Летящий и спящий [Генрих Вениаминович Сапгир] (fb2) читать постранично, страница - 101

сравнимости малой прозы со стихами. Прежде всего по размерам, что отнюдь не формальное, внешнее сходство. Видя перед собой текст, легко умещающийся на странице, обозримый, мы и читаем его, как стихотворное произведение — все сразу, видя весь текст глазом и помня все, что только что прочитано. Соответственно, в малой прозе нет проходных, «лишних» слов, все здесь оказывается конструктивным, важным, любая деталь. И часто именно она берет на себя обобщающую роль — особенно когда миниатюра представляет собой запись атомарного наблюдения, из которого затем вырастает образ целого мира. Сами же эти клочки и обломки всегда невольно тянутся друг к другу, и тогда возникают циклы, рассказы из рассказиков, маленькие книги…

Все это в полной мере относится к малой прозе Генриха Сапгира, бóльшая часть которой как раз такие наблюдения, правда, очень часто — за несуществующей, воображаемой натурой. Впрочем, разобраться, что «было», а что вообразилось, не может, наверное, и сам автор: темное это дело.

Не менее важно в малой прозе и то, что сами ее размеры становятся жанровым признаком. Еще современники поражались тому, как Тургенев сумел собрать в небольшом цикле осколки всех существующих жанров и даже родов литературы. Затем стихотворения в прозе освоили традиции восточной мудрости и европейского афоризма. Наконец, Василий Розанов в своих книгах до предела эстетизировал бытовую мелочь, простую запись для памяти или «случайную» мысль, даже слово, чем-то в эту минуту остановившее на себе внимание автора. И тогда все «маленькое», умещающееся на странице, вне зависимости от природы, стало представителем этого уникального жанра — минимальной прозы. Действительно, что, кроме размеров, позволяет поместить рядом фантастические истории, притчи, лирические зарисовки, афоризмы, мини-пьесы, литературные портреты (например, в нашей книге — неназванных, но сразу угадываемых Лимонова, Холина, Катаева) вместе, и от этого у читателя отнюдь не возникает впечатления пестроты, неоднородности?

«Странно перечитывать эти рассказики», — пишет, будто бы вдруг опомнившись, автор. Но не менее важно завершающее ту же миниатюру признание: «Зато здесь ныряешь из жизни в жизнь, как дельфин в волнах». И тут невольно вспоминаются раздумья упомянутого уже Розанова над книгой Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности»: автор «Опавших листьев» предрекал в них великое будущее именно миниатюрным прозаическим жанрам, более подходящим, как он считал, наступающему XX веку. Однако этот век пережил и романы, и даже эпопеи, пока не вернулся, наконец, к самому удобному и компактному, увлекательному и яркому — к бесконечному «нырянию» из жизни в жизнь.

Примечания

1

СОНЕТ-ВЕНОК

Алеше Паустовскому, трагически погибшему —

попросившему перед смертью в подарок этот сонет*

* Подарок за подарок — ответный дар Алеши был рисунок —

заброшенное кладбище в пустыне.

(обратно)

2

— Я со своей стороны готов был ретироваться к большим черным деревьям, хотя туда гуляющие шли сразу со всех сторон.

(обратно)