У Миши Блинова было много мыслей. И все разные. А в этот день — давайте уточним: 16 мая, в среду — Миша поймал, а может, и сам родил крупную идею. Для идеи нужен толчок. И Миша, конечно же, не думал, кукушкой высовываясь из своей торговой точки, что толчком послужит милое создание с голубыми мультфильмовскими глазами. Вот она подошла — нет, подплыла — к пивному ларьку и попросила:
— Стакан лимонада, пожалуйста. Миша мгновенно ответил:
— Для красавиц и птичье молоко найдем. — Он пошарил рукой под стойкой и извлек коробку конфет «Птичье молоко».
— Ловко! — топко улыбнулась девушка. — Но я очень хочу пить.
— Какой разговор! Сделаем! — пообещал Миша, артистично наливая в бокал пива. — Прошу.
— Пиво. Горькое оно. — Но бокал взяла, пригубила, — Нет, не могу. Спасибо. — Она мельком посмотрела на цену и положила на прилавок монеты.
— Девушка, подождите! — всполошился Миша. — Лимонад будет, шампанское!
Сорвав фартук, он метнулся к двери, ногой распахнул ее и через секунду стоял рядом с девушкой.
— Не уходите, — попросил он. — Мне будет скучно.
— Глупости какие! — повела плечом девушка. Блинов не знал, что сказать. Наконец нашелся:
— Я вам воблы дам. — Он понял, что сморозил глупость, потому что девушка холодно, очень холодно посмотрела ему в глаза и спокойно пошла своей дорогой. И Миша не посмел задержать ее. Каблучки, удаляясь, стучали все глуше. А Блинов, симпатичный тридцатилетний Блинов, владелец новеньких «Жигулей» и суммы, которой бы вполне хватило па покупку вот этого самого трамвая, в который нырнула красавица, стоял в позе разъяренной базарной торговки, но лицо его потемнело не от гнева, а от грусти. Миша Блинов знал, что — увы! — в городе много хорошеньких девушек, которым, между нами говоря, «до лампочки» и его «Жигули», и его потенциальные возможности купить рижский трамвай.
«И умом вроде бы бог не обидел», — продолжал терзаться Миша, — и похохмитъ при случае могу. Что им еще надо?»
Это был первый звонок на подступах к мысли.
Если б кто знал, как Миша и 17, и 18 мая мечтал увидеть голубоглазую красавицу. И, что бы ни делал: вскрывал ли бочки, отсчитывал ли сдачу, переругивался ли с очередью, — глазами косил на тот проулок, откуда некогда выплыла Она.
Ближе к вечеру к ларьку подтягивались завсегдатаи: Леша Губошлеп, Степа Академик, Мурат Прохиндей. На правах постоянных клиентов они никогда не стояли в очереди. Подойдут к оконцу: «привет — привет», «набрызгай пару кружечек» — и все дела. И рассчитывались солидно.
— Мишенька, сколько я принял?
— Не считал.
— И я не помню. Держи целковый.
Хорошие клиенты, достойные. Им иногда и в долг не грешно отпустить. А бывает, рыбу подвезут, сухарики соленые или еще какой деликатес — Миша приглашает завсегдатаев в подсобку. В «гадюшник» — как говорит Степа Академик. Посидят тут часок — другой, порассуждают за жизнь, за «Кайрат» — и расползаются, поглаживая круглые животы.
Академика Миша Блинов увидел издалека. Как всегда, при галстуке, в лоснящемся костюме и в шляпе, полученной еще по лендлизу. Но осанка у Степы Академика была мировая. Гордая, можно сказать. Брюшко, из-под которого неспешно и косолапо выдвигались ноги; шея, с удовольствием поддерживающая большую голову, и… Конечно, надо еще сказать о глазах. Редкие глаза. Будто сами по себе беспробудно пьянствовали, получили пятнадцать суток за мелкое хулиганство, черт-те сколько назанимали в долг и вот, извините покорно, вернулись.
— Степа, зайди с тылу! — крикнул из пивнушки Миша Блинов.
Академик приветственно помахал рукой и наклонил голову: понял, мол.
— Давненько я в твоем гадюшнике не бывал, — усаживаясь па табуретку проговорил Степа. — Что новенького?
― Дело есть, Степа, — пододвигая ему кружку, сказал Миша. — Мужик ты, я заметил, башковитый. Да и понятно, что разную шушеру в Академии наук держать не будут. Ты еще там трудишься? — на всякий случай поинтересовался он, по опыту зная, как порой неусидчивы бывают его клиенты.
— Там, — сдувая пену, кивнул головой Степа. — А что?
— Ну так вот, — сказал Миша. — Мы сначала с тобой теоретически поговорим. Хочу твое академическое мнение знать. Согласен? На, кури.
― Интересно ты подступаешься.
— Предположим, я влюбился, — сплеча рубанул Миша и замолчал.
― Хе-хе! Это ты не по адресу, Миша. Ты по этим делам с Лешкой Губошлепом порассуждай. Он на эти дела мастак.
— Не понял ты, Степа! Лешка он, как бы это сказать, похабный очень. Губошлеп он и есть губошлеп. А я хочу теоретически поразговаривать. Ведь все знают, что ты самый юродированный человек. Вот скоро мы за судей голосовать будем. Да-к я твою фамилию напишу.
— Спасибо, Миша, — прочувствованно сказал Академик. — Но что толку?
— И я говорю, —
Последние комментарии
11 часов 16 минут назад
11 часов 51 минут назад
12 часов 44 минут назад
12 часов 49 минут назад
13 часов 50 секунд назад
13 часов 13 минут назад