Танкист-лейтенант был романтик. Он рассказывал ребятам о танковых боях за Родину, и глаза его блестели, точно он все еще видел перед собой опаленные фронтовым солнцем окраины Сталинграда, и улицы, пахнущие тротилом, и взорванный авиабомбой асфальт, и глаза бойцов, налитые кровью усталости.
А здесь, на путях станции Оренбург, закопченных нефтью, мирно выпевали свои песни рожки стрелочников, и шли поезда на восток, и пассажиры почтового Москва — Ташкент медленно наполняли свои чайники кипятком.
— Тыл, — задумчиво сказал Ваня Коваженков, — одним словом, не то… — Он шел по путям, ступая по-мужски, медленно и твердо. — Правда ведь, Михалыч?
Мастер не ответил. Рассказ лейтенанта взволновал его меньше, чем учеников железнодорожного училища.
— Хорошо, — сказал он, — тыл. А ты вот возьми работай здесь так, чтобы на фронте о тебе заговорили.
— Здесь тоже, знаешь, — присоединился к нему молчаливый Саша Скорохватов, — тут тоже, знаешь…
Саша не договорил. Он покосился на депо, на паровозы, идущие в промывку, и взгляд его задержался на черной громаде старого локомотива серии «ОД». Лишенный тендера, крейцкопфа, арматуры, он даже стоял на колесах паровоза совсем другой серии — «ОВ». Многое, видно, пришлось перенести ему, и, обобранный до ниточки, он стоял теперь «под забором». Судьба его была решена: на слом, в переплавку.
— А что, — сказал Саша Скорохватов, — если попробовать, Михалыч? — И он кивнул головой в сторону паровоза.
Мастер покосился на старый «ОД-3113».
— Разбитое корыто, — сказал он, — загробное рыдание, но…
И он полез на паровоз.
Толстый слой вязкой пыли покрывал зияющие отверстия там, где раньше находились инжекторы. Котел и рама — этого было очень мало для серьезных размышлений о восстановлении паровоза. Но Коваженков сказал:
— А инжектор я на свалке видел. Плохой, правда, но можно отремонтировать.
— И колеса сменить не так уж трудно, — поддержал Скорохватов, — правда ведь, Михалыч?
— Рыдван один! А все же, между прочим, котел цел, рама… И рыдваны на дороге не валяются. Попробуем.
На общем собрании учеников железнодорожного училища № 4 станции Оренбург была горячо поддержана идея Коваженкова и Скорохватова. Решили отремонтировать паровоз сверх всяких производственных планов. Пусть будет как на фронте. И трудности, и лишения, и победы. Срок предельный — двадцать пять дней. Примечание: полное отсутствие запасных частей и деталей.
Тяжело поскрипывая на рельсах, «ОД-3113» вполз в ворота депо, и, пока ученики меняли колеса, подняв корпус паровоза домкратами, Скорохватов рылся на деповской свалке. Среди искалеченных золотников, парораспределительных коробок и сработанных крейцкопфов он отыскал малый золотник. Потом обнаружил краники водомерного и водопробного стекла и крейцкопф. Этого было мало. Но ученик-слесарь по ремонту паровозов упрямо сказал:
— Не тужи, старик. Все равно отремонтируем.
И похлопал паровоз по искалеченному буферу.
В эти сутки учащиеся шестой группы во главе с мастером Владимиром Михайловичем Макаровым проработали двенадцать часов. Скорохватов пришабривал малый золотник, найденный им в утиле. Ладони его, жесткие от постоянного соприкосновения с металлом, к полуночи горели огнем. Ему мучительно хотелось спать, но в самый трудный момент, когда казалось, что он не сможет сделать больше ни одного движения шабром, к паровозу подошел заместитель директора по политчасти Иван Герасимович Белозеров, и в цехе стало сразу как-то веселее от его советов, то серьезных, то шутливых.
— Ну, как дела? — спросил он Скорохватова. — Здорово спать хочется?
— Да нет, — изо всех сил нажимая на шабер, ответил ученик.
— Ну, вот это ты уже зря, — покачал головой заместитель директора, — я же вижу, что ты здорово устал.
— Да ведь и другие устали.
— Правда, всем трудно, — сказал Белозеров, — это и есть война. — Он как бы невзначай посмотрел на ботинки подростка. — А вот ботинки твои того… Каши просят. — Он подумал и добавил решительно: — Ну, ничего, Саша, завтра тебе новые достану. Потерпи пока.
На следующий день, как и всегда, обещание было выполнено.
Белозеров был душой училища. Мастера любили его за то, что он умел ладить с каждым из учеников, а ученики — за открытый нрав и общительный характер. Он имел редкое дарование быстро сближаться со своими питомцами и проникать в их души.
Всем была известна история перевоспитания Пети Карюкина, теперь пятисотника и комсомольца. Поступив в железнодорожное училище, Карюкин принес с собой привычки блатного мира. Он не хотел быть ни слесарем, ни токарем, ни котельщиком. Белозеров пришел на помощь мастеру.
— Ну, как дела, дорогой? — спросил он у подростка.
Тот исподлобья посмотрел на Белозерова и хмуро ответил:
— Ничего.
— А почему же ты не работаешь?
— Не наелся, — кратко ответил Карюкин, — и лучше меня не уговаривай, я не хочу быть котельщиком. Все котельщики глухие.
— Ты трусишь, дорогой, — ответил Белозоров и добавил насмешливо: — И насчет обеда тоже выдумываешь — обеды у нас дай бог на пасху. Другое дело — глухота.
— Обеды — это я так, — согласился Карюкин. — А глухоты боюсь. Как ты думаешь, какую лучше специальность выбрать?
Белозеров задумался.
— Знаешь что? Если это правда, то ты уж лучше в слесаря иди. Посоветуйся. Я тоже по секрету расспрошу у котельщиков, работа это или слезы богоматери.
Так и было решено, а на следующий день старый котельщик Грилев рассказывал ученикам о своей профессии. Он был влюблен в нее, и Карюкин окончательно убедился, что и в самом деле котельщиком быть неплохо. Но вот эта глухота…
— А вы не глухой? — спросил он старого рабочего.
— Ого, — ответил тот, — как жует комар, я, конечно, не услышу, а в остальном слух у меня нормальный.
Ученики засмеялись, и Карюкин сразу же после беседы подошел к Белозерову и сказал:
— Знаете, я решил! Буду котельщиком.
Так начиналось перерождение человека. Карюкиным теперь гордится все училище.
Авторитет, завоеванный Белозеровым, помогал ему сцементировать большой и разнородный коллектив учащихся.
…Паровоз стоял на канаве, обрастая с каждым часом новыми деталями. Вот ученики заменяют погнутый буфер новым. Коваженков, смахивая ладонью пот со лба, пригоняет в рамку парораспределителя левый цилиндр золотника. И в самый напряженный момент выяснилось, что одной части — левого инжектора — на свалке нет.
Паровоз был старой системы, и на складах тоже ничего подходящего не нашлось. Ребята пошли к Белозерову. Они требовали как можно скорее достать левый инжектор, и Белозеров вместе с директором училища Скобелевым потеряли сон. Они созванивались со всеми депо Оренбургской дороги, просили порыться на свалках. И все-таки добились своего: левый инжектор был найден.
Группа номер шесть приступила к монтажу.
Притирая наждачной пылью клапаны, Скорохватов с гордостью смотрел на старый «ОД».
— Вань, а Вань, — говорил он мечтательно своему дружку, — а вдруг да он в Сталинград пойдет? А?
— А что ж, может, и в Сталинград.
— Или в Сибирь? За углем? — не унимался Скорохватов.
— И в Сибирь может, — спокойно соглашался дружок, заканчивая монтаж инжектора.
Шел двенадцатый час от начала смены. Глаза подростка покраснели от усталости и слипались. Можно было идти домой, но завтра кончался срок обязательства, и Коваженков прислонялся лбом к холодному цилиндру паровоза, сон проходил, и он вновь продолжал работать.
Так же сосредоточенно и напряженно работала вся группа Михалыча. Облепив паровоз, ребята подтягивали тендер, Зачищали арматуру, что-то все время подвинчивали и подгоняли в этом огромном организме молчаливого «ОД». Судьба паровоза волновала теперь все училище.
Намного перевыполняли норму семнадцатилетний токарь Алеша Кривцов и его сверстник Глеб Глебов. И все это потому, что за обычным обликом паровоза, за этим неустанным напряжением подростки видели раны Сталинграда и славу, которая сопутствует им. Ребята здесь вступили в комсомол. Здесь из месяца в месяц они отвоевывали для училища одно из первых мест во Всесоюзном социалистическом соревновании железнодорожных училищ страны.
В снежную ноябрьскую ночь из широко распахнутых ворот депо вышел «ОД-3113». Машинист дал длинный гудок, и Ваня Коваженков, подбросив угля в клокочущую от огня топку, сказал гордо, как о самом главном, что передумал он в эти двадцать пять напряженных дней:
— Вот мирово-то! Старое корыто поплыло в океан. Пусть попробуют сказать, что оно плохо сделано! Если бы его еще броней одеть и послать к Сталинграду!..
— Ничего, Ваня, — сказал Белозеров. — Он и без брони хорош.
Это была правда. Это можно было видеть по тому, какими счастливыми и удовлетворенными взглядами провожали в новую жизнь учащиеся железнодорожного училища возрожденный «ОД-3113».
Последние комментарии
16 часов 20 минут назад
22 часов 43 минут назад
22 часов 51 минут назад
23 часов 19 минут назад
23 часов 23 минут назад
23 часов 23 минут назад