получает от него по морде.
Я чуть не плакал от Стёпкиного благородства, когда тот решил пожертвовать собой ради меня. Поэтому, Стёпка теперь мой друг и брат навечно. Да, кстати, насчёт брата. Думаю, любой в тринадцать лет скажет, что у него есть друг, которого он ценит больше надоедливых младших братьев и сестёр. Я — не исключение. Иногда так хочется поменяться детьми. Я даже готов жить со Стёпкой в одной комнате, которая детская. Только мы уж назвали бы её по-другому. Что-то типа штаб-квартира ФБР.
Утром по номеру Стёпки отвечал стандартный женский голос, объясняющий, что телефон абонента отключен. И прежде чем лучший друг навестил меня в тот день, мой мир сдвинулся ещё на несколько метров.
Позалипав немного в компьютер, я в очередной раз звоню Стёпке, снова послан незнакомым женским голосом, и спускаюсь в гостиную, по которой разливается запах жарящейся баранины.
Куда делся опарыш? В кухне с мамой его нет, на втором этаже — точно, значит… Брата я нашёл во дворе. Мелкий всё ещё маячил в трусах и майке. Он сидел на второй ступеньке крыльца, обхватив руками колени, и смотрел исподлобья на ворота. За живой изгородью слышатся весёлые крики других ребят, Ринат с несколькими мужиками играют в преферанс на заднем дворе дома напротив, их смех доносится даже до меня. Да и трава под солнцем сочная, изумрудная, от белья, что колышется на верёвках, веет малиновым Ленором. И только взгляд Андрюшки мрачнее любой тучи.
— Опарыш, — зову я, поглядывая на копну непричёсанных волос. — Какие экономические проблемы решаешь?
— Думаю, может, убить кого, — спокойно произносит Андрюшка.
Честно говоря, эти слова в сочетании с утренним поведением меня немного пугают. И я выхожу из себя.
— Слушай, хватит себя так вести, а то…
Я не знаю, что придумать, а опарыш резко оборачивается и кидает в меня острый взгляд.
— А то что? — злобно шепчет он.
— Не знаю. Маме пожалуюсь.
— Вот тогда я тебя и убью, — произносит Андрюшка, но уже не злобно, а как бы неуверенно, будто размышляя, убивать или нет.
— Это обязательно, — киваю я. — Обязательно убьёшь, только хотя бы прикид сначала найди подходящий. Убивать человека в трусах как-то… низко для маньяка, не находишь.
Некоторое время опарыш смотрит на меня серьёзно. А потом начинает тихо смеяться, а в глазах странная печаль стоит. Нет, брата с утра и правда будто подменили, и пусть вручат мне Нобелевку, если б я знал, что с ним произошло. Хотя, как я уже говорил, люди боятся проблем, поэтому я и не хотел узнавать все подробности. Дурак.
Опарыш снова уставился на оградку, а я опустился на перила крыльца. Садиться рядом с Андрюшкой почему-то страшновато.
— Всё равно оденься, — говорю. — Соседи ходят, смотрят, а ты им что показываешь?
— А я что угодно могу показать, и мне ничего не будет! — восклицает Андрюшка и снова смотрит на меня, теперь его глаза влажные, будто он плакать собирается.
— Тебе будет нагоняй от мамы, — усмехаюсь я.
— А плевать!!!
И вдруг опарыш вскакивает и несётся к оградке. Я слишком медленно реагирую, и успеваю лишь ошарашено спуститься на доски пола, когда Андрюшка вскакивает на оградку, — а она у нас низкая с плоской окантовкой — и снимает трусы.
У меня челюсть отвисает. Я бегу к опарышу, а тот уже трясёт задницей и кричит на всю улицу:
— Ээээ-гей! Смотрите на мою жопу!
Когда рывком стаскиваю Андрюшку с оградки, я красный от стыда, как рак. Вдруг и правда кто из соседей видел это представление!
Опарыш путается в нижнем белье и падает в заросли вьюна, стебли которого обдирают его ноги. Я рывком ставлю Андрюшку на землю, и на автомате надеваю ему трусы. При этом с моих губ срываются какие-то ругательства, которые оканчиваются словами:
— …я убью тебя!
— О! Точно! — внезапно восклицает опарыш, глядя на меня. Его лицо вспыхивает новыми эмоциями, и он несётся к сараю. — За мной!!!
— Стой, придурок! — кричу я, стараясь догнать Андрюшку.
И вот мы оба оказываемся в мрачном пыльном сарае, где отец хранит инструменты. Чтобы солнечным лучам, особенно в это время суток, пробиться к единственному окошку в бревенчатой стене, им придётся миновать дом и заросли вьюна. Поэтому, сквозь туман пыли предметы сарая кажутся чёрно-белыми.
Опарыш хватает молоток, и я сжимаю кулаки от страха.
— Давай так, — тараторит он. — Бери молоток.
Я стою.
— Иди сюда, твою мать!
Он кричит таким властным тоном, что я повинуюсь, хотя предполагаю, что молоток сейчас ударит меня промеж глаз. Но опарыш протягивает мне инструмент рукояткой вперёд.
— Бери!
Я беру.
— А теперь бей со всего размаху прямо сюда! — кричит Андрюшка и тыкает пальцем в бледный лоб. Тыкает так сильно, что белеет первая фаланга пальца. Сумасшедший взгляд опарыша носится по моему лицу, ногами Андрюшка упёрся в пол, готовясь к удару, губы сжались так плотно, что их почти не видно.
— Бей же, слабак!!! — вопит Андрюшка. И глаза у него опять влажные. Мой утренний страх медленно
Последние комментарии
3 часов 51 минут назад
5 часов 56 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 13 часов назад