Анатолий Георгиевич Алексин
Сева Котлов за полярным кругом
Все довольны, кроме Димы
Учителя литературы очень любят задавать домашние сочинения на тему «О чем я мечтаю». Эти сочинения мне всегда трудно писать, потому — что я мечтаю об очень многом и никак не могу решить, о какой же именно мечте написать. Помучившись немного за письменным столом, узнав на всякий случай, о чем мечтают мама, папа и старший брат Дима, и убедившись, что их мечты мне совсем не подходят, я сажусь и пишу то, что, я уверен, с удовольствием прочтет наша учительница. Я пишу, что очень хочу уехать за тысячи километров от Москвы, чтобы открыть залежи каких-нибудь полезных ископаемых, или скелеты древних животных, или даже новые земли…
На самом же деле, когда мне приходилось летом уезжать из Москвы не за тысячи, а всего-навсего за двадцать пять километров, в пионерский лагерь, я очень скучал по своему двору, и по своей улице, и по своим школьным товарищам. Но вот наступил день, когда мне со всем этим пришлось распрощаться.
Расскажу по порядку. Впервые я услышал о своем дальнем путешествии от соседки Генриетты Петровны. Наша соседка все новости узнавала первой. Она нигде не работала и поэтому успевала раньше других выскакивать на телефонные звонки, слушать и смотреть все передачи и даже объявления по радио и телевизору. Но только потом Генриетта Петровна передавала эти новости так, будто играла в «испорченный телефон».
Вот, например, если по радио обещали ясную, солнечную погоду, Генриетта Петровна обязательно говорила, что «возможны осадки в виде дождя и снега», — все наши соседи захватывали с собой плащи, зонтики и таскались с ними по жаре до самого вечера. Если моему старшему брату Диме звонил кто-нибудь из его товарищей-десятиклассников, Генриетта Петровна с улыбочкой сообщала, что его звал какой-то приятный женский голос. Дима сразу начинал звонить своей Кире Самошкиной, а она в ответ только плечами пожимала (хотя этого по телефону, конечно, не было видно). Тогда Генриетта Петровна как ни в чем не бывало говорила: «Я не виновата, что у ваших приятелей женские голоса, а у приятельниц — мужские имена: ведь Кира — это же просто-напросто Кирилл. Не так ли?» Ну, тут я даже соглашался с Генриеттой Петровной: Кира — действительно ужасное имя. Но об этом после…
А сейчас расскажу, как все получилось в тот самый памятный день. Я пришел из школы, и Генриетта Петровна сразу сообщила, что нам всем, то есть маме, папе, Диме и мне, как всегда, очень повезло и что мы уезжаем из Москвы куда-то далеко, на юг. Я тут же сообразил, что мы, наверно, поедем далеко на север. Так оно и было на самом деле.
Вечером папа экстренно собрал семейный совет, который он называл «семейным квартетом», потому что нас было четверо. Ну, сперва все шло как в знаменитой басне Крылова: каждый «играл» по-своему. Папа сказал, что он очень счастлив, потому что наконец-то будет изучать вечную мерзлоту не в московских холодильниках и не по бумажкам, а, как папа сказал, «весомо, грубо, зримо». Это, оказывается (я уж потом узнал!), он употребил слова Маяковского.
Мама стала быстро-быстро расставлять на столе посуду, хотя ужинать было еще рано: она была не так сильно счастлива, как папа. Одна тарелка даже упала на пол, но не разбилась. Мама как-то очень громко, не своим голосом расхохоталась (представляю себе, какой был бы «хохот», если бы это случилось со мной! Но ведь маме все можно: и ронять и даже разбивать).
— Ничего-о, — сказал ей папа, — не волнуйся: ты скоро привыкнешь к этой мысли…
И уже через полчаса мама действительно привыкла. Она стала так деловито вытаскивать чемоданы и собирать вещи, будто уже давным-давно знала, что мы поедем в Заполярье, только никому об этом не говорила. Я заметил, что мама вообще очень быстро привыкала к папиным мыслям. Она часто не соглашалась с папой, но потом (я уж это точно заметил) поступала именно так, как он советовал. Хотя никогда в этом не признавалась…
Папа был невысокого роста, и мама, по ее словам, именно из-за этого всю жизнь проходила на низких каблуках. Папа брил голову наголо, потому что ему кто-то сказал, что от этого будут лучше расти волосы. Волосы лучше не росли, но зато папу называли не лысым, а бритым. Про маму же нашу во дворе говорили, что она «красивая, как артистка». Хотя мама работала всего-навсего бухгалтером.
Мама при других всегда защищала и нахваливала папу, а дома поступала совсем наоборот. Однажды я слышал, как мама сказала папе: «Никогда не хвали ребят в их присутствии: это непедагогично!» Тогда я понял, что папу она, наверно, ругала в его присутствии, как это говорится, «в воспитательных целях».
Собирая вещи, мама сказала, например, что никто из папиного отдела, конечно, никогда в жизни не согласился бы ехать так далеко и что одного только папу могли уговорить
Последние комментарии
12 часов 14 минут назад
16 часов 22 минут назад
16 часов 39 минут назад
17 часов назад
19 часов 41 минут назад
1 день 3 часов назад