Птицы белые и черные [Эдуард Яковлевич Володарский] (fb2) читать постранично, страница - 2

Вот тебе мать даст, дураку.

— Чему быть, того не миновать, — философски заметил Робка.

…Ранним утром Володька Богдан и Робка шли в школу. Находилась она в конце длинного, кривого, как коленчатая труба, переулка. Зима, день в разгаре, по обочинам тротуара лежат кучи чахоточного, съежившегося снега, и блестит мокрый асфальт. Сзади послышался топот и злой голос:

— Че не подождали? — Их догнал Костя Юдин, чернявый худой паренек.

— Он там ветчину жрет, а мы его ждать должны, — усмехнулся Богдан.

— Я ее и не ем совсем, если хотите знать!

— Тогда нам принеси, мы не гордые, — ехидно сказал Богдан.

— Да нате, нате! — Костя расстегнул портфель, достал внушительный бумажный сверток.

Богдан развернул, восхищенно протянул:

— Моща-а…

В свертке было два куска белого хлеба и два толстых ломтя розовой пахучей ветчины. Один бутерброд Богдан протянул Робке:

— Нате, шакалы! Специально для вас тырил!

Богдан впился в бутерброд, торопливо задвигал челюстями, как молодой волчонок. Проглотил, вздохнул:

— Мне бы такого папашу… Я бы… — И он снова впился зубами в бутерброд.

— Могу каждый день такие таскать, — похвастался Костя.

— Давай, мы не гордые, — прошамкал с набитым ртом Богдан.

У парадного подъезда школы кутерьма. Дрались портфелями и полевыми сумками, играли в «расшибалку» и в «пристенок». Из вестибюля донеслась густая трель звонка, и все разом кинулись в подъезд. Возникла давка. Старшеклассники расшвыривали «букварей», как котят…

…После школы вечером они слонялись по переулку, не зная, чем заняться. Костя то и дело предлагал:

— Ну, в «Авангард» поехали. Там «Константин Заслонов» идет.

— Пять раз смотрели… — лениво отвечал Богдан.

— Тогда в «Ударник» пошли, — вновь уныло предлагал Костя, — или в «Текстильщики», а? Там «Робин Гуд», двинем, а?

— Пять раз смотрели, — отозвался Богдан.

— Ну и черт с вами! А я еще посмотрю! — Костя круто развернулся, зашагал в противоположную сторону.

— Там билетов давно нет, придурок! — сказал вслед Богдан, но Костя не отозвался.

Друзей оставалось двое, и они продолжали свой бесцельный путь по переулку. Когда проходили мимо маленького скверика, услышали приглушенные звуки гитары и хрипловатый голос:

— «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела

И в старом парке музыка играла…»

Песня оборвалась, и тот же голос весело произнес:

— О, казаки-разбойники топают. Валек, позови!

Из-под детского «грибка» вынырнула фигура, наперерез двинулась к ребятам:

— Роба, это ты? — Это был Валька Черт.

— Пошли, Гаврош угощает. — Валька Черт сделал широкий жест рукой.

— Пошли, что ль? — глянул на Богдана Робка. — Домой жутко неохота…

Под детским «грибком» опять заиграла гитара, и Гаврош опять запел:

Ребята подошли. Гаврош прихлопнул струны, сказал:

— Привет, Робертино! О, и Богдан тут!

Рядом с Гаврошем сидели девушка в заячьей шубке и мрачноватый дядя лет сорока, в кепке и сапогах, в бобриковом пальто с белым шелковым шарфом. Он молча курил, зажав в углу рта папиросу. Когда ребята поздоровались, девушка рассмеялась, спросила:

— Как зовут, не расслышала?

— Володя… — сказал Богдан.

— Да не тебя. — Она махнула рукой на Робку. — Тебя?

— Роба… Роберт… — исподлобья глянул на нее Робка.

— Роберт. — Она опять засмеялась. — Сколько тебе лет, Роберт?

— На малолеток глаз кладешь, Милка! — весело сказал Гаврош. — А ты не тушуйся, Робертино! Выпить хочешь? — Он выудил из-под скамейки, на которой сидел, бутылку водки, стакан. — Давай! — Гаврош налил и протянул стакан Робке. Тот неуверенно взял. — Видел, Денис Петрович, какие в нашем дворе орлы живут?

Робка со страхом смотрел на стакан. Неподалеку тускло светил фонарь, и зеленая обкусанная луна взошла над крышами домов.

— Ваше здоровье, — через силу улыбнулся Робка и в два глотка проглотил противную обжигающую жидкость.

Гаврош засмеялся, девушка Милка захлопала в ладоши, Валька Черт поднес Робке кусок колбасы и ломоть хлеба. А Гаврош налил еще и протянул Богдану. Тот даже отшатнулся:

— Не-е… Я ее ненавижу…

— Понял… — Гаврош тут же пояснил мрачноватому дяде: — Папаша у него крепко зашибает… запоями…

А у Робки перехватило дыхание и слезы выступили на глазах. И он услышал участливый голос девушки Милы:

— Ты снегу пожуй, Робертино, снегу пожуй…

Робка зачерпнул снег и стал жадно жевать. Наконец

вздохнул облегченно и… виновато улыбнулся. А Гаврош запел снова:

Девушка Милка сделала Робке жест рукой, приглашая