Все дело в обстановке и настроении: иногда простая, в сущности, вещь выглядит так, словно мир встал дыбом и квадрат гипотенузы равен постоянной Планка.
Стоите вы, например, у витрины на Арбате, рассеянно соображая, почему на манекене вместо кофточки оглушительных цветов мирный синий халатик… Вдруг манекен поворачивается, и живая, даже слишком живая, продавщица беззвучно, но вряд ли хорошо отзывается о вас. Не случалось ли вам тогда увидеть отражение своего лица в стекле витрины?
Приблизительно то же самое почувствовали тридцать два конструктора авиационного института в одно весеннее утро.
Вошел начальник Семен Борисович с видным молодым человеком в рябеньком костюме, громко поздоровался и добавил:
— Позвольте представить нового сотрудника. Зовите его Иван Иванович.
И бочком пробежал к себе. Инженеры выглянули из-за чертежных досок и… застыли. У двери, глядя прямо перед собой и приятно улыбаясь полуоткрытым ртом, стоял стандартный манекен, идеал мужской красоты с точки зрения специалистов парикмахерского дела.
— Здравствуйте, — сказал манекен довольно обычным голосом.
Все молчали. Тогда он зашагал прямо на толпу, достиг доски, где работала раньше хохотушка Зимина, ушедшая в декретный отпуск, развернулся, как солдат, и замер.
Вытащенный из-за своей стеклянной загородки багровый, потный начальник бормотал нечто бессвязное — не все ли равно, с кем работать, — и, наконец, рассердился:
— Чего разорались? Ну да, робот, что ж такого? Чертежный автомат. Какое вам дело до внешнего вида? Надо будет — ящик поставлю, надо — манекен. Вам же лучше: привыкнете, перестанете замечать. План срываем? Срываем. Какое задание нам поручено?
Задание было очень ответственное и срочное, план трещал. Лысый кругленький Семен Борисович мало походил на Юпитера, который, как известно, сердился, будучи неправым. Словом, через полчаса в отделе установился ровный рабочий гуд. Семен Борисович развесил перед глазами робота на чертежной доске полотно генерального эскиза и что-то нашептывал ему в твердое розовое ухо.
По роду службы инженеры отдела навидались всякой мудреной автоматики. Этажом ниже стояла большая электронная машина «Вихрь». Она решала сложнейшие задачи аэродинамики, а в перерывах лаборанты играли с нею в домино. Подумаешь, говорящая программная кукла! И ведь прав оказался Семен Борисович: поглядит кто ненароком на доску Зиминой — сидит человек, чертит, как все, только черных перчаток не снимает — так легче забыть, что он робот.
До перерыва наметанным взглядом конструктора Наум определил, что робот крутит головой в двух плоскостях — у него, по-видимому, два поста телепередачи, микрофоны и динамик. Работает он преимущественно правой рукой — с десяток степеней свободы! — ходит однообразно, без перемены скорости, в поясе не гнется. В его стройном теле, видимо, могли поместиться только аккумуляторы, которых хватало часов на десять, и самый простой программный узел. Так что ни на что серьезное он, по общему мнению, не годился.
— Может, это для кино? — шептались в одном углу.
— Какое там кино! Просто кто-то играется, кибернетики начитался…
Но чертеж на доске Зиминой получался толковый. Чувствовалась не простая копировка, а нормальная работа среднего деталировщика. Даже не такая быстрая, как следует автомату.
Во время перерыва в курилке, где в сизых струях дыма, расплывающихся по кафелю, нередко отыскиваются неплохие инженерные решения, тайна чертежного робота общими усилиями была раскрыта. Кто-то вспомнил о недавней аварии при испытательном полете, когда разбился молодой, но уже всемирно известный авиаконструктор Антощенко. Вовка, добрая приятельница которого работала в другом отделе, рассказал, что для некоторых особых испытаний теперь делают человекообразных кукол с управлением по радио, чтобы посылать их в самые первые, самые рискованные полеты. И, ясное дело, когда один из гениальных институтских чудаков придумал расчетно-деталирую-щую схему, ее воткнули в запасного или отбракованного механического пилота, чтобы не делать заново манипулятор и транспортер. Так утопили в словах страшноватые подробности утренней истории — не ноги, а транспортер, не руки, а манипулятор…
— Я смотрел его лист, — констатировал вдумчивый Наум. — Работает чисто. Кривые берет без лекала. Талант есть.
— Что ты говоришь, Наум, подумай: машина — и вдруг талант? — возмущался Сенечка.
Кто-то толкнул его в бок. В углу курилки, прислонясь к стене, торчал робот. Теперь, пожалуй, все приняли бы как должное, если бы он достал из кармана пачку «Беломора», вставил в рот папироску и задымил. Но он просто стоял, как-то обмякнув, и никакого выражения нельзя было подметить ни в лице, ни в позе. Слышал ли он, что говорилось, видел ли — неизвестно. Сенечка плюнул мимо урны и ушел.
Машина, конечно, есть машина, продукт разума и расчета; разные тонкие эмоции в отношении ее инженер разводить не любит. Но не рождает ли в нас машина еще что-то, кроме уважения к формулам? Не касается ли она и каких-то струн души?
Сенечка имел все основания не любить робота. Сам он работник был неважный и большую часть служебного времени посвящал сочинению нескладных стихов в честь нашей красавицы — старшего инженера Ани Тулуновой. Нередко, рассеянно озираясь вокруг в поисках звучной рифмы, он встречал взгляд холодных зрачков Ивана Ивановича; вспугнутая рифма ускользала, а руки Сенечки непроизвольно хватались за логарифмическую линейку и карандаш. Неизвестно ведь, что понимает этот чертов робот и в каких он отношениях с дирекцией!
Сенечка проследил, что робот с территории института никуда не уходит, после звонка направляется прямо в аккумуляторную автобазы и до утра сидит на подзарядке. В кабинет генерального конструктора он не ходил ни разу. Зато Семен Борисович по крайней мере дважды в день высовывался из-за загородки:
— Иван Иванович, можно вас на минуточку?
Робот, сложив готовальню, топал к начальнику. И конструкторы видели за стеклом две головы, склонившиеся над листом: розовую лысину начальника и ровный пробор Ивана Ивановича.
Постепенно и остальные сотрудники научились в трудную минуту прибегать к Ивану Ивановичу. Обычно неудачник на цыпочках обходил фигуру в рябеньком пиджаке, молча изображал на листке свой узел, расставлял по нему знаки вопроса и шептал:
— Иван Иванович…
Робот медленно поворачивал голову за спину, затем опускал ее и некоторое время разглядывал эскиз. Не двигая губами, задавал шепотом вопросы, и каждый ждал: вот-вот почешет карандашом в затылке, как всякий добрый конструктор. Потом выворачивал руку с карандашом за спину и уверенно проводил несколько линий. Пришедший восторженно крякал, добавлений не требовалось, и мышью проскальзывал к своей доске, а Иван Иванович приводил свои части в обычное рабочее положение.
Толкать его вбок или дергать за рукав было бесполезно — с этой стороны он был совершенно бесчувственный.
Со временем стало ясно, что логика Ивана Ивановича так мощна и гибка, что огромное количество крошечных полупроводников, реализующих ее, не могло бы поместиться под рябеньким пиджаком. После трех дискуссий в курилке Наум выдвинул великолепную идею «вынесенного мозга»: робот по двухсторонней радиосвязи мог использовать свободные ячейки «Вихря», второй по могуществу машины в Европе. Иван Иванович присутствовал при дискуссиях, не вмешивался, но и не возражал, а спросить его, как он устроен, было почему-то совестно.
Большинству сотрудников отдела за три месяца совместной работы просто по-человечески понравился Иван Иванович, тихое, вежливое создание, великолепный конструктор и молчаливый участник всех отдельских происшествий. Наступило время отпусков, и он брал на себя пропасть работы. Все как-то перестали замечать его неподвижное лицо, нескладную походку и странные минуты полного отупения, когда он вдруг замирал, уронив руки в черных перчатках. Уже никто не гоготал, предлагая выдвинуть Ивана Ивановича в редакцию стенгазеты или в самодеятельность.
Как-то в субботу все собирались на рыбалку, и Вовка не удержался, брякнул:
— Иван Иванович, с нами на рыбалку поедете? Робот повернул голову.
— А что? Поеду.
И тут же ушел к начальнику, а потом на подзарядку. Все подивились, как Семен Борисович спускает ему такие вольности в рабочее время.
Автобус, за рыболовами приходил ровно в три. Когда дружная, испытанная компания рыцарей удочки собралась во дворе, к ней пришагал Иван Иванович и дрогнувшим голосом попросил:
— Сам не дойду; тока не хватит. Поднесите меня, ребята…
Наум молча взял его на плечо, а в автобусе уложил в багажник.
По дороге Сенечка принялся пилить всех, доказывая, что кукла испортит все впечатление от рыбалки. Наум свирепо глядел на него, а потом мрачно сказал:
— Семен!
— Что?
— А ведь ты, подлец, ревнуешь. Уши, лицо Сенечки запылали.
— Разве не ты говорил Вовке, что встретил Ивана Ивановича с Аней Тулуновой после работы в скверике месяц назад? Разве не ты допекал Аню потом глупыми расспросами?
Это уже было совершенно немыслимо, невозможно и невероятно. Аня полюбила робота, а Сенечка остался с носом… Робот полюбил Аню… Все перепуталось в головах рыболовов.
— Ну-ка повтори, что она тебе сказала, — добивался Наум.
— Кто? Кому?
— Аня. Тебе.
— Да, она сказала, — упавшим голосом подтвердил Семен. — Она сказала тогда: «Я не знаю, живой он или не живой, но он очень умный, хороший и очень несчастный».
— А теперь?
— Теперь она молчит. Только попросила больше ей стихов не приносить и ни о чем таком не заговаривать…
Вовка перебил этот интересный разговор:
— Бросьте вы трепатню. Аня действительно влюбилась — и держись за стенку, Сенечка! — вышла замуж, но Иван Иванович тут ни при чем. Сегодня вывесили приказ: «Старшего инженера Тулунову А. К. впредь числить Антощенко А. К. Основание — справка «ЗАГСа».
Сенечка подскочил на месте и стукнулся головой в потолок автобуса.
Антощенко? Разве он уже выздоровел? Почему же Аня молчала? Обсуждая столь волнующие вопросы, спортсмены не заметили, как доехали до водохранилища. Расстроенный Семен на том же автобусе вернулся домой: ему было не до рыбалки.
Начинался вечерний клев. Компания весело рассыпалась по прибрежным кустам, Наум выгрузил Ивана Ивановича, усадил его под куст, положил рядом удочку, поставил ведерко и банку с червями. Завалясь в ветки, робот долго не проявлял никакого интереса к окружающей красоте. Потом встрепенулся, сел прямо, ловко насадил червя, взмахнул удилищем — и поплавок шлёпнулся в воду. Вовка потом говорил, что слышал даже лихой рыбацкий присвист.
Было совершенно темно, когда, брызгая огнями, у дороги заворчал автобус. Озябшие рыболовы рассаживались по местам, хвалились добычей, преувеличивали размеры сорвавшихся окуней, совершенно позабыв об Иване Ивановиче. Вдруг он сам, с треском ломая кусты, появился из темноты. Полное ведерко рыбы — и какой рыбы! — поставил он на ступеньку кузова.
Ведро приняли, Ивана Ивановича подсадили в машину и устроили на самом почетном месте — у кабины водителя.
— Да, здорово было… Это сказал Иван Иванович.
— Кстати, в понедельник будет новый приказ: теперь я начальник отдела. Семен Борисович остается моим заместителем.
Это тоже сказал Иван Иванович!
— Водитель, отвезите меня в институт, сдайте дежурному в аккумуляторную, — добавил он.
— А рыбу? — спросил Вовка.
Действительно, куда же деть рыбу? Казалось, Иван Иванович сам был поставлен в тупик таким вопросом. На что ему рыба?
— С рыбой так: завтра приходите в гости, приносите рыбу. Найдем ей применение.
— Куда приходить? В аккумуляторную? — растерянно спросил Наум.
— Ну нет, — ответил робот и даже как будто засмеялся. — Запомните адрес: Жуковского, десять, квартира шесть. К двум часам.
Без пяти два компания рыболовов позвонила у двери шестой квартиры. Пожилая бледная женщина открыла им, не удивляясь протянутому ведру с рыбой.
— Иван Иванович здесь?.. — Наум явно хотел сказать «живет», но поостерегся.
— Да, проходите, пожалуйста, он ждет вас. Раздевайтесь.
В большой комнате был накрыт отличный стол, не хватало только сковороды с рыбой. В глубоком кресле у стола сидел могучий парень с лицом, знакомым по фотографиям, — сам легендарный Антощенко, веселый и довольный.
— Простите, — сказал он, — пока не встаю, приветствую сидя. Будем еще раз знакомы: Иван Иванович Антощенко, ваш начальник отдела.
— А где же наш Иван Иванович? — жалостно спросил Вовка.
Наум хлопнул себя по лбу и устремился в угол комнаты.
— Ну, конечно! — заорал он. — Вот пульт управления, я видел такой же на испытательной станции. Надо же, а! Вот экран телевизоров, вот ручки манипуляторов… А мы-то, идиоты, сочиняли схемы!
За спиной Антощенко кто-то заливисто засмеялся. Это был Семен Борисович.
— Сейчас они будут меня бить! А я при чем? Я говорил Ивану Ивановичу: скажем им, в чем дело, а он твердит: не надо, жалеть будут, работать не дадут.
Тут распространился некий восхитительный аромат, и Аня, наша бывшая Тулунова, еще прекрасней, чем всегда, внесла огромную шипящую сковороду, не сводя влюбленных глаз с бедовой головы мужа.
— Месяца два еще повожу робота по радио, а потом сам встану, врачи обещали, — смущенно сказал Иван Иванович. — Вот тогда порыбачим как следует, верно? Сутки-двое будем сидеть, авось аккумуляторы не откажут.
Последние комментарии
11 часов 31 минут назад
11 часов 32 минут назад
16 часов 51 минут назад
20 часов 33 минут назад
20 часов 53 минут назад
21 часов 48 минут назад