Концерт [Анна Васильевна Данилова Дубчак] (fb2) читать постранично, страница - 2

больно!»

После сытного обеда, когда Никита дремал в кресле. Катя вошла в комнату, на ней было красное бархатное платье, в руке она держала чулок, другой был на ней. Она присела на соседнее кресло и принялась чинить чулок. Она страдала невыносимо, слезы закипали, в горле застрял горький ком. А Никита дремал. Наконец он открыл глаза, удивился взглядом, покачал головой.

— Это неприлично, я знаю… — Она вскочила, засуетилась и крикнула уже из кухни:

— По-дурацки все получилось, прости…

— Тук-тук, Катька!

От Родьки пахло вином, он был веселый, в ударе.

— Ты уже вернулся?

— Твои спят, что ли?

— Лорки нет, остальные давно спят. Ты уже из Москвы, так быстро?

— Включи свет.

— Ты что, с ума сошел? Зачем? Мы же разбудим всех.

— Включи, я тебе что-то привез.

Она принесла ночник, накрыла его полотенцем и включила. Родька достал маленькую черную коробочку, и Катя, чувствуя его нетерпение, сдалась и дала себя поцеловать.

— Хочешь посмотреть, что носят сейчас в Париже?

— Что это?

— Зайчонок, меньше разговоров. Завтра все училище будет любоваться твоими ножками, ведь они у тебя… Надевай скорее, не томи, я всю дорогу представлял твои колени, обтянутые этим кружевом!..

— Мы сделаем так, — Катя поправила на Никите галстук, — пройдемся сейчас по центру, посмотрим афиши. Газет я не выписываю, там же расстройство одно, то война, то разоблачения…

А в афишках мы посмотрим, что где идет, и пойдем в театр, например… Ты как, не против? Теперь ты понял, почему я просила тебя прийти в костюме? Но заявляю сразу: если замечу, что ты засыпаешь, — встану и уйду, понял?

Она говорила все это, не глядя на него, и поэтому, когда наконец встретилась с ним взглядом, поняла, что вновь совершила промашку, что ошиблась, и теперь не знала, куда спрятать глаза.

— Давай лучше я уйду. И сейчас, — сказал он и начал обуваться.

— Не надо, слышишь, не надо… — Она взяла его за руку. — Я больше так не буду… Не оставляй меня, я сама не знаю, что со мной происходит.

— Да ладно, просто ты меня действительно не знаешь. — Никита помог ей надеть плащ.

В этот вечер он стал ей ближе, дороже, она разглядела в нем настоящего Никиту, такого, каким хотела видеть все это время: мужчину, умеющего постоять за себя. Держась крепко за его сильный локоть и легко перепрыгивая через лужи, она улыбалась своему открытию и знала, что этого никто не видит.

По дороге бежала, пузырилась вода, дождь барабанил по гладкой упругости зонта, порывы ветра распахивали плащ и холодили колени — осень напоминала о себе, и нависшее и разбухшее от синей влаги небо обещало долгое ненастье.

Они остановились у тумбы, оклеенной пестрыми, но уже размытыми афишами.

— Так, «Летучая мышь» в оперетте, очередная иностранщина в драме, где же ТЮЗ?

И тут взгляд ее упал на совсем еще свежую афишу.

— О! Гартман! Авторский вечер. Никита, посмотри, это же сегодня, сейчас! Бежим скорее! — Она уже тянула Никиту за рукав. — Полчаса осталось…

— Куда?

— В консерваторию, конечно!

…В тот день Катя проснулась очень рано.

За окнами было еще темно. Все спали, в комнате пахло чем-то кислым, и лишь из того угла, где спала Лариса Лохман, доносился чуть слышный аромат духов. Катя подошла к ней, заглянула в лицо: Лора улыбалась во сне. Она пришла вчера поздно, с букетом маленьких тонких тюльпанов, уставшая и счастливая, немного навеселе. Рассыпав цветы по столу, заваленному кипами нот и посудой, она подошла к старенькому пианино, открыла его и взяла очень тихий, прозрачный аккорд, потом вздохнула и, накинув что-то розовое на ночник, стала раздеваться.

— Кать, ты спишь? — склонилась она над Катиной постелью.

— Нет, не сплю. — Катя поднялась, обняла руками колени и вдруг залюбовалась Ларисой.

Ее зеленые глаза блестели, светлые волосы горели розовой сверкающей копной, на длинной белой шее обозначились голубоватые прожилки.

— Тебе не до сна, я понимаю, но мне завтра рано вставать…

— Зачем? Тебе же на вторую пару?!

— Ответственное свидание.

— Это с кем же?

— Пока не могу сказать, потом, Лорка, все потом. А ты с кем так припозднилась?

— Знаешь, Кать, как сон, как наваждение какое-то! Представляешь, все тает, с крыш капает, тепло, пахнет почками, весной, чем-то сладким, у меня голова кружилась всю ночь…

А он перемахнул через забор и вернулся вот с этими тюльпанами, они еще даже распуститься-то не успели, смотри, какие хрупкие…

А вот кто он, тоже пока не скажу, мне и самой не верится, хотя завтра ты сама узнаешь. Помнишь мой брелок, черепашку мою? Ну вот, ходи по училищу и посматривай на руки, может, и увидишь. — Лариса зевнула, потянулась, выгнув при этом свою гибкую спину, чуть прикрытую светлым шифоном. — Я тушу свет?

Катя отложила учебник гармонии, который по привычке взяла со стола.

— Туши, Лохман, туши. И пожелай мне ни пуха…

— Ладно, — отозвалась Лорка. — Ни пуха…

Плеск воды, звонкие девичьи голоса, звяканье посуды, ритмичные пассажи гамм и аккордов, командный голос