Брат, Брат-2 и другие фильмы [Алексей Октябринович Балабанов] (fb2) читать онлайн

- Брат, Брат-2 и другие фильмы (и.с. Неформат) 1.44 Мб, 393с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Алексей Октябринович Балабанов

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Раньше было другое время

Утро заглянуло в небольшую, бедно обставленную, но довольно чистую комнатку и заметило второпях брошенные на пол вещи, портрет Делона над кроватью, пустую бутылку из-под портвейна 0,7 и два грязных стакана.

Она уже не спала. Осторожно дотронувшись до повернутой к ней спины, она тихо позвала:

— Игорь!

— Чего тебе? — не открывая глаз, пробубнил он.

— Уже десять.

Скованным движением он откинул одеяло и сел, опустив в ладони опухшее лицо. Посидев так несколько секунд, он встал и начал быстро одеваться.

— Ты сейчас куда? — спросила она робко.

— Есть дела.

— Вечером встретимся?

— Угу, — сказал он, беря сумку. И уже из прихожей, как будто вспомнив что-то, бросил: — Привет.

Хлопнула дверь. Она улыбнулась и, сладко потянувшись, включила магнитофон.


Ярко одетая девушка пересекла улицу и вошла в будку телефона-автомата. Улыбаясь чему-то своему, она набрала номер и спросила: «Алло, мама? Это я. — Выражение ее лица изменилось. — У меня все хорошо. — Пауза. — Ну, мама, почему я должна была зайти? Для чего мне кооператив купили? Чтоб так стоял? — Пауза. — Из училища звоню, у нас перемена. — Пауза. — Все, все нормально, — с нетерпением сказала она, постукивая ладонью по стеклу. — Нет, мама, сегодня не могу. Я на день рождения иду. — Пауза. — Ладно, мама, — она говорила уже с явным раздражением, — я побежала. Звонок уже. До свидания. Папе привет. — Пауза. — Все, мама, все». — Она с размаху повесила трубку, едва не оборвав рычаг, выдохнула и вышла из будки.


— Здорово, батя, — сказал Игорь, входя в маленькую избу на краю деревни.

Сухонький пожилой мужчина небольшого роста, к которому были обращены эти слова, сидел на табурете, положив локти на колени, и чистил картошку.

— Здорово, — сказал он, быстро взглянув на сына. — Давненько не виделись.

— Как дела? — Игорь бросил сумку и подошел к столу посреди комнаты.

— Как видишь. Чего я просил, привез?

— Ты знаешь, батя, нету нигде. — Игорь сел.

— Ага, — кивнул отец, нисколько не удивившись ответу. — Ладно, не ищи. Колька соседский ездил позавчера, привез.

— Батя, я по делу. Дай сто рублей, — как-то неестественно застенчиво попросил Игорь и взял пряник.

— Где же им взяться-то? — спокойно проговорил отец, тонко срезая кожуру. — А ты все не работаешь?

— Работаю, работаю, — нетерпеливо промямлил Игорь с набитым ртом. — Я в институт готовлюсь.

— Ну-ну.

— Бать, ну дай. Я же знаю, у тебя есть. Мне очень надо. — И теперь стало видно, что ему действительно надо.

— А образование нынче бесплатное, — казалось бы, равнодушно, но все же ехидно сказал отец.

— Так выходит, я зря ехал? — зло спросил Игорь.

— Выходит, зря.

— Ладно. — Игорь встал, схватил сумку и выбежал, хлопнув дверью. В соседней комнате он открыл шифоньер, извлек из глубины его совершенно новые джинсы и, быстро сунув их в сумку, вышел, не попрощавшись с отцом.


Люба присела на край скамейки и смотрела на двери училища. Входили и выходили люди. Вдруг она вскочила и закричала:

— Таня!

— Привет, — протяжно спела подошедшая к ней девушка, — ты че не на уроках?

— Неохота.

— А-а-а. Ну, как ты вчера-то? Как Игорь?

— Нормально.

— А я же вчера с Вовкой ушла. Он напился, мужику какому-то по башке накатил. А как мы в общагу проходили…

— Тань, — перебила Люба, — ты не знаешь, у кого можно взять стольник на неделю, а?

— Да ну, ты че… Так, представляешь, Вовка по балкону полез и со второго этажа ка-а-аак…

— А у Вовки нет?

— Откуда! Берешь что?

— Да нет. Ладно, я побежала. Привет.

— Привет, — удивленно спела Таня.


После тренировки все прошли в раздевалку. Здесь Игорь открыл сумку и достал джинсы.

— Штаны нужны? — обратился он ко всем сразу и добавил: — «Ледекс», 46-й.

— Сколько? — спросил здоровый парень.

— Один и пять.

Парень улыбнулся и отвернулся. Игорь бросил джинсы в сумку и резко застегнул молнию.


Люба и Игорь спустились в подвал ресторана и прошли в гардероб. В этот будничный день в баре народу было немного.

— Возьмем что-нибудь? — спросила она.

— Да, возьми, — сказал он, внимательно оглядывая зал. Заметив кого-то, он подошел к столику, за которым сидели молодые люди со скучающими физиономиями, и несколько заискивающе сказал: — Привет, ребята, Шеврукова не было?

Один из парней тупо посмотрел на него и, покачивая головой в такт музыке, лениво бросил:

— В ресторане.

— Пойдем в ресторан, — сказал Игорь, возвращаясь к стойке.

— Зачем? — удивилась Люба и пошла за ним.

Они прошли по длинному коридору подвального помещения и вошли в ресторан. Музыканты расставляли аппаратуру.

— Привет, Слава, — сказал Игорь одному из них. Тот посмотрел на него и ничего не ответил.

Усевшись за свободный столик, Люба повесила сумочку на стул и огляделась.

— Подожди, я сейчас, — сказал Игорь, заметив кого-то.

Он встал и пересек зал.

— Здорово, Витя. Пойдем покурим, — обратился он к коротко постриженному парню в оранжевой майке с номером четыре.

— Ну пойдем, Мэк, — неохотно ответил тот, сказал что-то своим друзьям, лениво встал, и они направились к выходу.

— Сегодня у нас в гостях рок-группа «Наутилус Помпилиус», — объявил человек, очень похожий на официанта. Молодежь захлопала.

— Два салата и бутылку шампанского, — сказала Люба официанту, хлопая вместе со всеми.

К столику подбежала Таня:

— Стольник достала?

Музыканты обрушили на зал «Никто мне не поверит».

Люба покачала головой.

— Пойдем потанцуем! — крикнула Таня.

Люба махнула рукой, что означало: иди, я не хочу. Человек десять ударилось в пляс. Люба смотрела и улыбалась.


— Ну что ж, твое дело, Мэк. Другого напарника найду, — глядя на пробегавших девушек, сказал Витя.

— Да нет, я не отказываюсь. Я через пять дней отдам.

Витя лениво покачал головой:

— Дело стоит, Мэк.


Обогнув танцующих, Люба прошла через зал и вышла в коридор.


— Давай через два, послезавтра вечером и отдам, — просил Игорь.

— Послезавтра? — задумался Витя. — А что за клюшка с тобой?

Сзади тихо подошла Люба с явным намерением пошутить и вдруг остановилась, услышав:

— Любка? А что, нравится?

— Ничего.

— Бери. Хочешь, познакомлю? — с готовностью сказал Игорь.

— Сам управлюсь. Ладно, договорились: послезавтра крайний срок. Все. Ты быстренько ушел. Понял?

Игорь кивнул. Люба развернулась и пошла по коридору, потом вернулась и зашла в туалет. Растерянность и бессильная злоба душили ее, и она не нашла ничего лучшего, как по-бабьи зареветь.


Витя зашел в зал и сел. Молодежь танцевала от души, насколько позволяла ее душа.


Люба посмотрела в зеркало на свое измазанное тушью лицо, открыла кран и тщательно смыла и тушь, и помаду, и румяна.


— Валя, ты одна сегодня? Угу, тогда я сейчас приеду, — сказал Игорь, повесил трубку и вышел из телефонной будки.


Бросив взгляд на бутылку шампанского и два салата, Люба взяла сумочку и направилась к выходу.

— Люба, пойдем! — крикнул изрядно выпивший парень со знакомым лицом и схватил ее за руку.

Она хотела отказаться, но взгляд ее упал на улыбающегося Витю с бокалом в руке, и она пошла.

Она танцевала. Лицо ее выражало злобу, презрение и все ту же растерянность, когда глаза встречались с его глазами. А парень что-то нашептывал ей на ухо и целовал в шею. Она резко оттолкнула его и побежала.


Витя проследил за ней взглядом все с той же нагловатой улыбкой. Зал танцевал.

Получив в раздевалке шубку, Люба выбежала на улицу и, захватив горсть снега, прижала его к лицу.

Дома она не стала зажигать свет. В шубе и сапогах она прошла в комнату и медленно по стенке опустилась на пол, не отрывая глаз от портрета Делона, тускло освещенного уличными фонарями и изредка проходящими машинами.


Утро заглянуло в ту же небольшую, бедно обставленную, но довольно чистую комнатку и заметило второпях брошенные на пол вещи, портрет Делона над кроватью, оранжевую майку с номером четыре, пустую бутылку из-под шампанского и два грязных стакана. Она уже не спала. Осторожно дотронувшись до повернутой к ней спины, она тихо позвала:

— Витя!

— Чего тебе?

— Уже десять.

Скованным движением он откинул одеяло и сел, опустив в ладони опухшее лицо. Посидев так несколько секунд, он встал и начал быстро одеваться. Улыбаясь, Люба смотрела на него.

Егор и Настя

Окно. Стихотворение Ли Бо
НАСТЯ:
Еще не носила прически я,
Играла я у ворот,
И рвала цветы у себя в саду,
Смотрела, как сад цветет.
На палочке мой муженек верхом
Скакал, не жалея сил.
Он в гости ко мне приезжал тогда
И сливы мне приносил.
Мы жили вместе в деревне Чангань,
Не знавшими труда,
И вместе играя по целым дням,
Не ссорились никогда.
ЕГОР: Я бы очень хотел написать вещь всех времен и народов, хотя бы одну. Мне бы очень хотелось, чтобы я родил нечто, что повергло бы огромное количество людей во времени не в прах, а в тотальное понимание того, что я хотел им показать…

Февраль 1986
ДИКТОР: Игорь Белкин, студент философского факультета Уральского университета.

ЕГОР: Нам не давали ничего делать. Все эти фестивали, которые я перечислил с Сашей, — это все наша инициатива. Мы приезжали, и нас за это потом журили соответственно. Я не знаю, были варианты, Саню, по-моему, там запугивали до такой степени, что просто страшно.

ПАНТЫКИН: Все время считалось, что мы какие-то вредные. Несмотря на то, что когда мы спрашивали: «А в чем вы конкретно видите вот такую сторону…»

ЕГОР: Не вредные, а неполезные. Это разные формулировки…

ПАНТЫКИН: Конкретно-то ничего не было…

ЕГОР: Конкретности-то не было, но и полезности нет…

На балконе
ЕГОР: А мы были молодые, наглые, вообще, как …ь дрыны. То есть очень классно было. Такую туфту пороли! С точки зрения элементарной культуры это было мимо кассы.

ПАНТЫКИН: Да один концерт в Казани чего стоит! Когда дядя вышел и заорал: «Ар ю реди ту рок?!» Открываются шторы, картина Репина: стоит Егор с бутылкой шампанского!

ЕГОР: Короче, мы выходим, начинаем врубать. Ура! Атас! Мы ничего понять не можем…

ГОЛОС ЕГОРА: Я жду очень многого. Я жду огромного количества всего. Жизнь до сих пор как бы нераспустившийся бутон для меня. Мне все время кажется, что жизнь так и не развернулась во всем своем блеске и великолепии. Я с самого начала общественно был заряжен на взлет. И я буду взлетать до тех пор, пока не грохнусь.

ЕГОР: …Это сейчас можно выходить голым по пояс, а тогда это было — вообще труба! Короче, как мы там вломили!..


Настя моет пол
НАСТЯ: Началось все с рисования. Такой неосознанный был процесс. Мама говорила, что я рисовала, когда у меня была очень высокая температура, болела. Это меня отвлекало очень сильно от болезни. Обычно дети плохо переносят температуру. Это мне помогало выздороветь.

Все это от чувства какой-то внутренней обостренности зависит.

Страдания обостряют талант. То есть какие-то факторы, которые обостряют чувство, — пока они присутствуют, человек развивается. Его творчество, его искусство развивается. Когда все это прекращается — все. А никто от этого не застрахован, не гарантирован. Может все это исчезнуть…

Я исполняю танец на цыпочках,
который танцуют все девочки…
Декабрь 1986
Застолье в саду
ЕГОР: Я проект задумал совершенно потрясающий. У меня есть две вещи… в принципе, я бы ему все послал, но две вещи — точно, которые должен петь Стинг. Я тебе зуб даю. Я их написал для него.

ЛОЕВСКИЙ: Как просто написать для Стинга!

ЕГОР: Да я их написал для себя!

ЛОЕВСКИЙ: Потому что Стинг — уже готовый человек!

ЕГОР: Да ты дурак! Я их написал для себя, для себя, понимаешь, я попробовал раз, попробовал два и чувствую, что вещь не вырабатывается мной…

ЛОЕВСКИЙ: Значит, ты — не Стинг?

ЕГОР: Нет. Это понятно, но я написал их…

БУТУСОВ: Так ты не Стинг?

ЛОЕВСКИЙ: А мы пришли к Стингу в гости…

ГОЛОС: Вот бы Стинга сюда сейчас, он бы проверил.

БУТУСОВ: Чего ж ты так обосрался?

ЕГОР: Обидно.


ГОЛОС ЕГОРА: Вот я мечтаю познакомиться со Стингом, человеком, который оказал на меня… ну, просто… Это как любовь. Это не мужеложство, не гомосексуализм. Я люблю его. Я чувствую его всеми фибрами своей души, я понимаю его. Я могу предсказать каждую его новую вещь, каждый его шаг, каждый поворот в его судьбе, потому что я его воспринимаю как свой. Я не чувствую себя ниже его, хуже его — я чувствую, что у меня есть друг, который не понимает того, что я существую… Вот. И я очень бы хотел с ним соединиться. Вот моя мечта.


ЕГОР: Я вам скажу: на моих глазах, я ничего не преувеличиваю, насмерть, насмерть растоптали человека одного…

ЛОЕВСКИЙ: Подожди, какая тогда разница между мной и тобой?

ЕГОР: Большая. Я велик, а ты — мелок.


ЛОЕВСКИЙ: Согласен. Я с ним согласен.

ЕГОР: Это объективная вещь.

ЛОЕВСКИЙ: В чем же заключается твое величие и моя мелочность?

ЕГОР: Мое величие в том, что я еще хочу. А ты уже смирился.

ЛОЕВСКИЙ: Чего ты хочешь?

ЕГОР: Это не важно.

ЛОЕВСКИЙ: Нет, подожди, важно! Чтобы я понял свою тщету и мелочность…

ЕГОР: Он не понимает…

ЛОЕВСКИЙ: Чтобы я понял, я должен понять, в чем твое величие и моя мелочность. Что ты хочешь? Что?

ЕГОР: Всего. Хочу красивых женщин, хочу море водки, хочу всего, хочу! Понимаешь?


Настя слушает пластинку
НАСТЯ: Я знаю его четыре года, пятый год пошел. Так вот, на глазах он изменился, сформировался как человек: отношения, характер, привычки, страсти. Я уверена в том, что он сам себя еще не знает. Ему еще предстоит себя открыть. Человек, который хочет раскрыться, как цветок настоящий процвесть. Я думаю, у него это обязательно получится.

В конце концов, один человек другому ничего не должен. Не должен требовать, не может, не имеет права. Человек может рассчитывать только на себя самого. Я должна быть готова ко всему, чтобы потом не потеряться.


ГОЛОС ЕГОРА: Что значит любить? У нас модно считать, что это нечто такое, что не поддается определению. Есть нормальное такое прагматическое определение: любовь — это когда человек является для тебя не средством, а целью. Чисто философское определение. Я могу любить только конкретного человека со всеми его тараканами, маракасами и абрикосами. Любить человечество я никак не могу…

Ноябрь 1986
Егор у мамы
МАМА: Ты бы приезжал почаще.

ЕГОР: Да я бы приезжал почаще, если бы у меня было для этого время. А то загон такой, что ой-ой-ой. Я ни разу в этом году не был на Балтыме. Это смехота!

МАМА: На Таватуе.

ЕГОР: На Таватуе — другое дело. Я говорю — на Балтыме.

МАМА: А как там с Настей?

ЕГОР: Нормально. Работаем. Вот новый альбом должен записать, осенью. Нормально.

МАМА: Ну, а все-таки, как там?..

ЕГОР: Где «там»?

МАМА: На квартире.

ЕГОР: А тебе какая разница-то?!

МАМА: Все-таки интересно матери.

ЕГОР: Неинтересно. Живу и живу. Зашитый, заштопанный, постиранный. Этого достаточно.

МАМА: Игорь, надежней матери было бы, когда ты там не один. А то мать ложится и думает…


ГОЛОС ЕГОРА: До провала своего в Ленинграде я был ребенком. Огромная была, конечно, травма. И вот с этих времен я стал считать себя человеком взрослым. Я отвечаю за свои поступки. Не только за свои, но и за поступки других людей, которые связаны со мной. Да, я взрослый человек.


МАМА: Машину купи.

ЕГОР: Машина — значит, гараж…

МАМА: И жениться надо…

ЕГОР: Жениться — осуждаем.

МАМА: Сколько лет тебе, старичок уже…

ЕГОР: Ну и что?

МАМА: В старости кружку воды некому будет подать…

ЕГОР: Артисты живут долго.

МАМА: Неправда. У всех вон бегают дети, а у тебя…

ЕГОР: Обидно, конечно. Но пока, при такой жизни, лучше не иметь, потому что это будет дурдом тогда совсем. На мне же еще университет. Я ж пока не защитился до сих пор. Обождем.


Настя с котенком
НАСТЯ: Я не разделяю такие понятия: взрослый и невзрослый. Это не показатель вовсе. Мне кажется, что некоторые детские черты пронесешь дальше с собой, а многие теряются. Я не знаю, не знаю…

Егор говорит, что я живу только сегодняшним днем, как крайняя форма инфантилизма. Он считает, что вот дети прожили день, заснули, слава богу. Проснулись, опять дети живут. Вот я так же. По-другому я не хочу. Потому что каждый день — он очень ценный. И что жизнь какая-то будет впереди, особенная, яркая — этого не будет.

Чтобы подняться ближе к тебе,
Чтобы попасть в поле твоего зрения,
Чтобы стать хоть чем-то в тебе
И не пропустить твоего важного,
Я исполняю танец на цыпочках.
Я никак не могу понять, почему Егор говорит, что Стинг — это его.


Егор на озере
ЕГОР: Опять же связанное с моим ранним взрослением… Мне тогда уже тринадцать лет было, а парням, значит, побольше. Они начали брачные танцы. У нас девица жила в первом подъезде опять же. Она была уже в самом соку.

Слопал меня Торо. «Уолден, или Жизнь в лесу». Это удивительно, удивительно. Потому что, ну, казалось бы, что такое вот этот пруд, возле которого он жил? Он его опоэтизировал, он сделал из него нечто, что возвысило его, не только его, но и нашу душу. Человек — существо ущемленное, и, когда он в мелочах начинает видеть великое, он, конечно, обманывает себя, но он по более большому счету не обманывает себя, по более большому счету он прав. На самом деле, жизнь прекрасна, только мы об этом ни фига не знаем…

И мы ходили, хотя страшно, конечно, было. Я уж не говорю там конная кавалерия из Кедровки с цепями. Это ж все было.

Клюшку взял хоккейную (я в хоккей тогда играл), разрисовал ее, лады нарисовал и натянул резинку от трусов, настоящую такую, дробь семнадцать. И на ней бренчал. Мама как увидела, говорит: «Отец, ты сошел с ума» — и купила мне гитару, которая, так сказать, до сих пор у меня живет. Ну, это все, конечно, играть на резинке…

ОЛЕГ: К музыке, значит, тебя привела резинка от трусов?

ЕГОР: Видимо, так.

ДЕВУШКА: А сейчас сможешь на резинке?

ЕГОР: На резинке? Не знаю.

ПЕСНЯ:

Между мною и тобою ленты шоссе,
Крики чаек над водою, травы в росе.
И лежат на сердце тени давней вины,
Только мы забыть про это должны.
Пусть снова пустеет игла,
Знаю, что придет рассвет голубой.
Июнь 1987
Настя дома

НАСТЯ: Вот любовь к кому-то, к чему-то — она требует отдать от себя. Это момент какого-то освобождения. Ты отдал, и ты счастлив. Чем ты больше отдашь, тем богаче ты будешь, тебе возвратится. Если ты даже получил отдачу не от того человека, которого сильно любишь, пусть не при жизни — но ты твердо знаешь, что отдача вообще существует, она есть.

Я бы хотела его видеть таким человеком, который не боялся бы отдавать любовь. То есть был бы щедрым, душою щедрым был. Когда он будет щедрым — отдаст себя самого, примет на себя чью-то боль, страдания, переживания чьи-то на себя возьмет, свое отдаст доброе. Мне кажется, если вот это будет в нем, за этим все появится остальное. Любовь — она рождает все.


В бане

ЕГОР: Я уже потек немного.

БУТУСОВ: Да нет.

ЛОЕВСКИЙ: Надо еще посидеть немного.

БУТУСОВ: Надо еще подлить.

ЛОЕВСКИЙ: Он сейчас вверх пойдет, потом будет оседать.

ЕГОР (поет):

Милый, мне очень грустно было…
Нет, не так.
Милый, мне очень грустно было…
ЛОЕВСКИЙ: Ну и что?

ЕГОР: Я даже дверь открыла…

ЛОЕВСКИЙ: Ну и как?

ЕГОР: И целый вечер дома я была…

ЛОЕВСКИЙ: Егор! Твое здоровье! Нет, а ты пой.

ЕГОР: Она пишет музыку. Она на клавишах играет. Слава вот пальцы ставит. Вилы, там три аккорда! Ты ей, помнишь, текст писал: «Ни ступеньки, ни уступа, навсегда-а?» Да, старик, какой кайф! «Ты войдешь в меня, словно вода!»


ГОЛОС ЕГОРА: Я вообще счастлив, что женщина, с которой я познакомился, научила меня видеть как-то мир иначе, по-своему. Теперь я знаю, что если человек мне нужен, то возникает вещь, которая для меня совершенно непонятна — когда мне, допустим, приходится делать что-то помимо своей воли, что-то, может быть, иногда неудобное для себя ради этого человека. Удивительная вещь. Это невыгодно, неумно, непонятно. И, тем не менее, мне нравится, нравится, когда, допустим, человек рад тому, что я для него сделал.


ЕГОР: Она читает китайскую и японскую поэзию, все эти танка там, всякие халявы, которые я тоже, в общем-то, понимаю, все эти вещи, Мати Куисай, Кинг Кримсон «Стоя у окна». Я чувствую прелесть этой заснеженной беседки, понимаешь? Но не все. А она читает все. И понимает. Я вижу, что она это понимает, и мне стыдно, что я такой вообще странный козел и ничего не смекаю. А она — смекает! Вот как, откуда это взялось? Ну хорошо, есть одна отмазка: архитектурный институт. Я считаю, что это великая вещь, эта аура, которая там существовала…

…Бог? Ну, только ты ей этого не говори, если мы ей скажем, что там от Бога…


НАСТЯ (поет):

Чтобы подняться ближе к тебе,
Чтобы попасть в поле твоего зрения,
Чтобы стать хоть чем-то в тебе
И не пропустить твоего важного,
Я исполняю танец на цыпочках,
Который танцуют все девочки.
Я исполняю танец бесхитростный,
Который танцуют все девочки
Моего роста.
Август 1988
Электричка
ГОЛОС ЕГОРА: Если раньше я доказывал другим, то теперь я доказываю себе. Я хочу сам себе доказать, что я не осел, что я тоже есмь. И есмь не просто как организм, а как личность. Вот что гонит: боязнь того, что на самом деле я не состоялся. Она будет гнать человека. Человек хочет состояться, он хочет, чтобы о нем знали…

Окно
ГОЛОС НАСТИ:

Милый мой Том Сойер,
Солнечная тайна.
Магия тропинок
И закатов чайных.
И с каждой смертью ты моложе,
Мой страх, мой крик.
И с каждой болью веселее
Твой смех из книг…

Счастливые дни

Из темноты доносится ЕГО голос: «Темно. А вчера было светло. Мама держит тебя за руку. В конце улицы солнце. Оно красное и очень большое. Нас обгоняет трамвай. Кажется, что он въедет в солнце, но он сворачивает. „А солнце не дальше, чем кажется?“ — спрашиваешь ты. Мама не отвечает. Ты считаешь ступеньки и не можешь сосчитать, потому что не знаешь, считается ли тротуар и верхняя ступенька. Потом заглядываешь маме в лицо и спрашиваешь: „А может оно просто казаться больше?“ Она отшвыривает твою руку резко, обидно, так что невозможно забыть. „Ты плохо кончишь, — говорит она. — Плохо кончишь“».

Вспыхнул яркий свет. ОН сел в кровати. Голова была забинтована. Кровати стояли в ряд. Врачи подошли.

— Развяжите повязку, — сказал один.

ОН смотрел на них, щуря глаза, еще не привыкшие к свету, и молчал. Врачи переглянулись.

— Покажите, пожалуйста, темя, — вежливо попросил другой.

ОН довольно улыбнулся гнилыми зубами и снял повязку.

Врачи осмотрели голову и снова переглянулись.


— Эй, покойник был ниже меня, — обратился ОН к двум здоровым парням в халатах, разбиравшим кровать.

Он стоял посередине палаты и примерял пиджак. Парни промолчали.

— Отдавайте мои пальто и шляпу, — возмутился ОН.

— Их сожгли со всеми вещами, — сказал один, вынося остатки кровати.

— Скоро конец, — пробормотал ОН и надел чужую шляпу.

В палату вошла женщина и поставила белый стул. ОН пнул его ногой. Стул упал.

— Пойдемте, — сказал человек в халате.


— Это что, справка? — спросил ОН седого мужчину в тяжелых очках.

— Это расписка в получении одежды и денег, — вежливо сказал мужчина.

— Денег? Очень вам обязан.

— Когда они кончатся, вам придется зарабатывать, если пожелаете продолжать. У вас есть родственники?

— Есть. А нельзя ли мне как-нибудь тут еще продержаться? Уж я приносил бы пользу…

— Если бы вам поверили, что вы желаете приносить пользу, вас бы оставили, — перебил седой.

— А может, я верну эти деньги, и вы меня еще немного подержите? — попросил ОН.

Но седой, выдвинув ящик стола, уже выкладывал бумагу и древнюю шкатулку с непонятным рисунком на крышке.

— Ваши бумаги и вещи, — сказал он. — Сюда не возвращайтесь, вас все равно не пустят.

— Хотите взглянуть на мое темя? — предложил ОН.


ОН вошел в дверь старого, облупившегося дома, прошел по коридору, остановился перед дверью возле непрозрачного от пыли окна и постучал. Дверь открыла отекшая старуха.

— Здравствуйте, — сказал ОН как можно более галантно и улыбнулся закрытым ртом, — сдаете комнату одинокому мужчине?

Дверь закрылась. ОН пошел обратно.


Дверь открыла сухая уставшая женщина. По косяку пробежал таракан.

— Здравствуйте… — начал ОН, улыбаясь.

— Вити нет, — сказала она и закрыла дверь.

— Я насчет комнаты! — крикнул Он, но крикнул зря.


ОН сидел на лужайке перед некогда роскошным дворцом. На траве стояла шкатулка. ОН осторожно погладил ее и открыл крышку. Брызнула мелодия. ОН поднес шкатулку к уху и отрешенно улыбнулся. Внутри стоял маленький фарфоровый слоник.


— Че надо? — спросила здоровая баба.

— Комнату сдаете?

Выглядел ОН неважно. Редкая щетина, мятое пальто в пятнах, сырая шляпа с обвислыми полями.

Баба подозрительно оглядела ЕГО и сухо сказала:

— Заходи.

Дверь за ними закрылась, но через несколько секунд открылась, и ОН поспешно вышел.

— Купи на эти деньги полкило дерьма и поешь! — неслось ЕМУ вслед.


Изрядно потрепанный, ОН сидел на табурете в пустой комнате. Над головой в верхней части никогда не мытого окошка прошли ноги.

— Ваши странности меня не смущают, — сказала хозяйка, крепкая татарка лет тридцати пяти. — Я буду прибирать у вас раз в неделю.

— В месяц, — попросил ОН.

Она внимательно оглядела ЕГО и спросила:

— Как вас зовут?

— Я не знаю. — ОН посмотрел на железную кровать в углу.

— Ничего, я буду называть вас Сергей Степанович, — сказала она грустно.

ОН невпопад улыбнулся гнилыми зубами.

— А убирать раз в неделю, — добавила она.


Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь вековую пыль, ОН спал в костюме и шляпе, судорожно вцепившись в спинку старой кровати с начинающими ржаветь набалдашниками.

— Сергей Степанович, завтрак готов, — сказала хозяйка и поставила поднос на стул. Затем сняла с руки чистый ночной горшок с большой ручкой и поставила рядом с кроватью.

ОН открыл глаза и, все еще держась за спинку, спросил:

— А суп?

— Супа нет, — сказала хозяйка, забрала грязный горшок и пошла к двери.

— Значит, скоро конец, — пробормотал ОН.

Она резко обернулась:

— Что вы сказали?

ОН виновато опустил голову. Она вышла. Наверху кто-то запел женским, а может быть, детским голосом. ОН сидел и слушал, глядя на поднос.


ОН стоял у окна и смотрел на ноги, проходившие мимо. На другой стороне улицы стоял дом, похожий на посылочный ящик. Из верхнего окна выходила труба.

У хозяйки был деловой вид.

— Сергей Степанович, — сказала она, — мне нужны деньги. Вы платите мне за полгода вперед, а я на четверть сбавляю плату за этот период.

ОН повернулся. Наверху кто-то запел. ОН достал деньги и принялся мусолить. Она терпеливо ждала, потом взяла и пересчитала.

— Не хватает, — сказала она и посмотрела на НЕГО.

— Я могу показать вам темя, — сказал ОН робко.

— Ну да ладно.

Она положила деньги в сумку и вышла. Песня смолкла. ОН повернулся. За окном проходили ноги.


ОН спал как обычно, вцепившись в спинку кровати, когда ЕГО растолкал мужчина.

— Вы кто? — резким голосом спросил он.

— Сергей Степанович, — ответил ОН, поправляя шляпу.

— Убирайтесь-ка побыстрее, — брезгливо сказал мужчина.

ОН выбрался из-под одеяла, сел, поправил галстук, одернул пиджак и как можно солиднее произнес:

— Я здесь живу.

— Что? Это мой дом. Ясно? Здесь живу я! — тихо сказал мужчина.

— А где татарка? — испугался ОН.

— Она съехала три дня назад.

— Я заплатил ей за полгода вперед! — возмутился ОН.

— Потребуйте деньги обратно, — резонно заметил мужчина.

— Но я о ней ничего не знаю, кроме того, что она татарка, — растерянно сказал ОН.

— Она не татарка, — резко сказал мужчина.

— Я болен, — сконфузился ОН. — И как же так…

— Не так уж вы больны, — нетерпеливо прервал мужчина.

— А не можете ли вы меня оставить тут где-нибудь в углу? — попросил ОН.

— Комната нужна мне для больной мамы.

— Я бы за ней приглядывал…

— Приглядите за собой.


ОН брел по старому перенаселенному кладбищу, пробираясь между запущенными могилами. На одной из ухоженных поверх стакана лежал кусок хлеба. ОН сунул его в карман и вышел на заросшую травой аллею, как ее некогда называли. В конце аллеи стояла уютная скамейка. Хлеб зачерствел, и ЕМУ трудно было кусать больными зубами. ОН лег на скамейку и принялся сосать хлеб, затем достал шкатулку, открыл крышку и уставился на слоника. Тут появилась она. У нее были неправильные черты лица, но «некрасивая» сказать было нельзя. Что-то робко-девическое стояло в глазах. Она подошла и с акцентом сказала:

— Подвиньтесь.

ОН растерялся и подобрал ноги. Она села. Вместе со шкатулкой ОН спрятал и хлеб, но теперь достал и принялся сосать. Она молча смотрела перед собой, потом тихо запела какие-то старые песни, но бессвязно, перескакивая с одной на другую. ОН слушал, грызя обсосанный хлеб. Вдруг она встала и пошла. ОН вытянул ноги и посмотрел ей вслед.


ОН сидел на ящике возле небольшой кладбищенской церквушки. Самые удобные места заняли старушки и безногий с орденами. Старушки протягивали руки, перед безногим лежала кепка, а ОН нашел где-то жестяную тарелку. ОН по-прежнему носил шляпу и пальто, из-под которого виднелась рубашка неопределенного цвета и галстук. На дорожке появился слепой с осликом-поводырем. Слепой остановился, прислушался и робко крикнул:

— Петр!

— Я здесь, — сказал ОН.

Слепой подошел и встал рядом. Ослик принялся щипать траву.

— Холодает, — сказал слепой.

ОН промолчал. Прошел человек, звякнул медяк.

— Скоро зима, — сказал слепой.

ОН промолчал.

— Петр, — позвал слепой.

— Что?

Слепой успокоился и осторожно спросил:

— Ты любишь консервы?

— Какие?

— А разве бывают разные?

— Не знаю.

— У меня есть еще картошка…

Прошел человек. Звякнул медяк.

— Как ты считаешь, могли бы мы жить вместе теперь, когда ты начал узнавать меня? — спросил слепой.

— Не знаю, — сказал ОН, нагнулся и ссыпал медяки в ладонь.

Слепой услышал и улыбнулся:

— Если подойти с умом, нам хватило бы до лета…


Ослик вел их мимо некогда прекрасных, а теперь полуразвалившихся домов.

— Почему ты решил продолжать? — спросил слепой.

— Везло, — ответил ОН.

— Допустим, но почему ты не дошел до конца?

— Я не был до конца несчастен.

— Однако с каждым днем ты должен был становиться чуточку несчастнее, — настаивал слепой.

— Я не до конца несчастен, — тихо сказал ОН.

— Если хочешь знать, мы созданы друг для друга, — торжественно сказал слепой.

— Сукин сын, — сказал ОН, заметив молодого человека на другой стороне улицы.

Молодой человек кивнул и отвернулся.

— Кто? — испугался слепой.

— Мой сын.

— А… — успокоился слепой.


Они вошли во двор ветхого дома, где слепой привязал ослика, и спустились по узкой прогнившей лестнице в подвал.

— Чья это лодка во дворе? — спросил ОН.

— А, это папаша приготовил для себя. Последнее плавание. — Рот слепого скривился в подобии усмешки.

Комнате была сырая, уже без штукатурки. В углу стояли топчан и кресло. По комнате были разбросаны доски. У двери в каморку стоял ящик, на котором лежал керогаз. Из каморки вышел худой старик в рванье на полусогнутых трясущихся ногах и сказал:

— Дай же супу.

— Мой производитель, — сказал слепой.

— Где мой суп? — повторил старик.

— Вот такое теперь старичье пошло! Жрать, жрать, больше ни о чем не думают! — сказал слепой раздраженно и прислушался. — Петр! — испуганно позвал он.

— Что?

— Я думал, ты ушел, — успокоился слепой и сел в кресло.

— Нет еще, — сказал ОН и потрогал стену.

— Где мой суп? — настаивал старик.

— Супа больше нет, — вдруг сказал ОН.

— Слыхал? Супа больше нет! — закричал слепой. — Не видать тебе больше супа.

— Возьми, — сказал ОН и протянул старику каменный пряник, который не мог съесть сам.

Старик взял пряник и исчез в каморке.

— Что ты дал ему? — испуганно спросил слепой.

— Прошлогодний пряник.

— А… — успокоился слепой.

— Здесь всегда так темно? — спросил ОН и лег на доски.

— Всегда, — сказал слепой, — ведь солнца больше нет.

— Уйду я от тебя, — пробормотал ОН, кутаясь в пальто.


ОН лежал на своей скамейке в конце аллеи, когда появилась она. Накрапывал дождь. Как обычно ОН подобрал ноги, и она села. ОН собрался с духом и сказал:

— Вы будете мешать мне каждый день?

— Я вам мешаю? — спросила она и посмотрела на НЕГО. — А мне казалось, нам с вами хорошо. — Сильный акцент сделал ее слова беспомощными.

— Я из-за вас не могу ноги протянуть, — пробурчал ОН в воротник.

— Вам так уж хочется протянуть ноги? — спросила она.

ОН промолчал.

— А вы кладите ноги ко мне на колени, — предложила она и приподняла руки.

ОН положил. Она опустила руки ЕМУ на щиколотки. ОН поправил пальто и натянул шляпу.

— Вы не хотите, чтобы я приходила? — спросила она.

— Приходите, — смутился ОН и поправился: — Иногда.

— А что, по-вашему, «иногда»? Раз в неделю, в десять дней, в месяц? — спросила она.

— Реже, гораздо реже. Если удастся — никогда!

Из темноты доносится ЕГО голос: «Снова темно. И это было вчера. Ты раскачиваешься, стоя на ногах. Качели уходят вниз. Удар по спине, потом по голове, но уже не больно. Только не можешь вдохнуть и очень страшно. Кто-то хрипит. Это хрипишь ты и смотришь, как лежишь и хрипишь. Ты думаешь — это конец. Мама тянет за руку, и ты идешь. Она бьет по заду, по голове. Ты закрываешься, но совсем не больно. „Ты плохо кончишь, — повторяет она. — Плохо кончишь“. — „Я плохо кончу?“ — спрашиваешь ты. „Ты кончишь таким, как ты есть“, — смеется тетя Катя».

— Петр! — испуганно крикнул слепой.

— Что?

— Как там папаша? Еще продолжает? — успокоился слепой.

— Не знаю, — сказал ОН и зажег керогаз.

— Папаша! — крикнул слепой. Из каморки вышел старик. — Тянешь еще?

— Дай мне пряник, — сказал старик.

— Дай ему пряник, — сказал слепой.

— Пряников больше нет, — сказал ОН.

— Слыхал? — заорал слепой. — Нет больше пряников! Нет!

Старик пошел к двери, потом остановился и сказал:

— Когда ты был маленьким и боялся темноты, ты звал меня. Я спал, а ты меня разбудил, чтоб я тебя слушал. Тебе не нужно было, чтоб я тебя слушал. Да я и не слушал. Но настанет день, когда тебе будет нужно, чтоб я тебя слушал, нужно будет услышать мой голос. Надеюсь, я доживу до того, чтоб услышать, как ты зовешь меня, как тогда, когда ты был маленьким и боялся темноты.

Старик вошел в каморку.

— Посмотри на слоника, мне нравится, когда ты смотришь.

ОН достал шкатулку и открыл крышку. Брызнула чистая мелодия. Слепой напряженно слушал, потом пробормотал:

— Скоро конец.

ОН закрыл крышку.

— Как там ослик? — Слепой повернул голову.

— Уйду я от тебя, — сказал ОН и спрятал шкатулку.

— А как я узнаю, что ты ушел? — спросил слепой.

— Ты крикнешь, а я не отвечу, — оживился ОН.

— А вдруг ты просто умер?

— Я заведу будильник. Ты кричишь. Я не отвечаю. Звонит будильник. Я ушел. Будильник не звонит. Я умер.

— А он ходит? — с надеждой спросил слепой.

— Не знаю, — заволновался ОН и достал старый будильник.

Скрипнув от натуги, будильник громко затикал. ОН улыбнулся. Слепой напряженно слушал.

— Это мой будильник, — сказал старик.


Смеркалось. ОН шел проходным двором и смотрел на темные окна. В одном из открытых окон первого этажа горел свет. ОН подошел и прислонился к решетке. В безвкусно обставленной комнате за столом сидел человек и ел колбасу. Время от времени он что-то записывал. Громко играла музыка.

— Скоро конец, — прошептал ОН.



Было уже поздно. ОН спешил по аллее, натянув шляпу по самые уши и кутаясь в пальто. Сквозь желтые кусты ОН пытался разглядеть свою скамейку. Она была уже там. Заметив ее дорогую, но облезлую шубу и старомодную объеденную молью шляпку, он успокоился и замедлил шаг. Она сидела, сжавшись от холода, спрятав руки в смешную, когда-то модную муфту. Ноги не доставали до земли. ОН сел рядом и спрятал руки в рукава как в муфту.

— Зачем вы преследуете меня? — спросил ОН.

— Я не знаю, — ответила она.

— Вы можете объяснить мне, что вы нашли во мне? — спросил ОН с пафосом.

— Не могу.

ОН встал и принялся прохаживаться перед ней.

— Вы ради меня пришли? — спросил ОН.

— Да, — сказала она и опустила глаза.

— Ну вот, я тут, — сказал ОН просто, смутился и сел рядом.

Они помолчали.

— Я принесла вам ежика.

— Спасибо, — сказал ОН, взял ежика и неожиданно для себя попросил: — Спойте песенку.

Она запела. ОН встал и пошел, не оглядываясь. Она продолжала петь, и ОН еще долго слышал ее голос.


— Если бы ты мог видеть, я показал бы тебе темя, — сказал ОН. На коленях у НЕГО лежал ежик, свернувшись от страха. ОН ласково трогал его колючки.

— Уснуть бы, — сказал слепой, — я бы занимался любовью… Бежал бы… За мной бы гнались… Не догнали бы… Петр!

— Что?

— Ты помнишь?..

— Нет, — сказал ОН, трогая ежика.

— Это было, когда тебя еще на свете не было…

— Славное было времечко.

— Им всем я мог бы помочь. Помочь? Спасти. Спасти? Сколько их тут было. Пораскиньте мозгами, пораскиньте мозгами, вы же на земле, и тут ничего не попишешь. Подите прочь и любите друг друга. Лижите друг друга! Когда нет хлеба, сойдут и пряники! — прокричал слепой и позвал: — Петр!

— Что?

— Как там ослик?

— Ослика больше нет, — сказал ОН.

Слепой сник и тихо сказал:

— В самом начале конец, и все равно продолжаешь.

ОН осторожно сунул ежика под пальто и тихонько пошел к двери.

— Петр! — позвал слепой.

— Что?

— Мне говорили: это и есть любовь, ну да, уж поверь мне, ты же видишь, как все просто. Мне говорили: это дружба, ну да, я тебя уверяю, к чему еще что-то искать. Мне говорили: вот оно, стой, выше голову, полюбуйся на эту красоту. На этот порядок! Мне говорили: ну вот, ты же не грязное животное, пораскинь-ка мозгами, и сам убедишься, как все станет ясно и просто.

ОН вышел и поднялся по лесенке во двор. Из подвала доносился голос слепого.

ОН посмотрел на лодку возле сарая и спустился вниз.

— …А потом в один прекрасный день все кончается, или это я сам… не пойму. Я их спрашиваю, я выговариваю слова, какие еще остались… — замолчал и прислушался. — Петр! — позвал слепой.

ОН стоял в дверях и смотрел.

— Петр! — позвал слепой, напряженно вслушиваясь, затем встал и пошел к противоположной стене.

Зазвенел будильник. Слепой застыл посередине комнаты и слушал длинный звонок. ОН тихо вышел.


Снег еще не выпал, но лужи замерзли. ОН ехал на ослике по безлюдной набережной мимо красивых домов с черными пустыми окнами. Впереди подростки кого-то били. Человек остался лежать. Один из подростков вернулся и ударил еще несколько раз. ОН свернул под арку с колоннами и попал в грязный двор.


ОН привязал ослика к своей скамейке и сел. Она появилась неожиданно и молча села рядом.

— Может быть, вы хотите, чтобы я спела? — застенчиво спросила она.

— Нет, лучше скажите что-нибудь.

— У меня есть комната, — вдруг сказала она.

— Комната? — заволновался ОН.

— У меня две комнаты, — смутилась она.

— Так сколько же у вас комнат? — раздраженно спросил ОН.

— Две комнаты и кухня.

— Смежные?

— Изолированные.

— Что же вы сразу не сказали? — ОН взволнованно встал и заходил взад-вперед, повторяя: «Две комнаты и кухня…»

— Пойдемте, — просто сказала она и взяла его за руку.

ОН высвободил руку и пошел рядом, потом повернулся, подбежал к привязанному ослику, достал из сумки ежика и догнал ее.


Действительно, комнат оказалось две, а в конце громадного коридора кухня. Она зажгла керосиновую лампу, и они вошли в уютную комнату.

— У вас нет электричества? — спросил ОН.

— Да, я не плачу за свет. Зато есть вода и газ.

— Ах, так у вас есть газ… — глупо сказал ОН.

— Да, — улыбнулась она и начала раздеваться.

ОН стоял и смотрел, пока она не осталась в одних чулках. Она смущенно подняла глаза и улыбнулась.

— Я хотел бы посмотреть другую комнату, — сказал ОН.

— А вы не разденетесь? — спросила она.

— Мм… видите ли, я редко когда раздеваюсь…

Она накинула какой-то платок и пошла с лампой впереди. Комната была очень большая. Такая большая, что лампа не освещала дальней ее части. Мебель была старинная, изысканная, но сильно потрепанная.

— Что же это такое? — возмутился ОН.

— Гостиная, — сказала она.

ОН достал из кармана пальто ежика и выпустил его на пол. Ежик шмыгнул в темноту. ОН взял ближайший стул и вынес в коридор.

— Меня зовут Анна, — сказала она. ОН кивнул, взял еще два стула и вынес. — А вас как зовут?

— Я не знаю, — сказал ОН.

— Я буду звать вас Боря, — сказала она.

ОН кивнул и потащил стол. Она держала лампу и смотрела.


Анна курила на кухне, кутаясь в платок. Из коридора время от времени доносился грохот. Когда он стих, Анна встала и пошла в гостиную. ОН вынес всю мебель и теперь разворачивал тяжелый диван так, чтобы поставить его спинкой не к стене, а наоборот.

— Боря! — позвала Анна.

— А? — ОН удивленно оглянулся.

— Вы бы шляпу сняли.

— А… — ОН отвернулся и продолжил перестановку. Закончив, ОН сразу же забрался внутрь, как в ящик, и затих.

— Я вам простыни принесу и одеяло, — сказала Анна.

— Лучше шторы задерните, — раздраженно сказал ОН и глубже натянул шляпу.

— Я вам лампу оставлю.

— Нет-нет! — испугался ОН.

Анна повернулась и пошла к двери. Дойдя до середины комнаты, она спросила:

— Вы хоть знаете, где уборная?

— Дайте мне ночной горшок, — пробурчал ОН из темноты.

— А горшка у меня нет, — грустно сказала Анна, — зато есть стульчак с дыркой.

— Ну хоть какой-нибудь старый сосуд у вас есть? — закричал ОН.

Анна поставила лампу на камин и принесла старинный золоченый стульчак. В другой руке она держала великолепную фарфоровую супницу с крышкой.

— Не нужна мне крышка, — сказал ОН.

— Вам не нужна крышка? — спросила она.

ОН молча отложил крышку, взял супницу и положил рядом с собой, крепко держа за обе ручки. Анна наклонилась над НИМ и накрыла одеялом.

— Это все фамильные вещи, — сказала она.

— Попробуйте теперь меня вытолкать, — сказал ОН.

Анна улыбнулась.


В комнате было много окон, но лишь на ближайшем к дивану штора оказалась задернутой. Через остальные проникал серый свет пасмурного дня. Он падал на громадную хрустальную люстру с амурами и на золоченый стульчак возле дивана. По паркету пробежал ежик. ОН проснулся и удивленно огляделся. Голова ЕГО в немножко съехавшей шляпе лежала на подушке. Простыня, которой вечером не было, сбилась. Рядом под одеялом лежала Анна. В руках ОН по-прежнему крепко сжимал пустую супницу. ОН заглянул в супницу, затем под одеяло, поправил шляпу и спросил:

— Я тебя трахнул, да?

Анна смущенно ткнулась лицом в подушку, сдерживая счастливый смех.

— Гы-гы, гы-гы, — смеялся ОН.


Шел снег. ОН сидел на полу и кормил ежика молоком. Это занятие увлекало ЕГО. На лице застыла радость. Где-то за стеной заиграла музыка. ОН забеспокоился, но ежика кормить не перестал. Музыка прекратилась, и послышалось женское хихиканье, прерываемое мужскими стонами и охами. ОН прислушался, подошел к двери и выглянул в коридор. Затем подошел к камину и приставил ухо к стенке. Стоны и оханье продолжались.


Снег таял. По карнизу часто барабанили капли. Когда вошла Анна, ОН сидел в центре залы на золоченом стульчаке. Супница без крышки стояла рядом. Ежик спал, свернувшись клубком.

— Вы знаете, Боря, у нас будет сын, — тихо сказала Анна, улыбаясь в себя.

ОН помолчал и спросил:

— Зачем?

— Вот уже и живот заметен, — сказала она и расстегнула кофту, чтобы ЕМУ было виднее.

— Видимо, простое вздутие, — с видом знатока сказал ОН.

— …И соски потемнели, — сказала она, доставая грудь.

— Вы сделайте аборт, и они опять посветлеют, — забеспокоился ОН.

ОН старался не смотреть в ее сторону и, чтобы отвлечься, принялся покачивать стульчак. Она молчала, склонившись над своей грудью. Стучали капли, и гремел стульчак. Во входную дверь громко постучали. ОН перестал раскачиваться и сказал:

— У ежиков очень мягкий живот.

— Да, — сказала она и вышла.

За стеной зазвучала музыка. ОН встал и принялся ходить взад-вперед по комнате. Музыка прекратилась, и послышалось женское хихиканье вперемежку с мужскими стонами и охами. ОН остановился и зажал уши ладонями.


— Молока больше нет, Боря, — сказала Анна печально. Она держала веер.

ОН сидел на полу спиной к двери с ежиком в руках. Зеркало над камином было завешено тряпкой. Наступила неловкая пауза.

— Вы живете проституцией? — спросил ОН.

— Да, мы живем проституцией, — сказала она просто.

— А вы не могли бы их попросить, чтобы чуть поменьше шумели? — раздраженно сказал ОН.

— Они не могут не стонать, — ласково сказала она, как будто вспомнив что-то.

— Уйду я от вас, — сказал ОН.

— «Руди, руди, руди, рип, а по-русски рыжик», — спела Анна. — Ты обещал показать мне темя, — игриво сказала она.


ОН приоткрыл дверь гостиной и осторожно вышел в коридор. Прошел на цыпочках до Анниной комнаты, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. На столе стоял граммофон с огромной трубой. ОН тронул рычажок, диск завертелся. ОН сидел и смотрел на вращающуюся пластинку. Потом потрогал тяжелую головку и осторожно приподнял иглу.

— Боря, — позвала Анна.

ОН испугался и выронил головку. Грянула музыка.

— Вы не могли бы давать мне немного петрушки? — закричал ОН.

— Петрушки? — крикнула она.

— Петрушка на вкус напоминает фиалки! — крикнул ОН.

— Вы любите фиалки? — закричала она.

— Да, они пахнут петрушкой! — крикнул ОН и испугался. Последнее слово прозвучало очень громко, потому что Анна подняла граммофонную головку. У нее был большой живот.

— Разве ежики едят петрушку? — спросила она.

— Ежика больше нет, — сказал ОН.

Тихо шуршал диск граммофона.

— Спойте мне, — попросил ОН.

— Нет, — сказала она.


Падали листья, но было тепло. Как каменный, ОН сидел на стульчаке в центре гостиной, вцепившись пальцами в сиденье, и смотрел на собственные колени.

За стеной кричала Анна. Кричала дико и очень глухо. ОН не шевелился. В коридоре кто-то ходил. В паузах между криками ОН слышал голоса. Вдруг закричал кто-то другой, не менее дико и еще более надрывно. Анна больше не кричала.

В коридоре засмеялись. Дверь открылась, и вошла пожилая женщина.

— Что тебе тут еще надо? — грозно спросила она. — Уходи отсюда.

ОН встал и вышел. До самого низа ОН слышал надрывный крик.


Во дворе ничего не изменилось. ОН спустился в подвал. В комнате стоял невыносимый запах. Все кишело мухами. На топчане лежал слепой, прикрытый шинелью, — вернее, то, что от него осталось. Рядом на полу сидел старик, тоже облепленный мухами. Старик посмотрел на НЕГО и отвернулся.

— Он звал меня, — гордо сказал он. — Совсем как тогда, когда был маленький. «Папа, папа!» — звал он и плакал. Совсем как тогда. Вот так вот: «Папа, папа, папа, папа!» — Старик засмеялся. — Маленьким он тоже пугался и звал меня. Он еще в детстве боялся темноты. «Папа!» — так он звал меня. — Старик замолчал. — В детстве, — тихо сказал он.

ОН сидел на полу, изредка отгоняя мух.

— Детства больше нет, — сказал ОН.

— А я знаю, — сказал старик.

Они молча сидели и смотрели в разные стороны. Теперь ОН тоже не отгонял мух.


ОН поднялся во двор, подошел к лодкам и потрогал давно не смоленные, но крепкие борта. Сверху лодка была покрыта хорошо подогнанной крышкой из разнокалиберных досок. Поверх крышки лежал кусок толя. ОН сдвинул крышку и заглянул внутрь. Дно было сухое. ОН забрался в лодку и лег на дно. Полежал немножко, закрыл глаза, затем снова открыл, поднял руки и задвинул крышку.


Из темноты доносится ЕГО голос: «Вот. Ты лежишь один в темноте. И ничего больше нет. Еще есть слоник. Вот он в коробочке. Когда его не будет, не станет и тебя. А может быть, тебя нет? И прежде не было? Нет, если бы не было тебя, не было бы слоника. (Звучит музыка из шкатулки.) Вчера. Еще светло. Тётя Катя прижимает тебя к мягкому телу. Хохочут румяные щеки. Близко-близко. „Вот тебе слоник“. — „Тетя Катя, я плохо кончу?“ — „Ты кончишь таким, как ты есть“, — тетя Катя смеется. Ты не веришь. Хочешь спросить папу. Но папы больше нет. Ты плачешь и думаешь, что когда-нибудь ты скажешь. Под конец. Под конец ты скажешь: „Да, я помню. Это был я. Это я тогда был“». (Музыка обрывается.)

Пан

Глан привстал на повозке, по-собачьи втянул носом знойный воздух и нетерпеливо подался вперед. Толстый туземец сонно правил к вдруг возникшему за бамбуковой рощей поселку. Глан спрыгнул с повозки и, придерживая ружье, пошел рядом.

Поселок был большой, но бедный. Крытые бамбуком и тростником одноэтажные хижины неровно вытянулись вдоль сплошного леса. Многие из них покосились и опирались на воткнутые в землю тонкие палки. Самая большая хижина, видимо, принадлежавшая вождю, находилась почти в центре поселка, но стояла немного особняком. Перед ней раскинулось свободное пространство, очевидно, служившее площадью, с местом для большого костра в центре.

Поселок просыпался. На дальнем конце туземец гнал вдоль опушки несколько белых коров.

Несмотря на раннее утро, женщины уже развели огонь перед своими хижинами. Глан отделился от повозки и скорым шагом пошел к ближайшей из них.

— Ну и жарища у вас, — с широкой улыбкой сообщил он тучной туземке и, не церемонясь, выудил из котла какую-то птицу, оторвал ногу, а остальное бросил обратно. — Вот, держи… — Он вытряхнул из ягдташа несколько лесных голубей.

Хозяйка что-то радостно тараторила по-своему, приседая и разводя руками.

— Вот этот все мои запасы съел, — кивнул Глан на подъезжающую повозку и принялся за недоваренную ногу.

Возница был в полтора раза шире хозяйки.

— Вы тут все такие? — Глан с усмешкой взглянул на женщину.

Суетливая туземка заколыхалась от смеха. Осмелев, вылезли две ее дочери, как и мать, одетые в одни короткие юбочки.

— Где остановился белый человек по имени Александр?

Эти слова Глан произнес медленно и разборчиво, чтобы поняли.

— У него рыжие волосы. Вот такие. — Он показал на огонь.

Туземка все поняла с полуслова, снова затараторила и ткнула пальцем в глубь поселка, а дочери побежали вперед, маня его рукой. Он, однако, не спешил, дожевал, отхлебнул рисовой водки из фляжки и протянул хозяйке. Одна из девочек даже притопнула ножкой от нетерпения.

Глан засмеялся, забрал фляжку и поспешил за ними, обгоняя сонных волов, тянувших повозку с его сундуками.

Гостиница стояла ближе к центру селения и представляла из себя полухижину-полусарай в полтора этажа с соломенной крышей. Девочки указали Глану на окно в первом этаже, исполнили короткий энергичный танец, подняв клубы пыли, и встали, ожидая награды.

Глан не понял этого и направился к окну. Девочки проводили его взглядом и весело побежали назад.

В глубине небольшой полутемной комнаты на циновке, прикрытой куском материи, заменяющим простыню, ритмично двигались два обнаженных тела, издавая утробные звуки. Грубый стук в окно напугал их. Мужчина вскочил на ноги, бросился было к окну, но вернулся, суетливо схватил рубашку и снова ринулся к окну, на ходу прикрывая наготу.

Глан стоял у окна спиной к стене, когда, откинув сетку, высунулась всклокоченная голова рыжеватого молодого мужчины с простым симпатичным лицом.

— Вы, я вижу, не теряете времени, Александр, — весело оказал Глан, глядя перед собой.

— Глан! Здравствуйте, — смутился и в то же время искренне обрадовался Александр. — Извините… Я сейчас…

Глан улыбнулся, обогнул гостиницу и сел у входа в тени, поставив ружье рядом.

Через несколько секунд на улицу выскочил растрепанный Александр, на ходу застегивая рубашку.

— Глан! Наконец-то! Я вас уже заждался!

Улыбаясь, Глан встал ему навстречу. Но не успел он и слова оказать, как дверь снова открылась и вышла девушка лет шестнадцати все в той же короткой юбке. Она что-то жевала, и грудки ее подрагивали. Она скользнула живыми глазами по Глану, разглядела все, что ей требовалось, и важно пошла прочь.

— Магги! — досадливо позвал Александр.

Магги с достоинством обернулась, вопросительно глядя на Александра.

— Магги, это лейтенант Глан. Прошу любить и жаловать… А это Магги, — обратился он к Глану, но Магги уже повернулась и пошла.

— Я не вовремя, извините, — с улыбкой наклонил голову Глан.

— Ну, что вы… Пустяки, — смутился Александр. — Я рад вашему приезду. Комната для вас оставлена во втором этаже… Удобств, конечно, мало, но не вам это объяснять… Хозяйку зовут Диана, она полукровка… Ну, что ж мы стоим, пойдемте, я вам покажу.

К гостинице подъехала повозка. К ней потянулись туземцы.


— В разгар дня жара здесь несносная, — сообщил Александр. Они стояли у окна в комнате Александра, ожидая, когда будет готова комната Глана. — Ночью москиты, но жить можно. Конечно, не то что у нас на севере…

— И женщины здесь чересчур жирны, — как-то не в тон собеседнику заметил Глан.

— Тут свои понятия, — заспешил Александр. — У вождя два десятка жен, некоторым, не поверите, на глаз лет по десять. Но на наш взгляд народ довольно безобразный.

Глан посмотрел в окно. Разгрузка повозки закончилась. Магги сказала что-то стоявшей рядом с ней девочке, развернулась и пошла вдоль по тропинке. Девочка побежала за ней.

Александр прокашлялся с тем, чтобы завершить неловко начатую тему:

— Ну, а мне повезло. Магги премиленькая, вы не находите? Напрасно вы задержались в здешних горах, упустили шанс. Теперь она моя.

— Она все время жует? — насмешливо спросил Глан.

— А-а, вредная привычка. Сует в рот всякую всячину — бумагу, перья, даже деньги. Но это даже мило, по-моему. Знаете, Глан, она говорит «мой господин». Наши женщины так не говорят. И я действительно для нее господин!

Глан хлебнул из фляжки.

— Не предлагаю, — сказал он, — это рисовая, дурная…

— Извините, — спохватился Александр, — вам, наверное, неприятен этот разговор…

— Отчего же? — Глан мрачно посмотрел на Александра. Повисла неловкая пауза.

— Ну… — еще больше смутился Александр, — мне говорили, что два года назад на севере…

— Александр, — перебил Глан, — вы рассказали мне все, кроме того, зачем мы, собственно, приехали сюда: как здесь охота?

Александр смешался и развел руками.

— Я, видите ли… — Он непроизвольно покосился на циновку. — Я ждал вас и…

— Ну, так вперед! — улыбнулся Глан.

— Прямо сейчас?

— Конечно. Пока не наступила жара. Ведь у вас слава превосходного стрелка. Подтвердите ее!

Глаза Александра загорелись азартом. Он засобирался.

— Или, может быть, вы не выспались? — с шутливым участием спросил Глан.

— Ах, какая ерунда, право! — Александр уже был возбужден предстоящей охотой. — И вот, в доказательство предлагаю вам пари!

— На двадцати зарядах? — подхватил Глан.

— Отлично!


Жара накрыла поселок. Воздух загустел, как кисель. Все живое попряталось от беспощадного солнца. Одинокая женская фигурка, тяжело переваливаясь, проплыла через поселок и исчезла между хижинами.


Охотники возвращались в поселок по узкой полоске тени вдоль опушки тропического леса. Глан шел впереди и тихо насвистывал. Его рубашка взмокла от пота и липла к телу. Удрученный Александр держался чуть позади и напряженно поглядывал по сторонам. Глан остановился, вытер рукавом лицо и сел, облокотившись на дерево.

— Вы не представляете себе, Александр, до чего я люблю дождь.

Александр подошел и тяжело опустился рядом, утирая пот.

— Я признаю, Глан, вы выиграли пари. Но согласитесь, что вы торопились сделать выстрел. Вы просто опережали меня.

Глан встал и пошел, тихо насвистывая.

— Глан! — позвал Александр.

Глан не отреагировал.

— Я остаюсь, Глан. — Глан обернулся и вопросительно посмотрел на Александра. — Мне неловко возвращаться ни с чем.

— Но у нас нет больше зарядов, — озадаченно сказал Глан и вернулся. — Извините, Александр. — Он потер лоб. — Я был в азарте, увлекся. Возьмите половину! — Он протянул свой ягдташ Александру, тут же перевернул его и стал вытряхивать голубей на траву.

— Нет-нет, — Александр встал, — что вы, Глан! Пари есть пари. Но согласитесь, что вы торопились сделать выстрел, вы опережали меня. Я стрелял уже в пустое место.

— Извините, — повторил Глан, — я был в азарте. А знаете что, давайте еще пари! Вон, видите тот большой лист? Кто попадет ближе к основанию — забирает всю добычу! Держите!

Глан протянул Александру патрон с пулей и, не мешкая, зарядил свое ружье.

— Ну что? Или вы боитесь?

— Я? — воскликнул Александр. — Я готов. Пари так пари!

Они вскинули ружья. Александр тщательно прицелился и выстрелил. Пуля проделала аккуратное отверстие в трех пальцах от основания. Глан чуть сдвинул ствол и нажал курок. Пуля лишь задела лист, сорвав нижний край.

У Александра поневоле рот раздвинулся до ушей. Он радовался как мальчишка.

— Вот видите, Глан. Я просто не успевал за вами. А вообще я стреляю недурно. Значит, я выиграл? Признаете?

— Сам не понимаю, как так вышло. — Глан развел руками. — Может быть, сбился прицел?

— Недостойно, Глан, недостойно! Вот уже сразу и прицел виноват. — Александр весело собирал голубей. — Не переживайте, у вас вполне приличный выстрел, просто я был немножко хладнокровнее. Я обратил внимание — вас действительно сжигает азарт, Глан! Что же вы, пойдемте, — позвал он.

Глан отсутствующим взглядом смотрел на то место, где только что стоял Александр, потом спохватился и пошел за ним.

— А в поселке можно сказать, что сломался боек. А то они очень ехидные, эти туземцы. Даже непонятно, откуда это у них… — тараторил Александр.


Гремели барабаны. Мужчины в праздничных нарядах исполняли ритуальный танец вокруг костра. Окруженный женщинами вождь с пьяным достоинством взирал на это, ожидая, когда же наконец поджарят мясо. Голый по пояс Глан с ожерельем на шее танцевал вместе с туземцами. Он не пытался подражать их самобытной пластике. Было в его танце что-то свое, не менее языческое и дикое.

— Господин Глан много рисовой водки пил, — не то сказала, не то спросила слегка хмельного Александра тучная женщина, одетая в поношенное европейское платье.

— Да нет, Диана. Знаете, он всегда такой. Он и дома славился своими неожиданными выходками. А что, разве плохо танцует?

— Хорошо, — равнодушно сказала Диана.

— Он и охотник замечательный, — восторженно продолжал Александр, — сказать по правде, Диана, голубей, что я принес сегодня, мы настреляли вместе. Он даже больше, чем я. Просто у нас было пари, и он проспорил мне всего один выстрел.

— Хорошо, — кивнула Диана.

— Мне немножко стыдно, но пари есть пари.

К Диане подбежал рассыльный из гостиницы, голый мальчуган, и что-то сказал ей по-своему.

— Ах ты, боже мой!

Александр вдруг стукнул себя по лбу и сорвался с места, чем испугал хозяйку гостиницы.

— Глан! Глан! Вас же письмо ждет! — закричал он, но крик потонул в барабанном бое.

Он бросился назад:

— Как же я мог забыть! Ведь только сегодня мы говорили об этой женщине, — объяснял он Диане. — Конверт запечатан тремя коронами… Все сходится… Мне же рассказывали… Как же я так…

Он махнул рукой и скрылся в темноте. Диана посмотрела ему вслед.

Вождь начал проявлять нетерпение.

Магги завороженно смотрела на танцующего Глана.

Вдруг в ряды танцующих ворвался Александр:

— Глан, вам письмо! Я еще давеча забыл сказать. Оно уже несколько дней лежит. Простите меня, ради бога!

Увидев три короны на конверте, Глан побледнел. Крупные капли пота катились по его лицу. Он разорвал конверт. Письма не было. В конверте лежали лишь два зеленых пера, как два склонившихся под ветром деревца.

Глан поднес одно из них к лицу и легонько дунул. Странная улыбка скривила его губы.


Налетела буря. Волны набегали на неприступные скалы, раскрывались пенным веером и с воем откатывались назад. Все было в дыму, и косматый ветер почти стер горы вдалеке. Он налетал, сливался с гулом океана и снова налетал. Глан сидел, укрывшись за выступом скалы, и смотрел. На нем была тяжелая кожаная куртка, на ногах грубые башмаки. Он выглядел моложе, и не столько годами, сколько выражением лица, особенно глаз. Его пес нервничал, принюхивался и жался к ногам хозяина. И ни голосов, ни вскриков, только тяжкий смутный гул.


Глан вскинул ружье и выстрелил. Подбитая птица рухнула вниз.

— Эзоп! — крикнул Глан.

Пес сорвался с места и скрылся в чаще.

— Э-ге-гей! — закричал Глан и бросился вниз по склону холма. Ветер свистел в ушах, и догоняло эхо.

Эзоп с мертвой птицей в зубах несся по лесу.


Глан стоял и смотрел на раскинувшийся внизу поселок.

Поселок был большой и чистый. Он тянулся вдоль моря и упирался дальним концом в лес. В низине располагалась лишь центральная часть его, что возле пристани. В этой части выделялся крайний двухэтажный дом с широким крыльцом-верандой, на колонны которого опирался балкон. Более бедная часть поселка взбиралась на гору, которая полого начиналась почти от самой пристани и все круче и круче уходила вверх. К пристани лепились не новые, но крепкие складские бараки. Возле причала, самого оживленного места поселка, болталось несколько лодок. Лаяли собаки. Эзоп сидел рядом с хозяином и молчал.

Послышался мужской голос. Ему ответил женский. Глан насторожился.

— Эзоп! — тихо позвал он и сошел с дороги.

Сквозь листву было видно, как по дороге, опираясь на палку, шел человек лет тридцати пяти с бородкой. Он слегка хромал. С ним была молодая девушка в светлом платье и шляпке. В руках она держала белый зонтик от солнца.

Глан стоял за деревом и ждал, пока они пройдут. Потом позвал Эзопа, присел и вытянул перед собой ружье.

— А ну, гоп, гоп, гоп! — скомандовал он.

Эзоп прыгнул. Глан тихо засмеялся и упал в траву.


Вечером пришел почтовый пароход. Посмотреть на черного уродца с большими колесами собралось немало народу. Глан стоял среди просто одетых местных жителей, которые искоса с интересом поглядывали на него.

— Нет ли письма для лейтенанта Глана? — спросил он почтаря.

— Нет, господин лейтенант, — почтительно ответил тот.

— Эй, осторожно! — закричали с корабля зазевавшемуся рыбаку.

С горы сорвался и летел камень, увлекая за собой камни поменьше.

Рыбак и сам уже услышал опасность и изо всех сил выгребал из бухты.

Камень последний раз подскочил на уступе и рухнул в море, подняв столб воды. Шум от падения смешался с шумом прибоя.

Глан поднял голову: скала нависала над самой бухтой.

Молодая девушка в белом платке с любопытством смотрела на его сумку и ружье.

Когда Глан опустил голову и заметил это, она испуганно потупилась. Он улыбнулся:

— Носи всегда этот белый платок, тебе он к лицу.

Протяжно загудел пароход.

— Ева! — позвал человек без возраста с серым усталым лицом.

Девушка повернулась и быстро пошла к нему.


Сквозь щели старого лодочного сарая узкими полосами пробивался свет. Глан сидел на перевернутой лодке и слушал, как крупный дождь барабанил по крыше и шумел в весенней листве.

Послышались голоса. Дверь распахнулась, и в сарай с хохотом ввалились мокрые гости: двое мужчин и девушка дет шестнадцати. На ней были светлое платье, вязаная кофта и вуаль. Первый мужчина был в белой накрахмаленной манишке с бриллиантовой булавкой. Ноги обуты в остроносые башмаки весьма щегольского вида. Манишка промокла и пузырилась. Второй был невысокий, плотный, с черной бородкой. Его с девушкой Глан уже встречал в лесу.

Увидев Глана, они слегка опешили.

Глан встал. Эзоп забил хвостом.

— А, здравствуйте. Вы, по всей видимости, лейтенант Глан, — сказал первый мужчина. Он говорил с резким немецким акцентом, и это как-то не вязалось с его веселым тоном.

Глан поклонился.

— Я — Мак. Торговля солью и бочонками. А вы очень кстати! Мы тут как раз спорили, какую краску взять для моей новой вывески. Вы человек образованный, как по-вашему? — весело спросил он.

Глан еще не пришел в себя от такого неожиданного вторжения.

— Черную, — ни с того ни с сего брякнул он.

— Черную, прекрасная мысль! Это, пожалуй, благороднее всего…

— Папа… — оборвала его девушка.

— Ах, да. Моя дочь Эдварда.

Девушка чуть присела в легком книксене и наклонилась к Эзопу.

— А это наш доктор. Он живет в соседнем приходе, — продолжал Мак.

— Всегда к вашим услугам, — сказал доктор и поклонился.

— Вы, господин лейтенант, покупаете у меня порох и дробь, а не знаете, что я не только купец, но и власть. Вы уже почти месяц у нас и еще не пожаловали с визитом.

Глан почувствовал себя неловко.

— Говорят, вы встречали вчера почтовый пароход? — сказала вдруг Эдварда.

— Да. — Глан повернулся к ней.

— Вы чего-то ждете?

— Письмо.

— От кого?

— Эдварда! — тихо сказал доктор.

— Нет, почему же… От женщины, — ответил Глан.

Эдварда снова принялась шептаться с Эзопом. Повисла пауза.

— И как вам у нас охота? — кивнул на ружье Мак.

— Прекрасно, — оживился Глан. — В дичи нет недостатка: глухари, куропатки, тетерева. Эзоп гонит зайца. Бывает, и морскую птицу подстрелю.

Гроза прошла. Выглянуло солнце.

— Если вам захочется выйти в море, любая моя лодка в вашем распоряжении. И в ближайшее время ждем вас у себя.

Эдварда поцеловала Эзопа и встала.

— Милости прошу ко мне в сторожку, — сказал Глан.

— Спасибо, господин лейтенант, непременно заглянем, — сказал доктор.

— Прощайте, господин Глан. Черная краска! Прекрасная мысль! А, доктор?

Эдварда взглянула на Глана и вышла, не прощаясь. Дверь закрылась.

Глан сел.


Глан вышел к одиноко стоявшему в лесу небольшому, но крепкому дому. Во дворе человек с усталым лицом прилаживал к телеге колесо.

— Здравствуй, Арво. Я зашел в кузницу, но не застал тебя.

— Здравствуйте, господин лейтенант! — Арво снял шапку.

— Я хочу попросить тебя приладить новый курок к этому ружью.

Кузнец вытер руки и взял ружье.

Из дома выбежала девушка, что была с кузнецом на пристани.

— Здравствуй, Ева! — крикнул Глан.

Девушка смутилась и убежала в дом.

— Красивая у тебя дочь, Арво, — улыбаясь, сказал Глан.

Кузнец рассматривал ружье и не ответил.


В сторожке было светло. Двух небольших окон было вполне достаточно, чтобы осветить небольшое пространство. Все здесь казалось на первый взгляд обыденным: струганый стол, две скамьи, печь, застеленный шкурами топчан, полка из одной доски, большой дорожный сундук… Но было много и такого, что говорило о необыкновенности хозяина сторожки: стены были увешаны шкурами и ружьями, сетями и перьями, головами медведей и кабанов. На грубо отесанной полке стояли чучела лесных птиц, а одно, незаконченное, лежало на скамье.

Глан чинил сеть, когда Эзоп привстал и зарычал.

— Лежать, Эзоп! — скомандовал Глан.

В окне мелькнула женская фигура:

— Я же говорила, что он дома.

Глан отложил сеть. В дверь постучали.

Это были Эдварда и доктор.

— Мы и вчера заходили, да вас не застали, — весело сказала Эдварда.

— Я, наверное, проверял силки, — растерялся Глан.

— Здравствуйте, господин лейтенант, — сказал доктор и протянул руку.

— А, здравствуйте, доктор, садитесь вот сюда. Давайте палку. — Глан убрал чучело со скамьи.

Эдварда вышла на середину и осмотрелась.

— И вы садитесь, где вам удобно, госпожа Мак.

— Настоящее логово, — восхищенно сказала Эдварда. — Здравствуй, Эзоп. — Она присела и потрепала пса по голове.

Глан в растерянности стоял возле кровати.

Доктор молча подошел к полке.

— Какая красивая вещь! Откуда она у вас? — спросил доктор и взял осколок греческой амфоры с античным изображением.

— Даже и не знаю. Таскаю повсюду с собой.

— Удивительной красоты был сосуд. Посмотрите, Эдварда!

Эдварда равнодушно взяла осколок и вернула доктору.

— Истинно красиво совсем не то, что сделано людьми. — Глан по-прежнему стоял. — Я люблю живое: лес, камни, море, изгиб дороги. Очень красивы животные…

— А люди? — спросил доктор.

— Люди тоже бывают красивы. — Глан непроизвольно взглянул на Эдварду. Она поймала его взгляд и вспыхнула.

— Вот тоже чудесная вещица. — Доктор держал в руке пороховницу с фигуркой Пана на крышке. — Эдварда, это Пан, языческий лесной бог. Я вам рассказывал…

— Вы язычник? — с деланым равнодушием спросила она.

— Нет, я христианин, — серьезно ответил Глан. — Я часто молюсь за себя и за Эзопа. Мне кажется, Бог любит слушать молитву, вдруг восходящую к нему из леса…

Эдварда отвернулась и подошла к окну.

— Хотите, я зажарю птицу? — спросил Глан.

— А как вы будете жить, когда охоту запретят? — спросила Эдварда, глядя в окно.

— Рыба. Еда всегда найдется.

— А почему бы вам не обедать у нас? — Эдварда повернулась. — В прошлом году в этой сторожке жил один англичанин, так он часто заходил к нам обедать. А впрочем, как хотите. Пойдемте, доктор.

Доктор сразу же встал, взял палку и попрощался.

Дверь закрылась, а Глан так и стоял.


— Это первая партия керосиновых ламп на Севере. Очень удобная вещь, доложу я вам, — сказал Мак, подкручивая фитиль. — А вы, я вижу, посматриваете на мою булавку. Эта булавка досталась моему деду от самого Фридриха Вильгельма Третьего. От деда к отцу, а от отца уже ко мне.

Глан с Маком сидели за огромным столом в полутемной зале, освещенной лишь двумя лампами. Глан скучал.

— Вот и мне сорок шесть стукнуло, — продолжал Мах. — Борода седеет. Чувствую, как подходит старость. Скоро три года, как умерла жена, царство ей небесное. Теперь вечерами, как остаюсь один, очень не по себе делается. Сижу и раскладываю пасьянсы. И выходят, если чуть передернуть. Ха-ха-ха.

— Пасьянсы выходят, если чуть передернуть? — переспросил Глан.

— Именно так, мой друг.

Часы пробили половину одиннадцатого. Повисла пауза.

— Да-с. — Мак посмотрел на часы. — Эдварда что-то запаздывает. Она нынче у доктора. Он занимается ее образованием. Бесплатно, заметьте. Благороднейший человек. Да, жаль, что не предуведомили нас о визите. Она наверняка отругает меня, хотя я ни в чем не виноват. Хе-хе-хе. Позвольте, я вас немного провожу.

Он встал и пошел гасить дальнюю лампу. Глан дотронулся до лампы и прикрутил фитиль: пламя почти погасло. Он покрутил в обратную сторону: света добавилось.

— Задуйте, задуйте ее! — крикнул господин Мак через залу.

Глан дунул — огонь лишь затрепетал, но не погас.

— Не так, — засмеялся господин Мак и пошел к Глану. — Надо сначала прикрутить фитиль и подставить ладонь…

Тут в прихожей застучали каблучки, и стремительно вошла Эдварда.

Глан развернулся к ней всем телом, задетая им лампа упала, разбилась, и наступила тьма.

— Я разбил лампу! — воскликнул Глан.

— Видим, — после некоторой паузы сказал Мак.

Эдварда расхохоталась. Глан выскочил на улицу и быстро пошел прочь.

— Куда же вы, господин лейтенант? — весело кричала Эдварда.


Почти стемнело, как темнеет в июне на Севере. Глан сокрушенно сидел на лесном валуне, когда послышались торопливые шаги. Глан встрепенулся, как собака, и спрятался за дерево.

По тропинке быстрым шагом в направлении сторожки прошел Мак и скрылся между деревьями.

Глан бесшумно последовал за ним.

Дойдя до дома кузнеца Арво, Мак свернул с тропинки, опасливо озираясь, прошел по двору, прислушался и вошел в дом.

Глан стоял за деревом и смотрел.


Ночь. Глан сидел у костра и смотрел на огонь. В лесу лаял Эзоп. Хрустнула ветка, и в круг света вошла молоденькая девушка. Она подошла к огню и протянула руки ладошками вперед.

— Я встречал тебя в горах. Ты пастушка? А где твое стадо?

Она не ответила.

— А ты не боишься ходить по лесу ночью, такая тоненькая, молоденькая?

Она засмеялась и ответила что-то по-фински.

— Сядь сюда и скажи мне, как тебя звать?

— Сирпа. — Она села.

— А есть у тебя жених, Сирпа? Он тебя уже обнимал?

Она кивнула и засмеялась смущенно.

— И сколько же раз?

Она не ответила.

— Сколько? — повторил Глан.

— Два раза, — тихо сказала она и показала на пальцах.

Глан притянул ее к себе и спросил:

— А как он это делал? Вот так?

— Да, — дрожа, прошептала она по-фински.

Прибежал Эзоп.


— Вам пора, госпожа Эдварда. Сейчас будет дождь.

— Дождь? — Эдварда удивленно посмотрела на небо. — Почему вы решили?

— Не знаю. Это видно… По листьям, цветам, голосам птиц, по тому, как дует ветер, пахнет воздух…

— Так вы придете? Мы вас ждем. И доктор будет. Мы каждое лето выезжаем к сушильням, и бывает весело.

— Я, право, не знаю. Я отвык от общества. Последние два года я так мало бывал на людях. Когда я схожусь с людьми, мне надо напрягать все свои силы, чтобы не опрокинуть стакан или не разбить лампу. А в лесу никому нет вреда от того, что я таков. Я могу лечь навзничь и закрыть глаза. Могу сказать все, что хочу. Здесь слова идут прямо от сердца. Их можно говорить вслух, громко и не бояться показаться бестактным.

Глан остановился. Оба были взволнованы.

— Вы ведь стреляете только, чтобы прокормиться? — спросила Эдварда и мучительно покраснела. Было видно, что она повторяет чьи-то слова.

— Никогда я не стрелял убийства ради, — сказал Глан, глядя ей в глаза.

— Извините, — прошептала Эдварда.

Подул ветер.

— Я люблю зверей и птиц. Я люблю лес. Вот выйдешь зимой и заметишь на снегу следы куропаток. Вдруг они обрываются — значит, птицы взлетели. Но по отпечаткам крыльев мне ясно, куда полетела дичь. Всякий раз это так удивительно. А осенью часто смотришь, как падают звезды. Сидишь один-одинешенек и думаешь: неужели это разрушился целый мир? Целый мир кончился у меня на глазах. А когда приходит лето, на каждом листочке своя жизнь: смотришь на иную тварь и видишь, что нет у нее крылышек, некуда ей деться, и до самой смерти жить ей на этом самом листочке. Или… Да нет, я даже не знаю, понимаете ли вы меня?

— Да-да, я вас понимаю.

Упали первые капли.

— А иной раз мне кажется, что Эзоп — это я. Вот иногда, вы знаете, Эдварда, он хватает птицу, а я чувствую на зубах ее хруст. И вкус крови.

— Я понимаю, — едва слышно прошептала Эдварда.

Пошел дождь.

Глан и Эдварда стояли совсем близко друг к другу. Она была в каком-то оцепенении. Крупные капли падали на ее высокий лоб и стекали вниз. Его рука потянулась к ее лицу.

Вдруг она вздрогнула и захохотала:

— Что это с вами?

Она пошла прочь, потом развернулась и крикнула:

— Завтра мы ждем вас!

Глан смотрел на ее тонкие красивые ноги. Их слегка забрызгало грязью.


Солнце к утру просушило землю, воздух был чистый и тонкий после дождя.

После полудня две большие лодки отчалили от пристани и направились к острову, где работники вялили рыбу. Остров был хорошо виден, высвечен и как бы отделен от моря лучами солнца. Оттуда доносились смех и голоса работников.

Глан сидел в одной из лодок рядом с миловидной дамой лет тридцати пяти с ямочками на щеках. Глан был весел.

— Боже мой, откуда столько народу! — воскликнул он, озираясь.

— А как же, господин лейтенант, общество есть везде. Иначе мы бы все поумирали со скуки, — улыбнулась дама. — Я вам всех сейчас назову. Смотрите, это дочки нашего судьи, там на корме — две гувернантки, прелестные девушки. Прямо перед ними дамы из пасторской усадьбы. У той, что слева, муж в Китае по торговому делу. А сразу за вами дочери помещика Дехтонена — они близняшки…

Глан весело смотрел по сторонам.

— Что же вы остановились? — Он повернулся к своей соседке.

— О, остальные — мужчины. Они, я думаю, интересуют вас меньше. Эдварду вы знаете, не так ли?

Эдварда сидела в соседней лодке в новенькой шляпе с пером и весело болтала с соседкой.

— А вы? Вы забыли себя, — сказал Глан.

— О, лейтенант! — засмеялась она. — Я вдова землеустроителя, и у меня есть очаровательная дочь.

— Очаровательная — в этом нет сомнений. — Глан поцеловал руку соседки.

Уже подходили к острову.

— О-го-го! — раздался ликующий голос господина Мака, который догонял всю компанию на своей лодке.

Он стоял на носу в накрахмаленной манишке и держал в руке бутылку шампанского.

— Доктор, вы отвечаете за бутылки! — закричал он.

— Слушаюсь, мой генерал! — Доктор вскочил и отдал честь.

— А вы, лейтенант, устройте-ка нам хороший салют!

— Слушаюсь, мой генерал! — весело крикнул Глан и зарядил ружье.

При сходе компании на берег он с удовольствием дважды пальнул из обоих стволов. Все прокричали «ура!» и пошли по берегу вдоль бесконечных сушилен, увешанных вялящейся рыбой. Сушильщики кланялись, девушки рвали цветы, а полчище морских птиц стояло над ними, заполняя все своим гоготом.


Компания расположилась на лужайке, в соседстве бедной поросли белых березок. Корзины были распакованы, бутылки откупорены, лица раскраснелись.

Глан сидел в окружении милых девушек с букетом свежих цветов на коленях. Он невольно избегал смотреть на Эдварду и все же постоянно возвращался к ней. Она вместе с подружкой забавлялась тем, что кормила доктора пирожками, а тот, как добродушный медведь, терпеливо съедал один за другим. Мак с шумом откупорил очередную бутылку с шампанским.

— Ура! — прокричал доктор с набитым ртом.

— Говорят, у вас премилая сторожка, господин лейтенант? — кокетливо спросила одна из дочерей помещика.

— Да, она мне по сердцу. Заходите как-нибудь в гости, сударыня. Только я боюсь спутать вас с вашей сестрой.

— А вы прежде не бывали у нас на Севере? — спросила Глана соседка слева.

Подошел доктор с бокалом шампанского и сел рядом.

— Нет, но я уже люблю его. У вас чудесное лето. Оно подбирается ночью, когда все спят. Я подсматривал из окна. У меня в сторожке два окна.

— Давайте обменяемся цветами. Это приносит счастье. — Тонкая девичья рука протянула перед лицом Глана букет цветов.

— Да, спасибо вам! У вас красивый голос. — Глан встал и обернулся.

— Разве вы доктор? Я сказала «доктор». — Эдварда протягивала цветы вовсе не ему.

Доктор встал, высвободил из лацкана цветок львиного зева и с поклоном протянул Эдварде.

Глан засмеялся, как ему казалось, беспечно. Он был оглушен и унижен.

Эдварда взяла доктора под руку и повела его к соседней компании, где верховодил господин Мак.

Глан растерянно посмотрел на желтый букет, молча отдал его одной из как-то вдруг затихших близняшек и отошел в сторону.

Глан одиноко сидел на камне и смотрел, как доктор объясняет правила придуманной им веселой игры. Эдварда оживленно беседовала с молодым человеком. По острову разносился громкий смех.

Вдруг Глан встал и быстрым шагом подошел к компании.

— Минуточку внимания, всего одну минуточку, — объявил он. — Видите ли, мне вдруг подумалось, что вам будет интересно взглянуть на мою коллекцию мух. Мух, — повторил он внятно и достал коробку. — Едва не забыл про нее. Сделайте милость, посмотрите, тут и красные мухи, и желтые. Это очень интересно.

На мгновение все замолчали и посмотрели на Глана. Никто не прикоснулся к коробке. Наконец доктор протянул руку и вежливо сказал:

— Благодарствуйте. Так-так, поглядим, что это за штуки. Для меня всегда было загадкой, как делают этих мух.

— О, это совсем не трудно: я покупаю перья, крючки, воображаю себе муху и делаю ее. Они для рыбной ловли, но посмотрите: они не менее красивы, чем цветы. Не удивительно, что рыба предпочитает их настоящим мухам.

— А, тут и материалы! — сказал доктор. — Какие красивые перья.

— О боже, — сказала дама из пасторской усадьбы.

— Вам нравится? Возьмите их себе, — вскинулся Глан. — Приколите на платье, и на вас непременно кто-нибудь клюнет. Все китайцы едят мух, вы не знали?..

Дама изумленно смотрела на него.

Эдварда, казавшаяся совсем равнодушной, вдруг повернулась и склонилась над коробкой.

— Лучше всех зеленые. Дайте-ка их сюда, доктор. Они зеленые, а на солнышке золотистые. — Она взяла два пера и приколола к платью.

Остальные девушки сразу обступили доктора:

— И мне, доктор, и мне!

— Спасибо, доктор! — сказала Эдварда. — Это прекрасный подарок. Я буду хранить его всю жизнь.

Она порывисто шагнула к Глану, обхватила его шею руками и несколько раз поцеловала в губы. Глаза ее горели, шляпка сбилась набок. Все смотрели на нее.

— Что вы, госпожа Мак?.. — глухо сказал Глан. Он до того опешил, что голос не слушался его.

— Ничего, — ответила она. — Просто мне захотелось. Просто так.

Глан механически снял картуз и смотрел на нее.

Наконец кто-то догадался разрушить создавшуюся неловкость:

— Ну что же там ваша игра, доктор?

— Нет, лучше уж в горелки, — воскликнула одна из дочерей помещика.

— В горелки, в горелки! — оживилась молодежь.

— Мне подайте лейтенанта Глана! — отважно крикнула кокетливая близняшка. — Чтоб я еще за кем-то бегала?

— Нет, лейтенант Глан — мой, — негромко, но внятно сказала Эдварда.

— О черт, да замолчите же вы, наконец, — шепнул Глан.

Боль и недоумение отразились на ее лице, и она так жалко улыбнулась, что Глан невольно взял ее узкую руку в свою.

— Вам водить, Эдварда! — крикнул молодой человек, который беседовал с ней.

— Бегите! Бегите так, чтобы я не смогла вас догнать, — прошептала Эдварда.

К компании в прекрасном расположении духа вернулся господин Мак:

— Дамы и господа, наступил тот решительный момент, когда я должен сообщить вам, что я вынужден буду покинуть вас. Завтра я на месяц уезжаю в Россию…

Глан уже бежал.


Глан выбежал к сторожке и остановился, переводя дух.

Она стояла у входа, лицо у нее горело, глаза сияли.

— Вы ждали? — сказала она. — Я боялась, как бы вам не пришлось ждать.

Глан растерялся.

— Вы хорошо спали? — спросил он.

— Хорошо, — прошептала она, глядя на него.

— Кто-то ночью был возле моей сторожки. Я вставал и видел следы на траве.

Она подошла к нему и молча взяла за руку.

— Да, это я, — тихо сказала она и прижалась к нему. — Я ведь не разбудила вас, я ступала тихо-тихо. Я еще разок побывала с вами рядом. Я вас люблю.


Нещадно палило солнце. Глан и Александр с ружьями наперевес брели среди огромных тропических деревьев, обходя могучие папоротники и буйные лианы, преграждающие путь. Глан, как обычно, шел слегка впереди, время от времени отхлебывая из фляжки. Голова его была опущена, рубашка взмокла от пота, а мысли, похоже, были далеки от охоты. Меж стволов пробежала дикая курица.

— Глан, это ваша, стреляйте! — крикнул Александр.

— А? — спохватился Глан, вскинул ружье, но курок щелкнул вхолостую.

Александр выстрелил, но было уже поздно.

— Ну что же вы… — расстроился Александр.

— Не зарядил.

Глан виновато улыбнулся, вынул из ствола стреляную гильзу и как-то равнодушно, без прежнего азарта, вставил патрон. Александр обогнал его и пошел впереди.

Вдруг из бамбуковых зарослей, совсем рядом, раздался рык. Александр инстинктивно отшатнулся в сторону. Глан весь подался вперед, сделал два шага, быстро вскинул ружье и выстрелил с ходу.

Не успел Александр и ухом повести, как длинный хриплый рык перешел в сдавленный стон и затих.

Александр первым подбежал к убитому леопарду. За ним подошел Глан, на ходу перезаряжая ружье.

— Прекрасный выстрел, Глан! Наповал! — восхищенно воскликнул Александр.

— Плохой выстрел. Я целил в голову, — сказал Глан и разрядил ружье в голову леопарда.

Александр оторопело посмотрел на него.


Восхищенные туземцы окружили убитого леопарда. Они беспрерывно тараторили на своем языке. Магги присела и провела рукой по шкуре.

— Мы убили его еще утром, — рассказывал Глан. Он перевернул тушу и показал на дырку в боку. — Вот тут прошла моя пуля.

— Значит, мой господин попал в голову? — спросила Магги, имея в виду Александра, и кокетливо улыбнулась.

— Да, получается так, — улыбнулся Глан. — Твой господин молодец!

— Это правда, мой господин? — Магги радостно вскочила и повернулась кАлександру.

Александр растерялся и издал неопределенный звук.

— Она опять жует, — улыбаясь, шепнул Глан.

Александр оттащил Магги в сторону:

— Магги, когда ты смотришь на других мужчин, я… я недоволен. Ты ни на кого не должна смотреть, кроме меня. Я — твой господин, — строго закончил он с ударением на «я».

— Да, мой господин — молодец, — по-детски улыбнулась она. — Магги сегодня придет к нему.


Изрядно набравшийся Глан сидел в окружении туземцев.

— …А потом подует ветер, зашумит листва, где-то громыхнет вдалеке, и сначала по капле, по капле, — Глан взмахнул рукой, — и вдруг сплошной стеной… А ты сидишь в тепле и слушаешь…

Глан замолчал. Где-то недалеко выли шакалы. Туземка принесла ему чашку с водкой.

— Налей еще всем! — крикнул Глан.

— У нас скоро сезон дождей, — сказал все время улыбающийся туземец.

— Э-э, да разве это дождь… А снега у вас нет! Знаете, что такое снег?

Туземцы покачали головами.

— С неба сыплется белый мягкий порошок и ложится на землю. — Глан встал. — Бывает, вот столько насыплет. Ветер подует, и его понесет, закружит… У-у-у — гудит вьюга. Выйдешь на улицу, а она хватает тебя за лицо, за руки, вот так.

Он присел и начал щипать Магги. Она весело смеялась.

— Нравится? — спросил Глан.

Александр побледнел и сжал зубы. Туземцы одобрительно кивали и улыбались. Дети принялись щипать друг друга.

— А ходят зимой на длинных палках, чтобы не провалиться, — продолжал Глан. — Они скользят по снегу, а с горы сами едут. Ты просто стоишь на них, а едешь быстрее, чем бежишь.

Туземцы качали головами. А один все улыбался.


Пошатываясь, Глан шел к гостинице. Александр поджидал его у входа. Было видно, что он волнуется.

— Глан, — окликнул он, — я хотел сказать вам, что если у вас это серьезно, то я отступлюсь, — сразу выпалил Александр и потупился.

— Вы это о чем? — не понял Глан.

— О Магги.

— О Магги? — с трудом соображал Глан. — Ах, это была Магги… Вот досада. Я не разобрал в темноте. Приношу свои извинения. Эти туземцы так похожи.

Он пьяно улыбнулся и пошел к двери. Александр поспешил за ним:

— Это, конечно, пустяки, но согласитесь, Глан, что на моем месте…

Глан остановился:

— Я бы всадил вам пулю на охоте. Случайно. Ха-ха-ха. Извините, Александр, я пьян.

Глан вошел в гостиницу.


Эзоп подбежал к сторожке, толкнул передними лапами дверь и прыгнул внутрь. На топчане, покрытом звериными шкурами, в сполохах красного света разгоревшегося очага сплелись тела Эдварды и Глана. Эзоп подбежал, встал передними лапами на край топчана и ткнулся носом в разгоряченное ласками тело Эдварды. Она вскрикнула.


— Ах, Эзоп. — Эдварда глубоко вздохнула и прижала к себе пса, как возлюбленного. Она разметалась на шкурах в сладостной истоме. Глаза ее светились счастьем.

Обнаженный Глан шевелил кочергой угли и подкармливал дровами ожившее пламя.

— Скажи, тебе нравится, как я себя веду? — спросила она. — Может, я чересчур много болтаю? Нет? Скажи мне, если что не так. Ты знаешь, иногда мне кажется, что это не может кончиться добром.

— Что? — спросил он, не оглядываясь.

Она перевернулась на живот, не отпуская Эзопа:

— Ну, у нас с тобой. Что это добром не кончится. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а мне сейчас холодно. У меня спина холодеет, когда я прижимаюсь к тебе. Это от счастья?

— Да. — Он встал на колени рядом с Эзопом и грел дыханием ее спину.

— Ах, смилостивись, — изогнулась она, — у тебя дыхание, как у дракона.

Он посмотрел на ее затылок глазами, полными нежности. Потрескивали уголья, и отсветы играли на потолке.

— Что ты? — спросила она и повернула голову.

— Как хорошо ты это сказала: смилостивись… — прошептал он.

Залаял Эзоп.


Светало.

— Скажи, от кого ты ждешь письма на пристани? — Она стояла у окна, касаясь стекла кончиком носа.

— От женщины. — Он лежал на шкурах и смотрел на нее.

— А где она теперь?

— За границей.

— Не думай об этой даме, ладно? — Она развернулась к нему. — Я ни о ком не думаю, только о тебе.

Она порывисто шагнула к нему и упала в его объятия.


За окном бушевала гроза. Крупные капли колотили в стекло. Эдварда замерла на шкурах с закрытыми глазами, заложив руки за голову. Она вся тянулась вверх от восторга. Глан стоял перед ней на коленях, обхватив ее ноги руками и касаясь губами живота.

— О чем ты думаешь? — шептала она.

— Я не знаю, как благодарить тебя. Ты самая прекрасная девушка на земле, и ты отдаешь себя мне. Я не в силах охватить всего этого.

— Знаешь, что говорит про тебя одна моя подруга? — Эдварда опустилась на колени. — Она говорит, что у тебя взгляд зверя, и, когда ты на нее смотришь, она сходит с ума. Ты как будто до нее дотрагиваешься.

— Какая подруга?

— Я не скажу тебе. — Она ласково коснулась его глаз губами.

— Спасибо тебе, Эдварда. Ты слишком хороша для меня, но спасибо тебе за то, что ты меня не гонишь. Бог наградит тебя, Эдварда. Я сам не знаю, что ты во мне нашла, но я весь твой, каждой жилкой и всей своей бессмертной душою. Что с тобой? — Он осторожно снял с ее щеки слезинку.

— Нет-нет, ничего… Ты говоришь так непонятно… Что Бог наградит меня. Ты так говоришь, будто… Как я тебя люблю!

Под дождем с восторженным лаем кругами носился Эзоп.


Сквозь деревья на фоне моря мелькнуло светлое платье.

— Эдварда! — Глан шагнул прямо из-за деревьев и обнял ее.

— Ах! — Она вздрогнула от неожиданности. Эзоп радостно лизнул ей руку.

— Тебя нет уже четыре ночи!

— Тсс, — Эдварда быстро оглянулась, — нам нельзя на «ты». — Она мягко высвободилась из его объятий и оправила платье.

Глан увидел доктора. Доктор стоял вполоборота к ним, опершись рукой о большой камень, и искоса поглядывал в их сторону. Когда их взгляды встретились, доктор быстро отвернулся в сторону моря.

— Я думал, ты идешь ко мне!

— Мы занимались с доктором эти дни. Я совсем запустила занятия, — она сказала это по-светски легко. На Глана пахнуло холодом.

Он сделал шаг назад:

— Да-да, вам было некогда… Одним словом, вы переменились ко мне, Эдварда. Что-то случилось, но по вашему лицу я не могу понять, что. Какой у вас странный лоб, Эдварда! Я только сейчас это заметил.

— Я вовсе не забыла вас. — Эдварда покраснела и погладила его руку. — Нет-нет.

— Завтра? — Глан снова потянулся к ней.

— Нет, завтра нет, — ответила она. — Завтра я устраиваю праздник. — Она засмеялась. — Хотела сделать тебе сюрприз, но вижу, лучше сказать сразу.

— Тогда сейчас. Проводи меня, Эдварда.

— Нет, сейчас я не могу. У меня еще столько хлопот с завтрашним днем… Вот и доктор обещал мне помочь. — Она улыбнулась извиняющейся улыбкой.

— Да, конечно. — Глан вдруг повернулся. — Здравствуйте, доктор! — громко крикнул он, снял картуз и поклонился, улыбаясь излишне радушно.

Доктор поспешно обернулся и поклонился в ответ, как-то неловко сняв шляпу.

— До свидания, господин лейтенант, — сказала Эдварда. — Завтра я вас жду. Пойдемте, доктор.

И они пошли вниз в сторону поселка. Глан смотрел им вслед. Залаял Эзоп. Эдварда обернулась.


Глан вышел к сторожке. Эзоп встретил его радостным лаем. На пороге стояла девушка в белом платке и дула себе на палец.

Это была Ева, дочь кузнеца.

— Здравствуй, Ева! Что с тобой? — спросил Глан.

— Эзоп укусил меня, — сказала она и потупилась.

— Эзоп укусил? — недоверчиво переспросил Глан, быстро взглянул на радостно прыгающего вокруг них Эзопа и взял ее руку. Она сама укусила себя.

Глан внимательно посмотрел на нее. Ева покраснела и стыдливо опустила глаза.

— Боже мой, — пробормотал Глан. — И долго же ты дожидалась?

— Нет, недолго, — тихо-тихо ответила она.

— Ну, пойдем скорее. — Глан взял ее за руку и ввел в сторожку. Эзоп вошел следом, и дверь затворилась.


Стемнело так, что пришлось зажигать свечи. Все танцевали, и было весело. Близняшки играли на фортепиано в четыре руки, а потом их сменил заезжий коммерсант и заиграл так, будто у него их было шесть.

Глан сидел на стуле в своей обычной лесной одежде и чувствовал себя неловко. Он неотрывно смотрел на Эдварду, которая летала по залу, меняла партнеров и почти непрерывно смеялась.

— Эдварда! — позвал Глан, когда она в очередной раз пробегала мимо.

Но раскрасневшаяся Эдварда лишь улыбнулась ему, слегка замедлив шаг.

— Отчего вы не танцуете, господин лейтенант? — весело спросила кокетливая близняшка, одна из дочерей помещика Лехтовена.

— Извините, сударыня, мне уже пора. — Глан встал. — Мой пес Эзоп один в сторожке, он ждет меня… — Он не нашелся, что бы еще сказать, неловко повернулся и пошел к выходу.

В прихожей его нагнала Эдварда.

— Зачем вы так? — сказала она с упреком. — Я не забыла вас, я просто понадеялась, что вы уйдете последним — самым последним.

— Однако же нам надо объясниться…

Она взяла его руки в свои и проговорила с мольбой:

— Только не сегодня, не сейчас. Мне так грустно. Боже, как вы глядите на меня! Вы же были мне другом…

— Но я… — Мысли Глана мешались.

— Не надо. — Она коснулась пальцами его губ. — Я никогда не училась музыке, — сказала она, склонив голову туда, откуда доносились звуки вальса. — Ах, если б только я умела играть…

Сердце Глана метнулось к ней:

— Отчего вы так грустны, Эдварда? Может быть, я помогу вам?

— Сама не пойму. Так, все вместе, должно быть. — Она подошла к окну. — Не будет никого счастливее меня в тот день, когда я ступлю на палубу парохода и уплыву отсюда!

— Вы хотите уехать?

За стеной вальс сменился бурным танцем. Визг и хохот мешались с музыкой.

— Ушли бы они поскорее, все до единого, — выдохнула Эдварда. — Только не вы, нет-нет! — Она порывисто прикоснулась к нему. — Помните, вы уйдете последним!

И она побежала в залу. Глан поплелся следом.

Доктор пел романс под аккомпанемент коммерсанта.

— Я и не знала, что у него такой чудесный голос, — сказала дама своей соседке.

— Да, жаль, что он уезжает, нашему обществу его будет не хватать.

— Как? — ворвался в их разговор Глан. — Доктор уезжает? Когда?

— Когда?.. — Дама испуганно посмотрела на Глана. — Я, право, не знаю. Вот давеча говорили что-то…

Аплодисменты и восторженные возгласы выручили даму. Она поспешила отойти в сторону.

Улыбающийся доктор принимал поздравления, когда подбежала Эдварда, бросилась ему на шею и несколько раз поцеловала в губы.

Глан вышел.


Он сидел за деревом и смотрел, как гости спускались с крыльца, как отъезжали коляски, как господин Мак махал с балкона, как белое платье Эдварды мелькало на веранде… Последним простился доктор.

И тогда он вошел.

В первую минуту Эдварда даже растерялась:

— Ах, вы тут. Как мило, что вы всех переждали. Но я умираю от усталости.

— Да, вам пора ложиться. Надеюсь, сон разгонит вашу грусть, — холодно сказал Глан.

— О да, я высплюсь, и все пройдет. Спасибо, что пришли.

Глан взял ружье, Эдварда подала ему картуз.

— Не затрудняйтесь, — сказал Глан, — я сам.

Надевая картуз, он уставился в одну точку и почему-то не выходил.

Эдварда проследила направление его застывшего взгляда.

В углу стояла палка доктора.

Эдварда смешалась.

— Ваша палка. Не забудьте свою палку, — выпалила она и сунула палку ему в руки.

— Нет. — Глан бережно поставил палку на место. — Это палка доктора. Не пойму, как хромой мог позабыть свою палку.

— Хромой! Хромой! — крикнула она с горечью. — Вы-то не хромаете. Куда! Но если бы вы даже и хромали… Все равно, все равно вы не стоите его!..

— До свидания, госпожа Мак. Счастливого пути.


По узкой тропинке, хромая, спешил доктор.

Глан встал на его пути и приподнял картуз.

Доктор ответил тем же.

— Я вам не кланялся, — сказал Глан.

Доктор отступил на шаг, вглядываясь в его лицо:

— Не кланялись?

— Нет.

Повисла напряженная пауза.

— Ну ладно, мне это безразлично, — побледнев, сказал доктор и попытался пройти.

Тогда Глан вытянул перед ним ружье, как перед собакой, и закричал:

— Гоп! Гоп! Гоп!

Плотно сжав губы, доктор смотрел под ноги, затем вдруг быстро взглянул на Глана.

— Ну зачем же вы так? — тихо и как-то по-доброму спросил он.

Глан выпрямился и молчал.

Доктор сделал шаг вперед и взял его за руку повыше локтя:

— Что-то с вами неладно. Сказали бы мне, может быть, я…

Стыд захлестнул Глана.

— Простите меня, доктор! — выкрикнул он. — Ну что со мной может быть неладно? Эдварда ждет вас, только поторопитесь. Правда, поторопитесь… что же вы стоите!

Глан повернулся и пошел прочь.


Глан сидел на топчане напротив двери в точности как вошел, с сумкой через плечо, с ружьем в руке, и смотрел в пустоту. Потом бессмысленно огляделся, как бы впервые увидел ружье, взвел курок, встал посреди комнаты, приставил дуло к левой лодыжке и нажал спуск. Пуля прошла, стушив, и впилась в пол. Эзоп коротко, испуганно залаял. Глан снова сел.


В дверь постучали. Глан не ответил. Стук повторился, и дверь распахнулась. Это был доктор.

— Извините, что я вторгаюсь. — Он вошел со света и тщетно, пока не привыкли глаза, пытался хоть что-то разглядеть в полутьме сторожки. — Вы так поспешно ушли, а ведь нам не мешало бы поговорить. Тут как будто пахнет порохом?

— Видели ли вы Эдварду? — спросил Глан.

— Я взял свою палку. Эдварда уже легла… Что это? О Господи, да у вас кровь?

— Пустяки. Я ставил ружье, а оно выстрелило. Сущие пустяки. Черт побери, да отчего же это я должен перед вами тут отчитываться? Значит, вы взяли палку?..

Доктор неотрывно смотрел на простреленный сапог и стягивал перчатки. Затем наклонился и приподнял простреленную ногу.

— Сидите-ка тихо, надо снять сапог. То-то мне показалось, что я слышу выстрел.


Стоял теплый летний день. В окно сторожки втекал один большой солнечный луч и падал на топчан, на котором полулежал Глан.

— Заживет как на собаке. Извини, Эзоп, другого сравнения не подберу. — Доктор накрыл одеялом ногу Глана.

— Эзоп иногда лижет мне рану, и я чувствую, как стихает боль, — признался Глан.

— А все-таки я сделаю вам еще порцию своей болтанки, — сказал доктор, присаживаясь к столу.

Он высыпал в плошку порошки и, подливая воду, начал помешивать состав.

— Да, а что же вы не уехали, доктор? — как будто невзначай вспомнил Глан.

— Уехал? Куда? Впрочем, я давно уже собираюсь по делам в Гельсингфорс, да все никак… А почему вы спрашиваете?

— А скажите, доктор, какого вы мнения о госпоже Эдварде? Мне это интересно.

— Какого я о ней мнения?

— Да. Может быть, случилось что-нибудь новенькое, ну, например, вы посватались и получили согласие? Вас поздравить? Нет? Ну да, так я вам и поверил, ха-ха-ха.

— Ах, так вот чего вы боялись!

— Боялся? Доктор…

— Нет, я не сватался и не получал согласия, — серьезно начал доктор. — К Эдварде не сватаются, она сама берет, кого захочет. Семнадцатилетняя девчонка, не правда ли? А вот вы попробуйте только повлиять на эту девчонку, так она у вас всякую охоту отобьет. Вот, к примеру, она говорит, что у вас взгляд зверя…

— Тут вы ошибаетесь, это другая так говорит, — легко перебил его Глан.

— Другая? Кто?

— Н-не знаю. — Глан смутился.

— Так вот, и, когда вы на нее смотрите, это-де так-то и эдак-то на нее действует… Но, думаете, это хоть на волосок вас к ней приближает? Ни чуточки. Как только она почувствует себя в вашей власти, она тотчас же взглядом или словом отшвырнет вас за тридевять земель. Я ее хорошо изучил. Как по-вашему, сколько ей все же лет?

— Вы же сами сказали — семнадцать. И она так говорила.

— Враки. Я, забавы ради, проверил. Ей двадцать лет, ее это тревожит. Когда она стоит и смотрит на море, на скалы, у нее такой скорбный рот. Видно, как она несчастна. Но она слишком горда и упряма и ни за что не расплачется.

— Неужели никому с ней не сладить? — насмешливо спросил Глан.

— Ее нужно воспитывать, — ответил доктор уклончиво. — Она избалована, окружена вниманием. Всегда под рукой есть кто-то, на ком можно проверять свое могущество. Я взял с ней тон учителя. До того как появились вы, я почти год ее воспитывал, наметились кое-какие перемены, она стала плакать, когда ей больно, стала похожа на человека. Но вот появились вы, и все пошло насмарку. Вот так. Один теряет терпение, тогда за нее принимается другой, после вас, очень может быть, появится третий…

— Ого! Должен ли я помочь вам в воспитании Эдварды? — в прежнем тоне сказал Глан.

Но доктор как будто и не услышал его.

— Вот вы говорите — неужели никто с ней не сладит? Отчего же? Она ждет своего принца, его все нет, она ошибается вновь и вновь. Она и вас приняла за принца, у вас ведь взгляд зверя, ха-ха! Эх, вам бы захватить сюда мундир, он бы пригодился. Нет, отчего же никто с ней не сладит? Я видел, как она мучается в ожидании того, кто бы пришел, взял ее, увез, владел бы ее душой и телом. Да. Но он должен появиться неизвестно откуда и быть непременно не как все люди. Вот я и полагаю, что господин Мак снарядил экспедицию. Это его путешествие неспроста! Господин Мак однажды уже отправлялся в подобное путешествие и вернулся в сопровождении некоего господина…

— Вот как… — заинтересовался Глан.

— Да, но он оказался непригодным, — горько усмехнулся доктор. — Это был человек средних лет и хромой вроде меня.

— И куда же он уехал? — глядя на доктора, спросил Глан.

— Уехал? Не знаю. Да это и не важно. — Доктор встал. — Через неделю вы уже сможете ступать на больную ногу.

— Простите мой нескромный вопрос, доктор: а что с вашей ногой?

— Меня ранили во время Крымской кампании.

Он поклонился и вышел.


Глан сидел на скамье и чистил ружье. Мягкий утренний свет втекал через открытую дверь сторожки, в дальнем углу которой прачка, плотная женщина с круглым добрым лицом, выгребала из очага угли. Закончив, она взяла ведра и вышла.

— Лейтенант Глан болен? — послышался взволнованный голос Эдварды.

— Да он уже почти поправился, — ответила прачка.

Глан замер.

Она вбежала и встала в дверном проеме, неотрывно глядя на Глана. Он тоже встал, бестолково сжимая ружье. Вдруг все сделалось как прежде.

— Что же ты встал, сядь! Ведь у тебя ранена нога, ты ее прострелил? Господи боже, как же это ты? А я только сейчас узнала. Я все думала: что это с ним, он совсем пропал. Вы ранены, а мне никто и слова не сказал! И доктор молчал… До чего же ты бледный, тебя просто не узнать! А нога? Ты будешь хромать? Доктор говорит, ты не будешь хромать. Какой же ты милый, что не будешь хромать, слава богу! Прости, что я так ворвалась, я волновалась за тебя… — Она стояла против света, и Глан плохо видел ее лицо.

— Это вот как получилось, — взволнованно бормотал он, — я ставил ружье в угол, я неправильно его держал, вот так, дулом вниз, и вдруг выстрел… Несчастный случай.

— Да-да, несчастный случай. И прямо в ногу. Ведь это левая нога? — вдруг спросила она.

— Ну да, понятно, левая, — смутился Глан. — Раз я держал ружье вот так, значит, никак не мог попасть в правую.

— Бедный, бедный Глан, мне так жаль тебя…

Звеня ведрами, показалась прачка. Пропуская ее, Эдварда ступила внутрь сторожки, и Глан увидел ее лицо: в глазах еще стояли слезы.

Он весь подался к ней.

— Эдварда… — только и сказал он.

Прачка шумно поставила воду.

— Спасибо, Марта, приходи завтра.

— Хорошо, я вот только белье возьму. — Она взяла узел и вышла, попрощавшись.

Эдварда огляделась.

— А здесь все так же, — не то с грустью, не то разочарованно сказала она.

— Да, все по-прежнему, — еще ожидая чего-то, ответил Глан.

— А вам идет эта куртка. И эта взъерошенность. Вы как Робинзон. Так, значит, вы поправляетесь? Отчего же вы не послали к нам за едой? — Эдварда говорила уже вполне спокойно, светски. — Как же вы жили?

— Я жив, как видите, — холодно сказал Глан.

— Вот вы и рассердились. — Она повернулась к окну и смотрела на далекую черту горизонта. — Один дает мало, но и это для него много, другой отдает все, и это ему нисколько не трудно: кто же дал больше? А вы приуныли за время болезни, — она повернулась к нему. — Ну, выздоравливайте же поскорее. Всего доброго.

Глан поклонился и сказал:

— Простите, что не могу вас проводить.


Яркими цветами встретила Глана природа. Он бежал по лесу, слегка припадая на левую ногу, и восторженно кричал. Ему вторило эхо.

Радостно лаял Эзоп.


Они плыли на лодке вдоль прибрежных скал. Глан смотрел по сторонам и улыбался. Кричали чайки.

Они вышли на поляну, и Глан, раскинув руки, повалился в высокую траву. Эзоп лизнул его в лицо. Глан засмеялся.


Он открыл глаза. Радом, почти склонившись над ним, сидела Ева.

Неподалеку лежала вязанка дров.

— Я собирала дрова… Вы только не подумайте… — Она запнулась.

— Что не подумать, Ева? — Глан улыбнулся.

— Просто я шла мимо… — Она смутилась и опустила глаза.

Глан привлек ее к себе, и она зажмурилась от счастья.


Глан стоял на скале и смотрел на маленький черный пароход, одиноко пыхтящий далеко внизу, потом повернулся и неторопливо начал спускаться.


Когда пароход пришвартовался, Глан уже стоял на пристани в толпе встречающих и зевак.

— Господин лейтенант, вам письмо, — радостно сообщил почтарь.

Глан взял его и, не глядя, сунул в карман.

— Вот, возьмите. Я пишу здесь, чтобы мне выслали мундир. — Глан протянул почтарю конверт. — Как вы думаете, поспеет к следующему рейсу?

— Очень может быть, что и поспеет, а не поспеет, так уж следующим обязательно доставим, — весело ответил почтарь.

Окруженный кучкой встречавших его приказчиков, на пристань сошел господин Мак в неизменных остроносых башмаках и манишке с булавкой. Рядом с ним шел невысокий, но с хорошей осанкой человек лет сорока, с выдающимися скулами и черной бородкой на длинном узком лице и острым взглядом за сильными очками. Господин Мак был весьма предупредителен со своим спутником, и часть этого радушия досталась Глану.

— А, господин лейтенант! — воскликнул господин Мак.

— С благополучным возвращением, господин Мак, — поклонился Глан.

— Благодарю, благодарю, господин лейтенант. Позвольте представить, лейтенант Глан. Барон Радлов.

— Весьма польщен, господин лейтенант. — Голос барона был глуховат, но приятен.

Вниманием господина Мака завладел приказчик: он что-то докладывал хозяину на ухо.

— Моя дочь просит извинить ее за то, что не может встретить нас. Она слегка нездорова, — сказал господин Мак. — Извините меня, господа, я распоряжусь багажом.

И он оставил Глана с бароном. Они сошли с пристани и прогулочным шагом пошли вдоль берега. Оба молчали, как будто были давно знакомы. В этом была странность, но барон, похоже, ее не замечал, а Глан не мог ни уйти, ни заставить себя начать разговор.

Вдруг барон резко, как под пулей, нырнул вниз. Глан опешил. Барон медленно распрямился — в руке он держал камень.

— Очень, очень интересный экземпляр, — пробормотал он.

— Этот камень упал с горы. Здесь иногда бывают такие неприятности, — сказал Глан, с интересом глядя на барона.

Барон закинул голову и внимательно посмотрел вверх:

— Вот видите как, господин лейтенант, — для всех неприятности, а для меня находка.

— Поздравляю, господин барон. Надеюсь, эта находка не будет единственной.

— Вот это было бы действительно неприятностью, — рассмеялся барон.

— Господин барон! — раздался голос господина Мака. Он энергично, почти бегом, но не теряя достоинства, догонял их. — Господин барон, все готово. Оцените внимание моей дочери: несмотря на недомогание, она все же пришла встретить нас. Очень легкомысленный поступок, но сердечный. — Он перевел дух.

Глан оглянулся. Эдварда стояла у кареты, кутаясь в шаль. Барон тоже внимательно посмотрел на нее.

— Прощайте, господа! — сказал Глан.

— Всего доброго, господин лейтенант.

Господин Мак взял барона под руку и повел. Глан услышал:

— Не помню, рассказывал ли я уже господину барону, что вот эта самая булавка досталась моему деду от самого Фридриха Вильгельма Третьего…


Глан услышал голоса и подошел к окну. По тропинке мимо сторожки шли Эдварда и барон и оживленно беседовали. Поравнявшись со сторожкой, Эдварда вдруг порывисто обняла барона и поцеловала в губы. Барон смутился и поправил шляпу.

Глан отошел от окна и сел. Подошел Эзоп и ткнулся мордой в колени.

— Ничего, Эзоп, ничего, — сказал Глан и положил руку ему на голову.


По дороге к мельнице, что тянулась вдоль реки, медленно двигалась телега, груженная зерном. На телеге сидела Ева и держала вожжи. Господин Мак шел рядом и что-то говорил, а потом взял Еву за руку. Она опустила глаза, но руки не отняла. Господин Мак молодецки запрыгнул на телегу и обнял ее за плечи. Ева вся сжалась и молчала, опустив голову. Мельник заранее вышел навстречу и кланялся, держа шапку в руке. Глан стоял за деревьями и смотрел.


Он стоял высоко на скале, держась за выступ. Фигура его отчетливо вырисовывалась на фоне неба.

Далеко внизу медленно правила к острову одинокая лодка.


Погода испортилась, и накрапывал дождь. Глан спустился к пустынной пристани.

Из лавки с большой черной вывеской «Мак. Торговля солью и бочонками» вышел приказчик. Он куда-то спешил.

— Когда ждут почтового парохода? — крикнул Глан.

— Недели через две, не раньше — ответил приказчик и поспешил было дальше.

— Мне выслали мундир! — крикнул Глан.

Приказчик замедлил шаг и почтительно улыбнулся.

— Как торговля у господина Мака?

— Разрастается. Вот, еще один склад будем строить. — Приказчик остановился.

— А что господин барон? Все живет у вас?

— Да, каждое утро выходит в море, изучает морские окаменелости.

Глан кивнул. Поняв, что разговор окончен, довольный приказчик повернулся и поспешил по своему делу.


Раздался выстрел, и птица упала в траву. Глан поднял ее и пошел к лодке. Еще одна висела у него на поясе. Глан оттолкнул ялик и сел на весла.

— Эзоп, — крикнул он.

На дне было полно рыбы.


На пристани он встретил кузнеца. Уже темнело. Кузнец снял шапку.

— Ты домой, Арво? — спросил Глан.

— Я в кузню. Господин Мак задал мне работу до позднего вечера.

Глан кивнул и, забросив на плечо мешок с рыбой, быстро пошел в гору.


Ева была одна. Когда вошел Глан, лицо ее просияло.

— Я пришел только одним глазком на тебя взглянуть, — сказал Глан. — Ты знаешь, у меня последнее время душа была не на месте, и вдруг я понял, что скучаю по тебе.

Он прислонил ружье к стенке и сбросил с плеча мешок.

— Ты слыхала, как я звал тебя ночью?

— Нет, — испугалась Ева и отложила шитье.

— Господи, до чего же ты у меня хорошая, Ева! — Глан опустился на колени перед скамейкой и взял ее руки в свои. — У тебя такой красный рот, сегодня особенно. И ножки твои красивее, чем у Эдварды. Сама погляди.

Глан приподнял ей юбку, чтобы она посмотрела на свои ноги. Радость ударила ей в лицо. Она обхватила руками голову Глана и прижала к себе. Они замерли.

— Отчего ты дрожишь? Тебе холодно? — шепотом спросила Ева.

— Я день и ночь думаю о тебе, Ева, день и ночь, день и ночь, радость ты моя… Ты знаешь, на днях я видел приезжего барона с одной дамой… я все думал, на кого же он похож… и вдруг понял — на морскую окаменелость. Я, как понял это, тут же расхохотался… Тебе не смешно?

— Нет, это, верно, и правда весело, — Ева старательно засмеялась, — только я ведь не могу понять этого так, как ты.

Глан замолчал, взгляд его блуждал где-то в себе.

— Давай совсем не будем разговаривать, просто так посидим, — сказала Ева и погладила Глана по волосам, по глазам.

— Добрая, добрая ты душа! — прошептал Глан. — Я чувствую, что люблю тебя все сильней и сильней. Я возьму тебя с собой, когда уеду. Вот увидишь. Ты поедешь со мной?

— Да, — сказала она.

Глан едва различил это «да», скорее почувствовал, угадал по дыханию, по руке на своих волосах. Он поднял глаза: слезинка сбегала по щеке. Ева улыбнулась. Во дворе залаял Эзоп. Глан крепко сжал ее в своих объятиях.

Скрипнула дверь. Ева вздрогнула. Глан оглянулся.

В дверях стоял господин Мак. Он побледнел и плотно сжал и без того тонкие губы.

— Так-так, — не своим голосом сказал он.

Глан поднялся с колен.

— Я к вашим услугам, — сказал он и поклонился.

— Да-да, вот вас-то мне и надо, господин лейтенант. — Господин Мак быстро взял себя в руки. — Я принужден вам напомнить, что начиная с первого апреля и вплоть до пятнадцатого августа запрещается стрелять в расстоянии менее версты от мест, где гнездятся гагары. Вы пристрелили сегодня на острове двух птиц. Вас видели, мне передали.

— Да, я убил двух чистиков, — растерялся Глан.

— Два чистика или две гагары — значения не имеет. Вы стреляли там, где стрелять запрещено.

— Признаю, — сказал Глан, — я не сообразил.

— Но вам следовало бы сообразить, — холодно сказал господин Мак.

— Я и раньше стрелял из обоих стволов на этом самом месте. Это произошло во время прогулки к сушильням, когда вы лично попросили меня устроить салют.

— То дело другое, — отрубил господин Мак.

— Ну так, черт побери, вы прекрасно знаете, что вам теперь делать!

— Очень даже знаю. — Господин Мак развернулся и вышел.

Глан вышел следом, остановился и запрокинул голову. Шел теплый дождь.


И снова налетела буря. Исчезли птицы. Далеко внизу вскипало и падало море. Косая стена дождя закрыла горизонт.

Глан сидел, укрывшись за выступом скалы, и смотрел.

— А помнишь, Эзоп, мы сидели так же весной…

Услышав свое имя, Эзоп взвизгнул и беспокойно посмотрел на хозяина.


У сторожки, раскрыв свой смешной зонтик от солнца, их ждала Эдварда. Ее одежда промокла насквозь и липла к телу. Она метнулась было к Глану, но остановилась. Он молча прикоснулся к картузу и поклонился.

— Сегодня мне нужно от вас только одно, Глан. — Она волновалась, стараясь говорить сдержанно. — Я слыхала, вы были у кузнеца. Вечером. Ева была дома одна…

Глан молчал.

— Я за вами не шпионю! — крикнула она. — Я узнала об этом вчера. Вечером я вернулась домой, и мне рассказал отец.

— Ева и тут бывала, — тихо сказал Глан.

— Тут? В сторожке?

— Не раз.

— И тут! — Эдварда задрожала и опустила зонтик.

— Раз уж вы взяли на себя труд входить в мои дела, то я позволю себе порекомендовать вам доктора. Ведь ваш граф никуда не годится…

— Да он в тысячу раз лучше вас! Вы не стоите его! Он воспитан! Он умеет вести себя! Он не колотит чашек и ламп! А вы смешны. Всякую минуту вы можете выкинуть любую гадость! — зло кричала Эдварда. Она совсем закрыла зонтик, и капли стекали по лицу, рот скривился, как у больной. — Вот пускай Ева за вами и смотрит! Жаль только, что она замужем.

— Ева? Вы говорите, Ева замужем? — Казалось, Глан не понял, до того неожиданно это прозвучало.

— Сами знаете. Ева жена кузнеца!

— Разве она не дочь его?

— Уж не думаете ли вы, что я лгу? — Видя его растерянность, она натянуто засмеялась. — Так что поздравляю вас с удачным выбором!

— И я поздравляю вас. Ваш герцог — замечательный человек, вот только лыс и слегка подслеповат. Но, главное, принц не женат. Непонятно, правда, почему…

— Да, я пойду за него замуж, я день и ночь буду думать о нем. Он замечательный. Я люблю его! Запомни, что я сказала: я люблю только его. Пускай приходит твоя Ева, о господи, пускай ее приходит, до чего же мне это все равно… Мне бы только поскорей уйти отсюда…

Она побежала по дорожке, обернулась, белая как полотно, и простонала:

— И не смей больше попадаться мне на глаза!

У двери в сторожку скулил промокший Эзоп, но Глан не трогался с места.

А дождь все лил и лил.


Александр брился в своей комнате. Как и обычно, стояла нестерпимая жара. Абсолютно голый, он стоял перед маленьким зеркалом и напевал. Было не утро и не вечер — середина дня, но Александру захотелось побриться, и он брился.

В поле его зрения попал Глан с ружьем. Он стоял на краю поселка, что ближе к лесу, активно жестикулировал и отдавал какие-то команды. Слов было не разобрать. Потом прижал приклад к плечу и прицелился.

Напевая, Александр сместился к другому окну, чтобы увидеть: во что?

— О боже!

У плетеной изгороди стояла хохочущая Магги с кокосом на голове. Грудки ее подрагивали. По обе стороны стояли два мальчишки, тоже с кокосами. Александр быстро перебежал к первому окну: сомнений не было, Глан целил в них.

Александр бросился было к двери, но, сообразив, в каком он виде, побежал обратно к окну, на ходу хватая штаны.

— Глан! Глан, перестаньте! — отчаянно закричал он в окно.

Но Глан, очевидно, не услышал.

Александр судорожно натягивал штаны, когда раздался выстрел. Он рванулся к окну, но упал.

— О господи! — Он сел, провел рукой по лицу, растерянно посмотрел на пену, вскочил, схватил рубашку и выбежал из комнаты.

То, что он увидел, выскочив из-за хижин, привело его в еще больший ужас: Магги целилась в улыбающегося Глана с кокосом на голове.

— Выше! — командовал Глан. — Теперь ниже! Еще ниже…

Магги прыскала и никак не могла совладать с прицелом.

Любопытные туземцы, побросав дела, стягивались к ним.

Краем глаза Глан заметил бегущего к ним Александра и скомандовал:

— Огонь!

Выстрел — и кокос на его голове разлетелся вдребезги.

— О! — воскликнула Магги, не веря глазам и задыхаясь от восторга.

Мальчишки визжали от радости.

Глан тоже хохотал, стирая с висков кокосовое молоко.

Быстро подошел растрепанный Александр в расстегнутой рубашке со следами пены на лице, молча взял Магги за руку и потащил за собой. Она весело оглянулась на Глана и легко пошла, с любопытством поглядывая на Александра.

Глан равнодушно проводил их взглядом и сел катать с мальчишками кокосы.

Качая головами, туземцы расходились.

Александр какое-то время молча тащил беззаботную Магги, потом воскликнул:

— А если бы ты его убила?

— О! — ужаснулась она и прыснула.

— Послушай, Магги, зачем ты играешь с ним?

Она не ответила.

— Ты же мне обещала! Он что, нравится тебе?

— Да! — Магги снова оглянулась…

— Он тебе нравится больше, чем я?! — совсем растерялся Александр.

— Да, — просто сказала она.

Александр остановился перед ней. Как она была хороша!

— Зато ты ему не нравишься, Магги, — сказал он, всеми силами стараясь сохранить спокойствие и наставительный тон. — Ты для него просто дикое животное. Он смеется: «Что это она все время жует да жует, как ослица?»

Магги не поняла.

— Понимаешь, ты все время что-нибудь жуешь. Мне это даже нравится, но у нас это считается диким и неприличным.

— О! — Она по-настоящему рассердилась.

Александр вздохнул чуть легче.

— Он любит другую женщину, — быстро заговорил он, — очень знатную. Она живет далеко на севере, в большом городе. Видела у него письмо? Он скоро поедет к ней.

Магги слушала очень внимательно.

— Магги, — сказал Александр просто и твердо, — ты будешь моей навеки, хочешь? Я все обдумал: ты поедешь со мной, когда я буду уезжать, я возьму тебя в жены, слышишь? Мы вместе поедем ко мне на родину и будем там жить. Ну как?

Не веря своим ушам, она бросилась к нему на шею.

— И каждый год мы будем приезжать сюда, чтобы ты не соскучилась, — уже весело продолжал Александр. — А, Магги? — Он закружил ее и положил на траву. — Ты согласна?

— О да, да, да, мой господин! — упоенно прошептала она. — А Глан тоже с нами поедет?

— Нет, — быстро ответил Александр. — Он не поедет с нами. Ты жалеешь?

— Нет-нет, я рада. Я поеду с тобой.

И она закрыла глаза, воображая прекрасные картины будущей жизни. Александр с любовью смотрел на раскинувшуюся перед ним красавицу Магги.


Темнело. Глан пил возле домика вдовы вместе с ней, ее дочерьми и несколькими туземцами. К костру подошел Александр. На лице его блуждала счастливая улыбка. Он молча сел и так же молча взял чашку из рук вдовы. Он думал о своем.

— А! — заметил его Глан. — Наконец-то вы пришли всадить в меня пулю.

— Почему вы так решили, Глан?

— Потому что вы ревнуете, как суслик.

— Как суслик? — удивился Александр.

— Или как обезьяна.

— Напрасно вы стараетесь задеть меня, Глан. Во-первых, вы благородный человек, и вам это не идет. А во-вторых, я сегодня счастлив и не стану убивать вас. — Он захохотал, подчеркивая глупость такой идеи.

Глядя на него, туземцы заулыбались.

— Жаль, — мрачно сказал Глан и замолчал.

Александр подсел ближе и сказал:

— Глан, я сделал предложение Магги, и она согласилась.

Глан внимательно посмотрел на Александра и отвернулся:

— Простите меня, Александр. Я опять наговорил глупостей.

— Послушайтесь меня, Глан, поезжайте домой. Ведь вас там ждут. И вы любите ее…

— Тост! — объявил Глан, поднимаясь. — Я хочу выпить за все царства мира и за всех хорошеньких женщин, замужних и незамужних, ближних и дальних. За женщин! А за любовь пусть пьют суслики…


Глан и Александр брели домой по ночному поселку. Александр незаметно поддерживал шатающегося Глана. Тот оттолкнул его и пошел сам.

Возле входа в гостиницу сидела Магги. Завидев Глана, она подбежала к нему и радостно крикнула:

— Я больше не жую, смотри! Ни перьев, ни денег, ни бумажек!

Он едва глянул на нее и вошел в гостиницу. Заскрипела лестница — он поднимался к себе на второй этаж.

Александр был вне себя. Он схватил Магги за руку.

— При чем здесь Глан? Ты перестала жевать, потому что ты едешь со мной! Так или не так? — закричал он.

— Да, — испугалась Магги. — Я просто так ему сказала. Я перестала жевать из-за тебя.

— Ну ладно, пойдем. — Александр уже сожалел о своей несдержанности.

Магги замялась. Она все еще опасливо поглядывала на Александра, потирая руку.

— Через три дня мы уже уезжаем. А завтра, когда спадет жара, ты придешь, и мы отпразднуем обручение.

Магги снова заулыбалась и пошла за ним.

Вокруг костра танцевали туземцы.


Эзоп подбежал к сторожке, толкнул передними лапами дверь и вбежал внутрь. На топчане, в сполохах света разгоревшегося очага, сплелись тела Глана и Евы. Эзоп подбежал, встал передними лапами на край топчана и ткнулся носом в разгоряченное ласками тело Евы. Она порывисто вдохнула, как всхлипнула.


— Боже мой — ты замужем, Ева? — Глан опустился на колени возле топчана.

— Да, а разве ты не знал? — Она тронула его волосы.

— Нет, я не знал. — Он смотрел мимо нее.

Она молча стиснула его руку.

— Что же нам теперь делать, дитя мое?

— Что хочешь. Ты ведь еще не едешь. Пока ты тут, я и рада.

— Нет, Ева.

— Да-да, только пока ты тут!

Она жалко улыбнулась и сильнее стиснула его руку.

— Давай я погрею тебе спину, — сказал он.

Она перевернулась на живот, и он грел дыханием ее спину.


Она стояла у окна, касаясь стекла кончиком носа. Он лежал и смотрел.

— Я уже замерзла, — робко сказала она.

— Ну ладно, иди ко мне, девочка моя.

Она подбежала к топчану и легла рядом. Он обнял ее, и она тихо замерла, прижавшись к нему.

— Ева, у тебя руки в ссадинах… Это господин Мак?

— Он переменился к нам, заставляет мужа работать день и ночь. И мне задает мужскую работу… Но это ничего.

— Отчего он так?

Ева опустила глаза.

— Отчего он так, Ева?

— Оттого, что я люблю тебя, — прошептала она.

— Да как же он узнал?

— Я сказала ему.

Он взял ее руку и стал зализывать ссадины. Ева замерла, глядя на него, как на бога.

— О господи, хоть бы он подобрел к тебе, Ева!

— Это не важно. Мне теперь все не важно. — Голос ее дрожал.


— Встань вот так, девочка моя, а я посмотрю на тебя.

Ева поднялась на ноги, а Глан встал перед ней на колени, обхватив ее ноги руками и касаясь губами живота.

— Что с тобой? — спросила Ева.

— Бывает, тебя тащат за волосы, а ты радуешься. А если тебя спросят: «Что с тобой?» — ты ответишь с восторгом: «Меня тащат за волосы». И если спросят: «Помочь тебе освободиться?» — ты ответишь: «Нет». А если спросят: «Выдержишь ли?» — ты ответишь: «Да, выдержу, потому что люблю руку, которая тащит меня…»

— Как странно ты говоришь. — Ева опустилась и села рядом.

Глан поцеловал ее и тоже сел, глядя перед собой.

— Я побуду один, ладно, Ева? Завтра ты не узнаешь меня. Завтра я буду смеяться и целовать тебя, девочка моя хорошая. Мне кажется, что во всей моей жизни не будет ничего лучше этих дней с тобой.

— Не говори так, не говори…

Трещали дрова. Эзоп спал, свернувшись калачиком.


По осенней листве к сторожке подкатила коляска. Опираясь на палку, доктор осторожно соскочил на землю.

— Рад видеть вас, доктор! — Глан вышел из сторожки, держа в руках ружье и шомпол.

— Здравствуйте, лейтенант. — Доктор поклонился и приподнял шляпу.

— Заходите, заходите. А у нас, видите, с Эзопом радость, — он развел запачканными маслом руками, — открыли охотничий сезон. Так что теперь могу зажарить вам птицу. Ну, что же вы встали?

— Я, собственно, к вам по поручению. — Доктор прокашлялся. — Через несколько дней с почтовым пароходом отбывает барон Радлов. По этому случаю господин Мак собирает завтра небольшое общество, и мне приказано вас пригласить. Обязательно. — Доктор замолчал.

Глан тоже молчал и вопросительно смотрел на доктора.

— Да-да, лейтенант, вы правы, — первым не выдержал доктор. — Разумеется, вас приглашает не господин Мак и не барон. Вас приглашает Эдварда.

— Вот как. Очевидно, новая выходка, — тихо сказал Глан.

— Вот-с. — Доктор чувствовал себя как-то неловко. — Я дал слово непременно вас уговорить.

— Я приду, — задумчиво сказал Глан.

— Так я передам?.. — Доктор шагнул к коляске.

— Может быть, все же зайдете?

— Извините, лейтенант, меня ждут. — Он виновато улыбнулся.

Глан кивнул.

Коляска тронулась.


В сторожке Глан осмотрел самую приличную свою куртку и принялся ее чистить. В кармане он обнаружил старое нераспечатанное письмо, прочитал надпись на конверте и бросил его в огонь. А потом долго смотрел, как пламя ест бумагу. Отсветы играли на лице.


На этот раз вечеринка была организована с размахом. Во всех пяти комнатах толпились гости, танцевали и в большой зале. Слуги бегали туда-сюда, разносили вино, блестящие кофейники, сигары, трубки, пирожные и фрукты. Господин Мак не поскупился. В люстрах горели особые толстые свечи, отлитые для такого случая, зажгли и новые лампы. Играла музыка. Было шумно.

Барон находился в центре внимания молодежи, которая обступила его со всех сторон и донимала вопросами.

— К сожалению, я уже запаковал коллекцию… — доносилось до Глана.

Он сидел в сторонке, как вошел, с сумкой через плечо,стараясь не привлекать ничьего внимания.

Какая-то девица в очередной раз попыталась завести с ним беседу, но он только рассеянно посмотрел на нее и отвернулся. Он чего-то ждал.

Улыбаясь, в залу вошел господин Мак. Он выглядел превосходно, тем более что сегодня он изменил своим правилам и облачился в смокинг. Он по-хозяйски огляделся, радушно приветствовал Глана и пошел делать распоряжения.

Вошли Эдварда и доктор. Заметив Глана, Эдварда сразу же отвернулась и направилась к компании барона. Доктор подошел:

— Что же вы так поздно, лейтенант?

— А разве не все равно? — только и сказал Глан. Он смотрел туда, где стояла Эдварда.

— Отчего же, сегодня здесь очень весело, — как-то невесело сказал доктор.

С приходом Эдварды барон оживился. К рассказу его добавились активные и выразительные жесты, и, видимо, он имел успех, поскольку девицы вокруг то и дело разражались смехом. Звонко смеялась Эдварда.

— А не выпить ли нам вина, лейтенант? — предложил доктор.

— С удовольствием. — Глан взял предложенный доктором бокал и залпом осушил его.

Вдруг лицо его осветилось. Сквозь приоткрытую дверь он поймал нежный взгляд Евы, которая помогала на кухне.

— Извините, доктор, я подышу воздухом, — сказал Глан и вышел на веранду.

В прихожей показалась Ева, она что-то несла. Выбежав на веранду, она быстро погладила Глана по руке, улыбнулась и тут же исчезла.

Глан глубоко вздохнул, повернулся и пошел обратно. И тут он наткнулся на Эдварду. Она стояла в прихожей и смотрела на него. Они не сказали друг другу ни слова.

Глан вошел в залу и взял бокал.

— Представьте, лейтенант Глан занимается тем, что назначает прислуге свидания на крыльце, — вдруг громко объявила Эдварда. Она стояла в дверях и смеялась, словно удачно пошутила, но лицо ее было совершенно белое.

Господин Мак резко обернулся.

Среди гостей возникло легкое замешательство.

Глан выпил.

— Но почему вы не на кухне? — в деланом изумлении дуги ее высоких бровей поднялись еще выше. — Ева там. Думаю, и вашей милости следовало бы отправиться туда.

Взгляд Глана потерянно метнулся. Доктор был уже тут как тут.

— Эдварда! — тихо сказал доктор и взял ее за руку.

— Что такое, доктор?

— Вы порой выражаетесь весьма необдуманно. Я думаю, уместно извиниться перед господином лейтенантом за это недоразумение.

— Никакого недоразумения, господин доктор, — задыхаясь, сказала она и отдернула руку. — Никакого недоразумения, господин лейтенант! Вы поняли меня правильно: я гоню вашу милость на кухню.

Эдварда стремительно пересекла залу и остановилась возле господина Мака и барона, который уже начал интересоваться происходящим у входа, несмотря на попытки господина Мака его отвлечь.

— Господа, — громко объявила Эдварда. Музыка смолкла. Танцующие встали. — Папа, я хочу проводить господина барона до Курхольма. Ты дашь мне лодку с гребцами, и они доставят меня обратно. Надеюсь, вы не возражаете, господин барон?

Господин Мак торжествующе улыбнулся, а барон встал и поцеловал Эдварде руку. Он был взволнован.

— А господин лейтенант устроит нам салют, как тогда, у сушилен, помните?

Послышались аплодисменты в знак одобрения и недоуменные взгляды. Глан поклонился и пошел к выходу.

— Не уходите, лейтенант. — Доктор схватил его за рукав.

— Я не ухожу. — Глан вырвал рукав из рук доктора. — Я только хочу сделать подарок господину барону. — Он вышел в прихожую.

Там он достал из сумки сверток и вернулся в залу.

Барон сидел еще более счастливый, чем в начале вечера.

— К сожалению, я уже запаковал коллекцию… — говорил он двум девицам, тоже прослышавшим о какой-то уникальной коллекции.

Глан остановился метрах в трех от барона. Внешне он был спокоен.

— Так никто и не увидит окаменелостей барона, — пробормотал он молоденькой учительнице, которая оказалась рядом. — Сначала он их еще не распаковал, теперь уже запаковал…

— Вы недолюбливаете барона? — улыбнулась учительница.

— О, напротив…

Он решительно подошел к барону, присел рядом и заговорил, разворачивая сверток:

— Вы покидаете нас, господин барон, и напоследок я хотел бы сделать вам небольшой подарок.

Барон повернулся к Глану.

— Вчера я охотился на отмели, и море вынесло на берег этот обломок. Примите его, если он достоин вашей коллекции.

Развернув сверток, Глан протянул обломок амфоры с полки своей сторожки. Барон потерял дар речи.

— Амфора… греки… здесь… на севере… — по одному слову выскакивало из него. — Господа, — воскликнул он, — это научная сенсация! Боже!

Музыка смолкла. К ним потянулись любопытные. Доктор отвернулся и пошел к окну. Эдварда во все глаза смотрела на Глана.

— Господин лейтенант, у меня… у меня нет слов, чтобы отблагодарить вас. Если это подтвердится!.. Скажите, где вы нашли это?

Глан сделал знак, чтобы барон наклонился ближе. Барон понимающе кивнул и пригнулся к Глану. И когда его голова оказалась в нескольких сантиметрах от Глана, тот неожиданно плюнул ему в ухо.

Барон опешил и с самым идиотским видом уставился на Глана.

Глан встал и быстро вышел.


Бур вгрызался в скалу. Как одержимый, Глан бил и бил по нему молотком. Пот тонкими струйками стекал по лицу. Осенний воздух был ясен, как стекло. Ровные удары звонко неслись над лесом.

Эзоп зарычал и беспокойно залаял. Глан остановился, вытер лицо и посмотрел в сторону леса.

— Если будешь мешать, я тебя запру, — сказал он и взялся за бур.


Темнело. На фоне закатного неба одинокая фигура подтачивала основание огромного камня. Взлетала и падала рука. Звенели удары.


У старой водяной мельницы Глан встретил Еву. Она тащила тяжелое ведро с дегтем. Он взял ведро и поставил на опавшие листья рядом с тропинкой. Шумела вода.

— Что это у тебя, девочка моя?

— Это господин Мак… — Ева счастливо улыбалась. — Он дает мне теперь самую черную работу. Он поставил лодку у причала под горой и приказал мне ее смолить.

— Бедная девочка, — Глан взял ее за руку, — а почему же там? Почему не на пристани?

— Не знаю, но это не важно. Он грозит тебе. Вчера он сказал мне: «У тебя все лейтенант Глан на уме! Ну, погоди, — говорит, — он мне заплатит». Так и сказал. — Она с тревогой посмотрела на Глана.

— Ничего… Пусть его грозится. Вот я провожу барона и посмотрю на твои ножки. Они все такие же крошечные?

Ева зажмурилась и бросилась ему на шею.


Мельник смотрел, щурясь на солнце. Он на всякий случай снял шапку.


Поднявшись к огромному камню, нависавшему над бухтой, Глан увидел отпечаток длинного остроносого башмака на песке. Глан проверил шурф; все было на месте — и буры, и молоток, и порох, тщательно завернутый в кору и мешковину, все лежало в целости и сохранности.

Он выбрал бур поновее и принялся за второй шурф.


Почти совсем стемнело. Глан все еще долбил, когда над лесом показался тонкий клуб дыма, а потом красные сполохи.

Глан бросился вниз. Он бежал не разбирая дороги, падал и снова бежал, ветки хлестали его по лицу, хватали за одежду…

Когда он выбежал к сторожке, снаружи она уже была объята пламенем. Выл запертый Эзоп. Глан ворвался в огонь и, прикрывая лицо, локтем разбил окно. Эзоп выпрыгнул из окна и покатился по траве. Шерсть его дымилась.

Эзоп прыгал в стороне, как сумасшедший, а Глан стоял и смотрел, как догорает его сторожка.


Утром было уже прохладно. Дул ветер. Глан шел по пустынному поселку, когда его окликнул почтарь.

— Господин лейтенант! Господин лейтенант! — отчаянно на бегу кричал он.

Глан обернулся. Ему слегка опалило волосы, а под глазами от бессонных ночей стояли круги.

— Господин лейтенант! Вам прислали мундир. — Почтарь остановился, переводя дыхание.

— А, да, спасибо. — Глан как будто пришел в себя.

— Я еще вчера хотел занести, да узнал о вашем несчастье. — Он все еще тяжело дышал. — Где же вы теперь?

— Тут неподалеку заброшенная хижина… — Глан повернулся, намереваясь уйти.

— Господин лейтенант, а мундир?

— Оставьте на почте, я заберу. Когда отходит пароход?

— Вечером отчалим. Вот загрузим трюм рыбой господина Мака…

Глан кивнул и, не слушая, пошел дальше.


Ветер к вечеру разгулялся, и стало холодно. Карета подъехала прямо к причалу. Еще две коляски стояли чуть поодаль. Провожавших барона собралось на удивление мало. Господин Мак был оживлен и поминутно смеялся. Барон молча кивал и поглядывал на Эдварду. На ней было модное пальто с капюшоном, очевидно, привезенное отцом и выделявшее ее из общества дам. Из-под пальто выбивался белый шарф, конец которого трепало ветром. Она рассеянно улыбалась в ответ на обращенные к ней вопросы и нервно поглядывала по сторонам. Доктор стоял в стороне и не говорил ни слова. Пароход засвистел, и сразу стали прощаться. Барон пошел впереди, но перед сходнями остановился и пропустил Эдварду. Она быстро оглянулась и посмотрела мимо провожающих, махавших платками. Новым порывом сдуло капюшон, она ухватила его рукой, но белый шарф совсем выбился и жалко мотался на ветру.

Она оперлась на руку барона и сошла на палубу.

Глан, стоявший за складским бараком, повернулся и быстро пошел в гору.


Глан услышал гудок и вперился глазами в край выступа.

Вскоре далеко внизу, пыхтя, показался пароход.

Глан вскочил на ноги, поджег пороховые дорожки и отбежал в сторону.

Как только огонь достиг зарядов, пароход дал прощальный гудок, и Глан с криком «ура!» разрядил оба ствола.

Раздался взрыв, гора задрожала, и каменная глыба полетела вниз.

Глыба вкатилась в море, и пароход качнуло: огромная волна, как кит, ударила его в борт.

Глан бежал вниз по дымному следу, оставленному обвалом, и кричал. Эзоп тряс головой и чихал от пыли.


Глан молча стоял на берегу бухты перед страшной картиной: обвалившимися камнями раздавило лодку. Ева лежала рядом вся разбитая, раздробленная, и нижняя часть ее тела была изувечена до неузнаваемости. Ева была мертва.

Где-то далеко еще раз прогудел пароход.


Ночью выпал снег. Рядом с покосившейся хижиной по белому настилу, недоуменно принюхиваясь, бегал Эзоп.

В хижине на подстилке из мха, кутаясь в теплую куртку, неподвижно лежал Глан. Глаза его были открыты. Изо рта едва заметно поднимался и таял пар.

Глан смотрел, как солнце ушло в море. Опускалась ночь. Глухо всплеснуло весло одинокой лодки. Девушка медленно гребла вдоль берега.

— Где ты была, красавица? — спросил Глан. Звук его голоса далеко разлетелся в прозрачном воздухе.

Она ответила что-то по-фински.

— А я знаю тебя. Ты — Сирпа, пастушка. Ты приходила ко мне однажды ночью.

Она легко засмеялась.

— Иди ко мне, красавица, я погляжу на тебя.

Она снова засмеялась, а лодка уплывала дальше и дальше.


Первый снег стаял и лежал пятнами. У пристани разгружался пароход.

Лейтенант Глан в новом мундире шел по поселку. На пристань, навстречу ему, спешил господин Мак. Он стал какой-то маленький. От былого великолепия не осталось и следа.

— А, господин лейтенант…

Глан сухо поклонился и презрительно посмотрел на него. Он уже готов был сказать заготовленную колкость…

— Вы знаете, вам к лицу мундир. — Господин Мак улыбнулся.

И тут Глан заметил, как он сдал: глаза ввалились, лицо стало совсем серое.

— Я все хотел спросить, господин Мак, сколько я должен вам за лодку, кисть и ведро с дегтем?

— Ну что вы, господин лейтенант, вы мне ничего не должны. Это ведь был обвал, несчастный случай. Вашей вины тут нет, — серьезно сказал господин Мак и посмотрел Глану в глаза.

— Вы в самом деле не желаете брать денег? — притворно удивился Глан, но осекся. Он был слегка обескуражен тоном собеседника и его странным взглядом: он смотрел и не видел.

Повисла неловкая для Глана пауза. А господин Мак все смотрел.

— Да… вам напоследок не очень-то сладко пришлось. Вот и сторожка у вас сгорела. — Господин Мак печально улыбнулся и пошел к пристани.

Глан озадаченно посмотрел ему вслед.


Эдварда читала в гостиной. Когда вошел Глан, она на мгновение оторопела при виде мундира. Она смотрела на него, склонив голову, как птица.

— Я пришел проститься, — сказал Глан.


Она тотчас встала:

— Вы едете?

— Вечером пароход.

Они смотрели друг другу в глаза. Рот ее приоткрылся…

— Эдварда… — прошептал Глан и весь подался вперед.

Она спохватилась и чуть отстранилась.

— Значит, вы едете? — повторила она.

Глан опустил голову. Повисла пауза.

— На следующий год приедет другой, — сказал он наконец. — Сторожку-то отстроят. — Он поднял глаза.

— Да, вы уж извините, что отца нет дома. Но я передам ему, что вы заходили проститься. — Она снова села и склонилась над книгой.

А Глан все стоял и смотрел.

Она перелистнула страницу.

— Как, вы еще не ушли? А я думала, что вы ушли! — Она преувеличенно удивилась. В глазах блеснули слезы.

Глан повернулся и пошел к выходу.

— Знаете… — сказала она, не поднимая глаз.

Глан остановился.

— …я хотела бы вас кое о чем попросить, да боюсь, это будет слишком. Не могли бы вы оставить мне Эзопа?

— Да, — не раздумывая, ответил Глан.


Глан подошел к хижине в сопровождении невысокого крепкого крестьянина с мешком.

— Подожди здесь, — сказал Глан.

Крестьянин поклонился ему в спину.

Глан вошел в хижину, закрыл дверь, прошел в угол, где стояли ружья, взял одно и проверил, заряжено ли.

Эзоп радостно взвизгнул и забил хвостом.

— Нет, Эзоп, на охоту мы не пойдем. — Глан ласково потрепал пса по загривку и прижал его голову к своей.

Сухо и совсем негромко треснул выстрел. Крестьянин поднял голову.

Глан вышел, оставив дверь открытой.

— Отнесешь собаку госпоже Мак, — сказал он и пошел в лес.

Крестьянин поклонился ему в спину.


Дул холодный обжигающий ветер. Машина парохода уже работала.

Глан стоял на палубе, держась за поручень, и молчал.

— Ну, вот и все… — улыбнулся доктор. Он стоял на причале рядом с раскачивающимися сходнями, по которым сновали люди.

— Спасибо, доктор, — сказал Глан. — Спасибо вам за все.

— Ну что вы…

Они помолчали. Раздавались команды.

— Да, Эдварда просила передать дословно: «Я благодарю вашу милость за собаку». — Доктор пожал плечами в знак того, что не совсем понимает смысл.

Швартовый канат упал на палубу, убрали сходни, и пароход, приподнявшись на волне, как-то сразу отдалился.

— Прощайте! — крикнул доктор. — Возвращайтесь весной!

Стремительно удалялась пристань, в последний раз мелькнула черная вывеска «Торговля солью и бочонками», уменьшался и таял поселок.

А Глан все стоял на палубе. Дул холодный обжигающий ветер. Мокрый снег хлестал по лицу.


К вечеру жара спала.

Александр выглядел прекрасно: свежевыглаженный мундир отлично сидел на нем, он был гладко выбрит и причесан.

Вошла Диана со связкой бананов.

Глядя в зеркало, Александр последний раз провел рукой по волосам и обернулся:

— Я же сказал, не надо бананов, меня от них тошнит! Вы когда-нибудь ели черешню, Диана?

— Вы меня спрашивали. — Диана обиженно повернулась и вышла.

— Постойте, Диана! Где же ваше хваленое французское вино? — широко улыбаясь, крикнул вдогонку Александр и подошел к окну.

Через поселок к гостинице, слегка покачиваясь, шел Глан. Он был небрит, и рубашка с темными разводами под мышками была плохо заправлена в брюки.

— Глан, — окликнул Александр, когда тот проходил мимо открытой двери комнаты, — вы не забыли о моей помолвке?

Глан на мгновение приостановился.

— А подите вы к черту со своей помолвкой, — сказал он, и лестница заскрипела под его шагами.

Александр опешил.

Вошла Диана с бутылкой третьесортного портвейна и далеко не изящными, но все же стеклянными фужерами.

— Что это с ним, Диана? — спросил Александр.

— Господин Глан опять много рисовой водки пил, — невозмутимо сказала она и поставила вино на стол.

— Ну, да и бог с ним. — Александр посмотрел на этикетку и улыбнулся. — Отличное вино, Диана!

Диана важно надулась.

— А простыни? Вы обещали достать простыни, — вспомнил он.

Диана вышла. Как всегда, она сделала это с достоинством.

Александр снова подошел к окну: Магги не было.

— Это очень дорого стоило. — Диана принесла белый матерчатый сверток.

— Да-да, стелите. — Александр озабоченно смотрел в окно.


Темнело. К гостинице подошла Магги, держа за руку маленькую девочку. Она что-то нарочито громко рассказывала ей, поглядывая наверх.

Александр проснулся от того, что услышал ее голос. Он и сам не понял, как задремал. Подскочив к окну, он увидел, что Магги оставила девочку и вбежала в гостиницу. Туземец гнал стадо коров.

Александр быстро оправил мундир, пригладил волосы и повернулся к двери. Но, к его изумлению, шаги миновали комнату и быстро заскрипели по лестнице. Открылась и закрылась дверь наверху, и раздался смех Магги.

Александр побледнел и зачем-то снова подошел к окну. Потом бросился к двери, но остановился, снял со стены ружье, зарядил и снова подошел к двери.

Постоял, вынул патрон, поставил винтовку в угол и сел к столу.

Сверху доносились звуки любви.

Дверь открылась, и вошла невозмутимая Диана.

— Магги пошла господин Глан… — Она показала пальцем наверх;

— Вон отсюда! — закричал Александр.

Дверь закрылась. Он обхватил голову руками и застыл, потом упал на колени и начал молиться.


Рассвет застал Александра сидящим за столом. Он слышал, как наверху открылась дверь, как Магги легко сбежала по лестнице и, прошлепав босыми ногами мимо его комнаты, выскочила на улицу.


Как всегда широко улыбаясь, она помахала Глану рукой и весело побежала домой.

Александр не двинулся с места. Он по-прежнему смотрел на дверь.

Через минуту она распахнулась. На пороге стоял Глан. Он был трезв, гладко выбрит и в абсолютно свежей рубашке.

Он бросил взгляд на нетронутый стол, заправленную постель и сказал, глядя Александру в глаза:

— Пора, мой друг! Вам не везло весь сезон, но перед отъездом у вас должна получиться удачная охота.

Он перебросил ружье в другую руку и вышел.

Александр молча взял ружье и пошел за ним, по привычке надев фуражку.


Так они и шли по тропическому лесу: Глан чуть впереди с ружьем наперевес, Александр в мундире сзади, молча глядя Глану в затылок.

Пролетел голубь.

Глан обернулся:

— Нет, это невыносимо! Что же вы не стреляете?! Проверьте, может, у вас не заряжено? Так вы и сегодня останетесь на бобах.

Александр смолчал. Пот проступил на верхней губе, хотя было еще не жарко.

Они снова пошли.

Вдруг Глан резко обернулся и выстрелил. Фуражка слетела с головы Александра.

— Вы промахнулись, — стиснув зубы, тихо сказал Александр.

— Вы всегда хвастались, что стреляете лучше…

Глан был бледен и говорил тихо. Они смотрели друг другу в глаза. Александр молчал. Подул ветер.

— Если вы с женщиной ведете себя так же, как стреляете, то неудивительно, что Магги наставила вам рога.


Александр молчал. Пальцы, сжимавшие ружье, побелели.

— Трус, — сказал Глан.

Александр выстрелил.

Звук слился с далеким громовым раскатом. Ветер погнал пыль между хижинами. Бегали туземцы, собирая разбросанные вещи. Упали первые капли, а потом полило все сильнее, сильнее, пока сплошной поток не обрушился на деревню.

Через окно было видно, что за накрытым столом, посередине которого стояла бутылка вина, сидела Магги с двумя маленькими девочками.

— …И через три дня мы с господином поедем на Север, — рассказывала она. — Там с неба сыплется белый порошок и ложится на землю. Вот столько. У-у-у — гудит вьюга и хватает вот так, вот так! — Девочки отдергивали руки и смеялись. — Там все такие, как господин Глан. Они ходят на длинных палках. Ты стоишь на них, а они сами едут…

Сезон дождей начался немного раньше обычного.

Про уродов и людей

Светало. Иоган пересек широкий тюремный двор, на мгновение остановился перед воротами, которые неспешно открылись, поправил кепку и пошел по гранитной набережной вдоль большой реки. Вставало солнце. По реке шел лед.


Перед тем как войти в длинную и узкую палату с колоннами, доктор долго шел по белому больничному коридору. Склонившаяся над одной из кроватей сестра испуганно оглянулась и, когда он быстро подошел, отступила назад. Доктор нагнулся и развернул пеленки. Близнецы, соединенные в области грудной клетки, спали.

Доктор протянул руку и коснулся одного из них. Тот дернул ногой и, прежде чем открыть раскосые монгольские глаза, сморщился и закричал.


Фотограф тщательно фиксировал зажимами голову нарядной девочки лет пяти. Взволнованные родители молча стояли позади аппарата. Закончив мучить девочку, фотограф суетливо подскочил к аппарату и защелкал пальцами, пытаясь привлечь ее внимание.

Девочка посмотрела на него и заплакала.


Прошли годы.


Николай Николаевич Радлов, инженер-путеец, и его дочь Лиза двадцати двух лет стояли у окна Лизиной комнаты и смотрели, как шумно заправляют водой паровоз.

— И мы поедем, Лиза.

Паровоз запыхтел и тронулся.

— На Запад?

— Я же обещал… — Николай Николаевич едва улыбнулся.

— Да, папа. — Лиза тихо положила голову ему на плечо.

Круглое добродушное лицо инженера излучало какое-то мимолетное счастье. Казалось, его глаза светились. Где-то далеко зазвонил дверной колокольчик. Отец и дочь не прореагировали. На стене висела маленькая фотография нарядной девочки с нелепо вытянутой шеей — казалось, она вот-вот заплачет, — а рядом фотография еще молодой женщины, очевидно жены инженера, в траурной рамке.

— Это пластинки, — вдруг спохватилась Лиза и выбежала из комнаты.

Квартира была большая. Обогнув поворот широкого коридора, Лиза выскочила к черному ходу и от неожиданности остановилась. Горничная Радловых Дуня что-то возбужденно шептала Иогану, привстав на цыпочки. На вид ей было лет тридцать с небольшим, но ее простое, по-русски красивое конопатое лицо с большими черными глазами в эту минуту казалось моложе. Заметив Лизу, она испуганно опустила глаза, развернулась и пошла на кухню.

— Здравствуйте, — сказал Иоган, снял шапку и улыбнулся одними губами.

Он был невысокого роста с большой головой и маленькими черными глазами. Его тяжелый пронзительный взгляд смутил Лизу. Она сделала едва заметный вежливый книксен:

— Вам папу? Я позову, — и быстро пошла обратно.

Улыбка сбежала с лица Иогана, хотя он продолжал смотреть туда, где только что стояла Лиза. Потом медленно повернул голову в сторону кухни и надел шапку.

— А, здравствуй, Иоган. Принес? — спросил Николай Николаевич.

— Нет. — Иоган молча смотрел на него.

— А?..

— Я к Дуне.

— К Дуне? А…

Николай Николаевич развернулся немножко слишком поспешно. Иоган подошел к двери кухни и показал Дуне открытку.


— Не ходи сюда, — все так же испуганно прошипела она, схватила открытку и попыталась закрыть дверь, но он успел вставить ногу между порогом и дверью.

— А кто там? — спросил он, пытаясь заглянуть.

— Кто там, Дарья? — крикнул из комнаты женский голос.

— Это ко мне тут!.. — крикнула Дарья и жалобно прошептала: — Уходи!

— А деньги?

— Потом, потом!

Все так же улыбаясь, он не спеша вынул ногу, и дверь захлопнулась. Дарья сунула открытку в карман белого передника и, прежде чем войти в гостиную, оправилась. За роялем сидела стройная красивая женщина тридцати пяти лет с прямой спиной. Как только Дарья вошла, она прекратила играть и строго спросила:

— Кто приходил?

— Ко мне, это, родственник… из деревни… — залепетала Дарья.

— Почему через парадный?

Голова женщины была повернута к ней вполоборота. Рядом с роялем вплотную друг к другу стояли близнецы в одном на двоих пиджаке специального покроя. Им было уже семнадцать лет, но роста они были невысокого. Своими раскосыми глазами они смотрели на Дарью немножко снизу вверх.

— Простите, пожалуйста, Екатерина Кирилловна. Это в последний раз, — плаксиво сказала Дарья.

— Коля, ты ведешь основной голос, — сказала Екатерина Кирилловна. — Иии… — И близнецы запели звонкими, удивительно чистыми голосами.

Дарья осторожно вышла в соседнюю комнату и быстро достала открытку. Женщина с поднятой юбкой стояла на коленях, облокотившись на стул. Она была уже старовата для школьной формы. Вторая, без возраста, замахивалась розгами. Движение было смазано.

— Что это у тебя? — раздался голос.

Дарья вздрогнула и инстинктивно сунула открытку в карман передника.

— Из деревни ко мне приезжали…

— А… — Доктор Стасов, высокий мужчина тридцати семи лет, озабоченно прошел мимо с саквояжем и вышел в гостиную:

— Мальчики, вы не видели стетоскоп?

— Андрей! — Екатерина Кирилловна прервала игру. — Ты разве не видишь — мы занимаемся! — раздраженно воскликнула она и повернулась. И тут стало видно, что глаза ее подернуты едва заметной бледной пленкой — она была слепа.

— Прости, Катенька, — испугался доктор, — просто мне надо сделать визиты, а стетоскопа нет, — рассеянно добавил он и огляделся.

Толя сделал таинственную гримасу и показал в сторону прихожей.

— Прости, прости. — Доктор поцеловал ее в шею, отчего она брезгливо дернулась. — Я к ужину буду. — Он подмигнул близнецам и пошел в прихожую.

Она выждала, пока его шаги стихли, и строго сказала:

— Еще раз, иии…

Выходя, доктор натолкнулся на Виктора Ивановича, который едва успел отскочить от распахнувшейся двери.

— Простите, вы к нам? — слегка опешив, спросил доктор.

— Нет, — нагло ответил тот.

Спускаясь по лестнице, доктор недоуменно оглянулся. Виктор Иванович улыбнулся ему. Доктор смущенно отвернулся и поспешил вниз.


Лиза шла по пустынной улице, беззаботно помахивая портфелем, когда от стены темной арки проходного двора отделился Виктор Иванович.

— Лиза! — окликнул он.

Она резко обернулась, потом огляделась по сторонам и быстро подошла.

— Здравствуй, Лиза.

Виктор Иванович улыбнулся и, глядя на нее, вынул из кармана несколько открыток. Лиза смущенно опустила глаза, быстро открыла портфель, суетливо достала деньги и сунула ему. Даже не взглянув, она бросила открытки в портфель и быстро пошла прочь. Все с той же улыбкой Виктор Иванович небрежно перелистал купюры и посмотрел ей вслед.

Дверь открыла горничная Дуня. Не глядя на нее, Лиза вбежала в квартиру, на ходу сбросила на пол пальто и вошла к себе. Там она быстро открыла портфель, достала открытки и пошла к окну.

— Лиза! Вас Николай Николаевич ждут! — раздался из-за двери Дунин голос.

Лиза испуганно сунула открытки в комод под белье, поправила волосы и вышла.

В кабинете отец был не один. Когда Лиза вошла, высокий нескладный молодой человек в клетчатом костюме быстро поднялся.

— Познакомься, Лиза, это Путилов, — немного смущенно сказал отец.

Путилов неловко поклонился.

Они обедали втроем за большим столом, уставленным красивой посудой. Говорил Николай Николаевич. Вошла Дуня и молча, слегка демонстративно поставила супницу на стол. Николай Николаевич осекся и растерянно посмотрел ей вслед.

— Извините, — тихо сказал он, вынул салфетку и вышел.

Она стояла у окна и, когда он нежно обнял ее за плечи, не обернулась.

— Ну, будет, Дуня, — ласково сказал Николай Николаевич. — Уже недолго осталось. Лиза совсем большая.

Дуня вытерла глаза. Они стояли и молчали.

За окном пропыхтел паровоз, а потом загудел. Путилов повернул голову.

— Что это? — спросил он.

— Заправляют паровозы, — сказала Лиза и снова опустила глаза.


Повисла пауза. Путилов тоже смутился и принялся ковырять рыбу.

— А вы любите фотографию? — вдруг спросил он.

Лиза быстро взглянула на него. Зазвонил дверной колокольчик.

— Наверное, принесли пластинки, — обрадованно воскликнула Лиза и выскочила из-за стола.

На пороге стоял Иоган. Как только открылась дверь, он вошел, не дожидаясь приглашения, и развернул фотографию девочки в рамке — увеличенную копию той, что висела в комнате Лизы. Когда он так бесцеремонно вошел, Лиза растерянно отступила, но, увидев фотографию, обрадовалась и сделала шаг вперед.

— Это я? — спросила она и подняла на Иогана глаза.

Он молча смотрел на нее свинцовым взглядом и улыбался. Улыбка сбежала с ее лица.

— А, принес. — Николай Николаевич вышел сразу за Дуней, которая быстро прошла на кухню, опустив глаза. — Это мой тебе к празднику подарок, — сказал он и обнял Лизу. — Получилось. — Он сунул руку в карман и достал деньги.

— Подарок, — сказал Иоган, продолжая смотреть на Лизу.

— Возьми, возьми, — настаивал Николай Николаевич.

Иоган мрачно взглянул на него, молча развернулся и вышел. Николай Николаевич пожал плечами и сунул деньги в карман.


— Это я в пять лет, — радостно сказала Лиза и показала фотографию.

— А… — увидев фото, Путилов осекся и оторопело уставился на Лизу.

— Путилов, вам пора. Уже поздно. — Стоя в дверях, Николай Николаевич огорченно развел руками.

— Да-да. — Путилов резко встал. — А можно, я как-нибудь сфотографирую вас?


Горел ночник. Когда доктор вошел в спальню, Екатерина Кирилловна лежала на спине с открытыми глазами. Доктор откинул одеяло и лег. Потом посмотрел на жену, робко придвинулся, протянул под одеялом руку и положил ей на живот.

— Катя, — прошептал он.

— Ах, оставь! — раздраженно сказала она и повернулась на бок спиной к нему.

Доктор убрал руку, грустно посмотрел на нее и опустил глаза.

— Своди мальчиков в музей, — сказала Екатерина Кирилловна.


Они шли вдоль канала. Доктор что-то оживленно говорил. Их обогнала лодка. Виктор Иванович сидел на руле. Впереди, спиной к нему, в новом костюме черного цвета, с большим букетом в руках сидел Иоган. Гудел мотор. Заметив доктора с близнецами, Виктор Иванович долго провожал их взглядом, полным удивления и скрытого восторга.


Дуня открыла парадную дверь и испуганно улыбнулась. На пороге, в черном костюме, стоял Иоган с букетом роз. Он молча вошел, поправил набриолиненные волосы перед большим зеркалом и тихо спросил:

— Лиза дома?

— Дуня! Кто пришел? — крикнул Николай Николаевич из кабинета.

— Это Иоган! — растерянно крикнула она.

— А почему через парадный?

Но Иоган уже открыл дверь кабинета и бесцеремонно вошел. Дуня неуверенно прошла по коридору мимо двери, из-за которой доносились приглушенные голоса, затем вернулась и приложила ухо к двери.

— Да как ты смеешь! — послышалось из кабинета. — Вон отсюда!

Дуня отскочила от двери, из которой спокойно вышел Иоган. Иоган подошел к зеркалу и поправил волосы.

— И чтобы ноги твоей в этом доме!.. — крикнул появившийся в дверях Николай Николаевич. — Негодяй! — задохнулся он. — Не пускать его на порог!..

Иоган вышел, оставив дверь настежь.

— Негодяй! — Николай Николаевич держался за сердце и судорожно хватал ртом воздух.

Перепутанная Дуня не знала, закрыть ли дверь или бежать за водой. Она бросилась к двери. Николай Николаевич упал.


Играл граммофон. В окна падал резкий утренний свет. На диване гостиной сидели близнецы с огромным атласом мира, а доктор рассказывал:

— …а вот в этой деревне родился мой отец, ваш дедушка. А я уже родился в городе, вот… — он наклонился, придерживая очки, — здесь, — и уверенно показал.

Дарья лениво смахивала с мебели пыль и краем уха прислушивалась к тому, о чем они говорили. Зазвонил телефон.

— А мама? — спросил Коля.

— Мама? — рассеянно переспросил доктор.

Из соседней комнаты доносился голос Екатерины Кирилловны.

— Андрей, поди, пожалуйста, сюда! — громко позвала она.

— Извините, я сейчас. — Доктор встал и поспешно вышел.

Дарья проследила за ним взглядом, быстро подошла к дивану и, встав напротив, достала из кармана передника открытку. Близнецы оторвались от атласа и вытянули шеи, пытаясь разглядеть. Вдруг, поняв содержание открытки, Коля смутился и сразу отвел глаза.

— Это гадость, — тихо сказал он.

— А у тебя еще есть? — глядя на открытку, возбужденно спросил Толя.

— Есть еще, — похотливо скалясь, ответила Дарья и, нагнувшись к нему, шепотом спросила: — Хочешь потрогать?

Она быстро достала из лифа огромную грудь и придвинула к Толе. Он испугался и нервно взглянул на брата. Тот, стараясь не смотреть, листал атлас.

— Ну! — прошипела Дарья.

Толя неуверенно коснулся этого белого шара с огромным коричневым соском и отдернул руку. Послышались шаги. Быстро вошел озабоченный доктор.

— Да, мама… — Он сел. — Так вот, мама родилась здесь, в этом городе… — Повисла пауза, и доктор рассеянно погладил Колю, который, пытаясь прийти в себя, напряженно листал атлас.

— Мальчики, у инженера Радлова с сердцем плохо, — вдруг сказал он. — Я поеду.

Толя украдкой взглянул в сторону Дарьи.


Ярким солнечным днем Путилов и Лиза гуляли в огромном безлюдном парке с прекрасными строениями ушедших эпох.

Плыли на лодке под арочным мостиком. Путилов фотографировал ее громадной деревянной камерой. Лиза смеялась. Он гнался за ней, держа штатив наперевес, и нелепо ставил ноги. В темном гроте руины, где он настиг ее, она удивленно обернулась:

— Путилов, здесь такой запах… — Ее рот брезгливо скривился.

— Лиза, — задыхаясь, прошептал он.

Она испуганно отшатнулась.


Дуня стояла возле открытого платяного шкафа в комнате Лизы и одну за другой рассматривала обнаженных и полуобнаженных женщин и девушек, стоящих на коленях в различных позах. Над ними нависал экзекутор, опускавший либо готовый опустить розги на их белые ягодицы. Все открытки были плохого качества. В коридоре послышались голоса. Дуня прислушалась, собрала открытки вместе и пошла к двери, оставив шкаф открытым.

— Спасибо, Соломон Маркович. Извините, что побеспокоил вас… — Николай Николаевич стоял в халате, опершись о дверь кабинета.

— Надо будет еще уточнить несколько пунктов, — гнусаво пробормотал нотариус. — Я буду телефонировать.

— Думаю, вы обойдетесь без меня. До свидания.

Нотариус неловко кивнул и, взяв шляпу, сутуло вышел.

— Ну зачем вы встали? Вам же доктор сказал… — Дуня взяла его за руку.

— Я сделал кое-какие поправки в завещании. Это будет для тебя сюрприз. — Николай Николаевич улыбнулся и нежно обнял Дуню.

— Рано вам о завещании-то. Придумают тоже… — проворчала Дуня, ведя его к разобранной постели. — Вот я вам лучше карточки покажу, что я у вашей Лизы нашла.


Дарья открыла дверь и испугалась. На пороге стоял Виктор Иванович, держа руки в карманах, и как всегда улыбался.

— Я же сказала тебе — не ходи сюда! — Она оглянулась. — Ну, давай быстрей!

— Хозяин дома? — спросил он, не вынимая рук из карманов.

— Нету его. Хозяйка дома. Ну…

Он сильно толкнул дверь плечом так, что здоровая Дарья не удержала ее, и быстро вошел. Дарья до того перепугалась, что сразу не нашлась, что сделать. Дверь ванной была открыта. Текла вода. Виктор Иванович спокойно осмотрелся и заглянул в ванную.

— Ты куда? Уходи, — опомнившись, зашептала Дарья, хватая его за рукав. Он выдернул руку и вошел в ванную. Дарья, как привязанная, вошла следом.

— А где уроды? — спросил он.

— Какие? — Глаза ее испуганно забегали.

Он потрогал воду и быстро вышел, закрыв дверь на щеколду. С ужасом на лице Дарья осторожно подергала дверь, боясь издать лишний звук.


Виктор Иванович вошел в гостиную, с любопытством оглядываясь по сторонам, на ходу прихватил зонт, затем осторожно прошел в следующую комнату, подцепил со стула зонтом странного покроя рубашку и поднял перед собой. В комнату прямо на него быстрым шагом вошла Екатерина Кирилловна в длинном домашнем платье. От неожиданности он рванулся в сторону и задел стол. Она приостановилась.

— Дарья, ты приготовила ванну? — строго спросила она, глядя прямо на него.

Он оторопело смотрел на нее и молчал.

— Дарья! — позвала она, и, когда опять ответа не последовало, она забеспокоилась и настороженно прислушалась. Текла вода. — Кто здесь? — тихо спросила она.

— Виктор Иванович, — так же тихо ответил он.

— Виктор Иванович, — испуганно прошептала она, ничего не понимая.

Он сделал шаг вперед и провел рукой у нее перед глазами.

— Виктор Иванович, — повторил он и медленно снизу вверх провел рукой по ее животу и груди. При первом прикосновении она вздрогнула, ее губы задрожали.

Очередная попытка откинуть ножом щеколду все-таки увенчалась успехом, и Дарья вышла из ванной, облизывая порезанный палец. Обнаружив прихожую пустой, она быстро повернулась, вошла в гостиную и остановилась. На другом конце гостиной в дверях спиной к ней стояла Екатерина Кирилловна, а за ней, в центре следующей комнаты — Виктор Иванович. Вдруг Екатерина Кирилловна как-то неуверенно наклонилась, взялась обеими руками за подол своего длинного домашнего платья и медленно подняла его чуть выше пояса. Она постояла так несколько секунд, а потом Виктор Иванович что-то тихо сказал ей, и она повернулась к Дарье лицом. В глазах стоял ужас. Дарья прыснула и прикрыла рот рукой.

В гостиную быстро вошли близнецы и сразу остановились.

— Мама! — воскликнул Коля.

Виктор Иванович отвлекся, обогнул Екатерину Кирилловну, вошел в гостиную и, улыбаясь, подошел к братьям. Они чуть попятились.

— Что вам угодно? — вызывающе спросил Толя.

Продолжая улыбаться, Виктор Иванович с интересом ткнул братьев зонтом в грудь и радостно оглянулся.

— Виктор Иванович, — прошептала Екатерина Кирилловна.


Доктор подался назад и положил стетоскоп на стол. Радлов дышал тяжело, с каким-то булькающим присвистом. Доктор поправил на пациенте одеяло, взял ручку и принялся писать. На цыпочках вошла Дуня. Доктор не обернулся, а когда она подошла и встала перед ним, поднял глаза, внимательно посмотрел на нее и едва заметно покачал головой.

Проехал поезд.

На кладбище народу собралось мало. Священник читал заупокойную. Лиза плакала. Рядом с ней был Путилов, скорбно опустивший голову. Стояли доктор и нотариус. Дуня в нелепой шляпке старательно утирала глаза. Чуть поодаль за большим мраморным склепом Иоган грыз морковь.

— Аминь, — сказал священник.

Лиза зарыдала, и гроб стали опускать. Все, кроме нотариуса, перекрестились. Пошел дождь.


— …и все мое имущество, в чем бы оно ни заключалось, в движимости или же недвижимости, соблюдая выплату доходов, ренты, ежегодных дивидендов и процентных отчислений с такового, передать вышеупомянутой дочери моей Радловой Елизавете Николаевне в полное пожизненное пользование и распоряжение безо всяких ограничений, — гнусаво прочитал нотариус.

В зале нотариальной конторы сидели Лиза, Путилов, доктор Стасов, Дуня, две пожилые родственницы с племянником и еще несколько человек. Нотариус вытер вспотевший лоб и продолжил:

— Дополнение от семнадцатого мая сего года: вышеупомянутая Радлова Елизавета Николаевна может вступить в права наследования только по заключении брака с лицом, которое она, Радлова Елизавета Николаевна, найдет нужным выбрать личным волеизъявлением. До сего же момента моим волеизъявлением над всем вышеуказанным движимым и недвижимым имуществом, денежными суммами, ценными бумагами, векселями и прочее назначается опекун, мое доверенное лицо Босых Евдокия Спиридоновна, которая позаботится о сохранности всего вышеуказанного. Составлено семнадцатого мая сего года в здравом уме и трезвой памяти.

Нотариус вытер лоб и снял очки, не поднимая глаз. Все посмотрели на Дуню, кто недоуменно, кто растерянно. Дуня не выдержала и улыбнулась. Родственницы вышли и потащили племянника к выходу. Лиза быстро встала и пошла за ними. Нотариус усиленно протирал очки. Все потянулись к двери.


Дуня сидела и улыбалась. Лиза и Путилов, потупившись, сидели в гостиной перед остывшим самоваром и молчали. За окном пыхтел паровоз. В соседней комнате Иоган, стараясь не шуметь, открыл дверцу буфета, достал графин и осторожно понюхал. Паровоз загудел, и он вздрогнул от неожиданности.

— Я спасу вас, Лиза, — вдруг сказал Путилов и посмотрел на нее.

Она подняла глаза. Дверь открылась, и вошла Дуня:

— Путилов, вам пора. Уже поздно.

— Да-да. — Он резко встал.

Лиза поднялась за ним. В прихожей он не спеша надел клетчатую кепку, как будто что-то хотел добавить, развернулся и вдруг увидел Иогана с морковкой, стоящего на пороге Лизиной комнаты. От неожиданности он испугался, снял кепку и сказал:

— Здрасьте.

Иоган молча жевал, глядя на него свинцовым взглядом. Лиза стояла у двери в гостиную, опустив глаза. Парадная дверь с шумом отворилась, и улыбающийся Виктор Иванович ввел маленькую сухую старушку. Лицо Иогана вдруг выразило живую, по-детски непосредственную радость. Он бросился вперед и нежно обнял ее.

— Няня, — прошептал он. Потом обернулся и, обращаясь к Лизе, радостно сказал: — Моя няня, — и снова наклонился к старушке.

— Здравствуй, Лиза! — широко улыбаясь, сказал Виктор Иванович.

От нахлынувшего на нее стыдливого отчаяния Лиза закрыла лицо руками и бросилась в гостиную. Путилов растерянно посмотрел ей вслед, затем на Виктора Ивановича.

— Путилов, вам пора, — настойчиво сказала Дуня.

— Да-да. — Он надел кепку и перед выходом оглянулся. Виктор Иванович весело подмигнул ему.


Виктор Иванович вышел из огромного светлого зала, сбежал по чудовищных размеров лестнице серого камня в громадную прихожую, открыл маленькую дверь и по узкой полутемной лестнице спустился в мрачный сырой подвал со сводчатыми потолками. Горел факел. Голые близнецы сидели на топчане без подстилки и жались друг к другу от холода.

— Ну? — Виктор Иванович широко улыбнулся и повернулся к Путилову: — Готово? — спросил он.

Путилов сосредоточенно возился с фотокамерой и не ответил. Виктор Иванович посмотрел на близнецов. Вспыхнул магний, выхватив из темноты два худых, сросшихся тельца.


Путилов и Виктор Иванович ехали в трамвае по пустому городу. Они сидели рядом на заднем сиденье и молчали. Виктор Иванович изредка поглядывал в окно и как всегда улыбался чему-то своему. В руках он держал пачку пластинок. Путилов придерживал фотокамеру и угрюмо смотрел под ноги. Трамвай шел быстро. Вставало солнце.


— Здрасьте, — робко сказал Путилов и снял кепку.

Иоган закончил жевать, молча взял у Виктора Ивановича пластинки и указал рукой на дверь. На нем был его лучший черный костюм. Путилов кивнул, суетливо подхватил аппарат и двинулся к двери. Из бывшей гостиной вынесли все вещи, оставив лишь стол, зеркало да несколько стульев. В центре стоялакинокамера.

— Кинематограф! — воскликнул Путилов. С горящими глазами он подскочил к аппарату и принялся трогать ручки, открывать и закрывать окошечки. — Я смогу фотографировать этим? — с надеждой спросил он.

— Пленка. — Виктор Иванович подошел сзади.

Он улыбался. Путилов схватил пакет:

— Мне нужна темная комната!

Виктор Иванович открыл дверь в смежную комнату. Внутри было темно. На пороге, уткнувшись лицом в дверь, сидела няня и дремала. Когда Виктор Иванович осторожно приподнял ее, давая Путилову пройти, она вскрикнула и что-то забормотала. Иоган вошел в комнату напротив, предварительно открыв ее ключом. Лиза напряженно ждала чего-то и, когда он вошел с пакетом пластинок, испуганно встала. В ее широко раскрытых глазах стоял страх. Рука, державшая веер, слегка дрожала. Какое-то время он стоял молча, потом медленно протянул ей пластинки, пристально глядя в глаза. Даже в этом движении была уверенность и животная сила. Она инстинктивно схватила пакет.

— Венчаться не будем, — тихо сказал он.

— Дуня! — беспомощно попросила она и повернулась.

Дуня опустила глаза и вышла в прихожую. Лизина нижняя губа задрожала, и по щеке потекла слеза. Лиза хотела положить пакет, но пластинки посыпались на пол. Она начала расстегивать платье. Проехал поезд. За дверью заиграл граммофон. Когда вошел Иоган, возбужденный Путилов стоял наготове и заглядывал в аппарат. За Иоганом, вся сжавшись, обхватив руками грудь, вышла Лиза. Она была в туфлях и белых чулках без резинок, один из которых сполз ниже колена. Путилов замер от неожиданности и оторопело уставился на нее, а потом перевел испуганный взгляд на Иогана, который подошел к аппарату и, глядя на Лизу, тихо сказал:

— Смотри, чтобы было, как на карточках.

Путилов оцепенело смотрел на него и, когда тот повернул голову и сказал «Ну!», спохватился и завертел ручку. Иоган молча указал Лизе, где встать. Она, перепуганная, все так же прикрывая грудь и сутулясь, подошла к белой стене прямо напротив аппарата и, положив на нее ладони, медленно опустилась на колени.

— Няня! — нервно позвал Иоган и сел. Лицо его застыло в напряжении.

Из темной комнаты вышла няня в глухом платье и белом чепце с розгами в руках, подошла к Лизе и неразборчиво проворчала:

— Ты зачем же напакостила? Ведь знала, что это нехорошо. На первый раз я тебя несильно накажу, но впредь гляди у меня…

И с этими словами она привычным жестом опустила розги на Лизины ягодицы. Лиза вскрикнула от боли. Лицо Иогана пришло в крайнее возбуждение, и каждый последующий удар и вскрик тонко отражал боль, восторг, последнюю степень напряжения нервов, подавляемую огромным волевым усилием. Взгляд Путилова украдкой метался от Иогана к Лизе и обратно. Он еще не смог осознать происходящего, но рука исправно крутила ручку. Когда он посмотрел на Виктора Ивановича, тот улыбался.


— Ну вот, милая. Это послужит тебе хорошим уроком, — проворчала няня и пошла в свою комнату.

Лиза устало поднялась — спина и ягодицы были изрезаны темными полосами, — уже не прикрываясь, пересекла гостиную и вошла к себе. Путилов еще какое-то время тупо крутил ручку, ожидая команды, а потом вытер потную ладонь о штаны и побрел разряжать. Иоган сразу сник, плечи опустились. Он сидел и смотрел перед собой пустыми глазами.


Путилов сидел в прихожей на ящике для обуви и нервно теребил пакет с кинопленкой. Дверь Лизиной комнаты отворилась, и она пошла по коридору, держась очень прямо.

— Лиза! — воскликнул он и, неловко ставя Х-образные ноги, бросился за ней.

— Лиза! — Он догнал ее и схватил за руку.

Она обернулась и посмотрела на него прямым взглядом зрелой женщины.

— Я спасу вас, — уже менее уверенно сказал он.

— Поздно, Путилов, — тихо сказала она, повернулась и пошла, держа спину.

— Я спасу вас, — прошептал он горячо, сжимая в руках пакет с пленкой.


Доктор в расстегнутом пиджаке, без пальто и шляпы бежал по набережной. На мостике он споткнулся и упал, сильно ссадив руку. Но он не заметил этого. Его безумный взгляд метался из стороны в сторону. Когда он провел разбитой рукой по растрепанным волосам, на лбу остался след крови.


Иоган сидел за столом и макал морковку в сметану. Салфетка была повязана как слюнявчик. Он сосредоточенно поднес морковку ко рту, чтобы не закапать стол, когда дверь с шумом отворилась, и в гостиную ворвался доктор.

— Где они? — задыхаясь, прохрипел он.

Глаза его лихорадочно обшарили комнату, и он рванулся в спальню Лизы.

— Где они? — прокричал он.

Лиза испуганно встала. Доктор метнулся назад. Его безумный взгляд остановился на Иогане, который вынул салфетку и привстал. Доктор шагнул к нему, схватил за горло и принялся душить.

— Где они? Говори! — хрипел он.

Раздался сухой щелчок, руки доктора ослабли, и он тяжело осел на пол, опрокинув сметану. Иоган потер шею и перевел слегка недоуменный взгляд с доктора на перепуганную Дуню.

— Это доктор Стасов, — сказала она.

Иоган спрятал пистолет в карман, сел и посмотрел на доктора. На него со стола капала сметана. Иоган подставил ладонь.

В гостиную быстро вошел Виктор Иванович, неловко остановился и оторопело уставился на доктора. Глаза трусливо забегали.

— Ты что-то прячешь? — глядя на сметану в ладони, тихо спросил Иоган и поднял глаза. Под его тяжелым взглядом Виктор Иванович попятился к двери.


Близнецы в грязном, помятом костюме стояли у стены напротив Иогана, который внимательно их разглядывал. По коридору пробежала Дуня с гармошкой и быстро подала ее стоявшему на пороге Виктору Ивановичу. Тот суетливо подскочил к близнецам.

— Поют, — заискивающе сказал он Иогану и сунул гармошку братьям. — Ну!


Толя взял гармонь левой рукой, и меха с воем растянулись. Братья переглянулись и посмотрели на Иогана. Тот молчал.

— Пусть лысый уйдет, — вдруг сказал Коля.

— Что?

Иоган угрюмо взглянул на Виктора Ивановича. Тот мрачно улыбнулся и вышел, бросив на братьев недобрый взгляд. Коля подхватил гармонь правой рукой и закрыл меха, ловко пройдясь по клавишам. Потом сделал паузу, тихонько потянул, прислушиваясь, и вдруг запел легко и прозрачно. И сразу же Толя подхватил второй голос, тщательно выводя левой рукой басы. Лицо Иогана оживилось. Какое-то подобие улыбки промелькнуло в глазах.

Услышав пение, Лиза встала, подошла к двери и прислушалась. Когда пение смолкло, она постояла еще мгновение и вернулась на место. Вдруг дверь открылась, и в комнате появился улыбающийся Виктор Иванович. Следом робко вошли близнецы.

— Мои уроды пока здесь поживут, — сказал Виктор Иванович Лизе и подтолкнул близнецов к дивану чуть сильнее, чем было нужно.

Толя споткнулся, и они едва удержались на ногах. Лиза удивленно смотрела на них, и, когда братья споткнулись, на лице ее промелькнуло отвращение, как будто кто-то раздавил большую муху.

— Здесь? — Она быстро посмотрела на Иогана, появившегося на пороге. Тот с интересом смотрел на братьев, которые присели на край дивана и затравленно озирались. Иоган открыл дверцу буфета, достал графин, наполнил два фужера и протянул близнецам.

— Что это? — спросил Толя.

— Пей, — тихо сказал Иоган.

Толя мотнул головой и отвернулся.

— Пей, урод! — Виктор Иванович грубо сдавил его шею пальцами.

Толя инстинктивно втянул голову в плечи и быстро взял фужер. Братья переглянулись и выпили. Толя закашлялся, а Колю сразу же вырвало, потом еще раз. Толя посмотрел на брата, улыбнулся, радостно обвел всех взглядом, потом вдруг соскочил с дивана, увлекая за собой Колю, и принялся прыгать, подпевая себе. Колю вырвало еще раз, и они упали. Виктор Иванович смеялся. Лиза отвернулась и пошла к окну. Иоган посмотрел на нее и вышел в гостиную. Прежде чем закрыть дверь, Виктор Иванович преданно выскочил за ним.

— Найди Путилова, — тихо сказал Иоган.


В окно падал теплый вечерний свет. Толя спал с открытым ртом, откинув назад голову. Лиза брезгливо вытирала Колю той же тряпкой, которой перед этим подтерла пол. Коля сидел на полу, опустив глаза, и, когда он стыдливо сказал: «Простите нас, пожалуйста», — Лиза вздрогнула и посмотрела на него.

— Толя совсем не такой, — тихо добавил он.

— Толя? А ты кто? — с интересом спросила она.

— Я — Коля. А вас как зовут? — Коля посмотрел на нее.

— Лиза. — Она едва улыбнулась, глядя на него, как на диковинного зверя.

Он смущенно потупился. Выпустил пар подошедший на заправку паровоз. Вдруг за дверью кто-то вскрикнул.

— Няня! — Голос Иогана трудно было узнать. — Няня!

Крик захлебнулся. Упало что-то тяжелое. Лиза оглянулась на дверь.

— Что это? — настороженно спросил Коля.

Лиза не ответила и поднялась, продолжая прислушиваться к странным звукам, доносившимся из-за двери.


Аккуратно причесанные близнецы в новых костюмах стояли на сцене маленького уютного театра, заполненного до отказа. Их чистые голоса звонко разливались по залу под стройные звуки аккордеона. Сбоку Виктор Иванович шептал что-то хмурому человеку, который сосредоточенно направлял трубку фонографа и следил за вращением валика. Зрители слушали, вытянув шеи.

В фойе неспешно вышел Иоган в смокинге, держа Лизу под руку. За ним суетливо выскочил маленький круглый человек, что-то зашептал и протянул большую пачку засаленных денег. Лиза высвободила руку и отошла к окну, из которого открывался вид на прекрасный пустынный город. Подошел Иоган.

— Ненавижу этот город, — тихо сказала она.

Он не ответил. Они стояли и молча смотрели. Когда песня закончилась, раздался гром аплодисментов.


За окном проехал паровоз. Садилось солнце.

— Если быстро ехать на запад, то солнце никогда не зайдет, — задумчиво сказала Лиза, отойдя от окна.

Коля оторвался от шахматной доски и странно взглянул на нее:

— Быстро ехать?

— А мы на восток поедем, — сосредоточенно глядя на доску, сказал Толя. — Там папа родился.

— Он нас найдет, — сказал Коля Лизе.

Она встала и отошла, думая о своем. Коля посмотрел на нее с затаенной болью.

— Шах! — радостно сказал Толя.

Большая дверь в прихожую шумно отворилась, и двое вкатили пианино. Братья встали, и Колино лицо просветлело.

— А я вам винца принес, — улыбаясь, сказал Виктор Иванович.

Он быстро вошел и достал из кармана бутылку. Улыбка сбежала с Колиного лица, а Толины глаза возбужденно заблестели.

— Где мама? — резко спросил Толя.

— Они с доктором уехали, — после паузы сказал Виктор Иванович, наливая фужер.

— Неправда, — растерянно сказал Коля и посмотрел на Лизу.

— Ну, давай. — Виктор Иванович протянул Толе фужер. Тот взял.

— Толя, не пей! — жалобно попросил Коля.

— Я капельку. — Толя жадно опрокинул фужер и сразу же захмелел.

Коля с ненавистью посмотрел на Виктора Ивановича. В глазах стояли слезы.

— Ну, что?.. — Виктор Иванович слегка нагнулся и улыбнулся Коле.

Из гостиной вошла Дуня и требовательно, но по-будничному позвала:

— Лиза!

Лиза покорно зашла за ширму. Послышался шорох сбрасываемых одежд, и через секунду она пересекла комнату, сосредоточенно глядя перед собой. На ней были лишь туфли и белые чулки. Вся спина и ягодицы были покрыты темными рубцами. Коля стыдливо отвернулся, а Виктор Иванович выскочил за ней, прикрыв за собой дверь.

— Ну, пойдем! — пьяненький Толя потянул брата к пианино.

— Няня! — нервно позвал из-за двери Иоган.

Послышалось ворчание, а затем хлесткие удары и Лизины вскрики.


Толя вступил левой рукой, а Коля подхватил мелодию. Он с болью смотрел на дверь в гостиную, пальцы двигались механически. Толя счастливо улыбался.


Плавно текла мелодия. Лодка проскочила под низким мостом и вышла в большую реку. Виктор Иванович сидел на руле и улыбался. Путилов в клетчатом костюме и кепке сосредоточенно смотрел вперед. Лодка быстро шла поперек реки.


Екатерина Кирилловна сидела за роялем, когда позвонили в дверь. Она резко оборвала игру и напряженно прислушалась. Руки медленно сползли с клавиш. Хлопнула дверь, и в гостиную быстро вошел Виктор Иванович. Она узнала его, и лицо ее осветилось.

— Виктор Иванович! — прошептала она и встала.

— Виктор Иванович, Виктор Иванович, — озабоченно сказал он и оглянулся. — Ну, пойдем скорей.

Он взял ее за руку и подтолкнул к двери в спальную.

— Давай, давай, — сказал он, когда закрылась дверь, и отошел к окну.

Она быстро сбросила одежду и прислушалась. Тем временем Виктор Иванович взял со стола старинный серебряный колокольчик и принялся его рассматривать. Колокольчик издал высокий мелодичный звук, и Екатерина Кирилловна вздрогнула.

— Виктор Иванович! — робко позвала она.

— А? — Он обернулся. — А, ну пойдем, — сказал он и сунул колокольчик в карман.

— Куда? — испугалась она.

Он взял ее за руку немножко грубее, чем было нужно, и подтолкнул к двери.

В гостиной молча стояли люди. У многих были клетчатые чемоданы. Некоторые сидели на стульях. Посреди комнаты стоял Путилов с киноаппаратом и делал последние приготовления. Дверь открылась, и Виктор Иванович вывел Екатерину Кирилловну.

— Кто здесь? — испуганно спрашивала она, напряженно прислушиваясь и прикрывая обнаженную грудь. Ее красивое, еще молодое тело как-то съежилось под обращенными на нее взглядами.

— Ничего, это недолго. — Виктор Иванович провел ее к противоположной стене. — Вот так вот, встань здесь.

— Виктор Иванович, — прошептала она и заплакала.

Он подошел к Путилову и что-то сказал. Тот кивнул.

С озабоченным видом подошла Дарья и отдала Виктору Ивановичу пачку засаленных банкнот. Он не глядя сунул их в карман и сказал:

— Давай.

Путилов завертел ручку. Дарья подошла к Екатерине Кирилловне, на ходу захватив с кресла розги.

— На колени встань, — сказала она.

Екатерина Кирилловна послушно опустилась на колени, держась за стену. Дарья грубо взяла ее за шею, опустила на четвереньки и ударила в первый раз. Путилов крутил ручку. Люди молча смотрели.


Паровоз стоял под парами. В комнату падал лишь слабый свет вокзального фонаря.

— Няня! — странным голосом выкрикнул Иоган, и за дверью что-то упало.

— Ненавижу! Ненавижу его! Ненавижу этот мертвый город! Ненавижу морковку со сметаной!

— Лиза! — Коля порывисто схватил ее за руку.

Он сидел на ее кровати за ширмой у окна. Толя пьяно спал, откинувшись на подушки, и сопел. Лиза инстинктивно отдернула руку. Коля неловко свел ладони вместе и опустил глаза.


— Прости, — сказала Лиза, рассеянно положила руку на его ладони и посмотрела в окно, думая о своем.

— Ты тоже считаешь, что я урод? — не поднимая глаз, тихо спросил Коля.

— Что ты! — спохватилась она, по-матерински взяла его ладони в свои и опустилась на колени. — Ты очень хороший. — Она виновато улыбнулась.

— Я противен тебе, я знаю. Это из-за Толи, да?

Она не ответила, крепче сжала его руки и опустила глаза.

— Но ведь я нормальный! Вот, потрогай! — Он неожиданно потянул ее руки и прижал к паху.

Она испуганно выдернула руки, но он быстро расстегнул брюки.

— Я нормальный, Лиза! Ну, посмотри! Ну… Пожалуйста. Толя спит. Всего один раз. Может быть, ты больше никогда не испытаешь этого. Я люблю тебя! — страстно шептал он.

Сначала она отвернулась, потом украдкой посмотрела, быстро подняла на Колю глаза и снова опустила. Ее взгляд метнулся на сопящего Толю и снова вниз. Коля тяжело дышал. Ее рука осторожно потянулась вперед. Коля вздрогнул. Она дотронулась еще раз и подняла на него радостно-удивленные глаза.


Виктор Иванович привязал лодку и по гранитным ступенькам быстро взбежал на набережную.


Путилов вышел из квартиры и настороженно прислушался.

Кто-то поднимался по лестнице. Он осторожно прикрыл дверь, перегнулся через перила и посмотрел вниз. И вдруг рванулся наверх, неловко держа перед собой большой клетчатый чемодан.

На площадку путиловской квартиры поднялся Виктор Иванович. Он остановился, прислушался, осторожно потянул дверь и, когда она легко подалась, посмотрел наверх.

Внутри царил беспорядок. Он прошел в комнату, переступая через разбросанные вещи, и тихо позвал:

— Путилов!

На полу валялись куски размотанной пленки. Виктор Иванович поднял один и посмотрел на свет.


Из парадной вышел Путилов и быстро пошел по улице, а потом оглянулся и нелепо побежал, сгибаясь от тяжести большого клетчатого чемодана.

Дверь в комнату резко открылась, и с растерянным лицом вошла Дуня.

— Лиза! — позвала она, но совсем по-другому, чем обычно.

Лиза почувствовала неладное, поднялась с кровати и прямо в рубашке вышла в гостиную. Коля тревожно проследил за ней взглядом, а потом вдруг быстро соскочил с кровати и потащил полусонного брата за собой.

В гостиной на полу возле открытой двери в темную комнату сидел Иоган. Перед ним в неловкой позе лежала няня. Он поднял глаза на стоявшую перед ним Лизу.

— А у меня няня умерла, — растерянно, совсем по-детски сказал он.

Вошли босые близнецы. Иоган доверчиво смотрел на Лизу влажными глазами, потом неожиданно вскрикнул, захрипел и упал на пол. Тело его напряглось, странно изогнулось и издало несколько нечеловеческих звуков. Из кармана выпал пистолет. Братья подошли к Лизе и молча смотрели, пока Иоган не затих. Потом подождали еще мгновение, нагнулись, и Коля поднял пистолет.


В гостиную быстро вошел Виктор Иванович, оттолкнув совершенно потерянную Дуню, и остановился. Моментально оценив ситуацию, он подскочил к Иогану, обшарил его и удивился, что не обнаружил пистолета. Все еще сидя на корточках, он поднял на братьев глаза и улыбнулся.

— Ну что, уроды? — спросил он. — Вот и все.

Он медленно поднялся и шагнул к ним. Коля выстрелил. Виктор Иванович резко вдохнул и рухнул на пол. Дуня испуганно вскрикнула и, когда Коля повернулся к ней, попятилась к двери и закричала. Коля бросил пистолет и растерянно посмотрел на Лизу. Она улыбалась.


Моросил дождь. Братья в пальто и шляпах с небольшими клетчатыми чемоданами стояли на ступеньках набережной, ведущей к воде. Коля потупился и молчал. Толя нетерпеливо вертел головой, то и дело поглядывая на большую лодку с пассажирами. Напротив стояла Лиза в черной накидке с таким же клетчатым чемоданом, но побольше, и тоже смотрела на лодку.

— Поедем? — безнадежно попросил Коля, нарушив тягостное молчание, и поднял на нее молящие глаза.

Лиза покачала головой и опустила взгляд.

— Я на запад, — тихо сказала она. Повисла пауза.

— Отплываем! — громко объявил рулевой.

— Все! — обрадовался Толя. — Мы приедем к тебе. Найдем папу и приедем, — бодро добавил он и потащил брата по сходням. Лодка отошла.

— Я буду ждать! — крикнула Лиза.

Толя радостно махал рукой, Коля как будто в последний раз смотрел на удаляющуюся женскую фигуру в черной накидке.


Иоган тяжело поднялся с пола, взял пистолет и тупо уставился на тело Виктора Ивановича, неуклюже упавшее рядом с няней. Потом потрогал шишку на затылке, вытер кровь с прокушенной губы, посмотрел на палец и позвал:

— Дуня!

Никто не отозвался. Он протянул руку и достал из кармана пальто Виктора Ивановича поблескивающий серебряный колокольчик.

— Лиза! — крикнул он, бессмысленно глядя на колокольчик.

В прихожей послышались шаги, и на пороге появилась Дарья. Увидев тела, она испуганно остановилась и прикрыла рот рукой. Сразу за ней неуверенно вошла Екатерина Кирилловна. Она осторожно прошла в комнату, остановилась возле распростертых тел и прислушалась. Иоган удивленно смотрел на нее снизу вверх, и, когда он опустил руку, чтобы встать, колокольчик издал прозрачный звук, который сразу погас в ладони Иогана.

— Виктор Иванович! — Ее лицо осветилось. Иоган молча сидел на полу с пистолетом в одной и колокольчиком в другой руке, с интересом глядя на нее. — Виктор Иванович!


Гремели колеса. Со свистом вырывался пар и клубами проносился за окном. Лиза сидела в кабине паровоза на месте помощника машиниста, высунув в окно голову. Перепачканный кочегар бросал уголь в топку и весело сверкал зубами и белками глаз, то и дело поглядывая на пассажирку. Лиза радостно оглянулась и от переполнявшего ее чувства потянула за шнур. На лице играла озорная улыбка. Кочегар смеялся. Пронзительно гудел гудок.


Братья шли по небольшому безлюдному городу с красивыми белокаменными зданиями, где-то в северной России. Время от времени они ставили клетчатые чемоданы на снег и отдыхали. Миновав торговые ряды и очень старый монастырь, они вышли на площадь и остановились перед белым двухэтажным домом с мраморной табличкой: «В этом доме родился известный русский врач-клиницист Андрей Федорович Стасов».

— Папа, — тихо сказал Толя.


В небольшом, переполненном и очень шумном зале за роялем сидели близнецы и играли. Играли плохо, потому что пьяный Толя не попадал по клавишам. Импресарио, стоявший у импровизированных кулис, до крови искусал губу. Когда братья закончили, раздались жидкие хлопки, сразу захлебнувшиеся в свисте и возмущенном вое толпы. Коля стащил брата со стула и неловко поклонился, едва удержав Толю. Занавес закрылся, и бледный импресарио вышел на сцену.

— Господа! После небольшого перерыва, как и было обещано, перед вами предстанут поющие уроды! — испуганно-бодро выкрикнул он.


Коля с трудом втащил едва перебиравшего ногами брата по лестнице до номера в начале длинного коридора и запер дверь на задвижку. Внутри было тесно и грязно.

— Ну, Толя, еще немножко, — просил Коля.

Он повернул выключатель, и в ванной, облицованной белым кафелем, вспыхнул яркий свет. Он дотянул невнятно бормотавшего брата до мраморного умывальника, открыл кран и сунул Толину голову под струю холодной воды. Через несколько секунд тот оживился, на губах появилось подобие улыбки. Он поднес ко рту ладошку и начал пить.

В дверь постучали. Коля повернул голову и крикнул:

— Одну минуту!

— Толя, ну как ты? — зашептал он, поглаживая брата по влажным волосам.

Толя распрямился и уверенно шагнул к выходу, но оступился, а Коля не был к этому готов и не смог удержать брата. Он попытался ухватиться за край раковины, но рука соскользнула, и они тяжело рухнули на кафельный пол. Падая, Толя со всего маху ударился о край мраморной ванны и сразу обмяк. Крови не было. Широко раскрытыми глазами он смотрел на яркую лампочку, с удивлением приоткрыв рот. В дверь настойчиво постучали.

— Быстро открывай! — раздался голос импресарио.

— Толя! Толя! Вставай! — просил Коля со слезами в глазах.

Импресарио и двое коридорных пытались взломать дверь.

— Открывай дверь, урод! — кричал коридорный. Другой стамеской и тяжелым молотком пытался выбить засов. В ярко-белой ванной на полу рядом с мертвым братом лежал Коля и тихо плакал.


Мелодично зазвенел серебряный колокольчик. Привычным движением Дарья распахнула дверь в темную комнату. Прямо за дверью, на нянином месте, сидела Екатерина Кирилловна. Ее осунувшееся лицо с синими кругами вокруг глаз не выражало ничего.

— Давай! — сказала Дарья.

Екатерина Кирилловна молча встала и пошла к противоположной стене. На ней не было платья. Богатое кружевное нижнее белье было изрядно поношено и во многих местах порвано. Подойдя к стене, она опустилась на колени, уперев ладони на уровне лица. Ее нижняя сорочка и панталоны имели разрез, обнажавший нижнюю часть спины и ягодицы, покрытые темными рубцами. Дарья взяла розги, взмахнула ими, разминая руку, подошла к Екатерине Кирилловне и с удовольствием ударила наотмашь.

Екатерина Кирилловна лишь еле заметно вздрогнула.

Иоган в смокинге сидел за столом напротив. Он был неопрятен. На столе стояла тарелка со сметаной, а рядом лежала морковка и серебряный колокольчик. Какое-то время он безразлично смотрел на действия Дарьи, потом взял морковку и посмотрел в сторону окна. Свистели розги. Иоган вяло выпустил из рук морковку, встал и вышел.


Ярко светило солнце, но было прохладно. Иоган поднял воротник и пошел вдоль канала. У очень плохой афиши с довольно условным изображением обнаженной женщины, стоящей спиной, он задержался. Аляповатая надпись гласила: «Наказание за преступление. Фильм всемирно известного режиссера Ф. Путилова». В зале сидело человек пять. Когда вышел тапер, свет погас и появились титры — те же, что и на афише. Затем замигала пустая комната, в которую вошла Лиза в спущенном чулке, стыдливо прикрывая руками грудь. Подойдя к стене, она оглянулась и, положив на нее руки, опустилась на колени. В кадр вошла няня с розгами в руках и, что-то бормоча, уверенно опустила их на Лизины ягодицы. Плавно текла музыка. Иоган сидел и смотрел.


По большой реке шел лед. У сфинкса по ступенькам Иоган спустился к воде и, не сбавляя шага, ступил на крупную льдину, которая, покачнувшись, быстро понесла его вниз мимо большого металлического моста. Его черная фигура одиноко смотрелась среди белого поля льда.


Одинокая фигура Лизы с чемоданом бесцельно брела по пустынной улочке западноевропейского городка с костелами, башнями и зубчатыми стенами. Свернув в очередной переулок, она остановилась перед большой витриной, за которой сидела уже немолодая женщина в глухом черном платье. За соседней витриной женщина помоложе, стоя в вызывающей позе, смотрела на улицу. Узкое платье выгодно обтягивало ее пышные формы. Мужчина небольшого роста с клетчатым чемоданом вошел к пожилой, и Лиза, проводив его взглядом, подняла чемодан. За очередной витриной мускулистый загорелый мужчина средних лет в черном обтягивающем костюме из кожи зазывно улыбался ей, помахивая многохвостной плеткой. Позади него стояло мягкое кресло, предназначенное для стояния на коленях.


Лиза стояла на коленях лицом к нам, положив руки на удобный подлокотник, и смотрела в зеркало, а мужчина имитировал сильные удары, сопровождая их утробными звуками, и картинно встряхивал головой, чтобы длинные волосы эффектно рассыпались по плечам, отчего он выглядел еще глупее.

К витрине подошел одинокий человек с чемоданом и ненадолго задержался.

— Хватит, — тихо сказала Лиза и убрала с подлокотника руки.

Он не ожидал этого и как-то растерянно остановился.

— Мадам не понравилось? — неуверенно спросил он.

Она устало отсчитала деньги и надела пальто. Шляпу она не снимала.


В небольшом кафе в это время было пусто. Лиза грустно смотрела в окно, когда подбежал официант и поставил на стол тарелку со сметаной и аккуратно положенной с краю морковкой.

— Желаете музыку?

Лиза отрицательно качнула головой, продолжая смотреть на улицу.


— Очень рекомендую. Новинка. Поющие уроды.

Лиза резко повернулась и буквально выхватила пластинку из рук официанта. Голые братья, сидя на чем-то, жались друг к другу, испуганно глядя в объектив. Официант подскочил к граммофону и опустил иглу. Сквозь шипение вступил аккордеон, а за ним звонкий Колин голос, выводящий мелодию. И сразу подхватил Толя. Пустыми глазами Лиза смотрела перед собой. Потом автоматически взяла морковку и откусила. Сметана потекла по подбородку, губы задрожали, и по щеке побежала слеза. Проехала машина. На шум Лиза повернула голову. В машине в неизменном костюме стоял Путилов и махал рукой несущейся за ним восторженной толпе поклонников. На небольшой площади машина свернула вправо, увлекая за собой безумствующую толпу. Лиза долго смотрела, как на пустынной площади медленно оседала пыль.

Трофим

Трофим отступил от бьющегося в агонии брата в исподнем и посмотрел в угол, где на полу, сжавшись в комок, сидела полураздетая баба. Ее полные ужаса глаза были обращены на Трофима, крепко сжимавшего окровавленный топор. Он шагнул вперед, и она закричала. Он не слышал звука, а видел лишь ее перекошенное лицо. Безумный взгляд его метнулся к печке, где друг к другу жались перепуганные дети, бессмысленно обвел взглядом комнату, ища еще чего-то, чего и быть-то не могло, вернулся к орущей бабе и как-то потух. Трофим развернулся и вышел в сени. Только там он заметил уже ненужный топор в побелевших пальцах, разжал руку и, когда лезвие неестественно звонко лязгнуло, вышел на двор.

Трофим был мужик невысокого роста, нескладный, но крепкий. Совсем недавно отделился он от отца на хутор. Были у него и лошади, и корова. Домишко, правда, был пока плохонький, но летом Трофим хотел строиться.

Он прошел через двор к запряженной телеге. От лошади еще поднимался пар — видно, гнал ее Трофим. Он похлопал ее по крупу, снял хомут, взял с телеги кусок веревки и повел лошадь в стойло. Потом вошел в хлев, поднялся на сеновал и принялся, стоя на лестнице, неторопливо и обстоятельно привязывать веревку к поперечной балке. Раннее весеннее солнце радостно пробивалось сквозь щели и размашисто разрезало корову и полутемное пространство хлева на поперечные полосы. Корова подумала, что пришли доить, и теперь недовольно замычала.


Трофим закончил с веревкой, накинул на шею петлю и спрыгнул с лестницы. Его лицо с всклокоченной бородой упало в светлую полосу и зависло. Мускулы неестественно напряглись, выкатились глаза. Что-то вспыхнуло в голове.

Но оборвалась веревка, и Трофим упал. Какое-то время он бился и хрипел, пытаясь высвободить шею, а потом сидел на земляном полу у ног доброй коровы, которая мычала, мычала да и лизнула его большим теплым языком.

А ближе к вечеру он уже быстро шел полем с мешком за плечами. На нем была старая ушанка да зипун, из которого он то ли вырос, то ли руки предыдущего хозяина были намного короче его, Трофима, рук. Садилось солнце, наделавшее за день проталин в снегу. За ночь они должны были подмерзнуть, а к вечеру другого дня стать шире. Подступала весна. Далеко впереди проехал поезд. Трофим остановился и вытер шапкой вспотевший лоб.

В поезде он немного робел и ехал в тамбуре, поглядывая на разодетых господ через красивое стекло с рисунком. А когда кто-нибудь поднимал голову и встречался с ним взглядом, то прятался за стенку.

Подошел кондуктор, мужчина степенный и в форме. Он посматривал на Трофима с высоты своей должности, но, видно, охота поговорить взяла верх, да и совесть заедала: все же денег с Трофима спросил он больше, чем положено.

— Чего в Питер-то? — спросил он, прикрыв дверь.

Трофиму было неловко рядом с этим человеком в форменной фуражке.

— Так ведь не бывал ешо, — неуверенно соврал он, опустив глаза, достал табаку и протянул кондуктору.

— Ну-ну, — многозначительно сказал тот, взял щепотку и по примеру Трофима принялся крутить цигарку.

— Мужики говорят, война с японцем будет? — зачем-то спросил Трофим, прикуривая от диковинных спичек.

— Так уж идет, — вдруг сказал кондуктор и деловито затянулся.

— Да ну? — удивился Трофим.

— Уж скоро неделя, как бьем японца, «да ну»… — передразнил Трофима кондуктор и закашлялся, отгоняя дым. — Крепок!

И тут тень пробежала по лицу Трофима. Видно, вспомнилось, как сушили с братом отцовский самосад, а может, и жена Татьяна, старательно вышивающая Трофиму кисет в поместительной избе отца, вспомнилась. И то ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от доверительного уважения к этому чужому человеку в форме, который так запросто курит с ним крепкий табак, Трофим вдруг сказал:

— А я брата зарубил.

— Вот те и раз, — удивился кондуктор. — А чего?

— Он с бабой моей, — угрюмо сказал Трофим и ушел в себя.

— Бывает, — сказал кондуктор сочувственно, как соболезнуют на похоронах, когда не жалко покойного, и быстро исподлобья глянул на Трофима.

Помолчали. Кондуктор поплевал на цигарку и вышел, предварительно выглянув в вагон через стекло.


Трофим с любопытством смотрел на все медленнее и медленнее проплывавшую мимо платформу с пассажирами. Пробежала вывеска «ПЕТЕРГОФЪ», еще несколько железных столбов, подпиравших крышу, и все остановилось. Трофим открыл дверь и ступил на дощатый перрон. Он был неграмотный и на вывеску внимания не обратил, зато сразу заметил странного человека с усиками в клетчатом пальто и с большим деревянным ящиком на трех ногах. На ящике был глаз, а под ним ручка, которую человек быстро крутил. Трофим никогда не видел такого диковинного человека и сразу подошел.

Человек отчаянно замахал свободной рукой и закричал на Трофима. Трофим не понял, потому как слов таких он не знал. Где-то в душе он догадывался, что человек этот какой-нибудь басурманин — ведь русскому человеку такое пальто мудрено надеть, — но на всякий случай подошел поближе и спросил:

— Ты чего? — и с любопытством заглянул ящику в глаз.

Человек закричал как-то уж больно испуганно, отчаянно взмахнул рукой, пытаясь достать Трофима, потом бросил крутить ручку, выскочил из-за ящика и толкнул его.

— Э-эй, не замай! — угрожающе, но все же удивленно сказал Трофим, уж больно страдательное было у этого басурманина лицо.

Трофим недоуменно проследил, как тот подскочил к своему ящику и снова принялся крутить ручку. Какая-то жалость к этому плюгавому человеку шевельнулась в душе Трофима. Он шагнул вперед и мирно спросил:

— Чего ругаешься? Француз, что ли?

Но тот не понял Трофима и, бросив ящик, опять стал кричать.

Глядя на него, Трофим широкой душой своей понял, что не злоба была в том крике, а боль обиды, нанесенной, быть может, даже им, Трофимом. И хотя сильно хотелось спросить про ящик, он махнул рукой и пошел в вокзал.

Уже темнело, когда Трофим забрел в трактир то ли на Васильевском, то ли у Сытного рынка, что на Петербургской стороне. Там он спросил щей да чаю и подсел к одинокому матросу со штофом водки. Когда Трофим сел, матрос угрюмо посмотрел на него и выпил. Подбежал половой со щами и чаем.

— Изволите водки? — на всякий случай предложил он.

— Давай водки, — с сомнением согласился Трофим. Водку он не пил, разве что на Пасху да на Рождество, по-семейному, когда все собирались у отца. Но здесь как-то неловко было отказать, потом тоска, да и располагало все к тому, чтобы водки выпить.

Он налил полстакана, выпил да принялся за щи.

— Из деревни? — хмуро спросил матрос.

Трофим кивнул:

— С-под Пскова.

— Эка занесло, — равнодушно сказал матрос и выпил.

И тут ударил Трофиму хмель в голову, растопил что-то в груди, и надавило изнутри какое-то большое.

— Слышь-ка, а я ведь брата зарубил, — сказал он и добавил: — Младшого.

— Не поделили чего? — не то чтоб удивился матрос.

— Он с бабой моей, — сказал Трофим. А как сказал, так и вспомнил все. Налил еще полстакана и сразу выпил.

— А не зевай, — невесело сказал матрос и с полным сознанием правоты своей добавил: — Брата-то за что? Бабу бы и зарубил. Баб-то их вона… А младшой брат-то небось один.

— Один, — согласился Трофим, и захотелось ему заплакать. Но не стал он плакать, потому как слабость это. А Трофим был мужик сильный.

Матрос посмотрел на него, на простывший чай и, видно, понял всю глубокую тоску, поселившуюся в душе Трофима.

— А ты к девкам сходи. Полегчает, — посоветовал он. — Тут недалече, четвертый дом за углом.


Трофим вошел в небольшую гостиную с буфетом и, заметив помимо девок двух господ, остановился в нерешительности.

— Тебе чего? — грубо спросил буфетчик, он же и вышибала.

— Девку, — сказал он, робея, и снял шапку. Все было так непривычно, да и не оставляла мысль, что могут и прогнать.

— Девку ему… — сказала длинная и худая дама с папироской и подошла. — А деньги-то есть у тебя? Девку…

Трофим быстро кивнул.

— Покажи.

Трофим показал. Денег у него никогда не крали, и не боялся он их показывать.

— И откуда ж ты такой? — спросила она и отступила.

Все, кто был в зале, засмеялись. Трофиму не понравилось здесь, совсем хотел уйти, но тут одна из девок вышла вперед и потянула за руку. Мелькнули глаза, веснушки, и вдруг почувствовал Трофим, что дохнуло чем-то своим, а сейчас даже родным, и он пошел. Подскочила еще одна, но он уже выбрал.

— Биби, смотри, может, вши у него! — хохотали девки, когда они шли по лестнице.

В комнате было как-то неопрятно все. Лоснились обои, постель неубрана, и видно, что несвежая. Из мебели только стол с грязными стаканами, два стула да шифоньер с зеркалом.

— Вина хочешь? — спросила она, наливая стакан. Она привыкла, что никто не отказывается, потому как была это часть ритуала.

— Не, я уже водку пил, — сказал Трофим, сел почему-то на край кровати и посмотрел на нее.

Она была молодая, крепкая девка с широким, зачем-то нарумяненным лицом и большими черными глазами. Она удивленно обернулась и села на стул:

— Звать-то как?

— Трофимом.

— А я — Оля.

— А чего они тебя как-то по-собачьему?

— А тут всех так. Господа любят, когда по-французски.

— И я тут, давеча, одного видел. Чудной такой… Стоит с ящиком и ручку крутит…

Трофим осекся — видно, вспомнилось опять, что сам он недочеловек теперь. Сидит тут с павшей девкой да про французов каких-то говорит.

— Порты сымай, — просто сказала она.

— Чего? — встрепенулся Трофим.

— Порты сымай, говорю.

Он сбросил зипун, стянул сапоги, быстро скинул порты, аккуратно сложил их на зипун и снова сел, глядя на нее. Веселая искорка пробежала у Оли в глазах. Чудной какой-то был этот мужик. Вот сидит теперь в подштанниках и пялится на нее. Может, глупый, а может, робеет. Но все же чем-то приглянулся он ей — совсем не то что господа эти или студенты.

— Ты чего? — едва улыбаясь, спросила она.

— Брата младшого зарубил, — сказал он, доверчиво глядя ей в глаза.

— Прости, Господи, — сразу поверила Оля, перекрестилась и испуганно посмотрела на него.

— Я к отцу кожу повез, заночевать хотел. А потом думаю: поеду, чай, к утру ворочусь. Гостинцев ребятишкам взял. А она-то с братом. Не чаяли. Я топор в сенях взял и зарубил. — Трофим сказал, и полегчало немного.

— Так ты что ж, в бегах теперь? — спросила Оля.

Трофим пожал плечами. Он как-то про это еще не знал. Она смотрела на него и видела, что не похож он на злодея вовсе, видела, что больно ему очень, и пожалела.

— Ложись скорей, — сказала она, задула лампу и скинула халат. — Я поговорю с мадам, может, дворником тебя возьмет. При мне будешь, — прошептала она в темноте. — Ты поспи, поспи. Чай, умаялся.


Когда постучали, Оля встала и пошла открывать.

— Ты чего, Тимофей Кузьмич? — воскликнула она, заспанными глазами глядя на околоточного. — Случилось чего?

Он грубо отодвинул ее и коротко приказал:

— Хватай его, ребята!

Жандармы метнулись к кровати. Трофим не упирался.


Они стащили его с лестницы и в дверях остановились. Околоточный подошел к худой даме, которая держала на подносе стаканчик.

— Не побрезгуйте, Тимофей Кузьмич, — сладко улыбаясь, с уважением, но с затаенным смыслом, намекающим на прежние отношения, сказала она.

Трофим порывисто оглянулся и взглянул на Олю.

«Эх ты», — говорили его глаза.

Она вышла на лестницу и теперь медленно спускалась вниз, держась за перила, и смотрела на него.

Околоточный опрокинул стаканчик, выдержал паузу, крякнул и осторожно поставил на поднос.

— Благодарствуйте, мадам Монфлер, — расправив усы, сказал он, развернулся и ни с того ни с сего ударил Трофима кулаком в зубы.

Тот не ожидал, пошатнулся и отпрянул назад. Что-то безумное промелькнуло во взгляде, он рванулся вперед, но два рослых жандарма ловко схватили его за руки. Бешенство вспыхнуло в глазах, и ясно стало, что, прояви жандармы слабость, выхватил бы он шашку и зарубил теперь околоточного. Но тот был уверен в своих, размахнулся и с полным правом еще раз ударил Трофима по зубам.

— Ну, ведите, что ли, — сказал он и обернулся, довольный собой.

Буфетчик уже подал мадам поднос с новым стаканчиком. В последний раз сверкнули глаза Трофима, и жандармы увели его. Околоточный выпил так же и так же по-молодецки расправил усы.

— Чего ж теперь будет? — спросила Оля. Спросила не просто так — видно было, что жаль ей Трофима.

— Повесят теперь злодея, — сказал околоточный, развернулся и достойно вышел, никого не хлопнув по заду, с чувством очень хорошо исполненного долга.


Машина промчалась через Троицкий мост, по Кронверкскому проспекту и въехала на территорию киностудии «Ленфильм». Молодой человек взбежал на пятый этаж десятого корпуса и победоносно ворвался в монтажную комнату с надписью: «Вокзалы С.-Петербурга и его пригородов. Производство к/с „Ленфильм“ и Bioskop Film ФРГ».

— Ну что? — озабоченно спросил его режиссер. То, что он режиссер, стало ясно сразу: кто же еще может так значительно повернуться и так невесело спросить: «Ну что?» Но, видно, радость юноши была так велика, что режиссер не смог срезать ее.

— Нашел, нашел, нашел, — весело, загадочно, предвосхищая триумф, сказал юноша и показал коробку.

Спесь с режиссера слетела. Оживилась и пожилая монтажница.

— Ну, давай скорей. Что там?


— Либо Финляндский, либо Николаевский. «Патэ журнал» 1904 год.

— Красногорск?

— Нет, Госфильмофонд Российской Федерации. Усердие плюс личные связи.

Монтажница быстро зарядила. Загудел монтажный стол, и после ракорда появилась белая надпись «L’ARRIVEE DU TRAIN RUSSE», потом замигал перрон с железными столбами и паровозом, который почти сразу остановился. Из первого вагона вышел бородатый мужик в старом зипуне и шапке, с мешком, посмотрел на камеру и подошел, перекрыв собой всю перспективу. Он что-то сказал, нагнулся и посмотрел в объектив, а когда выпрямился, то просто закрыл зипуном своим весь кадр. Когда камера включилась, все тот же мужик стоял чуть слева, но сразу подошел и снова перекрыл кадр.

Режиссер тихо выругался. Когда камера включилась в третий раз, пассажиры уже заканчивали посадку, только у первого вагона стоял человек в форме и что-то говорил мальчишке-газетчику, указывая рукой в сторону вокзала. Мальчишка убежал. Съемка закончилась.

Повисла пауза.

— Скорее Финляндский, — кисло сказал режиссер.

— А это полицейский, что ли? — спросила монтажница, отматывая назад.

— Кондуктор, — сказал ассистент, чувствуя, что триумф не совсем удался.

— Давай еще раз, — сказал режиссер и, когда все закончилось, спросил: — Сколько там до мужика?

— Может, метра два будет, — сказала монтажница.

— Отрежь-ка его на хер.

Она быстро стукнула прессом и подала срезку ассистенту. Тот механически туго свернул ее в рулон, глядя на то, что получилось, и тут режиссера осенила идея:

— Вот что: мы сначала дадим фотографию, помнишь? Там почти тот же ракурс, только без поезда. А потом соединим наплывом, и вокзал как бы оживет.

— Можно подраспечатать, — творчески предложил ассистент и бросил рулон в корзину для отходов. Рулон упруго расправился.

— Можно, — подумав, сказал режиссер. И мрачно добавил: — Какой кадриспортил!

Брат

«Нет, я не Байрон, я другой…» — читает здоровый круглолицый парень, стоя у открытых дверей шикарного автомобиля и сопровождая чтение стихотворения характерными жестами. Закончив читать, он улыбается нам открыто и немного застенчиво.


Под первые аккорды «Крыльев» Nautilus Pompilius, транслирующиеся через динамики, к кирпичной стене странной кладки подходит высокая стройная девушка в длинном платье, манерно поворачивается к нам точеным профилем и медленно освобождает плечи. Платье стекает до бедер, обнажая спину и тонкую талию.

Из-за спины съемочной группы появляется Данила. Видно, он знал какой-то другой вход в крепость, потому что чужих больше нет. На нем легкая куртка с поднятым воротником. Впрочем, все одеты довольно тепло. Осень.

Данила становится позади режиссера, какое-то время с интересом смотрит, потом делает шаг вперед и тихо спрашивает:

— Это че за песня?

Режиссер резко оборачивается, дико смотрит на Данилу, отталкивает его, сопровождая все это безумными жестами, тем не менее продолжая смотреть на девушку, которая подняла руки и оперлась на стену. Ей было холодно, и она не могла этого скрыть.

— Стой! — крикнул режиссер.

Трансляция прекратилась, и костюмер с шубой бросилась к девушке.

— Кто пустил сюда этого придурка? Выкиньте его, на хер, отсюда! За что вам деньги платят? — орал режиссер, размахивая руками.

Данила молча смотрел на него. К нему бежали два здоровых охранника в штатском. Данила оглянулся.


— Фамилия? — монотонно спросил уже немолодой капитан с одутловатым испитым лицом.

— Багров, — с трудом произнес Данила опухшими губами.

— Имя, отчество. — Капитан поднял глаза на избитое лицо.

— Данила Сергеевич, 75 г. р., Вокзальная, 22.

— Место работы.

— Дембель не отгулял еще. — Данила отвечал беззлобно, выдерживая небольшие паузы.

— Где служил?

— В армии.

Капитан еще раз взглянул на него и спросил:

— Пойдешь к нам?

— Нет.

Капитан взглянул на стоящего у двери сержанта:

— Ты их охраннику руку сломал и чуть глаз не выбил. Не был бы трезвый, я б тебя посадил. Иди.

Данила встал и, не прощаясь, вышел.

— Через неделю не устроишься на работу — поставлю на учет, — бросил вдогонку капитан.


В коридоре сидел один из охранников. В районе переносицы темнел кровоподтек. Данила подсел рядом.

— Я ему правда руку сломал?

— Не, вывихнул. — Охранник говорил, не поворачивая головы.

— А этот, что орал, кто там у вас?

— Режиссер.

— А чё за песня-то была?

— «Крылья» «Наутилуса».

— Мм…


Капитан смотрел в окно на уходящего по улице Данилу:

— Багров Сергей Платонович, сорок второго года рождения. Вор-рецидивист. Убит в местах лишения свободы в январе восемьдесят второго года. Одноклассник мой.


В новомодном магазине, торговавшем всякой всячиной, включая музыкальные кассеты и невесть как появившиеся здесь китайские компакт-диски групп «Boney М», «AC/DC», «Nirvana».

— У вас есть «Наутилус», диск «Крылья»? — спросил Данила.

— Нет, — не глядя на него, хмуро сказала продавец.

Ей было некогда. Она распаковывала новое разноцветное и очень дешевое мыло.

— А что-нибудь другое «Наутилусов» есть? — после паузы спросил он.

— Нет, — сказала она и, не разгибаясь, посмотрела на него.

— А «ДДТ» Шевчука? — Он щурился подбитыми глазами, пытаясь рассмотреть CD.

— Чего тебе надо? — грубо спросила она и выпрямилась. — Иди отсюда! А то еще милицию позову.


Мать Данилы, обыкновенная, рано состарившаяся русская женщина, подбросила в печку два полена.

— Дров-то поколол бы. Все лучше, чем морду-то подставлять. Чё в армии не остался? Здесь-то быстрее убьют, — ворчала она, подсаживаясь за стол.

Данила молча ел, с трудом пропихивая ложку между разбитыми губами. Рядом лежал новенький CD-плеер «Sony».

— Как жить-то будем? Зарплату уж три месяца как не платят. А ты все железы свои включаешь. — Она резко протянула руку, он прикрыл плеер. — Работать не хочешь. Воровать, что ль, пойдешь? Как отец твой непутевый. А? Морда синяя… Смотреть… тьфу. — Она в сердцах сплюнула и встала. — Одна у меня надежда и поддержка, Витенька мой, первенький. Кормилец. — Она взяла с полки альбом и пошла назад. — Не пишет, а денежки шлет. Редко, да много. Большой, видно, человек стал теперь в Ленинграде-то. — Она открыла альбом. — Ой-оть маленькие каки хорошие все. Глянь-ка.

— Да видел я.

— А ты ишо посмотри.

Идут фотографии брата, потом брата с Данилой, потом опять брата.

— Ехал бы ты в Ленинград к брату-то, а? Може, в люди выведет тебя, дурака. Он же заместо отца тебе. Тут и адрес обратный был. Фонтан… какой-то, 73, что ли? Старый, правда… Да чуть чё, людей спросишь. Чай, не бусурмане живут.


Виктор Багров — бритый, полный, слегка обрюзгший мужчина 38 лет — сидел на стуле в вальяжной позе уверенного в себе человека. На нем были дорогой светлый костюм, цветная, расстегнутая на верхнюю пуговицу рубашка и легкие удобные ботинки — не для ходьбы по осенним улицам Петербурга.

На стандартном для любого офиса столе стояла початая бутылка «Хеннесси» и два стакана.

— Чечен откинулся. Надо устроить. — Человек в начале третьего десятка с абсолютно круглым лицом не смотрел на Виктора, наливая коньяк. — Он весь рынок взял. Говорит, раньше мое было. На разборке добазарились по-мирному. Наши войны не хотят. За ним поповские авторитеты. Но Чечен у всех вот где…

Витя молчал, потягивая коньяк.

— Короче, пятнадцать. — Круглый сел.

— Ты меня знаешь, — спокойно отпив, сказал Виктор. — Мои цены реальные. Пятнадцать — деньги хорошие, но за Чечена это мало. Здесь я башкой рискую. У него всегда два-три быка со стволами.

— Сколько?

— Двадцать, и десять сразу.

Круглый выдержал паузу.

— Неделя на подготовку.

— Две. Шухер поутихнет.

Круглый выпил сразу, выдвинул ящик стола, достал две пачки по пять тысяч, бросил перед Виктором.


Виктор садился в машину. У окна стоял Круглый с двумя шишкоголовыми.

— Вперед много взял, — тихо сказал Круглый. — Торчите на рынке. На глаза ему не суйтесь.

Машина тронулась с места.


Двери открылись, и на платформу из вагонов повалил народ. Одним из последних вышел заспанный Данила в стареньких брюках, доармейской болоньевой куртке, с худым рюкзаком через плечо.

У выхода его сразу же остановили милиционеры. Рассмотрели паспорт, билет и отпустили с каким-то напутствием. Он вернулся и показал им адрес на бумажке.

Данила прошел по набережной Фонтанки, разглядывая номера домов.

Поднялся по лестнице и позвонил. Никто не открыл. Он стоял и звонил.

Проходя по Невскому, Данила зашел в музыкальный магазин.

— У вас есть «Крылья» «Наутилуса»? — привычно спросил он.

— Нет, разобрали довольно быстро! — кричала продавщица из-за шума. — Но вы заходите, должны еще завезти.

Ему понравился непривычный для него ответ. Он улыбнулся:

— А есть другое что-нибудь?

— Конечно, вот «Титаник на Фонтанке» с Гребенщиковым. Есть «Отчет за 10 лет». Лучшие песни в исполнении друзей.

— Сколько стоит?

— Этот 65, этот 70.

— А… — Данила немного растерялся, продолжая рассматривать витрину.

Девушка все поняла и потеряла к нему интерес.

Темнело. Он позвонил, но с прежним результатом.

В полуразрушенном пустом доме было холодно. Он сидел на полу второго этажа у освещенного дальним фонарем окна и кутался в болоньевую куртку на рыбьем меху, прижимая к себе рюкзак. Потом положил его под голову и свернулся калачиком, по-детски подтянув к животу колени.

Утром он снова звонил в дверь по найденному накануне по маминой бумажке адресу. Но не было в его движениях былой уверенности. Внутренне он был готов к неудаче.

Потом он позвонил в дверь напротив.

— Кто? — истерично крикнул скрипучий женский голос.

— Я брата ищу. Напротив живет. Багров Виктор. Не знаете, где он?

Какое-то время Данила ждал ответа.


День шел к концу. Данила сидел на поребрике рядом с торгующими старьем мужиками полубомжового вида и курил. Своим далеко не свежим видом и рюкзаком он органично вписался в их ряд.

К ним вразвалку подошел совсем молодой коротко стриженный парень в спортивных штанах и черной кожаной куртке и, обращаясь к ближайшему, сказал:

— Ну что, гниды синие, сдавай по полтиннику.

Он был уже сильно пьян.

Для торговцев это, видимо, было неожиданно.

— Ты чего, сынок, я и не продал ничего еще, — сказал ближайший к Даниле мужик, торговавший ручками и шпингалетами из выселенных домов.

— Товар конфискую, — сказал парень и нагнулся, чтобы свернуть разложенные на тряпке вещи. За поясом мелькнул пистолет.

— Постой, сынок! — испугался мужик.

Данила встал, шагнул вперед и сильно ударил парня по шее. Тот ткнулся лицом в асфальт. Данила ощупал его и достал мелкокалиберный самодельный револьвер. Со знанием дела открыл его и покрутил полный барабан.


— Город — это страшная сила, сынок. Он засасывает с головой. Только тот, кто сильнее, может выбраться. И то…

— Тебя как звать-то?

Темнело, когда они подходили к кладбищу.

— Гофман.

— Еврей, что ли?

— Немец.

— А… а то я евреев как-то не очень…

— А немцев?

— Немцев нормально.

— А в чем разница?

— Слушай, ты чё пристал?

У костра сидело несколько бомжей. Пили водку. Гофман и Данила молча сели. Женщина синюшного вида протянула Гофману полстакана. Он передал Даниле.

— Погоди. — Данила развязал рюкзак. — Я тут гостинцы брату вез, да, видать, не судьба.

Появившиеся продукты вызвали оживление.

Данила выпил.

— А чего вы здесь?

— Немецкое кладбище. Вроде как на Родине. Здесь предки мои лежат.


Данила обреченно позвонил. Послушал привычную тишину. Перед тем, как уходить, позвонил еще раз.

— Открыто! — послышалось издалека.

Данила встрепенулся и толкнул дверь. Она подалась. Коридор уходил вправо.

— Открыто! — еще раз крикнули из комнаты.

Не успел он войти, как из-за двери в затылок ему уперся ствол револьвера. Щелкнул затвор.

— На колени, руки за голову.

Данила бросил рюкзак, упал на коленки, одновременно положив руки на затылок:

— Я ищу Багрова Виктора. Он жил здесь, — быстро заговорил он. — Я брат его младший. Только два дня в Ленинграде. Мне мать адрес этот дала… Фонтанка 73, квартира 16…

Виктор убрал пистолет и присел на корточки.

Данила почувствовал это и осторожно повернул голову.

— Ну, здравствуй, брат, — улыбнулся Виктор.


Данила жадно ел все законсервированное, запакованное, западное. Виктор смотрел на него, улыбался уголками губ:

— Как мать?

— Нормально. — Данила вскочил, раскрыл рюкзак и достал носки. — Вот тебе.

Виктор бросил носки на кровать и подлил Даниле виски. Тот быстро взглянул на брата.

— Пей, пей. У меня еще дела сегодня.

Данила выпил.

— Вот тебе на первое время. — Виктор достал пачку и отсчитал пятьсот долларов. — Оденься поприличнее, сними квартиру или комнату, не дороже сотки пока… Потом посмотрим. Как в армии-то?

— Нормально, — пробубнил Данила набитым ртом.

— Мать писала, на войне был.

— Не, в штабе.

— Стрелять-то умеешь?

— Водили на стрельбище…

Виктор кивнул и улыбнулся.

Данила поднял глаза и тоже улыбнулся.

— Эх, в Москву надо двигать, брат. Вот там сила. А здесь — провинция. — Он махнул рукой. — Вот разгребу дела, и видели меня здесь…

Данила ел и улыбался.


Первым делом Данила рванул в музыкальный магазин.

— «Крылья» «Наутилусов» есть? — сразу спросил ту же девушку.

— Разобрали все, — привычно сказала она.

— Ну, давайте что есть, — попросил он.

Диск лег в углубление и плавно вошел в плеер.

Данила купил джинсовый костюм и модную куртку.

Долго примерялся к телефону, пытаясь засунуть карточку. Потом по мере звонков вычеркивал помеченные адреса и ставил крестики.

Потом смотрел квартиры и заплатил двести долларов аванса.


Виктор с Данилой ехали в просторной машине Виктора.

— …Бывший чеченский террорист. Уже Питер захватывают. Русским торговать не дает, перекупает все за треть цены. Все знают, а по закону сделать ничего не могут. Всех купил, гад. Выхода другого нет. Здесь тоже война, брат. Только уже на нашей территории. Либо они, либо мы, — и после поворота: — Он любит днем по рынку ходить, владения осматривает. Это лучшее место. С ним всегда охрана, два-три боевика. В общем, дело непростое. Присмотрись, подумай, как уйти. Получишь пять штук баксов минус пятьсот. Ко мне больше не ходи. Звони на трубку. Где ты, я знаю, найду. Вот ствол с обоймой. Еще минус полторы штуки.

— Обойдусь.

Виктор бросил на него тревожный взгляд и спрятал пистолет.


Шишкоголовый звонит Круглому:

— Это мы. Не появлялся.

Круглый нажимает отбой, опускает трубку и думает.


Данила медленно шел вдоль лотков с сумкой через плечо и двумя полиэтиленовыми пакетами в руках. На нем были обычные очки и довольно нелепый пиджак. Он подходил к лоткам, торговался и покупал. Однажды он прошел мимо двух шишкоголовых Круглого, искавших глазами Виктора.

Когда появился Чечен со своими, Данила подтянулся к нему и какое-то время шел позади, то отставая, то опять нагоняя, и присматривался.


Данила подошел к ряду старьевщиков и быстро нашел взглядом Гофмана:

— Идет торговля?

— Да чего там! — обрадовался тот. — Тут бандит этот с компанией все тебя ищет…

— А… Послушай, Немец, мне комната нужна маленькая в центре. Чтобы тихая. Спроси своих, а?.. Это тебе. — Он поставил пакеты рядом с Гофмановой сумкой.

— Нашел брата-то?

— Нашел.


С синюшного вида женщиной Данила поднялся почти на чердак. Она постучала.

— Кто? — раздался старческий голос.

— Зинка я, открывай!

— Кака Зинка? Уходи отсюда, шалава!

— Ты чё, пердун, охуел там? Открывай давай! Зинка я, говорю. Вот дурак, сгнили все…

Звякнул крюк, и дверь отворилась.

— Чё тебе тут?

— Жильца привела тебе. — Она бесцеремонно дернула дверь и вошла, отодвинув деда с двустволкой. — Давай, — бросила она Даниле на ходу, и он поставил на стол прихожей, служившей кухней, бутылку водки.

— Чё ходют… — примирительно проворчал дед и пошел за ними.

— Вот тут, — сказала Зинка, открыв дверь крошечной грязной комнаты с диваном и столом.

Данила вошел и осмотрелся, щелкнул выключателем, но свет не загорелся.


Данила накупил пластинок и пришел домой. Достал из сумки все необходимое, включил музыку и приступил к подготовке. Он что-то толок, смешивал, насыпал в пакетики, прилаживал шнурки, складывал пакетики в спичечные коробки, предварительно проделав в коробке дырку.

Потом вынул самодельный револьвер, проверил боек, достал несколько пустых пластмассовых бутылок разного размера и попробовал приладить их на ствол. Выбрав подходящий, Данила проделал в нем несколько отверстий раскаленным шилом, надел самодельный глушитель на ствол и закрепил.


Данила брел по рынку, на этот раз больше прицениваясь, чем покупая. Одет он был, как в предыдущий раз, и ничем не выделялся из толпы: сумка через плечо, большой непрозрачный пакет в руке.

— Ээ… купи арбуз, а? — крикнул кавказец.

Данилу что-то насторожило, и он подошел.

— Вкусный? — спросил он, посматривая в сторону.

— Слушай, какой вкусный! — оживился кавказец. — Сам ем. Шестой арбуз сегодня съел. Не могу остановиться. Что хозяин скажу, не знаю. Такой вкусный. Не пожалеешь…

— Ну, давай, — улыбнулся Данила.

Он шел за Чеченом, прижимая к себе арбуз той же рукой, в которой нес пистолет. В другой держал вырезанный на пробу кусок, который ел на ходу. Доев, он бросил его под ноги, сунул руку в карман сумки, достал сигарету и коробок. Зажег спичку, попытался прикурить, но неудачно. Коробок упал. Он прошел несколько метров и повторил процедуру. Затем подошел почти вплотную к Чечену. Когда раздался первый взрыв и все оглянулись, он сунул руку в пакет и два раза выстрелил в упор. Чечен упал. Когда раздался второй взрыв и истеричный женский крик, он уже быстро шел к выходу. Бестолково метались боевики с пистолетами, усиливая панику.

— Этот, с арбузом! Точно, — сказал один шишкоголовый, и оба метнулись к выходу.

На улице Данила бросил арбуз и вбежал под арку во двор. Здесь он сбросил пиджак и переложил пистолет в сумку. И тут он увидел бегущих к нему шишкоголовых. Он рванулся в проходной двор. Он не успел проскочить под следующей аркой, когда они начали стрелять. Пуля обожгла бок, и он упал. Поднялся и выбежал на улицу. Прямо перед ним проезжал желтый грузовой трамвай. Он догнал его, вскочил на подножку и перевалился через край платформы как раз в тот момент, когда шишкоголовые с пистолетами выскочили из-под арки. Они бросились было за трамваем, но Данила уже достал свой самодельный револьвер и несколько раз прицельно выстрелил через борт. Один упал. Данила отнял от раны руку, липкую от крови, и посмотрел. Водитель — женщина лет тридцати в оранжевой жилетке — наблюдала сцену через зеркало заднего обзора.


Трамвай остановился возле немецкого кладбища. Женщина выскочила из кабины и помогла Даниле спуститься.

— Я сам, не надо, — сказал он с трудом и, когда она прыгнула в кабину, добавил: — Спасибо, — и махнул рукой.

Трамвай развернулся и пошел назад.


Круглый, завернутый в простыню, пил пиво с рыбой, когда в баню ворвался шишкоголовый.

— Это был не татарин, — не успев отдышаться, выпалил он. — Молодой. Все классно сделал. Профессионал. Чечен кони бросил, а этот ушел. На трамвай сел желтый… Я его подстрелил, гада, а он, сука, Шишу замочил…

— Шишу? Наглухо?

— Не знаю. В больницу повезли.

— А зачем ты стрелял, если это не татарин?

— Так ведь… — растерялся шишкоголовый.

— Деньги-то все равно татарину! А что новый Шишу завалил — хорошо. На нас не подумают. Ну, татарин…

Зазвонил телефон.


Виктор сидел в офисе Круглого и улыбался. Круглый достал из стола две пачки по пять тысяч и положил перед собой.

— Как прошло? Без проблем?

— Как договорились.

Круглый внимательно посмотрел на Виктора.

— Говорят, подстрелили тебя?

Виктор пожал плечами и развел руками, предлагая удостовериться, что все в порядке.

Круглый улыбнулся, выдержал паузу и пододвинул деньги Виктору:

— Как договорились.

Виктор взял деньги и встал.


— В больницу бы тебе надо, — сказал Гофман, рассматривая рану. Данила лежал на кровати в своей комнате.

— Нельзя мне в больницу, Немец, — с трудом улыбнулся он потрескавшимися губами. На лбу выступили бусинки пота. — Ничего, Немец, прорвемся.

Гофман постучал в дверь напротив:

— Зинка!

Дверь открыл пьяный старикан:

— Эх, встретились бы мы в 43-м под Курском…

— Уйди, придурок, — отодвинула его раскрасневшаяся Зинка.

— Зин, возьми водки покрепче, а в аптеке бинтов и стрептоцид. Антибиотиков еще сильных попроси. Я названия все забыл… Да и деду что-нибудь, чтоб не нудел.


— Вот ты умный. Скажи мне, зачем мы живем?.. — спросил Данила.

— Есть такая поговорка: «Что русскому хорошо, то немцу смерть». Вот я, например, живу, чтобы ее опровергнуть.

Данила улыбнулся. Хлопнула дверь: пришла Зинка.


Вагоновожатая остановила трамвай. На путях стоял шишкоголовый и на звонки ее не реагировал. Она уже поняла, в чем дело, и внутренне сжалась.

В будку заскочил Круглый.

— Чего стоишь? Поехали, — сказал он.

Шишкоголовый сел в джип, который все время теперь ехал рядом.

— Что с лицом-то? — спросил Круглый. У нее была заживающая короста на губе и подбитый глаз.

— Муж, — лаконично отрезала она.

— Может, помочь? — поинтересовался Круглый.

— Справлюсь.

Круглый кивнул.

— А попутчик-то твой давешний где? — как бы невзначай спросил он.

— Спрыгнул на углу Среднего и 18-й.

— Долго ехал.

— Долго, — согласилась она.

— Чего милицию не позвала?

— Стреляет он метко.

— Да, что есть, то есть, — согласился Круглый. — Но если обманула, смотри… Я тебя накажу.

Она кивнула и притормозила.

— А мужа не обманывай, — напоследок бросил он ей и спрыгнул.

Джип притормозил.

Она вздохнула и прибавила скорость.


Похолодало. Когда Данила вышел из дома, шел дождь. За время болезни он похудел и зарос. Данила достал из сумки диск, вложил его в плеер, нажал кнопку и шагнул под дождь.


В музыкальном магазине девушка узнала его:

— Где же вы были? Опять «Крылья» разобрали. — Она улыбнулась. — Но зато вот еще появилось. — Она вывалила перед Данилой кучу пластинок.

— Давайте, — махнул он, широко улыбаясь.


Данила зашел в парикмахерскую и чем-то развеселил мастера.


Круглый позвонил Виктору:

— Татарин, это я. Надо встретиться. Дело есть.

Виктор нажал отбой и задумался.


Данила сидел с бутылкой пива и смотрел на проходящие грузовые трамваи.


Он нашел вагоновожатую в трамвайном парке и какое-то время издалека смотрел, как она препирается с мужиками.


Увидев его, она обрадовалась.

— Кто это тебя? — заметив свежую ссадину, спросил Данила.

— Да… — Она махнула рукой. — Муж у меня… Как выпьет… А они искали тебя. Я сказала, на Среднем соскочил, — оживилась она.

— Ммм… — Он расстроился.

Она заметила это и чуть улыбнулась смущенно:

— Рана-то зажила?

— А? Да, нормально.

— Есть очень хочется. — Она лукаво взглянула на него. — Хочешь, пойдем ко мне?

— А муж? — Он посмотрел на нее.

— Объелся груш. — Она улыбнулась. — Тебя как звать-то?

— Данила. — Он тоже улыбнулся.

— Света, — сказала она шутливо-официально и протянула руку.

Он, глупо улыбаясь, пожал.


Они ели макароны, лежа в постели. На ней были надеты его наушники. Данила одной рукой захватывал макароны, а другой переключал песни на плеере, кратко комментируя. Ему было приятно, что ей они тоже нравятся, и вкусно есть макароны вот так, лежа в постели с улыбающейся девушкой. И неважно, что она не слышит его.

— Телефон дай! — громко попросил он. — Телефон, — показал он жестом, и она поняла. Когда она потянулась за трубкой, простыня откинулась, и Данила заметил два свежих кровоподтека на ее спине.

Он расстроился и выключил плеер. Протягивая ему телефон и продолжая улыбаться, она спросила:

— Ты чего?

— Муж? — спросил он.

Она поняла, и улыбка сбежала с ее лица. Она отвернулась.

— Расскажи, — попросил он.

— Не хочу.

Данила набрал номер:

— Здравствуй, брат. Деньги отдай мне, ладно?

— Даня! Я тебя обыскался. Дело есть. Ты где?

— Да тут, в городе.


Витя быстро записал высвеченный на экране номер:

— Пропал, смотри-ка! У тебя все хорошо?

— Нормально.

— Давай ко мне быстро! Тачку бери и бегом…

— Щас приеду.

— Давай.

Данила положил трубку и посмотрел на Свету.

— А ты бы смог ударить женщину?

— Не знаю. Не пробовал, — пробубнил он и стал одеваться.


Виктор ходил по комнате. Даня сидел за столом, изредка поглядывая на брата.

— Ты пойми, брат. Это гад. Беспредельщик. Можешь заплатить, и будешь в его программе. Нет — пошел на хер. Почему, думаешь, там одна попса? Продюсеры их бобов нарубили и башляют этому козлу. А настоящие музыканты не могут. А реклама всем нужна. Ты часто видел там Гребенщикова, Кинчева или Бутусова? Может, Шевчука видел, а?

Данила внимательно посмотрел на Виктора.

— Пидор он, — продолжал тот. — Наши лучшие питерские парни ему заплатили за программу, а он деньги взял, сука, а потом говорит: «Мало». Давай еще. Ему сказали, что он неправ. И так предупредили, и этак… В общем, решили валить. Он знает. Охраной обложился. На улице не появляется. Только на машине. Парадка охраняется. В общем, в Москве никак… Музыканты сказали, что в субботу он на два дня в Питер приезжает на концерты. Остановится у своего друга-режиссера на Васильевском. — Виктор выдержал паузу и заговорил тихо: — Короче, с тобой будут двое на случай, если войдет охрана. Впустите его в квартиру, а там валите. Уйдете через чердак. Я проверил. Вот план. — Он стал рисовать.

Данила смотрел на бумажку, на Виктора.

— Десятка твоя, брат. Это очень большие деньги. Года на два хватит, — сказал Виктор со значением, отложив карандаш, и посмотрел брату в глаза.

Данила выдержал взгляд и улыбнулся. Виктор сразу расслабился, и стало ясно, что он волновался.

— Вот кассета с программами. Видик надо тебе надыбать только… — Виктор задумался.

— Есть, — сказал Данила, по-прежнему глядя на брата.

— Где? — Виктор быстро посмотрел на него.

— Купил двойку. — Данила улыбнулся.

Виктор не поверил и настороженно проводил брата взглядом.


Данила вставил карточку и набрал номер:

— Ты дома?

Улыбнулся.

— А видик есть у тебя?.. Не… Ну… Так я приеду? Ага.


Данила испугался, когда из видеомагнитофона вылез кассетный блок. «Электронику» он видел впервые и растерялся. Света присела на корточки и помогла ему вставить кассету.

Изображение было плохое. Они сели на диван.

— Это же каждую пятницу показывают.

— Ага… Говорят, он пидор. Я пидоров не люблю.

— Да он мне никогда не нравился. Одни понты.

Запищал телефон.

— Да, — резко сказала Света. — Нет. Сегодня нет. Выходные у меня. Нет, я сказала. Нельзя, не хочу, нет… Да вот так. Все. Не хочу я с тобой дискуссии разводить. И не звони мне. Пока.

Сжав губы, Данила смотрел на экран, но не видел. Он весь сосредоточился на разговоре.

— Муж? — спросил он тихо.

— А? Нет, это напарница просила подменить…

Она ответила неуверенно, еще не придя в себя от разговора, и Данила понял, что она соврала.

На экране пошел клип то ли Сташевского, то ли Осина. Света снова села рядом. Возникла неловкая напряженная пауза.

— Не нравится он мне, — вдруг сказал Данила.

— И мне не нравится. — Она улыбнулась и прижалась к нему. — А ты где служил? — почему-то спросила она.

— В стройбате. Дороги чинил, — сказал он и неловко поцеловал ее.


Темнело рано. В теплом свете вечернего солнца ее грузовой трамвай проехал по мосту через Малую Неву. Она тихо улыбалась, задумчиво глядя вперед. Громыхал трамвай.


Данила сидел перед телевизором, плотно сжав зубы. Громко играла музыка. На экране мужчина в одежде палача хлестал пристегнутую цепями к кровати обнаженную женщину.

Данила достал с полки альбом, открыл его. Там тоже оказались только фотографии истязаний. Следующий содержал живописные разных времен иллюстрации к произведениям де Сада.

Он посмотрел на большую собачью будку в углу комнаты, потом на фото женщины в будке.

В шкафу он нашел кожаный ошейник с цепью и многохвостную плетку.


Света шла из парка по вечерним почти пустым улицам Петербурга.


Щелкнул замок, и она вошла. Данила сидел на полу, окруженный альбомами и всевозможными странными предметами туалета из черной кожи.

— У тебя нет мужа, — тихо сказал он и посмотрел ей в глаза.

Она растерялась:

— Понимаешь, Данила. Это игра. Это как игра. Мы все играем во что-нибудь. Придумываем. Вот так и здесь, — говоря, она присела к нему. — Вот ты во что любил играть в детстве?

— В хоккей. — Он смотрел ей прямо в глаза.

Она совсем растерялась:

— Я не это имела в виду совсем… Я…

— Ты обманула меня.

— Я не обманывала тебя, Данила… Муж у меня и правда есть. Могу паспорт показать.

— Ты сказала, что у тебя собака погибла.

Света опустила глаза и заплакала:

— Прости меня, Даня. Прости.

Он не ожидал этого и в свою очередь растерялся.

— Обещай мне, что этого не будет.

Она кивнула и прильнула к нему.

— Я скоро денег получу. Уедем.


К служебному входу в БКЗ «Октябрьский», где уже толкалась обычная питерская околомузыкальная тусовка, подкатила средней крутости иномарка. Из задней двери бодро выпрыгнул тележурналист и в сопровождении двоих крепких парней быстро взбежал на крыльцо, приветливо кивнув узнавшим его фанам.

Данила сидел на корточках и курил. Когда тележурналист вошел внутрь, он зашел в кассу и купил билет.

На концерте он стоял внизу, но не у самой сцены, где толпа. Он не танцевал, как большинство других, но тянул шею и чуть улыбался, не зная об этом. Ему очень нравилось и уходить не хотелось. Он посмотрел на часы и стал пробираться к выходу.


Шишкоголовый урод открыл первую дверь отмычкой. Вторая была металлической.

— Звони, — тихо сказал Данила второму, маленькому.

Тот нажал на звонок. Первый достал пистолет. Зазвенел ключ в металлической двери.

— Кто там? — крикнул хозяин, распахивая дверь, и уперся лбом в ствол.

— Тихо, гад, — сказал первый. — На пол.

Не успевший закрыть рот хозяин сел на пол, с ужасом глядя на пистолет. Все трое вошли.


В задней комнате его привязали к стулу.

— Тебя как звать? — спокойно спросил Данила.

— Степа, — с надеждой глядя на него, сказал хозяин.

Первый бандит нервно ходил по комнате. Второй тихо сидел в углу.

— Ты, Степа, не бойся. Мы тебя не тронем. Ведь ты поможешь нам?

Степа с готовностью кивнул.

— Ты сам-то кто?

— Режиссер.

— Я вообще-то режиссеров не люблю.

— Да пидоры они все, — зло сказал первый.

— Но я тебе обещаю, что тебя здесь пальцем никто не тронет. Ты успокойся. Хорошо? Ты ведь гостей ждешь? Правда? Какой у него номер трубки?

— 920–16–40,— с готовностью ответил Степа.

— Вот я сейчас наберу его, а ты скажешь, что тебе на два часа надо срочно уехать. Куда ты можешь уехать?

— На съемки.

— Вот, на съемки. А здесь будет Данила. Данила — это я. Он встретит, и все такое. А я через два часа приеду. Понял? Все хорошо сделаешь? Ведь правда?

— Если что не так, сука, я тебе в глаз выстрелю, — сказал первый бандит. Он по-прежнему нервно ходил взад-вперед, как тигр в клетке.

— Заткнись, урод! — тихо сказал Данила. — Ну, давай? — снова обратился он к Степе и набрал номер. — Только не волнуйся!

— Аллё, Ваня! Это Степа! Слушай, мне надо на два часа отъехать на досъемки! Тут будет Данила, он тебя встретит… Что? Слышно плохо… Стажер мой. Да, классный… Что? А, ладно… Ну, до встречи!

— Вот и хорошо. А я слово держу.

— Он сказал, что будет не один, — сказал Степа, доверчиво глядя на Данилу.

— Блядь! Говорил я, гнилое дело, — воскликнул первый бандит.

— Заткнись, я сказал, — и после паузы: — Значит, так. Слушай мою команду. Я встречаю. Что бы ни случилось, не выходить. За него, — Данила кивнул на Степу, — головой ответишь, — сказал он, обращаясь к маленькому, который по-прежнему спокойно сидел в углу.


— Кто там? — спросил Данила.

— Свои, — крикнули из-за двери.

Данила щелкнул замком.

— Иван, — сказал телерепортер, бесцеремонно входя в прихожую. — Степа вернулся?

— Не… звонил только, — пробубнил Данила, ошалело глядя на шумную толпу музыкантов, ввалившихся вслед за Иваном.

— Борис, — сказал Гребенщиков.

— Данила.

— Привет, — сказал Бутусов.

Остальные что-то говорили, но он не слышал. Многих он узнал по фотографиям, многих не узнал. Кто-то сунул ему пакет с бутылками.

— Поставь в холодильник.

— Ботинки снимайте! — крикнул Иван. — А то Степа повесится.

— Сюда проходите! — позвал Данила и открыл дверь в гостиную.

Бутусов по-хозяйски присел к музыкальному центру, выбрал СО и поставил.

— Тащи стаканы, чего стоишь? — крикнул Иван.

Настя уже доставала что-то из холодильника. Данила принялся суетливо рыться по ящикам.


Когда грохнула музыка, шишкоголовый бандит вздрогнул и прошел к двери, держа наготове пистолет:

— Вот, блядь, попали, — сказал он и истерично заходил по комнате.

Степа с заклеенным ртом испуганно смотрел на него.


— А правда говорят, что Иван с вас деньги берет? — робко спросил Данила Настю Полеву.

— Да нет, ты чё… Он товарищ наш еще по Свердловску, — сказала она и потащила какую-то закуску в комнату.

Данила понес стаканы.

В комнате дело шло полным ходом. Открывали пиво, бутылки. Многие расселись на полу. Орала музыка. На Данилу уже никто не обращал внимания. Он присел к столу и, глупо улыбаясь, смотрел. Потом встал и вышел.


— Сколько их там? — спросил нервный.

— Человек десять. — Данила что-то соображал.

— Надо валить всех пидоров и сваливать. Три ствола у нас. Отход есть.

— Да. — Даня выдержал паузу. — Сидите тихо, — и вышел. В коридорчике достал свой самодельный, проверил барабан и встал на пороге гостиной.

— Данила, давай к нам, — позвал уже пьяный Иван.

— Сейчас я, — сказал он и снова вышел.


— Ну что? — спросил нервный.

— Идем! Пушку дай, проверю.

Нервный протянул пистолет.

— В патроннике? — спросил Данила и, не дождавшись ответа, выстрелил в маленького. Тот сразу упал.

— Аа… — только и успел сказать нервный и тоже упал как подкошенный.

Степа дернулся, безумно выпучив глаза.

— Тихо, тихо, тихо, — сказал Данила, присев к нему. — Мы же договорились.

Он достал у нервного телефон.

— Позвони себе домой, спроси Ваню и скажи, что задержишься. Хорошо? — Данила освободил рот и развязал Степе руки. — Все, все кончилось. Проблемы будут теперь только у меня. Если мне поможешь, никто и не узнает. Ведь это ты должен был так лежать. Спросят, скажешь: все как обычно. Пришли, погудели и ушли. Никого не видел. Хорошо? — Степа обалдело кивнул. — Ну вот. Я вообще-то режиссеров не люблю. Но ты ничего, хороший парень. И друзья у тебя… Слушай, а у тебя «Крылья» «Наутилусов» есть?

— Есть.

— Будь другом, подари, а?

— Конечно. — Степа с готовностью кивнул.

— Ладно, ты звони, а я пойду с ребятами еще немного посижу.


Данила со Степой выгрузили в один из заброшенных склепов трупы бандитов.

— Пойдем выпьем.

— Ну, я поеду? — робко спросил Степа.

— Спасибо. — Данила крепко пожал ему руку. — Ты извини, что так вышло. Даст Бог, встретимся.

Степа кивнул и быстро пошел к воротам кладбища.


Они сидели у костра, вокруг которого привычная гофмановская компания не торопясь пила водку.

— Это мой друг Степа, — представил Данила.

Гофман налил полстакана и молча передал Степе. Тот выпил половину и передал Даниле. Данила выпил и вернул Гофману стакан. Помолчали.

Степа ушел.

Данила выпил еще.

— Ну, чего ты смотришь? Я людей хороших спас. Вот и этого дохляка спас.

Немец опустил глаза и поковырял палкой в углях.

— Бог тебе судья.

— Немец! Ты похорони их по-человечески… Ладно?


Света открыла дверь. На пороге стоял Круглый. За ним топтались двое бандитов.

— Здравствуй. — Он улыбнулся.

— Привет. — Она все поняла сразу.


— Муж дома?

— В командировке.

— Мы зайдем ненадолго. А то как-то не по-русски, — сказал он, входя.

Она отступила.

Бандиты вошли следом. Один остался у двери, а Круглый прошел в комнату.

На полу по-прежнему лежали вещи, разбросанные Данилой.

— О! — Он оглянулся и внимательно посмотрел на нее, потом поднял многохвостную плетку. — Я говорил: не обманывай мужа. — Он улыбнулся.

Здоровый бандит двинулся к ней.

— Ну, хорошо. — Она отступила к кровати. — Я правда не знаю, где он живет и что делает.

Круглый внимательно смотрел на нее, похлопывая плеткой по ладони.

— Да, он провел у меня два дня. Но он сам меня нашел. Я правду говорю…

— Хайль Гитлер. — Круглый улыбнулся.


Диск лег в гнездо плеера и мягко вошел внутрь. Ударила музыка.

Данила прошел по набережной и свернул во двор своего дома. Краем глаза он заметил человека в плаще, неестественно быстро идущего прямо на него сбоку. Одновременно с тем, как человек поднял руку с пистолетом, Данила рванулся в сторону. Пуля ударила в плеер. Музыка оборвалась. Данила закатился за крыльцо, быстро достал свой самодельный и несколько раз выстрелил. Человек упал. Данила посмотрел на разбитый плеер и выругался. Человек кряхтел и корчился в грязи. Данила быстро прошел мимо и вышел в переулок через проходной двор.

Света сидела на кухне и проникновенно пела русскую народную песню. У нее был сильный чистый голос. Пела она очень хорошо. Перед ней стояли располовиненная бутылка водки и стакан. Лицо было сильно разбито. На открытых руках алели кровоподтеки.

Он встал на пороге, она увидела его, но не обратила внимания.

— Ты сука! — Он шагнул вперед, наотмашь выбил стакан, который со звонким хлопком разбился о стену.

— Ну, ударь меня! Ударь! — крикнула она, подставляя лицо. — Давай! Крутой… Ты же не пробовал? А вдруг понравится!

Он тяжело опустился рядом.

— Твои приходили, — устало и просто сказала она. — На этот раз все было по-настоящему. Без игры. Все по очереди прошлись. Во все дырки. — Она отпила из бутылки. — А главный, с круглой мордой, плеткой постукивал. Шутил. И разговаривал со мной все время. По-доброму так… — Она улыбнулась опухшими губами. — Споем?

— У меня слуха нет… — тихо сказал Данила.

Света снова запела. Сильно и красиво, только слова произносила неразборчиво.


Круглый дал отбой на телефоне.

— В штабе, говоришь, служил? Писарем? — сказал он, обращаясь к Виктору. — Сначала Шишу, потом двое пропали, а теперь Гвоздя завалил. Запросто так…

Круглый встал и прошелся по комнате.


Виктор с разбитым лицом сидел на стуле и затравленно смотрел на Круглого. По квартире бесцельно слонялись бандиты, время от времени поглядывая в окна. Круглый включил магнитофон.

— Открыто! — крикнул бодрый голос Виктора. И через некоторое время еще раз: — Открыто!

Круглому понравилось, и он улыбнулся. Виктор подобострастно улыбнулся в ответ.

Запищал телефон. Виктор вопросительно и немного испуганно взглянул на Крутого. Тот напряженно кивнул.

— Да, — сказал Виктор. — Даня! Ты где? Случилось что?

— Случилось, брат. Ты один? — Данила звонил из автомата. — Хорошо, я скоро приеду. Расскажу.

Он повесил трубку и пошел, напряженно поглядывая по сторонам.

Виктор дал отбой и посмотрел на Круглого:

— Приедет.


Перед тем как зайти в свою каморку, он постучал к деду. Дед был как обычно пьян. Он приоткрыл дверь и, выглядывая через щель, спросил:

— Чего надо?

— Дед, продай стволы.

— Мильён, — не задумываясь сказал дед.

— Неси.

— Деньги вперед давай.

Данила достал двести долларов — протянул деду.

— Долларии, — с пониманием сказал дед.

— Здесь миллион двести. Патроны тащи. Все.

Дед закрыл дверь и через секунду вернулся с двустволкой, двумя коробками патронов и полным патронташем.


В комнате Данила первым делом поставил пластинку на старую «Ригонду» и внимательно посмотрел в мутное зеркало. Лицо было грязным, на лбу ссадина, царапина на подбородке. Он лизнул палец и провел по лбу.


Сначала он отпилил ножовкой стволы и приклад. Потом поочередно вскрыл патроны, в каждый досыпал пороха и заменил мелкую дробь на шляпки гвоздей и шурупов. Прочистил обрез, вытащил из коробок все компакт-диски и, складывая их по пять, принялся пришивать к обратной стороне жилета.


Данила осторожно открыл дверь своим ключом и сразу увидел на кухне бандита, который ел, сидя спиной к двери. Стараясь не шуметь, Данила прошел на кухню. Когда бандит увидел перед носом два ствола, он выпучил от страха глаза и затрясся. Данила жестом приказал ему отдать пистолет и лечь на пол. Тот с готовностью подчинился.

— Будешь лежать тихо, отпущу, — прошептал Данила и вышел в коридор.

Прямо с порога он выстрелил сразу из двух стволов.

— Оружие на пол! Руки за голову! Лежать лицом вниз! — заорал он.

Круглый корчился возле батареи. Остальные двое сразу выполнили команду. То же самое сделал и Виктор. Данила переложил стволы, спокойно достал стреляные гильзы и перезарядил обрез. Затем подошел к каждому и по разу выстрелил в затылок.


— Вставай, Витя. — Он присел к Виктору и перезарядил обрез.

— Не стреляй, брат, — трясущимися губами попросил Виктор. — Пожалуйста, не стреляй.

— Ну что ты, брат? — Данила помог Виктору сесть. Того трясло. — Все. Все кончилось.

— Прости меня, брат, не стреляй, пожалуйста! Не убивай меня. Не стреляй!

— Брат! Ты брат мой. Ты же вместо отца мне был! Я же «папа» тебя называл. — Данила обнял его, и Виктор заплакал. — Помнишь, на рыбалке я ногу проколол, и ты меня десять километров на руках нес? Я помню, как я сам испугался, а ты смеялся.

В комнату осторожно на цыпочках вошел третий бандит. Увидев страшную картину, он аж присел. Данила резко оглянулся.

Широко раскрытыми глазами бандит смотрел на Данилу.

— Ты обещал! — почти крикнул он.

Данила выдержал паузу.

— Я слово держу. Скажи своим: кто брата тронет — завалю. Иди.

— Это он тебя сдал, — сказал бандит напоследок.

— Я знаю. — Данила отвернулся, и бандит исчез. Хлопнула дверь.

— Прости, брат, — всхлипнул Виктор.

— Ну что ты… Деньги где?

— Вон в чемодане у него. Все забрал, гад.

Данила подошел к Круглому, который к тому времени уже затих, примерил упавшие очки, бросил на пол, открыл чемодан и начал рассовывать пачки долларов по карманам.

— А ты домой езжай. К маме. Старая она уже. Помогать надо… Вот, денег ей дашь… На работу устройся. В милицию. Там дядя Коля начальник… Помнишь, одноклассник отцовский? У них там место есть.

Виктор смотрел на него, всхлипывая, и кивал.

— На поезд не садись. Сначала езжай на попутках. Ну что — прощай, брат. Даст Бог, увидимся.


Еще в коридоре он услышал ее стоны и мужское рычание. Голая Света в черном ошейнике висела, привязанная цепью за руки к крюку от люстры. Позади стоял длинный худой заморыш в кожаных плавках с плеткой и несильно хлестал Свету по ягодицам, издавая идиотские утробные звуки. Она извивалась на цепи и стонала.

Мужчина первым заметил Данилу.

— Что? — крикнул он. — Что надо? Ты как вошел? Я милицию вызову сейчас. Ну-ка иди…

Он осекся, когда Данила достал из-под куртки обрез.

— Нет. Не надо! Не надо, брат. Она сама это. Это добровольно, брат. Не надо!

— Не брат ты мне, — тихо сказал Данила и разрядил оба ствола.

Выстрел слился с ее отчаянным криком:

— Ааааааа! — Подтянувшись на руках, она безвольно повисла, хотя ноги и доставали до пола.

Данила сел на пол и закурил.

— Развяжи меня, — после паузы тихо попросила она. Ей было очень стыдно вот так висеть посреди комнаты, когда Данила сидел сзади и молчал.

Данила встал и подошел к проигрывателю, достал CD и поставил:

— Я тут пластинку тебе принес.

— Даня, милый, развяжи меня, пожалуйста. — Она заплакала от беспомощности и обиды.

Он нажал на «play». Это были «Крылья».

Данила пересек комнату, последний раз посмотрел на Свету и вышел.


Спустившись с набережной к воде, он умылся и немножко посидел.

Потом долго шел полюдной улице, придерживая локтем обрез.


— Вот ты говорил, город — это сила. А здесь все слабые, — сказал Данила. Они с Гофманом сидели у входа на кладбище перед трамвайным кольцом.

— Сильный приезжает и становится слабым. Город — высасывает силу. Как вампир. Вот и ты пропал.

Данила снисходительно улыбнулся и не ответил.

— Возьми денег. — Данила достал пачку и сунул Гофману.

— Нет. — Тот покачал головой.

— Здесь много, — удивился Данила. — Поживешь.

— Что русскому хорошо, то немцу смерть, — улыбнулся Гофман.

Грузовой трамвай развернулся и пошел в город.

— Ладно, Немец. Прощай. Спасибо тебе. — Данила хлопнул его по коленке, встал и пошел, не оглядываясь.


Данила вышел из лесополосы, перескочил через канаву и остановился на обочине.

Машины с бешеной скоростью проносились мимо. Он не опускал руку до тех пор, пока не притормозил дальнобой, метров на 60 проехав дальше. Данила, все так же придерживая локтем обрез, вскарабкался в кабину. КАМАЗ взревел дизелем и тяжело тронулся.


— …Да я дембель еще не отгулял…

— Где служил-то? — Шофер, добродушный крепкий мужик лет сорока пяти, был рад попутчику.

— Да писарем в штабе просидел.

— Аа… А стать-то кем хочешь?

Данила пожал плечами:

— Шофером? — и улыбнулся.

Водитель тоже улыбнулся ему.

— А можно я музыку включу? Давно ничего не слушал.

— Валяй.

Данила протянул руку и включил приемник. Обрез выскользнул из-под куртки. Он ловко подхватил его и прижал локтем.

Водитель заметил мелькнувшие стволы.

Данила застенчиво улыбнулся извиняющейся улыбкой. Из приемника полилась песня. Водитель тоже улыбнулся:

— А куда едешь-то?

— В Москву.

Машина пронеслась мимо.

Встречи с соской
У музыкального магазина к нему подошел иностранец и что-то спросил. Данила снял наушники и переспросил:

— Чего?

— Could you tell me how can I biud «Nora» Night cuture club.

Данила смотрел на него и глупо улыбался.

— Night club «Nora». Souwhere here? — повторил иностранец.

Данила помотал головой, продолжая улыбаться. Подскочила девочка лет шестнадцати и начала бойко тараторить по-английски. Довольный иностранец поблагодарил и пошел.

Данила, все так же улыбаясь, смотрел на нее.

— Привет, — просто сказала она. — Крутой плеер у тебя. Дай послушать.

Он протянул ей наушники.

— Туфту какую слушаешь! Хорошее есть что-нибудь?

Он помотал головой.

— Ты чё, немой?

— Нет.

— Такой плеер клевый, а ходишь, как отсос. У тебя кислота есть?

— Не… — на всякий случай он помотал головой.

— А башли?

Это он понял и тоже покачал головой.

(с соской)
После того как хлопнула дверь, Данила молча сидел, упершись в телевизор, потом решительно встал, порылся в карманах и нашел бумажку.

— Кэт?.. Привет, это Данила… Ну тот, с плеером… Ты мне еще на концерте телефон дала… Сказала: башли будут, оттопыримся… Да, есть… Ага, ладно. Договорились.


— А, это ты? — Кэт выглядела усталой. — А я думала, какой Данила? Какой плеер? Давай бабки.

Он достал $100 и дал ей.

— О! Ну что, по кислоте? Для шишек еще рановато.

Данила кивнул.

— Жди здесь.

На дискотеке танцевали рэйв. Монотонно долбила по голове музыка. Данила танцевал плохо, но старался вовсю. Он уже не обращал внимания на движения, на окружающих, на Кэт, которая то пропадала, то появлялась.

Появившись в очередной раз, она что-то проорала ему в ухо. Он полез в карман и дал ей $100.

(с бандитами)
Он нашел их на стоянке точно там, где сказал брат. Первый — здоровый, коротко остриженный парень — нервно постукивал по рулю. Второй, постарше, был крепыш небольшого роста. Он сидел рядом и мрачно смотрел перед собой.

Когда Данила открыл дверь и тяжело упал на заднее сиденье, первый дернулся и оглянулся.

— Здорово, бандиты.

— …Мы только вчера его, гада, нашли, — зло говорил первый. — Матерый оказался. Почти полгода прятался. Сейчас вернулся, у дружка живет. Я думаю, в парадке встанем и подождем…

— Втроем? — тихо спросил Данила. Громко он не мог: все отдавалось в голове. Первый промолчал. — У вас таблетка от головы есть?

— Нет!.. Там ход на чердак. Прямо возле квартиры. Я проверил… Там можно…

— А почему нас трое?

— Мы с Утюгом вместе, — как-то упрямо сказал первый.

— Ладно… Они с пушками?

— Еще бы. Такие бабки срубил…

— Это я… Да…

(концерт)
На концерте было шумно. Они со Светкой стояли внизу. Свете не очень нравилось, и она больше глазела по сторонам. Он же с восторгом смотрел на сцену и периодически что-то кричал ей в ухо. Рядом танцевала молодежь. В перерыве она ела мороженое, а он пил пиво. Подскочила безумная Кэт.

— Привет! — Она была возбуждена и все время пританцовывала.

— Привет! — обрадовался он.

— На синьку подсел, — кивнула она на пиво.

— Ага. — Он кивнул.

— Прикид новый у тебя, смотрю. Башлями разжился?

— Сегодня вечером разживусь.

Она кивнула.

— Я знаю, где клевый ганджубас есть. Рванем. Вот, позвони мне. — Она сунула ему телефон.

— Мама твоя? — кивнула на Свету.

— Не… — сказал он.

— Ладно, пока.

— Это что за соска? — спросила Света.

— Знакомая.

(с соской)
Они сидели в какой-то квартире и передавали по кругу косяк. Орала «Нирвана». Кэт передала ему косяк. Он затянулся.

— О чем они поют? — спросил он.

— А тебе не один хер? Кайфово же поют.

— Мне не нравится.

— Он от «Наутилусов» прется, — пояснила она подружке и постучала себя по лбу.

Он подошел к иностранцу, мотавшему головой, и передал ему косяк.

— Merci, — сказал тот.

Данила подсел к нему.

— Музыка ваша американская — говно! — закричал ему в ухо и показал пальцем на колонки.

— Ou. Tres bou music, — показал пальцем француз и кивнул.

— Чё ты споришь! Тебе говорят, говно твоя музыка, а ты споришь! — миролюбиво кричал Данила. — Да и сами вы… Скоро всей вашей Америке кирдык… Мы вам всем козью рожу устроим… Приедем — и устроим… Понял?

Француз слушал, улыбался и кивал. В комнату вошли парень и девушка.

— Чё ты пристал к нему? — потащила его Кэт. — Он француз вообще.

— А какая разница? — Он уже плохо соображал.

— Ладно. Я Кэт. Меня здесь всегда можно найти. Будут башли, приходи, оттопыримся. Пока!

Она махнула рукой и пошла. Он смотрел на нее, пока она не нырнула в какое-то кафе.

(с соской)
Она вытащила его в прихожую.

— У тебя патроны есть?

— Нет, а зачем?

— Как «зачем»? Думаешь, я тебе башли отдавать буду?

Он тупо смотрел на нее.

— Ладно, у французов точно есть.

Она пошла в комнату, а он вышел на кухню, открыл холодильник, достал яйцо и выпил.

— Ты че? — спросила она.

— Чтоб не забалдеть.


Он проснулся дома от телефонного звонка. Голова раскалывалась. Была вторая половина дня. Звонил Виктор.

— Выручай, брат. Заболел я сильно. Надо срочно подъехать, разобраться вместо меня. Сразу за гостиницей «Петергоф» на Васильевском в шесть будет стоять БМВ. Там двое парней, они все растолкуют. У них мозгов нет. Ты уж посмотри там, как и что.

— У меня тоже нет, брат. Башка болит, не могу.

— Даня, не выручишь, я пропал. Там просто, не могу по телефону… Возьми с собой все. Если что, у них трубка есть, набери…

— Ладно, — устало сказал Данила, повесил трубку и пошарил по карманам. Денег не было.


— Ты кто? — Он опешил.

— Я Данила, — спокойно сказал он. — А ты?

— Я? Павел Евграфович, — туго соображая, сказал мужик. — А где Светка?

— Так вот, Павел Евграфович, ты мне сейчас отдашь ключи от квартиры и навсегда забудешь номер этого телефона.

— Ах, блядь… — аж задохнулся мужик. — Хахель!

Про полярника (синопсис)

Теплым августовским днем 1903 года в небольшом городке на севере Канады происходило значительное для всей страны событие, собравшее не только большинство населения городка, но и огромное количество столичных репортеров и фотографов со всего североамериканского континента. Всемирно известный исследователь Арктики Питер Лоутон предпринимал первую в мире попытку добраться до Северного полюса на специально созданном для этого цеппелине жесткой конструкции «Норд».

Окруженный толпой журналистов, он давал последние объяснения целей и задач экспедиции, преимуществ путешествия на сверхновом цеппелине, представлял экипаж.

Безумный журналист вел радиорепортаж, рассказывая, что в свои пятьдесят два года Питер Лоутон организовал четыре полярные экспедиции, написал книгу о воздействии скопления льдов на распределение температур на земном шаре, что он автор работ по исследованию флоры и фауны третичного периода и автор гипотезы о наличии теплого моря в районе Северного полюса.


Семья провожала известного полярника. Дочери в белых платьях махали платками, когда огромный цеппелин медленно отчалил от вышки.


То же самое мы видим и на старой хронике. Жена вытирает глаза. Титр поясняет, что полет связан с большим риском. Далее следует сюжет с Нью-Йоркской ярмарки 1903 года.


Первые полосы всех американских газет выходят с кричащими заголовками о пропаже дирижабля Питера Лоутона и возможной гибели экипажа. Известные исследователи Арктики призывают организовать спасательную экспедицию в район островов Канадского арктического архипелага — предполагаемого места катастрофы.


Но Питер Лоутон не погиб. Он долго шел по бескрайней белой равнине, а потом полз, пока его, полумертвого, с сильными обморожениями лица и конечностей, не нашли самоеды, кочевавшие со стадом по западному побережью Обской губы.

Они долго отогревали его в чуме, растирали салом, отпаивали отварами, пока он не пришел в себя. Они что-то говорили ему на своем языке и по-русски, но он не понимал. Когда стало ясно, что жизнь его вне опасности, они погрузили его на нарты и повезли в большой губернский город.


В Америке экспедицию на поиски полярников так и не отправили. Зато поступило телеграфное сообщение с крайнего севера Канады о счастливом спасении Питера Лоутона и просьба переслать деньги для переезда его в Североамериканские Соединенные Штаты. Деньги были немедленно отправлены.


А в это время обмотанного в шкуры Питера Лоутона по замерзшему Иртышу подвозили к столице Западной Сибири городу Тобольску.


Здесь самоеды сдали его в губернскую больницу, подробно описав случившееся с ним. Здешний доктор Погодин Станислав Афанасьевич внимательно осмотрел больного и похвалил самоедов. Предпринятое ими лечение позволило избежать гангрены и сохранить пациенту ноги, но все же пальцы на правой руке придется удалить. Кроме того, осматривая коросты — последствие сильного обморожения — на лице больного, доктор сокрушался о том, что внешность пациента, к сожалению, восстановить не удастся.

На операции Погодину ассистировала Платонова Наталья Николаевна, любимая помощница доктора, из мещан. Она уже давно закончила медицинские курсы и мечтала выучиться на доктора.


Когда Лоутон понял, что с ним хотят сделать, он начал кричать и вырываться, но его крепко держал санитар.


А тем временем выяснилось, что телеграмму с севера Канады прислали мошенники, которые, получив деньги, скрылись. В афере участвовал и работник телеграфа.


Питер Лоутон лежал в далеком Тобольске на металлической койке в двенадцатиместной палате и смотрел в потолок. Он не понимал, о чем говорили вокруг, а сам говорить еще не мог по причине обморожения лица. Руки и ноги его были плотно обмотаны бинтами, и он стеснялся, когда молодая женщина выносила за ним судно.


Поскольку у больного не было никаких документов, Питером Лоутоном заинтересовался квартальный. Он был убежден, что новый пациент не кто иной, как беглый поляк из Ишима. Квартальный велел санитару надзирать за поляком и дать знать, как только беглый начнет говорить.


По вечерам в доме Платоновых пили чай. Платонов Михаил Кузьмич традиционно читал «Тобольские губернские ведомости» и вполуха слушал рассказы жены о беглом поляке и квартальном. Это был ничем не примечательный чиновник сорока восьми лет, любящий расхожие мнения и пустые фразы.

Зато младший брат Натальи Николаевны Константин слушал сестру с живейшим интересом. Молодой учитель местной гимназии, только что закончивший Петербургский университет, он был полон новых взглядов. В отличие от патриархальных и православных Платоновых он начисто отрицал религию и ратовал за всеобщее благоденствие, основанное на научных изысканиях.


Первое, о чем спросил полярник, с трудом шевеля изуродованными губами: «Где я?» Санитар убежал докладывать.

Доктор изучал английский в университете, но это было давно, и он все позабыл. Но то, что больной говорил по-английски, он понял и позвал Платонову.


Наталья Николаевна поверила Питеру сразу и взялась помочь.

Зато квартальный не поверил и приставил к нему жандарма.


Константин, выслушав горячий рассказ сестры, потерял к Лоутону интерес, но, зная английский лучше всех, помог Наталье составить телеграмму. Она убедила квартального телеграмму отправить.


Известие из России получило в Америке живейший отклик. В газетных заголовках сквозила ирония. С трудом обнаружив на карте Тобольск, ученые мужи пришли к заключению, что появление Питера Лоутона в центре Сибири физически невозможно. Зато семья потребовала собственноручно написанное Лоутоном письмо с приложенной к нему фотографией.

Ни то ни другое сделать в данный момент было невозможно, и Наталья Николаевна сама написала письмо супруге Лоутона, где подробно изложила все происшедшее.


Письма шли долго, и Питер совсем упал духом. Ей было жаль его, и она испросила разрешения властей взять его к себе на постой. Платонов не возражал, ему было все равно. И вот долгими зимними вечерами за ужином или за чаем они вели долгие беседы о местных и мировых катаклизмах. Чтобы развлечь Питера, Платоновы приглашали гостей, говоривших по-английски. Сам Питер в дискуссиях не участвовал, но слушал с интересом, а когда гости уходили, задавал Наталье вопросы, и она отвечала. Иногда заходил и квартальный. Он по-английски не знал, но пил чай и подозрительно слушал, что вынуждало Константина сдерживать свои речи.


Между тем, получив письмо Платоновой, госпожа Лоутон нашла историю неправдоподобной и оставила письмо без ответа.


Приближалась весна. Питер стал выходить. Он любил прогуливаться с Наташей, слегка опираясь на ее руку. Он еще заметно хромал, а на правую руку его была надета перчатка с самодельными протезами для недостающих пальцев.


Лоутон не оставлял надежды. В местной фотографии Гринштейна сделали его фото, и левой рукой он с трудом написал письмо жене и дочерям. Полицейские власти Тобольска отправили письмо официальным порядком.


Фото было напечатано в американских газетах. Семья и эксперты пришли к единодушному мнению, что человек на фотографии — не Питер Лоутон. Старшей дочери было не до того — она готовилась обручиться с сыном владельца обувной фабрики. Лишь младшая, Бекки, говорила, что это может быть папа…


В Тобольск пришел сухой телеграфный ответ: «Представленное на фотографии лицо Питеру Лоутону не принадлежит».

Местная полиция оживилась.


Питер впервые почувствовал, как он одинок, и что в этом мире у него нет человека ближе, чем эта русская женщина Наташа. Он полюбил ее, как никого никогда не любил. Он видел в ней ответное чувство и не мог понять, почему они не могут стать ближе, почему это грех, почему, будучи обвенчанной с нелюбимым человеком, она должна пройти с ним жизненный путь до конца.


Тем временем власти готовились принять решение о высылке беглого поляка назад в Ишим.

Наташа стала думать о том, как переправить Питера в Петербург, где у брата были знакомые в среде социалистов-революционеров.


В Америке случился кризис, и обувной магнат разорился. Семья целиком разделила горе старшей дочери. Под давлением матери было решено сыну фабриканта отказать.


Еще до свету Питер и Наташа сели в приготовленные с вечера сани и поехали в Тюмень. Правил Лоутон. Через Тюмень проходила Транссибирская магистраль. Наташа купила билет до Санкт-Петербурга, дала взятку кондуктору, объяснив, что знаменитому полярнику надо добраться до американского посольства, где он и должен получить паспорт. Кондуктор не поверил, но деньги взял. Кондукторы были агентами охранного отделения, но этот не сдал Питера сопровождавшим поезд жандармам.


Так американский полярник Питер Лоутон попал в столицу Российской империи Санкт-Петербург. Он был прилично одет, и, хотя лицо его было сильно обезображено, он имел достаточно импозантный вид.


Друг Константина Платонова Сазонов входил в группу Савинкова, которая готовила покушение на министра внутренних дел Плеве. Питер нашел их не сразу и почти случайно. У него было несколько адресов, один из которых принадлежал другу и однокашнику Сазонова Иосифу Кацу, у которого тот остановился, только что прибыв из Вильно.


Сазонов велел Питеру молчать и представил его соратникам как беглого каторжника из Ишима. Террористам было не до него, но рук не хватало, и, пока готовился его английский паспорт, Питера подключили к наблюдению за маршрутом Плеве.


В тулупе, с лотком перед собой он толкался в районе Пантелеймоновского моста возле Департамента полиции, изображая глухонемого торговца вразнос. Сазонов в роли извозчика дежурил на Фонтанке. Покотилов готовил семифунтовые бомбы из динамита, гремучей ртути, бертолетовой соли с сахаром и серной кислоты.


Первое покушение не удалось. Будучи людьми молодыми и нервными, они чудом избежали ареста. Сразу же после покушения группа разъехалась. Сазонов с Лоутоном поехали в Киев. Здесь у знакомой еврейки они нашли фактора, который за 13 рублей с человека брался переправить их в Германию.


Ночью на старом балагуле, набитом шумными евреями со скарбом, направлявшимися в Америку, они ехали по направлению к германской границе. Переводил их русский солдат пограничной службы. Они сидели на снегу и ждали свистка солдата. Когда раздался свисток, евреи, роняя вещи, бросились к границе. Обезумевший, ничего не понимавший Питер бежал с ними.


Потом он ехал на поезде, и уже на пароходе от русских он узнал, что Покотилов взорвался в номере гостиницы при изготовлении бомбы.


Все газеты были полны сенсационными сообщениями о чудесном спасении знаменитого полярника. И лишь в конце стояла небольшая заметка об убийстве русского министра внутренних дел Плеве. Питер отложил газету.


Прибежала любимая дочь Бекки, передала, что мама зовет его выйти к гостям. Питер попросил сказать, что он очень занят. После того как закрылась дверь, он подождал несколько секунд, взял ручку в левую руку и продолжил писать. Он писал письмо в далекий сибирский город Тобольск.

Брат-2

Санкт-Петербург
— Нет, я не Байрон, я другой
Еще не ведомый избранник.
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я рано начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит.
В моей душе, как в океане
Надежд разбитых груз лежит…
— читал крепкий парень со стриженым затылком, стоя у открытых дверей огромного черного «Хаммера». Небольшая съемочная группа вяло топталась позади камеры. Зевак почти не было.

Данила посмотрел немножко и вошел в здание телецентра.

В вестибюле он огляделся, явно ища кого-то.

— А вы не знаете, где здесь пропуск выписывают? — спросил он у женщины.

Она молча указала на окошко и отвернулась.

— Центральный лифт на шестой этаж. Там спросите, — сказал омоновец, возвращая паспорт с пропуском и нарисованный от руки план.

Данила пошел прямо, с восторгом провожая взглядом проходящих мимо телезвезд.


На третьем этаже в лифт вошел знаменитый ведущий Валдис Пельш и нажал на двенадцатый этаж. Данила узнал его и смутился.

Пельш посмотрел на него.

— Здрасьте, — робко сказал Данила.

— Здравствуйте, — вежливо ответил Пельш и отвернулся.


На шестом этаже Данила снова потерялся. Он долго шел по длинному коридору, спросить дорогу было не у кого. Он услышал голоса и повернул за угол. Около выхода из павильона курили люди.

— Вы не знаете, где тут четвертый павильон? А то я, это… заблудился, — спросил он стоявшую спиной девушку в кричащем наряде.

Девушка оглянулась и выпустила дым.

— Какой? — переспросила она. Лицо показалось ему знакомым.

— Мне сказали, четвертый… Вот, — он протянул ей план, — программа «Взгляд»… — От стенки отделился крепкий парень в костюме. — А то ребят подведу. Они без меня не начнут…

Данила почувствовал, что понравился девушке.

— Все нормально, Боря, — остановила она телохранителя. — Это не здесь. Сейчас по коридору направо. Там будут лифты. Пройдешь их и еще раз направо. Саше Любимову привет.

— От кого? — спросил Данила.

Она внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, шутит он или нет:

— Тебя как звать, красавчик?

— Данила.

Она развернулась и вошла в павильон.

— А это кто? — спросил он телохранителя.

— Салтыкова, — бесстрастно сказал тот.

Данила посмотрел на вход в павильон. Грянула музыка.

— А звать как?

— Боря.

— Ее.

Боря взглянул на него:

— Ирина.


— Ты чего?.. — возбужденно спросил Костя. Это был высокий крепкий симпатичный парень.

— Да заблудился я. — Данила чувствовал себя неловко.

— Илья уже два раза вниз бегал!.. Пошли!

Они зашли в павильон, где на Данилу сразу же накинулся Илья. Он был среднего роста, худой, с большими умными глазами.

— Ты где ходишь?.. Ты…

— Ладно, проехали, — перебил его Костя.

Быстро подошел Любимов.

— Александр, — сказал он и протянул руку.

— Данила.

Александр крепко сжал руку.

— Вам привет от Ирины Салтыковой.

— Ага. — Любимов безразлично кивнул. — Ну? Готовы? Пошли.


— Работаем! — сказал Любимов.

Пошла заставка программы «Взгляд».

— Слышь, а кто такая Ирина Салтыкова? — тихо спросил Данила Илью.

— Ты чё?.. Певица попсовая. Звезда! — быстро прошептал тот.

— Здравствуйте! В эфире программа «Взгляд», — громко сказал Любимов. — Сегодня исполняется четыре года, как закончилась позорная чеченская война. У нас в гостях трое ее участников, трое друзей, которых соединила эта война. Константин Громов, Илья Сетевой и Данила Багров. Расскажите, как вы познакомились?

— Так и познакомились… Чичи вторую пехотную прижали, а нам команда идти на выручку… — начал Костя.


В богато обставленной евростандартной неуютной квартире, полуразвалившись на диване, Ирина курила и смотрела «Взгляд». Валялись сигареты.

— Костя нам тогда с Данилой, можно сказать, жизнь спас, — сказал Илья.

— А кто из вас был самый крутой? — спросил Любимов.

— Данила, — не задумываясь, ответил Илья. — Он соображал быстро и не боялся.

Ирина стала набирать номер:

— Это я. Включи-ка «Взгляд». Там мальчик такой губастенький… Перезвони потом…


— Нет, только Илья из Москвы. Я сам из Харькова, но сразу после школы уехал в Россию, в Тулу к отцу. Оттуда уже и в армию пошел, туда и вернулся. А Данила вообще из Приозерска.

— Как же вы нашли друг друга? Переписывались?

— Да нет, я Илюхин адрес знал и сразу после дембеля приехал. Чё в Туле-то делать… Да тут же близко, четыре часа на поезде. Илья теперь на Красной площади работает. — Костя засмеялся.

— Да, это бывший Музей Ленина. Я им архивы каталогизирую. У них там до сих пор на карточках все… Заодно по ночам сторожу. Я так и Данилу встретил. Выхожу утром… Светает. Тихо кругом. А он стоит и на Мавзолей смотрит. — Илья засмеялся. Данила смущенно улыбнулся.

— А вы, Данила, — вы, как Костя, тоже в какой-нибудь банк охранником?..

— Не, я в институт хочу поступать…

— В какой, если не секрет?

— В медицинский. Хочу людей лечить.

— Что ж… Это символично…


В маленькой комнате за столом напротив телевизора сидел пьяный Витя в расстегнутом милицейском кителе с сержантскими погонами. Перед ним стояла недопитая бутылка водки и грязная тарелка с остатками супа.

— Вот, смотри, смотри… Брат-то у тебя, а!.. — причитала мать, вытирая слезы. — Вон в Москве уж… По телевизору показывают… А ты тут водку жрешь сидишь, сволочь… Нет чтоб матери помочь… Помру от я уж…

— Ничего, мать… — промычал Витя.

— Ехал бы, что ль, к брату в Москву. Глядишь, пристроит тебя куда, дурака… Чай, не бросит. Брат ведь твой…

— Да пошел он…


Друзья сидели вокруг скромного импровизированного стола в центре зала с музейными экспонатами. Стол представлял из себя постамент для стоящего в центре пулемета системы «Максим».

— За пацанов, — тихо сказал Костя.

Выпили не чокаясь. Илья взял кружок колбасы. Помолчали. Костя снова разлил.

— За то, что вернулись.

Чокнулись. Молча закусили.

— Ты поговорить хотел, — напомнил Данила Косте.

— Не сейчас.

— Ну что, в баню-то едем? Я ж договорился, Мичман ждет, — сбил настроение жизнерадостный Илья.

— Едем. — Костя решительно встал.


Данила набирал номер. Вошли раскрасневшиеся Костя с Ильей, замотанные в простыни. Где-то за дверью гулко визжали и плескались девчонки.

— Для абонента 17642… Да. Ирина, позвони мне, пожалуйста, по телефону 764 12 32. Это Данила, которому ты показала дорогу во «Взгляд». Я буду ждать. Привет от Любимова. Пока. — Данила дал отбой и передал трубку Косте.

— Это кто? — спросил он разливая пиво.

— Салтыкова.

— О! А где ты номер взял? — удивился Илья.

— У Любимова.

Отхлебнули пива. Баня была обыкновенная, но пустая, потому что время работы уже закончилось. На столе рядом с сигаретами традиционно лежали рыба и раки. Играла музыка.

— Мичман, пива принеси еще, холодного! — крикнул Илья парню в тельняшке.

— Так вот, — озабоченно продолжил Костя, — еще два года назад Митьку, брата моего, взяли на драфт в НХЛ, в «Чикаго Блэк Хоукс». Это было круто. Но харьковские через своих чикагских хохлов сразу наехали. Они говорят, мы тебя как бы вырастили, выучили, бабки тебе давали — теперь плати. Они, козлы, жадные. Митька-то знает, раз заплатишь — и хана. Взял себе крышу местную, крутого одного… американца, в общем… — В зал выскочила мокрая девушка, весело плюхнулась за стол и взяла рака.

— Катенька, мы договорим, ладно? — попросил Костя. Она бросила рака и вышла, обиженная. — Американец как бы заключил с Митькой договор и стал через своего адвоката вести Митькины дела в НХЛ. Хохлы отстали. Митька стал играть в основном составе. Как бы доволен… Вроде все о’кей. Но бабки-то все поступают на счет Американца. Тот платит Митьке копейки, проценты, типа. Ну, Митька сначала верил, а потом понял, что попал, денег-то нет… Кинулся к хохлам опять, да поздно… Американец оказался круче всех крутых хохлов. Типа, новый Аль Капоне. Я, когда к Митьке ездил, хотел встретиться с ним, поговорить… Бесполезно. Дозвониться нельзя. Кордон секретарей… Даже Митьку связывают только с его адвокатом. А он-то звезда!..

— А много должен-то?

— Девятьсот тонн американских денег.

Повисла пауза.

— А по закону если отсудить? — спросил Илья.

— Контракт… Митька в английский не врубался, мудак… Так подписал. Адвокатам поверил. Думал, американцы честнее наших, тем более что Американец этот возник по просьбе нашего отца… — Костя отхлебнул пива.

— А отец-то твой откуда его знает? — спросил Илья.

— Да не знает его отец… Просто шеф мой, генеральный директор Глобус-Банка, когда-то в Туле начинал с отцом моим. Понял? Отец его тогда в люди вывел, а теперь вот за нас с Митькой похлопотал. Чего я в этом банке-то работаю… А у моего шефа с Американцем этим давние дела… Понял теперь?

— Ну?.. — не совсем понял Илья.

— Сейчас Американец в Москву приехал, ну!.. Мне Митька звонил, — сказал Костя и замолчал, с надеждой глядя на друзей.

Повисла пауза.

— Мальчики, мы пива хотим… — кокетливо заглянула высокая блондинка.

— Да подожди ты! — резко оборвал Костя.

— И что делать? — спросил Илья.

Данила молча слушал и в разговор не встревал.

Костя пожал плечами.

— Я с шефом постараюсь поговорить. Они встречаются завтра… — сказал Костя.

— А может, сам с Американцем поговоришь?.. Ты же английский знаешь… — наивно спросил Данила.

— Ага, так тебя и пустили… — усмехнулся Костя. — Я ж говорю, он — новый Аль Капоне!..

— А если он вообще не отдаст? — спросил Илья.

— Не знаю я… Не могу я брата бросить, понимаешь… Это как тогда в Грозном возле кинотеатра, помнишь?.. Мы же близнецы. Вместе все время. Я его год не вижу, и уже тоска… — Большой Костя беспомощно опустил кулак на стол.

— А кто такой Аль Капоне? — спросил Данила.

Запищал Костин телефон.

— Это тебя. — Костя передал трубку Даниле.

— Да… Привет. — Данила заулыбался. — Нет, просто увидеться хочу.

— Девчонки! — озорно крикнул Илья.

Данила зажал трубку и сделал Илье глаза. Костя устало улыбнулся.

— Любимов дал, да…

Зашли девушки.

Данила встал и отошел от стола.

— Нет, его щас нет… Хорошо, спасибо… да, я знаю, где это… Пока. — Данила дал отбой и, улыбаясь, вернул трубку. — Ребята, где Большая Полянка?

— Ты же знаешь, — улыбнулся Илья.


Данила проснулся в большой евроквартире от того, что из телевизора грянула музыка.

— Подъем! — крикнула Ирина и, когда он поднял голову, добавила: — Как там у вас в армии говорят. — На ней был обтягивающий костюм для занятий на тренажере.

— Говорили, — сказал Данила и потянулся.

— Давай, абитуриент, пора к экзаменам готовиться, — бросила она и вышла.

Данила сел. На большом экране пела Ирина в одном из своих клипов. Он посмотрел на часы, быстро оделся и крикнул:

— А можно, я позвоню? — и, не дождавшись ответа, набрал номер.


Запищал телефон. Костя дотронулся до пояса, и сигнал прекратился.

В здание банка вошел генеральный директор. Охрана осталась у входа. Директор быстро пошел по коридору.

— Валентин Эдгарович, — Костя пристроился рядом с мощной фигурой шефа, — я Костя Громов, сын Ивана Алексеевича из Тулы…

— Да-да, я помню… Что у вас?

— Два года назад вы помогли моему брату… он в Чикаго в хоккей играет…

— Ну и?.. — явно не вспомнил шеф.

— Так вот, ваш партнер, Меннис из Чикаго, которого вы попросили тогда позаботиться о Дмитрии, моем брате, обманул его и забрал все его деньги себе… — спешил Костя. Они уже подходили к кабинету. Шеф остановился и вопросительно посмотрел на Костю. — Поговорите с ним, пожалуйста… Если он и вас не послушает, тогда уж я сам… — выдохнул Костя.

— Что «сам»? — не понял шеф.

— Ну… поговорю…

— С кем?

— С Меннисом. Он же к вам приехал…

— Хорошо, Константин, я поговорю, — сказал шеф, вошел в офис и задумался.

Костя сделал победный жест и бодро пошел по коридору.


— А ты всегда себя по телевизору смотришь? — спросил Данила, глядя на Ирину.

— А тебе не нравится?

— Да нет, ничего… Только мне «Наутилус» нравится, «ДДТ», там… «Ва-Банк»…

— А чего ты сидишь здесь, если не нравится? — обиделась она. — Давай двигай! Мне к съемкам надо готовиться.

— Ладно, не обижайся. — Данила натягивал ботинки. — Просто там такую музыку не слушают, она не настоящая…

— Где «там»?

— На войне.

— Так здесь не война, дружок… Здесь мир. Здесь другие законы. Здесь такая музыка настоящая. И я ее пою. Понял? — раздраженно сказала она.

Данила внимательно смотрел на нее снизу вверх. Она стояла перед ним и явно нервничала. Данила встал и опустил глаза.

— Ты знаешь, — он взглянул ей прямо в глаза, — ты мне очень понравилась, и не за это… — Он чуть улыбнулся и быстро вышел.

Хлопнула дверь. Ирина растерянно села и посмотрела на себя в телевизоре.

Данила вышел из подъезда в старом районе Москвы. Напротив входа за рулем сидел телохранитель Боря.

— Слышь, Борис, у тебя жетон телефонный есть? — спросил Данила.

Боря молча протянул ему трубку.

— Костя! Ну как? — спросил Данила.

— Как… Гуляем в «Праге». Шеф сказал, поговорит! Заезжайте за мной в шесть. Конец связи!

Данила улыбнулся и вернул трубку Боре:

— Как служба?

Тот непонимающе поднял глаза. Данила дружески хлопнул его по плечу и бодро пошел вниз по узкой и кривой улочке.


— Да, Валентин, давно ты у нас не был… — улыбаясь, сказал Американец.

— Так прогресс, Ричард. Факс, E-mail, интернет, — улыбался шеф в ответ. — Зато ты вот в Москву заехал… Сможешь сам оценить красоту древней столицы… Катенька, чаю нам, пожалуйста… С мятой завари, хорошо? — попросил он уже по-русски через интерком. Они сидели в просторном офисе старого московского особняка.

— Я приехал, Валентин, потому что предложение твое — очень серьезное и непростое. Действительно, несколько лет назад принят федеральный закон о разрешении игорного бизнеса в индейских резервациях, но покупка земельных участков в районах предположительного строительства игорных центров иностранными компаниями и частными лицами — дело незаконное.

— Поэтому я и обратился к тебе, Ричард. Я знаю твой талант обходить закон… — улыбнулся шеф.

— Валентин Эдгарович, чай готов, — доложила секретарь.

— Несите, Катенька.

Секретарь разлила чай и вышла.

— Это очень большие деньги, Валентин, и я знаю, что у тебя их нет, — сказал Американец.

— Это правда, Ричард… — сказал шеф через паузу. — Но у меня есть серьезные партнеры, которых я назвать не могу даже тебе, Ричард… А главное, что все операции будут идти через меня… — Шеф осторожно отпил.

Американец кивнул и тоже отпил.

— Мм… — сказал он и удовлетворенно кивнул шефу.

— Теперь я хочу выслушать твои соображения по технической стороне вопроса, — сказал шеф.


— Он сейчас занят. Что ему передать? — спросила секретарь. — Хорошо. — Она записала и повесила трубку. Напротив скучал охранник.


Внизу в холле беспокойно ходил Костя.


— Да, еще, — отсмеявшись шутке гостя, уже вставая, сказал шеф. — Помнишь, года два назад я просил тебя за одного русского хоккеиста в Чикаго?.. У него там были какие-то неприятности с украинской мафией…

— Если просил, значит, все нормально, Валентин, — весело сказал Американец. — А вообще-то мы затеяли большое дело, Валентин, — серьезно сказал он. — У тебя есть интересы в алмазном бизнесе, у меня есть интересы в НХЛ… Все это не должно касаться нашего нового договора, правда, Валентин? Теперь мы должны заботиться друг о друге. — Он улыбнулся.


В приемной они пожали друг другу руки.

— В шесть я за тобой заеду в «Метрополь», — улыбаясь, сказал шеф. — Проводи господина Менниса до гостиницы, — добавил он по-русски, обращаясь к охраннику, и, когда они вышли, быстро сказал секретарю: — Начальника охраны ко мне! Срочно!


Проснулся Данила дома от телефонного звонка.

— Спишь? Уже пять часов! — Илья звонил из музея. — Я в музее. Ты заезжай за Костей, а я сам подтянусь к семи. Мне тут рядом.

— Конец связи.

Данила повесил трубку, поднялся, отодвинул диван, ножичком отковырнул две паркетины, сунул в отверстие руку и достал худую пачку долларов. Он засунул руку поглубже и пошарил еще раз, но на этот раз безрезультатно. Данила задумался, вынул из пачки две бумажки по сто и бросил пачку в тайник.


— Ногами тормози, а не головой, козел! — Сухой водитель лет шестидесяти с изрезанным морщинами лицом, пригнувшись, нервно вел разбитое дребезжащее такси, то и дело ударяя по отходящему солнцезащитному козырьку. — Наплодили уродов — сначала машину купят, потом права, а то, что надо ездить уметь… Куда! Придурок!.. С твоими мозгами на катке нужно ездить!.. Кретины, где они только деньги берут? Тоже покупают, наверное. — Он в очередной раз ударил по козырьку. — Страна козлов и баранов! В прокладках и памперсах! Голова, чтобы жевать! А последние люди от голода умирают… Голосуешь за худого, через год смотришь — сидит кабан в телевизоре, морда что жопа, и еще меня учит, как жить, гад…

Данила молчал, с интересом поглядывая на необычного водителя.

— Где на Таганке?

— На площадь, а там я покажу.

— Адрес! Покажу…

— Я не помню…

— Не помню… — Водитель нервно ударил по козырьку. — Записывать надо, если дырка в голове. Писать-то умеешь?! — вдруг заорал он. — А то попроси кого-нибудь, мне покажешь, я прочту. В нашем поколении дебилов меньше было…

— Вон за тем домом направо.

— «За тем домом»! Это Театр на Таганке! За тем домом… Бежать надо отсюда! Бежать! Ну что ты ерзаешь, корова! Ты красный от зеленого отличаешь?! — заорал он на нерешительную женщину. — Зеленый — иди, красный — стой! Были же люди как люди, и вдруг все сразу стали кретины… Парадокс…

Когда подъехали к дому, было 17.50.

— Погуди, а… — попросил Данила.

— Это когда на пароходе поплывешь. С вас шестьдесят шесть рублей.

Доставая деньги, Данила краем глаза заметил, как из подъезда вышел парень в кожаной куртке с поднятым воротником и быстро свернул за угол. Что-то екнуло внутри. Данила протянул пятьдесят и две десятки.

— Подожди пять минут, я за товарищем зайду, — попросил он, выходя.

— Таких придурков даже бабы не ждут. — Машина сорвалась с места. Из-за угла выехала красная «пятерка».


Дверь у Кости не захлопывалась и поэтому была не заперта.

Костя лежал на пороге комнаты, одетый для выхода. Одна пуля пробила грудь, другая, контрольная, вошла в голову.


Данила подошел к телефону и набрал 02.

— Убийство. Прохоровский проезд 4, квартира 12. Убит Громов Константин. Обнаружил Данила Багров. Жду здесь. Записали? — Он повесил трубку, снял у Кости с пояса мобильный и набрал Илью: — Илья, Костю убили. На трубку не звони. Сиди в музее. Все.

Данила нагнулся, сунул руку в карман Костиного пиджака, достал бумажник и вынул деньги, оставив тридцать рублей. Из внутреннего кармана достал записную книжку и открыл на Г. Громова не было. На М тоже не было. Открыл на Б. Первая запись была: «Брат Чикаго — (847) 869 52 44д».

Данила сел на пол и стал ждать.


Поезд прибыл на Ленинградский вокзал. Витя вышел из вагона и не спеша направился к главному зданию.

— Такси! Такси! Такси недорого, — звучало со всех сторон.

— Куда едем? — спросил бойкий мужской голос.

— В Москву, — сказал Витя и прошел мимо.

На площади между вокзалами он купил в ларьке пиво и огляделся. Сразу подошел наряд и проверил документы. Был солнечный день. Витя прогулялся по бульварам, прошел по Тверской и вышел к зданию с надписью: «Глобус-Банк». Здесь он подошел к охраннику, достал бумажку и показал ему имя. Тот что-то ответил, Витя покачал головой и пошел. Другой охранник наблюдал эту сцену на мониторе. Магнитофон записывал.


Данила сидел на полу в длинной четырехместной камере изолятора временного содержания и курил. Одно место занято не было. На двухъярусных нарах друг против друга расположились двое явных уголовников. Один, постарше, несмотря на осеннюю погоду, сидел в майке.

Тело было покрыто многочисленными татуировками. Второй, худой и помоложе, был в куртке. Он встал, подошел к параше и справил нужду.

— Дай закурить, — обратился он к Даниле на обратном пути.

Данила протянул ему пачку. Тот достал сигарету и отдал пачку старшему. Старший тоже достал сигарету и положил пачку в карман.

Данила молча курил.

— Эй, чушкарь, прикурить дай, — сказал старший, обращаясь к Даниле.

Тот не отреагировал.

— Эй ты, парашник! Ты что, не слышал, что тебе старший сказал?! — крикнул худой.

Данила поднялся, достал из кармана спички, подошел и коротко ударил старшего в нос. И сразу же — худого, стоявшего слева, ребром ладони по горлу. Худой захрипел и упал. Старший попытался вскочить, но Данила ударил в живот, и он согнулся.

Данила забрал сигареты и вернулся на место.


— Итак, вы говорите, что собирались в институт поступать, — сказал молодой следователь в костюме. — Приехали осмотреться, про подготовительные курсы узнать. Не знали, что надо регистрироваться. Так?

— Ты же читаешь. — Данила курил.

— Задержались из-за программы «Взгляд»? Это подтвердил Илья Сетевой. А вот таксиста по вашему описанию мы не нашли… Может быть, не было таксиста? А?..

Данила промолчал.

— Так что я имею право задержать вас еще на трое суток, до выяснения обстоятельств.

— А тебе надо?

— Ты за что задержанных избил?

— За дело. Плеер верни, — устало сказал Данила.


На выходе из ИВС его ждал Илья. Они молча поздоровались, вышли на проезжую часть и стали ловить машину. Они заехали в несколько мест, где Илья спрашивал информационные диски ФСБ и Налоговой полиции. Он вставлял их в свой портативный компьютер и проверял. Чаще диски возвращал, и они ехали дальше. Потом Данила заехал домой и забрал из тайника последние деньги.

В музее они припали к компьютеру. Илья набрал «Глобус-Банк» и получил информацию об учредителях, счетах и председателе правления Белкине Валентине Эдгаровиче.

Вставив диск ФСБ и набрав «Белкин Валентин Эдгарович», Илья получил информацию о возрасте, домашнем адресе, телефоне и составе семьи Валентина, включая место работы жены и место учебы сына.

— Пушки надо достать, — сказал Данила, глядя на экран монитора.

Илья внимательно посмотрел на него и набрал номер:

— Фашист? Это Илья. Нам трофеи нужны. Хорошо…


Дверь открыл молодой высокий парень с худым лицом. На нем была черная эсэсовская куртка.

— Хайль Гитлер, — сказал он.

— Привет, — сказал Илья.

— А это кто? — спросил парень, кивая на Данилу.

— Свой, — просто сказал Илья.

— «Свой своему поневоле брат» — народная фашистская поговорка. — Хозяин отступил, пропуская их в дом. — Фашист. — Он протянул руку.

— Данила.

Парень закрыл дверь.

— Немец? — спросил Данила.

— Русский, — ответил парень.

— У меня вообще-то на войне дед погиб, — вдруг сказал Данила.

— Бывает, — сказал парень. И добавил: — Чай или сразу в арсенал?


В подвале стояли ящики. На верстаках лежали детали разобранного оружия. По стенам были развешаны автоматы, на полу стоял пулемет.

— Что могу предложить, господа: два МП-40 в отличном состоянии. Отстреляно. Полный боекомплект. Четыре вальтера и один парабеллум. Двенадцать противотанковых гранат. Бывают осечки. Где-то пятьдесят на пятьдесят. Фаустпатрон в сборе. Извините, не проверял. Это из импортного. Отечественное: четыре ППШ, пулемет Дегтярева, всего один ТТ(быстро разбирают). Ну, винтовки Мосина, думаю, вас не заинтересуют… Да, наган есть, но дает осечки. Ударный механизм поизносился. Время, господа, время…

Данила уже держал в руках МП-40. Он присоединил магазин и отвел затвор.

— Откуда все это? — спросил он.

— Эхо войны, — грустно сказал хозяин.


Вечерело, когда Витя пересек Красную площадь, постоял возле Мавзолея и двинулся ко входу в музей. Он долго звонил, а потом присел на крыльце.

— Слушай, Дань, он не уходит, — сказал Илья. — На крыльце сидит.

— Дай-ка посмотрю. — Данила отложил автомат, к которому мастерил глушитель, выглянул в окно и вдруг улыбнулся. — Брат, — тихо сказал он.

— …а потом в Глобус-Банк зашел, спросил Громова Костю — мать записала все, — а мне сказали, что он больше не работает, — говорил Витя с набитым ртом, продолжая засовывать в рот все, что было на столе.

Друзья переглянулись.

— Ну, думаю, все. Если в музее никого… Денег нет, паспорт на каждом углу спрашивают… Вещь, — сказал Витя, вытер рот и погладил стоящий перед ним пулемет. — Настоящий?

Илья кивнул.

— Как у Чапаева. — Витя поднял прицел и примерился. — Вот были времена… Ты чё телеграмму-то прислал? — вдруг спросил Витя.

— Поедешь со мной в Америку? — спросил Данила.

— А хоть в Африку, — не задумываясь сказал Витя.

— Паспорта нужны и визы, — тихо сказал Данила и посмотрел на Илью.

Илья кивнул.

— И машину надежную на несколько часов…

Илья кивнул.

— Брат, поможешь мне, ладно?

Витя оставил пулемет и кивнул.


Хорошо одетый мужчина припарковал «Вольво» и вышел. Раздался привычный сигнал, и двери заблокировались. Прямо напротив, прислонившись к стене дома, караулил Илья в наушниках и со спортивной сумкой. Он записал сигнал на специальный аппарат и, проверив запись, повернул голову и кивнул. Мимо него прошел Витя и проследовал в здание за хозяином машины.

Илья воспроизвел сигнал, двери разблокировались… Илья открыл дверцу и забрался внутрь. Там он достал из сумки прокрутку и быстро свернул замок зажигания.

Из здания вышел Витя и не спеша пошел вниз по улице.

Через мгновение машина покинула место парковки и влилась в поток автомобилей.


Та же «Вольво», но с другими номерами резко затормозила. Из машины вышел Данила в дорогом костюме, с большим букетом и сумкой через плечо.

Школа была хорошая. Вокруг стояли дорогие машины, ходили охранники.

Данила огляделся и уверенно направился к входу.

Из машины, разминая затекшие члены, не спеша вылез Витя в новом костюме и решительно направился к подозрительно смотревшему на него охраннику с тупым лицом.

— Дай-ка прикурить, — по-свойски попросил он, доставая сигару. — Ты хоть спишь когда?.. — спросил он, прикуривая. — А то мой все ездит, ездит, стрелки ставит, базары трет…

— Вы к кому? — вежливо спросила женщина у входа на лестницу.

— Я к Феде Белкину…

— Так они уже прошли.

— Я брат его… Опоздал, извините, — улыбнулся Данила.

— Ничего-ничего, еще не начали. А сумку можете в гардеробе оставить.

— Тут подарок у меня, — смущенно улыбнулся Данила.


В просторной аудитории рассаживались хорошо одетые новые русские с женами. Данила сел поближе к двери через ряд позади Белкина.

На сцену вышла девочка:

— Мы начинаем наш концерт, посвященный Дню гимназиста!


Последовали аплодисменты.

Данила сунул руку в сумку и осторожно взвел затвор автомата.

— Концерт открывает Федя Белкин. Он прочтет нам стихотворение гимназиста!

Последовали продолжительные аплодисменты. На сцену вышел робкий худой мальчик и, очень волнуясь, с трепетом прочитал:

— Я узнал, что у меня
Есть огромная семья:
И тропинка, и лесок,
В поле каждый колосок,
Речка, небо голубое —
Это все мое, родное.
Это Родина моя!
Всех люблю на свете я!
Комок подступил к горлу Данилы. Зал зааплодировал. Жена Белкина смахнула слезу и зашептала что-то свекрови. Сам улыбался и хлопал.

Закончив, Федя быстро поклонился и выбежал в коридор.

Данила встал и вышел за ним.

— Федя! Здорово ты это… Молодец, — сказал Данила, догнав мальчика. — Держи. — Он пожал худую детскую ручку. — Я твой учитель новый по русскому языку. Данила Сергеевич…

Из аудитории вышел Белкин и сразу насторожился.

— Здравствуйте, Валентин Эдгарович, — улыбнулся Данила. — Я Федин учитель по русскому языку Данила Сергеевич. — Данила протянул руку. — Ладно, Федя, беги в класс… Мне нужно с вами серьезно поговорить. Давайте пройдем в учительскую…

— Это кто? — спросил Федю охранник у входа в аудиторию.

— Учитель новый по русскому. — Федя вбежал внутрь.

— С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре.
С хороших и верных товарищей,
Живущих в соседнем дворе.
А может, она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять…
— пел хор девочек.


— Совки, блядь, — тихо сказал один жирный папа другому. Тот улыбнулся краем рта.


— Руки на столе держать… Вот так. Автомат с глушителем. Если двинешься, я на крючок надавлю, и яйца твои на пол упадут, — спокойно говорил Данила, уперев ствол автомата Белкину в пах.

Тот застыл как сфинкс, ничего не понимая. Они сидели в учительской за столом друг против друга, причем Данила расположился лицом к двери.

— Страшно? А когда Костю убивал, не страшно было?..

— К-какого Костю?

— Громова.

— Это не я… это Американец. Это он… — говорил Белкин, пытаясь сохранить достоинство. До него начинал доходить смысл происходящего. — Я, я не мог… Я отца его знаю… Я Константину пообещал… Я не думал, что этот откажется… Он жадный, он… — Перед Данилой сидел человек, понимающий, что это, возможно, все.

— Все данные на Американца. Быстро! — перебил его Данила.


В учительскую вошла преподавательница и опешила.

— Простите, у нас разговор важный со спонсором… Мы быстро, — улыбнулся Данила.

Видимо, она привыкла к подобному в новой русской школе. Кивнула и вышла.

— Разговаривают? — с уважением спросил охранник.

— …очень влиятельный человек, — Белкин проглотил слюну, — в штате Иллинойс. Организовывал предвыборную кампанию нынешнего сенатора! Контролирует конгрессменов. По привычке занимается наркотиками через давно налаженную систему. Владеет сетью блюз- и рок-клубов в Чикаго. Через них отмывает деньги. В клубе «Метро» у него вроде как штаб-квартира. Туда стекаются наличные. Спекулирует землей и недвижимостью. Какие-то интересы в НХЛ… Все, все, что стоит денег, его интересует… Даже заказывает в России видео с настоящими изнасилованиями и убийствами! А там продает. Очень жадный, за сто долларов удавится. Вот и с Костиным братом так… Я правда не виноват… Подумаешь, миллион. У него их… Не надо стрелять… Вы же разумный человек…

— Ладно, живи, гад. Сына благодари. Жалко такого парня без отца оставлять… Сиди здесь тихо, штаны суши.

Данила вытер ствол автомата о лацкан его дорогого пиджака, сунул автомат в сумку и вышел.

— Не тревожьте его минут десять. Он заявление в попечительский совет пишет, — сказал Данила охраннику.


Увидев Данилу на крыльце школы, Витя быстро свернул разговор:

— Ну, ты с этим смотри не затягивай… Простатит — такое дело, брат. Не встанет в нужный момент, и все. Ну, давай…

Данила вскочил в машину, и Витя втопил педаль.


— Достали! — В офис ворвался начальник охраны банка, держа в руках кассету.

Белкин сидел с каменным лицом.

— Ты зачем его убил, осел? — тихо спросил он.

— Так вы же сказали, нос сует не в свое дело… видеть его больше не хотите… — оправдывался начальник охраны. Это был уже немолодой здоровый мужчина с бычьей шеей и маленькими глазами.

— Дурак!

Пошла заставка программы «Взгляд». Начальник охраны сел рядом с Белкиным и уставился в телевизор. Они сидели и смотрели, а когда Илья сказал: «…да, это бывший Музей Ленина, я им архивы каталогизирую. У них там до сих пор на карточках все… Заодно по ночам сторожу», — Белкин скомандовал:

— В музей! Быстро!


— Колеса надо менять! На колесах спалимся. — Витя беспокойно ходил по залу с экспонатами.

— Не спалимся. Я номера больно крутые поставил, — задумчиво сказал Илья.

— Этот, мордатый у школы, запомнил.

— Я сменил уже…

— И много их у тебя? — Витя остановился.

— Много.

— Когда паспорта будут? — спросил Данила. Он проверял оружие и заряжал запасной магазин.

— Может, завтра, может, через два дня. Дело непростое…

Запищал телефон.

— Он умер, — сказал Данила и дал отбой. — Вот, возьми деньги… Последние. — Данила дал Илье худую пачку из тайника. — Как только будет ясно с паспортами, купи два билета до Чикаго на ближайший рейс… Теперь уходить надо. Рано или поздно они музей вычислят. И квартиры тоже…

— Твою не вычислят, — с надеждой сказал Илья.

— В милиции мой адрес есть. Пошли… — Данила закинул гранаты в сумку и двинулся к выходу.

— Давайте этот возьмем. Такая вещь!.. — сказал Витя, любовно поглаживая «Максим».


В машине Данила набрал номер. Долго не отвечали. Данила набрал еще.

— Для абонента 17642. Ирина, позвони мне срочно. Это Данила из «Взгляда».

Инспектор ГАИ махнул палочкой и показал, куда встать.

— Я же говорил, спалимся. — Витя нервно завертел головой.

— Сиди спокойно, не спалимся, — пробурчал Илья, сворачивая к обочине.

Данила поставил сумку на колени. Щелкнул затвор.

— Сержант Давыдов, — представился инспектор. — Документы, пожалуйста.

Илья протянул бумаги и права. Повисла напряженная пауза. Запищал телефон.

— Да, слушаю, — нервно сказал Данила.

В павильоне было шумно. Звонил Боря.

— Она щас не может… Она в клипе снимается! — кричал Боря.

— А подъехать можно?

— У тебя пропуск декадный?

— Щас, подожди… — Данила полез в карман, по-прежнему держа руку в сумке, и достал паспорт с пропуском. — Действителен до двадцатого октября, — прочитал он. — А где там?

— Там же, — сказал Боря.

Данила дал отбой.

— В телецентр поедем, — громко сказал он.

Илья кивнул.

— Спасибо, все нормально. — Сержант протянул документы Илье.

— До свидания, — вежливо ответил тот, и машина тронулась.

— Ух ты, — выдохнул Витя и оглянулся на гаишника, вытирая лоб.

— Главное, не суетись. У меня все документы в порядке, — улыбнулся Илья.


По музею бродили бандиты Белкина, с интересом осматривая экспонаты.

— Ты, дед, не бойся. Мы друзья Илюшины… Мы не тронем ничего, только посмотрим выставку и дальше поедем, — говорил один перепуганному деду на вахте.

— Час как уехали. Трое. Ящик какой-то увезли… Да дед старый, не помнит ни хера, — докладывал другой бандит.

— Оставь засаду. Всем искать серебристую «Вольво». Подключи ГАИ. Номера могут быть другие… — командовал начальник охраны. — Проверь все авиакомпании: фамилия Багров, рейс до Чикаго.

— У «Аэрофлота» я, конечно, узнаю, но другие компании такую информацию не дадут…

— Сделай удостоверение ФСБ!.. Учить тебя надо! — кричал начальник.


В павильоне пела Ирина. Ее снимали двумя камерами.

— Стоп, стоп! — время от времени кричал режиссер, что-то говорил ей, и она пела снова с того же места.

Данила быстро соскучился и вышел в коридор, где как утес стоял Боря.


— И давно так? — спросил Данила.

— Третий день уже.

— Трудная работа у тебя…

— Бывает хуже.

Помолчали.

— Ты это… где служил? — спросил Данила.

— ВДВ.

— Участвовал где?..

— Афган застал немного.

— У тебя это… с Иркой ничего нет?.. — вдруг спросил Данила.

Боря мрачно посмотрел на Данилу.

— Ну да… — смутился тот. — А то она мне это… нравится очень… Только поет херню всякую… — Данила еще больше смутился. — Вот то ли дело «Наутилус» или «ДДТ»…

Боря странно посмотрел на него и спросил:

— Может, ты продюсером музыкальным станешь?

— Может, и стану… Только у меня слуха нет…

Выбежала разгоряченная Ирина:

— Еще часа на три-четыре… Думала, раньше закончу, да режиссер… видишь…

— А давай я тебя дома подожду, — предложил Данила.

— Ага, — ни на мгновение не задумавшись, сказала она. — Боря, дай ему ключи, или лучше подвези…

— Не, я на машине. Давай я куплю чего-нибудь?


Уже светало, когда Боря высадил Ирину возле дома. Рядом с серебристой «Вольво» на стоянке толкались два белкинских бойца. Боря сразу заметил их и насторожился. Ирина попрощалась и со словами: «Я позвоню, как проснусь» — вошла в подъезд.

— Слышь, братан, а это чё, Салтыкова, что ли? — подошел еще один.

— Угу.

— Живет здесь?

— Угу. — Боря имел подобный опыт и понимал, что сейчас лучше ответить.

— Слышь, братан, а ты не знаешь, чья тачка?

— Не, это не здешняя…

— А этого видел здесь? — Бандит показал фотографию Данилы.

— Нет. — Боря сделал вид, что рассматривает фотографию.

— А Салтыкова клевая… Прешь ее, нет? — Бандит заржал.

Боря тронулся, на ходу набирая номер.

Данила взял трубку. Он дремал, прикорнув на диване. Витя спал на ковре.

— Это Борис, — тихо начал Боря. — Тут какие-то возле «Вольво» трутся. Серьезные. У них фото твое.

— Менты?

— Не похоже.

— Сколько их? — Данила пнул брата ногой. Тот сразу проснулся.

— Возле машины двое. Один возле входа. Еще в джипе сидят. Сколько — не видно, окна темные.

— Спасибо, Боря.

— Ирину не подставь…

Когда дверь открылась, Данила вышел в прихожую.

— Устала? — спросил он и поцеловал ее в щеку. Она кивнула и упала на него. — Слышишь, Ира, я не один.

— Не один? — Она отпрянула.

— Это мой родной брат, Виктор. Он вместо отца мне был… — зашептал Данила.

В прихожую вышел Витя.

— Виктор Сергеевич, — значительно сказал он и протянул руку.

— Ирина, — испугалась она.

— Очень приятно, — галантно сказал Витя.


Они пили чай на кухне. Витя с видом знатока обсуждал с Ириной вопросы шоу-бизнеса:

— …не, Киркоров мне не нравится… Слащавый он какой-то. Подкрашенный весь, подпудренный… Как баба. Понятно, что его тянут… Такой весь эк… — Витя развел руками, показав, какой Киркоров. — Одно слово — румын!

— Он болгарин, — с ужасом сказала Ирина и взглянула на стоящего в дверях Данилу.

— Какая разница! — уверенно сказал Витя.

Данила улыбнулся и вышел в комнату. Там он быстро набрал номер:

— Илья? Ты где?..

— Запоминай адрес: Кузнецкий Мост, 4, квартира 12. Паспорта готовы. Вылет завтра утром. Быстро давай!..

Данила положил трубку и посмотрел в сторону кухни.


— Там внизу джип и минимум четыре бойца, — говорил Данила брату, быстро спускаясь по лестнице и на ходу открывая сумку. — Я иду первым, ты бежишь к машине и уже на ходу открываешь мне дверь. Понял?

Витя кивнул. У выхода из подъезда они остановились, и Данила осторожно выглянул наружу. Двери джипа были открыты. Все бандиты сидели внутри, свесив ноги, и беспечно болтали.

— Готов? — тихо спросил Данила.

Витя кивнул. Данила передернул затвор и шагнул вперед.

Данила вышел из подъезда и быстрым шагом направился к джипу, на ходу доставая автомат и немецкую противотанковую гранату.

— Вы чего здесь третесь? — заорал он и дал короткую очередь по джипу. — Всем лежать! Капитан Багров, Федеральная служба безопасности! Бросай оружие!

Он дал еще одну очередь по пытавшемуся выхватить пистолет бандиту. Тот согнулся в машине. Остальные выпали наружу. Данила выдернул чеку.

Подкатила «Вольво».

— Белкину привет, — сказал он и забросил гранату на заднее сиденье.

«Вольво» сорвалась с места. Через заднее стекло Данила видел, как бандиты бросились врассыпную. Но взрыва не последовало.

— Первая осечка, — сказал Данила и достал из сумки вторую гранату.

— Куда едем? — возбужденно спросил Витя.

— Я поведу…


— Их двое, у него автомат и гранаты. Ранил Ширяя. «Вольво» номер 3425,— докладывал перепуганный водитель.


Начальник охраны молча выслушал доклад:

— Подключи Семена. Ну, если упустит!.. — зло сказал он, дал отбой и продолжил: — Вот этот лысый с ним в школе был, Сава опознал. — Начальник охраны показывал Белкину кассету, где Витя разговаривал с охранником у входа в Глобус-Банк. — Я проверил — у ментов на него ничего нет. Сейчас по братве пробивают. Еще заказан и выкуплен билет на рейс «Аэрофлота» 622 Москва — Чикаго на имя Багрова. Вылет 16.10 в 07:10,— прочитал начальник охраны.

Белкин посмотрел на охранника:

— А сегодня какое число?

— Сегодня?..


— Баран! — зло сказал Белкин. — Всех в «Шереметьево-2»! Если упустите, тебе конец! Понял?! — повысил голос Белкин, не обращая внимания на уже давно звонивший телефон, а потом раздраженно нажал кнопку громкой связи и резко сказал: — Да! Белкин слушает!

— Здравствуйте, Валентин Эдгарович, — сказал мягкий вежливый голос. — Мы перевели сегодня первые деньги на указанный вами счет по новой схеме. Так что все в порядке, партнер получит их вовремя.

— Хорошо, Константин Алексеевич.

— У вас все нормально?

— Да-да, спасибо, отлично…

— А мы слышали, у вас проблемы…

— Я, Константин Алексеевич, свои проблемы решаю сам…


Джип и «пятерка» красного цвета мчались за серебристой «Вольво» по узким московским улицам. Машины выскочили на Кольцевую и снова свернули в переулок. Боевики напряженно ждали возможности открыть огонь. На заднем сиденье джипа стонал раненый.

— Не оторваться, брат, места мало, — озабоченно сказал Данила.

— Оторвемся, — сказал Витя, распаковывая любимый «Максим». Он тщательно заправил ленту, поднял прицел и попросил: — Дань, сверни, где потише, и, как скажу, тормозни.

Данила свернул в очередной глухой переулок. Из красной «пятерки» открыли беспорядочный и бестолковый огонь.

Витя стволом разбил заднее стекло «Вольво» и пристроился, как на тачанке.

— Стой! — заорал он и, как только Данила затормозил, закричал и затрясся вместе с пулеметом.

Он стрелял без остановки, почти не меняя направление огня. Равномерно вздрагивая, текла через пулемет лента, на искаженном гримасой лице выступил пот. Раздался удар, а затем взрыв. Витя перевел ствол и еще пострелял, пока не раздался второй взрыв.

— Вещь! — сказал он, вытирая пот.

— Уходим, — быстро сказал Данила и выдернул из гранаты чеку.

Братья выскочили из машины и скрылись в проходном дворе. Раздался взрыв.

— Не обманул Фашист, — сказал Данила, вытирая лицо, когда они уже чинно шли по бульвару.


Они сидели на полу маленькой комнаты обычного блочного дома. Мебели почти не было. Илья ходил перед ними.

— Так, это тебе, — сказал Илья, протягивая Вите билет. — Рейс 622 Москва — Чикаго. Вылет утром в 07:10. Ты летишь через два часа после него в Нью-Йорк. — Данила удивленно поднял голову. — Да, и не спорь. Во-первых, билетов не было, а во-вторых, так лучше… Купишь машину долларов за пятьсот и через двенадцать часов будешь в Чикаго на колесах… Обратные билеты у обоих через четыре дня.

— А чё так мало? — спросил Витя.

Илья посмотрел на него, потом на Данилу и продолжил:

— Встретитесь вот здесь. — Илья открыл книгу и показал старый мост через реку. — Это второй мост от озера Мичиган. — Он отметил это место на карте города. — Вот, возьми, — Илья протянул Даниле кредитную карточку, — на крайний случай. Там долларов двести пятьдесят — триста осталось. Пин-код 3232.


В комнату вошел смешной парень маленького роста с оттопыренными ушами. В руках он держал паспорта. Все посмотрели на него. Он смутился.

— Виктор Багров, вы летите на международный конгресс по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ.

Он отдал паспорт Вите.

— Куда ты летишь, пока не ясно, но время еще есть, — сказал он Даниле. — Я еще пару часов в интернете посижу… А главное, ребята, когда будете проходить паспортный контроль, чувствуйте себя уверенно и улыбайтесь! Они это любят…

— Настоящий? — спросил Данила, с интересом рассматривая паспорт.

— Ну, в общем… да, — сказал парень застенчиво и улыбнулся.

— Пора, — сказал Илья.

Братья встали.

— Ну давай, брат, — сказал Данила. — Через три дня встретимся.

Братья крепко обнялись.

— Свободу Анжеле Дэвис! — сказал Витя и захлопнул дверь.


Глубокой ночью Данила с Ирой стояли в проходном дворе и целовались.

— Ох, давно я в подворотне не целовалась, — выдохнула она.

Данила улыбнулся.

— А ты была в Америке? — задумчиво спросил он.

— Была.

— И как там?

— Да никак… — пожала Ира плечами, не совсем понимая, чего он хочет.

— А я вот за границей никогда не был… — грустно сказал он.

— Ну и нечего там делать, — сказала Ира. Ее начинал раздражать этот диалог. — Пойдем ко мне, — прошептала она.

— Не успеем, у меня поезд через час, — улыбнулся он. — Ты звони мне, ладно…

— Куда ты? — тревожно спросила она. — В Америку?

— Да нет, тут недалеко… Под Тулой. — Он наклонился и снова поцеловал ее. — Но ты просто набирай без всякого кода, как в Москве, — деловито сказал он и достал телефон. — Это телефон такой… Роуминг…

— Да знаю я, — улыбнулась она.

— Аа… — Данила смутился и спрятал телефон. — Я ненадолго. Дня на четыре всего…

Он снова обнял ее и поцеловал. Запищал телефон.

— Он умер, — сказал Данила. — Пойдем в подъезд, — страстно зашептал он и потянул ее в какой-то двор.

— А кто умер? — тревожно спросила Ира по дороге.

— Друг мой.


Все входы аэропорта «Шереметьево-2» блокировали бандиты. Подъехало такси. Витя расплатился и вышел, накидывая на плечо Данилину полупустую сумку. Войдя в холл, он первым делом подошел к милиционеру и что-то спросил. Милиционер показал. Бандиты скользили по нему пустыми глазами, поглядывая на фотографию Данилы, когда Витя стоял перед табло вылетов, проходил таможенный контроль и регистрацию.

Когда девушка на паспортном контроле шумно поставила в его новый паспорт печать, он оглянулся. В то время как начальник охраны что-то нервно говорил бойцам, Витя покупал виски в магазине duty free. А потом американский самолет «Боинг-727» с гордой надписью «Аэрофлот» оторвался от земли и взлетел.

Данила умышленно долго искал деньги, поглядывая через окно, как бандиты грузились в огромный джип, пока один из них платил милиционеру. Со стоянки уже выруливал полный автобус.

Данила поблагодарил водителя и, когда джип отъехал, открыто вошел в здание аэропорта. Окинув зал опытным взглядом, Данила подошел к милиционеру и что-то спросил. Милиционер показал. Данила накупил в киоске аудиокассет русских рок-групп, потом та же девушка так же шумно поставила в его паспорт печать, и самолет резко пошел вверх.


— Не было его! — сказал начальник охраны. — Ну не мог он проскользнуть!

Белкин сидел в огромном кресле своего домашнего кабинета и мрачно смотрел перед собой.

— Шеф, ну все смотрели…

— Пассажир Багров зарегистрировался на рейс? — тихо спросил он.

— Зарегистрировался. — Начальник охраны сразу сник и опустил голову, как нашкодивший ученик.

— На борт поднялись все пассажиры?

— Все, — еще больше смутился начальник охраны.

— Так что ты мне втираешь! — заорал Белкин. — Не мог проскользнуть! Кто же тогда в Чикаго летит?!


— Aeroflot 2530 from Moscow to Chicago, flight level 390, checked Pekkula at 54, estimating Oslo Controle at 23 next hour, — докладывал правый пилот.

— Простите, можно мне еще стаканчик кока-колы? — галантно попросил Витя стюардессу.

— Пожалуйста. — Она сняла с подноса пластиковый стакан и поставила перед Витей.

— Спасибо, — сказал он и улыбнулся. А когда она прошла, привычным движением достал из кармана пластиковую бутылку виски, отвернул пробку и, как ему казалось, светски улыбнулся сидящей рядом даме. Дама испуганно отвернулась.


На большом экране монитора возникло улыбающееся лицо Данилы — кадр из все той же программы «Взгляд». Зашумел принтер, распечатывая цветные фотографии.

— Ну шо, хлопцы, — сказал мужчина средних лет невысокого роста, вынимая фотографии из принтера, — о це Данила Багров. Трэба его на аэродроме зустриты та тыхо вбыты. Хорошие люди попросили москалям допомохты…

Двое стриженых парней с тупыми бандитскими рожами разобрали фотографии.


Данила мирно спал в наушниках, когда на большом экране возникло изображение бланка, и стюардесса объявила, что всем пассажирам будут розданы иммиграционные карточки, которые необходимо заполнить на английском языке по следующей форме…


Держа заполненную карточку в руках, Витя шел в толпе пассажиров по крупнейшему в мире Чикагскому аэропорту и радостно глазел по сторонам.

— Цель приезда в США? — по-английски спросил мужчина, рассматривая визу и сверяясь с компьютером.

— Чего? — переспросил Витя.

— Do you speak English? — спросил мужчина.

— А? Не-е… Не понимаю я, — зачем-то громко сказал Витя и улыбнулся.

Мужчина махнул рукой и тут же подошел переводчик.

— Цель приезда в США? — спросил он.

— Это… Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ, — выпалил Витя.

— Сколько пробудете в США?

— Четыре дня. Там же написано… Вот билет обратный.

— Где будете жить?

— В гостинице. Вот, в приглашении написано… — Витя сунул переводчику приглашение, но мужчина уже шлепнул печать и вернул Вите паспорт.

— Welcome to the United States, — заученно улыбнулся он.

— Сэнк ю, — улыбаясь, сказал Витя и, уже отходя, добавил: — Вот уроды…


— У вас сало, яблоки есть? — привычно спросил мужчина по-русски.

— А вам зачем? — не понял Витя.

За стойкой переглянулись:

— Вы везете с собой продукты?.. Яблоки? Сало?

— А здесь разве не продают? — искренне удивился Витя.

— Вы не поняли, это карантин! — как идиоту сказал мужчина Вите.

— Болеете? — сочувственно спросил тот.

Проверяющий переглянулся с партнером и покрутил пальцем у виска.


Витя прошел мимо украинских бандитов, беспокойно поглядывавших на выходящих пассажиров. Один из них, явно не доверяя себе, все время сверялся с карточкой. Витя сразу признал своих и вернулся.

— Слышь, братан, как мне до города добраться?

— На такси, — озабоченно сказал тот.

— Слышь, земляк, а где здесь русские живут?

— Москаль мэни нэ зэмляк, — зло сказал бандит.

— Бендеровец? — спросил Витя.

— Чого?.. — Бандит злобно поджал губы. Подошел второй.

— Ну ладно, парни, пока! — весело сказал Витя и пошел на выход.


В просторном офисе на одном из верхних этажей небоскреба сидел Американец и курил марихуану.

— Mr. Mennis, Москва на проводе, — доложила секретарь по громкой связи.

Американец не спеша взял трубку.

— Здравствуй, Валентин, как дела? — по-хозяйски сказал он. — Хочу поздравить тебя, твои партнеры — люди серьезные, и твоя новая схема работает. Первую часть денег я получил, так что можешь сказать им, что все идет по плану. Завтра я встречаюсь с заинтересованными людьми, и мы оговорим все вопросы, связанные со сроками. У тебя все хорошо?

— У меня отлично, — сказал Белкин и, когда повесил трубку, по-русски добавил: — У тебя плохо.

— Хохлы сообщили, что его на борту не было. Я же говорил, — радостно докладывал начальник охраны. — А еще, наши пробили Лысого по братве — это Татарин, профессиональный киллер с репутацией. Работал в Питере. Где-то около года назад завалил верхушку одной питерской группировки и исчез с концами. Наши его признали. Он на тот рейс садился…

— Значит, они киллера наняли!.. — задумчиво сказал Белкин. — Значит, Багров не улетел… Усильте мою охрану! Искать Багрова и этого музейного… Проверить, у кого он мог быть в том доме, где первый раз «Вольво» нашли, и установить наблюдение. Да, и отправь хохлам фото Лысого… Татарина. Пусть как хотят, а найдут. Все.


— Нью-Йорк фильм фестиваль, — сказал Данила и получил печать в паспорт.

Он вышел в небольшой грязный холл и огляделся. Сбоку стоял явно голубой мужчина с табличкой: «New York Film Festival». Данила прошел мимо.

К нему сразу же подошел худой человек лет пятидесяти и тихонько спросил по-русски:

— Куда ехать?

Данила удивился.

— Брайтон-Бич, а сколько стоит?

— Сорок пять.

— Чего?

— Долларов, — теперь удивился мужчина.

— А дешевле нельзя?


Мужчина подвел его к стоянке, что-то сказал шоферу и кивнул Даниле:

— Сюда садись.

Данила открыл дверь и забрался внутрь.

— Здравствуйте, — сказал он.

Шофер недобро взглянул на него, и машина тронулась. Данила решил, что он не понимает по-русски, и на всякий случай громко сказал:

— Брайтон-Бич!

Мужчина дико взглянул на него и спросил:

— Чего орешь?

— А я думал, вы по-русски не понимаете, — обрадовался Данила.

— Думал… — Водитель нервно ударил по козырьку рукой. — Думать меньше надо, а соображать больше. Не в России теперь…

Данила удивленно посмотрел на него.

Машина мчалась по хайвэю, а потом притормозила, попав в пробку.

— Вот уроды! — сказал водитель. — Каждому надо притормозить и поглазеть! — Он бессильно ударил по козырьку рукой.

— Что там? — спросил Данила, выглядывая в окно.

— Одним уродом больше… — тихо сказал водитель, бросив недобрый взгляд на Данилу.

— Это вы про меня? — продолжая выглядывать, спросил Данила.

— А про кого? — Водитель ударил рукой по козырьку. — Чего ты приперся сюда? — агрессивно спросил он.

— Посмотреть, как люди живут, — мирно сказал Данила.

— Посмотреть… ага… Я вашего брата насквозь вижу… Давно езжу. Сначала у знакомых… потом посуду мыть или грузчиком в магазине… квартирку снимешь… и привет родителям… а там куда кривая американской мечты выведет… — Он саркастически улыбнулся и ударил по козырьку.

— Зря вы так, — тихо сказал Данила. — Я Родину люблю.

— Аа!.. Патриот?! Русская идея! Достоевский! Держава! — обрадовался водитель. — А где твоя Родина, сынок? А? — Он в сердцах ударил по козырьку. — Сдал Горбачев твою Родину американцам, чтобы со своей бабой Раей тусоваться красиво. Теперь Родина твоя людьми своими, ядерным оружием и нефтью торгует! Две войны и Крым просрала! Русских людей в Прибалтике сдала! Сербов на Балканах сдала… И правит ей алкоголик синий, Боря, земляк мой. Родина!.. Сегодня Родина там, где заднице тепло! И ты это лучше меня знаешь, сынок! Затем и приехал!.. — Он ударил по козырьку.


— A у вас брат в Москве есть? — спросил Данила.

Машина мчалась по хайвэю. Впереди маячил Манхэттен.


Громко проехал поезд. Данила посмотрел наверх. На него сразу же натолкнулась жирная тетка с тележкой.

— Чего рот раскрыл, раззява? Проходи давай!

Данила шагнул в сторону. Он гулял по Брайтону.

Здесь все было по-русски, и ему нравилось. В музыкальном магазине он нашел все, что хотел, почитал вывески, купил конфеты «Каракумы» и «Белочка», снял деньги с Илюшиной карточки, поболтал с парнями в баре.

В четыре часа с одним из них он пришел в гараж. Их встретил черный сутулый еврей лет шестидесяти.

— Данила! — Данила протянул руку.

— Куйбышев, — грустно сказал еврей и вяло пожал Данилину руку. — Эх, Москва, Москва… Россия…

Он печально посмотрел на Данилу снизу вверх, склонив голову набок. Он смотрел довольно долго, но вдруг спохватился и сказал:

— Ну пойдемте, молодые люди.

В гараже стоял древний облезлый линкольн с кое-где проржавевшим корпусом.

— Вы на внешний вид не смотрите. У него мотор, что моя Соня… До Киева довезет…

— А до Чикаго довезет? — недоверчиво спросил Данила.

— Довезет до Сан-Франциско и обратно! Молодой человек, мы, русские, друг друга не обманываем…


В красных лучах закатного солнца, под сдержанное пение Бутусова, вальяжно откинувшись на кожаную спинку сиденья, Данила одной рукой правил через Бруклинский мост. На губах играла буржуазная улыбка. Впереди светился Манхэттэн.

С трудом разобравшись в номерах дорог, Данила покинул штат Нью-Йорк и въехал в Нью-Джерси. Сдерживая движение на хайвэе, под нетерпеливые гудки, он наконец понял, что сначала надо взять из автомата билет.

Вскоре двигатель зачихал и заглох. Данила долго копался, потом в сердцах хлопнул капотом и сел на него. Машины проносились мимо. Мигали аварийные огни его огромного линкольна. В кармане запищал телефон.

— Привет, ты где? — Ирина лежала на полу и пила что-то через трубочку. Орало МУЗ-ТВ.

— Да тут, под Тулой застрял! Машина сломалась! — стараясь перекричать грузовики, орал Данила. — У тебя как? Нормально?

— Отлично. Заедешь сегодня?

— Не!.. Сегодня не смогу! Звони!..

Он потер лоб рукой, оставив черную полосу, и посмотрел на щит с радостной надписью: «Welcome to Pensilvania».


На большом мониторе возникло изображение Вити. Зашумел принтер, и изображение выползло, материализованное в виде фотографий.

— О цэ новый москаль, Татарином кличут. Кого только на Москве нэмаэ… — сказал маленький хохол, раздавая фотографии своим бандитам. — Шибко трэба его вбыты… Швыдко…

— О, а я ж его в аэропорте бачив! — обрадовался тупой. — Вин же мэня бэндэровцим обозвав.

Главный внимательно посмотрел на него:

— Постоянно дежурить у клуба «Метро», в русском ресторане, районах, где говорят по-русски. И еще — помните хоккеиста из Харькова, Громова Митяя? Приходил еще к нам… Глаз с него не спускать! Они должны встретиться…


— А с этим шо робыты? — спросил бандит, показывая Данилину фотографию.

— Выкинь.


Витя гулял по району под названием «Украинская деревня» и искал надписи на украинском языке. Здесь были и центр украинской культуры, и украинские бани, и соборы в стиле Киевской Руси, только католические.

Темнело, когда Витя купил большую бутылку пива, уселся на скамейку на краю пустого парка, привычным движением открыл ее об угол скамейки и сделал большой глоток.

Неожиданно сбоку вынырнул полицейский и стал что-то говорить, указывая на бутылку и подталкивая Витю, очевидно имея в виду, что надо куда-то идти.

— Чё те надо? — Витя оттолкнул его руку. — Не понимаю я по-вашему ни хера.

— Вы нарушаете закон штата Иллинойс. Запрещено пить алкоголь в общественном месте. Ваш ГО, пожалуйста, — сказал полицейский по-польски.

— Чего?.. Чё ты мне паришь! Все покупают и пьют. Вон, возле магазина… Пойдем, покажу! — Витя чувствовал свою правоту.

— У них бутылка в пакете, и я не вижу, что они пьют, а вы открыто пьете алкоголь в общественном месте, — высокомерно объяснил полицейский. — Паспорт или права предъявите.

— Какая разница?! — искренне не понял Витя, автоматически доставая паспорт.

Полицейский глянул на обложку и сунул паспорт в карман.

— Паспорт отдай! — сказал Витя.

— Вы арестованы. Пройдите к полицейской машине, — твердо сказал полицейский и подтолкнул Витю.

— Да пошел ты… — сказал Витя, грубо оттолкнув его руку, и встал.

Полицейский схватился за пистолет, но Витя быстро перехватил его руку и точным дворовым ударом угодил коленкой в пах. Полицейский охнул и осел. Витя забрал пистолет и принялся его обшаривать.

— Я — полицейский, — прокряхтел полицейский.

— Ладно тебе, я сам милиционер, — сказал Витя, доставая паспорт и продолжая шарить по его карманам. Вынул бумажник и сунул в свой карман.

Полицейский попытался вырваться и закричать, но со словами «Тихо ты!» Витя сильно ударил его рукояткой револьвера по голове. Полицейский обмяк. Витя забрал патроны, наручники и пошел, захватив с собой пиво.


Данила стоял на хайвэе возле новоприобретенного некогда шикарного линкольна и по-русски голосовал. Машины со скоростью от девяноста до ста двадцати миль в час проносились мимо. Данила провожал их взглядом. Было холодно, моросил дождь.

Один из многочисленных дальнобоев, которые в Америке называют просто «трак», с платформой и двумя трубами стал потихоньку тормозить. Проскочив Данилу метров на двести, грузовик встал. Из высоченной кабины выпрыгнул здоровый мужик лет сорока-сорока пяти и пошел навстречу побежавшему к нему Даниле.

— Мой кар, кердык! — крикнул Данила, подбегая и показал скрещенными перед собой руками состояние своего автомобиля.

Водитель смотрел на него.

— Ай гоу Чикаго, — запыхавшись, сказал Данила, вытер мокрое от дождя лицо и улыбнулся. Потом спохватился, сунул руку в карман, достал сто долларов и показал: — Вот.

— Where are you from? — спросил водитель.

— А?.. — не понял Данила.

— I am american. — Тот показал на себя пальцем. — I live in America… And you? — Он показал на Данилу.

— А… Ай эм рашн.

— Oh, Russia! Moscow?

— Москоу, — кивнул Данила.

— Russia is very big! — Водитель показал руками.

Данила кивнул.

— What’s your name?

— Данила.

— Danila?

Данила кивнул.

— Ben, Ben Johnson from Chicago, Illinois… — сказал водитель и протянул сильную руку.

— Данила Багров фром Москоу, — улыбнулся Данила и крепко пожал протянутую руку. — Ай гоу Чикаго… мой бразер.

— Ah, to your brother… — догадался Бэн. — What do you do? I am a driver. I drive a truck. — Он показал. — And you? What do you do?

— Студент… Медицинский институт. — Данила зачем-то показал пальцами очки.

— Ah, student… study to be a doctor, — снова догадался Бэн.

— Иес, доктор, — подтвердил Данила. — Ай бай кар ин Нью-Йорк, Брайтон-Бич. Пятьсот долларз. — Он пальцем написал на капоте 500 и безнадежно махнул рукой, чем очень развеселил Бэна.

— That саг? — Бэн показал пальцем назад, имея в виду оставленный линкольн, и начал весело смеяться.

Данила смеялся вместе с ним, а потом сказал:

— Рашн мюзик, — и поставил кассету.

Музыка понравилась Бэну.


Они пересекли Аппалачи, заехали в Геттеборг — место страшной баталии времен гражданской войны, проехали через Питтсбург, остановились пообедать на стоянке грузовиков, где Бэн познакомил Данилу с хозяйкой и другими водителями. Все вместе послушали русский рок. Бэн эмоционально доказывал что-то товарищам по цеху, пока Данила ел, с улыбкой поглядывая на них. Переночевали в маленьком мотеле и еще затемно выехали, чтобы на рассвете им открылся упирающийся в небо Чикаго.

Дорога шла под линией эл-трэйн — метро, идущего по поверхности. Вдоль дороги изредка стояли вялые проститутки, в основном черные, специально ожидая ранние грузовики.

— Do you want a girl? — спросил Бэн.

— Чего? — не понял Данила.

— Girl, girl. — Бэн притормозил возле высокой бритой проститутки, потянулся и открыл дверь со стороны Данилы.

Она с готовностью полезла в кабину:

— Hello, boys. How are you? Blow job? Thirty bucks. You pay ten for watching… — буднично быстро проговорила она.

— Ноу, ноу! — заорал Данила, когда понял, в чем дело.

Бэн захохотал.

— Козлы… твою мать, — по-русски сказала она и спрыгнула вниз.

— Эй, постой, подожди! — крикнул Данила и спрыгнул за ней. — Ты русская? — глупо спросил он.

— Те чё надо?

Данила растерялся.

— На вот, возьми. — Он достал сто долларов и сунул ей.

Она взяла деньги и посмотрела на него.

— Тебя как зовут? — спросил Данила.

— Marylin.

— А это по-русски как?

— Даша.

— А меня Данила…

— Danila! Come on! Let’s go! — кричал Бэн.

Данила оглянулся.

— Зовут тебя, — сказала Даша и пошла.

Данила взобрался в кабину.

— Like her?.. — спросил Бэн, когда машина тронулась.

— Ши… рашн, в общем, — сказал Данила и увидел, как к ней подошел черный сутенер, грубо взял ее за горло, забрал деньги и сильно ударил по лицу.

— Стой, останови! — попросил Данила.

Бэн все видел через зеркало заднего вида.

— Come on. It’s normal. She’s a hooker, he’s a pimp… — успокаивающе сказал он, хотя ему тоже не понравилось.

Данила не понял слов, но понял суть. Он еще раз оглянулся и уже дальше ехал, молча глядя перед собой.


— Он был у Салтыковой! — Начальник охраны ворвался и был возбужден. — Видела соседка!

— Какая Салтыкова? — не понял Белкин.

— Ирина Салтыкова! Певица! Та самая! Он у нее кантовался! Точно! Наши пробили! — Начальник охраны сел. — Ну что, тряхнем?

— Кого? Эх, Зайцев, Зайцев… Не знал бы я тебя, дурака, двенадцать лет… Сидел бы ты здесь… Она же звезда! Ее вся Москва знает! Тряхнем… — Белкин злобно посмотрел на своего охранника. — Жучка поставь ей лучше. Через телефон его найдем.


Весь день Данила бесцельно бродил среди небоскребов по центру Чикаго вокруг одноименной реки в районе второго от озера моста. С озера дул сильный ветер, время от времени моросил дождь. В выходной улицы в даунтауне были совсем безлюдны. Данила попытался снять деньги с Илюшиной карточки, но вместо денег мигали зеленые буквы, которых Данила не понимал.

Данила напихал мелочи в автомат и набрал Митин номер.

— Митя! Алло! Митя!.. — кричал он. Падали деньги. — Это Данила из Москвы! Костин друг! Алло!.. Мне надо встретиться с тобой… Возьми трубку!.. У меня важная информация от Кости!.. Алло!..


Дмитрий Громов, как две капли воды похожий на брата, только со светлыми волосами, сидел на полу напротив автоответчика и слушал Данилины крики. Раздался сигнал, и Данилин голос оборвался.


Данила в сердцах повесил трубку. Мимо проехал черный экскурсионный автобус с надписью: «The Untouchable». На заднем сиденье сидел подвыпивший Витя с плоской бутылкой джина и двумя веселыми русскими девушками, которые наперебой переводили слова экскурсовода:

— …следующий перекресток интересен тем, что тридцатого мая 1927 года здесь в последний раз встретились Диллинджер и Аль Капоне…


В тоннеле под даунтауном было сыро и грязно, зато не было дождя и ветра. Поэтому здесь и приютились местные бомжи. Они спали в больших картонных коробках, набросав туда тряпок и одеял. В основном это были черные. Данила прошел мимо, брезгливо постучал ногой по коробке и поднялся наверх.

— Hi! How are you… — крикнул ему напоследок бомж.

Данила махнул рукой.

Он спал в эл-трэйне, закутавшись в куртку, на плече у цветного красивого парня. Когда он проснулся, парень улыбнулся и преданно посмотрел на него. Данила смутился и вышел.

На улице он зазевался, и его стукнула машина. Он ударился головой о капот и упал на асфальт.

Из машины выскочила перепуганная женщина лет тридцати, встала над ним и охала, беспомощно разводя руками. Данила поднялся, держась за бок, и она повела его к машине, беспрестанно приговаривая: «I’m sorry, I’m so sorry».

Буквально запихав его в машину, она сразу тронулась с места, беспокойно оглядываясь.

— You know, I’m in a hurry… I’m in a TV show? You know… I don’t need troubles… I’m Jenifer Beale from a TV show? You know, — видя, что ее не узнают, добавила она и ослепительно улыбнулась.

Данила ни слова не понял. Он бросил на нее быстрый взгляд и потрогал ссадину на лбу.

— Jenifer Beale, — повторила она.

— Данила, —сказал он.

Она не поняла.

— I’ll bring you to the hospital.

— Hoy госпиталь, — решительно сказал Данила.


Пока она открывала дверь, он присел на корточки, держась за бок. Она помогла ему войти.

— I shall call a doctor.

— Ай эм доктор, — сказал Данил и ткнул пальцем в грудь.

— Bathroom, — сказала она и, пока Данила умывался, беспомощно сидела на стуле.

Данила разделся и приложил мокрое полотенце к месту ушиба, где уже образовался внушительный синяк.

Потом вышел из ванной и улыбнулся.

— О’кей, — сказал он.

— I have to go, you know… I can’t miss a show… — растерянно говорила она.

— О’кей, — ничего не понимая, ответил он и кивнул.

— I’ll be back! — обрадовалась она.

Когда она вернулась, Данила, голый по пояс, в ботинках, спал на диване.

Она включила свет. Данила не проснулся. Она присела рядом и слушала, как он сопит.

Данила открыл глаза. Дженифер смутилась и попыталась встать, но он схватил ее за руку и потянул к себе.

— No, no, — испуганно забилась она.

— Йес. — Данила уверенно привлек ее к себе.


Данила вышел в районе Ист-Сайда, где накануне повстречал Дашу.

В том месте никого не было. Данила пошел дальше. Район был грязный. На перекрестках стояли группы чернокожих молодых парней и недобро провожали его взглядом. Иногда что-то кричали вслед. Редко мелькали черные проститутки. Темнело, когда он увидел огни какого-то грязного бара. Перед входом толкалась черные ребята. Увидев Данилу, они не расступились, и ему пришлось обойти.

Внутри он не нашел Дашу. Посетители смотрели на него, как на прокаженного. Данила подошел к стойке.

— How are you, — сказал бармэн.

— Ай вонт рашн… проститут. Мэрилин.

Черный бармэн молча глядел на него и недобро улыбался.

— Мэрилин… Рашн. — Данила показал, что она высокая и лысая.

Бармэн выдержал только ему понятную паузу и вышел. Бар притих. Данила обернулся. Все смотрели на него.

В бар вошли трое здоровых черных парней на взводе и встали, не сводя глаз с Данилы.

— Hey, snowball, come on, — сказал один из них, мотнул головой в сторону улицы и вышел. Другие двое тоже вышли.

Данила сразу двинул за ними.

Не оглядываясь, они шли по улице. Данила не отставал. На углу они остановились, один отделился и исчез в темноте, остальные обернулись и нагло уставились на Данилу, что-то весело обсуждая.

Данила тоже остановился и достал сигарету, но не закурил, а просто мял ее в руках.

И тут он увидел Дашу. Она шла с тем черным парнем по другой стороне улицы.

Он хотел было крикнуть: «Даша!» — но не стал.

Даша остановилась, а сопровождавший ее парень пересек улицу и махнул Даниле рукой.

— Three hundred bucks, — сказал он, когда Данила подошел.

Слово «бакс» Данила понял, но денег у него все равно не было, и он быстро пошел через улицу прямо к ней.

— Завтра днем возле второго моста от озера со стороны даунтауна, — успел сказать он. Когда его схватили за куртку, он сразу ударил.

Последнее, что он слышал, — вскрик, слово «fuck», и в глазах потемнело.


Полицейский за пультом диктовал:

— Разыскивается за нападение на полицейского белый мужчина, рост пять футов один дюйм, голова обрита, предположительно русский…

Данилу с разбитым лицом и слипшимися от крови волосами провели по коридору полицейского участка в маленькую комнатку без окон.

Напротив сидел очень большой полицейский. Рядом с дверью стоял маленький полицейский и переводил.

— …Я же говорю, я доктор, турист! Приехал к другу Дмитрию Громову из «Чикаго Блэк Хоукс». Я гулял, понимаете… Я в Америке первый раз. Откуда я знаю, что у вас не везде можно ходить? У нас везде можно. Я на метро ехал, увидел в окошко красивые дома и вышел. Около бара какого-то они начали приставать. Я даже не заходил… А я же не понимаю, что они говорят… Потом начали толкаться, смеяться, ножиком угрожать… деньги отняли… — Данила говорил медленно, ожидая перевода.

Маленький переводил синхронно.

— А где там красивые дома? — вдруг спросил большой.

Маленький пожал плечами.

— А кто его забрал?

— Черный Джек. Это его район.

— Своих никого не забрал?

— Нет, конечно. Говорит, русский проститутку избил… врет.

— Понятно… ладно, иди.

Маленький кивнул и вышел.

Большой бессмысленно повертел авиабилет и красный паспорт в руках, потом посмотрел на Данилу и бросил ему.

— Fuck them niggers! — зло сказал он и сделал характерный жест средним пальцем правой руки.


Данила вышел из полицейского участка, огляделся и быстро пошел в сторону небоскребов.

Возле второго моста он сразу же увидел Дашу. Она была в шапке.

— Привет! — обрадовался он. — Давно ждешь?

— Довольно… — Она посмотрела на него. — Тебе бы в больницу… — Она потрогала его улыбающиеся разбитые губы.

— Ладно, не в первый раз… Ты тут не видела такого… лысого… — Данила смутился.

— Такого? — Она сняла шапку.

— Да нет… ну…

— Нет, не видела. Ты чего хотел? — устало спросила она.

— Домой тебя забрать.

— Это куда?

— На Родину.

— На Родину — это куда? — Она села на землю и закурила.

— Можно в Москву, можно в Питер… а ты откуда? — Он улыбался.

— Из Питера. — Она отвлеклась или отрешилась.

— Ну вот, — сказал Данила и присел на корточки. — Чё тебе здесь?

— Ничего… А у тебя на Родине крэк есть?

— Чего? — не понял Данила.

— Я думала, у тебя серьезное что… — Даша встала и пошла.

— Даша, постой! Ты чего? Я серьезно. — Она шла быстро, и он почти кричал. — Поехали!

— Да пошел ты…

— А может, тебе это нравится? Нравится с этими?.. Чего ты побежала? Нравится, скажи.

Она резко остановилась.

— Нравится! — тихо сказала она. — Мне нравится, когда черные уроды пятнадцать раз в день меня в задницу трахают! Нравится, когда по тридцать раз в день отсасываешь! Нравится… Понял, сопляк?! — Она пошла, а он остался стоять.


Данила забрел на стройку. Посидел, подумал, подобрал латунную трубку диаметром с мизинец, моток медной проволоки и кусок деревяшки.

Вечером Данила нашел клуб «Метро». У заднего входа стояли четыре охранника. Входили и выходили какие-то люди. Видимо, охранники знали их в лицо. Данила просто сидел и смотрел.

Подъехал белый линкольн. Из него вышел Американец, вальяжно поговорил с охраной и вошел внутрь. С ним был маленький суетливый толстяк, который пугливо стрелял глазами по сторонам и запнулся о Данилу.

— Sorry, — сказал он.

Данила купил билет. В холле висела скромная афиша «В-2 from Russia. 27 November». Его обыскали. Было людно. Громко играла какая-то группа. Данила взял пиво и огляделся. Сбоку была небольшая дверь. Возле нее стоял охранник.


На станции метро Данила порылся в карманах и насовал монеток в аппарат.

— Митя! — закричал он. — Возьми трубку! Это Данила из Москвы! Алло, алло, Митя!.. Привет! Я уж думал, не дозвонюсь никогда… Встретиться надо… Так это больше тебе надо… Меня Костя попросил… Убили его… Да нет, по телефону нельзя…


На хоккейном матче было очень шумно, и приходилось кричать.

— Бесполезно! Он не отдаст! — говорил Митя. Он был в форме своей команды, но сегодня не играл.

— Ты об этом не думай! Ты просто скажи, где он живет, а я уж договорюсь! Я слово заветное знаю…

Митя жестом показал, что ручки нет. Данила достал ручку и рекламный проспект, который ему сунули на входе. Митя написал название фирмы, адрес и нарисовал план.

Пока он рисовал, Данила с удовольствием смотрел хоккей. Митя тоже то и дело отрывался, следя за ходом игры.

— Это его офис. Где живет, я не знаю, — сказал он, возвращая ручку и проспект.

— На «Би-2» пойдешь? — спросил Данила, рассматривая план.

— Не знаю. — Митя пожал плечами.

— Слышь, а можно я у тебя перекантуюсь пока?.. — спросил Данила.

— Ты знаешь, у меня гел сейчас новая… она не поймет… здесь так не принято… ну ты понимаешь…

Данила понял, что он врет, и понимающе кивнул.

— А денег дашь немножко?

— Сколько тебе?

— Ну, долларов триста…

— Ну!.. У меня кэшем таких денег не бывает. У нас на кредитках все, а я их на матч не беру. Я посмотрю в раздевалке, может, долларов двадцать есть.

Данила кивнул.

— А как по-английски «марганец»? — спросил он.

— Manganese, — удивился Митя.


Пилой из военного швейцарского ножика Данила распилил деревяшку и выдолбил паз для латунной трубки. Затем примерил трубку по длине и отпилил конец. Разогрев докрасна трубку, Данила загнул ее с одной стороны импровизированным молотком и ближе к этому концу проточил сбоку напильником, а потом шилом сделал отверстие.

Он вставил трубку в паз отверстием кверху и плотно закрепил проволокой. Потом он долго пилил магниевую пластинку, аккуратно собирая опилки. Высыпав марганец на бумажку, он смешал его с опилками и засыпал внушительный заряд в ствол самострела. Затем забил пыж и сверху насыпал мелких металлических скобок. Настрогал серы со спичек, мелко накрошил и присыпал в отверстие на трубке, а потом прикрепил скотчем спички.


Витя с двумя веселыми девушками гулял в русском ресторане эпохи развитого социализма. Это был огромный зал, заполненный исключительно русскими.

— Для нашего друга Жоры и его подруги Вали мы исполняем эту песню!

— Жора едет в Тамбов, чики-чики-чики-та… — пела группа на сцене.

Витя пил много, но краем глаза следил за бандитом из аэропорта, которого он обозвал бендеровцем. Тот, не смущаясь, смотрел на Виктора и улыбался.

Витя встал и, потрогав девушек, пошел в туалет. Бендеровец огляделся и пошел за ним.

В туалете Витя быстро зашел в кабинку, достал полицейский револьвер и присел сбоку, поставив ноги так, как будто он сидит на унитазе.

Бандит удостоверился, что никого нет, резко открыл дверь и выстрелил.

Его пистолет-пулемет был с глушителем. Очередь прошла мимо.

Витя выстрелил всего один раз. Бандит упал.

— Кто меня пасет, говори, сука бендеровская! — сказал Витя, приставив револьвер к подбородку.


— Нэ трож мэнэ. То Кобоня Косой. Вин, вин мэнэ заставив. То москали маляву прыслалы. Трэба Татарина лысого вбыты… говорют…

— Где Кобоня? — спросил Витя.

— Рэстран «Кыив»!

— Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!.. — зло сказал Витя и выстрелил.

Он забрал оружие и бумажник. Бумажник был полный. Собственная фотография в нем обрадовала Витю.


Данила сидел в заброшенном доме в районе Ист-Сайда и ждал. По плохо освещенной улице ходили черные проститутки, болтали с черными парнями. Когда появилась патрульная машина, все моментально исчезли. Две девушки забежали в дом и тихо шептались внизу. Парни помахали полицейскому. Патруль медленно отъехал. Не прошло и минуты, как все вернулось на свои места. Подъехала машина. Девушки поговорили и забрались внутрь. Данила посмотрел на светящийся фосфором циферблат. Было 22:38. Запищал телефон.

— Да, — тихо сказал Данила. — Привет… Да, в Москве. У меня тут в Бирюлево дела. Я за день-два разгружусь… Звони мне, ладно?.. В подъезде ночью, помнишь?..

— Он в Бирюлево. Кто там у нас? — кричал начальник охраны. — Всю братву туда. Все дороги перекрыть!


Подъехала еще машина. Из нее вышли Даша и черная девушка. Девушка пошла к черным парням на углу, а Даша осталась стоять, кокетливо держа сумочку.

Данила дал отбой и быстро спустился вниз, приблизился к окну с выбитой рамой и тихо позвал:

— Даша!

Она обернулась. В пустом проеме окна его видно не было.

— Даша! — еще раз позвал он, выглянул и махнул рукой.

Она посмотрела по сторонам и двинулась к дому.

— Тебе чего надо? — грубо начала она, войдя в дом. — Тебе мало по рогам дали?!

— Привет, — сказал Данила и улыбнулся.

— Ну давай быстро, чего тебе? — смягчилась она.

Тут он заметил, что у нее разбита губа.

— Я за тобой. Русские на войне своих не бросают. — Он улыбнулся и притронулся к ранке.

— Чего? На какой войне?! По голове стукнули?

Она оттолкнула его, повернулась, но он схватил ее за руку.

— Погоди, мне оружие надо купить… Помоги! Я кроме тебя здесь не знаю никого, — быстро заговорил он.

— Зачем тебе? — устало спросила она.

— Даша, мне надо.

— А деньги есть? — Она быстро взглянула на него.

— Есть. Мне нужен пистолет-пулемет с обоймой на тридцать.

— Это уж как выйдет… Двести долларов мне.

— Договорились. — Данила улыбнулся.


К темному перекрестку тихо подъехала машина. Из задней двери вышла Даша и огляделась. Данила отделился от стены, не спеша подошел. Передняя дверь открылась, и из машины вылез черный парень, освобождая место.

— Переводи, я по-английски не понимаю, — сказал Даше Данила, садясь в машину.

Внутри ждали двое здоровых черных парней: один — за рулем, другой, видимо, главный, — с сумкой сзади. Даша села с ним рядом.

— Мы хотим две тысячи. Пусть деньги покажет, — сказал главный.

— Пусть покажет пушку, — ответил Данила, когда Даша перевела.

Выслушав ответ, главный напрягся и переглянулся с водителем. Потом посмотрел на Данилу, медленно раскрыл сумку и достал два автоматических пистолета.

— Спроси, две за оба или за один? — спросил Данила.

— За один, покажи деньги, — сказала Даша.

В воздухе висело напряжение.

Данила покачал головой и расстегнул куртку.

— Темно тут, — проворчал он и, пока Даша переводила его слова, чиркнул коробком о спичку на самостреле и направил ствол в лицо сидящего сзади.

Хлопок последовал сразу за вспышкой. Главный схватился за лицо и заорал.

— Go, — коротко сказал Данила, уперев латунную трубку в шею водителя, и правой ногой надавил на акселератор. Машина сорвалась с места, оставив ошеломленного громилу посреди дороги.

Данила сунул руку водителю за пояс, достал пистолет и дослал патрон.

Сзади орал главный.

— Fuck… — только и смогла сказать Даша.

— Я же сказал, что я за тобой, — улыбнулся Данила.


Данила сидел на полу возле открытой двери на ведущую вниз узкую лестницу и набивал магазин. Сумка с патронами стояла у него между ног.

Даша быстро собирала вещи, ругая Данилу. За окном резко затормозила машина, потом другая. Они услышали.

— Вот и все, — сказала Даша, бросила сумку и бессильно опустилась на пол рядом с Данилой.

— А знаешь такое стихотворение? — тихо спросил он и начал читать, продолжая набивать магазин: — Я узнал, что у меня есть огромная родня. И тропинка, и лесок, в поле каждый колосок…

Внизу кто-то открыл ногой дверь.

— Солнце, небо голубое. Это все мое, родное. — Данила вставил магазин.

По лестнице поднимался черный сутенер с пистолетом и громко ругал Мэрилин. За ним шли двое черных парней из бара.

Даша вся сжалась, предвидя финал.

— Это Родина моя. Всех люблю на свете я, — сказал Данила, дослал патрон, быстро развернулся и начал стрелять в проем. А когда все упали, спросил: — У тебя черный ход есть?


Они спускались по открытой деревянной лестнице, выходящей на эл-трэйн, когда запищал телефон.


— Ты что делаешь?.. — спросила Ирина, раскинувшись в кресле. Играла музыка, шумно разговаривали подвыпившие гости.

— Бегу, — сказал Данила и сунул трубку в карман. По окнам стреляли.

Ира недоуменно повесила трубку и улыбнулась гостям.


Они с Дашей бежали вдоль полотна. Их обогнал поезд.


— Валентин Эдгарович, мы перевели деньги, — говорил розовощекий молодой человек. Он был пухлый и неприятно улыбался.

— Процесс идет, как говорится. — Белкин робел и тоже улыбался, но по-другому.

— За вами ваша репутация… и слово. Но у вас неприятности.

— Я уже говорил, что…

— Белкин! — грубо перебил его розовый. — Такими деньгами не рискуют…


— А что такое «Хау а ю»? — спросил Данила. Они мерзли возле второго от озера моста.

— Как поживаешь или как дела. — Даша сидела на корточках в позе уголовника и курила.

— И что, им всем интересно, как у меня дела? — Данила внимательно смотрел по сторонам.

— Нет, не интересно.

— А чего они спрашивают?

— Просто так. Здесь все просто так, кроме денег…

Помолчали.

— Есть охота, — сказал Данила. — А ты знаешь, здесь в озере раков!.. Они прямо на пирс выползают! И их никто не ловит…

— А если он вообще не придет?

— Придет, — тихо сказал Данила.


Витя ехал в такси, буржуазно откинувшись назад. На нем был новый модный плащ с поднятым воротником.

Машина свернула налево, и впереди возле моста Витя увидел Данилу. Машина остановилась возле небоскреба на противоположной от реки стороне улицы. Водитель вернул Вите карту, ткнув пальцем в мост на плане.

— ОК? — спросил он.

— ОК. — Витя дал ему пятьдесят долларов и вышел.

Он не спеша пересек улицу.

— Брат, — тихо сказал Данила и улыбнулся.

Даша подняла глаза.

Братья крепко обнялись.


Было темно. Они сидели вокруг костра на берегу озера Мичиган. Совсем рядом светились огнями небоскребы даунтауна. В ржавом ведре варились раки. Витя пил водку прямо из горлышка. Даша курила крэк из стеклянной трубочки.

— …десять лет — это много, — говорила она, — тогда мне еще двадцати не было… Университет, перестройка, кока-кола, Америка… Замуж вышла, сразу развелась… Сначала в Ecscort Service работала в Нью-Йорке, это по вызову… Потом кокаин, крэк… Уехала с одним толстым в Чикаго… Бросил меня… С козлом этим черным связалась… хотя о покойниках плохо нельзя… Ладно, банально все это, скучно… Ты знаешь, последний раз я сидела так в восемьдесят четвертом году… Мы в поход ходили… на Глухое озеро… — Даша задумалась.

— Поехали с нами домой. Там хорошо.

— А что я там делать буду?

— А здесь что делаешь?

Даша не ответила.

— А мне здесь нравится, — вдруг сказал Витя. — В Америке вся сила мира!

— А в чем сила, брат?

— Вот в чем! — Витя указал на светящиеся небоскребы. — В деньгах вся сила, брат. Деньги правят миром, и тот сильнее, у кого их больше. — Витя уверенно отхлебнул.

— Вот много денег у тебя, — задумался Данила, — что ты сделаешь?

— Куплю всех, — не задумываясь сказал Витя.

— И меня? — Данила посмотрел на него.

— Ну… — Витя смутился.

— Нет, брат, что-то еще есть.

К костру подошел чернокожий бомж и заглянул в ведро.

— Чего тебе? — спросил Витя.

Он начал что-то говорить, указывая на раков.

— Чего ему надо? — спросил Витя. — Раков захотел?

— Грязь, говорит. Грязная пища. Раки со дна грязь едят. Их есть нельзя.

— Чего?! — разозлился Витя. — Грязь? Ты на себя посмотри! Черный, как сволочь. Ты «Мойдодыр» читал?! — Он привстал. — А? А ну пшел отсюда…

— Ладно, кончай, — остановил его Данила. — Негр! Гоу, гоу! — сказал он мирно бомжу и сделал соответствующий жест рукой.

— Nigger! OK, We’ll see, who is a real nigger, — злобно сказал тот и растворился в темноте.

— Зря ты его негром обозвал, — сказала Даша.

— А он кто?

— Черный.

— А какая разница?

— Ниггер — это для них ругательство обидное, — устало сказала Даша.

— Меня в школе так учили. В Китае живут китайцы, в Германии — немцы, в Израиле — евреи, а в Африке — негры, — обиделся Данила.

— А мне кажется, сила в природном начале человека, — задумчиво сказала Даша. — Вот в них, — она кивнула на темноту, — есть что-то первобытное, что-то животное, то, что мы давно потеряли, и поэтому они сильнее. Белые чувствуют это и боятся их.

Из темноты появились трое крепких черных парней с палками. За ними семенил бомж.

— I see two fucking white niggers with a fucking hooker! — выкрикнул первый и пнул ногой ведро. Оно опрокинулось, и часть раков упала на песок.

Данила сразу выстрелил.

Негр схватился за ногу и заорал. Остальные бросились бежать.

— Уходить надо, — с сожалением сказал Данила и встал.

— Вот суки, раков не дали поесть! — в сердцах сказал Витя.


Данила тщательно почистил и смазал оружие, оделся и пошел в клуб «Метро». Рядом со входом висела скромная черно-белая афиша «В-2 from Russia». У заднего входа, как всегда, стояли четыре человека. Внутри было пусто. Данила взял пиво и огляделся. На этот раз возле боковой двери никого не было. Он толкнул ее и вошел в узкий длинный коридор с дверями по обе стороны. В конце коридора люди проносили какие-то ящики. Из первой же двери вышел охранник с пистолетом.

— Чего надо? — резко спросил он.

— Туалет, — не задумываясь, ответил Данила.

Охранник кивнул головой на дверь, в которую вошел Данила.

Данила осмотрел туалет и спрятал оружие.


— И еще, Ричард, тут… помнишь, я спрашивал про русского хоккеиста из Чикаго? Так ты поосторожнее там будь… Тут один русский за тобой поехал, профессионал. Я тебе по интернету фотографию его сброшу. Он уже в Чикаго. Нам надо заботиться друг о друге. — Автоответчик пикнул и зашумел. Информация закончилась.

— Fuck! — сказал Американец, секунду назад полный энергии, и бессильно опустился на стул. Глаза его лихорадочно забегали.


От входной двери Данила направился к лифтам, но в холле небоскреба его остановил охранник.

— Can I help you, sir? — вежливо спросил он.

— «ODIS интэрнэшинал», — сказал Данила.

— And your name, sir? — спросил охранник, направляясь к телефону.

Данила повернулся и вышел. Он обошел здание и возле пожарной лестницы посмотрел вверх.


— Can I talk to Mr. Mennis? — спросила Даша и, выслушав ответ, сказала: — No, thank you. Уехал. Будет поздно вечером.

Она положила трубку и посмотрела на Данилу:

— Да не жди ты. Кинул он тебя.

— Может, случилось что? — Данила посмотрел на часы.

— Ты знаешь, а по-моему, он просто козел… — сказала Даша.

— Он брат мой! — жестко оборвал Данила. — Ладно, едем на концерт. — Он решительно встал.


Народу было много. Данилу и Дашу тщательно обыскали металлоискателем, проверили сумку. На концерте было много русских. Данила прошел в туалет, сложил оружие в сумку, а пистолет сунул в карман. Проходя мимо двери, он ненароком толкнул ее. Дверь была заперта.

Когда начался концерт, дверь открылась. Из нее вышел охранник и с интересом уставился на сцену.

Данила кивнул Даше и протиснулся к двери.

Дальше все было, как в игре «Doom». Данила шел по коридору, заглядывая в проемы дверей, и стрелял короткими очередями. Бандиты вскидывали оружие, но не успевали. В последней комнате он застал перепуганного толстяка, которого видел с Американцем. Тот вытянул вперед руки и тупо повторял: «Don’t shoot». Был включен телевизор. На экране шло любительское порно: двое мужчин в масках жестоко избивали и насиловали девушку. Девушка кричала по-русски. Данила прошел дальше, выстрелил в очередной проем и вернулся.

— Где Меннис?

Толстяк не ответил.

— Мани, — коротко сказал Данила.

Толстяк закивал. Он открыл сейф и начал выкладывать на стол пачки. Данила сложил их в сумку и покачал головой.

— Мало, — сказал он.

Толстяк понял.

— У Менниса в офисе… ODIS… Там все наличные… — сказал он.

Данила глянул на экран телевизора и выстрелил.


Они с Дашей молча ехали на метро. На коленях у Данилы стояла сумка.


Данила долго взбирался по пожарной лестнице и вслух, чтобы не ошибиться, считал этажи. Дул ветер. Внизу светился город.

Даша стояла у входа.

На шестьдесят четвертом Данила выглянул в коридор. Возле лифта одиноко ходил охранник. Данила подергал дверь. Она была заперта. Данила сел на ступеньку, раскрыл сумку и принялся набивать магазин.

— Я узнал, что у меня есть огромная родня. И тропинка, и лесок… — бубнил он.

Закончив, Данила разбил стекло, просунул руку и открыл дверь. Охранник побежал на шум, на ходу доставая револьвер. Данила выстрелил первым. Охранник упал.

Данила быстро шел по коридору, толкая двери. Одна из них подалась, и он вошел. Американец с партнером пили водку со льдом и играли в шахматы. Они одновременно подняли головы и посмотрели на Данилу.

Данила сразу выстрелил, и партнер Американца упал.

— Хау а ю? — спросил Данила и сел на место партнера.

Американец мелко затрясся.

— Well… thank you… I’m well, I’m OK…

— Вот и хорошо.

Данила посмотрел на этикетку и налил два стакана.

— Рашн водка гуд, — сказал он и поднял стакан. — Давай.

Трясущейся рукой Американец взял свой. Данила чокнулся с ним и выпил. Давясь и проливая, Американец тоже выпил и сразу захмелел.

Данила взял со стола распечатанную фотографию Вити и бросил обратно. Потом сделал ход черной ладьей и кивнул на доску. Американец сделал ответный ход.

— Вот скажи мне, Американец, в чем сила? — спросил он. — Разве в деньгах? — Он кивнул на Витину фотографию на столе. — И брат говорит, что в деньгах. Ну, вот у тебя много денег, и что?.. Нет, деньги — это все-таки пыль. Сегодня они есть, а завтра все. — Он развел руками. Они двигали фигуры. Американец смотрел на него широко раскрытыми глазами, ни слова не понимая. — А я думаю, что сила в правде. У кого правда, тот и сильнее. Вот если ты обманул кого-то и разбогател, разве ты стал сильнее? Не стал, потому что правды за тобой нет. А правда за тем, кого ты обманул. Значит, он сильнее. Да? — говорил Данила.

— Да, — ответил Американец и заплакал.

Весь кураж последних дней сразу пропал. Данила опустил голову, потом посмотрел в окно.

— Дмитрий Громов. Мани давай, — устало сказал он.

Американец понял и закивал.


Они встретились с Митей у второго от озера моста и спустились вниз к реке. Данила перекладывал пачки из сумки в большой кожаный рюкзак, который принес Митя. Пачек было много. Закончив, Данила закрыл сумку.

— Ну что… Играй в хоккей. — Данила улыбнулся и протянул руку.

Митя пожал ее.

— А как же теперь с новыми поступлениями? — спросил он. — Они же опять пойдут на счет Менниса.

— А ты скажи, чтобы на твой шли.

— А контракт?

— Забудь. — Данила в последний раз сжал Митину руку и отпустил.

— И там это… еще проценты были… — немного смущаясь, проговорил Митя.

— А как на брата похож… — пристально глядя на него, сказал Данила, потом накинул на плечо сумку и быстро пошел.


Данила с Дашей ехали в такси по «Украинской деревне», когда машина уперлась в полицейский кордон. Полицейские машины перегородили улицу. Толпились люди.

— What’s up? — крикнул таксист полицейскому.

— Russian mafia! — ответил тот.

Данила вышел из машины и подошел. Впереди, напротив Витиной квартиры, укрывшись за машины, расположились полицейские с ружьями.

— Русский, сдавайся! — Полицейский с акцентом взывал в мегафон.

— Русские не сдаются! — прокричал пьяный Витя, и из окна полетела пустая бутылка.

Полицейские залегли и, когда ничего не взорвалось, открыли огонь.

— Чего там? — спросил Данила украинца.

— Та русский украинску мафию постреляв. Прыйшов вечером до ресторану «Кыив» та и усих вбыв. Во, щас гранатами с газом почнут стреляты, — радостно сказал он.

— А ты откуда знаешь? — зло спросил Данила.

— Ты шо, кино не бачив?

Все произошло в точности, как сказал украинец. В дом ворвались вооруженные полицейские в масках.

— Все. Ничего не сделать, — сказала Даша, поняв его настроение, и потянула за рукав.


— Danila! — обрадовалась Дженифер, открыв дверь. Когда она увидела Дашу, улыбка сменилась выражением недоумения и даже испуга.

— Хелоу, — сказал Данила, входя, и бросил сумку в прихожей.

— Hello! How are you! I’m Marylin, — сказала Даша.

— Nice to meet you… I’m Jenifer! How are you!

— Nice to meet you…

Обе девушки блистали резиновыми улыбками.

— Как по-английски: мне нужна помощь? — спросил Данила.

— Ай нид хелп, — сказала Даша, села на пол и принялась рыться в сумке.

Данила пошел к телефону.

Дженифер растерянно прошла за ним, потом вернулась, не зная, что делать.

— Алло! Бэн? Бэн, ай эм Данила. Ай нид хэлп… Роясь в сумке, вместе с другими вещами Даша вынула пистолет.

— Are you gangsters? — испуганно спросила Дженифер.

— No, we are Russians.

— Даша! Поди сюда! — крикнул Данила.


— Всем патрульным машинам! Задержать белого мужчину двадцати-двадцати пяти лет. Рост шесть футов. Одет в черную куртку, джинсы, военные ботинки. Ходит с черной спортивной сумкой. Русский. По-английски не говорит. Вооружен. С ним белая женщина. Высокая, с большим ртом. Волосы на голове отсутствуют. Имя Мэрилин. Русская. По-английски говорит хорошо, — читал полицейский, сидя за пультом.

Голос разносился в патрульных машинах и из раций постовых.

Полицейский в аэропорту внимательно слушал информацию, когда к терминалу подкатил роскошный джип-стрейч непомерной длины. Из него вышел Бэн в фуражке и роскошной ливрее, открыл дверь и выпустил Дашу в расстегнутой длинной норковой шубе и жгучем черном парике. Из другой двери вышел Данила в шикарном пальто и дорогом костюме.

Бэн открыл багажник, достал новые чемоданы и жестом подозвал черного носильщика.

— First class passengers, flight SU 621,— сказал он.

Тот подхватил чемоданы и понесся к стойке регистрации. Даша с билетами и паспортами прошла за ним.

— Сэнк ю, — сказал Данила Бэну и крепко пожал ему руку. Они постояли так мгновение, а потом обнялись. Данила достал из кармана CD, дал Бэну и пошел к стойке.

В кабине Бэн вставил диск, и машина тронулась.

Он ехал быстро и смотрел вперед. По щеке потекла слеза.


На паспортном контроле мужчина долго рассматривал Дашин паспорт и визу.

— Ваша виза уже много лет просрочена, — сказал он, удивленно глядя на нее.

— И что? — спросила Даша.

— Вы нарушили закон об иммиграции.

— И что?

— Вы больше не сможете въехать на территорию Соединенных Штатов, — растерянно сказал он.

Даша сделала характерный жест средним пальцем правой руки.

Мужчина поставил штамп.


У Данилы запищал телефон.

— Да. Завтра, завтра приеду. Закажи на вечер столик в «Праге» на четверых. Боре скажи, я ему подарок везу. Ладно, — улыбнулся он и дал отбой. Загудели моторы.

Даша жестом подозвала стюарда. Она так и сидела в шубе.

— Мальчик, принеси-ка нам водочки, — попросила она.

— Извините, мы не разносим напитки во время взлета и набора высоты, — вежливо сказал он.

— Мальчик, ты не понял! — Даша сняла парик. — Водочки нам принеси! Мы домой летим!

— А… понял… Сейчас сделаем, — испуганно сказал он и исчез.

Данила улыбнулся и посмотрел в окно. Американская земля уходила вниз.

Камера обскура (синопсис)

Действие происходит в Германии в конце двадцатых — самом начале тридцатых годов на фоне зарождающегося фашизма.


Главный герой, респектабельный знаток живописи Бруно Кречмар, совсем недавно шагнул в свой пятый десяток. От отца он унаследовал солидное состояние и земли. За десять лет до описываемых событий он женился на доброй и порядочной женщине по имени Аннелиза, которую уважал. И теперь по дому бегала их восьмилетняя дочь Ирма, горячо любимая отцом.

В любви Кречмар был несчастлив по причине природной застенчивости. И вдруг в сорок три года к нему пришло настоящее чувство, о котором он не переставал мечтать. Объектом его вожделения стала Магда — юное существо пятнадцати лет. Он увидел ее в кинематографе, где она проводила зрителей на места, освещая им путь фонариком.


В свои пятнадцать Магда была уже достаточно развращена. Она жила в очень бедном районе Берлина с родителями и братом, которые были заняты исключительно добыванием денег. Она уже имела порочный опыт общения со зрелыми и пожилыми людьми. Сверстники, по причине их бедности, ее не интересовали. В момент, когда Кречмар увидел ее, у нее был роман со странным художником тридцати лет. Он мало говорил, загадочно улыбался и представлялся Мюллером. Она испытывала к Мюллеру неведомое доселе чувство, гладила в постели его волосатое тело и весело рассказывала о робком толстяке, который каждый день смотрит один и тот же фильм по несколько раз и испуганно прячет глаза, когда Магда ловит его взгляды.

Она горько плакала, когда Мюллер неожиданно уехал, бросив ее. На следующий день она спровоцировала Кречмара на знакомство.


И для него потекли дни, покрытые розовым туманом счастья. Кречмар потерял голову. Он снял Магде квартирку и умилялся тому, как безвкусно она ее обставила на довольно внушительную сумму. Родители Магды были только рады исчезновению лишнего рта, а брат Отто, вступивший в СА, пытался шантажировать богатого буржуя Магды и тянул из сестры деньги.


Очень скоро Магда поняла, что Кречмар не просто богат, а очень богат и что она, Магда, не случайный эпизод в его праздной жизни. Она написала Кречмару любовную записку, прекрасно зная, что его жена Аннелиза вскрывает письма в отсутствие мужа.


Аннелиза тяжело перенесла удар и вместе с дочкой переехала к родному брату Максу.


Тогда растерявшийся Кречмар повез Магду на морской курорт, выдавая ее за свою дочь. Там она впервые изменила ему с профессиональным танцором.


По возвращении в Берлин Магда потребовала своего официального признания в кругу Бруно Кречмара. Вскоре они переехали на его квартиру, и Магда поставила в бывшей детской стол для пинг-понга.


Обалдевший от стремительных перемен Кречмар теперь финансировал фильм с участием своей любовницы Магды Петерс. По окончании съемок он устроил дома небольшой прием, куда пригласил участников съемок и близких знакомых. Был приглашен и только что приехавший из Америки модный в прошлом сезоне художник Горн, картины которого рецензировал Кречмар. Магда, принимавшая гостей в качестве хозяйки дома, странно повела себя на глазах Кречмара, когда ей представляли Горна. Кречмар отнес это на счет общего волнения и неопытности хозяйки. Ему не могло прийти в голову, что в Горне Магда узнала бросившего ее Мюллера.

Горн не подал виду, за обедом беседовал с Кречмаром об искусстве и гладил под столом Магдину коленку.


Для Магды наступила сложная жизнь. Она боялась потерять и Кречмара — из-за его денег, и Горна, с которым ей было хорошо и весело.


Горн подружился с Кречмаром. Они вели беседы о живописи, в перерывах между которыми Горн цинично зажимал Магду в уголках огромной квартиры Кречмара. А чтобы было безопаснее, Горн намекнул хозяину о своей любви к мальчикам и полному безразличию к особям противоположного пола.


Серьезно заболела дочь Кречмара Ирма. Брат Аннелизы Макс пересилил гордость и поехал к шурину, потому что Ирма хотела увидеть папу.

Магда устроила сцену, утверждая, что они с Аннелизой просто хотят выманить его, чтобы отнять у нее Кречмара.


Ирма умерла. Ее смерть на мгновение соединила Кречмара с родственниками, открыла возможность вернуться в прежний мир, лишенный нынешнего налета гнусности. Но, глядя на спящую Магду, он понял, что не сможет. Кречмар не поехал на похороны.


Он купил Магде автомобиль. Фильм с ее участием с треском провалился. Горн цинично радовался провалу. Кречмар был очарован ее наивной бездарностью и искренне переживал, что она так расстроилась.


Втроем на новом автомобиле они поехали путешествовать в Альпы. Останавливались в отелях, где Магде трудно было встречаться с Горном. Но в одном, где на два номера была одна ванная, они осели надолго. Магда надолго запиралась в ванной, шумела вода, а Кречмар ничего не подозревал.


Однажды, возвращаясь с прогулки, Кречмар встретил университетского товарища Зегелькранца. Кречмар рассказал, в каком вагоне дачного поезда он едет, но сам опоздал, покупая пиво. Зегелькранц оказался в купе с Магдой и Горном, которые мило беседовали и хохотали, вспоминая два номера и ванную.


Зегелькранц был писатель, последователь Марселя Пруста. И когда Кречмар нашел его, он предложил почитать что-нибудь из только что написанного. Лежа на траве с закрытыми глазами и слушая заунывный голос Зегелькранца, Кречмар вдруг с ужасом понял, что происходило все это время. Неожиданно для приятеля он вскочил и убежал.


В номере Магда легко убедила его, что он не прав, а писатель-идиот все неправильно понял. Она повторила, что Горн — гомосексуалист, и они просто играли. Кречмар поверил. Они быстро собрались и уехали, бросив Горна.


Произошла автокатастрофа. Машина разбилась, и Кречмар ослеп.


В больнице Магда прочла Кречмару письмо обиженного Горна, отбывающего из Парижа в Англию, а потом спустилась в кафе, чтобы рассказать ожидающему ее там Горну, как Кречмар реагировал на письмо.


Магда сняла двухэтажную дачку в деревне для Кречмара. Первым туда вселился Горн. Он сказал кухарке, что он врач безумного больного, но тот не должен знать, что за ним наблюдают. Сам больной с племянницей на днях въедут.


Горн жил на втором этаже. Магда водила Кречмара по комнатам, а Горн смотрел, как тот ощупывает вещи, и беззвучно смеялся. Ему доставляло удовольствие часами сидеть напротив слепого и видеть, как тот волнуется при малейшем шорохе, напряженно вслушиваясь в тишину.

Магда под видом счетов подсовывала Кречмару векселя на громадные суммы, которые тот легко подписывал.


Зегелькранц очень переживал за однокашника, остро чувствуя свою вину. А когда узнал о катастрофе и слепоте Кречмара, немедленно отправился в Берлин и все рассказал Максу. Через день Макс, который давно был обеспокоен чудовищным количеством денег, которые проживал в Швейцарии Кречмар, отправился в Цюрих. Он без труда нашел деревню, где снимал дачу его шурин.


Голый Горн как обычно сидел напротив слепого и щекотал его травинкой. «Я узнал вас. Вы Горн», — сказал Макс, входя. Горн приставил палец к губам и встал, а Кречмар вдруг закричал.

Макс бил Горна палкой, тот убегал, закрываясь руками, а Кречмар продолжал дико кричать.


Подъехав к дому, Магда увидела отъезжающий автомобиль Макса. Горн весело выглядывал из окна на втором этаже.


В Берлине Кречмар молчал. Аннелиза бережно ухаживала за ним и тихо плакала, принимая его горе, как свое. А однажды, присев на колени, она сказала: «Бруно, я так люблю тебя». И слезы из мертвых глаз побежали по щекам.


А Магда приехала на квартиру Кречмара, сказала швейцару, что нужно забрать кое-какие вещи, и принялась укладывать ценности.

Река

В начале восьмидесятых годов девятнадцатого века далеко за полярным кругом, где-то рядом с Ледовым океаном, по замерзшему лесному озеру продирались нарта, запряженная парой оленей, и два якута, сплошь зашитые в меха. Люди по колени вязли в сугробах снега. Пар от их дыхания с шипением вылетал из-под меховых капоров.

Мужчина шел впереди с вожжей в руках, упираясь в снег длинным, как посох, прутом. По временам он внимательно вглядывался вдаль, туда, где кончалось озеро. Женщина устало плелась за ним. Ошейник из беличьих хвостов совершенно закрывал ей глаза и лицо.

Вдруг олени резко остановились. Мужчина откинул капор.

— Прошел… Видишь! — воскликнул он, указывая на следы.

Его некрасивое лицо от испуга стало еще более неприятно. Следы вели туда же, куда двигались олени.

— Должно быть, близко… Подожди, крикну, — сказал он и хрипло заорал: — Аху!.. Ху… Гууу!

— Уху!.. Ху… Гуу!.. — сразу закричала женщина, но голос ее был слабее.

Они замолчали и прислушались к звонкой тишине, разрываемой лишь тяжелым сопением оленей.

— Должно быть, не здесь… А может, померли, — с надеждой сказал мужчина.

— Нет, Петручан, они долго живут, — сказала женщина и двинулась дальше, держась чуть в стороне от следа.

Петручан колебался мгновение, затем схватил оленей и повел, стараясь держаться от следов подальше.

Вдруг он резко остановил оленей. Он сделал это так стремительно, что животные задними ногами повскакивали на тальниковые облучки нарт.

— Анка! Смотри… Кровь! — испуганно воскликнул он, указывая на ровную нить алых крапинок с желтым ободком, тянувшуюся вдоль ровного ряда следов. — Нет, дальше не поеду. Ни за что не поеду…

— Милый Петручан! Поедем еще немного! Крикнем сначала, а потом поедем! Хорошо? — униженно попросила женщина и сразу закричала своим слабым голосом. Она уже не закрывала лицо, несмотря на обжигающий мороз.

— Крикнуть — крикну, но не поеду. Нет такого закона, чтобы ехать, где кровь. Им надо. Оставим здесь. Пусть придут и возьмут.

— Но тогда я его не увижу… — сказала женщина и умоляюще посмотрела на спутника.

— Нет такого закона, чтобы ходить, где кровь прокаженных, — упрямо повторил тот, отводя глаза.

— Петручан, ты обещал… Один раз… Когда увижу его без тела на лице, то забуду. Привыкну к тебе… Полюблю… Будем жить… — Она начала порывисто, а закончила как-то неуверенно.

— Крикнуть — крикну, а не поеду. Нет такого закона, чтобы ездить. От одного запаха человек захворать может. Уху… ту… гу… оха!

Они прокричали и прислушались, сдвинув капоры с ушей.

Анка
Откуда-то издалека послышался слабый звук, похожий на собачий вой.

— Слышишь, зовут! — воскликнула Анка и бросилась бежать.

Петручан поймал ее за рукав.

— Куда! С ума сошла?! — крикнул он.

— Пусти! Пусти! Я сейчас… Я издали… Только взгляну… Ты здесь постой. — Она вырвалась и побежала, утопая в сугробах. Она бежала, падала, снова бежала. Меховой капор сдвинулся на затылок, холодный воздух обжигал лицо. Она не замечала, что Петручан бежал следом вместе с оленями и нартой.

— Анка! Постой! Постой, глупая баба! Что ты делаешь! Стой! Подожди! — кричал он.

Вдали показалась юрта, доверху занесенная снегом. Перед ней стояли несколько темных человеческих фигур. Когда Анка подбежала, они вдруг разом встали на колени и протянули к ней руки.

Впереди стоял ее муж.

Первой шарахнулась в испуге худенькая почти голая девочка лет двенадцати.

За ней попятился исхудалый мужчина с длинными волосами, больше похожий на тунгуса.

Последним с колен поднялся старик с безгубым, изъеденным язвой лицом.


Грегорей оставался неподвижен. Анка упала перед ним на колени и порывисто обняла.

— Ты жив! Дышишь, Грегорей! И лицо у тебя есть… Они врали мне… И губы есть… Все как раньше… Я знала… Я останусь с тобой… Они мучили меня… Гнали… Как прокаженную… Все… все… И брат твой… — бормотала она бессвязно.

— Вот и ты заболела, — сказал старик и коснулся ее беспалой рукой.

— Зачем ты меня трогал? Ты знаешь, что нельзя! Я здоровая! — сердито воскликнула Анка.

— Стой! Куда! Вещи оставь, гад! Это общество послало! Оставь, а то я вымажу кровью твою поганую морду! — крикнула высокая, худая, лучше других одетая женщина лет тридцати.

Она выскочила из юрты и бросилась за Петручаном, который уже повернул нарту в обратный путь. Он спешно стал сбрасывать с саней кладь — мешки, посуду, постель. Опорожнив нарту, он прыгнул в нее и ускакал.

Женщина и не думала гнаться за ним. Она наклонилась и принялась рыться в брошенных вещах. Медленно подтянулись остальные. Только Анка с Грегореем остались возле юрты.

— Все-таки помнят! Есть еще на свете добрые якуты, — сказал Джанга, похожий на тунгуса. — Даже о тебе, Бытерхай, вспомнили. — Он поднялнебольшую ситцевую рубашонку. — Совсем хорошую послали рубаху.

Девочка подбежала к нему.

— Мое! — воскликнула высокая женщина и выхватила платье из рук мужчины.

— Не родить тебе сразу такого большого, как эта рубашка, — сказал он и беззлобно улыбнулся, обнимая замерзшую девочку.

Женщина сверкнула глазами и с трудом наклонилась над вещами. Большой живот уже мешал ей.

Красный свет, идущий от камелька, неровными вспышками освещал убогую внутренность юрты. Джанга и Бытерхай тихо грелись у огня, наблюдая, как в большом железном котле закипала вода. Привлеченные запахом предстоящего ужина, старики Салбан и Кутуяхсыт тоже выползли из своих углов.

— Еще шевелитесь, гнилушки! — беззлобно и обыденно сказала Мергень, готовившая похлебку. — Только еду зря переводите.

— Не греши, Мергень, и тебя найдет Госпожа, — проворчала Кутуяхсыт.

— Не боюсь я ее.

— Намучит она тебя, — монотонно продолжала старуха. — Руки-ноги объест… Покоришься.

— Раньше умру, ждать не стану, — отрезала Мергень.

— С язвами жить можно, — спокойно сказал Джанга, глядя на огонь. — Хуже, если Госпожа в душу человека проберется…

Мергень не слушала. Она тревожно посматривала в дальний угол юрты, где в полумраке возле маленького ледяного окошка тихо разговаривали Анка с Грегореем.

— Когда увезли тебя, брат сразу забрал скот, а меня выгнал. Говорил всем, что ты через меня захворал. Меня все бояться стали. Не пускали в юрту. С собаками держали. А брат твой говорил обществу, что будет кормить тебя вечно, что послал тебе много…

— Как же, жди… — вяло сказал Грегорей.

— Общество уважило мои слезы и присудило отдать мне половину, а другую, он сказал, тебе послал. Я знала, что врет, но что я могла. От вас дыхание на тот свет не проходит, — быстро говорила Анка.

— А где твоя половина? — оживился Грегорей.

— Что могла я одна?.. — смутилась Анка. — Без земли, без сына… Петручан приютил меня, — тихо сказала она.

— Ааа… — по-прежнему не глядя на нее, сказал Грегорей.

— Деться было негде, Грегорей, — оправдывалась Анка. Слезы наполнили глаза. — Но я не любила его. Я никак не могла забыть тебя. Как познакомились мы… Все хотела увидеть тебя. Хоть разок… Я не жалею, Грегорей…

— Как же! Верь ей! — громко сказала Мергень, помешивая похлебку. — Кто сюда охотой придет?! Заболела она, и люди прогнали ее… Только я одна среди вас здоровая. Тело мое свежее, молодое, без пятнышка, без прыщика. Смотри! — Она вскочила и сбросила платье. — Опорочили вы меня гнилым дыханием, кровью поганой вашей. Закрыт теперь для меня большой мир, — воскликнула она и стала одеваться.

— Чего взбесилась опять? — прокряхтел Салбан. — Разве мы затащили тебя сюда? Твой муж привез тебя, увязал и бросил. Если б я тебя не нашел, комары бы съели или с голоду померла.

— Лучше б померла, чем так, — сказала она, накинув платье, и села. — Зачем эта сюда пришла?! — вдруг зло выкрикнула она, обращаясь в угол, где сидела Анка. — Объедать нас? Снимите с нее одежду! Вымажьте соком своим! Пусть узнает… — Она вскочила и направилась в дальний угол.

Анка испуганно обхватила руками свое платье. Мергень остановилась перед ней:

— Что, боишься? Вот я какая! Помни! Небось слышала обо мне от якутов?

— Слышала… — прошептала Анка.

— Выкипит! Смотрите: бежит! — воскликнула Бытерхай и показала рукой на котел.


После ужина все разбрелись по углам. Анка развязала свои узелки, достала суконную рукодельную шапку и надела на Грегорея.

— Настоящий русский, — весело сказала она и по-якутски потерлась носом о его щеку.

Мергень убирала посуду и растапливала лед в котле. Старики тихо стонали, а Джанга чинил у огня сети и тихо рассказывал Бытерхай сказку:

— В одно утро низенькая старушка с пятью коровами вышла и села коров доить…

— А почему ее так назвали? — спросила Бытерхай.

— Почему? Не знаю… Назвали так. Сидит она, слышит: вдруг зазвенели бубенчики-колокольчики — ножницы упали со стола, молоко пролилось. Посмотрела: на левой стороне дома сидит девушка. Глаза — что два светлых камня, брови — как два черных соболя. Рот из складного серебра. Сквозь белое платье сквозит лунное тело, сквозь прозрачное платье сквозит тело любимое.

После того сын Господина Кровяного глаза Хаджит-Бергень пошел на промысел в темный лес. Сидит серая белка на кудрявой лесине возле дома низенькой старушки…

— С пятью коровами, — торопила его Бытерхай.

— Да… — задумался Джанга.

Открылась дверь, и Анка стала заносить с мороза постели.

— Знаешь, Бытерхай, беги спать! Ноги мои сегодня что-то разболелись. Видать, погода переменится.

Бытерхай расстроилась, но послушно поднялась и пошла помогать Анке раскладывать постель. А Джанга грустно смотрел на огонь и о чем-то то ли думал, то ли вспоминал.


— А что дальше было? — прошептала Бытерхай, прижавшись к Джанге. Они лежали под одним заячьим одеялом.

— Дальше?.. — Джанга совсем уже было заснул.

— Ну, увидел Хаджит-Бергень серую белку возле дома низенькой старушки с пятью коровами, — напомнила Бытерхай.

— Выстрелил он, а стрела попала в трубу, — не открывая глаз, пробормотал Джанга. — Влетел он в дом… Влетел, увидал эту девушку, увидал и умер.

— Умер? — испугалась Бытерхай. — Джанга, не спи! Не спи, милый… — тормошила она его.

— Потом ожил, влюбился, побежал, на лошадь прыгнул и прилетел домой. «Родители мои! — говорит. — У низенькой старушки с пятью коровами есть девушка! Возьмите эту девушку и дайте мне!» Тут отец послал людей на девяти конях, — едва бормотал Джанга. — Влетели они к низенькой старушке с пятью коровами. Увидели девушку и умерли… — Джанга заснул.

— Потом ожили и влюбились в нее, — мечтательно прошептала Бытерхай и прижалась к Джанге.


Мела метель. Одинокая юрта и маленький амбар были практически занесены снегом. Казалось, все умерло. Лишь тонкой струйкой вился дымок, но и его сразу же сдувало хлесткими порывами ветра.

Метель вбросила сквозь трубу ворох снеговой пыли, едва не затушив огонь в камельке. Сквозь щели в стенах невыносимо дуло.

— Скверно ты, Джанга, заделал щели по осени, — ворчала Кутуяхсыт. — Теперь и дров много идет, и холодно.

Они с Салбаном лежали на лавках, кутаясь в одеяла.

— Забыла ты, что язвы у меня открылись. Не смог я закончить. Да и мха не хватило… Зима ранняя была.

— Верно, забыла… Больной человек похож на вонючего пса, — проворчала Кутуяхсыт. — Холодно-то как…

— Согреть тебе воды, старуха? — предложила Анка.

— Нечего дрова жечь! — отрезала Мергень. — Ты пойдешь за ними в тайгу? Большая ты барыня чужим распоряжаться!

— Господи, что-то теперь делается на свете у людей? — простонал Салбан. — Ведь сегодня праздник, Масленица.

— А помнишь, Грегорей, как раз год тому взял ты меня от родителей. Новую юрту справил… Теплую, чистую. Соседи к нам пришли… Какой ты был веселый, крепкий, к работе охочий… А теперь мы здесь… — шептала Анка.

Грегорей молчал, впав в обычное для него состояние сонного равнодушия.

— Джанга, расскажи, как это бывает праздник? — попросила Бытерхай.

— Ходят якуты в гости. В юртах огни горят… Смеются, поют… Пахнет топленым маслом, мясом, соратом… Все одеваются в лучшие платья и едят, как на свадьбе, сколько влезет, — рассказывал Джанга.

— А не надеть ли мне сегодня платок, который ты мне подарил? — радостно спросила Бытерхай.

— Не-е, сегодня не такой большой праздник. Ты спрячь его на Пасху или на Миколу Вешнего.

Радость сбежала с ее лица, она опустила голову и, зябко ежась, пошла к камельку.

Джанга грустно посмотрел на нее, потом неожиданно встал с лавки и воскликнул:

— Эй, люди, а не устроить ли нам праздник?!

Праздник
Праздник состоялся. Прокаженные сидели вокруг щедро растопленного огня, вволю ели вареную рыбу. На лицах светилась радость.


— С ума посходили! Столько зимы впереди… Ни дров, ни еды, а у них праздник! Думаете, общество пришлет? Как же!.. — ворчала Мергень, но она уже еле двигалась из-за огромного живота.

— Грех нам, прокаженным, о завтрашнем дне думать, — говорил Салбан.

— Да, Господь и нам иногда облегчение посылает, — сказала Кутуяхсыт и перекрестилась на образа.

— …Муччилла женился, — продолжала Анка. — Сын старого Сельтичана. Косой такой… Взял женщину худую, черную и дал за нее десять штук скота…

— Много дал, — значительно заметил Салбан. — Мой отец за Евмению восемь отдал.

— За кого? — не поняла Анка.

— Это меня так поп при венчании окрестил, — сказала Кутуяхсыт. — А Салбана — Тарасом!

Все дружно засмеялись.

— Вот видишь, Грегорей, — намеренно громко сказала Мергень, — а прокаженным мужикам барыш. За женщин не платят, даром пользуются…

Все как-то сразу замолчали. Смутился и Грегорей. Анка недоуменно перевела взгляд с Мергень на мужа.

— Давай ящик свой… — прошептал Джанга Бытерхай.

Она вскочила с места и бросилась в дальний угол.

— А помнишь, старуха, как я косил? — улыбался Салбан. — На нашем острове… Мой покос был самый широкий в окрестности. Соседи приходили к нам, завидовали, новости рассказывали…

В это время Бытерхай достала старый ящик, который оказался патефоном. Она быстро завела ручку и опустила головку на единственную треснутую пластинку. Раздался громкий женский голос на незнакомом языке, сопровождаемый оркестром.

Салбан вздрогнул от неожиданности и перекрестился беспалой рукой.

— Шайтан, прости Господи, — пробормотал он.

— Давайте танцевать! — радостно воскликнул Джанга, хватая Кутуяхсыт.

К ним присоединилась Бытерхай.

Странный ритм якутского танца и близко не совпадал с протяжным ритмом оперной арии, но это не мешало якутам. Вскочил и Грегорей, потянув за собой Анку. Она танцевала, но уже не было радости на ее лице.


На рассвете нечеловеческий крик разорвал тишину юрты.

Грегорей испуганно схватил Анку за руку:

— Это что такое?!

Другие тоже подняли головы.

Стоны, полные силы, перемежаемые животными криками, понеслись из угла Мергень.

— Анка, ты поди к ней! — проговорил дрожащим голосом Грегорей.

Анка поспешно оделась и принялась разжигать почти погасший за ночь огонь.

— Эй, Джанга, скорее согрей воды в котле! — торопливо сказала Анка и исчезла в темном углу.

Закричал ребенок. Стихла Мергень.

Мергень
— Парень или девка? — спросил Джанга, растапливая лед. Встала Бытерхай.

— Парень! Твой, что ли? — с надеждой спросила Анка из темноты.

— Лучше, что парень, — будет работник, — сказал Джанга.

Анка обмыла новорожденного, поливая его изо рта водою.

— Анка… иди сюда! — тихо позвала Мергень. — Парень! — сказала она, когда подошла Анка. — Понеси, покажи ему. Ему теперь даже не любопытно! Не взглянет даже… Конечно, ты теперь у него молодая, свежая… Не верь ему, Анка! Никому не верь! Себе только! Одному себе человек добра желает…

Грегорей лежал и безучастно смотрел в потолок. Анка пеленала ребенка.

— …Был у меня любимый муж… Взял меня молоденькую, холеную. Уж как я его любила, работала на него, старалась… Да детей Бог не дал! Чем же я виновата?! Ведь Бог не давал… А он возненавидел меня… Нашел себе другую, а меня стал бить, голодом морить… А потом отвез сюда, откуда не возвращаются, связал и бросил… Боялся, что родственники заступятся, потребуют свой скот. — Мергень заплакала.

— Джанга! Сходи в амбар, принеси лучшую рыбу. Надо поблагодарить за новое дыхание…

— По правде, так должен бы Грегорей идти, — проворчал Джанга и вышел.

— Подержи-ка. — Анка передала ребенка Бытерхай и пошла в свой угол. Там, не глядя на мужа, она достала турсучок, в котором был припрятан кусочек масла, и растопила его на огне.

— Ух! Холод какой, — сказал, входя, Джанга. — Снег метет, чьи-то грехи заметает!

— Почтенный рыжебородый старик, Господин Огонь наш! Покровитель скота! Защитник детей наших! Прими ласковым сердцем нашу убогую чистосердечную жертву и в будущем не оставь нас милостью своей, посылай нам скот многий и пестрый, мохнатых жеребят, мальчиков тугопальцых, способных натягивать лук, и румяных девушек с молочными грудями, — молилась Анка, бросая в огонь куски жирной рыбы. Бытерхай сидела рядом, держа ребенка на коленях.

— Всю рыбу ему отдали… Всю рыбу… — жалобно проговорил Салбан, но жена быстро заткнула ему рот обернутой в тряпки рукою:

— Не греши, старик, не болтай зря!

— Зачем нам мохнатые жеребята… — не унимался старик.

— На, пей, женщина. — Анка поднесла к губам Мергень растопленное в блюдечке масло.

Та, не открывая глаз, стала жадно глотать возбуждающий ароматный напиток. Затем открыла глаза и увидела Анку.

— Уйди! — глухо сказала она и оттолкнула Анкину руку.

Анка взяла у Бытерхай младенца и села на лавку у окна. По щеке потекла слеза.

Горел огонь. Бытерхай забралась под одеяло, где уже лежал Джанга.

Грегорей полежал немножко и выглянул из-за перегородки.

— Анка! — тихо позвал он.

Анка спала, держа на коленях ребенка. Нежная улыбка светилась на ее медном лице.


— Если по-человечески есть, так еды осталось на два дня, — торжественно объявил Джанга, впуская за собой струи морозного воздуха.

— Крохи остались, — подтвердила Анка, входя следом.

— Как на два дня? — удивился Грегорей.

— А зиме и конца не видно… — прокряхтела Кутуяхсыт.

— Может, общество пошлет что-нибудь до распутицы, — предположил Салбан.

— Не пошлет! У самих амбары пусты, — уверенно сказала Анка.

— Как же порешим, люди? — спросил Джанга.

— Будем ждать… Надо готовиться! — решительно сказал Грегорей, но голос его вдруг изменился. Последняя фраза прозвучала глухо, и он осекся, прислушиваясь к себе.

— Уже в горло к тебе пробралась! — зло сказала Мергень. — Не ждет она, Грегорей, сама берет, когда захочет…

Грегорей повернулся, подошел к постели и лег, с головой накрывшись одеялом.

— Грегорей, — позвал Джанга. — Ведь решили ждать! А если готовиться, так дрова надо в юрту носить!..

Грегорей молчал.

— Пойдем, Джанга. Оставь его… — попросила Анка.


Анка с Джангой носили в юрту дрова. Мергень бесстрастно наблюдала за ними. Ребенок лежал рядом.

— Помогла бы нам! Здорова же! — не выдержал Джанга.

— Бытерхай свою позови. Она тоже здорова! — отрезала Мергень.

— Дитя она еще слабое.

— Знаем… Как работать — дитя, а что ты там по ночам с ней выделываешь, того никто не знает…

— И не стыдно тебе, женщина? — опешил Джанга.

— Стыдно?! — вдруг закричала Мергень. — Мне стыдно?! Хочешь сказать, что ты хороший?! Хочешь знать, кто хороший, дурак ты безмозглый?!. Хороший — это здоровый! Это богатый, сильный! Хороший просить не станет, он сам возьмет! Не так, как вы, проклятая проказа! Вот я — хорошая! Я не болею. Бог не отметил меня, как вас, грешников! Изводить вас надо, а не помогать, — закончила она, обращаясь ко всем, кто был в юрте, потому что Джанга давно ушел.

— Знаешь, Анка, — говорил Джанга, помогая ей поднять бревно, — к князю тебе надо. Пожалуйся, что скот у тебя незаконно отняли. Пропадем мы без скота… Когда человек один, не за что ему ухватиться. А тогда и сено косить надо, и ухаживать. Мы с Грегореем ловко еще могли бы косить… Ты не смотри, что ноги у меня больные! — бодро сказал он, расправив плечи.

— Нет, Джанга, не пойду. Убьют. Боюсь я…


Обитатели юрты с невеселыми лицами вставали из-за стола, закончив последний ужин, и разбредались по своим углам. Посуду уже никто не убирал.

— Эх, муки бы нам немножко, — грустно сказал Джанга, продолжая сидеть. — До весны бы дотянули…

— А какая она — мука? — спросила Бытерхай.

— Порошок такой белый. Если его в похлебку добавить — очень сытно получается, — мечтательно говорил Джанга. — Она на Юге как трава растет…

— Не-е, ее в горах копают, как соль. Я точно знаю, — уверенно сказал Салбан из своего угла.

Голод
Стоял ясный морозный день, а в камельке еле теплился огонь. Ветер задувал в щели. Обитатели юрты лежали по углам, накрывшись всем, что только могло согреть.

— Слышь, старуха, — слабым голосом позвал Салбан. — Сегодня ночью у меня оторвались два последние пальца. Будешь меня теперь кормить, как ребенка малого…

— Было бы чем, покормила бы, — тихо отозвалась она. — Последнее съели. Теперь, если общество не пришлет, все прежде весны помрем…

— А все-таки жалко… Досадно смотреть, как они валяются на земле…

— Молчи, старик. Силы побереги!


Раздался звук, похожий на далекий крик человека. Анка открыла глаза и прислушалась. Звук повторился.

— Грегорей! Проснись! Кажется, зовут!..

Грегорей даже глаз не открыл.

— Грегорей! — тормошила его Анка. — Джанга! Приехали! Зовут! — изо всех оставшихся сил крикнула она.

Все зашевелились. Заплакал ребенок.

Джанга с трудом встал, дохромал до двери, но на пороге упал. Поднявшись на колени, он приоткрыл дверь. Вместе с облаком морозного тумана столб лунного света ворвался в юрту. Вой раздался совсем близко.

— Волки! — прошептал тунгус и поспешно закрыл дверь.


— Эй, Джанга! Вставай! Салбан умер! — крикнула Мергень.

Никто не пошевелился.

— Джанга! Грегорей!

Она встала, подбросила дров в почти потухший очаг и направилась к рыбаку.

— Вставай! Совсем старик воздух отравит! — Она дернула его за плечо, за волосы, но тунгус не шевелился. Бытерхай лежала рядом, крепко обхватив его за руку.

— Подыхаете, гнилушки?! — сказала она, сбросила остаток платья и, нагая, страшная, с обвисшими грудями и спутанными волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам, решительно подошла к трупу.

Толчком ноги она столкнула тело на пол. Раздался короткий, тупой удар. Она попробовала за руку подтащить тело к двери, но рука легко поддалась, тогда как тело не сдвинулось с места. Мергень отбросила руку. Отыскала в куче хвороста два толстых сука и с помощью их стала подталкивать тело Салбана ко входу. Дверной порог задержал ее.

— Джанга! Грегорей! Доходяги проклятые! Помогите же выбросить его! — в бессилии закричала она.

Никто не пошевелился.

Мергень собралась с силами, обвязала нос платком, схватила тело в охапку и попыталась перевалить его через порог. Бесформенное, мягкое туловище Салбана задевало за косяк провисшими частями. Потоки морозного воздуха лились на нее сквозь открытые двери; коченели руки и ноги.

С трудом она управилась с задачей, быстро закрыла дверь и подошла к огню.

— Теперь уж точно заболею, — прошептала она, растапливая в котелке лед.


Кричал ребенок.

Она тщательно обмыла тело, взяла лучшее платье Анки и решительно оделась. Затем забрала у Джанги нож, сорвала с Грегорея Анкин заячий тулуп и вышла, захватив Анкину шапку.

— Ушла? — слабым голосом спросила Анка.

— Одежду твою унесла, гадина, — сказал Грегорей, натягивая на себя, что осталось. — Слышь, Анка, давай возьмем ребенка! Еще замерзнет…

— Не встану… Сил нет.

Грегорей не настаивал.

Набег
Мергень уверенно шла через тайгу, постукивая перед собой посохом, проверяя твердость наста.

Затем — по льду замерзшего озера.

Стемнело, когда, то и дело падая от усталости и голода, она шла по узкому руслу реки.

Уже перед рассветом она достигла окраины поселка. Лаяли собаки. В юртах еще спали. Она проскользнула мимо дома и собак к хлеву. Осторожно открыв дверь, Мергень проскользнула внутрь. В хлеву кто-то спал. Его мерное дыхание внятно пробивалось сквозь сопение жующих жвачку животных.

Мергень протянула руку и коснулась мохнатой спины коровы, нащупала полное молока вымя и проскользнула под вздутый живот скотины. Она охватила вымя руками и судорожно прильнула губами к соскам. Она жадно пила, пока не насытилась.

— Кто здесь? — окрикнул ее испуганный женский голос, но Мергень была уже у двери. Она выбежала на двор и побежала к лесу еще до того, как проснулись якуты.

Когда она вошла в юрту, совсем обессилевший Джанга разводил потухший в камельке огонь. Мергень подошла к Анке и забрала у нее кричащего ребенка.

— Ничего не принесла? — вяло спросила Анка.

— Завтра принесу, — давая ребенку грудь, сказала она.


На следующий день она с трудом добралась до юрты. Она шла медленно, опираясь на самодельный костыль и посох. Простреленная нога беспомощно волочилась по снегу, оставляя за собой кровавый след.

Мрачная, с судорожно стиснутыми зубами, она без посторонней помощи перевязала рану.

Больные ничего не спросили.


Ночью Мергень бредила. Ее стоны скоро перешли в дикое, похожее на вой пение, которому вторили волки, рвущие тело Салбана.

Качаясь из стороны в сторону, Анка подошла к лавке, где лежала Мергень, взяла мертвого младенца и положила на пол у входа.


Как-то днем обитатели юрты услышали зов снаружи. Анка, Джанга и Грегорей поплелись к выходу. По дороге Анка взглянула на Кутуяхсыт. Та неподвижно лежала с закрытыми глазами.

— Не подходи! Стой! — заревел якут, когда они открыли двери. Он угрожающе выставил вперед копье-пальму. — Я вам еду привез! Общество послало. До весны должно хватить. Больше не будет! Сами голодаем… Джанга, тебе сети новые. Лови рыбу! Сами промышлять должны, не все же помираете! — опасливо кричал якут издалека.

— Старые всегда сети, дырявые, — не в силах кричать, тихо проворчал Джанга.

— И пусть эта чертова дочь Мергень не шляется! Скажите ей, что убьем ее, как собаку! Нет такого закона, чтобы мор по земле разносить!

— Послушай! Не уходи… — слабым голосом начала Анка. — Скажи князю, пусть Петручан скот мой отдаст… И вещи…

— Говори громче! — прокричал якут.

— Подойди ближе, не бойся. Я здоровая!

— Это ты, Анка?!

— Скажи князю, пусть отдаст мой скот и вещи! — из последних сил крикнула она. — Они мои… у Петручана!..

— Пусть прикажет, а то сами пойдем за ними! — вдруг уверенно крикнул Грегорей.

— Не смейте! Запрем в пустую юрту и сожжем! Всех подлецов сожжем! — испуганно кричал якут.

— Всех отравим! Всем яд привьем! — яростно выкрикнула Мергень из дверей юрты, однако не решаясь выходить наружу.

— Что, она с ума сошла?! — испуганно крикнул якут. — Думаете, нам не жаль вас? Даем сколько можем! И князю скажу! Только вы уж пощадите нас, не трогайтесь с места!

— Иди с богом! Не желаем мы вам зла… Не хотим мы, чтобы все болели, — говорил Джанга, но якут не слышал его. Он бежал за нартами, оставив привезенное с собой на снегу.


По реке шел лед. Льдины со скрежетом наезжали одна на другую.

Весна
Джанга смолил на берегу лодку. Он прилежно водил горячим железом по швам, предварительно усыпанным толченой лиственной смолой, и пел протяжную русскую песню. У огня сидела Бытерхай с веником желтых полярных анемонов на черных прямых волосах и внимательно слушала песню рыбака. Другого платья на ней не было.

— Ты это как поешь, Джанга?

— А что? Нравится тебе?.. Это «губернская песенка», русская! И-и-и… Сколько там на Юге чудес! Церквей сколько, домов из камня, людей… Ох-сиэ! Ходил я туда… Ты, девка, не думай, что я всегда был такой безногий… Нет, и я был проворен, и меня женщины любили…

— Там тоже якуты живут? — спросила Бытерхай.

— Зачем якуты? — удивился Джанга. — Там русские живут. Нуча!

— А какой он, нуча?

— Нуча — господин. Он белый, сильный, красивый, с густыми волосами вот здесь… Борода называется.

— Красивее якута? — возбужденно спросила Бытерхай.

— Не-е, якуты красивее всех, — уверенно сказал Джанга, и Бытерхай успокоилась.


На озере кое-где еще попадались льдины. Джанга с большим шумом плавал по ометанному месту, загоняя рыбу в сети. Бытерхай, свесив голову, смотрела в воду.

Потом Джанга вытаскивал сеть, и дно лодки гудело под ударами рыбьих хвостов. Бытерхай опасливо поджимала ноги от широко раскрытых щучьих пастей.

— Смотри, Бытерхай! Эта рыба — как мы… От этой рыбы болезнь наша, — сказал Джанга, протягивая к девочке рыбу со странно распухшей головой. — Такую рыбу человек съест и даже не знает, что врага съел. У них вначале, как и у людей, не заметно: только маленькие пятна под чешуей… Зарыть ее надо в землю живьем.

— Мне жаль ее, она как мы… — прошептала девочка.

— И из-под земли черви яд разнесут… Сжечь бы ее надо, да огонь не любит скверноты, сердится, мстит, — рассуждал Джанга.


Возле юрты их окружили и стали осматривать рыбу.

— Пожалуй, хороший будет год, — заметил Грегорей.

— Еще бы речку перегородить, Грегорей! Запаслись бы мы рыбой на всю зиму, — возбужденно сказал Джанга.

— Кости болят у меня. Вода холодная, — уклончиво ответил тот.

— Там городьба уже раньше стояла, — убеждал Джанга. — Не надо глубоко входить!

— Еще свалюсь вниз… Я плавать не умею.

— У меня ноги хуже твоих, а я не боюсь! — обиделся Джанга. — Коли так судить, надо сидеть и заживо гнить!

— Я с Джангой пойду, — робко сказала Анка.

— Иди-иди! Там кусты густые! — засмеялась Мергень.

— А может, ты пойдешь?! Ты ведь крепкая, удалая, — льстиво сказал Джанга.

— Посмотрим, — мрачно сказала она и пошла в юрту.


— Вот как сделаем, — решительно сказала Мергень за завтраком. — Пусть Джанга с Анкой отправляются речку городить, а мы с Грегореем нарежем тальнику и станем плести морды.

— Не-е, я тоже пойду, — вдруг сказал Грегорей. — Колья вам таскать стану. Лишь бы мог я на мостике удержаться, — говорил он, стараясь не глядеть на Мергень.

Та больше ничего не сказала. Она зло сверкнула на Грегорея глазами, бросила ложку и ушла в свой угол.


— Здесь перегородим, — сказал Джанга. — Здесь место самое узкое и неглубокое. К тому же городьба была.

Бытерхай разводила огонь.

И закипела работа. Грегорей таскал бревна, а Анка с Джангой вколачивали их в дно быстрой реки.

— А что? Побоялся! — шепнул Анке Джанга, кивая на Грегорея. — Он знает, что я лют до баб, лютее татарина… Право!

— Рассказывай! — весело смеялась Анка.


Усталые, довольные, они вошли в юрту. Огонь едва тлел.

— Не сварила ужина, проклятая баба, — в сердцах сказал Джанга.

Проснулась Кутуяхсыт.

— С голоду я уснула, — объяснила она. — А Мергень все унесла. Взяла лучший котел, топор, нож, вещи собрала в узел — и пошла. Спрашиваю ее: куда? Молчит, точно не человек… Лучший котел, топор, нож, вещи собрала все, еду… Куда, говорю? Молчит… — бормотала старуха.

— Нож, топор, котел лучший… — Джанга бегло осматривал хозяйство. — Ох-сиэ! Да она и сеть лучшую взяла. Ведь, пожалуй, и лодку увела! Надо сети, что стоят, забрать! Надо плот делать! — возбужденно говорил Джанга.

— Постой, — остановил его Грегорей. — Наверное, уже взяла их… Только ночь зря промаешься. Ну ее к черту!

— Может, и лучше, что ушла. Спокойнее будет… Если нам скот вернут, все хорошо выйдет.

— Как же… Вернут тебе!.. Разве что сама пойдешь! Как же мы без лодки-то, без сетей? — не унимался рыбак.

— Взяла лучший котел, нож, топор, вещи собрала в узел… Говорю ей: куда?.. — бормотала Кутуяхсыт.


На землю опустился туман. Джанга и Бытерхай шли к городьбе.

— Скажи, Джанга, а что, если мы столько поймаем рыбы, что не унесем? — спрашивала Бытерхай.

— Не болтай! Промышленник никогда не должен сказывать! Пусть только Бог даст, а мы как-нибудь. — Джанга остановился.

— Стоит кто-то, — опасливо сказала Бытерхай.

— Не-е, не стоит… — неуверенно сказал Джанга.

— Зато ходит… Слышишь, трещит.

— Молчи!


Они прошли еще чуть-чуть. Речка была совсем рядом, но сквозь ее явственный шум было слышно что-то еще.

— Ходит… — напряженно прислушиваясь, сказал Джанга.

Девочка от страха присела к земле.

Крепкий ветер время от времени рвал сплошную туманную занавесь. Один из таких порывов на мгновение обнажил столбы и мостики городьбы. На них стояла темная, низко склонившаяся фигура. Раздался всплеск и сопение.

— Медведь, — сказал Джанга, и они побежали.

— Медведь! — заорал он, врываясь в юрту. — И ловко мы удрали! Я и не думал, что ноги мои могут так… — возбужденно говорил тунгус.


— Не идет, не слышно! — вбежала возбужденная Бытерхай.

— Морду он нашу осматривал. Рыбы хотел поесть, — говорил Джанга.

— Мергень бы не съел, черт… — сказал Грегорей.

Анка быстро взглянула на него.

— Тихо! Нельзя про него так, — сказала Кутуяхсыт. — Где бы он ни был, он слышит, что мы здесь говорим, как человек. Даже лучше человека! Кто знает, кто он такое? Сдерите с него шкуру и увидите, как он похож на женщину…

— Эх, была бы лодка, подплыли бы по речке… Посмотрели издали, — сказал Грегорей.

— Давай сошьем тунгусскую берестянку… — неуверенно предложил Джанга.

— Корья-то откуда возьмем? Пусть лучше Анка пойдет к князю, о скоте похлопочет, — предложил Грегорей. — Не убьют ведь… А так помрем все.

Анка тоскливо взглянула на мужа и промолчала.


Джанга с Грегореем пугали медведя.

Они шли вдоль озера, били палками о кастрюли и глядели на крошечный остров посередине, над которым вился сизый дымок.

— Да, хорошо выбрала! Всюду близко, — сказал Джанга.

— Ладно, пусть сидит!.. А мы достанем коров, и нам тоже будет хорошо, — говорил Грегорей. — Анка пойдет. Я-то уж знаю, она пойдет! Сено будем косить…

— Сознайся, Грегорей! Бросишь меня, если он выскочит? — спросил Джанга.

— Должно быть, брошу, — сознался Грегорей. — Уж больно я медведя боюсь…

— Тогда он съест меня. Куда я денусь на моих ногах… Даже на дерево не влезть мне.

Они подошли к городьбе. Медведя не было.

— Вот гадина! — воскликнул Джанга, осматривая ловушки на городьбе. — Смотри, ножом порезала! Чего она хочет, а?

— Ты же говорил, что медведь! Ты… пустая башка! Людей голодом морил! — вспылил Грегорей.

— Черное было… — оправдывался Джанга. — Туман… Казалось, большое… Нагнулось вот так… Смотри! Наша морда! В тальниках застряла! Даже рыбу не взяла… Вот баба!.. Чего ей надо?..


Орал патефон. Жители юрты весь день проводили за чисткой рыбы и заготовке ее впрок. Каждую рыбу взрезывали вдоль на две половины, очищали от костей и вялили на воздухе или коптили в дыме.

Даже Кутуяхсыт приползла на речку и наперебой с Бытерхай жарила на угольях и ела жирные внутренности рыб.

— Боюсь я, Грегорей, — говорила Анка, разделывая рыбу. — Помню, я была маленькая, пришел к нам в юрту однажды такой, как мы, хотел войти в юрту, отец поймал его за шею вилами и не пускал; он ревел и бился…


— А ты не входи! — убеждал ее Грегорей. — Так, кричи издали. Ведь твой скот! Тебе общество присудило! Или ты Петручану обещала? — вдруг спросил он.

— Нет! Не обещала ничего! Мой скот! — уверенно сказала Анка.

— Будет у нас скот — проживем, — сказал Грегорей.

— А в старости будут нас дети беречь, как у… людей. Я долго еще останусь здорова. А может, и дети наши будут здоровыми… Наполнятся жилища, построятся юрты, размножится народ… Даже если он будет умирать нашей смертью — все лучше, чем теперь. Старость везде скверна, а молодость веселится. Очень я, Грегорей, детей хочу…

— Пошто нам теперь они? — проворчал Грегорей. — Без скота не будет народу.

— Тебе караулить сегодня! — крикнул Джанга, вываливая очередную корзину рыбы.

Грегорей
Грегорей остался караулить городьбу. Для защиты от комаров он развел большой венок огней, сам сел в середину и принялся варить ужин, тихонько напевая.

Вдруг треснула поблизости ветка. Грегорей испуганно схватился за нож, напряженно вглядываясь в серый полумрак полярной ночи. Там стояла Мергень и смотрела на него.

— Убить меня собираешься, Грегорей, — спокойно сказала она и шагнула к кольцу огня. — Забыл уже, как ласкал меня, любил…

— Ты тогда не такая была… Зачем пришла? Зачем губишь нас зря, зачем пакостишь?

— Не вам одним. Вы так, слабые черви. Что с вас взять? Просто хотела, чтобы ты пришел… Пусти, хочу посидеть с тобой, как раньше. Не бойся, оружия у меня нет. Смотри! — Она сбросила кафтан, шагнула сквозь огонь и нагая села рядом на оленью шкуру.

Грегорей нервничал. Он опасливо поглядывал на Мергень, не зная, чего ждать.

— Помнишь, год тому сидели мы так же, — глядя на огонь спокойно говорила она. — Тогда ты хотел меня, Грегорей. А я стала жирнее, тело мое выровнялось, наполнилось кровью. Смотри! — Она вдруг повернулась, встала на колени и заговорила быстро, возбужденно: — Ты еще здоров, Грегорей, тело у тебя чистое — брось ее! Заживем! Поставим на острове земляную урасу. Будешь сидеть в прохладе, в сухости… Я промышлять буду… Пищи у меня пропасть… Я утащила все сети в округе… В меха дорогие одену тебя… Петли, западни, луки по всему лесу устрою… Каждый день мясо есть будешь, лучшие куски жира отдам тебе, мозг костей… Добрая стану, послушная… Стану ходить тихо, говорить медленно… Иди ко мне!.. — страстно шептала она.

Она прижималась к нему все сильнее, а потом порывисто обняла.

— Уйди! Уйди, ты, дьявол! — испуганно воскликнул Грегорей, инстинктивно закрываясь руками.

Лицо Мергень налилось кровью. Она резко вскочила на ноги.

— Ах ты мерзляк, ледяное чучело! — закричала она и ударом ноги опрокинула котелок с пищей. — Сыт ты от нашего бабьего тела. Прибежала к нему сумасшедшая Анка, так он вообразил, что стоит чего-то. А гнилушка, она и есть гнилушка! Язви тебя проказа по всему телу! — в исступлении кричала она. — Теперь уж я вам ничего не прощу! Всех вас изведу! С голоду подохнете! Очищу от вас округу и уйду далеко, туда, где меня не знают! — Глаза ее сверкали диким огнем.

Грегорей вскочил и предусмотрительно наступил ногой на топор, а рукою коснулся рукоятки ножа.

Женщина заметила его движение и перепрыгнула на другую сторону костра.

— Испугался?! Ух-сиэ! Богатырь! — весело сказала она, нагнулась, бросила в него головешкой и исчезла.

Грегорей настороженно прислушался, а потом стал доставать из огня остатки недоваренной рыбы.

— Испугался… И вовсе я не испугался… — бормотал он.


Джанга с корзиной, весело напевая, шел к городьбе очищать морды. Подойдя, он резко остановился.

На мостике стояла Мергень и чистила морду.

— Эй! Ты чего?! — закричал Джанга. — Ну-ка, оставь мои морды!

Она лишь взглянула в его сторону, продолжая доставать рыбу.

— Эй ты, бесстыжая! — крикнул Джанга, испугавшись ее спокойствия, и от бессилия начал кидать в нее палками.

— Ну-ка брось! А то сойду сейчас на берег, — сказала она.

— Не стыдно тебе? Женщина! Не твое ведь! — кричал Джанга.

— Мое! — сказала она, выпрямляясь. — И не смейте трогать. А если ты, безногий, здесь будешь путаться, я твои копыта сломаю! Понял?!

Она спокойно перешла в лодку и оттолкнулась.

— Нет, больше я один не пойду! — возбужденно говорил Джанга. — Ноги ей мои мешают теперь! Пусть Грегорей ходит со мной! Или ты, Анка.

— Нет, я лучше к князю пойду… Только ветер подует… После Петрова дня и пойду… — задумчиво говорила Анка. — Только я Бытерхай возьму. Когда маленькая со мной будет, не убьют.

Первый поход Анки
Дул ветер.

— Направо — озеро, налево — лес. Дальше болото. Затем опять озеро налево, а направо — лес… березняк. Поняла? Пойдешь по тропинке… — в который раз учил Джанга.

— Пойду по тропинке… Поняла… — совсем запуталась Анка. — Бог поможет…


Женщина и ребенок, закутанный в платок, с трудом брели сквозь воздушные и водяные буруны, налетавшие с озера. Холодный ветер пронизывал их, мокрое платье стесняло движения.

Они с трудом пробрались через рыжее болото и вскарабкались на лесистый бугор.

Десятки бледных голубых пятен заблестели перед ними.

— Ничего не разберу… куда идти? — бормотала Анка. — Бог один знает…

— Пойдем… Куда-нибудь пойдем… Холодно стоять! — торопила Бытерхай.

И они шли. Опять вдоль озера…

Через болото, минуя топь…

Вброд через быструю речку…

Грязные, мокрые, невероятно уставшие, они под вечер добрались до леса. Ветер притих. Озера немного успокоились. Путники присели, прижавшись друг к другу.

— Давай огонь разведем, — дрожа, сказала Бытерхай.

— Трут замок, — сказала Анка, пряча кожаный мешочек. Эта мысль пришла ей раньше. — Пошли!

Вскоре во мраке забрели они на бледную прогалину лесной дорожки, которая вывела их к плешивому бугру с видом на озеро. На вершине ютилась небольшая юртенка. Из трубы струился дым. Около юрты ни амбаров, ни изгородей; только у берега вверх дном лежала рыбачья лодка.

— Бедные… или летник, — сказала Анка, перекрестилась и толкнула дверь.

— Кто там? — загудел внутри голос.

— Мы якуты-люди!

— А!.. а… — зевнул спящий. — Чего по ночам шляетесь? Женщина, слышу… Откуда вы?

— Издалека идем… Заблудились мы, — робко сказала Анка.

— Эй, Джеллик, растопи огонь! — властно сказал хозяин.

Подросток нехотя встал, подложил в камелек дров и раздул огонь.

— Откуда идете и куда? — спросил хозяин.

— Прости нас, добрый господин. Трут замок у нас, огня развести не смогли, — испуганно начала Анка, прижимая девочку к себе. — Мы из проклятого места… Оттуда. Но мы еще не болеем. Прогоняя, дай нам головешку от твоего огня!

— Огня прохожим не даем! Не трогай огня! — строго сказал старик и встал. — Сама кто такая?

— Я Анка! Грегорея из рода Кылгас жена.

— А-а… Знаю, слыхал… Скверно вы сделали, что вошли. Отойдите к дверям! — сказал он и вышел к очагу. Остальные жители юрты встали рядом. Их было трое: хозяин, его жена и Джеллик.

Увидев их, девочка испуганно ухватилась за Анку и зашептала:

— Анка, уйдем! Давай уйдем…

У стариков не только их длинные волосы, но и глаза были белыми. Парень тоже руками впереди все щупал и уставлялся то туда, то сюда мутными, остановившимися глазами. Голые, исхудалые, морщинистые, они внимательно прислушивались ко всякому шороху, повернувши в их сторону мертвые взоры.

— Ребенок с тобою, слышу? — спросил старик. — Твоя?

— Неизвестно чья. Там родилась!

— Крещеная, по крайности?

— Кто ж ее крестил? Забыл нас Бог, — жалобно сказала Анка.

— Идете куда?

— К князю! — заспешила Анка. — Петручан мой скот забрал. Голодаем мы! Без скота помрем. Общество мне присудило. Мой скот… А брат обещал Грегорея кормить, но ничего не прислал. Обманул нас и общество.

— Слышал я, — с достоинством говорил старик. — Князь приказал Петручану, чтобы отдал. А брату не смог велеть. Сильный он, сам князем скоро будет… Ладно, оставайтесь уж, коли пришли. Джеллик, дай им поесть! Лягте у двери на скамье. Выварим скамью завтра…

— Храни вас Бог, добрые люди, — говорила Анка, беря поставленные Джелликом плошки с едой.

Слепой парень вел вчерашних гостей по тропинке кругом большого озера. Слепой размашисто шагал впереди женщин.

— Очень вы надбавили дороги, — бойко говорил он. — Надо было пройти по той стороне озера. От березняка поворот.

— А ты откуда это знаешь? — спросила Анка.

— Я-то? — рассмеялся самодовольно якут. — Я здесь все кругом знаю. По всплеску волн, по шуму леса, по твердости земли. Ничего, что я слепой, я все могу. На лодке плаваю, сети бросаю, сено кошу… Живем кое-как! Старики обещают мне в этом году жену купить. Тоже слепую. Зрячие за нас не идут… Мы слепы ведь искони, из роду мы, от прадедов… Ну, дальше сами ступайте. С Богом! Идите по той же тропинке, тот лес обогнете, а там уже до князя недалеко. Вот в той стороне его дым.

Он махнул рукою на дальний мыс, над зеленым лесом которого действительно носились столбы дыма.

По мере приближения к жилью тревога Анки возрастала. Бытерхай чувствовала это, и, когда из лесу вдруг выскочили коровы, лягаясь и размахивая вздернутыми вверх хвостами, девочка испуганно схватила Анку за руку.

— Кто это?! — воскликнула она.

— Коровы, — озабоченно сказала Анка, снимая с девочки платок. — Потом опять накину. Пусть видят, что нет у тебя ничего.

— Страшные какие… — прошептала Бытерхай.

Они вышли к строениям в седом тумане дымокуров.

Бытерхай задрожала от холода и волнения.

— Уху!.. Ху!.. Люди! — кричала Анка.

— Кто такие? Чего вам? — крикнул мальчик с лопатой в синей дабовой рубахе, выходя из хлева.

— Мы оттуда! Мы… прокаженные! — крикнула Анка.

Мальчик замер с широко открытым ртом, затем развернулся и стрелой понесся к юртам.

Анка и Бытерхай опустились на колени, вытянув руки.

— Чего пришли? Знаете, что запрещено! — грозно крикнул якут с луком в руках. За ним пугливо толпились женщины и дети.

— Я Анка, жена Грегорея из рода Кылгас! — заспешила она. — Идем к князю за справедливостью! Петручан не отдает скот, что общество мне присудило.

Якут взял у парня из рук горящую головешку, подошел поближе и развел между ними и собой полоску огня.

— Да слыхал я, — сказал он спокойно. — Только нельзя вам, Анка, к людям ходить, несчастье по земле носить… — Якут задумался. — Не советую я тебе к князю. Ладно, так сделаем: ты с девкой посиди здесь, а я съезжу, позову князя. Нет такого закона, чтобы скот у людей отнимать! Накормите их! — приказал якут, решительно встал и пошел к коновязи, где выдерживалась оседланная лошадь.


Когда приехал князь, Бытерхай вылизывала чашку, а Анка ловила подарки, которые бросали ей через костер. Женщина бросила платье для Бытерхай.

— Надень! Надень! — кричали ей.

Та, поставив чашку на землю, беспомощно вертела его в руках, не зная, как к нему подступиться, и счастливо улыбалась. Анка не переставая благодарила людей.

Подбежал мальчик и бросил через огонь игрушку — украшенную резьбой деревянную корову.

Когда подошел князь, все стихли и отступили.

— Пошто ходите, заразу разносите?! — грозно начал князь.

— Голодаем, господин. Правды пришли у тебя просить… — жалобно начала Анка.

— Слышал уже это! — сурово отрезал князь. — Жалуются соседи — сети воруете! Амбары ломаете!

— Это Мергень! Она и у нас все унесла!..

— Скажите — облаву устроим! И вы тут больше не смейте шляться! В этот раз прикажу выдать сети и лодку… А в другой раз убьем! Поняла?!

— И скот прикажи! Мой скот, что у Петручана!

— Не отдал еще? Отдаст… корову одну! Говорит, ты должна ему. Он вас зиму кормил. Люди подтвердили. На скот стог сена извел.

— Да я все лето на него работала! — гневно воскликнула Анка. — Молоко и масло от скота он все поел!

— Молчи! Корову с теленком получишь. Скажу опять, а теперь ступайте! Через озеро. Дорогу покажут. И помни, что я сказал… Убьем!


Когда они садились в лодку, Анка оглянулась. Якуты били посуду, из которой они ели, и выжигали место, где они сидели.

Плотный мрачного вида якут привязал их лодку к своей и перевез через озеро.

Там он молча показал направление, отрезал веревку и поплыл назад.


— Знаешь, Анка, ты удачница! — восторженно говорил Джанга, осматривая добро. — Еда… одежда… сети, лодка! Даже сахар, чай и соль! Еще сегодня вечером сети поставлю! Так поставлю, что не найдет, ведьма! Не такой я дурак… Баба, она и есть баба! Куда ей с мужиком тягаться!

— Откуда у меня могла оказаться сразу такая дыра? — вяло говорил Грегорей, лежа на лавке. — Еще ведь на них не время?! Это Мергень, ведьма! Она сглазила!

— Нельзя же так сразу, Грегорей! — растерянно говорила Анка, присев на краешек. — Не надо поддаваться! Крепись! У Джанги ноги совсем плохие, а он вон… Грегорей! Скоро скот у нас будет! На Петров день уже косить… Маленький, опять, — добавила она, погладив себя по животу. — Чувствую его…

— Все равно помирать, — безвольно сказал Грегорей и поджал ноги.


— Нашла! — запыхавшись, сказал Джанга. Он был смущенный и злой. — Вот баба, а!.. Все равно что мужик!

— Что? Все?! — спросила Анка.

— Ну да… все. Сети у меня — каждая в другой тони. Одну взяла!

— Все найдет, — сказал Грегорей.

Помолчали.

— Пойдем и заберем у нее лодку! — решительно сказал Джанга. — Останется на острове! Только ночью надо, Грегорей! С голоду не помрет ведь, запасы есть! А если смирится, свезем ей кое-что.

— Ага… Свезем, а сами голодом, — ворчала Кутуяхсыт.

Поход на Мергень
Они плыли у самой земли, стараясь погружать и вынимать весла без малейшего всплеска. У поворота на мысу мелькнул красный огонек. Грегорей молча указал на струйки белого дыма, поднимавшегося над верхушками деревьев.

Двинулись вперед молча.

Когда увидели конусообразную урасу, внутри которой светился огонь, тихо причалили к берегу. Пока Джанга вытаскивал лодку, Грегорей опасливо прошел по берегу. Лодки не было.

— Нету, — прошептал он.

— Должно быть, у дома спрятана! — шепнул Джанга.

Они прокрались к урасе.

Горел огонь. Внутри никого не было.

— Нету! — с облегчением сказал Джанга.

— Должно, по соседям ворует! — сказал Грегорей, входя.

Внутри был порядок. Вялилась юкола, аккуратно сушилась одежда, лежала чистая посуда.

— Вот баба! — восхищенно сказал Джанга. — Лошадь, не баба!

— Уйдем лучше, — опасливо прошептал Грегорей, трогая постель из веток лиственницы. — Совсем еще теплая. Рядом она…

— А что она сделает? Двое нас. Скажем, в гости пришли… — весело сказал Джанга, отрывая кусок вяленой рыбы.

Зазвенела тетива, и стрела с характерным свистом пронеслась рядом.

Мужчины разом упали на землю и поползли в кусты. А потом опрометью бросились к лодке. Над ними свистели стрелы.

— Оружие у нее, а?! — говорил Джанга, толкая лодку. — Подожди! И я себе сделаю лук! — крикнул он, налегая на весла.

В борт рядом с Грегореем воткнулась стрела. Тот упал на дно.

— О, мужчины! Воины, которых можно с ладоней сдуть! — кричала Мергень. Она открыто стояла, опустив лук. Ее бронзовое, абсолютно голое тело блестело в лучах лунного света.


— Нет его там! — испуганно воскликнула Бытерхай, подбегая к Анке.

— Джанга! — крикнул Грегорей, идя от городьбы вдоль речки. — Джанга!

— Джанга! — кричала Анка, обнимая испуганную Бытерхай.

Темнело, когда они вышли из лесу. Бытерхай плакала.

— Может, утонул? — робко предположила Анка.

— Убила она его! — уверенно сказал Грегорей. — И лодку забрала!

— Что ж теперь будет?! Помрем! — причитала Кутуяхсыт. — Ни сетей, ни лодки! И промышленник наш сгинул!

— Ничего! Морда на городьбе есть! Проживем, — неуверенно говорил Грегорей. — День и ночь караулить буду. Силки на зайца поставим.

— Помрем… все еще до зимы помрем! — продолжала Кутуяхсыт. — И коровы никто нам не пришлет… Забыл нас Бог!..

Анка молча смотрела на огонь.

Второй поход Анки
Князь кричал на нее, ругался. Грозил сжатыми кулаками.

А потом якут верхом на лошади с копьем в руке гнал ее домой.

Дрожащая, ослабевшая от голода и страха, она все время шаталась и падала, бормоча молитву.

За всадником плелась привязанная к седлу худая корова, а сбоку болтался навьюченный теленок в корзинке.

— Дай молока попить, господин!.. Не могу больше… — упав в очередной раз, взмолилась она.

Якут молча слез с коня, развел огонь, сварил себе чай и исподлобья смотрел, как Анка сосет молоко из полного вымени коровы.

— Жаль Божьего создания — сгниет, как и вы, — недобро сказал он.


— Глупый Быс! Нет там ничего! — тащила Бытерхай за веревку упрямого бычка. — Пойдем домой… Скоро Анка Лысанку домой пригонит… — ласково уговаривала она нового друга.

Вышла погреться Кутуяхсыт. На жердях сушилки, на плоской крыше юрты лежали вялящиеся впрок рыбы.

— Глаза мои еще увидели Божью тварь, — глядя на Бытерхай с бычком, проговорила она. — А вот Салбан не дожил…

Грегорей бодро косил, когда, оставив корову, подбежала возбужденная Анка.

— Там у городьбы лодка наша… и сети! — закричала она.

Они вытащили лодку на берег, и Грегорей, осмотрев сети, озадаченно взглянул на жену.

Джанга
— Кто бы мог подумать, что он не утонул, — говорила старуха, греясь у огня. — Никому и в голову не пришло, что она его… а?.. Ведьма!

— А может, и утонул. А она только лодку нашла и отдала нам, — предположил Грегорей.

— Ага, и сети туда положила!.. — проворчала Кутуяхсыт.

Горел огонь. Замычала корова.

— Страшно мне что-то, Грегорей — сказала вдруг Анка.

— А можно, я с Бысом спать буду? — спросила Бытерхай, обнимая бычка.

— Нельзя! — резко сказала Анка. — И ночью не оставишь скотины в покое. И корове нужно свое время!

Бытерхай послушно пошла к Джангиной кровати.


Грегорей косил.

Анка возвращалась с городьбы, неся полную корзину рыбы, когда заметила на берегу вторую лодку.

В юрте сидел Джанга, обнимая счастливую Бытерхай, и весело беседовал с Кутуяхсыт.

— Джанга! — воскликнула Анка. — Ты жив?!

— Живу, Анка, дышу… Слава Богу! Вот и к вам пришел, видишь, — улыбался тунгус.

— А где пропадал-то?! Мы-то убивались… Страху натерпелись из-за тебя… Где ты теперь-то? — выпалила Анка, садясь к огню.

— Времени все не хватало… — смутился рыбак, отпивая чай. — Давно навестил бы вас, да вот… рыбу надо ловить… сети, опять, чинить…

— Сбегай, Бытерхай, крикни хозяина! Скажи, Джанга вернулся!

— Ожитой?

— Ожитой… ожитой… — усмехнулась Анка.

— Грегорей! Джанга вернулся! Ожитой! — кричала Бытерхай.

Джанга смущенно улыбнулся.

Помолчали.

— По крайности, хорошо ли тебе? — спросила Анка.

— У вас все-таки лучше, — ответил Джанга уклончиво.


— Как же это случилось?! — радостно спрашивал Грегорей. Они угощали Джангу маслом и соратом.

— Случилось! — решительно отрезал Джанга, жадно отпивая кислое молоко. — Скотина у вас теперь… Много молока дает?

Анка кивнула. Тревога не покидала ее.

— Может, и лучше, что я пропал… Кто знает, была бы у вас тогда скотина?

— А Мергень знает, что мы со скотом?

— Да! — обрадовался вопросу Джанга. — Мы давно видели ее с того берега… Теперь она пробита лежит! Неделю тому вернулась прострелена… Вот здесь. — Джанга показал на правый бок в область печени. — Кровью сильно истекла…

— Здесь? — переспросил Грегорей, показывая на себе.

— Да, должно, помрет… А уж хотела исправиться. — Джанга задумался.

— Скажи, а это ты надумал нам лодку и сети отдать? — попивая сорат, вскользь спросил Грегорей.

— Зачем я? Конечно, я отвез руками, но она сама надумала. «Джанга, — говорит, — зачем нам две лодки? И сетей у нас много. А у них ничего нет… Отвези им, от нас не убудет».

— Пусть бы лучше не отсылала! — вдруг сказала Анка.

— Не говори так! Помрет она… кровью истекла… Прости ей, Господи, всякие прегрешения, — обратился он к образам.


— Хорошо у вас, весело… А у нас теперь грустно, — говорил Джанга, поглаживая корову.

— Эх, паря, остался бы ты лучше ночевать, — уговаривал его Грегорей. — Темно и волна, опять…

— Никак нельзя! Одна она там. Воды ей некому подать. Только бы не померла! Посмотрите… Хорошо будет!

— С утра поплывешь, — уговаривала Анка.

— Джанга, останься, — просила Бытерхай.

— Хорошо у вас, правда! И весело, и скот есть, но никак нельзя, — извинялся Джанга. — Опять вскорости приеду. Соседями будем. А так нельзя.

— Возьми вот. — Анка дала ему берестяной турсучок с молоком.

Джанга кивнул и поковылял к озеру.


В юрте текло. Шум ненастья, несмолкаемая дробь водяных капель, плеск бегущей воды доносились снаружи.

— Хорошо, сено успели скопнить, — говорил Грегорей.

— Худо, что земли не успели на крышу набросать. Не знаю уж, куда и спрячемся, — говорила Анка, глядя на струи воды, текущие с потолка.

— Ничего. Над кроватями сухо. И на стол не течет, — сказала Кутуяхсыт.

— Подожди… Протечет! — сказала Анка. — Пойду сена для Лысанки принесу. И амбар посмотрю. Боюсь, и там прорвет… Рыбу подмочит! — Она набросила накидку коровьей кожи и вышла.

Дождь плотной стеной огородил юрту. Анка закрыла дверь и пошла, нагибаясь под хлесткими порывами ветра.

— Награди ее Господь!.. Сжалился Он над нами, грешными, и послал ее ради облегчения мучений наших… — говорила Кутуяхсыт.

Осень
Текло уже и над столом, когда вдруг открылась дверь и вошел мокрый и грязный Джанга. За ним — сильно исхудавшая, с лихорадочно горящими глазами Мергень.

— Смыло… совсем смыло глину с нашей урасы. Невтерпеж! — неестественно весело сказал рыбак. — Холодище! А у вас хорошо, тепло и сухо!

Мергень молча прошла на свое старое место и бросила узелок с вещами.

Обитатели юрты переглянулись.

Отряхиваясь, Джанга присел к огню.

— Всегда говорил я, что вместе лучше, — смущенно сказал он и виновато улыбнулся.

Наступила поздняя, холодная, сухая рыже-золотистая осень. Джанга возил с острова запасы и складывал амбар.


— Зачем развязали связки сушеной рыбы? — сурово спросила Мергень, входя в юрту.

— Заплесневели совсем… Надо было съесть, — оправдывалась Анка. Она сидела у огня, штопая одежду Грегорея.

— Пусть гниет — не ваше! — мрачно сказала Мергень и села к огню. — Будет с вас, что сетями моими пользуетесь… Пошто навоз не вынесла? — прикрикнула она на Бытерхай.

Та испуганно побежала за лопатой.

— Сети-то наши были! — вдруг сказал Грегорей.

— Были, да сплыли! Разве получили бы вы их, если б я сама не отдала? — сказала она, протягивая к огню руки. — Ведь приходил ты за ними, Грегорей, — усмехнулась Мергень.

Наступила тяжелая пауза. Вбежала Бытерхай с лопатой и принялась выносить навоз.

— Дай иголку, — сказала Анке Мергень, снимая кухлянку.

Анка недоуменно подняла глаза. Мергень взяла у нее из рук иголку и села к огню, осматривая одежду.

Анка вышла на двор.

Джанга таскал припасы в амбар. По ее глазам, наполнившимися слезами, он догадался.

— Простите вы ей, — просто сказал он. — Совсем уж исправиться хотела, да в печень ее железом ткнули. Известно — от печени злость… Погоди, лето придет, на остров опять уйдем себе.

— Не знаю, как и до лета дотянем…


— Чего они все молчат? Чего не разговаривают? — спросила Мергень Джангу, который свалил у камелька принесенную охапку дров.

— Эх, ведь и я не могу здесь с тобой по душе говорить. Не так бывало у нас на острове… Людей много, а сердце не любит ушей.

— Меня, скажи, не любят! Скука! Хуже, чем в тундре! — зло сказала она.

— А ты пожалей, пожалей их — сразу полегчает! Я всегда так делаю.

— Ты бы и бревно любил, если б соседей не стало…

— Летом на остров укочуем, — шепнул Джанга и неловко приобнял ее.

— Кто знает, что до лета случится? Зима длинная! — Она брезгливо отстранилась. — Может, ноги твои совсем отвалятся…

Она встала и вышла из юрты.

Здесь, несмотря на позднее время, кипела работа. Бытерхай подносила навоз и помогала Анке смешивать его с глиной. А Грегорей обмазывал этим раствором стены юрты.

— Навоз подсохнет и весной будет гореть от солнца. Лучше, как раньше, щели мхом законопатить, а сверху глиной! — решительно сказала Мергень. — А корову я бы совсем выбросила вон из юрты! Нет у нас ни ямы, ни желобов! Будет вечная сырость и вонь.

Из юрты вышел Джанга и испуганно уставился на нее.

— Пусть скотоводы строят хлев для своей скотины! — обращаясь к нему, сказала она.

— Ты чего?! — только и смог вымолвить он.

— Из-за одной коровенки нельзя, чтобы люди задохнулись! — сказала она и ушла в юрту.

Ошалевшие от этой тирады прокаженные смотрели на Джангу. Он виновато развел руками и посмотрел на них.

— А что, Грегорей, давай построим! Может, и лучше, — вдруг спокойно сказала Анка.

— Построим! Конечно, построим! — обрадовался Джанга. — Завтра же с Грегореем начнем столбы рубить, бревна таскать! Конечно, построим!


Заканчивалась осень. Мелкие лужицы уже не оттаивали днем, хотя солнце еще грело.

Смастерив нехитрый остов маленькой юртенки, Джанга обставлял его кругляками, а Грегорей, закончив покрывать жердями яму для скотины, мастерил в углу возле камелька лавку.

— Мы с Анкой, наверное, сюда переберемся, — как бы невзначай сказал Грегорей.

Джанга промолчал, укрепляя очередное бревно.

Грегорей быстро взглянул на него.

— Ты, Джанга, не обижайся. — Он прекратил работу и посмотрел на Джангу. — Заживем как соседи! — сказал он неестественно бодро.

— А я хотел, чтоб все вместе, как раньше, — сказал Джанга, не прекращая работы.

— Ты не обижайся…

— Давай… Снег скоро… — сказал Джанга.

По двору носился бычок. Бытерхай затыкала стены большой юрты мхом.

Анка пригнала корову.

— На крышу надо будет сена набросать, — устало сказала она.

Мергень поставила на землю корзину с рыбой и посмотрела на работающих мужчин.

Любовь
Снег накрыл землю. Две похожие, но разные по размеру юрты стояли рядом. Две струйки дыма поднимались вверх.

Бытерхай через низенькую обшитую кожей дверь с трудом протолкнула внутрь корову и сама едва протиснулась мимо нее и Быса к камельку, где в страшной тесноте жались Анка, Грегорей и Джанга.

Джанга весело пел якутскую песню. Время от времени Грегорей хрипло подхватывал.

Анка налила Бытерхай чаю с молоком.

В большой юрте у огня сидела Мергень. Глаза ее лихорадочно блестели. Тихо стонала Кутуяхсыт. Снаружи доносилось пение.

Мергень встала и вышла наружу. В маленькой юрте смеялись. Тонко звенел голосок Бытерхай.

Мергень подошла к крошечному окошку и, постояв мгновение, крикнула:

— Джанга! Бытерхай! Спать пора! Хватит зубы скалить-то! Завтра опять на работу с полудня!

— Идем, идем! — испугался Джанга. Весело улыбнулся, махнул рукой и протиснулся к двери, подталкивая перед собой Бытерхай.

— Прытка она других на работу гонять! — прошептала Анка.

— Пусть ее! — весело прошептал Грегорей. — А хорошо, что мы сюда перебрались. У меня в костях полегчало.

— А дальше что? — тревожно спросила Анка, держа руку на огромном животе.

— А убьют ее, потому как не оставит она воровать. Убьют ее, а мы останемся с ее богатством…


— Забываешь меня! Оставляешь одну!

— Что ты, Мергень… — оправдывался Джанга. — Просто ты молчать любишь, а я страсть люблю разговаривать. И как я могу забыть мою красавицу. — Джанга игриво обнял ее.

Она брезгливо оттолкнула его руку.

— Видишь, какая ты! Ни себе, ни людям, — обиделся Джанга.

— Скажи им, пусть завтра же перебираются в общую юрту! — вдруг сказала она. — Иначе корову выгоню или зарежу! А домишко сожгу! Пусть сейчас, завтра же перебираются!

— Нет… Этого я им сказать не смогу! — испугался Джанга.

— Тогда хочешь, сейчас сожгу! — решительно сказала она, и по тому, как вспыхнули ее глаза, Джанга понял, что она не шутит.

— Скажу, ужо скажу! — примирительно сказал он. — И что ты за баба? Никогда не понять человеку женщины… — проворчал он.

— Молчи и проваливай! — просто сказала она.


Джанга тихонько посапывал на своей прежней лавке рядом с Бытерхай. Только теперь она не прижималась к нему.

Мергень не спала. Она слышала, как в последний раз простонала Кутуяхсыт. Мергень встала и подошла к ее лавке.

Старуха лежала вытянувшись с открытыми глазами и ртом.

Мергень не стала никого будить и тихо вышла из юрты.

В соседней юрте светилось крошечное окошко, поднимался дымок, и было слышно, как Анка что-то весело говорила. Засмеялся Грегорей.

Мергень постояла, зашла в юрту, взяла из камелька горящую головешку, вышла наружу и просто воткнула ее в сено, наваленное на северную стену маленькой юртенки. Затем взяла полено и тихонько приперла дверь.

Когда сено разгорелось и послышалось тревожное мычание, она вернулась в юрту и легла.

Снаружи доносились крики.

Первым проснулся Джанга.

— Горит! — воскликнул он и выскочил наружу.

— Горит! — закричала Мергень и выбежала за ним.

Юрта горела. Джанга бросился к двери и выбил полено. Корова ринулась в освободившийся проход, задела коленями за высокий порог, упала и закрыла собой выход. Гудел огонь, валил дым. Внутри бились и кричали люди.

Джанга пробовал вытянуть Лысанку за рога, за ноздри, но скотина только вытягивала шею и жалобно мычала.

Бытерхай бегала вокруг и плакала от страха и бессилия.

Корова в последний раз рванулась вперед, но силы изменили ей, и животное, ударившись грудью об косяк, вывалило дверь. За дверью рухнула вся стена, придавив корову и Джангу, который пытался через нее пролезть внутрь.

— Грегорей! — закричала Мергень и с безумным взглядом бросилась в огонь. Черные клубы смоляного дыма поглотили ее. Рухнула юрта.

Бытерхай уже не бегала. Она стояла и смотрела. Пламя отражалось в ее высохших, пустых глазах.


Она не чувствовала холода, хотя юрта уже едва тлела. Она стояла там же, глядя на обгоревшие тела людей и животных, а потом пошла на непривычный звук.

Она нашла Анку чуть в стороне от пепелища. Верхняя часть ее была завалена бревнами и землей с крыши. Между раздвинутых ног что-то копошилось и кричало.

Бытерхай наклонилась и подняла красное, скользкое существо с длинной пуповиной.

Бытерхай

В юрте она обмыла ребенка изо рта, как это делала Анка с ребенком Мергень, затем спеленала в свою чистую, припрятанную на праздник рубашку.

Потом она села и прижала его к себе, как это делала Мергень. Но груди у нее не было. Заплакал ребенок.

Бытерхай положила его на кровать и прошлась по юрте.

Вытянувшись, с неестественно открытым ртом лежала Кутуяхсыт.

Бытерхай осмотрела запасы, хранившиеся в юрте, и нашла берестяное ведро с остатками молока. Она перелила молоко в зеленую бутылку из-под водки, оторвала от своего платка полоску ткани, свернула его в виде пробки и закупорила горлышко. Вскоре ткань пропиталась молоком, и Бытерхай поднесла бутылку ко рту ребенка. Он жадно схватил губами кончик материи и принялся сосать.

Бытерхай уснула.

Проснулась она от постороннего шума снаружи. Ребенок спал.

Бытерхай порывисто выскочила наружу и остолбенела. На пепелище орудовал медведь. Он развернулся на звук и посмотрел на девочку.

Бытерхай захлопнула дверь, вернулась на кровать, взяла ребенка на руки и прижала к себе.


Утром сытый медведь спал в тени.

Бытерхай осторожно открыла дверь и вышла, держа в руках ребенка. За плечами висел дорожный мешок.

Она прокралась мимо пепелища и спящего медведя.

Заплакал ребенок.

Медведь проснулся и принюхался.

Стараясь не бежать, Бытерхай быстро шла к реке.

Медведь не спеша ковылял за ней.

Почти выбежав на берег, Бытерхай увидела лодку. Лодка, присыпанная снегом, лежала вверх дном.

Перевернув ее, Бытерхай сняла мешок, положила внутрь ребенка и стала толкать лодку к еще не до конца замерзшему руслу. Лодка поддавалась с трудом, но по льду пошла легче. Вдруг тонкая кромка льда подломилась, и лодка легко соскользнула в воду. Подхваченная стремительным течением, она быстро заскользила вдоль белых берегов.

Бытерхай оглянулась.

Медведь не спеша шел к ней. Позади была река.

Она встала на колени, быстро развязала мешок и достала патефон. Отпустив пружину, она опустила головку на стоявшую там пластинку. Грянула музыка.

Медведь испугался и сел.

Они сидели и испуганно смотрели друг на друга.

Лодка плыла. Мальчик не плакал. Он сосал молоко и смотрел в небо.

Лодка вошла в устье большой реки, впадающей в огромный Ледовый океан.

Война

Под любительские кадры чеченской хроники о зверствах российских солдат в первой и второй кампаниях идут титры фильма. Они сопровождаются патриотической песней об отважном чеченском народе. Песня исполняется на гитаре бородатым парнем в камуфляже.

В маленькой камере без окна на фоне стены, выкрашенной темно-зеленой краской, сидит молодой светловолосый парень с усталым лицом. Одет он в тюремную робу, плечи опущены. Говорит неспешно, тихо, но разборчиво, время от времени поднимает на нас голубые глаза — ясные, несмотря на синие круги бессонницы, и курит.

— Фамилия Задоломов. Зовут Иван. Михайлович, по отцу если… А его — Джон. Так что мы как тезки вроде. Познакомился, значит, я с ним летом 2001 года. Я тогда второй месяц уже сидел в ауле Верхний Исхой у Аслана Гугаева… Это полевой командир у них там мелкий. Из наших его тогда и не знал никто — какой он командир… Но у них там много таких: набрал в горах двадцать парней без мозгов, раздал автоматы и объявил себя полевым командиром… Нас там трое тогда сидело. Я, Федька и еврей один, коммерческий, из Владикавказа, кажется… Семеном звали… — Парень затягивается и делает паузу. — Да, это… мы с Федькой тогда дрова пилили, когда их на грузовике привезли… С ними еще наших двое было…


Изображение на любительской видеокамере неловко проследило за крытым грузовиком и, выпустив его, остановилось на двух оборванных бойцах, которые пилили дрова. Один из них был тот самый светлый рассказчик Иван, только заросший и худой.

Крытый грузовик медленно вполз по узкой горной дороге в небольшой населенный пункт с древней каменной башней в центре и остановился рядом с чем-то вроде площади.

Еще до остановки из кузова посыпались возбужденные чеченцы с автоматами. Они громко разговаривали, разминая затекшие члены. Один из них помог вытащить избитого прапорщика — крепкого парня лет двадцати восьми со связанными за спиной руками. На нем клочьями висела форма. Голова была разбита, глаз заплыл, но держался он хорошо. За ним вытолкнули совсем мальчишку. Ему не было и двадцати. Он попытался удержаться на ногах, но упал в пыль. Затравленно озираясь, он старался встать, но мешали крепко перетянутые за спиной руки. Бородатый чеченец с автоматом что-то сказал ему и засмеялся. Их не били. За ними вытолкнули перепуганных мужчину и женщину лет тридцати в гражданском. Женщина тоже упала. Чеченец поторопил ее, сильно пнув ногой. Мужчина, боясь удара, инстинктивно отпрянул. Их быстро отогнали в сторону.

Жители аула, подгоняемые бойцами, потихоньку стекались на площадь с полуразвалившимся памятником воинам, погибшим в ВОВ, в центре.

Возле одного из тесно стоящих маленьких домов в ста метрах от происходящего двое грязных солдат лет двадцати, которых мы видели на плохом видеоизображении, пилили дрова. Их загорелые тела кое-как прикрывали остатки военной формы. Головных уборов уже не было. Они напряженно посматривали в сторону машины, но работы не прекращали. Они были скованы между собой цепью. Цепь проходила через железные обручи, надетые вместо солдатских ремней. Ноги были схвачены кандалами. Дрова они складывали в старый разбитый пазик без колес, служивший сараем.

Привезенных военных вывели на «лобное место» в нескольких метрах от памятника. Из кабины грузовика легко выпрыгнул чеченец, поправил автомат и принял у подошедшего отличную цифровую видеокамеру последней модели. Мирные жители молча встали полукругом. Мальчишки от восьми до тринадцати лет во главе с маленьким Джохаром отрабатывали на прапорщике удары каратэ. Один из ударов пришелся в пах, и прапорщик упал на колени.

Иван перестал пилить и вытер пот. Мимо не спеша прошел Аслан. При его приближении люди расступились. Боевики приветствовали его как командира. Один из них окриком отогнал мальчишек. Те послушно отступили, предварительно пнув солдата.

Гражданские пленники, затравленно озираясь, жались к каменному дувалу. Их никто не охранял.

Чеченец с камерой начал снимать. Сначала Аслан обратился с речью к жителям аула. Они молча слушали, некоторые кивали.

Потом он повернулся к прапорщику и что-то сказал. Прапорщик ответил и плюнул под ноги.

С того места, где стояли Иван с Федькой, слов было не разобрать.

Сзади к прапорщику подступил чеченец, на ходу вынимая десантный нож, и быстро перерезал ему горло. Прапорщик сразу упал.

— Гады, — прошептал Федька. Было видно, что он напуган.

Иван молча смотрел.

Аслан обратился к молодому солдату. Тот стал что-то быстро говорить, заплакал и упал на колени. Аслан слушал, потом кивнул боевику.

Боевик ударил мальчишку сзади ногой в спину так, что тот ткнулся лицом в пыль, затем наступил тяжелым ботинком на шею, вынул нож и умелым движением быстро отсек мальчишке голову. Обезглавленное тело обмякло.

Боевик поднял голову солдата на вытянутой руке, обернулся и два раза выстрелил в воздух.

Аслан пошел обратно. Чеченец продолжал снимать. Жители стали расходиться. Проходя мимо наших солдат, Аслан улыбнулся. Те быстро отвернулись и молча принялись пилить.


Звякнула щеколда, и свет широкой полосой ворвался в полутемный сырой подвал. Высокий, худой, явно близорукий и какой-то нелепый человек, сидевший напротив входа, прищурился и прикрыл глаза. Невзрачная женщина неопределенного возраста тоже инстинктивно посмотрела наверх, где в проеме появились Федька с Иваном. Отстегнутая цепь висела на Федьке.

— Сматрэт вниз! — крикнул охранник, открывая решетку.

Только один из троих быстро опустил глаза. Новенькие продолжали смотреть.

Взяв у чеченца кувшин и муку, солдаты полезли вниз по грубой цементной лестнице. Привычно преодолев высокие, неудобные для спуска в кандалах ступени, Иван протянул худому муку.

— Я требую связи с британским консулом! — безо всякой надежды на успех крикнул тот охраннику по-английски.

— Чиво хочит? — спросил охранник сверху.

— По-английски чего-то, — уверенно сказал Иван. — Ведро забери, воняет!

Охранник молча закрыл решетку и накрыл крышкой. Стало темно. Лишь узкая полоска освещала другой угол, где сидел сильно избитый мужчина в еще не успевшем обтрепаться костюме.

— Кто стрелял? — испуганно спросил он, поднимая глаза.

Звеня цепью, Федька протянул ему кувшин и подставил ладошки под муку. Иван стал насыпать.

— Наших двоих убили, — сказал Федька.

— Англичане или кто? — спросил Иван, насыпая муку.

Мужчина не ответил.

Иван быстро глянул на него через плечо и протянул муку. Тот подставил ладошки.

— They cut his head off, — сказал он, доверчиво глядя Ивану в глаза.

— И не такое бывает, — сказал Иван и сел.

Все молча жевали, передавая друг другу кувшин с водой. Еврей не ел. Он подавленно смотрел на муку, которую держал перед собой. Руки едва заметно дрожали.

— Скоро и нас… — как-то жалобно сказал он.

Женщина быстро взглянула на него и отвернулась.

Остальные просто не реагировали.

— Иван, — сказал Иван и два раза ткнул себя в грудь.

— Джон, — сказал мужчина и посмотрел на спутницу. Она промолчала. Он выждал паузу и тихо сказал Ивану: — Маргарет.

Федька облизывал ладошки.


— Она мне не понравилась тогда. Высокомерная такая… Молчит все время, не смотрит даже. Я сначала не понял, что она просто стесняется… И этот сначала дохляком показался… — говорит Иван. — В яме когда сидишь, там каждый за себя — жрать охота и бьют все время. Хотя он ничего… все-таки о ней заботился… Как у них там это… джентльмен. — Иван устало улыбается. — И ко мне он как-то сразу… Из-за английского, наверное… Я ведь еще в Тобольске компьютерную школу закончил, и там уже Аслану по интернету новости доставал. Сами-то они не врубаются. А телевидения у них в горах нет… Там вообще ни хера нет…


— …и еще многих кроме него. Я вас, черножопых, давил и давить буду, потому что вы враги моей Родины, — с трудом сказал прапорщик и презрительно плюнул кровью. Вблизи было хорошо видно его изуродованное лицо. Единственным заплывшим глазом он жестко смотрел на кого-то, стоящего за камерой. Из-за его спины быстро появился чеченец, сверкнул нож, что-то булькнуло, и прапорщик упал. Камера неловко проследила за падением.

В небольшой скупо обставленной комнате горел традиционный для горцев камин. За простым деревянным столом сидел Аслан. Перед ним стояла тарелка с остатками ужина. На другом конце стола сидел Иван. Большой суперсовременный телевизор SONY и видеомагнитофон странно смотрелись в более чем скромной обстановке. Странность усугублялась спутниковым телефоном и очень хорошим ноутбуком с жидкокристаллическим монитором, стоявшим перед Иваном. За окном было темно.

Аслан аккуратно закончил сворачивать косяк и с удовольствием закурил.

— Не убивайте, пожалуйста, не убивайте… — просил мальчишка. — Я… я не виноват… я не убивал никого… я только прибыл… пожалуйста… не убивайте… у меня мама одна… я, я все, что хотите, сделаю… я… — сзади подступил чеченец с ножом, Иван отвернулся.

Аслан выключил магнитофон и потянулся.

— Эх, устал, слушай. Никак нэ атдахну. Вайна идет, — немножко рисуясь, сказал он и передал Ивану косяк. Тот затянулся.

— Когда кончится? — спросил Иван.

— Кагда все рускиэ на Сэвэре жыт будут. Вы жэ бэлыэ. У вас там Бэлоэ море. А мы чорныэ. У нас и морэ Чорноэ. — Аслан засмеялся.

Иван брякнул цепью и передал Аслану косяк.

— Пацанов за что? — спросил он.

— А, я этова куска тры годы ыскал. Трыдцат тысяч доллары сваи атдал, штобы найты, — самодовольно сказал Аслан. — Он брата моиво растрилял. Я иво в Ростови нашол. Он ищо много мусульманин прававерный убивал…

— А салагу? — Иван кивнул на темный экран.

— А!.. Каму такой нужин, слушай… За водкай пашол. Вайна. А он пост бросил. Харашо это, а? Иван? — Аслан передал косяк.

Иван мотнул головой и затянулся.

— Вот. — Аслан настроился порассуждать. — Всэ делютса на пастухов и баранов. Тэ, што дают сэбя пасты и рэзат, — бараны.

— Русские… — сказал Иван и передал косяк.

— Ест срэды вас люды, — миролюбиво сказал Аслан. — Я пад Вирхаянским на зоне видэл аднаво. В законе. Сильный… Как нохча. Эсли б такие Расией управляли, магли бы вайну пабэдит… Но такие мала у вас. Ви глупый и слабый. И правят вами дураки. Украина атдалы, Казахстан… Полстраны отдалы проста так. Скора Дальний Васток китайц заберот. Вот ви с нами воюетэ, а у меня в Москвэ гастыниц, тры рэстаран и четырэ брыгады в Питер, Москва и Самара. Я рускых дою, как коз, а они мнэ ище дэнги из бюджет дают. А?

Иван промолчал. Аслан затянулся, но косяк не передал.

— Знаиш, пачиму ты плоха ваюиш? Нэ знаишь! Эта патаму что ты нэ за Родина ваюиш! А ваюеш ты, патаму что прыгнали тэбя, как баран. А вот я… я прэдкав сваих до сэдмова калена знаю. Я — патомак мюрида Хаджи Бэка. Он ишо сто пидисят лэт назад вас рэзал. Эта мая зимля, и я буду чистит ие от сабак нэвэрных, пока ни адново русскава до Валгаграда нэ будит. Понил?

Иван кивнул.

Аслан улыбнулся и подошел к окну. Там группа бойцов готовилась к третьей молитве.

— Аллах акбар! Аллах акбар! — красиво пели они.

— Ну што там пра нас пишут? — не оборачиваясь, спросил Аслан.

— Слышь, Аслан, скажи своим, чтоб по голове не били меня, ладно… Это ж интернет, здесь думать надо… и по-английски много…


Горное утреннее солнце резануло уставшие от темноты глаза, когда открыли люк.

Охранник просунул лестницу. Спустились двое чеченцев. Один держал доску, похожую на кухонную.

Первый положил доску на пол.

— Иды суда, — просто позвал он еврея.

Второй подошел и так же просто потянул его за волосы.

— Я заплачу… Заплачу, — воскликнул еврей.

— Па законам шариата атнимат дэнги у иврэив на видэниэ далнэйшых баевых дэйствий щитаитса законным, — читал Аслан сверху по мятой бумажке.

Еврей вырывался, когда его вытащили на середину подвала. Стоящий там схватил его за руку, а второй два раза сильно пнул по голове. Еврей все понял и извивался, как уж.

— И пака ви нэ будите платыт, ми будим атризат вам палцы, — закончил читать Аслан, развернулся и ушел.

— Я заплачу! — кричал еврей.

Но чеченец уже привычным движением втянул его ладонь на доску, приложил к указательному пальцу нож, положил на нож другую доску и быстро ударил по ней молотком. Еврей закричал. Чеченцы полезли наверх, забрав инструменты и палец.

Еврей продолжал кричать.

Обитатели зиндана молча жались к стенам. Только Маргарет сидела, зажав руками уши.


— Я пытался перевести им, что сказал тогда Аслан, но Джон не понял. Тогда я просто сказал, что они евреев не любят… Можно мне еще сигаретку? — Иван тянется к столу, берет сигарету и прикуривает. За столом сидит человек и внимательно слушает. Рядом с ним видеокамера на штативе. — Про евреев он сразу понял, — продолжает Иван, — а что все это для него делалось… что готовили его… Чё там Аслану эти Семеновы семьдесят штук… — Иван машет рукой. — Ему ведь месяц ничего про выкуп не говорили. Они как… одних бьют, других пугают. Им главное сломать человека, чтобы он сам отдал. Что-что, а сломать они умеют… — Иван затягивается. — Ну, а потом нас увезли…


Их выводили по одному, и каждый прикрывал глаза рукой. Вывели всех, но еврей с завязанной тряпкой рукой до грузовика не дошел. Двое боевиков уверенно подтолкнули его в противоположную сторону. Он беспомощно оглянулся.

— Куда этого? — спросил Иван, первым подойдя к грузовику.

— Пра сэбя спрасы, — сказал чеченец, сильно пнул его и надел на голову мешок.

За ним последовали остальные.

— Это нарушение прав человека! — испуганно заявил Джон по-английски.

Чеченец не возразил, больно ударил его и натянул мешок.

— Маргарет! — крикнул Джон, но вместо ответа получил еще пинок.


Ехали молча. Грузовик сильно трясло. Время от времени кто-нибудь из охранников что-то говорил по-своему.

— Маргарет! — тревожно позвал Джон.

— I’m ОК, Джон! — отозвалась она из глубины машины.

— Малчи, сука! — сказал сидящий напротив чеченец и несильно стукнул ее по голове.

— Это нарушение прав человека, — затравленно сказал Джон.

— Што хочит? — спросил чеченец.

— Пить просит, — сказал Иван.

— Пуст тэрпит, — сказал чеченец.

— Заткнись, Джон, — перевел Иван.

— Куда они нас везут? — спросил Джон.

Иван промолчал. Чеченец просто так передернул затвор. Джон вцепился руками в коленки.

Маленький горный аул, поместье на одну семью, прилепился к горе и, казалось, с трудом удерживался от сползания в бурную реку внизу. По единственной очень узкой дороге, минуя хорошо укрепленные пулеметные гнезда, вполз грузовик.

— Во окопались, — с облегчением сказал Федька, когда с него сдернули мешок.

Иван молча осмотрелся.

— Молчи. Делай, что говорят, — тихо сказал Иван напуганному дорогой Джону, который нервно озирался.

— Зачем нас сюда привезли? — спросил Джон.

Иван сурово посмотрел на него и пошел за охранником.

— Маргарет! — позвал Джон.


Их поместили в тесный зиндан, похожий на огромный кувшин, закопанный в землю, с узкой горловиной и аккуратно выложенными камнем расширяющимися книзу стенами. Сверху он был забран сваренной из арматуры решеткой, запертой на замок. Вниз спустили трехметровую деревянную лестницу.

В яме, на земляном полу, покрытом соломой, облокотившись о стену, полулежал мужчина лет тридцати с худым изможденным лицом. На нем висели остатки офицерской формы без погон.

— Я люблю тебя, Мардж, — шептал Джон Маргарет, встав на колени и нежно держа ее за руку. — Мы выберемся. Мы обязательно выберемся. Я обещаю тебе.

Маргарет грустно улыбнулась.

— Давно чалишься? — спросил Федька, присев на корточки, когда убрали лестницу.

— Капитан Медведев. Доложите по форме, — тихо сказал мужчина.

— Чего? — не понял Федька.

— Доложите по форме, — повторил мужчина.

— Да ладно тебе, — сказал Федька и сел.

— Ну-ка, смирно! — властно скомандовал капитан и подтянулся на руках вверх по стене.

Маргарет перестала улыбаться и посмотрела него. Ее можно было бы назвать некрасивой, если бы не большие умные глаза.

Федька недоуменно встал.

— Кто такой? — тихо, но жестко спросил капитан.

— Рядовой Кулик, — сказал Федька и посмотрел на Ивана. Капитан тоже перевел глаза.

— Старший сержант Задоломов. Захвачен в плен десятого октября двухтысячного года во время боя на дороге от Алхан-Юрта к Урус-Мартану при транспортировке продовольствия, — четко доложил Иван.

— А эти? — Капитан кивнул на Джона.

— Это коммерческие. Артисты из Англии. В Грузию приехали на гастроли в театр. Джон, что вы в Грузии играли? — спросил Иван по-английски.

— Шекспира, — сказал Джон, повернулся и начал декламировать.

— Ну, в общем, артисты… — перевел Иван. Джон замолчал.

— Вольно, — тихо сказал капитан. — Нельзя расслабляться, ребята. Война идет.

Видно было, что он устал. На лбу выступили капельки пота.

— Спина, товарищ капитан? — спросил Иван, присев на корточки.

— Контузия и осколочное в позвоночник.

— Давайте посмотрю. Федька!

— Как было? — лаконично спросил капитан, пытаясь повернуться.

— Да как… Мы на броне сидели… Он НУРСом прямо сквозь Кита, бойца с моего отделения… Я уж потом понял, когда очухался… Кто в «коробочке» был, тем всем хана… Так что повезло… — Иван улыбнулся.

— Повезло… А отделению твоему? — жестко глядя через плечо, спросил капитан.

— Так контузило меня, как и вас, товарищ капитан… — Улыбка сбежала с лица Ивана. — И пуля вот сюда… — Иван обиженно показал на бедро, до сих пор перемотанное грязной тряпкой поверх камуфляжных брюк.

— Ладно, сколько прослужил? — спросил капитан.

— Да две недели до дембеля оставалось, — махнул рукой Иван.

Вдвоем они перевернули капитана, и Иван принялся разматывать тряпки, некогда бывшие рубашкой. Подошла Маргарет и принялась помогать.

— А этот? — сжав от боли зубы, спросил капитан.

— Салага… первогодок, — приподнимая капитана, выдавил Иван.


— Капитан Медведев был, конечно, мужик, — с чувством говорит Иван. — Это сразу все поняли. Такого не сломаешь, не собьешь. Были бы у нас все командиры такие… Во бы армия была! — Иван делает паузу. — Мы все почувствовали его силу, уверенность, что ли… защищенность… Вот он лежит, встать не может, а у тебя уверенность внутри. Командир!.. А Маргарет, так сразу влюбилась. Я еще тогда понял…


Моросил дождь. Охранник не закрыл крышку. Прикрыться было нечем. Мокрый Джон подавленно сидел в дальнем углу. Маргарет делала упражнения.

— Я думаю, это где-то здесь, — сказал капитан.

— А мне показалось, что нас дольше везли, — оживленно сказал Федька.

— Нет, — Иван помотал головой. — Не быстрее 25–30 в час ехали. И в гору опять…

— Это перевал. Здесь где-то… — Отбросив солому, капитан обвел пальцем круг на карте, грубо нарисованной на мокрой земле. — А пулеметные гнезда какие… Я думаю, они дорогу в Грузию контролируют. Эх, знать бы, что за река… — Капитан затер карту рукой.

— И что толку? — спросил Федька.

Капитан жестко посмотрел на него, плотно сжав губы.

— Жрать охота, — испуганно сказал Федька, почесал голову и отвернулся.

— Надо заниматься, — строго сказала Маргарет капитану.

Иван перевел.

Капитан устало улыбнулся ей, лицо смягчилось, потеплели глаза. Она присела рядом и принялась показывать упражнения.

Иван с Федькой отсели.

— Чё он? — спросил Федька.

Иван не ответил и повернулся к Джону.

Сверху выглянул охранник и с интересом наблюдал за упражнениями Маргарет.

— Не заплатят они два миллиона фунтов! — с отчаянием сказал Джон.

— Зря ты ему сказал, что фунт больше доллара.

— Что? — не понял Джон.

— Он не знал, — сказал Иван.

Охранник оглянулся. В аул въехали джип Аслана и УАЗ.


— …ну делай что-нибудь, Марк! Они же нас не отпустят!.. — кричал Джон в трубку спутниковой связи. Иван переводил, прижав к уху телефон.

— Говорит, два миллиона не собрать, даже если все продать… эээ… не понял… говорит, правительство не будет платить… Продолжают переговоры с русскими… — напряженно вслушиваясь, тихо говорил Иван.

— Какие переговоры, Марк? Мы уже два месяца не мылись. Мы в яме сидим. Найди деньги! Маргарет не выдержит, Марк! Ты понимаешь?!. — кричал Джон.

— Говорит, все делает… — переводил Иван слова Марка.


— Ладна, хватит. — Аслан раздраженно прервал связь. — Полчиса адно и то жи.

Джон положил трубку и сел, затравленно глядя на Аслана. В местной резиденции Аслана было жарко, горела печь. За открытым окном маячил охранник.

— Кто ана иму? — задумчиво спросил Аслан.

— Невеста, — сказал Иван, сразу поняв, что он о Маргарет.

Джон настороженно прислушивался к разговору, надеясь уловить знакомые слова. Он все еще был возбужден разговором.

— А нэ врот?

— Не, не врет.

— Спрасы, сабрал бы он два миллион? — после паузы спросил Аслан.

Иван перевел. Джон поспешно кивнул.

— Yes. — Джон уверенно кивнул еще раз.

— Скажи, баба у миня астанитса. Ровна чириз два мэсиц он пиридаст мнэ два миллион фунты… А если нэт, так мы ее всэ вмэстэ ибат будим двэ нэдэля, а патом я башка ей атрежу на хуй. Так скажи. — Аслан говорил внимательно глядя на Джона.

— Чего ругаешься? Тебе же шариат запрещает.

— Па-русски гаварыт все равно што ругатса. Для Аллаха всэ ваши слава адинакавые. Пиривады.


— Я не верил, что он отпустит. Не по-чеченски это… Мудрено больно… Да и любят они так издеваться, скажут: послезавтра тебя отпустим. В речке помоют. Сидишь два дня ждешь, готовишься… — Иван замолкает, вспоминая. — В общем, знал я и подвоха ждал…


— Давай, што там? — нетерпеливо кричал охранник, спустивший лестницу.

— Это не приказ… Так, просьба солдатская… — тихо говорил капитан.

— Товарищ капитан… — укоризненно сказал Иван.

— Адрес не забыл?

— Все сделаю, если раньше вас выберемся, конечно. — Он улыбнулся и крепко пожал капитану руку.

— Я вытащу тебя! Я обещаю, Маргарет! Помни, я люблю тебя! — кричал Джон сверху.

— Take care, John! — крикнула Маргарет.

— Маргарет, пока, — сказал Иван и полез наверх.

Джон еще что-токричал ей сверху, но он был уже где-то далеко, слов было не разобрать.

На самом верху Иван обернулся.

Капитан полулежал, как и в первый раз. Маргарет молча стояла рядом. По щекам текли слезы.


В грузовике молчали. На головы были надеты те же плотные мешки, и дышать было трудно. Так же сильно трясло, только ехали быстрее.


Джон, Федька и Иван молча сидели на земле, обопрясь о стену дома. На ногах кандалы, но руки связаны не были. Проходившие мимо местные жители даже не поворачивали головы. Подошел маленький Джохар с мальчишками. Пнули Федьку и стали плеваться. Женщина отогнала их. Над поселком низко пронеслись штурмовики и сбросили ракеты. В нескольких километрах от аула загрохотали взрывы.

Когда их гнали к машине, Аслан вяло подозвал охранника с Иваном к стоящему неподалеку джипу. Шумела река.

— Все думаю, атпускат тэбя или нэт, — лениво сказал он Ивану. — Бакшиш с тэбя сапсэм плахой. Дэнги за тибя нэт… А кто интернет хадыт будит?

— Капитан, — серьезно сказал Иван.

Аслан засмеялся шутке.

— Я знаю, что ты на писмэ адрис нэ тот пысал.

— Ты говорил. — Иван опустил глаза, оглянулся и снова посмотрел на Аслана.

Чувствовалось напряжение. Иван знал, что все еще может произойти.

Аслан испытующе смотрел на Ивана, наслаждаясь моментом.

— Ладна, скажи там пра капитана. Я устал ужэ. Жалка убиват. Я за ниго пидисят тысач платыл. А если плимяник нэ выпустят, кто мнэ дэнги атдаст? Скажи, ищо мэсиц жду, и все.

Иван кивнул.

— Как думаиш, этат дэнги сабирет? — серьезно спросил Аслан.

Иван пожал плечами.

— Думаю, соберет. Жениться хочет.

— Скажи, пуст считаит с сэгодна. У ниго два мэсиц ест. А то нэ на ком женытса будит. — Аслан засмеялся. — Все. Больши нэ прихады к нам. Втарой раз нэ атпущу.

Иван кивнул.

— А как он деньги передаст? — спросил Иван.

— Захочит — пиридаст. — Аслан махнул рукой, и Джона быстро подвели. — Пусть тилифон даст. Я пазваню.

Иван перевел.

— На, атдай иму. — Пока Джон писал, Аслан протянул Ивану кассету без коробки. — Пуст пасмотрит… патом.

— Все хотел спросить тебя — а среди англичан люди есть? — спросил Иван, беря кассету.

— Нэт.

Ехали на бывшем милицейском УАЗe в зарешеченной кабине. Мешки сняли. Федька возбужденно заглядывал в окна.

— Не, не в Грозный везут, — сказал он.

— Они террористы, Иван. Их надо судить, — сказал вдруг Джон. Это вообще была его манера говорить. Неожиданно и вне всякой связи с происходящим.

Иван кивнул.

— Аслан просил сказать, что срок пошел с 30 августа.

— Он не посмеет. Это территория России. Ваша Секретная служба должна освободить капитана! — воскликнул Джон.

Иван посмотрел на него.

— Ты соберешь деньги? — спросил он.

— Не знаю, — подавленно ответил Джон.

— Зачем сказал?

— Не знаю.

— Не, точно не в Грозный, — возбужденно сказал Федька.

— Не суетись. Сейчас остановят машину и расстреляют. Знаешь же Аслана, — спокойно сказал Иван.

— Заткны рот, — сказал охранник и по привычке ударил Ивана по голове.

Федька скис, но продолжал выглядывать.


— Он отпустил нас. Я не знаю почему… Денег за нас не платили… Это точно! Если бы это был Хаттаб или Басаев, я бы ещё понял… Политика там… А кто такой Гугаев?.. Думаю, что это бандитские разборки с местным ФСБ. Я потом разговаривал с одним парнем… Он говорит, бывает так. Фээсбэшники кого-то из бандитов ему отдают, а себе галочку ставят… Можно водички? — Иван берет стакан, отпивает и ставит на стол. — Объявили, конечно, что спецподразделения провели успешную операцию по освобождению заложников… ну, обычная байда, короче… Я не поверил, конечно, но мне тогда по фигу было, кто чего провел…


Бритые и кое-как постриженные, в чужой одежде они смотрелись непривычно. В вертолете стоял невыносимый грохот, потому что дверь до конца не закрывалась. Счастливый Федька выглядывал в окно.

Джон пересел к Ивану.

— Иван, они должны были ее тоже отпустить! — крикнул Джон. — Бесплатно!

Иван кивнул.

— Может, отпустят?! — с надеждой крикнул Джон.

Иван покачал головой:

— Теперь нет! Аслан деньги ждет!

— Но он же не отрежет ей голову?! — с надеждой крикнул Джон.

— На вот… — Иван сунул ему видеокассету. — Аслан просил передать.

Иван отвернулся и посмотрел в окно.

— Что это? — спросил Джон.

— Думаю, про это, — сказал Иван.


— …а вы не боитесь о своем командовании так говорить? — спросила Ивана журналистка НТВ уже в самолете.

— А чего мне? Я срок отслужил. Я долг свой выполнил. А они нет.

— Что вы имеете в виду?

— Да кинули нас командиры!.. Отступили!.. А двухсотых и трехсотых бросили. На войне все просто: надо задачу выполнить и личный состав сохранить. А они и людей, и колонну бросили… — Иван махнул рукой и посмотрел на Джона, который сосредоточенно ел тушенку.

— Но вы живы остались…

— Это полевой командир жадный попался. Махмуд… Добил только тяжелых. А остальных продал. У меня только контузия легкая и в бедро навылет… Избили просто, и все…

— И за сколько продал? — спросила журналистка.

— Не знаю… Дешево. За солдата много не дают. Мы же не коммерческие… Так… Работать…

— А за коммерческого сколько?

— Это по-разному. В Шатое биржа есть. Там цены сильно скачут. Купить одно, а заказать уже совсем другое…

— То есть как заказать?

— А как убийства заказывают?! — удивился Иван. — Вы как с Луны прямо…

— Так ведь это бандиты…

— А чеченцы и есть бандиты.

— Что, все?

— Все.

— Ну, это в вас озлобленность говорит.

— Вам виднее… Слушайте, у вас соли нет?


— …сначала нас держали в какой-то квартире, — говорил Джон. — Я звал на помощь, но мне заклеили рот. Били все время. Потом в подвале. Очень долго, я потерял счет дням. Потом Маргарет увели куда-то. А меня опять били. Я думал, что сойду с ума. Ничего не понимаю, тихо, темно. Не знаешь, когда день, когда ночь. Страшно. Потом другой подвал, там уже русские были. Иван по-английски говорит. Стало легче уже. Потом в яме сидели…


— …мы рабы. Должны были еду отрабатывать. Вот и работали, — говорил Федька.

— И что делали?

— Да все. Где в поле, где дрова пилили, где окопы рыли. По-разному.

— Трудно было?

— Да нет… Все лучше, чем в подвале сидеть. Били только отморозки всякие. Обкурятся или наширяются и развлекаются палками или ногами. Еще есть хотелось. И соли нет. Вон Иван мне все говорил, что царь Николай Второй перед смертью тоже дрова пилил.

Журналистка засмеялась.


Прямо на взлетном поле на Джона набросились иностранные журналисты, а потом люди в черных костюмах проводили его в лимузин и увезли. Кого пропустили на машинах, те тоже уехали. Остальные потянулись к зданию аэровокзала. Иван с Федькой двинулись за ними. Их никто не встречал.


Получив проездные документы и новенькое обмундирование, Иван с Федькой двинули на площадь у трех вокзалов.

— Ну что? Поедешь? — в последний раз спросил Иван.

— Не, я домой, — потупившись, сказал Федька. — Хочу успеть в Лингвистический университет поступить на переводческий…

— Так ты ж по-английски ни хера не понимаешь, — удивился Иван, — и экзамены, наверное, закончились…

— А у меня мамка с ректором ихним училась вместе. И направление из военкомата сделают. Мамка сказала, чтоб тока побыстрее…


— До Тобольска через Петербург, — подавая документы в воинскую кассу, сказал Иван.

— Слышь, будешь в Нижнем, вот… — Федька передал бумажку. — Иван, ты знаешь, я… все!..

— Ладно… Давай, Федька… Может, свидимся еще…


В Петербурге Иван был впервые. Он шел по Невскому, еще свежему от ранних поливалок, и спрашивал дорогу на Английскую набережную.

Он долго дергал парадную дверь, стучал и смотрел в окна второго этажа, пока проходившая мимо женщина не сказала, что вход с Галерной.


— Перед тем, как пойти к Медведевым, я рассказал все про капитана нашим в Чечне, звонил в часть к нему, потом к ментам в МВД еле пробился, рассказывал про гугаевского племянника, что в колонии. Все, как Аслан говорил… — Иван глубоко затягивается. — И когда шел к ним, я уже знал, что там глухо… Они хорошие люди… говорили со мной, чаем поили, а я сидел и думал, что у меня носки воняют…


Семья капитана Медведева жила в комнате огромной коммунальной квартиры и состояла из трех женщин: матери, жены и пятилетней дочки.

Они сидели в большой комнате, забитой старинной обшарпанной мебелью, и пили чай. Дочка лежала в постели с перемотанным горлом и рисовала.

— Вы не стесняйтесь, берите еще, — сказала молодая и несовременно красивая женщина.

— Спасибо, — сказал Иван и взял.

— И что же он там делает? — спросила пожилая женщина.

— Ничего. Сидит… Обмена ждет.

— А чего ж не меняют-то его? — сердито спросила женщина.

— Мама! — Женщина нервно теребила конфетную обертку.

— Просто чеченец этот был приговорен к смертной казни, но потом приговор изменили на пятнадцать лет колонии. Он — особо опасный преступник, и МВД не хочет его отпускать, тянет и тянет, — объяснял Иван.

— А чего тянет? — спросила мать.

— Мама, — перебила ее невестка. — Поставьте, пожалуйста, еще чаю.

— А что «мама», — ворчливо сказала свекровь, вставая, — чего тянуть? Зачем им какой-то чеченский бандит? Тем более что его все равно расстрелять хотели. Не понимаю. Я всегда говорила: ничего хорошего от этих в кепках не будет. Никогда я у них мандарины не покупала.

— Скажите, Иван, — когда вышла свекровь, спросила женщина, тревожно глядя на него умными глазами, — а он правда здоров?

— Правда. Ну, как вам еще объяснить? Вот я, по-вашему, здоров? — честно глядя ей в глаза, врал Иван. — Так он здоровее меня. Просил передать, чтобы вы не волновались.

Женщина какое-то время пристально смотрела Ивану в глаза, а потом со словами «просил передать, просил передать» повернулась к окну. За окном текла Нева. Дальше сидели молча. Иван украдкой посмотрел на свои ноги в рваных носках на старом потертом ковре. Нервно шелестела конфетная обертка.

— Мой папа — герой, — вдруг гордо сказала Ивану девочка. — Он нашу Родину от бандитов защищает. Он скоро приедет, и мы, как раньше, пойдем с ним в зоопарк.


— Ну, а потом я домой к себе поехал, в Тобольск… А Джон — к себе, деньги искать, — говорит за кадром Иван.

В аэропорту на Джона опять налетели. Телевидение, журналисты, психологи, коллеги по работе. Официальную встречу возглавлял заместитель министра иностранных дел. После коротких интервью, пылких объятий и церемонных рукопожатий возбужденного Джона погрузили в лимузин и увезли в сопровождении полицейских машин.


— Да как вы не понимаете, что они голову ей отрежут! — кричал он на чиновника в кабинете на Оксфорд-стрит, тряся кассетой.

— Я повторяю вам, мистер Бойл, совместно с русской стороной мы делаем все возможное, — устало сказал чиновник.

— Да что вы делаете!.. — истерично воскликнул Джон. — Через сорок пять дней они ее убьют. Убьют, понимаете!

— Мистер Бойл, я понимаю, как тяжело вам сейчас, но попытайтесь рассуждать здраво. Вот вы здесь, правильно? Вот это и есть прямой результат нашей работы…

— Да какая работа!.. Я вам уже час талдычу, что меня просто послали за деньгами! Я ведь видел, как они людям пальцы отрезают. — Джон обессиленно опустился на стул.

— Мистер Бойл, ну вы же взрослый человек. Вы же понимаете всю абсурдность требования двух миллионов фунтов за заложника. Я думаю, чеченцы понимают это не хуже нас. К тому же вы знаете политику правительства Ее Величества в отношении выкупа заложников у террористов. — Чиновник обиделся.

Не дослушав его, Джон устало пошел к выходу.


И снова была пышная пресс-конференция. И снова Джон подробно живописал ужасы чеченского плена. Снова отвечал на тупые вопросы журналистов о международном терроризме, снова твердил о необходимости предпринять все меры для освобождения Маргарет Микельсен и снова выслушивал очередной бессмысленный вопрос об исламском фундаментализме.

— И если Великая Британия не соизволит вызволить подданную Ее Величества из варварского плена, то я сам найду деньги и выкуплю ее! — с пафосом закончил Джон.

После пресс-конференции к Джону подошел лысый человек в очках.

— Мистер Бойл, — тихо и проникновенно начал он, протягивая визитку, — я Сэм Кроу, я представляю Channel Four. Вы можете не отвечать сейчас, но если ваше намерение ехать с выкупом в Чечню серьезно, то позвоните мне. Наш канал может вложить в вас 200 000 фунтов, если вы предоставите нам эксклюзивный видеоматериал о вашей поездке, — быстро говорил он на очень хорошем английском. — Мы дадим вам камеру, а вы отразите каждый ваш шаг с подробными комментариями обо всех событиях и людях, в них участвующих.

Джон слушал его, вытянув шею и вертя головой. Внимание его привлекла только сумма, четко произнесенная Сэмом Кроу.


— Я не понимаю!.. Повторите еще раз! — взволнованно кричал Джон. — Да! Я собираю деньги! Скажите Аслану, я деньги привезу! Не трогайте Маргарет! Я привезу деньги вовремя! — повторял он в трубку. — Я не понимаю… Я вас не понимаю!.. Маргарет! Как ты?! — вдруг воскликнул он. — Маргарет, скажи им, я деньги привезу! Я вытащу тебя! Маргарет! Я люблю тебя!

Джон замолчал, напряженно вслушиваясь в далекий голос.

— Ты держись! Я привезу деньги! Маргарет! Главное, держись!..

Джон, обессиленный разговором, опустился на стул напротив Марка. В просторном обшитом деревом кабинете было светло и уютно. Сам Марк, благополучный толстяк, сидел в своем удобном старом кресле и потягивал коньяк.

— И где ты возьмешь такие деньги? — спросил он, беря сигару.

— Марк! — Джон уверенно посмотрел на своего адвоката. — Ты все продашь! Ты сделаешь все, что надо, но ты найдешь эти деньги!

— Это смешно, Джон! Ты хочешь, чтобы я за такой срок продал недвижимость или взял под нее такую сумму наличными… — Он зажег спичку и поднес к сигаре.

Джон посмотрел на него.

— Ты жирная свинья! Ты понимаешь, что она в яме сидит! — вдруг зло заорал он, вскочил и ударил по сигаре, которая отлетела в другой конец кабинета. — Ты знаешь, что такое голод?! Ты знаешь, что чувствует человек, когда его бьют ногой по голове?! Ты знаешь, что эти животные изнасилуют ее, а потом голову отрежут?! Знаешь?! А я знаю! Потому что там не Англия, там Россия!

Вусмерть перепуганный Марк смотрел на него широко раскрытыми маленькими глазами.


— Какие удары?! О чем вы говорите?! НАТО не находится в состоянии войны с Россией! — презрительно говорил военный.

Джон не спорил. Он молча кусал губу.


— Я связался с родителями Маргарет в Дании. Даже если продать твой дом и все, что принадлежит Маргарет, получится около четырехсот тысяч фунтов, — быстро говорил Марк. — Но, боюсь, они не успеют…

— А еще миллион шестьсот? — спросил Джон, посмотрел на Марка и отвернулся.

Марк промолчал и исподтишка быстро взглянул на Джона. Они шли по пустынному Гайд-парку. Длинный нелепый Джон и маленький суетливый толстяк Марк.

— Все это займет дней пять, — неуверенно сказал Марк и снова быстро посмотрел на Джона. Он выглядел немного испуганным.

— Осталось двадцать два дня, — сам себе сказал Джон.

— Так что, продавать? — спросил Марк и снова бегло взглянул на Джона.

Джон нервно кивнул, явно думая о другом. Он сунул руку в карман и достал визитку с надписью: «Channel Four. Sam Crow».

— Правильно! — оживился Марк. — Надо передать что есть. Они же должны понимать — лучше что-то, чем ничего. Зачем им убивать женщину, если можно получить четыреста тысяч фунтов. Четыреста тысяч! Это же громадные деньги. Я не представляю, куда в горах можно деть четыреста тысяч фунтов! Да там и сто фунтов, наверное, негде потратить. Зарыть разве… — бормотал Марк.


Паром перевалил за середину Иртыша. Иван смотрел на раскинувшийся перед ним Нижний город. Вверху на откосе сверкал куполами белокаменный кремль.

— О!.. Иван?! — Мужик смотрел на него во все глаза. — Ты, что ль?.. Ты ж вроде как на войне!.. Не помнишь меня? Я ж Симаков… Степан… Ну?!

— Ну? — Иван явно не вспомнил.

— Так это все, что ли? — возбужденно спросил мужик.

— Что?

— Ну, война?..

Иван кивнул и посмотрел на город.

— Так это… В магазин давай… Я пацанам скажу… Как батя-то?

— А что батя? — насторожился Иван.

— Так это… в больнице он… На горе…


В храме Иван поставил свечку, перекрестился и зашептал молитву. Краем глаза он заметил бугая с бычьей шеей, который, застенчиво стреляя глазами, мучительно засовывал свернутую пополам пачку сторублевок в урну с надписью «На ремонт храма». Пачка не лезла, а развернуть ее мозгов уже не хватало.

Парень нервничал, капли пота выступили на невысоком лбу.

— Здорово, Слива, — тихо сказал Иван.

— А?! — испугался тот и выдернул пачку. — А, Иван! — Слива тревожно оглянулся.

— Ты… это… бумажки разверни, — тихо сказал Иван, отступил в сторону и перекрестился.

— Ааа… — Слива быстро взглянул на него и последовал совету.


— А дома и не изменилось ничего. Одно слово — Сибирь. Два года прошло, а я как и не уезжал. Слива как был бандит в школе, так и остался. Родители отмазали его от армии, а зря. Хоть бы на мир посмотрел, авось понял бы чего. Здесь ведь большинство дальше Тюмени и не заезжали… — Иван затягивается. — Мама только постарела сильно, и батя сдал…

Звякнула щеколда, и вошел конвоир.

— Ладно, на сегодня все, — сказал человек за столом, вставая.

Подошел конвоир и стал надевать на Ивана наручники.


В большом зале библиотеки Исторического музея в тобольском кремле Иван тихо подошел сзади к интеллигентного вида маленькой хрупкой женщине в сером платье, которая просматривала «Тобольские губернские ведомости» за 1918 год.

— Здравствуй, мама, — тихо сказал Иван.

— Ваня! — воскликнула женщина, вставая, обняла его и заплакала.

Сзади подтягивались библиотечные работники.

— Все говорят, по телевизору тебя видели. А я вот пропустила, — вытирая глаза платочком, говорила мать.

— Вот дело тоже, мам… С батей-то чего? — спросил Иван.

Они пили чай в маленькой комнатке библиотеки. Вернее, Иван пил, а мать смотрела на него.

— Сердце. Микроинфаркт вроде… — неохотно сказала мать. — Люди говорят, пить сильно стал. Ты уж сходи к нему, Вань. Отец все ж…

Иван кивнул.

— Похудел-то как… Нам ведь не сказали, что в плену ты. Пропал и пропал. Мы уж куда только ни писали. Ой, Ваня!..


— Привет, Иван! — радостно воскликнула девушка в белом халате. — Мы тут тебя по телеку видели!

— Здорово, Зинка. Слышь, тут батя у меня где-то? — взволнованно сказал Иван и поставил мешок.

— Ага. Ты Катьку-то видел? — возбужденно спросила она.

— Зин… Батя у меня тут!

— А… Ага… Щас я, — засуетилась она и куда-то убежала.

Иван огляделся.


Отец Ивана — здоровенный, но не толстый мужик до пятидесяти — странно смотрелся на карликовой кровати. Он отрешенно лежал у окна, демонстративно не участвуя в активной жизни двенадцатиместной палаты.

— …Я чего пью-то, сын, — тихо говорил он, не глядя на Ивана. — Скучно жить стало чего-то. До сорока лет вроде жил, а потом — все. Куда ни гляну — тоска… Любви нет, Ванька… А это хорошо, что ты на войне был. Война из мужчины мужика делает. А мужиком — правильно быть! В мужике сила. На нем все держится… Вот была во мне сила, да вышла вся, — грустно сказал он. — Ведь сила не в мускулах, сын, а в голове… Эх, встал бы щас да на войну! — Он взял Ивана за руку, как в армрестлинге, и крепко сжал. — А за мамку ты на меня зла не держи. Хорошая она баба, просто разлюбил я. Ты потом поймешь… Запомни, сын: разлюбишь — уходи! Нельзя без любви жить! — Он жестко посмотрел на Ивана. — Нельзя, сын!


У развалин старинного монастыря на высоком берегу Тобола горел большой костер. Девчонки жарили рыбу на углях. Парень в старом камуфляже заунывно пел под гитару традиционную армейскую песню. Иван сидел на ящике со стаканом в руке и тоскливо смотрел на огонь. Рядом на правах друга сидел Слива. Катька, невысокая пухленькая девчонка с симпатичным русским лицом, счастливо жалась к нему, натягивая на коленки короткое летнее платье.

Парень постарше бандитского вида, видно тамада, разлил всем по полстакана водки.

— Давайте за братьев наших — Сапека, Тарана, Увара и Тольку, которых с нами нет, — сказал он с фальшивым пафосом.

Все привычно встали, быстро выпили и расслабленно загалдели. Парень с гитарой снова ударил по струнам. Иван не вставал и не пил. Он так же держал стакан и смотрел в огонь. Только Катька беспокойно стреляла на него глазами.


— Они не были на войне… Их убили наши… сибирские парни… Мы же все в одной школе учились… Кто со мной, кто старше… Тарана я вообще не знал, а Сашка Уваров друг мой был…

Иван снова прикуривает:

— А дома я хотел по компьютерам устроиться — глухо. Как услышат «чеченец», репу сразу чешут: «новые технологии у нас», говорят… В общем, чё говорить — бортанули меня везде. Я в военкомат. Там тоже лапша — я и без них мог бы на пристани контейнеры грузить…

Человек из-за стола лежал на койке и смотрел видео, снятое накануне.


Джон вышел из здания английского посольства в Москве и зло плюнул на асфальт.

Он вошел в здание с табличкой «Министерство обороны Российской Федерации».

Генерал спокойно реагировал на возбужденные удары Джона ребром ладони по собственной шее.

— Есть приказ Президента Российской Федерации господина Путина выкуп за заложников террористам не платить, — говорил генерал Джону через переводчика. — Так что извините. — Генерал натянуто улыбнулся и встал.


— Попробуйте в ФСБ, — посоветовал переводчик педерастического вида уже от себя. — Если они не помогут, я вам адресок могу дать во Владикавказе. Позвоните мне, договоримся, — сладко улыбнулся он, передавая визитку.


Джон вышел из здания с табличкой «Министерство внутренних дел Российской Федерации» и устало сел на ступеньки. К нему сразу же подошли и вежливо попросили.


— Это Москва, столица России. Я Джон Бойл. Все русские организации отказали мне в содействии. За тысячу фунтов переводчик Министерства иностранных дел Вася передал мне телефон бывшего майора КГБ, который занимается выкупом заложников. Он находится во Владикавказе — столице Осетии. Сейчас я должен найти переводчика, который поедет со мной и поможет договориться с террористами. — Джон стоял на фоне Красной площади и возбужденно говорил, держа видеокамеру на вытянутой руке.


Раннее сибирское солнце легло на старую советскую мебель. Иван лежал в постели и тоскливо смотрел в потолок. Катя тоже проснулась и по-кошачьи прижималась к нему.

— Вань, давай поженимся! — пропищала она.

— А жить где будем? — после паузы неохотно отозвался Иван, не меняя выражения лица. — Вот батя из больницы выйдет, и чего?..

Катя поджала губки. В дверь постучали кулаком.

— Иван! Разбудить просил! — крикнул противный женский голос с сибирским акцентом.

— Встал, теть Валь! — крикнул Иван. — Чай поставь, — спокойно сказал он Кате, не меняя позы.

Она вскочила, набрасывая на себя подряд Ивановы и свои вещи, и побежала на коммунальную кухню.

Он лежал, тоскливо глядя в потолок.

Катя вбежала с заварным чайником.

Иван, одетый, умытый и причесанный, сидел за столом.

Катя быстро поставила бутерброды и разлила чай.

— Тебе чё, сегодня не на работу? — не глядя на нее, спросил Иван.

— Так суббота же! — удивилась она. — Хороший чай купила, крупнолистовой… «Акбар»! — быстро сказала она, пытаясь угодить.

Иван, который только пригубил, молча отставил чашку.


Паром перевалил за середину Иртыша.

— Ты чё, не здешний, что ль? — спросил Степан Симаков Джона, с восторгом глазевшего на белокаменный кремль.

— Я ищу Ивана Задоломова, — сказал Джон по-английски и улыбнулся.

— А… басурманин, — не понял Семен и отвернулся.

— Иван Задоломов! — взяв Степана за плечо, внятно сказал Джон.

— А… Ваньку тебе! Так бы и сказал. А то бе-бе-бе, бе-бе-бе… — проворчал Семен.

— Я Джон Бойл. Нахожусь в Тобольске, столице Сибири, — напряженно говорил в камеру Джон.


— Как он доехал?.. Не понимаю. По-нашему — ни бельмеса. Ладно, в Москве его на самолет посадили. А в Тюмени? Автостанцию нашел, билет купил… на пароме потом… Зауважал я его тогда… Он мне потом говорил, что он то ли полгода, то ли полтора в Британском Королевском флоте прослужил, — с чувством говорит Иван.


— Смотри, Джон! Здесь последний русский царь Николай Второй в ссылке сидел. Вон там раньше балкон был. Гляди. Дед мой Еремей, мамкин отец, мальчишкой газеты носил. «Бегу, — говорит, — а Николай Александрович на балконе сидят и цыгарку курят». Как напьется, так и рассказывает одно и то же, — возбужденно, как мог, рассказывал Иван на плохом английском.

Джон не вникал.

— Иван, 35 дней осталось! — сказал он.


Они сидели в стеклянном кафе.

— Так все-таки, сколько денег у тебя? — неохотно спросил Иван.

— Пятьсот пятьдесят тысяч в Москве в английском посольстве и тридцать пять с собой, — с готовностью ответил Джон с горящими глазами.

— Давай за встречу… — растерянно сказал Иван, поднимая пластиковый стакан с водкой.

Джон выпил, как воду, и пламенным взором уставился на Ивана:

— Иван! У меня план! У меня есть телефон и имя человека во Владикавказе, который поможет передать деньги.

Иван скептически улыбнулся.

— Иван, это КГБ, — таинственно сказал Джон.

— Покажи, — попросил Иван.

Джон немедленно достал бумажку и протянул Ивану.

— Мы едем в Москву, берем деньги, едем во Владикавказ, ты договариваешься с Асланом на пятьсот пятьдесят тысяч, человек из КГБ едет в Чечню и привозит Маргарет.

— Джон, я не поеду, — сворачивая бумажку, сказал Иван.

— Иван! — убежденно сказал Джон. — Мы едем во Владикавказ. Ты договариваешься с КГБ, потом с Асланом и едешь домой. Все, что останется от тридцать пяти тысяч, — твои. Иван! Помоги!


Крупное видеоизображение Джона:

— Я Джон Бойл. Я и Иван Задоломов снова в Москве. У него с собой ружье, и хотя у него разрешение, у нас много проблем с русской полицией.


— …В горах на изюбра.

— А патроны? — строго спросил милиционер.

— Все по закону, сержант, — спокойно сказал Иван, открывая большую сумку. — Хранятся отдельно.

Сержант проверил, вернул документы, отдал честь и отошел. И пока Иван любовно укладывал отцовский «Зауэр» в чехол и застегивал сумки, метрах в десяти позади него Джон что-то напряженно наговаривал на видеокамеру.


В магазине «Комбат» Джону понравилось. Они купили военные ботинки, крутые ножи, спецодежду, компас и непромокаемые рюкзаки. Особенно Джону понравилась тельняшка. Пока он выбирал и радовался, размахивая руками, Иван покупал патроны по своему охотничьему удостоверению.


— Можно нам отдельное купе? — подавая билеты, интимно спросил Иван дородную проводницу с тупым лицом, индифферентно державшую себя. — Мы заплатим, — не выдержав ее паузы, добавил он.

Она мельком взглянула на Джона.

— Поезд проходящий, — грубо сказала она, укладывая билеты в проводницкий бумажник. — Ничего не обещаю. Пока шестое купе занимайте.

— Как скажете, родная! — весело сказал Иван, поднимая вещи. — Я надеюсь…

Джон схватил свои и пошел вдоль вагона. Вагон был грязный, и табличка «Москва — Владикавказ» снаружи уже грозила отвалиться.


— …Не-е, я не знаю, зачем я поехал… Что не за деньги — точно, а зачем? Не знаю… Дурак, наверно. — Иван улыбается. — Может, жалко стало его. Да и чё было не прокатиться до Владикавказа и обратно на шару…

— А ружье и спецодежда зачем тогда? — спрашивает Ивана человек за столом.

Иван недоуменно поджимает губы:

— Так на Кавказ же ехали. И потом, вещи хорошие, всегда на охоте пригодятся. Он башляет, чё мне…


Джон с Иваном традиционно пили чай в отдельном четырехместном купе. Джон внимательно рассматривал подстаканник, пытаясь понять его предназначение, когда резко открылась дверь их купе и вошел хорошо одетый, коротко стриженный толстый парень решительного вида.

— Я Александр Матросов! — просто сказал он и решительно поставил чемодан на полку Джона. — Куда?

— Туда, — растерянный от неожиданности Иван показал на верхнюю полку.

Матросов кивнул.

— Чемодан поставлю, — сказал он Джону.

Тот улыбнулся гостю и тупо посмотрел на Ивана.

— Встань давай, быстро! — сказал он по-английски.

Джон встал.

— Американец? — спросил Матросов, уверенно поднимая полку. Он поставил чемодан, громко хлопнул крышкой и сел.

— Александр Матросов, — громко дыша, сказал он и протянул руку.

— Иван… А это Джон, — выручил Иван товарища, когда явно нетрезвый Матросов потянул к нему руку.

— Мужики, я Александр Матросов!.. СВ нет пока… потесню вас… Скоро тут уроды сойдут… А щас я вас угощаю!..


По грязному вагону-ресторану пробежал официант предельно мерзкого вида.

— Что еще желаете? — бодро спросил он.

— Отдыхай пока, — уверенно сказал Матросов. — Это надежные парни, — продолжил он, повернувшись к Ивану. — Там все ответственно. Слово сказал, все! Назад хода нет. Конечно, они — черножопые уроды, но товар привозят точно в срок! Ни разу не кинули нас…

— И ты там авторитетных парней знаешь? — перебил Иван, прямо глядя ему в глаза.

— Какой базар, Ваня. Я Александр Матросов! — уверенно, но нетрезво сказал он.

— Базар у меня есть к тебе конкретный, Матросов, — прямо сказал Иван.

Матросов легким движением ладони показал, что он понял, и привычно взмахнул другой.

— Эй, шершавый, водки нам еще, и чё-нибудь поставь тут…

Халдей убежал.

— Слышь, Иван, худой рубанулся, — сказал Матросов, кивая на начинавшего дремать Джона.


Джон вошел в грязный туалет, быстро расстегнул пояс, проверил деньги и достал камеру.

В туалете трясло. Видео:

— Я Джон Бойл. Нахожусь в поезде Москва — Владикавказ. Вчера ночью русский бандит Александр Матросов обещал нам посредничество в выкупе Маргарет Микельсен…


— Смешной был этот мужик, не помню имя, кажется Александр… Он героин у чеченов берет и в Россию везет, — говорит Иван. — Мы здорово напились тогда в вагоне-ресторане. Я сразу понял, что он червяк… ничего не сказал ему, так, проверил кое-что… Я знал, что кинет.


Джон вошел, сел и бессмысленно тер голову, размешивая сахар в классическом железнодорожном стакане в подстаканнике. В купе они были одни. Иван тупо смотрел в окно, безрадостно потягивая чай.

— Иван, а кто такой Александр Матросов? — серьезно спросил Джон.

— Герой русский. Во время Второй мировой войны он пулеметную амбразуру грудью закрыл.

— И что? — спросил Джон, приложившись наконец к спасительному напитку.

— Ничего. Умер.

— Приезжаем во Владикавказ! — объявила проводница, громко отворив дверь. — Билетики желаем?!

— Желаем, — сказал Иван.


Вокзал во Владикавказе был провинциальный, традиционно маленький и очень красивый. На привокзальной площади было много милиционеров и местных, которые по обыкновению сидели на корточках, вытянув вперед руки для балансировки.

— Чеченцы! — испуганно прошептал Джон.

— Не-е, это другие, — успокоил его Иван, нервно глядя по сторонам.

— Кинул, — тихо сказал он сам себе.

— Что?! — испуганно спросил Джон.

Иван не ответил и пошел вперед. Джон спохватился и рванул за ним. Проехал трамвай.

— Давай! — протянул руку Иван, и Джон с готовностью сунул бумажку ему в руку.

Иван воткнул телефонную карточку и набрал номер.

— Курданова Александра можно? — громко спросил он.


— Джона в Москве напарили. Никакого бывшего крутого кэгэбэшника, который обменивает заложников, там, конечно, не было. — Иван затягивается и делает паузу. — Человек этот представился майором ФСБ. Он знал, что мы приедем, и уже ждал. Когда я пришел на встречу, то сразу понял, что попали мы капитально. И как, по-вашему, мне было поступить?! И опаздывали мы уже сильно…


— Сержант, ты чего бьешься за него, а? — спросил очень неприятный человек непонятной национальности с красным апоплексическим лицом. Рядом с ним сидел очевидный кавказец и посматривал по сторонам. Они сидели в кафе у моста через Терек. Вдали белел вершиной Казбек.

— Товарищ майор, это не мои деньги, мне по барабану, поймите, но десять процентов — это круто. Он и так мало собрал. Аслан Гугаев уже знает, сколько мы везем! Если он узнает, что еще меньше, он просто так ее не отпустит. Он либо изнасилует ее, либо уши отрежет. Я знаю же… И опаздываем мы опять. Четыре дня осталось…

— Я не себе беру. Люди мои — раз, потом в Чечне люди… Это целая операция, причем незаконная, сержант! — Майор профессионально скользнул взглядом по набережной.

— А если бы это было, к примеру, пятьдесят тысяч? — спросил Иван.

— Я бы не сидел здесь с тобой, сержант. — Майор жестко посмотрел Ивану в глаза. — Мы чего торгуемся? Деньги с собой?..

— Кто ж такие деньги с собой носит, товарищ майор? — искренне удивился Иван вопросу. — А какие у вас гарантии?..

— В Москве серьезные люди телефон тебе дали, сержант. А расписок я не даю.

— А как вы с Гугаевым свяжетесь, если вы не знаете его? — спросил Иван, мучительно соображая.

— Это мое дело, — выдержав паузу, сказал майор и подозрительно взглянул на Ивана. — У тебя выбора нет, сержант! Без меня тебе пиздец! Понял?! — веско сказал он и едва улыбнулся краем рта.

— Понял! — решительно сказал Иван. — Послезавтра также на этом месте. Я принесу деньги! Только условие у меня. Я с вами поеду! — Он встал и решительно пошел.

Майор недобро проследил за ним глазами, потом едва заметно кивнул кому-то. Невзрачно одетый человек, сидевший на каменном ограждении набережной, бросил сигарету и последовал за Иваном.


Видеосъемка Джона:

— После встречи с майором КГБ Иван вернулся взволнованный, — говорил Джон, нервно посматривая вокруг. — Он ничего не объяснил, посадил меня в трамвай, который ездит по кольцу, и велел ни с кем не разговаривать, а если подойдут, прикинуться немым. Если через три часа его не будет у памятника Ленину или случится что-либо непредвиденное, я должен звонить в посольство в Москве и просить… — Изображение пропало. Джон быстро спрятал камеру и уставился в окно. В вагон вошли четверо шумных подвыпивших парней и начали привязываться к пассажирам. Проехали памятник Ленину. Ивана не было.


— Обложили нас круто, — говорит Иван. — Я сразу понял, когда сумки на вокзале забирал. Парни такие, смотрят… покруче еще наших, сибирских. И не меня искали они. Ну, поняли, что я… но не я нужен им был. А Джон в трамвае ехал. То есть кураж был такой уже…


— Слышь, братан, — обратился Иван к рядовому-водителю крытого грузовика и сел рядом. Тот курил, молча наблюдая, как бойцы загружают в кузов бидоны. — Сам откуда?

— Из Нижнего Тагила. — Парень посмотрел на Ивана и отвернулся.

— Земляк почти, — сказал Иван и достал сигарету. — Я из Тобольска сам… — Иван взял у водителя бычок и прикурил. — Сколько тянуть еще?

— Пять месяцев.

— В Чечне был?

— А чё, ты думаешь, мы здесь сидим? — агрессивно спросил парень. — Тебе че надо?

— Мне в Чечню очень надо, братан. Помоги! Я здесь первый раз, мы с этой стороны не входили никогда. Всегда через Моздок. Я не знаю, куда здесь чего. Меня б только за блокпосты забросили, а там уж я дорогу найду…

— Ты чё там забыл? — удивился парень.

— В плену я там был. Месяц, как дембельнулся, а должок остался… Я гражданский теперь. — Иван улыбнулся. — Подскажи к кому мне, а я уж чем смогу…

— А чё у тебя есть? — оживился водила.

— А чё тебе надо?

Тот с ног до головы оглядел Ивана.

— Размер какой у тебя? — спросил он, заинтересованно глядя на новые ботинки Ивана.


Пока один омоновец на блокпосту лениво беседовал с водителем, другой откинул брезент и заглянул в кузов.

— Чё тут у вас? — привычно спросил он двух бойцов, сопровождавших груз.

— Да поживиться нечем! — невесело сказал один.

— Пошутил, да? — сказал омоновец, закрывая брезент.

— …в Мужичах будешь же? — говорил первый, возвращая водителю документы. — Там наш ОМОН стоит. Спроси лейтенанта Гымзу. Найдешь, передай ему, ладно? А нет, так мне вернешь. — Омоновец достал из кармана сверток и дал водителю. — Ты ж сегодня назад? Ну, давай! — крикнул он, когда водитель утвердительно кивнул, и отступил, пропуская грузовик.

Взревели моторы. Сзади к блокпосту подтягивался другой грузовик.

— Чё, все? — спросил Иван бойца, выглядывая из-под брезента, расстеленного на полу позади ящиков.

— Лежи, не дергайся… Щас граница будет, ихний блокпост как бы, — сказал боец. — Ты не ссы, там наши стоят, — добавил он.


Иван с Джоном выпрыгнули на развилке. На обоих были старые, поношенные ботинки. Солдаты бросили им рюкзаки.

— Пока, парни! — махнул рукой Иван.

— Ну, скажу вам, мужики, вы на всю голову ебнутые! — крикнул солдат из кузова.

— Это уже Чечня? — спросил Джон.

Иван кивнул.

Джон быстро достал камеру и принялся снимать отъезжающие грузовики, сопровождая съемку комментарием:

— На этом грузовике мы нелегально проехали блокпосты и оказались в Чечне. — Джон сделал панораму, и в кадре оказался Иван, достающий из сумки зачехленное ружье. — Теперь остались только мы с Иваном…

— Джон! Перестань снимать!.. — крикнул Иван, и изображение пропало.

— Я просил меня не снимать! И людей, которые помогают. Хочешь снимать себя — снимай. А меня нельзя! Понял?! Турист… — раздраженно добавил Иван по-русски, собирая отцовский «Зауэр».


— Я давно заметил, что он все снимает. Бормочет себе чего-то, а что?.. Когда он со мной, я еще чего-то там… а когда так, говорит чего-то, я ничё не понимал. А что он кино снимает — и мысли у меня такой не было! У него вот-вот бабу убьют, а он — кино, — спокойно говорит Иван. — Странные они какие-то. — Иван замолкает. — А еще интересно, что по-английски «снимать» и «стрелять» — это одно слово. Я не знал. Это он мне объяснил… Ну, короче, пошли мы дальше вдвоем…


Было пасмурно. Иван лежал в кустах, когда на дороге появились мирные чеченцы, в основном старики и женщины с детьми, идущие из города в свои поселки. Джон дремал. Иван пнул его ногой и приложил к губам палец.

Они лежали и смотрели. Джон тихонько достал камеру и стал снимать, не глядя в видоискатель.


Грязные и мокрые, они шли ночью. Пересекли небольшой ручей, впадавший в быструю реку, параллельно которой извивалась дорога. Иван шел впереди, Джон за ним, держась за длинную веревку, привязанную к Иванову ремню. Видно было, что он устал.

— Подтянись! — по-русски сказал Иван, и Джон понял.

Впереди послышался шум мотора. Иван сделал Джону условный знак.

Они упали на землю, пережидая, пока проедет колонна.

Потом Иван раскрыл рюкзак, осветил фонариком карту и попытался сориентироваться.

— Мелкая карта, — в сердцах сказал Иван по-русски.

— Что? — не понял Джон.

Иван устало махнул рукой.

— Транспорт нужен! — сказал он. — Слушай, у меня есть план…


Светало. Они притаились в узком месте, где дорога, круто идущая на подъем, вплотную примыкала к бурной реке, несущей огромные валуны далеко внизу.

Иван вытащил на дорогу очередной камень, имитируя осыпь. Послышался шум мотора. Иван побежал вверх по склону, упал рядом с Джоном и забрал у него ружье.

Вниз по дороге из-за поворота бодро выехал старый пазик и резко затормозил перед завалом. Из никогда не закрывавшихся дверей бодро посыпались чеченские женщины и принялись растаскивать камни.

Иван в сердцах сплюнул.


Теперь камни таскал Джон, а Иван внимательно следил за открытым участком дороги.

Вскоре он заметил изрядно побитый «лэндкрузер», не спеша ползущий в гору.

— Джон! Джон! — шепотом заорал Иван, отчаянно маша ему рукой.

Но то ли из-за шума бурной реки, то ли увлекшись работой, тот не услышал ни тихого звука японского двигателя, ни громкого шепота Ивана.


Джип подъехал ближе, и Джон попал в поле видимости водителя. Метрах в двадцати от завала джип встал.

Джон заметил его, бросил камень, выпрямился и растерянно посмотрел туда, где засел Иван.

Тот выругался и прицелился.

И тут Джон сделал неожиданную для Ивана вещь. Он нагнулся и принялся расчищать дорогу, отбрасывая камни по сторонам.

Передняя дверь джипа открылась, из нее, внимательно оглядываясь по сторонам, выбрался бородатый чеченец лет тридцати с АКМС на изготовку и не спеша двинулся к Джону.

Затаив дыхание, Иван притаился в своем укрытии. Через оставшуюся открытой дверь он видел водителя, приготовившего для стрельбы свой автомат. Кто находился на заднем сиденье, Иван не видел из-за тонированных стекол.

Чеченец остановился в пяти метрах от Джона и молча смотрел на его ударный труд, а потом что-то сказал по-чеченски.

Джон выпрямился и испуганно посмотрел на него.

— Маладэц, гавару! Харашо работаиш. Гдэ хазяин твой? — спросил чеченец по-русски.

В это мгновение Джон представлял из себя крайне жалкое зрелище.

Иван выстрелил. Ударом картечи чеченца вынесло метра на три вперед. Он упал, выронив автомат практически к ногам Джона. Из второго ствола Иван саданул по водителю и перекатился за другой камень ближе к дороге. Видимо, водителя задело, но не сильно. Он выпал из дверцы со стороны реки и начал беспорядочно стрелять, спрятавшись за переднее колесо.

Джон сразу рухнул на землю, обеими руками обхватив голову.

— Стреляй! — заорал Иван по-английски и перезарядил «Зауэр».

Неожиданно задняя дверца настежь распахнулась, из нее показалась труба гранатомета, и через мгновение реактивный снаряд угодил туда, где несколько секунд назад находился Иван. Взрывной волной его отбросило вниз к дороге, но ружье уже было заряжено.

Выручил его Джон, который, последовав приказу, нажал на курок уже взведенного чеченцем автомата. Он стрелял в сторону машины до тех пор, пока не кончились патроны.

Тем временем Иван два раза выстрелил по фигуре на заднем сиденье джипа, быстро перезарядил ружье и, дождавшись, когда у Джона кончатся патроны, бросился к машине, обогнув ее сзади.

Раненый водитель лежал за колесом. Он попытался повернуть ствол в сторону Ивана, но тот одним выстрелом опередил его и быстро открыл заднюю дверцу со стороны реки.

Это была молодая женщина. Оба выстрела попали в цель. Первым ей снесло половину лица, а второй искорежил бедро и нижнюю часть живота. Она была еще жива.

Иван захлопнул дверцу, подошел к водителю и потащил его к краю обрыва.

Подошел Джон с автоматом. Он был в состоянии шока исоображал плохо.

— Помоги, — сказал Иван, и они вместе сбросили водителя в реку.

— Давай того! — Они подбежали к бородатому и проделали с ним то же самое.

Когда открыли заднюю дверцу, женщина уже не дышала.

— Женщина! — сказал Джон.

— Да, давай быстрей! — скомандовал Иван, вытаскивая ее из машины.

Джон подхватил, и они вместе сбросили ее вниз. Оба были измазаны кровью.

— Сможешь вести? — деловито спросил Иван.

Джон кивнул.

— Быстро давай! — скомандовал он, поднимая автомат водителя, и полез назад.

Джон вел хорошо. Он ловко объехал наполовину разобранный завал, и машина поехала быстрее.

Иван выбил остатки разбитого выстрелом стекла, чтобы создать иллюзию открытого окна, и заглянул назад. Там в просторном багажнике был целый арсенал.

— Круто! — сказал он по-русски.


Иван разложил трофейное оружие на земле возле джипа. Трофеи были знатные: «Таволга», четыре «Мухи», три АКМС, патроны, ящик гранат, «Макаров», фугасы и отличная снайперская винтовка СВД с глушителем. А главное — две четырнадцатиканальные рации «Motorola GP-300» с подзарядкой от аккумулятора и подробные карты района с дислокацией российских частей.

Машина была надежно замаскирована в развалинах брошенного дома.

Иван поставил рацию на подзарядку и, отлив из канистры спирта в солдатскую фляжку, направился к Джону, который сидел у костра с пластиковым стаканчиком в руке и тупо глядел в огонь.

— Ты их убил, — явно не в первый раз сказал Джон, когда Иван подсел рядом.

— Да, я их убил. А должен был ты, — подливая ему из фляжки, нетрезво сказал Иван.

— Там была женщина, а ты ее убил.

— Понимаешь, Джон, — это война! Здесь все просто. Если бы я их не убил, они убили бы тебя, а потом и меня. На войне не надо думать. Думать надо до войны, а на войне надо выживать. А чтобы выжить, надо убивать. Это не я придумал, Джон! — говорил Иван. — Пей!

— Нет, — пьяно сказал Джон. — Я не буду.

— Пей! — приказал Иван, и Джон выпил.

— Мы их убили, — сказал Джон, странно нахмурился, лицо его свернулось и сузилось. Еще мгновение он держался, а потом затрясся.

— Нет! Их убили не мы, Джон! А я! И это плохо! Их должен был убить ты! Потому что это не моя война! Моя война… — Иван показал руками крест. — Потому что это твоя война! — зло сказал Иван. — А вот что я тут делаю, я не знаю! И если ты тут в Достоевского играть будешь, я пошел. Война — это не удары с воздуха и не shooting! — Иван показал киносъемку. — A shooting… — Иван показал стрельбу. — Война — это кровь, Джон! — Он показал на темные пятна на своей куртке, встал и пошел к машине.

— Иван! Постой, Иван! — испугался Джон. — Не уходи! — Он вскочил и догнал Ивана. — Не уходи! Прости, но я просто не умею воевать!

— Два года назад я тоже не умел… Меня заставили. А ты сам пошел…

Услышав далекий звук моторов на дороге, Иван напряженно прислушался и нервно посмотрел в сторону Джона.

— Костер! — коротко сказал он.

Джон бросился тушить.

Иван взял «Муху», отошел от машины и изготовился в окне разрушенного дома. Он стоял на колене до тех пор, пока не прошла колонна чеченского «отряда самообороны».


— Он чуть не сломался тогда, — медленно говорит Иван. — Я больше не трогал его в ту ночь. Он долго еще бубнил чего-то в свою камеру, а я еще спирту выпил да спать лег… Все одно, думаю, ныть будет — к своим подамся. У них, сволочей, на картах все наши части были помечены. Я даже уже решил, куда пойду… А он утром, как огурец. «Come on, — говорит, — поехали».


Начинало светать. Шел дождь.

Джип вел Джон. Ехали медленно.

Впереди Иван увидел сильно побитую войной бывшую автобусную остановку, а в ней чеченца лет сорока с «лопатой» за спиной. Он прятался от дождя, привычно присев на корточки.

— Останови! — коротко приказал Иван.

Джон притормозил прямо напротив. Иван открыл дверцу и быстро вышел.

— Автобус ждешь? — весело спросил он чеченца и шагнул к нему в будку.

Пока чеченец недоуменно вставал, Иван сильно пнул его по голове, потом в живот, потом еще по голове и, не давая опомниться, приставил пистолет к голове.

— Конец тебе, черный, — сказал Иван, срывая «лопату» с его плеча.

— Нэ стриляй, руский! — воскликнул перепуганный чеченец. — Чабан я, кристянин! Калхознык я! Дамой иду… Стадо аставил!..

— Я очень много знаю, козел. Одно слово неправды, сразу стреляю, — медленно и четко сказал Иван. — Услышишь слово «три», знай, что тебя больше нет. Как зовут?! — заорал Иван. — Раз, два…

— Руслан Шамаев!

— Рабов сколько?

— Нет рабов… Чибан я, баран пасу…

— Раз, два…

— Нэт щас, правда! — заорал чабан. — Был два, давно! Брат отнял, за долги!..

— Когда бороду сбрил?

— Два нэдэли! Миня заставлялы! Я чабан прастой, горы живу!..

— Где? — Иван сильно пнул его ногой.

— Нижний Алкун живу!

— Где Аслан Гугаев?! Раз, два…

— Катан-Юрт был…

— Три. — Иван взвел курок.

— Руский! Знаю! Пакажу! Што хочиш! — заорал Руслан.

— Смотри, гад! — спокойно, но убедительно сказал Иван. — Ты теперь раб мой. И первое, что я сделаю, если ослушаешься, — башку тебе снесу, — и не успел Руслан толком распрямиться, как Иван свалил его хуком слева, а потом два раза сильно пнул. — Гугаев.

Иван два раза передернул затвор руслановской «лопаты» и, когда вылетел патрон, приставил ствол к голове владельца.

— Раз…

— На пиривале он! — крикнул Руслан. — Он щас дарогу дэржит!..

— Вот это разговор! — сказал Иван. — Вставай, по карте покажешь. Если я хоть на секунду засомневаюсь, что ты говоришь не то, что думаешь… Все! Считаю до трех, — говорил Иван, пока они шли к машине.

— Я па-рускому плоха панимаю. Ти гавариш быстра…

— А знаешь, как стреляю!


Джип отогнали в сторону от дороги, туго стянули Руслану за спиной руки и разложили перед ним километровку. Глаз его покраснел и начинал заплывать. На губах запеклась кровь.

— Мы здесь, — ткнул пальцем Иван. — Где Аслан?

— Нэт здэс, — сказал Руслан.

— Молодец, — Иван несильно стукнул его по голове, — первый экзамен сдал. — Он достал и разложил остальные километровки юга Чечни. — Давай второй!

Руслан долго смотрел.

— Там вон… Рука нэ могу паказат…

— Здесь? — спросил Иван, ткнув пальцем на разрушенный поселок у реки.

— Нэт. Сюда! — головой замотал Руслан вправо.

— Ну вот, — спокойно сказал Иван, — и второй экзамен ты выдержал. Остался третий. — Он открыто улыбнулся.

Джон смотрел по сторонам, держа винтовку, как заправский рэйнджер.

— Поехали, Джон!

— А теперь ты нам расскажешь, дружок-чабан, как нам быстрее и безопаснее туда добраться, — весело говорил Иван. — А чтобы ты, мудак черный, не думал, что я шучу, — Иван взял его за волосы и больно ударил лбом по носу, — я тебе скажу просто: нам с американским рэйнджером все равно пиздец, как и тебе! Понял?! Но если мы задачу НАТО выполним!.. Я тебе слово русского десантника даю: отпущу! Будешь баранов пасти! Но ты понимаешь, как это трудно… «Четвертый» — «Альбатросу», — сказал в рацию Иван и, когда прорезались какие-то звуки, четко передал: — Руслан Шамаев. Нижний Алкун. Проверить наличие и в течение часа доложить. Если завтра в это же время не выйду на связь, всех родственников убить. — Иван улыбнулся. У Руслана шла носом кровь.

Джон молча вел «лэндкрузер».

— Эта джип Беслана Хатуева. Иво брат вчира нэ приехал. Ищут всэ. На джип нэ даедим. Нада пишком ити… чириз лэдник… ближе так, — глядя на простреленную обивку кресел и пятна засохшей крови, сказал Руслан.


Машину спустили с обрыва в реку и дальше шли пешком. Впереди Руслан с четырьмя «Мухами» и рюкзаком, набитым гранатами, за ним Иван с СВД и двумя «калашами». Потом уверенно тянулся Джон с рюкзаком, руслановской «лопатой» и третьим «калашом». Шли по древнему кладбищу.

— Иван, почему ты бьешь его? — спросил Джон. Он спросил как-то неуверенно, немного стесняясь. Видно, это давно мучило его.

— А что? Гуманитарную помощь ему? — не оглядываясь, сказал Иван.

— Нет, но просто…

— А ты не помнишь, как тебя били?

— Ты мстишь ему?

— Нет, Джон. Просто этот язык они понимают. А нам еще надо дойти и вернуться.

Темнело. Иван громко сказал какую-то белиберду на якобы английском в свою рацию. В том же порядке они шли по зеркальной глади ледника.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — обратился Иван к Руслану, когда рация что-то прохрипела в ответ. — Я сказал своим, чтобы твоих не трогали пока. Но парни мои лютые…

— Все здэлаю, руский! — сказал Руслан.

— Привал! — уверенно сказал Иван, сел на камень у края ледника и развернул карту.

Руслан рухнул прямо там, где стоял.

— Я здэсь между ущэлья праход знаю. Тут нэт никто. Здэсь все аул брошэный. Посли высилэний нохчи нэ вирнулса суда, — тяжело дыша, сказал он.

— Джон, консервы открой! — крикнул Иван по-английски.


Видеосъемка Джона:

— После убийства двух чеченских террористов и женщины мы захватили пленного. Мы разоружили его, и теперь он ведет нас через ледник к базе террористов. Он пошел на сотрудничество и ведет себя дружелюбно, но Иван все время бьет его, не разрешает молиться, — говорил Джон. Он тихонько повернул камеру, и мы мельком увидели изображение Ивана и Руслана. Иван ел тушенку ножом из банки, Руслан сидел рядом и что-то говорил ему.

— Слушай, руский, ты из Масквы, да? — робко спросил Руслан.

— Из Москвы.

— У вас там университэт ест, да?

— Есть, — сказал Иван.

— А ты там училса, да?

— Все москвичи там учились, — сказал Иван с набитым ртом.

— У меня дядя в Маскве жывет. Он нэ учылся, — выразил сомнение Руслан.

— Он же не русский.

Руслан обдумал эту мысль.

— Слушай, руский, у миня сын старший умный. Ха-чу, штобы учился в Маскве. У тибя знакомый ест?

— Есть. Только это дорого. — Иван жевал, с интересом глядя на Руслана.

— Я дэнэг найду. Хачу, чтобы в нашим тэпи палитик был, — важно сказал Руслан. — Толька он читаит плоха.

— Это ничего. Это сейчас не важно. Главное, чтобы знакомый был.

— Так, эта, паможиш, да?

— Легко. Если сын твой жив будет, — сказал Иван, ставя перед Русланом располовиненную банку. — Джон! — Он оглянулся и, увидев, что Джон опять бубнит что-то в свою камеру, принялся сам развязывать Руслану руки. Потом отодвинулся, положил автомат в удобное для стрельбы положение и бросил Руслану нож.


Они переходили небольшую реку шириной метров восемь. Где-то за серединой, при глубине по пояс, Ивана снесло. С большим трудом он выбрался на берег метрах в тридцати ниже по течению.

Джон стоял позади Руслана с автоматом наизготовку.

Иван поднялся вверх по реке и натянул веревку. Руслана тоже снесло, но Иван за веревку быстро вытащил его.

Джон оказался менее ловким и долго барахтался в холодной воде, несмотря на помощь Ивана. Но свою камеру он все же умудрился не замочить, привязав ее к голове.

— Деньги промокли, — сказал он, выбираясь.


Потом, мокрые и продрогшие, они притаились в развалинах брошенного чеченского аула и смотрели, как вдалеке чабаны гонят овец с пастбищ.

— Как этого звали, у которого джип был? — шепотом спросил Иван.

— Беслан Хатуев, — тоже шепотом ответил Руслан.

— Какой у него позывной? — кивнув на рацию, спросил Иван.

— Хатуев нэ знаю. Чесна! — испугался Руслан.

— Чей знаешь?

— Много чей знаю… Чей нада?

— Свяжись с Гугаевым, — жестко глядя на него, сказал Иван и передал рацию.

Руслан быстро настроил частоту.

— «Утес», «Утес»! Ответь «Абубакару»! — затараторил он по-чеченски. А когда «Утес» ответил, он попросил связать его с Асланом Гугаевым.

Иван немного понимал чеченский, и Руслан это знал.

— Гугаев! — сказал Руслан и передал Ивану рацию.

— Салам, Аслан! Как там интернет без меня? Это Иван! — громко сказал Иван.

— Салам, Иван, — после небольшой паузы ответил Аслан. — Чиво хочиш?

— Так, «салам» тебе сказал…

— Мнэ сказалы — этат англичанин дэнги визот… Апаздал уже он… Я жду пока…

— Как там друзья мои?

— Карашо все, — сдержанно сказал Аслан, но в паузах чувствовалось напряжение.

— Я очень надеюсь, что ты правду говоришь. Деньги он везет. Только ты сначала поклянись Аллахом, что не обманешь, Аслан.

— Да. — после паузы сказал Аслан. — Кто дэнги пиридаст?

— Нет, ты не да, а Аллахом поклянись, как положено! У меня тут свидетель есть, Аслан! Правоверный мусульманин.

— Клянусь Аллахом! — твердо сказал Аслан. — Кагда?

— Через четыре дня! Детали я сообщу! Будь на связи. Конец! Посмотрим, как вы Аллаха любите, — сам себе сказал Иван, запомнил частоту ретранслятора «Утес» и выключил рацию.

— Надо за два дня дойти, — сказал он Руслану.

Тот молча кивнул.

На протяжении всего разговора Джон сидел по другую сторону каменного дувала и, трясясь от холода, осторожно выжимал воду из денежных пачек.


— Мы дошли за полтора. — Иван глубоко затягивается сигаретой. — Руслан какими-то козьими тропами вывел нас с грузинской стороны перевала, которая вообще не охранялась. Тогда я впервые увидел место, где я провел столько времени, со стороны. Впечатляло! Теперь оставалось совершить обмен и уйти…


Смеркалось. Низко плыли облака. База Гугаева раскинулась внизу как на ладони. Это была брошенная усадьба из нескольких строений, окружавших двор, в центре которого находился зиндан. Через усадьбу проходила дорога, извивающаяся между быстрой рекой и горой, на которую и вывел их Руслан.

Иван в бинокль внимательно рассматривал передвижения внутри лагеря. На въезде располагалось мощное пулеметное гнездо. На другой стороне реки в древних развалинах такое же охраняло базу от обхода по левому берегу.

На базе было не больше десяти-двенадцати боевиков, не считая мирных жителей.

— Пойдешь утром, — сказал он Джону. — У тебя будет рация. Я буду на связи. Отдаешь деньги, забираешь Маргарет и уходишь мимо по дороге вон туда. — Иван показал пальцем налево в сторону, противоположную базе. — А теперь спать. Тебе надо отдохнуть.

Джон кивнул и улегся за камнем, подложив под голову рюкзак.

Иван приложил к глазам бинокль и продолжил наблюдение. Несколько до зубов вооруженных боевиков, выслушав наставления Аслана, вышли с базы, сели в УАЗ и поехали вниз по направлению к деревне.

— Он не сдэржит клятва, — вдруг шепотом сказал Руслан.

Иван сполз в укрытие и вопросительно посмотрел на него.

— Я слышил, как он гаварыл. Всэ Гугаивы — лживыи сабаки! — тихо, но зло сказал Руслан.

Иван молча смотрел на него.

— Гугуевы и Шамаевы всэгда в этам ущельи жили. Толька они навирху… Ани всигда наш скот варавали. Кагда ужи фтарой вайна била, он у нас шисдисят баран забрал. Я — воин, ты — чибан, гаварыт… Он кровник наш. — Руслан замолчал.

— А зачем ты мне это говоришь? — спросил Иван.

— Завтра он убиот амириканэц, патом тибя, а патом миня. Ты нэ будиш атвичат па рации и мая сэмия тожи убиут. — Руслан снова замолчал.

Иван кивнул и продолжил наблюдение за базой.


Еще до света он разбудил Джона.

— Пора! — тихо сказал он. — Возьми пистолет. Это граната. Так выдергиваешь, потом бросаешь…

— Я знаю, — сказал Джон, прикрепляя камеру к шапке.

— Тебя могут убить, — сказал Иван.

— Я знаю… — Джон закончил, надел шапку, застегнул под подбородком и с готовностью посмотрел на Ивана.

— Вот рация. Если что… — Иван замялся. — В общем, бросай гранату и прыгай в зиндан. Понял?

Джон кивнул.

— Повтори!

— Я бросаю гранату и прыгаю в зиндан.

Иван развернулся, присел к Руслану и разрезал веревки.

— Ну что, гордый чеченский чабан, умеешь из этого стрелять? — спросил Иван, кивая на «Муху».

— Нэ всэ нохча умэит баран пасты, но всэ умэит стрэлят, — потирая затекшие руки, сказал Руслан.

— Есть у тебя верный шанс честь тейпа спасти, — сказал Иван, подавая ему гранатомет.

— Эй, руский, скажи сваим, чтоб маих атпустили! Убиут тибя… Могут, — поправился Руслан.

— А ты защити меня. Теперь я — твоя семья. Ну уж когда пойму, что все, конец нам, тогда скажу.


Едва-едва брезжил рассвет. Низко лежал туман. Шумела река. Иван шел первым с «Мухой» и рюкзаком за плечами, в руках снайперская винтовка с глушителем. За ним под завязку нагруженный Руслан. Замыкал тройку Джон с сумкой.

Еще на подходе Иван метким выстрелом снял дремавшего боевика и первым спрыгнул на верхнюю террасу, откуда как на ладони открывался двор. Он присел за каменным дувалом, очертил стволом сектор стрельбы и взял на прицел молодого бойца, дремавшего под навесом возле зиндана. С другой стороны террасы примостился Руслан с «Мухой» наизготовку. Рядом он положил родную «лопату».

Иван кивнул Джону, и тот тихо спустился с террасы и пошел к зиндану.

Дальше идет субъективное видеоизображение. Камера спускается с террасы, скользит по спящему боевику с автоматом, упирается в деревянную крышку. Руки снимают крышку, и сквозь запертую на замок решетку в полутьме мы едва видим под лохмотьями два обнявшихся согревающие друг друга тела.

— Мардж! — это голос Джона.

— Джон! — слабым голосом безо всяких эмоций отвечает Маргарет. Тела не шевелятся.

— Мардж! How are you? — взволнованно звучит голос Джона.

Охранник проснулся и поднял автомат, но тут же упал, подкошенный беззвучным выстрелом (через оптический прицел).

Иван вскочил и ногой открыл знакомую дверь. Здесь ничего не изменилось. Тот же компьютер, тот же телефон, та же кровать, тот же Аслан на ней. Аслан схватился за автомат, стоявший рядом, но сразу понял, что не успеет. У очага спал еще один. Не успел он поднять голову, как Иван выстрелил.

— Салам, Аслан! — сказал он.

— Салам, Иван! — Аслан приподнялся и сел. Он спал в одежде. — А ты гориц, Иван, — напряженно глядя в глаза Ивану, сказал он. Со двора доносились крики Джона.

— Я на равнине живу, — сказал Иван. — Мы выкуп привезли. Пошли меняться.


Видео:

— How are you? Marge! — истерично кричит голос Джона в то время, как руки трясут решетку. Оглушительно грохочет взрыв, картинка вздрагивает и заваливается набок, мечется в сторону, из окна у входа валит густой дым. Камера разворачивается: Руслан отбрасывает трубу гранатомета и берет автомат. Из двери выходит Аслан, подталкиваемый сзади Иваном.

Во двор вбежал боевик с автоматом, видимо, пулеметчик из гнезда снаружи, но сразу упал, подкошенный очередью Руслана.

Руслан сорвал чеку и бросил гранату в ближайшее окно. Грохнул взрыв, вместе с рамой наружу метнулся огонь. Послышалось что-то среднее между криком и стоном.

— Где ключи?! — кричал Джон.

— Ключи! — Иван сильно ударил Аслана прикладом.

Тот быстро указал на мертвого охранника.

Джон метнулся к нему.

С другой стороны реки заработал крупнокалиберный пулемет, сбивая со стен штукатурку.

— Руслан! — скомандовал Иван.

Руслан снял со спины вторую «Муху».

Аслан что-то зло сказал ему по-чеченски. Это было явно что-то оскорбительное, потому что Руслан взвился и схватился за автомат.

— Нет! — крикнул Иван. — Выполнять приказ!

Руслан резко развернулся, присел у дувала и послал гранату на другую сторону реки.

Тем временем Джон открыл замок, поднял решетку, спустил лестницу и исчез внизу.

Из противоположного окна ударила очередь. Иван упал на землю и бросил гранату в сторону окна. Она разорвалась, не долетев до окна. Иван бросился вперед, и вторая разорвалась уже внутри. Он ворвался в дверь и увидел обезображенный труп мальчишки лет двенадцати и раненного в живот старика с автоматом. Он зло ругался по-чеченски, с ненавистью глядя на Ивана. Иван забрал автомат и вышел во двор.

Там Аслан, попытавшийся убежать, что-то говорил Руслану, направившему на него автомат. Тот молча слушал.

— Ты нэ выидиш атсуда, — сказал Аслан Ивану, когда тот подошел. Было видно, что он боится. Байская манера двигаться и говорить исчезла.

— Тогда ты не получишь деньги. Свяжи ему руки! — приказал он Руслану.

Под лохмотьями Маргарет была голая. Тело и лицо были в синяках и ссадинах. Ноги и бедра были покрыты запекшейся кровью.

— Они изнасиловали тебя! — сказал Джон и неловко обхватил ее.

— Они изнасиловали ее, Иван! — заорал Джон снизу.

— А как же клятва, Аслан? — спросил Иван и изо всей силы дал ему в морду. Аслан упал.

Иван пристрелил раненного Русланом пулеметчика, вышел со двора и осмотрелся. У дороги стоял джип Аслана. На дороге никого не было. Иван проверил пулемет и вернулся во двор.

— Иди к пулемету, — сказал он Руслану.

— Уже скажи сваим… — попросил Руслан.

— Рано!

Иван помог Джону вытащить Маргарет и спрыгнул вниз.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — сказал он.

— Здорово, сержант, — с трудом улыбнулся капитан.


Видео: Маргарет с трудом пересекает двор и скрывается в доме. Камера поворачивается и приближается к Аслану, который пытается подняться на террасу. Голос Джона: «Ты изнасиловал ее! Ты, грязная свинья! Ты изнасиловал ее!..» Аслан оглядывается. Откуда ни возьмись в кадре появляется пистолет и стреляет в Аслана. Тот выпадает из кадра. Пистолет стреляет еще и еще, Аслана мы уже не видим.

Иван рванулся наверх. И в бессилии сел на землю прямо у зиндана. Сзади во двор вбежал Руслан со своей «лопатой» наперевес и остановился, потом, ругаясь по-чеченски, подошел к Аслану, достал на ходу нож и отрезал ему ухо.


— Короче, мы попали, — говорит Иван. — Теперь Асланом было не прикрыться. Обратно через перевал с капитаном пройти было нереально. Единственный путь вниз вел через деревню, а там бородатых было, что тараканов в нашей бане. Капитан сказал тогда: на дерево залезть легко, слезать трудно… Классный все-таки мужик… Это он тогда выход придумал…


Иван стрелял из крупнокалиберного станкового пулемета, профессионально установленного боевиками. Предпоследней «Мухой» уже был подорван отправленный Асланом УАЗ. Грохот стоял невыносимый. Рассредоточившись, боевики вели беспорядочную стрельбу из-за естественных укрытий. Но, несмотря на плотный пулеметный огонь, они все же продвигались короткими перебежками.

У реки кипела работа. Руслан с помощью Джона делал плот. Кое-как одетая Маргарет носила материалы и помогала чем могла.

Капитан, опершись спиной о дувал, при помощи СВД пресекал попытки боевиков обойти их по левому берегу.

А потом они летели на плоту по бурной реке. Капитан лежал посередине. Вода перехлестывала через него, и он ловил паузы, чтобы глотнуть воздуха. Его придерживала Маргарет, которая сама держалась за шест в центре плота.

Руслан стоял у руля, когда Иван с Джоном, пролетая через деревню, садили из автоматов по всему живому и неживому.

А потом они неслись параллельно дороге, по которой мчался пазик с боевиками.

А потом Иван и Маргарет вытаскивали из реки капитана, а Джон и Руслан — сумки и оружие.

А потом они тащили капитана вверх по заброшенной деревне, расположенной на крутом склоне ярусами, к древней сторожевой башне с бойницей в виде креста.

Иван, говоря по-военному, прикрывал отход. Короткими очередями он сдерживал продвижение боевиков.


Из башни открывался великолепный обзор.

— Умели строить, — устало сказал капитан, лежа у окна. Он переживал нечеловеческую боль, и Маргарет это знала. Она не отходила от него, пыталась то подложить что-нибудь под голову, то укрыть его курткой Джона. Он пресекал эти попытки простым английским словом «no».

— Патронов еще рожков на десять-пятнадцать, для СВД штук двадцать, четырнадцать гранат, да и все, — подсчитывая арсенал, сказал Иван.

— Не густо.

— Еще «Зауэр» мой… Кучно бьет… если порох не отсырел, — добавил Иван. — Гильзы бумажные теперь делают.

Пули сбивали каменную пыль с древней башни. Изнутри отвечали короткими очередями и точными одиночными выстрелами. Иван с винтовкой присел у входа, не давая боевикам обойти башню.

— Далеко до наших! — сказал капитан, рассматривая мокрую карту.

— Товарищ капитан, вертушку вызывать надо. Без вертушки — хана! — отстреливаясь, сказал Иван. Руслан стрелял из центрального окна.

— Рация не возьмет… далеко!

— Джон! Давай сюда, — позвал Иван. — Целься и патроны береги. Давайте по спутнику попробуем, — сказал Иван. Он расстегнул рюкзак и вынул ноутбук Аслана, а за ним спутниковый телефон. — Вы номер знаете?

— Запасливый ты, сержант, — улыбнулся капитан, открывая чемодан спутникового телефона. — Как тут чего?

Как-то странно глядя на капитана, Маргарет набивала рожки патронами и подавала их Руслану. А он бросал ей пустые.

Чеченцы подтянули станковый гранатомет.

— Алё! Дежурный! Это капитан Медведев! Начальника штаба мне, полковника Малыхина! Быстро давай! — уверенно говорил капитан в трубку. — Слышно как, а? Нам бы такую связь… Алё, товарищ полковник, капитан Медведев!.. Да, Коля… Потом… Слышь, обложили нас тут!.. Вертушку пришли! Пятеро нас, двое англичан… Это Шатойский район, тридцать четвертый квадрат, южнее Итум-Кали. Там в ущелье аул брошенный, а наверху башня древняя! Так мы в ней… — рядом разорвалась граната. — Да, по нам!.. Ну, думаю, час продержимся… Нет, площадки нет… Давай.

Руслан размахнулся и бросил гранату.

— А ты говорил… — сказал ему Иван, забирая у Джона винтовку.


Когда вертолет дал залп по склону, чеченцы посыпались вниз, как тараканы. Вертолет сделал круг и завис возле башни.


Темнело. На аэродроме горел костер. Сзади стояли истребители и вертолеты.

Джон бодро размахивал руками на фоне костра, что-то громко объясняя солдатам. Они ничего не понимали, но слушали с интересом. Потом налили ему из фляжки, и он браво выпил.

— Джон, — отозвал его в сторону Иван, — ты мне деньги обещал… Тридцать пять.


— А… — смутился Джон. — Да, сейчас. — Он расстегнул пояс под курткой и опасливо отошел в сторону, чтобы отсчитать.

— Налейте мне, ребята, — попросил Иван, подойдя к костру. Ему налили полный стакан. Он выпил и посмотрел в сторону — туда, где лежал капитан в ожидании санитарной машины. Маргарет сидела на траве рядом и молчала.

Руслан Шамаев сидел в стороне. С ним никто не общался.

Подошел Джон и отдал Ивану деньги.

Иван отошел и сел рядом с Русланом.

— На, — сказал он, давая ему тысячу фунтов, — премия тебе от НАТО, за борьбу с международным терроризмом. Это английские деньги. Здесь почти две тысячи долларов.

Иван достал из-за уха сигарету, которую стрельнул у солдат, и прикурил. Он сидел и смотрел, как подъехала санитарная машина, как прощалась Маргарет с капитаном, как подошел Джон. Как она заплакала, когда его увезли, как Джон успокаивал ее, неловко гладя по голове.


— А дальше вы знаете… — говорит за кадром Иван. — Джон сделал фильм и стал знаменитым. Меня за убийство мирных жителей посадили на шесть лет. Я ведь уже гражданский был… Он ведь там все рассказал и про женщину в джипе, и про старика с ребенком у Аслана. Когда он успел снять?.. На суд свидетелем он не приехал… Наверное, Маргарет не пустила… Зато смелый чабан Руслан Шамаев приехал. Он красиво рассказал, как я пытал его, как цинично убивал чеченский народ, женщин и детей… Маргарет за Джона так и не вышла… Капитану я потом в госпитале все деньги отдал… Я уже знал, что там, на гражданке, поэтому и отдал. Знаю, что ему несколько дорогих операций сделали, а вот помогло или нет?.. Он здорово заступался за меня тогда, только на суд не смог приехать… Хороший он все-таки мужик.

А фильма этого я так и не видел. Сейчас здорово было бы посмотреть…


Грязный Иван сидел на ящике рядом с Русланом и курил сигарету.

Американец

Ник Макгуаер сидел за компьютером в просторном офисе в центре Нью-Йорка и просматривал котировки ценных бумаг Малазийского региона. Он выделил нужный файл в программе «NASDAQ», оторвался от компьютера и посмотрел в окно. Далеко внизу шумела финансовая столица мира. Из задумчивости его вывел звонок.


Звонил мужчина лет сорока пяти с длинным носом и шапкой черных курчавых волос. Он сидел в кафе перед раскрытым ноутбуком. Говорил он возбужденно с сильным русским акцентом:

— Ник! Это Саша! Надо срочно встретиться! Есть гениальная идея! Я повторяю: гениальная! Знаешь суши-бар на Брайтоне? Жду тебя там через полчаса! Сейчас пробок нет, успеешь! Давай, жду!

Ник нажал отбой и выключил компьютер. Энтузиазма не было.

20 ноября 2003

New York

— Смотри! Это вчера, это сегодня утром. А это уже сейчас! — Саша возбужденно показывал на экран монитора. — Ты смотри, сколько пунктов!.. Это же…

— А где это? — спокойно спросил Ник.

— Это озеро Байкал. Рядом с Иркутском — столицей Восточной Сибири! Это крупнейший алюминиевый завод! Ты что?!. А Байкал — это самый большой резервуар пресной воды на земле!

— Россия! — уверенно сказал Ник. — Босс никогда не согласится.

— Да плевать тебе на босса! Ты серьезный брокер, в крупном инвестиционном банке! У тебя тридцать миллионов в активе! Какие же вы все-таки уроды!.. Жопу вам лень поднять! Я пятнадцать лет назад приехал. Помнишь, кем я был?.. Смотри, кто я сейчас! Ты помог мне, конечно… Спасибо тебе… Но ты родился здесь! Были бы у меня такие бабки, я бы давно уже твоего босса нанимал!.. Ник… да ты за день можешь пять лимонов сделать!..


Ник сидел в офисе и смотрел котировки акций Восточно-Сибирского алюминиевого завода. Акции росли. Он нажал кнопку переговорного устройства у себя на столе:

— Босс у себя?


— Мистер Нортон, смотрите… Это вчера, это сегодня утром, а это уже сейчас!

— Что это? — Босс энергично перелистнул распечатки.

— Это русский алюминиевый завод в Сибири на озере Байкал, — убежденно сказал Ник.

— Мы с Россией дел не ведем! — твердо сказал босс. — Вы прекрасно знаете наши установки, Ник. Мы работаем только в устойчивых регионах.

— Мистер Нортон! Но при таком росте… Если мы сегодня купим, а завтра продадим…

— Никаких «если», мистер Макгуаер. Я сказал: нет! Как там наш индонезийский гигант?

— Я все продал. Мы выручили пятьсот тридцать шесть тысяч, — кисло сказал Ник.

— Очень хорошо. Идите. — Мистер Нортон протянул Нику его распечатки.

Тот забрал бумаги и пошел к двери.


— Да, мистер Дойл. Вы же сами видите… Да, я настойчиво рекомендую… Я отвечаю… Да, завтра утром продать… Хорошо, мистер Дойл.

Котировки росли. Ник смотрел на монитор и кусал палец. За окном краснело закатное небо.

Ник посмотрел свой резерв. Вместе с новыми поступлениями там было почти 56 миллионов.

Ник перенес всю сумму в файл «Восточно-Сибирского алюминиевого завода» и, когда возникла надпись «BYE», нажал «YES».

20 ноября

Иркутская область. Восточная Сибирь

В тюремном фургоне пересыльного автозака было тесно. Но у окна, где сидели уголовные авторитеты, было достаточно свободно.

— Завтра утром Хингуй будет, — нервно сказал Гирей. Это был худой татарин лет тридцати пяти. — Крюк кинуть может… Все лавэ ему тогда…

Главный, мужчина лет пятидесяти, к которому обращался Гирей, не ответил. Он внимательно смотрел на Алешу. Тот сидел у стенки на корточках и кутался в ватник.

— Не тебе решать, — через паузу тихо сказал Главный. — Надо молодого взять, нагнем его. По тайге долго идти. Кабанчик нужен. Край будет, съедим. Свежий еще…

Четверо подельников тревожно переглянулись, но ничего не сказали.

— Позвать? — спросил Гирей. В этой команде он явно был шестеркой.

Главный молча смотрел. Ни один мускул на его продубленном морщинистом лице не шевельнулся.

— Эй, пацан! — крикнул Гирей и, когда Алеша повернул голову, кивнул ему.

Алеша поднялся, подошел и так же присел на корточки. Авторитеты сидели на войлочных подстилках. В машине трясло.

Главный долго смотрел Алеше в глаза. Тот взгляд выдержал.

— Звать как? — после паузы спросил Главный.

— Болото.

— Чего так?

— Фамилия Болотов.

— Срок?

— Четыре.

— Статья?

— Двести двадцать два. Но это я за другого вписался. Должен был по сто тридцать первой идти.

— Чё, баб не было?

— Да по согласию все было. С однокурсницей… Потом эта сука заяву там… экспертиза… Давай, говорит, пять тонн баксов или посажу. Ну, я ей показал… — Алеша сделал красноречивый жест. — Где мне бабок столько взять?

— А твои что?..

— Мне десять лет было, когда мать умерла. Нас с сестрой бабушка в Норильск забрала, потом сестра в Иркутске в Пед поступила, и мы вернулись. Теперь учительша она…

— А вписался за кого?

— Есть у нас в Иркутске авторитет один местный — Аликпер. Тогда у него в джипе два АКМа нашли. Ну, пришел ко мне пацан знакомый. Скажи, говорит, что это ты их к Али в джип положил, а он твой вопрос с этой сукой решит. Тебе по первоходке больше трешки не дадут, а по сто тридцатой все восемь вдуют. А ты через три года богатым человеком выйдешь.

— Вопрос решил?

— Решил. Она через день заяву забрала.

— С нами в отрыв пойдешь! — как нечто решенное сказал Главный.

Алеша держался уверенно, но здесь смутился.

— Холодно… — слегка растерянно сказал он.

— Испугался? — Главный улыбнулся краем рта, но не глазами. — У нас базы готовы. В Хингуйе пересадка, там уходим.

— Почему я?

— Молодые нужны, здоровые. Если что, вперед пойдешь. У нас лавэ на воле. А ты нас не сдашь. — Главный смотрел в глаза.

21 ноября

New York

Ник положил трубку.

На мониторе напротив надписи «Восточно-Сибирский алюминиевый завод» мигало слово «Bankrupt».

Ник набрал номер.

— Саша, это Ник, — неестественно спокойно сказал он. — Сибирский завод объявил себя банкротом.

— А ты что, купил? — удивился Саша. Он ел. — На какую сумму?.. Круто!.. — Саша аж присвистнул. — Это чьи деньги?

— Есть у меня один солидный клиент из Денвера, Фрэнк Дойл. Он уже три года вкладывает через наш банк. Я вчера посоветовал ему купить. Он дал добро на двадцать миллионов, а сейчас позвонил и требует вернуть деньги. Он от своих слов откажется. А я на сорок купил… Теперь получается, я без его ведома… Еще пятнадцать с половиной из банковского резерва… Я еще деньги тестя и жены вложил…

— А босс знает?.. Погоди, не паникуй! Я все выясню и перезвоню. — Саша нажал красную кнопку и быстро стал набирать номер.

Ник молча опустил руку с телефоном. Бледность выдавала его.

— Ник, кофе стынет! — крикнула жена.

Он не отреагировал.

— Ник!.. — Она вошла. Это была полная мулатка лет сорока с черным пушком на верхней губе.

— Ник… — Она растерялась, увидев его таким.

— Никогда не кричи на меня, — спокойно сказал он.

— Ник… — Она совсем растерялась.


Они завтракали.

Взрослые, достаточно упитанные дочери сидели напротив. Они опаздывали и поэтому поспешно засовывали в рот бутерброды, запивая кофе.

Ник мерно постукивал пальцем по краю тарелки с кукурузными хлопьями. Он не ел. Жена подлила молока, тревожно поглядывая на него. Запищал телефон. Ник схватил трубку.

— Ник! Саша. Я тут узнал кое-что. Мне еще надо сделать пару звонков… Давай часика в два там же. — Саша нервничал.


Ник молча нажал отбой.

Жена снова посмотрела на него.

— Пока! — воскликнули девицы набитыми ртами и сорвались с места.

21 ноября

Хингуй. Восточная Сибирь

Возле стоящих вагонов на снегу полулежали зэки. Часть охранников в десяти метрах от вагонов стреляла поверх голов, заставляя их оставаться на снегу, а часть веером садила по лесу. Рядом с кромкой леса распластались Главный с подельниками и двое охранников без шапок. На снегу стояли свежие розовые разводы.

Тяжело дыша, Алеша и Гирей брели по глубокому снегу среди деревьев. Гирей обернулся и дал короткую очередь по едва видным залегшим на снегу фигурам. Руки Гирея были в крови, на телогрейке выступали красные пятна.

Они прошли еще метров десять. Пули били в деревья. Алеша шел впереди, практически прикрываясь Гиреем. Очередная пуля ударила Гирея в спину, и он упал. Алеша упал рядом.

— Все, Болото, конец! Кинул Крюк, сука!.. — прохрипел он.

— Слышь, Гирей, идти-то куда? — громко прошептал Алеша в самое ухо.

— Все, Болото, конец! — повторил Гирей.

От вагонов продолжали стрелять.

— Все, суки, все! — из последних сил истерически заорал Гирей и зло выругался по-татарски.

— Ааа… — Алеша поднял автомат и сначала пополз, а потом побежал.


Охранники медленно поднимались, продолжая стрелять по лесу короткими очередями.

— Замерзнут в тайге, если не попали, — сказал прапорщик, подходя к капитану.

— Трупы найди и автомат, — коротко приказал тот.

21 ноября

New York

…Он платил за электроэнергию неполную цену! На его завод распространялись только региональные надбавки, а федеральные он не платил, у него друг был губернатор.

— Нет… я не понимаю, — сказал Ник. Они сидели в том же кафе на Брайтоне. Отовсюду доносилась русская речь.

— Да у них в России предприятие платит за электроэнергию у себя в регионе, это как у нас штат, а затем перечисляет в федеральный центр. Так вот, у них существует еще федеральная надбавка. И владелец комбината ее не платил.

— Ну…

— Так он три года не платил. Пришел на выборах новый губернатор… предприятие прибыльное, можно сказать, опорное в регионе… владелец финансировал на выборах прежнего губернатора… Вот новый губернатор и потребовал единовременной выплаты федерального долга, и суд, естественно, признал его претензии законными. Какой арбитражный судья против губернатора пойдет… Еще и денег, наверное, дали… Ну, владелец, естественно, сразу заплатить не смог — там, я думаю, миллионов сорок набралось — предприятие объявило себя банкротом и перешло к другому владельцу, человеку нового губернатора, который этот долг заплатил или сделал вид, что заплатил. Это в России в порядке вещей.

— И что теперь? — спросил Ник.

— Я разговаривал с одним адвокатом в Москве. Он говорит, что можно апелляцию в Верховный суд подать, и если судья признает, что на него было оказано давление со стороны губернатора, то положительное решение вполне вероятно.

— А кто апелляцию подаст… и как это все вообще… — ничего толком не поняв, спросил Ник.

— Ехать тебе надо, — после небольшой паузы спокойно сказал Саша.

— Как это? — не понял Ник.

— Апелляцию должен подавать бывший владелец, но он пока не подал. Тебе надо с ним встретиться, дать судье взятку, а это не меньше миллиона долларов. Или пообещать из денег, что в акциях, но это, пожалуй, не пройдет… Если она взятку возьмет и даст показания против губернатора, а бывший владелец вступит в свои права и объявит банкротство недействительным, тогда… В крайнем случае, ты за акции возьмешь что-нибудь. Но для этого надо ехать, чтобы понять все на месте и что-то сделать!

— Как же я поеду… — растерялся Ник. — Я русского не знаю. Я вообще ничего про… про Россию… Саша, а может, ты?! Это твоя страна, и ты…

— Вот этого не надо! Не надо, — перебил его Саша. — Моя страна Америка, Ник. Я в зоопарке родился, но я вовремя убежал. И больше я в клетку ни ногой. Я думаю, ты слышал про КГБ. Они меня вмиг в бараний рог скрутят. Это же звери, Ник! — разошелся Саша.

— А я-то куда… Как я… Там же визы…

— Я знаю, есть туры на озеро Байкал. Моя знакомая, «зеленая» из Бруклина, летом летала. Покупаешь тур, и они за день все оформляют. Это-то ерунда… Вот как владельца найти, тем более бывшего… Может, он вообще в Москве. Ладно, я найду кого-нибудь у нас из Иркутска. А ты пока турфирмы обзвони. — Саша уже давно перешел на деловой тон.

Ник сидел за столом, понурив голову.

— А почему это ты решил, что я поеду? — вдруг агрессивно спросил он.

Саша удивленно посмотрел на него.

24 ноября

Тайга. Восточная Сибирь

Старый тофалар вез обмороженного Алешу. Он перекинул его через теплого оленя, а сверху накрыл шкурой. Тофалар брел по еще неглубокому снегу и рассказывал Алеше что-то длинное и назидательное на своем языке, потом напевал.

Молодой тофалар шел по другую сторону оленя и придерживал Алешу за ноги. Алеша без сознания болтался на оленьей спине.

Вдалеке показалась большая поляна с наскоро поставленным чумом. Рядом паслись олени. В поисках пищи они разрывали копытом снег.

Старый тофалар что-то громко крикнул, и из жилища выглянула женщина.


Женщин было две: старая и молодая. Старая растирала Алешу каким-то жиром. Молодая помогала. Мужчины молча курили трубки и смотрели. Горел огонь.

24 ноября.

Аэропорт Кеннеди. New York

Саша провожал Ника. Невдалеке толпилась группа «зеленых» с плакатами типа: «Не дадим Байкал в обиду» или «Людям надо будет что-то пить».

— Значит, фамилия старого владельца Константин Альбертович Буров, нового — Михаил Семенович Коротич. Губернатор — Торопов Александр Сергеевич, как Пушкин. Я записал, вот возьми. — Саша сунул Нику бумажку. — Буров (это старый владелец) должен сейчас быть там. Он сам из Иркутска, но иногда живет в Москве. Вот возьми еще адрес женщины в Иркутске. Зовут ее Катя. Телефона нет, по крайней мере, тогда не было. Мне один учитель дал. Он с ней в Иркутске в школе работал. Она его еще английскому обучала. Правда, это давно было, лет пять назад. Фамилию он не помнит. Говорит, живут они бедно, что за двадцать долларов она все тебе переведет. Ну давай, лети! Тур на неделю. Должен успеть. Да… телефон мобильный там работать не будет! — уже закричал Саша. — Так что езжай сразу к Кате, по адресу! Я на всякий случай там еще по-русски написал.

Уже издалека Ник как-то неуверенно сделал рукой прощальный жест.

25 ноября.

Иркутск. Восточная Сибирь

Рука надавила на болтающийся звонок рядом с цифрой 22 на обшарпанной двери. Долго никто не подходил. Рука надавила еще раз.

Шагов слышно не было, но дверь неожиданно открылась. На пороге стояла женщина лет тридцати с простым, по-русски красивым лицом. В мокрых руках она держала детскую рубашку. Прядь светлых волос выбилась из-под резинки и спадала на лоб. Большие добрые глаза с удивлением смотрели на вошедшего.

Это был милиционер в форме.

— Болотова Екатерина Алексеевна?.. — официальным тоном спросил он.

— Да, а что случилось? — взволнованно спросила она.

— Участковый. Старший лейтенант Калинин, — представился милиционер. — Болотов Алексей Алексеевич ваш родственник?

— Да… брат… А что с ним?

Милиционер выдержал паузу.

— Ваш брат, Болотов Алексей Алексеевич, 21 октября совершил побег из мест лишения свободы.

— Ой… — Она облегченно выдохнула и перекрестилась. — Ой, простите, — спохватилась она, — я думала, с ним что-то случилось…

— А с ним случилось! — обиделся милиционер. — Он вооружен и подозревается в убийстве конвоира. Если он объявится по этому адресу, вы обязаны немедленнопозвонить вот по этому телефону. В противном случае вас привлекут как соучастницу, — довольно резко сказал милиционер, отдал бумажку с телефоном и пошел вниз.

— Но у меня телефона нет! — Она вышла на лестничную клетку.

— У соседей попросите, — на ходу сказал милиционер.


— Дамы и господа, через двадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Иркутска.

Просьба оставаться на своих местах и пристегнуть ремни, — объявил бортпроводник по салону.

Толстый сосед Ника проснулся и зашевелился, затем открыл глаза и потянулся.

— Ну что? Надумали с нами? — сразу же спросил он.

— Что? — спохватился Ник. Толстяк бесцеремонно прервал течение его беспокойных мыслей.

— Туризм — это хорошо. Но надо спасать Землю. Если мы не защитим леса Южной Америки, наша планета лишится кислорода. Если мы не защитим Байкал — лишится стратегических запасов пресной воды. Сами русские не в состоянии этого сделать. Это безответственная нация. Вся надежда на нас, американцев! Надо закрыть этот алюминиевый завод, засоряющий озеро. У меня есть лишние плакаты, Ник… Вливайтесь!


Самолет «Боинг-767» удачно приземлился на заснеженный аэродром города Иркутска. Группу встречали. После прохождения таможни и паспортного контроля их погрузили в большой автобус и повезли в гостиницу.

Гостиница «Ангара» оказалась далеко не пятизвездной. Номера были двухместные, что неприятно удивило Ника.

— А я попросил, чтобы нас вместе поселили, — радостно сказал толстяк, протягивая Нику карточку гостя.

Войдя в комнату, Ник брезгливо осмотрел совмещенный и не очень чистый санузел, граненые стаканы, большой графин в гостиной и сел в странное, на его взгляд, кресло дизайна семидесятых.

В это время его полный жизни сосед радостно распаковывал гринписовские плакаты, не переставая что-то бубнить про избранность их миссии.

Быстро темнело.

26 ноября

Стоянка тофаларов

Алеша бредил. Старая женщина безуспешно пыталась напоить его каким-то отваром. Молодая натирала его отмороженные ноги оленьим или медвежьим жиром.

Мужчины опасливо изучали автомат Калашникова. Старший держал автомат и нажимал различные кнопки, молодой смотрел. Неожиданно для всех автомат выстрелил и пробил стенку жилища. Тофы испугались. Старик отбросил автомат в сторону и что-то сказал по-своему.

Единственный, кто не прореагировал, был Алеша. Он продолжал стонать и бессвязно говорить.

Иркутск

Ник вышел из номера очень рано, когда толстяк еще спал. Он спустился в холл и подошел к совсем заспанной дежурной. Она была симпатичной и знала это.

— Простите, а как мне можно разыскать человека в Иркутске, если у меня есть адрес, но я не знаю русского языка? — не очень уверенно спросил он.

— А вы случайно не шпион? — кокетливо спросила она.

— Пока нет. Я тренируюсь, — в тон ей ответил Ник.

Она хихикнула:

— Я вызову вам такси. Если адрес у вас по-английски, я запишу по-русски.

— Спасибо, у меня есть.


Он ехал по городу на такси. Таксист включил музыку и стал говорить. Говорил он много и долго, зная, что Ник не понимает. Это доставляло ему особое удовольствие, потому что клиентов он не любил.


На звонок в квартире 22 никто не ответил. Ник позвонил еще раз, хотел присесть на ступеньки, провел пальцем по поверхности и пошел вниз.


Он сидел во дворе и смотрел на входящих в подъезд женщин. Прошла очередная. Он выдержал паузу, вошел и позвонил в дверь № 22. Никто не открыл.


Когда прошла Катя с мальчиком, он встал и механически пошел за ней.


…И я купил акции. А утром завод объявил себя банкротом. Теперь мне нужно найти владельца Константина Бурова, но я не знаю русского языка. — Ник стоял и очень быстро говорил. — Мне адрес ваш дал Миша. Вы с ним в школе работали, еще английскому его учили.

— Миша! Гохфельд! — обрадовалась она. — Я все равно ничего не поняла. Сейчас я вам кофе сделаю, и вы мне все расскажете, сначала про Мишу, а потом все остальное. Вам чай или кофе? — радостно спросила она.

— Кофе, — сказал Ник. А когда она вышла, сел и огляделся. Квартира была очень маленькая, хотя и двухкомнатная. Обставлена бедно, функционально, безо всяких излишеств.

Из спальни вышел мальчик лет восьми и внимательно уставился на Ника большими умными глазами.

Ник узнал мальчика, с которым она пришла. Он встал и картонно улыбнулся.

— Do you speak English? — радостно спросил он.

Мальчик внимательно смотрел.

— My name is Nick. What is your name?

— Fuck you, — сказал мальчик и пошел.

В этот момент вошла Катя с подносом и застала Ника со странным выражением лица. Но он быстро пришел в себя и улыбнулся.

— Я не видела Мишу почти пять лет. Он так неожиданно уехал… А вы давно его видели? Он сейчас где? В Нью-Йорке? — Она поставила кофе и открыто посмотрела на Ника.

— Катя, — Ник сделал серьезное выражение лица, — дело в том, что я не знаю Мишу. Он дал ваш адрес моему другу Саше, зная, что у меня будут проблемы в Иркутске. Но я заплачу!

— Вы кофе берите, остынет. — Катя явно расстроилась, села и внимательно посмотрела на него.

— А как… — Ник мотнул головой, — мальчика зовут? — чтобы спрятать неловкость, спросил он и улыбнулся.

— Петром. — Она продолжала смотреть.

Он отвел глаза и сделал глоток.

— Уа! Какой крепкий! — искренне изумился Ник.

— У нас все так… Давайте сначала, — попросила она.

28 ноября

Стоянка тофаларов

В чуме горел огонь. Молодая женщина поила Алешу чем-то горячим и явно невкусным. Он полулежал на шкурах возле очага и пытался пресечь терпеливые попытки женщины влить в него остатки жидкости.

— Давно это было, — говорил старый тоф, неспешно покуривая трубку. — Тогда еще медведей в тайге не было. Около Алыгджера на берегу маленького озера жили два брата-карагаса (так наш народ называли раньше). Других карагасов во всей тайге тогда не было. Не было в тайге тогда и медведей. Жили они дружно. Но однажды поссорились. Тогда один из них ушел в лес и сделался медведем. От него и пошел весь медвежий род. А другой ушел в верховья Уды, сделал себе сеть и стал рыбу удить. Однажды он выловил в озере, из которого вытекает Уда, большую рыбу, женился на ней, и от этого брата пошел весь карагасский народ. Но до сих пор медведи и карагасы находятся в ссоре. И все же и теперь медведь карагасу немножко брат. Но если медведь встретит в лесу карагаса, то кто-нибудь из них должен быть убит.

Алеша закашлялся.

— Вот… И мертвый медведь помогает тофаларам, — назидательно сказал старик.

Иркутск

Катя и Ник переходили дорогу, когда из боковой улочки быстро вырулил потрепанный джип и загудел. Ник подхватил Катю под руку и быстро перебежал проезжую часть, на ходу показав водителю средний палец правой руки.

Джип резко затормозил. Из машины энергично вышел парень лет тридцати в кожаной куртке и быстро пошел к ним.

— У тебя палец лишний, да? — резко спросил он с небольшим кавказским акцентом. — Так я тебе сейчас, козел, его отрежу…

— Простите его! Простите его, пожалуйста, — испуганно воскликнула Катя, хватая парня за руку. — Он иностранец… Он по-русски не понимает!

— Сдается мне, что ты пидор, а не иностранец, — недоверчиво посмотрел на него парень. — Женщину благодари, мудак. А если ты иностранец, то вперед понятия русские соблюдай, а то не то что без пальца, без башки останешься… Козел!..

Парень повернулся и быстро пошел к машине.

Катя облегченно перекрестилась.

Ник ничего не понял. Он было рванулся за парнем, но Катя схватила его за руку. Парень этого не видел.


— Господин Буров? Здравствуйте. Я Болотова Екатерина Алексеевна. Это я вам звонила. Познакомьтесь, пожалуйста… Это господин Макгуаер, представитель «Нортон Инвест». Он специально прилетел в Иркутск, чтобы встретиться с вами по делам своей компании. Он по-русски не говорит, поэтому я буду переводить, — быстро говорила Катя. Она была взволнована.

— Ничего, я думаю, мы справимся, — спокойно сказал молодой мужчина весьма респектабельного вида и улыбнулся краями рта. — Константин. — Мужчина протянул через стол руку.

— Ник. — Ник пожал предложенную руку. — Очень приятно.

— Мне тоже приятно, — на весьма приличном английском сказал Буров. Они встретились в небольшом полупустом китайском ресторане. Рядом с Буровым молча сидел лысый мужчина лет пятидесяти весьма неприятного вида, но в очень хорошем костюме. Двое охранников стояли у двери.

— Дело в том, Константин, что наша компания 20 ноября приобрела акции вашего завода на сумму в пятьдесят пять с половиной миллионов долларов…

Буров жестом перебил Ника.

— Паша! — подозвал он китайского официанта. — Нам с Семенычем как обычно, а… Вы будете что-нибудь? — обратился он к Нику по-английски.

— Нет, спасибо… Эээ… Стакан минеральной воды, пожалуйста…

— С газом, без газа? — участливо спросил официант по-английски.

— Что?.. А, нет, без газа.

Официант вежливо поклонился и махнул своим халдеям.

— Так я вам пока не нужна? — спросила Катя.

— Да нет, спасибо, — улыбнулся Буров.

— Тогда я пойду, мне еще в школу надо… До свидания. — Катя быстро встала.

— Нет, постойте! — достаточно грубо схватил ее за руку Ник. — Останьтесь, пожалуйста, — поняв, что он поступил невежливо, попросил Ник.

Катя села.

На столе возник графин водки, и начали появляться закуски. Халдей налил всем, включая Ника.

— Сигарету? — спросил Буров, доставая пачку. — Ваши, американские.

— Курить очень вредно, — сказал Ник.

— Вредно то, что неприятно. А то, что приятно, — полезно… Мы так с Семенычем думаем, — улыбнулся Буров. — Так вот, Ник, завод, к сожалению, уже не мой… Может, все-таки водочки? — спросил Буров, поднимая рюмку. — Добро пожаловать в Россию.

Ник автоматически выпил.

— Закусывайте, не стесняйтесь, — продолжал открыто улыбаться Буров.

— Я купил акции! — агрессивно глядя на Бурова, сказал Ник. — Вы должны мне деньги!

— Это игра, Ник! Все играют, просто мы с вами играем по-крупному. Вы же сознательно пошли на это? Правда? И проиграли. Что делать… Так что акции свои вы можете выбросить. Я ведь тоже проиграл. Только вы пошли «на все», а я нет. — Буров был добродушно вежлив. Катя переводила взгляд с одного на другого.

— Но ведь все можно вернуть! Просто надо подать апелляцию в Верховный суд, — уверенно сказал Ник. — А с местным судьей договориться… ну вы же понимаете меня, Константин… — Ник опасливо стрельнул глазами на лысого мужчину, который бесстрастно жевал.

— Это будет нечестно, Ник, — назидательно сказал Буров. — И потом, Ник, это Россия! Здесь все… немножко по-другому… Давайте-ка лучше выпьем за Америку!


Ник сидел в номере гостиницы «Ангара» и тупо смотрел местные черно-белые новости. Он был слегка пьян. Дверь шумно открылась, и вошел энергичный толстяк.

— А-а-а! Ник! Вы где пропадаете? Удивительные места! Поразительная красота! Озеро… Огромное! Мы сегодня были на заводе. Готовили акцию. Смотрите, какую удочку купил! Здесь все так дешево! А у нас в Иллинойсе такая рыбалка! Не то что у вас в Нью-Йорке… Вы «Старик и море» читали, Ник? Хемингуэя? — возбужденно говорил толстяк, раскладывая спиннинг.

— В школе, — мрачно ответил Ник, думая о своем.

— Я и набор блесен купил… Здесь и на очень крупную рыбу есть! — продолжал орать толстяк, выходя в туалет.

Ник молча смотрел на экран телевизора.

Там возникла фотография Алеши.

— Органами внутренних дел Иркутской области и Красноярского края разыскивается бежавший из мест лишения свободы Болотов Алексей Алексеевич 1984 года рождения. Всем, что-либо знающим о его местонахождении, просьба немедленно сообщить в отделение милиции своего района или по горячему телефону 26–47–47,— говорил диктор.

— Тут звонят все время, девочек предлагают, тоже дешево! — продолжал кричать из ванной толстяк. Ник тупо смотрел на экран.

30 ноября

Поселок тофаларов

Женщина прошла по улице и внесла ведра в рубленую избу.

Алеша сидел у огня и пил чай из деревянной чашки.

— Поймают тебя, — говорил старый тоф. — Куда ты пойдешь?.. До Иркутска сильно далеко. Замерзнешь… Оставайся у нас… эта… Нам мужчины сильно нужны… Карагасом станешь. Вот, жену тебе дадим. Молодая совсем… Горячая! Любит тебя сильно. — Старый тоф заулыбался. Молодая женщина что-то растирала на столе возле окна и не слушала, что говорил отец. — А что там в тюрьме делать? Сильно тесно там. А у нас хорошо… Просторно… Скоро соболя бить пойдем… Снег сойдет, сети на Уде поставим. Сильно рыбы много там… У нас тебя не найдут… А пойдешь, поймают тебя… В тюрьму посадят опять… В тюрьме сильно тесно… А у нас хорошо…

Алеша, поставил чашку, подтянул к себе автомат, отстегнул рожок и пересчитал патроны. Оставалось шесть.

Иркутск

Ник зашел в Сбербанк, снял в банкомате двести долларов рублями и вышел на улицу Карла Маркса. Было холодно, а одет он был явно не по сезону.

— …Это его секретарь-переводчик… Да… Я звонила вам вчера по поводу встречи г-на Макгуаера и господина Коротича, Михаила Семеновича! — кричала Катя в трубку телефона соседской квартиры. Из туалета вышел пьяный мужик в майке и семейных трусах и, придерживаясь за стенку, пошел по коридору туда, где громко хрипел Высоцкий. — Да-да… Это очень важно! У него есть конкретное предложение к господину Коротичу по поводу совместного предприятия с компанией «Нортон Инвест»…

— Катя, чаю со мной попьешь? — спросила полная женщина в халате, выглядывая из кухни.

Катя неопределенно махнула рукой.


Дверь лифта шумно открылась, и Ник, готовый войти, оторопело встал. Сын Кати оглянулся на Ника и отдернул руку с черным угольком. Он не успел закончить задуманное. «ХУ» было крупно выведено на стенке прямо напротив двери.

— Здравствуй, Петр! — бодро сказал Ник.

Тот достойно прошел мимо Ника и вышел во двор. Ник проводил его взглядом и вошел в лифт.


— Я дозвонилась до офиса г-на Коротича. Он улетел в Красноярск. Он готов встретиться с вами. В четверг или в пятницу утром я должна перезвонить его секретарю и уточнить время, — говорила Катя.

— Но послезавтра я улетаю! — воскликнул Ник. Это прозвучало как упрек.

Катя пожала плечами и встала.

— Катя, но я же не могу не улететь! — неуверенно сказал Ник и сел. — И улететь я не могу… — Он посмотрел на нее снизу вверх. — Что мне делать, Катя?..

Ей стало жалко этого загнанного в угол человека.

— Я не знаю, Ник, — мягко сказала она, села и взяла его за руку. — Попробуйте еще раз позвонить старому владельцу — Бурову. Он же понравился вам тогда. Может быть, все же удастся уговорить его подать эту апелляцию.

2 декабря

Тайга. Восточная Сибирь

Старый тофалар и Алеша ехали на оленьей упряжке по руслу замерзшей реки… Правил тоф. Алеша, в оленьих торбасах, короткой распашной шубе из оленьей шкуры мехом внутрь, перетянутой на поясе веревкой, и беличьей шапке, был очень похож на него. Ехали молча. Изредка тоф прикрикивал на оленей. Белые ели нависали над рекой под тяжестью снега.

Возле очередного поворота реки тоф остановился.

— Все. Дальше сам иди. Дальше не поеду я. Вот, мяса возьми немного. — Тоф протянул Алеше кусок вяленой оленины. — Туда Байкал будет, — показал он направо. — Далеко. А ты туда иди, по Уде вниз. Как прииск увидишь, от реки туда уходи… На прииск не ходи, там сильно поймают тебя… До Чехова дойдешь, там дорога есть. Автобус есть. Вот деньги немного. Билет купишь. Скажешь, что из Нерхи идешь, что сильно к доктору надо, в большой город… А мне еще надо день назад ехать…

— Спасибо, Николай.

Тоф развернул оленей и погнал назад.

Иркутск

Ник сидел в дорогом клубе. Перед ним стояли недопитый бокал красного вина и тарелка с остатками сыра.

— Еще вина, сэр? — вежливо спросил официант по-английски, чем вывел Ника из задумчивости.

Ник рассеянно кивнул.

— Это убрать? — Официант коснулся тарелки.

— Да. — Ник кивнул еще раз и, когда официант наполнил бокал, отпил.

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо… Скажите, господин Буров больше не звонил?

— Нет, сэр. — Официант отошел.


Дверь клуба открылась, и в фойе шумно ввалились раскрасневшиеся с мороза Константин Буров и лысый Семеныч.

За ними вошла охрана.

К Бурову быстро подошел распорядитель.

— Константин Васильевич, — предупредительно начал он, — вас тут какой-то американец уже полтора часа дожидается. Говорит, что вы договаривались…

— А!.. Е-мое!.. Забыл я… Это тот высокий, что акции купил, помнишь? — сказал Буров, обращаясь к Семенычу. — Достает меня…

— Так он и меня достает. Обещает вывести на серьезных заказчиков в Штатах, — заулыбался Семеныч. — Только я срочно в Красноярск улетел.

— Слушай, Боря, скажи ему, что не будет меня сегодня. Что случилось там… ну, что-нибудь. Придумай, короче… Не зря же государство тебя в Москве учило. А нам с Семенычем в кабинете накрой, хорошо?

— Сделаем, Константин Альбертович.

— А ты встреться, чего ты… Завод покажи. А вдруг и вправду выгорит чего, — говорил Буров Семенычу по дороге в кабинет.

— Да ты посмотри на него… Чё там выгорит…


— Звонил господин Буров. Просил извиниться. Его, к сожалению, сегодня не будет. У него там случилось что-то, я подробностей не знаю… Ваш счет, сэр. — Официант протянул Нику папку со счетом.

Ник расстроился, достал кредитную карточку и, не глядя на счет, положил в папку. Официант ушел.

Ник допил вино и надел пиджак.

— Можно позвонить от вас? — спросил Ник проходившего мимо официанта. — Мой мобильник у вас не работает.

— Конечно, сэр, одну минуту.

Официант вышел и скоро вернулся.

— Ваша карточка недействительна, сэр, — сказал он.

— Этого не может быть! Попробуйте еще раз, — снисходительно и растерянно улыбнулся Ник.

— Мы проверили. Карточка недействительна, заплатите наличными — пожалуйста, сто десять долларов.

— Но у меня нет таких денег с собой… Вот возьмите, эти попробуйте. — Ник выложил перед официантом еще несколько кредитных карточек.

Подошел второй официант и протянул Нику трубку:

— Только местные звонки, сэр.


В отдельном кабинете за обильной трапезой Буров и Коротич обсуждали что-то очень специальное, касающееся предприятия в Нижнем Тагиле, которое Коротич уступил Бурову в обмен на комбинат. Там что-то было не в порядке. Беседа была вполне дружеской со стороны Коротича и слегка напряженной со стороны Бурова.

— Обосрался ты с тагильским заводом, Семеныч, — снисходительно сказал Буров.

— Как это? — спросил Коротич.

— Просто. Я на тагильском уже сейчас имею сотку в месяц, а ты на моей алюминиевой рухляди здесь каждый день теряешь. Еще переоборудование, а акции холдинга будут падать. Правда. Не обижайся. Но похоже, я тебя сделал.

— Мне-то что. Сходка сказала — я сделал. Я, кстати, был против. Вы, новые, хорошо считаете.

Вошел распорядитель:

— Там ваш американец, Константин Альбертович… У него на карточках денег нет.

— А! Что я говорил! — обрадовался Коротич.

— Да нет, Боря, не может быть. Проверьте еще, — попросил Буров.

— Константин Альбертович… У нас солидная контора, — обиделся распорядитель.

— Сколько там? — спросил Буров.

— Сто десять долларов.

— Ладно, пусть идет, я заплачу… Не похоже, что он гонит, — озадаченно сказал Буров. — «Нортон Инвест» купил акции…

Коротич жевал и улыбался.


Они сидели в старой захламленной квартире Катиной подруги, набитой старинной мебелью.

Катина подруга Надя набирала для Ника номер на старом дисковом телефоне… Петя смотрел телевизор. Катя тихо сидела сзади, стараясь не мешать. Надя наконец набрала и передала трубку Нику.

— Только недолго, пожалуйста, — вежливо попросила она.

— Саша! Привет, это Ник! — радостно воскликнул он.

— Ник?! Ты где? — возбужденно закричал Саша. Он стоял на улице в самом центре Манхэттэна. Было шумно.

— Саша! Я в Иркутске! Узнай, пожалуйста, почему мои кредитки здесь больше не действуют…


— Ник! Слушай меня! — Саша интуитивно огляделся. — Все твои счета арестованы! Имущество описывают! Ты объявлен в розыск! «Нортон Инвест» и твои клиенты обвиняют тебя в хищении пятидесяти пяти миллионов долларов! А когда узнали, что ты улетел в Россию, твое дело передали ФБР! Сейчас тебя объявили в международный розыск! — Саша говорил громко, но испуганным полушепотом, как в старых шпионских фильмах. — Твоя жена подает на развод. Ты вложил ее деньги и ее отца… Она официально заявила, что ты — вор и не можешь быть отцом ее дочерей…


Ник в глубоком шоке молчал. Орал телевизор.


— Ник! Аллё, Ник! Ты где? — кричал Саша.


— Саша! Пришли мне десять тысяч долларов, как можно быстрее! На имя Болотовой Екатерины! Адрес у тебя есть! Это тот, что ты давал мне! Я отдам! — удивительно спокойно сказал Ник.


— Ник! У меня нет столько сейчас! И потом, нужен специальный индекс, отчество… я не знаю… У них там все по-другому, Ник! — испугался Саша.


— Пришли, сколько можешь! У своего Айзека возьми. Он мне должен. Я ему на машину давал!.. Подожди секунду! — Ник отнял трубку от уха и развернулся к Кате. — Катя! — позвал он. Она сразу подошла. — Это Саша. Он в Нью-Йорке. Скажи ему, куда можно срочно перевести тебе деньги! — Ник передал ей трубку и отошел.

— Саша! Это Катя! — уверенно сказала она по-русски. — Записывайте адрес…

В глубоком шоке Ник подошел к телевизору и сел рядом с Петей. Тот быстро взглянул на него и снова уперся в экран. Шел американский мультсериал про человека-паука. Они сидели и смотрели.


Когда Катя закончила, Ник встал и подошел к телефону.

— Можно, я сделаю еще один звонок? — попросил он Надю.

Она смущенно кивнула и посмотрела на Катю.

— Восемь, десять, потом один и дальше код, — сказала Катя.

Ник набрал.

На другом конце земли трубку сняла его жена.

— Аллё, кто это? — спросила она. — Аллё! Говорите!

Ник молчал.

— Аллё! Говорите громче! Кто это? Вас не слышно! Перезвоните еще раз!

Ник ничего не сказал и, когда повисли короткие гудки, положил трубку.


Все трое молча вошли в лифт. Петя все-таки успел закончить надпись. Три черные буквы «ХУЙ» красовались прямо напротив двери.

— Совсем распоясались гопники, — пытаясь как-то вывести Ника из шокового состояния, сказала Катя. — Пишут всякую мерзость на стенах…

Ник посмотрел на насупившегося Петю и, когда тот быстро взглянул на него, заговорщически подмигнул.

Пока ехал лифт, Петя еще раз посмотрел на него, но уже не как прежде. Было в этом взгляде что-то, похожее на благодарность.


Ник сидел один в комнате. По телевизору шел фильм про хищников. Ник поднял глаза и посмотрел в сторону громких голосов около входной двери.


— …Нет, говорю я вам! Не было его. — Катя стояла в дверях своей квартиры.

— К нам поступил сигнал, что у вас в доме бывает незнакомый мужчина, — строго сказал милиционер.

— Он и сейчас здесь… А что, я не похожа на женщину, к которой может ходить незнакомый вам мужчина? — улыбнулась Катя.

— Да нет, что вы… — смутился милиционер, — просто сигнал поступил… И все же, если ваш брат объявится, вы должны позвонить…

— Я непременно позвоню, товарищ лейтенант. Варежки наденьте, руки отморозите, — сказала Катя.

— Ничего, у нас машина, — разулыбался милиционер.


— Наденьте что-нибудь. Холодно здесь, — сказала Катя, входя в комнату.

— Ничего, спасибо, — встрепенулся Ник.

— Картошку жареную будете? — спросила она.

— Да, спасибо, немножко… — Ник чувствовал себя очень неудобно.

— Вы не стесняйтесь, Ник. — Катя не знала, как примирить его с действительностью. — Вот ваш диван… Это не «Хилтон», конечно, но… чувствуйте себя, как дома. — Она улыбнулась.

— Спасибо, Катя. Саша пришлет деньги, и я заплачу вам.

— Да бросьте вы. — Катя как-то сразу расстроилась и пошла на кухню.

— Мне еще надо завтра забрать вещи в гостинице! — крикнул ей вслед Ник, поняв, что он что-то не то сказал.

Фильм про хищников прервали, и местный диктор объявил:

— Экстренное сообщение. Органами внутренних дел Иркутской области разыскивается пропавший без вести гражданин Соединенных Штатов Америки Николас Макгуаер. — На экране появилась фотография Ника. — 30 ноября он отстал от самолета, а 1 декабря ушел из гостиницы и не вернулся. Всем, кто располагает сведениями о местонахождении этого человека, просьба позвонить по горячему телефону 26–47–47.

Катя уже давно вошла и смотрела вместе с Ником. Не зная русского, он все понял.

— У меня там ноутбук остался… и костюм новый, — тихо сказал он и посмотрел на нее.

5 декабря

Иркутск

Катя и Петя ехали из школы в троллейбусе. Рюкзак за спиной мешал ему, и он повернулся к Кате.

— Мам, а этот теперь всегда у нас будет жить? — спросил Петя.

— Нет, что ты… У него просто неприятности сейчас. Он дела свои сделает и поедет в свою Америку.

Помолчали.

— Мам, а папа знает его? — спросил Петя.

— Нет, наверное. Америка большая.

— Папа писал, что все американцы — уроды.

— Он не про людей… Он вообще про страну. Просто у него не получилось в Америке, и он разозлился на всех. А людей он любит. Они все разные…

— Приедем, почитаем его письма? Там, где про меня? — Петя прижался головой к ее коленям, Катя положила руку ему на голову и посмотрела в окно.

— Нам надо еще на почту зайти. Вдруг дяде Нику перевод пришел, — сказала она.


Ник сидел дома, когда в дверь позвонили. Звонили настойчиво.

Он подошел к двери и посмотрел в глазок.

За дверью стоял незнакомый человек в оленьих шкурах.

Ник ушел в комнату и сел. Человек продолжал звонить.


Алеша сел на ступеньку, подумал и посмотрел наверх.


Ник услышал звук открывающейся двери и испуганно поднял глаза.

В комнату вошел Алеша.

— Ты чё?! Чё не открывал? Я звоню, как мудак… Хахель, что ли?.. Катя где? — спросил он и стал раздеваться. — Ты чё, немой? — не услышав ответа, спросил он и повернулся. — Ты это… ваще тут кто?

Ник просто смотрел на него, слушая звуки незнакомой речи.


Катя с Петей вошли во двор. Возле дома стоял УАЗ с надписью «МИЛИЦИЯ».

— Здравствуйте! — радостно сказал знакомый участковый милиционер, выходя из машины.

— А, это вы… Я так и подумала. Опять к нам? — спросила Катя.

— Да у нас и без вас дел полно… Ваш? — спросил милиционер. — Хорош! Кем стать хочешь, боец?

— Космонавтом.

— Молодец! Я тоже мечтал… Хотел посмотреть на нашу Землю сверху, убедиться, что круглая она, — радостно сказал милиционер.

— А я хочу улететь отсюда насовсем, чтобы таких, как ты, уродов не видеть, что к детям пристают.

Идиотское выражение на мгновение застыло на лице милиционера.

— Петр! — резко одернула его Катя. — Ты же обещал, что больше не будешь!

— А чё он лезет…

— Наш пациент, — придя в себя, сказал милиционер.


Петя прибежал из спальни с человеком-пауком в руках.

— Смотри, Алеша! — радостно сказал он и сунул игрушку Алеше. — Паук! Это мне на день рождения мама подарила.

— Круто! — сказал Алеша, беря игрушку. Она была с батарейкой и запищала. Замигала лампочка.

Они сидели за столом и ели вареную картошку с солеными огурцами.

— А я знала, что ты вспомнишь про тайник. Как участковый сказал, что ты убежал, я сразу ключ положила, — радостно говорила Катя. — Леш, он ходит все время. Ты смотри, возьмут они тебя здесь…

Ник молча ел картошку.

— Ничего, прорвемся… А эта сука, что посадила меня, где? — Алеша поджал губы.

— Да прости ты ее, глупая она была… Я всегда говорила тебе — не связывайся ты с дурами, — сказала Катя.

— Дура? Сволочь она коричневая! Я из-за нее под этого азера лег на четыре года. А мог на восемь за пять тонн баксов!

— Да дура она, Алеша… Не знала она, что такое пять тысяч… Кино американского насмотрелась. Могла легко и миллион сказать. Вот он, — кивнула она на Ника, — пятьдесят пять миллионов потерял…

— Пятьдесят пять миллионов? — Алеша посмотрел на Ника. — Американских?..

Ник понял, что говорят о нем, положил картошку в тарелку и перестал жевать.

— Теперь ищут его. — Катя помолчала. — Как тебя. Тоже по телевизору показывали.

— Ох, не люблю я по-английски говорить, — сказал Алеша и снова посмотрел на Ника. — Привет, я — Алекс. Как дела?

7 декабря

Байкальск

Вдоль Ангары промчался джип «Лексус».

Ник сидел сзади в обитом деревом салоне, на светлом кожаном сиденье. Рядом расположился представительный молодой человек педерастического вида — переводчик.

— А здесь, — говорил он, — река Ангара вытекает из озера Байкал.

Играла музыка. Ник волновался.

Джип резко тормознул.

— Вот мы и дома, — сказал переводчик, радостно улыбаясь.

Ник вышел из машины и, сопровождаемый водителем и переводчиком, пошел к невзрачному зданию алюминиевого завода.

Из стоявшего тут же «Мерседеса» вышел Коротич в длинном черном пальто и быстро пошел навстречу Нику.

— Господин Коротич, — представил его переводчик.

— Семеныч! — радостно сказал Коротич, протягивая руку.

— Ник, — чувствуя себя полным идиотом, сказал Ник, пожимая ему руку. Он сразу узнал в Семеныче лысого сотрапезника Бурова.

— Do you speak English? — сразу спросил он.

— Да нет! Зачем голову напрягать… На то переводчики есть, — сказал Коротич по-русски. Переводчик переводил практически синхронно. — Ну что? Пойдем посмотрим. Отпусти джип, — бросил он через плечо охраннику. — Мы на «мерсе» вернемся.

Пока они шли к зданию, Ник еще раз нервно посмотрел на Коротича.


В цеху было шумно, горел огонь.

— …Только не надо меня разводить! — кричал Коротич. — Я знаю, что ты на бабки попал! Вернуть хочешь… Вы там, в Америке своей, странные какие-то. Жадные. Деньги вам всем нужны. А что такое деньги? Пыль!.. Вот зачем деньги тебе, американец? Ну, купишь ты себе остров в Тихом океане. И что? Просидишь там две недели… знакомым покажешь… Ну, замок в Германии купишь… Бабу вывезешь… Оденешься лордом… Походишь неделю и поймешь, что мудак ты. Скучно! Рисковать интересно! Игра! Любая игра втыкает! Щас ты проиграл, я выиграл… Ладно, давай. Что там у тебя? Только не гони. Мы не американцы, у нас по-простому все.

— У вас крупное предприятие. У нас мировой рынок. Я могу вас на него вывести! — орал Ник.

— Куда ты выведешь, если ты на пятьдесят лимонов угорел? Чё ты гонишь?

Переводчик старался не пропустить информацию и суетливо перебегал от одного к другому.

— Вы переведете деньги на счет «Нортон Инвест», и будем считать, что я вам должен! А с вами уже мы разберемся! Я как брокер на вас работать буду!

— Ага… И я там тебя по Америке сачком ловить буду. — Коротич весело посмотрел на него. — Ладно, поедем съедим кого-нибудь! Орать надоело…


— И что вот вы, американцы, лезете везде со своей дурацкой демократией? — вальяжно откинувшись на спинку стула после обильной трапезы, спросил Коротич. Они сидели в пустом загородном ресторане. На столе еще оставалась половина зажаренного поросенка. Ник еще доедал. — Куда ни сунетесь, везде нагадите. Вот чего вам от сербов нужно было? Разбомбили, отдали полудиким племенам древнюю православную землю! Теперь все знают, что обосрались вы, — эти албанцы уже по всей Югославии рассосались… А в Ирак зачем полезли? Ты вот в детстве «Приключения Синбада-морехода» читал? — Ник отрицательно мотнул головой. — Вот. Значит, ты не знаешь, что такое Басра и Багдад! И никто из вас не знает, — распалился Коротич. — А спросил ли кто, нужна ли иракцу ваша демократия? Вы же ни хера не понимаете: Азия, Европа основаны на древнейших цивилизациях, культуру которых во многих ее проявлениях несут в себе жители этих стран! Это традиции опять же… Вот заставь русского мужика из Покровки пиво твое «Миллер» пить, да он тебе в морду плюнет! — Коротич разошелся. — А какая у вас традиция? Деньги! Ну, пара писателей еще… Это все, что ты можешь по наследству детям передать! Ведь поехали-то в Америку подонки всякие, которые от закона своих стран бежали, и те, которые из-за денег порвали со своими корнями. Бросили землю предков своих. Да еще евреи, у которых тогда земли своей не было, и образовали «демократическое» государство. А потом еще насильно чернышей навезли из Африки, чтобы самим не работать. И хорошо!.. И жили бы себе счастливо, никого не трогали. Так нет, мало вам! У вас комплекс неполноценности по Зигмунду Фрейду! Вам мир переделать надо. Мировое господство установить! И теперь под видом вашей демократии вы кровь со всего мира сосете! А суть вашей демократии: «У кого денег больше, тот и прав!» Вот и вся ваша демократия! Нам, русским, ваша демократия ни к чему. Вот ты потерял деньги, и все! Кончилась жизнь, кончилась демократия! А у нас с этим все только начинается…

Ник не спорил. Он доел и слушал переводчика вполуха, думая о своем.

— Ладно, — добродушно сказал Коротич, махнув рюмку под огурчик, — давай, как ты себе это конкретно видишь…

— Значит, схема такая… — Ник взял салфетку, достал из кармана ручку и начал чертить.


Они оделись и, сопровождаемые охранником, вышли на улицу. «Мерседес» от стоянки медленно двигался к ним.

— Ну что, вкусный поросенок? — довольно спросил Коротич.

Ник кивнул.

— То-то же. Это тебе не гамбургеры трескать… Культура еды — это тоже традиция. Я тебе книжку дам про древнюю таджикскую систему питания. Кому, сколько, когда и как… Он, — Коротич кивнул на переводчика, — переведет тебе. Прочитаешь, поймешь про гамбургеры и пиццы… Дрянь всякую в рот суете…

В этот момент проходивший мимо человек в пальто приостановился, слегка развернулся, и охранник позади Коротича упал, затем, как-то беспомощно взмахнув руками, упал переводчик. Коротич все понял и побежал.

Человек достал из-под пальто руку с пистолетом и выстрелил вслед. Звука не было. Коротич продолжал бежать.

Ник сел на снег и, глядя на них, инстинктивно пополз в сторону машины. Официант позади него судорожно закрывал дверь ресторана на запор.

Коротич наконец упал. Человек быстро приблизился к нему, посмотрел и непонятно зачем, как показалось Нику, взмахнул пистолетом. А затем не спеша двинулся назад.

Человек подошел к Нику.

Широко раскрытыми глазами Ник смотрел на него. Снизу было видно, что это китаец или японец.

— Я американец, я не говорю по-русски! Вот мой паспорт! Я только что из Нью-Йорка! Я не знаю ничего. Мы просто пообедали! — быстро говорил Ник.

Китаец выстрелил по разу в каждого лежащего, повернулся к Нику и кивнул головой в сторону стоявшего рядом «мерседеса» Коротича.

Ник посмотрел.

Дверь машины открылась, китаец наставил на Ника пистолет и кивнул еще раз.

Наконец Ник понял, чего от него хотят. Он туг же встал со снега, быстро подошел к машине, на ходу вытирая о рукава свои руки, замерзшие в снегу, и забрался внутрь.

Китаец тоже сел сзади.

Машина сорвалась с места.

Иркутск

Темнело. Алеша нашел Гогу в молодежном баре. Здесь было очень шумно. По стенам были развешаны плакаты рок-группы «Ленинград». С бокалом пива в руках Гога пел караоке на пару с какой-то симпатичной девушкой. Алеша подождал, пока они допоют, и перехватил его за руку по дороге к столику.

— Гога, здорово, — тихо сказал он.

— Болото! — радостно заорал пьяный Гога.

— Тихо ты!..

Гога закрыл себе рот рукой и потянул Алешу к столику в уголке.

— Ну-ка, брысь отсюда! — скомандовал он двум соплякам, сидевшим за столиком. — Ну, ты — крутой! С зоны оторвался! По телеку говорят, ты охранника завалил?

— Да нет, не я это… Я даже не стрелял… Слушай, Гога, мне сваливать надо. Я пришел с Аликпера должок взять. Ты ведь тогда ко мне от него пришел, его слова передал: «Выйдешь богатым»?

— Ну…

— Знаешь, где он? — спросил Алеша и, видя, что Гога колеблется, немножко надавил. — Ты один при делах. Без тебя не будет базара. А без бабок мне карачун, одноклассник!

— Другой он стал… крутой… — с сомнением сказал Гога. — Казино у него теперь и гостиничная проституция. Черными себя окружил… Ладно, посиди, попробую позвонить.

Гога встал и зашел за стойку.

— Гарик, пивка вон тому у окна отнеси, — на ходу сказал он бармену.


Одетый Петя сидел возле уже пустого школьного гардероба с ранцем за спиной и цеплял носками валенок обертку от «Сникерса». Старая гардеробщица смотрела новости по маленькому переносному телевизору.

— А ты, Фельдман, чего домой не идешь? — мимоходом спросила пожилая учительница, спускаясь по лестнице.

— Я маму жду, — недружелюбно пробубнил Петя.

— А. — Она вышла на мороз.

— А теперь криминальная хроника, — объявил диктор. — Сегодня днем у загородного ресторана «Рыцарский двор» совершено покушение на председателя правления акционерного общества «Восточно-Сибирский алюминий» Коротича Михаила Семеновича. Михаил Коротич и двое его охранников скончались на месте. Органами внутренних дел Иркутской области подозревается ранее объявленный в розыск, пропавший без вести гражданин США Николас Макгуаер. После совершения убийства он и неизвестный мужчина в черном пальто сели в «Мерседес» с номером «777», принадлежавший Михаилу Коротичу, и покинули место преступления. Пустой «Мерседес» найден в лесу в десяти километрах от Иркутска.

— Что же такое делается-то! — Всплеснула старушка руками. — Американцы уже наших убивают! И прямо у нас, в сердце Сибири!

— Это дядя Ник, — значительно сказал Петя старушке-гардеробщице, откусывая бутерброд. — Он ничего, в общем, не козел, только по-русски ни фига не понимает. Теперь его, как дядю Алешу, в тюрьму посадят… Если поймают, конечно…

— А ты что? Знаешь его? — спросила гардеробщица.

— Конечно! Он у нас живет, — как нечто само собой разумеющееся, сказал Петя.

Старушка испуганно посмотрела на быстро спускавшуюся по лестнице Катю.

— Ну, пошли… До свидания, Октябрина Сергеевна, — кивнула она старушке напоследок, и Петя вскочил со скамейки.

— До свидания, Екатерина Алексеевна, — бросила та вслед.

8 декабря

Иркутск

Алеша и Гога спустились в подвал и уткнулись в запертую железную дверь. На звонок открыла вульгарная блондинка лет двадцати четырех.

— Привет, Гога. Давно не было тебя, — прокуренным голосом кокетливо сказала она.

— Здорово, Маша. Где? — спросил Гога.

— Туда, по коридору вторая дверь, — сказала она, пропуская его, и улыбнулась Алеше: — А ты по телевизору прям красавчик.

По коридору сновали кавказцы бандитского вида.

— Здравствуй, Аликпер, — почтительно сказал Алеша.

— Здравствуй, Болото. Садись. Ты в моем доме почетный гость. Джафар, — обратился он к парню — видимо, телохранителю, — попроси Машу, пусть сделает туда-сюда покушать.

Джафар кивнул и вышел. Комната с дешевым евроремонтом, в которой они сидели, демонстрировала попытку сделать ее похожей на офис.

— Мы все рады, что ты дошел, что не взяли тебя. Если что нужно — говори. Спрячем, будешь, как хан, жить. Гарем тебе привезем… — продолжал мужчина лет тридцати пяти, начинавший заплывать жиром.

— Спасибо, Али, у меня есть где жить, — перебил его Алеша. — Я всегда знал, что на тебя можно положиться, но мне уходить надо. Мне очень деньги нужны. Я за обещанным пришел. Как договаривались.

В офис вошел Джафар с бутылкой водки и пластиковыми стаканами. За ним Маша внесла какую-то мясную закуску на двух тарелках, маринованный перец, чеснок, фрукты.

— Я все помню, Болото. Ты меня выручил, и я тебе отплачу. Но мы не ждали тебя так скоро, и столько денег у меня сейчас нет. Присаживайтесь, братья мои, выпьем за встречу, за твое счастливое возвращение. — Али поднял стакан с водкой.

Алеша с Гогой придвинули стулья, подняли стаканы и напряженно выпили. Закуску брали руками.

— Просто надо подождать несколько дней, — чавкая, сказал Али. — Вот карточка моя, там мобильник записан. Позвони через четыре дня. А где ты причалил? — как бы невзначай, передавая карточку, спросил Али.

Алеша настороженно взглянул на него.

— Все-все, понимаю, — улыбаясь, поднял он вверх ладошки с толстыми растопыренными пальчиками. — Просто любопытство. Ну что, за успех! А если поторчать хотите, ребята, героин, кокс, покурить, — я угощаю…


Маша выносила остатки грязной посуды из офиса, когда услышала, как Али приказал Джафару:

— Узнай, где живет.

— Думаю, у сестры или у Гоги, — сказал Джафар. — Где еще?

— Проверь и позвони по горячему телефону, что по ящику передавали. Только из автомата позвони.

— Сука черная!.. — прошептала Маша.


— …Нет, это был китаец! Я вот так его видел! — Ник возбужденно вытянул руку ладонью к себе. Он был грязный, продрогший, со спутанными волосами, в мокрой одежде, грязные капли с которой падали на пол. В мокрых ботинках он сидел на табурете на Катиной кухне.

— Вот, выпей. — Катя протянула ему полстакана водки.

Ник сразу выпил и закашлялся:

— Он заставил меня сесть в машину Коротича, и мы поехали. По дороге он посмотрел мой паспорт и что-то сказал шоферу. Машина остановилась, он вытолкнул меня ногой, и они уехали с моим паспортом. Я никого не убивал, Катя!.. Мы с Коротичем договорились… Он обещал дать твердый бид на наши акции, если мы приведем ему инвесторов. Все было хорошо… Зачем мне было кого-то убивать?.. Ты веришь мне, Катя? — с отчаянием в голосе спросил Ник. Водка начала действовать.

— Я верю тебе, Ник. — Катя взяла его за руку.

— Меня видели, я ехал в такси… Меня арестуют. У меня больше нет паспорта! Нет денег. Я не могу вернуться домой! — Сейчас ему казалось, что все кончено, что выхода нет…

— Все будет хорошо, Ник, — как ребенка, успокоила его Катя. — Деньги у тебя есть. Саша прислал из Нью-Йорка девяносто тысяч рублей. Это очень много. Это три тысячи долларов.

— Вот гад! Я же десять просил! — воскликнул Ник совсем по-другому.

— Это моя зарплата за пять лет, — продолжала Катя, как будто не слышала.

— Какая же у тебя тогда зарплата? — удивленно спросил Ник.

— Пятьдесят долларов в месяц и шестьсот в год, — так же просто и монотонно сказала Катя.

— Да ну?! — не поверил Ник. — И все?

— И все.

В дверь настойчиво позвонили.


— Кто там? — спросила Катя, потому что в глазок никого видно не было.

— Откройте! Милиция! — грозно крикнул знакомый голос.

— А, это опять вы? — спокойным голосом ответила Катя. — Сигнал опять? Чего прячетесь-то? Не приходил он! Я же сказала, я вам позвоню!

— Откройте немедленно, или мы сломаем дверь! — грозно крикнул участковый и вышел из засады.

Катя посмотрела в глазок: милиционеровбыло двое.

— Подождите, сейчас оденусь! — крикнула она, быстро прошла на кухню и махнула Нику.

Они зашли в спальню. Затем Катя быстро вернулась на кухню, вытерла там и в прихожей пол, включила в ванной воду и пошла открывать, на ходу показав Пете, чтобы молчал.

У милиционера в руках был пистолет.

— Стрелять будете? — весело спросила Катя. — Что у вас опять? Я же сказала…

— На этот раз нас интересует проживающий у вас мужчина! Николас Макгуаер, если я не ошибаюсь? — самодовольно спросил участковый милиционер.

— Нет-нет, не вдвоем! И так натопчете, — остановила второго милиционера Катя. — Вы в засаде побудьте, могут сзади напасть…

— Шутите? Ничего, сейчас мы будем шутить… — сказал милиционер и бросил напарнику: — Ладно, Валентин, постой там… Ну что?! Будем говорить? — снова обратился он к Кате.

— Не знаю, как вы, а я нет, потому что не вижу предмета для беседы.

— Где гражданин США Николас Макгуаер?! — разозлился милиционер.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — вежливо ответила Катя. — Извольте выйти отсюда!

Милиционер сорвался с места, быстро проверил ванную, туалет, держа пистолет наготове. Прошел на кухню, осмотрел комнаты, заглянул под кровать, вернулся в прихожую и присел на корточки рядом с Петей.

— Ну что, Петя, где дядя Ник? — фальшиво ласково спросил милиционер.

— Какой дядя Ник? — нагло спросил Петя.

— Про которого ты Октябрине Сергеевне рассказывал…

— Аа… это… Так тебя, козла, давно не было. Соскучились. Думаю, расскажу ей — ты придешь. Вся школа знает, что она еще при Ленине стучала.

Милиционер растерялся.

— Мам, я тебя в гардеробе ждал, а эта старая дура новости смотрела про какого-то американского киллера. Ну, я и сказал, что он мой друг и живет у нас.

— Балбес! — Катя легонько стукнула его по затылку. — А если вам «просигналят», что ко мне прилетел американский президент с портативной нейтронной бомбой?.. Вы сразу точечным ударом? — обратилась она к милиционеру.

Милиционер выпрямился. Чувствовал он себя крайне глупо.

— Назовите фамилию мужчины, который посещает вашу квартиру! — официально сказал он.

— А вот это уже вас не касается! Спрашивайте тех, кто вам «сигналы» подает.

— Мы будем вынуждены пригласить вас повесткой, — пригрозил участковый.

— Оснований не вижу, — сказала Катя. — И скажите спасибо, что я жаловаться не стану, что вы без всяких разрешений и поводов ворвались ко мне и размахивали тут пистолетом, детей пугали. До свидания!..


Подходя к дому, Алеша увидел у подъезда милицейский УАЗ и затаился.

Из подъезда, что-то оживленно обсуждая, вышли двое в форме, погрузились в машину и уехали.


Петя открыл гардероб, в глубине которого за вешалками притаился Ник.

— Выходи, киллер гребаный. Ушли они, — деловито сказал Петя.


Совсем стемнело.

— Скручивать мне надо, к бабушке в Норильск, — возбужденно сказал Алеша. — Некуда больше. — Он сидел на маленькой кухне напротив Кати и догонялся оставшейся у нее водкой. У нее было налито, но она не пила.

— От нее уже полгода ничего, — сказала Катя.

— А ты писала?

— Писала, только когда, не помню… У Ника деньги есть. Из Штатов прислали. На билет и расходы хватит, — тихо сказала Катя. — Возьми его, пожалуйста… Он нормальный мужик, только американец… и паспорта у него нет.

— Да у меня тоже нет. А мне еще тут четыре дня продержаться надо! Аликпер бабки вернет, и я сразу сдерну!

— Много? — тревожно спросила Катя.

— Двадцать тонн.

— Ихних? — Катя кивнула на Ника. Он сидел в комнате позади Алеши.

— Эй, киллер, пушку покажи, — попросил Петя.

— А?.. Я не киллер. — Ник улыбнулся.

— Ладно, не гони…

Где-то за стенкой заиграл гимн.

9 декабря

Иркутск

Петя спал.

Алеша сидел на кухне один, допивал водку.

Ник укладывался спать.

Катя проскользнула из ванной в спальню, неловко прикрываясь полотенцем.

Дыхание у Алеши участилось, глаз заблестел. Он встал, сбросил одежду возле дивана, где лежал Ник, и прошел в спальню.

Катя отбросила полотенце и надевала ночную рубашку.

Алеша вырвал рубашку и грубо повалил ее на кровать.

— Алеша! — воскликнула она.

— Тихо, Петю разбудишь! — Он зажал ей рот рукой и захватил руки.

— Алеша!.. Не надо!.. Пожалуйста!.. — просила она.

— Катя! Тихо… тихо! — яростно-возбужденно шептал он, наваливаясь на нее всем телом.


Ник в соседней комнате заволновался, поднял голову и прислушался.

Петя спал.

— Каатя!.. — шептал-хрипел Алеша.

— Алеша! Пожалуйста! Не надо! — шептала она, вырываясь, а потом уступила и заплакала.


Ник встал, надел штаны и заглянул в спальню. Затем он быстро вошел, схватил Алешу за рубашку и сильным рывком сбросил его на пол. Катя натянула на себя простыню.


Гога бежал по ночному Иркутску. Он подбежал к Катиному дому и осмотрелся. Потом сунул в карманы руки и, слегка пошатываясь, без перебора, вошел в подъезд.


Катя плакала, сидя на кровати. Ник обнимал ее и нежно гладил по голове, пытаясь успокоить.


Алеша сидел на диване в соседней комнате, тупо глядя в пол. Раздался настойчивый звонок. Алеша поднял голову и посмотрел в сторону прихожей.

Накинув халат, Катя быстро прошла через гостиную к двери.


— Кто там? — услышал Гога Катин голос.

— Тетя Катя, это Гога! Откройте! — громким шепотом говорил он в щель. — Облава идет! Открывайте! Быстрее!

Дверь открылась, и Гога ввалился в квартиру.

— Леха где? — сразу спросил он и вдруг заметил ее заплаканное лицо. — Тетя Катя, что такое? — Но ему было не до нее — он увидел Алешу, натягивающего штаны. — Болото, тебя Аликпер сдал. Дом уже обложен, щас штурм начнут.

— А ты почем знаешь? — еще не протрезвев, спросил Алеша.

— Про Аликпера или про ОМОН?! Сваливать тебе надо, козел!

Катя вытерла слезы.

Из комнаты выглянул Ник.

— Катя, что случилось?.. — почувствовав напряжение, взволнованно спросил Ник.

— Быстро!!! Уроды! — жестко крикнул Гога, и все потекло.

— План такой, — быстро говорил Гога Кате, — из дома он выходить не должен. Пристрой его куда-нибудь к соседям. На лестнице найдут… Мы сядем с тобой водку пить, на кухне. Петька спит. Они примут меня за него, заломают, суки… Ты, главное, не колись, и Петьке скажи, он парень толковый. А пока они догонят, что и как, у Лехи время будет. — Гога достал из кармана бутылку водки и двинул на кухню.

— И все же? — натягивая свитер, спросил Алеша.

— Маша аликовская меня нашла. У меня мобильник разрядился, она в кафе пришла. Если что, ей — карачун! Цени! А это чё за Бэтмэн? — кивнул он на Ника.

— Американец, на него тоже облава. Гога, нам паспорта нужны чистые.

— Фото и пятьсот баксов с репы. Такса. А если ты не пошевелишься, тормоз, блядь, то фото репы тебе щас омоновцы сделают!


Алеша, Ник и Катя спускались по лестнице на этаж ниже.

— Кать, ты это… прости, прости меня, мудака! Одичал я совсем!.. — шептал Алеша, догоняя сзади.

Катя позвонила.

Открыла женщина, от которой Катя звонила в офис Коротича. Она была нетрезва.

— Катька! Чё, хлеба? — и тут она увидела окружение.

— Наташ, честно! Пусть парни пересидят до утра. Облава будет! — просто попросила она.

— Лешка! Здорово! Прибежал! Молодец! А мы тут волновались за тебя, — обрадовалась Наташа. — Щас Молокин тебе Высоцкого поставит. Молокин! Гости! — пропуская его, заорала она. — А это кто? Тоже уголовник?

— А я что, уголовник, теть Наташа?

— Да ладно тебе… Молооокин! Еб твою мать! — орала Наташа.


Катя и Гога молча сидели на кухне над раскрытой бутылкой водки.

— Ты чё, теть Кать? Все путем! — Гога пытался снять напряжение. — Николай-то пишет, нет, из Америки-то?

Катя думала о другом и неопределенно мотнула головой.

— Они придут, ничего не говори… Они орать будут громко, спрашивать… Делай, как говорят, и молчи. А завтра к соседям ни ногой! Пасти будут… Ага?

Катя кивнула.

Вошел заспанный Петя.

— Водку пьете? — деловито спросил он. — А ты мне, Гога, пушку настоящую обещал и леопарда.

— Обещал — сделаю… Я кто, по-твоему?..

— Ты все зверей продаешь? — вяло спросила Катя.

— А чё — покупают, вот и продаю. Неделю назад четырех макак одному уроду впарил. Заказывали пять, одна померла по дороге. Холодно…

В дверь позвонили.

— Так, иди в кровать! — быстро сказал Гога Пете. — Если что спрашивать будут, ори, как с перепугу! Никого не было. Ничего не видел. Понял?

Петя кивнул.

В дверь звонили. Раздались стуки.

— Ну… Давай! — выдохнул Гога и выпил.


У Молокиных слушали Высоцкого. Ник пил со всеми плохую водку, ничего не понимал и недобро поглядывал на Алешу.

— Я — последний полковник Советской Армии. Они отставили меня последним. Дальше было либо генерала мне давать, либо на хуй! А я стоял и смотрел, как мерзко суетятся тараканы. Я мог побежать, слиться с ними. Но вот правда! — Молокин с пафосом показал на магнитофон, из которого рвался Высоцкий. — Нельзя лизать жопу пидарасам!..

— Николай! — воскликнула Наташа, входя. — У нас гости…

— А это кто? — Тусклый взгляд его упал на Ника.

— Свой, нормально все, дядя Коля. Он Высоцкого очень любит, — пьяно сказал Алеша.

— Покажи, кто не любит! Любой русский человек остановится и что-нибудь расстегнет. Зимой ли, летом! Варежку снимет. Шапку. Бусурмане наши, и те Высоцкого почитают. Какая армия без Высоцкого?! Кого она победит? Вот у американцев нет Высоцкого, одни технологии, вот и армия у них — говно. Наши мудаки туда же двинули! Технологии! А технологии у нас и раньше были получше! Но у нас и Высоцкий был! Но жиды проникли! И не стало в армии Высоцкого и меня…

Алеша заснул. Ник смотрел на разгорячившегося полковника.

— Почему, думаешь, они Ирак захватили? — задал он Нику риторический вопрос. — Да потому что бомбы атомной у Хусейна нет. Чего они Ким Чен Ира не трогают? А потому что ссут, что он выстрелит, и «привет родителям»… Джорджа Буша-младшего. А ему не слабо! Этот выстрелит. И они знают! И мне не слабо! Эх, увидеть бы хоть какого американца…


Светало. Катя бессмысленно ходила по развороченной квартире, наступая ногами на валявшиеся вещи и одежду.

Петя из всеобщего хаоса извлекал свои игрушки. Найдя человека-паука, он нажал кнопку. Раздался писк, замигала лампочка.


Алеша с Ником безнадежно сидели на маленькой кухне и молчали. Алеша курил.

— Всю водку выжрали, суки, и сидят, — недобро заглянул в кухню Молокин.

— Дай сто рублей, — виновато попросил Алеша.

Ник вытащил пачку пятисоток и показал Алеше. Алеша вытащил одну бумажку и вышел в коридор.


— На, товарищ полковник, — вручил он бумажку Молокину. — Гуляй на американские! Может, так придешь к интернационалистической идее Путина?

— Говно твой Путин! Не хватало нам еще в НАТО войти, — сказал полковник и взял деньги.

— Деньги не пахнут, товарищ полковник, водка пахнет! — уже вслед ему крикнул Алеша.

— Ты говорил, у них телефон? — тихо выглянув, спросил Ник. — Есть идея… Можно попробовать…

— Константин! — держа визитку в руках, радостно воскликнул Ник. — Это Ник! Ник Макгуаер, «Нортон Инвест». Помните?.. Константин, у меня проблема! Вы видели про меня по телевизору? Я думаю, вы знаете, что это не я! Мы с Коротичем просто обедали… Пожалуйста! Мне нужна ваша помощь!..


— Да-да… Да, Ник, конечно… Будь там, за тобой заедут. — Буров нажал отбой. — А чего китаец его отпустил? — спросил он парня, который хотел отрезать Нику палец.

— Про американца не говорили. Мало ли что… Стремно! Американец все же, — сказал парень.

— Эх!.. Сдувается, похоже, завод в Тагиле… — Буров сел. — Наебал меня Семеныч, сука такая, и не только с этим нижнетагильским заводом. Что-то еще выплывет?.. Хотел бы я ему, гаду, в глаза посмотреть…

— На похоронах посмотрите.

— Апелляцию, что ли, подать, как этот американец говорит?

— Вы чего… мы ж бабки уже за завод взяли, инвестировали… сразу акционерам придется долг выплачивать… Убыток! — сказал парень, тревожно глядя на расклеившегося босса.

— Да знаю… Я так сказал. Завод жалко!.. — тоскливо сказал Буров. — В Москву мне надо! А я сижу здесь, как мудак! — вдруг возбудился он. — Ты знаешь, сколько я за это время бабок потерял?..

— Вернете. Вам щас о выборах думать надо! А с американцем-то что делать, шеф? — спросил парень.

— Отвези его на мою дачу на Байкале, — задумчиво сказал Буров. — Пусть посидит пока. Решим, что с ним делать. А ты пока узнай, кто он и что! Хотел же чего-то от него Семеныч… Он просто так ничего не делал.

— А как я узнаю? — спросил парень.

— В «Нортон Инвест» позвони! Как… — раздраженно сказал Буров.

10 декабря

Байкал

Алеша парил Ника в бане.

— Сейчас китайцы не убивают. Это во время революции в ЧК они славились своей жестокостью. А сейчас они ресторанный бизнес в Иркутске под себя подгребают. И откуда их здесь столько? — риторически сам себя спросил Алеша. — Им до Америки ближе, чем до Иркутска… Это все Транссибирская магистраль.

— Алекс, это был китаец! Я это под присягой повторю! — сказал Ник.

— Да ладно тебе. Китаец и китаец. Ясно, что убийство заказное. Какая разница. Что китаец, что чеченец. И тех, и других в Иркутске, как собак нерезаных, — говорил Алеша размахивая веником. — Вопрос, почему? Почему в Иркутске? Почему не в Норильске? Правда, говорят, что в Хабаровске уже одни китайцы…

— Все! — взмолился Ник.

— Слабак! — сказал Алеша. — Иди ныряй, я еще посижу.


Они сидели в очень богатом домашнем баре Бурова перед большим окном с видом на Байкал. На них были шикарные махровые халаты. Играла музыка. По углам висели попугаи, ходили экзотические животные.

— Вот это жизнь! — сказал Алеша, выпив текилы. — Ради этого стоит… ноги переставлять по этой планете!

— Нет, Алекс, это не то… это все легко… — путаясь в мыслях, сказал Ник. — Это легко приходит и легко уходит. Это как в игре. Выиграл — проиграл, как говорил Коротич. Посмотри сюда… Это сделано плохо, без любви. — Он встал и показал на косяки и на дверь. — Так не строят дом, в котором собираются жить!

— Ладно, не грузи, это дача. Вот я у Аликпера, пидора гнойного, бабки свои заберу и приеду в твою Америку. А там… Эээх… Построю себе дом на море! Девок нагоню! Ааааа!.. Америка! Тебя позову! Оттянемся!

— Странные вы люди, русские. Не понимаю я вас. У вас столько всего, а вам как и не надо. Все у вас как-то легко и просто. А живете плохо. Хотите жить хорошо, но делать для этого ничего не хотите. А потом удивляетесь, почему китайцам и чеченцам у вас хорошо.

— Издавна говорили на Руси: жадность — покою первый враг.


Стемнело. Алеша лежал на диване и дремал. Ник сидел за компьютером в привычной программе «NASDAQ» и что-то искал.

— Алекс! — позвал Ник. — Алекс!

— Ммм… Чего? — Алеша уже спал.

— Алекс, а где Катин муж?

— Фельдман?.. В Америку уехал, — пробубнил Алеша.

— А она?

— Что она?

— Она почему не уехала?

— Он сказал, устроится и их заберет… Полгода писал, а потом пропал… Отстань.

— Алекс, — подумав, снова позвал Ник. — А он кто?

— Физик-теоретик. Говорят, талантливый… Его теоретические статьи где-то в Европе выходили. А после перестройки у нас с наукой совсем плохо стало. За чистую науку деньги перестали платить. Он преподавал где мог, писал чего-то, а два года назад бросил свой НИИ и двинул в Германию. Евреям уехать легче было. А уже оттуда в Штаты. Он нервный был. Гением себя считал. Всегда в неудачах своих других обвинял. Из Америки писал, что все козлы, ничего не понимают… — сонно рассказывал Алеша.

— А Катя любит его?

— Откуда я знаю? У нее спроси…

Помолчали. Ник вышел из интернета и набрал номер.

— Алекс, а ты зачем Катю обидел? — вдруг спросил Ник.

Алеша проснулся и сел.

— Пьяный был, дурак. Я извинился… — виновато сказал он.

— А у вас раньше было?

— Да ну, ты чё!.. Она же сестра мне. Родная. Я и сам не знаю, что на меня нашло… Ты знаешь, сколько я о бабе мечтал… Катя — очень хорошая.

— Я знаю… Константин! Это Ник! — заорал он в трубку. — Если ты сегодня купишь акции металлургического завода в Джакарте, то сильно выиграешь. За месяц они сильно вырастут. И не продавай, японцы туда деньги вливают, на переоборудование, да. — Он нажал отбой.

— Я знаю, Катя — очень хорошая, — тихо сказал он.

12 декабря

Иркутск

Утром, как обычно, Буров энергично вошел в свой офис.

— Доброе утро, Константин Альбертович, — вежливо приветствовала его секретарь и, взяв листки со своего стола, прошла за ним в кабинет. — Билет в Москву я заказала на вторник, завтра хорошего рейса нет, — начала она, пока он снимал пальто. — Звонил Кох из Москвы, сказал, что мобильный у вас отключен, просил срочно позвонить. Вот E-mail’ы за это время… После обеда привезут макет предвыборного плаката на утверждение. Да, еще звонил какой-то следователь УВД Матюшин. Просил заехать для беседы в кабинет № 18 к двенадцати часам. Остальное несущественно.

— Хорошо… — Буров рассеянно просматривал листки. — Таня, с Кохом позже, часов в пять, он еще не спит в это время. Он же у нас нью-йоркский житель. Найди мне телефон начальника УВД, лучше мобильный. Там кто-то новый. Торопов Зуева снял, а этого я не знаю.

Он набрал номер.

— Толя, ты где? — спросил он.


— К вам еду! — ответил знакомый нам парень за рулем джипа. — Минут через пятнадцать буду.


Буров повесил трубку и задумался.

Вошла Таня с очередным листком.

— Телефон, Константин Альбертович. Приемная. Мобильный не дали. Начальник УВД — Метелица Александр Иванович. Из новых. Человек Торопова.

— А чей же он должен быть человек?.. — проворчал Буров и стал набирать. — Тань, поставь мой мобильник на зарядку, я опять забыл. Перебрали вчера… Господи, как я все это не люблю… Башка трещит… Кефирчику налей… Аалее! Доброе утро! Можно мне Александра Ивановича?!. Это Буров!.. Имя-отчество?.. — Буров сделал паузу. — Константин Альбертович мое имя-отчество!.. Да уж доложи…

Таня поставила перед ним стакан кефира.

— Вот сука Торопов! Специально чужих набрал. — Буров сделал большой глоток, включил громкую связь и откинулся в кресле.

— Константин Альбертович? — раздался женский голос. — Я вас соединяю.

— Да, слушаю, — раздался сухой, сдержанный голос.

— Александр Иванович! Доброе утро — это Буров беспокоит. Мне тут с утра сообщили, что меня к вам вызывают, в кабинет № 18. А я тут в Москву собрался, у меня дел не разгрести… Что там такое срочное у вас?

— Это не по телефону, Константин Альбертович. — сухо, но вежливо ответил Метелица. — Это касается вашего знакомого Николаса Макгуаера. Следователь Матюшин — человек толковый, он все внятно объяснит. А ваши показания необходимо запротоколировать. Я же, в свою очередь, учитывая вашу занятость, попрошу, чтобы вас приняли сразу. Только не опаздывайте, пожалуйста. До свидания.

Буров, не прощаясь, стукнул ладонью по аппарату, чем прервал связь.

— Суки! — зло сказал он и допил кефир.

В кабинет быстро вошел Толя.

— Утро доброе! — жизнерадостно сказал он.

— Ну, что доброго скажешь? — резко спросил Буров. — Узнал про американца?

— Здесь, к сожалению, ничего доброго нет, — сказал Толя. — Он обвиняется в хищении пятидесяти пяти с половиной миллионов долларов, использовании служебного положения и еще много там всего. Его делом занимается ФБР, он объявлен в международный розыск. Они знают, что он в Иркутске. И еще… Тот парень, которого он представил как переводчика, — Болотов Алексей — бежал с пересылки. Подозревается в убийстве караульного. Все УВД на ушах — его ищут. Он родной брат Болотовой Екатерины, той женщины, что к вам его в первый раз привела. Там ОМОН, группа захвата, все дела, короче… Центральный район раком поставили. А он у вас на даче сидит… Мы туда только благодаря номерам проскочили…

— Во, блядь, попал!.. — выдохнул Буров. — То-то они меня вызывают… Слушай, Толя, сделай так, чтобы этих на даче не было. Понял?! Как хочешь! Увези, перевези, съешь… я не знаю… Ох, правду говорят — беда одна не ходит!..

Байкал

Орал телевизор. Алеша нервничал. Он бесцельно бродил по роскошно обставленным комнатам. Ник читал какую-то энциклопедию на английском.

Проходя мимо телефона, Алеша нажал кнопку повтора и пошел дальше.

— Да, аллё, — раздалось по громкой связи.

Алеша рванулся к телефону и схватил трубку:

— Гога! Ты где? Я тебе весь день звоню!

— Да меня выпустили только, я в кафе, — громко говорил Гога. Играла музыка. — Отпиздили, конечно, знатно… Ты-то где?

— Да я на даче у одного хмыря крутого, Бурова! Знаешь такого? Мой Бэтмэн его по бизнесу знает. Он поселил нас тут пока.

— Слушай, Болото, дело на самом деле сильно херово! — тревожно сказал Гога. — Сваливать тебе надо оттуда срочно! Этот Буров — сука известная! Я его знаю, я ему варанов продавал. Сдаст он вас… Тут на Катьку грозятся дело завести за укрывательство международного преступника. Тут еще убийство Коротича! Сейчас главные ориентировки на американца, тебя пока в городе не засветили. Короче, трасса там далеко?

— Это в заповеднике! Минут за тридцать-сорок, думаю, дойдем.

— Ехать надо на рейсовом автобусе. Я бы заехал за вами, но все тачки обыскивают. На каждом посту автоматчик. У них план «Перехват»! На выезде поголовно, а на въезд, думаю, полегче. Найдешь меня в кафе или вечером в ночном клубе «Луна». Там сегодня «Ленинград» из Питера. Я Курице с организацией помогаю. Так что, давай, как говорится, ветер вам в жопу!

Алеша положил трубку и несколько секунд размышлял.

— Ник! Быстро собирайся!.. Уходим!

— Куда? Я не могу! — твердо сказал Ник. — Буров сказал быть здесь. Алекс, Буров — мой последний шанс вернуться домой.

— Буров — твой первый шанс попасть в тюрьму! — жестко сказал Алеша. — Пошли!

— Я не пойду, — упрямо сказал Ник.


Они быстро шли по слегка припорошенному снегом проселку, потом, пройдя около километра по трассе, долго мерзли на автобусной остановке. Уже забираясь в полупустой автобус, Алеша заметил, как промчался по направлению к даче джип Толика.

На постах автобус не остановили.

Темнело, когда они добрались до Иркутска.

Иркутск

Они нашли Гогу в кафе. Там как обычно пели караоке.

— Ребра болят, — пожаловался он. — Партию попугаев не встретил. На бабки попал.

— С паспортами что? — тревожно спросил Алеша, отхлебывая пиво.

— Я уже позвонил, щас чувак придет, — сказал Гога. — Фотки нужны…

— Нам в ателье щас светиться как-то не в жилу, — посетовал Алеша.

— Погоди, чувака дождемся… — Гога достал пачку и протянул Алеше. Тот вытащил сигарету. Гога предложил Нику.

— Курить вредно, — сказал Ник.

— Я тут чё подумал, — не обратив внимания на его фразу, сказал Гога, прикуривая. — «Ленинград» после концерта ночью в Норильск летит. Может, под шумок с ними проскочите? Если с паспортами, конечно, успеют. Курица со Шнуром поговорит. Он вроде нормальный мужик, не какой-нибудь пидор московский.

— Как Катя? — вдруг спросил Ник.

Гога понял.

— О’кей, — бодро сказал он Нику, показав большой палец.. — Хотя какой там в жопу о’кей, — уже грустно сказал он Алеше. — Если так дальше пойдет и дело заведут, ее легко могут «изолировать на время», как они говорят. А тогда Петьку в интернат поместят… Вот суки!

— Там участковый ваш чё-то под нее активно копает…

Гога не договорил. К столу подсел парень лет двадцати шести.

— Здорово, Гога, — сказал он и взглянул на Ника с Алешей. — Клиенты?

Гога молча пожал ему руку и кивнул.

— Компьютерный гений Дима, — представил парня Гога. — У них фоток нет. Им в ателье рожи светить не стоит. А паспорта нужны в десять.

— С фотками решим. Полторы за срочность, — сказал Дима.

Гога посмотрел на Алешу.

— Сорок пять деревянных, — сказал Алеша.

— Поехали, — сказал Дима.

— Сидите, я тачку подгоню, — сказал Гога.


Фотографии Дима сделал сам. Его лаборатория была оснащена всем необходимым. Работал он споро и ловко. Подобрал паспорта по возрасту клиентов, а паспортов, надо сказать, было много. Потом совершал какие-то манипуляции на компьютере, подгоняя печать на фотографиях клиентов к печати в паспорте.

— Все, вы мне больше не нужны, — не отрываясь от компьютера, сказал он.

— Как сделаешь, отзвони на мобильный, — попросил Гога, — У них в двенадцать самолет, еще билеты покупать.

— Перепиши фамилии и данные. По телефону закажете, а в аэропорту уже выкупите, — посоветовал Дима.

— Мысль! — сказал Гога.


— Я во вторник часам к двенадцати буду уже в городе. Во сколько отсюда вылетаешь, во столько же в Москве, — говорил Буров. — Да нет, встретят меня. Слушай, купи акции металлургического комбината в Джакарте, Индонезия… Ну, не знаю, сколько есть, миллионов на 5–10… Да на мои… Короче, я тебе по дороге из аэропорта позвоню. Все, до вторника. — Он положил трубку и посмотрел на Толика. Тот был на взводе. — Я сказал тебе сразу ехать!

— Я сразу и поехал, только пообедал, — оправдывался Толик. — Они быстро сорвались, даже дачу не закрыли. Видно, предупредил кто-то.

— А ты ключ им оставил? — спросил Буров.

— Нет, — смутился Толик.

— Козел… В общем, если узнают, что он у меня на даче прятался, нехорошо будет. Я следователю сказал, что с того первого разговора я его не видел и не слышал. Не хватало мне еще с ментами проблем накануне выборов… Так что найди его, Толя. Через переводчицу эту попробуй или брата ее. Не знаю. Давай, короче… — Буров взял чашку остывшего кофе, поднес к губам и раздраженно поставил назад. — Я на тебя надеюсь, — через паузу сказал он и жестко посмотрел на Толика.


Концерт «Ленинграда» проходил в престижном ночном клубе «Мегаполис». Довольно большой зал был набит битком.

Ребята играли хорошо, что называется, с душой. Зал буйно реагировал. Алеша с Гогой были в восторге. Ник был абсолютно равнодушен. Он стоял в сторонке и, глядя на сцену, думал о чем-то своем.

После концерта Курица с Гогой зашли в гримерку, где отдыхали музыканты. Кто-то выпивал, кто-то собирал инструменты.

— Слышь, Серега, — обратился Курица к лидеру группы, — возьмите двух ребят с собой в Норильск. Их разыскивают, а как членам группы им легче регистрацию пройти.

— Кто такие? — спросил Шнур.

— Они не преступники никакие, нормальные ребята… Гога, позови! Один американец, другой наш, — частил Курица.

Гога открыл двери гримерки и кликнул Алешу.

Сначала вошел Алеша, за ним Ник.

Шнур оценивающе посмотрел на них.

— Понравился концерт? — спросил он.

— Да, здорово! — восторженно сказал Алеша. — Я давно не слышал такого.

— А ему?

— Понравился концерт? — перевел Алеша.

— Нет, — просто сказал Ник.

Гога с Алешей растерянно переглянулись и посмотрели на Шнура.

Тот улыбнулся и кликнул своего директора.

— Ребят включи в список группы на регистрацию в Норильск, — сказал он директору.

Тот непонимающе посмотрел на стоявших у входа.

— Вот фамилии и паспортные данные, — Гога сразу протянул директору бумажку и, показывая на Алешу, добавил: — Скажи ему, сколько за билеты, он даст. Все, Болото, ждите здесь. Я поехал за паспортами.

— Выпить хотите? — спросил Шнур и кивнул на стол, где стояла распечатанная бутылка водки, стояли белые пластиковые стаканы, а на такой же тарелке лежали бутерброды с колбасой.

— Не откажусь, — сказал голодный Алеша и, оставив Ника, шагнул к столу. Курица тоже двинул наливать.

Не понимая, что происходит, Ник сел на стул у вешалки.

Все выпили и о нем как-то забыли.

Шнур подошел и сел рядом. Он молча тряхнул пачкой и протянул Нику выскочившую сигарету.

— Я не курю. Это вредно.

— Я знаю, на пачке написано.

Шнур сунул в рот сигарету и прикурил.

— А какую музыку вы любите? — просто спросил он.

— «The Beatles», — сказал Ник.

— Хороший вкус, — сказал Шнур, затягиваясь. — Хотите выпить?

— Да.


Группа выгружала вещи и инструменты из микроавтобуса.

Директор сразу пошел к дежурному по аэропорту.

Самой громоздкой была ударная установка. Алеша помогал заносить ящики в зал отправления. У стойки № 6 уже началась регистрация.

Нику досталась туба. В какой-то нелепой молодежной шапке на голове он, стараясь не смотреть по сторонам, бережно тащил ее к стойке, куда складывали ящики с ударными.

Народу в этот поздний час было немного, и милиционеры с интересом рассматривали музыкантов.

Шнур подошел к буфетной стойке, купил две бутылки минералки и на обратном пути, проходя мимо стенда «ИХ РАЗЫСКИВАЕТ МИЛИЦИЯ», остановился.

Он внимательно читал про особо опасных преступников Болотова и Макгуаера. Фотографии были непохожи. К нему подошел любопытный милиционер.

— Вы, ребята, откуда будете? — спросил он. Парень был молодой и музыку, видимо любил.

— Из Питера. С гастролями по Сибири у вас тут. Здорово, но холодно! — дружелюбно сказал Шнур. — А что это у вас за международный преступник тут?

— Да хрен его знает?!. Сказали, американца какого-то искать. Только откуда здесь американцы? Сколько живу, ни одного не видел. Вот китайцы, это да! Китайцев много. Лезут, суки, как саранча. Я в зале прибытия когда дежурю, к концу дня аж в глазах рябит. А вы куда щас? — спросил милиционер.

— В Норильск.

— А, это вот там холодно! Не то что здесь. А как у вас группа называется?

— «Ленинград», слыхал? — спросил Шнур.

— Конечно! А можно автограф попросить?

— Давай.

— Щас я… — Парень сорвался к окошку регистрации за ручкой и бумажкой.

— Шнур! — крикнул директор. — Пошли давай!

Музыканты проходили на посадку.

— Я с дежурным договорился. Все инструменты, кроме барабанов, мы берем в салон. Вот его записка, — объяснял директор.


Проходя мимо милиционеров при досмотре багажа, Ник весь поджался. Он делал все, как ребята перед ним. Положил тубу на просветку, все металлические предметы выложил в пластмассовую тарелку, и тем не менее, когда он проходил через турникет, турникет «запищал».


— Тебя как зовут? — спросил Шнур.

— Вова, — сказал милиционер.

Шнур подписал.

— Еще Вале, девушка у меня, — радуясь такой удаче, попросил милиционер.


Ника «просвечивали вручную». В районе брючного кармана прибор среагировал.

— Что у вас там? — строго спросил милиционер. Ник понял и достал дорогую ручку с золотым пером.

Сигнал не пропал.

— Вы что, дудочника моего в террористы записали? — спросил Шнур, подходя.

— Да пропусти их, чё ты! Это музыканты из Питера! — сказал Вова, идя за Шнуром.

— Ладно, проходи, — сказал милиционер.

Ник забрал часы из тарелки, взял тубу и сел на стул в зале ожидания.

— Чего у тебя там? — Шнур присел рядом, протянул Нику бутылку воды и закурил.

Ник достал из кармана горсть американских центов и показал.

— Дай сигарету, — попросил Ник.


Потом они весело летели, что-то рассказывая друг другу, выпивали, смеялись. Шнур пел под гитару.

13 декабря

Иркутск

Катя сидела в коридоре на стуле с бумажкой в руках напротив кабинета с номером 18. Когда из кабинета вышел мужчина, она встала и открыла дверь.

— Можно? — вежливо спросила она.

— Гражданка Болотова? Екатерина Алексеевна? Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Следователь Матюшин, — представился мужчина, когда Катя села напротив. — Мы пригласили вас в связи с розыском гражданина США Николаса Макгуаера. Вам знаком этот человек?

— Нет, — сказала Катя.

Матюшин сделал паузу и откинулся на стуле.

— Екатерина Алексеевна, буду предельно откровенен с вами. Нам известно, что Николас Макгуаер пользовался вашими услугами в качестве переводчика. Это подтвердил господин Буров. В дальнейшем, отстав от группы туристов, Макгуаер поселился у вас в квартире, о чем он также сообщил господину Бурову, показания которого лежат у меня в столе. Я думаю мы не будем опускаться до очных ставок…

— Не будем, — холодно сказала Катя. — Он действительно переночевал у меня, когда отстал от самолета. А больше я о нем ничего не знаю.

— Видите ли, Екатерина Алексеевна, я имею основания думать, что это не так, — сказал следователь. — Я не знаю причины, побуждающей вас скрывать этого человека. Полагаю, что он каким-то образом связан с вашим мужем, проживающим в Соединенных Штатах, и от него получил ваш адрес. Но дело это международного масштаба и касается престижа российских органов внутренних дел. Наши компьютерные специалисты обнаружили в его ноутбуке кое-какую информацию, также свидетельствующую не в его пользу. К тому же этот Макгуаер подозревается в убийстве. А так как вы единственный человек, оказывающий ему поддержку на территории этой страны, то мы будем вынуждены временно изолировать вас до поимки преступника.

— Но у меня же сын маленький! — воскликнула Катя. — Его не с кем оставить!..

— У нас подобные случаи предусмотрены, — вежливо сказал следователь. — Вашего сына поместят в специальный интернат до тех пор, пока возбужденное против вас дело не будет прекращено.

— Но это же подло!

— Вы сами вынуждаете нас идти на крайние меры, — улыбнулся следователь.

Норильск

Обшарпанный микроавтобус остановился в центре города.

— Если что, у нас концерт сегодня во Дворце молодежи! — крикнул напоследок Шнур. — Я сам не знаю, где это… Найдете! Там на служебном входе пропуска будут!

Ник с Алешей помахали руками, и автобус уехал.

Было очень холодно.

— А где у вас валенки продают? — спросил Алеша закутанную с ног до головы тетку.

— На рынке. — Она неопределенно махнула рукой и побежала дальше.


На улице кучей лежали валенки. Ник с Алешей выбрали по паре и стали примерять.

Выбрав свой размер, Алеша достал бумажку с адресом.

В сквере Алеша еще раз сверился с бумажкой и сказал Нику:

— Здесь сиди.

Ник сел на лавку и подул на руки. Сзади дымил трубами «никелевый гигант». Ник открыл пакет и посмотрел на свой ботинок, который когда-то казался ему теплым. Скоро он замерз, встал и принялся ходить. Потом попрыгал и снова сел.

Мимо проходили трое бойких гопников.

— Эй, мужик, закурить есть? — развязно спросил один.

Ник не понял, но почувствовал угрозу. Он даже не повернулся. Он сидел, так же глядя перед собой, и продолжал массировать ладони в кожаных перчатках.

— Ты чё, придурок, глухой, что ли? — Парень быстро огляделся. Товарищи подступили ближе. — Ты чё, козел, говна поел? Тебя люди спрашивают: закурить есть?!

Ник заметил рядом с лавкой кусок льда. Он наклонился, поднял его и встал. Он был выше парней. И что-то в его взгляде им не понравилось.

— Ладно, Густав, брось. Видишь, он — ебанутый… — сказал другой парень и потянул главного задиру за рукав.

Опасливо оглядываясь, парни пошли.

Ник бросил кусок льда на землю и сел.


Скоро появился Алеша с мрачным лицом и сел рядом.

Ник посмотрел на него, понял, что что-то случилось, но ничего не спросил.

— Бабушка умерла, — сказал Алеша, и в глазах у него встали слезы. — Четыре месяца назад… У нее уже чужие люди живут. Соседи, сволочи, знали, что у нее внучка есть в Иркутске, и не написали. — Алеша замолчал.

— Мне было двадцать три, когда я первую машину купил. Красный «Линкольн»-кабриолет, — вдруг сказал Ник. — Я ее очень любил, мыл, чистил… А через три года она сломалась. «У всего свой срок», — сказал мне отец. Так я впервые понял, что умру. — Ник замолчал.

Они молча сидели, а потом Алеша сказал:

— Надо неделю где-то перекантоваться. Сколько денег у нас осталось?

— Восемнадцать тысяч.

— Мало, — ответил Алеша.


Темнело рано. Ник и Алеша пробивались сквозь толпу к заднему входу во Дворец молодежи. «Дворец» оказался далеко не дворцом, а довольно убогим строением.


— Нам Шнура или кого-нибудь из администрации, — сказал Алеша здоровому парню на входе. Он пропускал по одному по предъявлении билетов. Дальше стоял основной кордон.

— Нет никого, — мрачно сказал парень.

— Мы с ним договаривались…

— Иди отсюда, не мешай людям. Много вас тут, халявщиков! — сказал парень и сильной рукой оттолкнул Алешу.


— Холодно, — уже не в первый раз сказал Ник. — Как здесь люди живут?

— Живут, — сказал Алеша, подпрыгивая.

Они стояли у служебного входа с отважной группой молодых фанатов и ждали выхода музыкантов.

Появились первые. Фанаты заорали.

Музыканты быстро перебегали от двери к автобусу.

— Серега! — истерически заорал Алеша и ломанулся к автобусу. Его грубо остановил охранник. — Серега! Шнуров! Это мы с Ником!

— Пропусти их! — крикнул Шнур охраннику, и Алеша с Ником полезли в автобус.


Они втроем сидели в баре гостиницы и пили коньяк. Играла музыка.

— …Поехали с нами в Питер, — предлагал Шнур почему-то одному Нику. — На хера тебе этот Буров? У нас Финляндия рядом… Придумаем что-нибудь. Знаешь, у нас какие сталкеры…

— Нет, мне в Иркутск надо. Сергей, знаешь, я женщину встретил! Я не знаю… Я должен вернуться. Это сестра его. — Он кивнул в сторону Алеши. — А если Интерпол, то все равно найдет, и в Финляндии… — не совсем трезво говорил Ник.

— Как они ищут, так можно вообще не прятаться, — сказал Шнур. — А женщина — это правильно. Я за девушкой однажды в Уссурийск поехал. Это знаешь где?

— Иностранцы? — почтительно спросил бармен Алешу.

— Не-е, музыканты питерские к гастролям в Штаты готовятся. Язык тренируют.

— Ааа… — Бармен как-то сразу потерял интерес.

— А то поехали. У нас еще Новосибирск, Омск, Екатеринбург, Пермь, — говорил Шнур. — Россию посмотришь.

— Да я уже посмотрел, — сказал Ник.

— И как?

— По-разному.

— Ну, как знаешь… Будешь в Питере, звони. — Шнур дал ему карточку и написал номер мобильного.

— Вот скажи мне, Сергей, — вдруг спросил Ник. — Почему ты мне помогаешь? Ведь я же преступник!

Тот пожал плечами.

— Ты преступников не видел, — улыбнулся он.

20 декабря

Иркутск

Катя сидела на нарах в восьмиместной камере следственного изолятора временного содержания. Рядом стояла нетронутая миска с баландой. В камере было тесно и шумно.

Катя тупо смотрела перед собой. Она осунулась и похудела.

По коридору изолятора прошла женщина-охранник. Остановилась у дверей камеры и, громко гремя ключами, открыла.

— Подследственная Болотова с вещами на выход! — лениво крикнула она.


— Екатерина Алексеевна, мы приняли решение выпустить вас под подписку о невыезде, — как всегда вежливо говорил следователь Матюшин. — Тем не менее уголовное дело в отношении вас не прекращено, так как Николас Макгуаер до сих пор скрывается от правосудия.

Катя равнодушно слушала его.

— Распишитесь здесь, пожалуйста. — Матюшин придвинул к ней листок и ручку.

Катя расписалась.

— Вы бы хоть прочитали, под чем расписываетесь, — сказал следователь, забирая листок. — Ежедневно вас будет навещать участковый милиционер — старший лейтенант Калинин. Да вы знаете его. И до прекращения уголовного дела ваш сын Петр Николаевич будет находиться в интернате.

Катя зло взглянула на него.

— Зачем мальчика дергать… Вы сможете его навещать. Все, вы свободны. До свидания. — Матюшин улыбнулся.

Катя встала и пошла к двери.

— Да, по поводу вашего брата, Болотова Алексея Алексеевича… Кроме одного звонка, что он прячется в вашей квартире, информации, что он находится на территории города или области, не поступало. Таким образом, можно заключить, что он замерз в тайге.

— Сволочь ты, Матюшин, — спокойно сказала Катя и вышла.

Норильск

Алеша, Ник и еще один дохлый мужик грузили в грузовик ящики с тарой. Толстая продавщица подгоняла. Ей было холодно, и она привычно материлась, разогревая себя.

Ник в телогрейке ставил последний ящик, когда Алеша подошел к ней за расчетом. Она сунула руку в карман фартука и достала двести рублей.

— И за него. — Алеша кивнул на Ника.

— Хватит вам на две бутылки! — привычно отшила его продавщица.

— По двести договаривались, — сказал Алеша.

— Хватит тут права качать. Эй, Вова, завтра в шесть! — крикнула она водителю. — На. — Она протянула третьему грузчику сотку.

Тот взял, но не ушел.

— По двести договаривались, — сжав губы, сказал Алеша.

— Ты чё, молодой, проблемы хочешь? — спросила продавщица. — Щас оформим!

— Я думаю, ты тоже не хочешь, сука жирная! — тихо сказал Алеша. Сзади подошел Ник.


Алеша и Ник спустились в подвал. Возле трубы центрального отопления, обмотанной стекловатой, под маленьким окошком сидели трое бомжей и играли в карты.

— Не понял, — сказал Алеша, подойдя к ним.

— Ладно, ладно, все, уходим… — сказал один, быстро собирая карты.

— Ты чё задергался? Не доиграли же, — сказал другой бомж и недобро посмотрел на вошедших.

— Уговор у нас с ним был, — сказал первый бомж, вставая.


Тройка дружно прошла к выходу.

— Давай свои, я посчитаю, — сказал Нику Алеша, доставая из кармана деньги.

Ник протянул Алеше деньги, и тот сел на теплый гравий возле трубы. Ник подошел к окошку.

За окошком послышались голоса и показались ноги.

— Алекс! Менты! — воскликнул Ник по-русски.

Алеша вскочил, и они бросились в глубь подвала.

Скрипнула дверь, и в подвал спустились трое милиционеров.

— Опять бомжи замок сломали, суки, — сказал первый, вглядываясь в темноту подвала. — Засаду бы устроить.

— Да нет там никого, — сказал второй. — Это те трое, что в переулок ломанулись. Пошли давай. На бомжей мы еще не охотились. — Милиционеры ушли, прикрыв за собой дверь.

Алеша вышел из глубины и сел под окошком.

— В Иркутск пора, — тихо сказал Ник.


В магазине «Одежда» они выбрали по паре новых недорогих, но приличных брюк. Купили новое белье. Выбрали Нику пальто, потому что его выглядело уже совсем неприлично. Алешина «Аляска» была еще ничего. Подобрали Нику шарф. Теперь он выглядел неброско, но вполне обычно и внимания не привлекал.


В общественной бане они помылись и надели обновки, оставив старую одежду на вешалке.


В агентстве «Аэрофлота» приобрели два билета до Иркутска и пообедали в кафе.

25 декабря

Иркутск

— …Очень тяжелый мальчик, — говорила Кате воспитатель специнтерната. — Никаких авторитетов. На все свое мнение. Никого не слушает, постоянно огрызается. Взрослым отвечает грубо — я уже про детей не говорю. Нецензурная брань… Дерется. Тюрьма по нему плачет…

Петя, насупившись, стоял сзади и молча ждал, когда она закончит монолог.

Катя молча слушала и кивала.

— Вы уж сделайте ему внушение… Построже! — Воспитательсжала кулак.

— Да, я серьезно поговорю, — сказала Катя.

Они дождались, пока воспитатель выйдет из комнаты, и, как только закрылась дверь, Петя бросился вперед и молча прижался к маме, обхватив ее руками. Катя положила руку ему на голову и ласково погладила. Петя не плакал.

— Мама, здесь очень плохо! Забери меня, пожалуйста, домой, — тихо попросил он.

— Да, сынок. Я обязательно заберу тебя. Только потерпи еще чуть-чуть. Я что-нибудь придумаю. — В глазах ее стояли слезы. — Вот, — она присела, — паука тебе принесла. — Она протянула ему любимую игрушку.

Петя взял игрушку, другой рукой продолжая обнимать маму и прижимаясь к ней всем телом.


— Можно мне поговорить с господином Буровым? Это Николас Макгуаер. — Ник звонил из автомата.


— Одну секунду, — сказала секретарь и вошла в кабинет.

За столом Бурова сидел Толик. Над ним висел предвыборный плакат Бурова.

— Это тот американец. Спрашивает Константина Альбертовича.

Толик вскочил как ошпаренный.

— Скажи, что его щас нет, но он просил передать, что нашел выход и решил проблему с комбинатом. Спроси, куда за ним прислать машину. Скажи, что я заеду.

Секретарь вышла.

Толик возбужденно пошел за ней.


— Где встречу назначить? — спросил Ник Алешу.

— В центре. В сквере напротив гостиницы «Ангара», — быстро сказал Алеша. — В одиннадцать.

Ник начал говорить.


— …да, в одиннадцать. Я записала, — сказала секретарь, положила трубку и посмотрела на Толика.

Тот вошел в кабинет и быстро набрал номер:

— Чен, это я. Есть проблемы…


— Они Катьку здорово придавили, гады, — говорил Гога. — Меня тоже тряханули, как одноклассника твоего. — Они сидели в зале игровых автоматов гостиницы «Ангара» и пили пиво. Ник пялился в окно на сквер напротив, нервно поглядывая на часы.

— Гога, мне нужен магазин для АКМа и патронов шестьдесят, — сказал Алеша.

— Каких? — спросил Гога.

— Каких проще.

— Каких скажешь, таких и проще.

— Еще тысяч десять одолжи мне, я у Али возьму и верну. Мне лыжи надо купить, спальник… ну, понятно, всю байду, короче, чтобы до тофов дойти.

Гога кивнул.

— Это китаец! — вдруг возбужденно воскликнул Ник. — Это тот китаец!

— Тихо, не ори, — сказал Алеша и посмотрел в окно. — Говорит, что это тот китаец, что Коротича убил, — обратился он к Гоге.

— Говорил я тебе, что сука этот Буров, — внимательно глядя в окно, сказал Гога. — Сваливать надо по-тихому. Это тебе не менты. Это серьезные парни.

— Пошли, надо срочно уходить из города, — тихо сказал Нику Алеша.

— Сначала я должен увидеть Катю, — упрямо, явно не в первый раз сказал Ник.

— Слушай, Гога, устрой ему встречу с Катей. Он с самого утра кровь мою пьет, — попросил Алеша.

— Какая Катя?! Ему дырка в башке светит, — взволнованно сказал Гога, нервно осматривая зал. — Я машину к самому входу подгоню, а ты, когда будете выходить, его собой перекрой. Еще без пяти, они еще не напряглись…


— …Слушай, Толик, он мне такие бабки сделал! — возбужденно говорил Буров из московского ресторана по телефону, сидя рядом с Кохом. — Если хоть один волос с головы его упадет, вы все до конца жизни своей лопатами на субботниках копать будете. Он гений, понимаешь, а ты козел!


— Константин Васильевич, поздно уже… — перепуганно говорил Толик. — Уже все…


В надвинутой на глаза шапке, с поднятым воротником Ник быстро вышел вслед за Алешей и сел в машину. Машина сразу же отъехала.

— Мне нужно увидеть Катю, — сказал Ник.

— Слушай, подъезжай к школе, пусть поговорят в машине, — попросил Алеша.

— Ее наверняка пасут.

— Сколько уже нас не было… Я думаю, они расслабились, — сказал Алеша.

— Это менты расслабились, а эти не расслабляются, — неохотно сказал Гога.

— Поставь машину подальше. Если пасут, ты сразу увидишь. А он даже из машины выходить не будет.

— А ты?

— Не, я не поеду, — смутился Алеша. Ему до сих пор было стыдно. — Я пока лыжи куплю. Денег только дай мне.


Катя вела урок.

Гога осторожно заглянул, но она продолжала говорить, не замечая его.

— Екатерина Алексеевна, вас к телефону, срочно, — сказал он громко, стоя так, чтобы ученики не видели, кто позвал.

— Сомова, садись за учителя. Начинайте четвертую главу, — сказала она и пошла к двери.


Быстрым шагом Катя и Гога вышли из здания школы. Катя уверенно шла впереди. Она повернула на прилегающую улицу и зашла в подворотню.

Гога шел не спеша, лениво поглядывая по сторонам, а потом встал у входа в подворотню.


Машина стояла во дворе.

— Катя, я уже совсем не молод, у меня в Нью-Йорке жена и две взрослые дочери, но за этот месяц многое изменилось. Я перестал быть Ником Макгуаером. — Ник достал паспорт. — Теперь я Олег Карасюк… и ты очень нужна мне, Катя. У меня больше никого нет. Ты, Петя и Алеша — самые близкие мне люди. — Ник замолчал.

Катя тоже молчала.

— Как там бабушка? — спросила она.

— Она умерла четыре месяца назад. — Ник достал Деда Мороза и протянул ей. — Сегодня Рождество, — смущенно сказал он.

— Это у вас… У нас седьмого января. — Катя взяла подарок и заплакала.

Во двор вошел Гога. Он нервничал.

Ник заметил его.

— Нам надо ехать. За мной все охотятся. И менты, и киллеры. Сегодня мы уйдем из города, куда-то далеко в тайгу. Я хочу, чтобы ты… — Он осекся, пытаясь подобрать правильное слово.

— Возьмите Петю, — вдруг сказала она сквозь слезы.

Ник растерялся.

— Гога и Надя вам помогут. Помните мою подругу, от которой вы звонили в Нью-Йорк? — решительно сказала Катя и вышла из машины: — Гога, запомни телефон: 260013. Легко запомнить. Это Надя. Она поможет вам Петьку вытащить. Она все знает. Я хочу, чтобы он с Ником ушел. Не выдержит он. Сломают они его там.

Гога не был готов к такому повороту событий. Он озадаченно почесал ухо:

— Надо лыжи маленькие покупать…


Надя подошла к ограде интерната. Метрах в тридцати от нее на оборудованной площадке гуляли дети из младшей группы. Воспитатель вяло покачивался, сидя на качелях спиной к забору. Метрах в десяти от нее пробежали две девочки лет восьми-девяти.

— Девочка! — позвала Надя и, когда последняя остановилась, жестом подозвала ее.

Девочка подошла и встала в нескольких метрах от забора.

— Девочка, ты Петю Фельдмана знаешь? Светленький такой, молчун, — спросила Надя.

— Это еврей, который дерется все время? — спросила девочка.

— И с девочками?

— Со всеми. Его обзовешь, он сразу лезет.

— А вы не обзывайте.

— А он первый задирает!

— Позови его, пожалуйста. Только тихонько. Скажи, тетя Надя от мамы конфеты принесла, — сказала Надя.

— А нам дадите?

— Конечно.

Девочки убежали.

Скоро подбежал Петя.

— Привет, тетя Надя, — нерадостно сказал он.

— Я от мамы. Слушай внимательно, Петр — быстро сказала она. — Ты через забор перелезть сможешь?

— Я дырку знаю. — Глаза его загорелись.

— Возьми конфеты. Когда я уйду, всех угостишь, а к концу прогулки не спеша подойдешь к дырке, вылезешь и что есть силы побежишь за угол вон того красного здания. Там ждет Гога с машиной. Дверь будет открыта. Сразу прыгай внутрь, и воспитатель тебя не догонит. Понял?

— Фельдман! — закричал воспитатель и встал с качелей.

— Он в дырку не пролезет, козел жирный! — недобро сказал Петя.

— Все, я пошла. — Надя пожала его руку чуть ниже локтя, встала и быстро зашагала в противоположную от красного здания сторону.

Петя пошел в сторону площадки, на ходу раскрывая пакет.

Гога сидел за рулем и нервничал, поглядывая на часы. Двигатель работал. Когда он услышал отчаянные крики воспитателя, сразу включил первую передачу.

Из-за угла с бешеной скоростью вылетел Петя и ввалился на заднее сиденье.

— Круто! — радостно воскликнул он.

— Дверь! — сказал Гога и, услышав хлопок, сорвался с места.

— Жирный к воротам побежал, — возбужденно сказал Петя. Он еще тяжело дышал.

— Не успеет, — сказал Гога и повернул за угол.


Стемнело. Экипированные, как заправские туристы-рыбаки, с лыжами, в теплых спортивных костюмах, они садились в поезд Иркутск — Новосибирск. Гога провожал.

— Когда Нижнеудинск? — спросил Алеша.

— Утром рано. В пять двадцать, кажется. Там расписание на стенке. — Проводница была молодая, еще доброжелательная. — Куда мальца-то по такому морозу?

— Ничего, он у нас закаленный, — похлопал Алеша Петю по шапке. — И не такое видал.

— Я на Крещение с мамой в проруби купался, — похвастал Петя.

— Ух ты какой! — засмеялась она. — Шестое купе.

— Вас как зовут? — спросил Гога.

— Галя.

— Галя, я четвертым должен был ехать, но меня шеф не отпустил. Решили билет не сдавать, пусть с комфортом проедут. Вы уж не подсаживайте никого, ладно? Пацану такой праздник, в школу три дня не ходить!

— А мне чё… билет есть — место занято! — бодро сказала Галя.

— Спасибо, Галя. — Гога улыбнулся. — Вы очень красивая.

За окном мелькали деревья.

Галя разносила чай, когда зашли омоновцы.

— Добрый вечер, приятного аппетита. Проверка документов, — отдал честь офицер. — Куда следуем?

— В Нижнеудинск, к дядьке на рыбалку. Ежегодная акция, так сказать. — Алеша передал паспорта.

Ник набил рот и усиленно жевал, запивая чаем.

— А на ребенка? — спросил офицер.

— Забыла мамаша, когда собирала… Да мы на четыре дня всего. Восемь лет парню, какие документы? А что случилось-то?

— Неспокойно в регионе, — сказал офицер, возвращая паспорта. — А распивать в поезде не надо. — Он строго кивнул на бутылку на столе.

— Товарищ лейтенант, да мы по капельке перед сном. — Алеша дал ему сто рублей.

— На ночь запирайтесь, — сказал офицер и исчез из проема.

Алеша закрыл дверь, выдохнул, налил полстакана водки, разом выпил и посмотрел на Ника.

Тот перестал жевать и посмотрел на Алешу.

— Алекс, а почему у вас Новый год, как у нас, а Рождество позже? — спросил он.

— Не помню. Рассказывали что-то, я забыл, — сказал Алеша.

26–28 декабря

НижнеудинскЧехово — Нерха

Они ехали в рейсовом автобусе до Чехова.

Потом медленно шли на лыжах по заснеженному руслу Уды.

Потом в сумерках ставили палатку.

Потом разогревали ее изнутри газовой горелкой.

Потом устраивались втроем в двухместном спальном мешке.

Потом снова шли по глубокому снегу.

Отдыхали и снова шли.

Пока не увидели поселок тофаларов.


Николай молча улыбался.

Алеша развязал рюкзак и присел к столу.

— Вот, гостинцы вам к Новому году. — Он выставил на стол две бутылки водки и несколько банок консервов.

Николай молча улыбался.

— Это долг. — Алеша выложил на стол деньги. — А это работники тебе, — кивнул он на Ника и Петю, стоявших у входа. — Не бог весть какие, но все же. Это Олег. Он по-русски не понимает, но Петя, если что, переведет. Переведешь?

Петя кивнул.

Молодая женщина с интересом смотрела на Ника.

Николай молча улыбался.

— Ну, где там мое хозяйство? Сберег? — спросил Алеша.

— Все здесь. Когда сильно холодно было, я медвежьим салом смазал и в шкуру завернул. Пошли…

— Садитесь, эта, чай пить, — сказала женщина.

— Давай, — сказал Нику Петя, по-хозяйски сел к столу и достал своего человека-паука.

Николай и Алеша вышли, а Ник вежливо сел с краю.

— Кто это? — спросила женщина, наливая Пете чай в деревянную чашку.

— Это мой друг — паук, — сказал Петя. — А тебя как зовут?

— Марина, — сказала женщина и посмотрела на Ника.

— Вообще-то он светится и кричит, но батарейки сели, — сказал Петя.

Старая женщина встала с лежанки и тоже присела к столу.


В лабазе Николай развернул шкуру и передал Алеше автомат. Алеша щелкнул затвором, убедился, что все в порядке, и завернул автомат обратно.

— Николай, их тоже ищут. Пусть они поживут у тебя пока. Потом жилье им справишь. Или чум поставишь. А деньги будут, — говорил Алеша. — Твои пусть в поселке говорят, что сумасшедшие русские тофов изучают, книгу пишут.

Николай кивал и улыбался.

— Пошли водки пить, — сказал он. — До февраля охоты не будет теперь…

— Не могу. В город мне надо. Подвезешь до Чехово? — спросил Алеша.

— Олень сильно слабый теперь, — покачал головой Николай. — Не повезет.

— Двоих запряги. Николай, очень надо!

Николай качал головой и не улыбался.


Алеша уложил шкуру с автоматом на дно рюкзака, сверху наложил мороженой рыбы, удочку, надел рюкзак на плечи, взял палатку, лыжи и вышел из избы.

Николай уже запряг в нарты двух оленей и стелил шкуры.

Ник и Петя вышли провожать.

— Алеша, купи мне батарейки для паука, — попросил Петя.

— Хорошо. Ты дедушку Колю слушайся, он хороший. Ладно?

— Лаадно, — снисходительно пообещал Петя.

— И дядю Ника не обижай, помогай ему. Ну, пока! Пока, Ник!

Нарты тронулись.

Ник и Петя смотрели, как удаляются нарты. Ник робко положил руку Пете на плечо. Тот не возражал.

31 декабря

Иркутск

— Так, это магазин, там тридцать обычных. — Гога передал магазин Алеше. — А это тридцать спецпатронов. — Гога пересыпал их в Алешин карман. Они сидели на каком-то полутемном складе, заваленном старыми партами. Кругом были расставлены клетки с попугаями, варанами, кенгуру. В аквариуме плавал кайман.

— У кого ты это? — спросил Алеша, рассматривая спецпатрон.

— У Аликовского Джафара, у кого еще… Я больше и не знаю, кто у нас оружием торгует. Сегодня в три они там собираются старый год проводить, премии раздать. Я думаю, около четырех в самый раз. Маша откроет.

— Слышь, Гога, попроси своего Диму, пусть паспорт Кате сделает чистый, — сказал Алеша, — помоги ей к Нику уехать.

Гога молча кивнул.

— Ну все, не увидимся больше. Я свалю сразу. Долг Кате оставлю. Если доберусь, напишу. Спасибо за все, одноклассник! — Они обнялись.


— А теперь криминальная хроника, — сказал диктор. — Продолжаются кровавые разборки между криминальными группировками Иркутска. Сегодня в офис известного авторитета Аликпера Хаджиева ворвался неизвестный, по показаниям свидетельницы — китаец, и открыл огонь из автомата. По свидетельству экспертов, стреляли спецпатронами. В офисе найдено девять изуродованных трупов предположительно кавказской национальности. Жертвы нападения были также вооружены, но оружием воспользоваться не успели. Работниками Управления внутренних дел в офисе обнаружена большая партия различных наркотиков. Судя по тому, что наркотики остались на месте, можно сделать вывод, что имело место заказное убийство. А теперь к другим событиям…

Алеша выкладывал пачки денег на стол.

— Всего двадцать семь тысяч было, — говорил он Кате. — И еще тысяч тридцать русскими. Маша помогла здорово, спасибо ей… Вот, десять Гоге отдашь, я ему должен. Двадцать с собой возьмешь, там поменять негде. А пять американских спрячь. Пригодится. Пятьсот еще за паспорт тебе, Гога знает.

— Куда ты теперь? — спросила Катя.

— В Америку.

— Как же без документов-то? — спросила она.

— Вот документы! — Он взял пачку долларов и потряс. — Через Китай попробую… Или во Владике на корабль попрошусь до Гонконга или Сингапура, а там уже в Мексику. С такими-то бабками доберусь… Главное, до Америки добраться, а там не пропаду…

Катя грустно кивнула.

— Ладно, пора сваливать, — бодро сказал Алеша. — Ты все поняла? Унгуштаев Николай Павлович. Нерха. Я на плане написал, не потеряй. Документы на Петьку возьми и батарейки купи пальчиковые, для паука его, я обещал. Все. Прости меня, Катя, пожалуйста… и прощай, — тихо закончил Алеша, но не пошел, а продолжал сидеть, молча глядя в пол.

7 января 2004

Нерха

Ник колол дрова возле лабаза. Получалось у него не очень, но он старался.

— …Бог тогда только создал землю, украшал ее деревьями, растениями, цветами. И вдруг появился дьявол, злой, мрачный, жадный. Ему ничего не нравилось на свете, — рассказывал Пете Николай, сидя у печки. Трещали поленья. Петя внимательно слушал. — «Дай мне землю», — говорит он Богу. «Не дам», — отвечает Бог. «Тогда дай половину земли». — «Не дам», — отвечает Бог. «Ну хоть четверть земли», — сильно не отстает дьявол. «Я же сказал, не дам». — «Ну хотя бы восьмушку земли», — умоляет дьявол. «Не дам», — грозно отвечает Бог. «Тогда дай самую малую малость земли, только чтобы палку мою поставить». Надоело Богу слушать, и, чтобы отвязаться от дьявола, он сказал: «Возьми, только не больше толщины своей палки». Дьявол обрадовался и тут же начал сверлить своей палкой землю. Втыкал-втыкал, что было сил, и вытащил палку обратно. А оттуда, шипя и извиваясь, полезли змеи, большие и маленькие. Бог вздрогнул от неожиданности, рассердился и хотел убить дьявола…

— Николай, там женщина русская пришла, на лыжах! Унгуштаева Николая Павловича спрашивает, — сказал старый тофалар, заглядывая в избу. — Тебя, что ли, нет?

Николай встал, надел шапку и вышел. Петя вышел за ним в чем был.

Еле живая Катя с рюкзаком за плечами стояла метрах в двадцати от дома.

— Мама! — воскликнул Петя и бросился к ней.

Ник обернулся и бросил топор.

Добежав, Петя обхватил ее руками и крепко прижался к ней.

— Мама! — прошептал он.

Она бросила палки и обняла его.

— Ну, как вы тут? — спросила она.

— Тут так здорово! Дедушка Коля столько сказок интересных знает, я тебе потом расскажу, — радостно зачастил Петя. — А вчера мы рыбачили из проруби! Дядя Ник такую рыбину поймал!.. Мам, а ты больше не уедешь?

— Не уеду. Вот батарейки тебе для паука твоего, — сказала Катя. — Беги быстрей в дом, простудишься.

— Ура-а! — закричал Петя и побежал назад, размахивая батарейками.


К Кате медленно подошел Ник и обнял ее.

— Катя, — тихо сказал он.

— Сегодня Рождество русское. Я подарок тебе привезла, — смущенно сказала Катя.

Николай улыбнулся и зашел за Петей в избу.


Тот уже вставил батарейки.

— Марина! — крикнул он и нажал кнопку. Раздалась сирена, и лампочка замигала.

Марина охнула от страха и села на лавку.

Петя радостно засмеялся и вернулся к Николаю.

— Дедушка Коля, а дальше-то что было? — спросил он.

— А дальше дьявол пустился бежать. А Бог за ним вдогонку. Дьявол превратился в ведьму и поднялся на небо. А там схватился за луну и закрыл ее собой. Тут он немного отдохнул, но Бог догнал его и ударил колокольчиком. Ведьма удрала дальше.

Бог ненавидит дьявола и то и дело гоняет его. А дьявол, спасаясь, забирается на луну, отчего и бывают лунные затмения.

А тофалары, когда бывает такое затмение, стреляют вверх, чтобы помочь луне вырваться из объятий дьявола-ведьмы. Так вот.

— Дедушка Коля, а можно, я маме расскажу?

— Конечно, можно.

Жмурки

В полупустой университетской аудитории девятнадцатого века за столом сидела преподаватель — женщина лет сорока. Студенты рассаживались по местам. Женщина что-то дописала в тетради, встала и взошла на кафедру.

— Итак, начнем. Вытащите из ушей все, что может помешать вам воспринимать информацию, которая сделает вас людьми в этой бурлящей реке под названием жизнь.

Молодой человек поднял руку.

— Да, что у вас? — резко спросила преподаватель.

— Можно выйти?

— Нельзя. Сиди и слушай.

— Но мне очень надо.

— Ничего, потерпишь. Так вот, — сказала женщина, — сегодня мы с вами будем проходить очень интересную вещь, которая называется «начальный капитал». Начальный капитал — это то, с чего начинается все. Располагая им, можно начать свое дело либо куда-нибудь его вложить. Его можно легко потерять или приумножить. Но главное — то, как начальный капитал приобрести. Сегодня это сделать очень тяжело. Но в начале и середине девяностых годов происходил передел собственности. И все нынешние так называемые олигархи приобрели свой начальный капитал именно в это время. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

Девушка в аудитории подняла руку:

— Я думаю, что в то время можно было заработать много денег из ничего — так, чтоб хватило на начальный капитал и на остальную жизнь. Существовали всякие финансовые пирамиды…

— Да, в девяностые годы было много финансовых пирамид, которые качали деньги из карманов простых людей. И никому даже в голову не приходило, что в стране, где все остановилось, невозможно заработать десять рублей, дав кому-то один. Еще в девяностые годы были очень развиты криминальные группировки, которые срастались с властью и тем самым тоже приобретали начальный капитал. Они получали все путем разбоя, грабежа и убийства. Их было столько, что можно было создавать профсоюзы…

Середина девяностых
Морг.

В просторном полутемном зале на столах лежали обнаженные тела. Из матовых окон падал слабый свет. Мужчина в полиэтиленовом фартуке бережно раскладывал на специальном столике инструменты для вскрытия. У окна на стуле сидел человек со связанными руками и заклеенным ртом.


— Ты думаешь, зря мне погоняло дали «Палач»? Не-ет, друг, я профессионал. Мне нравится кадавров резать… Так что, если не хочешь говорить, не надо. Это твое дело. У нас теперь свободная страна. Но что-то мне подсказывает, что этим самым делом ты совершил свою главную ошибку в жизни. И знаешь, почему? Я тебе отвечу. Вот если бы ты сразу сказал, про что тебя люди спрашивали, тогда бы ты быстро присоединился к этим парням. — Палач кивнул на лежавших на столах. — Но ты не захотел…

Палач взял шприц, колбочку с жидкостью и не спеша подошел к клиенту.

— Но я сегодня добрый. У меня в личной жизни хороший день. У меня дочка в школу пошла. Так что дам я тебе еще одну возможность зажмуриться тихо. Ну что, расскажешь? — Палач сделал паузу, в упор глядя на клиента. — Жалко, понравился ты мне. А я ведь по-любому узнаю, что мне надо, потому как я профессионал. — Палач стал заряжать жидкостью шприц, внимательно глядя на свет. — А ты будешь умирать очень долго и страшно, — назидательно говорил он. — Ну все, прощай, мудак… — сказал Палач, подходя с полным шприцем.

Дверь резко открылась, и в зал ворвались трое в масках.

— Вверх руки, сука! — заорал главный. — И на два шага от него! Быстро!

— Мужики, вы чего? — испугался Палач.

— На пол ложись, гад! Но сначала пушку двумя пальцами достань и тихонько положи рядом. Быстро!

— Слушай, козел, у тебя голос знакомый. Я тебя знаю? — спросил Палач подозрительно.

— Я сказал, пушку брось, и сам на пол! — закричал главный.

— Ладно, ладно, не надо нервничать. А шприц куда девать?

— Можешь пока держать, — сказал главный.

— Как скажешь.

— Только медленно, чтобы я все видел…

— Не вопрос. — Палач медленно положил пистолет на пол.

— Очень хорошо. А теперь сам.

— А шприц?

— Можешь выкинуть.

Палач аккуратно кладет на пол шприц и резко бросается в сторону, прячась за сидящим на стуле. Одновременно неизвестно откуда он выхватывает пистолет и сразу стреляет в одного из вошедших. Тот падает. Остальные двое открывают ураганный огонь, прошивая как привязанного, так и самого Палача.

— Вот тварь! Я так и знал, что он выкинет что-нибудь такое, — взволнованно сказал главный и снял маску. — Посмотри… — Он кивнул в сторону Палача.

Помощник подошел.

— Вроде живет, — сказал он, опасливо нагнувшись.

— Куда попал?

— В живот, похоже. Кровищи много… Чё делать будем? — Помощник повернулся.

Главный медленно подошел, держа пистолет на изготовку.

— А… Это ты, мент легавый, — с кровавой пеной на губах сказал Палач. — То-то, слышу я, голос знакомый…

— Расскажи-ка лучше мне, что Михалыч просил тебя узнать?

Палач из последних сил показал средний палец.

Главный выстрелил в голову.

— Степан, ты чё!.. Мы же не узнали! — растерянно воскликнул помощник.

Степан повернулся и два раза выстрелил в помощника.

Потом подошел к Палачу, порылся в карманах, достал бумажку, сел на скамейку рядом с трупом и прочитал.

— Вот так-то, — сказал он, кладя бумажку в карман.

Жмурки
На лавочке открытого стадиона сидели трое мужчин и смотрели на продолжающуюся футбольную тренировку.

Старший по кличке Корон был одет не по-спортивному. В футбол он не играл.

— Приятно вот так вот посидеть, покурить после занятий спортом, — сказал Бала.

— Курить после физнагрузок очень вредно, — сказал Баклажан. Это был абсолютно черный негр. Он курил.

— Слышь, Баклажан, а у вас в Эфиопии все такие умные? — спросил Бала.

— Я русский, — сказал Баклажан.

— Вот только не надо нас грузить. Русские столько не курят. Вот мы с Короном по пачке в день, а ты, боец за здравоохранение, — полторы, а то и две! Так что засунь язык в черную жопу и сиди ровно. Русский…

Перед ними парни играли в футбол.

— Ну что, может, о делах поговорим? — после паузы спросил Корон.

— Давай поговорим, — сказал Бала.

— Давай поговорим, — сказал Корон.

— Ну, говори, — сказал Баклажан.

— А дела наши очень плохие, — сказал Корон.

— Это почему это? — спросил Баклажан.

— Догадайся с трех раз. Бабло кончается, а работы нет. После последнего мероприятия уже месяц как прошел.

— Ну и? — тупо спросил Бала.

— Что «ну и»? — разозлился Корон. — Бабло кончается, а перспектив никаких.

— Перспектив? — переспросил Бала.

— Да, потому что в прошлый раз из-за одного нервного придурка мы сильно наследили.

— Вот только не надо щас крайних искать! — вспылил Бала.

— А почему бы и не поискать? Давайте поищем крайнего, который думает, что, раз у него пушка, то он может из нее шмалять направо и налево, не ставя о том в известность своих коллег по опасному бизнесу, — сказал Корон.

— Слушай, ты пальцы не гни, ладно? Ну погорячился… Со всяким может случиться.

— Со всяким, да не со всяким. Вот с Баклажаном же не случилось, со мной не случилось. А вот с тобой случилось… И репутацию нашу ты подмочил. Теперь люди думают, что мы на всю голову отмороженные.

— А раньше не думали? — съязвил Бала.

— Раньше думали, что мы не на всю голову отмороженные, а теперь думают, что на всю.

Зазвонил мобильник Корона.

— Да, я… А… Легавый, здорово! Как там служба трудная и опасная несется? Хочу сразу сказать, что мы сегодня никого не убили… Работа? Что за работа? Ага, ясно… Хорошо, давай завтра, где всегда?.. В зоопарке? Почему в зоопарке? — удивился Корон. — Ладно, все, давай. — Корон нажал отбой и задумался.

— Мент звонил? — спросил Бала.

— Ага.

— Чё надо?

— Работу предлагал.

— Чё за работа?

— Кто ж про это по телефону базарит? Завтра встречусь, узнаю…

— А почему в зоопарке? — спросил Баклажан.

— Чтобы тебя никто не узнал.

— Тачку будем угонять? — спросил Бала.

— Нет, пешком пойдем, — съязвил Корон. — Ты чё-то часто стал тупого включать.

— Какую брать?

— Да мне по барабану. Главное, чтобы неприметная была и стекла тонированные.

— Нашу или иномарку?

— Я же сказал — неприметную, — раздраженно сказал Корон. — «Жигу» возьми или «Волгу» на крайняк.

— Понял.

— Так, теперь давай с эфиопским футболистом. — Корон повернулся к Баклажану.

— Я русский и в Эфиопии никогда не был, — сдержанно сказал Баклажан.

— Ладно, нам-то не гони. За километр видно, что ты людоедом был. Стволы на тебе будут. Легкое что-нибудь возьми. Но с глушаками. И одно что-нибудь тяжелое, на всякий пожарный.

— Что именно?

— Сам на месте смекни. Все?


— Все, — мрачно сказал Баклажан.

— Ну вот и хорошо. Только давайте на этот раз чисто сработаем, что бы это ни было. Без самодеятельности. Ладно? — Корон посмотрел на Балу.

— Чего смотришь? — мрачно спросил тот. — Понял я все. И не надо грузить меня…

— Ну, вот и хорошо. — Корон затушил сигарету.


Машина подъехала к дому частного сектора в центре города. За рулем сидели двое.

— Ну чё, вроде здесь, — сказал Сергей, вглядываясь в табличку на доме. Он сидел за рулем.

— Не вроде, а здесь, — обиделся Саймон. — Ты чё думаешь, я воще, что ли? На место привезти не смогу?

— Да кто тебя, маньяка, знает… — Сергей отвлекся, посмотрел на партнера и весело спросил:

— Ну чё, стремно, нет?

— А чё стрематься-то, пошли давай! — Саймон вышел из машины и захлопнул дверь.

Сергей посидел чуть-чуть, взял черную папку и тоже пошел.

Они тихонько вошли во двор и постучали в дверь старого дома.

Дверь открыл человек в белом халате.

— Чё надо? — грубо спросил он.

— Здрсьте, — вежливо сказал Сергей.

— Чё надо, говорю? — снова спросил хозяин.

— Мы пришли к господину Доктору. Вы не знаете, случайно, он дома?

— Ну, я Доктор, а чё надо?

— Мы пришли по делу. От Сергея Михайловича. Это вам говорит о чем-нибудь?

— О чем-нибудь говорит… Заходи.


Сергей и Саймон прошли в дом. Там была обстановка девятнадцатого века, без налета современности. Только на старом письменном столе стояли пробирки, колбы и белый порошок в различных емкостях.

— Ну, чё надо ему? — грубо спросил Доктор. — Если это по поводу лавэ, я сказал, отстегивать я не буду. И пугать меня не надо. Я пуганый! Так что давай, чего там у вас, и вали! У меня дел много.

— А чё ты грубишь? — наехал Саймон.

— А чё ты быкуешь тут?


— Ладно, все, парни. По телевизору говорят, что нервная система не восстанавливается. А я им верю. Давайте конструктивно, — успокоил их Сергей.

— Давайте, — примирился Доктор. — Только прессовать меня не надо. Ладно?

— Никто вас прессовать не будет, господин Доктор. Давайте просто реально посмотрим на вещи.

— Давайте посмотрим.

— Вот смотрите, вы в городе человек новый. Так? И в бизнесе этом…

— Ну…

— Значит, вам нужна поддержка, которая будет гарантировать вашу безопасность и безопасность вашего бизнеса. То есть у вас всегда будет источник сбыта вашего товара. Это очень и очень трудно обеспечить, поэтому это стоит денег. Так везде, но у нас совсем недорого. Так что лучше не грубить, не быковать и не брыкаться, а подумать о своем будущем и перспективах, — резко закончил Сергей и достал пистолет.

— Перспективах? — переспросил Доктор.

— На мысли я даю тебе пять минут. А мы покурим пока. Время пошло. — Сергей достал сигареты.


По прилегающему помещению прошли два парня с пистолетами на изготовку.


— А почему пять? — Доктор обошел стол. К столешнице снизу скотчем был приклеен пистолет.

— Много? — спросил Сергей. — Ну, давай три.

— Ты думай, думай скорей, — наехал Саймон.

В этот момент двое парней ворвались в комнату и наставили пистолеты на Сергея и Саймона.

— Это ты думай, козел, как бы тебе не зажмуриться сейчас, — сказал Доктор.

— Так, ребята, спокойно. Давайте не будем совершать резких, необдуманных поступков. — Сергей положил пистолет на край стола и прижал к груди папку. — Все вопросы можно решить…

— Что ж ты, гад, не сказал, что у тебя крыша есть? — нервно спросил Саймон.

— А почему я должен объясняться с каждым придурком, который хочет на халяву поживиться? Да и крыши у меня нет…

— А это тогда кто? Волшебники?

— Это не волшебники… — сказал Доктор. — Так что, ваш старпер решил, что он может вот так прийти, просто наехать и подмять Доктора под себя?

— Вы все неправильно поняли… — сказал Сергей.

— Пасть закрой! Сейчас я говорю. Я уже предупреждал вашего пердуна, что мне не нужна его защита, я сам справлюсь. Я так говорил всем, кто ко мне приходил за тот год, что я здесь. Но все какие-то глупые у вас тут. Место, видно, такое… Так что приходится сокращать ваше население. Хотите что-нибудь сказать напоследок?

— Я думаю, что Сергей Михайлович сильно обидится, — сказал Сергей. — Он не любит, когда в него говном бросаются. Он скорее всего тебя убьет, потому что ты не подчиняешься законам бизнеса. Но у тебя есть еще один шанс. Скажи своим тормозам, чтобы опустили пушки, накинь что-нибудь сверху — сегодня ветер, и поедем с нами к Сергею Михайловичу…

— Все?

— В общих чертах. — Сергей развел руками.

— Тогда слушай… — зло начал Доктор.

В этот момент Саймон вытянул вперед руки, и из рукавов его просторного плаща выскочили два пистолета. Он дважды выстрелил из каждого, и помощники Доктора повалились на пол.

— И правда, не волшебники, — сказал Саймон.

— Все. Нет у тебя больше крыши, — сказал Сергей.

— Козлы! — зло сказал Доктор.

— Так, ну и что делать будем? — спросил Саймон и сделал два контрольных выстрела.

— У меня двоякое чувство, — сказал Сергей и взял со стола свой пистолет.

Саймон снял плащ, под которым оказалась футболка. К каждой руке была прикреплена металлическая штанга с пружиной, которая и выбрасывала пистолеты Саймону в ладонь. Во время дальнейшего разговора он перезаряжал пистолеты и приводил их в исходное положение на сгибе руки.

— Одна моя половина говорит, что тварь эту наглую надо кончать, — сказал Сергей.

— А вторая?

— А вторая половина говорит, что его надо оставить в живых и отвезти к Михалычу, чтобы он сам решил, что с ним делать. Но, знаешь, мне больше нравится первый вариант.

— Мне тоже, — сказал Саймон. — Только вот что мы Михалычу скажем?

— Ну… скажем — пришли, он пушку выхватил, начал размахивать… Чуть нас всех не убил. Но мы оказались проворнее… Про этих еще скажем. — Сергей кивнул на убитых. — Ну, как тебе?

— Нормально, — сказал Саймон, — только, знаешь, меня все-таки что-то смущает.

— Хорошо. Давай кинем монетку, — обрадовался своей идее Сергей. — Если орел — везем к Михалычу. Решка — валим. А то, знаешь, я таких пидорасов давно не видел. Это же беспредельщик, а не бизнесмен. Как, ты согласен?

— Договорились. Только Михалыч будет недоволен.

— А он всегда недоволен, — роясь по карманам, заметил Сергей. — Слышь, Саймон, у тебя мелочь есть?

— Нет.

— И у меня нет. Радуйся, Доктор. Повезло тебе, — сказал Сергей, поворачиваясь к Доктору, который за это время переместился вдоль стола к тому месту, где был прикреплен пистолет.

— Да пошли вы в жопу, уроды! — с этими словами Доктор опустил руку под столешницу и выстрелил, не отрывая от нее пистолета.

Пуля прошла мимо.

Сергей и Саймон одновременно выстрелили в ответ, и мертвый Доктор упал на стол, опрокидывая колбы и пробирки.

— Козел, — сказал Сергей.

— И что теперь делать будем? Надеюсь, ты про пушку не знал? — подозрительно спросил Саймон.

— Ты чё попутал? Я так просто сказал… Ты чё…

— Ладно. Давай хоть порошок, что ли, заберем.

— Да, верно, и Михалычу отвезем, — обрадовался Сергей. — Этот урод тут кровью все заляпал, — сказал Сергей, подходя к Доктору и собирая в кучку рассыпанный порошок.

— А этого? — спросил Саймон, кивая на Доктора.

— А кому он мертвый нужен? Оттащи его к тем жмурам.

Саймон свалил Доктора со стола и потащил за ноги к друзьям, оставляя на полу кровавую полосу.

— Сколько там порошка? — на ходу спросил он.

— Было много, да этот все опрокинул, а потом заляпал.

— Совсем все?

— Да нет, есть немножко. Надо только найти, куда остатки собрать.


— Должна быть тара, — бросив Доктора, сказал Саймон и огляделся по сторонам. В углу он заметил коробку из-под обуви, поднял ее и дал Сергею.

Тот сгреб в нее остатки порошка. Получилась почти полная коробка.

— Ну что, пошли отсюда? — спросил Сергей.

— Пошли.

Они шли через другие комнаты к выходу.

— Сам будешь объяснять Михалычу? — спросил Саймон.

— Нет, тебе поручу, — съязвил Сергей.

— Ладно, чё ты, я так спросил.


Возле машины Сергея и Саймона дежурил какой-то человек. Как только он увидел хозяев, выходивших со двора частного дома, он нагнулся, делая вид, что завязывает шнурки.

Саймон и Сергей с коробкой в руках подошли к машине. Свистнула сигнализация.

— Так, спокойно! — Человек поднялся, держа в руках пистолет. — Ты отошел на два шага назад, — он указал пистолетом на Саймона, — а ты не спеша отдаешь мне коробку. Ну!

— Ладно, ладно, все нормально, — сказал Сергей. — А ты кто?

— Не твое собачье дело. Коробку давай.

— Да нет вопросов, как скажешь. — Сергей протянул коробку, прижав папку к животу.

— Положи на багажник и на два шага назад. Быстро!

— Сам сказал «не спеша», а теперь быстро… Так как все-таки… — Сергей держал коробку в вытянутой руке.

— Коробку! — крикнул человек.

— Хорошо, хорошо… — Сергей сделал шаг и положил коробку на багажник.

Человек шагнул вперед и дотронулся до коробки. В этот момент прозвучал выстрел, и пуля пробила человеку голову, забрызгав кровью багажник и заднее стекло.

— Красота! — сказал Сергей, беря коробку. — С твоей меткостью тебе надо в нашу сборную по стрельбе. Ты же свой талант в землю зарыл.

— Я спорт не люблю.

— Я тоже. Только вот вопрос у меня. Зачем надо машину пачкать? — спросил Сергей, глядя на кровавые разводы.

— Я не специально, — попытался оправдаться Саймон. — И потом, я в голову не целился.

— А куда целился?

— В сердце.

— Да… Насчет сборной я погорячился. Ладно, давай так сделаем: ты затащишь бывшего отморозка в дом, а я попробую машину отмыть.

Саймон кивнул, взял человека за ноги и потащил во двор.


Сергей зашел в гараж. Там стоял старенький, но большой джип. Сергей открыл багажник, достал тряпку, какую-то пластиковую бутылку и посмотрел на этикетку.


Саймон затащил человека в комнату и бросил с остальными.

— Вот вам и дружок, — вытирая лоб, сказал он.


Сергей отмывал заднее стекло, когда подошел Саймон.

— Вот, если Михалыч нас уволит, пойду в мойщики, — весело сказал он.

— Ладно, давай, поехали сдаваться. А то, глядишь, еще кто-нибудь придет. Коробка где?

— Я назад бросил.

Сергей и Саймон сели в машину, и она сорвалась с места.

Машина мчалась по городу.

— Теперь главное, чтобы гаеры не тормознули. — сказал Сергей.

— Не тормознут…

— Уверен?

— А чё… Машина у меня чистая, один известный мойщик отличился. Так что пассажиры волноваться не должны.

— Ха-ха-ха, очень смешно. Щас тебя Михалыч рассмешит.


Сергей Михайлович положил телефонную трубку и обратился к стоящему напротив помощнику. Он сидел в роскошном, но безвкусно обставленном кабинете. Одет он был в золотой костюм.

— Найди Палача. Два дня о нем ничего, — сказал С. М. — И бабки для Адвоката приготовь. С Палачом или без, дело надо делать…

— Понял я все, начальник. В лучшем виде сделаем, — подсуетился помощник. Сначала спиной он пошел к выходу, затем развернулся и столкнулся с Саймоном. За ним шел Сергей с коробкой.

— Здравствуйте ребята. Вы чё долго так? — спросил С. М. — А в коробке что? Уши Доктора?

— Нет, не совсем, — робко сказал Сергей.

— Ну, раз не уши, давай рассказывай, как съездили.

— Съездили мы не совсем удачно, — сказал Сергей.

— Ага… Ну давай бомби.


— Сергей Михайлович, мы тут впросак попали, — сказал Сергей.

— А знаешь ли ты, Сережа, что такое «просак»?

— Нет, Сергей Михайлович, — искренне сказал Сергей.

— Просак, Сережа, — это расстояние от влагалища до заднепроходного отверстия.

— А… Ну, мы приехали к нему, как вы сказали, а он стал нам грубить, — не понял про просак Сергей. — Пушку потом выхватил. Тут прибежали отморозки какие-то. Все с оружием!.. Угрожали нам. Мы их всех, короче, убили.

— Ага… А разве я вас просил их убивать? Ты же, Сережа, знаешь, что мне Доктор нужен.

— Сергей Михайлович! Они первые начали… — воскликнул Сергей.

— Первые начали?! Ты, мудак отмороженный, видишь, что ситуация накаляется — взял и перевел стрелку на другой день! Выпороть бы вас надо, идиотов, как раньше делали! — закричал Сергей Михайлович.

— Но мы же… — начал Сергей.

— А вас пороли? — вдруг спросил Саймон.

— Конечно, пороли! Отчего, думаешь, я такой стал! — сказал Сергей Михайлович.

— Я считаю, что детей пороть нельзя! Вот меня отец тоже порол, и что хорошего? Я до сих пор очень хочу его убить. И еще кого-нибудь заодно…

— Ладно, Саймон, кончай лабуду всякую городить! — наехал Сергей. — Мы по делу пришли… Сергей Михайлович, мы же…

— Что «мы же»? — перебил его Сергей Михайлович. — Вам дело доверить нельзя, уроды… Пошли вон отсюда. В коробке что?

— Там порошок, — подобострастно сказал Сергей.

— Какой порошок?

— Ну, там был какой-то… Мы решили собрать, — сказал Саймон. — Им ведь больше не надо…

— Пошел отсюда! — сказал Сергей Михайлович.


— До свидания, — сказал Сергей.

— До свидания, — промямлил Саймон и пошел на выход за Сергеем.


Сергей Михайлович придвинул к себе коробку и открыл. Потом сунул палец в белый порошок и попробовал на вкус.

— Молодцы, — сказал он и взял трубку обычного телефона. Как только он начал набирать номер, зазвонил мобильник.

Сергей Михайлович поднял трубку.

— Да, я… Что? Когда?.. Давай, я записываю. — Он взял ручку. — Все, я еду уже… — Он положил трубку и задумался.

Из прилегающего помещения вышел человек в заляпанном фартуке.

— Мы камин закончили, — робко сказал он. — Хотите посмотреть?

— Ну смотри, архитектор, если будет как, с ванной комнатой, я тебя в этом же камине и сожгу, — грозно сказал Сергей Михайлович, вставая.

Он потрепал по голове мальчика лет пятнадцати дебильного вида.

— Ну что, пойдем посмотрим, — сказал он сыну и вместе с ним вышел.

Дрожащими руками архитектор попытался зажечь камин. В комнату повалил дым.


Саймон и Сергей сидели в машине.

— Михалыч не совсем расстроился вроде, — сказал Саймон.

— Да вроде пронесло, слава Богу… — сказал Сергей и перекрестился. — Хорошо, порошок взяли.

— Хорошо… Ну чё, куда поедем?

— В смысле — куда поедем?

— Отдыхать.

— Да куда хочешь, только не в стриптиз, а то я заведусь, и все, — сказал Сергей.

— Поехали тогда в бильярд.

— Давай, только туда, где потише.

— Хорошо.

Машина сорвалась с места.


В знакомом нам морге лежали на полу мертвый Палач и двое в масках, еще один у окна, привязанный к стулу.

В зал быстро вошел Сергей Михайлович с сыном и телохранителями.

— Е-мое! Вот это да… Интересно, кто бы это мог быть? Как ты думаешь? — обратился он к телохранителю.

— Я? — испугался телохранитель.

Сергей Михайлович посмотрел на него более чем внимательно, отчего тот еще больше испугался.

— Я… Я не знаю.

— Плохо. Значит, так. Щас позвонишь мусору. Пускай едет сюда и здесь сделает все, что нужно. Пусть узнает, что это за уроды в масках. Всю информацию пусть скинет мне, а мы уже будем думать, виноватых искать… Ясно?

— Да, — с готовностью ответил телохранитель.

— Хорошо… Ну что, поехали обратно? Да, пригласи ко мне Сергея с его товарищем, — сказал Сергей Михайлович и пошел навыход.


Зоопарк. В террариуме было довольно людно. Баклажан стоял возле большого аквариума и внимательно рассматривал каймана. К стеклу была приклеена бумажка с надписью шариковой ручкой: «Для желающих покормить каймана в продаже есть крысы. 5 т. р.».


— Так чё надо? — спросил Корон Степана. Это был тот мужчина, который расстрелял людей в морге. Они стояли возле аквариума с черепахами.

— Во-первых, здравствуй, — сказал Степан.

— Здоровались уже… Чё надо?

— Хочу работу вам предложить.

— Работу? Чё за работа?

— Вот ты меня не перебивай, и я тебе все расскажу, — сказал Степан.

— А вот ты тут пальцы не растопыривай, ладно?!

— Я не растопыриваю, а ты послушай, как можно бабок по-крупному срубить.

— По-крупному? — подозрительно переспросил Корон.


— Папа, давай покормим крокодильчика! — просил мальчик возле аквариума с кайманом.

— А тебе мышку не жалко? — спросил папа.

— Папа, крокодильчик же голодный…


— В общем, надо тут одних людей кинуть, — сказал Степан.

— Кинуть? — переспросил Корон.

— Кинуть.

— А кого?

— А тебе не все равно?

— Да мне по барабану… Сколько?

— Много.

— Сколько?

— Ну… — Степан выдержал паузу. — Стольник косарей.

— Косарей чего?

— Рублей, — пошутил Степан. — Бакинских, конечно.

— Это разговор, — сказал Корон. — Сколько их будет?

— Двое.

— Двое?

— Ты чего все время переспрашиваешь? Глухой, что ли? — наехал Степан.

— Я не глухой, а ты чё-то там сопишь под нос себе.

— Я не соплю, — обиделся Степан.

— Ладно, не дуйся. Чё там?

— Они подъедут и зайдут в офис. Потом выйдут оттуда. В руках у одного будет чемодан. Этот чемодан вы забираете и сваливаете.

— А эти двое, кто они?

— Да так…

— Так — это как?

— Да ничего серьезного. Если дело сделаете быстро и правильно, все пройдет отлично.

— Ладно. Я согласен. Деньги когда?

— Деньги сразу после исполнения. Возьмете из чемодана, сколько договорились. Только меня кидать не надо! Ладно? — Степан внимательно посмотрел на Корона. — Я ведь потом могу сказать, кто это сделал…

— Чё ты гонишь, мент! Мы люди честные…

— И главное! Валить никого не надо. Все по-тихому, — жестко сказал Степан.

— Ладно, ладно, не наезжай… Понял я. Ты с профи говоришь. Все сделаем в лучшем виде.

— В лучшем виде? — разозлился Степан. — В тот раз ты тоже говорил «в лучшем виде».

— В тот раз была случайность.

— Случайность? Шесть трупов — это случайность?

— Слушай, не надо меня прессовать…

— Я не прессую. Просто я хочу, чтобы в этот раз было без мочилова.

— Ладно, ладно, понял я.

— Чемодан привезешь ко мне. И смотри, не напарь меня! Я знаю, сколько будет внутри.

— В отделение?

— У тебя точно крышу сорвало. Домой ко мне! Все понял? Детали завтра.

— Пока.


Мальчик кормил каймана.


Сергей и Саймон сидели за столом. На заднем плане играли в бильярд.

— Что, партеечку, или сначала? — спросил Сергей.

— Или сначала.

— Хорошо.

— Ну, нас обслужит кто-нибудь? — оглядываясь, спросил Саймон.

Подошла официантка.

— Что желаете, господа? — спросила она.

— Господа желают отдохнуть, — сказал Сергей.

— Мне, значит, салат какой-нибудь и сок, — сказал Саймон.

— Какой сок желаете?

— Хороший какой-нибудь, только не томатный.

— А мне фисташки и пиво. Фисташки есть? — спросил Сергей.

— Да. — Официантка отошла.

— Какая жопа, а?.. — сказал Саймон, глядя ей вслед.

— Веди себя прилично, — сказал Сергей.

— Все, все, — поднял Саймон ладони. — А жопа какая, а?..

Сергей встал и подошел к играющим. Посмотрел немножко.

— Ну чё, парни, минуток через пять мы сыграем с другом, ладно? — спросил он.

— Мы доиграем, потом вы, — сказал парень с кием.

— За пять минут доиграйте, мы с другом спешим.

— Ты чё это? — Парень повернулся.

Сергей показал ему ладонь с растопыренными пальцами и улыбнулся.


Подошла официантка и принесла заказ.

— Спасибо, — вежливо сказал Саймон.

Сергей сел на место.

Официантка отошла. Саймон посмотрел ей вслед.

Сергей съел фисташку и отпил из кружки.

— Чего не ешь? — спросил он.

— Расхотелось, — сказал Саймон.

— Слушай, у меня есть идея, — сказал Сергей.

Саймон сделал глоток сока и вопросительно посмотрел на товарища.

— Даже не идея, а спор. Хочешь поспорить? — спросил Сергей.

— Смотря на что и смотря что делать, — деловито сказал Саймон.

— Ничего особенного.

— А именно?

— Давай сыграем партейку в бильярд. Если я выиграю, ты оплатишь весь счет за себя и за меня. А если выиграешь ты, то я, естественно, оплачу твой и свой заказ. Согласен? — спросил Сергей.

— А в чем мулька?

— А мулька в том, что мы сначала раздавим по два пузыря, — сказал Сергей. — Как, согласен?

— Я даже не знаю… Я же за рулем…

— Ой, только не надо пионером притворяться! Будто ты ни разу пьяным не ездил. Ну так как? Согласен или струсил?

— А водку пить с закуской или без? — спросил Саймон.

— Я буду без, а тебе фору дам. Можешь своим салатом заедать.

— В русский? — спросил Саймон.

— Чего «в русский»? — переспросил Сергей.

— Бильярд.

— А ты кто по национальности? — спросил Сергей.

— Русский.

— Вот и ответ тебе. Бабки готовь, — сказал Сергей.

— Ладно… Водка входит в стоимость заказа, — утвердительно сказал Саймон.

— Хорошо, только я сначала пиво допью, — сказал Сергей.

— Ладно. Как ты думаешь, Михалыч нас скоро вызовет?

— Вроде ничего серьезного не намечалось, — сказал Сергей. — А тебе чего, пострелять не терпится?

— Да нет, я просто с целью беседу поддержать.

— А, ты в этом смысле.

У Сергея зазвонил мобильник.

— Да, я слушаю… Да, хорошо… Щас будем… — Сергей убрал телефон.

— Где будем? — спросил Саймон.

— Радуйся, накаркал. Михалыч к себе вызывает. Так что нажраться теперь не удастся. Но зато ты бабки сохранил.

— Ну, это еще вопрос, кто сохранил, — сказал Саймон.

— Ладно, поехали. Девушка! — позвал официантку Сергей.


В просторном кабинете за столом сидел Сергей Михайлович. Рядом сидел его сын-дебил. Перед ними стояли Сергей и Саймон.

— Значит, так: сейчас возьмете этот чемодан и отвезете его Адвокату.

— А в чемодане что? — спросил Сергей.

— В чемодане деньги. Вы их обменяете на героин и сразу привезете сюда. Все понятно? Справитесь?

— Конечно, справимся. Что здесь такого, — с готовностью ответил Сергей.

— Я спрашиваю, потому что знаю, что вам, двум балбесам, ничего не стоит испоганить стопроцентное дело! — сказал Сергей Михайлович. — Поэтому сейчас садитесь в машину и едете. Только едете спокойно. Повтори.

— Едем спокойно, — повторил Сергей.

— Правильно. Доезжаете до Адвоката, берете героин и обратно едете тоже спокойно. Повтори.

— Обратно едем тоже спокойно.

— Молодцы.

— Сергей Михайлович, да вы не беспокойтесь, мы справимся, — сказал Сергей.

— Знаешь, Сережа, с вами невозможно не беспокоиться. У вас талант создавать себе и другим проблемы. Как это у вас только получается, ума не приложу. Поэтому уж постарайтесь не облажаться в этот раз. А то я буду слегка огорчен.

— Сергей Михайлович, не беспокойтесь, — сказал Сергей.

Сергей Михайлович жестом показал, что разговор закончен.

— Все это для тебя, сынок, — ласково сказал он, когда молодцы вышли.

И приобнял мальчика.


Мозг и трое его подельников подошли к зданию с табличкой: «32-е отделение милиции Центрального района».

— Подождите здесь, — сказал Мозг и вошел внутрь.

Подельники достали сигареты и прикурили, с тревогой поглядывая на стоящий рядом милицейский УАЗ.

Мозг подошел к двери с надписью: «Зам. начальника отделения Воронов С. П.». Он посмотрел на часы, постучал в дверь и вошел.

За столом сидел Степан в форме старшего лейтенанта и что-то писал.

Мозг сел напротив.

— Здорово, легавый. Чего звал? — бесцеремонно спросил он.

— Мне говорили, что ты, Мозг, человек несдержанный, но я думал, что не настолько, — сказал Степан и отложил ручку.

— Ладно, легавый, давай оставим пустой базар. Говори, чего хотел, — грубо спросил Мозг.

— Ну, давай к делу. Погоняло Корон тебе что-нибудь говорит?

— Где этот гондон? — Глаза Мозга загорелись.

— Спокойно, спокойно, не кипятись…

— Я спокоен, где он? — Мозг поджал губы и подался вперед.

— Я слышал, он насолил тебе немножко, и ты до сих пор на него злишься — сказал Степан.

— «Злишься»?! Лучше скажи, где эта сука прячется, и я порву его, как грелку!

— Хорошо, я скажу, где его найти. — Степан сделал паузу.

— Но…

— Но в обмен ты окажешь мне услугу.

— Интересно, какую услугу я могу оказать ментам? Ты знаешь, стучать я не буду.

— В квартире, где ты сегодня его найдешь, будет чемодан. Этот чемодан ты передашь мне, и мы в расчете, — сказал Степан. — Договорились?

— А что в чемодане? — спросил Мозг.

— А тебе не все равно? Чемодан будет нетяжелый, а что внутри, касаться тебя не должно. Ну как, согласен, или разбежались? — резче, чем обычно, сказал Степан.

— Ладно, ладно, не наезжай. Я согласен.

— Вот конкретный адрес, где они будут сегодня к вечеру. — Степан повернул бумажку, лежавшую на столе, так чтобы Мозг мог прочесть.

Тот взял бумажку и сунул в карман.

— Завтра. Ко мне домой. Там ниже записан адрес.

— Тогда все. До завтра.

— До завтра. Если что не так будет, звони. Там я мобильник записал, — сказал Степан. — Пока.

Мозг встал и молча вышел.


Саймон сидел за рулем автомобиля. Рядом сидел Сергей с чемоданом на коленях.

— Не опоздаем? — спросил он.

— Да ну, еще туча времени. Даже успеем заехать перекусить, — сказал Саймон.

— Это с чемоданом-то американских бабок?

— А мы и заедем в американский «Макдоналдс», — пошутил Саймон.

— Это чтобы я дерьмо всякое ел?

— Ладно тебе. Быстро и дешево. Весь мир ест гамбургеры, и ничего.

— Это только придурки, у которых вкуса нет.

— А ты хочешь, чтобы я пирожки ел? — обиделся Саймон.

— Ты русские пирожки не трогай! — тоже взъелся Сергей.

— Ладно, все, приехали. Я быстро.

Машина остановилась.

Саймон вышел и зашел в «Макдоналдс». Там он заказал гамбургер с картошкой и кока-колу.

В машине Сергей нервно поглядывал на часы. Затем вышел и положил чемодан в багажник.

— Сережа, привет! — радостно сказал упитанный мужчина очень респектабельного вида, подходя к Сергею. — А я смотрю, ты это или не ты?

— Во!.. Здорово, Кабан!.. А ты как здесь? Говорили, ты в Центре пристроился, — обрадовался Сергей и захлопнул багажник.

— Да уж пристроился…

— Вижу, вон мозоль какую наел, — кивая на живот, сказал Сергей.

— Здесь у меня мозги, которые в голову не влезли, — сказал Кабан, гладя себя по животу. — А ты все на Михалыча пашешь?

— А чем тебе Михалыч плох? — спросил Сергей.

— Да бросал бы ты его. Какие у вас тут в провинции возможности? Так и будешь в шестерках ходить, копейки считать. Сейчас время такое, можно здорово подняться, только не в вашей дыре. В Центр надо подаваться, там все. А Михалыч твой — шестерка. У него перспектив никаких. Мой босс его поставил сюда, захочет — снимет.

— А ты чё к нам? — спросил Сергей.

— Я с инспекцией приехал. У вас в городе беспредел нарастает. Михалыч контроль теряет. Босс недоволен.

Подошел Саймон с пакетом из «Макдоналдса».

— Здорово, Саймон, — сказал Кабан.

— А, Кабан, здорово. Ты куда это пропал? — без интереса спросил Саймон, садясь за руль.

— В большие люди выбился, — сказал Сергей.

— А чё без охраны? — спросил Саймон.

Кабан улыбнулся:

— У нас, ребята, бизнес легальный. А ты, Сережа, давай к нам. Если что, я помогу. Только для начала бабки нужны. Вот карточка моя… А вы стреляете всё?

— А чё? — спросил Сергей.

— А то, что уже не стреляют. Сейчас бизнес делают уже не так, как ваш Михалыч… Да-а, были времена у нас, — ностальгически сказал он и похлопал Сергея по плечу. — Помнишь, как мы белозерских завалили?

— Ладно, мы поехали, опаздываем уже, — сказал Саймон.

Машина сорвалась с места.

Кабан сел в «мерседес».


Машина с Саймоном и Сергеем мчалась по городу. Оба молчали. Их подрезал старенький «БМВ».

— Ах ты, козел! — воскликнул Саймон. — Щас, Сергей, сделаем его.

— Да ладно тебе, пускай едет, — миролюбиво сказал Сергей. — Тачка крутая. Мне говорили, лучше нет.

— Да не гони ты! Вон Кабан на чем приехал, видел?

— Да, Кабан крутого заварил, — задумчиво сказал Сергей и посмотрел на карточку.


Во дворе офисного здания стояли «Жигули» пятой модели с тонированными стеклами и запачканными номерами. Впереди сидели Бала и Баклажан. На заднем сиденье — Корон. Он расстегнул большую спортивную сумку и начал доставать оружие. Сначала передал Баклажану пистолет с глушителем:

— Так, на, держи…

Затем после некоторой паузы достал «Муху».

— А это еще что такое? — спросил он.

— Это? Это «Муха», — сказал Баклажан.

— Я вижу, что «Муха»… А что она здесь делает? — резко спросил Корон Баклажана.

— Ты сам разрешил, — сказал Баклажан.

— Я?

— Ты.

— Что-то я не помню, что говорил тебе взять с собой «Муху».

— Ты сказал — пистолеты и что-нибудь потяжелее, — сказал Баклажан.

— Я имел в виду автомат. Это у вас в Эфиопии, если потяжелее, сразу миномет берут?

— Я русский, — обиделся Баклажан.

— Русский он… Надеюсь, гранаты не взял?.. — Корон сунул руку в сумку и достал гранаты. — Ну, ты, Баклажан, точно псих. Тебе пора к врачу, лечиться. И, думаю, русский врач здесь уже не поможет…

— Это твое мнение, — обиженно пробубнил Баклажан.


Во двор с маленькой красивой церковью, где стояли «Жигули», въехала машина Саймона и Сергея.

Саймон ел гамбургер, запивая кока-колой.

— Слушай, хватит жрать! Приехали уже! — резко сказал Сергей. — Если опять облажаемся, Михалыч нас с дерьмом съест и не подавится.

— Ладно, кончай грузить! Никто нас не съест, тем более с дерьмом. А вот я ем, потому что проголодался. Я не могу работать голодным! — сказал Саймон.

— Оттого, что ты в себя дерьма напихал, ты работать лучше не станешь…

— Слушай, хватит, а? Пока я ем, ты все время про дерьмо! Так и аппетит испортить недолго.

— Ладно, хватит жрать. Мы опоздали уже!

— Все, все, идем… — Саймон вытер руки и вылез из машины.

Сергей вышел и перекрестился на церковь.

— Вот и пациенты наши, — сказал Корон, внимательно глядя через стекло. — Смотри-ка, верующие…

— А что такого, я тоже верующий, — сказал Баклажан.

— И какой у вас в Эфиопии бог? Вуду?


Сергей подошел к багажнику, открыл его и достал чемодан. В руках он держал черную папку.


— Чё-то я не догоняю, Корон. Ты сказал, что они с чемоданом выйдут, а не зайдут, — сказал Бала.

— Да, — слегка растерянно сказал Корон.

— А почему они с ним заходят? — спросил Бала.

— А я почем знаю? Пойди спроси у них, — раздраженно сказал Корон.

— А нам-то что делать? — спросил Бала.

— Будем делать, как договорились. Берем их, как они выйдут.


Сергей и Саймон пересекли двор и вошли в офис.

Они подошли к кабинету Адвоката. Перед входом за столом сидела секретарша.

— Здравствуйте, господа. Вы к кому? — спросила она.

— К нему, — сказал Сергей и указал пальцем на дверь.

— А вам назначено? — с опаской спросила она.

— Ну, а как же иначе, — сказал Саймон и бесцеремонно двинул вперед.

— Вас как представить? — испугалась секретарша.

— Мы справимся, — сказал Сергей и вошел вслед за Саймоном.

— Ну, наконец-то, — сказал Адвокат и встал им навстречу. — Я уже волноваться начал.

— Приветствуем защитников жертв милицейского беспредела, — сказал Сергей. — У вас все готово?

— У меня — да. Все нормально, Галочка, — сказал он испуганной секретарше, вставшей в дверях. — А у вас готово? — обратился он к Сергею, державшему чемодан.

— Обижаете.

Сергей сделал шаг вперед и поставил чемодан на стол. Адвокат, в свою очередь, достал из-под стола точно такой же чемодан и поставил его рядом.

Каждый открыл предложенный ему чемодан и проверил содержимое.

— Ну что же, все в порядке, — сказал Адвокат.

— Согласен, — сказал Сергей.

— Ну, тогда всего доброго, господа. Сергею Михайловичу поклон.

— До свидания, — сказал Сергей. Скучавший все время Саймон сделал лишь прощальный жест.

Они вышли из кабинета, прошли по коридору и вышли во двор.

Прямо напротив входа стояли «Жигули» с тонированными стеклами.

Как только Саймон с Сергеем вышли во двор, из машины выскочили трое с оружием и в масках.

— Чемодан гони! — сказал Корон.

— Чемодан? — переспросил Сергей.

— Чемодан! Глухой ты, нет? — нервно спросил Корон.

— Нет, просто со страху не совсем понял, — сказал Сергей.

— А, крутой, да? — спросил Бала.

— Кто? — спросил Сергей.

Саймон попытался поднять руки, чтобы воспользоваться своим механизмом.

— На месте стоять! — заорал Баклажан и выстрелил в землю рядом с Саймоном. В руках у него был АКМ.

— Короче, по-хорошему. Чемодан кидайте сюда, и все, свободны, — сказал Корон.

— С вещами надо расставаться легко, — сказал Бала и тоже выстрелил в землю, на этот раз под ноги Сергею.

Сергей кинул чемодан на землю.

— Все, вы — трупы, — сказал он.

— Вот я уже дрожу от страха, — сказал Корон. — Сваливаем.

— Сразу на кладбище! — сказал Сергей. — Вам еще ямы надо успеть выкопать.

Корон и Бала садятся первыми. Баклажан до последнего держит Сергея и Саймона на мушке, потом впрыгивает в машину, которая сразу срывается с места.

Саймон выбрасывает вперед руки и начинает отчаянно стрелять. Машина уезжает.

— Все, хана нам. Михалыч нас убьет, — мрачно сказал Сергей.

— И что теперь делать? — спросил Саймон, вынимая пистолеты из системы.

— Можно повеситься, а можно поехать к Михалычу, — сказал Сергей. — В нашем случае это одно и то же.

— Ха-ха, я умер от смеха, — сказал Саймон.

— Сейчас это был бы не худший выход.

— А все же?

— Все же? Все же придется ехать к Михалычу и рассчитывать на чудо, — сказал Сергей.

— Ладно, поехали. — Саймон сунул пистолеты в карман и пошел к машине.

— Поехали, — грустно сказал Сергей и пошел за ним.


В машине Сергей набрал номер.

— Михалыч у себя?.. — спросил он. — В бане?

— И что ты ему скажешь? — спросил Саймон.

— Пока не знаю, надо посмотреть, какое у него настроение, — задумчиво сказал Сергей. — А знаешь, он сегодня архитектора в камине сжег…


Машина на большой скорости проехала по городу и подъехала к бане.

Саймон и Сергей прошли через зал и робко зашли в отдельный кабинет, где после парилки отдыхал Сергей Михайлович, закутанный в простыню.

— Можете ничего не рассказывать, я уже все знаю, — устало сказал он. Он полулежал в кресле на краю бассейна с колоннами.

— Сергей Михайлович, понимаете, они нас врасплох застали. Мы просто не успели среагировать, — радостно сказал Сергей.

— Врасплох?

— Да.

— Значит, врасплох, — разозлился Сергей Михайлович. — Скажи, Сергей, только откровенно — ты знал, за чем ты едешь?

— Ну да…

— За чем?

— За героином…

— Правильно… А раз ты ехал за героином, то ты должен был быть готов ко всему, и к тому, что вас могут застать врасплох… Так?

— Да, — согласился Сергей, начиная понимать, что обрадовался рано.

— Ну, если ты и с этим согласен, то почему же вас, баранов, врасплох застали? — закричал Сергей Михайлович.

— Я н-не знаю… Я думаю…

— Думаешь? — продолжал кричать Сергей Михайлович. — Чем ты думаешь, головой или жопой, а?

— Головой, — испугался Сергей.

— Головой? Похоже, что головы у тебя нет, похоже у тебя там все же жопа, — успокоился Сергей Михайлович. — Надо было бы вас, конечно, наказать, но на этот раз вы виноваты не на все сто процентов.

— Да, — снова обрадовался Сергей.

— А чё ты обрадовался, а? — снова разозлился Сергей Михайлович. — Не на все сто — это не значит, что совсем не виноваты… Ладно, балбесы, слушай сюда внимательно. Сейчас подъедете к нашему стукачу мусорному…

— Так это он нас подставил? — воскликнул Сергей.

— Не перебивай старших! — опять повысил голос Сергей Михайлович. — И кто тебе сказал, что вас подставили? Вас кинули, как лохов ушастых. А через вас меня… Понял? Ладно, значит, едете к мусору и трясете его на тему героина.

— А он знает? — спросил Сергей.

— Конечно, знает. Опять ты перебиваешь!.. Значит, прессуете его по полной схеме, он колется, и вы его в расход. Надоел он мне… Берет много, толку мало. Как что ни попросишь: «Это не в моей компетенции, меня туда не пустят». Жить хочет хорошо, а работать не хочет. Короче, надоел. А теперь еще кинуть решил…

С. М. сделал паузу и задумался. Саймон с Сергеем смотрели, как кролики на удава.

— Значит, как все узнаете, сразу в расход, — спохватился Сергей Михайлович. — Справитесь?

— Конечно, справимся, — уверенно сказал Сергей.

— Конечно! — передразнил его Сергей Михайлович. — Ух, как вы меня оба достали!.. Ну смотрите, если и теперь… то вам карачун. — Он грозно взглянул на них. Из парилки вышел его сын и шумно нырнул в бассейн. Сергей Михайлович ласково посмотрел на него. — Все, свободны. Жду только с хорошими новостями. — Он откинулся на подушки.

Сергей и Саймон тихонечко вышли. Сергей истово перекрестился.

— Ты еще дырку себе во лбу не пробил? — спросил Саймон.

— Ты святого не тронь, а то я тебе дырку в башке пробью, — зло сказал Сергей.

— Ой-ой-ой, может, ты еще и в монахи запишешься?

— Если бы я не крестился, дурак ты глупый, мы бы давно уже на кладбище кочумали, — сказал Сергей.

— А я на кладбище не хочу. Я, как весь цивилизованный мир, хочу, чтобы меня в крематории сожгли, — сказал Саймон.

— Сожгут. Недолго осталось, — сказал Сергей.


«Жигули» с тонированными стеклами подъехали к девятиэтажке в новом микрорайоне. Из машины вышли Корон с чемоданом, Бала и Баклажан со спортивной сумкой.

Они сидели кружком на полу полупустой однокомнатной квартиры и пытались открыть чемодан. Баклажан сходил на кухню и принес нож. Еще несколько усилий, замок щелкнул, и чемодан открылся. Он был плотно набит пакетами с героином.

— Оба-на, — сказал Корон.

— Это что такое, Корон? А где наши деньги? — спросил Баклажан.

— Денег нет, — сказал Бала. — А это, судя по всему, героин.

— Героин? — тупо переспросил Баклажан. — Какой героин?

— Такой же, какой и в Эфиопии, — задумчиво сказал Корон.

— Вот только что нам с ним делать? — спросил Бала.

— Впариться, — мрачно сказал Баклажан.

— Ладно, не до шуток, — сказал Бала.

— Так закурить дай, — сказал Корон.

Баклажан достал сигарету и дал ему прикурить.

— У меня два вопроса, — сказал Корон затягиваясь. — Кто нас прокинул? И что нам с кучей этого дерьма делать?

— У меня вопросы те же, — сказал Бала.

— И у меня, — поддакнул Баклажан.

— Очень хорошо. Значит, я предлагаю: во-первых, не паниковать, а во-вторых, я сейчас поеду к мусору легавому, как договаривались, и узнаю, что это за байда и почему в чемодане вместо денег такая огромная куча героина.

— Что же, это хорошая мысль, — сказал Бала. — Только ты уверен, что это героин, а не кокаин или стиральный порошок?

— Это тоже хорошая мысль, — сказал Корон, поднял с пола принесенный Баклажаном нож и надрезал один пакет. Затем обмакнул в порошок палец и облизал. — Вроде героин, правда, я не сильно понимаю, но точно не стиральный порошок.

— Это бодрит, — сказал Бала.

Баклажан тоже попробовал.

— Не стиральный, — сказал он.

— Вот что, — сказал Корон. — Мне тут мысль одна пришла…

— Мысль? — спросил Бала.

— Я щас поеду, а вы пока подумайте о запасном варианте.

— О каком варианте? — переспросил Бала.

— Запасном! — Тупость подельников начинала его раздражать.

— А зачем нам нужен запасной вариант? — спросил Баклажан.

— У меня такое чувство, что мы сегодня обгадили серьезных людей, — сказал Корон. — Если что, ты обратно в Эфиопию свалишь, а нам с Балой что делать?

— Достал ты меня уже своей Эфиопией!

— Эфиопия не моя. Так что сидите и думайте. И еще — куда кучу этого дерьма девать? — сказал Корон и встал.

— Куда девать, легко придумать, да трудно исполнить, — сказал Бала. — Тут же не двадцать граммов, здесь же… А кстати, сколько здесь?

— Очень много, — сказал Баклажан и приподнял чемодан. — Здесь килограммов пять.

— Ладно, я поехал, а вы думайте, думайте! — Корон вышел.


Возле Степиного дома в машине караулили Сергей и Саймон. Играло радио. Саймон читал американские комиксы.

— Ты чё это фуфло разглядываешь? Совсем попутал? — спросил Сергей.

— Я по ним английский учу, — сказал Саймон с умным видом. — Вот ты в монастырь, а я за бугор скручу.

— Нужен ты там кому…

— А ты тоже думаешь, что это мусор виноват? — спросил Саймон.

— А кто же еще. Палача завалили… А ты что, сомневаешься?

— Счастью своему поверить не могу, — сказал Саймон.

— Счастью? — не понял Сергей.

— Просто я этого факаного мусора очень давно не люблю. А если я не люблю кого, то я нервничаю и плохо с ним общаюсь. Это делу вредит. Если бы не Михалыч, я бы его давно убил.

— Хорошо, Саймон, я доставлю тебе это удовольствие.

— Вот спасибо, братан…

— Для тебя — все, что угодно. Любой каприз.

— Ну, уважил.

— Главное, чтобы ты не нервничал!


К подъезду подошел Степан.


— А вот и красавец наш, — сказал Сергей.

— Ох, я сейчас оторвусь, — сладострастно сказал Саймон.

— Да ты, братец, реальный маньяк. — Сергей посмотрел на соседа.

— Чужие слабости надо уважать, а не осуждать. — Саймон открыл дверь и вышел из машины.

За ним последовал Сергей с папкой. Пискнула сигнализация.

— И чё ты все с этой папкой таскаешься? — спросил Саймон, глядя на Степана.

— Документы там важные…

Степан заметил их и пошел навстречу.

— Здорово, мужики. Вы бы еще в отделение ко мне приперлись. Телефон же есть. Случилось чего? — спросил Степан.

— Телефоны прослушать можно, — сказал Сергей. — Разговор есть. Давай поднимемся к тебе. Я надеюсь, милиционеров пока не прослушивают.

— И я надеюсь. Пошли.

Они поднялись по лестнице и зашли в небольшую холостяцкую квартиру.

— Да, небогато живешь. Деньги копишь, что ли? — спросил Саймон, оглядываясь.


— Слышь, Степ, у тебя скотч есть? — по-деловому спросил Сергей, тоже оглядываясь.

— Скотч?

— Да, широкий, — сказал Сергей.

— Есть, в шкафу в туалете. А тебе зачем? — спросил Степан.

Вместо ответа он получил от Саймона сильный удар сзади по голове рукояткой пистолета. Степан сразу упал и потерял сознание.

— Я пойду скотч посмотрю, — сказал Сергей и вышел в туалет.


Связанный скотчем Степан сидел на стуле в своей комнате. Напротив на кровати сидели Саймон и Сергей и молча глядели на Степана.

— Эй, братва, вы чё? Совсем, что ли, оборзели? — придя в себя, спросил Степан.

Саймон поднялся и вместо ответа сильно ударил Степана по лицу.

— Вы чё, мужики? — растерянно и одновременно испуганно воскликнул Степан.

Саймон ударил еще раз, помассировал руку и сел.

— Мужики, вы про что? — искренне спросил Степан.

— Мы про героин, — сказал Сергей.

— Героин? Какой героин?

— Что в чемодане лежал. А чемодан, в свою очередь, у нас забрали какие-то отморозки. И мы считаем, что ты в курсе, — спокойно продолжил Сергей.

— Нет, у вас точно башни унесло, — сказал Степан.

— Слышь, Саймон, у нас башни унесло. — Сергей повернулся к Саймону. — Он считает, что у нас башни унесло. Ты с этим согласен?

Вместо ответа Саймон вышел на кухню и через какое-то время вернулся. В руках у него был нож.

— Эй, эй, мужики, вы чё, совсем, что ли! — испугался Степан.

— Совсем, — грустно сказал Сергей, и Саймон воткнул нож Степану в плечо.

Тот заорал.

— Тихо, тихо, соседей напугаешь, — сказал Сергей. — Ты же мусор, должен покой граждан охранять, а ты орешь, как свинья. Саймон, заткни ему рот.

Саймон заклеил ему рот скотчем.

Степан продолжал мычать.

Саймон повернул нож в плече Степана. Тот задергался на стуле.

— Больно, наверное? — спросил Сергей.

— Я думаю, да, — сказал Саймон.

— Ты как думаешь, он уже хочет с нами говорить? — спросил у Саймона Сергей.

— Я не знаю. — Саймон пожал плечами. — Давай у него спросим.

— Ну что, мусор, хочешь говорить, или тебя еще попрессовать? — спросил Сергей.

Степан замычал и закивал головой.

— Смотри, хочет говорить, — сказал Сергей. — Ну что, откроем ему рот?

— Давай откроем.

Саймон сорвал скотч со рта.

— А-а… суки, чё вам надо?

— Ругается, — неторопливо сказал Сергей. — Специально для тормозов повторяю: где героин, и кто его взял?

— Серег, ты чего? Я правда не знаю, о чем вы… — залепетал Степан.

— Давай еще разок, — сказал Сергей.

Саймон заклеил Степану рот и принялся бить его в живот.

— Ладно, хватит пока, — сказал Сергей. — Открой ему рот.

Саймон сорвал пластырь.

— Ну что, мудак, мало тебе? Мы еще можем. Правда, Саймон? — спросил Сергей.

— Запросто, — сказал Саймон и снова заклеил рот.

— Ну что, понял? У тебя один только выход — сказать все, что ты знаешь. Скажи, где героин. Не держи в себе. А то он тебе уши ножичком отрежет. Ты ведь можешь? — обратился Сергей к Саймону.

— Запросто, — сказал Саймон.

— Так что давай, зря языком махать не будем. Скажи, кто взял, где теперь он лежит, а за это я тебя сразу убью. Ну, а если ты не скажешь и будешь дальше в партизанов играть, я тебя вот ему отдам. Он из тебя все милицейские секреты вытрясет, а заодно и то, что нам надо. Он может. Ты ведь можешь?

— Запросто, — сказал Саймон.

— Ну ладно, считаю до одного. Раз… — сказал Сергей.

Саймон сделал шаг вперед.

Степан отчаянно закивал.

Саймон освободил ему рот.

— Я скажу, скажу, — воскликнул Степан.

— Вот может ведь, — сказал Сергей. — А то гнал тут: я не знаю, я не понимаю… Давай, мы внимательно слушаем.

— Короче, я на вас навел.

— Это мы в курсе, ты давай дальше, в глубь проблемы, — сказал Сергей.

— Ну, я это, случайно узнал, что Адвокат вам платит… Вот и решил разок денег по-легкому срубить. Деньги сейчас очень нужны… — плаксиво говорил Степан.

— Ну, это понятно… — сказал Сергей.

— Ну, так вот, я узнал, где и когда у вас стрелка, и нанял троих отморозков. Они за десять процентов от суммы согласились работать.

— Ага… вот только ошиблись вы сильно, — сказал Сергей. — В чемодане были не деньги. Там был героин. Полный чемодан герыча!.. Ты представляешь теперь, как ты кинул Михалыча?

— Ааа… — Степан замотал головой.

— Так где мы теперь найдем друзей твоих? — спросил Сергей.

— Адрес в куртке… Не убивайте меня, пожалуйста!

Саймон достал пистолет и расстрелял Степана.

— Значит, Палача он загасил, — сказал Сергей.


Корон вошел в подъезд Степанового дома и поднялся на лифте. Он подошел к двери и нажал звонок. Никто не открыл. Он позвонил еще несколько раз и приложился ухом к двери.

— Кинул мент, — мрачно сказал он.


— Что делать? Что делать? Что делать? Что делать? — повторял Баклажан, раскачиваясь.

— Да заткнись ты! Не видишь, думаю я, — сказал Бала.

— Нет, не вижу, я не рентген! — воскликнул Баклажан.

— Заткнись, я сказал!

— Хорошо, хорошо… Думай, а я пока покурю.

Баклажан достал сигарету и прикурил.

— Ну как, придумал? — после паузы спросил он.

— Нет, — сказал Бала. — Ты как думаешь, пять кило этого героина на сколько могут потянуть?

— Ну, не знаю… На лимон баксов где-нибудь, — сказал Баклажан.

— Да, круто… Вот только интересно, чье это?

— А тебе не все равно, кто тебя убивать будет? — спросил Баклажан.

— Да… влетели сильно… Как ты думаешь, мент знал, что там героин? — спросил Бала.

— Может, и знал. Нам-то щас какая разница?

— Согласен.

Баклажан прикурил вторую сигарету от первой.

— Совсем ты о здоровье своем не думаешь, — заметил Бала.

— Я думаю, что после сегодняшнего оно мне не понадобится… Тебе тоже, — добавил Баклажан после паузы.

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю сваливать, и чем быстрее, тем лучше. Взять с собой все это дерьмо и на дно… пока все не уляжется, — сказал Баклажан.

— Ты знаешь, — многозначительно сказал Бала, — сколько я ни думал, мне в голову пришла только эта мысль.

Они пожали друг другу руки. Бала протянул руку и взял сигаретную пачку. Она оказалась пустой.

— Ну вот, все скурил, эфиоп твою мать, — расстроился он.

— Сходи да купи, — беззлобно посоветовал Баклажан.

— Ладно, я за куревом, а ты пока собери все, скоро Корон подъедет, валить надо, пока за жопу не взяли.

— Блок купи! — крикнул Баклажан вдогонку.

— Корон, по идее, должен уже вернуться… Может, случилось чего? — задумчиво сказал Бала.


Бала вышел из подъезда и направился к магазину. К подъезду подкатила машина. Сергей и Саймон вышли из машины и направились к подъезду.

— Дом вроде этот, только подъезд какой? — сказал Сергей, рассматривая бумажку.

— А квартира?

— 112.

— Тогда вот этот, — сказал Саймон.

— Извини, стормозил, — сказал Сергей.

— Бывает, — сказал Саймон, и они вошли в подъезд. — Какой этаж? — спросил Саймон.

— Судя по цифрам, седьмой или восьмой.

— Я надеюсь, лифт работает. А то меня ломает так высоко пешком идти, — сказал Саймон, нажимая на кнопку.

— Ладно, не стони, давай лучше повторим, — сказал Сергей. — Значит, входим…

— Вяжем и начинаем страшно пытать, — продолжил Саймон. — Затем забираем свое, гасим их и уходим. Вроде просто все.

— Еще раз убеждаюсь, что ты маньяк, — сказал Сергей.

Дверь лифта шумно открылась.

В лифте они ехали молча.

Выйдя из лифта, Сергей достал пистолет и позвонил в дверь.


— Ну, наконец-то, — сказал Баклажан и пошел к двери.

Раздался еще один звонок.

— Иду, иду! — закричал Баклажан. — Только не нервничай!


Баклажан открыл дверь и уткнулся в два ствола, направленные на него.

— Я не нервничаю, я спокоен. Это тебе нервничать надо! — сказал Сергей.

— Эфиоп, — удивленно сказал Саймон.

— Я русский, — сказал Баклажан.

После этих слов Саймон неторопливо ударил Баклажана по голове.

— Ты поаккуратней давай, а то склеит ласты раньше времени, — сказал Сергей. — Михалыч нас тогда точно в камине сожжет.

Они затащили Баклажана в квартиру, посадили на стул и связали припасенным скотчем.

— Рот заклей ему, — сказал Сергей.

Саймон уже привычным движением заклеил Баклажану рот.

— А ты его не слишком? — опасливо спросил Сергей.

— Да нет, в самый раз…

— А чё ж он не очухается никак?

— Негр.


Сергей присел на корточки и стал легонько бить Баклажана по лицу.

— Как бы конфликта международного не вышло, — сказал он.

— Он сказал, что русский, — вспомнил Саймон.

— Наврал.

Баклажан пришел в сознание и стал брыкаться и вырываться.

— Ты успокойся, не суетись, — сказал Сергей.

— Видишь, очухался… А ты…

— Короче так, эфиопец, — сказал Сергей, — у тебя большие проблемы. Ты, верно, хочешь узнать, почему? Я тебе отвечу. Сегодня вы взяли наше и сильно нас расстроили. Теперь ты в курсе. Хотя ты и до этого знал, правда?

Саймон сорвал скотч со рта.

— Парни, я не догоняю, о чем вы ваще! — заорал Баклажан.

Саймон изо всей силы ударил Баклажана по лицу.

— За что? — воскликнул тот.

— Ты же знаешь, — сказал Сергей.

— Я не понимаю.

— Не понимаешь?

— Не понимаю.

— Не понимаешь… Тогда давай по порядку. Где остальные?

— Какие остальные?

— Утром, когда вы у нас забирали героин, с тобой были еще два контрацептива. Ты здесь один. Поэтому у нас два вопроса: где остальные и где героин?

— Парни, вы, наверное, квартирой ошиблись… Я ваще не догоняю, о чем вы?

— Слышь, Саймон, он не догоняет. Ну ладно, эфиопец, не хочешь по-хорошему, твои проблемы. Но если мы сами найдем героин, он обидится и будет больно тебя пытать. Он может, — сказал Сергей.

Саймон заклеил Баклажану рот и несколько раз ударил его.

— Ну ладно, давай посмотрим, — сказал Сергей.

Он встал и прошелся по комнате. В углу он заметил старый проигрыватель и стопку пластинок.

— Саймон, смотри, винила сколько.

Саймон подошел и принялся разбирать.

— Вау! — воскликнул он, перебирая пластинки. — «ELO» первый! Круто. «Спарксы» все лучшие. У него серьезная коллекция…

— Когда мы его убьем, ты себе заберешь, — сказал Сергей. — Я пойду в прихожей посмотрю.

Он вышел в прихожую, открыл стенной шкаф и нашел там спортивную сумку.

Саймон поставил пластинку, подошел к камину и взял топорик, воткнутый в неразрубленное полено.

— Твой? — спросил он Баклажана, размахивая молотком на другой стороне топорика.

К подъезду подъехала машина и припарковалась рядом с машиной Саймона и Сергея. Из машины вышел Мозг с подельниками.

— Вроде здесь, — сказал Мозг, внимательно разглядывая бумажку.


— Зацени, что я в шкафу нашел, — сказал Сергей.

— Тяжелая, — сказал Саймон, пробуя сумку на вес. — Чего там?

— Давай посмотрим, — сказал Сергей, ставя сумку напротив Баклажана. — Ему ведь тоже интересно будет посмотреть…

Он расстегнул сумку и достал маску.

— Что это тут у нас? — спросил он. — Это маска? Или что-то очень похожее на маску. Вот только зачем она тебе?

Сергей подошел и надел маску на Баклажана.

— Не изменился, — сказал он, вернулся к сумке и достал еще две маски.

— Похоже я все же не мудак, — сказал Сергей Саймону. — Еще двое бандитов на подходе… Ну ладно, давай еще посмотрим, — сказал он и достал из сумки АКМ, а затем «Муху».

— Ух ты! — удивленно сказал он.

— И все это против нас? — грустно спросил Саймон Баклажана, держа молоток в руках.

— Я удивлюсь, если гранат не будет, — сказал Сергей и достал гранату. — Опа. А вот и они. — Сергей достал еще две. — Ну что, полный комплект. Деваться тебе теперь некуда, так что надо все рассказать как есть. Сейчас мы будем спрашивать, а ты будешь говорить, но говорить только то, что мы будем спрашивать. Ответы типа «я не понимаю», «я не знаю, о чем вы», не принимаются. Ясно?

Баклажан закивал головой.


Саймон сделал шаг вперед и ударил Баклажана молотком по плечу.


Сергей кивнул Саймону, и тот сорвал скотч со рта Баклажана.


— Парни! Я правда не понимаю, о чем базар! — заорал Баклажан. — А про сумку, так это, я первый раз ее вижу ваще!

— Первый раз? — спросил Сергей.

— Первый раз, правда!

— Смотри, не покраснел, — сказал Сергей. — Ну ладно, ты сам захотел. — Сергей кивнул Саймону. — Будем друзей твоих ждать…

Саймон встал и уже замахнулся молотком, когда раздался звонок в дверь.

— А вот и они, — сказал Сергей и достал пистолет.


На лестничной площадке стоял Мозг с подельниками. В руках у всех были пистолеты. Мозг позвонил еще раз.


— У нас гости, — сказал Сергей. — Пойдем им открывать. Кстати, ты дверь закрыл? — спросил он Саймона.

— Я не помню…

— Давай по местам… — сказал Сергей и взял гранату.

Мозг позвонил еще раз.


— Что за непонятки такие, неужто мусор кинул? — сказал он и приложил ухо к двери. — Вроде есть кто… Надо дверь сломать.

Он дернул за ручку, и дверь открылась.

— Не нравится мне это, — сказал он и тихонько вошел. Его подельники прошли за ним.

Мозг вошел в комнату, где на стуле сидел связанный Баклажан в маске. Больше никого не было. Мозг очень удивился увиденному.

— Ага, значит, вот оно как, — сказал он.

— Красота, — сказал один из подельников.

Мозг подошел к Баклажану и снял маску.

— Эфиоп, — удивленно сказал он. — Где-то я его уже видел…

За спиной раздались три хлопка. Он резко обернулся. Два подельника лежали на полу с простреленными головами. Третий был еще живой.

За ним стоял Саймон и целился ему в голову из пистолета. Рядом стоял Сергей и целился в Мозга из автомата.

— Ты кто? — спросил Сергей.

— Не напрягайся, брателло, мы не за вами.

— Брателло?.. — Сергей выстрелил одиночными сначала в руку, а потом в ногу Мозга. — Брателло… Я спросил, кто ты?

— Уроды, козлы, я вас убью! — истерично кричал Мозг, лежа на полу.

— Гаси этого, — сказал Сергей.

Саймон сделал шаг назад и убил четвертого.

— Ну что, уж ты-то нам скажешь, где героин? — спросил Сергей.

— Конец тебе, сука! — истерично воскликнул Мозг.

— Нет, конец тебе, — мирно сказал Сергей.

— А с этими что делать? — спросил Саймон, кивнув на трупы.

— Хороший вопрос, — сказал Сергей. — Давай в ванную их, но лучше с этим сначала.

Они посадили Мозга на другой стул и привязали его так же, как и Баклажана.

— Крови много. Не люблю, когда много крови, — сказал Сергей.

— Давай ты за руки, я за ноги, — сказал Саймон. — Так можно и не испачкаться.

Они взяли первого и понесли. Они донесли его до ванной и бросили внутрь.

Потом второго и третьего.

— Тяжелые, — сказал Саймон, бросая последнего.

— Давай главную тему освоим, — сказал Сергей.


Они вошли в комнату, где сидели Баклажан и Мозг.

— Ну, все… комнату мы очистили! Давайте теперь узнаем про пионерский отряд, что здесь был, — спросил Сергей.


Раздался звонок в дверь.


— Оба-на, — сказал Саймон.

Он вышел в прихожую и открыл.

В дверях стоял мужчина лет пятидесяти пяти.

— Мужики, я тоже музыку люблю. Но ведь поздно уже, на работу завтра, — сказал он.

— Заходи, — сказал Саймон и упер ствол ему в голову.

— Ты чё это? — спросил мужчина и вошел.

— Лезь сюда, — сказал Саймон и открыл дверцу шкафа в прихожей.

Перепуганный сосед сразу залез.

Саймон закрыл дверцу и два раза выстрелил.

Саймон вошел в комнату и сорвал скотч со рта Мозга.


— Все, козлы. Вас уже нет, — сказал Мозг. — Вы все уже… — Он не успел договорить, потому что Саймон ударил его молотком по коленке.

— Ну что, тварь, ОК? — спросил Саймон.

— Где мой героин? — спросил Сергей.

— Я не понимаю, чего вам, уродам… — попытался закричать Мозг, но Сергей не дал ему договорить и выстрелил ему в висок. Кровь Мозга забрызгала Баклажана.

— Не люблю, когда обзываются, — сказал Сергей Баклажану. — Ты ведь не будешь обзываться?

Баклажан отчаянно замотал головой.

— Ну ладно, давай продолжим. Ты по-прежнему партизана включаешь? — спросил Сергей.


В этот момент в прихожую вошли Корон и Бала.

— …А мусора я так и не дождался, — говорил Корон.

— Может, он на службе? —предположил Бала.

— Да кто их, мусоров, знает… Договаривались-то дома…

— Думаю, знал он, — сказал Бала, входя в комнату, но осекся, уперевшись в наставленные на них стволы.

— Так, бандиты, руки вверх и на колени! — скомандовал Сергей.

— Мы, наверное, квартирой ошиблись, — сказал Корон, поднимая руки. — Нам лучше уйти…

— Повторяю, руки вверх и на колени!

Корон с Балой сделали, как их просили. Саймон подошел и обыскал их.

— Ничего, — сказал он.

— Я же говорю, ошиблись. Мы на день рождения к девочке шли, — сказал Корон.

— К девочке? — спросил Сергей.

— К девочке, — подтвердил Бала.

— На день рождения? — спросил Сергей.

Корон кивнул.

— А сколько лет девочке? — спросил Сергей.

— Двадцать, — выпалил Корон.

— Большая девочка. А разве в наше время еще есть девочки, которым уже двадцать лет? — спросил Сергей.

— Ну, я в этих вопросах не понимаю. Может, он. — Корон кивнул на Балу.

Сергей посмотрел на Балу.

Тот испуганно замотал головой.

— А это что? — Сергей указал на пакет, лежавший рядом с Балой.

— Где? — спросил Корон.

— Вон, рядом с другом твоим лежит.

— Пакет.

— Пакет?

— Да, пакет.

Сергей подошел и поднял пакет.

— Значит, пакет, — сказал он. — Очень хорошо. А в пакете, вероятно, подарок девочке ко дню рождения. — Сергей посмотрел на Саймона. — Интересно, что сегодня дарят двадцатилетним девочкам на день рождения…

Сергей сунул руку в пакет и достал блок «Мальборо».

— Очень хорошо, — сказал он. — Очевидно, девочка много курит. Давайте посмотрим дальше…

Он сунул руку в пакет еще раз и достал дорожную карту города и области.

— Ага, — сказал Сергей, — еще она путешествует по области за рулем. Интересная девочка…

Дальше он достал три бутылки пива и чипсы.

— И вдобавок пиво и чипсы! Итак, что мы имеем. Мы имеем девочку, которой сегодня исполняется двадцать лет, которая курит «Мальборо» блоками, ездит по области на машине и пьет за рулем пиво. Это не очень хорошая девочка. Я прав?

— Не совсем, — сказал Корон.

— Не совсем? Свяжи-ка этих развратников, — обращаясь к Саймону, сказал Сергей.

Саймон связал им руки и посадил на стулья рядом с Баклажаном.

— Ну что, бандиты, думаю, вы понимаете, что ваша байка про девочку не прошла, — сказал Сергей. — Так что давайте не будем больше препираться, не будем врать и честно скажем, где наш героин…

— Какой героин? — спросил Корон.

Саймон подошел и ударил его молотком.

— Ты чего?! — заорал Корон.

— Короче, бандиты, вы понимаете, что перспективы ваши равны нулю, но, если вы не будете тянуть время и честно скажете, где наш героин, я, так и быть, дам вам шанс, — сказал Сергей.

— Какой еще шанс? — закричал Корон.

— Сначала верните героин, — сказал Сергей.

Корон посмотрел на Мозга, затем на Балу и сказал:

— В кухне за кастрюлями.

— Молодец, — сказал Сергей. — Саймон, пойди проверь.

Саймон вышел из комнаты. Через какое-то время на кухне послышался шум, и Саймон вернулся с чемоданом. Он что-то жевал.

— Йес, — сказал он.

— Ну-ка, давай посмотрим, — сказал Сергей и открыл чемодан.

В чемодане лежал героин.

— Есть, — сказал он и закрыл чемодан. — Ну что, бандиты, настроение у меня улучшилось, так что, как я и обещал, я предоставлю вам шанс. Ты не возражаешь? — спросил он Саймона.

Саймон жестом показал, что ему все равно.

— Значит, мы с вами поиграем в жмурки, — сказал Сергей и достал револьвер. Затем открыл барабан и высыпал патроны на ладонь. — С помощью этого приспособления мы решим, кто зажмурится, а кто нет. Всех устраивает? — спросил Сергей.

Никто не ответил.

— Объясняю принцип.

Сергей взял один патрон, вставил в барабан и провернул его. Затем направил револьвер на Корона и нажал на курок. Выстрела не последовало.

— Раз, — сказал Сергей, перевел револьвер на Баклажана и нажал на курок с тем же результатом. — Два, — сказал он, перевел револьвер на Балу и снова нажал. — Три, — сказал он и направил ствол снова на Корона. — Четыре, — сказал он после щелчка и прицелился в Баклажана.

Раздался выстрел. Пуля попала Баклажану в ногу. Тот страшно закричал.

— Пять, — сказал Сергей. — Принцип ясен? Это была тренировка. Ну, а теперь ты, любитель нехороших девочек, пойдем с нами на кухню. Посмотрим, повезет ли тебе снова. — Сергей встал.

Они зашли на кухню. Саймон вошел следом. Он развязал Корону руки, и тот сел за стол напротив Сергея.

Саймон встал у входа, держа Корона на мушке.

— Ну что, вперед? — спросил Сергей.

— Вперед, — сказал Корон.

— Последнее желание есть?

— Есть, — сказал Корон. — Отпустите меня, пожалуйста…

Сергей посмотрел на Саймона.

— Чувство юмора у него есть, — сказал он. — Чувство юмора — это хорошо. С ним и умирать легче. Ну что, давай к делу?

Сергей вставил в барабан один патрон и протянул револьвер Корону.

— Сам или мне помочь? — дружелюбно спросил Сергей.

— Сам, — сказал Корон и взял револьвер. Он крутанул барабан, поднес револьвер к виску, подождал чуть-чуть и нажал на курок. Раздался выстрел. Кровь брызнула на холодильник. Тело Корона упало на пол.

— Не повезло, — сказал Сергей. — Давай второго, — попросил он Саймона.

— Эфиопского?

— Не, эфиопского на потом, — сказал Сергей.

Через минуту Саймон привел Балу.

Тот мгновенно оценил обстановку.

— Играть в жмурки будешь или как? — спросил Сергей.

— Буду, — резко сказал Бала.

— Ага, у нас герой, — сказал Сергей.

— А тебе слабо со мной сыграть, или зассал? — спросил Бала.

— Кто, я зассал? Ты хочешь сказать, что мне слабо сыграть с тобой в эту байду? — разозлился Сергей. — Ладно, ты сам напросился. Садись.

Бала сел, переступив через Корона.

Сергей вставил в револьвер два патрона, положил револьвер на стол и крутанул. Револьвер остановился, и ствол указал на Сергея.

— Ну, давай теперь посмотрим, какой ты герой… — сказал Бала. — Или зассал? Нет, ты, конечно, можешь не стрелять, а сразу меня кончить. Но тогда знай — дерьмом ты жил, а ссыкуном подохнешь.

Сергей взял со стола свою черную папку, молча поднес револьвер к виску, вставил папку между стволом и виском и нажал на курок. Выстрела не последовало.

— Ну что, тварь, давай, — сказал Сергей и положил револьвер.

Бала взял револьвер и поднес к виску. Он сразу как-то сдулся. Рука начала дрожать. Он держал револьвер, но с выстрелом медлил.

— Ну что, мудак, говорить ты мастер, а на деле сам обоссался? — сказал Сергей. — Давай смелее, ты же герой! Жми, дешевка! Если не нажмешь, я тебе молотком башку пробью! — закричал он.

Бала заплакал, а потом нажал. Раздался выстрел, и Бала рухнул на пол.

— Языком чесать они все смелые, — сказал Сергей и плюнул на Балу.

— Давай негра убьем. Не люблю я их… — сказал Саймон.

— Давай, — сказал Сергей. — И поедем, что-то я уже проголодался. — Он пошел в комнату, оставив папку на столе.

Сергей вошел в комнату первым и увидел развязанного Баклажана с пистолетом в руках.

Они одновременно выстрелили, и оба упали. Подоспевший Саймон добил Баклажана, выпустив в него обойму, и подошел к Сергею.

— Серый, ты как? — встревоженно спросил он.

— Да как-то не очень, знаешь…

— Куда он попал?

— В живот… Я папку на кухне забыл… Больно, блин…

— Потерпи, потерпи, братан… Щас. — Саймон снял с Баклажана пиджак и дал Сергею. — На, пиджак приложи, пусть кровь остановится.

Сергей приложил пиджак. Саймон поднял его и отнес на диван.


— Больно-то как, а… — сказал Сергей. — Кровь сильно идет?

— Я в этом не здорово понимаю, но она идет, — сказал Саймон.

— Чё-то башка кружится…

— Тебе щас врач нужен, — сказал Саймон.

— Врач? А где его взять-то?

— Давай я тебя в больницу отвезу, — предложил Саймон.

— Ты чё, какая больница с пулевым ранением и чемоданом героина? Сюда врача надо. У тебя там есть кто-нибудь?

— Надо подумать, — сказал Саймон.

— Давай, не тормози…

Саймон достал записную книжку и начал ее листать. Он нашел что-то, встал и подошел к телефону, стоявшему на столике в углу.

— Здравствуйте, будьте добры Сашу, — вежливо и солидно сказал он, набрав номер. — А вы не скажете, когда он будет?.. Только вечером… ага, а найти его никак? Спасибо, извините.

Саймон положил трубку и принялся листать свою книжку.

— Здравствуйте… Алло! Здравствуйте! А можно мне Вадика услышать? — заорал он. — А, Вадик… Тебя не узнать! Что с голосом у тебя?. А, отмечаете… Ну, давай… — Саймон повесил трубку и задумался.

— Ну чё там у тебя? — спросил Сергей.

— Да как тебе сказать?.. — задумчиво сказал Саймон. — Есть две новости: одна плохая, а другая очень плохая. С какой лучше?

— Давай с плохой, — сказал Сергей.

— Значит, плохая: я дозвонился до двоих, они не смогут. — Саймон замолчал, листая книжку.

— А очень плохая? — спросил Сергей, немножко подождав.

— Очень плохая состоит в том, что это не совсем врач, и я не могу найти его телефона, — сказал Саймон, продолжая листать книжку.

— А кто он? — спросил Сергей.

— Ну, он студент этого… медицинского.

— А он умеет?

— Думаю, умеет.

— Думаешь или умеет? — разозлился Сергей.

— Умеет, — уверенно сказал Саймон, а потом с сомнением добавил: — Но не все…

— Ладно, звони! Хреново мне что-то совсем…

— Да я бы сразу, телефон бы найти, — продолжая рыться в книжке, сказал Саймон. — Йес! — воскликнул он и начал набирать.

Сергей отнял пиджак и снова приложил.

— Аллё, Лешик! Здорово, это Саймон, как дела-то?.. Ага, слушай, работка есть… Что значит «какая»? По профессии. Человека хорошего починить надо… Как зачем тебе это? За двести бакинских рублей… Адрес пиши.


Лешик подошел к подъезду и сверился с бумажкой.


Саймон сидел на диване рядом с Сергеем, когда раздался звонок. Он поднял голову и пошел открывать дверь.

Саймон открыл дверь, впустил Лешика и спрятал пистолет.

— Молодец, что приехал, — сказал он.

— Говно вопрос. Баксы приготовил?

Саймон достал двести долларов и дал Лешику. Тот сложил их пополам и сунул в джинсы.

— Куртку можно повесить? — Лешик показал на шкаф.

Саймон кивнул.

Лешик открыл дверцу, и из шкафа выпал мертвый сосед.

— Неаккуратно у вас тут, — сказал он, сделав шаг назад.

— Да это не наша квартира, — сказал Саймон. — Тебя в таком виде на улице не тормозят?

— Пока нет. Ну, кого лечить будем? — спросил Лешик.

— Там, — сказал Саймон.

— Обувь снимать?

— Я бы не стал. У нас тут не совсем чисто, — сказал Саймон.


Саймон и Лешик зашли в комнату. На полу лежали двое застреленных людей. На диване лежал Сергей и сдерживал кровь пиджаком.

— Ну, вот и доктор, — сказал Саймон.

— Здрасьте вам. А чё так много народу мертвых? — спросил он. — Кстати, здесь и правда грязно. Спасибо, что посоветовал обувь не снимать.

— Да какие проблемы, — сказал Саймон.

— Я вам не мешаю? — с трудом спросил Сергей.

— Ой, братан, извини. Леш, посмотри, чё там, — сказал Саймон.


Лешик взял стул, подошел к дивану и сел.

— Леша, — сказал он и протянул руку.

— Сергей, — сказал Сергей.

Они пожали руки.

— Как дела? — спросил Лешик.

— Не очень, — сказал Сергей. — Давай ближе к делу.

— Пиджак убери.

Сергей отнял пиджак и бросил на пол. Лешик осмотрел рану.

— Музыку поставь, — попросил он Саймона.

— Ну, чё там? — спросил Сергей.

— Ничего.

— Хорошего?

— Да нет, в целом нормально все. Щас пулю доставать будем.

— Доставать? — испугался Сергей.

— Мне казалось, вы позвали меня не диагноз ставить.

— В общем, да, — сказал Саймон, отходя от проигрывателя.

— Ну, тогда давайте начинать! — бодро сказал Лешик, разминая руки.

— Давай, чё надо? — спросил Саймон.

— Не мешать, — сказал Лешик.

Саймон сунул руки в карманы и не спеша вышел на кухню. Там он заметил на столе черную папку, с которой Сергей никогда не расставался. Он расстегнул замок и открыл ее. Там по всему периметру лежал титановый лист толщиной в несколько миллиметров. На нем было две вмятины.

— Оп-па, — сказал Саймон и постучал по листу пистолетным стволом.


— Леш, а ты хоть раз это делал? — спросил Сергей.

— Что делал?

— Ну, ты пулю доставал хоть раз?

— Все когда-нибудь делаешь в первый раз, — философски заметил Лешик.

— А ты вообще знаешь, что делать? — спросил.

— Конечно. Я же клятву Гиппократа давал.

— Это бодрит, — без энтузиазма сказал Сергей.

— Ну, вот и славно. Теперь о главном. Анестезии, судя по всему, у вас нет, — обратился он к Саймону.

— Анестезии? — не понял тот.

— Ага. Тогда вот что я предлагаю. Щас я дам тебе две таблетки анальгина и водки граммов сто.

— Сто пятьдесят, — сказал Сергей.

— Да хоть двести… Будет не так больно, но потерпеть все же придется, — сказал Лешик.

— Давай.


Лешик открыл портфель и достал пачку анальгина и бутылку водки. Вошел Саймон с папкой в руках.

— Стакана нет, придется из горла, — сказал он.

— Не впервой, — сказал Сергей, взял бутылку и сделал несколько глотков.

— Все не пей, — сказал Лешик. — Она еще нужна будет. На еще две таблетки.

Сергей съел две таблетки.

— Щас я помою руки, и начнем, — сказал Лешик, вставая.


Лешик зашел в ванную и включил воду. Пока мыл руки, он то и дело посматривал в ванну, где лежали трупы. Закончив, он закрыл кран, достал из кармана бумажник, вынул пакетик с кокаином и внюхал пайку.

Лешик вернулся в комнату.

— Ну что, господа, начнем?! — бодро спросил он, снял пиджак и отдал Саймону. — Не испачкай, я за него на рынке два часа торговался.

Лешик сел на диван и достал из портфеля щипцы и зажигалку. После этого он зажег зажигалку и подставил ее под щипцы.

— Ты чё это? — глядя на процесс, спросил Сергей.

— Стерилизация.

— Понятно, — тревожно сказал Сергей.

— Ты не рубись, — спокойно-сосредоточенно сказал Лешик. — Я знаю, что делаю.

— Я надеюсь…

— Щас больно будет, — сказал Лешик. — Если худо, ори, только не дергайся. Помешаешь…

Лешик взял бутылку водки, полил на рану, потом взял щипцы и достал пулю.

— Держи на память, — сказал он и положил щипцы в портфель. — Кто-нибудь курит?

— Бросили мы давно — сказал Саймон.

— Мне сигарета нужна.

Саймон посмотрел на пакет, что был у Балы. Встал и вынул блок «Мальборо».

— А говоришь, бросили, — сказал Лешик, открывая пачку. Он прикурил, сделал пару затяжек, после чего приложил сигарету к ране.

Сергей заорал.

— Ну, вот и все, — сказал Лешик. — Щас перевяжем, и будешь как новый.

— Молодец, — сказал Саймон.

Сергей продолжал орать. Играла музыка.

— А можно, я спрошу? — спросил Лешик.

— Круши.

— Почему так грязно у вас? Куда ни зайду, везде туловища лежат… В общем-то, мне не привыкать, я в меде учусь, в морге часто бываю, но если вы решили устроить здесь филиал, то там чище.

— Знать буду, — сказал Саймон.

— Я вам больше не нужен? — спросил Лешик, — Я пойду тогда… Если что, найдешь меня — знаешь как. — Лешик неторопливо взял у Саймона пиджак, вышел в прихожую, вытер ботинки и вышел, посмотрев на труп соседа.


— Ну, как ты, Серег? — спросил Саймон.

— Ты знаешь, хорошо.

— Ну и здорово, — сказал Саймон.

— Ты знаешь, а ведь это в первый раз меня сегодня подстрелили.

— И как ощущение? — спросил Саймон.

— Не знаю… Как будто девственность потерял.

— Не самое плохое ощущение, — сказал Саймон. — Но я думаю, нам валить отсюда надо. Мало ли еще кто придет, а у меня патроны кончаются.

— У меня есть еще, — сказал Сергей.

— Папка твоя, — сказал Саймон, кладя папку на диван рядом.


Саймон и Сергей вышли из подъезда. Сергей нес чемодан, а Саймон пачку пластинок. Они сели в машину и уехали.


— Ну чё, к Михалычу? — спросил Саймон.

— Знаешь, Саймон, — сказал Сергей. — Я все про Кабана думаю… Может, рванем в Центр, а?

— А Михалыч?

— Да пошел он…

— Не понял… А героин?

— Кабан сказал, для начала деньги нужны, — сказал Сергей.

— Заправиться надо, — сказал Саймон. — У тебя налик есть?

— На горючку хватит, — сказал Сергей.

— А я винил взял, — гордо сказал Саймон.

Машина сорвалась с места.


2004 год

В серьезном офисе с видом на Кремль за большим столом сидел Сергей. Саймон стоял у окна. Оба были в костюмах от Версаче.

— Ну что, будешь от Красноярска баллотироваться? — спросил Сергей.

Вошла секретарша:

— Сергей Александрович, вам из Думы звонили. Сегодня бюджет во втором чтении. Очень просили вас быть.

Саймон размял члены.

— Катя, чайку! — бодро заорал он.

— Семен Евгеньевич, ровно пять минут, — вежливо ответила Катя.

— Ну что, депутат, что нам там от бюджета отломится? — весело спросил Саймон.

— Саймон, ты знаешь, я взяток не беру…

— Ой-ой, честный какой… А как в жмурки без папочки сыграть, слабо?

— Достал ты меня уже своей папочкой! — зло сказал Сергей. — Ты бы лучше налоги заплатил, бездельник.

— Вот прилечу из Буркина-Фасо…

— Ты же негров не любишь!

— Ну… А ты сколько лет уже церковь собираешься построить? — опять подколол его Саймон.

Сергей выдержал паузу:

— А я построю, хочешь поспорить? Вот цены на нефть еще подпрыгнут, и построю.

— А чё мне с тобой спорить, я знаю, что цены подпрыгнут, а ты не построишь.

— Эх, куда Россия катится, когда такие, как ты, уроды с мигалками ездят, — беззлобно сказал Сергей.

— А такие, как ты, не ездят?

Сергей вспомнил что-то, положил подбородок на руки и сказал:

— А ты знаешь, Саймон, у меня такое чувство, что Кабан с героином нас тогда все же напарил.

— Мысль, — сказал Саймон. — Но Кабана убивать не надо.

— А я и не говорю, что надо его убивать, я просто говорю, что напарил.

— Напарил и напарил, чего старое вспоминать…

Секретарша принесла чай:

— Пожалуйста, Семен Евгеньевич.

— Трудно стало жить, — сказал Саймон, взял чашку, хлопнул секретаршу по заднице и посмотрел в окно.

Справка

Алексей Балабанов родился в Свердловске в 1959 году. В 1981-м окончил переводческий факультет Горьковского педагогического института. В 1983–1987 годах работал ассистентом режиссера на Свердловской киностудии. В 1990-м окончил Высшие режиссерские курсы, экспериментальный курс «Авторское кино», мастерскую Льва Николаева и Бориса Галантера. Один из самых виртуозных, а с середины девяностых — и самых кассовых российских кинорежиссеров.

Раньше было совсем другое время
1985 год. Сценарий написан за одну ночь. Во ВГИКе операторам-заочникам был положен бюджет на учебный фильм: оплата двух актеров, пленки и двух съемочных дней. Балабанов уговорил оператора Александра Кочусова вместо формального учебного фильма снять маленький, но настоящий игровой.

Егор и Настя
1989 год. Курсовая работа на Высших режиссерских курсах. Фильм понравился молодежи (свердловский рок уже вошел в силу!) и Алексею Герману, с чего и началась карьера Балабанова в большом кино.

Счастливые дни
1990 год. Первое название сценария — «Конец». По мотивам ранних рассказов Самуэля Беккета. Фильм поставлен на студии Алексея Германа, получил множество призов, участвовал в официальной программе Каннского фестиваля.

Пан
1992 год. Сценарий написан совместно с С. Сельяновым. По произведению Кнута Гамсуна. Не реализован.

Про уродов и людей
1993 год. Другие названия — «Тихие люди», «Патологическая драма», «Ехать никак нельзя». Этот фильм режиссер считает своей лучшей работой.

Трофим
1995 год. Короткометражный фильм реализован в рамках альманаха «Прибытие поезда», посвященного столетию кино.

Брат
1995 год. Малобюджетный (менее 100 000 долларов) фильм, снятый в период тяжелого застоя в отечественном кино, сделал Балабанова всенародно любимым режиссером.

Про полярника
Синопсис написан в конце 1990-х годов под впечатлением от мемуаров Бориса Савинкова. Не реализован.

Брат-2
2000 год. Вообще, по идее режиссера, «Братьев» должно было быть три: первый — «питерский», второй — «московский» и третий, где действие происходило бы в Америке. Однако в ходе работы над вторым сценарием второй и третий замыслы объединились.

Камера обскура
Синопсис по роману В. Набокова написан после 2000 года. Американские наследники писателя отказали, объяснив, что дадут права на экранизацию только американскому режиссеру.

Река
2001 год. Сценарий по повести Вацлава Серашевского «Предел скорби» написал сценарист Эверт Паязатян. Прочитав сценарий, а затем и повесть, Балабанов создал свой, новый сценарий на основе того же произведения (именно вариант Балабанова публикуется в нашем сборнике). Съемки фильма не были закончены из-за трагической гибели актрисы Туяры Свинобоевой. Готовый материал смонтирован в 50-минутную ленту, которая участвовала в официальной программе Венецианского кинофестиваля и вышла на кассете.

Война
Сценарий написан и реализован в 2002 году.

Американец
2003 год. Съемки фильма не были закончены ввиду тяжелого запоя на площадке в Сибири американского актер Майкла Бина. Сейчас компания СТВ пытается вернуть через суд потраченные на проект деньги.

Жмурки
2004 год. Балабанов выступил как соавтор молодого сценариста-полулюбителя Стаса Мохначева.


К сожалению, не сохранилось полных текстов сценариев «Замка» (по Францу Кафке, где Балабанов придумал конец; фильм поставлен в 1993 году) и «Я вернулся» (по повести Джона Стейнбека «Рыжий пони»; сценарий не реализован).


Оглавление

  • Раньше было другое время
  • Егор и Настя
  • Счастливые дни
  • Пан
  • Про уродов и людей
  • Трофим
  • Брат
  • Про полярника (синопсис)
  • Брат-2
  • Камера обскура (синопсис)
  • Река
  • Война
  • Американец
  • Жмурки
  • Справка