Сергей Ма́ртовский ЗЕРКАЛЬНОЙ КОМНАТЫ ОСКОЛКИ (стихи)
Маме моей…
Выражаю искренние признательность и уважение ПАШКИНУ Виктору Романовичу, чьи талант и работоспособность в профессиональной деятельности служат на благо людей и чья личная поддержка в издании настоящей книги продолжает традиции доброго российского меценатства.Автор
Сергей Ма́ртовский родился в 1959 г.
Автор книг стихов «Весны разноверстные» (1998 г.), «Трудное небо» (1999 г.), «Корабль Земли» (1999 г.); редактор, составитель и автор посмертной книги Валентина Матвеева «Грани» (2000 г.), коллективного сборника прозы «Защитники Отечества» (2000 г.).
О книге и о себе
Поэтической строке, как художественному воплощению состояния души и мысли человеческой, выход в свет, то есть движение и свобода, необходимы жизненно. Стихи, накопившиеся и слежавшиеся в авторских рукописях, с годами уподобляются болезненным узникам — отрезанные от внешнего мира, оторванные от своего времени… И, если малоизвестные, сухие и беспристрастные исторические архивные документы срок забвения делает только весомее, то для стихотворений (а они — смею утверждать — существа живые!) принудительное молчание зачастую ущербно и особенно — для творческой эволюции их здравствующего автора. И, тем не менее, говоря об этой книге, я не сетую на заточенческую судьбу давних своих писаний, хотя бы потому, что выдержка временем отнюдь не убедила меня в их полной несостоятельности… Другое дело — разговор о «знаке качества» и о «сроке годности» данных стихов… Временной диапазон их написания охватывает двадцатипятилетие моего возрастного и географического пути — пути многодорожного, порой тупикового… Отсюда — неравнозначный художественный показатель, неровность и «нехарактерность» некоторых произведений. Волею жизненных обстоятельств входить в литературу и издавать книги мне пришлось в достаточно позднем для поэта возрасте — в тридцать девять лет. Многое из написанного за время творческой жизни увидело мир в предыдущих моих основных авторских книгах «Весны разноверстные» и «Трудное небо», в которых так же отчетливо прослеживается раздробленность «материала». Что-то из неопубликованного мне еще предстоит просмотреть и подготовить для будущих книг. Но многое из всех стихотворных осколков разбитой «зеркальной комнаты», из строк и строф, не вошедших ни в располовиненное «Трудное небо», ни в разрозненные «Весны разноверстные», навсегда останется в сумрачном писательском архиве, как тот жизнедающий почвенный сор, из коего «растут стихи, не ведая стыда…».«В зеркальной комнате тревог…»
В зеркальной комнате тревог
Я жил, судьбою заключен.
Там был зеркальным потолок
И в нем сиял зеркальный пол!
Там стены были из зеркал…
И вместо окон — зеркала…
Там в мир заветный — на замке
Мне дверь зеркальная была!
И в затхлой бездности зеркал
Я зрел — един и многолик;
Безвестный «гений» — созерцал
Безликость образов своих!
В аквариуме возрастов,
Из зова призрачных глубин —
Из множеств «я», из зорких стекл
Мне зрил — один! и злил — один…
В зеркальной комнате стихов
Я глох без солнечных небес,
Но в зыби строк, в забвенье строф —
Призывы вещие познал!
И в час прозрения — я сам
В осколки комнату разбил!
И каждый, зеркальцем упав,
Мне жизнью небо отразил!
И в каждом — я…
3.04.2000 г.
«Плоть ли теперь возвращается в земь…»
Плоть ли теперь возвращается в земь —
Тает, как снег, на весенних ветрах?
Все невесомое и́зо дня в день
Слышу себя в шагах.
Звезды ль призывней? И мозга объем
Свет заполняет, очистивший Мысль?
И воздымает воздушным шаром
Память и грезы — ввысь!
Но почему сиротливую грусть,
Кровью и Разумом разделена,
Знает Душа — из Сознанья и Чувств
Сотворена?..
Март 2000 г.
«Нет! Не глухо в моем сердце, не глухо!..»
С. Т.
Нет! Не глухо в моем сердце, не глухо!
И в твои неразделенные сны
Возвращаюсь я — по кругу, по кругу! —
Даже если и… скорблю от вины.
Но бывает так в природе, бывает!
И далось мне — не из книжных страстей:
Если в будущее жизнь убывает,
Значит, прежде, — не в стихи, а в детей!
Большелобые!.. Пусть очень не судят,
Пусть себя по нашим судьбам прочтут…
Ведь и песен о любви не избудет,
Если юноши под небом растут!
Нет, не глухо в моем сердце, не глухо!
Лишь за тайное пыланье прости…
Я приду к тебе — по кругу, по кругу! —
Даже если и погасну в пути…
31.03.2000 г.
Раннеэпитафное
Взгрезилось мне в молодой мечте
Вспомнить прискорбный адрес…
И на разбитой дочесть плите
Стертую Жизнью НАДПИСЬ:
«…ОН, разрывавшийся на куски
Временем и сознаньем,
ОН, переполненный до тоски
Гневом и состраданьем, —
Был ОН — безгласен, и был — поющ!
Но, отражавший долю.
Люди! ОН — зеркало ваших душ,
Треснувшее от боли…»
1982 г., 17.05.2000 г.
«И вновь, как в памятные миги…»
И вновь, как в памятные миги
Дремучих дедовских веков,
Увидеть доблестные блики
Кольчужной ряби озерков
Дорожных луж… И отразиться
В дрожании веселых слез
На бурых веточках-ресницах
Родимых мартовских берез.
И вслед — в восторге вдохновенья,
Услышать таянье снегов
И чувствовать прикосновенья
Голубоватых ветерков.
И с трепетом благоговенья,
Как в давнем будущем, прозреть,
Что мир — оазис возрожденья,
Где невозможно умереть!
Март 2000 г.
Поэма без конца
N.
1. Вступление
Начинается драма
С серединных страниц,
Где до срока — до срама! —
Согерои — без лиц!..
Не для недругов пьеса,
Зарифмована соль…
И скорбна поэтесса,
Обреченная в роль.
У судьбы-режиссера
Не прописан сюжет,
Здесь плохого актера
Представляет поэт…
Но, коль за́чато действо
И внимателен зал, —
Не во грех лицедейство
И не страшен финал!
Лишь бы вне декораций,
На задворках кулис,
Им сливаться — прощаться! —
Обнаженностью лиц…
Мир вам! выжавшим души
В кровоточие строк,
Оголившим досужим
Полыхающий ток!
Возжигается драма!
Возрождается свет!
…А неимущих срама,
Для горения — нет!
4.02.2000 г.
2. Еще о небе
Предугадана, предыспытана,
Предназначена роль твоя…
Уносилась в свои края
От собрата незнаменитого;
Над снегами летела сонными,
Растекалась глазами — в синь,
И болелось — не ведать сил
Быть крылатою и непойманной!
Чтоб искаять вину попречную
Перед горькими на земле,
Разделенную в феврале
На — прощальную и предвстречную…
8.02.2000 г.
3. И еще — о птицах
Я ослеп бы без птицы ве́щей,
Непонятной другим — не певчим…
Я метался по разным небам —
Все в похожих влюблялся птиц;
Все к чужим прибивался гнездам,
Неумелый для песен в клетках…
И, безгрешных птенцов голу́бя,
О птенцах горевал своих…
Но птенцы, оперившись, — к воле
Исчезают в веселых высях!
Ведь, грузнея по гнездам, птахи
Отвыкают летать и петь…
Но и силы бесплодны в небе,
Если — даже в весеннем! — пусто…
Умирают на воле песни,
Если нет им в ответ сердец!
…Заблудился я в трудных небах
Без своей путеводной птицы,
А она оказалась… рядом —
НА ЗЕМЛЕ! НЕ СО МНОЙ! И — МНЕ!..
А она — распластала крылья,
Как РАСПЯЛА СЕБЯ крылами!
Чтоб под каждым согреть — любимых…
Не судите поющих птиц!
11.02. 2000 г.
4. Стихи, написанные в День святого Валентина
Мне б не мир объять,
Мне б тебя обнять, —
Прояснившую, промелькнувшую,
Материнским теплом пахнувшую,
Неиспитую благодать!..
Нам бы вровень пройтись по городу —
Хоть по слякоти, хоть по холоду! —
Чтоб угрюмых людей — глаза
Оборачивали назад!
Мне не мир объять —
Мне б тебя назвать
В голос песенный — да по имени!
Предзакатная! Ты прости меня,
Покорившегося играть…
Но с судьбою еще поспорим мы,
Полыхая друг другу зорями!
И попятится режиссер
От вознесшихся на костер!
Нам не мир объять,
Нам на мир — страдать,
Рассыпать мечты золоченые…
Необвенчанно обрученные
Знают Дантову благодать!
14.02.2000 г.
(День св. Валентина — День влюбленных…)
5. Времена жизни
От весеннего
До осеннего —
Будто лета прошла пора…
Отзвенела югов жара,
Янтарем остудилась в зелени,
И на золото — серебра
Принасыпало зимовейного
Благодатное небо Севера…
Так покров нанесли ветра,
Убаюкав судьбы стремление —
От цветения
До забвения…
Это было давно — вчера…
А сегодня — с утра, с утра! —
Как явление —
Карусельная
Заплясала лучей игра!
И просевших снегов кора
Эйфорийным кипит веселием
Под целительным небом Севера!
…От осеннего
До весеннего —
Будто вьюг пронеслась пора…
Март 2000 г.
6. Стихи, написанные в день рождения
Милая! Март заливает округу;
Солнце расплескано, люди скользят —
«Ах, не упасть бы!»; смеются друг другу,
«Здравствуйте!» — говорят.
Милая! С пятиэтажек лавины
Ухают снежные: поберегись!
Автомобилей блестящие шины
Фыркают ши́пом брызг.
Милая!!! В новое тысячелетье
Звоны весны устремляют разлет.
Жизнь — нескончаема!
И — для бессмертья
Каждый из нас умрет!
Милая!.. Ты ли нахмурила ду́ги
Чутких бровей своегласным словам?
Светочный март куролесит в окру́ге —
Вестник рождений — нам!
29.03.2000 г.
Волк
Татьяне, путешествующей воображениями в пространствах, временах и жизнях на Земле и Вне…
Одинокий, бессонный, естественный,
Не по-волчьи глазами раскос, —
Он выходит наружу — в рождественский,
Осыпающий звезды мороз!
Он выходит — незримый — из логова,
Чтобы в неукротимых снегах,
Средь сородичей мира жестокого,
Надышаться свободой впотьмах!
И Душою, для Космоса видимой, —
Не убийца, не хищник, не вор! —
Из глазниц теплокровной обители
Он лучится в Великий Простор.
Он — беглец в Мироздания Вышние
Сквозь решетки липучих ресниц —
НЕПОХОЖИЙ, НЕЗДЕШНИЙ,
НЕНЫНЕШНИЙ,
Переросший волков и волчиц!..
Но — наивец! — бочинами впалыми
Изнурив во Вселенную вой,
Все он — ВОЛК с пригвожденными лапами
На голгофовской тверди земной!..
8.01.2000 г.
Спустя восемь лет
Все та же рваная пацанва,
Все те же нищие старики…
И неба горькая синева,
И сердце, пьяное от тоски.
Родные!..
И спотыкаются поезда,
И вдоль перронов — цветистый сор!
Здесь та же Правда и та ж Беда,
Здесь молят милостыни — в упор!
Россия!
Улиткой пячу — вовнутрь — глаза!
В себя вбираю — и мысль, и слух!..
А вслед монете блестит слеза
И… вдаль уносит колесный стук.
ПРОСТИТЕ!..
Поезд «Приобье — Пермь». 1999 г.
Стон
Эка жизнь пошла лихая —
Вздыбом жизнь!
Громыхая, полыхая
Вдоль небес, —
Завертели, закрутили
Виражи!
То ль амуры учудили,
То ли бес…
Или — в ад повергло душу?
Или — в сон?
Только, плотью неостужен, —
Из-под век —
Источается тягучий
Сердца стон
В разъедающий, горючий
Слезный смех!
Нет! Не ахи мне, не боли
Снов любви —
Что по Томе, что по Оле…
По стране
Разливается — во стоне,
Во крови! —
Скорбь России — в Дагестане
И в Чечне!
А по кухням — все о ме́сти…
«Мудрецы»…
А по Думам — своры бестий…
Во главе!
Но в аду руиноносном —
Что́ отцы! —
Ребятишки гибнут в Грозном,
Как в Москве!
Месть не ведает ни меры,
Ни границ!
На вершинах изуверы
Двух сторон!
И… выдавливает ду́ши
Из глазниц,
И — бессилен, и — заглушен
Сердца стон…
Осень 1999 г.
Песнь о чеченском походе
Мне бы выплеснуть крик
Кровоточащих ран
Из написанных книг —
В невозвратный туман…
Мне бы выветрить РОК
Из напетых стихов,
Из истерзанных строк,
Из измученных слов!
Мне не ведать бы яд
Предназначенных тем,
Предваряющих явь,
Предстоящую всем, —
Неприснившихся снов
Несвершившихся дней
Недоживших отцов
Нерожденных детей!..
…Как бы жили они!
Как бы пели они —
В непридущие дни,
В неявленные сны!..
Как бы силы росли
В их упрямых руках!
Как бы весны цвели
В их сыновних глазах!..
Мне не ведать бы яд
Предначертанных тем,
Предваряющих явь,
Предстоящую — всем!
Где не смогут прервать
Сатанинский расчет,
Где пошлют убивать
И — погибнуть еще!..
Но коль голос мне дан,
И, коль сердце живет, —
В невозвратный туман
Эта боль — не уйдет!
И я буду кричать!
И я буду болеть!
Буду книги писать,
Буду помнить и петь…
Как бы жили они!..
4.04.2000 г.
Два стихотворения из одного месяца
1. В отражениях
Где-то, когда-то со мной уже было:
Странная женщина в доме ходила,
Мягко ногами босыми ступала,
В струях воло́с своих лик умывала.
Полупокорный, в саднящей печали
Я предстоял у нее… за плечами.
И отражались в зеркальном провале
Глаз наших карих похожие дали.
Дали и глу́би… Ах, плечи и струи!..
Как торопились мои поцелуи —
Трепетных губ — в напряженные губы!
Дни прибывали — на убыль, на убыль!..
Где-то, когда-то, в зеркальные были
С женщиной этой мы вздорными были, —
В клетках грудных запиравшие души,
Перья желаний роняли наружу!
Перья сиротские соприкасались…
Души по клеткам — метались, спасались!..
Души безмолвно и больно кричали,
И уставали, и затихали…
Где-то, когда-то, в глубинные веки
Их разделили не ребра, а вехи
Ломаных жизней…
И в здешних мгновеньях
Душам осталось любить — в отраженьях
Безднами глаз — недоступно, тревожно…
Странное сердце! Понять ли возможно
Все, что вершится, но как уже — было?!
Что́ в отражениях ты полюбило?..
22.09.99 г.
2. У ограды чужого сада
Плазмой солнца полыхала
Кровь любви — и каждый раз
Так, что вены прожигала
Боль, летящая из глаз!
Сердце преданно любило,
Веру в пламени храня,
И предавших — не губило!
Лишь чернело без огня…
Но, в багряных листопадах, —
Все сгораемей мечты,
И — реальнее в оградах
Перезревшие сады
С горьковатыми дарами,
Накопившимися — в груз…
Сердцу с поздними кострами
Сад запретный — не искус!
Гордое, — не приручилось
Подзаборно воздыхать,
Пылкое, — не покорилось
Жар по крохам источать.
А любовные подачки —
Пусть хватают невпопад
Плотоядные собачки,
Допускаемые в сад…
23.09.99 г.
Больничная зарисовка
Позднеапрельский снегопад
Вносит вакцины свежий яд
Агонизирующим в городе снегам.
Там, вне больничного окна́, —
Неисцеленная страна,
Болезнетворная весна,
Слякоть и хлам…
Терапевтическое отделение. 29.04.98 г.
«В народе не трудно…»
Владимиру Богачеву — поэту, добровольно покинувшему жизнь…
В народе
Не трудно безумцем прослыть…
Володя!
Сложнее — глупцов пережить…
На свете
Не канет и вздох без следа,
Но дети —
Им выпить свои бы года.
Известней
Бывает в цвету умереть!
Да песни
Твоей никому не допеть…
23.09.99 г.
«А мне приснился сон…»
А мне приснился сон длиною в Жизнь…
Но, чтобы осознать его реальность,
Я должен был однажды… умереть
И — умер
в незапамятном мгновеньи,
Знакомо расширяющемся в Вечность,
Где странных снов бесчисленно,
что звезд…
11.09.99 г.
Рыночно-интимное
Светлым заснеженным
северным вечером —
Нынче в России апрель! —
Мимо скучающих теток коммерческих
Шапку несу набекрень!
Мною ни грамма спиртного не выпито —
Жизнь без того веселит!
Ну, а что шапка на у́хо задвинута, —
Так ведь не шапка шалит…
Мгла придвигается к городу сизая,
Рынок пакует шмутье…
Эх, голова моя, сивая, лысая!
Холостяково житье!
Вот ведь какой наградили проказою!..
Лих в пересудах народ!
Хоть, извините, прилюдно доказывай:
Ты ли не мартовский… кот?!
Вон, меж торговок, одна, что картиночка…
(Зорок весною мужик!),
Ножки высокие в модных ботиночках —
Ну до чего ж хороши!
Грех ли кипучему, сорокалетнему,
С жаждой природной в крови, —
Да разведенному, да не последнему! —
Да поплотнее к любви?..
Слушай, торговочка, девочка дивная!
Я тебя — не оскорблю!
Вот постою перед демонстративною…
И — ничего не куплю!..
12.04.99 г.
«Солнца призыв на снегу…»
Солнца призыв на снегу
Так вдохновенно искрист,
Что осквернить не могу
Снега сияющий лист —
Ни вознесенной ногой,
Ритм оборвавшей в шагах,
Ни изумленной строкой,
Замершей на губах…
25.11.98 г.
Подарок
Янтарный и сверкающий,
С ума сводящий снег,
Да воздух опьяняющий,
Да музыка и смех…
Лукавы поздравления
Весенней кутерьмы:
Совпал мой день рождения
С Днем проводов Зимы!
Ах, праздничные проводы!
Народа торжество,
Понятно, не по поводу
Рожденья моего.
Выходит население
Из каменных берлог
На шоу-представление
В ребячий городок.
Прощается уверенно
С владычицей Зимой
(Еще самонадеянной
Пред школьницей Весной!).
Но, снегом не завьюжена, —
Наряжена, светла —
Ракушкою жемчужною
Здесь сцена расцвела.
Здесь ярмарочно красочны,
Рекламны и щедры
Явившиеся сказочно
Торговые шатры.
Здесь танцы — впечатляющи!
А сизые дымки
К мангалам искушающе
Влекут на шашлыки.
И любо мне и дорого,
До трепета души,
Смотреть, как люди города
Чудесно хороши.
Ведь лиц таких улыбчивых
В подарок я не ждал,
И глаз таких отзывчивых
Увидеть — не гадал!
И сердце покоряется
Проказнице Весне
И чуточку смущается:
Не много ль чести мне?
29.03.97 г.
«Ах, Максим-Максимушка!..»
Максиму Поликарпову, убитому сослуживцами во время прохождения срочной воинской службы
Ах, Максим-Максимушка!
На моих глазах
Набиралась силушка
На большой размах.
В сыновья ли, в братья ли
Мне равнялся ты —
Любовался статью я,
Ждущей высоты.
Я крылатых видывал —
Не бескрылый сам! —
Но твоим завидовал
Будущим крылам.
Для какой же доблести,
Вырастив мечты,
Встал в соседней области
Под присягу ты?
Присмирил погонами
В поднебесье зов…
Да ведь не попонами
Модных «кожаков»!
Да ведь не обкурками,
Да ведь не иглой!
Да ведь не с придурками
В «хате» воровской!
Эх, Максим-Максимушка,
Весь тебе был свет…
Прострелили крылышки
В девятнадцать лет.
2.06.97 г.
«Не все сложил я к сорока́…»
Не все сложил я к сорока́,
Что мог, и жил — не без греха…
Будь верной, поздняя строка, —
Неправ — суди!
Но жизнь прошла — не впопыхах!
Ты плоть дала ей — в дневниках,
В рассказах, песнях и стихах…
И с тем — гряди!
Май 1997 г.
«Не впадаю в бреда́ и витийства!..»
Не впадаю в бреда́ и витийства!..
Но в одну из космических вех
На планете Земля
для убийства
Пробный камень занес Человек!
И посыпались камни и войны
Из его «созидающих» рук!
И в безумье людском
подневольным
Оказалось все сущее вдруг…
Но Природа за Зло — не в ответе!
Лишь в одну из космических вех
Атлантидой
приснится планете
Обитавший на ней
Человек…
23.07.96 г.
Стихотворение в уходящем году
1.
…Вас, стихи мои родные, никогда
Не предам я, но оставлю… навсегда.
Покажите тем, кто взялся слушать нас,
Кареоблачность моих излитых глаз.
Ведь дышали этим воздухом и мы —
Полногрудо, полноправно — не взаймы!
И любили, и пылали — не для книг,
А насущно расточая жизни миг!..
2.
…Это Солнце, это Небо, этот Свет —
Всем живущим мой отеческий завет.
Эти вечные растенья-зеленя —
Те же соки, те же строки из… меня.
Дорогие! Вы продолжите мой вдох,
Потому что уж не так я был и плох!
Потому что вас не предал — никогда!
Но оставил, но покинул — навсегда…
30.12.94 г.
Диалог с гитарой
«Скажи мне, гитара,
На струнном наречье:
Любовь ли не кара
Сердцам человечьим? —
Невечное чудо
Расцветшей души
Да… песня-зануда,
Да плачи-вирши?!»
Вздыхает гитара,
Минор обрывает:
«Чудеснее дара
Природа не знает!
Невечно явленье
Цветений весной,
Но в нем — возрожденье
И жизни самой!»
«Но что же, родная,
Скорбишь ты со мною,
О даре вздыхая…
Отцветшей душою?»
И слышу простое
В ответе струны:
«Грустим мы с тобою
До новой весны».
1994 г.
Женщинам божественным
Все мы, с рожденья в высоты спешащие,
Часто не видим, что в мире
божественны —
Вовсе не боги, а рядом грустящие
Наши родные, прекрасные женщины…
В силах иссякшая, кроткая, тихая —
Все мне даровано, все мне завещано! —
С вечной любовью, задумчиволикая
Мама моя — судьбоносная женщина!
Жизнь и спасенье — жена моя чуткая,
Сколько же было в пути ей обещано!
С песней протяжной журавушка чу́дная,
Вся — бесконечно любимая женщина!
Ею однажды чрез муки телесные
Дар мне ниспослан — земной и
божественный —
Доченька наша, созданье прелестное,
Дочь моя — к звездам растущая женщина!
Лишь бы она, поднебесьем летящая,
Помнила, что жизнетворна и
жертвенна,
Все божества в этом мире молящая,
Вслед ей грустит — судьбоносная
женщина!
18.02.94 г.
«Есть на Руси примета…»
Валентину Матвееву — поэту и художнику
Есть на Руси примета
С лермонтовских времен:
Чтобы почтить Поэта,
Нужно, чтоб умер он!
Я не о том, как возле
Имени и строки
Будут картавить после
Праздные языки.
Все мы живем до срока,
Всем нам — различен срок…
В жизни, увы, так много
Губящих нас дорог…
Спутаны мои мысли…
Но по одной — своей —
Важно уйти из жизни,
Вырастив сыновей.
Важно, чтоб жили внуки,
Небом твоим дыша,
Важно, чтоб пели руки,
Чтобы цвела душа!
Чтоб и в года седые
Кисти не выпускать,
Чтобы стихи простые
Сердцем самим рождать!
…Спутаны мои мысли,
Горечь в груди моей.
Вновь обрывают жизни
Лучших среди людей…
28–30.07.93 г.
«Дорогие мои, люди грешные…»
Дорогие мои, люди грешные,
Люди добрые, люди нежные, —
Непохожие, своенравные, —
Люди сильные, люди равные,
Не являйте себя жестокими:
Рождены мы, чтоб быть высокими!
А еще, а еще, родимые,
Все мы — дети, и все — ранимые.
Наши души — тычинки чуткие,
Что пыльцой золотой опудрены.
Наши души — снежинки хрупкие;
Дрожь росинок на травах утренних…
Наши души светлы и трепетны:
Все мы дети земли и возраста,
Но и дети страны и времени…
Оттого ль мы горды и… горестны?
Дорогие мои, великие, —
Низко падшие, злобно вставшие, —
Не убогие, не безликие,
Но — угрюмые, но — уставшие…
Вас люблю я и вас жалею я!
Мы от века — не безрассудные!
И поэтому, как умею, я
Призываю вас, люди мудрые, —
Не к терпению и страданию,
Не к покорности и смирению —
Призываю вас — к Состраданию!
Призываю вас — к Примирению!
Мы не твари. По дару Разума
Все мы — братья, родные, разные…
Ноябрь, 1992 г.
«Я, из мира религий…»
Я,
из мира религий
к призывам иным
Уносящийся — противоборцем! —
Каюсь! Каюсь!
Я видел:
Сквозь облачный дым —
Там, над сферой небесной, —
крестом золотым
Воссияло Вселенское Солнце!
1992 г.
«Вечности звездной…»
Вечности звездной
Непостижимость,
Неотвержимость,
Неугасимость…
Бренности нашей
Непримиримость,
Неустрашимость,
Неотвратимость…
24.11.92 г.
Инфляционное
Ах, цены, цены, цены —
Раздутые шары!
А у народа вены
Вздуваются в бугры.
А у народа жилы
Под кожей — тетивой!
Но все мы будем живы,
Поскольку — не впервой…
Поохаем на цены,
И снова: где б успеть?
Поскольку в наши гены
Заложено — терпеть,
Сновать по магазинам,
Давить в очередях…
Привычны наши спины
Да шишки на локтях.
И в том, что злее будем,
Друг друга ли винить,
Поскольку все мы люди
И все желаем жить!
Чтоб как-то пропитаться —
Попробуй-ка проспать! —
Мы будем надрываться,
Хитрить и добывать.
Пусть в давке за насущным
Кого-то и сомнет!..
Не страшно власть имущим
Испытывать народ.
Зато у нас встряхнули
Сознание и лень!
И мы себя втолкнули
В последующий день.
Все — цены, цены, цены
Дамокловым мечом…
А все ли будем целы,
Хватая воздух ртом?
6.11.91 г.
Брат…
Михаилу Звонкову
Был у меня брат, —
Как по кро́ви брат…
Звал я его — БРАТ,
Звал он меня — БРАТ!
…Где-то в тайге злой,
Где-то в ручье-тьме,
Рай он обрел свой,
Ад потеряв, — мне…
Сердцу не бить в лад,
И не понять всем:
Был у меня БРАТ
Лучше, чем я, — всем!
Крепче меня рос,
Чище меня жил…
В годы МОИХ ГРОЗ
БРАТОМ МОИМ слыл!
С криком слепых глаз
Душу б теперь — вон!
Как я сумел раз
Не различить стон?!
Как я посмел — в свет
Песней своей мчась,
В годы ЕГО БЕД
С НИМ потерять связь?!..
Мишка, Мишка, Мишка,
Как же это вдруг?!
Младший мой братишка —
Старший друг…
1991 г.
«Вот говоришь, что живу я слепо…»
Вот говоришь, что живу я слепо…
Вот обвиняешь, что не от мира…
Только ослепну я — жить без неба!
Только — в миру мне — не петь без лиры!
Тем и несчастна, роднясь со мною…
В том и невинна, что — будет дата!
Вслушаться в слово мое земное
И помянуть меня виновато…
11.03.90 г.
В огнях
Ты меня не покинь, ясность!
Я еще укрощу ярость,
Перекрою беде горло,
По ногам повяжу гордость!
И не выброшусь в ночь-стужу,
Лишь глаза, потемнев, сужу…
Да! Имеет любовь право
Бить, как в драке, — с плеча, правой!
Да! Жалеет любовь хилых,
Но упрямым дает силы!
И поэтому кровь-слюни
Я еще раз утру-сплюну.
…Но в груди моей есть сердце!
Мне куда от него деться?
Как ему разделить милых?
Ты нашла бы, любовь, силы?
Ты дала бы ответ, ясность?
Или выход один — явный?..
29.11.90 г.
Кошка (Совсем не поэтическая история)
1.
Была она девочкой непослушной,
И в ванну, хандря, окунала кошку.
А папа был толстый и добродушный,
Он дочку пришлепывал понарошку.
А мама ей нравственно говорила,
Что кошек трепать и купать — жестоко…
Но девочка с кошкой играть любила,
И мучала если — совсем немного.
Был дед еще жив — одуванчик сивый;
Все пальцем грозил на проказы внучки:
«Вот вырастешь, шкодница, некрасивой,
Вот станут черны от царапин ручки…»
Но девочка выросла непохожей
На дедовы хитрые заверенья —
Русалковолосой и солнцекожей
Явилась на зависть и восхищенья!
И в девушке этой упруготелой
Сам дед не признал бы родимой крошки…
Представьте глаза… и в глазах — умелый
Прищур своенравной игривой… кошки!
2.
…Он встретил ее в золотую осень
И так же, как все до него, — влюбился.
Он был неопасен и тем — несносен,
А женщине — грубый и сильный снился.
А женщина эта играть устала:
Прошли молодого азарта годы,
И женщина мягкой и томной стала,
Оставшись пленительной от природы…
3.
Он счастлив был с ней,
как вчерашний школьник, —
Дарил ей стихи, шоколад и розы,
И дерзко садился на подоконник,
И что-то читал — про себя и слезы…
«Какой неуклюжий… — она вздыхала. —
Какой неумелый, пустой мальчишка!».
И мучала мстительно, но держала
В руках его цепко, как кошка мышку.
Но кошка себе на уме бывает…
А любящий разуму вряд ли внемлет:
Он когти любимой… обожествляет!
А в хищнике сытом — природа дремлет…
И вот вам развязка для подтвержденья —
Не тайною ночью, а днем погожим,
С усатым холеным котом постельным
Застал он ее на… предбрачном ложе!
4.
Финал этой были, увы, не ла́ком:
Он в петлю не влез и не застрелился —
Он с ней сочетался законным браком,
Хотя, поначалу, едва не спился.
И дочь родилась, и пошло — как надо;
И в весе прибавил солидный папа,
И в светлой квартире, на прихоть чада,
Ходила игрушка на мягких лапах.
С ней дочь и росла — не совсем послушно:
Все в ванну, хандря, окунала кошку!
Но папа посмеивался добродушно
Да шлепал проказницу… понарошку.
1990 г.
«Все возвращается! Все не бесследно!..»
Наталье
Все возвращается! Все не бесследно!
Память и совесть — до срока молчат!
Дочка НЕ МНЕ! Не могу незаметно
Сердцем стенать, ибо струны кричат —
Грешной души — о тебе, недоступной;
Поздней души — о себе, неразумном;
Горькой души — и о ней, несчастливой…
Детка! Так кто же из нас виноват?!.
Лето 1988 г.
«Что-то память му́кой полнится…»
Что-то память му́кой полнится,
Погружаясь в глу́би прошлого…
Или жизнь прошла околицей
Мимо праздника всеобщего?
Или вспомнилось о парне ей —
Как, скитаясь по окраинам,
Сердце вольное да раннее
Об ограды поизранил он?
Или, в тех краях потерянных,
Ей привиделась пристыженно
Боль любимых и… растерянных, —
Им без умысла обиженных?..
Что ж ей горестное помнится,
Будто кто-то про́жил праведней?..
Если жизнь и шла околицей —
Знала жизнь — простор окраинный!
Если с памятью — бессонница,
Если память — му́ки кузница,
Значит, память — не покойница!
Но — важнее — не отступница!
Март 1986 г.
На отъезд
1.
Прощай, страна чумазая!
Калпакия, прощай!
Зовет меня из Азии
России дальний край.
Он ждет меня, спаленного
Удушливой жарой,
Ветрами пропыленного,
Пота́ми просоленного,
Работой изможденного, —
Не в гости, а домой!
Туда, где зори с росами,
Где воздуха глоток
Целебен, как березовый —
Земли апрельский сок.
Где летом над озерами
Прохладны небеса;
Где ливни сыплют зернами —
Тяжелыми, отборными! —
На древние леса.
Там сопки серебристые
Столетья стерегут,
Там речки каменистые
Студеные бегут.
Там в зимы снежноярые,
Средь стужи-белизны, —
Ребятушки — румяные!
Молодушки — красны!
Тот край мне мил — непризрачно,
И я в него — вернусь!
Тому, что здесь не вызначил,
Оставив гнев и грусть…
2.
Прощай, страна отсталая, —
Мир во́ров и хапуг,
Брезгливо и устало я
Покину адский круг.
И пусть дельцы немытые
Всех рангов и мастей,
Гребут рубли, добытые
В бесправности моей…
Не жаль мне сил и времени,
Иссушенных дотла,
Другая горечь бременем
Мне думы извела:
О девушках, которых ты,
Как вещи, продаешь,
О юношах, которых ты
Калымами гнетешь!
О детях необученных
В корявых тугаях,
О женщинах, измученных
На хлопковых полях, —
Чью волю, как оковами,
Тиранишь ты века!
Хламье средневековое,
Саманная тоска!
3.
Но ты, земля, расцветшая
Оазисом в песках,
Прости мне наболевшее
И дерзкое в стихах.
Зеленая и майская,
Я верю в твой народ!
Он иго полубайское —
Избудет-изживет!
Республику он вычистит
От хищников-рвачей,
Он вызволит и выучит
Всех спрятанных детей!
И ветры, солнцем сочные,
Разыщут грусть мою…
И я, страна восточная,
Тебе еще спою!
Май — июнь 1984 г.
Сказка о поруганной березке
Зачем ты играешь со мной в недотрогу?
Я в женщине чудом любви дорожу…
Послушай, случайная, выпьем немного:
Я грустную сказку тебе расскажу.
…Когда-то была ты веселой березкой,
Жила, распускаясь, на милом юру,
С корой белоснежной, с накидкою
броской —
Влюбленной и дерзкой цвела на ветру.
В весенние дни и в осенние стужи
Ты, гордая, вольно и жадно росла.
И, может быть, там, среди добрых
подружек,
Ты самой красивой и стройной была!..
Пришли негодяи разгульной толпою,
И ветви ломали, зелеными жгли!
И пили, и пели, глумясь над тобою, —
Кору обдирали, ножами секли!
Тебе б в испытании злом — закалиться!
Так много в стволе твоем жизненных сил!
Тебе бы, надруганной, — солнца напиться!
А дождик живительный — раны б полил…
Но юность сломали, и ты испугалась,
Ту боль и обиду, как смерть, пережив, —
В чужом хороводе ты снова качалась,
Вином свою совесть и стыд заглушив!
Потом приходили — другие, любые…
И жгли, и ломали, — любя, не любя…
Меж тех, что тебя, забавляясь, губили,
Припомни, однажды не путался… я?
Но чистых березок я в жизни не трогал!
Сквозь слезы свои — ты мои ли прочтешь?!
Бери-ка стакан, и — за нас, недотрога!
А сказка? — Она ведь… известная ложь!
1.03.83 г.
Лжезвезда
…
Вот и сокрушилось —
Нечего крушить…
Как же ты решилась
Прошлым ворожить?!
Выброшу я в полночь
Падшую звезду,
В омут — да не в обруч! —
Выдавлю беду.
Сплетнями ль измучен,
В пьяной ли хандре —
Грезил я о лучшей —
Будущей поре.
Нес я — не украдкой —
Сердце за порог,
Званый на пресладкий…
Кусаный пирог!
Сыто ж мне — по во́рот!
Сыто — по глаза!
Выбрала ты скоро
Дутого туза!
Но и подтвердилось:
Благо — от беды…
Видимость разбилась —
Видимость звезды…
Январь 1981 г.
Предвстречное
Скоро, скоро, друзья далекие,
Я обрушусь, как снег на голову,
Я свалюсь, будто с неба третьего —
Полон нового, полон прежнего.
Скоро, скоро ворвусь растроганно
К вам — кто ждал меня и не ждал меня…
Вдохновленный, хмельной и утренний —
Весь из светлого, безрассудного…
Скоро, скоро, ребята милые,
Закружу вас в объятьях искренних —
Слишком частых и неумеренных…
За балтийцев своих — потерянных…
19.07.80 г.
«Хожу крикливый…»
Хожу крикливый,
Как после кражи,
А сам, строптивый,
Грызу себя же.
Себя же мучу,
Свои же нервы.
Хочу, чтоб лучше,
Хочу, чтоб первый.
Но вслед за мною —
Ухмылки, сплетни…
Всему виною,
Всегда последний…
Осень 1979 г.
«Так же лето…»
Так же лето
Отцветало
Синевой…
Только это
Пребывало —
Не со мной!
Но и было,
Но и было —
Не во сне!
А уплыло
И забыло
Обо мне…
И теперь я
От тоскливой
Пустоты
Превратил
Воспоминания —
В мечты!
…А вокруг —
Такие злобные
Слова.
И не вдруг
Заплесневела
Синева…
Уходи же!
Проходи же —
Стороной!
Не предвижу!
Ненавижу!..
Не со мной!
30.08.78 г.
«Я пра́ва не имею забывать…»
Я пра́ва не имею забывать
О том, что про́жил, и о том, что видел;
О тех, кого любил и ненавидел…
О многом мне хотелось бы смолчать,
Но совесть бы тогда себя презрела,
И гордость — не позволила дышать…
И, значит, обнаженно, до предела —
До гибели! — мне нужно рассказать
О том, что прожил, и о том, что видел…
Я пра́ва не имею замолчать!..
22.09.87 г.
Там, на распутьях юности
КНИГА В КНИГЕ
(по стихотворениям 1975–1977 гг.)
Как я стал писать стихи
В начале жизни заслушивался мамиными сказками, а подрастая, влюбился в ее гитарные песни — песни не детские, песни из глубин самого народа. Песни эти, негласно запрещенные, сопровождают меня всегда… В четыре года, выводя карандашные каракули, наговаривал примерно такое:Зайчик прыгал и упал,
Он в снегу весь обвалялся,
Он морковку потерял,
И себя вдруг — не узнал….
Январь 1982 г.
I. Училище
Жалобы зеркалу
Далеко мой дом — не дойти пешком…
Мне в училище — мордобитие.
Дисциплины шнур — по ногам хлыстом,
Оглушивший гам — общежитие.
А удрать бы вон и… стихи писать,
Схорониться в рай одиночества!
Чтоб никто-никто не посмел мешать,
Чтоб покой со мной был, как отчество!
…Человек родной, я себе не рад:
Все вокруг себя вижу страшное!..
Но осмелюсь раз и в цепи преград
Разорву звено, как бумажное!
Докажу врагам, что мечту свою
Я не про́пивший и не пре́давший!
…Так у зеркала пред собой стою,
Самому себе исповедавшись.
4.02.76 г.
Вне дня
В одном спасение — писать
До мук и до самозабвенья!
Но — участь горькая! — являть
И прятать адские творенья.
Безумные! Они, как бред,
Как всхлипы нищего в кювете!
И силы нет, и воли нет,
И юность вся в поганом цвете!
Когда заглохнут голоса
И ночь сотрет дела и лица,
Сомкнув бессонные глаза,
Я вру себе: все это снится!
И в усыпляющий обман
Мечты желанные крадутся,
Что в стихотворческий дурман
Восхода вестники ворвутся!
Что утро новью возгорит!
Умоюсь свежестью в рассвете!
Но — ночь, стихи мои, как хрип
Ублюдка пьяного в кювете…
6.02.76 г.
«Жизнь мне травят вино и город…»
Жизнь мне травят вино и город,
Драки дикие да друзья…
Говорят, что я глуп и молод,
Что играю опасно я.
Но, выслушивая их речи,
Виноватить тебя не дам!
И несчастий моих предтечи
Пусть выискивают не там!
…Где угар на снега накрошен,
Где ругаюсь, дерусь и пью, —
Терриконной тоской стреножен,
Я, как прежде, тебя люблю!
Но поймешь ли меня, родная?
И простишь ли? На этот лист —
Нет, не слезы! — я кровь роняю,
Прокусивши в запястье кисть!
…Только двое нас, только двое
Среди злобы людей и лет!
Неужели я им позволю
На тебя навести навет?!
Не бывать! Ты не верь им, мама!
Кровь засохнет, сойдут снега, —
И расскажет о нас упрямо
Новой жизни моей строка!
Февраль 1976 г.
«Шальная пятнадцати лет…»
Шальная пятнадцати лет,
Напрасно и ты с неумелым
Притворством хохочешь в ответ
Словам моим осиротелым…
Чумная, я вовсе не тот,
Который несчастье догложет.
Ты гадишь похабщиной рот,
Но… так на ребенка похожа!
Что гордость? Я тоже такой:
На все обвинения — в сдачу! —
Бросаю свой хохот больной,
А после упрячусь и… плачу.
16.03.76 г.
В день рождения
Вновь пишу и жалуюсь бумаге,
Запершись от уличного блуда.
В комнатном подземном полумраке
Нет мне поздравлений — ниоткуда…
Прячусь я преступным человеком,
Празднуя проклятое рожденье.
Что своим семнадцати калекам
Выставить на стол для угощенья?
Чем разочарование умерить?
В дар им — лишь изломанные строки!
Или, отмахнувшись, не поверить
В явь свою и в мерзкие итоги?
Или — просто-напросто — напиться!
Выйти в переулок — и подраться!
Чтоб перед бумагой повиниться
Позже за… «невинные» семнадцать!
29.03.76 г.
Голубоглазой
В жизнь мою, как в поверженный сумрак,
Ты вошла с голубыми глазами…
Но, скажи, неужели ты — друг мой,
И звезда воссияла над нами?
Ты не жди от вопроса подвоха,
Я устал от похожести глаз,
От чужих поцелуев и вздохов,
От пустых и наигранных фраз…
Мне с такими грустилось… А где-то
Голубыми глазами — не ты ль
Улетала с апрельской планеты
В мироздания звездный… пустырь?!
Ты пойми, в этой мелочной жизни
От всего, что имел в стороне, —
Мне б с любимой — и вечер, и вишни,
И стихи о любви и весне;
Чтоб под звездным родительским кровом,
Обнимая подругу свою,
О себе ей — от слова до слова! —
Рассказать, как беду — не мою!..
Незнакомая, славная, слушай!
Я тебя безысходно люблю!
Хочешь, голосом, выевшим душу,
Сокровенную песню спою?
Ты приемли ее, не пугаясь,
Посмотри, как, тоски не тая,
У груди твоей низко склоняюсь…
Потому, что уже — повторяюсь!
Потому, что и ты — не моя!
16.04.76 г.
Моя юность
Вот моя юность — в зигзагах разбоя,
В поисках правды, любви и покоя!
В мире условий, запретов, страстей
Вся моя доля погрязла в крамоле…
Вся моя жизнь — сорняковое поле
И — плодороднейшее из полей!
Вот моя юность — со стоном сознанья,
С жаждой раскаянья и оправданья!..
С небом в сравненьи ничтожный
микроб —
Я б в голубом, как в реке окунулся,
Я бы заснул и — не мной проснулся!
Мне бы — прохлады на Жаркий лоб…
В юности этой — разборки, угрозы,
Мерзкая ругань, сопливые грезы…
В юности этой — растления гнет!
Нравоученья да льстивые рожи,
Карты и счеты… А может, а может,
Это не я, а… другой живет?..
17.04.76 г.
«Не спрашивай, мама…»
Не спрашивай, мама, где шляюсь ночами,
Терзая мне совесть мольбой и слезами:
Ведь я рассказать не осмелюсь — себя…
Не спрашивай, мама, браня и любя.
В заветные дали упрямо и влажно
Глаза мои смотрят — не в силах смотреть…
Не спрашивай, мама, когда-то отважно
Я все расскажу, чтоб навек отболеть!..
28.04.76 г.
18 мая
На улице густой и синий вечер,
Там только что затих веселый дождь…
Мне хочется вдыхать омытый воздух,
Настоянный на запахах и звуках;
Идти по освеженному асфальту
В неоновых туманах фонарей;
И городом вечерним любоваться,
Улыбчиво приветствуя прохожих
(Чтоб каждый проходил и удивлялся!)…
Выдумывая сказочный побег,
Закатываю в бублики брючины,
Снимаю намозолившие туфли,
И мчусь по широченному проспекту
По лужицам на встречной полосе!
А позднему троллейбусу пустому,
Шипящему в испуге тормозами,
Состраиваю дерзкую «петрушку»,
Дразня его ехидным языком…
А вот я осторожно пробираюсь,
Под слышное окрест сердцебиенье,
В запретный чей-то загородный сад…
И там, среди ночных благоуханий,
С бутонов и соцветий собираю
Немыми сладострастными губами
Дождинок найвкуснейшее вино…
А утром мне — попасть бы в чистополье!
До ранок исколоть босые ноги
И нежить их в тепло хранящей пашне,
С малиновым восходом говоря…
Но…
Застеклен мне этот чудный вечер.
Вдали я от лучащихся проспектов,
Не видно мне просторных площадей;
Не слышно мне чарующих мелодий
Из дачного загадочного сада;
Не чувствую я запах аромата
Напоенной отзывчивой земли…
Сегодня, восемнадцатого мая,
Не выйти мне:
разбито все лицо…
1976 г.
На зачете
Я напрасно время трачу
На зачете годовом:
Не решается задача
Да и мысли о другом.
Мне ли точность логарифмов
И премудрость теорем?
Я выискиваю рифмы
Для магических поэм!
Мне ли нудные уроки,
Если памятью опять
Вижу крымские дороги,
Интернат, коровник, мать?..
Здесь, где всеми я обруган,
Здесь, где беды все мои, —
Как из замкнутого круга,
Вижу радостные дни.
Там зелеными лучами
Детство за́лила весна!
Здесь глаза мои мечтами
Заполняются до дна…
Здесь, наивный сочинитель,
Ты схлопочешь «незачет»!..
Вы простите мне, учитель:
Жизнь стихи мои зачтет!
21.05.76 г.
«…И, веришь ли…»
…И, веришь ли, я жил в мирах иных…
А было так.
Рождение рассвета
Светлеющей сиреневою мглой,
Как в фотореактиве проявляло
Неприбранную комнату мою,
Последним обнаружив дальний угол,
Где стыла печь
остатками тепла
С февральских дней…
Я телом был в постели —
Лежал, лелея сладкой полудремой
Свой ждущий мозг и органов покой,
И каждое тягучее мгновенье
Вбирал в себя из вечности…
И вдруг
Нездешние чарующие звуки
Явились мне… —
и женский полушепот,
Из призрачных волнующих глубин,
Струящийся…
Он пел, напоминая,
О зримых днях, когда-то проведенных,
Забытых мной, — на красочной планете
Среди других галактик и времен.
На той планете праведной и мудрой,
Где зло и ложь незнаемы издревле,
Я был в кругу отзывчивых друзей.
Мы пели, танцевали и смеялись,
Мы строки вдохновенные читали,
Мы слушали друг друга — с упоеньем!
И я им никогда не говорил
О том, что есть в немеркнущей Вселенной
Не менее прекрасная обитель
С такими же прекрасными людьми,
Которые еще не научились
Любить друг друга так же, как они…
Я им не говорил, чтобы не ранить
Их чистые возвышенные души;
Чтоб люди эти, добрые, как боги,
Вовеки не узнали, ужаснувшись,
О голоде, о войнах и безумстве,
Царящих на неведомой Земле;
Чтоб в дом их, непорочный и цветущий,
Не внесся межпланетный черный вирус
Чужой болезни…
И еще была
Там девушка…
О ней нездешний шепот
Ласкал мне слух в желанном забытьи…
И видел я зеленую поляну
Всю в искорках от солнечных росинок,
И всю — в цветах;
По ним, как по волнам,
Я к ней бежал — навстречу мне бегущей,
И взгляд ее — любимый и влюбленный —
Мой взор сжигал…
То солнца первый луч
Проник в окно.
И лаял пес спросонья,
И куры потревоженные хрипло
Кудахтали на горны петуха;
У флигеля ведром гремела бабка
Да деда разносила по-земному,
И кашель его, громкий и надсадный,
Звучал в ответ клокочущей трубой;
В окно мое соцветьями-глазами
Смотрела вишня вешняя…
И, знаешь,
Казалось, понимала все…
А, может,
Все понял я?..
Ты веришь в эту быль?
Май 1976 г.
Известие
Беленькая девочка из детства,
Вспомни, я — тот самый мальчуган,
При́нявший в злосчастное наследство
Первый твой безропотный обман…
Верь мне, ничего не затевая,
Запросто оставленный тобой, —
Я тебя навеки называю
Девочкой небесно-голубой!
Краски разрушаются с годами…
Вот, уже не первая гроза,
Серыми холодными тонами
Выела мне карие глаза.
Эта ли последняя и злая
В нашей предназначенной беде?..
Рос я, беспокойно размышляя:
Как ты изменяешься и — где?
Жил я, не подсчитывая силы…
Было, что и двигаясь едва,
Брел я через гиблые трясины,
В солнечные веря острова!
Девочка!.. Зачем же рассказали
Правду мне, хлестнувшую, как… ложь?
В улочках, что нас короновали,
Ты теперь блудницею слывешь…
Светлая!.. Я всматриваюсь мимо —
В лето, где под радужным дождем,
Мокрые, счастливые, бежим мы —
Мы, еще невинные, ни в чем…
Май 1976 г.
Опять
Я забывался в яростном вине —
Лечил бессилье выбродившим ядом…
И дряблость преждевременная мне
Легла на тело виснущим нарядом.
Среди преступных всасывавших сил —
Среди бездушья, подлости и фальши —
Я маски скоморошечьи носил
В отчаяньи о юности пропащей.
Писать мне страшно: змеями в душе
Кишат заматерелые пороки!
И снова я захлебываюсь —
уже
Без воли,
без сознанья,
без тревоги…
19.12.75 г.
К ночлегу
Куда идти? К кому стучаться?
Везде одна — чужая дверь!..
И если хочется смеяться,
То плакать — больше… Не теперь
Я грезы юности разрушил…
По улицам в июньский мрак
Брожу бездомен и не нужен,
Пугая кошек и собак,
Когда швыряю им, бродячим, —
Таким, как сам! — паскудный стих…
К друзьям? —
В уюте им — незряче…
К врагам? —
Но тошно и без них!
Пусть спят, в подушки зарываясь,
Но снится пусть им — неспроста,
Как гнусно, во́ром озираясь,
Нырять в ночлежные места,
Чтоб утром прятать от прохожих
За во́рот мятое лицо!..
Луна на опухоль похожа,
Протухло лунное яйцо!
Души́ луна не очарует
Тому, кто звездами гоним…
В подъезде парочка воркует,
И каждый в парочке томим
Иной потребностью животной…
А мне бы — блудному — одно:
Прилечь, забыться — где угодно! —
Но чтобы — глухо и темно!
И, вздрагивая поминутно
От шорохов и мерзких снов.
Считать, что в жизни бесприютной
Есть прелесть затхлых чердаков!
11.06.76 г.
«Тебя пугают наркоманы…»
Тебя пугают наркоманы
И «хат» притонческих разврат?
Так знай: за трусость и обманы
Ты в этом прямо виноват!
Я вынес собственную драму!
Но слышу ненависти дрожь.
Узнав, как старенькую маму
Подонки грабили — под нож!
Ты внял болезням проститутки?
Ты был свидетелем, когда
Сажали юношей на сутки
И на застенные года?
Ты был средь парков и беседок,
Где, может быть, твоя сестра
Обслуживала малолеток
В бесчувстве пьяном до утра?
А там, где ритмами швыряют
В толпу дуреющих под шейк[1],
Ты знал, как топчут и пинают
Двоих пятнадцать человек?..
Но, если общая отрава
Твою не вымарала честь, —
Какое ты имеешь право
Мне в душу лезть?!
Июль 1976 г.
Желанным вечером
Опять мы во власти твоей гитары,
И в горе моем, и в глазах — щемит…
Внимаю я песням родным и старым,
Их ранняя память теплом хранит.
И ноет в сознаньи тоска и сладость,
И хочется плакать, не пряча глаза…
Последнее слово мое и радость,
Быть может, все это — в последний раз!..
Плывут переборы — напевно, ровно;
Привычно склоненная головой,
Поешь ты о чести, о мести кровной,
О страшной потехе войны былой;
Поешь ты о тюрьмах, о пьяной воле,
О скорбных ночах да веселых днях…
Но спой лучше, мама, о юной доле
В далеких поволжских твоих краях!
Вздыхает гитара и — глуше, тише —
Звучит, замирая, болит струна…
И в раме оконной, от звезд отплывши,
Детдомовкой тихой стоит луна.
Ей в озере звездном не знать причала,
Ей светом родниться с твоей судьбой…
Ну что же ты, мамочка, замолчала?
Ну, хочешь, о чем-то другом напой.
Пусть песня заполнит и мысль, и чувства
На всю безутешность грядущих дней!
Играй же!
Мне, мама, совсем не грустно!
Звени же, гитара, сильней, сильней!..
4.08.76 г.
В Ново-Эстонии
Село мое, мне горько и обидно.
Товарищества о́троческих лет
Сегодня мне не слышно и не видно,
Я встречей долгожданной не согрет.
В ореховом разветвившемся парке
Сижу я на полдневном ветерке,
И солнца луч, трепещущий и жаркий,
Играет на обколотой руке[2].
Но сердцу не становится теплее —
Мне вымершими видятся места:
У клуба — безголосые аллеи,
И улица, где вырос я, — пуста…
И жизнь пуста…
И детство — на кладби́ще…
Село мое! И, все-таки, — до слез! —
В холодном зарешетчатом жилище,
Где юность поселю я на… погост, —
Приснись мне!
Но не нынешним пустынным,
В котором и привета не найти,
А — праздничным, зеленым, тополиным,
Как в детстве… И во сне меня — прости…
До встречи той! Не пламенный мальчишка
Догубит нерассказанную быль…
Пусть слезы!
Это — ясность, это — вспышка,
А дальше снова — холод, грязь да пыль.
11.08.76 г.
У пропасти
Все кончено, и про́пасть — предо мною…
Как гончими затравленный зверек,
Мечусь по краю с дикой головою,
И вскрикнуть бы,
но сжался крик в комок.
Что вопли стихотворным повтореньем
О юноше, стремившемся к добру!
Как верил он за миг перед паденьем,
Что выстоит!..
Довольно! Я — умру!
И, заживо зарытому в неволе,
Средь сверстников, отверженных собой,
Останется мне в облике — людское,
А в памяти — карающий разбой…
Я выдохся и грязь не отчищаю,
И, значит, — не достоин чистоты;
И, значит, — устоявшим завещаю
Великие мальчишечьи мечты!
Есть шаг еще — отчаянный, последний!
И — мрак за ним, злорадствующий мрак…
Ну что же я, измученный и бледный?
Есть шаг еще,
есть шаг еще,
есть шаг!..
9.09.76 г.
II. В убежище
«Тишина, тишина…»
Тишина, тишина, что со мною — не знаю,
Отгуляли друзья, отгремели деньки…
Тишина, тишина, никого не ругаю,
Просто мне, тишина, сновиденья горьки́.
Я до срока спасен от прямого ответа:
Бесполезно бежать от надзора судьбы.
Тишина, тишина, мне не надо совета,
Тишина, тишина,
мне бы честной борьбы!
Я за все и всегда поплатиться сумею!
Эта клятва моя не сегодня дана!
Но, моя тишина, как я рано жалею!
Видишь слезы?
Прости… и — смолчи, тишина.
14.09.76 г.
Самолет
Слышу гул самолета
в пространстве небесном,
Удаляясь, он тает, как эхо, — до дна…
Я теперь вдалеке…
Мне в укрытье безвестном —
И покой, и стихи, и… бутылка вина.
Сын заблудший! —
я к дому с повинной вернулся…
Вот рождается отзвук и гаснет опять…
Я в сентябрьском рассвете
тревожно проснулся,
И до слез засмотрелся на спящую мать.
Спит она, подоткнув под себя одеяльце…
После утренней дойки, с зарею придя,
Прикорнула на час…
Лишь бессонные пальцы
Все коровьи соски невпопад теребят.
Пусть ей дремлется сладко
в не долгом затишье!..
Чтоб неслышно —
сажусь я за письменный стол,
Но из верха незримого — грохот по крыше
Нарастает и сыплет известку на пол!
Он и матери чуткой прервал сновиденья!
Проклиная работу и ферму, она
Суетится в веранде —
и вскоре за дверью
Исчезает… И снова со мной — тишина…
Но — еще самолет!
В дребезжании стекла!..
Свист турбинный визжит,
он пронзает мозги!
И в глазах моих мутных —
и жгуче, и мокро,
И сжимаю кулак!..
Я, заложник тоски,
Что́ ищу? Что́ хочу?
Че́м, безумный, спасаюсь?!
Все равно эту муку никто не прочтет!
Затыкаю я уши, к столу прижимаясь…
Раздирающий рев!
Пропади, самолет!..
15.09.76 г.
29 сентября
Сегодня мне — семнадцать с половиной…
Под солнечным слабеющим дождем
В примолкшем окруженьи воробьином
Сентябрь умирает за окном.
Смотрю в него и до изнеможенья,
Предчувствую крадущийся недуг.
Тлетворно сентября повиновенье —
Ни ропота, ни жалобы, ни мук!..
Отчаявшийся, голосом неровным
Прошу его: «Очнись же хоть на миг!»
Но глух он — отрешенный и бескровный, —
От жизни остывающий старик!
И взор мне застилает и щекочет,
И голову склоняю я повинно!
И сердце изнывающе не хочет,
Чтоб умерли семнадцать с половиной!
29.09.76 г.
Лету окаянному
«Месяц осенний, как грустному другу,
Тянет мне хрупкую белую руку…», —
Горькие строки шепчу на крыльце.
В зябком тумане небесного света
Дорасскажу окаянное лето,
Точку не ставя в конце…
30.09.76 г.
«Не грустно мне…»
Не грустно мне: уютом скрашен вечер,
За шторами — осенняя метель;
Там дождь и хлябь,
там злой и темный ветер,
А в доме мне — и пища, и постель…
Каких же благ я более хотел?
Душевная и мысленная нега
Сердечный убаюкивают ритм.
Не нужно мне — ни друга, ни успеха,
Тепло мне в одиночестве — от рифм!
И я гитару трогаю за гриф.
И льется очищающая песня,
И чувствам от заветного — светло.
Я стар и мудр. Мне все уже известно,
Мне раньше всех изведать повезло:
Ничтожнее всего на свете — зло!
1.10.76 г.
Лето виноградное
Далекое мальчишеское лето,
Где девочка с весенними глазами?
Ты помнишь проплывавшие рассветы
С бесшумными цветными облаками?
Ты помнишь замечательные лозы
И гнезда молодого винограда —
Над девочкою дымчатоволосой,
Над мальчиком порывистого склада?
Такое не забудется ресницам:
Сокрытые узорными листами,
Друг друга, как заботливые птицы,
Кормили мы по ягодке — губами…
Влюбленные, неловкие, смешные!..
Те дети — чистоты не осквернили!
Но вскоре их рассветы заревые
Распутные ветра заполонили…
Я в память, как изгнанник, укрываюсь —
По ранним виноградникам блуждаю,
И отроком блаженным улыбаюсь,
И девочку свою обожествляю!..
Но глупо это! Глупо это слишком!
Ведь девушка с осенними глазами
Забыла — и несмелого мальчишку,
И лето с расписными облаками…
2.10.76 г.
«Надолго меня отравит…»
Надолго меня отравит
Угар опаленных дней —
Не чад в голове оставит,
А злые виде́нья в ней.
Как совесть бы ни просила —
От памяти не уйдешь.
Я все расскажу, что было,
И Правда повергнет Ложь!
А ныне… Сгущает осень
Суровость законных туч.
С усмешкою ветер бросил
Мне по́д ноги к воле ключ.
Я знал, что бежать придется,
Что серым залепит взор,
Что бывшее не уймется
Наращивать приговор.
Со временем — злее будет,
Нависнет гроза — плотней!
Но жизнь, разразясь, остудит
Угар обгорелых дней!..
16.10.76 г.
Однокласснице
Я приеду незванно веселым и пьяным,
Не ругай за браваду — я сам повинюсь.
Миролюбовской[3] ночью, объятой туманом,
Все равно от объятий твоих опьянюсь…
И меня не суди ты, игривая, строго:
Изменились тревоги со школьных часов.
Ты позволь мне, ровесник,
забыться немного —
От друзей и от пьянок, от драк и врагов!..
Мне так важно не думать,
что, может быть, утром
Нас навек разбросает по топи земной…
Я приеду нежданно, и ночью безлюдной
Эту гиблую юность забудем с тобой…
11.11.76 г.
С гитарой
Неистовы красные тени…
В ворованном жарком раю
Горячие наглые стены,
Зачем заковали вы песню мою?!
Зачем из печного оскала
В глаза мне хохочешь, огонь?
Того, чья душа угорала,
Кровавыми бликами раны — не тронь!
Я вырвусь из адского плена,
Навзрыд, но мотив — допою!
По струнам, по нервам, по венам —
Я выкричу страшную правду свою!
26.12.76 г.
Предновогоднее
Ветер хлесткий, холодный
Звезды по́ небу гонит.
Мрак зубастый, голодный
В стекла тонкие стонет…
Убежать бы, укрыться
От смертельной напасти,
С головою зарыться —
От себя, от ненастья.
Или — воли набраться,
Только злой и ехидной,
Чтоб нахально смеяться
Над, бедой дальновидной!..
29.12.76 г.
Чужие
По селу чужому
К дому неродному
Я иду подмерзший.
Вечер сизо-лунный,
Как пьянчуга блудный,
Звездами обросший.
Переполошившись,
Воодушевившись,
Псы вдогонку лают.
В окнах разноцветных
Нет мне лиц ответных:
Здесь меня — не чают!
Ждущие — далече…
Сон их безупречен…
Спите сладко, други!
Нам же, друг мой вечер,
Вместе ежить плечи
В вымерзшей округе…
6.01.77 г.
«Я живу без судьбы и имени…»
Я живу без судьбы и имени.
Я брожу по холодным улицам,
Наблюдаю чужие радости
И страдаю своими бедами;
Месяцами сижу закованный,
Сочиняю стихи паршивые,
Под гитару слагаю песенки,
Украшая свою действительность…
Я мечтаю о звездном будущем…
И друзьям доверяюсь письмами…
Но опять — человек без голоса,
Но и впредь — гражданин без имени…
19.01.77 г.
«Друзья мои, как все вы далеко!..»
Друзья мои, как все вы далеко!
На улице темно у нас и сыро.
Один я в доме. В комнатке моей —
Лишь тиканье часов…
Да лай собаки
Врывается сквозь звонкое стекло
Окна…
Там, в черноте вечерней,
Проходит юность —
сельские подростки
Идут привычно грязною дорогой
На танцы в клуб.
И только никого
Мое окно на свете не волнует…
Молчит гитара,
множественно раз
Прочитаны все письма дорогие.
Один я в мире…
Верные друзья,
А как там ва́м
вдыхается нетрудно?..
25.01.77 г.
Вагонопроводнице
1.
Длинна железная дорога,
На станциях — толчки и свет…
Послушай же и ты немного,
Что мне всего — семнадцать лет;
Что я тебя — ничуть не знаю,
Что ночь уже и нужно спать…
Но мне — ах, блажь моя шальная! —
Тебя так хочется обнять!
А я, когда ты ходишь рядом,
Раскачиваясь стуку в лад,
Ловлю надеющимся взглядом
Хотя бы твой случайный взгляд!
Но… близкая! Не замечая
Мой верхнеполочный НП[4],
Ты вновь скрываешься, скучая,
В служебном крошечном купе.
Вздыхаю я, печалю строки,
Качается плацкартный мир.
Вот рядом мы, в одной дороге,
Но я в дороге — пассажир…
2.
…Летит состав, и там, где вечность,
Огни проносятся назад.
Лишь возле тамбура беспечно
Два парня шаткие стоят.
Ты им являешься — такая,
Какую встретишь только раз!
И оба, зенками моргая,
Теряют дар сонливых фраз…
Затем, опомнившись, заводят
Велеречивый словоблуд
И жеребцами хороводят,
Тебя касаясь там и тут…
Они развязанно-игривы,
И им, конечно, наплевать
На то, что юноша ревнивый
Все это может наблюдать;
Что он с отчаянной тревогой
Вникает в скользкую игру,
Где ты дразнящей недотрогой
В свою ныряешь… конуру!
И вновь выходишь, занятая
Для виду чем-то, и опять,
Смеясь, кривляясь и болтая,
Себя даешь приобнимать…
Я отворачиваюсь молча,
Дышу в немытое окно,
Там искаженно, как от порчи,
Мое лицо отражено́.
И понимаю понемногу,
Что глупо сердце обольщать,
Что и в стихах немного проку,
Что ночь давно и нужно спать.
10.12.76 г.Поезд Симферополь — Ворошиловград.
В гостинице
Номер гостиницы.
Сумерки за окном.
Юность-бесстыдница,
Хватит страдать, потом!
Лучше мы влюбимся —
Девушки к нам милы́…
Лучше забудемся
Средь маскарада мглы.
Видишь, на площади
Сколько влюбленных пар?
Сеется дождичек,
Манит рекламой бар…
Видишь, там весело!
Нам ли с тобой скучать?
Юность-ровесница,
Выйдем-ка погулять!
Там нахохочемся,
Там я — стихи прочту!
Ой, как мне хочется
Поцеловать вон ту!..
Ой же, как вымытым
Жаждется подышать!
Даже и вымокнем —
Слезы не распознать…
Выйдем на улицу,
Бросим рублевый дом.
Юность-распутница,
Станем жалеть потом…
Прочь из гостиницы!
Спрячемся — под дождем!
Юность-настырница,
Хватит хандрить, идем!
11.01.77 г.
На фото Р. Т
Все дороги впереди!
Мне лицо твое, на фото,
Говорит, что нам идти
В удивительные годы!
Были чаянья и боли
В нелюбимой стороне,
Где без друга и без воли
Я топил себя в вине.
Все прервато-перебито!
Все осталось позади!
Мне лицо твое открыто
Говорит, что мы — в пути!
16.01.77 г.
«Тревоги — мои товарищи…»
Тревоги — мои товарищи —
За мною, как тень, слоняются.
Мечты мои не сбываются,
И нет на моих дорогах
Знаков предупреждающих.
А в мире — мгновенья чудные
С весенней и кровной ласкою!
Да тень навела указкою
В холодный закон ответа
За юность мою беспутную…
Но солнцу и небу вечному,
И матери, всё сгибающей,
И девушке ожидающей
Кричу я с ожившей силой:
Вчерашнему — не обречь меня!
22.02.77 г.
«Слушайте, ветры…»
Слушайте, ветры, я начинаю
Новые песни петь!
Слушайте, ветры, я продолжаю
Далям в глаза смотреть!
Жизнь устояла, перестрадала, —
Не примирилась — тлеть!
Юность восстала и засияла,
Чтоб в облака лететь!
Вечно бороться и не сдаваться —
Только такой обет!
Мне — восемнадцать! Мне — восемнадцать!
Мне восемнадцать лет!
30.03.77 г.
Прощание с друзьями
Тише, милые, глупые, тише!
Я хочу на прощанье грустить…
Под тяжелой охранною крышей
Мне придется, наверное, быть.
Это скоро, так скоро случится!
Но сегодня тоска не о том:
Нам придется теперь разлучиться,
Чтоб… не встретиться в жизни потом.
Лягте рядом, ребята, смотрите,
Как весенне настроен февраль!
Всюду тянутся звонкие нити
И простором распахнута даль…
Через час, в состраданьи озлившись,
Я уеду, а новый жилец,
Полновластно в наш дом заселившись,
Вашей воле положит конец.
Разбежитесь вы, ставши ничьими,
Беспризорную долю познав.
Обхлестают вас криками злыми,
На помойные ямы изгнав.
Будут бить и не брезговать кровью,
Понаделают жалких калек,
А затем — охраняя здоровье! —
Вам устроит отстрел человек!..
Но… кому-то подвалит и счастье,
Если благо приемлемо в том,
Что приметнее ростом и мастью,
Сторожить он останется дом:
Будет яростно рвать на прохожих,
И терпеть забавленья детей,
Станет жизнь его сытно-погожей,
И, наверно, забудет друзей…
Ну а я? Я не знаю, родные,
Что утрачу еще впереди,
Что в судьбе обрету и какие
Мне страдания не обрести…
Но когда-нибудь, в жизненном мраке
Или в благополучия час,
Незнакомой бездомной собаке
Расскажу о покинутых — ВАС…
Февраль — март 1977 г.
Воспоминание
Вечер фонарями дружески мигает,
В небе оживают синие цветы…
Вдоль ограды клубной юноша шагает
К месту, где встречала явь его и ты…
Кто же он — спортивно выкроенный
парень,
Трезвый, некурящий (нравиться привык!),
Русский по рожденью, внешностью —
татарин…
В общем, не последний сельский
призывник?
…Жил на свете мальчик с пылкою душою,
Рано полюбил он книги и вино;
Много повидал он с мамкой-сиротою…
Пламенно мечтал он в светлое одно:
Выйдет он по жизни очень знаменитым!
Молодость прославив в буйстве и вине,
Станет, как Есенин, кротко незабытым,
Будет, как Высоцкий, слышен по стране!
Время упраздняло игры и проблемы,
Детские проказы, крымские года…
Леты приходили, вольные, как темы,
Леты уносились, будто поезда.
Лето и примчало стуком серебристым
Школьника на дальний утренний вокзал…
Так неотвратимо в августе зарнистом
Мальчик деревенский юность повстречал.
Дальше что? Не знаю, должен ли я, право,
Исповедь чужую в люди выносить?..
Может, по призванью, может, для забавы
Стал он, как мечталось, песни петь
да… пить.
…Там, где танцплощадки, парки
и пивбары,
Сброды хулиганов, грязные слова,
Там, где надрывались пошлые гитары, —
Разная за парнем числилась молва…
Только — заверяю! — запертый ли,
праздный —
В строгих кабинетах, в вольницах-дворах —
Цели незабвенной, вере распрекрасной
Клятву повторял он в песнях и стихах.
Впрочем, ну их, песни! Миру ль интересно
Что́ он там наплакал, спел и написал?
Если и прослыл он… — я о том известий
Радио не слышал, в прессе не читал!
Что́ чужие судьбы! Личная дороже!
Жизнь моя, быть может, — лучшая из книг!
Если разобраться, если подытожить, —
Я, пожалуй, тоже в пройденном велик…
Дело ведь не в этом! Шествуя у клуба,
Наши вспоминаю глупые мечты,
И не отвергаю встретившие губы
Там, где восхищала сны мои и ты…
Сентябрь 1977 г.
Корабль Земли (Венок сонетов)
Суровый Дант не презирал сонета…Пушкин
Нам Космос — Отец!
Нам Вселенная — Мать!
Мы — их своенравные дети…
Но нам —
постигать,
постигать,
постигать
Свое НАЗНАЧЕНЬЕ
на свете!..
1
Пришедшим жить на Пик тысячелетий
Творю Венок сонетною строфой.
Мы, гении, как синтез всех наследий, —
Цари цивилизации земной.
И все-таки, для Космоса, мы — дети,
Достигшие вершины роковой;
Стоим пред галактическою мглой
На Разумом освеченной планете!
О, Пика эпохальные ветра!
Под нами — Человечества Вчера,
Над нами — Завтра, полное сомнений…
И шаг зовет, и — пятит пустота…
И нам, отцам грядущих поколений,
Открыта — ввысь и в пропасть — высота!
2
Открыта — ввысь и в пропасть — высота…
Зовет простор — для взлета иль паденья?
В нас предков прозревает слепота,
Но вспять необратимо восхожденье.
О генная, о звездная мечта!
Скопили яд открытья и свершенья…
И ядерного века прегрешенья
Не есть ли нам предельная черта?
Мы — время парадоксов и знамений,
Мы — возраст озарений и затмений…
Ах, Вечности немая глубина!..
Очистись, мысль, от сора междометий:
Была нам показательно дана
Эпоха войн и атомных трагедий!
3
Эпоха войн и атомных трагедий
Над миром потрясенным пронеслась,
Подобная галлеевой комете,
Явив нам — ужасающую власть!
Тем Роков Рок историю пометил —
В ней Бисмарка идея вознеслась,
И Гитлера антихристская страсть
Дала арену дьявольских комедий…
Но чье же ты, ПРОКЛЯТИЕ Земли?
Какие Силы Смерч нам принесли,
Невиданный — ни в Греции, ни в Риме?
Чернобыля засыпаны уста…
Не внять нам, что и гибель Хиросиме
Творилась в нашем веке — неспроста!
4
Творилась в нашем веке неспроста
Стихия и природных разрушений —
Не вирусом с брюлловского холста,
А ветром внеземных происхождений.
Обугленность тунгусского пласта,
Губительный синдром землетрясений,
Чахоточность вулканных извержений
Коры земной познала береста!
И дикий сок из ран своих сочила —
Смертельный нам… но жизненная
сила
Была в него, как в кровь, заключена…
И снова — провинившиеся дети —
Вникали мы в святые письмена:
Мы — ВОЛЯ чья подопытной планете?
5
Мы — воля чья подопытной планете?
Безмолвствует Вселенной океан…
Стоим мы на краю тысячелетий,
Вдыхая гипнотический туман.
Стоим мы — за историю в ответе,
За век наш, что — Целитель и Тиран…
Блажен в Талмуд ушедший, иль в Коран,
Иль в Библию… а кто — не принял Четий?
Тому дробить единственный вопрос
И воем слать в небесный купорос:
ОТКУДА? КТО? И — ЧТО? И — КАК?
И — ГДЕ МЫ?
И Дарвин есть — святая простота…
И перед необъемлемостью темы —
Астрологов назойлива тщета.
6
Астрологов назойлива тщета…
Но зов познать — во взлете, не в паденьи! —
В зрачках у нас! Открыта высота
В трехтысячное летоисчисленье!
И сладостно нам головокруженье,
Нас ясностью чарует чернота,
Нас Пика будоражит высота,
И свищут эпохальные мгновенья!
И мы стоим — могучи и мудры,
Светлы, как взоры, вышние миры,
И Даль полна Значения и Смысла,
Зовет в себя — проглядна и чиста!
Но чуем вдруг: за спинами нависла
Развилка — скорпионьего ль хвоста?
7
Развилка — скорпионьего ль хвоста
Показывает каплющее жало?..
Еще тысячелетняя верста
Имеет шанс для славного начала!
Разделом новым с чистого листа
Продолжить ей истории анналы!
Вот только бы опять не задрожала…
Над нами зыбь небесного пласта!..
Вот только б осознать предупрежденье,
Нам посланное, — из долготерпенья
Родительских, отчаявшихся недр,
Что, хоть и венценосные, но — дети —
Опасно заигрались мы и — НЕРВ
Трепещет над хребтом тысячелетий!
8
Трепещет над хребтом тысячелетий
Нерв Жизни, беззащитно оголен
Прожорливостью хищников-соцветий
Людских всепоглощающих племен!
И вот мы на вершине, будто в клети,
Повисшей в шахте мыслящих времен,
И опыт нам, увы, определен
Как… самовырождение планете?
Недетская жестокая игра!
Нам позднего прозрения игла
Пронзила мозг и тычется вслепую
В коробку черепную — изнутри!
А сверху бездны давят на больную…
О, мыслей тупиковый лабиринт!
9
О, мыслей тупиковый лабиринт!
Но в том спасенье — да не преисбудет!
Покуда мозг вопросами кипит —
Любые ветры Разум не остудят!
И, значит, не подопытны мы, люди!
Планета — не шальной метеорит,
Которым промелькнет и отыскрит,
И след Земли Вселенная забудет…
И сами мы, быть может, для Нее —
Загадочное звездо-бытие,
Взаимно познаваемое чудо…
Так гений Человечества творит
В ошибках постижения, покуда
Вселенной Смысл пространствами сокрыт.
10
Вселенной Смысл пространствами сокрыт;
В материях Хао́са Мирозданья
Он высшею Гармонией царит —
Нетленной по законам Созиданья.
Не таинства Безмолвие хранит,
А вещие свои неиссказанья…
И всех его глубин предначертанья
Достичь нам — никогда не предстоит!
От этого ли сонм противоречий
Терзает мир — плененный, человечий —
В прозрачной атмосферной скорлупе?
Где — вовсе не от солнечного света —
Задо́хнемся, скопившись мы, — в себе!..
Сними ж, Венок, безумие поэта!
11
Сними ж, Венок, безумие поэта
Минутное на взлетных рубежах!
Строка упрямотканого сонета,
Стань связкой для стоящих на ветрах!
Да будет здравомыслие воспето
И цель светозаветная в глазах!
Да будет в материнских небесах —
Не дадено затмением ответа!
Взошедшим на крутую высоту —
Да звездную не выветрить мечту,
Исполненную вечного стремленья!
Познанье — всемогущественный дар!
И, значит, неспроста от сотворенья
Корабль Земли для жизни миру дан!
12
Корабль Земли для жизни миру дан.
И нужно не разбить его — во имя
Придущих пить мерцающий туман
Возвышенными душами своими.
Потомки да простят нам шрамы ран!
Но сами мы, продолженные ими,
Восстанем — в Нагасаки, в Хиросиме, —
Коль снова соберется Ураган!
Сегодняшнего Пика поколенье,
Мы — лоцманы! И кораблекрушенье
Допустим ли оплота своего?
Во имя прародителей завета
Мы знаем и полета торжество!
И Космос полон Разума и Света!
13
И Космос полон Разума и Света —
Распахнут, вдохновляющ, величав!
Земля ему — любимая планета,
И он Земле — начало из начал.
Не тщетно Мироздания секреты
Безумец Циолковский изучал
И Фениксом Гагарин увенчал
Тлетворный век великого расцвета.
Но, Знаний и Науки капитал
Являет жизнетворческий нектар
Для лучших — очищающих соцветий!
Он нам противоядием возда́н,
И кладезь достояний наших — светел!
И вечен путь наш в звездный океан!
14
И вечен путь наш в звездный океан.
Плывет, плывет в немеркнущей Вселенной,
Светящимся дыханьем осиян,
Корабль Земли — Корабль благословенный!
Пою ему не плачи, не пеан, —
А гимн Любви — сыновний,
вдохновенный…
Я — юнга твой с мечтою дерзновенной,
Корабль Земли — космический Титан!
Покаюсь за мальчишечье смятенье:
Кликушеское светопреставленье
Земному не открыть календарю!
ТАК, веруя в Мечту и в Добродетель,
Венок сонетов чаянно дарю
Пришедшим жить на Пик тысячелетий!
15
Магистрал
Пришедшим жить на Пик тысячелетий
Открыта — ввысь и в пропасть — высота!
Эпоха войн и атомных трагедий
Творилась в нашем веке — неспроста!
Мы — ВОЛЯ чья подопытной планете? —
Астрологов назойлива тщета…
Развилка — скорпионьего ль хвоста
Трепещет над хребтом тысячелетий?..
О, мыслей тупиковый лабиринт!
Вселенной Смысл пространствами сокрыт…
Сними ж, Венок, безумие поэта!
Корабль Земли — для Жизни миру дан!
И Космос полон Разума и Света!
И вечен путь наш в Звездный Океан!
16 февраля — 22 апреля 1999 г.
Последние комментарии
34 минут 35 секунд назад
40 минут 8 секунд назад
43 минут 46 секунд назад
44 минут 20 секунд назад
49 минут 58 секунд назад
1 час 6 минут назад