День рождения [Яныбай амматович Хамматов] (fb2) читать постранично

Яныбай Хамматов ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ роман

Перевод с башкирского А. Скалона.

Часть первая

I

— Миннигали! Вставай, сынок! Смотри, уже рассвело!

Мать чуть тронула за плечо свернувшегося калачиком сына, и тот мгновенно вскочил. Сквозь сон он одевался, заправлял холщовые штаны в длинные шерстяные чулки, обувал и подвязывал стоптанные лапти и все никак не мог окончательно проснуться.

Мать с нежностью смотрела на сына.

— Атай^[1] не приходил еще из пожарки? — спросил Миннигали.

— Твой атай уже приходил, перекусил и снова убежал па работу. Все смотрит, не загорелось бы где. Ветер на дворе.

— Мальчишки надоели, вечно дразнят: «Сын пожарника, сын пожарника!..» Разве не может отец перейти на другую работу?

— Да ты что, сынок! — Малика всплеснула руками. — Как можно стыдиться работы? Всякая работа требует уважения. Отец твой охраняет народное добро, сил пе жалеет. Это дураки болтают, что пожарники знай себе спят целыми сутками и делать им нечего. — Мать, обычно спокойная, мягкая, на этот раз даже вспылила: — У кого на две руки одна работа, а у твоего отца — сто! Он и за лошадьми ходит, и арбы, сани ладит, и сбрую починяет. Всю жизнь работает без передыху… На свое хозяйство времени не хватает! Не ценят люди добро, распускают свои дурные языки… Не слушай их, сынок!

Миннигали был уже не рад, что завел такой разговор. Он умылся водой из кумгана и, спрятав лицо в вышитое полотенце, проговорил смущенно:

— Ладно, эсекей^[2], ладно. Это же не я так говорю, а мальчишки! Не сердись, я больше не буду всякие глупости повторять…

Отходчиво материнское сердце. Ласковые слова сына сразу успокоили Малику.

— Ой, что же я без толку стою, разговариваю с тобой! А ну, быстро за стол, завтракать пора!

— Не надо, мама. Я и так опаздываю. Там все вместе поедим. Надо хлеб молотить!

— До гумна вон какая даль! Опоздаешь к чаю, так и будешь, что ли, голодный целый день? Немного же ты наработаешь!

— Вот я и тороплюсь, эсей^[3]. Мы договорились быть там до завтрака. Ты же сама всегда говоришь, что мужчина должен держать свое слово. Как я буду смотреть в глаза заведующему током?

— Так-то оно так, сынок, а все же я буду спокойнее, если ты хоть немного поешь.

Миннгали, уступая матери, на бегу залпом выпил чашку чая, надел латаный-перелатаный отцовский чекмень, схватил приготовленный с вечера узелок с едой и выбежал на улицу. У ворот он обернулся и помахал матери рукой:

— Мама, приду поздно! Ты знаешь, у нашей школы задание — убрать там весь хлеб!

— Ладно, сынок, беги!.. Старайся, смотри!.. Хорошо работай!.. — кричала вдогонку мать через открытое окно.

Миниигали уже шел быстрым шагом вдоль домов,

— Эй, Гибади! Выходи! Ты что, спишь?

— Иду!

На крыльце показался Гибади, одноклассник Миниигали, сын Файзрахмана Хаталова.

Миниигали торопил:

— Скорее, Гибади, а то опоздаем!

А Малика, стоя у окна, все смотрела им вслед, пока они пе скрылись из глаз. «Мальчишки, желторотые птенцы… А ведь придет время, и у них окрепнут крылья, и они улетят из родного гнезда», — с грустью подумала она.

Малика любила мечтать о будущем своих сыновей. Ей, как и всякой матери, хотелось, чтобы было оно у ее сыновей светлое и счастливое. Вот и теперь, проводив Миннигали, думала она об этом, а сама тем временем управилась с домашними делами, подоила корову и пошла па ферму, где ждала ее колхозная работа.

II

Много селений па белом свете, и у каждого своя история, своя судьба. Аул Уршакбаш-Карамалы расположился в широкой долине Карамалипских гор. От сильных зимних ветров с юго-востока его прикрывают три горы: Мулла, Эйерле и Кызыл Яр. С западной стороны подступает Булунбаевский лес, в котором вековые дубы соседствуют со стройными липами и белеют стволы берез, а по низинам буйно цветет весной черемуха.

Небольшая, но звонкая речушка Уршакбаш делит аул на две части, словно бы из озорства хочет разъединить земляков на жителей той и этой стороны, чтобы сталкивать их друг с другом, ссорить. По левому берегу раскинулась Арьяк, что значит «противоположная сторона», по эту — Бирьяк, «эта сторона».

Так и живут веками люди… одни на той стороне, другие на этой. Когда-то арьяковцы и бирьяковцы поднимали шум из-за каждой пустяковины. Снесет в весеннее половодье бурная река мост — ссора; наступает лето — пора делить покосы и пастбища, и опять ссора, до стычек доходит. Ну, а уж если полюбит какой джигит^[4] девушку не своей стороны — тут не миновать драки на всю деревню.

Правда, так было раньше, до революции. Как смахнула революция баев всяких, мулл и купцов, специально для своей выгоды сеявших раздоры среди бедняков, чтобы еще больше пота из них