Корсиканские братья [Александр Дюма] (fb2) читать постранично, страница - 2

на итальянском языке.

— Но не будет ли это неприличным, что я хочу попросить пристанища у женщины? — спросил я. — Если я правильно понял, этот дом принадлежит женщине.

— Конечно, но что неприличного в этом находит ваша милость? — ответил он удивленно.

— Может, эта женщина молода, — пояснил я, движимый чувством приличия или, может быть, самолюбием парижанина, — и, если я переночую в ее доме, это может ее скомпрометировать?

— Ее скомпрометировать? — повторил проводник, явно пытаясь понять смысл этого слова, которое я переделал на итальянский манер с обычной самоуверенностью, присущей нам, французам, когда случается говорить на иностранном языке.

— Ну, конечно! — продолжил я, начиная терять терпение. — Эта дама вдова, не правда ли?

— Да, ваше сиятельство.

— Ну и что, она примет у себя молодого мужчину?

В 1841 году мне было тридцать шесть с половиной лет и я еще называл себя молодым человеком.

— Примет ли она молодого человека? — повторил проводник. — А какая ей, собственно, разница, молодой вы или старый?

Я понял, что ничего не добьюсь, если буду расспрашивать подобным образом.

— Сколько лет госпоже Савилии? — спросил я.

— Сорок или около того.

— А! — откликнулся я скорее на свои собственные размышления. — Ну и замечательно. У нее, конечно, есть дети?

— Два сына, два славных молодых человека.

— Я их увижу?

— Вы увидите одного — того, что живет с ней.

— А другой?

— Другой живет в Париже.

— А сколько им лет?

— Двадцать один год.

— Обоим?

— Да, они близнецы.

— А чем они занимаются?

— Тот, что в Париже, будет адвокатом.

— А другой?

— Другой будет корсиканцем.

— Ну-ну, — сказал я, находя ответ довольно своеобразным, хотя он и был произнесен вполне естественным тоном, — ну хорошо, давайте пойдем в дом госпожи Савилии де Франки.

И мы отправились в дорогу.

Десять минут спустя мы вошли в селение.

Теперь стала заметна одна подробность, которую я не мог увидеть с вершины горы. Каждый дом был укреплен, как дом г-жи Савилии, только без машикулей; бедность их владельцев, конечно, не позволяла им иметь такие роскошные укрепления, просто окна изнутри были зашиты брусьями, оставляющими отверстия для ружей. В других домах окна были укреплены красным кирпичом.

Я спросил проводника, как называются эти бойницы; он ответил, что это амбразуры для лучника, и из его ответа я понял, что вендетта на Корсике существовала еще до изобретения огнестрельного оружия.

Чем дальше мы продвигались по улицам, тем более селение приобретало пустынный и унылый вид.

Большинство домов, казалось, пережили осаду и были изрешечены пулями.

Иногда за этими бойницами мы видели сверкающие любопытные глаза, наблюдавшие, как мы проходили мимо, но различить, чьи это были глаза — мужские или женские, — было невозможно.

Мы подошли к дому, на который я указал проводнику. Он был действительно самым заметным в селении.

Поразило меня лишь одно: несмотря на то что дом был укреплен машикулями, в окнах не было ни брусьев, ни кирпичей, ни амбразур для лучника, лишь простые стекла, прикрывавшиеся на ночь деревянными ставнями.

Правда, эти ставни хранили следы прошлого: внимательный взгляд наблюдателя безошибочно распознавал в них пулевые отверстия. Но эти отверстия были старыми и появились здесь, вероятно, лет двенадцать тому назад.

Едва мой проводник постучал, как дверь открылась — но не робко и осторожно, не чуть-чуть, а настежь — и появился слуга…

Я не прав, говоря «слуга», нужно было бы сказать «мужчина».

Мужчину делает лакеем ливрея, а этот был одет в обычную бархатную куртку, короткие штаны из той же ткани и кожаные гетры. Штаны на талии были перетянуты поясом из пестрой шелковой ткани, из-за которого торчала рукоятка испанского ножа.

— Друг мой, — поинтересовался я, — не будет ли нескромным, если иностранец, никому не известный в Соллакаро, попросит пристанища у вашей хозяйки?

— Конечно, нет, ваше сиятельство, — ответил он, — это иностранец оказывает честь дому, выбрав его. Мария, — продолжал он, повернувшись в сторону служанки, показавшейся за ним, — предупредите госпожу Савилию, что французский путешественник просит его приютить.

Тем временем он спустился по крутой, как стремянка, лестнице из восьми ступенек, ведущей к входной двери, и взял повод моей лошади.

Я быстро спешился.

— Пусть ваше сиятельство ни о чем не беспокоится, — сказал он, — весь багаж отнесут в вашу комнату.

Я воспользовался этим милым приглашением к лености, одному из самых приятных удовольствий для путешественника.

II

Довольно легко одолев упомянутую лестницу, я вошел в помещение.

На повороте коридора я очутился лицом к лицу с высокой женщиной, одетой в черное.

Я понял, что эта тридцативосьми- или сорокалетняя женщина,