Исследования о самовольной смерти [П Ф Булацель] (fb2) читать онлайн

- Исследования о самовольной смерти 627 Кб, 154с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - П. Ф. Булацель

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

„Vivre — c’est mourir“, j’avais dit le jour Où je compris mon amour désastreux;

„La terre est mon exil et le ciel mon séjour,

„La nature a un terme pour nous rendre heureux!“ Et je fis ce travail en mettant en ouvrage Mes idées pessimistes sur ces pages.

Recevez donc cet ouvre d un jeune insensé Au quel la vie est à charge et la mort recherchée.


Письмо самоубийцы:

„Я иду вперед к коему небесному Отцу; я буду жаловаться Ему на то, что злые люда отняли тебя у меня и Он будет утешать меня, пока ты тоже не прийдешь. Я полечу тогда к тебе на встречу, я схвачу тебя и останусь с тобою в волнах небесного эфира пред лицом бесконечного в вечных объятиях.“

(Гёте.)

Дозволено цензурою. — Ревел, 27 Августа 1894 г.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ИССЛЕДОВАНИЯ

О САМОВОЛЬНОЙ СМЕРТИ,ФИЛОСОФСКИХ ВОЗЗРЕНИЙ И ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВ О САМОУБИЙСТВЕ

П. Ф. Булацель.
Посвящается 3.B.


Введение.

Вертер никогда не делал тайны из своего намерения покинуть мир. (Гёте).


Едва ли о каком нибудь другом предмете говорилось и писалось так много, как о самоубийстве. Если бы собрать всё сочинения, появившиеся в печати в Западной Европе, посвященные изучению этого вопроса, то составилась бы огромная и весьма интересная библиотека.

Многие из этих сочинений, как, например, Бриерра де Баумона «Du suicide et de la folie suicide» выдержали по несколько изданий и при всём том вопрос о самоубийстве не делается избитым, исчерпанным… Напротив того интерес к изучению этого грустного явления человеческого общества растет по мере того, как увеличивается наклонность к самоубийству. Данные статистики свидетельствуют, что количество самоубийств в нынешнем веке возрастает почти повсеместно с неимоверною быстротою. Чем же объяснить такой раст? Можно-ли бороться с этим злом? Можно-ли установить особенности современного общественного строя, наиболее гибельно влияющие на наклонность к самовольному лишению себя жизни? Как смотрели на самоубийство законодатели и мыслители у различных народов? Вот вопросы, которые занимают каждого, кто приступает к исследованию этого грустного явления в истории человечества. Медицина, физиология, религия, философия, история, статистика и законоведение дают нам громадный материал для изучения вопроса о самоубийстве. Но скромный афоризм Теренция «nullum est jam dictum quod non sit dictum prius», выставленный нами в начале этого сочинения, свидетельствует, что, предпринимая издание этого нашего исследования о самовольной смерти, мы были далеки от слишком смелого желания произнести последнее слово науки по такому сложному и важному предмету, как вопрос о самоубийстве. И при всём том мы не можем не отметить того факта, что наша русская литература очень бедна сочинениями на эту тему в сравнении с литературой западной Европы.

Нисколько не заблуждаясь относительно недостатков и неполноты настоящего нашего труда, мы всё-таки утешаем себя сознанием, что до сих пор в русской литературе еще не существовало исторического исследования о самоубийстве с точки зрения философии и законоведения. Вот почему, предлагая на суд читателей этот первый опыт истории самоубийства, мы постарались расширить круг наших читателей и для этого вместо сжатого исторического очерка законодательств, представляющего интерес только для юристов, мы внесли в это сочинение о смерти более живой элемент, достойный внимания даже не интересующихся юриспруденциею читательниц.

Мы приводим не только законы, статьи, декреты и указы, каравшие несчастных самоубийц, мы не только излагаем взгляды философов, как осуждавших, так и одобрявших самоубийство, но мы на каждом шагу стараемся, описывая выдающиеся случаи исторических самоубийств, по возможности воскресить жизнь умерших поколений с её достоинствами и пороками, страстями и слабостями, героическими подвигами и заблуждениями, с борьбою между самыми разнообразными чувствами, управляющими человеческими поступками, с её стремлениями к славе, к правде, к вечному блаженству, с её мучениями оскорбленного самолюбия, отвергнутой любви, непризнанного таланта, утраченной свободы….

В 1882 году в Петербурге вышел в свет опыт статистического исследования Лихачева о самоубийстве в западной Европе и в Европейской России. В этом чрезвычайно интересном труде автор говорит о современном состоянии самоубийства, изучая его с точки зрения нравственной статистики. История же законодательств и религиозных воззрений на самоубийство совсем не вошла в содержание этой книги. Еще раньше, а именно в 1859 году, в Петербурге было издано сочинение врача Ольхина «о самоубийстве в медицинском отношении». Это сочинение, как показывает самое заглавие, посвящено изучению интересующего нас вопроса, как явления психического организма, рассматриваемого с точки зрения медицины. Б начале книги Ольхина имеется исторический очерк самоубийства, впрочем чрезвычайно краткий всего на 32 страницах. Более обстоятельное изложение выдающихся случаев самоубийств всех эпох можно найти в сочинении гр. Дзедушицкого «Самоубийство». Сочинение это в переводе на русский язык издано в Киеве в 1878 году. В нём скомпилированы так же философские и религиозные суждения за и против самоубийства, изложенные в хронологическом порядке. К сожалению в этом сочинении совсем не упоминается о России и о древних обывателях северной Европы.

Несколько устарелое, но довольно обстоятельное исследование о самоубийстве в России принадлежит Веселовскому (журнал Министерства Внутренних Дел 1847 г. кн. V). Затем можно еще упомянуть об отдельных небольших монографиях, рассматривающих, впрочем, самоубийство слишком односторонне, каковы статья Пономарева о самоубийстве в III т. сборника сочинений по судебной медицине изд. 1880 года; незначительная брошюрка 1889 г. профессора Казанского университета Гвоздева о самоубийстве с социальной и медицинской точек зрения; монография И. А. Невзорова «о самоубийстве», заключающая в себе очень добросовестное исследование о самоубийстве с точки зрения религии и нравственности. Всеми этими источниками мы пользовались поскольку в них мы могли найти материал, относящийся к намеченной нами задаче изложить историю законодательств и религиозных воззрений на самоубийство. Само собою разумеется, что эти источники оказались слишком скудными, так что пришлось обратиться к сочинениям Германских и Французских писателей. У Ингофера в его сочинении «Der Selbstmord» изд. 1886 г. в Аугсбурге весьма подробно изложены различные философские воззрения о самоубийстве с нравственной и религиозной точек зрения. Суждения преп. Августина, Доне, Робека и Юма цитируются нами по Ингоферу. В сочинении доктора Лизле «Du suicide statistique, medecine, histoire et législation» очень подробно изложено законодательство о самоубийстве в Индии, в Греции, Риме и во Франции, но о других странах Lisle почти совсем не упоминает. В сочинении Legoit «Le suicide ancien et moderne» мы заимствовали многие сведения о выдающихся случаях самоубийств у различных народов. Броме того мы пользовались в подлинниках сочинениями Бриерра де Буамона «Du suicide et de la folie suicide»; Desétangs «Suicide politique en France»; Oettingen: «Ueber akuten und chronischen Selbstmord», Руссо, Вольтера, Г-жи Сталь, Паскаля, Луи-Бертрана «Traité du suicide considéré dans ses rapports avec la philosophie, la théologie, la medecine et la jurisprudence изд. 1857 r.; Гёте, Шопенгауера, Пахмана, Таганцева, Вистяковского и др., ссылки на которых сделаны в своем месте.

Мы хотели дать читателям доказательство того, что самоубийство, это зло, уносящее в Европе с каждым годом всё больше и больше жертв, явление столь же старое, как и мир. С тех пор, как существуют люди, существует и самовольная смерть. История свидетельствует нам, что рядом с немногими атеистами, решившимися на самоубийство и с многочисленными недостойными людьми, избегавшими правосудия посредством самоубийства, от собственной руки погибло так же великое множество выдающихся людей, умевших любить и надеяться, веровавших в загробную жизнь, отличавшихся гениальным умом, талантами и добродетелями.

Громадное количество исторических фактов, собранных в нашем исследовании о самовольной смерти, служит доказательством того, что самоубийства совершаются большею частью в здравом рассудке и только в исключительных случаях под влиянием умопомешательства. В этом отношении почти на нашей стороне стоят такие авторитеты как доктор Lisle, Debregne и Desétangs. Большинство же писателей придерживается мнения Brierre de Boismont и Legoyt, что большая часть самоубийц лишает себя жизни в состоянии душевного аффекта и что только очень немногие самоубийцы вполне спокойно и сознательно действуют в то время, когда прерывают нить своей жизни. Но есть и такие писатели, которые подобно доктору Faret в его сочинении «De l’hipochondrie et du suicide» Paris 1822 г. рассматривают самоубийство только с медицинской точки зрения и не признают, чтобы нормальный человек, мог самовольно окончить свою жизнь. Мы не сочли бы нужным упомянуть о незначительной брошюрке профессора Гвоздева, если быв ней он не высказал крайне несправедливого суждения, что всё самоубийцы без исключения всегда были люди умопомешанные и что самоубийство иначе нельзя назвать как проявлением умственной деятельности, достигшей последних границ своей ненормальности. Если бы профессор Гвоздев был прав, то пришлось бы считать умопомешанными: погибшего от самоубийства Ганнибала, про которого знаменитый немецкий историк Момзен сказал, что он был гениальнейшим полководцем и государственным мужем древнего мира; царя Митридата Понтийского, перед которым дрожали даже Римляне; Демосфена, Фемистокла, уму и талантам которых мы удивляемся до сих пор.

Неужели же Римский Император Оттон был умалишенный, когда за минуту до своего самоубийства давал свой знаменитый ответ воинам, уговаривавшим его вести их в битву против Вителия? Разве всё эти мыслители и ученые прошедших веков Аристипп, Зенон, Кокций-Нерва, Марк-Аврелий, Доне, Робек, Монтескье, Руссо, Гольбах, одобрявшие самоубийство и даже санкционировавшие его своим примером, были сумасшедшими. А знаменитый химик и астроном, живший в XV век по Рожд. Хр., Иероним Кардан, уморивший себя голодом, с одинаковым успехом может быть причислен к сумасшедшим как и к гениальным людям, потому что его ум и обширные научные познания удивляли современников. А. Граф Saint — Simon, творец социальной системы, выстреливший себе в глаз из пистолета и спасенный от смерти усилиями медиков, доказал, что самоубийство иногда совершается не только при полном рассудке, но и с поразительном хладнокровием. Сердце у Saint-Simon билось ровно, и даже пульс, по свидетельству доктора, не был у него ускорен, хотя он истекал кровью, после только что совершенного покушения на самоубийство. После этого Saint-Simon продолжал свои прежние ученые занятия и написал свое замечательное сочинение о социологии; против его теорий правда, можно возразить весьма многое, можно даже порицать их, но во всяком случае труды Saint-Simon’a свидетельствуют о необычайной силе и ясности его ума.

Само собою разумеется, что Фридрих Великий не был умалишенным и что умственная его деятельность не доходила до крайних пределов ненормальности, хотя мысль о самоубийстве никогда не покидала этого великого монарха и он постоянно носил с собою склянку с ядом.

Начав наш исторический обзор законодательств и философских воззрений о самоубийстве с самых отдаленных времен человеческой истории, мы заканчиваем его девятнадцатым веком, причем еще раз считаем нужным оговориться, что подробные статистические выводы о современном состоянии самоубийства в Европе вовсе не входят в предмет настоящего исследования, так же точно, описывая выдающиеся исторические случаи самоубийства мы почти совсем не касаемся последней четверти нашего XIX века, так как судить о причинах смерти, характере и достоинствах даже таких выдающихся лиц, как французского генерала Буланже, застрелившегося в 1891 году на могиле госпожи Бонемон, в настоящее время нам возможно лишь по газетным сведениям, а эти сведения далеко не всегда достоверны.

Самоубийство в Древнем мире

“Все живые существа ищут счастия и избегают страдания.„(Аристипп.)

“И раскаялся Господь, что создать человека на земле и возскорбел в сердце Своем.„(Книга Бытия гл. 6 стих 6).


В ту эпоху, когда выше всего ставилась личная храбрость, когда народы носили свое право и законодательство на острие своего меча, когда с утратою свободы человек терял всё человеческие права, всё что ему было дорого и мило, очаг, семью и становился рабом, обреченным влачить жалкое существование вдали от родины, тогда, понятно, только трусы предпочитали рабскую жизнь добровольной смерти; но для храброго не было колебаний: он спешил самоубийством предупредить потерю свободы.

Самоубийство у северных племен Европы.
Религия не препятствовала этим самоубийствам, напротив того религия древних обитателей Европы Кельтов, учившая, что человеческая душа бессмертна и способна к переселениям, одобряла решимость оканчивать жизнь самоубийством, если свободе угрожала опасность. В древней Швеции вошло в обычай, что старики, не дожидаясь естественной смерти, бросались с высоких скал в морские волны, полагая, что добровольная смерть похвальнее смерти от дряхлости [1]). Кельты вообще отличались презрением к земной жизни, что можно усмотреть, между прочим, из свидетельства Валерия Максима, утверждающего, что рождение человека они сопровождали обрядом плача, а смерть встречали с песнями. Глубокое презрение к жизни было также отличительною чертою Галлов, «это презрение было вызвано убеждением, что земная жизнь есть ни что иное, как только приготовление к лучшей загробной жизни»[2]). Вообще у всех древних народов северной Европы самоубийства были очень уважаемы. Бог Германцев «Один» по их преданиям сам копьем лишил себя жизни, почувствовав приближение смерти. В царство этого божества допускались, по их мнению, только храбрые воины, павшие на поле брани. Женщины же вообще не имели доступа в Валгаллу, но исключение существовало только для тех жен, которые лишили себя сами жизни после смерти мужей. Таких же воззрений на самоубийство придерживались Датчане, Норманны, Враки, Венеды, Герулы, Троглодиты и другие северные племена. Дикие свободолюбивые воины не только лишали самих себя жизни после поражения, чтобы не достаться в руки врагов, но и убивали своих жен и детей с тою же целью. Когда солдаты Римского полководца Мария вступили в 104 г. до Рожд. Христ, в лагерь Тевтонов после победы над ними при Аквах Секстийских, жены побежденных Тевтонов встретили Римлян с оружием в руках; они душили своих детей, бросали их под колеса телег и потом убивали себя, чтобы не испытать рабства. Тоже самое повторилось в следующем году, когда Марий разбил храбрых Кимвров. Было бы трудно перечислять многочисленные исторические примеры, когда не только отдельные побежденные армии, но целые народы и города погибали от самоубийства, чтобы не достаться в руки неприятелей. Жители города Сидона почти поголовно лишили себя жизни в следствии взятия Сидона Артаксерксом. Тоже самое случилось с жителями города Тира, разрушенного Александром Великим, с Ахеянами, побежденными Римским полководцем Метеллом. Так погибли почти всё жители восставшей Нуманции, взятой Римлянами в 133 г до Рожд. Христ. Так при разрушении Карфагена погибли от самоубийства жена и дети сдавшегося в плен Римлянам полководца Гасдрубала, не желая следовать его примеру. Так умер Клеомен III с своими спартанцами, чтобы не отдаться в руки Филопатра Александрийского. В древней истории мы встречаем множество примеров, в которых видно предпочтение смерти бесчестию, рабству и позору. Благородные Македонские девицы предпочли броситься в море и умереть в волнах, чем согласиться на гнусные предложения Римского полководца.

Жители города Ксантаса почти всё лишили себя жизни, чтобы не сдаться победителю Бруту.

Можно-ли удивляться, что многие исторические личности, как, например, Афинский оратор Изократ, умертвивший себя, чтобы не подчиниться Филиппу Македонскому, Кипрский царь Никакл, убивший себя, свою жену и дочь, чтобы не сдаться Птоломею, что целые народы и города предпочитали добровольную смерть многолетним неизбежным мукам, тем более, что смерть по их мнению была вечным сном, или верным путем к небесному блаженству?

Воззрения на самоубийство были однако не вполне одинаковы у всех древних народов. Дикие Массагеты по свидетельству Геродота, считали естественную смерть большим несчастьем и потому у них было в обычае съедать стариков и старух, что бы не дать им умереть позорною, несчастною смертью от старости.

Самоубийство в Индии.
В Индии лишать себя жизни издавна считалось делом вполне обыкновенным. Брамины принадлежащие к секте нагих философов «гимнософистов» верили, что смерть есть только превращение, перемена местожительства и поэтому они с поразительным равнодушием во всякое время готовы были лишить себя жизни. Из сочинений Плутарха и Диодора Сицилийского известно имя гимнософиста Калана, который сжег себя перед Александром Великим [3]). Позднее другой последователь той же секты Зарменохегра сжег себя перед Августом.

В Индии существовал тысячелетний обычай сжигать живых вдов вместе с умершими мужьями. Впрочем этот погребальный обряд, носивший более характер принудительной смерти, чем добровольного самоубийства существовал и у славянских языческих племен. Тысячи людей в Индии ежегодно лишали себя жизни, бросаясь под колеса идола Джагерната, так как жрецы Индийские брамины учили, что самоубийство приятно сердитым божествам. Лизл в своем сочинении о самоубийстве [4]) приводит многие места из законов Ману, свидетельствующие, что религия Индии одобряла самоубийство. По учению Браминов, тело служит источником всех страданий, оттого душа стремится освободиться из этой темницы и слиться с Брамой; но прежде чем достигнуть блаженства, душа должна подвергнуться продолжительному странствованию и переселению из одного предмета в другой. Впрочем от человека зависит сократить время этих мучительных странствий, если он будет изучать Веды и вести добродетельную, воздержанную жизнь (законы Ману кн. XII § 83). Когда отец семьи поседеет и дождется рождения внуков пусть он удалится в лес (закон Ману кн. VI § 2). Если, не смотря на старость и суровую аскетическую жизнь, смерть слишком замедляет свой приход законы Ману (кн. VI § 76–78) разрешают и даже повелевают ускорить посредством самоубийства наступление столь давно ожидаемого мгновения. Даже в настоящее время в Декане Брамины еще продолжают ежегодно подстрекать невежественную, слепо им преданную толпу, к самоубийству; так что Английское правительство должно было наконец принять энергичные меры для прекращения этих наущиваний. В горах между Нербудай и Тапти до сих пор еще ежегодно происходит поразительное явление. В начале весны в Кала Баирава во время религиозных торжеств ежегодно бросается в пропасть несколько человек, полагая этим заслужить вечное блаженство в небесах.

Самоубийство в Японии.
В Японии с древнейших времен самоубийство проповедуется открыто, как акт величайшей храбрости и мудрости. Почитатели Японского божества Амида садились в пещеры, приказывали заделывать входы в пещеры и спокойно умирали от голода, думая, что этим они делают величайшую радость чтимому ими божеству. Часто решившийся на самоубийство произносит в Японии торжественные публичные речи, в которых доказывает ничтожество мира и превозносит свою решимость умереть. При наступлении назначенного для самоубийства дня, собиралась толпа народа, как на праздник и после пиршества самоубийца хладнокровно лишал себя жизни.

Даже до последнего времени в Японии еще существовали фанатики, которые, собираясь по несколько человек, садятся в лодку, выезжают в открытое море и просверлив дыру в дне, медленно и спокойно погружаются в волны [5]).

Китайская религия проповедует, что смерть восстанавливает первобытное благоденские души, избавляя её от земных мучений и горя. Самоубийство в Китае было очень распространено, тем более, что сам великий Будда подал пример самоубийства, лишив себя жизни во время голода, чтобы голодные могли питаться его мясом. Известно предание об одновременном самоубийстве пятисот философов последователей Конфуция, бросившихся в море, чтобы не пережить гибели своих священных книг, сожженных Императором Хикоан-ти [6]).

Самоубийство в Китае.
В Китае, по свидетельству новейших путешественников, до сих пор сохранился старинный обычай мести, заключающийся в том, что обиженный распарывает себе живот на пороге дома своего врага, или вешается на воротах обидчика.

Напротив того у Халдеев, Персов и Евреев самоубийства были крайне редки.

Религия Персов, Финикиян, Ассирийцев и Вавилонян не одобряла самоубийства, хотя Финикийскому Богу Молоху и Ассиро-Вавилонскому Богу

Самоубийство в Западной Азии.
Ваалу приносились человеческие жертвы для умилостивления гневного божества.

В истории Вавилонян и Ассирийцев, мы можем найти, только один известный случай самоубийства, это самосожжение Сарданапала. Предвидя свое скорое свержение с престола, изнеженный Сарданапал решил выказать мужество; он велел на площади своего дворца сложить огромный костер, украшенный различными драгоценностями. В середине этого сооружения находилась просторная комната; в ней были устроены мягкие раззолоченные ложа и накрыты пышные столы, с яствами и винами; в комнату вошел Сарданапал с своими прекраснейшими женами и наложницами. Двери были заперты, так чтобы никто не мог выйти из этой чудной гробницы, обнесенной снаружи высоким забором. Когда эта великолепная гробница была совсем готова, вокруг неё зажги костры и они горели две недели. В течении этого времени Сарданапал старался забыться в оргиях среди своих наложниц. Наконец огонь достиг самой гробницы и великолепное последнее убежище Сарданапала рухнуло среди волн пламени, дыма и воплей несчастных затворниц, разделявших участь своего властелина.

Самоубийство у Евреев.
Евреи не одобряли самоубийства. В законодательстве их правда не было определено никаких наказаний за самовольное лишение себя жизни. Но в I-ой книге Моисея [7]) говорится: «я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу так же душу человека от руки человека, от руки брата его». У последователей Талмуда запрещение самоубийства положительно выводится из только что приведенного места книги «бытия» но, в древних священных книгах Евреев нет нигде прямого запрещения самоубийства, если не считать заповедь «не убий». И тем не менее в течении всей их истории мы едва-ли можем найти более десяти случаев самоубийства. В ветхозаветных книгах мы находим впрочем примеры самоубийств, не осуждаемых духовными писателями, таковы: самоубийство Самсона, последовавшее с изволения Бога, и самоубийство Разиса, желавшего лучше доблестью умереть, чем достаться в руки нечестивцев. Самоубийство Самсона, впрочем является скорее актом самопожертвования для отмщения врагам своей родины, чем простым самоубийством. Погребая себя под сводами здания, которое он разрушил, раздвинув своими мощными руками, подпиравшие своды колоны, Самсон похоронил под теми же обломками и тысячи Филистимлян, чем избавлял своих соотечественников от притеснителей. О самоубийстве Саула, хотя и говорится в книге Паралипоменон, что «так умер он за то, что не послушал Господа и вопрошал волшебницу», однако нет основания думать, что Бог до конца прогневался на своего помазанника и даже после смерти отказал в упокоении его грешной души. Причину отсутствия самоубийств у Евреев следует видеть не столько в их религиозных верованиях, сколько в особой привязанности к земной жизни, привязанности, выказавшийся особенно наглядно в том, что они отвергли даже Христа коль скоро узнали, что царство его не от мира сего. Алчные, сребролюбивые, склонные к чувственности Евреи не были способны «к презрению жизни» и в этом следует видеть разгадку того явления, что у них самоубийства были очень редки, хотя их религия прямо не запрещала самоубийства, а смерть не должна была устрашать их, так как за гробом их ожидало лоно Авраамово. Привязанность же к жизни породила и обычай хоронить самоубийц с меньшею торжественностью, чем остальных умерших, а именно самоубийц хоронили уже по заходе солнца, как о том свидетельствует Иосиф Флавий [8]). Евреи были так проникнуты верою в промысел Божий, что не смотря на отсутствие прямых велений в законе, запрещающих самоубийство, они полагали, что и душевные и телесные страдания следует переносить без ропота, дабы за терпение получить награду от Бога, подобно Иову.

В священных книгах Евреев, правда, встречаются рассказы о самоубийстве Саула, Самсона, Авимилеха, Замврия, Ахитофела, Елеазара и Разиса, но всё эти случаи являются лишь исключениями и при том очень редкими в общем ходе истории Еврейского народа.

Самоубийство в Греции.
Греки в древнейший период своей истории отличались привязанностью к жизни, к родине, к свободе. О состоянии после смерти они имели очень мрачные понятия и поэтому нет ничего удивительного, что в героический период времен Гомера Греки были далеки от всякого стремления к самоубийству. Пастушеская жизнь, близость к природе, мягкий климат, здоровье и довольство своим положением делали Грека чуждым пессимистического воззрения на жизнь. У Гомера в Одиссее мы находим следующие строки:

«О, Одиссей! утешения в смерти дать не надейся;
Лучше хотел бы живой, как поденщик, работать в поле;
Нежели здесь над мертвыми царствовать мертвый».
Но Греки по природе своей не были трусами, поэтому не смотря на мрачные краски, которыми их поэты и легенды рисуют загробную жизнь, Греки не боялись смерти; они не были чужды презрения к смерти в тех случаях, когда это презрение было необходимо для героических поступков, которыми наполнена вся история Греции. Но Греки довольные и здоровые были чужды презрения к жизни и в этом следует видеть причину, почему среди храбрых Греков самоубийство было чрезвычайно редким явлением. Способные на самопожертвование, т. е. способные презирать смерть, Греки не были способны на самоубийство, т. е. на презрение к жизни. Смерть Аякса Великого, пронзившего себя своим мечем в припадке гнева и ярости, обуявших его по той причине, что после смерти Ахиллеса доспехи последнего были присуждены не ему, а Одиссею, смерть прекрасной поэтессы Сафо, сбросившейся с Левкадийской скалы в море, чтобы самоубийством покончить с невыносимою для неё мукою отринутой любви после того, как всё старания её вернуть покинувшего её юношу Фаона оказались тщетными; наконец отдельные случаи самоубийств, о которых повествует нам греческая мифология, не изменяют нисколько общего положения, выставленного нами выше, что у Греков самоубийство было явлением крайне редким, при чём почти исключительно возникало на почве неудовлетворенной любви или не желания расстаться с любимым лицом. Таково самоубийство Центавра красавицы Гилономы, которая во время битвы Центавров с Ланитами, видя, как копье пробило грудь её мужа прекрасного Центавра Цилларуса, выхватила оружие из его раны, бросилась на него и умерла, обнимая умершего мужа. Таково самоубийство Филлиды, дочери Фракийского царя, которая, будучи покинута своим женихом Демофооном, одним из героев Троянской войны, не перенесла разлуки и повесилась. Таково самоубийство Макарея, сына Эола; он безумно полюбил свою родную сестру Канаце и умертвил себя, после того как узнал о смерти сестры, доведенной до самоубийства безжалостным Волом, приказавшим убить их ребенка плод преступной любви брата и сестры. Таково самоубийство Карфагенской царицы Дидоны, сестры Тирского царя Пигмалиона. Она страстно полюбила Троянского авантюриста Энея, который тайком скрылся от неё на своих кораблях и в тоске отвергнутой любви лишила себя жизни… Уже одна возможность легко перечислить всё исторические и мифические случаи самоубийств в Греции указывает на то, что самоубийства были там очень редки. А изучение законодательств греческих государств подтверждает еще более, что самоубийство считалось делом необыкновенным, преступным. По древнем аттическим законам рука, которая лишала самоубийцу жизни должна быть отрублена от тела и положена отдельно [9]). В Спарте и в Фивах трупы самоубийц сжигали с знаками презрения. А в Малой Азии во Ионийской колонии Милете был издан закон, по которому трупы повесившихся женщин волоклись голыми за город на тех же веревках, на которых эти женщины повесились. В некоторых же Греческих городах существовал впрочем странный обычай, что желающий лишить себя жизни, должен был изложить местной власти побуждающие его к тому причины и просить у неё разрешения, которое иногда, впрочем очень, редко давалось [10]).

В этом обычае проглядывает убеждение, что человек, как член известного общества или государства не может добровольно покинуть свой жизненный пост без весьма важных причин, признанных уважительными представителями общественной власти. Кроме перечисленных исторических, или вернее мифических, примеров самоубийства в древней Греции следует заметить, что в истории этого народа встречаются случаи героического самопожертвования своею жизнью на блага отечества или во имя торжества идеи.

Так знаменитый Спартанский законодатель, Ликург, уезжая из Спарты, взял с своих граждан клятву, что они будут свято, нерушимо сохранять его законы до тех пор, пока он не вернется. Затем он отправился к Оракулу и, получив ответ, что Спарта будет счастливою и прекрасною, могущественною страною доколе будет соблюдать его законы, Ликург, чтобы принудить соотечественников не изменять данной ему клятве, лишил себя жизни. Также точно поступил Харонд. Желая, чтобы во время прений о государственных вопросах споры не доходили до рукопашных схваток, он уговорил граждан издать закон, запрещающий входить с оружием в собрание; но однажды по рассеянности он сам вошел в собрание с мечем и когда некоторые упрекнули его в том, что он нарушает закон, Харонд, чтобы наказать себя и тем показать согражданам страшный пример бескорыстного правосудия, пронзил себя тут-же мечем. Не менее замечательно самопожертвование царя Афинского Кодра. Во время войны с соседями оракул предсказал, что победа будет на стороне того народа, у которого погибнет царь. Веруя в предсказания оракула, царь Кодр, что бы даровать своим гражданам победу, забрался переодетый во вражеский лагерь и, затеяв ссору с солдатами, был ими убит. Устрашенные предсказанием враги отступили, а Афиняне прославили намять царя Кодра, обрекшего себя на смерть ради блага родины.

Из знаменитых исторических личностей можно еще указать на самоубийство Фемистокла, который, по некоторым известиям, отравился, чтобы не вести Персов против своих соотечественников, хотя исполнение этого поручения Персидского царя обещало ему богатство, могущество и почесть…

Против самоубийства высказывались и величайшие философы древней Греции. Так Пифагор около 508 г. до Рож. Христ, учил, что человек поставлен в этом мире Божеством, как солдат на часах и не смеет сойти с поста без соизволения поставившего его. Цицерон в своем трактате de Senectute XX гл. подробно приводит учение Пифагора. Оно существовало долго и почти повсеместно в Греции, потому что у Пифагора было множество учеников, из которых некоторые, как например Селевкт у Локров и Харонд в Италийском городе Турий, сделались законодателями. Сторонником этого же учения был и Анаксагор, один из выдающихся Ионийских философов, учивший в Афинах во время Перикла, что всем миром управляет один высший ум νοος: что и послужило причиною того, что его приговорили к смертной казни, как подрывающего религию пантеизма. От смертной казни Анаксагора спасло красноречие его друга Перикла, выхлопотавшего ему замену этой казни вечным изгнанием из Афин. Изгнанный Анаксагор часто говаривал с гордостью: «не я лишился Афин, а Афины лишились меня»[11]).

Точно также осуждали самоубийство Сократ, Платон, Ксенофонт и Аристотель. Сократ, который в 400 г. до Рожд. Хр. был осужден на смерть по той же причине, как и Анаксагор, предпочел встретить мужественно смерть, чем спасаться бегством из темницы и однако по свидетельству Платона, изложившего в своих диалогах основания философии Сократа, последний вполне разделял взгляды Пифагора на самоубийство. В Федоне [12]) Платон приводит следующие слова своего учителя: «Разве ты не наказал бы, если бы было только возможно, своего раба, который, лишивши себя жизни, отнял у тебя твою собственность?» Сам Платон, основавший школу академиков и умерший около 348 г. до Рожд. Хр. в своей книге «о правах»[13]) полагает, что следует лишить погребения того “человека, который отнял жизнь у своего лучшего друга, т. е. у самого себя“.

Знаменитый Аристотель в своей этике говорит [14]): «что умирать по причине бедствий, или любви, или каких нибудь вообще неудач недостойно храброго мужа; что человек, стремящийся к смерти, как к благу, тем самым лишь избегает трудностей, с которыми соединено достижение настоящих благ».

Такие мыслители признавая, что жизнь сама но себе есть благо, распространяли учение вполне согласное с духом греческого мировоззрения, чуждого современному нам пессимизму и материализму. В своей языческой религии пантеизма Грек не мог найти отрады и утешения в тяжелые минуты жизни, но сама эта жизнь дышала такою простотою, такою свежестью, что он находил силы в самом себе переносить ниспосланные ему испытания, которые не могли ему казаться ничем иным, как временным, скоро проходящим отступлением от обыкновенных условий довольной жизни. Борьба за существование в том виде, как её выставляют в современном цивилизованном обществе причиною увеличения числа самоубийств, в древне Греческом мире почти не существовала. Правда и там боролись из за власти, из за первенства и там самолюбие, зависть, желание славы и богатства иногда доводили людей до сумасшествия и высокомерия. Но эта борьба далеко не проникла во всё сферы жизни, не распространялась среди всех классов общества. Земледельческие и пастушеские классы Греческого народа, сильные по своей количественности и по своей близости к природе, давали здоровых, довольных граждан, для которых жизнь была благом, потому что давала им возможность дышать чистым воздухом нолей, наслаждаться созерцанием прекрасной античной природы и служить на пользу и славу своей родины. Наконец развитое у Греков в сильной степени чувство изящества служило не мало помехою к развитию самоубийства, ибо смерть всегда казалась Грекам чем то несоответствующим идеи прекрасного. Но уже во времена Платона начали возникать и противоположные воззрения на самоубийство. Родившийся около 430 г. до Рож. Хр. в богатейшем Африканском городе Кирене философ Аристипп сперва был учеником Сократа, но односторонне и не верно понимая учение своего учителя о назначении человека, Аристипп ставит целью нравственного усовершенствования наслаждение, облагороженное образованием. Таким образом по его учению «удовольствие» является единственным положительным благом и мерилом добра. Счастие есть ничто иное, как постоянное удовольствие, слагающееся из отдельных мгновенных удовольствий, нисколько не исключая при этом деятельной разумной жизни. Всё живые существа ищут счастья и избегают страдания. Последователи Аристиппа, развивая его учение, образовали шкоду «Киренаиков», учившую, что человек не должен пренебрегать никаким родом удовольствия, ибо счастье есть цель всех человеческих стремлений; если же кто не может пользовался удовольствиями, то ему в таком случае лучше умереть, ибо от нашего выбора зависит как образ жизни, так и смерть. Тогдашний владетель Египта Птоломей Лаг, умерший около 322 г. до Рожд. Хр., запретил ученику Арастиппа Гегезию проповедовать в его владениях эти воззрения. Гегезий так убедительно и красноречиво излагал свое учение, что под впечатлением его лекций о бессмертии души многие из его слушателей лишали себя жизни [15]). Но прошло еще пятьдесят лет и двери распадающегося Греческого мира широко раскрылись для проповеди о целесообразности самоубийства. Эта проповедь, характеризующая упадок Греческой культуры, свела задачу философии к исследованию личного эгоистического блага отдельного человека и тем самым охладила интерес к общественной и государственной жизни. Около 280 г. до Рож. Хр. появилась школа Эпикура, имя которого сделалось вскоре синонимом наслаждения и материализма. Гораций одною меткой фразой на веки осмеял последователей этой школы, назвав их «Epicuri de grege porcus», т. e. кабаны из стада Эпикура. Но как бы то ни было Эпикуреизм широко распространился среди богатых классов тогдашнего цивилизованного мира и богачи на тысячи ладов повторяли, что жизнь хороша только, пока она дает возможность наслаждаться, но коль скоро источник наслаждений иссяк, за человеком должно быть признано право самопроизвольно прекратить и самую жизнь. Болезни, печали, неудачи, физические страдания всё это, по мнению Эпикурейцев, достаточные поводы к прекращению жизни. Но еще задолго до появления Эпикура, знаменитый Демосфен отравился из опасения подвергнуться рабству и бесчестию, когда полководец Македонский Антипатр потребовал его выдачи у Афинян в 322 г. до Рож. Хр. Но еще более влияния на развитие самоубийства в древнем мире в особенности в Риме имела школа Стоиков, основатель которой Зенон сам санкционировал свое учение собственным примером, лишив себя жизни в 264 г. до Рожд. Хр. Он учил, что жизнь не есть сама по себе благо, а только может быть благом, если употреблена с пользою, но может сделаться и злом, если употреблена во вред. Поэтому если в жизни встретятся такие препятствия, которые не позволяют человеку достичь блага, то лучше умереть, чем жить недостойно. Человек, как существо разумное может стать выше всего его окружающего, он может с презрением расстаться с теми жалкими дарами природы, которые ему сулит земная жизнь. Высшее достоинство человека состоит в том, что он может по своему желанию достигнуть полной совершенной независимости. Но для этого необходимо отрешиться от всех сильных привязанностей, нужно жить умом, а не сердцем и вселить в себя презрение к жизни. Рано или поздно всё равно придется умереть. Не дважды умирать; раз это даже праздник.

Таково учение Стоиков. Не трудно убедиться, что на почве этого учения должны были вырасти обильные жатвы самоубийц. И Зенон, окончивший жизнь, потому что сломал палец на ноге и ученик его Клеанф и их многочисленные последователи сами не могли предвидеть до каких размеров дойдет мания самоубийства под влиянием стоицизма в Римской Империи. Условия Греческой жизни, как уже было выше замечено, неблагоприятствовали развитию у них самоубийств, но дух Римлян, весь склад их жизни, как будто был нарочно создан для восприятия учений Стоиков и Эпикурейцев. Семя упало на благоприятную почву и самоубийства в последние дни Республиканского Рима и в первые года Императорского Рима превзошли всё, что можно себе представить. Трудно нарисовать картину этого зла, свирепствовавшего в Риме с лютостью и силою самой ужасной эпидемии. Не проходило дня, не было улицы, нельзя было найти ни одного дома, где бы не происходило самоубийства. Рим времен Императоров соединял в себе всё народы, всё учения и религии древнего мира. Поэтому прежде чем перейти к рассмотрению исторических самоубийств и законодательства о самоубийстве в Риме, теперь будет уместным коснуться в нескольких словах воззрений на этот предмет других народов древнего мира, о которых мы еще ничего не сказали, находившихся в более или менее отдаленном соприкосновении с Римско-Греческою культурою.

Самоубийство в Египте.
Религия древнего Египта запрещала самоубийство, но под влиянием учения египетских жрецов о переселении душ, а также последователей гимнософистов в Египте стали встречаться случаи самоубийства; так король Сезострис, ослепнув под старость, хладнокровно лишил себя жизни[16]).

Самоубийство у Карфагенян.
На границе Карфагенских владений с владениями Киренцов находились алтари Филенов. Предание рассказывает о них следующее: оба соседние народа долго вели между собою войны за обладание той равнины, где построены были алтари Филенов. Наконец оба народа условились в назначенный день и час отправить каждый из своего города послов и где они встретятся там и будет граница двух государств. Карфагенские послы, братья Филены, бежали так скоро, что прошли гораздо больше расстояния, чем послы Биренские, по этому последние, огорченные своею неудачею и опасаясь порицания своих сограждан, предложили братьям Филенам одно из двух, или чтобы Филены согласились быть заживо погребены на месте встречи, или же чтобы они позволили Киренским послам идти еще дальше до какого им угодно пункта, с тем, что Киренские послы там подвергнут себя той же смерти. Братья Филены приняли первое предложение и таким образом, благодаря их героическому самоубийству, Карфаген приобрел обширную область на берегу залива Сирты. Карфагеняне воздвигли им здесь алтари и окружили их память разными почестями [17]). Знаменитейший Карфагенский полководец Ганнибал умер от яда (который всегда носил при себе в кольце на всякий случай) отравившись в 183 г. до Рожд. Хр., чтобы не отдаться в руки своих непримиримых врагов Римлян. Немецкий историк Момзен в своей Римской истории превозносит Ганнибала, как величайшего полководца и гениальнейшего государственного мужа древнего мира. Замечательно, что почти всё выдающиеся вожди народов, с которыми Римляне веливойны в последнее столетие перед Рожд. Хр., погибли от самоубийства. Так умер Понтийский царь Митридата в 64 г. до Рожд. Хр. Будучи разбит Помпеем на берегах Евфрата в 66 г. престарелый царь Митридат бежал в свои владения на северном берегу Черного моря, и там замышлял уже новые предприятия против своих непримиримых врагов Римлян, но когда до него дошла весть о том, что собственный его сын Фарнак изменил отцу и хотел выдать его Римлянам, тогда престарелый Митридата отравил своих жен и дочерей и сам принял яд, который всегда носил на рукоятке своего меча; но его железная натура, приученная к ядам, не подалась отраве. Тогда он приказал себя умертвить своему оруженосцу. Нумидийский царь Юба, сторонник Помпея также окончил свою жизнь самоубийством, после того как Юлий Цезарь на голову разбил в 42 г. до Рожд. Хр. сторонников Помпея и Батона в Африке при городе Тапсе.

В последние года республики самоубийства в Риме стали повторяться столь часто, что никакие силы не могли уже положить преграды этому злу. А между тем несколько столетий до этого в Риме самоубийства были также величайшею редкостью, как и в героической Греции. Законы древнего Рима строго наказывали самоубийство; так царь Тарквиний Приск, желая прекратить распространившуюся во время его царствования наклонность граждан к самоубийству, вызывавшуюся непомерно тяжелыми работами, которыми он их обременял для украшения города, издал постановление распинать самоубийц на крестах и потом отдавать их тела на съедение диким зверям. Самоубийства вследствие этого постановления прекратились [18]). В истории Рима до Пунических войн мы тоже находим очень мало случаев самоубийств да и те скорее должны быть отнесены к случаям героического самопожертвования для блага родины и государства, чем к случаям простого самоубийства. Такова смерть консула Деция Мусса, обрекшего себя добровольно на смерть, чтобы воодушевить своих воинов в битве с Латинами у подошвы Везувия в 340 г. до Рож. Хр. Также точно в битве с Галлами сын Деция Мусса Деций Младший, по примеру отца посвятил себя подземным богам и ринулся на неприятелей. Но на Галлов это заклинание не произвело того действия, как на Самнитян, имевших одинаковые религиозные верования с Римлянами, и самоубийство Деция Младшего не принесло желанной пользы успеху Римского оружие.

Самоубийства в Риме.
Рядом с этими героическими примерами можно указать и на преступные самоубийства децемвиров Аппия Клавдия и Оппия[19]). А. Клавдий, отличаясь надменностью, вздумал овладеть прекрасною Виргиниею, дочерью одного уважаемого плебея, с этою целью он подговорил своего клиента схватить Виргинию и объявить её перед судом своею невольницею. Судьею был сам Аппий Клавдий, который и решил дело в пользу клиента. Тогда отец Виргинии, чтобы избавить ее от позора вонзил ей в сердце нож. Этот случай так возмутил народ, что децемвиры должны было сложить с себя власть, причем Оппий и Аппий Клавдий, преследуемые ненавистью граждан, сами лишили себя жизни в темнице, куда их посадили. Монтеские[20]) утверждает, что во время республики не существовало в Риме карательных законов за самоубийство и что у римских историков замечается одобрение самоубийства. Впрочем Lislе[21]) полагает, что Монтеские упустил из виду, что по свидетельству Сенеки тела самоубийц в первые времена республиканского Рима оставлялись без погребения.

Но вообще в древнем Риме случаи самоубийства, как уже выше было замечено, были очень редки. Многие Римляне мужественно переносили невзгоды и тяжкие физические страдания, не прибегая к самоубийству, как средству избавления от боли и позора. Таков например Марк Регул героически переносивший мучения в Карфагене в 251 г. до Рож. Хр.

К числу наиболее восхваляемых самоубийств следует отнести смерть Лукреции, жены Коллотина, которую изнасиловал сын царя Тарквиния Гордого. Признавшись своему мужу и родственнику Бруту в своем несчастье, она пронзила себя мечем, умоляя их отомстить за её позор и смерть. Лукрецию восхваляли не только языческие писатели, но и позднейшие христианские проповедники. Преподобный Августин однако не одобряет поступка Лукреции, говоря, что убивая себя, она убила женщину, которой нельзя было сделать никакого упрека, так как она была оскорблена насильно, а не по согласию, гнусным сыном Тарквиния.

Когда же Рим пришел в соприкосновение с Греческим миром и идеи Эпикурейцев и особенно Стоиков стали распространяться среди Римлян, тогда самоубийства начали возрастать с неимоверною быстротою. Даже такие мыслители, как Цицерон, не одобрявший самоубийства [22]), допускали однако добровольную смерть при некоторых обстоятельствах, так например при жестоких физических страданиях.

Божество, имеющее над нами верховную власть, не хочет чтобы мы самовольно покидали земную жизнь, но если по внушению Богов у нас возникло сильное и справедливое желание умереть, тогда истинно мудрый человек должен суметь с радостью переселиться из сумрачного земного мира в светлую небесную обитель [23]).

Эпикуреец Лукреций в своем сочинении de rerum natura в 52 г. до Рож. Хр. воспевал материализм. В то же время входит в поговорку изречение «mori licet cui vivere non placet». Законодательство уже не преследует самоубийства как преступление; религия не изрекает проклятия самоубийцам. Общественное мнение преклоняется перед случаями лишения себя жизни подобными Катону, Бруту, Кассию и др. Катон Младший, прозванный у тескам, был известен честным, неподкупным характером и старался подражать своему знаменитому предку Катону Цензору в любви к старым республиканским нравам и принадлежал к последователям стоической философии. Будучи одним из главных предводителей остатков республиканской партии Помпея, Катон после поражения этой партии при городе Тапсе Юлием Цезарем удалился в г. Утику и, не желая пережить падения республики, с стоическою твердостью лишил себя жизни. Вечером он лег в постель с книгою Платона в руках; прочел его рассуждение о бессмертии души в Федоне и заснул глубоким сном. При первых лучах восходящего солнца он проснулся и пронзил себе грудь мечем, но при этом опрокинул стол; на шум сбежались домашние. Рана не было еще смертельна, доктор перевязал ее, но придя в чувство Катон сорвал повязки и истек кровью. Воспетый и восхваляемый современниками Катон в сущности представляет из себя пример самоубийства из зависти. Он не мог пережить славы Цезаря; при одной мысли о том, что ему придется склонить голову пред Цезарем, Катон вздрагивал и лицо его наливалось кровью. Он не рассчитывал на пощаду со стороны Цезаря и поэтому ему в сущности ничего больше не оставалось, как лишить себя жизни. Но сыну своему Катон завещал надеяться на милость Цезаря. Отсюда преподобный

Августин заключает, что и сам Катон остался бы жить, если бы мог надеяться на милосердие победителя и побороть в себе зависть к блеску Цезаревой славы. Если бы Катон считал вполне искренно позором подчиниться гению Цезаря, то он завещал бы своему сыну совет тоже умереть, а не совет подчиниться этому позору. В сущности он умирал не для пользы своих соотечественников, но из ненависти к Цезарю. Ведь и с переменою правления отечество Катона продолжало существовать и нуждаться в опытности и советах честных патриотов. Врут и Кассий, последовавшие примеру Катона в 12 г. до Рож. Хр., уже не простые борцы за свободу в первоначальном её виде; это предводители партии, отстаивающей отживающие свой век идеи. Но они верят в то, что истина с ними, они разбиты при Филинах Октавианом и Антонием и в отчаянии, не желая пережить республики, бросаются на свои мечи. Прославленные историею эти двое самоубийц заслуживают однако гораздо менее Сочувствия, чем другие действующие лица той же эпохи. В сущности ведь им некуда было скрыться, весь тогдашний мир после победы при Филиппах достался Триумвирам. рассчитывать на их великодушие «последние Римляне» едва ли могли, а судьба знаменитого Цицерона, которому отрубили голову и злая Фульвия проколола булавкою язык за те речи, которыми Цицерон язвил при своей жизни врагов республики, доказала уже всю тщетность стремления спастись бегством от всесильных владык тогдашнего мира. На решимость Брута лишить себя жизни очень сильно еще также повлияло видение, которое явилось ему перед битвою. Бруту и Кассию оставалось одно лишить себя жизни. Они таким образом подходят под целый ряд самоубийств с подкладкою весьма сходною с тою, которая существовала и в более отдаленные времена среди диких свободолюбивых народов: побежденный, не желая пережить поражения, лишает себя жизни, с тою лишь разницею, что прежняя простая идея свободы теперь уступила место идее первенствования и нежеланию подчиниться тому, пред чем склонился весь мир. И пошли самоубийства одно за другим. Марка Антония, несомненно одаренного самыми блестящими способностями, приходится причислить также к этому роду самоубийств, хотя многие его считают самоубийцей от любви, так как история изображает нам Антония рабом своих страстей и человеком лишенным твердой воли. За Антонием последовала его любовница гордая Египетская царица Клеопатра. Видя, что ей не очаровать нового владыку мира Октавиана, она не могла перенести мысли, что ей придется украшать собою триумфальное шествие победителя; самолюбие гордой восточной повелительницы не могло перенести такого удара. Она еще полна красоты, жизни, страсть, но её ожидает посрамление и она лучше готова умереть, чем перенести позор. Когда всё равно уже нет другого выхода, как или мучительная смерть от руки палача, или смерть от собственной руки, тогда, конечно, выбор не труден; но если есть еще надежда на спасение, если жизненные силы клокочут в груди и мысль увлекает стремительно в область созданий своей фантазии, тогда далеко нелегко вонзить себе железо в грудь или приложить к груди ядовитую змею.

Во времена Клеопатры самоубийство было чрезвычайно распространено в Египте и в этой стране образовалась даже особая академия под именем «синапотануменон», в которой собирались многие особы, желающие лишит себя жизни. В этих собраниях самоубийство Антония и Клеопатры считали образцовым и члены академии были озабочены главным образом лишь приисканием самого легкого и приятного способа лишать себя жизни. Вообще презрение к жизни и распущенность нравов в то время дошла до таких пределов, что нас не может поражать своею неправдоподобностью рассказ Латинского писателя IV века Авреля Викторам его сочинении de viribus illustribus о том, что Клеопатра торговала своею красотою, при чём за её ночи ей платили не деньгами, которых у неё у самой было достаточно, но жизнью. И ведь находились же такие люди, у которых жажда наслаждений была так сильна и презрение к жизни так искренно, что они за одну ночь, проведенную в объятиях гордой красавицы, повелевающей Египтом, отдавали свою жизнь и по утру спокойно шли на казнь. Но с другой стороны как велика была притягательная сила этой женщины, как грандиозен был её разврат и как глубоко она должна была презирать людей, если решалась класть на одну чашу весов жизнь своих любовников, а на другую наслаждение, которое она им доставляла.

Римские женщины тоже заплатили крупную дань самоубийству; кроме ниже приводимых примеров нельзя не отметить самоубийство Марции, жены одного из любимцев императора Августа Фульвия; это, кажется, единственный исторический примерь, где женщина, сознав весь вред, причиненный её болтливостью, решилась умереть, чтобы не быть зрительницею тех несчастий, которые она навлекла на голову своего мужа, доверившего ей государственную тайну, которую она выболтала [24]).

В кроткое царствование Августа самоубийства стали несколько реже, но уже в царствование Тиверия, Нерона и др. Императоров, известных своими жестокостями, кровопролитиями и казнями, погибло множество народа от самоубийства. Еще раньше уже вошло в обычай избавляться от казни и конфискации добровольным самоубийством. Так предупредил самоубийством судебный приговор хищный правитель Египта Корнелий Галл в 26 г до Рожд. Хр.

Лабианус, вызвавший своими едкими сатирами закон, в силу которого вредные книги предаются сожжению, не захотел пережить свободы слова и огорченный тем, что и его сочинения подверглись сожжению, лишил себя жизни[25]).

Кокций Нерва, неразлучный товарищ Императора Тиверия, человек здоровый и счастливый, внезапно решил умереть. Напрасно Тиверий, узнавший об этом намерении, уговаривал своего друга отказаться от исполнения задуманного самоубийства. Нерва остался глух ко всем увещаниям и уморил себя голодом. Говорили, что он решился умереть «честною смертью, чтобы избежать в будущем несчастье, которые могли бы обрушиться на него, если бы он потерял дружбу и доверие сурового Императора», а эта потеря казалась ему неизбежною, в виду чего он и не пожелал дожить до того времени, когда новый порядок сделает его несчастным и он умер как истинный последователь стоической философии, предупреждая возможное несчастье.

В летописях Тацита встречается такая масса случаев самоубийств, что трудно даже подробно останавливаться на их рассмотрении. От самоубийства умер Кней Низов, а вслед за ним и его жена гадкая во всех отношениях Плацина, обвиненная в разных преступлениях, предупредила казнь, наложив на себя сама руки. Правитель Мизии Лабеон и его жена умерли, перерезав себе жилы. Скавр талантливый оратор, но преступный и нечестный человек, предупредил судебный приговор самоубийством, в котором ему помогла его жена Секция. Обвиненный в оскорблении величества проконсул Испании Аррунций Люций в 37 году по Рожд. Хр. созвал своих друзей и, торжественно объявив им о своем желании избежать смертью предвиденных им несчастье; велел перерезать себе жилы. Около того же времени погиб от самоубийства, сбросившись со скалы знатный и богатый Римлянин Секст Папиний, который в смерти искал спасения от своей родной матери, распутство которой дошло до того, что она во что бы то ни стало хотела сделаться любовницею своего собственного сына.

Добровольною же смертью предупредил суд над собою Африканский проконсул Статилий Тавр в 52 г. по Рожд. Хр., будучи сильно огорчен клеветою, которую на него взвели и которая послужила причиною отдачи его под суд.

Друг Нерона Петроний, после того как его постигла опала Императора, решился смертью предупредить те бедствия, которые ему сулила эта опала. С редким присутствием духа он разрезал себе жилу, сел в ванну и чтобы продолжить состояние агонии он то закрывал, то вновь открывал вены; при этом от потери крови он несколько раз впадал в забытье, но придя в себя вновь открывал вены и разговаривая, шутя с друзьями, уснул наконец вечным сном. Сильное впечатление на Римское общество произвело загадочное самоубийство Клеомброта. Молодой, здоровой, прекрасный, богатый и любимый Римлянин Клеомброт, прочитав рассуждение Платона в Федоне о бессмертии души, убил себя единственно из желания скорее переселиться в лучший «бессмертный» мир [26]).

Поэт Лукан по-видимому очень весело и хладнокровно встретил смерть, разрезав себе вены рук. Перед смертью он читал себе свои собственные стихи из Фарзании, где он изобразил чувства самоубийцы. Из описания всех этих самоубийств у Тацита нельзя не прийти к заключению, что сам Тацит одобряет и удивляется случаям стоического самоубийства, Впрочем Тацит ни где прямо не высказывает своих взглядов по этому поводу. Только в одном месте своей летописи он говорит: «и без того было много худых и слишком мало хороших людей на свете. Зачем же еще хорошим вешаться, предоставляя скверным наслаждаться жизнью [27])».

Воспитатель Нерона известный философ Сенека, по свидетельству его друзей, не верил в бессмертие души и полагал, что по смерти наступает «покой не бытия». Что же касается до самоубийства, то он высказывал о нём различные мнения, так в трагедии Фиваида он устами Эдипа изрекает, следующие убеждения «право жизни или смерти есть моя собственность». «Я лучше желаю быть господином моей смерти, чем дать другим возможность вырвать ее у меня из рук»… Дочь Эдипа Антигона умоляет Эдипа мужественно бороться с несчастьем, уверяя отца, что заслуга не в боязни жизни, а в мужественном пренебрежении благ жизни и её горестей. Эдип, как известно, остается жить… В другом своем сочинении de Providentia гл. 2 удивляясь мужественному самоубийству Катона, — Сенека говорит, что «храбрый не только не боится смерти, но сам её ищет.

Сам Сенека умер от самоубийства, хотя, как известно, и не по своей воле. Нерон, приказав Сенату приговорить Сенеку и Лукана к смертной казни, дал им милостивое разрешение избрать самим род смерти и привести приговор в исполнение в условленное время. Этот исторический факт послужил сюжетом для великолепного произведения нашего поэта А. Б. Майкова «Три смерти». К сожалению в этой драме Майков придал действующим лицам такие воззрения на жизнь и смерть, которых, судя по историческим сведениям, эти лица на самом деле не разделяли.

Так Сенека в драме Майкова является убежденным деистом, тогда как на самом деле Сенека отрицал загробное существование. За то в драме Майкова очень верно очерчена личность этого философа, полная самодовольства и самоуверенности. Прощаясь с друзьями и учениками, он объявляет им, что «в образе своей жизни оставляет им самый драгоценный дар». Призывая имя Сократи и называя смерть величайшим из благ, Сенека удаляется в сопровождении своих учеников. В действительности же смерть Сенеки вовсе не была так легко им встречена. Тацит рассказывает, что Сенека долго мучился, кровь из перерезанной вены текла медленно, так что он велел перерезать себе еще жилу под коленом, но ожидаемая смерть не наступала. обессиливший Сенека вышел из ванны и просил своего друга доктора А инея дать ему яд, чтобы прекратить страдания, но организм, уже при жизни приученный к яду, не поддавался действию принятого яда, тогда Сенека снова вошел в ванну и, брызгая окровавленной водой на близстоящих, с насмешкою говорил: «эту воду я приношу в жертву Юпитеру». Наконец потерявшего сознание старца отнесли в баню и здесь он умер удушенный паром. Молодая красивая жена Сенеки Павлина тоже перерезала себе жилы, желая разделить участь своего престарелого мужа; Нерон велел ее спасти и Павлина осталась жива, однако очень не многим пережила своего супруга.

Среди этих постоянных самоубийств и их восхваления раздавались иногда и в Риме того времени одинокие протесты против этого бедствия.

Знаменитый Эпикуреец Лукреций, воспевавший материализм в своей поэме «de rerum Natura» и сам окончивший жизнь самоубийством, высказывал однако вполне справедливые взгляды на причины увеличения самоубийств. Этою причиною часто бывает, говорит он, равнодушие к жизни, развивающееся в свою очередь под влиянием чрезмерного страха перед будущею смертью.

Греческий философ Эпиктет, проживающий в Риме, современник Сенеки, писал «люди терпите и ждите пока Бог даст вам знаю. и уволит вас от этой обязанности; тогда возвращайтесь к нему, а до тех пор живите там, где Он вам предназначил».

Знаменитый Марциал современник Тацита не редко осуждал в своих эпиграммах самоубийство: «легко пренебрегать жизнью, когда нас постигли несчастья», говорит он, «но тот поступает мужественнее, кто может быть несчастным». В другой сатире он говорит: «не безумие-ли умертвить себя, чтобы не быть умерщвленным». А ведь большинство Римских самоубийств имело целью избегнуть смерти и несчастий в будущем. Известный натуралист Плиний Старший, погибший во время извержения Везувия в 79 г. по Рож. Хр. допускает разумность самоубийства в виду тяжких неизлечимых болезней. В главе о Боге Плиний Старший утверждает, что человек, при всех своих недостатках имеет то преимущество, что Божество не имеет над ним полной власти. Таким образом человек может лишить себя жизни, когда захочет, тогда как Божество не может умереть, если бы даже и захотело. Бог дал человеку свободную волю и поэтому человек может распоряжаться своею жизнью, как ему угодно. Плиний же Младший является убежденным проповедником разумности самоубийства и с восторгом рассказывает в своих письмах о том, как Тит Аристон, будучи очень болен, сказал однажды ему Плинию: «броситься в объятия смерти по внезапному увлечению не трудно, но рассуждать и по зрелом, спокойном рассмотрении причин решиться на смерть есть довод великого ума».

В другом своем письме он рассказывает о том, как некая Аррия, потеряв своего любимого ребенка, пронзила себе с горя грудь кинжалом и, подавая тот же окровавленный кинжал мужу, сказала ему: «это вовсе не больно». Этот поступок приводит Плиния в восхищение и он полагает, что Аррия заслужила себе бессмертие имени. Впрочем в одном из своих писем Плиний Младший, оплакивая смерть своего друга Руфа, пишет: «он умер от собственных рук и это еще более огорчает меня, потому что смерть, которая не зависит от природы или случая, самая плачевная».

Среди исторических самоубийц нельзя не отметить и двух Императоров: Нерона (68 г.) и Оттона (69 г.).

Всеми оставленный и не имея надежды на возвращение трона, Нерон после долгих колебаний пронзил себя мечем. Последними его словами было восклицание: «Какой великий артист погибает».

Император Оттон, товарищ развратной жизни Нерона, лишил себя жизни при условиях, которые давали ему право на славу и искупали всё прежние его прегрешение. Он окончил жизнь самоубийством, что бы дать возможность вновь избранному Императору Вителлию восстановить мир и спокойствие в возмущенной междоусобиями Империи. Здесь мы опять имеем пример самопожертвования, а не простого самоубийства. Солдаты умоляли Оттона вести их в бой против Вителлия, уверяя, что они предчувствуют победу но Оттон отвечал: «чем более мы имеем надежды на победу, тем похвальнее моя решимость добровольною моею смертью прекратить междоусобие». Пример Оттона до того сильно подействовал на многих солдат, верных Императору, что и они лишили себя жизни [28]).

Как уже было выше замечено Римские законы времен республики не считали самоубийство преступлением и принимали в соображение только, те обстоятельства, которые могли повредить государству или казне. Но когда начали повторяться всё чаще и чаще случаи, что люди, обвиняемые в преступлении, влекущем за собою в случае его доказанности, конфискацию имущества, стали предупреждать судебное разбирательство самоубийством, тогда Императоры Адриан (117–138 г.) и Антонин (138–161 г. по Рож. Хр.) стали издавать декреты, в силу которых самоубийц предписывалось лишать погребения, имущество их конфисковать, а родственникам их запрещалось носить по ним публично траур. Эти декреты были впоследствии подтверждены Юстинианом. Но следует заметить, что и в силу этих декретов конфискация не составляла наказания за самоубийство, как за самостоятельное преступление, а имела место лишь в тех случаях, когда самоубийство совершено с целью избежать суда за преступления, влекущие проскрипцию; оттого наследникам самоубийцы предоставлялось право доказывать судебным порядком невинность самоубийцы в том преступлении, в котором он был подозреваем до своего самоубийства и если эта невинность была доказана, то наследникам возвращалось конфискованное у него имущество.

Но если кто либо лишил себя жизни вследствие скуки, тоски, болезни, горя, сумасшествия, бешенства или иных причин, не наносящих ущерба государству, то с имуществом такого самоубийцы поступают, как после обыкновенной смерти и всё предсмертные распоряжения и духовные завещания самоубийцы считались вполне действительными, если они были сделаны еще в здравом уме [29]).

Что законодательство Римской Империи в принципе признавало право каждого человека распоряжаться своею жизнью, это видно из того, что закон не дозволял господину отыскивать убытки, причиненные самоубийством раба; ибо даже раб имеет естественное право уничтожить свое тело: Licet etiam servis naturtliter in suum corpus soevire[30]).

Если преступнику, заключенному в темницу, удавалось лишить себя жизни, то тюремщика за это строго наказывали.

Единственным ограничением самоубийства во времена языческих Императоров было «запрещение воинам лишать себя жизни пока они состоят на службе». За покушение на самоубийство солдат приговаривался к смертной казни [31]). Это правило объясняется воззрением Римлян на солдат, как на принадлежность государству. Жизнь воинов нужна Римскому государству, а потому воины не имеют право ею распоряжаться, как частные граждане. Впрочем, если они совершили покушение на самоубийство под влиянием тяжкой болезни или горя, то не подвергаются казни, а лишь позору.

В некоторых Римских провинциях существовал обычай, по которому суду было предоставлено право дозволить или запретить самоубийство тем лицам, которые, желая лишить себя жизни, обращались за подобным разрешением к судье. Обычай этот, как уже было выше замечено, существовал еще и раньше в некоторых греческих колониях, на острове Цеосе, а в последствии в Марсели и в других местах.

Некоторые древние писатели например Антиохийский писатель Либаний в IV веке очень удачно осмеивали этот обычай и, кажется, что он в действительности вызывает только потворство самоубийству, не будучи в силах удержать от самоубийства тех лиц, которые, серьезно решившись умереть, не получат на то разрешения от суда.

Порча Римских нравов с особою силою выразилась в роскоши и невоздержанности. Богачи, пресыщенные всеми благами в жизни, окруженные раболепною толпою льстивых прихлебателей и рабов, в свою очередь на перерыв старались раболепствовать перед властью Императоров. Нравственность, семейная жизнь были расшатаны в самом основании. Люди мыслящие не могли не видеть всей фальши современного им строя общественной жизни. Отжившая религия, притворная приверженность к языческому культу, доходившая до нетерпимости и гонения на христиан и в тоже время полное неверие в языческих богов, полное отрицание всего, чему поклонялись предки — вот картина того состояния, в котором находился образованный Рим времен языческих Императоров… И не удивительно, что при этих условиях «Taedium vitae» эта ужасная болезнь, стала как эпидемия с неимоверною быстротою уносить лучшие силы тогдашнего Рима. Да и лучшие-ли в самом деле? Ведь мы видели, что не последнею причиною самоубийств было часто желание избегнуть суда и как многие преступники избавили землю от ненужного ей бремени. Но нельзя отрицать, что среди исторических самоубийц были люди достойные храбрые, богато одаренные душевными и умственными качествами. Никто однако не порицал их, никто не мешал им покидать добровольно жизнь. С высоты своего трона Император Марк Аврелий (царствовавший с 161–180 г.г. по Рожд. Хр) проповедовал, что «нет ничего преступного оставлять жизнь, как оставляют комнату, в которой дым и угар». Усталые, угоревшие от пресыщения жизненными благами и всевозможными излишествами, ни во что не верующие без всяких определенных желаний лучшего будущего, эти Римляне, пожалуй, делали единственное, что им осталось сделать хорошего; освободить землю от ненужного ей бремени.

Римляне как и вообще всё язычники, не ценили человеческой личности самой по себе. Эта личность приносилась в жертву государству. И таким образом одною из главных причин, увеличивавших количество самоубийств в Римской империи, была невозможность приложить свои силы к живому самостоятельному делу. Гордые, самолюбивые личности уже не могли рассчитывать на славу, основанную на заслугах. Их честолюбие уже не находило себе исхода в борьбе партий и идей. Над всем миром носился дух одного человека и этому одному надо было поклоняться, пред ним раболепствовать, чтобы заслужить себе право отправлять общественные обязанности. Большинство именно так и делало. Мир признал волю одного лица; человечество отказалось от всякой самостоятельности, предоставив своему владыке делать с собою, что ему угодно. В это испорченное время конечно были всё же люди достойные, скорбевшие о нравственном упадке Рима и искавшие утешение в науках и религии. Но увы, языческая религия не могла их удовлетворить, а философия Стоиков, наиболее подходящая к духу Римлян, суровому и энергичному, породила в них презрение к жизни, т. е. подготовила такую почву, на которой самоубийства также неизбежны, как молния при громе. В это время вошел в обычай тот род смерти, от которого умер Сенека и который был уже нами описан выше. Знатный Римлянин садился в ванну, открывал себе вены и, продолжая беседовать со друзьями, тихо засыпал на веки от потери крови и сил. Нередко в эти минуты он заставлял своих рабов и рабынь петь, декламировать греческие и латинские стихи, или плясать вокруг своей кровавой ванны полуобнаженным красавицам. И вихрь этих последних впечатлений всё таки не мог возбудить в нём сожаления к тому, что он без страха покидал в этой жизни, так велико было его презрение к ней и сильна решимость умереть.

Всего поразительнее, что Римляне так спокойно умирали, не веруя в загробную жизнь. Ведь Римлянина по его понятиям за гробом ожидало полное небытие, совершенное ничтожество.

Действительно не понятно, как гордый дух Римлянина мог примириться с мыслью, что после его смерти его не будет, совсем нигде не будет? На это часто возражают, что гнетущая мысль о ничтожестве существования, порожденная неверием, большею частью приводит людей к тому отчаянию, в котором они наиболее способны на самоубийство. Но объяснение это кажется жалким софизмом. В самом деле, ведь если человеку так дорога мысль о бытие, что одно сомнение в возможности вечного бытия повергает его в отчаяние, то как же допустить, что тоска о кратковременности жизни побуждает людей сделать ее еще короче? Нет уж если отвергать загробную жизнь, то тогда понятнее учение Эпикурейцев, которые спешили насладиться земною жизнью. Неверие же Стоиков в посмертное существование было одним из условий, удерживающих их в их решимости умереть, а никак не предрасполагало их к самоубийству. Как не гадка жизнь в разлагающемся обществе, как не больно сознавать тщетность и неприменимость своих сил и душевных дарований, но еще больнее сознавать, что вот сейчас мое существование окончится и от моей личности, воли, сомнений останется одно имя, один звук, ничего… Как не худа жизнь, но она лучше нуля. Вся природа боится пустоты, вечного покоя и человеку свойственно избегать наступления этой пустоты.

Не в отсутствии веры в загробную жизнь нужно искать причин страшного развития самоубийств в Римском государстве, а скорее в тех особенностях склада общественной и частной жизни Римлян, которые ясно можно проследить даже в этом кратком историческом очерке, самоубийств в Римском государстве.

Необходимым условием, при котором особенно сильно развивается страсть к самоубийству, следует признать «презрение к жизни». Презрение же к смерти не есть отличительный признак самоубийц, а качество присущее вообще всем храбрым, великодушным людям.

Чтобы в обществе создалось сознательное презрение к жизни, для этого нужно, чтобы несколько условий шли рука об руку, а именно: распущенность нравов, половое переутомление, а в связи с ним нервное расстройство; неправильное воспитание, направленное на развитие в юношах убеждений, что жизнь не составляет сама по себе высокой и благой цели; притупление чувств любви и привязанности к родине и к семейному очагу; пример других самоубийц и полное отсутствие законодательных норм, могущих хоть сколько нибудь сдержать стремление к самоубийству опасением подвергнуть через него несчастьям близких любимых существ или самому по смерти подвергнуться поруганиям и позору.

Впрочем на последнем условии нельзя очень настаивать, потому что против него можно возразить очень много. Во первых говорят, что человека, решившего умереть, не может остановить мысль, что над бедным его телом будут издеваться. Для неверующего, говорят далее, лишение погребения не может составлять такой угрозы, которая в состоянии остановить его от гибельного стремления к самоубийству, а если верующий в Бога и его заповеди решается преступить Божественные запреты и лишает себя жизни, то человеческий запрет лишить его погребения не властен остановить руку такого самоубийцы. Далее говорят, что наказывать бесчувственное тело также не разумно, как наказывать мраморную статую. Душу же умершего, человеческое законодательство не в состоянии карать своими нормами. Что же касается до лишения силы предсмертных распоряжений самоубийц, до конфискации его имущества и до запрещения носить по нём траур, то всё эти меры ложатся тяжким наказанием на родных и близких самоубийцы, ни в чём не повинных. Если же рассматривать эти меры, как средство, предупреждающее самоубийство, то придется признать это средство вовсе не-достигающим своей цели Если самоубийца эгоист ни о ком не думающий и никого не любящий, то перспектива нанести ущерб своим наследникам не слишком его встревожит; если же на оборот, будучи примерным отцом, мужем или сыном, он при всей любви к родным чувствует такое влечение к смерти, что не желает или не считает возможным жить на благо и радость своих ближних, то угроза закона его не остановит от приведения в исполнение его намерения.

Впрочем более подробное рассмотрение целесообразности наказаний за самоубийство читатели найдут в последней части моего настоящего труда, посвященной рассмотрению отечественного законодательства касательно этого вопроса.

Самоубийство в Средние века


„Духовное завещание этого несчастного самоубийцы Филиппа Строци свидетельствует, что он был глубоко верующий человек“.

В первые столетия после Рождества Христова христианство, учившее, что всё люди равны пред Богом и что один Бог властен в жизни и смерти человека, медленно распространялось в северной Европе и потому там еще продолжали господствовать те воззрения, о которых было говорено в предшествующей книге. Христианство подавило в Европе идолопоклонничество и новая вера изменила настроение мыслей, господствовавшее в языческой Римской империи, внушив уважение к женщинам и отрицая рабство. Но когда Римская империя подпала власти северных диких народов, то столкновение этих двух цивилизаций не осталось без влияния на всю тогдашнюю историческую Европу. С одной стороны Христианство стало быстрее распространяться среди варваров, с другой стороны и Римская культура не могла не изменить своего характера под влиянием давления, оказанного на неё этими варварами.

В итальянских обществах того времени часто встречалась наклонность к самоубийству, которая вызывалась преимущественно душевными болезнями. Но с того времени, когда Христианство окончательно утвердилось в Европе и вместе с тем, когда Европа приняла вид большого феодального лагеря — тогда поклонение физической силе, животная привязанность к земной жизни и её внешним благам, постоянные войны, турниры, охоты и бесконечные попойки феодалов в их крепких и мрачных замках, отсутствие умственных интересов, слепое поклонение обрядам и формам религии, осуждавшей самоубийство — вот картина того состояния, в котором мы находим средневековое общество.

Правда и в средние века самоубийства не прекращались, но они уже далеко не представляли в своем развитии того величественного характера, какой имели самоубийства в Римской Империи. Ниже будут приведены исторические примеры самоубийства в средние века и из них можно легко убедиться что способы и мотивы самоубийств того времени были так же грубы, как обычаи и нравы феодальной эпохи. Весь круг тогдашней цивилизации исчерпывался двумя основными элементами церковью и феодализмом Церковь руководила умственным индивидуальным развитием человека, феодализм быль органом и основою жизни общественной, а так как феодальное устройство не есть в сущности устройство государственное, а скорее представляет переходную степень от отношений фамильных к государственным, то и вся история средних веков есть не столько история народов и государств сколько история отдельных лиц и фамилий. Излагая историю самоубийства необходимо иметь ввиду эту особенность средних веков, на которую указал уже профессор Петров. И странное явление, в то время, как соборы церковные изрекали осуждение самоубийцам и назначали строгие наказания за покушение на собственную жизнь, как в феодальном обществе под влиянием грубой привязанности к земной жизни и суеверного страха пред адом, наклонность к самоубийству, унаследованная еще от языческих веков, быстро уменьшалась и самые случаи самоубийства в светском обществе становились всё реже и реже, в то же самое время в монастырях, служивших центрами тогдашней умственной и духовной жизни,

самоубийства становятся явлением чрезвычайно распространенным. Религиозная экзальтированность, побуждавшая к аскетической жизни, нередко доводила монахов до самоубийства, вызванного меланхолиею и умственным расстройством. Так как главная задача настоящего исследования

рассмотрение самоубийства, как деяния, совершившегося под влиянием сознательного отношения к значению этого деяния в истории отдельных личностей и целых народов — то едва-ли будет нужно подробно останавливаться на рассмотрении самоубийств, происходивших в монастырях, как результат умственного расстройства.

За то из исторических примеров самоубийств в начале средних веков мы приведем на память самоубийства Меровея, Графа Палладия, и другие, о которых упоминает Григорий Турский. Меровей сын Кильперика, будучи взят в плен своими врагами, просил своего друга Гайлен убить его, чтобы не оставлять во власти врагов. Гайлен беспрекословно исполнил его просьбу и заколол своего друга мечом.

Граф Палладий, потеряв по проискам своего врага епископа Геводана, свое графство и узнав, что король хочет подвергнуть его смертной казни, сам лишил себя жизни, проколов себе грудь своею шпагою. Его похоронили за монастырскою оградою вдали от других могил и без панихиды. Тот же Григорий Турский рассказывает, что несчастные, которых король Хильперик I заставил сопровождать молодую Ригонту в Испанию, удавились, не желая расстаться с родиной.

В конце четвертого столетия самоубийство подверглось очень строгому осуждению со стороны преподобного Августина. Так как учение преподобного Августина исчерпывает почти всё доводы, которые обыкновенно приводятся и в настоящее время, как доказательство преступности и зловредности самоубийства, то будет не лишним изложить здесь сущность воззрений преподобного Августина[32]). «Самоубийца есть человекоубийца и он тем более виновен, чем менее у него было причин к лишению себя жизни. Шестая заповедь говорит не «убий», не прибавляя, твоего ближнего; а так как Спаситель завещал любить ближнего, как самого себя, то следовательно убивающий себя грешит против 6-ой заповеди, ибо она запрещает вообще убивать человека. Нужно уважать тех, кто умеет жить среди неприятностей, а не тех, кто ищет от них спасения в смерти. Самоубийство едва-ли служит признаком величия души; но из всех исторических примеров наиболее извинительным самоубийством преподобный Августан считает самоубийство Клеомброта, который бросился с высокой ограды вниз, чтобы скорее испытать блаженство души в загробном мире, о котором он прочитал у Платона. Сам Спаситель не одобрял самоубийство он советовал своим апостолам бежать в другой город, когда их будут гнать в одном городе»[33]).

Популярность этих поучений преподобного Августина послужила главною причиною их практического применения. Вселенские соборы приняли учение Преподобного Августина. Однако и в средние века бывали местности, где по временам увеличивалась наклонность к самоубийству, так например у Арианских Вест-Готов самоубийства были столь часты в 6-м столетии, что собор в Браге в 568 году занялся обсуждением мер борьбы с самоубийством и издал постановление, запрещающее хоронить самоубийц и даже петь над ними псалмы. В период от V до X века по Рож. Хр. мы вообще встречаем очень редко случаи самоубийств в феодальном обществе. Хотя Иоанн Златоуст и утверждает, что в его время среди самых шумных светских удовольствий люди томились глубокою грустью и болезненным беспокойством, однако надо полагать, что грустное настроение и душевная болезнь, называвшаяся в средние века, «accidia», были почти исключительно свойственны монастырям, поэтому в хрониках монастырей часто упоминаются случаи самоубийства, тогда как в светской истории самоубийства очень редки.

История христианской церкви свидетельствует, что некоторые из благочестивых женщин лишили себя жизни и не смотря на то церковь признала их святыми. Так Bertrand[34]), ссылаясь на историю церкви Eusèbe (lib. VIII cap. XII) говорит что Св. Домна (Domnine) и её две дочери девственницы Св. Береника и Продоса (Bérénice et Prosdose) утопились, чтобы избегнуть изнасилования. У того же Eusebe’a Bertrand почерпает сведения о римской Матроне, заколовшейся кинжалом, в ту минуту, когда за нею пришли архонты Максентия, чтобы вести ее к сластолюбивому правителю. Эта Матрона так же причислена к лику святых под именем Св. Софронии (Sophronie).

Во времена нашествия Гунов ужасный Аттила, завладев городом Аквилеею, влюбился в Дигну и хотел во чтобы то ни стало овладеть ею. Дигна сделала вид, что она соглашается на его просьбы и предложила ему подняться с нею вместе в самый верхний этаж, где по её словам находилась её спальня. Аттила согласился. Но как скоро они вошли на верх, Дигна раскрыла окно и крикнув Аттиле, «если ты хочешь мною овладеть спеши за мною» стремительно выбросилась из окна, прежде чем ошеломленный варвар успел ее удержать. Впрочем Св. Фома[35]) не одобряет самоубийства даже этих благочестивых женщин «non licet mulieri se ipsam occidere», говорит он, «ne abalio corrumpatur. Non enim est crimen mulieris per violentiam violatae si consensus, non adsit, quia non inguinatur corpus nisi de consensu mentis. Constat autem minus esse pecatum adulterium, quam homicidium et praecipue sui ipsius».

Светское законодательство средних веков очень, строго преследовало самоубийство. Эрнст Энгель[36]) приводит целый ряд законов и обычаев рипуарских, франконских, саксонских, кельнских и проч. в силу которых самоубийц лишали погребения, а труп их палач вывозил наосле и вешал на виселицу.

Нормандские законы различают самоубийство с целью избежать заслуженного наказания от самоубийства, совершенного под влиянием болезни и тяжкого горя. В первом случае имущество самоубийцы подвергается конфискации, а в последнем случае самоубийство остается без последствия [37]). По 631 ст. обычного права Британии тело самоубийцы должно быть повешено за ноги, а имущество конфискуется.

По обычаю в Лилле тело самоубийцы тащилось до площади и здесь вешалось. Тела же женщин, окончивших свою жизнь самоубийством не вешались, но сжигались.

В Цюрихе труп самоубийцы вытаскивали из дома веревками, через отверстие, проделанное под дверями. Если самоубийца закололся, то на его могиле в головах сажали дерево или деревянный кол с воткнутым в него ножом; если он утопился его погребали в пяти шагах от воды; если он бросился в колодец, то ему клали три камня, один на голову, другой на живот, третий па ноги. Наконец дошли до того, что стали вырывать тела лиц уже похороненных, но в последствие заподозренных в самоубийстве. Впрочем по истечении пяти летнего срока давности со времени смерти уже нельзя было начинать процесса против трупа по обвинению его в самоубийстве [38]).

Карл Великий узаконивает церковный обычай, в силу которого запрещает сопровождать похороны самоубийц церковными обрядами и панихидами, тем не менее под влиянием тех убеждений, которые всё еще господствовали среди его народа Карл разрешает петь псалмы на этих похоронах, потому что говорит он, «Суд Божий непостижим и пути его неисповедимы» Capit. Carol 462, I. VI)[39]).

Папа Николай I полагал, что не следует молиться об упокоении души тех людей, которые совершили смертельный грех и, убивая себя, уподобились Иуде Предателю [40]). Церковный собор (Auxerre) в 576 г. по Рож. Хр. запрещает поминать имена самоубийц во время обедни, а 16-ый собор в Толедо отлучает на два месяца от церкви и причащения за покушение на самоубийство [41]). В IX столетии собор в Триесте подтверждает всё эти постановления относительно самоубийц.

Около этого же времени светское законодательство окончательно перемешивается с духовными постановлениями и вся система светских кодексов уже пропитана духом канонического права.

Людовик Святой в своем ордонансе 1270 года устанавливает имущественную конфискацию за самоубийство и повешение тела самоубийцы в виде наказания.

В XIV веке Карл У распространяет действие этих законов о самоубийстве на всё подвластные ему страны. Глосса гражданская и итальянские криминалисты ХV и XVI века постановляют, чтобы труп самоубийцы был повешен и лишен Христианского погребения. Карпцов в сваей «practicanova» считает самоубийство преступнее убийства другого человека, ибо в 1-ом случае посягается не только на тело, но и на душу, а во втором умерщвляют только тело другого. По обычаю средних веков самоубийцу хоронили без церковных обрядов даже тогда, если самоубийство произошло в состоянии умопомешательства.

В то время как во всей почти западной Европе царили суровые, бессмысленные законы, каравшие тела самоубийц и отнимавшие имущество преступников у их законных наследников, Любекское право, действовавшее, в Остзейском крае, не налагало за самоубийство никаких наказаний и не дозволяло конфисковать имущество. Любекское право для г. Ревеля изданное на латинском языке в 1347 году в § 79 устанавливает: Si aliquis se ipsum interficit quod dominus deus auertat vel per sententia decollatus aut suspensus fuerit heredes onmem hereditatem suam integraliter percipient et nullus in hereditate quiquam poterit optinere[42]). В издании 1586 года Любекскаго права для г. Ревеля в книге 4, титул 9, озаглавленный: «Von denen welche ihnen selbst den Todt anlegen» (über 4, titulus)[43]) устанавливается в § 1, что «если кто нибудь сам отнимет свою жизнь, или по суду будет лишен жизни, его наследники удерживают всё имущество и суд ничего из его имущества не получает». А в § 2 того же титула содержится единственная репрессия против самоубийц, а именно говорится что кто сам себя убьет, тот должен быть погребен в поле. Таким образом уже в те отдаленные времена, когда личность преступника почти повсеместно смешивалась с участью всей его семьи и друзей, когда законы светские повсюду карали тела умерших и допускали конфискацию в самых широких размерах, в то темное и печальное время своеволия и суеверий законодательство Остзейского края, т. е. нынешних Русских Прибалтийских губерний, составляло отрадное исключение, представляя редкий пример уважения к человеческой личности и её имущественным правам, провозгласив великий принцип, ставший ныне краеугольным камнем всех современных уголовных кодексов, что ни в чём не повинная семья преступника не должна подвергаться преследованию и разорению и что каждый должен отвечать только за свои собственные преступления, но не может быть караем за чужие грехи.

Замечательно, что в то время, когда неоспоримою, аксиомою считалось, что самоубийство страшный грех и величайшее преступление, «Роберт I Норманский, прозванный Дьяволом, лишил себя жизни, написав предварительно сочинение о самоубийстве, где он доказывает что никакие законы не воспрещают человеку лишить себя жизни. Главный его довод в пользу самоубийства это тот, что «если со смертью тела умирает и душа, т. е. если нет загробной жизни, то не может быть преступлением самоубийство, так как оно в этом случае причиняет зло только телу, а не душе. Тело же есть только ничтожная машина, сохранению которой не следует предавать «большего значения. Если же есть загробный мир, «лучший чем земной, то освободить душу от «земных оков, значит ускорить её переход в «этот лучший мир». Иначе говоря, если душа бессмертна, то лишить себя жизни очень приятно [44]). «Кроме того самовольная смерть иногда может являться единственным средством избежать более значительных преступлений».

Но средние века видели такие поразительные картины самоубийства перед которыми бледнеют даже зверства Кимвров и Тевтонов. Мы говорим здесь об известных в истории Европы самоубийствах Евреев. Гонимые фанатичными католиками, они в отчаянии лишали себя жизни часто, чтобы избежать жестоких физических мучений, иногда, чтобы не изменить заветам своей религии. В Йорке, как повествует библиотека de l'ecole des Chartes 500 евреев, будучи приговорены к смерти, решили лучше погибнуть от руки своих товарищей по несчастью, чем лишиться жизни от руки ненавистных им Христиан и всё они по очереди убили друг друга. Тоже повторялось и в других городах, так в 1320 году по Рож. Хр. 500 евреев осажденные в крепости, чтобы не достаться живыми в руки врагов, задушили друг друга. В 1321 году 40 евреев было заключено в темницу и ожидали казни; самый старый из них сговорился с одним молодым евреем и они вместе перерезали своих товарищей во время их сна, а затем молодой еврей, убив своего престарелого помощника в этой страшной резне, лишил себя также жизни.

Когда на утро пришел тюремщик, то его взорам предстала еще не виданная им картина, заставившая побледнеть даже его, уже давно привыкшего ко всяким ужасам.

Начиная с XIV века самоубийства в Европе в светском мире опять учащаются. Это явление еще не вполне разъяснено, но некоторые исследователи объясняют эту возрастающую наклонность к самоубийству влиянием таких писателей, которые, открыто уже начинают восторгаться древней культурой Рима и защищать самоубийство.

Влиянию этих учений Буркело [45]) приписывает, впрочем без всяких доказательств, смерть в 1538 г. Филиппа Strozi, который, когда его обвинили в том, что он участвовал в убийстве герцога Александра I, лишил себя жизни, чтобы не выдать своих сообщников, имена которых могли вырваться из его уст во время мучений инквизиции. Завещание этого несчастного свидетельствует, что он был глубоко верующий человек; в этом завещании он сознается, что лишает себя жизни не без сожаления и что единственная цель этой добровольной смерти не оставаться долее во власти жестоких врагов, которые пыткою хотят от него вырвать признание, могущее повредить честь и счастью его друзей и родных. В конце своего предсмертного послания он умоляет Милосердного Бога дать его душе убежище вместе с душою Катона и других добродетельных мужей, окончивших жизнь самоубийством.

И так ми видим из этих примеров, что ни страх вечных мучений, который самоубийцам сулили церковные учителя, ни позор которому подвергали тело самоубийц, ни наконец искренняя вера в будущую жизнь не удерживали и в средние века руку людей, которые по тем или другим причинам сознательно решились покончить с своим земным существованием. Этот исторический факт сильнее всяких теорий говорит против жестоких и суровых мер, принятых средневековым законодательством по отношению к самоубийству. Даже учители католической церкви и те иногда были вынуждены снисходительно смотреть на отдельные случаи самоубийств. Так Иезуит Мариана по поводу смерти Марии Коронель в 1353 г. заметил «что она достойна лучшего века». Эта женщина, будучи разлучена по приказанию Петра Жестокого с своим мужем, лишила себя жизни из опасения, что её пылкая натура не даст ей возможности остаться целомудренной и избежать тех искушений, которые при её молодости и красоте сулила ей жизнь в свете.

В Страсбурге повесился епископ. Тело его было по решению суда положено в бочку и брошено в Рейн, вероятно в назидание потомства.

Есть основание полагать, что Карл VII уморил себя голодом. Поэт Этиен Мансинель лишил себя жизни, умышленно пренебрегая лечением, после того как жестокий Папа Александр VI велел отрубить ему за сатиру руку и язык [46]).

Астролог Еремей Карданус рассчитал по звездам день своей смерти. Когда наступил этот срок он как полагают уморил себя голодом для того, чтобы не выказать ложности астрологии [47]).

Если ко всему сказанному уже о самоубийстве в средние века прибавить еще влияние демономании и волшебства, от которых погибло такое подавляющее количество нервных и душевно больных мужчин и в особенности женщин, то цифровые данные самоубийства в средние века возрастут до чрезвычайности. Но мы не считаем нужным рассказывать о многочисленных случаях, когда эти несчастные шли объявлять властям, что они одержимы злым духом, очень хорошо зная, что такое признание повлечет за собою сожжение на костре. Под влиянием душевного расстройства погибли таким образом многие десятки тысяч мнимых колдунов и ведьм, которых было бы вполне справедливо причислить так же к бессознательным жертвам самоубийства. Что же касается до литературы и ученых мнений то до XIV века самоубийство безусловно ими осуждалось; так например Данте в Божественной комедии (написанной в 1800 г.) поместить самоубийц в число грешников, мучающихся в аду. Души их превратились в деревья, а безжизненные тела на веки будут висеть на тех же деревьях и своим видом возбуждать вечное отвращение и ужас в несчастных грешниках.

Многие писатели, например Буанафед, приписывают христианству великую заслугу уменьшения самоубийств. Впрочем никогда мир не знал в своей истории такого противоречия жизни с теориею, как в средние века. Христианство, осуждающее самоубийство, суровые, светские законы, направленные не только против самого самоубийцы, но и против его семьи, его близких, всё это как то странно перемешивается с жестокой, бессмысленной деятельностью инквизиции, которая борется с ересями, с безнравственностью и в то же время тысячами отправляет на костер мнимых бесноватых, открывая тем свободный путь к самоубийству. В средние века самоубийце не надо было прибегать к яду или другому средству; достаточно было ему сказать одно слово перед инквизициею и его смертный приговор был подписан, он сам добровольно лишал себя жизни, не налагая па себя рук… Кроме того, как уже было выше замечено, самоубийства были особенно часты в монастырях, представлявших из себя умственные и религиозные центры средневековой жизни Европы, следовательно едва-ли можно утверждать, что Христианство искоренило самоубийство в Европе, а приписывать ему такую исключительную заслугу совершенно не возможно по той причине, что уже и в до христианском мире раздавались голоса Платона, Аристотеля, Плутарха, Эпиктета и др. великих мыслителей, осуждавших самоубийство. К тому же в странах, где распространилось магометанство, самоубийства представляются гораздо более редким явлением чем в Христианской Европе. Было бы конечно не справедливо приписывать отсутствие самоубийств в магометанских странах исключительно религиозным догматам корана, осуждающего самоубийц. Правда Пророк Магомет говорит, что лишить себя жизни может только тот, кто сомневается в его божественном посланничестве и правда что не один правоверный не позволит себе подобного сомнения, но всё же причина отсутствия самоубийства у магометан далеко не кроется исключительно в религиозных запретах Магомета; ее надо искать глубже в изучении всего склада жизни магометанина, его веры в предопределение, его желания и умения наслаждаться в земной жизни такими благами, которые и в самом небесном раю мерещатся ему лишь отражением тех же земных благ. Рай Магомета, рай телесный, чувственный; всё духовное, всё волнующее ум и душу изгнано из этого рая; за то сердце и органы чувств принимают в нём самое живое участие. Как бы ни тяжело приходилось магометанину на земле, он все-таки не теряет надежды еще насладиться здесь своими чувствами и эта надежда поддерживает в нём желание жить и жить во что бы то ни стало.

Lisle [48]) утверждает, что единственные случаи самоубийства, которые ему удалось найти в истории мусульман, имели место только среди диссидентов, как то среди последователей Бибека и Кармата и суровых сектантов, подчиненных Шейкуаль-Джебаль.

Одна религия еще не может успешно бороться с самоубийством, не смотря на всю строгость своих запретов. Вера в загробную жизнь не всегда останавливала руку самоубийц, а часто даже подталкивала и одобряла эту руку, как это мы видели в многочисленных примерах указанных в 1-ой книге. Клеомброт и ученики Гегезия лишили себя жизни для того, что бы скорей перейти в загробный, бестелесный мир и насладиться там райским блаженством. Роберт Норманский высказывал так же далеко не новую мысль, что, если есть загробная жизнь, то переход к ней от земной жизни должен представлять величайшее наслаждение. Филипп Строци, как мы уже упоминали, лишая себя жизни, молился Богу и просил его дать его душе убежище в раю. А когда в последней части нашего труда мы обратимся к рассмотрению взглядов на самоубийство ученых и писателей XIX столетия, то нам окончательно придется убедиться в том, что самоубийство среди верующих в загробную жизнь случаются гораздо чаще чем среди атеистов.

Самоубийства в Новые века

Aimer c’est être utile d soi

Se faire aimer, c'est être utile aux autres.

(Виктор Гюго).

„Я иду вперед к моему Отцу; я буду жаловаться Ему на то, что поди отняли тебя у меня и Он будет утешать меня пока ты тоже не прийдешь; я полечу тогда к тебе на встречу, схвачу тебя и останусь с тобою в волнах Эфира перед лицом бесконечного в вечных объятиях“.

(Гете).


Замечательно, что самоубийства ослабевают всякий раз, когда духовная жизнь народа пробуждается каким нибудь сильным умственным и религиозным движением; так во Франции во время жестоких гонений на Кальвинистов самоубийства однако вовсе не имели места и побежденные Гугеноты всё до единого умирали героями под ударами своих неумолимых врагов, никогда не прибегая к самоубийству. Несмотря на этот исторический факт, некоторые писатели католического лагеря утверждают, что изучение древних классиков в связи с учением Кальвина о предопределении и учением Лютера о том, что каждый человек имеет право толковать и применять к себе Св. Писание по собственному усмотрению, дали ближайший точек к сильному развитию самоубийств в Европе. В доказательство этого своего мнения Дзедушицкий[49]) приводит трагическую судьбу молодой, прекрасной королевы Английской, Иоанны Грей, которая, будучи приговорена к смерти в 1554 году, мужественно взошла на эшафот и предпочла умереть от руки палача, не смотря на то, что её любимый учитель, Асхама, не могший помириться с мыслью, что дочь Тюдоров публично будет казнена, на коленях умолял ее принять яд и тем избавиться от позора. Старик долго старался убедить свою ученицу в необходимости самоубийства, но Иоанна Грей блистательно оспаривала его доводы и доказывала, что в её положении гораздо похвальнее переносить свою горькую участь, чем в отчаянии самой насильно прервать нить жизни. Доводам своего учителя она противопоставляла христианское учение об обязанностях к ближним, утверждая, что мученическая смерть её от руки палача прольет бальзам в страждущие души других несчастных. Перед смертью она сама описала весь свой разговор с Асхамом своему духовнику в письме, которое почти целиком приводит г-жа де Сталь в своем рассуждении о самоубийстве.

Нельзя однако отрицать, что реформация глубоко потрясла духовную жизнь Европы, но в замен расшатанных старых основ, не дала на первых порах человечеству других устоев, кроме собственного личного авторитета, а этот последний не убеждал людей в том, что окружающая их жизнь хороша и целесообразна; оттого нельзя удивляться, что лица одаренные чрезвычайным умом, сделались защитниками самоубийства. Но не только в протестантских странах появились сочинения, оправдывающие самоубийство, даже в католической Франции раздавались голоса защищающие его. Известный скептик Монтень, девизом которого было «Que sais-je?!» в своем «Essays» — изданном в 1580 г., приводит множество доводов как против самоубийства, так и за него, вследствие чего некоторые писатели ошибочно относят его к партизанам самоубийства; в действительности же Монтень в этом рассуждении остался верен себе и как скептик и блестящий софист наговорил множество противоречивых положений, но в конце концов, как всякий скептик, не мог не отнестись отрицательно к такому мрачному явлению в природе, каким представляется смерть для всякого неверующего в загробную жизнь. И Монтень, по нашему мнению, не может и не должен стоять в рядах защитников самоубийства. Правда Монтень говорит, что человек «который не боится смерти, ничего не боится; что подчиняться страданиям — слабость, но поддерживать их — безумие! что как человек берущий свою вещь, не совершает преступления, так точно, лишая себя жизни, самоубийца не нарушает законов, запрещающих убийство». Но за то, как скептик, сомневающийся в будущей жизни, Монтень не мог удержаться от жестокого приговора самоубийству. «Смешно», говорит он, «пренебрегать собственною земною жизнью, которая есть величайшее благо и сокровище наше. Пренебрегать собою противно законам природы и ни одно существо в мире не может отказаться от чувства самосохранения». А если вспомнить, что у Монтеня есть следующее место: «C’est le rôle de la couardise, non de la vertu, de sàller topir dans un creux, sous une tombe massive, pour éviter les coups de fortune», то станет совсем непонятно, как некоторые писатели причисляют его к защитникам самоубийства.

Аббат Верже-де-Горан, более известный под именем Saint-Cyran, друг Янсена и распространитель его учения, написал около 1610 г. «Qeustion royale», в котором является защитником самоубийства, советуя исполнять его по возможности безболезненно, посредством напр. удушения, открытия жил и т. п. Он причисляет к геройским подвигам те случаи, когда поданные самоубийством оканчивают свою жизнь для сокрытия государственной тайны и жертвуют своею жизнью своему Государю. Всё сочинение Saint-Cyran проникнуто верою в загробную жизнь, и во многих местах исходною точкою его воззрений служит Бог. Так напр. он говорит, что как жизнь так и свобода в одинаковой мере исходят от Бога и последняя дана человеку, чтобы он жил, а жизнь дана чтобы «он был свободен. Когда же свобода отнята, то было бы противно здравому смыслу оберегать жизнь». Можно не соглашаться с воззрениями Saint-Cyran, можно их оспаривать, но нельзя не отметить того факта, что скептик Монтень — порицает самоубийство, а католический Аббат S. Cyran защищает лояльность и осмысленность самовольного перехода человека в другой лучший мир, где царит вечная правда и свобода….

Во времена Людовика XIV самоубийства во Франции были явлением очень распространенным; люди лишали себя жизни из за самых ничтожных пустяков, так напр. Гофмаршал Принца Конде Ватель окончил жизнь самоубийством только потому, что во время не поспела к обеду рыба, заказанная им для угощения Людовика XIV в замке Шантильи; вскоре после его смерти привезли ожидаемую рыбу. Многие из свиты короля удивлялись высокому развитию чувства честь у Вателя, но были и такие, которые находили его поступок глупым. Однако сам Людовик XIV очень сурово относился к случаям самоубийства и в 1670 г. издал эдикт, в котором было приказано не хоронить самоубийц на кладбище, а вешать их трупы за ноги на виселице. Духовное завещание самоубийц должно считаться Недействительным и в случае неимения у него близких законных родственников имущество самоубийцы подвергалось конфискации.

Семнадцатый век ознаменовался многочисленными самоубийствами среди выдающихся людей мысли и науки: около 1645 года стреляется в Голландии знаменитый Уриель Акоста. Затем в 1693 г. английский деист Карл Блюнт, рьяный защитник самоубийства, лишает себя жизни, потому что ему не разрешили жениться на вдове его брата. Томас Кричь, английский переводчик Лукреция, следует примеру своего идеала Лукреция и лишает себя жизни в 1700 г. На полях его рукописи, заключающей в себе прелестный перевод Лукреция, нашли примечание: «когда я кончу мою книгу, необходимо будет покончить с жизнью».

Англия считается весьма многими писателями классическою страною сплина, а следовательно и самоубийства, но в действительности официальная статистика убеждает в том, что Англия в отношении количества самоубийств стоит значительно ниже Германии и Австрии. По исследованиям Морзелли «Il suicidio» изд. в Милане в 1879 г. оказывается, что даже в Юго-восточных графствах Англии, где особенно часты самоубийства, количество их доходит только до ста на миллион жителей, тогда как в Богемии, Бургундии, в Бадене, Провансе, Северной Швейцарии и Австрийской Силезии количество самоубийств достигает двухсот случаев на 1 миллион жителей; а в нижней Австрии, в Саксонии, в Шампании и в Фландрии превышает даже 250 случаев на миллион жителей.

Из Английской истории Смоллета видно, что самоубийства в низших классах английского народа были вовсе не часты; по крайней мере Смоллет с удивлением рассказывает о трагическом самоубийстве разорившихся супругов Роберта и Бригиты Смитт. Прежде чем покончить с собою, они убили своего ребенка и оставили записку следующего содержания: «мы надеемся, что Бог нас простит: мы покинули мир, потому что у нас не было никаких средств и мы были очень несчастны. Что бы наш единственный сын не сделался бы таким же несчастным как и мы, мы оказали ему услугу, лишив его жизни. В нашем жилище остается только собака и кошка, заботу о которых мы возлагаем па добрых людей».

Однако Английская история насчитывает кроме уже выше названных лиц несколько выдающихся государственных мужей и ученых, покончивших добровольно свое земное существование. Так в 1727 г. лишил себя жизни Лорд Скарборуг. Современники утверждали, что причиною его самоубийства было затруднительное положение, в которое он попал, благодаря тому, что, уважая одну молодую особу; он обещал ей жениться на ней, но в скоре узнал другую женщину, которой правда ничего не обещал, но которую за то страстно полюбил. Не желая изменить своему обещанию и, в то же время не имея силы расстаться с любимой женщиной, он решил покончить с собою самоубийством. В 1770 году в Англии лишил себя жизни талантливый молодой поэт Томас Чатертон 18 лет от рождения; он отравился, потому что ему приходилось бороться с страшной нищетою. Смерть этого юноши произвела сильное впечатление в Английском обществе и память о нём была увековечена прекрасным стихотворением французского поэта Альфреда-де-ла-Винии, который сандал из этого происшествия одну из лучших своих драм. В предисловии к этой драме Альфред-де-ла-Винии говорит: «и так он т. е. Чатертон теперь сделался преступником перед Бобом и перед людьми, потому что самоубийство преступление религиозное и социальное». Около того же времени в припадке глубокой меланхолии лишил себя жизни бывший Бенгальский губернатор Лорд Роберт Кляв (в 1774 г.), а у Баунафеда и у Легуа [50]) мы находим еще так же описание загадочного самоубийства Филиппа Морданта, двоюродного брата знаменитого графа Петорборуга. Молодой, богатый, красавец собою, нежно любимый своею женою, он застрелился, будучи внезапно охвачен глубокою тоской и отвращением к жизни. И однако его беспричинное самоубийство не относят к вызванным душевною болезнью, ибо его предсмертные распоряжения и разговоры с друзьями не оставляли ни какого сомнения, что он был не сумасшедший. Самоубийство в 1815 г. знаменитого английского дипломата Лорда Кестельриджа произвело тем сильнейшее впечатление во всей Европе, что оно совершено самым необычайным способом. Лорд бросился в кратер Везувия. Пример его нашел однако многочисленных подражателей и еще до сих пор от времени до времени в Италию приезжают Англичане, одержимые сплином, с намерением подобно Кестельриджу погибнуть в Везувии [51]). Иногда очень трудно определить настоящую причину самоубийства, потому что бывают случаи, когда нельзя распознать умопомешательства у людей, претерпевших несчастья, или страдающих временною ипохондриею. Врачи очень много спорили, зависит-ли ипохондрия от расстройства ума или тела. Не отвергая влияния болезней мозга на развитие ипохондрии, должно однако признать, что очень часто болезнь эта вызывается исключительно страданиями желудка, печени, кишок и системы узловатых нервов, так что умственное расстройство является уже лишь позднейшим последствием ипохондрии. В начале этой болезни ипохондрики страдают потерею аппетита, головными болями, бурчанием в животе и запорами, но никаких других признаков серьезного страдания у них не замечается. Поэтому, если самоубийство совершено в первом периоде развития ипохондрии, то едва-ли можно причислять такие самоубийства к невольным и бессознательным.

Один из любимых английских поэтов Уильям Ковпер, родившийся в 1731 году, с раннего детства боялся людей. Тем не менее, не смотря на признаки душевной болезни, он усердно изучал законоведение. Одно время здоровье его на столько ухудшилось, что его посадили в дом умалишенных, впрочем вскоре его оттуда выпустили, как вполне выздоровевшего. Тем не менее он очень часто становился без всякой причины грустен и только в светлые минуты писал свои превосходные стихи. Знакомство и увлечение остроумною Леди Гаустон на время изменило мрачное течение его мыслей; однако не на долго и по прошествии нескольких лет он сделался мрачным по-прежнему. Б течении своей жизни он много раз покушался на самоубийство, но какой-то внутренний голос постоянно отговаривал его от исполнения этого рокового намерения. Однажды он хотел вонзить себе перочинный ножик в сердце, но ножик переломался и Ковпер остался жив. В другой раз он повесился, но тонкая перекладина не могла долго выдержать его тяжести, обломилась и Ковпер снова был спасен. О своих страданиях он сам в своих записках рассказывает в следующих словах: «когда я выходил на улицу, мне всё казалось, что каждый встреченный меня осматривает и осмеивает. Я обедал всегда один в ресторане, куда приходил тогда, когда уже делалось совсем темно. Ночью я спал всего один час, но видел постоянно страшные сны, просыпался и вставал шатаясь, как пьяный. Потом до самого утра я уже не мог сомкнуть глаз».

Этот несчастный представляет не единственный пример гениального ума пораженного ипохондриею. Знаменитый Лорд Байрон страдал сильнейшею ипохондриею и опасался сойти с ума.

Считая дурное пищеварение причиною своей ипохондрии, он соблюдал самую строгую диету, питаясь по нескольким дням только чаем с сухарями.

Для врача очень занимательно следить за развитием ипохондрии. Многий ипохондрики в начале болезни ясно сознают, что им не о чём тужить и между тем не могут победить печального расположения своего духа, представляющего замечательный пример борьбы рассудка с умопомешательством. У ипохондриков любовь к жизни постоянно борется с стремлением к самоубийству; они усердно хлопочут о своем здоровье, обращаются очень часто за советами к докторам и в то же время эти несчастные но несколько лет твердят, что лишат себя жизни, прежде чем в действительности наконец приведут в исполнение это роковое намерение.

В Англии в этой классической стране сплина появилось сочинение доктора Доне под греческим заглавием «Biatanata», в котором автор доказывает, что самоубийство не противно ни естественному праву, ни рассудку, ни даже заповедям Божьим. Сочинение это было издано сыном автора Джоном Доне известным деканом Лондонского собора Св. Павла. В предисловии к этому изданию Джон Донне выказывает себя еще более защитником самоубийства чем его отец, так что Ингофер даже прямо заподазривает, что и самое сочинение так же принадлежит его перу, а не перу его отца. В начале этого сочинения Доне указывает на то, что самоубийство по общепризнанному мнению осуждается в современном обществе, а между тем никто не задается мыслью исследовать, правильно-ли это мнение, или нет. Вот почему, прежде чем прийти к определенному заключению, он считает нужным исследовать причины, по которым самоубийство так решительно презиралось.

«Обыкновенно, говорит он, считают самоубийство последствием отчаяния и безверия, а потому неизвинительным деянием, тем более, что после его совершения уже не возможен возврат. Но это мнение ошибочно, потому что далеко не всегда самоубийство возникает на почве отчаяния, безверия и ожесточенности». Да к тому же, кто лишает себя жизни, тот этим самым лишает себя возможности вновь грешить, так что стремление к смерти есть полное раскаяние, ибо раскаяние состоит в решимости никогда более не совершать того, в чём раскаялся. Веления природы, разума и религии почти всегда тождественны. Поэтому и преступления против законов природы не должны нас возмущать более, чем преступления против религии. Бог может сотворить чудо — но это не будет нарушением законов природы. Он может повелеть убийство, но тогда оно не будет грехом. Например поступок Самсона с Филистимлянами. Ибо всё, что творит Бог, естественно и согласно с природою вещей. Но с другой стороны слово природа понимается в таком широком значении, что каждый грех кажется противоестественным. По учению Св Августина, всякий порок — противоестествен. По учению Св. Фомы первородный грех свойствен человеческой природе. А так как всё другие грехи вытекают из первородной греховности человека, то и они так же естественны [52]). Нельзя утверждать, что самоубийство есть грех против природы, если под нею подразумевать чувственную природу, потому что многие добродетельные поступки часто противны плотской, чувственной природе. Так же точно нельзя утверждать, что самоубийство противоречит духовной природе, подтверждая этот взгляд тем, что у большинства народов оно осуждается законодательством. Ведь если считать большую или меньшую распространенность известного явления признаком его естественности и разумности, то придется признать разумным идолопоклонство.

Самосохранение конечно основной закон природы, он распространяется на животных еще более, чем на людей, ибо животным не понятны предписания долга. Но и среди животных бывают случаи самоубийства, так пеликаны и пчелы сами лишают себя иногда жизни. Человек же создан по образу Божию и ему дана свободная воля. И если бесстрастное, основанное на опыте, сознание убеждает человека, что источник самосохранения в нём иссяк, он может считать себя свободным от обязанности подчиняться закону самосохранения и делать то, что при других условиях было бы противно этому закону. Самосохранение есть ничто иное как страстное желание действительного или воображаемого блага. С этой точки зрения даже про мучеников нельзя сказать, чтобы они отрицали самосохранение. Правда они губили свое тело, но они верили, что через это достигнут таких вечных высших благ, которых алкало всё их существо. Свобода тоже естественное благо и при том почти не меньшее, чем сама жизнь; поэтому человек не грешит против природы, когда убивает себя, чтобы избежать рабства и лишения свободы. Если бы самоубийство противоречило какому нибудь специальному закону природы и вело бык гибели человеческого рода больше, чем другие грехи, как например развратное сластолюбие, пресыщение, уголовные преступления и проч., то оно не могло бы быть так распространено, потому что оно противно нашей чувственной природе и следовательно не имеет тех преимуществ, которыми отличаются другие грехи, доставляющие нам чувственные наслаждения…

В доказательство же того, что самоубийство всегда существовало, Доне приводит множество исторических примеров.

Врожденные первичные понятия имеют однако над нами такую неограниченную власть, что против них бессильны свобода, закон, привычка и другие двигатели человеческих поступков. Хотя каноническое право и осуждает самоубийство и хотя светское законодательство его преследует, но из этого нельзя еще сделать вывода, что самоубийство противоречит врожденной человеку идее разумного; напротив того всё это только служит подтверждением, что в людях слишком сильно развита наклонность к самоубийству, иначе не за чем бы было законодателям охранять их от этой наклонности. По поводу учения Св. Иосифа, который говорит, что наша душа частица Божества, а потому мы не можем ее покинуть прежде, чем доверивший ее нам Бог не пожелает сам ее отозвать, Доне возражает, что мы можем спокойно покинуть земную жизнь, если это совершается по требованию Бога. А такое требование чувствуется каждый раз, когда жизнь становится для нас невыносимою. Добровольную смерть с христианской точки зрения нельзя уже потому назвать бунтом против воли Божьей, что, умирая, мы не думаем вовсе освобождать себя от Его воли, зная, что и после смерти будем так же находиться в Его власти. По поводу учения Св. Фомы, что самоубийца грешит против общества и государства — Доне возражает, что и монахи и многие частные лица, избегающие общественной службы и живущие только для себя, в таком случае должны бы были считаться преступниками, а между тем никто не станет звать злодеем храброго генерала, который по особому влечению поступит в монастырь. Обязанности человека по отношению к обществу двухсторонние так как всякому праву соответствует известная обязанность — пока человек живет в обществе и пользуется своими правами, до тех пор он должен сохранять свои обязанности по отношении к нему. Удаляясь на всегда из общества, человек перестает пользоваться своими правами и услугами общества. Поэтому нет оснований считать его связанным еще какими нибудь особыми обязанностями по отношению к обществу, тем более, что, умирая, человек ведь не причиняет активного зла обществу, а только ставит себя в невозможность на будущее время быть ему полезным. К тому же большинство самоубийц принадлежит к числу таких людей, которые чувствуют, что жизнь их в тягость им самим и не нужна никому другому. Еще менее самоубийца грешить против самого себя, потому что болезни, старческая слабость и безысходное горе могут сделать жизнь тяжким бременем, освободиться от которого можно только путем самоуничтожения. Врожденное отвращение к смерти так сильно в людях, что без достаточных оснований ни один смертный не лишил себя жизни, хотя иногда, не зная мотивов самоубийства, мы склонны думать, что человек покончил расчеты с жизнью из за пустяков. Однако в действительности этого никогда не бывает. Лишают себя жизни или сумасшедшие, или люди убежденные в неотразимой основательности тех причин, которые побуждают их на самоубийство.

В 3-ей части своего труда Доне доказывает, что священное писание не осуждает самоубийства; о запрещении самоубийства в свящ. писании нет и помину. Он приводит главу 8 из послания к Римлянам Апостола Павла и находит в ней как бы подкрепление своего мнения о дозволенности «умерщвлять плоть, чтобы жить духом» (пос. Рим. гл. 8 § 13) Апостол Павел говорит даже о сожжении тела из любви к Богу (I посл. к Корниф. гл. 13 § 3).

В заключение Доне замечает, что противники самоубийства часто сами себе противоречат в своих доводах, внушая излишнюю любовь к жизни.

В скоре после Доне в Англии выступает на защиту самоубийства поэт Гильдон. Не задолго перед тем в 1693 году застрелился его друг Карл Блунт, написавший «Оракулы разума». В предисловии к этому сочинению изданному Гильдоном, последний старается доказать законность поступка своего друга. Он утверждает, что самосохранение не есть такой непреложный вечный закон природы, каким его считают; стремление к самосохранению основано на стремлении к добру. До тех пор, пока мы еще ожидаем от жизни удовольствия, оба закона природы т. е. самосохранение и наклонность к добру идут рука об руку, но как скоро их пути расходятся, стремление к будущей жизни берет верх над стремлением к физическому самосохранению. Но даже если отрицать загробную жизнь, то и тогда, по мнению Гильдона, полное небытие всё-таки следует предпочесть существованию, отравленному горестями и печалями.

Знаменитый скептик Давид Юм так же написал исследование о самоубийстве, изданное в 1783 году уже после его смерти вместе с его исследованием о бессмертии души. Вопрос о самоубийстве по его мнению тесно связан с учением о промысле. Всё в мире подчинено неизменным законам природы, которые созданы Богом. Живые существа, одаренные телом и духом, так же не изъяты от этого подчинения. Но промысел Божий обнаруживается не в отдельных действиях, но в общей гармонии, обусловливаемой взаимным влиянием духовного и материального мира друг на друга. Всё события производятся силами, дарованными Богом, а потому и каждое событие одинаково важно в беспредельной вечности. Нет ни одного события, которое бы было свободно от всеобщих законов, управляющих миром. Поэтому, если человек, преследуемый бедствиями и удрученный горем, нуждою, болезнями, добровольно прекращает свою жизнь, он вовсе не действует против воли Бога, Его Промысла и не нарушает мировой гармонии. Можем-ли мы допустить, что Всевышний удержал за собою исключительное право распоряжаться человеческою жизнью? Если бы это было так, если бы Он не подчинил её всеобщим законам, которыми управляется мир, то Он лишил бы нас возможности ею распоряжаться. Но напротив того опыт убеждает нас, что жизнь людей подчинена тем же самым мировым законам, которые управляют всеми другими тварями. Если башня упадет на человека, то убьет его так же точно, как самую незначительную букашку. Но покорность Промыслу не исключает человеческого благоразумия, как средства избежать несчастья. Благоразумие учит нас избегать несчастий; а так как последние, равно как и горести, постигают людей, так же по воле Божией, то избегая их мы можем утешать себя мыслью, что сам Создатель желает, чтобы мы избегли земных оков. К тому же и после нашей смерти, те элементы, из которых мы состоим, будут служить мировому процессу… Самоубийца, покидая жизнь, вовсе не совершает бунта против Бога, можно лишить себя жизни без ропота и без ожесточения в силу лишь убеждения, что дальнейшее земное существование бесполезно. Самоубийца, нанося себе смертельный удар, очень часто умирает с благодарностью на устах, превознося милость Провидения, даровавшего ему свободный выбор избежать страданий.

Каждое движение нашей руки, каждый наш поступок уже совершает изменение внешнего вида в окружающей нас физической природе и однако в этом изменении не возможно усмотреть нарушение законов природы. Так же точно самоубийство, изменяя внешний вид нашего существования, не нарушает общих законов природы.

Защитником самоубийства был так же профессор Иван Робек, санкционированной свое учение собственным самоубийством. Перед смертью он послал своему другу профессору Функ семь рукописей, из которых последний выбрал одну и издал ее в Ринтельне с следующим заглавием: «философское исследование Ивана Робека о добровольной смерти философов и хороших мужей даже среди Иудеев и Христиан». В предисловии к этому сочинению Функ описал жизнь своего друга, крайне богатую разнообразными приключением Иван Робек родился в Швеции в 1672 г., однако покинул свою родину и жил по большей части в Германии. Здесь он принял католичество и одно время был даже Иезуитом, но в конце своей жизни опять перешел в лютеранство [53]). Одно время он проживал в Ринтельне и вел такой отшельнический образ жизни, что в течении целого года ни разу не вышел даже на улицу… Из его последнего письма к Функу видно, что дух его был проникнут безотрадным унынием. Всё свое имущество и бумаги он поручает Функу, так как намерен предпринять далекое путешествие… Отправив это письмо, Робек одел самое лучшее свое платье, сел один в маленькую лодочку, а в трех милях от Бремена его нашли мертвым. Книга Робека [54]), написанная страстным и едким языком, заключает в себе почти всё доводы, которые можно только придумать в пользу самоубийства.

Прежде всего он указывает на то, что до Лактаниуса и св. Августина никто из Христианских писателей не занимался исследованием вопроса о самоубийстве, так что всё последующие сочинения на эту тему основаны на взглядах Августина и Лактаниуса. Но ведь Августин признает, что многое делается дозволенным при крайней необходимости и при исключительных обстоятельствах, что в другое время и при других условиях было бы запрещено. Разве существует Божеский закон запрещающий безусловно совершать такой поступок, который является последствием справедливой и необходимой причины? Разве существует человеческий закон, повелевающий так любить свое тело, чтобы во что бы то ни стало заботиться о нём даже в ущерб разуму и добродетели?! Да и откуда противники самоубийства почерпнули запрет лишать себя жизни. Шестая заповедь говорит «не убий». Допустим даже, что она запрещает убивать не только других, но и себя… Но разве запретэтой заповеди не знает исключений? Разве люди не убивают друг друга на войне? И однако ни одна религия не считает воинов — убийцами. Противники самоубийства утверждают, что человек, как солдат на часах, поставлен в этом мире Богом, а поэтому, как солдат без разрешения поставившего его начальника не может покинуть вверенного ему поста, так и человек не смеет самовольно удаляться из мира. Это сравнение заимствовано у языческих греческих философов, но ведь по их понятиям Божество и человеческий разум были синонимы. А поэтому тот, кто покидает жизненный пост по разумным основаниям, тот не поступает против воли Божества, Таким образом запрещение самовольно лишать себя жизни следует понимать в том смысле, что без достаточно важных разумных оснований человек не должен совершать самоубийства.

Ведь земная жизнь не есть сама по себе цель человеческого существования, она только средство к достижению душевного блаженства. От того духовные наши потребности должны стоять выше телесных; и было бы безрассудно оберегать и любить земную жизнь в ущерб духовному спокойствию.

Повиноваться велениям разума значит повиноваться Богу, ибо разум и Бог всегда тождественны и убеждения, основанные на разуме, так же обязательны для человека, как веления священного писания. А разум часто убеждает нас, что смерть при известных условиях является закономерным и желательным благом. Возможность самовольно окончить земную жизнь служит гарантиею и защитою свободы, честь, спокойствия и счастия. Благодаря самоубийству человек может победить даже самую неизбежную необходимость….

Если бы человек во что бы ни стало должен был беречь свою жизнь, он лишился бы возможности совершать великие деяния, сопряженные с опасностью для жизни.

Среди выдающихся людей, защищавших самоубийство следует поместить Фридриха Великого, который всегда носил с собою скляночку с смертельным ядом и неоднократно в письмах и в беседах с друзьями высказывал свое намерение покончить с жизнью, если он убедится в том, что сделался игрушкою судьбы. «Никакие силы в мире не сумеют заставить меня заключить постыдный мир с врагами и пережить мой позор». «Я жил для других», пишет он в письме к Маркизу Аргенсу, «и хочу умереть для себя. Нет не малодушие, но напротив мудрость убеждает в необходимости окончить грустную жизнь, ибо нет выше счастия, как достигнуть такого положения, в котором ничто не нарушит нашего покоя и ни какие враги не будут в состоянии нам повредить».

Говоря о самоубийстве нельзя не остановиться еще так же на рассмотрении этого явления, поскольку оно отразилось в произведениях великого Шекспира. Его трагедии изобилуют случаями самоубийства. Антоний, Клеопатра, Ромео, Отелло лишают себя жизни; эти самоубийства основаны большею частью на исторических фактах, но в знаменитом монологе «Гамлета» «быть или не быть», изображена борьба с решимостью лишить себя жизни: Гамлет уже готов покончить всё расчеты с жизнью, но его страшит загадка смерти, «что будет там»? Эта загадка удерживает его и он признается, что никто не стал бы переносить злобу света, тяжкие обиды, тоску отверженной любви и другие горести, если бы только люди могли знать, что один удар даст им вечное успокоение…

В произведениях Шекспира нельзя не заметить особенную наклонность вникать в глубину и величие мысли о смерти и с какою то особенною любовью лелеять эту мысль. Вместе с тем Шекспир обладал удивительным умением изображать душевное и умственное расстройство людей. Многие писатели полагают, что унылая северная природа и сырой северный климат предрасполагают людей к мрачным мыслям, в то время как под голубым небом юга самое помышление о смерти считается святотатством Этому взгляду, вероятно, Англия обязана составившимся в обществе убеждением, будто она классическая страна сплина и самоубийства. Мнение это однако не вполне основательно, потому что статистика убеждает, что Англия далеко не первая страна в Европе по количеству самоубийств, хотя там было много защитников самоубийства.

Английский писатель Томас Мор в своем сочинении «Утопия» так же высказывает мнение, что самоубийство не противоречит естественному праву и выражает пожелание, чтобы духовенство не осуждало те самоубийства, которые совершены под влиянием мучительных телесных страданий.

Известный французский юрист Барбейрак (Jean Barbeyrac) в 1744 г. в примечаниях к переводу сочинения Пуфендорфа de jurae naturae et gentium [55]) очень сдержано говорит о самоубийстве. Сам же Пуфендорф допускает законность и естественность самоубийства в некоторых случаях как-то во избежание смерти от руки врагов, когда такая смерть не может послужить на общее благо; в 2-х во избежание позора, который уважает девушке, чувствующей себя не в силе противиться соблазнителю (II с. 3 § 18)[56]).

Знаменитый филолог XVII стол. Липсиус в одном из своих писем задается вопросом о том, позволительно ли мудрому человеку лишить себя жизни. Разбирая воззрения древних философов, как стоящих за самоубийство, так и осуждающих самоубийство, Липсиус сам, по-видимому, склоняется на сторону противников самоубийства, так что нас даже удивляет, нечему Ингофер в своем сочинении Der Selbstmord поместил его среди защитников этого деяния [57]). Впрочем он действительно в одном месте своего письма говорит: «казалось бы, что земная жизнь подобна найму дома. Если наниматель, заплатив за дом, выедет из него раньше срока, то этим он не грешит».

К числу замечательных людей, окончивших жизнь самоубийством, причисляют обыкновенно Жан Жака-Руссо. Однако самоубийство его подлежит сомнению, не смотря на то, что в сочинении Г-жи Сталь «Lestres sur l’ouvrage et caractère de J. J. Rousseau» собраны факты, дающие право думать, что великий французский писатель XVIII века действительно отравился.

В своим сочинении «Emile» (tome 3) Руссо осуждает самоубийство, но позднее он изменил свои взгляды на самоубийство, когда говорит: «так как мое тело только обуза, мешающая мне успокоиться, надо постараться поскорее от него освободиться». В день своей смерти в 1778 г. Руссо, встав с постели, сказал, что видит солнце в последний раз. Потом он сам сварил себе кофе и, выпив его, пошел погулять. Вернувшись часа через три домой, он почувствовал страшные мучения и тем не менее не позволил звать доктора. Через несколько часов его не стало. Госпожа Стааль полагает, что Руссо отравился вследствие того, что заметил, что женщина, с которою он жил на честное слово, изменила ему. В своем романе «Новая Элоиза», изданном в первый раз в 1761 году, Руссо собрал всё аргументы за самоубийство. Герой романа Сен-Прё, огорченный тем, что Юлия отдала другому свою руку, хочет лишить себя жизни и в письме к своему другу Лорду Бомстону[58]) излагает свои воззрения на самоубийство. Ответ Лорда на это письмо содержит в себе возражения против самоубийства. В первом письме излагаются доводы и мысли, которые Руссо почерпнул у Доне, Монтенья и Робека. Поэтому мы не будем повторять их здесь, а приведем лишь такие соображения, которые по-видимому принадлежат самому Руссо. Жизнь не мы сами создали, но она нам дана; именно поэтому она нам и принадлежит, что она нам подарена. Разве не Бог дал нам руки и ноги? и однако, когда нашу руку поражает гангрена, мы отсекаем ее, чтобы спасти остальное тело. Тоже самое явление имеет место, когда человек, верующий в загробную жизнь, приносит в жертву свое земное существование ради того, чтобы скорее достигнуть благополучия.

Сократ спрашивал: «разве ты не накажешь своего раба, который, лишив себя жизни, отнял у тебя твое имущество»? Но Сократу следовало бы спросить: «разве ты накажешь своего раба, который переоденется в другое платье, чтобы удобнее тебе служить, потому что прежнее платье, которое ты ему подарил, стесняло его движения»? С точки зрения верующего смерть ничто иное, как только перемена формы и после смерти мы по прежнему будем принадлежать Богу.

Мудрец должен уже при жизни сосредоточиться в самом себе и стремиться к бестелесным духовным наслаждениям. Но если всё наши мучения и страдания кроются в несовершенстве нашего физического существования, то как легко должны мы вздохнуть, когда освободимся от телесных оков. Человек не создан для вечного покоя; ему дана свобода, чтобы стремиться к благу; ему дана совесть, что бы избегать зла; ему дан разум, чтобы различать, что хорошо и что дурно. И если человек сознает, что ему лучше умереть, тогда ему не за чем противиться голосу рассудка. История подтверждает, что люди, величайшие по уму, храбрости и бескорыстию, окончили свою жизнь самоубийством. Не служит ли это опровержением мнения, будто избегают страданий посредством добровольной смерти только трусы и люди слабохарактерные.

В ответ на это письмо Лорд Бомстон стремится убедить своего друга в изменчивости чувств; если сегодня человек наскучила жизнью, то это не значит, что через несколько времени он будет так же мрачно смотреть на жизнь. Сегодня человек страдает; но время утоляет горе; изменяются обстоятельства, мысли принимают другой оборот и человек, безнадежно скучавший и грустивший, снова находит цель в земном своем существовании. Вечных неутолимых душевных страданий на земле не существует. Время всё сглаживает и изменяет. Между тем самовольно покидая жизнь, даже одинокий человек непременно кого нибудь огорчает своею преждевременною смертью. Если у него нет родных, друзей нет любимой женщины, то всё же трудно предположить, чтобы ни одно живое существо не опечалилось его смертью. А если наша смерть причиняет хоть кому нибудь печаль, то, умирая мы совершаем несправедливость. Нельзя себе говорить: «я лишний человек на земле», потому что от нас самих зависит не быть лишним, а полезным членом общества. Каждый раз, когда мысль о самоубийстве особенно сильно овладевает человеком ему следует сказать самому себе: «постараюсь сделать еще одно доброе дело прежде чем наложить на себя руки». Эта решимость сделать добро, утешить страждущего, помочь бедному способна остановить от самоубийства сегодня, завтра, а там и самая мысль о смерти изменится под влиянием изменившихся обстоятельств.

Нельзя не заметить, что энциклопедия, выходящая под редакциею Дидеро, в статье о самоубийстве [59]) разбирает подробно доводы, служащие как в защиту самоубийства, так и против него. Однако статья эта скорее порицает самоубийство, чем его защищает. Так в ней утверждается, что каждое животное имеет свою цель, свою собственную задачу и назначение, данное ему природою, а между тем самоубийца добровольно уничтожает это назначение. Самоубийца нарушает обязанность по отношению к людям, потому что нет такого случая, чтобы кто либо мог сказать, что он не имеет никаких обязанностей. Наконец всякий человек имеет обязанность по отношению к самому себе — совершенствоваться. Как ни худо в этой жизни, но всё таки самое печальное положение может измениться к лучшему, а что нас ожидает в будущей жизни мы не знаем, поэтому безрассудно спешить меною известного на неизвестное. Большею частью самоубийство есть результат предыдущих действий людей. Упреки совести, разнузданные страсть, стыд, боязнь наказания и позора часто приводят людей к самоубийству, а поэтому если и не считать предосудительным поступком само по себе самоубийство, то не следует забывать, что оно часто бывает вызвано предосудительным поведением, за которое на самоубийце лежит ответственность.

В 1773 г. был напечатан объемистый труд Жан-Дюма, решительно осуждающий самоубийство. Главные его тезисы сводятся к тому, что всё несчастья заключаются в самой природе вещей, они полезны и даже необходимы для подготовления человека к его естественному концу; сильные душевные страдания не бывают вечны, они или утихают со временем, или убивают; физические же страдания полезны в том смысле, что возрождают нравственность человека. Самоубийство скорее можно назвать злоупотреблением храбрости, чем разумным её употреблением. В последних пяти главах Жан Дюма оспаривает апологию самоубийства во 1-х: заключающуюся в 74-м письме сочинения Монтескье Lettres persanes; во 2-х: в сочинении Гольбаха «система природы»; в 3-х: доводы, высказанные Жан-Жаком Руссо в вышеприведенном письме Сен Пре в новой Элоизе. Так как мы уже изложили сущность воззрений Дюма на самоубийство, то теперь будет уместно привести главные положения, высказанные по поводу того же предмета Гольбахом и Монтескье.

Монтескье в своих сочинениях: «l’Esprit des lois» и «Considération sur les causes de la grandeur et de la décadence des Romains» не одобряет Греческие и Римские законы, карающие самоубийство. Смерть Митридадта Монтескье называет по истине царственною смертью. В своих «Lettres persanes» называет несправедливыми европейские законы, карающие самоубийство. К чему несчастные тела самоубийц предают позорному поруганию? Почему жизнь, дарованную мне как благо, я не могу вернуть обратно, когда она перестает быть для меня благом? Самовольно разрешая душу от тела, самоубийца ведь только изменяет форму, но не уничтожает существо. Разве я нарушаю законы природы, когда я из четырехугольного камня делаю шарик; а ведь может быть, без моего воздействия этот камень сохранил бы еще целые тысячелетия свою первоначальную форму четырехугольника, дарованную ему природою. Разве мировой порядок разрушится от того, что моя душа покинет мое тело? Не тщеславие ли это воображать, что с уничтожением такого атома, как человеческий организм, связан вопрос о бытье вселенной. Ведь миллионы людей, всё обитатели нашей планеты вместе взятые — всё-таки представляются таким бесконечно малым атомом в природе, что только благодаря всеведению Божьему мы для него заметны.

Представитель философского кружка в Париже барон Гольбах в «Système de la nature [60])», изданном в 1770 г. в Лондоне без его имени, говорит, что Греки, Римляне и другие великодушные и храбрые народы древнего мира считали героями тех, кто самовольно прекращал свою жизнь. Да и можно ли осуждать того, кто убивает себя вследствие отчаяния? Ведь смерть единственное лекарство против отчаяния. Когда ничто не поддерживает в человеке любовь к существованию, тогда самое существование становится невыносимым злом, а смерть обязанностью для того, кто хочет освободиться от зла; поэтому стыд, крайняя бедность, измена друзей, неверность любимой женщины, неблагодарность детей, не могущая быть удовлетворенною страсть, угрызения совести, меланхолия и многие другие причины должны быть признаны разумным поводом к самоубийству [61]). Многие держатся того мнения, что самоубийство оскорбляет Творца; но это мнение ложно, потому что сама природа вложила в нас стремление избегать страданий. Всё люди дорожат жизнью и если тем не менее кто либо прибегает к самоубийству, то только в том случае, когда это оказывается единственным исходом, указанным природою Вообще было бы лучше, если бы люди учились презирать смерть, ибо часто опасение за жизнь заставляет их быть фальшивыми и сносить позор, вместо того чтобы бороться за истину.

Долгое время не знали настоящего автора этой книги, приписывали ее Дидеро, Лагранжу и только уже после издания переписки Гримма узнали, что автором её был Гольбах.

Вольтера нельзя причислить ни к защитникам самоубийства, ни к порицателям его, потому что в энциклопедическом словаре в статье о самоубийстве он признает, что для совершения этого деяния необходимо присутствие сильной воли и много храбрости, так как человеку не легко победить могучий инстинкт самосохранения. Известен стих Вольтера[62]):

«Quand on а tout perdu et qu’on a plus d’espoir,
La vie est un opprobre et la mort un devoir»…
Но с другой стороны Вольтер часто с свойственным ему сарказмом осмеивал самоубийство. Впрочем тогдашние суровые законы о самоубийстве его возмущали и он всю ответственность за их несправедливость и жестокость возлагал на каноническое право, которое считал первым источником этих законов, ибо нигде в священном писании нельзя найти запрещение самоубийства, а тем более не следует за него наказывать. Вольтер выражает желание, чтобы те лица, которые решили окончить жизнь самоубийством, излагали бы письменно перед смертью свои воззрения на самоубийство. Он полагает, что собрание этих мыслей будет не бесполезно для истории цивилизации. К защитникам самоубийства следует отнести Десланда. Вольтер уверяет, что Десланд, автор сочинения «Réflections sur les grands hommes morts en badinant», проклинал перед смертью мысли, высказанные в этом сочинении и просил сжечь свою книгу. В этой книге он доказывал, что смерть нужно встречать с веселой улыбкой, потому что смерть великое благо для всех больных и страждущих людей. Он признает, что есть много случаев, в которых самоубийство покрывает славою тех, кто к нему прибегает, как к средству выйти из этого мира без страха и без сожаления. Он восторгается самоубийством Албитиуса Силуса, о котором мы упоминали в 1 части нашей книги. Он одобряет взгляды, высказанные Сенекою в его трагедии Фиваида. Он утверждает, что право распоряжаться своим существованием приобретается каждым человеком вместе с появлением на свет. Считать преступником того, кто укоротил свою жизнь — верх несправедливости; но к сожалению законы далеко не всегда справедливы и разумны…

К числу писателей сильно осуждавших самоубийство следует отнести Апиано Буанафеда. Сочинение его, история философии и критики самоубийства, изданное в Италии в 1762 году, было переведено на французский язык в 1843 г. Армелином и Л. Ф. Гериным. В числе сочинений, посвященных самоубийству, следует отметить сочинение знаменитой французской писательницы Г-жи Сталь, дочери известного министра Якова Некера, «de l’influence des passions sur le bonheur des individus et des nations, изданном в первый раз в 1796 году. В этом своем труде Г-жа Сталь с свойственным ей остроумием и изяществом слога высказывает крайне оригинальные мнения, из которых вполне ясно, что она защищает самоубийство. Некоторые её положения однако ошибочны; так например она полагает, что преступники почти никогда не лишают себя жизни. Это её положение опровергается неоспоримыми статистическими данными, собранными у Кетле, Морзелли, Легуа, Ломброза, Лихачева и др. Поводом к самоубийству, по мнению Г-жи Сталь, почти всегда является отвращение к жизни, поэтому решимости умереть должны предшествовать зрелые рассуждения и отчеты о своих поступках, потому-то между преступниками самоубийства очень редкое явление; само Провидение не хотело дать в руки преступников этот возвышенный способ прекращения страданий. Трудно, говорит она, чтобы нас не интересовал человек, стоящий выше природы, в тот момент, когда он отвергает жизнь, когда силою своей воли он умеет победить одно из величайших чувств инстинкт самосохранения. Так же точно трудно не верить в благородство стремлений человека, который лишается жизни вследствие сокрушения сердца и хорошо, что настоящие преступники не способны на такой поступок, иначе каждому благородному человеку с горечью пришлось бы сознавать, что он не вправе отказать в уважении такому существу, которое возбуждает в нас отвращение. Далее Г-жа Сталь говорит, что если бы люди больше думали о смерти и во всякое время готовы были бы без страха и сожаления встретить её приближение, они были бы несравненно счастливее, потому что тогда смелее шли бык высокой, хотя и опасной цели, зная, что в случае неудачи им не придется подвергаться превратностям судьбы, так как ключ от смерти в их собственных руках.

Много лет спустя появилось сочинение той же писательницы под заглавием «Reflection sur le suicide. Г-жа Сталь уже не прежняя поклонница философии 18 века; её страсть немного поулеглись. «Прежде я хвалила самоубийство, пишет она, потому что тогда я была в полном расцвете горячей молодости и гордости, но теперь я исправилась». Однако и в этом своем сочинении она далеко не безусловно осуждает самоубийство. Правда она называет его l’homicide de soi meme, но всё-таки допускает его целесообразность в иных случаях, как например, когда человек приносит себя в жертву не ради себя, но ради свободы. Затем она замечает, что, хотя и есть поступки более преступные, чем самоубийство, однако же ни один из них не лишает нас на всегда покровительства Божьего. В этом же трактате Г-жа Сталь высказала мысль, что страдание одно из необходимых условий для достижения счастья; не имея понятия о страдании, мы не ценили бы счастья. Мысль эта лежит в основании всех пессимистических теорий новейшего времени, учащих, что страдание есть положительное понятие, а наслаждение отрицательное. Таким образом Г-жа Сталь опередила свой век и выставила такой тезис, который находится в противоречии с тем, что она говорит дальше в этом своем труде, называя нашу жизнь единственным сокровищем, которым мы обладаем. Для совершения самоубийства нужно много храбрости, но за то, говорит она, в самоубийце мы не найдем стойкости и твердости характера. Чтобы расстаться с благом и идти на встречу неизвестности, надо иметь храбрость, но чтобы, не смотря на мучения и горе, остаться жить надо иметь стойкость, которой-то и нет у самоубийц. Вообще нужно находиться в состоянии бешенства, чтобы заглушить в себе инстинкт самосохранения, если только на такую жертву не принуждает нас религиозное чувство. Впрочем сокрушение, вызванное потерею лиц, соединенных с нами узами любви, могло бы служить оправданием самоубийства, так как страдания, вызываемые несчастной любовью, или разлукою с любимым человеком превосходят часто паши силы, данные нам Богом. В этих последних строках сказалась вполне страстная, любящая натура великой писательницы. Она не знает ничего выше и сильнее в жизни, как любовь. Это исповедь чуткой, болезненно-страстной души, выдающейся женщины, так много испытавшей па своем веку. За такую исповедь нельзя осуждать Г-жу Сталь, как Гр. Дзедушицкий, тем более, что у того же Дзедушицкого мы находим [63]) рассказ, слышанный им самим от одной заслуживающей доверия особы, знавшей в молодости Г-жу Сталь, что однажды Г-жа Сталь высказалась в том смысле, что она лучше бы предпочла самоубийство, чем навсегда отказаться от любви. Будучи уже вдовою, она безумно влюбилась в молодого Графа О***, но так как он не разделял её чувство, то она, обмотав вокруг своей шеи шаль, требовала от него любви, угрожая в случае отказа задушить себя на его глазах. Дзедушицкий не говорит, уступил-ли граф О*** и исполнил-ли он желания Г-жи Сталь, но можно предполагать, что и в этом случае, как всегда, женщина восторжествовала над мужчиною, иначе-бы, вероятно, в истории выдающихся самоубийств нам пришлось бы встретить имя этой замечательной женщины, рядом с Сафо, Дидоной, Клеопатрой и др. жертвами отринутой любви.

Во время французской революции самоубийства во Франции достигли громадных размеров. Ужасы Французской революции породили почти в каждом семействе чувство отчаяния и сомнения. У многих в душу закралась жажда мщения; необузданным страстям открылось широкое поле деятельности и они проявились в самых возмутительных поступках. Каждое семейство оплакивало или потерю близких родственников, или потерю имущества и честь. Всё что было дорого, всё, что предки воздвигли и лелеяли целыми поколениями, теперь лежало в развалинах. Религия, монархия, дворянство были погребены, осмеяны и, казалось, уже не могли воскреснуть из под обломков, нагроможденных рукою преступной, дикой революции…

Знаменитый Граф Мирабо, виновник первых решительных шагов французской революции, не дожил до окончательного крушения монархической Франции. Невыносимо страдая от физической боли, причиняемой ему раком в печени, Мирабо, достигший апогея своей славы, терзался угрызением совести, сознавая что Франция находится на краю гибели, от которой ему не суждено спасти свое отечество. И вот среди всеобщего удивления и поклонения этот великий человек понял, что его прошедшая полная блеска государственная деятельность только ускорила роковые события, под ударами которых, как он теперь ясно сознавал, неминуемо должно погибнуть всё то, чему он, как дворянин и верноподданный сын Франции должен бы был посвятить всё свои силы, всё свои стремления, ум, таланты и даже самую жизнь!… Но уже поздно. История не ждет и жизнь общественная подобно неудержимой лавине катится вперед и вперед…

Мирабо изнывает под тяжестью физических мучений, однако он всё еще посещает собрания; он громит своим могучим красноречием своих политических врагов; бледный, с печатью смерти на челе, он по прежнему одерживает над ними блестящие победы. Его имя и каждое его слово по прежнему вызывает восторги, удивление и рукоплескание толпы; но решимость умереть, покинуть этот мир славы и освободиться от невыносимых упреков докучливой совести уже окончательно утвердилась в его уме. Вернувшись домой в свою деревню, он окружает себя лучшими любимыми цветами, садится у раскрытого окна и, любуясь простором полей, расстилающихся перед его взорами, умирает среди благоухании ясного весеннего деревенского дня. Есть полное основание полагать, что граф Мирабо отравился. По крайней мере Мишле [64]), говорит, что, по словам сына графа Мирабо, по вскрытии трупа нашли несомненные признаки отравления.

Национальное собрание, провозгласив принцип полной свободы, отменило всё законы, карающие самоубийство. Впрочем конвент восстановил конфискацию имущества тех самоубийц, которые посредством смерти избежали исполнения смертного приговора, состоявшегося о них до их самоубийства.

В 1793 году в Версали положительно свирепствовала эпидемия самоубийства, так как в этом городке в течение года лишили себя жизни 1300 человек. Существование таких эпидемических самоубийств было уже нами указано в предшествующих главах. Так в Милете во множестве погибали от самоубийства молодые женщины, огорченные разлукою с любовниками. Монтень упоминает о такой эпидемии во время Миланской войны.

Во времена консульства во Французской армии стали часто повторяться самоубийства, тогда Наполеон издал знаменитый декрет, в котором осуждалось самоубийство.

Один солдат совершил самоубийство в будке и вслед за тем в той же будке стали лишать себя жизни один за другим многие из солдат той же дивизии. Наполеон I приказал сжечь будку и после этого самоубийство в дивизии прекратилось.

Рассказы о замечательных самоубийствах производят глубокое впечатление на людей нервных и впечатлительных, оттого подражание составляет чрезвычайно могущественный двигатель в истории самоубийства. Многие писатели требуют, чтобы правительство запрещало печатать в газетах подробности о многочисленных самоубийствах, совершающихся в современном обществе. Описания этих самоубийств очень вредно действуют на воображение женщин, детей и вообще таких людей, которые легко поддаются сильным ощущениям. Многие, не смотря на свою наклонность к самоубийству, всё-таки не лишили бы себя жизни, если бы не прочитали в журнале описание самоубийства приятеля или знакомого. Всё современные газеты наполнены описанием убийств и самоубийств. А между тем, что за польза в этих описаниях? Ведь ученые, законодатели и юристы не будут изучать интересующий их вопрос по журнальным известиям, а обратятся к статистике и научным сочинениям. А для публики обнародование случаев самоубийства может принести только вред.

В 1794 году умер один из замечательных французских писателей Sebastien Chamfort. Утверждают, что самца лучшие речи графа Мирабо составлены ему Chamfort’oм. Во время революции Chamfort выражал сильное неудовольствие по поводу многочисленных жертв террора; тогда его заключили в темницу, из которой вскоре выпустили. Когда же его вторично хотели посадить в тюрьму, Шамфор предпочел лучше умереть, чем томиться в неволе и выстрелил в себя из пистолета. Пуля пробила ему нос и засела в глазнице. Удивляясь, что он еще не умер, Шамфор перерезал себе горло бритвой и пытался открыть себе вены. Окровавленного, изуродованного его уложили в постель и здесь, в то время как доктора перевязывали его многочисленные раны, Шамфор твердым голосом продиктовал свое последнее признание: «Я Себастиан Рош-Николай Шамфор объявляю, что лучше хочу умереть свободным человеком, чем жить в темнице и никогда меня не заставят войти живым в тюрьму [65]).

У Desétangs в его сочинении «du Suicide politique en France» можно найти длинный перечень самоубийств, вызванных во Франции ужасами Французской революции. Подвергшиеся проскрипции несчастные Жирондисты один за другим погибали от самоубийства, избавляя себя добровольною смертью от преследований Монтаньяров. Ужасы и несправедливости Террора внушили такое отвращение к представителям республиканской партии, одержавшей верх над Жирондистами, что даже женщины не хотели оставаться в долгу у извергов французской революции. Не желая пережить потерю своих мужей и любовников, погибших под ударами гильотины, эти несчастные нарочно навлекали на себя гнев Конвента, чтобы подвергнуться той же участи, как погибшие милые им люди. Они писали дерзкие письма; открыто кричали: «Vive le roi», и смело шли на эшафот, проклиная своих гонителей. Какое отчаяние, какая почти не человеческая злоба и ненависть к гонителям обуревала жертвами революции, можно судить по тем письмам, которые получали представители республиканского правительства от несчастных роялистов. Desétangs приводит письмо графа Флери к председателю революционного трибунала.

«Душегубец, кровопийца, проклятый низкий людоед, чудовище, негодяй, мерзкий, презренный убийца, ты погубил мою семью, ты посылаешь сегодня на эшафот моих друзей и единомышленников, так знай-же, что и я разделяю их взгляды и чувства; ты можешь и мне приготовить ту же участь как и им. Граф Де Флери.»

По получении этого письма Дюма и Фукье сейчас же приказали привести к себе несчастного графа Флери и по выслушании его проклятий в тот же день предали его смертной казни.

Один из сыновей Рошфора вместе с отцом и двумя другими роялистами приговорены к смертной казни чрез расстреляй. Рота солдат по команде производит залп. Трое окровавленных осужденных падают, но ребенок 16 летний Рошфор каким то чудом уцелел. Умиленные зрители умоляют о пощаде. Он молод, ему только 16 лет, он еще может сделаться хорошим республиканцем. Солдаты колеблются, начальник обещает Рошфору помилование, но ребенок с негодованием отказывается изменить заветам своего отца.

«Не хочу вашей пощады», восклицает он, обнимая со слезами на глазах окровавленный труп своего отца, «я хочу смерти», я роялист, «vive le roi»[66]). Раздается приказание произвести вторичный залп и юный герой падает мертвый.

До какой степени безотрадна была жизнь Франции во времена первой республики, видно из того, что самые светлые и смелые умы были погружены в глубокое отчаяние и даже великий Наполеон в молодости несколько раз был близок к самоубийству.

В воспоминаниях М. Либри о молодости Наполеона И-го можно найти собственное признание этого величайшего всемирного гения, что в молодых годах он томился окружающею его жизнью, презирал людей, распоряжавшихся судьбами Франции и часто помышлял о самоубийстве.

Во время Египетского похода Наполеон едва не погиб от самоубийства. С немногими своими друзьями Бертоле, Монгом и др. Наполеон отважился на маленьком корабле «Мирона» отплыть из Египта во Францию почти ввиду всего английского флота. Это отчаянное путешествие сначала шло удачно, но вдруг в Средиземном море показалась многочисленная флотилия. Полагая, что «Мирона» окружена английским флотом, Наполеон призывает на совет своих генералов и спрашивает их, возможно-ли попытаться спастись от плена, или же лучше сдаться на капитуляцию. Гробовое молчание служит ответом на этот вопрос Бонапарта. Тогда Наполеон восклицает: «надо взорвать наш корабль»! «Да», отвечает Монг, «это единственное наше спасение». Наполеон идет на палубу, а Монгу даст приказание взорвать пороховой склад.

Между тем неприятельский флот приближается и спутники Наполеона с восторгом убеждаются в том, что это нейтральные корабли. Бегут за Монгом и передают ему радостную весть в ту самую минуту, когда он с горящим фитилем в руке уже собирался поджечь порох. Еще одно мгновение и корабль взлетел бы на воздух [67]). Но судьба хранила Наполеона. Сам Наполеон в последствии рассказывал, что вскоре после взятия Тулона ему пришлось пережить очень тяжелые дни. Он приехал в Париж. Денег у него было очень мало и к тому же, благодаря интригам депутата Обри, он лишился своего жалованья. Мать его в это время жила в Марселе с дочерьми в страшной нужде. Наконец всё его деньги вышли, не было никакой надежды на улучшение материального положения. Он решился на самоубийство; вышел из дому и направился к Сене… Еще минута и всемирная история не занесла бы на свои страницы имя Императора Наполеона Великого, а в летописях самоубийц значилось бы, что генерал Бонапарт утопился в Сене вскоре после взятия им Тулона. Но судьба предназначала Наполеону великий жребий и не допустила его погибнуть в холодных волнах родной реки, его ждала необыкновенная будущность и одинокая гробница на пустынном острове, омываемом волнами великого, непобедимого океана.

В ту минуту, когда Наполеон уже хотел броситься в реку Сену, кто то назвал его по имени. Бонапарт оборачивается и узнает своего училищного друга Демази, в одежде простого чернорабочего. Он уже давно эмигрировал из Франции и теперь вернулся переодетый только для того, чтобы повидаться с своею матерью. После первых радостных приветствий Демази заметил глубокую грусть Наполеона и с участием спросил о причине её; «ты похож на сумасшедшего, который намерен совершить самоубийство», сказал он Наполеону. Эти слова так поразили Наполеона, что он без дальнейших колебаний рассказал всё своему другу. Каково же было его удивление, когда Демази с улыбкой расстегнул свою старую, заплатанную куртку и, вынув тридцать тысяч франков, передал их Наполеону и быстро скрылся, прежде чем растроганный Наполеон успел его поблагодарить. Напрасно потом Наполеон всюду разыскивал своего спасителя, всё его усилия найти Демази оказались тщетными. Только уже в конце своего царствования Императору удалось и то совсем случайно встретить друга своей юности, которого он насилу уговорил принять 300 тысяч франков и место главного инспектора казенных садов [68]).

14 Августа 1814 г., после битвы при Фонтенебло, Наполеон, переговорив с своими генералами, решил отказаться от короны, которую окружил таким блеском. Душевный мучения, испытываемые в то время побежденным титаном, были ужасны. Он решил положить конец своей жизни, которая после Фонтенебло, как ему казалось, не может уже быть полезна для Франции. Со времени похода в Россию, Наполеон всегда носил при себе яд. Теперь он проглотил этот яд; но вместо моментальной смерти почувствовал страшные боли и не мог удержаться от стонов. Ему была оказана медицинская помощь и таким образом последняя попытка на самоубийство на закате его политического могущества, так же не удалась как и первые попытки на заре его славной жизни [69]).

Претерпев всё превратности судьбы, Наполеон не одобрял самоубийства [70]). На острове Св. Елены он говорил: «лишить себя жизни из за любви — сумасшествие, из за потери состояния — низость, из за нежелания пережить свою честь — слабость. Но потерять корону и остаться жить, перенося обиды врагов — это настоящее мужество. Самоубийство подобно поступку игрока, который уже всё потерял, доказывает отсутствие характера». Впрочем у Легуа[71]) и у Cyro[72]) мы находим сведения о том, что в 1814 году Наполеон хотел отравиться опиумом; после неудачи этого самоубийства он уже не возобновлял попыток расстаться добровольно с своею жизнью.

Во времена консульства во Франции существовали клубы самоубийц; члены этих клубов по уставу клятвенно обязывались окончить жизнь самоубийством. Бриер де Буамон[73]), ссылаясь на стр. 32 сочинения Prosper Lucas «de limagination contagieuse», утверждает, что Парижский клуб насчитывал 12 лиц и Берлинский клуб состоял из 6 человек, из которых последний член этого клуба лишил себя жизни в 1819 году.

В Вене в 1824 году тоже существовало тайное общество, называемое клубом самоубийц. Общество это, состоявшее из 12 человек, рассеялось только благодаря полиции [74]).

Чтобы завершить обзор религиозных и философских воззрений на самоубийство в Западной Европе, следует еще упомянуть о величайших всемирных поэтах Англии и Германии Байроне, Гёте и Шиллере, которые тоже не прошли молчанием этот предмет в своих поэтических произведениях.

Страдающий сильною ипохондриею Байрон, разочарованный, мрачный в своем созерцании современного ему общества, неверующий в загробную жизнь, был противником самоубийства и в его поэмах герои Гяур, Корсар, Манфред, Дон-Жуан не ускорили наступление «непробудного сна, где нет сновидений». Впрочем такое направление в поэзии Байрона вполне понятно; как не плоха жизнь, как не безотрадны мучения, возбуждаемые нашими страстями, всё таки их следует предпочесть полному небытию, против которого восстает голос разума и возмущается наша гордость.

Во времена Байрона самоубийства в Англии достигли однако невероятных размеров. В числе жертв самоубийства можно найти и государственных деятелей и ученых, художников, литераторов, одним словом выдающихся людей эпохи. В 1822 году зарезался разочарованный жизнью пресыщенный властью Лорд Роберт Кэстельридж, Маркграф Лондондерри, известный дипломат и министр, непримиримый враг Наполеона И-го.

В 1846 году погиб от самоубийства обремененный долгами, не смотря на свой упорный труд, Английский исторический живописец Веньямин Роберт Гайдон, родившийся в 1786 г. Картины его, пользующиеся большим уважением в Англии и в Северной Америке, отличаются оригинальностью сочинения, сильным колоритом, но грешат торопливостью исполнения. Самые известные из этих картин «воскресение Лазаря», «вход Спасителя в Иерусалим», «изгнание Аристида», «пожар Рима при Нероне».

Гете в молодости едва не лишил себя жизни, испытав всю тяжесть страдания, сопряженного с безнадежной любовью к женщине, память о которой навсегда сохранилась для потомства, благодаря превосходному роману Гете «страдание молодого Вертера». В этом романе описаны страдания и любовь самого Гёте. А в героине романа Шарлоте не трудно узнать ту, которая в чистом сердце юного поэта зажгла огонь первой неугасающей любви. Сын этой Шарлоты, Гановерский посланник Кастнер, в бумагах своего отца и матери нашел собственноручные письма Гёте. Эта переписка рисует Гёте, как личность, очень симпатичную. Вертер и Гёте одно и тоже лицо; только настоящий Гёте бежал от Шарлоты и остался жив; а Гёте в романе, т. е. Вертер, застрелился.

Успех книги Гёте превосходит всё, что можно себе представить. Ее читали, ее выучивали почти наизусть, и многие молодые люди, подражая Вертеру, лишали себя жизни, посылая свои последние благословения любимой женщине. Но многие критики упрекали Гёте за то, что он описал самоубийство Вертера в чересчур розовых красках. Роковой шаг был сделан Вертером с полным убеждением с покойной решимостью. Перед смертью он хотел еще раз увидеть жену своего друга. Он застал ее одну; мужа не было дома. Губы и глаза Вертера горели на руке Лоты. Ужас охватил ее; она хотела удалиться, но участие к его страданиям поработило её душу. Она умоляла его уже раньше, чтобы он бросил эту несчастную привязанность. Она просила его, чтобы он преодолел себя, чтобы он поехал путешествовать и отыскал бы девушку, которая могла бы наполнить желаниями его разбитое, юное, горячее сердце. Она клялась ему, что он найдет такую женщину, которая оценит его талант, его ум, возвышенную душу и ту необузданную страстность ко всему, к чему он только прикасался. Она в мыслях своих перебирала всех своих подруг, желая между ними найти достойную для него жену, и с ужасом созналась, что ей жалко Вертера, что всё её знакомые девушки не достойны его, что она хотела бы сберечь его для самой себя. Эта мысль привела в отчаяние её чистый, прекрасный душевный мир, она поняла, что уже любит Вертера, и что надежда на счастие для неё навсегда закрыта. Вертер бросился перед нею на колени; в полнейшем отчаянии схватил её руки; прижал их к своим глазам, ко лбу и предчувствие его ужасного намерения инстинктивно проникло в её душу. Она сжала его руки, прижала их к своей груди, наклонилась с душевною болью к нему и их пылающие щеки прикоснулись. Свет исчез для них. Он обвил свои руки вокруг неё и покрывал её дрожащие губы бешенными поцелуями. Но сознание долга взяло верх, она отстранила его своею слабою рукою, а он как безумный отскочил от неё. Колеблясь между любовью и гневом, она сказала ему, что он видит ее в последний раз и, уйдя в соседнюю комнату, она заперла за собою дверь. Он лег на пол и пролежал без движения более получаса; потом вскочил и подойдя к двери воскликнул: «прощай Лота, на веки прощай». Придя домой он одел свой новый голубой фрак и написал письмо к Шарлоте. Вечером он еще долго рылся в своих бумагах, многие разорвал и бросил в печь; запечатал несколько пакетов. Затем он отпустил спать своего слугу, а сам, приписав еще несколько строк к письму к Шарлоте, выстрелил себе в голову над правым глазом. И однако Вертер Гёте далеко не атеист, он верит в загробную жизнь. «О милая, через минуту я разлучусь с тобою на веки», пишет он Шарлоте, «нет, как могу я исчезнуть, мы будем существовать, мы увидимся! Я иду вперед, иду к моему Отцу, к твоему Отцу! Я буду жаловаться Ему и Он будет утешать меня, пока ты не придешь тоже к Нему. Тогда я полечу к тебе на встречу, схвачу тебя и останусь с тобою перед лицом бесконечного в вечных объятиях» [75]). Вертера нельзя причислять к слабохарактерным натурам, у Вертера было много душевной силы и терпения. Он скорее идеалист, мечтатель полный чувственности, чем скептик, испытывающий отвращение к жизни, каким его считают некоторые критики. Если бы Вертер не был проникнут сознанием обязательности для него нравственных правил, запрещающих на земле любить чужую жену, то он наверное добился бы обладания Шарлотою и остался бы жить, потому что и Шарлота его любила. Но Вертер не захотел обманывать друга, не хотел тайной преступной любви, а жить без Шарлоты для него было не выносимо и он умер, твердо веруя, что в загробном мире, где нет печалей, где всё равны и где нет ни жен, ниревнивых мужей, он будет вправе слиться в бесконечном объятии с душою любимой женщины.

Впечатление, произведенное в Германии этим романом, было огромно. Одно издание расходилось за другим. Множество молодых людей, упоенных этим сочинением, в мечтаниях о любви, оканчивали жизнь самоубийством, встретив препятствия. Мания влюбляться в чужих жен дошла до своего апогея. Дзедушицкий[76]) рассказывает, что еще в его время существовали экземпляры этого сочинения Гете, облитые кровью тех, кто видел в Вертере образец героизма и с ним в руке оканчивал жизнь самоубийством.

Говорят, что уже 75 летний старик Гёте сам сознавал вредное влияние своего романа и выразил полное сожаление, что в таких привлекательных красках описал самоубийство своего героя.

Шиллер в своем сочинении «Cabale und Liebe» так же превозносит самоубийство.

Но в то время, как проповедь писателей-защитников самоубийства раздавалась громко по всей Европе, законодательство еще продолжало смотреть на самоубийство как на преступление. Кодекс Марии Терезии 1779 года в статье 93 от § 1–7 устанавливает, что тело самоубийцы должно быть похоронено там, где казнят преступников. Если самоубийца лишил себя жизни, избегая наказания за совершенное преступление, то его имущество берут в казну, если только оно должно быть подвержено конфискована за это преступление. Имя самоубийцы вычеркивается из всех метрик и книг того общества, к которому он принадлежит. Впрочем самоубийство почиталось преступлением только в том случае, если оно совершено при здравом рассудке.

Кодекс Иосифа II 1787 года в главе IV 123–125 так же предписывал, чтобы тела самоубийц хоронились палачом, в том случае, если добровольная смерть постигла самоубийцу так быстро, что он перед смертью не успел покаяться. Если самоубийца избежал наказания за совершенное раньше преступление, то его имя с названием того преступления должно быть вывешено на площади подле виселицы и повсеместно объявлено. Уголовный Австрийский кодекс 3 Сентября 1803 г. говорит (ч. I § 203), что если преступник избежал через самоубийство наказания за доказанное преступление, то его имя с указанием этого преступления должно быть вывешено на виселице. Самое покушение па самоубийство и то считается наказуемым (ч. II § 90); а именно покушавшийся на самоубийство получает предостережение от властей. Если же (§ 91) покушение не удалось вследствие постороннего вмешательства, то самоубийцу следует заключить под стражу и выпустить его не прежде, чем он пообещает раскаяться и сознает, что сохранение жизни есть обязанность по отношению к Создателю, государству и самому себе. Если покушение удалось и самоубийца умер, то тело его под конвоем переносят в поле и хоронят за кладбищем без церковных обрядов. Кодекс Наполеона Code Роеnal 1810 года совершенно не упоминает о самоубийстве. Впрочем, как уже было выше замечено, сам Наполеон I не одобрял самоубийства и, будучи консулом, издал декрет к армии, в котором говорилось, что солдат должен побеждать свои страсть, как побеждает врагов отечества, а потому воин, лишающий себя жизни, из за любви или горя — беглец, убегающий перед битвой с поля будущего сражения. Благодаря настояниям Фейербаха, Баварское уложение 1813 г. показало первый пример ненаказуемости самоубийства.

В Англии до сих пор еще не отменены те средневековые англосаксонские суровые законы короля Эдгара против самоубийц, о которых мы уже упоминали выше; но на практике эти законы почти не применяются. По примеру Баварского уложения, Австрийский уголовный кодекс 1852 г., Венгерское уложение и Голландский кодекс не считают самоубийство преступлением; тем не менее подвергают некоторые виды соучастия в самоубийстве наказанию, а именно подстрекатели и пособники, в случае самоубийство удалось, подлежат заключению до трех лет. Allgemeines Landrecht т II § 188 говорит: «без соизволения государственной власти никому не может быть отказано в честном погребении на общественном кладбище». Изданный для Царства Польского в 1847 году кодекс в ст. 944, 946 и 948 говорит, что духовные завещания самоубийц не имеют силы, а сами они должны быть лишены христианского погребения. В случае неудачного покушения на самоубийство, виновный подвергается церковному покаянию. Эти наказания не применяются в том случае, если самоубийство совершено в пылу благородного самопожертвования и когда женщина лишает себя жизни, чтобы избегнуть изнасилования и позора.

В настоящее время пи один из западных уголовных кодексов не считает самоубийство деянием наказываемым.

Следует заметить, что в древней истории Польши самоубийства были чрезвычайно редким, почти неслыханным явлением. В Польской конституции и в собраниях законов не было никаких постановлений о самоубийцах. Дзедушицкий, ссылаясь на Теодора Островского [77]), утверждает, что местные законы польские ничего не говорят о самоубийстве и что только по обычаю самоубийце отказывалось в торжественном погребении.

Простой народ в Польше всегда смотрел на самоубийство, как на преступление и с суеверным ужасом, крестясь, спешил пройти мимо могилы самоубийцы. Самое место, где совершилось самоубийство и где покоятся останки самоубийцы, считалось нечистым. Польские поэты тоже восставали против самоубийства; так Карпинский писал:

Что за польза в ранней смерти,
Когда ты можешь еще жить?
Иль боишься ты терпенье
Против горя приложить.
Ты не знаешь, что тебя
Может завтра ожидать;
Может быть тебе судьбою
Суждено на лаврах спать.
Впрочем в конце 18 века в высшем польском обществе вместе с распространением французских мод под влиянием западных писателей устанавливается взгляд на самоубийство, как на деяние не заслуживающее порицания.

В 1794 году погиб от самоубийства брат польского короля Станислава Августа, Примас Михаил Понятовский. Польские патрули перехватили письмо Михаила Понятовского к Прусскому королю и обвиненный в измене Примас был приговорен к смертной казни. Спасти его было невозможно. Поэтому Станислав Август достал у придворного доктора яду, который поражал бы моментальной смертью и, закутавшись в плащ, пробрался в Примаский дворец, где содержался под стражею несчастный приговоренный к смерти. Заливаясь слезами, король подал брату яд. Они обнялись для вечной разлуки. Примас проглотил яд и через минуту был мертв, а король быстро выбежал из замка.

В 1815 году окончил жизнь самоубийством известный ученый польский путешественник Иван Потоцкий, а в 1828 году молодой польский поэт Заборовский.

Девятнадцатый век в числе жертв самоубийства видел много выдающихся личностей. Кроме жертв революции, о которых мы говорили выше, во Франции многие выдающиеся лица погибли от самых разнообразных причин. Так знаменитый французский живописец Леонид Роберт [78]) лишился жизни 20 Марта 1845 года в Венеции от любви. Антоний Гросс [79]), выдающийся исторический живописец, бросился в Сену в Июне 1835 года. Альфонс Раббе [80]), французский литератор, отравился 6 Декабря в 1829 году.

Знаменитый философ граф Saint Simon, родившийся в 1760 году и умерший в 1825 году, покушался на самоубийство; однако ему спасли жизнь и после этого он продолжал свои ученые труды и издал свою знаменитую теорию социологии. Неудавшееся самоубийство графа Saint Simonà свидетельствует об удивительной твердости его духа и необыкновенном хладнокровии. Причина этого покушения до сих пор осталась не вполне выясненною. Надо полагать, что его приводило в отчаяние равнодушие и насмешливость, с которою общество встретило его сочинения о равенстве и братстве. Решившись умереть, он предварительно собрал у доктора всё сведения о наивернейшем способе застрелиться. Доктор сказал ему, что лучше всего стрелять в глаз, так как тогда пуля попадет в мозг и смерть наступит почти мгновенно. Saint Simon назначил день и час для выполнения своего намерения. Взяв затем в руки пистолет он приставил его дуло к одному глазу, а другим глазом следил за стрелкою часов и, когда наступила роковая секунда, спустил курок. Раздался выстрел и окровавленный философ, в полной уверенности в неизбежности быстрой смерти, лег спокойно в постель. К счастью в это самое время к нему случайно зашел один из его приятелей доктор S., тот самый, у которого Saint Simon спрашивал, куда лучше стрелять. «Ну, доктор, я застрелился по вашему совету», сказал ему Saint Simon. «Подойдите и убедитесь, что пульс и сердце бьются у меня не скорее обыкновенного и что решившись расстаться с жизнью я не волнуюсь больше, чем при каком либо другом поступке». Доктор действительно убедился, что

Saint Simon был совершенно покоен и сердце у него билось ровно и даже пульс не был ускорен [81]). Благодаря усердному лечению, хорошему уходу и крепкому телосложению больного его удалось вылечить и после того он жил еще несколько лет и продолжал свои ученые изыскания.

Отвращение к жизни под влиянием хандры развивается вообще чаще у мужчин, чем у женщин. По всем вероятиям любовь к семейству, к детям, различие женских страстей от мужских и постоянные занятия по хозяйству, не требующие особенного напряжения ума, в значительной степени предохраняют женщин от хандры. Впрочем упадок духа и отвращение к жизни замечаются не у одних только мечтателей поэтов и художников, но и у людей, которые одарены очень твердым характером и деятельно хлопочут на поприще общественной жизни. Так например в собственноручном дневнике Наполеона Великого, хранящемся в библиотеке кардинала Феша, можно найти признание этого замечательного человека в том, что ему в юности часто приходила на ум мысль окончить жизнь самоубийством.

Существование нравственной болезни, называемой хандрой и скукою, не подлежит сомнению, но было бы ошибочно всегда считать хандру признаком умопомешательства, как это полагает Esquirol. Отвращение к жизни является часто мотивом самоубийства при отсутствии каких бы то ни было признаков душевного расстройства [82]). Хандра нередко вызывает умопомешательство, но сама по себе очень резко отличается от него. Хандрою страдали выдающиеся мыслители мира. Кроме уже перечисленных Наполеона, Байрона, Гете, Робека, Руссо, Saint-Simon, мы можем указать на Шопенгауера, Ламартина и Шатобриана, из которых Ламартин описал свою тоску и наклонность к самоубийству в своем сочинении «Nouvelles confidences», а последний в своих «Mémoires d’outre tombe» изобразил гнетущую тоску, не покидавшую его в течении всей жизни. Ламартина нельзя упрекнуть в бездействии; он не был бесплодным мечтателем. Бросаясь от одной отрасли человеческих знаний к другой, он повсюду проявлял свои необычайные дарования; всё его сочинения свидетельствуют об обширности его знаний, ясности его ума и привычке к труду. И всё же этот замечательный, ученый, государственный человек, историк, поэт, оратор, так же как и Шатобриан нигде не находил удовлетворения в своей многосторонней, вечноразнообразной деятельности. Неизменная хандра повсюду преследовала Шатобриана. Томимый скукою он менял местожительство, скучал среди шумного светского общества, предавался беспричинному отчаянию в тиши своего кабинета и никогда не мог расстаться с мыслью о самоубийстве. Генрих Шопенгауер внезапно покончил свою жизнь самоубийством весною 1805 г. Сын его, знаменитый философ Артур Шопенгауер, отличался упрямством, оригинальным характером и глухотою. Под конец своей жизни он несомненно страдал сильною хандрой, но тем не менее, не смотря на попытки Зейдлица и Ломброзо представить его психопатом, Штейн в своем биографическом очерке о Шопенгауере настаивает на том, что великий германский философ вовсе не был психопатом.

Но Шопенгауер подобно итальянскому мыслителю Леопарди был насквозь пропитан бесцельностью и бедственностью земного существования. Поклонник буддийских учений, он не столько подготовил в обществе благоприятную почву для самоубийств своим атеизмом, сколько пессимистическими воззрениями на жизнь. Его безотрадные этические идеалы совпадают вполне с стремлениями Байрона, Шатобриана, Ламартина, Лермонтова, Леопарди и других популярных в Европе поэтов мировой скорби. В молодости Шопенгауер уделял много времени поклонению женской красоте, отличался живым и общительным характером и вообще только в возрасте около 25 лет начал заметно подаваться наклонности к уединению. Он не испытал в своей жизни ни лишений, ни горя, ни болезней, а между тем опубликованные выписки из его дневника [83]) свидетельствуют, что он томился недовольством судьбою и что индивидуальные страдания его, не имевшие реальной подкладки, могут быть объяснены лишь прирожденной меланхолиею духа, проявившуюся с особенною силою в последние тридцать лет его долгой и спокойной жизни. Впрочем не может подлежать сомнению, что хандра особенно сильно развивается у людей, которые проводят всё время в одиночестве и в усиленных умственных занятиях. Оттого Иоанн Златоуст в своем письме к Стагиру указывает, как на средство от хандры, завестись семейством и любить его. В самом деле с женою и детьми уединение почти невозможно.

В 1884 году весь Париж был взволнован поразительным самоубийством 82 летнего богача помещика De Poutalba. Сын этого старика был женат на дочери Г-жи D’Almonastr. Сперва он был лажем при Наполеоне I, а потом служил адъютантом у Маршала Неё. Первое время молодые супруги были очень счастливы, но потом муж стал не без основания ревновать жену. Она сделалась крайне расточительною и даже огромные доходы De Poutalba не могли удовлетворить её непомерных требований. В один прекрасный день она неизвестно куда исчезла. Впрочем вскоре муж получил от неё письмо из Нового Орлеана с требованием развода; затем о ней

долго ничего не было слышно и несчастному мужу только от времени до времени приходилось уплачивать по её долговым распискам. Наконец она вернулась к мужу, но её возвращение причиняло только новые горести всему семейству, потому что под её влиянием сын её бросил военную академию, где прежде прилежно учился, и предался разгульной жизни. Всё эти поступки глубоко огорчили старика 82 летнего деда De Poutalba, давно уже жившего в деревне у себя в замке.

По поступкам развратной женщины старик понял, что она погубит всё семейство и чтобы спасти своего сына и внука от неминуемого разорения, старец решил пожертвовать собою. Войдя в комнату невестки с парою двухствольных пистолетов, он запер за собою дверь, подошел к изумленной женщине и приказал ей молиться перед смертью.

Она умоляла его пощадить её жизнь, обещая исполнить всё его требования, но старик оставался неумолим. Первый выстрел не убил несчастную женщину, пуля попала в левую сторону груди. Второй выстрел ранил её в руку.

Тогда, обезумев от страха Г-жа de Poutalba подбежала к дверям и стала неистовым голосом звать на помощь. Разгневанный старик произвел еще один неудачный выстрел, но в это время сбежавшиеся люди выломали дверь и спасли окровавленную женщину от дальнейших выстрелов. Старик удалился в свой кабинет и лишил себя жизни… А его развратная невестка выздоровела и после этого ее продолжали торжественно принимать в великосветских парижских салонах. Этот старик был вполне бодр и в полном уме: очевидно он действовал под влиянием желания пожертвовать своею жизнью на благо всей своей семьи.

Среди многочисленных самоубийств, имевших место в Англии во второй половине нынешнего столетия особенно, замечательно самоубийство Лорда Садлера, отравившегося на 42 году от рождения.

До самой последней минуты жизни Садлер пользовался всеобщим уважением и занимал чрезвычайно высокое общественное положение. Начав свою карьеру адвокатурой в Ирландии, он очень скоро выдвинулся, благодаря своим замечательным талантам, и сделался депутатом в палате общин, а затем Лордом — казначеем.

Только после его смерти вся Англия с ужасом узнала, какие тяжкие преступления успел совершить в течении своей жизни этот выдающийся государственный человек. Он отравился ядом, который всегда носил при себе. Перед смертью он написал несколько писем, в которых заключается исповедь его бурной преступной жизни.

В 1870 году во Франции появилось сочинение Е. Douay (Дуэ) «Le suicide», в котором он в форме повести, весьма завлекательно написанной, излагает взгляды на самоубийство, склоняясь в сторону мыслителей, не видящих в самоубийстве преступления и греха.

Знаменитый Литре, глава французской школы позитивистов, говорит: «когда человек ясно излагает причины, мешающие ему жить дольше и когда эти причины не воображаемые, какое же может быть основание не признавать за таким человеком права нравственной свободы распоряжаться своею жизнью».

Лерминье в своем сочинении «La philosophie du droit» так же защищает самоубийство. Он говорит, что физиология совершенно ошибочно считает самоубийство деянием безумным и бессмысленным; напротив того самоубийство в действительности очень часто есть акт свободной, сознательной воли. Только человек может лишить себя жизни, другие же животные не обладают этою возможностью, потому что только человек умеет любить, страстно желать и уважать добродетель и свободу.

В этом отношении Лерминье однако ошибается, потому что по наблюдениям натуралиста Toussenel [84]) у ласточек привязанность самок к их самцам превосходит всякие вероятия. Если ласточка теряет своего мужа, то она уже больше никогда не сходится с другим самцом. Toussenel утверждает, что ему самому случалось наблюдать, как самки ласточки, потерявшие своих мужей, переставали принимать пищу и от долгого воздержания и горя умирали с голоду. Всем известен рассказ о собаке, которая, после того как похоронили её хозяина, не хотела уйти с его могилы и умерла от голода и холода. Бриерр де Буамон рассказывает, что маленькая собачка Марии Старт взбежала за нею на эшафот; какой то фанатик заставил эту собачку полизать кровь её госпожи. После того бедное животное не хотело ничего есть и вскоре умерло от голода [85]).

Исторический очерк религиозно-нравственных воззрений на самовольную смерть приводит к убеждению, что во всё времена человеческой истории самоубийство существовало то подвергаясь осуждению философов и законодателей, то напротив того, находя себе ярых защитников среди представителей мысли и науки.

Наш XIX век в этом отношении не составляет исключения. Выдающиеся иностранные юристы и русские криминалисты, как то: Таганцев, Кистяковский… не считают самоубийство преступлением, а писатели школы позитивистов не считают его и деянием постыдным и безнравственным. Но всё как признающие, так и отрицающие за человеком право самовольно распоряжаться своею жизнью сходятся однако в том отношении, что необходимо бороться с увеличающеюся в современном обществе наклонностью к самоуничтожению; Brierre de Boismont, Lisle, Ebrard, Falret, Motel и целый ряд других докторов, о которых упоминает Legoyt[86]), всё в один голос порицают современное неправильное воспитание и в нём видят главную причину ужасающего роста самоубийств в Европе.

На международном конгрессе судебной медицины в Париже в 1878 году доктор Жавель, как средство предупреждающее самоубийство, предложил возобновить уголовную репрессию самоубийства, а именно предлагал, установить, чтобы трупы самоубийц обязательно доставлялись в амфитеатры для анатомических опытов над ними.

После непродолжительных прений это предложение было отклонено конгрессом, при чём председатель конгресса Девержи сказал, что современное общество никогда не согласится отнять у семьи право сохранить тело её члена, который лишил себя жизни [87]).

И так пусть семейства самоубийц плачут над хладными трупами безвременно погибших жертв самоубийства; пусть религия дозволяет хоронить их тела и молиться об упокоении их души; пусть законы снисходительно смотрят на тех несчастных, которые стремятся самовольно сократить свою жизнь.

Во всём этом мы не видим опасности для общественной нравственности и для благополучия человеческого рода на земле, но мы присоединяемся к тем писателям, которые всё свои надежды на успешную борьбу с самоубийством возлагают на педагогию и требуют от общества и семьи, чтобы новые поколения воспитывались в духе любви к человечеству и ко всему живущему. Человек, который любит природу и находит утешение в созерцании её красот, который любит людей и смотрит на земную жизнь, как на высокую и благую цель, найдет в себе всегда довольно силы, чтобы пережить самые тяжкие испытания, посылаемые ему судьбою, не исключая даже мучений отвергнутой любви. Он переживет не только потерю честь, состояния, родных и любимых людей, измену жены и коварство друзей, но он найдет в себе настолько нравственной силы, что будет благословлять жизнь и молиться за своих врагов даже тогда, когда останется в мире одиноким, отвергнутым борцом за идею правды и любви.

Самоубийства в Российском государстве

Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана.

(Филареть).


Сулить мне труд и горе Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать!

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

(Пушкин).


Взгляд преподобного Августина[88]), умершего в 480 г. но Рож. Христ., на самоубийство, как на тяжкий грех, как на преступление против воли Божьей, против ближних, сделался господствующим в западной церкви. Вскоре церковные соборы[89]) стали определять наказания за самоубийство, с целью предупреждения новых покушений на лишение себя жизни.

Восточная церковь так же не осталась чужда этим взглядам и осуждение самоубийства мы можем найти в древнейших памятниках нашего церковного законодательства. В § 14 Кормчей книги говорится «Аще кто сам себя убьет, или заколет, или удавит, приношение не принесется за него, токмо аще ее будет во истину ум погубил подобает-бо их причетником испытовати о сем со истязанием». В требнике Петра Могилы и «в инструкциях старостам поповским» от Андриана Московского Патриарха в статье 21 мы находим так же запрещение хоронить у церквей или на кладбищах тела самоубийц. Однако до Петра Великого светское законодательство в России вовсе не упоминало о самоубийстве. Постановления же светской власти, «о самоубийстве» впервые встречаются в Воинском Уставе Петра II-го 1716 года в главе XIX артикуле 164 гласящем: «ежели кто себя убьет, то подлежит тело его палачу в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам и обозу». В толковании к этому артикулу прибавлено: «а ежели кто учинит в беспамятстве, болезни, в меланхолии, то оное тело в особливом, но не бесчестном месте похоронить». Устав Морской Петра II-го еще строже относится к самоубийству; в ст. 107 говорится: «кто захочет сам себя убить и его в том застанут, того повесить на районе, а ежели кто сам себя убьет тот и мертвый за ноги повешен быть имеет». Эти узаконения сохранили свою силу и в последующие царствования, так что свод законов Императора Николая I относится к самоубийству очень строго. У Brierre de Boismont можно найти следующий мало известный анекдот о Петре Великом. Когда Петр II-ой предал Верховному Суду своего сына царевича Алексея, один из судей подал Петру прошение о назначении пенсии своей вдове. Удивленный царь потребовал от него объяснения по поводу такого странного прошения. «Я подчиняюсь приказаниям Вашего Величества», отвечал судья, «это моя священная обязанность, и поэтому я подпишу приговор, но я не могу после этого остаться жить, я должен умереть, это мое священное право».

Петр помолчал, подумал, потом резко проговорил: «иди ложись в постель».

У того же писателя можно найти следующий интересный факт, почерпнутый им из «Moniteur officiel» за 1791 год: Императрица Екатерина II, нуждаясь в новобранцах, издала указ, в котором объявлялось, что всё Русские подданные, которые вступят добровольно в ряды войска, получат свободу. Последствием этого указа было то, что крепостные крестьяне целыми массами стали поступать вольноопределяющимися в армию. Дворянство подняло вопль и Екатерина II-я, снизойдя к просьбам землевладельцев, отменила свой указ и приказала всем крепостным вернуться снова к своим господам. Многие однако не захотели подчиниться этому новому указу, и опасаясь гнева своих господ, окончили жизнь самоубийством [90])…

В начале нынешнего столетия в России умер от самоубийства Александр Николаевич Радищев талантливый и беспокойный мечтатель, не оставивший, впрочем, после себя никаких особенно замечательных трудов. В свое время книга Радищева «Путешествие в Москву» наделала много шума; она была причиною его несчастья и кратковременной славы. Екатерина сама прочитала эту книгу и за ее горькую возмутительную сатиру предала Радищева суду. Сенат приговорил его к смертной казни, но Государыня смягчила приговор и Радищев был сослан в Сибирь.

Все прочли книгу Радищева, но вскоре и забыли ее.

Император Павел I вызвал Радищева из ссылки, вернул ему дворянство и чины и обласкав его, взял с него обещание не писать ничего против Правительства. Радищев сдержал свое слово и во всё время царствования Павла I не написал ни одной строчки. Но в царствование Александра I он был определен в комиссию составления законов и здесь с юношескою пылкостью снова принялся за свои прежние мечтания. Граф Завадовский с дружеским упреком заметил ему, что в его года и при седых волосах не следует так увлекаться бесплодными мечтаниями, при этом Граф выразился в том смысле, что и Сибирь не охладила Радищева. Огорченный мечтатель возвратился домой и отравился.

Пушкин в своей статье о Радищеве утверждает, что мысль о самоубийстве постоянно преследовала Радищева с тех пор, как в Лейпциге он присутствовал при мучительной кончине своего молодого друга У такова, умершего на 21 году жизни от последствий невоздержанной жизни. Осужденный врачами на смерть, Ушаков равнодушно и спокойно услыхал свой приговор, но вскоре физические муки стали столь не выносимы, что он захотел ускорить приближение смерти и потребовал яду, но Радищев помешал ему отравиться и Ушаков умер естественною смертью в страшных мучениях. С этих пор мысль о самоубийстве сделалась любимою темою размышлений Радищева. Он написал философское рассуждение «О человеке и его смертности и бессмертии» изд. в 1807 г. Пушкин находит, что умствования его пошлы, а слог тяжелый и вялый. В этом сочинении проглядывает увлечение теориями и взглядами Гельвеция.

В течении своей жизни Радищев постоянно сам предсказывал, что кончит свою жизнь самоубийством и наконец это предсказание сбылось, когда всего меньше можно было ожидать его исполнения.

В издании 1832 года Свода законов в силу статей 347, 348 и 349 оконченное самоубийство влекло за собою лишение христианского погребения, если не было доказано, что самоубийство последовало в состоянии безумия или беспамятства. Таким образом наше Русское светское законодательство, как и церковное различало вольное, сознательное самоубийство от бессознательного. Это деление самоубийства сохранилось и в современном нашем праве, не смотря на господствующее в настоящее время в медицине воззрение па самоубийство, как на деяние совершающееся всегда под влиянием не нормального состояния мозга и какого-то особенного молекулярного движения частиц мозга. Так профессор Судебной медицины Казанского Университета Гвоздев в своем труде «о самоубийстве с социальной и медицинской точек зрения» проводит мысль, что самоубийство всегда есть ничто иное, как проявление умственной деятельности, достигшей последних границ своей ненормальности [91]).

«Как за ближайшую причину всякого по-«жара мы принимаем вообще огонь», говорит профессор Гвоздев, в другом месте (стр. 30 idem): «так за ближайшую причину всякого самоубийства «мы не можем, хотя бы употребили всю силу разумения своего, принять другой причины, кроме «изменения нормальной мозговой деятельности». В заключение своей брошюры Гвоздев говорит: «самоубийство совершается только помешанными, т. е. больными, а потому считать какую бы то ни было болезнь преступлением и налагать за эту болезнь наказание, значит возвратиться к воззрениям давно минувших веков».

Впрочем мнение профессора Гвоздева далеко не разделяют самые выдающиеся исследователи самоубийства. Так напр. Бриерр-де-Буасмон [92]) пришел к заключению, что отвращение к жизни является часто главным мотивом самоубийства при отсутствии каких бы то ни было признаков душевного расстройства. А. Lisle в своем замечательном труде Du suicide[93]) положительно опровергает точку зрения Falret и других докторов, рассматривавших всякое самоубийство, как явление болезненного расстройства умственных способностей. Письма самоубийц составляют самый убедительный довод против мнения тех, которые утверждают, что в последние минуты лишающие себя жизни постоянно находятся в бреду, или подвержены очевидному расстройству умственных способностей. Мнение их опровергают не только чистый, ровный почерк писем у многих самоубийц, указывающий на твердость духа самоубийц, но так же и мысли и чувства, выраженные в их предсмертных строках [94]).

Постановления нашего современного права заключают в себе взгляд на самоубийство не только с точки зрения уголовной, как преступления, влекущего за собою наказание, но и предусматривают гражданские последствия этого деяния в сфере имущественной. Поэтому не только уложение о наказаниях содержит в себе отдельную главу 2-ю в разделе X, трактующую о самоубийстве, но и в своде гражданских законов мы находим статью 1017, определяющую, что завещания самоубийц считаются недействительными. Предшествующая статья 1016 объясняет нам причину, по которой законодатель хочет, чтобы завещание самоубийц считалось недействительным.

Статья 1016 тома X св. зак. говорит, что всё завещания должны быть составлены в здравом уме и твердой памяти, а «посему», поясняет следующая статья 1017-ая, во 1-х «духовные завещания недействительны, если они составлены во время помешательства лицами безумными, сумасшедшими», во 2-х «недействительны духовные завещания самоубийц». Как из буквального текста приведенных двух статей, так и на основании логического толкования их придется признать, что гражданское наше право придерживается взгляда на самоубийство совершенно противоположного, чем уголовное уложение. А именно (ratio legis) смысл закона, основание статьи 1017 заключается в предположении, что самоубийство совершается всегда в состоянии умственного расстройства, но практика Гр. Кас. Деп. Прав. Сената проводит иной взгляд, а именно мы можем найти следующие рассуждения Прав. Сената. «На истце, требующем уничтожения духовного завещания самоубийцы, лежит только обязанность доказать факт самоубийства. Если ответчик утверждает, что факт этот совершился при обстоятельствах не влекущих за собою признания требований истца правильными, то он и должен доказать те обстоятельства, кои по его утверждению служат опровержением события, истцом уже доказанного и дающего последнему законное основание требовать уничтожения завещания. Это тем более, что свободная воля всегда предполагается, а потому отсутствие её должно быть каждый раз особо доказано» [95]).

«Признание завещания самоубийцы недействительным — есть гражданское последствие самоубийства, как преступления. Для признания завещания самоубийцы недействительным — недостаточно установить только факт самоубийства, а необходимо еще установить, что самоубийство произошло не в состоянии невменяемости. Уголовный суд, прекращая следствие по поводу самоубийства, не обязан постановлять заключения о событии самого преступления; постановление о прекращении следствия не может считаться равносильным решению уголовного Суда. Вопрос о действительности или недействительности духовного завещания самоубийцы подлежит решению суда гражданского, а не уголовного. Лицо заинтересованное в признании такого завещания недействительным в праве обратиться непосредственно в суд гражданский и гражданский суд обязан установить как самый факт преступления самоубийства, так и то, совершено ли оно сознательно или в состоянии невменяемости» (Гражд. Кас. Департ. Сен. 77 г. № 365); (80 г. № 276, 76 г. № 92, 70 г. № 674) стр. 15 у Боровиковского Уст. Гр. Суд. под ст. 6-ой § 21.

Отсюда ясно, что Прав. Сенат смотрит на недействительность духовного завещания, как на гражданское последствие уголовного преступления и потому для признания завещания ничтожным требует лишь доказанности самого факта самоубийства.

Если же кто нибудь желает домогаться утверждения завещания самоубийцы, то на это лицо и возлагается обязанность доказывать, что самоубийство было учинено в состоянии невменяемости; тогда оно не рассматривается как преступление, и следовательно не влечет за собою недействительности завещания. Но само собою разумеется, что момент составления завещания имеет существенное значение; поэтому, если будет доказано, что и в момент составления духовного завещания завещатель был уже не в здравом уме и не в твердой памяти, то недействительность завещания является неизбежным последствием общего правила, выраженного в статье 1016 т. X св. зак. Улож. о наказаниях, назначая за самоубийство церковное наказание, лишение христианского погребения и гражданское наказание, лишение права свободного распоряжения в духовном завещании своим имуществом, явно склоняется на сторону взгляда, что самоубийство по общему правилу совершается в состоянии полного вменения.

Невменяемость же должна быть каждый раз особо доказана, так как в силу 1472 ст. улож. о наказ., лица, которые лишили себя жизни в состоянии безумия, сумасшествия или беспамятства, происшедшего от болезни, не подвергаются тем карам, которые предусмотрены этою статьею 1472-ой. Таким образом по буквальному смыслу русского законодательства духовное завещание самоубийцы должно быть всегда признаваемо недействительным; ибо если самоубийца был нормальный, здоровый человек, то недействительность завещания является гражданским последствием преступления, предусмотренного статьею 1472 улож. о наказ.[96]), если жена лицо имеется одно из тех условий, в силу коих самоубийца освобождается по 1472 статье улож. о нак. от последствий самоубийства, т. е. если имеются на лицо безумие, сумасшествие, беспамятство и проч., то духовное завещание является во всяком случае тоже недействительным, как составленное лицом, за которым Суд признал невменяемость по причине душевного или умственного расстройства. Из этого запутанного положения профессор Нахман в своем ((гражданском праве» находит однако очень остроумный выход. Он говорит, что сознательная воля необходима только в момент составления завещания. Поэтому, если лицо, составившее в здравом уме и твердой памяти свое духовное завещание, затем лишит себя жизни и суд признает, что самоубийство было совершено в состоянии сумасшествия или беспамятства, от болезни происшедшего, то заинтересованные лица не лишаются права доказывать, что завещание было составлено здравым человеком и следовательно должно остаться в силе.

В России запрещение считать действительными завещания самоубийц появилось впервые при Императрице Екатерине II-ой; хотя отдельного указа на это не было, но это высказано но поводу одного частного лица, а именно в решении Сената 1766 г. по делу о духовном завещании Князя Псковского, при чём в этом решении разъяснено, что завещание самоубийцы не действительно, если писано в состоянии беспамятства или безумия, сопровождавших самоубийство. Но в последующих решениях недействительность духовных завещаний самоубийц признавалась за общее правило.

И только уже в самом недавнем времени, а именно в 1894 г. Правительствующий Сенат высказался по поводу дела о духовном завещании Ахматова в том смысле, что завещательные распоряжения остаются в силе, если доказано, что завещание было составлено в здравом уме и твердой памяти таким лицом, которое впоследствии лишило себя жизни в беспамятстве или под влиянием душевного припадка. Дело Ахматова докладывал Сенатор Пахман, мнению которого, таким образом отныне суждено получить практическое применение в кассационной практике Сената.

Из мотивов к уложению о наказаниях видно, что составители уложения, назначая известные невыгодные последствия для самоубийства, имели ввиду, как ближайшую цель, предупредить развитие самоубийств. Они полагали, что для религиозных людей мысль о том, что их тела лишаются христианского погребения и будут зарыты в безвестные могилы, на столько тяжела, что в состоянии будет удержать от приведения в исполнение их намерения лишить себя жизни. Точно так же право наградить после своей смерти людей, оказавших нам услуги, обеспечить участь дорогих, любимых нами существ, составляет одно из тех преимуществ, которыми особенно дорожит человек перед смертью. Поэтому, полагали составители уложения, мысль о недействительности духовного завещания может остановить руку самоубийцы, готовую уже нанести смертельный удар. Против этих воззрений составителей уложения о наказаниях можно однако возразить весьма многое. В сущности ведь высшее и самое дорогое благо на земле это «жизнь», а потому если самоубийца побеждает в себе естественное влечение к жизни, если он становится выше инстинкта жизни самосохранения, то едва-ли мысль об имущественных интересах может быть сильнейшим стимулом для него, чем те причины, которые побуждают его расстаться с жизнью. Точно так же, если религиозный человек решается сознательно на самоубийство, зная что оно ее угодно Богу, если он совершает это самоубийство, веруя в загробную жизнь и в милосердие Бога, то само собою его не в состоянии удержать от самоубийства то обстоятельство, что церковь лишит его христианского погребения. Ведь для всякого истинно верующего веление религии гораздо важнее обрядовых форм. Старообрядцы и раскольники, придающие огромное значение форме и обрядам и те не устрашались угрозою остаться без погребения.

Как известно среди раскольников в XVII веке самоубийство было очень в ходу. Многие из них заживо сжигали себя, чтобы не достаться в руки правосудия, которое их преследовало.

До сих пор в России существует немногочисленная секта поморян, которая полагает, что самоубийство приятно Богу, ибо по словам Спасителя» [97]): «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее».

Многие мыслители не только скептики и материалисты, но и глубоко верующие в загробную жизнь, как мы видели в предшествующих главах, открыто защищали право человека самовольно прекращать свою жизнь. Особенно в этом направлении писали и рассматривали вопрос о самоубийстве многие лютеранские мыслители. Таким образом, даже склоняясь в пользу предположения, что сознательные самоубийства совершаются людьми верующими в Бога и загробную жизнь, придется все-таки с большим сомнением отнестись к возможности устрашить намеревающихся лишить себя жизни запрещением хоронить тела самоубийц. Правда в первой части настоящего труда приведены исторические примеры законодательства в Милете и в Риме при Тарквинии и указано, что под влиянием суровых законов, обрекавших тела самоубийц на поругание, самоубийства прекратились. Но эти исторические примеры не в достоянии поколебать нашего убеждения в бесцельности строгих мер против самоубийц, ибо эти примеры относятся к таким временам, когда внешним обрядам и формальностям придавали гораздо более значения, чем содержанию религиозных и моральных норм. Время это давно миновало; темные массы необразованного народа еще и до сих пор могут быть удерживаемы от самоубийств мрачными красками, в которых суеверие народа рисует (состояние самоубийц после их смерти; для простого суеверного человека мысль о том, что его тело зароют без установленных религиозных обрядов, представляется на столько страшною, что он пожалуй и не решится на самоубийство.

Но ведь большинство самоубийц приходится на долю интеллигенции, на долю городских жителей; наконец среди самоубийц встречаются иногда и люди совсем не верующие, а таким людям перспектива, что над их телом не совершат религиозных обрядов, вовсе не страшна. Наказание бездушного тела повешением за ноги, как то полагалось по морскому уставу Петра И-го, или «отдачею его палачу для бесчестного погребения», как то полагается еще и до сих пор по не отмененной статье 923 устава Врачебного VIII т. св. зак., современные юристы совершенно справедливо находят бессмысленным, потому что наказывать тело умершего человека то же самое, что наказывать мраморную статую.

Не в надругательстве над бездушным телом, не в лишении силы духовного завещания можно и должно искать средство удержать от самоубийства. Всё эти меры едва-ли из ста раз в состоянии один раз удержать руку самоубийцы и предупредить самовольное лишение жизни, а между тем всею своею тяжестью обрушиваются на голову ни в чём не повинных родных и близких самоубийце лиц. Как тяжело матери, или старику отцу видеть, как тело его сына с бесчестием зарывается в таком месте, куда и прийти то поплакать над могилою неудобно и стыдно. А чем виноваты друзья, слуги, жена, дети самоубийцы, которым он завещал свои богатства и у которых закон отнимает их, считая завещание ничтожным? Поборники наказания за самоубийство видят в этом наказании лишь предупредительный характер, но есть и теперь еще писатели, которые осмеливаются требовать наказания за самоубийство во имя общих идей нравственности и уголовного права, а именно как возмездия за преступление, как исправления преступника и устрашения других, намеревающихся совершить то же преступление. Так недавно еще в своей статье о самоубийстве Н. А Невзоров[98]) говорил следующее: «кто признает бессмертие души, а так же то, что душа по смерти всё помнит, сознает, для того наказание самоубийц получает характер возмездия. Для души должно «быть несомненно тяжело, что телу, с которым она была соединена, не оказывают почестей». С этой религиозной точки зрения Невзоров признает целесообразным налагаемое статьею 1472 уложения на самоубийц наказание. Но можно-ли разделять его взгляды? Не позволительно-ли задаться вопросом, имеет-ли правочеловеческое законодательство судить и наказывать душу человеческую, представшую уже пред Судьею Небесным? Ведь и наше уголовное судопроизводство в ст. 16-ой и практика угол. кассац. департамента Сената вполне определенно высказывают, как общее правило, что уголовное преследование лица умершего не мыслимо. А между тем новейшие писатели, рассматривающие вопрос о самоубийстве с религиозной и нравственной стороны, требуют не только преследования, во и наказания лиц уже умерших. Не служит-ли это доказательством, что эти писатели хотят возвратиться к воззрениям давно отживших времен. Может быть ради устрашения они станут защищать английский закон, (до сих пор не отмененный, однако никогда не применяемый), в силу которого самоубийц должны хоронить с колом вбитым в голову?! Но мы позволим себе прямо осуждать эти суровые и бесцельные законы. Мы не можем не пожелать, что бы статья 923 уст. врачеб. была отменена, а постановления уложения о самоубийстве вовсе исключены из уголовного кодекса. Мы вместе с профессором сенатором Таганцевым не можем усмотреть в самоубийстве существенных признаков всякого преступления, «нарушения юридической нормы, ограждающей чужое благо от посягательства на него со стороны постороннего лица». Признавая даже, что самоубийство часто может являться актом безнравственным и почти всегда греховным, когда человек, покидая добровольно жизнь, оставляет за собою не оконченные творения, не сведенные счеты, не выполненные обязанности по отношению ближних людей и общества или государства, мы однако решительно не можем признать самоубийство преступным деянием, влекущим за собою какое бы то ни было наказание.

Область христианской религии и нравственности гораздо шире, чем область уголовного права и не всё то, что греховно может быть наказываемо светским судом. В самоубийстве очень часто нет посягательства на чужое благо. Жизнь человека, говорят, принадлежит не ему одному, но он должен жить и для близких, родных, для общества, для государства, даже для всего человечества. Христианская религия указала человеку на широкие задачи, которые он должен неустанно преследовать в земной жизни. Стремясь к самоусовершенствованию, человек должен заботиться о том, чтобы улучшать материальное и нравственное благосостояние других. Он не может, если он христианин, утверждать, что у него нет цели в жизни. Нет такого момента, когда бы человек мог сказать: «теперь я исполнил всё свои обязанности, я достиг совершенства». А потому, лишая себя жизни, человек самовольно отказывается от служения благу людей и тем самым нарушает завет христианской религии о неустанном самоулучшении. Согласимся с приведенным религиозным воззрением на значение человеческой жизни. Но где же у светской или духовной земной власти те средства, которыми можно принудить каждого человека к нравственному усовершенствованию; где те законы гражданские и уголовные, посредством которых можно бы было каждого члена человеческого общества заставить всю жизнь посвящать исключительно на благо человечества?

А если нет таких законов, которые могли бы заставить человека осуществит при жизни цел ею христианского существования, то не может быть и речи о законах, запрещающих ему прекратить эту жизнь. Когда худой актер сознательно отказывается от исполнения трудной роли и скромно удаляется за кулисы, мы одобряем его скромность, почему же мы должны осуждать человека, который сознав, что вся его жизнь есть уклонение от нравственных идеалов христианина, решается скромно удалиться с арены жизни? Не потонули что он сознал свои недостатки. Или быть может потому, что, отчаявшись в своем исправлении и в возможности изменить условия своей жизни, он проявил бесхарактерность и отсутствие искренней веры в Проведение, при помощи которого всегда возможно исправление даже величайших преступников?! Пусть так; согласимся, что такой человек сделал бы похвальнее, если постарался бы жить и самоусовершенствоваться. Но всё же, лишая себя жизни, отчаявшись в возможности исправления, такой человек поступает лучше, чем иной, сознательно уклоняющийся всю свою жизнь от исполнения нравственных велении своей совести и всё таки спокойно доживающий свой век без всякого стремления к лучшим идеалам. А ведь против последнего законодательство бессильно. Безнравственного сибарита, лентяя, черствого эгоиста, скупого одинокого человека, вся жизнь которого направлена на то, чтобы мотать, или копить деньги — закон не преследует, не карает, хотя всё эти лица грешат против Бога и против человечества, отказываясь служить им.

Самоубийца так же отказывается служить человечеству, но за то своею добровольною смертью он перестает и делать зло, если жизнь его была греховна. В самоубийстве по отношению к людям можно видеть только отрицательные невыгоды, самоубийца перестает делать добро. В самоубийстве же по отношению к самому себе можно видеть лишь посягательство на собственное благо на свою жизнь. А так как каждый волен распоряжаться своим благом без всякого ограничения, лишь бы этим распоряжением не нарушались чужие права, то и самоубийство с точки зрения юриспруденции не может быть рассматриваемо, как преступление против собственной жизни и самое определение преступления самоубийства, приведенное составителями уложения в ст. 1472, противоречит основным понятиям уголовного права о преступлении вообще, как посягательстве на чужое благо.

Еще возражают, что самоубийца, умирая совершает преступление по отношению своих родных, близких, заставляя их скорбеть об его преждевременной смерти. Но здесь опять смешивают понятие греховного с понятием преступного. Может быть религия осудит отца семейства, который из страсть к путешествиям, на долго покидает свою семью и отправляется в далекие страны, не позаботившись о том, чтобы на долгие годы обеспечить участь своих детей; Но никакой закон не назначает за это наказание и не считает это преступлением. И так, даже признав самоубийство безнравственным и греховным деянием, мы не можем согласиться с тем, что оно есть деяние преступное. Одна из важнейших задач государства это изыскивать меры к поднятию общественной нравственности. Достоинство законов определяется тем, насколько они служат выражением нравственных идей. Но идея справедливости уже сама по себе говорит против тех мер, которыми уложение хочет предупредить развитие самоубийства. То время, когда вместе с преступником наказывались и всё его домочадцы, уже давно кануло в вечность. А других карательных мер для предупреждения самоубийства криминалисты не могли изобрести; поэтому и с точки зрения целесообразности наказаний и с точки зрения справедливости следует положительно отвергнуть наказание за самоубийство. Напрасно поборникам наказуемости за самоубийство выставляют на вид тот исторический факт, что самоубийства у некоторых народов были почти не известным и редким явлением, хотя законы и религия не только не наказывали самоубийц, но даже вовсе не упоминали об этом деянии. В древней Польше и Прибалтийском крае не существовало ни каких запретов и наказаний самовольному лишению себя жизни, то же самое у Евреев, а между тем до конца 17 столетия самоубийства в Польше и в Остзейском крае были неслыханною редкостью; тогда как в Англии и России, где уголовное право смотрит на самоубийство, как на преступление, самоубийства возрастают с каждым годом. Не лучше-ли это доказательство, что причины развития самоубийства вовсе не заключаются только в отсутствии веры в загробную жизнь и в отсутствии карательных законов? Но современные проповедники преступности самоубийства утверждают, что чрезмерное развитие самоубийств у нас в России следует прежде всего приписать тому обстоятельству, что законы о самоубийцах применяются с послаблением, что вследствие излишней гуманности врачей всех самоубийц обыкновенно признают помешанными, вследствие чего и, не подвергая установленному наказанию, хоронят по обрядам церкви, так что в обществе многим лицам даже вовсе не известно, что наши законы считают самоубийство преступлением и за него карают. По мнению. например, Невзорова[99]) «если бы постановления «нашего законодательства относительно самоубийц «аккуратно приводились бы в исполнение, число «самоубийств несомненно сократилось-бы».

Но кроме уже выше приведенных соображений, в силу коих самоубийство не может быть признано деянием преступным, следует еще иметь ввиду, что по теории уголовного права всякое наказание, будучи последствием преступления, должно быть направлено прежде всего на борьбу с злою волею преступника. Но самоубийца не преступник; а если бы он и был преступником, то как же мы будем посредством наказания бороться с его преступною волею, когда ни самого преступника, ни его злой воли уже не существует! Бездушное тело лишено всякой воли, а преступную душу, освободившуюся от оков тела может судить только Высший Небесный Судия.

Если самоубийство не есть преступление то и покушение на самоубийство и подстрекательство к самоубийству не должно быть наказываемо, так полагает профессор Таганцев [100]), тоже говорит и профессор Кистяковский [101]). Юридическое основание их взгляда на ненаказуемость пособничества и покушения на самоубийство вполне логично, ибо если деяние само по себе не преступно, то и покушение на совершение этого деяния не может считаться преступным. Ныне же действующее наше уложение назначает в ст. 1473 в виде наказания церковное покаяние изобличенному в покушении лишить себя жизни, когда исполнение его намерения остановлено независящими от него обстоятельствами. Тогда как свод законов 1832 года назначал за покушение па самоубийство ссылку в Сибирь, а законодательство Петра I наказывало покушение к самоубийству смертною казнью.

Заключение!

Жизнь! зачем ты собой

Обольщаешь меня?

Еслиб силу Бог дал.

Я разбил-бы тебя.

Кольцов.


Das Leben ist eine Krankheit;

Der Schlaf — ein Palliatif;

Der Tod — die Radikalkur.

Weber[102]).


Сильна любовь, как смерть!

(Соломон песнь песней. VIII. 6).


В нашем уложении придается весьма важное значение мотивам к самоубийству. Так как по ст. 1474 не подвергаются наказанию за самоубийство 1) лица, лишившие себя жизни по великодушному патриотизму для сохранения государственной тайны, 2) женщина лишившая себя жизни ради сохранения целомудрия и своей честь. Из редакции этой статьи видно, что законодатель некоторые случаи самоубийства возводит в доблесть. Впрочем эти случаи уже не подходят под понятие простого самоубийства, а скорее могут быть названы самопожертвованием ради высших принципов. Само собою разумеется, что те лица, которых добровольная смерть одобряется законом, память о которых государство увековечивает возведением монументов, не могут считаться ненормальными, сумасшедшими; иначе нам пришлось бы отказаться от многих героев, увековечивших свои имена в памяти народной посредством великодушного лишения себя жизни. Не может быть никакого сомнения, что рядом с бессмысленным, или по крайней мере не вменяемым самоубийством, очень часто случаются самоубийства вполне сознательные и произвольные, поэтому и меры направленные к предупреждению самоубийства должны быть различны, смотря потому борются-ли с сознательным самоубийством или с бессознательным. Но нужны-ли вообще эти предупредительные меры, когда самое самоубийство мы не признаем за преступление и требуем его не наказуемости. Не колеблясь ответим «да нужны». Нужны потому что, даже не будучи преступлением, самоубийство при тех громадных размерах, которых оно достигло в современном обществе, есть зло и зло ужасное. Если бы в Европе самоубийства считались десятками и сотнями, если бы среди самоубийц попадались бы только одинокие, свободные, ни чем не связанные и уже долго пожившие люди, тогда это явление мы еще затруднились бы назвать «злом», но когда среди самоубийц встречаются и дети и юноши еще почти не жившие и не способные понять смысла жизни; когда между самоубийцами мы находим отцов семейств, оставляющих многочисленную семью на произвол судьбы без куска хлеба; когда дряхлые старики отец и мать оплакивают возлюбленного сына надежду, гордость и опору их старости; когда остается молодая, полная жизни и страсть супруга, безутешно рыдающая над трупом любимого мужа, окончившего самоубийством свою жизнь; когда самоубийства, вызывающие слезы, горе, отчаяние, считаются десятками тысяч, когда в одной Германии цифра эта достигает 9000 в год, а во Франции 7000, и у нас в России уже колеблется между 2500 и тремя тысячами в год, когда самоубийство повсюду в цивилизованных странах, в особенности в городах, приобретает уже характер повальной эпидемии, тогда, не колеблясь, можно и должно признать его величайшим злом. Нужно бороться с ним, надо уменьшить наклонность к самоубийству, существующую в современном обществе. Но как это сделать? Конечно только не наказывая бездушные тела самоубийц поруганием и не лишая их христианского погребения, каковые наказания трудно совместить с учением христианской церкви о возможности искупления греха посмертными молитвами об упокоении души умершего. Надо внушать молодым поколениям привязанность, любовь к жизни, нужно заставить их верить, что назначение человека заключается в служении человечеству; надо убеждать их, что вся история человечества при всей иногда её непонятности стремится к определенным, разумным целям. Один из популярнейших современных итальянских философов Монтегаца[103]) провозгласил в своей «Физиологии любви», «что ни один человек в мире не был безусловным негодяем». Другой русский писатель[104]) в 60 годах утверждал, что «в мире нет совершенно безнадежного положения для человека, так же как нет совершенно лишних людей. По словам Кирпичникова[105]) Достоевский в самом черством эгоисте признавал возможность благородных моментов, в самом ужасном злодее учил видеть несчастную человеческую душу, которой не чужды ни высшая справедливость, ни великодушие… Пусть эти человеколюбивые взгляды распространяют в обществе, пусть они сделаются господствующим убеждением и несомненно самоубийства уменьшатся гораздо быстрее под влиянием светлых воззрений на жизнь, чем под влиянием устарелых наказаний нашего уголовного права. Воспитание и религия имеют несомненно большое значение на развитие и уменьшение наклонности к самоубийству. Но было бы большою ошибкою считать безверие-атеизм главною причиною увеличения числа самоубийств. А. В. Лихачев в заключении своего труда: «самоубийство в западной Европе и Европейской России»[106]) так же приходит к тому выводу, что «уменьшить наклонность к самоубийству нельзя одним привитием религиозного чувства, ибо это чувство слишком свято и высоко и не имеет под собою той почвы, на которой живут и умирают люди». Побуждения же самоубийства, по мнению Лихачева, порождаются главным образом экономическими условиями общественной жизни, а потому он и выражает надежду, что политическая экономия и законодательство, обусловливающие благосостояние общества, со временем при правильном своем развитии уничтожат в обществе позорящее его желание смерти.

Не следует смешивать религиозного индифферентизма с полным отрицанием загробного существования и бессмертия души. В то время как религиозное равнодушие, являясь отличительным признаком современного общественного настроения, чрезвычайно способствует развитию самоубийства — полное неверие на оборот задерживает это развитие. Пушкин правильно понимал значение неверия на решимость окончить жизнь самовольной смертью. В Евгении Онегине[107]) он говорил:

«Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, Клянусь! давно бы я оставил этот мир.
Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир.
И улетел в страну свободы, наслаждений,
В страну, где смерти нет и нет предубеждений».
Уже Достоевский в своем дневнике [108]) совершенно правильно заметил, что наши русские самоубийцы вовсе не атеисты, а лишь люди, равнодушно относящиеся к вопросам религии, как будто они вовсе и не слыхали о том, что они существа бессмертные. Они легко лишают себя жизни, потому что никогда и не задумывались над вопросами о существовании высших идеалов бессмертия и правды. Они стравливаются, вешаются, стреляются без всякой даже тени сомнения и борьбы, просто потому, что жизнь им надоела, потому что они устали, потому что их мелкое самолюбие не получает желательного удовлетворения, потому что условия их жизни не дают им возможности наслаждаться материальными благами, а иногда лишают себя жизни просто не понятно почему, без всякой даже для них самих известной причины.

Да такие самоубийцы вполне достойны названия, которое дал им Достоевский и мы можем с своей стороны только пожелать, чтобы благодаря новому направлению умов и более правильному воспитанию, сбылось как можно скорее предсказание Достоевского: «пройдет это жалкое, уродливое, недоношенное племя и засветит опять, как солнце великая мысль и скажут всё, жизнь хороша, а мы были худы».

Но нельзя так же отрицать того, что самоубийство очень часто может быть рассматриваемо, как болезнь, или как один из видов душевного расстройства. Могущественное влияние наследственности на самоубийство факт не оспоримый. Почти у всех писателей, исследовавших этот вопрос, мы находим многочисленные поразительные примеры, доказывающие, что наклонность к самоубийству передается от родителей к детям и т. д. Особенно много таких примеров собрал Falret в своем сочинении «Du suicide et de l’hipochondrie».

Должно заметить, что эта наследственность у родственников самоубийц выражается не только в стремлении лишить себя жизни, но и вообще в различных странностях. Так лица, наклонные к самоубийству, отличаются легкомысленностью, необыкновенным образом жизни, сильными порывами страстей, раздражительностью, мрачным расположением духа. Доктор Галль упоминает о многих семействах, в которых наклонность к самоубийству существовала в нескольких поколениях; особенно замечателен приводимый им пример богача Gantier, имевшего семерых детей и около 2-х миллионов состояния. Всё члены его семьи погибли от самоубийства, хотя никто из них не терпел ни нужды, ни горя и всё были, по-видимому, здоровы и пользовались общим уважением. У Esquirol’a мы находим не менее поразительный пример. Один богатый купец имел шесть сыновей; всё они по окончании своего образования получили от отца значительную сумму денег на устройство своей будущности и всё разъехались в разные стороны. Младший из сыновей лишил себя жизни, бросившись в припадке меланхолии с крыши дома; вслед за ним вскоре окончил самоубийством живший вместе с ним старший брат. У третьего брата обнаружились на тридцатом году жизни признаки умопомешательства. А четвертый брат очень способный и умный явился однажды к Esquirol’ю и, с отчаянием сообщив ему историю своей семьи, признался, что уверен в своей неминуемой гибели. Два года спустя он действительно лишил себя жизни. Сестра этих несчастных сошла с ума. Шестой брат лишил себя так же жизни, хотя был нежно любим своею молодою женою и, по-видимому, пользовался полным благополучием.

Г-жа Жорж Занд рассказывает, что одно время ею овладело стремление лишить себя жизни. Мысль о самоубийстве сделалась для неё idée fixe и постепенно стала переходить в мономанию. Намерение лишить себя жизни иногда возникало так быстро и было так беспричинно, что ей самой казалось, что она сходит с ума. Особенно вода возбуждала в ней стремление к смерти.

Однажды она в сопровождении доктора Дешартре верхом на лошади переезжала вброд широкую реку. Вдруг на середине реки у неё явилось непреодолимое желание утонуть, тогда она быстро повернула лошадь и направила её к самому глубокому месту. Дешартре страшно закричал и его голос вывел её из оцепенения и ей удалось во время спастись. Вслед за этим она созналась доктору, что на неё часто находит мания самоубийства. Тогда доктор рассказал ей что и с её отцом в молодости случались точно такие же припадки, во время которых он старался утопиться [109])

Не менее наследственности влияет на развитие наклонности к самоубийству воображение. Бывали случаи, когда люди лишали себя жизни только потому, что в них укоренилось гибельное убеждение в неизбежности самоубийства. Так одна молодая девушка вообразила, что в семье её предков с отцовской стороны существует наследственная склонность к помешательству. Эта уверенность еще более в ней укрепилась, когда её отец, т. е. муж её матери, лишил себя жизни без всяких видимых причин. Несчастная девушка окончательно пришла к убеждению, что в жилах её течет испорченная кровь и что мозгу её угрожает сумасшествие. Она начала тосковать, избегать общества и наконец бросилась в Сену. Её вытащили из реки и спасли. Узнав о причине этого покушения мать созналась ей, что она не дочь её мужа, окончившего свою жизнь самоубийством и что настоящий незаконный отец её до сих пор жив и здоров. Действительно черты лица этого человека имели большое сходство с лицом девушки и это настолько убедило её в правдивости признания, сделанного ей матерью, что она перестала считать себя больною и уже никогда больше не помышляла о самоубийстве.

В числе причин, способствующих развитию самоубийства некоторые писатели по примеру Монтеские называют сырой климат. Однако статистика не подтверждает этого мнения и к тому же в одной и той же местности наклонность к самоубийству то исчезает, то очень сильно увеличивается в зависимости от различных других причин. Впрочем нельзя отрицать, что голубое небо юга и чистый воздух, согретый лучами яркого солнца, действуют успокоительно на душу человека, тогда как туманы и серые пасмурные дни в Петербурге и Лондоне могут нагнать тоску даже на здоровых людей.

Влияние ветров напр. сирокко и самума на расположение к самоубийству почти вне сомнения. Эти ветры вредно действуют на здоровье европейцев; у них замечаются приливы крови к голове и приступы помешательства, вследствие чего происходят частые покушения на самоубийство.

Большинство писателей считает несомненным фактом, что число самоубийств гораздо больше летом и весною, чем осенью и зимою. Причина этого явления остается не разъясненною, хотя можно с некоторою уверенностью утверждать, что жара вообще предрасполагает человека к лени, скуке и распутству, да к тому же летом дни дольше, а ночи на столько коротки, что мозг, переутомленный дневными трудами и заботами не успевает отдохнуть….

По исследованию Brierre de Boismont пол имеет так же весьма важное значение при изучении истории самоубийства, потому что количество мужчин, оканчивающих свою жизнь самоубийством, ежегодно по статистическим данным превосходит почти в три раза количество самоубийств среди женщин и это явление тем замечательнее, что, как известно, женщины вообще более подвержены душевным болезням чем мужчины[110]). Не служители это опровержением мнения профессора Гвоздева, будто самоубийства всегда совершаются только под влиянием умственного расстройства?

Наибольшее количество самоубийств приходится на возраст от 30 до 40 лет. Дети же и старцы гораздо реже оканчивают свои дни посредством самоубийства.

Однако исследования статистики приводят к заключению, что в больших Европейских центрах наклонность к самоубийству среди детей возрастает. Воображение детей очень сильно развито и потому подражание среди них играет громадную роль, оттого при детях не следует рассказывать о самоубийствах, столь подробно описываемых в газетах.

Темперамент также имеет значение на наклонность к самоубийству. Особенно часты случаи самоуничтожения между меланхоликами. страсть меланхоликов порывисты и переходы от спокойствия к безотрадному отчаянию у них очень быстры. Они почти всегда заняты своими печальными мыслями и потому всякая неудача производит па них глубокое, болезненное впечатление.

Одиночество тоже, невидимому, предрасполагает к самоубийству; но крайней мере по статистике одинокие люди чаще лишают себя жизни, чем семейные.

Бедность может быть рассматриваема, как одна из главных причин увеличения самоубийств среди городская населения.

По таблицам Бриер-де-Буамона наибольшее количество самоубийц составляют ремесленники, что объясняется сосредоточием ремесел в больших центрах, соприкосновением промышленников с богатыми людьми и развитием вследствие того зависти, а так же дурными гигиеническими и нравственными условиями, которыми обставлена жизнь ремесленника в городах.

Среди арестантов преступления чрезвычайно редки и что замечательно воры, каторжники, бродяги и вообще люди, для которых преступление обратилось в ремесло, почти никогда не лишают себя жизни. Напротив того преступники еще не развращенные и те, которые совершили преступление в порыве страсть, оканчивают нередко самоубийством. Судя по таблице, составленной Бриер-де-Буамон, более половины лишивших себя жизни были хорошего поведения, но так как в этом числе было очень мною больных, помешанных, бедняков, терпящих нужду, ипохондриков, то из этой таблицы нельзя еще вывести заключения будто страсть и пороки не влияют на расположение к самоубийству.

Нельзя так же отрицать, что с развитием цивилизации увеличивается число самоубийств, но из этого вовсе не следует, что невежество предохраняет от самоубийства. Нет, наука и просвещение никогда не могут причинить вреда человечеству; но ложное направление и неправильное понимание науки и её задач чрезвычайно способствуют возрастанию самоубийств. Из всех пороков и страстей особенно большое значение, как ближайшей причины самоубийства, следует признать за пьянством и наклонностью к игре.

Под влиянием алкоголя всё физическое и нравственное существо человека подвергается полному вырождению. Болезни предков, предававшихся этому гибельному пороку, переходят от них к будущим поколениям и порождают слабоумие, преступления, сумасшествия и самоубийства.

Бывали случаи когда, под влиянием опьянения, покушались на самоубийство такие люди, которые в трезвом состоянии никогда и не помышляли о самоубийстве.

Вино и спирт могут поэтому быть отнесены к числу причин вызывающих бессмысленное, бессознательное лишение себя жизни более всех других страстей. Игра напротив того располагает к самоубийству сознательному, потому что несчастный постепенно приходит к убеждению в неизбежности своей гибели.

Ольхин[111]) со слов Brierre de Boismont утверждает, что на свете нет ни одного игрока, который бы хоть раз в жизни не подумал окончить жизнь самоубийством.

У того же автора мы находим изложение содержания письма одного самоубийцы, в ярких красках описывающего страшную борьбу гибельной решимости с врожденным чувством самосохранения [112]). Это письмо заслуживает того чтобы его привести здесь целиком:

«Запрись и читай один. Через один или два часа по получении этого письма, брат твой будет трупом. Это ужасно, и не думай что я покидаю жизнь без сожаления. Я был весь в долгах и не мог перенести мучительности своего положения. Я всё проиграл и мне остается только застрелиться. С 800 франками я приехал в Париж: хотел еще раз испытать счастие и проиграл всё, даже чужие деньги. Вчера я решился на самоубийство, но ходил несколько часов по окрестностям Парижа, не имея духа зарядить пистолета. Желание видеться с родными еще раз и чувство самосохранения понуждали меня отдалить страшную минуту и таким образом вчера я не выполнил своего намерения. О, если бы ты знал, дорогой брат, какое страшное чувство вызывало во мне прикосновение к оружию, мои мучения привели бы тебя в ужас. Когда я смотрел на огни, блестевшие на бульварах и говорил себе. что жизнь моя потухнет вместе с ними, я чувствовал содрогание, которое должно быть совершенно изменило выражение моего лица.

«Я читал многие описания самоубийств, но как они слабы в сравнении с истиною! Я прежде полагал, что у меня будет больше твердости духа. Когда меня два года тому назад на дуэли прокололи шпагою, я считал себя смертельно раненым и храбро смотрел в глаза смерти без всякого содрогания. Почему же теперь мне так страшно? Спрячь мое письмо от твоей жены, ей не нужно рассказывать об этой ужасной картине. Ах если бы судьба поставила на мою дорогу такое сокровище, как твоя жена, то верно я не кончил бы так плачевно моей жизни.

«В последнее время я всеми силами старался забыться в попойках и в обществе увлекательных женщин, но мысль о самоубийстве никогда меня не покидала. Через минуту всё узы будут разрешены. Прощай, милый брат. Всего более я сожалею о тебе. Постарайся, как можно осторожнее сообщить это несчастное происшествие нашему отцу. Что меня ожидает на том свете? Я не имею полной веры, но не осмеливаюсь и не могу быть неверующим!»

Чтобы закончить обзор главных причин, вызывающих в современном обществе несметные самоубийства остановимся еще на любви.

Любовь играет в жизни человеческой такую же роль, как воздух. Без любви человеческое общество не мыслимо и всё отступления от законов любви приносят самые горькие плоды. Правда в современном обществе любовью торгуют, ее заглушают и фальсифицируют, но человеческая природа берет верх над теми искусственными ранками, в которые стремится поставить современная цивилизация всякое проявление искреннего сердечного чувства.

Выражения «сердце ноет и тоскует», «сердце полное любви, рвется пополам» не представляют преувеличения. Известны многочисленные случаи, когда неудовлетворенность сердечных стремлений и потеря надежды на счастливую взаимную любовь причиняли разрыв сердца. Тоска любви, порожденная невозможностью обладания дорогим и милым существом черпает свое начало не из воображаемых страданий человека, она вытекает из самого существа природы, усматривающей в любящих существах незаменимое орудие для достижения своей цели — сохранения рода.

Шопенгауер[113]) говорит, что воля к жизни стремится к воплощению в одном определенном индивиде, который может родиться только от известных родителей. Мужчина и женщина, созданные друг для друга, инстинктивно это чувствуют при первой же встрече, при первом взгляде, которым им удалось обменяться. Вот почему вполне правильно замечание нашего известного адвоката и поэта[114]), «что есть лица женские, в которых взор мужчины встречает для души мгновенный приговор». «Все в такой женщине очаровывает мужчину и отвечает на самые заветные, давнишние запросы его сердца, ума и темперамента». Каждое её слово, каждое движение, каждый взгляд еще более возбуждают в нём непреодолимую страсть. Думать о ней, стремиться к ней, обладать ею — становится целью его жизни. И в этом нет ничего удивительного, потому что в этом стремлении к любимой женщине проявляется не столько индивидуальная воля любовника, сколько вопль обиженной природы, оскорбленной тем, что внешние приличия и социальные условия человеческой жизни, воспрепятствовали соединиться двум индивидам, любовь которых послужила бы к сохранению рода, произведя прекрасный и здоровый плод. Любовь, будучи направлена на одного определенного индивида, приобретает благородный, возвышенный оттенок и сила её достигает такой степени, что всё интересы даже, самая жизнь теряет всякое значение, если обладание любимой особою сделалось невозможным. Многочисленные самоубийства влюбленных, как нельзя больше подтверждают справедливость теории Шопенгауера, что во всякой, даже самой возвышенной, любви конечною целью является не взаимность, а обладание; ибо только в последнем случае осуществляется стремление природы к сохранению рода путем воспроизведения нового индивида от родителей, чувствующих друг к другу страстное влечение, основанное на том, что мужчина инстинктивно стремится к определенной женщине, ибо только от женщины, с подходящими к нему качествами, может родиться такой индивид, в котором родовой тип выражен наилучшим, наипрекраснейшим образом. Опьяняющий восторг и трепет, испытываемый мужчиною при виде любимой женщины, обладание которой ему кажется величайшим счастьем на земле, есть именно чувство рода, жаждущего воплотиться в определенном индивиде. Вот почему одной взаимности и сознания, что мы любим и любимы еще недостаточно для нашего счастья на земле. Нам нужна любовь реальная, нужно обладание любимою женщиною, так как без такого обладания не возможно вполне исчерпать цель нашего существования. Мы можем пережить века в наших ученых трудах, мы можем приобрести бессмертное имя в истории человеческой культуры, но жить в самом себе после смерти можем только при условии, что у нас самих будет свое потомство. А это последнее будет тем лучше, тем здоровее, тем прекраснее, тем умнее и счастливее, чем более гармонии и взаимного влечения существовало между его родителями. Вот почему это страстное, непобедимое влечение к обладанию любимою женщиною всегда было и будет явлением естественным и разумным, как бы ни смеялись над ним те безумцы, которые не признают за любовью её всеобъемлющего, всепобеждающего значения в человеческой жизни. Сколько сумасшедших, сколько самоубийц обязано своею судьбою несчастной, отвергнутой любви. Особенно многочисленны случаи сумасшествия из за любви между женщинами и в этом нет ничего удивительного. Женщины, избавленные от ежедневных хлопот, без службы, без определенных занятий, имеют гораздо больше свободного времени, чем мужчины, и разумеется, посвящают на размышления о любви большую часть этого времени. Без любви для женщины нет жизни. Наш великий писатель Гончаров заметил, что «уже давно доказано, что женское сердце не живет без любви». А между тем повседневная жизнь так прозаична, так далека от христианского идеала любви к ближнему и в то же время не дает женщине права свободно распоряжаться своими чувствами!… В современных браках, в погоне за приданным, за карьерою столько лжи, столько скрытых страданий и неудовлетворенных стремлений, что нельзя удивляться громадному количеству жертв, погибающих от любви. Легко понять, что многие несчастные предпочитают смерть продолжительной жизни, полной страданий, ввиду потери всякой надежды на удовлетворение своей искренней, страстной привязанности. Тишина и спокойствие могилы представляются отрадным утешением для тех, кто потерял надежду, в ком одиночество и отчаяние берут верх над стремлением бороться с неудачами, кто не чувствует в себе силы забыть любимые темные, чудные очи, полные неги и страсть, повсюду преследующие его воображение. Можно бы было привести многочисленные доказательства того, что почти всё самоубийцы, погибшие от любви, верят в загробную жизнь и многие из них обладают глубоко религиозным чувством. В сочинении Ольхина о самоубийстве[115]) собраны многочисленные примеры, заимствованные у Бриерра-де-Буасмона, убеждающие в том, что часто несчастный любовник, занося руку над своею головою, верит, что в будущей жизни он навсегда соединится с любимою женщиною, с которою здесь на земле его разлучают люди и их бессмысленные предрассудки. Довольно часто встречаются в обществе так называемые взбалмошные люди, которые раздражаются из за пустяков, ищут ссор, дуэлей, приключений и ежедневно намекают, что окончат жизнь самоубийством. Такие лица составляют настоящее несчастье для своих родных и друзей, тем более, что прежде чем привести в исполнение свое роковое намерение, они успевают причинить много огорчений тем людям, которые им симпатизируют.

Впрочем очень часто такие характеры совершенно изменяются под влиянием сильной страсть. Один молодой человек, который вел очень дурной образ жизни и никому не покорялся, влюбился в одну замужнюю женщину и это на несколько лет отклонило от него мысль о самоубийстве[116]). Страдания, зависящие от болезней мозга, больше всего предрасполагают к самоубийству, почему многие писатели и считают расстройство мозговой деятельности единственною причиною самоубийств и полагают, что только душевно-больные люди оканчивают свою жизнь самоубийством. Мнение это однако опровергается весьма многими авторитетными исследованиями и многочисленными историческими примерами, приведенными нами в настоящей книге. Впрочем если в последнее время ученые антропологи стремятся доказать, сходство гениальных людей с помешанными в физиологическом отношении[117]) и утверждают, что гениальность есть ни что иное, как особая форма психического вырождения, что гениям, преступникам и сумасшедшим одинаково присущи одни и те же признаки, как то бессердечие, странности, потери правильного понятия о нравственности, рассеянность, приливы крови к головному мозгу и эпилептические припадки; если первоклассных гениев как Юлия Цезаря, Мольера, Наполеона, Петрарка, Петра Великого, Магомета, Ришелье, Карла V, Достоевского, Монтескье, Флобера, Ж. Ж. Руссо и др. называют эпилептиками[118]), то что же удивительного, что самоубийц так же причисляют к помешанным. Русское законодательство, как было выше указано, различает самоубийство сознательное, разумное от бессознательного. Придерживаясь такого деления, мы в своем исследовании почти исключительно говорили о самоубийстве, как деянии сознательном, поэтому влияние сумасшествия и физических болезней, изменяющих всё существо человеческого организма, оставлено нами в стороне, как не относящееся к предмету нашего труда.

Нельзя однако не упомянуть о том, что физические болезни, в особенности болезни желудка и половых органов, развивают наклонность к меланхолии и порождают странные, невидимому беспричинные, самоубийства. У лиц, подверженных болезням желудка, удивительно как подавляется душевная деятельность; они становятся вялыми, грустными и часто оканчивают самоубийством. Много мыслей и гениальных изобретений не появилось на свет только от того, что в ту минуту гений страдал несварением желудка. Сколько суровых законов, сколько странных указов было подписано под влиянием раздражения нервов кишечных каналов….

Умственные способности, будущность, деятельность ученая и общественная, короче вся судьба человека находится в тесной зависимости от физического состояния его тела; тем не менее не следует вполне отрицать свободу воли даже в больном человеке.

А эта воля может пересилить всё препятствия и заставить жить даже такого человека, который всё потерял на земле и стремится к смерти, как к переходу в лучший, вечный мир гармонии и счастья.

Библиография


I. Россия.
Радищев, А. И. «О человеке и его смерти и бессмертии».

Веселовский. «Исследование о самоубийстве в России» (Журнал Министерства Внутренних Дел 1847 г. кн. V).

Врач Ольхин. «О самоубийстве в медицинском отношении». Петербург, 1859 г.

Дзедушицкий «Самоубийство», перевод с польского В. Б. Киев, изд. 1878 г.

Тихомиров. «Бессмертие души и самоубийство», 1879 г.

Понамарев. «Статья о самоубийстве в III т. сборника соч.

по судебн. медицине». 1880 г.

Лихачева А. В. «Самоубийство в Западной Европе и в Европейской России. Опыт сравнительно-статистического исследования».

Достоевский, Ф. «Дневник писателя, о самоубийстве», 1881 г.

Гвоздева Ив. «О самоубийстве с социальной и медицинской точек зрения». Казань, изд. 1889 г.

Невзоров, И. А. «О самоубийстве». Казань, 1891 г.

Булацель, П. Ф. «Исторический очерк философских воззрений и законодательств о самоубийстве». Ревель, 1894 г.

II. Англия.
Biadavatos. «А declaration of that parodox or thesis, that self homicide is not so naturally a sine that it may never be otherwise, wherein the nature and the extent of all these laws which scems to le violated by this act, are diligenty surveyd, written by John Donne». London, 1644.

Pellicanicidium or the Christian adviser against self-murder, together with a guide at the pilgrimpass to the bond of living. London, 1655.

Gildon. «Les oracles de la raison». Londres, 1695.

Watt. «Defense against the tentation of self-murder in sermons discourses and essays on various subjects». London, 1755.

Hume. «Essays on the suicide and the immortality of the soul». London, 1785.

Majore, Ch. «А full enquiry in to the subject of suicide towich are added two treaties on duelling and gaming». London, 1790.

Forbes Winslow. «The anatomy of suicide». London, 1840.

Brovn. «On uniform action of the human will, as exhibited by is means results in social statistics». 1852.

Radcllffe. «English suicide, medical critic». London, 1862.

Millar. «Statistic of military suicide». London, 1874.

III. Бельгия.
Quetelet. «De l’homme». Брюссель, 1835 г.

« — «Essai de statistique morale». Брюссель, 1866 г.

VI. Германия и Австрия.
Rachelius. «De morte voluntaria». Helmstadt, 1659

Praeterius. «Der verdammliche Selbstund Eigenmord». Dantzig, 1693.

Stürmer, Reinhard. «De caede propria», Regiom, 1702.

Heumann. «De autochiria philosophorum», Jena, 1703.

Marperger. «Nöthige Warnung für den verderblichen Selbstmord». Nuremberg. 1715.

Grentzken. «Sist philos». Hamburg, 1717.

Hecker. «De autokeiria martyrum». Lips, 1720.

Calmaria-Suedi, J. R. «Exercitatio philosophica de morte voluntaria philosophorum et bonorum virorum etiam Judeorum et Christianorum», издание Функа в Ринтельне в 1736 г.

Idem. 2-ое издание с добавлением доктора Функа в Марбурге в 1755 г.

Fonaey. «Mémoires de l’Acadeinie de Berlin», изд. 1754 г. В этом труде помещена «диссертация о самоубийстве».

«Anti-hegesias», диалоги в стихах на французском языке относительно самоубийства, издание 1763 г. в Гамбурге.

De Merian. «Discours sur la crainte de la mort, sur le méprit de la mort et sur le suicide (Mémoires de l’Académie de Berlin)», в 1763 г. издано на французском языке.

Schreiber, Albert. «De morte voluntaria exsercitatio philosophica», 1765.

Millers. «Fortsetzung von Mosheim’s Sittenlehre der heiligen Schrift». 1765.

Less. «Vom Selbstmord». Goettingen, 1767.

Millers. «Abhandlung von der tugendhaften Erhaltung des Lebens und der richtigen Beurtheilung des Selbstmords». Leipsick, 1771.

Sailler. «Vom Selbstmord». Munich, 1783

Engel. «Der Philosoph für die Welt», Leipsick, 1787.

Groddek, Gottfried. «Cominentatio de morte voluntaria». Goettingen, 1785.

Block, G. M. «Vom Selbstmord, dessen Ursachen und Gegen mitteln». Aurich, 1792.

Knuppeln, I. «Ueber Selbstmord, ein Buch für bie Menschheit». Gera, 1690.

Meiners. «Abhandlung über den Hang mancher Völker zum Selbstmorde in der Goetting histor.».

Bruger, Ancer. «Von der stillen Wuth oder dem Triebe zum Selbstmord», 1783.

Goethe. «Werther’s Leiden». Leipsick, 1787.

Grüner. «De suicidio in foro non semper culposo». Jena, 1792.

Grüner. «Commentariae de imputatione suicide dubia». Jena, 1799.

Hermann. «Dissertatio de autochiria ex philosophia et ex legibus romanis considerata». Лейпциг, 1809 г.

Ossiander. «Ueber den Selbstmord». Гановр, 1813 г.

Staudlin.«Geschichte der Vorstellungen und Lehren vom Selbstmorde», изд. Геттинген, 1824 г.

Casper. «Beiträge zur Medecin» 1-e Partie. Берлин, изд. 1825.

Heufelder. «Der Selbstmord in arzneigerichtlicher und med.-phisiologischer Beziehung». Берлин, изд. 1828 г.

Feirbach. «Gedanken über Todt, und Unsterblichkeit». 1830.

Bernokilii. «Populationistik’» 1-e Partie. Ульм, изд. 1848 г.

Schurmaier. «Lehrbuch der gerichtlichen Medizin», 1854.

Frantz. «Handbuch der Statistik». Бреславль, 1860 г.

Wappoeus. «Populationistik» tome 2-е. Гетинген, 1861 г.

Bromberg, Salomon. «Welche sind die Ursachen der in neuester Zeit so sehr überhand nehmenden Selbstmorde»? Бромберг, изд. 1861 г.

Wagner, Adolph. «Gesetzmässigkeit etc.», 1-й t., Гамбург, изд. 1864 г. (2-я часть этой книги посвящена почти вся самоубийству).

Guttshtad. «Die Selbstmorde in Preussen während der Jahre 1869 bis 1872», 1874.

Oettingen, A. «Die Moralstatistik in ihrer Bedeutung für eine christliche Social-Ethic», Эрланген, изд. 1874.

Oettingen, A. «Ueber akuten und chronischen Selbstmord». Дерпт, изд. 1881 г.

Mayer, G. «Die Gesetzmässigkeit im Gesellshaftsleben», изд. 1877 г.

Kolb, G. «Handbuch der vergleichenden Statistik». Лейпциг, 1879 г.

Werstecke, B. «Die Statistik freiwilliger Handlungen und die menschliche Willensfreiheit». Франкфурт. 1868 г.

Jnhoffer, M. «Der Selbstmord». Augsburg, 1866.

Baer. «Der Alkoolismus». Берлин, 1878 г.

Richter. «Die Zunahme des Selbstmordes in Sachsen», изд. 1882 г., в Лейпциге.

Schtark. «Ueber Selbstmord im Kindesalter».

Masaryk. «Der Selbstmord als sociale Massenerscheinung der Civilisation». Вена, 1881 г.

V. Франция.
Montaigne. «Essays».

Du Vergier-St.-Cyran. «Question Royale». 1609.

Barbeyrac. «Préface au droit de la nature et des gents de Pouffendorf». 1734.

Deslandes. «Reflexions sur les grands hommes qui sont morts en plaisantant». 1732.

Montesquieu. «74 и 76 lettres persanes». Paris, 1721.

Rousseau. «Nouvelle Heloïse lettres 22, 21».

Voltaire. Dict. philosophique: «Caton et Suicide».

Mercier. «Tableau de Paris». 1763.

Dr. Louis. «Mémoire sur une question anatomique relative à la jurisprudence, an moyen de reconnaître le suicide avec l’assassinat dans le corps d’un pendu». Paris, 1763.

Encyclopédie art. Suicide (attribué à Diderot), 1765 г.

Mirabaud. «Système de la nature ou des lois du monde physique et moral» Londres, 1770.

Jean Dumas. «Traité du suicide ou du meurtre de soi-même». Amsterdam, 1773.

L'abbé Dubois de Launay. «Dissertation sur le suicide». 1782.

Bareuc. «Dissertation sur la mélancolie anglaise, ou reflexions physiques et morales sur le suicide, 1789.

Spiess. «Biographie de suicidés, ouvrage traduit de l’allemand et augmenté de quelques réflexions philosophiques et morales par. J. Pott. Лона на и Париж, изд. 1798 г.

L'abbé Jauffret. «Du suicide», 1801.

L'abbé Guillon. «Entretiens sur le suicide», 1-e изд. Париж, 1802; 2-е изд. Париж, 1836 г.

А. Portal. «Considération sur la nature et le traitement des maladies de famille et des maladies héréditaires etc.», 1814.

Chevrey. «Essai médical sur le suicide, considéré dans tous les cas comme le résultat d’une aliénation mentale». 1816.

M-me de Staèl. «L’influence des passions», изд. 1817 г.

M-me de Staèl. «Réflexions sur le suicide», 1820.

Falret. «Du suicide et de l’hypochondrie». Париж, изд. в 1822 г.

Regnailt Elias. «Du degré de compétence des médecins sur les questions judiciaires relatives à l’aliénation mentale et des théories philosophique sur la monomanie homicide suivi de nouvelles reflexions sur le suicide, la liberté, morale etc.» Париж, 1830.

Broussais. «De l’irritation et de la folie», 1830.

De Guerry. «Essai de statistique morale». Париж, 1835.

Prosper Lacas. «De l’imitation contagieuse ou de la propagation sympathique des névroses et monomanies». Париж, 1832 г.

Brouc. «Considérations sur le suicide de notre époque», 1836.

Faustia Hélie. «Des suicides et de leurs causes (Revue française et étrangère de législation)», 1837.

Ferrus. «De l’emprisonnement et des prisonniers». Париж, 1838 г.

Esquirol. «Maladies mentales», Париж, 1838 г.

Esquirol. «Suicide» (Dictionnaire de médecine).

Marc. «De la folie considérée dans ses rapports avec les questions médico-judiciaires». Париж, 1840 г.

Cazauvieilh. «Du suicide, de l’aliénation mentale et des crimes contre les personnes comparés dans leurs rapports réciproques». Париж, 1840 г.

Krugenstein. «Du suicide», изд. 1841 г.

Descurets. «La médecine des passions». Париж, 1841 г.

Tissot. «De la manie du suicide et de l’esprit de révolté de leurs causes et de leurs remèdes», 1841.

St.-Mare de Girardin. «Du suicide et de la haine de la vie». Париж, 1843 r.

Bourqaelot. «Des oppinions et de la législation en matières de mort volontaire pendant le moyen âge», Париж, 1843 г.

Etoc Demazy. «Recherches statistiques sur le suicide appliquées à l’hygiène publique», изд. 1844 г.

Deaazy. «De la folie dans la production du suicide» (Anales medico-psychol.), изд. 1844 г.

Bourdln. «Du suicide considéré comme maladie». Париж, 1845 г.

Debreyne. «Du suicide considéré au points de vue philosophique, religieux, moral et médical». Париж, 1847 г.

Delasiauve. «Lettre en réponse au dernier article du Dr. Bourdin sur le suicide», 1847.

Lucas. «Traité physiologique et philosophique de Pherédité naturelle». Париж, 1847–1850 г.

Dechambre. «De la monomanie homicide-suicide». Париж, 1852 г.

Du Camp. «Les mémoires d’un suicide». Париж, 1853 г.

Lisle. «Du suicide, statistique, medecine, histoire et législation». Этот труд удостоен Парижскою медицинскою академиею награды. Париж, 1856 г.

Borbaste. «De l'homicide et de l'Anthropophagie». Париж, 1856 г.

Bertrand, Louis. «Traité du suicide dans ses rapports avec la philosophie, la théologie, la médecine et la jurisprudence». Париж, 1857 г.

Dabadie «Les suicides illustres des personnages les plus remarcables de tous les pays», изд. 1859 г. Этот труд не окончен.

Jousset. «Du suicide et de la monomanie suicide», 1858.

Marc d’Espine. «Essai analitique et critique» 1858.

Des Etangs. «Du suicide politique en France de 1789 jusqu'à nos jours». Париж, 1860.

Hippolyte Blanc. «Mémoire sur le suicide en France» (Journal de la société de statistique de Paris), 1862.

De Guerry. «Statistique morale comparéé de la France et del’Angleterre». Париж, 1864 г.

Eugène Gru. «Les morts violentes». Париж, 1864 г.

Brierre de Boismont. «Du suicide et de la folie suicide». Париж, 2-е изд. 1865 г.

E. Caro. «Du suicide dans ses rapports avec la civilisation». Париж, 1869 г.

Debreiyae. Essai sur la théologie morale», изд. 1868 г.

Tardien. «Etude médico-légale sur la pendaison, la strangulation et la suffocation. Париж, 1870 г.

Leroy. «Etude sur le suicide et, les maladies mentales dans le département de Seine et Marne». Париж, 1870 г.

Ebrard. Du suicide considéré aux points de vue médical philosophique religieux et social». Авиньон, 1870 г.

Legoyt, A. «Le suicide en Europe». Париж, 1870 г.

Waimi. De l'indentité de quelques unes des causes du suicide, du crime et de maladies mentales». Париж, 1872 г.

Morean fils (De Tours). De la coutagion du suicide à propos de I’épidemie actuelle». Париж, 1875 г.

Maudsley. «Le crime et la folie». Париж, 1875 г.

VI. Италия.
Граф Пассерони, изд. в 1773 г. в Лондоне на английском языке свое «изследование о самоубийстве».

Appiano Bonanafede. «Философия и критика истории самоубийства», издано в 1762 г. в Италии и переведено на французский язык в 1843 г.

С. Ravizza. «Il suicidio, Milan», изд. 1843 г.

Воnоmи. «Del suicidio in Italia Milan», изд. 1878 г.

Morselli. «Il Suicidio statistica morale-comparata». Milano, в 1880 г. Это сочинение переведено в 1881 г. на немецкий язык и на английский язык.

Carrieri. «Il suicidioe la poene capital». Неаполь, изд. 1883 г.

Ferri. «Lomicidio-suicidio». Турин, изд. 1884 г.


Указатель по алфавиту


А.
Август — 19, 40.

Августин преподобный — 40, 43, 68, 155.

Авимелех — 24.

Авраамово лоно — 24.

Аврелий Виктор — 45.

Австрия; А. Кодекс — 140, 130; А. клуб самоубийц — 133.

Аквы Секстийские — 17.

Акосто Уриель, его самоубийство — 89.

Акцидиа — 70.

Альфред-де-ла-Винии — 92.

Алкоголь, влияние его на самоубийство — 191.

Александр Великий — 17, 18.

Амид — 20.

Анаксагор — 30.

Англия страна сплина — 90.

Английское правительство-20.

Английские законы о самоубийстве — 140.

Антоний — 43, 44.

Андреевский, адвокат — 194.

Аристотель — 31.

Арианские Вест-Готы — 19.

Армия — 17.

Артаксерс — 17.

Арунций, Люций — 48.

Аристипп — 15, 32, 33.

Арестанты — 190.

Асхам убеждает Иоанну Грей принять яд — 86.

Ассирийцы — 21, 22.

Атеизм — 182.

Аттила — 70, 71.

Атеисты, их самоубийство — 83.

Ахеяне — 17.

Ахитофел — 24.

Ахиллес — 26.

Афины — 29, 30.

Ахматов, духовное завещание его и решение Сената — 166.

Аякс Великий, его самоубийство — 26.

Б.
Баирава — 20.

Байрон — 94, 133, 146, 147.

Бертран Луи — 70, 189.

Бессмертие — 76.

Бесцельность наказаний за самоубийство — 170, 171.

Биатаната — 95.

Бытия книга — 15, 23.

Библиография — 201.

Болезни мозга — 198.

Болтливость — 46.

Борьба за существование — 31.

Боровиковский — 163.

Брак современные б. — 197.

Брамины — 19, 20.

Бриер-де-Буамон, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 16, 21, 79, 130, 131, 133, 145, 146, 151, 156, 161, 167, 188.

Бретания — 72.

Брут — 40, 43, 44.

Буанафед — 81.

Буанафед — 119.

Будда — 21.

Бунге — 74.

Буркело — 78.

Блунт Карл — 101, 89.

Бедность — 190.

В.
Ваал — 22.

Вавилоняне — 22.

Ватель, его самоубийство — 89.

Виргиния — 117.

Веды — 19.

Везувий — 39, 92, 93.

Венеды — 16.

Вертер, влияние этого романа на самоубийство — 137.

Версаль, самоубийства в год революции — 125.

Вест-Готы — 69.

Воинский устав, постановления о самоубийстве Петра 1-го — 156.

Воззрение на самоубийство у Датчан, Норманнов, браков, Венедов, Герулов, Троглодитов — 16; Массагетов — 18.

Возраст — 189.

Валгалла — 16.

Вольтер — 17.

Воображение его влияние на самоубийство — 187, 189.

Врачебный устав, постановление о самоубийстве — 170.

Вред причиняемый описанием самоубийств — 125.

Вера в загробную жизнь — 33, 76, 198.

Г.
Гасдрубал — 17.

Гайлен — 68.

Галл Корнелий — 46.

Гольбах, баров, его взгляды на самоубийство — 116.

Ганнибал — 37.

Гайдон Роберт, его самоубийство — 134.

Гвоздёв — 158.

Гегезий — 33.

Герулы — 16.

Героическое самопожертвование — 28, 29, 179.

Гёте, его любовь к Шарлоте — 135.

Гилонома — 26.

Гимнософисты — 18.

Глосса — 74.

Гончаров — 197.

Гораций — 33.

Граф Палладий — 68.

Греки — 25, 36.

Грей, Иоанна — 86.

Григорий Турский — 68.

Геродот — 18.

Гросс Антоний, его самоубийство — 143.

Гунны — 70.

Д.
Дайте — 80.

Датчане — 16.

Девержи, его речь о самоубийстве на конгрессе в Париже — 153.

Дезетанж, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 127, 129.

Демосфен — 34.

Демази спасает Наполеона — 131.

Десланд, его сочинение о смерти — 118.

Декан — 20.

Демономания — 80.

Деций Мус — 36.

Деций младший — 39.

Дьявол, Роберт — 76.

Диодор Сицилийский — 18.

Дигна, её самоубийство — 71.

Дидеро — 113.

Дидона — 27, 122.

Дикие войны — 16.

Джагерант — 19.

Дзедушицкий, граф, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 27, 71, 85, 122, 138, 141, 143.

Домна — 70.

Доне — 95–97.

Достоевский — 182, 183.

Духовное завещание — 65.

Душевное расстройство — 80, 161.

Дюма, Жан, взгляды его на самоубийство — 114.

Е.
Евангелие — 168.

Евреи — 22, 23, 24, 78.

Египет — 36, 44, 45.

Египетский поход Наполеона — 129.

Екатерина II, её указ о новобранцах — 157; её указ по делу о духовном завещании кн. Шаховскаго — 166.

Елена св., остров — 132.

Евфрат — 37.

Ж.
Жанель, доктор, его предложение на конгрессе в Париже — 153.

Женщины: в Валгалле — 16; самоубийства — 197; любовь — 197.

Жены Тевтонов — 17.

Жена Гасдрубала — 17.

Женщина: Г-жа Сталь как любящая ж. — 122.

Желудок — 200.

Жирондисты, их самоубийство — 127.

З.
Заборовский, его самоубийство — 143.

Зависть — 42.

Заключение — 179.

3аконы: Спарты, Фив, Малой Азии — 27; древнего Рима — 38.

Замврий — 24.

Зарменафегра, его с. — 42.

Земледелие — 32.

Зенон, его с. — 34, 34.

Златоуст, Иоанн — 70, 148.

Зонд-Жорж, её наклонность к самоубийству — 18.

И.
Игра, её влияние на самоубийство — 191, 192, 193.

Изократ — 18.

Ингофер, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 97, 104, 109, 132.

Индия — 18, 19.

Инквизиция — 81.

Ипохондрия — 93, 95, 133.

I.
Иоанна Грей — 86.

Иосиф, св. — 99.

Иуда, предатель — 73.

К.
Кальвин, его учение о предопределении — 85.

Калан, его с. — 18.

Канаце — 16.

Карданус, его с. — 79. 80.

Карл V — 74.

Карл VII — 79.

Карл Великий — 72.

Карфаген — 26, 36, 37, 40.

Карпцов — 74.

Кассий — 43.

Катон, его с. — 38, 42.

Кельты: Религия к. — 1; Презрение к жизни к. — 2.

Кестельридж, его самоубийство — 92.

Кестельридж — 134.

Кимвры — 17.

Киренаики — 33, 26.

Кистяковский — 152, 178.

Китай — 20.

Клуб самоубийц в Египте — 45; в Европе — 133.

Кляв, Роберт Лорд, его самоубийство — 92.

Клеопатра — 44, 45, 122.

Клеомен III — 17.

Клеанф — 35.

Клеомброд — 48, 69, 83.

Клевета — 48.

Климат, его влияние на самоубийство — 187.

Ковпер Уильям, его ипохондрия — 155.

Кодр — 29.

Кодекс Марии Терезии — 136; к. Иосифа II — 139; Австрийский к. — 139; Баварский к. — 140; Польский кодекс — 141.

Кольцов — 179.

Коллатин — 40.

Количество самоубийств по статистики — 90.

Конфуций — 21.

Конфискация — 73.

Корнелий Галл — 46.

Кормчая книга, её постановления о самоубийстве — 155.

Красота — 45.

Кричь Томас, его самоубийство — 90.

Ксантаса — 18.

Л.
Лабианус — 46.

Лабеон — 47.

Лаг Пталомей — 33.

Ламартин — 146, 147.

Ланиты — 26.

Ласточки, их любовь, верность, самоубийство — 151.

Легуа, ссылки на сочинение Л. — 16, 33, 46, 47, 42, 92, 93, 109, 133, 153.

Левкадийская скала — 26.

Леопарди, мировая скорбь — 147;

Лерминье его взгляд на самоубийство — 151.

Лермонтов — 147.

Либри его воспоминания о Наполеоне I — 129.

Лизл, ссылки на сочинение Л. — 19, 27, 40, 72, 80, 82, 161.

Ликург — 28.

Лилль — 72.

Литре, его взгляд на самоубийство — 151.

Лихачев, ссылки на сочинение Л. — 153, 182.

Лишние люди — 181.

Ловкры — 29.

Ломброзо — 80, 147, 199.

Лукреция — 40.

Лукреций — 41 — 90.

Луций Арунций — 48.

Любовь: к Клеопатре — 45; к сыну — 48; в жизни Г-жи Сталь — 122; к людям — 154; к жизни — 181; значение любви -193; природа любви — 194; теория любви, влечении и увлечения-194-196; у женщин — 197.

Любекское право — 74.

Людовик XIV — 89.

М.
Магомет и его рай — 82

Макарей — 26.

Македония, девицы — 17.

Малая Азия — 27.

Малох — 21.

Ману — 19.

Марций — 46.

Марий — 17.

Мария Коронель — 79.

Марк Регул — 40.

Мариана — 79.

Массагеты — 18.

Материализм — 31, 33.

Митридадт — 37.

Меровей — 67, 68.

Милет — 27, 169.

Мирабо, граф, его смерть — 123, 124.

Мирона — 129.

Мишле — 124.

Момсен — 36.

Моисей — 22.

Монастыри — 66.

Монтеские — 40, 115, 187.

Монг — 129.

Монтень — 87.

Мордонаг, граф, его самоубийство — 92.

Морской устав Петра II-го, постановления о самоубийстве — 156.

Мотивы уложения о наказаниях — 167.

Н.
Наказание за самоубийство — 170, 173, 177.

Наследственность наклонности к самоубийству — 184 — 186.

Наслаждение — 46, 82.

Национальное собрание -124.

Наполеон Великий — 125, 129, 145.

Невзоров, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 38, 72, 133, 171, 177.

Несчастье — 47.

Нербуда — 20.

Нерон — 46, 48.

Нерва Кокций — 47.

Николай I, папа — 73.

Нормандские законы — 71.

Ночи Клеопатры — 45.

Нумидийский царь — 48.

О.
Обладание любимою женщиной — 195.

Обычай в Швеции — 16.

Одиночество — 189.

Один: его самоубийство — 16; его царство — 16.

Одиссей — 26.

Октавиан — 43.

Ольхин, ссылки на его сочинение о самоубийстве — 21, 36, 76, 80, 161, 181, 198.

Оппий — 39.

Остзейский край — 75, 176.

Отвращение к жизни — 145, 161.

Очи любимые — 197.

П.
Паладий, граф — 68.

Папиний Секст, его самоубийство — 48.

Пахман, профессор — 165–167.

Персидский царь — 29.

Перикл — 30.

Пессимизм — 31.

Петр I — 156.

Петр Могила — 156.

Петроний — 48.

Пизон, его самоубийство-47;

Письмо графа Флери — 188; п. самоубийц — 161; п. Игрока — 192.

Платен — 30, 43.

Плацина — 47.

Плутарх — 29.

Погребение-40, 72, 74, 167.

Польша — 141, 142, 176.

Помией — 37.

Поморяне их воззрение на самоубийство — 118.

Понятовский, его самоубийство — 143.

Потоцкий, его самоубийство — 143.

Предупреждение самоубийства -167, 180, 181.

Презрение к жизни: у Кельтов — 16; у Галлов — 16; у Стоиков — 35; у любовников Клеопатры — 45.

Преступно-ли самоубийство? — 173, 177.

Прибалтийские губернии — 75, 176.

Приливы крови — 199.

Просдоса — 70.

Птоломей Лаг — 32.

Путальба, его самоубийство и покушение на убийство невестки — 148-150

Пушкин — 155, 159, 183

Р.
Радищев, Александр, его самоубийство — 157–159.

Разис — 23.

Разрешение самоубийства — 27, 28.

Рай Магомета — 82.

Раскольники — 168.

Ревель — 75.

Революция французская, её влияние на самоубийство — 123, 127.

Регул Марк — 40.

Рошфор, смерть его сына — 128, 128.

Религия: Кельтов — 15; в Индии — 19; Китайцев — 21; Халдеев — 21; Персов — 21; Финикиян — 21; в Японии — 20; в Египте — 36; у Магометан — 82; значение её в борьбе с самоубийством — 83.

Раббе Альфонс, его самоубийство — 143.

Ригонта — 68.

Рука — 27.

Редкин — 30.

С.
Садлер, Лорд, его самоубийство — 150.

Самосохранение — 98, 101.

Самоубийство: у Кельтов — 15; у Северных народов Европы-15, 16; стариков Швеции — 15, 16; в Индии — 18; в Японии — 20; в Китае — 21; в Западной Азии — 21; у Евреев — 22–25; у Греков — 25–36; в Египте — 36, 45, 46; у Карфагенян -36-38; у Римлян — 38–64; в Средние века — 65–83; в Новые века — 85-154; в Российском Государстве -155; у Поморян — 168; в Нумации — 17; жены Гасдрубала — 17; Клеомена III — 17; Изократа — 18; жителей Ксантаса — 18; Никакла — 18; Зарменофегра — 19; Калана — 18; Аякса, Сафо, Гилономы, Фелиды, Макарея — 16; Демосфена — 34; Зенона — 34.

Самосожжение — 22,18, 19.

Самсон — 23.

Сарданапал — 22.

Саул — 23.

Сафо — 26, 122.

Свобода — 43, 46, 48, 88.

Свод законов — 159, 162, 178.

Селевкт — 29.

Сезострис — 36.

Секция — 48.

Сен-Сиран, его ученье о самоубийстве — 88, 89.

Сен-Симон, его покушение на самоубийство — 143.

Сенат, практика с. касательно самоубийц — 162, 164, 165.

Сенека — 40.

Сена, покушение Наполеона утопиться в С. - 130, 131.

Сибирь — 178.

Сидон — 17.

Силезия, количество самоубийств — 90.

Сирт — 37.

Скавр — 47.

Скарборуг, Лорд, его самоубийство — 91.

Смолет, его история — 90.

Смит, Бригита и Роберт их самоубийство — 90.

Соборы церковные, их постановления о самоубийстве — 69, 155.

Собачка Марии Стюарт и её смерть — 152.

Сократ — 30.

Софрония Св. — 70.

Средние века — 65.

Спарта — 28, 17.

Статистика самоубийств в Европе — 180.

Статилий Тавр — 48.

Стааль, Г-жа — 86, 119; её учение о страдании 121; о стойкости — 121; о любви — 122: её увлечения и покушение на самоубийство — 122.

Стоицизм — 35.

Страдания — 33, 24.

Строци — 65, 78, 83,

Стюарт, Мария — 152

Счастие — 15, 33.

Т.
Тавр Статилий — 48.

Таганцев — 152, 178.

Талмуд — 23.

Танти — 20.

Тарквиний Гордый — 40.

Тарквиний Приск-38, 169.

Таис — 38, 42.

Тацит — 47.

Тевтоны — 17.

Темперамент — 189.

Тиверий — 46, 47.

Толедский собор — 73.

Тоска Ламартина и Шатобриана — 147.

Триумвиры — 43.

Триестский собор — 73. Троглодиты — 16.

Турий — 29.

Турский Григорий 68.

Туссенель, о самоубийстве ласточек — 151.

У.
Удовольствие — 32, 33.

Уложение о наказаниях — 161, 167, 178, 178.

Ужас во Франции во время революции — 123.

Утина — 42.

Устав врачебный — 170.

Ушаков, влияние его смерти на Радищева — 159.

Ф.
Фаон — 26.

Фарнак — 38.

Фейербах — Баварское уложение — 140.

Феодализм — 66.

Физические боли, их влияние на самоубийство — 200.

Филипп Македонский — 18.

Филиппы — 43.

Филопатр — 17.

Филены — 36.

Флавий Иосиф — 24.

Флери, граф, его письмо и смерть — 128.

Фонтенебло — 122.

Фульвия — 43.

Фульвия — 46.

Х.
Халдеи — 21.

Хандра — 145–147.

Харонд — 28, 29.

Хикоанти — 21.

Ц.
Цезарь, Юлий — 38, 42, 43.

Центавры — 26.

Церковное покаяние — 178.

Цилларус — 26.

Целомудрие — 179.

Цюрих — 72.

Ч.
Чатерстон, Томас, поэт, его самоубийство — 91.

Ш.
Шамфор — 126, 127.

Шатобриан, его хандра-146.

Шаховской, князь, его завещание — 166.

Швеция, самоубийство стариков — 1.

Шиллер — 138.

Шопенгауер, Генрих, его самоубийство — 147.

Шопенгауер, Артур: его хандра — 147; его теория любви — 194.

Штейн, биография Шопенгауера — 147.

Э.
Энгель, Эрнст — 71.

Эней — 27.

Энциклопедия французская — 113.

Эол — 26.

Эпикур — 33.

Эпикуреец — 34.

Эпилептики — 199.

Этика — 31.

Эраки — 16.

Эрнест Энгель — 71.

Эпикурейцы — 41.

Ю.
Юба — 38.

Юлий Цезарь — 38, 42.

Я.
Яд — 143, 159.

Япония — 20.

Ф.
Федон — 30, 42.

Фемистокл — 29

Филида — 26.

Фома Св. — 71.

Фракийская царевна — 26.




Примечания

1

Brierre de Boismont — Du suicide 2-oe изд. стр. 468.

(обратно)

2

Ch. Legoyt — Le suicide ancien et moderne стр. 6.

(обратно)

3

Plutorque vie d’Aleiandre: Brierre de Boismont «Du suicide et de la folie suicide» изд. 2-oe 1865 г. стр. 465.

(обратно)

4

Lisle: Du suicide législation стр. 317–320.

(обратно)

5

Ольхин «о самоубийстве в медицинском отношении» стр. 8.

(обратно)

6

Brierre de Boismont «Du suicide» стр. 466.

(обратно)

7

«Бытие» глава 9-ая стих 5.

(обратно)

8

De bello Jud III 8, 5.

(обратно)

9

См. Lisle «Du suicide» — législation — стр. 347.

(обратно)

10

Дзедушицкий — самоубийство стр. 12, изд. 1878 г.

(обратно)

11

Редкина из лекций по истории философии права т. II изд. 1889 г. стр. 251–293.

(обратно)

12

Plato Phaedon сар. 6, изд. Проф. Еарпова. С.-Петербург 1863 г.

(обратно)

13

Кн. IX.

(обратно)

14

Кн. III, гл. 7.

(обратно)

15

Legoyt «De suicide ancien et moderne» стр. 9.

(обратно)

16

О самоубийстве в медицинском отношении Ольхин стр. 10, изд. 1859 г. Петербурге.

(обратно)

17

См. Соллюстии Крисп.

(обратно)

18

См. Новзорова «о самоубийстве», стр. 39, Zyro «Beurteilung des Selbstmords».

(обратно)

19

Тит Лив. кн. III гл. 58.

(обратно)

20

L’esprit des Lois liv. XXIX chap. IX.

(обратно)

21

Le suicide изд. 1856 г. стр. 355.

(обратно)

22

De Republica гл. VI.

(обратно)

23

Cicero Tuscul. lib. I.

(обратно)

24

Legoyt стр. 18.

(обратно)

25

Legoyt le Suicide ancien et moderne стр. 13.

(обратно)

26

Zegoyt le suicid ansien et moderne стр. 13.

(обратно)

27

Тацит в изложении Донна перевод Брюлловой стр. 114.

(обратно)

28

Тацит в изложении Донна перев. Брюлловой.

(обратно)

29

Digest lib XXVIII tit. IV de bonis eorum qui mortem sibi consciverunt.

(обратно)

30

Digest lib XV tit I, 1 § 7 Ulpianus lib 29.

(обратно)

31

Digest lib XLVIII tit XIX Paulus «sententiarum».

(обратно)

32

De civitate Dei в русском переводе изд. Московское 1788 года: «избранные сочинения Августина».

(обратно)

33

Еванг. от Матв. гл. X ст. 23.

(обратно)

34

Louis Bertrand «Traite, du Suicide» изд. 1857 г. стр. 41.

(обратно)

35

St. Tomas summa moralis doctrinae, 2. 2. 64 att 5.

(обратно)

36

Дзедушицкий: самоубийство изд. 1878 r. стр. 38.

(обратно)

37

Coutumes de Normandie chap IX art 149 Lisle «du Suicide» стр. 405.

(обратно)

38

Lisle — стр. 409:

(обратно)

39

Legoayt — le suicide ancien, et moderne стр. 104.

(обратно)

40

Legoyt. idem — стр. 104.

(обратно)

41

Невзоров — о самоубийстве — Казань 1891 года стр. 63.

(обратно)

42

Бунге «Die Quellen des Revaler Stadtrechts» изд. 1844 г., Дерпт, ч. I стр: 31.

(обратно)

43

Idem стр. 178 ч. I Бунге.

(обратно)

44

«Ольхин» о самоубийстве в медицинском отношении стр. 27 изд. 1859 года.

(обратно)

45

Felix Bourquelot «Becherehes sur les opinions etla législation, en matiere de mort volontaire pendant le moyen âge».

(обратно)

46

Briеrrе de Boismon «Du Suicide et de la folie suicide» стр. 477.

(обратно)

47

Ольхин «о самоубийстве» стр. 99 и Liesle: «le suicide» стр. 420 и Ломброзо «гениальность и помешательство» стр. 84.

(обратно)

48

Lisle du suicide statistique, médecine, histoire, et législation изд. 1856 г. Париж, стр. 346.

(обратно)

49

«Самоубийство» гр. Дзедушицкий стр. 43.


(обратно)

50

Legoyt le suicide ancien et moderne стр. 26.

(обратно)

51

Legoyt le Suicide стр. 28.

(обратно)

52

Sect VII Доне см. Inhofer «Der Selbstmord» стр. 146–148.

(обратно)

53

Dumas «Traitéde suicide» ch. IV pag. 149.

(обратно)

54

Сочинение Робека цитируется здесь пo Inhofer «Selbstmord» стр. 178–184.

(обратно)

55

Le sucide par Légoyt стр. 86.

(обратно)

56

Le sucide par Légoyt стр. 86.

(обратно)

57

«Der Selbstmord» Inhofer изд. 1886 г., стр. 141.

(обратно)

58

Lettre XXI de l’amant de Julie à mylord Edouard m. II page 190, изд. Turne. Parie M. D. CCCXLIX.

(обратно)

59

Том 15 за 1765 г. стр. 639.

(обратно)

60

«Systeme de la. nature» tome I стр. 1 Holbach.

(обратно)

61

Гл. XIX стр. 305 Systeme de la nature.

(обратно)

62

Merope Àct II scène VII.

(обратно)

63

Дзедушицкий, Самоубийство стр. 97 изд. в Киеве

(обратно)

64

Michlet «L’histoire de la révolution de France» т. II стр. 165 изд. 68 г.

(обратно)

65

Desétangs «Du suicide politique» изд. 1860 г. стр. 83–85.

(обратно)

66

Desétangs «du suicide politique en France» стр. 126.

(обратно)

67

Brierre de Boismont «du suicide» стр. 453.

(обратно)

68

Brierre de Boismont «du suicide et delafolie suicide» стр. 438.

(обратно)

69

История Наполеона, написанная на острове Св. Елены его генералами Монбланом и др.

(обратно)

70

Inhofer «der Selbstmord» стр. 177.

(обратно)

71

Legoyt «lе Suicide» стр. 40.

(обратно)

72

Cуrо «Selbstmord» стр. 155.

(обратно)

73

Brierre de Boismont «du suicide» pag. 467.

(обратно)

74

Невзоров «о самоубийстве» стр. 4 примеч.

(обратно)

75

«Göthe’s Werke» изд. Штутгарт 1887 г. т. II стр. 591.

(обратно)

76

Дзедушицкий «Самоубийство» изд. 1878 г. стр. 81.

Киев.

(обратно)

77

Pravo cyvilne narodu polskiego — Варшава 1887 г. т. 1 стр. 350.

(обратно)

78

Дзедушицкий «Самоубийство» стр. 103.

(обратно)

79

Там-же.

(обратно)

80

Там-же.

(обратно)

81

Brierre de Boismont: «du suicide et de la folie suicide» стр. 428.

(обратно)

82

Brierre de Boismont «du suicide» стр. 292.

(обратно)

83

Штебн: «Ар. Шопенгауер как человек и мыслитель», т. I стр. 177, 201, 473.

(обратно)

84

Toussenel «Les colombiens. Feuilleton de la Presse» 1854 r. Brierre de Boismont.

(обратно)

85

Parthénon de l’histoire liv. 32 et 33 par. Amédée Pichot.

(обратно)

86

Legoyt «Le Suicide ancien et moderne».

(обратно)

87

Лихачев «Самоубийство в западной Европе и России» стр. 170.

(обратно)

88

«De Civitate Dei», книга V гл. 14, 17, 20 — русский перевод Московское издание 1788 г.: «избранные сочинения Августина».

(обратно)

89

2-ой Орлеанский собор в 533 году; Тоиедский и др.

(обратно)

90

Le Duc Léonzon: «La Ruasie contemporaine» р. 300 Paris 1863.

(обратно)

91

Гвоздев «о самоубийстве» стр. 4, изд. 1889 г. Казань.

(обратно)

92

Brierre de Boismont «du Suicide et de la folie-suicide» изд. 1865 г. в Париже.

(обратно)

93

Lisle «Iu suicide statistique, medéсиnе, histoire et l’egislation». Paris 1856 г.

(обратно)

94

Ольхин «о самоубийстве в медицинском отношении. стр. 245

(обратно)

95

Боровиковский «устр. граж. судопр.» изд. 2 стр. 416.

(обратно)

96

Определенная в ст. 1472 улож. недействительность духовных завещании самоубийц должна быть рассматриваема не как наказание за самоубийство, так как за силою ст. 16 уст. уголовного судопр. не может быть речи о преследовании лица умершего, а должна почитаться гражданским последствием самоубийства. Реш. общ. собрания Правит. Сената за № 19 в 1877 году.

(обратно)

97

Ев. от Марка гл. VIII ст. 35.

(обратно)

98

Невзоров «о самоубийстве» Казань изд. 1891 г. стр. 37.

(обратно)

99

Невзоров «о самоубийстве» 1891 г. стр. 39.

(обратно)

100

Таганцев «о преступлении против жизни по русскому праву» т. II стр. 415.

(обратно)

101

Кистяковский «Элементарный учебник общего уголовного орава» стр. 324.

(обратно)

102

Weber «Demokrit» 12, 126.

(обратно)

103

Монтегаца «Физиология любви» стр. 123.

(обратно)

104

Ольхин стр. 294 «о самоубийстве в медицинском отношении».


(обратно)

105

Статья Кирпичникова о Достоевском в энциклопедическом словаре Андреевскаго Брокгаузен т. 21 стр. 72.

(обратно)

106

Лихачев «опыт сравнительно-статистического исследования» стр. 171.

(обратно)

107

Евгений Онегин к XVI строфе.

(обратно)

108

Достоевский: «Дневник писателя» Январь стр. 1-я.

(обратно)

109

Brierre de Boismont стр. 419–420 «Du suicide».

(обратно)

110

Bertrand Louis «Traité du suicide» изд. 1857 г. стр. 75.

(обратно)

111

Ольхин «о самоубийстве в медицинском отношении» изд. 1859 г. стр. 70.

(обратно)

112

Там же стр. 65.

(обратно)

113

Шопенгауер, Артур «метафизика любви».

(обратно)

114

О. А. Андреевского «защитительные речи» изд. 2-е 1891 г. стр. 332.

(обратно)

115

Ольхин «о самоубийстве» стр. 85-102.

(обратно)

116

Ольхин «о самоубийстве» стр. 198.

(обратно)

117

Ломброзо «гениальность и помешательство» изд. 1885 года перевод Тетюшиной стр. 4-28.

(обратно)

118

Ломброзо «новейшие успехи науки о преступнике» перевод Раппопорта изд. 1892 г. стр. 87.

(обратно)

Оглавление

  • Самоубийство в Древнем мире
  • Самоубийство в Средние века
  • Самоубийства в Новые века
  • Самоубийства в Российском государстве
  • Заключение!
  • Библиография
  • Указатель по алфавиту
  • *** Примечания ***