Дайте курс [Анатолий Маркович Маркуша] (fb2) читать постранично, страница - 2

Нацеливаться на место инструктора в аэроклубе — такая возможность есть? Посылать документы в училище Военно-Воздушных Сил? Или, может быть, лучше идти в летную школу Аэрофлота?

Дядя Толя, помогите принять окончательное решение. Очень прошу Вас, дайте курс…»

Вот и вся предыстория.

Дальше начинается книга.

«Дайте курс» — продолжение «Вам — взлет!».

Легко сказать: «Дайте курс». Куда труднее, однако, этот курс вычислить.

Почему-то мне вспомнился заснеженный далекий аэродром, давнее военное время. На нашем летном поле постоянно дозаправлялись бомбардировщики ДБ-3. Машины сверкали свежей краской, прозрачным плексигласовым остеклением, четкой ясностью звезд; сборные экипажи, состоявшие частью из военных, частью из гражданских пилотов, только что мобилизованных в армию, перегоняли самолеты с завода на фронт.

Летчики сборных экипажей были экипированы весьма пестро и, откровенно говоря, не отличались ни блестящим воинским видом, ни гвардейской выправкой; некоторые щеголяли в засаленных комбинезонах и новеньких армейских валенках; другие были облачены в шинелишки и косматые унты из собачьего меха, а третьи ходили и вовсе в синих, совершенно цивильных стеганках.

И вот в один из абсолютно нелетных дней, когда рваные облака цеплялись за верхушки сосен и остервенившаяся поземка в пять минут заметала человечьи следы, слепое небо застонало моторным гулом. Из облачной ваты точно на центр аэродрома вывалилась очередная перелетная группа.

Появление грузных ДБ-3 в такую погоду казалось чудом. Это был лихой перелет!

Через некоторое время в домик дежурного по аэродрому вошел пожилой человек в куцем солдатском полушубке, громадных, казалось, железных валенках и каком-то совершенно несусветном заячьем треухе.

— Здравствуйте, — сказал старик, — кто тут главный?

— Дежурный по аэродрому к вашим услугам, — представился я.

— Ты? Очень хорошо. Распорядись, пожалуйста, чтобы нас побыстрее заправили.

— Можете передать командиру группы, что торопиться вам некуда. В такую погоду даже мухи не летают. Все равно до завтра вы никуда не уйдете.

— Улетим, — сказал старик и стал вытаскивать из кармана какие-то смятые бумажонки.

Как же мне, мальчишке-истребителю, стало стыдно, когда я взглянул на протянутые документы.

В домике дежурного по аэродрому стоял сам командир перелетной группы, один из первых летчиков-миллионеров нашей страны, лучший мастер слепых и ночных полетов, чье имя мы, еще курсантами аэроклуба, произносили чуть ли не шепотом, робея от восторга и удивления.

В его полетном листе черным по белому было записано: «Вылет разрешается по усмотрению командира корабля». (Это вместо графы, определяющей всем остальным летчикам минимальную высоту нижней кромки облаков и минимальную видимость горизонта в строго отмеренных метрах).

Командир корабля! Кажется, именно в тот далекий день поразила меня музыка этих слов. Поразила на всю жизнь.

Командир корабля — это он днем и ночью в полете.

Командир корабля — это он ведет не знающие усталости машины по самым дальним, по самым порой немыслимым трассам.

Командир корабля — это он обжил сначала Северный, а потом и Южный полюсы Земли.

Командир корабля — это он летает нынче наперегонки с Солнцем…

Дать курс будущему авиатору — значит прежде всего рассказать о командире корабля.

И надо сказать сразу:

Командир корабля не кинозвезда, ему вовсе не обязательно обладать блестящей, из ряда вон выходящей внешностью, античной фигурой или феерической выразительностью глаз.

Командир корабля не оратор. И даже самый выдающийся из командиров может не отличаться особой бойкостью речи или бархатными переливами хорошо поставленного голоса и тем, что принято называть «уменьем держать в руках аудиторию».

Командир корабля сравнительно редко бывает на людях, поэтому пусть не введет никого в заблужденье внешняя скованность или даже застенчивость человека, совершившего, быть может, много выдающихся подвигов в воздухе. Земля и небо — разные стихии.

Итак, решено: прежде всего я расскажу о командире корабля.

1

Мы познакомились в главном московском аэропорту, во Внукове. Было жарко, солнечно, небо дрожало от нескончаемого моторного рева.

Сначала Василий Иванович Тонушкин привлек мое внимание внешностью: очень крупный, очень загорелый, очень спокойный. Улыбался он редко, как-то осторожно, своим, видимо, далеко запрятанным мыслям. Завязывать разговор не спешил. Но глаз не прятал.

«Если вы хотите о чем-нибудь спросить, пожалуйста. А у меня вопросов нет», — вот такое было у него выражение лица.

— Простите, вы летаете на ТУ-114? — спросил я.

— Теперь да, на ТУ-114.

«Теперь» было поставлено под ударение. И это показалось существенным. Теперь означало: «Я не сразу стал таким, каким вы меня видите».

— А вы не расскажете мне, как сделались командиром