Волчица и пряности. Том 17 [Исуна Хасэкура] (fb2) читать онлайн

Эпилог

Интермиссия

– Ох, господин рыцарь. Похоже, ты в дурном настроении.

Лежа на залитой солнцем каменной ступеньке, я услышал зовущий меня голос.

Вообще-то у меня есть прекрасное имя «Энек», но, когда меня зовут рыцарем, это тоже неплохо. Я великодушно фыркнул через нос и взмахнул хвостом.

– Кстати, Ее преподобие здесь?

Голова этой женщины была обернута полотенцем, рукава закатаны, а сложена она была как медведь.

Я вспомнил, что она бондарь – человек, который делает бочки. К этому часу, должно быть, утренний рынок уже успокоился, и она устроила себе небольшую передышку до обеда. Возможно, она даже пришла вознести пару молитв.

Размышляя об этом, я сладко зевнул.

– Кто-то сказал, конная карета приехала на холм, где детишки играют, и я подумала, может, это та, о которой говорила Ее преподобие.

– …

С трудом удерживая тяжелые веки, я поднял глаза на женщину.

Потом, вздохнув, встал и вошел в церковь.

– Знаешь, дети сказали, та карета вся черная… как будто с призраками. Все ли будет хорошо?..

Женщина шла следом за мной, и ясно было, что в ней сражаются любопытство и неуверенность.

Обликом она походила на медведя, но характером – скорее на кошку.

– Что ты собираешься делать, господин рыцарь? Пойти вместе со мной?

Люди в этом городке охотно разговаривают со мной, но если бы я им всем отвечал, то не выдержал бы.

Не обращая на нее внимания, я дошел до середины коридора, где была писарская комната. В ней священница писала важные письма и книги.

Совсем недавно здесь все бурлило – весенний праздник урожая, чествование святых, – но сейчас было мирно и покойно.

Впрочем, умеющих писать людей здесь немного, и эти немногие всегда завалены работой. Уверен, она и сегодня много чего пишет в этой комнате.

Если все идет, как должно идти.

– Ваше преподобие, кажется, карета… – проговорила женщина, легонько постучавшись и приоткрыв дверь.

Остаток слов она проглотила. Моя хозяйка, высокопарно именуемая «Ваше преподобие», лежала головой на столе и спала. Сейчас уже было довольно тепло. Даже из кровати выбираться непросто.

Все же, хоть и спина ее, и волосы в последнее время подросли, она походила на ребенка, когда спала.

Я, словно прочищая горло, гавкнул.

– Ххааа?!

Хозяйка проснулась и заполошно распрямилась. Ее глаза заметались по комнате, пока не увидели меня и женщину в дверях. Хотя на столе перед ней лежали горы бумаг и книг, а также одежды и портняжных орудий.

– А, госпожа Рифкин… А, эээ… ха-ха…

Совершенно по-детски она попыталась убрать одежду и портняжные орудия в стол, как будто желая их спрятать.

Довольно-таки легкомысленное поведение для слуги Единого бога. Прожив столько лет, хозяйка все еще не изжила в себе некую детскость.

– Я совершенно не сержусь, – и женщина озорно улыбнулась. Хозяйка как будто съежилась от смущения, но тут же, встретив мой взгляд, посмотрела немного обиженно. Совершенно неразумно вести себя так, словно виноват во всем был я.

– А, да, так в чем дело? Если подготовка к празднику святого покровителя гильдии, то я нанимаю господина Боца, и…

– Нет, я не поэтому. Кажется, в город въехала карета. Я подумала, что, может быть, эта та, про которую Ваше преподобие говорили, и решила сказать.

– …Карета?

– Ну да. Ваше преподобие сами говорили, что нужно будет поехать куда-то далеко…

– …

Хозяйка смотрела на женщину пораженно, а потом вдруг широко раскрыла рот и ахнула.

– Я думала, она будет на следующей не-… А, ээ, прошу меня извинить!

И, подобрав подол своего длиннополого одеяния, она выбежала из комнаты в довольно неженственной манере.

Женщина рассмеялась, держась за живот, словно опасаясь, что он отвалится.

У меня есть смутное ощущение, что хозяйка была надежнее, когда была пастушкой.

***

Фея Нора.

Так звали хозяйку в те времена, когда она была пастушкой и искусно вела стада овец.

Сейчас, однако, она была священницей в маленьком городке и вела иную паству.

В этом мире никогда не знаешь, что может произойти.

По характеру честная и серьезная, в торжественном месте, занимаясь праздниками и ритуалами, хозяйка в целом справляется хорошо.

Однако, несмотря на то, что она обладает способностью терпеть холод и голод и в то же время оберегать овец от лис и волков – а может быть, благодаря этой способности, – хозяйка на удивление рассеянна. Это я понял вскоре после того, как мы поселились в этом городке.

Даты, числа, имена людей, слова молитв, порядок действий на церемониях – в целом она все это знала, но иногда забывала мелкие подробности.

Как ни печально, но, если бы меня рядом с ней не было, ее никто не счел бы взрослой.

– Эммм… одежда, еда, о, надо и Священное писание взять. И молитвенник… а? Может, нужно взять несколько пар башмаков? Но я уже так давно не ношу башмаки… почему-то…

Приглаживая рукой свои светлые волосы, спускающиеся до середины спины, она в то же время лихорадочно собирала раскиданные перед ней вещи. Достала одежду, в которой пришла в этот городок. Что она собирается с этой одеждой делать? Размер-то уже не тот.

Лежа на брюхе в дверях, я укоризненно вздохнул.

– Ааа… так, письмо тоже не забыть, так, теперь, теперь…

Когда она выгоняла овец на пастбище, она не задумывалась, что брать с собой.

Быть может, Церковь права, когда учит, что свои вещи нужно раздать тем, у кого ничего нет. Именно обилие вещей заставляет колебаться перед лицом путешествия. Перед лицом самой жизни – тем более.

Я вздохнул еще раз. Хозяйка заметила и повернулась ко мне.

Когда я подумал «ой-ей-ей», в меня уже летел фартук.

– Хорошо быть таким беззаботным, Энек!

Эти слова я слышу время от времени все пять лет, что мы живем в этом городке.

Конечно, все совсем не так.

Просто для меня гораздо важнее, получу ли я на ужин кусок мяса, чем хорошо ли прошла месса.

Пока хозяйка металась по комнате, точно ураган в человеческом обличье, я выбрался из-под фартука, вдыхая запах хозяйки, – и тут мои уши уловили стук в дверь церкви.

Я могу различать по стуку почти всех, кто живет в этом городке.

Этот стук был мне незнаком.

Гость, пришедший извне.

***

Ее вполне можно было бы назвать посланницей преисподней.

Перед церковью собралась целая толпа.

Одно время из-за мора городок практически вымер, но те храбрецы, которые все-таки остались, отказавшись сдаваться, при поддержке хозяйки вернули город в довольно процветающее состояние.

Визиты людей из-за городской стены были событием не таким уж редким. Иногда сквозь город проезжал целый торговый караван – десятки людей на лошадях. Но сейчас это были великолепные черные лошади, запряженные в черную же карету, а сзади – повозка, везущая вещи, и все это охраняли шестеро крепких мужчин. Неудивительно, что горожане заинтересовались.

Хозяйка потрясенно застыла, едва вышла из церкви и увидела карету.

Потом она принялась отчаянно приглаживать рукой волосы, но без шансов на успех, потому что они с самого начала были довольно волнистыми. Кроме того, стоило взглянуть на вышедшего из кареты человека, чтобы понять: любые попытки хозяйки пригладить волосы просто жалки.

Высокая женщина – не такое уж редкое зрелище.

Редкое зрелище – высокая женщина, держащаяся с таким достоинством.

– Ив Болан, – представилась женщина. Она была прямая и тонкая. Нет, «тонкая» – неподходящее слово: скорее, как будто ваятель тщательно срезал с ее фигуры все лишнее. Аромат ее был, несомненно, женственный, но при этом – впервые за долгое время мой нос уловил запах зверя, властвующего над степями.

– Ааа… эмм…

Хозяйка была все еще смущена, однако все-таки она достигла определенного успеха как священница, и потому сумела собраться с духом. Прокашлявшись, она выпрямила спину и с улыбкой ответила:

– Я Нора Арендт.

Несмотря на то, что хозяйка выпрямилась, эта Ив все равно была на голову выше. Кроме того, она подавляла отнюдь не только ростом. Моя хозяйка прилично нарастила мясо за последние пять лет, но женщина перед ней выглядела просто волчицей в расцвете лет. Видимо, свою роль играли выпуклость груди и изящные изгибы сзади.

Ив, походящая более всего на аристократку, украшающую себя мехами при любой погоде, смерила хозяйку взглядом с ног до головы, тихо вздохнула и промолвила:

– Он и вправду…

– А? – тихо переспросила хозяйка. Ив моргнула ресницами, такими длинными, что, казалось, можно услышать их движение, и ответила:

– Нет, ничего. Лучше будет, если всем необходимым займусь я. Если тебе будет скучно вечером, достаточно взять с собой Священное писание. Мы будем еще в других местах останавливаться, как я написала в своем письме. Отбываем сегодня.

Договорив, женщина по имени Ив вернулась в карету.

Хозяйка какое-то время стояла неподвижно, потом посмотрела на меня.

Лаять было лень, поэтому я фыркнул.

***

Похоже, Ив вела дела в какой-то стране на юге.

Насколько большие дела, я мог только догадываться, но опыт подсказывал мне, что большие.

Карета была достаточно широка, чтобы на каждом сиденье могли свободно уместиться трое взрослых, а сидений таких было два, друг напротив друга. Сами сиденья и их спинки были плотно набиты хлопком, а снаружи покрыты тканью и украшены тонкими орнаментами. Несмотря на решимость хозяйки жить ради горожан, она сохранила тягу к портняжному делу и потому очень интересовалась этими украшениями.

Что до меня, то я редко видел одеяния вроде того, в каком была Ив. Очень удобное на вид одеяние, напоминающее мантию, но отличающееся в мелочах. Видимо, в ответ на любопытные взгляды хозяйки молчаливая Ив коротко произнесла:

– Это из пустынного королевства.

Путешествие проходило мирно.

Ив была неразговорчива по природе, хозяйка тоже была не из тех, кто любит заводить беседы. Когда хозяйка получила разрешение Ив, я тоже залез на сиденье и принялся смотреть в окно, а хозяйка все время гладила меня по голове.

Когда она была пастушкой, едва мы выходили за городскую стену, нам открывались отнюдь не бескрайние просторы. Да, та земля больше походила на страшную тюрьму, ибо куда бы мы ни пошли, ничего не менялось.

Я был бы вполне доволен, если бы мы жили в лесу.

Но хозяйка, человеческое существо, могла существовать лишь среди себе подобных; я, будучи псом, прекрасно понимал, как тяжело жить в том мире.

Когда никто не помогает, все дни наполнены лишь тем, чтобы доставать еду и отправлять себе в рот, и до последнего вздоха едва ли хоть что-то изменится.

Когда хозяйка лежала под соломой в овечьем загоне и глядела на луну, пока вокруг нее копошились мыши и насекомые, она хоть и не высказывала это вслух, но думала, я уверен.

А потом одна случайная встреча изменила все.

После нее жизнь хозяйки изменилась навсегда.

Тех, кто бежит вперед со всех ног, не счесть. Однако многих из них в конце концов ноги подводят. Но если бы нашелся кто-то, кто всего лишь чуть-чуть подтолкнул их сзади, они вполне смогли бы продвигаться вперед и дальше.

Как смогла моя удачливая хозяйка – и добралась до нового места.

– Не тревожишься, что уехала?

Шел второй день путешествия.

Дописав какое-то письмо и глядя на его содержимое, Ив коротко задала этот вопрос.

– А?

– В конце концов, городские священники нечасто отправляются в путешествие.

Размашисто подписавшись, она перечитала текст, потом протянула руку с письмом в открытое окно. Тут же ожидавший снаружи мужчина взял его, сложил, запечатал и поскакал в другую сторону, не в ту, куда ехали мы.

Женщина вернулась к прежней теме.

– Должно быть, это было непростое решение. Ньоххира ведь на другом конце света. Даже я колебалась.

Часто говорят, что даже если ты на краю света или под землей – если можешь держать спокойное лицо, пить вино и писать письма, значит, твои дела не так уж плохи.

Но эта Ив недооценивала хозяйку. Хозяйка ведь не какая-то обычная священница маленького городка, ничего не знающая о мире. Хотя у нее, несомненно, есть некоторые глупые черты, все же она прекрасный человек, никогда не сдающийся перед трудностями и лишениями.

Я поднял голову с коленей хозяйки и заглянул ей в лицо.

«Скажи что-нибудь», – подумал я.

Хозяйка негромко рассмеялась.

– Конечно, я немного нервничала при мысли о том, чтобы уехать из города, – наконец ответила она с приятной улыбкой. Я негромко гавкнул, и хозяйка погладила меня по голове, точно успокаивая. – Хотя в прошлом мне самой хотелось уйти прочь, но я не могла…

– …

Ив, положив локоть на раму окна и очень неженственно опираясь подбородком на ладонь, наблюдала за глядящей в окно хозяйкой.

В лесу так себя ведут хищники.

– Его ты встретила в том городке?

Что-то вроде паузы было перед тем, как Ив, тоже глядящая теперь в окно, спросила, словно ей это было вовсе не интересно.

– Нет, в Рубинхейгене.

– О? Ты была монахиней?

– Нет… – застенчиво ответила хозяйка, опустив взгляд на меня. Она выглядела как человек, заглянувший в сундук с драгоценностями. – Церковь опекала меня, но не больше. Я была подобна маленькому испуганному агнцу.

Я посмеялся над самоуничижительными словами хозяйки.

Лишь благодаря тому, что она сбежала из того места, она могла сейчас рассказывать о нем с улыбкой.

– Я была пастушкой.

Ив удивленно подняла голову от ладоней и снова посмотрела на хозяйку – на этот раз очень пристально.

– Так я их обоих и встретила… или правильнее было бы сказать, они меня спасли… или втянули в большую суматоху? Хи-хи. Последнее, думаю, точнее всего.

Даже моя невероятно серьезная хозяйка могла теперь говорить в такой манере. Конечно, та волчица и тот баран пытались нам помочь, но в конце концов просто впутали нас в хаос, который сами устроили.

– Госпожа Болан, а ты где с ними познакомилась?

Хищник задает всего один вопрос. «Как ты предпочитаешь, чтобы тебя ели, с головы или с хвоста?»

Видимо, поэтому женщина на вопрос хозяйки изрядно нахмурилась.

– «Ив» достаточно.

Хозяйка с улыбкой кивнула и поправилась:

– Госпожа Ив.

– Это было севернее. Как оказалось, они заехали к нам по пути.

– Вот как?

С прихожанами хозяйка могла поддерживать разговор часами.

Она мягко смеялась, она кивала, иногда она поддакивала, иногда она возражала – легонько, словно похлопывая рукой.

Поэтому и сейчас она ничего особенного не произнесла, но все равно ее опыт разговора с людьми развязал язык Ив.

– Значит, ты была робким агнцем.

– Мм? – переспросила хозяйка, а потом смущенно улыбнулась и кивнула.

– А я была раненой волчицей.

Ив смотрела вдаль, но видела, несомненно, какое-то старое воспоминание.

Когда хозяйка привыкла к тому городку и смогла позволить себе иногда углубляться в воспоминания, у нее был точно такой же вид.

– Вот почему…

– …

Хозяйка не стала переспрашивать, просто неотрывно смотрела на Ив.

– …из меня не вышло разлучницы.

Глаза хозяйки чуть расширились.

Ив слабо покачивалась под взглядом хозяйки, в свою очередь, глядя на нее искоса.

На ее губах играла тонкая улыбка, но казалось, что смеется она над собой.

Похоже, тот мужчина занимал изрядное место в ее мыслях.

Более того, ее взгляд намекал, что она считала хозяйку такой же, как она, но, если память меня не подводит, хозяйка не думает о мужчинах вообще. С тех пор как она поселилась в том городке, с ней пыталось сблизиться немало мужчин, но она всем вежливо отказывала.

Хозяйка объясняла это тем, что она слуга Господа, но истинная причина была не в этом.

Пока с нею я, ей этого достаточно.

Я коротко вздохнул, а хозяйка, поглаживая меня по затылку, сказала Ив:

– Видишь ли, когда внимание барана что-то привлекает, все остальное вылетает у него из головы.

При этих словах хозяйки Ив натянуто улыбнулась.

– Пфф. Однако ей хватило смелости позвать нас.

Ив снова выглянула в окно, но на этот раз она, похоже, и вправду смотрела наружу.

– Использовать меня как девочку на побегушках – это само по себе требует смелости. Можешь поверить? С нами в этой карете в Ньоххиру поедут еще три женщины.

– Ого!

– Немыслимо, правда? Я оскорблена до глубины души. В повозке позади нас много дорогой одежды и украшений. Ты… госпожа Нора, да? Можешь взять все, что понравится, и одеться как пожелаешь.

Эти слова Ив произнесла со зловредной улыбкой, которая ей очень шла.

Неудивительно, что ответная улыбка хозяйки получилась немного натянутой. Она-то не интересовалась никакими самцами, кроме меня.

Однако она подумала немного, глядя на кончик моего носа, а потом подняла глаза и сказала:

– Даже овец нельзя баловать все время.

Женщина-волчица ухмыльнулась хозяйке.

Я был потрясен этими словами. Невольно мне вспомнился тот баран. Лежа головой на коленях хозяйки, я издал нечто среднее между смешком и вздохом.

***

Неудобства путешествия давали о себе знать, однако приготовленные Ив вещи и сама карета были роскошны, да и спать в карете было удобнее, чем в той старой церкви с ее сквозняками.

Хозяйка намного крепче, чем выглядит, и, похоже, Ив тоже отдала этому должное.

Хотя никаких разговоров, которые заслуживали бы так называться, не было, атмосфера царила вполне здоровая, и мне удалось хорошо поспать у хозяйки на коленях.

Так шло, пока мы не приехали в какой-то город. Похоже, здесь к нам должна была присоединиться еще одна женщина.

Однако сначала был горячий ужин и хорошая ночь на постоялом дворе. А потом мы встретили утро.

Как раз утром, гадая, что за человеком окажется наша новая попутчица, я поймал странный запах.

– …Чем это так пахнет?

– Эликсирами.

– Элик… сирами?

– В этом городе живет много алхимиков. По-видимому, их здесь собирает женщина, за которой мы приехали.

Слова «мукомол», «палач», «пастух» она произносила таким же тоном, как «ведьма» и «алхимик».

Она говорила шутливым голосом, точно пугая ребенка, но, когда хозяйка одобрительно хмыкнула, я был немного разочарован.

– Запахи любопытные, однако в Ньоххире их будет столько, что тебе надоест.

– Ээ, правда?

– Ньоххира знаменита своими источниками. В тех горах купальни повсюду, куда ни кинешь взгляд. Просто представь себе ванну размером с озеро. И везде запахи, похожие на здешние.

Конечно, я счел это заявление довольно сомнительным, но хозяйка приняла его за чистую монету.

На этот раз, как и желала Ив, я придержал язык и ограничился мыслями.

Если ванны там размером с озеро, кто же захочет в них купаться?..

Естественно, я решил, что это преувеличение.

Едущая по улице карета повернула и мягко остановилась.

Возница сошел с козел и спросил чье-то имя, чтобы удостовериться.

Похоже, все прояснилось быстро: в деревянную дверь кареты деликатно постучали.

– Да, – коротко ответила Ив и вежливо открыла дверь.

Там стояла женщина – должно быть, та самая легендарная ведьма.

– Я Дин Рубенс. Можете звать меня Дианой, – с улыбкой сказала она, и ее блестящие черные волосы легонько заколыхались.

***

От этой женщины ощущение было совсем не такое, как от Ив и хозяйки.

Она сидела на том же сиденье, что и хозяйка, и все с той же тонкой улыбкой смотрела наружу.

Я нехотя свернулся у ног хозяйки, но время от времени поглядывал на женщин, следя за тем, что происходило у меня над головой.

Хозяйка искоса посматривала на Диану, Ив тоже.

Я примерно понимал почему. Вопрос был очевиден: какие могли быть отношения между женщиной, от которой исходила такая атмосфера, и тем тупоумным бараном?

– Кстати… – начала разговор похожая на черного ворона Диана. – Мне любопытно, вы подруги?

На первый взгляд, ее спокойное улыбчивое лицо и манеры намекали на мягкий характер.

Однако нос подсказывал мне, что эта птица ближе к Ив, чем к хозяйке.

Ив, сделав скучающее лицо, окинула Диану довольно бесцеремонным взглядом и, опершись подбородком на руку, ответила на вопрос вопросом:

– А что, на это похоже?

– Не очень, – и Диана с ничуть не изменившимся выражением лица, по-прежнему улыбаясь, повернулась к хозяйке. – Просто я с трудом могу поверить, что тот человек способен еще более чем на одну связь, и поэтому решила, что вы подруги.

От этих слов хозяйка почти улыбнулась. Кое-как ей удалось сдержать улыбку, но она могла прорваться в любой момент, когда хозяйка повернулась к Ив.

– Здесь я не могу не согласиться.

– Конечно.

Диана с радостной улыбкой повернула голову и пригладила волосы, такие черные, что они как будто сияли; волосы зашелестели. И у Ив, и у хозяйки волосы были великолепного золотистого цвета, но они обе даже не попытались повторить движения Дианы. Хотя у меня самого шерсть черного цвета, но, увы, сравнивать я не умею.

– Должна сказать, увидев тебя, я тоже подумала, что это довольно загадочно, – произнесла Ив.

– Хи-хи. Я, понимаешь ли… старше них в смысле жизненного опыта.

– ?..

Ив, приподняв бровь, продолжала смотреть на Диану. Можно сказать, она тщательно обдумывала слова своей собеседницы, но, даже размышляя, она держалась совершенно закрыто.

Хозяйка наклонила голову – так она делала, когда чувствовала, что ветер дует со странного направления.

– Скажите, кто-нибудь из вас замужем?

На этот вопрос Дианы Ив слабо улыбнулась, села прямо и подняла руки на уровень плеч.

– Я слишком занята денежными делами.

– Хи-хи, – издала смешок – похоже, типичный для нее – Диана, не выказав признаков удивления, и повернулась к хозяйке. Та улыбнулась нервно.

– Горожане время от времени делают мне предложение, но…

– Вот как? – и Диана перевела взгляд на меня. – Может, это ты им мешаешь, а?

Ах она!

Я коротко гавкнул и заглянул хозяйке в лицо.

– Конечно, он всегда меня защищает, – ответила хозяйка и погладила меня по голове, а потом обняла ее обеими руками. – Да, Энек?

– Гав, – конечно же, ответил я, однако лицо хозяйки стало немного тоскливым.

Конечно, я понимал почему.

Хозяйка всегда полна сил и жизни, но я-то нет.

Мои лучшие годы пастушьего пса закончились пять лет назад. Хотел бы я сказать, что у меня еще много лет впереди, но, увы, на самом деле это не так.

– А у тебя, значит, есть муж?

Диана перевела взгляд с меня на задавшую этот вопрос Ив.

– Был.

Судя по этому короткому ответу, данному без малейших колебаний, она не собиралась оглядываться назад и копаться в старых воспоминаниях.

И все же, когда Диана, от которой по-прежнему исходило какое-то непонятное ощущение, положила белоснежную ладонь на грудь, у нее было лицо, как у юной девушки, вспоминающей секреты минувшей ночи. Она продолжила:

– И когда они пришли в мой город, я была возбуждена так, как не была уже много лет. С вами было так же?

Ее взгляд обратился на Ив, потом на хозяйку. Те посмотрели друг на дружку и одновременно натянуто улыбнулись.

– Раздражение считается как часть возбуждения? – поинтересовалась Ив.

– Если только в возбуждение входит и зависть, достаточно сильная, чтобы ослепить, – сказала хозяйка.

После этих ответов на лице Дианы отразилось некоторое удивление, но тут же она мило улыбнулась. Это была не маска, как прежде, а нечто более естественное.

– Хи-хи. И в конце концов вас обеих тоже позвали. Это просто, э…

– Раздражает.

– Вызывает зависть.

Обе женщины закончили слова Дианы разом, а потом все три заулыбались.

– Но, думаю, это невинное очарование может когда-нибудь завести их в сложное положение.

– Уверяю тебя, только один из них окажется в сложном положении, – и Ив улыбнулась всезнающей улыбкой. Хозяйка и Диана захихикали.

Несмотря на совершенно разные происхождение, возраст и воспитание, того глупого барана они оценивали одинаково. Будучи согласен с ними, я, конечно, на его защиту вставать не собирался.

– Но именно поэтому для меня стало неожиданностью, что они решили устроить должную церемонию, – заметила Диана и достала из сумочки запечатанное письмо.

Оно выглядело так же, как то, которое получила хозяйка. Открывая свой экземпляр, она походила на мотылька, чересчур близко подлетевшего к пламени.

– Ха-ха. Я подумала точно так же! Мне казалось, что они будут слишком смущаться, чтобы так сделать.

– Вот именно. Я их решимость поддерживаю, но чтобы пригласить и нас…

– И будет еще двое гостей? – спросила хозяйка. Ив довольно вздохнула и ответила:

– Да. Все-таки он совершенно немыслимый тип.

– «Немыслимый тип», да, это прямо про него, – кивнула Диана.

Хозяйка робко обратилась к ней:

– Да, кстати, о чем ты с ними говорила? Как старшая в смысле жизненного опыта.

Я непроизвольно поднял голову – мне показалось, что этот вопрос очень нетипичен для хозяйки.

Тем не менее – и вопреки робкому тону – на лице хозяйки был написан живой интерес. Хотя в городке она никогда не влезала в женские беседы, она была в самом подходящем для этого возрасте.

– Хочешь узнать? – и Диана странно улыбнулась.

– У нас много времени, – с усмешкой заметила Ив и, как и хозяйка, подалась вперед.

– Это история любви, известная людям моего города…

Когда Диана начала свой рассказ с этих слов, атмосфера в карете стала для меня, рыцаря, довольно неуютной.

***

У этих шумных женщин было время. И вино. И сверх того – множество прекрасных закусок.

Поглощенные рассказом Дианы, они смеялись, они ужасались, они иногда улыбались, иногда сердились, иногда просто слушали с интересом.

Хотя никто из них не был ребенком, а Ив и Диана не походили на любительниц веселых бесед, все они вели себя как юные девушки. Хозяйка тоже участвовала в разговоре, хоть и почти не перебивала, и время от времени пила вино, которое ей полюбилось. Увы, я не испытываю желания высказать свое мнение о том, кто из трех своим поведением напоминал самую глупую девушку.

Подобно собаке, которая гложет брошенную ей кость и пять, и десять дней напролет, они разговаривали без передышки с тех самых пор, как покинули город, и успокоились наконец, лишь когда остановились позавтракать.

Ив, смеявшаяся так звонко и громко, что у нее тряслись плечи, как у дикого зверя, сказала, что устала от смеха, и перешла из кареты в повозку с вещами. Солнце светило очень тепло, и царило полное безветрие – скорее всего, она просто решила подремать.

А может, у нее от этой истории живот разболелся.

Ясно, что к тому глупому мужчине у нее были некие чувства.

Быть может, слова «немыслимый тип» она использовала, чтобы самой подумать над этим – поглодать ту кость, в ее собственном смысле.

Хозяйка сидела на своем сиденье, обмахивая лицо. Возможно, разговор опьянил ее не меньше, чем вино. История Дианы была о том, что, хотя те двое на вид казались неразделимой парочкой, недостаток честности друг перед другом привел к тому, что некто третий, по сути, вызвал мужчину на поединок.

Когда те двое встретились с нами, нам показалось, что они уже давно вместе, но, по-видимому, та волчица оказалась глупее, чем я предполагал. Иначе стала бы она изображать нерешительную овечку, когда нападают волки?

Так или иначе, тот мужчина, вызванный на поединок, носился по городу, отчаянно стараясь победить, при этом он и она действовали вразнобой, что вызвало в городе совершенно ненужную суматоху.

В конце концов они сумели довериться друг другу и вместе победили в том поединке, или что-то вроде. Мне было жаль того, который проиграл, однако в первую очередь я о нем думал: что посеешь, то и пожнешь. Впрочем, радует то, что в мире есть еще глупцы, которые не могут пройти мимо женщины, попавшей в беду. Похоже, он уже залечил свое разбитое сердце и жил счастливо.

Несмотря на свой возраст – это относится и к прошлой беседе, – обитательницы кареты проявляли неподдельный интерес к тем частям, которые казались слаще, чем даже девичьи мечты.

Я предпочитаю пищу поострее, поэтому у меня уши чесались просто от того, что я слушал их разговоры. Но если хозяйке это доставляет удовольствие, то и ладно.

Так размышляя, я свободно лежал на полу.

Хозяйка, пьяная от вина и беседы, обдувала грудь собственным одеянием.

Деревянный ставень окна был открыт, и в карету задувал свежий ветерок.

Стояла тишина, нарушаемая лишь стуком колес.

– Да уж, воистину это что-то.

– О? – переспросила хозяйка, поспешно отведя руку от ворота. Должно быть, она приняла эти слова за упрек в неприличном поведении.

– Те двое, я имею в виду, – и Диана улыбнулась.

– А… – хозяйка тоже улыбнулась с явным облегчением и добавила: – Это верно.

– Но я действительно немного завидую…

– Правда?

Должно быть, вино серьезно подействовало на хозяйку: у нее заметно развязался язык.

Диана, сочтя это хорошей возможностью, продолжила:

– Думаю, ты тоже можешь найти себе не одну хорошую партию. Уверена, там немало людей лезут в твои дела, пытаясь сводничать?

Подумав немного, хозяйка натянуто улыбнулась.

– И?

Диана спрашивала не потому, что ей было интересно. Сама она в это время наливала в свой бокал вино из оставленного Ив бочонка.

Но, быть может, это как раз придало вопросу нужный вкус.

Хозяйка откинулась на спинку сиденья, запрокинув голову и прищурившись, словно ей было немного жарко, и немного подумала.

– Все они были немного не такие.

Конечно, хозяйка сейчас была слишком расслаблена.

Однако все равно ее ответ меня удивил.

Я был уверен, что она просто отмахнется от этой темы.

– Тогда… можем мы поговорить о нем?

При этом вопросе хозяйка опустила голову. Мой взгляд встретился с ее, и я увидел, что уголки ее губ изогнулись в слабой улыбке.

– Не о господине Лоуренсе?

И она снова откинулась на спинку. Хотя хозяйка была в очень хороших отношениях с горожанами, все же она оставалась «неместной». Более того, она всегда была в церкви – всегда в стороне от общества. Чтобы она пила вино и утрачивала бдительность – такого просто не случалось. Обычно она всегда оставалась настороже и не позволяла никому с собой сближаться.

Я был единственным, кто вслух высказывал свое неудовольствие, когда она вела себя глупо; а когда с ней случалось что-то радостное, я был первым, кому она рассказывала.

Поэтому моя уверенность небезосновательна.

– Значит, это в самом деле он?

Диана попала точно в цель.

Но хозяйка рассеянно глядела в потолок, точно вовсе не услышав вопроса. Не то чтобы я засомневался, но все равно то, что она не дала ответа, заставило меня нервничать.

Я уже поднял голову, дивясь, не заснула ли хозяйка, когда…

– Не скажу, что я желала бы, чтобы Энек был человеком.

Мое тело застыло от потрясения.

Я понятия не имел, как мне следует относиться к этим словам.

– Я уже говорила, что была пастушкой?

– Да, когда представлялась.

– А, верно. Эээ… понимаешь, Энек был со мной все это время… и именно благодаря ему мы смогли преодолеть столько всего… Но все равно я не хотела бы, чтобы он стал человеком.

Пастухов горожане считают совершенно чужеродными существами, отродьем людей и зверей. Нормально ли говорить такое перед кем-то, кого ты плохо знаешь?

Я волновался за хозяйку, но она, снова откинувшись на спинку сиденья, медленно повернула голову к Диане.

– Госпожа Диана… ты ведь такая же, как госпожа Хоро, да?

Вот теперь я поразился по-настоящему.

«Не может быть», – потрясенно подумал я, однако Диана как ни в чем не бывало погладила край своей чашки с вином.

– Однако я не волчица, – тут она вздохнула. – Но, похоже, мою тайну раскрыли.

Хозяйка улыбнулась немножко гордо, и Диана добавила:

– Быть может, это из-за того, что ты долгое время была с этим достойным рыцарем?

Ее слова явно были полны намеков. Две женщины словно обменивались словесными уколами. Хозяйка рассмеялась, потом посерьезнела и мягко закрыла глаза.

– Ты считаешь, что я решила взять с собой Энека, потому что думала в этом смысле.

– Так, значит, в этом смысле.

В интонации Дианы не было ни намека на вопрос.

Хозяйка, все еще не открывая глаз, улыбнулась немного смущенно.

– В этом смысле, да.

– И? Ты думала, что если спросишь Мудрую волчицу, то она даст тебе ответ?

То, что я сейчас слышал, мне было слушать очень трудно. Я утратил хладнокровие, а вот хозяйка смущалась меньше, чем когда выслушивала исповеди горожан. Она спокойно ответила:

– Такого я не сделаю.

Потом на ее лице появилась довольно язвительная улыбка, редкая для нее, и она добавила:

– Думаю, если бы я спросила, у нее было бы очень озадаченное лицо.

Я вспомнил то, что было сразу после той истории с провозом золота.

С моей точки зрения, они выказали детскость, неподобающую для возрастов их обеих.

– Тогда почему? – спросила Диана.

На этот раз хозяйка чуть поколебалась, прежде чем ответить:

– Я хотела снова увидеться с ними.

– Просто чтобы увидеться? – переспросила Диана. Хозяйка медленно открыла глаза, села прямо и взглянула на меня.

Я знал, что так она говорит мне «иди ко мне», поэтому тут же встал и положил передние лапы ей на колени.

– Просто чтобы увидеться.

Хозяйка взяла мои лапы в руки и стала игриво то поднимать их, то опускать.

Диана пристально смотрела на нее, но хозяйка не возвращала взгляда.

Взяв в руки мою голову, она пальцем оттянула мне губу, сказала «гррр» и улыбнулась.

– Люди не идут в церковь, ожидая, что Господь решит все их проблемы, – как ни в чем не бывало сказала она такое, что едва ли вышло бы даже из моей зубастой пасти. – Тем не менее они все же идут.

Хозяйка убрала руки от моей головы, хлопнула по колену и скомандовала: «Сюда». Отказаться я не мог.

Хоть это было и немного неудобно, я вспрыгнул хозяйке на колени и лизнул ее в лицо.

– Я не могу толком выразить это словами.

– Ничего, я поняла, – и Диана потянулась ко мне и погладила меня по спине.

Неплохо все-таки, когда хотя бы иногда тебя гладят не так, как привыкла гладить хозяйка.

– В последний раз свой город я покидала десятилетия назад. Но да… я это рассматриваю как паломничество. Уверена, то же самое и с миледи Ив, которая на волчицу похожа больше, чем сама Мудрая волчица.

Назвать ее «миледи» – это означало, что она и вправду невероятна.

– И подумать только, мы все вместе пойдем в церковь, – и Диана рассмеялась. Над кем, интересно? Над той парой глупцов, о которой шел разговор? Или надо мной и хозяйкой? Или, может быть, над прошлой собой?

– Это должно быть очень забавно.

Возможно, над всеми сразу.

Диана предложила выпить еще вина, но хозяйка отказалась и выглянула в окно.

До самого горизонта простирались луга; кто знает, сколько они еще тянулись.

Долгая зима осталась позади. Вовсю росла трава, на деревьях набухали почки. Очень приятное время года.

Однако такая же картина везде, где бы мы ни были. Казалось, она занимает собой весь мир. Несомненно, так думают многие, кто оставил стены родного города и отправился в долгое путешествие.

Зато такие путешествия делают возможными встречи наподобие той самой.

Благодаря ей хозяйка сумела сделать первый шаг.

Она внезапно осознала, что в этом мире вправду можно двигаться вперед.

Думаю, для хозяйки я дороже всех в целом мире.

Но я пес, а хозяйка – человек. Как бы хорошо горожане ни относились к хозяйке, все равно она была чужачкой, пришельцем извне. Вся наша жизнь с той поры была лишь продолжением этой данности.

А та глупая парочка – исключение из этого всего. Они казались просто детьми, и, как детей, их не волновало то, как устроен мир.

Мое тело сковывало то, что называют здравым смыслом. А те двое не стеснялись, если это действительно понадобится, нарушать все правила.

Само их существование как пары – доказательство этих безумных слов.

Хозяйка обняла меня, и я глубоко вздохнул.

Я не мог обнять ее в ответ.

Все, что я мог, – лизнуть ей щеку.

– Эти двое и свадебная церемония… – пробормотала Диана и отпила вина. – Просто смеяться хочется.

Хозяйка тоже улыбнулась, ну и я гавкнул.

Несколько дней спустя мы приехали в маленькую деревушку, и к нам в карете присоединились еще две женщины.

Одна была очень строгой на вид священницей, чей характер был полной противоположностью Ив. Вторая – бродячий серебряных дел мастер.

В карете было уже довольно тепло.

Теперь, когда их стало пять, и у каждой были свои отношения с той парочкой, разговоры могли идти, казалось, бесконечно.

Я иногда вылезал из кареты и шел сам, иногда лежал на крыше повозки с вещами.

Хорошо время от времени побыть одному.

Но, поскольку сам я каждую ночь сплю в объятиях хозяйки, быть может, не мне смеяться над тем мужчиной.

Как моя встреча с хозяйкой была настоящим чудом, так, несомненно, их путешествие приносило чудеса многим другим, вроде нас. Если бы не оно, я сейчас не лежал бы в карете, слушая звонкие возгласы и смех.

Это было, похоже, очень важно для всех вовлеченных, но с учетом истории Дианы я объяснил бы это так.

Они ищут радугу.

Но именно там, где они сейчас, и есть конец радуги.

Для пса это, по-моему, довольно глубокое суждение.

Я немного сожалел, что не мог с ними поделиться своими мыслями, но, возможно, в этом и не было нужды.

– Энек! – позвала меня хозяйка, выйдя из остановившейся ненадолго кареты.

Быть может, как обладание вещами заставляет колебаться перед лицом путешествия, так умение говорить заставляет колебаться перед лицом разговора.

Однако того, что делать действительно необходимо, в жизни очень мало.

Хорошо, что та глупая парочка осознала эту истину.

Я вздохнул, потом отрывисто гавкнул.

И со всех ног побежал к моей обожаемой хозяйке.

Окончание

У Лоуренса болела голова.

Сперва он утверждал, что это преувеличение, но потом стал чувствовать, что голова болит всерьез.

Причина была ясна.

Письма, которые разослала Хоро.

Они были адресованы Норе, Ив и другим, кого они повстречали в своем странствии, – причем только женщинам.

В письмах значилось: мы устраиваем пир, приезжай на весенний праздник Святого Альзеури.

Более того, впервые он узнал об этих письмах, когда Хоро отдала их, уже написанные, а Лоуренсу сказала: «Самцов я оставляю на тебя».

Он тогда еще мог бы догнать бродячего торговца, которому она передала письма.

Но поступи он так, ему пришлось бы иметь дело с могучим гневом Хоро.

Из опыта своих путешествий с Хоро он знал, что подобные поступки она никогда не совершает без причины.

Более того, с учетом ее ума было весьма вероятно, что она уже успела вооружиться непробиваемыми доводами в пользу своей правоты. В подобных ситуациях она, как правило, была уже за гранью всякой возможности переубеждения.

Все, что Лоуренс мог, – гадать, то ли он когда-то наступил Хоро на хвост, то ли как-то еще вызвал ее неудовольствие, сам того не заметив, или она просто не в своей тарелке.

Независимо от итога этих размышлений Лоуренсу оставалось лишь молить Единого бога о милосердии.

Если задуматься, нет ли в здешних горах богов, которые услышали бы его молитвы, то все эти боги должны щеголять прекрасными большими треугольными ушами и пушистыми хвостами – как Хоро.

Так или иначе, когда Мудрая волчица что-то прятала за пазухой, она становилась неуправляемой.

Возможности Лоуренса были весьма ограниченны. Те письма должен был написать кто-то, а людей, которым Хоро могла бы такое доверить, поблизости было немного. Лоуренсу оставалось поговорить с одним из таких людей.

Идя тем же путем, каким Хоро принесла ему письмо, Лоуренс шагал по заснеженной дороге прочь от строящегося здания.

Он планировал закончить с крышей еще прошлой осенью, зимой сделать внутреннее убранство, да так, чтобы у людей голова шла кругом, а весной, когда снег начнет таять, уже принимать посетителей, но все сроки оказались сорваны. В степях на юге, похоже, случилась война, и множество бродячих ремесленников отправилось туда. Кроме того, большой торговый корабль, принадлежащий тому, кто одолжил ему деньги на строительство, сел на мель и был тяжело поврежден. А еще снег выпал раньше обычного, затруднив доставку материалов.

Последние три года научили его не ожидать, что все будет идти гладко – даже здесь, на самом краю торгового мира.

Тем не менее сооружение главного здания шло как запланировано – благодаря силе Хоро и, в не меньшей степени, помощи всех, чье доверие они заслужили за время своего долгого путешествия.

Соперники должны были начать работать в полную силу летом, и Лоуренсу хотелось их всех опередить.

Вот почему он намеревался с помпой открыть свое заведение, о котором он так долго мечтал, весной.

Вскоре после весеннего праздника Святого Альзеури.

В числе знакомых, которых Лоуренс обрел за время своего путешествия с Хоро, были люди, чье положение было куда выше, чем его. Конечно, Лоуренсу хотелось бы пригласить на открытие их всех, но он не мог вынуждать их ехать по заснеженным дорогам – а во время праздника Святого Альзеури снег в горах еще будет.

Однако близких людей, которые жили не очень далеко и были привычны к заснеженным дорогам, пригласить на празднество перед открытием сейчас было самое время. И Хоро тоже это понимала.

Она затевала что-то.

Даже если просто шутку или розыгрыш – платаза письма была немалой.

Выше всех, несомненно, была плата за письмо для Ив. Она торговала в великом южном королевстве. Какие бы опасности ни подстерегали на пути туда, городские советы все необходимые меры приняли, поэтому даже элитного торговца можно было разыскать с определенностью. Нора, похоже, направилась куда-то на восток от Рубинхейгена и работала в каком-то городке священницей; чтобы даже туда доставить письмо, требовались немалые деньги. Диана и Эльза жили ближе, но Эльза – в маленькой деревушке, поэтому Лоуренс был не уверен, что туда письмо вообще дойдет. Судя по последнему письму Фран к Лоуренсу, Эльза показывала ей свой монастырь, значит, Фран могла до сих пор оставаться в деревне Эльзы.

Все это были очень интересные люди, но, когда Лоуренс представил себе, как письма Хоро собирают их всех в одной церкви прямо рядом с ним, его лицо застывало.

Воздух, которым он дышал, был достаточно холоден, чтобы его грудь это чувствовала, однако выдох между прикрывающими рот пальцами получился горячим.

– Ох уж… и о чем она думает?..

Хоть Лоуренс и был вместе с Хоро уже шесть лет, все равно он ее не понимал.

Недавно у них даже был крупный спор.

Он уже не помнил, какова была причина, но прекрасно знал, что Хоро иногда на редкость упряма.

Кажется, спор был о безвкусной еде.

Лоуренс понимал, что существу с характером Хоро, живущему в этой стране посреди зимы, просто необходимо время от времени выпускать пар.

И, хоть он и считал это глупостью, однако понимал, что примирение после споров очень важно.

– О, господин Лоуренс?

Когда Лоуренс, вздохнув еще раз, стряхнул с головы снег и вошел в незаконченную пристройку, юноша, укладывающий каменную плитку, поднял голову. В последнее время он рос так быстро, что уже был выше Хоро; пожалуй, через пару-тройку лет он и Лоуренса перерастет.

Но с его тонкими чертами лица и длинными волосами, даже сейчас собранными в хвост, он вполне походил на высокую женщину. Коул, бывший до встречи с Лоуренсом бродячим школяром, помахал ему рукой, потом схватил полотенце и вытер пот со лба.

– Уже обеденное время?

– Нет, я хотел тебя спросить насчет вот этого.

Когда Лоуренс показал Коулу письмо, у юноши сделалось такое лицо, словно он проглотил муху. Похоже, Хоро и вправду попросила написать письмо Коула. Не исключено, что во всем здешнем краю было всего один-два человека, способных писать на разных языках красивым почерком.

– Она практически заставила меня это сделать…

– О, я на тебя не сержусь. Я уверен, что Хоро попросила тебя, потому что знала, что ты ей не сможешь отказать.

Руки Коула выглядели совсем не так, как лицо, – крепкие, задубелые от тяжелого труда зимой и летом.

Но у ног Коула лежали манускрипты, скопированные и переписанные у богословов и высокопоставленных церковников, приезжающих в эти края. Лоуренс знал, что юноша читает и запоминает их, пока работает. И еще он знал, что Коул учится и по ночам, грызя лук, чтобы отогнать сонливость.

После того как Коул расстался с Лоуренсом и Хоро, он провел около двух лет, странствуя от церкви к церкви, от монастыря к монастырю в разных странах, а потом вернулся работать к Лоуренсу. Однако это не значило, что Коул отказался от мечты пойти путем служителя Церкви. Он присоединился к Лоуренсу, как только узнал, что тот устраивает свое заведение здесь, сказав, что хочет убить одним выстрелом двух зайцев.

Пока что планы Коула общаться с приезжающими сюда со всего мира мудрыми людьми, которых трудно встретить где-либо еще, приносили успех. Лоуренс по собственному торговому опыту знал, как много получал Коул, устанавливая связи с такими достойными людьми.

В конечном счете, как бы ни были эти люди заняты у себя дома, здесь, в этой стране, у них было много свободного времени.

Уединенный клочок земли в горах, вдали от цивилизации.

Говаривали, что это место, Ньоххира – единственное место в мире, где о войне невозможно даже помыслить.

– В первую очередь я хочу спросить тебя: какой была Хоро, когда заставляла тебя это писать?

– Какой была?..

– Да. Она сердилась? Сказала что-нибудь?

Хоть Лоуренс и стеснялся спрашивать такое у Коула – достойного взрослого, но все же вдвое младше себя, – но это был далеко не первый раз, когда юноша посредничал в спорах между ним и Хоро.

Иногда, когда Хоро упрямилась, она вверяла Коулу слова, которые никак не могла сказать сама.

Поэтому Коул и сейчас должен был что-то знать. Однако он сделал серьезное лицо и сказал:

– Ну…

– Ну?

– Она улыбалась.

Коул произнес это таким тоном, будто не желал признавать. Как если бы он говорил, что видел в горах призрака.

– Улыбалась?

– Да. Эмм, адреса на тех письмах…

– Да. Они все к женщинам, которых Хоро встретила во время нашего путешествия. Конечно, ты помнишь Эльзу, но я уверен, что не забыл и Ив, верно?

Коул улыбнулся немного страдальчески, вспомнив Ив, которая походила на волчицу больше, чем сама Хоро. Впрочем, на враждебность не было и намека – видимо, потому, что Ив обращалась с Коулом очень доброжелательно, на свой манер.

– Чтобы она написала эти письма и разослала их против твоего желания – я думаю, ты чем-то рассердил ее, господин Лоуренс, но…

Подобное Коул за последние годы говорил нередко.

Лоуренс подумал: очень неудачно, что ему сейчас нечего сказать в свою защиту.

– Эмм… но она часто улыбается, когда сердится.

– Правда? Но мне показалось, что она улыбалась от души… Я бы даже сказал, жизнерадостно…

– Жизнерадостно, говоришь? – повторил Лоуренс, глядя на Коула удивленно. Тот приопустил голову, точно маленькая девочка, робко пожал плечами и кивнул.

– Эх… ошибиться невозможно. Она сердится, – сказал Лоуренс и, положив руку на лоб, повесил голову.

Где же он опростоволосился?

Он всегда целовал ее в щеку, когда вставал утром и ложился вечером; он никогда не забывал расхваливать ее хвост, когда она его расчесывала. Как бы сильно он ни был занят, он всегда готовил дома завтрак и ужин. Из-за этого на столе в его спальне скапливались горы гарантийных писем ремесленникам, благодарственных писем в расчете на будущее сотрудничество, записей с различными сведениями касательно поставщиков и продавцов и прочих бумаг.

Этого было достаточно, чтобы Хоро иногда нервно улыбалась и признавала, что, возможно, он ее слишком уж балует.

И тем не менее не обходилось без трений. Без споров.

Однако он не мог вспомнить, когда бы он вызвал в ней такой гнев, что она позвала сразу пять давних знакомых – причем всех женщин.

Может быть, ее сердило это – внезапно пришло ему в голову.

С самого начала осени в Ньоххиру отовсюду потянулись люди, желающие провести долгую зиму в здешних купальнях. Многие из них были богаты, а значит, необходимо было организовать для их встречи красивых девушек.

Некоторые из этих девушек кидали на Лоуренса фривольные взгляды.

Здесь, вдали от цивилизации, приезжающие купаться посетители были настоящими золотыми фонтанами, и потому сюда тянуло красивейших девушек. В обычном городе они бы на бродячего торговца вроде Лоуренса и не взглянули.

Однако большинство купальщиков были сморщенными старцами или брюзгами средних лет, обожающими после долгого купания ворчать без передыха, и потому неудивительно, что девушки обращали взгляды на таких мужчин, как Лоуренс. Между собой они говорили в основном о том, сколько здесь мужчин и какие из них лучше, какие хуже. Большинство мужчин, проработавших здесь хотя бы пять лет, находили себе красивых жен.

Конечно, уже сейчас, когда заведение Лоуренса только сооружалось, владельцы купален и лавок в Ньоххире знали, что он и Хоро вместе, однако Хоро ни разу не заявила публично, что они с Лоуренсом супруги.

Сначала, должно быть, ее саму это смущало, но, будучи упрямым существом, очень редко берущим назад свои слова, она даже спустя три года жизни здесь не собиралась передумывать.

Никак иначе Лоуренс не мог трактовать ее заявление в Сувернере.

Он с самого начала пообещал Хоро отвезти ее в Йойтсу. И это обещание до сих пор оставалось невыполненным.

От Ньоххиры до Йойтсу было практически рукой подать, лапы Хоро могли преодолеть это расстояние прогулочным шагом. Однако Хоро упрямо отказывалась идти, серьезно раздражаясь всякий раз, когда Лоуренс об этом заговаривал. Возможно, она с самого начала намеревалась использовать их договоренность в Сувернере – не вступать в брак, пока не будет выполнен их прошлый уговор, – как способ ухода от этой темы.

Лоуренс, полагая, что у Хоро есть на это свои причины, как-то спросил об этом, но давить не стал.

Но, хоть они и не принесли друг другу обеты в церкви, Лоуренс мог гордо утверждать, что он и Хоро близки друг с другом, как большинство мужей и жен в этом мире. Он знал, что у Хоро есть некоторые черточки, которые она сама с трудом понимает. Кроме того, иногда она просила Лоуренса расчесывать ей хвост, чего в прошлые времена она никогда ему не позволяла.

С учетом всего этого неудивительно было, что немало женщин – несомненно, оставивших в слезах множество мужчин еще до того, как сюда приехал Лоуренс, – полушутливо заигрывали с ним.

Но вложить душу можно во все, какую бы форму это ни принимало. Если в шутку начать возносить молитвы к селедочной голове, сам не заметишь, как начнешь делать это всерьез.

Иными словами, женщины, сперва намеревавшиеся просто поиграть, со временем настроились уже как следует.

Сначала эти женщины просто начали обхаживать его, когда он расслаблялся в общественной купальне. Но вскоре это переросло в домашнюю готовку, а позже они стали зашивать его одежду.

Его многочисленные отказы не обескураживали их совершенно, да и сам Лоуренс не мог просто не замечать этих женщин. Более того, стоило ему выказать хотя бы намек на восхищение, женщины от счастья сверкали подобно самоцветам, что Лоуренсу причиняло боль.

Хоро впадала в гнев с легкостью. И никто не вмешивался в дела неуклюжего новичка, в какое бы затруднительное положение он ни попадал.

На дороге все люди зрители.

В конце концов однажды ночью, когда беззвучные слезы, долго копившиеся у Хоро, подступили ей к горлу, Лоуренс собрал решимость в кулак.

Усердно объяснив каждой из женщин, что, кроме Хоро, невесты у него не будет, он все-таки заставил их отступиться.

Это объяснение он давал всем, однако, когда он вернулся после всех этих убеждений, Хоро с красными глазами и распушенным хвостом схватила его и принялась обнюхивать.

Время от времени Хоро останавливалась, и Лоуренс, понимая причину, смирялся с тем, что сейчас на него будут рычать; однако Хоро так ничего и не сказала.

И еще целую неделю потом не разговаривала с ним.

Когда через неделю она таки заговорила, первым словом из ее уст было, естественно, «дурень».

Кстати говоря, женщины, преследовавшие Лоуренса, до сих пор были известны своим музицированием в купальнях Ньоххиры. Единственной хорошей стороной той истории стала разошедшаяся весть, что Лоуренс – очень верный человек, и благодаря этому ему стали гораздо больше доверять.

Какое-то время спустя и Хоро, по-видимому, оставила позади свои чувства касательно произошедшего.

Лоуренс, по-прежнему в холодном гостевом зале недостроенного здания, повесил голову и вздохнул. Его чувства к Хоро не попадали в цель. Он вспомнил тот постоялый двор в Сувернере пять лет назад.

Хоро была прекрасна; лунный свет покрывал ее лицо точно свадебной вуалью.

Он думал, что дальше будет «и жили они долго и счастливо», однако на самом деле количество его тревог отнюдь не уменьшилось. Наоборот, увеличилось.

Лоуренс снова вздохнул и вдруг осознал, что Коул по-прежнему стоит рядом с ним и смотрит на него встревоженно.

– Зато здесь все идет хорошо.

– А, да. Ремесленники сделают еще один проход, и будет идеально. Но прежде чем они придут, мне хотелось бы еще кое-что выровнять.

– Ты очень помогаешь. И к тому же очень точно работаешь. Какой удар по образу расцветающего богослова.

На эти слова Лоуренса Коул беззаботно рассмеялся. Когда у него выдавалось свободное время, он общался с людьми: с местными, с посетителями купален – со всеми. Даже если не было богословов, Коул был не прочь общаться и с ремесленниками, и с наемниками.

В эти дни нередко бывает, что бывший ремесленник становится выдающимся ученым.

Значение имеет лишь то, обладает ли человек тягой к знаниям и зарабатывает ли он достаточно денег на жизнь. Быть аристократом, чтобы учиться, не обязательно.

– Мне кажется, строительство и богословие очень похожи. И там, и там нужны чертежи, материалы и логика, чтобы свести все воедино.

– И ни там, ни там нельзя справиться за один день, да?

– Да, – и Коул смущенно улыбнулся.

Лоуренс был готов открыть свое заведение, потратив два года на переговоры с надежными товарищами на своем торговом пути и на закрытие различных дел, еще год – на путешествие вместе с Хоро по разным странам в поисках подходящего места и еще два года – на то, чтобы построить здание, когда уже решено было, где оно будет стоять.

И его работа была далека от завершения.

Дополнительная постройка должна была включать в себя комнаты для личного пользования богатых посетителей и гостевой зал, где они могли бы спокойно общаться, не беспокоясь о вмешательстве других. Здесь, где Коул в поте лица укладывал каменную плитку, как раз и должен был быть гостевой зал.

Под полом шли выложенные камнем водоводы, принося в дом тепло горячего источника.

Коул потел не только от тяжелой работы: пол в самом деле был очень теплый.

– Можешь пока закончить и принять ванну перед обедом.

– Хорошо, – ответил Коул и перевел взгляд на письмо в руке Лоуренса. – Эмм… я не должен был это писать?

Он был не только умен, но и честен. Быть может, именно поэтому даже величавые брадатые епископы и ученые подавались перед его рвением и пылом.

Прирожденный талант к этому тоже имел отношение. Однако даже Коул постоянно сталкивался с соблазнами, но, несмотря на это, он пришел туда, куда пришел, благодаря усердному труду и сворачивать с этого пути не собирался.

– Нет, ничего. Только некоторые обороты ты неправильно употребил.

– Эээ…

– Я их позже поправлю.

– Да, пожалуйста!

Лоуренс кивнул и вышел наружу.

Он знал, что если ему и оставалось еще научить Коула чему-то, то сделать это следовало, пока он еще мог.

Даже если дела пойдут хорошо, непременно настанет время, когда он здесь, в Ньоххире, состарится, станет несведущ в делах широкого мира вокруг и не сможет даже помыслить о том, чтобы оставить свое дело. Путь человеческой жизни столь же естествен и очевиден, как путь солнца от востока к западу. Существует много более ужасных и безрассудных работ, чем у него. Сложись все иначе, Лоуренс мог бы проложить себе путь в океан большой торговли.

Он бы сделал тот же выбор, какой сделала одна из приглашенных Хоро женщин, Ив, чтобы отправиться на юг.

Поехать с Ив, заканчивать с прибылью одну опасную сделку за другой – это, несомненно, было бы приключение, достойное запечатления в песнях менестрелей.

Кстати, Ив сейчас должна была обладать достаточным богатством, чтобы нанять жизнеописателя для составления книги с описанием второй половины ее жизни – жизни, которая, конечно же, спустя годы оставит имя столь же весомое, как тяжелый гроссбух.

Когда этот выбор он не сделал, он мог еще присоединиться к компании Дива – там, в Сувернере, где он и Хоро поклялись друг другу жить вместе. Изгнанный Хильде и его работодатель Дива в конце концов вернулись к власти, и подобно королю и его первому советнику они правили компанией по сей день.

Сейчас они все еще уступали по весу Альянсу Рувика, крупнейшей торговой организации в целом мире, но развивались так стремительно, что сомневаться не приходилось: когда золотые и серебряные монеты с символом солнца будут ходить во всех северных землях – лишь вопрос времени.

Даже сейчас при воспоминании о том, как он сражался во имя защиты тех денег, его сердце начинало биться быстрее и все тело до самых пяток бросало в пот.

Не то чтобы он сейчас стремился избегать приключений. Просто в руках он держал изрядную тяжесть.

Тот, кто собирается на поиски приключений, должен нести как можно меньше, а Лоуренс твердо решил, что выбрасывать ничего не будет.

Крутя в голове эти мысли, Лоуренс убрал письмо и открыл дверь главного здания.

Его ноздри тут же защекотал сладкий аромат супа на прокипяченном молоке.

– Будет готово чуть попозже, подожди немного, хорошо? – сказала Хоро, чистя жареные каштаны, когда он прошел в гостиную с очагом.

Она не особо изменилась с их первой встречи, однако Лоуренсу казалось, что она стала чуть повыше и чуть покруглее.

Возможно, только казалось, и Хоро становилась больше лишь в его сердце.

– Ты так говоришь, как будто ты сама готовишь, – неверяще произнес Лоуренс, и Хоро захихикала.

Похоже, сейчас она была в прекрасном настроении.

В кухне стояла женщина, которая занималась и большей частью других работ по дому; предполагалось, что кухарить она будет и после открытия заведения. Ее порекомендовал Хильде. Звали женщину Ханна, и, вполне вероятно, она была не человеком. Ни Хоро, ни сама Ханна ничего на этот счет Лоуренсу не говорили, но, поскольку две женщины уживаются гораздо лучше, когда у них есть общий секрет, Лоуренс допытываться не стал.

Кроме того, Ньоххира, где собирается множество скитальцев и проходимцев, – не то место, где стоит лезть в чье-то прошлое.

Изучая различные места, где можно было бы открыть свое заведение, Лоуренс выбрал Ньоххиру отчасти потому, что от нее было близко до Йойтсу, но не только: он учел и местные особенности. Живущий в Кербе баран Хьюг, долгие годы торговавший произведениями искусства, постепенно начинал вызывать у горожан подозрения, потому что не старился; сейчас, вероятно, он уже «пропал» во время поездки за какой-нибудь картиной, на которую положил глаз. А когда суматоха уляжется, он вернется как «кто-то похожий».

Здесь, в Ньоххире, подобные трюки проделывать несложно. Да и в компании себе подобных Хоро будет не так одиноко даже после того, как Лоуренс покинет этот мир.

Кроме того, женщина, которую Хильде представил как Ханну, была очень искусной поварихой; и еще у нее был острый глаз, позволяющей ей находить съедобные растения хоть на вершине заснеженной горы. Похоже, и с человеческим обществом она была лучше знакома, чем Хоро, – она учила Хоро шитью, вышиванию и другим делам.

Но, по крайней мере сейчас, Хоро не шила для Лоуренса шапки и рукавицы, как любящие жены делают для своих мужей по всему миру. Возможно, она наслаждалась, глядя, как он гадает, чем же она занимается.

– Но почему ты вдруг решила жарить каштаны? Весна-то еще не наступила.

– Надоела соленая рыба и мясо каждый день.

– Весь первый год здесь ты не уставала говорить, как тебе нравится все соленое…

Хоро отправила в рот один из очищенных ею каштанов и одарила Лоуренса угрюмым взглядом.

– Вопрос в количестве.

– Тогда попроси Коула что-нибудь подстрелить. Похоже, он научился обращаться с луком. Недавно, кажется, подстрелил оленя для старика Родза. Я слышал, вареная оленья печень очень вкусна с охлажденным в снегу элем.

Хоро нахмурила брови и опустила голову. Похоже, эта идея ей пришлась не очень по душе.

Видимо, если целыми днями сидеть дома и есть соленое мясо и рыбу, это даже для тела Хоро неполезно.

– В последнее время мне такое не хочется.

– Поэтому жареные каштаны?

– Они хороши с крыжовником в меду, но кое-кто его редко покупает.

– У меня и так гора долгов. Когда начнем получать прибыль, я тебе куплю сколько захочешь.

Хоро недовольно хмыкнула и качнула лежащую на столе мягкую шкурку каштана.

– Но… – начал было Лоуренс. Хоро, проворно поддев ножом твердую оболочку следующего каштана и начав ее резать, подняла голову.

Много раз Лоуренс думал, что никогда не устанет смотреть на это лицо, и это была правда.

Заглянув в ее янтарные с краснинкой глаза, Лоуренс опустил веки и, отвернувшись, сказал:

– …Раз ты неважно себя чувствуешь, надо подумать, чем будешь питаться.

Оболочка с треском раскололась, и ее содержимое выпало на стол. Хоро принялась счищать мягкую шкурку и с натянутой улыбкой ответила:

– Еда, которую ты делаешь, когда я больна, всегда безвкусна.

– Но она помогает, не так ли?

– После нее думаешь, что вечно это есть невозможно. В этом смысле она очень помогает, – и Хоро кинула в миску очередной очищенный каштан.

Поскольку Хоро не в первый раз так говорила, Лоуренс решил оставить тему и направился к спальне. Мысль закончила Хоро, не он:

– Но, если бы не это, мне бы хотелось оставаться больной всегда.

Она смотрела чуть исподлобья. Когда Хоро болела, Лоуренс вкладывал все силы в то, чтобы ее выходить. Часть его желала выхаживать Хоро потому, что только в это время Хоро покорно принимала все, что он для нее делал.

Во время тоскливой осени, разворачивающейся между закатом лета и приходом зимы, Хоро иногда явственно прикидывалась больной.

Лоуренс делал вид, что не понимает этого, и все равно выхаживал ее.

Определить, что она притворяется, было легко, потому что в конце она всегда говорила ему «спасибо».

– Тогда, может, я просто поухаживаю за тобой?

Хоро вместо ответа хихикнула и снова вернулась к чистке каштанов.

– Спасибо, – все-таки произнесла она, когда он уже покидал гостиную.

***

Прошло несколько дней, а Лоуренсу так и не удалось вызнать намерений Хоро, когда она готовила те письма.

Он уже довольно давно думал устроить пир для самых близких еще до большой церемонии открытия, и если бы он по этому поводу принялся расспрашивать Хоро, то это был бы странный разговор.

И потом, если бы он спросил, она, скорее всего, повернула бы к нему свое обычное улыбающееся лицо и ответила: «Намерения? Пригласить друзей, какие же еще?» И тогда он ничего не смог бы сказать.

В этот день владельцы купален и лавок Ньоххиры держали совет, чтобы установить единые цены на топливо (в основном хворост), однако Лоуренсу никак не удавалось выкинуть из головы все тот же вопрос.

Но, будучи новичком, который еще даже не открыл свое заведение, он просто не мог пропустить этот совет.

Благодаря тому, что в последние годы большие экспедиции на север не отправлялись, топливо в цене упало, но в этом году снег выпал необычайно рано и к тому же обильно, и это вызвало немалое число раздоров.

Земля, известная как Ньоххира, включала в себя главный город, через который проходила используемая путешественниками дорога, и много мелких селений в окрестных горах, соединенных узкими дорожками.

В главном городе были общественные купальни, которыми пользовались путешественники и не очень влиятельные гости. Те же, у кого было много времени и денег, останавливались в каком-то определенном постоялом дворе, каждый из которых мог похвастать собственной купальней.

Чем богаче гость, тем дальше от цивилизации он желал купаться. Владельцы купален, чьими гостями были архиепископы и аристократы, вечно подчеркивали, что опаздывают на советы потому, что их заведения очень далеко.

Один из таких владельцев вдруг посмотрел на Лоуренса и заявил:

– Кстати о распределении топлива, господин Лоуренс, у тебя его не слишком ли много? Ты покупаешь у меня дерево с осени.

Взгляды всех сидящих за длинным столом устремились к Лоуренсу.

В Ньоххире любой, кто обнаруживал новый горячий источник, по сути получал право открыть на нем свое заведение, так что все, кто здесь собрались, были людьми хваткими и не боящимися рисковать.

Взгляды целой группы таких людей весят немало.

Но ни в одном из них не было той внушительности, что во взгляде Миюри, тем более – Ив. И уж подавно им было далеко до ярости Хоро в волчьем обличье. Эти люди чувствовали в Лоуренсе соперника; их нервировало уже то, что он обнаружил новый горячий источник в отдаленном уголке Ньоххиры, хотя это считалось невозможным.

Разговор, что начался сейчас, повторялся с тех самых пор, как Лоуренс начал строительство. Поэтому Лоуренс ответил с полным спокойствием:

– Ты хочешь сказать, что я должен дерево, которое купил для стройки, пустить на топливо? Если бы я зарабатывал столько, сколько ты, достопочтенный господин Моррис, то смог бы так поступить, но…

При этих словах Лоуренса у многих на лицах появились улыбки, и люди начали перешептываться.

В начале осени купальня Морриса пострадала от пожара – то, чего здесь, в горах, люди стараются избегать в первую очередь.

К счастью, пожар тогда быстро потушили; однако лицо Морриса, сидящего напротив Лоуренса, от этих слов стало краснее пламени. И поскольку он явно намеревался что-то сказать (а скорее всего – прокричать), глава совета вмешался:

– Количество дерева, приобретенного господином Лоуренсом, было одобрено советом. Кроме того, к распределению топлива это отношения не имеет. Вопросы?

Упрямством Морриса был сыт по горло не только глава совета. Многие прохладно относились к Лоуренсу, потому что предпочли бы иметь поменьше соперников, однако недостойное поведение Морриса привлекло их на сторону Лоуренса.

Влияли на это и взгляды Морриса, что только человек с высоким общественным положением может обретать посетителей.

Поэтому лучшим способом удержаться в этой группе было чуть-чуть его поддразнивать.

Секрет групповых взаимоотношений в том, что, если поддашься в начале, будешь поддаваться всегда. Если выказываешь скромность, этого достаточно, чтобы на тебя смотрели сверху вниз. Едкий язык Хоро научил его этому.

– В таком случае, полагаю, нам следует согласиться, что топливо необходимо распределять в соответствии с растущей ценой на него.

В это время года, в самом конце зимы, когда прежние постояльцы отъезжают, а новых прибывает мало, у владельцев местных заведений есть прекрасная возможность выпить вина и вздремнуть после окончания совета.

Почти все подняли руки, соглашаясь с главой совета; даже вечно недовольный Моррис в конце концов тоже присоединился.

– Очень хорошо. Совет закрыт, – объявил глава. Все повставали с мест и направились к выходу из комнаты.

Лоуренс почувствовал на себе злой взгляд Морриса, но ему это было безразлично.

Скорее, он решил, что вести дела теперь безопаснее.

Сейчас заведение Лоуренса было самым или одним из самых удаленных в Ньоххире. Более того, он обнаружил горячий источник в пещере – такие среди купальщиков в особом почете. Вдобавок у него был Коул, обеспечивающий теплый прием высокопоставленным служителям Церкви и мудрецам. Так что его заведение, несомненно, ждал большой успех. Лоуренс был в этом уверен.

Если положение Морриса так ослабло, возможно, подумал Лоуренс, стоит взять в долг еще денег и выкупить его купальню.

Лоуренс обдумывал это, шагая по главной площади города, когда в него внезапно попал снежок.

Возле здания Торгового дома Роджерса, основанного беглецами из далекого королевства Уинфилд, стоял не какой-нибудь мальчишка-шалун, а Хоро.

– Ты явно думаешь о чем-то плохом. Я по лицу вижу, – с ухмылкой произнесла она и села на деревянную оградку. Владельцы заведений, расходящиеся после совета, уставились на Хоро: она редко приходила в город.

– Ты ведь понимаешь, что я не отправлюсь ни в какое путешествие, пока занимаюсь строительством, правда?

Время от времени Хоро подходила к коню Лоуренса, с которым он путешествовал в бытность бродячим торговцем, и говорила ему, что если Лоуренс надумает снова отправиться в странствие, то он, конь, не должен слушаться.

Лоуренс считал, что Хоро нарочно позволяла ему видеть, как она это делает, однако он не думал, что с ее стороны это шутка. Потому что с тех пор он ни разу не смог сесть на этого коня верхом, даже чтобы проехать совсем недалеко.

– Приключения могут быть не только в путешествии, – и Хоро покачалась всем телом, облаченным в роскошный кожаный плащ с богатой меховой оторочкой. Этот плащ ей прислала в подарок компания Дива, когда там узнали, где Лоуренс решил открыть свое заведение.

«Ой-ей-ей», – подумал про себя Лоуренс; впрочем, если он выкупит у Морриса его дело, это и вправду вызовет немалый переполох.

– А что, для приключений ты не в настроении?

При этих словах Лоуренса Хоро небрежно выпустила белое облачко дыхания и многозначительно улыбнулась.

– Скажем так: сейчас я сильно занята.

Лоуренс вздохнул, пожал плечами и взял Хоро за руку.

Он понятия не имел, зачем Хоро вышла наружу без рукавиц, но, похоже, она это сделала для того, чтобы сейчас сунуть руку в рукавицу Лоуренса.

Конечно, когда в одной рукавице две руки, это довольно странно.

– Люди будут смеяться.

– Пускай смеются. Смеются – значит завидуют, – небрежно ответила Хоро, идя по снегу. Вторую руку она убрала под плащ – идеальный образ юной девы.

– Кстати, а зачем ты сюда отправилась? Я же сказал, что сегодня вернусь рано.

– А если я пришла нарочно, чтобы тебя смутить?

Иногда подергивание носа Хоро означало, что она вот-вот заплачет.

Однако сегодня она, видимо, просто нюхала источники. Лоуренс этого не чувствовал, но, по-видимому, между запахами горячих источников в разных местах были какие-то тонкие различия.

Поскольку Хоро могла чувствовать и температуру, и размер источника, дело, трудное для многих, – обнаружить новый горячий источник, чтобы построить в этом месте купальню, – было для нее не сложнее, чем выкрутить руку младенцу.

Ей понадобилось всего две ночи поисков в волчьем обличье.

Все, что потребовалось от Лоуренса, – купить ей фрукты в меду и время от времени делиться источником с оленями и медведями, обитающими в этих местах.

Работа была нетрудной: хоть источник был и в пещере, но уши Хоро, способные слышать даже чистоту серебряной монеты, легко находили звуки воды, и она могла с легкостью убирать камни, неподъемные для человека.

Есть старые сказки, в которых, если поймать фею в бутылку и кормить сладостями, она приведет тебя к золотой жиле. Эти сказки оказались не очень далеки от истины, хотя, в отличие от них, если бутылку открыть, фея не улетает.

Двое молча шли по главному городу Ньоххиры, и Лоуренс время от времени кидал взгляды на профиль Хоро, словно не веря своему счастью.

– Ханна ушла нарвать травок, – сказала Хоро, глядя в сторону.

Ее взгляд был обращен на публичную купальню, где вместе пили и расслаблялись наемники, путешественники и пришедшие в город продавать оленье мясо и шкуры охотники. Там играла веселая музыка и, похоже, разворачивалось некое состязание: мужчины, голые после купания, хвастались друг перед другом своими шрамами.

Поскольку Хоро смотрела на них, не скрывая интереса, несколько мужчин приветственно подняли руки и стали ей что-то выкрикивать.

Хоро, обожающая розыгрыши, отвернулась, изображая застенчивую деву, и захихикала, слушая радостные крики мужчин.

– И? – предложил ей продолжить свою мысль Лоуренс после вздоха. Хоро вновь повернулась к мужчинам, легонько взмахнула рукой и ответила:

– А, да. После того как ты ушел, кто-то позвал парнишку, и он ушел тоже.

– И тебе стало одиноко?

Хоть в ней и пробуждалась упрямство в странные моменты, сейчас, услышав этот вопрос, Хоро явно была довольна.

Словно не обращая больше ни капли внимания на шумных мужчин в купальне, она прильнула к руке Лоуренса и радостно заколыхала хвостом.

– А еще я достала вина.

То, как она это произнесла, явно намекало на что-то, но Лоуренс, глядя сверху вниз на Хоро, лишь вздохнул. В последнее время ему начало казаться, что он стареет, – несомненно, потому что вздыхать он стал чаще.

– Чувствую, ты сюда за этим и явилась.

– Хе-хе, – и Хоро изогнула губы в улыбке.

Оглядевшись, Лоуренс крепко обнял Хоро – у нее ноги чуть ли не оторвались от земли – и снова зашагал вперед.

Потом они сели в сани и вместе вернулись домой.

***

Не стоило и упоминать, что Хоро вправду достала вино.

Когда Лоуренс заглянул на кухню, там уже было сушеное мясо и свиная колбаса.

Поскольку Ханна была очень бережлива и сама о подобном бы даже не задумалась, очевидно было, что сделать все это ее вынудила Хоро.

– Ох уж…

Жуя толсто отрезанный кусок колбасы, Лоуренс достал из шкафчика тарелку и положил на нее сладких фруктов, потом прихватил кувшины для вина и медовухи.

Раньше он предпочитал крепкое спиртное, но в последнее время ему стали нравиться сладкие напитки вроде медовухи. Сладкое спиртное пьют не для того, чтобы опьянеть. И Лоуренс был доволен, что так требовалось меньше закусок.

Однако – видимо, из-за того, что он так расслабился, – недавно он стал набирать вес, на что Хоро не преминула ему указать. Это продвинуло его на шаг ближе к образу «толстого городского лавочника», и Лоуренсу осталось лишь кисло улыбнуться тому, как закончились его странствия.

– Хм?

Выйдя за порог и отправившись по дороге, он обнаружил там большого бурого медведя. На правом плече у него был шрам, оставленный охотником; сам же зверь, судя по всему, предпочитал искать дикий мед. Этой зимой он, по-видимому, не смог заснуть и время от времени появлялся возле источников то тут, то там. Судя по тому, что мех его был мокрый и от него шел пар, медведь только что вылез из воды.

– Что, тебя Хоро прогнала? – спросил Лоуренс. Медведь посмотрел на него искоса, угрюмо горбясь у изгиба дороги.

Сперва Лоуренс боялся медведя, но сейчас уже знал, что может говорить с ним через Хоро, и медведь для него мало чем отличался от немногословного наемника.

Кинув медведю пару кусков колбасы, Лоуренс прошел мимо него и вскоре очутился возле источника.

– Фмм…

Хоро в обличье гигантской волчицы развалилась на маленьком островке посередине просторной ванны. Другим зверям она позволяла делить с собой ванну, только когда была в дурном настроении – иными словами, когда Лоуренс не мог составить ей компанию.

Когда она прогоняла всех лишних и растягивалась на островке, словно королева в тронном зале, это говорило, что настроение у нее хорошее.

Если она дулась или просто хотела побыть одной, она обычно уходила в дальний уголок ванны в человеческом обличье, и отыскать ее было трудно. На самом-то деле ей нужно было внимание, нужна была компания – или что-то вроде. Даже когда Лоуренс пришел, она не открыла глаз, лишь большой распаренный хвост заколыхался в воде.

Даже в отсутствие посетителей необходимо было следить за тем, чтобы ванна не прохудилась и чтобы с ней еще что-нибудь не произошло, поэтому нынешней зимой они купались почти каждодневно. Хоро с восторгом погружалась в воду день за днем, однако купаться одной ей очень быстро наскучило. Коул купался один чаще, чем она: очень часто мысли, которые варятся в голове, обретают форму именно при купании в горячей водичке.

Поставив еду и напитки в обычном месте, Лоуренс как следует огляделся.

Поскольку здесь купалось множество самых разнообразных зверей – зрелище, способное потрясти или зажечь сердце любого охотника, если бы он это увидел, – что-нибудь вполне могло повредиться. Лоуренс твердо велел Хоро добиться, чтобы все сломанное было починено, и с тех пор он не раз видел, как медведи, олени и кролики действительно восстанавливают поврежденную кладку.

Рассеянно вспоминая то зрелище, Лоуренс подумал, что оно словно прямиком из сказки.

Так или иначе, сейчас никаких проблем не было. Водоводы, проложенные к ванне, выглядели как обычно. Вот что значит предоставить Хоро воспользоваться чутьем и найти ванну недоступным человеку способом. Высота здесь была выше, чем у других купален, однако количество и температура воды – идеальны.

– Не слишком горячо?

Лоуренс спросил достаточно громко, однако хвост Хоро продолжал мерно колыхаться как ни в чем не бывало. То есть – было нормально.

Лоуренс стал проверять водоводы, предназначенные для доставки питьевой воды. Люди верили, что, если пить воду горячих источников, настолько богатую минералами, что они ощущаются на зубах, это отгоняет любую хворь. Лоуренс считал это поверье сомнительным, так как самого его в первый же день, когда он выпил этой воды, одолел понос, однако желающих пробовать воду было в изобилии, так что ничего не поделаешь.

Оказалось, что плетеные сетки, которые должны задерживать плавающий в горячей воде мусор, в плохом состоянии. На них оседало то, что было растворено в воде, и закупоривало отверстия. Коул тоже раздумывал, что с этим можно поделать, однако хорошего решения не находилось. В других купальнях питьевую воду доставляли вручную, но Лоуренсу хотелось выделиться и устроить что-нибудь вроде фонтанчика.

Подумав, что придется сейчас вместо купания чистить все это, Лоуренс вздохнул и выпрямился.

– Пора заняться делом.

Он взглянул на небо. Судя по великолепному дымному цвету, менялся ветер, и это изменение должно было принести с собой сильный снегопад. Падающий в ванну снег – это само по себе не плохо, но мерзнуть на обратном пути в главное здание довольно неприятно.

Он стал ломать голову над тем, как бы улучшить положение дел, но ничего достойного не придумывалось.

Хоро, по-прежнему лежа на островке, подняла голову и сказала:

– Твоя голова забита плохими мыслями.

– Ты же хочешь крыжовник в меду, верно? Тогда мне нужно заработать деньги.

– Я могу достать и крыжовник, и мед собственными лапами.

– Но никогда этого не делаешь. Почему бы тебе не взять пример с госпожи Ханны?

Вместо ответа Хоро оскалила зубы в беззвучной ухмылке и с силой ударила хвостом, так что вода вокруг точно вскипела.

– Есть вещи, которые нельзя постичь, как сильно ни старайся.

Затем она встала и с ворчанием потянулась.

– Например?

– Например? – повторила Хоро и, грандиозно качнув головой из стороны в сторону, прыгнула в воду.

Она без колебаний погрузилась в горячую воду всем телом.

Глубина, конечно, была невелика, поэтому из-под воды тотчас вынырнула ее голова – человеческая.

– Например, радуга.

Должно быть, она услышала эти слова от какого-нибудь поэта. В Ньоххире таких людей было немало.

– Может быть, ты прекратишь так нырять? Расшатаешь каменную кладку.

– Если ее так легко расшатать, в следующий раз сделай прочнее.

Во время своих путешествий в летнюю пору всякий раз, когда они находили источник, Хоро принимала волчье обличье и ныряла. Лишь оказавшись в Ньоххире, Лоуренс узнал, что Хоро и плавать любит, но не в человеческом облике.

Сейчас Хоро поплавала какое-то время; в конце концов ей это надоело, и она подошла к краю.

– Как наши друзья, – с вызывающей улыбкой добавила она, стоя в воде по бедра и держа в руках свои мокрые волосы.

– Дуреха, – ответил Лоуренс, подражая манере Хоро. Та хихикнула, потом тихонько чихнула. – Залезь хотя бы до плеч. Вина принести?

– Да.

Лоуренс взялся за шнурок, обвязанный вокруг горлышка винного кувшина, но тут Хоро сказала:

– Знаешь я передумала: я буду медовуху, как и ты.

Похоже, она и впрямь была в хорошем настроении.

Лоуренс собрался разлить напиток в две деревянные чашки, однако Хоро остановила его движением руки. То есть – достаточно было одной чашки.

– Этот напиток мог бы быть и еще слаще, – промолвила Хоро, сделав глоток. Медовуха настолько сладка, что многие серьезные ценители даже отказываются причислять ее к спиртным напиткам. Неверяще покачав головой, Лоуренс разделся, погрузился в горячую воду рядом с Хоро и принял от нее чашку.

– Твои вкусы – сплошные крайности.

– Хоо? Но ведь иначе я не смогла бы быть с таким дурнем, как ты.

Услышав эти слова, он возвел очи горе и вернул Хоро чашку.

– Ох уж… Однако мне надо что-то сделать с этими чашками…

– Мм?

– С чашками. Деревянные, конечно, удобны, но…

– Недостаточно хороши?

– Они дешевые, однозначно. Серебряные чашки – высшего сорта, но…

В купальне Морриса, где принимали много высокопоставленных гостей, очень гордились тем, что столовые приборы и посуда были из серебра. Но если Лоуренс попытается пользоваться серебряной посудой здесь, она мгновенно почернеет. Ему придется хранить ее в масле, когда она не используется, и до изнеможения полировать перед и после каждого применения.

Сталь, олово и бронза не требовали таких усилий, но все они исключались как дешевка. Медь – возможный вариант, но ее трудно достать.

Оставалась грубая глина и дешевое дерево.

– Мне кажется, это мало что значит для того, кого интересует лишь содержимое, вроде тебя, – отмахнулась Хоро от слов Лоуренса, снова взяв чашку и отпив из нее.

– Конечно, ты ведь поэтому выбрала меня, верно?

– …Ха!

После короткого смешка Хоро поднесла ко рту кусок колбасы.

– Впрочем, думаю, если об этом только размышлять, проку не будет.

– А?

– Неужели гости, которых ты пригласишь, такие ограниченные, что будут обращать внимание лишь на вещи?

Улыбка, в которой чувствовалась победа, расплылась по лицу Хоро, которая смотрела Лоуренсу прямо в глаза.

У нее сейчас были глаза юноши, готовящегося отправиться на поиски приключений. Глаза человека, нисколько не сомневающегося в своих суждениях, уверенного в том, что в будущем его ждет лишь сияние.

Хоро пришла к Лоуренсу.

Раз так, то ее глаза должны были видеть то же будущее, которое видел Лоуренс.

– Думаю, нет, – ответил Лоуренс, самоуничижительно улыбнувшись.

– Кроме того, я считаю, что еда важнее. Тот тип, с которым ты плохо ладишь, как его по имени…

– Моррис?

– Да. Этот. У него еда, ммм, второсортная.

Иногда Хоро знала такие вещи, что Лоуренс лишь диву давался, откуда она их знает.

Ее что, кто-то туда пригласил и угостил?..

– Я знаю, потому что слышала от птиц и лис, которые копаются в их мусоре. Сейчас лучшая еда – под вывеской с двумя дубами.

– У господина Джекка, значит?.. Да, он и в самом деле процветает, хотя ванна там так себе…

– Думаю, секрет как раз в еде.

Поскольку купальни – места, где все обнажены, они болеезакрыты, чем любые другие заведения в городе. Лоуренс во многом делал и думал по-своему, ну а Хоро была, можно сказать, его правой рукой. Пожалуй, меньшего и не стоило ожидать от той, кого иногда – хотя и против ее воли – называли богиней.

– Поэтому, ты.

– Да?

– Ты не мог бы устроить настоящий, хороший пир на праздник святого?

Хоро обвила руками шею Лоуренса и ухмыльнулась. Быть может, это была вина минералов, растворенных в воде горячего источника, но ощущение, когда они так вот прикасались друг к другу, обнаженные, не переставало его удивлять.

Румянец, вызванный горячим паром, был особенно заметен на белой коже щек Хоро.

– К-конечно…

Однако сейчас отнюдь не беспардонное поведение Хоро заставило Лоуренса запнуться.

– Почему такая нерешительность? В любом случае ты должен все подготовить как следует. Пир должен быть великолепным. Ты понимаешь, ведь верно?

Хоро не старалась вытянуть шею, и ее зубы сейчас были как раз там, откуда могли с легкостью дотянуться до горла Лоуренса. Хоро глядела на него снизу вверх, мыча что-то себе под нос, и Лоуренс слегка занервничал.

Он не думал, что Хоро сама поднимет эту тему – что она пригласила пять знакомых женщин и заявила, что будет пир.

Лоуренс невольно отвел взгляд, но тут Хоро прильнула к нему всем телом, подняв волну в ванне.

Лоуренс не успел даже подумать «о нет», когда Хоро сказала:

– В таких делах самое важное – первое впечатление. Если ты с самого начала всех поразишь, слухи это еще и преувеличат. Я этим пользовалась очень долгое время. Стоит тебе потрясти противника, и он в будущем не бросит тебе вызов, даже если ты дашь ему такой шанс.

Несмотря на тело юной девы, она далеко не впервые говорила разные вещи с немыслимой гордостью.

Впрочем, было бы справедливым сказать, что своего нынешнего положения в Ньоххире Лоуренс добился в основном благодаря советам Хоро. Так что ему следовало бы просто помалкивать и получать удовольствие – но непонятный вопрос все равно продолжал его грызть.

Чего же добивается Хоро этим пиром?

– Да, Хоро.

– Мм?

Хотя своим вопросом Лоуренс вполне мог открыть котел, полный адских неприятностей, он просто должен был спросить. Никак не могло быть у Хоро ясной, нормальной причины.

Если она сердится, то пусть так и скажет. Уж лучше быть окруженным волками на открытой равнине, чем вслушиваться в шорохи из теней деревьев в дремучем лесу.

Лоуренс сглотнул.

Но едва он успел произнести «да, Хоро», чтобы узнать наконец ее истинные намерения…

– Эй, что вы делаете?! – сердито выкрикнула Хоро, и Лоуренс тут же услышал птичьи крики и шорох разбегающегося зверья.

Оглядевшись, Лоуренс успел увидеть улетающую птицу и исчезающий за деревьями хвост лисы – обе, несомненно, пытались стянуть что-нибудь из еды.

Отгоняя зверей и птиц, Хоро выглядела величаво-взрослой. Как бы она ни отрицала, все же ее поведение ясно говорило, что она привыкла стоять выше простых существ.

Собственно, и сам Лоуренс был у нее под каблуком… точнее, под хвостом.

– Ох… – вздохнула Хоро, и тут же к ней вернулось прежнее, веселое выражение лица. – Нужно быть строгой, когда требуешь от гостей вести себя прилично. Иначе урон получится немалый, не так ли?

Она была права. Именно люди проложили себе путь в эти горы, чтобы здесь поселиться, и, естественно, им приходилось защищаться от тех, кто обитал в лесах и горах намного дольше. Если бы не Хоро, Лоуренсу пришлось бы за немалые деньги нанимать людей, чтобы они только отгоняли зверей.

– Пф. Кстати, ты.

– Да?

– Ты, кажется, хотел меня о чем-то спросить?

Хоро смотрела на Лоуренса, улыбаясь.

Однако в Лоуренсе не осталось смелости.

– Нет, ничего…

– Мм? Ну ладно. А будет весело, правда? – и Хоро, погрузившись в воду по плечи, прижалась к Лоуренсу.

Эти слова – «будет весело» – явно имели какой-то глубокий подтекст. Лоуренс погрузился до самого носа и, пуская пузыри, закрыл глаза.

***

Получив указание «заняться самцами», Лоуренс решил написать пригласительные письма не только тем, кого хотел позвать на открытие своего заведения, но и близким друзьям. Впрочем, в Ньоххире у него давних знакомых не было, и за пределами торговли он мало с кем общался.

Хоро пригласила Ив без намека на колебания; но если все эти женщины явятся, то Лоуренс должен собрать сколько-то мужчин, чтобы соответствовать.

Лоуренс принялся составлять список тех, кого мог вспомнить.

Хильде из компании Дива; книготорговец Ле Руа; банда наемников Миюри под предводительством Руварда; торговец картинами Хьюг; Киман из Торговой гильдии Ровена; пастух Хаскинс; и, хоть и не сразу, Лоуренс вспомнил про Марка, торговавшего в том же городе, где жила Диана. Лоуренс начал было писать имя «Амати», но тут его рука застыла. Среди всех, кого очаровала красота Хоро, никому, кроме него, недостало духа высказать свои чувства напрямую. В этом отношении Амати был главным соперником Лоуренса за все время его путешествий с Хоро.

Вознеся мысленно мольбу Единому богу, Лоуренс вычеркнул Амати из списка.

Напрягши память до предела, он вспомнил Якоба, главу рубинхейгенского отделения гильдии Ровена; менялу Вайсса, живущего недалеко от деревушки, где Лоуренс познакомился с Хоро; и Мархейта, очень помогшего ему вызволить похищенную Хоро.

Все это были не те люди, которых можно с легкостью пригласить по любому поводу; однако тех, кого Лоуренс хотел бы позвать на церемонию открытия своего заведения, было много.

– Но…

Лоуренс, сидя за столом, вздохнул и снова оглядел табличку, на которой он выписал имена.

Лишь вспомнив их все, он понял, со сколь многими людьми он был связан.

Более того, в каждом из их городов его подстерегали крутые повороты, способные изменить всю его жизнь. Если бы хоть одного из этих людей не было там, где они были, конечно, все пошло бы совершенно по-другому. Каждый сыграл свою незаменимую роль в том, что Лоуренсу и Хоро удалось выскользнуть из всех передряг.

Иногда Лоуренсу ошибочно казалось, что путешествует он за счет своих собственных сил, ну или своих и Хоро. Но сейчас, глядя на список, он осознал, что сумел стать тем, кем стал, пройдя по пугающе узкому канату.

Лоуренс еще раз помолился перед каменной табличкой – на этот раз вознося хвалу Единому богу за то, что встретил всех этих людей.

Постепенно на его лице появилась болезненная гримаса.

Он открыл глаза. Перед ним был список дорогих ему людей.

– Итак, кого же пригласить?..

Многие, конечно, с радостью откликнулись бы на приглашение, однако у них есть своя собственная жизнь. А Ньоххира лежала практически на краю света.

Одна только плата за доставку писем обещала вылиться в сумму, от которой нельзя просто отмахнуться. Вдобавок нельзя быть уверенным, что с людьми, радостно отправившимися в путь, по дороге чего-нибудь не случится.

С другой стороны, среди этих людей могут найтись и такие, кто обидится, если его не пригласят.

В этом мире одни слухи способны стремительно преодолевать громадные расстояния. Когда человек открывает собственное заведение, он обычно приглашает на открытие самых близких друзей. Люди спрашивают: «А тебя что, не пригласили?» И так далее.

Лоуренс погрузился в грустные мысли.

– Если бы только Хоро взяла и выбрала их всех… – пробормотал он себе под нос, страдая перед табличкой.

***

В конце концов, промучившись две ночи напролет, он разослал письма тем, кто мог позволить себе отлучиться от работы на три месяца без серьезных последствий, тем, кто непременно оскорбился бы, не получив приглашения, и тем, кто, как Хаскинс и Мархейт, обязательно ответили бы, что приедут, чего бы это им ни стоило.

После этого он с вопросов головы переключился на вопросы живота. Лоуренс не думал, что Ив приедет, но, раз уж он и сам наприглашал гостей, ему следовало устроить такой пир, от которого у них бы голова пошла кругом, как и советовала Хоро.

К счастью, деньги у него были.

На пути, проделанном им вместе с Хоро, были взлеты и падения. На этом пути, как ни странно, встречались люди, с которыми Лоуренс предпочел бы не встречаться снова до конца своих дней. Крупный работорговец подобно ангелу смерти послал ему весточку с просьбой пригласить и его на открытие своего заведения. Более того, он сообщил, что с готовностью одолжит Лоуренсу деньги, если тот окажется в затруднительном положении. Даже в Ньоххире, где у многих было темное прошлое, не каждый получал подобные письма.

Что касается компании Дива, то не только Хильде, но и сам Дива не раз встречался с Лоуренсом и благодарил его.

Они сказали ему, что готовы помочь Лоуренсу открыть свое заведение и одолжить ему столько денег, сколько потребуется. Лоуренс был искренне признателен, однако он не мог оставить все на компанию Дива; он вежливо отказался и позаимствовал деньги у Гильдии Ровена через Хаскинса. Несмотря на то, что торговый корабль Кимана потерпел крушение и Лоуренс стал думать, что ему все-таки придется идти на поклон в компанию Дива, как-то все обошлось. Влезать в долги перед непреодолимой силой, какой была компания Дива, Лоуренс считал самым крайним средством.

Кроме того, он и сам скопил немало денег за время своих путешествий.

Он, конечно, сознавал, что сейчас его кошель не так толст, как был в прошлом.

Поскольку бОльшая часть этих денег была заемной, они даже не казались настоящими.

В таких обстоятельствах, даже если вопрос денег на него слегка давил, ему не следовало быть прижимистым – особенно с учетом того, что в предвкушении праздника многие люди стремятся к источникам и остаются здесь надолго.

Как и сказала Хоро, если он привлечет людей на открытие своего заведения, кто-нибудь из купальщиков задумается о том, чтобы следующий свой визит нанести в его купальню.

Вот почему он решил заказать еду и напитки высшего сорта. Но, увы, сам Лоуренс в этих вопросах разбирался плохо. О ценах-то на еду он был хорошо осведомлен, но плохо понимал, то или иное блюдо хорошее или нет.

– В общем, если ты хочешь какую-нибудь особенную еду, скажи.

Набросав список основных блюд, Лоуренс обратился за советом к Хоро.

На этот раз они с Ханной вдвоем кололи и ели грецкие орехи – и где только они их достали?

– Да что угодно.

На лице ее было серьезное выражение, какого Лоуренс не видел у нее последние несколько дней.

Услышав ответ Хоро, Лоуренс собрал волю в кулак и кивнул.

– Точно? – на всякий случай переспросил он.

Ханна повернулась к нему. Она всегда говорила: «Прежде чем прыгнуть, лучше удостовериться как следует».

Как правило, она была в кухне. Иногда ела вместе с Хоро, иногда уходила куда-то – но всегда стремилась быть бережливой. Такова уж она была. Ну а Хоро, где бы ни находилась, всегда знала, как отыскать вкусную еду.

Более того, познания Хоро по части еды весьма расширились за то время, что она путешествовала с Лоуренсом.

Лоуренс был сам виноват, что Хоро сумела умаслить его, чтобы он развязал свой кошель, поэтому он глубоко вздохнул и кивнул.

– Хорошо. Напиши все, что ты хочешь, вот здесь.

И Лоуренс протянул не каменную табличку, но лист бумаги.

Если она сейчас напишет здесь «персики в меду» и прочие подобные вещи, ей придется взять назад слова, неосторожно сказанные ею только что.

Тем самым Лоуренс показывал Хоро свою убежденность в том, что она не выкинет такой грязный трюк.

Словно поняв это, Хоро разглядывала лист бумаги и перо в руках у Лоуренса. Потом подняла взгляд на самого Лоуренса и улыбнулась немного натянуто.

– Я не настолько дуреха, – сказала Хоро, беря у него бумагу и перо. – Ведь если сразу загрызть добычу насмерть, потом с ней уже не поиграешь.

Хотя этой шуткой она изображала себя кошкой, играющей с мышью, в то же время она давала понять, что пощадит Лоуренса.

Тот в глубине души обрадовался, однако Ханна вздохнула и спросила:

– Потянешь ли ты и дальше мое жалование?

Эти слова прозвучали одновременно с тем, как Хоро взяла в руки бумагу, радостно покачивая хвостом.

Лоуренс подумал, что он об этом еще пожалеет, но эту мысль он вытряс из головы.

Ханна глядела на Лоуренса с неверящей улыбкой.

– Ладно, если положение станет отчаянным, я потребую жалованье едой.

– Хороший план, – ответил Лоуренс.

– Чернила! – воскликнула Хоро, и Ханна встала со стула, чтобы принести их.

***

Список включал в себя вино, эль, яблочное вино, медовуху, напиток из ржи под названием «квас», спиртной напиток под названием «огненная вода», очищенный пшеничный напиток «вода жизни» и даже «кумыс», сделанный из забродившего кобыльего молока; и где только она про него узнала? В Ньоххиру через северные земли приходили люди и товары из страны лугов и степей, лежащей далеко на востоке; возможно, от этих людей.

Список мяса был еще более невероятен. Баранина, ягнятина, говядина, телятина, зайчатина, свинина, курятина, мясо домашнего гуся, мясо дикого гуся… а после всего этого Хоро выписала самое дорогое мясо: перепелиное, павлинье и так далее.

– Где же я найду павлинье?..

Какой-то великий богослов якобы доказал, что павлинье мясо не гниет. Даже короли на своих тронах нечасто вкушают это яство, а многие простолюдины, возможно, вовсе не знают, что оно существует.

Впрочем, рядом с павлиньим мясом было написано «если возможно», так что, скорее всего, это была шутка.

Она явно раздумывала, не написать ли это же и напротив перепелиного мяса, но, по-видимому, его-то она и хотела отведать сильнее всего.

Список рыбы был сравнительно скромен: щука, карп, угорь и так далее – сплошь речная рыба.

Несомненно, она ограничилась этим, потому что все морское необходимо было засаливать или коптить, а соленое и копченое ей за зимние месяцы до смерти надоело. В голову Лоуренса закралась игривая мысль: «Может, включить в список сельдь и притвориться дурачком?»

И в самом конце – «рыбий хвост». Несомненно, речь шла о грызуне, мясо которого Хоро ела в Ренозе. Его Лоуренс мог заказать сравнительно дешево.

Дальше по списку шли фрукты.

– Вот это в нынешнее время года достать будет легко, но… – и Лоуренс, пробежав взглядом по списку, вздохнул. – Где вообще она узнала про апельсины и лимоны?

Сам он только слышал в портовых городах, где разгружали большие корабли, что на юге торгуют этими фруктами. Видимо, их везли откуда-то из земель близ пустыни; сам Лоуренс вживую не видел их ни разу.

Фиги, малина, черника, крыжовник, персики, яблоки, груши – все это он мог достать в сушеном или моченом виде. В конце списка была всякая всячина: моллюски, орехи, разные бобы…

Видимо, Хоро уже просто вписывала все, что приходило ей на ум.

Лоуренс показал список Ханне и попросил вычеркнуть то, что даже она не в силах приготовить.

Она сказала:

– С мясом можно сделать практически все. Скажем, зажарить поросенка.

Лоуренс добавил это в список.

Не раз и не два Хоро просила жареного поросенка. Обычно по поводу еды она просила Ханну, но с этим обращалась и к Лоуренсу.

Более того, иногда она начинала: «Ты же не забыл тот вкус жареного поросенка, когда мы с тобой его ели?» – и ему нечего было возразить.

Сейчас он отказать Хоро не мог.

Жареный поросенок здесь, в Ньоххире? Лоуренс повесил голову, дивясь, сколько же он может стоить – ведь здесь в основном было в ходу засоленное мясо.

Но раз уж он решился, то все сделает.

Далее: раз уж он собрался так потратиться на еду, то, конечно, нужна была и музыка.

– Эээ, госпожу Ани? – удивленно переспросил Коул, когда Лоуренс позвал его, чтобы обсудить эту тему.

– Это было так давно, а сейчас позволит снять проблему…

Она была одной из женщин, флиртовавших с Лоуренсом. Однако ее мастерство по части музыки было на высоте, и потом, Лоуренс страшился того, что может произойти, пригласи он какую-нибудь другую женщину.

– Можно тебя попросить позвать ее вместо меня?

– …

Коул, стоя с раскрытой книгой, одолженной у кого-то из купальщиков, сделал недовольное лицо, но в конце концов согласился. Женщины-музыканты вились и вокруг Коула тоже.

Он ни разу, ни на чуть-чуть не поколебался в своей решимости стать слугой Церкви, но его отстраненность заставляла девичьи сердца трепетать еще сильнее. Лоуренс говорил Коулу, что Единый бог может проглядеть один-два неосмотрительных поступка, но Коул оставался Коулом, и его упрямство превращало то, что любой мужчина счел бы удачей, в источник серьезного беспокойства.

– Теперь, что с ремесленниками?

В зимнее время ремесленники ищут работу там, где нет снега, а когда снегопады прекращаются, возвращаются на север. Лоуренс так сильно хотел открыть свое заведение весной именно потому, что здесь соберется много людей.

– Судя по письму, которое я получил вчера, все в порядке. Они прибудут через несколько дней, думаю, нам нужно приготовиться их принять.

– Понятно. Кроме того, да, нам понадобятся кровати и все такое прочее для гостей… Ив в самом деле приедет? Если приедет, мы же не заставим ее спать на соломе?..

Дома торговец уровня Ив, несомненно, спит на шелковом матрасе, наполненном хлопком, на кровати с деревянной рамой и каменным основанием. Нора, вероятно, удовлетворилась бы и сном на полу, если бы только ей дали одеяло, но, конечно, Лоуренс не мог ей предложить такое. Не так надлежало обращаться с гостями, приглашенными на пир.

– Может быть, пойти к господину Моррису и одолжить у него?

– Гх.

Конечно, гостей у Морриса сейчас было мало, а значит, свободных кроватей в избытке. Идея звучала привлекательно.

– Я подумаю…

– И еще вопрос: как ты будешь их везти сюда? Если повозкой, то нужно приготовиться как можно раньше, но мы не знаем точно, когда они приедут…

– Ах! Точно!

Про это Лоуренс забыл. По дороге, идущей через Ньоххиру, можно было проехать на конной повозке, но если пользоваться южными повозками, то может выйти плохо. Лучше собрать всех в сравнительно крупном городе вроде Сувернера и воспользоваться транспортом, приспособленным к езде по зимним горам.

Если повозки не будет, гостям придется нанять кого-то доставить вещи… а самим идти пешком.

И в любом случае Лоуренсу придется как-то с ними связаться.

– Если думать о сопровождении, может, попросить господина Руварда и его людей? Ты же все равно их приглашаешь?

Лоуренс сидел, обхватив голову руками, но при этих словах выпрямился.

– Это можно.

– Я тогда допишу в пригласительном письме. И еще, может быть, нам удастся послать письмо для госпожи Ив в Реноз? Госпожа Ив должна быть привычна к дороге, думаю, она там все разузнает и подготовит.

Вот это Коул – умный и знакомый с путешествиями.

Лоуренс уже не мог без него обходиться; Коул стал больше чем подмастерьем, и Лоуренс не мог не думать, что для нормальной работы заведения неплохо бы как-то убедить его остаться.

– Оставляю это на тебя.

– Хорошо, – и Коул уважительно поклонился.

Лоуренс мог оставить в руках Коула всю церемонию открытия; ему же предстояло более насущное дело – работа с ремесленниками.

Разобравшись со своими мыслями, Лоуренс направился в главный город, чтобы заняться приготовлениями.

***

С прибытием ремесленников все стало куда оживленнее.

Обычно в здании, рассчитанном на множество постояльцев, были только Лоуренс, Хоро, Коул и Ханна, и оно казалось довольно-таки пустым.

Кроме того, несмотря на то, что Хоро обладала острым чувством территории, она, как ни странно, любила принимать гостей. Когда они с Лоуренсом решили открыть купальню, она с интересом в голосе сказала: «Я не против, если будет многолюдно».

Но к концу зимы, когда весна была буквально за холмом, Хоро перестала участвовать в их еженощном веселье.

Она неважно себя чувствовала и потому проводила большую часть дневного времени в своей комнате. И аппетита у нее тоже, похоже, не было.

Она заявляла, что все из-за того, что ей пришлось прожить зиму в горах и есть каждый день в основном сушеное мясо и рыбу. Когда лекари говорят о «весенней хвори», они обычно имеют в виду простуду; люди поправляются, когда в рост пускаются перезимовавшие растения. Даже на советах многих участников не было, а некоторые изрядно теряли в весе из-за отсутствия аппетита. Глядя на все это, Лоуренс дивился, как это никто до сих пор не усомнился в пользе ванн, якобы исцеляющих любую хворь. Возможно, весеннюю болезнь относили к неизлечимым, как и любовную.

Лоуренс просил Ханну при приготовлении еды смывать с нее как можно больше соли, даже если еда при этом становится менее вкусной, однако Хоро все равно не могла ее есть.

Возможно, прежде она слишком много ела в компании бойких ремесленников.

Иногда, когда Лоуренс приносил ей кашу, она могла лишь вдыхать ее запах. Пшеничная каша не шла, зато более-менее шел ржаной хлеб, сваренный в козьем молоке; его-то Хоро и ела понемногу. Она держалась достаточно неплохо, если учесть, что не могла пить даже вино.

Хотя это была всего-навсего весенняя хворь, Лоуренс иногда серьезно беспокоился, но Ханна говорила ему, что повода для тревоги нет. Она, похоже, в болезнях разбиралась очень хорошо, и Хоро ей полностью доверяла. Лоуренса она могла обводить вокруг пальца, притворяясь здоровой, но с Ханной это не проходило.

День за днем Лоуренс ухаживал за Хоро и руководил ремесленниками. Весенний пир все приближался.

Прошло немного времени, солнечных дней стало больше, чем снежных, и Лоуренс получил письмо. Оно пришло из Сувернера, и написала его Ив. То, что Лоуренс по предложению Коула написал ей в Реноз, похоже, было ошибкой.

Однако, судя по тому, что Ив заранее послала письмо из Сувернера, путешествовать она не разучилась.

Если бы она выехала из Сувернера прямо сейчас, то приехала бы до начала праздника Святого Альзеури, когда приготовления шли бы полным ходом. Поэтому Лоуренс написал в ответ, что Ив может не торопиться, все равно она успеет вовремя. Еще он написал, что удивлен тем, что она действительно решилась приехать.

Возможно, она криво улыбнулась бы и сказала ему: «Я была приглашена, так чему ты удивляешься?» Но, несомненно, она хохотала бы до упаду, расскажи он ей, при каких обстоятельствах было отправлено то приглашение. Лоуренс и сам хихикнул, представив себе эту сцену.

Будучи в дурном настроении, Хоро, сидящая боком на стуле перед очагом, вопросительно хмыкнула и кинула на Лоуренса подозрительный взгляд.

– Похоже, наши гости уже на подходе и у них все хорошо.

Несколькими днями раньше он получил письма, что Вайсс, Марк и еще несколько человек вместе с ними благополучно достигли Реноза. Судя по всему, эти письма они отправили, уже сами покидая Реноз, так что, должно быть, они приехали в Сувернер примерно в одно время с Ив.

Едва Лоуренс об этом подумал, у него возникло какое-то странное чувство.

Хоро, по-прежнему сидя на своем стуле, вяло кивнула и натянула одеяло на колени.

– Ты просчитался, – коротко сказала она.

– Однако у нас еще есть время, правда? Ты уж постарайся поправиться.

Хоро медленно закрыла глаза, двинула подбородком так неопределенно, что едва ли это можно было счесть кивком, и повернулась к очагу.

Даже в неважном состоянии Хоро оставалась Хоро.

Когда он вел себя мягко – она вела себя резко, хоть и грациозно.

Лоуренс передал Хоро письмо и принялся ласково гладить ее по волосам. Раньше ей нравилось, когда он играл с ее волосами, ерошил их, но сейчас она, похоже, предпочитала длинные, мягкие движения ладони.

Принимая ласку, Хоро пробежала глазами письмо. Писать ей было трудно даже сейчас, однако чтение никакой проблемы не составляло. Однажды Лоуренс купился на ложь Хоро, что она вовсе не умеет читать, и это привело к тяжелым последствиям. Быть может, Хоро вспомнила тот раз: дочитав письмо Ив, она понюхала его и негромко хихикнула.

– Похоже, она на что-то сердится.

– Э?

Хоро, улыбнувшись своей обычной легкой улыбкой, вернула письмо Лоуренсу.

– Ты имеешь в виду Ив? – переспросил Лоуренс. Хоро отвела взгляд и закрыла глаза.

Она словно говорила: «Этот дурень по-прежнему ничего не понимает».

– Хи-хи.

Однако хорошее настроение Хоро испугало Лоуренса в другом смысле.

Хоро откинулась на спинку стула, по-прежнему не открывая глаз. Кончик ее хвоста мягко покачивался – она словно спала и видела приятный сон.

– Я о другом: как дела со строительством?

То, что Хоро резко сменила тему, означало, что от той, второй темы она желала уйти.

Она определенно скрывала что-то, но с учетом ее усталости Лоуренс решил не копать глубже. Во время путешествия их ссоры чаще всего начинались тогда, когда Хоро плохо себя чувствовала.

– Идет потихоньку. Я бы сказал, скелет уже полностью готов, мясо где-то на четыре пятых. Когда снег прекратится, займемся тонкими украшениями и обстановкой.

– Мм. Жаль, я не могу посмотреть, как все делается.

Конечно, есть некая приятность в том, чтобы смотреть, как люди соединяют камень и дерево, создавая здание. Но эта приятность – лишь для праздного наблюдателя; у владельца же есть много поводов для тревоги.

– Идти вперед надо шаг за шагом. Иногда глаза на удивление хорошо видят то, что вдали, но не могут разглядеть то, что перед самым носом. Не так ли?

– …

Для Лоуренса эти слова звучали так, словно Хоро ребенка отчитывает, но когда она повторила: «Не так ли?» – он ответил:

– Да, верно.

– Мм, – удовлетворенно кивнула Хоро, но тут же добавила: – Но… Твоя склонность не замечать то, что перед носом, привела к тому, что ты подобрал кое-что неожиданно приятное, верно?

– А?

Хоро чуть улыбнулась и рассеянно взмахнула рукой, словно говоря: «Нет, ничего». Потом спросила:

– Главное, ты – как дела с этим?

И Хоро открыла глаза – ее взгляд вновь обрел силу.

После этого взгляда даже Лоуренс не мог неправильно понять, что она подразумевает под «этим».

– С этим, говоришь?

– Да. Будет готово вовремя?

Судя по серьезному лицу, которое сделала Хоро, она действительно беспокоилась. Глаза ее были широко открыты, на лице проступили эмоции. Кстати говоря, когда Хоро улыбалась, она это делала только ртом. Поистине очаровательно было, как она разевала рот и хохотала, когда ей было действительно весело.

Вообще говоря, хотя она редко скрывала что-то так глубоко, так же редко ее лицо выдавало столько чувств.

Начисто забыв, что Хоро его только что «отчитала», Лоуренс непроизвольно погладил ее по щеке.

– Уверен, и качество товара, и доставка будет на уровне лучших торговцев.

Он стал гладить Хоро по шее, как щенка. Хоро закрыла один глаз с чуть удрученным видом.

Быть может, она думала, что на ее мудрости может сказаться то, сколько ее гладят по щекам и как колышется ее хвост.

– Однако это «качество» не раз загоняло нас в тяжелое положение.

– Это как каменная стена. И если бы не она, мы бы здесь сейчас не были, – спокойно ответил Лоуренс на ехидные слова Хоро.

Хоро сделала очень недовольное лицо, потом высунула язык и вздохнула.

– Но разве ты не из тех, кто обожает разбивать каменные стены?

– Если тебе это не нравится, тебе не следовало вылезать из теплой ванны, – ответил Лоуренс, щипая ее за щеку.

Где-нибудь в середине своего путешествия с Хоро он бы ни за что не осмелился произнести такие слова. Но теперь он уже нисколько не волновался, что, если сегодня они с Хоро поспорят, завтра ее рядом с ним уже не будет.

Хоро устремила на Лоуренса взгляд своих янтарных с краснинкой глаз.

Много раз после такого взгляда начинало бушевать пламя.

И все же Лоуренс гордился тем, что с самого их знакомства в далекой деревушке большинство таких взглядов Хоро доставалось ему.

Он уверенно смотрел Хоро в глаза, и в конце концов ее уши опустились, а хвост обернулся вокруг ног.

Среди зверей кто первый отводит взгляд, тот и проигрывает.

Хоро надула губы и сказала:

– Когда я как следует отмокаю, то не могу выбраться из ванны и не простудиться при этом, – тут она снова посмотрела на Лоуренса. – Поэтому мне следует просто отмокать до тех пор, пока не придет весна и снаружи не станет тепло.

Хоро настойчиво отказывалась идти в Йойтсу, потому что догадывалась, что с ним стало.

Согласно книге, которую она видела в церкви Эльзы, Медведь Лунобивец напал на волков Йойтсу и истребил их. Кроме того, хотя Лоуренс и Хоро так много путешествовали, ни разу они не встретили кого-то, кто заявлял бы, что он один из старых товарищей Хоро, и даже не слышали о подобных заявлениях.

Если они придут и увидят, все это станет истиной.

Но если они не придут и не увидят, в них еще останется капля надежды.

Нынешний век – не век обитателей гор и лесов, которых знала Хоро и ее товарищи.

В нынешнем веке, который для них был долгой холодной зимой, им приходилось жить тихо и тайно.

Лоуренс не сможет оставаться мужем Хоро веками. Почти наверное он умрет раньше нее.

Хоро это понимала. И как будто уже решала, что ей делать потом.

И потому Лоуренс не мог сказать, что сидеть в теплой ванне, пока вода не кончится, – правильно.

Он должен выстроить каменные стены, чтобы защитить ванну, и обеспечить хорошую еду, хорошее вино и хорошую музыку.

Радость торговца в том, чтобы своей работой приносить радость другим. Он рискует всем ради того, чтобы услышать под конец: «Это было великолепно».

Тут Хоро промолвила:

– Но в последнее время мне кажется, что я сижу в воде многовато.

Лоуренс хотел объяснить в подробностях, сколько же всего он делает каждый день ради нее.

Но лишь принцесса вроде Хоро способна принести торговцу радость одним своим словом.

– Извини, – произнес Лоуренс и обнял Хоро сбоку.

Хоро в его объятиях сделала глубокий вдох.

Быть может, она считала Лоуренса лучшим из блюд, но он был не против. Когда он будет на смертном одре – чем получить лучшую заупокойную молитву от незнакомого священника, он предпочел бы, чтобы Хоро с ног до головы натерла его лучшими маслами, смешанными с лучшими солями.

Едва он об этом подумал, как хвост Хоро, прежде как будто спавший, с мягким шорохом колыхнулся. Лоуренс чуть ослабил руки. Хоро слегка надулась, однако разумные ограничения во всем – основная часть успеха в любом деле.

– Так вот, насчет этого…

В холодные утра вроде сегодняшнего Хоро сердилась на Лоуренса, если он пытался вытащить ее из постели, однако сейчас она вслушивалась в его слова с чуть рассеянным выражением лица.

– Мм?

– Не хочешь заранее глянуть? Хотя, на мой взгляд, лучше всего будет показать это во время пира.

Предмет, о котором шла речь, был изготовлен в Сувернере, и как раз сейчас его везли в Ньоххиру.

Какое-то время Хоро сонно обдумывала этот вопрос, потом вытерла лицо, воспользовавшись грудью Лоуренса как полотенцем, наконец выдохнула и коротко ответила:

– Да, я согласна.

Лоуренс чуть опустил голову – как-то очень просто прозвучали слова Хоро. Неужели для них двоих это так незначительно?

Не обращая внимания на его смятение, Хоро закрыла глаза и зевнула.

– Теперь я угрелась и хочу спать.

Капризная волчица Хоро Мудрая.

«Она все та же», – подумал Лоуренс, и тут Хоро чуть повернулась и протянула руки.

– Мм? Что?

– Возьми меня на руки, – заявила она без намека на смущение.

В характере торговцев откликаться на просьбы, даже на такие, и потому у Лоуренса не было выбора.

Лоуренс поднял Хоро на руки. С каким-то странным чувством он подумал: когда-нибудь настанет день, когда он не сможет больше так делать.

Хоро останется все такой же юной, а он состарится.

До сих пор Лоуренс думал лишь о Хоро, которой предстояло остаться одной, а о себе думал мало.

Сейчас он все еще слабо понимал значение «старости». Его тело было в добром здравии; если он немного поупражняется, то сможет снова стать бродячим торговцем. Но когда-нибудь его тело начнет слабеть, разваливаться от возраста, и Хоро будет выглядеть его внучкой.

Возможно, когда это время придет, он будет проклинать собственную беспомощность или оплакивать то, каким жалким он стал, поскольку не может, как в прошлом, поднимать Хоро на руки и баюкать.

С этой точки зрения повседневные мелочи, которые будут повторяться еще кто знает сколько, – настоящие драгоценности, которые Лоуренс должен ценить превыше золота.

А ядовитый язык Хоро служил словно отвлечением, не позволяющим этой данности тяжким грузом давить Лоуренсу на сердце.

– Плакать Твое Волчейшество не собирается?

Хоро в объятиях Лоуренса развернулась, прищурилась – она явно была в хорошем расположении духа – и ответила:

– А если заплачу, ты меня утешишь?

Большие уши Хоро дергались, хвост радостно колыхался.

Это было счастье… почти слишком много счастья.

И все, что они могли, – наслаждаться этим счастьем. Ибо ни остановить, ни обратить вспять поток времени были не в силах.

Лоуренс поцеловал ухо Хоро возле основания и отнес ее в кровать.

***

В маленьком городе и улиц тоже мало.

Не требовалось стражей, интересующихся, что за груз везет торговец и куда, чтобы это было очевидно всем. Поэтому слухи, что Лоуренс собирается устроить для близких друзей пир по поводу открытия своего заведения, ходили по городу давно.

Известно было даже то, что для простого бродячего торговца у него весьма странные связи. Поэтому, хотел он или нет, на него были обращены все взгляды. Впрочем, Лоуренса это нисколько не смущало.

Ибо пир, который он готовил, обещал быть поистине прекрасным.

– Что ты делаешь? – спросила Хоро у Лоуренса, разглядывающего холл главного здания, который он сам украсил.

За последние несколько дней ее самочувствие стало намного лучше, и она стала больше есть – возможно, потому что ясно дала понять, что она желает есть и что не желает.

– Я просто думаю: какой же большой путь я проделал.

Он сказал это как легкую шутку, однако Хоро рядом с ним не сдержала смеха, потом спросила:

– А почему слезы в голосе?

– …

Лоуренс посмотрел на Хоро и вздохнул.

– Только потому, что ты заставила меня рисоваться.

– Хе-хе.

Хоро убрала руки за спину и прижалась к руке Лоуренса одним лишь лицом.

– Это твое собственное заведение. Которое тебе уже несколько раз не удалось заполучить.

Да, даже не один раз – а два.

Однажды Хоро закричала на него: «Ты что, отказываешься от своей мечты?» Это было, когда Хоро едва сама не стала товаром, который должны были продать.

Какое-то время Хоро молча стояла рядом с Лоуренсом, оглядывая холл.

Стойка для приема, стулья и стены были обтянуты белой тканью – холл был готов принимать постояльцев даже высшего ранга. Столовые приборы и посуда были не из серебра, но Лоуренсу удалось достать медные. Мошенники заставляют людей принимать «золото дураков» за настоящее золото, однако тусклый блеск меди напоминал золотой лишь умеренно и был, на взгляд Лоуренса, весьма приятен.

Хотя сам он считал, что цветы в это время года найти будет трудно, Ханне как-то удалось заполучить много первоцветов, и их Лоуренс тоже использовал для украшения.

Сейчас холл был пуст, но несомненно, вскоре он наполнится людьми и смехом.

Похоже, все, кого Лоуренс и Хоро пригласили, добрались без происшествий.

Лоуренс отсчитал на пальцах тринадцать лет, прошедшие с тех пор, как он отправился в путь как независимый торговец. И вот наконец он открыл заведение, которое мог назвать своим собственным.

– Хорошо было бы, если бы твой наставник тоже смог это увидеть, – промолвила Хоро, явно заметив, как он отсчитывает годы.

Лоуренс натянуто улыбнулся и пожал плечами.

– Он был странным человеком. Думаю, он бы тут стал брюзжать по любому поводу.

– Может, ты хочешь отправиться разыскивать его?

Эти слова произнесла Хоро – Хоро, которая кричала или ударялась в слезы всякий раз, когда он выказывал хоть малейшее желание путешествовать.

Лошадь, вместе с которой Лоуренс прошел через столь многое, обупрямилась и соглашалась везти лишь вещи Коула, потому что Хоро приказала ей это.

И все же Лоуренс положил руку на голову Хоро, привлек ее ближе к себе и ответил:

– Почему бы это?

Хоро повернула голову и посмотрела на него снизу вверх.

Лоуренс мало рассказывал о своем наставнике – даже Хоро.

– Ведь все, что мне нужно, – это чтобы мое дело разрослось так, чтобы он сам заметил.

– …

Уши Хоро дернулись, когда она уловила смысл этих слов и прочла чувства Лоуренса своими большими глазами.

Но Лоуренс был уверен, что прочесть то, что прячется в самой глубине его сердца, она не сможет – потому что он сам не понимал, что там.

Нет. Возможно, он о своем наставнике думал примерно так же, как Хоро о Йойтсу.

Лоуренс и его наставник прошли опасной горной тропой и в полном изнеможении добрались до постоялого двора в небольшом городке. Прежде чем Лоуренс лег спать, наставник сказал ему, что выйдет ненадолго, и ушел, ничего не взяв.

С тех пор его никто не видел.

Лоуренс слышал, что у наставника были долги и любимая женщина. Возможно, наставник считал, что Лоуренс будет для него лишь бременем.

Но он оставил Лоуренсу все права и почти все деньги, какие у него были при себе.

Это был очень загадочный человек. Возможно, он стал в итоге монахом или отшельником.

По крайней мере, так думал Лоуренс, ибо это разгоняло все его тревоги.

– Сначала мне нужна купальня, над которой не будут смеяться все окрест.

– Они не будут смеяться, – чуть обиженно сказала Хоро, расцепив руки за спиной и сложив на груди. – Это точно, что не будут.

– Это само по себе тоже может быть проблемой, – и Лоуренс ущипнул ее за щеку. Хоро с раздраженным видом отвернулась.

– Но и такое может случиться, если живешь достаточно долго, – полным чувств шепотом произнесла она.

Обычный бродячий торговец.

Бродячий торговец, который думал, что большие прибыли от него далеки, как луна в небе.

То, что он оказался здесь и сейчас, походило на отражение этой самой луны в водной глади.

– Все это благодаря мне, – без тени смущения сказала Хоро.

Лоуренс взял ее за руку и ответил ей, как принцессе:

– Не отрицаю.

– Но счастлива я сейчас благодаря тебе.

Это она произнесла тем более без тени смущения…

Произнесла с серьезным взглядом, а потом захихикала.

Лоуренс пожал плечами и ответил:

– И этого я не отрицаю.

Хоро завиляла хвостом и снова засмеялась.

Тут открылась дверь, и вошел Коул.

По случаю пира на нем было не обычное его потрепанное одеяние, а ряса школяра-богослова, сшитая для него Ханной. Волосы его были собраны в хвост и удерживались красной лентой – несомненно, последствие заигрываний со стороны девушек-танцовщиц.

– Все собрались!

Он дышал тяжело – должно быть, бежал всю дорогу от центра городка.

Лоуренс и Хоро встретились взглядами, кивнули друг другу и пошли вперед.

Снаружи была на удивление хорошая погода по меркам последних нескольких дней. Любой, кто носит толстую одежду, вмиг бы вспотел.

– Из-за того, что на небе ничего, кроме облачков, мои глаза сами моргают.

– Ты в порядке?

– Да, просто хочу, чтобы ты знал: если у меня на глазах выступят слезы, то это не я.

И Хоро наступила Лоуренсу на ногу.

– Я не заметил.

– Дурень.

Коул открыл дверь и, оглядев происходящее перед входом, натянуто улыбнулся.

Потом обратился к Лоуренсу:

– А, да. Господин Лоуренс…

– Мм?

– Господин Рувард и его люди принесут это совсем скоро, но где ты хочешь его всем показать? На пиру? Или здесь?

Коул уже держал наготове лесенку и молоток.

Главный вход в купальню был хорош, однако не полностью завершен, и тому была причина.

Лоуренс чуть подумал и ответил:

– Лучше здесь. Оно ведь как раз для этого.

– Я тоже так думаю. Лучше всего с помощью этого устроить хорошую церемонию открытия.

И Коул побежал вприпрыжку. Говоря откровенно, Лоуренс не вникал в мелочи, потому что Коул позаботился о них заранее.

– Ты на него во многом полагаешься.

– Завидуешь?

Хоро зубасто улыбнулась.

– Как будто я могу проиграть молокососу вроде него.

Это волчье выражение лица она показывала не очень часто; оно было не столько пугающим, сколько чарующим.

– Ну, в последнее время ты что-то потолстела, – в шутку сказал Лоуренс, и тотчас Хоро наступила ему на ногу со всей силы.

Пока он страдал безмолвно, Хоро заявила холодным тоном:

– Дурень.

– А, господин Рувард идет! Ой, случилось что-то?

Коул переводил взгляд с Лоуренса на Хоро и обратно. Хоро ухмылялась, Лоуренс молча страдал – не такая уж редкая ситуация. Коул сокрушенно улыбнулся и отправился встречать Руварда с его людьми.

– Интересно, как это будет выглядеть?

Она произнесла это таким солнечным голосом, словно и не было только что того, что произошло.

Лоуренс был впечатлен стремительностью этой перемены, хотя говорить об этом явно не стоило.

– Будет выглядеть просто. Простота лучше всего.

– Да, – кивнула она.

Лоуренс передал самые общие пожелания торговцу картинами Хьюгу, и, судя по зарисовкам последнего, он выбрал простейший вариант.

Потом зарисовки были отправлены в Сувернер – заправляющему там Жану Милике. Лоуренс хотел вверить работу кому-нибудь другому, однако Хоро упрямо настаивала.

Милике в конце концов согласился все сделать и прислал исключительно короткое письмо, в котором значилось: «Пригласите меня на церемонию».

Несомненно, у сына человека и духа Милике, до сих пор властвующего над городом во имя сохранения могилы своей давно умершей жены, были некие мысли касательно Хоро.

Тем не менее у этих двоих явно было что-то общее. Время от времени Хоро отправляла ему спиртные напитки, время от времени он отправлял напитки ей.

Итак, то, что заказал Лоуренс, было отлито в плавильне, вновь зажженной в Сувернере.

В той самой плавильне, где были отчеканены первые золотые монеты компании Дива с символом солнца, в той самой, которая была запущена в ночь, когда Лоуренс и Хоро поклялись друг другу идти рука об руку всегда.

Несомненно, для работы были наняты лучшие из ремесленников.

Поскольку ни Лоуренс, ни Хоро не хотели смотреть наэто, пока оно не будет полностью готово, они понятия не имели, как это будет выглядеть.

Так что вывеска, которой надлежало висеть над главным входом в купальню, сегодня будет показана всем впервые.

– Господин Лоуренс, госпожа Хоро!

Первым поднял голос Мойзи, за прошедшие годы не утративший ни мощи тела, ни бодрости духа.

Рувард Миюри был немножко повыше и немножко покрепче, чем шесть лет назад. На общем фоне он, возможно, казался слишком сияющим, однако, на взгляд Лоуренса, заставлял себя улыбаться он не без труда.

– Давно не виделись, – спокойно произнес он и протянул руку.

Лоуренс ее крепко пожал.

После чего Рувард опустился перед Хоро на колено.

Это, вне всяких сомнений, был знак высшего почтения к Хоро, товарищу Миюри – волка из Йойтсу, ставшего символом флага банды и подарившего свое имя Руварду, командиру банды.

Однако Хоро не любила такое отношение.

Все еще стоя на колене, Рувард почтительно взял руку Хоро и поднес тыльной стороной ладони к губам.

– Ты стал хорошим самцом.

– Благодарю.

Род Миюри из поколения в поколение передавал послание для Хоро.

Конечно же, Хоро была за это неописуемо признательна; конечно же, Рувард, нынешний глава рода, был неописуемо горд.

– Но ты стала еще более прекрасной. Серьезно, среди всех женщин ты –

Тут Хоро приложила указательный палец к губам Руварда.

– ?..

– Хи-хи.

Хоро склонила голову чуть набок и перевела взгляд с Руварда на повозку позади него.

– Оно там?

– А, да. Эй!

К Руварду тут же вернулись манеры командира банды. Несомненно, люди, которые прежде следовали за его отцом, а теперь за ним, больше не звали его «малыш».

– За этот груз я беспокоился сильнее, чем за любой другой, который нам доводилось сопровождать.

Шрамов на его лице прибавилось, что делало улыбку еще более впечатляющей.

В грядущие годы он, скорее всего, еще много-много раз выскользнет из когтей смерти и станет наемником более устрашающим и проницательным, чем даже Мойзи.

– Повесим прямо сейчас?

– Нет, надо дождаться, когда соберутся люди, верно?

Эти слова Хоро были обращены к Лоуренсу.

– Думаю, так лучше всего. Они же проделали весь этот путь.

– Ясно. Мы с Мойзи уже доставили, так что можешь пойти и распаковать.

Это была большая круглая металлическая вывеска, которую взрослый человек с трудом мог бы обхватить руками.

Некоторые на вывески своих заведений помещают лишь названия; другие используют символы, которые несут в себе какую-то драму или просто выделяются.

Лоуренс на вывеску нанес название.

– Хорошо вышло? – спросил Лоуренс. Рувард, вынесший ее вместе с Мойзи, ухмыльнулся и ответил:

– Меня бросило в дрожь.

– Можно я это повторю в своей речи?

Рувард весело рассмеялся.

– Как насчет «Это лучшая купальня наших дней, где даже суровая банда наемников Миюри чувствует себя как дома»?

– О, все пришли!

От этого возгласа Мойзи Лоуренс резко напрягся.

Он увидел группу людей, идущих от рощицы вверх по склону холма.

Первой шла Ив, за ней Нора, Эльза и другие. Похоже, всего было пять женщин.

В конце концов он так и не понял истинных намерений Хоро.

Но Хоро рядом с ним была в полном восторге; похоже, она в самом деле поступила так не из-за того, что Лоуренс ее чем-то разгневал.

Если так, то почему же?

Нет, лучше не спрашивать, решил Лоуренс.

Так или иначе, более счастливого дня, чем сегодняшний, и быть не могло.

Из всего, что Лоуренс мог себе представить, лишь одно могло сделать его счастливее.

– А, кстати, – раздалось у него в ухе, когда он рука об руку с Хоро шел встречать гостей.

– Мм?

– Я забыла кое о чем спросить.

– О чем же?

Она что, забыла что-то подготовить к сегодняшнему пиру?

Лоуренс подумал, что, видимо, что-то в этом роде.

– Мм. Об имени.

– Хм? – вырвалось у Лоуренса. – Мы же уже решили, разве нет? Эмм, ну, если ты хочешь поменять название, то еще не поздно… Но разве оно тебе не нравится? «Волчица и п-»…

Он бы продолжил, но взгляд Хоро заставил его смолкнуть.

Не потому, что она была сердита. Не потому, что она была грустна. Не потому, что она была вне себя. Ее улыбающееся лицо было таким нежным, но в то же время таило в себе такое бездонное счастье, словно ее сердце трепетало от одного взгляда на Лоуренса.

И она сказала:

– Не в этом дело.

– А в чем? – и Лоуренс невольно заоглядывался по сторонам.

Хоро хихикнула, потом со вздохом сказала:

– Ох уж. Так ты и вправду ничего не заметил? Я уже начала думать, что ты только притворяешься…

Лоуренс был в полном замешательстве.

О чем она вообще?

Тем временем гости добрались до вершины холма.

Как ни странно, первым на вершине оказался меняла Вайсс. Впрочем, оказалось, что за ним гнался пес Энек: должно быть, Вайсс попытался флиртовать с Норой или еще что-нибудь.

Но эта картина почти не запечатлелась у Лоуренса в сознании.

Он чувствовал, что в его голове вот-вот должно родиться нечто невероятное.

Да.

Нечто совершенно новое должно было родиться прямо сейчас!

– Не может быть!.. – почти вскрикнул Лоуренс; он был слишком ошеломлен, чтобы произнести что-то большее.

Он был не в состоянии приветствовать гостей; его странное состояние заметили все.

Хоро ухмыльнулась.

Одной рукой она сжала его руку, другой легонько надавила себе на живот.

– Ты до самого конца так и не спросил, зачем я пригласила их на пир, – сказала она. Потом прищурила глаза – то ли из-за слепящего солнца, то ли пытаясь сдержать слезы. – Естественно, чтобы похвастаться!

И она встала на цыпочки и подняла голову, не обращая внимание ни на что вокруг.

Ну никак не мог Лоуренс принимать такое решение на глазах у стольких людей!..

Он не знал, что сейчас достигло его ушей – крики радости или изумленные вздохи.

Но, обняв Хоро, он мог с уверенностью сказать: он самый счастливый человек в целом мире.

Так прошло незабываемое открытие легендарной купальни, которую называли приютом улыбок и счастья…

…купальни «Волчица и пряности».

Бродячий торговец и серый рыцарь

Удивительное дело: здание, в котором никто не жил, без видимых причин словно бы начало стариться со страшной быстротой.

Двери стали скрипеть, половицы разбухли, крыша прохудилась.

Эта крыша, защищавшая несчастных путешественников от дождя, была надежна, когда здесь жили, но теперь начинала протекать даже от легкой мороси.

Быть может, благодаря тому, что здание было возведено на надежном каменном фундаменте, возле стоящих по углам его опорных колонн все еще сохранялось «ощущение дома». Сейчас, ища защиты от дождя, Лоуренс словно приникал к этим колоннам.

Свою повозку с грузом он поставил рядом с одной из них, а лошадь, которая ее тянула, – рядом со стоящей по соседству колонной, поддерживающей конек крыши.

Лоуренс сел, привалившись к стене, и принялся разжигать огонь, заодно оглядывая худую крышу и угрюмые облака, виднеющиеся сквозь прорехи.

– Что, огонь еще не готов?

Вопрос этот задала девушка, идущая к нему вдоль стены и стряхивавшая воду со своего балахона.

В этом грязном каменном здании она выглядела как ревностная монахиня, отправившаяся в паломничество к мощам древнего святого.

Но, когда она подошла к Лоуренсу, стянула с себя балахон и выжала его, глазам Лоуренса предстало нечто необычное. Хотя длинные русые волосы девушки были красивы, как у аристократки, среди них на голове виднелись звериные уши, а за тонкими – чуть тонковатыми, пожалуй, для девушки – бедрами свисал звериный хвост.

Лоуренс, семь лет путешествовавший как бродячий торговец в одиночку, сейчас путешествовал вместе с Хоро – прожившим уже много веков воплощением гигантской волчицы, также известным как «волчица Хоро Мудрая».

– Эти слова я не хотел бы слышать от той, кто выжимает свой балахон рядом с человеком, который как раз и разводит огонь.

Сначала требовалось поджечь заранее истолченную в воде и высушенную траву, высекая искры с помощью кремней, потом с помощью этого поджечь солому, потом с помощью этого поджечь дерево.

Хоро, надевая обратно выжатый балахон, кинула на Лоуренса несколько зловещий взгляд, и как раз в этот момент Лоуренсу удалось зажечь пучок соломы в руке.

– Думаю, легче разжечь огонь жаром твоего гнева.

В голосе ее звучал сарказм, однако, похоже, спорить с Лоуренсом она сейчас была не в настроении.

Слова Хоро пропали втуне, и она села возле огонька, прикрыв голову рукой.

Лоуренс принялся поджигать щепки, которые он отщипывал от деревяшки кинжалом. Он скармливал огню одну щепочку за другой, и вскоре разгорелся наконец небольшой костерок.

– Однако это было вовремя, – произнес Лоуренс, выбрав деревяшечку и принявшись обстругивать ее кинжалом.

– О да, из-за одного дурня-торговца, не умеющего говорить «нет», мы взяли слишком много тяжелого груза и потому задержались. Еще немного, и нам пришлось бы ночевать под дождем, – ответила Хоро, расстелив промасленное кожаное покрывало и улегшись на него.

В городе, где они были несколькими днями ранее, Лоуренс не сумел отказать знакомому бродячему торговцу, который попросил его перевезти соленую сельдь. Из-за тяжелой поклажи повозка ехала медленно, и дождь застал их на полдороге.

Но, вне всяких сомнений, в первую очередь для Хоро был невыносим сам запах сельди. Быть может, из-за того, что она много спала, ее сверхчувствительный нос не привык к каким-либо запахам в повозке, кроме запаха ее собственного хвоста.

– Однако эта селедка дает нам прибыль в определенном смысле.

Несколько рыбин из поклажи Лоуренс проткнул заточенными деревяшками ото рта к хвосту и расставил эти деревяшки вокруг костра.

Договор с продавцом позволял им съесть до десяти рыб.

Рыбу они не ели давно, и, если бы Лоуренс настроился всерьез, он бы сейчас добавил к селедкам лук, чеснок и масло, потом обернул это все древесной корой, закопал в землю и развел костер над этим местом. Через какое-то время он бы загасил огонь и выкопал приготовившуюся сладковато-соленую рыбу.

Причина, почему он не сделал этого сейчас, была проста: он догадывался, что Хоро, раз попробовав это яство, никогда уже не удовлетворится рыбой, которую всего-навсего испекли.

Вкусная еда – яд для глаз и яд для языка. Но нельзя жаждать того, о чем не имеешь представления.

– Да. Да, пусть испекутся. Пахнет уже вкусно.

Хоро облизала губы, и хвост ее быстро заколыхался.

Лоуренс, неверяще улыбаясь, принялся подбрасывать в костер новые щепки.

– Поскольку мы не в лесу, я не опасаюсь никого привлечь, но меня беспокоят мыши.

Хотя он только начал готовить, Хоро уже потыкала в одну из рыб пальчиком и слизала с него соль.

Если бы он сейчас сказал что-нибудь вроде «я думал, это собаки любят соль лизать», у нее, несомненно, каждый волосок на хвосте встал бы дыбом от ярости.

– Не думаю, что об этом стоит беспокоиться. В таких местах мало кто живет. И кстати… – Хоро сделала паузу и радостно слизнула соль с рыбы, которая еще не была нанизана. – Что вообще здесь делает дом?

С этими словами Хоро кинула взгляд на прохудившийся потолок, точно ребенок, рассматривающий что-то необычное.

Этот вопрос нельзя было назвать странным, и он явно не был вызван незнанием мира. Здание просто торчало посреди плоской степи, простирающейся во все стороны до горизонта. Хоро, возможно, подумала, что это похоже на прыщик, внезапно вскочивший на гладкой, красивой коже.

При взгляде на это здание, защищающее сейчас Лоуренса и Хоро от дождя, существо, прожившее столетия в пшеничных полях при деревушке, едва ли могло подумать, что оно было возведено в сколь-нибудь выделяющемся месте.

– Кстати, откуда ты вообще знаешь про это место? Ты ведь поехал прямо сюда, как только понял, что может пойти дождь, верно?

Видимо, достаточно полизав соль, Хоро отобрала у Лоуренса палочку, которую он обстругивал.

Не успел он подивиться, что она собирается делать, как Хоро выбрала самую большую рыбину из тех, что Лоуренс еще не насадил, и вогнала палочку ей в рот.

Этим, видимо, Хоро говорила: «Она моя».

– Потому что я был здесь раньше. Тогда заблудился и просто случайно сюда забрел.

Хоро огляделась и тихо спросила:

– Этот дом уже тогда был таким обветшалым?

– Нет. Дома ветшают, когда в них не живут люди. С тех пор прошло три года.

Хоро повернулась к пекущейся возле костра рыбе.

Она просто не могла успокоиться, когда еда была перед самым носом.

– Значит, тогда здесь кто-то жил?

– Да. Он тоже был довольно странным человеком, – и, вспомнив его, Лоуренс хихикнул. Впрочем, к этому звуку примешался и вздох.

Хоро посмотрела на него подозрительно – несомненно, потому что заметила этот вздох.

– Он построил каменный форт в таком месте и жил в нем. Естественно, он был странный.

– Да… Это, конечно, так, но…

«Почему ты вздохнул?»

Эти слова остались невысказанными, но они читались в обращенном на Лоуренса взгляде.

Лоуренс, впрочем, не обратил внимание на то, куда Хоро смотрит, потому что сам он смотрел не на нее, а на костер.

– Похоже, с этим связана какая-то интересная история.

Эти неожиданные слова Хоро прозвучали вроде бы недовольно, однако в ее тоне чувствовался оттенок грусти.

– Не совсем, но…

История была не из тех, какими Лоуренс хотел бы делиться с другими.

Особенно с Хоро.

Хотя иногда казалось, что для Хоро смысл жизни – вытаскивать на поверхность все, что скрыто, все же сейчас она явно прочла атмосферу.

Лоуренс подумал, что, возможно, она просто тихо уйдет от этой темы; однако ее уши повисли, и Хоро посмотрела уныло.

Потом, потянувшись к рыбе, сказала:

– Ты не очень любишь рассказывать о своем прошлом.

Конечно, этим она не столько настаивала, чтобы он рассказал, сколько просто жаловалась.

И тем не менее при виде такой Хоро у Лоуренса ослабли колени.

Хоро – не в силах, видимо, больше терпеть – впилась зубами в рыбину и принялась счищать соль, попавшую в результате ей на щеки. Лоуренс осторожно попытался увильнуть:

– Когда устаешь с дороги, смешные истории ведь лучше?

– Соль вкуснее всего, когда ты устал.

Вмиг уничтожив половину рыбины, она отпила вина из маленького бочонка и посмотрела на Лоуренса кисло.

Ее поведение, подобающее капризному ребенку, было в основном лицедейством, но Лоуренс знал, что она действительно хочет, чтобы ее побаловали историей.

Вздохнув, он подумал, что выбора у него нет, и поднес к огню кинжал, которым только что обстругивал деревяшки.

– Этот кинжал часто служил мне добрую службу.

Так он начал свой рассказ.

– Видишь слова, которые на нем выгравированы?

Это был очень хороший кинжал, который Лоуренс не постыдился бы показать любому кузнецу в любом городе.

Не сосчитать, сколько раз он спасал Лоуренса, да и в дороге он служил ему верой и правдой.

Однако он казался слишком оружием, чтобы с ним ходил бродячий торговец.

Наслаждаясь вкусом рыбы у себя во рту, Хоро прижалась к Лоуренсу под мышкой и выглянула оттуда, точно кошка.

– Што ам наишано? – лениво спросила она с полным ртом.

«Что там написано», явно имела в виду она.

Лоуренс протянул ей кинжал.

– «Господи, даруй мне милосердие».

На лице Хоро отразилось удивление – быть может, она ожидала, что на оружии написано что-нибудь более величественное. В самом деле, на колесницах, таранах, мечах и копьях, которыми рыцари сражаются верхом, всегда гравируют какие-то фразы. Но лишь на рыцарских кинжалах бывает нечто столь обыденное, как «Господи, даруй мне милосердие».

В прошлом Лоуренсу это тоже казалось странным, однако он думал, что это просто обычай. Значение этого он понял, лишь когда впервые попал в этот самый форт.

– Некоторые старики до сих пор называют кинжалы древним словом «мизерикорд», от слова «милосердие».

Хоро заинтересованно кивнула. Едва она поднесла кинжал к костру, как клинок блеснул настолько ярко, что ей пришлось зажмуриться.

– Ха-ха. Видишь ли, этот кинжал мне передал как раз один такой старик.

Снова взяв кинжал у Хоро, он кинул взгляд на отполированную частым использованием рукоять.

Эта история произошла три года назад.

В то время Лоуренс даже представить себе не мог, что встретит Хоро.

***

Хотя заблудившийся Лоуренс волею провидения добрался до жилья, поистине это был дом самого дьявола.

Истории торговцев, заблудившихся и потому день за днем теряющих свои прибыли, улыбок вовсе не вызывают.

Более того, обнаружив этот форт в степи, уходящей словно бы в бесконечность, он хоть и счел это дурным предзнаменованием, но не подъехать не мог.

На голом холме, стоящем посреди бескрайней равнины, торчали колья, точно шипы морского ежа. А величественный каменный форт на вершине создавал впечатление выросшего прямо из преисподней места казни, где судят человеческие грехи.

Поэтому – но не только поэтому – ощущение было такое, что вот-вот может показаться демон или даже сама Смерть.

Чтобы урезать дорожные расходы, Лоуренс взял с собой мало еды, и она закончилась накануне вечером. Лошади могут выжить в дороге, питаясь худосочной травой под ногами, но люди нет. Конечно, в качестве крайней меры он мог бы пожертвовать лошадью, но это означало бы разорение, что для торговца мало отличается от смерти.

Он получил божественную кару за то, что слишком увлекся погоней за прибылью.

Положение вполне позволяло любому прийти к такому выводу.

Будучи во власти пустого живота, Лоуренс готов был пасть духом и отдаться на милость судьбы.

В чувства его привело более чем приземленное приветствие.

Он услышал свист и в первый миг подумал, что это какое-то крупное насекомое рядом пролетело. В следующий миг раздался звук вибрирующего дерева, и Лоуренс понял, что это было.

Не раздумывая, он спрыгнул с козел и укрылся под брюхом своей лошади.

Кто-то только что выстрелил в него из лука.

– Я бродячий торговец, и я заблудился! Просто бродячий торговец!

Уже после того, как он прокричал это во все горло, в землю воткнулись еще две стрелы. Одна приземлилась слева от лошади, вторая справа: похоже, стрелок был весьма искусен.

Больше стрелы не летели – может, благодаря крику Лоуренса, а может, стрелок просто ждал, когда он высунет голову. С этой мыслью Лоуренс остался сидеть на месте. Через какое-то время он наконец услышал звук шагов. Судя по всему, стреляли в него не из форта – лучник, похоже, прятался где-то на склоне.

Когда Лоуренс, жалко прячась между лошадиных ног, посмотрел туда, откуда доносился звук, он увидел мужской силуэт.

Мужчина остановился и произнес:

– Бродячий торговец, говоришь?

Голос звучал довольно хрипло. Лоуренс решил, что, даже если человек нарочно так говорил, все равно он довольно-таки пожилой.

Лоуренс ответил «да», и мужчина проворно сел на корточки.

Встретившись с ним взглядом, Лоуренс понял, что впечатление, которое у него сложилось по голосу, верное: мужчина был пожилой и небольшого роста.

– Это Господне благословение. Хорошо, что я тебя не застрелил.

Ухмылка на его лице мешала отмахнуться от этих слов как от шутки.

Однако затем он встал и, развернувшись, зашагал прочь.

«Он решил оставить меня в живых»? – подивился Лоуренс, не вылезая из-под лошади, но тут старик остановился и развернулся.

– Ну и что ты там делаешь? Ты же заблудился, так?

Когда Лоуренс медленно высунул голову, старик указал на здание форта на холме и сказал:

– Позволь мне хотя бы пригласить тебя на трапезу, юноша. И еще я хочу попросить тебя об одной услуге.

Впечатляющие слова из уст того, кто только что защищал свой форт с помощью лука и стрел.

Старик вел себя как хозяин этого форта; однако, улыбнувшись и показав прекрасные, несмотря на свой возраст, зубы, он представился так:

– Меня зовут Фрид, форт Румут вверен мне графом Зенфилдом, его достопочтенным владельцем.

Он произнес эти слова как король, как человек, которому нечего таить. Но, закончив свою речь, он посмотрел на форт и внезапно расплылся в смущенной улыбке.

– Впрочем, я давненько уже не стрелял ни в кого из лука. Я рад, что не попал в тебя.

И, хмыкнув, он зашагал вверх по склону холма.

Какое-то время Лоуренс оставался на месте, глядя на удаляющуюся спину Фрида из-под лошади, и в голове его смешались удивление и смущение. О графе Зенфилде он слышал. В здешних краях этот правитель был известен как человек настроения; впрочем, такие слухи о правителе можно услышать разве что от путешественников в придорожных постоялых дворах.

Ведь прошло уже больше десяти лет с тех пор, как этот человек здесь правил.

Что делал Фрид в этом форте, у которого больше не было хозяина?

Разбойники любят устраивать свои логова в фортах, брошенных защитниками, но был ли здесь такой случай?

Стремление навстречу неприбыльным опасностям может сделать торговца бедным, однако нехватка любопытства может сделать его еще беднее.

Поразмыслив немного, Лоуренс наконец выбрался из-под лошади, подобрал воткнувшиеся в землю стрелы Фрида, положил их на дно повозки и, взявшись за поводья, направился за Фридом.

***

Извивающаяся по склону холма дорога, ведущая к форту, была в хорошем состоянии; повсюду вокруг из земли торчали под углом заостренные колья. При взгляде на них рождалась мысль, что форт готов к обороне от вражеского вторжения, которое может начаться в любой момент. Однако этой картине словно бы чего-то недоставало.

Лишь когда они вошли через открытые каменные ворота, Лоуренс понял, что здесь слишком тихо.

– …Ох. В моем возрасте взбираться на холм уже тяжеловато, – произнес Фрид, хлопнув луком себя по бедру, когда повозка Лоуренса въехала во двор.

Внутри вполне ухоженных каменных стен тоже было вполне ухоженно.

Там были хлев, огород, конюшня, а еще – кладбище и маленькая часовенка, окруженная цветами.

С одного взгляда ясно было, что двухэтажное здание тоже содержится в порядке; казалось, из открытых окон и дверей в любой момент может кто-то выглянуть.

Но когда Лоуренс привязывал лошадь там, где ему указал Фрид, никто не высовывался, и не было ни малейшего признака, что может высунуться.

Он слышал голоса свиней и кур, даже слабое овечье блеяние.

Но человеческих голосов не было – как будто все воины отсюда сбежали.

– Хмм. Я сперва думал, что мне просто кажется, но ты действительно неважно выглядишь, – внезапно произнес Фрид, заметив состояние Лоуренса, идущего рядом с ним к зданию форта.

Скрывать смысла не было, и Лоуренс ответил честно:

– По правде сказать, в последний раз я как следует ел два дня назад.

– Пфф. Ясно. Значит, надо тебя угостить. У меня есть свежий свиной фарш и… о, точно, Поль же сегодня утром снесла яйцо в водовод, – пробормотал Фрид себе под нос и вошел в здание.

Многие с возрастом начинают говорить сами с собой, но, если Лоуренс не ошибся, у Фрида эта привычка появилась из-за того, что он долго жил один.

С этими мыслями Лоуренс следом за Фридом вошел на опрятную кухню.

– Сюда.

Они прошли мимо очага, в котором еще краснели угольки, и очутились в середине комнаты.

Там стояли старые стол и стул.

Когда Лоуренс сел, стул недовольно скрипнул, однако ни пылинки на нем не было.

– Вот так, вот так. Сидеть все еще можно, да? Похоже, мое мастерство пока что не притупилось.

Он говорил как аристократ, но, похоже, не чурался и ручного труда.

Вообще говоря, если бы он был хозяином форта, то не стал бы лично поднимать оружие на посетителей. Кроме того, если покинуть собственный форт, он потеряет всякую ценность как крепость.

– Что ж, отдыхай и ни о чем не тревожься. Кроме нас двоих, в этом форте никого нет.

Есть множество сказок о женщинах, живущих в избушках посреди леса.

Будь эти женщины ведьмами, демоницами или феями – случаев, когда они приносили путникам удачу, невероятно мало.

Но будет ли так же со стариком, который встречает гостей выстрелами из лука?

В любом случае у Лоуренса не получалось думать о нем как о каком-то чудовище.

– Ты всегда был здесь один?

На вопрос Лоуренса Фрид улыбнулся.

Горечь в этой улыбке, похоже, Лоуренсу отнюдь не показалась.

– Когда мне вверили этот форт, в моем подчинении было пять храбрецов. Потом стало на одного меньше, потом еще на одного, и в конце концов я остался один.

– Они погибли в сражениях?

Услышав этот вопрос, Фрид посмотрел на Лоуренса очень прямо.

Лоуренс подумал, что, быть может, это был неуместный вопрос, но тут Фрид запрокинул голову и расхохотался.

– Ха-ха-ха! Если бы! Форт мне вверили десять лет назад, и за все это время приходили сюда лишь заблудившиеся путники!

Он продолжал смеяться, но внезапно прекратил и пристально посмотрел на Лоуренса.

– Будь осторожен с ужином. Если съешь слишком много, не сможешь отсюда уехать.

И, хохотнув еще раз, удалился в кухню.

«Уверен, это не какие-нибудь демонические врата в преисподнюю, но место очень странное, да», – пробормотал про себя Лоуренс.

***

Прошло совсем немного времени, на стол была подана жаренная на жире свинина, яйца и овощи. Небо снаружи по-прежнему было красным от заката.

Хлеб похоже, здесь выпекли совсем недавно – он был совсем мягкий. Эль тоже явно был сварен в форте. Рот Лоуренса был набит овощами, которые он видел в огороде снаружи. Да, во многих отношениях это и впрямь был пир.

Прежде чем Лоуренс успел подумать, не отравят ли его здесь, Фрид сам чокнулся с ним, выпил и принялся есть, выказывая здоровый аппетит, неожиданный для человека его возраста.

– Да. Все намного вкуснее, чем когда ешь один. О, да ты не стесняйся. Ты молод, так что наедайся вволю! Ты к элю почти не притронулся.

Конечно, Лоуренс был голоден.

Наконец он протянул руку к еде – а потом начал все уписывать так ретиво, что даже Фрид распахнул глаза.

– Ты смотри, ты смотри, – промолвил Фрид, нанизывая кусочки мяса и хлеба на зубочистки, выструганные маленьким ножом из веточек. Да, хотя говорил он как аристократ, но выглядел просто как старик-селянин, радостно работающий в своих полях. Ни на аристократа, ни на рыцаря он явно не походил.

Во время трапезы Фрид задавал Лоуренсу разные осторожные вопросы вроде «Откуда ты едешь?», «Чем торгуешь?», «Где ты родился?» и «Ты женат?». Отвечая на все эти вопросы и при этом уплетая вкусную еду, Лоуренс просто не мог сам приступить к расспросам.

– Это была поистине прекрасная трапеза. Чтобы так поесть на постоялом дворе, мне понадобился бы целый золотой, – произнес он подобающие торговцу слова благодарности.

– Ну да, ну да. Ха-ха-ха, – кивая, дружелюбно рассмеялся Фрид, чье лицо стало красным от эля.

– Пшеничный хлеб был великолепен, свинина тоже прекрасна. Но здесь пшеницу выращивать нельзя, и корма для свиней и овец тут тоже должно быть недостаточно. Как ты все это делаешь?

Фрид, продолжая улыбаться, опустил взгляд на хлеб, который использовался в качестве тарелки и потому впитал в себя немало жира.

Он улыбался, да, но Лоуренс сразу узнал выражение лица человека, погруженного в думы.

Как правило, когда беседуешь с пожилым человеком, если расспрашиваешь его о прошлом, тот, пусть с неохотой, но рассказывает даже о старых трудностях и ссорах.

– И еще… граф Зенфилд уже несколько лет как…

– Да.

Похоже, Фрид решился.

Кивнув, он взял хлеб, служивший ему тарелкой, и порвал его на четыре примерно одинаковых куска – словно разрывая всю осторожность.

– Последнее письмо пришло… когда, шесть лет назад? Оно было от рыцаря, назвавшегося племянником графа. По-видимому, граф воевал в каком-то далеком краю, заболел и умер. Очень жаль, что мы его лишились.

Насколько Лоуренс помнил, примерно так все и было.

– В письме было завещание графа. Он написал, что вверяет форт мне во имя защиты этого края. Там же было велено монастырю Дюлер посылать мне все припасы, какие только понадобятся. Многие говорили, что граф жизнерадостен, как менестрель, пишущий песню, но в подобных делах он был весьма надежен.

Должно быть, граф делал подношения монастырю в дни урожая.

Вот, значит, почему Фрид жил в одиночестве в этом форте на холме посреди бескрайней степи.

– Деревня, которую я оставил, увядала. Двадцать лет назад, когда жар громадной войны иссушал землю, я хотел стать наемником. Но тогда я получил феод от графа. Поистине он был замечательным господином.

– Вспоминаю поговорку… Лишь во время войны сапожник может воплотить свою мечту и стать пастухом, верно? – произнес Лоуренс и запил свои слова элем. Фрид довольно кивнул.

– Да уж. Это были те времена, когда принцы рвались захватывать земли силой оружия, даже если эти земли бесплодны.

Как любой старик, Фрид говорил о прошлом с толикой тоски и толикой гордости.

Но Лоуренс знал. На самом-то деле войной были охвачены лишь небольшие территории, хотя если верить героическим легендам, о которых говорили в городских тавернах, то огнем безумия был охвачен весь мир.

Конечно, Лоуренс не стал распространяться на эту тему, не желая лить холодную воду на жар Фрида, и лишь небрежным жестом поднес кружку с элем к губам. Однако Фрид взглянул на него весело и сказал:

– Ха-ха. А ты довольно сдержан для такого юнца – даже не обзываешь меня невежественным стариком.

Удивленный этими словами, Лоуренс натянуто улыбнулся.

Даже в таком пустынном месте Фрид знал, что делается в мире.

– Часто случается, что далекие ссоры по ошибке принимают за настоящие, большие свары. Пожар войны разносят людские рты. И те, кто живут в городах, и те, кто возделывают землю в деревнях, нечасто покидают родные места. Да и путешественники вроде тебя не высмеивают истории, которые рассказывают селяне. Так вот люди и приходят в уверенность, что воюет весь мир.

Быть может, на самом деле сейчас вообще был век спокойствия.

Многие настоящие конфликты возникали всего лишь из-за слухов. Нередко обе армии совались куда-то во имя справедливости, только с разными представлениями о том, что есть справедливость.

Истории, которые все это порождало, выглядели неудачными шутками.

– И поэтому я был очень удивлен, когда услышал в таверне… что граф Зенфилд, известный не только на своих землях, но и за их пределами, возводит здесь форт.

Произнеся эти слова, Фрид вдруг швырнул кусок хлеба в окно и выкрикнул:

– Шутиккенгальт!

Тотчас Лоуренс услышал звук, похожий на стук копыт. Следом раздалось хрюканье, давшее Лоуренсу понять, что за существо носило выспреннее имя Шутиккенгальт.

Похоже, это был боров.

– Однако возведение этого форта дало работу многим людям. Граф Зенфилд был очень великодушным человеком. Итак, форт был построен, но…

– Но враги так и не пришли?

Фрид медленно кивнул, точно слова Лоуренса пробудили его от сна, от которого он пробуждаться не хотел.

– Не припомню такого за последние лет десять, а то и больше. Я помог многим заблудшим душам, а однажды с гор спустились какие-то разбойники в поисках этого места – ну, во всяком случае, до меня дошли такие слухи. Ни одного сражения так и не было.

Нет никакого смысла вторгаться в бесплодный край, где повсюду лишь сухая степь. И защищать его нет смысла. В случае осады защитники этого форта не смогли бы содержать себя и были бы вынуждены сдаться через очень короткое время.

Бесполезное место для атаки, совершенно неподходящее – для защиты.

Вот почему этот заброшенный форт за более чем десять лет ни разу не пал.

– Даже после того, как граф умер, я ни разу не слышал, чтобы сюда кто-то вторгался. Думаю, никому эта земля не нужна, она слишком бесплодная. Напоминает учение Церкви, правда? «Блаженны нищие» и тому подобное.

В смехе Фрида чувствовался оттенок гнева – должно быть, не без помощи эля.

Он прожил в этом форте больше десяти лет.

Быть может, он сожалел, что за все это время здесь не было ни одного сражения.

– Но, похоже, привилегии, оставшиеся после графа, кончатся будущим летом. Письмо об этом пришло совсем недавно.

– О?

Фрид встал одновременно с удивленной реакцией Лоуренса.

– И именно поэтому, как я уже сказал, я рад, что не застрелил тебя. Ты ведь бродячий торговец, верно?

Фрид бросил в окно еще один кусок хлеба, и на сей раз оттуда донеслось кудахтанье. Возможно, это была Поль, недавно снесшая яйцо в водовод.

Для тихого форта здесь стало довольно шумно.

– Я хотел бы кое о чем тебя попросить.

– Это… да, конечно, все, что в моих силах.

Хотя Лоуренс недавно определил для себя полноценный торговый путь, которым собирался следовать, он по-прежнему оставался голоден до новых возможностей. Даже в форте, владелец которого давно скончался, а его привилегии должны были вот-вот иссякнуть, уж конечно, есть какие-нибудь склады. И очень неплохо было бы извлечь из их содержимого какую-нибудь прибыль.

Лоуренс мысленно взвешивал на весах долг по отношению к человеку, который ему помог, и собственную алчность, но тут старик, назначенный защищать этот форт, с улыбкой облегчения на лице произнес:

– Я хочу, чтобы ты помог мне уничтожить этот форт.

Лоуренс поднял голову, понимая, что сейчас у него совершенно растерянное лицо, неподобающее торговцу.

– Я хочу отправиться в странствие. Но сначала мне нужно обратить все, что здесь есть, в деньги.

– Я… не против, но…

– Я служил здесь больше десяти лет. Уж такое-то прощание я заслуживаю. Ведь я честно защищал эту землю.

Лишь последние слова прозвучали как шутка пьяного человека.

– Ладно, насладись целой ночью хорошего сна. Так давно у меня не было гостей. Ты удивишься, как приятно спать на соломе, которая не слежалась!

Фрид проговорил это помпезно, как рыцарь на поле брани, а потом громко, добродушно рассмеялся.

***

Среди всего, что возводит человек, форты по простоте и изяществу уступают разве что церквам. Фрид спускался по каменной лестнице внутри здания и на ходу говорил.

Чтобы возвести форт на вершине холма, была необходима ведущая на холм дорога, и эта дорога все время шла спиралью по часовой стрелке. С одной стороны, это позволило поднимать грузы по довольно крутому склону, с другой – если на форт попытаются напасть враги на конях, они будут все время подставлять защитникам правый бок. Поскольку обычно рыцари держат оружие в правой руке, а щит в левой, это сделает их уязвимыми для защитников форта.

Бойницы в каменной стене, защищающей форт, не только позволяли наблюдать за врагом – они были проделаны в согласии с солнечным календарем и позволяют при осаде определять дату. Так, месяц можно узнать по высоте бойницы, через которую солнечный свет попадает в форт в полдень.

Вокруг стен форта в разных местах были прокопаны канавки, через которые дождевая вода, стекающая со стен, поступала к огороду. Там были вкопаны бочки, чтобы вода не пропадала; а избытку воды не давали уходить каменные плиты, вкопанные в землю, и позже эту воду можно было доставать, как из колодца. Еще более удобным делало этот форт то, что дым, выходящий из кухни, шел по трубам и обогревал все здание.

– В одиночку все это поддерживать – та еще работенка; особенно тяжело возиться с разбитыми камнями.

Так сказал Фрид, однако сам Лоуренс чувствовал, что одному человеку ухаживать за фортом несколько лет – это почти чудо.

Сокровищница, куда Фрид провел его после завтрака, была, конечно, не разграблена врагом, а содержалась в чистоте вопреки силам влаги и плесени.

– Ну, не скажу, что это что-то дорогое, но оно здесь было оставлено на случай визита графа Зенфилда. Для меня это бесценное сокровище, а что скажешь ты? Что-нибудь из этого ты сможешь обратить в деньги?

В свете горящей свечи Лоуренс увидел сложенные шатры, какими пользуются высокопоставленные особы во время путешествия, флаги и разнообразную старинную посуду. Шатры и флаги явно были из хорошей материи, плесени на них не было, так что они стоили приличных денег. Посуда была не из величественного серебра, но из обычной стали и олова. Она, конечно, стоила по меньшей мере столько, сколько металл, из которого была сделана. Лоуренс также увидел пергаменты с правами на форт и освобождением от налогов. Однако этот форт даже разбойники больше десяти лет не замечали, и любому было понятно, что все эти привилегии ничего не стоят. Но если тексты счистить, пустые пергаменты можно будет продать. Ну и, если поискать, возможно, Лоуренсу удастся найти что-нибудь вроде книги с рыцарскими историями.

Мысленно все подметив и учтя собственные издержки, Лоуренс принялся рассказывать Фриду обо всех предметах по очереди.

Фрид вел счет на вощеной деревянной табличке с помощью кинжала.

– Хм. Надо же, как получается… – произнес он с видимым облегчением, подсчитав все числа.

– Шатры и книги стоят неплохих денег. Может хватить на взнос, чтобы тебя приняли в монастырь.

И тогда он сможет мирно прожить остаток дней в молитвах и размышлениях.

На слова Лоуренса Фрид рассмеялся.

– Ха-ха-ха. Я и так достаточно долго прожил здесь, разглядывая лишь небо и пустую степь. Я совершенно не собираюсь тратить деньги вот так, – сказал он, точно юноша, потом глубоко вздохнул. – Я оставил родную деревню, чтобы мечом заработать собственный кусок земли. Сейчас я не могу умереть под крышей. Я Фрид Риттенмайер, член рыцарского ордена графа Зенфилда.

В голосе старого воина была сила, подобающая старому воину.

Слова Фрида, похоже, пробудили что-то в нем самом: он вдруг посмотрел на Лоуренса и сказал:

– Я теперь вспомнил, что я рыцарь. Я забыл принять в расчет самое важное.

– Самое важное? – переспросил Лоуренс, однако Фрид не ответил. Он вернул оставленный на столе кинжал себе на пояс и зашагал в угол не особенно просторной сокровищницы.

Убрав в сторону ящики с оставленными графом шатрами и флагами, он разом сорвал лежащую под ними алую ткань. Лоуренсу в первый миг показалось, что там какой-то выступ, оставшийся еще с тех времен, когда эту подземную комнату создавали, однако под тканью обнаружился еще один деревянный ящик, достаточно большой, чтобы туда мог вместиться взрослый человек.

Не успел Лоуренс мысленно подивиться, что может быть там внутри, как на его вопрос тут же был дан ответ.

Фрид снял с ящика крышку, и свечи осветили силуэт, похожий на коленопреклоненного человека. Это были старые доспехи – полные, с поножами и шлемом.

– Вот.

Фрид взял в руки шлем и с немного тоскующим прищуром погладил небольшие вмятинки на нем.

Быть может, в давние времена эти доспехи сопровождали Фрида на поле боя и не раз спасали ему жизнь.

– Не мог бы ты продать вот это? Я понимаю, они тяжелые, и их трудно взять с собой, но все же.

С этими словами Фрид протянул шлем Лоуренсу.

Шлем был хорошо смазан: он слегка потускнел, но следов ржавчины видно не было. Немного его отполировать – и он будет готов вновь отправиться на поле боя в любой момент.

Прикинув цену, Лоуренс посмотрел на Фрида; тот ответил ему смущенной улыбкой.

– Доспехи, спасавшие мою жизнь в молодости, должны чего-то стоить.

Лоуренс слышал, что, когда юноша покидает родной дом в поисках славы, от того, есть на нем доспехи или нет, зависит, кем он станет – рыцарем или разбойником.

Это как королевская мантия: просто надев что-то столь ценное, человек показывает всем свое высокое положение.

Но правильно ли продавать такое?

Такие мысли крутились у Лоуренса в голове, и он никак не мог подобрать слова.

– …Мне кажется, это… стоит не меньше, чем все остальное вместе взятое… но…

– Мм. Понятно, понятно. Они стоят больше, чем графские флаги и шатры, которые так героически смотрелись на поле боя. Думаю, в этих доспехах я тоже весьма внушительно бы выглядел.

Все так и было, если принимать в расчет только деньги, однако по тону Фрида ясно было, что он имел в виду нечто другое. Как яркая вышивка на алых стягах, которым люди присягали на верность и ради которых рисковали жизнью, так и эти потускневшие доспехи сохранили сейчас лишь малую толику ценности, какую имели прежде.

Как и все, что осталось позади по прошествии времени.

Лоуренс прекрасно сознавал ужасную истину: престиж, сила и тому подобное – все преходяще.

– А-ха-ха. В прежние дни мне бы и в голову не пришло продавать свои доспехи. А сейчас при этой мысли задыхаюсь не я, а торговец. Право же, забавно!

И Фрид хлопнул засмущавшегося Лоуренса по спине.

Быть может, все дело было в неверном свечном свете, но Лоуренсу казалось, что Фрид пытается храбриться.

– …Честно говоря, мне кажется, что на путешествие тебе хватит и без продажи доспехов. А чтобы содержать и дальше этот форт, тебе всего-то понадобится заплатить каменщику и садовнику.

– Нет, все в порядке. Граф произвел меня в рыцари, чтобы я защищал этот форт. Если я уйду, мне и доспехи больше не понадобятся.

В торговле – что в городах, что в деревнях – труднее всего вести дела с упрямыми стариками. Какими бы сговорчивыми они ни казались, они никогда не отходят от своих любимых идей. Лоуренс чувствовал это и во Фриде, но отказаться от мысли переубедить старого рыцаря его заставило тоскливое выражение на лице того.

Фрид и сам не хотел продавать доспехи.

Однако они, окутанные накопившимися воспоминаниями старика, были для него слишком тяжким бременем.

Что он чувствовал, было очевидно.

– Что ж, давай поднимемся и немного выпьем. Раз уж я собираюсь отбыть, сначала хотелось бы откупорить кое-какое винцо.

Лоуренс поддразнил Фрида, сказав ему, что раз тот собирается пить еще до полудня, значит, он по-прежнему так же бодр, как во времена своей юности.

Убрав шлем на место и закрыв ящик, Лоуренс и Фрид покинули сокровищницу и направились вверх по лестнице.

– Я во множестве больших сражений участвовал. То была война, которую еще тысячу лет будут помнить. Я сбился со счета, сколько стрел угодило мне в шлем. Когда вражья секира отскочила от моего доспеха, искры были такие, что меняпочти ослепило. Когда я ждал, пока его починят, кузнец сказал – то было благословение Господне, что он выдержал.

Белое вино, которое Фрид достал из погреба и разлил по кубкам, было чуть мутным от осадка. В отличие от дешевых вин, куда добавляют имбирь, чтобы скрыть привкус гущи от давленого винограда, здесь можно было осушить кубок и лишь потом увидеть гущу на дне – признак отменного вина; Лоуренс об этом прежде слышал, но сам никогда не видел.

Это явно не тот напиток, который пьешь, сидя на крыльце и играя со свиньей, пока твои башмаки постепенно лохматятся из-за того, что их клюют куры.

Увидев, что Лоуренс стесняется пить, Фрид расплылся в ухмылке.

– Поистине сам Господь направил ко мне этого юношу, знающего цену вещам!

И он грандиозным жестом поднял свой кубок и осушил его одним глотком.

У Лоуренса не оставалось выхода, кроме как выпить тоже.

Вино было настолько хорошим, что Лоуренсу захотелось позже выплюнуть его во фляжку, закупорить и продать в городе.

– Я мечтал когда-нибудь выпить его с графом, но тут уж ничего не поделаешь.

Внезапно его улыбающееся лицо показалось Лоуренсу вовсе не лицом старика, прожившего в несколько раз дольше, чем он сам, а лицом своего ровесника – нет, даже подростка, по-прежнему жадно впитывающего героические легенды.

Фрид снова наполнил кубок Лоуренса таким прекрасным вином, что оно чуть ли не слепило. Лоуренс, опасаясь, что уже опьянел, спросил:

– Куда ты собираешься идти, когда покинешь это место?

Фрид посмотрел на Лоуренса исподлобья, но с улыбкой в глазах, наливая вино себе. Вино было из тех, какое пьют аристократы за обедом, однако Фрид наливал жадно – его кубок переполнился, и то, что пролилось, тут же принялась слизывать случившаяся рядом овца.

– Я подумываю навестить своего друга. Он время от времени шлет мне письма. Путь к нему проходит как раз мимо монастыря, который так любезно присылает мне все необходимое.

Большинство людей даже низкопробный эль пьют аккуратнее.

Фрид осушил полкубка и впился зубами в колбасу.

– Он был крепок, однако сейчас уже в почтенном возрасте. Быть может, это последний раз когда я смогу поговорить с кем-то о былых временах. Кроме того, я хочу увидеть своими глазами, как поживает город, который я когда-то защищал. А может, я еще зайду в церковь в городе, который когда-то грабил, исповедуюсь в своих грехах. Даже я хочу отправиться на небеса.

И он ухмыльнулся. По нему сразу было видно – вот человек, который в молодости был привычен к полю брани; и в этом было свое очарование. Лоуренс даже немного пожалел, что едва ли будет похож на Фрида, когда сам доживет до старости.

– И я подумал, что хорошо бы пожить в дороге, как вы, бродячие торговцы, и когда-нибудь свалиться на теплую травку, чтобы испустить последний вздох.

Вот куда подвел свой рассказ Фрид.

– Эээ, правда?..

– Ты, должно быть, испытывал такое. Живот пуст, и ты одним погожим деньком лежишь на травке, думаешь, что можешь умереть, и глядишь в небо… Такое странное возбуждение тебя охватывает.

При этих словах Фрид и впрямь посмотрел на небо.

Лоуренс взял в рот немного вина, словно дуясь немного.

Ибо с тех самых пор, как он сам стал независимым торговцем, его взгляд был приклеен к земле в поисках выпавшей у кого-нибудь монетки. Будучи голоден, он воображал, что варит кожу, или даже пристально разглядывал мускулистый круп своей лошади.

Не было у него врожденного мужества, позволяющего лежать, раскинув руки, смотреть на небо и готовиться к смерти. Он даже представить себе такого не мог.

Сожалея об этом, Лоуренс глядел перед собой.

– Думаю, мне хотелось бы умереть так, если бы только я мог. Но на самом деле… – и Лоуренсу показалось, что Фрид затем пробормотал еще что-то, но что именно, он не разобрал.

Лоуренс переспросил, но Фрид, будто вовсе ничего не говорил, просто запил свои слова вином.

– Что осталось скрывать рыцарю, который показал торговцу свою сокровищницу?

Эта фраза показала себя особенно действенной против благородного рыцаря.

Фрид хлопнул себя по лбу и весело рассмеялся, затем кинул кусок хлеба с колбасой бродящему рядом в поисках еды Шутиккенгальту.

– Да, ты верно подметил. Я столько всего наговорил – и сам удивлен, что дожил до таких лет, когда могу так думать.

Шутиккенгальт подобрался ближе в надежде получить еще что-нибудь. Фрид пихнул его пятачок в сторону миски, стоящей на крыльце, потом продолжил:

– Вообще-то лежать на травке и глядеть в небо мне уже доводилось – во время моего первого сражения.

Лоуренс даже представить себе не мог, как давно это было, однако Фрид рассказывал так, будто все произошло вчера.

– Я был в тяжелых доспехах, на незнакомом коне и воображал себя великим воином. Я встретился с врагом и обменялся парой ударов копьями. Я подумал, что убил его, а потом пришел в себя, и оказалось, что я лежу на спине и смотрю на небо. Доспехи были безумно тяжелы; они крепкие, но если в них упадешь, то сам уже не встанешь. Мне оставалось только ждать, либо пока придут друзья и выручат меня, либо пока меня проткнут.

Лоуренс едва не рассмеялся, представив себе рыцаря в доспехах, лежащего на спине подобно перевернутой черепахе.

– Конечно, я приготовился умереть. Я даже не услышал звука собственного падения, и перед глазами у меня было только чистое небо ранней весны. Хотя вокруг меня кипела битва, я все равно подивился, не на небесах ли я уже.

И напоследок Фрид тихим голосом поведал:

– Когда я подумал, что победил врага, я от восторга упал с коня.

Даже без тяжелых доспехов, упав с высокого коня, вполне можно погибнуть.

То, что Фрид отделался лишь сотрясением и что его не проткнуло, точно рыбу, чье-нибудь копье, значило, несомненно, что с ним было благословение Единого бога.

Однако фразу, начатую словами «но на самом деле», Фрид так и не продолжил.

Словно осознав, что пытается обмануть сам себя, Фрид упрямо почесал нос и снова приложился к кубку, наблюдая, как Шутиккенгальт и Поль сражаются за кусок хлеба.

Когда он вновь заговорил, в руке у него был уже третий кубок.

– У меня к тебе еще одна просьба.

Проведя с Фридом достаточно времени, Лоуренс примерно догадался, что он может попросить. Такое тоскливое лицо было у старика в сокровищнице, когда он смотрел на доспехи.

– Да, – ответил Лоуренс, не в силах скрыть улыбку.

Щеки Фрида покраснели, но глаза смотрели на Лоуренса твердо.

– Не согласишься ли ты быть моим противником в моем последнем бою?

Он хотел вспомнить разок давние времена, прежде чем отправиться в странствие.

Для Лоуренса, прекрасно сознающего, что он еще очень нескоро станет торговцем, способным с холодным сердцем превращать в деньги все, к чему прикоснется, это была очень трогательная просьба.

– Я к твоим услугам.

Фрид резко встал и посмотрел на слепящее солнце.

***

Хотя в целом доспехи были в хорошем состоянии, ремни и кожаные части – что неудивительно – прогнили и покрылись плесенью; их требовалось заменить.

К счастью, у Фрида были искусные руки, не хуже, чем у любого ремесленника. Он быстро сделал новые кожаные ремни и принялся сноровисто чинить доспехи.

Лоуренс тем временем полировал шлем, латы и перчатки куском полотна, смоченным маслом.

Повсюду были вмятины и следы ударов клинка. На шлеме виднелись такие вмятины, что, казалось, эти удары были смертельны, и даже шлем не должен был спасти.

Сам Фрид со смешком произнес:

– Просто удивительно, что я выжил после всего этого, да?

Такая мысль часто посещает выживших.

А умереть можно даже от заостренной палки, воткнутой каким-нибудь мальчишкой в какой-нибудь деревушке.

– Что ж, давай посмотрим?

Когда починка была закончена, уже миновал полдень.

Овцы и Шутиккенгальт щипали траву рядышком возле хлева. Кудахтанье Поль доносилось время от времени из-за форта.

Доспехи, несущие на себе множество боевых отметин, но отполированные до зеркального блеска, выглядели так великолепно, что даже Лоуренс, избравший для себя путь торговца, немного взбудоражился.

Он даже подумал: «Как можно такое продавать?»

– Не уверен, что смогу это все надеть, но… – произнес Фрид, разглядывая доспехи вместе с Лоуренсом, однако голос его прозвучал очень неискренне.

Понятно почему – он хотел надеть их, но явно слегка стеснялся делать это на глазах у Лоуренса.

– Так, теперь оружие. В сокровищнице есть копья и мечи, я схожу принесу. Что мне взять? – спросил Лоуренс. Фрид чуть подумал и ответил:

– Возьми один меч и одно копье.

– По одному?

– Да. Я возьму меч. Ты справишься с копьем?

Лоуренс слышал, что лишь юные рыцари, полные сил, способны махать мечом, сидя на коне и к тому же в тяжелых доспехах; если ты верхом, куда разумнее с разгона атаковать копьем.

Но Лоуренс отправился в сокровищницу и, как ему было сказано, взял там один меч и одно копье.

Когда он вернулся во двор, дивясь про себя, годится ли такое оружие для тренировочного боя, где нельзя наносить настоящие удары, он обнаружил перед собой невысокого рыцаря.

Поразило Лоуренса не столько то, что Фрид сумел облачиться в тяжелые доспехи самостоятельно, – хотя и это поразило изрядно, – сколько его вид в целом.

Сам Фрид в латах выглядел замечательно, однако сидел он вовсе не на коне, а на баране, продолжающем как ни в чем не бывало щипать траву.

– Узри моего любимого барана Эдварда Второго!

Эдвард Второй ответил раздраженным «бе-е».

Похоже, Фрид понял, что в своем возрасте уже не обладает ни выносливостью, ни мастерством, чтобы скакать на коне.

Но скакать на баране, да еще в таком облачении, – это выглядело очень уж смешно.

Лоуренс не удержался от смеха. Фрид тоже издал смешок, но тут же громко потребовал:

– Подай меч!

И, сжав меч в правой руке, притронувшись рукоятью к груди, а клинком едва не коснувшись лба, он воскликнул, наполнив своим голосом весь форт:

– Я, Фрид Риттенмайер, служу под стягом алого орла графа Зенфилда!

Без тени колебаний он крутанул меч в руке. Несмотря на тяжелые доспехи, похоже, его тело все еще не забыло, как обращаться с мечом.

– Подними копье, юноша! – вскричал Фрид.

Неуклюжим движением Лоуренс поспешно поднял острие тяжелого копья.

В следующее мгновение Фрид, похоже, шлепнул левой рукой по бараньему крупу.

Эдвард заблеял – чуть ли не закричал – и понесся вперед.

Изумленный Лоуренс стоял столбом. Фрид промчался мимо него и проворно ударил мечом по древку копья.

– Что, юноша? Трусишь?

Фрид ухватил ничего не понимающего Эдварда у основания шеи и принялся разворачивать его в сторону Лоуренса.

Почтенный старый рыцарь верхом на пушистом баране.

Выглядело это смешно, но в то же время и красиво.

– Мой меч против твоего копья. Узнаем же здесь и сейчас, кого благословила богиня победы!

Эдвард мчался, словно пытаясь сбежать от груза на своей спине.

Однако он был всего лишь бараном.

Его ноги вдруг почти остановились, и он медленно побежал к Лоуренсу.

Фрид занес меч над головой, не отводя глаз от лица Лоуренса.

Несмотря на взбудораженность, его глаза не слезились от ностальгии; на его лице было мягкое выражение.

Лоуренс ткнул копьем в сторону открытого живота. Фрид отбил копье и вновь занял атакующую позу с грацией куда более молодого человека. И тут внезапно терпение Эдварда лопнуло: он опустил голову и помчался вперед со всех ног.

От этого внезапного ускорения Фрид потерял равновесие и под тяжестью доспехов и меча откинулся назад. Острие копья Лоуренса ударилось в его шлем, и древко с легкостью переломилось.

Фрид слетел со спины Эдварда назад и рухнул наземь, раскинув руки.

Один миг – и все было кончено.

Грохот падения привел Лоуренса в чувство. Он поспешно отбросил древко копья и подбежал к Фриду.

– Господин Фрид!

Старик молча смотрел в небо.

Удивило Лоуренса то, что он по-прежнему сжимал меч.

То, что он не вставал, было отчасти из-за удара о землю, но в основном, скорее всего, он просто не мог подняться самостоятельно, как и в его рассказе.

Глядя в небо, Фрид драматичным голосом произнес:

– Не… неужели небеса оставили меня?..

Взгляд Фрида медленно перешел на Лоуренса.

– Но если в тебе есть сострадание…

Левой рукой Фрид снял с пояса кинжал, которым пользовался прежде.

– …не нанесешь ли ты последний удар?

Кинжал был не таким, как те, что бродячие торговцы вроде Лоуренса применяют для повседневных нужд. Он был более угрожающим.

Фрид держал его за клинок и протягивал Лоуренсу рукоятью вперед; этот жест напоминал то, как торговцы обмениваются кинжалами, когда заключают письменные договоры.

Благородный рыцарь обязан оставаться благородным даже в поражении.

Поскольку он был в доспехах, срубить ему голову мечом или пронзить грудь копьем было бы непросто. Воткнуть кинжал в щель между шлемом и латами выглядело более разумным.

Судя по серьезному взгляду Фрида, он вовсе не шутил.

Точно зачарованный, Лоуренс согнулся перед этой волей и принял кинжал.

И, глядя на клинок, более длинный и толстый, чем у повседневных орудий, он сглотнул.

Неужели именно этого хочет Фрид? Неужели он в буквальном смысле просил, чтобы Лоуренс отправил его в вечное странствие?

Его сюзерена больше не было; он был не нужен даже разбойникам; когда привилегии перестанут действовать, монастырь не будет больше присылать необходимые вещи и припасы. Форт уже был забыт всем миром – прибежище старого рыцаря, показавшего свою сокровищницу бродячему торговцу и скакавшему на баране вместо коня.

Самоубийство считается грехом.

Почему бы тогда не добиться того же с помощью другого?

Лоуренс посмотрел сверху вниз на Фрида.

Сжав кинжал покрепче, чтобы скрыть дрожь руки…

…он заметил выгравированные на клинке слова.

«Господи, даруй мне милосердие».

Его взгляд впился в эти слова, точно они притягивали его.

Даже если для гордости рыцаря поражение невыносимо, это еще не означает, что он желает смерти. Если он не может просить о милосердии собственным языком, достаточно написать эти слова на кинжале, предназначенном, чтобы его прикончить.

Должно быть, это родилось из пропасти между честью и истинными чувствами человека.

Лоуренс выдохнул. Его лицо расслабилось, и он отправил кинжал себе за пояс.

Как только Фрид увидел это, сила ушла из его шеи: голова со стуком откинулась, и он вновь уставился в небо.

На лице его было не умиротворение, но облегчение.

– Значит, я был помилован?

– Да. Торговцем.

Губы Фрида изогнулись, и он вздохнул.

– Значит, я больше не могу называть себя рыцарем. Это была хорошая, долгая битва.

После чего старый воин Фрид закончил свои приготовления к тому, чтобы покинуть форт.

***

Когда Лоуренс закончил свой рассказ, оказалось, что дождь успел прекратиться.

Хоро была в его объятиях; он обнимал ее сзади, а она привалилась к нему и не шевелилась вовсе. Нос Лоуренса щекотал сладкий запах ее русых волос вместе с влажностью воздуха после дождя.

Она что, заснула?

Едва Лоуренс успел так подумать, как Хоро в его руках чуть шевельнулась.

Ему показалось, что она собирается чихнуть; во всяком случае, костерок перед ними стал намного меньше.

– …Мн!

Он подумал было, что Хоро что-то пробормотала, но оказалось, что она просто зевает.

Мудрая волчица в его объятиях растопырила руки и запрокинула голову к небу.

Завершив зевок, достойный королевы лесов, она полузакрыла глаза, потом подобралась к кучке деревяшек и протянула к ней руку. Хвост, который был как раз между ней и Лоуренсом, стукнул Лоуренса по лицу – явно нарочно.

Лоуренс подумал, что, возможно, зевком она прикрывала выступившие на глазах слезы.

Ее саму попросили остаться в пшеничных полях, и она оставалась там несколько веков, когда человек, попросивший ее об этом, давным-давно умер, а люди позабыли.

– Значит… с тех пор здесь никто и не живет?

На середине фразы Хоро прокашлялась, словно ее горло отвыкло говорить.

– Думаю, да. Правда, господин Фрид сказал, что все-таки ему жалко все оставлять и что он попытается найти кому передать права на форт; но, похоже, у него не получилось.

В конце концов, все земельные споры идут по двум причинам: безжизненная земля остается безжизненной, а плодородной земли мало.

Это железный закон мира; но все равно, увидев его в действии своими глазами, чувствуешь некое уныние.

Внезапно Хоро подбросила дерева в огонь, и во все стороны разлетелись искры.

– Быть может, так устроен мир.

Голос ее звучал странно искренне. Поднявшись на ноги, она посмотрела на небо и продолжила:

– Ничто не остается неизменным. Нам остается лишь ценить то, что перед нами сейчас. Что-то в этом роде?

Если так говорила Хоро, прожившая столетия, то Лоуренсу, прожившему всего пару десятков лет, ответить было нечего.

Однако Мудрая волчица из Йойтсу, похоже, была немного смущена тем, что пришла к такому лишь через несколько веков.

Она повернулась к Лоуренсу, неловко улыбнулась и сказала:

– …Я голодна.

Лоуренс неверяще улыбнулся и достал хлеб и колбасу. Трапеза в такую ночь – это скорее роскошь, чем завтрак, но Лоуренс устал от рассказа и тоже проголодался.

Достав кинжал и поднеся к колбасе, он вдруг почувствовал на себе взгляд Хоро и поднял голову.

Хоро, глядя на него сверху вниз со зловредной ухмылкой, спросила:

– А сколько милосердия выкажешь мне ты?

Сперва Лоуренс не мог ухватить, что она имела в виду, но, едва взглянув на свои руки, понял.

Прожорливая Хоро против прижимистого торговца Лоуренса. Толщина кусков колбасы была проявлением борьбы их интересов.

Хоро требовала милосердия в виде толстых кусков, Лоуренс же просил ее быть милосердной и есть поменьше.

Все еще прижимая лезвие к колбасе и не глядя на Хоро, Лоуренс промолвил:

– Ты требуешь, чтобы я перестал быть торговцем?

И сдвинул кинжал, чтобы отрезать тонкий ломтик.

Когда осталось лишь совсем чуть-чуть надавить, чтобы надрезать тонкую кожицу, Хоро весело сказала:

– Когда такое случится, я сама тебя прикончу.

После чего села на корточки перед Лоуренсом, взялась за кинжал и сдвинула, чтобы отрезать кусок вдвое толще.

Ее большие янтарные глаза прямо перед глазами Лоуренса смотрели озорно.

Даже рыцарь Фрид, конечно, сдался бы.

Лоуренс вложил силу в держащую кинжал руку.

– Ооо, Господь даровал мне милосердие, – и Хоро довольно улыбнулась.

Здание быстро превращается в руины, когда нет человеческих рук, которые бы за ним ухаживали. Так и улыбка быстро исчезает, когда нет хорошей еды, которая бы ее подпитывала. Особенно верно это было в отношении Мудрой волчицы.

Сам не веря тому, какие оправдания он придумывает, Лоуренс отрезал толстый кусок колбасы и протянул его Хоро.

Что бы ни происходило, когда-нибудь все закончится, и они расстанутся.

А раз это неизбежно, Лоуренсу хотелось по крайней мере сохранить на ее лице улыбку, пока этот момент не настанет.

– Господи, даруй милосердие глупому бродячему торговцу, – пробормотал он. Кинжал в лунном сиянии тускло блеснул.

Волчица и пепельная улыбка

Господин Лоуренс и госпожа Хоро опять поссорились.

Причина – госпоже Хоро на ужин положили недостаточно мяса.

Господин Лоуренс сказал, что убрал из ее порции столько сушеного мяса, сколько она стащила и съела. В ответ госпожа Хоро заявила: «Хватает же тебе наглости такое утверждать, а где доказательства?» – и прочее.

Госпожа Хоро вправду стащила и съела сушеное мясо. Когда господин Лоуренс ушел в город, чтобы разведать, как там что, и поговорить с людьми на постоялых дворах, я своими собственными глазами видел, как она сидела на кровати и, расчесывая свой хвост, спокойно жевала мясо.

Однако господин Лоуренс этого знать не мог, поэтому, когда у него потребовали доказательств, ответить ему было нечего. Я подумал, что, если все расскажу, ситуация перевернется с ног на голову.

Я этого не сделал, потому что подумал, что, быть может, это был какой-то план госпожи Хоро.

В конце концов, она ведь богиня, Мудрая волчица, прожившая много столетий.

Госпожа Хоро продолжала давить:

– Ну, так где доказательства?

Господин Лоуренс, глядя исподлобья с недовольным видом, ответил:

– Их нет.

Госпожа Хоро какое-то время смотрела на него сердито, потом фыркнула и отвернулась. Позже, она заявила, что в своем праве, и, запустив руку в мешочек с сушеным мясом, вытащила целую горсть.

Свидетелем подобных перепалок я был множество раз с тех пор, как они позволили мне путешествовать с ними.

Иногда споры начинались из-за пары слов или из-за малейших недопониманий, но часто бывало так, как сейчас, когда виновата явно была госпожа Хоро. Сначала я очень переживал в таких случаях, но в последнее время привык. Когда такое случается, я просто отворачиваюсь от них и стараюсь не думать.

Сейчас господин Лоуренс вздохнул, госпожа Хоро раздраженно отвернулась. Быть может, госпожа Хоро просто не понимает, что поступает дурно. Я считаю, что если двое думают по-разному, то им следует просто поговорить друг с другом как следует, однако эти двое так почему-то не делают.

Однако, хоть они сейчас и отвели взгляды, стараясь не смотреть друг на друга, я чувствовал, что они ближе, чем были до ссоры. Может, потому что они оба подались чуть вперед.

В своей деревне я такое видел нечасто.

***

В городе есть множество мест, где можно поужинать, например таверны или общие комнаты на постоялых дворах; однако господин Лоуренс предпочитает, насколько это возможно, трапезничать в своей комнате.

В своей комнате обычно едят то, что купили недорого и только приготовили на постоялом дворе. Если спросить господина Лоуренса, он непременно скажет, что так выходит дешевле. И еще он скажет, что так можно тратить меньше, даже если кому-то окажется недостаточно и он попросит добавки.

Потом он добавит с вымученной улыбкой, что это особенно важно теперь, когда с ним вместе странствует кое-кто, обожающий поесть и выпить всласть.

Госпожа Хоро, зная, почему господин Лоуренс не ест в тавернах и общих комнатах, пьет вино, как нечто драгоценное. Когда мы трапезничаем в своей комнате, она, выпив свою долю вина, добавки не получает, сколько ни дуется и ни капризничает. В таких случаях господин Лоуренс лишь с непроницаемым видом открывает и протягивает ей мех с водой.

Когда господин Лоуренс и госпожа Хоро ссорятся, они не кричат друг на друга и не кидаются разными вещами, как я часто видел в своей деревне. Они просто вдруг перестают разговаривать друг с другом. И каждый не глядит на другого, точно его вовсе нет. В моей деревне, когда кто-то ссорится, кажется, что они оба в огне, и соседи, как правило, не подходят, пока те не выгорят, потому что там постоянно ломается что-то ценное.

А господин Лоуренс и госпожа Хоро, даже когда друг к другу настроены холодно, при этом все равно могут говорить с другими улыбаясь. Глядя на их лица, любой бы подумал, что с самого утра они веселились.

Каждый из них может совершенно не замечать другого, словно стерев из памяти само его существование. Это получается у них так естественно. И даже если господин Лоуренс сдается первым, не выдержав этого состязания «не замечай другого», и принимается снова и снова заговаривать с госпожой Хоро, на нее это не действует, пока ее собственное настроение не улучшается. Она в совершенно естественной позе совершенно естественным голосом и с совершенно естественными движениями глаз беседует со мной, как будто господина Лоуренса рядом вовсе нет.

То, как они оба умеют сосредоточенно улыбаться, хотя в душе рассержены, сначала меня даже немножко пугало.

Однако, если окинуть взглядом всю картину, их поведение кажется таким детским, что я их обоих просто не понимаю.

После трапезы я помыл посуду, которую мы одолжили на постоялом дворе, и отнес ее на кухню. Когда я вернулся, господин Лоуренс как раз выходил из комнаты, чтобы наполнить кувшин водой.

Я был не в силах больше сдерживаться и рассказал ему про госпожу Хоро.

У господина Лоуренса сделалось такое удивленное лицо, как будто он и не спорил с госпожой Хоро совсем недавно.

– Мм? Хоро?

– Да… Эмм, мне показалось, что будет нехорошо, если я смолчу…

Церковь учит, что Господь видит все наши поступки, поэтому пытаться скрывать их бесполезно. Однако у людей нет таких глаз, как у Господа, поэтому от многих из нас правда остается скрыта.

В моей деревне в наказание за ложь порют охотничьим луком по ягодицам.

В человека в буквальном смысле вбивают, что, когда деревня утопает в снегу посреди зимы, когда в окрестных горах рыщут волки и медведи, даже мельчайшая ложь или недомолвка может привести к немыслимым бедам.

С тех пор как я спустился с гор, я встречал ложь и недомолвки множество раз, но я по-прежнему убежден, что такие вещи необходимо выправлять.

Тем более – потому что я сам съел кусочек сушеного мяса, который госпожа Хоро сунула мне в рот.

– Да, я знаю.

Вот что господин Лоуренс сказал мне с улыбкой.

– А? Но, господин Лоуренс, как…

– Конечно, если ты настаиваешь на доказательствах, то их у меня нет. Но у нас не хватает четырех кусков сушеного мяса. Думаю, Хоро съела три, а ты четвертый, верно?

Он меня поймал. Я поднес кончики пальцев ко лбу.

Господин Лоуренс, прекрасно разбирающийся в самых трудных фразах из Писания, мог вспомнить все, что у него было и сколько.

– …Я очень виноват, – и я повесил голову.

В моей деревне тех, кто ворует еду, даже заставляют стоять голыми на улице.

Но господин Лоуренс лишь натянуто улыбнулся и поставил кувшин для воды мне на голову.

– Хоро ведь заставила тебя его съесть, не так ли?

Именно так все и было, но меня немного обеспокоило то, что господин Лоуренс был в этом убежден.

– Или я неправ?

Опустив глаза, я чуть качнул головой.

– Я доверяю тебе, поэтому и не сомневаюсь в том, что ты сказал.

Когда я поднял голову, на лице господина Лоуренса была его обычная улыбка.

– Кроме того, думаю, Хоро и сама смутно осознает, что я считаю, сколько у нас сушеного мяса, – произнес господин Лоуренс, сняв у меня с головы кувшин и зашагав вперед.

– Ээ… – удивленно вырвалось у меня, и я поспешил следом, ожидая продолжения.

– Не то чтобы я собирался ее судить и выяснять, виновна она или нет. Я не настолько скряга.

Господин Лоуренс открыл дверь во внутренний двор и вышел.

Луна на ночном небе с легкостью затмевала собой лампу в руке господина Лоуренса.

– Но в путешествии, если постоянно теряешь бдительность, это рано или поздно приведет к беде. Например, в тяжелом положении тебе придется отказаться от чего-то просто потому, что тебе будет чуть-чуть не хватать денег или чего-нибудь еще. Понимаешь?

Я кивнул, и господин Лоуренс ответил мне тем же.

Я подумал, что это очень важные слова.

У господина Лоуренса, когда я кивнул, сделалось удовлетворенное лицо, но тут же оно поугрюмело.

– Но, когда речь идет о некоторых вещах, она мыслит очень узко. Я не против обычной детскости, однако если я докажу ей, что она ведет себя неподобающе, то, боюсь, она страшно разупрямится.

Я подивился про себя, неужели это и вправду относится к госпоже Хоро, волчице столь величественной, что ее даже зовут Мудрой волчицей.

Едва я так подумал, господин Лоуренс вздохнул, поник плечами и, придвинув лицо ближе ко мне, сказал:

– Если, допустим, я загоню ее в угол и скажу: «Ты украла еду», – она это признает, да. Но я уверен, что позже при любом удобном случае, когда я буду передавать ей еду, она будет говорить что-нибудь вроде: «А это не краденая еда?» Или, скажем, «Это вправду можно есть?», или даже «Эй, малыш Коул, это ловушка».

Когда господин Лоуренс говорил, подражая манере речи госпожи Хоро, вид у него был такой, словно он смертельно боялся этих слов.

Я не мог с уверенностью сказать: «Нет, она ни за что так не поступит»; напротив, нечто подобное она вполне способна сказать.

Слова господина Лоуренса меня поразили, но удивило меня то, что на лице его был настоящий ужас, но не было ни капли раздражения к госпоже Хоро.

– Поэтому мне не нужно загонять ее в угол и вбивать в нее, как гвоздь, то, что я веду счет нашей еде. Хоро не глупа. Если я ей мягко укажу, даже она на какое-то время перестанет таскать еду; а несколько едких слов даже не считаются серьезной ссорой. Кроме того… – господин Лоуренс вытянул из колодца ведро и наполнил кувшин холодной водой. – Когда она дуется, ей самой становится немножко труднее клянчить еду и вино, не так ли?

Я восхищенно кивнул.

Да, госпожа Хоро и впрямь невероятно упряма насчет некоторых вещей.

– Ох уж… Она ведь должна прекрасно знать, что бывает, когда наваливаются проблемы, а ты не готов… Все-таки с ней трудно.

Держа полный почти до краев кувшин, господин Лоуренс тяжко вздохнул.

– Где бы она сейчас была, если бы я с ней не путешествовал?

***

По коридору проходил, видимо, знакомый господину Лоуренсу торговец, поэтому я взял кувшин и вернулся в комнату.

Госпожа Хоро сидела на кровати, с по-прежнему кислым видом пила вино и расчесывала хвост.

– Мм. Вода?

– Да. Хотите?

Госпожа Хоро кивнула. То, что она стала пить воду, означало, видимо, что с вином она на сегодня закончила.

Когда пьешь только вино, тебя одолевает жажда, но утолить ее вином же не удается. «Даже дурни утоляют жажду водой» – так говорит сама же госпожа Хоро.

Я принялся оглядывать комнату в поисках чего-нибудь вроде чашки, но госпожа Хоро протянула руку, взяла у меня кувшин и стала пить прямо из горлышка. Хотя воду она пила так же жадно, как вино, у нее не пролилось ни капли.

Я подумал, что сегодня она не очень пьяна – я ведь частенько видел, как господин Лоуренс поспешно вытирает ее подбородок от пролитой воды.

– Ффуф. С холодной водой ничто не сравнится.

То ли рыгнув, то ли икнув, она затем хихикнула и протянула мне кувшин.

Я взял его и поставил на стол.

Похоже, госпожа Хоро была сейчас в не худшем расположении духа.

– Ну, где наш дурень?

– Господин Лоуренс? Он, кажется, внизу беседует со своим знакомым торговцем…

«Мне его позвать?» – чуть было не спросил я, но вовремя остановился.

Я уже тоже знаю немножко, как обращаться с госпожой Хоро.

– Пфф. Ну и ладно, если только он опять не сунет свой нос во что-нибудь подозрительное…

Ее взгляд упал на собственный хвост. Заметив, похоже, торчащие волоски, она выдернула их и сдула. Потом широко зевнула и потянулась; с того места, где я стоял, мне показалось, что она просто-таки наслаждается.

– Ааа. Ну так что, ты рассказал ему про меня, малыш Коул? – напала из своей очередной засады госпожа Хоро, сев на стул и разглядывая свои сандалии.

Я, в отличие от господина Лоуренса, не умею изображать неведение.

Удивленный, я посмотрел на госпожу Хоро.

– Хе-хе. Я не сержусь.

Бывают времена, когда мне просто ничего не остается, кроме как довериться улыбке на лице госпожи Хоро.

Бывало, что я ошибался, но сейчас, по-моему, ее улыбка была искренней.

– И что, он сказал что-нибудь?

Госпожа Хоро поставила большую кружку, в которой еще оставалось вино, на пол и задвинула в угол.

Обычно это означало, что она собирается отходить ко сну.

Но сейчас она уселась на кровать скрестив ноги, оперлась локтями о колени и со скучающим видом положила подбородок на ладони.

– Эээ… а, нуу…

Конечно, я все прекрасно помнил, ведь разговор был только что, но если я расскажу ей все, то, скорее всего, начнется новая ссора.

Поскольку лгать я умею очень плохо, я сказал правду, но только самую необходимую:

– В общем, он сказал, что доказательств у него нет, но он знает, что вы его съели…

Хоро смотрела прямо на меня, обдумывая мои слова, потом наконец фыркнула и отвернулась.

– Воистину дурень.

Тут она вздохнула и добавила:

– Он совершенно не понимает, почему я украла еду.

– …А?

– Мм? Малыш Коул, неужели даже ты считаешь, что мне просто хотелось перекусить?

Уши госпожи Хоро устрашающие, они чувствуют абсолютно все.

– Ох уж, эти самцы просто… – и госпожа Хоро качнулась вперед, состроив гримасу, точно у нее болела голова.

Она скатилась с кровати. Впрочем, мое беспокойство было, конечно же, напрасным: она проворно уперлась одной рукой в пол, другую протянула к вину, схватила его и встала – все это одним движением.

– Конечно, я знаю, о чем он думает. «Красть и растрачивать еду плохо, это может нам дорого обойтись, если прижмет по-настоящему» и так далее, верно?

Все было в точности как она сказала. Я кивнул, недоумевая, сердится она на меня или нет.

– Я это все понимаю. Но не думаю, что нужно быть такими уж узколобыми насчет каждой мелочи. Я не крала еду, которой у нас мало. Несколько кусочков сушеного мяса погоды не сделают.

Я подумал, что в словах госпожи Хоро тоже есть разумное зерно.

Готовность господина Лоуренса ко всему важна, конечно, но, когда ты постоянно в таком состоянии, это буквально душит.

Даже в моей деревне говорят: хороший охотник должен быть бдителен всегда, но, когда приходит ночь, хорошие охотники и спят хорошо.

И Церковь тоже учит: аскеза сверх меры перестает быть добродетелью.

– Мне кажется, хорошо было бы, если бы этот дурень немного расслабился. Когда я с ним только познакомилась, он был так жаден, что даже валяющийся на дороге гвоздик не пропускал. Он не ел как следует, думал только о том, как бы заработать деньги, не обращал внимания даже на самого себя. Если так поступать долгое время, твой рассудок сломается и ты допустишь какую-нибудь громадную ошибку.

Закончив фразу, госпожа Хоро глотнула вина.

Хотя вино она обожала, оно вряд ли казалось таким вкусным, когда она пила его в одиночку.

– Человеческая жизнь коротка. Те, кто не наслаждаются ею, пока на это есть время, так и умирают с угрюмыми лицами.

«Ох уж», – тихо добавила она и отпила еще вина с таким видом, словно оно было горьким.

Я смотрел на госпожу Хоро, словно восхищаясь ею.

Да нет, я и вправду восхищался.

Госпожа Хоро прожила на свете очень долго. Конечно же, она наблюдала за множеством жизней.

Я подумал, что она, должно быть, видела немало людей, приготовившихся к любым неожиданностям, но все равно не прожившим долго. Скорее всего, они так и не воспользовались всем тем, что скопили, и умерли, так и не насладившись жизнью.

Да, господин Лоуренс всегда делает страдальческое лицо, когда госпожа Хоро проявляет свою склонность есть и пить до полного изнеможения. Но в то же время он очень рад, что она с ним. «Ничего не попишешь», «Раз уж мы до такого дошли, можно и насладиться» и так далее.

По-видимому, госпожа Хоро и впрямь так себя ведет отнюдь не из каприза. Она искренне считает, что некоторые черты характера господина Лоуренса следует исправить.

Я поразмыслил над тем, что до сих пор я этого не понимал.

– Конечно, если бы я высказала это ему в лицо, он решил бы, что это он из нас двоих мудрый. Скорее всего, он сказал бы: нет, ты ошибаешься. Вот почему мне приходится чуть-чуть прикидываться дурехой, постепенно расслабляя его, нравится ему это или нет. И все же, хотя я, Мудрая волчица, столько для него делаю, он, этот дурень, все равно…

Мне подумалось, что это я уже слышал прежде, и тут госпожа Хоро громко рыгнула и добавила:

– Что бы с ним вообще было, если бы я не путешествовала с ним вместе?

***

Когда я проснулся на следующее утро, госпожа Хоро уже была на ногах.

Она распахнула ставни и высыпала на подоконник оставшиеся со вчерашнего ужина крошки, привлекая мелких пичуг.

Хотя истинным ее обличьем была гигантская волчица, способная, кажется, проглотить целиком корову, и даже в человеческом облике она была невероятно страшна в гневе, сейчас, когда она, положив подбородок на ладони, смотрела на клюющих крошки птиц, вид у нее был очень нежный.

Вообще-то я знаю, что госпожа Хоро на самом деле очень добрая. Она мне много с чем помогает; иногда она даже говорит за меня господину Лоуренсу такие вещи, которые мне самому сказать трудно.

Нередко она бывает и зловредна со мной, но, поскольку сама всегда искренне забавляется, вряд ли она думает, что ее поведение зловредно. И потом, даже господина Лоуренса она не всегда дразнит.

Встав, я обнаружил, что господин Лоуренс спит на соседней кровати. Несмотря на то, что он спал, его челка выглядела идеально. Почему – это, скорее всего, знала госпожа Хоро, сидящая сейчас у окна, положив подбородок на руки.

– Что, малыш Коул проснулся первым? – произнесла госпожа Хоро, заметив меня. Вид у нее был немного сонный.

Ее голос, похоже, заставил пичуг, клюющих крошки, осознать, что она совсем рядом. С пронзительным чириканьем они сорвались и улетели прочь.

Госпожа Хоро лениво проводила взглядом неблагодарных птиц, словно говоря «ай-яй-яй», потом встала.

– Что теперь… может, стукнуть этого дурня, чтобы он проснулся, и позавтракать?

Она хрустнула запястьями, вздохнула, потом фыркнула.

Лицо ее было бесстрастным, но все равно я чувствовал, что ей весело; несомненно, она радовалась тому, что разбудит господина Лоуренса.

Я сделал вид, что не замечаю нетерпеливого покачивания ее хвоста, когда она пила из кувшина холодную воду.

Вскоре господин Лоуренс внезапно пробудился под хихиканье госпожи Хоро.

***

– Оеш’окоен, а? – переспросила госпожа Хоро незадолго до полудня, когда господин Лоуренс вошел в комнату.

Голос ее звучал странно, потому что в зубах она держала кусок сушеного мяса.

Несмотря на это, Лоуренс ничуть не потерял самообладания.

Впрочем, это же господин Лоуренс. Как бы там ни было, кусок мяса, который жевала Хоро, она стянула при первой возможности.

Когда я услышал, как госпожа Хоро шарится в вещах, и увидел, как она достает и сует в рот мясо, у меня вырвалось «ах!», но госпожа Хоро издала заговорщицкий смешок и все мне объяснила.

Она, похоже, сделала это нарочно, чтобы господин Лоуренс увидел это и принялся ее укорять, а она могла бы ему гордо ответить.

Когда господин Лоуренс не попался в эту ловушку, хвост госпожи Хоро завилял.

– Вчера я наткнулся в коридоре на знакомого торговца, и он попросил меня кое с чем ему помочь.

– Коли так, то помоги, – и госпожа Хоро вернулась к своему повседневному расчесыванию хвоста.

Она делала это по нескольку раз в день, и хвост ее был поистине прекрасен.

Однако сейчас она держалась недружелюбно, словно принцесса, не желающая участвовать в разговоре.

– А ты сейчас не занята?

Тотчас одно из острых ушей госпожи Хоро встало торчком. Она словно говорила: «А ну рискни это повторить». Плечи господина Лоуренса поникли.

– Эмм, а мне нельзя?

Мне сейчас было делать особо нечего, а поскольку они оба очень хорошо ко мне относятся, я с удовольствием помогаю чем могу.

Против труда я ничего не имею; простая, скучная работа – именно то, что делает человека сильнее.

– Мм? А, конечно, Коул, ты можешь помочь. Я могу на тебя рассчитывать?

– Да!

Мне нечасто представляется возможность быть полезным, и за эту я сразу ухватился.

Господин Лоуренс поманил меня рукой, и я, накинув плащ, направился к двери.

– Что мне надо будет делать?

Господин Лоуренс небрежно ответил:

– Всего лишь посчитать количество монет. Их довольно много, но ты в счете силен, так что я в тебе не сомневаюсь.

Я знаю, из уст господина Лоуренса это большая похвала. От его доброты я смутился. Если бы я услышал такое до встречи с господином Лоуренсом и госпожой Хоро, я бы задался вопросом: смеются надо мной или обманывают? а может, и то, и другое?

– Я буду стараться!

– Ха-ха. Даже и без такого рвения ты отлично справишься.

Господин Лоуренс пошел вместе со мной вон из комнаты, но в дверях вдруг остановился.

– Ну? – коротко спросил он.

На лице его было написано некоторое веселье.

Я развернулся вовремя, чтобы увидеть, как госпожа Хоро, буквально только что жевавшая сушеное мясо и расчесывающая свой хвост, достает из своих пожитков балахон.

– Я тоже пойду, а то вам без меня будет одиноко.

Я встретился взглядом с господином Лоуренсом и чуть улыбнулся.

Конечно же, это не укрылось от глаз госпожи Хоро, и в коридоре она наступила мне на ногу.

В общем, мы втроем вышли с нашего постоялого двора и направились к другому, где остановился тот торговец.

***

Снаружи было очень солнечно и тепло.

Туда-сюда сновало множество людей; утром все были полны жизни.

Госпожа Хоро выказывала неподдельный интерес к лоткам, виднеющимся сквозь разрывы в толпе, и если бы господин Лоуренс не держал ее за руку, то, думаю, она бы потерялась, как ребенок. Спроси я ее, что она делает, она, верно, снова наступила бы мне на ногу, поэтому я придержал язык. Впрочем, госпожа Хоро явно была в веселом расположении духа.

– Ну, так что за дело?

– Мой знакомый торговец попросил помочь посчитать деньги.

Это было более расплывчатое объяснение, чем он дал мне, но госпожу Хоро оно, видимо, устроило: она фыркнула, кивнула и почесала у основания уха сквозь капюшон.

– А почему он попросил тебя об этом?

– Судя по всему, у него в этом городе нет знакомых менял. Он сказал, что провернул хорошую сделку, однако незнаком со здешними обменными курсами. Поэтому он попросил меня рассортировать монеты и показать ему в общих чертах, как их выгоднее всего менять. Пока он это сам не увидит, нормально не научится.

Госпожа Хоро слушала его объяснение, хотя непонятно было, насколько внимательно. Я в торговле плохо разбираюсь, но даже я знаю, как трудно поменять целую гору монет разного типа. Когда я учился в Акенте, там были люди, которые умели отличать серебряные монеты на зуб. Они говорили, что их раньше обманывали, подсовывая подделки из стали. И добавляли: «Сталь можно отличить по вкусу, и тебе тоже хорошо бы это выучить».

Я рассказал это господину Лоуренсу, ион от души рассмеялся.

– Навевает воспоминания. Мой наставник много раз так обманывал меня с жалованьем.

Эти слова меня изрядно поразили, однако, судя по лицу господина Лоуренса, ему эти воспоминания принесли радость.

То, что учитель и ученик обманывают друг друга такими способами, заставило меня восхититься ремеслом торговца.

Однако госпожа Хоро выслушала эту историю, зевая, и под конец сказала:

– Значит, ты поэтому стал таким бесхребетным?

– Я бы предпочел слово «осторожным».

– Ха.

По правде сказать, мне очень нравится, как смеется госпожа Хоро, когда высмеивает кого-то.

Потому что выглядит она при этом так зловредно и в то же время так очаровательно.

Господин Лоуренс слегка втянул голову в плечи и явно понял, что любое слово возражения выроет под ним еще более глубокую яму.

Поэтому он вежливо оставил все слова при себе и просто зашагал вперед.

Он посвятил себя молчанию во имя того, чтобы избежать спора.

Я решил, что господин Лоуренс легко отделался. Хотя госпожа Хоро и обозвала его трусливым дурнем.

***

– А, спасибо, спасибо, что пришел. Да еще привел такого прекрасного ученика.

На постоялом дворе нас поприветствовал дородный пожилой торговец.

Я никогда не видел такого головного убора, как на нем. Когда я спросил, он ответил, что это из страны далеко к востоку. По-видимому, там суровый край, где круглый год сухо и либо очень жарко, либо очень холодно.

Этот дедушка казался очень добрым, но я чувствовал, что, если его разгневать, он будет страшен. В моей деревне таких людей много.

– Это Хоро, мы с ней вместе путешествуем по некоторым странным причинам. Это Коул.

– Меня зовут Хоро.

– Тот Коул.

Когда мы с госпожой Хоро представились, дедушка наморщил лоб и закивал.

Быть может, у него внуки нашего возраста.

– О, я очень сильно извиняюсь, что отвлек тебя от дел. Понимаешь, я двадцать лет торговал в далеких краях. Я ничего не понимаю в этой горе монет, а те менялы хотят половину их забрать как плату за обмен. Мимо них ничего не проскользнет.

Он говорил с возмущением, и я прекрасно понимал, что он имел в виду, – у меня самого есть ужасный опыт общения с менялами. А госпожа Хоро спросила у господина Лоуренса:

– Интересно, а тот, в одном из городов, тоже был злой?

Лоуренс подумал немного и ответил:

– Тот – настоящий злодей.

Скорее всего, они говорили о каком-то меняле в каком-то городе, который они вместе посетили раньше. Я даже представить себе не мог, каким он должен был быть, чтобы господин Лоуренс, так много знающий о мире – и о внешней, и о теневой его стороне, – назвал его злодеем.

Еще удивительнее для меня было то, что госпожу Хоро этот ответ явно позабавил. Быть может, она как рыцарь – раззадоривается тем больше, чем сильнее противник.

Так много есть вещей, которые я пока еще не понимаю.

– Так вот, могу ли я тебя попросить сделать это как можно быстрее? По правде сказать, у меня есть дорожный чек от товарища, который я должен оплатить завтра. Слишком много людей в этом мире скидывают свою работу на старших, я тебе скажу. Вот почему я терпеть не могу путешествовать.

– Это просто показывает, как они тебе доверяют. Хорошо, все сделаем.

– Тогда вот сюда, пожалуйста…

И дедушка провел нас в свою комнату.

***

– Мм.

– Уаа.

– …

Войдя в комнату, мы все трое потеряли дар речи.

Хотя она была примерно того же размера, что и комната, где остановились мы, ее буквально переполняли вещи: рулоны материи, тючки мехов, перетянутые веревками, и множество завязанных льняных мешков на полу, полных, насколько я мог судить, какими-то бобами. Еще было несколько ящиков и другие вещи, которые я просто не мог разобрать. Совершенно непонятно было, чем же именно этот человек занимается.

Но в первую очередь нас поразило не это, а настоящая гора монет, наваленная на стол, – больше, пожалуй, и невозможно навалить.

– Буа-ха-ха! Ну что, удивлены?

Плечи дедушки затряслись от смеха.

Выглядел он сейчас – ни дать ни взять мальчуган, разыгравший товарища, однако гордая улыбка на его лице была настоящей улыбкой алчного и очень искусного торговца.

У господина Лоуренса тоже перехватило дыхание, однако, искоса глянув на него, я увидел, что он сосредоточенно смотрит на стол и, похоже, ведет в голове подсчеты. В Акенте было множество невероятных людей, посвятивших себя размышлениям, и иногда мне кажется, что лицо господина Лоуренса в профиль похоже на лица тех людей в том городе.

Известна поговорка: само лицо может лгать, профиль – никогда.

Госпожа Хоро частенько насмехается над господином Лоуренсом, но я считаю, что он тоже выдающийся торговец.

– Здесь и вправду немало монет… в том числе старых.

– Да. И это создает еще бОльшие трудности. Мой спутник – торговец примерно моего уровня. У меня договоренность с гильдией, чтобы они прислали кого-нибудь для подсчета, но он был совершенно бесполезен. Приходится думать, что торговцами нас делает готовность совать свою шею туда, где опасно.

Дедушка улыбнулся, и из-за губ показались зубы – некоторые не такого цвета, как остальные, словно стопка неодинаковых монет.

В моей деревне учат, что люди с годами становятся как камни. Поэтому стариться надо благородно, и тогда, даже если ты и впрямь превратишься в камень и навсегда останешься на всеобщем обозрении, тебе нечего будет стыдиться.

Если этот человек превратится в камень здесь и сейчас, он будет запечатлен как торговец, которым путешественники могут лишь восхищаться.

– А эти товары… Ты что, скупил целый склад у какого-то невезучего торгового дома?

– А?

Я был единственным, кто удивился. Все взгляды тут же устремились на меня, и я почувствовал, что краснею.

– Ха-ха. Ну, что-то вроде этого. Я в этих краях достаточно долго не вел дел, за это время тут трех королей променяли ни на что. Я собираю займы, которые давал то тут, то там.

По тому, как у господина Лоуренса поникли плечи, я понял, что это не заслуживает громкой похвалы.

Но дедушка принял его жест за восхищение и принял гордый вид.

Глядя на них, я подумал, что эти двое похожи на людей, которые в детстве любили разыгрывать других, сейчас стали взрослыми, но в душе не изменились.

Мне показалось, что это достойно зависти, а вот госпожа Хоро, по-моему, была совершенно не в восторге.

Даже сейчас она со скучающим видом тыкала пальцем в рукоять меча в ножнах.

– Что ж, мы поможем, чем сможем. Но их так много, и я уже не столь уверен… Мне нужно иметь с чем сравнить. Хоро, прости, не могла бы ты сбегать на наш постоялый двор и принести мешочек с деньгами?

Госпожа Хоро подняла взгляд от красиво отделанного щита, посмотрела на господина Лоуренса, потом на меня.

В ее взгляде явно читалось: «Почему не отправить с этим утомительным поручением малыша Коула?»

Но.

– Мм. Тот, которым ты всегда пользуешься, чтобы сравнивать на глаз, да?

Меня поразила скромность, с какой она переспросила.

– Да, он. Прости еще раз, но сбегай, пожалуйста.

– Мм.

Госпожа Хоро коротко кивнула и трусцой выбежала из комнаты.

Я совершенно не понимал сути произошедшего. Возможно, те монеты слишком ценны, чтобы доверить их мне?

Эта мысль меня немного опечалила, но она была разумна.

– Так, Коул, – услышал я голос господина Лоуренса. – Вот эти, эти и эти… с ними не должно быть проблем. Отбирай монеты этих типов и складывай столбиками.

– Понял! – ответил я и принялся за работу.

***

Поскольку монеты на столе уже были поделены на медные, серебряные и золотые, мы начали с того, чтобы отделить самые ценные золотые и серебряные монеты.

Среди них было несколько типов, похожих друг на друга, да еще имелись различия в зависимости от даты чеканки, и поэтому, похоже, среди монет затесалось много лишних. Для точной проверки применяют весы и мерные ящички с водой, но лучше всего сначала разобрать вручную, сколько сможем.

Видимо, понимая это, дедушка сказал: «Много монет здесь нуждается в очень тонком разборе». Это значило, что господин Лоуренс выполнял сейчас работу подмастерья, но, хоть он улыбнулся и натянуто, однако без особого неудовольствия.

Я, как и велел господин Лоуренс, занялся только частью серебряных монет. Поскольку они отличались друг от друга достаточно, чтобы ошибиться было невозможно, моя работа шла достаточно споро.

Что касается золотых монет, господин Лоуренс дал указания дедушке, и они занялись этим вдвоем.

Когда тебя учат чему-то новому, надлежит выказывать благодарность и уважение – даже тому, кто моложе тебя.

Так говорят учителя в Акенте, но мне всегда казалось, что сами они едва ли способны следовать своему же учению.

Поэтому я стал думать, что такое вообще невозможно; однако оказалось, что возможно.

Торговцы, может, и лживы, но в такой же степени и искренни.

– Хммм. С золотыми монетами, похоже, всё.

– Похоже, что так. Труднее будет с серебряными.

Двое опытных торговцев, похоже, разобрались с золотом почти мгновенно. Я смотрел на них во все глаза, а они подошли ко мне и, крякнув, уселись.

– О, ты тут неплохо справляешься. Спешить некуда: здесь важнее всего точность.

– Вот именно. От спешки их больше не станет. Хотя если не поспешишь закрыть кошель, нескольких недосчитаешься! – и дедушка рассмеялся.

Похоже, его бодрости духа хватило бы еще на несколько веков жизни.

– Значит, так, надо выискивать вот эту и эту. Эта фальшивая, а эта чеканится в другой епархии.

– Пфф. Сегодня люди во власти занимаются тем же, чем и в старые времена.

– Видимо, так.

Дедушка наигранно ссутулился и вздохнул.

Мы начали разбирать серебряки вместе, и тут я подумал про госпожу Хоро. По-моему, она слишком задерживалась.

Даже посреди города есть множество трусливых разбойников, которые, стоит только зазеваться, легко украдут твои вещи.

Я считал, что уж кто-кто, а госпожа Хоро не позволит себя обокрасть, но все равно забеспокоился.

Но господина Лоуренса это, судя по всему, вовсе не тревожило. А вскоре госпожа Хоро пришла.

– Спасибо, – поблагодарил господин Лоуренс, не отрываясь от серебряных монет. Госпожа Хоро коротко кивнула.

Это выглядело, как будто господин Лоуренс был наставником, а госпожа Хоро – исполнительным подмастерьем.

Я смотрел на госпожу Хоро, которая, надвинув капюшон на лоб, тихо стояла, как на что-то загадочное.

– Хорошо, теперь все, что там есть, выложи вот сюда.

– …

Госпожа Хоро кивнула и подошла к столу. Господин Лоуренс указал туда, где стопками по десять монет уже были разложены серебряки. В обычной ситуации госпожа Хоро громко рассмеялась бы и одним взмахом хвоста смела эти стопки, но, конечно, сейчас она так не поступила.

Вместо этого она извлекла из-под балахона некий предмет и положила на стол – туда, куда указал господин Лоуренс.

Я не поверил своим глазам.

Ибо предметом этим оказалась очень знакомая котомка – моя.

– Смотри не смешай их с другими монетами, – небрежно произнес господин Лоуренс с легкой улыбкой на губах. Глаза его прищурились, как у старичка, улыбающегося любимой внучке. Госпожа Хоро рядом с ним развязала шнурок моей котомки. Кстати говоря, моя котомка, предназначенная, чтобы ее носить через плечо, была перетянута двумя шнурками: один, вокруг горловины, свободным концом был привязан ко второму, перетягивающему дно котомки, так что получалось кольцо.

Госпожа Хоро сейчас развязывала нижний шнурок, положив котомку горловиной на стол.

Я не думал, что она может допустить такую простую ошибку, но все равно забеспокоился и собрался было подать голос.

Но тут господин Лоуренс сказал мне:

– А, вон та монета неправильная.

– Что? Ой.

Я положил монету с изображением лилии туда, где были монеты с лилией и луной.

Поспешно исправив свою ошибку, я заодно убедился, что других подобных ошибок не допустил.

– Ты непременно будешь ошибаться, если отвлекаешься, – укорил меня дедушка, сидящий напротив. Я опустил глаза и вернулся к работе.

Мне следует беспокоиться за себя, не за других. Если я наошибаюсь, то лишь доставлю неприятности господину Лоуренсу. А чтобы беспокоиться за госпожу Хоро, я был на сотню лет младше, чем нужно.

Едва я успел так подумать…

– Эй, Хоро!

– Мм, ай?

Господин Лоуренс вскочил со стула и протянул руку к госпоже Хоро, но опоздал. Котомка, которую госпожа Хоро развязала собственными руками, повела себя так, как предписано законами природы.

Как только госпожа Хоро медленно потянула за шнурок, содержимое котомки, которое ничто больше не удерживало, полетело на стол. И, как если бросить кожаный мех с водой, его содержимое не просто падает, но ищет дырочку, через которую выплеснуться, так вышло и здесь.

Горловина котомки была затянута совсем легонько.

Тяжелые серебряные монеты внутри с легкостью прорвались сквозь препону и понеслись туда, где трава зеленее.

Все произошло в мгновение ока.

Когда я пришел в себя, госпожа Хоро рассеянно смотрела на пустую котомку у себя в руках, стоя перед ее рассыпанным содержимым.

– Что ж ты наделала, дура! – выкрикнул господин Лоуренс.

Лицо госпожи Хоро под капюшоном исказилось.

Я непроизвольно съежился, однако возгласа госпожи Хоро «сам дурень!» не услышал. Вместо этого она посмотрела на господина Лоуренса глазами испуганного ребенка и принялась доставать просыпавшиеся серебряные монеты из горы монет, уже лежащих на столе.

Однако песок от железных опилок не отделить без специальных орудий. Задача перед госпожой Хоро была сложна еще и потому, что некоторые из монет были того же типа, что и разложенные на столе.

Поэтому госпожа Хоро только сильнее все запутала. Прежде чем на нее накричали, господин Лоуренс ухватил ее за плечи и оттащил назад.

В комнате повисло неловкое молчание.

Забыв дышать, я ждал, когда кто-нибудь подаст голос.

Дедушка прокашлялся.

– Я вовсе не рассердился. Ничего, если я скажу, сколько там было серебряков? Не смотрите, как я выгляжу, вот здесь у меня еще все в полном порядке, – и он указал себе на голову.

Конечно, слова торговца никогда нельзя принимать за чистую монету, но, судя по лицу дедушки, он и вправду не был рассержен. Скорее всего, он считал монеты, пока мы расставляли столбики.

Господин Лоуренс, похоже, хотел что-то сказать госпоже Хоро, но закрыл рот и кивнул.

– Прости. Я не хотел, чтобы ты говорил, что я в этом хаосе сжульничал с количеством монет.

– Ха-ха. Я бы сказал то же самое, даже если бы вел письменный счет.

«У тебя есть доказательства, что я съела сушеное мясо?»

Так спросила на постоялом дворе госпожа Хоро.

В этом мире неоспоримые доказательства встречаются редко.

– Тридцать две монеты епископата Радеон. Пятьдесят пять монет собора Митцфинг. Сорок две монеты коронации эрцгерцога Дандерена. И восемьдесят пять тренни.

Проговорив все это, дедушка посмотрел на господина Лоуренса немного сонным взглядом.

– Я сосчитал точно так же, – ответил господин Лоуренс. Дедушка широко улыбнулся и, повернувшись к госпоже Хоро, сказал:

– Вот так. Не тревожься, просто отложи столько монет. Совершившему ошибку да будет дано исправить ее, ибо Господь милостив.

Это было знаменитое изречение из Священного писания.

Госпожа Хоро кивнула; господин Лоуренс подошел к ней и без слов принялся помогать отбирать нужные серебряные монеты. Раздалось звяканье – такой будто плачущий звук, который издает только серебро.

Дедушка с довольным видом наблюдал за работой господина Лоуренса и госпожи Хоро.

Потом вдруг перевел взгляд на меня и с еще более широкой улыбкой сказал:

– Парнишка. Что твой наставник тебе недавно сказал?

Я поспешно вернулся к своей работе.

Госпожа Хоро закончила разбирать серебряные монеты, которые сама же спутала, примерно тогда же, когда я справился с остальным серебром дедушки.

– Хорошо. Просто замечательно, – с гордостью произнес дедушка, глядя на аккуратные столбики монет, выстроившиеся на столе. – Хвала Господу.

***

Потом господин Лоуренс с помощью своих монет разобрал монеты дедушки более подробно, сосредоточившись на самых сомнительных. Он сказал, что больше он на глаз различить не может, и чтобы разобраться с остальными, нужно поговорить с хорошим менялой, у которого есть хорошие весы.

Дедушку это, похоже, удовлетворило: он кивнул с улыбкой на лице.

Когда мы втроем уже собирались уходить, он подал господину Лоуренсу маленький кожаный мешочек.

– Ты мне очень помог.

Когда господин Лоуренс принял мешочек, дедушка с доброй улыбкой сжал его руку обеими своими.

– Позови, если что-нибудь понадобится, – тоже с улыбкой произнес господин Лоуренс, и на этом мы расстались.

Я был уверен, что мы вместе пообедаем, но, похоже, к тому вовсе не шло. Я плохо понимал, хорошо ладят между собой эти два торговца или неважно. А может, между торговцами вообще нет такого рода отношений, подумалось мне.

Впрочем, другие вещи занимали меня куда сильнее.

Во-первых: почему госпожа Хоро положила деньги в мою котомку и принесла ее?

Во-вторых: почему она допустила ошибку еще хуже, чем моя?

– Ай-яй-яй, – заговорил наконец господин Лоуренс, пока я размышлял.

Я вздрогнул, подумав в первый момент, что это относится к словам, крутящимся в моей голове, но нет – господин Лоуренс заговорил, раскрыв мешочек и выложив его содержимое себе на ладонь.

– Вот он, знаменитый скряга. Заставил нас поработать менялами – и это все, что он нам за это заплатил.

Господин Лоуренс взял три потертых серебряных монетки и поднес к солнцу.

Хотя он сам рассказал мне, как его наставник обманывал своего собственного ученика, я все равно был потрясен.

– Этого даже на обед не хватит.

После этих слов господина Лоуренса я вдруг осознал, что не обедал.

– Проголодался? Пойдем купим что-нибудь на наш заработок.

Мне показалось, что я ослышался, но в следующее мгновение молчавшая до сих пор госпожа Хоро издала смешок.

– Итак, сколько мы заработали? – спросил господин Лоуренс; поведение Хоро явно отнюдь не показалось ему странным.

Госпожа Хоро рассмеялась, хоть и тише обычного.

Я все не понимал, что происходит. Госпожа Хоро сунула господину Лоуренсу в руки котомку с серебряными монетами.

– Кто знает? Я не торговец. Я не знаю, сколько стоят серебряные монеты.

«Ах!» – сверкнуло у меня в голове при этих словах.

Дедушка тогда, конечно, отсчитывал то количество монет, которое запомнил, но, быть может, в суматохе в котомку закатилось еще несколько?

Но это же просто воровство? Едва я успел так подумать, как госпожа Хоро повернулась ко мне и взяла меня за руку. Она гордо ухмылялась, из-за губ виднелись клыки.

– Сколько монет тебе удалось подменить? – спросил господин Лоуренс ухмыляющуюся госпожу Хоро, осторожно развязав котомку и заглянув внутрь.

Моя голова была полна недоумения. «Подменить»?

– Десяток монет с мечами. С лилиями не удалось ни одной. И около тридцати твоих любимых тренни.

– Ммм… если так, то с учетом разницы в возрасте получилось неплохо.

– Хе-хе. Тот дурень их так отчаянно пересчитывал, да? У него чуть ли не жир из глаз сочился. Мне интересно, ты таким же станешь, когда состаришься?

При последних словах госпожи Хоро господин Лоуренс сделал недовольное лицо.

Госпожа Хоро тихонько хихикнула, потом вдруг повернулась ко мне.

– А, малыш Коул. Мне пришлось взять твою котомку. Не беспокойся, твои вещи спокойно лежат на постоялом дворе.

Я кивнул, но что произошло, я по-прежнему ничуть не понимал.

Они не крали серебряные монеты, а всего лишь заменяли, и все равно получили прибыль?

– Но ты была хороша. Когда ты поняла? – спросил господин Лоуренс у госпожи Хоро, завязывая котомку.

– Мм? Очевидно же. Еще когда ты вошел в комнату и обратился ко мне, а не к малышу Коулу.

Я был в полном замешательстве.

Даже господин Лоуренс смотрел теперь на госпожу Хоро подозрительно.

– Ну, принимаю твои слова на веру.

– Дурень. Но должна сказать, ты тоже лицедействовал очень хорошо. Когда малыш Коул посмотрел на котомку так растерянно, я подумала, что может стать немного трудновато.

– !..

Именно в тот момент господин Лоуренс меня предупредил.

– Я тоже удивился. Я думал, что ты выберешь способ помягче.

– Но получилось отлично, не так ли?

– Вполне. Да, и то, что я умею держаться скромно и почтительно, тоже помогло.

Госпожа Хоро мило улыбнулась, показывая при этом клыки, – непростое дело.

Впрочем, она тут же убрала клыки и пожала плечами с очень довольным видом.

Единственным, кто ничего не понимал, был я.

Наконец господин Лоуренс заметил, что я стою как пугало, и поспешно сказал:

– Ой, прости, прости.

И принялся объяснять.

– Хоро умеет по звуку отличать хорошее серебро от плохого.

– А?

– Как мы можем различать железо и медь на вкус, так она может различать на слух. Даже если изображение одно и то же, в монетах, отчеканенных в разные годы, чистота серебра тоже может быть очень разной. То, что этот старый скупердяй собирается заставить нас ему помогать и при этом не заплатит толком, было ясно с самого начала. Поэтому мы заменили наши плохие монеты на хорошие и взяли свою награду вот так.

Звук, который раздался, когда госпожа Хоро рассыпала серебряные монеты. И звук, когда она поспешно пыталась их собирать.

– Понимаешь, этот дурень не стал бы просто так просить меня заниматься какой-то неприятной работой. За этим явно что-то крылось. И потом я увидела ту гору монет. Конечно, я сразу поняла, что у него на уме.

По крайней мере, насколько я знал, эти двое не сказали друг другу ни слова, когда планировали этот заговор. Если бы сказали, я, естественно, услышал бы и, будучи человеком робким, не смог бы сохранить спокойствие.

Госпожа Хоро взяла меня за руку левой рукой, а господина Лоуренса правой.

Господин Лоуренс тоже довольно улыбался. Эти двое – поистине идеальная команда.

– Мы же не зря столько путешествуем вместе, не так ли? – промолвила госпожа Хоро, глядя снизу вверх на господина Лоуренса. Он вернул ей взгляд, улыбнувшись чуть иронически, и еле заметно кивнул.

– Конечно, все получилось и благодаря тебе, – сказал он мне, как раз когда я начал чувствовать себя в стороне от этих тесных уз, существующих между господином Лоуренсом и госпожой Хоро.

– Да, – добавила госпожа Хоро. – Тот дурень утратил бдительность, потому что малыш Коул работал так усердно. Кроме того, следить за одним кроликом – это одно, а следить за двумя сразу – совсем другое. Мы смогли все сделать благодаря тому, что труд малыша Коула заставил его расслабиться.

– Потому что подмастерье – отражение своего наставника. Похоже, он решил, что Коул – мой подмастерье, и уверился, что у меня нет никаких задних мыслей.

Они оба очень добрые, и я подумал, что их слова – это больше чем наполовину забота обо мне.

Но вторая половина (или даже меньше половины) – похвала, которую я должен с благодарностью принять.

При этой мысли я почувствовал, что счастлив, и широко улыбнулся.

Когда господин Лоуренс и госпожа Хоро увидели это, их улыбки тоже стали куда мягче, чем прежде.

Это очень хорошие люди. Люди, которым я могу доверять, которым я могу открыться. Кроме того, они с заботой относятся к таким, как я. Если бы слуги Церкви были такими, людям из моей деревни и других деревень по соседству жить было бы намного легче.

Впрочем, мне следует поменьше горевать об этом и побольше радоваться тому, что я могу путешествовать вместе с этими двумя. Я привел мысли в порядок, и мы с госпожой Хоро и господином Лоуренсом зашагали вперед.

– Ну что, пора пообедать?

– Да, давайте купим что-нибудь подходящее здесь поблизости. Я знаю тут рядом дешевую пекарню…

Господин Лоуренс попытался утянуть госпожу Хоро дальше по улице, но, словно он допустил ошибку, госпожа Хоро резко остановилась и удержала его своей рукой.

– Мм? Вон там таверна с очень вкусной на вид едой. Разве она не лучше?

– Которая, с жареной курицей и уткой? Днем оттуда, конечно, вкусно пахнет, но там слишком дорого. Хлеба достаточно.

Господин Лоуренс вновь попытался пойти вперед, однако госпожа Хоро с силой потянула его обратно.

– Дурень. Ты зарабатываешь деньги, но не собираешься их тратить?

– Именно так. Если я буду тратить все, что заработаю, то когда смогу спокойно отдохнуть?

– Ха! Странно слышать такое от человека, который всегда спит, как глупый, ленивый кот. Заработал ты сегодня благодаря мне, поэтому и трать так, как я говорю!

– Работу эту взял я. Кроме того, ты даже не умеешь раскладывать монеты по типу. Сойдемся на том, что ты заработала половину. И эта половина даже не покрывает той еды, которую ты украла.

– Ты, опять ты это вытаскиваешь… Ох уж этот дурень…

– Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме еды? Смотри в будущее хоть чуть-чуть…

И прямо здесь, посреди улицы, приглушенными голосами они начали свою перепалку. К счастью, на улице было многолюдно, и толпа шумела еще сильнее, чем они. Повсюду то ремесленники ссорились, то торговцы обсуждали цены. Те, кто оказывался совсем близко, смотрели на господина Лоуренса и госпожу Хоро немного странно, но тут же теряли интерес и уходили дальше по своим делам.

Но я, глядя на то, как эти двое переругиваются, вдруг подумал: «Вот, видимо, что значит ладить друг с другом».

В конце концов, не в состоянии договориться, они отвернулись друг от друга. Госпожа Хоро быстрым шагом подошла ко мне и, взяв за руку, потащила прочь.

– А, э, а господин Лоуренс? – спросил я.

Госпожа Хоро сразу сделала кислое лицо, как маленькая девочка, и ответила:

– Знать больше не желаю этого дурня!

Утягиваемый госпожой Хоро, я оглянулся.

Господин Лоуренс смотрел нам вслед. Двигая лишь губами, он беззвучно произнес:

«Взаимно».

По-моему, они помирятся еще до ужина.

Как монеты можно различать по звуку, так и я умею распознавать такие вещи по интонациям этих двоих.

Думая об этом, я вместе с госпожой Хоро погрузился в бурлящую городскую толпу.

Волчица и белая дорога

Он не помнил, двенадцать или тринадцать ему было, когда он поступил в ученичество и покинул холодную деревушку, где родился. С тех пор он вел жизнь торговца.

Он и его наставник провели очень много времени вдвоем, но иногда с ними путешествовали и другие.

Некоторые из этих других были с ними пару-тройку дней, а потом расставались, но внезапно снова объявлялись неделей позже; другие путешествовали с ними месяц-другой, переживая вместе и добрые, и худые времена, а потом, когда все всё друг о друге уже знали, расставались.

Это было нормально для тех, кто живет дорогой. Случались, конечно же, и другие редкие происшествия, с которыми едва ли сталкивается живущий в городе. В пути можно встретить аристократа, которому в городе следовало бы низко кланяться, – но здесь эта встреча может закончиться теплой трапезой на равных.

Вполне объяснимо поэтому, что те, кто всю жизнь прожил в городе, смотрят на живущих дорогой как на чужестранцев. А среди селян в отдаленных деревнях, где все всех знают с самого рождения, это отношение еще заметнее.

Некоторые поднимают косы в рост человека, словно отгоняя разбойников. Но гораздо больше тех, кто встречает странников приветливо. Особенно те, кто занимает высокое по деревенским меркам положение, – их приветливость подогревается любопытством, и это может доставлять немалые проблемы.

Иногда люди, проведшие в дороге долгое время, рассказывают занятные истории тем, кто лишь начинает свои странствия, а сейчас оказывается с ними под крышей одного постоялого двора.

В таких случаях рассказчик получает теплый прием, достойный короля.

– Эй, эй, эй.

Такой ответ он получил, когда, проезжая через какую-то деревушку, попросил у селянина в поле воды.

Мужчина посмотрел на Лоуренса изумленно, как на сына, давным-давно ушедшего на войну, с тех пор не присылавшего ни весточки и вот вернувшегося. Внезапно лицо его расплылось в широкой улыбке, и он своей грязной рукой схватил руку Лоуренса.

Мужчина с бронзовым от загара лицом был намного старше Лоуренса, но, улыбаясь, он походил на куклу, сделанную из грязи. Более того, глаза его сияли, как у ребенка.

Лоуренс был доволен таким душевным приемом, однако опыт говорил ему, что это может привести и к неприятностям.

– Эмм, воды?..

Но селянин отмахнулся от его слов с улыбкой и «ну, ну, ну».

И с внушительной силой потянул Лоуренса к своему дому.

Позже Лоуренс узнал бы, что этот человек – деревенский старейшина; но, как только на столе появилось бы вино, настал бы конец.

Старейшина принялся бы яростно закидывать Лоуренса расспросами о его любимых напитках и о его путешествиях, и разговор продолжился бы, пока Лоуренс не сник бы от полного изнеможения.

Под конец разговора старейшина, несомненно, заявил бы, что сам хочет отправиться странствовать и ухватить парящую в небе птицу.

Обычно, угодив в такое положение, Лоуренс упоминал имя местного землевладельца, заявлял, что едет торговать по его приказу, и сбегал; однако сегодня он так не сделал. Пожалуй, лучше было бы сказать «не смог сделать», ибо его спутница, которая должна была ждать его в повозке, внезапно очутилась рядом с ним.

– Эй, – промолвила она и одарила старейшину легким укоризненным хлопком по руке.

Лоуренс немного сомневался, что это вправду был укор, потому что его спутница, после того как хлопнула старейшину по руке, состроила очень серьезное лицо, какого Лоуренс у нее никогда прежде не видел, и схватила Лоуренса за другую руку.

Это походило на то, как мать и мачеха тянут к себе ребенка, только здесь с одной стороны был мужчина из деревни.

А с другой – девушка невероятной красоты; однако Лоуренсу оставалось лишь вздохнуть.

Старые мудрые люди предупреждали его: «Остерегайся девушек, скрывающих голову под капюшоном». Да, под капюшоном его спутницы прятался секрет.

Если бы девушка раскрыла рот, то показались бы клыки, вполне способные разорвать человеку горло. Звали ее Хоро.

По стечению обстоятельств она путешествовала вместе с Лоуренсом, однако истинным ее обличьем была гигантская волчица, способная проглотить человека целиком.

И вот что она сказала:

– Это мое.

Под балахоном монахини виднелся превосходный, благородный пушистый хвост.

Старейшина посмотрел на Хоро долгим пристальным взглядом, однако взгляд янтарных с краснинкой глаз Хоро был не менее тверд.

Две руки, тянущие в разные стороны Лоуренса, отличались по размеру, гладкости и вообще по всему.

– Вернешь мне его? – спросила Хоро с печальным видом, склонив голову чуть набок.

После этих слов старейшина наконец пришел в чувство – точно заклятие с него спало.

– Ха! Ээ, прошу меня извинить.

И он поспешно выпустил руку Лоуренса.

Если селяне в окрестных полях смотрели за происходящим, несомненно, им должно было показаться, что их жизнерадостный и простодушный старейшина вновь допустил какую-то бестактность, за что ему теперь выговаривает странствующая монахиня.

Однако –

– Благодарю, – сказала Хоро и схватила Лоуренса за освободившуюся руку с жадностью, вовсе не подобающей скромной монахине.

Едва ли нашелся бы мужчина, которому такое бы не понравилось; однако если Хоро вытворила такое на глазах у других, значит, она явно что-то задумала.

В первое время после их знакомства Лоуренс нервничал из-за того, что не в силах был понять, когда Хоро серьезна, а когда нет, однако в последнее время это изменилось. Он научился с холодной головой определять, насколько Хоро серьезна, даже в уединении двухместной комнатушки на постоялом дворе.

Лоуренс вздохнул: что именно затеяла Хоро, было достаточно очевидно.

– Кстати, а какие у тебя здесь дела? Я думала, что мы сюда заехали за водой, но… быть может, он что-то неправильно понял?

Лоуренсу было неясно, оставит ли Хоро эту тему, но тут она встала на цыпочки и хлопнула его по голове.

– Эх, безнадежный ты. А ведь я снова и снова говорю тебе ко всему подходить с открытым сердцем…

Лоуренс понятия не имел, где она подхватила эти слова, однако Хоро связала их вместе и произнесла чистым голосом, каким их обычно не произносят. Хотя в возрасте Лоуренса нет ничего плохого в том, чтобы получать мягкие словесные упреки, все равно его настроение упало.

– Не, не, ничего страшного. Ничего страшного, – с явным рвением вмешался старейшина, уже успевший, очевидно, понять, кто в этой паре главный. Он принялся оживленно объяснять, обращаясь не к Лоуренсу, но к Хоро. – Живя в этой деревне, я надеялся побеседовать с вами.

– Мм? Побеседовать?

– Да, да. Я, видишь ли, старейшина этой деревни, и я должен делать так, чтобы жители больше знали о мире. Поэтому я пытаюсь беседовать с путешественниками вроде вас о том, что вы пережили в других краях…

Если Хоро будет играть свою роль до конца, она заставит этого старейшину воспользоваться своей должностью – отвести их в дом кого-то из селян и там насытить ее собственное любопытство.

Лоуренс никогда не видел такого скромного и в то же время бесстыжего старейшину.

Было ясно как день, с кем он обычно беседовал. Почти несомненно, это были торговцы, решившие срезать себе путь через эту деревушку, как сам Лоуренс.

Нетрудно было понять, какие люди повлияли на его выбор слов и манеру речи.

– Да… мы путешественники. Мы пришли с юга, направляя свои стопы на север, где царит холод. Наши жизни подобны свечам, горящим посреди бури, и уже много раз нас спасало благословение великого света.

Эти слова она произнесла тоном ревностной верующей, сопроводив их подходящими жестами.

Скорее всего, она повторяла слова, которые барды говорят в городах стайкам детей и скучающих взрослых. Поистине пугало в Хоро то, что она была достаточно умна, чтобы быть достойной своего прозвища «Мудрая волчица», и при этом достаточно бесстрашна, что позволяло ей выкидывать подобные трюки.

– О, оо, надо же… Значит, ты знаешь истории о легендарных созданиях, странниках, героических рыцарях?..

– Мм? Да, конечно, мне ведомо несколько подобных историй… Ммм… но нет, ты, скорее всего, им не поверишь…

– Ооооо!..

Самому Лоуренсу, пытающемуся быть торговцем до мозга костей, было не в диковинку пользоваться невежеством людей к своему благу, особенно тех людей, которые живут в глухомани вроде этой и которым неоткуда черпать знания, однако даже его происходящее заставило покраснеть.

– Ох, прости, я забылась. Господин, мы ведь здесь, потому что нам нужна вода? – прошептала Хоро на ухо Лоуренсу, словно стараясь быть не услышанной другими.

Она зашла уже так далеко, что Лоуренс даже представить не мог, какое возмездие его ждет, если он не подыграет.

По части торговли он был вполне уверен в своих умениях, однако мысль о разговорах на иные темы вызывала в нем страх.

Лоуренс сделал тихий, но глубокий вдох, напряг живот и выдавил:

– …Пока нам хватает, но если не сделать что-нибудь совсем скоро…

Над этими словами он думал изо всех сил, однако удостоился от Хоро лишь кислого взгляда.

«Спаси меня Господи», – подумал Лоуренс и, отведя глаза, продолжил:

– Кстати, у нас кончается не только вода, но и вино…

В тот же миг с противоположной стороны он ощутил взгляд настолько горячий, что, казалось, он бы даже спящего разбудил.

Это был старейшина. Сейчас у него был вид, как у рыцаря, чью обожаемую принцессу похитили.

– Что?! Почему ты сразу не сказал?!

Его голос прогремел с такой силой, что благородные треугольные уши Хоро под капюшоном чуть было не подпрыгнули. Несомненно, этот голос был отточен, чтобы его обладатель мог давать точные указания селянам, трудящимся в просторных полях. Конечно, Хоро с ее тонким слухом была потрясена.

Судя по ее виду, она изо всех сил старалась успокоиться.

Видя Хоро в таком состоянии, Лоуренс решил, что, раз уже они так далеко зашли, ничего не поделаешь, и сдался. Миновав Хоро, он подошел к старейшине и переспросил:

– Что ты имеешь в виду?

Старейшина улыбнулся так широко, что чуть не сбил этой улыбкой Лоуренса с ног.

– Заходите ко мне! Я вас угощу отменным вином!

Хоро, плохо переносящая громкие звуки, явно из последних сил терпела звон в ушах. Со страдальческим видом она подняла глаза на Лоуренса.

– Какое… щедрое предложение…

Сделав короткий, но глубокий вдох, она снова развернулась к старейшине, и теперь у нее был такой вид, будто ей только что предложили шанс всей жизни.

И, всецело настроившись на предстоящее винопитие…

– Да пребудет с тобой благословение Господне.

Будучи сама существом сродни богине, Хоро мало беспокоилась насчет Единого бога, о котором учила Церковь.

Несмотря на то, что Лоуренс считал, что с ней чересчур много проблем, он задавался вопросом, не следует ли ему самому перенять у нее умение упорно и неустанно прокладывать путь к своей цели.

Так или иначе, Лоуренс и Хоро только что продали дорожные рассказы за вечеринку с вином в деревне.

***

Лоуренсу изначально не следовало вступать в излишние разговоры в дороге.

Недавно он спросил каменотеса-паломника о положении дел в ближайших деревушках, намереваясь срезать через них свой путь.

Поскольку этот человек, похоже, чинил в окрестных деревнях каменные мосты и мельничные жернова, а иногда даже заходил в город, чтобы тесать брусчатку, Лоуренс мог расспрашивать его о самых разных вещах.

Он оказался весьма добросердечным ремесленником, и в его ответах эта черта вполне проявилась.

Особенно расстарался он, хваля ближайшую деревню, где, по его словам, был прекрасный родник и невероятно вкусное вино.

Он сказал, что вино, которое делали селяне, было настолько хорошим, что сам эрцгерцог не мог мимо него пройти, и потому способ его приготовления держали в строгом секрете, как и само вино.

Еще он сказал, что как-то эрцгерцог нанял его красиво вытесать камни для починки колодца, и это бесценное вино стало его наградой за труд.

Он тогда был тронут столь невероятным ароматом, что, казалось, такой вообще не может существовать на свете, столь богатым вкусом, что пробирал аж до висков, и так далее. Хоро, для которой еда и вино составляли девять десятых всех удовольствий мира, вслушивалась в рассказ, и хвост ее неустанно колыхался под балахоном.

Более того, в последнее время кошель Лоуренса заметно похудел из-за того, что в городках, через которые они проезжали, Лоуренс позволял Хоро есть блюда, которыми эти городки славились. Еще детей учат: чтобы в будущем не было проблем с бродячими собаками, их нельзя подкармливать, какими бы голодными они ни выглядели.

Но, как необучаемый ребенок, Лоуренс снова и снова угощал Хоро вкусными яствами, когда она делала несчастно-голодное лицо. И как стая бродячих псов приносит беды, набегая на город из леса или с гор, так и Хоро, прекрасно знакомая с вкусом хорошей еды, всяческими способами заставляла Лоуренса горевать.

Все это – несмотря на то, что он прекрасно знал: распробовав что-нибудь вкусное, она непременно захочет еще больше того же, а насытившись этой едой, захочет более вкусной.

Поэтому держать Хоро в узде было невозможно.

– Да. И в этот самый миг он услышал далекий вой доблестного волка. Он был подобен победному крику…

И Хоро испустила вздох, полный восхищения последней частью фразы.

Все слушали так напряженно, что забыли о вине, которое держали в руках.

– Волчья стая ринулась в долину подобно лавине. Разбойники, вторгшиеся туда, ничего не могли поделать и в панике бросились наутек. Остались лишь селяне, жившие в долине.

– Д-долина, полная волков?

– Даже если разбойники убежали, все равно это… да?

– А-ага. Хоть разбойников и не стало, я даже не знаю, что хуже…

Несколько селян переговаривались вполголоса.

Деревня в долине, уединенная и беспомощная перед шайкой злобных разбойников, была спасена волчьей стаей. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, однако Лоуренс не думал, что хоть один слушатель усомнился.

– Т-так чем все закончилось? – с трепетом в голосе спросил один из селян.

Хотя горожане часто говорят про селян, что те не знают мира, на самом деле это не так: селяне и горожане просто знают разные вещи. В некоторых отношениях селяне осведомлены об окружающем мире гораздо лучше.

Они слишком хорошо знают, что медведи и волки причиняют людям большие беды.

Они знают, что волки никогда не приручаются.

Но именно поэтому они сейчас жадно впитывали каждое слово.

– Жители долины, конечно, думали то же самое: на смену одной беде пришла другая. Нет, волки даже хуже разбойников, ибо с этим врагом невозможно договориться.

При этих словах на губах Хоро появилась зловещая улыбка, от которой селяне задрожали. Это ее явно удовлетворило.

Несомненно, этим людям довелось перенести множество невзгод – безжалостных бурь, градов и прочих, – в которых они могли видеть лишь кару Единого бога.

Бури и град словно насмехаются над молитвами людей; но те, кто видит, как орды саранчи пожирают не только пшеничные колосья, но и дома, и даже самих людей, в душе понимают, что бесполезно молить о помощи кого-то, помимо человека же, – что бы ни говорили их рты.

Тот, кому довелось видеть человека, которого хватил удар, – человека с пустыми глазами, умеющего лишь есть, – никогда в жизни этого не забудет.

А волки находятся на самой вершине горы человеческих страхов.

Все затаили дыхание.

Хоро медленно отпила вина и промолвила:

– Но тут один волк вышел к селянам. Это был старый волк с сединой в шерсти. И деревенский старейшина узнал этого волка.

– Это был тот самый волк, которого он спас?! – возбужденно выкрикнул кто-то, удостоившись за это подзатыльника от своего соседа.

Однако с самого начала было ясно, к чему все идет и чего все ждут.

Волк никогда не приручается, однако он спас деревню от опасности, не забыв свой старый долг.

Селяне жаждали не трогательной истории – ихманила сама возможность того, что подобное может случиться в каком-нибудь далеком краю.

– В конце концов селяне предложили все вяленое мясо, которое у них было. Однако голод на них не обрушился. Ведь волки не едят пшеницу. Поэтому деревня смогла пережить следующую зиму.

– Ооо…

Мужчины, женщины и, конечно, дети – все были поглощены рассказом Хоро.

Любой, кто слушал байки, которые рассказывают на постоялых дворах, неплохо представляет себе, какие из них правдивы, а какие нет. И тем не менее немногие считали, что эта история – выдумка.

Хоро рассказала еще семь или восемь историй. Некоторые из них были о том, что она и Лоуренс пережили вместе; других Лоуренс прежде никогда не слышал.

В этой деревне, где, похоже, каждая капля воды из прекрасного родника поблизости превращалась в вино, стоило Хоро сказать «всё, у меня истории кончились», как ее кружка в очередной раз наполнялась напитком.

Так что многие из ее историй вполне могли быть выдуманы на месте.

– Ну? Есть еще? Еще истории вроде этой?

– Нет, лучше про рыцарей! Есть же много историй про рыцарей, правда?

– Я хочу поговорить про Церковь. Я много о чем хочу расспросить паломников. Это правда, что Святая дева-мать живет в соборе в горах Белана?

Это продолжалось и продолжалось.

Старейшина, вместо того чтобы укорить своих селян за бесстыдство, полностью углубился в свое занятие – он заточенным камушком заносил рассказы Хоро на свитки из древесной коры.

– Хммм. Но у меня вправду больше ничего нет… – со смешком произнесла Хоро, будто чуть смущаясь, но, конечно, селяне не собирались отпускать ее так легко.

– Эй, похоже, у тебя кончается вино. Позволь я тебе подолью!

– Эй, эй, Господь прощает тех, кто много пьет. Нам так редко удается послушать путешественников, поэтому, пожалуйста, расскажи нам еще!

Еда ладно, но вино, пожалуй, было именно таким превосходным, каким и описал его каменотес.

Более того, Хоро, проявляющая к кошелю Лоуренса хоть какое-то участие, не испытывала ни малейших угрызений совести из-за того, что селяне ценили свое вино наравне с ее байками. Она пила без намека на сдержанность, становясь все более и более разговорчивой.

Однако даже ее стойкость к вину была не беспредельна, да и историй у нее было не так много, как одуванчиков на весеннем лугу.

Едва ли ей требовалось напоминать об этом, но тем не менее она продолжала сидеть, окруженная кольцом селян, и не вставала.

Лоуренсу казалось, что пора это как-то прекращать; да и встать самостоятельно сейчас для Хоро могло оказаться трудновато.

Похоже, ей и впрямь уже не о чем было рассказывать, и Лоуренс сомневался, что она способна еще пить.

Он смотрел на Хоро, однако в кольце людей он сидел от нее дальше всех и потому был в некоторой растерянности. В обычной ситуации он положил бы этому конец, заявив «завтра продолжим наше развлечение», а на следующий день они бы просто уехали, прежде чем их успели бы остановить.

Этот способ мог бы показаться холодным и недружелюбным, однако, не владея хотя бы им, путешественником не стать.

Проблема была в том, что если у Хоро другое мнение на этот счет, то попытка выдернуть ее из толпы сыграет против него. Хоро отнюдь не была юной девушкой, какой казалась; она была упряма и избалованна, как настоящая принцесса.

Едва подумав об этом, он встретился взглядом с Хоро.

В ее глазах не читалось явственное «спаси меня», но было близко.

Похоже, она осознала, что своими силами вырваться из кольца не сможет.

«Ох уж», – подумал Лоуренс и, вздохнув, встал.

– Я прошу прощения, но…

Атмосфера испортилась в тот же миг, когда Лоуренс протолкался сквозь людей, собравшихся вокруг Хоро.

Конечно, он не удержался от мысли: «Чтоб тебе провалиться за то, что заставила меня изображать злодея».

Селяне, похоже, спорили насчет того, следует ли Хоро продолжать рассказывать. Успокоил их наконец-то старейшина.

Хоть он и был подобен ребенку, полному невинности и любопытства, но, когда пришло время исполнять свои обязанности, он справился.

У селян был разочарованный вид, однако, когда Лоуренс молча обнял Хоро, их взгляды были как после пира.

Одна девушка взяла сальную свечу и повела Лоуренса и Хоро к большому амбару возле дома старейшины, где хранился чуть ли не годовой запас еды для всей деревни.

Амбар был крепче, чем дома самих селян, однако те считали это совершенно нормальным.

Посреди амбара была подготовлена одна постель из соломенных тюков, связанных пеньковой веревкой – похоже, в большой спешке. То ли селяне сочли это тактичным, то ли просто не смогли предоставить ничего другого – об этом лучше было не спрашивать.

Лоуренс улыбнулся девушке, поблагодарил и дал ей мелкую серебряную монетку.

Приняв монетку, девушка благоговейно открыла дверь; Лоуренс проследил глазами за тем, как она радостной припрыжкой бежит к своей хижине.

– Ну, так почему ты не встала сама и позволила им довести до такого?

Он положил Хоро на соломенную постель. Лунный свет, вливающийся сквозь слуховое окошко, проделанное для проветривания, падал ей прямо на живот. Из-за этого Лоуренс не видел толком выражения лица Хоро, но чувствовал, что оно раздраженное.

– Ох уж… – вздохнул Лоуренс. Хоро лишь тихонько простонала – должно быть, потому что ее горло слишком пересохло от долгих рассказов.

– …Воды, – вышло наконец одно-единственное слово.

– …Сейчас.

Говорить что-то саркастичное было бы не лучшей идеей.

Как бы Хоро ни винила в своем нынешнем состоянии выпитое вино, все же в ней было достаточно детскости, чтобы устроить грандиозный скандал.

Снова вздохнув, Лоуренс обшарил амбар взглядом, но кувшина с водой не обнаружил. Похоже, так мало путников останавливалось в деревне на ночь, что селяне упустили эту мелочь из виду.

– Кувшина нет. Потерпи немного, я пойду наберу воды.

Но едва Лоуренс, произнеся эти слова, попытался отойти от постели…

– …Я тоже, – и Хоро ухватила его за штаны.

Такое было редко – как правило, когда Хоро, опьянев, ложилась, то уже не поднималась до следующего утра.

– Я слишком много говорила… все лицо горит. Здесь поблизости ручей, да?

Конечно, после того как посидишь как следует посреди толпы и напьешься вина, полезно хотя бы сполоснуть лицо.

Лоуренс позволил Хоро опереться на его плечо, и они вместе вышли из амбара.

– Ффууу…

Хоро вздохнула, словно наконец-то обрела способность дышать.

Вообще-то Хоро была из тех, кто может с легкостью отмахнуться от просьбы, объявив, что ей «неохота связываться» или что-нибудь вроде этого.

Да, она поглотила немало вина, однако взамен дала селянам впечатляющее представление.

– Что ж, похоже, тебе было весело.

Хотя иногда Лоуренсу казалось, что Хоро вот-вот споткнется, все-таки, похоже, она была не настолько пьяна и более-менее способна идти на собственных ногах.

А может, она была отлично способна идти на собственных ногах и лишь прикидывалась пьяной.

Хоро всегда смущалась, когда вкладывала во что-то всю себя, и не исключено, что сейчас она как раз пыталась скрыть смущение.

– …Пфф.

Они добрались до ручья, пересекающего улицу затихшей деревни; там Хоро наконец омыла лицо холодной ключевой водой.

Пока принцесса ополаскивала лицо и смачивала пересохшее горло, ее верный слуга Лоуренс одной рукой приводил в порядок ее волосы, а другой поддерживал ее.

Выпив изрядно воды, Хоро наконец решила, что ей достаточно, и выпрямилась.

Потом полотенцем, висящим у нее на поясе, вытерла лицо, затем и руки.

Слов благодарности не последовало, однако Хоро взяла Лоуренса за руку.

Возможно, так она говорила: «Разве этого недостаточно?» – но, с другой стороны, подумал Лоуренс, не исключено, это означало, что она просто не нашла на что пожаловаться.

– Но почему здесь так?

– Мм?

Дорога от ручья в сторону амбара шла строго по прямой, и ширина ее была идеальна, чтобы по ней могли бок о бок идти двое.

Лоуренс и Хоро медленно шагали в лунном сиянии, и Хоро мягко произнесла:

– Я не ожидала, что они будут так настойчивы. Я хотела как-нибудь выскользнуть, но…

Она замолчала, чтобы вдохнуть, и смущенно хихикнула.

– Я испугалась.

Лоуренс немного удивился, что Хоро думает так же, как и он.

– Люди страшнее, чем звери. Когда волк или медведь сыт, его можно не бояться. А с людьми не так, тем более – если речь об отвлеченных вещах.

Она говорила словно с досадой, однако ее лицо в профиль выглядело немного даже веселым.

Возможно, она считала, что на эту тему и ей самой стоит поразмыслить.

– Было бы неплохо, если бы ты всегда об этом помнила…

– Нуу, – надулась Хоро, однако от Лоуренса не отодвинулась – напротив, ткнулась головой в его руку. – Но, ты.

– Да?

– Не понимаю, чего они от меня ожидали?

Судя по ее виду, она не шутила, поэтому Лоуренс подумал, прежде чем ответить.

– Чего ожидали… говоришь.

– Я знаю, они хотели интересных историй. Я не это имею в виду.

Голос ее стал чуть колючим – видимо, от раздражения.

Похоже, вино привнесло в ее настроение толику грусти.

– Я не это имею в виду… Уж конечно, мои рассказы были не настолько интересны, чтобы слушать их так жадно? Или все-таки настолько? Многие из них были выдумками, причем откровенными, и все равно?

«Значит, она и вправду примешивала вранье», – подумал Лоуренс и натянуто улыбнулся. Однако он более-менее понял, к чему клонит Хоро.

Селяне действительно вслушивались изо всех сил.

Как будто для них важнее было услышать как можно больше историй, чем насладиться ими.

Несомненно, именно это сбило Хоро с толку.

Быть может, она не встала, когда опьянела от вина и у нее кончились истории, именно потому, что не понимала этого отчаянного поведения селян и ее ноги просто отказывались слушаться.

Но ответ, который Лоуренс уже знал, был очень прост.

Настолько прост, что Хоро могла расстроиться, если бы он просто сказал его.

Поэтому Лоуренс подумал, что стоило бы этот ответ как-то украсить; но ничего в голову не шло.

Сдавшись наконец, он сказал:

– Если по-простому… это потому, что они селяне.

Должно быть, это прозвучало как раздраженный ответ, брошенный каким-нибудь отшельником.

Хоро посмотрела на Лоуренса кисло.

Вообще-то он был не против видеть ее чуть сердитой и надувшейся, как сейчас.

Однако соломенная постель, приготовленная гостеприимными селянами, манила.

Поскольку Лоуренсу не хотелось спать на твердой земле, он промолвил:

– Эта дорога…

Он указал на улицу, по которой они шли.

Это была красивая улица, тянущаяся от ручья мимо нескольких домов селян, потом мимо дома старейшины и мимо амбара.

– Думаю, это самая красивая дорога во всей деревне.

Хоро оглянулась назад, потом посмотрела вперед и наконец вернула взгляд на Лоуренса.

«И что?» – читалось в этом подозрительном взгляде.

– Ты ничего не заметила, пока мы по ней шли?

Выражение лица Хоро стало еще более подозрительным. Брови были сведены настолько, что она казалась сердитой.

– Она широка как раз настолько, чтобы по ней могли идти двое, взявшись за руки.

– …Мм?

– Уверен, такая она от ручья и до самого конца.

Поскольку Хоро была меньше обычного взрослого человека, а сейчас еще и прижималась к Лоуренсу, сбоку от них оставалось немного места.

Однако Хоро осторожно согласилась со словами Лоуренса.

– Но она слишком узка, чтобы могли разъехаться две повозки. Думаю, дорога вон там, в полях, шире этой.

Именно потому, что деревушка лежала в удалении от мира, ей требовалась широкая дорога для перевозки соломы, зерна и скота.

– Тем не менее эта дорога, соединяющая большинство домов в деревне, всего лишь такой ширины. И на это есть причина.

– Хмм?..

Дуться она перестала, но Лоуренсу казалось, что в любой момент она может сказать: «Если ответ неинтересный, ты об этом пожалеешь».

Выкинув эту мысль из головы, Лоуренс чуть улыбнулся и сказал:

– Если мы пройдем до конца, ты поймешь. И заодно найдешь ответ на свой вопрос.

– Хмм…

«Если ты так говоришь, давай пройдемся».

Сказав своим вздохом именно это, Хоро медленно зашагала бок о бок с Лоуренсом.

Была зима, и потому голосов лягушек, птиц и насекомых не было.

До сих пор царила тишина, и вполне можно было ожидать, что она продлится до конца улицы.

Все тепло пряталось лишь между ладонями двоих, идущих по дороге.

Деревня, даже названия которой Лоуренс не знал, тянулась не очень далеко.

Вскоре он и Хоро дошли до конца дороги.

И как только они дошли, Хоро сжала руку Лоуренса чуть крепче.

– Вот и ответ, – произнес Лоуренс, повернувшись к Хоро.

Хоро стояла и молча смотрела туда, где заканчивалась улица.

– Эта деревня начинается у ручья, в других деревнях это может быть колодец. Так или иначе, она начинается там, где есть вода, а заканчивается здесь. Теперь ты понимаешь, почему эта дорога такая узкая?

Хоть луна и светила ярко, здесь было не то место, куда человек хотел бы заглянуть посреди ночи.

Деревенское кладбище – последнее пристанище всех селян.

– Достаточной ширины, чтобы пронести гроб?

– Да. В ручье младенца впервые обмывают, а когда человек умирает, то отправляется на этот конец дороги. Если бы сейчас был день, ты увидела бы это место прямо от ручья. В жизни селян нет изгибов и поворотов. Невозможно отойти в сторонку. Где они рождаются и где умирают – давно предопределено. Вот почему они хотят узнавать о внешнем мире.

Интересны истории или нет – не столь важно.

Хоро похлопала по колу ограды вокруг кладбища и испустила длинный, протяжный клуб белого дыхания.

– Понимаешь теперь, что я имел в виду?

Хоро кивнула.

А потом горько улыбнулась.

– Хорошо было бы поговорить с ними еще.

Вот типичная доброта Хоро, подумал Лоуренс.

– Но – кстати…

Хоро подняла голову и окинула взглядом не такое уж большое кладбище, потом склонила голову чуть набок.

– Это ведь для многих людей естественный порядок вещей, верно?

– Думаю, да. Иначе бродячие торговцы остались бы без работы.

– Да уж, – заметила Хоро и улыбнулась. – Что ж, в мире много удивительного. Теперь я стала еще чуть мудрее.

Произнеся это нарочито веселым голосом, Хоро выпустила руку Лоуренса и крутанулась на месте.

– Теперь, когда тайна разгадана, может, вернемся обратно? Мой жар от вина, кажется, уже прошел.

– Я только за. Ведь завтра… – Лоуренс шагнул к Хоро и снова взял ее за руку, – мы снова отправимся в путь.

Пока ты в дороге, произойти может что угодно.

Радостные происшествия, печальные происшествия, болезненные происшествия.

Но пока эти двое держатся за руки и пока перед ними дорога, они могут продолжать двигаться вперед.

Хоро посмотрела снизу вверх на Лоуренса, и на ее четких губах показалась еле заметная улыбка.

Потом она сказала «да» и довольно усмехнулась.

Послесловие автора

Это последнее послесловие, но, сказать по правде, я не хотел его писать.

В серии «Волчица и пряности» я написал все, что собирался.

Этот том сосредоточен на эпизоде, случившемся через какое-то время после событий 16-го тома, но на полпути мне вдруг стало труднее писать, чем когда-либо до этого. Я действительно не хотел писать.

Но, как ни странно, это меня вовсе не мучило. Напротив, я был счастлив.

«Правда, правда, правда – я закончил, закончил, я все закончил, больше ничего не осталось!»

Впервые в жизни я смог думать так. У меня такой характер, что я склонен уставать на полпути и бросать все, как только привыкну к этому, снова и снова.

Кроме того, в самом начале мысль, что мне может оказаться не о чем писать, была моим кошмаром. Боясь этого, я перечитал огромное множество книг. Но, похоже, истинный смысл «не о чем писать» лежал где-то еще. «Значит, бывает и такое», – раздосадованно подумал я и криво усмехнулся.

(Шутка на тему «Волчицы и пряностей».)

Пять лет я писал эти слова, и вот теперь я смог собрать крупицы воспоминаний и вверить их бумаге. Однако этот способ работает лишь один раз, в самом конце.

«Интермиссия» и «Окончание» вместе – как раз и есть этот один раз. Когда я перечитывал рассказы, написанные в это же время и тоже с ощущением, что я уже заканчиваю, я сам себе удивлялся.

Я рад, что смог получать удовольствие от «Волчицы и пряностей» до последнего, 17-го тома.

Хоть я и сказал только что, что написал все, что собирался, я на самом деле много чего еще хочу сделать. Шестнадцатый том^[1]… если я скажу «летом», это будет слишком оптимистично, но в течение года – это точно!

После этого я займусь кое-каким приватным креативом, так что, если вы меня где-то увидите, взгляните!

Итак, долгое путешествие «Волчицы и пряностей» подошло к концу.

Всем, кто участвовал в создании этой серии, и всем читателям, дочитавшим до конца, – всем моя самая глубокая, самая искренняя благодарность. И я опускаю занавес.

Исуна Хасэкура

1

Я не поверил своим глазам, однако же да, именно это и написано. Не знаю, о чем он. Прим. Ushwood.

(обратно)

Оглавление

Эпилог

Интермиссия

Окончание

Бродячий торговец и серый рыцарь

Волчица и пепельная улыбка

Волчица и белая дорога

Послесловие автора

*** Примечания ***