Карнавал короля Иеронима [Генрих Йозеф Кениг] (fb2) читать постранично, страница - 205

молодым учителем во время моего визита. Теперь обстоятельства несколько изменились: он, вероятно, сидит там один и с нетерпением ожидает вашего появления, чтобы выразить свою благодарность. Я ухожу, чтобы не задерживать вас…

Он взял шляпу и торопливо поднялся со своего места.

Графиня Антония побледнела от гнева и, бросив презрительный взгляд на короля, открыла настежь дверь будуара.

— Вы видите, ваше величество, — сказала она взволнованным голосом, — никто из прислуги не мог подслушать нашего разговора. Что касается подозрения, высказанного вами, то я считаю лишним возражать на него, потому что вы сами не верите этому… Мы расстаемся навсегда, я считала себя виноватой перед вами, но теперь вы рассеяли все мои сомнения. Король Иероним недаром жил в Балтиморе — он даже в любви видит торговую сделку и, следовательно, тут не может быть и речи о каких-либо нравственных страданиях. Прощайте…

Она слегка поклонилась ему с величественным видом королевы, которая желает прекратить аудиенцию, и прошла в свой будуар.

Иероним был вне себя от ярости, но ему ничего не оставалось, как последовать примеру хозяйки дома и немедленно удалиться, чтобы выйти из неловкого положения, в котором он очутился так неожиданно.

На следующий день в вестфальском «Moniteur» было напечатано известие об отъезде обер-гофмейстерины и ее супруга из Касселя.

VIII. После восстания

Неожиданное бегство Гейстера удивило всех и послужило поводом для всевозможных предположений и слухов, тем более что по городу вслед затем разнеслась весть, что Дернбергу также удалось бежать из крепости и что он находится вне опасности. В Касселе наступило затишье; смертные казни прекратились; начался суд над остальными участниками восстания, сидевшими в крепости; но было известно заранее, что значительная часть их будет помилована и что весьма немногие подвергнутся ссылке и конфискации имущества. Но общая радость, возбужденная этими известиями, оказалась преждевременной; пронесся слух, что начались аресты в Гомберге и что в Валленштейнском монастыре был сделан строжайший обыск. Обитательницы его обвинялись в том, что вышивали знамя для бунтовщиков и пожертвовали на восстание три тысячи дукатов. Настоятельница монастыря Марианна фон Штейн и ее помощница были отправлены в Майнц под конвоем жандармов. Хотя в захваченных бумагах не было ничего предосудительного и вообще не было найдено никаких явных улик, но тем не менее монастырь был закрыт, а все громадное принадлежавшее ему имущество конфисковано в пользу казны.

Штат полиции был снова увеличен. Иероним вернулся к своему первоначальному плану и решил соединить в лице Бонгара две должности: начальника полиции и шефа жандармов. В помощники ему был назначен швейцарец Шальх, который методически записал в свою книгу имена всех жителей Касселя, разделив их на три разряда: французских, старонемецких и сомнительных патриотов.

Иероним вернулся к прежнему образу жизни; он с увлечением предавался всевозможным увеселениям и празднествам, устроенным по поводу свадьбы его любимца графа Фюрстенштейна с графиней Гарденберг. Тем не менее последние события произвели на него некоторое впечатление. Он сделался серьезнее, держал себя с большим достоинством и хотя продолжал относиться враждебно к немецкой партии, но стал обращать внимание на политическое движение Германии и не выказывал к нему прежнего легкомысленного пренебрежения.

Герман решился наконец сообщить своей хозяйке об опасности, которой подвергался ее зять, и о его бегстве, но госпожа Виттих, как это часто бывает со старыми людьми, равнодушно выслушала его и принялась рассказывать ему о какой-то городской новости, занимавшей ее в эту минуту. Лина редко писала матери и Герману; она с нетерпением ожидала известий от Людвига, но когда получила от него письмо, то сильно встревожилась, увидав почерк. Буквы были выведены слабой, дрожащей рукой, строчки набегали одна на другую:

«На днях я приехал в Прагу, — писал Гейстер, — но мне пришлось преодолеть немало всяких затруднений и опасностей, которые окончательно измучили меня. Дорогой я встретил Дернберга; мы ехали то вместе, то врозь, смотря по обстоятельствам, а в Праге остановились в одной гостинице — „Ротенгаузе“, куда и адресуй твои письма. К счастью, капельмейстер Рейхардт еще здесь, он собирался в Галле, но остался лишних два дня, чтобы побыть со мной. Я и Дернберг, отдохнув немного с дороги, отправились к курфюрсту; он принял нас чрезвычайно милостиво, заставил подробно рассказать ему о последних кассельских событиях и во время разговора спросил: „Не знакомы ли мы с молодым человеком по имени Вильке?“ Я ответил, что не раз встречал его в обществе, но, что он показался мне довольно загадочной личностью. Курфюрст многозначительно взглянул на меня и похвалил Вильке в таких выражениях, что я сразу догадался, в чем дело.