Чужие лица [Ирина Рэйн] (fb2) читать онлайн

1

Прохладный осенний воздух просачивается сквозь открытую форточку, заставляя поеживаться от набежавших мурашек. Олеся глотает горький кофе и не менее горький дым сигареты, жадно и почти не чувствуя вкуса. Врет реклама: день начинается не с тебя, а именно так. С горечи. Нужно успеть накачать свой организм вредными веществами до того, как Пашка проснется в школу. И пусть ему уже четырнадцать, но материнский инстинкт не позволяет ей курить при сыне. Даже если он сам, судя по запаху одежды, тоже иногда покуривает.

Через стенку донесся припев какой-то ядреной рэповой композиции — срабатывает будильник на телефоне сына. Олеся поспешно тушит окурок и выбрасывает его за пределы квартиры, машет рукой, разгоняя остатки дыма, закрывает форточку. Теплее не стало. Она включает газ и зажигает под сковородкой огонь, чтобы разогреть.

Пашка прочапал босыми ногами в туалет.

— Почему без тапок? Пол холодный, — обернувшись в коридор.

— И тебе доброе утро, мама, — даже не заглянув.

И когда успел вырасти? Только недавно еще лежал кабачком и агукал, посасывая большой палец. Время, ты беспощадно.

Звук спускаемой воды. Снова шаги. Все-таки подходит к Олесе и традиционно тюкает теплыми губами в щеку.

— Ма, дай денег.

— Ты же вчера брал. Уже потратил?

Пашка переминается с ноги на ногу, неудобно просить у матери, но очень надо.

— Мы же в кино ходили с Наташкой, забыла?

Олеся не отвечает, только кивает головой, огорчаясь, обещая дать денег.

— Сколько у тебя сегодня уроков?

— Шесть. Как обычно. Не волнуйся, я все помню: еда в холодильнике, сделать домашку, прибраться, сходить на тренировку и никого не приводить на хату, — еще и пальцы загибает.

— Особенно девушек, — разбивая яйца на сковородку.

— Особенно их. Я помню, что ты не хочешь стать бабушкой в сорок.

— Эй! — возмущению не было предела. — Мне только тридцать восемь! — ладно, это было почти лукаво.

Пашка, довольный, машет рукой и идет умываться. Олеся смотрит ему вслед, выключает газ, ополаскивает чашку и проверяет содержимое сумочки. Сегодня ей предстоит очередной долгий рабочий день в парикмахерской на Спасской. До его начала нужно было еще накормить Пашку, проследить, чтобы он дошёл до школы, а не прогулял, а также потолкаться в метро. Может быть, хоть там согреется. Толпа чужих людей в куртках и пальто представляется единой теплой массой, наивно верится, что, став ее частью, это получится.

Тренькает телефон, предупредив о входящем сообщении. Имя бывшего мужа на экране заставляет поморщиться, а содержание смс, с обещанием заехать вечером, вызывает горькую улыбку. Вряд ли он приедет, чтобы привезти алименты, скорее всего, потому что соскучился по домашней еде и ее привычному, но не менее домашнему телу.

— Паш, давай, жуй быстрее, — уже из единственной, разделенной пополам шкафом комнаты. Крася второй глаз. Ярко, на грани с вечерним макияжем. Хоть немного красок в ее серых буднях. Алая помада ложится на губы ровным слоем, завершая образ успешной и деловой женщины. Боже, кого она обманывает?

— Я готов. Идем, — сын поправляет лямку рюкзака и придирчивым взглядом окидывает мать. — А ты еще ничего.

Олеся фыркает на это заявление.

— Вечером отец заедет.

Пашка с немым упреком шагает к двери, поворачивает ключ в замочной скважине.

— Я буду у Сашки, — ожидаемо. Он так и не смог простить Сергею ухода из семьи. — У нас, кстати, новый тренер по футболу сегодня будет. Говорят, крутой, — меняет тему.

— Форма поглажена, в шкафу.

— Спасибо, ма.

Олеся вздыхает и закрывает дверь

— Не позже одиннадцати чтобы вернулся.

Вниз по лестнице несколько пролетов. Лифт, как обычно, не работает. Запах в подъезде вызывает приступ тошноты, тем приятнее было выйти на свежий воздух, впустить в легкие, немного разогнав горечь. Стук ее каблуков под болтовню сына ударяет молоточком. Дорога до школы по осыпавшимся разноцветным остаткам прошедшего лета привычна.

— Ты так и не дала мне денег, — в конце монолога.

— А ты так и не сказал, сколько тебе надо, — остановилась, расстегивая молнию на сумочке, наклонив голову. Олеся не ожидает толчка в сторону, Пашка, в отличие от нее, не так рассеян, замечает приближающийся на большой для проезда по двору скорости черный мотоцикл. — Эй!

— Вот урод! — сын показывает повернувшему голову мотоциклисту средний палец и плюет на землю. — Чуть не задавил! В порядке, ма?

Олеся вымученно улыбается и вынимает кошелек. Достает голубую бумажку.

— Держи. За спасение жизни. Только не трать на пустое.

Пашка переключается на деньги, сует их в карман и прячется за дверями школы. А Олеся смотрит в сторону вслед уже скрывшемуся из виду мотоциклу и думает про себя, что нужно быть внимательнее. О Паше, кроме нее, никто не позаботится.

Те же листья под ногами, тот же стук каблуков, Олеся доходит до метро и спускается в подземку. Чужие лица сливаются в единый поток, шумный, угрюмый, темно-серый, лишь изредка разбавленный чем-то ярким — молодежь тоже спешит на учебу. Олеся заходит в вагон и хватается за поручень. Он скользкий и прохладный. Прикрывает глаза. В открытую форточку врывается ветер. Нет, здесь ей тоже холодно.

2

Парикмахерская, в которой работает Олеся, не выделяется на фоне находящихся рядом магазинов, кафе и других заведений. Скромная вывеска «У Светланы» над дверью и несколько выигранных на конкурсах кубков в витрине — вот и все украшение. Олеся, завернувшая по пути в кондитерскую, входит в зал и здоровается с хозяйкой и коллегами. Сняв пальто и повесив его на крючок, выкладывает на стол в маленькой кухоньке купленные булочки и пирожки. К уже привычному запаху краски для волос, лака и шампуня примешиваются нотки корицы и ванили.

— Пекли вчера, а сегодня продают за полцены. Я не удержалась, — улыбаясь.

Света укоризненно качает головой, но пирожок берет.

— Не надо было тратиться на нас.

Администратор Елена и визажист Татьяна тоже угощаются, а сменщица Олеси Вера от выпечки категорически отказывается, пояснив, что ее мужу не нравятся полные женщины. И вообще стресс нельзя заедать, нужно либо идти в спортивный зал, либо заниматься уборкой. И польза, и чистота. Олеся от такого заявления давится булочкой, проталкивает ее дальше, запив заменителем кофе — горячим чаем, и молчит. Что делать, если фитнес нагоняет еще большую тоску, а уборка в съемной квартире с площадью чуть больше тридцати метров чаще всего воспринимается как повинность? Нет, у нее всегда порядок, все же ребенок должен расти в чистоте, да и сама она не любит бардака, но и радости от уборки она получить не может. А от булочки с корицей — запросто. Конечно, на фигуре подобная любовь сказывается, и снова приходит расстройство из-за лишних килограммов, но такой вот замкнутый круг уже привычен.

Звоночек над дверью мелодично тренькает, входит первая клиентка.

— Здравствуйте. Я записана на десять часов.

Олеся переглядывается с Еленой и читает в ее взгляде немую просьбу допить кофе.

— Да, проходите, пожалуйста, садитесь, — парикмахер с толикой жалости смотрит на недоеденную булочку и недопитый чай, проводит клиентку к своему месту, энергично выкладывает инструменты. — Уже знаете, какую прическу хотите? — бросив профессиональный взгляд в зеркало. Лицо, незнакомое, но довольно приятное, выглядит растерянным. — Подождите. Не говорите пока ничего. Я хочу предложить вам несколько вариантов, а вы уже выберете по душе.

Клиентка уходит спустя час с довольной улыбкой и обещанием вернуться через пару месяцев. Олеся, в силу специфики своей профессии, довольно часто выполняет ещё и роль стилиста, и роль "случайного попутчика". Она всегда ненавязчиво предлагает варианты стрижки и покраски, если клиент не уверен, а вот советы по обустройству жизни никогда не дает. Не считает, что имеет на это право, у самой бедлам. Зато верит со всей искренностью, что помогает уже тем, что слушает людей. Сколько разных историй было ей рассказано — грустных и смешных, злых и добрых, но всегда жизненных. Оставалось только удивляться, как играет с человеком судьба.

За привычной работой проходит несколько часов. Чужие лица смешиваются в единый поток слов, действий, музыкального сопровождения. Наступает обеденный перерыв, и Олеся спешит выйти на улицу за порцией никотина, а затем — в кухню. Недопитый утром холодный чай находит последнее пристанище в канализационной трубе.

— Не могу понять, что с Пашкой. С каждым днем просит все больше и больше денег, — сокрушенно, оставшись со Светой наедине. Всего пара лет прошла со дня их знакомства в автобусе Санкт-Петербург — Смоленск. Два года женской дружбы, общей работы, несколько бутылок выпитого вместе красного вина и почти столько же пролитых на двоих слез. Светлане, почти ровеснице Леси, в отличие от нее, повезло с мужем, в жизни она добилась многого и со стороны выглядела счастливой. Это было не совсем так, мало кто знал о ее желании и невозможности иметь детей. Несколько неудачных попыток ЭКО, бесчисленные анализы и огромная надежда — это то, с чем она просыпалась каждый день.

— Ты ж говорила, что он курить начал. Может, на сигареты тратит?

Олеся отрицательно качает головой.

— Я сама курю после развода. Не нужно на это столько денег. И я ведь готова давать ему на сигареты, лишь бы не совсем дрянь вдыхал… Я спрашивала, говорит, что девочек в кино, кафе водит, цветы покупает, что вполне может быть правдой, за ним всегда толпы девчонок бегали. И все равно он столько не тратил никогда. Следить за ним — совсем не поймет, обида будет, и оставлять все так — не хочется. Лишних денег нет, половина зарплаты уходит за аренду и коммунальные платежи, остальное — на еду, одежду и переводы матери. Еще и Сергей зачастил в последнее время, а я не могу его встречать пустым столом. Стараюсь наготовить, чтобы видел, что мы не бедствуем.

Света, не скрывая своего недоумения, осторожно интересуется:

— Так, может, не пускать его? Ты же говорила, что Пашка с ним не хочет общаться. Зачем тогда?

— Сама не знаю, — пожимает плечами. — По инерции, наверно. Привычка. Почему-то кажется, что если в доме есть мужчина, хотя бы приходящий, то у меня еще не все потеряно.

— Дура ты, Олеська. После того, как он два года назад тебе изменил, а потом и вовсе выбросил вас на улицу, ты должна его гнать от себя поганой метлой. И не смотри на меня так. Это правда. Как отец он никакой. Как муж — еще хуже. Как любовник… Нет, я свечку, конечно, не держала, но почему-то кажется, что ничего выдающегося… Совсем ты свою гордость потеряла, Лесь. Ему удобно, понимаешь? Приехал, поел, попил, погрелся — и снова к себе, жить припеваючи. Бери от жизни все!

Олеся закрывает уши и зажмуривается. Она знает, что Света права, но почему-то пока не может себя перебороть и сказать Сергею «нет». То ли общие воспоминания так крепко держат, то ли она просто снова боится остаться одна. Наверно, она просто из того типа женщин, которые не могут без мужского плеча. И сын не в счёт. Она не из тех, кто уходит. Есть женщины, которые не боятся одиночества, но Олеся, имевшая перед глазами всегда пример родителей, которые жили душа в душу много лет, не такая. Она как мама, которая после смерти отца от сердечного приступа долго не могла прийти в себя. Мысль сворачивает на напоминание о звонке ей сегодня и необходимости купить билеты на автобус. Скоро школьные каникулы, хорошо бы ее навестить.

Тем временем Света разочарованно машет рукой и вздыхает.

— Вижу, что тебе бесполезно говорить. Зациклилась ты на своем Сергее. Прости, он уже два года как не твой.

— Света…

— Проехали.

— С Пашкой-то что посоветуешь? — обреченно.

— Купи ему тест на наркотики. Есть современные и простые в использовании, на разные группы. Не смотри такими глазами. В нашей жизни все возможно…

— У нас посетитель. Олеся, примешь? Вера еще не вернулась с обеда. — Голос администратора не позволяет продолжить разговор.

Олеся поднимается со стула и быстро моет руки.

— Да, я иду.

***

Ветер-проказник треплет не спрятанные под головными уборами волосы прохожих, залезает под одежду, играет с листьями и редким мусором.

— Он сегодня точно работает? — затягивается.

— Его смена, — отвечает Сашка и роняет окурок на асфальт.

Паша следует его примеру и запахивает полы раскрытой куртки, несколько секунд придерживает их руками, а потом бросает это делать и лезет в карман за телефоном. Смотрит на время. Должны успеть добраться до букмекерской конторы и вернуться к последнему уроку, чтобы мать ничего не заподозрила. Нужно успеть сделать через знакомого охранника ставку на победу "Зенита" в сегодняшнем матче. Любимые футболисты просто обязаны выиграть.

Двое подростков примерно одного роста подходят к приметной двери. Жать на звонок нет смысла, их не пустят. Сашка набирает номер Владимира, ребята ждут, когда тот выйдет. Мужчина в черном костюме и белой рубашке появляется спустя несколько минут, закуривает, не обращая внимания на парней, тушит окурок о стоящую рядом урну и проходит мимо, задевая Сашу плечом. Тот передает ему ставку и поспешно отходит. Условия уже оговорены. В случае выигрыша тридцать процентов забирает Владимир. О проигрыше думать не хочется. Пашка, наблюдая за ситуацией, теряет концентрацию, когда видит подъезжающий к крыльцу черный мотоцикл.

— Эй, этот чувак сегодня чуть не наехал на мою мать, — зло шепчет Сашке, дергая за рукав и кивая головой в сторону поднимающегося мужчины. — Подойдем?

Саша быстро оценивает мотоциклиста, снявшего шлем. Не красавец, лет около тридцати, телосложение среднее, сложно увидеть под кожаной курткой конкретнее. Они бы запросто сделали его вдвоем, но парня останавливает взгляд — цепкий, холодный, словно говорящий "не подходи".

— Не, я в эти игры не играю.

Пашка удивлен и раздосадован отказом друга. Его злость только возрастает. Он подходит к мужчине и замахивается.

— Это тебе за то, что сегодня чуть не угробил мою…

Договорить не успевает, пропахивает лицом асфальт, рассадив губы до крови. Соленый запах врезается в ноздри, боль растекается вместе с кровью.

Знакомый охранник подскакивает к дерущимся:

— Все в порядке, Мирон Андреевич?

— Как видишь. Что здесь происходит? Почему здесь дети?

Саша возмущенно хмурит брови.

— Мы не дети, а вы научитесь правильно ездить на мотоцикле. Пашка сказал, что вы его маму чуть не задавили сегодня утром.

Мирон смотрит на продолжающего лежать пацана, смутно узнает, помогает подняться.

— Не стоило на меня нападать, подошел бы, я бы извинился.

— В задницу засунь свои извинения, понял? — Пашка чувствует себя униженным и оскорбленным. И за мать не отомстил, и лицо себе попортил. Вечером придется что-нибудь придумать, можно наврать про мяч на тренировке.

— За речью следи, малолетка. Ты с сыном хозяина разговариваешь, — Владимир хочет ещё проучить подростков, скорее показательно, чтобы выслужиться перед начальством, но Мирон останавливает его.

— Мне нравится твоя смелость. Сам такой был. Только запомни, что бесстрашие очень близко к безрассудству. Не повторяй моих ошибок. — Он достает из кармана визитку и протягивает Пашке. — Я виноват за утро. Сильно опаздывал, пришлось гнать через дворы. Если что-то понадобится — звони. А теперь проваливайте.

Мотоциклист и охранник уходят, а Паша читает черные буквы на золотом фоне:

— Полунин Мирон Андреевич, директор по развитию, электронный адрес, телефоны…

— Мы чуть не встряли, чувак! Погнали скорее отсюда! — Саша хватает друга за рюкзак и тянет в сторону метро. — Никогда не смей ему звонить, слышишь? Если он узнает, что мы делали ставки в его конторе, он нас с землей сровняет…

Пашка прячет визитку, трогает губы начинающие опухать, пачкает пальцы и накидывает капюшон.

— Если понадобится — позвоню. Он должен.

3

Он ненавидит, когда опаздывает. Это происходит не так уж часто, но случается в питерских пробках. Именно поэтому в летний период Мирон предпочитает двухколесного черного коня комфорту городского кроссовера. Быстрее. Спокойнее.

Дворы мелькают за стеклом шлема, не успевая откладываться в памяти. Мирон вырос в этом городе и знает его не хуже любой современной навигационной системы. Деревья, уже успевшие сбросить листья, сливаются в единый нестройный забор, дома лишь меняют свои цвет и размер, а асфальт — неизменная беда, заставляет мотоциклиста сильнее присматриваться к его неровностям.

Полунин старается не думать о времени, оно — зыбучий песок, покрывающий настоящее. Нельзя сделать так, чтобы Мирон сегодня не проспал, потому что полночи разбирался с цифрами присланного отчета. Нельзя обвинять в своем опоздании кого-то, кроме себя.

Очередной неприметный питерский двор, мало отличимый от соседних, остается позади. Как и двое прохожих, которых он чудом не задел. Мотоциклист игнорирует холодный пот на спине, стискивает зубы и выравнивает дыхание. Все обошлось. Ничего не случилось. Не будет в его жизни ещё одной аварии, молния не бьет в одно место дважды. Просто нельзя так уходить в себя. Он сбавляет скорость и сосредотачивается на дороге еще больше. Убеждается в том, что надо снова садиться за руль автомобиля, мокрый асфальт — не лучшее поле для маневров.

Полунинский мотоцикл приближается к стоящему рядом с голым тополем мужчине и останавливается напротив него.

— Опаздываете, Мирон Андреевич.

— Прошу прощения, Антон Владимирович, — уже снимая шлем, улыбается Полунин. Пока доехал — отпустило. Забылось. Почти.

Улыбка переходит в дружный смех, заканчивающийся одновременно с похлопыванием по плечу.

— Здорово, брат. — Антон имеет полное право так его называть. После всего, что они вместе прошли. Половину своей жизни друг за друга, сохраняя в секрете ошибки юности, помня в мельчайших подробностях события пятнадцатилетней давности.

— Правда, прости за опоздание. Проспал. Идем, нехорошо заставлять ждать женщину в возрасте.

Двое мужчин поднимаются на крыльцо неприметного здания с аккуратной табличкой "Центр для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, номер двадцать три, Адмиралтейский район". Место, ставшее временным пристанищем для нескольких десятков ребят. Домом его назвать нельзя, не бывает у живущих дома детей таких взрослых взглядов. Из домов не хотят уходить. Лишь только в случае, когда те перестают ими быть.

— Алла Николаевна вряд ли одобрит нашу идею, — скептически отмечает Мирон. Каждый раз, когда он сюда приезжает, его охватывает грусть и ощущение беспомощности. Его гнетут печаль, сомнения и тихая надежда в детских глазах. У любого из детдомовских есть своя, полная боли и трагизма, история, у каждого есть возможный второй шанс на счастье и семью. Только он тает с новым днем пребывания здесь. От того робкие улыбки малышей перерастают в тяжелые взгляды подростков, их напряженные застывшие фигуры, внутри которых уже еле теплится свет надежды, вызывают желание подойти и обнять. Никто этого не делает.

— А мне кажется, что она согласится. Тем более, что я обеспечу мероприятие как организатор, а ты — как спонсор. И если все пойдет по плану, то можно будет такие встречи проводить регулярно. — Антон, который вырос в подобном детском доме, понимает, как никто другой, необходимость встреч детей до и за забором. Ему самому не хватало в детстве подобного. Лишь когда исполнилось восемнадцать, и он переехал в маленькую квартирку на отшибе, началась его социализация. К сожалению, не слишком хорошо. И в тот момент только быстрые ноги уберегли его от краха, а любовь к футболу стала не только отдушиной, но и принесла стабильный заработок.

— Тох, ты еще даже своих детей из "Волны" не видел, они могут не захотеть играть с детдомовскими…

Антон останавливается и внимательно смотрит на друга.

— Сегодня увижу. Давай попробуем. Если выгорит, с меня желание. И наоборот. Договорились?

Мирон улыбается и кивает. Он впервые очень хочет проиграть. Это странно для человека, работающего в сфере игорного бизнеса. И всё же это так. Он верит Антону как себе.

Из кабинета директора детского дома они выходят довольные тем, что договориться все же удалось. Дружескому матчу между командами "Волна" и "Звезда" быть через месяц. Мирон проигрывает спор и вынужден сбрить волосы. Желание победителя не обсуждается.

Попрощавшись с футбольным тренером, Мирон едет в одну из своих букмекерских контор, нужно поговорить с отцом. Его основная работа — ездить по точкам, проверять, контролировать, докладывать о ситуации. Не будь его промаха в юности, он мог бы уже сейчас сидеть в кресле директора, но доверие нужно заслужить, что он и делает уже больше десяти лет. Работа у Мирона не вызывает восхищения, но он чувствует себя нужным и даже значимым, а это не так уж мало. После смерти матери в аварии, когда Полунину было тринадцать, он не перестает ощущать холод одиночества в груди. Короткие, но регулярные встречи с папой лишь его усиливают. Мирон до сих пор не верит, что то была случайность, и связывает аварию с бизнесом Андрея Львовича, но ни тогда, ни сейчас ничего не доказать. Никто не несет наказания. Никто не вернет ему мать.

Около входа в контору Мирон видит охранника и двоих подростков. Мужчина не ожидает нападения, но быстрая реакция спасает от удара. Он не рассчитывает, что разобьет парню губу, практически сразу жалеет об этом. И о том, что чуть не случилось утром. Мирон не любит чувствовать себя обязанным и надеется, что пацан когда-нибудь позвонит.

— Владимир, я сделаю вид, что ничего не понял, но хочу, чтобы ставка этих парней была последней. Иначе тебя ждет не только увольнение, но и волчий билет.

Охранник не отрицает, глупо отрицать очевидное, уверяет, что больше не будет делать ставки за несовершеннолетних. Мирон делает внутри себя пометку не забыть проверить Владимира через какое-то время.

— Как их зовут? Знаешь?

— Тот белобрысый — Сашка, а друг его — Пашка. Сочетаются имена, — нервно хохотнув, незаметно вытирает вспотевшие ладони о брюки.

Мирон принимает к сведению и поднимается к отцу. Мысли о подростках покидают его до вечера.

— На этом все. — С деловыми вопросами решено, Андрей Львович складывает документы в папку. — Куда сейчас?

— Собираюсь в парикмахерскую. Проиграл Антону. Придется стричься.

Отец недоволен, но не выказывает напрямую.

— Представляю тебя на деловой встрече… Хотя ты и кожанку менять не хочешь.

— Не хочу, — соглашается, — но поменяю сегодня. Завтра жди меня в костюме и на машине.

Андрей Львович чувствует маленькую победу, заводит любимую тему о необходимости семьи. Сам же уже десять лет как женат во второй раз, дочери Софии уже девять.

Мирон спешно прощается, не любит говорить о себе и своих неудачных попытках. Он всегда представляет для женщин возможность разбогатеть, но никогда еще не интересовал их как человек. Это становится понятно уже через месяц-два, это всегда ожидаемо.

***

Долг платежом красен. Как назло, мастер, у которого Мирон стрижется, не работает сегодня. Он не хочет ждать и заходит в первый попавшийся салон. Вывеска "У Светланы" не пугает. Нельзя испортить прическу без волос, так ведь?

Администратор зовет мастера, Мирон слышит "да, я иду" и поворачивает голову в сторону звука. Голос гармонично вплетается в увиденное. Женщина лет на десять старше него, полноватая, но ее не портит, слишком ярко накрашенная, что довольно странно, миловидная, одетая скромно, но со вкусом. Несколько выбившихся прядок из заколотых шпильками волос заставляют присмотреться к лицу, захотеть их заправить.

— Присаживайтесь. Меня зовут Олеся, наш мужской мастер еще не вернулась с обеда, поэтому вас буду стричь я. Не волнуйтесь, у меня было много практики на сыне. Хотите что-нибудь особенное? — приветливая, дружелюбная улыбка не покидает ее губ. Мирон не понимает, как можно улыбаться и разговаривать одновременно. Он слишком долго молчит и должен что-то ответить.

— Особенное. Да. Побрейте налысо.

Олеся явно прячет удивление за выверенными движениями. Ее руки приятно держат голову Мирона, несильно, но ощутимо, невольно массируя.

— Хорошо. Это просто.

Парикмахер приступает к делу, а Мирон расслабляется. Впервые за день. Да и вообще за долгое время. Думает о том, что у Олеси легкая рука. Даже шум машинки для стрижки волос не раздражает. И работающий телевизор тоже.

— Ну вот, все готово.

Мирон смотрит на себя в зеркале и не узнает. Странно. Будто не голову побрили, а мысли ненужные почистили.

— Нравится? — это должен быть вопрос исполнителя, но задает его клиент. Проводит рукой по затылку. Непривычно. Гладко.

— Экстравагантно, я бы сказала, но вам идет. Не так, конечно, как Нагиеву или Куценко….

Мирон слышит в голосе парикмахера смех и невольно улыбается.

— Да, куда уж мне до них… Спасибо. Деньги вам?

— Администратору. Всегда пожалуйста. Будем рады видеть вас снова.

Стандартная фраза, но звучит тепло и искренне. Мирон расплачивается и выходит за дверь, натягивает шлем, садится на мотоцикл и заводит мотор. Звук ласкает слух. Хорошо, что осень, можно надеть шапку или капюшон.

Он едет еще в несколько букмекерских контор, а вечером возвращается в свою квартиру. Дома тихо. Холодильник почти пустой. Мирон заказывает еду из ресторана и звонит по скайпу Антону, показывает прическу. Они разговаривают около часа о делах, прощаются.

Можно было бы поехать в клуб, снять кого-нибудь, но нет желания. Мирон засыпает, предварительно включив батареи теплее. Непривычно холодно голове. Только поэтому.

4

Дальше…

Что будет дальше? Я не знаю.

Если придумаешь, напиши мне.

Может быть, я прочитаю.

Звери (с)

— Войтович!

Пашка слышит свою фамилию, чертыхается, натягивая футболку.

— Войтович!

— Он сейчас придет, в раздевалке застрял.

Сашка — настоящий друг. Ещё бы научиться переодеваться так же быстро, как он.

— А ваша как фамилия?

— Якунин.

— Повезло, что в конце списка, — хмыкает.

Пашка закидывает вещи в шкафчик, завязывает бутсы, дурацкие шнурки! Бежит на поле, чтобы встать в шеренгу.

— Войтович прибыл!

Все пялятся на него. Разбитая губа привлекает всеобщее внимание. Пашка не привык к такому, мнется, переступает с ноги на ногу.

— Мы не в армии, Павел Сергеевич. Можно без уточнений. Так! Все смотрим на меня, — тренер меняет гнев на милость, чуть улыбается. — Для тех, кто не слышал или не запомнил, меня зовут Антон Владимирович, и с этого момента я буду вашим тренером. Для начала разминка. Посмотрим, на что вы способны.

Пашка бежит, стараясь изо всех сил. Ему хочется показать, что он лучший игрок в команде. Первое впечатление уже испорчено, нужно зарабатывать баллы.

После тренировки ребята переодеваются, в воздухе вместе с запахом пота и мокрых носков витает оживление. Антон Владимирович не просто их загонял, он их зарядил. Новость о скорой игре с парнями из детского дома вызвала споры и разногласия, которые были прерваны на корню. Игре быть. Кто не желает соревноваться — скатертью дорога. Таких не оказалось. Ожидаемо.

Сашкин дом стоит недалеко от стадиона. Это хорошо, потому что после тренировки болит все тело.

— Пожрать есть?

Хозяин вытаскивает из холодильника кастрюлю с борщом. Разливают по тарелкам, греют, едят.

— Мировой чувак этот Антон Владимирович, скажи?

— Угу, — Войтович откусывает хлеб, жует. — Меня как будто поезд переехал. Про новую форму слышал? Сразу спонсор нашелся, только имени не говорят, нечисто здесь.

— Плевать. Главное, что мы этому дяде ничего, кроме игры с детдомовцами, не будем должны. Уверен, мы их "сделаем".

Пашка кивает и ставит тарелку в раковину.

— Чай наливаем и пойдем в комнату. Я сегодня на алгебре новый рэп сочинил.

Сашка деловито потирает руки.

— Ну, давай, показывай.

Парни идут в комнату, где, развалившись на кровати, допивают чай.

— Это про сегодня. Зацени.

Пашка выдыхает, речитатив сбивчивый, импульсивный.

— Ну, круто, че. Давай телек смотреть.

Игра начинается. Команда проигрывает, а значит, и парни тоже.

— Ну, что за…? — Сашка расстроенно потирает лоб.

— Может, в следующий раз повезёт?

— Не будет следующего раза. Охранник сообщение сбросил, что больше ставить нельзя, иначе его уволят.

Они курят на балконе, пока не пришли родители Саши.

— Отстой…

— Да не грузись. Что-нибудь еще придумаем.

Пашка выкидывает окурок и думает о матери. Сегодня снова должен прийти Сергей. В такие дни парень обычно зависает у друга. Боится не сдержаться. Не хочет расстраивать мать.

***

Олеся снимает сапоги и растирает ступни, бросает взгляд на лежащие рядом на полу пакеты с продуктами. Один сапог подтекает, надо попробовать заклеить, только сначала просушить его на батарее. Жаль, что суперклеем нельзя починить жизнь.

Пашки предсказуемо нет дома. Олеся звонила ему днем, тот говорил о новом тренере, о том, что разбил губу, а еще, что до позднего вечера будет делать уроки у друга. Конечно, так она и поверила. Будут играть в приставку и, дай бог при этом, чтобы поели что-то, не слишком вредное. Вообще поели.

Разобрав продукты, переодевшись в футболку и домашние штаны с уже растянутыми коленками, но такие удобные и мягкие к телу, что не променяла бы их на самые дорогие, она, наконец-то немного выдыхает и приступает к готовке. Долгий рабочий день на ногах сменяет тихий вечер. Олеся вспоминает сегодняшних клиентов и чуть улыбается при мысли о лысом мужчине. Вряд ли он побрился налысо ради красоты, да и осень уже, не жарко. Ей, наверно, никогда не узнать причину подобного поступка. Она задумывается, смогла бы она сама сделать что-то подобное.

Мясо на сковородке шкворчит и источает аромат, от которого бурчит в животе. Не иначе, как пресловутые бабочки падают в голодный обморок. Олеся не дожидается, когда приготовится все, накалывает на вилку самый зажаристый кусок и дует на него. Ест с хлебом, гарнир тоже еще не готов. Горячо, но вкусно. Чашка чая призвана утолить жажду, а пачка бело-розового зефира — поднять настроение. Звонок телефона прерывает на самом интересном.

Звонит мама. Олеся не может не взять. Тем более, что сама собиралась набрать ее сегодня.

— Да, мам. Привет. Как ты?

Слушая новости из жизни маминых соседей, Олеся все же потихоньку отпивает из кружки. Чай горячий и сладкий, пахнет чабрецом.

— У нас все в порядке, я после работы ездила на вокзал, купила билеты. В пятницу выезжаем. Скажи, что тебе привезти, — записывает в блокнот необходимые матери товары и лекарства, то, что не купить в деревне. — Все записала. Ты последний перевод получила? Хорошо. У Пашки новый тренер по футболу, вроде, толковый по его словам, но я еще не видела. А так все по-старому…

Олеся разговаривает еще несколько минут, прощается с мамой и допивает чай. Надо принять душ, переодеться перед приходом Сергея. Стрелка на часах двигается слишком быстро.

Можно было бы дать бывшему мужу ключи, но хозяйка квартиры презентовала только два комплекта, делать ещё один Олеся не решается. При звуке звонка она вздрагивает, берет себя в руки, открывает дверь с улыбкой на лице.

Он все так же хорошо выглядит, как и всегда. Когда-то Олеся часами могла лежать рядом и смотреть на него, спящего. И сердце в такие моменты щемило от нежности и любви. И хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Но каждый раз ее глаза закрывались, а затем наступало утро.

Сергей снимает куртку, ботинки и проходит прямо в кухню. Он все здесь знает, моет руки, садится за стол и принимается за еду, чуть заметно кивая и поддакивая монологу Олеси. Он не спрашивает ее ни о чем, она сама рассказывает, привыкла за столько лет совместной жизни. А потом он ее прерывает и просит не тратить время на разговоры, ведь скоро придет Пашка. Олеся сама тянет его к своему дивану, садится сверху. Она знает тело бывшего мужа до клеточки, на подсознательном уровне двигается, забывая о собственном удовольствии.

Они курят в кухне, уже одетые, все такие же знакомые и далекие. Дым их сигарет смешивается и исчезает за окном. Олеся трет руки, зябко.

— Слушай, я же совсем забыл сказать. Я женюсь. Приглашаю вас с Павликом на регистрацию. Банкет устраивать мы не будем, лучше на эти деньги поедем отдыхать. У Наташки ещё только шесть недель, она не хочет с огромным животом ехать на море…

Олеся тушит сигарету предельно аккуратно. Будто от этого действия зависит вся её жизнь.

— Ты серьезно? — голос звучит слишком тонко, она морщится.

Столько лет войны за семью — его измены, их скандалы, ее смирение и прощение, вера в то, что это не повторится. Как итог — очередная любовница, самая крупная ссора, поездка к матери — отчаянная попытка успокоиться, развод, поиск жилья. А потом все по новой. Сергей приходит под предлогом общения с сыном, а по факту — он просто соскучился по комфортному существованию. Олеся верит. Два года борется за то, чтобы вернуть мужа. Она проигрывает. Флаг разорван на кусочки, растоптан и пропитался грязью, слезами и отчаянием. Войско повержено и устлало растерзанными трупами поле битвы. Ее гордость, любовь, надежда. Их больше нет. Только пепел забивает ноздри и щиплет глаза.

— Я бы не стал шутить.

— Мы не придем. Уходи.

— Олесь…

Она давится горьким дымом, глядя на разворачивающуюся за окном осень. Хорошо, что не весна. Было бы тяжелее.

— Ничего не изменится, я так же буду приезжать…

— К Паше.

Он усмехается.

— Да, Наташа не против, чтобы мы общались.

Сигарета летит в форточку. К черту.

— Если захочется увидеться с сыном, то ты знаешь его номер. Сюда не приходи, — она сделала это. Сказала. Боль внутри заменяется пустотой. Черной, как дыра в космосе. Ведущей в никуда.

Сергей не согласен, психует, говорит, что она дура. Олеся соглашается. Она, действительно, дура, что так долго концентрировалась на одном человеке. Его лицо совсем рядом — знакомое до боли, но при этом чужое.

— Уходи. И, да, я буду подавать на алименты. Еще четыре года, но ты будешь платить.

Он бесится, не скрывая злости, орет, толкает кухонный шкаф, из которого сыплются чашки и тарелки. Плевать. Олеся закрывает глаза и уши. Ее нет. Она — тот дым, что вылетает на улицу. Сергей понимает, что сейчас ничего не добьется, и одевается, не прекращая осыпать ее проклятиями. Она закрывает за ним дверь.

Осколки на полу ранят руки. Слезы и капельки крови, прозрачные и красные, соленые, смешиваются на ладонях. Да сколько можно!?

Сил хватает на то, чтобы все убрать и обработать порезы. Олеся перестилает белье и ложится на диван. Если завернуться в одеяло, прижать руки к груди и уткнуться носом в подушку, то можно представить, что тебя кто-то обнимает.

***

Пашка тихо заходит в квартиру. Отца нет. Это радует. Он не хочет его видеть, для него этого человека не существует. Слишком много боли он принес матери, предавал не раз и не два.

Мама спит, или делает вид. Паша проходит в свою часть комнаты, раздевается, случайно спихивает со стола учебник. Тот падает на пол, издавая громкий звук. Его нельзя проигнорировать.

— Все нормально? — Олеся говорит шепотом, будто простыла.

— Да, просто книга упала. Спи.

Она бы хотела, но Морфей думает иначе.

— Пойду, попью теплого молока. Будешь?

Пашка уже лежит в кровати, ковыряясь в телефоне.

— Нет. Сергей приходил?

Олесе грустно от того, что сын перестал называть бывшего мужа отцом, но заставить его она не может.

— Да. Жениться собирается на Наталье. Она ждет ребенка. Нас звал на регистрацию, я отказалась.

Пашка присвистнул, наконец оторвавшись от экрана мобильного. Потер губу.

— Охренеть. И чего теперь? Так и будешь его ждать?

Олеся отрицательно качает головой.

— Сильно болит? — переводит тему.

— Ерунда.

Она не комментирует, что можно было быть осторожнее, идет за молоком. В кухне воспоминания снова накатывают, как и слёзы. Открыв холодильник, она наливает напиток в кружку и ставит ту в микроволновку. Следя за вращением несколько секунд, Олеся перебирает события прошедшего дня, а потом запрещает себе думать вообще. Завтра будет новый день.

5

Мы разбегаемся по делам.

Земля разбивается пополам.

Земфира (с)

Сухость во рту грозит победить в конкурсе засуху в пустыне. Олеся приоткрывает глаза, силясь разлепить ресницы. Получается. Судя по свету из окна, уже даже не утро. Похоже, что организм, переживший вчера стресс, решил долгим сном восполнить потерянные нервные клетки, а может, просто снова не хочет возвращаться в реальную жизнь.

Олеся бросает взгляд на кровать сына. Пашка спит, приоткрыв рот, свесив одну руку и почти касаясь ею пола. Вот, кто действительно может спать днями и ночами. Нужно встать, пока в Олесе еще борются желания пить и справить нужду. Одно из них обязательно победит.

Выполняя ежеутренний ритуал, она вновь вспоминает вчерашний день. Все кажется каким-то нереальным. Один разговор перечеркнул столько лет. Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно. В голове гудит улей голодных и злых пчел, будто с похмелья. Только не алкоголь она пила, а, наоборот, отрезвляющий коктейль, сыворотку правды. Горьким тот напиток оказался, не слаще водки, уж точно. И если можно было бы выбирать, Олеся предпочла бы утопиться в ванной со спиртом, чем снова пережить вчерашний день.

Однако, как поется в известной песне, шоу должно продолжаться. Сегодня нужно съездить в торговый центр, у Пашки нет зимних ботинок, да и себе придется все-таки купить осенние сапоги, суперклей не помог даже здесь. А ещё надо зайти в аптеку у метро за лекарствами для мамы, любимые многими петербуржцами "Озерки" славятся низкими ценами и длинными очередями.

Выпитый стакан холодной кипяченой воды вызывает чувство тяжести в животе. Наспех выкуренная сигарета кружит голову, при этом умудряясь разогнать туман перед глазами. Кипит и отключается чайник, заставляя обратить на себя внимание. Запах кофе плывет по кухне вместе с ароматом гренок, плавленого сыра и колбасы. Олеся жует и не чувствует вкуса, пропал со вкусом к жизни. Надо разбудить сына, но нет желания двигаться, даже дыхание дается с трудом, через силу. Она смотрит на пейзаж за окном и не шевелится. Желтая листва покрывает землю, ей вторит серое небо, нависая над крышами домов. Оно безмолвно опускается в виде моросящего дождя, и в каждой мельчайшей капельке воды отражаются люди, машины и дома.

— Доброе утро, мам, — Пашка незаметно подходит к Олесе и целует в щеку.

— Да уже день… — язык не поворачивается сказать "добрый".

Сын накладывает себе поздний завтрак, наливает чай и садится за стол.

— Сегодня суббота. Мы с Сашкой в клуб собираемся. Дашь денег? — не до конца прожевывая горячий бутерброд, глотает его вместе со словами.

Олеся даже не удивлена.

— Тебе еще рано ходить по клубам. И мы собирались в торговый центр тебе за ботинками. Забыл?

Пашка дочищает тарелку кусочком хлеба. Это привычка Сергея. Олеся отворачивается будто бы для того, чтобы помыть посуду.

— Ну, мам… Я уже сказал, что пойду. Вернусь не слишком поздно. Обещаю.

Она знает, что этот взгляд будет действовать на нее всю жизнь. Ничего не может с собой поделать.

— Ладно, но ты мне звони, я буду переживать. И если не успеешь до закрытия метро, возьми такси.

Пашка довольно улыбается и кивает головой, уже прикидывая, что надеть и что купить.

Олеся идет умываться. В зеркале отражаются красные глаза, опухшее лицо и отсутствие перспектив в личной жизни. В гроб кладут краше. Она набирает воду в ладони, опускает в них лицо, закрыв веки. Задерживает дыхание. Мини-спектакль утопленницы — на троечку. Мятная зубная паста щиплет искусанные губы, зато полотенце ласкает своей мягкостью. Надо еще купить такой кондиционер для белья, хороший.

Спустя полчаса они с сыном спускаются в метро. Звуковая реклама предлагает приобрести журнал о квартирах в строящихся домах. Олеся думает о том, что никакая пресса не поможет купить жилье, если нет накоплений.

На выходе из станции "Площадь Восстания" играет скрипач. Судя по его мокрому виду и почти пустому футляру, уже давно и не очень успешно.

— Я хотела, чтобы ты пошел в музыкальную школу, но ты выбрал спорт.

— И не жалею. Я тебе говорил, что у нас будет новая форма к игре со "Звездой"? Спонсор нашелся. Антон Владимирович говорит, что он и им форму покупает. И вообще все финансовые вопросы решает. Вот деньги девать некуда человеку!

Перед ними распахиваются стеклянные двери торгового центра.

— Не считай чужие деньги, я тебя прошу. Радуйся, что этот человек тратит их на вас, а не куда-то еще, и будь благодарен. Что ж, давай смотреть, что тебе здесь понравится, только и на ценник обращай внимание, я тебя прошу.

Пашка закатывает глаза на нравоучения и принимается осматривать представленную обувь. Олеся же подходит к рядам с осенней коллекцией. Красные ценники повсюду, но реальные скидки практически не обнаруживаются. Расстраиваться из-за этого нет сил. Эмоции были выплеснуты вчера, а сегодня они отключены. Олеся как разбитая лампочка в подъезде — внутри только темнота, холод и опустошение. Женщина никогда не понимала людей, которым покупки улучшают настроение. Ещё один вариант рутинного времяпрепровождения.

***

Утро в детском доме стандартно: подъем, умывание, завтрак и занятия. Высокий худой парень пятнадцати лет смотрит в окно. Он уже не ждет своих новых родителей. Нет. Он высматривает автомобиль тренера по футболу. На мальчике пока ещестарая, уже тесная форма, жмущие бутсы, но он не замечает неудобств, предвкушая предстоящую тренировку.

Антону нравится этот парень — Никита Черных. У него есть талант в футболе и огромное желание играть. Если бы у него еще была семья, чтобы помогала и поддерживала его, то в Санкт-Петербурге вполне мог бы появиться новый Аршавин. Однако о подобном уже никто не думает. Никита вместе со своей сестрой Викой побывали в нескольких семьях, но так нигде и не прижились. Ирония судьбы была такова — его, здорового и сильного, не усыновляли из-за слабой сестры. Вика, несмотря на свое победное имя, родилась с ограниченными возможностями, и при этом разлучить брата и сестру было невозможно. Никита, как никто другой, понимал, что без него она просто умрет.

— Доброе утро, Антон Владимирович. Можно с вами поговорить?

— Доброе, Никит. Предполагаю, что я знаю предмет разговора, — Антон сует руки в карманы и выразительно приподнимает бровь.

Никита мнется, ему неудобно приставать с просьбами, он никогда не просит и ни на кого не надеется.

— Да… Я… Ну, поставьте меня в нападение. Обещаю, я вас не подведу…

Тренер тяжело вздыхает, рука в кармане неосознанно теребит ключи от машины.

— Давай так… Ты должен понять, что нападающий из тебя — не очень, а как защитнику — тебе нет равных. Поверь, я знаю, о чем говорю. У тебя это на подкорке. Я видел, как работают те ребята, они здорово играют. Твоя главная задача на сегодня — не дать им сделать счет разгромным. Ты — единственный человек в команде, который это сможет. И ты нужен нам именно на этой позиции.

— Но, Антон Владимирович… — Никита опускает голову, чтобы тренер не видел его чувств.

— Я так решил. Уважай мое мнение. Если после игры я пойму, что был не прав, тогда вы поменяетесь местами с Ивановым. Все, идем, остальные ждут.

Двое мужчин, один взрослый, а второй будущий, двигаются к раздевалке. Времени на разговоры нет.

***

Мирон просыпается по будильнику, который забыл выключить. Закон подлости, если учесть вчерашний день. Он лежит еще несколько минут, разглядывая белоснежный потолок, ровный и гладкий, без единого изъяна. Скучный. Зевнув и потянувшись, Полунин все же встает с кровати и отыскивает тапочки, идет в кухню, чтобы сварить кофе. Современные мебель и техника, многих функций которой он даже не знает, не делают пространство обжитым и уютным. Скорее, все помещение, да и вся квартира напоминают стерильный блок операционной. Не стараниями Мирона, конечно, каждый понедельник к нему приходит домработница и повар в лице Елены Георгиевны. Женщина в возрасте, души не чающая в своих внуках, всегда приветлива и очень добропорядочна.

Все утро Мирон проводит, занимаясь подготовкой мотоцикла к зиме. Можно было бы поручить это специальным людям, но он предпочитает делать это сам — нравится, да и есть в этом некая аналогия с парашютом и правилу никому не доверять его складывать перед прыжком.

Сидеть за рулем автомобиля непривычно. Забытое чувство. Мирону больше нравится водить байки, близкое к свободе ощущение, то, к чему он так стремился в юности. Однако погода в Петербурге не позволяет долго кататься на двух колесах, она, как женщины, требовательна и капризна, часто плачет дождями.

Путь Мирона лежит в торговый центр. Он не любит ходить по магазинам, особенно в субботу, но, перерыв утром гардероб, не обнаруживает ни одной более-менее нормальной шапки. Нужно купить что-то, подходящее его статусу, не слишком молодежное, черное, чтобы подходило ко всему. Задача не из легких.

Мирон прохаживается между магазинами, чувствуя приближение тошноты от разномастных запахов, толпы, бликов на блестящем кафеле. Ему хочется на воздух, задыхается здесь. Он поворачивается в сторону выхода, так ничего и не купив, с твердым намерением заказать доставку в интернете, но останавливается. В одном из обувных магазинов он замечает пацана, который хотел избить его вчера, а рядом с ним — вчерашнего же парикмахера. Что их объединяет, понятно по тому, как она помогает выбирать парню ботинки. Мать и сын. Даже внешне похожи. Мирон удивляется такому стечению обстоятельств. Мир тесен, и Санкт-Петербург — не исключение. Полунин вспоминает свою собственную маму и продолжает путь. Он не видит причин подходить к малознакомым людям и мешать им. Третий лишний.

***

— Я же говорил тебе, что нас не пустят, — Якунин расстроенно смотрит на вход в один из лучших клубов города.

— Говорил, но проверить стоило, — Пашка выбрасывает окурок на асфальт и давит его подошвой. — Погнали в метро, ещё успеем до закрытия.

Двое молодых людей направляются вниз по улице, но застывают, когда видят, что из клуба, куда они так хотели, но не попали, выходят Мирон и какая-то блондинка. Они садятся в такси и уезжают.

Пашка хмыкает и снова тянет друга идти. Хорошо нынче живется владельцам букмекерских контор, точнее, их отпрыскам.

— Думаешь, он ее к себе в гости повез? — Сашка присасывается к бутылке с пивом.

— Нет, бл*, на выставку. Конечно, к себе.

Якунин выбрасывает в урну бутылку, она ударяется о борт и разлетается осколками.

— Красивая девка. Вкус у него есть…

Пашка не отвечает. Он ищет в кармане проездной билет, мечтая быстрее оказаться дома.

6

Мирон не любит клубы. Здесь душно, слишком громко и тесно. Искусственно. Но ему приходится приезжать сюда, чтобы найти ту, с кем можно было бы без проблем, в виде никому не нужных обещаний, провести несколько часов вместе. Даже не ночь. Мирон привык просыпаться один, и не намерен изменять этой традиции. По крайней мере, пока не найдет человека, с которым действительно захочется встречать утро.

Свет мигающих лампочек режет глаза, во рту горечь крепкого алкоголя, но взгляд трезвый и оценивающий. Блондинка, танцующая в центре зала, призывно двигает бедрами и оглаживает бока руками. Можно с легкостью представить, что на месте ее ладоней — твои. И вот уже выбор окончательно сделан. Терпение — добродетель, которая забыта. Мирон чувствует трепет добычи, дышит в затылок новой знакомой, скользя кончиками пальцев по обтягивающему ее гибкое тело платью.

Девушка все так же зазывно улыбается, наклоняет голову, открывая доступ к шее. Кожа соленая на вкус, но со сладким запахом туалетной воды. Мирон прикусывает ранимую нежную кожу, а потом приглашает к себе. Тусовщица предсказуемо согласно кивает. Никому из них не нужны имена и краткие биографии, есть только здесь и сейчас.

После духоты клуба воздух холодный, свежий и бодрящий. Жаль, нельзя просто постоять и подышать. У клуба стоят несколько автомобилей. Такси везет их по названному адресу практически без остановок на светофорах. Мигает желтый, давая ощущение резкой смены тьмы и света, будто открываются и тут же закрываются чьи-то абсолютно круглые, как полная луна, глаза. В неясной темноте автомобиля лицо незнакомки кажется еще более привлекательным, скрывая небольшие недостатки кожи, спрятанные под умело наложенным макияжем. Розовая помада стерта, припухлые губы двигаются в разговоре, но Мирон не особо прислушается к словам. Ему не нужно общение в таком формате.

Девушка явно довольна, когда открывается дверь квартиры. Она не прогадала, правильно определив стоимость ремня, обуви и часов. Все это и одежда падают на пол и стеллаж вместе с ее пальто, сумочкой и нижним бельем. Ничего лишнего.

простыни контрастируют с теплом чужого и пока незнакомого тела. Одноразовая любовница седлает бедра Мирона, покрывая плечи и грудь поцелуями-укусами, трётся о его возбуждение, приглушенно стонет в рот. Она знает, что делать, чтобы партнер был доволен, не строит из себя недотрогу, набивая цену, играет свою роль грамотно.

Мирону надоедает прелюдия, он переворачивает девушку на спину, встает на колени между разведенными ногами и тянется к прикроватной тумбочке за презервативом. Он никогда не теряет голову. Уже никогда. Раскатав защиту по члену, он входит в тело партнерши единым слитным движением. До упора. До ее тонкого всхлипа. До своего глубокого вздоха. Пальцы нащупывают клитор, пока член толкается в чужое тело, то нарочито медленно, то сильно и быстро, теряя четкий ритм. Мирон смотрит на красивую, явно прооперированную грудь, на выражение блаженства на лице девушки, а затем, не в силах больше смотреть, закрывает глаза. Под веками оранжево чернеет, он чувствует, как его сжимают внутренние мышцы любовницы, слышит, как она кричит, и сам срывается в оргазм…

Мирон закрывает входную дверь и прислоняется лбом к холодному металлу. Спустя несколько часов секса, пары выкуренных сигарет и бутылки красного вина, он забывает о случившемся. Использованные презервативы и записка с номером телефона летят в помойку. Он никогда не позвонит. Она перестанет ждать.

Сменив постельное белье, хранящее запах недавнего секса, Мирон ложится, но сон, как назло, не идет. Тело расслабленно, аккумулирует приятную усталость, а внутри — неудовлетворенность. Мысли вяло перетекают от ежедневных забот к событиям дня и, как следствие, воспоминаниям. Мирон думает о матери. О том, что когда-то и он покупал обувь и одежду с ее помощью. Он помнит запах ее любимых духов, тонкие пальцы на руле… И почему-то больше всего скучает по куриному бульону, который мама всегда варила, когда он болел. Помнит, как она кормила его с ложки, утверждая, что так Мироша быстрее поправится… Скучает по маме… А затем, оглядываясь назад, на то, как он провел вечер, пытается представить, что недавняя любовница готовит ему бульон и кормит с ложки, но не может. Это абсурдно. Это невозможно. Мирон засыпает, чувствуя на кончике языка любимый вкус детства.

***

— Давай быстрее!

— Ма, я — спортсмен, а не ишак!

Олеся поправляет ремень дорожной сумки и мысленно проклинает решение сэкономить и не вызывать такси до автовокзала. Они бегут от метро в его сторону, не обращая внимания на мелкий дождь, боль от ремней и гудящие ноги.

— Если бы ты не завис с кем-то в чате, то мы бы сейчас не опаздывали, и не пришлось бы бежать.

Пашка пыхтит, но сказать в ответ нечего. И самое обидное, что и на автобус опаздывают, и договориться с Аленкой из параллельного класса о свидании не успел. Будет ловить интернет на чердаке. Как дурак.

Олеся видит нужный автобус и в последний момент передает сумки в багажный отсек. С собой только сумочка и пакет с перекусом. Ехать предстоит довольно долго.

Мать и сын плюхаются на свои места и вытягивают ноги, глубоко и часто дышат.

— Это круче, чем тренировка у Антона Владимировича.

Олеся тихо смеется:

— Пусть берет меня в помощники.

Автобус начинает свой путь, медленно останавливается на светофорах и плавно раскачивается. Олеся какое-то время смотрит в окно, а затем звонит маме, чтобы сказать, что они выехали. Пашка засовывает руку в пакет и тянет бутылку, жадно пьет, передает воду матери. Та, прежде чем пить, роется в сумочке, выдавливает из блистера таблетку, кладет ее в рот и только тогда начинает пить.

В наушниках у Пашки уже привычный рэп, мерно гудит двигатель, городские пейзажи остаются позади. Олеся думает о том, что скоро Сергей получит исполнительный лист, который подпортит ему подготовку к свадьбе. Она считает в уме, сколько еще должна перевести за квартиру, а потом мысли перескакивают на скорую игру сына. Ее голову забивают информация с недавнего семинара по парикмахерскому искусству, спасибо Свете, которая его оплатила, и воспоминания. От седативных клонит в сон, но Олеся не позволяет себе закрыть глаза. Почему-то кажется, что если их закрыть, то она пропустит что-то важное.

Несколько часов в пути. Автобус останавливается очередной раз. Пашка бежит в ближайший лесок, чтобы справить нужду, а его мать курит, разминает ноги после долгого сидения и без интереса смотрит по сторонам. Сын возвращается, жуя жвачку и отводя глаза в ответ на укоряющий взгляд матери.

— Что ж у меня не прикурил?

— Ма, не начинай…

— Слабак, — фыркает Олеся и идет в автобус. Пашка садится рядом, устраивается удобнее.

— Почему это слабак? Я, если захочу, брошу. Просто я не хочу. У нас в классе все парни курят и половина девчонок.

Женщина трет озябшие руки друг о друга.

— Значит, тоже слабаки, раз поддались компании и теперь зависимы от этой дряни.

— Но ты ведь тоже куришь! — возражает Паша.

Олеся так выразительно смотрит на сына, что тот замолкает.

— Я начала курить в период развода с твоим отцом, между прочим. Не в пятнадцать лет, поддавшись моде. А теперь мне не бросить, хотя очень хочется.

— У тебя просто нет стимула, — авторитетно заявляет подросток.

— Согласна. А у тебя есть. Только желания бросать нет. Видишь, как много в мире несправедливости.

Пашка не отвечает, засовывает "капельки" в уши и прикрывает глаза, автобус трогается.

***

Дом. Это место ее детства и юности, семейный очаг. Олеся обнимает мать и не перестает удивляться тому, как быстро та стареет. Про себя. Вслух она говорит, что доехали хорошо, что привезли все необходимое и что очень скучали. Она вдыхает запах пирожков с капустой, борща, печеных с медом яблок и чая на травах. Пахнет домом. Родное тепло пробирается под кожу и мягко согревает. После сытной трапезы неумолимо клонит в сон. Или это опять таблетки?

Проснувшись, Олеся и Паша помогают с последними приготовлениями к зиме, дел еще очень много, как оказалось. Только поздним вечером они снова собираются за столом, довольные и уставшие. Пашка быстро ужинает, потому что понимает, женщинам надо поговорить наедине. Да и у него есть неоконченное дело. Он лезет на чердак, где много играл, когда был маленьким, чихает от пыли, рассматривает свои старые игрушки, а затем всё же утыкается в телефон. Алена не против куда-то пойти вместе через несколько дней, а значит, надо продумать маршрут и посоветоваться с Сашкой, у которого перед самыми каникулами случился первый секс. Пашка не хочет быть в отстающих. Засмеют в классе.

Его мать и не догадывается о том, что в голове у сына. У нее самой сейчас там всё очень непросто. Она рассказывает, наконец, маме о последнем визите бывшего мужа, плачет у нее на плече, корит себя за собственную глупость. Она ждет поддержки и получает ее в полной мере, только от мамы такую можно получить — разделенные на двоих слезы, желание уберечь от всех проблем, защитить, а, не сумев, находить самые правильные и нужные слова.

Наплакавшись до икоты, запив соль и горечь сладким чаем, мать и дочь сидят в кухне, обнявшись, не размыкая рук. На столе, будто немым упреком, лежат скомканные белые салфетки, пустые чашки и открытая коробка шоколадных конфет, привезенная из Петербурга. Олеся сидит за столом уже несколько часов, но не идет на улицу, чтобы покурить. Успокоение ей дарит мама.

— Сергей не заслуживает второго шанса, однако только Бог — ему судья. Неизвестно, как у него сложится с новыми отношениями. Но, раз он продолжал таскаться к вам, значит, не все там так уж гладко, — резюмирует пожилая женщина.

— Он хотел усидеть на двух стульях, мам…

— Да, но не учел, что первый уже сломан им же самим. И упал. А потом стал винить не себя, а стул. Это не мужской поступок. Это эгоизм. Даже подлость. Тьфу, ненавижу такой тип людей. Я, когда вы только начали встречаться, и предположить не могла подобное развитие событий. Ведь такая была любовь… Если бы знала, ни за что бы тебя не отпустила к нему. Единственным плюсом этого брака стал Павлик. А остальное… — машет рукой.

Олеся вертит в руках почти пустую кружку, на дне плавают чаинки. Она рассматривает их и сравнивает с ними себя — такая же неприкаянная, использованная, годится только для помойного ведра. Ну, или для дедовского способа лечения ячменя.

— Я желаю ему счастья. Правда. Может быть, его новая жена будет любима дольше, чем я, а ребенок получит внимание и заботу.

— Такие люди не меняются, дочка, — мама, вздохнув, начинает убирать со стола.

— Сиди, я сама, — останавливает ее Олеся, собирая мусор. — Самое обидное, что я уже не знаю, как жить одной. Чувствую себя выброшенной из лодки посреди озера. И умом я понимаю, что надо грести, чтобы выжить, но тянет на дно…

— Ты не одна, — возражает мать.

— Да. Есть Пашка и ты… Я каждый день заставляю себя просыпаться только ради вас. И все же, понимаешь, он — подросток, у него уже своя жизнь: девочки, футбол, друзья, учеба… А ты живешь здесь и переезжать не хочешь…

— Ты тоже возвращаться сюда не собираешься, но я ведь и не требую, — мама пожимает плечами. — Тебе нужно работать, а Пашке — учиться. И в Питере с этим гораздо лучше, чем в нашей деревне. А мне что там делать? Сидеть в квартире перед телевизором? Нет, у меня здесь подруги, бывшие ученики, которые приводят ко мне уже своих детей, огород. Нет, я никуда не поеду, не проси. Вон, помнишь тетку Лиду? Хотя, откуда? Она с нами не общалась практически, только с твоей двоюродной бабушкой Машей иногда переписывалась. Так вот. Она когда-то, как и ты, уехала в Ленинград учиться, там так и осталась, все время работе посвящала, чтобы на жилье накопить. В итоге мужа нет, детей нет, родных пораскидало по свету. Я так не хочу.

— А бабушка Маша еще жива? — спрашивает Олеся, вспоминая о дальней родственнице.

— Да, все так же в Смоленске, тоже детей Бог не дал. Муж умер пару лет назад. Я ее звала к себе, но она не хочет. Тоже свой круг общения уже, бывшие коллеги с завода помогают… В общем, я к тому, что у тебя есть, ради кого жить. Живи. И крест на себе не ставь. В наше время и в сорок рожают нормально…

Олеся улыбается.

— Ну, ты скажешь! Рожают. Да, конечно, только как-то я не вижу для себя подобной судьбы. Чтобы родить, надо сначала найти от кого забеременеть.

Мама уже на пути в свою комнату останавливается.

— Кто знает. Может, найдется тот, от кого захочется опять сделаться матерью. А нет, так Пашка бабушкой сделает.

Олеся крестится.

— Боже, спаси и сохрани. Пусть хотя бы институт окончит…

Женщины, еще раз обнявшись, расходятся по своим комнатам. Олесе не спится, она смотрит в окно и думает о том, как сложилась ее судьба. Не особо удачно, если честно. Только можно ли валить все свои неудачи на судьбу, ведь мы тоже, по идее, ее творцы? И что нужно сделать, чтобы исправить ошибки прошлого и изменить будущее? Ночь не дает ответов, она здесь темнее, чем в Питере, а звезды — больше и ближе. Жаль, все равно нельзя коснуться.

***

В столовой детского дома пахнет выпечкой и чистящими средствами. Звенит ударяемая ложками посуда, то и дело раздается строгое «поторапливайтесь».

— Как думаешь, нам разрешат присутствовать на игре? — Вика кусает зеленое яблоко и морщится. — Кислятина.

— Думаю, да. Антон Владимирович сказал, что уже договорились об аренде поля при школе олимпийского резерва, — Никита смотрит на сестру и меняется с ней фруктами, у него — нормальное, ничего, что уже со следами его зубов.

— А если дождь? — жуя.

— Там есть крыша над сидениями, а на поле искусственное покрытие. Игра в любом случае состоится.

Вика съедает все до палочки и задумчиво крутит ее в руке.

— Как думаешь, может, там обратят на тебя внимание? Ведь, наверно, будут родители игроков команды-соперника, а ты всегда выделяешься на поле.

Ее брат злится.

— Тебе так кажется. Просто ты на меня смотришь больше всего. Да и, если обратят, без тебя я никуда не поеду. Даже не надейся избавиться от меня таким способом.

— Никит…

— Все, мелкая. В нашей семье я мужчина, и мне решать. Доела? Тогда пойдем.

7

Осенью, пожалуй, больше всего хочется тепла. Не зимой, потому что люди за полгода уже привыкают к холоду, а именно осенью. И время себя странно ведет, вроде и утекает сквозь пальцы, но при этом дает в полной мере насладиться всеми "прелестями" сезона.

Олеся переступает через лужи, обходит те, что больше, мысленно перечисляя, что нужно купить в магазине. Надо было записать. После окончательного, как ей кажется, разрыва с бывшим мужем, первых полученных алиментов, небольших, так как с официального оклада, но греющих душу, можно себе позволить купить не только необходимое, но и что-то просто для себя. Проблема лишь в том, что ей не хочется. Ничего, от слова "совсем". Радость перестали приносить даже сладкие булочки и шоколадные конфеты. Одна польза от всего этого — старые джинсы снова по размеру.

Дома Пашка играет в компьютерные игры на планшете. Он лежит в развороченной кровати, закинув ногу на ногу, чем-то чрезвычайно довольный.

— Привет. Пакеты отнеси, пожалуйста, пока я раздеваюсь, — Олеся присаживается на стул в прихожей, тянет "собачку" на молнии сапога. Аккуратно, чтобы не сломать.

— Сейчас, — раздается из комнаты, а слышится "потом".

— Не сейчас, а сей час, — обозначая интонацией свое недовольство, Олеся бросает взгляд на сына, — это несложно сделать, если оторваться от игры.

Пашка что-то ворчит себе под нос, но встает и относит покупки, выкладывает их на стол, хватает колбасу и, отрезав кусок, начинает есть.

— Эй! Не жирно ли? Хлеб возьми.

— Так вкуснее, — протестует подросток, заталкивая последний кусок в рот и сбегая в комнату.

Олеся моет руки, удивляясь тому, как меняется сын. Ее вины в том, что она — не мужчина, нет. И всё же ей кажется, что она может быть лучшей опорой, большим авторитетом, матерью и отцом одновременно. Не может.

— Уроки сделал? — традиционный вопрос.

— Да, мам, — увлеченный игрой, Пашка не выходит и ничего не рассказывает.

Проверить очень хочется, но она не решается, не первый класс сын посещает, да и всегда можно увидеть оценки в дневнике. Благо, он теперь электронный, не подделать баллы, как раньше. Олеся принимается за приготовление ужина, ставит кастрюлю с водой на плиту, чтобы сварить бульон. Тот уже кипит, когда она берется за чистку овощей. Луковая шелуха летит в ведро, нож замирает в воздухе. Собравшись с силами и снова открыв глаза, Олеся со страхом смотрит на дно пакета. Не показалось. Фольга от презерватива блестит в свете электрической лампочки. Слепит. Где-то внутри обрывается гитарная струна, бьет, пачкая красным. Олеся заставляет себя встать, аккуратно положить ножик на стол, и на негнущихся ногах идет в комнату. Там все так же. Только сын, играющий в планшете, уже не мальчик, а мужчина. Взрослый. Незнакомый. Чужой.

— Понравилось? — голос ломкий, слишком хриплый. Чтобы унять дрожь в руках, ей приходится скрестить их на груди. Выглядит, наверно, устрашающе со стороны, но это даже лучше. Скрывает то, как ее колотит. В области сердца клокочет и вибрирует комок из неверия, злости, отчаяния, страха и боли.

— Что? — Пашка поднимает голову и непонимающе смотрит на мать. Невинный взгляд, которому она всегда верит. Не в этот раз. Слишком показательна улика. Можно было бы достать и предъявить, но она брезгует трогать. Даже смотреть неприятно.

— Я спрашиваю, понравилось? Почувствовал себя взрослым?

Пашка бледнеет, краснеет, а потом снова бледнеет.

— Бл*дь.

Олеся уже готова высказаться по поводу мата, но стискивает зубы. До скрипа. Аж челюсть сводит. Сейчас главное — разобраться с другим. Тем, что важнее. Главный пункт в повестке дня, бл*дь.

— Мама, это ничего не значит.

— Замолчи. Хотя, нет. Рассказывай. Кто она? Как давно это у вас? Что я обнаружу в следующий раз в помойке? Шприц? — слова летят ядовитыми стрелами. Она и хочет их остановить, но не может. Бьют в цель, каждый раз попадая в центр круга. Гребаный дартс. Игра без победителей.

Сын вскакивает с кровати, напуганный почти до смерти, чуть не плачущий, пытается обнять маму, но та не дает, выставляя руки вперед. Не надо.

— Не трогай меня сейчас. Я слишком зла.

Пашка бросает понурый взгляд, опускает руки, те виснут плетьми вдоль тела. Снова садится на кровать. Настроение резко меняется. Как по щелчку пальцев. Лучшая защита — нападение.

— Я не буду оправдываться. Что вообще такого я сделал? Подумаешь! У нас в компании уже почти все, а я что? Хуже? Да девчонки сами вешаются, только бери. Ну, я и взял.

Олесе хочется ударить сына, чтобы он замолчал. Слишком ей такое потребительское отношение напоминает собственные ошибки. Ведь совсем недавно она была по другую сторону баррикады. Какие же бабы дуры! И возраст не важен. Олеся сжимает кулаки, чтобы не натворить дел. Не простит. Ни он, ни она сама. Будет жалеть о содеянном. Нельзя. Не метод. Нет. Господи, сколько же этих "не"!

— Так, а следующий шаг какой будет? Наркотики? Просто ты уже много чего попробовал. И, судя по всему, понравилось, не жалеешь. А потом что? Уход из дома? Или, может быть, сразу шаг с крыши? Чего мне от тебя еще ждать!? Скажи!

Ее не красит эта истерика, но остановиться нет сил. Пашка сметает со стола учебники и тетради, скидывает в рюкзак и шагает в коридор.

— Я у Сашки переночую. Поговорим, когда ты успокоишься.

Олеся смотрит на захлопнувшуюся дверь. До сих пор звон в ушах. Она не пытается догнать и остановить сына. Ей слишком плохо, чтобы сделать это. Придя в кухню, она выключает плиту (кому нужен этот ужин?), запивает таблетки стаканом воды и возвращается в комнату. Раздевается и ложится. Закрывает глаза. Стирает слезы холодными пальцами. Противно из-за своего поведения. Страшно за сына. Больно от того, что нет доверия. Ведь было. Куда исчезло? Почему он не рассказал? Она бы поняла. Или нет? Наверно, смирилась бы, ведь нельзя держать его рядом с собой всегда, неправильно это. Но сейчас она еще не готова к тому, чтобы признать Пашку взрослым. Только не сейчас.

На экране телефона цифры приближаются к трем. Сон, а точнее — нечто схожее, но зыбкое, накатывает морским прибоем. Олеся не выдерживает, шлет сообщение с вопросительным знаком. Их с сыном обозначение: как ты? Ответ приходит почти сразу: «Спал, еще злишься?» Олеся копается в своих эмоциях. Долго и мучительно, чтобы понять со стопроцентной гарантией. Нет, обида ушла, оставив след разочарования и капельку грусти. Пишет: «Возвращайся домой». Пашка отвечает: «Утром, перед школой».

Ей кажется, что она эгоистка и думает только о себе и своих чувствах, забывая о том, что сын — отдельная личность. То, что сегодня произошло, все равно бы случилось рано или поздно. И пусть так: дома, с презервативом, трезвым, чем неизвестно где и с кем. Заснуть удается к пяти. Почти утром. Новый день грозит быть непростым.

***

Такое ощущение, что это не спуск в подземку, а провал в бездну. Бессонная ночь и утренний разговор по душам с Пашкой вымотали и без того истощенный организм. Как отработать день?

— И вот я ей говорю… — Елена прерывается, увидев лицо вошедшей в парикмахерскую Олеси. — Для кого-то утро добрым не было…

Та отрицательно кивает головой и молча снимает пальто, пить ли ещё одну чашку кофе или нет — вопрос даже не стоит.

— Что случилось? — Света внимательно вглядывается в лицо подруги.

— Пашка, — коротко отвечает та и выдавливает из себя улыбку. На оскал похожую. Чашка греет руки. В кухне только они вдвоем. Никого больше не хочется видеть.

— Может, я с ним поговорю? Когда у него игра? Я приду. Или лучше Слава? Пусть он — мой муж, но, как мужчина, сможет донести какие-то вещи.

Олеся глотает тёмный напиток, кисловатый, такой горячий, что больно горлу, концентрируется на этих ощущениях.

— Приходи. Я буду рада. И Слава пусть приходит. Не ради разговора. Мы уже утром все выяснили. Просто… Тяжело отпускать от себя. Больно. Будто нитка, которая рвется, из нас самих сделана… Прости. Тебе не понять, наверное…

Светлана опускает глаза. Нет, ей не знакомо это чувство. Однако она прекрасно понимает страх одиночества. Воспоминание о его могильном холоде до встречи со Славой маячит на дне памяти.

— Что натворил-то?

— С девочкой… То есть уже не девочкой. Короче, ты поняла. Сказал, что только для имиджа, да из любопытства. Повторять пока не планирует, но кто знает… — Олеся пожимает плечами и допивает кофе одним глотком. Осадок на языке противный. Надо собраться. Пора работать, улыбаться клиентам, играть.

***

— Остыла? — Санек откусывает пирожок с мясом. Школьная столовая заполнена учениками примерно наполовину. Перемена началась недавно.

— Угу. Спасибо, что приютил. Я давно ее такой не видел. Думал, на улице придется ночевать. И из-за чего взбесилась-то? Ерунда ведь! Не узнала бы даже, если бы не резинка в мусорке.

Сашка ржет:

— Только ты мог так нелепо попасться. Ладно. Главное, что все обошлось.

Мимо столика, где сидят мальчишки, проходит Алена, улыбается, глядя на Войтовича, кокетливо заправляет прядь волос за ухо.

— Привет.

Пашка кивает и продолжает обсуждать с другом задание по географии. Алена уходит, только сейчас осознавая, что продолжения истории не будет.

— Я сочинил на уроке. Хочешь послушать? — Пашка расправляет мятый листок на коленях.

— Ну…

Пашка тихо, чтобы не слышали учителя за соседним столиком, начинает читать:

Якунин снова ржет на фразе о цветочке:

— Ну, ты, блин, поэт!

Пашка, довольно улыбаясь, возвращается к еде. Он не пишет про то, что утром они с мамой помирились. Это уже не круто. Хотя важно. Он не говорит другу о том, что переживал из-за ссоры. Это по-детски. Он хочет перестать зависеть от мамы, но при этом не знает, как это сделать, не причиняя ей боли.

***

Мирон соглашается на предложение Антона приехать в гости к нему домой. Посидеть за столом с домашней едой и в приятной компании друга, его жены Насти и пятилетнего крестника Захарки — всегда как маленький праздник.

Беседа ведется на повседневные темы, то и дело разговор возвращается к завтрашнему матчу. Это важный шаг не только для детей, но и для них, как организаторов, все должно пройти без проблем.

— Перед самой игрой полчаса для разминки. Пусть посмотрят друг на друга. Раздевалка, к сожалению, только одна, но мне кажется, что это даже пойдет им на пользу. Из детского дома будет два автобуса с игроками, группой поддержки и сотрудниками. Для всех в кафе будут бесплатные напитки и свежая выпечка. Что еще? Если даже пойдет дождь, не страшно, на поле искусственное покрытие, а зрители будут сидеть под козырьком. Если надо — раздадим пледы. Призом за победу будет большой торт, а проигравшие получат капкейки. Думаю, это не хуже, чем торт. Даже удобнее. Я все привезу к началу игры.

Антон делает пометки в блокноте.

— Я договорился с преподавателями спортшколы, у нас будут еще один тренер и судья.

Мирон кивает. Все должно пройти хорошо. На игру согласились приехать из администрации района и журналист местной газеты. Дети получают спортивный праздник, а взрослые — возможность им помочь в адаптации.

***

— Я хорошо выгляжу? — Вика смотрит в маленькое зеркальце, пытаясь разглядеть в нем всю себя. Коротко подстриженные волосы спрятаны под яркой шапкой с помпоном, глаза выглядят огромными на худом лице с заостренными скулами и необычно пухлыми губами.

— Хорошо, — Никита заметно нервничает, вглядываясь в окно автобуса. Ему дурно, хочется выйти на свежий воздух. Или даже вернуться в привычный мир детского дома. Конечно, он этого не делает, автобус везет их на игру с другими ребятами. С ними Антон Владимирович, который не только успокаивает, но и настраивает на победу, пусть она и не очевидна. И все же Черных заметно нервничает, а сестра это видит и пытается передать немного своего спокойствия, проводя рукой по его волосам. Никита слабо улыбается, он бы и хотел отзеркалить жест, но давно и твердо уяснил, что Вика не любит, когда трогают ее волосы и лицо.

— Я в порядке. Правда, — ощущение, что игра станет стартом для будущих изменений в жизни не проходит. — Играть так играть.

8

Иногда Олеся представляет свою жизнь в виде болота. Не потому, что в Ленинградской области их много. И даже не потому, что каждый день Войтович — рутина. Хотя и это тоже. А потому, что Олесю то и дело одолевает страх сделать неверный шаг. Очень легко оступиться и пойти к самому дну, чувствуя, что сопротивление бесполезно и только ухудшает ситуацию. А подать руку помощи некому. И никто не придет. И станет слишком поздно звать подмогу, дрожа от страха, захлебываясь вонючей зеленой жижей, осознавая, что это конец. Никто не услышит зова о помощи.

— Ну, Пашка, ну, чего ты копошишься? Игра через два часа уже, а ты до сих пор не собран, — Олеся нервничает, смотрит на часы, потом упирает взгляд в оконное стекло, переводит его на улицу, выискивая автомобиль Светы и Славы. О том, что они подвезут мать и сына до стадиона, договаривались заранее, а теперь из-за пробок на дорогах опоздать могут все. Лучше бы метро воспользовались, но кто знал? Главное — игру не пропустить.

— Да иду я. Только форму нужно сложить в сумку, — новая, красивая и пока что чистая одежда была получена лишь на днях. Потребовалось время, чтобы снять мерки, пошить, привезти. Это стоило затрат. — Тетя Света приехала?

Олеся снова смотрит на двор, где ветер шевелит ветви деревьев, а сброшенные с них листья лежат примятыми дождем коричневыми островками.

— Да, они здесь. Одеваемся и выходим, — заметив знакомую иномарку, делает последнюю затяжку, тушит наполовину выкуренную сигарету, подставив ее под кран с холодной водой. Привычное действие успокаивает расшалившиеся нервы. Или так просто кажется.

В машине, в отличие от улицы, тепло и сладко пахнет ванильным ароматизатором. Пашка сидит рядом с матерью на заднем сидении и нервно сжимает руки, старается не показывать своё волнение окружающим. Слава, видя это, спрашивает у него о команде, тренере и футболе, полагая, что такой разговор отвлечет парня. Тот ведется на уловку, взахлеб рассказывая о том, как они готовились целый месяц, какой замечательный у них тренер и что сегодня их ждет победа.

Олеся со Светланой в это время обсуждают рабочие моменты. У Войтович завтра выходной, так как ей нужно поработать дома. Все началось с банальной просьбы соседки, знавшей о ее профессии, подстричь маленькую дочку. Под мультики, присказки и пирожное в виде корзиночки удалось сделать из девочки настоящую принцессу. В итоге половина жителей квартала теперь ходит к Олесе домой, чтобы сэкономить время и деньги на стрижку и укладку. Сарафанное радио — иногда даже неплохо. Пашка, конечно, не особо доволен, ведь ему приходится сидеть в кухне, пока мать работает, но он понимает необходимость дополнительных денег для их маленькой семьи.

Машина паркуется перед забором, рядом с двумя автобусами и черным внедорожником. До ворот и далее, в небольшое здание спортивной школы, идут быстрым шагом, успевают. Пашка теряется в недрах раздевалки, а его мама с друзьями идет на трибуны, чтобы занять места поближе. Один из секторов заполнен детьми из детского дома. Разного возраста, роста и веса, они смотрят на поле и вокруг себя удивительно одинаковыми глазами. В них — предвкушение игры и твердая вера в победу "своих". Некоторые ребята даже держат в руках плакаты с названием любимой команды. Кто-то уже кутается в пледы, которые раздавали на входе. С погодой сегодня не повезло: сильный ветер, но, по крайней мере, нет дождя.

— Не думала, что здесь будет столько детей, — протягивает Олеся, потирая ладони и вытаскивая из сумочки перчатки. Только на днях ей хватило смелости снять обручальное кольцо. Непривычно пусто теперь, то и дело хочется потрогать безымянный палец, где оно было.

— Это спонсор позаботился, — отозвались сбоку, — ещё депутатов ждем и прессу.

Олеся смотрит на сидящую рядом молодую женщину, на коленях которой восседает мальчик, с упоением жующий пирожок с капустой.

— А вы… Ведь не мама наших мальчишек, — вывод сделать просто, слишком молодая для того, чтобы воспитывать подростка.

— Я жена вашего тренера, Настасья, — смеется та, — а это наш сын Захар.

— Очень приятно, — кивает Войтович и представляет себя и сидящих рядом Свету и Славу. — Пашка очень много хороших слов говорит о вашем муже. Посмотрим, сможет ли он привести ребят к победе.

Захарка еще больше ерзает на коленях мамы, пытаясь что-то или кого-то разглядеть сквозь толпу.

— Это будет интересная игра, ведь Антон тренирует обе команды. К тому же матч дружеский, его главной целью является не победа, а участие. Особенно для воспитанников детского дома. Если бы не помощь сторонних людей, ничего бы не получилось.

— Скажите, а можно с кем-то поговорить о спонсорской поддержке? — включается в разговор Светлана. — Полагаю, что те же новогодние подарки можно начать собирать уже сейчас.

— Можно. С Мироном Полуниным, — Настя трет переносицу. — Он лично курирует поток средств, при этом вкладывая основную их часть.

— И как его найти? — Вячеслав чувствует, как жена сжимает его руку в знак благодарности за поддержку.

— Дядя Мирон! Дядя Мирон! — кричит Захарка и тычет пальцем туда, где начинает говорить депутат местного собрания. Рядом с ним стоят пожилая женщина, как позже выясняется, директор детского дома, и мужчина в деловом костюме и черном пальто.

Настя одергивает мальчика и вкладывает в его ручку конфету на палочке. Та помещается в маленький рот, прерывая крики.

— Вам уже ответил мой сын. Вот он, — громким шепотом. — Если надо, могу дать номер его телефона. Не уверена, что у него сегодня найдется время, чтобы поговорить с вами.

Света записывает номер, а Олеся, узнавшая в представительном мужчине клиента со стрижкой под ноль, думает о том, как тесен мир. И о том, что у него отросли волосы, и пора снова их стричь. А еще о том, как одежда меняет людей и как сами люди меняются в зависимости от обстоятельств. В парикмахерской он был одним человеком, а сейчас — совсем другой: важный, собранный, рассказывающий о детях, их нуждах, игре, позирующий для фотокорреспондентов. Незнакомец.

После речи, которую слушали с большим нетерпением, наконец, на поле стали появляться игроки обеих команд. Олеся, проследившая за тем, как организаторы матча расселись на свои места, теперь не отрывает взгляда от сына и не замечает, что на нее обратили внимание с этих самых мест.

Мирон удивлен этой встрече. Земля слишком круглая. Он смотрит на Олесю, Настю и Захара, а потом замечает еще женщину и мужчину. Все увлеченно следят за игрой. В одном из нападающих Мирон узнает парня, который хотел его ударить. Вот, значит, как. Он в команде, а родители пришли за него поболеть. Впрочем, подросток играет довольно неплохо, но то и дело натыкается на сопротивление защиты. Особенно старается Никита Черных. Будто за жизнь свою борется, а не мяч гоняет.

Трибуны кричат и скандируют. Преодолев, наконец, бОльшую часть поля, с подачи Якунина Пашка забивает первый гол. Половина болельщиков подрывается с мест, аплодирует и кричит речёвки. Вторая половина с сожалением опускает плакаты, а потом вновь начинает поддерживать свою команду, ведь это только первый гол, еще ничего не потеряно. На перерыв мальчишки уходят со счетом один — один. Ничья, а значит, впереди всё самое интересное.

В раздевалке мальчишки пьют воду и вытирают пот, наслаждаются заслуженным отдыхом. Здесь то и дело возникают разговоры о напряженных моментах игры, а затем резко прекращаются, ведь их слышат не только друзья, но и соперники.

— Эй, как тебя? — Пашка подходит к игрокам другой команды, обращает на себя их внимание.

— Никита. А ты? — ему уже не нравится обращение, но он старается быть вежливым.

— Павел. Хорошо играешь, Никитос. Поддаться не хочешь? Зачем стараться, если и так понятно, что мы выиграем?

Черных проводит рукой по короткому ежику волос. Колко. Мокро. И сам он весь такой ершистый становится, не трогай, ударит током.

— Быстро же ты зассал, домашний мальчик. Думаешь, твоя мамка будет рада, когда узнает, что ее сынок такое ссыкло?

Пашка прямо чувствует, как его глаза наливаются кровью, злится, бесится, а потом резко замахивается, но рука застывает в воздухе, кисть болит от резкого захвата, а до ушей доносятся грозные слова Антона Владимировича.

— Это что такое?! Нам только драки здесь не хватает! Хотите доказать, что вы здесь чего-то стоите, делайте это на поле! Все, перерыв окончен. Разошлись!

Пашка прожигает взглядом соперника. Теперь он будет играть в полную силу, нет, даже выше своих сил. Этот Никита пожалеет, что вспомнил его маму. Разозлил не хуже красной тряпки для быка. И ударить его не получилось. Удивительное повторение истории. Сначала с Полуниным (знал бы, что он их спонсор, все равно подошел бы), теперь — здесь. Но Пашка еще покажет всем где раки зимуют.

Вторая часть игры проходит еще более напряженно, чем первая. Судья то и дело раздает карточки. Тренеры не успевают делать замены, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Болельщики срывают голос, про холод уже никто не помнит, всем жарко от разворачивающейся перед глазами баталии. Игроки не перестают удивлять — приятно и нет — забитыми голами и разбитыми коленками, игрой на острие, решающими моментами.

Света оборачивается к мужу.

— Не думала, что футбол может быть столь увлекательным.

— Во дает! Смотри на номер двадцать три. У парня явно талант. Это даже мне — простому любителю — видно, — невпопад отзывается Слава.

— Но они же проигрывают, — непонимающе произносит Светлана, не отрывая взгляда от мальчика с короткими волосами.

— Женщины… — вздыхает.

— Я бы попросила не грести всех под одну гребенку, — улыбается Настя. — Я тоже женщина, но в игре кое-что понимаю. Наличие такого супруга, как у меня, обязывает знать правила и следить за рейтингом игроков. А вообще, никто не сомневается в таланте Никиты Черных. К сожалению, его ситуация оставляет желать лучшего. Видите вон там девочку в шапке с помпоном? Это его родная сестра Вика. Они родились в семье алкоголиков. Со всеми вытекающими последствиями… Насилие в детском возрасте привело к гаптофобии* у нее и озлобленности на мир у него. Потом ребята попали в детдом. Их несколько раз пытались усыновить, но нигде они не смогли прижиться… В основном из-за девочки, Никита более-менее справляется со своими эмоциями. Она же родилась слабой очень, часто болеет, а тут еще боязнь прикосновений. Мало кто готов ухаживать за таким особенным ребенком. И разделить их нельзя. Не согласны категорически. Так и живут…

— Авы откуда знаете? — интересуется Олеся.

— Муж рассказывал. Он очень переживает, что талант Никиты может пропасть, да и сами подростки… Им уже четырнадцать, ещё немного — и в свободное плавание. А там что угодно может быть.

Света еле сдерживает слезы. Не должно быть так. Несправедливо. Почему жизнь бьет по тем, кто не может дать отпор? И что делать, чтобы это не случалось? Женщина смотрит на мужа, на его сжатые губы и нахмурившиеся брови, находит отклик. Похоже, что он тоже потерял интерес к футболу и думает о брате и сестре. Молчат оба. Обо всем можно поговорить дома.

Игра оканчивается с перевесом в счете в пользу команды Пашки. Ребята снова встречаются в раздевалке, но на ссоры уже нет сил. Вымотались все. Детдомовцы перекусывают в кафе, забирают свой утешительный приз и едут к себе, чтобы отдохнуть, поделиться впечатлениями с теми, кто не смог приехать.

А после кафе занимают победители, Пашка сидит на одном из стульев и довольно жует кусок торта. Сладко. Рядом с ним мама, друзья и тренер с семьей. Он счастлив. Олеся смотрит на сына, отогреваясь чаем, но из головы не идет история мальчика из другой команды. Нет его вины в том, что он родился у нехороших людей, что те били его, издевались над ним и сестрой, растоптали и унизили физически и духовно. Нет возможности изменить прошлое. И что самое ужасное — у нее нет шанса помочь. Ей самой нужна помощь.

***

Мирон, проводив гостей матча, едет домой. Дорога стелется под колеса и замирает на светофорах. Мирон может собой гордиться, все прошло замечательно, однако он думает о пустой квартире, в которую скоро войдет, и о своем нежелании это делать. Когда потребность стать свободным превратилась в одиночество? Почему у этих двух понятий такая тонкая грань? Как найти человека, который сможет согреть не только постель, но и душу?

9

Неудивительно, что вчера съели, наверное, все пирожки и выпили все горячие напитки в кафе при спортшколе — ночью стрелка термометра впервые за осень опустилась ниже нуля. Это можно было понять, даже не смотря на градусник, стоило только выглянуть во двор, где маленькие лужи сковало тонкой корочкой льда, а на клочках почему-то до сих пор зеленой травы образовался белый иней.

Новый день для Олеси начинается не только с похолодания, но и с мрачного настроения Пашки. И нельзя то отнести ни к игре, ведь выиграли, ни к недосыпу, так как уже девять, вполне можно было выспаться. Через час должны прийти первые клиенты, нужно успеть принять душ, позавтракать и немного прибраться, а то после вчерашних сборов в квартире бардак. По-хорошему, нужно было заняться этим еще вчера вечером, но сил и желания не было, слишком ярой была отдача от выплеска адреналина и сильных волнений.

Пашка сидит за столом и медленно размешивает сахар в чашке с чаем. Тот давно уже растворился, но подросток продолжает гипнотизировать кружку. Олесю это напрягает — вместо того, чтобы помочь ей с уборкой, он ничего не делает. Она уже хочет подойти и спросить, в чем дело, но сын опережает ее вопросом:

— Ты считаешь меня трусом?

Олеся теряется, садится на соседний стул и внимательно смотрит на Пашку, пытаясь в его глазах прочесть ответ на ее незаданный вопрос.

— Нет. С чего ты это взял вообще?

Пашка неопределенно пожимает плечами и уходит от ответа, быстро выпивая чай в три больших глотка.

— Пойду, пыль вытру, — схватив тряпку, уходит в комнату, оставляя маму теряться в догадках о своем непонятном поведении. Она никогда не узнает, что его задели слова детдомовского мальчишки.

***

Стылый воздух подземного пешеходного перехода заставляет Мирона приподнять ворот пальто и с ещё большей скоростью проходить сквозь разношерстную толпу, обтекающую его с двух сторон. Он направляется к одному из своих любимых кафе, где договорился о встрече с некими Светланой и Вячеславом. Машину пришлось запарковать на другой стороне проспекта. Неудобство в виде обязательной прогулки по темному и дурно пахнущему переходу вызывает легкую досаду и совсем ненужные воспоминания юности.

В кафе, как и всегда, тепло и уютно. На окнах, хоть и искусственно, но все равно красиво проливаются капли дождя. Он уже видел их прошлой весной, потом капли сменили зеленые листья, а с наступлением зимы это место займут снежинки. В кафе "Четыре сезона" всегда следят за календарем.

Он садится за столик и, не заглядывая в меню, берет кофе и яблочный пирог с миндалем — любимый десерт матери с ее смертью стал таким и для него. Официант уже успел принести заказ, когда рядом появляются двое — мужчина и женщина.

— Здравствуйте, вы господин Полунин? — мужчина старше его лет на десять, чуть полноват, что не мешает ему выделяться из толпы. На такого точно обратишь внимание, ведь в нем чувствуется стержень. Русский мужик.

— Можно Мирон, — отвечает на рукопожатие.

Простите за опоздание, жуткие пробки, — Света волнуется, резким движением стягивает с себя пальто. Вчера весь вечер они со Славой разговаривали о сиротах. Вопрос бездетности в их семье стоит столь остро, что напоминает открытую рану. А на футболе в нее щедро насыпали соли, заставляя тупую боль вспыхнуть огнем и прокатиться по венам. — Спасибо, что встретились с нами. Мы бы хотели помочь деткам, но при этом должны быть уверены, что потраченные средства дойдут до адресата. Мы присутствовали вчера на матче и видели, что вы очень много вкладываете в ребят, которым нужна помощь.

Супруги решили начать с малого — просто приехать, посмотреть, привезти подарки или сделать что-то необходимое. А уж потом решить для себя — брать ли ребенка из детского дома, и кого конкретно. Впрочем, два кандидата, чья история была ими услышана и прочувствована — единственные претенденты.

Мирон разглядывает собеседников, пока официант принимает их заказ. В словах довольно привлекательной женщины не чувствуется подвоха или лжи. Он узнает этих людей, они действительно сидели на трибунах. Только почему с ними нет жены Вячеслава? Не то, чтобы он хотел ее видеть, хотя, пожалуй, был бы не против пересечься с приятным в общении человеком. Почему-то вспоминались ее легкая рука и теплая улыбка на ярко накрашенных губах.

— Что ж, это очень здорово, что вы решили помочь детскому дому. Мы никогда не отказываемся от поддержки, если она идет от чистого сердца. Давайте обговорим детали. Какую сумму вы хотите отдать на благотворительность?

Они разговаривают еще около получаса и расходятся, довольные результатом беседы. Ближе к новому году в детский дом привезут настоящую ель, а пока будут закупаться игрушки для маленьких и гаджеты для тех, кто старше. Надо только вновь поставить ящик для писем «Деду Морозу». Жаль лишь, что главное желание детей он исполнить не в состоянии.

Мирон вновь проходит через пешеходный переход, останавливается у машины, но не садится, а достает из кармана пачку сигарет и прикуривает. Мелкий то ли снег, то ли дождь падает на белую бумагу, оставляя коричневые пятна, пробивает до табака. Мирон может не стоять здесь, но он не торопится спрятаться в тепло автомобиля. Он думает о том, что в его жизни уже несколько лет нет изменений. Это его личное «плато». Постороннему наблюдателю было бы трудно в это поверить, ведь каждый день Полунина буквально расписан, но в этой ежедневной суете все остается прежним. Ничего не меняется. Есть дом, работа и помощь сиротам — три составляющие его жизни. Важные, нужные, но ощущение неполноты не покидает. Мирон, наконец, бросает окурок на асфальт, вдавливает его подошвой, а вместе с ним свое недавнее хорошее настроение. Вскоре его автомобиль медленно выезжает на дорогу, дворники смахивают с лобового стекла то ли снег, то ли дождь.

***

— Как думаешь, вчера нас кто-нибудь заметил? — шепотом на ухо брату.

— Вика! Внимательнее, пожалуйста, — учительница недовольна, что девочка отвлекает Никиту, у которого и так есть проблемы с учебой из-за неспособности собраться в нужный момент. Диагноз СДВГ поставили ему еще при поступлении в детский дом и до сих пор не сняли.

— Перестань верить в сказки. Большая уже, — фыркает Черных и снова всматривается в пример на доске. Он не хочет об этом думать. Просто не может.

***

… - Олесечка, у вас золотые руки…

… - Если бы я знал раньше, что в соседнем доме работает такой прекрасный мастер…

… - Лунтик решает полететь обратно на Луну, а друзья ему в этом помогают…

… - Здесь подлиннее, а вот эти прядки покороче, хорошо?

… - Как вы считаете, розовый цвет не слишком молодежно?

… - Когда я была маленькой, мама не давала обстричь мои длинные волосы. Как же я с ними мучилась все детство!…

Олеся лежит на своем диване, положив ступни на подлокотник. После дня, проведенного стоя, ничего не хочется делать. Ноги сводит, руки ломит, а перед глазами только череда сделанных сегодня стрижек и покрасок. Нужно заставить себя подняться, чтобы поесть, но она не может. Еще хотя бы полчаса полежит и встанет.

Пашка сидит за столом и делает уроки. Олеся не понимает, как можно заниматься русским языком и при этом слушать музыку через наушники. Слушать так громко, что попытки достучаться до сына пресечены на корню. Подросток пишет в тетради, время от времени заглядывая в учебник, поигрывая ногой и кусая кончик ручки. Дурацкая привычка, от которой он никак не может избавиться.

Олеся тянется к мобильному телефону, стоящему на зарядке. Она думает позвонить Пашке и таким образом обратить на себя его внимание, но замечает пропущенный звонок от мамы и сначала набирает ее номер.

Разговор длится всего около минуты, но Олеся, превозмогая боль в ногах, идет в кухню и хватается за пачку сигарет. Ей удается удержать телефон между плечом и ухом, поднести огонь сигарете, сразу затянуться. Она чувствует, как дым застревает в горле и тянется к стакану, наливает холодной кипяченой воды и делает глоток.

Смерть не выбирает своих жертв. Нельзя назвать жертвой того, кто просто меняет свое состояние, теряет телесную оболочку. Смерть всегда вызывает страх, от которого нельзя сбежать, и к которому нельзя привыкнуть. Смерть неслышно заходит в дома, забирая жизни людей. И нет от нее замков и сигнализаций. Она безжалостна и необратима.

— Нет, я слушаю тебя, мам. Просто захотела пить, — отставляет стакан. Снова втягивает дым. — Я понимаю, что у нее никого здесь нет, а ты не поедешь устраивать похороны тети Лиды. И тем более бабушка Маша не поедет из Смоленска. Но я ведь ее совсем не знала, даже не видела ни разу. Ладно, видела в детстве, но не запомнила. Это было слишком давно. Мам… Ну, куда я поеду на ночь глядя? Тем более, ты сама сказала, что ее уже увезли в морг. Мам… Так, все, ладно, я поняла, что ты все равно меня заставишь это сделать. Диктуй адрес и имя соседки, которая нашла те… тетю Лиду. Я заеду завтра перед работой. Да. Диктуй.

Буквы скачут на салфетке, ручка то и дело прорывает тонкую бумагу, Олеся записывает адрес — ехать придется в Купчино, совсем не ближний свет. Но и не поехать она не может — обещала матери, лишь убедиться в том, что есть, кому заняться похоронами, а если нет, то придется делать все самой. От этой мысли передергивает — морг, кладбище, поминки… Хоть и дальняя родственница умершей, но практически — чужой человек. Не хотела бы она сама оказаться в такой ситуации.

Олеся прощается с матерью и звонит Светлане, чтобы предупредить об опоздании. Та соболезнует, разрешает взять еще несколько выходных, если понадобятся, и предлагает свою помощь. Олеся отвечает, что сама еще не знает, что нужно, но обещает обратиться при необходимости. А затем слушает рассказ подруги о встрече с Мироном Полуниным, о том, что этот мужчина оказался совсем не таким, как ей представлялось. Он действительно всей душой болеет за детей без родителей, деловой, но при этом человечный и щедрый.

— Ты мне так его нахваливаешь, как будто хочешь нас свести. Очень смешная шутка, Свет. Будто сама не понимаешь, что мне сейчас совсем не до такого. Еще эти похороны так некстати… — сама не замечает, что тянется за следующей сигаретой, в пепельнице уже три окурка, останавливает себя, шире отрывает форточку, наливает еще воды.

— Я тебе лишь говорю, что кольца у него не видела, и на мой вопрос, хотел бы он кого-нибудь усыновить, ответил, что одинок, поэтому такую возможность пока не рассматривает. Да и на Славу он произвел впечатление очень хорошее… В общем, есть, над чем подумать, тебе давно уже пора перестать закрываться ото всех в своей скорлупе. На Сергее свет клином не сошелся…

— Да причем здесь Сергей? — Олеся срывается. Думает, хорошо, что сын в наушниках. — Он уже давно для меня умер… Черт… Я не это хотела сказать. Ладно, в общем, завтра рано меня не жди, если что — позвоню. Пока.

Она отключает звонок и возвращается в комнату, где Пашка по-прежнему «долбает» русский, а из его наушников льется рэп. Подходит ближе, трогает за плечо, сын поворачивает голову, с вопросом в глазах стягивает наушники.

— Бабушка звонила.

— Все нормально? — интересуется.

— Да, то есть, нет. Наша дальняя родственница умерла, и похоже, что ее некому хоронить. Мне завтра утром придется ехать в Купчино, так что до школы дойдешь сам, — трет переносицу. Вот, теперь еще голова заболела. И зачем Света именно сейчас стала ее поучать, как надо жить? Совсем не вовремя. Какие мужчины? Тут бы самой не развалиться.

— Поехать с тобой?

— Тебе лишь бы прогулять, — ложится, потому что уже невмоготу стоять. Черт с ним, с ужином. — Нет, не надо. Я очень надеюсь, что это не займет много времени. Мне важно, чтобы ты отсидел все уроки, ладно?

Пашка заверяет, что волноваться не о чем, и снова надевает наушники, а Олеся прикрывает глаза и думает о том, что не хочет ничего решать, никакие проблемы, ничьи. И пусть это попахивает инфантильностью, но она устала бороться за выживание. Каждый ее день не приносит ничего, кроме этой борьбы. Каждое ее действие — чтобы не умереть с голода, чтобы всего хватало ей, Паше, маме. Каждый ее вдох, чтобы просто жить.

10

— Любовь нельзя искать. Ее можно только найти.

— Это что, совет психолога?

— Нет. Наблюдение друга.

Citrina. Двенадцатая параллель

Просыпаться не хочется. Рука тянется к телефону, чтобы отключить будильник. Ненавистный звук бьет по остаткам нервных клеток, заставляя морщиться и тихо стонать. Олеся больше не любит утро.

В комнате темно, молчаливые тени прячутся по углам, и слышно только дыхание сына, который не реагирует на ее будильник. Никогда не реагирует. Олесе хочется разбить эту темноту, но она жалеет такой сладкий, самый желанный сон, пусть не ее, а чужой, и аккуратно опускает ноги на прохладный пол. Ощупывая гладкое дерево ламината, ищет свои тапочки, сует ноги в мягкое тепло и идет в кухню, чтобы поставить чайник.

Приняв душ и настрогав бутерброды, будит в школу Пашку. Сушит волосы и красится, пока он не спеша поднимается с постели. И выходит из дома, когда сын только начинает завтракать.

На улице зябко, холод пробирает до костей, пускает по коже неуемные мурашки. Над городом повис то ли туман, то ли взвесь пролитых слез — осенние дожди зачастую вызывают у петербуржцев хандру и депрессию. Олеся курит, причудливо вплетая в мельчайшие капли завихрения из дыма и своего дыхания, разбавляя горечью табака безвкусие воды.

Олеся едет в метро, изучая мало знакомые станции и пряча зевоту в рукав. Стоило выпить больше кофе. Она выходит на нужной остановке и сверяется с навигатором в телефоне, идет по незнакомым улицам, удивляясь, каким разным может быть город на Неве. Найдя нужный дом, она звонит в домофон некой Алевтине Григорьевне, соседке ее умершей родственницы, та открывает, впуская Олесю в полумрак и тепло подъезда. Лифта нет. Лестница узкая, а ступени гладкие от ног незнакомых людей, что здесь живут. Дверь квартиры на пятом этаже открыта. Из проема выглядывает хозяйка — пожилая женщина с сединой в волосах и очками на будто высушенном лице.

— Здравствуйте, вы — Алевтина Григорьевна? — Олеся замирает на последних ступенях, нервно сглатывает.

— Да, милочка, подождите, я вам сейчас открою квартиру Лидии Степановны, царствие небесное. Какой хороший был человек, отзывчивый… — бубнит соседка, поворачивая ключ в замке. — Хорошо, что ключик мне дала, а я смотрю, утром за хлебом не выходит, думаю, случилось что. Звоню — не открывает. Зашла сама, а она… Лежит уже холодная…

Олеся осторожно ступает на коврик в темном коридоре, прищуривается от света включенной лампочки.

— Вот здесь она и жила, а вы ей кем приходились?

— Племянницей, моя мама — ее троюродная сестра, — Олесе неуютно, от мысли о том, что только вчера сюда приходила смерть, становится жутко. — А вы были хорошо с ней знакомы?

— Дружить начали, как только сюда переехали, — пожилая женщина явно бывала здесь не раз, чувствует себя гораздо комфортнее Олеси, открывает секретер, достает паспорт. — Вот ее документы, где-то еще должна быть сберкнижка, но я не стала искать, вдруг подумаете обо мне недоброе. Если хотите, можем сделать это вместе.

Войтович соглашается, поскольку не видит причин отказаться, отрывает платяной шкаф, памятуя о том, что пожилые люди любят хранить ценности между полотенцами или постельным бельем, вскрикивает от неожиданности. На горе из скатертей и тюля сидит кошка, черная, с белыми грудкой и лапами, смотрит на нее своими зелеными глазами, зевает, широко раскрыв пасть.

— Боже…

— Ах, это Мишка, иди сюда, моя хорошая. Обычно она вылезает на кормление, а сегодня заспалась. Здравствуй, Мишенька, здравствуй, дорогая, сейчас я тебе дам поесть…

Пока соседка воркует над животным, Олеся нервно трет руки о ткань джинсов.

— Почему у кошки мужское имя? — интересуется, чтобы сгладить неловкость.

— Не знаю. Когда Лида ее подобрала, я как раз у дочки гостила. Может быть, потому что расцветка, как у панды, а может, просто подсознательно хотела звать кого-то мужским именем… Ей же за всю жизнь так и не повстречался любимый человек. Романы, конечно, были, но все какие-то пустые, в попытке уйти от одиночества.

Мишка, довольно урча, уплетает корм, пока женщины снова занимаются поисками денежных средств, чтобы организовать похороны, оплатить место на кладбище, купить гроб, венки, цветы, нанять автобус, потому что в разговоре выясняется, что очень многие люди хотели бы проститься с покойной, организовать отпевание в храме. Список предстоящих дел большой, и Олеся думает, что придется взять несколько выходных.

— Я не понимаю, может, она оставила свои сбережения в квартире на Васильевском острове? Но это странно, Лида ее всегда сдавала, а в последнее время там никто не жил…

— Что же вы раньше не сказали? — Олеся удивлена, не знала, что у родственницы было две квартиры. — Давайте поищем ключи и съездим туда?

Соседка достает связку, почему-то на обычной канцелярской скрепке вместо брелока.

— Вот. Только я не поеду. Тяжело на другой конец города добираться. Вы уж сами… А я пока с ее бывшими коллегами поговорю, может, кто-то захочет поучаствовать в организации…

Войтович соглашается, смотрит на свои ноги, которые своим хвостом отирает Мишка.

— Надо же… Признала за новую хозяйку. Я сколько ей вкусностей ни носила, всегда была сродни прислуге.

Олеся растерянно гладит кошку, шерсть под пальцами мягкая и приятная. Мишка заводит песню от удовольствия, будто дизельный генератор на пятьдесят коней заработал. Так забавно.

— Не уверена, что смогу ее забрать, мы с сыном живем в съемной квартире.

— Пусть пока здесь тогда, ей будет привычнее, а потом смотрите, я не всегда смогу приходить кормить, — Алевтина Григорьевна поправляет очки. — Мне кажется, если бы Лидочка знала, что ее родственники здесь не имеют своего жилья, она бы вас приютила.

Олеся отстраняется от кошки, идет в коридор, надевает пальто и берет сумку.

— Мы не общались, да и жили у мужа. Бывшего теперь. Так что нет в том ничьей вины. Давайте обменяемся телефонами и будем на связи. Надо получить свидетельство о смерти, на кладбище съездить, все узнать и заказать. Но сейчас, на Ваську, без денег будет сложно что-то делать. До свидания.

Она выходит из парадной и не может надышаться влажным холодным воздухом. Рука тянется к сумке за пачкой сигарет, натыкается на ключи, находит искомое. Зажигалка не сразу выдает огонь, заканчивается бензин. Борясь с ветром, Олеся идет в сторону метро.

***

Мирон встречается с Антоном во время обеда. Друг, очень довольный прошедшим матчем, уже мечтает о новом. К сожалению, погода не позволяет снова выйти на поле, поэтому тема откладывается до весны.

— Как тебе-то самому? Понравился матч? — спрашивает, доедая борщ. — Вкусно, но у Насти лучше.

Мирон кивает, соглашаясь. Домашнее, приготовленное с любовью, всегда вкуснее. Только где ж его взять?

— Мне кажется, что затея удалась в полной мере. Дети приобщились к спорту, власти предстали в положительном свете, а люди захотели больше узнать о сиротах и помочь им. Вчера встречался с такими, пора уже устанавливать ящик для писем Деду морозу.

Антон улыбается, слышит сигнал телефона, открывает сообщение в вайбере, его улыбка становится еще шире.

— Настя шлет фото со стадиона, — демонстрирует Мирону селфи, где она с Захаром, а позади нее люди, и совсем близко — Олеся и его вчерашние собеседники.

— Перешли мне, пожалуйста. С этими людьми я как раз встречался. Думаю, им захочется тоже иметь такую фотографию.

Когда Антон, сославшись на очередную тренировку, уходит, Мирон сидит в кафе ещё несколько минут, всматривается в полученный файл, увеличивает изображение и снова уменьшает.

***

Выйдя на Василеостровской, Олеся идет по Наличной улице в сторону нужного дома. Серые кирпичные здания сменяют дома более старой постройки. Стены искомого покрыты краской горчичного цвета, окна находятся высоко, что говорит о таких же потолках в квартирах.

Олеся прикладывает ключ-таблетку, и дверь в подъезд открывается. В загороженной кабинке сидит консьерж — мужчина в возрасте, с пышными усами и газетой в руках. Олеся угадывает в нем бывшего военного.

— Здравствуйте, вы к кому?

— Добрый день, я в пятьдесят пятую. Хозяйка умерла вчера… Мне бы проверить…

Мужчина цокает языком и сокрушенно качает головой.

— Да, идите, конечно, это третий этаж.

Здесь, как и в Купчино, тоже только одна комната, но она большая и светлая. Почему тетя выбрала юг? Олеся ходит по практически пустой квартире, заглядывает на полки и в ящики, но ничего не находит. Нет ни денег, ни сберкнижки. Это означает лишь одно — расходы на похороны придется оплачивать самой. Брать деньги у мамы или бабушки Маши — не вариант.

По дороге в метро Войтович звонит Свете, Алевтине Григорьевне, маме и Пашке. От повторения рассказа о новостях и сегодняшнем дне язык сворачивается в трубочку, хочется пить. И есть тоже, полдня прошли незаметно. Она заходит в пиццерию и заказывает бизнес-ланч. Сидя за столиком и рассматривая посетителей, она думает о том, что ей было бы жаль закончить свою жизнь в одиночестве. Ее книга жизни больше смахивает на черновик, где половина текста или перечеркнута, или замазана белым корректором.

***

Вика аккуратно просовывает запечатанное письмо в щель, подталкивает пальцем, чтобы никто не смог вытащить.

— Не говори мне, что до сих пор веришь в Деда мороза, это глупо, — Никита стоит рядом, ухмыляется.

— Нет, не глупо. Я понимаю, что подарки нам дарят спонсоры, но не перестаю верить в чудеса. Поэтому в моем письме есть просьба о косметике для меня и планшете для тебя, а еще желание, которое не буду озвучивать, чтобы оно обязательно сбылось.

Никита только качает головой. Ему нечего сказать. Они отходят от ящика и идут в свои комнаты.

— Слышала, что скоро будет очередной день открытых дверей, так что мое желание все равно исполнится, — перед расставанием выдает Вика. — А еще не надо мне говорить, что у тебя нет подобного желания. Все равно не поверю.

Она заходит в свою спальню, которую делит еще с четырьмя девочками, и тем самым оставляет последнее слово за собой.

***

Олеся едет в автобусе с еще двадцатью незнакомыми людьми, не считая Паши и Алевтины Григорьевны, по Волхонскому шоссе. Все эти люди собрались сегодня, чтобы проститься с покойной Лидией Волошиной, все они когда-то работали с ней, дружили, общались, а теперь провожают ее в последний путь.

Южное кладбище, которое считается одним из самых больших в Европе, тянется по левой стороне трассы, а чуть дальше, по правой, находится одна из самых больших городских свалок города. Олеся находит это обстоятельство грустным и честным.

Отпевание проходит в храме на территории кладбища, свечи роняют свои слезы, а в воздухе пахнет ладаном. Пашка стоит, будто замороженный. Он впервые после похорон дедушки участвует в процессе погребения. Он здесь лишь потому, что не хотел оставлять маму одну в этот момент.

Сырая земля тяжелыми комьями падает в яму и стукается о крышку гроба с приглушенным звуком. Олеся принимает соболезнования и раскладывает на одноразовые тарелки кутью, нарезанные на четвертинки блины и салфетки. Она пьет сладкий кагор и не пьянеет. Очень хочется курить, но она терпит, хотя может присоединиться к группе мужчин, которые отошли в сторонку, чтобы подымить. Почему-то это кажется ей неправильным, хотя замечания она не делает.

— Ох, Олесечка, какая же вы умница, так всё хорошо организовали. Я думаю, Лида была бы довольна, будь жива. — Алевтина Григорьевна складывает мусор в большой черный пакет. — Когда же вы к нам переедете?

Олесе не хочется отвечать на этот вопрос, ещё вчера, на встрече с юристом, стало понятно, что две квартиры покойной могут отойти лишь прямому родственнику, а именно — бабушке Маше, но та отказывается приехать и вступить в наследство, ссылаясь на возраст и слабое здоровье. Это означает, что имущество отойдет в пользу государства. Именно поэтому Олеся привезла к себе домой Мишку, хоть и договориться с арендаторами было непросто. Она не смогла расстаться с кошкой.

— Думаю, что это вряд ли случится. Надеюсь, у вас будут хорошие соседи.

Пашка хмурится, он не знает, что рассчитывать ни на что не приходится, и уже мысленно готовится переехать.

— Мама, почему? — в его голосе царит непонимание, и даже обида. Как будто Олеся сама не была бы рада перестать платить за съем.

— Я тебе дома все объясню.

Пашка не перестает смотреть в окно, когда они едут домой. Пока еще непривычно, но уже так правильно их встречает Мишка, ластится и урчит, когда Паша берет ее на руки.

— Так почему мы не можем переехать в квартиру бабушки? Или продать, и купить другую?

Олеся устала. Это был очень долгий и тяжелый день. Ей хочется смыть с себя прикосновения чужих людей и кладбищенскую атмосферу.

— По закону не можем. Слишком дальние родственники. Здесь даже нечего обсуждать, — Олеся пожимает плечами и идет в ванную, а Пашка бредет в комнату и садится за стол. Он не понимает, почему одним людям достается все, а им с мамой — ничего. Это кажется несправедливым и неправильным. Он злится.

От бессилия Пашка начинает ходить по комнате, держа в руках мобильный телефон. Он снимает блокировку и просматривает список контактов, натыкается на фамилию Полунина. Впервые в жизни набирает его номер.

— Мирон Андреевич? Здравствуйте. Это Паша Войтович. Вы когда-то давали мне свою визитку. Вам удобно говорить?

11

— Ты это… — Дженсен никак не мог подобрать правильное слово и буркнул. — Ты.

— То есть, у меня отмазка на все случаи жизни, что я — это я?

auden. Кармен-сюита

Мирон допивает, кажется, уже пятую чашку кофе за сегодняшний день. От его вкуса воротит. Напиток периодически забывается на краю стола, остывает и становится еще более противным, но зато помогает сохранить внимательность и концентрацию. Договор, который изучает Мирон, со множеством «подводных камней», их не только нужно найти, но и переиначить в свою пользу.

Полунин не сразу понимает, что звонит его телефон, слишком ушел мыслями в документы. Вибрация назойливой мухой заставляет обратить внимание на экран смартфона, где высвечивается незнакомый номер.

Голос Пашки он ожидаемо не узнает, но понимает, с кем имеет дело, как только тот представляется. Мирон не удивлен звонку, в какой-то мере он даже ждал его, но режет слух волнение в голосе собеседника, то, что парень запинается и не может связно объяснить ситуацию. Мирон не выдерживает и просит сказать, где тот находится. Пашка сомневается несколько секунд, а потом диктует домашний адрес, говорит что-то про долг, маму, несправедливость, квартиры, похороны и кошку. Полная бессмыслица.

— Я приеду в течение получаса. Пожалуйста, никуда не уходи, — кладет трубку.

Он берет документы с собой, посмотрит их еще раз перед сном, и прощается с секретарем. Та удивлена уходу начальника, ведь на часах еще нет шести, но благоразумно молчит по этому поводу.

Мирон забивает адрес в навигатор по инерции, он и так хорошо представляет, где находится нужный дом. Совсем недалеко от него произошла их первая встреча. Та, где он чуть не сбил Олесю. Тогда была осень, и желтые листья укрывали землю, а сейчас начало зимы, и белый снег летит на лобовое стекло, разбивается мокрыми кляксами и, сметаемый дворниками, падает на темный асфальт. Мирон едет медленнее, чем хочется, вечерние пробки уже начинают портить нервы автомобилистам. Смотрит на дорогу, но то и дело поглядывает на часы и телефон. Вдруг снова позвонит и скажет, что не надо приезжать? Искомый дом показывается из-за поворота.

***

Пашка нервно кусает губы. Может, не стоило звонить? Нет. Определённо, стоило. Это единственный шанс не потерять возможную выгоду. Не к отцу же идти с просьбой о помощи! Тот никогда не будет что-то делать ради них с мамой. Даже алименты приходят лишь потому, что та их выбила.

Пашка начинает еще больше нервничать, когда думает, что мать не погладит его по голове за звонок чужому человеку. Но ведь тот должен! А долг платежом красен. И даже не будь этого долга, Паша все равно бы нашел способ с ним связаться. Потому что больше не знает никого, кто действительно может помочь. Пашка так нервничает, что устает ходить по комнате, садится за стол и достает свой блокнот. Берет ручку и начинает писать.

Ручка ударяется о стол, чуть качнувшись, замирает в ожидании, когда ее снова возьмут.

***

Олеся смывает с себя усталость прошедшего дня, надевает домашние спортивные штаны и простую серую футболку. Выходит из ванной с откуда-то появившимся чувством голода, бредет в кухню. В холодильнике отыскивается кастрюля с куриным бульоном — вчера не успела сварить полноценный суп из-за всех забот. Заправлять его нет никакого желания, разве что только насушить сухариков по-быстрому. Она берет доску и батон, режет его на маленькие кусочки, разогревая духовку. Немного растительного масла на противень, соль — и булка скоро превратится в хрустящие кубики.

С волос натекло на спину, неприятно холодит кожу мокрая ткань. Олеся идет в комнату и достает расческу и фен. Монотонный шум перекрывает слова сына, а запах разогретого бульона и готовых сухариков зовет скорее вернуться в кухню, чтобы, наконец, поесть и позвонить матери. Она наверняка ждет звонка, с целью узнать, как все прошло, и опять просить прощения за то, что ей не удалось уговорить бабушку Машу приехать в Питер. А Олеся снова будет делать вид, будто все в порядке, и ничего страшного не произошло. Живут же, и дальше будут жить.

Мишка следует за хозяйкой, в надежде получить свою порцию еды. Паша, какой-то бледный и дерганный, сжимает губы и отрицательно качает головой на предложение поесть, снова прячется за своими наушниками.

В кухне тепло от работающей духовки, вкусно пахнет. Олеся наливает бульон в кружку, отпивает, обжигая губы, смотрит в окно. Привычно серое небо засыпает город хлопьями снега, такого белого, что режет глаза.

Разговор с мамой не успокоил, в надежде на понимание Олеся звонит Свете. Та отвечает практически сразу, без проблем дает выходной на завтрашний день, выслушивает, а потом отвлекает от грустных мыслей новостями из парикмахерской. Олеся думает о том, что ей очень повезло с подругой.

***

Мирону тоже везёт, из нужного подъезда выходит женщина с коляской. Он придерживает ей дверь, а затем поднимается на лифте. Зачем-то оглядывается, прежде чем нажать на кнопку, поправляет сумку на плече. Звонок раздается в глубине квартиры, а после слышатся шаги. Дверь открывает хозяйка, с распущенными волосами и в домашнем костюме она почему-то кажется маленькой и беззащитной.

— Здравствуйте, — Олеся первая вспоминает про вежливость. — Простите, но сегодня я не работаю.

Мирон чуть улыбается. Конечно, что еще она могла подумать, ведь все их общение происходило в парикмахерской? Он снимает шапку и проводит по отросшим волосам.

— Добрый вечер. Наверно, вы правы, мне уже пора стричься, но я к вам не за этим.

Олеся не выглядит удивленной, она действительно удивлена.

— Мам, это я его позвал, — за спиной раздается голос сына.

— Зачем? — разворачиваясь, Олеся внимательно смотрит на Пашу, ее взгляд очень выразителен. Гораздо больше, чем сам голос, который она еще контролирует.

— Чтобы он помог нам с квартирой. Это он тебя чуть не сбил осенью, я потом его с Сашкой встретил, узнал. И он мне дал свою визитку. А сегодня я позвонил… Он должен нам, ма.

Олеся переводит взгляд с одного на другого.

— Так… Вы, пожалуйста, не слушайте моего сына, он еще слишком молод, чтобы решать взрослые вопросы. Извините, что вам пришлось ехать непонятно куда и зачем. Вы, конечно, ничего нам не должны… А ты! — опять поворачиваясь к сыну. — Давай-ка, в комнату, живо! Вот был бы здесь твой отец, я бы сама подала ему ремень за такие выходки!

— А где Вячеслав? — интересуется Мирон. Его голос спокоен, хотя сцена, в которой Олеся из беззащитной вдруг превращается в свирепую львицу, его даже позабавила.

— Слава? А причем здесь он? — недоуменно.

— Ну, как же? Он ведь ваш муж и его отец, — Полунин кивает в сторону подростка, который уже скрылся в комнате.

Олеся замирает на несколько долей секунды, а потом громко смеется. Ее плечи подрагивают, а нервное напряжение покидает тело.

— Слава — муж Светы, моей начальницы и подруги, а я в разводе.

— Что ж, значит, я все неверно понял, — Мирон смотрит на руку, где нет обручального кольца. Было ведь. — И все же, раз уж я здесь, может, вы мне расскажете, в чем ваша проблема? Я не уверен, что смогу помочь, но порой человеку становится лучше, если он просто выговорится незнакомцу. Эффект попутчика, слышали о таком?

Олеся кивает. Конечно, она слышала, сама постоянно выступает в этой роли.

— Ладно, заходите. Может, кофе?

Мирон снимает сумку, кладет ее на пол, рядом со своими ботинками. От слова "кофе" сдерживает порыв дернуться.

— Нет, спасибо. На работе весь день только его и пил.

Как ни странно, ситуацию спасает Пашка, выглянувший из двери комнаты.

— У нас ещё куриный бульон есть. С гренками. Хотите?

Олеся краснеет, если бы знала, что у них будет гость, приготовила бы что-то получше "недосупа". О ногу трется пришедшая Мишка, Войтович берет ее на руки, та водит носом, смотрит на гостя, а потом широко раскрывает пасть, зевая.

— Хочу, — просто отвечает Мирон, гладя кошку по голове. — Давно не ел настоящий домашний бульон. Еще и с гренками.

Он моет руки, слыша шепот в коридоре. Олеся отчитывает Пашку за его звонок и за то, что он вмешивается в дела взрослых, «греет уши» и влезает туда, куда не следует. Мирон смотрит на свое отражение в зеркале и думает, каким надо быть человеком, чтобы уйти от таких жены и сына. Почему-то мысли о том, что это она могла подать на развод, не возникает. Не в ее это характере, насколько он может судить.

В кухне на столе его уже ждет тарелка с бульоном и еще одна — с сухариками. Полунин садится и берет ложку, пробует и ненадолго прикрывает глаза.

— Вкусно. Очень похоже на то, как готовила моя мама.

— Готовила? — Олеся сидит напротив, явно переживая из-за нахождения здесь Мирона, еще никогда не кормила здесь никого, кроме Сергея и Славы. — То есть…

— Да, она погибла в автокатастрофе, когда мне было четырнадцать, — опускает глаза.

— Мне очень жаль. Мы сегодня тоже были на похоронах, умерла моя троюродная тетя, но она была совсем чужая нам, а вы… Я представляю, как должно быть тяжело потерять такого близкого человека, как мама. У меня не стало отца, и это было очень больно.

Мирон кивает, молча продолжая есть, он не знает, что ответить. Да, это было трудно, именно со смертью матери у него начались проблемы с самоконтролем, с отцом, а потом и с законом. Эти мысли возвращают к парню, что за стенкой меряет шагами комнату.

— Почему вы не позволяете Павлу участвовать в разговоре? Он ведь гораздо взрослее, чем вы думаете.

Олеся смущается и зовет сына. Наверно, со стороны виднее. Особенно мужчине.

— Садись, поешь тоже.

— Я не хочу, — Паша похож на испуганного волчонка: и боится, и в драку готов полезть за свою «стаю».

— Тогда давай хоть чая налью… — Олеся щелкает чайником и достает кружку из шкафа. Мирон невольно засматривается на нее, а потом ловит взгляд Паши и прочищает горло.

— Мгхм… Так вы мне расскажете, что у вас за проблема?

Олеся садится рядом с сыном в поисках поддержки. Из-за шума чайника приходится говорить чуть громче.

— Если коротко, то после развода с мужем мне пришлось снять эту квартиру. Я сама родом из Смоленской области, там живет теперь только мама. Недавно она позвонила и сказала, что умерла наша дальняя родственница, мы с ней не общались, но похороны пришлось организовывать мне. Оказалось, что у тети Лиды было две однокомнатные квартиры, одну из которых она сдавала. Я консультировалась с юристом, эта недвижимость должна отойти государству, так как наше родство слишком дальнее. А Паша… Он не понимает, что мы ничего не можем поделать с этим. Он хочет, чтобы у нас было свое жилье. Я тоже этого хочу, но… Единственный человек, который мог бы претендовать на имущество — двоюродная бабушка, она живет в Смоленске и не хочет ничего слышать про эти квартиры. Так что мы остаемся ни с чем по закону…

Олеся умолкает, наливает Паше чай и тянется за сигаретой, хочет, чтобы ее рассказ не был таким жалостливым, пытается казаться сильнее.

— А не по закону? — осторожно спрашивает Мирон, поднося зажигалку.

— В смысле? — давится чаем Пашка. — Так можно?

Первая затяжка кружит голову. Это точно не из-за близости мужчины и его вопроса. У Олеси дрожат руки, она распахивает форточку и гонит дым на улицу.

— Это не будет бесплатно, конечно, но выйдет дешевле, чем, если бы вы сами покупали эти квартиры. У меня есть выход на нужных людей, они помогут оформить завещание на вас. Как у нас говорят: задним числом.

Мирон отставляет пустую тарелку, встает, опираясь на подоконник, и присоединяется к курению. Дым от его сигареты смешивается с другим, и это может показаться символичным, но Олеся не обращает на дым никакого внимания. Все ее мысли — о возможной перспективе, о том, что нужно всего лишь сказать "да", и все получится. Как в Новый год, сбудется желание. Только она давно перестала верить в сказки.

— Согласиться на это означает содействовать криминалу. Я не могу так поступить. У меня сын. Если что-то пойдет не так, и его жизни будет угрожать опасность? Нет. Я не могу. Это слишком дорого может обойтись нам.

— Мы согласны, — встревает Пашка.

— Не лезь, — одергивает его мать, нервно вдавливая окурок в дно пепельницы. — Ты не понимаешь. Это как кошка Шредингера. Она может быть живой или мертвой в коробке. Я просто боюсь и не хочу ее открывать.

Мирон докуривает и останавливает возможную ссору.

— Послушайте, я понимаю, что вам страшно, но если гарантом сделки выступлю я, то все пройдет хорошо. Вот увидите. Вам нечего бояться.

Олеся обнимает себя, а Мирону хочется, чтобы это были его руки у нее на плечах.

— С какой стати вам помогать нам? Мы же чужие люди!

— Мама, соглашайся!

— Вы знаете, что я помогаю детскому дому… Поверьте, это не потому, что я такой хороший, нет. В юности я совершил много ошибок, а теперь пытаюсь обелить свою душу, если можно так сказать. Не вижу причин, чтобы не помочь вам. Шапочно, но, все же, мы знакомы.

— Подшапочно, — пытается шутить Олеся. — Хотите, я вас подстригу завтра? У меня выходной, — она пытается перевести тему. Просто хочет не думать.

Мирон улыбается.

— Только, если не утром. Мне нужно по работе съездить в пару мест, а потом на встречу со своим знакомым, если вы согласны.

— Мы согласны, — снова повторяет Пашка. — Мама, это наш шанс. Чего ты боишься?

Она могла бы рассказать, чего. Того, что ничего не получится. Того, что сделка выйдет боком. Того, что этот малознакомый мужчина, своей внешностью напоминающий бандита, обманет и разочарует. Она могла бы рассказать, но ее перебивает гость.

— Спасибо за ужин. Думаю, мне пора. Мой номер есть у Павла. Позвоните, если решитесь. Только не советую слишком затягивать, пока недвижимость не отошла государству, еще можно что-то сделать. После — будет поздно.

Полунин идет в коридор, одевается, снова слышит, как шепчутся мать и сын. Он понимает их волнение, дело очень серьезное. Он понимает их страхи, сложно принимать решение, не зная наверняка о его результате. Он попытается их убедить в том, что все получится. Сам не зная, зачем. Это кажется правильным. Павел, похоже, на его стороне. Он знает маму как никто, сможет ее подтолкнуть в нужном направлении.

— Мирон Андреевич… — Пашка выходит из кухни с мамой.

— Можно просто Мирон.

— Мы согласны, — в третий раз за вечер повторяет подросток, подхватывая кошку, машинально проводит у нее между ушами. — Вы только узнайте сначала, сколько это стоит. Если сумма будет слишком большой, то мы откажемся.

— Хорошо, узнаю. Ждите меня завтра днем, ближе к вечеру. Если что, я позвоню. До свидания, — он не стал говорить, что если у них не будет хватать денег, то тоже будет думать, где их взять.

— Спасибо вам, — бросает вслед Олеся.

— Тебе. Думаю, мы уже можем перейти на "ты", — Мирон ловит взглядом ее румянец на щеках и закрывает дверь. Он знает, что скоро снова вернется сюда, и эта мысль греет его весь оставшийся вечер.

12

Пацанами бежали

Дворами темными, мама,

Но не знали мы, что ночь

Уже не сможет нам помочь.

TARAS — Дворами тёмными

Бесконечная череда автомобилей течет по городским улицам, шумит, цепляя шипами на резине скользкий асфальт, сигналит, нервно перестраиваясь. Медленно тянущийся вечер и почти такая же ночь заканчиваются, чтобы дать начало новому дню и еще чему-то новому. Незримому, но очень важному.

Мирон крепко держится за руль, следит за ситуацией на дороге. Он доверяет своему умению водить и своей машине, но не очень верит другим. Лед на дорогах — верный признак увеличения количества столкновений. Вождение не мешает ему думать. Мысли, как карусель, вращаются около семьи Войтович, их проблемы, их жизни вообще. Сколько таких семей в России? А в мире? Не сосчитать. Только именно эта семья, неполная, но стойкая, зацепила, заставляя действовать нехарактерно, совершать поступки, на которые раньше бы не пошел.

Букмекерская контора все также встречает яркими надписями "24 часа", "ставки на спорт", " трансляции матчей на большом экране". Полунин холодно здоровается с охранником и идет в свой кабинет. Именно оттуда он делает звонок на номер, которым не пользовался очень давно, более десяти лет, удивительно, что вообще этот номер не изменился. Если бы не Олеся, наверное, он никогда бы не воспользовался им больше. Договорившись о встрече за бизнес-ланчем в одном из дорогих ресторанов, идёт к отцу.

— Привет, сын. Я не ожидал тебя увидеть здесь утром, ты же должен был быть на переговорах, — Андрей Львович выглядит немного озадаченным.

— Да, я сейчас туда и направляюсь. Зашел сказать, что после не вернусь в офис. Еду на встречу с Белым.

Отец пристально смотрит на Мирона, складывает руки на груди.

— У нас какие-то проблемы, о которых я не знаю?

— Нет. С компанией все в порядке, — Полунин снова ощущает себя подростком. — Это личное. — Говорить последнее почти трудно.

— Так… Ты понимаешь, что я все равно буду переживать и рано или поздно узнаю цель вашего разговора? — в ход идет характерная черта всех Полуниных — приподнятая бровь.

— Именно поэтому я здесь. Мне нужно пообщаться со Святогором по просьбе моей знакомой. Ей нужно решить вопрос с наследством, но сделать это законно не представляется возможным.

— Знакомой? — вопрос говорит об интересе к теме и возможном неверии. — Ты уверен, что она только знакомая? Раньше ты и слышать не хотел о Белом.

— Только потому, что он напоминает мне о прошлом, — чуть заметно морщится Мирон, игнорируя вопрос об Олесе.

— Антон — тоже часть твоего прошлого, но ты же с ним дружишь, — парирует Полунин-старший. — И заметь, эта дружба началась по твоей инициативе.

Мирон встает с кресла, потому что больше не хочет вести разговор, который ни к чему не приведет. Отец до сих пор любит вспоминать, как вытащил его из дерьма, но при этом не упоминая о причинах, по которым та ситуация вообще возникла. И его отцовские халатность и невнимательность были одними из них. Только смерть жены может хоть как-то оправдать Андрея, но не он один потерял близкого человека тогда.

— Я поехал. Если что — на связи.

Закрытая дверь — еще один любимый жест семьи Полуниных.

***

Прерывает сон Олеси будильник Пашки, ее собственный телефон оказался разряженным и забытым на кухонном столе. Она вспоминает об этом и нехотя отрывает глаза.

— Доброе утро, — подросток, шаркая и ероша волосы на затылке, идет совершать утренние процедуры.

— Доброе. Я сейчас что-нибудь приготовлю, — спускает ноги с дивана.

— Забей. В школе поем, — отмахивается.

— Все равно проводить нужно… — настаивает.

— Мам, давай не сегодня. Отсыпайся. У тебя вчера был трудный день. Обещаю, что не буду прогуливать. И на тренировку схожу, — Пашка убедителен.

— Ладно, только поставь мой телефон на зарядку. Вдруг будут звонить, — сдается.

Олеся подразумевает, что ждет звонок Мирона, но не произносит его имя вслух. Боится, что желание не сбудется, если его озвучить. Она снова ложится, прикрывает глаза под шум воды из ванной и незаметно для себя засыпает. Не слышит ничего, даже как щелкает замок входной двери.

***

Слабый мороз ещё не может «кусать» за щеки, но вкупе с сильным ветром, дующим с Финского залива, ощутимо холодно. По крайней мере, лицо уже хочется спрятать в тепло намотанного на шею шарфа.

— Здорово. Еле уболтал маму не провожать меня. Пропустим алгебру?

— А контрольная? — Сашка чуть давится дымом. — Привет.

Паша тоже прикуривает, опираясь на кирпичную стену. Отстраняется, чувствуя, как холод пробирается через слои одежды.

— Бл*, я забыл про нее. Даже не готовился. Давай «закосим»?

— Зато я помнил. Не дрейфь, помогу, если что.

Пашка скептически хмыкает, но послушно тушит сигарету и идет вслед за другом, рассказывая о вчерашнем дне, похоронах, своем звонке и приезде Полунина.

— Думаешь, поможет? — Якунин достает из рюкзака тетрадь, выкладывает на парту.

— Хрен знает, — пожимает плечами Пашка, усаживаясь на стул. Его слова перебивает школьный звонок.

***

Святогор Белый — словно антипод своим имени и фамилии — жгучий брюнет с карими глазами, да и святого в нем не отыщется. Разве что — при сильном желании и большом старании попытаться найти. Мирон садится к нему за столик, но протянутую для приветствия руку игнорирует, чем вызывает грустную улыбку Гора.

— Что ж… Полагаю, что ты попросил меня о встрече, потому как только я могу помочь.

— Именно, — Мирон садится напротив, заказывает стакан воды без газа.

— И дело не в нашем общем прошлом…

— Правильно. Прошлом. Пусть оно там и остается, — Полунин закуривает, отмечая про себя, что в пачке остались только две сигареты.

Гор медленно нарезает стейк с кровью, накалывает кусочек на вилку, кладет в рот и тщательно жует. Он ждет, когда Мирон озвучит свою просьбу, а тот молчит, с духом собирается, чтобы это сделать, или, может, просто зачем-то тянет время. Набивает цену? Мирон же разглядывает своего собеседника, прошедшие годы прибавили ему матерости и мышц, что подчеркивает по заказу сшитый костюм. Гор теперь совсем не похож на того парня, с которым Полунин когда-то состоял в преступной группировке. С которым они грабили магазины и ларьки. Который, как и он, стал свидетелем убийства охранника. Святогор не похож на того, кто сидел в тюрьме за грабежи. Он выглядит как типичный представитель бизнес-элиты, продолжая работать с криминалом, умудряясь сохранять репутацию добропорядочного гражданина.

— Есть две "однушки", хозяйка умерла, вчера похоронили. По закону они отойдут государству.

— А ты хочешь, чтобы не по закону? — хмыкает Белый.

— Не только я, дальняя родственница умершей. Нам нужно знать, сколько это будет стоить.

Гор откладывает вилку и нож, он никогда не упустит своей выгоды, а предложение от бывшего «коллеги» действительно интересное.

— Не сколько, а что.

— И? — перспектива того, что он не сможет помочь Войтович, пугает. Привык держать слово.

— Одна из квартир. Не могу сказать, для каких целей, сам понимаешь. В качестве подарка предлагаю наследнице выбрать ту, что ей больше нравится. Устроит такой вариант, звони, я договорюсь с нотариусом, составим завещание и договор дарения. Оформим так, что никто не подкопается. Уж в этом можешь не сомневаться.

Мирон достает бумажник и кладет купюру на стол. За воду, к которой так и не притронулся.

— Я понял, переговорю с Олесей и дам знать о ее решении, — встает.

— Постой, — останавливает его Белый, — неужели ты до сих пор злишься на меня за те показания? Ты понимаешь, что я боялся не меньше твоего? Я был уверен, что папаша тебя вытащит, а мне эти слова помогли скостить срок.

— Ты предал меня тогда. Я у дознавателя лишь про Лешего и убийство говорил, а остальных парней вообще не называл. Антона спасли быстрые ноги спортсмена, а меня мог спасти ты, но этого не сделал. Я не знаю, по какой причине, зависть это была, или что-то иное, но я считал тебя другом…

Белый помрачнел:

— Не надо на меня все валить. Там стояли камеры, пусть и дешевые, но количество людей на месте преступления было известно. То, что Тоху не поймали, его большая удача, а я не хотел сидеть за всех. С какой стати?

Мирон начинает злиться, на скулах заиграли желваки. Он стискивает кулаки в непроизвольном жесте.

— С такой, что это было наше общее дело. Я просил тебя не ворошить прошлое, но ты сам поднял эту тему. Мне жаль, что пришлось обратиться к тебе, но обстоятельства вынудили.

— Эта Олеся… Она тебе кто? — Белый пытается получить козырь, но натыкается на стену.

— Это тебя не касается. Если сделка состоится, получишь хату, и на этом мы разойдемся. Если нет, то забудь, что я вообще с тобой встречался. Мне не нужно от тебя больше, чем я озвучил. Счастливо оставаться.

Мирон идет к машине, садится, поджигает сигарету, хоть и не хочется курить. Он думает о том, что время и события не только соединяют людей, но и отдаляют друг от друга. Когда-то Гор был для него близким, а теперь совсем чужой. Нужно успокоиться, собраться и ехать туда, где его ждут.

***

Олеся просыпается около полудня впервые за долгое время спокойная и даже радостная. Вчера ей подарили надежду, только это уже можно считать поводом для хорошего настроения. Даже желание приготовить что-то вкусное появилось. Выпив кофе и выкурив сигарету, от которой закружилась голова, она идет в магазин, чтобы заполнить практически пустой холодильник. Приносит домой два пакета с продуктами, не забыв о корме для Мишки, но запамятовав купить сигареты. Возвращаться не хочется, она кладет кошачью еду в миску, принимая за «спасибо» довольное мурлыканье кошки, и начинает готовить. Первое, второе и нет, не компот, настоящий домашний торт-медовик, результат нескольких часов у плиты. Поев, она прибирается в квартире, говорит по телефону с Пашкой, у которого закончились уроки, и, наконец, дожидается звонка в дверь.

Вчерашний гость выглядит несколько обеспокоенным, и в сердце Олеси с холодным воздухом подъезда прокрадывается нехорошее предчувствие.

— Добрый день. Я вас ждала.

— Тебя, — поправляет Мирон и заходит в квартиру. Мишка тут же трется о брюки, приветствуя знакомца. — Добрый.

Олеся смущается, зовет в кухню, подхватывая кошку на руки. Ей неудобно от того, что несколько шерстинок остались на дорогой ткани.

— Может, обед?

Гость, рот которого наполняется слюной от запаха еды, согласно кивает и идет мыть руки. Он ловит себя на мысли, что в этой чужой квартире чувствует себя как дома. Это странно.

— Такое ощущение, что я к тебе только поесть приезжаю, — садится, берет ложку.

— Это то малое, что я могу сделать, — пожимает плечами и снова краснеет Олеся, а Мирон замечает, что ему нравится ее смущать и смотреть, как румянец заливает щеки. — Есть новости?

— Да. — Мирон откладывает приборы и откидывается на стуле. — Я встречался с человеком, который может все устроить.

— Чай с тортом? — перебивает хозяйка, ей нужно чем-то занять руки, слишком волнительно слышать то, что ей предстоит узнать.

— Я лопну, но не попробовать не могу, — улыбается Мирон, наблюдая, как Олеся тянется за кружкой. Это его любимый жест у нее. И не только потому, что футболка приподнимается, оголяя полосу кожи над спортивными штанами.

— В общем, мой знакомый от денег за свои услуги отказался, — выдерживает паузу, наблюдая за эмоциями Войтович, — но он хочет получить одну из квартир. Какая останется тебе — решаешь ты.

Олеся ставит перед гостем кружку с чаем (и как не пролила?) и блюдце с кусочком торта, в поисках душевного равновесия смотрит в окно, где люди спешат по своим делам, а землю прикрывает снег.

— Ему можно доверять? — голос звучит глухо.

Мирон теряется от такого непростого вопроса, но потом думает, что она сама должна это решить.

— Когда мне было четырнадцать, умерла мама. Отец пытался сохранить бизнес и ушел в работу, а я нашел друзей. Ну, как — друзей? Просто небольшую группу людей — подростков и старше — которые занимались разбоем и грабежами. Гор был одним из них. Как ты, наверное, догадываешься, однажды нас поймали… В тот вечер один из парней убил охранника, и это дело не могло остаться нераскрытым. Меня сдал Гор, а отец вытащил, заплатив немало денег, Антону же повезло убежать, благо, спортсмен.

— Антону Владимировичу? — удивленно.

— Да. Он вырос в приюте, потом получил жилье в ужасном состоянии, приходилось придумывать, где взять денег. Правда, после тех событий он окончил Лесгафта и стал работать учителем физкультуры, а после — тренером. В общем, он больше не воровал и, как и я, жалеет о таком прошлом, старается своими делами очистить душу…

— Работой с сиротами? — догадывается.

— Именно. В общем, Гор — это человек, который однажды меня предал, поэтому я не могу сказать, что доверяю ему. Я уверен лишь в том, что сейчас он — работник сферы недвижимости, в том числе теневой, и не упустит своей выгоды, а значит, сделка состоится. Если ты захочешь. В любом случае я на твоей стороне, и ты ничего не потеряешь, рискнув.

Олеся поднимает с подоконника пачку сигарет, но та оказывается пустой. Выкидывает ее в мусорное ведро и прикусывает нижнюю губу. Мирон допивает чай и достает свои сигареты, точнее — последнюю.

— На двоих? — встает рядом, облокачивается на подоконник.

Олеся кивает, гипнотизирует взглядом огонек зажигалки и чуть давится дымом, эта сигарета крепче, чем она обычно курит, передает обратно Мирону. Тот затягивается, думая о том, что в таком курении есть что-то интимное, схожее с поцелуем. Он возвращает сигарету Олесе, любуясь плавными чертами напряженной шеи, ловя себя на желании коснуться ее.

— Хорошо, я согласна, — окурок вдавлен в дно пепельницы. — Нельзя потерять то, чего не имеешь.

— Моя мама тоже так говорила. Что ж, тогда я позвоню ему, и договоримся о поездке к нотариусу.

— Только завтра я не могу, надо на работу, а то, со всеми похоронами и прочим, совсем обленилась, — Олесе уютно стоять рядом с гостем, но она заставляет себя отойти и сложить посуду в раковину. — Ой, я же хотела подстричь тебя, — вспоминает.

— Не волнуйся, это точно будет не завтра. Еще нужно подготовить документы. А насчет стрижки — да, давай. Совместим приятное с полезным, — улыбается.

Мишка то и дело хочет запрыгнуть на руки Мирону, пока Олеся работает машинкой.

— Мне говорили, что она не ко всем идет, а тебя приняла сразу, — удивляется хозяйка.

Полунин же млеет под чуткими и уверенными руками мастера, борясь с желанием закрыть глаза.

— Кошки гуляют сами по себе. Я из той же породы.

— Мартовский кот? — хмыкает парикмахер.

— Скорее, блудный. Тебе говорили, что у тебя золотые руки? Я готов так сутками сидеть.

Олеся снова краснеет, заканчивая массаж головы. Ей приятно, что ее похвалили, но дело не только в этом. Ей нравится касаться Мирона, и она позволяет себе мысли, которые давно ее не посещали.

— Вот и все. Готово. Скоро уже придет Пашка. Пойдем, я тебя провожу, заодно куплю сигареты в ларьке.

— Спасибо. Мне тоже надо, — улыбается Мирон и идет в коридор одеваться, не забывая по пути погладить Мишку.

Они выходят на улицу, проходят квартал до магазинчика и возвращаются к подъезду и припаркованному рядом джипу.

— Давай, я заплачу за стрижку?

— Не надо, — отмахивается, — мне это в радость.

— Спасибо, — повторяет. — Что ж, я поеду. Дай мне свой номер, я позвоню, когда будут новости. — Набирает цифры, а потом звонит и сбрасывает. — Теперь и мой телефон у тебя есть.

— Да, — просто отвечает Войтович, разглядывая «красивый» номер.

— Тоже звони, если что, хорошо?

Олеся кивает, а потом видит идущего сына, машет ему рукой. Мирон разворачивается, ждет, пока тот дойдет, здоровается и пожимает парню руку.

— Решили что-нибудь? — Пашка нетерпелив.

— Да, у нас будет жилье, — отвечает Олеся, — Конечно, если все получится.

— Получится, — сын радостно подбрасывает шапку в воздух, за что получает подзатыльник.

— Ну-ка, надень, мороз на улице!

Мирон смеется, глядя на эту сцену, прощается и садится в машину. Греет двигатель, наблюдая, как мать и сын идут к подъезду. Они уже несколько минут назад как ушли, а мужчина все не может оторвать взгляда от их дома.

13

— Ну, если в жизни и нужно что-то рекламировать, то это секс.

Просто не хочется им заниматься, с кем попало.

Хочется доверять, не притворяться, не обманывать самого себя и другого.

Антон Ромин — Реклама секса

Снежинки, мелкие, как крупа, летят в открытую форточку и падают на подоконник капельками воды. Олеся жадно ловит ртом свежий морозный воздух, после выкуренной сигареты тот кажется особенно сладким и холодным. За окном темно, только желтый свет фонарей овальными пятнами золотит упавший на землю снег, да фары проезжающих машин разгоняют сумрак.

— Мам, закрой окно, холодно, — Пашка ежится, но, будто вопреки словам, открывает холодильник в поисках чего-то вкусного. — Ого! Тортик! Ты сто лет не делала…

— Сначала суп! Убирай медовик обратно, — прерывая поток снежинок стеклянным полотном. И правда, напустила холода в кухню, сама не заметила. Так недолго заболеть.

— Вечно ты так, — облизывая палец в креме. — Что там за суп? — открывая крышку у кастрюли. — Можно я не буду?

Олеся вынимает из ящика поварёшку и прикладывает ее ко лбу Пашки.

— Нет уж. Ты голодный. Без завтрака, с тренировки. Ешь.

Подросток наворачивает тарелку супа, второго и только потом добирается до десерта. Причмокивая и закатывая глаза от удовольствия, поедает медовик, запивает его горячим чаем с тремя ложками сахара. Молодой растущий организм.

— Так что тебе Мирон сказал? — запихивая очередную ложку с тортом в рот.

— Для тебя Мирон Андреевич, — поправляет.

— Брось, он мне в отцы не годится, — пререкается Пашка.

— И все же, вдвое старше тебя, поэтому не надо фамильярничать, — убирает торт обратно в холодильник, садится. Мишка тут же прыгает ей на колени и начинает мурлыкать.

— Так что сказал Мирон Андреевич? — тщательно проговаривая последние слова. — При следующей встрече спрошу, как его называть, вот увидишь, что он не будет против моего варианта.

От мысли о следующей встрече с Полуниным сердце в груди на мгновение замирает, а затем начинает заполошно отстукивать в необычном ритме. Олесе непонятна эта азбука Морзе, и она делает несколько вздохов, чтобы вернуть прежнее спокойствие.

— Он сказал, что мы можем выбрать одну из квартир, а вторую заберут люди, которые помогут в оформлении документов. Это в лучшем случае.

— А в худшем? — хмурит брови.

— Мы лишимся возможности жить в квартире тёти Лиды. Но Мирон утверждает, что все пройдет хорошо. Так что, выбирай — в Купчино или на Наличной? — Олеся думает, что так правильно, она не должна решать сама, ведь сын тоже имеет право голоса. И пусть ее мнение уже сформировано, и предпочтение отдано квартире на Васильевском острове, остается надеяться, что их выбор совпадет. Если нет, что ж, она постарается убедить сына в другом.

Пашка ставит пустую посуду в раковину, включает воду, льет средство для мытья на губку и трет тарелку.

— На Наличной тебе будет удобнее на работу добираться, да и мне в школу тоже… Черт! Мне переводиться же придется, да? А друзья? А футбол?

Олеся смотрит на подростка и понимает, что не заметила, когда он так вырос. Прав был Мирон… Вроде чужой человек, а увидел то, что она сама не могла рассмотреть. Хотя какой теперь чужой? Знакомый.

— Я думаю, что тебе будет лучше доучиться в этой школе, все равно планировал в колледж поступать в следующем году. Поездишь со мной на метро несколько месяцев. Да и в квартире нужно сделать небольшой ремонт, после чужих людей хочется хотя бы косметически привести ее в порядок. Так что если мы и переедем, то точно не в конце этого года, — она треплет сына по волосам, — пойдем в комнату. Тебе еще уроки делать.

Олеся подготавливает инструменты на завтра, а Пашка садится за стол, надевает наушники и делает домашнее задание. Лишь закончив с ним, пишет в своем блокноте:

***

Мирон все утро чувствует себя на взводе. Не потому, что его кто-то разозлил. Напротив. Воодушевил. Жажда действия подталкивает его к тому, чтобы не откладывать в долгий ящик то, что можно сделать уже сейчас. Он не решается звонить Гору в семь утра, но делает это сразу же по приезду на работу. Разговор получается официальным, даже сухим. Белый перечисляет документы, которые должны быть на руках при встрече с нотариусом, обещает свести с тем в ближайшие дни. Мирон все записывает, уже было кладет трубку, когда слышит вопрос о том, как дела у Антона.

— Ты следишь за мной? — неприятно, что прошлое, полное ошибок и глупостей, пытается пробраться в настоящее.

— Я не мог не интересоваться твоей жизнью, особенно после того, как ты сам ко мне обратился.

— Прошло слишком мало времени со вчерашнего вечера, чтобы ты мог узнать, с кем я общаюсь, — автоматическая ручка между пальцев издает подозрительный хруст.

— Возможно… Но я просто не имею права оставлять без внимания человека, который очень многое обо мне знает.

— Знал, — перебивает Мирон, откладывая ручку, — сейчас меня не интересует твоя судьба. И мне бы не хотелось, чтобы ты лез в мою жизнь. И жизнь Антона тоже.

Белый тихо смеется.

— Ты забываешь, в каком мире мы живем. Здесь нет бывших друзей, как и бывших врагов. Здесь есть только нужные люди и те, кому нужен ты.

— Я уже сказал, что это разовая акция. — Мирон начинает злиться и не скрывает своих эмоций. — Ты помогаешь с квартирой, и мы снова разбегаемся. Что непонятно?

— Да понятно, успокойся. Я просто хотел, чтобы ты знал — я рад, что судьба свела нас снова. Пусть мне больше не быть твоим другом, но я уверен, что ты не забудешь о моей помощи.

— Слушай, ты прилично получаешь за свою помощь. Не надо делать меня вечным должником. После сделки я ничего не хочу о тебе слышать.

Гор снова тихо смеется, Полунин чувствует, как от этого смеха у него по коже бегут мурашки.

— Земля круглая, а Питер — большая деревня. Координаты встречи скину в сообщении. Не прощаюсь, — короткие гудки звучат как продолжение смеха.

Мирон кладет телефон на стол. Внутри него набирает силу белая мгла. Он смотрит в окно и видит снег, который созвучно его внутреннему беспокойству падает на землю. От Гора можно ожидать чего угодно, но он уже не тот подросток, которого предали. Сейчас он не позволит впутать себя в игру. В поисках поддержки он снова берет телефон и набирает Антона. Тот соглашается на встречу в баре после работы.

***

Утро следующего дня начинается по известному сценарию: подъем, завтрак, сборы, проводы сына в школу и поездка в метро. В вагоне, за неимением более интересных дел, Олеся следит за тем, как меняются названия станций на электронном табло, составляет из букв слова, стараясь не уснуть стоя. Все же сложно ехать на работу после нескольких дней перерыва.

В парикмахерской «У Светланы» все по-прежнему: те же коллеги, та же начальница и тот же кофе с печеньем. Только клиенты меняются с разницей в полчаса — час, будто уже сейчас торопятся привести себя в порядок перед новым годом, до которого еще уйма времени. В обеденный перерыв Олеся делится со Светой последними новостями, а также фото с футбольного матча, которое ей вчера перед сном переслал Мирон. Она была удивлена его наличием, и ее вопрос завязал небольшую переписку, которая закончилась пожеланием спокойной ночи, что действительно сбылось. Спала Олеся спокойно и без сновидений.

И настроение ее было бы очень даже неплохим, если бы не сообщение бывшего мужа по дороге из метро. Он предлагал ей забрать его старую машину, продать и купить что-нибудь сыну. Войтович сначала было подумала, что Сергей наконец захотел сделать что-то для Пашки, но на сообщение не ответила, так как была занята разговором с мамой и уже подходила к месту работы. А потом в течение дня убедилась, что проигнорировала Сергея совершенно не зря. Он прислал ей еще несколько сообщений, где обвинял в том, что она набивает цену, и вообще, пусть платит ему сто пятьдесят тысяч рублей и забирает автомобиль. Олесе хотелось и плакать, и смеяться.

— Твой бывший муж — манипулятор. Не поддавайся ему снова, пожалуйста, — Света обеспокоенно смотрит на подругу.

— Не волнуйся. Больше у него нет рычагов давления. Мы в разводе, Паша хочет жить со мной, да и не люблю я его больше. Все чувства, что когда-то были, растворились. Только за сына могу сказать ему спасибо.

Две подруги снова общаются в обеденный перерыв. Хотя бы здесь не надо ждать подвоха.

— Знаешь, а мы ведь со Славой записались в школу приемных родителей, — переводит тему Света. — Занятия нужно посещать около полугода, поэтому мы решили не терять времени. На днях будет день отрытых дверей в детском доме номер двадцать три, мы их директора на игре тогда видели, хотим съездить. Заодно часть подарков отвезем.

Олеся улыбается, крепко сжимая руку Светланы.

— Это здорово, правда. Вы со Славой будете чудесными родителями!

— Пока рано еще говорить, но… Мы настроены решительно. Если Бог не дает нам своих детей, то, наверно, он просто хочет, чтобы мы взяли чужих.

— Пока чужих. Спустя время они станут родными, — Олеся вытирает слезинки, что собрались в уголке глаз. — Знаешь, я бы тоже хотела еще детей, но без мужа мне будет сложно их воспитать, да и с жильем пока вопрос не решен.

— Но, ты же сказала, что будет. Ты не веришь в то, что все получится?

Олеся вздыхает:

— Верю, только… Сложно все это. Вдруг ничего не получится? Я боюсь. Очень. В этой ситуации я не могу ни на что повлиять, и это меня убивает. Трудно довериться малознакомому человеку, хотя головой я понимаю, что ему нет смысла нас обманывать, он ничего не приобретет благодаря этому. И все же…

— Не надо сравнивать всех с Сергеем. Если тебе повстречался один м*дак — это не значит, что все остальные мужчины такие же, — возмущенно.

— Нет. Я понимаю, что нельзя грести всех под одну гребенку. Тем более, Мирон совершенно не похож на Сережу. Абсолютно другой.

— Какой? — чуть улыбается Света. Она уже составила свое мнение о нем и теперь хочет посмотреть, что на этот счет думает подруга.

— Он… Ну, он младше, состоятельнее… Он… Другой он. Я вчера предложила ему ужин… Ты бы видела, как он ел. Будто это деликатесы в ресторане с пятью звездами Мишлен. И когда стригла, у него во взгляде было столько… благодарности. Я не знаю, как объяснить правильно. Сергей воспринимал мои старания, как должное, а Мирон предложил помощь, когда я перестала ждать чуда.

— Я тебе говорила, что рано опускать руки. И вообще, может, ты все-таки присмотришься к нему? Отличный образец мужского пола.

Олеся смеется:

— В тебе явно умирает сваха. Ну, какое — присмотришься? Где я, и где он? У него, наверно, длинноногие и худые модели, причем каждую ночь разные.

— Именно! — восклицает Света, — А ты из этого списка очень выделяешься — ты взрослая, опытная и с аппетитными формами. Ты — хороший специалист, отличная мама, замечательная хозяйка…

— Все, стоп, — машет руками, — ты меня захвалила! Пока я тебе не поверила на слово, идем работать.

— Ну и дура, — поднимаясь, фыркает Светлана, — подруга тебе плохого не посоветует. А вообще, ты права, кажется, очередной клиент пришел…

— Видела, какой снег на улице? Говорят, зима будет необычайно снежной и холодной…

Олеся спешит занять своё рабочее место, отгоняя от себя мысли о возможных отношениях с Мироном. Нет, это какой-то бред. Даже думать об этом не стоит.

***

В детском доме проходит генеральная уборка перед днем отрытых дверей. Вика приводит с порядок свою тумбочку, выкидывая старые поломанные игрушки, которые давно нужно было выбросить на помойку, но было жаль. Вдруг новых не будет?

— Это как новогодняя традиция — избавляться от старых вещей.

Никита помогает сестре складывать кукол с остриженными, как у Вики, волосами, с отсутствующими конечностями, которые не удалось вернуть на место, разномастные бусины и когда-то красивые коробочки в пакет.

— В России есть только одна новогодняя традиция — напиваться и наедаться так, будто завтра конец света. Забыла что ли, как мы раньше отмечали?

Он не говорит слово «дома», и вообще сразу жалеет о заданном вопросе, так как взгляд сестры темнеет, а руки замирают над очередной поломанной игрушкой.

— Вик… Забей.

— Вечно ты так. Знаешь ведь, что я не люблю вспоминать. Нужно смотреть в будущее, верить в то, что мы будем жить в новой семье, с людьми, которые нас полюбят…

— Да не могу я не помнить прошлого! — злится Никита. Полиэтиленовый пакет с шумом падает на пол. — Если я не буду его помнить, то и своей цели не смогу достигнуть — выбраться с тобой из этой ямы, зажить нормально.

Вика поднимает пакет и выходит из комнаты. Пусть брат живет прошлым, пусть черпает силы в злости на мир, она будет верить в чудо, в то, что ее желание исполнится. А когда это случится, она скажет Никите: «Я ведь говорила».

***

Мирон встречается с Антоном в одном из баров. Здесь царит полумрак, довольно накурено, пахнет гренами, а на экране транслируется очередной хоккейный матч «СКА». Разномастные компании занимают все столики и стулья у бара.

— Так о чем ты хотел поговорить? — Тоха тянет безалкогольное пиво из бокала, ему не хочется напиваться, он здесь лишь ради друга.

О Белом, — Мирон выпускает дым и берется за стакан с виски. Лед чуть слышно ударяется о его стенки. — Мне пришлось обратиться к нему с просьбой, и, как оказалось, он продолжал следить за нашей с тобой судьбой.

— Серьезно? — отрываясь от бокала. — Зачем ему это надо?

— Кто его знает? Говорит, потому что мы можем навредить его карьере, хотя я не слишком в это верю. В любом случае, если он с тобой свяжется, дай мне знать.

— Конечно. Думаю, что это маловероятно, ведь нас уже ничего не связывает…

— Прошлое. Он ничего не забыл, — Мирон снова отпивает из стакана, алкоголь растекается по горлу и проваливается в желудок, где сегодня вновь ничего не было, кроме кофе.

— Зачем ты к нему вообще пошел? — спрашивает вдруг. — Столько лет жили спокойно…

— Из-за Войтович.

— Павла? Моего ученика? — удивленно.

Мирон кивает.

— Да, и его мамы. У них проблемы с получением наследства, решил помочь.

Антон чешет висок.

— Во дела… Вообще, парень он неплохой, только очень нуждается в мужском авторитете. Что ж… Надеюсь, все не зря…

Друзья разговаривают еще некоторое время, а затем Антон едет домой, торопится к семье. Мирона же никто дома не ждет, поэтому он еще какое-то время сидит у барной стойки. От алкоголя приятно шумит в ушах, напряжение наконец покидает тело, даже комментарии бармена о матче не вызывают раздражения. Мирон кожей на затылке чувствует на себе чей-то взгляд, оборачивается, натыкаясь на заинтересованные глаза брюнетки. Она приподнимает кончики губ в легкой улыбке и салютует бокалом с красным вином. Полунин возвращается к своему стакану, тот почти пустой, достает телефон, через приложение вызывает такси — свою машину заберет завтра утром. Расплатившись по счету за себя и друга, встает из-за стойки. Идет к выходу, наблюдая за девушкой, в глазах которой предвкушение сменяется обидой и злостью, разочарованием. Садится в такси и прикрывает глаза. Под веками вспыхивает образ Олеси.

***

Следующее утро все такое же снежное и холодное, будто кто-то на небе решил надеть на город свадебный наряд, легкий и пышный.

Пашка прячет завибрировавший телефон от учителя русского языка. Ему запрещено пользоваться мобильным устройством на занятии. Он еле дожидается перемены, чтобы открыть сообщение от абонента с красивым номером — Мирона. Всего несколько слов вызывают удивление и предвкушение — предложение прокатиться на картинге сегодня вечером. Неожиданно. Приятно. Волнующе.

Пашка отвечает согласием, пишет, что будет ждать его у метро в определенный час, а потом звонит матери и предупреждает о том, что она не застанет его вечером дома. Олеся тоже удивлена, но не имеет ничего против их встречи. В ее сообщении Мирону только одно слово — зачем? В его ответе ей — слова Антона, которые никак не могут выйти у него из головы.

14

Морозный воздух забирается под распахнутые, наспех надетые пуховики.

Правда, так и написал: Паше нужен мужской авторитет? — Света удивленно приподнимает брови.

— Да… Это странно, ведь я не говорила ему об отношениях с бывшим мужем, — Олеся бросает окурок в мусорное ведро, передергивает плечами от холода. Хорошо, что подруга, случайно увидев выражение ее лица после прочитанного сообщения, предложила выйти на воздух, хоть сама и не курит.

— Я думаю, он сделал собственные выводы, побывав у вас дома. Правильные, между прочим. Твоему сыну очень не хватает мужского внимания, вспомни хотя бы найденный тобой презерватив, или как он постоянно просил у тебя денег. Сейчас, кстати, ситуация улучшилась?

Олеся кивает головой в сторону двери, предлагая вернуться в парикмахерскую.

— Да, то ли понимает, что у меня нет лишних денег, то ли взрослеет и не тратит их бездумно. Черт, я ведь забыла ему сказать, чтобы взял с собой больше наличности. Вдруг там дорого…

— Очень сомневаюсь, что Мирон даст ему за себя заплатить, он не из таких людей, — отряхивает снег. — Идем, я замерзла.

***

Приехав домой, Пашка обедает, принимает душ и переодевается в свои лучшие вещи. В голову приходит мысль, что он на свидания не собирается с такой тщательностью. Ему хочется произвести впечатление на Мирона, хотя это глупо. Тот прекрасно знает, что подросток собой представляет: худой, высокий, с большими амбициями и самомнением. Какой есть.

Войтович идет в метро, чувствуя, как ботинки скользят по натоптанному снегу, будто подгоняют вперед, проходит турникет и встает у двери вагона. Поезд трясет, а парень, чтобы удержаться на ногах, сильнее вжимается в стекло, полностью игнорируя надпись «не прислоняться» на русском и английском языках. Он, в отличие от мамы, не любит толкучку и здешний запах, мечтая скорее повзрослеть и получить права на вождение автомобиля.

Подросток выходит на нужной станции и, прикурив, ждет Полунина.

— Тебе никогда не говорили, что курить вредно?

От неожиданности сигарета падает на землю, а затем гаснет под подошвой ботинка.

— А вам никогда не говорили, что нельзя подкрадываться к людям? — в глазах обида и вызов.

Мирон смеется и машет рукой, приглашая в машину.

— Давай на «ты», ладно? Мне так проще.

Эмоции на лице парня меняются со скоростью света.

— Я говорил маме, а она — он же тебя в два раза старше… — тянет «а».

Они садятся и пристегивают ремни безопасности. Тихо урчит мотор, перебиваемый лишь звуками музыки. Пашка удивленно косится налево, он и не думал, что Полунину нравится рэп.

— Спасибо, что доехал на метро, сэкономил мне кучу времени — пробки в центре сегодня особенно большие.

— Нет проблем, — смущается подросток, отчаянно желая стереть румянец холодным загазованным воздухом, но не решаясь опустить стекло. Водитель же трактует покрасневшие щеки пассажира по-своему и делает «печку» поменьше.

— Ехать недолго. Я договорился по телефону, мы будем заниматься с тренером одни, так что никто нам не помешает.

— Боишься, что кто-то тебя обгонит?

Мирон снова смеется, чуть запрокидывая назад голову, но не прекращая следить за дорогой.

— А ты забавный… Я тоже в твоем возрасте был таким.

— Несмышленым? — насупившись.

— Молодым, — поворачивая голову и улыбаясь.

— Вон, место освободилось, — показывает Пашка, начиная ерзать на сиденье. Не хочется снова выходить в холод, но ничего не поделаешь.

В ангаре их встречает тренер, который представляется как Михаил. Он ведет их в гардероб, где выдает подходящие по размеру костюмы и шлемы. Мирон наблюдает за Пашкой, пока тот внимательно слушает инструктаж. Ему нравится открытая реакция парня на происходящее, его живая мимика и правильные вопросы.

— Ну, что? Погнали?

Первые несколько метров даются подростку непросто, нужно привыкнуть к управлению транспортом. Но к концу первого круга он осваивается и начинает «давить на газ», испытывая щенячий восторг и захлебываясь радостью. Когда время подходит к концу, а территория начинает заполняться другими людьми, довольный и уставший, он искренне благодарит Мирона.

— Если бы я знал, что это так круто, то давно бы уговорил маму съездить покататься.

— Не уверен, что твоя мама оценила бы картинг, но можно попробовать ее взять с собой в следующий раз, — Мирон взлохмачивает Пашке волосы и направляется в гардероб.

— В следующий? То есть, это не единственный раз, когда мы куда-то едем развлекаться? — Пашка догоняет Полунина и подстраивается под его шаг.

— Если ты захочешь.

— Я хочу! — сбиваясь с шага, пританцовывая, он обгоняет мужчину и падает на стулья, расстегивая комбинезон.

— Осталось дело за малым — уговорить Олесю, — доставая из шкафчика костюм, произносит Мирон.

— Не вопрос, — улыбается Пашка. Ему давно не было хорошо так, как сегодня, и он жаждет продолжения.

— Тогда поехали, отвезу тебя домой.

***

Приходить в пустую квартиру после смены должно быть привычно, но нет. Проголодавшаяся Мишка встречает хозяйку жалобным мяуканьем.

— Сейчас, моя хорошая, только руки помою…

Сменив воду и насыпав корма, Олеся разогревает ужин и садится за стол. Она так устала сегодня, что даже телевизор включать нет никакого желания. Дома тихо, только кошка мурчит, приглушенно доносится городской шум, да тикают часы на стене. Говорят, что счастье любит тишину, только в этом доме его все нет. Олеся проверяет телефон, но сообщений или звонков от сына не находит. Она старается не волноваться, ведь знает, где он и с кем. Раздумывает, не написать ли Полунину, но не решается. Зачем портить им отдых? Ей кажется, что она будет лишней в сугубо мужской компании.

Выплеснув остывший чай в раковину, она слышит звонок телефона — красивый номер высвечивается на экране. Мир тишины разбит мелодией звонка и ее «алло».

— Привет, звоню сказать, что у нас все в порядке, Павла не оторвать от машины, носится как угорелый, — на заднем плане слышно характерное жужжание.

— Это не опасно? — Олеся судорожно делает вдох.

— Нет, он тренировался, да и я всегда могу его немножко остудить, — Мирону приходится чуть повышать голос, но Олесе нравится, как он звучит в телефоне: низко и будто бархатно.

— Надеюсь. Сколько вы еще планируете там пробыть?

— Еще час — максимум, не волнуйся, я завезу его домой.

Олеся чувствует, как расслабляются ее плечи, прощается и заканчивает разговор. Беспокойство о сыне постепенно растворяется. Она возвращается к раковине и включает воду. Грязная посуда сама себя не помоет.

Спустя полтора часа она слышит, как в замке поворачивается ключ, и выходит встречать сына. Вместе с ним заходит и Мирон. Смешанные запахи мужского парфюма и сигарет заполняют коридор, и Олеся невольно дышит ими, отмечая про себя, что готова долго здесь стоять.

— Вот. Возвращаю в целости и сохранности.

— Мама, это так круто! Ты обязательно тоже должна попробовать! — Пашка разматывает длинный шарф, размахивая руками и сверкая глазами.

— Ой, нет. Я боюсь, ты же знаешь. Да и о каком следующем разе ты говоришь? Не стоит злоупотреблять добротой Мирона, — не понимая, почему гость не торопится снимать верхнюю одежду. — Зайдешь?

— Я уже обещал, а мужчины всегда держат свое слово, — топчется. — Ну, раз ты не хочешь на картинг, то можно придумать что-нибудь еще, например, полетать в аэротрубе…

— Да! Это офигительно! Мне Сашка рассказывал, — подросток, уже успевший снять ботинки, спешит в ванную, чтобы помыть руки и что-нибудь поесть. После вечера впечатлений он чувствует, что голоден как волк.

— Ты не ответил…

— Это удобно? — вынимая руки из карманов.

— Вполне. Дорогу в ванную и кухню знаешь. Заблудиться невозможно. А я пока разогрею суп…

Мирон снимает пальто и вешает его на свободный крючок. Почему-то ему хочется думать, что металлическая загогулина теперь его, персональная.

В кухне, за поеданием горячего ужина, Пашка делится рассказом о картинге, о том, что когда-нибудь обязательно перегонит Мирона, и о том, что говорил Сашка об аэротрубе. Нет ничего приятнее, чем смотреть, как едят то, что ты приготовил.

— Ты разбалуешь его, — Олеся сидит у окна, с мягкой укоризной смотрит на гостя и гладит кошку на коленях, которая делает вид, что спит. Сын, в комнате ищущий для него же диск с любимыми песнями, уже увлеченно болтает по телефону с другом. — Понимаешь, что у меня нет финансовой возможности тратить деньги на развлечения? Я не хочу чувствовать себя обязанной. Мы и так тебе должны…

— Слушай, — Полунин, отставив пустую чашку, смотрит на Олесю. — Я делаю это не только для него. Мне нравится проводить с ним время. Я вижу в нем себя и не хочу, чтобы он повторил мои ошибки, которые я наделал отчасти и из-за невнимания отца.

— Он тянется к тебе… — факт, который не скрыть.

— Это лишь подтверждает то, о чем я говорю, — трет переносицу. — Не лишай его общения со взрослым мужчиной. Я не очень в курсе, почему его отец не уделяет ему должного внимания, это не совсем мое дело…

— Потому что у Сергея другая жена, и скоро будет еще ребенок.

Мирон ищет во взгляде Олеси грусть, но находит там лишь усталость и смирение с ситуацией.

— Мой отец тоже женат второй раз, и у меня есть сестра, однако это не мешает нам общаться. Пусть и не так, как мне бы иной раз хотелось, но все же.

— Все люди разные, — Олеся нервничает и оттого усерднее гладит Мишку, таоткрывает глаза и потягивается. — Нет, я его не защищаю. Просто пытаюсь тебе объяснить, что мне от него ничего не нужно. Мы чужие.

Кошка спрыгивает на пол, а Олеся закуривает, приоткрыв форточку. Мирон невольно вспоминает, как они делили одну сигарету на двоих, и с ясностью понимает, что ему этого мало. Всего.

— Давай так… Я обещаю не слишком его баловать, каждое мероприятие согласовывать с тобой, а также привезти сюда игровую приставку, чтобы проводить время и здесь, под твоим присмотром.

Пашка, вошедший в кухню, роняет диск.

— Мы будем играть в футбол? — поднимает, протягивает гостю. — И гонки, да? И стрелялки?

Мирон переводит взгляд на Олесю, которая закрывает форточку и тушит окурок.

— Как твоя мама решит, — он боится идти против течения, доверяя выбор матери подростка.

— Мам… — умоляющий взгляд, который никогда не подводит Пашку.

— Ладно. Хорошо. Будь по-вашему, — сдается. Как всегда.

Пашка радостно вскидывает руки и кричит, чем пугает кошку. Мирон благодарит за еду и идет в коридор, не забыв диск.

— Нет новостей от твоего знакомого? — Олеся останавливает его вопросом.

— Пока нет, — настроение чуть портится. — Я дам знать. Думаю, что это вопрос минимум — недели, максимум — двух.

Уже надев ботинки и пальто, он протягивает руку Паше, и тот жмет ее, при этом чувствуя себя важным, равным. А потом гость наклоняется и целует Олесю в щеку. Та краснеет и опускает глаза, а Мирон в очередной раз думает о том, что хочет как можно чаще видеть на лицах матери и сына румянец и улыбку. И будет целовать ее каждый раз, когда встречается с ней и расстается, будто приучая.

Простившись, Полунин спускается к машине. Он еще вернется сюда — эта мысль успокаивает.

***

Следующие несколько дней проходят для Пашки сумбурно, но весело. Вечером субботы Мирон, как и обещал, привез игровую приставку, и теперь они практически каждый вечер проводят вместе. Олеся иногда присоединяется к ним, наблюдает, поддерживает, вкусно кормит. И Пашка замечает, как она меняется. С каждым появлением в их доме Полунина, она все больше улыбается и смеется. Будто снова оживает. И пусть вопрос с жильем пока остается в подвешенном состоянии, в неполной семье Войтович царит относительное спокойствие. Поддавшись порыву, подросток впервые пишет о маме:

***

Время неумолимо. Пожалуй, это единственное, над чем не властен человек. Оно не может замедляться, останавливаться или идти быстрее ему в угоду. Время — величина, с которой нужно считаться.

Светлана ступает на крыльцо детского дома, крепко сжимая ручки пакетов. Она бы с большей радостью сейчас вцепилась в руку мужа, но тот несет огромную коробку с подарками для детей. Рядом — еще несколько семейных пар, тех, кто решил приехать на день отрытых дверей.

Директор детского дома лично встречает гостей и устраивает для них экскурсию. Она проводит их по этажам, показывает учебные классы, столовую, спальни, рассказывает о детях, которые то и дело от любопытства выглядывают из-за дверей.

— Сейчас мы пройдем в актовый зал, где дети покажут вам свои умения, а после вы сможете раздать подарки. Ребята всегда рады получить игрушки и сладости.

В зале собрались все, кроме самых маленьких. Света сидит рядом со Славой, улыбается, хлопает, а внутри рыдает от того, что так много детей не имеют дома, семьи. Она постоянно ловит на себе их застенчивые взгляды и отводит глаза, не в силах что-то обещать.

Дети, талантливые и не очень, но усердно старающиеся, танцуют, поют, играют на музыкальных инструментах незамысловатые мелодии. Среди выступающих нет брата и сестры Черных — они также сидят в зале и делают вид, что смотрят на сцену. Их взгляды прикованы к мужчине и женщине, которые кажутся знакомыми.

— Я видела их на игре, точно тебе говорю, — шепчет Вика на ухо брату. — По-моему, они даже сидели рядом с женой твоего тренера.

Никита не отвечает, только кивает, показывая, что услышал. Шепот девочки привлекает внимание стоящей рядом работницы детского дома, она громко шикает на подростков, и тогда уже все, кто сидел впереди, оборачиваются. Слава узнает парня, который здорово играл в защите, ему кажется, что и сейчас он защищает, только не ворота, а девочку, что сидит рядом, свою сестру.

— Боже, это они… — шепчет Света, не переставая смотреть на детей, чья история запала ей в душу.

— Тише. Смотри на сцену. Потом все обсудим, — слова мужа выводят ее из оцепенения.

Когда концерт закончился, дети выстраиваются в очередь за подарками. Вика подталкивает брата, но тот не хочет подходить к незнакомым взрослым, поэтому они получают свои пакеты одними из последних.

— Привет, мы были на футболе, у тебя к нему талант, — Слава протягивает подарок и улыбается.

— Спасибо, мне говорили, — буркает тот, забирает пакет и отходит. Зато его сестра, принявшая подарок от Светы, несколько минут стоит возле нее, не смея произнести ни слова, но ловя на себе ее взгляды и улыбки.

— Идем, нам нечего здесь делать, — Никита берет сестру под руку и уводит из зала. Та чуть ли не со слезами покидает помещение.

— Ну, зачем ты так?

Света растерянно смотрит на мужа, а тот кивает головой в сторону выхода — им предстоит общение с директором детского дома.

— Я так понимаю, что вы только недавно начали посещать школу приемных родителей. Должна заметить, что очень многие отсеиваются на этой стадии — люди бывают не готовы к тому, с чем им приходится столкнуться. Поверьте, вас совершенно не зря будут обучать психологи и юристы. Приемные дети — это особые дети. И дело не в развитии. У многих из них поломанные судьбы, родители — пьяницы и наркоманы. Отсутствие нормальной семьи делает их уязвимыми, требующими повышенного внимания и заботы. Готовы ли вы к этому?

Света и Слава смотрят на Аллу Николаевну, их не напугали ее слова.

— Готовы.

— Мы очень хотели бы пообщаться с Никитой и Викой Черных, — вставляет Света. Смотрит на мужа и видит, как тот коротко кивает. Он поддерживает ее решение.

— Ох… Эти подростки… Вы уверены, что не хотите взять кого-то из малышей? Понимаете, они лучше адаптируются в приемных семьях, чем более взрослые дети. Ребят, о которых вы говорите, уже пробовали усыновить, но нигде они не смогли прижиться.

— Нет. Мы не боимся трудностей, — отвечает Слава.

— Что ж… Смотрите, что у нас получается. По закону вы сможете стать семьей не раньше, чем окончите Школу Приемных Родителей и соберете все необходимые документы. На это потребуется более шести месяцев. Пока же я могу предложить вам оформить «гостевой». Он выдается на три месяца и даст вам право встречаться с детьми, забирать их на выходные. После при желании он может быть продлен. Когда вы позвоните мне и скажете, что «гостевой» готов, я поговорю с Викой и Никитой, они будут предупреждены о том, что вы хотите их взять. Однако, если в течение этого полугода придет другая пара, окончившая школу и собравшая документы, если она выберет именно этих ребят, то после десяти встреч с ними, я не имею права им отказать в усыновлении. То есть никто именно для вас этих детей держать здесь не будет, надеюсь, вы меня понимаете.

От мысли, что дети могут попасть в другую семью, у Светы похолодело в груди.

— Понимаем, — отвечает за обоих Вячеслав. — Мы прямо сейчас поедем к нашему специалисту, чтобы оформить «гостевой». Мы вам позвоним.

Выходя из дверей детского дома, садясь в машину, они молчат. Боятся спугнуть разговором свое возможное счастье.

15

Знаешь, как говорят:

ничего не ожидай и не надейся -

не будешь разочарован.

Topsyatina — О вечном и рыжем

— Ну, зачем ты так? Никита, стой! Я с тобой разговариваю!

Брат с сестрой идут по узкому коридору детского дома, в их руках — пакеты с подарками, но они не торопятся, как другие дети, открыть их. Внутри Вики разливается ядом горькая обида, а Никита, пытаясь успокоиться, топит свою агрессию в быстрых, четких шагах. Если было бы можно, он бы побежал, но коридор совсем не похож на футбольное поле.

— Ну, пожалуйста! Остановись уже, наконец!

Лишь услышав в голосе девочки собирающиеся слезы, подросток останавливается. Он тяжело дышит, пакет скользит по его руке.

— Что?

— А ты не понимаешь? Зачем ты увел меня так быстро? Мы даже толком поговорить не успели с той женщиной! — соленые слезы все-таки срываются из глаз Вики, неприятно щекочут кожу.

— И о чем вам с ней разговаривать? Ты разве не видишь, что они приехали за ребенком?

— Вот именно! За ребенком… Или двумя. Почему ты не думаешь, что мы могли им понравиться? Ведь мужчина узнал тебя…

Никита злится, снова хватает сестру за руку и тянет в комнату.

— Это еще ничего не значит, глупенькая. Они с большим удовольствием возьмут себе малыша или малышку, но никак не нас с тобой — проблемных подростков. Все эти подарки и взгляды лишь из жалости. Я ненавижу, когда нас воспринимают, как животных в зоопарке!

Вика вырывается, плачет навзрыд, изо всех сил толкает брата к стене, не заботясь о сохранности подарка.

— Не говори так! Ты просто не видел, каким взглядом она на меня смотрела…

— Да она на всех так смотрела! Ей жалко детей. Не надо думать, что она тебя выделила и теперь думает об опеке. Это из области фантастики, сказка!

Вика закрывает лицо руками, а брат осторожно, не касаясь волос, обнимает ее, утешая.

— Во что же мне верить, если не в сказки? — всхлипывает у Никиты на груди.

— В меня. В себя. В нас. Я ведь верю…

Когда Вика прекращает плакать, он провожает ее до комнаты, где другие девочки рассматривают гостинцы, хвастаются и меняются. Они пытаются привлечь к этому подругу, но та убирает так и не раскрытый пакет в тумбочку и ложится на кровать, прячет лицо в подушку. Какой смысл от подарков, если главного у нее нет? Она любит своего брата, он — единственный ее родной человек, но желание иметь маму и папу, собственный дом не перестает существовать внутри нее, делает каждый день пребывания в детском доме мучительным.

***

Пашка не может поверить в то, что знакомство с Полуниным обернулось для них с матерью обретением надежного мужского плеча. Мирон стал тем, кого не хватало их неполной семье. Не мужем и отцом, но другом и защитником, человеком, которому можно доверять и довериться, а в случае Паши — с которым можно поговорить о том, о чем нельзя с мамой: девчонках, рэпе, спорте.

После уроков Войтович идет к Сашке в гости, им хочется пообщаться вне стен школы, где окружающие любят собирать сплетни, а новости передаются со скоростью лесного пожара. Пашка думает о том, что не намерен делиться известием о появлении в его жизни состоятельного друга. Люди могут не так понять или просто позавидовать. Им не должно быть дела до практически чужого человека, но почти всегда интерес есть.

Друзья входят в квартиру, снимают верхнюю одежду, ботинки с налипшим на них снегом, идут в кухню, оставляют позади на коврике перед дверью мокрые следы.

— Есть хочу до одури, — Якунин лезет в холодильник, разглядывает его содержимое. — Только макароны. Будешь?

Пашка кивает, занимая место за столом. Ему все равно, что есть. Он не за этим пришел, да и мама в последнее время часто балует вкусностями, можно и перебиться простыми макаронами.

— Кетчуп есть?

— Найдется.

Разогрев нехитрый обед, добавив кетчуп и майонез, одноклассники едят. Купленный по дороге энергетик охлаждается в холодильнике. Разговоры о школе и футболе сменяются на откровения Пашки.

— Развлечения эти, игры — все круто, но даже не это главное. Он реально толковый мужик, шарит в компах, машинах, спорте — да во многом! Я до сих пор удивляюсь, почему он со мной возится, ведь не обязан.

— Может, ему от вас что-то надо?

— Да что с нас взять? — удивляется Паша. — Денег у него и так полно, квартира отпадная, я там был один раз, современная и просторная, нет, дело не в этом.

Саша складывает тарелки, не заботясь о том, что их нужно помыть, достает две банки с напитком, успевшим охладиться.

— Значит, мать.

— Что «мать»? — не понимает Пашка.

— Ну, то… Помнишь, ты говорил, что к вам отец приходил даже после развода… Она же еще не старая, — смущенно отвечает Якунин и прячется за банкой.

Его друг тоже пьет, невольно жмурясь от пузырьков и собственных мыслей.

— Я не уверен…

— А ты понаблюдай. Как он на нее смотрит и вообще…

— Бляаааа… А если он и вправду влюбился в маму? Что делать-то? — Пашка ставит банку на стол и закрывает лицо руками.

Сашка ржет:

— Радоваться, придурок. Может, у них все срастется, тогда у тебя появится нормальная хата, бабки и отчим, который не будет тебя гнобить, как батя.

В кармане звонит телефон, Пашка достает его и круглыми от удивления глазами смотрит на экран.

— Помяни черта…

— Да ладно?! Сх*яли? Он же тебе практически не звонит никогда.

— Только если ему что-то нужно, — отвечает Пашка и принимает вызов. Включает громкую связь. — Алло.

— Привет, сын. Узнал?

— Чего хотел?

— Не груби отцу, — сердится. — Я собираюсь к вам в гости завтра вечером, будь добр, погуляй где-нибудь пару часиков. Мне с Олесей нужно поговорить. Мы с твоей мамой давно не виделись.

Пашка закатывает глаза. Знает он эти «разговоры». Наелся уже.

— А тетя Наташа в курсе, что ты к нам едешь? — «троллит».

— Ей не обязательно это знать, — Сергей явно злится. — Ну, так что? Погуляешь?

— Я подумаю, — отвечает подросток и завершает вызов.

Якунин смотрит на друга с немым вопросом и укоризной.

— Расслабься, я не дебил — мать одну оставлять с этим уродом. Пусть со своей женой тр*хается, а нас оставит в покое, — допивает энергетик в несколько больших глотков, в горле неожиданно пересохло.

— Если что, Мирона позови, заодно точно узнаешь, как тот к твоей матери относится, — дает дельный совет Сашка, выкидывая банку в помойное ведро.

***

С каждым днем Мирон все больше и больше влюбляется в семью Войтович. Каждое посещение их квартиры становится для него маленьким шагом к свободе. Только сейчас он в полной мере осознает, что все эти годы жил в тюрьме. Не в той, из которой его вытащил отец, а собственной, сложенной из кирпичиков вины и одиночества, гораздо более крепкой, чем стальные прутья. В той, из которой так хотел выйти, дожидаясь амнистии от себя самого.

Сообщение от Белого с указанием адреса нотариальной конторы и времени застает Полунина в середине рабочего дня. Он знает, что Олеся сегодня работает, поэтому звонит ей, чтобы предупредить о том, что заедет. Перед встречей с нотариусом, Гором и подставным лицом, который станет новым владельцем квартиры в Купчино, нужно успеть заскочить к Войтович домой и забрать документы. Олеся заметно нервничает, но обещает, что к его приезду будет готова.

Мирон проживает остаток рабочего дня в состоянии неопределенности. Его не столько заботит то, как все пройдет, сколько он боится, что эта история сегодня закончится. И не будет больше теплых душевных ужинов в маленькой кухне, игр с Пашкой, не будет горячего ароматного чая, сигарет у отрытой форточки, кошки на коленях и, главное, разговоров с Олесей, ее взглядов, улыбок, смеха. Все это, конечно, не перестанет быть, но не рядом с ним, а будто в другом мире. От этих мыслей хочется бежать, обманчиво не думать, но что, если все так и произойдет? Он поможет семье Войтович с получением квартиры, они его отблагодарят, а потом попросят выйти за дверь, отрезая от того, что происходит?

В поисках поддержки Мирон звонит Антону, предлагая встретиться в ближайшие дни. Тот ловит в голосе друга странные нотки и интересуется:

— С тобой все в порядке?

— Сегодня едем к нотариусу с Олесей, Белый написал.

Антон молчит пару секунд.

— Не думаю, что тебе есть из-за чего переживать, Гору невыгодно тебя подставлять. Если бы он хотел, то просто отказался бы тебе помогать.

— Знаю… Просто думаю, что вся эта история, которая происходит в настоящем, напомнила мне о прошлом и, возможно, сильно повлияет на мое будущее.

— В смысле? Ты меня пугаешь, брат. Неужели ты хочешь снова иметь дела с Белым? Мало тебе было одного раза?

Полунин тихо смеется.

— Нет, я не про него говорю, а про Войтович. Знаешь, я в последнее время очень много времени с ними провожу. И мне это нравится. Я начинаю привыкать к ним…

— И боишься, что с получением квартиры они перестанут с тобой общаться, — делает правильный вывод Антон.

— Да. Они получат то, что хотели.

— А ты — нет… Что ж, я тебя понимаю, но зная Пашку и то, насколько ему не хватает мужского авторитета, о чем я тебе говорил, мне не верится в такое развитие событий. Я не могу судить о его матери, слишком мало ее знаю, но, думаю, что она не будет против продолжения общения, ведь ты очень им помог.

Мирону хочется верить в то, что говорит друг. Пусть пока хотя бы из чувства благодарности, после он сумеет убедить Олесю в необходимости своего присутствия в их жизни. Поблагодарив Антона и закончив разговор с ним, Полунин собирается ехать за Олесей.

***

Автомобиль Мирона она видит из окна, ждала приезда, от «нервяка» расчесав запястья до боли. Света, когда увидела, заставила промыть маленькие ранки перекисью водорода, выпить валерьянки, а потом еще сто граммов коньяка.

Полунин входит в парикмахерскую и натыкается на услужливый взгляд администратора Елены.

— Здравствуйте, вы записаны?

— Он к Олесе, — отвечает за посетителя хозяйка. — Добрый вечер, Мирон.

— Добрый, Светлана. А где…?

— Сейчас придет, — не дает договорить. — Может, кофе?

— Спасибо, но вынужден отказаться, — наконец, видит уже одетую Олесю. — Некогда.

— Да, мы поедем, до завтра, — целует подругу в щеку и направляется к выходу. — Привет, надеюсь, успеем проскочить пробки, — привычно подставляет щеку, порывается открыть дверь.

— Не волнуйся. Все будет в порядке, — Мирон кивает на прощание Светлане, пропуская Олесю вперед.

— Ты тоже это видела, да? — спрашивает Елена, проводив пару взглядом.

— Очень знакомо… Так на меня Славка смотрит. Думаю, нужно Леське уже перестать ходить с закрытыми глазами. И я ей в этом помогу.

Тем временем пара, не подозревая об обещании Светы, выходит из парикмахерской и садится в машину, пристегиваются. Здесь тепло, пахнет ароматизатором, кожей и сигаретами. Заводится двигатель, а дворники сметают снег, который уже успел нападать на лобовое стекло. Автомобиль въезжает в транспортный поток.

***

В квартире у Олеси темно и тихо, только Мишка встречает хозяйку и гостя.

— Пашка на тренировке? — Мирон остается ждать в коридоре.

— Пока у друга, а потом — да. Я ему звонила, предупредила, что задержусь, — Олеся, сняв сапоги и пуховик, идет в комнату, роется в столе, находит папку, кладет ее в сумку.

— Мне кажется, что если твою кошку не покормить, то она меня сожрет, — Полунин не позволяет Мишке сильно кусать палец, щекочет ей усы, а та лишь отфыркивается и продолжает играть на руках мужчины.

— Черт… Сейчас, — быстро передвигается в кухню, насыпает корм, меняет воду, зовет кошку, — Мишенька, иди сюда, моя хорошая, — дожидается пока та, оставив игру, спрыгивает с рук Мирона, приходит к ней и начинает есть.

— Да не торопись, еще есть время…

— Сейчас, только переоденусь, — Олеся возвращается в комнату, то ли от спешки, то ли от выпитых «успокоительных» забыв закрыть дверь. Отыскав на вешалке любимую «парадно-выходную» блузку, стягивает с себя свитер, оставаясь в простом черном бюстгальтере.

Мирон наблюдает за этой сценой и не может оторваться от этого занятия. Бледная кожа, пышная грудь, несколько родинок на спине — он ловит их взглядом, запоминает, как что-то прекрасное, стоящее того, чтобы сейчас сохранить в памяти, а потом вынимать оттуда время от времени. Он чувствует свое возбуждение, и это несколько отрезвляет. Ему не нужно сейчас показывать эмоции и чувства — абсолютно неудачный момент для этого. Их ждет важная встреча, а он, вместо того, чтобы думать о ней, рассматривает, любуется Олесей, которая уже приводит в порядок волосы и так по-женски наносит духи на изгиб шеи.

— Я готова, — она идет прямиком к обувнице в коридоре, натягивает обратно сапоги, успевшие покрыться капельками воды, даже не заметив того, что только что устроила сеанс «стриптиза». Ее мысли сейчас прикованы к предстоящей поездке, а никак не к мужчине, который радуется удачному покрою своего пальто.

— Тогда едем, — отвечает Мирон, послав Олесе короткую улыбку. Он обязательно настроится на встречу по пути, а после им нужно будет поговорить о другом. О том, что таким очевидным становится для него, о незримом, хрупком и бережно укрываемом идущим с неба белым снегом.

***

Пашка возвращается домой после тренировки, матери еще нет. Поужинав и включив на всю громкость музыку, он делает уроки, а затем берется за собственные стихи. Он пишет о том, что его волнует, впрочем, как и всегда.

16

Мы — штрихи одного рисунка.

Черно-белая графика.

Безликие тени на пустых перекрестках

В сетях городского трафика.

Burito — Штрихи

Снег, словно белые светлячки, кружит в воздухе, мягко ложась на землю. Белый и чистый, он накрывает город, успокаивая его. Тот повинуется, будто прикрывает глаза в сумерках и выдыхает прошедший день, уступая его вечеру.

— Волнуешься? — короткий взгляд на пассажира. Нотариальная контора, куда направляются Мирон и Олеся, находится недалеко от метро Новочеркасская. Они в пути уже около десяти минут, но настроиться на встречу у Мирона пока не получается, слишком переживает за пассажирку.

— Есть немного, — Олеся, вцепившись в сумку с документами, смотрит на дорогу. Ее бледное лицо контрастирует с темными стеклами, за которыми проплывают городские улицы.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом? О работе, например. Хочешь? — предлагает Полунин.

— Что о ней говорить? — передергивает плечами, — люди приходят и уходят, одни потом возвращаются, другие — нет. Кто-то доволен, кто-то не очень. Редко, но бывает. Работа с людьми всегда связана с тем, что на тебя и твои действия может быть разная реакция.

— Это нормально, — ему ли не знать?

— Да, я согласна. Просто… Не хочу говорить о работе. Давай лучше о детском доме, которому ты помогаешь.

— А что с ним? — не понимает.

— Света с мужем были на дне отрытых дверей, оформили «гостевой», — почему-то Олесе хочется поделиться этой новостью с Мироном. Он бы все равно узнал рано или поздно. — Наверно, ты знаешь Вику и Никиту.

— Черных? Знаю, — Мирон перестраивается в правый ряд, чтобы повернуть. — Удивлен, что выбор пал на этих ребят.

Олеся отворачивается.

— Думаешь, они не заслуживают права на свой дом и семью?

— Черт. Нет, я совсем не это хотел сказать, — хмурит брови, хочет дотронуться до Олеси, чтобы привлечь ее внимание, но не решается. Всего-то стоит убрать руку с рычага переключения передач и положить ее рядом, на колено, но удерживает страх, что это не понравится его обладательнице. — Обычно люди опасаются трудностей, с которыми связано воспитание подростков.

— Маленькие дети тоже когда-нибудь станут подростками, разве нет? — смотрит на Полунина.

Мирон вздыхает.

— Да, только к тому времени понятно, что от них можно ожидать, они уже привыкают к дому, родителям, боятся это потерять.

— Разве отношения в семье должны строиться на страхе? Нет. Мои друзья увидели Никиту и Вику на том футбольном матче, помнишь? Настя, жена Антона Владимировича, с которой мы тогда познакомились, рассказала их историю, это задело. А после встречи в детском доме они и думать не могут о ком-то другом. По крайней мере, Света — точно.

— Ты так говоришь, будто я против, — Мирон продолжает хмуриться. — Наоборот, я буду очень рад за детей, если у них получится попасть к Тепловым. Я лишь пытаюсь до тебя донести, что растить ребенка с рождения или младенчества — это не то же самое, что воспитывать подростков. И свои дети — не приемные. Когда у отца появилась молодая жена, я ревновал, хоть головой и понимал, что не стоит. Мне понадобилось некоторое время, чтобы принять ее, а потом и сестру.

Автомобиль уверенно въезжает на мост. Олеся снова отворачивается, но теперь лишь для того, чтобы полюбоваться вечерней Невой.

— Прости, я не хотела на тебя нападать, — музыка заглушает тихие слова.

— Все хорошо. Я понимаю, что ты переживаешь за своих друзей. Мне же известно много случаев, когда детей возвращали в детский дом спустя какое-то время. И в них что-то умирало с этим. Никиту и Вику тоже возвращали, с ними очень сложно. Слава и Света должны это понимать и быть готовыми к возможным проблемам.

— Я думаю, они справятся… А ты бы хотел детей? — спрашивает осторожно.

— Да, я считаю, что уже созрел для семьи, — спокойный и уверенный ответ.

— Мы скоро приедем? — Олеся смущается, переводит тему. Она согласна с Мироном в том, что может быть сложно, но верит — нет неразрешимых проблем. Ее же решается.

— Через пять минут.

— Твой знакомый… Он кто? — осмеливается спросить.

— Гор… То есть господин Белый, он занимается недвижимостью, в том числе курирует теневую сторону этого бизнеса. Мы дружили раньше, но после истории с арестом разорвали связь, а сейчас снова сошлись ради твоего дела.

— То есть ты обратился к нему лишь из-за меня? — Олеся почувствовала себя неуютно.

— Да, но… это не стоит обсуждать. Сейчас мы подпишем все бумаги, а затем снова расстанемся. Этот человек давно стал для меня чужим.

Олеся не отвечает, она думает о том, как много Мирон делает для нее и Пашки. Так много, что за жизнь можно не расплатиться.

Остановившись около обычного жилого дома, в подвале которого находится нотариальная контора, они выходят из машины и спускаются по нечищеной от снега лестнице. Открыв тяжелую металлическую дверь, Мирон пропускает Олесю вперед, не упуская из вида ее напряженную спину.

— Кажется, сюда.

В небольшой комнате четверо человек: нотариус, ее секретарь, Белый и мужчина преклонного возраста, как после оказывается, новый владелец квартиры в Купчино. Олеся и Мирон вежливо здороваются и садятся по другую сторону стола. Это напоминает Полунину о судебном заседании, которое ему однажды пришлось пережить, заставляет нервничать. Однако он не показывает вида, прямо смотрит в глаза Гора, сидящего напротив. Дождавшись, пока Олеся вытащит из сумки папку с документами, берет ее холодные руки в свои, грея и даря поддержку.

— Что же, сейчас мы подготовим завещание, а также дарственную, прошу немного подождать.

Секретарь и нотариус забирают документы и начинают печатать на компьютере, остальные участники сидят молча первые пару минут. Затем Святогор, изучив Войтович, не выдерживает.

— Вот, значит, ради кого ты решил вспомнить прошлое. Неожиданно…

— Какое тебе дело до моего вкуса? Ты здесь не для того, чтобы ставить оценки, — Мирон готов защищаться, но легкое нажатие пальцев Олеси возвращает мужчину в состояние холодности и видимого спокойствия. — Я уже говорил, что эта встреча последняя.

— Не зарекайся, мой дорогой друг, — улыбается Гор, — не зарекайся.

— Послушайте, вы получите квартиру за то, что помогаете нам. Цена более чем высокая. Или вы хотите, чтобы мы сейчас встали и ушли? — Олеся не выдерживает, ее бьет нервная дрожь, ей снова хочется расчесать запястья, но руки держатся за Мирона, как за спасательный круг. Да, она хочет иметь свое жилье, но и насмехаться над ставшим дорогим для нее человеком не даст.

— А она с характером, мне нравится, — ухмыляется Белый. — Вы правы, цену я назначал сам, поэтому не прогадал. Я не участвую в невыгодных сделках, если быть честным… Мирон может подтвердить, — намекает на то, что свидетельствовал против него.

— Да заткнись ты… — он бы сжал кулаки, но его пальцы тесно переплетены с пальцами Войтович.

— Тише, друг мой. Не распаляйся. Я всего лишь хотел скоротать наше время в ожидании бумаг… — принтер, стоящий в кабинете, заработал. — Вот и они.

Подписывали документы в тишине, только нотариус суетилась и объясняла, где ставить подписи. Получив бумаги и ключи от квартиры в Купчино, Гор поднялся, поблагодарил всех за прекрасную работу и, никого не дожидаясь, вышел. Когда Мирон с Олесей подходили к машине, они видели, как серебристая Ауди покидает двор, внутри салона четко угадывались двое.

— Значит, вы теперь будете там жить? — Олеся наивно спрашивает пожилого мужчину, который присутствовал на встрече.

— Что вы? Нет. Я всего лишь сыграл свою роль. Всего доброго, — уходит в сторону остановки.

Олеся тянется за сигаретами, ей срочно нужно привести нервы в порядок после стресса. Полунин помогает ей прикурить, присоединяясь.

— Мирон, как думаешь, там не будет ничего противозаконного? Не хотелось бы, чтобы люди, с которыми жила тетя Лида, прокляли меня за то, что я впустила в их дом преступников.

— Я не знаю, Лесь… Не могу тебе этого обещать.

Они садятся в машину, пристегиваются и, наконец, немного расслабляются.

— Довезешь меня до метро?

— Обижаешь. Домой. Пашка там, наверно, с ума сходит от волнения.

— Да, точно, сейчас я ему позвоню. И маме. Пусть тоже порадуется за нас. Спасибо тебе огромное. Если бы не ты и твоя помощь, мы бы еще не скоро обзавелись своим жильем, да и неизвестно, смогли бы вообще. А теперь у нас есть возможность иметь свой угол, не зависеть от арендодателей, не тратить…

Мирон лишь коротко кивает, слушая слова благодарности. Это все пустяки. Если бы не Войтович, он бы никогда не узнал, что человек может получить столько тепла и заботы от малознакомых людей. Так что здесь еще можно поспорить, кто получил больше.

Спустя полчаса Пашка встречает их в коридоре.

— Ну, как все прошло? По телефону я понял, что сделка состоялась, но мне нужны подробности.

— Все хорошо, Паш, все хорошо, — устало отвечает Олеся, обнимая сына, чувствуя, как около ног ластится Мишка. — Поешь со мной? — поворачиваясь к Мирону, который застыл в дверях.

— Спасибо за предложение, но уже поздно, да и ты устала. Я лучше завтра приеду после работы.

— Да, приезжай завтра вечером, — усиленно кивает Пашка. — Я буду ждать тебя, — присутствие Мирона ему крайне необходимо.

Олесе не хочется, чтобы Полунин уезжал, но ей ничего не остается сделать, как отпустить благодетеля, попрощавшись до завтра, традиционно приняв поцелуй и закрыв за ним дверь.

Мирон выходит из подъезда и закуривает. Пройдет немного времени и Войтович переедут в новую квартиру, а он уже привык приезжать сюда. Место, где его ждут, где ему рады. Он понимает, что время идет и все меняется, но хочет, чтобы перемены в его жизни были лишь такими, какими он сам спланировал. В присутствии Пашки им с Олесей не поговорить о будущем, ни сегодня, ни, наверно, завтра. Нужно просто поймать подходящий момент.

***

— Черных, тебя к директору зовут, — мальчишка на пять лет младше подходит с боязнью во взгляде. Никита ничем не заслужил его страха, разве что всем в детском доме известно о его потенциальной агрессии.

— Только меня? — он ничего не делал, ту драку в спортивной раздевалке затеяли другие.

— Нет, еще твою сестру.

Дело принимает другой оборот. Дойдя до комнаты девочек, он стучит, получив разрешение войти, подходит к кровати Вики. Та по-прежнему обижается на брата за то, что он увел ее тогда, но сейчас смотрит на него с вопросом в глазах.

— Ты не извиняться пришел.

— Нас вызывают к директору.

Вика тут же вскакивает с кровати, поправляет мятую одежду и идет на выход. Короткие волосы не требуют расчески.

— Куда ты так торопишься? — спортсмен еле поспевает.

— Ты что, ничего не понял? Это они! Алла Николаевна хочет с нами поговорить об опекунстве.

Никита останавливается.

— Нет, не может быть, — категорично.

— А я тебе говорю — может! Идем быстрее, — хватает брата за руку и тянет его по коридору.

В кабинете директора детского дома шкафы ломятся от папок с документами, на подоконнике распустился какой-то необычный цветок, а в чашке на столе налит горячий чай.

— Спасибо, что пришли так быстро. В общем, так, мои хорошие. Сегодня к вам приедет пара, которая хочет с вами пообщаться. Они только недавно стали посещать школу приемных родителей, поэтому у них на руках лишь гостевой.

— Как их зовут? — спрашивает Вика.

— Вячеслав и Светлана Тепловы. Вы их видели на днях.

Вике нравится эта фамилия.

— Я же говорила! — шепчет, толкая брата в бок. Тот будто отмирает.

— Когда они приедут?

— Я поняла, что уже в пути.

В дверь стучат.

— Здравствуйте, Алла Николаевна, — Светлана осторожно приоткрывает дверь. — К вам можно? — замечает детей, смотрит на мужа позади себя.

— Да, проходите, вот, собственно, и они.

Тепловы входят в кабинет, сесть некуда, поэтому они встают у двери.

— Привет. Вам сказали? — Слава протягивает руку Никите, и тот ее пожимает. Мужское приветствие вызывает легкую улыбку у остальных.

— Только что, — директор тушуется, — вы с документами?

— Вот наш гостевой, — протягивает Света. — Это удобно, что мы вот так сразу приехали?

Директор проверяет, все ли правильно, кивает своим мыслям.

— Да. Все хорошо. Значит, предлагаю вам сегодня пообщаться в наших стенах, а в следующий раз, если ребята будут не против, вы сможете их забрать на несколько часов. У нас есть небольшая комната для встреч с возможными опекунами, дети вам ее покажут. А также можете погулять на территории, если захотите.

— Спасибо, — отвечает Слава и открывает дверь, пропуская жену и подростков. — Ну, что? Показывайте дорогу.

Они идут по коридору, ловя на себе взгляды других детей, чувствуя кожей чужие зависть и радость. Скоро эта новость разлетится по детскому дому, как горячие пирожки.

— Сюда, — Никита открывает дверь, где стоят столик, несколько стульев и стеллаж с игрушками и детскими книгами.

Подростки садятся напротив, исподлобья смотрят на взрослых.

— Гхм, — Слава прочищает горло. — Вы простите, мы в подобной ситуации впервые и не очень понимаем, что нужно делать. Давайте для начала познакомимся, что ли? Меня зовут Вячеслав, а это моя жена Светлана. Можете называть нас по имени. Нам тридцать девять и тридцать пять лет соответственно. Я работаю в сфере логистики, а у Светы своя парикмахерская.

Никита смотрит на сестру, хмурится, видя, что той нравится все, что она слышит. Девочка впитывает каждое слово и каждый взгляд.

— У вас есть свои дети? — сразу в лоб.

— Нет, — отвечает Света. — Мы много лет пытались, но… Нет.

— Почему мы?

Тепловы теряются. Они не ожидали таких вопросов. Как объяснить, что их выбор был спонтанным, замешанным на эмоциях?

— Мы видели твою игру, — начинает Слава.

— Да, а потом узнали и про Вику от жены твоего тренера, — продолжает Света.

— Решили помогать вашему детскому дому, обращались к господину Полунину, — подхватывает Теплов, — оказались на Дне открытых дверей…

— Где снова вас увидели и решили, что стоит попытаться. Жаль, что вы ушли так рано тогда, мы хотели с вами поговорить, чтобы для вас не было неожиданности.

— Вы сейчас с нами говорите, — отрезает Никита.

Вика пинает его ногой под столом, прося не нагнетать обстановку. Ей же самой с трудом даются слова, она очень стесняется, не знает, куда деть руки, и постоянно прикусывает внутреннюю сторону щеки.

— Верно, — Слава достает из пакета коробку шоколадных конфет в виде морских ракушек и маленькие коробки сока, — мы не знали, что вы любите, и купили сладкое, чтобы отметить нашу первую встречу.

— У нас нельзя алкоголь, — тихо произносит Вика и низко опускает голову, пряча глаза.

— Ох, он не это имел в виду, — Света наклоняется вперед, — мы вообще не употребляем ничего, крепче кофе. Слава постоянно за рулем, а я столько лет лечилась, что уже отвыкла от спиртного.

Долгое время в комнате царит тишина. Дети немного успокаиваются, узнав об отношении Тепловых к спиртному.

— Вика любит ванильное мороженое, а я — леденцы. Только немного, иначе тренер меня будет гонять, — произносит Никита, снимает прозрачную пленку с конфет и открывает коробку. Вика смотрит на брата и берет сок.

Это согласие принять сладости заставляет Тепловых внутренне отпустить себя.

— Хорошо, в следующий раз принесем их, — говорит Света. Ей сейчас не до конфет, она смотрит на подростков, жадно жующих шоколад, и не может насмотреться.

— Только не слишком много, а то в группе отберут, — тихо произносит Вика, краснея.

— Отнимут? — Слава удивлен и раздосадован.

— Я, конечно, могу за себя и Вику постоять, но против толпы бессилен, — оправдывается Никита, — не только мы любим сладости и подарки, другие дети тоже их хотят. Как и родителей.

Тепловы переглядываются.

— Что ж, тогда, наоборот, принесем больше, чтобы всем хватило. Спасибо, что предупредили. Наелись? На улицу пойдем? — Света собирает мусор, чтобы не оставлять грязь после себя.

— Спасибо, — благодарит Вика. Не за угощение, а за надежду. — Да, только нам одеться надо, подождите нас в холле.

Спустя несколько минут четыре человека прогуливаются по дорожкам. Снег хрустит под подошвой ботинок и сапог. Они гуляют недолго, у подростков не слишком теплые одежда и обувь, но этого времени хватает, чтобы продолжить разговор и положить начало зарождению новой семьи.

17

Скажи мне, кто не ошибся, не сбился в жизни ни разу:

Кто первый остановился, когда его несет?

Ломали нетерпеливо, в упор не слушая разум.

Хотели, чтобы красиво, но все наоборот.

По дороге одной в разные стороны.

Кто мы с тобой? Орлы или Вороны?

М.Фадеев, Г. Лепс — Орлы или Вороны

Несмотря на пережитые вчера волнения и накопившуюся усталость, Олеся не может уснуть. Ловит разрозненные, как потревоженные пчелы, мысли, пытается уложить их в придуманную шкатулку, понимая, что, для того чтобы собрать их воедино, нужен как минимум чемодан. Сжимая в руках уголок одеяла, она призывает сон с его черной бездной, просит забрать ее в свой мир, где нет правды, а дождавшись, чуть улыбается уголками губ. Сегодня же утром, сидя за столом, она, напротив, пытается разогнать туман перед глазами, в ласковых объятиях сигаретного дыма поглощая кофе чашками. Проводив Пашку в школу, собирает в себе силы, чтобы поехать на Васильевский остров, где теперь их дом. Нужно о многом подумать — что купить, что поменять, а что оставить прежним. Хочется заехать и жить, а не спотыкаться о строительные материалы и дышать запахом краски. Как можно скорее заехать и жить.

Чтобы не совершать поездку совсем порожняком, Войтович собирает два пакета вещей — пригодятся в ремонте и уборке. Несмотря на то, что сумки довольно тяжелые, поездка в метро, а также прогулка по Наличной улице дарят бодрость и желание успеть за сегодняшний день как можно больше.

Знакомый консьерж, оторвав взгляд от утренней газеты, встречает Олесю пожеланием доброго времени суток. Та отвечает взаимным приветствием и говорит о том, что скоро они с сыном переедут сюда, интересуется бытовыми вопросами, узнает о тех, кто живет по соседству.

В самой квартире пусто, прохладно и очень тихо. Олеся открывает окно, впуская морозный воздух и городской шум, достает блокнот и делает записи, чтобы ничего не забыть в будущем — купить пару диванов, попробовать отремонтировать вытяжку в кухне, переклеить обои, заказать потолки и постелить ламинат вместо старого паркета. Работы много, но нет ничего, с чем они бы не справились. Войтович представляет, как в будущем будет жить здесь с Пашкой, и эта картинка радует своей перспективой.

Вернувшись домой вечером, она обнаруживает в комнате не только сына, но и Мирона, играющего с ним в компьютерные игры.

— Привет, ты разве не должен быть на тренировке? — обращаясь с вопросом к подростку, ставит на пол пакет с продуктами и расстегивает куртку.

Мирон останавливает игру, подходит к Олесе, здоровается, целует в щеку и помогает с одеждой.

— Антон простудился, — отвечает вместо Пашки. — Твой сын мне позвонил, и я решил не задерживаться на работе. А ты где была? — видит пакет. — Зачем тяжести носишь? Попросила бы кого-то из нас тебя встретить.

— Надеюсь, он скоро поправится… Я на Васильевский ездила, — игнорирует последнее замечание. Понимает головой, что могла бы доверить походы по магазинам Пашке, но привыкла выбирать продукты сама. Ей же из них готовить. — Вы ужинали?

— Только по пачке чипсов съели, — юноша, поняв жест Мирона, тащит пакет в кухню.

— Ну, конечно. Это же вкусно. Не то, что домашняя еда, — сунув ноги в тапочки, Олеся демонстративно упирает руки в бока.

— Не злись, мы обязательно съедим все, что ты приготовишь, да, Павел? — улыбается гость.

Пашка, доставая продукты и не отвлекаясь от своего занятия, угукает, а затем идет в комнату, жуя большую грушу. Успел перехватить.

— Видишь, я исправляюсь. Мирон, идем доигрывать?

— Ты уроки сделал? — из ванной интересуется Олеся. Традиционный вопрос, практически ежедневный, но всегда вызывающий у сына недовольство.

— Ну, мам! Я перед сном сделаю. Обещаю, — перекидывая грушу в руках.

Полунин не против того, чтобы отдохнуть от игры.

— Делай уроки, а я пока твоей маме помогу с ужином. Доиграть всегда успеем.

Пашка расстраивается, но не осмеливается перечить. Олеся благодарно кивает.

— Спасибо, с ним порой довольно непросто, особенно когда дело касается учебы.

— В качестве благодарности можно попросить чашку чая? А то после чипсов пить ужасно хочется.

Олеся улыбается имашет в сторону кухни. Залив воду из-под крана и включив чайник, хозяйка достает кружку, из которой обычно пьет Мирон, и кидает в нее пакетик.

— А ты со мной не будешь? — почему обычный черный чай недорогой марки кажется таким вкусным и наполненным теплотой? Почему он дарит спокойствие лучше антидепрессантов и успокоительных средств? Мирон всегда спрашивает себя об этом, но ответа пока не находит.

— Нет, я лучше после ужина, — отвечает Войтович, прислушиваясь к звукам из комнаты. Пашка опять громко включил музыку. — И когда ему уже этот рэп надоест?

— Возможно, никогда, — Мирон смеется. Щелкнул выключатель у чайника. Олеся осторожно наливает кипяток, пододвигает конфеты. — Спасибо. Хочешь, помогу тебе с готовкой? Овощи могу почистить или что-то еще.

Олеся отрицательно качает головой.

— Пей спокойно, я сейчас бульон поставлю, пожарю котлеты, а после займусь пирогами.

— Мммм, с чем? — отпивает, не боясь обжечься.

— С вареньем. Мама заставляет брать с собой несколько банок каждый раз, когда мы к ней приезжаем. Мы его особо не едим, а со слоеным тестом будет вкусно. Жаль, на свое времени нет. Может, в выходные получится найти.

Мирон пьет чай с конфетами из вазочки на столе, наблюдая за тем, как быстро и здорово у Олеси получается готовить.

— Как сегодня день прошел? Твой друг больше не беспокоил? — замешивая фарш.

— Нет, уверен, что вчера была наша последняя встреча… — подумав, продолжает, — я довольно трудно схожусь с людьми, но если это случается, то держусь за них до последнего, даже притом, что мне может нравиться не все, что они делают. С Гором же ситуация сложилась так: мы перестали быть друзьями, но и врагами, по сути, не стали. Просто расстались. И сейчас он для меня не существует. Чужой человек. Забытый. Если же он снова захочет искать встречи со мной, насолить, то мне тоже есть, что ему предъявить, — недобро сверкает глазами. — А день… прошел, и ладно. Ездил по работе в несколько мест, в детский дом заезжал, обсуждали с директором финансовое обеспечение новогоднего праздника, а потом работал в офисе, мечтая скорее приехать к вам, — последнее сказано тише, вкрадчивее. — А у тебя как прошел день? — ему, правда, интересно.

Олеся осторожно выкладывает будущие котлеты на горячую сковородку с шипящим маслом.

— Здорово, что ты этим занимаешься. Если нужна моя помощь, например, сделать красивые прически к празднику, дай знать. Думаю, Света будет не против на один день закрыть парикмахерскую и устроить выездную работу… Как я уже говорила, ездила на Наличную, прибиралась там, пыталась понять, сколько нужно денег на ремонт и мебель. Потом заехала в строительный, приценилась. Наверно, придется брать в долг у подруги, как-то я не рассчитывала, что необходимо так много всего…

— Лесь…

— М-м? — чуть оборачиваясь.

— Не придумывай, пожалуйста. Не надо ни у кого ничего брать в долг. Я готов помочь безвозмездно. Только скажи, — слова звучат искренне.

Олеся водит лопаткой по сковороде, низко опустив голову.

— Спасибо, Мирон. Это очень мило с твоей стороны…

— Да не мило! — злится. — Это нормально! Я хочу вам помочь.

В кухню входит Пашка — выкинуть огрызок и стащить котлеты, запах которых проник в комнату, заставляя урчать желудок и отвлекая от уроков.

— Что за шум?

Олеся и Мирон переглядываются.

— Ничего, сынок.

— Твоя мама не хочет, чтобы я помог вам с ремонтом, — одновременно.

Пашка хватает готовую котлету, кладет на кусок хлеба и дует на пальцы.

— Горячая какая! Мам, так почему он не может нам сделать ремонт? Он же и так нам помог.

— Вот, именно поэтому, — недовольно косится на сына. — Может, ты дождешься нормального ужина, а не будешь «кусочничать»?

Пашка, игнорируя взгляд матери, впивается в импровизированный бутерброд, жует, широко открывая рот и блаженно закатывая глаза.

— Вкуснотища! Я еще уроки не доделал, а терпеть голод больше не мог, — наливает себе сок из пакета. — А что касается ремонта, так ты сама вчера говорила: чем быстрее мы съедем отсюда, тем больше денег сэкономим. Так что не вижу причин отказываться от помощи друга, — захватив стакан, возвращается в комнату.

— Видишь, тебе даже сын говорит, что не стоит делать все самой, когда есть я. Можешь сама выбрать проект, нанять работников и заказать мебель. Мне будет только в радость это оплатить.

Олеся выключает огонь под сковородой с последней партией котлет, подогревает воду в чайнике и, достав свою кружку, садится рядом с Мироном.

— Может, ты тоже хочешь перекусить до ужина?

— Не откажусь, — улыбаясь, урчание в животе подтверждает его желание.

— Скромник, — фыркает, делая себе и мужчине бутерброды «по-Пашкиному», снова наливает чай. Вспомнив о крутящейся под ногами Мишке, сыплет ей корм. — А ты без котлет обойдешься.

Они едят какое-то время, не прерываясь на разговоры. И в этой тишине столько спокойствия, что оба боятся спугнуть его, начав говорить. И все же Олеся прерывает молчание. Ей нужно выговориться, объяснить, не пожаловаться, но выплеснуть то, что давно травит ее изнутри.

— Это не потому, что я тебе не доверяю или хочу обидеть. Это из-за моего страха. Я боюсь зависеть от мужчины. Понимаю головой, что ты — совсем не как мой бывший муж, но внутри стопор стоит, будто молния на щитке «не подходи», «убьет», «опасно». Я знаю, что ты не станешь делать нам зло или отвечать равнодушием. Пашка правильно сказал, ты стал для нашей семьи настоящим другом. Как Света или Слава. Однако мне не хочется злоупотреблять твоим хорошим отношением.

— А если я сам хочу, чтобы мной «злоупотребляли»? Подумай сама, тебе будет легче довериться профессионалам, понадобится меньше времени и сил на ремонт. А взамен я не прошу многого — ваше общение, твою домашнюю еду, вкусный чай…

— Обычный у нас чай, — перебивает. — Это несоизмеримо, понимаешь? Ты и так сделал для нас так много! Мне будет комфортнее взять в долг у Светы, чем безвозмездно у тебя… Однажды я доверилась мужчине во всем, полностью, а в итоге осталась ни с чем — хорошо, что была работа, и нам с сыном подвернулся вариант со съемом этой квартиры. Я долгое время мирилась с изменами и предательством мужа, в браке и после. Надеялась, что человек поменяется, перестанет быть эгоистом, вспомнит, что у него есть сын, но этого не случилось. Когда мы виделись в последний раз, я попросила его больше не приходить, звонить Пашке, если он хочет с ним пообщаться. И знаешь. Ничего. Абсолютная тишина. Я не могу сказать, что сын страдает, но он до сих пор не понимает, чем вызвано такое отношение к родному человеку. Поэтому я боялась, что, привязавшись к тебе, он может получить тот же удар в спину… Хорошо, что мои опасения не оправдываются… Что-то я с тобой заболталась, нужно еще суп заправить, — Олеся встает, убирает пустые чашки в раковину. Мирон смотрит на ее действия и понимает, что за ними прячутся ее страхи, комплексы и переживания.

— Хорошо, я не буду настаивать, прошу лишь: если возникнут вопросы или проблемы, скажи мне, ладно? Мы обязательно что-нибудь придумаем, — ловит ее грустную улыбку, не выдерживает, поднимается из-за стола и обнимает Олесю со спины. Осознает, что вторгается в ее личное пространство, но не хочет отпускать. Она вздрагивает, но не отшатывается, а он утыкается носом ей в макушку и дышит, чувствуя, как легкие наполняет вкусный запах уюта, покоя и детства.

— Эй, ты меня раздавишь, — румянец со щек перекидывается на шею и грудь. Она не хочет терять чувство защиты, которое обретает рядом с Мироном, но прерывает объятия, понимая, что те будят в ней не только дружеские чувства. — Может, сходишь к Пашке, проверишь, как он сделал уроки?

Полунин отстраняется. Все, что угодно. Он сделает для этой женщины все, что она захочет, лишь бы была счастлива. Даже если ему самому будет от этого плохо.

— Уже иду. Но я еще вернусь, — обещает.

Уходя в комнату, Мирон забирает с собой Мишку, чтобы не мешала хозяйке готовить и чтобы унести с собой немножко тепла.

***

Пашка дописывает последний пример, когда в комнату входит Мирон, выключает музыку.

— Как успехи? — гость садится на диван, устраивая на коленях кошку. Мишка прикрывает глаза и мурчит от удовольствия. Сытая и обласканная.

— Закончил, считай. Чего мама? Так и отказывается от помощи? — откладывая ручку и закрывая тетрадь.

— Пока да, а я все думал, в кого ты такой упертый? — ухмыляется.

— Уж точно, не в отца, — хмыкает Пашка, складывая школьные принадлежности в рюкзак. — Играть будем?

Мирону так хорошо на диване, расслабленно, спокойно, что даже джойстик в руки брать не хочется, тем более придется для этого сгонять с коленей кошку.

— Может, посмотрим спортивный канал? Сегодня должна быть интересная игра по гандболу.

Подросток хватает пульт, включает телевизор и ищет нужную передачу.

— Похоже, только началась… Ты ставку сделал?

— Нет, мне просто нравится следить за спортивными событиями, — смеется Полунин. — Я тебе уже говорил, что тотализатор — не мое. Когда я был подростком, постоянно на что-то ставил, благо, отец был умнее меня и не запрещал. Просто однажды, когда я потерял тормоза, он позвал меня к себе и показал таблицу расходов. За месяц я умудрился проиграть несколько его зарплат, заметь, это немалые деньги, и я знал, на что ставлю. Точнее, думал, что знаю. К сожалению, букмекерство, как и казино, рассчитано на то, что люди верят в удачу и не скупятся, когда дело касается игры.

— Но ведь есть те, кто выигрывает! — восклицает Войтович.

— Теорию вероятности знаешь? Возможность выигрыша настолько мизерна, что о ней даже не стоит думать. Я выигрывал, да, но это были копейки по сравнению с тем, что я терял. Хуже всего, когда человек перестает себя контролировать, не успевает или не хочет остановиться, залезает в долги. Когда отец начинал, с чем ему только не приходилось сталкиваться… Даже сейчас этот бизнес можно назвать околокриминальным.

— Тогда зачем ты им занимаешься? — спрашивает Пашка. Действие на экране не интересует его столько, сколько этот разговор.

Мирон пожимает плечами.

— Я больше ничего не умею и должен помогать отцу. Когда-нибудь придет время отпустить его на заслуженный отдых. Не хочется, чтобы дело его жизни пропало. Соня, моя младшая сестра, вряд ли сможет управлять фирмой. Да и не женское это дело. Совсем.

Пашка пять минут смотрит в телевизор, обдумывая слова мужчины. Он бы тоже хотел жить с целью, быть хоть немного похожим на отца, но тот никогда не был для него авторитетом, просто человеком, который постоянно задерживался на работе, и из-за которого часто плакала мама.

Услышав звонок в дверь, Пашка подскакивает.

— Вы кого-то ждете? — приподнимая бровь, спрашивает Мирон. Он рассчитывал на то, что они проведут этот вечер без посторонних — как уже привык.

— Да… то есть, нет. Это отец. Он вчера звонил, сказал, что придет. Хотел, чтобы я освободил им с мамой квартиру, — красноречиво стесняется на последней фразе.

— Вот как… А мама? За? — подобная перспектива вызывает, по меньшей мере, недоумение, а по большей — жгучую ревность. После всего, что она рассказала о своем бывшем муже, такое развитие событий кажется более чем странным.

Парень мнется, ерошит волосы на затылке и прячет глаза.

— Она не знает, что он должен приехать. Я не сказал. Вчера у нее был нервный день, а сегодня я не успел, — оправдывается, а у самого что-то сродни панике. Мирон впервые видит Пашку таким.

В дверь снова звонят.

— Паш, да открой ты уже, мне не оторваться от плиты, — кричит Олеся из кухни.

— Сейчас откроем, — отзывается Полунин и выходит в коридор. Подросток явно не хочет этого делать, поэтому нужно принять огонь на себя. Да и пора уже посмотреть на прошлое Олеси, после своего оно не кажется страшным или неприглядным. Просто кусок ее жизни, перевернутая страница.

Открыв дверь, Мирон убеждается в правильности приятого решения — стоящий напротив мужчина не совсем трезв. В его взгляде читается удивление и растерянность.

— Переехали, что ли? — бубнит себе под нос.

— Добрый вечер, вы к кому? — Полунин старается проявить холодную вежливость.

— К жене. То есть, бывшей жене. Олеся здесь? — заглядывает вглубь квартиры, видит сына. — Пашка, где мать? И почему ты здесь? Я же просил тебя уйти на время. Не мог отсидеться у друзей?

Мирона очень злит вся эта ситуация, но он старается контролировать свои эмоции.

— Он никуда не пойдет, — отвечает вместо Пашки. — Боюсь, что единственный человек, который сейчас покинет это место — вы. Здесь вам не рады, вас не ждали.

Сергей снова смотрит на Мирона, разглядывает с интересом, как под лупой.

— А ты что за хмырь? Хахаль ее новый, что ли?

— Если и так? — в глазах вызов и явная угроза. Терпение заканчивается. Вся ситуация похожа на абсурд, сцену из дешевого спектакля с второсортными актерами.

Незваный гость ухмыляется.

— Быстро же она нашла мне замену… — снова окидывает взглядом, цепляясь за татуировки и дорогие часы. — Побогаче, помоложе… Уголовник, что ли?

— Не святой, — отвечает Мирон, складывая руки на груди. Нужно куда угодно их убрать, чтобы не полезть в драку. Мало того, что его бесит причина появления здесь бывшего Олеси, так еще он никогда не позволяет делать о себе подобные выводы. Одно его удерживает в рамках приличия — дыхание Пашки за спиной. И все же от словесной угрозы удержаться не удается. — Есть желание познакомиться поближе? Легко могу устроить.

На голоса из кухни выходит Олеся.

— Кто там? — смотрит на собравшихся мужчин. — Сергей? Что тебе нужно? Ты пришел к Паше? — а в голосе столько неверия, что им можно заполнять стадионы.

— К тебе он пришел по старой проторенной дорожке, — отвечает подросток, копируя позу Полунина, — я не сказал, что он звонил, прости…

Олеся застывает посреди коридора, даже не реагирует на кошку, которая тоже вышла посмотреть на гостя, а теперь вьется у ног хозяйки.

— У вас еще и питомец теперь есть, как мило, полный набор, — подает голос Сергей. — Только смею напомнить, что вы еще носите мою фамилию, а значит, я имею право сюда приходить.

— Я никогда не была против твоего общения с сыном, но тебе, похоже, это совсем не нужно, — произносит Олеся. — А фамилию легко поменять при желании. Вернуть девичью или взять новую.

— Что ж, я вижу, что меня действительно здесь не ждали. Пойду, пожалуй…

Закрыв дверь, Мирон оборачивается и смотрит на подростка, который уже подошел к матери и обнимает ее.

— Ну, что ты? Ну, все в порядке, видишь? Он ушел…

— Позвать обратно? — непонимающе спрашивает Полунин. — Если надо…

— Нет! — кричит Олеся, цепляясь за сына, и до Мирона, наконец, доходит, что у той истерика. Слезы, которые он не сразу увидел в полумраке коридора, теперь безостановочно катятся по щекам, а приглушенные рыдания прорываются из горла, сдавленные и некрасивые.

— Идем-ка на диван, — Мирон мягко берет женщину под руку и ведет в комнату. — Вот так. Садись. Павел, неси стакан воды. Сейчас тебе будет лучше…У вас есть успокоительное? — спрашивает у вернувшегося подростка.

— Сейчас… Посмотрю в аптечке, — бледный, нервный, похоже, тоже нуждающийся в успокоении после пережитой встречи, Паша — уменьшенная копия своей матери.

— Там… Нет… Я… все… Не… купила… — сквозь слезы выдавливает Олеся.

Мирон выуживает из кармана купюру, протягивает ее Паше.

— У вас есть круглосуточная аптека за углом, сбегай, купи, что она обычно принимала. Знаешь?

Войтович кивает, берет деньги, сует ноги в ботинки, накидывает куртку и почти бегом выходит из квартиры.

— Ну, что ты, милая? Ну, не плачь… — Мирон обнимает Олесю, гладит ее по волосам. — Нашла, из-за кого расстраиваться, он же больше для тебя никто, сама говорила. Чужой человек.

— Да… но… он… опять… убивает просто… — стакан воды совсем не помог унять истерику. Мирон в растерянности. Он не хочет, чтобы она плакала, больно видеть ее такой: беззащитной, ранимой, хрупкой и живой — настоящей.

— Если бы знал, что этот м*дак доведет тебя до такого состояния, с лестницы бы спустил… — сквозь зубы. — Лесенька, лисенок, успокаивайся. Вон, смотри, даже Мишка пришла к тебе, видишь?

Кошка запрыгивает на диван и садится на подлокотник. Олеся смотрит на нее покрасневшими глазами, кивает, но продолжает плакать.

— Никогда не знал, что делать с женскими слезами, — шепчет Мирон и наклоняется к лицу Олеси. — Только не злись на меня за эту шоковую терапию.

Ее губы вкусные, с солью от слез, мягкие, раскрытые от удивления. Его язык проворно просовывается в глубину ее рта, ощупывает небо, трется об ее язык, ласкает жадно, но при этом бережно. В одном поцелуе все: невысказанные слова, страсть, желание уберечь и сделать своей.

Хлопает входная дверь.

— Похоже, мое лекарство не хуже аптечного, — снова шепчет Мирон, отстраняясь, разглядывая Олесю, которая снова тянется за поцелуем. Ее распухшее от слез лицо, такие же от поцелуя губы — Мирон ищет в ее глазах отторжение, но находит только страсть, затуманивающую рассудок, неверие в происходящее, непонимание, почему все прекратилось. — Паша пришел, слышишь? — тихо.

Она тут же отодвигается, но не слишком далеко, трогает свои губы пальцем, будто только сейчас начинает осознавать свершившийся факт близкого контакта.

— Вот, — в комнату входит Пашка, протягивает пакет с таблетками. — Ой, я вижу, ты уже успокоилась…

— Шоковая терапия сработала, — отзывается Мирон и встает. — Думаю, твоей маме все же нужен покой. Я поеду. Позвоню завтра.

Он уходит, понимая, что уже ждет повторения поцелуя, осознавая, что, узнав вкус любимых губ, уже не сможет отказаться от них. Не жалеет о случившемся. Нисколько.

18

Пашка садится на диван рядом с матерью, обнимает. Ему очень хочется догнать Мирона и спросить его, какую шоковую терапию тот имел в виду, но сейчас он нужнее здесь.

— Ты как? — спрашивает осторожно, боясь вызвать вторую волну истерики. Не то, чтобы он ее никогда не наблюдал, просто зрелище не из приятных. Не тогда, когда плачет твой родной человек. Да и вообще, ничего хорошего. Не чувствует, что смог бы справиться с ситуацией так же быстро, как Мирон, даже несмотря на уже выпитую мамой таблетку.

— Паршиво, — отвечает Олеся, убирая налипшие на лицо мокрые от слез волосы. Ей хочется перебить чем-то противный вкус лекарства, но нет сил подняться. — Можешь еще принести попить?

Пашка хватает пустой стакан и несется в кухню. Наливает сок, который сам пил недавно, возвращается, отмечая по дороге, что в духовке уже испеклись слоеные булочки с вареньем.

— Вот, держи, — смотрит, как мать пьет, поддерживает ее подрагивающие руки, чтобы ничего не пролилось. — Мне выключить плиту?

Вопрос заставляет Олесю моргнуть, а затем встать. Конечно, ничего не изменилось, мир по-прежнему продолжает существовать. За окном все так же шумит вечерний Петербург, а в домах люди готовят ужин и делают уроки с детьми. Все, как и должно быть.

— Я сейчас сама посмотрю. Суп, наверно, тоже доварился.

Они идут в кухню, где совсем недавно обсуждали прошлое и будущее, а теперь сюда вновь ворвалось настоящее — неприглядное, серое, бесцветное. Оно тяжелым облаком повисло под потолком, сгустило атмосферу тепла и уюта, и даже аромату приготовленной домашней еды не удается его разогнать.

— Жаль, что Мирон ушел… даже не поел, — Пашка разливает чай, себе обычный, маме — ромашковый (ведь он успокаивает, да?), а затем чуть открывает форточку, спасая кухню от дыма раскуренной сигареты.

— Возьму завтра на работу, угощу девчонок, — пожимает плечами Олеся, посмотрев на противень, затем выбрасывает окурок, который не принес ничего, кроме першения в горле. Есть совсем не хочется, но она садится за стол, цедит чай маленькими глотками, греет руки о кружку и прячет за ее кромкой красные глаза. Ей стыдно за свою слабость.

— Может, я позвоню тете Свете и скажу, что ты заболела? — предлагает Пашка, внимательно разглядывая лицо матери и отмечая ее бледность и даже болезненность.

— Нет. Не надо. Мне уже лучше, — врет не столько сыну, сколько самой себе. Уговаривает не поддаться своим эмоциям еще больше.

Пашка молча жует какое-то время, прихлебывая чай из кружки.

— Сердишься на меня за то, что я не сказал о звонке?

— Сержусь, — простой ответ на такой же вопрос, — ты должен был меня предупредить. Вместо этого приплел сюда Мирона. Это не его заботы, понимаешь?

Пашка вскакивает, начинает ходить от двери к окну, размер помещения не позволяет ему двигаться на более длинную дистанцию, а хочется бежать. Был бы рядом стадион — пару кругов намотал бы точно.

— Ну, ладно тебе! Хорош! Ты должна быть мне благодарна, что Сергей теперь сюда больше не явится, — горячо и импульсивно.

— Он твой отец и имеет право общаться с тобой в любое время, — устало, подпирая голову рукой.

— Вот именно! Со мной! Только почему-то все наше общение даже не включало в себя вопрос «как дела?». Не надо делать вид, что он продолжал таскаться к тебе из-за меня. Это неправда. Его никогда не интересовала моя жизнь, только собственные желания. И я не понимаю, почему ты сейчас не радуешься тому, что все это, наконец, прекратится? У нас все налаживается — квартиру отбили, будем ремонт делать, бабушку на новоселье в гости позовем, тетю Свету с дядей Славой… Да что угодно! Теперь не нужно оглядываться назад и зависеть от чужого мнения. И все благодаря Мирону, который сейчас почему-то вместо того, чтобы ужинать с нами, уехал…

— Он меня поцеловал, — признается Олеся и прикусывает нижнюю губу, прерывая бесконечный поток слов, от которых хочется спрятаться. Она могла бы ничего не рассказывать сыну, но тот все равно рано или поздно узнает. А еще ей хочется увидеть его реакцию, понять, что тот думает на сей счет. Ей просто нужно с кем-то поделиться этим, в конце концов! Потому что она совсем не знает, что думать, что делать и как себя вести дальше. Ничего не знает. Полная неразбериха в душе и голове. Где бы раздобыть таблетку от самой себя?

Пашка останавливается и чешет затылок.

— Значит, вот какую шоковую терапию он имел в виду… Саня был прав… Я не замечал очевидного. То есть я, конечно, видел, как он заботится о нас… — садится на прежнее место, на автомате отпивает остывший чай. — Мам, и что теперь?

Олеся трет виски, встает к окну, снова закуривает. В этом нет никакой необходимости, просто привычные монотонные действия, которым сейчас не мешает даже присутствие сына.

— Не знаю, — слова сквозь дым и сомнения.

Пашка вскидывает на нее глаза с немым «и кто здесь взрослый?».

— Хэй… Ну, ты чего? Все же просто, нет? Если он тебе нравится, то вы будете встречаться, если нет — то… Пусть он только не уходит из нашей жизни, ладно? Мне с ним интересно…

Олесе еще хуже становится от этих слов. Мирон сумел так внезапно, но так глубоко войти в их жизнь, что они этого даже не замечали до сегодняшнего дня. От мысли, что его больше не будет рядом, у нее начинает болеть живот, и женщина давится сигаретным дымом, тушит недокуренную сигарету. Закрытая форточка — знак «стоп» в разговоре.

— Утро вечера мудренее. Я пойду в душ, а потом лягу, а ты прибери здесь немного, ладно?

Вода стекает по коже, Олеся дерет себя мочалкой, соскребая прошедший день. Только губы, хранящие на себе ощущение чужого прикосновения, не трогает. Ей было бы жаль, если бы оно исчезло в сливе ванны.

себя посушить волосы, она ложится, прячется под одеяло и на пару секунд прикрывает глаза. Тянется к телефону, чтобы поставить будильник, опрометчиво ищет пропущенные звонки или сообщения, и не находит. Глупо расстраиваться. Невозможно, когда настроение ниже плинтуса. Закрывает глаза и тратит все силы, что остались, чтобы держать их в таком положении. Она не будет звонить сама, спрашивать ни о чем не будет. Мысленно задает терзающие ее вопросы сама себе, но быстро понимает всю бесполезность этого действия. Ей никогда не узнать, что творится у другого человека в голове. Был ли этот поцелуй чем-то большим, чем терапия? Будет ли его повторение? Что вообще дальше? Успокоительное — причина ее сна.

Паша, прибрав на столе, тоже принимает душ и ложится, только волосы не стал сушить, чтобы не разбудить маму. На столе брякает телефон, сигнализируя о входящем сообщении.

«Как мама?»

«Спит. Это правда, что ты ее поцеловал?»

«Правда. Ты против?»

«Нет. Только если сделаешь ей плохо, убью»

«Не сомневаюсь. Вечером заберу ее с работы, не теряй»

«У вас свидание?»

«Да. Спокойной»

«Спкнч»

Отложив телефон, Пашка берется за ручку и блокнот, старательно выводит буквы, зачеркивает, и снова пишет.

Пашка засыпает около полуночи, не вынув наушники.

Часы показывают три то ли ночи, то ли уже утра. Мирон не спит, ворочается в своей постели, в который раз думая о том, что она слишком большая для него одного. Он вспоминает прошедший день, проматывает снова и снова события, которые привели его к бессоннице — не первой, но вот так — никогда. Ему хочется написать Антону и спросить у него совета, но он не делает этого, так как друг уже давно спит, ведь сон — лучшее лекарство, да и не поможет сейчас никто, кроме него самого… И той, кто тоже давно спит.

***

Свете достаточно взглянуть на подругу, чтобы понять, что у нее что-то произошло. Она оставляет сотрудниц работать, а сама тянет Олесю в кухню, где уже гудит кофеварка.

— Ну?!

Олеся достает контейнер с пирожками, медленно садится и закрывает лицо руками. Не хочется ничего говорить. Молчит, слушая жужжание работающей техники, ищет в привычной обстановке «якорь». Ей нужно уцепиться за него, чтобы выплыть из состояния анабиоза, в котором пребывает все утро. И дело не только в таблетках. Просто женщина снова чувствует себя поломанной куклой, выброшенной на помойку. Только воспоминания о поцелуе не дают ей утонуть в собственных эмоциях.

— Если ты сейчас не начнешь рассказывать, я отправлю тебя домой, — предупреждает Света, когда ее терпение подходит к концу. — И позвоню Паше.

— Не надо, он в школе, не отвлекай его по пустякам.

Угроза действует. Принимая чашку кофе, Олеся подносит ее к носу, дышит. Запах напоминает ей о Мироне. Сюда бы еще нотку сигаретного дыма и его одеколона.

— Войтович, я тебя сейчас бить буду! Клещами надо из тебя вытягивать каждое слово! Так… Тогда я позвоню Полунину, он, чует мое сердце, точно в курсе…

— Нет! — вскрикивает. — Не звони ему!

Света прячет улыбку. Не время ей сейчас.

— Точно замешан. Я так и знала! Ну, рассказывай! Если он тебя обидел, во что я никогда не поверю, то будет иметь большие неприятности.

Олеся вздыхает.

— Не обидел… Он меня поцеловал, — краснеет. — И прогнал Сергея…

Теплова отпивает половину кружки, откусывает булочку с вареньем, жует, больше переваривая информацию, чем еду.

— Явился, значит. Вот урод… Нет, давно ему надо было ноги переломать, чтобы ходить больше не мог! А Мирон что?

— Что? — не понимает.

— Не бил?

— Обошлось… Пашка же еще был…

— Жаль, — протягивает подруга, допивая остатки кофе. — А поцелуй что?

Олеся снова закрывает лицо руками.

— Остановил мою истерику.

Светлана разбирает слова приглушенные пальцами, берет чашки и кладет их в раковину, подходит к подруге, обнимает со спины, опускает голову ей на макушку.

— Да, Бог с ней, с истерикой… Понравился?

Олеся прикрывает глаза и, не в силах ничего сказать, кивает, ударяется о подбородок Тепловой, зажмуривается и снова плачет.

— Чего ревешь опять, глупенькая? Только слепой может не заметить, что Полунин неровно к тебе дышит. Он, когда за тобой приезжал в последний раз, глаз не мог от тебя отвести.

Войтович перестает лить слезы, пытается кончиками пальцев поправить макияж, который с таким трудом накладывала дома. Весь труд коту под хвост.

— Думаешь, у него серьезно? — в голосе дрожь.

— Уверена.

— Но он же младше и богаче, и вообще… Зачем ему «разведенка с багажом»?

Света не выдерживает и отвешивает подруге легкий подзатыльник. Вынудила просто.

— Дура с комплексами! Вот увидишь, такой мужик быстро разгонит всех твоих тараканов. Он — взрослый человек, который понимает, что тебя не будет интересовать флирт и разовый секс. Хотя последнее, к слову, надо все же провернуть, чтобы быть уверенной, что он тебе подходит по всем параметрам.

— Светлана! — пунцовая.

— Ну, что я такого сказала? — невинное выражение лица. — В двадцать первом веке живем, между прочим. И девственницу из себя строить не надо. Сколько у тебя уже не было нормального «тесного» общения? Вот…

Олеся снова прячет лицо в ладонях. Ей стыдно признаваться в том, что требует тело. Пусть ей не двадцать, и гормоны не играют так, как с Сергеем в начале отношений, но хочется близости, хочется ласки и ощущения наполненности. Она может только представить, как это будет с Мироном, но порой ей даже достаточно лишь этих фантазий.

— Ладно. Это личное, поэтому сворачиваю тему, — Теплова не выдерживает, отнимает руки от лица подруги и вытирает влажной салфеткой тушь под глазами. — Похоже, все-таки придется умыться…

— Да, я сейчас. А потом примусь за работу.

— Верное решение. Люди сами себя стричь не будут, — Света невольно вспоминает неровную прическу Вики, грустно улыбается. — Я хочу сюда в следующие выходные привезти Никиту с сестрой, сможешь их подстричь? Не могу их доверить другому мастеру. Вика не любит прикосновений, сама себя… — не договаривает, машет руками, сглатывает комок в горле.

— Ох… Да, конечно. Я попробую… Мирон вчера предложил в качестве помощи организовать нам выезд в детский дом, чтобы приготовить детей к празднику. Если ты не против, конечно…

Света все-таки смаргивает слезинку.

— И ты еще думаешь на его счет? Боже… Да, конечно, сделаем. Пусть детки встретят Новый год красивыми.

Олеся крепко обнимает подругу. Теперь обе позволяют себе слезы.

***

На работе Мирон весь день сидит как на иголках, нервничает, будто подросток перед первым свиданием. Ему кажется, что чтобы он не сделал и не подарил, это будет банальным и неинтересным. Только желание сделать Олесе приятное и борьба со своими страхами заставляют его закончить рабочий день раньше, по пути заехать в цветочный магазин, а затем остановиться у дверей парикмахерской.

Администратор приветствует его, провожает чуть завистливым взглядом.

— Лесь… — Мирон подходит к рабочему месту, где женщина с феном в руках трудится над пожилой дамой.

Увидев Полунина в зеркале, да еще и с цветами, Олеся краснеет, выключает фен и оборачивается к нему.

— Привет. Подожди, пожалуйста, пару минут, я сейчас отпущу клиентку.

Под шум вновь заработавшего фена Мирон садится на диван, кладет рядом букет. Мысленно ругает себя за то, что не подождал в машине, слишком хотел поскорее увидеть любимую женщину. Выглядит сейчас глупо наверное.

Олеся чувствует на себе его неотрывный взгляд: по затылку бегают щекотные мурашки. Заставляет себя доделать прическу, перекинуться парой прощальных слов с клиенткой, убрать рабочее место и, наконец, подойти к ожидающему ее Полунину.

— Извини.

— Сам виноват. Не рассчитал время. Это тебе, — встает и протягивает букет. В нем какое-то немыслимое сочетание различных цветов, но при этом он не выглядит вычурным и дизайнерским. — Решил, что нужно начать вечер с улыбки.

— Они прекрасны… Я половину названий не знаю… Спасибо, — Олеся улыбается, смущенно прячет глаза. Ей так давно не дарили цветы, что уже и не вспомнить. Кажется, Слава на день рождения привозил букет, или даже Пашка на восьмое марта. — Ты не звонил, и я подумала, что…

— Решил, что телефонного разговора будет недостаточно. Давай, я пока подержу цветы, а ты одевайся. Пашку я предупредил, что ты приедешь позже.

Олеся скрывается в кладовке, где сотрудники хранят верхнюю одежду, чем пользуется Света.

— Мирон Андреевич…

— Светлана, я же просил, без отчества, — приподнятая бровь.

— Да. Точно, — улыбается, — если Олесе завтра понадобится выходной, считайте, что он у нее есть.

— Счел как одобрение.

— Вполне, — смеется. Ей так приятно видеть подругу счастливой, с блестящими глазами, что самой хочется расцеловать стоящего перед ней мужчину, что, конечно, она не делает. — Только, если ты ее обидишь…

— Убьете. Знаю. Мне уже Пашка сказал, — ухмыляется Мирон и берет под руку вернувшуюся Олесю.

— О чем разговор? — спрашивает та.

— О стрижках для детей, — во благо лжет Света. — Ты сможешь поговорить с директором на этот счет, Мирон? Если она будет против, то можно хотя бы часть детей привезти сюда. Дальше по улице есть неплохое кафе, там будет удобно переждать.

Попрощавшись после того, как Полунин обещает уладить этот вопрос, пара садится в машину и едет в небольшой уютный ресторан, где уже зарезервирован столик. Выбрав несколько блюд из итальянской кухни и дождавшись, когда официант разольет красное вино, они поднимают свои бокалы.

— Хочу выпить за тебя, как бы пафосно это ни звучало. Спасибо за то, что появилась в моей жизни, привнесла в нее тепло, радость…

— Пашку, — вставляет.

— Да. Пашку, Мишку, Тепловых, и вообще… Спасибо за все, — Мирон никогда не думал, что будет так сложно говорить то, что на душе. Все слова, что заготовил, растерял.

Олеся отпивает вино, чувствуя, что щеки могут конкурировать с ним по цвету.

— Тебе спасибо, что привез меня в это чудесное место, — оглядывается.

— Подожди, ты просто еще не ела их пасту и тирамису, уверяю, тебе не захочется уезжать.

— Мне уже не хочется, — кивает Олеся. — Не помню, когда в последний раз была на настоящем свидании… Это же оно, да?

Мирон тихо смеется, отставляет бокал с вином и пододвигает стакан с водой.

— Можешь не сомневаться. Возможно, банально, но…

— Шутишь? Это с Пашкой можешь заниматься экстримом, а я люблю такое — спокойную атмосферу, свечи, цветы, — останавливается, а потом продолжает, — романтику, одним словом.

Поужинав, обсудив за вечер, наверно, все то, что принято обсуждать на первом свидании: любимое кино, музыку, книги — ни разу не затронув тему вчерашнего вечера, будто его и не было, они снова садятся в машину. Мирон подвозит Олесю к дому, та собирается выходить, но он ловит ее за руку и притягивает к себе. В этот раз поцелуй медленный и долгий, изучающий, но при этом страстный заканчивается, лишь когда у обоих жжет в груди от нехватки кислорода.

— Боже… — Олеся прячет лицо у него на плече. — Как там пишут в романах, бабочки в животе? Не, это не бабочки, это миниторнадо по всему телу.

— Скажи мне, если тебе нужно больше времени, — Мирон громко дышит ей на ухо. — Я не хочу тебя торопить.

— Все нормально. Правда, — она поднимает голову и смотрит ему в глаза. — Я еще долго не смогу поверить в то, что это происходит со мной, но не хочу терять время лишь из-за своих комплексов. Даже если в итоге ничего не получится, сейчас я чувствую себя счастливой.

Мирон берет ее руки в свои и целует пальцы.

— Я никогда и ни с кем не хотел чего-то серьезного, а с тобой хочу. Если где-то облажаюсь, то…

— Да перестань, — смеется Олеся, снова пряча лицо у него на плече. Похоже, она целый день только этим и занималась — прятала лицо. Только причины были разные.

— Лесь…

— Гони меня домой, Полунин, а не то я сейчас поеду к тебе и не выйду завтра на работу.

— Света дала тебе отгул, — тихо, по секрету.

— Что? — ударяет водителя по плечу. — Сообщники!

Мирон смеется. Ему никогда не было так хорошо.

— Ко мне?

Олеся отрицательно качает головой.

— В другой раз. Не обидишься?

— Ловлю на слове, — снова притягивает женщину для поцелуя, теперь прощального. Заставив себя оторваться, выдает. — Иди домой, лисенок. Там Пашка, наверно, уже дырки в занавеске прожег взглядом.

Забрав букет, Олеся нехотя покидает тепло машины, спешит в подъезд, чтобы мороз не успел прихватить цветы. Входит в квартиру, натыкается на вопросительный и изучающий взгляд сына, оценившего и припухшие губы, и букет.

— Я уже думал, вы вдвоем подниметесь.

— Он завтра обещал снова подхватить меня с работы и привезти сюда.

Пашка подходит к маме, забирает цветы, обнимает ее.

— Хочешь, чтобы я свалил к Сане? — во взгляде ожидание ответа и даже страх.

— Нет. В этом нет необходимости. Мирон что-то говорил о новой игре, которую завтра привезет. И я обещала ему пасту, сравним с той, что ели сегодня.

Пашка хмыкает, отпускает мать и несет букет в кухню, где стоит ваза.

— Сахар в воду не забудь добавить, — кричит Олеся вдогонку и снимает пуховик. Ей и так сейчас сладко, а вот цветам белые кристаллики станут хорошей подкормкой. Кажется, что букет будет стоять долго-долго, но ведь никто не запрещает ему в этом чуточку помочь.

19

Зима делает Петербург по-настоящему сказочным, наполняет и без того шумный город еще большей суетой. Предпраздничную атмосферу создают установленные инсталляции и афиши, призывающие посетить новогодние представления. Люди, чувствуя приближение каникул, запасаются подарками, салютами и консервированным горошком для салата. Пробки становятся длиннее, дороги — уже, а настроение меняется быстрее, чем погода.

— Вика, я не понимаю, откуда в тебе столько наивности. Ты же моя ровесница, — Никита не любит выговаривать сестре, но ему приходится периодически напоминать о том, в каком мире они живут. Детский дом для них обоих — разное место. Для него — временный перевалочный пункт перед самостоятельной настоящей жизнью, для нее — станция надежды, место, откуда их заберут в семью.

— Я старше тебя на десять минут, — напоминает Вика, приподняв подбородок. Лихорадочный блеск глаз сигнализирует брату о том, что спорить бессмысленно. Что этот маленький кусочек времени, если по всему между ними, как минимум, несколько лет разницы?

Никита, который не находит слов, срывается со стула, тот падает, разбивая тишину пока пустого класса. Скоро сюда придут другие дети, будут заниматься, а пока это место — поле битвы практичности и веры, суровости и детскости, правды, для каждого своей.

— Прекрати! Мне казалось, что ты уже смирился с тем, что мы будем жить у Тепловых. Или я не права? Тебе же они понравились.

— Да ты послушай себя! Это же не тест на профпригодность! Это жизнь! Ты же не знаешь, что будет дальше, сколько они смогут строить из себя родителей, сколько мы будем хотеть стать частью их семьи.

Вика не слышит, цепляется только за последние слова.

— Ты тоже хочешь! Сам сказал! — поднимает упавший стул, ставит его на место. Что угодно, чтобы унять дрожь в руках.

— Вик… — роняет себя на соседнюю парту, закрывает глаза руками, опускает их вниз, хватаясь за край стола. — Это сейчас все хорошо, кажется, что так будет и дальше. Только вспомни, что обычно так и происходит. Я просто не хочу, чтобы ты опять питала иллюзии, а потом страдала из-за разбитых надежд.

Теперь его сестра не выдерживает и встает, подходит к парню, не трогает, но встает так близко, как только может себе позволить.

— Не в этот раз, Ники. Я чувствую. Они искренни с нами, не пытаются купить подарками, выполняют все, что обещают, разговаривают с нами о будущем, собираются показать парикмахерскую…

Подросток поднимает руку и большим и указательным пальцами берется за одну из неровно остриженных прядок сестры.

— Глупая затея, ты ведь все равно не дашь им себя стричь…

— Глупая, — охотно соглашается Вика, кивая и выпутывая свои волосы из чужих пальцев. — Только мне все равно интересно посмотреть, где работает… — запинается с непривычки, — тетя Света. Мне важен сам факт того, что она знакомит нас со своими коллегами, местом, где она проводит много времени.

Никита вздыхает, обходит сестру и садится на стул. Тот жалобно скрипит от его веса, но не ломается. В точности как временный хозяин.

— Ладно, посмотрим, что дальше. Но если ничего не получится, обещай, что не будешь плакать.

Вика отводит глаза.

— Не надо делать из меня истеричку. Ни слезинки моей не увидишь…

В класс начинают входить другие ребята, делая продолжение разговора невозможным.

***

Мирон, как и обещал, вновь приезжает следующим вечером в парикмахерскую «У Светланы». В этот раз без цветов, но с новостями из детского дома, где удалось договориться с Аллой Николаевной о визите сотрудников Тепловой перед Новым годом. Инициатива не всегда наказуема.

Олеся еще не может привыкнуть к тому, что ей уделяется столько внимания. Начиная от сообщения с пожеланием доброго утра и заканчивая продуктами в багажнике машины, чтобы не пришлось тратить время на поход в магазин, Мирон не оставляет ей ни шанса перестать думать о нем. Даже за работой, когда руки привычно держат ножницы или щетку, она находит секунды, чтобы вспомнить его поцелуи, помечтать о скорой встрече или просто удивиться тому, что в ее жизни появился мужчина. Другой. Совершенно не похожий на бывшего мужа.

Мирон открывает дверь, помогает Олесе сесть в машину, обходит ее и садится рядом. Только теперь отпускает себя и позволяет себе сделать то, о чем думал весь прошедший день — поцеловать сидящую рядом женщину, насладиться ее вкусом, сбившимся дыханием и реакцией в виде румянца. До онемевших губ и головокружения у обоих. Если близость — необходимость, то касания — наркотик. Говорят, что любить — это хотеть трогать.

— Если ты и все остальное делаешь так же хорошо, как целуешься, то у меня скоро возникнут комплексы, — говорит Олеся, пристегивая ремень безопасности. Нужно хоть как-то занять руки, которыми хочется расстегнуть мужское пальто, пиджак, вытащить рубашку и коснуться обнаженной кожи. Согреть их так же, как горят сейчас губы и щеки.

— Если ты и дальше будешь говорить про «скоро», то мы оставим Павла без внимания и сегодня, а это ни к чему хорошему не приведет, — парирует Мирон, заводя двигатель и выезжая со двора. — Я, если честно, еще немного волнуюсь по поводу того, что он может о нас думать. Есть уверенность, что ему понадобится какое-то время, чтобы смириться с моим присутствием в другом статусе.

Олеся откидывает голову назад, невольно трется затылком о кожаное сидение.

— Рано или поздно ему придется этосделать. Пусть не сразу… Я думаю, что он не поставит меня перед выбором — ты или он. Мне бы очень этого не хотелось.

— Мне тоже, потому как я прекрасно понимаю, что у меня нет шансов конкурировать с Пашкой, — грустно улыбается Полунин и крепче обхватывает руль.

От этих слов Олесе становится трудно дышать, она уменьшает обдув теплым воздухом и поворачивает голову в сторону водителя, смотрит на напряженное лицо Мирона, его сведенные челюсти и нахмуренные брови. Видит, как он боится потерять то хрупкое, что зарождается между ними. Женщина кладет свою руку поверх его, гладит кончиками пальцев в успокаивающем жесте. Она раньше не задумывалась над тем, как сильно Мирон прикипел к их семье, что, помимо очевидных эмоций, таких, как страсть, в его душе горит что-то большее, долгоиграющее.

— Этого не случится, поверь. Пашка очень привязан к тебе, он мне сам говорил, что ему будет жаль, если вы прекратите общаться. Выбрось ненужные мысли из головы, — вкрадчиво, как мантру.

Этот ее жест и слова — все в совокупности, меняют его настроение, будто рождают его заново, заставляя губы растянуться в ответной улыбке, теплой, согревающей, легкой. Ее вера дарит Мирону ощущение покоя и спокойствия, таких необходимых, значимых, правильных. Ее глаза — вот куда он должен сейчас смотреть, он хочет видеть в них свое отражение, но вынужден концентрироваться на вождении, потому что не может допустить, чтобы с ними что-то случилось. Дома их ждет Пашка — ее сын, его друг, их Пашка.

— А ты умеешь водить? — интересуется не из праздного любопытства. Ему не нравится, что Олесе приходится пользоваться общественным транспортом, думает о ее комфорте и безопасности.

— Несколько лет назад уговорила бывшего мужа разрешить мне сдать на права, но машиной он делиться не захотел, а на свою не было денег, поэтому они так и пылятся где-то на полке, — вспоминать непросто, но гораздо легче, чем раньше. Удивительно, что именно благодаря чужому человеку — Мирону, в ее книге жизни окончательно перевернулась эта страница. Олеся больше не заглядывает в нее, не имеет желания открывать, даже когда остается одна. Теперь она увлечена написанием новой главы, и ей нравится это занятие. Чувства и эмоции, события и действия ложатся аккуратными словами на белую бумагу, выстраивают предложения и складываются в абзацы. Новая глава ее жизни — не любовный роман, но проза, где есть место случайным встречам, переплетению судеб и вере в будущее.

Припарковав автомобиль и забрав пакеты, Мирон подставляет свой локоть уже успевшей выйти из машины Олесе, ведет ее к подъезду, не позволяя упасть в гололедицу. Открыв дверь своим ключом, Войтович включает свет в прихожей и тут же натыкается на встречающих Мишку и сына.

— Привет, вот и мы. Возьми, пожалуйста, пакеты у Мирона, отнеси в кухню, я сама разберу.

— Привет. Я уже заждался. Чего вкусного купила? — Пашка, который уже заждался взрослых, заглядывает в один из мешков.

— Это Мирон все привез, я не знаю, что внутри, — растерялась мама. — Мы же хотели пасту делать, да? — поворачивает голову и вопросительно смотрит на мужчину, который уже успел помочь ей раздеться, погладить в приветствии кошку и теперь сам снимает ботинки.

— Там продукты не только для ужина, но и по мелочи… а еще я купил пирожных к чаю в неплохой французской кондитерской.

Пашка демонстративно облизывает губы, перехватывает пакеты и направляется в кухню, где тут же достает корзиночку с кремом и ягодами, кусает ее и принимается жевать.

— Обалденно, — наблюдая, как мама и Мирон моют руки, тесно прижавшись друг к другу у раковины, что их нисколько не смущает, подхватывает Мишку и дразнит ее пирожным. Та морщит мордочку и вытягивает шею, пытаясь понюхать взбитые сливки.

Олесе хочется поругаться по поводу сладкого до ужина, но вместо этого она идет разбирать пакеты и ставить чайник, чтобы вскипятить воду для макарон. Ее сын уже вырос, да и не откажется от ужина втроем. Ей совсем не хочется портить начавшийся вечер нотациями. Влияние Мирона.

— Что там за игру ты обещал привезти? — Пашка, проглотивший пирожное в несколько укусов, выглядит счастливым. Зато Мишка обиженно спрыгивает с его рук и идет к хозяйке за своей порцией еды.

— Сейчас покажу, только в этом месяце вышла, все хвалят…

Они идут в комнату и садятся играть. Спустя пятнадцать минут, когда подросток увлеченно убивает виртуальных монстров, Мирон возвращается к Олесе и помогает ей с ужином. Паста получается ничуть не хуже той, что вчера они ели в ресторане, а вкупе с домашней атмосферой, разговорами о многом и ни о чем — даже лучше.

Этот вечер мог бы быть идеальным, если бы не неожиданный звонок. Мирон, вытащив телефон из кармана и увидев номер звонившего, становится сосредоточенным, даже рассерженным, извиняется, говорит о важности звонка и выходит на лестничную площадку. Не замечает, как встревоженно смотрят вслед мать и сын.

Полунин возвращается спустя две минуты, садится на прежнее место и пьет из кружки, с удивлением отмечая, что чай закончился.

— Налить еще? — Олеся порывается к еще горячему чайнику. Ей не нравится, что она видит на его лице обеспокоенность.

— Не стоит, — останавливает, беря за руку. — Мне нужно уехать.

— Совсем? — вклинивается в разговор Пашка. — Мы же доиграть хотели, и вообще, — добавляет тише, расстроенно.

Мирон вздыхает, проводит рукой по короткому ежику волос.

— Придется перенести на другой раз. Гор позвонил, попросил о встрече…

Олеся, которая так и не убрала руку, дергается, роняет свою кружку, та опрокидывается и замирает на краю стола. Благо, что свой чай она тоже уже допила.

— Не езди, мы ведь уже все решили, тебе больше не нужно с ним общаться, если ты этого не хочешь, — приводит самый веский аргумент. Полунин с ним согласен на сто процентов, только обстоятельства снова изменились. В этой жизни нужно уметь их принимать.

— Я тоже так думал, но оказалось, что девушка, которая живет сейчас в Купчино, обнаружила сберкнижку твоей тетки. Она утверждает, что цифра на ней довольно внушительная, но ей никто не даст снять эти деньги, а ты, как родственница, могла бы попробовать…

— Еще наследство? — приподняв брови, спрашивает Пашка. Его глаза радостно загораются, но потом снова тускнеют от того, что вечер втроем подошел к завершению.

— Бог с ними, с деньгами… Заработаю сама. Ты же не хочешь ехать, Мирон. Не надо, — решает Олеся за всех. Ей еще тяжело перестроиться и доверять решение важных вопросов кому-то еще.

— Как так? Мам, а если там действительно много денег, мы же можем ремонт оплатить, мебель, еще что-нибудь… — ее сын в недоумении. Он не понимает, почему нельзя взять то, что само плывет в руки.

Мирон снова трет затылок, смотрит на Олесю, ловит в ее взгляде столько волнения за себя, столько невысказанных слов, что это не оставляет ему выбора. И раньше не оставляло, а теперь — тем более. Он встает, целует ее руку и нехотя отпускает.

— Обещаю, что постараюсь сделать эту встречу максимально короткой. Если будет не слишком поздно — еще заеду. Если нет, то увидимся завтра. Ты выходная?

— Да, но… Может, все же не стоит? — она в полной растерянности. — Ты ведь не знаешь, что он может потребовать за эту книжку. Мы не в курсе, сколько там денег, и сможем ли мы их получить. Вообще ничего не знаем, — до последнего пытается отговорить, крепко держит себя за локти, морщинка между глаз становится более заметной.

Полунин не выдерживает, обнимает, коротко, но крепко целует в губы, не стесняясь Пашку. Ей нужна его поддержка сейчас, как и ему — ее.

— Все будет в порядке. Я позвоню, — уходя, оставляет с ними свое сердце.

***

Спустя сорок минут Мирон приезжает в назначенное место — небольшой бар рядом с метро «Звездная». Он не очень знаком с этим районом и не чувствует себя здесь комфортно, но, успев в пути поговорить с Антоном по телефону, заряжается его оптимизмом и смело заходит в небольшое полутемное помещение. Внутри несколько занятых столиков, за одним из них сидят Белый и незнакомая светловолосая девушка, скрывающая лицо под черной кепкой. Совсем неподходящий головной убор для декабря.

— Добрый вечер, — привитая с детства вежливость.

— Мирон Андреевич, присаживайся, пожалуйста. Будешь что-нибудь? — Гор источает уверенность, граничащую с надменностью. Даже в обычных джинсах и вязаном свитере он смотрится хозяином положения.

— Я за рулем, — отрицательно качает головой, занимая свободное место.

— Ну да, ну да, — тянет Белый, наконец, вспоминая о своей спутнице. — Знакомься, это Оля.

Мирон смотрит на девушку, которая поднимает голову, повернувшись к нему лишь одной стороной. Странная — это первая ассоциация, которая возникает у Полунина. Совсем молодая, но в глазах нет того, что присуще подросткам — искры.

— Здравствуйте, — голос хриплый, будто прокуренный, но пепельница на столе лишь около Святогора, а перед ней — кофе с большим количеством молочной пены. Может быть, простужена?

— Не могу сказать, что рад знакомству, не совсем понимаю, зачем оно мне, — честно отвечает на приветствие. Была бы его воля, он бы сейчас находился в квартире Войтович, в компании людей, которыми дорожит, а не здесь.

— Ну, что ты? — ухмыляется Гор, выпуская дым из сигареты, которую не положил, прекрасно зная, что его протянутую руку никто не пожмет. — Это очень нужное для тебя знакомство. Рад поздравить тебя с приобретением нового сотрудника, она может работать администратором в одном из твоих залов, принимать ставки, и вообще, ценный кадр.

Мирон не в восторге от такой перспективы. Да и подача ему не нравится.

— Насколько я помню, наш штат укомплектован, но это довольно оригинальный и очень самонадеянный способ внедрить своего шпиона…

Белый громко смеется, демонстрируя ровные зубы.

— Я тебя умоляю, нужна мне ваша фирмочка… Хотел бы, давно бы получил.

— Не зарывайся, — резко и зло.

Гор поднимает руки ладонями вперед.

— Ладно-ладно, я не хотел тебя нервировать, просто девушке негде работать, вот и решил, что в твоей конторе ей будет хорошо. За это я отдам тебе сберкнижку и постараюсь больше не беспокоить. Я ведь подсуетился для твоей женщины, все разузнал и съездил к нотариусу. Хорошо, что у нее сохранились все данные — она смогла сделать задним числом доверенность на операции со счетом. К ней не обращались с поиском счетов, в банк никто запросов не делал, поэтому о смерти владельца там не знают и счет не заблокирован. В общем, госпоже Войтович прямая дорога в банк, только паспорт пусть не забудет. Можешь не благодарить, все для вас.

Мирону откровенно не нравится эта ситуация. Он не хочет никаким образом быть снова связанным с Гором, но, приняв на работу его протеже, он автоматически продлевает с ним отношения. Эту договоренность будет сложно прекратить.

— Свят…

— Молчи, — попытка девушки вмешаться в разговор пресечена. Мирон не может не обратить внимания на то, как Оля назвала Белого. Это интригует, наводит на мысли, что они как-то связаны. Он думает около минуты и, наконец, решается.

— Что ж, раз это все ваши условия, то я готов пойти на сделку, — поворачиваясь к девушке, — постараюсь найти для вас место в одном из ближайших залов, не обещаю, что это будет должность администратора, но то, что до него вы сможете дорасти со временем, не оставляет сомнений. От вас мне нужны ксерокопии документов и номер телефона, по которому я смогу с вами связаться, — последним обозначив, что не готов в дальнейшем решать вопрос трудоустройства через посредника.

Получив все необходимое, Мирон прощается, выходит из бара и садится в машину. Первым делом звонит Олесе, которая, судя по всему, сейчас курит, чтобы унять тревогу, рассказывает ей о встрече и успокаивает.

— Ты приедешь? — с надеждой в голосе.

— Думаю, что уже слишком поздно, отдыхай, — ему бы хотелось вернуться, но время уже не позволяет. — Я постараюсь завтра днем уехать с работы пораньше, и мы сходим с тобой в банк. Если цифры не лгут, то твоя тетя сумела за всю жизнь заработать неплохое состояние.

— Только это не избавило ее от одиночества, — вставляет Олеся. — Буду ждать тебя. Спасибо. За все.

Попрощавшись, Полунин убирает телефон, снова просматривает бумаги, закуривает и наблюдает за выходом из бара. Нужно будет как-то объяснить отцу появление новой рабочей ставки. Спустя пятнадцать минут из дверей выходят Белый и его спутница, продолжающая скрывать лицо под кепкой, а теперь еще и под капюшоном пуховика. Они садятся в машину и уезжают, не заметив его, зато он успевает выхватить подсвеченную фонарем ранее невидимую сторону лица Ольги, обезображенную пожелтевшими синяками.

***

Поездка в банк получилась более чем успешной. Предъявив свидетельство о смерти, Олеся смогла перевести деньги на свою карту — их хватило не только на то, чтобы договориться с фирмой, которая оказывала услуги по ремонту и замене окон, но и на заказ кухни, техники и мебели для будущего дома. Часть денег было решено оставить про запас, часть — перевести матери, а еще какую-то сумму сохранить для приобретения в ближайшем будущем подержанного автомобиля. Желание водить машину никогда не покидало Войтович, вспомнившись предыдущим вечером, оно вновь вышло на поверхность.

Приехав домой, Олеся и Мирон без сил упали на диван. Рядом на подлокотнике примостилась Мишка. Павел застрял в гостях у Сашки, но обещал быть дома через полчаса.

— Спасибо тебе огромное, столько дел мы успели осилить за такое короткое время, даже не знаю, как бы я справилась сама.

— Теперь тебе не надо об этом думать, ведь у тебя есть я, — Мирон подтягивает Олесю к себе и помогает ей усесться у себя на коленях. Ему нравится ощущать ее тепло, тяжесть, ее волосы у себя под пальцами и губы на своих. Ему все в ней нравится — то, как она тяжело дышит, изгибается, трется об него, как прикусывает его губу, тихо стонет, когда его руки приподнимают ее свитер и гладят грудь через ткань бюстгальтера, заставляют забыть об окружающем мире.

Олеся плавится в объятиях Мирона, растекается лужицей, теряет все связные мысли и чувствует щекотание крылышек бабочек в животе. Она всегда снисходительно улыбалась, когда читала подобное в любовных романах, а теперь сама испытывает восторг и удовольствие, понимая, что другими словами эти чувства тяжело описать. Ей хочется принадлежать этому мужчине, быть его женщиной во всех смыслах, растворяться с ним в наслаждении. Удивительное открытие для человека, который долгое время считал себя если не фригидным, то мало нуждающимся в физическом контакте. Олеся всегда комплексовала по поводу своего тела, лишнего веса, она и сейчас недовольна своей фигурой, но то, с каким желанием смотрит на нее Мирон, делает это малозначимым, отошедшим на задний план.

— Вот мы и добрались до третьей базы, — шепчет он, чуть отстранившись, но не выпуская ее из рук.

— Боюсь, что на этом игру придется остановить, потому что я не хочу, чтобы Пашка стал свидетелем нашего первого секса, — выдыхает она, прижимаясь лбом к виску Мирона.

— Почему я в твоем голосе слышу не только грусть, но и извинения? Мне кажется, что им здесь не место, — приподнимает бровь в фирменном жесте.

Олеся встает, поправляет одежду и чувствует, что начинает замерзать без тепла Мирона, которому не позволяет встать с дивана забравшаяся на колени Мишка. Свято место пусто не бывает.

— Давай поставим чайник, и я закажу что-нибудь из ресторана? — осторожно, чтобы не потревожить кошку, достает телефон.

Войтович пристально смотрит на него какое-то время, потом подходит и обнимает за плечи.

— Не знаю, какой мужчина все бы это терпел…

— Не знаю, какая еще женщина может создавать проблему там, где ее нет. Ты все равно окажешься в моей постели. Не сегодня, значит, чуть позже. Предвкушение — часть прелюдии, — приподнимает лицо за подбородок и целует. — Тем более, что мы оба сегодня действительно устали, да и Пашка сейчас придет, а я вчера не уделил ему достаточно внимания.

— Откуда ты взялся на мою голову такой, все понимающий? — улыбается Олеся.

— Увидел твое лицо в толпе и не смог пройти мимо, — отвечает Мирон и снова целует в припухшие губы. — Очень не хочется тебя отпускать, но нужно позвонить в доставку.

Она отстраняется, услышав, как хлопает входная дверь.

— Я дома! Все одеты? — громко и сквозь улыбку провозглашает Пашка.

— Будешь так шутить, сниму с тебя штаны и выпорю, — смеется Олеся, встречая сына и принимая у него несколько бумажных пакетов из ресторана быстрой еды. Мишка, услышав появление молодого хозяина, освобождает Мирона от своего общества, а тот, тоже выйдя в коридор, забирает пакеты у Олеси.

— Решил, что вы устали, и будет лень что-нибудь готовить, — объясняет Пашка, — взял на свой вкус.

Мирон с Олесей переглядываются, а потом одновременно обнимают подростка. Домашний вечер может быть приятным даже с совсем не домашней едой. Главное, чтобы вся семья была в сборе.

20

Мы просыпаемся и засыпаем,

Вместе об одном мечтаем:

Любить — чтобы раз и навсегда.

Мы просыпаемся и засыпаем,

Честно мы в любовь играем.

Пойми, на двоих одна душа.

М. Марвин — История

Это происходит на самом деле — то, чего Мирон так долго и терпеливо ждал. Все сложилось наилучшим образом — Пашка запросился переночевать у друга, а у Олеси выпало два выходных дня. Первый из них сейчас настойчиво подходит к своему логическому завершению — после походов по магазинам, обеда у Антона и Настасьи, а затем и ужина в уютном ресторане они едут к нему домой. Поводом служит любопытство Олеси, которая еще ни разу здесь не была, но оба знают истинную причину. Еще одно испытание на совместимость, будто запуск ракеты, требует от Мирона сосредоточенности и контроля. Он не боится напугать своими действиями, но отчаянно желает сделать все красиво, так, как того заслуживает его любимая женщина. И пусть кто-то скажет, что в физической близости нет ничего экстраординарного, что это естественный процесс, существующий веками, способ не дать человечеству погибнуть, Мирона это не волнует. У него есть задача, здесь и сейчас. Если не поразить своими способностями, то хотя бы сделать приятно, перебить новыми ощущениями те, что были с другим мужчиной. Он хочет окончательно стереть того из памяти Войтович, камня на камне не оставить от уже и так разрушенного дома.

— Жаль, что сейчас зима, и я не могу прокатить тебя на своем мотоцикле, — просто чтобы что-то сказать, перестать думать о том, что волнуется, как мальчишка.

— У тебя еще будет шанс проявить свой бунтарский характер, — Олеся чуть улыбается, что никак не может скрыть волнение. Какой мотоцикл, если ее и так чуть потряхивает, несмотря на плавный ход автомобиля?

— Бунтарь? Нет. Возможно, был в юности, но сейчас я очень спокойный, тихий, даже домашний рядом с тобой. — Не услышав возражений, поворачивает голову вправо, любуется профилем пассажирки. — Тебе не стоит волноваться, я не сделаю ничего, что бы ты не захотела сама, — чувствует ее. Удивительно, но на подсознательном уровне ловит импульсы неуверенности и пытается словами подарить спокойствие, которого у самого не так много.

Олеся прикрывает глаза, чуть приподнимается, чтобы поправить полы купленной сегодня шубки, передергивает плечами. Он так просто понимает ее без слов, что это удивительно. Кажется, что ей никуда не деться от этого внимательного взгляда, и дело не в том, что они заперты в машине и одном из городских заторов. Ей хочется сказать, что она не нуждается в чем-то особенном, запросы не особо большие. Ей не столько важен результат, сколько сам процесс — возможность быть рядом, максимально близко. Слова остаются невысказанными, вместо них она произносит другое.

— Если бы я тебе не доверяла, то сейчас меня бы здесь не было, — она думает, что это правильно. Это то, что должно успокоить ее взвинченные нервы. То, что он хочет услышать. Она ошибается.

Мирон молчит какое-то время, пока сменившаяся песня по радио вырывает его из собственных мыслей.

— Я просто предлагаю тебе перестать думать и анализировать то, что происходит. Я хочу, чтобы ты немного расслабилась и продолжила получать удовольствие от этого дня. Ты говоришь мне о доверии, но я никогда не сомневался в нем. Без него здесь не было бы не только тебя, но и меня. Вообще бы ничего не было… Посмотри в зеркало, в твоих глазах нет лжи, но я вижу страх, а не просто волнение, как у меня, и это расстраивает. Если бы не необходимость следить за дорогой, я мог бы сделать так, чтобы ты перестала бояться. Я бы хотел все время смотреть на тебя, трогать, чувствовать твое тепло. Если это не любовь, то я не знаю тогда, что это…

Олеся прячет лицо в воротнике, окунается в мягкий мех, щекочущий ноздри. Дышит.

— Я не могу не бояться, я столько времени была одна…

Мирон возвращает взгляд на дорогу. Ему хочется съехать на обочину, обнять Олесю и поделиться с ней своей уверенностью, но автомобиль, как назло, тащится в крайнем левом ряду — хотел как можно быстрее оказаться дома.

— Лесь, я только что признался тебе в любви, а ты вместо того, чтобы смотреть вперед, снова оборачиваешься к прошлому… Ты делаешь это, чтобы меня разозлить?

Она пугается, отрицательно вертит головой, хотя Мирон на нее не смотрит, сжимает губы и не произносит ни слова, будто если начнет говорить, то сможет снова сделать что-то не то.

Автомобиль, наконец, начинает набирать скорость. Водитель нажимает педаль газа и молится всем богам, чтобы скорее доехать до места назначения. Что лучше всего сделать с Олесей — отшлепать или залюбить, он решит по пути.

***

Она осторожно переступает через порог, оглядывается, по привычке смотрит под ноги, а потом вспоминает, что Мишки здесь нет, и не может быть. По крайней мере, пока.

— Ванная слева, а гостиная справа. Устраивайся, я принесу нам чего-нибудь выпить.

Оценив чистоту квартиры, ее современный, явно дизайнерский интерьер, Олеся садится на диван, стараясь почувствовать себя здесь комфортно. Злится на себя, что не получается — слишком непривычная атмосфера. Все меняется, когда возвращается Мирон. Она чуть заметно кивает головой в знак благодарности за бокал вина, который он принес.

— Французское, отец привез из путешествия, — поясняет хозяин дома, на секунду прислонив свой бокал к чужому, — за тебя.

— За нас, — поправляет Олеся и отпивает. Вино сладковатое, терпкое, с богатой палитрой вкуса. Оно приятно греет горло и остается на языке, раздражая рецепторы.

Мирон садится рядом, молчит, затем отставляет бокал и забирает второй у гостьи, ставит их на столик, прижимается к губам, пахнущим виноградом. Поцелуй, который они так долго не могли себе позволить, обжигает изнутри пламенем костра. Губы приоткрыты, языки трутся друг о друга в замысловатом танце под ритм сбившегося дыхания и учащенного сердцебиения.

— Скажи это еще раз, — оторвавшись, шепчет Олеся, прижимаясь лбом к щеке Мирона.

— Люблю тебя, лисенок, ты — самый дорогой для меня человек. Все для тебя сделаю, чтобы ты стала счастливой…

— Я уже… — вцепившись в плечи мужчины, как в спасательный круг. Напряжение сковывает ее тело, движения будто заторможенные. Не алкоголь делает ее такой, а близость желанного мужчины.

— Пока нет, но скоро будешь, — Мирон снова вовлекает Олесю в поцелуй, не думая о том, что так и не услышал ответного признания. Эта женщина сейчас с ним, что является лучшим доказательством ее чувств, а слова… Он прекрасно понимает, что их порой не так уж просто произнести.

Молния на платье расстегнута до уровня лопаток, Олеся выгибается, чтобы мужские руки смогли потянуть бегунок ниже. Ей хочется освободиться от мешающей одежды, почувствовать Мирона без приятной на ощупь, но уже раздражающей ткани. Она лихорадочно пытается расстегнуть маленькие пуговицы на его рубашке, но те так и норовят выскользнуть из пальцев, проваливая незапланированное испытание на мелкую моторику.

— Позволь, я сам, — Мирон убирает подрагивающие в нетерпении руки, расстегивает молнию до конца и спускает платье, обнажая полную грудь в черном кружевном бюстгальтере. — Убить меня хочешь…

— Согласна только на маленькую смерть, — сама заводит руки за спину и справляется с крючками. Какими-то непонятно откуда взявшимися силами и ловкостью справляется. Снимает с себя уже ненужную деталь одежды, не столько демонстрируя себя, сколько наслаждаясь реакцией своего партнера, который жадным взглядом скользит по белоснежной коже и ярким бордовым вершинкам. Если бы взглядом можно было трогать, то она бы сейчас почувствовала его прикосновение.

— Ты прекрасна, — смотрит несколько долгих секунд, а затем все же дотрагивается, гладит ее грудь, чуть взвешивая на ладони, проводит коротким царапающим движением по соску.

— Ну, она… слишком большая, на мой взгляд, и неидеальной формы, я ведь кормила Пашу… — стеснение в ее голосе перемешивается с получаемым удовольствием.

Мирон поднимает взгляд на Олесю, мысленно прося разрешения, не видит сопротивления и наклоняется к ее груди, вбирая в себя сосок, обхватывая его губами, отрываясь, проводит языком, а затем обдает своим дыханием. Снова приникает, посасывая, играя, заставляя женщину, сидящую перед ним, тяжело дышать, смотреть затуманенным взглядом. Ее пальцы на коротко стриженом затылке вторят его движениям. Мирон отстраняется лишь для того, чтобы приникнуть к другой груди, не переставая гладить плечи, руки, шею Олеси.

— Ты такая сладкая… Как домашний яблочный пирог…

— Боже… — смеется.

— Это мой любимый десерт, между прочим, так что ты зря смеешься. Я готов тебя целиком съесть. И начал бы я с плеч. Больше всего люблю твои плечи…

— Плечи? Никогда бы не подумала…

— Да, твои хрупкие и в то же время сильные плечи, на которые ты все взвалила и несла… Я не мог налюбоваться твоими ключицами, которые иногда проглядывали в вырезе, и шеей… Помнишь, как мы курили одну сигарету на двоих? Тогда я влюбился в твою шею, с ума сходил от невозможности ее поцеловать и приласкать языком. Как сейчас…

Череда коротких поцелуев вдоль ключицы, широкий мазок языком по плечу и шее до самого уха, прикусывание мочки, вырывание короткого стона, снова губы, уже припухшие от поцелуев — Мирон не сдерживает своих желаний. Больше нет.

Еще никто не касался ее так: с обожанием, трепетом, желанием, любовью. Это обескураживает, обезоруживает и вызывает ответную реакцию. Возбуждение прокатывается по всему телу теплыми волнами, делает кожу до невозможности чувствительной, забирает все связные мысли, кроме одной.

— Мне… мне нужно в ванную, — слова даются тяжело, не хочется прекращать прелюдию, то волшебство, что происходит, но Олеся не может расслабиться окончательно, думая о том, как мокро внизу живота.

Полунин не понимает, при чем здесь ванна. Вообще перестает думать о чем-то, кроме женщины перед собой и уже болезненной эрекции в брюках. Ширинку хочется вырвать с нитками.

— Ванная? — переспрашивает.

— Да, мне нужно…

Ему ничего не остается, как отпустить Олесю, которая тут же встает и натягивает на себя верх платья. Это действие вызывает у него немой протест. Чтобы перестать смотреть и вернуть былое спокойствие, Мирон снова берет свой бокал и залпом выпивает остатки вина. Олеся идет в ванную комнату, закрывает за собой дверь и прислоняется голой спиной к ее поверхности, выдыхает. Это похоже на какое-то безумие. Надо взять себя в руки, умыться, не жалея о том, что без косметики она будет выглядеть по-другому. Мужчина, который остался в комнате, хочет ее. Он признался ей в любви, ждет ее возвращения и продолжения того, что они начали. Гладкая поверхность зеркала отражает ее большие глаза, розовые щеки и в беспорядке лежащие на плечах волосы.

— Ты как в первый раз, Олеся. Просто сделай это уже.

***

В гостиной пусто, из чего следует, что Мирон перебрался в спальню. Ей сложно переступить порог его комнаты, но она делает шаг за шагом, пока не оказывается рядом с большой кроватью, на которой сидит хозяин дома. Не видит ничего, кроме него — ни большого плоского телевизора, ни бра на стенах, ни шкафа-купе.

— Я решил, что здесь будет гораздо комфортнее. Да и обещал, что ты окажешься в моей постели, — притягивая Олесю к себе, заставляя ее лечь на спину, устраиваясь между ее ног. — Я говорил тебе, что уже ненавижу это платье и эти колготы?

Она тихо смеется, поднимая руки и позволяя ему стянуть с себя одежду, оставляя лишь треугольник кружевной ткани внизу.

— Не говорил, зато теперь на тебе больше одежды, чем на мне, и это нечестно.

Мирон ухмыляется, расстегивает пуговицы и стаскивает с себя рубашку. Ремень, брюки и носки присоединяются к вороху на полу. Их дальнейшая судьба ему неинтересна.

— Я хочу знать историю каждой твоей татуировки, — проводя ладонью по его рукам, груди и спине.

— У нас еще будет время, потом… — выцеловывая узоры на ее теле, обжигая каждым прикосновением, заставляя изгибаться навстречу, закатывать глаза и шумно дышать. — Мои наколки — это напоминание о переходном периоде, твой шрам значит гораздо больше, чем они все вместе взятые, — проводит кончиком пальца по розовой полосе внизу живота.

— Сложные роды, — ей не нужно оправдываться, но хочется пояснить.

— Ничто не может тебя испортить. Даже это, — не хочет, чтобы она снова переживала ту ситуацию, ведь сейчас время не для воспоминаний, а для любви.

— Мирон…

— М-м? — не отрываясь от своего увлекательного занятия.

— Сделай уже что-нибудь…

— Я делаю, — приподнимая голову, хитро улыбаясь.

Олеся трется о внушительный бугор в его черных боксерах, тоже улыбается, когда слышит вырвавшееся матерное слово.

— Прости… Ты не представляешь, что со мной делаешь, я и так еле сдерживаюсь, чтобы не кончить до того, как начнется самая важная часть…

— Не сдерживайся, — просит она, выдыхая.

— Бл*ть…

Мирон снимает нижнее белье с себя и Олеси, вновь накрывает ее своим телом и жадно целует в губы. Он берет ее языком. Его член трется о ее бритый лобок, возвращая немного контроля своему владельцу. На ее груди расцветают несколько засосов, ее ноги раздвигаются, позволяя партнеру скользить по мягким влажным складкам. Ему необходимо в их тепло, иначе он просто взорвется. Но сначала ему нужно убедиться, что она готова его принять. Ее тело сигнализирует об этом, однако надо быть полностью уверенным, что ему это не кажется. Слишком много поставлено на карту.

Пальцы Мирона — полноправные хозяева ее естества, они гладят, размазывают естественную смазку по клитору, вторгаются внутрь, выходят, и снова скользят в глубину. Олеся двигается навстречу каждому движению, ей хочется прекратить эту сладкую муку и достичь оргазма, унять напряжение в теле. Все меняется, когда к пальцам внутри нее присоединяется язык. Посылая миллионы импульсов, он кружит вокруг клитора, властвуя, сдаваясь, заставляя Олесю кричать в судорогах удовольствия.

Мирон пьет ее наслаждение, кайфует не меньше, чем она. Знает, что это только начало, но уже сейчас готов повторять свои действия снова и снова, лишь бы опять видеть ее такой: открытой, беззащитной, честной и настоящей. Он поднимается выше и обнимает любимую женщину, стирает с ее глаз слезинки.

— Не сдержался…

Она смеется и прячет свое лицо у него на плече, чувствуя себя в безопасности, под защитой, ощущая себя женщиной, которую любят.

— Я тоже тебя… люблю.

Он целует ее губы, прикусывая, зализывая и снова прикусывая.

— Женщина… Если бы я знал раньше, что для твоего признания нужно всего лишь…

— Замолчи, — смеется она, ударяя по его плечу кулачком. — Ты слишком много болтаешь, Полунин.

— Ты права, лисенок, потом поговорим, — вновь принимаясь за облизывание солоноватой кожи.

Она снова чувствует возбуждение, и это пугает. С Мироном реакция ее тела слишком сильная, ей не поспеть за его действиями, хотя она и пытается отвечать так же страстно. Она смотрит на него, на то, как он натягивает презерватив, забыв о стеснении. Чувствует, как головка, а потом и все остальное до основания вторгается в ее тело, заставляя захлебнуться восторгом от ощущения единства, обхватить собой, тесно сжать внутри. Его движения, медленные и осторожные в начале, быстро перерастают в резкие и быстрые. Он тратит все силы на то, чтобы балансировать на границе собственного оргазма, который уже зарождается внизу спины, прошибает до затылка, не дает себе ни малейшего шанса завершить начатое без Олеси. Мирон снова и снова завоевывает ее, каждая мышца на его теле напряжена до предела. Выступивший пот застилает глаза, которые неотрывно смотрят на женщину перед ним, под ним, на ее открытый рот, покрасневшие щеки, затуманенные глаза. Он слушает ее стоны, тяжелое дыхание, пьянеет от того, что наконец-то берет ее и отдает ей себя. Меняет угол проникновения, позволяя пальцам снова нащупать клитор, чувствует, как ее ногти впиваются в его спину, звереет, с ума сходит. Он знал, что это будет сумасшествием, но не думал, что до такой степени. Чистая страсть, не прикрытая никакими словами и обстоятельствами. Есть только они — единый комок переплетенных нервных окончаний, движущихся к одной цели, срывающихся в бездну и не жалеющих об этом.

— Не могу больше терпеть, — сквозь зубы.

— Давай я встану на колени и локти?

Этот ее вопрос отбросил назад его надвигающийся оргазм, будто кипятком ошпарил. Мирон понял, что ее предложение — всего лишь повторение сценария с бывшим мужем, когда она жертвовала своим наслаждением ради чужого. Он зло стиснул челюсти, отрицательно качая головой не в силах что-либо сказать и меняя скорость движения бедрами. Он себе никогда не простит, если позволит ей думать о нем, как о Сергее.

— Ты кончишь. Здесь и сейчас. Глядя мне в глаза.

Констатация факта, а не угроза. Просто слова, которые помогают ему собраться с силами, снова и снова толкаться в узкое тепло. Дышит часто, чтобы не сбиться с ритма, считает в уме, складывает двузначные числа, вспоминает даты, пункты подписанных недавно договоров, что угодно, лишь бы отсрочить свой собственный оргазм. Удается спустя какое-то время исполнить задуманное, чувствует, как Олеся двигается навстречу ему все быстрее и быстрее, дышит, как после марафона, не отпускает от себя ни на миллиметр, а потом сжимает его своими внутренними мышцами, дрожью по телу вбирает в себя удовольствие, громким стоном разрушает молчание. Мирон чувствует, что больше никакие силы в мире не заставят его уйти от сокрушительного оргазма, толкается еще несколько раз, а затем выплескивается глубоко внутри, жалея, что не может ощутить партнершу на сто процентов, мешает защита в виде тонкого слоя латекса. Думает, что потом обязательно восполнит этот пробел, когда она будет готова. Он же для себя уже все давно решил.

Лежат рядом, не желая разъединяться, только ему все равно приходится отстраниться и снять презерватив, завязав его, бросить в корзину для мусора. Проводит рукой вдоль тела Олеси, чтобы снова ощутить, что это ему не снится, что все правда, она с ним. Останавливает рвущееся: тебе было хорошо со мной? Потому что видит ответ в ее прикрытых опущенных веках, приподнятых уголках губ и новой слезинке в уголке глаза.

— Не плачь, — стирает кончиком пальца, целует в висок.

Олеся вздыхает, поворачивается на бок и крепко обнимает мужчину, который только что сделал невозможное — дал ей снова почувствовать себя женщиной, подарил счастье близости, заставил забыть об остальном мире.

— Не буду, — обещает, — это просто…

Мирон понимает. Он сам испытывает подобное. То, что не высказать словами, что не увидеть в мягком свечении бра, но различить в глазах напротив, услышать в биении чужого сердца, прочувствовать.

— Кажется, мне снова нужно в ванную, — шепчет Олеся.

— Сейчас все будет…

Мирон зовет ее спустя пять минут, в наполненной ароматной пеной ванне помещаются без проблем. На бортике свечи, фрукты, закуски и напитки. Звучит приятная музыка. Олеся кладет голову на плечо любовнику. Ей давно не было так хорошо, наверное, никогда.

— Я сейчас усну…

— Спи…

— Страшно. Вдруг это окажется сном.

Мирон тихо смеется.

— Не волнуйся об этом. Отдохни немного, а потом я снова докажу тебе, что все происходит в реальности.

Он сдерживает свое слово, доказывает еще не один раз за ночь и утром. До самого вечера следующего дня, когда Олесе приходится возвращаться к сыну. Он доказывает им обоим, что теперь они — не чужие люди.

21

В этом мире встречаются хорошие мужья и любовники, друзья или интересные собеседники… куда сложнее найти человека, с которым тебе нравится молчать, а не говорить! И если вдруг отыщешь такого, никогда не отпускай.

Ирина Сахарова — Ноктюрн. Забытая мелодия любви

Утро, как начало нового дня, далеко не всегда желанно, но необратимо и беспощадно. Пашка приоткрывает левый глаз, находит в темноте светящийся и орущий телефон, жмет на отсрочку будильника. Черт бы побрал эту школу с ее уроками! Долгожданные выходные в разы короче будних дней. Что за несправедливость?

— Паааш… — доносится как сквозь вату.

— М-м-м? — стараясь не растерять полусонное состояние, не шевелясь и дыша через раз.

— Вставать пора, опоздаешь, — Олеся прячет постельные принадлежности внутри дивана, снова оборачивается, чтобы взглянуть на спящего сына.

— Угу… — обещание, которое грозит остаться невыполненным.

Спустя пять минут подросток все так же бессовестно дрыхнет и даже не пытается выключить повторно заработавший будильник. Его матери приходится сделать это самой, слишком раздражает новая песня на сигнале. Полуденный залп пушки на Петропавловке не разбудит этого юношу!

— Павел Сергеевич, если вы не соблаговолите подняться в ближайшие две минуты, то останетесь без завтрака, — грозит как можно более строгим голосом, через который все-таки просачивается улыбка.

— Если ты снова вспомнишь моего отца, то я останусь не только без завтрака, но и без настроения, — предупреждение звучит хрипло. Пашка поворачивается на спину, морщится, трет глаза, зевает, широко раскрыв рот и даже не пытаясь спрятать его под ладонью. — Мне вот интересно, я смогу взять только фамилию Мирона, когда вы поженитесь?

Олеся бросает на Пашку удивленный и красноречивый взгляд. Только ее сыну в голову может прийти подобный вопрос.

— О какой свадьбе ты говоришь? Мне, вообще-то, никаких предложений не поступало…

Войтович-младший отмахивается от последней фразы, как от ерунды, натягивает одеяло на лоб. Ему хочется подтянуть его еще выше, но дышать будет нечем. В голове проносится строчка из песни «Поменяю воздух на сигареты».

— Это он тебя просто торопить не хочет. Боится, что ты испугаешься и сбежишь из-под венца, как эта… как ее… Джулия Робертс.

— Пашка! — снова строго.

— Ну, что? — открывает лицо, смотрит на мать, которая стоит посреди комнаты в полной растерянности.

— Хватит бредить, и вставай уже, — наконец-то находит слова, а по сути, попросту уходит от темы. Сын поднял ее слишком рано, да и не ему о ней говорить. После неудачного брака Олеся не стремится вступать в новый, пусть и с другим человеком. Сейчас ей хорошо с ним, а что будет завтра, может показать лишь время.

Тяжело вздохнув, подросток поднимается с постели, мысленно прощаясь с ее мягкостью и теплом и громко декламируя стихи собственного сочинения:

Олеся подходит к сыну и щипает его за бок.

— Ай! — потирая больное место, с обидой смотрит на смеющуюся маму.

— Это чтобы ты поторопился, — уже копаясь в сумочке в поисках туши для ресниц. — Мирон обещал забрать меня с работы, вечером киномарафон супергероев.

— Круто! — забыв про обиду, бежит в ванную, перехватив по пути бутерброд и отпив из кружки уже остывший чай. За несколько минут совершает привычные действия, на которые тратит обычно не менее получаса. Натянув на себя одежду, погладив Мишку и чмокнув маму в щеку, Пашка спешит на выход.

— Эй, ты куда так рано? — выйдя в коридор, Олеся прислоняется к косяку, смотрит на то, как сын застегивает пуховик и натягивает шапку.

— Мне надо сегодня, все, пока! — без объяснения снова целует в щеку мать, подхватывает рюкзак и выходит за дверь. Не хочет пока рассказывать про свою новую девочку, которую обещал проводить до школы. Это Мирона можно будет посвятить в свои тайны вечером, он и посоветовать может дельное, и денег дать на развлечения, если не будет хватать. А мама… Ну, она начнет расспрашивать, кто такая, и как все серьезно, а Пашка пока и сам не знает, на сколько его хватит. Девчонки порой такие сложные. Из примерно восьмидесяти тысяч человек, которых люди встречают на протяжении своей жизни, очень трудно выбрать одного — самого подходящего.

Олеся вздыхает, идет в кухню, закуривает и допивает кофе. Она думает о том, как быстро повзрослел сын, как хорошо, что он принял Мирона, и о том, что сегодня приедут дети Светы и Славы. Ей хочется, чтобы у них осталось положительное впечатление от посещения парикмахерской. Вылив остатки чая и кофе, вымыв чашки, она отвечает на сообщение своего мужчины, улыбается от того, что теперь может так его называть, и заканчивает сборы. Да, о браке с ним говорить слишком рано, Олесе нужно, чтобы не только ее окружение приняло Полунина, но и она сама смогла окончательно убедиться в правильности серьезного шага. Она больше не хочет повторения неудачных отношений. Никогда.

На полке у выхода лежит связка ключей сына. Вырасти-то вырос, но иногда ещё удивляет своей несобранностью. Забрав ключи, закрывает дверь и идет к подземке. По дороге радуется тому, что надела старый пуховик, а не подаренную Мироном шубу. Та больше подходит для езды в автомобиле, а не в метро, среди таких же не выспавшихся людей. Курит, отмечая про себя, что стала делать это гораздо реже, скорее, по привычке, чем по необходимости. Может, получится бросить?

***

Несколько дней прошло с той ночи наедине. Мирон сидит за компьютером и смотрит на монитор, но мысли его далеки от финансового отчета. Он думает об Олесе, о том, что его чувства не пройдут со временем, потому что к физическому аспекту прибавился ингредиент, которого раньше не хватало — любовь. Именно она делает желание быть ближеострым, значимым, она не дает забыть, выкинуть из головы мысли о женщине, которая стала не только любимой, но и родной. Теперь жизнь до нее кажется пресной, сейчас же у нее есть вкус, цвета, запахи и грани, которые, если и были видны раньше, не удавалось выцепить, вычленить и прочувствовать в полной мере.

Мирон снова тянется к телефону и перечитывает последнее сообщение от Олеси — она не пишет ничего особенного, только то, что Пашка оставил ключи дома и поэтому едет к ней после уроков. Это означает, что у них не будет даже нескольких минут в машине, чтобы остаться наедине. Данный факт не то, что огорчает, нет, он рад тому, что Паша есть в их жизни, просто наталкивает на мысль снова забрать Олесю и отвезти ее к себе домой или впервые остаться в съемной квартире Войтович. Он успеет утром заехать к себе, чтобы переодеться, главное, что спать будет не один. Представляя, как они засыпают, тесно прижавшись друг к другу, он понимает, что будет тяжело сдерживаться и ограничиться объятиями, но ведь это лучше, чем совсем ничего. Он слишком сильно скучает, чтобы лишить себя возможности уснуть и проснуться вместе.

Вернувшись к работе, Мирон проводит еще полчаса в своем кабинете, а после идет к отцу. Сегодня в офис приезжала Оля — протеже Белого, как бы ни хотелось, но нужно поговорить с начальником о новом сотруднике.

Отец, услышав последние новости, не выглядит слишком довольным, что и понятно. Он помнит, что собой представляет Гор, не хочет иметь с ним никаких дел и искренне не понимает, зачем это все сыну.

— Почему ты не рассказал об этом раньше? Может быть, нам бы не пришлось устраивать эту девушку к себе.

В кабинете отца Полунин снова чувствует себя не слишком уютно, пора бы уже забыть прошлое, но оно остается частью его самого. Ему не хочется оправдываться, но при этом им нужно объясниться. Только другой, тоже любящий человек, может понять, на что можно пойти ради своей половины.

— Я уже обещал, поэтому все равно бы сделал это. Услуга за услугу. Тем более, что наша служба безопасности проверила девушку, — протягивает собранное досье, — Сиренко Ольга Валерьевна, восемнадцать лет, прописана в комнате на Марата, по факту там проживает ее отец-алкоголик, мать давно умерла. Его лишили родительских прав, когда Оле было десять, до недавнего времени воспитанница детского дома. Какое-то время работала в кафе при придорожном отеле певицей, жила там же в одном из номеров. Удивительное совпадение, но именно сегодня ночью в заведении случился пожар, подозреваю, что поджог, она осталась без жилья и работы. Белый, как я понял, взял над ней шефство, поселил в квартире, которая раньше принадлежала родственнице Олеси, а теперь, видимо, хочет, чтобы девушка не сидела без дела.

Андрей Львович становится еще более недовольным. Та информация, которой делится с ним сын, совершенно не вяжется с характером Белого.

— Это нетипичное поведение для Святогора, тебе так не кажется? Ты уверен, что между ними нет связи?

Мирон был готов к этому вопросу.

— За ней следили больше недели — Гор не приезжал ни разу, к ней вообще никто не приходил, кроме соседки-пенсионерки. По какой причине он решил, что ей лучше работать у нас, я не знаю. Могу лишь догадываться, что к себе он ее не устроил, чтобы не светить, а про нашу фирму вряд ли кто-то подумает, зная, что мы, мягко говоря, не общаемся.

Андрей Львович нервно стучит ручкой по поверхности стола. Все равно ему не нравится эту ситуация.

— Образование у девушки есть?

— Обещала с осени поступить на заочное, — пожимает плечами Мирон. — Я посоветовал ей присмотреться к факультету экономики, но выбор делать ей. Она уверяла меня, что петь больше не собирается, что это была вынужденная мера. Сейчас ей нужна стабильность, а это — работа в нашей фирме. Вообще, девушка произвела на меня неплохое впечатление: взрослая для своих лет и вежливая. Думаю, что она быстро освоится.

Полунин-старший тяжело вздыхает и трет шею.

— Надеюсь, что мы не попадем с ней в неприятности. В любом случае, пусть за ней присматривают работники зала и, если что, докладывают тебе или мне. Не хочу, чтобы из-за девицы Белого у нас возникли проблемы.

Мирону и хотелось бы успокоить отца и пообещать, что их не будет, но он и сам не знает, что их ждет в будущем. Пока же его греет мысль, что он помог Олесе наладить ее финансовое состояние, что в квартире на Наличной улице уже полным ходом идет ремонт, а сама женщина уже начинает просматривать объявления о продаже автомобилей. Пашка тоже стал более спокойным и уверенным в завтрашнем дне. Даже если по каким-либо причинам Мирона с ними не станет, чего никогда нельзя исключать, он может не переживать за их дальнейшую судьбу.

— Ладно, тогда я пойду…

— Сын, — останавливает его в дверях Полунин-старший. — Ты не думал по поводу Нового года? Отметишь его с нами?

Мирон уже все решил, точнее, за него решила Олеся, предложившая поехать на зимние каникулы в Смоленскую область. Знакомство с Валентиной Эдуардовной случилось бы рано или поздно, поэтому Полунин согласился, ему было интересно посмотреть, где жила его любимая женщина, провести с ее семьей несколько дней.

— Спасибо за предложение, но я уже пообещал Олесе, что мы поедем к ее матери до Рождества.

Андрей Львович не говорит о том, что тоже пользовался услугами службы безопасности: в его столе лежит папка с информацией на Войтович и ее сына. Не делает этого, чтобы не объяснять то, что очевидно. Он пошел на такой шаг не потому, что не доверяет сыну, а потому что продолжает переживать за его судьбу и желает ему счастья. Дети никогда не перестают быть родными, с возрастом они отдаляются, начинают жить своей жизнью, но для родителей остаются детьми.

— Вижу, что у тебя все серьезно… Когда вернетесь, приезжайте к нам тоже. Соня часто спрашивает о тебе.

Напоминание о сестре заставляет Мирона улыбнуться.

— Договорились. Уверен, что Леся и Павел не будут против знакомства с вами.

Вернувшись в свой кабинет, Полунин продолжает улыбаться. Все складывается наилучшим образом — он и сам хотел, чтобы его близкие встретились, но не знал, как это устроить. Когда-нибудь, когда Мирон будет готов сделать предложение, а Олеся — на него согласиться, им будет приятно видеть родных вместе, ведь брак — это не просто союз двоих людей, но и слияние родов.

***

Никита резко застегивает молнию на куртке и нахлобучивает шапку, смотрит на сестру, которая продолжает копошиться. Той не нужно ничего искать — выбор вещей ограничен теми, что в наличии, но ей нужно унять нервное беспокойство, поэтому она продолжает искать какой-то предмет, который и сама не знает, как выглядит.

— Нельзя заставлять их ждать, они могут и передумать брать нас к себе, — то ли издевается, то ли зло шутит. Это его способ борьбы с волнением, и Вика об этом прекрасно знает.

— Смейся-смейся, милый братец, из-за такого пустяка они не будут переживать, тем более, что дядя Слава и сам может опоздать, в городе наверняка снова пробки, снег с самого утра валит.

Никите становится жарко в одежде, и он снимает с себя шапку и расстегивает куртку.

— Вот почему ты такая рассудительная? Я даже подколоть тебя не могу нормально, — подходит к сестре и обнимает ее за плечи, стараясь не касаться головы. — И вообще, когда он там уже приедет? Хочется уже покончить со всем этим.

— Ты так говоришь, как будто у тебя здесь куча дел, — фыркает Вика. — Меня больше волнует, как меня стричь сегодня будут. Я из-за этого начинаю нервничать…

— Тетя Света обещала, что парикмахерская закроется, чтобы нам было комфо… — слова обрывает стук в дверь.

Слава слышит девичье «да» и засовывает голову в приоткрытую щель, находит взглядом ребят.

— Привет, вы готовы ехать?

Вика натягивает верхнюю одежду, пока ее брат берет сумку, подходит к Теплову и отвечает на рукопожатие.

— Извините, Вика долго собиралась.

— Не рассказывай, я знаю, что такое женские сборы, — улыбается Слава и пропускает подростков вперед. — Света мне уже телефон оборвала, так ждет вас, а я, как назло, сегодня застрял на «кольце». Лишь когда снегоуборщики проехали, стало более-менее свободно.

Спустившись к машине, заняв заднее сидение, ребята пристегнулись и приготовились к поездке по городу. Сегодня им предстояло не только посетить место работы будущей мамы, но и квартиру Тепловых. О ночевке пока никто не говорил, но было принято решение взять с собой некоторые вещи, которые позволили бы Черных чувствовать себя увереннее в незнакомой обстановке. Необходимости в них не было — Света уже «скупила половину магазинов», надеясь порадовать детей — только психологический момент.

Мелькающий за окнами машины город утопает в мягком белоснежном кружеве, дворники сметают с лобового стекла падающий снег, не давая ему полностью растаять на теплой поверхности.

— Почему так много автомобилей? Разве люди не должны быть на работе в это время? — Славе нравится наивность девочки, но порой ее вопросы ставят в тупик.

— Работа — это не всегда офис или завод, — пожимает плечами, бросая взгляд в зеркало заднего вида. — Вы обедали?

— Да, не стали отказываться, ведь не знали, когда точно вы приедете, — Никита трет лоб, снимает шапку, в которой становится жарко.

Вике хочется добавить, что давали на обед, но она прикусывает кончик языка и молчит, вдруг мужчине за рулем это неинтересно.

— И что давали? — в противовес спрашивает объект ее мыслей.

— Борщ, котлету с морковным пюре — гадость, — кривится, — и чай с плюшкой, — выпаливает девочка на одном дыхании.

— Я бы сейчас не отказался даже от морковного пюре, с утра ничего не ел, — смеется Слава. — А хотите, закажу пиццу? Как раз ее привезут к нашему приезду.

Подростки радостно кивают. Дети, в отличие от взрослых, всегда рады тому, что имеют. Особенно те, у которых мало что есть. Слава тянется к телефону и звонит в службу доставки, поговорив с оператором, снова смотрит на сидящих сзади ребят. Наверно, только сейчас он начинает осознавать, что скоро у него будет двое детей.

***

— Ну, и где они? — Света уже искусала все губы в ожидании.

Олеся, которая полдня наблюдает за волнением подруги, пытается успокоить ее ромашковым чаем.

— Слава же тебе сказал, что едут, значит, скоро будут, — бросает взгляд на часы. В зале непривычно тихо и пусто.

— Даже пиццу уже привезли, а их все нет, — заламывает руки, из которых не выпускает телефон.

Дверь в парикмахерскую открывается. Стряхнув с шапки снег, входит Пашка.

— Мы закрыты, — произносит Елена, но узнав сына Олеси, ойкает, — как ты вырос! Жених!

Младший Войтович стягивает с себя рюкзак, верхнюю одежду и кидает их на диванчик в холле.

— Здрасти, тетя Лена, тетя Света. Мам, тебе долго еще? Чайник горячий? Я так замерз, пока дошел от метро, — Пашка дышит на замерзшие пальцы, подходит к женщинам и замечает волнение на их лицах. — Эй, все в порядке?

— Да, просто важные клиенты опаздывают, — Олеся подталкивает сына к раковине, — вымой руки и садись за стол, к чаю найдешь печенье.

Пашка косится на стопку коробок, от которых идет аппетитный запах пиццы, но молчит. Если мама сказала, что печенье, значит, будет печенье. А на пиццу он Мирона уговорит вечером. Даже супергерои становятся круче, если наблюдать за их подвигами под «вкусняшки».

— Лесь, да пусть ребенок поест нормально, — вмешивается Света. — Здесь на всех хватит.

— Спасибо, тетя Света, — довольно улыбается Пашка, наливает себе чай, открывает верхнюю коробку и тянет на себя кусок мясной пиццы. — Вкуснотища, — жует, облизывает пальцы и снова кусает. — Надо к вам чаще приезжать.

Олеся смеется, глядя на сына.

— Просто ты иногда не слушаешь мать, я же говорила, что к нам сегодня собираются дети Славы и Светы, — снова открывается дверь, — вот и они, кажется.

В парикмахерской становится на троих человек больше. Елена, поприветствовав вошедших, начинает собираться, она ранее обговорила с хозяйкой, что уйдет пораньше, раз других клиентов не планируется. Закрыв за ней дверь, Света начинает показывать подросткам свои «владения», рассказывая, что и как здесь устроено. Слава, оставив детей на попечение жены, забирает их куртки, вешает в шкаф, моет руки и идет в кухню, где натыкается на жующего Пашку, здоровается с ним и наливает себе кофе. Олеся, которой передалось волнение Светы, начинает суетиться, размышляет, кого будет стричь первым, а подростки, попав в новую для них среду, внутренне зажимаются, кивают в положенных местах и молчат. Только подойдя к кухне и увидев там Пашку, Никита отмирает.

— Ты!

Войтович, никак не ожидавший этой встречи, отставляет кружку и прекращает разговор с дядей Славой. Смотрит на Черных выжидательно, замечает стоящую за ним девчонку, переводит взгляд на мать.

— Серьезно? — копируя жест Мирона, приподнимает бровь.

Олеся строго смотрит на сына.

— Паша, это Никита и Вика Черных, скоро они станут членами семьи Тепловых. А это Паша Войтович — мой сын. Вы видели его на футбольном матче осенью…

Света, не понимая враждебных взглядов, которыми обмениваются юноши, предлагает присоединиться к чаепитию, а уже после сделать стрижку.

Никита смотрит на будущую мать и старается унять волну злости, что поднимается откуда-то изнутри. Он не будет устраивать некрасивых сцен, он умеет вести себя культурно. То, что однажды задевший его парень оказался знакомым Тепловых — простая случайность.

— Тетя Света, я не очень хочу есть, лучше покормите Вику, а я пока подстригусь, — не то, чтобы ему хотелось оставлять сестру наедине с Пашей, но он знает, что при взрослых тот ее не обидит. Нужно поскорее покинуть парикмахерскую и забыть об этой встрече, как о досадном случае.

Подготовив клиента, Олеся слышит звонок, крикнув Свете, что откроет, распахивает дверь перед Мироном, который тут же обнимает ее и целует в губы. От него веет морозным воздухом улицы, табаком и одеколоном, а она ловит себя на мысли, что готова дышать этой смесью бесконечно.

— Лисенок, что с твоим телефоном? Я уже полчаса не могу дозвониться и сказать, что приеду пораньше. Павел успел добраться?

Пропустив Полунина и снова заперев дверь, Олеся возвращается к оставленному подростку, отвечая на ходу.

— Телефон… В сумке. Не слышала. Прости. Пашка успел, в кухне все сидят, а я только начинаю стричь Никиту.

— Здравствуйте, Мирон Андреевич, — здоровается подросток, пожимая протянутую руку спонсору. Он уважает этого человека, хочет быть таким же успешным, и, вообще, рад его появлению. То, что у него отношения с матерью Паши, удивляет, но лишь поначалу. Присмотревшись, парень замечает, что между ними сквозят настоящие чувства, такие нельзя изобразить.

— Можно просто Мирон, — снимает пальто, кладет рядом с вещами Пашки, — мы же не в детском доме. Как твои тренировки? Антон Владимирович не сильно гоняет?

Черных ухмыляется.

— Как надо. Он тренер от Бога.

Олеся снова встает позади парня и трогает его волосы, определяясь с будущей прической. Конечно, она выслушает пожелания Никиты, но и самой хочется понять, что тому подойдет лучше всего.

— А ты планируешь продолжать играть в футбол после того, как переедешь к Тепловым? — для Мирона, похоже, это уже решенный момент.

— Да, попробую пробиться в юношеский состав, но если не смогу, то пойду в университет.

— В любом случае иди. Высшее образование в наше время — необходимость, — наставительно замечает Полунин, не переставая смотреть на руки Олеси. Ему хочется, чтобы они трогали его, а не Никиту, но это желание приходится спрятать поглубже, оставив до более подходящих времен.

— Как ты хочешь стричься? — вступает в разговор мастер.

Никита бросает взгляд на Мирона и кивает.

— Можно как его?

Олеся растерянно переводит взгляд на Полунина, потом снова смотрит на парня.

— Уверен? Просто я могу тебе сделать красивую и модную стрижку, бритые виски, рисунок…

— Нет, не надо ничего. Побрейте машинкой просто, — настаивает Никита. Неизвестно, сможет ли он когда-нибудь стать богатым, как Мирон, но сейчас он может быть на него чуточку похожим. Да и время сэкономит, что немаловажно.

— Не буду вам мешать, — Полунин, поняв ход мыслей юноши, уходит в кухню, где здоровается со всеми, садится рядом с Пашкой и принимает свою чашку с чаем. Спустя двадцать минут к ним присоединяются Олеся и Никита. На пару секунд в кухне замолкает разговор.

— Мам, может, мне тоже побриться? — спрашивает Пашка. — Модная нынче тема, я смотрю…

— Павел! — останавливает его Мирон, под чьим взглядом тот сразу затихает.

— Мне нравится, — говорит Слава. — Голове легко. Вика, ты — следующая. Идешь?

Девочка, которая за столом не проронила ни слова, а все время жалась к Свете, нервно дергается и встает.

— Ники, пойдем со мной.

— Да, конечно, — отвечает брат и ведет ее к креслу, в котором недавно сидел.

Олеся старается унять снова поднявшееся волнение, помня о том, что клиентке не нравятся чужие прикосновения к волосам. Это заметно по ее прическе, точнее, по ее полному отсутствию.

— Я начну, а ты, если совсем будет тяжело, скажи. И я сразу остановлюсь. Если тебе будет проще, можешь закрыть глаза.

— Можно меня Никита будет держать за руку? — Вика боится, это слышно по голосу и видно по сцепленным рукам.

— Конечно…

Ножницы еще никогда не порхали так быстро у Олеси в руках, она торопится выровнять волосы девочки, но их так много, что она не успевает — по щекам Вики крупными каплями срываются слезы, а сдерживаемые рыдания прорываются наружу.

— Боже… Стоп! — Олеся смотрит на сжавшего губы Никиту и его сестру. — Что же ты молчишь? Так же нельзя…

— У нее всегда так… — пытается вступиться подросток. — Поэтому она ненавидит парикмахеров.

Вика пугается реакции Олеси, широко распахивает глаза.

— Я вас не ненавижу…

Олеся тяжело вздыхает, проводит рукой по своим волосам. Сделать осталось не так уж много, но и оставлять все так — нельзя.

— Если я дам машинку для бритья Никите, ты не будешь плакать?

— Брить ее как меня? — в шоке спрашивает юноша.

— Не буду, — одновременно обещает Вика.

Олеся убирает ножницы, меняет насадку на машинке и дает ее Никите.

— Правую сторону не трогаем, только левую. До этого уровня, — показывает в воздухе. — Креативная асимметрия.

Работать вот так приходится впервые — Олеся держит руку Никиты, а тот — станок, его пальцы крепко обхватывают предмет, потому что он боится навредить сестре. Та же сидит более спокойно — с любопытством смотрит на то, как часть волос падает на пол, открывая аккуратное ушко.

Когда все готово, из кухни выходят Слава и Света, которая не может поверить своим глазам. Оба ее ребенка теперь бритые: один — полностью, другая — на треть головы.

— Это был единственный вариант закончить, — извиняюще объясняет Олеся, отпуская Вику и начиная подметать пол.

— Мне нравится, — говорит девочка, рассматривая себя в зеркале. О пролитых слезах уже никто не вспоминает.

— Это главное, да? — Теплов вопросительно смотрит на жену и ободряюще ей улыбается. Та кивает, не в силах ничего ответить. — Что ж, раз все дела сделаны, предлагаю по домам. Остатки пиццы можно разделить и взять с собой.

Пока взрослые собираются, трое подростков ждут у дверей. Пашка, который успел переговорить с Мироном наедине, нервно подтягивает лямку рюкзака. Решившись, обращается к Никите.

— Извини, что я тогда… в раздевалке… — почесав затылок, сдвигает шапку на глаза, поправляет ее.

— Тебя Мирон попросил извиниться? — Никита смотрит из-под бровей, по инерции спрятав Вику за спину.

Паша переминается с ноги на ногу.

— Нет. Мы просто поговорили. Он объяснил, что я был неправ, да я и сам это понял… В общем, наши родители дружат, так что и нам, скорее всего, придется общаться. Я не хочу, чтобы они расстраивались из-за того, что мы враждуем.

— Мы можем не дружить, но пересекаться нам все равно придется, — Вика трогает брата за плечо. Она озвучивает очевидное, но Никите это все равно не нравится.

— Короче, если передумаешь, то я открыт для общения, — Войтович уже и сам не рад, что сложилось вот так. Тогда он действовал на адреналине, а сейчас пожинает плоды. С другой стороны, он и знать не мог, что судьба сведет его с Черных снова, а об их непростой истории — и подавно.

— Готовы, молодежь? — Слава открывает дверь, впуская в помещение холодный декабрьский воздух. Парикмахерская пустеет. Мирон открывает дверь автомобиля перед Олесей, Слава помогает Вике и Свете, а Никита, какое-то время просто стоявший рядом с машиной Тепловых, подходит к Паше и протягивает руку, тот ее пожимает и широко улыбается. Эти простые действия становятся началом большой дружбы. Ее бы не было, если бы не наличие трех слагаемых: дельного совета, правильного решения и прощения.

***

Мирон поворачивает голову и смотрит на Пашку, который увлеченно следит за перипетиями марвеловских героев. Ощутив на себе чужой взгляд, подросток отрывается от экрана и видит, что Олеся уснула на плече Полунина.

— Ты можешь расстелить диван? Я ее перенесу, — шепотом.

Подросток кивает, останавливает кино и сгоняет с маминого дивана Мишку. Та недовольно мяукает, но послушно спрыгивает на пол, а затем перемещается на шкаф, откуда все видно. Когда постель готова, Мирон укладывает на нее Олесю, а затем накрывает.

— Будешь досматривать со мной? — тихо спрашивает Пашка. Ему не хочется спать, как и оставаться в одиночестве.

— Я планировал остаться, — Мирон трет затылок.

Пашка радостно улыбается и снова включает фильм, приглушив звук. Закончив киномарафон после полуночи, подросток засыпает на своем диване, а Мирон — рядом с Олесей, обняв ее со спины, как и мечтал днем. Пусть телу хочется большего, душе более чем достаточно — не тесно, а тепло и очень спокойно.

22

Снова бегут по небу облака,

Мягкими перьями белыми укрывая собой города.

В этих районах мы скроемся наверняка.

Наши сердца не разлучит никто, никогда. Никогда.

Burito — Штрихи

Это утро удивительным образом отличается от предыдущего — Пашка просыпается сам за пять минут до будильника. Выключает тот за ненадобностью, соскальзывает с кровати, поднимает упавшее на пол одеяло и тихо одевается. На диване матери — клубок из подушек, одеяла и двоих людей. Мирон, почувствовав чужой взгляд, приоткрывает глаза, осторожно кивает в знак приветствия — боится задеть Олесю, чья голова покоится на плече. Вслушивается в ее спокойное дыхание, убеждаясь, что та все так же крепко спит, приподнимает бровь с немым вопросом «который час». Пашка подходит ближе, демонстрирует экран телефона с цифрой восемь, на что Мирон снова чуть заметно и благодарно кивает. Подросток отходит, продолжив собираться в школу, кормит кошку и, все так же стараясь не шуметь, выходит на улицу. Полунин же, решив, что может поспать еще немного, снова закрывает глаза и чуть крепче сжимает женщину в своих руках.

Олеся просыпается от ощущения жара и объятий. Никакого личного пространства, они с Мироном делят его на двоих. Пашкина кровать пуста, Мишка дремлет на подушке сына. Женщина пытается аккуратно выбраться из горячих рук, чтобы посмотреть на время — у нее выходной, а Мирону сегодня на работу, и будет нехорошо, если он проспит. Свет от окна не помогает определиться — сумрачно. Не получается слезть с дивана незаметно — мужчина, почувствовав движение, просыпается.

— Доброе утро, — тянется всем телом и водит затекшими мышцами предплечья. Сущая ерунда по сравнению с тем, что можно лежать вот так, тесно прижавшись.

— Доброе. Я вчера уснула, да? — Олеся чуть морщится от того, как хрипло звучит ее голос.

— Мг-хм, — утвердительно.

— И тебе пришлось меня переносить? Какой стыд, — Войтович закрывает глаза руками, но ненадолго — Мирон отводит их, пытаясь понять причины ее беспокойства.

— Перестань, ты вчера перенервничала, и то, что уснула, вполне естественно. И ты не такая уж тяжелая, как думаешь. — Олеся снова поражается его умению читать мысли, у нее так не получается. — Пашка проснулся вовремя и уже ушел в школу, а я решил провести это утро с тобой, работа никуда не убежит.

— Не волк? — вспомнив поговорку.

— Точно, — улыбается Мирон и снова крепко обнимает любимую женщину, притираясь к ее бедру утренним возбуждением.

— Кажется, у тебя там… — Олеся крутит указательным пальцем в воздухе, чувствуя, как щеки заливает румянец.

Мирон негромко смеется и еще теснее притирается, беззастенчиво целует в шею, наслаждаясь такой желанной близостью.

— Называй своими словами, лисенок. Это доказательство моего желания. У тебя, конечно, оно не может быть так явно выражено, но все же, надеюсь, имеется.

Олеся прячет лицо, тычет носом куда-то под ухом мужчины — там вкусно пахнет одеколоном с древесными нотками, хоть никогда не отрывайся. Небольшая щетина колет кожу, что лишь добавляет ощущений. И все же…

— Не люблю заниматься сексом сразу после сна — мне надо, по меньшей мере, посетить туалет и ванную. А еще лучше выпить чашку кофе, чтобы окончательно проснуться.

Олеся понимает, что дразнит Мирона, но ничего не может с собой поделать. Ей и так очень непривычно было проснуться рядом с ним дома, ей требуется хотя бы пять минут передышки, побыть одной, чтобы собраться с мыслями, убедиться в реальности происходящего.

Полунин помнит прошлое утро наедине — тогда Олесе ничего не мешало, значит, дело не в гигиене, точнее, не только в ней. Он осторожно отстраняется и встает, выпуская женщину из постели.

— Иди первая, я пока кофе сварю.

— И не предложишь потереть спинку? — снова дразнит, испытывая то ли на прочность, то ли на терпение. Он отпускает ее, а значит, понимает, что ей нужно.

— Ну, мы же взрослые люди и понимаем, что секс под водой — не так уж удобно, да и я уже обещал тебе кофе, — пожимает плечами Мирон, трогая пятками холодный пол и наблюдая, как Олеся достает из шкафа полотенце и комплект белья. Ему самому не хочется надевать вчерашние брюки, но, за отсутствием чего-то другого, приходится.

Когда Олеся заходит в кухню, ее ждет чашка с дымящимся напитком и пожаренный в молоке и яйце сладкий батон.

— Не помню, когда сама делала такой завтрак, а ведь раньше любила, — Олеся принимается за еду, наблюдая за гостем, который, как оказалось, уже довольно неплохо освоился в ее кухне. Почему-то этот факт не напрягает.

— Просто это единственное, что я могу сделать, — извиняющимся тоном отвечает Мирон, уже допивая свой кофе. Есть не хочется. Его голод не имеет отношения к еде. Любуется Олесей, которую не портят даже мокрые волосы и безразмерная длинная футболка, запоминает образ. Не ждет, когда она доест, идет в ванную, чтобы встать под прохладные струи, остужая свое желание. Не должен наседать, знает, но как это непросто. Возвращается в комнату спустя десять минут, брюки в руках, на бедрах влажное полотенце.

Олеся сидит на диване с ногами, прикусывает нижнюю губу и смотрит на Полунина, ожидая от него действий. Корит себя за собственную трусость. Боится.

— Я все испортила, да?

Мирон садится рядом, обнимает за плечи.

— Не выдумывай. У тебя есть причины сомневаться, а у меня — желание ждать столько, сколько понадобится. Я так долго находился в состоянии поиска, что еще немного времени не сделает погоды. Достаточно того, что я нашел ту, кого хотел встретить.

Олеся благодарно целует Мирона. Движения губ ускоряются — обоим становится сложно себя сдерживать. Рвется изнутри то, что можно сказать языком тела.

Он помогает ей снять футболку и белье, скидывает свое полотенце, наслаждаясь ощущением обнаженной кожи, запахом геля для душа, вкусом губ Олеси. Ложатся на смятые простыни, не чувствуя дискомфорта от складок.

— Хочу тебя без всего, — озвучивает свое желание Мирон. Говорит прямо, не лишая выбора.

Она удивлена предложению. Что скрывать, ей тоже хотелось бы почувствовать партнера без защиты, полностью отдаться ощущениям, но голос разума напоминает о последствиях.

— Я… здорова, но…

Мирон ловит ее неуверенность, понимает причины, разглаживает большим пальцем складочку на лбу, жарко шепчет, глядя в глаза:

— И я здоров. Мне ни с кем не хотелось так, только с тобой. Обещаю, что успею прервать акт вовремя. Доверься мне.

Олесе хочется ему довериться. И доверять тоже. Разве этого еще не произошло? Ей нравится мысль, что для Мирона она особенная, поэтому она решается и дает свое согласие.

Он окрылен. Желание прокатывается по телу теплой волной, провоцируя его снова и снова ласкать и дарить нежность партнерше. Та уже ничего не соображает от обрушившегося на нее шквала касаний, поцелуев и неги. Ей так хорошо, что она тоже хочет поделиться с ним своим удовольствием, опускается ниже, позволяя Мирону брать ее рот. Это с бывшим мужем было обязательной частью программы. С Полуниным — добровольный кайф от ощущения собственной власти, от вкуса и тяжести на языке потемневшей головки, от реакции мужчины в виде сбившегося дыхания и короткого рыка. Это с бывшим мужем, который не рассчитывал амплитуды — боль на губах и рвотные позывы, с нынешним партнером — мягкость, страсть и ощущение теплой руки на затылке, аккуратно собирающей еще не до конца высохшие волосы.

Мирон уходит в нирвану, чувствует, что уже на грани, отстраняется. Он обязательно в другой раз дойдет с Олесей до конца, наблюдая, как на ее губы падают тяжелые белесые капли, но не сейчас. Ему слишком хочется оказаться внутри, почувствовать тесноту и тепло гладких влажных стенок, то, как Олеся сжимает и расслабляет мышцы, кажется, вытаскивая из него душу. Ему хочется стать с ней одним целым, как бы банально это не звучало. Хотя бы на время.

Олеся чувствует, как рука Мирона опускается между ее ног, пальцы раздвигают нежные складки, окунаются в глубину, вырывая короткий стон. Она сильнее разводит ноги, позволяя ему хозяйничать у себя в самом укромном месте, ловит волны удовольствия и приподнимает бедра. Ей хочется большего.

Мирон понимает, что не только он скользит на грани, входит в партнершу, не переставая любоваться ее потемневшим взглядом, открытой шеей, грудью. Первые несколько толчков плавные, проверяющие на готовность, дразнящие и срывающие тормоза. Больше нет его и ее, есть они — меняющие позы, но не перестающие часто дышать, трогать, терзать друг друга. Готовые сорваться в пропасть. Оголенные нервы натянулись до предела. Мирон усиливает напор, проникая до самого нутра, вбивается быстро и методично, доводит Олесю до края и отпускает, позволяя ей падать в удовольствие, срывается следом, жалея, что не может остаться внутри. Толкается в свой кулак, выплескиваясь на живот партнерши, падает рядом, чувствуя блаженную эйфорию и легкость.

В голове ни одной мысли, только слышно, как сердце стучит в грудной клетке, а затем к нему прибавляется еще одно — близко. Олеся смотрит на лежащего справа Мирона, кончиками пальцев трогает его семя — вязкое, густое, но не вызывающее желание смыть как можно скорее, напротив.

— Успел…

— Я стараюсь выполнять свои обещания, — реальность возвращается с голосом любимой — неплохой вариант. Мирон снова обнимает Олесю, ему недостаточно того, что было секунды назад. Хорошо, но мало. Никогда не будет много.

— А если когда-нибудь… — мнется.

Он снова угадывает ее страхи, разбивает их на осколки.

— Хочу ли я от тебя детей? Да. Но только когда и ты будешь готова перенести наши отношения на новый уровень. Это же касается и свадьбы… Ты пойми, я не буду тебя неволить, но и все зависящее сделаю, чтобы у тебя желания уйти не возникло даже. Ты — моя женщина. Для меня твои страхи — это… знаешь, когда утром воду включаешь — и сначала идет холодная, нужно немного подождать, чтобы она прогрелась в трубах. Так и у нас. Я дождусь, когда ты поймешь, что все серьезно.

Олеся прикрывает глаза, прячась от такой откровенности. Ей приятно это слышать, что скрывать? Но жизненный опыт советует не торопиться, оставить пути к отступлению, если понадобится. Неудачные отношения сформировали комплексы, накормили личных тараканов до отвала. Неудачный брак не так просто забыть, но и цепляться за него тоже не стоит.

— Я снова это скажу, но мне опять нужно в ванную, — шепчет Олеся.

— Подожди, — Мирон соскакивает с дивана, скрывается за дверью, а затем возвращается с мокрым полотенцем. Садится рядом, с некоторым сожалением стирает с Олеси свои «следы». — Вот так… Теперь можешь еще поспать, если хочешь, — укрывает одеялом.

— А ты?

— Та, что не волк, не убежала в лес, но и никуда не делась. Поеду домой, переоденусь, и в офис. А вечером вернусь, если будешь ждать.

Олеся кивает.

— Буду. Приготовлю что-нибудь вкусное, пирог испеку. Днем хочу заехать на Наличную — проверить ход ремонта, и свободна.

Мирон, уже почти полностью одетый, хмурится.

— Не хочу, чтобы ты делала это одна. Подожди меня, вечером съездим вместе.

Олеся соглашается, все же приятно, что какие-то вещи ей больше не придется решать самой.

Подарив еще один поцелуй на прощание, Мирон выходит на улицу. Стоя у разогревающейся машины, курит, смотрит на уже ставшие родными окна, не чувствуя холода позднего морозного утра. Когда на душе тепло, нет причин в чем-то обвинять погоду.

***

Утро переходит в день, уроки чередуются переменами, но какие-то вещи остаются неизменными.

— Не поверишь, кого я вчера в салоне у матери встретил, — Пашка сплевывает на ледяную корку под ногами и снова затягивается. Изморозь на кирпичной кладке закрыла непристойную надпись, оставленную в прошлом году одноклассником.

— Ну, — Якунин, в отличие от Войтович, смотрит на окна школы, стекла украшены вырезанными снежинками, кое-где мелькают гирлянды.

Отковырнуть лед со стены получается плохо — на улице около двадцати градусов ниже нуля.

— Никиту, помнишь, в раздевалке, осенью. Его с сестрой, как оказалось, хотят к себе взять мамины друзья. То есть нам по-любому придется общаться.

Сашка отрывает взгляд от украшений, присвистывает.

— Прикольно. Будете с ним лучшими друзьями, а бедный Саня останется не у дел.

Пашка оставляет свое бессмысленное занятие и толкает Якунина в плечо.

— Да пошел ты!

— Вот! Я об этом и говорю, — раскуривает вторую сигарету.

— Куда? Уже звонок сейчас будет.

Парень отмахивается и продолжает спокойно курить.

— Это моя личная таблетка от стресса, — демонстрирует и снова прикладывает к губам.

Пашка ржет, тушит свой окурок ботинком.

— Связался на свою голову с придурком. Пойдем! — Тянет за рюкзак. — Ты всегда будешь моим лучшим другом. Что не мешает нам обоим общаться с Черных.

Якунин, удовлетворенный этим заявлением, идет следом за Войтович. Никто из них не переходит на бег, даже когда звенит звонок.

***

Небольшой спортивный зал с облупившейся местами краской, скрип подошв и гул от ударов мячей, подбадривающие выкрики.

— Черных! — Антон нетерпеливо переступает на кромке, дует в висящий на шее свисток, заставляя обратить на себя внимание. — Да что с тобой сегодня такое? Иди сюда! Остальные продолжают тренировку.

Никита, весь красный от бега, запыхавшийся, подбегает к тренеру.

— Идем, поговорить надо, — мужчина поворачивается и направляется в комнатку, где хранится спортивный инвентарь, а также стоит его стол, заваленный бумагами, таблицами с нормативами и несколькими бутылочками воды.

Никита принимает одну из них, жадно пьет из горла, ополовинивая, а затем садится напротив.

— И что это сейчас было? — Антон Владимирович скрещивает руки на груди. — Ты пытаешься забить гол, но при этом абсолютно забываешь о защите. В итоге у тебя ни там, ни там не получается ничего толкового. Суеты много, а смысла мало.

Подросток молчит, хмуро насупившись.

— А эти твои зависания на минуту? Ты будто выпадаешь из реальности. Хорошо еще мяч не поймал черепушкой. Впервые вижу тебя таким несобранным. Рассказывай, что случилось. Если не сделаешь это сам, то я буду вынужден обратиться к Алле Николаевне.

Угроза действует.

— Не надо. Я просто… — Никита проводит рукой по ежику волос, непривычно до сих пор, но легко, и даже приятно руке. — В общем, мы вчера ездили стричься…

— Я заметил, — улыбается Антон. — Кого-то мне это напоминает.

Черных густо краснеет, отводит глаза.

— Там в парикмахерской был парень, с которым я чуть не подрался, Павел Войтович. Оказалось, что мы с ним будем пересекаться периодически, если нас с Викой все-таки возьмут под опеку.

— Возьмут, я знаю Тепловых, они очень решительно настроены. Уверен, что вам с сестрой будет у них хорошо. Так, и что Паша? Снова задирался?

Никита вздыхает:

— Нет. То есть вначале — да, но потом с ним поговорил Мирон Андреевич, и мы… Ну, мы договорились, что забудем прошлое.

Антон расцепляет руки и тоже тянется к бутылке с водой, не любит он копаться в чужих головах, но с детьми порой никак без этого.

— Это же хорошо… Почему ты такой сегодня?

— Я решил, что Пашка как пасынок Мирону Андреевичу, тот его принял, раз они прислушиваются друг к другу, а я буду приемным сыном Тепловых, но еще неизвестно, как они нас примут. Пашка играет в нападении, поэтому я тоже хотел уйти из защиты, чтобы быть не хуже… Понимаете? — Никита говорит сумбурно, сбивается, но до тренера доходит основная мысль его речи.

— В первую очередь, давай договоримся, ты никогда не будешь сравнивать себя с кем-то. Ладно? — дожидается кивка. — Павел, конечно, играет в нападении, но для него футбол — лишь хобби. Насколько я слышал о его дальнейших планах, он не собирается связывать с ним свою жизнь, а пойдет на юридический. К твоему сведению, помимо спорта, он еще много чем увлекается, например, музыкой. Это я от Мирона знаю, если что. Однако он предпочитает получить стабильную профессию.

— Значит, футбол не сможет меня прокормить? — Черных делает неверные выводы, чем вызывает волну негодования у тренера.

— Погоди, ты — это другой разговор. Ты — талант, самородок. Твоя игра в защите способна вывести тебя на мировой уровень. Если, конечно, ты не станешь переживать из-за ерунды и вести себя в игре так, как сегодня, — в конце фразы Антон чуть улыбается. — Ты меня понял?

Парень теребит бутылку в руках, в его голове, наконец, укладывается мысль, что он ничем не хуже Пашки или кого-то другого, а в чем-то даже лучше.

— Ладно. Я пойду?

— Возвращайся к тренировке и покажи всем, как нужно играть в футбол.

Провожая взглядом подростка, Антон пьет воду, звонит домой, убеждаясь, что у Насти и сына все хорошо, а затем пишет Мирону, предлагая как-нибудь снова собраться всем вместе. Вместе с семьей Тепловых и их будущих детей.

***

Девчонки, с которыми Вика делит комнату, вчера атаковали ее вопросами. Сейчас же не до разговоров — на уроке рисования дети старательно изображают зимний пейзаж, это будут небольшие ответные подарки спонсорам.

После занятия многие не перестают восторгаться прической Вики, чем вгоняют ту в краску. Ей и самой нравится, было бы совсем хорошо, если бы не приходилось уклоняться от чужих ненужных прикосновений.

— А ты не знаешь, когда нас приедут стричь?

— Я думаю, нам скажут.

— А у тебя будет отдельная комната, когда вы с братом уедете?

— Да.

— А тебе уже подарили компьютер?

— Нет, мне он пока не нужен.

Глупые и зачастую завистливые вопросы сыплются на Вику, как снег за окном. Ей хочется спрятаться от них, но брат еще не вернулся с тренировки.

— А что тебе подарили?

— Платье. Надену его на праздник.

— Надо было взять с собой.

Платье было настоящим сокровищем, нарядом принцессы, Вике не хотелось, чтобы кто-то его испортил, поэтому она попросила Свету привезти его в назначенный день.

— Ники!

Брат подходит к компании девчонок, отсекая их тем самым от сестры. Он уже по интонации понял, что той необходимо немного тишины.

— Пойдем в мою комнату, парни еще не вернулись.

На кровати брата Вика лежит с закрытыми глазами. Голова болит. Монотонная и тупая боль при мигрени порой даже встать с кровати не позволяет.

— Может, сходить к медсестре за таблеткой? — Никита обеспокоен. Вчера было слишком много впечатлений, сегодня — реакция на них.

— Не надо. Пройдет. Расскажи что-нибудь.

— Пока здесь будут стричь остальных, мы с дядей Славой поедем на какое-то представление… про соль… я не очень понял, если честно.

— Цирк дю Солей?

Никита чешет затылок.

— Наверное.

Вика вскакивает, но тут же снова опускается на подушку.

— Это же здорово… Я всегда мечтала побывать на этом шоу.

Молчат пару минут. Она думает о цирке, Никита о том, что сестра слишком бледная.

— Может, холодный компресс на глаза? Тебе помог в прошлый раз.

— Все нормально. Просто нужно немного тишины.

Спустя полчаса в комнату возвращаются другие мальчишки, а Вика, убедив брата, что ей уже лучше, идет к себе. Конец года — непростое время.

***

Пашка встречает маму и Мирона с Мишкой на руках.

— Привет, я уже поел, не стал вас дожидаться.

— Ничего страшного, мы решили по пути заехать в ресторан, поэтому приехали позже, чем планировали. Как в школе дела? — Олеся одновременно целует сына и гладит кошку по голове.

— Да все нормально, ничего нового.

— Вот у тебя всегда так, — вздыхает Олеся. — Зато у нас новости, в каникулы после возвращения от бабушки уже сможем переехать. Ремонт в завершающей стадии. Может, чай? — обращаясь к Мирону.

— Не откажусь. Особенно с куском твоего пирога.

Пить не хочется, хочется теплого семейного вечера, тихих разговоров и отдыха от предновогодней суеты. Маленького кусочка счастья, которое могут дать только близкие люди.

***

Из блокнота Паши Войтовича:

23

За невозможной высотой,

Среди разбитых звёзд зеркал,

Есть место и для нас с тобой.

Пойдём со мной,

Я там уже бывал.

Дельфин — Золотая пыль

Петербург перестает метелить за несколько дней до нового года. Видимо, заведующий небесной канцелярией решает, наконец, что такого количества снега будет достаточно — в главную ночь года людям не придетсяустанавливать фейерверки в замерзшую землю.

Олеся смотрит на пролетающий за окном автомобиля однотипный пейзаж: заснеженные поля, деревья, почти аккуратные сугробы вдоль обочины. На переднем пассажирском сидении джипа находиться гораздо комфортнее, чем в автобусе, да и спокойнее с Мироном, чем с незнакомым водителем. Уговорить ее ехать машиной было не так уж просто, она переживала, справится ли Полунин с дорогой, длиной в полтора дня. Тот же практически доказал свою состоятельность — за окном уже начинало рассветать, просыпались люди, оживало движение на дороге. Ночью, конечно, приходилось останавливаться — перекусить, посетить уборную, просто размять ноги, но эти остановки лишь добавляли романтизма поездке. Было здорово ехать вот так, поговорить о многом успели, и даже поспать удалось урывками. Олесе только Мишки немного не хватало, пришлось ее отдать на несколько дней Антону и Насте. Но там Захарка был так счастлив, что это с лихвой покрыло ее грусть, да и с подарком помогло определиться: вернутся из поездки, подарят друзьям котенка.

Пашка, развалившись на заднем сидении, тихо посапывает в сложенный под головой пуховик, шапка, съехавшая набок, норовит упасть. Удивительно, что сам ни разу не свалился на поворотах.

Кондиционер гоняет по салону теплый воздух, автомобиль преодолевает последние километры до малой родины, поэтому Олеся начинает рассказывать Мирону о своем детстве, о местах, которые они проезжают: здесь много грибов осенью, а на этих полях пасется местное стадо коров. Собеседник слушает внимательно, бороться со сном помогает не только голос любимой, но и охватившее волнение от предстоящей встречи. Вдруг его не примут? Это нисколько бы не повлияло на его желание быть частью семьи Войтович, но испортило бы настроение Олесе, чего Мирон категорически не хочет.

— Твоя мама уже проснулась, как думаешь?

— Я более, чем уверена, что она полночи не спала, карауля нас в окошко. Мамы — они такие…

Мужчина грустно улыбается.

— Знаю, — внутри живет уверенность, что его мать, будь она жива, приняла бы Олесю. Они очень похожи.

— Прости, не хотела, чтобы ты расстраивался…

— Нет, все в порядке. Я не перестаю любить свою маму и часто ее вспоминаю, — Мирон ненадолго встречается с Олесей взглядами в зеркале заднего вида и мягко улыбается пассажирке.

— Но все равно, давай сменим тему. Знаешь, сколько детей я позавчера подстригла?

— Даже предположить боюсь. Вы своей командой весь детский дом подняли на уши. Думаю, они надолго запомнят это событие.

Олеся заливисто смеется.

— Зато дети довольны и сегодня смогут блистать на утреннике. Света сказала, что они договорились с директором, и Никита с Викой поживут пару дней у них.

— Я думаю, что в ближайшее время это станет частью их общения и, вообще, традицией, можно будет Павла периодически приобщать к их визитам. И ему развлечение, и им адаптация.

Пашка просыпается, словно почувствовав, что говорят о нем. А может быть все дело в том, что они уже подъезжают к небольшому домику, в окнах которого горит свет, и на дороге начинает трясти еще больше.

— Доброе утро. Долго нам еще ехать? Ой, бабушка! Видите? — машет рукой, забывая, что тонировка на стекле не позволит разглядеть его с улицы.

— Доброе утро, сынуль, ты вовремя.

Автомобиль паркуется на обочине, Пашка натягивает куртку, поправляет шапку и выскакивает на улицу, бежит к стоящей на крыльце пожилой женщине, обнимает ее.

— А вот и мы! — теплоту объятий не может перекрыть даже крепкий утренний мороз.

Мирон выходит из машины и открывает дверь перед Олесей, подает руку.

— Он всегда такой джентльмен? — бабушка шепчет Пашке на ухо.

— Ага.

— А на вид уголовник…

Пашка ржет, широко раскрыв рот и запрокинув голову, хватает холодный воздух и закашливается.

— Паш, застегнись, еще заболеть не хватало… Привет, мам, — Олеся подходит ближе, целует мать в сухую морщинистую щеку. — Знакомься, это Мирон.

— Здравствуйте, — Полунин приветливо кивает и передает замотанный в бумагу цветок в горшке. — В магазине сказали, что должен доехать, — кивает на сверток и переминается с ноги на ногу.

Подростку забавно видеть, как нервничает мужчина. Будто перед преподавателем на экзамене. И пусть его бабушка — почетный педагог, и ее взгляд может быть довольно строгим, она все равно остается наидобрейшим на земле человеком.

— Добро пожаловать, спасибо за подарок. Проходите в дом, не мерзните.

— Мы лучше сначала сумки перенесем, — Мирон кивает на Пашку.

— Ага. И место для машины надо расчистить. Вы пока с мамой пообщайтесь, — Войтович-младший идет к хозяйственной пристройке и отыскивает две лопаты.

— Да что ж это? Прямо с дороги. Не отдохнув, не поев, — начинает возражать пожилая женщина, но Олеся берет ее под руку и ведет в дом, убеждая, что мужчинам виднее.

После преодоления неловкости, сытного завтрака блинами с творогом и мясом, ароматного травяного чая, раздачи подарков и разговора, всех приехавших снова начинает клонить в сон. Решено поспать до обеда, а затем можно готовиться к встрече Нового года, тем более, что приготовлений не так много — растопить баню, накрыть на стол да то и дело принимать соседей и знакомых, которые заходят поздравить с наступающим и разузнать о дорогой иномарке, что теперь стоит во дворе.

Мирон отключается практически сразу, а вот Олесе немного непривычно, что кровать, которую она раньше делила с Сергеем, теперь занимает другой человек. Она думает о том, что Полунин понравился маме, хоть та и была несколько удивлена его внешним видом и разницей в возрасте. Но увидев, с какими чувствами Мирон смотрит на ее дочь и внука, пожилая женщина оттаяла сердцем. Для нее ведь самое главное, чтобы их любили и заботились о них, когда она сама далеко.

В печке потрескивают поленья, в доме пахнет жженым деревом, запеченной с апельсинами курицей и маленькой елкой, которую украшают старые, но от этого не менее красивые елочные игрушки из стекла. Вдоль окон развешаны мигающие электрические гирлянды. В холодильнике не нашлось места для шампанского, поэтому оно охлаждается прямо в снегу на улице. То и дело раздаются громкие хлопки от взрываемых салютов. По телевизору традиционно путают Москву и Ленинград.

В баню идут по двое — Олеся с матерью, Пашка с Мироном. И если первые особо не парятся, чтобы успеть доделать все приготовления, то мужчины не раз посещают парную, а затем, почти полностью голые, выбегают на улицу, чтобы покидать друг в друга снег. Олеся, которая наблюдает за этим из окна кухни, лишь удивляется энтузиазму своих мужчин.

Мама Олеси затворяет тесто, пусть постоит ночь, а утром можно будет порадовать родных вкусными пирожками — не все же прошлогодними салатами питаться. Ей не видно, что происходит на улице, но, судя по красноречивым взглядам заглядывающих ненадолго гостей, о Мироне и его татуировках здесь будут говорить еще долго.

— Так что с квартирой, доченька?

— На днях переедем. Ты точно не хочешь к нам?

— Точно… Вот внуков родишь, тогда приеду помочь.

— Мам! — Олеся, которая сворачивает рулетики из ветчины и сыра, прекращает это делать, укоризненно смотрит на мать. — Ты уже не первый раз мне говоришь об этом. Ну, какие дети? Мне почти сорок.

Валентина Эдуардовна, в отличие от дочери, не бросает месить тесто и спокойно констатирует.

— А Мирону только тридцать. Ему хочется своих детей, это же очевидно, вон как с Пашкой возится. Его родному отцу стоило бы поучиться…

— Боже, Сергей-то здесь при чем?

Читай на Книгоед.нет

Пожилая женщина вздыхает — поделиться бы своей мудростью и жизненным опытом с другим человеком, но ведь невозможно.

— Да, при том что он, в отличие от Мирона, детей никогда не хотел и считал обузой. Вспомни сама. Хотя нет, не надо, лучше не портить себе настроение. Правильно же говорят, что все плохое нужно оставлять в старом году, а в новый идти с хорошим.

Олеся снова принимается за рулетики, поднимает голову, когда в дом входят раскрасневшиеся Мирон и Пашка.

— С легким паром! Ну, вы даете, в такой мороз в снег прыгать! Пейте горячий чай, чтобы не заболеть.

— Мы хорошо в бане отогревались, не волнуйся, — Мирон садится рядом с Олесей, приобнимает за плечи — пару часов не видел, а уже соскучился. — Вы уверены, что стол не рухнет от такого количества съестного? — обводит взглядом приготовленные блюда.

— Боишься, что не починишь? — подкалывает Пашка. — Так я смогу.

— Боюсь превратиться в шарик и лопнуть, — Мирон дарит парню свою фирменную ухмылку. — Вряд ли стоит встречать Новый год именно так.

— Вы не бойтесь, Мирон. Подобного еще никогда не случалось, — улыбается Валентина Эдуардовна, накрывая кастрюльку с тестом пестрым полотенцем. — Никто ведь не заставляет съедать все и сразу, да и ночь длинная — поели, погуляли, снова поели, потанцевали, до площади дошли, постреляли, опять поели — уже и утро.

Мирон смотрит на часы, потом на Олесю.

— Раз у нас такая насыщенная программа намечается, то я, пожалуй, еще часок посплю, иначе рискую оказаться лицом в тарелке с салатом, в лучших традициях. После парилки в сон клонит жутко. Лисенок, ты только скажи, если еще надо что-то сделать…

— Да все уже почти готово, не волнуйся, иди… Паш, ты тоже можешь отдохнуть, только на чердак не ходи, там совсем холодно.

Пашка, который как раз туда собирался, расстраивается, но не подает вида. Списаться с Сашкой и своей девушкой можно и через обычные сообщения. Благо, что теперь баланс его телефона автоматически пополняется стараниями Мирона.

Спустя пару часов Полунин просыпается от легкого поцелуя в щеку.

— Вставай, пора начинать праздновать.

Ему не хочется, наоборот, он бы с бОльшим удовольствием затащил Олесю к себе под одеяло, но они в гостях, а значит, нужно соблюдать нормы. Ничего, может быть, завтра получится уединиться, в той же бане будет еще достаточно тепло, чтобы остаться вдвоем.

Традиционное поздравление президента, игристое вино щекочет небо, а бутерброд с икрой оставляет на языке приятный соленый привкус. Поцелуй же Мирона и Олеси дарит сладость и вызывает счастливые улыбки вкупе со смущением. Никто не сомневается, что загаданные желания обязательно исполнятся.

Удивительно, но за столом совсем не скучно, даже одни и те же лица популярных артистов не раздражают. Объевшись до отвала, поздравив друг друга и тех, с кем пришлось общаться лишь по телефону, погуляв по заснеженным улицам деревни и запустив в небо ракеты, они радуются новому году и новому дню.

***

Петербург встречает Мирона и его пассажиров сильным ветром и заторами на кольцевой автодороге. Решено ехать сразу к Войтович, поспать, а затем начать собирать вещи. Утром приедет заказанная грузовая машина — перевезти крупное, остальное поедет в багажнике джипа.

После сна, в середине сборов, Олеся встает у окна и закуривает. У матери почти не курила, а сейчас в душе образовалась какая-то пустота, которую хочется заполнить дымом. Мирон ловит настроение женщины и садится рядом, кладет ей голову на живот, обнимает, чувствуя, как ласковая рука гладит его затылок.

— Если тебе так жаль прощаться с этой квартирой, то я могу ее купить. Хочешь?

Олеся тихо смеется и отрицательно качает головой.

— Не люблю переезжать, прикипаю.

Невольно вспоминается свой отъезд из дома родителей, тогда он казался счастливым — за любимым человеком готова была хоть на край света ехать, а потом приезд сюда — как в холодную воду с головой.

— Тогда, может, сразу везти вас ко мне? Ведь это только вопрос времени, — приподнимает голову, смотрит снизу вверх.

— Вот когда оно придет, тогда и повезешь. Давай дальше собираться… Не думала даже, что успела скопить столько всего…

Мирон встает, ждет, пока Олеся потушит окурок, и возвращается с ней в комнату, где Пашка разбирает свой стол. Подросток поворачивает голову и смотрит на мать.

— Только не вздумай плакать. В этой квартире было достаточно твоих слез.

Олеся думает о том, что сын прав. Еще несколько месяцев назад ее накрывала депрессия, а теперь все изменилось. У нее есть новый дом, новый мужчина, и слезы будут только от радости. Правда, ведь?

***

Квартира на Наличной пахнет свежим ремонтом. В кухне этот запах смешивается с сигаретным дымом, запахом еды, заказанной в ресторане, и свежезаваренным кофе. Почти два часа ночи — самое время для того, чтобы отметить состоявшийся переезд.

— Все, я без сил. А завтра еще к твоим родным в гости ехать, — Олеся сидит у окна, гладит Мишку, которую завез Антон по их просьбе. Не успела первой зайти в новый дом, ну и ладно. Кто будет верить в эти приметы?

— На этот счет не волнуйся, уверен, что все пройдет хорошо, — Мирону хочется остаться, но утром нужно заехать в офис — у начальства не может быть длинных каникул. Хотя он ни о чем не жалеет, в деревне отдохнул ничуть не хуже, чем на горнолыжном курорте.

— А я хотел завтра Сашку позвать, не получится, да? — Пашка трет заспанные глаза.

— Послезавтра зови, я как раз на работе буду, — Олеся поднимает кошку и встает. — Все, теперь спать. Мирон, может, все же останешься?

Оценив собственное состояние, Полунин соглашается. Да и не только из-за усталости. Видит, что хозяйке квартиры будет приятнее первую ночь в новом доме провести рядом с ним.

Ночь укрывает людей темнотой, сон уносит в несуществующие миры, и только Мишка еще какое-то время продолжает обследовать свою новую территорию. Тихо ступая на мягкие лапки, стараясь никого не разбудить, она обходит свой новый дом, а потом засыпает в ногах у Пашки, свернувшись калачиком и тихонько урча.

***

— Хорошо, что каникулы закончились, я уже устала отдыхать, если честно, — администратор Елена, отпив из чашки, тяжело вздыхает. — Точно набрала пару килограммов…

Олеся и Света понимающе переглядываются. Им обеим наоборот хотелось бы продлить выходные, но работу никто не отменял.

— Приснился тебе жених на новом месте? — обращаясь к Войтович, Елена продолжает поднимать настроение подругам.

— Ее жених спал рядом, — отвечает Светлана, хитро улыбаясь.

— Тогда ладно, — тушуется, быстро ополаскивает свою чашку, — пойду-ка я на свое рабочее место, а то скоро первые клиенты придут, — уходит, оставляя в кухне двоих.

— Как встреча у отца Мирона?

— Как дети?

Вопросы звучат одновременно, что вызывает дружный смех.

— Мне понравилось, волновалась немного, но у Андрея Львовича очень приятная жена, да и дочка замечательная. Они с Пашкой быстро нашли общий язык, и весь вечер развлекали нас своими разговорами: сын учил Соню гонять мяч, а она его кормила конфетами — идиллия.

Света разулыбалась, представив эту картинку.

— Никита с Викой впервые остались у нас ночевать, до ночи вчетвером играли в настольные игры, оказывается, их сейчас огромное множество, и есть довольно интересные. Утром ездили в океанариум по желанию Вики и артиллерийский музей, Никита попросил. В общем, все остались довольны. Я боялась, что будет много неловких моментов, но совершенно зря. Они привыкают к нам, а мы — к ним. И это ставит нас на один уровень, сближает.

Олесе радостно слышать, что у Тепловых каникулы тоже удались.

— Антон предлагал как-нибудь собраться всем вместе с детьми. Думаю, это было бы здорово.

Света пожимает плечами.

— Мы не против. Нужно только выбрать подходящее время и семейный ресторан, чтобы все поместились… Кажется, твой первый клиент пришел, поговорим еще позже.

Рабочий день после долгого перерыва дается непросто.

***

— Точно никого нет? — тихий голос звучит в темноте коридора.

— Да точно, мать до вечера на работе… Иди сюда. Скучала?

Закрытая входная дверь, щелчок выключателя, шорох одежды. Разбуженная явлением подростков кошка гордо удаляется в кухню.

***

прогулке не получается долго пробыть — крещенские морозы. У воспитанников одинаково красные носы и завязанные шарфы на шеях. Варежки с налипшим снегом уже не греют руки.

— Настольные игры — это скучно!

— А вот и нет, — поджав замерзшие губы, спорит с подругой Вика. Ничего та не понимает! Когда играешь со взрослыми, а не между собой, все совершенно по-другому. Даже сравнивать нечего. — Было весело, — только Никите стало тяжело концентрироваться в конце игры, но об этом никому знать не обязательно. Просто в следующий раз она попросит заняться чем-то другим, если увидит, что брат устал. Ведь тот до последнего скрывал свое состояние, молчал, пока она сама не догадалась и не стала помогать своими ходами. Гордый упрямец.

— Вик, а если ничего не получится? — спрашивает другая подруга. Она маленькая, ей позволительно не знать, что такие вопросы лучше не задавать здесь.

— Значит, буду вспоминать эти моменты с благодарностью и ждать других родителей, — отвечает девочка, чувствуя внутри волну негодования и отрицания.

Никита подходит к сестре со спины, слышит ее слова, но не признается в этом. Заводит разговор о чем-то постороннем, уводит Вику от подруг. Это только их дело, будут ли они жить с Тепловыми или с кем-то еще. Это их жизнь.

***

Пашке до сих пор непривычно просыпаться раньше, чем обычно, чтобы успеть добраться до школы. Мама, которая много тренировалась с Мироном на пустых деревенских дорогах, наконец, приобрела машину. Теперь ее ждут несколько уроков вождения по городу — вспомнить правила и отработать до автоматизма движения. А пока они оба по привычке садятся в метро, только выходят на разных остановках. Если Мирон у них ночует, то довозит обоих, но это лишь когда время его не поджимает, то есть, не сегодня.

Попрощавшись с матерью на станции пересадки, Войтович доезжает до нужной ему. Под светом фонарей бредет в сторону учебного заведения, уйдя в воспоминания о том, как спас маму из-под колес мотоцикла Мирона. Если задуматься, все могло обернуться совершенно по-другому в тот момент. Не замечает, что под стенами школы его дожидаются, останавливается, лишь когда слышит окрик. Поворачивается и натыкается взглядом на отца.

— Привет. Я был у вас дома, но там теперь живут другие люди.

— Мы съехали, — нет смысла скрывать, Сергей уже и так знает.

— К тому мужику?

— Да какая разница? Хоть бы и к нему, — Пашка злится. — Говори, что хотел. Мне на уроки надо.

Сергей смотрит на молодого человека напротив и понимает, что абсолютно не знает его. Не знает, чем тот живет, с кем проводит время, что любит.

— Я… Хотел поговорить с Олесей.

— Это старая песня. Вам больше не о чем разговаривать. Теперь у нее есть с кем по-го-во-рить, — изображая кавычки в воздухе, — и я советую тебе больше не лезть к нашей семье.

— Вашей семье? — Сергей трет переносицу. — То есть, все так серьезно?

Пашка не должен объяснять взрослому мужику очевидное, он и не хочет этого делать, но ради их с мамой спокойствия говорит:

— Более чем. Если Мирон узнает, что ты ищешь с ней встреч, тебе не поздоровится. Сам видел, что он за человек, такой не будет бросать слов на ветер. Мама счастлива с ним, так что даже не рассчитывай на что-то. Ты опоздал. Причем уже много лет назад. Займись лучше своей женой и вторым ребенком, может быть, с ними у тебя не получится все проср*ть.

Сергей молчит некоторое время.

— Наверное, не стоило снова приходить…

— Именно, — кивает Пашка и смотрит в сторону крыльца, где его уже ждет Сашка. — Мне пора. Пока.

Уходит, не оборачиваясь. Здоровается с другом и скрывается в недрах школы. Закрытая дверь — характерный жест семьи Полуниных.

24

Вся прелесть в том, что мы обречены.

И каждый миг для нас всегда последний.

Как удивительно, когда, проснувшись, ты

Меня толкаешь в день бездонно-летний.

Дельфин — По шелковым путям твоих волос

Вечер опускается на город, погружает в темноту, расчерченную светом фонарей, фар, рекламных баннеров и горящих окон. Вечер успокаивает, делает голоса тише, приглушает краски прошедшего дня.

— Мирон, надо поговорить…

Пашка нервничает, что совсем на него не похоже. Перестало быть с некоторых пор. Полунин отрывается от экрана телефона, где переписывается с Антоном по поводу предстоящего ужина для трех семей, в двух случаях еще не официальных, но уже настоящих. Бумага ничего не значит.

— Что случилось? Проблемы в школе? С девушкой? — вопросительно приподнятая бровь.

Подросток садится рядом, чтобы не пришлось говорить громко, и мама, которая сейчас готовит в кухне ужин, не услышала. Не стоит ей волноваться. Он бы и Мирона этой информацией не хотел беспокоить, но решает, что будет правильным ему знать.

— Нет, с этим все в порядке, дело в Сергее. Он поджидал меня сегодня утром у школы, — без упоминания слова «папа», без каких-либо сожалений по этому поводу. Перегорело все давно, смыло мамиными слезами.

Мирон чувствует, как внутри все сжимается от негодования и злости, ошпаривает осознанием «не отдам», «мое». Выключает телефон, убирает в карман.

— Дай угадаю, он хотел поговорить с Олесей.

Пашка кривит рот в неестественной улыбке.

— Бинго. Я послал его. Сказал, что нечего к нам больше соваться…

Полунину сложно представить, что он мог бы так разговаривать с собственным отцом, никогда бы не подумал даже о таком. Тем серьезнее ситуация, тем острее углы, и больнее набитые шишки.

— Правильно сделал, но в следующий раз, если он все же не поймет твоих слов, звонишь мне. Я приеду и растолкую ему по-другому.

Полунин не верит в реальность угрозы, но все равно готов стоять до последнего за свое счастье. Смотрит, как Пашка кивает, соглашаясь.

— Только так, чтобы мама не узнала. Она будет переживать, а мне бы этого не хотелось.

— Естественно, я с тобой солидарен в этом. У нее не будет поводов для волнения, обещаю, — Мирон еще не знает, что не сдержит своей клятвы, только причиной для беспокойства Олеси станет он сам.

***

Размышляя о судьбе матери, о том, что ее жизнь так кардинально изменилась за последнее время, Пашка вновь достает свой блокнот. Сон не идет, а в голове теснятся мысли. Его ведь тоже зацепило, не могло не зацепить то, что с мамой произошло. Он видит, как она меняется, как становится сильнее, уверенней, спокойнее. Большая заслуга в том Мирона, но и без работы над собой ничего бы не было. Внутренние изменения влияют на внешние, и наоборот. От сердца рвется стихотворение, оседает чернилами на бумаге. Сочинить бы к нему мелодию да выпустить на радио, чтобы слышали все, кто потерял веру в жизнь.

***

Привыкать к новому дому, знакомиться с соседями и перестать по привычке сворачивать в сторону метро, а не на парковку, где теперь стоит ее машина — для Олеси все в новинку. Будто не с ней происходит эта реальность, не ее это жизнь, а чужая.

Олеся до сих пор не верит, что все так сложилось, старается не быть пессимисткой и не искать неприятности, памятуя о том, что мысли материальны. И все же… Чувствует, что не может быть все идеально. Не с ней. Наверное, поэтому каждый свой день, каждый вздох она наполняет благодарностью высшим силам, которые повлияли на изменения в ее истории. Не обошлось без провидения с их стороны, иначе объяснить невозможно. И просит, чтобы эта белая полоса не заканчивалась как можно дольше. Дотянуть хотя бы до тепла, а там свежие фрукты, ягоды, витамины и новый приток сил. В деревню можно съездить, помочь матери на огороде, напитаться домашним уютом и теплом. А если немного затянуть пояс, то и на отпуск можно накопить. Не на Мальдивы, конечно, но хотя бы в Крым — популярное сейчас место у отдыхающих. Даже долгая дорога в поезде не пугает. Или машиной втроем — тоже здорово. Хотя Мирон, который может многое себе позволить, наверняка предложит более дорогие варианты совместного отпуска. Это понимание в очередной раз поднимает в ней страх потери — разные они люди, возраст, доход. Сколько еще времени Полунин будет рядом, только небу известно. Тот убеждает ее каждый день, что никуда не уйдет и никогда не отпустит, говорит «люблю», балует подарками, вниманием, одаривает своими ласками сполна — никогда ничего подобного не испытывала, и все же… Она будто готовит себя к тому, что сказка, возможно, когда-нибудь прекратится, разобьется о быт или растворится в реальности. Ведь так бывает, она знает. Проверено на собственном опыте. И все же ловит каждое мгновение, берет, не стесняясь, горстями свое счастье, ловит и складывает в шкатулку с грифом «лучшие моменты жизни». Олеся чувствует, что в ней сейчас живут двое: та, кто верит в то, что это до конца жизни, и та, кто готовит пути к отступлению. Чертово раздвоение личности.

Посыпанный солью тротуар уже не вызывает страха упасть, но риск свалившейся на голову сосульки все равно велик. Осторожность и бдительность — это то, о чем периодически забываешь, полагаясь на русское «авось». Олеся смотрит на крышу здания, а затем входит в парикмахерскую и здоровается с Еленой, которая улыбается ей за стойкой и спрашивает:

— Когда уже потепление будет? Какая-то зима в этом году слишком длинная.

— Не знаю, — пожимает плечами Войтович, снимая шубу, — февраль еще только, для весны рановато.

Пройдя к своему рабочему месту, заглядывает в кабинет Светы. Не застала за традиционным утренним чаепитием.

— Привет, кофе пила?

— Некогда, надо год закрывать, а у меня еще «конь не валялся». Все мысли о детях.

Олеся заходит и садится напротив. Если клиент придет, услышит.

— Это естественно, ты не можешь не волноваться, да и они сами тоже. Как им вчерашний ужин, кстати? Мне показалось, что ребятам было не очень уютно в нашей компании, молчали бОльшую часть времени.

— Зато Захарку было не угомонить, вот ведь «шилопоп», — от улыбки в уголках глаз Светланы появляются морщинки. — А Никита и Вика не привыкли к такому вниманию к ним, интересу. Если бы не то, что за столом были Мирон и Антон, они бы совсем «закрылись». Пашка, между прочим, тоже был не особо разговорчивым. У него все в порядке?

Олеся удивлена этому вопросу, она не замечала, чтобы сын вел себя не как обычно. Знать бы, что у него в голове, иногда очень хочется.

— Предполагаю, что тоже стеснялся в большой компании, да и потом они с твоими о чем-то говорили на улице. Так что не вижу проблемы. И вообще, мне все понравилось: и еда, и компания — надеюсь, что не в последний раз собираемся таким составом.

Подруга тоже не прочь повторить, социализация необходима Никите и Вике не меньше, чем забота и тепло.

— Летом можно поехать на природу, надеюсь, к тому времени вопрос об опеке уже решится, и дети будут чувствовать себя свободнее.

— Это было бы здорово… Ладно, я пойду работать. В обед еще поболтаем, — Олеся не знает, что будет летом. До весны бы дожить.

***

— Ужин? Да нормально все прошло, — Никита отмахивается от вопросов нападающего их команды. Не станет он ничего обсуждать с парнями, такие разговоры, кроме зависти, ничего обычно не вызывают. Да и что обсуждать? Посидели, поели, поговорили. Да, было интересно наблюдать за дружбой Мирона Андреевича и Антона Владимировича, было забавно слушать рассказанные истории, случаи, узнавать о дальнейших планах. Но ведь все это слова, то, чему Никита никогда не верил. Ведь даже самые близкие люди, родители, могут обманывать, обещать больше не пить, а потом срываться.

Начинается тренировка, после которой он идет в комнату сестры, где застает ее одну — редкий удачный момент.

— Привет. Где твои соседки? — обводит взглядом комнату.

— В столовке, я не пошла.

— Переела вчера что ли? Ведь клевала как птичка, так нервничала. Сам видел.

Вика отводит глаза, теребит край кофты пальцами, прижимает плюшевого медведя, подаренного Тепловыми в последний раз. Очередной знак внимания, трогательный презент не выпускает из рук уже несколько часов подряд, думает о разном. Прокушенные губы — подтверждение.

— Не хочется. И тогда тоже. Мне было интереснее наблюдать за тем, что происходит за столом. Ты заметил, как Мирон Андреевич смотрел на тетю Олесю?

— Заметил. Еще в парикмахерской. Пашка же сказал, что у них недавно все началось, поэтому, наверно, так явно, — брат садится рядом, замечая, как вспыхивают румянцем девичьи щеки. — Ты к чему вообще?

Девочка закрывается еще больше, молчит. И до Никиты, наконец, доходит, что Вика хочет, чтобы и на нее кто-то так же смотрел. Он тоже смущается и пытается перевести разговор на другую тему. Его сестра выросла, да и он уже не совсем ребенок, по крайней мере, желания появляются очень даже взрослые. Только гонит он их, потому что не время сейчас — другие заботы. А Вика — иная, эмоции у нее на первом плане, как и у всех девочек. Осталось только выяснить, почему она об этом заговорила именно сейчас, не раньше, не позже. Узнает, потому что должен понимать, что у сестры в душе творится. Единственный близкий человек, которого никому не даст в обиду. Никогда. Не догадывается, что его желание побывать в чужой голове сейчас созвучно мечте Олеси.

***

— Ну, чего, как оно? — Сашка откидывается на спинку стула, сунув в рот кончик шариковой ручки.

— Нормально, — Пашка плюхается рядом, пожимает руку, — здорОво.

Рядом собираются одноклассники, скоро начнется первый урок.

— Ты чуть не опоздал.

— Не проснуться было, вчера в ресторане долго сидели, — Пашка зевает, вынимая из рюкзака тетрадь.

Саня ерзает на стуле, желая получить подробности, но друг молчит, и как назло звенит звонок. Только после урока, когда они выходят на улицу, чтобы покурить, удается узнать, что ничего такого не произошло — посидели, поели, посмеялись.

— А Никита чего? — в голосе не проскальзывает ни нотки повышенного интереса. Не отпускает Саню мысль о новом друге Пашки.

— Да мы не особо за столом болтали, потом только, у машины, поговорили про футбол да про кино. Он все сестру свою опекал, еду ей подкладывал, хотя у нее и так тарелка была полная. Спросили меня про Тепловых, я сказал, что они нормальные, то есть даже хорошие. Если срастется все у них — не пропадут. Короче, договорились, что я к ним в гости приеду, когда они снова будут ночевать не в детском доме. Там пообщаемся больше.

Сашка слушает, склонив голову чуть набок, выдыхает дым, тушит сигарету о подошву ботинок.

— Сначала у меня, ты обещал.

— Помню, с матерью договорюсь только, — Пашка выкидывает в серый сугроб непогашенную сигарету, сплевывает. — Идем, я замерз, надо было все-таки куртку взять…

***

Обманчивый февраль, коварный. Нетерпеливых он успокаивает радикальными методами. Сложное время, когда зима еще может продемонстрировать свою мощь.

— Ну зачем, лисенок? Я ведь могу заразить тебя, — Мирон открывает дверь своей квартиры только после пятого звонка, когда от трели в ушах не спасает даже подушка. Температура шпарит, голоса нет, нос забит — результат подхваченного где-то вируса.

Олеся, не слушая, в коридоре ставит сумки на пол. Раздевается быстро, не позволяя Мирону даже взять шубу, вешает ее сама и проходит в кухню. Не чувствует в квартире Полунина себя как дома, но уже и как в гостях не ощущает. Знает, где что лежит, и пользуется этим. Надо было ключ взять, когда хозяин дома предлагал, не пришлось бы будить. Но кто ж знал?

— Не заразишь, а если и случится — переживем вместе, — опустошает пакеты. — Так, я тебе привезла маминого малинового варенья, меда, замороженной клюквы для морса, еще куриный бульон успела сварить, даже теплый, лимон, имбирь, ну и лекарства, конечно. Народные средства — это хорошо, но и современными препаратами нужно подстраховаться. Черт, ты же еле стоишь! Возвращайся в постель, я сейчас все тебе принесу. Температуру давно измерял?

Мирон только удивляться может такому энтузиазму. Сказал ведь по телефону, что ничего не нужно — домработница о еде позаботилась, да ему и не лезет сейчас ничего. Одно желание — укрыться с головой одеялом и проспать часов двенадцать, а лучше четырнадцать.

— Не помню, спал… — как наждачной бумагой по глотке.

Олеся оставляет заваленный стол и подходит к болеющему, трогает его лоб ладонью, а затем целует.

— Горишь…

— Давай так еще раз, — прислоняется к руке, вспоминая, что только мама в детстве так делала, когда он болел.

— Пойдем, доведу тебя до постели. Все сейчас будет, не волнуйся. Завтра у меня выходной, Пашку предупредила, что не приеду сегодня. Он сказал, что останется у Саши.

Дошли до комнаты медленно, опустились на кровать.

— Белье бы сменить, ладно, потом, ложись пока так. Градусник поставь… Врача вызывал?

Мирон отрицательно качает головой и тут же жалеет об этом — комнату начинает кружить. Холодный градусник неприятен горячей коже, но быстро нагревается. К телу липнут футболка и спортивные штаны, которые он сумел натянуть перед тем, как открыть Олесе дверь. В душ бы, да сил нет.

— Тридцать восемь и восемь… — хмурится "доктор", — сейчас… давай раздевайся, одеяло в сторону, разведу жаропонижающее и вернусь. Не волнуйся, ты в надежных руках.

— Я согласен на что угодно, лишь бы оставаться в них, лисенок. Моей руки тебе случайно не надо?

Войтович останавливается в дверях.

— У тебя жар и ты бредишь. Когда поправишься, вернемся к этому вопросу.

— Я серьезно. Мое сердце и так уже твое. Хочу, чтобы ты и все остальное взяла. Только на обмен согласен, иначе не честно.

Олеся качает головой и покидает комнату, чтобы приготовить лекарство. После него Мирон засыпает. Температура падает, жар от болезни меняется на тепло любимого человека рядом. Маленькая таблетка счастья.

***

— Олесь, у тебя точно все в порядке? — Света озадаченно смотрит на Войтович, которая сидит за столом и не двигается, словно приклеенная, смотрит в одну точку. — Ты от Мирона вирус не подцепила случайно? Несколько дней за ним ухаживала, как раз сейчас заболевание может себя показать. Может, домой поедешь?

Подруга будто просыпается от этих слов.

— Нет, не хочу. Я в норме.

Зная упрямство своего мастера, Света достает телефон.

— Ты сейчас это Мирону будешь рассказывать: про норму и про твое нежелание ехать домой.

Олеся, встрепенувшись, протягивает руку, пытаясь забрать телефон.

— Не звони. Пожалуйста.

Что-то в голосе подсказывает Свете перестать искать нужный номер в списке.

— Говори тогда.

— Я беременна.

Светлана охает, садится на прежнее место, берет ладони подруги в свои. Согревает своим теплом дрожащие прохладные пальцы.

— У меня дети появятся летом, а у тебя… Осенью.

— Забавно…

— Ты уверена? Ну, то есть, понимаю, что для климакса рано…

Олеся хмыкает и начинает плакать. Слезы собираются в уголках глаз и скатываются по скулам и вниз. Света срывается с места и обнимает подругу.

— Ну, что ты? Глупая! Дети — это счастье! — искренне.

— Я знаю, — выдавливает из себя сквозь рыдания.

— И Мирон тебя очень любит! — убедительно.

— Да, я знаю…

— Это же он отец?

Олеся нервно всхлипывает, смотрит на Тепловую с выражением "совсем уже?".

— Ладно. Я поняла. Он — отец. Только еще не знает.

— Я пару часов назад делала тест… — оправдывается.

Света вздыхает.

— Мне, конечно, приятно, что я первая узнаю такие новости, но будущему папе тоже нужно узнать. Да и брату.

Войтович плачет еще сильней. Она боится. Трусит, что на этом все закончится. Хочет этого ребенка. Сама не знала, что будет так хотеть.

— Дай угадаю. Ты уже решила, что этот ребенок никому, кроме тебя, не нужен.

Олеся только мычит утвердительно.

— Побойся Бога! Мирон с тебя пылинки сдувать готов, а с вашего малыша так вообще… Леська! Соберись. Хватит плакать. Сейчас едешь к нему и выкладываешь как на духу. Ничего не бойся, даже если он окажется муда*ом, во что я не верю, этот ребенок будет жить в любви. Ты не одна, запомни это.

Слезы высыхают, Олеся стирает последние, размазывая тушь.

— Он на работе.

— Да? После таких новостей он вряд ли сможет сосредоточиться на деле… Тогда вечером. Приедешь домой, приготовишь ужин и скажешь. Твои мужчины должны разделить эту радость с тобой.

Беременность не всегда бывает запланированной, но никогда не возникает просто так.

***

Мирону хочется порадовать своего Лисенка и отблагодарить за то, что она провела несколько дней у его постели. Если говорить честнее, на ней. Но так даже лучше. Он заезжает в цветочный магазин и долго выбирает букет. Ничего не нравится. Останавливает свой выбор на незамысловатых колокольчиках, кажется, что эти цветы будут говорить о весне и его любви громче, чем бордовые розы.

Он приезжает на Наличную улицу и оставляет машину на парковке, рядом с машиной Олеси. Проверяет ключи в кармане и, забрав букет с сидения, идет к нужному подъезду. Предвкушает встречу, хотя не виделись только день. Длинный день самого короткого месяца года.

В коридоре квартиры первой его встречает Мишка, трётся об ноги, получая свою порцию ласки — кончиками пальцев между ушек.

— Привет, — Олеся выходит из кухни, ждет, пока Полунин разденется, принимает цветы и поцелуи. — Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

— Пожалуйста. Хорошо, твое лечение оказалось приятным и действенным, — улыбается. — Устал немного, дела накопились за время отсутствия, но все решаемо. Пашка где?

— В комнате, уроки делает, — даже не приходится говорить, что в наушниках, Мирон знает эту его привычку. — Мой руки, я тебя покормлю.

В кухне Олеся ставит цветы в вазу, накрывает на стол и садится напротив с чашкой ромашкового чая. Выпить бы для храбрости, но ведь нельзя. С сигаретами тоже нужно попрощаться, хоть она и не сильно увлекалась ими в последнее время, больше по привычке курила и только утром, с кофе.

— Все было очень вкусно, — Мирон откладывает вилку.

— На здоровье.

Самое время, чтобы сказать, но Олеся будто язык проглотила. Ищет повод, чтобы потянуть время. Нервничает больше с каждой секундой.

— Чай будешь?

— Только после того, как ты мне расскажешь, что тебя гложет.

Мирон хорошо научился распознавать настроение Олеси, не понимает, почему она сейчас напряжена.

В кухню неожиданно входит Пашка.

— Привет, не слышал, как ты приехал. Можно и мне ужин, мам?

Олеся отворачивается, якобы для того, чтобы достать тарелку, а сама сдерживает снова накатившие слезы. Как она им скажет? Ведь это все в их жизни изменит, снова перевернет. Но ведь ребёнок уже есть, маленький, он живет внутри нее.

— Подожди, Павел…

Мирон встает, подходит к Олесе и разворачивает ее лицом к себе, смотрит на слезы, прикушенные губы, чернеет лицом. В голове куча разных причин проносится, но правду можно узнать, только спросив.

— Что случилось?

Пашка обеспокоенно смотрит на взрослых. Забыл про голод.

— Я жду ребенка, — Олеся говорит тихо, не удивлена, когда ее переспрашивают.

— Что? — Паша.

— Уверена? — Мирон.

— У нас будет ребенок, — и голос ее в этот раз звучит убежденно и громко. — У. Нас. Будет. Ребенок, — с паузами, чтобы точно дошло до ее мужчин.

Пашка первым приходит в себя, кричит «ура» во весь голос, чем пугает кошку, которая прячется за вазу с цветами и роняет ее. Вода течет по кафельной плитке, осколки разлетаются под столом, никого не задев. Олеся пугается и неосознанно жмется к Мирону, который тут же обнимает любимую.

— Это на счастье, — выдыхает ей в волосы.

Она поднимает взгляд и встречается с его глазами, которые блестят от радости.

— Думаешь?

— Уверен.

И она верит ему, ведь маленькое счастье у них уже есть.

25

Кто-то придумал, кто-то собрал

Из нужных деталей меня для тебя.

Среди холода лиц я разыскал

Искру огня.

И ничего не достанется нам -

Ни неба, ни слез, ни черной земли.

Мы собраны по частям,

Мы созданы для любви.

Дельфин — Роботы

День рассеивает утреннюю морось, гоняет по небу бывшие еще недавно тучами облака. Черный мотоцикл проносится по городским улицам и резко останавливается около старинного здания Дома для детей-сирот. Хромированные детали неярко блестят в свете высоко стоящего солнца, тепло которого уже начало проникать сюда, но пока слишком слабое, чтобы можно было говорить о приходе настоящей весны. Это только начало перемен.

— Ты бы не лихачил так. Снег еще не до конца сошел, асфальт мокрый — опасно гонять, — Антон протягивает руку и приветственно улыбается. Нет, он совсем не похож на заботливую мамочку, но действительно переживает за жизнь и здоровье Полунина, ведь это друг, которого нет ближе.

Мирон спрыгивает с «железного коня», снимает шлем, тут же затылком ощущая прохладу, и отвечает на рукопожатие.

— Ты просто не понимаешь, я столько времени ждал, чтобы снова иметь возможность сесть на мотоцикл… Да и разогнаться в городе невозможно, везде камеры видеонаблюдения и светофоры. Для этого нужно на трассу, но я пока не рискую.

— Олесю уже катал?

Полунин чуть грустнеет.

— Только Павла, он в восторге. Сказал, что в будущем тоже хочет мотоцикл, если мама позволит. Думаю, мы ее уговорим, а если нет, то всегда есть мой… А Олесю, скорее всего, не скоро удастся промчать с ветерком, — голос становится тише, а уже задумчивое выражение лица меняется на чуть заговорщическое, а затем сильно счастливое и довольное. — Не стал тебе по телефону ничего говорить — такими новостями делятся лично. У нас будет ребенок.

Антон присвистывает и хлопает друга по плечу.

— Поздравляю! Это так здорово… Ты ведь хотел, да?

Мирон даже немного смущается.

— Случайно вышло, мы не планировали так рано, но это даже к лучшему. Олеся — именно тот человек, с которым я вижу общее будущее. Других давно перестал замечать. Наконец нашел то, что искал: спокойствие, уверенность — что-то настоящее, понимаешь? — смотрит, как друг кивает. Конечно, тот понимает, знает, что такое семья и как она важна для мужчины. — Будущий старший брат тоже, кстати, счастлив. Впрочем, на тренировке увидишь его — сияет, как начищенный пятак. Всем друзьям уже растрепал.

— А Олеся? — осторожно. — Не ожидала, наверно.

Мирон переступает с ноги на ногу.

— Плакала, но… Это нормальнаяреакция, я думаю. Мы поговорили и решили, что от судьбы не уйдешь. Готовимся к переезду, чтобы она встала на учет ближе к дому. И Павла будет удобнее возить в школу утром. А квартиру на Наличной, хоть и делали под себя, решено пока сдавать, Олеся уже переживает, что у нее временно не будет собственных денег и заработка. Я пытаюсь ей втолковать, что она и дети не будут ни в чем нуждаться, но пока это бесполезно… Собственно, я потому тебя и попросил о встрече… Будешь моим свидетелем?

Улыбка Антона становится еще шире.

— Конечно! Сочту за честь. А кто свидетельница?

— Светлана. Вот приглашение, — протягивает вытащенный из кармана кусочек картона. — Свадьба будет только для самых близких через две недели на Английской набережной, сумел договориться, чтобы побыстрее. Затем фотосессия в оранжерее, потому что погода и положение невесты сейчас не позволяют длительных прогулок, и ужин в ресторане. В свадебное путешествие решили пока не ехать, если будет позволять здоровье жены, то летом все вместе отправимся куда-нибудь в Европу.

Друг, будто опомнившись, тянет Мирона в спортивный зал.

— Идем, нечего на улице стоять, обсудим все. Или ты еще куда-то хотел? — останавливается.

— Нет, только к Алле Николаевне нужно зайти, поговорить о делах и попросить отпустить Никиту с Викой на день бракосочетания, — перехватывает шлем удобнее. — Тепловы просили посодействовать.

— Я думаю, тебе она не откажет, — спустя паузу протягивает. — Неужели ты наконец-то остепенишься…

Полунин смеется. Будто он раньше не хотел иметь семью. Очень хотел, просто не было рядом нужного человека, а теперь есть. Более того, у него еще появился Павел, а скоро — и родной ребенок. Подарок судьбы, не иначе. За долгое ожидание или за что-то еще — не знает, но верит, что за исправление собственных ошибок. К концу подошло заключение в карцере собственных мыслей, от глотка чистого воздуха голова идет кругом. И хочется делать, просто действовать, чтобы все было хорошо и дальше.

Друзья заходят в здание, которое сегодня кажется не таким мрачным, как обычно.

***

Сашка лежит на диване, закинув ноги на спинку, и качает головой в такт орущей из колонок музыке. Тело приятно побаливает после тренировки.

— О, вот тут прикольное место, мне нравится, — «подпевает» словам, не успевает за артистом. — Как он так быстро говорит? Язык в узел может заплестись!

Пашка смеется, облокачиваясь на спинку кресла на колесиках, вращается вправо-влево. В руке — блокнот и шариковая ручка, но звучащие чужие рифмы мешают писать что-то свое. А может, все дело в том, что он хотел придумать стихотворение о ребенке, но пока это кто-то эфемерный и непонятный, пусть уже и любимый. Есть шанс, что получится после рождения малыша.

— Поэтому он — звезда, а ты нет… Короче, я тут прикинул, если будет мальчик, то назовем его Адамом, как первого человека на земле. Даже маме уже сказал об этом. Она хоть и улыбнулась, но обещала прислушаться.

Якунин недоуменно смотрит на друга.

— Серьезно? Почему тогда не Петром? Есть же… как это? — трет лоб, вспоминает. — Петр, Павел час убавил. Вот! Будет у вас один праздник на двоих.

Пашка перестает крутиться.

— Петр Миронович? Неее… Не звучит.

— Адам Миронович тоже не очень, знаешь ли, — фыркает Саня, спуская ноги на пол. — Заниматься не будем?

— Лень, — Войтович выключает громкую музыку, убирает свои вещи в рюкзак и встает. — Давай лучше поедим. Хочешь, пиццу закажу?

Сашка охотно кивает.

— Я за, дома все равно есть нечего…

Пашка достает телефон и копается в приложении службы доставки.

— Хорошо, когда нет проблем с деньгами… Идем на балкон, покурим. Я и раньше при матери не курил, а теперь даже запах боюсь в дом приносить. Мирон тоже пытается бросить, но, похоже, у него ничего не выходит. Даже книга не помогла, которую обычно для этого читают. Не говоря уже о пластырях и прочей ерунде.

Они доходят до общего балкона, хлопают дверью и тут же ежатся от сильного ветра. Якунин достает из кармана зажигалку и пачку сигарет, вертит последнюю в руке. Можно было бы стрельнуть у Пашки, он теперь курит дорогие, но совесть не позволяет, и так будет бесплатная пицца. Друг же, заметив, что запасы Якунина заканчиваются, сам протягивает свою пачку. Саня не отказывается.

— А мать?

Войтович закуривает вслед за Якуниным, распространяя вокруг себя дым, который тут же растворяется в воздухе, оставляя лишь терпкий запах табака и вишни.

— Не курит. И не ест. Токсикоз… Чай пьет только, говорит, от него не тошнит. Мирон переживает, что она худеет вместо того, чтобы поправляться, а та только пожимает плечами и пытается его успокоить. Что же делать, если от еды воротит?

Саня мнется.

— М-да уж… Не хотел бы я подобного.

Пашка в этот момент затягивается и давится дымом и смехом.

— Расслабься, друг, нам такое точно не грозит.

Вернувшись в квартиру, друзья ставят чайник и ждут курьера. На телефон гостя приходит сообщение от Мирона, тот спрашивает, когда его ждать дома. Павел отвечает, что через пару часов. Оба знают, что это значит, и никто ничего не имеет против.

***

С каждым днем сумерки накрывают город все медленнее. Или это только кажется Олесе. Еще вчера была зима, холод и привыкание к новой жизни, а теперь снова приходится готовиться к резкому повороту в судьбе: смене дома, свадьбе, приезду мамы, рождению ребенка. Жизнь никогда не стоит на месте, но сейчас она будто увеличила свою скорость — как бы не улететь в кювет.

— Померь вот это, — Света трогает гладкий атлас, проводит кончиками пальцев по нашитым стразам. Те ярко блестят, ослепляя уставшие от долгой работы на компьютере глаза. — Забыла капли сегодня, как будто песка насыпали, — осторожно трет указательным пальцем уголок века, боится испортить макияж.

Олеся оборачивается на голос подруги.

— Нет, у меня уже было белое платье, и оно не принесло мне счастья, — проходит вглубь свадебного салона, туда, где выставлены образцы для подружек невесты. Ничего белого, синее, лиловое, бордовое или вот, зеленое — отличный цвет для свадьбы весной.

Теплова догоняет ее, берет за руку и ведет обратно.

— Ну, куда ты? Не надо! Посмотри бежевое или золотое. Тебе пойдет. Может, это? — снимает с вешалки первое попавшееся платье, заметив лишь, что оно не белое.

Олеся рассматривает предложенный вариант скептически, выгнув бровь, как делает это Мирон. Сама не замечает, что уже копирует его мимику и жесты. Или это уже от Пашки?

— Думаешь?

Света снова смотрит на платье в своих руках, по-настоящему в первый раз видит. Цвет не бежевый и не золотой, что-то среднее, глубокий вырез, открывающий плечи и ложбинку полной груди, тонкое кружево, пояс и никакого намека на силуэт «баба на чайнике». Стильное и элегантное.

— Идем в примерочную. Главное, чтобы размер подошел… Девушка, подскажите нам, пожалуйста… — окрикивает продавца-консультанта.

Спустя полчаса на Олесю смотрит невеста в платье, диадеме, чулках, туфельках на небольшом каблуке. Будущая жена. Она сама. Смотрит большими испуганными глазами, неуверенно и с интересом. Снова не может сдержать слез. Да что ж такое?!

— Не реви, тушь потечет, и испортишь красоту, — Света суетится около подруги, стирая слезы у нее и украдкой у себя. — Вечерние платья оставь для других мероприятий, а на собственную свадьбу нужно идти в свадебном наряде. Правильно я говорю? — ищет поддержки у консультанта.

— Вам очень идет. И цвет, и фасон. Беременность не заметна, если вы переживаете на этот счет, — кивает та.

— А вы откуда знаете? — поворачивается к ней Олеся. Слезы высыхают то ли от удивления, то ли стараниями подруги.

— Считайте, что это профессиональное. Будущие мамы редко уходят из нашего салона без слез, все же гормоны шалят, да и ведут себя несколько по-другому, осторожнее, вдумчивее. Ну, так что? Покупаете?

Света выжидает, смотрит на еще сомневающуюся невесту.

— Говори «да». Иначе я сама его куплю. Не знаю, что буду с ним делать, наверно просто повешу на стенку вместо картины и буду любоваться. Главное, чтобы Слава меня не убил.

Олеся весело смеется.

— Да, мы его берем. И все остальное тоже.

Спустя пятнадцать минут две подруги с пакетами выходят из магазина и садятся в машину. Осталось самое трудное — спрятать покупки до дня свадьбы, чтобы жених не увидел. В приметы можно не верить, но в такой ситуации все же лучше о них не забывать.

***

Мирон приезжает в один из своих игровых центров, точнее в тот, где работает Оля Сиренко. Ему нужно поговорить с управляющим Олегом, а заодно проверить, все ли в порядке.

— Добрый день, Мирон Андреевич, — в фирменной форме девушка выглядит еще моложе, чем есть. Не знал бы истинный возраст, принял бы за ровесницу Павла.

— Добрый, Оля. Как работается?

Девушка выглядит смущенной таким вниманием директора по развитию.

— Мне все нравится.

Полунин не слышит лжи, но Сиренко может быть хорошей актрисой, недаром выступала на сцене.

— Слышал, что ты хорошо справляешься со своими обязанностями. Если так дальше пойдет, через пару месяцев можно попробовать должность выше.

Оля благодарно кивает, становясь еще румянее.

В кабинете управляющего Мирон узнает о новостях, а также о том, что пару дней назад Белый сам встречал свою протеже. Это доказывает то, что они связаны, но не означает, что из-за этого у Полуниных могут быть проблемы. Только время покажет.

***

Небо опускается на город смесью дождя и снега. Петербуржцы спешат спрятаться в своих автомобилях, под зонтами, крышами зданий и остановок. Двое, что покинули уют джипа, находят тепло и тишину в ювелирном салоне.

— Лисенок, смотри, выбирай, если что-то понравится, говори, — Мирон волнуется. Первый раз в жизни выбирает обручальные кольца. И хотелось бы верить, что последний.

Олеся робко продвигается вдоль витрин, чувствует, как от сияния золота и камней начинает кружиться голова.

— У меня глаза разбегаются, — тихо признается.

Консультант, которая помогла найти нужную витрину, терпеливо ждет, когда потенциальные покупатели обратятся к ней за помощью, понимает, что не стоит сейчас мешать будущим мужу и жене.

Олеся, в отличие от Мирона, обращает внимание на цену изделий, кусает губы, забыв о помаде, думая, как сказать, что здесь слишком дорого и нужно поискать где-то еще. Он же, видя замешательство любимой женщины, принимает решение за двоих — указывает продавцу на понравившуюся модель, называет размеры.

Олеся смотрит на кольцо, которое плотно обхватывает безымянный палец, играет разноцветными бликами в свете ламп. У Мирона очень похожее, такие же бриллианты, только их немного больше, такое же переплетение белого и желтого золота. Их пальцы сами собой ложатся рядом на стекло витрины.

— Тебе нравится? — затаив дыхание, ведь для него нет картины идеальнее. Скоро они будут носить кольца, зваться мужем и женой, официально станут родными.

— Дорого, — все еще сомневается она.

— Я не это спросил.

— Нравится, — не может соврать.

Мирон поднимает голову и, вежливо улыбаясь, обращается к продавцу.

— Мы берем.

Та кивает и расплывается в довольной улыбке.

— Отличный выбор.

Пока будущий муж расплачивается за покупку, Олеся блуждает взглядом по полкам магазина, но ничего не видит, кроме света и блеска. Она думает, что обручальные кольца можно было бы поискать еще, но как подарок Мирона и как символ бесконечности чувств и неразрывности связи они бесценны. А значит, она будет носить свое, не снимая. И, возможно, всю жизнь. Сейчас она не хочет думать о том, которое еще хранится на дне ее шкатулки с украшениями, будет теплее — выбросит на дно Невы, похоронит, как свое прошлое.

***

В парикмахерской «У Светланы» тихо играет музыка, и в режиме проветривания приоткрыты окна. Никто не боится сквозняка, ведь Олесе, которая сейчас плохо переносит запах химии, нужен свежий воздух. И неважно, что он мартовский и прохладный.

— Чем больше нервничаешь, тем больше седых волос. Чем больше седых волос, тем больше из-за этого переживаешь. Замкнутый круг, — Светлана оценивающе смотрит на себя в зеркале, пока мастер работает над ее образом. Будущей свидетельнице тоже хочется выглядеть хорошо.

— У тебя совсем немного седых, наговариваешь, — сидящая рядом Олеся цедит чай, медленно и неглубоко дышит. Ее прическа тоже скоро примет законченный вид. — Никогда не думала, что еще раз придется быть на собственном девичнике. Тем более что он будет проходить вот так — на рабочем месте, где коллеги сами станут клиентами.

Администратор Елена, которой делают маникюр, отпивает вино и улыбается.

— А мне нравится. Спокойно. Все свои. И красоту заодно наведем перед свадьбой. Эх, Олеся, как же здорово… Замуж выйдешь, ребенка родишь… Пол еще не знаете?

— Нет, рано еще. Как только станет известно — скажу… Мирон нашел какого-то хорошего специалиста, записал нас, поедем втроем, то есть уже вчетвером…Надо привыкать… Когда уже этот токсикоз закончится? Хочу работать, а не сидеть дома.

Света хмыкает.

— Так ты и не сидишь, подруга. То одно, то другое. Да и мужчины твои скучать не дадут… А если в декрете совсем невмоготу станет, приходи, твое место будет ждать тебя. На пару часов в день, для постоянных клиентов — почему нет? Когда, говоришь, мама твоя приезжает?

— Завтра. Наотрез отказалась гостить у Мирона, поэтому пока будет жить на Наличной. Согласилась всего на три дня приехать, ученики не отпускают, да и хозяйство.

— Мудрая женщина, — Елена любуется своими ногтями. — Что ей с вами, молодоженами, делать? Тем более, она знает, что ты в положении, и не хочет напрягать.

Олеся возмущается.

— Я ведь и так сейчас не сильно занята, Елена Георгиевна приходит, наводит порядок, готовит, когда я прошу, так что мне мамино присутствие было бы только в радость. Но она уперлась и ни в какую. Не хочет чувствовать себя лишней. Даже Пашку предлагает забрать к себе, но я отказалась. Где мы, там и он. Да и про школу нельзя забывать, в мае экзамены.

— Ты маму завтра к нам привези, тоже подстрижем и покрасим, — Света слышит сигнал своего мобильного телефона и смотрит на экран. — Слава шлет фото с мальчишника, — демонстрирует стол, заполненный едой, квасом и пивом, раскрасневшиеся лица мужчин и примкнувшего к ним Пашки. — Говорит, больше с Мироном в баню не пойдет, тот всех пересидел в парилке на спор.

Войтович смеется и отчего-то краснеет.

— Тренировались в деревне.

Света улыбается, будто понимая, о чем та вспоминает, и убирает телефон.

— Жаль, что жена Антона не смогла сегодня приехать. Бедный Захарка… Почему маленькие дети так часто болеют? Ведь они самые беззащитные…

— Когда она звонила днем, то очень извинялась, сказала, что мальчику уже гораздо лучше, но приехать они не смогут… И Вику не отпустили. Это обидно. Надеюсь, что на свадьбе все будут в сборе… — Олесе очень хочется, чтобы церемония прошла хорошо. Волнуется, как в первый раз.

***

От чашек на столе поднимаются теплые тонкие струйки, сладко пахнет выпечкой и клубникой, которую пожелала беременная.

— Ох, доченька, как же у тебя здесь хорошо. Наверно, даже жаль переезжать.

Мирону не нравится последняя фраза будущей тещи. Он отставляет свою чашку и берет в руки ладонь будущей жены.

— Это уже решено, нам нужно больше места. А если и его не будет хватать, купим другую квартиру.

Олеся аккуратно сжимает пальцы Полунина, уговаривая не реагировать, пытается сгладить ситуацию. Понимает, что мама не имела в виду ничего плохого.

— Да, нам там будет лучше, основные вещи уже перевезены, осталось не так много… Оставалась бы жить с нами, мам. Скоро у меня прибавится забот, и пусть Елена Георгиевна обещала и дальше помогать, но она никогда не заменит родную бабушку.

Гостья довольна, но все так же стоит на своем.

— Этот город для меня чужой, Лесь. Мне в деревне нравится больше. Обещаю приезжать, а еще лучше — вы ко мне. Чистый воздух, свежие фрукты и ягоды, баня…

— Не, я после мальчишника еще долго в баню не пойду, — Пашка испуганно машет руками, чем вызывает смех у остальных.

Ароматный чай, домашний теплый пирог, родные люди, разговоры о будущем — прекрасный и спокойный вечер после суетливого дня.

***

Мишка спрыгивает с рук Олеси и с осторожным любопытством, принюхиваясь и осматриваясь, заходит в квартиру Мирона, которую теперь можно смело назвать новым домом.

— А теперь можно и нам войти, — Полунин бережно поднимает Олесю на руки и перешагивает через порог.

— Немедленно отпусти меня! Мы же тяжелые! Еще и пакеты… — легкий испуг сменяется недовольством, а затем довольной улыбкой, спрятанной в воротник мужской куртки.

Пашка входит последним и закрывает дверь.

— Дом, милый дом! Так, где там моя комната?

Быстро стянув с себя одежду и обувь, отставив сумки с вещами, он врывается в свою спальню, запрыгивает на кровать и начинает скакать. Мишка, напуганная действиями младшего хозяина, жалобно мяукает и шарахается обратно в коридор. Мирон в это время уже опустил свою ношу, хотя та и не тянет. Готов и дольше ее носить, но нужно раздеться после улицы. Он предвкушает их первый совместный вечер здесь.

— Какой ты еще ребенок, Паш! — Олеся поднимает кошку, успокаивает ее и возвращает на пол. — Руки помой для начала. И вещи перенеси.

Подросток перестает прыгать, возвращается в коридор и недовольно сопит.

— Ну, вот. Все веселье испортила, — подхватывает сумки.

— Не расстраивайся, — Мирон вешает одежду на крючок и помогает Олесе с обувью. Скоро ей будет тяжело нагнуться из-за большого живота, поэтому он привыкает снимать с нее сапоги уже сейчас. Это не сложно, а ей — приятно. — Будет тебе веселье. Сейчас поедим, а потом поиграем в те «стрелялки», что ты хотел.

Подросток с радостным криком бросает вещи на пороге своей комнаты и бежит в ванную.

— А вас после ужина ждет расслабляющий душ и отдых в мягкой постели с хорошей книжкой, — Полунин тепло улыбается будущей жене, нежно целует и аккуратно кладет руку на живот. — А позже и с будущим мужем…

Когда спустя три часа Мирон заходит в спальню, Олеся уже спит, и он не решается ее будить. Устроившись рядом и осторожно обняв любимых, он отправляется следом в мир снов. У них впереди будет еще много таких вечеров.

***

Пока мама и Мирон, а также гости заняты позированием в стенах дворца бракосочетания, Пашка толкает в бок Никиту и шепотом предлагает сбегать покурить на улицу. Тот так же тихо отвечает, что не против проветриться, хоть и не курит. Пока они ждали начала праздника, пока шла сама церемония, и делались совместные снимки, он порядком подустал от суеты и незнакомых людей. Подросток смотрит на стоящую рядом сестру, которая тоже сильно перенервничала и сейчас будто ищет пятый угол, берет ее за руку и, ничего не объясняя, ведет к выходу. Пашка следует за ними. Он, конечно, хотел поболтать по-мужски, но раз Ник не может даже на пять минут оставить Вику, то придется потерпеть ее присутствие. Впрочем, судя по тем встречам, что у них уже были, она обычно мало говорит и не особо мешает.

— Дождь, вроде, хорошая примета, — Пашка быстро курит за углом здания, смотрит на небо, ветер здесь не такой сильный, как у воды, но все равно в костюме прохладно… — А если дождь со снегом?

Никита, стоящий рядом в одной рубашке, потому что отдал свой пиджак сестре, которую совсем не греет вечернее платье, зябко передергивает плечами. Все равно на улице лучше, по крайней мере, не приходится вежливо улыбаться — челюсти уже сводит.

— Вдвойне хорошая, — вместо брата отвечает девочка. Она тоже смотрит вверх, думает о том, что надолго запомнит этот день, даже несмотря на то, что это чужой праздник, и то, что ей не слишком комфортно среди толпы. Она будет помнить этот «снегодождь», запах вишневых сигарет и маленькие капельки на волосах брата и друга — первого и пока единственного за территорией детского дома.

— Хотелось бы, — Пашка делает последнюю затяжку и втаптывает окурок подошвой ботинка. — Погнали обратно, а то Ник уже похож на сосульку. Сейчас шампанским согреемся.

— Мы не пьем, — Никита поправляет пиджак, который норовит сползти с худых плеч сестры. — Да нам и не дадут, мы же несовершеннолетние.

Войтович тушуется, он ведь знал, что у Черных особые отношения с алкоголем, но предполагал, что в честь праздника они хотя бы немного отступят от принципа. Ему самому уже несколько раз случалось напиваться в компании одноклассников и друзей по команде. Тогда приходилось ночевать у Сани, хотя мама все равно понимала, что он пил, и проводила с ним воспитательные беседы. Но с появлением Мирона такие загулы стали редкостью, было интереснее проводить время с ним.

— Ну, значит, так согреемся, — замечает толпу у входа. — Или нет. Похоже, сейчас будут встречать маму и Мирона, кидать в них деньги, лепестки и прочую ерунду…

Слава, который первым увидел молодых людей, машет им рукой, чтобы они подходили быстрее.

— Света волновалась. Я уже хотел вам звонить… Не уходите больше, не предупредив куда, ведь мы несем за вас ответственность.

Никита и Вика кивают, опускают головы, а Пашка встает на их защиту.

— Это я их позвал, не сердитесь, дядь Слав.

Тот грозит ему пальцем, раздает взятые в гардеробе куртки, а затем сует в руки корзинку с «посыпкой». Спустя десять минут арендованный лимузин и другие автомобили отъезжают от здания.

***

Из блокнота Павла Войтовича:

***

Мягкий свет ночника. Гул улицы проникает через окна белым шумом. Кровать перестала казаться слишком большой, но никогда не была такой уютной и комфортной.

— Неужели все закончилось? — тихий голос Олеси, уставший, но счастливый.

— Все только начинается, — Мирон притягивает к себе жену, наслаждаясь теплом ее кожи и смешанным запахом ее цветочного шампуня и своего геля для душа с ароматом моря. — Вам понравился сегодняшний день, госпожа Полунина?

То ли из-за беременности, то ли из-за первого супружеского секса кожа Олеси стала очень чувствительной, хочется каждой клеточкой ощущать тепло мужа.

— Очень. Я была бы не прочь повторить.

Мирон не видит ее улыбку, но чувствует.

— Вот малыш подрастет немного, и повенчаемся. Думаю, выйдет не хуже.

— А если она? — поворачивает голову и смотрит в глаза.

— Значит, малышка.

— Логично, — фыркает Олеся и снова облокачивается на мужское плечо. Удобно. Спокойно. Хорошо. Слезинка счастья скатывается по щеке и остается незамеченной.

Мирон дожидается, когда дыхание жены становится ровным, а сон — глубоким. Ему же, несмотря на усталость от прошедшего дня, не спится. Он смотрит на занавески, за которыми где-то прячется Луна, и шепчет слова благодарности высшим силам за то, что теперь у него есть семья. Спустя время он все же засыпает. Через семь месяцев на свет появляется маленькая Ева.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25