Власть воров: душа, намокшая от злата. Метафизика клептократии [Олег Владимирович Ермаков] (pdf) читать постранично, страница - 4

часть тем в себе; части ее,
родясь так — друг другу враги. Бой их — битва бессердных, царь коим
сильнейший, покуда силен он. Согласия нет в мире Дна: где рознь правит —
Единый забыт.
Днá дух — дух отрешенности, коим пленен эгоист. Таков горьковский Сат|ин
из пьесы «На дне»: он, поющий хвалу человеку (Сат, Истина — Бог, Сут|ь) — поет
отрешенье: кумир сей безбожен, мня Богом себя. Таков Сатин сам. Пьяница, он
духом внешним пленен, Сат|аной, коим есть винный дух эгоисту (Бог — Глубь,
Дух-Внутри). Мятеж Сатина пуст: сей певец — принцип Дна воплощенный, на дне
— дома он. Дном и Горького мир был безбожный: мир-гор|ечь, юдоль гор|децов; и
писал он: «моя задача — пробуждать в человеке гордость самим собой, говорить
ему о том, что он в жизни — самое лучшее, самое святое». Но истинно свят — Бог
единый. Трагедия чистых людей как солдат революции, пиршества Двух — рознь
их плоти с душой, их губяща нередко чрез умственный либо сердечный разрыв
(как инсульт и инфаркт) либо пулею, пущенной ими в час рвущей сей муки в
главу (ум) иль сердце свое.
Обделенность свободою — главное, а в существе и единственное страданье
всех падших в ад. Ибо любое страдание — суть несвобода; плен адский — вершина
ее (посему «стенать», слово сей муки, идет от латинского stenos — узкий, суть тесный
(отсюда «стена» как помеха свободе, препона); слова «тесн|ота» и «стен|анье» едины
основой своей, коя — знак тесноты. Теснота повергает нас в ужас, что ведомо всем
застревавшим; боязнь безысходности — клаустрофобия, к коей толчок одиночество).
Страданье — то, от чего цепенеет плоть наша (о том в своих «Опытах» пишет
Монтень. Вспоминая сказание о Ни|обе|е, которая, потеряв семерых сыновей своих, а
затем семерых дочерей, обратилась в скалу — «Diriguisse malis», «Окаменела от горя», —
15

муж сей говорит: «И, действительно, чрезмерно сильное горе подавляет полностью нашу
душу, стесняя свободу ее проявлений; нечто подобное случается с нами под свежим
впечатлением какого-нибудь тягостного известия, когда мы ощущаем себя скованными,
оцепеневшими, как бы парализованными в своих движениях, — а некоторое время спустя,
разразившись, наконец, слезами и жалобами, мы ощущаем, как наша душа сбросила с себя
путы, распрямилась и чувствует себя легче и свободнее. // Et via vix tandem voci laxata
dolore est» — «И с трудом, наконец, горе открыло путь голосу»). Несвободным быть
хуже, чем умереть, ибо смерть мгновенна, а несвобода длительна. Смерть, переход,
нам свободу сулит; плен, коль полн — ничего. Несвобода — про|цес|с (Кес|арь,
Князь, — гéний чей) перманентной кончины, где всякая точка стези этой — смерть:
пленный — мертв много раз. С тем, нередок пожизненный узник, молящий о
смерти в замену тюрьме.
Пленным Дна — страдать дóлжно; сему служит тело их — тело страдания.
Суть его зрим из того, что страдания н|е|р|в есть душа, человечности суть. Если дух,
сущий в теле частицей Свободы, сверх уз и страданий чужд, — узы и бремя души
есть желанье, влекущая сила ее, чье свершенье есть действие. Плотный мир сей
разрешает его: мир трудов, для него он назначен, имея и место вершителю, и
инструменты ему. Донный мир — казе|мат, запретивший труды теснотою
пространства, где можно лишь быть — бытие ж есть покой, — и к тому
сотворенный. Вот сущность страданья души в аду: он ей покой-без-свободы,
насильственный, вяжущий по рукам и ногам. Покой этот противен неделанью
Духа-Свободы как плоду Его добровольного отказа от деяний (как многости,
Двойки: Свобода — Деянье Одно; от тьмы дел отрешась — творим Всё). И телá
душ, держимых в аду, есть тела пребыванья, к деяньям не годные. Они лишь в
жалком зачатке имеют конечности. Зренье их к свету — нуль, тьма: они слепы как
зрящие мрак, сердце ужаса, — к чему даны им глаза крота, чуждые света, зрачка не
имея ему, а для мрака — всецелый зрачок. Тела эти бесчувственны, мысля под тем
многость чувств (коих людям нам, сутям Пяти — пятерица дана); да и в мире сем
те,

кто

томим

в

склепе

тесном,

с

активностью

членов

теряют

за

невостребованностью и способность многоразлично ощущать, зная чувство одно
— плена гнет9.
Так приходим мы к главной черте тел страдания, вот она. Если тело
привычное наше дано к ослабленью страданий души в мире сем как смягчитель
их, — адское тело, напротив, есть их проводник. Так ожечься об огнь не даст ручка
из древа, железная же — ожжет вмиг. Так на адских жаровнях стенают и корчатся
души в железных телах.
16

Телá ада — безликие. Лица их с ходом ко Дну размываются: Тьма есть Вода;
телá ж в целом, теряя привычную нам многовидность, стремятся стать шаром. То в
корне противно сферичности Духа как форм превышенью: безликость — запрет
лицам быть. Так, биясь друг о друга в волнах, камни брега стра|дают, стира|я в
покатость различья свои. Дух сверхформен, а пленник в аду — недо-формен как
формы лишенный (шар есть форма Мира — не наша как части пустой его: