Откровение Клайда Брукмана [Ольга Гусева] (fb2) читать онлайн

СЕКРЕТНЫЕ МАТЕРИАЛЫ Файл № 304

ПОСЛЕДНЕЕ ОТКРОВЕНИЕ КЛАЙДА БРУКМАНА

1

Клайд Брукман с любопытством остановился около газетной стойки. Был вечер. Но толпы спешащих с работы людей еще не заполнили магазины, толкая перед собой тележки, наполняя сумки продуктами и придирчиво подыскивая что-нибудь вкусненькое к ужину. Впрочем, вкусненькое выискивают люди семейные — как не побаловать домочадцев. Старые же и молодые холостяки, заглядывая в такие места, об изысках не думают: что-нибудь съедобное, пожалуйста. К вечеру появляется аппетит, с которым надо как-то бороться. Брукман к людям семейным не принадлежал, себя баловать желания не имел и, пользуясь спокойной еще обстановкой в супермаркете, неторопливо затоваривался.

Клайд Брукман был пожилым лысоватым мужчиной плотного телосложения с крупными чертами приятного лица, на котором выделялись глаза — умные, иронично-любопытные, с выражением спокойной усталости.

В данный момент его заинтересовал свежий номер газеты, из-под самого заголовка которой жег читателей своим огненным взором знаменитый Яппи — астролог и предсказатель, телезвезда, последний модный герой Америки. Уж что бы там ни говорили о его прорицательских способностях, но внешностью Яппи обладал действительно эффектной. Взгляд пронзительный, прямо-таки роковой. Мефистофель! Брукман улыбнулся. Нетрудно поверить, что Яппи читает в ваших душах, причем прямо с газетного листа заглядывая в самое сердце. Взгляд, прожигающий насквозь. От такого не спрячешься. Немало женщин, судя по всему, таяло в его пророческих объятьях. А представляло, как тает в них, — еще больше. Клайд Брукман перевел взгляд с фотографии на последние прогнозы астролога, зазывно кричащие с первой страницы.

— «Я предвижу бурный романтический союз суперзвезды Мадонны с суперсвидетелем Кейтом О’Кейли», — прочел он вслух со сдержанной улыбкой, — Это нереально. На самом деле, пустые слухи. Не так ли? — он коротко глянул на хозяина заведения, ожидающего у кассы, и снова обратил взгляд к газете. — «Я предвижу, как Джерри Сэллинджер наконец-то опубликует новый роман и будет рекламировать его в телевизионном ток-шоу». Ну, это просто так, ткнули пальцем в небо.

В словах Брукмана не было скепсиса, скорее, присутствовало некое умудренное любопытство. Зато в глазах его слушателя этого самого скепсиса хватало с избытком. Он, Даймон Роу, продавал газеты каждый день, равно как еще несколько тысяч наименований продукции рук человеческих, и привык бесстрастно реагировать как на свежие газетные сенсации, так и на появление новых рекламных персонажей на этикетках лимонадов. В мире и так достаточно вещей, которые, хочешь — не хочешь, взволнуют до самой печенки. Вот если бы Яппи предсказал бурный романтический союз суперзвезды Мадонны с его потомком и наследником, тогда, возможно, он и прочел бы эту статейку с неослабевающим вниманием, хотя не очень верил в предсказания астрологов. Не только статейку, но и всю газету, даже некрологи на последней странице. Некрологи, которые никто никогда не читает, кроме завзятых человеконенавистников. Или тех, у кого сын собирается сочетаться бурным романтическим браком со сверхзвездой Мадонной.

— Я предвижу откровение, что, скорее, не Элвис, а Бадди Колли до сих пор жив, он подстроил собственную смерть так давно, что уже никто и не помнит. Колли не только восстанет из мертвых, но также восстановит свою легендарную группу, они попадут в заголовки и возьмут в следующем году Лоза-Паллаза. Лоза-Пазула, Лаза-Паллаза… Что такое Лоза-Паллаза, черт возьми?

— А кто такой Бадди Колли, черт возьми? — в тон покупателю ответил Роу, которого немного утомили и чтение, и собственные мысли.

Брукмаи почувствовал настроение хозяина и улыбнулся.

— Ладно, черт возьми, давайте мне лотерейный билет и пинту шотландского виски.

— Еще что-нибудь?

— Да, еще вот это.

Он потянулся за газетой, мельком глянул на последнюю страницу и задумчиво задержал взгляд на колонке некрологов. Внимательно прочитав столбец, Брукман сунул газету под мышку и вышел из магазина.

«Гляди ты, — подумал Даймон, провожая его взглядом, — может, он какая родня суперзвезде Мадонне или троюродный дядюшка суперсвидетеля Кейта О’Кейли, а может, сводный брат Сэллинджера или дальний родственник этого самого Бадди Колли. Но, скорей всего, дюжина-другая старых знакомых настолько уже сидит в печенках, что мистер Незнающий-что-такое-Лоза-Паллаза ждет не дождется, не украсит ли кто из них колонку некрологов».

И, равнодушно зевнув, Роу запоздало, но решительно выбил чек.

На улице была ранняя осень. Точнее, осень-то, конечно, была не только на улице, она была везде, но здесь, в теплом полумраке наступающего вечера, она напоминала о себе мягко и настойчиво.

Брукман вдохнул свежий воздух. Осень — не прощание с жарким летом, осень — напоминание о зиме, напоминание о смерти, но настолько нежное напоминание, что перехватывает горло и уже не остается внутренних слез. Только природа, в отличие от людей, умеет дожидаться весны. За человеческой зимой не наступает оттепели, за человеческой зимой не наступает ничего. Он был большим специалистом в области человеческих зим. Задумавшись, Брукман налетел на идущего куда-то мужчину в красной бейсболке. Глуповато улыбаясь друг другу, они одновременно отступили вправо, потом влево, вернулись на исходную позицию и наконец-то разминулись.

— Извините…

— Не нужно извиняться, — на ходу обернулся обладатель красной бейсболки, — вы танцуете лучше, чем моя последняя подруга. — И, перейдя улицу, он вошел в подъезд, над которым светилась неоновая рука с магическим символом на ладони.

2

Салон мадам Зельмы был одним из бесчисленного множества, где зарабатывали свой таинственный хлеб астрологи, гадалки, хироманты, предсказатели, толкователи жизней и прочие носители гласа судьбы. Пока род людской мучает жгучее любопытство из-за своей единственной и неповторимой жизни, им не грозило остаться без куска хлеба. Гороскопы — самая читаемая рубрика в газетах.

Мадам Зельма была еще не старой, привлекательной женщиной в цыганском наряде с пышной гривой обвязанных пестрым платком темных волос. Томная чувственность читалась в каждом ее движении.

У Зельмы действительно были в роду цыгане, но она и сама бы затруднилась с точностью сказать, какая часть текущей по ее жилам крови досталась ей от бесшабашных степных бродяг. Это не мешало мадам вовсю щеголять перед клиентами своим экзотическим происхождением. При этом акцент делался на времена давние и романтические, чтобы, не дай Бог, не возникло ассоциаций с нынешними представителями этого племени, частично цивилизовавшимися, поменявшими повозки на трейлеры, но все такими же бездомными, оборванными и, безусловно, подозрительными.

С первых же слов посетителям салона сообщалось, что свое магическое знание она унаследовала от бороздящих в кибитках пустынные степи предков, отважных разбойников и предсказателей. Мужчины играли в карты и воровали коней, а женщины из поколения в поколение, от матери к дочери передавали тайное знание чтения человеческих судеб по рисунку линий на руке.

Нынешний посетитель салона, выслушивая обязательную интерлюдию, задумчиво разглядывал ковер на полу. Ковер был небольшим, потертым, весь в ромбовидных узорах, которые никак не хотели отпустить его взгляда. Привычно запульсировала жилка на виске. Ковер о чем-то предупреждал его, что-то пытался сказать, но что? Этого разглядеть он не мог. С трудом оторвав взгляд от пола, он переключил свое внимание на гадалку. Интересно, она сама верит в то, что говорит? Рука наткнулась на хрустальный шар, стоявший перед ним на столе, и он мгновенно понял — верит. По ночам ей снятся странные сны. Диковатые люди, пропахшие дымом и потом, ночью, в отблесках костра, дерутся на ножах. Один падает, хрипло крича. Где-то плачет ребенок. Плачет, глядя в темноту перепуганными глазами, крепко прижимая к груди старую куклу. На этом месте она обычно просыпается. Может быть, именно эта женщина ответит на вопрос, так его мучающий.

— Итак, что же привело вас к мадам Зельме?

— Вы действительно сможете хоть что-нибудь узнать про меня, просто глядя мне на руки?

Загадочно улыбнувшись, Зельма взяла руку клиента. Сильная мужская рука. Длиннопалая, немного хищная. Рука решительного человека. Способная ударить или обнять так, что хрустнут позвонки. Опасная рука. Зельме нравились непредсказуемые мужчины.

— Я могу узнать все. Даже больше, чем все.

— Просто глядя на линии, вы можете прочесть мою жизнь?

В нем была настойчивость, какая-то необычная страстность. Зельма почувствовала, что это связано с нею. Им обоим предстоит нечто. Если бы она умела смущаться, она бы смутилась. Но она лишь улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка вышла максимально чарующей.

— Конечно, ладони от меня ничего не скрывают.

Унизанные перстнями пальцы мадам Зельмы мягко погладили руку мужчины. Нет, он положительно не походил на обычных клиентов.

— Тогда я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, зачем я буду делать то, что собираюсь делать.

— Мадам Зельма читает линии, она не занимается психологией.

Она повернула руку мужчины ладонью кверху. Какая короткая линия жизни! И как внезапно оборванная. Бедняга… Нет, этого она ему не расскажет.

— Я всего лишь читаю ладони.

— Я знаю, знаю, просто мне кажется, я каким-то образом сумел заглянуть в будущее одним глазком, и я увидел там себя. И я увидел, что я там делаю такое, что ну никак со мной не вяжется.

Он сильно сжал ее руки, и Зельма внезапно испугалась. Все изменилось в одну секунду. Что-то было не так. Что-то в нем было не так.

— То, что я там увидел… Я не только не хочу этого делать, я даже представить себе не могу, как я буду это делать, — стиснув ладони, он испытующе смотрел ей прямо в глаза. — Тем не менее, вот он я. Я это делаю.

— Мистер… Вы делаете мне больно… — голос гадалки охрип.

— Я знаю, знаю, мне очень жаль… — в его взгляде действительно читались сожаление и разочарование. — Но вы — предсказательница судьбы, вы должны были все это предвидеть.

Зельма подалась назад, пытаясь высвободить руки из цепкого мужского захвата. Он, не отрываясь, глядел на нее, прямо в глаза, горячо и требовательно.

И она увидела, она увидела все так ясно, что окружающая действительность померкла и отодвинулась в какую-то зыбкую даль. Именно поэтому мадам Зельма начала кричать еще прежде, чем он опрокинул ее на ковер, и хрустальный шар на столе отразил их бьющиеся сплетенные тела.

3

— Лабораторные анализы дадут более точные результаты, но, по крайней мере, три дня назад хозяйка еще могла ими пользоваться.

Медэксперт аккуратно положил на стол два человеческих глаза. Без привычного обрамления прочими чертами лица, глаза производили странное и жутковатое впечатление.

По комнате деловито рыскали множество полицейских. Как и любая комната в отсутствие хозяев, эта смотрелась немного заброшено и сиротливо. Это было место, в котором совершилось убийство, и теперь его заполняло множество посторонних людей, какая-то легкая оторопь, казалось, исходила от стен.

Полицейский фотограф наклонился над столом, и вспышка на миг ярко осветила разложенные на нем человеческие органы.

— Говорят, глаза успевают запечатлеть то, что видит жертва, перед тем, как ее убивают.

— А что говорят про кишки? — цинично поинтересовался возникший из-за плеча фотографа детектив Клайн.

Он обладал подвижной мимикой и манерой активно жестикулировать при разговоре.

— Фу! — фотограф поморщился.

— Правда, что мы попросили помощи в этом деле? — спросил Клайн, обращаясь к своему коллеге.

Детектив Хабес, в отличие от напарника, был медлителен и внешностью обладал невыразительной. Вместе они смотрелись несколько комично.

— Да. Этот человек должен быть экспертом по таким делам, — Хабес задумчиво разглядывал большой стеллаж с куклами, — Я слышал, мыслит он неортодоксально. У Яппи хорошая рекомендация.

— Рекомендация? Главное, чтобы он получал результаты.

— Яппи? — оживился фотограф, — я видел его по телевидению. Интересно, какой он в жизни.

— Я вчера общался с ним, — Хабес усмехнулся, — жуткий тип. Но главное, чтобы он нам дал какие-нибудь концы, а остальное неважно, будь он хоть…

— Черт возьми, вы еще кто такой? — прервал его Клайн.

Все обернулись. На пороге возник человек, неожиданно, словно материализовавшись из воздуха.

— Я агент Молдер, а это агент Скалли, — Молдер оглянулся, но Скалли уже вынырнула из-за его плеча, на ходу профессиональным движением доставая удостоверение; казалось, оно выросло прямо из ее руки.

— А… Я забыл, что вы прибудете, — примирительно улыбнулся Клайн, — Я Клайн, а это — детектив Хабес, — он провел гостей к столу с уликами, — мы думаем, может быть, этот тип был сатанистом. Вынимал жертве глаза.

— Сатанисты вынимают глаза и оставляют тело, а не наоборот, — возразил Молдер, на ходу надевая резиновые перчатки — Во всяком случае, я раньше не видел такого. Он вынимает глаза по какой-то причине?

Скалли завороженно, с легким испугом взглянула на стол, но тут же взяла себя в руки.

— Все имеет свои причины, — она передала папку Хабесу. — Мы тут составили описание убийцы, ищем возможное описание причин его атак и выбора жертв.

— А это объясняет выдранный кишечник? — через плечо коллеги Клайн заглянул в папку. Да, эти ребята из ФБР времени даром не теряют.

— Антропомантия, — хладнокровно ответил Молдер. — Иногда считалось, что можно предсказать будущее, расчленяя труп и изучая тело человека и его кишки.

— Так этот человек, расчленяя людей, хочет узнать будущее? — задумчиво пробормотал Хабес.

Все с напряженным вниманием наблюдали за Молдером. Отойдя от стола, он взглянул на Скалли. Поймав взгляд, она укоризненно покачала головой. Судя по всему, у ее партнера сегодня игривое настроение. Сейчас начнет блистать дьявольской интуицией и поражать своими специфическими знаниями.

— А есть какой-либо смысл в том, что все жертвы — профессиональные предсказательницы и предсказатели? Последний убитый специализировался на точных определениях времени конца света и влияниях комет на продвижение по службе, — Клайн сделал замысловатый жест, обозначив то ли комету, то ли течение зависящей от нее карьеры.

— А эта предсказательница — к тому же профессиональная коллекционерка кукол и автографов, — Молдер поднял чайную чашку и посмотрел внутрь, — и еще она читала по чайным листьям. Испив чай, можно заглянуть в будущее, рассмотрев чаинки, плавающие на дне чашки.

Он повертел чашку в руке.

— Вы что, в это верите? — осторожно спросил Клайн…

— Не то чтобы я был совершенно уверен в этом, но жертва точно была уверена.

— Почему?

— Потому что листья сказали жертве, что ее вот-вот убьют.

И Молдер предъявил зрителям чашку, в которой прихотливо осели чаинки.

Клайн взял чашку, и все озадаченно уставились на мало что говорящий узор на ее дне. Оригинальная методика расследования. Скалли терпеливо ожидала пророчеств и откровений. Но агент Молдер уже оказался у стола с уликами. Лицо его посерьезнело.

Нельзя не отметить, что когда расследуешь такие, мягко говоря, необычные дела, как те, что доставались им со Скалли, то в итоге чем только не приходится заниматься. Любой нормальный полицейский, даже не просто полицейский, а агент ФБР, супермен по статусу, парень с железными нервами, пронзительным взглядом и аналитическим мышлением, побывав при расследовании пары-тройки дел, которых они пережили уже пару сотен, вряд ли остался бы этим самым суперменом. Он изрядно поседел бы, начал пить успокоительное по ночам, а по утрам пугаться собственного отражения в зеркале. Но спецагенты Федерального Бюро Фокс Молдер и Дэйна Скалли не были супергероями и, возможно, потому умудрились не постареть, не поседеть до последнего волоска и до сих пор неплохо ладили с зеркалами. Ее природный скепсис и его тихий фанатизм были сильнее многочисленных напастей, храня эту пару от превратностей судьбы.

Специалисты по инопланетным контактам, живые свидетели летающих тарелок и невообразимых отголосков далекого прошлого — они не раз видели оборотней, самых разнообразных мутантов, оживающие компьютеры и прочие чудеса, но при этом периодически ввязывались в дела, оказывающиеся на поверку заурядной уголовщиной. Иногда, правда, очень хитроумной и изобретательной.

Однако предсказать с первого взгляда, чем закончится дело, было невозможно. Загадочный убийца, проходящий сквозь стены, оказывался мойщиком окон. А периодическое воровство собачьего фарша из кухни дряхлой старушки выводило на секту посвященных, умеющих вселяться в тела других людей. Таинственные огненные письмена в небе провинциального городка оказывались экспериментами местного голубятника. А жалобы вздорной домохозяйки на сексуальные домогательства соседа, основанные исключительно на его двусмысленных взглядах, приводили к человеку, способному манипулировать людьми с помощью домашнего телевизора. Никогда ничего нельзя было предсказать заранее.

Но каждый раз, начиная дело, все так же мучительно хотелось верить, что это не очередная страница криминальной хроники, а еще один шаг на пути к Истине. Той самой Истине, которую Молдер искал всю жизнь и никак не мог выразить словами. Что-то о нас и что-то о них, нечто о том, что невыразимо, непознано, опасно и притягательно… А эти вырванные глаза? Вытащенные кишки? Осколки шара? Убитая гадалка? Куда выведет эта тропинка? Чаинки в гадалкиной чашке, распотрошенный труп и интуиция Молдера дружно молчали.

Из противоположного угла комнаты за мыслительными потугами партнера внимательно наблюдала Скалли. Вот уже добрых пятнадцать минут он в глубокой задумчивости внимательно разглядывал разбросанные в беспорядке кишки, представляющие собой зрелище, мягко говоря, малоэстетичное.

— Трудоголик… — поставила диагноз Скалли, поправляя новую, элегантную, так никем сегодня и не замеченную прическу.

4

Из коридора раздался пронзительный женский визг, ожививший напряженную рабочую обстановку. Руки профессиональным жестом рванулись к оружию, но визг повторился, и присутствующие в нем нотки восторга заставили всех с облегчением застегнуть кобуры. Лишь на лице охранявшего дверь полицейского явственно выразилось разочарование. Это было его первое дежурство после полицейской академии, и новоиспеченному служителю порядка не терпелось воспользоваться своим только сегодня полученным личным пистолетом. Вслед за визгом донеслись шум, крики, и в дверном проеме возникла охрана, с самого утра томящаяся у входа в дом. Сейчас их оттерли к самой комнате, и взмокшие полицейские с трудом сдерживали галдящую толпу, из которой тянулись руки с большими фотографиями телегероя. Яппи! Отбиваясь от поклонников и непрерывно улыбаясь, он двигался в плотном кольце ассистентов и журналистов. Один из репортеров заглянул в комнату и дружелюбно помахал следователям.

— Лейси здесь, — шепнул детектив Клайн Хабесу. — Смотри-ка ты, мы в. центре внимания прессы.

Хабес молча улыбнулся и закурил. Совершив титаническое усилие, охранники захлопнули дверь. Переведя дух, предсказатель рывком снял черные очки со своих знаменитых, растиражированных по всей Америке, пронзительных глаз. Все присутствующие с детским любопытством наблюдали за ним в ожидании представления. Фотограф, не удержавшись от искушения, «щелкнул» экстрасенса.

— Мистер Яппи, спасибо, что зашли, — рванулся ему навстречу Клайн…

Поморщившись от вспышки, Яппи властным движением остановил следователя и незамедлительно приступил к делу.

— Тихо… Да, у меня бывают предвидения. Сейчас я вижу убийцу, — Яппи двигался по комнате медленно и напряженно, но создавалось впечатление охотничьей собаки, которая мчится по сле-ду, — убийца считает, что он не контролирует собственную жизнь. Очень важно!

— Поэтому он убивает?

— Да.

— Вы видите, как он выглядит?

— Он похож… У него на лице растительность… Или нет, у него есть татуировка, где-то на теле есть татуировка, может быть, — Яппи переводил свой горящий взгляд с одного лица на другое, и, не мигая, смотрел на очередного собеседника, глаза в глаза, — может быть, на татуировке изображены волосы на лице… я думаю…

Яппи остановился и рывком повернул голову. Ковер… Вытертый ковер с ромбовидными узорами. Предсказатель кинулся к нему, встал на колени, наклонился, почти касаясь лицом вытертого ворса.

— Я вижу его здесь… он заставляет себя… Да-да, — Яппи гладил ковер напряженными ладонями. — Он насилует женщину, но мужская несостоятельность приводит его в ярость, поэтому свой гнев он срывает… — экстрасенс замолчал. Пауза была так длинна, что постовой у двери несколько раз нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Все. Пропало.

Он хлопнул ладонью по ковру и поднялся.

— Кто-то мне препятствует… Я принимаю отрицательную энергию…

Яппи внимательно оглядел присутствующих взглядом, от которого все внутренне съежились, и резко повернул голову в сторону Скалли. Та изумленно подняла брови, но Яппи уже решительно шел к ней, буравя взглядом, каким удавы гипнотизируют кроликов. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. Потом Яппи повернулся к Молдеру, с любопытством наблюдавшему происходящее.

— Прошу вас, покиньте эту комнату.

— Я участвую в расследовании.

— От вас исходит отрицательная энергия.

— Поверьте мне, я верю в способности медиумов.

Молдер оставался спокоен.

— Это все слова, но мысли не могут скрыть правду.

И Яппи взметнул густые брови.

— Агент Молдер, пожалуйста, — умоляюще попросил Клайн.

Молдер раздосадованно пожал плечами и направился к выходу. Это он-то, он, человек, вызывающий недобрые усмешки коллег за свою любовь к делам и явлениям, не поддающимся обыденной логике, это именно он удален, как проявляющий недоверие к не самому сверхъестественному, что знал этот загадочный мир, — к сеансу ясновидения.

— Тебя никуда нельзя пригласить, — прошептала вслед Скалли, делая абсолютно серьезное лицо.

Пока шло шоу (а то, что это было именно шоу, доказывали всплески аплодисментов, периодически доносящиеся из комнаты), Молдер томился в коридоре. К аплодисментам прибавился всеобщий гомон, дверь распахнулась, и в коридоре с видом триумфатора появился Яппи.

— Ну а теперь, простите, мне нужно будет дать интервью… — закрыв дверь, он вместе с ассистентами направился к выходу, но приостановился перед Молдером, хмуро стоящим у стены, — такие скептики, как вы, заставляют меня испытывать тошноту…

— Мистер Яппи, прочтите эту мысль, — и скептик Молдер с издевкой приблизил свое лицо к лицу предсказателя.

Взгляд его чуть прищуренных глаз был настолько говорящий, что не требовал для расшифровки особенных способностей. Яппи дернулся как от удара током.

— И вас туда же, — с негодованием кинул он через плечо и величественно удалился.

Молдер вошел в комнату. Среди присутствующих царило оживление, лица сияли.

— Жаль, что у тебя столько отрицательной энергии и ты пропустил такое представление, — обернулась к нему Скалли.

— Смотрите, — Клайн поднял изогнутый кусочек чего-то металлического, — что он сделал с моей ручкой.

— Я сейчас прочитаю ваши мысли, — прервал Молдер их восторги, — произведу на вас впечатление. Мистер Яппи утверждал, что тело будет найдено около воды, церкви или школы, — он двигался по комнате, и взгляды присутствующих следовали за ним, — В субботу, поблизости от дороги номер семь.

— Ну и что? — почти что с обидой спросил Клайн.

— А то, что интерпретаторы очень хорошо пользуются фактами.

— Он сказал, что убийца не контролировал ход собственной жизни, — возразила Скалли.

— Это бывает со всеми в некоторые моменты жизни.

— Он сказал еще кое-что, — после всего происшедшего Клайн был настроен решительно.

— Кое-что — это что-то, на некоторое количество процентов являющееся правдой, а в остальном — неправдой…

— Это смотря что считать правдой, — парировала Скалли.

«Боже мой, — подумала она, — что творится в мире, я выступаю защитницей чего-то сверхъестественного, а Молдер это активно отрицает». Уже традиционным стало то, что обычно у них происходило все наоборот.

— Но Яппи представил гораздо больше конкретных соображений по этому делу, чем вы. Так что если вы не против, я разошлю описание — белый мужчина от 18 до 34 лет, с бородой или без бороды, может быть, с татуировкой и импотент, — безапелляционно подытожил Клайн.

Молдер пожал плечами и случайно поймал взгляд Хабеса, оживленно курящего уже, судя по всему, десятую сигарету. Что-то привлекло агента Молдера в выражении лица детектива. «Промолчал почти все время, — подумал Молдер, — похоже, он не так уж прост, как кажется. Может, они распределяют между собой обязанности. Один все время говорит, а другой — думает?»

Детективы Клайн и Хабес покинули комнату, за ними потянулась остальная следственная бригада.

— Молдер, можно идти домой, — сказала Скалли, подходя к партнеру. — Считай, что дело уже раскрыто, — и, чуть дрогнув уголками губ, она взглянула на него снизу вверх.

Забыв о своем раздражении, Молдер широко улыбнулся.

5

Брукман благожелательно смотрел на молодую семейную пару, сидящую напротив за кухонным столом. Он был в костюме, белоснежной рубашке и галстуке. Его улыбка была настолько располагающей, что ее трудно было назвать профессиональной. Однако то, чем сейчас занимался Клайд Брукман, как раз и являлось его профессией. Этим он занимался последние двадцать лет своей долгой и относительно спокойной жизни. В данный момент он терпеливо втолковывал непонятливым молодоженам условия несомненно выгодного для них страхового контракта. Но молодожены попались то ли нерешительные, то ли просто упрямые.

— Итак, — в тридцатый раз объяснял он им, — «Дженерал Мьюс» готова застраховать жизнь человека на двести тысяч. И это при совокупном доходе вашей семьи всего в 2 тысячи четыреста долларов в месяц.

Супруги смущенно переглянулись.

— Видите ли в чем дело, мы бы хотели купить лодку.

— Мистер Гордон, — Брукман перевел взгляд на главу семейства и вложил в свои слова максимум убедительности. — Я думаю, как молодой муж, вы примете перед своей семьей новую ответственность. Я думаю, эта ответственность важнее активного отдыха.

— Но это очень хорошая лодка.

Именно в этот момент Клайд Брукман понял, что время потрачено впустую. С ними ничего не выйдет. Страховой агент — работа, знакомая ему до мельчайших деталей. Иногда все получается быстро, иногда нужно потратить полдня, прежде чем клиент созреет. Бывает, с самого начала ясно, что из разговора ровным счетом ничего не выйдет.

С первых же минут общения с этой парой у него появилось спокойное ощущение успеха. Но на этот раз интуиция подвела. Брукман почувствовал раздражение. Они были его последними клиентами на сегодня, клиентами, на которых Клайд Брукман убил три часа времени, и, как оказалось, совершенно безрезультатно.

С этими горькими мыслями, он продолжал, автоматически улыбаясь, смотреть на молодого человека, так сильно желающего новую, очень хорошую лодку, и внезапно улыбка медленно сползла с его лица. Он увидел. Опять увидел. Увидел подробно, в деталях. Усталость и раздражение, комком застрявшее в горле, рванулись наружу. «Что я делаю?» — с ужасом подумал Брукман, но он уже не владел собой. Его понесло. Понесло, как несет новенький голубой «мустанг» по блестящему, влажному от дождя шоссе…

— Мальчик, неужели ты не понимаешь, — он наклонился к паре, изумленно смотрящей на его побледневшее лицо, — неужели ты не понимаешь, что через два года, когда ты будешь ехать по шоссе номер 91, возвращаться домой к жене и малютке дочке, ты врежешься лоб в лоб в машину, в которой будет сидеть пьяный водитель, — голос Брукмана срывался, — Это будет «мустанг-87», голубого цвета. Новенький голубой «мустанг». И ты будешь выглядеть хуже, чем те шестьдесят метров дороги, по которым протянет твое тело, когда ты вылетишь вперед через ветровое стекло.

Сорвавшись на крик, он замолчал. В кухне повисла тягостная пауза. Все присутствующие переводили дух. Оправившись от изумления, молодой человек возмущенно поднялся из-за стола.

— Мистер… — он помолчал, вспоминая его имя, но так и не вспомнил. — Мистер, вам нужно поработать над стилем общения с клиентами.

6

Молдер сидел развалясь в кресле и лениво просматривал бумаги мадам Зельмы. Он не предполагал, что они дадут расследованию какую-либо зацепку, но процедура требовала осмотра личных бумаг пострадавшей, и в данный момент Молдер следовал этой самой процедуре.

Бумаг было много. Целый ворох квитанций об оплате жилья и налогов (судя по всему, невзирая на свои бунтарские корни, Зельма была гадалкой законопослушной), аккуратно подшитые вырезки из разных периодических изданий о гороскопах на каждый день, письма родственников, по-видимому, дальних, вспоминающих о мадам Зельме лишь на Рождество и на день рождения.

Молдер пролистал письма. Обычные бесцветные поздравления и пожелания любви, здоровья и денег, с мелькающими время от времени семейными новостями: Том закончил колледж с отличием, Маргарет в пятый раз вышла замуж, опять по любви, опять за какого-то придурка, Элизабет предложили отличную работу в турагентстве, она начала неплохо зарабатывать, Майкла взяли в добровольную пожарную дружину, теперь над комодом висит блестящая парадная каска, старушка Мери скончалась, упокой Господь ее душу, Пол за каким-то дьяволом уехал в Индию, теперь пол года от него ни слуху ни духу, Маргарет в шестой раз вышла замуж… «Ого, — подумал Молдер, с любопытством вчитываясь в строчки послания, — интересно, а на этот раз по любви?» Но этого в письме не сообщалось, равно как и хлестких характеристик нынешнего супруга. Может, Маргарет наконец-то повезло.

Молдер терпеливо прочитал всю стопку и отложил ее в сторону. Никаких даже отдаленных намеков на грядущую ужасную смерть адресата или на появление в ее жизни маньяка он в них не вычитал. Разве что предположить, что Маргарет в седьмой раз вышла замуж за совсем уж чокнутого, и он решил навестить дальнюю родственницу жены. Или что Пол вернулся из дальних стран последователем культа Вуду и начал религиозную борьбу с прорицательством в Америке.

Дальше была целая коробка разнообразных квитанций. Молдер пролистал их все и на самом дне наткнулся на связку бумаг, перевязанных нарядным шейным платком. Он развязал его и разложил перед собой письма. Их было семь. Что-то в их внешнем виде насторожило агента. Письма были не только без конвертов, но и без начала и конца, это были скорее фрагменты чьих-то посланий, с отрезанными обращениями и подписями. Все семь написаны различными почерками и, судя по состоянию бумаги, разница в их отправке измерялась годами. На лице агента Фокса Молдера впервые проявился живой интерес. Он переменил свою расслабленную позу на более собранную и склонился над листками. В процессе чтения его лицо принимало все более и более удивленное выражение. За последние два часа, пока он знакомился с бумагами убитой, у него в голове сложился более или менее ясный образ мадам Зельмы. То, что Молдер в данный момент держал в руках, не могло иметь к этой женщине никакого отношения, вернее, к образу этой женщины, живущему в его голове. А к реальной Зельме эти письма имели, судя по всему, отношение самое непосредственное. Письма, перевязанные пестрым шейным платком, спрятанные под ворохом счетов на самом дне коробки.

«Зачем грустить, зачем стоять перед оконным стеклом и тупо смотреть в ночное небо, не обращая внимания на звезды и откровение заката. Зачем ощущать эту пустоту, с которой предстоит жить долго и, возможно, счастливо. Все равно нет слез, нет отчаяния, и горе бессловесно. Ну и что, что умерла любимая. В мире осталась столько интересных вещей. Есть еще кроссовки, кофейные сервизы, щенки бассетов и электрические розетки.

Кстати, на той неделе производство осваивает новый вид мороженого, шоколадного с миндальной начинкой. Шоколад покрыт сверху специальной глазированной корочкой, благодаря которой можно есть его в сильную жару, и оно долго не тает. Оно очень долго не тает. И остается таким же вкусным. Правда, у нас никогда не бывает очень сильной жары. И я не люблю мороженое. А бассеты очень славные собаки. Они смешные и…»

«…если это повторится еще раз, я плюну на все правила приличия, я плюну на все и разберусь с этой историей. Оставьте мою жену в покое. Вы обе — просто две свихнувшиеся сучки. А заболевших сучек усыпляют, если нет возможности их вылечить. Мне не лень будет съездить в охотничий магазин, совершенно не лень. Я куплю ружье, я давно хотел себе охотничью двустволку. Но я куплю не двустволку, я куплю карабин, хороший удобный карабин для охоты на кабанов. Такой, чтоб кабан умирал от одного выстрела. Мне хватит денег для такой покупки, у меня отличная работа, и я неплохо зарабатываю. Я на хорошем счету, у меня блестящие перспективы. Но я сделаю их куда менее блестящими. Я легко сделаю их куда менее блестящими. Я куплю еще горсть разрывных пуль, чтоб кабан точно не выжил. Некоторым животным лучше умирать, независимо от того, насколько дрожит рука у охотника. И я не лишу себя удовольствия взять все это и увидеть Вас. И я отсижу, с легкостью отсижу, потому что удовольствие этого стоит. Я даже готов к электрическому стулу, я уверяю Вас…»

Письмо на этих словах обрывалась. «Вот так история, — обескураженно подумал Молдер, — вот так поворот». С сожалением на лице Молдер повертел листок и разве что не обнюхал его. Запах ему ничего не сказал, и он взял следующее послание.

«…я несколько смущен, но если Вам так необходимо перетянуть зонтики, то я, пожалуй, взялся бы за эту работу. Я ранее имел дело только с пляжными тентами, но думаю, что когда речь идет о маленьких зонтиках, задача только упрощается, ведь принцип совершенно один и тот же, дело только в размерах. И я рад, что у Вас появилась нужда в моих услугах. Я человек крайне нерешительный, но теперь я могу искренне сказать Вам еще одну вещь. Вы будете безбожно хороши под всеми этими зонтиками, которые я переделаю для Вас. И если Вас не смущает, что Вы будете так безбожно хороши под ними, то я готов завтра же приступить».

«…Машину нужно поставить слева от подъезда, именно слева. За большим камнем будет спрятана связка ключей. С нее нужно снять один, самый длинный, с буковкой “Р”, нацарапанной с одной стороны. Когда сделаешь все, что нужно, не цепляй ключ обратно, а выкинь его, только так, чтобы он не нашелся, например, в реку. Потом поезжай на запад со всей возможной быстротой. Господи, боже мой, да ты наверняка не знаешь, где находится запад. Запомни, ты должен проскочить под закатом прежде, чем окончательно стемнеет».

«Вот это да!» — восхищенно подумал Молдер и взял следующие листки.

«…Корми его первый день рубленым мясом и пои молоком, желательно теплым. Потом целый день не корми и не пои, на утро следующего дай немного воды, а вечером — горсть измельченной крупы. Следующие два дня давай только засахаренные лепестки роз и ключевую воду.

Тогда он наверняка умрет».

«Если ты так хочешь танцевать, тебе придется смириться с тем, что меня не будет в твоей жизни. Этого не переживет моя мать, не переживет мой отец, и даже мои братья этого не переживут. Лучше стань дешевой шлюхой, лучше стань дорогой шлюхой, но не делай этого. Я думаю, что я люблю тебя, но я не смогу смириться с тем, что произойдет. Но если ты действительно хочешь танцевать, то танцуй. Спляшешь на наших могилах».

Молдер был до крайности заинтригован и, пожалуй, немного очарован. Во всем этом присутствовала загадка, какая-то тайна. И ему хотелось разгадать ее. Мадам Зельма, гадалка средней руки, аккуратно платящая налоги и квартплату, рассматривающая руки домохозяек, озабоченных возможностью переезда, и девушек, любопытствующих по поводу грядущего замужества, мадам Зельма, в переписке с дальней родственницей судачащая о любвеобильной Маргарет, коллекционирующая кукол и автографы в своем претенциозно обставленном салоне, неужели эта самая женщина действительно несла в своей крови горячий степной ток и жила второй, скрытой ото всех жизнью? Жизнью, над которой глухо висело небо тоски по ушедшим, где оскорбленные мужья готовы были спалить всю свою жизнь, как прошлогоднюю траву, где умели проскальзывать под закатом и приносили непонятные магические жертвы.

Молдер взял последнее письмо.

«…почему же земные чистые истории могут так бездарно заканчиваться? Настолько бездарно и некрасиво, что нежность перекипает в такую горечь, в такую желчь, что губы запекаются в вечную гримасу ярости. За каких же многочисленных неубитых мышек отплакиваются мне теперь все эти слезки? Может быть, все просто. Может быть, бродят по земле удачливые хищные кошки, которым иногда отливаются мышкины слезки, но не чаще, чем наступает высшая справедливость. А я просто мышка, вечно плачущий мышонок, у которого так на роду написано. И потому не стоит удивляться. Все логично и естественно.

Но что мне делать с этой тягой закрыть глаза, до боли сжав ресницы, зашнуровав их плотной двойной шнуровкой, чтобы не видеть ничего, кроме этого полумрака, который уже был?

Я ведь знаю, какими беспомощными звуками он может наполняться, каким он может быть ждущим, и гибким, и таким подвижным, что чувствуешь немеющую растерянность.

Я знаю, какими мягкими могут становиться в нем твои губы, совершенно бесформенными под горячим напором моих, упрямых и тоскующих.

И что мне делать с призраками этого странного счастья, которым скорее клеймят, чем одаривают? В котором ты вечно пребудешь такой тонкой, желанной, боящейся, с такой ядерной смесью абсолютного эгоизма и щемящей трогательности, что хотелось просто упасть и разрыдаться, взвыть на всю эту жизнь прямо посреди таинства, от которого и цветы на столе должны бы благоговейно задерживать дыхание.

Что может утешить в будущем? А тебя? Ты не занимаешься верховой ездой, не водишь машины и не вышиваешь крестиком. А тот, кто лениво наблюдает сверху, — изрядный шутник. И когда Он развлекается вышиванием по канве наших судеб, то бывает, что, перекрещивая разноокрашенные нити для лишь Ему ведомого узора, вдруг завязывает две из них таким узлом, с которым не справятся никакие зубы. И потому я рублю его.

Во всем этом не было вечности. Но было такое теплое и глубокое земное, с которым бы не стоило так. Уж лучше пачкать вечность. Она большая. Ее много. Ее всю не скомкаешь.

Но скажи мне, Бога ради, за что же так-то…»

Молдер прочел письмо три раза и задумался, глядя куда-то сквозь потрепанный листок бумаги. Он попытался было направить мысли в какое-нибудь рациональное русло, но они упрямо стремились туда, где не было места ни таинственно убитым гадалкам, ни даже островкам свидетельств о том, что человек не одинок во вселенной. В конце концов, в наших персональных вселенных мы беспросветно одиноки, а все залетающие в них небесные тела, оказываются лишь волнующими миражами.

Молдер не знал, сколько он просидел вот так, наедине с внезапно охватившими его эмоциями, но вдруг он почувствовал чье-то присутствие в комнате. Он резко обернулся и увидел Скалли, уставившуюся на письмо в его руке.

Она смотрела на листок с застывшим и абсолютно для нее новым выражением лица. Фокс Молдер растерялся и хотя никакой вины за собой не чувствовал, но глядя в глаза Скалли, ощутил внезапную потребность оправдаться.

Промычав что-то невразумительное, Молдер повел рукой в сторону груды бумаг из архива Зельмы, разбросанных по всему столу. Но Дэйна Скалли уже сориентировалась в ситуации.

— А… Просматриваешь бумаги убитой, — ее лицо приняло обычное выражение. — А это что? Приворотные письма?

— Приворотные письма? — Молдер недоуменно посмотрел на коллегу, потом перевел взгляд на листок в своей руке.

— Ну да, одна из услуг мадам Зельмы — приворожить кого-то, отворожить, снять сглаз или просто погадать на другого человека — для этого требовалось принести фотографию или письмо, лучше и то, и другое. Я их листала. Из всего архива они самые любопытные.

— Любопытные? Да, пожалуй… — Молдер почувствовал жгучее разочарование. Захватывающая загадка объяснялась очень просто. Не было у мадам Зельмы никакой второй, скрытой ото всех жизни. Любопытные…

Скалли заметила перемену его настроения и, облокотившись на краешек стола, усмехнулась.

— Кто-то еще не разучился писать. От тебя, например, кроме служебной записки ничего не дождешься.

— Хорошо, в следующий раз я пошлю тебе развернутое письмо. «Как мне забыть выражение твоего лица, когда мы наткнулись на расчлененный труп в подвале! Всю жизнь я буду вспоминать твои брови в полумраке, по которым стекали капельки зеленой крови оборотня».

Скалли мечтательно улыбнулась.

— Хорошо 6ы! Я перевяжу его любимым шарфиком и буду хранить. Но ты меня совершенно отвлек этими своими письмами. Собирайся. Нам надо ехать. Еще одно убийство. Тоже женщина. Астролог.

Молдер поднялся и, выпустив Скалли из кабинета, закрыл дверь. Романтическая пауза кончилась. Жизнь продолжалась.

Они вышли из здания и направились к машине. «Интересно, — подумал Молдер, — интересно, каким образом я совершенно отвлек Скалли этими своими письмами. Сидел себе, читал. И какое именно место в письме попалось на глаза Скалли, что у нее стало такое выражение лица?» Закусив губу, чтобы не улыбнуться, Молдер покосился на своего партнера по расследованиям. У Молдера беспричинно поднялось настроение. По городу ходил опасный маньяк, которого безрезультатно ловили все государственные службы, жертвы множились, улик не было никаких, дело становилось все более иболее запутанным. И поэтому совершенно возмутительным и, даже можно сказать, неприличным был тот факт, что агент Федерального Бюро Расследований Фокс Молдер садился в машину в отличнейшем расположении духа и с сияющей улыбкой на лице.

7

«Зачем, — устало думал Брукман, открывая дверь своей квартиры, — зачем ты сделал это? Чего ты добился в итоге? Люди хотят услышать лишь то, что они хотят услышать. Именно поэтому процветают дешевые шарлатаны. Пророки, открывающие истинную завесу грядущего, всегда были не в чести. Зачем ты испортил этому мальчику оставшиеся два года жизни? Чтобы он купил твой страховой полис? Или чтобы он никогда не сел за руль машины? А может быть, чтобы его семья смогла получить эти чертовы двести тысяч долларов… Я не знаю, зачем я это сделал, но делать этого не следовало. Это я знаю совершенно точно».

Брукман потянул дверцу холодильника, вытащил запотевшую бутылку виски, налил и, утомленно поднеся бокал ко рту, сделал большой глоток. Как всегда, виски выплеснуло в кровь волну приятного тепла.

Засовывая бутылку обратно в холодильник, Брукман наткнулся взглядом на пакет с кочаном капусты и подозрительно принюхался. Ну конечно же! И чего же тут удивляться — если хранить продукты пол года, с ними точно станет что-то не так. Брукман брезгливо вынул кочан. И все же, почему именно в его доме продукты имеют обыкновение портиться с такой удручающей скоростью? Он с грустью посмотрел на пакет в своей руке. В пакете лежала окровавленная мужская голова. Вздрогнув, Брукман выронил пакет, и тот, подпрыгнув, покатился по полу. Но наваждение уже прошло. У его ног лежал полиэтиленовый мешок с испортившейся капустой. И ничего более.

«Что за день! Нет, Клайд, тебе не стоит так переживать из-за этого паренька, совершенно не стоит. Не тот возраст, в конце концов». И, подобрав капусту с пола, Брукман решительно направился к выходу.

Любой день — это цепь традиций, обязанностей и ритуалов. И совсем чуть-чуть удовольствий. Все эти четыре компонента могут совмещаться в самых причудливых комбинациях. С возрастом у нас появляется все больше стойких привычек, помогающих прожить день, прежде чем наступит следующий. А Клайд Брукман был уже немолод. Но один из его ежедневных ритуалов, который превратился сначала в обязанность, а потом даже в некоторое удовольствие, заставлял его, по крайней мере, раз в день чувствовать себя относительно молодым человеком. Это были визиты к опекаемой им соседке миссис Лоул. Рядом с ней он чувствовал себя мальчиком, полным сил и энергии.

Открыв дверь на его звонок, миссис Лоул подслеповато прищурилась, кивнула головой и протянула ему что-то на раскрытой подрагивающей ладони. Брукман рассеянно посмотрел на золоченую зажигалку с растительным орнаментом на поверхности. Сложный орнамент из переплетающихся цветов, очень красивый орнамент.

— Нет-нет, зажигалка мне ваша не нужна. Миссис Лоул, я пришел за мусором.

Старушка еще раз кивнула и, шаркая, удалилась в сторону кухни. Брукман опустил глаза на рыжую маленькую собачку, сидящую на пороге. Она повиляла ему хвостиком, но Клайд Брукман увидел другое. Алчно рыча, собачонка с хрустом отрывала кусок кровоточащей человеческой плоти, ошалело носясь вокруг мертвого старушечьего тела. Он возмущенно замахал на нее руками.

— Уйди отсюда, монстр!

Возникшая в проходе миссис Лоул с рассеянной улыбкой отдала ему мешок с мусором.

— У вас все в порядке? — повышая голос, заботливо спросил Брукман. — У вас достаточно продуктов, достаточно еды для собачки?

Но миссис Лоул, все так же улыбаясь, уже закрывала дверь.

Спустившись к мусорным контейнерам, Клайд Брукман зябко поежился. Холодало. Он приподнял крышку первого и увидел, что контейнер переполнен. Открыв второй, он забросил туда оба мешка и поспешил в теплый подъезд. Но сделав несколько шагов, Брукман остановился. «Нет, — подумал он, — этот ужасный день никогда не закончится». Повернулся и еще раз взглянул на второй контейнер.

— Боже мой, — устало сказал он. — Боже мой.

Отсветы полицейских мигалок придавали всему происходящему тревожный, но праздничный вид. Во дворе толпились любопытные, которых полицейский кордон оттеснил подальше от мусорных баков, где уже суетилась следственная бригада.

Детектив Клайн наклонился к свешивающейся с края помойного ящика руке, пальцы которой были унизаны кольцами и перепачканы высохшей кровью.

— Жуткое дело, да? — обратился он к Хабесу.

Тот стоял рядом и курил с не очень-то подходящим к ситуации торжествующим выражением на лице. Обернувшись к Молдеру, Хабес указал на труп.

— Яппи сказал, что тело где-то выброшено, и, действительно, оно найдено в помойной урне.

Молдер пожал плечами.

— У меня прямо мороз по коже пробегает, — не унимался Клайн, — В первый раз такое вижу.

Скалли молча стояла у ящиков, оценивая ситуацию.

— Скажите, — обратилась она к патрульному, сообщившему о происшествии, — а кто конкретно нашел тело?

8

Грег Хабес был буквально окрылен находкой трупа в помойке. Согласитесь, что далеко не каждого окрыляют такие странные вещи, но тут случай был особенный. Хабес имел все основания предполагать, что это событие знаменует начало совершенно нового этапа всей его жизни.

Каждый нормальный человек заинтересован в продвижении по службе. Он в этом смысле был нормальным полноценным человеком. Но карьерный рост происходит медленно и скучно. Только в кино бравые полицейские в одиночку обезвреживают банду, получают звание, красотку, личную благодарность от президента, всенародную известность и наследство от умершего арабского шейха, который внезапно оказывается родным дядей героя. Он пересмотрел этих фильмов в детстве. Детство кончилось, особенных иллюзий Грег больше не питал, но внутри него жил неисправимый оптимизм. Хабес твердо верил, что основной фундамент лестницы жизненного успеха — это наличие оригинального метода, которому и нужно неукоснительно следовать.

Он выбрал необычную методику раскрытия преступлений, суть которой, пожалуй, сам бы затруднился сформулировать. Ее основным пунктом была нетрадиционность действий в процессе расследования. Безусловно, это очень эффективно — достижения современной криминалистики, лаборатории, отпечатки пальцев, засады, фотороботы и осведомители, но этим занимались все. Хабес же стремился быть непредсказуемо оригинальным. Если убийство совершалось в дождь на частной вилле, в порыве внезапного вдохновения он мог при следующей плохой погоде организовать серию засад в пригородах. Если свидетели показывали, что ограбление совершено белым мужчиной с экзотической формы бороды, он устраивал облавы по злачным местам района, рекомендовав повнимательнее приглядываться к бородатым темнокожим. Ведь если полиция разыскивает белого убийцу, то лучшая защита — оказаться негром. Хабес экспериментировал, как мог. Но долгожданная слава не спешила.

Самое забавное, что ни одна из подобных акций не проходила совсем впустую. Он то ловил целую компанию распространителей марихуаны, то находил мелкого правонарушителя, спьяну избившего жену и сбежавшего из дому, то накрывал подростков, решивших взломать продуктовый киоск. Благодаря этим маленьким подвигам он бы, конечно, все-таки обрел несколько комичную славу среди сослуживцев, но у Хабеса хватало ума не афишировать конечную цель операций, и поэтому все смотрелось вполне буднично. В конце концов, его прямая задача обезвреживать всех нарушителей закона — в том числе буйных мужей и молодых хулиганов. Но Грег Хабес верил, что эта полоса неудач кончится, и ему наконец встретится дело, где его методы сработают во всем блеске. Жаль, что интересные дела попадались редко, и его ранг в полиции рос хоть и верно, но крайне медленно.

В процессе расследования, общаясь с агентами Молдером и Скалли, он неоднократно ловил себя на легкой зависти. Вот уж чью работу рутинной никак не назовешь. Если им и приходится заниматься ограблением продуктовых киосков, так не иначе как в том случае, если киоск грабило привидение или оживший снежный человек в поисках фантастического сыра. Но Молдера, похоже, не очень заботили карьера и слава. Если что-то и волновало агента Молдера, то это что-то было так или иначе связано с летающими тарелками. Что же волнует агента Скалли, понять было вообще невозможно. Можно было бы предположить, что агента Скалли волнует агент Молдер, но это как-то очень смутно походило на правду.

По поводу того, что же больше всего волнует лично его, Грег Хабес тоже бы затруднился ответить однозначно. Но он твердо верил в свою звезду.

И на этот раз Хабес почувствовал, что она загорается. Приглашение Яппи было мерой неординарной, и начальство могло ее не одобрить. Но поскольку пострадавшие были сплошь гадалки и предсказатели, а Яппи — нашумевшей телезвездой, Хабесу не препятствовали. А теперь часть предсказания Яппи сбылась, пусть и маленькая, но сбылась.

Хабес чувствовал себя гончей, взявшей след. Теперь нужно было срочно делать следующий шаг, шаг необычный, но столь же эффектный.

Потенциальный племянник умирающих арабских шейхов закурил и задумчиво уставился на мусорные баки, ища в них какой-нибудь подсказки.

9

Брукман сидел в своем кресле, меланхолично жуя бутерброд и всем своим видом показывая, что они сейчас занимаются тем, что никак не дают пожилому человеку добраться до постели после трудного рабочего дня.

Скалли нервно ходила перед ним по комнате.

— Согласно докладу полиции, мистер Брукман, вы не дотрагивались до тела с тех пор, как нашли его?

— А зачем мне до него дотрагиваться? — раздраженно спросил допрашиваемый.

— Но вы сказали, что тело было без глаз, что глаза вырезали. Тело лежало лицом вниз, и если вы его не переворачивали, то откуда вы знали, что глаз нет? — трудно было формулировать такие обличающие вопросы. Особенно если в глубине души жила странная уверенность, что этот человек не имеет никакого отношения к преступлению.

— Но ведь глаз там не было, правильно? Правильно. Так чего же вы жалуетесь? — Брукман недовольно откинулся на спинку кресла.

— Каким образом были вырезаны глаза? — Молдер с поистине запредельным вниманием смотрел на говорящего.

— Либо какой-то колдовской штучкой, либо куском хрустального шара, — незамедлительно ответил Брукман.

— Мы нашли осколки хрусталя на теле. Но откуда вы знаете, что это осколки хрустального шара?

— Ну, просто связал, так сказать, факты воедино.

Судя по всему, Клайд Брукман искренне негодовал, что приходится объяснять такие само собой разумеющиеся вещи.

— Если человек убивает гадалку, то совершенно очевидно, что он нападает на нее с помощью ее же собственного осколка хрустального шара. Ну или с каким-нибудь другим предметом, я не прав?

Было совершенно очевидно, что для агентов ФБР Фокса Молдера и Дэйны Скалли все это было совсем не столь очевидно.

— Мистер Брукман, что вы слышали про последние убийства в городе?

— Только то, что какой-то псих ходит повсюду и убивает предсказательниц. И еще вырывает у них кишки и глаза.

Скалли насторожилась. Это была приятная альтернатива недоумению, которое владело ею до сих пор.

— Откуда вы знаете про кишки? Об этом еще не сообщили в прессе.

— А я не читаю газет, слишком угнетающе действует на нервы.

Сделав это не поддающееся логике заявление, Брукман проследовал на кухню.

Молдер поднялся ему вслед.

— Мистер Брукман, извините, но мне придется попросить вас пройти с нами.

На лице человека, к которому были обращены эти слова, было выражение, которое можно было бы обозначить десятком различных определений, но даже самый оригинальный наблюдатель ни в коем случае не назвал бы эту эмоцию восторгом.

Брукман недоверчиво посмотрел на распахнутую перед ним дверь.

— Заходите, мистер Брукман, — радушно предложил Молдер.

— В чем, собственно, дело?

— Сегодня вечером произошло убийство, Молдеру пришлось опередить гостя, и он вошел первым, на ходу включив свет, — мы считаем, что оно совершено тем же человеком, что и убийство женщины, найденной вами. Вы можете что-либо сказать по этому поводу? Что вы видите в этом деле нечто такое, что никто другой не видит, — Молдер старался быть крайне убедительным. Скалли молча переводила взгляд с одного на другого.

— Я не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Я думаю, понимаете, — возразил Молдер мягко, но решительно.

Брукман испытующе посмотрел на него.

— А, вот оно в чем дело… Будьте добры, еще раз ваши значки.

Скалли и Молдер привычным движением полезли во внутренние карманы пиджаков.

— Мистер Брукман, мы вас ни в чем не обвиняем.

Брукман скользнул взглядом по удостоверению Скалли и наклонился над значком Фокса Молдера.

— И я должен верить, что это настоящее имя? — спросил он, поднимая глаза. — И вообще, в чем дело? Я нашел труп у себя в помойном ящике, позвонил в полицию, а теперь неожиданно меня обвиняют черт знает в чем. Или в том, что я способен на черт знает что, на что я никогда… — он замолчал и медленно повернул голову.

На стоящем посреди комнаты диване расползлось большое, неровное, уже подсохшее пятно крови. В отличие от остальных его видений это — было реальностью, тем, что уже свершилось. Клайд Брукман не привык к такой реальности. А она сегодня усиленно атаковала его. Он по-стариковски неторопливо направился к дивану. Но на полпути развернулся и, чуть не налетев на агентов, рванулся в туалет. Молдер проводил его лихорадочным взглядом.

— Ущипни меня.

— Разыгрывает то же самое, что и Яппи, хоть он и несколько туповат. Просто работает в другом стиле.

— Нет, Скалли, мне что-то подсказывает, что этот настоящий.

— А, так ты, значит, тоже чтец мыслей, — ехидно спросила Скалли, — ты читаешь, что он их читает.

Брукман появился на пороге ванной. Он немного задыхался.

— Убийца считает, что он неспособен справиться с течением собственной жизни, — его раздражение исчезло, и на лице была написана грустная усталость, — этот тип, он действительно верит в это, он искренне считает себя некой марионеткой. Вы хотите знать кто он, я прав?

— Вы можете его описать? Вы видите его внешность? — Молдер был заметно взволнован.

Брукман отрицательно покачал головой.

— Значит, вы видите его душу, — Скалли не пыталась скрыть недоверия, — но не видите его внешность?

Брукман медленно повернулся к ней. Скалли поймала недовольный взгляд партнера.

— Ну, извини, Молдер, я не хотела испускать отрицательную энергию.

— Отрицательная энергия… что вы имеете в виду? — рассеянно спросил Брукман, но его внимание снова что-то отвлекло, и он двинулся вперед.

— В чем дело? Что вы видите? — рванулся за ним Молдер.

Брукман стоял над старым ковриком, потертым, выцветшим, с ромбовидными узорами. На его лице появилось странное выражение. Молдер и Скалли выжидающе ждали.

— У него с ней секс, прямо здесь.

— Он ее насилует?

— О нет, нет, ничего подобного, на самом деле эта женщина — инициатор всего происшедшего.

Брукман замолчал. Пауза затягивалась, а он все с той же странной задумчивостью наблюдал узоры на коврике.

— Но что же не так? — осторожно спросил Молдер.

— Ну, знаете, — Брукман грустно ухмыльнулся и поднял голову, — иногда кажется, что секс бывает у всех, кроме меня.

— Мистер Брукман… — Дэйна Скалли на секунду смутилась, и Брукман это заметил. Он улыбнулся. Но Скалли тут же направила разговор в рабочее русло, — Вы можете нам сказать, почему убийца убивает людей таким странным способом?

Брукман посмотрел на спецагентов и развел руками.

— А почему люди совершают свои поступки так, как они их совершают? Почему я торгую страховыми полисами, хотел бы я знать? Почему эта женщина коллекционировала кукол? — он подошел к большому стеллажу, плотно заставленному нарядными игрушками. — Что же было у нее в жизни? Какой-то конкретный момент? И после него она вдруг сказала: да, я буду собирать кукол. Или этому предшествовала целая серия событий с тех пор, как ее родители встретились друг с другом? И комбинация событий привела в конце концов к тому, что ей не оставалось ничего другого, как начать собирать кукол.

Он замолчал и вытащил с полки игрушку со страшно изуродованным окровавленным лицом. Смерть привычно подстерегала его. Даже здесь, среди дорогих самодовольных кукол. Озабоченная своими днями, мадам Зельма не забывала ночные сны. Маленькая плачущая девочка у костра… В какой-то далекой ночи… Если бы она оказалась здесь, среди такого количества ярких нарядных игрушек, ее слезы высохли бы навсегда. Кто она была, девочка из чужих тревожных ночей? Брукман не знал этого. Он знал только то, что она умерла через полгода после тех ночных слез, замерзнув зимой в холодной повозке на окраине маленького городка.

— Женщину вы найдете завтра утром около маленького толстого нацистского штурмовика, тело ее будет плавать в озере Гленд-Юну. А теперь вы меня извините, думаю, что я видел достаточно смертей за один вечер.

И, утомленно направляясь к двери, он передал игрушку Молдеру — нарядную рыжеволосую куклу с блестящей улыбающейся мордашкой.

Скалли посмотрела ему вслед. Женщину? Какую женщину? Следующую жертву убийцы — астролога и медиума, уже два дня безуспешно разыскиваемую полицией? У Скалли возникло немотивированное желание поаплодировать. В этом порыве не было иронии, но на лице профессиональное вежливое внимание сочеталось сейчас с откровенным недоверием, которое Скалли и не пыталась скрыть. Молдер водрузил куклу на полку. На сегодня, похоже, все. Оставалось ждать завтрашнего утра.

10

Сержант Петчер неторопливо ехал по вечерней улочке, уже погружавшейся в дрему. Район был спокойный, тревожимый разве что мелкими хулиганами да любителями превышать дорожную скорость. Вот через квартал отсюда было бойкое место — два казино, порнолавочка и целая дюжина кегельбанов, — тамошним патрульным скучать никогда не приходилось. А патрулирование доставшегося ему сегодня квартала наводило даже легкую тоску. Очевидно, именно эту тоску начальство и решило развеять, прибавив к обычным обязанностям одну очень своеобразную миссию. На вкус сержанта Петчера, уж лучше скучать, чем так развлекаться. Сверившись с картой, он свернул во двор и подъехал к мусорным бакам. «Непонятно, — ворчливо подумал он, — почему этим должен заниматься офицер полиции, а не работники городского управления уборки и очистки». Только потому, что сегодня в каком-то из мусорных контейнеров нашли убитую женщину. Очевидно, из этого следует, что теперь в каждой мусорке будет лежать по трупу. А всем патрульным сегодня досталось редкое счастье нюхать отбросы своего квартала. «Беглый осмотр, всего лишь беглый осмотр». Спасибо, хоть не заставили вручную перебирать ящики. Служба…

Петчер открыл железную крышку первого — гнилые овощи, картофельные очистки, пакеты с каким-то тряпьем, вскрытые банки. Трупов не наблюдалось. Молодой парень в бейсболке возник рядом со вторым ящиком, неся какую-то коробку, и с любопытством глянул на полицейского. «Да, интересно, как я сейчас выгляжу?» — хмуро подумал Петчер, с повышенным вниманием уставясь в мусорный бак.

— Что ищем, сержант?

— Что-нибудь на ужин… — буркнул Петчер.

— Бывает, — парнишка опрокинул коробку в бак, потянул на себя крышку и замер, — О, Господи!

Петчер подошел к ящику. В углу на ворохе картонных упаковок лежал кот. Старый и жирный. Абсолютно белоснежный. Абсолютно мертвый.

Мертвые коты — не то зрелище, от которого двое мужчин могут застыть как вкопанные, даже если один из них молод, а другой в силу своей профессии проявляет повышенное внимание к смерти. Но у этого животного явно было что-то не в порядке. А точнее, язык — непомерно длинный, распухший синий язык, вытащенный из перерезанной шеи.

— Если не ошибаюсь, это называется «испанский галстук», — подал голос парнишка.

— Какая гадость…

Не совсем уверенный в правильности своих действий, Петчер выудил кота из ящика. В конце концов, просили сообщать обо всем подозрительном, а животное не выглядело умершим естественной смертью, абсолютно не выглядело.

11

Озеро Гленд-Юну было одним из тех мест, которые одинаково притягательны как для туристов, так и для местных жителей. Большое, живописно расположенное, окруженное высоченными, уже начавшими желтеть деревьями. Такие уголки с удовольствием печатают в журналах, и их эффектная красочность не приедается со временем. Но агентов Скалли и Молдера в данный момент интересовали не красоты природы. Как и кучка любопытствующих на причале, они внимательно наблюдали за надувной лодкой, покачивающейся на поверхности недалеко от берега. В лодке напряженно трудились два водолаза, затаскивая в нее что-то, что подавал из воды третий. Молдер нисколько не сомневался в том, что же именно они перекидывают через борт. И пока Скалли, щурясь от солнца, продолжала наблюдать за этим действом, он внимательно оглядел окружающий пейзаж. Водолазы наконец-то справились с задачей и втроем склонились над своей добычей. У Скалли заработал мобильник. Она поднесла трубку к уху, послушала и повернулась к партнеру. По выражению ее лица Молдер понял, что не ошибся в своих предположениях.

— Скажи честно, Скалли, — он указал на участок берега за причалом, где находился домик лодочной станции, — вон та цистерна с пропаном, не похожа ли она случайно на маленького, толстенького, белого нацистского штурмовика?

Скалли посмотрела в указанном направлении. Цистерна рядом с домиком на берегу была кругленькая и самодовольная.

— Ум человека ищет естественное значение конфигураций в вещах, которые не связаны с изначальными.

Они вместе направились к машине.

— Конечно, тебе ничего не остается, кроме как видеть эту форму повсюду, например, в этом баллоне с пропаном.

— Но ты не ответила на мой вопрос.

Скалли посмотрела на своего партнера, потом на цистерну. Глаза ее блеснули.

— Да, она похожа на маленького, толстенького, белого штурмовика-наци.

— Это только лишний раз доказывает мою теорию, — Молдер обезоруживающе улыбнулся.

— Маленькая толстенькая цистерна около воды, где найдено тело. Если это лишний раз что-то и доказывает, то только то, что кое-кто мог его туда забросить.

— Я не считаю, что он убийца.

— А я не считаю, что он читает мысли!

Боже мой, она и сама не думает, что он убийца: Но ситуация такая, ч, то совершенно непонятно, как ее можно анализировать.

Они сели в машину, и Скалли вставила ключ в замок зажигания.

— Интересно, как бы мы нашли ее, если бы он не предсказал это.

Скалли тронулась с места, помолчала и привела единственный контраргумент, который только и был возможен в этой ситуации:

— Может, нам просто повезло.

Свернув на подъездную дорогу, они оставили позади дивной красоты озеро, окруженное высоченными деревьями, по-осеннему вспыхивающими желтыми и багровыми всполохами увядающей листвы.

12

Хабес помассировал виски и закурил очередную сигарету. То ли пятнадцатую, то ли двадцатую.

Грег Хабес был заядлым курильщиком с большим стажем, но даже у него от таких доз никотина начала кружиться голова. Впрочем, голова была так Занята своими мыслями, что и не заметила головокружения.

Только что он видел девять аккуратно разложенных на столе белых-котов, найденных в течение ночи в мусорных баках по разным углам города. Кроме цвета, этих животных объединяла еще одна деталь — посиневшие языки, изуверски вытащенные из разрезанных шей. Это, безусловно, что-то должно было обозначать. Но что?

Внезапная мера привела к странным результатам. Когда стали поступать первые сообщения от патрульных, он почувствовал волнующий прилив гордости. Вот оно! Наконец-то! Без всякой внешней логики он напал на след насильника.

Никаких побочных эффектов, никаких мелких хулиганов и студентов-наркоманов. Безусловно, речь идет о маньяке, ведь трудно заподозрить, что нормальный человек начнет планомерно уничтожать белых котов, а потом неприхотливо украшать трупы «испанским галстуком».

Убийство гадалок, кошачьи жертвы — наверняка это часть одного и того же мистического ритуала. Но что делать дальше? Что это означает? К каким выводам должно привести? Во всей этой чертовщине агенты Молдер и Скалли наверняка были куда опытнее его, но что-то удерживало от обращения за консультацией. С одной стороны — давний страх, что все это может опять обернуться насмешкой, чем-то, совершенно не имеющим отношения к делу, с другой — тщеславным желанием самому поймать убийцу. Хабес мучительно тер виски, чувствуя себя то человеком, скрывающим служебную информацию, то полным кретином, которому не хватает ни мозгов, ни воображения, чтобы понять, что предпринять дальше. Он яростно закурил очередную сигарету. То ли шестнадцатую, то ли двадцать первую.

13

«Гуляют по этой земле слоны, гуляют носороги, гуляют жирафы и газели, гуляют прочие Божьи твари. Вышеперечисленные гуляют в Африке. В Австралии гуляют кенгуру. Даже не гуляют, а прыгают — экзотические стремительные зверюги с нежными загадочными мордами.

Гуляют медведи и пантеры, лоси и олени, волки и зайцы. Гуляют, бегают, прыгают, спят, пьют, дерутся за своих женщин. У них женщины называются “самками”. Вернее, это мы называем их женщин “самками”, а у них, скорей всего, они именуются по-другому — очень возвышенно и нежно. Одним словом, бегают, прыгают, дерутся, производят потомство и воют на луну, или рычат на луну, или молчат на луну — и последнее, пожалуй, гораздо многозначней.

И среди всего этого разнообразия, в большом современном городе, где ритмично носится подземка, воняют выхлопными газами машины, днем жарко нагревается асфальт, а ночью зажигают неоновые рекламы, гуляет маленькое племя белых котов. Непонятно в чем виноватое, за что и почему, племя белоснежных, без единого пятнышка животных. Им бы пить молоко, в марте хрипло орать по крышам и удивлять своей заснеженной красотой — роскошью, которую на воле позволяют себе лишь те, у кого вокруг только это холодное бесцветье. Но нет, судьба этим милым пушистым созданиям успокоиться на дне мусорного бачка, вперемешку с кучей вонючих объедков, с перерезанной шеей и бессмысленно вытащенным из нее языком. Почему? Может быть, потому что белые? Слишком романтичное объяснение для громадного современного города.

А еще по этому городу бродит маленькое племя астрологов, гадалок и прорицателей. Непонятно почему, кем и за что проклятое.

Но что касается этой шайки, то она во все времена и у всех народов постоянно нарывалась на неприятности. В том числе и в большом современном городе, где как ошалелые носятся машины и всеми цветами радуги жизнерадостно мигает реклама».

Мартин Лейси «Записки не для прессы»

14

«Тест 38, 40 и 42. Ближайшие результаты…» Клайд Брукман повернул ручку громкости радиоприемника, сделал звук тише, а потом и вовсе выключил.

Он так стремился сохранить в своей жизни плавность и спокойствие, он так долго добивался покоя, так хранил его. Все полетело к чертям. Труп гадалки, эти двое — мужчина, с необыкновенным вниманием слушающий каждое его слово, и женщина, в глазах которой — откровенное Недоверие, которое чувствуешь снова и снова, потому что снова и снова смотришь на нее, — все это рухнуло на него в один вечер, и его жизнь кубарем понеслась куда-то. Клайд Брукман застонал и закрыл лицо руками.

— Но почему, почему? Зачем я себя так терзаю?

В дверь осторожно постучали.

— Войдите.

За его спиной молча возник Молдер.

— Я так и знал, что вы придете. Я знаю, почему вы здесь. Вы пришли, потому что нашли тело женщины именно там, где я и сказал, — Брукман говорил глухо, не отрывая ладоней от лица. — И теперь вы убеждены, что у меня есть какие-то силы читать мысли и так далее… Так что, пока ваша скептичная партнерша вскрывает тело, вы пришли просить моей помощи в поимке этого маньяка-убийцы.

— Вы все сказали правильно.

Молдер обошел стол и встал перед ним.

— А, так это вы… — Брукман поднял лицо. У него был вид человека, который очнулся от тяжелого сна.

«А кто же еще? — изумленно подумал Молдер, — неужели еще у кого-нибудь в этом городе есть женщина-партнер, скепсис которой можно было бы использовать как опознавательный знак?»

— Я вам не помогу, прошу вас, уйдите.

Брукман решительно встал с кресла и направился прочь.

— Но, мистер Брукман, у вас же есть дар, потрясающий дар, — торопливо сказал Молдер ему в спину.

— Совершенно верно, есть. Единственная проблема в том, что он невозвратим.

— Мистер Брукман, ваши способности не только потрясающим образом влияют на физику и сознание человека, но конкретно несколько человек, включая меня, завидуют вам до безумия, а вы относитесь к вашему дару так безрассудно и безразлично.

— Хотите знать, как вы умрете? — без всяких эмоций прервал его Брукман.

Молдер немного растерялся и потерял мысль. Брукман ждал ответа.

— Да, хочу.

— Нет, не хотите, — уверенно, с улыбкой, которую можно было бы назвать ухмылкой, констатировал Клайд Брукман, — вопрос о знании и незнании имеет свои собственные «но». Вот почему так важно застраховать жизнь, я не знаю, как страхуют жизнь агенты ФБР, но компания «Дженерал Мьюс» приготовила…

— Мистер Брукман, — жестко прервал его Молдер, — убийца уже совершил четыре убийства.

— И совершит еще, помогу я вам или не помогу, — совершенно спокойно ответил ему штатный сотрудник «Дженерал Мьюс».

— Почему вы так уверены?

— Как бы я видел будущее, если бы оно уже не существовало?

— Но если будущее предписано, зачем нам что-либо предпринимать?

— Вот, теперь вы начинаете понимать. — Брукман отошел и устало сел в кресло.

— Мистер Брукман, я верю в ваши способности, — Молдер подошел и присел рядом, — но мне не нравится ваше отношение к происходящему, я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как люди умирают, даже если какая-то сверхъестественная сила приказывает мне не вмешиваться.

— Вот почему я не хочу помочь вам поймать этого типа. Вы сможете изменить ход будущего. Представьте, следующей жертвой будет мать дочери, которая изобретет машину времени. Сын изменит историю. Изменится будущее, изменится прошлое, потом Колумб не откроет Америку, человек никогда не высадится на Луну, зрачки Брукмана расширились, Молдер напряженно слушал его, — США никогда не вторгнутся в Гренаду. И к тому же случится что-нибудь гораздо менее значительное. Например, то, что мой отец никогда не встретит мою мать, соответственно я никогда не буду рожден на свет Божий, — он посмотрел в глаза Молдера и понял всю бесполезность своих слов.

Что-то было в этом вежливом, спокойном, внимательном человеке, что-то неуловимое, не поддающееся точному определению, что-то, что очень скоро рождало понимание, что перед тобой не просто грамотный, профессиональный сотрудник легендарного бюро расследований, что человек напротив — человек с такой силой одержимости внутри, которая пугала бы, будь она более явной. И Клайд Брукман сдался.

— Ну, и с чего мы начинаем?

Молдер вернулся ко входу и принес объемистый пакет. Клайд Брукман улыбнулся, оценив масштаб подготовки к грядущей работе, и с любопытством наблюдал, как из пакета была извлечена странная скульптурная группа: три медных лягушки сидели, смыкаясь в круг, касаясь друг друга кончиками лап, обратив квакающие морды к небу.

Брукман положил руки на скульптуру и посерьезнел.

— Я не знаю, что это, но предмет принадлежал одной из жертв.

— Попали в цель, — Молдер ободряюще улыбнулся, — В психиатрическом анализе правильная отгадка называется «попадание», неправильная — «промахом».

Коротко взглянув на собеседника, Брукман снова погрузился в свои ощущения. Молдер напряженно ждал.

— Владелец умер от рака простаты в 82 года.

— Это просто кошмар, — обескураженно сказал Молдер, — я же не могу проверить эту информацию.

— Чего же вы тогда от меня ожидаете? — Клайд Брукман пожал плечами.

— Других впечатлений эта вещь на вас не производит?

— Других впечатлений? — Брукман приподнял скульптуру, внимательно разглядывая ее. — Других впечатлений? Безобразная гадость. Следующая вещь?

15

Начальник свалки был удивительно интеллигентного вида человек с внимательными глазами философа. Он напоминал вышедшего на пенсию ученого. Впрочем, может быть, людей исследующих и созидающих на закате жизни действительно тянет понаблюдать грустные плоды любого приложения человеческих усилий. То место, где находился Хабес, давало богатую пищу для подобных наблюдений.

— Мы собираем и сортируем только мусор, собранный с юго-западного района, а потом отправляем его дальше.

— Да, мистер Нортон, именно этот район нас и интересует. А точнее, нас интересуют мертвые коты в мусоре этого района.

— Мертвые коты? — Нортон прищурился. — Мертвые животные встречаются довольно часто. Иногда людям лень их хоронить, иногда они просто не знают, как это делается. С похоронами людей все намного яснее, не правда ли? Часто кошки и собаки попадают под колеса машин. Бывает, люди сами уничтожают бродячих животных. Естественно, все это попадает в мусор, ну а коты… Коты как раз и являются самыми распространенными мертвыми обитателями помоек. Собаки встречаются реже, птицы и домашние грызуны — хомяки, крысы, морские свинки — еще реже, ну а умерших рыбок, если они и встречаются, очень трудно отличить от пищевых отходов.

— А вы не обращали внимания, — Хабес смущенно кашлянул, — в последнее время не бросались ли вам в глаза присутствие характерно изувеченных животных.

— Характерно изувеченных? Это периодически происходит, — Нортон чуть улыбнулся, — когда это встречается систематически, мы обычно сообщаем в полицию, но с некоторых пор мы стали осторожнее.

— Почему? — Хабес почувствовал легкое волнение.

— Один из рабочих сообщил, что в определенных контейнерах очень часто появляется большое количество отрубленных собачьих хвостов. Мы решили, что это хулиганят подростки — жестокий возраст, не правда ли? Оказалось, что просто-напросто рядом находится крупная ветеринарная клиника.

— Разве хвосты купируют взрослым собакам? — озадаченно спросил Хабес. — Это ведь делают с совсем маленькими щенками.

Нортон пожал плечами.

— Судя по всему, не только. Но что вас конкретно интересует? Недавно мы обнаружили в одном бачке целую связку придушенных котят, но я полагаю, что это просто альтернатива традиционному утоплению или усыплению. Еще в последнее время частенько попадаются коты с перерезанным горлом, бр-р, мерзкое зрелище, но об этом мы сообщали в полицию, явно развлекается какой-то психопат, еще…

— Спасибо, — Хабес рывком закинул сигарету в зубы. — Этого вполне достаточно. Ваша консультация оказалась просто бесценной. Можно узнать, куда именно вы передали информацию о зарезанных котах?

16

Скалли шла по коридору, грациозно постукивая каблучками. Она всегда умудрялась оставаться женщиной, может быть, и не ослепительной, но красивой и элегантной, оставаться женщиной, даже пребывая в состоянии агента ФБР. А надо сказать, что быть агентом ФБР — это состояние, в котором пребываешь круглосуточно.

Ее работа предполагала постоянное ношение огнестрельного оружия, хладнокровие и выдержку, способность быстро ориентироваться в необычной ситуации. Ей случалось попадать под пули, пробираться ночью по темному лесу, преследовать преступников, выпрыгивать из машин и даже вертолетов. Она не понаслышке знала, что такое вымокнуть до нитки, окунуться в канализацию и оказаться рядом при взрыве лаборатории, обрабатывающей экскременты животных.

И при этом Скалли ни на минуту не переставала оставаться женщиной, хотя порой было и трудновато чувствовать себя настоящей женщиной, при этом с головы до ног измазавшись коровьим дерьмом или свернувшись клубочком за небольшим выступом скалы, в который градом сыпались пули. Но сейчас вокруг не было ни дождя, ни пуль, ни опасности. Опасность таилась где-то там, за стенами, и сама втайне опасалась ее, Дэйну Скалли. Поэтому можно было позволить себе и каблучки, и возможность ими постукивать.

Миновав поворот коридора, она замедлила шаги и, осторожно вытянув шею, приблизилась к кабинету. Сквозь стекло в верхней части двери были видны присутствующие. Но Скалли оказалась замечена первой. Брукман, увидев ее, приостановил движение руки, вытирающей платком пот со лба. Почувствовав, что что-то происходит, Фокс Молдер поднял голову, в изнеможении положенную на руки. Скалли два раза робко стукнула в дверь. Молдер поднялся и, открыв дверь, вышел к ней в коридор. Вид у него был запредельно усталый.

— Мне сказали, что ты допрашиваешь преступника, но мне что-то подсказало…

— Я не убежден в его психических способностях, — прервал Молдер ее объяснения, — я уверен только в одной его способности. Он может предвидеть, как люди умрут, но только и всего. Никакой практической информации по нашему делу он предоставить не может.

— Я понял! — раздался радостный выкрик из кабинета. Агенты дружно обернулись. Брукман поднял кусочек материи, который перед этим напряженно рассматривал. — Это ваше. От майки команды «Никс» из Нью-Йорка.

— Промах, — без всяких эмоций прокомментировал Молдер.

Брукман раздосадованно кинул материю на стол.

— Это еще хуже, чем играть в лото.

Во взгляде, который Скалли кинула на Молдера, читалась даже легкая укоризна.

— Попробуйте прочесть вот эту вещь.

Она подошла к столу и передала Брукману пакетик с каким-то небольшим предметом. Тот взял, слегка оживившись.

— Избавь меня от головной боли, Скалли! — с раздражением сказал Молдер, — Что это такое?

— Это найдено у женщины, вытащенной из озера, — обернувшись к Молдеру, объяснила Скалли. Брукман вынул брелок из пакета и осторожно провел по нему пальцами. — Идентичные цепочки с ключами найдены и у других двух жертв.

Я посмотрела, брелок принадлежит фирме инвесторов под названием «Ураниум Лимитед», они предсказывают рынки на основе прогнозов астрологов.

— Владелец — человек по имени Клод Доккенфильд, — тихо заговорил Брукман, — 43 года отроду, 316, Раунд Юлей, разведен, имеет трех детей.

Скалли и Молдер внимательно и настороженно слушали его.

— Зарабатывает примерно 80 тысяч в год, не курит. Попал я или не попал?

Молдер вопросительно взглянул на Скалли.

— Насколько мне известно, все правильно.

— Вы все это узнали, просто взяв в руки брелок?

— О нет, я продавал ему страховой полис пару месяцев назад, — Брукман извиняюще улыбнулся, — Это просто совпадение.

Молдер дрогнул уголками губ в ответ и опустил глаза.

Скалли перевела взгляд с одного на другого. Ей абсолютно не нравилось настроение обоих мужчин. Абсолютно не нравилось.

— В любом случае, — твердо сказала она, — мы должны попытаться как-то с ним связаться.

— Вы это не сможете сделать.

И Скалли, и Молдер без особых ожиданий посмотрели на Брукмана.

Он был спокоен, серьезен и все так же сжимал брелок в руке.

— Вы не сможете это сделать. Его убили.

17

В полицейском участке Хабеса встретили с нескрываемым любопытством, молоденький сержант так и буравил его взглядом.

— Присаживайтесь, сэр, вот пепельница, сейчас принесут интересующие вас материалы.

— Их так много? — Хабес закурил.

— Нет, сэр, такими делами практически не занимаются, разве только застанут с поличным. Чаще всего это хулиганят дети, или пьяные, или наркоманы, и, если все происходит периодически и на определенном месте, тогда устраиваем засаду. Но большого внимания таким случаям никто не уделяет, хватает серьезных преступлений.

— Очень жаль, иногда за ними стоит нечто большее, чем просто хулиганство.

Хабес придал себе глубокомысленный вид и выдул сизую струйку дыма, которая, расползаясь вширь, устремилась к потолку.

Сержант взглянул на него заинтригованно и чуть виновато, но сказать что-либо ему помешал вошедший полицейский с папкой.

Папка была тонка, и материалов в ней содержалось немного: рапорт службы уборки и очистки, несколько докладов о принятых мерах, стопка фотографий и карта. Отодвинув остальные бумаги, Хабес отложил карту и фотографии. На снимках была та же знакомая картина — мученически закоченевшие животные среди помоечных отбросов с посиневшими языками, высовывающимися из раскромсанных шей, — все то, что за последнее время стало неотъемлемой частью его жизни, залогом его карьеры и успеха. Грег Хабес, наверное, стал бы просыпаться по ночам от грусти и печали, если в этом городе внезапно перевелись бы такие вот милые животные с любовно исполненным «испанским галстуком» на шее.

Хабес улыбнулся своим мыслям и приготовился изучать карту, но вдруг застыл и с изумлением снова перелистал снимки. Что-то было не так, и он не сразу понял, что. Коты НЕ БЫЛИ БЕЛЫМИ. Они были рыжими, черными, бурыми, пятнистыми, серыми, разноцветными, с пятнами, без пятен, и в том числе белыми, в том числе, но не более. Хабес мучительно прикусил мундштук. Что за чертовщина? Но разве цвет значил что-либо? Разве из этого следовал какой-либо вывод?

Нет. Объединяло всех этих несчастных животных садистское украшение на шее, и здесь оно присутствовало у всех объектов. И тем не менее Хабес был смущен. Он чувствовал, что это важная деталь, что она что-то значит, но понимание ускользало от него. Он привык иногда мало что понимать в своих промежуточных результатах. В конце концов, междуубитыми гадалками и котами в помойке связи еще меньше, чем между разницей в цвете этих самых котов. Хабес давно уже не обращал внимания на подобные неувязки, но это ощущение… Ощущение чего-то важного, чего он не может понять.

Сигарета догорела до мундштука и обожгла ему пальцы. Он очнулся и понял, что довольно долго сидит уставясь на фотографии. И при этом усиленно хмурит брови. И к тому же стряхивает пепел куда угодно, только не в пепельницу.

Хабес затушил окурок и снова закурил. Сержант молча наблюдал за ним. В его глазах к любопытству теперь примешивалось уважение, почти что благоговение. Хабес почувствовал себя польщенным и развернул карту. Это был план северо-запада города, на котором прихотливой загогулиной был выделен участок, весь испещренный мелкими крестиками. Хабес вопросительно поднял глаза на сержанта. Тот с готовностью пришел ему на помощь.

— Это отметки тех мусорным баков, в которых были найдены убитые кошки. Специально их никто не искал, но тех, что обнаружили, — отметили. Мы пытались найти какую-то систему, но ничего не вышло, совершенно произвольный разброс.

— Не вышло, — пробурчал Хабес, которого неприятно резануло слово «кошки», про себя он всегда говорил «коты», и почему-то смена пола пострадавших придавала происходящему оттенок чего-то легкомысленного. — Кто, интересно, искал эту самую систему? Не иначе, специальные аналитики ФБР.

— Нет, сэр, — не моргнув глазом, отрапортовал полицейский. — ЦРУ.

Благоговения в глазах сержанта порядком поубавилось, главным образом, надо полагать, из-за своего находчивого ответа. «Как недолговечна земная слава», — с внутренним вздохом подумал Хабес и снова глубокомысленно уставился в карту. Уж чьи аналитики трудились над этой загадкой — ФБР, ЦРУ или дежурный следователь отделения, — Грег Хабес к их трудам не прибавил не только ничего принципиально нового, но и вообще ничего нового как такового. Найти с первого взгляда какую-либо систему в этих бессмысленно разбросанных на карте крестиках Хабесу не удалось.

— Вы пытались устроить засаду?

Сержант покачал головой.

— Очень много мест, очень мало вероятности. У нас и людей не хватит, и приказ такой отдать никому не придет в голову.

«Да, подумал Хабес, — похоже, такие светлые мысли гуляют исключительно в моей голове».

— Спасибо, сержант, я узнал все, что хотел. Будьте добры, скопируйте мне карту. Я думаю, она нам пригодится.

18

Машина свернула на проселочную дорогу. Кругом был довольно густой лес, все еще жизнерадостно зеленеющий. Совсем по-летнему, даже без намеков на осеннее увядание. Все трое пассажиров уже полчаса хранили молчание. Когда впереди показалась развилка, Скалли вопросительно взглянула на Брукмана. Он кивнул на левую дорогу.

— Мы уже почти приехали.

— Откуда вы получаете эту информацию? — спросил Молдер, нагнувшись с заднего сиденья. — Информацию по поводу того, где находится тело?

— Откуда мне знать?

— У вас бывает какое-то предвидение или ощущение? Откуда вы знаете, куда нужно ехать?

— Я просто знаю.

Брукман повысил голос. Судя по всему, вопросы Молдера его совершенно не радовали.

— Но как вы узнаете?

— Я не знаю! Понятия не имею!

Скалли взглянула на Брукмана, и тот внезапно остыл. Он наклонился к стеклу, разглядывая лес, и махнул рукой вправо.

— Тело вот здесь, прямо впереди.

Брукман проводил взглядом исчезнувший за поворотом пейзаж и мельком поймал в зеркале заднего вида взгляд Молдера. Фокса Молдера. Агента Фокса Молдера. Агента Федерального Бюро Расследований. Спокойного, интеллигентного, умного и сдержанного человека, немного не от мира сего, против воли вызывающего у него странную пульсирующую ярость. Может быть, потому, что он молод и красив, что он не похож на других, что его коллега и напарник агент Дэйна Скалли посматривает в зеркало заднего вида значительно чаще, чем этого требуют количество поворотов на дороге. А он, Клайд Брукман, всего лишь брюзгливый, уставший от жизни старик с болезненным даром, и срок его отмерен.

Откинувшись на спинку кресла, он полуобернулся к Молдеру с каким-то злобным удовольствием.

— Бывают и более поганые способы умереть, но мне не известен более поганый способ, чем удушение.

— Почему вы мне все это говорите? — Молдер понял, что потерял нить происходящего, и теперь попытался ухватить ее.

— Извините, что я об этом упомянул, — Брукман уже досадовал на свое раздражение. — Вообще, все это не мое дело… Ой, — он резко выпрямился, — вот здесь. Остановитесь. Стоп, стоп, стоп!

Скалли послушно притормозила. Клайд Брукман неловко выбрался из машины и прошел вперед, с вопрошающим напряжением вглядываясь в местность. Результат осмотра его удовлетворил. Брукман обернулся к машине и махнул рукой.

— Да. Все на этом месте.

Растянувшись в небольшую цепь, все трое шли по лесу, внимательно осматриваясь вокруг. Пока что ничего подозрительного в глаза не бросалось.

— Вы, наверное, натыкаетесь на множество трупов по ходу деятельности? — Молдер явно не собирался оставлять Брукмана в. покое. Но свои вопросы он задавал так дружелюбно, что Клайд Брукман смирился — К этому привыкаешь?

— Не привыкаешь. Я вообще не считаю, что человек должен к этому привыкать.

— Когда вы в первый раз предсказали смерть человека?

— В 1959 году.

— Как это произошло?

— Разбился самолет Бадди Колли.

Скалли отвлеклась от осматривания кустов и с любопытством посмотрела на Брукмана. Все-таки этот странный человек никогда не переставал удивлять.

— Вы предсказали смерть Бадди Колли?

— О Господи, нет, что вы! Зачем мне это делать? Но у меня был билет на следующий вечер на его концерт, — теперь Брукман рассказывал свою историю персонально Скалли. Она улыбнулась, — Мне гораздо больше нравился Большой Боппер, чем Бадди Колли. «Чанни-чилли лейз», вот как называлась моя любимая песня.

— Я что-то не прослеживаю мысль, — пробурчал Молдер, наблюдая их односторонний диалог.

— Большой Боппер не должен был лететь с Бадди Колли. Он получил место у кого-то еще. Они поспорили и бросили монетку.

Теперь непонимание было и на лице у Скалли.

— Я все еще не понимаю, — обреченно сказал Молдер, останавливаясь.

— Вообразите, все то, что произошло, должно было произойти не только в его жизни, но и в жизни всех остальных, — Брукман изо всех сил старался говорить доходчиво. — Все так было организовано, что для того, чтобы в ту самую ночь Большой Боппер находился именно на этом месте, на той самой грани между жизнью и смертью, должна была присутствовать эта монетка. Все зависело от того, как выпадет монетка. И ко мне так привязалась эта мысль, что постепенно я смог предвидеть конкретные детали смерти каждого человека.

Он посмотрел на лица собеседников и вздохнул. Проще он объяснить этого не мог. Да и куда уж проще.

— Мистер Брукман, меня трудно убедить в таких вещах. Но даже если бы меня убедили, я все равно не поверила бы в эту историю.

Несмотря на текст, голос у Скалли был чрезвычайно мягок.

— Звучит как бред, но, клянусь вам, это правда, — даже с некоторой горячностью откликнулся Брукман, — К тому же Большого Боппера я любил гораздо больше, чем Бадди Колли.

Скалли посмотрела на Брукмана своими холодными умными глазами и задала убийственный в своей простоте вопрос:

— Где труп?

Брукман выдохнул и, отвернувшись, оглядел окружающий пейзаж.

— Мистер Брукман, я тоже не понимаю, — со всей возможной деликатностью поддержал партнера Молдер, — если вы можете знать, что именно здесь находится тело, почему не можете указать конкретную точку?

Стоя спиной к собеседникам, Брукман коротко развел руками.

— Наверное, я не вижу леса за деревьями.

Так и не добившись никаких результатов, они поехали обратно. Скалли была спокойна и деловита. Молдер же деликатен и вежлив, что тихо раздражало Брукмана, хотя вежливость эта была вполне чистосердечной. Молдер даже не донимал собеседника вопросами. К тому же все порядком устали от бесполезных блужданий по лесу. А лес был все-таки осенний, лето категорически заканчивалось. Они поняли это, когда, въехав в безобидную лужу, прочно завязли в грязи. Причем так, что сколько ни рычала и ни надрывалась машина, выбраться из лужи не удавалось. Оставив Скалли за рулем, мужчины вышли и, упираясь в багажник, попытались помочь изнемогающему мотору.

— Так, давай вперед, — скомандовал Молдер.

Машина зарычала, они налегли на багажник, но колеса опять провернулись в луже. Струя густой грязи плеснула прямо на отутюженные брюки нового костюма Фокса Молдера. Он сделал шаг назад и оглядел себя с выражением, которое можно было бы перевести примерно так: ну что же, бывало намного хуже. Подняв глаза, Молдер увидел на лице Брукмана широкую улыбку.

— Слава Богу, что хоть раз заставил вас улыбнуться.

— Я не улыбаюсь, — улыбка Брукмана стала еще шире, с примесью злого торжества, вряд ли могущего иметь какое-либо отношение к брюкам агента Молдера, — я не улыбаюсь, я ехидничаю.

И указал на заднее колесо. Молдер обошел машину. Его коллега не оставляла безнадежных попыток выбраться из грязи. Она надавила на газ и с возмущением посмотрела на ничего не предпринимающих мужчин.

— Скалли, — сказал Молдер тихо, но так, что она немедленно заглушила мотор, — иди-ка сюда, посмотри…

Скалли выбралась из машины. Под резиной протекторов из плотной грязи лужи выглядывала уже застывшая, судорожно скрюченная мужская рука.

19

Сообщение застало Грега Хабеса в машине, и он развернулся на всей скорости так, что тормоза не завизжали, как принято выражаться в криминальных романах, а заорали благим матом, почти зарыдали. После чего Хабес вдавил педаль газа в пол и помчался как сумасшедший. После второй бессонной ночи в голове у него все плыло, и мысли приходилось думать по два раза — иначе тело не подчинялось.

Он провел пять часов над планом кошачьего побоища, вертя карту так и эдак, отодвигая и придвигая вновь, высчитывая с линейкой расстояния между баками и отмечая на календарике даты обнаружения трупов, но никакой логики все равно не обнаруживалось. Грег Хабес мучительно пытался нащупать в этих загадочных потемках свой следующий ход. Совершенно неожиданные и столь же бессмысленные догадки и предположения назойливо роились у него в голове. Потом он решил поспать. Говорят, иногда полезно. Закурив сигарету, Хабес вдохнул очередной клок дыма уже отвыкшими от чистого воздуха легкими и, вперив воспаленные глаза в дорожную ленту, поехал домой. Он уже подъезжал к своему подъезду, автоматически проверяя взглядом темные окна на пятом этаже, когда сообщение полицейской рации заставило его броском развернуть машину. В шести кварталах отсюда в мусорном контейнере обнаружен труп мужчины. Есть свидетели, видевшие человека, производившего странные манипуляции у мусорных баков. Патрульный вызывает бригаду.

Нетерпеливо подгоняя и без того стремительно несущуюся по ночным улицам машину, Хабес с досадой подумал об ограниченности человеческих возможностей. Для решительных действий, которые, возможно, необходимо будет предпринять, он был слишком утомлен. Детектив Хабес чувствовал, что находится на той границе между сном и явью, на которой до конца не проснешься. Посмотрев на себя в зеркало заднего вида, он встретил там взгляд человека, лицо которого совершенно не радовало ни бодростью, ни энергией.

Грег Хабес не питал иллюзий относительно собственной внешности. Он знал, что он не красавец, что лицо у него даже слегка глуповатое, но доброе и неисправимо оптимистичное, а еще оно может быть суровым и принимать выражение такого напряженного размышления, что окружающие автоматически притихали. Однако крайняя усталость придает лицам людей загадочную мудрость и глубину, так же как сон непозволительно молодит любые лица.

Но то лицо, которое смотрело на Хабеса из зеркала заднего вида, никакой глубиной и мудростью не обладало — это было просто бледное и осунувшееся лицо с пугающим оттенком безумия в глазах. Именно такое лицо и вынырнуло из резко затормозившей машины, заставив вздрогнуть дежурного офицера.

— Доложите обстановку… — махнув удостоверением, приказал Хабес.

— Ложная тревога, сэр, — отрапортовал полицейский, — просто напившийся бродяга залез в мусорный бак и заснул. Жильцы подняли панику. Сразу не разобрались.

Грег Хабес устало привалился к машине.

«Боже мой, я бы уже был дома, я бы уже, наверное, спал. Пьяница в мусорном баке — можно, конечно, и в этом поискать какой-то знак: может, он дальний родственник того маньяка — похожая кровь бурлит в жилах, один складирует в помойках чужие мертвые тела, другой — собственное пьяное».

— Вам лучше отдохнуть, сэр, у вас усталый вид, — вежливо сказал офицер.

— Наверное, вы правы, — Хабес открыл дверь машины, — а чего ему вздумалось лезть в помойку? Вон какой отличный газон.

Офицер улыбнулся.

— Кто-то выбросил туда мертвого кота, и старик полез составить ему компанию.

— А где кот? — не поворачиваясь, спросил Хабес, так и застыв в полу наклоне над сиденьем машины.

— Там же, в мусорном бачке. Кто-то перерезал ему горло, жуткий вид, рядом с таким только пьяный и заснет… — офицер замолк на полуслове.

Ошалевший от усталости и бессонницы человек, уже готовый сесть на переднее сиденье машины, повернулся к нему и обжег двумя горящими угольями на пылающем, светящемся лице. В этом свете была радость гончей, сила существа, которое не нуждается ни в отдыхе, ни в еде.

— Старик у вас?

— Да, в машине.

— Следуйте за мной, офицер, следуйте за мной.

20

Все было наконец-то позади. Переговоры по мобильнику. Прибывший наряд полиции. Грузовик, выволакивающий машину из лужи. Причем с первой попытки не получилось, и машина снова и снова цинично соскальзывала на погребенный в грязи труп. Молдер перепачкал грязью не только брюки, но и вообще все, что только возможно перепачкать. Иногда возникало ощущение, что они вечно будут торчать в этом лесу, около грязной лужи, к которой все подъезжали и подъезжали машины. Прибыла «скорая помощь», непонятно зачем. Даже если бы найденный ими человек и был еще жив в момент обнаружения, то после того, как по нему десять раз в разные стороны протащили машину, он уж точно отбыл бы в мир иной. Прибыла бригада криминалистов, томящаяся в ожидании тела, которое отдали бы им на растерзание. Прибыла дежурная патрульная машина — зафиксировать происшествие. Прибыли официально занимающиеся делом следователи. Хабеса среди них Молдер почему-то не увидел, тот был занят какими-то своими таинственными делами, зато детектив Клайн сновал между машинами и людьми с удвоенной энергией. Прибыли представители прессы, которые путались под ногами и приставали ко всем с совершенно дурацкими вопросами, только добавляя происходящему неразберихи. И все вновь прибывшие первым делом кидались к Фоксу Молдеру. Им требовалось объяснить, что происходит, требовалось указать, что делать, требовалось просто уделить внимание. Грязный, мятый и взмокший Молдер координировал все это столпотворение, иногда злобно косясь на Скалли и Брукмана, спокойно стоящих у обочины подальше от грязи и шума с совершенно безмятежными выражениями лиц.

Но все это осталось позади. Они снова сидели в квартире Брукмана, умытые, переодевшиеся и порядком утомленные. За окном уже безнадежно стемнело. Опять здесь, опять втроем. Возникало ощущение, что им теперь предстоит вечно идти по жизни именно такой командой, вот только не было полной уверенности — радует ли это или огорчает. Молдер подал Брукману пакет с небольшой тонкой ниточкой внутри.

— Что это? — Брукман поднес пакетик к свету.

— Единственная улика, найденная на теле Доккенфильда, — Молдер отошел и сел в кресло рядом со Скалли. — Это волокно, возможно, является частью одежды убийцы. Одежды, в которой он был, когда совершалось преступление.

— У вас разве нет лаборатории, чтобы они проанализировали это? — Брукман, прищурившись, рассматривал улику.

— Есть. Но… — Молдер виновато развел руками. — На информацию у них уйдет еще некоторое время. Подобное волокно было найдено еще на одной жертве раньше. Мы не смогли определить его источник. Вы бы избавили нас от долгой кропотливой работы.

— Слушайте, у меня есть и своя работа, — похоже, Клайд Брукман определился-таки в своем отношении к их возможному совместному существованию. — В конце концов, я не собираюсь бороться с преступностью. У меня профессия другая.

— Мистер Брукман, — тоном человека, в котором всегда спал и внезапно решил проснуться дипломат, сказал Молдер, — не могу выразить мнение своего напарника, но я отчаянно жажду купить у вас полис.

Клайд Брукман в ответ изобразил на своем лице приятное удивление.

— «Дженерал Мьюс» очень легко может покрыть вам…

Молдер молча поднял руку с пакетиком, в котором находилась улика, и выжидающе посмотрел Брукману прямо в глаза. Тот замолчал, вздохнул и взял улику из рук агента. Раскрыв пакет, он поднес его к носу и с шумом втянул в себя воздух. Глаза Брукмана затуманились. Молдер со смесью удивления и восхищения обернулся к Скалли, но ирония в ее глазах притушила его порыв. Утомленная не меньше, чем остальные присутствующие, она молча сидела на ручке мягкого кресла и внимательно следила за происходящим.

Брукман отнял пакетик от носа и покачал головой.

— Нет, пользы не больше, чем сморкаться в кружевной платок. Не могу вам сказать, откуда это, но убийца убьет еще многих, прежде чем вы его поймаете.

— Ну, кружева, допустим, украсят любой процесс. А вы можете разглядеть его физически? — подала голос Скалли.

— Нет, но я могу рассказать вам, как устроен его характер. Он считает, что он тоже экстрасенс.

— Так оно и есть?

— Надеюсь, что нет. Но я видел некоторые вещи, которые видел он.

— Например, какие? Что он видит обычно?

— Вас.

— Меня? — Молдер наклонился вперед, превратившись в сплошное застывшее внимание.

Но Клайд Брукман уже не видел в этот момент ни Молдера, ни Скалли, ни окружающей его обстановки. Его лицо преобразилось. Он начал наблюдать нечто иное. И напряженно всматриваясь в это нечто, пытался разглядеть, разгадать его.

В том пространстве, которое он осязал сейчас своим внутренним зрением, был длинный светлый коридор с двухстворчатыми дверьми, на которых поблескивали небольшие круглые окна. Человек появился, стремительно распахнув одну из дверей. Он бежал, на Ходу доставая пистолет. За дверью промелькнули стены, то ли выкрашенные в красный цвет, то ли обтянутые красной тканью.

— Он видит вас, когда вы пытаетесь поймать его.

Скалли наклонила голову набок. Сквозь усталость и иронию начало проступать любопытство. Ее партнер, напротив, был абсолютно серьезен.

— Где все это происходит?

Теперь уже не светлый коридор. Нет, теперь сумрачное полутемное помещение. Человек врывается туда и осторожно двигается вдоль полок, заставленных банками, какими-то непонятными емкостями, кастрюлями. Что это такое? Боже мой! Ну конечно же!

— На кухне. Это происходит на кухне.

Человек идет вперед, выставив пистолет перед собой, вглядываясь в полумрак, щурясь после яркого света. Видна его спина. Она ближе, еще ближе.

— Вы кого-то ищете, он сейчас у вас за спиной, но вы этого не знаете. Он приближается к вам и… — Брукман побледнел. Он был заметно взволнован. И испуган.

— Боже мой!

— Что? — Скалли буквально слетела с кресла. Ни иронии, ни недоверия больше не читалось в ее глазах. — Что вы видите?

— У него в руке нож, — Брукман перевел на Скалли свой смотрящий сквозь окружающее взгляд. — На ноже кровь.

Молдер привстал, не спуская глаз с ясновидящего.

— Почему я его не вижу? Что я делаю?

Человек в полумраке двигается осторожно.

Но неожиданно что-то мешает ему. Он останавливается. Тот, второй, все ближе. Тот, второй, очень рад, что человека что-то отвлекло, что человек опускает пистолет.

— Вы смотрите вниз, вы наступаете на пирог, который упал на пол. Это кокосовый крем.

— Что?

Можно было с уверенностью сказать, что о таких сосредоточенных, полностью поглощенных рассказом слушателей, как те, что имел в наличии мистер Брукман, мог только мечтать любой шоумен, претендующий на публичное внимание.

— Пирог… На пироге кокосовый крем или лимонный, я не уверен. Не совсем четко видно.

— Это не важно, — Молдер нетерпеливо смотрел на экстрасенса. — Пожалуйста, продолжайте.

— Вы продолжаете смотреть вниз. Он приближается к вам сзади с ножом и…

Человек все ближе. Он не видит того, с ножом, маленьким столовым ножом. Может быть, десертным, но таким вполне можно убить. Нож железный и твердый, он поднимается вверх. Он уже у шеи человека, который все еще не почуял того, сзади.

— Банановый крем. Точно, это банановый крем.

Молдер раздосадованно тряхнул головой.

— Хорошо, я смотрю вниз на пирог с банановым кремом. И что потом? Что потом?

Брукман смотрел перед собой застывшими помутневшими глазами, обхватив горло ладонями. Для постороннего взгляда он, должно быть, являл сейчас забавное зрелище. Но никому из присутствующих в комнате и в голову не пришла бы мысль о том, что Клайд Брукман смешон. Он был скорее велик в этот момент.

— Потом он видит себя. Он видит, как подходит к вам сзади.

Нож поднимается до самой шеи. Нож на секунду застывает. Человек впереди наконец что-то почуял. Он напрягается, мышцы шеи твердеют. Человек резко оборачивается, чтобы посмотреть, не происходит ли чего-нибудь за спиной. Но все уже произошло. Все произошло молниеносно. Короткое движение ножа. На горле появляется красная расширяющаяся полоска, и человек шатается, схватив себя за горло правой рукой.

Схватив себя за горло, мучительно распахнув рот, Фокс Молдер падает лицом вниз.

Вперед, неуклонно вперед, на пол просторной сумрачной кухни. Одиноко звенит кастрюля, катится вдоль плинтуса, ударяется об угол и застывает. Несколько секунд еще слышится ее звон. И тишина.

— Он подходит ко мне сзади. И? Что же он видит дальше?

Клайд Брукман отнял ладони от горла, его глаза прояснились. Он медленно покачал головой.

— Ничего. Это видение безумца.

Молдер и Скалли выжидающе смотрели на него.

— И все это от одного волокна? — со смесью изумления и благоговения полушепотом спросил Молдер.

— Ну что вы! — внезапно бодро и почти возмущенно ответил Брукман. — Откуда мне от этой маленькой вещички столько знать, — он бросил пакетик на стол и протянул Молдеру плотный желтый конверт, — Это пришло сегодня утром по почте.

— От кого? — уже не понимая, как и на что реагировать, спросила Скалли.

С видом шоумена и фокусника Брукман выхватил конверт из рук Молдера, озорно покосился на Скалли, потом прижал уголок конверта ко лбу, нахмурил брови и, выдержав паузу, торжественно провозгласил:

— От убийцы!

Если у Брукмана было намерение спародировать Яппи, то оно удалось. Но после всего только что виденного никто не воспринял его клоунады. Молдер без улыбки взял письмо и вскрыл его.

«Тем, кого это может затронуть. Как и наши жизни, это письмо чистая формальность. Этим я даю Вам понять, что я знаю то, что знаете Вы..»

Брукман отошел к полке с цветами и стал любовно поливать их из пластмассовой лейки.

«…Жду не дождусь нашей первой встречи. Потом я Вас убью. Но сначала Вы мне кое-что объясните — во-первых, зачем я послал Вам это письмо.

Искренне Ваш, Вы знаете, кто.

P.S. Передайте привет агентам ФБР».

Агенты ФБР дружно посмотрели на адресата. Тот помахал им ручкой.

— Привет.

— Он, наверное, был на месте преступления и видел вас с нами, — предположила Скалли.

Молдер посмотрел на штемпель и покачал головой.

— Нет, это письмо было написано за день до того, как мистер Брукман присоединился к нашему расследованию. Мы должны убрать вас отсюда и поместить в надежное место.

Клайд Брукман грустно и обреченно покачал головой.

— Я буду мертв до того, как вы поймаете этого типа, чтобы вы ни делали.

21

Мир — юдоль скорби, нет в нем ни правды, ни справедливости. Все в нем не так, до обидного не так, а ведь сначала все складывалось фантастически удачно.

С Бредом Парсоном вдруг ни с того ни с сего произошло то, что происходит только во снах и в мечтах, особенно если ты очень голоден и перспектив у тебя никаких — он нашел потерянный бумажник. Всего-навсего — чей-то бумажник в кармане. И, нежданно-негаданно, ты сыт так, что ничего не лезет в рот, а выпивка тепло булькает в желудке. И выпивки много, и все на свете становится добрым и уютным. Простой собачий рай, мечта бродяги.

А потом появляется этот странный человек и говорит что-то о судьбах мира и о тех, кто виноват в том, что что-то не так, и говорит странно, но красиво, и это вполне по душе — действительно, многое не так, — и приятно, что есть конкретные виноватые, и это не ты. А потом о том, что жертвы должны приходить постоянно, и дальше что-то совсем уж непонятное, ну и Бог с ним.

Алкоголь ударяет в голову, и появляется это штормящее ощущение, что присутствуешь при чем-то важном и значительном. И до смерти становится жаль пушистого рыжего котенка, который вечно будет спать в мусорном бачке. И, черт побери, люди и кошки всегда дружили, и они сворачиваются в обнимку на куче выброшенного тряпья. И все хорошо и загадочно, как рождественская сказка.

А потом мир поворачивается с ног на голову, и визжит какая-то женщина, и ослепляющий свет фар, его грубо и бесцеремонно расталкивают, трясут, затаскивают в машину, везут непонятно куда, голова раскалывается, во рту так сухо, что язык шевелится со скрипом.

Комната за стеклянной стеной. Ходят туда-сюда полицейские. Много полицейских. Он, пожалуй, в жизни не видел столько одновременно, или видел, да, видел, когда приезжала английская королева, их было еще больше. Но сейчас нет никакой английской королевы, а есть только он, старый больной Бред Парсон. И в чем его вина? Только в том, что он напился и заснул в помойке. Так кому, скажите, он мог помешать в помойке ночью? А теперь его допрашивают, и свет лампочки слепит глаза. Она не очень яркая, но сейчас ему хватает и такой. Он щурится, и голова болит, а человек, задающий вопросы, очень настойчив. Он так буравит его взглядом, что становится стыдно, непонятно за что. На столе лежит та самая проклятая кошка, которую он пожалел. Какая гадость… Он проспал полночи в обнимку с котом, у которого разорвана шея, а язык висит наружу. И он мучительно пытается вспомнить, что же говорил тот ненормальный, но вспоминаются только какие-то бессмысленные бессвязные отрывки. Если бы он знал, что это кому-нибудь будет интересно, он бы постарался запомнить побольше. Но откуда он мог знать. Он больной старик, и ему абсолютно противопоказаны такие волнения. Абсолютно противопоказаны. Он постоянно напоминает об этом последние лет десять — каждый раз, когда о его голову разбивают бутылку, или когда задерживают патрульные, или когда его выкидывают из бара. «Я старый и больной, — каждый раз говорит он им, — мне противопоказаны такие волнения». И хоть бы раз кто-нибудь прислушался к его словам.

Боже мой, Боже, великий и всемогущий, до чего же болит моя старая дурная голова. И дали бы, что ли, выспаться, и до чего же все паршиво. А тут еще этот странный человек напротив все время курит и задумчиво поглаживает ужасный кошачий труп на столе, как будто он зверобой Натти Бампо, а это его верная охотничья собака, скончавшаяся от старости недалеко от Великих озер.

22

«Бегают по этому грустному миру слоны, бывает, что и ходят, бывает, что лежат, но редко. Купаются в пыли бродячие собаки. Жарко, купаться в воде намного приятнее, но от пыли не так кусают разные противные насекомые. Суетливо хлопая крыльями, взрываются в небо голуби. В океане плавают невиданные рыбы, светя себе собственными фонариками, а подо всем этим и надо всем этим деловито размножаются бактерии, недоступные глазу и сильному общественному любопытству. Разве только если они вредоносные, тогда, может, и спровоцируют легкую панику, но ненадолго.

А по большому суетливому городу бродит маленькое племя котов, отмеченных гибельной родинкой, невидимой глазу. Белых котов, черных котов, рыжих, серых, рябых, породистых и беспородных. Непонятно кем и когда проклятых, а главное — за что. Не за белизну же, не за непрактичную же белоснежность. У многих она присутствует только на сетчатке глаза, а по этому принципу можно умерщвлять каждого первого — зверя, птицу, человека. И при чем здесь маленькое племя астрологов и предсказателей, непонятно почему и за что гонимое. Не за цвет же глазной сетчатки, в конце концов?»

Мартин Лейси «Записки не для прессы»

23

Толкователь был неестественно худым человеком с нервным красиво вылепленным лицом. В рекламках своего салона и во время сеансов гадания Таро он называл себя Нарузом. И прочно забывал то имя, которое значилось в его паспорте и карточке социального страхования.

Он даже внешне менялся. За пределами салона он становился улыбчивым и рассеянным, шаркал ногами, как человек, привыкший много ходить в домашних шлепанцах, и сопровождал свою речь непрерывной плавной жестикуляцией левой руки. Продавцы в магазинах, где он долго и старательно объяснял, что именно ему нужно, в конце концов, как загипнотизированные, глядели только на его безостановочно танцующую руку.

Таков был Том Боквелл. Его любили окрестные собаки, он лично посадил во дворе своего дома несколько декоративных кустов, и соседи без всякого стеснения обращались к нему, когда у них кончались чай, соль или яйца.

Наруз был совершенно другим. Наруз не любил длинных распространенных предложений. Он вообще был неразговорчив. Слова Наруз произносил только тогда, когда они были абсолютно необходимы. То есть тогда, когда карты требовали этих слов. И произносил их очень осторожно, боясь ошибиться.

Карты не ведали общеупотребительных символов человеческой речи. У карт был свой язык. Язык, который он изучал всю жизнь, пристально вглядываясь в изгибы изображений, и отчаивался о невозможности постичь его до конца. Поэтому карты толковал кратко и просто, боясь вольным значением известного слова замутить их кристальное откровение. И цепенел от сознания, какие бездны смыслов таятся за его скупыми комментариями.

Движения Наруза были еще более сдержанны, чем его речь. Его руки, его глаза были продолжение карт, не более. Карты не принадлежали ему, это он принадлежал картам. Весь, без остатка.

А этому земному миру, где слово может значить все, что угодно, вплоть до своей прямой противоположности, принадлежал Том Боквелл. Том Боквелл, который любил посидеть в шезлонге в солнечную погоду, с любопытством разглядывая иллюстрированные журналы, где картинки значили еще меньше слов. Том Боквелл, который был нежно привязан к настоящему шотландскому виски и свежей клубнике. Том Боквелл, сердце которого при словах «малые арканы», «большие арканы…» начинало испуганно биться и сладостно ныть, да так, что приходилось полной грудью глотать свежий воздух, чтобы отогнать наваждение.

Встречая Тома Боквелла на улицах, постоянные клиенты салона не узнавали его и равнодушно проходили мимо, не здороваясь. Впрочем, постоянные клиенты были редки. Наруз не любил, когда люди обращались к картам Таро по всяким несерьезным причинам, будь то потерянный ключ или очередное сердечное увлечение. Для этого существовали пасьянсы и сварливые гадалки, гадающие на засаленных колодах прыщавым озабоченным подросткам.

Откровение Таро — это то знание, до принятия которого нужно дорасти. Оно возможно лишь там, где тебе действительно нужно ЗНАТЬ, и тогда, когда ты воистину готов к этому.

К тому же карты, которым он служил, не признавали вопросов. Они открывали лишь то, что считали нужным открыть. Не стоит гадать по Таро на высокого шатена. Карты все равно расскажут тебе не о нем, а о грядущем позоре, дороге и холодных землях, уйдя на которые, ты пропустишь свою единственную любовь. И всю жизнь будешь безнадежно искать ее в колючих снегах.

Бесполезно смеяться над их словами. Безнадежно бороться с ними. Можно убежать в раскаленную пустыню и в изнеможении забываться на терпко пахнущем верблюжьем седле, но твои снега придут и в пески, а недостижимый силуэт будет мучительно таять в знойных миражах. Карты Таро знают цену своим словам.

И поэтому Наруз вздрагивал, когда, поднимая лицо на входящего, видел знакомые черты. Но нынешний посетитель был ему неизвестен. Наруз не мог бы перепутать ни одного своего клиента с кем-то другим. Людей он запоминал вместе с их судьбами, проходящими сквозь его руки и никогда не повторяющимися. Этот посетитель был здесь впервые, и по его лихорадочно блестевшим глазам Наруз понял, что свое знание он не просто ждет, он неистово жаждет его.

— Мистер Наруз? — вопросительно произнес мужчина, присаживаясь на краешек стула.

— Просто Наруз.

Толкователь не стал тратить ненужных усилий на вежливую улыбку. Коротким жестом он предложил посетителю сесть поудобнее. Тот сразу повиновался. Но даже готовые к знанию люди не могут отказаться от лишних слов, слова распирают их, слова так и вертятся у них на языке. Наруз знал, что нужно просто подождать. Слова должны быть произнесены, и лишь потом заговорят карты.

— Да, извините. Наруз… Это что-то азиатское, верно? Или я ошибаюсь?

— Не важно.

— Я хотел бы…

— Я знаю.

Толкователь тихо положил руку на карты. Посетитель не пытался продолжить беседу. Он ждал. И Наруз приступил к своему священнодействию. Уже много-много лет каждый день он не раз и не два раскладывал колоду Таро, но сердце его, как и в первый раз, снова наполнялось суеверным трепетом. Несколько минут, и вновь чужая жизнь, вычерченная чьей-то властной волей, откроется перед ним — беззащитная и неприкрытая.

Его клиент сидел напротив и с лихорадочным блеском в глазах следил за толкователем. Но тот не смотрел на него. Наруз слушал карты.

Что-то азиатское… Он не знал, откуда пришло это имя. Оно приснилось ему в ту ночь, когда он пятнадцатилетним подростком вернулся с большой рождественской распродажи. Распродажи, где в палатке у входа, сплошь заклеенной зазывными афишками, грустный пожилой мужчина разложил перед ним карты, и Том Боквелл в первый раз в жизни увидел колоду, где вместо дам и валетов были загадочные картинки, настолько многочисленные, что запомнить их все не представлялось возможным. Он сразу ошалел от их странной музыки и вседозволенности. Карты стали сниться ему по ночам. Но сначала приснилось имя. Оно пахло древними завоевателями и еще более древними жрецами. Потом этот запах прошел. Имя стало частью его самого, а мы не можем чувствовать своего запаха.

Из мальчика он превратился в юношу, и его сны окрепли. На летних каникулах в колледже он приехал к своему первому толкователю, наводя о нем справки весь учебный год. Тот уже не ездил по ярмаркам и праздникам, а держал небольшой бар у заправочной станции. С недоумением выслушав юношу, он подумал, опрокинул порцию виски, к которому Том Боквелл, проведя неделю в его заведении, пристрастился на всю жизнь, и сказал: «Ну, проходи, если так».

Через неделю, пропустив очередной стаканчик все того же виски, его учитель развел руками и признался:

— Все. Больше я рассказать тебе ничего не смогу. Я научил тебя всему, что знаю.

И с тех пор Наруз остался один на один со своими картами. А Тому Боквеллу осталась на память тихая привязанность к хорошему виски, которая за все эти годы, к счастью, так и не переросла в опасную страсть.

Наруз перевернул песочные часы и мягко положил на стол первую карту. Сеанс начался.

24

Для посещения публичной библиотеки время было выбрано, мягко говоря, неудачно. Это была одна из немногих библиотек в штате, которая закрывалась настолько поздно, но даже и к ее закрытию детектив Хабес опоздал. А днем, когда библиотека работала и радушно ждала клиентов, Хабес и не подозревал, что его настолько одолеет духовная жажда. Но поскольку теперь наступал тот вечер, который ощутимо пах ночью, то ему самое время было посетить подобное заведение. Потому что ночью, как известно, ни один Грег Хабес не спит. Это становилось уже привычным, как и темные круги под глазами. Зато у работников библиотеки такой привычки, видимо, не было.

— Извините, мы только что закрылись, — вместо приветствия сообщила ему служительница за стойкой.

Судя по надписи на карточке, она была представителем администрации и звали ее миссис Юнона Дайсон. Миссис Дайсон уже успела облачиться в плащ и теперь ожидала, пока припозднившийся клиент покинет помещение.

— Я очень сожалению, что задерживаю вас, но мне придется попросить вашей помощи.

— Завтра. Приходите завтра после девяти утра, — служительница начинала выказывать нетерпение.

Зато детектив Хабес оставался абсолютно спокоен. Он был настолько задумчив и утомлен, что ему легко было проявлять невозмутимость.

— К сожалению, ваша помощь нужна мне именно сегодня. Мне бы хотелось просмотреть ряд книг. И вы, миссис Дайсон, должны не только найти эти книги, но и посоветовать мне их выбор. Я знаю только интересующую меня тему, но не знаю, в каких именно изданиях она отражена. Я предполагаю, что знакомство с материалами может затянуться, но это не значит, что вы должны присутствовать. Насколько я понимаю, в здании есть ночной сторож. Нужно сообщить ему, что я останусь здесь поработать. А после он выпустит меня.

Служительница оторопела от подобной наглости. Она несколько раз открывала рот, пытаясь озвучить свое мнение по поводу услышанной тирады, но у нее, видимо, попросту не находилось слов. Хабес не дал ей ответить. Достав из кармана пиджака удостоверение, он подал его через стойку.

— Я не успел подготовить свой визит по официальным каналам, миссис Дайсон. Но дело действительно срочное. Если вы мне сейчас откажете, мне придется уехать и вернуться с ордером на обыск библиотеки. Это будет самый быстрый способ все-таки воспользоваться вашими услугами.

Юнона Дайсон молча пыталась переварить полученную информацию. Задерживаться на рабочем месте хотя бы на минуту абсолютно не входило в ее планы. Но стоящий перед ней человек не походил на шутника, а удостоверение в его руках нисколько не напоминало рождественскую открытку. Хабес терпеливо ждал, отгоняя от себя даже мысль о тех возможных неприятностях, которые ему грозят, если он действительно решится выполнить свою угрозу.

Миссис Дайсон подняла на необычного посетителя настороженный взгляд.

— И какая же именно литература вас интересует?

— Все, что в мировой практике связано с ритуальными убийствами кошек. По религиозным, мистическим и другим причинам. Связь кошачьих жертв с понятием людской греховности. Черная магия, может быть, — Хабес достал сигарету и тоскливо огляделся. — У вас здесь курят?

— Нет, — миссис Дайсон снова опустила глаза на удостоверение.

Публичная библиотека всегда была тихим местом. Но и по ее спокойной поверхности иногда проходили волны. Однажды к ним ворвался человек с воспаленным взглядом и умолял укрыть его на полчаса от преследования. Он потрясал дипломатом и кричал, что в нем спрятаны бомба и секретные документы. В итоге его увезли в клинику для душевнобольных, а в дипломате оказались пятнадцать еще теплых гамбургеров.

Как-то один постоянный клиент — тихий, немногословный старичок — заказал редкую книгу и пока ее несли из хранилища, достал короткий японский меч и сделал себе харакири прямо посреди читального зала.

Прошлой зимой молодой моряк, вернувшийся из дальнего плавания, разыскал у них свою невесту, избил и изнасиловал ее, не обращая внимания на многочисленных свидетелей. После чего невеста отправилась в больницу, жених в тюрьму, а библиотека закрылась на три часа раньше положенного срока.

Стоящий человек, невзирая на свою странную просьбу, к тому же так жестко изложенную, не походил на сумасшедшего. Разве что чуть-чуть. Но кто из нас чуть-чуть не походит на сумасшедшего?

Хабес ждал, разминая в пальцах незакуренную сигарету. Миссис Дайсон снова посмотрела на него.

— Вам это нужно для расследования какого-то преступления? Мой сын два раза видел в мусорном баке котов с перерезанным горлом. Потом долго не мог успокоиться. Это случайно не связано с вашей просьбой?

Хабес молча кивнул. Юнона Дайсон увидела, как глаза посетителя внезапно потеплели. Такой взгляд становится у собачника, когда незнакомая продавщица в супермаркете говорит, что они живут в одном доме и она каждый вечер видит, как он выгуливает своего питомца. «И до чего же красивая у вас собака, мистер! И какая ухоженная!»

Судя по всему, именно это и решило исход переговоров. Миссис Дайсон решительно сняла плащ и направилась к ящичкам каталога.

— Ну что ж, попробуем вам помочь.

25

Наруз разложил карты. Они застыли на столе в ровном правильном узоре, причудливость и запутанность которого станет очевидна лишь тогда, когда карты будут открыты. Сочетание яркой материи стола и рубашки разложенных карт сразу бы напомнили Тому Боквеллу о покере и казино. Том непременно ухмыльнулся бы. Но Нарузу такие мысли попросту не приходили в голову. Что же до посетителя, он завороженно и выжидающе следил за движениями рук толкователя.

Наруз открыл карту. На ней был изображен сидящий на скале волхв. Наверху загадочно светилось зеленое небо с тонким ломтиком полумесяца. Маг обладал пронзительными глазами, черной бородой и был окружен многочисленными мистическими аксессуарами. Руки его застыли в каком-то колдующем жесте. Наруз благоговейно склонился над картой.

— Вы пришли ко мне, потому что ищете кого-то, но не беспокойтесь, — он поднял глазана посетителя. Рука, держащая карту, странно дрогнула. — Этот человек найдет вас сам.

Наруз помолчал. Человек, который найдет… Он говорил не просто о каком-то человеке. Это был человек, близость которого к тому, кто сидел напротив, просто пугала. Их объединяло что-то, что невозможно было выразить словами. Что-то страшное, понятное, как вдох, и загадочное, как космос. Наруз не мог говорить размыто. Не мог пользоваться метафорами. Не мог искажать смысл. Он должен был выразить это просто, до неприличия просто. И посмотрев в глаза своего посетителя, Наруз понял, что как бы примитивно он ни выразился, тот все равно поймет.

— Этот человек найдет вас сам. Это либо родственник, либо близкий друг.

— Вообще-то это человек, которого я убью, — незамедлительно ответил клиент, с любопытством наклоняясь над картой.

Наруз растянул губы в слабую улыбку, но глаза его не улыбались. Он привык к разным комментариям. Его трудно было удивить. Наруз слушал не слова, а карты. Но то, что сказал ему сегодняшний посетитель, обладало странной силой. У него был вид человека, переполненного лишними словами. И говорил он их так, как говорят лишние слова. Но сами слова не были пустыми. Они отражали карты, как пруд отражает лес на берегу. Наруз не мог не чувствовать этого.

Он перевернул следующую карту. На ней был изображен странный широкоплечий человек в остроконечном колпаке, с длинными тонкими усами и бородой. Рядом сидела полосатая кошка, смахивающая на игрушечного тигра. Наруз коротко взглянул на странную кошку. Его руки больше не дрожали.

— Вы ищете ответов у человека, наделенного особой мудростью.

Толкователь задумчиво провел ладонью по карте. Посетитель быстро переводил взгляд с карты на предсказателя и обратно. Каждое слово приводило его во все большее и большее волнение.

— Ревнуете, да? — внезапно спросил Наруз.

Вопрос прозвучал как удар хлыста, после чего в салоне воцарилась такая тишина, что обоим показалось, что они слышат, как трутся друг о друга непрерывно струящиеся в часах песчинки.

Наруз протянул руку и взял следующую карту. На картинке была нарисована светловолосая полуобнаженная женщина. Положив карту в ряд уже открытых, он внимательно оглядел получившееся сочетание.

— Вы сейчас находитесь в очень смущенном и сконфуженном состоянии, — Наруз чувствовал, что его карты сегодня ясны и откровенны с ним как никогда ранее. И от этого волнение, которое он всегда испытывал, соприкасаясь с тайной Таро, впервые покинуло его. Наруз был спокоен. — Вам все кажется бессмыслицей. Вы не знаете, почему вы делаете то, что делаете.

Мужчина слушал его слова с откровенным восхищением.

— Ваше смущение очень скоро кончится. Оно кончится с появлением женщины, — он пододвинул вперед карту, где мужчина и женщина, обвитые странным змееподобным существом, сплелись в крепком объятии, — с появлением блондинки, или брюнетки, может быть, рыжеволосой.

Его клиент необыкновенно посерьезнел. В глазах появилась задумчивость, и буквально тут же вспыхнуло понимание. Таро не лжет и не кокетничает. Толкование Таро всегда было искусством. Но когда речь идет о женщинах, то тут сможет сориентироваться даже ярмарочный шарлатан. Еще его учитель со смехом рассказывал ему о простых фокусах толкователей. Том Боквелл смеялся вместе с ним. Наруз внутренне негодовал.

Брюнетка? Клиент озадаченно припоминает. Блондинка? В глазах слушателя оживление. Да не может такого быть! Рыжеволосая? И сразу понимаешь — попал. Человек серьезнеет, его глаза смотрят на что-то свое, в них и ярость, и скрытая боль. Он вспоминает. Он видит. Ну что ж, будем говорить о рыжеволосой.

Наруз не был ярмарочным шарлатаном, он просто переводил знаки карт на обычный язык. Но и он следил за рябью, проходящей по людским лицам. Этот человек, пришедший сегодня в его салон и принесший в него пугающий привкус запредельности, этот человек видел. Видел все, о чем говорилось. Каждое слово ложилось ему на самое сердце и было действительным. Наруз оторвался от созерцания его глаз и еще раз ласково коснулся своей магической колоды.

За окном темнело, свет лампы делал в наступающих сумерках комнату все более и более тревожной. Часы на столе ссыпали вниз последние песчинки. Сеанс подходил к концу.

Все карты кроме последней были открыты. На лице клиента читалось лихорадочное удовольствие. Он еще раз оглядел карты и доверительно наклонился к прорицателю.

— Надо же, я под сильным впечатлением. Я был у многих гадалок и гадателей, но пока что вы самый лучший.

Наруз опять улыбнулся одними губами. Он не раз слышал такие слова. Сейчас все его внимание было приковано к последней карте.

— Спасибо. Осталась еще одна карта.

Наруз потянулся к ней, но посетитель мягко остановил его, прикоснувшись пальцами к уже держащей карту руке. Толкователь поднял на него глаза, в которых мелькнул отблеск недоумения.

— Эта карта предназначена не для меня, — его клиент говорил тоном человека, абсолютно уверенного в своих словах. — Это ваша карта.

Вырванный из своих мыслей, из сердцевины магического ритуала, толкователь не сразу услышал сказанное, а когда произнесенные звуки сложились в его голове в слова, не сразу понял их смысл. В комнате было неестественно тихо. Даже песчинки не шуршали. Песочные часы стояли будничные и монументальные, с прозрачной и пустой верхней колбой.

И Наруз поверил ему. Поверил вдруг. Поверил сразу и безоговорочно. Его губы пересохли.

Наруз с трудом оторвал взгляд от того, чью судьбу он только что так ясно вычерчивал. Они внезапно поменялись местами, и теперь он с лихорадочным волнением смотрел на карту, не решаясь открыть ее, а человек напротив спокойно наблюдал за ним. Впервые во время сеанса гадания Таро в нем властно и яростно проснулся Том Боквелл. И они оба с отчаянной надеждой смотрели на эту нераскрытую карту. Они оба хотели одного. Они оба жаждали одной конкретной карты, жаждали уже много лет. И если бы учитель Наруза сидел напротив, да что там, если бы напротив сидел даже простой ярмарочный шарлатан, то и он без труда сказал бы, что на карте, которую они хотят увидеть, должна быть женщина. Женщина с густой черной гривой. И темное небо над ней. И еще что-то, что давало бы уверенность, что песчинки не просто тихо струятся в нижнюю колбу песочных часов. Что они делают это осмысленно.

Наруз посмотрел на своего посетителя. Тот уверенно ждал. И Наруз решился. Двумя руками, ни одна из которых не дрожала, он перевернул карту. Изображение не нуждалось в комментариях. На ярко-красном фоне, под темным. месяцем с одной стороны и багровым солнцем с другой стоял скелет в рваном плаще, опираясь на острую кривую косу. Это была СМЕРТЬ.

Наруз молча смотрел на карту. Всю свою сознательную жизнь он провел с Таро, и теперь смерть пришла к нему именно оттуда. Он улыбнулся. И на этот раз улыбались не только губы. В улыбке была нежность. Его смерть будет прекраснейшей смертью на земле. Он просто уйдет в то пространство, в котором мечтал провести всю жизнь, чтобы никогда не вернуться. Он перешагнет порог и покинет этот бессмысленный глупый мир, чтобы войти в другой, наполненный загадками и знамениями. Мир, по которому бродят странные существа, где высятся магические замки, в мир, где ужас соседствует с восторгом, где небо может менять цвета, а на горизонте соседствовать несколько светил. Это был его мир.

Наруз почувствовал как в нем яростно и отчаянно кричит Том Боквелл. Том не хотел уходить. Тому не нужны были другие вселенные. Том был безудержно влюблен в жизнь, Том любил этот мир и любил женщину из этого мира, которую потерял и которую безнадежно пытался найти. Том кричал внутри Наруза безмолвным ужасным криком, в котором была боль загнанного зверя.

Да Наруз и сам не хотел бы брать ТУДА Тома Боквелла — этого улыбчивого, рассеянного человека. А вот женщину он бы взял с собой. И показал ей такие созвездия, какие немыслимы на Земле. Но может, именно там они и встретятся. Так должно быть. И так будет.

Наруз поднял глаза на сидящего напротив человека. Он увидел то, что было изображено на его последней карте. Он увидел смерть. И тогда, закрыв ладонями нервное, красиво вылепленное лицо, Наруз вошел в свои снега.

26

Через два часа Юноне Дайсон наконец-то удалось покинуть рабочее место, оставив в своем кабинете детектива Хабеса, обложенного стопками толстых книг. Кабинет она открыла после того, как Хабес в тридцатый раз автоматически вытащил сигарету из пачки и со скорбным вздохом принялся заталкивать ее обратно. И теперь он, окутанный клубами табачного дыма, сидел, склонившись над страницей энциклопедии, набранной мелким убористым шрифтом. На картинке, занимающей почти треть страницы, бешено визжащий черт пытался удрать от занесенного над ним креста, но держащий крест монах уверенно наступал ногой на хвост пакостному созданию.

Через восемь часов чтения у Хабеса в голове просто звон стоял от монахов, чертей, дьявольских воплощений, религиозных пыток и священных жертвоприношений. Возникало ощущение, что с самого возникновения человечество только и делало (безусловно, в целях самых возвышенных и праведных), что планомерно уничтожало невинных животных, а когда подходящей зверюги не оказывалось под рукой, то, с особенным удовольствием, — собственных соплеменников.

Жертвоприношения животных. Понятие греха и добродетели. К утру в этой узкой области Грег Хабес стал вполне квалифицированным специалистом.

Люди поклонялись коровам. Поклонялись белым быкам. Индийские крестьяне широко улыбались своими смуглыми, не привыкшими к выражению радости, сожженными солнцем губами, увидев проходящего мимо белого буйвола. Счастье коснулось их дома.

А греки, ликуя после военных побед, поджаривали на алтарях сочные туши коров и баранов. И их боги радовались в предвкушении угощения.

Животные. Одни поклонялись им. Другие их ели. Третьи не ели, никогда не ели. Но не из трепета, а из презрения. Свинья у мусульман — грязное и грешное животное. А христиане всегда уважали нежные свиные ребрышки.

С грехами была еще большая неразбериха. Убивать грешно. Убить себя — сгубить свою бессмертную душу. Не убить иноверца — позорно для истинно верующего. Погибнуть на поле брани почетно. Навсегда остаться среди звона мечей и шумных пиров победителей.

Грех посмотреть на чужую женщину. Грех возжелать ее. Но умирающие от любви приравниваются к умершим за веру. Женщина — сосуд греха. Женщина — продолжательница рода.

Дальше. Дальше. Где-то все это стыкуется? Грех и жертвоприношение. Где-то они должны соединиться. Иногда за убийство священных животных — казнили. Но это не то. Не то. Надо найти тех, кто казнил животных и именно этим наказывал грех. Кто искал зло именно в них? В кошках? В гибких и грациозных созданиях, которых еще в Древнем Египте приближали к богам, обрамляли в камень и бронзу.

В его голове складывались самые немыслимые комбинации. Самые экзотические религии всплывали в его логических цепочках. Хабес листал описания обрядов сатанистов. Листал, с куда большим ужасом, описания религиозных практик некоторых сект, поклоняющихся Христу, а не дьяволу. Фантазия человека в интерпретации слова Божьего была поистине бесконечна и зачастую ужасна. И он нашел. Когда темнота за окном стала не такой плотной, когда она посерела почти так же, как наполненный дымом воздух кабинета, Грег Хабес, наконец, нашел.

Священная инквизиция! В своем мрачном и праведном величии, под стоны, крики, шепот отречений и ужас признаний, под мерцающее освещение бессчетных костров, источающая запах страха, веры, серы, ладана и паленого мяса — она выросла перед Хабесом и собрала в одно целое все его вопросы.

Охота на ведьм! На тех, кто не так истолковал священное слово, на тех, кто усомнился в строчке. На тех, кто хоть в чем-то отошел от Божественных правил. И, конечно, на них — на порождений дьявола: кто лечит травами и отварами, кто творит привороты, снимает сглазы, гадает по руке и по звездам, ворожит и колдует. Приспешники сатаны! На костер!

Всех на костер!

Но сначала отречение. Злой дух должен быть изгнан. Они должны покаяться. И все средства хороши в этой святой борьбе. Хабес листал бесконечные страницы описаний пыток: каленое железо, дыба, деревянные тиски, сотни хитроумных, изуверских инструментов. Боже ты мой, не придумали тогда для этих благостных людей Нюрнбергского процесса. А стоило бы.

Здесь-то он и нашел «испанский воротник». Ну конечно, и он был в арсенале пыток. Заблудшие должны были отречься. Но когда они упорствовали, можно было обойтись без слов. Главное — изгнать дьявола. И потому — «испанский воротник», излюбленный пиратами и портовыми бродягами, наказание трусов и доносчиков, и потому кипящее масло сквозь железную воронку, и многое, многое другое. Жертве достаточно просто кивнуть, если успеет, и душа уйдет к Господу очищенной от зла.

А там, где ведьмы, там и кошки. Ведьминскбе животное, лишенное души. Нет души — есть свободное пространство. Злому духу легко занять эту бесхозную территорию. Когда убивают колдунью, ее душа может переместиться в кошку и снова творить свои черные дела. Торквемада, Великий Инквизитор, убивая ведьм, бросал в костер мешок черных кошек. Они погибали вместе.

Хабес откинулся на спинку кресла. Все сошлось. Он с улыбкой потер ноющие виски желтыми от никотина пальцами. Все сошлось. Грег Хабес был почти счастлив. Он нашел в помойных ящиках изуродованных котят, и на него внезапно рухнула эта средневековая песня, пахнущая ужасом и безумием. Зачем этот человек делал котам «испанский воротник»? Искал и призывал к покаянию души убитых астрологов. Он обязательно это узнает. И очень скоро.

Опустив голову на раскрытую книгу, прямо на иллюстрацию инквизиторского костра, Грег Хабес заснул. Ему снились белые индийские буйволы и бесконечные пиры Валгаллы. И потные полуголые палачи, накаляющие на огне громадные щипцы. И испуганные, дьявольски красивые ведьмы, лежащие на полу камер вместе с белыми кошками.

Разбудил его звонок мобильного телефона. И пока детектив Хабес, с усилием разлепляя свинцовые веки, пытался понять, о чем ему оживленно и торопливо рассказывает Клайн, дверь кабинета распахнулась, и на пороге, щурясь от табачного дыма, появилась миссис Юнона Дайсон.

27

Клайд Брукман, человек, наделенный особой мудростью, у которого в данный момент как минимум три представителя рода человеческого постоянно искали ответы на интересующие их вопросы, зачерпнул десертной ложечкой кусок торта. Есть десерт было куда более приятным занятием, чем проводить бесконечные сеансы ясновидения. И потому настроение у него было приподнятым.

— Настоящий крем, — прокомментировал Брукман, отправляя содержимое ложки к себе в рот, — не искусственный, не химический. Я знаю разницу. Шоколад натуральный, с горчинкой.

В данный момент он вместе с Дэйной Скалли находился в уютном номере отеля «Адель де Кам-пино», куда его поместили для защиты от загадочного преступника, не управляющего ходом своей кровавой жизни. Для большей надежности было оговорено, что с Брукманом постоянно должен кто-то находиться, причем не просто кто-нибудь из дежурных полицейских, а представитель следовательской группы. Теперь была очередь Скалли, и, похоже, ее подзащитного этот факт нисколько не огорчал.

Брукман отправил в рот еще кусок десерта.

— Посмотрите, сколько его. Вы точно не хотите присоединиться?

Скалли рассеянно взглянула и покачала головой. После чего снова углубилась в содержание большой красной папки. До кончиков ногтей деловитая, собранная и вполне рыжеволосая. Брукман, жуя десерт, с любопытством покосился на документы.

— Что же вы такое делаете?

— Я? Изучаю кое-какие описания, — ответила Скалли, не поворачивая головы. — Именно такова работа детектива в действительности. Подозреваемых не ловят на основании одних только видений.

Пожалуй, ее ответ прозвучал несколько резковато. Но ведь работа агента ФБР не предполагает излишних сантиментов, не так ли? Брукман замолчал и вернулся к десерту. В его движениях сквозила легкая обида. Допив чай, он, кряхтя, переместился в спальню. Скалли посмотрела ему вслед и закрыла папку. Если бы можно было избежать необъективных человеческих эмоций в процессе расследования, насколько все было бы проще. Но, в конце концов, ее основная задача на данный момент заключалась в том, чтобы охранять главного свидетеля. Ну, и развлекать по мере возможности. Появление Скалли в дверях гостиничной спальни Брукман встретил с плохо скрываемой радостью.

Скалли кинула папку на стол и, поерзав в поисках наиболее удобной позы, устроилась на диване, скрестив ноги по-турецки. Брукман лежал на соседнем, закинув руку за голову, и любовался ее естественной грацией.

— Но вы до сих пор не объяснили мне одну вещь. Вы видите, как вы сами умрете?

— Я вижу, как мы все умрем, — он улыбнулся. — Я умру рядом с вами, в постели.

Скалли, дрогнув бровями, смущенно опустила взгляд.

— Прошу прощения, напрасно я так сказал, — Брукман посерьезнел, — Я не хотел вас оскорбить и напугать. Но это случится не здесь и не на этой постели. Я хочу сказать, что я четко вижу, как мы лежим в одной постели вместе. Вы держите меня за руку, очень нежно. А потом вы смотрите на меня с таким состраданием.

Скалли очень внимательно слушала его, на лице ее не было ни насмешки, ни иронии.

— Я чувствую, что слезы струятся по моему лицу, я чувствую огромную благодарность. Это будет очень необычный момент, который никто из нас никогда не забудет.

В голосе Брукмана звучала тихая нежность. «Да, — подумала Скалли, — ничего не скажешь, чисто служебные отношения складываются у меня с главным свидетелем. Слышал бы это Молдер. Какое, интересно, у него стало бы лицо».

— Мистер Брукман, — Скалли извиняюще развела руками, — бывают попадания и бывают промахи. И бывают еще какие промахи.

— Я говорю только то, что вижу, — улыбаясь, ответил Брукман.

Скалли лукаво покачала головой. Они замолчали. Все-таки ей было удивительно хорошо с этим человеком. Удивительно легко и загадочно. И если ему нравится мысль, что он умрет с ней в одной постели и ее слезы будут катиться по его щеке, то что, в конце концов, в этом плохого? Не всем же умирать, будучи зарезанным куском хрустального шара из арсенала гадалки. Клайд Брукман в душе — романтик, еще какой романтик, да и лирик к тому же. Он даже в чем-то поэт. Только тема его поэзии — не закаты и рассветы, не красота морских приливов, а человеческие смерти. Во всем своем разнообразии, ужасе и великолепии. Скалли наклонилась к столику и включила лампу. По спальне разлился мягкий матовый свет, и стало по-домашнему уютно.

28

«Интересно, — думал Грег Хабес, безучастно откусывая кусок сэндвича с тунцом, наверное, вкусного, судя по тому, с каким аппетитом жевали полицейские на передних сиденьях, — интересно, как воспринимают мир люди, работающие в муниципальных учреждениях? Люди, встающие утром, умывающиеся и с аппетитом поглощающие завтрак. Горячий, дымящийся кофе, хрустящие булочки, яичница с беконом, апельсиновый сок. Радио играет что-нибудь бодрое, свежая газета пахнет типографской краской. Потом рубашка, галстук аккуратно повязывается перед зеркалом. “Дорогой, застегни мне молнию на платье”. Пара взмахов щеткой по ботинкам — чтобы блестели. Ключ в замке зажигания, несколько движений дворников, забота только одна, как бы не попасть в пробку, тогда точно опоздание, начальник будет недоволен. Лучше не сердить начальство, к новому году вполне можно стать главой отдела, прибавка к зарплате, новый статус. А в пять часов, или в шесть часов, ну, пускай даже в семь часов — ключ опять в замке зажигания. Можно поехать домой, посмотреть телевизор, рассказать жене о новом выгодном контракте, повозиться с детьми. А может быть, нет никакой жены и детей. В городе вечером столько развлечений. Покатать шары в кегельбане, выпить пивка, снять симпатичную девчонку. Столько есть в мире симпатичных девчонок — длинноногих, с просвечивающими сквозь тонкую кожу ключицами, так изящно откидывающих со лба мягкую гриву волос, с лукавым взглядом глубоких глаз. Н-да… Такую снимешь, пожалуй… Ну, не снять, ну, просто познакомиться. А если мучает духовная жажда, можно пойти в кино или в театр. Давно ты был в театре, Грег Хабес? А тянет тебя в театр, Грег Хабес?»

Нет, Грега Хабеса абсолютно не тянет в театр, его тянет туда, где неизменно заканчивается путь героя этой банальной сказки, которую под Рождество рассказывают измученным полицейским. Его тянет в постель, пусть не очень мягкую, пусть без пуховых перин, пусть даже с не очень свежим постельным бельем. Главное, чтобы можно было упасть и закрыть глаза, чтобы не раскрывать их долго, очень долго, очень-очень долго.

Смерть называют вечным сном. Пожалуй, в таком ракурсе она была бы сейчас даже очень симпатична. Вечный сон. Нет, скорее всего, это очередная байка, какой утешают утомленные полицейские души. И на том свете придется вскакивать среди ночи для поимки шкодливого ангела, который коварно поменял все указатели на райских тропинках. И утешаться только тем, что этот ангел вполне может оказаться длинноногим, с мягко просвечивающими сквозь тонкую кожу ключицами, с огненной гривой шелковистых волос. Впрочем, ангелы, кажется, бесполы. А бесполым существам ни к чему земное очарование.

Хабес укусил собственные пальцы, охнул, подул на них и пришел к выводу, что сэндвич с тунцом он таки доел. Патрульные на переднем сиденье скучали и курили. Им было не привыкать к засадам, даже если центральным объектом внимания служил мусорный контейнер. Хабес тоже закурил. Эта ночь была решающей. Либо они поймают этого парня, либо не поймают. Для еще одной засады придется предъявлять очень веские мотивировки. Их у Грега Хабеса пока не было.

Он доверился собственной интуиции и словам старого бродяги о том, что жертвы должны приноситься постоянно. Незнакомец говорил старику Парсону о судьбах мира… Ну что ж. Судьба наказывает гадалок, прорицателей и несчастных котов. А почему эта средневековая история происходит здесь и сейчас, расскажет тот самый инквизитор, когда Хабес его поймает. Если поймает. А поймать он его должен сегодня. Новый Торквемада просто обязан выйти этой ночью на свою магическую охоту. Или Хабес проиграет. Если не проиграет, то уж совершенно точно отодвинет свою победу на очень неопределенное время. Вряд ли его шеф так же ясно увидит взаимосвязь между всеми этими загадочными фактами, если Грег Хабес еще раз задействует семьдесят две полицейских патрульных бригады на ночную засаду около семидесяти двух мусорных контейнеров.

Время тянулось томительно медленно. Какой-то пьяный с громкими воплями возник у мусорных баков, с грохотом запустил туда бутылку, шатаясь, начал делать круги по двору, уткнулся прямо в патрульную машину, испуганно протрезвел и бочком убрался восвояси. Полицейские проводили его равнодушными взглядами. Пьяные их сегодня не интересовали.

Молодая парочка вытащила детскую кроватку, с трудом затолкала ее в мусорный бак и, обнявшись, вернулась домой.

— Может, они придушили ребенка, а теперь радуются, что он не мешает им спать, — лениво предположил один из патрульных.

Хабес улыбнулся. Напряжение первых часов засады сменилось утомленной скукой, и он видел, как полицейские поглядывают на часы. Рация то и дело сообщала о каких-то мелких правонарушениях, не имеющих никакого отношения ни к убитым котам, ни к убитым гадалкам.

Время шло. Заспанная женщина притащила пакет испортившихся продуктов, вытряхнула его в мусор, аккуратно свернула пакет и степенно отошла.

Мужчина в костюме и белоснежной рубашке, торопливо идущий к своей машине, выбросил по дороге папку с бумагами, завел машину, уехал.

Девушка в блестящем платье, которую патрульные проводили загоревшимися глазами, остановилась у баков и, порывшись в сумочке, выкинула какой-то небольшой сверток.

С улицы появились двое броско одетых мужчин, воровато оглянулись и нырнули в темный угол за контейнерами. Там они начали пылко целоваться, попутно расстегивая друг другу брючные ремни, но сидевший за рулем патрульный коротко нажал на клаксон, и, вздрогнув, партнеры буквально растаяли в воздухе.

Время шло. Начинало светать. Город просыпался. Хабес взглянул на часы. «Все, — подумал он, — дальнейшее ожидание бессмысленно». И в последний раз посмотрел на контейнеры, которые в течение этой ночи изучил до мельчайших деталей — и пятна ржавчины на крышке, и глубокую царапину сбоку, — к ним, шаркая, неторопливо подходил старик, через каждые несколько шагов останавливающийся и заходящийся хриплым кашлем.

В этот момент во внутреннем кармане призывно запищал мобильный.

— Хабес, — щелкнув крышкой, устало сообщил он трубке.

Голос на том конце был предельно лаконичен.

— Мы взяли его. Везем в управление.

Хабес выключил трубу и засунул ее обратно в карман. Утренняя тишина медленно наполнялась звуками. Служитель магазинчика напротив со скрежетом поднял железные жалюзи и начал вытаскивать на тротуар лотки с фруктами. Движение на улице оживлялось. Двери подъездов неритмично постукивали, выпуская первых заспанных жильцов. Пожилой мужчина, зябко кутаясь в шарф и недовольно ворча по поводу начинающийся осени, вывел на прогулку огромного дога. Собака подозрительно покосилась на полицейскую машину и некоторое время раздумывала, не гавкнуть ли на чужаков. Но запах из мусорного бака отвлек ее, и дог с увлечением принялся обнюхивать контейнер. Из-за поворота выехала машина службы уборки и очистки. Увидев ее, хозяин торопливо увел упирающегося дога от помойки. Машина подъезжала, на ходу раскрывая свою металлическую пасть, готовая проглотить очередную порцию мусора.

Сонные полицейские, увидев машину, с облегчением выпрямились на своих сиденьях. Водитель повернул ключ в замке зажигания и, с трудом сдерживая зевоту, вопросительно обернулся к Хабесу.

И мгновенно проснулся.

Если в этот момент в мире и было идеальное воплощение понятия «торжество», то оно находилось в патрульной полицейской машине. На заднем сиденье. С зажженной сигаретой, победно вспыхивающей в дрожащих от усталости пальцах. В тридцати метрах от двух мусорных контейнеров, на крышке одного из которых расползлись неровные пятна ржавчины, а на боку другого блестела глубокая царапина.

29

В покере они оба были безнадежные любители, из тех, кого профессионалы в азарте игры читают как раскрытую книгу. Но сейчас рядом не было ни одного профи, да и особенного азарта в игре не наблюдалось. И Брукман, и Скалли постоянно отвлекались на разговор и надолго забывали о картах. Телевизор, тихо воркующий в углу комнаты, придавал номеру домашнюю атмосферу. Брукман включил его по привычке, но до сих пор никто из присутствующих не уделял ему ни малейшего внимания.

В конце концов Скалли все-таки проиграла. Торжествуя, Брукман раздал карты для следующей игры и ободряюще поднял глаза на Скалли. Но она, похоже, не нуждалась в одобрении. Забыв об игре, Дэйна Скалли с любопытством смотрела на тихо работающий телевизор. Брукман обернулся и, увидев, что происходит на экране, тут же потянулся за пультом, чтобы прибавить громкость.

А на экране, приподняв свои знаменитые густые брови, ослепительно улыбался Яппи. Комментатор за кадром, захлебываясь от восторга, сообщал о новых подвигах известного предсказателя. Причем делал это так заразительно, что через несколько секунд неудержимо тянуло если и не аплодировать, то уж, по крайней мере, активно кивать головой после каждого слова. Но в этом смысле и Клайд Брукман, и Дэйна Скалли были клиентами трудными. Лица обоих совершенно синхронно выразили иронию и нескрываемый скепсис. Уж кто-кто, а они оба чувствовали себя большими знатоками и в предсказаниях, и в предсказателях.

Старушка потеряла любимую собачку, свое единственное утешение и защиту от одиночества. Яппи, только посмотрев на поводок, посоветовал осмотреть ближайшие школы. И действительно, собачка тут же нашлась в подвале одной из них, замерзшая и голодная. На экране счастливая хозяйка обнимала маленького кривоногого той-терьера, злобно глядящего в объектив своими круглыми выпученными глазами.

У родителей пропал младший сын. Ушел из дома поздним вечером, весь в слезах из-за того, что отец усыпил сильно заболевшую кошку. Яппи не ударился в панику. Он посоветовал местному шерифу следить за выездом из города, а родителям пообещал, что к субботе ни у кого в семье не будет проблем. Мальчик нашелся в четверг, а в пятницу вечером в соседнем парке обнаружили маленького белого котенка, как две капли воды похожего на умершего любимца дома, и родители тут же забрали его для нашедшегося мальчика.

Брукман протянул руку и выключил звук. Скалли улыбнулась.

— Ну отчего же? Мы ведь еще не узнали, что обнаружил шериф на выезде из города.

— Банду опасных преступников, которые похищали котят и детей. Неужели не ясно… — буркнул Брукман и взял свои карты.

Больше они не прокомментировали увиденное ни словом. Яппи продолжал ослепительно улыбаться с экрана, но уже абсолютно беззвучно.

— И, значит, Ахав не слушается пророков и, в результате, умирает? — напомнила Скалли Брукману тему прерванного передачей разговора. Она изучила свои карты и, вздохнув, кокетливо взглянула на партнера по игре, призывая не начинать новую партию. Тем более что карты ей выпали плохие, и смотри на них не смотри, ничего особо не высмотришь. Брукман же на свои карты и вовсе не глядел, готовясь продолжить беседу со всей возможной серьезностью.

— То же самое с Макбетом и леди Макбет, но ведь в действительности вам эта тема не очень любопытна.

Скалли отложила карты и обезоруживающе улыбнулась собеседнику. В дверь постучали.

— Наверное, это Молдер, — Скалли поднялась, — Полночь. Пришло время менять караул.

Она стремительно направилась к двери, но внезапно остановилась и нерешительно повернулась к Брукману. Она явно хотела что-то спросить и не решалась. Ее подопечный заинтригованно ждал. Решившись, Скалли вернулась и снова села напротив.

— Хорошо, скажите мне, как я умру.

Клайд Брукман улыбнулся. Его глаза засветились тихим светом. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал, что каждый человек может быть объективен в любых вопросах, кроме того, который ему только что задала Скалли.

— Вы не умрете, — уверенно сказал он.

Скалли напряженно и внимательно смотрела на собеседника. Но он молчал и все с тем же выражением глядел на нее. Стук повторился более настойчиво. Скалли поколебалась, но встала и, подойдя к двери, открыла ее. Это действительно был Молдер, и судя по тому, что он начал говорить, не успев переступить порога, пришел он с новостями.

— Скалли, ты только подумай, пришел лабораторный анализ того самого кусочка ткани, который мы отдали давным-давно.

Он помахал бумагами с результатом.

— Кружевной, — удивленно прочла Скалли. — Ну что ж, убийца еще и щеголь к тому же.

— Вряд ли можно представить преступника, который бы носил кружева во время убийства, — Молдер наконец-то посмотрел на Брукмана и приветливо улыбнулся ему.

Скалли пожала плечами. Молдер придает слишком много значения каждому слову Брукмана. Что с того, что тот в разговоре случайно упомянул о кружевах? Интересно, как бы Молдер отнесся к его пророчеству по поводу собственной смерти — с ней в одной постели, рука в руке, слезы на щеке.

— Шансы Большого Боппера, наличие кружевного шнурка. Совпадение, всего лишь совпадение, — Скалли вернула Молдеру бумаги.

— Но почему же они так часто совпадают?

— Этот вопрос лучше задай нашему философу, — она оглянулась на Брукмана, безучастно собирающего за столом карты в колоду, — нашему читателю мыслей. Спокойной ночи, Молдер.

И, помахав рукой, исчезла в гостиничном коридоре. Грациозная, ироничная и, как выяснилось, бессмертная. Что было не слишком похоже на правду, но, тем не менее, очень даже приятно.

Оба мужчины проводили ее глазами — Молдер с улыбкой, Брукман со спокойной задумчивостью.

30

В центральное управление полиции Грег Хабес вошел не спеша, с несвойственной ему степенностью раскланиваясь с окружающими. Пожал руку инспектору, вежливо осведомился о здоровье его беременной жены. Несколько сконфузившись, узнал о том, что ребенку уже полгода. С улыбкой рассыпался в извинениях, закурил сам и предложил сигаретку коллеге, мол, сами понимаете, так много дел, не замечаешь, как время бежит, скоро начнешь забывать собственное имя. В управлении начиналась обычная утренняя суета — туда-сюда торопливо проходили люди в форме и в штатском. Хабес не торопился, торопиться ему было некуда, ощущение победы жгло горло. Только лихорадочно горящие глаза выдавали волнение, которое владело им в этот момент. Он ЗНАЛ, а окружающие еще нет, им только предстояло узнать, и когда это произойдет, к нему наконец-то придут заслуженные лавры. С этого утра начинается новый отсчет его жизни, и Хабес остро чувствовал, как каждая секунда, прибавляясь к предыдущей, расчищает привычные тучи, высвобождая новые сверкающие горизонты. Давно прошли те времена, когда он с упоением воспринимал каждое успешное завершение дела и с отчаянием — каждое нераскрытое преступление. Все превратилось в неровную рутину полицейской службы. Но сегодняшний день — совсем особое дело, он ждал его много лет. По лестнице поднимался триумфатор, не побоявшийся насмешек и недоверия, в несколько дней раскусивший сложнейшее дело, как кедровый орешек. Поднимался Грег Хабес.

В просторном холле болтался в ожидании горячих новостей Мартин Лейси и, заметив Хабеса, тут же двинулся ему навстречу. «Э нет, приятель, — с усмешкой подумал Хабес, — уж ты-то явно не будешь первым человеком, узнавшим эту новость, готов спорить на свой мизинец».

Лейси был личностью известной, его уважали и немного побаивались. Более злого и острого пера не было во всем штате. Он был газетчиком, а характер имел заводной и вспыльчивый, по поводу чего частенько менял издания, но без работы никогда не сидел. Мартин Лейси везде был желанным сотрудником. Высокий, худой, красивый какой-то изломанной нервной красотой, с вечно прищуренными внимательными ироничными глазами, он напоминал героя старых мелодрам. Женщины сразу пленялись его мужским шармом, но очень скоро это чувство сменялось раздражением.

Как журналист, Лейси обладал отточенным стилем, убийственным сарказмом и совершенно сверхъестественным нюхом на скандалы. Для него не было ничего святого. Мартин Лейси мог с легкостью углядеть каверзу в совершенно невинных вещах. Это именно он обнаружил в построенной в благотворительных целях одним влиятельным политиком церкви на окраине города, что Христос на распятии неприлично подмигивает прихожанам.

Хабес был на открытии этой церкви и, видит Бог, ничего не заметил. Терновый венец спускался низко на лоб Спасителя, практически закрывая мучительно прикрытые глаза. Непонятно, как Лейси удалось так вывернуть шею, чтобы разглядеть, как по-разному были закрыты глаза Сына Божьего. Но уж после того, как он поделился этой новостью с газетных страниц, — всем фотокорреспондентам города было не лень выкручивать и шеи, и штативы, чтобы запечатлеть кощунственно подмигивающего Христа. Новость облетела город. Распятие мгновенно сменили, но газеты уже вовсю со смаком обсуждали, что же следует ждать от политиков, которые предлагают своим избирателям посещать церкви с подобной религиозной атрибутикой. Близость выборов, естественно, подливала масла в огонь.

Управление Лейси посещал время от времени, вынюхивая последние новости. Традиционные сообщения об убийствах и успешных поимках грабителей он снисходительно оставлял менее талантливым собратьям, а сам охотился за пикантными делами, на которых мог с полным блеском развернуться его изощренный ум. Увидев Хабеса, Лейси сразу почуял, что что-то случилось, и мгновенно возник рядом.

— Привет, Грег, как служба?

— Все так же, как пресса?

— Тоскливо ждет новостей. Тебя, судя по всему, можно с чем-то поздравить?

— Ничего особенного, поймали распространителя марихуаны. Хочешь, дам тебе интервью по этому поводу.

— Только в том случае, если он хранил товар в убитых котах, Грег.

Хабес быстро глянул на Лейси. Вот ведь народ, уже что-то пронюхали!

— Нет, Мартин, все гораздо банальнее. Он скармливал товар живым кошкам, а потом распродавал новорожденных котят детям наркоманов. Родители топили их в сортирах, а из воды потом делали чай, поили гостей. Чистая работа, не подкопаешься.

— Браво, Грег, у тебя появилось чувство юмора, это что, вписали в служебный устав?

— Да, без свежего анекдота не выдают зарплату, крутимся, как можем.

— А что там с убийцей гадалок?

— Служебная информация, Лейси. Извини, я спешу.

Журналист озадаченно уставился на дверь, захлопнувшуюся перед самым его носом. Что бы это значило? Он шесть лет знал Грега Хабеса и всегда держал его за недалекого, немного придурковатого служаку, постоянно чем-то озабоченного, впрочем, славного парня, у которого при случае можно было выудить подробность-другую очередного дела, из тех, что не торопятся сообщать журналистам. Этого же усталого, уверенного в себе офицера он видел впервые. Мартина Лейси нелегко было смутить. Сейчас он был смущен.

Лейси так долго стоял перед закрытой дверью, тупо уставившись на ее стеклянную поверхность, что Хабес, сняв пиджак и оттянув узел галстука, не выдержал и, закинув в рот очередную сигарету, подошел к двери и открыл ее.

— Что-то еще, мистер Лейси?

— Да, — неприятно уязвленный, Лейси поднял на него глаза, принимая самое бесстрастное выражение, на которое был способен, — недавно статистика выяснила, от чего умирает наибольшее количество людей на земле.

— От чего же?

— От рака легких, — и, изысканно махнув рукой, Лейси ретировался в дальний конец холла.

Хабес хмыкнул, проводил его глазами, пощелкал зажигалкой и, вынув изо рта незакуренную сигарету, аккуратно положил ее назад в пачку.

Затем растер немеющую шею и, приятно улыбаясь своим мыслям, вошел в соседнюю комнату. Клайн уже ожидал его.

— Где он?

Клайн кивнул на прозрачную стену. За ней в ярко освещенной комнате для допросов сидел испуганный человек со всколоченной шевелюрой и нервно пощелкивал пальцами. Прослушивающее устройство было выключено, но у Хабеса возникло полное ощущение похрустывающих суставов. Так вот он какой, гроза котов и гадалок. Мститель святой инквизиции. Торквемада мусорных контейнеров. Убийца неверных. Обличитель грехов человечества.

Хабесу показалось, что его ноздри ощущают запах паленого. Но сколько детектив ни пытался в придачу к запаху увидеть отблески костра за плечами задержанного, ничего не получалось. Уж больно жалок был Великий Инквизитор. По крайней мере, на первый взгляд.

— Вы его допрашивали?

— Да, — Клайн листал разложенные на столе бумаги. — Я лично разговаривал с ним. У него не все дома. Несколько раз лежал в психиатрических клиниках, последний раз совсем недавно. Переведен на домашний режим, как не представляющий опасности для общества. Почему-то считает, что зло мира концентрируется именно в кошках, преимущественно в белых, но когда нет белых, то в тех, что попадутся под руку. Соответственно, своими силами, как может, борется с мировым кошачьим злом. Абсолютно безвреден, если не считать того, что за последние полгода извел сотни три кошек, домашних и бродячих. Чтобы злые силы не путали эти убийства с естественными смертями, придумал вытащенные языки.

Хабес напряженно слушал, и тревожное чувство росло в его сердце. Что-то не так. Теперь, когда они поймали его, все должно сложится, как разгаданная головоломка, сейчас Клайн скажет еще что-то, и все сложится. Наверняка сложится…

— Кстати, наш друг периодически обращался к астрологам, проверял правильность избранного пути. Хотел даже обратиться к мадам Зельме, но не успел, ее убили. Он заранее записался на прием у секретаря, а когда время подошло, мадам уже отбыла к предкам. По этому поводу он очень негодует, считает, что она могла бы направить его яснее. В ней же цыганская кровь, а цыгане знакомы со злом на всех континентах. Не знаю, имел ли он в виду Антарктиду, не успел спросить. Ну и еще много разного. Наш друг на редкость говорлив. Из него ничего не приходится вытягивать. Мы общались час, потом я устал и прервал допрос, если это можно назвать допросом. Хочешь, побеседуй с ним. Мы связались с его психиатром, вот личное дело.

Хабес взял протянутую папку и подошел к стеклу. Да, ты не так прост, как кажешься, мой милый. Значит, сверял у астрологов правильность выбранного пути. А убивал исключительно котов. Говорлив. Ну что же, поглядим, как ты заговоришь дальше. Человек за стеклом перестал щелкать пальцами и сидел, съежившись, бледный и дрожащий. Никакого величия в нем сейчас не было. И трудно было поверить, что оно у него вообще когда-нибудь появлялось. Это даже обидно, что маньяк, за которым так страстно охотишься, в конце концов оказывается жалким трусливым выродком.

Хабес опустил глаза в папку, пролистал ее, вернулся к первой странице, опять пролистал, опять вернулся к началу… и ему совершенно расхотелось вновь поднимать глаза на белый свет.

В длинном списке отметок о лечении в психиатрических заведениях присутствовала свежая запись. В связи с временным ухудшением самочувствия пациент был на две недели госпитализирован в загородный филиал клиники для краткого курса лечения. Между датами, регистрирующими его пребывание в больнице, вольготно умещались и убитый предсказатель конца света и кометных нашествий, и пресловутая мадам Зельма, наследница степных разбойников, вечного ужаса конюших княжеских табунов.

Закрыв папку, Хабес прислонился лбом к стеклу. И заметил то, на что не обратил внимания при первом лихорадочном осмотре. На руке мужчины была большая татуировка, изображающая то ли Нептуна, то ли какого-то скандинавского бога. На изображенном лице с трудом можно былоразглядеть нос и глаза, все остальное место на рисунке занимала громадная, по предплечью к локтю, борода.

«— Мистер Яппи, вы видите, как он выглядит?

— Он похож… У него на лице растительность… Или нет, у него есть татуировка, где-то на теле есть татуировка, может быть… Может быть, на татуировке изображены волосы на лице…»

Хабес не знал, что ему сейчас хочется больше — расхохотаться, заплакать или просто лечь на пол и заснуть.

— Оформляй дело, — сказал он, передавая папку Клайну, — думаю, он теперь до конца жизни будет гулять только по специально огороженным территориям, — и, чуть заметно покачиваясь, Грег Хабес прошел в свой кабинет.

31

Клайд Брукман тяжело вздохнул и натянул одеяло повыше. Его частенько мучила бессонница, но сегодня она была особенной. Даже не потому, что спал он не дома, а в непривычной обстановке. Постель была удобной, белье чистым, подушки мягкими. К тому же ему не так давно приходилось часто разъезжать по служебным делам, заключая страховые контракты в других городах, и там он останавливался в куда менее комфортных гостиницах. Вечно экономишь деньги. А служебные экономишь по привычке. Эти ребятки из ФБР денег, как видно, не экономили. Но, глядя на агента Молдера, возникало ощущение, что дело тут не в безалаберности. Просто Молдера, как видно, деньги совершенно не интересовали, и этому можно было только позавидовать. Клайду Брукману давно уже ничего особенно не нужно было в этом мире. Но к деньгам он был внимателен. Скорее по привычке, чем из-за старческой скуповатости.

Нет, бессонница была особенной не из-за дискомфорта. И не из-за страха перед этим неизвестным, твердо решившим добраться до него. Видя мир так, как видел его Клайд Брукман, поневоле станешь фаталистом. А фаталисты не боятся смерти. Они просто знают ее. А стоит ли бояться того, что уже пройдено? Разве что чуть-чуть. Но и не это чуть-чуть не давало ему покоя. Он и сам не знал, отчего так мается и ворочается с боку на бок. Какая-то тревога давила на сердце. Непонятная и светлая тревога. Порой ему казалось, что он испытывает приятное волнение, порой что мучительно ждет чего-то. Так и не определившись в своем настроении, Брукман вздохнул и посмотрел на Фокса Молдера, читающего на соседней койке.

Тот поймал его взгляд.

— Это я мешаю вам спать?

— Я жду, не зададите ли вы мне еще вопрос, не испытаете ли еще разок мои способности экстрасенса.

Что ж, если не спится, почему бы не поддержать беседу? Тем более что у этого человека поток вопросов никогда не иссякает. По крайней мере, отвлечет от тревожных мыслей.

Молдер опустил книгу.

— Мне обычно снились сны, что у меня какое-то предвидение, а потом это предвидение сбывалось на самом деле. Вот вы — экстрасенс. Скажите, вам снятся пророческие сны?

— Мне снится всего один сон, каждую ночь, — Брукман заворочался, устраиваясь поудобнее. — Вы не из тех людей, которые превращают все в секс-символы? — прерывая сам себя, неожиданно спросил он Молдера.

— Нет, я не сторонник теории Фрейда.

Клайд Брукман откинулся на подушки. Сон, который он собирался рассказать этому необычному человеку, всегда готовому слушать его, не нуждался в напряженном припоминании. Он видел этот сон столько раз, что каждая деталь во всех подробностях вставала перед глазами. Он так знал этот сон, что мог грезить им наяву.

— Я лежу, обнаженный, в поле красных тюльпанов…

Тюльпаны громадные, сочные, яркого и насыщенного цвета. Он не видел подобных в жизни. Иногда он задумывался, бывают ли вообще такие тюльпаны. Может быть, голландские? Нет, голландские меньше. Но дело не в размере. Эти цветы, окружающие его, слишком прекрасны, чтобы быть правдой. Они великолепны и холодны, они внушают ужас. Они могут покрыть изморозью самое горячее сердце. Только не его, того, лежащего среди них на поле. Ему не страшно среди этих дурманящих цветов. Ему просто-напросто нет до них дела. Ему ни до чего нет дела. Он стар, слаб, порядком грузен. Него уставшая плоть с облегчением покоится на этой теплой земле, среди сплошной зелени с красными всплесками невыразимо совершенного огня.

Меня не заботит, где я и как я туда попал, я примирился, и только тогда я понимаю, что я мертв.

Этот покой и безразличие непостижимы. Но когда приходит понимание, загадка разрешается. Конечно. И поэтому так спокойно. Поэтому ничего не трогает и не волнует. Поэтому можно лежать среди прекраснейших на земле цветов и не умирать от счастья и тревоги. Умирать больше некуда. Ты уже мертв.

Тело мое начинает превращаться в зеленовато-белую массу, с пятнами пурпурного, пролетают насекомые, дальше начинается неизбежное — разложение и гниение.

В этом тихом мире не нужна плоть, не требуется тело. Плоть — часть другой, земной и беспокойной, жизни. Она бессмысленна, и она конечна.

Тело должно исчезнуть. Тело — кусок ностальгии по этому тленному миру. Но плоть бунтует. Плоть не хочет этого вечного сладостного покоя. Плоть сопротивляется. И ярость ее переплавляется в гнев загнивания, в картины безобразные и отталкивающие, так диссонирующие с полем прекрасных цветов.

Но покой и высоту этой равнины невозможно смутить. То, что живо, обречено. Оно уходит, разлагается, исчезает. Оно превращается в итог всего. Плоть превращается в смерть, такая живая — в полное безветрие, в абсолютное беззвучие.

Остаются тюльпаны — красные, жаркие, чистые, прекрасные и ненужные, потому что нет глаз, в которых они могут отражаться..

Не успеваю я оглянуться, как я превращаюсь в кости. Когда я превращаюсь в пыль, я теряю всяческое представление о том, где моя кожа, где мое сердце, я начинаю ускользать в неизвестность.

В комнате повисла пауза. Молдер слушал, не проронив ни звука.

— Потом я просыпаюсь. Ну что ж, спокойной ночи, — Брукман повернулся и прикрыл глаза.

Он видит смерть. Он знаком с ней так близко, что когда придет время встречи, они улыбнутся друг другу, как старые знакомые. Смерть не любит улыбаться. Она дама серьезная, и чувство юмора у нее своеобразное, несколько замогильное. Но уж его-то она должна поприветствовать как старого товарища. Каждый день он смотрит ей в глаза и никак не может привыкнуть к этому взгляду.

Он смотрит на зеленый, только проклюнувшийся листок и видит, как он, желтый и высохший, слетит на асфальт, когда проезжающий велосипедист случайно заденет плечом ветку.

Он видит, как в ужасе отпрянут от ковша экскаватора облупившиеся стены почты, сейчас такой жизнерадостной, свежеокрашенной.

Он видит, каким запавшим и беззубым будет на смертном одре рот у молоденькой продавщицы, с улыбкой пробивающей ему чек в супермаркете.

Он смотрит в глаза младенца и видит старика, астматически кашляющего на больничной койке, старика, пытающегося сделать последний выдох.

Он видит лужу крови, в которой будет лежать немногословный водитель такси.

Он видит смерть. Смерть всех и вся, смерть везде и на всем. Он видит ее каждую секунду, каждое мгновение, в паузах между ударами сердца. Видит, когда засыпает, и видит, когда просыпается. Он видит ее в каждом. Он не видит смерть Дэйны Скалли. Он смотрит на нее и не видит ее смерти.

«Может быть, любовь — это когда не можешь увидеть смерти человека, — подумал Клайд Брукман, засыпая. — Любовь — это вечность, в которой кто-то остается. Остается в плоти и крови, которым не судьба разлагаться. Может быть… Может быть…»

За его спиной Молдер, стараясь не шуметь, нагнулся к тумбочке и выключил лампу. За окном потихоньку светало.

32

Ну что же, судя по всему, судьбу не объедешь на кривой кобыле. Хабес прикурил сигарету от сигареты и затушил бычок. Пепельница напоминала классическую египетскую пирамиду, над которой от души потрудились заезжие инопланетяне. Сигарета была последней, и, закинув пустую пачку в ведро для мусора, Хабес начал рыться в ящиках стола, ища припрятанный табак. С тех пор как Грег Хабес украсил своей персоной ряды правоохранительных органов Соединенных Штатов Америки, он стал до неприличия много курить.

Первые несколько лет службы в полиции у него в самый неподходящий момент постоянно кончались сигареты. То тогда, когда надо было серьезно поразмыслить о чем-то и сигарета в руке была просто необходима, то когда нервы были на пределе и легкие требовали заполнения спасительным дымом, то во время долгого утомительного сидения в засаде, где только табак и скрашивает часы ожидания. Постепенно он научился страховаться от подобных неприятностей, оставляя везде сигаретные заначки. В бардачке машины, в карманах плаща, дома в ванной и на кухне, в ящиках рабочего стола, в полицейском тире и архиве — эта была целая тайная табачная империя Грега Хабеса. Когда запасы иссякали, он спешно восстанавливал их, чтобы на некоторое время прочно забыть об этой проблеме. Вот и сейчас после недолгих поисков Хабес выудил свежую пачку из дальнего угла нижнего ящика и, распечатав ее, сунул в рот сигарету. И только поднося зажигалку, понял, что сжимает побелевшими губами два табачных изделия — одно дымящееся, другое с готовностью клонящееся к огню. Чертыхнувшись, он вынул пзо рта вторую сигарету и, сломав, выбросил в мусор.

Киношники очень любят этот прием. Бледный преступник мелко дрожит, нервно курит, полицейский, чуть наклоняясь к нему, задает вопрос. Тот самый вопрос! Вопрос, который проясняет все. Лицо убийцы покрывается мертвенной бледностью. В полном ступоре он берет вторую сигарету и закуривает ее. Лицо мужчины с двумя дымящимися сигаретами. Застывший взгляд. Он выдал себя!!! Торжествующее лицо сыщика. Рука протягивает пепельницу. «Не стоит так волноваться». Великая магия большого экрана. Зрители в зале облегченно улыбаются. Наши победили.

«Не стоит так волноваться… Ты волнуешься, Грег Хабес? Нет, скорее, я в полном ступоре».

Разве может волноваться Грег Хабес — триумфатор, защитник обиженных, звезда «Гринписа», отважный ловец неуловимых кошачьих убийц. Вы разве не знали, что в Вашингтоне уже принят проект памятника: Грег Хабес сидит развалясь в уютном кресле — пластика гепарда, приготовившегося к прыжку, холодный взгляд, мужественное лицо, — а вокруг резвятся десятки кошечек. Они трутся о его ноги, забираются ему на колени, забавляются с его шевелюрой, кувыркаются перед ним. Они спокойны и счастливы. Все кошки этого мира могут резвиться спокойно, пока по земле ходит своей пружинящей походкой лучший друг животных, храбрый сыщик Грег Хабес. Общество американских домохозяек написало папе римскому петицию с просьбой канонизировать Грега Хабеса при жизни. Его силуэт чеканят на медалях, которыми награждаются победители кошачьих выставок. Портрет Грега Хабеса висит в каждом зоомагазине. Ура!

«А чем ты, собственно, недоволен, Грег Хабес? В конце концов, твоя прямая обязанность — обезвреживать домашних буянов, искоренять распространителей марихуаны и ловить мелких правонарушителей и истребителей милых домашних животных. А убийцу Кеннеди обнаружат другие. У каждого свой профиль, у каждого своя стезя». Хабес зло сломал сигарету, кинул ее в пепельницу и закурил новую.

Ах, Яппи, сукин сын Яппи. Наш герой, наша звезда, человек, от которого не скроется ни одна запутанная человеческая судьба. Трепещите, маньяки! Один взгляд его горящих глаз — и все ясно и очевидно, как будто нам показали телефильм: белый мужчина, жаркий секс на ковре, густая растительность на татуировке, выброшенный труп. Впрочем, его можно таки поздравить. Неважно, что он малость перепутал божий дар с яичницей. Правоохранительные органы прислушались к его мудрым словам — и пожалуйста: еще один маньяк за решеткой.

Можно глотнуть кусочек земной славы, стоит только набрать сейчас номер Яппи Великолепного и поведать ему эту забавную историю. Уж он-то за нее ухватится, можете не сомневаться. У Яппи грамотная команда, все шероховатости, все неловкости будут аккуратно сглажены. Газеты поднимут шумиху. Яппи станет героем. Зоркий Яппи! Яппи, видящий сквозь стены! Какая реклама! Думаю, что из благодарности наш герой не забудет упомянуть скромного офицера полиции Грега Хабеса — человека, не боящегося прислушаться к мнению авторитетного предсказателя. Фотографии на первых полосах: Яппи и Хабес — прекрасный дуэт! Чем не слава, чем не успех?

Есть, впрочем, еще один вариант. Хабес посмотрел сквозь прозрачную стену на томящегося в ожидании Лейси. Уже целый час тот, учуяв поживу, как привидение болтался по холлу. Вот еще человек, который вцепится в эту новость руками и ногами. И уж как Мартин Лейси сможет ее подать! От Яппи даже косточек не останется. Над Яппи — от которого визжат дамы, к прогнозам которого прислушиваются политики, одно слово которого может создать панику на бирже, — над Яппи будет смеяться вся страна. Такой-то сюжетец Лейси раскрутит на полную катушку. И может быть, из чувства благодарности он не смешает с дерьмом храброго офицера полиции Грега Хабеса. Может быть, он его просто-напросто тактично не упомянет. Лейси поймал задумчивый взгляд Хабеса и весь подобрался в ожидании.

«Я сказал себе сегодня, что ставлю мизинец против того, что не ты будешь первым, кому я расскажу эту историю, — подумал Хабес. — Ну что ж, в конце концов мизинец — не самая важная часть тела. Вряд ли когда-нибудь мой мизинец будут продавать на “Сотсби”. К тому же я не уточнял, какой мизинец я имею в виду — на руке ли, на ноге. А с другой стороны, жалко мизинца, да и в чем так уж виноват Яппи? Просто делал свое дело, углядел, что мог, но углядел же. Я бы и этого не увидел, и Лейси не увидел бы, и даже агент Молдер не увидел. А Яппи увидел. А то, что все произошло с такой помпой, так ведь Яппи — шоумен. Специфика работы. Все мы ищем и славы, и денег.

Стоит ли из-за этого предавать его всенародному осмеянию? Это ты, Грег Хабес, перемудрил что-то в своей незадачливой жизни, надумал какие-то сверхметоды. Живи просто. Составляй отчеты и рапорты. Беседуй с осведомителями, носи пистолет под мышкой и наручники на поясе. Сиди в засадах, устраивай облавы, посылай отпечатки пальцев в лабораторию. У тебя нескучная работа. Она почетна и полезна. И ты, Грег Хабес, здесь на своем месте. Ты хранишь общество и свою страну. Не всем же быть звездами, не всем быть героями».

Хабес прикурил сигарету и глубоко, со вкусом затянулся.

«Нет, все-таки в каждом человеке живет сволочь», — философски подумал он, наблюдая за своей все еще обладающей мизинцем рукой, которая решительно раскрывала дверь кабинета навстречу спешащему к нему Мартину Лейси. Мартину Лейси — самому скандальному журналисту города, грозе недальновидных политиков, ужасу неудачливых предсказателей.

33

На осторожный, но требовательный стук Скалли дверь номера стремительно распахнулась, и в проеме возник Фокс Молдер, всклокоченный, с мутным обезумевшим взглядом.

— С тобой все в порядке? — Скалли встревоженно смотрела на напарника.

— Да. Я просто спал плохо, — Молдер провел по лицу рукой, приходя в себя, — а что случилось?

— Хабес побудет с Брукманом, — Скалли оглянулась на стоящего позади следователя. Молдер кивнул, автоматически отметив про себя густые свинцовые тени под глазами детектива. Тот безучастно растянул губы в слабой улыбке. — А мы пойдем к предсказателю по картам Таро. Он живет за углом.

Передав подопечного сменщику, Молдер, на ходу натягивая пиджак, догнал Скалли в коридоре.

— Произошло еще одно убийство.

— Я начинаю терять терпение с нашим психоаналитиком, Скалли, что толку в его предсказаниях, если они следуют после убийства?

Скалли коротко взглянула на коллегу, явно раздраженного от внезапного пробуждения.

— Я начинаю ему симпатизировать.

— Ты убеждена, что он настоящий психоаналитик?

— Нет-нет, — Скалли повернулась к напарнику и с размаху налетела на коридорного с подносом: Они одновременно отступили вправо, потом влево и остановились.

— Простите, мэм, — любезно осклабившись, коридорный приподнял поднос и проскользнул вдоль стены. Скалли догнала Молдера, глаза которого наконец-то приобрели осмысленное выражение бодрствующего человека.

— Нет, я просто убеждена, что видя будущее, он просто уже ничему не рад в этой жизни.

Молдер покачал головой и, отвернувшись к лифту, нажал кнопку вызова.

Смена караула разбудила Брукмана, и ложиться снова он уже не стал. Он слышал голос Скалли и видел ее силуэт в проеме двери, но она так и не зашла поздороваться.

Теперь Клайд Брукман лежал на кушетке, безрадостно разглядывая гостиничный потолок. Его мучили стариковская обидчивость и острое чувство потери.

Хабес сидел перед ним, устало откинувшись на спинку кресла и, мучительно запинаясь, вспоминал старый анекдот.

Этим утром Грег Хабес окончательно отчаялся когда-нибудь смежить свои бессонные веки. После провала операции по поимке нового Торквемады Хабес собирался утопить свое горе в бокале неразбавленного виски и рухнуть спать на сутки, а то и на двое, наплевав на все возможные неприятности по службе за столь длительный прогул. Но его с Клайном срочно вызвали на место убийства, и Хабес безропотно покорился. В конце концов, вместо того чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, он все это время гонялся за убийцей кошек, а настоящий маньяк продолжал действовать. Без всяких эмоций погрузив свое бесчувственное тело в патрульную машину, Хабес всю дорогу слушал оживленные комментарии Клайна, смотрел в окно на тихий, еще не проснувшийся город и понимал лишь одно — ни к какой серьезной деятельности он сейчас не готов. И был ли он к ней готов хоть когда-нибудь, он уже не знал. Поэтому вежливое предложение Скалли подежурить с главным свидетелем Хабес принял с благодарностью.

Опасности пока ниоткуда не предвиделось, и он, как мог, пытался развлечь своего подопечного. Получалось из рук вон плохо.

— И потом священник говорит раввину…

Брукман оторвал взгляд от потолка и посмотрел на детектива. Тот замолчал.

— Ну что ж, — продолжил Брукман прерванную фразу, — перепел у меня готов.

— Вы… — Хабес устало развел руками, — Вы, наверное, этот анекдот раньше слышали.

— Нет, не слышал.

В комнате повисла пауза. Детектив молча разглядывал Брукмана. Сквозь шторы пробивался свет наступающего утра. Хабес вытряхнул из пачки сигарету, повертел ее в пальцах и положил на стол.

— А правда, что вы видите, как люди будут умирать?

Брукман кивнул, в его улыбке появилась некоторое злорадство. — То есть вы действительно видите, например, как я умру?

Брукман снова кивнул.

Следователь помялся и нерешительно спросил:

— Рак легких?

Клайд Брукман отрицательно покачал головой.

— Слава Богу, — и Хабес взял со стола сигарету. Брукман потянулся к тумбочке и, щелкнув зажигалкой, протянул ее детективу.

Затянувшись, Грег Хабес дрогнул уголками губ в слабой улыбке. Не все так уж мрачно в этом мире. По крайней мере, злобные пророчества Лейси не сбудутся, так что можно смело травить уже и так одуревшие от дыма легкие. За окном окончательно рассвело. Пожалуй, не мешало бы умыться. Все-таки он — лицо официальное.

— Мне нужно отойти в туалет на секунду, — деловито сообщил Хабес, — дверь никому не открывайте. — И стараясь выглядеть максимально бодро, он удалился.

Брукман рассеянно кивнул, рассматривая зажигалку в своей руке. Ах, миссис Лоул, миссис Лоул… Красивая золоченая зажигалка с орнаментом из сложно переплетающихся листьев и цветов.

— Боже мой… — Брукман скорбно покачал головой. Он опять увидел. Но теперь поздно что-либо предпринимать, все уже произошло.

В номер постучали. Брукман подошел к двери и, открыв ее, впустил коридорного с завтраком. Проскользнув в номер, коридорный аккуратно водрузил поднос на стол и, получив на чай бумажную купюру, двинулся обратно, в то время как Брукман, заранее принюхиваясь, отправился изучать составляющие гостиничного завтрака.

Они остановились почти одновременно. Коридорный — уже взявшись за ручку двери, но — вдруг вздрогнув всем телом, сжимая купюру задрожавшими пальцами так, словно она излучала электрический заряд. И Клайд Брукман — с любопытством наклонившийся над завтраком, мимолетно коснувшийся ладонями края подноса, да так и застыв, вдавливая побелевшие пальцы в прохладный равнодушный металл.

Оба обернулись, веря и не веря, что это действительно произошло: один — восторженно улыбаясь, распахнув лихорадочно горящие глаза, закрывая дрожащей рукой дверь номера, другой — бессильно опустив руки и окаменев каждой жилкой своего выразительного лица.

Все с той же широкой улыбкой коридорный торопливо подошел к столику и, схватив с подноса ножик, отступил на шаг назад. Маленький изящный ножик, выглядящий игрушечным в длиннопалой мужской руке.

У Брукмана дрогнули уголки губ.

— Неужели я так мало дал на чай?

— Меня привели прямо к вам, а вас прямо ко мне, где я работаю, — от возбуждения собеседник Брукмана взмок и торопливо стащил с головы форменную фуражку, — Каковы шансы такого происшествия? Совершенно невероятные, — он жестикулировал, сжимая нож так, что костяшки на кисти побелели, — совершенно невозможные, но, в конце концов, вероятные, ведь мы встретились! — вопросительно и доверчиво он заглянул в глаза собеседнику. — Забавно, как иногда выпадает ход событий.

— Я бы сказал… — пробурчал Брукман, пожимая плечами.

— Я давным-давно хотел вас об одной вещи спросить, — произнес коридорный, — вы видели, что я делал в прошлом и в будущем тоже?

— Это все ужасно, — Брукман со вздохом подошел к кровати и грузно опустился на ее краешек.

— Я так и знал, но скажите, почему я все это делаю?

В глазах Брукмана мелькнула ирония. А на лице появилось выражение умудренного спокойствия. С печальной улыбкой он посмотрел на собеседника. Тот ждал его ответа, ждал с надеждой и волнением, с тоской человека, годами упорно пытающегося найти разгадку простого уравнения, но к решению ни на шаг не приблизившегося.

— Сынок, разве ты еще не понял, — Брукман скорбно вздохнул и укоризненно покачал головой, — неужели ты не понимаешь: ты поступаешь так, как поступаешь, потому что ты — маньяк, свихнувшийся на почве убийств.

Тот, кому предназначались эти слова, застыл, пытаясь осмыслить услышанное.

— Только и всего… — с растерянной улыбкой он опустился на кровать рядом с Брукманом. — Ну что ж, это многое объясняет, не правда ли? Все сейчас начинает раскладываться по полочкам.

Глядя на собеседника с выражением отеческого понимания, Брукман усмехнулся. Смутившись, тот опустил глаза. И наткнулся взглядом на нож, который все еще сжимал во вспотевшей ладони. И вспомнил. Вспомнил, зачем все это и почему в руках оказался этот маленький кусочек металла.

Тревожно сверкнув глазами, он вскочил на ноги и замахнулся.

— Нет! — сердито крикнул Брукман, останавливая его властным жестом. — Сейчас ты меня не убьешь.

— Нет? — уверенность в голосе ясновидящего заставила коридорного остановиться. — Почему?

— Откуда мне знать, — сварливо буркнул Брукман, отворачиваясь.

Комнату наполнила тишина недоуменного ожидания.

И тут открылась дверь ванной. Открылась так, как могут открываться лишь двери, открытия которых никто не ждет. Со скрипом, шуршаньем и потрескиванием, прозвучавшими в тишине номера, как неожиданный взрыв. Открылась дверь ванной, и появился Хабес. Детектив Хабес, о существовании которого Брукман успел начисто забыть, а его собеседник и не знал вовсе. Грег Хабес, смертельно утомленный, принявший холодный душ и решивший-таки жить и действовать в этом несправедливом и коварном мире. Он встряхнул мокрой челкой, закуривая сигарету, скользнул взглядом по присутствующим и увидел нож. В глазах Хабеса отразилась напряженная работа мысли, но организм, повинуясь многолетней привычке, среагировал первый. Рука рванулась к кобуре. Тонко закричав, коридорный кинулся на него, грудью опрокидывая на пол ванной. Руки, ноги, локти, плечи. Скользя по кафельным плитам пола, ища спиной точку опоры, Хабес попытался сбросить с себя тело противника. Высвободив руку, он выхватил пистолет, но оказался менее проворен. Ему бы пару часов сна. Часок сна. Полчаса. И он бы… Нож полоснул по пальцам. Выронив пистолет, Хабес поднес к глазам окровавленную руку, с мистическим ужасом уставившись на мизинец, свисающий с кисти на тонком лоскутке кожи.

— Вот как, значит? — успел он произнести прежде, чем нож вошел в его горло, делая невозможной любую попытку сказать что-либо еще.

34

Салон толкователя Таро поражал странным порядком. Если бы не накрытый простыней труп, лежащий у дальней стенки под двумя потрясающе красивыми друзами горного хрусталя в человеческий рост высотой, на которые никто не обращал внимания, и не рассыпанные по полу карты, то вряд ли можно было бы найти в обстановке что-либо криминальное. Все было на своих местах, и несмотря на все усилия следовательской группы, следов драки и насилия так и не обнаружилось. «Непохож на человека, который дорого продал свою жизнь», — подумал Молдер, закрывая безмятежное лицо толкователя простыней и поднимаясь с корточек. Скалли, прикусив губу, бездумно перебирала поднятые с пола карты. Полицейские деловито рыскали по комнате, заглядывая во все щели. Клайн подошел к Молдеру.

— Либо у нас убийца, который его копирует, либо чрезвычайно похожие убийцы. Но на этот раз он не тронул внутренности и даже глаза не выколол, — наклонив голову, детектив оглядел труп. — Если я правильно помню измерения, вот этот надрез сделан салатной вилкой, мы сейчас снимем отпечатки.

Молдер покосился на Скалли Она разглядывала странную карту с изображением человека в красном кителе и фуражке, стоящим среди пустыни с подносом в руках. В бледно-голубом небе над пустыней висели две луны: одна полная, другая уже на исходе. Скалли опустила карту и, заметив что-то на ковре, нагнулась.

— Молдер, я нашла еще один кружевной обрывок.

— Ну что ж… Значит, он все-таки сопротивлялся, — Молдер взял из ее руки маленький белый клочок.

— На этот раз у нас следов побольше, отпечатки пальцев, возможно, даже отпечаток ступни, — Клайн не скрывал удовлетворения. — Больше не требуется представлений, предсказаний, все это не годится для старомодной полицейской работы.

Молдер вежливо улыбнулся. Цри всей своей благожелательности полиция никогда не признавала их до конца своими. Чувствовала что-то чужеродное. Скалли не слушала Клайна. Она отошла к окну, посмотрела на улицу, перевела взгляд на карту в своей руке и вдруг, стремительно развернувшись, кинулась к двери.

— Убийца — это коридорный, — крикнула она через плечо, — коридорный в отеле!

Присутствующие с недоумением смотрели ей вслед.

— Но как она об этом узнала, черт побери? — спросил опешивший Клайн у Молдера.

— Женская интуиция.

И Молдер выскользнул из салона вслед за напарницей.

35

Бегом миновав коридор, Скалли остановилась перед дверью номера. Кругом царила тишина раннего утра, прерываемая только тихим урчанием лифта. Отель потихоньку просыпался. Скалли осторожно толкнула дверь, и она подалась. Номер был незаперт. Вынув пистолет, Дэйна Скалли проскользнула внутрь. Тихо. Пусто.

— Хабес! Мистер Брукман!

Опустив оружие, Скалли прошла из гостиной в спальню, заглянула за занавески. Никого. Вернувшись в коридор, она открыла дверь ванной.

Хабес лежал на полу. Раскинув руки, закрыв глаза, с удивленной улыбкой на лице. Он мог бы показаться спящим, если бы его грудь, плечи, руки и пол вокруг тела не были бы залиты кровью. Рядом валялся брошенный пистолет, так и не сделавший сегодня ни одного выстрела, и его последняя сигарета, превратившаяся в полоску намокшего пепла.

Закусив губу, Скалли молча смотрела на детектива. Потом осторожно, словно боясь потревожить чужой сон, она прикрыла дверь.

Молдер вбежал в холл отеля и, затормозив у лифта, нажал кнопку вызова. Шахта сдержанно загудела. Нетерпеливо следя глазами за стрелкой, ползущей по цифрам этажей, Молдер поймал боковым зрением какое-то движение и обернулся. Всего лишь персонал отеля. Растянув губы в вежливую улыбку, коридорный исчез за дверью служебной лестницы. Молдер отвернулся.

Стоп. Нож! Нож, стиснутый в кулаке. Молдер выхватил пистолет и рванулся следом.

— Эй!

Но коридор был уже пуст. На лестнице слышались торопливые удаляющиеся шаги.

Прыгая через три ступени, Молдер кинулся вдогонку. Дверь. Заперта. Следующий этаж. Красные стены. Алый ковер на полу. Шаги внизу. Еще этаж. Коридор подвального этажа. Серый цементный пол. Шагов не слышно.

Подняв пистолет, Молдер приблизился к дверям и, толкнув одну из створок, вошел внутрь.

Просторное помещение. Полумрак. Длинные столы. Полки, заставленные какими-то непонятными предметами. Черт, ничего не видно! Противник где-то затаился. Ни звука.

Молдер двигался вперед, напряженно поводя перед собой оружием. Темно. Свет проникает только из круглых окошек вверху двери. Надо было поискать выключатель у входа, тогда… Что такое?! Молдер опустил пистолет и наклонился. Он наступил на что-то. На что-то липкое и пахучее. Проведя по ботинку пальцами, Молдер поднес ладонь к носу. Крем? Банановый крем! Но это же…

Справа зазвенела задетая кастрюля, и Молдер увидел метнувшуюся к нему тень. Он рванулся вверх, но на плечи навалилась тяжесть, горло сдавил мощный захват, и мутнеющими глазами Молдер заметил занесенный нож. Ножик, маленький десертный ножик, по рукоятку перепачканный кровью. Молдер отчаянно попытался вдохнуть и рухнул на пол, увлекая за собой противника.

Вспыхнувший свет остановил обоих. На пороге стояла Скалли, выставив перед собой пистолет.

— Брось оружие.

Коридорный с изумлением смотрел на нее, по-прежнему одной рукой сжимая горло Молдера, а другой — стиснув нож. Скалли не стала повторять приказ. Выстрел швырнул человека в красной бархатной куртке на спину, его руки разжались. Схватившись за шею, Молдер мучительно закашлялся.

Коридорный приложил к ране слабеющую руку, посмотрел на кровь и перевел удивленный взгляд на Скалли.

— Но все должно было произойти совсем не так. Все должно было…

Он не смог договорить.

Скалли помогла Молдеру подняться и подала ему пистолет.

— Откуда ты знала, где нас найти?

— Я не знала, я просто случайно села в служебный лифт.

Губы Молдера наконец-то приобрели нормальный человеческий оттенок. Он улыбнулся.

— Слава Богу, что бывают случайности.

И, поморщившись, он ощупал побагровевшую шею.

— Одна из пророческих теорий Брукмана оправдалась, — Скалли наклонилась и подняла нож, — убийца убил сначала не его, он убил Хабеса.

— Значит, Брукман жив-здоров?

— Вообще-то я не знаю, я не смогла его найти.

Они посмотрели друг на друга, и в их глазах синхронно промелькнула тревога.

— В таком случае, где он?

Брукмана не было нигде. Оставив убитых на попечение Клайна, Скалли и Молдер протолкались сквозь уже заполнившую холл толпу журналистов и сели в машину. Скалли заметно нервничала. Заведя мотор лишь с третьего раза, она вывела машину со стоянки и помчалась к дому Брукмана. Подойдя к двери его квартиры, они увидели, что она не заперта.

«Боже мой… — подумала Скалли, — Сегодняшний день — день открытых дверей. За которыми — ничего хорошего».

К ручке была привязана свернутая в трубочку записка. Молдер снял ее, но поймав взгляд Скалли, безропотно отдал ей бумагу. Они склонились над листком. Скалли не ошиблась, послание было адресовано лично ей.

«Мисс Скалли!

Моя соседка, миссис Лоул, вчера вечером скончалась. Проследите, пожалуйста, чтобы ее похоронили достойно. Не хотите ли собачку? Собака хорошо дрессирована, хорошо себя ведет. Несмотря на то что она вытворяла вчера вечером, ее, в общем, не в чем обвинять».

Опустив лист, Скалли вошла внутрь. Молдер последовал за ней.

Брукман был в спальне. Он лежал на кровати, сложив руки на груди, закрыв глаза, с выражением значительным и крайне сосредоточенным. Он был не похож на спящего… И не похож на мертвого.

Скалли опустилась на краешек кровати и сжала ладонями его руку. Еще теплую, совсем живую.

Молдер оглядел комнату и, нагнувшись, поднял с пола пузырек от лекарств. Пузырек был абсолютно пуст. Фокс Молдер покачал головой, поднял взгляд на ясновидящего и вздрогнул. По щеке Брукмана медленно, прихотливо изгибаясь по тропам морщин, катилась слеза. Плечи Скалли еле заметно вздрагивали. Поставив пустой пузырек на стол, Молдер деликатно вышел.

36

Скалли лежала на диване, закутавшись в теплый мохнатый плед, и поглаживала собаку. Та жмурилась от удовольствия. Собака оказалась действительно хорошо воспитанной, маленькой, лохматой и крайне коммуникабельной. Без лишних комментариев Скалли забрала ее к себе.

На экране телевизора два жизнерадостных скелета с человечьими головами азартно ссорились.

— Ну вот. Мы и вляпались. И опять из-за тебя.

— Я ничего не мог с собой поделать!

— Ладно, возвращаемся в теорию, там, где нам и место.

Титры заслонили их приплясывающие силуэты. Скалли взяла пульт и переключила программу. Футбол. Взмокший негр с исступленным лицом распластался в прыжке, пытаясь поймать мяч. Дальше. Концерт. Новости. Силуэт летающей тарелки на фоне завораживающей музыки. Какой-то сериал, судя по всему. Ток-шоу. Два человека за столом оживленно о чем-то спорят. Автогонки. Перестрелка в пустыне. Реклама. Стоп.

С экран хлынула бодрая музыка. Все заполонило изображение улыбающегося густобрового человека. Скалли отложила пульт.

Хотите знать ваше будущее? Хотите знать, что ждет вас впереди? Тогда звоните мне — потрясающему Яппи! Долгие годы я развлекал публику тем, что предсказывал будущее. Я консультировал звезд Голливуда, полицейские участки, даже самих президентов, но теперь я смогу стать вашим личным консультантом по сверхъестественному!

На экране замелькали длинноногие девицы, спешащие к телефонным будкам. Некоторых на дороге останавливали молодые люди, высокие и статные, и приобнимали с чарующей улыбкой на лице.

— Хотите знать, когда вас повысят, хотите знать, будет ли успешным ваш брак, хотите знать, где вы встретите настоящую любовь, — звоните мне 1-900-555 Яп. Помните, будущее совсем близко.

Скалли потянулась к тумбочке и взяла телефон.

— Телефон у вас тоже совсем близко. Чтобы узнать завтрашние секреты, снимите трубку. Я так и знал, вы поднимете ее!

Яппи успел еще раз ликующе и обрадованно сверкнуть своими белоснежными зубами, прежде чем увесистая трубка старого телефона решительно врезалась в экран, превратив кинескоп в водопад серых неровных осколков.

37

Мартин Лейси досмотрел рекламу до конца. Язвительно улыбнувшись, он закурил и вернулся к компьютеру. За окном тихо шумел дождь. Может быть, позвонить и поинтересоваться: сможет ли великолепный Яппи предсказать свое собственное будущее? Если сможет, то ему сейчас наверняка есть о чем поразмыслить.

Мартину Лейси было грустно. Утром он приезжал в отель и видел Хабеса. Всего через несколько часов после того, как тот, устало уронив голову на руки, рассказал ему все. Об изувеченных кошках. О предсказании Яппи. О ночной охоте за Великим Инквизитором. О ведьминских кострах. О том, как мучительно хочется спать.

Грегу Хабесу наконец-то удалось выспаться. Пускай ему снятся хорошие сны.

В дверь позвонили. Лейси поднялся и, удивленно взглянув на часы, открыл. На пороге стоял человек в мокром плаще и с фотокамерой в руках.

— Привет. Меня прислал редактор. Сказал, что у тебя есть сенсационный материал для утреннего выпуска. Если нужно что-нибудь сфотографировать, я готов.

— Да. Заходи.

Мартин Лейси прошел в комнату и распахнул окно.

— И что здесь снимать? — недоуменно спросил фотограф.

Лейси указал вниз. Во дворе, спрятавшись от дождя под приоткрытую крышку мусорного контейнера, сидел маленький серый котенок.

Оглавление

ПОСЛЕДНЕЕ ОТКРОВЕНИЕ КЛАЙДА БРУКМАНА

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37