тысячу лет. В то же время несчастные люди, как, например, Лиза, могли протянуть лишь несколько лет. Лизе оставалось немного времени. Золотистый свет, излучаемый ею, уже угасал, и она становилась бездушной, каким был и любой Туата-Де.

– А матери Цирцена ты тоже даровал бессмертие?

Адаму вдруг захотелось прервать этот разговор. Встав из-за стола, он стал собирать остатки ужина. Эту пищу они съедят утром перед тем, как сесть на самолет. Он хотел вылететь пораньше.

– Нет.

– Так значит, она умерла?

– Да.

– А почему ты не предложил ей...

– Предлагал, – отрезал он, не дав ей закончить.

– И что?

– И Морганна отказалась.

– О... – Глаза Габби сузились, потом расширились, как будто ее осенило. – А когда Морганна умерла?

– Какого черта ты у меня все это спрашиваешь? – сердито проворчал он.

Она посмотрела на него с опаской, но все же повторила:

– Когда?

Адам отправил в сумку последний контейнер с макаронами. Пакет порвался. Он раздраженно обернул его бумагой и прижал снизу рукой.

– В 847 году.

Габби долго задумчиво молчала и наконец спросила:

– Так почему же она не...

Он посмотрел на нее яростным взглядом, а затем прищурился и оскалил зубы.

– Все, хватит! Моя жизнь – это тебе не открытая «Книга о Чаре», которую ты можешь пролистать, когда захочешь, и сделать любые идиотские выводы, Видящая Сидхов. Туата-Де не рассказывают о том, что касается Туата-Де, – он смерил ее холодным взглядом, – с простыми смертными.

– Ну что ж, мистер Сам Ты Простой Смертный, – накинулась на него Габби, – наверное, пора тебе к этому привыкать, поскольку, нравится тебе это или нет, тебе нужна помощь по крайней мере одного из «простых смертных», чтобы снова стать напыщенным дурацким Существом.

Адам попытался остаться невозмутимым, но, вопреки всем усилиям, его губы изогнулись в улыбке, и он затрясся от беззвучного смеха. «Напыщенное дурацкое Существо». Какое презрение. Интересно, кого-нибудь из его расы когда-нибудь так называли? Эту женщину ничем не напугаешь. Ничем.

– Тонко подмечено, ka-lyrra, – сухо промолвил он. Собрав сумки и повернувшись лицом к кухне, прежде чем уйти, он бросил ей через плечо:

– Кстати, для информации, я рассказал тебе столько, сколько не рассказывал никому из смертных уже очень-очень давно.

– Как давно? – Когда у нее вырвался этот вопрос, она готова была себя ударить. Но ей нужно было знать. Знать, кто была последняя женщина... последний смертный, который действительно был знаком с Адамом Блэком.

Он остановился и повернулся к ней. Когда его пламенный взгляд встретился с ее взглядом, Габби вдруг почувствовала, как стынет в жилах кровь. Иногда его взгляд был совсем как человеческий, но порой на его лице отражалось пугающее несоответствие, словно что-то ужасно древнее и совершенно нечеловеческое смотрело на нее из-за карнавальной маски с изображением молодого человеческого лица. И на какой-то короткий, неуловимый миг Габби показалось, что, приподними она эту маску, увидит под ней кого-то похожего на... на Охотника.

Адам вздохнул. Устало вздохнул. Так устать мог только бессмертный. Потом он отвернулся и вышел. Она слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника и воцарилась тишина. Затем по номеру разнесся его мягкий, Глубокий ГОЛОС:

– С 847 года, Габриель.

Раздвигая диван-кровать, Габби все еще размышляла над тем, что рассказал ей Адам. Она не могла перепутать даты. Морганна умерла в середине девятого века, отказавшись от его предложения стать бессмертной, и как раз в это время не только женщины О'Каллаген, но и уйма других смертных видели, как Адам Блэк неистово метался по горам Шотландии. Из-за Морганны?

Пришел ли Адам Блэк в ярость, когда потерял ее? И если да, почему он допустил ее смерть? Он был всемогущ; он мог заставить ее остаться в живых и принять «эликсир бессмертия» (сама по себе возможность его создания представлялась невероятной!).

И кто была эта Морганна? Какой она была? Почему она отказалась? Сколько времени Адам провел с ней? Может, она прожила с ним всю жизнь? И просыпалась каждое утро в одной постели с принцем из Чара? А он баловал ее всей этой невиданной роскошью, и она ежедневно засыпала, удовлетворенная, в его объятиях?

Что было в ней такого особенного, что он захотел сделать ее бессмертной?

– Я готова ее возненавидеть, – пробормотала Габби еле слышно.

У Адама Блэка были близкие отношения со смертной женщиной, она родила от него ребенка, и он хотел подарить ей бессмертие. И Габби чувствовала... «О Господи, – сердито думала она, – Ревность». Зависть, что она себе в этом отказывала, а Морганна нет. Морганна приняла то, что ей предлагалось, погрузилась в это, получила все сполна. Она прикасалась к Адаму, целовала его и шла с ним в постель. Играла его шелковистыми черными волосами, чувствовала, как эти волосы ласкают ее обнаженное тело. Она знала вкус его прекрасной золотисто-бархатной кожи, сгорала в пламени волшебного секса с ним. И даже родила ему ребенка.

А когда она умерла, Адам удалился в горы. В печали? Или это просто был каприз ребенка, у которого забрали любимую игрушку? «Какая разница? Для него я готова всю жизнь быть любимой игрушкой, – мечтательно отозвался юный голосок. – Пошли они к черту, все твои мальчики. Зачем искать что-то посредственное, если ты всю жизнь можешь прожить как в сказке?»

– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.

Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.

– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.

– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.

Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.

Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!

– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.

И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.

У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.

– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.

Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...

– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.

Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.

– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.

Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.

Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...

Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.

«Остановись, О'Каллаген, ты знаешь, что тебя просто поимеют, и не только физически», – благоразумно предупредил ее едва слышный внутренний голос. «Хорошо, только минуту...»

– У тебя были фантазии. Может, твое тело и девственно, но разум – нет. Я чувствую в тебе пылкость и страсть; внутри тебя бушует ярость. Я ощутил это, как только тебя увидел. Ты ненормальна. И никогда другой не будешь. Но тебе это и не нужно. Перестань подстраиваться под мир, который никогда тебя не примет. Никто не поймет тебя так, как я. Ты – Видящая Сидхов. Ты собираешься всю жизнь это отрицать? То, что ты видишь? То, кем ты есть? Не самый лучший способ прожить всю жизнь.

На миг воцарилась тишина. Адам неподвижно стоял, все еще держа руки у нее на груди и согревая дыханием ее шею.

Габби знала, что она еще может спастись. Обрушить на него свой гнев. Сказать, что он не прав, что сам не понимает, о чем говорит. Но она не могла этого сделать, потому что Адам был прав.

В его словах не было ни капли лжи. Она действительно ненормальна и, что бы ни делала, никогда нормальной не станет. Всю жизнь она разрывалась между двумя мирами, пытаясь игнорировать один и соответствовать другому – и то и другое оказалось совершенно бесполезным занятием, – постоянно задаваясь вопросом, не ожидает ли ее в итоге такая же жизнь, как у Грэм. Без мужа, с ребенком на руках, в огромном пустом доме. И не придется ли ей постоянно убеждать себя, что этого вполне достаточно. А пока Габби неплохо держалась, пытаясь наладить дела с работой и с личной жизнью.

Но никакой парень не смог бы соперничать с фантастическими мужчинами из Чара, которых она видела с детства. Ни один земной юноша не в состоянии конкурировать с миром, который был, в сущности, намного более ярким, пылким и чувственным. И ни с одним из них она, если честно, не могла бы связать свою судьбу. И самое печальное было в том, что она все еще оставалась девственницей по большей части потому, что, черт возьми, не хотела мужчину, а хотела Существо. Всегда.

Габби устала думать, как бы она чувствовала себя с ним, устала отворачиваться, отводить взгляд, бояться прикоснуться. Устала заглушать в себе все свои грешные фантазии.

Между ними замерла тишина.

Рука Адама вдруг отпустила грудь Габби и аккуратно легла между ее ног, прижимая ее ягодицы к своему возбужденному члену.

Из ее горла вырвался несмелый крик.

Он ответил потоком слов на древнем непонятном языке, который обрушился на нее грубыми проклятиями. Потом на староанглийском, украшенном его экзотическим акцентом, Адам прорычал:

– Тебе было интересно, каково это – трахаться с Существом. Что ж, вот он я, Габриель. Вот он я.

ГЛАВА 15

При этих словах сопротивление Габби окончательно иссякло. «Вот он я». Другими словами, «возьми меня, делай со мной что хочешь». И она мечтала об этом. Мечтала, черт возьми. Она всю жизнь этого ждала. Ее фантазии о Чаре носили в основном сексуальный характер, и, хотя она редко употребляла грубые словечки, из его уст они звучали обольстительно. Благодаря его акценту и низкому голосу эти резкие слова превратились в интригующие и запретные и стали казаться сексуальными и притягательными. Его слова не оскорбили ее слух; они были приглашением, забыв о времени, закружиться в танце, в земном, животном танце, для которого не будет поводов и оправданий. Необузданный мужчина, необузданный секс – Адам предлагал ей мир, расцвеченный размытыми красками своей привлекательности и сексуальности.

Конечно, позже, по окончании «секс-марафона без препятствий» в фантазиях Габби сказочный принц всегда влюблялся в нее... но не раньше чем заканчивалось их первое неистовое совокупление. Не раньше чем было отдано должное страсти. Если вообще возможно утолить страсть сполна, имея дело с Существом.

Габби поникла, тая в его объятиях. Адам моментально уловил тот момент, когда она обмякла. Он снова заговорил на этом странном языке, и в голосе его безошибочно угадывался мужской триумф. Она пропала, и она знала это.

Габби ожидала, что он развернет ее лицом, прижмет к себе, но снова не угадала его намерений. Все еще держа руку у нее между ног, безжалостно прижимая ее тело к своей плоти, другой рукой он взял Габби за подбородок и повернул ее голову к себе, приблизив ее губы к своим. Стоя сзади нее, Адам ее целовал. Она никогда не думала, что поцелуй возможен под таким углом, но в то же время она не целовалась ни с одним мужчиной его роста, – так что оказалось, что это не только возможно, но и невероятно, причудливо эротично. Этот поцелуй был властным. Настойчивым и призывным. Адам сильно прижал ее к себе, его большая теплая рука была у нее между ног, шелковые пряди его волос разметались по ее плечам, губы крепко прижались к ее устам.

Габби тихо всхлипнула под его губами, но этот всхлип затерялся под жарким движением его языка, который пробирался все глубже, штурмовал самые укромные уголки ее рта. Погружался, вновь отступал. Играл с ней, кружа в медленном, искусительном, исполненном сексуальности танце.

Где-то он научился – о, наверное, несколько тысяч лет назад, подумала Габби с еле слышным, почти истеричным смешком – давать женщине ровно столько, сколько требовалось, чтобы она оказалась на зыбкой, хрупкой грани, и этого он мог достичь одними поцелуями. Как только она начинала таять в его руках, он тут же менял тактику, прибегал к другому способу, уменьшая количество ласки. Затем снова возвращался к прежнему, и она готова была вот-вот закричать. Когда Адам стоял сзади нее, она не могла управлять их поцелуем. Все было полностью в его власти, и он беспощадно этим пользовался. Положив одну руку на ее подбородок, а другую – между ее ног, он сделал Габби неподвижной и подвергал ее сладкой пытке своих губ.

Настойчивые, головокружительные, захватывающие дух поцелуи – и больше ничего. Мягкое, жаркое поглаживание полной, горячей нижней губой, посылающее ее телу восхитительную эротическую дрожь, от которой ей становилось скорее больно, чем приятно. Снова более глубокие, волнующие поцелуи, от которых замирало тело внизу живота, – но этих поцелуев было уже недостаточно...

И, о Боже, если бы он так же томно, дразняще ласкал все части ее тела, Габби не выдержала бы. Она бы превратилась в растерзанную плоть еще до того, как он добрался бы до самых укромных мест.

«И кстати, об укромных местах, – недовольно подумала Габби. – Он мог бы начать двигать рукой». Она изгибалась под его неподвижной рукой, пытаясь подать ему молчаливый знак. С того момента, как туда скользнула его большая ладонь, Габби была предельно близка к финалу. Если бы только он чуть-чуть пошевелил рукой!

Но если Адам и понял ее безмолвную мольбу, то предпочел ее не замечать. Его рука по-прежнему неподвижно покоилась у нее между ног, ощущая ее теплую, влажную, мучительную готовность, ее чувственную жажду прикосновения, жажду хотя бы малейшего движения, но все же оставалась недвижимой. Он зажал Габби в тисках своего тела с двух сторон, и с каждой стороны находился источник ее бесконечного наслаждения, но ни один из них не был ей доступен. Габби чувствовала лишь дразнящее обещание – и больше ничего, что могло бы снять невыносимое напряжение, нарастающее в ней.

Поцелуи. Медленные и долгие, горячие и сильные. Язык, скользящий гладко и ровно, атакующий, ретирующийся.

«За эти поцелуи можно было бы умереть», – взволнованно думала она, пытаясь заполучить его язык целиком как можно глубже, не отпуская его нижнюю губу, когда он с легким смешком отстранялся. Она отчаянно выгибалась под его рукой, но каждый раз, когда ей удавалось хоть немного сдвинуть ее с места, рука возвращалась обратно. Не в состоянии больше сдерживаться, Габби укусила его за губу.

– Черт возьми, ирландка, ты в своем уме? Смерти моей хочешь? – с тихим грубым смешком воскликнул Адам.

– Я? Перестань издеваться надо мной! Поцелуй меня крепче! И теперь ты можешь пошевелить...

Адам прервал ее жалобы поцелуями. Посасывал, кусал, целовал уголки ее рта, медленно заглатывал ее нижнюю губу. Снова крепкий, глубокий поцелуй – и опять пауза. Пытки продолжались. «Он целует меня так, как может целовать только бессмертный», – осознала Габби. Так мог целовать лишь тот, у кого в распоряжении была вечность, – неспешно, но настойчиво, наслаждаясь каждым мельчайшим оттенком удовольствия, добывая его по кусочкам и растягивая. В мире Адама не тикали часы, не убегали минуты. Ему не нужно было вставать утром на работу, ничто не мешало его сиюминутной страсти. Он был бессмертен и не ведал, что такое спешка, и этот бесконечный поцелуй сводил Габби с ума. У нее появилось ужасное подозрение, что точно так же он будет подводить ее к оргазму, скупо выдавая его по каплям, и разрешит получить целиком, только когда выжмет из нее все предвкушение и вожделение.

Габби захлестнули эмоции. Она ощущала его губы своими губами, его твердую выпуклость, которая упиралась в нее сзади, жар большой руки у себя между ног.

Внезапно Адам прервал поцелуй, его рука соскользнула с ее подбородка на талию, забралась под футболку, и застежка лифчика щелкнула. Его большая рука обняла обнаженную грудь. Габби задрожала в его объятиях, и все ее тело подалось вперед, прижимаясь к руке, зажатой между ног.

– Адам, – задыхаясь проговорила она. – Давай же, рукой!

– Еще нет, – ответил он хладнокровно и невозмутимо.

– Ну пожалуйста!

– Пока рано. Скажи, со смертным ты когда-нибудь чувство вала что-нибудь подобное, Габриель? – промурлыкал он с оттенком агрессивности в ровном, глубоком голосе. – Кто-нибудь из твоих молодых людей доставлял тебе такое наслаждение?

– Нет! – вырвалось у нее, когда его пальцы внезапно сомкнулись на ее соске, подразнивая затвердевший кончик.

– Ни один смертный так не сможет. Запомни это, ka-lyrra, на случай, если ты вдруг решишь вернуться к своим пустоголовым мальчикам. Знаешь, сколько раз, сколькими способами ты кончишь со мной?

– Я согласна и на один, если ты используешь его прямо сейчас, – прошипела Габби, и ее возбуждение уже граничило с раздражением. С ней никогда не бывало такого раньше, и она не знала, что с этим делать.

Вдруг вокруг нее разлился смех – хриплый, эротичный, чужой, темный – истинный смех Адама Блэка.

– Ты же не влюбишься в меня, ирландка? – промурлыкал он ей на ухо, и ненавистная рука наконец-то передвинулась вверх и принялась играть с пуговицей на ее джинсах.

– Едва ли, – выдавила она из себя, и все ее тело напряглось от желания, пока она, затаив дыхание, ждала, когда его рука проникнет ей под трусики. С каждой расстегивающейся пуговицей Габби дрожала все сильнее.

Ее глаза закрылись, а голова безвольно откинулась ему на грудь, когда его рука плавно скользнула в ее джинсы и ладонь, погладив ее кожу, протиснулась под трусики. В тот момент, когда Адам коснулся ее кожи, у Габби подкосились ноги. Когда она начала сползать вниз, он подхватил ее, обняв за талию.

– Это хорошо. Не хочется думать, что ты в меня влюбишься. От ее внимания не ускользнуло умиление в его голосе. Она с изумлением подумала о том, что она чуть не упала от одного его прикосновения. А ведь он даже не задел ее клитор...

– О-о-о! – вырвалось у нее, и она даже не пыталась устоять на ногах, а навалилась на него всем телом. Габби неясно слышала у себя над ухом его тяжелое прерывистое дыхание – как после очень долгой пробежки. Вот-вот нахлынет освободительная волна, она поднимается по всему телу, чтобы...

– Господи, Габриель, что ты со мной делаешь...

– Вы только полюбуйтесь, как мило, – насмешливо произнес низкий голос. – Похоже, она уже на взводе и дожидается меня. Мне не терпится закончить то, что ты начал. Помнишь, как бывало, Адам? Как мы с тобой делились? Или ты опять сделаешь вид, что этого не происходило ни разу за тысячи лет твоей жизни, которых как будто тоже не было? Она знает, что мы можем с ней сделать? Ты ей рассказывал, как мы развлекались со смертными?

Габриель судорожно дернулась в руках Адама, и такой желанный оргазм, едва начав зарождаться, исчез в отличие от возбуждения. У нее пересохло в горле, когда она услышала ироничный голос, который поверг ее в оцепенение. Габби отчаянно пыталась взять себя в руки, заговорить, предупредить Адама, что Дэррок снова их нашел, но предательские голосовые связки не слушались ее точно так же, как на Фаунтин-сквер. Она не могла пошевелиться и буквально вросла в пол.

Пока Габби стояла, не в силах даже пискнуть, она с облегчением и изумлением поняла, что каким-то образом Адаму стало обо всем известно.

Вытащив руку из ее джинсов, он резко развернул ее к себе лицом и прижал к своей груди, злобно зарычав:

– Черт возьми!

Глаза Габби с ужасом смотрели на высокое огненно-рыжее Существо, стоявшее прямо у плеча Адама. Повернув голову назад, она уставилась на Дэррока.

Сверкая радужными глазами, в которых мелькал холодный ледяной сумрак, он вытянул свои безупречные губы с отпечатком жестокости и послал ей через плечо Адама воздушный поцелуй.

Из ее горла вырвался вопль. Но они уже перемещались. Они перемещались несколько часов. Поначалу Габби продолжала пребывать в таком изумлении, что с трудом могла думать и даже не пыталась заговорить. Все ее тело находилось в подвешенном, болезненном состоянии эротической готовности, которая никак не хотела рассеиваться.

«Что ж, хотя бы в одном «Книга о син сириш ду» оказалась точной», – подумала Габби. В той части, где говорилось: «Способен так удовлетворить женщину, что та лишится дара речи, а рассудок ее помутится».

Потому что Габби знала, что никакой страх в ее жизни не мог сравниться с тем ураганом желания, который разбудил в ней Адам. И опять же, ей начинало казаться, что страх вызывал у нее лишь временное оцепенение, чувство уязвимости, только и всего.

А вот страсть... такую страсть, которую Адам в ней разбудил, она никогда раньше не испытывала. И даже не думала, что такое вообще возможно пережить. Все просто: когда к ней прикасается Адам Блэк, она чувствует себя удивительно, чрезвычайно, пьяняще живой.Именно этого она и боялась: несколько поцелуев Существа – и женщина погибла. Нельзя сказать, что Габби не была знакома с искусством поцелуев. Она много раз целовалась. Вообще-то, она даже предполагала, что целовалась во много раз больше, чем другие женщины. Потому что она девственница, а мужчины... ну, мужчины, с которыми она встречалась, прикладывали огромные усилия во время любовной прелюдии с ней, и каждый хотел быть у нее первым, как будто это какое-то соревнование.

Несколько часов искусных, обольстительных поцелуев – и она неизменно указывала своим ухажерам на дверь. И все же после поцелуев Адама она не только максимально приблизилась к оргазму, но и готова была упасть – в буквальном смысле этого слова – в постель, на пол или куда там он захочет.

Он одурманивал. Ей было нелегко смотреть на него и гадать, каков он в постели, но теперь она знала это наверняка и с этих пор никогда больше не сможет спокойно смотреть на него. Она будет думать об этом. Представлять все в мельчайших подробностях. Теперь, когда она почувствовала его вкус, она наконец могла выразить словами то, что испытывала по отношению к нему с самого начала и что не давало ей покоя с первого дня их знакомства: в Адаме Блэке было больше человеческого, чем у большинства людей.

Он был сильным, чувственным и уверенным в себе, настоящим гедонистом в каждой клеточке своего золотисто-бархатного тела. Он обожал секс, наслаждался сексом и всем, что с ним связано. Он был властен, но именно этим будил воображение женщины. Габби знала, что в постели он захочет играть ведущую роль и, пожалуй, будет грубоват. Он станет овладевать ею всеми способами, какие она только могла себе представить, а также – в этом она была вполне уверена—и теми, какие не могла.

Он будет изобретателен и неутомим и полностью отдастся наслаждению. Габби не сомневалась, что он сможет сделать так, как сказал, – оставить ее такой слабой, так оцепенело и отчаянно жаждущей, что у нее не найдется сил даже на то, чтобы самостоятельно поесть, оторвать голову от подушки, от пола или где он там ее оставит, когда закончит с ней.

Адам Блэк мог запросто свести женщину с ума в постели. «И не только там», – предупредил слабый внутренний голос. «О да, – не стала спорить Габби. – И не только там». Обо всем этом ей нужно было хорошенько подумать, и желательно не тогда, когда он к ней прикасается. И она обязательно все взвесит, как только все немного утрясется.

Не то чтобы Габби искала себе оправдания, но, с тех пор как ее жизнь стала такой сумасшедшей, она была вынуждена быстро реагировать на постоянно изменяющиеся обстоятельства, не имея возможности все как следует обдумать. Не было необходимости вспоминать одно из изречений Грэм, чтобы понять, насколько опасна такая жизнь.

«Но Боже правый, – подумала Габби, внезапно разозлившись, – мне было бы гораздо легче думать об этом, если бы я знала, каковы мои шансы выжить». Для того, кто не знает, сколько ему осталось жить, дисциплина и самоотречение имеют странное обыкновение улетучиваться вслед за подсчетом калорий.

Прошло довольно много времени, пока Габби пришла в себя после дикого возбуждения настолько, что смогла расслабиться в объятиях Адама, когда они перемещались. И даже тогда она вела себя очень осторожно. Она избегала прикосновений к той части его тела, которая все еще была твердой как камень могла легко завести ее снова. Габби заметила, что он и сам стремился не прикасаться к ней своим бугром, и когда она ненароком задела его там, он возмущенно зарычал:

– Не прикасайся к нему! Больно же. Я все-таки не железный.

– Извини, – тут же ответила Габби, хотя женское начало где-то глубоко внутри нее восторжествовало, с радостью узнав, что не одной ей так нелегко прийти в себя. И что не только на нее их близость произвела такой сильный эффект. (И уж конечно, он все-таки был железный, по крайней мере в том самом месте.)

Габби была ошарашена, когда через некоторое время они снова оказались в своем номере и Адам решительно схватил их багаж. Она открыла рот, чтобы спросить, что, черт возьми, там такого важного, что они рискнули вернуться – и впрямь, вещи и туалетные принадлежности можно было в любой момент заменить другими, – но он снова переместился, а она хорошо усвоила урок о том, что молчание – золото. (К счастью, на этот раз по пути им не встретились озера; Габби радовалась, что они не оказались у побережья, ведь материализоваться где-нибудь в кишащих акулами водах было бы гораздо хуже, чем окунуться в озеро с головастиками.)

Они продолжали перемещение, пока Габби окончательно не потеряла счет времени, и снова сели на пассажирский поезд.

Оказавшись в поезде, Адам занял место и привлек девушку к себе, посадив между ног, но все же сохраняя дистанцию. Затем он прислонил ее плечи к своей груди, обнял и оперся подбородком о ее макушку.

Габби с изумлением увидела, что он дрожит. Едва заметная нервная дрожь сотрясала его сильное тело.

– Что случилось, Адам? – взволнованно спросила она. Что Могло заставить Адама Блэка дрожать? И хотела ли она знать об этом на самом деле? Что она пропустила? Находятся ли они в безопасности или еще нет, несмотря на все эти бешеные перемещения?

– Что случилось? – проревел он. – Что случилось? Черт возьми, я все испортил, вот что случилось! Ты знаешь, как нам повезло, что он позволил мне видеть и слышать его? Если бы не это, лучше даже не думать, что было бы с нами. Черт я не привык ко всей этой проклятой ограниченности в силе; мне нелегко справиться с этим дерьмом. – Последовала долгая пауза, затем раздались приглушенные проклятия. – Нельзя было оставаться там на ночь, Габриель. Нам нельзя останавливаться нигде, пока я не привезу тебя в Шотландию и не буду уверен, что ты в безопасности. Я был самонадеянным придурком. Его руки обняли ее крепче, и он погрузился в молчание.

Габби моргнула и тоже не стала нарушать тишину. Ее сердце учащенно билось в груди. «Я был самонадеянным придурком», – сказал он. Не ожидала она услышать эти слова от властного Существа.

И грань между человеком и Существом стяла, для нее еще более размытой. Закрыв глаза, Габби откинулась назад, облокотилась на него и сказала себе, что попробует заснуть, если сможет, потому что трудно было предсказать, где и когда ей удастся поспать в следующий раз. Едва ей удалось задремать, как он легонько потормошил ее; они сошли на платформу и поехали в аэропорт.

– Самолет сейчас отлетает, ka-lyrra, – сказал Адам, изучая табло. – У меня нет времени дурачить их компьютеры и делать тебе билет. Придется тебе держать меня за руку. Идем. Нужно поторопиться, чтобы успеть до отправления.

Шотландия. Они летят в Шотландию. Прямо сейчас. Габби закрыла глаза, потрясенно осознав, во что превратилась ее жизнь, и ее рука скользнула в его руку.

Они беспрепятственно прошли через охрану и направились к гейту. Габби посмотрела на застывший профиль Адама. Зубы плотно стиснуты, глаза прищурены, взгляд устремлен вперед; он шел так быстро, что практически тащил ее за собой. Он не замедлил шаг, пока они не оказались на борту самолета.

«Сегодня понедельник», – подумала Габби с каким-то смутным удивлением, когда прильнула к окну рядом с ее местом, крепко держа Адама за руку.

Она должна быть в Цинциннати, на работе. Должна готовиться с Джефом к выступлению в суде. Ей нужно забрать вещи из химчистки, полить цветы, на этот день был назначен визит к стоматологу, а на вечер запланирована встреча с Элизабет.

А вместо этого Габби сидела в самолете, находясь под действием силы feth fiada, временно дематериализованная, собираясь всего-навсего облететь половину земного шара, а еще за ней гнались демоны из другого мира, и ее почти соблазнил неземной принц. И наверное – если уж быть совсем откровенной – соблазнил бы окончательно, не вмешайся вышеуказанный демон, а разве это не создало путаницу в ее голове, где и так царила полная неразбериха?

Доказательством тому, насколько сверхъестественным стало ее существование, являлось то, что среди всего, о чем Габби могла и на самом деле должна была беспокоиться, больше всего ее тревожила надежда на то, что все пассажиры уже на борту, все заняли свои места и никто на нее не усядется.

Сегодня ты засыпала меня вопросами, пытаясь проникнуть в мои мысли. Ты спросила, верю ли я в Бога. Я сказал, что, конечно, верю – я всегда был уверен в себе. Теперь твой дом окутала тишина, ты спишь наверху, а я сижу совсем один с этой треклятой, идиотской книжкой и подвожу итог своей жизни, и знаешь, может быть, я отвечу – да. Но может быть, ka-lyrra, твой Бог не верит в меня.

Из (тщательно пересмотренного) черного приложения к «Книге о син сириги ду» О'Каллагенов

ГЛАВА 16

Шотландия. Горы.

По мнению Адама, здесь было лучшее место на Земле. За время своего существования немало времени он провел, развлекаясь с людьми, среди этих зеленых долин и скалистых холмов. Еще в седьмом веке он в облике израненного воина долгое время жил у горцев клана МакИллиок, ел и сражался плечом к плечу вместе с ними. И когда одна из их многочисленных битв оказалась слишком кровопролитной, он завещал дар Чара мужчинам МакИллиок и тем самым спас их род от вымирания.

Он открывал свою кузницу то там, то здесь – иногда в Дол-кейт-апон-зе-си, иногда в Кейтнессе, и еще в разных местах и местечках. Когда пали тамплиеры^[3], он отобрал лучших из них и отвел к Цирцену в Данотар, чтобы они приняли участие в битве Роберта Брюса^[4], а затем к Синклеру в Росслине, где их легендарные потомки живут и по сей день.

Что касается Келтаров – что ж, Адам восторгался этим горным кланом друидов с того самого дня, как они решили вести переговоры и подписать Договор с Туата-Де, но особенно его восхищали близнецы МакКелтары, Дэгьюс и Драстен, – смуглые, крепкие, иногда диковатые горцы из шестнадцатого века, которые отреклись от любви, чтобы обрести ее в свои самые суровые времена.

И вот теперь он был в облике человека и ехал в горы со смертной женщиной,собираясь встретиться с теми самыми МакКелтарами.

Как они его примут? С распростертыми объятиями или обнажив клинки? В конце концов, он принадлежал к расе, которая сделала жизнь МакКелтаров очень нелегкой; одним из тех, кто нес ответственность за то, что многие поколения МакКелтаров жили в страхе и были известны как «язычники» и «вероотступники» – ведь они продолжали придерживаться старых обрядов, тогда как галлы сначала сдали своих жрецов римлянам, а затем отдали на милость христианства.

Узнали ли они о нем? Опередит ли слава его появление в их обители? Вспомнит ли Дэгьюс о том, что Адам вылечил его? Сердце могучего воина остановилось как раз в тот момент, когда Адам опустился возле него на колени на острове Морар.

Или они отнесутся к нему с таким же недоверием, как Габриель? И с такой же неохотой выполнят то, что ему нужно, – или, скорее всего, не выполнят?

Потерев подбородок, Адам выглянул из окна взятой напрокат машины, заставляя себя отвлечься от мыслей о том, примут или отвергнут его эти двое. Адам и Габби несколько лиг назад уже пересекли границу, у которой заканчивались владения королевы, и Габриель наконец-то была в безопасности. Он справится, что бы ни ожидало его впереди. Большую часть времени при перелете через океан Адам ругал себя за то, что случилось в Атланте: он так эгоистично сосредоточился на обольщении Габриель, на том, чтобы овладеть ею, что подверг опасности ее жизнь. «Тупой, самодовольный ублюдок; ты уже не такой непобедимый, как раньше».

И вместо того чтобы овладеть ею, он чуть не потерял свою Видящую Сидхов в том номере отеля навсегда. Ее хрупкая, драгоценная жизнь могла погаснуть как свеча, и ее душа отправилась бы туда, где он никогда бы не смог ее отыскать, несмотря на всю свою власть. При одной мысли об этом его тело сотрясала дрожь. Как плохо быть человеком и иметь столько мускулов, ведь все эти мускулы могут вдруг напрячься. На борту самолета у Адама в первый раз заболела голова. И он не хотел, чтобы это повторилось. Никогда. Не нравилось ему и щемящее чувство в желудке, которое невозможно было успокоить никакой едой. Крепко прижать к себе Габриель – вот единственное средство, больше ничего не помогало.

Тяжело вздохнув, Адам устремил взгляд в окно, на открывающийся пейзаж, который ему никогда не надоедал.

Как раз в этот момент машина резко вильнула влево, затем так же резко повернула вправо, и Адам попытался скрыть улыбку, зная, что Габби убьет его, если ее заметит. Когда они взяли напрокат эту тесную, маленькую машину, Габриель настояла на том, что поведет сама (если это можно назвать вождением), мотивируя это тем, что из-за действующей на него feth fiada может возникнуть авария. Однако поскольку Габриель не привыкла ни к правостороннему рулю, ни к правостороннему движению, дело шло именно к аварии.

– Господи, если бы эти овцы прекратили выскакивать на дорогу, у меня, возможно, был бы шанс! – проворчала она после его очередного смешка. – Они появляются просто ниоткуда, как будто с неба падают.

– Ерунда. Овцы ходят. Они медлительны, как улитки. Если ты прекратишь глазеть по сторонам, пытаясь увидеть все одно временно, ты заметишь их, – поддразнил он. Боже, как же он обожал эти прекрасные черты, эти сменявшиеся выражения на ее лице, ее вспыльчивый темперамент. В ней был внутренний огонь, который так и хотелось раздуть, просто чтобы понаблюдать, как он вспыхнет.

– Ну конечно. Значит, я должна проезжать мимо Лох-Несса и не смотреть на него? А если Несси вдруг высунет голову, а я это пропущу? Ты провел здесь тысячи лет. А я никогда не была в Шотландии. Почему никто не следит, чтобы эти чертовы овцы не выскакивали на дорогу? Поставили бы ограждения.

Почему в Шотландии нет ограждений? Или здесь не думают о туристах? И как насчет двустороннего движения? Они когда-нибудь слышали о двустороннем движении?

– Если здесь две полосы, ka-lyrra, почему же тебе так трудно ехать на своей половине дороги?

Она оскалила зубы, и ему пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от смеха. Или от того, чтобы привлечь ее к себе и поцеловать, а уж тогда аварии они бы точно не миновали.

– Ну ладно, пусть полторы полосы, – раздраженно признала она. – А я пытаюсь не свернуть со своих трех четвертей полосы.

И с надменным видом Габби снова стала глазеть по сторонам, пытаясь в то же время объехать овец по другой полосе и проводя на обочине дороги больше времени, чем следует.

А Адам снова пытался сдержать смех.

Он получал удовольствие, наблюдая за ее впечатлениями от земли, которую он любил гораздо более, чем Ирландию и, возможно, даже больше, чем любое место в любом мире. Он не мог сказать, что тому причиной, но Шотландия и шотландцы что-то значили для него. И так было всегда. И то, что Габриель не могла удержать взгляд (и машину) на дороге, означало, что Шотландия, по-видимому, производит неизгладимое впечатление и на нее.

Да и могло ли быть иначе? Позднее лето в горах Шотландии было восхитительным, склоны холмов пестрели цветами уходящего лета: насыщенные фиолетово-красные и бледно-розовые цветки вереска, сердцевидные серебристые бутоны колокольчиков. Пройдет еще пара недель, прежде чем вереск выступит во всей красе и по-настоящему укроет холмы фиалково-розовым ковром, и Адам надеялся, что в это время они еще будут там и смогут полюбоваться такой красотой.

Он хотел бы увидеть, как Габриель будет бежать по вересковому полю; он хотел раздеть ее, уложить на траву и играть с ней в свои грешные игры.

И это будет, пообещал он себе. Скоро. Как только она окажется в безопасности. Не так уж долго им осталось добираться до замка Келтаров. Огни Инвернесса уже угасали в зеркале заднего вида.

Инвернесс. Морганна.

Как раз неподалеку, в замке Броуди, жила она так много лет тому назад. И вдруг из зеркала заднего вида исчезли дороги, отели, магазины, исчезли закусочные и пивнушки, исчезло все – остались лишь бескрайние просторы, раскинувшиеся под безбрежным голубым небом...

«Я люблю тебя», – сказал он Морганне и сам удивился, когда эти слова сорвались с его губ. Только что рожденный Цирцен был укутан в одеяла и покоился у нее на руках – его сын. Ее кожа блестела от пота, волосы были мокрые, она обессилела и светилась истинно человеческим сиянием. И тут к нему пришло озарение. Он произнес эти слова, и отрекаться было слишком поздно. Но, черт возьми, как быстро он захотел от них отречься.

Она неохотно оторвала взгляд от ребенка и взглянула на лицо Адама.

И рассмеялась.

Если бы у Адама была душа, этот смех резанул бы прямо по ней.

Этот смех прозвучал мягко и грустно, и от этого показался ему еще более колким. Потому что в нем слышалось сожаление.

«Ты не можешь любить, Существо. У тебя нет души».

Ну конечно, для Адама Блэка то были слишком громкие слова. Интересно, хоть одна женщина верила в его чувства? Или просто подчинялась его неотразимой чувственной привлекательности, и пасть его жертвой могло только тело, но не душа? Когда-то ему было все равно. Но время и общение с людьми сыграли с Адамом странную шутку, изменили его, и теперь он хотел знать то, что никогда не интересовало его раньше (иногда ему казалось, что Габриель должна чувствовать то же самое, ведь она одной ногой стояла в этом мире, а другой – в ином, и в обоих чувствовала себя гостьей).

«Откуда ты знаешь, что я не могу любить? – прошипел он. Она так небрежно ответила на слова, которые он произнес впервые в жизни. И которые он никогда больше не произносил. – Что, по-твоему, означает любовь, Морганна?»

Она долго молчала, глядя на крошечного младенца, тихо сопящего у нее на руках. «Любовь означает, что ты готов тысячу раз отдать жизнь за того, кого любишь, – наконец промолвила она, глядя на новорожденного. – Это означает, что ты отдашь до последней капли все, что у тебя есть, чтобы остаться с ним еще хоть на миг, чтобы он был живым, здоровым и счастливым».

«Это нечестно, – возразил Адам. – Ты знаешь, что у меня нет души. Если я умру, я уже не смогу существовать вечно. А ты сможешь. В каком-нибудь другом времени, другом месте, другом мире. Я превращусь в прах. И все. Нас нельзя сравнивать».

«Ты хочешь, чтобы к тебе относились так же, как к нам, но не предъявляли таких же требований? Если ты действительно любишь кого-то, князек из Чара, ты отдашь все, что нужно, до последней капли. И не будешь искать между нами различий».

«А может, ты сама не можешь любить, Морганна? Может, любить – означает не умереть, а отдать за любимого свою бессмертную душу? Может, это ты ошибаешься, а не я?»

Так начинался этот спор. Бесконечный, неизменный, вечный спор между ними. С тех пор как мужчина-полубог и смертная женщина оказались связаны узами Туата-Де, момент зачатия ребенка принес еще больше боли и наслаждения. Пока они оба не возвели между собою стену.

О Дэнью, сколько же раз начинали они этот спор? Сотни! Тысячу?

До самого дня ее смерти. И Адам стоял у ее смертного ложа, пытаясь уговорить ее принять проклятый эликсир бессмертия. Он пытался сделать это, еще когда Морганне едва исполнилось семнадцать лет; но все эти годы в редкие моменты презренной глупой честности он как дурак рассказывал Морганне о неприятном побочном эффекте эликсира: о том, что бессмертие и бессмертная душа не могут сосуществовать друг с другом.

И о том, что, если Морганна примет этот эликсир, через несколько лет то, что она считала человечностью, бесследно исчезнет. Что мягкое золотистое свечение, окружавшее ее, будет день за днем тускнеть, пока не угаснет совсем. Пока она не лишится этого божественного внутреннего сияния, как и любое Существо из Чара.

Она изменится, всегда так было. Но лучше бездушная Морганна, чем мертвая.

«Ни за что, Адам. Дай мне умереть».

Он мог бы стереть из ее памяти то, что она приняла эликсир. Мог бы заставить ее выпить его. Или заставить ее поверить в то, во что он хотел. А хотел он, чтобы Морганна поверила: Адам Блэк стоит этой жертвы.

«Неужели, черт возьми, так плохо быть таким, как я? – проревел он. – Неужели я так отвратителен – ведь у меня же нет души, Морганна? Разве я не был добрым с тобой? Что из того, о чем ты мечтала, я не дал тебе? Что я сделал не так?»

– Адам, я не могу понять одну вещь. Почему Дэррок не убил нас? – внезапно спросила Габби, прерывая его мрачные раздумья. – У него было преимущество благодаря эффекту неожиданности. Ведь он мог бы выстрелить тебе в спину, ударить по голове или еще что-нибудь сделать.

Адам моргнул, потерев глаза руками. Господи, эти воспоминания всплыли в его голове ни с того ни с сего и обрушились так внезапно, что на какое-то время он забыл, где находится. Только что он находился там, с Морганной, ненавидя ее за то, что она умерла. Ненавидя за то, что все это время она смотрела на него свысока, поскольку у него не было того, что ей полагалось от рождения.

Ненавидя всех людей с их лицемерными душами, всех смертных как одинаково подлых созданий. И наконец вспомнив, что он все-таки был полубогом – так катись они к черту! – долгое время бродил по горам как сама Смерть.

Адам стиснул зубы и проклял призрачные голоса давно ушедших времен из темных закоулков своей памяти, куда он добровольно никогда не заглядывал. Это было его тайное пристанище, место забвения. Слой за слоем складывались в эту темницу его воспоминания и оставались там, простираясь в прошлое на тысячи лет. Погрузиться в нее – это все равно, что обречь себя на безумие. И еще одной ложью Цирцену было то, что, если Туата-Де узнает слишком многое за слишком короткое время, он сойдет с ума; но это утверждение оказалось невероятно близко к правде: к безумию вели не знания, а неумение вовремя забыть.

– Ты не знаешь Дэррока, ka-lyrra, – ответил Адам. – Он любит поиграть со своей жертвой, прежде чем убить ее. Он не стал бы рисковать, пока я держал тебя, потому что, если бы я сразу же не потерял сознание или не умер, я мог бы переместить нас в безопасное место. На этот раз он решил не скрывать своих Охотников и себя от моего взора с помощью feth flada, потому что хотел, чтобы я его видел и слышал. Он пытался спровоцировать меня, чтобы я к нему повернулся, и тогда бы он разъединил нас. Готов поспорить, что после того, что он видел, до тебя он хочет добраться не меньше, чем до меня.

– Зачем?

Адам посмотрел на Габби. Она подняла волосы наверх с помощью одной из заколок, которые так любила, а из-под нее вверх выпустила маленький забавный хвостик, весело болтавшийся из стороны в сторону по мере того, как они подскакивали и раскачивались на неровной дороге. На Габби был мягкий замшевый пиджак, отделанный овчиной, поднятый воротник которого окаймлял ее стройную шею. Предвечернее солнце пламенным шаром опускалось за горизонт, освещая ее изящный профиль, в то время как она покусывала нижнюю губу.

И ее внешность казалась Адаму самым живописным видом во всей Шотландии, гораздо более прекрасным, чем поросшие цветами горные равнины и сверкающие реки. Она была забавна, упряма, сексуальна, умна и полна человеческой страсти, иона дала ему что-то, чего он не мог объяснить. Целуя Габриель тогда в номере, сжимая в своих объятиях ее чувственное, цветущее тело, Адам понял, что приблизился к тому, чтобы ощутить небесную благодать настолько близко, насколько могло приблизиться к небу бездушное существо. Габби ответила ему горячей страстью, которую он почувствовал в ней в тот самый миг, когда впервые ее увидел, и которая постепенно усиливалась, переходя в оргазм. Адам мог бы легко довести до него Габби и после того, как их прервали, мог бы сжалиться над ней и принести ее телу долгожданное освобождение, когда они перемещались или даже позже, в поезде или в самолете.

Но он не собирался отпускать ее так легко. Он наслаждался тем, что ее терзает болезненная мысль о его осведомленности. Какое мучение ей это доставляет! Так же, как ему доставляло мучение постоянное, болезненное ощущение ее присутствия. Они будут страдать вместе. Когда он наконец подарит ей первый оргазм, за ним последует еще десяток. Когда его член будет погружен в нее, глубоко, до самого основания, он обожжет ее своим собственным оргазмом.

В его человеческое тело будто вселилось нечто, как то было с МакКелтаром; Адам смотрел на Габби, и внутри него все рычало: «Мое!» И уже не существовало пути назад ни для кого из них. Если она этого еще не поняла, то скоро поймет.

– Чтобы насолить мне. Дэррок извращенный ублюдок. Он любит отбирать у меня все. Особенно смертных женщин. Мне пришлось очень сильно постараться, чтобы он не узнал о Морганне. Но теперь ему известно о тебе и он не намерен останавливаться на достигнутом.

Габби раскрыла рот, потом закрыла. И снова раскрыла:

– А он насолит тебе, если доберется до меня?

Адам посмотрел в ее сторону, но она не обернулась. В ее голосе послышались напряженные нотки. В первый раз за время пути ее взгляд был прикован к дороге. Этот вопрос важен для нее. И для него тоже.

– Да, Габриель, – спокойно сказал Адам. – Насолит.

– О!

Она долго молчала и наконец сказала:

– А ты уверен, что там, куда мы едем, мы будем в безопасности?

Он слабо улыбнулся. Значит, она, так же как и он, не умеет менять тему разговора, перескакивая с одного вопроса надругой. Неважно. Время еще есть. Он позаботится о том, что бы у них было достаточно времени.

–Мы уже в безопасности; мы пересекли границу. В тот самый миг, когда ее пересечет Туата-Де и войдет на территории Келтара протяженностью в тысячу лиг, королеву тут же известят об этом, а пересекший рубеж будет считаться вторгшимся в чужие владения. Это единственное место, куда Дэррок не сможет добраться, не выдав себя Эобил. И как только он себя выдаст игра будет окончена, а этого он не допустит. Кроме того, он плохо ориентируется в мире людей и, насколько я знаю Дэррока, сосредоточится на том, что, по-видимому, привело его в Цинциннати. Он займется поисками Цирцена.

– А о том, что ты пересек границу, королева тоже узнает?

– Граница была создана для Туата-Де, каковым я больше не являюсь, так что, думаю, нет.

– Ты думал, что Дэррок не сможет найти нас так быстро.

Это не было вопросом, но Адам все равно ответил:

– Я недооценил Дэррока; я не предполагал, что он решится привлечь больше Охотников. Он бы не смог найти нас так быстро с четырьмя Охотниками, которых ты видела в Цинциннати. Но он вызвал подмогу.

– Сколько других? – спросила она, глядя на него тревожно распахнутыми глазами.

– Тебе необязательно об этом знать.

Когда Адам повернул ее лицом к себе, он смотрел через ее плечо. Целая толпа Охотников материализовалась прямо за ее спиной, ожидая того момента, когда он повернется к Дэрроку и отпустит ее. Адам никогда не видел столько Охотников одновременно в одном месте за пределами их тюрьмы – Ансилии. Даже его такой легион привел в замешательство.

И даже более того. При одной лишь мысли о том, что они могут вцепиться когтями в Габриель, что-то произошло с его человеческим сердцем, и он почувствовал, как оно вот-вот выпрыгнет или сожмется в тяжелый гигантский кулак.

– Они были у меня за спиной? – с опаской спросила Габби. Она догадалась об этом. Адам кивнул.

– Э-э-э... больше... дюжины?

– Да.

– Ты прав, – поспешно сказала она. – Я не хочу об этом знать. – Последовала еще одна долгая пауза. – Знаешь... э-э... то, что Дэррок сказал, будто вы менялись смертными... у него свело челюсти.

– Что, Габриель?

– Это... правда?

– Нет, – ответил Адам. – Дэррок лжет. Он пытался вбить эту чушь тебе в голову. Посеять между нами раздор, провернуть старый добрый трюк под названием «Разделяй и властвуй».

– Правда? – Габби смотрела на него с надеждой, широко распахнув глаза.

– Да, – сказал Адам. – Правда. – Он глядел на нее не отрываясь, изо всех сил желая, чтобы она ему поверила, и ненавидя себя за ложь, хоть Габби, похоже, и готова была ему поверить. Но то, каким он был раньше, не имело ничего общего с тем, каким он стал сейчас, и Адам не хотел, чтобы Габби осуждала его за старые грехи.

Она медленно кивнула и переменила тему:

– Ты уверен, что эти МакКелтары, к которым мы едем, поверят мне? Даже если они не смогут тебя увидеть?

– Ах, ka-lyrra, я не знаю ничего, во что могли бы не поверить МакКелтары. Они слишком много повидали на своем веку.

– Дэррок, мы их потеряли, – сказал Бастион.

Дэррок смотрел на Охотника, сохраняя ледяное молчание. Наблюдая за Адамом и его маленькой смертной, он вспомнил те давние времена, когда они вместе ездили на Дикую Охоту и охотились плечом к плечу, как братья-полубоги, свободные и непобедимые, не подчиняющиеся ничему и никому. Они были неразлучны и умели читать мысли друг друга. Смертные казались им лишь жалкими животными, с которыми можно поразвлечься, поиграть, можно натравить их друг на друга и смотреть, как они переживают свои глупые трагедии.

Но Адам изменился. Общение с людьми его испортило. И он настроил свою расу против своего друга. Против него Дэррока, который когда-то помог Адаму, как не помогал никому другому.

Адам встал на защиту людей и большую часть времени начал проводить среди этих созданий со скоротечными жизнями. Дэрроку казалось непостижимым, что какое-либо Существо обладающее здравым смыслом, могло предпочесть общество людей общению с Туата-Де.

Он ждал, когда Адам одумается, раскается и преодолеет свое странное восхищение людьми. Но проходили тысячелетия, а все оставалось по-прежнему, и Дэррок стал испытывать к Адаму отвращение.

Разгневанный тем, что принц Д'Жай страстно увлечен общением со смертными, Дэррок сделал себя и Охотников видимыми для него. Он хотел, чтобы его лицо со шрамом было последним, что Адам увидит перед смертью, чтобы он смотрел на то, как Дэррок будет издеваться над его девушкой.

Но Адам отреагировал на его насмешки не так, как обычно. Нет, он повел себя так, словно Дэррок ничего не значил для него, словно эти насмешки не могли его задеть и значение имела только безопасность его жалкой маленькой смертной. Второй раз за свою жизнь Адам укрыл своим телом человека и переместился, прежде чем Дэррок успел его остановить.

И теперь син сириш ду (который больше не достоин так называться) был где-то далеко и знал, что Дэррок выпустил Охотников на свободу. И Дэррок не сомневался, что Адам понял смысл этого: старейшина собирается бросить вызов королеве.

А это, в свою очередь, означало, что ему нужно снова найти Адама, и как можно скорее. Ведь умный принц Д'Жай наверняка изыщет способ привлечь к себе внимание Эобил, даже находясь в столь незавидном положении. Дэррок больше не мог позволить себе оттягивать момент его смерти. Когда он увидит Адама Блэка в следующий раз, его смерть будет быстрой. Дэррок не допустит, чтобы жажда мести помешала его главной цели.

И все же... С девчонкой он был не прочь немножко позабавиться. Ей нравятся Существа? Дэррок показал бы ей, что они могут сделать с женщиной. Показал бы, каким был Адам где-то глубоко внутри, хоть и не хотел этого признавать. Он был Туа-та_де – бог. И перед смертью она будет его боготворить.

– Не смотри на меня так, Дэррок, – проревел Охотник, прерывая его мысли. – Мы были наготове. Мы могли убить его в одно мгновение. Это ты настоял на том, что их нужно разделить и взять живыми. Так мы все это делаем ради своей свободы или ради твоей мести?

– Ради того и другого, – коротко ответил Дэррок. – И это не твое дело. Скажи, где вы засекли их последние следы?

– В аэропорту.

– Направление?

Охотник взмахнул крыльями.

– Там было слишком много людей. К тому времени как мы прибыли, их запах уже перебило множество других запахов. Мы не смогли определить направление.

Дэррок грязно выругался.

– Разреши мне привлечь еще Охотников. Мы снова выйдем на них, – сказал Бастион.

– Король Ансилии заметит их отсутствие, – возразил Дэррок. – Он не дурак.

– Но сейчас он где-то развлекается. С некоторых пор его никто не видел, – ответил Бастион.

Дэррок взвесил все «за» и «против».

Если бы на короля Ансилии можно было положиться, если бы с ним можно было договориться или заключить союз – но нет, король Тьмы не такой, как Существа его расы; он был такой Древний, что Эобил, живущей уже почти шестьдесят тысяч лет, еще и в помине не было, когда он появился на свет. Ходили слухи, что король Ансилии исчислял свое существование сотнями тысяч лет; некоторые поговаривали, что ему и того больше. И что он частенько бывал не в своем уме. Мало кому доводилось увидеть его хоть мельком, а имени или настоящего облика его никто и подавно не знал. Он создал свой мир во мраке темницы Ансилии – крепости, которая, по слухам вмещала в себе целые галактики – темные, бескрайние владения, усеянные ловушками для неосмотрительных посетителей, так что ни один непрошеный гость оттуда не возвращался.

И, раз уж на то пошло, ни один «прошеный» тоже, за исключением королевы Эобил, которая была у него дважды. Но даже она старалась избегать короля Тьмы.

И все же... если он занят своими делами, Дэррок мог бы вызвать еще Охотников.

– Сколько времени прошло с тех пор, как короля видели в последний раз?

– Пятьдесят дней, – ответил Бастион.

Прошло не так уж много времени; пожалуй, игра стоит свеч.

– Возьми еще двадцать Охотников, не больше, – уступил Дэррок. – Найдите сына Адама. Думаю, он попытается его использовать, чтобы связаться с королевой. Мы не должны этого допустить. Исследуйте Цинциннати и горы Шотландии. Когда найдете этого ублюдка-полукровку, вызовете меня. А если вдруг найдете Адама, не приближайтесь к нему. Я хочу видеть, как он умрет.

Бастион кивнул, обнажая острые клыки.

ГЛАВА 17

Драстен МакКелтар сделал глоток скотча и с довольной улыбкой оглядел стол. За последний год МакКелтары насмотрелись на это сполна.

«И дай-то Бог, чтобы мы видели все это не в последний раз», – подумал он.

После стольких неблагоприятных событий жизнь наконец стала мирной и спокойной, и у него было все, о чем он только мечтал, и даже больше. Ему не требовалось ничего, кроме как погрузиться в простые радости жизни до конца своих дней. Например, разделить ужин с теми, кого он любит, у камина с потрескивавшим в нем торфом, который был покрыт сверху вереском, источавшим упоительный аромат.

Драстен оглядел своих сотрапезников: там была Гвен, его любимая жена, талантливый физик и прекрасная мать их драгоценных двухмесячных близнецов, весело щебечущая с Хло о школе, в которую однажды пойдут их малыши.

Была там и Хло, любимая жена его брата, эксперт по антиквариату и ученый. На прошлой неделе стало известно, что вскоре она принесет пополнение клану МакКелтаров, так что теперь она буквально сияла, как и ее муж, Дэгьюс.

И был там Дэгьюс, его брат-близнец, младше его на три минуты, и лучший друг.

Прошло уже несколько месяцев после той ночи в здании Еелту, когда Дэгьюс сражался и победил членов современной секты драгаров, решивших возродить свои древние имена. С тех пор глаза Дэгьюса излучали тепло и радость и он часто смеялся. Драстен не мог припомнить, когда видел его более счастливым.

Сначала Дэгьюс поговаривал о том, чтобы построить свой собственный замок в северной части имения МакКелтаров, но Драстен быстро положил конец таким глупым разговорам. Замок Драстена и Гвен, сооружением которого занимался Дэгьюс – потрясающий дом, который был подарком для них оговоренным заранее в мельчайших деталях, – насчитывал более ста двадцати комнат. Он мог вместить в себя целый клан, и Драстен хотел так и сделать – поселиться там всем кланом.

Не для того он уже дважды терял своего брата, чтобы теперь в чем-то ему отказывать. Кланы не похожи на современные семьи. Клан горцев всегда вместе: они вместе работают, вместе отдыхают и вместе воспитывают детей. Отвоевывают себе скромное место под солнцем и до краев наполняют его своим уникальным наследием, которым они так гордятся.

Таким образом, Дэгьюс и Хло поселились в замке, с радостью заняв комнату в западном крыле, напротив комнаты Драстена и Гвен.

И каждый вечер они собирались за ужином (жены настаивали, чтобы братья изысканно одевались к нему, и Драстен был готов нацепить любую безделушку, какую попросит его ненаглядная Гвен, чтобы увидеть ее в платье и будоражащих воображение туфлях, которые носят женщины двадцать первого века), и каменный замок наполнялся смехом, дружеской беседой и любовными флюидами.

Подняв голову, Драстен посмотрел на портрет отца, Сильвена. Рядом с ним над камином висел портрет их матери, Нелл. Драстену показалось, что карие глаза Сильвена весело подмигнули ему, а улыбка Нелл стала еще милее. Да, жизнь прекрасна. После всех тяжелых испытаний, которые им пришлось пережить, она потекла размеренно и в ней больше не было сложных вопросов, нарушений клятвы, путешествий во времени, проклятий, злых друидов и цыган, безумных Видящих и Туата-Де. Драстен с радостью предвкушал долгие годы такого мирного, спокойного существования. Остаток его жизни должен быть счастливым.

Он отодвинул тарелку и как раз хотел предложить всем пройти в библиотеку, когда в гостиную ворвался их дворецкий, Фарли; его седые волосы встали дыбом, а сгорбленная спина напряженно выпрямилась. Его явно что-то вывело из себя.

– Милорд, – торопливо откашлявшись, обратился Фарли.

– Мистер МакКелтар, – поправил его Драстен уже в бог знает какой раз с улыбкой, говорившей: «Мне ужасно надоело напоминать, но я проявляю терпение». Сколько бы раз он ни повторял, что он не помещик, а просто мистер МакКелтар (вот Кристофер, его современный отпрыск, живший выше по дороге в самом древнем замке во всей Шотландии, – тот настоящий помещик), Фарли отказывался это слышать. Дворецкий, которому было уже за восемьдесят, но который постоянно утверждал, что ему шестьдесят два, никогда не был дворецким до того дня, как впервые появился у них на пороге, и, очевидно, он решил, что будет служить дворецким только у лорда. И все тут. И он ни за что не позволит Драстену помешать ему реализовать свое намерение.

Если бы не Гвен, Драстен был бы более строг в этом вопросе, но Гвен души не чаяла в Аяне Лвелине МакФарли с того самого дня, как тот приехал к ним в сопровождении большого количества МакФарли, которых тоже надо было устроить в имении. С тех пор Драстен не мог с уверенностью сказать, чей это замок – Келтаров или Фарли.

«Если быть объективным, – криво улыбнулся Драстен, – то это замок Фарли хотя бы потому, что они сильно превосходят Келтаров по численности». По последним подсчетам, он нанял четырнадцать детей дворецкого и их супругов, семнадцать внуков, и к ним «прилагалось» еще двенадцать детей, от младенцев до подростков. Род МакФарли процветал и воспроизводился, как воспроизводились кланы в старые добрые времена. Драстен поднял взгляд, пытаясь понять, в чем дело. Скользнув мимолетным взглядом по своей ненаглядной чувственной женушке, он подумал, что приятно смотреть вот так перед собой.

– Да, милорд МакКелтар.

Драстен закатил глаза. Гвен хмыкнула в салфетку.

– Я хочу доложить, милорд, что к вам пришла посетительница, и хотя, возможно, это не мое дело, но с этой девушкой, – Фарли фыркнул, – с ней что-то не так. Она не такая как мисс Хло, – за этими словами последовала широкая полная любви улыбка, – или наша прекрасная леди Гвен. Поистине, наша гостья напоминает мне его, – дворецкий кивнул в сторону Дэгьюса, – когда он только приехал. С ней определенно что-то не в порядке, явно не в порядке.

У Драстена засосало под ложечкой. Его мир и покой снова подвергаются опасности. Ни больше ни меньше. Он вопросительно посмотрел на жену.

Гвен пожала плечами и покачала головой:

– Я никого не жду, Драстен. А ты, Хло?

– Нет, – ответила Хло. – А что с ней не так, Фарли? – с любопытством спросила она.

Дворецкий снова раздраженно откашлялся, несколько раз хмыкнул и, старательно подбирая слова, произнес:

– Вообще-то она вполне нормальная девушка, я хочу сказать, на первый взгляд, но, – он замолчал с чрезвычайно огорченным вздохом и несколько раз прочистил горло, прежде чем продолжить, – должен заметить, что у нее есть некоторые э-э... проблемы с физической устойчивостью.

– Что? – нахмурившись, спросила Гвен. – Проблемы с физической устойчивостью? Что, черт возьми, это означает, Фарли?

Драстен глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул. Ему это не нравилось. Проблемы с физической устойчивостью не предвещали ничего хорошего безмятежному существованию обитателей замка Келтаров.

– Именно то, что я сказал. Проблемы с физической устойчивостью, – повторил Фарли, очевидно не желая продолжать описание нежданной гостьи.

– О Боже, – слабым голосом произнесла Гвен. – Ты хочешь сказать, что она то физически присутствует, то нет? То есть, что она время от времени становится невидимой?

– Я этого не говорил, – отрезал Фарли. – Если бы я это утверждал, меня могли бы счесть немного не в себе.

– И она спрашивает меня? – раздраженно спросил Драстен. Как такое могло случиться? В двадцать первом веке он знал лишь тех, с кем познакомился через Гвен, да еще людей из соседних поместий. Он был уверен, что не заводил знакомства ни с кем, у кого могли бы возникнуть проблемы с физической устойчивостью. Такого человека он избегал бы, как зачумленного. Довольно с него колдовства и магии. За дюжину человеческих жизней они успели ему изрядно надоесть.

– Нет, она спрашивает его, – Фарли кивнул на Дэгьюса.

– Меня? – Дэгьюс выглядел очень удивленным. Посмотрев на Хло, он пожал плечами. – Я сам ничего не понимаю, дорогая.

Тяжело вздохнув, Драстен встал. Теперь можно забыть о спокойной жизни и о простых житейских радостях. Как глупо было думать, что жизнь жрецов Келтаров когда-то станет нормальной. В любом чертовом веке.

– Похоже, будет лучше, если мы попытаемся во всем разобраться, – сказал он. – Я, во всяком случае, не думаю, что девушка, у которой проблемы с физической устойчивостью, соизволит исчезнуть навсегда и оставить нас в покое.

Когда он вышел в холл, Дэгьюс, Гвен и Хло последовали за ним. Габби стояла у входа в замок и ошеломленно вертела головой. Адам не потрудился сказать ей, что МакКелтары живут в великолепном замке с круглыми башенками и квадратными башнями, окруженном громадной каменной стеной со множеством опускающихся решеток и барбаканов, а в одном только главном холле могли бы поместиться все одиннадцать комнат ее дома викторианской эпохи.

Адам, видимо, не подумал о том, что она захочет пригладить расческой волосы или напудрить носик – словом, попытаться придать себе более презентабельный вид перед... аристократами, или... или пэрами, или как там называются люди, которые живут в замках.

Нет, он просто снова втянул Габби О'Каллаген, растрепанную и невыспавшуюся, в еще одну сложную ситуацию совершенно неподготовленной.

Она запрокинула голову, разглядывая замок. Замысловатая резная балюстрада обрамляла холл на втором этаже, и ступеньки двух элегантных лестниц сбегали с двух сторон, встречаясь посередине и сливаясь в один мраморный шлейф. Это была лестница из волшебной сказки, лестница, по которой, отправляясь на бал, должна спускаться принцесса, одетая в элегантное платье.

Стены украшали прекрасные гобелены, повсюду были расстелены роскошные ковры, а высокие окна украшало цветное витражное стекло. В холле стояла массивная мебель с резными кельтскими узорами. Там же было два камина, таких больших, что в каждом мог бы запросто встать в полный рост взрослый мужчина, а напротив них стояли стулья с высокими спинками, обитые дорогой парчой, и блестящие столы.

Во все стороны расходились коридоры, и Габби даже не могла себе представить, сколько там было комнат. Сотня? Две? Вместе с потайными ходами и темницей? Ее воображение рисовало причудливые картинки.

Только когда они стали подниматься к поместью по длинной петляющей дороге, относящейся уже к частным владениям МакКелтаров, Адам наконец объяснил, хоть и образно, но очень кратко, что представляли из себя братья-близнецы. По его словам, они происходили из древнего рода друидов, которые уже целую вечность служили Туата-Де и были единственными хранителями Договора между людьми и Чаром со стороны людей.

– Договора? – эхом отозвалась потрясенная Габби.

В «Книгах» О'Каллагенов содержались упоминания о легендарном соглашении. Она начала понимать, что если переживет все это, то дополнит книги целой уймой информации для грядущих поколений, – информации гораздо более точной по сравнению с тем, что имелось там на данный момент.

Возможно, ей даже удастся увидеть священное... ну, то, что представляет собой Договор – она даже не могла вообразить, как он выглядит. «И сколько же всего, – думала Габби, сгорая от любопытства, – смогут рассказать мне о Чаре МакКелтары?» Как хранителям Договора, им, очевидно, многое было известно. Она с нетерпением ждала, когда сможет расспросить их обо всем. Габби тихонько хмыкнула, заметив свою непоследовательность. Всю жизнь она пыталась избегать всего, что связано с Чаром, отказываясь открывать «Книги», намеренно боролась с мыслями о нем – и вот ей вдруг захотелось узнать как можно больше.

«Книги» О'Каллагенов во многом искажали действительность. И ей нужно было знать, насколько и в чем они ошибались. Только тогда Габби смогла бы составить мнение о темноволосом соблазнительном принце, который ворвался в ее жизнь и перевернул ее вверх дном.

Она посмотрела на Адама. Он молча стоял, замерев и устремив взгляд вперед, и его тело напряглось. Неужели он не уверен в гостеприимстве хозяев? Габби не могла себе представить, что Адам может быть в чем-то неуверен.

Она как раз поворачивалась к нему, чтобы спросить об этом, когда двое мужчин вышли в главный холл, и этот вопрос тут же вылетел у нее из головы.

Потому что это были самые красивые мужчины, которых она видела в своей жизни. Близнецы, но все же разные. Оба были высокие и крепкие: один из них казался выше на несколько сантиметров, с темными волосами до плеч и глазами, похожими на осколки серебристого льда, а у другого были длинные черные волосы, собранные в хвост и ниспадавшие До самой талии, и глаза такие же золотые, как ожерелье Адама. Братья выглядели элегантно в шитых на заказ костюмах темных тонов, и их великолепные тела излучали неукротимую сексуальную энергию.

«О Боже, – с восхищением подумала Габби, – таких мужчин в Штатах днем с огнем не сыщешь». Интересно, все шотландцы такие? Если это так, то надо будет как-нибудь привезти сюда Элизабет. Ей, как ценителю любовных романов, они явно придутся по вкусу, а эти двое как будто сошли с одной из книжных обложек.

– Смотри, да не заглядывайся, ka-lyrra. Они всего лишь люди. Смертные. Ограниченные. И женатые. Оба. К счастью.

«Нечего и думать о том, чтобы привезти Элизабет», – расстроилась Габби, глядя на Адама. Его рука властно лежала у нее на талии, и он, можно сказать с уверенностью, смотрел на нее как-то раздраженно, как будто немного... ревновал? Син сириш ду ревнует к двум смертным мужчинам? Это показалось ей почти невозможным, и тем не менее от этого у нее образовался комок в горле.

– Я не заглядываюсь, – с трудом произнесла Габби; и она действительно не заглядывалась, потому что, едва посмотрев на Адама, она поняла, что, хоть мужчины эти и великолепны по меркам смертных, их нельзя даже сравнивать с ее сказочным принцем. «Возьми этих двух мужчин, соедини их, посыпь пылью Чара, увеличь чувственность и опасность, которые они излучают, в десять раз – и ты получишь Адама Блэка», – подумала Габби.

– Дэгьюс, ты видишь... – начал тот, что повыше, с раздражением и недовольством в голосе.

– Ты о том легком, призрачном контуре девушки, Драстен? – подхватил его златоглазый близнец с таким же сексуальным акцентом, как и у брата.

– Да, – нахмурившись, ответил тот, которого звали Драстен.

– Да, – согласился Дэгьюс.

– Ой! – воскликнула Габби. Она забыла о том, что Адам держал ее за талию (чертов Адам, он так приучил ее к своим прикосновениям, что она скорее замечала его отсутствие, чем присутствие!). «И опять же, как вообще МакКелтары могут меня видеть? – подумала она, нахмурившись. – Может, это потому, что они друиды?» Господи, сколько же у нее было вопросов!

Выскользнув из объятий Адама, Габби поспешно извинилась перед двумя высокими темноволосыми мужчинами:

– Простите. Все время забываю, что я исчезаю, когда он ко мне прикасается, потому что для меня ничего не исчезает. Наверное, мы немного напугали вашего дворецкого.

Братья непонимающе смотрели на нее, и она продолжила.

– Я – Габриель О'Каллаген, – сказала она, делая шаг вперед и протягивая им руку, – и я знаю, что мое имя вам ни о чем не говорит и, возможно, все это выглядит весьма странно, но я могу все объяснить. Мы бы не могли где-то присесть? Мне кажется, мы добирались целую вечность.

Мужчины обменялись взглядами.

– Мы? – осторожно спросил тот, которого звали Драстен.

– О Господи, Драстен, – толкнула в бок возвышавшегося над ней горца маленькая женщина с серебристо-белыми волосами и ровной челкой, – куда подевались твои манеры?

Вторая женщина, тоже маленькая, с длинными вьющимися волосами, в которых струились медные и золотые пряди, появилась из-за спины другого близнеца, и они обе поспешно вышли вперед, чтобы поприветствовать Габби.

–Я – Гвен, – сказала блондинка, – а это мой муж Драстен.

А это Хло и ее муж Дэгьюс.

– Приятно познакомиться, – ответила Габби, вдруг почувствовав себя замарашкой, которая встретила двух красавиц. Она стояла в чудесном замке, рядом с четырьмя элегантно одетыми людьми; она путешествовала без перерыва тридцать шесть часов – по крайней мере, так она предполагала; временные пояса как-то сбили ее с толку – с четырьмя пересадками и напряженными часами за рулем. Ее волосы давным-давно выбились из-под заколки, и она чувствовала, что они торчат во все стороны; на ней не было макияжа, и даже на складках одежды появились складки. Габби бросила на Адама испепеляющий взгляд. – Не могу поверить! Ты не сказал мне о том, что мы направляемся в замок и что здесь будут все эти люди. Посмотри на меня, на кого я похожа! Я выгляжу просто ужасно!

– Гм, простите, но с кем вы разговариваете? И вы не выглядите ужасно, – попыталась переубедить ее Хло. – Поверьте мне, мы с Гвен в этом кое-что понимаем и, бывало, сами выглядели хуже некуда, но о вас нельзя этого сказать. Правда, Гвен?

Гвен улыбнулась.

– Это точно. Ужасно – это когда у тебя в организме катастрофически не хватает никотина, а после недельной поездки с высокопоставленными гражданами ты проваливаешься в пещеру и падаешь прямо на чье-то тело.

– А потом переносишься на несколько столетий назад, не имея ни малейшего понятия, что происходит, – согласилась Хло. – И вдобавок ко всему ты ведь была голая, да?

Гвен коротко кивнула. Габби моргнула.

– Я дал тебе плед, – с негодованием возразил Драстен. – Я не мог забросить тебя в прошлое голой и беспомощной, как маленький ребенок, Гвен.

Гвен посмотрела на мужа нежным взглядом.

– Я знаю, – проговорила она.

Тот, которого звали Дэгьюс, нетерпеливо вскинул голову.

– И ты была ни там, ни здесь. С кем это вы говорите, кого мы не видим?

«Забросить в прошлое? Голой? Что это значит?» Пресвятая Дева! Неужели эти люди так же, как сын-полукровка Адама, перемещаются во времени? Ее жизнь, ее маленький уголок на стыке трех штатов казались Габби все более спокойными с каждым новым днем.

– Скажи им, Габриель, – нетерпеливо поторопил Адам.

Моргнув, Габби кивнула.

– Со мной тут одно из... Существ...

– Туата-Де, – раздраженно поправил Адам. – Ты говоришь обо мне как о каком-то монстре.

– Один из Туата-Де, – поправилась она с кривой улыбкой. – Он сказал, что я говорю о нем как о каком-то монстре, но, поверьте, никто бы не спутал Адама Блэка с мон...

– Адам Блэк, Туата-Де Данаанский?! – вскрикнул Дэгьюс, и его золотые зрачки расширились.

– Вы его знаете?! – воскликнула Габби. Адаму же она обиженно сказала: – Ты не говорил мне, что они тебя знают.

– Я не был уверен, что Дэгьюс сохранил обо мне какие-то воспоминания, ka-lyrra. В то время он был при смерти, а я не знал, разрешит ли Эобил ему все вспомнить, – мягко ответил он.

– Вы о том Туата-Де Данаанском, который спас жизнь моему мужу? – изумилась Хло. – Он с вами?

Что ж, это окончательно сбило Габби с толку. Адам спас жизнь Дэгьюсу? Когда? Как? Зачем? Чем он занимался – появлялся то тут, то там и спасал людям жизнь? Разве Существо стало бы это делать? Ни одно из тех, о ком она когда-либо слышала, не пошло бы на это. Существа не стали бы помогать смертным.

«Ради всего святого, – думала Габби, удивленно глядя на Адама, – что я вообще о нем знаю?» Чертовы «Книги» О'Каллагенов! Хоть что-то, кроме его невероятной сексуальности, в них описывалось правильно?

Адам слабо улыбнулся и, деликатно придержав пальцем ее подбородок, не дал ей раскрыть рот. На миг он остановил взгляд на ее устах и мягко провел подушечкойбольшого пальца по ее нижней губе. Когда он надавил чуть сильнее, Габби с изумлением обнаружила, что кончик ее языка высунулся, чтобы лизнуть его. Она не собиралась этого делать; просто не смогла удержаться.

На его лице застыло желание, а из горла вырвался рычащий звук. Раздув ноздри, он сделал несколько медленных вдохов и тихо спросил:

– Что, не читала об этом в своих глупых книжках, Габриель? Это не совпадает с твоими предубеждениями? Представь себе.

– Почему ты мне об этом не сказал?

– А ты бы мне поверила? – медленно проговорил он.

Габби пожала плечами.

– Вот я и не сказал. – Адам отпустил руку, которой касался ее лица.

– Вы видели? – услышала она голос Гвен, доносившийся как будто откуда-то издалека. – Она снова исчезла! Как же это интересно! А теперь опять появилась.

Габби продолжала смотреть на Адама, и тут Хло взяла ее за руку и потянула в замок.

– Проходите, проходите вдвоем. Вы хотите есть? А пить? Что мы можем сделать для вас? Давайте ваши сумки. Кстати, – она заколебалась, – возможно, сейчас не лучшее время для таких вопросов, но сколько лет Адаму Блэку? Видите ли, я хотела кое-что узнать о железном веке. Вообще-то, – призналась она, – у меня много вопросов, касающихся...

– А он может есть и пить? – вмешалась Гвен с восхищенным выражением лица. – Я хочу сказать, он вообще здесь?

И... где именно? Он что, в другом измерении или что-то в этом роде? Может быть, в параллельном нашему?

Дэгьюс и Драстен обменялись хмурыми взглядами и покачали головами.

Затем Драстен сделал шаг вперед и обнял жену за плечи. Посмотрев на Гвен взглядом человека, смирившегося с обстоятельствами, он сказал:

– Почему бы нам не поинтересоваться у девушки, хочет ли она есть, и не оставить вопросы о физике и истории на потом? – Повернувшись в сторону Габби, он наклонил голо ву и официальным тоном произнес: – Милости просим в дом Келтаров, Туата-Де. Старым добрым друзьям здесь всегда рады.

Адам, прищурившись, смотрел на Габриель, и, хоть ему и было приятно торжественное приглашение Драстена и он радовался, что Дэгьюс его вспомнил и что его ka-lyrra наконец-то начинала видеть его таким, какой он есть, все это не очень его успокаивало.

Он не ожидал от себя такой реакции на то, что увидит Габриель в обществе этих близнецов.

Ему это не нравилось. Совсем не нравилось. В помещении витало слишком много тестостерона. А весь его тестостерон – огромное количество – был невидим.

То, что Драстен и Дэгьюс были женаты, абсолютно ничего не меняло. Почему Габриель им так улыбается? Разве она не понимает, что это всего лишь мужчины, а такая девушка, как она, не должна доверять мужчинам, в каком бы счастливом браке они ни состояли? И, Боже правый, Адам не мог даже заявить свои права на эту девушку. Даже то, что он прикасался к ней самым интимным образом, ничего не меняло, потому что каждый раз, как он это делал, Габби становилась невидимой для остальных.

Никогда еще он не хотел так сильно стать видимым. Среди обычных мужчин Цинциннати это не имело особого смысла, но Келтары не были обычными мужчинами.

Адам раздраженно играл пустой рюмкой, перекатывая ее между ладонями и поглядывая на бутылку скотча в баре.

Окинув МакКелтаров мрачным взглядом – который они, конечно, не могли видеть, но ему все равно стало после этого чуточку легче, – он встал, снова наполнил рюмку и начал мерить шагами библиотеку. Это была просторная, оформленная в старом стиле комната с вишневыми книжными полками, расположенными друг под другом на панельных стенах, с удобными креслами и диванами, с камином из тускло-розового мрамора и высокими окнами. Адам обошел ее, отсутствующим взглядом осматривая книги и слушая, как Габби продолжает описывать всем их – нет, свою – версию происходящего. Он попытался настоять, чтобы она рассказала все так, как хочет он, но, похоже, она пришла в восхищение от появившейся возможности поведать МакКелтарам, Как перевернулась ее жизнь с тех пор, как в ней появился Адам Блэк.

Гвен и Хло сочувствующе кивали, и он ощущал, как женский дух наполняет комнату. Дух исходил от всех, черт возьми, кроме тех, кто был невидим!

К дьяволу все, он хотел есть. Но поел ли он? Нет. Габби ответила за них двоих: отказавшись от ужина, она согласилась слегка перекусить в библиотеке. Бутербродики, конфетки и орешки? От такой скудной диеты его смертное тело могло запросто испустить последний вздох.

А она еще не дошла до того места, когда появился Дэррок с Охотниками. Гвен и Хло, похоже, пришли в восторг от общения с Видящей Сидхов и задавали ей уйму бессмысленных вопросов о том, каково это – быть такой. Если так пойдет и дальше, пока Габби доберется до более важных вопросов – например что от них хочет Адам, – может пройти целая ночь. Если бы только он мог сам с ними поговорить! Он начал уже сомневаться, успеет ли она все рассказать к наступлению Люгнассада.

Габби начала рассказывать о своих дурацких «Книгах», и Хло, любитель антиквариата и ярый библиофил, пыталась договориться о том, чтобы приехать в Цинциннати и посмотреть на них. Книги! Весь Чар в опасности, судьба королевы под угрозой, за ними гонится Дэррок, который хочет их убить, Охотники идут по их следу, а женщины болтают о каких-то проклятых книгах!

Адам немного успокоился, когда услышал:

– Я с радостью покажу их тебе, Хло, но, честно говоря, думаю, мои предки исказили множество фактов.

«Чертовски много времени понадобилось ей на то, чтобы признать это», – подумал он, прищурившись и властно скользя по Габби взглядом. И желая, чтобы она тоже посмотрела на него. Чтобы он не так сильно чувствовал себя невидимым. Но она не глянула на него даже мельком – так она увлеклась, отвечая на всякие не относящиеся к делу вопросы. Адам уже собирался выйти в кухню, чтобы чем-то перекусить, как вдруг Дэгьюс задумчиво спросил:

– Так это из-за действия feth fiada мы не можем его видеть?

Адам повернул голову.

– Что ему об этом известно, ka-lyrra? – встревожено спросил он. Дэгьюс был еще одним человеком с непредсказуемыми свойствами, как и Видящие Сидхов; то, что он пережил за последний год, настолько его изменило, что никто не мог сказать наверняка, как проявятся его способности. По сути дела изменения произошли тогда, когда современный Дэгьюс встретился с Дэгьюсом из прошлого – и один из них должен был исчезнуть, но никто не исчез. Это была одна из причин, по которым Высший Совет так непреклонно выступал за уничтожение горца. Конечно, некоторые члены Совета, как, например, Дэррок, руководствовались и более подлыми мотивами.

– Адам хотел бы знать, что вам об этом известно, – обратилась к нему Габби.

Дэгьюс улыбнулся.

– Я знаю о ней больше, чем хотелось бы. Я сам давным-давно использовал эту силу, чтобы достать несколько редких томов. Мы называем ее «магией мантии», или «туманом друидов». Ее нелегко носить; это страшное заклятие. Существуют две его вариации. Вариант, которому были обучены МакКелтары, и магия, которой пользовались драгары, – гораздо более сильное, тройное заклятие на языке Туата-Де. Этот вариант я никогда не использовал.

– Драгары? – нахмурившись, переспросила Габби.

– Когда-то, – объяснила Хло, – Дэгьюсом овладели души тринадцати древних злобных друидов, которых Туата-Де бросили в темницу для бессмертных на четыре тысячи лет. Их называли драгарами.

– А, понятно, – сказала Габби, но, похоже, сама была не очень-то в этом уверена. Хло дружелюбно рассмеялась.

– Я объясню тебе это как-нибудь потом, Габби. Обещаю.

– Да, черт возьми! – воскликнул Адам, подходя к Габриель.

Положив руку ей на плечо, он поторопил ее – Спроси, не осталось ли у него воспоминаний драгаров, Габриель.

Когда драгары овладели Дэгьюсом, их знания стали его знаниями, а им было известно все то, что знали и умели Туата-Де. Адам предполагал, что, когда Эобил уничтожила драгаров, она стерла эти воспоминания из памяти горца.

Но что, если нет? Если Дэгьюс знал древнее заклинание на языке Туата-Де, он мог прекратить действие магии. Это не мог сделать ни один простой смертный, да и самому Адаму это было не под силу, но чистокровному друиду МакКелтару, знавшему древний язык, это, несомненно, удалось бы.

И Адам Блэк смог бы снова говорить сам от своего имени, стать видимым и дать наконец всем понять, что Габриель принадлежит ему.

– Хорошо, Адам, но они меня опять не видят. Не прикасайся ко мне.

«Не прикасайся ко мне». В таком невидимом состоянии он чувствовал себя немощным по сравнению с МакКелтарами, а немощь – не то чувство, с которым мог бы смириться Адам Блэк, в каком бы положении он ни находился, и слова Габби пробудили в нем бурное, злобное и дикое чувство. Внезапно им овладело странное желание напомнить ей о том, что совсем недавно она умоляла его поцеловать ее крепче и засунуть руку в ее трусики. О том, что он уже почти вошел в нее и вошел бы – соприкасаясь с ней органом гораздо более интимным, чем рука, – если бы их не прервали. И о том, что у них еще было одно незаконченное дело, которое они вскоре доведут до конца.

Одним легким движением он привлек ее в свои объятий и обжег ее губы горячим, страстным поцелуем, продвигая язык все глубже и громко заявляя всеми своими действиями: «Я твой мужчина, и не забывай об этом!»

Если бы Габби тут же не растаяла, не обмякла в его руках, полностью подчинившись ему... он не знал, что сделал бы тогда. Он был благодарен, что она не дала ему возможности это узнать. В библиотеке, практически без всякой любовной прелюдии – нет, не таким должен быть ее первый раз. Адам хотел, чтобы это обольщение стало головокружительным, преодолимым, восхитительным и захватило бы Габби до глубины ее светящейся золотом души.

К счастью, она не только обмякла; ее коленки так слабо, так по-женски подогнулись, что Адам почувствовал себя истинным богом среди людей и все-таки отпустил Габби.

Как только он это сделал, она слабо опустилась на стул; губы ее были полураскрыты, а взгляд отсутствующе блуждал. Габби покраснела, ошеломленно оглядываясь по сторонам, и встряхнула головой.

Адам с удовольствием заметил, что Дэгьюс и Драстен пристально на нее посмотрели и задумчиво переглянулись. Слава Богу, он наконец-то заявил о своих правах на нее, хотя бы в общих чертах.

– Адам спрашивает, не осталось ли у вас воспоминаний драгаров, – сказала Габби, снова тряхнув головой, как будто хотела, чтобы там что-то прояснилось. Дэгьюс кивнул.

– Вот почему я и задал свой вопрос.

– У тебя они остались? – ошарашено спросил Драстен.

– Да, хоть души и исчезли, воспоминания остались во мне. Теперь их знания – это мои знания.

– Господи, и ты ничего мне об этом не говорил! – воскликнул Драстен. – Все их знания?

– Да. В моей памяти содержится множество информации. Я ничего не говорил тебе, потому что это не имело значения. Поскольку во мне больше нет драгаров, я не собирался ее использовать. И опять же, да, думаю, я смогу снять заклятие. Лично я предпочел бы видеть Адама Блэка. Мне не нравится разговаривать с невидимкой. Я чувствую себя не в своей тарелке.

– Да, – с облегчением вздохнул Адам. – Давай же. Прямо сейчас. Скорее, черт возьми! – Будь у него хоть малейшее подозрение, что Дэгьюс все еще владеет воспоминаниями тринадцати, он приехал бы сюда сразу же после того, как королева покинула его в Лондоне.

Но ему и в голову не могло прийти, что Эобил оставила Дэгьюсу все эти воспоминания; столько знаний драгаров, собранных в одной голове, были невероятно опасны и непредсказуемы. Адам шумно вздохнул. Его королева совершила, большую ошибку. Когда он снова станет бессмертным, им предстоит долгий разговор. Возможно, настало время занять ему место в ее проклятом Высшем Совете, чтобы добраться до сути вещей.

– Он спрашивает, не соизволите ли вы попробовать? А перевела Габби, глядя на Адама с безмолвным упреком. Он пожал плечами. Разве ей непонятно его нетерпение?

– Это запрещенная магия? – спросил Драстен у Дэгьюса.

– Нет. Но это старая магия Туата-Де. Конечно, не предполагалось, что мы будем ее использовать, но раз уж королева оставила ее мне, что ж... – Он пожал плечами.

– Как ты думаешь, не представляет ли она какую-то опасность? – не сдавался Драстен.

– Нет, на их языке заклинание звучит как обычный напев.

– Ради бога, произнеси его наконец! – прошипел Адам. – Мне нужно стать видимым. Я не могу больше терпеть действие этого проклятья.

– Выбирать тебе, брат. Поступай по своему усмотрению, – сказал Драстен.

Поколебавшись, Дэгьюс ответил:

– Я не вижу в этом никакого зла.

Затем он поинтересовался у Габби:

– Где Адам?

Когда она указала на Адама, Дэгьюс встал и, очертив круг вокруг места, которое она обозначила, начал говорить. Или, скорее, он открывал рот, и оттуда вырывались звуки но Габби подумала, что их произносил не он. Впечатление было такое, будто это звуки, издаваемые не одним человеком, а мириадами голосов; десятками они накладывались друг на друга, поднимаясь и опускаясь, обрываясь и нарастая. Они сливались в мелодичный, но леденящий душу диссонанс, красивый, но необъяснимо ужасный. Как костер, в который готов заползти человек, чтобы спастись от холода.

У Габби по телу поползли мурашки и волосы встали дыбом, она поняла, что если это язык Туата-Де, то Адам говорил с ней на другом языке. Она не знала, на каком языке он с ней говорил в тех редких случаях, но явно не на этом. Этот голос обладал невероятной силой. Его звуки могли очаровывать человека, соблазнять его против воли. Это была старая магия в своем чистом виде. Та магия, которой, по представлениям Габби, владели Охотники, ужасная магия.

Звуки все нарастали, и, когда они достигли кульминации, Габби вздрогнула и закрыла глаза.

– Спокойно, ka-lyrra; эти звуки так действуют на тебя, потому что ты Видящая, – тихо сказал ей Адам. – Вот почему я не говорил на своем языке, когда был с тобой. В тебе просыпаются инстинкты, направленные на то, чтобы защитить свой народ, собрать всех людей вместе и убежать. В древние времена ты могла бы почуять наш приход и спрятать своих односельчан. Дыши. Медленно и глубоко.

Габби последовала его совету: вытянула губы трубочкой и стала дышать через рот, стараясь переждать это и надеясь, что все скоро закончится. Адам был прав: звучание древнего языка наполняло ее странной готовностью к битве, неудержимым порывом собрать всех МакКелтаров вместе и укрыть их где-то. А затем проехать по соседним городам, поднимая тревогу.

Наконец Дэгьюс закончил, и она услышала, как Гвен и Хло одновременно воскликнули, затаив дыхание:

– О Боже!

Габби открыла глаза.

Драстен поднялся на ноги и нахмурился, и то же самое сделал его брат. Оба они смотрели на Адама – которого теперь они, вероятно, могли видеть. Потом на своих жен, потом снова на Адама.

Габби заметила взгляды Гвен и Хло и вдруг почувствовала себя намного лучше, с горечью вспоминая те времена, когда ей приходилось игнорировать Чар.

«Не одна я такая», – с облегчением подумала она. Она не аморальный человек, не бесхарактерная женщина, ждущая, когда ее похитит Существо; в Существах действительно было что-то притягательное и необычайно привлекательное что-то такое, чему женщины не могли противостоять. Адам произвел на Гвен и Хло такое же впечатление, как и на нее.

«Да разве могло быть иначе?» – подумала она, посмотри на него их глазами. Он был сильным, золотокожим принцем Чара, ростом почти в шесть с половиной футов, тело его состояло практически из одних мускулов, длинные черные волосы водопадом спускались до пояса. На нем были джинсы, ботинки, свитер цвета слоновой кости и кожаная куртка, золотое ожерелье сверкало на шее, и он излучал темную, сверхъестественную чувственность. Его точеные черты лица сияли необузданной красотой, которую оттеняла темная щетина. Древней образованностью и неукротимой сексуальной энергией светились его экзотические двухцветные глаза. Слабый пряный мужской запах жасмина и сандала, который всегда окружал его, внезапно, казалось, заполнил комнату пьянящим, хмельным ароматом. И Габби спрашивала себя, уже не в первый раз, было ли что-то искусственное в запахе, который издавало Существо и который действовал на противоположный пол как самый сильный возбудитель.

Адам был воплощением ожившей фантазии и излучал неодолимый соблазн, в котором содержалось какое-то необъяснимое предупреждение об опасности. Что-то в нем говорила «Я могу принадлежать тебе, малышка, попробуй, я – сплошная проблема, и тебе это понравится» и пробуждало в женщине первобытные сексуальные инстинкты. Возбуждало ее, хоть она и знала, что ей нужно бежать без оглядки.

И вот теперь, видя выражение на лицах Гвен и Хло, Габби спрашивала себя, как она могла до сих пор не переспать с ним? Сколько еще она сможет ему сопротивляться?

«И раз уж на то пошло, – с раздражением признала она, видя, как смотрят на него Гвен и Хло, – зачем мне сопротивляться?» Похоже, они бы этого делать не стали.

– Вот тебе раз! – тихо сказала Хло.

– Да уж, – затаив дыхание, ответила Гвен.

Обольстительный принц Чара одарил их улыбкой, полной дьявольского очарования, улыбкой сексуальной, игривой озорной, и на короткий миг, перед тем как изогнулись усмешке его губы, кончик языка задержался между белыми зубами и темные глаза сверкнули золотом.

Габби застонала. И тут же спохватилась, спрятав стон за сухим кашлем. Ее тайная страсть вдруг стала заметна окружающим, и ей это совсем не нравилось. И вероятно, не ей одной.

– Ты думаешь то же, что и я, Дэгьюс? – недовольно спросил Драстен.

– О да, – мрачно ответил Дэгьюс. – Тебе тоже больше нравилось, когда он был невидим?

– Без сомнения.

– Заколдовать его снова?

– Я не против.

Адам запрокинул голову и рассмеялся, его глаза сверкнули золотым огнем.

– Черт возьми, как же хорошо снова обрести форму, – довольно промурлыкал он.

ГЛАВА 18

Драстен и Дэгьюс были не единственными, кто хотел бы видеть Адама незримым... или, скорее, не видеть его вообще.

В поместье Келтаров было еще двадцать три женщины – если не считать Гвен, Хло и ее кошку, – и Габби это знала, потому что вскоре после того, как Адам стал видимым, ей представился случай лицезреть всех обитательниц замка, от самой крошечной малышки до ковыляющей старухи.

Все началось с прихода толстой тридцатилетней горничной, которая явилась, чтобы задернуть шторы и поинтересоваться, «не желают ли господа чего-то еще?». В тот момент, когда ее взгляд из-за очков упал на Адама, она начала заикаться и запинаться. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вернуть своим действиям некое подобие согласованности, но она все-таки сумела, спотыкаясь, выйти из библиотеки, чуть не перевернув лампу и маленький столик, встретившиеся ей на пути. Очевидно, она просто спешила дать сигнал и привести все силы своего семейства в боевую готовность, поскольку вскоре начался настоящий парад: румяная пышная служанка зашла и предложила долить еще чаю (хотя они не пили никакого чаю), за ней по пятам проследовала хихикающая женщина, которая якобы искала потерянную тряпку для пыли (которую – удивительно ли? – она так и не нашла), за ней появилась третья, искавшая метлу (неужели в Шотландии убирают в замках по ночам – кто бы мог подумать!), затем четвертая, пятая, шестая, которые спрашивали, устроит ли мистера Блэка Хрустальная комната (почему-то никто не интересовали тем, какая комната устроит Габби; она ожидала, что в итоге ей отведут комнатушку где-то в надворных постройках). Седьмая восьмая и девятая пришли объявить, что комната Адама готова, и узнать, не желает ли он, чтобы его проводили? Наполнили ему ванну? Помогли раздеться? (Ну, последний вопрос они, может, и не задавали, но он читался в их глазах.) Затем с разными промежутками во времени появилось еще с полдюжины женщин, повторяющих одно и то же снова и снова. Они уверяли, что сделают «все, абсолютно все, что пожелает мистер Блэк».

Шестнадцатая пришла, чтобы забрать двух крошечных девочек с колен Адама, несмотря на их протестующие вопли (и сама не уселась к нему на колени только потому, что Адам поспешно встал), двадцать третья и последняя была так стара, что могла сойти кому-то за прапрабабушку, но даже она бесстыдно флиртовала с «милым мистером Блэком», хлопая несуществующими ресницами и приглаживая тонкие седые волосы покрывшимися пятнами руками с просвечивающимися синими венами.

Но больше всего Габби поразила кошка – кошка, которая, видимо, оказалась самкой, и вдобавок в период течки. Она плавной походкой вошла в библиотеку, подняв хвост, кокетливо закрученный на конце, и начала тереться своей мягкой шерсткой о лодыжки Адама, мурлыча и, вероятно, доводя себя этим до состояния блаженства, от которого она жмурилась и изгибалась.

«Мистер Блэк, черт бы подрал вас всех! – хотелось закричать Габби (она любила кошек, правда, любила; и раньше ей никогда не хотелось пнуть никого из них, но, Боже правый, – Даже кошки?..), – Существо, и я его обнаружила, поэтому он – мое Существо. Руки прочь».

Но похоже, все о ней забыли, как подозревала Габби, не в последнюю очередь благодаря тому, что они были замужем за такими необычайно сексуальными мужчинами), а Габби сидела молча, чувствуя, что постепенно становится почти такой же невидимой, каким до этого был Адам. Как будто он не просто избавился от заклятия, но и каким-то образом перенес его действие на нее.

Наконец, видимо потеряв терпение, Драстен приказал прислуге ложиться спать, грозно хлопнул дверью библиотеки а после недолгой паузы закрыл ее на ключ и прислонился к ней спиной.

– Ты что, вынужден постоянно это терпеть? – насмешливо поинтересовался он у Адама.

Тот кивнул.

– Хотя встречаются и такие, – сказал Адам, бросая взгляд в сторону Габби, – которые для начала предпочитают хорошенько меня треснуть.

Он произнес это, демонстративно потирая губу, которую она разбила, и беззаботно ухмыльнулся.

Она сжала руки в кулаки, чтобы не вскочить и не ударить его еще раз. Просто за то, что он Адам. За то, что он так непростительно неотразим. За то, черт возьми, что он стал видимым. Почему он не мог остаться под действием заклятия? Неужели это так сложно?

Тогда она была ему нужна. Но не теперь. Он уже мог говорить от своего имени; он больше не нуждался в посреднике. И вокруг него были десятки женщин, которые жаждали удовлетворить любое его желание по одному мановению его обольстительной руки. Габби вдруг показалось, будто ее чего-то лишили.

Она нахмурилась и сделала вид, что умирает от усталости, не желая смотреть на то, как другие женщины борются за его внимание. Не желая переживать все чувства, которые пробуждались в ней при этом. И не имея желания проверять, будут ли они взбираться по стенам замка и ломиться в окна, чтобы до браться до него.

Гвен отвлеклась от сложных вопросов по космологии, которыми она довольно долго забрасывала Адама, чтобы показать комнату гостье.

Габби была приятно удивлена, обнаружив, что это не надворная постройка, а вполне милая анфилада комнат на втором этаже, с каменной террасой, через застекленные двери которой можно было выйти в сад. После того как Гвен удалилась, Габби еще больше удивилась, увидев у прикроватного столика наполовину полный графин с вином.

Однако утром она уже была не так рада этому графину. Как и тому, что в итоге ей пришлось выбраться в коридор и стащить немного еды из двух других «комнат», прежде чем она погрузилась в сон, одурманенная вином.

Габби посмотрела на кровать и нахмурила брови. Неудивительно, что она так ужасно себя чувствовала. Было вообще не похоже, что она там спала; скорее можно было подумать, что она провела ту небольшую часть ночи, во время которой ей удалось забыться, в сражении. Шелковые простыни оказались скомканными, одеяло было сбито, а два шикарных бархатных балдахина оторваны от карниза. Она смутно помнила, что, захмелев, попыталась выйти из комнаты в ванную, запуталась в них и упала.

И еще Габби припоминала, что все это ей ужасно не понравилось. Кажется, она кричала и плакала всю ночь из-за всякой ерунды: парней, потерянной работы и... Существа, которого она не могла понять.

Она поймала себя на том, что уже подняла трубку, собираясь позвонить по этому поводу маме. Ну да, и что бы она тогда сказала? «Привет, мам, мне нужно поговорить с тобой о Существе, которого я встретила. Грэм умерла, а больше у меня никого нет». Ха!

«И в самом деле, – думала Габби, осторожно массируя виски – похоже на то, что мне удалось дозвониться, прежде чем я успела повесить трубку». Она не могла точно вспомнить, но вдруг переступила через телефонный справочник на полу.

И он был раскрыт на страничке международных звонков, а это показалось Габби плохим знаком. С печальным вздохом она очень аккуратно собрала волосы сзади заколкой, чтобы ее маленькие локоны – Господи, как же болит голова! – не начали протестующе гудеть, затем открыла дверь и вышла в коридор. Она всегда плохо переносила действие алкоголя.

Аспирин, ей нужен аспирин.

«Неделю назад, – думала Габби, поворачивая влево (после недолгих раздумий решив, что не имеет значения, в какую сторону идти в этом лабиринте каменных коридоров), – все было так просто». Она точно знала, кто она такая и какое место занимает в этом мире. Ее звали Габриель О'Каллаген. Она делала то, что привыкла считать своим долгом: скрывалась от мерзких сверхъестественных Существ, вела двойную жизнь и в целом неплохо с этим справлялась.

Потом она стала Габриель О'Каллаген, над которой издевалось одно из мерзких сверхъестественных Существ, хоть этот их экземпляр, в человеческом облике, оказался невероятно соблазнительным.

Потом она была Габриель О'Каллаген, которую защищало то самое невероятно соблазнительное Существо в человеческом облике от действительно мерзких сверхъестественных Существ.

А теперь она чувствовала себя просто Габби, в данный момент живущей в великолепном, сказочном замке в Шотландии с принцем из Чара, который совершал разные – совсем не мерзкие и не такие уж сверхъестественные – поступки, например, вырывал листы из книг, возвращал на место головастиков и спасал людям жизнь.

Не говоря уже о том, что целовался он с непревзойденным, сексуальным, ангельским великолепием. Она жила под одной крышей с принцем, которого мечтал» затащить в постель буквально каждая женщина в замке: и, судя но взглядам, которые они бросали на Адама прошлой ночью, они не собирались терять время даром. Жизнь показалась Габби совершенно запутанной.

Адам сжал в кулаке ее трусики, лежавшие в кармане его брюк, и закрыл глаза, глубоко вдыхая, как будто на таком расстоянии он мог уловить ее аромат. Но не тут-то было; до него доносился лишь горный ветер. Он скакал по полю, восседая на фыркающем вороном жеребце. И хотя ветерок этот был сладкий, он не мог сравниться с чувственным интимным ароматом Габриель.

Шелковые розовые трусики были одной из вещей, которые Адам не захотел оставлять в номере отеля. Он только что достал их из кармана и переложил в сумку, потому что собирался продолжить соблазнение Видящей Сидхов, а ему не хотелось объяснять, как у него оказалась пара ее трусиков, если она их обнаружит. Он подумал, что женщине это вряд ли понравится.

Зато мужчине... мягкий, сладкий, знойный аромат женщины, оставшийся на кусочке шелковой ткани, которая скользила у нее между ног, интимно терлась о ее притягательный холмик и сохранила тот уникальный запах, который может быть у женщины только там. Мужчина не сможет почувствовать его у девушки за ушком или у основания шеи, в волосах или на талии.

Мужчина мог познать этот запах, только если он был ее любовником.

Адам знал это с той самой ночи, когда утащил ее трусики и был так близок к ней. Он умирал от нетерпения, казалось, он просто взорвется, если не уткнется туда лицом.

Не в трусики. А прямо туда. Между бедер. Ему хотелось уткнуться туда лицом, впиться языком, не просто вдыхая ее аромат, а пробуя на вкус. Чувствовать, как она бьется под ним в экстазе, как будет сгорать в оргазме под его губами. Жадно упиваясь ею, доводить ее до вершины снова и снова. Показать, какое удовольствие он способен ей доставить, привязать ее к себе самым древним и верным способом, каким только может воспользоваться мужчина.

Но, к сожалению, его внимания сейчас требовали другие дела.

Его не только засыпали самыми разнообразными вопросами Гвен и Хло (на многие из которых он ответить не смог, потому что на их языке не нашлось подходящих слов, а на некоторые – отказался, потому что эти знания человечеству суждено было постичь очень нескоро), но вдобавок еще и Дэгьюс с Драстеном терпеливо дожидались, пока истекло время, отведенное их женам, и, когда те удалились, стали задавать вопросы сами. Он посвятил их во все, что произошло, начиная от того, как Высший Совет приговорил Дэгьюса к испытанию кровью, и заканчивая своими нынешними невзгодами.

Затем, чувствуя вполне человеческую усталость и раздражение из-за того, что Габриель спит где-то в огромном замке без него – а они уже несколько дней подряд не разлучались больше чем на несколько минут, – он довольно бесцеремонно сообщил о цели своего визита, и эта новость повергла близнецов в ужас.

«Ты хочешь, чтобы мы разрушили стены между Чаром и миром людей?! – проревел Драстен. – Ты что, совсем спятил?»

«Мы, конечно, благодарны тебе за все, что ты для нас сделал, – поспешно проговорил Дэгьюс, – но ты только что сказал, что королева чуть не уничтожила весь мой клан из-за того, что я нарушил клятву, и тут же просишь меня сделать это снова?»

И вот, после глубокого сна, который длился всего несколько часов и был лишен сновидений (хоть Адам и находился в человеческом теле, его разум Туата-Де не видел снов), он все еще был не вместе со своей Видящей Сидхов, а отправился на конную прогулку с близнецами Келтарами и пробыл на ней уже целое утро, мчась по поросшим зеленью равнинам, снова и снова повторяя на все лады, что просит братьев не нарушать клятвы, а лишь... отложить на время их выполнение.

Насколько это возможно. Адам уверял, что до этого не дойдет.

И понимал, что, откажи они ему под каким-нибудь предлогом, он просто переместится за их спины и лишит их (а заодно с ними и их потомка Кристофера, который тоже был друидом) дееспособности на время, пока не пройдет Люгнассад. Потому что, о Дэнью, он должен остановить Дэррока, защитить власть Эобил, вернуть себе свою силу и обеспечить безопасность Габриель до скончания веков.

В защиту Габби стоит сказать – и право на это имел каждый, какими бы предосудительными не были его действия; это одно из первых правил, которым учат на юридическом факультете, – что она не планировала это делать. В этом не было никакого заранее обдуманного злого умысла. Невольное и неосознанное нарушение? С этим она еще могла бы согласиться. Но не преднамеренное.

Она же хороший человек. Правда. Приблизительно девяносто четыре процента времени. Конечно, остальные шесть процентов ей можно простить, разве не так? Нельзя сказать, что она вышла из комнаты, ожидая подходящего случая кого-то оклеветать или подорвать чью-то репутацию.

Но этот случай представился сам собой (как обычно и бывает с коварными случаями), а она страдала от похмелья, и впервые за много дней, которым она потеряла счет, Адам не ждал, пока она откроет глаза, с чашкой кофе в руке. Нет, Адам был черт знает где, в жаждущем, любвеобильном окружении черт знает какого гарема. Габби была раздражена, остро чувствовала недостаток кофеина в организме и к тому же заблудилась в бесконечных коридорах замка.

И вот, когда она подошла сзади к группке служанок, которые, томно вздыхая, обсуждали «мистера Блэка» и при этом делали вид, что заняты мытьем полов в коридоре, некое существо в душе Габби с мелочной, подлой душонкой высунуло свою мерзкую голову и оскалило маленькие острые клыки.

Габби заметила, что все пять служанок были молоды и привлекательны: высокая, длинноногая брюнетка, еще одна кудрявая брюнетка пониже ростом, пышнотелая женщина с ярко рыжими волосами и две худощавые блондинки. Они обсуждали, любит ли Адам Блэк прелюдию или предпочитает перейти сразу к делу.

– Что ж, он любит прелюдию, – удивленно услышала Габби свой собственный, пожалуй слишком любезный, голос, – но он так ужасно это делает, что вы скорее захотите, чтобы он был из тех, кто любит «раз-два и готово».

Все пять женщин повернулись, чтобы взглянуть на нее. Длинноногая брюнетка окинула Габби недоверчивым взглядом. То, что она говорила со слащаво-мелодичным шотландским акцентом, вызвало у Габби еще большее раздражение.

– Мистер Блэк? Не могу в это поверить. Это же воплощенная мечта любой женщины! – воскликнула служанка.

– Иногда мечты бывают поистине ужасны. – Габби почувствовала, как непослушные губы раскрываются и произносят звуки, которые сливаются в слова. – Этот мужчина не умеет даже целоваться.

– Что вы имеете в виду? – требовательно спросила брюнетка.

– Слюни, – лаконично ответила Габби.

– Слюни? – нахмурившись, переспросила брюнетка.

Габби кивнула, сообразив, что пути назад нет. Она уже была в игре, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как пройти этот путь до конца и обернуть все в свою пользу. Она признавала, что этого качества ей всегда не хватало.

– Вы когда-нибудь целовались с мужчиной, который... ну, как будто слишком сильно раскрывает рот? Он облизывает все ваше лицо, и, когда поцелуй заканчивается, вам уже нужно полотенце?

Рыжая сочувственно кивнула.

– Да, было такое. С молодым Джейми из паба Хавертона. – Она скорчила гримаску. – Фу. Это отвратительно. Он так обмусоливает...

– И мистер Блэк так целуется? – воскликнула стройная блондинка.

– Еще хуже, – бесстыдно соврала Габби. – Он, по-моему, даже не чистит зубы, и клянусь, этот мужчина не узнал бы, что такое зубная нить, даже если бы вы обвязали ею его крошечный – ну, это отдельный вопрос. Но думаю, мне не стоит...

– Почему же, стоит, очень даже стоит! – вступила в разговор невысокая брюнетка.

– Вы же не о том, что у него там, внизу? – слабым голосом спросила рыжеволосая девица. – Скажите, что это не так!

Габби грустно кивнула.

– Боюсь, что это именно так.

– А насколько оно крошечное? – потребовала ответа длинноногая брюнетка.

– Ну, – вздохнула Габби, – вы же знаете, какой он высокий и большой?

Пять голов дружно закивали.

Она подошла к ним поближе и, заговорщически понизив голос, проговорила:

– Скажем так, его органы непропорциональны.

– О нет! – воскликнули они.

– Боюсь, что это так – Габби могла бы на этом остановиться и остановилась бы, но зеленоглазое чудовище схватило ее за волосы, не говоря уже о том, что оно завоевало контроль над ее губами. Она с ужасом услышала сорвавшиеся со своих губ слова:

– Поверьте мне, единственный, кого может удовлетворить это маленькое удовольствие, – это он сам.

Длинноногая брюнетка посмотрела на нее с подозрением. – Не верю ни единому вашему слову. Вчера вечером я видела такой бугор...

– Носки, – перебила ее Габби, едва скрывая свой хмурый взгляд. «Как может эта женщина смотреть на его бугор? Я и то себе этого не позволяла». – Он подкладывает себе в трусы носки. Хотя чаще всего предпочитает большой зеленый банан, если такой найдется поблизости. Говорит, что так больше похоже. И еще он говорит, что, если уж женщины носят бюстгальтеры с чашечками, почему бы и мужчинам не увеличить свою привлекательность?

– Не может быть! – выдохнули шокированные служанки обмениваясь взглядами.

Габби кивнула.

– Это правда. Я всерьез подумывала о том, чтобы подать на него в суд за искажение материального факта. В одежде он может выглядеть как мужчина из ваших грез, но стоит ему снять одежду – и он превращается в кошмар.

Девушки взглянули на нее с разной степенью удивления и разочарования. Только длинноногая брюнетка все еще смотрела в какой-то мере скептично.

Габби пришла в голову идея стащить несколько бананов и положить их в его комнате. Эта мысль рассмешила бы ее, если бы она не ужаснулась своему поступку. Никогда в жизни он; не заходила так далеко. И очевидно, ей все еще было мало.

– Надеюсь, из кухни не исчезали бананы? Я бы на вашем месте обратила на это особое внимание. И за сосисками я бы тоже поглядывала.

С этими словами Габби гордо прошла мимо них. Что ж, девушка, страдающая от похмелья, в джинсах, футболке и теннисных туфлях (черт возьми, ну почему она не взяла облегающее платье и обувь на шпильке из «Мейсис», когда ей представилась такая возможность?) могла позволить себе вот так гордо пройти мимо.

– Ради бога, Драстен, – раздраженно сказал Адам и поерзал в седле, пытаясь принять более удобное положение и зная, что его не существует, потому что седла не предназначены для мужчин с такими членами, как у бессмертных Существ, – да пока я не сказал тебе, ты даже не знал, что цель ваших четырех праздничных ритуалов – поддерживать стены между нашими мирами. Ты думал, что они лишь знаменуют смену времени года и служат подтверждением того, что вы признаете Договор.

– Согласен, и это меня чрезвычайно волнует, – вспыхнул Драстен. – А что, если бы мы, не зная всего этого, не провели его вовремя?

– Во-первых, вы ни разу не нарушили ритуал, – мрачно пробормотал Адам, – так что я сильно сомневаюсь, что такое могло когда-либо произойти. Даже если ваш клан будет полностью истреблен, ваши чертовы призраки вернутся и станцуют чертов танец вокруг чертовых камней. Во-вторых, не моя вина, что ваш клан уделял слишком большое внимание Договору столько веков подряд и что вы забыли значение ритуалов. И в-третьих, – это единственная действительно важная часть, и поэтому я снова тебе об этом говорю, – произнес Адам, отчетливо произнося каждое слово. Господи, его тело изнывало от желания обладать Видящей Сидхов. Она была в безопасности. Настало время сделать ее своей. Как долго продлится их разлука? Пятьдесят смертных часов? Адаму это время казалось целой вечностью. Там, где всего несколько дней назад Габби постоянно прикасалась к нему, теперь его кожа была холодной. – Придет королева, Драстен. Она не позволит, чтобы стены были разрушены. Она захочет узнать, почему вы не проводите ритуал. Тогда я расскажу ей о Дэрроке и все закончится хорошо. Вы исполните церемонию задолго до того, как закроется ваше двадцатичетырехчасовое окно во времени. И Эобил будет благодарна вам, а не разозлится на вас.

Боже правый, они обсуждали это уже в сотый раз. Чтобы провести необходимые ритуалы, у друидов клана Келтар было в распоряжении время от полуночи перед днем праздников Имболк, Белтейн, Люгнассад и Самейн до следующей полуночи. На протяжении этого времени стены становились тоньше, но не исчезали до прихода ночи. Бессчетными тысячелетиями МакКелтары проводили свои ритуалы в полночь до наступления праздников.

Если они не сделают этого на Люгнассад, если стены станут Тоньше, явится Эобил, чтобы выяснить, что происходит. Адам готов был поспорить, что она окажется там к полудню или около того. Она не посмеет бросить на произвол судьбы остров Морар и тем более не позволит, чтобы мир Чар возник прямо посреди мира людей.

Это был верный способ заставить королеву явиться туда и разрушить стены между мирами.

– Более того, – мрачно добавил Адам, – если вы этого не сделаете, не будет больше никакого проклятого Договора. Если Дэррок свергнет королеву, он в следующий же миг прольет человеческую кровь. И тогда вам уже не нужно будет придерживаться своих клятв, потому что никаких стен между мирами тоже не будет. Все, что вы получите, – война с Туата-Де и свободно разгуливающие по вашему миру обитатели Ансилии, которые, поверьте мне, всего за несколько дней способны нанести такой вред, что чума покажется вам маленькой неприятностью по сравнению с ними. Вообще-то, – прорычал он, – я думаю, что для начала Дэррок прольет именно вашу кровь, потому что ему вряд ли понравится, что вы владеете такими знаниями. Вы оба представляете для него угрозу, которую он тут же попытается устранить.

– Это точно, – сказал Дэгъюс, кивая в знак согласия и пристально глядя на Драстена.

– Он всегда такой консервативный? – спросил Адам у Дэгьюса, бросая угрюмый взгляд в сторону Драстена.

– Драстен слишком щепетилен в делах, которые касаются клятв и всего такого, – сухо ответил Дэгьюс.

– Зато кое-кто из нас слишком болтлив, – произнес Драстен, окинув Дэгьюса ответным взглядом.

– Ну правильно, потому что, если бы мы оба поступали одинаково, ты был бы мертвым. Да, чуть не забыл, и я тоже, – спокойно сказал Дэгьюс.

Губы Драстена на какой-то миг дрогнули, затем он хмыкнул и рассмеялся.

– Ладно, брат, сдаюсь. Чертов сукин сын!

– О, я вижу, ты научился у своей жены еще нескольким словечкам, – заметил Дэгьюс, удивленно подняв бровь.

– Я только что сделала кое-что настолько ужасное, что даже не знаю, кто я после этого, – выпалила Габби без всяких предисловий, когда наткнулась на Гвен и Хло МакКелтар; наконец она вышла в центр замка.

Она не собиралась им это говорить – в самом деле, она ведь их практически не знала, лишь по вчерашней короткой беседе, которая состояла в основном из перечисления недавних событий и не содержала ничего личного, – но ее рот, похоже, жил в это утро собственной жизнью, и она поняла, что если попытается его закрыть, то просто взорвется.

Или хуже того – отправится искать еще один графин с вином, а Габби знала, что это очень, очень плохая идея.

Жены МакКелтаров удобно устроились в мягких креслах в просторной, освещенной солнцем комнате, куда вел главный холл на втором этаже. Восточная стена этой комнаты была сделана из небьющегося стекла и открывала вид на бурно поросшие зеленью сады. Женщины смотрели на гостью, ласково улыбаясь.

– О, заходи! Мы как раз о тебе говорили, – сказала Хло, радостно сияя и призывно похлопывая по соседнему креслу. – Присоединяйся к нам. Ты еще не завтракала? Там кофе и пирожные, – она указала рукой в сторону стола, – угощайся. Мы с Гвен всегда завтракаем на солнышке; мы здесь каждое утро. Хотели тебя разбудить, но Адам сказал, что ты должна выспаться. Он заявил, что ты уже довольно долго не имела возможности поспать на нормальной кровати.

Не сходившее с лица Габби хмурое выражение начало потихоньку меняться. Пусть Адам не принес ей кофе, но, по крайней мере, он думал о ней.

– Кстати, где он? – недовольно спросила она, потянувшись за румяной лепешкой, покрытой золотистой корочкой.

– Они с Драстеном и Дэгьюсом рано утром поехали кататься верхом, – ответила Гвен. – Когда они выезжали, то все время говорили на гаэльском и, по-моему, довольно бурно что-то обсуждали, поэтому, думаю, их еще какое-то время не будет. Так что же такое ужасное ты натворила? – с интересом спросила она, взяв со стола чистую чашку и протягивая ее Габби.

Опустившись на стул рядом с Хло, Габби налила себе кофе бросила туда сахар и жадно отпила.«Вкусный и крепкий, – от метила она. – Слава тебе, Господи». Гвен и Хло терпеливо ждали, пока она немножко придет в себя, но, когда Габби доела вторую лепешку, Гвен постучала ногтями по ее чашке.

Сделав глубокий вдох, Габби приступила к рассказу. Подбадриваемая их понимающими взглядами, она сообщила обо всех отвратительных событиях, которые с ней приключились Начиная с того, что она перебрала вина, с ночных криков и почти состоявшегося телефонного звонка и заканчивая столкновением с целой армией служанок.

К тому времени как она закончила свой рассказ, Гвен и Хло уже смеялись до слез.

– Не могу поверить, что я это сделала, – в десятый раз повторяла Габби. К счастью, кофеин уже разливался по ее телу, а лепешки заглушили неприятное чувство в желудке, и грохот огромных молотков в голове превратился в легкое постукивание. Она начала подумывать, что неплохо было бы принять сегодня душ. Когда Габби проснулась, одна мысль о душе, о том, как маленькие струйки воды коснутся ее чувствительной головы, показалась невыносимой. – Бананы, – удивленно проговорила она. – Вы можете представить себе, что я такое сказала? Никогда раньше со мной такого не бывало. Не знаю, что на меня нашло.

Когда она произнесла слово «бананы», хозяйки замка снова расхохотались, держась за животы.

Едва заметная, смущенная улыбка читалась в глазах у Габби, когда она смотрела, как они смеются. Да, это, конечно, было смешно или, по крайней мере, было бы смешно, если бы так по-идиотски поступил кто-то другой. Если бы что-то такое дурацкое сотворила ее подруга Элизабет, Габби и сама несколько месяцев хохотала бы над этим.

Хозяйки замка наконец успокоились, и Хло дружелюбно проговорила:

– Да ладно. Прошлым вечером тебя взбесило то, что каждая женщина в этом замке смотрела на твоего мужчину так, как а свое любимое мороженое, которое она хочет попробовать. Поверь, мне знакомо это чувство. Бывает, после того как я просто пройдусь с Дэгьюсом по многолюдной улице, я потом несколько дней буквально схожу с ума. Они с Драстеном сильно отличаются от среднестатистических мужчин двадцать первого века; женщины от них просто теряют голову. Когда мы последний раз были в Инвернессе, какая-то сумасшедшая писательница, автор романов, во время тура по горам пыталась уговорить Дэгьюса сняться для обложки ее книги. Гвен покосилась на нее и кивнула:

– Это уже начинает надоедать. Я чуть не подралась с одной продавщицей в магазине спорттоваров.

Но Габби, казалось, не слушала их.

– Адам не мой мужчина, – недовольно возразила она Хло. А разве это не было основной проблемой? – Ведь он, – задумчиво добавила она, – вообще не мужчина.

– О чем это ты?! – воскликнула Гвен.

– Он Существо, Гвен. – Габби не могла поверить, что ей приходится объяснять такие очевидные истины. Разве ей не говорили вчера вечером, что Гвен – выдающийся физик?

– Туата-Де мужского пола, – поправила ее Гвен. – Так мы их называем. Существа – это что-то сказочное, вроде маленьких эльфов с крылышками за спиной. А они не такие. Они – высокоразвитая цивилизация, раса с чрезвычайно высокими технологиями, но при этом Адам остается истинным мужчиной. Господи, неужели ты не замечаешь, как он на тебя смотрит? Если у тебя есть какие-то сомнения насчет того, кто он, погляди ему в глаза. Он настоящий мужчина.

Габби замерла.

– А как он на меня смотрит?

Гвен и Хло обменялись насмешливыми взглядами.

– О Господи, – воскликнула Хло, – она почти такая же, какой была я, правда, Гвен?

– По-моему, даже хуже, – сухо ответила Гвен. – Хорошо, что мужчины на прогулке, потому что нам, похоже, не помешает долгая девичья беседа по душам.

Они скакали несколько часов. Было уже за полдень, когда они сделали привал на просторной, широкой поляне на вершине холма. Солнце уже вышло из зенита и клонилось к закату, и Адама охватило жгучее нетерпение.

И все же, в каком бы настроении он ни находился, он не мог не восхищаться красотой шотландских гор. С такой высоты вся долина была видна как на ладони и походила на огромную чашу, лежавшую между холмов, в сердце которой находился замок Келтаров, казавшийся маленьким и далеким. Перед ними простиралось много миль диких зеленых просторов, окрашенных мягкими пастельными тонами лета.

Адам глубоко вдохнул. Как же он любил эту землю! Он всегда понимал, почему шотландцы так мужественно за нее боролись и охраняли ее.

– Как же прекрасна Шотландия, – задумчиво проговорил он.

– Да, – согласился Дэгьюс.

Драстен что-то пробормотал, затем тяжело вздохнул и, словно на это решение повлияли не долгие часы разговоров и споров, а то, что Адам оценил красоту их родины, произнес:

– Ладно, мы сделаем это, старик. – Драстен выглядел угрюмо, поскольку понимал противоречивость фактов и опасность, которую повлечет за собой нарушение клятвы, но осознавал необходимость этого.

Адам облегченно вздохнул.

Именно это он и хотел услышать; это была единственная причина, которая еще удерживала его здесь, вдали от любимой женщины. И когда он одержал эту победу, мысли его вернулись к Габриель.

Адам знал, какие подарки он преподнесет ей сегодня ночью. Сегодня он увидит, что прячет его ka-lyrra под джинсами. А потом она предстанет перед ним полностью обнаженной.

Теперь у него было семь долгих дней до наступления Люгнассада, которые он мог посвятить ей на безопасной территории, не зная никаких забот. Кроме заботы о том, как сделать ее своей. Завоевать ее тело, разум и душу. Он больше не стремился испытать секс в человеческом теле, он просто хотел добиться ее. Сделать ее своей. Стать тем, кто превратит ее золотисто-зеленые глаза в мечтательно-сексуальные, кто заставит ее стонать и дрожать от удовольствия. Какая ему разница, в каком он будет теле, если она окажется в постели рядом с ним?

– Или, скорее, не сделаем, – сказал Дэгьюс, когда Адам пришел в себя. – Будем просто сидеть и смотреть, как опускаются стены. Надо будет поговорить с нашим родственником Кристофером и уговорить его.

Адам наклонил голову и бросил на горцев взгляд, выражавший безмолвную благодарность.

– Но послушай, Адам Блэк, – добавил Драстен, – если в это окно через неделю прорвется ад, мы хотим, чтобы ты сражался на нашей стороне. Мы надеемся, что ты поддержишь нас так же, как мы поддержали тебя.

Адам резко втянул воздух и почувствовал, что его грудь переполнило неведомое ранее чувство. Драстен смотрел на него так, словно перед ним обычный человек, воин, который должен сражаться с ними против всего, что им может угрожать. И Адам вдруг понял, что за них и за свою маленькую ka-lyrra он готов сражаться. И если понадобится, даже против королевы.

– Обещаю, – тихо сказал он.

И когда они оба еле слышно пробормотали, что принимают клятву, это незнакомое чувство, это странное давление в груди, стало еще сильнее.

«Гвен была абсолютно права», – подумала Габби, выходя в тот День из душа. Она определенно нуждалась в долгой девичьей беседе по душам.

Они говорили не один час, скоротав так все утро и большую часть дня. Они втроем болтали, как лучшие подруги. До этого Габби не понимала, как сильно ей нужно было с кем-то поговорить. Она была один на один со своими мыслями с того самого момента, как Адам ворвался в ее жизнь. С тех пор произошло так много всего и события развивались так стремительно, что Габби не успела сообразить, как ей быть дальше.

Гвен и Хло очень ей помогли. Они были ее ровесницами и вообще очень походили на ее подругу Элизабет: умные (чуть ли не чересчур умные), веселые, полные самоиронии, дружелюбные и открытые. И почти весь день они лениво пролежали втроем, щурясь на солнце и болтая без умолку.

Гвен и Хло по очереди рассказали истории о том, как они встретили своих мужей, и Габби зачарованно слушала.

Сначала Гвен повстречала Драстена. Она была на празднике в Шотландии, как вдруг провалилась в ущелье и попала на дно расселины в заброшенной пещере, приземлившись на заколдованного дремлющего горца из шестнадцатого века (не зря говорят: «запасть» на человека). Он отправил ее в прошлое, чтобы она его спасла. Но все пошло не так хорошо, как хотелось бы, и Дэгьюс нарушил клятву, чтобы спасти Драстена и чтобы тот мог воссоединиться с Гвен.

А потом Хло наткнулась на Дэгьюса, или точнее будет сказать, что это он на нее наткнулся, когда прятался от людей в богатом пентхаусе Манхеттена и искал древние тексты, которые помогли бы ему освободиться от тринадцати злых духов, овладевших им.

Гвен подумала, что Драстен психически неуравновешенный, когда встретила его и он заговорил о путешествиях во времени и заклятиях. А Хло подумала, что Дэгьюс – жалкий воришка и безнадежный бабник. А потом выяснилось, что он был одержим злом. Обе воспользовались своим шансом – великолепным шансом, несмотря на все странности своих избранников.

И обе были безумно влюблены, обе пребывали в счастливом браке и жили как в сказке. Сказке, которая стала терзать сердце Габби, когда Гвен принесла своих крошечных красивых темноволосых близняшек-дочерей, чтобы покормить их, и Хло застенчиво сказала, что тоже беременна.

И от внимания Габби не ускользнуло, какую роль сыграл в жизни Хло Адам. Та рассказала ей, что произошло в тех пыльных катакомбах: рассказала о стычке с сектой драгаров, о том, как Дэгьюс был смертельно ранен, сражаясь с ними и защищая ее. И о том, как она думала, что потеряла своего возлюбленного горца навсегда, и потеряла бы, если бы Адам не пожертвовал своей силой, чтобы вернуть его из-за грани смерти и убедиться, что Дэгьюс возвратился к Хло.

Все это вызвало множество размышлений в голове Габби. Какими мотивами руководствовался Адам? Какие мысли приходили в его красивую темноволосую голову, какие образы запечатлевались в древних, не знавших времени глазах? Какие глубокие, невыраженные чувства он испытывал? Почему он беспокоился о том, чтобы вернуть человека-мужчину его земной возлюбленной? Тем более такой ценой?

Ведь Хло рассказала ей и о том, что Дэгьюс говорил (когда наконец пришел поспать на несколько часов в то утро), будто королева наказала Адама именно за то, что тот вмешался и спас МакКелтаров.

Это был еще один вопрос, на который Адам отказался отвечать, хотя Габби задавала его дважды, – но едва ли этот отказ можно было поставить ему в вину, ведь в то время она бы все равно вряд ли ему поверила.

Зато верила теперь. И то, что она узнала, еще больше взбудоражило ее.

Теперь она еще сильнее, чем раньше, хотела узнать – кто же такой Адам Блэк? Кто это большое, скрытное, невероятно сексапильное, удивительно благородное Существо, которое, похоже, проводит больше времени с людьми, чем с представителями своей расы? Это Существо, обладающее исключительной силой, но никогда ее не применяющее? Это Существо, которое защищало людей от представителей своей собственной расы?

И, что гораздо более важно, может ли смертная женщина постичь его, обуздать его неистовые, тщательно хранимые чувства? Эта мысль заставляла Габби дрожать с головы до ног. Адам был принцем из ее детской мечты. И это ее ужасно путало.

Прежде чем день подошел к концу, Габби тоже поведала свою Историю. А не поведать ее она просто не могла. Гвен и Хло заражали все вокруг своей страстью к сверхъестественному, не имело никакого смысла что-то скрывать от них. Быть Видящей Сидхов, на их взгляд, было лишь чем-то не очень обычным; и это, по их мнению, никак не могло повлиять на ее судьбу.

Габби рассказала им, как в ней воспитывали страх к Чару, как ее бросила мама, потому что не могла справиться с ее видениями, как ее воспитала Грэм, учившая скрывать свой «дар». Габби сообщила им, о чем говорилось в «Книгах» О'Каллагенов о Чаре и как она поняла, что это неправда – по крайней мере об Адаме. Она рассказала, как решила бежать в ту ночь, когда увидела его, и как он ее выследил, и обо всем, что случилось потом.

Габби наконец призналась, что испытывала страх, в чем до этого момента она не признавалась даже самой себе. Что она как-нибудь переживет все это, сделает ради Адама все, что понадобится, но только – в отличие от ее подростковых фантазий – они уже не будут «жить долго и счастливо». Он вернет себе свое бессмертие, защитит ее, как и обещал, и снова возвратится в свой Чар – вот и все. В конце концов перед ним снова откроются огромные возможности, и Габби понимала, что в его жизни она мало что значит.

Вот и настанет конец сказки. Время вышло. Продолжения не последует. Останется только дразнящий вкус чересчур короткого романа на языке, после чего неумолимая реальность уже никогда не вызовет у нее интереса.

– Ну, во-первых, – ласково сказала Хло, – я думаю, уже слишком поздно, дорогая; ты уже влюбилась.

Гвен кивнула в знак согласия.

– А во-вторых, и это самое важное, Габби, – деликатно добавила она, – вопрос, который ты должна себе задать, состоит не в том, будете ли вы «жить долго и счастливо». Вопрос в том, сможешь ли ты спокойно жить дальше, если упустишь свое счастье сейчас и останешься ни с чем?

ГЛАВА 19

В тот вечер Габби неспеша привела в порядок прическу и нанесла макияж – роскошь, которую она не могла себе позволить уже несколько дней. Когда они путешествовали и перемещались, в тех редких случаях, когда она могла взглянуть в зеркало (обычно во время кратковременного пребывания в общественном туалете), Габби не нравилось, как она выглядела, а потому она и не задерживала взгляд на своем отражении. Но в этот вечер Габби была уверена, что они в безопасности, что им не грозят никакие бесцеремонные погружения в озера и падения со шпилей, и она решила для разнообразия выглядеть прилично.

Аспирин и горячий душ как рукой сняли последние признаки похмелья. Хло пригласила ее к себе, чтобы подобрать подходящий наряд, поскольку оказалось, что они носят одинаковый размер. Габби не терпелось надеть вместо джинсов что-то другое. Вообще говоря, ей не терпелось предстать перед Адамом во всем блеске; да, она себе в этом призналась. На самом деле, наверное, только мертвая женщина не хотела бы предстать во всем блеске перед ним.

Габби накрасила губы, пропустила волосы между пальцами – и те рассыпались у нее по плечам и спине, – а затем выпустила вперед несколько длинных прядей челки, чтобы те весело болтались у нее возле глаз. Несколько легких мазков дымчатых теней, немного туши для ресниц. Чуточку сверкающего блеска для губ, ровно столько, чтобы свет на них таинственно заиграл. И ровно столько, чтобы привлечь к ним внимание мужчины.

На этом, решила она, глядя в зеркало, дело косметики заканчивается. Дальше дело за одеждой; ей оставалось надеяться, что в гардеробе Хло найдется что-то очень женственное и немножко вызывающее.

Открыв дверь ванной, Габби вышла в примыкающую к ней спальню. И замерла. «Это невозможно», – подумала она, глядя на укрытую балдахином кровать. И дело было не в том, что бархатные завесы снова висели как ни в чем не бывало, и не в том, что кровать оказалась аккуратно заправлена, – все это было вполне возможно. Очевидно, все это сделала служанка, пока Габби принимала душ, брила ноги, втирала в кожу лосьон и наносила косметику.

Невероятным казалось то, что между шторами висело облегающее черное платье, по которому она так томно вздыхала в «Мейсис». «И то, – ошеломленно подумала она, подходя ближе к кровати, – что рядом стоят туфли на шпильке, которые мне так безумно понравились». И еще Габби заметила, удивленно оглядевшись, что неподалеку лежал кружевной бюстгальтер и трусики ее любимого бледно-розового цвета.

«И – о Боже! – подумала она, затаив дыхание, – неужели это коробочка из «Тиффани»?»

Вцепившись в отворот своего банного халата, она оглядела комнату. Никаких признаков его присутствия. Лишь в воздухе витал легкий, но отчетливый аромат жасмина, сандала и обольстительного мужчины, и Габби поняла, что Адам, по-видимому, переместился из комнаты всего несколько секунд назад, когда она заканчивала делать макияж.

Дрожащими руками она потянулась к коробочке, открыла ее и, хватая ртом воздух, начала вертеть в руках и чуть не выронила. На бархатной подушечке лежало бриллиантовое колье и сережки, и Габби точно знала, где видела их в последний раз. Это было в Цинциннати в тот вечер, когда он принес ей ужин из ресторана Жана-Роберта в Пиголле. Она поздно покинула офис и шла своей обычной дорогой мимо «Тиффани», чтобы забрать машину со стоянки за углом. У них была новая витрина, и какое-то время Габби не могла отвести взгляд от элегантного набора. Она остановилась, глядя сквозь стекло на этот потрясающий комплект и с чисто женским любопытством представляя себе мужчину, который мог бы подарить женщине такие драгоценности. И размышляя, появится ли у нее когда-нибудь бриллиантовое колечко на пальце или хотя бы скромное обручальное кольцо.

Наверное, Адам в это время был где-то у нее за спиной и наблюдал за ней. И в «Мейсис», наверное, тоже.

«Я забочусь о том, что принадлежит мне», – сказал он, вручая ей ключи от «БМВ».

Да уж.

Когда Габби подняла сверкающее бриллиантами колье, из коробочки выпала маленькая записка, которую ветром начало уносить по направлению к двери. Габби подхватила ее.

Там было четыре слова, написанных старинным почерком, – самоуверенная рука, косые буквы:

«Прими это, прими меня».

«В самом деле, – подумала она, моргая, – точнее и не скажешь».

Габби долго держала в руке сверкающие камни, глядя на них, но не видя. И даже не столько размышляя, сколько открывая свое сердце охватившим его чувствам и слыша отголоски слов Гвен: «Сможешь ли ты спокойно жить дальше, если упустишь свое счастье сейчас и останешься ни с чем?»

Наконец Габби положила коробочку на кровать и надела бюстгальтер и трусики. Затем нырнула в обтягивающее черное платье, поправила его на бедрах и застегнула сбоку крошечную молнию. Опершись о край кровати, Габби обула изящные, сексуальные туфли. Потом снова взяла коробочку, надела сережки и закрепила вокруг шеи нить сверкающих камней.

Адам как раз вышел из ванной, когда услышал несмелый стук в дверь своей спальни. Он молил Бога, чтобы это не была очередная служанка. Когда он вернулся с прогулки, десятки служанок слонялись по главному холлу. Хоть он и привык к тому, что женщины вешаются ему на шею, но чтобы они так обескураживающе смотрели прямо на его промежность – это уж слишком. И так настойчиво. Словно хотели увидеть сквозь кожаные брюки, что лежит за ними, а точнее, стоит, потому что этот чертов орган вряд ли успокоится, пока Адам не овладеет Габриель по крайней мере раз сто.

– Кто там? – с опаской спросил он.

Когда он услышал тихий ответ, его глаза сверкнули и тут же прищурились. После неспешных размышлений он с ленивой улыбкой сбросил полотенце, которое только что завязал вокруг талии.

– Сегодня вечером никаких запретов, ka-lyrra, – прошептал он слишком тихо, чтобы она могла его услышать. Он не ожидал, что увидит ее до обеда. Но она была там, за дверью, у его спальни. С таким же успехом она могла бы подойти к логову льва, обильно сбрызнутая теплой свежей кровью.

У него вдруг пересохло во рту, а дыхание стало прерывистым и частым. Надела ли она их? Была ли готова признать? Принять его? Способна ли на это она, женщина, с детства напичканная самыми страшными сказками о нем, многие из которых были чистой правдой?

И Габби это знала. Знала, что, потеряв Морганну, он удалился в горы, он видел выражение ее лица, когда она спросила о дате смерти Морганны. Она знала, что, хотя множество фактов в ее «Книгах» было искажено, некоторые все же оказались правдивыми. Знала, что почти шестьсот лет назад он сделал что-то, из-за чего заслужил себе плохую репутацию. Габриель была совсем не глупа.

Смогла ли она заглянуть глубже? Смогла ли увидеть его? Надела ли она колье? Он уже начал бояться открыть дверь и посмотреть, так сильно он хотел ее. Это чувство овладело им целиком и полностью, безоговорочно, этим вечером, сейчас, в этот миг. Адам нуждался в этой женщине. У него было такое чувство, как будто он ждал этого шесть тысяч лет. Господи, что же это с ним? Разве такое бывало раньше?

Он обнаружил, что смотрит на дверь, не имея ни малейшего понятия, сколько он так простоял. Он помотал головой, проклиная себя за глупость. Ведь он, черт возьми, Адам Блэк, а не какой-нибудь смертный юноша.

– Входи, – позвал он, и, если его слова прозвучали более глухо, чем обычно, он предпочел этого не заметить. Он стоял в полный рост, расставив ноги и слегка согнувшись в плечах, облаченный лишь в древние украшения своего королевского дома.

Дверь медленно приоткрылась – ему показалось, что она открывалась чертовски долго, – и он увидел Габби и словно получил удар кулаком в живот.

Он был рад видеть, что ее одолевают те же чувства.

Она замерла, ее милые золотисто-зеленые глаза распахнулись.

– Ты же... г-г-го... – бессвязно пробормотала она. И попробовала еще раз: – О, Боже мой. – Облизнула губы. Глубоко вдохнула. – Черт возьми. Ты же голый. И – ого! – Ее взгляд опустился вниз, потом снова остановился на его лице, и ее глаза распахнулись еще шире.

Он расплылся в улыбке, выражавшей мужскую победу.

– Да, – промурлыкал он, – а на тебе, Габриель, мои бриллианты.

Габби замерла в дверном проеме, и ее сердце бешено стучало. Перед ней стоял роскошный обнаженный мужчина весом более двухсот фунтов, который был так беспощадно, невероятно красив, что она не могла оторвать от него взгляд. Она напомнила себе, что девушкам полезен кислород: «Ну же, дыши глубже, О'Каллаген!» Она смотрела то вверх, то вниз, то снова вверх, и короткие судорожные вдохи комками застревали у нее в горле.

Вдруг она поняла, что после этой ночи все изменится. Ничего уже не будет так, как прежде. Да, этот мужчина мог считать себя мессией, если ему так нравилось. Просто в ее жизни все действительно делилось на «до Адама» и «после Адама».

Он сделал шаг вперед, медленно, с грацией зверя и хищным взглядом. Он был охотник, а она – добыча. И, судя по блеску в его глазах, он был готов ее проглотить. Адам подошел, возвышаясь над ней, глядя на нее сверху вниз, и легко дотронулся подушечками пальцев до колье у нее на шее.

–Тебе известно, что это значит, – мягко, но многозначительно сказал он. – Мое. Ты это приняла. Ты моя. Нет, тс-с-с. – Он приложил палец к ее губам. – Ничего не говори. Просто дай мне на тебя посмотреть. Я не мог дождаться, когда увижу тебя в этом платье.

Обойдя вокруг нее, он аккуратно закрыл дверь, и Габби услышала щелчок замка. Он медленно прошагал вокруг нее еще раз.

– Господи, как ты красива, Габриель! Ты знаешь, как сильно я тебя хочу? Знаешь, какие фантазии ты вызвала в моем воображении? Знаешь, сколько раз я онанировал, пытаясь избавиться от этого чертова возбуждения? Понимая, что спастименя можешь только ты?

Он обошел вокруг нее еще раз.

– И вот ты здесь. В моих покоях. Взаперти. И ты не выйдешь отсюда, пока я не разрешу. А ведь я могу никогда этого не сделать.

Адам остановился у нее за спиной, затем подошел к ней ближе и наклонился, касаясь членом ее попки, обтянутой сексуальным платьем. Как он и предполагал, платье сидело на ней просто великолепно, идеально подчеркивая ее прекрасные изгибы. И ощущать их своим телом было тоже великолепно. Когда он дотронулся до нее, горячий поток воздуха вырвался у него изо рта; это прикосновение обожгло ее кожу. Он втянул в себя воздух и отпрянул назад, зная, что, если еще раз так ее коснется, все будет кончено.

– И эти туфли, – промурлыкал он, скользя взглядом по ее попке, по стройным изгибам ее бедер к изящным лодыжкам, вокруг которых были застегнуты элегантные ремешки.

– Я видел, как ты на них смотрела в «Мейсис». У тебя восхитительные ноги и попка, Габриель. Когда я впервые увидел тебя в Цинциннати, на тебе были шорты и сандалии. И даже твои пальцы на ногах с маленькими накрашенными ноготками возбуждали меня.

Адам обошел круг и стал перед Габби. Ее глаза были широко раскрыты, взгляд очаровательно рассеян. Приоткрыв рот, она тяжело дышала, и ее грудь поднималась и опускалась в такт дыханию.

Подушечкой пальца он нажал на ее губы, и палец незаметно оказался во рту девушки. Она сомкнула свои полные уста, посасывая его, и Адама охватил такой жар, что на какой-то миг он был не в состоянии пошевелиться. Наконец он медленно вытащил палец из соблазнительного ротика и провел влажную линию от ее рта, через подбородок по шее к ямочке между грудей.

Он должен был ее соблазнять, должен был сводить с ума поцелуями, обольщать, медленно, но неумолимо вести ее по дороге к полной и такой желанной капитуляции.

Но Адам не мог больше ждать; он слишком долго ждал и больше не мог сдерживаться. Он слишком долго думал об этом во время сегодняшней прогулки. И он нуждался в этом. Прямо сейчас. И то, как он сильно этого хотел, какую власть имело над ним это желание, выводило его из себя. Он хотел познать вкус Габби, почувствовать его на языке, запечатлеть его в своей бессмертной памяти. И если вдруг, по какой-то причине, она захочет остановить его этой ночью, ему нужно получить хотя бы это.

– Кстати, ирландка, – сдержанно предупредил он на случай, если она неправильно поймет, – я ни перед кем не становлюсь на колени. – Затем он опустился на колени у ее ног, поднял подол ее платья, сжал в руках шелковую материю и оттолкнул Габби назад, прислонив спиной к двери и словно пришпилив к ней, упершись в дверь руками.

Габби безвольно откинулась, жадно глотая воздух. Его экзотический запах наполнял ее ноздри, кружил голову. От одного лишь вида его обнаженного тела она так возбуждалась, что знала: там, под платьем, он обнаружит, что она вся мокрая; настолько мокрая, что это ее смущало. Она была уже готова; ей не требовался ни поцелуй, ни какая-то другая прелюдия. Она не знала, сможет ли пережить то, что он, по-видимому, собирался сделать. Она хотела, чтобы он просто вошел в нее. И когда он ходил вокруг нее, как огромный темный зверь, разговаривал с ней, признавался в том, как сильно он ее хочет, она готова была умолять его об этом.

И вот он стоял на коленях у нее между ног, подняв ей платье, обнажив ее до пояса почти полностью, оставив лишь кружевной кусочек шелка у нее между ног.

– О-о-о, снимаем и это, – проговорила Габби с полусмешком-полувсхлипом, когда он начал зубами стягивать с нее кружевную ткань, все ниже, ниже, слегка покусывая ее тело, останавливаясь, чтобы ущипнуть ее, осыпая все ее тело быстрыми нежными поцелуями, посылая волны дрожи к ее позвоночнику.

Ощущения Габби притупились. Она чувствовала себя опьяненной, одурманенной страстью. Она не могла понять, как ей удавалось так долго ему сопротивляться, и внезапно ее поразила мысль о том, сколько же времени она потеряла.

– Этой ночью я узнаю тебя на вкус, попробую каждую частичку твоего тела, – промурлыкал Адам.

И тут же приступил к исполнению своего обещания, осыпая долгими, горячими, бархатистыми поглаживаниями языком внутреннюю сторону ее бедер. Неспешные сладострастные покусывания и жаркие поцелуи нежной кожи ее бедер. Ни одного сантиметра кожи он не оставил без поцелуя, без укуса.

Затем его рука раздвинула ей ноги и его голова оказалась между ними. Когда он начал быстро двигать языком по крошечному бутону, затерянному в мягких складках, Габби сгребла в пригоршню его шелковистые темные волосы и задрожала, бессильно прислонившись к двери.

– Стой, ka-lyrra. Если твои прекрасные коленки подогнутся и ты сползешь на пол, я возьму тебя прямо там.

Ее коленки в тот же миг подогнулись, и она едва сдержала смешок.

– Ох, черт возьми, Габриель, я хотел, чтобы это длилось как можно дольше! – воскликнул Адам, подхватывая ее и перекатываясь под нее, чтобы смягчить удар от падения.

Но Габби было не до любезностей, ведь она ждала этого всю свою жизнь и не могла больше ждать ни минуты. Лежа на его большом сильном обнаженном теле, она изгибалась, пока не поймала его горячий твердый член, направила туда, куда хотела, и почувствовала, как почти поглощенный орган приятно упирался в ее тело. Господи, она была так близка, всего несколько точных движений...

– О нет, – прошипел он, моментально все смекнув. – У тебя ничего не выйдет. Если ты не позволишь, чтобы первый раз я сам вошел в тебя.

– Тогда, – задыхаясь проговорила она, – поторопись сделать это.

Тяжело дыша, Адам издал хриплый эротичный полусмешок-полурев.

– Ах, Габриель, – довольно промурлыкал он, схватив ее за бедра и перекатывая под себя на мягкий ковер, – я ведь никогда не смогу насытиться тобой, правда?

– Особенно если будешь действовать так медленно, – раздраженно ответила она.

– Раздвинь ноги, – потребовал он и распластался на ней во весь рост, перенося вес на предплечья и коленями раздвигая ее ноги еще шире. – Обними ими мои бедра.

Она молча подчинилась.

– Скрести лодыжки у меня за спиной. Нам будет нелегко.

Неистовая дрожь охватила ее при этих словах. Она это знала. Она знала это с того самого момента, когда впервые почувствовала его давление на свои ягодицы, еще там, в Цинциннати, в то утро, когда он ворвался в ее дом, – и это была одна из причин, по которым с тех пор она не находила себе места. Все ее молодые люди были высокими, крепкими парнями. Ей нравились сильные мужчины, всегда нравились, она любила больших мужчин, которые возвышались над ней. А Адам Блэк был сильный «негодяй» до мозга костей. И в принципе она не соврала служанкам: он действительно был непропорционален, его пенис оказался еще больше, чем можно было предположить.

– Во всяком случае, не думаю, что с тобой что-то бывает легко, – задыхаясь выговорила она.

– Да, не бывает, но думаю, тебя не привлекает то, что легко дается, ka-lyrra. Обещаю, со мной ты не соскучишься.

И его рука очутилась у нее между ног, его палец скользнул в ее скользкое, жаркое местечко, надавливая вглубь и вверх, ища преграду. Потом он сделал то же самое уже двумя пальцами, и Габби лишь смутно осознала, что он пробил тонкую плеву, поскольку нарастающая боль слилась с удовольствием от того, что он наконец-то оказался в ней. Ее бедра поднялись ему навстречу, стремясь заполучить его всего.

И вот Адам убрал руку и слегка подтолкнул в ее мягкие складки твердую головку члена. Он пытался пробиться в нее. Габби всхлипнула от боли, пытаясь приноровиться к нему, ерзая, стараясь принять его, но он был слишком большой, а она – слишком узкая.

– Тише, Габриель. Расслабься, – сказал Адам сквозь зубы.

Она попыталась расслабиться, но не смогла; она инстинктивно сопротивлялась, и на какое-то время они сцепились в безмолвной сексуальной схватке, где он едва ли отвоевал хоть сантиметр. Ее мышцы не сдавались, сопротивляясь жесткому напору.

Адам прошипел сквозь зубы:

– Габриель, ты меня просто убиваешь; дай мне войти.

– Я стараюсь, – простонала она.

Грязно выругавшись, Адам вдруг поднял ее ноги и закинул лодыжки себе на плечи, запрокидывая ее таз назад и вверх и бесстыдно распахивая ее.

Схватив в кулак ее волосы у самых корней, он наклонил ее голову назад и прижался к Габби губами, сливаясь с ней в глубоком, захватывающем поцелуе, исследуя ее рот горячим бархатистым языком. Ее настолько ошарашил этот поцелуй, его пылкая, властная неистовость, что она была расслаблена, когда он пронзил ее, и поняла, что именно для этого предназначался поцелуй.

Адам проник глубоко внутрь одним медленным, осторожным, уверенным движением, наполнив ее собой, и она вскрикнула в его рот, но он по-прежнему не отрывал от нее губ, проглотив этот крик. Он оставался в таком положении некоторое время, погрузившись в нее до предела, вторгаясь в каждый укромный уголок внутри нее, но не двигаясь, лишь целуя и сплетаясь с ней горячим языком. Он был такой большой, что ей понадобились долгие минуты, чтобы привыкнуть к нему, приноровиться и расслабиться. Долгие минуты, во время которых он оставался недвижим, заняв свою территорию, но не исследуя окрестности, пока Габби не застонала под его губами, умоляя его двигаться. Теперь, когда она свыклась с давлением, она стала ощущать его совсем по-другому, и, чтобы насытиться им, ей нужно было движение.

– Я в тебе, – довольно проговорил он. – Ах, Господи, я в тебе! – И – наконец-то! – начал двигаться, описывая маленькие эротичные круги бедрами – не бросаясь, а медленно и глубоко проникая в нее. Погружаясь в нее, затем совсем немного отступая и снова погружаясь, каждый раз задевая как бы невзначай бутон ее клитора, чем вызывал у нее бурю эмоций.

Его медленные уверенные движения словно задевали в ней какие-то таинственные струны, о которых она никогда раньше не подозревала, и всеми мышцами своего тела она снова устремлялась ему навстречу, крепко прижимаясь и дрожа, и, когда ее настиг оргазм, она поняла, что это ощущение не может сравниться ни с чем другим, – это был взрыв, вспышка так глубоко внутри нее и настолько сокрушительная, что из ее уст вырвался непроизвольный крик.

– Дьявол! – проревел Адам, напрягаясь всем телом. Он сжал ее бедра руками, пытаясь отстраниться, выйти, но было уже поздно; ощущая под собой ее трепещущее тело, он не мог больше сдерживаться и разразился спермой прямо в нее.

Несколько часов спустя Адам лежал опершись на локоть и смотрел на Габриель, размышляя над тем, в чем заключается секрет красоты.

Похоже, он начинал понимать. Дело не в симметричности черт лица и не в идеальности форм. Дело в уникальности. В том, чего нет ни у кого другого, а есть только у этого человека. Возможно, такой нос, как у Габриель, был у тысячи других людей, но только на ее лице он так гармонировал с ее глазами, ее скулами и волосами. И только ее нос так ярко подчеркивал выражение ее лица, так мило морщился, когда она улыбалась, и так надменно раздувал ноздри, когда она злилась.

Этой ночью Адам увидел множество выражений на ее лице. Он видел, как она просит ласки, как сгорает от желания. Ее глаза дико сверкали, когда она выгибалась и вздрагивала под ним. Видел, как она мягко, ласково поддается ему, стоя на коленях и локтях перед огромным, во весь рост, зеркалом в их будуаре, в то время как он берет ее сзади. Видел, как ее золотисто-зеленые глаза прищуриваются и вспыхивают, как у кошки, когда она мурлычет от удовольствия. Видел, как раскачиваются ее полные груди, когда его большие яички ритмично шлепают по ее ягодицам и бедрам. Видел, как Габби наблюдает за тем, как он проделывает с ней все это. Он видел, какой она была отстраненной и растерянной, когда он лизал ее, упивался ею, снова и снова доводя до экстаза. И даже заметил, что она выглядела почти испуганной, когда он выжал из нее еще одно трепетное содрогание.

Если бы Адам обладал всей своей силой, он мог бы облегчить болезненность ее первого раза; он и так остановился только потому, что больше она бы не выдержала. Затем он развел огонь в камине и пошел в кухню за едой, сообразив, что они пропустили обед. Вообще-то, обед был уже много, много часов назад.

В мрачной, темной кухне он наткнулся на Дэгьюса, который таскал мороженое из морозильника. Младший из близнецов Келтаров окинул его внимательным взглядом, рассмеялся и сказал:

– Думаю, мы не увидим вас в ближайшие несколько дней, или я ошибаюсь, старик?

– Вы увидите меня ближе к Люгнассаду, – ответил Адам с дьявольской ухмылкой. – И перестань называть меня стариком. Я же не называю тебя юнцом! Зови меня Адам. Просто Адам.

– Ну ладно, Адам, – согласился Дэгьюс.

Когда Адам босиком поднимался по холодным ступенькам замка, направляясь в спальню и неся поднос, ломившийся от еды, его человеческое тело совершило такое, чего он даже не мог предположить. Он почувствовал острую боль в груди и чуть не уронил поднос. Ему пришлось остановиться и опереться о балюстраду, хватая ртом воздух, пока боль не прошла. Он вдруг подумал: как хорошо, что скоро ему придется распрощаться со своим человеческим телом, потому как с тем телом, которое дала ему Эобил, что-то было явно не в порядке.

К тому времени как он вернулся в спальню, Габби уже видела десятый сон, бессильно откинувшись на кровати, и ее обнаженное тело блестело при тусклом свете камина. Адам посмотрел на ее спутанные светлые волосы, на невероятно соблазнительную кожу, на прекрасные формы, покоившиеся на серебристых шелковистых простынях, – и заметил, что от всего этого исходило трепещущее, смертное, золотистое сияние.

«Господи, как она прекрасна!» – с восхищением подумал Адам, стоя у края кровати и глядя на свою спящую возлюбленную. Он провел подушечкой пальца по плотной выпуклости ее соска. Даже во сне ее тело отозвалось и розовый сосок затвердел. Изрекая проклятия, Адам заставил себя опустить руку и отойти на шаг, иначе он бы снова начал ласкать ее сосок, покусывая так, как, он заметил, ей нравилось. И он бы сделал ей больно, а ему этого не хотелось.

Габби отдалась ему со всей чистотой безмерной страсти, которая, он чувствовал, таилась в ней. Весь свой пыл, свой огонь она направила на него – несдержанно, открыто, раскованно, и он наслаждался этим огнем, впитывал его, купался в нем. С ней он смог почувствовать то, чего не чувствовал раньше. То, над чем он мог размышлять веками и все же не разгадать.

«И в благодарность за это ты лишишь ее души?»

Он отогнал, отбросил от себя эту мысль. А что – ведь человеческие тела обременены сознанием? «Взамен души я дам ей бессмертие».

«Ты предоставишь ей выбор? Ты ей скажешь об этом?»

«Ни за что на свете», – безмолвно возразил он.

Если Габриель должна была стать его личным Эдемом, в нем не будет никакого древа познания. Адам прекрасно помнил, что случилось с его тезкой. Когда человек узнавал что-то новое, его навсегда изгоняли из Рая.

Он не станет смотреть, как Габриель О'Каллаген будет умирать. Он уже видел смерть слишком многих людей. Теперь Габби принадлежала ему. Она сделала свой выбор. Она пришла к нему, приняла его. Только мужчина гораздо более благородный, чем он, мог бы отпустить ее туда, куда он не сможет за ней последовать.

Дэгьюс улыбнулся, пробираясь по коридорам темного замка с пинтой тающего мороженого в руке. Он пристрастился к современному лакомству. Ему нравилось дразнить кожу Хло прохладным кремом, а потом обжигать ее своими жаркими поцелуями, слизывать крем с ее губ, сосков, с гибкой впадинки между бедер.

Они могли заниматься любовью часами. Казалось, желание застыло в воздухе, и в замке царил дух романтики. Ночной бриз навевал мысли о сексе, и Дэгьюс был этому рад. Потому что если кому-то и требовались исцеляющие женские ласки, так это Адаму.

С тех пор как Дэгьюсом овладели души драгаров, он сильно изменился, и осознать эти изменения ему самому не всегда удавалось. Он систематически сортировал огромное количество знаний, которые они оставили в его голове, и отбирал то, что можно было использовать на благо.

Одна из способностей, которую он развил совсем недавно, – это «проникающее слушание». Он еще не рассказал Драстену, что умеет это делать, и все еще учился управлять этой способностью.

Раньше Дэгьюсу никак не удавалось это искусство, в котором так преуспели его задумчивые предки-друиды, – слышание, которое помогало отделить ложь от истины и заглянуть в суть вещей, в самое сердце человека.

Но за последние месяцы супружеского счастья он открыл для себя такое умиротворение, такое внутреннее спокойствие, что, приумноженное знанием тринадцати, оно помогло ему раскрыть в себе способности друида.

Сегодня во время прогулки он «прослушал» Адама Блэка, желая узнать, говорит ли тот правду, называя причины, по которым нужно опустить стены. Если уж Келтарам и придется снова нарушить клятву, Дэгьюс хотел быть уверенным, что на то есть веская причина. Он немного исследовал этот вопрос и, проникнув не очень глубоко, выяснил, что Адам говорит правду.

Но потом он почувствовал что-то еще – что-то такое, чего он не ожидал обнаружить во всемогущем бессмертном Существе, пусть даже временно лишенном своей силы. Распознав это, он уже не смог удержаться и проник глубже. То, что он услышал на своем древнем языке – в том, что Адам сказал, и в промежутках между тем, что он говорил и о чем молчал, – окончательно его успокоило.

Когда-то Дэгьюс считал себя одиноким. До того как нашел свою половинку, до того как Хло положила свои маленькие ручки ему на сердце и связала с ним свою жизнь свадебной клятвой. Но теперь он знал, что, если к тому, что он принял за одиночество, прибавить тысячи лет и умножить на бесконечность, он все же будет не в состоянии измерить темноту, которая так обманчиво скрывалась в Адаме Блэке.

«Странные это дни, – подумал Дэгьюс, открывая дверь в свою комнату, – когда рядом разгуливает Туата-Де в человеческом обличье».

Э... или кто-то вроде него.

Ведь сегодня перед ним открылась еще одна странность, которая касалась их потустороннего гостя. Адам действительно был теперь не совсем Туата-Де. И в то же время он не был человеком.

ГЛАВА 20

Габби не покидала спальню Адама трое долгих блаженных суток. Три чудесных, восхитительных дня и ночи. Она отдалась ему целиком и полностью. О, они не все время занимались любовью, ее тело – такое нежное по сравнению с его телом – не вынесло бы этого.

Но существовало множество других способов доставлять и получать удовольствие, и Адам был искусен во всех них. Они проводили долгие часы в душе, лениво купая друг друга, исследуя тела, дразня их и пробуя на вкус. Это были часы, во время которых Габби наслаждалась золотисто-бархатной кожей, крепкими мышцами и шелковистыми черными волосами, что рассыпались по ее обнаженному телу. И часы, которые она провела, распластавшись на коврике у камина, в то время как Адам втирал ей в кожу ароматические масла, в шутку сравнивая ее с лошадкой, на которой ездили слишком быстро.

Он снова седлал ее. Снова растирал ее кожу. Они опять купались, опять играли в постельные игры.

Адам покидал ее только для того, чтобы принести еду. Дни и ночи напролет они спали, ели и занимались любовью. «Ни одна женщина, – решила Габби, – не расставалась с невинностью более фантастическим образом». Долгие часы она пребывала именно в таком состоянии, как он и предсказывал: была слишком пресыщена ласками, чтобы пошевелиться. Ей казалось, что он не сможет снова ее возбудить; но возбуждалась в один миг от одного лишь взгляда его темных глаз с золотыми искрами из-под нахмуренных бровей.

Габби чувствовала себя так, словно попала в какой-то запретный мир из хрусталя, очага с ароматом вереска и обжигающего эротизма. Хотя сначала она этого не заметила, полностью сосредоточившись на виде большого смуглого обнаженного мужчины. Лишь немного позже Габби поняла, что комната называлась Хрустальной, потому что в ней были хрустальные фигурки различных фантастических существ. Повсюду на каминных полках, тумбах и шкафчиках стояли единороги и драконы, химеры и фениксы, грифоны и кентавры. Необычные призмы висели на окнах и над камином, ловя свет очага и превращая его в восхитительные вспышки цвета.

Зеркала в затейливых серебряных рамахвисели на стенах среди изысканных гобеленов, комнату украшала темная резная мебель из красного дерева. На полу были расстелены роскошные коврики из овечьих шкур. Кровать, застеленная атласными простынями, мягкими наволочками и шикарным покрывалом из черного бархата, казалась произведением искусства работы античного мастера. У кровати было четыре столбика величиной с небольшое дерево (однажды Адам привязал к ним руки Габриель, а затем целовал и ласкал ее, сводя с ума от желания).

Для нее и ее сказочного принца сложно было найти более подходящую спальню, чем эта, обставленная фигурками сказочных существ, когда сказочный любовник Габби возвышался над ней в золотых отблесках огня, испещренный оттенками всех цветов радуги, и смотрел на нее взглядом, полным желания.

Габби казалось, что эти три дня они провели в месте, где не было ни времени, ни пространства, в каком-то фантастическом доме, где не имело значения ничего, кроме настоящего, и это настоящее было так прекрасно, что на время она позабыла обо всем.

Никаких вопросов не срывалось с ее губ, занятых поцелуями. Никаких забот не возникало в ее голове, которая кружилась от любви. Никакие мысли о завтрашнем дне не нарушали ее спокойствия.

Габби жила одним днем. Она была счастлива, и этого ей казалось достаточно. На четвертый день Адам разбудил ее, когда за окном было еще темно, накинул на ее обнаженное тело теплое одеяло и начал перемещаться с ней, пока они не очутились на вершине горы.

Грациозно опустившись на край скалы на высоте тысячи футов, он обнял Габби, и они смотрели, как всходит из-за гор солнце, и их дыхание застывало в морозном воздухе. Восход начался с легкой золотой дымки на краю горизонта, которая медленно рассеяла туман и превратилась в розово-оранжевый огненный шар, осветивший холмы и долины золотом.

И когда они сидели на краю света, глядя, как рождается новый день, Адам рассказал Габби о своем плане: о значении ритуалов, которые проводили МакКелтары в дни праздников, и о том, что случится, если они их не проведут; о том, что они согласились задержать проведение обрядов в Люгнассад, который настанет через несколько дней, чтобы Эобил появилась на их земле; и что, когда она придет, Адам известит ее о предательстве Дэррока и обеспечит Габриель безопасность, как и обещал.

Он ничего не сказал о том, что может произойти с ними потом. Ни слова о том, что случится в будущем, после этого. И Габби ни о чем не спрашивала, потому что была большой трусихой. Влюбиться в сказочного принца в человеческом облике – это одно. Но бессмертное Существо? Со всей его силой? Адам был неодолим в человеческом теле. Она не представляла, каков он будет в своем естественном обличье.

И не была уверена, что захочет его таким увидеть. Она мечтала, чтобы все всегда оставалось так же, как сейчас. Ей не хотелось никаких изменений. Все было идеально. Обладая неограниченной силой, Адам мог стать ужасным. Обладая неограниченной силой, кто угодно мог стать ужасным. Даже она, Габби О'Каллаген, могла бы стать ужасной, имея такую силу.

Поэтому она решила больше об этом не думать. Размышлять было не о чем, эти мысли только сводили бы ее с ума. Так много всего могло случиться, так много могло пойти наперекосяк. Габби решила не опережать события. Ведь, возможно, на самом деле Адам не способен ее защитить и королева может убить ее или натравить Охотников, а в таком случае все эти размышления все равно ни к чему не приведут.

Это была здравая мысль. И это была веская причина, чтобы наслаждаться настоящим. Что Габби и делала все оставшееся время, кувыркаясь с Адамом в постели, смеясь, дразня его и сливаясь с ним в неистовом единстве.

До заката.

Когда настали сумерки, он снова укутал ее в одеяло и перенес на возвышенность, и они смотрели, как небо становилось фиолетовым, а потом черным, и как взошла луна и начали появляться звезды.

– Я видел тысячи таких закатов и рассветов в горах, – сказал ей Адам. – И кажется, я никогда не устану на них смотреть.

Запрокинув голову, он глядел на темное бархатное небо, усыпанное мерцающими звездами. И Габби начала думать о тысячах закатов и рассветов, о бессмертии и вечной жизни, и, прежде чем она смогла сдержаться, у нее вырвался вопрос:

– Почему Морганна не приняла эликсир бессмертия?

В тот же миг Адам напрягся всем телом. Он резко повернул ее к себе лицом и пристально посмотрел в глаза. Потом он поцеловал ее и целовал до тех пор, пока у нее хватало дыхания, и она уже не думала о Морганне и о бессмертии.

Хотя Габби знала, что этот вопрос все равно вернется и будет ее терзать.

– Вы жульничаете! – нахмурился Дэгьюс на Хло и Габби.

– Нет, – возмущенно запротестовала Хло.

– Жульничаете, – сказал Адам. – Я видел, как Габби подала тебе знак рукой, только поэтому вы и ведете.

Габби игриво вскинула бровь.

– Сдается мне, кто-то привык быть бессмертным и всемогущим, а сам не может пережить простой проигрыш в карты.

Адам с легкой улыбкой покачал головой. Она была неутомима. И она действительно жульничала. Последние два часа. А он спускал ей это с рук, пока не заметил Дэгьюс. Адама, пожалуй, даже забавляло, что горец ничего не замечает, слишком увлеченный пылкими взглядами, которые бросала на него Хло, или тем, как его маленькая женушка облизывает губы и улыбается, чтобы отвлечь внимание мужа.

Адаму же от Габби такие взгляды были не нужны. Его отвлекало одно ее присутствие. Он думал, что за последнюю неделю его чрезвычайное, беспрестанное желание несколько ослабнет, но не тут-то было. Наоборот, чем больше он занимался с Габби любовью, тем больше ему хотелось этого.

Он бы посвятил все свое время до самого рассвета в день Люгнассада только ей, если бы несколько дней назад в Хрустальную комнату не явились Гвен и Хло и не сообщили, что пора умерить свой пыл, поскольку они хотели бы видеть своих гостей хотя бы иногда. Неужели они требуют слишком многого?

Покраснев, Габби ответила, что они скоро будут. И тут же дала Адаму урок хороших манер, – урок, который ему не понравился. Ему была неприятна сама мысль о том, чтобы с кем-то делить ее общество, даже ненадолго.

Но Габби оказалась непреклонна, так что они вшестером провели несколько дней, с утра катаясь на лошадях по горам, а вечером ужиная, выпивая и играя в карты, в шахматы или в какую-нибудь другую человеческую игру. И Адам делал все возможное, чтобы удовлетворить свое желание, пока луна сияет на небе. Господи, он, кажется, начал ненавидеть рассветы.

После смерти Морганны такой бурной интимной жизни у него не было ни с кем из земных женщин, к тому же смертные никогда еще не принимали его так гостеприимно, как эти люди. (Если не считать горничных – тех он просто не мог понять; он еще никогда не видел, чтобы столько женщин одновременно помешалось на том, что у него в штанах: по какой-то неведомой причине кудрявая рыжая девушка постоянно предлагала ему бананы, а однажды вечером во время ужина блондинка, подававшая еду, со зловещим взглядом вонзила нож в сочную сосиску перед тем, как положить ее ему в тарелку).

Но МакКелтары обращались с ним так, словно он был их родственником. Они подшучивали и посмеивались над ним, как и друг над другом. Драстен и Гвен давали ему подержать своих детей. Адам не держал в руках ребенка тысячи лет, и дети никогда раньше на него не срыгивали. Состав рвоты безнадежно испортил его шелковую и кожаную одежду, но когда Адам поймал взгляд Габби, то решил, что крошечная Медди МакКелтар может делать с ним все, что пожелает.

Хозяева замка даже недовольно брюзжали на Адама, когда заметили, что он мало о себе рассказывает. За последние несколько дней он многое поведал о себе и поделился опытом, каким не делился больше ни с кем. Существа его расы просто засмеяли бы его, да и смертные никогда не воспринимали его как равного, никогда не чувствовали себя с ним абсолютно раскованно, без осуждения и предрассудков. Даже Морганна. Для нее он всегда был лишь одним из Существ Чара, а сын никогда не приглашал его в замок Броуди, отказываясь признать его своим отцом.

Но здесь, находясь под действием заклятия, он был Адамом. Человеком. Не более того. И не менее. И это было прекрасно.

Он окинул взглядом библиотеку. Драстен и Гвен играли в шахматы у камина, смеясь и болтая. Их крошечные симпатичные темноволосые дочери спали рядом, периодически просыпаясь и требуя, чтобы их покормили.

Габби и Хло смеялись, убеждая Дэгьюса, что они не стали бы жульничать. Как он вообще мог подумать о них такое?

Большие часы над каминной полкой пробили одиннадцать. Через час наступит Люгнассад. И стены между мирами начнут становиться все тоньше. А он будет сидеть в замке и ждать королеву.

Завтра к концу дня, не позднее, Эобил будет предупреждена, предательство Дэррока разоблачено, миры окажутся в безопасности, и вполне возможно, что Адам снова обретет бессмертие и былое могущество.

А его маленькая ka-lyrra тем временем будет стареть с каждым днем. Он обязан это прекратить.

Адам посмотрел на Габриель. Она покусывала нижнюю губу, бросая на Хло озорной взгляд и заглядывая в ее карты. Вокруг нее – как и вокруг всех людей в библиотеке – было яркое золотое сияние. Это сияние, которое оказывало на Адама магнетическое воздействие, притягивало его против воли и в то же время отталкивало, несмотря на усилия Адама свыкнуться с ним. Сияние, которое манило его, сияние, которое он никогда не мог понять.

Он сделал глубокий вдох, затем медленный выдох. Опрокинул рюмку скотча, наслаждаясь тем, как напиток обжигает его человеческое горло – чувство, которое он никогда не испытывал в облике Туата-Де.

Впервые за время своего существования Адам хотел получить способность, которой не обладал ни один Туата-Де. Хотя они могли возвращаться в прошлое, а потом снова в настоящее (но не более того; по легенде, существовала только одна раса, которая могла отправиться в будущее, чтобы увидеть то, что еще не произошло; однако Адам не очень верил таким легендам), но остановить время не могла даже сама королева.

– Привал! – скомандовал Бастион.

Охотники тут же остановились.

– Но мы напали на его след. Он здесь, в горах, совсем рядом, – возразил один из них.

Бастион поморщился.

– Там граница. Эта земля находится под защитой королевы. Мы не смеем пересекать границы.

– Но Адам Блэк и его смертная их пересекли, – нетерпеливо ответил Охотник.

– Может, вызовем Дэррока? – спросил другой.

Бастион покачал головой.

– Нет. Дэррок ничего не сможет сделать, пока Адам находится на запретной территории. Мы подождем. Будем ждать подходящей возможности. А тогда уже вызовем Дэррока. На этот раз мы не упустим свой шанс. Старейшина не станет свергать королеву, пока жив его враг.

Больше всего на свете Бастион хотел, чтобы Дэррок ее сверг. За то короткое время, которое они провели в мире людей, в нем снова пробудились забытые чувства, испарилась скука и тоска адской Ансилии. Он вспомнил, как почувствовал, что живет, и как хорошо быть Охотником. Как много было восхитительных людишек, на которых можно охотиться!

Он не упустит этот шанс. И не даст Старейшине упустить его из-за жажды мести. Он вызовет Дэррока только в самый последний момент, и, если тот не убьет Адама достаточно быстро, Бастион сам отправит отступника на тот свет.

ГЛАВА 21

Эобил шла по полосе золотого песка на острове Морар, глядя на бирюзовое пенящееся море и сверкая радужными глазами. Время, которому она обычно не придавала значения и которого почти не замечала, вдруг стало тревожить ее.

Незадолго до этого она испытала незнакомое ощущение – растущее чувство распада связей, нарушения единства в материи миров, которое она создала для своей расы. Она не сразу поняла, в чем дело, потому что раньше ей не доводилось переживать подобное. Стены между мирами Туата-Де и людей становились тоньше.

Эобил понадобилось еще какое-то время, чтобы определить источник этого несчастья в сплетении миров: друиды Келтары не провели обряд Люгнассад – древний ритуал, который исполнялся на рассвете праздничного дня, как это было уже не одну тысячу лет. Королева покачала головой. Святая Дэнью, неужели они опять испытывают ее терпение?

Она прищурилась, устремив взгляд не наружу, а внутрь, простирая свой внутренний взор сквозь время и пространство. Желая увидеть, кто из Келтаров подвел ее на этот раз. И с удивлением узнала, что это близнецы. Снова.

Она устремила взор еще глубже, чтобы выяснить причину...

И резко выпрямилась, изумленно распахнув глаза.

– Амадан, – прошипела она. – Как он посмел?

А если быть более точной, как он мог?

Она лишила его всего, сделала совершенно бессильным – По крайней мере так она думала, – чтобы его не могли видеть, слышать, чувствовать. Она обрекла его на жалкое существование, сделав бестелесным, как привидение, и выслала в мир людей. Изгнала его, отрезала все выходы, не позволив ему обменяться даже беглым взглядом с себе подобными.

Эобил тщательно продумала наказание, чтобы, лишенный сопутствующих земной жизни радостей, Адам почувствовал на себе всю горечь положения людей и чтобы излечить его от глупого восхищения смертными раз и навсегда.

Ее постоянная снисходительность к самому любимому из принцев – единственному из подданных, который мог ее удивить, а удивление было божественным нектаром для шестидесятитысячелетней королевы – выставляла ее в неблагоприятном свете перед придворными и советниками. Не говоря уже о том, что после его вмешательства ей все время приходилось приводить дела в порядок.

Высший Совет настоял на том, чтобы она приняла меры на века, и после его недавних выходок ей не оставалось ничего другого, как согласиться. Адам спорил с ней на глазах у всего двора и Совета, а этого она никому не позволяла, дабы не ставить под вопрос свою независимость и не допускать, чтобы ей бросили вызов. Хоть Эобил и была самой могущественной в Силии, власть принадлежала ей ровно настолько, насколько она пользовалась поддержкой своих подданных. Ее могли лишить этой власти.

Королева была уверена, что лет пятидесяти такого наказания вполне достаточно, чтобы Адам ощутил благодарность за то, что принадлежит к Туата-Де, и чтобы проучить его, подчинить себе и отучить путаться со смертными.

Она не могла поверить, что он нашел способ взаимодействовать с людьми в том облике и в той форме, которыми она его наделила. Ох, как она ошибалась! Как всегда, если существовала какая-то лазейка, отступник принц Д'Жай обязательно ее находил. Причем всего за несколько месяцев. Он был там, в поместье Келтаров, и она не сомневалась, что эту проблему создал именно он. Даже лишенный силы и находящийся под действием заклятия, он каким-то образом нашел способ задержать проведение Келтарами ритуала.

Эобил снова устремила туда свои чувства, ощущая нарушения измерений. Сначала последствия утончения стен будут ощущаться в Шотландии, затем быстро распространятся на Ирландию и Англию. По сути дела процесс уже начался. Влияние будет распространяться все дальше и дальше, пока к полуночи скрытые миры Туата-Де не возникнут прямо посреди мира людей. К полуночи любой Туата-Де, который разгуливает среди людей в каком-то другом облике, кроме человеческого, предстанет перед ними во всей красе.

К полуночи даже золотые пески Морара будут тускло сиять при свете человеческой луны. Измерения просочатся друг в друга, раскроются врата времени. Ансилия будет освобождена. И тогда вся преисподняя вырвется наружу.

Адам сидел с Габриель в главном холле в тусклом свете дня, когда почувствовал приближение королевы. «Наконец-то, черт возьми», – подумал он. Даже он начал нервничать, недоумевая, почему она задерживается.

Он не мог объяснить, как почувствовал ее приход (и на самом деле он вообще был удивлен, что может его чувствовать, ведь он был человеком), но его тело как-то странно напряглось, он ощутил давление в черепной коробке. Адам крепче обнял Габриель, защищая ее от возможной опасности.

Несколько часов назад – несмотря на ярые протесты – он настоял на том, чтобы Келтары ушли из холла, покинули замок, убедив их, что было бы разумней переждать это время где-то в другом месте, потому что, когда Эобил явится в замок, она будет в ярости.

Габриель он оставил с собой. Ее он защитит от гнева королевы, чего бы ему это ни стоило, но он не хотел лишний раз подвергать опасности МакКелтаров.

Внезапно поднялся сильный ветер и в камине потух огонь, а потом воздух наполнился запахом жасмина и сандала и перед ними, мерцая, предстала Эобил.

– О Боже, – услышал он благоговейный шепот Габриель.

– Моя королева, – сказал Адам, поднимаясь и потянув за собой Габриель, которую он все еще обнимал за талию.

Да, Эобил была разгневана. От нее исходила чарующая сила, и она казалась такой ужасающе красивой и так ярко сверкала, излучая свет тысячи крошечных солнц, что даже Адам почти не мог на нее смотреть. И хотя Эобил приняла человеческий облик и ее обнаженное тело под платьем из света выглядело леденяще прекрасным, все же в ней не было ничего человеческого. В воздухе пульсировала чистая власть – признак присутствия древнего, вечного Существа.

– Как ты посмел? – Ее слова отзывались эхом в главном холле, отражаясь от каменных стен.

– Моя королева, – поспешно ответил Адам, – я бы не пошел на такие крайние меры, не подвергнись риску ваше благополучие. Большому риску.

– И, по-твоему, я должна поверить этому, Амадан? Ты хочешь, чтобы я восприняла твой последний – и, должна сказать, самый вопиющий – акт неповиновения как самоотверженный, бескорыстный поступок? – В ее голосе звучала насмешка.

Она произнесла часть его настоящего имени, назвав его не Адам, а Амадан. О да, она рассвирепела не на шутку.

– Это действительно представляет для вас угрозу, – ответил он и немного помолчал. – Хотя, если бы вы захотели меня вознаградить, я был бы не против.

– Вознаградить тебя? За что я стала бы тебя вознаграждать? Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты знаешь, что люди уже начали проскальзывать сквозь ткань пространства и времени там, где действует старая магия?

– Дольмены открылись? – потрясенно спросил Адам.

– Да.

– Так почему же вы, черт возьми, так долго возились?

Королева окинула его таким холодным взглядом, что он удивился, как у него еще не заледенела кожа.

– Что мне угрожает? Говори. Давай. Быстро. С каждым мигом мне все больше хочется наказать тебя, а не выслушать.

– Дэррок совершил покушение на мою жизнь. – «Вот тебе. Получай, Эобил, – думал он, – и верни мне бессмертие, как должна была бы вернуть несколько месяцев назад».

Королева напряглась.

– Дэррок? Откуда ты знаешь? Ты ведь больше не можешь видеть себе подобных.

– Его видела я, – проговорила Габриель.

Адам опустил на нее взгляд, обнимая еще крепче. Ее глаза были прищурены, она смотрела в сторону и все же пыталась взглянуть на королеву краем глаза. Эобил намеренно решила предстать в таком сиянии, зная, что люди не могут сфокусировать на нем свой взгляд. «Но она не знает Габриель», – с гордостью подумал Адам; она была сильная, его ka-lyrra.

Эобил не удостоила ее своим вниманием.

– Как? – требовательным тоном спросила она у Адама.

– Она – Видящая Сидхов, моя Королева.

Глаза Эобил прищурились.

– Ну и ну! – Она окинула Габриель пристальным, властным взглядом. – Я думала, все они давно мертвы. Ты же знаешь, что согласно Договору она теперь принадлежит мне.

Адам выпрямился.

– Она помогла мне добиться аудиенции с вами, чтобы я мог предупредить вас, что Дэррок готовит против вас заговор, – взволнованно ответил он. – В обмен на то, что она будет действовать как мой посредник, я гарантировал ей безопасность.

– Ты гарантировал? Ты не имел права ничего гарантировать.

– Моя королева, Дэррок освободил Охотников королевства Ансилии. у него на службе их два десятка или около того.

– Охотников? Моих Охотников? Ты шутишь! – В главном холле поднялся внезапный порыв ледяного ветра и пронесся прямо рядом с ним.

Когда Адам отвечал, воздух, вырывавшийся у него изо рта при каждом слове, замерзал, образуя крошечные кристаллики льда.

– Это не шутка. Это правда. Когда он нападал на меня вовторой раз, он не потрудился скрыть от меня ни себя, ни своих Охотников. Я сам их видел.

– Рассказывай, – приказала Эобил.

Он оживленно рассказал ей все, начиная с того, как он увидел Габриель, о встрече с Эйни и ее приятелем, о первом и последующем нападениях Дэррока.

– Ты тоже все это видела, Видящая Сидхов? – спросила королева.

Габриель кивнула.

– Расскажи мне, что именно ты видела.

Чуть отведя от королевы взгляд, Габриель подробно рассказала ей все, описывая в деталях всех Существ.

– И мы оба знаем, – подытожил Адам, когда Габриель за кончила, – что Дэррок мог пообещать Охотникам только одну вещь, чтобы те отреклись от присяги на верность вам.

Эобил закружилась в водовороте ослепительного света. Какое-то время она молчала.

Стоя рядом с Адамом, Габриель вся напряглась и часто дышала. Он чувствовал тревогу в ее маленьком теле и понял, что она видит Чар таким, как он описывался в историях, на которых она выросла. Королева была действительно чудовищной – другого слова не подобрать. Внушающая страх, древняя, грозная, чужая, неимоверно могущественная. Он надеялся, что его ka-lyrra не забыла, что он не такой, как его королева. Что Туата-Де так же непохожи друг на друга, как и люди.

Наконец королева повернулась к нему.

– Дэррок – Старейшина Высшего Совета. Он один из моих самых сильных сторонников, один из самых верных защитников.

– Ради бога, он же только лижет вам зад, вот и все! Неужели вы так никогда и не поймете это?

– Он не покидал мой мир, чтобы развлекаться со смертными.

Адам лишь бросил едкое «Нет, только с Охотниками» и замолчал.

– Он служил моему Совету тысячи лет.

Адам снова ничего не ответил. Он сказал ей то, что должен был сказать; он знал, что ей известны возможные последствия. Знал он и то, что ей будет нелегко смириться с мыслью о предательстве одного из своих Старейшин.

– Я запретила всем жителям Силии использовать силы Ансилии по какой бы то ни было причине под угрозой бездушной смерти.

– Именно так, – не смог сдержаться Адам. – Как вы думаете, может, Дэррок об этом забыл?

– Или, может, ты думаешь, что я забыла о вашей вечной вражде? – прошипела королева.

– Но я не разгуливаю с Охотниками! – раздраженно бросил он в ответ.

И снова воцарилась тишина. Ее злость на Адама Блэка начала угасать, обращаясь на другой объект по мере того, как она обдумывала новости. Воздух снова стал теплеть.

– И для этого ты уговорил Келтаров не проводить обряд Люгнассада, который поддерживает стены между мирами? Ты не побоялся разрушить миры?

– Это был единственный способ привлечь к себе ваше внимание. Предупредить вас. Пусть моя королева решила меня наказать, но я не позволю, чтобы на нее напали, и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее. Я всегда буду стоять на страже своей королевы. Даже, – многозначительно добавил Адам, – если она лишит меня возможности это сделать. Кроме того, поначалу я пытался отыскать Цирцена. Теперь мне кажется, что, возможно, причиной, по которой я не мог его найти, были вы.

– Возможно, я, – согласилась Эобил. – Возможно, он и его семья наслаждаются затянувшимися каникулами на Мораре.

Адам покачал головой, изогнув губы в саркастической улыбке.

– Следовало бы догадаться.

Королева долго смотрела на него.

– Я хочу получить доказательства. Хочу увидеть все своими глазами. Я должна передать Совету все из первых уст.

Адам пожал плечами.

– Используйте меня в качестве приманки.

– А что ты хочешь взамен?

– Честь служить вам, – вкрадчиво сказал он. – Хотя есть еще маленькая просьба: вернуть мне бессмертие и всю мою силу.

– Ты кое-что мне должен. Я жду.

У Адама заходили желваки.

– Я же сказал это в катакомбах, вскоре после того, как вы наслали на меня заклятие.

– Я хочу услышать это еще раз. Здесь. Сейчас.

Ноздри Адама раздулись. С высокомерным кивком головы он произнес:

– Теперь я понимаю, моя королева, что перечить вам в присутствии придворных было глупо. Я признаю, что, если бы я выказал вам свою покорность, это больше пошло бы вам напользу. Возможно, мне нужно было постараться найти более подходящий способ выразить свою тревогу.

– Считай, что тебе повезло, что я вообще тебя выслушала.

Адам вновь ничего не сказал.

– Не думай, что я не заметила всех этих «следовало бы» в твоем «извинении». Ты все еще не признал свою вину.

– В то время я думал, что в Совете кое-кто имеет собственные мотивы в голосовании за испытание кровью. Я боялся, что они вступят в заговор против вас. Похоже, я был прав.

На лице Эобил появилась легкая улыбка.

– Ах, Амадан, ты никогда не изменишься. – Она оценивающе посмотрела на него. – Тебе придется покинуть охраняемую землю. Ты вернешься туда, где Дэррок тебя обнаружил.

– Да, моя Королева.

– Что ж, тогда вы вдвоем уедете отсюда завтра утром.

– Вы хотите сказать, я уеду, – поправил Адам.

– Не говори мне, что я хочу сказать. Я сказала то, что хотела сказать. Ты и Видящая Сидхов.

– Я сказал, что сам выведу Дэррока на чистую воду. Габриель не...

– Габриель? Милое имя. Похоже, тебе нравится твоя смертная. Ты ведь не будешь спорить со мной, правда? Не будешь продолжать испытывать мое терпение, когда я еще не пришла в себя после всего, что ты недавно натворил?

Адам запнулся на полуслове; когда он снова заговорил, его голос был абсолютно бесстрастен.

– Когда Видящая Сидхов, – начал он, – согласилась действовать в качестве посредника и помочь мне найти способ вступить с вами в контакт, я пообещал, что в обмен на это обеспечу ей безопасность. Она рисковала собой, чтобы помочь нам – тем, кто так долго охотился на людей. Ее содействие помогло нам сохранить вашу власть и гарантировать безопасность всем мирам. Нашим обычаем долгое время было награждать смертных, которые нам помогают. Я обещал Габриель, что, когда все будет кончено, мы оставим ее в ее мире в целости и сохранности, что ее не станут преследовать Туата-Де и что мы гарантируем безопасность ей и ее близким.

– Смелые обещания со стороны такого бессильного Существа.

– Вы выставите меня лжецом?

– Ты часто и сам выставляешь себя таким.

Адам рассвирепел. Необязательно было говорить это при Габриель.

Воцарилась тишина. Потом королева вздохнула и сказала серебристым голосом:

– Разоблачи этого предателя, и я сдержу твое обещание перед смертной, но предупреждаю: больше ничего не обещай, Амадан.

– Значит, вы согласны, чтобы она осталась здесь, на земле Келтаров?

– Я сказала, что сдержу твое обещание. Но она поедет с тобой. Дэррок может удивиться ее отсутствию и скрыться. Если он предал меня, я хочу получить доказательства, и как можно быстрее. Пока он не совершил действий против меня и не создал у моих подданных впечатление, что такое возможно. – Королева закружилась в водовороте яркого света. – Я прослежу. Замани его, и я приду. Покажи мне Охотников рядом с ним, и я верну тебе всю твою силу. И позволю решить его судьбу. Ведь ты же этого хочешь?

Адам покорно склонил голову.

Поток слов на языке Туата-Де сорвался с губ королевы. Габби, стоявшая рядом с Адамом, тут же задрожала.

– Пока все не будет кончено, на тебе будет заклятие feth fiada, Амадан.

– Дьявол, – пробормотал Адам. – Терпеть не могу быть невидимым.

– И кстати, Келтары! – громогласно сказала Эобил, глядя на балюстраду. – Впредь не советую вам снимать мои заклятия. И сейчас же проведите ритуал Люгнассада, или почувствуете мой гнев на собственной шкуре.

– Да, королева Эобил, – хором ответили Дэгьюс и Драстен, выходя из-за колонн.

Легкая улыбка мелькнула на лице Адама. Ему следовало знать, что ни один горец не станет бежать, разве что для того, чтобы получить преимущество, ожидая в молчаливой готовности, когда начнется сражение.

Габби безвольно обмякла в его объятиях, громко выдохнув.

Королева исчезла.

ГЛАВА 22

На следующий день рано утром Габби и Адам собрали вещи и приготовились покинуть замок Келтаров и вылететь в Штаты. Поскольку Адам был снова невидимым, им пришлось путешествовать тайно, и Габби с удивлением поняла, что с нетерпением ждала этого. Находясь под действием feth fiada, она чувствовала определенную интригующую безнаказанность. Тем более им все время нужно будет соприкасаться друг с другом, а она никак не могла насытиться этими прикосновениями.

Сразу после того как королева исчезла, Дэгьюс и Драстен провели обряд Люгнассада. Когда стены снова были возведены, они сели и восстановили в памяти события того дня, и Габби участвовала в разговоре как посредник Адама.

Ее удивило то, с каким волнением Хло и Гвен смотрели – тоже краем глаза – на королеву Туата-Де. Похоже, Хло никак не могла поверить в то, что Дэгьюс уже якобы встречался с королевой, но не смог на нее взглянуть.

Их реакция – не страх, а интерес и любопытство – только утвердила новый взгляд Габби на все происходящее. Да, Туата-Де Данаанские (как она теперь их называла) пришли из другого мира, они были другие, но не бессердечные, лишенные эмоций создания, как она привыкла считать.

Как сказала Гвен, они принадлежали к другой расе – расе высокоразвитой. И хотя необъяснимое могло быть пугающим, по мере того как человек узнавал о нем все больше информации, страх рассеивался.

Чуть позже, в тот же вечер, МакКелтары пригласили Габби с вновь невидимым Адамом в другой замок Келтаров, где жили Кристофер и Мегги. И показали им подземную библиотеку, в которой хранились все древние книги друидов, знания которых уходили своими корнями в те времена, когда был заключен Договор.

Габби смогла увидеть собственными глазами соглашение между людьми и Туата-Де, выгравированное на листе из чистого золота на языке, которого не знал ни один живой человек. Адам перевел отрывки из него, уделив особое внимание той части, где говорилось о Видящих Сидхов: «те, кто видит Чар, принадлежат Чару», но они не могут быть убиты или порабощены, им следует позволить жить в мире и покое в любом царстве Чара, которое они выберут, и выполнять любое их желание, конечно за исключением освобождения. «Я же говорил, что мы не причиняли им вреда», – сказал Адам.

На обратном пути в замок близнецов, пока Хло и Гвен снова говорили о королеве, Габби от имени Адама выразила его недовольство тем, что близнецы вышли через переднюю дверь, обошли вокруг замка и через черный ход проскользнули обратно в дом.

– Я же говорил: мы ожидаем, что ты поддержишь нас, если будет нужно, – напомнил ему Драстен. – И еще я сказал, что мы тоже готовы поддержать тебя.

И когда Габби передала эти слова, она заметила, какие чувства отразились в темном взгляде Адама, и от этого у нее в горле застрял комок. Как она могла подумать, будто Адам Блэк не испытывает эмоций? Даже королева, и та их выражала. Эту ошибку в «Книгах» О'Каллагенов Габби обязательно исправит. Так же, как и множество других ошибок.

И все же она могла понять, почему ее предки так заблуждались. Если бы она судила только по внешности королевы Эобил, или Охотников, или Адама, не имея возможности вступить с ними в контакт, понять кое-что о мире, в котором они живут, она бы тоже сделала такие выводы.

Но теперь она понимала все гораздо лучше.

Габби провела еще одну пылкую, восхитительную, потрясающую ночь в объятиях Адама. Он был прекрасным любовником, лучше которого она не могла представить даже в самых смелых своих фантазиях. А иногда они бывали очень и очень смелыми. Он был неутомимым, чрезвычайно нежным и диким; играл с ней – а в следующий миг уже смотрел в ее глаза с невероятной глубиной во взгляде. Рядом с ним Габби чувствовала себя так, будто, кроме нее, для него ничего не существует; в это мгновение целый мир вдруг расплывался и исчезал и в жизни не было ничего более волнующего, чем следующий вздох, следующая улыбка, следующий поцелуй.

Адам все еще не сказал ей ни слова ни о чувствах, ни о будущем. И Габби тоже не говорила об этом. И хотя сама королева гарантировала ей безопасность, Габби очень переживала в ожидании встречи с Дэрроком. Она знала, что, пока все не закончится, она не сможет свободно дышать.

А потом она смело встретит свое будущее.

Потом она попытается решить – если ей нужно будет принять решение и Адам не бросит ее, когда снова станет всемогущим, – как могут ужиться вместе смертная женщина и бессмертный мужчина.

– Обещай, что вернешься. Причем как можно скорее, – потребовала Гвен, крепко обнимая Габби. – И обязательно позвони нам и дай знать, как только объявится Дэррок и все будет кончено. Мы будем волноваться. Обещаешь? Габби кивнула.

– Обещаю.

– И Адама с собой бери, – сказала Гвен.

Габби посмотрела на своего высокого темноволосого принца. Новый день был с самого утра окутан плотным белым туманом, и, хотя пробило уже десять утра, туман не рассеялся. Солнце скрылось за белой пеленой. Казалось, весь мир упирался в твердый белый потолок. А за Адамом, стоявшим в десяти футах от нее, возле взятой в аренду машины, на которой они сюда приехали, возвышалась белая стена.

Адам. Ее полный нежности взгляд остановился на нем. Он был одет в черные кожаные брюки, кремовый вязаный свитер и потрясающие туфли от Гуччи с серебряными цепочками и пряжками. Его длинные шелковистые черные волосы спускались водопадом до пояса, а точеные черты лица были подчеркнуты легкой щетиной. Королевское золото сверкало у него на шее. Он был чарующе красив.

Габби оглянулась на Гвен и с ужасом почувствовала, что ее глаза вот-вот наполнятся слезами.

– Если он все еще будет в моей жизни, то возьму, – несмело сказала она.

Гвен фыркнула, и они с Хло переглянулись.

– Мы думаем, он все еще будет в твоей жизни, Габби.

Барьеры, тщательно возводимые ею вокруг этой темы, дрогнули у основания. Она внутренне напряглась, зная, что если не будет вести себя очень, очень осторожно, то превратится в психопатку. Если она позволит себе почувствовать хоть один из тех многочисленных страхов, которые она в себе подавляла, они все вырвутся наружу. Трудно даже предположить, что она сделает или скажет в этом случае – «банановый инцидент» был тому ярким примером. Чувства творили непредсказуемые вещи с ее языком. Ужасные вещи.

Несмотря на твердое намерение держать страхи под замком, Габби услышала свой жалобный голос:

– Но как? Господи помилуй, ведь он станет бессме...

– Перестань, – строгим голосом прервала ее Хло. – Я хочу поделиться с тобой одним секретом, – произнесла она, покосившись на Гвен, – который когда-то открыла мне одна очень мудрая женщина. Иногда нужно перепрыгнуть через преграду судьбы. И не смотреть вниз.

– Прекрасно, – недовольно проворчала Габби. – Просто прекрасно. Похоже, что прыгать все время должна только я.

– Так или иначе, – медленно проговорила Гвен, – думаю, до того, как все решится, Габби, не одной тебе придется прыгнуть.

– Поворачивай налево, – подсказывал Адам.

– Налево? Как ты вообще можешь видеть лево в таком тумане? – раздраженно спросила Габби. Она едва различала дорогу в десяти футах от капота их небольшой машины. Но ее угнетал не только туман; чем дальше они отъезжали от замка Келтаров, тем более беззащитной она себя чувствовала. Как будто самая великолепная глава в Книге Жизни Габриель О'Каллаген подходила к концу и она боялась, что ей не понравится то, что будет на следующей странице.

Теперь Габби поняла, почему ее подруга Элизабет, со своим почти гениальным аналитическим умом, откладывая в сторону мистические детективы, психологические триллеры и ужасы, предпочитала исключительно женские романы. Потому что, ей-богу, открывая одну из этих наивных книг, каждая женщина имела твердую гарантию, что в конце ее ожидает хеппи-энд и герои будут «жить долго и счастливо». И несмотря на то что мир за пределами книги мог приносить беды, разочарования и одиночество, под обложкой он был просто чудесен.

Габби сердито взглянула на Адама. Он пристально смотрел на нее.

– Что?! – выкрикнула она, не собираясь показывать свое раздражение, но чувствуя его.

Он мягко ответил:

– Ты же не влюбишься в меня, ирландка?

Уставившись прямо перед собой на дорогу, Габби стиснула зубы, не смея заговорить; ее сердце сжалось от переполнявших ее чувств, и она готова была вот-вот взорваться. Она пробормотала несколько слов, от которых Грэм содрогнулась бы, если б услышала их.

– Почему ты все время об этом спрашиваешь?! – наконец взорвалась Габби. – Я не могу постоянно это слышать. Ведь я у тебя такое не спрашиваю? Я когда-нибудь спрашивала у тебя такое? Это звучит так снисходительно, как будто ты меня предупреждаешь или что-то в этом роде, как будто говоришь: «Не влюбляйся в меня, ирландка, беспомощная ты, слабая, жалкая женщина», и что еще за чертова «ирландка»? Ты не можешь называть меня по имени? Или это такое безличностное обращение? Которое как будто отдаляет тебя от данного момента, делает меня менее похожей на человека, наделенного чувствами? Да будет вам известно, о самовлюбленный, властный, тупоголовый, скрытный принц, имя которому «Никогда не задавай мне вопросов, потому что я ни за кой черт не стану на них отвечать, простая ты смертная», что в колледже я неплохо изучила психологию и знаю кое-что относительно тех мужчин, которых трудно назвать людьми. И если бы я даже собиралась влюбиться в тебя – а я могу тебе сказать, что это не так, потому что это предполагает какое-то продолжительное действие, событие, которое происходит в реальном времени, здесь и сейчас...

Габби вдруг замолчала, боясь сказать лишнее. Она была слишком оскорблена и неуверенна в себе и в нем, чтобы продолжать.

Она вдохнула. Сердито сдула челку с лица.

Минуты медленно тянулись, а Адам молчал.

Отчеканивая каждое слово, Габби проговорила:

– Почему Морганна не приняла эликсир бессмертия? Мне нужно, чтобы ты ответил.

Воцарилась тишина. Габби старалась не смотреть в его сторону.

– Потому что бессмертие, – наконец медленно произнес Адам, как будто каждое слово причиняло ему гораздо большую боль, чем она могла предположить, – и бессмертная душа несовместимы. Ты не можешь иметь и то, и другое.

Габби вздрогнула и с ужасом посмотрела на него.

Он ударил кулаком по бардачку. Пластик проломился, и его рука прошла внутрь. Кусочек крышки какое-то время болтался на одной петле, а потом упал на пол. Губы Адама скривились в горькой ухмылке:

– Что, не такого ответа ты ожидала?

– Ты хочешь сказать, что, если бы Морганна его приняла, она бы лишилась своей бессмертной души? – с трудом дыша, спросила Габби.

– А Дэррок считает, что люди недостаточно сообразительны. – В его голосе слышался мрачный сарказм.

– Так... э-э-э... но... я не понимаю. Как? То есть человек должен отдать ее, или как?

– Вокруг каждого человека есть аура, которую мы способны видеть, – скучным голосом проговорил он. – Бессмертная душа излучает сквозь нее свет, от которого она сияет золотом. Когда человек принимает эликсир бессмертия, душа начинает постепенно угасать, пока не исчезнет совсем.

Габби моргнула.

– Я излучаю золотое сияние? Что, прямо сейчас, когда сижу вот здесь?

У него вырвался печальный смешок.

– Более яркое, чем большинство других людей.

– О... – Габби замолчала, собираясь с мыслями. – Так они меняются, те, кто его примет?

– Да. Они меняются.

– Ясно.

Голос Адама звучал бесстрастно, и это вызвало у нее какое-то неприятное чувство. Она вдруг поняла, что совсем не хочет знать, как именно они меняются. И подозревала, что ответ ей очень не понравится.

– Значит, то, что сказано в «Книгах» – будто у Туата-Де нет души, – это правда?

– В твоих «Книгах» многое правда, – холодно сказал Адам. – И ты это знаешь. Ты знала об этом, когда стала моей любовницей. И все же ты меня не отвергла.

– У тебя действительно нет души? – Из всего, что он ей рассказал, самым непостижимым ей казалось именно это. Почему? Она не могла не думать об этом, даже теперь, когда знала его. Существа, у которых нет души... злые, не так ли? Но Адам ведь не злой. Он хороший. Лучше многих других – если не всех, кого она знает.

– Нет. Никакой души, Габриель. Это я, Адам Блэк, бездушное, ужасное Существо с радужными глазами.

Ой! Когда-то она ему это говорила. Кажется, целая вечность прошла с тех пор. Габби долго смотрела в туман, автоматически управляя машиной. И она бы больше ничего не спрашивала, но ей вдруг стало казаться, что, возможно, Туата-Де не так уж сильно отличаются от людей, и она не сдержалась. Она хотела знать, насколько они отличаются. С кем она имеет дело.

– А сердце? У Туата-Де есть сердце?

– Отсутствует даже какой-либо его психологический эквивалент, – ответил Адам монотонным голосом.

– О! – Выяснив, как сильно ошибались «Книги», Габби практически полностью выбросила все их сведения из головы, избавившись от многих своих предубеждений. Но оказывается, многое в них было правдой. Очень многое. Они продолжали путь в абсолютной тишине.

«Ты ведь не влюбишься в меня, ирландка?» – спросил он.

И она содрогнулась, потому что как раз в этом-то и была проблема. Она уже влюбилась. В прошедшем времени. Она была безнадежно в него влюблена. И мечтала об их совместном будущем, продумывая все до мельчайших и интимнейших деталей.

Гвен и Хло были абсолютно правы, и Габби сама это знала, даже тогда. Просто не хотела это признать. Как боялась признать, что причиной, по которой она так сильно хотела выведать, почему Морганна отказалась принять эликсир, была ее тайная надежда на то, что Адам тоже в нее влюбится, она сможет стать бессмертной и они будут любить друг друга вечно. Смогут «жить долго и счастливо». Но она была не глупа. С тех пор как он рассказал ей, что Морганна не использовала возможность жить вечно, Габби ожидала какого-то подвоха. Только не знала, насколько велик этот подвох.

«Бессмертие и бессмертная душа несовместимы».

Хотя Габби никогда не считала себя особенно религиозным человеком, она была глубоко духовна и душу считала чем-то вроде... священной сущности человека, отпечатком его индивидуальности, потенциальным источником его добродетели, любви. Она могла возрождаться снова и снова, давая возможность развития, эволюции. Душа была внутренним Богом, дыханием Господа.

А от его эликсира бессмертия попахивало фаустовским «Прими это, и ты обретешь вечную жизнь за скромную плату в качестве твоей бессмертной души». Она почти чувствовала едкий запах серы. Почти слышала шуршание, с которым дьявольские договоры подписывались кровью на плотном желтом пергаменте. Почти ощущала дуновение ветра, создаваемое взмахами крыльев Охотников, которые прибыли, чтобы забрать человеческие души. Габби содрогнулась. Суеверной она не была, но все произошло наподсознательном уровне. И у нее застыла кровь в жилах.

Горький смешок прервал ее мысли:

– Тебя больше не интересует вечная жизнь, Габриель? Не нравятся условия?

Она никогда не слышала, чтоб он говорил в таком тоне. Злом, циничном, отвратительном. Такой голос подошел бы самому темному Существу.

Она посмотрела на него. И, сделав резкий вдох, замерла.

У Адама был совершенно дьявольский вид, его темные глаза казались бездонными, древними и сверкали холодным блеском. Ноздри раздувались, губы изогнулись, изображая нечто, что только глупец мог бы назвать улыбкой. В тот момент он был настоящим принцем Чара – таинственным, чужим, опасным. Габби догадалась, что перед ней истинное лицо син си-риш ду, лицо, которое видели ее предки на полях битв, когда он, улыбаясь, наблюдал за кровавой резней.

– Не ожидал. – Вкрадчивый сарказм звучал в его глубоком голосе со странным акцентом.

Десятки мыслей пронеслись у нее в голове, и она заволновалась, пытаясь решить, как же продолжить этот разговор, который начался так безобидно, а оказался таким тяжелым.

Адам выглядел таким далеким, таким отстраненным, как будто его это никак не касалось, как будто все, что бы она ни сказала, теперь не имело значения. И в ее душу закралось сомнение: может, таким он и был всегда, когда находился в облике Туата-Де?

Она не могла в это поверить. Она не смогла бы поверить этому. Она знала его. Знала, что он хороший. «Прыгай, Габби, – прошептал внутренний голос. – Скажи ему о своих чувствах. Расставь все точки над «i»».

Габби судорожно сглотнула. Она знала, что, если бы рядом были Гвен и Хло, они бы повторили свой совет. Они уже совершили такой прыжок, и жизнь вознаградила их за это. Кто сказал, что это не поможет и Габби?

Был только один способ выяснить это. Она должна рискнуть.

Габби сделала глубокий вдох, стараясь набраться мужества. «Я люблю тебя», – мысленно проговорила она. Не так уж и часто она произносила эти слова, лишь однажды сказала это Грэм, да еще очень давно своим родителям, которые бросили ее. Она облизнула губы.

– Адам, я...

– Черт возьми, избавь меня от своих сопливых оправданий, – проревел Адам. – По-моему, я не просил тебя принять этот чертов эликсир, ведь так, ирландка?

Глаза Габби наполнились слезами, она стиснула зубы. Только этого напоминания ей и не хватало! Она и так прекрасно осознавала этот факт. А также то, что он даже не заикнулся ни разу об их совместном будущем. Не сказал ни единого слова, которое можно было бы расценить как намек на обязательства или чувства. О, были, конечно, нежные слова в постели и даже за ее пределами, но они не имели ничего общего с теми словами, которые так нужны женщине, с теми, казалось бы, ненароком брошенными фразами, которые подразумевали существование «завтра» и еще десятков «завтра» после того «завтра». И никаких упоминаний о предстоящем празднике либо о месте или предмете, которые он хотел бы ей показать. Никаких нежных слов, которые звучали бы как обещание, прощупывание почвы, поиск ответной реакции.

Ничего.

Признание застряло у нее в горле. И вдруг она почувствовала, что больше не может дышать, больше ни минуты не сможет просидеть с ним в машине.

Габби надавила на педаль тормоза, поставила машину на стоянку и выскочила на дорогу, ничего не видя перед собой, проклиная туман. Окружающий пейзаж очень точно отражал то, что творилось у нее в душе: не было никакой ясности, она не могла видеть даже на десять шагов вперед, не могла сосредоточить взгляд на том, что находилось прямо перед ней.

Она слышала, как сзади хлопнула дверца машины.

– Стой, Габриель! Вернись! – грубо скомандовал Адам.

– Оставь меня одну на несколько минут, ладно?

– Габриель, мы уже не на земле Келтаров, – громогласно прорычал он. – Вернись.

– О! – Она остановилась и внезапно обернулась. Она не заметила этого. Когда они покинули землю Келтаров?

– Да, – послышался холодный голос Дэррока: Старейшина показался между ними в тумане, – уже не на ней.

Затем Дэррок обернулся к Адаму – и Габби услышала внезапный, резкий разрыв автоматического снаряда.

Адам дернулся, рванулся в сторону, и красные капли брызнули на кремовый вязаный свитер. Его смуглую голову отбросило назад, руки раскинулись в стороны. Он повалился на землю. Габби окружили Охотники. Она чувствовала их когти на своей коже, чувствовала, как Крик застрял у нее в горле. А потом она отключилась и больше ничего не ощущала.

Ax, ka-lyrra, я смотрю на тебя, и мне хочется прожить с тобой земную жизнь. Просыпаться и засыпать с тобой. Спорить с тобой и заниматься любовью, найти дурацкую человеческую работу и гулять с тобой по парку. Вести с тобой такую тихую, незаметную жизнь под таким безбрежным небом. Но я никогда не останусь с еще одной смертной женщиной и не стану смотреть, как она умирает. Никогда.

Из (тщательно пересмотренного) черного приложения к «Книге о син сирши ду» О'Каллагенов

ГЛАВА 23

Габби подняла жалюзи на иллюминаторе и глянула через окно в темное ночное небо. Когда она осталась совсем одна, но все еще видимая, ей не оставалось другого выбора, кроме как заказать билет на самолет с помощью своей кредитной карты. Ей удалось достать билет только на ночной рейс и пришлось перетерпеть три долгих задержки в пути: в Эдинбурге, Лондоне и Чикаго.

Придя в сознание, Габби обнаружила, что лежит на дороге. Одна. С неприятным, отвратительным чувством в области желудка. Она видела, как мужчину, которого она любит, безжалостно застрелили. Слышала, как в его тело с глухим звуком входили пули, как брызгала его кровь, и – если бы это и вправду было только проявление ложной любезности перед королевой, молилась она – отражение боли и шока на лице Адама было ошеломляюще, пугающе реальным.

Габби заставила себя подняться, пошатываясь, дрожа, отчаянно озираясь по сторонам в поиске кого-то, кто мог бы ей объяснить, что же произошло на самом деле. И сказать, что королева не позволила ему умереть. Но рядом не было никого, кто мог бы ее убедить в этом. Только плотный туман и нависшая тишина. Очевидно, Чар оставил ее в покое.

Вокруг даже не было крови; никаких признаков того, что на дороге находился кто-то кроме нее.

«Так что, мне даже не надо знать, что произошло? – взорвалась она, угрожая кулаком плотной гряде облаков над головой. – Это же абсурд. Если вы думаете, что я уйду вот так, без объяснений, вы сильно ошибаетесь! Где Адам? Что произошло? Скажите мне, что с ним все в порядке!»

Но в конце концов ей все равно пришлось уйти, а точнее, унести оттуда свои жалкие ноги.

Габби долго не могла собраться с мыслями. Она злилась и кричала, пока не охрипла и могла издать лишь слабые квакающие звуки. Она бродила, вышагивала и топала, пока ее ноги не отказали, и наконец бессильно прислонилась к машине, а потом устало сползла на землю. Габби съежилась, дрожа в морозном тумане, когда день постепенно сменился ночью, и ждала. Абсолютно уверенная в том, что Адам может возникнуть в любой миг, расплыться перед ней в ленивой улыбке, сказать, что с ним все в порядке, и закончить тот глупый, ужасный разговор, который они завели.

Она бы сказала, что любит его. И все закончилось бы хорошо. Ну, не было у него души и сердца. Ну, отличался он от нее физиологически, принадлежа к другой расе. Ну, не могла она стать бессмертной. И что с того?

Она приняла бы то, что приняла Морганна, – жизнь с ним. И взяла бы от этой жизни все возможное. У них все могло сложиться, она это знала. Пусть это не ее девичья фантазия, но ей было бы достаточно и того, что есть. Это гораздо лучше, чем если бы его вообще не было в ее жизни.

Четырнадцать часов спустя у Габби появилась смутная мысль, что она не может сидеть посреди дороги вечно. Что она устала, замерзла и проголодалась и ей срочно нужно принять ванну. И что она потихоньку сходит с ума, сидя одна в темноте и изводя себя грезами. Конечно, королева не дала ему умереть. Конечно, Эобил не так жестока и ни за что не пожертвует своим подданным. Конечно, она забрала его оттуда и вылечила. Конечно, она сдержала слово и вернула ему всю его силу.

Но все эти «конечно» не очень успокаивали Габби, потому что если с ним было все в порядке и ему вернули силу, то где же он? Если он был в порядке, как мог оставить ее посреди дороги без всяких объяснений, пусть даже они и повздорили?

Если только, если только, если только...

Эти чертовы «если только»!

Если только ему не было на нее наплевать.

Если только все это не оказалось для него просто развлечением.

Если только она не была для него лишь средством.

Нет. Она отказывалась в это верить. Как и в то, что он был мертв.

«С ним все хорошо, – прошептала она себе. – И он вернется. Он может вернуться в любую минуту».

Минута переросла в день, а день – в неделю. И Габби механически проживала день за днем. Лишенная каких-либо переживаний, отрешенно, машинально делая какие-то телодвижения. Хотя по возвращении домой часть ее души хотела забиться в комнату, спрятаться ото всех и забраться под одеяло с головой, другая часть питала особое и сугубо личное чувство ненависти к тем, кто бросает задуманное на полпути, к тем, кто сдается и уходит. Габби не могла себе этого позволить.

Так что на следующее утро после возвращения в Штаты она пошла на работу в «Литл и Столлер», как будто никуда и не исчезала.

Как она и предполагала, никто не потрудился разобрать бумаги у нее на столе. Дела были свалены в одну большую кучу еще более бессистемно, чем обычно. Чтобы разобрать ее, понадобилось бы немало времени, а практиканты в «Литл и Столлер» и так перегружены работой. Кроме того, любой, кто по глупости решил бы разобрать бумаги на чужом столе, обязательно не успел бы со своими делами.

Нет, дела на ее столе оставались бы нетронутыми до тех пор, пока один из истцов не позвонил бы и не спросил, пригрозив скандалом, почему задерживается слушание по его делу. Не говоря никому ни слова, Габби вошла, поставила свой двойной эспрессо на стол, села и начала работать. Тупо. С невероятной тщательностью. Отказываясь думать о чем-либо, кроме конкретного дела. Погрузившись в работу с головой. В дела невинных людей, которые нуждались в ее помощи, в ее знаниях.

И когда к ней подошел Джеф Столлер, покрасневший от злости и гневно требующий ответа, где, черт возьми, она шлялась и неужели она такая идиотка, что думает, будто у нее еще есть работа, – она просто холодно посмотрела на него и сказала: «Вы хорошо посчитали, какой у меня процент выигранных дел? Хотите меня уволить? Пожалуйста. Увольняйте. Скажите это».

Прошел почти месяц после их маленькой стычки, а он все еще не «сказал это». И она знала, что не скажет.

Забавно: Габби казалось, что внутри нее все умерло, а на следующий день Джей восхитился тем, какой «собранной» она казалась со стороны. И как она великолепно выглядела; и он не знал, откуда у нее появилась такая самоуверенность, но «то было круто, Габби. Просто отпад».

Она улыбнулась, горько осознавая всю ироничность этой ситуации: из-за того, что ей было на все наплевать, она выглядела уверенной в себе. Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, стоит еще раз попытаться пройти собеседование в «Ти, Ти энд Ти».

Но Габби не стала этого делать, потому что в тот момент она бы не перенесла перемен.

К тому же в «Литл и Столлер» ее ждала рутинная работа, которая поддерживала ее в состоянии апатии. А если вдруг на стене у ее стола возникала подлая жалкая тень изумительно прекрасного принца из Чара, пройдя плотные заслоны ее памяти, Габби сразу же гнала эти воспоминания прочь. И принималась за следующее дело. Просила дать ей больше работы. Становилась настоящей арбитражной машиной.

Габби проживала день за днем, стараясь отключить чувства. Ей казалось, что она идет по не застывшему бетону, а на ногах у нее свинцовые сапоги. И что каждый шаг требует неимоверных усилий. И что ей нужно собрать в кулак всю свою волю, только чтобы заставить себя каждый день есть, принимать душ, одеваться.

Габби очень сильно похудела и, стараясь убить время, чтобы некогда было думать (никаких размышлений, нет, ни за что!), использовала свой случайно образовавшийся после прихода Существа денежный резерв, чтобы обновить гардероб. Купила новые вещи. Подстриглась, начала одеваться в новом, сексуальном стиле.

В глубине души Габби знала, что просто пытается отсрочить неизбежное. И что рано или поздно оно все равно ее настигнет.

И что в какой-то момент перед ней откроется один из двух фактов:

1) королева позволила Адаму умереть;

2) Адам ее использовал.

В итоге она пыталась избегать раскрытия любого из этих печальных фактов как можно дольше.

ГЛАВА 24

Адам был в отвратительном настроении.

Королева не только допустила, чтобы он получил пулевые ранения – и он каждой клеткой почувствовал жгучую агонию, ощутил каждую пулю, – но и выдернула его из мира людей, а потом вернула в Чар, прямо в палаты Высшего Совета Туата-Де Данаанских, вылечила его, но не вернула силу и заточила в палатах до своего возвращения.

А когда Эобил вернулась – ему показалось, что прошла целая вечность, – она вынудила его присутствовать на треклятом, чертовом формальном слушании, где он должен был доложить всем о том, что видел, и о том, что сделал Дэррок, отвечать на нелепые дотошные расспросы, сгорая от нетерпения вернуться наконец к Габриель и сделать то, что, как он понял, нужно было сделать.

– Черт подери, – прошипел он, – да когда мы, в конце концов, закончим?

Головы восьми членов Высшего Совета повернулись, чтобы бросить на него властные оскорбленные взгляды. Было просто непозволительно говорить на Совете, не дождавшись своей очереди. Это считалось немыслимым оскорблением. Непростительным нарушением придворного этикета.

К черту Совет. К черту придворные манеры. Ему нужно было разобраться со своими проблемами. Со срочными делами. А не заниматься пустой болтовней в Совете.

Адам бросил на Эобил нетерпеливый взгляд.

– Вы сказали, что я могу выбрать наказание для Дэррока и что вы вернете мне бессмертие. Так давайте же. Наделите меня снова силой.

– Ты говоришь с нетерпением смертного, – ледяным голосом проговорила Эобил.

– Возможно, – проревел он, – потому что меня достала эта смертная оболочка. Приведите же наконец меня в порядок.

Королева приподняла изящную бровь и пожала плечами. Затем медленно произнесла слова на языке Туата-Де. И Адам облегченно вздохнул, почувствовав, как он изменился. И снова стал собой.

Бессмертие.

Непобедимость.

Теперь он настоящий полубог.

Чистая сила разлилась у него по... ах да, у него же больше не было вен. Но кому нужны вены, когда вместо них есть такая восхитительная, великолепная, пьянящая сила? Энергия, задор, отвага, мощь. Все возможности Вселенной в кончиках его пальцев.

И, черт возьми, это оказалось дьявольски приятно. Ему было приятно. Он больше не знал боли. Не знал ни слабости, ни голода, ни усталости, ни потребности есть, пить, испражняться.

Абсолютная сила. Абсолютный контроль.

Мир снова в его распоряжении, снова стал любимой игрушкой Адама Блэка.

– А теперь можешь вынести приговор, Адам, – сказала Эобил.

Адам молча посмотрел на Дэррока.

Эобил прошептала заклинание, и вдруг Меч Света – священное оружие, которым можно было убить бессмертного и острием которого Адам много лет назад нанес шрам Дэрроку – появился в ее руке. И он понял: королева ожидает, что он потребует немедленной бездушной смерти Дэррока. Он и сам думал, что потребует этого.

Но вдруг такой приговор показался ему слишком милосердным. Этот ублюдок пытался убить его маленькую ka-lyrra, его страстную, сексуальную, полную жизни Габриель.

– Давай же! – прорычал Дэррок, пристально глядя на него. – Покончи с этим.

– Бездушная смерть от меча слишком хороша для тебя, Дэррок.

Дэррок презрительно фыркнул:

– Ты живешь как зверь в клетке, и даже не замечаешь прутьев. Я всего лишь пытался освободить тебя, освободить всех нас.

– И поработить человеческую расу.

– Они рождены для того, чтобы их поработили. Такова их природа. Это жалкие, ничтожные твари.

«Вот он, – с легкой улыбкой осознал вдруг Адам, – тот самый приговор, который я вынесу надменному Старейшине».

– Превратите его в человека, о моя королева. Обреките его на смерть в мире людей.

Королева рассмеялась.

– Неплохо придумано, Адам; мы довольны. Это подходящий и справедливый приговор.

– Вы не можете этого сделать! – вспыхнул Дэррок. – Я не стану жить среди них! Черт, убейте меня прямо сейчас!

Улыбка Адама расплылась еще шире.

Эобил подошла к Старейшине и стала ходить вокруг него, произнося слова на древнем языке, все быстрее и быстрее, пока тот не исчез в сверкающем круговороте. Адам смотрел на него, и свет становился ослепительно ярким, а потом Дэррок и королева вдруг снова появились в комнате.

Адам с любопытством разглядывал своего давнего врага. В нем было что-то... не так. Его человеческая внешность была какой-то не такой, как у Адама. Но в чем было это отличие? Задумчиво потирая подбородок, принц Д'Жай пристально рассматривал бывшего Старейшину.

Высокий, могучий, красивый, как все обитатели Чара. Длинные волосы, медные, с золотистым оттенком, спускались до талии. Точеные, аристократические черты лица выражали презрение. Огненно-карие глаза сверкали злостью – ах, эти глаза! То были глаза человека, в них исчезла та неестественная радужность и золотые искорки.

И хотя Дэррок по-прежнему был воплощением экзотической, потрясающей мужской красоты, черты которой очень редко встречались в мире людей (и обычно увековечивались на экране), у него больше не было того налета сверхъестественности, которого никогда не терял Адам. Несмотря на невыразимую принадлежность к вечности, которую он излучал, Дэррока приняли бы за человека в любой части света.

– Не понимаю, – пробормотал Адам. – Он выглядит как-то не так.

– Конечно, – ответила Эобил, – ведь теперь он человек.

– Да, но я тоже был человеком.

Королева рассмеялась серебристым смехом.

– Не был.

Адам удивленно моргнул.

– Был. Вы сами меня в него превратили.

– Ты никогда не был человеком, Адам. Ты всегда оставался Туата-Де. Я просто немного изменила твою форму, приблизила ее к человеческой, не превращая тебя в смертного. Я обострила твои чувства, сделала так, чтобы ты поверил в свою смертность. Более слабым ты сделал себя сам, когда вылечил горца. Но человеком ты никогда не был. Я не могу менять бессмертную форму на смертную и обратно. Когда я превращаю Туата-Де в смертного, это уже необратимо. То, что я сделала с Дэрроком, уже нельзя изменить. Никто и ничто в мире не может предотвратить его смерть, человеческую и бездушную. Через год ли, через пятьдесят лет – кто знает? – но он умрет.

– Но я испытывал человеческие чувства, – возразил Адам.

– Это невозможно, – невозмутимо ответила Эобил.

Адам был ошарашен. Он нахмурился. Ведь он испытывал незнакомые ранее ощущения. Он чувствовал боль в груди, там, где предположительно должно находиться сердце. Он чувствовал неприятное ощущение под ложечкой, когда Габриель была в опасности. Он испытывал человеческие чувства. Как такое могло произойти, если он не был человеком?

Он помотал головой, решив отложить на потом вопросы, которые его волновали. У него были гораздо более важные дела, с которыми нужно разобраться. И побыстрее, прежде чем Эобил решит преобразовать его в какую-то новую форму по какой-нибудь очередной глупой причине.

Пока королева собирала стражу, чтобы та сопроводила Дэррока в мир смертных, и посылала за своим супругом Маелом, которого Дэррок выдал как своего сообщника, Адам решил потихоньку переместиться.

Вдруг королева повернула голову в его сторону и разъяренно закричала:

– Прекрати сейчас же, Амадан Д...

Но было слишком поздно – он уже исчез.

Сначала Адам отправился в королевскую резиденцию. Однажды он уже украл эликсир бессмертия из личных покоев королевы. Теперь он сделал это снова. Крошечный стеклянный пузырек, содержащий ничтожное количество блестящей серебристой жидкости.

И перед тем как переместиться в Цинциннати, он вспомнил последние минуты, проведенные с Габриель.

«Ты же не влюбишься в меня, ирландка?» – спросил он. А она набросилась на него с криком.

Пустилась в злобную, путаную диатрибу, которая не произвела на него большого впечатления, возможно, потому, что он пропустил большую ее часть мимо ушей, когда после нескольких первых фраз понял, что не последует никакого «да» и что она не имеет в виду ничего, что содержало бы даже намек на это.

А потом Габби спросила, почему Морганна отказалась принять эликсир бессмертия, и что-то внутри него оборвалось. Господи, опять эта душа. Душа, душа, душа. Душа, которой у него не было.

Он мог бы наврать Габби что-нибудь – он даже заготовил несколько вполне правдоподобных вариантов на этот случай, – но злость, дух противоречия и старая обида наполнили его бешенством – потребностью, которую он не мог подавить. Напичкать ее своей реальностью, чтобы она ею подавилась. Сказать: «Да, я такой, но, ради бога, неужели это так плохо?»

Увидь меня. Увидь меня!

И она его увидела.

Да, он заставил ее себя увидеть.

Она смотрела на него, и ужас застыл в ее золотисто-зеленых глазах. В тех глазах, в которых только прошлой ночью читалась мечтательная страсть, мягкая, теплая и зовущая. В тех глазах, которые помогали ему ощутить, что он человек, почувствовать себя более живым и умиротворенным, чем когда-либо за время своего существования.

И тогда Адам окончательно понял. Он глупо поступил с Морганной. Он совершил огромную ошибку. И не хотел повторить ее с Габриель. Теперь, когда он снова стал всемогущим, он сотрет память Габриель об эликсире. Удалит оттуда все факты, которые ей так не понравились, начисто искоренит все эти мысли.

А потом он даст ей эликсир. И увезет ее, и будет поддерживать ее в блаженном забытьи, чего бы ему это ни стоило, столько времени, сколько понадобится, чтобы ее бессмертная душа угасла. А когда у нее наконец не станет души, она перестанет даже чувствовать ту частичку себя, которую так отчаянно пыталась сохранить. Она даже не будет знать, что можно ощущать ее нехватку.

И будет принадлежать ему навеки.

Избегать нелицеприятных фактов Габби удавалось ровно один месяц, семь дней и четырнадцать часов.

Может, она и смогла бы продлить этот срок, но опять же все испортила очередная проклятая чашка кофе со льдом. К своей чести, Габби быстро пришла к выводу, что, если бы она бросила свою пагубную привычку, это существенно облегчило бы ей жизнь. И все же, когда она это поняла, было уже поздно.

Наступил вечер пятницы. Вечер свиданий. Габби засиделась в офисе допоздна, зная, что по улицам будут разгуливать парочки, держась за руки, болтая и смеясь, ловя легкое дуновение осени в теплом сентябрьском воздухе.

Опять начались занятия, и, хотя Габби была сильно загружена учебой, она все же осталась в «Лита и Столлер», подогнав часы работы под расписание лекций, отчаянно желая занять свой день как можно больше, чтобы ее не одолевали печальные мысли.

Перед уходом домой она заскочила в «Старбакс» за тем самым проклятым кофе со льдом и пошла забирать свою сверкающую «БМВ» с запредельно дорогой стоянки, которую она смогла себе позволить, взяв еще немного денег, оставшихся после бегства Существа. Габби уселась за руль, стараясь не замечать легкого запаха жасмина и сандала, который все еще хранила роскошная кожаная обивка. Иногда Габби хотелось продать машину, чтобы избавиться таким образом от воспоминаний об Адаме – так же, как она избавилась от хрусталя и фарфора, который он оставил на ее обеденном столе, его футболки и всех его подарков, забросив их в сундук на чердаке.

К сожалению, Габби нужно было на чем-то ездить, а мысль о том, чтобы продать эту машину и попытаться купить другую, казалась ей невыносимой, потому что она не хотела тратить силы даже на размышления об этом.

Точно так же ответ на семнадцать сообщений, которые оставили на автоответчике Гвен и Хло за последнюю неделю, отнял бы у нее слишком много энергии.

Похоже, записки, которую Габби отправила им с открыткой через несколько дней после возвращения домой, оказалось недостаточно. Она была краткой: «Гвен, Хло, все пошло не совсем так, как я надеялась. Но со мной все в порядке, просто я завалена работой. Как-нибудь позвоню. Г.»

Габби знала, чего они ждут. Они хотели получить ответы на свои вопросы. Хотели знать, что случилось с Адамом и с Дэрроком. Но она ничего не могла им ответить.

У нее не получилось жить с любимым «долго и счастливо», как смогли они, и Габби просто не могла допустить, чтобы эти светлые, счастливые люди столкнулись с пустотой и страданием, которые она чувствовала. Люди, у которых было все, о чем мечтала она: преданные мужья, красивые дети, жизнь, наполненная смехом и любовью.

Они хотели бы получить ответы и относительно нее. Узнать, как она на самом деле себя чувствует. И если бы им удалось поговорить с ней по телефону, они не позволили бы ей уйти от ответа. Их сочувствие и доброта сделали бы свое дело, и Габби открылась бы им. Она знала, что тот день, когда она перезвонит им, будет днем ее провала.

И потому она не звонила. И точка. «Я не вынесу еще одного провала. Тем более сейчас, когда у меня столько важных дел и такой плотный график», – говорила она себе. И если бы они неожиданно нагрянули к ней, как они пригрозили в последнем сообщении вчера вечером, что ж... ей пришлось бы с ними поговорить.

Через десять минут Габби выехала на аллею перед домом. Вздохнув, она перекинула сумочку через плечо, взяла портфель, спортивную сумку, огромную стопку папок, которые не поместились в портфель (на выходных Габби нужно было выполнить очень много работы), и водрузила поверх этого кофе, поддерживая край пластикового стаканчика сверху подбородком.

Она пронесла все это в гостиную – и вдруг эта неустойчивая конструкция начала рушиться. Папки полетели в одну сторону, портфель в другую, за ним последовал стаканчик с кофе, который выскользнул из-под ее подбородка, отскочил рикошетом от края стола, стукнулся о стопку книг и журналов и разбрызгал темную ледяную жидкость.

Шепча проклятия, Габби принялась собирать залитые кофе папки.

И тут она увидела ее.

С тех пор как Габби вернулась из Шотландии, она обходила библиотеку стороной, не допуская даже мысли о том, чтобы заглянуть в «Книги о Чаре». Даже не замечая, что все это время книга о син сириш ду лежала на краю столика, стоявшего возле дивана.

Теперь книга лежала в луже кофе.

Она же может испортиться!

Габби схватила ее, смахнула с обложки плотный слой мутной холодной жидкости и торопливо вытерла книгу о диван, не подумав о том, что запачкает узорчатую обивку.

Затем раскрыла ее, чтобы посмотреть, насколько она повреждена.

И судьба – которая, как начала думать Габби, обычно маскировалась под видом безобидной чашки кофе – распорядилась так, что тонкая черная книжка раскрылась на странице, которой там раньше не было.

Габби узнала элегантный, самоуверенный, косой почерк Адама. Она прочитала все, что он написал, перечитала во второй раз, в третий, вздрагивая, когда на нее обрушивались слова:

«Я никогда не останусь с еще одной смертной женщиной и не стану смотреть, как она умирает. Никогда».

Вот он. Ответ на ее вопрос все время был там.

Нет, Адам не умер. Он предпочел не возвращаться.

Полный страдания крик застрял у нее в горле, и Габби отчаянно пыталась сдержать его, но слишком долго она игнорировала свои чувства. День за днем она старалась не замечать боли в сердце, предпочитая оставаться в неведении и убеждая себя, что пока ей не известен исход, не о чем и скорбеть.

Она больше не могла притворяться. Он ушел. И никогда не вернется.

Слезы застилали ее глаза, и она больше ничего не видела. Прижав книгу к груди, Габби всхлипывая сползла на пол. Поскольку она была Видящей Сидхов, поскольку Адам знал, что на нее не действует feth fiada, и поскольку у него было непреодолимое желание понаблюдать за ней некоторое время, прежде чем он сделает то, зачем явился, принц Д'Жай возник в кухне Габриель в полосе измерения, которую она не могла воспринимать, держа в руке крошечный пузырек с эликсиром.

Адам потянул носом. Как он скучал по ее запаху! Он с наслаждением вдыхал легкий, женственный аромат ванили, вереска и солнца. Дом был слабо освещен, и Адам бродил по нему в поисках Габби. Она была где-то рядом, он чувствовал это.

Впереди, в гостиной, горел свет.

Он сделал шаг к дверному проему и увидел ее. Она сидела на полу скрестив ноги, спиной к нему. Красивая как всегда. Одетая в элегантный черный костюм с короткой юбкой (святая Дэнью, как же он скучал по этим прекрасным ногам! – особенно обвитым вокруг его талии), в сексуальных туфлях на невысоком каблучке. Приталенный пиджак подчеркивал ее бедра и полную грудь.

Но что-то в ней было не так. Нахмурившись, Адам зашел в комнату и обошел вокруг Габби. Она похудела – и это ему не понравилось. Он любил, когда женщина была похожа на женщину. Ему нравилось, как Габби выглядела раньше – женственно и очень соблазнительно. «Господи, сколько же времени прошло?» – удивился он. Он всегда терял счет времени, когда был бессмертен; в Чаре время шло медленней, чем у людей. У Габби была другая прическа, но, присмотревшись, он подумал, что его любимая выглядит чертовски сексуально, хоть он и не мог как следует рассмотреть ее, ведь она сидела опустив голову, и волосы упали на ее лицо.

Тихий хлюпающий звук послышался из-за шелковой завесы волос.

Адам, наклонив голову, подошел к Габби и пристально посмотрел на нее.

Она плачет?

В этот момент Габби подняла голову, и Адам затаил дыхание, впервые после разлуки взглянув на ее лицо. Ее глаза были красными и воспаленными, по щекам текли слезы, и она выглядела такой разбитой и несчастной, что это тронуло его до глубины души.

Кто обидел его возлюбленную? Какой негодяй заставил ее плакать? Он убьет этого МЕРЗАВЦА!

И тут Адам заметил, что у нее на коленях лежит книга.

Книга о нем.

Так это из-за него она плачет?

Он смотрел на Габби, а слезы все текли и текли у нее из глаз, капая на мягкую черную кожаную обложку. Она провела по ней пальцем.

– Иди к черту, Адам Блэк, – прошептала она.

Он фыркнул. Слишком часто приходилось ему это слышать.

Нахмурившись, Адам потянулся к ней, собираясь положить руки ей на голову, проникнуть в ее сознание и удалить из него то, чего он никогда бы не сказал ей, если б смог начать все сначала.

Затем он засомневался. Убрал руки. Выругал себя. Снова потянулся.

Вдруг Габби заговорила, и ее голос был хриплым от слез.

– Я люблю тебя, черт возьми, – сердито сказала она. – Я так сильно тебя люблю, и это меня убивает. Господи, какая же я была дура. Ведь тебе всегда было наплевать на меня, правда?

Что же мне теперь делать?

Адам отпрянул назад, сжав руки в кулаки. И почувствовал, как у него в руке со звоном лопнула маленькая стеклянная бутылочка. Он долго не мог пошевелиться. Просто стоял, ошарашенный.

Габби знала, что он принадлежит Чару. Знала, что у него нет ни души, ни сердца. Знала, что он совершал отвратительные поступки, и при этом только что сказала, что любит его.

Она любит его.

Черт возьми, она любит его!

Ему всегда было на нее наплевать? Она что, с ума сошла? Все это было для нее! Все до последней мелочи! Каждое его движение. Каждая его мысль с того вечера, когда он впервые увидел ее, была о ней. Он ни на миг о ней не забывал. Она была внутри него. Частью него.

Разве могла она этого не знать? Он говорил это каждым своим подарком. Он пытался сказать ей это каждый раз, когда прижимался к ее телу. Эти слова звучали в каждом его поцелуе, в каждом касании – безмолвно, потому что он не хотел, чтобы его признание потом швырнули ему в лицо. Но все-таки он признался ей о своих чувствах.

Намекнул на них. Ведь мужчины говорят об этом своим, особенным способом. По крайней мере, так Адам решил после тысячи лет наблюдений за ними.

Разве Габби могла не знать, что каждый раз, как он говорил ей: «Ты ведь не влюбишься в меня, ирландка?», он сообщал, что сам влюбился. Дьявол, он знал об этом еще тогда. В поезде.

Знал, что совершает самую большую глупость, какую только мог совершить, – влюбляется в смертную. Но предотвратить это и не влюбиться в нее было ему также не под силу, как предотвратить прибытие поезда в пункт назначения.

«Ты ведь не влюбишься в меня, ирландка?»

Ее ответом должно было быть «Ну, разве что самую малость», и тогда он бы ответил: «Интересно; и со мной, похоже, та же история».

Простой, лаконичный, прямой разговор. Правильно? Разве не так делают мужчины? Или, когда он наблюдал за ними, ему все время попадалась какая-то ненормальная часть населения? Или он неправильно понял увиденное?

«Она любит меня!»

Адам думал об этом с благоговением, с трепетом. Он опустил взгляд на блестящую серебристую жидкость, которая капала из его кулака. И в этот миг он неожиданно понял, как ему нужно поступить.

Адам разжал кулак и медленно выпустил из руки то, что осталось от пузырька. Усилием воли Туата-Де он отправил пролитый эликсир и разбитую бутылочку в далекое, забытое измерение, где оно принесло бы наименьший вред.

Он наконец понял, что Морганна была права: он ее не любил.

Влюбленный никогда не подвергнет объект своей любви опасности, никогда не пленит чужую душу. Внезапно боль в груди отпустила Адама, прошло неприятное чувство в области желудка. Восхитительные ощущения нарастали и разливались по всему телу, и он почувствовал невероятный прилив сил. Вдруг он посмотрел на свое существование со стороны и понял, что в итоге все оно состояло лишь из цепи событий, предназначенных для того, чтобы привести его к определенной скамье в определенный вечер, в определенный момент.

Привести его к этой женщине.

Он снова взглянул на Габриель.

Она всхлипывала, опустив голову и спрятав лицо в ладонях. Переживая невыносимые страдания, Габби излучала еще более сильное золотое сияние; страсть являлась основой ее души. Она так красиво светилась изнутри божественным светом, который был ее сущностью. Адаму стало не по себе, когда он подумал, что чуть было не лишил ее этого. Он ни за что не забрал бы у Габриель ее душу.

Но и остаться с ней, чтобы видеть, как она умирает, он тоже не мог.

И жить без нее он тоже не в состоянии.

И Адам понял, что ему остается только один выход.

ГЛАВА 25

Королева Эобил смотрела туда, где всего лишь несколько секунд назад в ее королевской резиденции перед ней стоял последний принц Д'Жай. Теперь Адам исчез. Отправился в мир людей.

Эобил вздохнула, чувствуя себя ужасно утомленной. Она спорила с ним, она подкупала его, она ему угрожала. Но ничего не помогло.

«Этот приговор ты вынес Дэрроку в качестве наказания за его деяния, Адам, – и теперь ты сам просишь для себя такой участи?»

«Да».

«Ты знаешь, что превращение необратимо! Я не смогу ничего изменить, даже если ты передумаешь. В отличие от всех твоих прежних авантюр это нельзя будет исправить в последнюю минуту».

«Я понимаю».

«Ты умрешь, Адам! Одна смертная жизнь – причем никто не может гарантировать, что она будет долгой, – и тебя нет».

«Я понимаю».

«У тебя нет души. Ты не сможешь последовать за своей Видящей Сидхов, когда она умрет».

«Я знаю».

«Святая Дэнью! Так почему же?»

Он стоял перед ней, такой спокойный, такой собранный. Такой величественный и красивый и такой – неожиданно поняла она – недосягаемый для нее.

«Я не хочу жить без нее, Эобил. Я люблю ее. – Он пожал плечами. – Больше жизни».

Это было для Эобил так непостижимо, что какое-то время она не могла прийти в себя, чтобы что-то возразить.

«Сделай меня человеком, Эобил».

Пока она остановилась, чтобы сообразить, стоит ли продолжать спор или лучше просто заточить его куда-нибудь – в недра какой-нибудь горы или на самое дно океана, – пока Видящая не умрет, он опустился перед ней на колени без тени надменности или гордыни на лице. Тщеславный, пылкий, страстный принц смиренно склонил перед ней голову. И он произнес слово, которое она никогда не слышала из его красивых, чувственных уст, ни разу за шесть тысяч лет:

«Пожалуйста».

В этот момент королева поняла, что все уговоры напрасны.

Поняла, что, если она не удовлетворит его просьбу, она сделает его – принца, пользовавшегося наибольшей ее благосклонностью, – своим заклятым врагом. Она не боялась, что он причинит ей вред, ведь она была очень могущественна (хотя, учитывая то, что он бывал непредсказуем, она уже начала в этом сомневаться); но, если уж ей придется его потерять, она не хотела, чтобы он ее возненавидел. Она сама уступит его другой женщине, как бы больно это ни было.

Эобил закрыла глаза, сжав нежные руки в кулаки. Если бы она хоть на миг могла предположить, что все закончится именно так, когда выбирала ему наказание, она никогда бы этого не сделала. Она бы пренебрегла рекомендациями Совета и действовала по своему усмотрению.

Именно так она и будет поступать впредь – помня недавнее предательство своих ближайших соратников: своего супруга и старейшины Совета. И Адам больше не сможет охранять ее.

– Ах, Амадан, – прошептала она, – я буду скучать по тебе, мой принц.

Габби покачала головой, направляя спортивный автомобиль по аллее, ведущей к ее дому. Мужчина в «Лексусе» ехал за ней от бакалейного магазина до самого дома, проскочил на красный свет и пытался оставить ей свой номер телефона.

В последнее время мужчины преследовали ее, как сумасшедшие.

«Это потому, что ты проявляешь к ним явное равнодушие, – сказала Хло прошлым вечером по телефону. – Для многих мужчин женщина, которой на них наплевать, – это вызов, которому они не могут противостоять».

«Да нет, все дело в машине», – ответила Габби, закатывая глаза. Все-таки нужно было от нее избавиться. Она привлекала внимание каких-то непонятных парней. Нет, она не делила мужчин на «тех» и «не тех», – она уже почувствовала вкус сказки и встретила принца, с которым не мог сравниться ни один мужчина.

Неделю назад она наконец-то ответила на многочисленные сообщения Гвен и Хло – в тот ужасный вечер, когда нашла «Книгу о син сириш ду».

Габби так рыдала, что, когда Хло взяла трубку, не смогла сказать даже «Привет».

Но Хло сразу же поняла, что это она, а Гвен сняла трубку на параллельном телефоне, и жены МакКелтаров плакали вместе с ней, хоть их и разделял океан. Они пытались уговорить ее вернуться и остаться у них еще на какое-то время, но Габби была не готова снова увидеть замок Келтаров.

Наверное, она никогда не будет к этому готова. В этом замке она провела лучшие дни и ночи своей жизни, в Хрустальной комнате она потеряла свою невинность и свое сердце. Там она носила его бриллианты, там она стала женщиной. Она вспомнила, как стояла на отвесной скале в объятиях своего принца и смотрела, как рождается новый день.

От одной мысли об этом ее глаза наполнялись слезами.

«Нет, я совершенно не готова к возвращению в Шотландию».

Взяв купленные продукты, Габби поставила машину на сигнализацию и поспешила вверх по ступенькам черного хода. Она как раз вставляла ключ в замок, когда дверь открылась изнутри так внезапно, что она чуть не упала.

И наткнулась на крепкое тело.

Она отпрянула назад. Пакет с продуктами выскользнул из ее ослабевших рук, а глаза вдруг расширились.

– Привет, Габриель, – сказал Адам.

И у нее подкосились ноги.

– Перестань меня таскать!

– Я тебя не таскаю, – ласково ответил Адам, воспользовавшись положением тела Габриель, чтобы провести ладонью по ее кругленькой стройной попке. Когда она начала падать, он подхватил ее и перекинул через плечо. – Ты упала в обморок. Я просто поймал тебя.

– Я не падала в обморок. Я никогда в жизни не падаю в обморок! – прокричала Габби, колотя его ладонями по спине. – И это мой зад, а не твой, так что прекрати к нему прикасаться!

Адам расхохотался. Как же он скучал по своей вспыльчивой ka-lyrra!

– Вопросы собственности занимают девять десятых права, Габриель. Поскольку твой зад находится в моих руках, а не в твоих, думаю, он принадлежит мне. – С насмешливой ухмылкой он потрепал ее упругий, вздернутый кверху задок, просунув руку в ямку между ягодицами.

– О-о-о! Это самое жалкое обоснование, которое я когда-либо слышала! Это что – логика Существа? Девять десятых самоуверенности и одна десятая грубой силы? Поставь меня. Что случилось? У тебя опять проблемы? Нужна помощь какой-нибудь Видящей? Что ж, не повезло тебе. Убирайся вон.

Он продолжал гладить ее зад, шагая по дому широким шагом и направляясь к ступенькам.

– Я никогда не уберусь, ka-lyrra, – довольно промурлыкал Адам, наслаждаясь прикосновением к ее гибкому, нежному телу, которое упиралось в него. Похоже, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз держал ее в своих объятиях.

– Ну да. Конечно. Давай, брось на ветер еще пару пустых обещаний. На этот раз номер не пройдет. Я больше не играю в твои глупые игры, что бы ты там ни замышлял. Думаешь, ты можешь меня бросать, а потом появляться, когда тебе заблагорассудится? Здесь тебе не проходной двор. Эй, ты! Поставь меня на пол, слышишь?! Что ты там задумал?! Куда ты меня несешь? – кричала она.

Он почти прикоснулся своим лицом к ее лицу и легонько ущипнул ее бедро.

– В постель, Габриель.

– Я думаю, ты очень сильно ошибаешься, – прошипела она и пустилась в рассуждения о том, что он больше никогда не окажется с ней в постели. Что если она и была когда-то легковерной, то теперь уже нет. Что он вылечил ее от всех иллюзий. Извиваясь у него на плече изо всех сил, она сердито заявила ему, что не хочет больше иметь дело с таким бессердечным мерзавцем, что она его ненавидит и что единственное, чего она от него хочет, – это чтобы он стал смертным и вечно горел в аду.

Когда Адам повалил ее на кровать, у Габби из груди вырвался слабый крик, и Адам спросил:

– Ты ненавидишь меня, Габриель? Очень жаль. Потому что я не шутил, когда говорил, что не уйду. Я никогда не уйду. Я люблю тебя.

Его ka-lyrra замерла, раскрыв рот и отчаянно пытаясь сделать вдох. Ее горло судорожно сжалось. Наконец, сделав один глубокий вдох, она разразилась стремительным, неистовым ураганом слез, бешено колотя кулаками.

И, сползая на пол, он вдруг подумал, что, наверное, никогда не понимал женщин. Габби лежала на полу в объятиях Адама, чувствуя головокружение. Он дал ей потузить себя кулаками, пока она не лишилась сил. Позволил ей беситься, вопить и визжать, пережидая в терпеливом молчании, пока – наплакавшись до всхлипов – она не начала икать. Тогда он приблизил ее к себе, прислонил спиной к своей крепкой груди, обнял руками и держал так, пока она не успокоилась, шепча ей на ухо тихие утешения.

– Т-с-с-с, маленькая. Успокойся, любовь моя. Все хорошо. Все будет хорошо.

Любовь? Адам сказалслово на букву «Л»? В какую еще невообразимую сказку она попала?

– Я не сплю? Это не сон? – прошептала Габби.

– Если бы это и был сон, – шепотом ответил он, – я бы хотел, чтобы он никогда не кончался. Ну, не та часть, где ты плачешь, – поправился он, – а та, в которой я тебя обнимаю. —

Он нежно повернул ее к себе лицом. Она уткнулась ему в грудь, шмыгая носом и пытаясь понять, что происходит. И боясь поверить в то, что она не спит. Боясь, что как только она в это поверит, то сразу же проснется. И увидит, что она лежит в постели одна в большом тихом доме.

– Посмотри на меня, ka-lyrra, – прошептал Адам.

Тихонько всхлипнув, Габби запрокинула голову и встретилась с его темным взглядом. И нахмурилась, стараясь справиться с удивлением. Она была так ошарашена, обнаружив его у себя дома, что не разглядела как следует. Что-то в нем было не то. Но что? Глаза?

– Я люблю тебя, Габриель О'Каллаген.

Эти слова поразили ее; она молча смотрела на него.

Адам поцеловал ее, его губы плотно прижались к ее губам, язык скользнул внутрь. И она отдалась этому поцелую. Сон это или нет, для нее больше не имело значения. Она была в его объятиях, и он говорил, что любит ее, и если она спала, то надеялась, что сможет видеть этот сон вечно.

Она смутно поняла, что даже поцелуй его стал каким-то другим. Ее тело вспыхнуло неистовой, жгучей жизнью в его руках. В Адаме чувствовалась какая-то спешка, которой никогда не было раньше. Куда-то исчезла его неторопливая манера бессмертного Существа – напротив, ощущалось какое-то безрассудство, жадность и страсть смертного.

И это так ее потрясло, что она ответила ему безумным, пылким поцелуем, повалив его на пол, забравшись на него сверху и зарывшись руками в его волосы. Целуя и целуя его после долгих недель страданий, ожидания и тоски. Габби не помнила, как они остались без одежды, знала только, что позже они лежали обнаженные на полу ее спальни и она была под ним, когда он начал входить в нее.

И она снова почувствовала, что живет. В ее жилах снова текла кровь, а не лед. И в груди было сердце, а не...

– Адам, – ошарашенно замерла она, – я слышу, как у тебя стучит сердце. – Раньше она никогда этого не чувствовала.

Хоть он и был человеком, ни разу она не слышала сильного стука его сердца под своей ладонью, биения пульса у его шеи. И она никогда не замечала их отсутствия до того момента, как почувствовала их.

Он отклонился назад, и его смуглое красивое лицо озарило желание.

– Я знаю. – Он одарил ее ослепительной улыбкой. Потом стал двигаться в ней и Габби забыла о всяких сердцебиениях и пульсах, которых она не ощущала раньше. Она полностью отдалась чувствам. И спальня в башне наполнилась безумными, страстными звуками, когда женщина и ее сказочный принц занимались любовью.

Позже Адам ей все рассказал.

Ну, почти все. Он умолчал о том, что чуть не забрал у нее душу. А поскольку Габби не знала, что сначала он не был до конца честен с ней, не стал упоминать и о том, что рассказал Цирцену и Лизе правду об эликсире бессмертия, а потом доставил их к королеве, чтобы та вернула им смертную форму.

Он исправил все насколько мог. Он не хотел, чтобы его упрекали в ошибках, которые он исправил, или в поступках, которые «чуть не совершил». Он уже не тот, кем был когда-то.

Адам рассказал ей, что стало с Дэрроком. Рассказал, что в разных мирах время течет по-разному и что он не хотел оставлять ее одну так надолго. Шепотом, крепко прижав ее к себе, он сообщил ей, что понял: он не сможет остаться с ней и увидеть, как она умрет, как это было с Морганной.

В тот миг, как эти слова слетели с его губ, Габриель напряглась в его руках, вырвалась из его объятий и выпрямилась на кровати.

– Вот как! – крикнула она, сверкнув глазами. – Зачем же ты вернулся? Ты хочешь сказать, что опять меня бросаешь?

Адам поспешно покачал головой и объяснил, что, хоть раньше он и думал, будто стал смертным, он никогда им не был. Что королева лишь сделала так, чтобы он думал, будто стал смертным, в наказание за его провинности. Он рассказал ей, что королева объяснила ему: такое превращение необратимо для Туата-Де.

А еще он сказал, что наконец понял: раз уж он не может жить без нее, но и не может видеть, как она умирает, ему оставалось только одно.

– Ты слышишь мое сердцебиение, ka-lyrra, потому что теперь я действительно стал смертным. На этот раз все по-настоящему.

Глаза Габби расширились, она уставилась на него, и ее нижняя губа задрожала.

– Но ты же сказал, что это необратимо.

Он кивнул.

– Ты хочешь сказать, что умрешь? – прошептала она.

Обняв ее голову руками, Адам привлек ее к себе, чтобы поцеловать глубоким, властным поцелуем.

– Нет, ka-lyrra, я хочу сказать, что наконец-то буду жить. Здесь. Сейчас. С тобой. – Он сделал глубокий вдох. – Выходи за меня замуж, Габриель. Я подарю тебе такую жизнь, о которой ты всегда мечтала. Теперь я могу это сделать. Я человек, такой же, как и ты. Позволь мне быть твоим мужем и стать отцом твоих детишек. Позволь провести с тобой остаток своей жизни.

– О Боже, – тихо промолвила Габби, и в ее глазах блеснули слезы, – ты пожертвовал своим бессмертием ради меня?

Он поймал ее слезинки языком, когда они текли у нее по щекам, и поцеловал ее мокрые щеки.

– Не плачь, Габриель. Я ни о чем не жалею. Ни капельки.

– Как ты можешь так говорить? Ты пожертвовал всем! Бессмертием. Непобедимостью. Всем, что присуще Туата-Де.

Он покачал головой.

– Я получил все. Во всяком случае, я считаю, что получу все, – прогремел он, внезапно став нетерпеливым и взволнованным, – когда ты дашь мне чертов ответ на мой чертов вопрос. Сколько раз я должен спрашивать у тебя? Ты выйдешь за меня, Габриель О'Каллаген? Да или да? И если ты все еще не поняла, я подскажу тебе, что правильный ответ здесь «да».

И кстати, если вдруг захочешь сказать, что любишь меня, я всегда рад это слышать.

Габби восхищенно вцепилась в него, усевшись сверху и обхватив ногами, запустила руки в его волосы и поцеловала. Он купался в счастье, обнимая ее и чувствуя прикосновение ее уже родного тела, и его язык проникал все глубже, сплетаясь с ее языком.

– Я принимаю это как положительный ответ, – промурлыкал он, ловя ее нижнюю губу и нежно покусывая ее.

– Я люблю тебя, Адам Блэк, – проговорила Габби. – И говорю «да». Да, черт возьми!

ЭПИЛОГ

Пять лет спустя

Габби сложила тарелки в посудомоечную машину и наклонила голову, прислушиваясь. В доме было тихо; их двухлетний сын Коннор уже спал. Скоро она поднимется наверх, поцелует дочь Тессу, пожелает ей спокойной ночи и пойдет с мужем в спальню.

Профессор Блэк.

Она покачала головой, улыбаясь. Со своими точеными чертами лица, темными чарующими глазами и длинными черными волосами, не говоря уже о мускулистом, крепком теле, Адам был абсолютно не похож на профессора. Скорее он выглядел как... сказочный принц, который маскируется под профессора, и делает это довольно паршиво.

Когда он впервые сказал ей, что хочет преподавать историю в университете, она рассмеялась. Она подумала, что это слишком обыденное, слишком плебейское занятие. Он никогда этого не сделает.

Но Адам ее удивил. Вообще он часто ее удивлял.

Оказалось, он все очень тщательно спланировал. Перед тем как потребовать, чтобы королева сделала его человеком, он составил детальное резюме о себе как об очень богатом человеке с огромными банковскими счетами и тысячами акров лучшей земли в Шотландии. Резюме, к которому прилагались все необходимые документы и удостоверения, позволившие бы ему жить нормальной жизнью в мире людей.

И когда Габби усмехнулась, услышав, какую карьеру он выбрал, он протянул ей эти дипломы – дубликаты документов лучших университетов страны (конечно, в них он был представлен как выдающийся ученый), – пошел и получил работу.

Среди коллег Адам завоевал репутацию отступника благодаря своим теориям, противоречащим общепринятому мнению, о том, кто построил Ньюгрейндж и Стоунхендж и каково истинное происхождение индоевропейских языков.

Студенты записывались на его курс за год вперед.

А Габби... Что ж, у нее тоже была работа ее мечты. Они с Джеем и Элизабет открыли свою юридическую фирму и как раз в этом году начали заниматься делами, о которых она всегда мечтала. Делами действительно стоящими.

Габби и Адам поженились сразу же после его возвращения: никто из них не хотел ждать. Оба слишком ценили время. И она родила ему замечательных детишек! У них была Тесса, с черными волосами и золотисто-зелеными глазами; Коннор, светловолосый и темноглазый; и Габби снова ждала ребенка.

Она положила ладонь себе на живот и улыбнулась. Ей нравилось быть матерью. Она обожала своего мужа. И сомневалась, что какую-либо из женщин когда-то любили так же сильно и беззаветно, как ее. Габби знала, что муж никогда ее не бросит, так дорого ему было то, чего он ждал шесть тысяч лет, – любовь. Знала, что он останется с ней до самой смерти, что он будет лелеять каждую морщинку на ее лице, потому что, по сути, морщинки эти были не отрицанием, а утверждением достойно прожитой жизни. Доказательством того, что человек смеялся и плакал, радовался и грустил, свидетельством страсти, свидетельством того, что он жил. Каждая грань человеческого бытия восхищала Адама, каждая смена времени года была триумфом, имела привкус невыносимой сладости. Никогда еще человек не наслаждался жизнью так сильно.

И его жизнь была богатой и полной.

Большего Габби не могла и желать.

Хотя... вообще-то... с легким содроганием она признавала, что у нее осталась еще одна заветная мечта.

И хотя большую часть времени, глядя на Адама, она чувствовала трепет и нежность к этому большому прекрасному человеку, который подарил ей столько любви, иногда она все же ненавидела его за то, что у него нет души, и даже готова была возненавидеть Бога.

И ей не давала покоя одна мечта.

Они доживут до ста лет, увидят, как вырастут их дети и внуки, и однажды они лягут спать, повернувшись друг к другу лицом, и так умрут, одновременно, в объятиях друг друга.

В этом и заключалась ее мечта: что, может быть, если она будет любить его достаточно сильно, достаточно искренне и безоговорочно и если крепко прижмет его к себе, когда они будут умирать, она сможет взять его с собой, куда бы ни отлетала ее душа. И тогда она сделала бы то, что было ее призванием, для чего, как она теперь знала, она родилась на свет. Она предстанет перед Господом как правозащитник и будет рассматривать самое важное, самое большое дело в своей жизни.

И она его выиграет.

– Я не понимаю, папа, – сказала Тесса. – Почему зайчику нужно сбрасывать шкурку, чтобы стать настоящим?

Адам закрыл книжку «Лесной зайчишка» и посмотрел на дочку.

Она лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, и глядела на него – его дорогая Тесса с густыми блестящими черными локонами, рассыпавшимися по ангельскому круглощекому личику, с живым умом и беспрестанным любопытством, при виде которой сердце отца наполнялось радостью.

– Потому что так надо, чтобы стать настоящим.

– У-у-у... Но я не хочу становиться настоящей. Я хочу быть как волшебная королева. Ой! – Она прикрыла рот маленькой ладошкой. – Я этого не говорила.

Стоя в дверном проеме, Габби тихо вздохнула, и Адам тут же посмотрел на нее и поднял бровь, выражая безмолвный вопрос.

«Я никогда не говорила ей о Существах, – губами сказала ему Габби. – А ты?»

Он покачал головой. Они думали, что Тесса не является Видящей Сидхов. Габриель не видела ни одного Туата-Де с того дня, как пять лет назад в Шотландии на них напал Дэррок, поэтому они решили, что Эобил, наверное, лишила род О'Каллаген дара видения.

– Какая волшебная королева, Тесса? – ласково спросил Адам. – Все в порядке, ты можешь мне рассказать.

Тесса недоверчиво посмотрела на него.

– Она сказала, ты ужасно разозлишься, если узнаешь, что она приходила.

– Я не разозлюсь, – убеждал ее Адам, приглаживая ее растрепавшиеся локоны.

– Обещаешь, папочка?

– Обещаю. Клянусь своим сердцем. Какая волшебная королева, солнышко?

– А-вил.

Адам сделал глубокий вдох и снова взглянул на Габриель.

– Эобил приходит повидаться с тобой, Тесса? – мягко спросила Габби, заходя в комнату и садясь рядом с Адамом на край кроватки.

Тесса покачала головой.

– Не со мной. Она приходит, чтобы посмотреть на папу.

Она считает, что он красивый.

Адам подавил смешок, встретившись взглядом с женой и заметив, как она прищурилась, как раздулись ее ноздри. Она сердилась. Ему нравилось, что иногда она его немного ревновала, обожал, когда проявлялось ее чувство собственности. И иногда сам испытывал это чувство по отношению к своей маленькой ka-lyrra.

– Красивым, значит? – сухо спросила Габби.

– Угу, – ответила Тесса, сонно потирая глаза. – Но я не могу видеть это, как ни стараюсь. Что ж, Адам рассерженно признал, что его это немного разозлило. Перед тем как родилась Тесса, он перевернул множество книг для родителей, решив стать хорошим отцом. Он думал, что все делает правильно, но разве его дочь не должна им восхищаться? По крайней мере, пока не станет подростком (а тогда уже храни Господь того, кто назначит свидание его дочери!). Пусть у него возле глаз и появилось несколько морщинок, которых там не было раньше, он все еще оставался привлекательным мужчиной!

– Ты что, не считаешь меня красивым, Тесса? – Он пощекотал шейку своей дочери, как раз за ухом, что непременно вызывало у нее смех.

– Конечно, считаю, папочка. – Она расхохоталась. Потом посмотрела на него с недовольством четырехлетнего ребенка. – Но я не вижу того, что видит она. Она говорит, что это могут увидеть только волшебные Существа.

Сердце Адама сжалось. Этого не может быть. Или может?

– О Боже, – слабым голосом сказала Габби, глядя на него.

Она прикрыла рот дрожащей рукой. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Адам кивнул, безмолвно побуждая ее задать вопрос, который пришел в голову им обоим. Он бы задал его сам, но не мог пошевелить языком.

Он мог назвать только одно свойство, которое видел у людей, будучи Существом, и которое не видели сами люди. У него перехватило дух – так он этого хотел. Так желал, окончив эту жизнь, последовать за своей женой. Пять лет назад, во время романтической шотландской свадебной церемонии, МакКелтары предложили ему связать себя с женой друидской клятвой: эти священные обеты объединяли любящих навеки. Он отказался – и не потому, что не стремился к этому каждой своей клеточкой, а потому, что не видел в этом никакого смысла, поскольку у него не было души, которую он мог бы связать с любимой.

С замиранием сердца Габби спросила:

– Чего не видишь, Тесса? Что такое видят Существа, чего не можешь увидеть ты?

Тесса зевнула и еще глубже зарылась в одеяла.

– Что папа светится золотым сиянием.

Губы Адама зашевелились, но оттуда не вырвалось ни звука.

– Адам светится золотым сиянием? – слабым голосом произнесла Габби.

Тесса кивнула.

– Угу. А-вил говорит, что теперь он такой же, как я и ты, мамочка.

Габби издала сдавленный звук.

Адам долго не мог пошевелиться. Он так и сидел на краю кроватки Тессы и смотрел на свою жену. Она тоже смотрела на него с удивлением, в ее глазах блестели слезы радости.

Потом его озарило осознание значимости этого события, чувства переполнили его, побудили к действию – нельзя терять ни минуты! Если каким-то чудом получилось так, что он обрел душу, он хотел связать ее с Габриель немедленно.

Торопливо поцеловав Тессу, Адам выключил свет, взял Габби на руки, вынес из комнаты, поспешно шагая вниз по коридору в их спальню.

– Ka-lyrra, – быстро сказал он, – я хочу, чтобы мы кое-что сделали. Я хочу обменяться с тобой клятвами, но ты должна знать, что они свяжут наши души навеки. Ты согласна? Ты хочешь остаться со мной навсегда?

Смеясь и плача одновременно, Габби кивнула. Адам торжествующе опустил ее на пол, положил ладонь своей правой руки на ее сердце, а левой – на свое.

– Клади свои ладони поверх моих, Габриель, – скомандовал он.

Когда она выполнила это, он уверенно произнес тихим и торжественным голосом:

– Потеряешь ли ты что-то, сохранится мое почтение к тебе. Останешься ли одна, моя душа будет с тобой. Придет ли вскоре смерть, моя жизнь станет твоей. Я дарован тебе.

Улыбаясь ему, с сияющими от счастья глазами, Габби повторила слова клятвы, и в тот момент, когда она закончила, он испытал такой прилив чувств, что чуть не упал на колени. Он чувствовал, как крепнут их узы, как кровь наполняется пылкой страстью, как их души объединяются навеки.

Прижав ее к стене, он зарылся руками в ее волосах, коснулся губами ее губ и жадно поцеловал. У него есть душа. Он познал любовь. Он связан со своей возлюбленной навсегда.

И Адам Блэк понял, что наконец-то стал по-настоящему бессмертным.

ОБ АВТОРЕ

Карен Мари Монинг окончила университет Пердью, получив степень бакалавра по специальности «Общество и право». Ее романы стали бестселлерами «USA Today» и вошли в расширенный список бестселлеров «New York Times». Они были удостоены многочисленных наград, в том числе и престижной премии «RITA». С автором можно связаться, выйдя на сайт www.karenmoning.com.

Посетите наш сайт www.bantamdell.com.

Примечания

1

Наручи – часть средневекового доспеха, металлические пластины, прикрывавшие руки воина. (Здесь и далее прим. ред.)

(обратно)

2

Горгулья – средневековый аналог водосточной трубы.

(обратно)

3

Тамплиеры (от франц. temple – храм) – члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного в Иерусалиме ок. 1118 г. Распространились во многих европейских государствах. Под давлением французского короля против тамплиеров был начат Инквизиционный процесс, а в 1312 г. орден был упразднен.

(обратно)

4

Роберт Брюс (1274– 1329) – шотландский король с 1306 г. В 1328 г. Добился от Англии признания независимости Шотландии.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ЭПИЛОГ

ОБ АВТОРЕ

*** Примечания ***