Жизнь и смерть поменяли местами,
Песня та же, погудка нова,
Заколочено небо досками,
На две трети деревня мертва.
Словно вакуум высосал дебри,
Триста верст от Москвы — глухомань.
Русский гений не снится деревне,
Городская мерещится дрянь.
Диковатые серые лица
В огородах мелькают порой.
Пыль как будто сама шевелится,
Мглится бездна под каждой пятой.
Зной, тоска. Комариная взвесь.
Прадед Прохор лежит где-то здесь.
Я спросил. Старики показали
На бугор. «Третий с краю», — сказали.
На погосте бурьян-сухостой
Против неба торчит бородой.
Я за бороду взялся руками,
И она полетела клоками.
Слышу голос загробный: «Постой!
Дай хоть мне отмытарить мытарства.
Ты не Петр, костолом старины,
Что за бороду целое царство
Мог таскать до Китайской стены…» —
«Прадед Прохор, ты, значит, живой?!
Расскажи, знать хочу непременно
Нашу кость до седьмого колена!»
Он молчит, лубонос с бородой,
Вновь уснул и не скоро проснется.
Я напился воды из колодца
И покинул великий покой
На хвосте заходящего солнца.
А привез я домой рой слепней
И три пары рязанских лаптей.
Последние комментарии
1 день 4 часов назад
1 день 12 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 7 часов назад