молись! Я слыхал, что бабьи молитвы скорее к богу долетают и он от них никак не может отбиться!..
Кот Васька сидел рядом с отцом: серый, лобастый, точно урядник усатый, и громко мурлыкал. Костя рассмеялся:
— Васька по-ет!
Я погладил кота:
— Не пой, а святым молись! Слышишь? Молись, не то умрешь: кто тогда станет мышей ловить?
Мать ногами затопала:
— Цыц, охальники, языками молоть! С отца пример берете? Вот его, ветродуя, сатана в ад утащит и заставит языком горячую сковороду лизать.
Отец поднялся:
— Ладно, поеду в Скопино, а ты сынов не пугай и от заразы береги. Слышишь? Я знаю твой характер: разойдешься и начнешь об аде и дьяволах рассказывать... Дети напугаются... Ни Костю, ни Мишку на улицу не выпускай: запрись с ними в избе, а то заразу притащите!
Мать отозвалась:
— Бог не захочет, никто не захворает, а уж если он огневается, то детей хоть в сундуке прячь — зараза все равно найдет! Без божьей воли — не растет колос в поле и с головы волос не падает.
Отец по-тараканьи шевельнул усами:
— Бог-то бог, да сама не будь разиней. У меня гляди: если твои волосы бог не трогает, так я их...
И повертел рукой, показывая, что сделает с волосами матери.
— А ты не петушись! На глазах детей только пьяницы да басурманы на жен кричат...
Сурово сдвинув брови, отец ответил:
— Должна ты мое слово уважать?
Мать уклончиво пожала плечами:
—. Раз в долгу, то должна—
б
• • •
ТОЛЬКО ОН УЕХАЛ, МАТЬ ЗАМЕТАЛАСЬ, ЗАСУЕТИЛАСЬ:
— Соседский Васька умер. В одну неделю как свечка истаял. От глотошной задохнулся. Уж не знаю, вести вас к нему прощаться или не водить? Не придешь — огне-ваются, а пойдешь... Может зря мы боимся? Бывает — в семье по трое хворают: один — умрет, а двое — выживут. Почему так? Богу виднее, кого и когда к себе взять!
Костя схватил мать за подол и заныл:
— Пойдем к Ваське! Мам, пойдем!
И мать решилась идти:
— Собирайтесь! Положимся на волю божию...
Дорогой мать втолковывала:
— Кто младенцем умирает, того бог возлюбил. Грехов на Ваське нет, и его невинную душеньку ангел в рай понесет. А в раю-то жисть завидная! Никто не плачет, не горюет, не хворает, не голодует, подати староста не дерет, и остается одна-единственная заботушка: на цимбале играть, молитвы петь и краснобокие яблочки есть...
Костя был страстным любителем печеной картошки и спросил:
— А там пеценая калтоска есть?
Мать удивленно протянула:
— Кар-тош-ка-а? Уж чего, чего, а этого добра в раю много!
— А там талаканы есть?
— Нет, бог не пускает в рай ни тараканов, ни пауков, ни мышей!
Я спросил:
— Цимбала что?
— Не знаю. Будто большая балалайка...
У нас в селе на балалайках играли многие. Парни, помню, вечерами ходили по улице и припевали и приплясывали:
Барыня ты моя,
Сударыня ты моя!
Ай, барыня угорела —
Много сахару поела.,.
Я и подумал: если так перед богом играть и припевать, то в раю, наверно, весело? И тут я вспомнил о душе и спросил мать:
— А душенька у Васьки какая?
— Душенька? Как кукла. Ангел ее за пазуху положит и на небо несет...
— Зачем же за пазуху-то?
— А как же? За пазухой душенька не озябнет,— она ведь совсем-совсем голенькая! — не потеряется и дьявол ее не утащит...
Мы вошли в Васькину избу. В углу, в люльке, бессильно попискивал младенец, а на двух маленьких скамеечках стоял белый гробик. От него хорошо пахло сосной. У гробика толпились печальные бабы и шептались:
— Ваське бы жить — он уж большим стал,—а вот тому, в люльке-то, можно бы и умереть!
Это было так жестоко, что я схватил мать за руку и заплакал.
Встревоженная мать спросила:
— Ты что? Покойника боишься?
— Нет, младенца жалко! Зачем так тети сказали?
Мать замялась, но потом тихо ответила:
— Потому что Васька скоро бы стал и пахарем, и косцом, а этого, в люльке-то, ждать долго. Уж если богу нужен младенец, так пусть бы маленького и брал!
Эти слова были такими же злыми и жестокими, и потому я продолжал плакать. Мать подтолкнула меня ближе к гробику:
— Последний раз взгляни на Ваську!
Я помахал покойнику рукой. Костя тоже рукой махнул. Мать грубо вытурила нас из избы:
— Эх, проститься-то с покойником не умеете! Руками только уезжающим машут: скоро, мол, увидимся, а вы... Господи, научи несмышленышей жить!
Мы шли домой, и мать опять нам втолковывала:
— Васька счастливый! Его безгрешную душеньку ангел в рай понесет...
— Когда?
— Через сорок дней...
— А где Васькина душенька сорок дней будет жить?
— Где придется! По кладбищу, по овинам, по сен-ницам станет скитаться...
Мне стало жаль Васькиной душеньки, и я предложил:
— Мам, давай ее к нам позовем? Пусть
Последние комментарии
7 часов 21 минут назад
13 часов 43 минут назад
13 часов 51 минут назад
14 часов 20 минут назад
14 часов 23 минут назад
14 часов 24 минут назад