Как соблазнить грешника [Адриенна Бэссо] (fb2) читать онлайн

Адриенна Бассо Как соблазнить грешника

Глава 1

Северная Англия, июнь 1306 г.

— Боюсь, ночью будет дождь, — с серьезным видом заметил лорд Генри Либур, граф Арундел, придерживая своего коня и направляя его поближе к лошади, на которой ехала его жена, чтобы стук копыт не заглушал его слов. — Опять в замке посреди двора разольется огромная лужа грязи, зато это очень хорошо для будущего урожая.

— Дождь? С чего это вы взяли, милорд? — Леди Фиона умерила ход своей лошади, подстраиваясь под шаг жеребца мужа, и взглянула ему в лицо с насмешливым недоумением. — На небе ни облачка, которое могло бы испортить такую прекрасную погоду.

— Дождь обязательно пойдет, миледи, — уверенно подтвердил Генри. — У меня ноют кости, а это безошибочный признак.

В виде подтверждения он похлопал рукой по бедру и поморщился. Фиона недоверчиво посмотрела на чистое, безоблачное небо и покачала головой. В такие минуты, как никогда, остро ощущалась разница в возрасте между ними — двадцать пять лет. Только старик мог говорить о боли и ломоте в костях накануне дождя или снегопада.

Как только эта не слишком приятная мысль пришла ей в голову, Фиона погрузилась в раздумье. Генри во всех отношениях был замечательным мужем. В замок Фиона попала совсем девочкой. Ее взяли в услужение к покойной жене лорда, и тогда-то она и научилась манерам настоящей леди. Через пять лет его жена умерла от родильной горячки, тогда Генри и удивил Фиону, попросив ее стать его женой и приемной матерью для его маленького сына.

Родившись в простой бедной семье, Фиона вздохнула с облегчением, когда отец дал свое согласие на столь неравный брак. Она была счастлива. Брак позволял ей не только остаться в замке, который она уже считала своим родным домом, но и стать в нем хозяйкой.

Многие недоумевали, ради чего было выходить замуж за человека со скромными средствами и намного старше ее, но положение графини Арундел придавало вес в обществе, чувство уверенности и самоуважения. Хотя Фиона почитала своего мужа, но в глубине души не могла не признавать, что вышла замуж не по любви. Тем не менее со временем она действительно полюбила мужа, причем не из-за чувства долга.

Как бы там ни было, но такая жизнь ей нравилась.

Взгляд Фионы скользнул по верхушкам деревьев, сквозь кроны которых пробивался солнечный свет, и остановился на окружавших ее деревьях. Было уже по-летнему тепло. Деревья и кусты усыпала сочная зелень молодых листьев, тогда как на земле лежал ковер прошлогодней пожухшей листвы.

— Посмотрите, Генри, какие чудесные цветы девичьей ромашки, ее еще называют маточной травой! — воскликнула Фиона. — Пожалуйста, давайте остановимся, я их соберу. Два работника с кухни заболели, у них жар и сыпь. Я пробовала лечить их обычными средствами, но все бесполезно. Добавлю ее в мазь, она должна помочь.

Взволновавшись, Фиона так резко натянула поводья, что лошадь встала на дыбы.

— Эй, осторожней, а то еще упадете с лошади, — предостерег ее Генри, вовремя поддержав ее в седле сильной рукой.

Благодарно улыбнувшись и поосновательнее усевшись в седле, Фиона выпрямилась. Она была достаточно умелой наездницей. К счастью, рядом с ней находился Генри, готовый поддержать ее в нужную минуту.

Как только лошадь успокоилась, граф взглянул в ту сторону, куда указывала Фиона, — на небольшое белое облачко распустившихся цветов.

— Разве это девичья ромашка? На мой взгляд, это самые обыкновенные маргаритки.

Фиона улыбнулась. Генри много знал и многое повидал в жизни, но в лечебных травах и цветах совсем не разбирался.

— Желтая середина и белый венчик. Да, очень похожи, но можете поверить мне, сэр, это не маргаритки.

— Конечно, я верю вам, Фиона. Просто наша прогулка и так затянулась. Меня ждут дома дела. А не могли бы вы приехать сюда завтра, я послал бы вместе с вами слуг.

— Но, Генри, это ведь не столько цветы, сколько лекарство. Кроме того, слуги очень больны, боюсь, как бы завтра не было уже поздно. Чем раньше они получат лекарство, тем больше у них шансов выздороветь.

Генри покорно вздохнул.

— Бог знает, Фиона, вы единственная женщина во всей Англии, которая стала бы так переживать из-за слуг.

Улыбнувшись от приятного сознания своей победы, Фиона ответила:

— Но, сэр, разве не вы сами учили меня быть как можно более внимательной к слугам. Сейчас я их соберу и положу в свой седельный мешок, а что не поместится — в ваш.

Граф молча спрыгнул с коня и, ловко подхватив жену за талию, когда она начала спускаться вниз, опустил ее на землю. На краткий миг их взгляды встретились, и Фиона, повинуясь внезапному порыву, нежно поцеловала его в кончик носа.

— Нахалка, — шутливо воскликнул Генри.

Из груди Фионы вырвался смешок, а потом она звонко рассмеялась. Смех гулким эхом полетел между стволами деревьев, вспугнув стаю птиц.

— Подожди меня здесь, — строго велел Генри, передавая ей поводья обеих лошадей.

Фиона согласно закивала головой. Они находились на своей земле, но в их неспокойные времена не стоило забывать о разумной осторожности.

Граф медленно шел к тем деревьям, под которыми росла маточная трава, внимательно оглядываясь по сторонам. Устав стоять на месте, лошади замотали головами и, сделав несколько шагов к образовавшейся на опушке леса луже, начали из нее пить. Подождав, когда они напьются, Фиона привязала их поводья к ближайшему дереву. Обернувшись к Генри, она нетерпеливо ждала от него знака.

Как только он призывно махнул рукой, Фиона сразу бросилась к нему. Земля в лесу была сырой и мягкой, ноги местами утопали в ней по щиколотку.

— Не хочу быть занудой, но все-таки прошу поторопиться, — пробормотал Генри пробегавшей мимо него Фионе.

— Постараюсь собрать как можно быстрее, — ответила она. — Но все равно это займет порядочно времени.

Генри скривился от недовольства, и вместе с тем в глазах блеснул огонек радости за жену. Фиона никогда не боялась работы, какой бы грязной та ни была, и всегда приходила на помощь любому человеку в замке, будь то рыцарь, крестьянин или слуга. Не было ничего удивительного в том, что ее все любили в замке.

Не теряя ни минуты, она опустилась на колени перед распустившимися цветками. Однако Фиона рвала не все подряд, а оставляла отдельные цветки, чтобы из их семян могло вырасти потомство.

Взяв на себя обязанность заботиться о здоровье населения замка — солдат, слуг и гостей, — Фиона следила за тем, чтобы кладовая, где хранились лекарственные средства, никогда не пустовала.

Передвигаясь на корточках все дальше и дальше, Фиона постепенно уходила за ствол дерева. Странное предчувствие опасности на миг овладело ею. Оторвавшись от цветов, она подняла голову. Все вокруг было тихо и спокойно. Генри стоял в нескольких метрах позади нее.

Опустив меч, уже без прежней настороженности он поглядывал по сторонам. Обозвав себя в душе трусихой, Фиона подвинулась за дерево, срывая растущие там цветы, как вдруг чья-то мужская рука сильно и больно схватила ее за кисть.

Крик замер в горле Фионы, она застыла на месте, потрясенная, испуганная. Рука сдавила ее запястье еще сильнее, но от страха Фиона не чувствовала боли. Подняв голову, она увидела перед собой холодные глаза державшего ее человека. Судя по одежде, это был воин, рыцарь, а не какой-нибудь грабитель с большой дороги.

Широкоплечий, с глубоко посаженными синими глазами, он стоял, сильно согнувшись, но, несмотря на это, было заметно, что он высок и мускулист. Тонкий нос с горбинкой нес на себе отпечаток мужественности, а рот, как это ни удивительно, чувственности. Густые волнистые темные волосы спускались до плеч. На левом виске возле самого глаза виднелся шрам. Вне всякого сомнения, память о давней битве.

Заросший густой щетиной, тяжелый подбородок лишь усиливал впечатление угрозы. Впрочем, весь облик незнакомца нес на себе отпечаток силы и властности. Но странное дело, если бы их встреча произошла не при столь зловещих обстоятельствах, она сочла бы его даже красивым.

Но кто он? И почему прячется в лесу? Впрочем, сейчас было не совсем удобное время для того, чтобы задавать подобные вопросы. Прежде всего надо вырваться из его рук. Немедленно! Стоя на коленях, Фиона попыталась отпрянуть в сторону и освободиться, но не тут-то было. Незнакомец не уступал ей в быстроте и в то же время был намного сильнее. Дернув за руку, он поставил ее на ноги, словно куклу, продолжая прятаться вместе с ней за толстым стволом. Слезы навернулись на глаза Фионы: никто раньше не обращался с ней так грубо и сурово. Еле слышный шепот заставил кровь отхлынуть от ее лица, настолько он был страшен.

— Не шуми, иначе мы вытряхнем душу вместе с кишками из твоего спутника.

Стальной блеск в его глазах был красноречивее любых угроз. От них так и веяло холодом, отчужденностью и враждебностью. Липкий страх сковал сердце Фионы, без всяких слов было ясно — в случае необходимости он не колеблясь убьет ее.

Впереди тихо треснула ветка под чьими-то ногами. Фиона вся задрожала от страха, когда увидела за могучими дубами чуть поодаль еще пятерых человек. Боже, что же делать!

Она еще раз попыталась вырваться, но он опередил ее, крепко прижав к себе. Фиона едва не задохнулась в его стальных объятиях. Молниеносным движением он обнял ее рукой за талию, прижав ее руки к ее же телу так, что она не могла ими пошевелить. Еще миг, и другой рукой он закрыл ей рот.

— Фиона? — раздался голос Генри. — Где вы?

Страх с новой силой охватил ее, сердце гулко и тревожно забилось, словно собираясь выпрыгнуть из груди. Фиона слышала приближающиеся шаги мужа. Господи, помоги, не дай им убить его! Надо все-таки его предупредить! Отчаяние придало ей силы и смелости. Фиона начала вырываться, брыкаться, мотать головой из стороны в сторону. Все без толку. Незнакомец стоял, словно каменное изваяние, он даже не пошевелился. Все ее попытки освободиться походили на бессильные трепыхания мухи, пойманной в кулак.

Не желая сдаваться, Фиона продолжала вырываться. Дергая головой то верх, то вниз, она сумела захватить зубами край его руки. От волнения сердце застучало быстро-быстро; собрав все свое мужество, она изо всех сил укусила его. Раз, другой, третий.

Она ощутила языком вкус кожаной перчатки, мокрой и грязной. Брезгливо поморщившись, она продолжила свои попытки укусить его за руку. Она кусала и грызла кожу, пока не услышала его приглушенное ворчание: кажется, она достигла своей цели. Несмотря на причиняемую боль, возможно, даже рану, он не ослабил своей хватки, более того, еще сильнее сжал ей рот.

Бессильная и беспомощная, Фиона смотрела, как ее муж добровольно лезет в приготовленную для него ловушку. Сдавленный крик ужаса и боли вырвался из ее груди, когда один из разбойников выскочил из-за дерева и нанес удар мечом, целясь в голову Генри. Но тот был начеку. Очертив резкий полукруг мечом, он ловко отразил смертельный удар. Заняв оборонительную позицию, Генри отбил один удар, другой, а потом сам ринулся в атаку.

Наступая и тесня противника, он прижал его спиной к дереву. Замирая от волнения, Фиона следила за тем, как ее муж сражается с более молодым противником, молясь про себя о чуде.

Леденящий душу звон мечей друг о друга все ускорялся, эхом разносясь по лесной опушке. Несмотря на свой возраст, Генри держался очень хорошо, не зря он почти ежедневно по несколько часов упражнялся с мечом во дворе замка. Однако он начинал выдыхаться, что совсем неудивительно: его противник был раза в два моложе и на целую голову выше.

Но Генри не собирался прощаться с жизнью. Сделав ловкий выпад, он нанес точный удар, ранив соперника в плечо. Не ожидавший такой прыти от старого рыцаря, его противник попятился, споткнулся и упал. Не успела Фиона обрадоваться, как два других воина выскочили из-за деревьев, торопясь на помощь раненому товарищу.

Не прошло и минуты, как один из нападавших нанес удар такой силы, что едва не вышиб из старого рыцаря дух. Генри повалился на землю как куль. Фиона закричала от ужаса, даже не замечая, что рука незнакомца больше не зажимает ей рот.

— Пожалуйста, не надо! — умоляюще воскликнула Фиона дрожащим от волнения голосом. Она вся замерла от ужаса при виде распростертого на земле мужа, к горлу которого был приставлен меч. Инстинктивно она хотела броситься вперед, но ноги ее не слушались, страх сковал, парализовал ее волю и тело.

— Остановитесь, это же Арундел. Не трогайте его, — прозвучал властный, не терпящий возражения голос незнакомца. Повинуясь, нападавшие опустили мечи и отступили назад. Фиона не верила своим глазам, когда раненый разбойник помог Генри встать.

— Отпустите мою жену, — хрипло произнес Генри, тем не менее привычка повелевать явственно проскользнула в интонации.

Пораженная тем, что происходит, Фиона не сразу заметила, что ее уже никто не удерживает. Стараясь унять охватившую ее дрожь, она спотыкаясь подошла к Генри.

Главарь разбойников с удивленным видом учтиво поклонился.

— Прошу меня извинить, граф, за столь неприятную встречу. Я узнал вас только после того, как мои люди по ошибке напали на вас.

— Это вы, Киркленд? — Будучи вне себя от негодования, Генри резкими движениями смахивал с себя грязь и листья. — Да простит меня Бог, но мне следовало выгнать вас пинками под зад с моей земли.

— Вполне понятное желание, мой друг, но совершенно не благоразумное. — Тот, кто так грубо обошелся с Фионой, сделал два-три шага навстречу графу, а его люди, сомкнутым полукругом следовали за ним.

Голова у Фионы кружилась от волнения, она вздохнула поглубже, чтобы немного успокоиться. Кто же этот дерзкий незнакомец? Генри знал его. И все же, хоть незнакомец и назвал его другом, непохоже, чтобы они были друзьями. Клинки были спрятаны в ножны, но в позе незнакомца чувствовалась готовность к бою. По всему было видно, если ему бросят вызов или оскорбят, то схватки не миновать.

Фиона мотнула головой, как бы отбрасывая прочь эту пугающую мысль. Глупо было бы думать о чем-нибудь подобном: зачем нагнетать тревогу, когда и так все скверно.

— Вы на моей земле, — угрюмо заметил Генри. — Мне кажется, по моему виду видно, кто я, чтобы воздержаться от нападения.

— А мы не нападали, мы просто удивили вас.

Губы графа насмешливо искривились, но в его глазах не было видно смеха, они блестели холодно и твердо.

— Вы напугали мою жену, — буркнул Генри.

Фиона едва не застонала от досады. Ну кто его тянет за язык? Противников ведь намного больше, а их положение очень незавидное. Неужели он не понимает, насколько велика опасность?

— Вас не обидели, Фиона?

Глаза всех присутствовавших обратились на Фиону. Было бы глупостью говорить правду. Сердце сдавила тяжесть, однако она вскинула голову и улыбнулась.

— Со мной все в порядке, — солгала она, не обращая внимания на ноющую боль в руке.

— Боюсь, мое обращение могло показаться вам, леди Фиона, несколько резким. Обычно я отношусь с почтением к леди.

Голос прозвучал доброжелательно и приятно, причем свои слова Киркленд сопроводил вежливым поклоном. Однако выражение его лица по-прежнему оставалось непроницаемым. Горячая волна прихлынула к щекам Фионы, она выругала себя и свое острое зрение. Если бы она не заметила маточной травы, то они проехали бы мимо и не попали в беду.

— Почему вы прячетесь на моей земле? — Генри никак не мог успокоиться. — Это совсем не похоже на вас.

— Мы забрались на юг немного дальше, чем собирались. Просто хотелось убраться подальше от Метхевена. Смею вас уверить, мы здесь не задержимся. Как только убедимся, что дороги безопасны, так сразу отправимся к себе домой.

— Вы сражались под Метхевеном? — Глаза Генри округлились от удивления.

— Да. — Граф нервно дернул уголком рта. — И я горжусь моими воинами.

— Нас разбили, — хрипло произнес один из нападавших.

— Но не в честном бою, — проворчал другой и зло сплюнул на землю. — Англичане отказались встретиться с нами в открытом поле, они действовали, как трусы. Они напали на наш лагерь на рассвете, когда мы спали, и перебили почти всех.

— Неужели никого не пощадили? — Генри удивленно приподнял бровь.

— Никого, — ответил Киркленд ровным голосом. — Те, кому удалось спастись, скрылись в Шотландском нагорье. — Но мне надо вернуться домой. Я должен защищать мои земли и моих людей.

Генри задумчиво почесал подбородок.

— Значит, вы решили встать на сторону Брюса? Не слишком ли смелый шаг?

Киркленд пожал плечами:

— Слишком долго из осторожности, явно излишней, мы терпели над собой власть англичан. Я не во всем согласен с Брюсом, тем не менее я уверен, только он способен дать свободу Шотландии. У нас будет свой король. В конце концов, это наше право.

По огоньку в глазах мужа Фиона с удивлением поняла, что тому нравятся сказанные слова. Ни для кого в Англии не было секретом, что король Эдуард хотел установить свою власть над Шотландией и заставить шотландцев с почтением относиться к нему. С уважением относясь к власти короля, Фиона полагала, что ее муж разделяет с ней подобные взгляды.

— Но ведь не все шотландцы согласны, что Брюс должен носить шотландскую корону, — тихо заметил Генри. — По слухам, Макнабы и Макдугалы сражались на стороне англичан под Метхевеном против короля Роберта.

— Это правда. — Граф пожал плечами и насупился. — Во главе отступников стоял Джон Макдугал из Лорна. Им двигала жажда мести, и у него есть силы и деньги для ее осуществления. Он самый опасный враг из всех врагов Шотландии.

Генри фыркнул.

— Тот, кто совершил святотатство, убив племянника прямо на церковном дворе, поступит точно так же с любым человеком.

Фиона нахмурилась: кто не слышал об этом мерзком преступлении против людей и Бога. Роберт Брюс, будучи одним из претендентов на корону Шотландии, избавился от главного соперника Джона Комина по прозвищу Красный, пригласив того на встречу в церкви и там убив его.

Столь варварский поступок укрепил Фиону во мнении, кстати, совпадавшем с мнением англичан — они так думали о своих северных соседях уже несколько десятилетий, — что шотландцы, несмотря на принятое христианство, так и остались язычниками. Но как так получилось, что Генри дружил с шотландцами?!

— Правда на стороне Брюса, — убежденно произнес граф. — Они с Комином заключили договор с целью объединить кланы и начать борьбу за независимость. Однако Комин, тоже метивший на королевский престол, счел выгодным для себя послать копию этого договора английскому королю. А ведь это была явная измена.

— Возможно, возможно, — согласился Генри, хотя выражение его лица оставалось скептическим. — Зато теперь после поражения изменниками называют Брюса и его сторонников. Впрочем, я по-прежнему считаю, что каждый мужчина сам выбирает свой путь в жизни. Однако при этом не следует забывать о том, что рано или поздно придется держать ответ перед Богом.

— Моя совесть чиста, — спокойно ответил граф, и по его тону было понятно, что так оно и есть на самом деле.

Генри молча и внимательно посмотрел на него, прежде чем сказать:

— Вам что-нибудь нужно от меня?

— Укрыться на несколько дней в вашем лесу, самое большее на неделю.

Генри кивнул. Холодок прополз по спине Фионы. Сознательно предоставлять убежище врагу короля? В своем ли он уме? Если об этом узнают, тогда на них всех обрушится королевский гнев.

— Генри, нельзя же…

— Помолчи, Фиона.

Резкость его слов была неприятна, но она послушалась его беспрекословно, поскольку в глубине души доверяла его жизненному опыту. Генри был мудр, практичен и заботлив: он все сделает самым наилучшим образом.

Фиона подошла к мужу и, схватив его за руку, крепко пожала ее. Ее вера в него была безгранична. И все же, как только она переводила взгляд на широкоплечего шотландца, глаза которого сверкали холодным блеском, а лицо поражало невозмутимостью, она понимала, почему так напугана.

Фиона бесконечно доверяла своему мужу, и тем не менее у нее сложилось свое особое мнение об этом шотландце-язычнике.

Гэвин Маклендон, граф Киркленд, сделал вид, будто не заметил той бури эмоций, которая отразилась на лице леди Фионы, когда та услышала, что ее муж намерен помочь им. Он даже мог поклясться, что разобрал возглас возражения, уже почти сорвавшийся с ее губ, однако она тут же прикусила язык. Удивительно, какое самообладание, какая выдержка у этой леди. Гэвин был приятно поражен.

Он смутно вспомнил пересуды о второй жене графа. Говорили, будто она намного моложе своего мужа и очень хороша собой. Но он никак не ожидал, что она окажется настоящей красавицей.

Фигура у нее была просто загляденье: высокая грудь, тонкая талия и лицо ангела — бледное, изящное, словно высеченное из мрамора. На ней не было никакого головного убора, ее чудесные светло-золотистые волосы свисали почти до пояса, что только усиливало впечатление невинности и скромности, более подходящие девушке, а не замужней леди.

Ее глаза были зелеными, как весенняя трава на полях. В них сверкали живой ум и проницательность, а меж тем граф Киркленд порой забывал о наличии этих качеств у представительниц слабого пола. Его собственная жена, далеко не простушка, вероятно, не сумела бы оценить всей абсурдности положения, окажись она на месте Фионы. А если бы на свою беду оценила, то не смогла бы сдержать негодования, не сумела бы держаться так величественно и спокойно, так чутко и умело подлаживаться под настроение мужа, как леди Фиона.

— Сколько с вами людей? — спросил Генри.

— Двадцать пять, но большинство из них ранены. — Гэвин тут же пожалел о столь откровенном ответе. Целых две недели скитаний по лесам вымотали и его самого, и его людей. Следовало отвечать более осторожно, но предательская усталость давала о себе знать. Хотя они с графом были давними приятелями, не стоило так откровенничать.

Напряжение на опушке леса постепенно увеличивалось. Это было заметно по движениям воинов, по их переглядываниям, многие положили руки на рукояти мечей. Краем глаза Гэвин заметил, как леди Фиона бросила на мужа быстрый взволнованный взгляд.

— Я сделаю все, о чем вы меня попросите, — заявил граф. — Ваши люди получат все необходимое, в том числе и лечение, какое мы сможем предоставить. Но, в свою очередь, я жду от вас ответной услуги.

Гэвин выругался себе под нос. Он прекрасно знал, что любая поддержка, любая услуга требуют ответной услуги, но что он мог предложить в том положении, в котором очутился?!

— Хорошо, назовите вашу цену.

— Надеюсь, до конца лета вы совершите набег на мою деревню и похитите мой скот.

Гэвин широко улыбнулся — впервые за последние дни.

— Если пожелаете, я захвачу целое стадо.

— Крайне признателен вам за это, милорд. Да, не забудьте прихватить немного зерна, — напомнил Генри, лукаво улыбнувшись в ответ. — Впрочем, надеюсь, что все награбленное вскоре опять вернется в свои стойла и в свои амбары, а мои поля останутся в целости.

— Конечно, все как обычно. Украденное зерно будет возвращено, а поля будут слегка вытоптаны, но не сожжены.

— Как обычно? — крикнула Фиона, она все-таки не выдержала и сорвалась. — Значит, такое происходило и раньше? И вы оба говорите об этом так спокойно, как будто это какой-то пустяк. Нет, Генри, я не могу поверить, что наши люди согласны с вами. Вы только представьте себе весь их ужас и чувство беспомощности, когда их грабят и убивают.

— Мы не проливаем крови, — возразил Гэвин. Как это ни странно, но ее явное возмущение и обида тронули его, и он не мог понять, что это с ним происходит. Ни он, ни граф не делали ничего плохого. Напротив, они придумали действенный способ: притворяясь для всех врагами, жить по-соседски, если не в дружбе, то хотя бы во взаимных симпатиях.

— Дорогая, мы придумали все это уже давно, — объяснил жене Генри. — Горцы из клана Маклендона приходят на наши земли под покровом ночи, поэтому никто из наших людей с ними не сталкивается.

— Неужели такое странное положение всех устраивает? — поразилась Фиона.

— Это самое безопасное положение, какое только может быть, — заверил Генри. — Несмотря на беспокойство, которое оно приносит, мои люди почти не страдают от подобных набегов. Все, или почти все, что у них отбирают горцы, они потом возвращают. Мы живем на границе, и если бы наши земли оставались единственными, которые не разоряют наши северные соседи, это выглядело бы подозрительно. Король Эдуард считает шотландцев врагами и стремится их покорить. В отличие от него я думаю иначе.

— Разве можно вам верить? — вдруг взорвался Дункан, выйдя вперед и стиснув рукой рукоять меча. — Чертовы англичане. Вы все подлые трусы.

— Дункан! — Гэвин резко оборвал своего кузена. Дункан был прекрасным солдатом и верным соратником, он мучительнее всех других переживал их поражение под Метхевеном. Однако позволить Дункану завязать ссору с человеком, который мог помочь им в трудную минуту, было бы непростительной глупостью.

Повинуясь повелительному тону Гэвина, Дункан забормотал что-то невнятное себе под нос, но уже без прежней напористости. Не теряя достоинства, он снял руку с рукояти меча и отступил назад.

К счастью, графа не оскорбили обидные и несправедливые слова Дункана. Гэвин шумно вздохнул, благодаря в душе англичанина, который по не совсем понятным ему причинам предложил столь выгодное соглашение вместе с планом, в котором заключалось дальнейшее благополучие его клана. Его согласие выглядело несколько поспешным и опрометчивым, но что проку сожалеть о содеянном, особенно сейчас.

— Вечером на протяжении пяти дней вам будут приносить воду и пищу и оставлять все вот под этим дубом. — Генри указал на огромный дуб, перед которым росли злополучные цветы. — Если хотите, то можете охотиться в моих лесах, чтобы добыть себе пропитание. Я под разными предлогами не позволю моим людям ходить в этот лес до конца недели, чтобы вас здесь никто не обнаружил.

— Мы будем держаться ближе к северу. — Гэвин попытался признательно улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. Наступил удобный момент, чтобы попросить еще об одном одолжении. Гэвин не любил просить, просьбы уязвляли его гордость, но у него не оставалось иного выхода: несколько его тяжелораненых людей нуждались в помощи.

— Нам бы очень пригодились чистые бинты для перевязок и хоть какие-то лекарства.

Леди Фиона закусила губу, но внутреннее раздражение все равно прорвалось наружу.

— Я как раз собирала здесь лекарственные травы. Ладно, бинты у нас есть, а вот лекарств мало. Такое расточительство…

Но тут граф поднял вверх руку, и Фиона тут же замолчала.

— Моя жена поделится с вами всем, чем мы располагаем.

— Какая польза от лекарств, если ими не уметь правильно пользоваться, — не без раздражения заметила Фиона.

Взгляд, брошенный графом, заставил ее прикусить язык и пожалеть о слетевших с ее губ словах, но ее раздражение не ускользнуло от Гэвина. Презрительная складка в углу ее рта лучше всяких слов говорила о том, что она думает.

— Нам кое-что известно о целебных отварах и мазях, накладываемых на раны, — спокойно произнес Гэвин, пытаясь сгладить напряжение.

Граф хмыкнул с довольным видом, кое-кто из людей Гэвина тоже. Несмотря на вежливую улыбку, Фиона плохо справлялась с ролью гостеприимной хозяйки, сердитый блеск глаз выдавал ее с головой.

Гэвину стало немного стыдно: после всего, что только что произошло, она должна была выглядеть напуганной и расстроенной. Они забирали их припасы, более того, взваливали на плечи графа свои проблемы и заботы, а она, что редкость для женщины, держалась мужественно и гордо. Гэвину хотелось выразить уважение Фионе. Ибо в их смутные времена, когда верность каждого человека проверялась на прочность, она вела себя более чем достойно.

Но положа руку на сердце, разве мог он сказать ей такое? Конечно, нет.

Глава 2

Год спустя

— Леди Фиона, неужели завтра вы собираетесь уехать? До меня дошли слухи, что армия короля уже на подходе и скоро опять появится на севере. Сейчас не самое подходящее время пересекать границу Шотландии. Это небезопасно.

Фиона замялась, затем, взяв себя в руки, решительно взглянула в иссеченное годами лицо старого рыцаря. Решение уехать вынашивалось не один месяц.

— Судя по всему, сэр Джордж, король Эдуард полон решимости разбить шотландцев наголову. Боюсь, мы можем упустить благоприятное время для такой поездки, и в этом случае мы так никогда и не выберемся отсюда. — Фиона попыталась улыбнуться, но губы плохо слушались ее, сомнения и страх сковали ей сердце.

В темных глазах сэра Джорджа возникло выражение нежного упрека. Будучи среднего роста, он казался более массивным и высоким за счет хорошо развитой мускулатуры, шрамы на его лице и руках напоминали о былых сражениях. В глубине сердца Фиона чувствовала искреннюю благодарность к этому суровому на вид, но доброму рыцарю, поддержавшему ее в трудную минуту. Иметь такого верного друга было огромным утешением для измученной и исстрадавшейся Фионы.

А страданий на ее долю выпало немало. Ровно год назад погиб ее муж. Более того, по злой иронии судьбы у них были отняты принадлежавшие им земли. Обида и возмущение от свершившейся несправедливости по-прежнему не давали покоя Фионе.

Она не сомневалась, что слухи о союзе, заключенном между ее мужем и шотландским графом Кирклендом, достигли ушей короля Эдуарда. Однако поскольку это были ничем не подтвержденные слухи и Генри нельзя было обвинить в измене, король решил действовать хитростью. Он позволил одному из своих фаворитов — грубому и жадному сэру Роланду Дюпре — предъявить якобы законные права на владение их землями. Возмущенный Генри отказался внять такой наглой выдумке. И тогда сэр Роланд при молчаливой поддержке короля вторгся в его владения, штурмом овладел замком и убил его владельца. Причем едва ли в честной схватке.

Фиона закрыла глаза, и перед ее мысленным взором опять возникли подробности той страшной ночи, разрушившей ее счастье и круто изменившей всю ее жизнь.

Та ночь вначале была очень тихой. Стража на стенах и башнях потеряла бдительность, что позволило врагам проникнуть внутрь замка и захватить врасплох спящий гарнизон. Разбуженные шумом Генри и преданные ему рыцари бились храбро и отчаянно, они защищали жизнь своих жен и детей. Однако отразить внезапное и жестокое нападение они не могли, слишком неравными оказались силы.

Превосходивший своей численностью, вооруженный до зубов противник не знал жалости: Генри и многие его воины погибли. Те же, кто уцелел, сложили оружие к ногам победителей, моля о пощаде. Вассалы Генри тоже поспешили признать сэра Роберта Дюпре своим новым господином.

Но только не сэр Джордж. Он первый, если не единственный, сразу после гибели сэра Генри принес клятву верности его сыну и наследнику десятилетнему Спенсеру. Именно благодаря сэру Джорджу Фионе и Спенсеру удалось выбраться из замка.

Дрожа от страха, Фиона, ее служанка и отец Ниалл шли следом за сэром Джорджем по сырому, покрытому плесенью тайному ходу, который вывел их из замка наружу. Раненого Спенсера на импровизированных носилках несли отец Ниалл и Фиона. Каждый стон раненого мальчика болью отзывался в ее сердце.

Ужас гнал их вперед. До сих пор Фиона помнила запах сырости, шуршание, писк крыс под ногами и приглушенный звон мечей последних защитников замка, сохранивших верность своему погибшему хозяину.

Туннель привел в пещеру, где они провели немного времени, которое показалось чуть ли не вечностью, пока сэр Джордж ходил в разведку. Наконец он вернулся, держа в руках поводья нескольких украденных лошадей. Уже светало, когда измученные беглецы поскакали прочь от замка, прислушиваясь, нет ли за ними погони.

К счастью, их никто не преследовал. В полном отчаянии Фиона направилась к своему старшему брату Гарольду. Прибыв к нему на седьмой день пути, они не встретили особенного гостеприимства. Тем не менее он не отказал им ни в крове, ни в пище.

— Сэр Джордж, вот вы где!

В звонком мальчишеском голосе звучала неподдельная радость. Обернувшись, Фиона увидела, как Спенсер шагал через полный народу двор замка. Как обычно, ее сердце сжалось от тревоги за мальчика, который, сильно хромая, пробирался между повозками, лошадьми, крестьянами и слугами, сновавшими взад и вперед.

Хромота мальчика была заметна издалека. Во время штурма замка у него оказалась сломана правая нога. Кости срослись неправильно, и теперь правая нога была намного короче левой. Увечье ребенка служило постоянным напоминанием как о перенесенных ужасах, так и о разбитой жизни, которую, как ни старайся, а восстановить в прежнем виде уже никогда не удастся.

Когда Спенсер приблизился, одна из охотничьих собак прыгнула ему на грудь. Хромой мальчик не сумел удержать равновесия и упал. Фиона вскрикнула от волнения, но, зная, как болезненно мальчик воспринимает свой физический недостаток, как не любит, когда его жалеют, она поспешно взяла себя в руки, делая вид, будто ничего особенного не произошло.

Больше всего Спенсер нуждался не в жалости, а в вере в него самого, и Фиона, как могла, поддерживала в нем веру в то, что в один прекрасный день его физический недостаток исчезнет и он опять станет здоровым и сильным.

Раздосадованный Спенсер отпихнул собаку, которая, играя, пыталась лизнуть его в лицо. Спенсер, тяжело дыша, с искаженным от напряжения лицом, пытался самостоятельно встать. Двигался он медленно и осторожно, пока наконец не выпрямился. Радостная улыбка озарила его лицо. Моргнув несколько раз, чтобы прогнать душившие ее слезы, Фиона одобрительно кивнула ему головой.

Сын с довольным видом кивнул ей в ответ.

— М-да, прошло столько месяцев, а он все такой же неловкий и слабый, — буркнул сэр Джордж, озабоченно глядя на мальчика.

— Напротив, с каждой неделей он выглядит все лучше и бодрее, — быстро возразила Фиона.

— Он может владеть мечом?

— Да.

— Уверенно и хорошо?

— Ему едва исполнилось одиннадцать, — укоризненно ответила Фиона.

— Впервые мальчик взял в руки меч, когда ему было пять лет. — Сэр Джордж продолжал как бы рассуждать вслух. — Я лично проследил за тем, чтобы ему сделали деревянный меч.

— Но вы же знаете, мой брат не разрешил мальчику упражняться с мечом. — Фиона продолжала защищать сына, раздосадованная тем, что ее родной брат не верит, что Спенсер научится как следует владеть мечом. — Отец Ниалл пытается обучить его кое-каким приемам, но ведь он священник, и меч — это не его призвание. А я уверена: если Спенсер получит должную подготовку, он со временем будет владеть мечом, как настоящий рыцарь, и хромота ему не помешает. Надо только дать ему возможность учиться.

— Если здесь нет такой возможности, — вздохнул сэр Джордж, — может быть, стоит поискать ее в другом замке. Что вы думаете по этому поводу?

— Поверьте мне, сэр Джордж, как мне ни была горька мысль расстаться с сыном, но я уже пыталась найти для него что-нибудь более подходящее. Отец Ниалл помог мне написать несколько писем ко всем друзьям и вассалам Генри — как знатным, так и обедневшим. — Фиона вспыхнула от стыда. — Никто не хочет брать мальчика под свою защиту.

— Никто? — Брови сэра Джорджа удивленно взлетели вверх.

Фиона нахмурилась. Она обратилась с просьбой о помощи к брату, но тот отказался. Приходилось самой заботиться как о своем будущем, так и о будущем приемного сына. Едва умея писать и читать, Фиона с помощью отца Ниалла написала и отправила письма с просьбой о помощи.

Настало тяжелое и мучительное время ожидания. С каждым полученным ответом, точнее, с каждым отказом, надежды Фионы таяли и таяли, пока не исчезли вовсе. Теперь оставалась только одна надежда — на саму себя. Никто не хотел покровительствовать ни ей, ни Спенсеру.

Что им оставалось делать? Томиться до конца жизни в замке брата, быть никчемной ношей, бесполезной и бесцельной. Такое положение казалось Фионе не только обидным и уязвляющим ее гордость, но и совершенно неприемлемым.

Долг перед покойным мужем и материнский долг перед приемным сыном сжигали ее изнутри, не давая покоя и подхлестывая к действию. Она была готова пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы будущее Спенсера сложилось счастливо. Впрочем, она немного лукавила: в своих мечтах и тайных желаниях она видела Спенсера цветущим юношей, сильным и удачливым воином, который в свое время вернет себе то, что принадлежало ему по праву рождения.

— Против Генри никогда не выдвигалось прямое обвинение в измене, однако король не пошевелил и пальцем, чтобы помешать захвату наших земель, — говорила Фиона. — А тут еще увечье Спенсера, из-за которого ни один из знатных рыцарей не хочет взваливать на свои плечи такую обузу, никто не верит, что из него получится настоящий воин.

Сэр Джордж помолчал, прежде чем с хмурым видом задать неприятный вопрос:

— А не будет ли лучше, если мальчик свяжет свою жизнь с церковью?

— О, сэр Джордж, и вы туда же, — рассердилась Фиона. — Мне хватает и моего брата, который только и талдычит, что из-за физического недостатка у Спенсера только один путь — в священники. От вас, сэр Джордж, я никак не ожидала этого.

Сэр Джордж виновато склонил голову:

— Вы же знаете, я хочу мальчику только добра.

— Как и я, — выдохнула Фиона, хотя порой она сама удивлялась: из-за чего она буквально лезет из кожи вон? Неужели ею движет жажда мщения, ради которой она готова подвергнуть жизнь Спенсера опасности? Может, все-таки стоит прислушаться к совету брата, не лишенному благоразумия, что для Спенсера в жизни остался единственный путь — духовный?

Чувствуя угрызения совести, Фиона молча смотрела на приближавшегося Спенсера. Широко улыбнувшись, мальчик радостно обнял сэра Джорджа. Счастливый вид Спенсера обрадовал Фиону, более того, усилил ее решимость не сдаваться. Мысль увядать в тоске, всеми забытой в поместье брата казалась невыносимой. То унылое, безотрадное будущее, которое пытались навязать ей и Спенсеру, внушало ей ужас и отвращение. Нет, она будет бороться изо всех сил за другое будущее, которое у них — у нее и Спенсера — отняли.

Разве не сам отец Ниалл с горечью признавался, что у Спенсера нет никакого призвания служить Богу?

Боевой огонек в глазах мальчугана, когда тот часами наблюдал за упражнениями воинов, служил наглядным доказательством того, что он неминуемо должен был стать наследником владений своего отца. У Фионы не возникало никаких сомнений на этот счет. Она твердо решила во что бы то ни стало помочь осуществлению их общей такой смелой и такой желанной мечты.

— Как вы полагаете, сэр Джордж, завтра мы будем готовы отправиться в путь?

Затянувшееся молчание озадачило и встревожило Фиону. Если сэр Джордж откажется, то без него они никуда не смогут поехать. А следовательно, им ничего больше не остается, как и дальше влачить унылое существование в этих стенах. От перспективы застрять здесь еще на несколько месяцев, а то и лет, у Фионы больно защемило в груди. Она так расстроилась, что не заметила, как к ним подошел ее брат.

— О, кого я вижу! Наконец-то к нам в гости пожаловал ваш верный друг, — раздался позади них насмешливый голос Гарольда. — Добро пожаловать.

— Милорд, я тоже рад нашей встрече. — Сэр Джордж вежливо кивнул в ответ, а затем подчеркнуто обратился к Фионе: — Все готово, леди Фиона. Если хотите, то в дорогу можно отправиться завтра утром.

— А я еду с вами? — встревоженно спросил Спенсер.

— Конечно, как же иначе! — воскликнула Фиона, едва сдерживая желание приласкать мальчика, погладить его кудрявую голову: вряд ли Спенсеру понравилось бы такое прилюдное проявление любви. — Сэр Джордж и его люди будут сопровождать нас в поездке на север в аббатство Святого Гилфорда, где мы помолимся и посетим его усыпальницу.

Гарольд недоуменно фыркнул:

— С какой стати вам взбрело в голову ехать так далеко? Усыпальница не прославилась никакими чудесными исцелениями.

— Гарольд! — внезапно рассердилась Фиона, ее вывели из себя не столько слова брата, сколько его самодовольный вид и притворная улыбка. — Мы едем туда не за чудесным исцелением.

Улыбка сразу исчезла с губ Гарольда, его маленькие острые глазки впились в лицо Фионы.

— Тогда позвольте узнать, зачем вы туда отправляетесь? Тем более сейчас, когда дороги так небезопасны?

Фиона запнулась. Лгать она не умела, а говорить правду было нельзя. Цель ее поездки держалась в строгом секрете от брата, и теперь буквально с ходу следовало придумать правдоподобное объяснение.

— Мне надо помолиться в тишине и уединении, ведь минул ровно год со дня гибели Генри.

— Моя церковь в вашем полном распоряжении, а также мой священник. Черт, если этого мало, то пригласите вашего святого отца. Надеюсь, молитв двух святых отцов вполне хватит, разве не так?

— Этого мало. Благочестие и уважение к памяти мужа призывают меня совершить столь дальнее паломничество, — упорствовала Фиона, притворно принимая покорный и смиренный вид и вместе с тем удивляясь, почему у брата возник столь внезапный интерес к ней самой и ее поездке? Все это время он едва замечал сестру и племянника. Хорошо еще, что Гарольд дал им приют, когда они приехали к нему в замок уставшие, измученные, упавшие духом. Однако затем, поняв в конце концов, до какой степени она и Спенсер безразличны ему, Фиона прониклась к Гарольду неприязнью.

Было очевидно, что Гарольд не хочет помогать ни Спенсеру, ни ей, вдове, оставшейся без средств к существованию. Пренебрежение к ним стало едва ли не главной причиной, заставившей Фиону пуститься в столь опасное путешествие. То жалкое существование, которое уготовил ей брат, не устраивало ее.

— Благочестивое паломничество в святое место как нельзя лучше подходит для того, чтобы почтить память мужа, — поддержал Фиону сэр Джордж. — Я горжусь той честью, которой удостоила меня леди Фиона.

Гарольд фыркнул, и по его глазам Фиона поняла, что он не очень верит ей и даже злится. Более того, когда сэр Джордж вступился за нее, Гарольд рассердился еще больше, что было заметно по его мрачной гримасе.

— Сэр Джордж уведомил меня в начале года, что собирается совершить паломничество, как только потеплеет. Мы со Спенсером решили, коль дело идет о муже и отце, нам стоит присоединиться к нему, — гнула свою линию Фиона, не позволяя сбить себя с толку. — Кроме того, вы постоянно заняты, вам все время недосуг. Каждый раз, когда я обращалась к вам с какой-нибудь просьбой, вы все время отказывали мне под тем или иным благовидным предлогом.

Лицо Гарольда искривилось жалким подобием притворной улыбки. И она, и он видели друг друганасквозь: брат никогда не дал бы ей ни денег для паломничества, ни сопровождающих для защиты во время поездки.

— Ну что ж, делайте что хотите. Коль вы решили ехать, то поезжайте. — Гарольд старался говорить спокойно, но скрыть душившую его злость он не мог и в конце концов сорвался. — Подобная независимость у женщины ни к чему хорошему не приведет.

Фиона закрыла глаза: противный страх холодным комком застыл у нее внутри. Конечно, ее нынешнее положение и так было незавидным, но она прекрасно понимала, что своим поступком совершенно портит отношения с братом. Если она ошиблась в своих расчетах, если ее план провалится… о последствиях даже страшно подумать. Тогда ей придется на коленях молить брата о прощении, тогда их судьба, ее и Спенсера, окажется целиком в руках Гарольда.

— Мне жаль, что мое паломничество так расстроило вас, милый брат. Но так велит мне голос совести и мой долг.

— Ну что ж, поступайте, как вам будет угодно. — Гарольд невольно смягчился. — Только потом не говорите, что я не предупреждал вас о том, что вы совершаете явную глупость.

Благоразумно промолчав, Фиона низко поклонилась. Фыркнув, Гарольд с недовольным видом развернулся и пошел прочь. Глядя ему вслед, она чувствовала, как с каждым шагом удалявшегося брата неприятное ощущение неловкости, всегда охватывавшее ее при разговоре с ним, все уменьшается и уменьшается. Итак, Гарольд уверился, что она направляется в аббатство Святого Гилфорда, однако это была хитрость, уловка с ее стороны. Она, конечно, планировала сделать там остановку, но очень короткую.

Фиона собиралась после молитв об умершем муже и поминальной службы ехать дальше на север, в этом-то и состояла подлинная цель ее поездки. Там, на севере, она намеревалась попросить помощи в восстановлении справедливости одного человека, который, как она надеялась, не откажет в ее просьбе.

Да, она хотела пересечь границу между Англией и Шотландией и обратиться за помощью к врагу, нет, тайному союзнику Генри, графу Киркленду.

— Я хочу, чтобы его схватили и привели ко мне, — громогласно объявил Гэвин Маклендон, граф Киркленд. — Живым!

По залу пробежал тревожный гул, сменившийся зловещей тишиной. Стражники, игравшие в кости на краю стола, побросали их и встали. Слуги, убиравшие остатки трапезы, застыли на своих местах. Служанки, ткавшие в дальнем углу, примолкли и склонили головы пониже к полотну. Даже гончие псы, которые грызлись из-за костей, подняли головы и навострили уши.

Сидя на возвышении Гэвин откинулся на спинку кресла, пронзительно глядя на трех воинов, стоявших перед ним. Вид у них был мрачный, а после сурового приказания их повелителя стал еще мрачнее и суровее.

Постукивая пальцами по резным поручням кресла, Гэвин ждал. Нет, не оправданий: его люди хорошо изучили нрав своего повелителя, чтобы так ошибаться. И все же в их лицах и фигурах чувствовался протест, несогласие, словно он требовал от них чего-то невозможного.

Все, в том числе и Гэвин, знали об этом.

— Мы гнались за негодяем больше недели, пока не потеряли его след, — буркнул Дункан, причем по его виду было заметно, что за собой он не видит в этом никакой вины.

Коннор, стоявший рядом со старшим братом, скрестил руки на груди.

— Гилрой убежал в горы. Он скрылся там, когда узнал, что его преследуют.

Двое его братьев одобрительно буркнули что-то себе под нос. Глядя мимо них, Гэвин заметил, как стражники у входа закивали головами, выражая свою поддержку, в то время как женщины, напротив, явно возмутились.

Недовольный Гэвин сердито взглянул на трех своих лучших охотников и следопытов, еле слышно выругавшись себе под нос.

— Почему Гилрой решил спрятаться в горах? Судя по его наглым поступкам, он считал, что ему нечего бояться ни меня, ни моих людей. Почти два года он безнаказанно ходил по моей земле, поступая, как ему взбредет в голову, отнимая все, что ему нравилось. Почему? Не потому ли, что он решил, что ему незачем опасаться моих людей — они все равно не поймают его? Черт побери, а ведь он прав!

Дункан застыл на месте.

— Мы ни в чем не виноваты. Не надо возводить на нас напраслину. Гилрой — еще тот проныра. Кроме того, ему сочувствуют многие наши жители.

— Да-а, — соглашаясь, кивнул Коннор, — половина людей из нашего клана считает его своим. Они дают ему и убежище, и кров, а когда, идя по его следам, мы попадаем в деревни, где ему помогают, то местные жители клянутся, что не видели его.

Приподняв руку, Гэвин со всей силы ударил кулаком по подлокотнику, не скрывая раздражения. Его сводный брат в последнее время не просто отбился от рук, а стал, судя по его поступкам, каким-то бешеным и бессмысленно жестоким. Он крал скот и зерно, причиняя всем сплошные бедствия. Такое поведение не могло не вредить Гэвину, оно умаляло авторитет его власти и подвергало сомнению его умение держать в подчинении людей своего клана.

В другое время с этим злом можно было бы смириться, но не сейчас, когда Шотландию раздирала междоусобица. Даже среди членов его клана не возникало единодушия насчет решения Гэвина поддержать короля Роберта. Несмотря на это, Гэвин продолжал быть верным своему слову и королю и вместе с тем достаточно благоразумным, чтобы не быть казненным и не погибнуть, как погибли многие горячие сторонники Роберта, слишком открыто поддерживавшие его в борьбе против английского короля Эдуарда.

Не довольствуясь расправой с захваченными в плен на поле битвы, король Эдуард привез более знатных пленников в Лондон, среди которых были Уильям Уоллес и Саймон Фрезер. И вот тут король насладился местью в полной мере. Пленники были сперва повешены, потом выпотрошены, четвертованы и под конец — верх унижения — их отрубленные головы, поднятые на копья, украсили Лондонский мост.

Столь жестокая казнь у многих отбила желание поддерживать и дальше короля Роберта, но только не у Гэвина. Напротив, это лишь усилило его решимость сделать все от него зависящее, дабы помочь королю Роберту сбросить английское ярмо и добиться независимости.

Но разве добьешься поддержки со стороны клана, если не получается справиться с собственным взбалмошным братом? Если слух о его слабости распространится и дальше, то одному Богу известно, к каким печальным последствиям это приведет. Кроме того, это была Шотландия: если ты слаб и не можешь удержать того, что тебе принадлежит, то другой клан с радостью объявит все отнятое у тебя своей собственностью.

Выражение твердой решимости отразилось на лице Гэвина, который не считал нужным скрывать свои подлинные чувства. Дункан, Коннор и Эйдан были его кузенами, сыновьями родного брата его отца. Они считались одними из самых опытных и сильных воинов клана. Верность каждого из них не вызывала у Гэвина и тени сомнений. Они так же, как и он, хотели, чтобы их клан продолжал разрастаться и процветать. В глубине души Гэвин чувствовал, что был излишне резок со своими верными воинами, но положение обязывало его быть беспощадным к чужим ошибкам.

Гилрой должен быть захвачен в плен как можно скорее.

— Милорд, в лесу на окраине дозорные заметили незваных гостей, — крикнул молодой воин, торопливо вбегая в зал.

От неожиданности Гэвин проглотил слова приказа, готовые слететь с его языка. Неужели это тот самый случай, который он так долго ждал? Сердце Гэвина подпрыгнуло и бешено заколотилось: неужели сейчас все разрешится и с тем, что его так раздражало, будет покончено навсегда.

— Это, наверное, Гилрой?! — не скрывая радости, воскликнул Гэвин.

— Похоже, нет. — Молодой воин застыл на месте, неуверенно глядя исподлобья. — Их видел Уильям. Он сказал, что там две женщины, один священник, мальчик и шесть воинов верхом. Уильям не разглядел их как следует, но считает, что они англичане.

Англичане? На его земле? От одной этой мысли Гэвин сразу напрягся, но внешне в нем ничто не изменилось. Если это не его брат, то кто же тогда? Это могло оказаться чьей-то хитростью с целью отвлечь внимание, чтобы напасть на его земли в другом месте.

— Возьмите людей и поезжайте навстречу этим пришельцам, — приказал Гэвин и, помолчав, добавил: — Интересно, сумеете ли вы справиться с этим поручением? Не ускользнут они от вас, подобно Гилрою?

От возмущения Дункан побагровел, Коннор помрачнел, а у Эйдана лицо так и скривилось от обиды.

— Мы справимся без всякого труда, — бросил Коннор.

С притворно невозмутимым видом Гэвин поднял руку и, не говоря больше ни слова, махнул, разрешая им удалиться. Явно раздраженные, три воина вышли из зала. Ну что ж, опасение перед возможной неудачей подхлестнет в них рвение, что было бы совсем неплохо. Усевшись по-глубже и поднеся ко рту кружку с элем, Гэвин задумчиво отхлебнул глоток.

Его взгляд скользнул по часовым, вернувшимся к игре в кости, но никто из них не поднял глаз из опасения встретиться с его взглядом. И неудивительно, никто не хотел злить вождя клана, учитывая его настроение. Со спокойным видом Гэвин сделал еще один глоток. Он ждал дальнейших событий.

Спрятавшись за толстым стволом поваленного дерева, Эван Гилрой сквозь густую листву осторожно наблюдал за тем, как к лагерю на холме подъезжали люди Маклендона. Заметив их приближение, часовой поднял тревогу. Одна из женщин направилась навстречу воинам Маклендона, явно приветствуя их. Ее сопровождал широкоплечий, приземистый рыцарь. Остальные люди, бывшие в лагере, столпились на краю. Те, кто имел оружие, не стали его обнажать. Пользуясь удобным моментом, Эван подполз с другой стороны поближе, чтобы разглядеть все как следует. Но увидел он лишь то, что уже и так успел рассмотреть.

По правде говоря, Эван уже четыре дня шел следом за этим необычным отрядом, и то, что делали эти люди, в глазах Эвана выглядело странно. Сначала они ехали по проезжей дороге, но как только оказались на земле Маклендона, свернули с большака и углубились в лес, явно нарушая границы чужих владений. Казалось, они специально привлекали к себе внимание, чтобы воины Маклендона их скорее обнаружили.

— Если мы собираемся напасть на них, чтобы захватить их добро, то сейчас самое время. Больше медлить нельзя, а не то воины Маклендона доберутся до них первыми.

Эван застыл на месте, узнав голос Магнуса Фрезера. Раньше Магнус не входил в состав постоянных членов шайки Гилроя, лишь в последнее время он стал непременным участником почти всех грабительских нападений, но Эван уже жалел об этом. Будучи сильным и ловким воином, Магнус был слишком заносчив и настолько высокого мнения о себе, что это не могло не вызывать раздражения, которое со временем переросло как у Эвана, так и у других членов его отряда в явную неприязнь. Постепенно у людей складывалось впечатление, что недостатки Магнуса перевешивают его воинские доблести. Одним словом, Магнус разочаровал всех.

— Судя по всему, тут и поживиться-то нечем. А люди Маклендона полагают, что мы далеко отсюда, — ответил Эван. — Было бы глупо обнаружить себя из-за каких-то безделушек. На большее тут трудно рассчитывать.

— А мне нравятся безделушки, — буркнул Магнус, сплевывая на землю. — Зря мы тянули. Нам следовало напасть на рассвете, как я предлагал. Тогда бы мы не попались на глаза людям Маклендона.

Эван отвел глаза в сторону: что ни говори, а Магнус прав. Конечно, им следовало напасть на пришельцев раньше, но что-то удерживало Эвана, и он, сам не зная почему, медлил и колебался. Вернее, он знал почему, но не хотел себе в этом признаваться.

Он устал. Необходимость бегать и прятаться, жизнь на ногах, без крова над головой утомили его.

В последнее время им сопутствовала удача. Все их набеги и грабежи заканчивались успешно, что должно было бы радовать. Однако вместо этого Эван испытывал сосущее чувство неудовлетворенности и внутренней пустоты.

Откровенно говоря, это была не та жизнь, которую он выбрал бы для себя. Бродяга, вор, изгой. Впрочем, ему, незаконнорожденному сыну Мойры Гилрой, всегда было нелегко, ведь его знатный отец наотрез отказался признать его своим сыном. И только на смертном одре, за несколько минут до встречи с создателем, отец назвал его своим сыном.

Однако к тому времени это уже не имело никакого значения. Дочь шотландского землевладельца Мойра Гилрой была с позором изгнана из собственной семьи, когда открылась правда. Ее любовник, могущественный и знатный граф Киркленд отвернулся от нее, отказавшись признать ребенка своим.

Брошенная всеми, одинокая Мойра все время взывала о помощи, и наконец сердце графа смягчилось. Он оказал бывшей любовнице милость, предоставив ей жалкую хижину на краю деревни и выплачивая ежегодно скудную сумму денег. Если бы подросший Эван не научился ловить дичь в лесу, то их жизнь — его и матери, — и без того нелегкая и полная лишений, стала бы совсем невыносимой.

Воспитанный на ненависти матери к графу, на ее непрестанных жалобах на несправедливость жизни, на ее ежедневных причитаниях по поводу житейских невзгод и трудностей, Эван вырос таким же озлобленным, как и его мать, на все и на всех. Два года назад, когда ему исполнилось двадцать лет, он стал заниматься разбоем, стремясь отомстить за свое нищее детство и юность. За короткий срок он приобрел славу отпетого негодяя, а также дерзкого и бесстрашного грабителя.

Когда ограбления участились, граф Маклендон отправил отряд воинов на его поимку. Они упорно шли по следам Эвана, преследуя его днем и ночью. Храбрость Эвана, которой он кичился, всегда бросаясь первым в бой, едва не погубила его. В последний раз их чуть было не захватили. Этот случай поубавил у него прыти и заставил задуматься над тем, что в конце концов ждет их всех. Старый граф умер, и теперь вместо него кланом правил его законный сын и сводный брат Эвана. Графу Гэвину Маклендону нельзя было отказать ни в справедливости, ни в благородстве, но и он относился к Эвану с таким же презрением, как и их отец.

— Если мы не намерены грабить этих заезжих гостей, тогда нам стоит совершить налет на Килмор. Тамошние амбары ломятся от собранного хлеба. Если там больше нечем будет поживиться, тогда продадим хлеб.

— Килмор — хорошо укрепленная деревня, — заметил Эван. — Впрочем, среди тамошних жителей кое-кто нам сочувствует.

— Ничего, когда им будет нечего есть и их дети заплачут от голода, они по-иному начнут смотреть на графа Киркленда, — прорычал Магнус.

Эван закрыл глаза, вспоминая свое голодное детство, и ему стало жалко этих людей.

— Я дал себе обещание никогда не грабить простых и невинных людей.

Глаза Магнуса хищно блеснули.

— Дельце как будто очень выгодное.

Среди подошедших к ним во время разговора грабителей поднялся одобрительный гул. Эван насмешливо вскинул бровь.

— Магнус, у тебя что на плечах? Когда твоя тупая башка начнет хоть немного соображать? Скажи, кому ты собираешься продавать хлеб? Лесным эльфам, которые привиделись тебе во сне?

Все вокруг рассмеялись, и охватившее всех напряжение заметно упало. Смеялись все, но не всем было смешно.

Магнус улыбался так же широко, как и другие, но костяшки на его руке, крепко обхватившей ветку дерева, вдруг побелели. Он был явно вне себя от злости, казалось, еще миг, и он бросится на Эвана. Поняв, какая ему грозит опасность, Эван пригнулся, нащупывая спрятанный в сапоге кинжал. Жаль убивать такого воина, как Магнус, но иного выхода нет. В таких случаях не остается времени для колебаний. Эван знал, с кем имеет дело и какие именно люди оказались в его шайке.

Бессердечные негодяи. Впрочем, как и сам Эван.

Магнус побагровел, и под левым глазом у него дрогнула мышца. Эван приготовился отразить нападение, но его не последовало. Магнус внимательно посмотрел на своих товарищей, затем отвел взгляд в сторону.

Эван медленно выпрямился, оставив кинжал спрятанным в сапоге. Ну что ж, похоже, на этот раз схватки не будет. Впрочем, Эван не обольщался. У него не оставалось сомнений, что в скором будущем поединок с Магнусом неизбежен.

И лучше быть готовым к нему.

Глава 3

В котле тушилось мясо кролика. Помешивая его, Фиона раздумывала над тем, насколько внезапным получится их столкновение с людьми Маклендона, даже если уже известно, что оно вот-вот должно состояться. Не обязательно прямо сейчас и на этом месте стоянки, но встреча должна была произойти. Они намеренно ехали по земле графа, прекрасно зная, что их появление не осталось незамеченным и встречи с людьми Маклендона не миновать. Это был всего лишь вопрос времени.

Внутри у Фионы опять все сжалось и похолодело от страха. Что с ними будет, если она ошиблась в своих расчетах? Единственным ее утешением было поведение Спенсера. Ничего не зная и ничего не опасаясь, тот откровенно радовался их путешествию, воспринимая его как приключение. Его детская непосредственность поднимала мрачное настроение взрослых спутников.

Но под конец пути даже ребяческое обаяние и веселье Спенсера уже не могло ослабить напряжение, ставшее почти осязаемым. Нервы Фионы были натянуты до предела.

— Почему люди Маклендона не подходят к нам? — спросила Фиона, бросая несколько головок дикого лука в котел.

— Скорее всего они ждут распоряжения самого графа, — ответил сэр Джордж, наклоняясь над котлом и принюхиваясь. — Уже готово?

Фиона тяжело вздохнула. «Святые угодники, как можно хотеть есть в такой ситуации?» Четыре дня назад они пересекли границу с Шотландией, и с тех пор у нее от волнения кусок не лез в горло. Тогда как у сэра Джорджа аппетит оставался отличным. Впрочем, это радовало Фиону. По сравнению с ней он держался спокойнее и увереннее, хотя в последние день или два вид у него стал более взволнованным.

Помешав еще раза два, она налила черпаком варево в деревянную миску и передала ее рыцарю.

— Надеюсь, сэр Джордж, ваше решение сопровождать меня в этом путешествии не вызывает у вас сожалений?

Рыцарь шумно вздохнул несколько раз: горячее варево, на которое он набросился, обожгло ему рот.

— Честно говоря, наша поездка в Шотландию не очень-то меня радует, миледи, но я прекрасно вас понимаю. Не пожелал бы я ни вам, ни мальчику жить дальше под одной крышей с таким человеком, как ваш брат.

Почувствовав запах готовой еды, к костру потянулись остальные члены отряда. Фиона передала черпак Алисе, верной пожилой служанке, и та стала аккуратно разливать варево так, чтобы всем досталось поровну.

Не желая, чтобы ее разговор с сэром Джорджем, слышали другие, Фиона отошла в сторону. Сэр Джордж последовал за ней, не забыв положить себе добавки.

— Ваши люди знают, что им делать, когда к нам подъедут слуги графа? — спросила Фиона.

— Я не раз им повторял: надо держаться твердо и уверенно, оружие обнажать только после моего сигнала, — нахмурился сэр Джордж. — Но я до сих пор не уверен, хорошо ли это. Шотландцы — истинные воины: они сперва рубят мечом и только потом задают вопросы.

— Я знаю, поэтому очень важно не задеть их самолюбия.

Говоря это, Фиона из осторожности избегала встречаться глазами с сэром Джорджем. Она знала, как оскорбительно для рыцаря такое поведение. Сэр Джордж был не из тех, кто уклоняется от схватки, а ведь именно об этом его просила Фиона.

— Я сделаю все, о чем вы просите, — буркнул сэр Джордж. — Но я вас заранее предупреждаю, если кто-то из шотландцев вынет меч, то и мы обнажим оружие.

— Да, я понимаю. Мне остается только молиться, чтобы в этом не возникло необходимости.

Проглотив последний кусок мяса, сэр Джордж вытер рукавом губы.

— Скажите мне, леди Фиона, почему вы решили обратиться за помощью к этому шотландскому графу?

— Верите ли, но он мой последний шанс. Надо смотреть фактам в глаза, а они очень печальные. Никто в Англии, даже мой брат, не захотел помочь Спенсеру вернуть то, что принадлежит ему по праву.

— И вы надеетесь, что шотландский граф вам поможет? — изумился сэр Джордж.

— Я же сказала: он моя последняя надежда, — прошептала Фиона, ненавидя себя за слабость и жалость, которую вызывала к себе.

— Гм, а если он откажет, прогонит вас?

Хотя в голосе рыцаря слышались сочувствие и нежность, жестокость вопроса почти сломила волю Фионы. Как быть, если ей откажут? Об этом не то чтобы не хотелось, даже страшно было подумать.

— Господь нас не оставит, — ответила она, уповая только на Бога. Хотя на душе у нее скребли кошки, Фиона улыбнулась: — А теперь ступайте и возьмите себе еще одну порцию, прежде чем остальные съедят все до конца.

Голос желудка заглушил голос разума. Сэр Джордж и Фиона уселись среди остальных, присоединившись к общей трапезе и разговору. Спенсер, не обращавший никакого внимания на разлитую в воздухе тревогу, развлекал всех неуемным любопытством и бесконечными вопросами.

Вдруг вдалеке раздался стук копыт, особенно хорошо слышимый в полуденной тишине. Сердце Фионы тревожно забилось. Она машинально разгладила складки на платье и встала. Вдали показались всадники, направлявшиеся в их сторону.

Впереди скакали трое, а позади них еще более десятка всадников. Даже издалека они внушали невольный страх. С обнаженной грудью, вооруженные до зубов, они выглядели устрашающе, словно стая диких зверей, преследующая добычу.

Приблизившись, их лошади ускорили шаг, в чем проглядывалось очевидное намерение — устрашить непрошеных гостей. От испуга Фиона поднесла руку ко рту, чтобы не закричать. А вдруг они нападут на них прежде, чем она успеет все объяснить?

В этот миг ее собственный план, столь долго вынашиваемый и тщательно продуманный, показался ей до крайности легкомысленным и рискованным. Не зная, как ей быть, она обернулась к сэру Джорджу, и ее вопрошающий взгляд встретился с его сузившимися от внутреннего напряжения глазами.

— Спокойнее, ребята, — бросил он своим людям. — Без моего сигнала ничего не предпринимать.

Тревожный лязг металлических доспехов повскакавших воинов не успокоил, а, напротив, встревожил Фиону. Она привлекла к себе Спенсера, который встал между ней и сэром Джорджем. Пытаясь выглядеть уверенной, хотя никакой уверенности у нее не было и в помине, Фиона прижала к себе мальчика, который весь дрожал от волнения.

Конский топот придвинулся вплотную. Пальцы Фионы стиснули худенькое плечо мальчика. Она обвела глазами окружавший их лес, словно ища путь отхода на тот случай, если дела примут скверный оборот.

Всадник, немного вырвавшийся вперед, поднял руку, по этому знаку скакавшие позади него разом натянули поводья и быстро спрыгнули с лошадей. Спешившиеся шотландцы производили не менее устрашающее впечатление.

— Вы на земле Маклендона, — сказал их вожак. — Каким образом вы здесь оказались?

— У леди есть дело к графу, — ответил сэр Джордж, выступив вперед.

— Какое дело? — презрительно фыркнул вожак.

— Личное.

— С английской леди? Что за чушь.

Среди шотландцев послышались насмешливые возгласы, все они почти одновременно посмотрели на Фиону. Она зарделась от смущения, но, тут же вспомнив о цели своей поездки, внимательно всмотрелась в лицо вожака.

Она узнала его. Он был среди тех воинов, которые искали убежища на земле Генри после понесенного ими поражения. К сожалению, она никак не могла вспомнить его имя.

— Дункан, ты лучше спроси ее, какое у нее дело к графу? — ехидно предложил один из воинов, явно имея в виду непристойность.

Сэр Джордж взревел и стиснул рукоять меча. Фиона быстро схватила его за пояс, отодвигая назад. Позади нее раздалось недовольное ворчание ее воинов. Только не это. Если сэр Джордж разозлится, тогда точно не миновать сражения.

Откашлявшись, Фиона обратилась к предводителю шотландцев:

— Дункан, неужели вы меня не узнаете? Я леди Фиона, жена графа Арундела.

Губы Дункана насмешливо искривились.

— Жена? Скорее уж вдова?

— Да, вдова, — согласилась Фиона, проглатывая внезапно застрявший комок в горле. — Простите наше вторжение на земли Маклендона, однако сэр Джордж сказал правду. Мне надо увидеться с графом.

— Вас он не ждет.

— Да, я знаю. Еще раз простите. Но у меня не было возможности отправить ему послание с просьбой принять меня. — Она попыталась улыбнуться, однако вместо улыбки получилась жалкая гримаса.

Ее умоляющая улыбка не вызвала никакого отклика у Дункана. Шотландцы стояли хмурые и смущенные.

— Ну что ж, обычно мы выпроваживаем незваных гостей без всякой любезности. Но сегодня вам повезло, леди Фиона. Граф приказал нам доставить вас к нему. Садитесь на лошадь и поедем.

«Слава Богу». — У Фионы вырвался вздох облегчения. Без промедления она подошла к своей лошади. Один из людей сэра Джорджа подсадил ее в седло. Усевшись поудобнее, она взяла поводья в руки. Остальные тоже начали подходить к лошадям, как вдруг послышался повелительный голос Дункана.

— С нами поедет одна только леди. Остальные останутся и будут ждать ее здесь.

Сэр Джордж и его рыцари обменялись мрачными взглядами.

— Хорошо, мои люди останутся здесь, а я один буду сопровождать леди Фиону, — попытался возразить сэр Джордж.

— Нет, — отрезал Дункан.

Фиона вздрогнула. Некоторые из сопровождавших ее воинов начали громко возмущаться, переминаясь с ноги на ногу, всем своим видом выражая недовольство и обеспокоенность. Уголком глаза Фиона заметила, как один из шотландцев потянулся за мечом.

Назревало столкновение. Только его сейчас не хватало: все тогда полетит в тартарары.

— Стойте! — Фиона повелительно вскинула руку вверх. — Мы в гостях у графа и должны действовать согласно этикету.

— Но я не могу позволить…

— Поскольку Дункан доверенное лицо графа, я полностью полагаюсь на него. — Фиона решительно перебила сэра Джорджа. — Я уверена, рядом с ним я в полной безопасности.

Все взгляды устремились на Дункана. По его сердито блестевшим глазам было видно, что ему не очень нравится та роль, на которую намекала Фиона. Однако вместе с тем ему не были чужды такие понятия, как честь и благородство. Он всегда держал данное им слово.

— Хорошо, раз леди находится под моей защитой, ей не причинят никакого вреда.

— Благодарю вас, — с огромным облегчением ответила Фиона. Конечно, ей совсем не нравилось ехать в замок графа одной без сэра Джорджа и его воинов, но выбора у нее не было. — Сэр Джордж, позаботьтесь о Спенсере до моего возвращения, я вверяю его жизнь вам.

Польщенный ее доверием, рыцарь кивнул в знак согласия.

— Да, сэр Джордж, некоторые из моих людей останутся здесь, они составят вам компанию, — крикнул Дункан, без всяких усилий запрыгивая в седло. — Чтобы вам было не скучно обедать одному.

Сэру Джорджу не позволили завязать спор. Шотландцы поскакали к замку, окружив Фиону с обеих сторон. Ее кобыла, испуганно косясь на чужих лошадей, мчалась, увлеченная общим движением.

От сумасшедшей скачки у Фионы перехватило дыхание. Она хотела было оглянуться назад, но не рискнула: лошади буквально летели, и, чтобы не упасть, надо было целиком сосредоточиться на езде.

Промчавшись через цветущий луг, они въехали в густой лес, где пришлось сбавить скорость, но и в лесу шотландцы плотным кольцом окружали Фиону, охраняя ее. Скоро лес закончился, и они очутились в долине, вдоль которой, живописно изгибаясь, тек ручей.

Вдали показался замок графа. Прислонив руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза от бивших в них лучей солнца, Фиона внимательно разглядывала окрестности. Окруженный по углам четырьмя башнями, замок стоял на вершине холма, величественно возвышаясь над всей долиной и прилегающим к ней лесом.

По верху крепостных стен тянулись дорожки, соединявшие одну башню с другой. За зубцами парапета виднелись головы часовых, ходивших по стенам. Подъехав поближе, Фиона поняла, что это вторая забральная стенка. Вблизи крепость выглядела еще величественнее, а ее укрепления — еще более внушительными и надежными. От одной мысли, сколько же понадобилось времени и усилий, чтобы соорудить столь сложное и совершенное каменное укрепление, у Фионы перехватило дыхание.

Замок, как и любое сооружение, построенное в военных целях, поражал своей пропорциональностью и строгой красотой. На шлифованных камнях играл солнечный свет, на водной глади рва, огибавшего со всех сторон замок, сверкала золотистая рябь.

С наружной стороны стены к замку прилегала деревня. Крыши домов были покрыты соломой, из труб вились кольца дыма, говорившие о том, что их обитатели готовили себе пищу. Ехавших по главной улице деревни всадников со всех сторон окружали бодрые крики и шум, производимый работавшими жителями. Из кузницы доносился звонкий стук молота по наковальне, кто-то чинил изгородь, забивая столбы в землю, кудахтали куры, блеяли овцы, звонкие крики детей мешались с сердитыми голосами матерей. Слух о прибытии гостьи взбудоражил жителей. Люди оставляли свою работу, выходили из дверей домов, чтобы взглянуть на кавалькаду. Несколько детей приветливо замахали руками, их привел в восторг воинственный вид всадников. Молоденькие девушки не меньше ребятишек обрадовались неожиданному развлечению, собравшись группками. Они, улыбаясь и перешептываясь, бросали лукавые взгляды на молодых воинов.

Все жители, даже маленькие ребятишки, были одеты чисто и аккуратно. Их одежда совсем не походила на какое-нибудь рванье в отличие от нарядов английских крестьян. Да и весь их внешний вид говорил о достатке и уверенности в себе. К своему стыду, Фиона вспомнила забитых подданных своего брата, плохо одетых, с испуганными голодными лицами. Зрелище всеобщего довольства приободрило Фиону: и вид, и поведение простого люда говорили о заботе и доброте графа.

О Господи, пусть этот благословенный дух, этот чудесный настрой войдет в их жизнь — ее и Спенсера.

— Она англичанка, — раздался вдруг чей-то резкий и неприязненный возглас.

Фиона сразу съежилась, в нее как будто кинули камнем. Она сразу вспомнила, кто она в глазах шотландцев — враг, в лучшем случае непрошеный гость. Помрачневшие люди начали перешептываться между собой, поглядывая в ее сторону без прежнего дружелюбия, а скорее даже враждебно. Казалось, еще миг, и в ее адрес полетят оскорбления и насмешки. Однако сердитый взгляд Дункана, которым он окинул собравшихся вдоль дороги жителей, остановил злые языки. Но все равно прежнюю атмосферу естественного удивления и безыскусной радости сменили мрачная недоверчивая настороженность и тишина, полная неприязни.

Теперь Фиона старалась держаться поближе к Дункану. Вид у него был настолько грозный и суровый, что напрочь отбивал охоту у любого озорника выкинуть какую-нибудь обидную или оскорбительную для гостьи глупость. Дункан держал данное им слово — оберегать Фиону от любых неприятностей.

Острое ощущение, что она здесь чужая, пронзило сердце Фионы. В это мгновение она пожалела, что рядом с ней нет верного и надежного сэра Джорджа или хотя бы Спенсера.

Наконец они выехали из деревни, и их лошади сразу перешли с вялой рыси на легкий галоп. Еще немного, и перед ними возникли ворота замка. Дункан махнул рукой, и опускающаяся решетка медленно поднялась вверх, открывая дорогу внутрь замка. Проезжая под каменными сводами ворот, Фиона выпрямилась в седле, всем своим видом пытаясь скрыть страх, не выдать своих сомнений и душевных колебаний.

«Я поступаю правильно… правильно…» — Она не уставала повторять это про себя. Граф в ее глазах выглядел благородным, достойным человеком. Он не оставит их в столь тяжелую минуту.

Внутри замка во дворе бегали и суетились слуги. Без лишнего напоминания к ним сразу подбежали конюхи и забрали лошадей, чтобы отвести их на конюшню. Дункан, первым спрыгнувший с лошади, подошел к Фионе и как-то незаметно, но крепко обхватив ее за талию, помог спуститься на землю. Фиона бросила ему взгляд, полный благодарности за столь деликатную и не лишенную почтения поддержку.

Кивком головы Дункан велел ей следовать за ним. Их сопровождали двое воинов. Поднявшись по лестнице, Фиона оказалась в большом зале, имевшем почти квадратную форму. Зал поражал своими внушительными размерами, потолок уходил вверх, поддерживаемый массивными, почерневшими от копоти балками.

Хоругвь клана, на которой был искусно вышит клетчатый узор рода Маклендон, свисала с балки точно посередине зала. По стенам висели и другие тканые изделия, на которых изображались военные сцены. Четыре огромных очага по два с каждой стороны зияли своими черными пастями. В этот теплый летний день огонь горел лишь в одном, да и то не слишком ярко. Через узкие прорези на самом верху в зал проникал свет, но он не мог рассеять густой полумрак, безраздельно царивший по углам и несколько редевший в направлении к центру зала. В дальнем конце на возвышении сидел в кресле человек, почтительно окруженный стоявшими воинами.

— Подождите здесь, пока вас не позовут, — шепнул Дункан, направляясь к вождю клана. Фиона замерла на месте, два сопровождавших ее воина застыли по бокам.

Слегка нагнувшись вперед, Фиона вытянула шею, пытаясь получше разглядеть лица людей, терявшихся во мраке, с особенным вниманием она всматривалась в лицо сидящего человека. Неужели это и есть граф? Как лучше — сперва обратиться к кому-нибудь из его окружения или сразу напрямую к нему? Мучительные колебания опять овладели Фионой, но через мгновение, решительно тряхнув головой, она отогнала их прочь.

— Подойдите ближе, леди Фиона.

Как только прозвучал резкий повелительный голос графа, в зале наступила тишина. Закусив губу, чтобы унять внезапно охватившую ее дрожь, Фиона осторожно приблизилась к графу. Ощущая на себе взгляды всех стоявших возле кресла людей, она смутилась и, скрывая смятение, опустила глаза.

Последние несколько шагов до возвышения показались Фионе вечностью. Подняв голову, она с облегчением вздохнула: перед ней действительно сидел граф. Но секундное облегчение тут же уступило место страху: настолько суров и неприветлив он был.

Склонившись в почтительном и грациозном поклоне, Фиона сказала:

— Благодарю вас, милорд, за то, что соблаговолили принять меня.

Граф фыркнул и улыбнулся. Улыбка вышла натянутой и мрачной.

— Леди Фиона, вы не оставили мне иного выбора. Но хочу вас предупредить на будущее, Маклендоны без всякой снисходительности встречают тех гостей, которые самовольно вторгаются на наши земли.

Фионе стало обидно. Пусть она непрошеный гость, но зачем обращаться с ней, словно она какой-то разбойник с большой дороги, забравшийся во владения Маклендонов в поисках наживы. Более того, такое надменное поведение оскорбляло ее как женщину.

— Дункан предупредил меня, каким образом меня могут здесь встретить. Теперь я вижу, что его словам стоило поверить. А я-то надеялась, что благородный шотландский граф протянет руку помощи женщине, оказавшейся в беде. Особенно если учесть тот прием, какой был оказан ему, когда он также вторгся в мои земли.

Глаза графа округлились от удивления.

— Это что, упрек или дерзость, леди Фиона?

— Ни то ни другое, милорд. Это всего лишь напоминание о том, что произошло когда-то.

— Высказанное с дерзостью, которую легко спутать с наглостью. — Губы графа сжались в тонкую линию.

От его слов веяло холодом и отчужденностью. На миг Фионе стало страшно, не зашла ли она слишком далеко, ведь она явилась сюда просить, а не требовать. Граф мог не понять ее намерений и выгнать. Однако чувство собственного достоинства заставило ее иначе отнестись к выпаду Маклендона.

— Милорд, досадно, если мои слова истолкованы так превратно, ведь в них нет ничего оскорбительного.

— Вы так полагаете? — задумчиво произнес Киркленд.

Вытерев вспотевшие ладони о юбку, Фиона продолжала гнуть свою линию:

— Милорд, в наши тревожные времена не так-то просто приобретать друзей, намного легче их терять. Не говоря уже о том случае, когда друг становится врагом.

— Неужели? — Его оценивающий взгляд скользнул по ее груди, затем вдоль всего ее тела. — Леди Фиона, интересно, с каких это пор мы с вами друзья?

Взгляд графа содержал в себе оскорбительную насмешку, видимо, он представил себе ее в роли врага, а может, и в другой роли, так как в этом взгляде проглядывало нечто чувственное. Отбросив в сторону всякую осторожность, Фиона смело напомнила о том, о чем граф, по-видимому, уже успел забыть.

— Мой муж считал вас своим другом.

Лорд Киркленд потупился.

— Известие о гибели Генри опечалило меня. Он был хорошим человеком.

— Самым хорошим. — Голос Фионы предательски задрожал.

— На вас напали?

— Предательски, посередине ночи. Мой сын и я еле-еле успели спастись. — Голос Фионы окреп. — Вот почему я здесь. Я добиваюсь справедливости.

— У меня?

— Вы моя последняя надежда. — Фиона покраснела от смущения.

Удивление графа возросло еще более.

— Как вы справедливо заметили, миледи, в наши непростые времена разве безопасно искать поддержки, страшно подумать, у шотландского графа.

— После смерти Генри Спенсер и я оказались в очень тяжелом положении. Хотя король Эдуард надеется править бесконечно, но ведь и он смертен. А его сын и наследник слеплен из другого теста. В отличие от отца он не способен править Англией железной рукой. Как только положение в стране изменится, надо быть готовой, чтобы вовремя заявить о правах моего сына на земли его отца.

— Что же вам нужно от меня?

— Спенсер умен, но ему не хватает настоящего мужского воспитания.

Граф нахмурился.

— Неужели в Англии не нашлось никого, кто бы захотел взять мальчика под свою опеку?

— Он никому не нужен.

— Почему?

Горло Фионы перехватило от волнения.

— Его ранили во время штурма замка. Повреждение оказалось слишком тяжелым, он до сих пор не совсем поправился.

— Он стал калекой?

— Нет! — У Фионы защемило под сердцем. Но лгать не имело никакого смысла: как только Киркленд увидит Спенсера, правда сразу выплывет наружу. — Его правая нога намного слабее, чем левая. Но он обязательно выздоровеет.

— Тот, кто хочет, тот обязательно научится, — вмешался в их беседу Дункан. — У старого Алека нет одной руки, однако он так владеет мечом, что и здоровый позавидует.

— Гм-гм. — Киркленд откинулся на спинку кресла, он явно не знал, что делать. — А что вы можете предложить в обмен на мою помощь?

У Фионы ёкнуло в груди.

— Половину урожая хлеба в течение трех лет.

— А что еще?

— Право охотиться в наших северных лесах.

— Гм, и все?

Фиона нервно облизнула губы.

— Двадцать полотен нашей шерсти. Ткачихи графства Арундел известны на всю Англию. Лучшей материи не сыскать во всем королевстве.

Киркленд испытующе и серьезно посмотрел ей в лицо.

— Насколько я могу судить, сейчас у вас нет ни земли, ни хлеба, ни шерсти. Должен признать, что с вашей стороны весьма ловкий ход предлагать то, чем вы не обладаете, в обмен на реальную помощь. Не кажется ли вам, что только глупец согласится на такую сделку?

Собравшись с духом, Фиона промолвила:

— С вашей помощью я надеюсь когда-нибудь вернуть себе все то, что принадлежит мне по праву. Все, что обещала, я выполню.

Выражение лица Киркленда оставалось серьезным и задумчивым. На миг Фионе показалось, что сейчас ее желание исполнится, однако прозвучавшие слова графа обрушились на нее каменной глыбой, похоронив едва зародившуюся надежду.

— «Когда-нибудь» — весьма расплывчатое понятие. Пусть я соглашусь подождать, но все равно должен признаться, что вы не предлагаете ровным счетом ничего, что стоило бы моих усилий и моего времени.

Фиона застыла, судорожно перебирая в уме остававшиеся в ее распоряжении возможности. Однако, увы, больше ей нечего было предложить.

— Милорд, я взываю к вашей чести, к вашему благородству.

— Как это ни грустно, но хочу заметить, что вас неверно осведомили о моем характере.

«Он сейчас мне откажет, прогонит. И тогда все пропало» — эти и подобные им грустные мысли крутились в ее голове. А она так надеялась, что ее предложения заинтересуют графа и они придут к взаимному соглашению. Однако Киркленд не выказывал ни малейшей заинтересованности, поэтому весь их разговор казался бессмысленным и бесполезным.

Надо было во что бы то ни стало пробудить в нем интерес к их соглашению. Предложить ему что-то такое, что заинтересует его. Ей припомнились слова Генри: в этом мире все продается и покупается — весь вопрос в цене. Итак, вопрос в том, сколько стоит граф Киркленд?

— Но ведь должна быть какая-то доля правды в том, что я слышала о вас. — Голос Фионы опять зазвучал звонко и уверенно. Она выпрямилась и смело взглянула ему в лицо.

Вдруг ей показалось. Нет, она не могла ошибаться: в его глазах горели желание и страсть, интерес мужчины к женщине, восторг, плотское влечение.

Это напугало и удивило ее. Положим, Генри часто говорил, насколько прекрасны ее золотистые косы, какая у нее чудесная фигура и удивительно зеленые глаза. Фионе, как и любой женщине, нравились подобные комплименты, но, поскольку глаза Генри не горели никаким желанием, она относилась к похвалам своей красоте без всякой чувственности. Замуж Фиона вышла совсем молоденькой и неопытной девушкой, поэтому отсутствие физической близости в их отношениях поначалу ее мало удивляло. А когда она поняла, что ее брак отличался от большинства других, это уже не имело никакого значения.

Генри обращался с ней почтительно, был к ней привязан. Однажды вечером под влиянием слишком большого количества эля он признался ей, что его столь бережное и деликатное отношение к ней вызвано его первым впечатлением о ней как о милом, чудесном ребенке. Хотя она выросла под крышей его замка, превратилась в прелестную девушку, он по-прежнему видел в ней ту самую трогательную девчушку, впервые пришедшую в его замок.

Постепенно Фиона свыклась с совершенно бесстрастным отношением Генри к себе, но теперь, заметив искорки интереса в глазах графа, она вспомнила, что в ее распоряжении осталось еще одно, самое последнее средство.

Граф, несмотря на молодость, уже успел два раза овдоветь. Как знать, переживал ли он утрату жен так же остро, как она переживала смерть мужа?

Стараясь скрыть охватившее ее волнение, Фиона взглянула в красивое и мужественное лицо.

— Вы ошиблись, сказав, что мне нечего вам предложить. Есть одна вещь, которой я обладаю, — это я сама. Так вот, в обмен на вашу помощь и участие в судьбе моего сына я предлагаю вам себя.

Волна удивленного шепота пробежала по залу, показывая, что ее предложение было услышано не только графом. Но Фионе не было никакого дела до других, ее интересовало одно: что скажет сам Киркленд.

Медленно, словно не веря своим ушам, граф поднял голову и впился в нее глазами. Вспыхнувший в них огонь не столько смутил Фиону, сколько пробудил в ней смутную надежду.

Судя по его виду, ее предложение наконец-то вызвало в немстоль долгожданный, живейший интерес.

— М-да, соблазнительное предложение, но… э-э… дорогая, я не могу на вас жениться. В этом нет никакой надобности. Если мне вдруг захочется, то, смею вас заверить, женщина, которая станет моей женой, будет настоящей шотландкой из благородного рода.

— Я нисколько не рассчитывала на это. — Фиона слышала свои слова, как будто со стороны, словно их произнесла не она сама, а посторонняя женщина. Предлагая себя, она находилась в столь взволнованном и разгоряченном состоянии духа, что сама не понимала, что делает. Безвыходное положение, отчаяние и страх перед будущим толкнули ее на столь безрассудный и унизительный поступок.

Киркленд внезапно выпрямился в кресле, однако по его виду казалось, что он не воспринимает всерьез ее предложение. Униженная, упавшая духом Фиона судорожно искала выход. Надо было во что бы то ни стало заставить его иначе взглянуть на происходящее, поверить в ее искренность, вернее, в ее решимость.

Конечно, с какой стати ему жениться на ней? Пусть ее предложение будет безрассудно отчаянным, главное, он не должен ей отказать. Ради этого Фиона была готова на любые жертвы.

Не прислушиваясь к внутреннему голосу, настойчиво шептавшему, что она, быть может, совершает величайшую глупость в своей жизни, Фиона вслед за первым шагом сделала другой, еще более отчаянный. Если надо пойти на унижение, она не остановится перед унижением.

— Милорд, вы меня или неправильно поняли, или ослышались. Когда я делала предложение, разве я обмолвилась хотя бы одним словом о женитьбе?

Глава 4

От ее слов у всех, кто находился в зале, казалось, остановилось дыхание, в том числе и у Гэвина. Неужели он ослышался? Или неправильно истолковал ее слова?

Фиона чувствовала, что она летит с горы. Умоляющая улыбка, скромные манеры были отброшены в сторону. Теперь она держалась дерзко и даже нахально, но под внешней развязностью по-прежнему прятался страх, дрожавшие руки выдавали ее.

Гэвин заметил эту дрожь и не удивился. По-видимому, она была явно не в себе, если решила во всеуслышание объявить, что готова стать его любовницей!

— Вы понимаете, что вы тут несете?

— Прекрасно понимаю, милорд. И мне приятно сознавать, что вы так вежливо дали мне это понять.

Вежливо дал понять? Гм, наверное, она все-таки слегка тронулась рассудком. Киркленд встал и подошел к Фионе.

— Я все расслышал, леди Фиона, очень хорошо расслышал. Признаюсь, не каждый день ко мне в замок является английская леди с предложением стать моей любовницей.

— Что делать, отчаянные обстоятельства требуют принятия отчаянных мер, — как ни в чем не бывало, ответила она.

— О-о, неужели вы хотите сказать, что я виноват в том, что вы стали блудницей?

Последнее слово неприятно резануло слух Фионы. Она поняла, куда ее может привести та дорожка, на которую она только что ступила. Ей стало страшно.

Не пора ли положить конец этой пытке? Стоит всего лишь признаться, что все сказанное ею совершено от отчаяния, затем извиниться и отступить, сохраняя остатки достоинства.

Гэвин бросил взгляд на ее пухлые чувственные губы и слегка смутился.

Фиона была настоящей красавицей. При внимательном взгляде на ее лицо и фигуру, вероятно, у каждого мужчины перехватывало дыхание. Он тоже ощущал вожделение. Вид у нее был усталый, испачканное грязью платье тоже не прибавляло ей очарования, но, несмотря на это, ее окружал ореол женственности и нечто другое, пробуждавшее в нем влечение к ней.

На миг в его воображении возникло ее обнаженное тело, его чувственные изгибы, им овладело желание испытать всю их сладость. Он слишком долго жил без женщины, а в ней было нечто такое, что отличало ее от других женщин, манило и влекло его, как еда влечет голодного.

В глазах Фионы не было уже ни страха, ни раскаяния, одна холодная решимость.

— Я свободная женщина и вольна в своих желаниях. Держать ответ за все мои прегрешения я буду перед нашим Господом, а не перед людьми.

— Сомневаюсь, чтобы Господь одобрил такой поступок, — смущенно пробормотал Киркленд.

— Никому из людей не дано знать волю Господа, — возразила Фиона. — Господь всеблаг и всемилостив. Ему известно, насколько слаб и порочен человек. Кроме того, что предосудительного в том, что мы собираемся сделать? Никто из нас не женат, значит, брачного обета мы не нарушаем, никого не обманываем и не предаем.

В уме ей никак нельзя было отказать, и Гэвин оценил это. Пусть ее гордость была уязвлена, зато сколько решимости и смелости. Ни одна из известных ему женщин не обладала и десятой долей таких качеств. Но почему он медлит и не соглашается? Да лишь по одной причине. Все это выглядело постыдно и нелепо.

Или это ему просто казалось? Его возбужденный приятель был явно иного мнения, он точно не видел ничего зазорного в происходящем. Напротив, данная часть его тела уже согласилась на предложение и нетерпеливо ждала момента, когда можно будет насладиться чарующей красотой английской леди.

Сердце Киркленда билось гулко и быстро, знакомый жар овладел его чреслами. Хорошо, что на нем была длинная блуза, скрывавшая нетерпение, овладевшее им, а лицом, как правитель и вождь клана, он владел в совершенстве. Выражение твердости и печать забот, как маска, надежно скрывали охватившее его волнение.

Вспомнив о своем долге и опасаясь, чтобы минутное желание не заглушило голос рассудка, Гэвин решил переменить тему разговора, но, несмотря на все усилия, ничто другое ему не лезло в голову. Фиона смотрела на него вопрошающе, впрочем, как и все, кто находился в зале.

«Согласиться», — молнией пронеслось в его голове, отражаясь гулким эхом в его сердце и в том, что находилось ниже. Но что-то удерживало его. Всегда помня о высоте своего положения, Гэвин был на редкость избирателен и острожен в связях с женщинами. Приближенные любили подшучивать и подтрунивать над его щепетильностью в отношениях с женщинами, но всегда за глаза.

Гэвин был женат два раза и всегда вел себя как любящий муж — почтительно и нежно. Он уважал женщину, носившую его имя и бывшую хозяйкой замка. Вместе с тем ему было жалко незаконнорожденных детей. Ничего, кроме жалости, судьба внебрачных отпрысков у него не вызывала.

Благодаря распутному отцу Гэвин всегда имел перед своими глазами свое собственное отражение, нелепое и странное, звавшееся Эваном Гилроем. К сожалению, жизнь его незаконнорожденного брата была исковеркана обидами, унижением и нищетой. Если бы Гэвин признался, что иногда ему жаль своего непутевого несчастного брата, вряд ли кто-нибудь поверил бы ему.

Гэвину не хотелось, чтобы его ребенок оказался в столь незавидных обстоятельствах, чтобы его плоть и кровь столкнулась с житейской несправедливостью. Он надеялся, что однажды Господь подарит ему сына. Столь строгое отношение к самому себе вынуждало Гэвина, когда плоть заявляла о своем, плавать по ночам в холодном озере. И все равно он считал, что лучше плавать, чем грешить, как его отец.

Он сторонился служанок и крестьянских девушек, чтобы не возбуждать среди членов его рода недовольный шепот и похотливую зависть. Соломенные вдовушки и излишне любопытные девицы тоже не вызывали в нем никакого интереса. Ему оставались только жрицы любви, опытные и желательно чистые. А наилучшим выходом, как ему казалось, было иметь на своем ложе какую-нибудь бесплодную женщину, лучше всего вдову.

Жаль, леди Фиона только наполовину удовлетворяла его тайному желанию.

— Кроме Спенсера, у вас есть еще другие дети?

— Нет. — Она потупилась.

— Вам, случайно, не доводилось хоронить ваших новорожденных детей? — не без участия спросил Гэвин, с болью вспоминая три небольших холмика на кладбище в долине.

Сын Гэвина прожил дольше всего — целых пять дней, пережив всего на несколько часов свою мать. Две дочери, рожденные от второго брака, умерли вскоре после родов.

— Увы, мне не довелось испытать радости материнства. — Голос Фионы слегка задрожал. — Господь не благословил детьми наш брак с Генри.

— А как же Спенсер?

— Он сын от первого брака Генри с леди Кэтрин.

— Значит, он ваш пасынок?

Невероятно! Зачем с такой силой и такой жертвенностью надо было бороться за счастье фактически чужого ребенка?

— Спенсер мой сын, — горячо возразила она. — Я люблю его всем сердцем, и он навсегда там останется.

Неподдельная искренность в ее голосе вместе с верностью своему долгу приятно удивили Гэвина. Он очень высоко ценил в людях такие качества, как верность и благодарность. Судя по всему, Фиона была наделена ими в должной мере. Эта черта характера также располагала в ее пользу.

— Сколько лет вы были женой Генри?

— Десять.

И ни одной беременности? Как странно… Очевидно, она бесплодна. Его интерес к ней сразу возрос: пожалуй, в роли любовницы она подходила ему как нельзя лучше. Во-первых, бесплодна, а во-вторых, вдова. Правда, английская вдова.

Небольшая помеха, которая со временем могла привести к серьезным осложнениям. Гэвин отогнал эту мысль подальше — все это было в будущем — а в данный момент желание иметь подле себя красивую, волнующую его чувственность, готовую на все любовницу перевешивало все опасения.

— Оставьте нас!

Приказ, отданный громким голосом, прозвучал словно удар колокола. Воины, часовые и вскочившие со своих мест слуги и служанки быстро потянулись к выходу. Кое-кто из приближенных Гэвина перед уходом бросил в его сторону любопытный взгляд. И только один Дункан, который выходил одним из последних, подойдя к Киркленду, осмелился прошептать ему на ухо:

— Конечно, она лакомый кусочек, и помочь ей можно, дело как будто выгодное, но принимать такое решение надо головой, а не другим местом.

— Когда мне понадобится совет, я попрошу тебя об этом, — отрезал Гэвин и нахмурился. Черт подери, стоит лишь кому-то позволить говорить правду, так он будет рад любой возможности сказать то, что тебе совсем не хочется слышать.

Оставшись наедине с Фионой, Гэвин подошел к ней вплотную. Она подняла голову и взглянула на него широко раскрытыми глазами. В них не было страха. Скорее, в них сверкала решимость. Она нравилась ему все больше и больше.

— Вы хотите от меня слишком многого, леди Фиона.

— Но ведь я готова отдать взамен еще больше. — Она кокетливо опустила глаза, ее длинные ресницы затрепетали. — Все, что вы потребуете. Все, что захотите.

У Гэвина прервалось дыхание. Желание с непреодолимой силой овладело им. Ее готовность исполнить свое обещание возбудило в нем страсть, пробудило в его воображении чувственные образы и видения, от которых кружилась голова и сладко замирало сердце. Ему уже чудились вкус ее губ, распущенные золотистые волосы и ее обнаженная плоть, осыпаемая его ласками.

Но его терзало и мучило гнетущее сознание собственной вины. Как он мог позволить вдове его бывшего друга так унижаться перед ним? Более того, согласиться на ее условия — значит, дать приют в своем замке ей и Спенсеру, законному наследнику графского титула и земель, лежащих на английской земле. Что тогда подумают о нем вожди основных шотландских кланов, которых он пытался уговорить встать на сторону Брюса?

Такой поступок, возможно, заставит самого Брюса усомниться в его верности!

Итак, если ему хочется оказать покровительство прелестной вдовушке, то для вида ему надо прикрыться какой-нибудь благовидной причиной, у которой не должно быть никакой политической подоплеки. Конечно, никто из шотландцев не станет строго осуждать его за эту слабость. Как известно, прекрасный пол может околдовать сердце любого мужчины.

Кое-кто из строгих блюстителей нравов, возможно, укажет ему на его неумение владеть своими чувствами, но ведь это никак не касается политики. Более того, как только они увидят леди Фиону, все отдадут должное его вкусу.

— Милорд, так вы решились?

Гэвин цеплялся за остатки благоразумия, нельзя же, чтобы его ответ был продиктован одной лишь страстью. В душе он был доволен тем, что сумел найти некоторые разумные оправдания своему решению.

— Хорошо, я поступлю так, как вы просите, — осторожно ответил он, обходя ее кругом и останавливаясь за спиной. Тонкая полоска нежной бархатной кожи на шее выступала из-под платья и возбуждала в нем желание. Ему ужасно захотелось поцеловать ее. Он нагнулся и прошептал ей на ухо: — Итак, в обмен на мою помощь вы обещаете половину урожая хлеба в течение трех лет.

Фиона слабо вздрогнула и так же тихо ответила:

— Да, согласна.

Он нарочно подул на ее кожу, отчего ее золотистые волосы слегка поднялись. Она вздрогнула и слегка напряглась.

— Право охотиться в ваших северных лесах.

— Да.

Улыбнувшись в душе ее бесхитростной, в чем-то даже наивной манере, Гэвин обошел ее кругом и встал прямо перед ней.

— И двадцать кусков вашей ткани из шерсти.

— Да, — ответила Фиона, стараясь не смотреть ему в глаза.

Гэвин нежно приподнял указательным пальцем ее подбородок, и их взгляды встретились. Фиона вздохнула и уставилась глазами на его губы. Вид у нее был трогательный и невинный. Вместе с тем в ее стройной фигуре, уверенной позе чувствовалась не робость девушки, а твердость и решительность настоящей женщины.

— И наконец, моя прекрасная леди, вы сами.

Она смутилась, покраснела и кивнула, но не отвела глаза в сторону.

— Итак, леди Фиона, мы обо всем договорились?

— Да, милорд.

Ее ответ прозвучал очень тихо и, как показалось Гэвину, не совсем уверенно. Слегка озадаченный, он повторил свой вопрос во избежание недоразумения.

— Вы уверены? Вы действительно согласны на все мои условия?

— Да, — промолвила она. Затем, расправив плечи, она громко и отчетливо повторила: — Да, согласна.

Гэвина охватила радость, пробежавшая горячей волной по его жилам. Добившись всего, чего ему требовалось, он поклонился ей. В ответ она сделала реверанс с грацией и достоинством королевы. Выпрямившись, Фиона встретила устремленные на нее глаза Гэвина. По ее лицу он понял, сколько тревожных, неразрешенных мыслей сейчас кружилось в ее голове.

Его сердце сжалось от нежности и жалости к ней. С какой бы твердостью и решительностью она ни согласилась на его условия, по всему было заметно, что ее терзают сомнения. Ему захотелось нежно обнять ее, прижать к своей груди для того, чтобы успокоить, рассеять все ее опасения.

И в тот же миг Гэвин понял, что попал в беду, да еще в какую!

Оцепеневшая, ушедшая в свои собственные мысли Фиона никак не могла поверить в то, что несколько минут назад она сама согласилась стать любовницей Киркленда. Мир сошел с ума, непонятно только, почему она раньше не замечала этого.

Чуть слышный вздох слетел с ее губ. Она только что сама, по своему желанию откинула прочь все нормы добродетели, которые ей внушали с детства. Фиона несколько раз моргнула, чтобы прийти в себя, и с любопытством взглянула на графа, шокирован ли он точно так же, как и она.

— Вы будете жить в покоях соседних с моими, — как ни в чем не бывало заявил он.

Фиона кивнула, но, по правде говоря, ничего не поняла из услышанного. Она слушала и смотрела так, как будто все, что сейчас случилось, на самом деле происходило не с ней, а с другой, не знакомой ей женщиной. Невероятность случившегося спутала ее сознание и чувства, и Фиона утратила чувство реальности.

Да, она получила то, ради чего приехала сюда, она добилась своей цели. Но какой ценой?!

Внезапно ею овладело безудержное желание — отказаться от всего того, чего она с таким трудом добилась, рассмеяться, развернуться и уйти отсюда. Укрыться где-нибудь в тихом и спокойном месте и никогда не вспоминать о прошлом. Весь вопрос был только в том, где такое место? Куда идти?

Увы, ей некуда было податься. Нет, она выбрала свой путь: отныне ее судьба связана с судьбой графа. Ей больше ничего не оставалось, как смириться. Чему быть, того не миновать.

Их взгляды встретились, и Фиона вздрогнула, быстро придя в себя. В глазах графа явственно проглядывало нечто такое, от чего мурашки побежали по ее спине. Он смотрел на нее так, как смотрит на блюдо с лакомствами голодный жадный мальчишка, ожидающий разрешения, чтобы тут же, не сходя с места, набить рот сладостями.

Он склонился над ней, пристально глядя ей в лицо. Только не сейчас! Фиона беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь как можно быстрее найти повод, который отвлек бы его внимание. Ее взгляд привлекло красочное пятно под потолком.

— Это цвета вашего клана? — громко спросила Фиона, рукой указывая на стяг, который висел над ее головой.

— Что? — удивился Киркленд.

— Тартан. Многие кланы, как я слышала, имеют свой особенный тартан и девиз. Скажите, милорд, какой девиз у вашего клана? А, теперь я вижу, — торопливо продолжала она. — Invictus Maneo. Остаюсь непокоренным. Верно? Мои познания в латинском очень скудны. Читать и считать я выучилась совсем недавно.

На лице графа отразилась растерянность, смешанная с досадой. Правда, к удивлению Фионы, выражение его лица стало симпатичнее, а весь он как-то ближе и доступнее. Она успокоилась. Ее безостановочная болтовня сыграла свою роль. Неприкрытая страсть в его глазах погасла. Но надолго ли?

— Вы читаете по-латыни, — заметил он. — Для женщины это довольно удивительно.

— Милорд, одинокая женщина должна знать и уметь многое, в том числе и понимать латынь.

— Теперь вы не одиноки. — Его взгляд был долгим и значительным. Граф смотрел на нее так, как будто она принадлежала ему. — Остаюсь непокоренным — не просто слова, это то, чем дышат, живут Маклендоны. Это вошло в нашу плоть и кровь, запомните хорошенько, миледи. Хэмиш, — обернувшись, крикнул Киркленд.

Коренастый человек с редкими седыми волосами возник словно из-под земли.

Фиона в притворном смущении опустила глаза и тут же рассердилась на себя — с ее стороны глупо было вести себя таким образом. Жизнь в замке была ей хорошо известна. Она не сомневалась, что еще до вечера все в замке узнают о новой любовнице своего господина. Более того, вскоре об этом, вероятно, узнают и те, кто живет за стенами замка.

— Хэмиш — дворецкий, — коротко объяснил граф. — Он проследит за тем, чтобы ваша жизнь здесь была удобной и приятной.

— Добрый день, Хэмиш, — приветливо произнесла Фиона. Дворецкий склонил голову, с любопытством поглядывая на нее.

— Леди Фиона наша гостья, Хэмиш. Приготовьте для нее покои рядом с моими.

Усмешка проступила в уголках губ Хэмиша.

— Леди будет долго у нас гостить?

Краска бросилась в лицо Фионы, ее гордость была уязвлена. Нельзя было сказать, что в замке брата ее встретили радушно. Тем не менее там никто не позволял себе презрительных намеков. Столь пренебрежительное отношение задевало и обижало ее. Придется терпеть и как можно быстрее найти общий язык с прислугой, если она намерена жить здесь, причем долго.

Выражение лица графа стало твердым. А голос жестким.

— Хэмиш, я надеюсь, что леди здесь понравится. Вам все ясно?

— Да. — Дворецкий выпрямился.

Похоже, он все понимал, хотя и не одобрял. Фиону обрадовало распоряжение графа поселить ее в отдельных покоях: это позволяло ей сохранять достоинство. Вместе с тем граф вряд ли мог заставить своих людей относиться к ней с уважением.

— Что подумает обо мне ваша прислуга? — спросила она, как только Хэмиш вышел.

— Им будет велено относиться к вам и к вашему сыну как к почетным гостям.

— Сэр Джордж, вероятно, захочет услышать обо всем, о чем мы тут договорились, лично от меня.

Граф одобрительно закивал головой.

— Любой настоящий, преданный рыцарь поступил бы на его месте точно так же. — Киркленд весело улыбнулся, и его лицо волшебным образом преобразилось. — Не хотите ли написать сэру Джорджу несколько строк? Я велю дать вам пергамент и перо.

Фиона не могла сдержать улыбку.

— Конечно, я с удовольствием написала бы сэру Джорджу, но, увы, он не умеет читать. Как бы там ни было, я глубоко благодарна ему и, отпуская его, должна сказать ему об этом. — Фиона вдруг запнулась, словно ей в голову пришла неожиданная мысль. — Разве только вы не позволите ему остаться здесь тоже. Он безземельный рыцарь, очень опытный и храбрый, он будет верно служить тому, кто возьмет его на службу.

Киркленд поморщился:

— Мне не хочется испытывать терпение моих союзников. Боюсь, они не поймут, с какой стати в моем гарнизоне появился английский рыцарь.

— Но ведь лучше, если сэр Джордж буде сражаться на вашей стороне, а не против вас.

— Это не столь важно. Для того чтобы взять мой замок, королю Эдуарду нужно слишком много воинов. В прошлом году он уже обломал зубы о мою крепость.

Холод пробежал по спине Фионы.

— Эдуард пытался овладеть вашим замком?

— Да, пытался. Он взял его в осаду, но осада затянулась благодаря зиме. Ударили заморозки, и пронизывающий ветер отогнал его обратно за границу. — Граф с невозмутимым видом встретил вопрошающий взгляд Фионы. — Не исключено, что через несколько недель король снова появится под стенами моего замка. По слухам, он направляется на север. Его основная цель — найти Брюса. Ни для кого не тайна, что Эдуард мечтает взять Брюса в плен, чтобы расправиться с ним.

От таких новостей Фионе стало страшно, тревога явственно проступила на ее лице. Она совершенно упустила из виду возможность осады замка Киркленда. Испытав на себе все тяготы и все ужасы войны, она совсем не обрадовалась такому повороту событий, к тому же идущему вразрез с ее планами.

Вероятно, угадав причину ее замешательства, Киркленд сразу задал вопрос:

— Вы по-прежнему хотите здесь остаться?

Фиона мучительно колебалась. Пусть она приняла решение, но ведь еще не поздно от него отказаться…

— Мне кажется, замок надежно укреплен. Наружные стены высоки, по-видимому, их не так-то просто будет взять.

— Они никогда не возьмут замок, — твердо ответил Киркленд.

В его словах не было ни тени хвастовства, более того, в них явственно слышалась спокойная уверенность. На сердце у Фионы сразу стало легче. После некоторого раздумья она возразила:

— Есть и другие способы завладеть замком.

Глаза графа вспыхнули от негодования, он сразу понял, к чему она клонит.

— Мои люди преданы мне. Они никогда не откроют ворота неприятелю.

Фиона глубоко вздохнула, хотя сомнения не совсем оставили ее.

— Молюсь, милорд, чтобы вы оказались правы. Мне страшно не столько за себя, сколько за сына.

В этот миг Фиона заметила какое-то движение. В глубине зала появились две служанки, они приблизились и прошли мимо них. На их лицах виднелось откровенное любопытство. Как ни странно, в зале опять появилось много служанок и воинов. Видимо, они незаметно вернулись во время ее беседы с графом. Они собирались в кучки по углам зала и о чем-то шептались, одновременно прислушиваясь к их разговору, причем даже не скрывая этого.

— Ничего плохого с вами не случится, пока вы находитесь под моей защитой, — решительно заявил Киркленд.

Шепот прислуги и солдат перерос в недовольный ропот. Очевидно, их возмутило ее недоверие к власти и могуществу их повелителя. Многие бросали на Фиону сердитые и даже возмущенные взгляды. Людей из клана Маклендонов никак нельзя было упрекнуть в недостатке гордости.

— Мне понятно, почему сопровождающие меня воины должны оставить меня, но, надеюсь, вы позволите остаться моей служанке Алисе, — сказала Фиона. — Она верно служила мне все эти годы. Мне было бы приятно и удобно, если бы она осталась со мной.

«И к удовольствию женской прислуги», — мысленно добавила про себя Фиона, догадываясь, что шотландские девушки без особой охоты стали бы ей прислуживать.

— Почему бы и нет. — Киркленд пожал плечами.

— Благодарю вас. — Фиона деликатно откашлялась, собираясь с силами, ей хотелось попросить еще за одного человека из ее окружения. — Отец Ниалл тоже очень просит, чтобы ему позволили остаться со мной. Его мать была шотландкой, вышедшей замуж за англичанина. Отец Ниалл с удовольствием пожил бы на родине своей матери.

Губы графа опять сжались в твердую линию, не предвещавшую ничего хорошего.

— Священник… м-да… Но ведь он никогда не одобрит условия нашей договоренности, а у меня нет ни малейшего желания выслушивать день и ночь напоминания об аде и дьяволе.

От стыда Фиона залилась краской.

— Он нам не помешает.

— Священника хлебом не корми, только дай ему повод прочитать проповедь. Такова их природа.

Боль, жалость к отцу Ниаллу, обида на слова графа вихрем взметнулись в душе Фионы. Неужели она расстанется с этим чудаком, таким милым добрым и так плохо приспособленным к жизни? Прижав руки к груди, с умоляющим выражением на лице Фиона принялась уговаривать Киркленда:

— Я уверяю вас, отец Ниалл будет держать свое мнение при себе.

В воздухе повисло молчание.

— Ладно, посмотрим, — без особой радости согласился граф.

В порыве горячей признательности Фиона схватила его за руку и пожала ее. В ответ пальцы графа нежно сжали ее ладонь.

От этой ласки мурашки побежали по ее коже. Растерявшись от неожиданности, Фиона оробела, затем неловко отняла свою руку.

— А где будет жить Спенсер?

— Как где? Он будет заниматься военной подготовкой, учиться и жить вместе с моими оруженосцами, а спать в холле вместе с моей прислугой. Крайне важно, чтобы к нему не было никакого особого отношения, в противном случае его невзлюбят другие мальчики.

Фиона нахмурилась.

— Вы ведь не позволите, чтобы над ним насмехались? Он еще так слаб.

Киркленд громко расхохотался.

— Вы хотите, чтобы я сделал из него настоящего воина, и в то же время просите оберегать его от трудностей. В таком случае он никогда не станет рыцарем.

Фиона совсем растерялась. Она подвинулась поближе к графу и зашептала, чтобы никто из прислуги не мог ее услышать:

— Понимаете, мне, как матери, страшно за него.

— Очень хорошо понимаю. Именно поэтому воспитанием будущих воинов занимаются мужчины. Они будут требовательны к нему, не дадут ему спуску. Вместе с тем я не поощряю излишней жестокости к молодым воинам. Жестокость мы приберегаем для наших врагов.

— Но ведь мы как раз и есть ваши враги, — совсем тихо прошептала Фиона.

Граф улыбнулся. Улыбка вышла мягкой и слегка насмешливой, от уголков глаз побежали лукавые, совсем не страшные морщинки.

— Если мальчик вынесет насмешки и издевательства шотландцев, тогда он сможет владеть своим замком и властвовать над англичанами. Разве вы не этого хотели?

— Да, да, конечно. — Комок застрял в горле Фионы. В самом деле, разве не для этого она приехала сюда, разве не об этом она просила Киркленда. Воинственность шотландцев была широко известна, впрочем, им были не чужды и другие качества: коварство и жестокость.

Граф, одетый не без щегольства, имел мужественный и суровый вид настоящего воина. Сможет ли увечный Спенсер все выдержать, научиться владеть мечом и стать подобным воином? Неужели она невольно подвергла сына трудностям, которые ему не под силу?

В ужасе Фиона зажмурилась. Ее сердце сжалось от страха за Спенсера, по спине пробежал холод, она упрекала себя за то, что сделала. Как знать, не совершила ли она ошибку?

— Что с вами? Вам дурно?

В голосе графа слышалось неподдельное участие. Фиона задрожала и открыла глаза. Киркленд возвышался над ней, большой, физически крепкий, с выпуклыми мышцами, одним словом, воплощение силы и надежности. Но не столько это вызвало симпатию к нему, сколько выражение его лица, заботливое и внимательное. Фиона зарделась от смущения.

— Простите меня, я просто утомилась от длинного пути и от волнения.

Он понимающе кивнул:

— Да, да, конечно. Вас сейчас проведут в ваши покои.

Неподалеку от них толпились женщины. Одни с подчеркнутым безразличием отворачивались в сторону, другие с неприязнью посматривали на Фиону. По их виду было заметно, что никому из них не хочется служить приезжей англичанке. Не обращая никакого внимания на их поведение, Киркленд громко приказал:

— Маргарет, отведите леди Фиону в ее спальню.

Невысокая миловидная девушка с чудесными светло-рыжими волосами и россыпью симпатичных веснушек на носу поспешно вышла вперед и покорно кивнула головой. Киркленд умел внушать повиновение, подчинять людей своей воле. По всему было видно, что прислуга в замке привыкла быстро и точно выполнять любые приказания графа. Неудивительно, что схожее чувство овладело и Фионой. Но разве она не была слабой женщиной? Впрочем, она смутно надеялась со временем избавиться от этого, как ей казалось, недостатка.

— Надеюсь увидеть вас за ужином.

Необычный блеск в голубых глазах графа и загадочная улыбка взволновали ее. Не говоря ни слова, Фиона быстро пошла следом за Маргарет, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Ей опять стало страшно, перед глазами заплясали цветные точки и круги, она невольно ускорила свои шаги, едва не толкнув в спину впереди идущую служанку.

Они поднялись по изогнутой каменной лестнице наверх и попали в узкий коридор, по бокам которого, как насчитала Фиона, располагалось шесть тяжелых дубовых дверей. Маргарет объяснила, что это спальни прислуги. Они шли все дальше, миновали ткацкую мастерскую, кладовую и комнату, где работал со счетами и прочими бумагами дворецкий.

Наконец Маргарет остановилась перед массивной дверью из дуба. Толкнув ее, она вошла внутрь, а следом за ней Фиона. Помещение оказалось небольшим, зато очень уютным. Кроме кровати, стола и стула, там больше ничего не было. Однако кровать украшало чудесное меховое покрывало, а сиденье стула — вышитая мягкая подушка. На столе стоял подсвечник с несколькими свечами.

Ставень из плотной кожи был поднят, и сквозь открытое узкое окно в спальню лился свежий теплый воздух. Было лето, и погода на дворе стояла чудесная. Фиона с радостью обнаружила крошечную комнатку, примыкавшую к ее спальне. Она явно предназначалась для служанки. Кроме тюфяка, там еще стоял сундук для хранения одежды.

— Как здесь хорошо. Благодарю вас, Маргарет.

Девушка покраснела от похвалы, ей очень понравился благожелательный отзыв Фионы.

— Я позову вас, когда наступит время ужина.

Маргарет поклонилась и вышла. Фиона осталась одна. На душе у нее было легко и радостно. То, что она замыслила, осуществилось. В задумчивости она подошла к окну и взглянула в него. Из окна открывался прекрасный вид на окрестности замка. Подступы к замку были тщательно очищены от всякой растительности, чтобы неприятель не мог подойти к стенам незамеченным.

«Пожалуй, мы здесь действительно в безопасности. И когда-нибудь наступит день, когда Спенсер предъявит свои законные права на все то, что у него было несправедливо отнято». — Мысли Фионы текли спокойно и размеренно.

Она улыбнулась. Приятно было сознавать себя победительницей, сумевшей покорить замок и его хозяина без всякого кровопролития. Спенсер получил покровительство. А она добилась очень многого, сделав большой шаг вперед к заветной цели — вернуть потерянные земли. Несмотря на то что Фиона побаивалась хозяина замка, она буквально опьянела от восторга, от выпавшей на ее долю удачи.

Налюбовавшись видом, Фиона отвернулась. Ее взгляд упал на кровать, и ее восторженность тут же угасла. Вставшая перед ней реальность, словно бритвой, больно резанула ее по сердцу.

Что скажет граф, когда поймет, что его новая госпожа не обладает никаким опытом любовных утех?

Глава 5

— Неужели это правда? Неужели ты собираешься держать ее в замке в качестве своей любовницы?

В голосе Дункана явственно слышалось сомнение. Точно такое же сомнение Гэвин ощущал внутри себя, но не собирался делиться им ни с кем. Он встал и не спеша прошелся по залу. Дункан молча следовал за ним по пятам, ожидая ответа.

— Леди Фиона хочет не так уж и много. Ее пожелания можно легко удовлетворить.

— Не уверен, что остальные землевладельцы разделят твою точку зрения. — Дункан нахмурился, не скрывая своего неодобрения.

— Ну и что из этого? Их мнение меня мало волнует.

Дункан стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Но ведь нам надо собрать под нашим стягом как можно больше народу, если мы хотим победить и посадить на трон нашего короля. Тебе лучше, чем кому-нибудь другому, известно, как трудно было убедить родственные ветви нашего клана поддержать Роберта. Приютив под своей крышей английскую леди и ее щенка, ты играешь на руку нашим недоброжелателям.

Гэвин застыл на месте.

— Ты знаешь, почему наши соотечественники колеблются: они боятся проиграть. В случае поражения король Эдуард присвоит их земли, лишит их титулов и званий и, что вполне вероятно, отрубит им головы.

Дункан энергично потер шею и затылок.

— Стоит ли их винить за то, что им дороги собственные головы.

— Конечно, не стоит, — ухмыльнулся Гэвин.

— А не заподозрят ли тебя в неверности, когда узнают о том, что ты дал приют английской вдове и ее приемному сыну? — спросил Дункан.

Лицо Гэвина окаменело. Он всегда придерживался политики откровенности в отношениях с родственниками. Если они следовали за ним, то делали это сознательно, понимая как выгоды, так и опасности своего выбора. Иногда это было неудобно, вызывало раздражение у Гэвина, но иначе он не мог. Честь и верность клану заставляли его поступать только так, а не иначе.

— Ты не забыл, что мы кое-чем обязаны леди Фионе? — напомнил Гэвин. — Разве она не предоставила нам убежище, когда мы так нуждались в нем?

— Это убежище на своей земле дал нам ее муж, — возразил Дункан.

— А тебе никогда не приходило в голову, что граф Арундел погиб в том числе и оттого, что оказал нам помощь?

Дункан задумался, взвешивая в уме, насколько справедливы слова вождя клана, и в конце концов вынужден был согласиться:

— Да, возможно.

— Более чем возможно, — поправил его Гэвин, смотря прямо в глаза Дункану. — Мы обязаны помочь ей и ее сыну. Долг платежом красен, а Маклендоны всегда отдают свои долги.

Дункан молча кивнул. Тем не менее по его виду нельзя было сказать, что он полностью согласен с Гэвином. Как бы там ни было, но неприятный разговор подошел к концу. Широкий по натуре Гэвин поощрял доверенных лиц быть с ним как можно более откровенными, однако последнее слово всегда оставалось за ним. И потом они все до единого выполняли его указания. Его люди могли не соглашаться с его решениями, даже быть ими недовольными, но всем им прекрасно было известно: интересы клана Гэвин всегда ставил превыше своих собственных.

Гэвин и Дункан вышли из зала, пересекли двор замка и, пройдя мимо площадки для военных упражнений, заглянули в кузницу.

В кузнице было жарко, в горне пылали багрово-красные языки пламени. Два кузнеца равномерно били молотами. Звон и шум стояли такие, что закладывало уши.

Один из кузнецов заметил Гэвина и, опустив молот, вытер пот с лица.

— Милорд, мы стараемся выполнить ваше поручение как можно быстрее.

— Да, я вижу, — отозвался Гэвин. Подойдя к столу, на котором лежали доспехи, он взял выкованную из мелких колец шапку для защиты головы. Работа была превосходная, что обрадовало Гэвина. Не многие его воины шли на битву облаченные в прочную кольчугу.

— Я скопировал ее как можно тщательнее, милорд, — глухо произнес кузнец.

— Отличная работа, — похвалил кузнецов Гэвин.

— Не знаю, зачем тебе это нужно, — пробурчал Дункан, разглядывая доспехи. — По-моему, это лишняя трата сил и времени.

— Они защитят твою тупую башку, — резко ответил Гэвин.

— Метко направленная стрела пробьет любые доспехи, какими бы прочными они ни были. — Дункан взял в руки двуручный меч и, взмахнув им, описал в воздухе полукруг. — Вот что лучше всего отразит нападение врага.

Кузнецы, улыбнувшись, переглянулись и отступили назад, подальше от блестящего лезвия меча, которым размахивал Дункан.

— Тем не менее я хочу, чтобы головы моих воинов были надежно защищены или вот такими шапками из колец, или шлемами.

Дункан пожал плечами.

— Мне кажется, нам больше понадобятся боевые топоры и мечи. Длинный обоюдоострый меч — лучшее средство как для защиты, так и для нападения.

— Ну, этого добра у нас много. Поглядите вон туда, — сказал кузнец.

Гэвин подошел к стенке, возле которой лежала куча мечей и кинжалов. Вид прекрасно выкованного оружия обрадовал его.

— Дункан, пришли человека. Пусть он отнесет мечи в оружейную и заодно сосчитает все оружие, которое там накопилось.

— Все? — переспросил Дункан.

— Да, все. Мечи, копья, топоры, щиты, кинжалы, луки, стрелы. Все до последней мелочи.

— Вы ожидаете нападения, милорд? — встревожился кузнец.

— К этому надо быть всегда готовым, — серьезно ответил Гэвин.

Дункан ухмыльнулся. Кузнец понимающе кивнул. Гэвин оценил выдержку и спокойствие своих людей, точно так же, как и он, всегда готовых к любой неожиданности. Всем им было хорошо известно старое правило: кто хочет победить, тот всегда должен быть готов к войне.

— Ах да, мне нужен меч чуть поменьше, — сказал Гэвин. — Как только мы снимем с парня мерку, Дункан передаст вам, какие именно размеры должны быть у меча.

Кузнец наклонился вперед и почтительно прошептал:

— Как я понял, меч надо сделать для английского парнишки?

Гэвин не смог сдержать улыбки. Видимо, никто в крепости не мог держать рот на замке. Впрочем, верность защитников замка искупала их болтливость, служа надежной порукой безопасности замка.

— Да, ты угадал. Этот меч для него. Сперва он будет учиться драться деревянным, но я полагаю, что очень скоро ему потребуется настоящий меч.

Кузнец прищурился, словно сомневаясь в способностях английского парнишки. В отличие от него Гэвину хотелось верить в Спенсера, в его способность научиться как следует владеть мечом, в то же самое время он боялся переоценить возможности мальчика.

Выйдя из кузницы, Гэвин с Дунканом направились к площадке для упражнений с мечом. Оттуда доносился знакомый звон, привычно волновавший кровь.

Воины, разбившись на пары, ходили, бросались вперед, отступали, ожесточенно нанося друг другу удары мечом и не менее ожесточенно отражая их. Посередине площадки трава была вся вытоптана, только по краям осталось несколько зеленых клочков.

Взмокший от пота Эйдан подошел к Киркленду и Дункану.

— Не хотите ли присоединиться?

Вопрос был обращен к Дункану, однако Гэвин решил воспользоваться представившейся возможностью. Энергичные упражнения с мечом должны были помочь ему избавиться от мрачных предчувствий.

— Дайте мне только что выкованный меч. Надо его опробовать.

— Милорд, вы позволите мне быть вашим противником? — Дункан вынул свой собственный меч.

— Погоди, — остановил его Эйдан. — Я предложил, так что я первый в очереди.

— А как насчет меня? Я ведь старше по званию вас обоих? — выступил вперед Коннор, становясь рядом со своими братьями.

Гэвина несколько озадачило такое рвение. Но, вспомнив утреннюю выволочку, которую им устроил, он сразу понял, почему им так не терпится скрестить с ним мечи.

— В таком случае, Коннор, я начну с тебя, — сказал Гэвин. — Ты, Дункан, станешь вторым, а Эйдан последним.

Среди близко стоявших людей, а потом все дальше, распространяясь по всему двору замка, пополз шепот. Вскоре вокруг Гэвина и трех братьев собралась толпа народу.

Дункан подал меч Гэвину. Взяв меч, тот проверил, хорошо ли сбалансирован клинок. Гэвину было приятно ощущать в руке тяжесть оружия. В последнее время он мало уделял внимания тренировкам с мечом, поскольку напряженное положение на границе, как и будущее Шотландии, поглощало все его время и внимание. Надвигалась война, и Гэвин забыл, что он не только правитель, но и воин, что было неблагоразумно с его стороны.

Без всякого предупреждения Коннор первым нанес удар.

Мечи звонко столкнулись. Зрители, затаив дыхание, плотнее сомкнулись вокруг места схватки. Многие спорили и бились об заклад, кто выиграет.

Гэвин сосредоточил все свое внимание, стараясь не пропустить ни одного удара Коннора. Последний бил резко и тяжело, отчего каждый удар болезненно отзывался в руке и плече Гэвина. «Черт, несколько недель без упражнений, и я стал слаб, как женщина», — мелькнула досадная мысль в голове Гэвина. Стиснув зубы, он напрягал все свои силы. Отпрянув от очередного удара Коннора, он вдруг неловко оступился и упал прямо на задницу.

Обрадованный Коннор кинулся вперед, но Гэвин быстро вытянул вперед ногу, подсекая противника на ходу. Не ожидавший такого подвоха, Коннор упал, а Гэвин, первым вскочивший на ноги, бросился к упавшему, взмахнул мечом и остановил его возле незащищенной шеи Коннора.

Тот медленно выпустил меч и еще медленнее поднял обе руки, признавая свое поражение.

— Теперь твоя очередь, Дункан, — крикнул Гэвин, охваченный боевым азартом.

Разогревшись после первой схватки, Гэвин имел преимущество перед Дунканом. Последний едва успел занять боевую позицию, как Гэвин обрушил на него шквал ударов. Однако Дункана было не так просто запугать: ловко орудуя мечом, он отражал сыпавшиеся на него удары.

Все время нападая, Гэвин лишал противника возможности атаковать. Дункан был моложе и сильнее, поэтому Гэвин надеялся, что тот со временем ошибется и отдаст победу ему. Однако, тесня противника, Гэвин не забывал об осторожности, внимательно следя за каждым движением врага. Накал борьбы передался зрителям, все кричали, подбадривая то Гэвина, то Дункана.

— Держись, Дункан, — ободрил брата Эван. — Еще немного, и он выдохнется.

— Это случится не скоро, — возразил ему другой воин.

— Ты погляди, из него уже песок сыпется, а как он скачет, — съязвил Дункан. — Ну что ж, позабавимся чуть-чуть, перед тем как свалить его с ног.

— Еще посмотрим, ведь я быстрее, — в такой же издевательской манере отвечал Гэвин. — И хитрее.

Пригнувшись, он подсел под руку молодого воина и с силой ударил плечом в живот Дункана. Обманный прием оказался полной неожиданностью. Дункан вскрикнул и повалился навзничь. Гэвин наступил ногой на кисть Дункана, в которой было оружие, и меч выпал из обессиленной руки.

— Следующий! — задорно крикнул Гэвин.

Вперед вышел Эйдан и стал осторожно кружить вокруг запыхавшегося Гэвина. Последний старался выровнять дыхание, держась от противника на расстоянии, превышавшем длину клинка. Из всех братьев Эйдан считался самым методичным фехтовальщиком. Его движения были быстрыми, уверенными и… предсказуемыми.

Гэвин выжидал. Он знал, что вот-вот Эйдан издаст воинственный клич и вслед за ним нанесет сильный удар. Ожидание действительно длилось недолго. Эйдан издал леденящий кровь вопль и размахнулся изо всех сил мечом, чтобы рубануть им наотмашь. В последний момент Гэвин развернулся инанес страшной силы удар сбоку, старясь прижать меч противника книзу. Эйдан застонал, покачнулся и упал на колено.

А Гэвин все нажимал и нажимал своим мечом. Пот застилал ему глаза, он уже давил всем своим весом на меч соперника, пока быстрым кистевым движением не выбил меч из его рук. Сверкающий клинок взлетел в воздух и упал в другом конце площадки.

Издав победный крик, Гэвин изо всех сил воткнул меч в землю рядом с коленопреклоненным Эйданом.

— Есть еще желающие?

Желающих не оказалось. Воины переминались с ноги на ногу, одни опустили глаза вниз, другие смотрели по сторонам — никто не хотел встречаться взглядом с охваченным воинственным пылом Гэвином. Коннор сплюнул кровью на землю, Дункан потирал рукой живот, Эйдан с трудом поднимался на ноги. В воздухе послышались радостные крики тех, кто бился об заклад и выиграл, слышался звон монет, переходивших из одних рук в другие. Все обсуждали перипетии трех коротких схваток.

Два молодых оруженосца с трудом вытащили из земли меч Гэвина. Невозможно было описать то немое восхищение, которое горело в их глазах, когда они передавали меч вождю клана. Их юношеский восторг охладил радость Гэвина от победы: он сразу почувствовал себя старым по сравнению с юными оруженосцами. Неужели и он когда-то тоже был таким же восторженным, впечатлительным и молодым, как они?

Юноши напомнили ему о другом мальчике, которого он только что согласился взять под свое покровительство. Неудачный, хотя и законный наследник английского графа. «Черт побери, не совершил ли я страшную глупость, решившись на этот шаг?»

— Ты не видел сына леди Фионы, когда приехал к ним в лагерь? — спросил он Дункана.

— Так, мельком. Ничего особенного. — Дункан запнулся, прежде чем ответить на то, что именно интересовало Гэвина, когда он задавал свой вопрос. — Я не заметил в нем ничего болезненного, о чем так горячо твердила леди Фиона.

— Ну что ж, может быть, все не так уж и плохо. Будем надеяться на лучшее.

Дункан закивал головой.

— Даже если все хуже, чем мы надеемся, мы сумеем закалить его тело и душу, научить владеть мечом и искусству вести войну, сделать стойким и мужественным.

Гэвин задумался.

— Ты полагаешь, этого достаточно?

— Только Бог способен делать чудеса.

— Да, — согласился Гэвин. В душе, хотя он стеснялся признаться в этом самому себе, ему как раз хотелось верить в чудо, и все из-за матери мальчика. Он вспомнил ее зеленые глаза, ее молящий голос, и ему страстно захотелось, чтобы надежды леди Фионы осуществились. А также чтобы она не разочаровалась в нем.

— Думаю, — продолжал Дункан, — если нога мальчика сильно повреждена, тогда его можно научить метать нож или кинжал. Тот, кто умеет точно попасть ножом в цель, крайне опасен для врага.

— Нож? — нахмурился Гэвин. — Это оружие не для рыцаря.

Дункан ухмыльнулся.

— Когда речь заходит о жизни, о моем спасении, я готов разбить о голову врага железный котелок, в котором варят пищу.

Гэвин покачал головой:

— Дункан, Дункан, я всегда говорил, что в тебе нет истинного благородства и рыцарского духа.

— Ну и что? Слава Богу, у нас во главе клана стоит граф, у которого столько благородства, что его хватает на всех нас.

Гэвин поморщился.

— Ладно. Перед ужином мне надо помыться, смыть пот после этих поединков. Ты пойдешь со мной?

— Я догоню тебя. Надо забрать мой выигрыш.

Гэвин замер на месте, удивленно сдвинув брови.

— Забрать? Но ведь ты же проиграл, Дункан. Тебе надо оплатить свой проигрыш, разве не так?

Дункан потупил глаза, и Гэвину даже показалось, будто он покраснел. Нет, конечно, ему это почудилось. Не отличаясь особой эмоциональностью и впечатлительностью, Дункан был грубоват и толстокож.

— Нет, все правильно. — Дункан вскинул голову, и в его глазах блеснула усмешка. — Наоборот, я выиграл, потому что следовал мудрому правилу, которому должен следовать каждый настоящий шотландец, даже когда он бьется об заклад.

— Какому правилу?

— Никогда, споря на деньги, не ставь против своего господина.

* * *

Прощание с сэром Джорджем оказалось намного тяжелее, чем думала Фиона. Ее верного рыцаря пропустили внутрь замка. Переодетый в чистую одежду граф под руку с Фионой вышел во внутренний двор, обнесенный частоколом. Окруженный шотландскими воинами, в глазах которых просвечивалось желание затеять ссору, сэр Джордж с гордым и невозмутимым видом стоял посреди двора.

— Прощайтесь, леди Фиона, и побыстрее. До границы моих владений далеко, а для ваших друзей было бы лучше, если бы они пересекли их засветло.

В словах и интонации графа явно слышалась угроза, но Фиона была достаточно умна, чтобы понять, чем это вызвано. Обладая властью, Гэвин дорожил своей репутацией в глазах шотландцев.

Сэр Джордж вышел вперед, и Фиона сделала шаг ему навстречу. Окружавшие их шотландцы держались на почтительном расстоянии. За что Фиона была им очень благодарна.

— Сэр Джордж, искренне благодарю вас за все то, что вы сделали для меня и для Спенсера. К моему большому огорчению, нам придется расстаться. Я освобождаю вас от вашего долга служить мне. Пусть Господь защитит и сохранит вас.

— Вы уверены в том, что хотите остаться? — тихо спросил рыцарь, и по его тону было заметно, как его волнует ее дальнейшая судьба.

Фиона закусила губу, чтобы сохранить спокойствие. На какой-то миг ей стало страшно. Проведя в своих покоях в одиночестве несколько часов после обеда, она о многом передумала, и нельзя было сказать, что все сомнения оставили ее. Но сейчас она не могла даже показать вида, что колеблется. Поступи она таким образом, и сэр Джордж тут же вступился бы за нее и тем самым подверг бы и ее, и свою жизнь опасности.

— Это единственный способ, который поможет Спенсеру получить в жизни то, что ему принадлежит.

Сэр Джордж сгорбился, словно под тяжелой ношей, и Фиона с тихой радостью поняла, что ей удалось убедить его в правоте сделанного ею поступка. С драматическим видом сэр Джордж встал перед ней на одно колено.

— Мы обязательно встретимся, миледи, и при более благоприятных обстоятельствах, я уверен в этом.

Горло Фионы перехватило от волнения, но она крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы, мой верный друг.

Фиона торжественно протянула перед собой руку. Сэр Джордж встал и, бросив взгляд через плечо на Гэвина, процедил сквозь зубы: «Если с ней или с мальчиком что-нибудь случится, пока они будут здесь в замке, то вы ответите мне».

Слова рыцаря не остались без внимания. Все вокруг невольно напряглись, и это напряжение явственно ощущалось в воздухе. Смутившись, Фиона искоса посмотрела на графа. Тот как ни в чем не бывало невозмутимо смотрел на рыцаря слегка прищуренными глазами. По-видимому, они оба хорошо понимали друг друга. Сэр Джордж развернулся и пошел прочь.

Пока сэр Джордж садился на лошадь и не спеша выезжал из замка, сердце Фионы опять защемило. Старый рыцарь всегда был ее надежной и верной опорой, особенно в этот последний год, когда на ее долю выпало столько невзгод. Она смотрела ему вслед, и на душе у нее было тяжело. Она действительно не знала, встретятся они еще когда-нибудь или нет.

Стиснув зубы, чтобы прогнать навернувшиеся на глаза слезы, Фиона повернулась и пошла к графу. Он не должен был по ее виду понять, как она расстроена. Нет, она сильная. Она все выдержит, ни за что не расплачется на глазах у всего замка. Доставить им такое удовольствие? Ни за что на свете!

С высоко поднятой головой Фиона подошла к графу, тот коротко, приветливо кивнул, и у нее сразу полегчало на сердце. Небольшой знак внимания, и, как ни странно, ей уже не так одиноко.

На какой-то миг ей захотелось схватить его руку и по-дружески пожать ее. Боже, если она так поступит, то что о ней будут говорить все вокруг?

— Скоро ужин, — сказал граф. — Пора идти в большой зал.

— Хорошо.

Ее равнодушно-небрежный тон озадачил Гэвина. Несмотря на это, он, протянув руку вперед, любезно пропустил ее вперед. Но как только Фиона поравнялась с ним, он властным движением взял ее под руку, чтобы идти вместе.

От его прикосновения у Фионы быстро заколотилось сердце, и что-то внутри ее сладко и мучительно вздрогнуло. С вопросительным недоумением она взглянула ему в лицо, но оно было непроницаемо. Боже, как несправедливо! Ее тело отзывалось на любое его прикосновение, такого с ней раньше не было никогда, а он выглядел бесчувственным истуканом.

Кое-как справившись с волнением, Фиона дошла до стола и только тогда осторожно высвободила свою руку из его руки. Пытаясь скрыть свои чувства, она опустила глаза и с ужасом увидела свои предательски дрожащие руки. Боже милостивый, как она ни пыталась скрыть свое волнение, оно неизменно прорывалось наружу. Она никак не могла совладать с собою, ей казалось, что будто она сидит обнаженная, без всякого платья на глазах у всех в зале. Даже появление в зале слуг, разносивших блюда с едой, не отвлекло от нее общего внимания.

«Богородица, помоги, пусть этот ужин не затянется надолго!»

Как ни странно, но за столом нашелся один человек, который не обращал на нее почти никакого внимания. Этим человеком был граф. С кубком в руке он увлеченно беседовал со своими приближенными, сидевшими от него по левую сторону. Они обсуждали достоинства и недостатки разных видов оружия, а также тактические ухищрения на поле битвы. Кроме того, разговор постоянно сворачивал в сторону недавних побед графа на тренировочной площадке.

Для Фионы было удивительно слышать, как свободно говорят, не боясь высказывать свое мнение, приближенные графа. Более того — вещь неслыханная для нее, — они даже осмеливались спорить с ним.

Это было удивительно. Каким бы простым и доступным для своих подчиненных ни был Генри, он крайне редко советовался с ними. Граф Киркленд представлял собой новый тип вождя, уверенного, сильного и поэтому позволявшего своим приближенным держаться с ним на короткой ноге. Вместе с тем Гэвин, не переступая некой невидимой границы, не опускался до фамильярности.

Погруженная в свои мысли, Фиона не сразу заметила, как слуга поставил между ней и графом огромное блюдо. И только запах жареного мяса вернул ее мысли к тому, что происходило за столом. Принюхавшись, она убедилась, что мясо было не только обильно приправлено разными травами, но и сильно пережарено.

Да, от блюда явно попахивало горелым.

Неприятный комок подкатил к ее горлу. Она осторожно оглядела тех, кто сидел поблизости от нее. Все лица выражали явное удовольствие, а громкое чавканье говорило о прекрасном аппетите. Поняв, что дальше медлить просто неприлично, Фиона взяла порцию жареной оленины и, отрезав кусочек, положила его в рот. Ей показалось, будто у нее песок заскрипел на зубах, и только хороший глоток вина помог ей избавиться от неприятного ощущения.

Она не столько ела, сколько ковырялась в тарелке, и в душе была благодарна Гэвину, который, увлекшись беседой, по-видимому, совсем забыл о ней.

— Вам не по вкусу наша еда?

Вопрос прозвучал столь внезапно, что Фиона чуть не поперхнулась. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее взгляд Дункана.

— Напротив, все очень вкусно, — возразила она, взяв в рот кусок мяса и с явным усилием проглотив его.

— Позвольте дать вам дружеский совет. — Дункан откинулся на спинку кресла, лениво оглядывая ее лицо и фигуру. — Умейте скрывать свои чувства, иначе…

— Что иначе?

— Иначе вам придется очень туго.

Святые небеса! Впрочем, Фиона не сомневалась: преподнесенный ей совет был сделан из дружеских побуждений. Но тут ей в голову пришел вполне естественный вопрос: что в таком случае думали о ней те, кто невзлюбил ее?

Фиона глубоко вздохнула и огляделась по сторонам. Отец Ниалл сидел далеко от нее за одним из столов и, повернув голову, беседовал с местным священником. Однако ее служанки не было видно нигде. Следовало позаботиться о том, чтобы Алису тоже накормили.

Перед Фионой стояло блюдо, на котором лежал хлеб. Принести еду своей служанке — это был прекрасный повод выйти из-за стола, чтобы не вызвать злобных перешептываний и упреков в свой адрес, — ага, нос воротит, не по вкусу ей наша еда.

Не зная, как ей быть, Фиона вяло ковырялась в еде, стоявшей возле нее, и от нечего делать наблюдала за происходящим в зале. Многочисленные слуги, мальчики и молодые оруженосцы, разносившие блюда с едой и напитками, то входили, то выходили из зала, торопливо подходя то к одному столу, то к другому. Воины, слуги и служанки, уже успевшие утолить первый голод, шутили и смеялись. Особенно бурное веселье и сильный шум стояли за столом, где собрались одни стражники. Они кричали, энергично стуча пустыми кружками о столешницу, требуя подать еще эля и вина.

И вот там-то Фиона увидела Спенсера. На его напряженном лице было написано желание как можно лучше выполнить порученную ему работу. Двигался он неловко, и сердце Фионы сжалось от боли и беспокойства за него. Заметив, что он направляется к тем самым разошедшимся вовсю воинам, она напряглась от смутного предчувствия надвигающейся беды. Для Спенсера это не могло не кончиться какой-то неприятностью.

Едва эта тревожная мысль промелькнула в ее сознании, как Спенсер оступился и резко качнулся вперед. Потеряв равновесие, он выронил поднос, на котором стоял жбан с элем, и, чтобы не упасть, уперся руками о пол. Жбан ударился о каменные плиты, эль выплеснулся из него, разлился по полу, разлетелся брызгами во все стороны. Больше всего не повезло одному брутального вида воину с ужасным шрамом на предплечье. Добрая половина эля из жбана пролилась на грудь, обрызгав также лицо.

Послышался смех. Сидевшие поблизости начали подтрунивать над незадачливым воином.

— Дружище, эль надо пить, а не умывать им лицо, — крикнул один из соседей.

— Наконец-то Дональд решил помыться, ему давно пора это сделать, — подхватил другой, что вызвало всплеск веселья.

— Черт возьми, парень, ты что, ходить разучился. — Дональд мясистой рукой схватил Спенсера за шиворот и, встряхнув, злобно крикнул: — Если ты еще раз прольешь на меня хотя бы каплю эля, тебе не поздоровится.

Смех сразу стих. Фиона вскочила с места, намереваясь броситься на помощь Спенсеру. Но Гэвин остановил ее:

— Сядь на место.

— Но, милорд…

— Я говорил тебе, со Спенсером будут обращаться как со всеми оруженосцами, никаких привилегий. Упал, встань. Надо учиться преодолевать трудности.

— Прошу извинить меня, сэр, — сказал мальчик дрожащим голосом. Но Дональд, судя по всему, пропустил его извинения мимо ушей. Он опять взмахнул своей ручищей, намереваясь отвесить Спенсеру подзатыльник, но тот вовремя отшатнулся. Лицо мальчика побледнело, а в его темных глазах застыл ужас.

Фиона испугалась за него, и в то же время ей стало обидно. Перечить графу она не смела, а вместе с тем ей хотелось хоть как-то защитить сына. Ощущение собственной беспомощности разозлило ее.

— Если этот урод причинит зло моему сыну… — тихим голосом начала она, стиснув кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Не бойся, он ничего ему не сделает, — успокоил ее Гэвин.

Фионе хотелось послать графа куда подальше, закричать, сорвать на нем свою злость, свой страх за сына, а вместо этого приходилось сдерживаться. Все, что ей хотелось сказать вслух, она произнесла мысленно про себя, как бы выпуская пар.

Дональд грязно выругался, вскочил и опять замахнулся, намереваясь ударить Спенсера. Но сидевший рядом товарищ удержал его руку, а двое других силой усадили Дональда на место.

Разгневанный Дональд пытался вырваться из рук своих товарищей, но безуспешно. Лицо его побагровело, став таким страшным, что Фиона испугалась за Спенсера. Если бы Дональд вырвался из рук, удерживавших его товарищей, то Спенсеру пришлось бы совсем туго.

«Ну сделайте что-нибудь!» — хотелось крикнуть Фионе, но слова застревали в ее груди. Ей захотелось вскочить, схватить графа за плечи и трясти его изо всех сил, чтобы он сделал что-нибудь, чтобы спасти Спенсера.

Граф, видимо, почувствовал, что Фиона на грани истерики. Он взглянул на Дункана и сделал едва заметный знак. Переглянувшись с Гэвином, Дункан понимающе кивнул.

— Искупайте Дональда в озере. Надо немного остудить его нрав, — приказал Дункан, вставая из-за стола. — Ну, кто хочет помочь бедолаге?

— Верно, в озеро! — подхватил предложение Дункана один из воинов, и тут же ему ответил хор одобрительных голосов.

— В озеро! В озеро! Пусть малость охладится!

В зале поднялся шум, многие в знак одобрения стучали кружками о стол или топали ногами. Дональда схватили и, несмотря на его отчаянное сопротивление, на руках вынесли из зала. Следом за ними устремились кое-кто из служанок и оруженосцев, желавших поглазеть на любопытное зрелище. Между ними был и повеселевший Спенсер.

Когда шумная компания убралась на улицу, в зале опять возник тихий мерный гул от застольных разговоров. Фиона вздохнула с облегчением, беда миновала.

— Я же говорил тебе, не волнуйся. Хотя молва приписывает шотландцам грубый нрав, мои люди знают: я не потерплю бессмысленной жестокости, — сказал Гэвин, кладя руку поверх руки Фионы.

Сердце у Фионы сразу подпрыгнуло. От одного лишь тепла его ладони мурашки побежали у нее по коже. Может, свою роль сыграло еще не улегшееся волнение за Спенсера? Нет, скорее всего тут скрывалось нечто другое. Но что?

Гэвин ласково погладил пальцами ее кожу с тыльной стороны ладони. Дрожь пробежала по ее спине, Фиона смутилась еще больше от мысли, что он, вероятно, заметил ее волнение. Но сейчас она увидела, что и он неравнодушен к ней, что внутри его тоже горит желание прижать ее к себе крепче.

Ей хотелось того же самого. Перед ней возникло видение: ее пальцы гладят его широкую грудь, она целует его, а он отвечает ей не менее страстным поцелуем.

Откровенность желания смутила Фиону. Она искоса посмотрела на графа, пытаясь найти ответ в его глазах — почему она так иногда чувствует себя рядом с ним. Однако его лицо оставалось непроницаемым, как всегда, хотя в синих глазах проглядывало какое-то томящее его желание.

Нет, с нее хватит. Фиона встала.

— С вашего разрешения, милорд, я пойду.

Хотя она спрашивала разрешения удалиться, как любая кроткая, привыкшая к повиновению женщина, она не собиралась ждать его дозволения. Но не успела она сделать и двух шагов, как он взял ее за руку, удерживая на месте.

У нее едва не подогнулись колени. Боже мой, что за наваждение? Или это эль? Вздор…

— Гэвин.

— Что?

— Зовите меня Гэвин. — И, помолчав, добавил: — Фиона.

Глаза его загорелись, в них проглядывала настоящая страсть.

— Гэвин, — робко произнесла она, — желаю тебе доброго вечера.

Многолетняя привычка сохранять самообладание выручила Фиону из затруднения. Выпрямив плечи, она удалилась. Когда она пришла в свою спальню, там ее уже поджидала Алиса.

— Позвольте помочь вам, миледи, приготовиться ко сну.

Простые, бесхитростные слова ее горничной вывели Фиону из того странного состояния, в котором она находилась. Стараясь не обращать внимания на тревогу, проскальзывавшую в глазах Алисы, Фиона начала готовиться ко сну.

С помощью горничной она сняла платье и надела чистую сорочку, которая от частой стирки стала едва ли не прозрачной. Распустив волосы, она сидела в тихой задумчивости, пока Алиса расчесывала пышные волосы, покрывавшие ее плечи и спину золотистой вуалью. Напоследок Фиона ополоснула лицо, шею, руки и прополоскала рот.

— Мне остаться с вами, миледи… — тут Алиса запнулась, — до его прихода?

Фиона побледнела. Конечно, Алиса хотела помочь, как-то поддержать, но почему-то от ее заботы внутреннее беспокойство лишь увеличилось.

— Думаю, будет лучше, если ты уйдешь. Ах да, я почему-то не видела тебя за столом во время ужина? Ты ела?

Алиса покачала головой:

— Нет, мне что-то совсем не хотелось есть.

— Ничего, ничего, думаю, скоро привыкнем. Надо немного потерпеть.

Гримаса на лице Алисы показала, насколько она сомневается в том, что это произойдет быстро. Что могла сказать ей Фиона? Больше ничего утешительного, ибо ей самой на новом месте было и неловко, и непривычно.

Фиона осталась одна, наедине со своими мыслями. Она сидела в кресле и смотрела прямо перед собой на двери. Сердце у нее билось быстро-быстро, а руки оставались холодными как лед.

Ей было не столько страшно, сколько тревожно. Мучительно тревожно. Нет, не потому что она не понимала, что должно вскоре произойти. Напротив, прекрасно понимала: еще немного, и на пороге ее спальни появится граф. Нет, Гэвин.

Глава 6

Гэвин пристально, не отрывая взгляда, смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Он с нетерпением ждал окончания ужина, когда можно будет пройти к ней. Его воображение распалилось и рисовало сладкие видения, от которых у него пересохло во рту.

Внутри его все изнывало от желания, ему казалось, будто он чувствует под своими пальцами ее нежную кожу, ее пышные формы. Он сидел, ничего не видя перед собой, целиком погрузившись в свои мечтания. А перед его мысленным взором возникали их тела, переплетенные в сладострастных объятиях.

Гэвин припоминал прошедший день, и ему казалось, будто каждый раз, когда он смотрел на нее, внутри его все сжималось от чувственного томления. Ему нравилось в Фионе все, даже то, как она ела. Это было невероятно.

Святые небеса, он точно потерял голову.

Гэвин любил немало красивых женщин на своем веку, но то, что он чувствовал сейчас, казалось необыкновенным. Да, его влекло к этой женщине, но он испытывал не только плотское желание, а нечто более глубокое, будившее в нем все хорошее — нежность, любовь, доброту.

Ему припомнилась та самая их первая встреча в лесу, поразительная красота Фионы и ее досада на него. Еще тогда он удивился тому, как сильно эта женщина подействовала на него. О, как тогда ему захотелось нарушить одну из Божьих заповедей — не пожелай жены ближнего своего, его союзника и друга Генри.

— Сколько, однако, в ней гордости, — заметил Дункан, подливая эль в чашку Гэвина.

— И она удивительно красива, — согласился Эйдан. — Пожалуй, в зале нет ни одного мужчины, кого бы не грызло чувство зависти.

Гэвин поморщился. К его удивлению, им овладело не самодовольное ощущение от того, что ему принадлежала такая женщина, а скорее нерешительность. Что ни говори, а в женщинах он знал толк. Он не гнушался заглядывать к жрицам любви, не говоря уже о том, что два раза был женат.

Однако он впервые завел любовницу, с которой намеревался спать под крышей своего замка. Как бы снисходительно ни смотрели шотландцы на такую связь, но у стен есть уши. Прислуга, как и его окружение, в любом случае начнет судачить и сплетничать. Что ни говори, а от этого дурно попахивало.

Но какими бы благоразумными ни выглядели подобные мысли, они нисколько не ослабляли ни его влечения к Фионе, ни его желания разделить с ней ложе. Он точно потерял голову от любви.

Гэвин в который раз взглянул на лестницу, ведущую наверх, и тут же поспешно перевел взгляд обратно, словно уличенный в чем-то неприличном. Сейчас ему меньше всего хотелось слушать насмешки Дункана или колкости Эйдана. Делая вид, будто он не замечает взглядов Дункана, Коннора и Эйдана и еще бог знает скольких человек в зале, Гэвин поднял вверх свою кружку.

— Почему бы нам что-нибудь не спеть как обычно?

— Как можно думать о каких-то песнях в такую минуту? — ухмыльнулся Дункан. — Распевать песни и пить эль — это жалкая отговорка, она годится только для какого-то старикашки, которому незачем спешить наверх, где его ждет красавица, согревая ему ложе.

— Жалкий старикашка?! Да разве вы не знаете, что я мужчина в полном расцвете сил? — в тон ему подхватил Гэвин, сдерживая улыбку.

— Твои действия говорят об обратном, — поддел Эйдан.

Гэвин сделал большой глоток эля и громко стукнул дном кружки по столу.

— Интересно, а кто в таком случае сегодня был лучшим на тренировочной площадке? — с ехидной усмешкой спросил он. — Неужели вот эти трое неловких вояк?

Дункан протестующе заворчал себе под нос, а Эйдан что-то промямлил насчет везения: мол, он победил бы, если бы его не застали врасплох.

— Да неужели? — притворно удивился Гэвин. — Ну что ж, в таком случае это говорит о том, что вы еще не дозрели до некоторых вещей.

Осушив до дна кружку, Гэвин затянул песню. Все остальные дружно подхватили ее:

Веселье возрастало, кружки осушались быстрее, а песни становились все более непристойными. Именно этого добивался Гэвин — отвлечь от себя внимание.

Было довольно поздно, когда он взбежал по лестнице в свои покои, прыгая через ступеньку от нетерпения. Ему хотелось побыстрее заняться тем, ради чего он оставил Фиону у себя. О, наверное, она уже ждет его, горячая и полуобнаженная?!

Поднявшись, он замер между двумя дверями, одни вели в его покои, другие — в меньшую по размерам спальню Фионы. Повинуясь безошибочному инстинкту, он толкнул двери ее спальни и вошел. Внутри было темно, что невольно насторожило его.

Свеча не горела. Комнату освещал тусклый свет луны, однако даже при таком скудном освещении виднелось золотистое мерцание, исходившее от ее распущенных волос и окутывавшее мягким очарованием чудесные формы. Как настоящий мужчина, Гэвин ценил женскую красоту, и он сразу понял, какая редкая драгоценность попала ему в руки.

Судя по ее виду, Фиона ждала его распоряжений. На какой-то миг ему захотелось, как можно быстрее сделать то, ради чего он примчался сюда. Для этого надо было всего лишь повелеть: снимай сорочку, ложись и раздвинь ноги.

Посмела бы Фиона его ослушаться? Конечно, нет. Разве днем она не умоляла его, готовая на все, лишь бы добиться его согласия?! Почему же тогда он медлил? Надо сорвать с нее сорочку, повалить на постель и сделать свое дело. Разве она посмеет пикнуть?! Однако Гэвину претила такая грубая прямолинейность. Более того, такое поведение, как это ни странно, угнетало его страсть. Смешно сказать, ему не хотелось выглядеть в ее глазах отвратительным деспотом и грубым животным.

Все-таки он был правителем, главой клана. Гэвин стал вождем очень рано, в двадцать лет. Привыкнув повелевать, он вместе с тем никогда не забывал о своих обязанностях, а умение владеть собой, сдерживать свои чувства Гэвин как раз причислял как к обязанностям, так и добродетелям настоящего правителя.

За многие годы он хорошо усвоил один урок: если плотские наслаждения дают обоюдное наслаждение, то такое наслаждение намного богаче, насыщеннее и глубже. Кроме того, разве любовница вождя клана не заслуживает более почтительного отношения?

— Что ты тут делаешь в темноте? Я думал найти тебя в моей спальне.

— Ты не дал мне никаких указаний на этот счет. — Фиона зарделась, голос ее звучал хоть тихо, но ровно. — Мне показалось, будет лучше подождать тебя здесь, а не проникать без твоего разрешения на твою половину.

Она внимательно следила за каждым его движением, но зеленая глубина ее глаз была невозмутима и спокойна. Несмотря на ее внешнее спокойствие, Гэвин чувствовал, как тревожно бьется ее сердце.

— Если хочешь, можно остаться здесь, — предложил он.

Фиона кивнула в знак согласия. Гэвин подошел к ней поближе, и от пряного аромата ее кожи у него закружилась голова, причем намного сильнее и намного приятнее, чем от выпитого эля. Сердце у него сжалось от сладостного предвкушения. Ему стало жарко. Мягкость и нежность овладели его душой.

Гэвин колебался, не зная, что ему делать, чтобы не напугать ее. Он улыбнулся, но, судя по ее виду, улыбка никак не подействовала на нее.

О, черт!

Он так долго грезил ее прелестями, и теперь, когда они были рядом, пора было приступать к удовлетворению своих желаний.

Гэвин обхватил ее пониже талии и прижал к себе. От ощущения ее мягкого тела он тихо застонал. Но Фиона выглядела по-прежнему невозмутимой и словно застыла в его объятиях. Она его не хотела. Это было очевидно. Гэвин опешил. Такое безразличие в тот самый момент, когда он буквально сгорал от страсти, не могло не раздражать. В чем причина такого поведения? Или ему не хочется верить в то, что какая-то женщина может быть равнодушна к нему?

В таком случае был один способ проверить, так ли это на самом деле.

— Ты дрожишь. Неужели ты боишься меня, Фиона?

Она отвернулась в сторону, и ему сразу стало больно и грустно. Неужели он прав?!

— Я боюсь не вас, милорд. Я боюсь вам не понравиться.

Она лукавила, так как избегала смотреть ему в глаза. Ну с какой стати ей было его бояться?!

— Интересно, где та смелая женщина, которая решительно предлагала себя не далее как сегодня днем?

Фиона вскинула голову. На щеках вспыхнули два алых пятна.

— Она здесь, милорд. Я помню о нашей договоренности.

— Гэвин. Я же говорил, зови меня Гэвин. Хорошо, не буду торопить тебя, но не знаю, надолго ли у меня хватит сил.

Обняв ее одной рукой за талию, он склонился над ней. Глаза Фионы широко раскрылись, когда он приблизил к ней свое лицо. Он нагнулся еще ниже и поцеловал ее. Гэвину нравилось ее удивление, и на миг ему показалось, что она недооценивает своей женской привлекательности. Губы у нее были чудесными, мягкими и возбуждающими.

Она тихо застонала. Ее рот приоткрылся, и он просунул язык дальше внутрь, где столкнулся с ее языком, от которого восхитительно пахло вином и мятой — ошеломляющее сексуальное сочетание.

Гэвин поцеловал ее опять, уже увлекаемый растущей в нем страстью. Большего, ему хотелось большего.

Оторвавшись от ее рта, он нежно провел губами по мочке уха и припал ртом к удивительно нежной коже в небольшой впадине за ухом. И там тоже витал сладостный аромат. Чудесный аромат обволакивал ее всю.

Гэвин опять припал к ее губам, целуя их и не в силах ими насытиться. На миг он совсем забыл, где находится. Все, что было вокруг него, перестало существовать. Вкус ее губ казался волшебно-опьяняющим. Никакое, даже самое тонкое французское вино не шло с ним ни в какое сравнение. Его губы скользнули ниже, в уютную ложбинку между двумя полукружиями.

Ждать было мучительно тяжело, но Гэвин сумел преодолеть ненужную сейчас торопливость. Немного погодя, он обхватил губами ее отвердевший сосок и принялся ласкать его.

Фиона застонала и, откинувшись назад, обхватила его голову руками. Воодушевленный Гэвин быстро скинул с нее сорочку, поднял ее и положил на постель. Внутри его пылал огонь страсти, и, когда она, обнаженная, оказалась на постели под ним, жар от этого огня стал еще сильнее. Однако самообладание еще не покинуло его.

Фиона лежала с полуопущенными веками, из-под которых пробивались страсть и любопытство. Глаза Гэвина привыкли к темноте в спальне и теперь хорошо различали и ее высокую грудь, и тонкую талию, и широкие бедра с длинными ногами. Он замер над ней в немом восхищении, но его плоть, напрягшаяся от возбуждения, подстегивала его к более быстрым действиям.

— Я больше не могу ждать, — хрипло прошептал он.

Ее нежные руки, которыми она ласково обхватила его голову, ее пальцы, просунутые сквозь его волосы, дали тот ответ, который ему хотелось услышать больше всего на свете. Прерывисто дыша, он провел ладонями по внутренней стороне ее бедер. Блестевшие, как изумруды, глаза Фионы призывно смотрели на Гэвина. В его возбужденном сознании промелькнула череда эротических сцен, и от их глубины и яркости у него перехватило дыхание.

— Как ты прекрасна, — пробормотал он.

Фиона чуть слышно фыркнула.

— Зачем льстить. Мы заключили договор, и я по своей воле отдаю то, чем владею.

Гэвин вопросительно взглянул на нее.

— Ты до сих пор не веришь моим словам?

— Мне… — Фиона запнулась и отвела глаза в сторону. — Мне непривычно слушать такие нежные слова. Генри единственный, кто называл меня красивой.

— Ты с грустью вспоминаешь о нем?

— Иногда. Но большей частью мои воспоминания о нем окутаны радостью и теплом. Я ему благодарна. Ведь я тогда была такой счастливой. — Она запнулась. — А ты часто вспоминаешь свою жену?

— Жен, — поправил Фиону Гэвин и слегка смутился под пристальным взглядом ее широко раскрытых глаз. Он показался самому себе каким-то стариком, пережившим двух молодых женщин. — Они обе были прекрасны. Увы, мой первый и второй брак оказались очень короткими, поэтому от них у меня осталось мало воспоминаний, как хороших, так и плохих.

Фиона нахмурилась:

— Как спокойно мы вспоминаем о нашей прежней любви. Даже с некоторым равнодушием, не правда ли?

— Жизнь продолжается, — ответил он, убирая с ее лба золотистую прядь.

— Что верно, то верно, — грустно сказала Фиона.

Но предаваться грустным воспоминаниям о прошлом в постели с прекрасной женщиной — это было что-то из ряда вон выходящее. Гэвин нагнулся и поцеловал Фиону, она что-то попыталась пробормотать, но он не позволил ей это сделать, закрыв ее рот продолжительным поцелуем.

Фиона осторожно провела рукой по его груди. Ее движения были медленными и даже уверенными, она словно ощупывала его, впрочем, как и он ее. Любовь действует по законам, которым невозможно не подчиняться.

Он принялся с жадностью осыпать ее тело поцелуями, а чуть погодя ласково поглаживать ее шелковую кожу подбородком, на котором отросла небольшая щетина. Мурашки побежали по коже Фионы, ее пальцы вцепились в него, и она невольно раздвинула ноги. Гэвин с удовольствием улыбнулся. Дело продвигалось. Это была уже любовь, а не ее призрак. Оказывается, внутри этой английской кошечки есть огонек. Надо было только дать ему возможность разгореться, а потом, в чем он не сомневался, пламя страсти поглотит их обоих.

Гэвин быстро стащил с себя одежду и нетерпеливо отбросил ее в сторону.

— Дотронься до меня своими руками, как ты это сделала только что, — прошептал он.

Ее руки послушно легли ему на грудь и на плечо, одна из них поднялась выше, ласково касаясь подбородка, щеки, носа. Он застонал от предвкушения надвигающегося наслаждения, кровь сильно забилась, застучала маленькими молоточками в его ушах.

«Что за необычный стук? Да ведь это стучит у меня в ушах», — вертелось у него в голове.

Но стук продолжался, становясь все громче и громче. Вне всякого сомнения, кто-то барабанил в дверь.

— Милорд, — послышался глухой голос из-за дверей.

— Проваливай! — крикнул Гэвин.

Но стук не прекращался, кто-то настойчиво пытался войти.

— Ты что оглох? — прорычал Гэвин. — Проваливай, я кому сказал.

— Не могу. — Голос робко задрожал. — Дункан говорит, это очень важно.

— Ладно, но если это глупая шутка, тогда берегись, а лучше готовься к встрече с нашим Создателем. — Гэвин встал, накинул тунику и распахнул двери. — Ну, что случилось?

Молодой оруженосец от страха сделал два шага назад.

— Дункан послал меня попросить вас прийти на совет… Это опять Гилрой. Он разграбил запас хлеба в Килморе.

Гэвин тут же остыл и помрачнел, вовсю ругая про себя своего неугомонного братца. Этот негодяй и плут умел выбрать время и место, чтобы нанести коварный удар. Нет, пора с ним кончать.

— Люди знают, куда он направился после разграбления Килмора?

— Дункан полагает, он двинулся в сторону Данфилд-Кросс. Дункан велел сообщить все это вам, так как это очень важно.

— Ты сообщил, а значит, исполнил свою обязанность. А теперь ступай.

Гэвину очень хотелось послать все к черту, закрыть двери и опять очутиться в объятиях Фионы, но чувство долга возобладало.

— Постой! Если вовремя перекрыть перевал Стерлинга, то можно схватить негодяя.

— Да, да, — закивал головой оруженосец. — Дункан считает точно так же.

— Они уже выехали?

— Нет, пока еще собираются.

Гэвин на миг задумался. Остаться в замке? Нет, никакая женщина, какой бы красавицей она ни была, не встанет между ним и его долгом предводителя клана. Тем более женщина родом из Англии.

— Прикажи моему оруженосцу собираться. Я еду вместе со всеми.

Юноша улыбнулся, кивнул и бросился выполнять приказание. Гэвин повернулся к Фионе, которая, присев в постели, вопросительно смотрела на него.

— Это опасно?

— Не очень. Человек, поставивший себя вне закона, возомнил, будто может грабить мои владения и что это сойдет ему с рук. Но он жестоко поплатится за все зло, содеянное им.

— Тебе обязательно ехать? Может, там обойдутся без тебя?

— Будет лучше, если я поеду вместе со всеми.

Фиона все поняла — это чувствовалось, — что понравилось Гэвину. Довольно редко можно было встретить в женщине столь внимательное, чуткое отношение к обязанностям и долгу вождя клана.

«А может, ей просто понравилось, что сейчас я уеду и оставлю ее одну», — мелькнула неприятная мысль.

Однако одного взгляда на ее озабоченное и одновременно простодушное выражение лица было достаточно для того, чтобы отбросить подобные мысли. Гэвин пару раз глубоко вздохнул, приводя в порядок взволнованные чувства. Успокоившись, он нагнулся над ней.

— Постараюсь вернуться как можно быстрее. Жди меня. Наверное, будет лучше, если ты переберешься в мою спальню и согреешь к моему приезду мою постель. Она больше и удобнее.

Ласково ущипнув ее за бедро, Гэвин выпрямился и вышел из спальни.

Раскрасневшаяся Фиона долго смотрела на дверь, за которой скрылся Гэвин. Прямой намек, что он намерен как можно быстрее вернуться к ней, льстил ее женскому самолюбию. Тем не менее она обрадовалась его столь внезапному отъезду. То, что он сделал с ней, удивило, поразило и немного напугало ее. Она никак не могла привести в порядок свои растрепанные чувства.

Ни один мужчина до сих пор не вызывал в ней таких острых ощущений. Но самым шокирующим было то, что ей самой все это очень понравилось и ей самой хотелось продолжения. Когда Гэвин обнимал ее, осыпая поцелуями, у нее от наслаждения перехватывало дыхание, а сердце трепетало от восторга.

В его ласках скрывалось обещание сострадания, ласки и заботы, однако в это было очень опасно поверить. Ведь она приходилась ему обыкновенной любовницей, не более того.

Она позволила ему — а могла ли она не позволить? — такие вольности, какие никогда не разрешал себе ее погибший муж. Это должно было вызывать отвращение, но ей как раз все нравилось. Как спокойно и удобно было лежать в его объятиях. Она не могла передать те восхитительные ощущения, которые он пробудил в ней своими ласками, более того, ей страстно хотелось продолжения.

Как такое могло быть? До сих пор она вела добродетельную жизнь, не нарушая приличий. И что же она получила в награду за исполнение своего долга, за соблюдение всех правил, предписанных религией? Трагическую смерть мужа, изгнание из родного дома. От нее отвернулись родственники, ее постоянным спутником стал страх — вот что ей досталось от судьбы. Причем непонятно, за что Богу было угодно так наказывать ее?

С появлением Киркленда все изменилось. Пусть на время. Фиона не сомневалась в том, что однажды ей придется оставить его замок. Хотя что плохого в том, что она изведает хоть немного счастья в своей не слишком удачливой жизни?

Что в том грешного?

Впрочем, об этом следовало спросить отца Ниалла, ее духовника. Хотя священник обошел молчанием ее соглашение с графом, но Фиона понимала, что у него было свое мнение, и вряд ли лицеприятное.

Нужно ли ей знать его мнение?

Фиона присела на краю постели, надела сорочку и вспомнила, как граф спросил ее, боится ли она его. Она солгала ему, сказав нет. В глубине души она знала, что боится. Не столько его, сколько тех чувств, которые, пробудившись в ее сердце, уже пустили первые ростки. Она боялась, что граф станет ей небезразличен, а это не предвещало ничего хорошего.

Фиона вспомнила Генри, и ей стало стыдно и неловко. С погибшим мужем ее никогда не связывала любовная, полная страсти связь. Ее никогда так не тянуло безудержно к нему, как ее тянуло к графу. К Гэвину.

«Генри мертв». Теперь эта мысль не вызвала мучительной боли. Прежняя печаль прошла, что поделаешь. Такова жизнь, состоящая из утрат и приобретений, и острое осознание ее мимолетности охватило Фиону. Долой из памяти все тяжелое и неприятное! Теперь она старалась припоминать только хорошее, а его было немало в ее жизни с Генри.

Смерть Генри принесла Фионе много горя, многое отняла. Однако вместе с тем она дала ей возможность двигаться вперед, с надеждой, что когда-нибудь ей повстречается хороший добрый человек, с которым она свяжет свою дальнейшую жизнь. Это были приятные мысли, так как они создавали вокруг нее оборонительную стену, защищавшую ее… от Гэвина. Согласившись стать его любовницей, Фиона собиралась честно выполнить все условия их договоренности. Она будет с ним ласковой и нежной, она даст ему все, что может дать женщина, не только любезно, но и охотно.

Вместе с тем Фиона собиралась сохранить и благоразумие, и хладнокровие. Она не позволит себе увлечься, потерять голову от любви к графу. Зачем ей разбитое сердце и отчаяние?

Гэвин проснулся и беспокойно заворочался с одного бока на другой. Поудобнее устроившись на жесткой земле, натянул плащ до подбородка. Но как ни старался, уснуть снова ему никак не удавалось.

Чертыхнувшись себе под нос, он лег на спину и взглянул вверх, на стоявшие рядом деревья. Сквозь кроны деревьев виднелись месяц и редкие звезды. Повернув голову, он сквозь ночной сумрак разглядел часового. Остальные воины мерно похрапывали.

Вокруг было спокойно. Тихий шелест листвы навевал дремоту. Закрыв глаза, Гэвин погрузился в свои мысли. На рассвете они проснутся, а что дальше? Продолжать ли преследование или вернуться в замок? Без Гилроя. Опять потерпев неудачу.

Конечно, когда они прискакали в Данфилд-Кросс, Гилроя уже и след простыл. Они бросились в погоню. Десять миль гнались по следам грабителей, но так и не смогли их догнать. Лошади устали, и они решили сделать привал. Гэвин знал: чтобы поймать заметающего следы врага, нужны терпение и выдержка. Однако эта игра в кошки-мышки с Гилроем, давно стоявшим у него поперек горла, выводила его из себя.

Поняв, что заснуть ему не удастся, Гэвин встал. «Пожалуй, пора сменить часового. Надо дать ему отдохнуть хоть пару часов». Гэвин сделал несколько шагов и замер, прислушиваясь к странному гулу, доносившемуся издалека. Может, это отдаленные отзвуки грома? Но небо было чистым, звезды холодно мерцали, не предвещая никакой непогоды.

Но откуда тогда гром? Гэвин всмотрелся в ту сторону, откуда доносился гул. Из-за черной полосы густого подлеска вдруг вырвались всадники и с громким боевым криком устремились на лагерь, размахивая обнаженными мечами.

— Тревога! К оружию! — во всю силу легких закричал Гэвин. — Это Гилрой!

Лагерь, еще мгновение назад тихий и сонный, сразу преобразился. Воины вскакивали со своих мест и, не совсем проснувшись, привычно выхватывали мечи. И вовремя. Еще бы немного, и было бы поздно.

Один из вырвавшихся вперед всадников налетел на Гэвина, но тот быстро отскочил вправо, и меч грабителя просвистел мимо. В тот же миг Гэвин нанес боковой удар своим широким двуручным мечом, разрубив до костей ногу всадника. Издав истошный вопль, тот свалился на землю. Испуганная лошадь помчалась дальше и исчезла в темноте.

Воздух наполнился звоном мечей, хриплыми криками воинов, стонами раненых. Казалось, он вибрировал от энергии. Гэвин бился в самой гуще сражения, ведя своих воинов в атаку. Он был полон решимости уничтожить Гилроя, однако ночная темнота мешала ему лично расправиться со своим заклятым врагом.

Пора было кончать с Гилроем раз и навсегда!

Недалеко от Гэвина упал рослый воин. Он сделал два-три быстрых шага сквозь образовавшуюся брешь в линии сражавшихся. Мельком взглянув на поверженного воина, Гэвин с облегчением вздохнул: это был один из грабителей Гилроя.

Как раз в этот момент наступил перелом в ночном сражении. Поняв, что их внезапное нападение сорвалось, а противник превосходит их числом, разбойники бросились врассыпную, укрываясь в густом лесу.

Гэвин с бессильной яростью проводил взглядом убегавших противников. Отдышавшись, он обратился к подошедшему Эйдану:

— Сколько людей мы потеряли?

— Ни одного. Есть раненые, но не тяжело. А все мертвые — это люди Гилроя.

Носком сапога Гэвин перевернул какого-то мертвеца на спину. Ничего не видящие стеклянные глаза смотрели в темный небосвод. На груди убитого зияла ужасная рана, он был разрублен от шеи до сердца.

— Я его не знаю, — сказал Дункан, наклоняясь над убитым и разглядывая его лицо.

— Я тоже. Что ж тут удивительного? — заметил Эйдан. — Гилрою служат одни негодяи и преступники — сброд со всей границы между Англией и Шотландией.

— Надо отдать им должное, — заметил Коннор. — Какими бы негодяями они ни были, они умеют сражаться.

— А также умирать, — буркнул Гэвин. Он был зол на себя и на всех остальных: Гилрой опять убежал, и его опять приходилось ловить. Надо было успокоиться и взять себя в руки. На войне никогда нельзя терять голову, если не хочешь проиграть.

— Их было десятка два-три, — сказал Эйдан, вытер меч пучком травы и листьев, а затем спрятал его в ножны.

— Кто-нибудь заметил, в каком направлении они ускакали? — спросил Коннор.

— Они разлетелись кто куда, как сухие листья под порывом ветра, — усмехнулся Эйдан.

— На север. Они подались на север, — уверенно ответил Дункан.

— Пусть здесь останется двое человек, чтобы позаботиться о наших раненых и похоронить убитых. Всем остальным седлать лошадей. Мы выступаем. Двигаемся на север.

Фиону разбудил неумолкаемый звон церковного колокола. Проснувшись, она не сразу вспомнила, где находится. Вокруг было темно, и она никак не могла понять: если еще не рассвело, то почему так рано бьет церковный колокол?

Окончательно проснувшись, Фиона отодвинула тяжелый полог, закрывавший кровать, и тут же ей в глаза полился яркий свет. Она зажмурилась, через миг открыла глаза и начала осматривать спальню Гэвина.

Она оказалась пуста. Гэвина нигде не было видно. Судя по всему, он так и не вернулся. Вчера она послушно выполнила его приказание и перебралась в его спальню, и, видимо, зря.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Фиона напряглась, надеясь, что человек пройдет мимо, и напрасно. Даже не постучав в дверь, в спальню вошла служанка.

Трудно было сказать, кто больше удивился — сама Фиона или служанка, обнаружившая ее в кровати графа.

— Господи, что ты тут делаешь? — раздраженно спросила женщина, оглядывая полуголую Фиону.

Фиона лукаво улыбнулась. Она не собиралась объяснять прислуге, почему она оказалась в постели графа.

— Граф еще не вернулся?

Служанка уперлась руками в бока. Она буквально кипела от негодования.

— С какой стати я должна тебе что-то объяснять?

Раннее утро было не самым удобным временем для выяснения отношений, тем более для препирательств. Фиона, не говоря больше ни слова, спрыгнула с постели и проскользнула в свою собственную маленькую спальню, примыкавшую к покоям графа. Там ее уже поджидала Алиса.

— Сегодня на рассвете в замок вернулось несколько раненых воинов, — быстро зашептала Алиса. — Я слышала, как два оруженосца говорили о ночном сражении.

— А как граф? Он не ранен?

— Не думаю. Ночью на отряд графа напали разбойники Гилроя, это их главарь, но воины графа отразили нападение.

— А где теперь граф?

— Продолжает преследовать Гилроя. Оруженосцы спорили между собой: один говорил, если граф поймает Гилроя, то убьет его прямо на месте, а другой — что Гилроя будут держать в плену, а потом казнят.

Фиона невольно поежилась. Хотя она прекрасно понимала, что с врагами нельзя миндальничать, но жестокие расправы с побежденными всегда вызывали у нее неприятие.

— Как я поняла, Гилрой — заклятый враг графа.

— О, миледи, не все здесь так просто. — Алиса глубоко вздохнула. — Насколько я знаю, Гилрой приходится графу братом.

— Что?

— Да, да. — Алиса энергично закивала головой. — Ну, не родным, а единокровным по отцу.

— Это точно?

— Совершенно точно. У них один отец, поэтому у них такие схожие характеры. Оруженосцы говорили, что Гилрой только называет себя Гилроем, а на самом деле он самый настоящий Маклендон.

— От дружбы до вражды один шаг, — грустно промолвила Фиона. С помощью Алисы она надела зеленого цвета платье, отороченное кружевами и с небольшим шлейфом.

— Все это странно и непонятно, — обронила Алиса, разглаживая складки и ленты на платье. Наступила очередь прически. Горничная аккуратно расчесала и уложила волосы Фионы, украсив их сверху золотым ободком.

Чувствуя себя совершенно готовой к встрече с прислугой замка, Фиона обернулась к Алисе:

— Я тоже не совсем понимаю здешние нравы, но это не повод изменять как нашим привычкам, так и нашим привязанностям. Сейчас я отправляюсь на службу в церковь, чтобы помолиться за здоровье графа и его воинов.

Алиса вяло улыбнулась.

— Хорошее дело — молиться за здоровье близких нам людей. Однако было бы неплохо помолиться за наше благополучие, миледи. Боюсь, помощь Господа нам нужна даже больше, чем графу.

Глава 7

Когда Фиона вошла в церковь, в ней уже было полно народу. Пытаясь отыскать свободное место, она устремилась к алтарю, стараясь быть как можно более незаметной. Несмотря на все усилия, ее появление в церкви осталось не только незамеченным, но вызвало перешептывания, косые неприязненные взгляды и откровенный нездоровый интерес.

Решив не обращать на это внимания, Фиона наконец увидела свободное место рядом с Хэмишем. Ее приветливая улыбка не произвела на него никакого впечатления. Дворецкий хмуро взглянул на нее и отвернулся. В любом случае Хэмиш оказался, пожалуй, самым лояльным из всех. Если бы с ней оказалась рядом какая-нибудь благочестивая прихожанка, то скорее всего она устроила бы скандал.

Сосредоточиться на церковной службе было нелегко, мешали возмущенные взгляды и злобные усмешки, тихий шум от перешептываний и приглушенное хихиканье. Однако Фиона сидела, глядя прямо перед собой с таким видом, как будто к ней это совсем не относится. Гордость помогала ей держать голову высоко, а спину прямо. Больше всего ей хотелось испытать то оздоровляющее и укрепляющее душу настроение, которое возникало у нее во время обедни.

Кроме того, у нее мелькнула здравая мысль, что посещение службы обязательно для всех жителей замка. А значит, она увидит здесь Спенсера. Она не видела его всего один день, но уже успела соскучиться. Ей также было любопытно узнать, как его встретили товарищи, нашел ли он с ними общий язык и вообще как ему живется на новом месте.

С приятным удивлением она увидела отца Ниалла, который вышел из алтаря рука об руку с местным священником. Оба священнослужителя молились дружно, сообща. Видимо, их вера помогла преодолеть политические разногласия. Конечно, столь быстрому сближению не могло не помочь то обстоятельство, что отец Ниалл был наполовину шотландцем. После призыва к молитве Фиона, как и все, встала на колени на твердый деревянный пол.

Когда все погрузились в благочестивые молитвы, она принялась выискивать глазами Спенсера и вскоре увидела его среди группы мальчиков. Успокоившись, она принялась горячо благодарить Господа, одновременно не сводя глаз с сына. Он был бледнее, чем обычно, но держался свободно. Один из мальчиков наклонился к Спенсеру и прошептал тому что-то на ухо, и сын улыбнулся. По всей видимости, Спенсер уже привыкал к новому окружению и к новым товарищам.

«Намного быстрее, чем я», — не без горечи подумала Фиона.

По окончании службы она намеренно задержалась у входа, поджидая сына. Ее нисколько не волновали подозрительные и презрительные взгляды, которые бросали на нее выходившие из церкви прихожане. Она ждала Спенсера, и ей было все равно, какими глазами смотрят на нее люди. Едва он появился в дверях, как ее сердце подпрыгнуло от радости.

— Спенсер, доброе утро!

Услышав, как его окликают по имени, он повернулся к ней и почтительно поклонился.

— Доброе утро, миледи.

Фиона закусила губу. Она сама учила его хорошим манерам, но подобное строго формальное почтение уязвило ее любящее материнское сердце.

Как ей хотелось обнять его, прижать к груди, расцеловать в щеки, но, понимая, что столь открытое выражение любви, особенно перед его сверстниками, скорее вызовет у него раздражение, она благоразумно сдержала свой порыв.

— Можно нам немного поговорить? — чуть ли не заискивающе спросила она.

Он вскинул на нее глаза, в которых сквозила растерянность.

— Но я спешу, мне надо выполнять свои обязанности.

У Фионы больно защемило сердце: раньше мальчик всегда был рад побыть вместе с ней. Новое положение Спенсера, как она догадывалась, вызовет новые отношения между ними. Но то, что это произойдет так быстро, всего за один день, она никак не ожидала. И это было мучительно больно.

— Я задержу тебя всего на несколько минут, — торопливо проговорила она.

Спенсер пожал плечами. Приняв его молчание за согласие, она схватила его за руку и увлекла в сторону от его товарищей, чтобы поговорить с ним наедине.

— Что ты ешь? Ты не голодаешь? Тепло ли там, где ты спишь?

Ее вопросы сыпались словно из рога изобилия. Спенсер отвечал односложно: либо кивал, либо мотал головой. Вид у него был угрюмый. Она заметила, как он несколько раз с беспокойством оглянулся на своих товарищей. Такое отношение выводило Фиону из себя. Когда Спенсер опять повернулся в сторону группы оруженосцев, Фиона вдруг заметила большой синяк на его скуле.

— Что это такое? Тебя били?

Она протянула руку, чтобы потрогать ушиб, но Спенсер остановил ее руку.

— Мама, пожалуйста, не надо.

Фиона замерла, а затем ее рука бессильно упала вниз. Она решила подойти с другой стороны:

— Расскажи о своих товарищах. Кто этот мальчик в красной тунике?

Спенсер сразу оживился.

— Это Тревис. Он учит меня драться.

— Это его рук… — Фиона запнулась, но затем, стараясь говорить как можно непринужденнее, поправила себя: — И во время учения тебе поставили на лице синяк, верно?

Спенсер криво ухмыльнулся.

— Я был недостаточно ловок и быстр. Ангус говорит: иногда неплохо как следует получить по башке, это кое-что там прочищает. Кроме того, когда у тебя в руке меч, такой опыт заставляет быть более проворным и сообразительным.

— Вот как, — выдохнула Фиона.

Спенсер кивнул:

— Тревис показал мне, что противника иногда лучше бить не кулаком, а ладонью. Особенно если бьешь более высокого противника со всего размаха прямо в лицо.

— Я ничего не слышала о таком приеме, — тихо ответила Фиона.

Только теперь, глядя на Спенсера, она в полной мере поняла, что сделала. Она готовила Спенсера для сражений, битв, войны и в итоге для смерти. Фионе стало страшно: не ошиблась ли она? Правильно ли она рассудила, что призвание Спенсера меч, а не распятие и требник? Ей вспомнился совет брата: отправить Спенсера в духовное училище. Вот там он точно был бы в безопасности.

— Отвечать жестокостью на жестокость не очень мудрое решение, — наставительно заметила Фиона. — Если у тебя в руках оружие, то это вовсе не означает, что его надо пускать в ход при первом же удобном случае.

Спенсер задумчиво произнес:

— Даже если перед тобой твой враг?

— Все зависит от обстоятельств. Если он угрожает твоей жизни или жизни твоих близких, тогда да, твой долг их защищать. Смело и решительно. Но есть и другие способы выходить из затруднительных положений. Хороший рыцарь хорошо владеет мечом, но настоящий воин и настоящий рыцарь умеет пользоваться не только оружием, но и головой.

Фиона была довольна собой. Ей казалось, что она сумела объяснить Спенсеру что-то очень важное, однако он почти не придал значения ее словам. Мальчик стоял, переминаясь с ноги на ногу, не отрывая взгляда от группы своих товарищей.

Фиона также посмотрела на них. Печально известный в ее глазах Тревис сделал знак Спенсеру подойти к ним, но когда понял, что того удерживает Фиона, то сделал круглые глаза.

Холодок прополз у нее по спине: кто он — Тревис, — друг Спенсера или враг?

— Мне надо идти, — вдруг решительно заявил Спенсер. — Ангус очень сердится, если мы опаздываем.

— Ладно, ступай, — ответила Фиона и, не обращая внимания ни на кого, поцеловала Спенсера в лоб. — Только будь осторожней.

Издав придушенный недовольный стон, Спенсер поспешно пошел прочь, от быстроты движений его хромота стала еще заметнее. У Фионы болезненно сжалось сердце. Она провожала его взглядом, пока он не исчез из виду.

Фиона стояла, погруженная в печальные размышления, как вдруг почувствовала рядом с собой чье-то дыхание. Вынырнув из задумчивости, она увидела рядом с собой большую лохматую собаку, вероятно, одну из графских гончих. Крупная, с массивной головой и широкой грудью, она выглядела как дикий зверь, если бы не большие карие глаза, светившиеся добротой.

— У меня нет ничего, чем бы я могла угостить тебя, — сказала Фиона, надеясь, что собака отойдет.

Подняв голову, собака выслушала ее слова, но никуда не ушла. Подойдя поближе, она подсунула голову под ее руку, явно прося, чтобы ее погладили. Грустно усмехнувшись, Фиона погладила ее по широкой голове, с удивлением обнаружив, насколько мягкие у нее уши. Собака, выказывая удовольствие, застучала хвостом о землю.

Погладив последний раз ее по голове, Фиона повернулась и пошла в главный зал. К ее удивлению, собака потрусила следом за ней. Войдя в зал, Фиона остановилась на пороге, чувствуя, как недоброжелательно поглядывают на нее все, кто здесь находится.

Собака остановилась рядом с ней и, чувствуя ее робость, как бы поддерживая ее, лизнула в руку.

Фиона невольно улыбнулась. Словно по мановению волшебной палочки куда-то улетучились тревога и опасения, вызванные ее решением остаться здесь в замке.

По всей видимости, она наконец-то обрела друга.

Фиона стояла в углу зала и молча наблюдала за группой женщин, собравшихся вокруг камина. С той ночи, когда Гэвин ускакал, оставив ее, не пришло ни одного известия, в котором сообщалось бы о том, когда он вернется. Хотя она спрашивала об этом каждый день по нескольку раз. Кроме этого, она просила Алису и отца Ниалла узнать хоть что-нибудь. Все безрезультатно. Никто ничего не знал.

Однако Фиона этому не верила. Прошлой ночью из небольшого окна своей спальни она видела молодого воина, прискакавшего в замок, очевидно, с какими-то новостями. Фиона поспешно накинула плащ и выбежала в большой зал, но гонца нигде не было видно. Она спросила часовых и слуг, бывших в зале. Никто из них ничего ей не ответил, как будто гонца не было вовсе.

«Возможно, граф приедет сегодня», — промелькнула у нее мысль.

От этой мысли она сразу приободрилась. Последние дни время тянулось чрезвычайно медленно, вероятно, оттого, что ей было нечем заняться. Замок казался ей олицетворением мрачной, суровой враждебности. Ее короткая встреча со Спенсером оставила тревожное впечатление. Хотя одно было совершенно ясно: он предпочитал быть вместе со своими новыми друзьями, а не с ней. Фиону радовало, что он так быстро и легко сошелся с новыми товарищами, вместе с тем его невольное отчуждение обостряло ее одиночество.

Во всем замке у нее нашлось всего три близких человека — ее служанка Алиса, отец Ниалл и… собака. Каждый раз, когда их пути пересекались, гончая начинала радостно лаять и так энергично махать хвостом, как будто встретила свою лучшую приятельницу. Но это были редкие радостные моменты, тогда как день казался неимоверно длинным и скучным. Фиона догадывалась, что никто в замке не станет дружить с ней, ибо слишком много ее окружало неприязни. Однако она надеялась, что никто не станет возражать против ее желания выполнять вместе со всеми какую-нибудь работу.

Служанки окидывали ее холодными презрительными взглядами, а затем проходили мимо, словно не замечая ее. Сплетни о ней расползлись далеко за пределы замка. Фиона пыталась не придавать значения пересудам о ней как об английской любовнице графа, но у нее было слишком много свободного времени, чтобы действительно не думать об этом.

Это очень удручало. Понимая, насколько своеобразно ее положение в замке, Фиона в свой первый день пребывания здесь сразу после службы укрылась в своей спальне. Убрать постель, подмести пол, навести порядок в комнате — все это отняло совсем немного времени и немного сил. Праздность утомляла куда больше.

Переделав все дела у себя, Фиона решительно вошла в покои графа. Там все было на своих местах, и все же чувствовалось отсутствие женской руки. На одно мгновение ей показалось: если ее здесь застанут, то ей конец: ее бросят в темницу, и там она будет томиться до возвращения графа. Однако тишина и скука, буквально разлитая в воздухе, заставили ее забыть свои страхи. От нечего делать Фиона приподняла крышку сундука и обнаружила там одежду графа. Из любопытства она вынула лежавшую сверху синюю тунику и развернула. По краям тунику украшало золотое шитье, на груди был искусно вышит золотыми нитками сокол с красными глазами. Удивительно красивая работа, явно отнявшая много часов кропотливого труда.

Любуясь, она провела рукой по вышивке и тут заметила, что несколько нитей порвались и выпали из рисунка. Кроме этого, на плече виднелась небольшая прореха. Осененная внезапной мыслью, Фиона аккуратно положила синюю тунику на пол и начала вынимать остальные вещи. Под туникой оказалась полотняная рубаха, выкрашенная в необычный зеленоватый цвет, и тоже с прорехой. Скорее всего Гэвин порвал ее, когда в спешке стягивал с себя.

Достав все, что лежало в сундуке, Фиона убедилась, что почти все вещи нуждаются в починке. Придя в восторг, что теперь есть чем занять себя, Фиона схватила в охапку вещи и помчалась в свою спальню.

Алиса, увидев свою госпожу с кучей грязноватой одежды, ошарашила ее неожиданным вопросом:

— Что это за тряпье, леди Фиона? На что оно вам сдалось?

— Спокойнее, Алиса. Это не тряпье, а одежда графа. Немного порванная. Просто ее надо починить.

— А для чего она вам понадобилась?

— Я собираюсь зашить дыры, все починить. Где мой набор для шитья? Пожалуйста, достань его.

Глаза Алисы удивленно округлились.

— А как же оруженосец графа? Ведь это он обязан следить за одеждой графа, приводить ее в порядок. Это его работа.

— Я подозреваю, что бедняга нарочно спрятал подальше эти вещи. Для того чтобы их зашить, нужны умение и сноровка. Думаю, что он никогда не держал иголки в руках.

— Хорошо, пусть он не держал, но ведь в замке есть и другие, которым не составит труда выполнить такую работу. Зачем вам портить ваши нежные руки? — Алиса недовольно фыркнула. — Ведь вы леди.

— Да, леди, но это как раз и побуждает меня показать мое умение владеть иглой. Давай, неси мой набор для вышивания, и побыстрее.

— Но…

— Алиса, никаких но.

Горничная глубоко вздохнула. Хотя по ее виду было заметно, как ей не нравится повеление госпожи, тем не менее ослушаться его она не могла.

— Но здесь так темно, — попыталась еще сопротивляться Алиса. — Вы тут ослепнете.

— Да, ты права, — согласилась Фиона, но она не собиралась отступать. — Открой окно, и тогда сразу станет светлее.

Поняв, что переубедить госпожу не удастся, Алиса еще раз тяжело вздохнула. Сквозь распахнутое окно в комнату хлынули солнечный свет и свежий воздух. Солнце и ветерок взбодрили Фиону. Она с воодушевлением принялась за шитье, которое помогало ей отвлечься от мрачных мыслей и скоротать время. К середине следующего дня она зашила всю одежду графа. Переделав всю работу, она опять не знала, как убить свободное время.

В последующие дни все попытки Фионы найти для себя какое-то занятие ни к чему не приводили, везде она натыкалась на отказ, скрытый за каменной стеной молчания. Фиона понимала, что эта неприязнь вызвана тем, что они видят в ней врага, а не личным отношением к ней, Фионе, но от этого было ей нисколько не легче.

Столь открытая враждебность огорчала ее, сбивала с толку. Она никому не причиняла зла, и ее присутствие в замке не доставляло никому особых хлопот. Так почему же они не хотели понять ее? Искать покровительства у графа ее вынудили жизненные обстоятельства. Она была беззащитной женщиной в мире, где правили мужчины. А она-то надеялась получить от женщин поддержку, встретить у них сочувствие, а не осуждение.

Однако настал день, когда ее терпение лопнуло. Ей надоело, что с ней обращаются как с какой-то всем надоевшей собакой-попрошайкой. Как бы ее ни встретили, как бы к ней холодно ни относились, она будет работать вместе со всеми.

— Я хочу помочь вам прясть шерсть, — громко сказала Фиона, подходя к кружку женщин.

Джудит оглянулась на нее, открыв от изумления рот, но, быстро опомнившись, надменно произнесла:

— В этом нет никакой надобности.

Джудит являлась негласным лидером всех женщин, служивших в замке, выразителем их настроения. Среднего возраста, еще миловидная, хотя и с сединой в темных волосах, она железной рукой управляла женской прислугой.

— Без вас обойдемся, — буркнула Мэгги, и все остальные одобрительно закивали.

— Тем не менее я останусь и буду прясть вместе со всеми. — Фиона была преисполнена решимости.

Служанок это нисколько не обрадовало, но Фионе так надоело безделье, что она была готова на все, лишь бы больше не сидеть у себя в спальне с праздно сложенными руками и гнетущими мыслями.

Она села рядом и, взяв плотный кусок шерсти, принялась за дело. Взгляды всех женщин были устремлены на нее, и Фиона чувствовала это. Она тянула и крутила шерсть, свивая из нее нить, которая наматывалась на веретено. Она старалась, чтобы нить выходила как можно ровнее.

— Только не делай нить слишком тонкой, — повелительным тоном заметила Джудит. — Иначе она порвется, когда мы будем ткать на станке.

— Да, да, знаю, — коротко ответила Фиона, хотя ее так и подмывало сказать в ответ какую-нибудь колкость. Искусству прясть она, как и все женщины в те времена, училась еще с детского возраста.

Глупо было доказывать на словах перед этими ершистыми шотландками, что ты умеешь прясть. Фиона знала, что ее недолюбливали, считая английской выскочкой, да еще титулованной.

За короткий срок пребывания в замке она заметила, что на шотландцев титулы не производят того впечатления, какое они производят на англичан. И хотя они относились к титулам с подобающим почтением, было заметно, что никто из воинов или слуг не лебезил перед их господином, графом Кирклендом.

Вдруг со двора замка донесся хорошо знакомый голос самого графа. «Он вернулся». От этой мысли у Фионы задрожали руки, и она едва не выронила веретено. Она как можно быстрее попыталась совладать с собой: не хватало еще, чтобы соседки заметили ее волнение и получили повод для новых сплетен и пересудов.

Когда граф вошел в зал, Фиона уже справилась с волнением, поэтому ее приветствие было столь же радостным и столь же сдержанным, как приветствия остальных женщин. Однако, к своему ужасу, она обнаружила, что Гэвин прекрасно понял, насколько она рада снова видеть его целым и невредимым.

— Ну, как тебе жилось, пока меня не было? Неприятности были?

— Нет, — отвечала Фиона. Она скорее согласилась бы проглотить свой язык, чем жаловаться на те проблемы в общении, с которыми столкнулась в его отсутствие.

— Тогда все замечательно.

Гэвин посмотрел направо, затем налево, потом скользнул взглядом по потолку, его явно снедало какое-то желание. Сделав знак Фионе следовать за ним, он прошел к камину.

От графа пахло кожей, конским потом, как и от Генри, но почему-то этот запах взволновал Фиону так, как никогда раньше. Но почему? Что такое с ней творится?

— Поскольку не слышно радостных криков на дворе, можно предположить, что Гилрой опять ускользнул? — спросила Фиона, пытаясь расспросами погасить охватившее ее возбуждение.

— Да, — бросил граф.

Столь краткий ответ встряхнул Фиону, она поняла, что не следовало бередить его душу глупым вопросом. Мужчины порой очень обидчивы, их выводят из себя собственные неудачи, о которых они предпочитают не говорить. Но кого они хотят обмануть своим молчанием? Итак, Гилрой не пойман. Неужели все в замке теперь делают вид, будто ничего особенного не произошло, щадя чувства графа?

— Вы опять попытаетесь его поймать?

— Да, но когда будем точнее знать о его местонахождении. Не стоит напрасно рисковать жизнью моих воинов.

Ответ графа стер возникшее у Фионы негативное впечатление. Он заботился о своих людях и благодаря этому сразу вырос в ее глазах.

Не зная, о чем говорить дальше, она вдруг вспомнила, что граф, вероятно, голоден. Фиона упрекнула себя в невнимательности.

— Вы, наверное, хотите есть?

— Да, и пить тоже.

— У нас все готово, милорд, вмешалась в разговор Джудит. — Сейчас накроем столы. Вам надо подкрепиться и отдохнуть.

Гэвин предпочел сесть за стол вместе с воинами, а не на своем возвышении. Джудит и остальные служанки засуетились, захлопотали, расставляя блюда с едой, наливая в кружки крепкий эль и заодно расспрашивая о подробностях погони.

Фиона опять оказалась не у дел. Никто из женской прислуги не обращал на нее внимания, и даже напротив, служанки старались отодвинуть ее в сторону как бы под предлогом, что она мешает им заниматься делом.

Утомленные многодневной и неудачной погоней, мужчины разговаривали между собой очень тихо. Из тех обрывков, которые долетали до Фионы, ничего невозможно было понять. Растерявшись, не зная, что ей делать, она отодвинулась в угол и окинула взглядом зал, как вдруг заметила оруженосца графа, который нес на коромысле два больших деревянных ведра, судя по всему, весьма тяжелых.

Когда юноша проходил мимо, она окликнула его, поинтересовавшись, что он делает.

— Ношу горячую воду наверх в покои графа, чтобы он искупался.

Конечно, после трапезы граф захочет смыть с себя дорожную грязь, а в этом деле Фиона кое-что смыслила. Ведь в прошлом, когда она была хозяйкой замка, в ее обязанности как раз входило встречать после отъезда мужа, принимать его гостей, а для этого нередко требовалось устройство ванны для купания.

Когда Фиона поднялась в покои графа, там уже вовсю шли приготовления к купанию. Глубокая деревянная ванна стояла рядом с горевшим камином, по бокам ее окружали кожаные шторки для того, чтобы во время купания не дул сквозняк. Отнюдь не лишняя предосторожность.

Под присмотром Фионы оруженосец налил полную ванну воды, затем она приготовила горшок с моющим раствором, не забыла и о простынях для вытирания.

— Так вот где ты. А то я уже обыскался.

От его голоса сердце Фионы подпрыгнуло и застучало быстро-быстро.

— Я пришла сюда, чтобы помочь вам помыться.

В ответ раздалось хриплое взволнованное дыхание графа. По его лицу было заметно, насколько он возбужден.

— Милорд, прикажете, чтобы сюда пришел ваш оруженосец, чтобы прислуживать вам во время купания?

— Сколько раз я тебе говорил, называй меня Гэвин. И я хочу, чтобы во время купания мне помогала ты.

— Хорошо… мм… Гэвин. — Его имя она произнесла намеренно подчеркнуто, как бы давая понять, что подчиняется его воле. На его губах возникла простая приятная улыбка, как бы говорящая: ну-ну, я же вижу, тебе больше нравится называть меня по имени.

Фиона как ни в чем не бывало продолжала готовить ванну. После небольшой паузы она лукаво спросила:

— Вы действительно хотите, чтобы при купании помогала вам я, а не оруженосец?

— Да, только ты.

В коридоре послышались шаги, и через минуту в покои графа вошел запыхавшийся оруженосец с ведром воды в руках. Он застыл недалеко от дверей, с любопытством поглядывая то на Фиону, то на графа.

— Я принес еще горячей воды.

— Вылей ее в ванну, — повелел Гэвин, не глядя на оруженосца. — И ступай.

Они остались наедине. Фиона повернулась к огню, горевшему в камине, помешала угли, подбросила полено. До ее слуха донесся плеск воды.

«Он забрался в ванну», — подумала она то ли с облегчением, то ли с разочарованием. Нет, скорее с досадой: ведь она упустила возможность увидеть его во всей обнаженной мужской красе.

Фиона глубоко вздохнула и повернулась к нему лицом.

Гэвин лежал в ванне, касаясь плечами и головой покрывала, которое она заботливо положила на ее край. Одна рука свисала вниз, другая вытянулась вдоль края ванны. Руки были крупными, мускулистыми, они завораживали своей мужественной красотой.

За время его отсутствия Фиона наслушалась немало историй о его подвигах, о его силе и выносливости. Он мог скакать без устали быстрее и дольше, чем любой воин. Мог попасть стрелой в крошечную цель с очень большого расстояния. Мог сражаться мечом против нескольких противников.

Наверное, рассказчики кое-что приукрашивали и преувеличивали, но, глядя на его руки, Фиона не сомневалась, что большинство из этих историй было правдой.

Смущенная, она взяла в руки кувшин с жидким мылом — масло эвкалипта, смешанное с лавандой, и принялась намыливать тряпку для обмывания. Намереваясь начать со спины, она хотела зайти сзади, но он быстрым движением схватил ее за руку.

— Нет, Фиона, не прячься. Я хочу смотреть на тебя, пока ты будешь меня мыть, и любоваться.

Она была его любовницей и должна была выполнять все его пожелания и прихоти, возражать или сопротивляться было глупо и бесполезно. Впрочем, сейчас ей, напротив, хотелось пойти навстречу его желаниям, совесть затихла и не тревожила ее.

Фиону привлекал вид его груди, широкой и поросшей черными волосами, которые ниже пупка сходились в неширокую линию, уходившую под воду. Неожиданно приятная волнующая дрожь пробежала внутри ее. Хотя тут не было ничего удивительного, ведь она была женщиной. Только статуя могла без внутреннего трепета взирать на такого мужчину.

Гэвин опустил и расслабил плечи, чтобы ей было удобно намыливать их, как вдруг чуть приподнял голову и пристально посмотрел ей прямо в глаза. Фиона не смутилась, наоборот, смело встретила его взгляд. На дне его синих глаз, она это очень хорошо видела, горело желание. От осознания, что она желанна, ее сердце охватило ликование. И вместе с радостью внутри все сильнее и сильнее разгоралось пламя страсти.

Фиона принялась энергично натирать его плечи намыленным куском ткани, чтобы больше не думать и восстановить утраченное душевное равновесие. Про себя же она решила, что на этом, пожалуй, она и закончит, все остальное скрывавшееся под водой, он был в состоянии вымыть и сам.

В комнате стояла такая тишина, что был слышен шорох ткани о его кожу и тихий плеск воды. Гэвин протянул руку и ласково провел пальцами по ее щеке и подбородку. Фиона вздрогнула и замерла. Ткань выпала из ее ослабевших пальцев и с тихим плеском ушла под воду.

— Ты уже закончила мыть меня, дорогая?

Фиона моргнула, бархатистый звук его голоса вывел ее из полузабытья. Очнувшись, она макнула пальцы в горшочек с мылом и принялась намыливать ему волосы. Взяв в другую руку кувшин с водой, она лила воду на голову, смывая пену и одновременно наслаждаясь шелковистостью его черных кудрявых волос.

— Можно мне принести ножницы, чтобы подровнять ваши волосы?

Гэвин полуоткрыл глаза и лениво произнес:

— Давным-давно я получил хороший урок: нельзя позволять женщине орудовать ножницами или другими режущими предметами в непосредственной близости от твоего горла.

Фиона опустила почти пустой кувшин на пол.

— Вы мне не доверяете?

Гэвин пожал плечами. От этого движения часть воды выплеснулась из ванны. Фиона быстро подняла его тунику, лежавшую на полу, чтобы та не намокла. Схватив полотенце, она встала на корточки и принялась вытирать образовавшуюся лужу. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, она обернулась.

— Вы смотрите, как я вытираю воду?

— Ничего не могу поделать с собой, так все бы смотрел и смотрел, как ты за мной ухаживаешь.

Фиона улыбнулась, а потом рассмеялась. Прием ванны никогда не был связан в ее понимании с чем-то сексуальным. Несмотря на это, Гэвину каким-то образом удалось придать даже вытиранию пола легкий оттенок сексуальности.

Она удивленно и смущенно изогнула брови. Он смотрел на нее из-под полуопущенных век, взгляд у него был одновременно и оценивающий, и восхищенный, что не могло не польстить ей.

— Иди ко мне, — позвал он ее хрипловатым голосом.

— Но там нет места, — смутившись, прошептала Фиона.

— Места тут полно, — настаивал он.

— Но куда я сяду?

— На мои колени, куда же еще?

Святые небеса! От одной этой мысли Фиону бросило в жар. Гэвин продолжал смотреть на нее своими чарующими синими глазами, от одного взгляда которых у Фионы подгибались колени.

Но тут он озорно улыбнулся, и Фиону только тогда осенило: он играет с ней.

От растерянности она потеряла дар речи. Прежде никто не флиртовал с ней. Не в характере Генри было шутить с ней в таком смысле. Он был добр, мягок, снисходителен, но чтобы так заигрывать с ней — нет, на такое Генри никогда не был способен. И такое заигрывание было не только удивительно, но и приятно.

Фиона кокетливо откинула прядь волос, принимая правила игры.

— Кто принимает ванну, милорд, вы или я?

— Принимаю я, но я не жадный, могу поделиться ванной с тобой.

Глава 8

Глаза у Фионы широко раскрылись от удивления, однако в них не было заметно испуга, что очень понравилось Гэвину. Его предложение искупаться вместе не шокировало, а скорее пробудило в ней любопытство. Такой интерес был очень ему по душе, тем более что огонь страсти разгорался внутри его все сильнее и сильнее.

Было так забавно подшучивать над ней. Ему нравилось наблюдать за тем, как она хмурилась, пытаясь скрыть возбуждение под маской напускной озабоченности, когда выполняла свои обязанности.

Пыталась, но у нее это получалось не очень хорошо.

Кроме того, Гэвина окружало так много слуг, лица которых часто выражали озабоченность и чувство выполняемого долга, что это иногда вызывало у него раздражение. От Фионы он ждал чего-то совсем другого, не похожего на его привычные впечатления.

— Почему бы тебе не присоединиться ко мне? Чем ванна хуже постели? Разве тебе не понравились наши забавы в постели? Как мне кажется, ты восприняла это как приключение?

В ее глазах явно проглядывала грусть.

— Мне кажется, вы очень порочный человек.

— О, ты меня еще плохо знаешь.

При этих словах Гэвин встал во весь рост, так что брызги воды полетели во все стороны. На этот раз Фиона не бросилась вытирать лужу, более того, даже не пошевелилась. Уставившись на него, она стояла как зачарованная.

Зардевшаяся от смущения, с округлившимися глазами и полуоткрытым от изумления ртом, она походила на прекрасную статую. Соски стали твердыми и выступали на фоне платья. Его пенис пришел в возбужденное состояние. Она не отрывала взгляда от этой части его тела. Атмосфера в комнате стала напряженной, словно наэлектризованной.

Им овладело искушение взять ее прямо сейчас, не медля ни секунды. Гэвин весь дрожал от нетерпения, он и так слишком долго ждал. Он схватил ее и принялся целовать. Фиона застонала и задрожала в его объятиях, как натянутая струна.

Он целовал ее золотистую кожу, нежную шею, чутко отмечая то, как она отвечает на его ласки. Обычно в подобных ситуациях он не отличался терпением, особенно когда им уже овладевало возбуждение. Но сейчас все было иначе. Сладострастные вздохи и стоны Фионы нравились ему все больше и больше, и ему захотелось продлить удовольствие.

Гэвин упивался пробудившейся в ней страстью. Испытываемое им наслаждение было удивительно острым, теперь ему хотелось познать не только ее роскошное тело, но и ее душу.

Горя от нетерпения, он сорвал с нее платье. Обнаженная Фиона молча смотрела на него своими бездонными зелеными глазами, и в них сквозило нечто такое, что у него от нежности и любви к ней сжалось сердце. Если бы он не знал, что она была замужем, то подумал бы, что она девственница, которая по вполне понятной причине робеет и боится, как и любая девственница перед тем, как стать женщиной. Она как бы замерла на пороге таинства, которое вот-вот должно было свершиться.

Гэвин ласково и нежно улыбнулся, желая подбодрить ее. Фиона улыбнулась в ответ, однако ее нижняя губа предательски задрожала. Он погладил ее по груди, радуясь ее упругости и мягкости. Обхватив нежно оба соска, он принялся играть ими. Дыхание у нее вдруг пресеклось, и по ее телу пробежала дрожь.

Теперь она дышала глубоко и прерывисто. Уткнувшись носом в ее шею, Гэвин тихо прошептал:

— А теперь пора перейти к главному?

Не дождавшись ответа, он, склонив голову, обхватил губами ее роскошный сосок и принялся пылко ласкать его и ореол. От этих ласк дыхание Фионы стало еще более тяжелым и прерывистым, Гэвин продолжал ласкать ее груди, наслаждаясь их совершенством и красотой.

Колени у нее затряслись и ослабели.

«О, да ты горячая штучка», — с восторгом подумал Гэвин, довольный и собой, и ее реакцией. Он подхватил Фиону на руки и понес к кровати. Оказавшись там, она раскинулась во всей своей чудесной красоте.

Только для него. Для него одного.

Зрелище было настолько потрясающим, что он чуть не задохнулся от восхищения. Исходивший от нее пьянящий запах сводил его с ума. Он сладострастно раздвинул ее бедра, любуясь ее самым интимным местом. Мягкое, шелковистое, нежное, словно цветок. Он слегка подул на влажные завитушки волос. Фиона застонала и выгнулась, на этот раз ее стон звучал громче и призывнее.

Торжествующий Гэвин принялся лизать атласную внутреннюю оболочку. Дыхание у Фионы вдруг пресеклось, она закричала, и ее голова заметалась по подушке из стороны в сторону.

Гэвин не останавливался. Закрыв глаза, она продолжала сладострастно стонать. Вдруг судорога пробежала по всему ее телу. Она изогнулась, словно прося о чем-то большем. Ее возбуждение передалось ему, и он с трудом удержал себя в руках.

Гэвин гордился собой, глядя на лежавшую перед ним Фиону. Благодаря своему опыту и сноровке он сумел добиться желаемого. Теперь оставалось сделать последнее, то самое, что рвалось изнутри его.

— А теперь я возьму тебя, — прохрипел он.

Фиона лежала перед ним, вся открытая и доступная. Она сама развела ноги, словно приглашая его войти внутрь ее. Его не надо было дважды просить об этом. Крепко обхватив ее за бедра, он привлек ее к себе. Его пенис коснулся ее трепещущей плоти и осторожно проник глубже, наполняя их обоих жаром наслаждения. Фиона сжалась, а затем, застонав, открылась навстречу его движению. Их соединила невидимая, но прочная нить. Ее нельзя было порвать, и ничего нельзя было поделать, и некуда было деваться от напряженного, захлестывающего душу томления. По их жилам бежала кровь, звеня и зовя куда-то вдаль, обещая невыразимо высокое наслаждение.

Гэвин ритмично двигался взад-вперед, и мощный поток страсти уже нес их к конечной цели. Ими овладело не только полное телесное, но и душевное единение. Наконец он в последний раз с силой вошел в нее и упал обессиленный, содрогаясь вместе с ней от сладострастных конвульсий.

— Я все время думал о тебе, — признался он.

Фиона удивленно приподняла брови. Она ласково провела рукой по шраму на его виске.

— Я считала дни, пока ты отсутствовал, каждый раз надеясь, что этот день последний и ты вот-вот приедешь. И наконец ты приехал.

Неужели она тосковала по нему? От этой мысли у Гэвина перехватило дыхание. Без всяких слов он схватил ее за бедра и придвинул к себе. Фиона не противилась, на душе у нее стало беспокойно и весело.

Он принялся ласкать ее, пока дрожь опять не пробежала по ее телу. Фиона сама схватила его за плечи и прижалась к нему. Сладостный момент наступил опять. Не думая, не соображая, подчиняясь одному лишь зову плоти, он овладел ею.

Обессиленный Гэвин лежал рядом с ней, переводя дыхание. Запах утоленной страсти, разлившийся по спальне, стал осязаемым, восхитительным, пьянящим душу. Когда его прерывистое дыхание улеглось, он с наслаждением уткнулся лицом в ее золотистые волосы. Он лежал в полузабытьи, нежно поглаживая ее кожу. И в этот момент все его тревоги, тяжкое осознание неудачи из-за вновь ускользнувшего Гилроя вдруг перестали давить на его сердце и омрачать душу.

Вздохнув глубоко несколько раз, он незаметно для себя уснул сном младенца. Так сладко и так безмятежно он давно не засыпал.

* * *

Размеренное дыхание и расслабленное положение тела убедило Фиону, что Гэвин крепко уснул. Ей пора было уходить. Она осторожно огляделась вокруг себя, прикидывая, как бы по возможности тише и незаметнее выскользнуть из его постели и из его спальни.

Она как следует все рассчитала. Фиона любила составлять планы, они помогали ей сохранять душевное спокойствие, отгораживали ее от суровой реальности. Однако она не спешила переходить к действиям. «Полежу еще минуту-другую», — уговаривала она себя.

Не отдавая себе отчета, она прижалась к широкой груди Гэвина. Как покойно было лежать вот так в глубокой ночной тишине, нежно прижимаясь к нему, с ощущением полной безопасности. Его мерное теплое дыхание слегка касалось ее волос, усиливая ее благодушное и безмятежное настроение.

«Так вот что означает заниматься любовью». Господь защитил и оградил ее. Каким ласковым и нежным Гэвин был с ней. Неужели все мужчины такобращаются со своими любовницами? Тогда понятно, почему женщины обзаводятся любовниками.

Фиона покачала головой, вспоминая недавние удивительные минуты, полные блаженства. За это короткое время она узнала о любви больше, чем за десять лет брака с Генри. И это была не только физическая близость. Они смеялись, Гэвин подшучивал над ней, заигрывал. Рядом с ним она чувствовала себя женщиной, причем желанной. В ее глазах это лишь добавляло ему обаяния и привлекательности.

«Ах, если бы они могли всегда жить вместе!»

От этой мысли Фиона тут же пришла в себя. Она присела в постели, и прежняя тревога овладела ею. Нет! Пора отбросить пустые мечтания. Добром это никак не кончится. Она могла остаться навеки с разбитым сердцем. Она уже начала спускать ноги на пол, как вдруг Гэвин обхватил ее сзади.

— Куда ты?

— В свою спальню.

Он усмехнулся. Фиона хотела было что-то возразить, но тут же запнулась, вспомнив, что отказать ему она не вправе. Он обнял ее, осыпая поцелуями и опять увлекая в сладостную и страстную бездну. Она целиком отдалась его порыву, предчувствие эротических ощущений уже кружило ей голову. Его вездесущие губы и руки уводили ее все дальше и дальше в удивительный мир счастья, где не было никаких тревог и забот.

На этот раз все произошло намного быстрее и слаженнее. Содрогаясь от сжигавшего их обоих желания, они слились вместе, и во второй раз все оказалось настолько же чудесно, как и в первый.

Они были очень близки, но Фионе хотелось быть еще ближе.

Словно прочитав ее мысли, Гэвин приступил к действию. Одна из его рук скользнула вниз, к ее самому интимному и сокровенному местечку, и принялась ласкать. Фиона подавалась то чуть вперед, то назад. Внезапно внутри ее озарила настолько яркая вспышка, что у нее перехватило дыхание. Она как будто воспарила высоко-высоко, откуда все остальное не имело никакого значения. Издав нечленораздельный, полный страсти стон, она судорожно обхватила ногами тело Гэвина, стремясь вобрать его внутрь себя.

Но взметнувшая вверх ее волна стала спадать, все ниже и ниже. Фиона плавно опустилась на землю, все еще содрогаясь от овладевшей ею любовной страсти. Наконец все волнение внутри улеглось, и она замерла в сладостном забытьи.

Они лежали вместе, онемевшие от того, что им только что довелось пережить. Перевернувшись на бок и спиной к стене, Гэвин обхватил ее, прижав к своей груди. Фиона вопросительно взглянула ему в глаза.

— Я всегда сплю спиной к стене и лицом к дверям, — объяснил он.

— Даже здесь, в своем замке? — удивилась Фиона. Странно, неужели даже здесь он не чувствовал себя в безопасности?

— Нет, среди людей моего клана мне ничего не грозит, но все равно лучше быть начеку. Честно говоря, я давно привык так спать.

Он ласково удерживал ее возле себя. Фиона чуть поерзала, укладываясь поудобнее.

— Не обращай внимания на мои причуды. Спи спокойно.

Фиона не возражала. Но несмотря на усталость, как это ни странно, ей никак не удавалось уснуть. Она принялась считать звезды — фокус, которому обучил ее Гэвин, но сейчас ничего не получалось. Затем она попыталась дышать, попадая в такт дыханию Гэвина, но от этого у нее сладко закружилась голова.

Она начала размышлять, и ей опять стало страшно. «Правильно ли я поступила, приехав сюда? Сдержит ли граф свое слово? Защитит ли он меня и моего сына? Так хочется в это верить. А что, если он обманет? Как мне быть? Куда мне тогда идти?»

Нет, пора прекратить думать об этом. Иначе можно совсем потерять голову от страха. «Ну что ж, милорд, как бы там ни было, но я честно выполняю то, что обещала», — прошептала Фиона, опять отдаваясь ощущению надежности и безопасности, исходивших от него.

Эван Гилрой стоял в задумчивости на вершине скалы и смотрел на садившееся солнце. Темно-желтое светило превратилось в огненно-красный диск, озарявший долину и горы багряным сиянием. Вдали среди деревьев, растущих у подножия и чуть выше по склону, спрятанные от посторонних взглядов, стояли несколько хижин. Место было выбрано с умом, чтобы никто не мог найти далеко в горах эту крохотную, заброшенную деревеньку.

Его тайное убежище. То, где зализывают раны, что как раз и требовалось сейчас.

Эван не любил предаваться отчаянию. Хотя однажды с ним такое случилось. Это произошло давным-давно, когда они с матерью впервые оказались в этих местах, а уже наступали холода. Он сам до сих пор удивлялся, как им обоим удалось выстоять, пережить ту страшную зиму. Но сегодня он был бессилен: отчаяние овладело им, когда ему пришлось сообщить родственникам о гибели тех, кто следовал за ним. Его сердце перевернулось от боли, когда Дженни, жена одного из погибших воинов, находившаяся на сносях, прямо перед ним от горя упала в обморок.

— А, так вот где ты спрятался, — раздался позади него хорошо знакомый голос.

— Я не прятался, мама. Я стоял здесь и раздумывал.

— Не стоит предаваться грустным мыслям. Потом, как правило, пропадает желание есть. — Мать неловко похлопала его по руке. — Не надо забивать себе голову всякой ерундой.

В какой-то миг Эвану захотелось объяснить, что происходит в его душе, однако он подавил в себе это желание. Сострадание не имело в глазах его матери никакой цены. Напротив, она часто высмеивала тех, кто по глупости поддался чувству сострадания на ее глазах. Жизнь жестоко обошлась с Мойрой Гилрой, поэтому она ни к кому не испытывала жалости, а порой, поддавшись чувству обиды, изливала свое негодование и на сына.

— Мы потеряли четверых человек, — ровным, тихим голосом сообщил Эван. — У двоих имелись семьи.

В ответ леди Мойра лишь фыркнула, а потом спросила:

— А как граф? Уверена, что ты сумел отплатить его людям той же монетой.

Смутное ощущение тревоги овладело Эваном. Он не знал, есть ли убитые среди воинов графа, что, вероятно, сделало бы его потери менее чувствительными.

— Несколько человек было ранено, что касается убитых… — Он пожал плечами. — Точно не знаю.

— Неужели ты хочешь сказать, что граф так легко отделался? — Глаза Мойры злобно сверкнули.

— Мы напали на него…

— И правильно сделали.

Правильно ли? Эван потер переносицу. Он с молоком матери всосал чувство ненависти к умершему графу и его родственникам, а перенесенные страдания и лишения лишь укрепили в нем это настроение. Однако в глубине души он не считал Гэвина, нынешнего графа Киркленда, виновником всех тех бед, которые выпали на долю его матери.

— Жаль, что мне не удалось показать, на что мы способны. Нападение обошлось нам слишком дорого и ничего нам не дало.

Мойра Гилрой криво усмехнулась, словно отметая всякие сожаления, которые могли возникнуть по этому поводу.

— Они сами сделали свой выбор. Знали, на что идут.

Ее слова нисколько не удивили Эвана, более того, он даже ожидал услышать что-то подобное. Ребенком он считал, что у его матери в груди вместо сердца камень. Иногда он размышлял: если в его жилах течет та же самая кровь, то он должен был унаследовать от матери такую же лютую ненависть. Однако в глубине души чувствовал, что ненавидеть так, как ненавидела его мать, он не умеет. Да и что хорошего было в такой ненависти?

— Нам придется залечь здесь на некоторое время, — признался Эван. — Людям надо отдохнуть.

— Нет, нет, именно сейчас самое удобное время для нападения. Они его не ожидают, мне это подсказывает моя ненависть. А что говорит тебе твоя? Неужели ты забыл, как тебя дразнили и обижали в детстве? Называли отродьем Маклендона.

Эван горько усмехнулся.

— Как это ни горько признавать, но ведь так оно и есть на самом деле.

— Нет! Это не так. Совсем не так. В твоих жилах течет кровь нашего рода, рода Гилроев, благородных и гордых шотландцев. Помни об этом. — Она подошла к нему совсем близко. — Я вырастила тебя, Эван, потому что у нас есть общая цель.

— Отомстить.

— Да, отомстить. Отомстить тем, кто обращался с нами так, как будто мы грязь, а не люди.

Леди Мойра смотрела перед собой вдаль, словно что-то вспоминая. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она намного старше. Годы перенесенных лишений прежде времени состарили ее, лишив глаза блеска и согнув ее спину.

— Твой отец мог бы жениться на мне и иметь законного сына. Он был жестоким и грубым, думал только о себе и о своих удовольствиях. Он использовал меня, поиграл и бросил. Но он совершил очень большую ошибку или глупость, отказавшись от такого замечательного сына, как ты.

Эван чертыхнулся про себя, но вслух ничего не сказал. При желании мать могла вывести из терпения даже святого, особенно если речь заходила о графе Киркленде, — это была ее любимая тема для излияния своей ничем не утолимой ненависти.

— Ты моя мать. А матерям свойственно хвалить своих детей.

— Но не все матери, окажись они в моем положении, сумели бы сохранить своего ребенка. — Она строго взглянула на него. — Теперь, когда ты вырос, я надеюсь, ты сумеешь отомстить за нас обоих.

Во взгляде Эвана, брошенном на мать, отразились любовь и жалость. Да, она не бросила его погибать, когда граф-отец отказался от них обоих, когда ее родственники выгнали ее из дома, куда она пришла, будучи на сносях. Да, мать не оставила его возле ворот замка или на ступеньках монастыря, не унесла в лес, чтобы отдать на съедение диким зверям. Эван всегда помнил об этом, но и не забывал о том, почему она так поступила. Не из любви к нему, а из чувства ненависти к его отцу. Мойра, будучи женщиной, не могла отомстить за себя. Вот почему она вырастила его. Она хотела, чтобы он отомстил и за нее, и за себя. Иногда Эвану становилось страшно: не слишком ли высокую цену ему приходится платить за стойкость матери.

— Ты желаешь моей гибели?

— Нет, ни в коем случае. — Мойра побледнела. — Умереть должен не ты, а Маклендон.

— Скорее всего если мы встретимся с ним в открытом бою, погибну я, а не он. У него больше людей, они лучше вооружены и обучены, а их лошади намного лучше наших. Он разобьет нас в пух и прах.

Мойра нахмурилась.

— Тогда не надо сходиться с ним в открытом поединке. Прекрати совершать набеги на его владения. Вместо этого начни на него охоту. Следи за ним, ходи по пятам, и когда наступит удобный момент, когда он будет один, напади на него врасплох. Убей его, перережь ему горло, а тело утопи в озере, благо их много вокруг.

Эван не без страха смотрел на мать. Как бы хорошо он ни знал ее, но глубина и сила ее ненависти внушали ему ужас.

— Как бы тебе ни нравился такой план, но я не буду убивать своего брата из-за угла, как трус.

Раздосадованная Мойра Гилрой скрестила руки на груди и сжала губы в презрительной усмешке. Эван немного помолчал, но поскольку он любил мать, то решил ее утешить.

— Улыбнись, мама. Не знаю, удастся ли мне убить графа, но одно обещаю тебе твердо: я сделаю все, что в моих силах, чтобы превратить его жизнь в ад.

Непонятное движение возле дверей разбудило Гэвина. Схватив кинжал, он соскользнул с постели.

— Стой, не убивай его! — крикнула Фиона, хватая Гэвина за руку. — Он совершенно не опасен.

Это был огромный, страшный, с грязной шерстью пес. Услышав голос Фионы, он добродушно застучал хвостом о пол, а потом направился к кровати. Гэвин, держа кинжал в руке, внимательно следил за приближающимся зверем. Пес был совершенно ему незнаком.

Но, не доходя до постели, пес свернул к ванной с грязной водой и начал жадно ее лакать.

— Боже, ему же станет плохо от мыльной воды, — удивился Гэвин.

— Наверное, — согласилась Фиона и громко крикнула: — А ну-ка, скверный мальчик, прочь, прочь отсюда.

— Мальчик? — вопросительно приподнял брови Гэвин. — Тогда понятно, что его привлекло сюда.

Фиона соскочила с постели, надела сорочку, чем сильно огорчила Гэвина, который любовался ее обнаженной фигурой, быстро подошла к псу и, схватив его шею, отпихнула от воды.

Она потащила упирающегося пса к дверям, морща нос от неприятного запаха, исходившего от него.

— Хорошо было бы искупать его в ванной. Воняет он ужасно.

— Незачем. Как только погода улучшится, всех собак выгонят на двор.

Фиона виновато посмотрела на собаку. Смотревший ей в лицо пес завилял хвостом и застучал им по полу. Его глаза светились от радости и обожания.

— Боюсь, что за последние дни я нарушала это правило. Пока тебя не было, это чудовище стало моим самым верным другом, не отходившим от меня почти ни на шаг.

Гэвин несказанно удивился услышанному.

— А я думал, что ты все это время не отходила от Спенсера.

Фиона машинально принялась поглаживать голову собаке, отчего та принялась еще энергичнее бить хвостом о пол.

— Я видела несколько раз Спенсера, но он с головой ушел в свои обязанности. По-видимому, он неплохо освоился на новом месте и уже обрел товарищей.

— И это тебя огорчает?

— С чего ты взял?

— У тебя в бровях спряталась морщинка, а уголки рта слегка оттянуты книзу, — ответил Гэвин, радуясь ее непосредственности. Фиона совсем не умела притворяться, и ему было приятно читать мысли по выражению ее лица. — И вид у тебя печальный.

Она очень мило пожала плечами.

— Любой матери неприятно и грустно, когда она начинает понимать, что больше не нужна своему ребенку.

— Ничего не поделаешь, парню надо учиться думать самому, особенно если в будущем ему предстоит повелевать другими людьми. Что касается девочки, то это совсем другая история. Женщина должна уметь слушаться, а не повелевать.

Как Гэвин и предполагал, столь резкое суждение вызвало у Фионы вспышку негодования. Ее глаза сразу ярко заблестели. Довольный, что ему так лихо удалось поддеть Фиону, он подошел к псу и ласково почесал его за ухом. Пес заворчал от удовольствия и прижался к его ноге. Как просто порой завоевывается любовь у животных: почесать за ухом, а еще лучше дать хорошую мозговую косточку, и все — дело сделано.

— Ты не прав, если так думаешь о женщинах, — ответила Фиона. — Женщине тоже приходится думать за себя.

Гэвин открыл было рот, чтобы возразить, как вдруг в коридоре послышались торопливые тяжелые шаги. Он сразу напрягся, мурашки от внутренней тревоги побежали по шее и спине. Шаги уверенно направлялись к дверям его спальни. Пес повернулся мордой к дверям и хрипло зарычал.

— Встань за моей спиной, Фиона. — Голос Гэвина прозвучал повелительно и требовательно. От осознания надвигающейся опасности кровь быстрее побежала по жилам.

Она послушно повиновалась. Он перекинул кинжал в левую руку, а правой выхватил меч из стоявших возле стула ножен. Гэвин был совершенно нагим, но, несмотря на это, полностью готовым к предстоящей схватке.

Как только дверь спальни начала открываться, он взмахнул мечом, готовясь или нанести, или отразить удар.

— Вести! Радостные вести! Король Эдуард умер!

Глава 9

— Черт бы тебя побрал, Дункан! Я чуть было не снес напрочь твою глупую башку. Ты что, совсем рехнулся, врываешься ко мне в спальню без стука!

Нисколько не растерявшись, Дункан весело усмехнулся и подмигнул ему.

— Конечно, рехнулся, как только увидел тебя с двумя обнаженными мечами, как всегда готовым к защите и нападению.

С какими двумя мечами? Гэвин нахмурился, ничего не понимая, посмотрел на меч, потом ниже, на свое обнаженное тело, и ему все стало ясно. Опустив меч, он присел на стул, чтобы натянуть на себя штаны.

— Так лучше? — вставая, сердито спросил Гэвин.

— Намного. Когда ты махнул своим могучим змеем в мою сторону, я чуть не обделался от страха.

— Ты просто завидуешь его размерам, — колкостью на колкость ответил Гэвин. — А теперь выкладывай.

— Эдуард Длинноногий скончался! — Лицо Дункана расплылось в широчайшей улыбке. — Он вел армию на север, собираясь к нам в гости. Но по пути заболел и отдал Богу душу.

— По пути, говоришь? Значит, он никогда больше не пересечет границу Шотландии! — радостно воскликнул Гэвин, потрясая мечом. — Это самая приятная новость за последние годы.

Сердце у Гэвина буквально пело от радости, и одновременно в голове поднялся целый хоровод мыслей. Эдуард умер, ему наследует его сын, совсем молодой и слабый правитель. Теперь у Брюса появится настоящий шанс стать королем Шотландии. Надо только объединить все кланы, и тогда Шотландия вырвется из-под железной власти англичан и станет свободной.

— Я сам едва поверил в то, что случилось, — подхватил Дункан. — Молот шотландцев мертв. Я молился об этом с тех пор…

Дункан запнулся и наморщил нос.

— Боже мой, откуда здесь такая вонища?

— Это любимец леди Фионы.

Как будто поняв, что речь зашла о нем, пес угрожающе зарычал. Дункан поспешно отскочил назад, выхватив свой меч. Фиона шумно вздохнула. Гэвин улыбнулся.

— Чего ты так испугался, Дункан? Это же собака, а не волк. Она тебя не съест. Во всяком случае, мне так кажется.

— Конечно, не съест, — согласилась Фиона, подойдя к псу, который служил ей защитником.

Теперь Фиона стояла рядом с Гэвином, так что он явственно различал запах лаванды, исходивший от нее. От этого дурманящего аромата у него закружилась голова. Он даже обрадовался, что на нем была одежда, которая скрывала охватившее его опять возбуждение.

Но тут он заметил, какими глазами Дункан смотрит на Фиону, что ему крайне не понравилось. Одетая лишь в одну сорочку, не только прикрывающую, но и подчеркивающую ее соблазнительную наготу, Фиона производила потрясающее впечатление. А Гэвину ни с кем не хотелось делиться своим счастьем.

Более того, он вдруг разозлился на Дункана, который откровенно пялился на Фиону. На его Фиону, на ее изящные плечи, чувственные изгибы ее тела, стройные длинные ноги. Перед мысленным взором Гэвина возникла картина ночного сна: как ему было покойно лежать, обняв ее за талию и прижимаясь к ней, вдыхать сладостный аромат ее кожи, наслаждаться теми радостями, которые дарила ему эта удивительная женщина.

Он живо вспомнил, как просыпался несколько раз ночью, чтобы насладиться в очередной раз плотскими утехами, и как она отдавалась ему с такой же охотой и воодушевлением. И теперь от мысли, что другой мужчина любуется Фионой, настроение Гэвина испортилось.

— Пес должен находиться на дворе вместе с другими собаками, — заметил Дункан.

— То же самое я говорил леди Фионе, — поддакнул ему Гэвин. — Выведи немедленно отсюда эту псину.

Дункан и Фиона не без удивления посмотрели на него.

— Дункан, — повелительно повторил он. В самом деле, не Фионе же, на которой была одна лишь сорочка, выводить на двор собаку?!

Дункан неохотно подчинился. Подталкивая пса ногами, он погнал его к выходу. Ворча и огрызаясь, собака поплелась прочь. И еще долго из-за дверей были слышны удалявшиеся вдоль коридора проклятия и ругательства Дункана.

Фиона присела на кровать и притихла. Было заметно, что она о чем-то напряженно размышляет.

— Итак, король умер.

— Да, — ухмыльнулся Гэвин. — Да здравствует король.

— Говорят, Эдуард совсем не похож на своего отца. По характеру он не воин и по молодости лет любит предаваться разного рода удовольствиям.

— Это сулит много выгод как Шотландии, — он подмигнул Фионе, — так и тебе.

Фиона понимающе закивала головой.

— Ты думаешь, мне следует подать прошение о защите прав Спенсера как законного наследника? О возвращении графства и всех принадлежащих нам земель?

Гэвин вдруг застыл на месте, пораженный одной мыслью. Ему льстило, что Фиона интересовалась его мнением. Однако ее вопрос поставил его в затруднительное положение. Если новый английский король удовлетворит ее просьбу, тогда у нее не будет больше причин оставаться здесь, в его замке. И хотя он с самого начала не рассчитывал, что их связь продлится долго, от мысли, что она уедет отсюда, ему стало больно. Нет, еще рано расставаться с ней: в роли любовницы она неподражаема.

— В некоторых случаях действительно лучше разрешать споры о наследстве и правах на основании закона, а не на поле битвы, — осторожно начал Гэвин. — И конечно, стоит попросить нового короля о милости, но для этого надлежит выбрать удобный момент. У Эдуарда, вероятно, полным полно забот. Сейчас для него важнее всего короноваться, а все остальное может подождать.

— Да, да, ты, конечно, прав. Ему сейчас не до моей просьбы. — Фиона скрестила руки на груди и мрачно закончила: — Хотя что тут разбираться. В нашем деле все ясно: правда на нашей стороне.

Гэвин улыбнулся. Как только речь заходила о правах Спенсера, в глазах Фионы сразу вспыхивал боевой огонь. Она была полна решимости отстаивать интересы сына до последнего. Такая стойкость и преданность восхищали. Это было удивительно, так как Спенсер не был ее родным сыном, но такое отношение лишь возвеличивало Фиону в глазах Гэвина.

— Твой час, Фиона, обязательно придет. Надо только немного выждать. Твой сын должен возмужать, научиться властвовать и управлять. Возможно, король вернет то, что принадлежит ему по праву. Однако Спенсеру прежде всего надо надеяться только на самого себя.

— Верно.

Фиона покорно опустила голову. Как показалось Гэвину, она расстроилась. Он смутился, поскольку в его ответе была немалая доза лукавства: по правде говоря, ему не хотелось отпускать Фиону. Пытаясь успокоить совесть, он опять мысленно проверил убедительность своих доводов в пользу ожидания. К своему удивлению, он признал, что его доводы были справедливы и целесообразны.

Несмотря на то что Фиона выглядела хрупкой и нежной, в ее груди билось смелое сердце. И все же какой бы гордой и смелой она ни была, она все равно оставалась женщиной со всеми слабостями, присущими ее полу. Конечно, она может броситься к ногам короля или какого-нибудь другого влиятельного и могущественного лица, умоляя его о справедливости. Но в случае отказа Фиона окажется в безвыходном положении. В таких случаях мужчины берут в руки меч, чтобы на поле битвы доказать свою правоту, а женщина лишена такой возможности. Ей нужен покровитель, который бы вместо нее с оружием в руках защищал и отстаивал ее права.

Итак, Фиона нуждалась в нем как в покровителе.

Она сидела на кровати, окутанная, как покрывалом, густыми длинными золотистыми прядями. Гэвин уже знал, насколько они шелковисты на ощупь. В его воображении возникла одна из недавних сцен: он лежит рядом с ней, играя ее локонами, прижимая их к лицу, вдыхая их медовый аромат.

Нет, она в самом деле неотразима и желанна.

— Ну что ж, наконец-то мы одни. Теперь можно заняться тем, о чем я мечтал этим столь ранним утром. — Не говоря больше ни слова, он заключил ее в объятия и принялся целовать.

Фиона ухватила сорняк и вырвала его с корнем. Стряхнув с корня землю, она бросила его на кучу сорняков возле уже почти прополотой грядки.

Огород трав и лекарственных растений находился рядом с кухней, скрытый за высокой каменной стеной.

Фиона совсем недавно обнаружила огород, а также возможность находиться там в полном уединении. Запущенное состояние столь важной части замкового хозяйства привело ее в ужас. Давно не поливаемые, полузасохшие, заросшие сорняками полезные травы словно взывали о помощи, и Фиону не могла не тронуть их немая мольба. Ей стало ясно, почему так безвкусны блюда, которые подавались к столу, в них просто не добавляли пряностей. Да и откуда им было взяться, если огород оставался в небрежении.

Конечно, прополка была нелегким делом, но именно это ей и требовалось. Размеренная, однообразная, отупляющая работа занимала руки, одновременно отвлекая от тягостных мыслей, а также избавляя от хмурых и не слишком доброжелательных взглядов со стороны женской прислуги.

Пришедшая утром весть о смерти короля Эдуарда вызвала в замке суматоху, в центре которой находился Гэвин. Понимая, насколько он занят, Фиона не надеялась увидеть его раньше ужина. Впрочем, это было к лучшему. Несколько минут рядом с ним, и она буквально теряла голову от любовной страсти, которую он пробуждал в ней. У нее подгибались колени, и ни о чем другом она думать не могла.

Такое состояние не могло не тревожить ее. Она чувствовала: ей нужно и время, и некоторая удаленность от него, чтобы разобраться в своих чувствах и переживаниях. Только так и никак иначе.

Калитка вдруг скрипнула, распахнулась, и, к ее удивлению, в проеме возник Гэвин, который сразу направился к ней.

— Я искал тебя повсюду и наконец нашел.

— Я не прячусь, — возразила Фиона и смутилась. Она действительно сегодня скрывалась от него, но ей не хотелось, чтобы он догадался об этом.

— А разве я сказал, что ты прячешься?

Фиона покраснела и совсем смутилась. Отвернувшись, она не знала, что говорить, но затем, чтобы как-то выбраться из неловкого положения, сказала:

— Какой чудесный огород и в каком ужасном виде. Это настоящее безобразие так относиться к столь ценным растениям. Я тружусь уже второй день и надеюсь дня через два навести здесь надлежащий порядок, если, конечно, меня не будут отвлекать от работы.

Надеясь, что Гэвин оставит ее, Фиона подняла с земли кучку выполотых сорняков и отнесла их в одну общую большую кучу. Однако граф оставил намек без внимания и подошел к ней вплотную.

— Закончишь в другой день. Хотя мне непонятно, почему ты этим занимаешься. В замке полным-полно пажей-бездельников. Мне кажется, прополка кухонного огорода — это одна из их обязанностей.

Тяжело вздохнув, Фиона поднялась, с удовольствием распрямляя согнутую спину.

— Для того чтобы ухаживать за лекарственными травами, надо кое-что знать о них, а большинству молоденьких пажей это совершенно безразлично. Если заставить их пропалывать огород, то они очистят огород не только от сорняков, но и от полезных растений.

— О, тебя послушать, так начнешь думать, что возиться в грязи — это очень сложная и искусная работа. Самая подходящая для леди, не так ли? — усмехнулся Гэвин.

Фиона хотела сказать в ответ что-нибудь едкое и не менее насмешливое, но, заметив знакомый огонек желания в его глазах, смутилась.

— Это такой же труд, как и любой другой, в нем нет ничего зазорного.

— Я этого не говорил. Труд всегда остается трудом. Мне только хочется понять, почему ты выбрала для себя такое занятие.

— Почему? Мне нравится бывать в одиночестве и дышать свежим воздухом. Мне нравится быть полезной. — Она обвела рукой вокруг огорода, большая часть которого благодаря ее заботам выглядела ухоженной, а другая, меньшая, оставалась запущенной. Все было ясно без слов.

— Ладно, ладно, ты хорошо потрудилась, — примирительно ответил Гэвин и, подойдя к калитке, открыл ее, показывая жестом, что пропускает ее вперед.

Однако Фионе совсем не хотелось уходить отсюда. До ужина было еще очень далеко, и за это время она рассчитывала еще многое успеть.

— Ты чем-то недовольна? — удивился Гэвин, заметив, как омрачилось ее лицо. — Что-то не так?

Фиона растерялась. Причина ее недовольства крылась не столько в том, что он отрывал ее от работы, а в том, что он распоряжался ею и ее свободой по своему усмотрению. Это требовало прояснения. Но она не знала: стоило ли объясниться прямо сейчас или отложить объяснение на потом, когда представится более удобный случай?

Хотя могла ли она возражать ему или ставить условия, тем более что-то требовать? Разве не она сама согласилась стать его любовницей? Послушно выполнять все его прихоти? А если так, то вряд ли ее хмурый и недовольный вид обрадует графа. Да, она не его рабыня, но прихоти графа она все-таки должна выполнять. А как же иначе?

— Хорошо. Но завтра с утра я опять приступлю к работе, — твердо заявила Фиона, избегая прямого противостояния и вместе с тем отстаивая хоть какую-то свою независимость.

— А я велю Хэмишу прислать к тебе на помощь несколько пажей, — согласился с ней Гэвин.

Фиона внутренне напряглась, что немедленно отразилось на ее лице. Гэвин, должно быть, заметивший ее тревогу, тут же добавил:

— Они будут работать под твоим присмотром.

— Благодарю.

В ее голосе не чувствовалось ни тепла, ни благодарности, но Гэвин, который или сделал вид, или на самом деле ничего не заметил, шел чуть впереди, куда-то уводя ее.

Они пересекли двор замка, и все, кого они встречали по дороге, почтительно кланялись им, что льстило Фионе. Ее настроение начало понемногу улучшаться. Каждому встречному она смело смотрела в лицо, как бы давая понять, что она умеет как должное принимать знаки почтения, невзирая на ее нынешнее положение.

«Если я буду вести себя как леди, то и окружающие будут относиться ко мне как к леди».

— Честно говоря, я собирался отправиться прямо сейчас, но вижу, тебе нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок, — заметил Гэвин, скользнув взглядом по ее испачканным рукам.

Фиона завела испачканные землей руки назад, чтобы он их не видел.

— Я должна сопровождать тебя? Куда мы поедем?

— Увидишь. — Гэвин загадочно улыбнулся. От его улыбки раздражение Фионы сразу исчезло. Они уезжали из замка вместе. От этой мысли у нее сразу улучшилось настроение. Скоро она вырвется на свободу!

Времени на переодевание не было. Фиона быстро умылась, причесалась с помощью Алисы и в сильном волнении спустилась вниз, где, постукивая ногой от нетерпения, ее поджидал Гэвин. Позади него стоял паж. Едва Фиона приблизилась, как ее сердце сжалось от волнения…

— Спенсер!

Услышав свое имя, мальчик обернулся к ней и улыбнулся. Однако улыбка тут же сбежала с его лица, и он нахмурился, как только заметил по ее движению, что она хочет обнять его. Фиона тут же сообразила: он боится, как бы она не начала обнимать и ласкать его на глазах у графа. Ей стало обидно и больно.

Фиона сдержала свой порыв, но это далось нелегко. В последние несколько дней она совсем не видела Спенсера, поэтому ей очень хотелось прижать его к груди и расцеловать в обе щеки. Если бы не отец Ниалл, который иногда сообщал ей кое-что о жизни мальчика, она вообще не знала бы о том, как живется Спенсеру в замке. И вот теперь несколько мгновений вместе со Спенсером — это был настоящий подарок!

— Вели конюху оседлать моего коня и еще двух лошадей, — приказал Гэвин Спенсеру.

— Еще двух, — повторил мальчик.

— Да. Одну для леди Фионы, другую для тебя.

— Для меня? А почему я должен ехать?

Спенсер тут же прикусил язык. Однако его явное нежелание ехать вместе с ней огорчило Фиону едва ли не до слез. Что такого ужасного было в предложении графа проехаться вместе с ними верхом? Или он стеснялся графа, ведь Гэвин был его самым большим начальником?

Раздосадованной Фионе не хотелось ни разговаривать, ни даже смотреть на графа, пока они оба дожидались лошадей, хотя ей следовало быть благодарной за то, что она проведет несколько часов вместе со Спенсером. На дворе замка стояла тишина, и почти никого не было видно вокруг, пока они садились на лошадей. Выехав за ворота, Фиона вздохнула свободнее. Жеребец, на котором скакал граф, тоже обрадовался, вырвавшись на простор. Он хотел было припустить во всю силу, но Гэвин сдержал его порыв властной рукой.

Спенсер ехал позади. «Наверное, трясется в седле, то и дело рискуя упасть». — Однако Фиона не обернулась, не поддержала его ласковым словом, хотя ей очень хотелось это сделать.

Находясь в таком взволнованном состоянии, она не замечала, ни куда они едут, ни чудесной живописной красоты окружавших их лесов и озер. Но поскольку их не сопровождали воины, Фиона решила, что их поездка не будет слишком продолжительной. И действительно, не прошло и полчаса, как Гэвин осадил своего коня.

Спрыгнув с седла, он помог Фионе спуститься на землю. Вернувшись к своему коню, он снял с него несколько удочек и вешку с прикрепленной к ней сетью.

— Мы будем ловить рыбу? — удивилась Фиона.

— А как ты думаешь? — весело отозвался Гэвин, бросая рыбацкие снасти Спенсеру, которые тот ловко поймал на лету. Фиона с гордостью посмотрела на него.

— Следуйте за мной, — повелел Гэвин. — Я знаю одно местечко, где можно поймать очень большую рыбу.

— Я никогда не ловила рыбу, — призналась Фиона, любопытство которой разыгралось не на шутку. Она взглянула на Спенсера, однако, к ее удивлению, предстоящая рыбалка, видимо, нисколько его не обрадовала. Мальчик был явно чем-то недоволен.

Чуткая Фиона поняла, что сейчас не стоит ухудшать настроение Спенсера лишними расспросами. Вздохнув, она побрела следом за Гэвином вдоль берега озера. Он перепрыгнул на плоский камень, а потом протянул руку, чтобы помочь ей перебраться. С блестящими от радости глазами, забыв обо всем на свете, в том числе и о страхе, Фиона прыгнула следом за ним.

— Не торопись, — предостерег ее Гэвин, останавливаясь перед поваленным стволом дерева, перекинутым между двумя валунами. Он потрогал ногой дерево, проверяя, прочно ли оно держится, а затем быстро и легко первым перебежал по стволу на другой камень.

Не желая отставать от него, Фиона подняла юбки и хоть медленно, но так же уверенно перебралась на другой валун. Гэвин улыбкой приветствовал ее успешный переход. Они оба оглянулись назад на Спенсера: тот бледный, словно окаменев, стоял на другом валуне.

— Смотри под ноги и держи равновесие, — не удержавшись, посоветовала ему Фиона.

— Я… — Спенсер запнулся, его глаза расширились то ли от неуверенности, то ли от страха.

— Нельзя ли ему помочь? — шепнула Фиона Гэвину.

— Можно, только я сделаю это на свой лад, — прошептал в ответ Гэвин. Он достиг примерно середины бревна и, протянув руку, велел: — Дай мне рыболовные снасти.

Спенсер осторожно и медленно прошел несколько футов и передал удочки и сеть Гэвину. Взяв снасти, Гэвин как ни в чем не бывало вернулся назад. Спенсер, оставшийся один на бревне, застыл на месте, глядя расширенными от страха глазами то на валун впереди себя, то на воду внизу, то на бревно под своими ногами.

— Если я потеряю равновесие, то упаду в воду.

— В таком случае крепче держись на ногах, — крикнул ему Гэвин. — Ты умеешь плавать?

— Нет, — придушенным голосом ответил Спенсер.

— Тогда у тебя еще больше причин не падать в воду. Поговаривают, если упасть в очень холодную воду, то может перехватить дыхание и человек камнем идет на дно.

— Гэвин, — зашипела Фиона, — мальчик и так напуган. Зачем добавлять масла в огонь?

— Если он преодолеет свой страх, тогда ощутит вкус победы, — тихо ответил ей Гэвин и, обернувшись к мальчику, крикнул: — Если ноги плохо тебя слушаются, подумай о том, нельзя ли им как-нибудь помочь. Ну-ка, раскинь умом.

Спенсер закусил губу, посмотрел вперед, затем назад, оценивая свое положение. Сердце у Фионы сжалось от боли и тревоги, когда Спенсер, пятясь назад, сошел обратно на камень. Неужели он сейчас расплачется и, как испуганный ребенок, побежит прочь? Может быть, даже крикнет им что-нибудь обидное.

Однако Спенсер никуда не убежал. Он направился к лесу, но скоро вернулся, держа в руках длинный сук. Осторожно опустив сук в воду, Спенсер уперся и сделал было шаг по бревну, но тут конец палки соскользнул, и он качнулся вбок.

Фиона испуганно вскрикнула, боясь за Спенсера, сумеет или нет удержать он равновесие. Но мальчик сумел. Выпрямившись, Спенсер со злостью отбросил сук подальше, тот с плеском упал в воду.

— Да, мысль не слишком удачная, — подбодрил его Гэвин, присаживаясь на корточки, чтобы вызвать у ребенка больше доверия. — Ну, думай, Спенсер, соображай. Не бойся ошибиться. Единственный способ чему-нибудь научиться в жизни — это пытаться что-то делать. И если терпишь неудачу, то надо пытаться делать опять и опять до тех пор, пока не добьешься успеха.

Лоб мальчика покрылся мелкими бисеринками пота. По его лицу было заметно, как напряженно он думает. Наконец Спенсер сел на землю, снял обувь, связал вместе и перекинул башмаки через шею. Фиона сперва не поняла, зачем он разулся, но потом догадалась: идти босыми ногами по дереву было проще и надежнее. Меньше возможность поскользнуться. Расставив руки в стороны для поддержания равновесия, он медленно ступал по бревну, внимательно глядя себе под ноги.

Когда он приблизился и можно было разглядеть выражение его лица, по желвакам на его крепко сжатых челюстях стало видно, как нелегко дается ему этот переход. Фионе даже послышалось, будто он скрипит зубами. Однако мальчик шел и не падал — и это казалось чудом. Она затаила дыхание, боясь, как бы ее невольный вскрик или случайно вырвавшееся слово не отвлекли его внимания. Как только до камня оставалось два-три шага, Гэвин протянул мальчику руку. Спенсер замер на миг, однако затем ухватился за протянутую руку.

— Молодец! Все правильно! — похвалил его Гэвин. — Нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь, если ты в ней нуждаешься. Ты же не можешь скрыть свою хромоту. Если станешь скрывать ее, тогда все поймут, где твое слабое место. Не стыдись и не скрывай, но пусть все видят, как ты умеешь ее побеждать. Прежде всего ты должен доказать самому себе, что хромота тебе не мешает. А для того чтобы преодолеть этот недостаток, нужны мужество, сила и разум. Если долго и тщательно учиться владеть мечом, тогда мало кто сможет превзойти тебя в этом искусстве.

Спенсер расправил плечи и с восторгом посмотрел в лицо Гэвина. Не говоря ни слова, он надел башмаки, затем нагнулся и поднял рыболовные снасти.

— Вы научите меня плавать? — вырвалось у него.

— Конечно, когда немного потеплеет и вокруг будет не так много народу. Обычно мы плаваем голышом, в чем мать родила, поэтому учиться мы будем подальше от посторонних глаз, в чисто мужской компании.

Спенсер зарделся от смущения. Фиона тоже. В воздухе повисла неловкая пауза. Чтобы прервать ее, Гэвин предложил всем перейти на другую сторону валуна. Отсюда открывался удивительный вид на озеро, сверкающее под яркими солнечными лучами. Найдя плоское место, Гэвин усадил там Фиону, быстро объяснил, как ловить рыбу. А потом показал, как это делается на практике. Насадив на крючки наживку, он закинул удочку.

Спенсер взирал на Гэвина с обожанием, и это нельзя было не заметить. У Фионы глаза стали влажными от выступивших слез, и, чтобы никто не заметил их, она отвернулась в сторону. После нелегких последних дней, а если откровенно, после целого года навалившихся на нее бедствий было несказанно приятно вот так просто сидеть и ловить рыбу.

Вокруг царила умиротворяющая, сближавшая и соединявшая их троих тишина. Слабый ветерок смягчал все более усиливавшийся послеполуденный жар. Фиона грелась на солнце, зажмурив глаза от удовольствия. На душе было тихо и радостно, как не случалось уже давно. Она даже забыла, что бывают на свете такие минуты блаженного счастья.

Внезапный шорох и треск ветвей в лесу, примыкавшем к берегу, нарушил их общий покой. Гэвин моментально выхватил меч и обернулся, готовый отразить нападение неизвестного врага. Все его действия были слаженными и четкими, меч в его руках казался неким естественным продолжением его собственного тела.

К счастью, тревога оказалась ложной. Из-за густых кустов выбежал их знакомый пес с улыбающейся пастью и дружелюбно помахивающим хвостом.

— Ты посмотри, как он только сумел нас найти, — расхохотался Гэвин.

— О, он очень смышленый мальчик, — в тон ему весело ответила Фиона, почесывая голову псу и за ухом, от чего тот тихо поскуливал, закрыв глаза от удовольствия.

Зверь, блаженно ворча, подсовывал голову под руку Фионы, тесно прижимаясь к ее ноге. Рассмеявшись, она обняла пса за голову и принялась шутливо раскачивать ее из стороны в сторону. От избытка чувств пес вскинул голову и лизнул ее в лицо. Столь любящее, беззаветно преданное существо своей верностью и привязанностью до глубины души растрогало Фиону.

— Мама! — вдруг раздался испуганный вскрик Спенсера. Гэвин первым сообразил, что так напугало мальчика.

— Не бойся, Спенсер. Этот страшный зверь — верный друг твоей мамы.

— А я подумал, что это волк, — смутился мальчик, отчего и Фиона, и Гэвин буквально покатились со смеху.

— Да, внешне он непривлекателен, зато у него замечательное сердце, — сказала Фиона, опять почесывая пса за ухом. — А не назвать ли мне его Лэдди, помня о его шотландском происхождении?

Любопытный Лэдди оставил Фиону и направился к Спенсеру. Получив от него положенную порцию ласки, пес с довольным видом подошел к воде и принялся жадно лакать воду.

— Он распугает нам всю рыбу, — испугался Спенсер.

— Не хнычь, — сделала ему замечание Фиона. — Ничего страшного в этом нет. Он напьется и уйдет.

Фиона оказалась права. Напившись, Лэдди отошел от воды и, растянувшись на камне, несколько раз весело и громко пролаял. Однако по хмурому лицу мальчика было заметно, что его не радует такое соседство.

— Ладно, — уступила Фиона. — Я пройдусь с ним по берегу озера, чтобы он не мешал тебе ловить рыбу.

— Я пойду вместе с тобой. — Гэвин вскочил на ноги.

— Но тогда Спенсер останется один.

— Ничего здесь с ним не случится, поверь мне.

Довольный тем, что ему никто не помешает, Спенсер закивал головой.

— Мы будем бродить неподалеку, чтобы ты могла все время видеть его, — предложил Гэвин.

Такое предложение очень понравилось Фионе, оно сразу убивало двух зайцев: она могла гулять с Гэвином и в то же время наблюдать за Спенсером, чтобы с ним ничего не случилось.

Они не спеша пошли вокруг озера по берегу, а впереди них бежал счастливый Лэдди. Время от времени Гэвин поднимал какую-нибудь палку с земли и бросал ее псу. Лэдди кидался следом за ней, чтобы отыскать в траве. Найдя палку, он довольный бежал назад, но отказывался отдавать ее Гэвину.

— По крайней мере он понял первую часть игры, — улыбнулась Фиона.

— Тебе понравилась наша прогулка? — спросил Гэвин, поднимая очередную палку и бросая ее далеко вперед. Обрадованный Лэдди бросился за ней следом.

— Да, очень, — честно призналась Фиона. — Ты очень добр. Но почему ты решил прогуляться вместе с нами?

— Разве ты не догадываешься?

Фиона отрицательно помотала головой.

— Все очень просто. Я хотел сделать тебе приятное. Можно сказать, я ухаживаю за тобой.

«Не может быть, он, наверное, шутит», — мелькнуло в голове у Фионы. Однако серьезный тон, каким Гэвин произнес эти слова, проник глубоко в ее сердце, пробудив в нем давно забытые чувства. Ведь она была слабой женщиной, и ей, конечно, хотелось опереться на крепкое мужское плечо. Как это хорошо, когда за тобой ухаживают, заботятся, защищают, любят. Ее прежняя настороженность и даже ожесточенность, вызванные жизненными трудностями, ослабли и смягчились. Она потянулась к Гэвину, обретя в нем давно забытую опору в жизни.

У Фионы закружилась голова. Ее тело изнывало от желаний, которым у нее не было сил противиться. Она опустила голову на грудь, чтобы скрыть охватившую ее бурю чувств, но Гэвин, очевидно, заметил как ее волнение, так и смущение.

Он ласково взял ее за руку, причем его пальцы переплелись с ее пальцами. По спине унее побежали мурашки. Фиона слегка отвернулась в сторону, чтобы спрятать охватившее ее любовное чувство. Но ее переживания были столь откровенны, глубоки и очевидны, что не заметить их, казалось, просто невозможно. Боже, что случится, если он обо всем догадается? Если узнает правду? Обаяние, мужественность, надежность — вот те его качества, которые привлекали ее. Кроме того, он будил в ней желание. Неужели она наконец-то встретила мужчину своей мечты?

Гэвин ухмыльнулся, озорно и многозначительно. О, похоже, он прекрасно знает о том, что происходит в ее душе. И какое впечатление оказывает на нее. Ну что ж, почему бы им не сыграть в эту игру вдвоем? Фиона игриво ответила на его пожатие, проведя ладонью по его руке, и тут же мускулы на ней слегка задрожали и напряглись.

Она прижалась к нему, приподняла голову, и его горячие губы приникли к ее губам. Гэвин, как и она, весь дрожал от желания. Их обоюдная взаимная страсть напугала Фиону. И в последний момент она беззвучно прошептала:

— Спенсер?

— Он в порядке. Я вижу его отсюда. Черт, он только что поймал неплохую рыбину.

Фиона тяжело вздохнула:

— Если ты видишь его, значит, и он может увидеть нас.

Гэвин недовольно заворчал и нехотя отпустил ее.

— В таком случае до вечера, — мрачно заключил он.

Фиона лишь кивнула в ответ, однако от передавшегося ей огня в его глазах затрепетала.

Прячась за большим валуном на противоположной стороне озера, Эван не сводил с них глаз. Его внимание привлекала не столько сама рыбалка, по его мнению, одно из самых скучных и глупых занятий, сколько рыбаки. Следя за графом, Эван только диву давался: он не узнавал своего брата.

Он сразу вспомнил эту женщину и мальчика, что немало его удивило. Англичане на земле графа и под его опекой?! Эван терялся в догадках: неужели и отряд английских солдат, сопровождавших женщину и мальчика, тоже остался в крепости?

Неожиданное появление собаки позабавило его не меньше, чем рыбаков. Эван заметил, как быстро граф выхватил свой меч, чтобы отразить нападение мнимого врага, отдав должное сноровке и реакции Гэвина. Даже если граф находился здесь один без охраны, застать его врасплох и справиться с ним, как это очень хорошо понимал Эван, было весьма затруднительно.

Он не лгал матери, когда говорил, что не намерен убивать Гэвина. Вместе с тем он не обманывал ее, утверждая, что постарается причинить графу как можно больше неприятностей.

Как хорошо известно, у каждого человека есть свои слабости. Граф, будучи человеком, тоже не был их лишен. Весь вопрос состоял в одном: в чем заключалась его слабость? Неужели эта английская леди как раз и была его уязвимым местом?

Эван не раз слышал о мужчинах, которые от любви теряли голову, творили глупости, совершали нелепые поступки. Его немало удивляло, когда нормальные парни бледнели, терялись, утрачивали дар речи при виде хорошенькой девушки, хотя граф, как было доподлинно известно, никогда не страдал подобными глупостями. Но сейчас при взгляде на то, что происходило на берегу озера, у Эвана зашевелились кое-какие подозрения.

Но торопиться с преждевременными выводами не стоило. Он плохо знал своего единокровного брата. Они не только никогда не разговаривали, но даже никогда не встречались друг с другом. Однако Эван был хорошо наслышан о таких качествах Гэвина, как властность и суровость, сила и надменность, мужество и смелость, — качествах, которые плохо вязались с образом влюбленного, потерявшего голову от страсти мужчины.

Однако Эван был достаточно проницателен, он понимал, что большинство отзывов о графе скорее говорило об отношении самих рассказчиков к графу. Взять, к примеру, его мать. Если даже приставить к ее горлу кинжал, она все равно не скажет ни одного доброго слова в адрес графа, не вспомнит ни одного его хорошего качества, ни одного его справедливого поступка.

В человеке, увы, и хорошее, и плохое перемешано так, что порой ничего не разберешь. Как мог Эван судить из личного опыта, люди почти всегда поворачиваются друг к другу отнюдь не лучшей своей стороной.

Он осторожно пробрался поглубже в лес и пошел прочь. Ему не давали покоя два вопроса: кто она, эта золотоволосая красавица и почему граф так ею дорожит?

Глава 10

В замок они вернулись счастливые, веселые, очень довольные как прогулкой, так и рыбалкой. Улыбающийся Спенсер вез притороченную к седлу внушительную связку выловленной рыбы. Глядя на него, Фиона радовалась вдвойне — и за него, и за себя. У Гэвина тоже было на редкость прекрасное настроение, чего не случалось уже давно. Кроме того, ему удалось ускользнуть хоть на несколько часов от исполнения своих обязанностей вождя клана.

Эйдан поспешно подбежал к коню Гэвина и взял его под уздцы.

— У нас крайне важная новость для тебя.

— Какая? — удивился Гэвин и шутливо спросил: — Неужели новый английский король тоже умер?

Эйдан улыбнулся.

— Пока еще нет. Но тебя ждет другой король. Он хочет поговорить с тобой.

Сердце Гэвина быстро и взволнованно забилось. К нему в гости мог пожаловать только шотландский король Роберт.

— Я предполагал, что, услышав новость о смерти Эдуарда, он двинется на юг, — прошептал Гэвин.

— Ты оказался прав. Он поджидает тебя наверху, в крытой галерее.

— А почему не в главном зале?

— Он сам выбрал это помещение. Я не стал спрашивать, чем вызван столь странный выбор. Но похоже, тут и так все ясно: он не хочет привлекать к себе внимание. Его охраняет небольшой отряд воинов, причем с ними нет королевского стяга. Его узнали только мы: Коннор, Дункан и я.

— Как долго он уже ждет?

— Думаю меньше часа. Коннор поехал искать тебя, но ты вернулся раньше.

— Очевидно, мы разминулись по пути. Благодарю, Эйдан. — Гэвин положил руку ему на плечо. — Прошу тебя, позаботься о леди Фионе. Обо мне не волнуйся: к встрече с королем я готов.

Гэвин взбежал наверх по лестнице, ведущей в крытую галерею. Без стука тихо отворил тяжелую дубовую дверь и вошел с почтительным поклоном.

— Государь, я рад видеть вас у себя в замке. Прошу извинить, что не смог лично встретить вас.

— Ничего страшного. Я же не предупредил тебя о своем приезде, — ответил Роберт, вставая с кресла. — Я рад видеть моего старого верного товарища.

Король протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Выглядел Роберт очень хорошо, его нынешний — энергичный и властный — облик, не шел ни в какое сравнение с тем, как выглядел король менее года назад. Тогда его преследовала полоса неудач: армия оказалась разбита, положение было настолько скверным, что корона грозила упасть с его головы. Можно сказать, Роберту повезло, ему чудом удалось сохранить не только свою жизнь, но и власть.

Надо отдать должное королю Роберту: он сумел подчинить события своей воле. Собрав войско, заручившись поддержкой своих союзников, он опять вступил в борьбу за власть в Шотландии.

— Я не ожидал, государь, что вам так скоро удастся оправиться от поражения под Лаудон-Хиллом, — сказал Гэвин.

Король улыбнулся.

— Да, для меня было настоящим наслаждением наблюдать за тем, как бежит разгромленная конница Моубри. А лучше всего то, что несколько дней спустя неудача графа Глостера лишь добавила силы и справедливости нашей победе.

— Да, сейчас для нас любая победа имеет особое значение, — согласился Гэвин.

— Точно. Особенно если учесть последнюю новость, новость из разряда самых приятных. Король Англии умер.

Гэвин улыбнулся в ответ.

— Мои люди уже готовятся к празднику, чтобы как следует отметить это событие. Государь, не хотите ли вы присоединиться к нам?

— К сожалению, мне надо спешить.

— Может, государь позволит мне предложить щедрое угощение в честь его прибытия? Мне, как хозяину, неудобно за столь скромный стол. — Гэвин взмахом руки указал на холодную закуску, сыр и хлеб, стоявшие на столе перед королем.

— Ничего не надо. Тут более чем достаточно, чтобы утолить голод. Кроме того, незачем всем в замке знать, кто к ним пожаловал. Меньше шума, меньше опасности. Намного легче избегнуть вражеских происков, путешествуя без большой свиты, почти тайно. Втихомолку делая свои дела, можно достичь многого.

— Государь, что вы думаете о юном Эдуарде? Станет ли он помехой нашим планам?

— Нет, не думаю. Ему далеко до отца. У него нет ни отцовской хитрости, ни отцовской твердости. Я больше опасаюсь, что война может вспыхнуть здесь, на границе. Вот почему я приехал к тебе. Мне надо убедиться, что я, как и раньше, могу рассчитывать на твою поддержку.

— Мой меч и мои воины всегда готовы встать в ряды сражающихся против англичан. — Желваки заходили на щеках Гэвина. — Однако, как вам прекрасно известно, государь, у меня никогда не было и нет никакого желания проливать кровь шотландцев.

— Думаешь, мне это приятно?! — воскликнул Роберт. — Я ведь готов простить любого, кто присягнет мне в верности. Я закрою глаза на любые прегрешения и проступки в случае признания меня королем, но, как тебе хорошо известно, среди шотландцев есть упрямые головы, которые ни за что не согласны считать меня королем.

— Да, да, я знаю, Макдугалы и Макнахтены всегда останутся вашими врагами.

— К ним можно смело причислить также Макнабов и Маккаллохов, — мрачно заметил король. — Они жаждут моей крови.

— Да, они никогда не признают вашей власти, этому мешает кровная месть. Увы, это долгая и печальная история.

— Вот поэтому англичанам удалось покорить Шотландию. Им даже не пришлось вбивать клин между нами. Но теперь мы должны забыть о наших разногласиях. Шотландские кланы должны научиться видеть дальше своего носа ради нашего общего будущего. — С этими словами король Роберт вынул сложенный лист бумаги и кинул его на стол перед Гэвином. — Это список кланов, которые еще не решили, на чью сторону им встать.

Прочитав список, Гэвин совершенно справедливо заметил:

— Ну что ж, тут нет ничего удивительного. Знакомые имена. Они всеми силами пытаются уклониться от каких бы то ни было конфликтов и стремятся отдалить как можно дальше необходимость сделать свой выбор.

— В данный момент подобная медлительность недопустима. Время поджимает. Мне необходимо собрать под своим знаменем как можно больше людей.

— Я знаком почти со всеми, кого вы указали в этом списке. Можно поговорить с каждым из них, однако я более искусно владею мечом, чем языком. Честно скажу, дипломат я никудышный.

— Скажу тебе по секрету, сколько ни вбивай в их головы, что такое искусство дипломатии, мало кто из них поймет, для чего это нужно. — Король уперся спиной в спинку кресла, скрестив руки на груди. — Мне нужны союзники, чтобы усилить мои притязания на королевскую власть, а также для того, чтобы воевать с врагами, а у меня их немало. Гэвин, у семи вождей кланов, указанных в списке, дочери на выданье. Да и у Маккенны сестра тоже уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж. Взяв в жены одну из этих девушек, тем самым ты приобретешь еще одного союзника, готового выступить на нашей стороне. А новый союзник, в свою очередь, поможет тебе убедить остальных сделать правильный выбор.

«Жениться?» — От этой мысли Гэвина сразу бросило в жар. Такой порядок был установлен давно: короли требовали от своих приближенных совершать браки исходя из политических интересов. Удивляться тут было нечему. Однако Гэвин все же удивился, и это было еще слабо сказано. Он снова взглянул на список, однако буквы прыгали и расплывались перед его глазами.

— Нет ли здесь, государь, клана, которому вы отдаете предпочтение? — Гэвин старался выиграть время.

— Пожалуй, нет. Они все меня устраивают в равной мере, любой из них одинаково полезен. — Роберт сделал глоток из кружки и усмехнулся. — Жаль, что ты не можешь жениться на всех девушках из списка.

Гэвин так сильно стиснул ручки кресла, на котором сидел, что костяшки пальцев побелели. Рано или поздно это должно было произойти. Ему надлежало дать клану наследника, а своему государю выказать верность и преданность. Тем не менее его сердце странно ныло, словно возражая против того, что только что случилось. Почему-то оно было против.

— Когда мне нужно принять решение? — спросил Гэвин.

— Чем раньше ты выберешь себе невесту и чем раньше состоится помолвка, тем лучше. Свадьбу вполне можно отложить на несколько месяцев. Главное помолвка и обручение.

— Я сообщу вам, государь, о помолвке, как только она будет заключена, — сказал Гэвин, одолеваемый смутным предчувствием чего-то непоправимого.

Выражение лица короля смягчилось:

— Я знаю, Гэвин, что требую от тебя слишком много.

— Мой долг — верой и правдой служить своему королю, — через силу произнес Гэвин слова, ожидаемые от него в данной ситуации.

— Я знаю, знаю. И твоя верность будет должным образом оценена и вознаграждена.

Гэвин крепко стиснул зубы. Он поддерживал королевскую власть не из-за корыстных и себялюбивых интересов. Он делал это ради любимой Шотландии, ради ее будущего.

— Для шотландцев успехи короля — залог успехов, — твердо сказал Гэвин.

— Хорошо сказано, тем не менее я не стану скрывать своей благодарности. — Роберт признательно улыбнулся. — Однако я слышал о кое-каких переменах в твоей жизни. В ней, по слухам, появилась английская вдова с ребенком.

Это было сказано небрежно, как бы случайно. Но за этим чувствовалось предостережение. Гэвин сразу напрягся.

— Государь, с каких это пор вас стали интересовать любовницы ваших подданных?

— У меня возникли некоторые опасения, как бы эта женщина не стала препятствием на пути к достижению моих целей. Надеюсь, этого не произойдет.

Слова короля задели Гэвина.

— Нет, не произойдет. Она знает свое место, мы с ней обо всем договорились, причем, государь, скорее леди ставила условия, а я лишь принял их, войдя в ее положение.

— Вот как, весьма любопытно, весьма. — Роберт выпил эль до дна. — А мне кажется, она скорее сочла неотразимыми твои мужские достоинства.

— Нет, государь. — Гэвин отрицательно помотал головой, смело и твердо глядя в глаза короля. — Леди нуждалась в моей помощи.

— Ну да. Долг каждого благородного рыцаря — защищать даму, раз она попала в беду.

Хотя в словах короля явно проскальзывала насмешка, Гэвину внезапно стало стыдно. Ирония, вложенная королем в слово «благородный», попала в цель. Благородства в его отношениях с Фионой не было и в помине.

— Как бы ни складывались мои отношения с английской леди, они ни в коем случае не помешают исполнить мой долг перед вами, государь. Я выполню свое обещание и возьму в жены одну из указанных вами девушек.

Роберт встал и протянул руку. Заключительное рукопожатие было столь же крепким, как и при встрече, но не столь горячим и искренним.

Король надел перчатки и огляделся по сторонам.

— Нет ли тут черного хода?

— Нет, государь. Я выведу вас как можно незаметнее.

— Благодарю тебя, Гэвин, но только не надо меня провожать. Не стоит привлекать к себе лишнего внимания.

Гэвин вышел в коридор, затем в холл, чтобы проверить, нет ли слуг и не пройдет ли кто-нибудь навстречу королю. Король похлопал Гэвина по плечу и быстрыми шагами направился вниз. Едва он вступил в большой зал, как откуда-то из тени выскочили несколько воинов и, взяв короля в плотное кольцо, устремились вместе с ним к выходу.

Когда король исчез из виду, Гэвин приблизился к окну и выглянул наружу. Король и его охрана, сопровождаемые Эйданом, быстро шли через двор, направляясь к конюшне. Вскочив на оседланных лошадей, они тихо выехали за ворота замка и тут же растворились в сумерках.

Погруженный в мрачные мысли, Гэвин застыл у окна. Постучав, в дверь вошли трое братьев — Эйдан, Дункан и Коннор, на лицах которых было написано откровенное любопытство.

— Как король уехал? Все ли благополучно?

— Да, все в порядке. Судя по его виду, он остался крайне доволен вашей встречей, — ответил Эйдан. — Ну что, опять готовиться к войне?

— Нет еще, — хмуро ответил Гэвин, в душе сожалея, что это не так: лучше уж война, чем необходимость жениться. От мысли, что в самом скором будущем его ждет женитьба, причем на совершенно незнакомой женщине, которую он в глаза не видел, Гэвину стало тошно.

— Если не надо сражаться, тогда ради чего приезжал король? Что ему понадобилось? — удивился Дункан.

— Но мы догадываемся, что бы это ни было, ты согласился на его предложение, — вставил Эйдан.

— Почему ты так решил? — Гэвин удивленно вскинул брови.

— Потому что у короля был очень довольный вид. Он улыбался так, как будто добился всего, чего хотел, — объяснил Эйдан.

— Мне надо срочно выпить, — вдруг слетело с языка Гэвина.

— Я велю принести сюда эль, — вызвался Коннор.

— К черту эль. Скажи Хэмишу, пусть несет сюда виски. Кувшин виски.

У всех братьев лица вытянулись от недоумения. В замке, согласно повелению самого Гэвина, виски пили только по особым случаям и большим праздникам. Дожидаясь виски, все благоразумно помалкивали.

Когда виски принесли, Гэвин разлил его по кубкам и подал каждому из братьев. Подняв свой кубок, он мрачно сказал:

— Роберт хочет, чтобы я женился.

И осушил кубок до дна. Горячая волна пробежала по горлу, а затем по желудку, отвлекая его от приключившейся с ним самой настоящей беды.

— Черт, тут в самом деле без выпивки не обойтись! — искренне воскликнул Коннор, опять наполняя кубок Гэвина.

— Он уже выбрал для тебя невесту? — задал вопрос Дункан.

— И да и нет. Он оставил мне целый список невест, вот поглядите. — Гэвин указал на пергамент, лежавший перед ними на столе. Братья растерялись от неожиданности. Прошло несколько мгновений, прежде чем Гэвин вспомнил, что никто из них не умел читать.

Сделав еще один подкрепляющий глоток, Гэвин не спеша прочитал по очереди имена всех женщин, одновременно пытаясь вспомнить хоть одну из них. На самом деле с одной из них он встречался. Ее звали Шана Агну. Симпатичная, с ясными синими глазами и на редкость визгливым голосом, который болезненно раздражал нервы. Это еще бы куда ни шло, но ее привычка трещать без умолку, болтать ни о чем могла свести с ума кого угодно. Мысленно Гэвин сразу поставил ее на самое последнее место в списке невест.

Коннор закусил кусочком сыра, оставшимся после короля, и мимоходом заметил:

— Два года назад я видел Маргарет Колвилл на турнире в Шотландском нагорье.

— Ну и? — поторопил его Дункан.

— На свете есть много женщин симпатичнее, чем она, — философски пояснил Коннор. — Может быть, у нее золотое сердце или очень милые манеры, как знать?

Гэвин нервно постукивал пальцами одной руки о пальцы другой.

— Я не гонюсь за красотой, хотя не буду скрывать, по возможности я выбрал бы себе жену посимпатичнее.

— В таком случае, — добродушно усмехнулся Коннор, — тебе придется поискать другую невесту.

— Не стоит так зло шутить, — предостерег Эйдан.

Коннор пожал плечами:

— Конечно, судить о девушке только по ее внешности довольно жестоко. Но ведь Гэвин будет спать с ней, и у них родятся дети. И вот тут-то надо подумать о нашем клане. Если наш новый вождь будет иметь лошадиное лицо или, того хуже, поросячье, то вряд ли кому-нибудь из нас это понравится.

Все мрачно закивали головами, пока Гэвин опять наполнял кубки.

— А что скажете о сестре Маккенны? — спросил Гэвин. — Поговаривают, будто она почти красавица. Хотя если у нее характер, похожий на характер ее брата, то, боюсь, вскоре после свадьбы во всем замке будет перебита вся посуда.

— Она такая же огненно-рыжая, как и Маккенна, — сообщил Коннор.

— Не уверен насчет скверного характера, но любой священник подтвердит, что это отметина самого дьявола, — предостерег Дункан.

— Если она на самом деле такая красивая, тогда с ней можно будет огрести кучу наслаждений, но только в аду, — пошутил Эйдан.

Все братья расхохотались, и Гэвин вместе с ними. Смех немного разрядил атмосферу.

— Ладно, все понял. Буду держаться подальше от Колвилл, Маккенны и Шаны Агну, — улыбнулся Гэвин, испытывая сильное желание взять перо и вычеркнуть всех трех из имеющегося списка.

Дункан нахмурился:

— Что ты имеешь против Шаны Агну?

— Она любит пищать, причем своим вечным писком очень напоминает крольчиху, которая жалобно верещит по всякому поводу, — объяснил Гэвин.

— Боже мой, — вздохнул Эйдан. — От такой жены надо не только держаться подальше, но еще лучше бежать от нее.

— Ты не можешь повторить имена остальных девушек? — попросил Эйдан. — Чем больше выбор, тем легче его делать.

— Нет, — вмешался Дункан. — Давайте забудем о женщинах, а лучше сосредоточимся на кланах и вытекающих отсюда выгодах. Какой брак нам выгоднее?

— Превосходный совет, — пробормотал Гэвин, осушая кубок и наполняя его опять. Скосив глаза на пергамент, он опять прочитал имена, пропуская тех девушек, которых они уже отвергли.

Братья слушали молча и внимательно.

— Может, Синклер? — после некоторого раздумья спросил Гэвин.

— Да, он подходит, — отозвался Дункан.

— Согласен, — поддержал их обоих Коннор.

— Это самый лучший выбор, — подтвердил Эйдан. — Синклер сильный вождь, и воинов у него больше, чем у остальных, а его сундуки ломятся от накопленного добра. Да и в справедливости ему не откажешь, хотя порой его суд очень скор.

— А что известно о его дочери? — тихо спросил Гэвин.

Братья удивленно переглянулись.

— О ней мне ничего не известно, — признался Эйдан, и два его брата, соглашаясь с ним, закивали головами.

— Ладно, разве это имеет значение, — вздохнул Гэвин. — В конце концов, это политическая сделка.

— Так-то оно так, но неплохо бы взглянуть на девушку перед тем, как вести ее в церковь. — Замечание Коннора не было лишено благоразумия.

— Или по крайней мере обговорить все условия, — подсказал Дункан.

— Черт бы вас побрал, рассуждаете, как старухи, греющиеся на солнышке. Дочь Синклера благородного происхождения, ей в приданое дадут и земли, и войско, в котором так нуждается король. Все остальное не столь важно.

Это прозвучало излишне резко и прямолинейно. Гэвин сам удивился, как у него язык повернулся сказать такое. Какие бы политические и прочие выгоды ни обещал этот брак, в глубине его души тихий голос шептал о том, что в жертву политике он приносит свое личное счастье, а это очень высокая цена. Перед его мысленным взором возникла мрачная картина: он вместе с невестой стоит перед священником в храме и тот просит их обменяться клятвами супружеской верности. И ему стало невыносимо грустно.

— Ты напишешь Синклеру письмо с формальным предложением или сперва обсудишь все с глазу на глаз? — спросил Эйдан.

— Я еще подумаю несколько дней. А потом решу, — с тяжким вздохом отозвался Гэвин.

Алиса осуждающе смотрела на Фиону, и этот взгляд ей был неприятен. Отвернувшись, она бросила в кипевший на небольшом огне котелок еще две щепотки травы.

— Подбрось еще немного дров, Алиса.

Служанка неохотно подбросила небольшое полено в камин. В маленькой спальне Фионы было не только жарко, но и весь воздух пропитался ядовитыми испарениями, которые источала кипевшая в котелке смесь. Увы, ее крошечная спальня была единственным местом во всем замке, где Фиона могла спокойно в уединении сварить столь необходимый ей отвар.

Многие, в том числе отец Ниалл, осудили бы ее за то, что она сейчас делала. Избавляться от будущего ребенка — грех. Однако Фиона считала, что в этом вопросе главным судьей являлась сама женщина, ей было решать — вынашивать ребенка или нет.

Многие годы Фиона, хорошо разбиравшаяся в лекарственных свойствах трав, помогала попавшим в тяжелое положение женщинам. Главная трудность состояла в приготовлении состава нужной крепости, который позволял бы избавиться от плода и в то же время не убить несчастную мать. Довольно часто Фиона помогала другим, и ни разу у нее не возникала мысль, что когда-то она сама очутится в таком же положении.

Собрать все необходимые травы оказалось просто: часть росла в огороде, а остальные она потихоньку взяла из кухонной кладовой.

Хотя они с Алисой были одни, Фиона смертельно боялась, как бы кто-нибудь не заметил, чем они тут занимаются.

— Госпожа, это же настоящий яд, — испуганно прошептала Алиса, глядя на дымящийся котелок.

Фиона смело посмотрела на свою верную служанку. Хотя в спальне, кроме них, никого не было, та говорила шепотом, который выдавал ее страх. Фиона тоже боялась, но была полна решимости довести задуманное до конца. У нее просто не было иного выхода.

— Этот отвар ускорит приход месячных, вот и все. Они начнутся чуть раньше обычного срока, в этом нет ничего страшного.

— Отвар может и погубить, — прошептала Алиса с широко раскрытыми от страха глазами. — Был случай, когда женщина умерла от кровотечения, которое никак не удавалось остановить.

Фиона побледнела. Она хорошо знала, насколько опасен этот состав, как для ее бессмертной души, так и для ее смертного тела.

— В любом случае мне никак нельзя забеременеть. Графу это вообще не нужно, а для меня это просто беда. Что мне тогда делать, а?

— Отец Ниалл говорит, что ребенок — это благословение Господне.

— Да, ребенок — это такое чудо, — согласилась Фиона, — но неужели ты забыла, что у меня уже есть сын, который нуждается в моей защите. Что будет со Спенсером, если я забеременею?

— Вы полагаете, что тогда граф вас отвергнет?

— Не знаю, ничего не знаю, — грустно призналась Фиона. — Граф считает меня бесплодной, ты бы видела выражение его лица, с каким облегчением он говорил об этом.

— Что за чушь? Вы же не бесплодны, — возмутилась Алиса. — С какой стати это вдруг пришло ему в голову?

— Быть в браке десять лет и не иметь детей… Из этого граф заключил, что я бесплодна.

Алиса покраснела и потупилась. Она поступила в услужение Фионе сразу после ее замужества с графом Арунделом и прекрасно знала, как редко граф восходил на семейное ложе.

— А может, просто положиться на Господа? Доверить Ему свое будущее?

Опечаленная Фиона покачала головой:

— Я не хочу подвергать будущее Спенсера опасности. Риск слишком велик. Хотя тогда всем нам придется не сладко, но хуже всего родившемуся ребенку. Эван Гилрой — наглядный пример того, какая участь уготована такому младенцу. Незаконнорожденного здесь ждет ужасная жизнь.

Обернув руки плотным куском ткани, Фиона осторожно сняла котелок с огня и поставила остывать на пол под окном. Алиса с любопытством заглянула внутрь, и по ее лицу было заметно, как она удивлена тем, что в котелке осталось так мало отвара. Но Фиона знала, что она сварила зелья даже чуть более, чем достаточно.

Она аккуратно перелила жидкость в чашку, оставив осадок на дне котелка. Потекли минуты томительного ожидания, надо было дать зелью остыть.

Чувствуя на себе неодобрительный взгляд служанки, с сердцем, щемящим от боли, она поднесла чашку к губам и выпила ядовитый отвар.

Погруженный в печальные раздумья, Гэвин сидел в большом зале и отрешенно смотрел, как собравшиеся подле камина служанки пряли шерсть. Фиона была среди них. Хотя нет, она пряла, сидя с краю, и по всему было заметно, что служанки отгородились от нее с помощью невидимого, но вполне осязаемого барьера отчуждения. Рядом с Фионой примостилась ее служанка, и если бы не она, то Фиона выглядела бы совсем одинокой.

Подняв руки над головой, Гэвин с наслаждением потянулся так, что захрустели кости. Потягиваясь, он слегка выпрямился и тут только заметил, что, кроме служанки, компанию Фионе составляет уже знакомый ему чудовищный пес со свалявшейся шерстью.

Зверь свернулся у ног своей госпожи и, судя по громкому храпу, мирно спал. Увиденное почему-то обрадовало Гэвина, его охватила успокаивающая уверенность: Фиона под надежной защитой, пусть даже ее защитником выступает всего лишь четвероногий охранник.

Вдруг над ухом Гэвина раздался голос Хэмиша:

— Милорд, мне надо кое-что сказать вам. Это очень щекотливое дело, оно касается леди Фионы.

Прищурившись, Гэвин внимательно взглянул в лицо дворецкого. После разговора с королем и сделанного Робертом предложения у него не было настроения разбирать замковые дрязги. Но деваться некуда. Это его долг, его обязанность.

— Да, слушаю.

Хэмиш откашлялся.

— Служанкам в замке не нравится эта леди.

Гэвин, ожидавший что-то в этом духе, посмотрел по сторонам, проверяя, не слышен ли кому-нибудь их разговор. Вдруг ему стало обидно: чего ему стыдиться? — и он небрежно пожал плечами:

— Ну и что? Это не имеет никакого значения, поскольку мне леди Фиона очень нравится.

— Простите меня, милорд. Конечно, ваши желания — закон для всей прислуги в замке.

Явно довольный, Гэвин буркнул себе что-то под нос и махнул рукой Хэмишу, приказывая удалиться. Хэмиш отступил на шаг, помялся, затем опять приблизился и почтительно склонился перед графом.

— Ну, говори, — поморщился Гэвин. — Хотя я заранее уверен, чем больше тебе чего-то хочется сказать, тем менее приятно мне будет это слышать.

— Милорд, служанкам в замке очень не по душе, что леди Фиона вмешивается в их дела. Леди Фиона упорно стремится им помочь, когда они выполняют свои обязанности, а они против ее помощи. Они ее недолюбливают, не хотят работать вместе с ней и ежедневно жалуются мне на нее.

— С каких это пор стало зазорным работать вместе со всеми? Им бы радоваться, что у них теперь чуть меньше работы, не говоря уже о том, чтобы оценить должным образом ее усилия…

Хэмиш глубоко вздохнул:

— Что поделать, милорд?! Таковы женщины.

— Полагаю, вы хотите, чтобы я поговорил об этом с леди Фионой?

— Так было бы лучше всего, — почтительно согласился дворецкий.

Гэвин задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Сколько шума из ничего, но оставить все как есть нельзя, иначе неприязнь служанок способна довести до беды.

— Хорошо, передайте прислуге, раз им так хочется, я укажу леди Фионе, чтобы она больше не забывалась и вела себя соответственно своему высокому положению. А от служанок, если им так больше нравится, я потребую, чтобы они с почтением прислуживали ей.

Лицо Хэмиша просветлело, а глаза лукаво блеснули.

— Хорошо, милорд. Я с большим удовольствием передам ваши указания прислуге, то-то они обрадуются.

Фиона ожидала, что ее будут мучить боли, но то, что случилось, оказалось еще ужаснее. Боль вымотала и истощила ее, поглотила всю целиком. Она надеялась, что за прядением она немного отвлечется и боль отпустит ее, но этого не произошло. У нее все плыло и двоилось перед глазами, она с трудом различала нить, которую вила из шерсти.

Но больше всего ей хотелось удалиться к себе в спальню, свернуться клубком на постели и заснуть. Одной. Но покинуть зал без разрешения графа она, как и любой обитатель замка, не могла, а просить разрешения ей не хотелось.

— Не пора ли нам удалиться в наши покои, миледи?

Фиона удивленно вскинула голову, чтобы проверить, ей ли предназначался вопрос. Сознание ее было настолько затуманено, что она не заметила, как Гэвин подошел к ней. Она с облегчением вздохнула: наконец-то можно было покинуть зал, хотя подлинный смысл вопроса ускользнул от нее.

Почти не соображая и еле-еле передвигая ноги, она поднялась наверх. С благодарностью пожелав Гэвину спокойной ночи, она взялась за ручку двери своей спальни, как вдруг он остановил ее.

— Куда ты идешь?

Его вопрос отдался в ее голове неприятным громким эхом.

— Спать, — вяло и тихо прошептала Фиона, не в силах даже повернуть голову в его сторону. — Я очень устала.

— Почему ты идешь к себе?

— Я не могу… сказать… почему… — пробормотала она, привалившись к дверям. — Мне просто надо побыть одной эту ночь… и еще несколько ночей.

— Фиона, что-то случилось?

«Конечно, случилось. Неужели он ничего не замечает, ничего не понимает. Ведь он же был женат». — Мысли спутанным клубком вертелись в ее голове. Она повернулась к нему и умоляюще посмотрела ему в лицо. Но Гэвин не понимал или не хотел понимать, в чем дело.

— Это происходит с женщиной каждый месяц, — забыв о смущении, простонала Фиона, которой уже было все равно.

— Мне это безразлично. Иди в мою спальню и ложись в постель.

Голова у Фионы буквально разламывалась от боли, она чуть слышно прошептала:

— Мне надо побыть одной.

— Я никогда не придавал значения церковному учению, что женщина несколько дней в месяц бывает нечистой. Это дано женщине природой, так что незачем этого стыдиться.

— Но это наша ноша, женщина с давних пор привыкла страдать в одиночестве, — морщась от боли, ответила Фиона.

— Тебе очень больно?

— Мне… да… но я не могу говорить об этом. — Фиона совсем побледнела.

— Я пошлю за твоей служанкой. А теперь ступай ко мне в спальню.

Вскоре пришла Алиса, она принесла ночную сорочку, таз с теплой водой и прочие принадлежности для омовения. Совершив все, что требовалось, Фиона легла в постель. Гэвин последовал за ней.

— Повернись на бок, Фиона.

— Ты что, не понимаешь, что со мной происходит? — Недоумение Фионы постепенно перерастало в раздражение и злость.

Гэвин обиделся.

— Не бойся, я не какое-нибудь животное. Делай, что тебе говорят.

Не в силах спорить и тем более сопротивляться, Фиона выполнила его просьбу, повернувшись к нему спиной, решив про себя: будь что будет. Едва Гэвин прикоснулся к ней, как она вздрогнула, но он, тихо рассмеявшись, неожиданно начал гладить и массировать ее спину и поясницу.

Приятная дрожь вместе с расслабляющим блаженством пробежали по телу Фионы, проникая все глубже и глубже, растворяя в себе и поглощая тугие узлы боли внизу живота. От его нежных поцелуев в шею, а затем чуть выше в ухо ощущение блаженства стало более ощутимым и глубоким.

— Гэвин, — благодарно выдохнула она.

— Тише, тише, — прошептал он шутливо, — я лишь хочу пожелать тебе доброй ночи. Я не хотел, чтобы ты думала обо мне плохо, но, как настоящий рыцарь, не мог лишить себя удовольствия вдыхать аромат твоей кожи и волос.

Фиона слабо улыбнулась, но не успела улыбка погаснуть на ее губах, как она провалилась в блаженное сонное забытье.

Глава 11

Внизу на замковом дворе были хорошо слышны крики часовых с дозорной башни. Гэвин, следивший за воинами, упражнявшимися в искусстве владения мечом, сразу поспешил к лестнице, ведущей на стены. Дункан и Коннор последовали за ним. На полпути наверх они столкнулись с Эйданом, спускавшимся вниз.

— Дозорные заметили конный отряд, который движется к крепости, — сообщил Эйдан.

— Они вооружены? — задал вопрос Гэвин.

— Да, и среди них есть лучники, — уточнил Эйдан.

— Знамя войны развернуто?

— Что-то развевается, но пока не удалось разглядеть его как следует. Слишком далеко.

— Предупредите жителей деревни. Пусть спрячутся в лесу или сидят по домам. Объявить тревогу. Воинам и лучникам занять свои места на стенах.

Отдавая приказания, Гэвин невольно бросил взгляд на узкое окно своей спальни. На протяжении почти всей недели Фиона оставалась лежать в постели до середины дня, вставая только к полуденной трапезе. Все эти дни она выглядела очень бледной и осунувшейся. Но вчера краска опять показалась на ее щеках, а глаза снова заискрились теплым светом.

Похоже, она выздоравливает. Однако сегодня Гэвину хотелось, чтобы она подольше оставалась в его спальне, которая была самым спокойным и безопасным местом во всем замке.

— Коннор полагает, что, возможно, это знамя Маккенны. Далеко еще, не видно. — Эйдан всмотрелся в даль. — Внушительный отряд. Очень похож на отряд, сопровождавший короля, который навестил нас совсем недавно. Пожалуй, даже еще больше. По три воина в ширину, а в длину не сосчитать, даже не видать конца колонны.

— Между нами и Маккенной нет войны, — проворчал Дункан. — Какого черта его принесло к нам?

— О Боже, — простонал Гэвин. — Кажется, тут не обошлось без короля Роберта. Вопреки его утверждениям он, по-видимому, очень заинтересован в моем браке.

— Вот те раз, а мы как раз вычеркнули сестру Маккенны из списка, — присвистнул Эйдан. — Помнится, ее рыжие волосы и необузданный характер напрочь отбили у тебя желание брать ее в жены.

— Я все помню, — буркнул Гэвин и, приставив ладонь ко лбу, чтобы не мешало солнце, пристально вгляделся в колонну всадников. — О Боже! Вы только посмотрите!

— Что такое? — встревожился Дункан.

— Женщина, — объяснил Гэвин. — В середине отряда едет женщина.

— Черт побери! — Эйдан сочувственно покачал головой. — Видимо, Маккенна решил немного поторопить события и привезти для тебя невесту.

— Может, не открывать им ворота? — брякнул Коннор.

— Угу, и вызвать между нами и Маккенной вражду?

— Можно сказать, что в крепости мор, — предложил Дункан. Почесав в задумчивости щеку, он радостно воскликнул: — Придумал, скажем, что у нас чума!

Гэвин застонал от досады и поднял глаза к небу. Большей глупости придумать невозможно. Глупее всего было то, что в душе он почти принял дурацкое предложение Дункана.

— Маклендоны не трусы. Мы не будем прятаться за стеной лжи, как женщины. Найдите Хэмиша и передайте ему: пусть готовит хорошее угощение для гостей. Да, я также приказываю выкатить из подвалов бочки с нашим самым крепким элем. Пусть воины Маккенны угостятся на славу.

Коннор нахмурился:

— Ради чего тратить наш лучший эль на такую ораву?

— На тот случай, если дело примет скверный оборот. Надо угостить людей Маккенны как следует. Впрочем, я уверен, что начальник стражи не позволит воинам перепиться до бесчувствия, но слегка захмелевший воин не самый лучший воин. Реакция уже не та, и меткости у лучников тоже поубавится.

— Боже всемогущий, — проворчал Эйдан, — мне кажется, ложь насчет чумы все-таки лучше.

Гэвин вздохнул, идея в самом деле была неплохой, но, к сожалению, неприемлемой. Он слегка улыбнулся, представив себе лица Маккенны и его воинов, а главное, невесты перед закрытыми воротами замка и то, как им пришлось бы отправиться прочь несолоно хлебавши.

— Пусть воины не покидают своих мест на стенах, — приказал Гэвин. — Лучше быть готовыми к любой неожиданности, чем быть застигнутыми врасплох.

Оставив троих братьев на стене, он спустился вниз, чтобы радушно встретить незваных гостей у дверей главного зала, но тут ему на глаза попалась Фиона, вышедшая на двор.

— Я услышала сигнал тревоги, а в окно увидела приближающийся отряд воинов. Надвигается беда?

— Не бойся, ничего страшного. А если что-нибудь произойдет, то я справлюсь со всем, что бы ни случилось.

Фиона кивнула, и выражение тревоги исчезло с ее лица. От выражения доверчивости в ее глазах у Гэвина сжалось сердце. Ее вера в него смущала и трогала до глубины души, так как он чувствовал, что не достоин столь безграничного доверия.

Но тут у Гэвина заговорила совесть, чьи уколы оказались очень болезненными. Как ни крути, но перед Фионой он был виноват. Как он будет выглядеть в ее глазах, когда она узнает, что он собирается жениться, вернее, его вынуждают к этому? Но какая здесь для Фионы разница? Да никакой! Радовало только одно: сегодня ему точно не придется жениться.

— Это Маккенна, как мы и предполагали, — крикнул со стены Дункан. Его глубокий низкий голос прокатился по всему двору, отражаясь от стен гулким эхом.

— Он твой враг? — Фиона испуганно поднесла ко рту руку и принялась нервно покусывать ноготь на пальце.

— Нет. — «И надеюсь, не станет».

Гэвин задумался, покачивая головой. Во что бы то ни стало он должен выполнить свою главную задачу — обеспечить поддержку королю Роберту. Прежде всего надо удалить Фиону подальше от глаз непрошеных гостей. Так и удобнее, и она будет в большей безопасности.

Видимо, Маккенна уже был слегка раздосадован тем, что Киркленд не торопится делать предложение его сестре. Но узнай он, что помимо этого Гэвин обзавелся любовницей-англичанкой, о, тогда бы обида Маккенны, без сомнения, переросла бы в уверенность, что ему нанесли смертельное оскорбление.

— Маккенна родом из северной Шотландии, а все горцы страшные гордецы.

— Наверное, они недолюбливают англичан?

— Недолюбливают? Не то слово!

— Может, лучше я уйду к себе в спальню?

— Нет. Ступай в мою спальню и ложись в мою постель. — Гэвин озорно подмигнул, и Фиона зарделась. Он не занимался любовью целых шесть дней, и его неутоляемая страсть начинала закипать.

— Эти непрошеные гости пробудут в замке недолго, через несколько часов они уедут.

К его удивлению, Фиона ласково обняла его лицо ладонями и поцеловала.

— Я с нетерпением буду ждать тебя, — прошептала она еле слышно.

Через минуту Гэвин как ни в чем не бывало стоял на крыльце перед входом в главный зал замка, его лицо выражало невозмутимость, смешанную с еле заметной любезностью. Со стен и из-за ворот раздавались крики: Маккенна спрашивал разрешения въехать, и ему было позволено. Заскрипели металлические цепи опускаемого моста.

Земля задрожала, над замковым двором взметнулась пыль — это внутрь вошел отряд во главе с Маккенной. Гэвин изобразил улыбку при виде спешившегося и направлявшегося к нему Маккенны.

Брайан Маккенна внешне походил на медведя: широкоплечий, широкогрудый, с руками, густо поросшими рыжими волосами. Он был молод, но тревоги и заботы главы клана уже успели оставить в уголках его глаз и между бровей морщинки. Глядя на него, можно было сказать, что это человек с сильной волей, привыкший не только повелевать, но и нести бремя ответственности за людей своего клана.

Может быть, поэтому он был вооружен до зубов. На его поясе висели два меча, боевой топор и длинный шотландский кинжал, рукоять которого украшал небольшой камень красного цвета. Такое обилие оружия невольно навело Гэвина на мысль, что, пожалуй, не зря о Маккенне ходили слухи как об очень жестоком и беспощадном противнике.

— Добро пожаловать! Я рад предложить вам наше радушное гостеприимство, — сказал Гэвин то, что полагается говорить в таких случаях.

— Я тоже благодарен за такой прием, — ответил Маккенна, и от его громоподобного голоса все вокруг затряслось.

Слуги, работавшие во дворе, испуганно оглянулись по сторонам, как если бы крепостные стены начали рушиться.

— Я велел прислуге накрыть для вас стол с угощением.

— Еще раз благодарю. Мы выехали на рассвете, и за день пути в горле у нас пересохло от жажды. Кроме того, со мной моя сестра. Как известно, юные девушки тяжело переносят дорожные тяготы. Было бы очень хорошо, если бы она смогла отдохнуть несколько часов, прежде чем мы отправимся к себе домой.

Гэвин прищурился. Ему стало весело от мысли, что его собеседник то ли нарочно, то ли безотчетно недооцениваетего сообразительность. Пускай Маккенна рассказывает свои небылицы кому-нибудь другому, но только не ему. Разумеется, Маккенна не просто так упомянул о своей сестре, едва приехав в замок. Гэвину сразу стало ясно, к чему клонит гость. Однако это был достаточно ловкий ход. Ему, как радушному хозяину, ничего больше не оставалось, как подать руку гостье, чтобы провести в дом и предложить отдохнуть.

Ему не хотелось никоим образом обострять отношения с Маккенной, тем более что тому, как хорошо знал Гэвин, вскоре придется уехать несолоно хлебавши: то есть не заключив помолвки.

Девушка спрыгнула с лошади, и Гэвин протянул ей руку. Она робко вздохнула, и маленькая дрожащая ручка слегка оперлась о его ладонь. Гэвин присмотрелся: она в самом деле вся дрожала от волнения.

Хрупкая, нежная, ростом не выше его плеча, она больше походила на подростка. Пройдя через весь зал, они приблизились к почетному месту — столу на возвышении, за которым трапезничал вождь клана.

Гэвин внимательно посмотрел ей в лицо и поразился тому, как она походила на своего брата: такой же широкий рот, те же серые глаза. Ее волос не было видно, но несколько прядей, выбившихся из-под головного убора, оказались темно-рыжего цвета.

Но больше всего Гэвина удивил ее возраст. Казалось, ей едва минуло пятнадцать лет. Неужели это та самая вредная сестра Маккенны, прославившаяся своим острым языком и насмешками. В это невозможно было поверить.

Кроме юности, в девушке поражала манерность, свойственная воспитанницам женских монастырей. Очевидно, то, что рассказывал о ней Коннор, являлось досужим вымыслом. Впрочем, как Гэвин предвидел, впереди его поджидали другие сюрпризы.

— Прошу прощения, милорд, но я предпочитаю трапезничать вместе со своими спутниками, — тихо сказала девушка, останавливаясь возле обычного стола.

Это было на руку Гэвину. Гораздо проще и удобнее говорить с ее братом без нее. Они все обсудят по-мужски вдвоем. Ведь речь пойдет о политической сделке, в которой в роли товара будет выступать она, что вряд ли ей понравится.

Внезапно Гэвин поймал себя на мысли, что слишком заботится о чувствах девушки, совершенно ему незнакомой. Боже мой, что это на него вдруг нашло? Раньше он никогда не забивал себе голову подобной ерундой. Встряхнув головой, чтобы избавиться от ненужных и глупых мыслей, Гэвин кивнул, соглашаясь на ее просьбу.

Сестра Маккенны робко и неуверенно уселась на самый край сиденья и опустила глаза. Пожав плечами, мол, как вам будет угодно, Гэвин поднялся на свое возвышение и, сев в кресло, подал знак Маккенне занять место рядом с ним.

Маккенна с благодарностью принял предложение Гэвина и тут же расположился слева от него, небрежно раскинувшись в кресле как у себя дома. Облокотившись о спинку кресла и вытянув далеко перед собой ноги, в одной руке он держал кружку с элем, а другой небрежно помахивал, упершись в подлокотник.

Однако небрежность позы, как и само поведение гостя, не могла обмануть Гэвина. По внимательному, цепкому взгляду, которым Маккенна время от времени окидывал зал, было заметно, что он о чем-то напряженно думает.

Похоже, гость готовился к серьезному разговору, и этот разговор начался. Выпив до дна эль и налив себе еще полную кружку, Маккенна задал вопрос:

— Скажи мне, ты по-прежнему поддерживаешь короля Роберта Брюса?

— Да, поддерживаю. А что скажешь о себе? Разве ты не собираешься поддержать своего короля?

Маккенна склонил голову набок. В таком положении он очень походил на большой вопросительный знак.

— Почему бы и нет, но с некоторыми условиями.

Гэвин удивленно приподнял брови.

— Разве свобода от англичан не достаточная награда для тебя?

Маккенна пожал плечами.

— Для того чтобы освободиться от английского ярма, потребуется много времени и усилий. Если в конце войны окажешься не на стороне победителя, тогда хлебнешь немало горя. Начнутся преследования, и тогда можно будет потерять все, что у тебя есть, и даже поплатиться за это жизнью.

— Согласен, ставки в этой игре очень высоки. Вот поэтому мы просто обязаны победить.

Маккенна поглубже уселся в кресле и скрестил руки на груди.

— Брюс очень властолюбив. Кто знает, как он поведет себя, став королем? Почему я должен верить, что он будет обращаться с нами лучше, чем сейчас англичане?

— В его и наших жилах течет одна и та же кровь, — стараясь не горячиться, возразил Гэвин. — Да, между жителями Нижней и Верхней Шотландии много различий, но их все-таки меньше, чем между шотландцами и англичанами. Да и нитей, связывающих нас, шотландцев, воедино, намного больше.

— Ты веришь, что он принесет Шотландии благо, а я вот сомневаюсь, — резко заявил Маккенна. Воткнув нож в кусочек сыра, он поднес его ко рту и, схватив зубами, начал жевать. Прожевав сыр, Маккенна без всяких обиняков заметил: — Хотя союз между нашими кланами может разрушить все мои сомнения.

Прежде чем ответить откровенностью на откровенность, Гэвин минуту раздумывал:

— До меня долетали кое-какие слухи… гм-гм… о странностях рыжеволосых девушек из рода Маккенны.

— Однако ты же открыл перед нами ворота и впустил всех нас внутрь, — громко рассмеялся Маккенна. — Неужели ты такой отчаянно смелый, что ничего не боишься.

— Это далеко не так, — сухо ответил Гэвин и бросил взгляд на сестру Маккенны. Она уже поела и сидела, переплетя пальцы рук, словно молилась. Одновременно выражение лица Маккенны как бы говорило: все правильно, молодец, сестра, ты ведешь себя как следует.

— Расскажи поподробнее о ней.

— А что рассказывать? Все, что ты слышал о ней, — все это правда, — весело и как-то беспечно начал Маккенна. — Она настоящая ведьма, а не женщина. Непокорная, сварливая, упрямая. Ее муж потеряет голову от злости, когда попытается переубедить в чем бы то ни было. Откровенно говоря, такую жену я не пожелал бы своему злейшему врагу.

Подобная откровенность не могла не вызвать удивления. Маккенна не слыл глупцом, поэтому такое поведение не только удивляло, но и настораживало.

— Несмотря на это, ты предлагаешь мне ее в жены?

Маккенна улыбнулся во весь рот, выставив напоказ крупные белые зубы.

— Моя сестра Кейтлин, дикая кошка, сбежала с французским рыцарем, жалким нищим наемником, которого, как она призналась, полюбила всем своим сердцем. — Маккенна фыркнул, презирая подобную глупость. — Ничего, посмотрим, что она запоет, когда ее возлюбленный узнает, что она ничего не получит в наследство, поскольку нарушила волю брата, выйдя замуж без его согласия. Интересно будет посмотреть на этих нищих голубков.

Гэвин отпил эля и вопрошающе посмотрел на Маккенну, ожидая продолжения.

— Юная девушка, которая сидит неподалеку от нас, — это моя младшая сестра, Грейс. Она воплощение женской скромности и послушания. Она собиралась стать монахиней, но так как Кейтлин с подмоченной репутацией не оправдала тех надежд, которые возлагал на нее клан, ее место заняла Грейс. Я забрал ее из женской обители «Сердце Иисуса» три дня назад. К счастью, она не успела дать окончательные обеты для того, чтобы стать невестой Христовой, зато теперь может стать невестой шотландского лорда.

У Гэвина от услышанного перехватило дыхание. Поступок Маккенны был отчаянным, едва ли не богопротивным. Во всяком случае, он точно считался оскорбительным для церкви. За отказ выполнять обещание, данное перед Богом и церковью, полагалось очень серьезное наказание, вплоть до отлучения. Не говоря уже о наказании, которое ожидало согрешившую душу на том свете.

Но похоже, загробные страдания волновали молодого Маккенну гораздо меньше, чем насущные житейские трудности.

Гэвин внимательно и одновременно вопросительно посмотрел на юную девушку. М-да, теперь вместо ведьмы ему предлагали святую, но ни тот, ни этот варианты его не устраивали.

Маккенна еще внимательнее всмотрелся в лицо Гэвина. Тот немного смутился, но порадовать гостя ему было нечем. С трудом он выдавил из себя комплимент.

— Грейс очаровательна.

Маккенна вскинул голову и резко спросил:

— Ну и?

— Прошу извинить, не понял?

Маккенна недовольно фыркнул.

— Ты сказал слишком мало. Для того чтобы все стало на свои места, надо сказать чуть больше. Мне нужен прямой и честный ответ. Я простой воин и не привык к разным хитростям и уловкам.

— Я тоже не люблю хитрить. — Гэвин говорил медленно, взвешивая каждое слово из боязни обидеть Маккенну, бешеный нрав которого был хорошо ему известен.

— Грейс очень юна.

— Нынешней зимой ей исполнилось пятнадцать.

Гэвин едва не вскрикнул от удивления, но вовремя сдержался.

— Она годится мне в дочери. Кому охота выглядеть смешным в глазах посторонних, когда все станут судачить, что я женился на ребенке?

— Угу, я понимаю тебя, — пробурчал Маккенна. Он сощурился, и его лицо стало жестким. — Позволь мне напомнить, что в таком возрасте женщины намного податливее. Они словно мягкий воск, из них можно вылепить все, что захочешь. Они послушно будут выполнять все желания и прихоти, какие у тебя только есть.

От подобной откровенности дрожь пробежала по спине Гэвина. Доводы Маккенны явно не попали в цель. Жениться на ребенке Гэвину совсем не хотелось. Не хватало ему еще воспитывать ее, а ведь именно об этом чуть ли не открыто заявил Маккенна. Нет, ему нужна настоящая женщина — зрелая, умная, мужественная.

Гэвин решил зайти с другой стороны.

— А нет ли у тебя еще одной сестры, чуть постарше Грейс?

Задавая свой вопрос, Гэвин очень рисковал. Если бы таковая нашлась, ему под каким-нибудь благовидным предлогом пришлось бы отказаться и от нее.

Маккенна злобно оскалился:

— В роду Маккенны достаточно женщин. Да, у меня есть еще сестра, Беатриса, но она самая младшая. И я обещал ее церкви вместо Грейс. В монастыре мне любезно пошли навстречу, не чиня препятствий. Взамен я дал твердое обещание, что внесу должный вклад, а Беатриса станет монахиней.

Гэвин изобразил, как умел, разочарование, хотя его сердце быстро забилось от радости. Он отдавал должное предприимчивости молодого Маккенны, его энергичности в достижении своих целей, но ничем не мог ему помочь. Увы, ни юная Грейс, ни тем более малышка Беатриса не годились ему в жены. А сварливая Кейтлин, Господи благослови ее взбалмошный характер, все устроила наилучшим образом, сбежав с французским рыцарем.

Вздохнув с облегчением, Гэвин откинулся на спинку кресла. Похоже, для него все обошлось благополучно. Он отклонил предложение Маккенны под благовидным предлогом, который никак не мог служить оскорблением. Но тут Маккенна резко встал. От его порывистого движения кресло чуть не опрокинулось назад.

— Благодарю за гостеприимство, но нам пора в путь, пока еще светло.

Услышав громоподобный голос вождя и поняв намек, его воины торопливо побросали в рот то, что оставалось еще на блюдах, запивая еду элем, и тоже начали вставать из-за столов. Грейс взглянула на брата влажными от слез глазами, потупилась и встала. Затем вскинула голову и расправила плечи. Как бы ей ни было тяжело, но ей удалось сохранить и величие, и решимость. Несмотря на юность, теперь было отчетливо видно, что в ее жилах бежит кровь гордого рода Маккенна. Гэвин не мог не отдать должного ее самообладанию и твердости.

Во дворе поднялись шум и суета, отряд Маккенны готовился к выступлению. Прежде чем взобраться на лошадь, Грейс величественно кивнула Гэвину — в знак прощания.

Гэвин, прощаясь с Маккенной, дружески похлопал его по плечу и в заключение после того, как пожелал ему счастливого пути, сказал:

— Скоро начнется борьба, так что пора решать, на какой ты стороне. Надо прислушаться к тому, что тебе подсказывают совесть и сердце настоящего шотландца, и тогда ты поймешь, как сейчас нужна Роберту наша поддержка.

— Обещаю как следует подумать над этим.

— Вот и хорошо.

Ответ Маккенны не очень понравился Гэвину, впрочем, это был и не откровенный отказ.

— Честно скажу, Роберту будет намного труднее, если такие воины, как ты, не поддержат его.

Маккенна вскочил на коня.

— Обязательно передай эти слова, когда встретишься с ним в следующий раз.

После отъезда Маккенны хозяйские дела задержали Гэвина, и он попал к себе в спальню только вечером, решив лично пригласить Фиону на ужин. Он взлетел по лестнице наверх, прыгая через одну-две ступеньки, как влюбленный юноша, и только перед самыми дверями спальни придал своей походке неторопливую важность.

К его удивлению, спальня была погружена в темноту. Гэвин уже собирался выйти, чтобы постучаться в ее комнату, как вдруг тихий вздох, донесшийся с постели, подсказал ему, где Фиона. От звука ее голоса он весь задрожал от радости и сладостного предвкушения. После напряженного разговора с Маккенной, после обсуждения того, что произошло, после хозяйских хлопот встреча с Фионой, в этом Гэвин стыдился признаться самому себе, была именно тем, о чем он мечтал весь день.

Он осторожно присел на край постели. Видимо, почувствовав его присутствие, Фиона зашевелилась, повернула в его сторону голову и открыла глаза. Ее лицо осветила улыбка.

— Гости уже уехали? — спросила она сонным голосом.

— Да, несколько часов назад.

Он склонился над ней и нежно обнял за талию. Каким наслаждением было держать в своих руках это теплое и мягкое тело.

— Я не слышала никаких воинственных криков. Значит, все обошлось и вы разошлись с миром?

— Похоже, что так.

Фиона ласково провела пальцами по его волосам, от чего ему стало еще радостнее, более того, ее ласка приятно волновала его. В этот миг Гэвину захотелось послать куда подальше свои обязанности вождя клана и отдаться страсти, которую Фиона возбуждала в нем.

— Но у тебя обеспокоенный вид, Гэвин. Что-то случилось?

Гэвин тяжело вздохнул: надо было говорить правду.

— Маккенна хотел выдать за меня свою сестру.

Рука Фионы застыла, она вся замерла и напряглась.

— И что?

— Зато я не захотел.

Он рассказал только половину правды, но оставалась еще и другая, менее приятная. Момент, как казалось Гэвину, был довольно удачный. Следовало только набраться смелости и честно сказать, что в ближайшем будущем ему придется жениться, и скорее всего его невестой станет Эйлин Синклер, поскольку союз с кланом Синклера очень выгоден для его клана.

Такова воля короля, он должен послушно ее выполнить, это его долг. В глубине души он не сомневался, что Фиона поймет, войдет в его положение, но как он ни пытался начать говорить, необходимые слова застревали в его горле и никак не хотели слетать с языка.

«Трус!» — мелькнуло в его голове. Однако колебания и даже тревога сыграли ему на руку, его возбуждение улеглось. Между тем Фиона тесно прильнула к нему, спрятав голову на его сильной груди. Ее нежная доверчивость трогала до глубины души. Все остальное, каким бы важным и значительным оно ни было, в тот же миг потеряло свое значение. Все то, что волновало и тревожило Гэвина, отошло куда-то вдаль. Как приятно было держать ее в своих объятиях! От нее буквально веяло покоем, миром, тишиной: Фиона успокаивала его лучше самого крепкого виски.

— Может, я сумею тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.

От ее слов у Гэвина защемило сердце.

— Ты и так уже помогла мне, — прошептал он, мягко кладя ее спиной на постель. Она послушно легла, открытая, доступная, любящая, что не могло не трогать его. Фиона сама искала близости с ним, шла навстречу его страстности, разумеется, он не мог отказать ее просьбе или ее желанию. Они оба слились в одно целое, и это было столь же чудесно, как и в первый раз.

Глава 12

Знакомый лязг и скрежет ударяемых друг о друга мечей, смешанный со взрывами хохота, доносился с тренировочной площадки. Сердце Фионы быстро забилось. Что, если Гэвин упражняется вместе с другими воинами? Она замедлила шаг и, чуть вытянув шею, постаралась разглядеть, что же именно там происходило, но мешала стена из воинов, окружавших площадку.

Фиона надеялась, что утром ей удастся расспросить Гэвина о том, что его тревожит, но он встал слишком рано, когда она еще спала. Проснувшись, она с грустью обнаружила рядом с собой холодные простыню и одеяло, от которых исходил совсем слабый его запах.

Фиона вспомнила его глаза, в которых явно отражалась какая-то скрытая тревога. Несмотря на все уверения Гэвина, она чувствовала, что эта тревога как-то связана со вчерашним посещением Маккенны. Вот почему ей хотелось выведать у него подробности переговоров.

Известие о том, что Маккенна приезжал с одной целью — выдать свою сестру замуж, вместе с удивлением вызвало щемящую тревогу, неприятно сдавившую сердце. «Какое мне дело до этого!» — уверяла себя она, но, несмотря на все ее усилия, внутреннее беспокойство не уменьшалось.

На тренировочной площадке внезапно раздались шумные возгласы и аплодисменты. Воображение Фионы тут же нарисовало образ Гэвина, торжествующего, размахивающего мечом. Сегодня было жарко, и Гэвин предстал перед ее мысленным взором в распахнутой рубашке, по его открытой груди стекал пот, на плечах и руках, сжимавших тяжелый двуручный меч, вздымались мышцы, которые так и ходили круглыми шарами под его нежной кожей. От такой картины краска бросилась в лицо Фионе, ей стало жарко.

Милостивые небеса, если бы не Алиса, шедшая позади нее, она непременно свернула бы в сторону площадки, чтобы посмотреть, что же там происходит. Задумавшись, она не заметила, как ступила ногой в глубокую лужу, испачкав в грязи подол платья.

— О Боже, — запричитала Алиса, заметившая ее оплошность. — Опять придется чистить ваше платье, миледи. Какая же здесь грязь! Здесь грязно всегда и везде. То дождь, то туман и сырость. А солнце, Господи, как оно редко светит и совсем не греет. Ужасная погода и ужасные люди. Неудивительно, что шотландцы до сих пор так и остаются варварами.

— Но ведь вчера не было дождя, — вспомнила Фиона.

— Да, вчера не было, зато предыдущие пять дней дождь не прекращался. Вот поэтому-то посреди двора и образовалась эта огромная грязная лужа. Если случайно оступишься, то точно вымажешься в грязи по щиколотку, — ворчала Алиса.

Забавное ворчание горничной вызвало на лице Фионы улыбку. Как знать, может, Алиса права, а может, просто сгущает краски? Припомнив живописные окрестности замка, Фиона решила, что причиной горьких сетований служанки скорее всего стало ее дурное настроение.

— Алиса, может быть, ты скучаешь по дому, по родной Англии? Может, ты хочешь вернуться назад?

— И бросить вас, миледи, среди этих ужасных варваров! — Алиса недовольно поцокала языком, качая головой. — Ни за что.

Фиона закусила губу в задумчивости. Преданность верной Алисы никогда не вызывала сомнений. Но зачем служанке так мучиться из-за нее?

— Послушай, Алиса, мы же расстанемся не навеки, если ты надумаешь вернуться в Англию. Спенсер через несколько лет вырастет и сможет предъявить права на наследство, и тогда я вернусь с ним в Англию.

— Миледи, да об этом я молюсь каждый день перед сном. Но до тех пор пока не наступил этот долгожданный день, я буду рядом с вами. Как же вы обойдетесь без меня?!

— Ума не приложу, — согласилась с ней Фиона.

— Мне даже страшно подумать о том, как скверно будет вам прислуживать одна из этих шотландских девок. — Алиса возмущенно фыркнула. — Конечно, я останусь с вами, но скажу честно, в тот день, когда мы уедем отсюда, я нисколько не огорчусь.

Уехать? Это совсем не укладывалось в голове Фионы. Ей даже было трудно это вообразить. Уехать? Несмотря на то что почти для всех она оставалась здесь чужой, несмотря на то что многое тут казалось ей странным, в стенах замка она ощущала себя в безопасности. Давно забытое чувство мира и покоя проснулось в ее душе.

Тем не менее, мимоходом упомянув об их отъезде, Алиса невольно указала на ее слабое место. Как долго она пробудет здесь? Несколько лет? Судя по всему, для того чтобы Спенсер смог как следует подготовиться к борьбе за наследство, должны были пройти эти самые несколько лет.

Но от этой мысли Фионе сразу стало горько, она действовала на нее угнетающе. Ей было совершенно ясно: как только она потеряет для Гэвина интерес, для нее и для Спенсера все кончено. А что, если он ей прискучит? Но тут она поняла, что хватила через край. Разве мог Гэвин надоесть? Об этом смешно было даже подумать!

Взрыв смеха и подбадривающие крики отвлекли ее от грустных мыслей. Не в силах пройти мимо, она повернулась и решительно пошла к толпе, окружавшей тренировочное поле и состоявшей из воинов, юных оруженосцев, слуг и даже деревенских жителей, приехавших в замок. Все они внимательнейшим образом следили за тем, что происходило внутри.

Подвинувшись немного вперед, она увидела Гэвина, стоявшего внутри круга. Он стоял, скрестив руки на груди, глядя перед собой. Фиона невольно улыбнулась: на нем была та же самая рубашка, в которой он вышел утром. Повернув голову в другую сторону, чтобы посмотреть, кто выступает против Гэвина, она едва не вскрикнула от удивления. Там стоял Спенсер, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Толпа загудела, закричала: один засмеялся, другой захлопал в ладоши, молодой оруженосец присвистнул от удивления, — всем было интересно, чем все это закончится.

— Ты, случайно, не погорячился, парень, а? — крикнул Гэвин, вынимая меч и перебрасывая его из одной руки в другую в виде разминки.

— Если учиться, то учиться стоит у самого лучшего учителя, — ответил Спенсер. — Кроме того, для меня это величайшая честь, милорд, скрестить меч с вами.

— Лесть не поможет тебе, парень. Лучше крепче держи в руках свой меч.

Спенсер принял боевую стойку.

— Я никогда не думал, что лесть способна чем-нибудь помочь.

Крепко ухватившись за рукоять меча, Спенсер взмахнул им, описав широкую дугу над головой, и, сделав шаг вперед, обрушил удар на противника. Гэвин легко парировал удар. В первый момент Фиона порадовалась возросшему умению Спенсера владеть мечом, но холодный лязг клинка о клинок напомнил ей, что это не игрушки, а очень опасная забава. Ошибка, небрежность, промах — и все могло окончиться тяжелым увечьем, тем более для хромого Спенсера.

Мерно двигаясь и поочередно нанося друг другу удары, противники то сходились, то расходились. Во время учебного боя Гэвин не забывал указывать Спенсеру на его ошибки, подсказывал, как лучше наносить тот или иной удар. Превосходя мальчика силой и опытом, он оттеснил его к краю круга. Гэвин нисколько не устал, тогда как Спенсер побагровел, дышал громко и прерывисто. После очередной сшибки Спенсер благоразумно переместился на другой край круга. Он согнулся, из его рта вылетал свистящий хрип. Глядя на него, Фиона разволновалась еще сильнее.

— Кончайте с ним поскорее, милорд. Пора уже обедать, — крикнул один из воинов, которому, видимо, надоело это жалкое зрелище.

— Точно, — поддержал его другой воин. — Мы проголодались. Пусть оруженосцы займутся делом, эти неумехи годятся только для того, чтобы накрывать на стол.

В ответ раздались негодующие крики молодых оруженосцев, затем они с новой силой начали подбадривать Спенсера. От их криков Спенсер приободрился и опять несколько раз энергично взмахнул мечом, всем своим видом показывая, что готов сражаться дальше.

— Сдаешься? — весело крикнул Гэвин.

Спенсер отрицательно помотал головой и, размахнувшись, обрушил на него удар. На этот раз вместо того, чтобы парировать удар, Гэвин легко отскочил назад. Меч Спенсера, не встретив сопротивления, просвистел вниз, а сам незадачливый боец, потеряв равновесие, упал вперед сперва на колени, а потом на бок. Гэвин подскочил к поверженному противнику и приставил острие меча к его груди.

Испугавшись за Спенсера, Фиона громко вскрикнула. Услышав ее голос, Гэвин поднял голову и взглянул в ее сторону. Смутившись, Фиона отпрянула назад, прячась за спиной одного из слуг. В тот же миг до нее донесся чей-то болезненный вскрик, заглушенный ругательством.

В душе Фионы что-то оборвалось, она сразу поняла: случилось нечто страшное, может быть, непоправимое. Вытянув голову, она увидела, как Спенсер откинул прочь меч, сбросил шлем и бросился к Гэвину.

— Простите меня, милорд. Сам не понимаю, как это вышло.

Слова, обращенные к мальчику, она не расслышала, зато приказание воинам — идти обедать и не обращать внимания на случившееся — прозвучало весьма отчетливо. Не глядя ни на кого, Гэвин пошел внутрь замка, придерживая правой рукой левое плечо.

Толпа расступилась перед вождем, однако люди стояли безмолвно. Многие воины смотрели на Гэвина с откровенным удивлением. Поняв, что все закончилось, толпа стала расходиться.

Фиона устремилась вперед, чтобы проверить — в порядке ли Спенсер. Он был цел и невредим.

— Не знаю, как это произошло. — Увидев Фиону, он тихо заплакал, размазывая слезы по лицу. — Случайно задел. Я не хотел попасть в него. Я думал, он легко отобьет мой удар, как и прежде.

— Ты пролил кровь, — вслух заметил один из оруженосцев то ли со страхом, то ли с уважением.

— Граф очень рассердился? — явно волнуясь, спросил он Фиону.

— Думаю, он рассердился не столько из-за раны, сколько из-за ущемленной гордости, — тихо ответила она, чтобы не слышали стоявшие рядом оруженосцы. Они надвинулись, некоторые уважительно похлопали Спенсера по плечу. Как-никак он ранил графа, сделал то, что не получалось у опытных воинов. Однако Спенсер, чувствуя ложность своей победы, склонил голову вниз, избегая взглядов своих товарищей. Вид у него был несчастный.

Убедившись, что со Спенсером все в порядке, Фиона побежала в замок. Войдя в зал, она увидела Гэвина, сгорбившегося возле камина, рядом с ним хлопотал Хэмиш.

— Милорд, мне кажется, надо позвать деревенского лекаря. — Между сдвинутых бровей Хэмиша пролегла глубокая складка.

— Не надо, это всего лишь царапина.

Фиона быстрым взглядом окинула его окровавленные пальцы, прижатые к ране. Она попыталась дотронуться до них, чтобы отвести в сторону, но Гэвин вздрогнул от боли и поспешно отстранился от ее руки.

— Позволь мне посмотреть. Несмотря на молодость, я немало повидала на своем веку царапин, которые на поверку оказывались вовсе не царапинами, а тяжелыми ранами.

Гэвин явно был не в духе, сейчас он очень походил на обиженного и дувшегося от пустяковой обиды Спенсера. Он неохотно отнял руку от кровоточащей раны.

Как только Фиона увидела длинный и глубокий разрез по краям которого краснели порванные мышцы, она сразу поняла — дело плохо. Рана была серьезной, пусть и неопасной.

— Ее необходимо зашить, — убежденно произнесла Фиона.

— Ты уверена? — В голосе Гэвина отчетливо слышалось сомнение. — Или ты ищешь предлог, чтобы поупражняться на мне в искусстве вышивания? — усмехнулся он.

Фиона нагнулась к его уху и прошептала:

— Тут не до шуток. Ты сделал мне столько добра, был так внимателен, поэтому позволь хоть как-то отблагодарить тебя. Впрочем, есть и другой способ выразить мою благодарность, и я не забываю об этом.

Гэвин понимающе улыбнулся, и желание загорелось в его глазах, о ране он, по-видимому, тут же забыл. Воспользовавшись его хорошим настроением, Фиона попросила Гэвина сесть в кресло и быстро отослала Алису за иголкой и ниткой, а Хэмишу велела принести из кладовой лечебные травы.

Когда Алиса и Хэмиш вернулись, принеся то, что требовалось, Гэвин кивком головы отпустил их обоих.

Налив Гэвину кружку виски, она попросила его выпить. Его не надо было упрашивать, кружку виски он выпил одним махом. Пока она промывала рану, Гэвин сидел с закрытыми глазами.

Взяв в руки иголку, она нахмурилась. Наступал самый ответственный момент. Соединяя края раны, она принялась зашивать ее аккуратными маленькими стежками. За все время операции Гэвин не издал ни звука, иногда он скрипел зубами, отвернув голову в сторону.

Его стойкость оказалась как нельзя кстати. По своему опыту Фиона знала, как тяжело обрабатывать раны, если раненый дергается и извивается от боли. К счастью для них обоих, Гэвин проявил недюжинное терпение и выдержку, что облегчило задачу Фионе.

После того как рана была зашита, Фиона смазала ее целебным бальзамом, смешанным с медом, и наложила повязку. Когда все закончилось, Фиона вытерла пот со лба Гэвина и нежно поцеловала его в лоб, проверяя, нет ли у него жара.

— Я никак не могу взять в толк, как Спенсер мог ранить тебя, — прошептала она.

— Меня ослепил солнечный луч, отраженный от лезвия меча, — буркнул он в ответ.

— Неужели? Даже удивительно, откуда взялся такой сильный луч солнца, когда все небо затянуто облаками? — добродушно пошутила она.

— Ладно, брось насмехаться, — проворчал Гэвин, шевеля раненым плечом и довольно сильно морщась от боли. — Так и быть, признаюсь в надежде на пресловутую английскую сдержанность. Ты невольно отвлекла мое внимание, и в этот миг твой сын напал на меня.

— Ого, кто бы говорил! — шутливо возмутилась Фиона, упираясь руками в бока. — Позволь мне напомнить: кто учил Спенсера, что не всегда побеждает тот, кто сражается честно.

— Да-да, но Спенсеру не надо прибегать к дешевым уловкам. Он очень способный.

Услышав такое признание, скорее, даже похвалу, Фиона обрадовалась. Хотя она и раньше убеждала и себя, и других, что если Спенсер будет упражняться с мечом, то сумеет преодолеть свой физический недостаток, но после услышанного мнения опытного воина у нее будто камень с души свалился.

— У него хороший учитель, — с благодарностью заметила она.

— Никакой особой моей заслуги тут нет, — отозвался Гэвин. — Обучением оруженосцев занимается Дункан. Он гоняет их до седьмого пота. Главным образом это его заслуга.

— Все равно я знаю, что ты уделяешь Спенсеру больше внимания, чем другим. Большое тебе спасибо. — И Фиона широко улыбнулась.

— Не стоит меня благодарить, в конце концов, я выполняю одно из условий нашего договора.

Счастье, переполнявшее сердце Фионы, сразу исчезло.

— Да, конечно, — сухо ответила она и отвернулась. Несмотря на то что в его словах не скрывалось ничего грубого или обидного — в сущности, ведь это была правда, — они больно задели ее.

Да, у них соглашение. Соглашение, основанное на твердо оговоренных условиях. Гэвин согласился сделать из ее сына рыцаря, а она в награду за его труды спала вместе с ним.

Все правильно. Именно так, а не иначе.

Замечание Гэвина отрезвило Фиону, ей стало горько. Какая же она наивная и глупая — размечталась бог знает о чем!

По изменившемуся от страдания лицу Фионы Гэвин сразу все понял. Он выругался про себя: разве можно быть таким невоздержанным на язык. Нет, сегодня у него явно неудачный день. Сначала оплошать на тренировочном поле, а затем так глупо, не подумав, брякнуть ей прямо в лицо. Ну как же это могло сорваться у него с языка?!

Гэвин протянул к ней здоровую руку, но она оттолкнула ее. Несмотря на это, он схватил Фиону и привлек ее к себе.

— Черт меня подери за мой глупый язык, — примиряющим тоном сказал он. — Прости, нас связывает нечто большее, чем этот чертов договор. И мы оба знаем об этом.

— Ничто большее нас не связывает, милорд.

В ее словах было столько горечи, что у него сердце сжалось от сострадания и от чувства вины перед ней. Умом Гэвин понимал: он ничем не виноват перед ней, в конце концов, не он же заставил ее занять то положение в замке, которое она занимала. Она сама захотела стать его любовницей!

Однако нельзя было отрицать, что их отношения продвинулись вперед намного дальше, чем обуславливало соглашение. Между ними возникла более глубокая, более искренняя и теплая связь, в отличие от той плотской, которая предполагалась изначально. Гэвин признавал ее наличие, ее было бессмысленно отрицать или игнорировать. Связь, несомненно, существовала, и делать вид, будто их связывает одна лишь постель, было бы глупо и даже оскорбительно для них обоих.

— Боюсь, наши отношения зашли намного дальше, чем можно было предположить, — мягко заметил Гэвин.

Фиона моргнула несколько раз, чтобы прогнать навернувшиеся слезы. Тяжело вздохнув, она спросила:

— И что же нам делать?

Гэвин поднес ее руку к губам, поцеловал и, посмотрев в лицо, ответил:

— Наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе.

Все последующие дни прошли под этим девизом — в плотских радостях и душевном покое. По ночам они спали вместе, и плотская любовь доставляла им обоим огромное наслаждение. Иногда это проходило быстро — Гэвин, словно изголодавший зверь, удовлетворял свою страсть, — а в другой раз все проходило медленно, нежно, но конец был взрывным и жарким.

Они оба с откровенным любопытством исследовали друг друга, свои возможности, стремились доставить друг другу как можно больше удовольствия. Ненасытность — вот то слово, которое лучше всего характеризовало Гэвина. Даже во время сна, когда они лежали рядом, он не мог удержаться от того, чтобы не коснуться ее, не погладить по нежной коже или волосам. Лежавшая рядом с ним Фиона, обнаженная и соблазнительная, пробуждала в нем желание, которому невозможно было противиться.

После того как его страсть была удовлетворена, другим величайшим наслаждением для Гэвина было держать Фиону в своих объятиях, наслаждаясь ее теплом и нежностью. В такие минуты, когда на дворе стояла глубокая черная ночь, они охотно делились воспоминаниями, детскими впечатлениями и тайнами, несбывшимися надеждами и мечтами.

Порой Гэвин в шутливой форме рассказывал о своих детских похождениях и шалостях, нарочно доводя их до таких неправдоподобных размеров, что Фиона весело смеялась. В свою очередь, она делилась и смешным, и грустным, и самым сокровенным. Так она поведала о том, как рано умерла ее мать во время родов.

Такая откровенность, уходившая корнями в далекое детство, связывала их еще крепче. Впрочем, они беседовали также и о многом другом — о политической ситуации в Англии и о достоинствах французских вин, о королевской тирании и о жарком из оленины.

Только об одном они избегали говорить. Об их будущем. Договорившись жить настоящим, они обходили запретную тему молчанием. Да и что могло ждать их обоих в будущем? У каждого из них была своя дорога в жизни, наверное, поэтому они с такой жадностью, с таким восторгом упивались выпавшим на их долю мимолетным счастьем. Судьба подарила им любовь, настоящую, безграничную, всеохватывающую, такую, какую редко встретишь в жизни. Загадывать вперед означало подвергать любовь риску и сомнению, поэтому ни Гэвин, ни Фиона не хотели рисковать и омрачать настоящее тревожными и бесплодными мыслями о будущем.

Тем не менее все эти размышления вызывали у Гэвина все большую озабоченность. Раньше он никогда не допускал так близко в свой внутренний мир ни одну женщину.

Его влечение к Фионе, его зависимость от нее постоянно возрастали. Его тянуло к ней, сколько бы раз Гэвин ни занимался с ней любовью, он жаждал обладать ею снова и снова. Это неутолимая страсть настораживала и пугала. Порой его одолевали мучительные сомнения: сможет ли он, если это понадобится, разорвать незримые узы, так крепко связавшие его с Фионой.

Впрочем, когда к нему в голову приходили те или другие мрачные мысли, Гэвин после недолгих раздумий встряхивал головой и прогонял их прочь. Он был счастливым человеком, настолько счастливым, что сам не верил выпавшему на его долю счастью. Он больше не был одинок, и Фиона тоже больше не была одинока, они обрели друг друга.

Понимая, насколько кратковременно их благополучие, он с тревогой смотрел в будущее, не ожидая от него ничего хорошего для них обоих.

Издав воинственный крик, Эйдан нанес быстрый удар мечом. Гэвин успел закрыться щитом в самый последний момент, едва избежав удара в живот.

— Ты рассеян. Соберись, — раздраженно крикнул Дункан, внимательно следивший за тренировочным боем. — Сперва тебя ранил молокосос-оруженосец, а теперь Эйдан одним ударом чуть не пробил тебе брюхо. Может, лучше сегодня тебе больше не упражняться с мечом?

Пропустив мимо ушей слова Дункана, Гэвин вскинул щит и взмахнул мечом. Эйдан тут же нанес удар. Мечи скрестились, схватка становилась все более напряженной. В какой-то миг Гэвин нанес рубящий удар, целясь в противника, но его меч рассек лишь пустой воздух, и тогда Гэвин понял, что Дункан прав — он на самом деле слишком невнимателен.

Это никуда не годилось. Тяжело дыша, он взмахнул вверх рукой, показывая, что прекращает схватку. В тот же миг Эйдан опустил меч и вопросительно взглянул на Гэвина.

— Может быть, ты голоден? — спросил Дункан. — Сегодня утром в зале я не видел тебя за столом. Глупо сражаться боевым мечом на голодный желудок.

— Скорее всего тут другая причина. — Эйдан хитро прищурился. — Граф не выспался сегодня ночью, и я догадываюсь, в чем тут дело.

— Думаю, ты совершенно прав, братец, — усмехнулся Дункан. — Подумаешь, несколько порезов и ушибов! Пустячная плата за милости леди Фионы.

— Да пошли вы оба со своими плоскими шутками, — проворчал Гэвин, начиная злиться.

На самом деле он не был ни голодным, ни уставшим, а вот мучительные колебания не давали ему покоя. День проходил за днем, и обещание, данное королю, все сильнее и сильнее угнетало Гэвина, давило и волновало. Как раз в эту прошедшую ночь, пока Фиона мирно спала рядом с ним, он тихонько выбрался из-под одеяла, зажег свечу и долго сидел, снова и снова просматривая список невест, который оставил король. На сердце скребли кошки, и было так тяжело, как никогда.

В его глазах проклятый кусок пергамента с женскими именами представлял собой не просто написанные слова, а настоящих женщин из плоти и крови. И ему надо было выбрать одну из них. Скорее всего его будущей женой станет Эйлин Синклер. Это самый лучший выбор. Все согласились с таким выбором, он всех устраивал — в том числе и его. Но почему же тогда он медлил? И никак не хотел вслух объявить об окончательном решении?

Время утекало, словно вода между пальцев. И Гэвин тщетно пытался его удержать. На одной чаше весов был мир и процветание его клана, на другой — смех, радость и Фиона рядом с ним. Сплошное безрассудство, неосуществимые мечты.

Гэвин тяжело вздохнул. Пора было рассчитываться за данное королю обещание, больше тянуть никак нельзя. Перечить королевской воле было небезопасно, поскольку она диктовалась политической необходимостью.

Но каждый раз, когда Гэвин пытался представить себе облик своей будущей жены, перед его глазами возникало чудесное видение — золото волос, изумрудный блеск глаз, нежная улыбка и верное любящее сердце.

Фиона!

Это казалось чистым безумием. При более глубоком и серьезном рассмотрении такой выбор не выдерживал никакой критики. Жениться на нищей английской вдове?! Совершить бо2льшую глупость невозможно. Все было против, и только одно глупое сердце наперекор всем доводам рассудка твердило о своем. Как это ни удивительно и как ни странно, но лучшей жены было невозможно себе пожелать.

Как сильно все запуталось! Удивительно, какие мощные и глубокие чувства связывали их! Как Фионе удалось поселить в его сердце такую любовь?!

Как ей удалось повлиять на него, так изменить его восприятие, его отношение к ней?! Прежде Гэвин скептично относился к любви, считая ее выдумкой или по крайней мере тем, что крайне редко случается между мужчиной и женщиной.

Все-таки любовь!

Это слово лихорадочно крутилось и билось в его сознании! Любовь, не желающая себе ничего, всепоглощающая и всеохватывающая.

Вот она любовь!

Он влюбился в свою любовницу!

Глава 13

Рассвело. Золотистый диск солнца поднялся над горизонтом, осветив замок и его окрестности. Ясная солнечная погода как нельзя лучше подходила наступившему празднику — ежегодной ярмарке, проводившейся у стен крепости. Прислуга перешептывалась, смеялась, шутила, создавая волнующее, радостное настроение, наполнявшее замок. Повсюду чувствовался надвигающийся праздник.

Спустившись в большой зал, Фиона с огорчением узнала, что Гэвин уже поел и отправился по делам. Однако на словах он передал через Хэмиша, чтобы она, как только будет готова, ехала в деревню, дабы принять участие в празднествах.

Обрадовавшись тому, что на ярмарке они будут вместе, Фиона предалась приятным мечтаниям. Последняя неделя стала для нее самой счастливой. Гэвин был очень занят, они редко виделись днем, зато, вероятно, поэтому ночи, полные счастья и любви, превращались в некое чудо.

Часы, проведенные в его объятиях, заставляли ее позабыть свои страхи, неуверенность перед будущим. Нежность и страсть Гэвина вытеснили из души мрачные опасения. Казалось, все плохое уже в прошлом.

Около полудня, как и было договорено, Гэвин и Фиона вдвоем направились на ярмарку. Они шли по деревне в сторону широкого луга, на котором расположились ярмарочные палатки, балаганы и повозки торговцев. Гэвин обнимал ее за плечи, и от его близости у Фионы кружилась голова, а сердце от переполнявшей его радости готовилось выпрыгнуть наружу.

Фиона шла, заглядывая в глаза Гэвина, и безотчетно улыбалась. Его лицо светилось мальчишеской радостью, чем-то напоминая лицо Спенсера, когда тот тоже чему-то радовался. Под личиной сильного жестокого воина, как это было ни удивительно, прятался веселый и озорной парнишка.

Чем ближе они подходили к лугу, тем громче звучала музыка — пронзительно играли волынки и грохотали барабаны. Кое-кто уже танцевал, а другие, собравшись в круг, хлопали в ладоши и топали ногами в такт музыке. Бочонки с элем стояли на столах, и ни танцоры, ни музыканты, ни зрители не обходили их стороной.

Одна из девушек, разносившая кружки с элем, весело и лукаво поглядела на Дункана и даже нахально подмигнула. Стоявшие рядом с ним братья расхохотались и стали отпускать соленые шуточки, тогда как Дункан, не растерявшись, подскочил к дерзкой девушке и что-то зашептал ей на ухо, от чего та зарделась как маков цвет.

— Что тебе здесь больше всего нравится? Куда ты хочешь пойти? — спросил ее Гэвин.

Фиона глубоко вздохнула и потащила его за собой в самую гущу толпы. Они с удовольствием смотрели на акробатов, шутов, музыкантов, на прилавки, красиво заставленные множеством самых разных товаров. Куски материи, ярды разноцветных лент, ряды горшочков со всевозможными приправами, сумки и перчатки из кожи, бочонки с иностранными винами, мыло, свечи, глиняные горшки.

Все смешалось в одно целое — запах жареного мяса, веселые крики, яркий свет и праздничное настроение. Праздник затягивал полностью, заставляя забыть монотонность будней. Наступил час удовольствий, и никто не хотел упускать ни одного мгновения беззаботного счастья.

— Какая большая ярмарка. Я никогда не видела ничего подобного, — призналась Фиона. — Лучше решай сам, что нам делать, кудаидти. Что смотреть.

— Ладно, — согласился Гэвин. — Сначала что-нибудь купим, а потом поедим. Ты не против?

Он взял ее под руку. Фиона взглянула ему в лицо, и от его улыбки у нее закружилась голова. Они подошли к одной из палаток, из которой доносился сильный приятный запах. Опустив взор, Фиона увидела на прилавке стопки кусочков мыла и ряды ароматизированных свечей.

— Что здесь приглянулось моей леди? — шутливо спросил Гэвин.

Глаза Фионы широко раскрылись от восхищения. Обычно в замке пользовались свечами, приготовленными из сала. Но здесь свечи были явно сделаны из пчелиного воска, который горел намного ярче. В душе Фионы тут же проснулась привычка к бережливости.

— Ну зачем покупать то, что мы можем делать сами, — зашептала она на ухо Гэвину.

— То, да не совсем, — возразил он. — Разве можно сравнить наше мыло из пепла и рыбьего жира с этими ароматными кусочками. Наше мыло годится только для того, чтобы стирать одежду.

— Или помыть моего пса, — подтвердила Фиона.

— Правда ли, что самое лучшее мыло готовят в Испании? — спросил торговца Гэвин.

— Совершенно верно, милорд, — почтительно отвечал купец. — Для его изготовления используют оливковое масло и ароматные травы. Вот посмотрите.

Торговец протянул кусочек мыла, от которого пахло не только восхитительно приятно, но и вкусно. Гэвин взял его, понюхал, затем поднес к лицу Фионы.

— Розмарин, — пояснил торговец, спеша предупредить вопрос, готовый сорваться с губ Фионы.

— Замечательный аромат, теперь от тебя будет пахнуть даже лучше, чем от целого букета цветов, — усмехнулся Гэвин, поглядывая на Фиону. — Я возьму дюжину кусков. И еще три фунта свечей из пчелиного воска.

Забрав покупки, они пошли дальше к следующей лавке, в которой торговали тканями. Там на полках лежали стопками куски материи разных расцветок и разной фактуры.

От восхищения у Фионы разбежались глаза. Она смотрела то на один отрез, то на другой, не зная, на чем остановиться. Шерсть, камка, полотно, причем самых разнообразных оттенков.

Фиона пощупала край золотисто-желтой шерсти и замерла, пораженная ее выделкой. Наряд из такой плотной и мягкой шерсти можно было надевать прямо на тело. Удобно, тепло и никаких неудобств.

— О, я вижу у леди хороший вкус, — улыбнулся торговец. — Это самая лучшая шерсть, какая только может быть на свете. Но для такой красивой леди есть кое-что получше.

Купец пошарил в фургоне, стоявшем позади палатки, и вынул оттуда куски цветастого восточного шелка. Шелк поражал своим блеском, яркостью, сочностью красок, но еще больше — своей легкостью, почти невесомостью.

Пощупав его пальцами, Гэвин удивленно воскликнул:

— Какой легкий! Словно птичье перо! Тебе нравится?

— Конечно. Как это прекрасно, никогда раньше я не видала такой красоты. Но наверное, такая материя стоит очень дорого.

— Не волнуйся. У меня достаточно денег, чтобы купить то, что тебе понравилось, — успокоил ее Гэвин.

— Ш-ш-ш, — предостерегающе прошипела ему на ухо Фиона. — Говори тише, а то он услышит. Как странно, я слышала, что шотландцы — народ прижимистый, любят покупать что-нибудь подешевле.

— Это верно, — согласился Гэвин. — Но для этого шотландцам не всегда приходится просить и торговаться.

— Все равно любая торговля построена на выгоде, — прошептала Фиона и, приняв равнодушный вид, как можно небрежнее сказала торговцу: — Шелк хорош, но расцветка довольно обычная. Ничего особенного.

Торговец удивленно приподнял бровь.

— Леди родом из Англии?

Не зная отчего, но Гэвин сразу рассердился. Машинально схватившись за рукоятку меча, он наклонился вперед.

— Да. Ну и что?

Торговец отшатнулся назад. Вытянув перед собой руки, он быстро заговорил извиняющимся тоном:

— Прошу прощения, милорд. Я не хотел никого обидеть. Я только удивился, услышав произношение леди.

В отличие от Гэвина Фиона не заметила ничего оскорбительного в замечании торговца. Она уже привыкла к подобным выпадам в свой адрес. Однако болезненная реакция Гэвина сыграла ей на руку. Погладив его по плечу, она обратилась к торговцу:

— Видите, граф в раздражении, он просит меня купить что-нибудь у вас, а я в недоумении — брать или не брать. Назовите настоящую цену вот за этот кусок синего шелка.

Фиона говорила с таким видом, будто делает великое одолжение торговцу, покупая у него отрез.

— Но прежде чем отвечать, хорошенько зарубите себе на носу — английской леди угодить труднее, чем шотландской красавице.

Спустя одну-две минуты Гэвин понял, что Фиона мастерица торговаться. Причем делает она это с редким умением, нисколько не унижая своего достоинства. К тому времени, когда все закончилось, Фиона сумела приобрести куски сатина, шелка, полотна и шерсти вместе с иголками, нитками, лентами почти в два раза дешевле, чем если бы эти покупки совершал он.

Оставив купленное — его должны были потом забрать слуги, — они не спеша побрели дальше. Фиона поминутно восклицала и восторгалась тем или иным изделием, украшением или убором. Гэвин поглядывал на Фиону, ожидая, когда в ней заговорит женское тщеславие и она умоляюще взглянет на него и попросит купить что-нибудь еще. Они шли и шли, славословия Фионы не прекращались, но она ни о чем его не просила. Кожаный кошелек с деньгами по-прежнему оттягивал его пояс.

— Неужели тебе больше ничего не хочется купить? — не выдержав, спросил он.

Фиона удивленно посмотрела на него.

— Честно говоря, я не надеюсь, что ты купишь мне что-нибудь.

После своего столь явного намека Гэвин полагал, что Фиона не выдержит и сдастся, попросив купить что-нибудь из понравившегося. Напрасно. Она сдержала слово, так ни о чем и не попросив его. Сбитый с толку ее твердостью, Гэвин решил подойти с другого конца.

Из-под высокого дерева доносился вкусный запах, там готовили и продавали разные вкусные вещи. Усадив даму своего сердца на скамью в тени дерева, он купил кучу горячих пирожков с мясом, пару головок сыра и фрукты на десерт. Кушать на людях ему не хотелось. В глубине души он жаждал уединения. Кивнув головой в сторону холмов, он тем самым дал ей знак следовать за ним.

— Что-нибудь случилось? — встревоженно спросила Фиона, догнав его.

— Нет, все хорошо. Просто мне хочется побыть наедине с тобой, поесть вместе, чтобы нам никто не мешал.

Взобравшись на холм, они спустились в покрытую густой цветущей растительностью долину. Сперва шум ярмарки глухо доносился до их ушей, а потом он затих и исчез совсем. Они выбрались на усыпанную цветками лаванды и других диких цветов поляну. Придя в восхищение, Фиона кинулась собирать цветы. Собрав чудесный пышный букет, она поднесла его к лицу, вдыхая пряный аромат полной грудью. И тут ее позвал Гэвин, который приготовил уютное место в тени высокого дерева для их совместной трапезы. Устроившись рядом, они наслаждались чудесным видом, расстилавшимся перед их взорами. Далеко впереди чернели горные вершины, склоны гор были покрыты живописными рощами и журчащими ручьями, а в бездонном небе, в раскрытой над ними прозрачной голубизне, звонко пели птицы.

Вокруг было покойно и тихо. Казалось, будто люди и все тревоги где-то далеко-далеко, а они здесь одни наедине с собственным счастьем. Стройные ноги Фионы, аромат ее кожи и волос заставлял сердце Гэвина биться возбужденно и сильно. Казалось, ему никогда не надоест вдыхать запах любимой женщины, от которого у него приятно кружилась голова.

Фиона сняла головной убор, и ее золотистые волосы упругими кольцами рассыпались по плечам и спине. Она была божественно прекрасна.

— Тебе понравилась ярмарка? — спросил Гэвин.

— Еще бы. Все прошло замечательно. Давненько мне не приходилось бывать на таких ярмарках. В последний раз я оказалась там лет пять или шесть назад. Караван купцов проезжал через владения Генри, и он позволил им переночевать в деревне у стен нашего замка. Тогда я, Спенсер и Алиса походили по их лагерю, накупили бог знает сколько вещей и с трудом донесли их домой, так их было много.

— После твоих слов я чувствую себя жалким скрягой, — с притворным сожалением проговорил Гэвин. — Что я купил тебе — несколько отрезов ткани, иголки да нитки.

— Ты просто скупердяй, — в тон ему рассмеялась Фиона. — Впрочем, что взять с сельской простушки. Она рада любой безделушке, купленной для нее ее ухажером.

— Как раз для тебя у меня есть одна безделица. Пустячок. — Гэвин вынул из складок своей туники прелестный граненый флакон из блестящего зеленого стекла и на ладони протянул его Фионе. — Эта вещица своим блеском напомнила мне цвет твоих глаз.

— Какая прелесть! — воскликнула она охрипшим от волнения голосом.

— Да, но флакон — это сущие пустяки по сравнению с содержимым. Ты только понюхай.

Он вынул пробку и поднес флакон к ее лицу. Фиона вдохнула, и ноздри затрепетали от охватившего ее блаженства.

— Божественный аромат, — тихо-тихо прошептала она.

— Точно так же пахнешь и ты сама, если не лучше, — так же тихо ответил он.

Он привлек ее голову к себе и нежно поцеловал в макушку, потом в висок и, наконец, в то место, где самая нежная кожа, — между ухом и шеей.

Радостный беззаботный смех, смех невинной счастливой девушки слетел с ее губ. И у Гэвина отчего-то защемило сердце. Как ему хотелось в это мгновение, чтобы она почаще смеялась именно так — искренне, счастливо и беззаботно. Как ему хотелось подставить свое широкое и крепкое плечо под бремя забот и тягот, которые несла на своих хрупких плечах Фиона, не сгибаясь, не жалуясь и не плача.

Рядом с ней он ощущал себя настоящим мужчиной, защитником. Она пробуждала в его душе необычные чувства. Большинство мужчин, не таясь, открыто утверждали, что неуемная любовь к женщине плохо влияет на мужчину, он становится слабым, безвольным и глупым. Но любовь к Фионе вопреки устоявшемуся мнению производила на него совершенно противоположное действие.

Фиона спрятала флакон с духами в карман платья и принялась помогать Гэвину раскладывать свертки с едой на мягкой траве, на которую они постелили полотняное покрывало. Пирожки, сыр, фрукты — все, что они купили на ярмарке, было аккуратно расставлено и разложено, и они с удовольствием приступили к трапезе.

Отрезав от груши кусочек, Гэвин угостил Фиону. Она деликатно взяла ломтик и столь же мило начала его есть своими жемчужными зубками. От вида ее пухлых чувственных губ, покрытых сладким соком, у него вспыхнуло желание.

Страсть горячей волной пробежала по жилам. Удивительно, но любое ее движение несло в себе неизъяснимое, неотразимо действовавшее на него очарование. Для него была загадкой та власть над ним, которой она обладала. Гэвин с досадой отвернулся: он многое повидал на своем веку, поэтому ему было неловко вести себя так, как ведет себя впервые влюбленный юноша во время свидания. Власть Фионы над ним пугала его.

Однако чувственное желание пересилило голос разума. Погладив ее по бедру, Гэвин пристально, с плохо скрытым желанием посмотрел ей в лицо. Фиона заметила этот взгляд, содержавшуюся в нем просьбу, но притворилась, будто не понимает его.

Как ни в чем не бывало она принялась стряхивать крошки еды с покрывала себе на ладонь. Гэвин тоже, в свою очередь, сделал вид, будто ему безразлично, чем она занимается. Но в отличие от Фионы у него это вышло намного хуже. Она явно понимала, чего ему хочется, но, по-видимому, напрочь игнорировала его желание.

Собранные крошки и хлебные корочки она побросала в траву.

— Корм для птиц, — пояснила она в ответ на недоуменный взгляд Гэвина.

— Какое у тебя доброе сердце, — усмехнулся он.

— Сама удивляюсь, — усмехнулась Фиона. Нагнувшись вперед, она положила ладони ему на плечи и открыто взглянула ему в лицо. Их глаза встретились, и в тот же миг тело Гэвина все напряглось от возбуждения. Ему захотелось овладеть ею.

— Милорд, если вы хотите применить ко мне насилие, то вам стоит поторопиться, пока еще светло.

На лице Гэвина возникло такое растерянное и смущенное выражение, что Фиона чуть не рассмеялась. Ей понравилось, что, точно угадав его желание, она сумела смутить его, взять над ним верх. Это ощущение победы придавало ей уверенность — весьма ценную черту, как она считала, в их взаимоотношениях.

Фиона прижалась к нему, их лица оказались на одном уровне. Гэвин опрокинулся назад, упершись локтями в землю. Само их положение словно предрасполагало к любви.

Внутри Фионы тоже проснулось желание, соски ее грудей напряглись, горячая волна подкатила к ее сердцу и, разбившись о него, приятными мурашками пробежала по коже. А что Гэвин? Он, к ее удивлению, казался совсем спокойным, даже каким-то ленивым. Его глаза были полуприкрыты веками так, как будто он собирался заснуть.

Неужели он ни о чем не догадывается? Ничего не чувствует?

Приподнявшись, Фиона поцеловала его в губы, и тут же с Гэвина моментально слетела вся его мнимая сонливость. Фиона продолжала целовать его и ласкать руками, приходя все в большее возбуждение.

Откуда возникала такая неудержимая чувственная связь между ними? Почему их сердца бились в унисон, а дыхание сливалось воедино, когда они были вместе? Почему они так хорошо понимали друг друга? Почему им было так весело и хорошо вместе? Почему они делились самым сокровенным, своими мыслями и надеждами, обретая понимание и поддержку в душе другого? Откуда только бралась эта всепоглощающая страсть?

Фиона с нежностью посмотрела на него, и последние барьеры, сдерживавшие ее сладострастие, рухнули. Ею овладела страсть.

Ловкими пальцами она расстегнула на нем одежду и приникла губами к мускулистому и плоскому животу, один вид которого уже сводил ее с ума. При дневном свете это действовало на нее еще сильнее.

В ее глазах он был прекрасен. Шрам на плече, черные волосы на груди, суживающиеся в полоску внизу живота, уже становились для нее источником возбуждения.

Фиона смело устремилась вперед. Ее глаза, губы и пальцы исследовали его тело, словно путешественники, исследующие открытую ими землю. С каждым движением ее губы и руки намеренно опускались все ниже и ниже. Гэвин уже был возбужден, об этом говорили и жар, исходивший от его кожи, его прерывистое дыхание и его возбужденная плоть.

Целуя его живот, она пальцами слегка провела по бедрам, а потом по напряженному пенису. Опустив голову, она подула на это упругое чудо.

— Все хорошо или что-то не так? — хриплым от волнения голосом спросила она.

— Ты еще спрашиваешь? Или ты дразнишь меня? Все прекрасно.

Фиона подняла лицо и лукаво спросила:

— Может, тебе хочется, чтобы я остановилась?

— Не издевайся надо мной, — простонал Гэвин. — Если ты сейчас остановишься, у меня разорвется сердце от обманутых надежд.

— Я в ужасе, милорд, но попытаюсь оправдать ваше доверие, — усмехнулась Фиона и принялась языком расчесывать его волосы вокруг пениса.

— О, что ты со мной делаешь, — сдавленным голосом, но восторженно произнес Гэвин.

Ее язык коснулся его крайней плоти, несколько раз прошелся по головке, затем в дело вступили ее губы, они обхватили пенис, и Гэвин застонал от наслаждения. Его дыхание становилось все более хриплым и прерывистым.

Фиона продолжала лизать и ласкать его пенис, ориентируясь на его движения и одобрительные стоны. Заметив, что Гэвин достиг последней стадии возбуждения, Фиона удвоила свои сладострастные ласки.

Внезапно он схватил ее за плечи и попытался отстраниться от нее, но она не отпустила его.

— Боже, Фиона, — простонал он, дернулся и весь задрожал от рвущегося изнутри его наслаждения.

Чудесный нектар хлынул в рот Фионы, и она вся приникла к нему, даря любимому мужчине самую интимную ласку, которую может подарить женщина.

Отдышавшись, Фиона спросила:

— О, мой повелитель, я угодила тебе?

— Ты не только мне угодила, ты доставила такое наслаждение, какое я не испытывал ни разу в своей жизни.

— Я так и думала, — с довольным видом призналась она, поглаживая руками его влажную от пота грудь.

Он ласково обнял ее и крепко прижал к себе. В ответ Фиона принялась тереться о его обнаженное тело, стремясь опять пробудить в нем желание.

— Гэвин, — прошептала она, — возьми меня прямо сейчас.

Платье в результате общих стараний слетело с нее почти моментально. Он взял ее руку и поцеловал в ладонь — нежно и почтительно, словно некую святыню.

Затем притянул ее к себе и накрыл своим телом. Фиона лежала открытая, доступная, желанная… Он вошел в нее сразу, мощно и уверенно. В ответ она подалась вперед, как бы пытаясь помочь ему, чтобы их слияние было как можно полнее. Она сама двигалась навстречу его движениям, сладострастно стеная от переполнявшего ее возбуждения. Ей хотелось быть как можно ближе к нему, вобрать его в себя, поглотить его целиком. Сердце Фионы колотилось быстро-быстро, и точно в такт ему, с такой же сумасшедшей скоростью билось сердце Гэвина.

— Любовь моя, — прошептал Гэвин.

От такого признания слезы радости проступили на глазах Фионы. Но в тот же миг она одернула себя, уговаривая не верить в искренность его слов, поскольку они были произнесены в порыве страсти.

Тем не менее его слова проникли, как никогда глубоко, в ее сердце. Поселившаяся в ее душе пустота исчезла, барьеры, которыми она окружила свое сердце, рухнули. Потребность счастья, присущая каждому человеку, стремление любить и быть любимой овладели ею, любовь, как долго она ей ни сопротивлялась, захлестнула ее сердце.

Нежность в его глазах внушила ей безумную надежду. Фиона совсем потеряла голову. Любовь, блаженство, плотское наслаждение, вера в безоблачное будущее — все слилось вместе, подхватило ее мощным порывом и понесло высоко-высоко, туда, где, как казалось, нет ни страха, ни мучений, ни тревог, а одно лишь ослепительное, сияющее, безграничное счастье, которое невозможно было вместить.

Наконец все закончилось. Они лежали, тяжело дыша, не придя еще окончательно в себя. Однако сознание постепенно всплывало из-под толщи захлестнувшего их потока блаженства.

Фиона, прижавшись к груди Гэвина, наслаждалась ощущением покоя, любви и одновременно старательно отгоняла от себя все мысли о будущем.

Это были приятные, но редкие минуты, и Фиона старалась удержать подольше это настроение.

Пока она смотрела, как одевается Гэвин, ее неотступно преследовала одна мысль. То, что происходит между ними, те чувства, которые они питают друг к другу, — казалось, это все было выше и сильнее всех разумных доводов, предупреждавших о призрачности и хрупкости их счастья. Закрыв глаза, Фиона попыталась стряхнуть с себя овладевшее ею сладостное наваждение.

Наступил горький момент отрезвления. Приходилось с горечью признавать, что вопреки всем предупреждениям рассудка она влюбилась. Несмотря на все ее усилия уклониться от любви, она ее настигла и полностью завладела ею.

«Я люблю его», — билась в ее сознании одна мысль.

А как долго он будет любить ее? Неприятная дрожь пробежала по телу Фионы, и на душе у нее снова стало тоскливо, холодно и страшно.

Глава 14

Запах жареного мяса приятно щекотал ноздри. Эван задумчиво смотрел на костер, где на вертеле жарились два зайца, которых он утром вынул из ловушек. Это был обед, который предназначался и для него, и для Уильяма, его товарища, который должен был скоро вернуться из деревни.

Уильям был послан в деревню для того, чтобы собрать интересующие Эвана сведения. Худой, нескладный и невзрачный подросток как нельзя лучше подходил для этой роли. Он спокойно мог пройти по всей деревне, прислушиваясь к разговорам, женским пересудам, ко всему, что представляло интерес для разбойников. Лето заканчивалось, а вместе с его концом со всей остротой опять вставала задача — награбить на зиму съестных припасов. А для этого надо было выведать, где, в каких местах будет храниться собранный урожай.

На плечах Эвана, как главаря разбойничьей шайки, лежала ответственность — обеспечить мать, товарищей, а у некоторых из них были семьи, пищей на зиму. Они ничего не выращивали. Да и зачем им было заниматься земледелием, ведь все необходимое они добывали разбоем? Для разбойников главным было не только улучить удобный момент, чтобы захватить добро, но и, что было не менее важно, замести за собой следы и надежно спрятать похищенное.

Сильный ветер завывал в кронах деревьев, но Эван грамотно выбрал место для стоянки — надежно укрытое с подветренной стороны. Лесные птицы, скрытые листвой деревьев, выводили звонкие мелодичные трели, но Эвану было не до птичьего пения, его голову занимали более важные вещи.

Хруст веток под чьими-то шагами прервал его размышления, из предосторожности он вынул меч, но тревога оказалась ложной. Из-за ближайших деревьев появился Уильям, его лицо довольно сияло.

— Как вкусно пахнет. — Уильям с жадностью облизнул губы и вопросительно посмотрел на Эвана. — Уже готово?

Эван невольно улыбнулся, вспомнив себя юным и растущим, когда его точно так же мучил постоянный голод.

— Эй-эй, поосторожней, — улыбнулся он, отделяя четверть от тушки жареного зайца и передавая мясо подростку. — Не обожгись.

Пропустив предупреждение мимо ушей, Уильям впился белыми зубами в покрытое древесной золой мясо. Обжигаясь, он принялся с жадностью рвать его зубами и, почти не жуя, проглатывать. Жирный сок потек по губам и подбородку. Громко чавкая и шмыгая носом, он вытер лицо рукавом.

— Я сделал все, как ты просил. К амбарам близко не подходил, держался от них подальше. Боже, когда я издали глядел туда и мысленно представлял, сколько там хлеба, у меня живот свело от голодухи. — Проглотив последний кусок, Уильям умоляюще посмотрел на Эвана.

Черт, ну и аппетит! Пожалуй, если дать ему волю, то парень способен съесть ножки от стола. Молча Эван отрезал вторую порцию жаркого и протянул его в жадно вытянутые руки Уильяма.

— Ну, что-нибудь разузнал? — Эван перевел разговор на интересующую его тему.

— А как же! В следующую пятницу из деревни в аббатство отправят под охраной повозку с зерном. Но говорят, воинов будет не много, — обстоятельно доложил Уильям, прежде чем наброситься на вторую порцию мяса.

— Отлично. Это то, что нужно. Мы без труда справимся с ними. — Эван концом палки пошевелил дрова, чтобы они горели ровнее. — Что еще слышал?

— Много говорили о ярмарке, которая была в деревне на прошлой неделе.

— Я тоже слышал о ней, — шумно вздохнул Эван. Ярмарка была значительным событием в довольно монотонной жизни деревенских жителей. Кое-кто из его шайки намеревался пойти туда, но Эван строго-настрого запретил это делать. Их могли узнать и схватить. Его люди, хотя и злились, все же не ослушались его приказания.

— Помимо ярмарки, говорят о том, что недавно в замок приезжал Маккенна с отрядом воинов. Они были-то всего несколько часов, но граф, как радушный хозяин, щедро угостил их, — продолжал выкладывать новости Уильям, его больше всего привлекали разговоры о еде. — Слуги с кухни жаловались, что сбились с ног, готовя угощения и подавая их к столу.

Да, графу, должно быть, недешево обошлось гостеприимство. Хотя это выглядело странно: столь щедрое угощение выходило далеко за рамки обычного гостеприимства. Граф, по всей видимости, хотел произвести впечатление на Маккенну. Но с какой целью?

— Что еще интересного? — продолжал расспрашивать Эван.

— Граф обзавелся новой любовницей, — безразличным тоном сообщил Уильям, тщательно обсасывая кость. — Ее зовут Фиона.

— Она блондинка? — с живостью спросил Эван, сразу вспомнив длинноногую красавицу, увиденную им на берегу озера вместе с Гэвином несколько недель назад.

— Не знаю, не видел. Говорят, у нее волосы золотистого цвета. Мужчины от нее в восторге, а вот женщины терпеть ее не могут, считая распутницей. Она английская леди. Вдова с сыном.

— Она из Англии? Ты уверен? Ты не ослышался?

— Нет. — Уильям с довольным видом погладил себя по животу. — Все, кто хоть словом обмолвился о ней, называют ее англичанкой.

Любопытно, очень любопытно. Эван задумчиво потер рукой о подбородок. Скорее всего это кратковременное увлечение графа, которое рано или поздно должно пройти. Держать в замке англичанку — странно, даже нелепо, долго продолжаться это не может. А когда она надоест графу…

М-да, Эван почесал затылок. Трудно понять, на что способна оскорбленная женщина, и, во всяком случае, не стоило недооценивать ее ненависть. Достаточно было посмотреть на его мать, которая жила и дышала только ею.

Когда граф бросит англичанку, не воспылает ли она такой же ненавистью?

Если так случится, то у него появится союзница. Как знать, если она спит с графом, сколько интересного и нового она сообщит ему? Такие сведения могли быть очень и очень полезными. Владея сокровенными тайнами Гэвина, легче было доставить ему как можно больше неприятностей.

Пламя костра вспыхивало и чадило всякий раз, когда с жарившегося зайца стекали в огонь капли жира. Без колебаний Эван снял последний кусок мяса с вертела и протянул его Уильяму. Парень честно заслужил сытный обед.

Пока подросток доедал зайца, Эван размышлял. Все его мысли вертелись вокруг любовницы графа. Как бы там ни было, но сейчас она являлась ключом к тайнам его брата. Хорошо бы познакомиться с ней поближе. Но как сделать, чтобы их пути-дорожки пересеклись?

— Ты уже решил? — решительно спросил Дункан.

Гэвин растерялся. Вопрос был серьезным, более того, его следовало решать без дальнейших отлагательств. Тянуть дольше никак нельзя. Долг как перед королем, так и перед его кланом требовал от него помолвки с одной из девушек, указанных в королевском списке.

Именно с этой целью три дня тому назад Дункан отправился в крепость клана Синклера. Он вернулся с хорошими новостями, поэтому у Гэвина больше не оставалось никаких веских поводов откладывать дальше свой приезд в замок Синклера, где его ждала Эйлин — дочь вождя клана.

Безысходность, раздражение, злость на себя, на окружающих заставили Гэвина мотаться по галерее замка из конца в конец без остановки. Дункан молча следовал за ним, ожидая ответа.

— Я благодарен тебе за хлопоты, Дункан. Решено, я беру в жены дочь Синклера. Это самый лучший выбор. Ее приданое, земли, не говоря уже о многочисленных и опытных воинах клана, — все подтверждает правильность моего решения.

— Кроме того, дочь вождя очень красива, у нее приятный, добрый нрав, — добавил Дункан. — Хотя она рыжеволосая, но, я полагаю, в данном случае это нельзя считать отметиной дьявола.

— Она ведь совсем юна, — воскликнул Гэвин, внезапно пораженный возрастом своей невесты, о чем чуть ранее упоминал Дункан.

— В прошлом месяце ей исполнилось восемнадцать, — возразил Дункан.

— Ну и что?! Я почти в два раза старше ее.

— Послушай, если она тебе не нравится, то выбери себе какую-нибудь другую, благо выбор велик! — недовольно воскликнул Дункан. Нерешительность и колебания Гэвина понемногу начинали раздражать его.

— Я помню о своем долге, — огрызнулся Гэвин.

— Увы, долг — весьма неприятная вещь.

Гэвин понимал, что Дункан тысячу раз прав, однако от этого его раздражение только усилилось. Он ведет себя как капризный, избалованный ребенок, которому не позволяют вести себя так, как ему хочется. Так никуда не годится. Два его предыдущих брака тоже совершались по расчету. Несмотря на это, оба оказались вполне удачными. Причин, из-за которых его третий брак мог стать неудачным, не имелось.

«Фиона». От одной мысли о ней у него больно защемило сердце. Почему же так несправедливо устроена жизнь? Найти оправдания, призвав на помощь рассудок и долг, найти выход из невыносимого положения — как Гэвин ни старался, у него ничего не получалось.

— Похоже, Эйлин Синклер — это то, что нужно. — Гэвин стиснул зубы так, что желваки заходили у него на скулах. — Она выполнит свой долг точно так же, как и я. Она будет мне верной женой.

Не успел Дункан выразить свое полное согласие со столь разумными доводами, как позади них раздался чей-то тихий стон. Это была Фиона. Гэвин резко обернулся в ее сторону. Она стояла неподалеку, ее лицо выражало страдание.

— Фиона!

Но она, не слушая его, повернулась и бросилась прочь.

Женой? Так вот в чем причина его непонятной печали в последнее время. Значит, он женится? Фиона в отчаянии закрыла лицо руками. Что делать? Сердце разрывалось от острой боли, не хватало воздуха. Нетвердыми шагами она добралась до темного закоулка и сразу упала на колени от охватившей ее невыносимой боли, которая, как казалось, готова была раздавить ее. Гэвин намерен взять себе в жены другую женщину. Они обменяются клятвой верности, и он будет заботиться о своей жене, оберегать ее, защищать ее… любить ее. Его жена будет сидеть за столом рядом с ним, делить с ним брачное ложе и растить их детей. Подобные мысли иногда мелькали в голове Фионы, нельзя сказать, чтобы она не думала об этом. Но всякий раз, охваченная тайным страхом, она отодвигала их как можно дальше, в самые темные закоулки своего сознания. Она старалась уверить себя, что они с Гэвином проживут еще достаточно долго, прежде чем это случится.

Однако это случилось гораздо раньше, чем она предполагала и надеялась. Ей стало страшно. Что будет с ней в самом скором будущем? Святые угодники, защитите, оградите ее от того, что должно произойти!

За что ей такое наказание? Мучительный вопрос! Но разве она не знала, что так и должно быть. Гэвин был графом, вождем клана. Он имел обязанности как перед своим королем, так и перед своими подданными. Перед Шотландией. Что тут говорить? Все это перевешивало любовь какой-то бездомной вдовы умершего английского графа.

Как бы сильно она его ни любила, ее любовь не могла заставить его настолько забыться.

— Фиона!

«Боже! Только не сейчас». Ей не хотелось его видеть. Надо было бежать, и она побежала, ничего не видя, куда-то наверх, стремясь попасть как можно скорее в свою спальню, чтобы закрыться и побыть там в одиночестве.

Однако Гэвин догнал ее и, схватив за руку, удержал на месте. Если раньше прикосновение его пальцев, таких ласковых и все умеющих, доставляло ей огромное наслаждение, то сейчас они словно жгли ее. Ей хотелось сбросить их с себя, отдернуть свою руку, как отдергиваешь ее, когда обжигаешься.

— Ты слышала наш разговор?

— Да, слышала. — Фиона стиснула руки в кулаки и отвернулась. — Ты решил опять жениться. А в жены выбрал себе Эйлин Синклер.

Фиона запнулась, затем, набрав полную грудь воздуха, чтобы немного успокоиться, тяжело вздохнула.

— Желаю вам обоим счастья.

От боли и страдания у нее перехватило дыхание. Слезы подступили к горлу, навернулись на глаза. Чтобы не разрыдаться, она прижала к глазам стиснутые кулаки. Фиона уже ничего не понимала, ей хотелось только одного: укрыться в каком-нибудь темном уединенном месте, чтобы там выплакаться. К ее удивлению, она не расплакалась. Напротив, ее отчаяние вдруг превратилось в твердую, непонятно откуда взявшуюся уверенность. Она взяла себя в руки и, обернувшись, смело взглянула Гэвину в лицо.

Вид у него был виноватый и понурый. Он выглядел таким жалким, что слезы опять подкатили к ее горлу. Для нее он был тем единственным мужчиной, которому присущи все те качества, которыми, по ее мнению, должен обладать настоящий мужчина. Добрый и веселый, сильный и любящий, умный и терпеливый. Именно с таким мужчиной ей хотелось бы быть все время вместе: днем — в трудах и хлопотах, ночью — в одной постели. Фиона хотела, чтобы он всегда принадлежал только ей одной.

И вот, оказывается, он женится на другой женщине. Она не знала, что ей делать. Почему все так вдруг осложнилось? По какому праву политика вмешалась в их личную жизнь?

Фиона так разволновалась, что не могла вымолвить ни слова. Обхватив себя руками, она с искаженным от внутренних переживаний лицом качалась из стороны в сторону. Раньше, когда ей приходилось встречаться с трудностями, она никогда не пасовала перед ними, а, наоборот, всегда шла навстречу, преодолевала их или находила решение, устранявшее препятствия.

Но сейчас положение казалось настолько безнадежным и безысходным, что у нее опустились руки. Ее душа и рассудок изнемогали от страдания, боль овладела всем существом. Кусая губы, она задавала себе один и тот же вопрос: почему случившееся так ее поразило? Пожалуй, не стоило ей так высоко воспарять в своих мечтах; ибо падение вниз оказалось слишком внезапным. Пришло отрезвление, безжалостное и болезненное.

— Это всего лишь политический союз, — оправдывался Гэвин. — Он ничего не значит.

— О, какие горькие слова. Думаю, твоей невесте будет очень приятно услышать такое, то-то бедняжка обрадуется. — Фионе невольно стало жаль невесту Гэвина. — Послушай, Гэвин, как можно быть таким жестоким? Эта честная и наивная девушка заслуживает лучшей участи, чем та, которую ты ей уготовил.

— Она не может иметь то, что я не могу дать ей. Мой брак ничего не меняет в наших с тобой отношениях. Ты мне не безразлична, Фиона.

Но теперь это было не важно. Несправедливость происшедшего терзала и мучила Фиону. Быть такой глупой? Надеяться на какое-то будущее? На что-то долговременное в жизни? Длительные отношения между ней и Гэвином — разве это не смешно?! Вот к чему привела ее любовь к нему! Как же она ошиблась, и вот теперь пришла пора расплаты за эту глупую ошибку.

— Знаешь, едва я услышала, что ты намерен жениться, как мне стало так горько, так жаль себя, что я чуть не расплакалась. — Фиона выпрямилась, гордо вскинув голову. — Но теперь мне жаль не только себя, но и тебя, и твою невесту.

Вдруг в дальнем конце коридора послышались шум и чьи-то шаги. Фиона покраснела, ей сразу стало стыдно, что кто-то мог стать свидетелем ее унижения. Гэвин, вытянув шею, прислушался к приближавшимся шагам. Воспользовавшись случаем, она быстро направилась в противоположную сторону, свернув за угол.

Ночью Фиона никак не могла заснуть. Проведя остаток дня в своей спальне, она с трудом заставила себя подчиниться настойчивым увещеваниям Алисы улечься в постель. Несколько раз к ней в спальню пытался пройти Гэвин, но, закрывшись на засов, она не пустила его, отвечая отказом на все его просьбы поговорить с ней и все объяснить. Собственная твердость даже доставила ей удовольствие.

Свернувшись калачиком, она тихо-тихо лежала под одеялом, чтобы не разбудить спавшую на тюфяке возле дверей Алису. Уставившись глазами в ночную тьму, она лежала и с грустью думала о том, чего она никогда не сможет иметь.

Незаметно наступил рассвет. Горизонт осветился теплым розово-красным сиянием, но он не мог согреть ее охладевшее сердце.

Не успело солнце подняться над горизонтом, как набежавшие тучи закрыли небо и полил дождь. Даже погода сочувствовала ее горю. Сполоснув опухшие от слез глаза, Фиона оделась, стараясь достойно встретить наступающий день. Она твердо понимала только одно: оставаться в замке и быть свидетельницей брака Гэвина и Эйлин Синклер никак нельзя — их свадьба разобьет ей сердце.

Любым способом ей надо было поскорее уехать отсюда.

Отец Ниалл накрывал алтарь новым вышитым покровом, когда к нему подошла Фиона. Она специально досидела до конца службы, чтобы поговорить с отцом Ниаллом наедине. К ее счастью, на утренней службе Гэвин отсутствовал.

— Вы слышали о том, что граф женится? — Фиона сразу начала с того, что больше всего ее волновало и тревожило.

— Да, кое-что слышал. — Добрые глаза священника с сочувствием смотрели на нее.

Его сочувствие всколыхнуло все те тревоги и волнения, которые она так старательно скрывала.

— Это известие вовсе не было неожиданным. — Фиона лгала, делая хорошую мину при плохой игре.

Отец Ниалл грустно сдвинул брови.

— В любом случае для вас это крайне неприятное известие.

— Да, приятным его никак не назовешь, — согласилась Фиона. — Мне надо что-то придумать, чтобы уехать отсюда. Вы мне поможете?

— А как же Спенсер? Он тоже поедет с вами? — Отец Ниалл откашлялся. — Скажу честно, я возражал против вашей поездки сюда в Шотландию, но, как оказалось, Спенсеру здесь очень нравится. Неужели вы заберете его с собой?

— Нет, не заберу. — Фиона криво усмехнулась. — Спенсеру нужна физическая закалка. Но от этого мне лишь тяжелее. Он должен остаться, и я буду беспокоиться за него.

— Ничего, ничего, леди Фиона, только не унывайте. С Божьей помощью все наладится, все будет хорошо.

— Благодарю вас за доброту, отец Ниалл. Так хочется в это верить, когда все против тебя.

Фиона направилась к выходу, но на полпути остановилась и повернула назад.

— Отец Ниалл, а может, это послал мне в наказание Господь? За то, что я оказалась такой слабой, такой порочной и грешной женщиной. За то, что спала с мужчиной, который не был моим мужем.

— О нет, Господь всемилостив. Ему как никому известно, насколько слаб человек, хотя мы и созданы по Его образу и подобию. Господь не суровый мститель за наши прегрешения, если только грешник как следует покается. Признаюсь, меня радует ваше решение, каким бы выстраданным оно ни было, уехать из замка. Если бы вы согласились остаться любовницей графа, после того как он женился, вот это был бы тяжкий грех.

— Да, да, именно поэтому я и уезжаю.

Отец Ниалл одобрительно закивал головой, но потом опять помрачнел.

— А вы слышали… или еще нет?

— Что? — искренне удивилась Фиона, настораживаясь.

— Ну что ж, видимо, на мою долю выпала это грустная обязанность сообщить вам то, что я случайно услышал сегодня утром во время службы от слуг. Завтра сюда в замок приедет Синклер со своей дочерью.

— Может быть, на этот раз граф встретит настоящую любовь, — громко сказала одна прачка. — Я слышала, что такое случается, даже если брак заключен по договоренности.

Возле входа в прачечную стояли прачки и не таясь судачили о надвигавшейся свадьбе. Фиона ускорила шаги, чтобы проскользнуть мимо них незамеченной, но женщины увидели ее, повернулись в ее сторону и замолкли. Сквозь жалость и сочувствие на их лицах явственно проступало удовлетворение: ну как же, порок наконец-то был наказан.

Гордость Фионы была уязвлена. Она решительно пошла вперед — будет еще она прислушиваться к словам каких-то прачек.

Но когда проходила мимо, одна из женщин не без ехидства произнесла, явно пытаясь задеть Фиону:

— Я слышала, что Эйлин такая молоденькая, такая красивая, прелесть, и только.

— Она просто ангел, как утверждает Дункан, — затараторила в тон ей другая.

Как ни крепилась Фиона, как ни пыталась показать, что ей все глубоко безразлично, тем не менее слова прачек больно задели ее. Но как бы ей ни было больно, внешне она ничем не выдала своей обиды.

— Если Эйлин такая хорошенькая, как о ней говорят, то он не устоит перед ней, — хихикнула третья. — Он просто упадет к ее ногам.

— И наконец-то наш клан обзаведется наследником, о котором мы все уже так долго мечтаем, попомните мои слова.

Ее слова попали точно в цель. Сердце Фионы сжалось от боли. Разве она не хотела иметь ребенка от Гэвина? Еще как хотела, и как страстно! Эта было невыносимо мучительно, она поняла: еще немного, и она не выдержит — разрыдается на глазах у прислуги, прямо во дворе замка. Она бросилась опрометью прочь. Сейчас ей никого не хотелось ни видеть, ни слышать. Забившись в один из темных уголков замка, она затаилась там наедине со своим горем. Казалось, время остановило свой бег, так ей было тяжело.

Гэвин нашел ее там где-то через час. Фиона сидела на корточках, глядя перед собой ничего не видящим взглядом, прислонившись спиной к стене, с прижатыми к груди коленями.

— Черт побери, Фиона, все в замке сбились с ног, разыскивая тебя по моему приказу.

Она с горечью вздохнула.

— Как им всем было бы легко и просто, если бы меня вообще не было в замке.

— Господи, что ты несешь? К чему такие мрачные мысли? — Гэвин склонился над ней. — Зачем все так драматизировать? Даже не знаю, сколько раз я должен тебе повторять: в будущем между нами ничего не изменится.

— Ничего более нелепого ты не мог бы придумать, — в сердцах бросила Фиона.

Желая доказать справедливость своих слов, он обнял ее своими крепкими руками и поцеловал в губы. На какой-то миг у Фионы закружилась голова. Его объятия и поцелуй, как всегда, действовали неотразимо. Однако она тут же опомнилась. Она падала в пропасть, а он… ничего не хотел понимать.

Фиона резко отвернулась в сторону, чтобы остановить его, но Гэвин принялся осыпать поцелуями ее шею и плечи.

— Хватит! Перестань! — закричала она, отталкивая его руками. Он не сразу понял, что ее слова имеют непосредственное отношение не к кому-нибудь, а именно к нему, а когда понял, то очень удивился.

— В чем дело?

— Убери от меня свои руки. Мне сейчас не до глупостей.

— Тише, тише. — Он принялся успокаивать ее.

Фиона взглянула ему прямо в лицо и по его выражению догадалась, что Гэвин ничего не понял, что ему только хочется заняться любовью, и больше ничего. Фионе стало настолько горько и обидно, что она даже не сразу нашлась что сказать. Упрекать, плакать, устраивать истерику было бесполезно — это лишь подстегнуло бы его к более активным действиям, утешениям, любовным излияниям. А поскольку он был намного сильнее ее, то исход этого противостояния можно было предугадать заранее. Призвав на помощь все свое самообладание, Фиона сказала как можно более твердым и спокойным голосом:

— Будьте так любезны, милорд, отпустите меня.

Холодный тон подействовал на Гэвина, словно ведро холодной воды. Он выпустил Фиону из своих объятий, его руки бессильно повисли. Она встала и попыталась отодвинуться от него, но уперлась спиной о стену.

Выпрямившись, Гэвин опять попытался успокоить Фиону, вернуть ее благорасположение.

— Я догадываюсь, что известие о моем браке потрясло тебя. Но разве я виноват? Ты же прекрасно понимаешь: у меня есть обязанности перед кланом и перед моим королем, которыми никак нельзя пренебрегать. — Это была правда, откровенная и даже жестокая, но говорилось это с удивительной нежностью, которая не могла не тронуть Фиону. — Я же обещал, что между нами ничего не изменится. Я отведу тебе покои в северной башне…

— Что? — У Фионы рот открылся от удивления. — Ты хочешь сказать, что я останусь жить в замке после твоей свадьбы? Жить здесь вместе с тобой и твоей женой?

— А что тут такого особенного? Так обычно и поступают в подобных случаях. Но если тебя что-то смущает, в таком случае я предоставлю тебе право поселиться в любом уголке моих владений с тем, чтобы до него было менее одного дня пути, чтобы мне было удобнее наведываться туда.

Фиона так разозлилась, что у нее перед глазами запрыгали ярко-красные точки. Она буквально кипела отпереполнявших ее ярости и гнева. В бешенстве, не очень понимая, что она делает, Фиона влепила ему пощечину.

Гэвин тут же инстинктивно вскинул руку, чтобы нанести ответный удар и замер на месте. К ее удивлению, по его глазам было видно, как ему обидно и стыдно за себя. Заметив его состояние, она тоже смутилась. Фиона поняла, что и она была не совсем права. Ведь она сама согласилась стать его любовницей, правда, она никак не ожидала, что их отношения зайдут так далеко, что их взаимные чувства станут столь глубокими и искренними.

— Ах, Гэвин, — вздохнула она.

— Фиона, что происходит между нами?

— Просто правда выплыла наружу. С этим трудно мириться. Но как же быть? Выносить такую правду тяжело и больно. — Голос у нее дрогнул. — Только куда от нее денешься?

— Фиона, невозможно ничего изменить, и с этим надо смириться.

— Я пытаюсь. Ты ведь тоже боишься посмотреть правде в глаза… а ведь мне придется уехать…

— Нет, не смей этого делать! — повелительно и даже с откровенной злостью воскликнул он, но потом его лицо смягчилось, и он перешел к уговорам. — Пожалуйста, Фиона, к чему такая горячность? Подожди немного, я придумаю что-нибудь такое, что устроит всех.

Фионе стало так тяжело, что она почти ни о чем не думала. Обхватив голову руками, она принялась раскачиваться из стороны в сторону.

Видя ее терзания, Гэвин нежно обнял ее за голову и поцеловал. Поцелуй был нежным, страстным, удивительным, так он еще никогда не целовал ее. У Фионы закружилась голова. Но каким бы чудесным ни был сам поцелуй, он ничего не мог изменить. У них не было будущего, и тут ничего не исправишь.

Приближался день свадьбы Гэвина с другой женщиной.

Да поможет им всем Господь!

Глава 15

Утром следующего дня в замок прибыла невеста графа, которую встретили с подобающей пышностью и торжеством. Главная улица деревни, по которой ехал кортеж невесты, была забита толпами радостно кричащих жителей. Фиона тоже наблюдала за въездом процессии из башни, где находилась ее спальня, спрятавшись за ставнем. Но делала она это отстраненно, как будто за процессией смотрела не сама она, а некая совершенно посторонняя женщина. Когда последний воин, сопровождавший кортеж Эйлин Синклер, миновал ворота замка, Фиона глубоко вздохнула, словно очнувшись ото сна. Вчера она не успела уйти из замка: ее порыв остановил Гэвин. Хотя вечером она послала Алису к отцу Ниаллу с просьбой еще раз обдумать детали ее скорейшего ухода из замка. Однако сама она слабо верила в это, четко осознавая нереальность сиюминутного осуществления ее замыслов.

В дверь спальни постучали, и сердце Фионы радостно подпрыгнуло. Она полагала, что это долгожданный отец Ниалл, однако вместо него на пороге возник Дункан.

— Меня послал граф. Он хочет видеть вас, леди Фиона, за праздничным столом.

У Фионы все сжалось внутри, ей нисколько не хотелось там присутствовать. Молчание затянулось. Алиса невнятно что-то пробормотала, и тогда Дункан твердо повторил приказание графа. Фиона поняла, что отмалчиваться и глупо, и бесполезно.

— Вы меня извините, Дункан, но сегодня я неважно себя чувствую. Передайте графу мои сожаления, но из-за плохого самочувствия я не могу выполнить его повеление.

Фионе было тяжело. В душе она надеялась, что Господь услышит ее молитвы и ее оставят в покое.

Лицо Дункана осталось невозмутимым, как будто он не слышал ее отказа.

— Вам все равно придется спуститься в большой зал. Хочу заверить, если я вернусь без вас, то за вами пришлют других людей, но тогда, боюсь, они будут не столь терпеливыми и внимательными, как я.

Фиона хладнокровно и вопросительно посмотрела на Дункана, но ни один мускул не дрогнул на его лице. По всему было видно, что он не шутил. Живое воображение Фионы тут же нарисовало невеселую картину — как несколько воинов тащат ее силой в большой зал на глазах у прислуги и гостей, и ей стало не по себе.

— Мне нужно время, чтобы одеться и приготовиться, — наконец выдавила она.

— Хорошо, я подожду, — согласился Дункан. — Только хочу предупредить, не затягивайте слишком долго, нам надо успеть к началу торжественного обеда в честь гостей. Понимающе кивнув головой, Фиона закрыла двери и прислонилась в растерянности к ним спиной. Она сгорала от стыда. В ее представлении это не лезло ни в какие ворота. Как она могла появиться перед всеми? Как можно было войти в зал, очутиться среди гостей и притворяться, будто она несчастная английская вдова, которой Гэвин из любезности предоставил кров?

В любом случае у нее не оставалось иного выхода. Конечно, Синклеры слышали о ней. Разумеется, ее отсутствие вызовет недоуменные расспросы, более того, оно будет выглядеть подозрительно. И вообще, прятаться от них теперь казалось Фионе глупостью, которая ставила ее еще в более стеснительное и смущенное положение.

— Алиса, нам придется поторопиться. Достань побыстрее мое новое платье из голубого шелка.

Алиса, не мешкая ни секунды, тут же вынула платье из сундука и хорошенько встряхнула, чтобы расправить как следует. Платье выглядело чудесно. У Фионы хватило ума и смелости быстро сшить новый наряд из купленного на ярмарке Гэвином шелка. Платье превосходно сидело на ней, плотно облегая ее стройную фигуру и не только не скрывая, но выгодно подчеркивая все ее прелестные формы: высокую грудь, широкие бедра и длинные ноги. Вместе с Алисой она сумела украсить вырез платья и рукава чудесной вышивкой. Честно говоря, Фиона намеревалась удивить новым платьем Гэвина во время одной из их интимных встреч. Она почти не сомневалась, что платье понравится ему и он одобрит и ее вкус, и ее смелость. Конечно, теперь ни о какой любовной встрече, где она могла бы предстать перед ним в новом, полном соблазна наряде, не было и речи. И все же Фиона в душе была уверена, что ее новый образ непременно поразит Гэвина.

Пока Алиса затягивала как следует шнуровку на спине, Фиона разгладила складки на юбке. Как бы там ни было, в новом платье она чувствовала себя уверенно и спокойно. Фиона присела, и Алиса быстро и ловко причесала ее, а потом сотворила настоящую корону из длинных золотистых волос своей госпожи, верх которых украсила тонким золотым ободком.

— Вы выглядите как королева, миледи, — весело сказала Алиса.

«Ну что ж, лучше выглядеть так, чем настоящей шлюхой», — пронеслась в сознании Фионы мгновенная колющая мысль.

Тряхнув головой, чтобы отогнать подальше столь неприятные мысли, Фиона распахнула двери своей комнаты. Дункан ждал ее. Увидев Фиону, он на миг остолбенел и выпучил глаза. Чрезвычайно довольная произведенным впечатлением, Фиона взяла его под руку, и они медленно и чинно спустились вниз в большой зал. Как она и ожидала, зал был полон народу, всем не терпелось увидеть своими глазами невесту графа.

Эйлин Синклер было легко узнать. Прелестная, юная, она сидела по правую руку от графа. Ярко-рыжие волосы огненным водопадом падали на ее плечи и спину. Увидев их — Гэвина и Эйлин, — сидевших рядом, Фиона закусила губу, и ее сердце пронзила острая колющая боль. Однако шаг ее оставался по-прежнему твердым и размеренным.

Войдя в зал, Фиона полагала, что ее появление останется мало замеченным, но она ошибалась. Сделав несколько шагов, Фиона заметила, как пирующие начали поворачивать головы в ее сторону, а разговоры стихать. Не глядя по сторонам, не обращая ни на кого внимания, она шла вперед с гордо поднятой головой.

— Добрый вечер, — произнесла Фиона, остановившись неподалеку от графа и сделав глубокий изящный реверанс. Склонившись, она чувствовала на себе взгляд Эйлин, но старалась не смотреть в ее сторону.

— А-а, леди Фиона, наконец-то! — радостно воскликнул Гэвин, окидывая всю ее фигуру внимательным, оценивающим взглядом. Ей тут же стало ясно, что он доволен, и она также обрадовалась произведенному на него впечатлению.

— Позвольте представить вам моего друга Синклера, вождя клана, и его дочь леди Эйлин.

— Очень рад, миледи, — пробурчал Синклер и опять устремил глаза на стоявшее перед ним блюдо.

Отводить долее взор от Эйлин было просто неприлично, даже оскорбительно, а Фиона, которая была очень вежлива по натуре, не хотела накалять отношения. Приподняв голову, она увидела пару внимательных глаз, которые смотрели на нее ласково и даже смущенно.

— Я очень рада нашему знакомству, леди Фиона, — ответила Эйлин. — Вы не представляете, какое это для меня облегчение видеть за столом еще одну леди. Мужчины обсуждают только войну, битвы и сражения. А мне будет чрезвычайно приятно поговорить с вами о чем-нибудь другом.

Фиона растерялась от столь вежливого приема и, не зная, что сказать, молча улыбнулась в ответ. За столом воцарилась неловкая тишина. Пауза затягивалась, и Фионе становилось все больше не по себе. Она внутренне съежилась, ожидая, что вот-вот кто-то из сидящих в зале позволит себе оскорбительный для нее намек на ее реальное положение в замке. Но видимо, из уважения к Гэвину, к их сюзерену, все благоразумно помалкивали. Всем было ясно: затронуть честь главы клана — значит в какой-то мере затронуть честь всего клана.

— Позвольте мне усадить вас. — Дункан взял Фиону за руку и провел в конец стола, во главе которого сидел Гэвин.

Усевшись, Фиона взмолилась про себя, чтобы ее мучения продолжались недолго. Утешением для нее стало твердо принятое ею решение: прервать навсегда всякие интимные отношения с Гэвином вопреки его надеждам и уверениям.

При одном лишь появлении Фионы в зале Гэвин невольно напрягся от волнения. Хотя он полагался на ее благоразумие и тактичность, в чем не раз имел возможность убедиться, тем не менее, зная, в каком взволнованном состоянии она находится, он опасался какой-нибудь нелепой выходки или даже истерики с ее стороны.

Как это ни странно, но внутри себя он малодушно надеялся, что если Фиона не выдержит, сорвется и закатит сцену и их отношения откроются так безобразно, то Синклер разорвет помолвку.

Но когда Фиона так величественно, так грациозно подошла к его столу, так вежливо поздоровалась с Синклером и его дочерью, Гэвин отдал должное ее благородству.

Хотя на его долю выпало совсем иное. Если бы взгляд мог убивать, то он пал бы бездыханным. Тем не менее, и он это прекрасно чувствовал, незримая нить по-прежнему прочно соединяла их обоих. Боже, какой же она была желанной! Его сердце млело и таяло от одного ее вида.

Конечно, в последние дни и речи не могло быть о какой-нибудь физической близости между ними. И он скучал по ней. А теперь, когда она предстала перед ним в таком обольстительном виде, у него даже слегка закружилась голова, и он стиснул зубы, чтобы сдержать охватившее его желание.

Разумеется, Фиона так оделась намеренно, и он не мог не понимать почему. Он обидел ее, оскорбил, оттолкнул, и она хотела ясно и четко дать ему понять, кого он теряет. Конечно, ее реакция была вполне предсказуема и объяснима. По своей натуре Фиона была настоящим бойцом, и он не мог не восхищаться этим ее качеством.

Сделав усилие, Гэвин отвел взгляд от Фионы и перевел его на Эйлин. Та, конечно, не имела никакого понятия о том, какие отношения связывали его с Фионой. Девушка с присущей ее возрасту наивностью и желанием видеть во всех людях хорошее дружелюбно всем улыбалась, прежде всего ему, и пыталась любезно вовлечь всех в дружеский разговор, в том числе и Фиону. Умудренный жизнью, Синклер время от времени хмурился и бросал на Фиону мрачные взгляды, указывавшие, что старый вождь скорее всего подозревал правду, но соображения насчет тех выгод, которые приносил брак, заставляли его закрывать на это глаза.

Гэвин отпил глоток из своего кубка и исподлобья метнул взгляд на Фиону. При виде ее — бледной, с большими глазами и стянутыми в тонкую линию губами — его кольнуло в сердце. Гэвину стало опять стыдно и больно. Но что ему делать? Как быть? Где выход?

Он всегда по справедливости гордился своим благородством и прямотой. А теперь вознамерился поселить под одной крышей жену и любовницу. Все это выглядело нечестно и вульгарно. Поступок ниже его достоинства. С какой стороны ни посмотришь, всюду проглядывали его эгоизм, стремление удовлетворить собственные желания и совершенно равнодушное отношение к чувствам двух женщин.

Нет, жить им всем под одной крышей никак не возможно. Надо будет подыскать для Фионы небольшой уютный дом, куда бы он мог свободно, никого не смущая, наведываться. Пусть другие вожди, не испытывавшие особых угрызений совести, держали под одной крышей и жену, и своих любовниц, он так поступать не собирается.

Гэвин понимал: для того чтобы свыкнуться с этой мыслью и новым положением, Фионе потребуется какое-то время, но в том, что она со временем смирится, он не сомневался. Вся трудность заключалась в том, чтобы не позволить ей в приступе гнева уехать. Гэвину требовалось выиграть время, чтобы убедить Фиону, что найденный им выход из создавшегося положения — наилучший.

Гэвин уставился на дно пустого кубка и мрачно усмехнулся. Если бы все было так просто!

Еще одну ночь Фиона провела в своей спальне, двери которой были закрыты на засов, а возле дверей, словно страж, спала верная Алиса.

Предосторожность отнюдь не лишняя. В ранние утренние часы в двери тихо стучали, а затем раздавался невнятный шепот, в котором явственно различалось ее имя. Прижав ладони к ушам, Фиона лежала под одеялом, не желая ни видеть, ни слышать Гэвина. Ничего хорошего от встречи с ним она не ожидала.

Фиона с нетерпением ожидала известий от отца Ниалла. Однако их не было, как и самого священника. Фиона принялась вспоминать события вчерашнего дня, праздничный обед, не доставивший ей никакого удовольствия. Сегодня ее никто не собирался приглашать на завтрак в большой зал, но это было к лучшему. Отсутствие там избавляло ее от необходимости притворяться, будто ей нисколько не тяжело, не приходилось видеть ни Гэвина, ни его невесты.

Но на другой день Фиона поняла, что сидеть добровольно взаперти у нее больше нет ни сил, ни терпения. Прикинув, что утренняя трапеза давно закончилась, она послала вниз Алису узнать, где Гэвин. Узнав, что он занят с гостями в другой части замка, она тихонько выбралась из своей комнаты и осторожно спустилась вниз.

На улице моросил дождь. Сильный ветер хлестал в лицо. Надеясь, что непогода загонит прислугу и гостей под крышу замка, она направилась в огород при кухне.

Поглядывая то направо, то налево, она быстро пересекла двор и уже собиралась прошмыгнуть в калитку, ведущую в огород, как вдруг из-за угла вышла группа женщин, о чем-то разговаривавших и смеявшихся. Среди них была Эйлин Синклер.

Фиона замерла на месте, не зная, куда идти: поворачивать назад поздно, а пройти незамеченной в трех-четырех шагах от приближавшихся женщин тоже невозможно. И тут Эйлин заметила ее. Дружески махнув ей рукой, она окликнула ее:

— Леди Фиона!

Чертыхаясь про себя, она изобразила улыбку.

— Доброе утро, леди Эйлин.

— О, пожалуйста, зовите меня просто Эйлин.

Девушка быстро подошла к Фионе, радостно улыбаясь. Своей наивностью и непосредственностью она чем-то напоминала ее любимца Лэдди, который, когда бежал Фионе навстречу, помахивал хвостом и улыбался всей своей пастью в предвкушении ласки.

— Благодарю, зовите меня тоже… просто Фиона.

Улыбка Эйлин стал еще шире и радостнее.

— Мне говорили, вы любите посещать сад при кухне. Я не прочь взглянуть на него.

Фиона нахмурилась. Почему Эйлин так приветлива с ней? Куда подевалась шотландская неприязнь к ней как к англичанке? И даже ненависть? Почти вся женская прислуга в замке никогда не скрывала открытой неприязни к ней. Так почему Эйлин вела себя совершенно иначе?

Впрочем, Эйлин действительно была не такой, как все. Она отослала всех своих спутниц, а сама вместе с Фионой вошла в небольшой садик. Она была настолько простодушна, что не замечала ни смущения, ни растерянности Фионы.

Фиона не знала, что говорить. Хранить молчание или поддерживать разговор односложными фразами в равной степени было невежливо. Но как ни старалась Фиона, она ничего не могла поделать со своим настроением.

Эйлин же, напротив, болтала без умолку, с легкостью перескакивая от одного к другому. Поездка сюда, дорожные впечатления, замок, его обитатели. Эйлин не испытывала никаких трудностей в общении, одновременно не замечая или делая вид, что не замечает, замкнутости и молчаливости Фионы.

Наконец Эйлин притихла, но и то не совсем. Прогуливаясь между грядками, она время от времени называла то или иное известное ей растение. Подобная разговорчивость, смешанная с некоторой суетливостью, угнетала Фиону. Внутри ее понемногу накапливалось раздражение, готовое прорваться наружу. Она уже подыскивала какой-нибудь благовидный предлог, который позволил бы ей удалиться к себе наверх, как вдруг Эйлин, немного помолчав, произнесла:

— В замке все очень добры и внимательны, но меня огорчает, что граф уделяет мне так мало времени. Он почти не бывает со мной наедине.

Фиона опешила. Как странно — Эйлин делится с ней своими переживаниями.

— Граф очень деловой и занятой человек.

— Я знаю. Его отношение к своим обязанностям не может вызывать ничего, кроме уважения. Более того, это одно из его достоинств, которым я восхищаюсь. — Эйлин сорвала лист мяты и принялась растирать его между пальцами. — Но мне хотелось бы узнать о нем побольше. Вы мне поможете в этом?

Фиона почти потеряла дар речи. Нашла, к кому обратиться с такой просьбой!

— Вряд ли, — с трудом выдавила она.

— Да ладно, не скромничайте. Вы ведь гостите в замке уже несколько месяцев. Вы должны были как следует изучить характер графа. Что ему нравится, а что нет. Я предпочла бы узнать об этом от него самого, но он так редко бывает со мной вместе, поэтому мне приходится расспрашивать других. В конце концов, это мой долг, как его будущей жены, уметь и понравиться, и угодить ему.

У Фионы все поплыло перед глазами. Обсуждать с невестой Гэвина его вкусы и пристрастия — это не лезло ни в какие ворота. Об этом было даже смешно подумать! Нет уж, увольте ее от этого!

— Я не очень понимаю, что вы хотите от меня.

— Вы же вдова. У вас есть опыт. Я полагаю, что вы можете кое-чем поделиться. Дать хороший совет, который пригодился бы мне, который помог бы мне стать хорошей женой. — Эйлин поднесла к носу растертый листок мяты и вдохнула ее приятный аромат. — Отец говорит, слово мужа закон и нельзя выходить из его воли. Более того, отец считает, что жена не может заставить мужа поступать так, как ей хочется. Вы согласны или не согласны с моим отцом?

— Нет, не согласна, — честно призналась Фиона.

— Вот и я тоже с ним не согласна, — обрадовалась Эйлин. — Я думаю, что сообразительная жена сумеет так настоять на своем, что муж согласится с ее пожеланиями. Надо только подобрать к нему ключик. Вы не поможете мне это сделать? Найти правильный подход к графу?

Фиона насторожилась. Не заключалась ли здесь ловушка? Способ вызвать ее на откровенность? Если Эйлин услышала о ней кое-что, то это был весьма хитрый ход. Однако лицо Эйлин дышало такой наивностью, открытостью, в нем не было ни следа притворства, что Фиона устыдилась своей подозрительности.

— Боюсь, Эйлин, мне нечего вам сказать. Я ведь здесь всего-навсего гостья. Граф не уделял мне много времени, да и излишне откровенным его никак не назовешь.

— Странно. Он так тепло о вас отзывается, Фиона.

— Граф был другом моего покойного мужа. Вот почему он так добр ко мне и к моему сыну. — Фиона запнулась и, откашлявшись, продолжила. — Нас связывает только дружба с моим мужем, и ничего больше.

Чувствуя, как краска предательски заливает ее лицо, Фиона отвернулась в сторону. Мимоходом она нагнулась и вырвала сорняк, затесавшийся среди побегов шалфея. По какой-то необъяснимой причине Эйлин тянулась к ней, однако Фиона понимала: рано или поздно девушка все узнает о ней, это лишь вопрос времени.

Хотя у Фионы было одно утешение: когда правда выплывет наружу, ее уже не будет в замке. А сейчас ей следовало как можно скорее переменить тему разговора.

— Скажи, Эйлин, а дорога сюда была тяжелой?

— Нет, не слишком. Хотя не обошлось без приключений.

— В самом деле? — Фиона вопросительно выгнула бровь дугой. Эйлин нужно было лишь незначительное поощрение, и она в тот же момент пустилась пересказывать подробности и впечатления от их поездки.

Фиона с облегчением перевела дух. Эйлин, как и все молоденькие девушки, обожала говорить о себе. Теперь Фионе оставалось только одно: быть начеку, чтобы вовремя отвести ход беседы от графа. Однако Эйлин продолжала болтать о том о сем, уже больше не возвращаясь к опасной теме.

Когда прозвенел колокол, приглашавший всех к обеду, Фиона даже удивилась тому, как быстро пролетело время. У Эйлин был дар рассказчицы, она умела передать свои впечатления в живой и увлекательной форме, сдабривая их необходимой долей юмора.

— Вы присоединитесь к нам во время обеда? — спросила Эйлин, когда обе женщины вышли из садика, направляясь в главное здание замка.

— Увы, последнее время я чувствую себя неважно, и мне хотелось бы отдохнуть в своей комнате, — притворно вздохнула Фиона, изображая сожаление. — Может быть, чуть попозже, когда мне станет получше, я спущусь вниз, чтобы съесть немного бульона и кусочек хлеба.

— О, как жаль, что вас не будет за столом. Поправляйтесь поскорее!

Огорчение Эйлин выглядело искренним, но главным для Фионы было другое. Если бы она пошла в общий зал, то наверняка встретилась бы там с Гэвином, а ведь она поклялась себе во что бы то ни стало избегать любой встречи с ним.

— Она опять спрашивала о вас, — сказала Алиса, ставя перед Фионой поднос с едой.

— Кто? — удивилась Фиона.

— Леди Эйлин. Она увидела меня, и ей захотелось узнать, не стало ли вам лучше.

Фиона тяжело вздохнула. После их встречи в садике прошлым утром девушка уже не раз через Алису интересовалась ее самочувствием и даже предлагала навестить мнимую больную, если в этом была необходимость. Внимание Эйлин тронуло Фиону.

— У нее доброе сердце, — печально произнесла Фиона. Жаль, но дружить с Эйлин она никак не могла.

— Не одна только Эйлин интересуется вашим здоровьем, граф также допекает меня своими расспросами, — продолжала жаловаться Алиса.

У Фионы внезапно образовался комок в горле, а сердце болезненно заныло. Все так глупо и бессмысленно. Снова увидеть Гэвина — снова бередить сердечную рану. Уехав из замка, она избавилась бы от ненужных страданий.

— Передай леди Эйлин, если она захочет, то может присоединиться ко мне в галерее после полудня, я собираюсь там вышивать, — сказала Фиона.

— Вы серьезно?

— Вполне. Не могу же я бесконечно прятаться у себя в комнате.

После полудня Фиона и Эйлин, усевшись вместе в открытой галерее и таким образом уединившись от всех, занялись вышиванием. Если бы все это не выглядело в ее глазах нелепо и даже абсурдно, Фиона, может быть, обрадовалась бы представившейся возможности поболтать по душам.

По справедливости ей следовало невзлюбить будущую жену Гэвина. Несмотря на это, за самое короткое время Эйлин сумела пробудить в Фионе симпатию и уважение к себе и даже боязнь за ее, Эйлин, будущее и вместе со всем этим жгучую ревность.

Выходила какая-то полная бессмыслица — невыносимое безнадежное положение, конец которому мог положить только ее уход из замка. Раньше Фиона могла разговаривать по душам лишь с Алисой, но теперь можно было посплетничать с Эйлин. Время за беседой пролетело быстро. С чувством выполненного долга Фиона начала складывать свое рукоделие.

И тут в галерее неожиданно появился Лэдди. Увидев Фиону, он радостно залаял, энергично завилял хвостом и с развевающимися ушами кинулся к ней.

— Ой, кто это? — испугалась Эйлин. — Как это чудовище проникло сюда?

— Да разве это чудовище, — рассмеялась Фиона. — Это Лэдди.

— Неужели граф позволяет собакам бродить по дому? — удивилась Эйлин.

— Только некоторым, пользующимся особым расположением, — усмехнулась Фиона и вынула из кармана платья тряпку, в которую была завернута сахарная косточка. Эту кость принесла утром с кухни Алиса. При виде кости Лэдди страшно обрадовался. Он облизнулся и умильно уставился на Фиону, тихонько повизгивая. Она велела ему сесть и, когда пес послушно выполнил ее команду, бросила ему угощение.

Лэдди легко поймал кость на лету. После чего с довольным видом распростерся возле ног своей хозяйки и принялся грызть кость. Эйлин вела себя очень осторожно, не подходила к собаке, а ее лицо выражало явное смущение и растерянность.

— У нас собак принято держать на улице.

— Совершенно верно, точно так же поступают и здесь в замке.

Эйлин подошла к псу поближе. Лэдди зарычал, по-прежнему зажав кость между двумя передними лапами и грызя ее.

— Лэдди, как тебе не стыдно, — укоризненно произнесла Фиона.

— Он довольно мил, — заметила Эйлин, по-видимому, нисколько не испугавшись собачьего рычания.

— Лэдди стал здесь моим первым настоящим другом, — призналась Фиона.

— Да, собаки бывают на редкость верными и преданными друзьями, — согласилась Эйлин. — Хотя у меня дома собакам не разрешают заходить внутрь, теперь я понимаю, что в этом, пожалуй, нет ничего плохого. Вот только…

Эйлин недовольно наморщила нос.

— …прежде чем пускать в дом, их надо хорошенько вымыть.

— Верно, только Лэдди терпеть не может купаться. Но если понадобится, мы обязательно вымоем его.

— Хорошая мысль. Неплохо было бы ее применить не только к собакам. Признаюсь, от некоторых слуг графа пахнет намного хуже, чем от Лэдди. Как хорошо, что граф очень опрятен, и как жаль, что не все его слуги берут с него пример.

Фиона улыбнулась: замечание Эйлин было совершенно справедливо.

— Ну что ж, возможно, вам удастся исправить этот недостаток прислуги.

— Чтобы все обитатели замка, в том числе и воины, купались раз в неделю! — Глаза Эйлин округлились в притворном ужасе. — Да меня скорее бросят в ближайшее озеро, как только я заикнусь об этом.

— Вот и прекрасно, — улыбнулась Фиона. — Надо только кое-кого прихватить вместе с собой, за компанию.

— И не забыть заодно бросить в воду несколько кусков мыла, — в точно таком же шутливом тоне ответила Эйлин.

Они вдвоем весело рассмеялись.

— Признаюсь, — отсмеявшись, заметила Фиона, — я никогда не понимала, почему некоторые народы верят в то, что вода смывает не только грязь, но и счастье.

— Как все это грустно.

— Особенно для нас.

И обе женщины опять расхохотались. Однако улыбка сразу исчезла с лица Фионы, как только в галерее с серьезным и озабоченным видом появился отец Ниалл.

Извинившись и пожелав Эйлин всего доброго, Фиона устремилась навстречу священнику, который сильно удивился, увидев ее в компании с Эйлин Синклер. Однако отец Ниалл был умен и тактичен, поэтому, не задавая лишних вопросов, сразу перешел к делу.

— Все готово, — прошептал он. — Завтра утром на рассвете вы уедете отсюда.

Фионе пришлось сделать усилие, чтобы сдержать бурную радость. Как долго она ждала этого сообщения от отца Ниалла! Вся прежняя тревога, накопившаяся за последние несколько дней, куда-то исчезла, на сердце у нее стало легко и спокойно. Но как это ни было странно, к ее радости примешивалась грусть, омрачавшая ее настроение.

Глава 16

Большой зал утопал в темноте, плотной и тихой, которую нарушали лишь храп да посвистывание слуг, спавших на тюфяках, расстеленных прямо на полу. Тихо-тихо, стараясь не шуметь, Фиона прокралась к выходу, молясь про себя, чтобы никто не проснулся и не заметил ее.

На дворе было холодно, и она невольно поежилась. На небе виднелась полная луна, светившая намного ярче, чем хотелось Фионе. Следовало вести себя еще осторожнее. Прячась в тени каменных стен, Фиона направилась к церкви.

Вдруг послышались чьи-то шаги. Затаив дыхание, она испуганно замерла на месте, стараясь как можно лучше укрыться в тени стены. От страха, что ее обнаружит стража, что начнутся расспросы, она совсем растерялась.

Звук шагов приближался, и Фиона в ужасе зажмурила глаза. Казалось, в следующий миг из-за угла выйдет часовой, и побег будет сорван.

Однако из-за угла никто не появился, а шаги стали удаляться в другую сторону. Очень осторожно Фиона выглянула из своего убежища, осмотрелась по сторонам: вокруг ни души. Двор замка был пуст.

Замирая от волнения, она быстрыми бесшумными шагами пересекла двор и оказалась перед дверями в церковь.

Никто не окликнул ее. Вокруг по-прежнему было тихо, но сердце Фионы билось так быстро, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Она бесшумно проскользнула в храм и перевела дух.

К ее приходу отец Ниалл зажег две свечи, которые давали ровно столько света, сколько было необходимо для того, чтобы пройти по затемненной церкви, не наталкиваясь на предметы и не поднимая шума.

Фиона робко продвигалась вперед. Ее нервы были напряжены до предела, на лбу и верхней губе выступил пот. Как они и договаривались, священник поджидал ее, сидя на скамье, но незаметно для себя уснул.

— Отец Ниалл, — склонившись, тихо позвала Фиона.

От ее шепота священник почти подпрыгнул на месте, так что едва не ударил ее головой по подбородку.

— Леди Фиона, вы уже пришли!

— Да, как и было условлено, в назначенное время.

Отец Ниалл вскинул на нее глаза. Его лицо еще сохраняло сонное выражение, но по блестевшим глазам было заметно его внутреннее напряжение и волнение. Накануне вечером он еще раз попытался отговорить Фиону от ухода из замка, но опять потерпел неудачу. Поняв, что ее не переубедить, что решение твердо и непоколебимо, он с глубоким сожалением согласился ей помочь.

— Вот ваши вещи, — сказал он, вытаскивая из-под скамьи небольшой узел. Вчера Фиона собрала все необходимое для дороги, ничего лишнего — ни голубого шелкового платья, ни украшений, ни подаренного Гэвином флакона с духами, и передала священнику, чтобы он спрятал узел у себя. То, что она оставляла в замке, больше ей не понадобится. Эти вещи напоминали ей о том, как она была счастлива тогда и как ей больно теперь.

— Я понимаю, мешкать нельзя. Но не могли бы вы позвать Спенсера? Мне бы хотелось с ним проститься.

Отец Ниалл нахмурился.

— Может быть, не стоит? Оруженосцы спят в дальней северной башне. Я попытаюсь проникнуть туда незаметно, но меня могут обнаружить. Это слишком опасно.

— Да, да, я понимаю, — закивала головой Фиона. — Но я не могу уехать отсюда, не попрощавшись с моим сыном. Неизвестно, когда еще мы с ним увидимся.

Священник понимающе кивнул, хотя и с недовольным видом, а затем ушел. В ожидании его возвращения Фиона ходила взад-вперед, на сердце у нее было тревожно. Однако, несмотря на то что в прощании со Спенсером был немалый риск, уехать, не повидавшись с мальчиком, она не могла.

Кроме всего прочего, Спенсер был предан графу, подружился с юными оруженосцами, поэтому ее уход из замка без разрешения графа не мог не вызвать у него удивления и даже подозрения.

Минуты ожидания тянулись бесконечно. Прошла вечность, как показалось Фионе, прежде чем появился Спенсер, зевающий и недоуменный. Увидев ее, он заморгал, как будто не веря своим глазам.

— Мама? Что случилось?

— Здравствуй, Спенсер. — Фиона улыбнулась. — Прости меня, что пришлось разбудить тебя в столь ранний час. Дело в том, что я сейчас уезжаю, поэтому попросила отца Ниалла привести тебя, чтобы попрощаться. Я уезжаю надолго.

Ее слова поразили Спенсера. У него стал такой беззащитный и печальный вид, что у Фионы слезы выступили на глазах. Она растерялась. Правильно ли она поступает, оставляя сына здесь? По всей видимости, он болезненно воспринимал ее отъезд. Может быть, он будет чувствовать себя здесь брошенным? Не обидится ли он на нее?

— Мама, почему вы уезжаете?

Хороший и очень уместный вопрос. Вот только честно ответить на него она никак не могла. Пытаясь найти нужные слова, Фиона закрыла ладонью лоб и провела ею по лицу.

— Конечно, мой отъезд для тебя полная неожиданность, но поверь мне, так будет лучше всего. Так надо.

— Мне хочется уехать с вами.

У Фионы перехватило дыхание. Ее растрогала его мольба, но вместе с тем обращение к ней на вы, как и другие результаты сурового шотландского воспитания, должно было помочь Спенсеру. Она надеялась, что он сумеет пережить ее отсутствие.

— О, мой дорогой, я так была бы рада всегда жить с тобой вместе. Но сейчас тебе лучше остаться в замке и продолжить свое военное обучение.

— А куда вы едете?

— В одно безопасное место.

Ответ прозвучал неопределенно, но Фиона сделала это специально, поскольку знала: если мальчика после ее отъезда начнут спрашивать, куда она уехала, а в этом она не сомневалась, то он честно скажет, что не знает.

— Я обо всем договорился, — пришел на помощь Фионе отец Ниалл. — Не надо волноваться. Все будет хорошо.

Тем не менее Спенсер выглядел явно обеспокоенным и поминутно переводил взгляд с Фионы на священника и обратно. В груди Фионы болезненно защемило. Надо было срочно придумать какое-то правдивое объяснение, успокоить мальчика, чтобы потом он не испытывал к ней недоверия. Но что она могла сказать?

— Не стоит забывать о благоразумии. Вот поэтому я решила уехать заранее, чтобы не злоупотреблять гостеприимством.

Фиона говорила, а рот ее кривился от насмешки над собой. Стать любовницей графа — большей глупости за всю свою жизнь она не выкидывала. Но исправлять что-либо было слишком поздно.

— Это граф попросил вас уехать?

— Нет, он слишком благороден и вежлив. Однако нельзя же бесконечно пользоваться его добротой. Ты меня понимаешь?

По нахмуренному и озабоченному лицу Спенсера было заметно, что не очень. Однако настала пора прощаться. Фиона порывисто обняла сына, и он не менее крепко и нежно откликнулся на ее ласку.

— Я буду скучать.

Тронутая его искренностью, Фиона невольно улыбнулась. Спенсер был примерным сыном, любящим и ласковым. Ей тоже будет его не хватать, и скучать по нему она будет так же, как и он по ней.

Ей припомнился Спенсер еще малышом. Прелестный, неуклюжий, ласковый — от воспоминаний у нее на глаза навернулись слезы. Фиона незаметно смахнула их рукой. Прижав его к груди, она затем отстранила его. Дальше тянуть было опасно.

— Я как-нибудь передам весточку через отца Ниалла, — напоследок пообещала Фиона.

Как только фигура Спенсера растворилась в темноте, отец Ниалл взял Фиону за руку и повел через двор к конюшне. Кто-то из прислуги уже проснулся и приступил к своим обязанностям. Хотя слуги не обращали на них никакого внимания, Фиона поглубже натянула на голову капюшон, скрывая лицо. Она стояла возле ворот конюшни, нервно переминаясь с ноги на ногу, пока отец Ниалл не привел оседланную и взнузданную лошадь.

Привязав к седлу узел с вещами Фионы, он подсадил ее. Заняв место в седле, Фиона взяла в руки поводья.

— Ну, с Богом, — прошептал священник.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Фиона молча кивнула. В горле стоял комок, еще немного, и она, не выдержав, расплакалась бы. Она чуть дернула поводья, понукая лошадь, и та бодро порысила вперед, пока не пристроилась сзади к повозке, тоже выезжавшей из замка. Воины, охранявшие повозку, даже не покосились в ее сторону, как будто никто не ехал следом за ними. План, задуманный отцом Ниаллом, начинал понемногу осуществляться. Впрочем, Фионе стало интересно, сколько же заплатил отец Ниалл воинам, чтобы те не заметили их одинокой спутницы. Как только они выехали за ворота замка, волнение Фионы сразу уменьшилось. Однако, взглянув на воинов из охраны, она опять разволновалась. А что, если ее узнают? Тогда ее остановят и начнут расспрашивать. Возможно, очень возможно, дадут знать Гэвину, а о том, что случится потом, ей не хотелось думать совсем.

Фиона глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться. Ее лошадь шла, поматывая головой то вверх, то вниз, и в такт движениям животного взволнованно колотилось ее сердце. Кое-как Фионе удалось взять себя в руки. Но по-прежнему ее беспокоили смутные видения, возникавшие в ее воображении: в замке поднимают тревогу в связи с ее исчезновением и ее, беглянку, хватают и отвозят назад.

Что было тому причиной — везение ли, судьба ли, или справедливость, но ее никто не хватал, и все шло тихо и гладко.

Сопровождавшие повозку воины не обращали на Фиону никакого внимания, словно ее не было вовсе. Стуча копытами и громыхая колесами на ухабах, процессия проследовала через деревню. Дорогу затянуло утренним туманом, однако, по мере того как светало и пригревало солнце, туман таял и рассеивался. Но все еще было холодно, судя по клубам пара, выдыхаемого лошадьми.

Холодный воздух приятно бодрил. Фионе захотелось вдохнуть его полной грудью, радостно крикнуть и погнать лошадь во весь опор. Но как бы ей ни хотелось увеличить как можно быстрее расстояние, отделявшее ее от Гэвина, не стоило забывать об опасностях, подстерегавших в дороге. Поэтому она ехала не спеша, точно с такой же скоростью, с которой двигалась вооруженная охрана, бдительно поглядывавшая по сторонам и даже время от времени высылавшая вперед дозорного, чтобы проверить, безопасна ли дорога.

С одной стороны, ехать под охраной было удобно и безопасно, но с другой, Фиона не могла не понимать: чем дольше она будет ехать вместе с воинами, тем выше вероятность, что они ее узнают. Вот почему она старательно держалась в самом конце процессии, прямо за повозкой, глотая пыль, поднимаемую скакавшими впереди всадниками и колесами повозки.

Ее исчезновение заметят не скоро, скорее всего через несколько часов, а когда спохватятся, будет уже поздно. За деревней дорога сворачивала в долину, еще погруженную в туман, довольно густой, в котором вообще ничего нельзя было разглядеть. Хороший знак, подумала Фиона, теперь точно не догонят.

Но сердце сдавливала невообразимая грусть.

Несмотря на старания отца Ниалла и тщательно продуманный план, отъезд Фионы не для всех остался незамеченным. Эйлин, на душе у которой почему-то было тяжело и тревожно, спала плохо. Она ворочалась в постели без конца, пока не поняла, что все равно не заснет, и в итоге поднялась ни свет ни заря.

Она не могла отрицать, что будущее, которое до приезда в замок Гэвина казалось ей ясным и определенным, теперь представлялось ей неустроенным и непонятным. По пути сюда ее сердце замирало от предвкушения счастья, но по приезде, вот уже спустя несколько дней ее не переставая мучила скрытая, непонятная тревога.

Граф был любезен и добр, но казался далеким, чужим и, как это ни удивительно, каким-то потерянным. Эйлин прекрасно понимала, что он, как и она, следовал велению долга, и все же надеялась на нечто большее. Поданный им какой-нибудь знак, что он доволен происходящим, — что-нибудь вроде восхищения в брошенном на нее взгляде, проявление нежности и привязанности, которое со временем могло перерасти в любовь.

Мечтать о любви — не слишком ли много она хотела от своего будущего мужа? Может она просто глупа? Или чересчур наивна?

Эйлин металась взад-вперед по своей небольшой спальне, мысли вихрем носились в ее голове, не давая покоя. Ей захотелось подышать свежим воздухом. Не желая будить служанку, она набросила на плечи плащ и тихо выскользнула наружу.

Она взбиралась по винтовой каменной лестнице на стену, чувствуя удивленные взгляды часовых. Если бы ее спросили, что она собирается делать в такую рань на стенах замка, она бы ответила совершенно честно, что хочет полюбоваться рассветом. Но воины, знавшие в лицо невесту вождя клана, не посмели задать ей ни одного вопроса, хотя, судя по всему, им этого очень хотелось. Вид сверху действительно был прекрасен. Со стены как на ладони просматривался двор замка, а по другую сторону — деревня, за ней вдали цепочка холмов, сливавшаяся с линией горизонта. Окружавший Эйлин со всех сторон простор успокоил ее взвинченные нервы, а немного погодя ее охватило приятное ощущение свободы.

Облокотившись на парапет стены, она взглянула вниз. От воды в замковом рве отражался лунный свет, разбрызгиваясь маслянистыми пятнами; темная водяная глубь, в которой таилось волшебное очарование, завораживала. Обернувшись назад в сторону двора, Эйлин увидела две тени, скользившие из церкви к конюшне.

Присмотревшись, Эйлин стало ясно, что одна тень принадлежала священнику, а другая… Неужели леди Фиона? Нет, разглядеть лицо женщины было невозможно, его скрывал капюшон плаща, зато походка и английский покрой одежды невольно подтверждали догадку. Любопытство Эйлин увеличилось, когда она увидела, как священник и женщина обнялись, а затем Фиона уселась в седло и направила лошадь за большущей повозкой, которую тащили два вола.

Проехав под аркой сторожевой башни, всадники и повозка скрылись в темноте. Охваченная внезапным порывом догнать и окликнуть Фиону, Эйлин кинулась вниз со стены. Вбежав в свою спальню и быстро одевшись, она устремилась к конюшне.

Совсем молоденький конюх почти потерял дар речи, когда она, кокетливо улыбнувшись ему, попросила оседлать свою кобылу. Не спросив, почему дочь вождя Синклера собирается куда-то ехать без охраны, он вывел ее лошадь из стойла.

Следующим препятствием стала стража у ворот замка. От волнения кровь забурлила в жилах Эйлин. Как-никак она была дочерью вождя клана, с детства привыкшая к тому, чтобы к ней относились с почтением и послушно выполняли ее указания. Эйлин даже стало интересно, посмеют ли воины Маклендона ослушаться ее, когда она в привычной манере повелевать прикажет им открыть ворота.

Но проверять что-либо Эйлин так и не пришлось. Старший опытный воин куда-то отлучился, а младший, бедолага, до того, как стать на часы, почти всю ночь гулял на свадьбе своего брата и поэтому едва держался на ногах то ли от усталости, то ли от выпитого эля.

Прислонившись к распахнутым воротам, он дремал, стоя на ногах. Безобразная беспечность, благодаря которой Эйлин без труда и без лишних объяснений выехала из замка.

Вырвавшись на простор, она вдохнула полной грудью и, пришпорив лошадь, бросилась догонять Фиону. Приходилось торопиться, пока ее не успели хватиться в замке и не послали за ней погоню.

* * *

По мере удаления от замка страх Фионы уменьшался. Неприятный холод в груди улетучился. Все шло как нельзя лучше. Отец Ниалл сообщил охране, что благочестивая женщина, которая поедет с ними, намеревается посетить монастырь Богоматери, а потом продолжит паломничество по святым местам. Воины приняли слова священника за чистую монету, поэтому не докучали Фионе лишними расспросами.

Тяжело нагруженная повозка, влекомая неторопливыми волами, медленно тащилась по неровной узкой дороге. Фионапристроилась позади нее, чтобы случайно не наткнуться на ветви деревьев, которые иногда нависали над дорогой. Вдруг ее слух привлек доносившийся сзади частый топот копыт, кто-то явно их догонял.

Фиона сразу вся напряглась и встревожилась. Обернувшись назад, она сквозь рассеивающийся туман увидела одинокого всадника. Сердце у нее подпрыгнуло и бешено заколотилось, дыхание перехватило. Неужели Гэвин? Но через миг она разглядела женщину. А еще через миг ей показалось, будто это Эйлин.

Фиона сразу осадила лошадь и повернула ее обратно. У Эйлин, несомненно, имелось к ней какое-то дело, но об этом лучше всего было поговорить наедине, подальше от воинов, охранявших повозку. Фиона отъехала чуть назад до неширокой полянки и пустила слегка разволновавшуюся лошадь по кругу, дожидаясь Эйлин. Предстоящая встреча встревожила ее, в замке через невесту Гэвина могли узнать, куда она направилась, поэтому Фиона решила взять с Эйлин твердое обещание никому не рассказывать о встрече с ней.

Заметив Фиону, Эйлин умерила галоп своей лошади. Приблизившись, она остановилась рядом, почти вплотную. И радостно воскликнула:

— Фиона, я так и думала, что это вы. Я заметила вас вместе со священником еще во дворе замка. А куда вы направляетесь? И почему вы так поспешно уехали из замка, даже не попрощавшись со мной?

Ее вопросы звучали вполне уместно и справедливо, и Фионе даже стало немного неловко. Но разве могла она открыть Эйлин подлинные причины своего отъезда?!

— Прошу меня извинить. Я торопилась, поэтому не успела попрощаться с вами. — Намеренно пропустив первую половину вопросов, Фиона ответила лишь на последний.

Эйлин бросила на нее недоверчивый и одновременно вопрошающий взгляд.

— И все-таки почему вы уехали из замка? — настаивала она.

Фиона растерялась. В ее душе поднялся вихрь чувств, в котором невозможно было разобраться. Несмотря на это, она сумела сохранить хладнокровие.

— Мне надо было уехать, Эйлин.

— Но почему? Что побудило вас уехать из замка? Клянусь вам, я никуда не уеду, пока вы не скажете мне правду. — В подтверждение решительности своих намерений Эйлин соскочила с лошади.

Сохранять самообладание становилось все труднее. Фиона слишком далеко зашла, а тут совсем некстати ее планы вот-вот могли разрушиться. Надо было что-то срочно предпринимать. Любопытство Эйлин раздражало. Неужели она ничего не понимает? Не видит, что это лучший выход, между прочим, для всех?

Чертыхаясь про себя, Фиона тоже спрыгнула с лошади. Стук копыт и скрип колес повозки постепенно затихал вдали. Ничего, она все равно успеет нагнать повозку. Прежде всего надо как можно скорее уговорить Эйлин вернуться в замок и, главное, держать рот на замке.

— Я очень признательна графу за его доброту и гостеприимство, — начала Фиона. — Более того, он взял на себя обязанность обучить Спенсера военному ремеслу, чем избавил меня от тяжелого бремени ответственности. Однако мне стало совестно злоупотреблять его радушием, и я уехала из замка.

Эйлин встретила ее объяснение недоверчиво.

— Ваши оправдания просты и убедительны, зато ваши действия противоречат сказанному. Почему в таком случае вы уехали из замка тайно посреди ночи? Знает ли граф о вашем отъезде? Вы что-то недоговариваете, Фиона.

— С чего вы взяли? — дрожащим от волнения голосом спросила Фиона.

Эйлин тяжело вздохнула.

— Когда я только что приехала в замок, кое-кто из прислуги поспешил сообщить мне кое-что о вас. Это были мерзкие, злобные и грязные сплетни, которым невозможно было верить. Я отмахнулась от них, мало ли что болтает прислуга. — Лицо Эйлин стало мрачным и серьезным. — Неужели я ошиблась? Неужели вы в самом деле любовница графа?

— Эйлин! — с горечью воскликнула Фиона и невольно сделала к ней шаг. Лицо у Эйлин потемнело, взгляд стал неприязненным, и она отшатнулась от Фионы.

— Клянусь, все, что было между мной и графом, закончилось, как только вы ступили на двор замка.

— А до этого?

Фиона потупилась и покраснела от смущения.

— Что было, то прошло. Все кончено, забыто.

— Не всеми, — не без горечи, решительно сказала Эйлин. — Граф точно не забыл.

— Вы ошибаетесь, — прошептала Фиона, дрожа и замирая от проснувшейся надежды.

— Нет, не ошибаюсь, — тряхнула головой Эйлин. — Что-то здесь не так.

Фиона хотела возразить, но запнулась. Внезапная странная слабость охватила ее. Пережитые за последние дни волнение, боль, стыд, печаль и расставание незаметно подточили ее душевные силы.

— Эйлин, отправляйтесь назад в замок, — тихо произнесла Фиона. Она вдруг ощутила страшную апатию: спорить, возражать сразу расхотелось. Надо было побыстрее заканчивать этот нелепый разговор и ехать дальше. — Эйлин, прошу вас, забудьте, что вам говорили обо мне, забудьте, что видели сегодня рано утром. Впереди у вас вся жизнь, будьте счастливы.

Эйлин молчала, уставившись в землю и не двигаясь. Вдруг она вскинула голову. Ее глаза яростно блестели, а губы кривились от злой усмешки.

— Не надо говорить со мной, словно с маленьким ребенком. С глупым, застенчивым ребенком, который верит всему, что ему рассказывают, который послушно выполняет любое указание взрослых. Вы считаете меня наивной простушкой, и совершенно напрасно.

— Что вы, Эйлин! Я никогда не думала так о вас. Да, вы еще очень юны, невинны. Но у вас любящее сердце и сильный характер. Благодаря этим качествам ваша семейная жизнь будет счастливой.

Но Эйлин отмела прочь все попытки Фионы смягчить ситуацию.

— До вас мне нет никакого дела. Мне небезразлично другое, то, какими глазами смотрит на вас граф.

— Что? — удивилась Фиона.

— Он скрывает это, и довольно умело, но время от времени это прорывается наружу. Нежность в его глазах, печаль в морщинке между бровями. Только, ради Бога, не вздумайте это отрицать. У меня и без этого тошно на душе.

Горечь, прозвучавшая в голосе Эйлин, поразила Фиону. Ее собственное горе настолько поглотило ее, что она совершенно упустила из виду то, что и у Эйлин могут возникнуть веские причины для недовольства и разочарования.

— В таком случае вам лучше, чем кому-либо другому, должно быть понятно, почему я уехала.

— О да. Лучший выход, я понимаю. Еще бы! Неужели вы так слепы, что не понимаете: если вы бежите от него, то он будет преследовать, искать вас.

У Фионы замерло сердце.

— Он не найдет меня, если вы будете держать язык за зубами и не проболтаетесь о том, что видели меня.

Эйлин, отвернувшись, уперлась руками в круп своей лошади, словно пытаясь найти какую-то опору.

— Неужели вы не видите, что так еще хуже! Он всегда будет вспоминать о вас, если не отыщет. И как мне дальше жить с этим?

Фиона с откровенным удивлением посмотрела на Эйлин.

— Вы преувеличиваете его чувства ко мне. Они далеко не такие сильные и откровенные, как вам кажется. Пройдет несколько недель, и граф напрочь забудет обо мне.

Лицо Эйлин страдальчески искривилось.

— Именно об этом я молюсь каждую ночь. Я не хочу делить своего мужа ни с кем. Если он будет спать со мной, то не должен думать ни о какой другой женщине. Если он женится на мне, то должен это сделать по доброй воле, охотно, в противном случае… ничего не получится.

— Но ведь он уже выбрал вас, — запинаясь, проговорила Фиона. — Вы его невеста, а скоро станете его женой и графиней.

Эйлин закрыла глаза. По всему было видно, как она мечтает о том, чтобы это исполнилось. Сохраняя самообладание, Эйлин произнесла хриплым голосом:

— Отец и граф обо всем договорились между собой. Я, будучи послушной дочерью, согласилась, ничего не зная о ваших отношениях.

Как это ни удивительно, Фионе стало жалко Эйлин. Все-таки она была такой юной! И вместе с тем такой проницательной, сумевшей постичь несправедливость окружавшего их мира, в котором всем заправляли мужчины, а женщина играла такую маленькую и подчиненную роль. При заключении брака у женщины редко, а то и вообще не спрашивали согласия, не говоря уже о том, нравится ей жених или нет. А после венчания в большинстве случаев им приходилось терпеть и страдать, и лишь кончина мужа делала их свободными.

— Но вы же не можете идти против воли вашего отца, — как можно деликатнее заметила Фиона.

Эйлин пристально взглянула на нее.

— Мой отец не будет неволить меня, если узнает, что граф хитрит и потакает собственным прихотям. Со своей стороны могу сказать, что выйду замуж за графа, если он честно будет выполнять клятвы верности, которые даются при венчании.

Глава 17

Едва Эйлин произнесла эти не лишенные внутреннего драматизма слова, как из ближайшего леса вылетела группа всадников и быстро понеслась прямо к ним.

— Вот нас и обнаружили, — не без злорадства сказала Эйлин. — Ну что ж, продолжим нашу беседу по возвращении в замок.

Растерявшись, не зная, как ей быть, Фиона рассматривала всадников. Среди них она не заметила Гэвина, что уже радовало. В данную минуту у Фионы совсем не было настроения видеть его. Тем более она догадывалась, как он разозлился, узнав о ее исчезновении из замка.

Всадники приближались, не снижая скорости, что было несколько странно. Из-под лошадиных копыт летели комья грязи и ошметки травы.

Садиться в женском платье на лошадь без помощи было неудобно, поэтому обе девушки стояли на месте, поджидая всадников. Вдруг смутное подозрение зашевелилось в душе Фионы. Она быстро окинула взглядом приближавшихся воинов: ни одного знакомого лица. Никого из людей Гэвина, и никого из слуг Синклера.

— Бежим! — крикнула Фиона.

Озадаченная ее криком Эйлин удивленно уставилась на нее.

— Фиона, нам незачем бежать.

— Быстрее! — отчаянно закричала Фиона, подталкивая Эйлин вперед. — Нам надо скорее спрятаться в лесу.

— Но почему?

— Да потому, что это люди не графа и не вашего отца. Это разбойники! Быстрее!

Как только смысл сказанного дошел до сознания Эйлин, она подняла подол платья и бросилась бежать что есть духу. Фиона устремилась следом за ней, не отставая ни на шаг. Они бежали, не разбирая дороги, страх гнал их вперед с неудержимой силой. Спрятаться, спастись — вот та единственная мысль, которая билась в их сознании.

Достигнув густого подлеска, они перевели дух, чтобы с новой силой пуститься бежать среди деревьев. Ветви хлестали их по лицам, цеплялись за длинные подолы платьев, сдерживая их порывистый бег.

— Может… где-нибудь… спрячемся? — в промежутках между вздохами спросила Эйлин.

— Где? — в отчаянии переспросила Фиона. — Я не вижу ничего подходящего.

Конский топот надвинулся вплотную.

— Давайте разделимся, — крикнула Фиона. — Я побегу налево, а вы направо.

Но она опоздала. Сильные руки схватили ее за плечи и подняли в воздух. Эйлин оглянулась на ее крик, споткнулась о какой-то сук, торчавший из-под земли и упала навзничь. В тот же миг догнавший ее всадник прыгнул на нее, придавил к земле и, схватив за руки, завел их за спину.

— Остановитесь! — взмолилась Фиона. — Вы делаете ей больно.

Она бессознательно билась в железных объятиях, тщетно пытаясь сопротивляться, но вырваться из державших здоровенных ручищ было невозможно.

— Ей будет еще больнее, если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дергаться, — прорычал державший ее головорез.

У Фионы замерло сердце. Вняв угрозе, она перестала дергаться и замолчала. Нападавшие, довольные их покорностью, тоже умерили свой агрессивный настрой. Спешившись, разбойники связали обеим девушкам руки. Эйлин и Фиона стояли рядом друг с другом. Фиона молча, но выразительно сжала губы, делая знак Эйлин. Та догадывалась: надо помалкивать и не болтать без нужды, — и кивнула головой.

Фиона облегченно вздохнула. Они поняли друг друга, а сейчас это было важнее всего. Вдруг им повезет, и все их злоключения закончатся требованием выкупа.

У разбойников должен быть главарь, более благоразумный и расчетливый, с которым можно договориться.

«Если разбойники запросят слишком много, пусть Гэвин выкупит прежде всего Эйлин», — мелькнула мысль у Фионы. «А если Гэвин не захочет выкупать ее, пожалев денег, тогда поделом ей. Она сама во всем виновата».

Схватив Фиону за связанные руки, разбойник потащил ее куда-то через лес, другой бандит волочил следом Эйлин. Вскоре они вышли на опушку, где стояли остальные разбойники.

— Похоже, вам, ребята, досталась завидная добыча, — раздался чей-то надменный голос. — Отлично сработано.

Эйлин издала тихий восхищенный возглас. Фиона взглянула на говорившего, и ей сразу все стало ясно. Разбойник, сидевший верхом на белом жеребце, был молод и дьявольски красив. Глаза его насмешливо поблескивали, однако выражение лица не предвещало ничего хорошего. По обе стороны от него сидели на лошадях два головореза. Хотя оба они были старше молодого товарища, с первого же взгляда становилось ясно, кто здесь главный.

Молодой предводитель вдруг нахмурился, взгляд его стал суровым и тяжелым, он явно о чем-то задумался. Судя по всему, то, о чем он думал, не предвещало пленницам ничего хорошего. Как ни крепилась Фиона, но и она растерялась, хотя ничем не выдала своего внутреннего смятения. Рядом с ней стояла Эйлин, бледная и безмолвная.

— Какая из них будет первой? — крикнул один из разбойников, приведших обеих женщин. — Рыжая или блондинка?

— Черт, хороший вопрос, — крикнул другой бандит. — Хотел бы я каждый день иметь подобный выбор.

Все рассмеялись, многие с откровенным любопытством посматривали на женщин. Эйлин съежилась, потупив глаза. Но Фиону было не так легко смутить. Четко понимая, от кого зависит ее с Эйлин судьба, она не сводила глаз с главаря.

— Нет, нет, мы не станем обижать этих красавиц, — заявил главарь. — Но если граф хочет получить их назад, то ему придется внимательнее прислушаться к нашим просьбам.

— И ту и другую? — раздался чей-то глухой и возмущенный возглас. — Две красотки, хм, не жирно ли это для графа, тогда как у нас нет ни одной?

— Точно, — буркнул головорез, стоявший рядом с Фионой, и слегка дернул ее за руку. — Если хочешь, давай вернем одну, а вот эту оставим. Хотя бы на несколько дней.

— Пошутили и хватит, Магнус, — решительно сказал молодой главарь, и его глаза свирепо блеснули.

Суровый и резкий тон охладил пыл Магнуса. Пробурчав что-то нечленораздельное, он отступил на шаг от Фионы.

Довольный главарь повернулся к всаднику, стоявшему слева от него.

— Алек!

Тот кивнул, дернул поводья, и его лошадь тронулась вперед. Подъехав к Эйлин, он грубо схватил ее, поднял и посадил, точнее, бросил, словно мешок с зерном, на седло перед собой. Эйлин испуганно вскрикнула.

— Не кричи, девчонка, а то я ненароком уроню тебя, — сказал Алек, вызвав смех разбойников.

Одной Эйлин было не до смеха. Она сидела на седле боком, так что ее ноги свешивались по одну сторону лошади, а сама она опасно кренилась в другую. Ей было страшно. Несмотря на все ее усилия, связанные руки очень мешали удерживать равновесие. Но тут ее положение еще более осложнилось. По знаку, поданному главарем шайки, Магнус крепко связал Эйлин лодыжки. Теперь она была надежно стреножена.

Алек крепче обнял девушку, и, поскольку ей некуда было деваться, она прильнула к его груди.

Тут наступила очередь Фионы. Молодой главарь на белом коне подъехал к ней. Она мотнула головой и отступила на шаг назад. Он был совсем рядом, нависая над ней, как скала. Фиона всмотрелась в его лицо и неслышно ахнула.

В нем было так много черт, общих с лицом Гэвина. Те же синие глаза, выдающиеся скулы и красиво вылепленный подбородок. Более того, на нем лежал отпечаток мужественности и твердой решительности, очень роднивший его с другим, так хорошо знакомым ей лицом.

От волнения у Фионы перехватило горло. Она не сомневалась в том, кто сидит верхом перед ней. Удивление и страх смешались в ее душе.

— Вам придется поехать вместе со мной, леди Фиона, — сказал он шелковым голосом. Фиона вздрогнула: он знал ее имя, но и она знала, кто он такой.

— Как вам будет угодно, мастер Гилрой, — отвечала она ему точно таким же ровным и твердым голосом.

Искра удивления блеснула в его глазах, что подтвердило догадку Фионы. Итак, они с Эйлин попали в лапы злейшего врага Гэвина, но как бы ни был опасен Гилрой, он все-таки являлся их последней надеждой на благоприятный исход приключения. Было бы глупо с ее стороны злить или раздражать его на виду у подручных. Только он мог защитить ее и Эйлин от вожделения остальных разбойников.

Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове Фионы, поэтому она без всякого сопротивления позволила ему поднять себя, словно пушинку, и посадить на седло перед собой.

Зловредный Магнус тут же самым жестоким образом связал веревкой ее лодыжки.

— Вперед, — скомандовал Гилрой, трогая коня с места одним движением колен.

Тряская езда по неровной местности измотала Фиону. Учитывая ее связанные руки и ноги, ей было крайне сложно сохранять равновесие. Впрочем, всякий раз, когда она опасно кренилась вбок, Гилрой подхватывал ее и прижимал к себе.

Поначалу Фиона горячо молила Бога вызволить их из рук разбойников. Но езда настолько измучила ее, что очень скоро молитвы невольно уступили место проклятиям. Тут досталось всем: и дороге, и Гилрою, и самой себе за то, что по своей собственной глупости попала в такую передрягу.

Фиона не могла не понимать, что она и Эйлин — отличный повод для Гилроя свести счеты с Гэвином. И выкуп был как раз самым легким способом отделаться от разбойников. Но согласится ли на это Гилрой, пойдет ли на такую сделку? О более страшном конце для нее и Эйлин — а их могли обесчестить и даже убить — она старалась вообще не думать.

Молясь о счастливом для них исходе, Фиона больше всего надеялась, как это ни странно, на благородство Гилроя. Все-таки он был Маклендоном.

Через несколько часов пути, которые показались вечностью, отряд выбрался на прогалину. Куда они ехали и где оказались, Фиона не имела никакого представления. Долгое блуждание по лесу невольно навело ее на грустную мысль: Гэвину, как бы хорошо он ни знал свои земли, будет трудно найти их.

Гилрой медленно проехал вдоль всей прогалины, прежде чем подал сигнал спешиваться. Один из разбойников быстро подбежал к его коню и взял под уздцы. Гилрой легко соскочил с коня и, столь же легко и непринужденно сняв с седла Фиону, опустил ее на землю.

От длительной и неудобной позы у Фионы ломило все тело. Кроме того, сохранять равновесие со связанными ногами и руками было весьма непросто. В отличие от Эйлин, которую более куртуазный Алек поддерживал одной рукой, Фиона, чей кавалер оказался не столь учтив, была лишена подобной поддержки. Одно неловкое движение, и она могла упасть на землю, причем непонятно, в какую сторону.

Окруженная спешившимися разбойниками, Фиона стала украдкой разглядывать их. Изможденные лица, потрепанная одежда, изголодавшийся вид — зрелище было неутешительным. Почти все разбойники, за исключением одного юноши, были старше их главаря, и почти все они с откровенным вожделением поглядывали на женщин.

Сердце Фионы сжалось от страха, холодные мурашки побежали по спине. Дело принимало скверный оборот. Надо было во что бы то ни стало сохранять присутствие духа. Пока еще не все потеряно. Они пленницы, и это плохо, зато они целы и невредимыми, что очень хорошо.

Повинуясь кивку Гилроя, Алек подхватил одной рукой Эйлин, а другой Фиону и наполовину потащил, наполовину понес обеих женщин в сторону развесистого дерева.

Там он их и бросил, в буквальном смысле. Эйлин и Фиона повалились спиной на землю, словно кули. Их падение сопровождалось общим смехом, мужчины по-прежнему не сводили с них глаз, следя за каждым их движением. Фионе стало обидно: своей беспомощностью они с Эйлин напоминали двух пойманных рыб, брошенных на берег. Пытаясь сохранить подобие достоинства и благопристойности, она перевернулась на живот, чуть подогнув под себя колени, едва не ударившись подбородком о голову Эйлин.

— Нам надо попытаться бежать, — шепнула Эйлин.

Фиона невольно улыбнулась. Воинственный настрой Эйлин укрепил ее слегка ослабевшее мужество, но терять как хладнокровия, так и благоразумия все-таки не стоило.

— Связанным далеко не уйдешь, — заметила Фиона.

Эйлин поморщилась:

— Я имела в виду, как только нас развяжут.

— Не думаю, что им не терпится нас развязать.

— Но ведь они не могут все время держать нас связанными, — уже не столь воинственно пробормотала Эйлин.

Фиона молча, но выразительно изогнула брови — как знать. Эйлин пристально посмотрела ей в лицо и сникла.

— Граф спасет нас, — наконец сказала она. Но теперь ее голос звучал беспомощно и неуверенно.

Фиона перевернулась на другой бок и внимательно взглянула на разбойников, сбившихся в одну плотную кучу. Между ними явно шел какой-то горячий спор, но разобрать, о чем они спорят, было невозможно. До слуха долетали лишь отдельные слова.

Вдруг вдалеке послышался конский топот и скрип колес. Фиона встрепенулась: неясная надежда на спасение охватила ее и тут же покинула, как только из-за дальнего изгиба дороги возникли знакомая повозка с зерном и группа охранявших ее воинов.

Она не сомневалась в том, что сейчас произойдет. Фиона молилась про себя, чтобы не все эти несчастные погибли: пусть хотя бы один или два воина останутся в живых. Может быть, им удастся ускользнуть?

Обоз с зерном и был истинной целью разбойничьей засады. Они с Эйлин случайно попали в расставленные сети, а Гилрой не упустил представившегося ему шанса. Если бы их положение не было столь отчаянным, Фиону, наверное, повеселила бы эта злая ирония. Разве не забавно? Отец Ниалл из самых лучших побуждений настоял на том, чтобы отправить ее из замка под охраной… прямо в лапы злейшего и смертельного врага графа.

Ограбление прошло моментально. Охрана разбежалась, а разбойники быстро навьючили мешки с зерном на спины подготовленных лошадей. Затем трое разбойников повели быков прочь.

— А ведь повозка в отличном состоянии, — проворчал один из грабителей. — Зачем ломать ее и сжигать? Она может еще пригодиться.

Гилрой бросил на него многозначительный взгляд.

— Все следы нашего нападения должны быть уничтожены. Ничто не должно навести на наш след. Повозку отвезите в нашу долину и там пустите на дрова. Слышите?

— А быков надо отправить к мяснику в Рунамид, — вмешался Алек. — Он наш человек. Конечно, при дележе он себя не обидит, зато сумеет крепко держать язык за зубами.

Едва трое бандитов отправились сбывать с рук быков и повозку, как среди оставшихся разбойников с новой силой вспыхнула перебранка. Когда Гилрою надоела их свара, он резко поднял руку вверх, призывая всех к молчанию.

Выхватив кинжал, он пошел к лежавшим женщинам. Фиона, извиваясь всем телом, приподнялась, приняв сидячее положение. Эйлин последовала ее примеру, и обе женщины, прислонившись друг к другу плечами, бесстрашно смотрели на идущего к ним бандита с обнаженным кинжалом.

— Не бойтесь. Я хочу перерезать ваши путы, но с одним условием. Пока вы будете беспрекословно выполнять мои приказания, никто не причинит вам зла, — произнес Гилрой, присев пред ними на корточки.

Его условие прозвучало скорее как угроза. Спорить с ним в том положении, в каком очутились Фиона и Эйлин, не имело никакого смысла. Туго связанные руки и ноги онемели, они их почти не чувствовали.

— Мы выполним все, что вы скажете, — согласилась Фиона, протягивая ему стянутые веревкой руки.

Резким движением Гилрой разрезал путы, их обрывки упали на землю. Прихлынувшая кровь вызвала мучительную колющую боль. Морщась от боли, Фиона принялась сгибать и разгибать одеревеневшие пальцы, которые плохо ее слушались.

Другим, точно таким же сильным и резким взмахом кинжала Гилрой освободил ее ноги. В одном месте ее ноги были так туго связаны, что жесткие путы натерли кожу до крови. Оторвав чистый кусок ткани от подола юбки, Фиона вытерла сочившуюся кровь, а затем прижала плотнее, чтобы остановить кровотечение.

— А как же я? — жалобно спросила Эйлин.

— Ты? — глаза Гилроя насмешливо блеснули, а по губам скользнула улыбка. — Я что-то не слышал, чтобы ты согласилась на мои условия.

Он взмахнул кинжалом перед самым лицом Эйлин. Она испуганно вскрикнула и отвернулась.

— Эй, поосторожней с кинжалом, — бросилась на защиту девушки Фиона, пытаясь прикрыть ее своим телом.

Гилрой не без удивления воззрился на нее.

— Вот уж не думал, что ты будешь возражать против того, чтобы я перерезал ей горло.

— Что? — Фиона была шокирована услышанным.

— Если она погибнет, то граф уже не сможет жениться на ней.

— Это отвратительно! Как ты смеешь такое говорить?! — Возмущению Фионы не было границ.

Гилрой покачал головой.

— А что ж тут удивительного? Часто правда очень неприглядна, миледи. Не стоит обманываться на этот счет.

Гилрой опять поднес кинжал к груди Эйлин. Та испуганно вскрикнула, а он и бровью не повел. Точным, быстрым взмахом он рассек веревки на ее руках. Затем, нащупав другой рукой веревки на ногах Эйлин, он разрезал и их. Фионе показалось, что Гилрой как-то слишком нежно касается ног Эйлин. Он вскинул глаза, заметил ее взгляд, недовольно нахмурился и опустил подол юбки Эйлин.

Тем не менее в глазах Гилроя явно вспыхнул странный огонек. Фиона отвернулась от него и оценивающим взглядом окинула окружавший их лес, прикидывая, куда им с Эйлин следует бежать и далеко ли они смогут уйти от своих сторожей.

Гилрой перехватил ее взгляд.

— Эй, помните о данном вами обещании, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Вам не уйти далеко, и мы вас опять схватим, но тогда я уже ни за что не отвечаю.

— Мы обещали слушать ваши указания, — не без достоинства заметила Эйлин. — Но не обещали, что не будем пытаться убежать.

Гилрой чуть не покатился со смеху.

— Больно бойкая ты на язык, как я погляжу. Диву даешься, какая смелая дочь у Синклера.

Эйлин встряхнула головой.

— Прекратите насмехаться надо мной, да еще и тыкать. Я ведь леди, сэр.

Гилрой улыбнулся. Эта улыбка, нежная и лукавая, очень походила на улыбку Гэвина. От такого поразительного сходства у Фиона больно и сладостно защемило сердце. Надежда вспыхнула у нее в груди — похоже, Гилрой под внешней оболочкой жестокости и злобы прячет остатки чести и благопристойности.

— Ладно, ладно, не стоит так кипятиться. Так или иначе, но вы в моей власти и будете выполнять все, что я скажу. Ясно?

Лицо Эйлин вспыхнуло от негодования.

— Если с нами что-нибудь случится, то мой отец отрубит вам голову и поднимет ее на копье.

Гилрой добродушно рассмеялся от подобной дерзости.

— Миледи, — не без издевательства произнес он, — сначала он должен поймать меня.

— Эван!

Они все обернулись на оклик. Мрачный Алек стоял между ними и группой мужчин, явно сдерживая их попытку приблизиться к женщинам.

Выражение лица Гилроя мгновенно изменилось. Оно стало жестким и настороженным.

— Лучше держитесь поближе ко мне, понятно?

— Граф заплатит вам щедрый выкуп, — торопливо выпалила Фиона.

Он бросил на нее надменный взгляд, а губы искривились в злобной ухмылке.

— Мне нужны не столько деньги, леди Фиона. Впрочем, я полагаю, вы догадываетесь об этом.

Загадочные, полные скрытого и пугающего смысла слова Гилроя наводили страх. Фиона и Эйлин молча, с явной тревогой на лицах смотрели вслед удалявшемуся Гилрою.

Эван громко выругался. Подстрекаемые вечно недовольным Магнусом разбойники начали открыто проявлять недовольство. Одни, обуреваемые жадностью, пытались назначить как можно больший выкуп за пленниц. Другие возражали против выкупа, боясь мести графа, когда он узнает, кто именно покусился на честь его невесты и любовницы. Была еще одна группа, впрочем, немногочисленная, склонявшаяся к хорошо известному, но крайне жесткому мнению, суть которого состояла в том, что надо просто избавиться от этой проблемы.

Громкая перебранка, взаимные оскорбления настолько накалили атмосферу, что достаточно было малейшей искры, чтобы между членами шайки вспыхнуло настоящее побоище. И Гилрой нисколько не сомневался, против кого в первую очередь будут направлены выхваченные из ножен мечи. Разумеется, против него.

А ведь как он радовался тогда, когда удалось выследить леди Фиону, которая выехала едва ли не одна из замка, а следом за ней леди Эйлин, и тоже без охраны. Как назло, удача грозила обернуться бедой. Конечно, ни в коем случае этого нельзя было допустить.

Ему представился такой случай, из которого следовало извлечь выгоду. Захватить в плен двух женщин графа — неслыханная удача. И по правде говоря, ему были не нужны ни деньги, ни выкуп. Однако общее возмущение его товарищей заставляло его пойти на уступки и согласиться на их требования.

Тем не менее в его возбужденном воображении по-прежнему возникали картины одна чудесней другой и столь же фантастичные и несбыточные. Можно сказать, Эван грезил наяву. Перед его мысленным взором возникал Гэвин, преклоняющий перед ним колено на глазах всего клана Маклендон и признающий его, Эвана, своим братом, законнорожденным и почтенным отпрыском графа Киркленда. В мгновение ока он, Гилрой, превращался из бастарда без рода и состояния в законного потомка, занимающего высокое и почетное положение в одном из могущественных кланов Шотландии.

Следом за этой впечатляющей картиной шли другие, уже не столь завораживающие и преследующие вполне реальные цели. Прощение всех его прошлых прегрешений, в том числе всех преступлений, совершенных его людьми. Его людям даруют свободу. На худой конец пусть ему дадут в собственность хороший кусок земли, где он мог бы жить вместе со своими людьми, которым дадут право носить оружие. Его требования, вернее, мечты, несмотря на всю их фантастичность, не казались Гилрою несбыточными.

Однако в глубине души он знал, хотя старательно отгонял подальше эту мысль, что Гэвин не согласится ни на одно из его условий. А если и согласится, то это станет чистым притворством, а затем последует месть.

— Если мы возьмем за них выкуп, то граф прослышит о нас, да еще и увидит, и тогда нам несдобровать, — возмущался Магнус.

— Нет, вам всем нечего бояться, — возразил Эван. — Вести переговоры с графом буду я один. Никого из вас он не увидит.

Пристыженные, все замолчали. Но Магнус никак не хотел угомониться.

— Как бы не так, женщины видели нас. Они смогут описать нас, а если случайно увидят, тогда нас точно схватят.

— Ну и что из того, если Маклендон узнает, как вас зовут? — Эван пожал плечами. — Мы и так вне закона.

Это был серьезный промах с его стороны. Он кое-что не учел. Многие задумались, уставившись в землю.

— Получается, если граф узнает наши имена, то на нас будут охотиться до конца жизни, — выразил общую мысль Алек. — И мы никогда не сможем вернуться в наши родные деревни, в наши семьи к привычному труду и спокойной жизни.

— Более того, наши родные и друзья могут пострадать вместо нас, — справедливо заметил Магнус.

Эван просчитался и сам понял это. Завистливый и жадный Магнус, давно метивший на место главаря шайки, решил воспользоваться удобным случаем. Удастся ли опять осадить Магнуса, поставить его на место? Или придется доказывать свое превосходство с мечом в руках?

— Магнус, что ты предлагаешь? — Эван окинул взглядом тех, кто стоял за спиной Магнуса: пожалуй, почти все они полнились сладострастием.

— Отпускать их слишком опасно. Для начала можно позабавиться с ними.

Не скрывая своего отвращения, Эван резко оборвал Магнуса:

— Обесчестить их? А затем убить? Ты это имел в виду? Ведь так?

Магнус почесал свою грязную бороду.

— Нельзя позволить, чтобы они рассказали о нас графу.

Эван, возмущенный такой жестокостью и глупостью, набросился на Магнуса:

— И ты серьезно думаешь, что Синклер оставит безнаказанным убийство своей дочери? Ты хочешь навлечь на нас гнев не только Маклендона, но и Синклера? Ты спятил?!

— Эван прав. Нам не нужны лишние неприятности, их у нас и так предостаточно. — Алек решительно встал на сторону Эвана. — За дочь Синклера можно получить хороший выкуп. За нее дадут столько золота, сколько она сама весит.

Жадность явно возобладала над похотью. Остальные члены шайки, одобрительно бурча, согласились с Алеком.

— А как быть с англичанкой? — спросил Эван.

— Оставим ее. — Алек равнодушно пожал плечами.

— Оставим? — Глаза Эвана блеснули стальным холодом. — Ради чего? Ради забавы?

— А что в том плохого?

— Хватит! — перебил его Эван. — Я уже слышал, что вы хотите. Мне надо это обдумать. Как я решу, так и поступим. Ясно?

Магнус хитро прищурился.

— А если мы не согласимся с твоим решением?

Эван опешил, а потом, чтобы скрыть свое замешательство, рассмеялся. Кроме него, не засмеялся никто, более того, никто даже не улыбнулся. Это было плохим знаком, говорившим о всеобщем недовольстве.

— Хватит! — повторил он. — Я по-прежнему отвечаю за все, а кто мной недоволен, может убираться ко всем чертям.

— Мы не собираемся расходиться. — Магнус выразительно сплюнул прямо перед Эваном. — Но мы также не намерены больше выполнять твои дурацкие приказания.

— Ладно, как вам будет угодно, — язвительно произнес Эван. — Понятно, к чему ты клонишь.

Резким взмахом он выхватил из ножен меч. Магнус и двое его сообщников без лишних слов последовали его примеру.

Дело приобретало чрезвычайно скверный оборот.

Глава 18

К тому времени, когда с несомненной точностью стало известно об исчезновении из замка Фионы и Эйлин, разгневанный голос Гэвина гремел по всему замку. Несмотря на душившую его ярость, он отдавал себе отчет, что сейчас ни в коем случае нельзя терять голову. Следовало сохранять спокойствие и благоразумие, что было невероятно трудно. Пока он ждал, когда к нему приведут отца Ниалла, он не находил себе места от нетерпения.

Когда священник открыл ему планы Фионы насчет побега и свое участие в ее отъезде из замка, Гэвин вскипел от негодования.

— Мне следовало бы свернуть вам шею, — в сердцах произнес Гэвин.

Отец Ниалл послушно склонил голову.

— Милорд, я глубоко раскаиваюсь в содеянном. Никогда не прощу себе, если что-нибудь случится с леди Фионой или с леди Эйлин.

Гэвин едва сдерживался, чтобы не убить священника прямо на месте.

— Прочь с моих глаз. Иначе я за себя не ручаюсь, — прорычал Гэвин.

Отец Ниалл тут же исчез, словно испарился. Гэвин шумно вздохнул, стараясь успокоиться и понять, что следует предпринять. Повернув голову, он заметил молча стоявших неподалеку от него Коннора, Дункана и Эйдана. Ему сразу стало немного легче.

— По крайней мере теперь мы точно знаем, где искать леди Фиону. Повозка с зерном направлялась на север. — А леди Эйлин, видимо, что-то заметив, отправилась также следом за повозкой. Думаю, найти обеих не составит большого труда.

— Но повозка уехала на рассвете, — возразил хмурый Дункан.

— Ну и что из этого. Повозку тащат два неповоротливых быка, далеко они не могли уехать, — парировал Эйдан. — Небольшой отряд, посланный вдогонку, быстро настигнет их и к ночи доставит беглянок в замок.

Гэвин с облегчением вздохнул и согласно закивал головой. Его заразила спокойная уверенность Эйдана, и понемногу его волнение стало спадать. Не теряя времени, они поспешили на конюшню. Однако едва кони были оседланы, как часовые на башне подняли тревогу.

Что бы это значило?

Небольшая группа с головы до ног перепачканных людей вошла через ворота. Вид у прибывших был настолько жалкий и пристыженный, что Гэвин не сразу узнал воинов, отряженных для охраны повозки с зерном.

— Милорд, на нас напали разбойники. Они отняли все — лошадей, повозку, зерно, — начал один из них.

— Это был Гилрой и его шайка. Я узнал его, — подхватил другой.

Гэвин в бешенстве окинул взглядом оборванных грязных мужчин, трусливо бежавших и недостойных носить звание воина.

— Что случилось с женщиной, которая ехала вместе с вами? — гневно спросил он.

Один из мужчин почесал затылок.

— Она ехала вместе с нами недолго. Несколько часов. Потом повернула назад навстречу какой-то женщине, тоже ехавшей верхом. Мы подумали, что они решили ехать вместе.

— И вы их оставили? — в гневе крикнул Гэвин.

— Милорд, нашей обязанностью было охранять зерно, — испуганно пробормотал человек.

Коннор схватил Гэвина за руку.

— Наверное, женщины ускользнули, — попытался он утешить его.

— Вряд ли, — задумчиво произнес Гэвин. — В противном случае они давно вернулись бы в замок. Думаю, сегодня Гилрой поживился не только зерном.

Гэвин в ярости заметался из стороны в сторону. Мрачные догадки о том, какие неприятности ожидали Фиону и Эйлин, попавших в лапы Гилроя, сводили его с ума. Видя его волнение, Эйдан с надеждой заметил:

— Может быть, Гилрой не совсем понял, кого захватил в плен?

— Еще как понял, можешь не сомневаться.

— В таком случае он скорее всего потребует выкуп, — рассудительно произнес Дункан.

— Верно. Думаю, что очень скоро мы узнаем, сколько он хочет, — поддержал брата Коннор.

Гэвин дернул себя за волосы. Сидеть в замке и спокойно ждать, когда Гилрой предъявит ему свои требования? Ни за что!

— Мы немедленно отправляемся туда, где ограбили повозку. Там отряд разделится на четыре части, каждая из которых отправится на север, юг, запад и восток, — начал отдавать приказания Гэвин. — Нас четверо, и каждый из нас возглавит один из отрядов. Надо обыскать, обшарить все уголки на землях нашего клана, а если понадобится, то и за их пределами.

Трое братьев дружно закивали головами.

— Мы найдем их, — решительно заявил Дункан. — Целыми и невредимыми.

Эйдан принялся собирать всех свободных воинов, в то время как Гэвин отдавал приказ седлать лошадей для погони. Когда все было готово, он одним махом прыгнул в седло, как вдруг рядом появился Спенсер.

— Что тебе надо? — резко спросил Гэвин.

Спенсер стоял перед его конем, прижав руки к груди. Гэвин и трое братьев недовольно переглянулись.

— Что случилось с моей матерью? — умоляюще спросил он. — Скажите, пожалуйста.

— Леди Фиона и леди Эйлин пропали, — ответил Гэвин. — Мы отправляемся на их поиски. Не задерживай нас, мы торопимся.

— Я виноват, что ни о чем не рассказал вам.

Гэвин сдержал коня: может, Фиона что-то открыла своему сыну? Однако мальчик ничего путного не сообщил.

— Ладно, Спенсер, ты поступил правильно, что обо всем рассказал. Откровенность за откровенность: запомни, настоящий рыцарь всегда готов прийти на помощь даме своего сердца. Даже если это идет вразрез с ее желаниями.

Гэвин послал коня вперед, как вдруг громадная косматая тень метнулась едва ли не прямо под ноги лошади. Жеребец от испуга заплясал на месте, а Гэвин с трудом удержался в седле. Все, кто был на дворе, заругались и зачертыхались от такой несвоевременной задержки.

Однако раздражение Гэвина быстро улеглось, как только он узнал виновника переполоха. Им оказался любимец Фионы, как всегда грязный и лохматый, страшный на вид пес. Словно осознав свою вину, он аккуратно присел рядом с конем Гэвина, нетерпеливо постукивая хвостом о землю, как будто желая что-то сказать. Но тут и без слов все было ясно.

Сразу все поняв, Гэвин отдал распоряжение:

— Эй, кто-нибудь, быстро принесите что-нибудь из вещей Фионы.

— Я сбегаю, — тут же вызвался Спенсер.

— Только поскорее, парень, — крикнул ему вслед Гэвин.

Спенсер заковылял как можно быстрее и вскоре вернулся, неся синее шелковое платье, так хорошо знакомое Гэвину. Сердце Гэвина больно кольнуло: Фиона, очевидно, намеренно оставила его подарок, не захватив с собой. Ну что ж, зато сейчас оно сослужит им хорошую службу.

— Отдай его мне, — сказал Гэвин, делая знак пальцами. — Оно пригодится нам, когда мы прибудем на место ограбления. Надеюсь, собака пойдет по следу и приведет нас к Фионе и Эйлин.

Эйдан скептически приподнял бровь.

— Как знать, может, и сработает. У этой породы хорошее чутье на зверя. Возможно, собака возьмет след.

— Во всяком случае, стоит попробовать, — решительно заключил Гэвин, пряча платье в кожаную сумку, притороченную к седлу.

В этот миг Спенсер схватил коня Гэвина под уздцы.

— Милорд, прошу вас, можно мне поехать вместе с вами?

Об этом не могло быть и речи. Предстояла долгая, изнурительная погоня, присутствие подростка, несомненно, стало бы помехой. Однако не стоило столь грубо обрывать его рыцарские побуждения.

— Нужно, чтобы ты остался в замке, вдруг женщины вернутся сами, — тактично объяснил Гэвин. — Сделаешь это ради меня?

Расстроенный Спенсер согласно кивнул головой. Гэвин нагнулся и дружески похлопал его по плечу.

— Мужайся, Спенсер. Обещаю, что без нее я не вернусь.

Фиона и Эйлин сидели на краю поляны, не без волнения наблюдая за разгоревшейся ссорой между Гилроем и членами его шайки.

— Если между ними начнется схватка, нам стоит воспользоваться тем, что им какое-то время будет не до нас, и попытаться бежать, — прошептала Эйлин.

Фиона с сомнением покачала головой:

— У нас нет почти никаких шансов убежать от них, пока мы не вернем наших лошадей. А они на другой стороне поляны, да еще за ними присматривают.

Они одновременно тяжело вздохнули. Совершенно ясно, что добраться незаметно до лошадей просто невозможно.

— Может, пока они будут махать мечами, мы скроемся в лесу? — вслух задала вопрос Эйлин. В ее голосе слышалось отчаяние, видимо, она сама не очень верила в такую возможность.

Фиона окинула внимательным взглядом группу переругивающихся между собой мужчин, но, несмотря на перебранку, многие из них время от времени с интересом поглядывали в их сторону.

— Не выйдет. Ты погляди, с каким любопытством они то и дело оборачиваются на нас. Будем надеяться, что Гилрой сумеет их утихомирить.

Но через одну-две минуты, когда из ножен с лязгом были выхвачены мечи, надежда на благополучный исход улетучилась. Вперед выступили двое головорезов и встали напротив Гилроя. Неизбежность поединка была очевидна.

— Двое против одного? — возмутилась Эйлин. — Неужели никто не хочет встать на его сторону?

— По всей видимости, нет, — отозвалась Фиона, одолеваемая дурными предчувствиями. Она сидела на земле, уперевшись локтями в согнутые колени и обхватив голову руками, и судорожно пыталась придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.

— Пресвятая Мария! — Эйлин осенила себя крестным знамением и прижалась к Фионе. Лицо девушки было бледным и испуганным. Послышался звон мечей, и Фиона перевела взгляд на сражавшихся мужчин, которых окружили остальныечлены шайки.

Они бились без щитов, отчего удары становились еще опаснее, а сам поединок страшнее. Гилрой сделал ложный выпад влево, а удар нанес справа, затем быстро развернулся и двумя-тремя сильными и целенаправленными ударами опрокинул одного из нападавших. Тот оступился и едва не упал, но его вовремя подхватили наблюдавшие за боем другие мужчины и толчком в спину опять вернули внутрь круга.

Но теперь ему приходилось ждать удобного момента для новой атаки, так как его напарник заслонял собой Гилроя. Последний нанося удары мечом, издал боевой клич. Второй его противник с трудом отражал удары, пока не отскочил назад, чтобы избежать смертельного удара. Гилрой опустил меч и вытер рукой пот со лба. Два его противника обменялись взглядами и встали по обе стороны от него, взяв Гилроя как бы в клещи.

Подняв мечи, они одновременно напали на своего главаря. Широко расставив ноги, Гилрой взмахнул двуручным мечом над головой и рубанул им сперва налево, потом направо.

Брызнула кровь. Оба противника Гилроя повалились на землю, их раны были тяжелыми, если не смертельными. У одного кровь хлестала из шеи и плеча, другой держался обеими руками за раненый живот. Корчившихся от боли бойцов оттащили из круга. За каждым из них тянулась кровавая дорожка.

Обеим женщинам стало дурно. Крови было слишком много! В центре круга стоял Гилрой, его дыхание было тяжелым и прерывистым. Схватка вымотала его. Именно на это и рассчитывал подлый Магнус. Теперь, когда Гилрой устал, шансы того на победу резко возросли. А тот, кто выйдет победителем из поединка, и станет главарем.

Перед тем как выйти в круг, Магнус бросил похотливый взгляд на Фиону и Эйлин. От столь красноречивого взгляда у Фионы болезненно сжалось сердце и перехватило горло. О том, что ждало ее и Эйлин в случае победы Магнуса, было страшно подумать.

А всему виной была только она. По собственной глупости попасть в плен да еще прихватить с собой ни в чем не повинную Эйлин.

Да, они обе дорого заплатят за ее безрассудство. Фиона понимала, какая незавидная и страшная участь ждет их в случае победы Магнуса. Она прочитала это по его глазам — жестоким, похотливым и свирепым. Когда низменные желания Магнуса вырвутся наружу, тогда им конец.

Если Гилрой проиграет, если он погибнет, то они обречены на поругание и смерть.

Злобно поблескивая глазами, Магнус первым рубанул мечом, целясь в голову Гилроя. Однако Гилрой отпрянул в сторону, избежав удара, слишком сильного, чтобы его можно было отразить. Не успел Магнус принять оборонительную стойку, как Гилрой, воспользовавшись его промахом, нанес удар, целясь в ногу. Магнус отскочил, но оступился и распластался на земле, громко выругавшись.

Гилрой взмахнул мечом, чтобы прикончить его, однако злодей быстро откатился в сторону и вскочил на ноги. Все, что было человеческого в Магнусе, слетело с него, как шелуха. Он сражался со звериным бешенством, ибо на кону стояла его жизнь. Он наносил удары, вкладывая в них всю свою ярость и жестокость. Гилрой бился не менее, если не более смело и мужественно, но он устал. Предыдущая схватка с двумя соперниками измотала его, и он почти целиком ушел в защиту.

Недостаток в технике владения мечом и ловкости у Магнуса восполнялись грубой силой и какой-то бешеной одержимостью. Его руки, казалось, не ведали усталости, тяжелый меч в его руках то взлетал, то падал вниз снова и снова.

Наконец один из выпадов Магнуса достиг цели: ему удалось задеть Гилроя и пробить его кожаную куртку. Кровь окрасила плечо Эвана, но, к счастью, рана оказалось легкой. Вид крови обрадовал и воодушевил Магнуса, ярость его атак сразу возросла.

Он усилил натиск. Внезапным ударом снизу он выбил меч из рук Гилроя, блестящая полоска металла взметнулась в воздух и, отлетев на несколько метров, упала на землю.

Злобный торжествующий крик вылетел из груди Магнуса. Острие его меча было нацелено в голову Гилроя, прямо в лицо.

Члены шайки притихли, ожидая самой скорейшей развязки. Фиона застонала от горя, а Эйлин от страха закрыла лицо ладонями.

Магнус собирался нанести колющий удар, целясь в Гилроя, но уверенность в победе сослужила ему плохую службу. Гилрой увернулся от смертоносного лезвия и в тот же миг выхватил кинжал. Потеряв равновесие, Магнус покачнулся вперед. Гилрой тут же воспользовался его промахом: удар, и кинжал вошел по рукоять в беззащитное горло Магнуса.

Он так и рухнул на землю с широко раскрытыми глазами, в которых уже поселилась смерть. Фиона замерла на месте, не в силах отвести довольного взгляда от мертвого Магнуса.

В воздухе повисла тишина. Первым ее нарушил Алекс. Хотя и так все было ясно, он склонился над поверженным Магнусом, взглянул ему в лицо и, выпрямившись, промолвил:

— Мертв.

Отдышавшись, Гилрой взмахнул кинжалом и громко воскликнул:

— Ну, кто еще хочет сразиться со мной? Если есть такой желающий, пусть выходит. Сегодня мой день!

Схватка за лидерство закончилась, однако это не стало развязкой. Вдруг послышался собачий лай, гулко разносившийся среди деревьев, а затем на поляну вылетел конный отряд во главе с Гэвином.

Он спрыгнул с коня и молнией кинулся на Гилроя. Остальные члены шайки были настолько поражены внезапным нападением, что даже не сделали попыток достать оружие и начать обороняться.

— Господи, я надену твою башку на копье за то, что ты натворил сегодня, — крикнул Гэвин таким громоподобным голосом, что у окружающих заложило уши.

Гилрой попытался принять оборонительную стойку, но Гэвин ловко подбил его руку с кинжалом кверху, подскочил сзади, схватил Гилроя за волосы и, запрокинув его голову назад, приставил к горлу лезвие меча. Гэвин не шутил. Он так сильно прижал меч, что рассек кожу на горле. Из раны тонкой струйкой потекла кровь.

На Гэвина было страшно смотреть: его лицо дышало гневом, казалось, еще миг, и он перережет горло своему брату. Несмотря на все то зло, которое причинил им Гилрой, Фиона поспешила встать на его защиту. Кроме невольной симпатии, испытываемой к Гилрою, она интуитивно чувствовала, что потом Гэвин пожалеет о том, что запятнал свои руки кровью брата.

— Остановись! — Фиона, сама не зная как, очутилась рядом с Гэвином и схватила его за руку, в которой был меч, удерживая его от необдуманного поступка. — Пожалуйста, Гэвин, не надо! Пожалей его!

— Пожалеть? — изумленно воскликнул Гэвин. — Пожалеть после того, что он натворил?

— Но ведь я и Эйлин целы и невредимы.

— Да, — подхватила Эйлин. — Хоть мы и натерпелись страху, но ведь мы живы и здоровы, не считая нескольких царапин и синяков.

— Вы что, обе сошли с ума? Гилрой захватил вас силой, похитил. — Гэвин буквально кипел от возмущения.

— Не совсем так, — возразила Фиона. — Он не проникал в замок и не похищал нас. Он увидел нас на глухой лесной дороге и воспользовался удобным случаем.

Гэвин перевел возмущенный и вместе с тем недоуменный взгляд с Фионы на Эйлин, затем обратно и встряхнул головой.

— Не вижу никакой разницы.

Сказать правду, Фиона тоже не видела. Но она нарочно настаивала на своем, чтобы не случилось непоправимое, чтобы на совести Гэвина не лежал грех братоубийства.

— Он убил троих своих людей, чтобы защитить нас. Я знаю — это нисколько не снимает с него вины за другие преступления, тем не менее пусть над мщением восторжествует справедливость.

Гэвин презрительно фыркнул:

— Те разбойники для него — ничто, пустое место. Да для него человека убить — что руки ополоснуть.

— Нет, ты ошибаешься. — Фиона встала грудью на защиту Гилроя. — Если бы ты видел его лицо. Он убивал по необходимости и без всякой радости. Гилрой не убийца, не головорез. В нем сохранились остатки чести.

— Ах вот как?! В таком случае он умрет почетной смертью. — Голос Гэвина стал низким от гнева. — В петле.

— Нет! — вмешалась Эйлин. — Если это случится, то я уговорю отца разорвать союз с королем Робертом и не поддерживать его.

Гэвин, склонив голову набок, удивленно посмотрел на нее.

— От кого мне приходится слышать угрозы? От будущей графини Киркленд, которая должна служить образцом почтительности и смирения перед нашим королем.

Эйлин гордо выпрямилась и, глядя ему прямо в глаза, ответила:

— Гэвин Маклендон, уж кому-кому, а нам обоим отлично известно, что мне никогда не бывать графиней и вашей женой. Поэтому я говорю вам прямо: хотите ли вы сохранить союз между нашими кланами или разрушить его, выбросить в кучу мусора? Выбор за вами.

Эйлин ставила условие, причем нельзя было усомниться в твердости ее решения. Она повернулась и пошла к своей лошади.

— Да, жаль, что тебе не придется с ней спать, — ухмыльнулся Эван. — Сколько в ней пыла. В постели это весьма ценное качество. Она уж точно сумеет доставить удовольствие.

— Заткнись. — Гэвин в сердцах отвесил ему оплеуху, затем подтолкнул в спину, направляя к двум воинам, которые должны были его охранять.

— Помалкивай и держи язык за зубами, а то я еще могу передумать и повесить тебя прямо здесь на дереве.

Воины повели ухмылявшегося Гилроя прочь, а Гэвин повернулся к Фионе.

Она побледнела. Приближался серьезный разговор.

Все стоявшие неподалеку отошли в сторону. Вокруг стало удивительно тихо, даже ветер, шумевший в кронах деревьев, и тот стих. Фиона попыталась что-то говорить, начать оправдываться, но слова застревали в горле. Гэвин ждал, скрестив руки на груди.

Она его ослушалась, попала в смертельно опасное положение, а он, беспокоясь за ее жизнь, страшно переволновался. Разумеется, он хотел услышать ее объяснения. И эти объяснения должны были быть вескими и убедительными.

— Не могу поверить, Фиона. — Гэвин первым прервал молчание. — Вот я терпеливо жду от тебя разъяснений. Неужели тебе нечего сказать?

— Нет, отчего же, я тебе крайне признательна, ты спас нас. Я совершила глупость, решив, что ехать под охраной, сопровождавшей повозку с зерном, довольно безопасно.

Фионе было неловко, и поэтому она избегала смотреть ему в глаза. Взяв ее за подбородок, Гэвин посмотрел прямо ей в лицо.

— Фиона, зачем тебе было бежать от меня?

Слезы навернулись ей на глаза.

— Оставаться в замке и послушно молчать, глядя, как ты женишься на другой женщине, — нет, это для меня невыносимо.

— Но почему?

Фиона отвела глаза в сторону.

— Я просто не могу.

— Почему? — повторил он свой вопрос.

Она попыталась отойти прочь, но он удержал ее за руку.

— Из-за гордости, — промолвила она. — Гордость заставила меня уйти.

— В самом деле?

— Да.

Фиона застыла на месте, обхватив себя руками за плечи. Ее губы подрагивали от волнения и муки.

Ее чувства были понятны. Хотя сначала он полагал, что она ушла, поскольку была к нему неравнодушна, более того, любила его. К чему лукавить, любила его, как и он сам любил ее. Неужели он заблуждался? Неужели ею двигала одна только гордость? Гэвина грызли сомнения, но он отмахнулся от них. Разве это сейчас имело значение?

Он чуть было не потерял ее. И больше не собирался отпускать ее от себя. Гэвин откашлялся и уже без прежней самоуверенности заметил:

— Леди Эйлин только что отказала мне. Довольно твердо. Пожалуй, даже объявила об этом во всеуслышание.

Его губы искривились в жалкой попытке изобразить улыбку. Фиона вздрогнула и отвернулась от него.

— Эйлин расстроена и огорчена. Что тут удивительного? Она столько перенесла. Но ее отец не станет ее слушать, так что свадьба все равно состоится.

— Я тоже не намерен на ней жениться.

Слова были нарочно сказаны медленно и обдуманно, причем с явной целью. Фиона должна была бы им обрадоваться. Свадьбы не будет, чего же лучше? Но достаточно ли этого для того, чтобы она по своему желанию вернулась назад в замок?

— Ну и что? Не леди Эйлин, так другая. В любом случае ты женишься на какой-нибудь высокородной девушке из другого шотландского клана, — чуть слышно ответила Фиона, ее лицо страдальчески сморщилось. — И ты, и я, мы оба понимаем, такова воля короля, а твой долг — ему повиноваться.

— Есть и другой способ проявить верность королю и выполнить свой долг.

Интерес блеснул в глазах Фионы. Она с любопытством посмотрела на Гэвина.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что я могу служить королю так же верно и честно, взяв себе в жены англичанку.

Фиона тихо вскрикнула, но как бы тих ни был возглас, в нем явственно слышалась радость.

— Но ты не можешь на мне жениться. — Она продолжала ему возражать, еще не до конца поверив в серьезность его намерения.

— М-да? И почему же?

— Как почему? Как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Ты сам понимаешь, что с твоей стороны это просто безумие.

Фиона топнула ножкой то ли от возбуждения, то ли от радостного предчувствия. Гэвин улыбнулся, увидев этот нетерпеливый жест. Как же он любил ее! Ну и что, если она любит его меньше, чем он ее. Он верил: со временем она полюбит его так же сильно и глубоко, как он ее.

— Почему у тебя такой расстроенный вид? — опять спросил Гэвин с прежней улыбкой на лице.

— Мне не нравится, милорд, когда надо мной смеются или, хуже того, издеваются. Это слишком жестоко.

— Прости меня, но я совсем не думал над тобой издеваться. Недавно я говорил, что люблю тебя, и опять повторяю — я люблю тебя.

Фиона побледнела, сердце Гэвина взволнованно забилось при виде ее побледневшего лица.

— Еще раз скажи мне это, — прошептала она.

— Ради чего? — Он не удержался от того, чтобы не поддразнить ее.

— Гэвин, я прошу.

— Я люблю тебя. Надеюсь, со временем ты ответишь мне взаимностью.

Фиона прищурилась и вопросительно посмотрела на него.

— В самом деле? Я знаю, ты хочешь меня, тебе нравится со мной спать, но любовь? Ты уверен?

Гэвин крепко прижал ее к своей груди.

— Так знай: я едва не сошел с ума, когда узнал, что ты исчезла из замка. Оставаться без тебя мне было невыносимо. Я страшно волновался за тебя. Я люблю тебя так сильно, что теперь не собираюсь разлучаться с тобой никогда.

Лицо Фионы просияло от радости ярче, чем солнце, на краткий миг выглянувшее из-за туч. Она потянулась к нему и поцеловала нежно и страстно.

— Гэвин, ты сделал меня самой счастливой женщиной на свете.

— Я рад это слышать. А теперь все-таки ответь на мой вопрос, только честно. Почему ты ушла из замка?

Фиона смутилась, затем весело рассмеялась.

— Да потому что я люблю тебя, дурачок.

От ее признания радость жизни вспыхнула в душе Гэвина с новой, всеохватывающей силой. Он громко расхохотался и, подхватив ее под руки, закружил вокруг себя. Огромное счастье переполняло его. Ему выпала в жизни редкая удача, и он не собирался упускать ее.

— Итак, моя прелесть, не окажешь ли ты мне честь выйти за меня замуж?

— Конечно, мой повелитель, я удостою вас такой чести.

Веселая насмешливость ее голоса еще больше усилила его возбуждение, оно горячей упругой волной пробежало по его жилам.

— Фиона, итак, ты согласна. В таком случае пора возвращаться домой и… готовиться к свадьбе.

Глава 19

Ветер шумел в верхушках деревьев. Гомон птиц стих. Небо затянули тяжелые, мрачные тучи. Но Фиона ничего не замечала, она сидела в седле впереди Гэвина, прижавшись к нему, и не было на свете женщины счастливее, чем она. Несмотря на все злоключения, ей казалось, в ее жизни не было более радостного дня, чем этот.

Ее голова покоилась на его плече, и в его объятиях ей было и удобно, и покойно. Впервые за несколько лет она без страха и боязни смотрела в будущее, которое раньше рисовалось в самых мрачных тонах.

Все то, что волновало и тревожило ее — происки короля Роберта, намечавшаяся свадьба Гэвина с леди Эйлин, собственное шаткое, неопределенное положение, даже то, как жители замка воспримут известие о ее свадьбе, — ушло, растаяло, как туман. Ощущение счастья, беззаботного светлого счастья, поглотило все остальные чувства и мрачные опасения.

Она любила Гэвина, а он любил ее. Любовь принесла покой и радость ее душе, воскресила к новой жизни, вскружила голову.

Теперь все будет хорошо. Она станет женой Гэвина, они заживут вместе, пока смерть не разлучит их.

Внутри ее все пело от радости и счастья, которые так долго были подавлены и угнетены житейскими трудностями. Они прорвались сквозь все тяготы и невзгоды. Душевный подъем был настолько громаден, насколько непреодолимым и глубоким казалось отчаяние, владевшее ею в последние дни. Столь резкий неожиданный переход от горя к радости, от безысходности и страха к уверенности в будущем пробудил в ее сердце все лучшее, все самое дорогое и ценное, что так долго находилось там под спудом. Все то, о чем тайно мечтала, сбылось.

Ведь любовь пробивается через все преграды. Она возникает вопреки политическим интересам, в любом положении, невзирая ни на какие условности. Как это чудесно!

Фиона потянулась, выпрямляя затекшие ноги.

— До дома осталось не так уж долго, — поспешил успокоить ее Гэвин. — Часа два, не более того.

Она взглянула ему в лицо, ласково откинула рукой прядь волос с его лба. В ответ он улыбнулся, но улыбка являлась отражением лишь малой доли того счастья, которое светилось в его глазах.

Они ехали вдвоем на одном коне и шептали друг другу разные любовные глупости. Разговор, порожденный путаницей мыслей и чувств, каким бы бессмысленным он ни казался постороннему слушателю, для Гэвина и Фионы был полон тайного глубокого смысла. Вскоре Гэвин начал нашептывать на ухо Фионе то, чем ему хотелось бы с ней заняться сегодня ночью. Его полные соблазна предложения пробудили в Фионе любовный пыл, и она, в свою очередь, тоже стала дразнить его, описывая разные любовные сцены, созданные ее воображением. Ей было приятно видеть, как в его глазах разгорался ответный огонь страсти.

Они уже давно не спали вместе, а теперь, когда их отношения так существенно изменились, обоим явно не терпелось слиться в любовных объятиях.

Теперь, когда они открылись друг другу, когда их больше ничто не сдерживало, их чувства должны были претерпеть качественные изменения, разве не так? Фиона как раз думала, что все обстоит именно так, более того, ей не терпелось, как и Гэвину, проверить это на деле.

Как Гэвин и обещал, дорога до замка оказалась не слишком долгой. На исходе дня они уже добрались до ворот. Взгляд Фионы невольно упал на Лэдди, который с довольным видом бежал впереди, словно указывая дорогу домой. Пес, казалось, не ведал усталости. Фиона была ему очень благодарна: не кто иной, как Лэдди, вовремя привел отряд Гэвина и спас ее и Эйлин. Отныне преданный пес будет до конца своих дней получать вкусные сахарные косточки, он честно заслужил такую награду.

Когда впереди на фоне вечернего неба возник темный силуэт крепости, все обрадовались, охваченные предвкушением скорого отдыха. Въехавший на двор замка отряд был встречен оглушительными криками радости. Немного смущенная Фиона оглянулась на Эйлин, но та, не глядя в ее сторону, быстро спрыгнула с лошади.

— Я полагала, все были бы только рады больше не видеть меня, — тихо призналась Фиона. — Или узнать, что меня загрыз в лесу медведь.

— Лишь немногие относятся к тебе враждебно, — заметил Гэвин. — В основном это недалекие люди, которым не нравится твое английское происхождение.

Однако, глядя на улыбающиеся и радостные лица, окружавшие ее и Гэвина со всех сторон, Фиона не обольщалась, понимая, что среди них она чужая. Более того, в отличие от Гэвина она не сомневалась, что известие об их свадьбе вызовет недовольство людей, особенно женщин.

— Отец! — закричала Эйлин и бросилась через двор навстречу Синклеру.

Он также устремился ей навстречу с сияющим от удовольствия лицом. Миг, и Эйлин была заключена в отцовские объятия.

— Я приехал недавно, сразу, как только узнал о твоем исчезновении. Ты цела, с тобой ничего не случилось?

— Я цела и здорова, — ответила Эйлин слегка дрожащим голосом. — Отец, я так рада видеть тебя! Еще немного, и мне кажется, что я разревусь от радости.

С лица Синклера не сходила блаженная улыбка, однако его благожелательное настроение длилось недолго.

— Так что же здесь случилось? — вдруг закричал он, поглядывая на Гэвина и одновременно гладя дочь по лбу и щекам. — Я оставил вам свою дочь, свое сокровище, а вы? Так беспечно отнеслись к своему долгу хозяина?! Где же ваша забота о невесте?

Гэвин недовольно запыхтел.

— Леди Эйлин сама виновата в том, что попала в столь опасное положение.

— Что вы такое несете? — возмущенно завопил Синклер. — Кто вам поверит?

Эйлин положила руку на плечо отца, как бы пытаясь удержать его от необдуманных слов, но пока, как ни странно, хранила молчание и не спешила вносить необходимую ясность в разговор между отцом и Гэвином.

— Леди Эйлин! — обратился к ней Гэвин, вопросительно изогнув брови и с трудом сдерживая раздражение. — Вы ничего не хотите сообщить своему отцу?

Эйлин наморщила нос, но продолжала хранить молчание. Ситуация становилась крайне напряженной. Кипевший от негодования Синклер был готов взорваться в любое мгновение, и страшно было представить, к каким последствиям мог привести этот непредсказуемый взрыв, особенно для Фионы и Гэвина.

— Да, милорд, вы правы, мне многое нужно рассказать моему отцу, — многозначительно сказала Эйлин, зло поблескивая своими синими глазами.

Не желая, чтобы у намечавшегося горячего разговора было так много свидетелей, Гэвин повел всех участников в укромное, удаленное место — галерею на третьем этаже замка. Там ни прислуга, ни воины ничего не услышат, как бы громко они ни выясняли свои взаимоотношения.

Фиона сделала робкую попытку ускользнуть, но Гэвин удержал ее. Заметив это, Синклер недоуменно взглянул сперва на Фиону, потом на него, а Дункан задвигал бровями, как бы спрашивая: стоит ли сейчас говорить об этом? Между тем в душе Гэвин послал все к чертям — будь что будет. Испытав столько мук и страданий, вызванных исчезновением Фионы, он не намеревался, как сам заявил во всеуслышание, терять ее снова, и ему было наплевать на косые взгляды тех, кому не нравились его поступки.

В галерее царило напряженное молчание, такое густое, что его можно было резать ножом. Синклер пристально смотрел на Гэвина, ожидая обещанных разъяснений. Эйлин стояла, скрестив руки на груди и с упрямым выражением на лице. Фиона, затаив дыхание, думала о том, что лучше чистить замковую конюшню, чем принимать участие в таком разговоре.

Гэвин заметил ее волнение и тихо шепнул, что волноваться не стоит.

— Как видите, Эйлин цела и невредима, — начал он.

— Пусть так. Но я хотел бы узнать: каким образом она оказалась в столь опасном положении? Или, говоря о надежности вашего замка и охраны, вы просто рассказывали мне сказки? Неужели этот мерзавец проник внутрь замка и похитил мою Эйлин прямо у вас из-под носа?

— Нет, замок охраняется надежно, — твердо и решительно ответил Гэвин. — Дело в том, что леди Эйлин по собственной воле, без всякого предупреждения и без всякой охраны покинула замок.

Синклер был удивлен.

— Это правда, дочь?

— Да, отец, — вздохнула Эйлин.

— Черт побери! — взревел Синклер. — Какую обиду вы нанесли моей дочери, что она бежала из вашего замка?

— Обиду? Я? — возмутился Гэвин. — Ничего плохого я ей не сделал.

— Эйлин, говори, как все было. — Синклер по-прежнему не верил Гэвину.

— Отец, граф говорит чистую правду. Он мне ничего не сделал, — едко заметила Эйлин.

Синклер изумленно посмотрел на дочь, затем перевел взгляд, столь же изумленный, на Гэвина.

— Мне надо выпить, — вдруг произнес он.

Гэвин чертыхнулся про себя. В голове глухо и тяжко забилась мысль, она стучала о его висок, словно молот о наковальню: Боже мой, неужто придется иметь дело с подвыпившим разгневанным Синклером. Несмотря на то что идея Синклера была ему совсем не по душе, он подошел к дверям и распахнул их.

На него едва не упали Дункан, Эйдан и Коннор, которые, опираясь о двери, подслушивали их разговор.

— Эй, поосторожней, — сердито бросил им Гэвин. — Лучше займитесь делом. Велите Хэмишу принести сюда эль, вино и виски тоже.

Смущенная троица побежала выполнять его приказание. Гэвин захлопнул за ними двери и обернулся. Ему показалось, что нить, соединявшая всех находившихся на галерее, натянулась еще сильнее и грозила вот-вот лопнуть. Дело пахло скандалом. Синклер и мрачная Эйлин то и дело поглядывали на Фиону, один — подозрительно, другая — недоброжелательно. Сама Фиона притворялась безразличной, что лишь усугубляло эмоциональный контраст.

«Черт, Синклер, пожалуй прав. Без виски тут не обойтись», — мелькнуло в сознании Гэвина.

Вскоре послышались торопливые шаги Хэмиша. Он вошел, держа в руках поднос с чашами, кубками и тремя кувшинами, в которых были эль, вино и виски. Не став ждать предложения от хозяина, Синклер сразу приступил к делу. Сперва он налил себе эля, выпил его одним залпом, затем проглотил кружку виски. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он решительно стукнул кулаком по столу.

— А теперь, дочь, расскажи мне еще раз, что же случилось сегодня ночью в замке.

Эйлин грустно улыбнулась.

— Я проснулась очень рано. Мне не спалось. Я решила подняться на стену, чтобы подышать воздухом и посмотреть на рассвет. Сверху я увидела, как леди Фиона выезжает со двора замка следом за повозкой с зерном. Мне стало любопытно, куда она направляется в такую рань. Я быстро оделась и, не говоря никому ни слова, побежала к конюшне. Да, сознаюсь, что поступила опрометчиво. В свое оправдание могу сказать, что хотела только попрощаться с Фионой, я не собиралась отъезжать далеко. Кроме того, я полагала, что воины, охранявшие повозку, защитят меня.

Синклер бросил на Фиону изучающий взгляд.

— Леди Фиона, зачем вы выехали столь рано из замка?

Вопрос не застал ее врасплох.

— Я намеревалась совершить паломничество в обитель Девы Марии. Выезд повозки с зерном показался мне удобным случаем, а ее охрана надежной защитой. Отец Ниалл был так добр, что обо всем договорился.

— Почему же граф не снабдил вас достойным эскортом ради столь благочестивой поездки? — не унимался Синклер.

— Я ничего ему не сказала. У графа и так много важных дел, чтобы докучать ему такими просьбами.

— Как только стало известно об исчезновении женщин, я немедленно отправился на их розыски, — своевременно вставил Гэвин.

— Я считаю вас, милорд, благородным человеком, — вдруг вызывающе обратилась к нему Эйлин. — И все же мне интересно, бросились бы вы на мои поиски с таким же рвением, если бы пропала только я одна, а не вместе с леди Фионой?

Лицо Гэвина побагровело от негодования.

— Вы были под моей защитой. И я никогда не брошу в беде леди, оставленную на мое попечение.

— Даже если вас принуждают жениться на ней? — нахмурила брови Эйлин.

— Никто меня не принуждает, — возразил Гэвин.

— Ах вот как? Видимо, вы сгораете от желания сделать меня своей женой? Только как-то это незаметно.

Гэвину стало больно и досадно. Девушка была не промах, да и отваги ей было не занимать.

— Вы же помолвлены, Эйлин, — заметил Синклер. — Конечно, он женится на тебе.

Эйлин снисходительно посмотрела на отца.

— Может быть, ему удалось обмануть тебя, даже обмануть самого себя, но я-то все вижу. Он влюблен в леди Фиону и ни за что не отпустит ее от себя, даже если женится на другой женщине.

Синклер бросил на Гэвина вопросительный и вместе с тем тяжелый взгляд.

— Это правда?

Гэвин стиснул зубы так, что заходили желваки на скулах. Рано или поздно Синклер узнает правду. Так почему бы не рассказать ее сейчас, чтобы избежать кривотолков. Кроме того, можно будет все объяснить таким образом, чтобы все выглядело не настолько оскорбительно.

— Я люблю леди Фиону. Это правда, не отрицаю.

Раскрасневшееся от выпитого виски лицо Синклера стало совсем красным. Потрясенный услышанным, он выплюнул виски, добрый глоток которого он только что сделал. Затем гневно уставился на Гэвина.

— Вы хотите сказать, что не хотите удостоить мою Эйлин чести выйти за вас замуж? А как же наше соглашение?

Вопрос был задан откровенно, прямо в лицо, и отвечать на него надлежало так же откровенно и смело для того, чтобы избежать кровавой вражды. Гэвин задумчиво почесал подбородок, подбирая нужные слова.

— Думаю, стоит напомнить те причины, которые учитывались в первую очередь при заключении помолвки, — бодро начал он. — Нам надо было поддержать короля Роберта в борьбе против англичан…

— Довольно, — перебила его Эйлин. — Не стоит дальше его слушать. Я не хочу выходить за него, вот и все.

— Эйлин Маргарет Гертруда Синклер, — заревел отец, стуча кулаком по раскрытой ладони. — Я не потерплю, чтобы столь молодая девушка противилась моей воле, да еще столь решительно и твердо, как будто слово отца уже ничего не значит. Если я сказал, что ты выйдешь замуж, то выйдешь, и брось своенравничать.

Учитывая характер Эйлин, Гэвин полагал, что сейчас разразится гроза, поскольку она, несомненно, найдет чем попотчевать отца в ответ. Но Эйлин повела себя весьма благоразумно и даже мудро. Она не стала упорствовать в своем решении. Вместо этого, сложив руки перед собой, она бросилась перед отцом на колени.

— Отец, я знаю, ты мудр и любишь меня, ты желаешь добра и мне, и всему нашему клану. Но, отец, молю тебя, не настаивай на этом браке. Взываю к твоему милосердию! Зачем ты желаешь зла своей дочери, вместо счастливого брака обрекаешь ее на страдания? Выйдя замуж без любви, я всю жизнь буду несчастной, буду мучиться и раскаиваться.

«Буду несчастной, буду мучиться и раскаиваться, каково?» — подумал про себя Гэвин. Это звучало слишком драматично. Но тут Гэвин вдруг взглянул на себя другими глазами. В самом деле, каким мужем он был бы для Эйлин? Вероятно, не очень хорошим. Пожалуй, Эйлин права. Более того, она нашла в себе мужество открыто заявить об этом. Их будущая совместная жизнь явно не обещала быть увитой розами.

Все в галерее притихли, ожидая ответа Синклера. Время тоже замерло, как будто остановив свой бег. В эти томительные минуты ожидания Гэвин вдруг с особой остротой понял: каким бы ни было решение Синклера, он все равно не женится на Эйлин. Женщиной, которая разделила бы с ним до конца жизни все горести и радости, могла быть только Фиона, и никто больше.

— Но… — начал Гэвин, однако Эйлин перебила его:

— Милорд, прошу вас, дайте моему отцу возможность самому все решить. Это слишком важно, и ваше вмешательство тут излишне.

— Мне надо помолиться, пусть Господь вразумит меня, — наконец промолвил Синклер, опустошив кружку.

— Отец! — умоляюще воскликнула Эйлин. — Если ты заглянешь в глубь своего сердца, то найдешь там готовый ответ.

«Черт, как она права». — Гэвин улыбнулся, хотя атмосфера по-прежнему оставалась напряженной. Муж Эйлин Синклер, кем бы он ни был, окажется счастливчиком, поскольку такая умная жена всегда сумеет, не обидев мужа, настоять на своем.

— Ты в самом деле будешь несчастной, выйдя замуж за графа? — спросил Синклер, поглядывая из-под бровей на склоненную перед ним в мольбе дочь.

— Да, отец. Сегодня я многое поняла, побывав в руках разбойников. Никогда раньше я не испытывала такого страха, никогда моя жизнь не подвергалась такой опасности. И тогда я поняла, как мимолетна жизнь, как быстро она может закончиться. Когда наступит мой конец, я хочу, чтобы мне было что вспомнить, чтобы в моей жизни было больше хорошего и счастливого. — Эйлин глубоко вздохнула. — Да, я собиралась выполнить свой долг и по-прежнему собираюсь, но, отец, посуди сам, могу ли я быть счастливой, если мужчина, который берет меня в жены, любит другую женщину и счастлив только с ней?

Синклер насмешливо хмыкнул.

— Уж не думаешь ли ты, что если я расторгну этот брачный договор, то ты сама выберешь себе мужа?

— Нет, отец. Для такой молодой и неопытной девушки, как я, это слишком тяжкое бремя. — Голова и плечи Эйлин совсем поникли. — Мужа для меня будешь выбирать ты.

Синклер пристально посмотрел на дочь и усмехнулся:

— Ну конечно, я буду выбирать, а ты потом будешь решать, подходит он тебе или нет. Не это ли ты имеешь в виду, а, дочка?

Эйлин молча посмотрела на отца и тоже улыбнулась.

— Мне это кажется вполне справедливым, по-моему, именно так и будет правильно.

Синклер махнул обеими руками, словно соглашаясь, затем серьезно взглянул на Гэвина.

— Кажется, вы уже приняли решение? — спросил тот.

— Да, принял, — проворчал Синклер. — Теперь я точно знаю, нет на свете большего дурня, чем я, если позволяю своей избалованной дочери вертеть мной, как ей хочется.

— О, отец, благодарю тебя. — Эйлин подпрыгнула с колен, подскочила к отцу и обвила его шею руками. — Я только хочу, чтобы ты позволил мне выйти замуж по любви. Пусть моим мужем станет тот, в чьем сердце найдется место для меня. Кое-кому это покажется глупой блажью, но я верю: такое может произойти, даже если брак будет совершен из высоких соображений.

Выражение лица Синклера смягчилось.

— Может быть, может быть. Так случается. Я сам впервые увидел твою мать утром в день венчания. А потом мы прожили с ней счастливо почти тридцать лет, пока Господь не забрал ее к себе. Сейчас она на небесах, где-то рядом с Ним. Я желаю тебе, Эйлин, точно такого же счастья. Ты его достойна, хотя ты дерзкая и нахальная девчонка.

Эйлин весело рассмеялась, и от ее беззаботного смеха вокруг стало как будто светлее.

— Отец, смелость и дерзость достались мне от тебя.

— А также упрямство, — прибавил Синклер.

Заметив явное улучшение в настроении Синклера, Гэвин направил разговор в нужном для него направлении.

— Хотя связь между нашими кланами не будет упрочена браком, надеюсь, это не помешает вам поддержать короля Роберта в его борьбе против англичан.

Синклер прищурился и метнул в Гэвина гневный взгляд:

— Вы нарушили свое слово, вы дурно обошлись с моей дочерью. Мне следовало бы проучить вас и вместе с Макдугалами выступить против короля Роберта.

Синклер запнулся.

— Но поступать так из одного лишь желания насолить вам было бы глупо. Кроме того, вы спасли Эйлин, хотя вы же и виноваты в том, что она попала в беду. Впрочем, нет худа без добра. Она раскусила вас, и то, что свадьбы не будет, пожалуй, даже к лучшему. Ладно, я не стану из-за этого вредить вам.

— Вы поддержите нашего короля? — спросил обрадованно Гэвин.

— Да, вместе с остальными сторонниками Брюса. Клянусь вам, что все мои лучшие воины станут под знамя короля, как только в этом возникнет необходимость. — Синклер ядовито усмехнулся. — В отличие от вас я держу данное мной слово.

Гэвин глубоко вздохнул. Он даже не заметил, что все время, пока он слушал Синклера, он сдерживал дыхание.

— Это очень мудрое решение, о котором, я уверен, вы никогда не пожалеете.

— Поживем — увидим, — буркнул Синклер.

— Отец, но ведь ты сам не раз говорил мне, что дело Брюса правое, — вмешалась Эйлин. Синклер бросил на дочь недовольный взгляд, однако не стал ни спорить с ней, ни опровергать ее слова.

Гэвин молчал, в глубине души страшно довольный тем, что сумел оправдаться в глазах Синклера, а заодно заручиться его поддержкой в пользу короля Роберта.

— Вокруг хватает хороших женихов, которым нравится моя дочь и которые сумеют завоевать ее привязанность, — заметил Синклер. — Причем женихи есть среди обеих противоборствующих сторон, в том числе и среди тех, кто уже точно решил быть верным королю.

— Разумнее выбрать того, кто станет воевать на твоей стороне, а не против тебя, — справедливо заметил Гэвин, отпивая глоток эля из кружки.

Синклер кивнул в знак согласия и протянул пустую кружку. Гэвин тут же наполнил ее до краев.

— Думаю, Брайан Маккенна вполне подойдет.

— Но он до сих пор предпочитал выжидать, не поддерживая ни одну из сторон, — смутился Гэвин.

— Да-да, — протянул Синклер и посмотрел на дочь. — Зато я слышал, что он падок на красивых девушек и относится к ним очень почтительно.

Эйлин послушно склонила голову.

— Как тебе будет угодно, отец, я с удовольствием встречусь с ним.

— И? — вопросительно посмотрел на нее Синклер.

— И тогда решу, стоит ли мне принимать его предложение. Ты не против?

Синклер тяжело вздохнул и кивнул головой.

— Просто беда, я ни в чем не могу отказать моей Эйлин. Вот когда, Гэвин, у вас будут свои дочери, тогда вы меня поймете. С ними и хлопот не оберешься, и раньше времени поседеешь.

Гэвин слегка улыбнулся с сочувствующим видом, но сердце его болезненно сжалось. У него никогда не будет детей — ни дочерей, ни сыновей, поскольку Фиона бесплодна. Он невольно перевел взгляд на Фиону, и ему сразу стало легче: теплая, согревающая душу волна пробежала по его жилам. Ну и пусть она бесплодна, все равно он не отпустит ее от себя. Без Фионы он не мог жить: когда она покинула замок, ему показалось, будто от него оторвали часть души.

Да, без детей жить грустно, но ничего, вместе они сумеют справиться с этим горем, и это общее горе не только не ослабит их любовь, а напротив, сделает ее еще крепче.

Как бы ни было горько от такой мысли, но ее осознание заставляло еще больше дорожить каждым мигом их счастья. В жизни, насколько знал Гэвин, хорошее перемешано с плохим, радость с горем, счастье со страданиями, поэтому так важно ценить первое и бороться со вторым.

— Я рад, что мы сумели преодолеть все недоразумения и остаться друзьями, — сказал Гэвин и протянул руку. Синклер помедлил, прежде чем протянуть руку в ответ.

— Ладно, встретимся под знаменем короля, когда он призовет нас к себе, — буркнул он и, обернувшись к дочери, коротко бросил: — Собирайся, нам пора ехать домой.

Гэвин отвесил уходившим гостям поклон, однако Эйлин холодно отнеслась к его знаку вежливости. Она вышла из галереи, не поклонившись ни ему, ни Фионе и даже словно не замечая последней.

— Ну что ж, — с облегчением вздохнул Гэвин, — все хорошо, что хорошо кончается.

— Это замечание верно для нас с тобой, но не для Синклеров, — возразила Фиона.

Сделав несколько быстрых шагов, Гэвин заключил ее в объятия. Как долго ждал он этого момента! На ее лице засияла улыбка, и у него сладко и приятно сжалось сердце. Не было на земле такого чувства, которое могло бы сравниться с той нежностью, которая охватила его в эту минуту. В такие моменты, когда внутри его просыпалась любовь, ему казалось, будто нет на свете более сильного и счастливого человека, чем он.

И Гэвином, и Фионой начинала овладевать страсть. Еще немного, и он взял бы ее прямо сейчас на столе, грубо, жестко, быстро. По-видимому, и она сама желала этого, однако он сумел удержать неожиданный и столь несвоевременный порыв, решив отложить удовольствие на ночь.

Нежно поцеловав ее в щеку, он прошептал:

— Неужели ты в самом деле намеревалась совершить паломничество в обитель Девы Марии?

— Конечно, — искренне удивилась она. — А потом я намеревалась ехать в монастырь Святой Инессы.

— Для того, чтобы стать монахиней?

Фиона рассмеялась:

— Чтобы найти там прибежище. Не могу понять, что тут такого удивительного. Милорд, почему вы не верите в то, что из меня может получиться хорошая монахиня?

— Миледи, я уверен, из вас получилась бы никудышная монахиня, — тихо рассмеялся он, целуя ее в шею и губы. — И я благодарен небу за это.

Глава 20

Гэвин краешком глаза посматривал на церковные двери и краем уха прислушивался к монотонной речи священника, перечислявшего клятвы, которыми обмениваются новобрачные во время брачной церемонии. Рядом с ним в элегантном свадебном платье стояла Фиона. Ее лицо было серьезным, зато глаза лучились счастьем. Она была так прекрасна, что Гэвин не мог оторвать от нее взгляда.

— Милорд? — вдруг отец Ниалл обратился к графу. — Простите, может, мне снова надо повторить слова обета?

— Не стоит. — Гэвин глубоко вздохнул. Он знал, что ему надо говорить, в конце концов, это была уже третья его свадьба. Однако это венчание было каким-то особенным, божественно чудесным. Внутри его царило какое-то необыкновенное смешение чувств — радости, надежды, безотчетной веры в счастливое будущее. Он собирался связать себя узами, крепче которых нет на свете, с любимой женщиной. Он совершал это по своей собственной воле, по своему желанию, более того, сгорая от нетерпения.

Волновавшие Гэвина чувства придавали приносимой им клятве столько искренности, тепла и выразительности, он вкладывал в ее слова такой сокровенный и глубокий смысл, что она невольно поражала своей значительностью толпу, собравшуюся перед церковью.

Весь широкий двор — а первая часть брачной церемонии проходила на паперти перед церковью — был охвачен тишиной. Звучный, сильный голос Гэвина раздавался в самых дальних уголках замка.

Когда наступил черед Фионы произносить свою часть обета, она подняла руку и положила ее на грудь Гэвина, на то место, где билось сердце. Хотя ее голос дрожал от волнения, но она так же ни разу не сбилась и не запнулась.

Гэвин склонил голову и взглянул ей в глаза, в которых светилось точно такое же счастье, какое сияло и в его глазах. Ему так захотелось поцеловать ее прямо в губы, но он удержал свой страстный порыв, хорошо зная, что до этого момента осталось совсем чуть-чуть.

Первая и главная часть брачной церемонии закончилась, обет в супружеской верности был принесен. Оставалось пройти к алтарю и преклонить колени для того, чтобы получить завершающее благословение.

Однако брачная процессия не успела зайти в церковь, как в воротах замка поднялся внезапный и непонятный шум. Послышались людские крики, брань, а следом приближавшийся конский топот.

Вдруг раздался громкий и отчетливый возглас:

— Дорогу королю!

Вся краска сбежала с лица Фионы, она сразу побелела, как скатерть, но Гэвин, желая успокоить ее, крепко обнял за плечи и привлек к себе.

— Как нам быть? — испуганно спросила она, увидев въезжающего короля.

— Не бойся, все будет хорошо. Ты только помалкивай, — ответил он, мягко заводя выбившуюся у нее прядь волос назад за ухо.

В ее взгляде было столько надежды и веры в него, что сердце Гэвина, высоко подпрыгнув от радости, забилось быстро-быстро.

Толпа расступилась перед королем, и Роберт верхом на коне оказался прямо перед папертью, на которой стояли, обнявшись, Гэвин и Фиона.

Гэвин выпустил ее из объятий и сделал шаг навстречу королю. Одновременно с ним, окружая его с трех сторон, двинулись вперед Дункан, Эйдан и Коннор. По случаю бракосочетания на них были праздничные наряды, но, несмотря на праздник, у каждого из них на поясе висел меч. Скосив глаза, Гэвин заметил, что они уже положили руки на рукоятки мечей.

— Оставайтесь сзади и охраняйте мою жену, — тихопроизнес он.

Могучий боевой конь короля, нервно прядя ушами и пританцовывая на месте, порывался встать на дыбы, взволнованный большим количеством людей. Но король властной рукой умело сдерживал его порывы, сохраняя даже в таком неудобном положении королевское величие.

— Лорд Киркленд, я очень раздосадован тем, что вы, судя по всему, забыли пригласить меня на это торжество.

Гэвин вскинул глаза и встретился с недовольным взглядом короля. Призвав на помощь все свое самообладание, Гэвин как можно вежливее, чтобы не обострять и без того напряженное положение, отвечал с непринужденным, но вместе с тем серьезным видом. Как-никак это был самый счастливый день в его жизни, и он не собирался позволять кому бы то ни было, пусть даже королю, омрачать его.

— Государь, прошу у вас прощения. Решение о брачной церемонии было принято всего два дня назад, и у меня не осталось времени разослать приглашения кому-нибудь, за исключением членов моего клана.

— Лорд Киркленд, какое удобное объяснение для вас.

Гэвин кивнул, но затевать спор не стал. У короля побледнели губы, что свидетельствовало о крайней степени его гнева. Не стоило раздражать его еще сильнее, король и так уже напоминал разозленного, вставшего во весь рост медведя.

— Святой отец, церемония уже завершена или еще нет? — Голос короля напоминал лязг меча, вынимаемого из ножен.

Бедный отец Ниалл перепугался до смерти и даже встал на одно колено, словно моля о помиловании.

— Да, брачная церемония завершена, — промолвил он. — Осталось последнее благословение перед алтарем.

Под глазом короля непроизвольно дернулся мускул. Дело принимало скверный оборот.

— Кажется, я опоздал к тому моменту, когда любой человек имеет право назвать весомую причину для того, чтобы воспрепятствовать церемонии?

— Да, государь. — Священник побледнел как полотно и, нервно дернув щекой, кивнул. — Перед Богом они уже муж и жена.

— Но не перед королем.

В толпе, собравшейся перед церковью, возник встревоженный приглушенный гул, словно над ней пронесся ветер. Отец Ниалл вытер рукавом своей просторной рясы потный лоб. От волнения он сразу стал выглядеть на несколько лет старше.

Гэвин обернулся и посмотрел на Фиону: она держалась молодцом — изящная осанка, гордо приподнятая голова. Однако дрожавшие пальцы выдавали ее волнение.

— Почему бы нам не обсудить все в более тихой и уединенной обстановке? — предложил Гэвин.

В воздухе повисла долгая пауза. Насупившийся Роберт больше походил не на короля, а на своенравного обидчивого юнца. Наконец он спрыгнул с коня и быстрыми шагами направился в церковь, следом за ним устремился и Гэвин. Как только они оказались вдвоем в церкви, двери за ними затворились.

— Я всегда знал, что своеволия тебе не занимать, но никак не предполагал, что из-за него ты можешь зайти черт знает как далеко. — Ноздри Роберта гневно расширились. — Мне хотелось бы знать: когда мы с тобой обсуждали наши планы, ты уже решил про себя жениться на английской вдове, а не на девушке из шотландского клана?

Гэвин не спешил отвечать. Для того чтобы гнев короля утих, надо было изобразить раскаяние, однако вместе с тем не стоило внушать Роберту надежду, что все еще можно повернуть обратно: Фиона являлась его законной женой и останется ею до конца жизни.

— Я почтительно прошу простить меня, государь, за столь опрометчивое решение, но оно было сделано, и, как мне казалось, не стоило откладывать его исполнение.

— Ты сознательно обманывал меня, в этом у меня нет сомнений, но ты не подумал о возможных последствиях, — кипятясь от гнева, закричал Роберт. — Ты еще имеешь наглость оправдываться передо мной, нисколько не раскаиваясь в содеянном, более того, с таким независимым видом, словно уверен в своей правоте.

— Государь, сделанного не воротишь.

Король раздраженно фыркнул.

— Это ты так считаешь. А король, наделенный властью, еще как может воротить.

Гэвин и Роберт, как два противника, стояли друг против друга. Гэвин знал, что король по природе своей боец и иногда может быть на редкость упрямым. Вместе с тем король славился справедливостью и, самое главное, отходчивостью, он никогда не держал камня за пазухой.

Гэвин не снимал с себя вины. Ведь он мог бы не спешить, а подождать до тех пор, пока Роберт не даст своего согласия на его бракосочетание с Фионой. Решив жениться без королевского согласия, он не мог не понимать, что своим непослушанием вызовет гнев своего суверена.

В глубине души Гэвин знал точно: иначе он не мог поступить. Жить без Фионы он не мог. Это был факт, с которым Роберту придется смириться, несмотря на праведный гнев.

— Государь, не хотите ли вы, чтобы я заплатил свадебный налог? — предложил Гэвин, хорошо зная, что королевская казна, истощенная многолетней войной, пуста.

— Я потребую уплаты двойного налога, — вспылил Роберт. — Такова моя воля.

— Государь, я охотно заплачу двойной налог, — покорно отвечал Гэвин.

Роберт возмущенно фыркнул.

— Шотландец добровольно расстается со своим золотом?! Неслыханно! Да ты потерял голову от страсти.

— Вы правы, государь. Но за страстью скрывается нечто большее. Фиона покорила мое сердце, и я готов пожертвовать жизнью ради нее.

— Неужели это любовь? М-да, в таком случае это меняет дело. — В глазах короля мелькнуло сочувствие и вспыхнул уже более мягкий свет.

— Любовь — редкая гостья. Чувство, которое большинство мужчин принимает за любовь, обманчиво. А вот многие женщины не прочь изменить существующее положение, ведь в их глазах любовь намного выше и ценнее практической стороны бракосочетания.

— Нет, мои чувства не обманчивы, — твердо сказал Гэвин. — Настоящую любовь трудно описать словами, но я все-таки попытаюсь: благодаря любви моя жизнь стала настолько полной, осмысленной и богатой, какой никогда не была прежде.

Нахмурившись, король метнул взгляд исподлобья.

— А как отреагировал Синклер, узнав о твоем намерении жениться не на его дочери, а на английской вдове?

— Намного спокойнее, чем я ожидал, — ухмыльнулся Гэвин. — Леди Эйлин воспротивилась заключению помолвки, что поставило Синклера в крайне неудобное положение. Со своей стороны я проявил благоразумие, не пренебрегал своими обязанностями хозяина, благодаря чему наши отношения не испортились. Синклер поклялся в верности шотландской короне и согласился поддержать вас, государь.

Король немного помолчал, прежде чем задать следующий вопрос.

— А что будет с его дочерью?

Гэвин перевел дух, гроза, как ему казалось, прошла, гнев короля утих.

— Синклер сказал, что подумывает о другой партии для своей дочери — с Брайаном Маккенной.

Король задумчиво погладил подбородок.

— Теперь, когда Синклер на моей стороне, этот брак мне на руку. Отвага и свирепость воинов клана Маккенны хорошо известны. Некоторые из них не уступают в ловкости владения мечом самому Брайану, а он прославленный воин. Во время войны такого человека лучше иметь среди союзников, чем среди врагов.

— Государь, если пожелаете, я могу поспособствовать заключению этого брака, в том числе и деньгами, — предложил Гэвин.

Возникла пауза. Затем король насмешливо произнес:

— С точно таким же результатом, как и в последний раз, когда я попросил тебя жениться? Боже упаси доверить тебе устройство помолвки.

— Государь, позвольте мне как-нибудь искупить свою вину, — приняв покорный вид, промолвил Гэвин.

Щека Роберта едва заметно дернулась.

— Полагаю, мне следует простить тебя. Я ценю твою верность и твой меч, и мне незачем толкать тебя в объятия моих врагов.

— Государь, и то и другое, а также моя личная привязанность всегда будут служить вам, — заверил его Гэвин, охваченный внезапным желанием доказать на деле искренность своих слов.

Словно прочитав его мысли, Роберт испытующе посмотрел на него. Гэвин уже собирался подарить королю чуть ли не все золото, хранившееся в сокровищнице замка, как вдруг ему в голову пришла удивительная мысль. Даже потрясающая мысль! Ее осуществление могло смягчить короля и заодно избавить его самого от мучительных сомнений, как поступить с Эваном Гилроем. Нельзя же вечно держать его в донжоне.

Гэвин порою вертелся по ночам в постели, все пытаясь решить дальнейшую судьбу своего негодного брата. Сперва он хотел казнить Эвана, но Фиона упросила пощадить его. Всегда решительный в такого рода делах, Гэвин, к своему немалому удивлению, обнаружил, что не в силах отказать жене.

— К услугам вашей милости не только мой меч, но и верность моего единокровного брата Эвана Гилроя.

— Эван Гилрой? Странно, я никогда не слышал, граф, что у тебя есть брат. Что-то не припомню, чтобы во время войны он выступал под твоим знаменем.

— Нет, ваше величество, Гилрой всегда выступал не вместе со мной, а против меня. В здешних краях он приобрел славу самого смелого разбойника, собравшего вокруг себя целую шайку отъявленных мерзавцев. Он немало попортил мне нервов, но, к его чести, стоит заметить, что его руки не обагрены кровью моих подданных. Грабить он грабил, но не убивал, поэтому я пощадил его и не стал казнить. Честно говоря, он был настоящей занозой в моей заднице на протяжении многих лет, прошу прощения, государь, за невольную грубость.

Роберт небрежно махнул рукой.

— Пустяки. Лучше расскажи поподробнее о твоем брате.

— К моему стыду, признаюсь, я долго не мог его поймать. Эван очень хитер и все время ускользал от меня. Он жесток, у него твердая и сильная рука, которая способна держать не только меч, но и членов шайки в повиновении. Кроме того, он умелый и бесстрашный воин. Как видите, способностей много. Мне кажется, такой человек не может не пригодиться.

— Пригодится-то он пригодится. Но можно ли ему доверять? Вот в чем вопрос. Меньше всего мне бы хотелось получить удар кинжалом в спину.

Гэвин понимающе кивнул.

— Я пощадил его, когда он попал ко мне в плен. Гилрой понимает: чтобы получить свободу, надо оплатить свои долги. Хотя он с детства питает ненависть ко мне, Эван каким-то странным образом сохранил чувство чести Маклендонов. Если он согласится служить вам, ваша милость, то можете не сомневаться, он честно будет выполнять свой долг. Как это ни странно, но я ручаюсь за его порядочность.

Роберт с заметным интересом посмотрел на Гэвина.

— Ты меня заинтриговал. Я хочу присутствовать при твоем разговоре с Гилроем, когда ты будешь делать ему, гм, столь необычное предложение. Мне хочется посмотреть на него и понять, что он за человек.

— Понятное и законное желание, ваша милость. Не прикажете ли привести его к вам прямо сейчас?

Король чуть не рассмеялся.

— Прямо посередине брачной церемонии?

Гэвин застонал от досады. Как он мог так забыться?

— Благословение не займет слишком много времени. — Он попытался как-то выкрутиться из неловкого положения.

— А как же само празднество? Народ хочет как следует повеселиться! Нет, нет, отложим это дело до конца празднества.

— Государь, вы остаетесь?

— Неужели ты не рад моему присутствию? — В голосе короля слышалась явная насмешка. — Ах да, меня же не успели пригласить.

Гэвин весело рассмеялся.

— Государь, и я, и все, кто есть в замке, будут счастливы видеть вас за праздничным столом. Для всех нас это большая честь.

Роберт улыбнулся, вид у него был очень довольный.

— Замечательно. Мне очень нравится наш обычай целовать невесту, и если есть такая возможность, то грех ею не воспользоваться.

* * *

Такого празднования бракосочетания на памяти жителей замка и его окрестностей не было давно. Более того, праздник удостоил своим посещением сам король, который первым провозгласил тост за новобрачных. Вино и виски лились рекой, играла музыка, и начались танцы.

В замке собралось несколько сот гостей. Дубовые столы ломились под множеством пусть не самых изысканных, зато обильных яств. Вволю было вина и эля, чтобы их запивать. В честь своего бракосочетания граф великодушно послал в деревню угощение и несколько бочонков эля, чтобы сердца и души селян тоже согрелись праздничным теплом.

Что и говорить, праздник удался на славу, и его настоящим украшением стали сами счастливые новобрачные. Гэвин служил истинным воплощением заботы и любви к своей жене, а она — образцом женской верности и любви к своему мужу. Пожалуй, не было среди сидящих в зале ни одной женщины, которая не поставила бы себя на место счастливой новобрачной и не позавидовала бы ей. И не было в зале ни одного мужчины, который не позавидовал бы Гэвину, отхватившему такую красавицу.

Празднество закончилось лишь на рассвете, но король уехал до полуночи. Сытые, довольные жители замка и деревни выстроились вдоль дороги, провожая короля. По толпе пронесся удивленный взволнованный шепот, когда в королевской свите вдруг заметили Эвана Гилроя и кое-кого из членов его шайки, по-видимому, выполнявших роль охраны. К чести простых жителей и воинов клана Маклендона, никто из них не усомнился в том, что Гилрой оправдает оказанное ему доверие и будет верой и правдой служить королю, дабы не уронить честь своего клана.

Следом за праздником наступила брачная ночь, которая вызвала столько же удивления и пересудов, сколько само празднество. Дело в том, что граф и его жена не выходили из спальни четыре дня.

Через два месяца после свадьбы утомленная бурными, полными страсти ночами Фиона, лежа в постели, с любовью поглядывала на своего мужа, чье обнаженное тело розовело в лучах солнца, пробивавшихся сквозь окна их спальни.

От одного его вида у нее все сжалось внутри от неутоленной страсти, а сердце радостно забилось. Любовь, которую она ощущала в сердце, была так велика, так сильна, так переполняла ее, что в такие минуты у нее сладостно кружилась голова.

— Неужели тебе хочется продолжения, моя дорогая женушка? — ухмыльнулся он.

— Гэвин, — решительно начала Фиона, — нам нельзя так долго заниматься любовью.

— Почему нельзя? — искренне удивился он.

— Это неприлично, — продолжала гнуть свое Фиона. — Мы показываем дурной пример нашим подданным.

Гэвин звонко расхохотался и, чуть приподнявшись, обнял ее.

— Моя бывшая любовница читает мне нравоучения, как следует мне вести себя?! Неужели мир перевернулся?

— Нет, Гэвин, довольно. — Фиона слегка отстранилась; она не хотела, чтобы разговор уклонился в сторону. — Кроме того, я уже не твоя любовница, а жена. На правах жены мне хочется намекнуть тебе, что брак — это нечто большее, чем плотские утехи.

Внезапно он привлек ее к себе и осыпал ее лицо, шею и грудь поцелуями. Она прильнула к нему, положив ладони на плечи и, опершись подбородком о его широкую грудь, устремила на него свой взор, полный любви. Казалось, что еще немного, и от охватившего ее счастья, от переполнявшей ее любви можно умереть. Но, немного подумав, Фиона решила, что в такие минуты не стоит думать о смерти, а лучше как можно полнее наслаждаться тем, что есть сейчас.

— Уже прошло два месяца, а ты ни словом не обмолвился о том, о чем вы говорили с королем в церкви. Вначале наше бракосочетание сильно разозлило его, не так ли?

— Да, довольным он точно не был, — согласился Гэвин.

— Тем не менее он все же удостоил праздник своим посещением. Король явно развеселился, поцеловал меня согласно обычаю и пожелал нам всех благ. Более того, он первым провозгласил тост, пожелав нам счастья, здоровья, процветания. Каким образом тебе удалось заставить его сменить гнев на милость?

— Удалось с помощью хорошо испытанного средства, — ухмыльнулся Гэвин. — Все решили деньги. Мне нисколько их не жалко. Это стоило того.

Несмотря на его шутливый тон, на душе у Фионы вдруг стало не так радостно, как раньше.

«Деньги решили все?! Он купил королевскую милость». — Волна благодарности поднялась в ее душе.

— О, Гэвин, — прошептала она.

— Это было не так уж легко, — притворно вздохнул он. — Трудно расставаться с деньгами.

Фиона вытянулась рядом с ним и потерлась носом о его кожу, как трется котенок, выражая свою благодарность.

— Я тут подумал и решил, что ты, моя любезная женушка, должна начать выплачивать свой долг как можно раньше. Тем более что я намерен внести эти деньги, твой брачный выкуп, в нашу сделку.

Гэвину стало так весело, что он опять громко расхохотался. Фиона признательно улыбнулась ему в ответ и ласково провела пальцами по длинным прядям его волос. Боже, когда он улыбался, он становился еще краше.

— В таком случае, мой дрогой муж, позвольте мне начать выплачивать мой долг с завтрашнего дня, — решительно сказала Фиона. — Мы не должны так долго оставаться в кровати, а то ведь прислуга уже начала шептаться, и пересуды о нас уже распространились по всему замку. Боже мой, мне так неловко, что я каждый раз краснею, когда прохожу мимо подсобных помещений и кладовых и вижу, как они шепчутся, поглядывая в мою сторону. А вчера я невольно подслушала, как два стражника спорили между собой, как скоро после бракосочетания я понесу плод от вашей мужской доблести.

Гэвин едва не подпрыгнул в постели и так резко присел, что едва не столкнул Фиону на пол.

— Скажи мне, кто посмел так непочтительно отзываться об этом, и я прикажу наказать их для примера остальным, чтобы не распускали языки.

Фиона погладила его по плечу.

— Не надо так сердиться. Если ты станешь наказывать каждого, кто позволяет себе разного рода скабрезности, то скоро некому будет охранять замок.

— Но такие слова очень обидны. — Глаза Гэвина сердито заблестели. — Я не позволю, чтобы о тебе отзывались так непочтительно, тем более те, кому полагается тебе служить.

Горячность Гэвина поразила Фиону.

— Знаешь, раньше мне приходилось терпеть и не такое от женской прислуги, и ничего — жила и не плакала. И что тут плохого, когда мужчины рассуждают о наследнике, будущем графе и вожде клана.

— Им хорошо известно, кто станет вождем клана. Поскольку у меня нет братьев. — Увидев, как нахмурилась Фиона, Гэвин тут же поправился: — Законных братьев, то после меня главой клана станет Дункан, первый по старшинству среди наследников.

— А как же наши собственные дети?

Лицо Гэвина стало мрачным, он взял Фиону за руку.

— Я знаю, ты любишь Спенсера, как своего родного сына, и я тоже отношусь к нему как к своему собственному, но, к сожалению, он никогда не станет моим наследником. В его жилах не течет кровь Маклендонов. Дункан мой кузен, он сын родного брата моего отца, причем единственного брата. Если с ним что-нибудь случится, то следующим в очереди будет Эйдан, а потом Коннор. Главой клана должен быть настоящий Маклендон.

— А и не знала, что они твои кузены. Почему ты никогда не рассказывал мне о них?

Гэвин пожал плечами, а Фиона еще теснее прильнула к нему, положив голову ему на грудь, согреваясь его теплотой.

— Да, я знаю, кое-кто из членов твоего клана никогда не смирится с тем, что я, англичанка, стала твоей женой. Но надеюсь, к нашим детям они будут относиться иначе.

— Может быть, но что толку говорить о том, чему никогда не бывать. — Лицо Гэвина стало грустным. — Мы же понимаем, что у нас не будет детей.

— Почему?

— Ну как же, Фиона. То, что ты бесплодна, стало главной причиной, заставившей меня согласиться на твое скандальное предложение быть моей любовницей. Не буду лгать, сейчас мне очень тяжело и грустно, но ведь эта причина соединила нас, и винить тут некого.

— Ага, нас соединила моя неспособность иметь детей. — Фиона от растерянности кашлянула. Для того чтобы исправить его ложное представление, момент был не совсем удобный, однако, как ни крути, как ни выбирай, вряд ли другой момент окажется благоприятнее. Фиона решилась.

— Гэвин, помнится, я никогда не говорила тебе, что бесплодна. Скорее это было твое предположение, потому что оно целиком и полностью устраивало тебя.

Гэвин взял ее за руку — он явно не понимал, к чему она клонит.

— Но какие могли быть здесь сомнения?! Ты была замужем десять лет и ни разу не забеременела.

Фиона покраснела, но постаралась скрыть свое смущение.

— Знаешь, почему я ни разу не рожала ребенка? Потому что очень редко спала с моим мужем.

— Я думал, что вы жили в любви и согласии, разве не так?

— Все так, но мы любили друг друга иначе, не так, как мы с тобой любим друг друга.

Фиона застенчиво опустила глаза. Ей было неловко говорить о своем прежнем умершем муже с нынешним. Однако двойственность, неопределенность положения требовали прояснения, между ней и Гэвином не должно было возникнуть никаких недомолвок.

— Генри смотрел на меня больше как на дочь, чем на жену. Он был нежным и внимательным, но страстным и пылким — никогда.

В горле у Гэвина перехватило.

— Ты хочешь сказать, что у нас могут быть дети?

В его глазах было столько удивления, надежды и тихой радости, что у Фионы навернулись слезы. Она чувствовала себя виноватой перед ним, и это мучило ее: почему она так долго не говорила об этом самому любимому человеку на свете? Что, если теперь он затаит на нее злобу? Или, что еще хуже, сочтет себя обманутым? Ее терзали мучительные сомнения, которым следовало положить конец.

— Благодаря Всевышнему мы можем стать счастливыми родителями гораздо раньше, чем ты думаешь.

Затаив дыхание, Фиона ждала его реакции. Гэвин явно был потрясен и в растерянности с трудом выдавил несколько слов:

— Но мы ведь женаты так недолго.

— Да, однако большую часть нашего времени мы проводили в постели.

— Черт возьми. — Гэвин провел дрожавшей от волнения рукой по волосам.

— Ты говоришь, у нас скоро будет ребенок?

Фиона энергично закивала головой.

— По всей видимости, да. Налицо все признаки. Сперва я думала, что у меня нарушились месячные от сильных переживаний. Но когда их не оказалось и во второй месяц, я все поняла. Более того, в последнее время от запаха свежеиспеченного хлеба у меня возникает тяжесть в желудке, подкатывает к горлу, и мне становится немного дурно. О, Гэвин, выпусти меня.

Не обращая внимания на ее просьбу, он подхватил ее на руки и закружился вместе с ней по спальне. На его лице отразилась целая гамма чувств — удивление, радость, благоговейная любовь.

— Это настоящее чудо! — ликовал он.

— Эй, легче, легче, — прервала его излияния Фиона, ее слегка затошнило. — Знаешь, я слышала, что некоторые мужья начинают особенно внимательно и заботливо относиться к своим женам, как только узнают, что у них будет ребенок, а не кружатся с ними по всей спальне.

Ее слова подействовали на него, словно ушат холодной воды. Гэвин сразу остановился, аккуратно опустил Фиону на пол и ласково, словно проверяя, провел рукой по ее животу.

— Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо чувствую, и младенец тоже. Мы оба будем хорошо себя чувствовать, если ты дашь обещание больше не крутить меня, как волчок.

— Охотно даю, любимая.

Гэвин поднес ее руку к губам и поцеловал с шутливым почтением, затем привлек к себе и посмотрел ей прямо в глаза. Их светящиеся от счастья взгляды встретились. Слова были не нужны, все и так было ясно.

От волнения у Фионы перехватило дыхание. Вокруг вдруг все поплыло, в глазах помутнело, а голова приятно закружилась.

Гэвин, самый любимый человек на свете. Единственный, кого она любила всем сердцем, как никого другого. Добрый, сильный, заботливый, желанный. Наконец волна счастливого безмятежного блаженства схлынула. Фиона очнулась, увидела залитую солнцем спальню, и острое ощущение радости жизни овладело ею.

Жизни, в которой так много хорошего и светлого.

Их жизни, ее и Гэвина.

Эпилог

Семь лет спустя…

— Мама, нам еще долго ехать? — прохныкал маленький мальчик, скроив недовольную гримасу.

— Ангус, мы на десять минут ближе к тому месту, куда направляемся, чем ты спрашивал десять минут назад, — строго ответил граф. — Заруби себе на носу, когда ты через десять минут опять начнешь приставать к маме с этим же вопросом, ответ будет точно таким же.

Фиона, преодолевая усталость, ласково улыбнулась своему шестилетнему сыну. В дороге они уже находились почти две недели, так что начальное радостное возбуждение давно утратило всякую привлекательность как для Ангуса, так и для его четырехлетней сестры Колин. Только крошка Эндрю безропотно переносил все дорожные тяготы, большую часть пути беззаботно посапывая в своей удобной люльке.

— Мне кажется, как только мы въедем на вершину вон того холма, перед нами откроется Арундел, — успокаивающе заметила Фиона, слегка дернув поводья.

Ангус, устав трястись вместе со своим младшим братом в повозке, перебрался в седло к Коннору, а Колин — к отцу, который бережно, но крепко прижимал дочь к себе. Фиона надеялась, что подобная перемена изменит унылое настроение детей, но через час прелесть новизны пропала, и дети опять с прежней регулярностью и настойчивостью стали задавать один и тот же вопрос: «Ну когда же мы приедем?»

— Неужели мы действительно так близко от Арундела? — удивился Гэвин, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышали дети. — Или ты нарочно это придумала, чтобы выиграть хотя бы несколько минут покоя?

— И то и другое верно, — лукаво улыбнулась Фиона. — Я узнаю знакомые места.

— Англия, — сказал Гэвин с явной настороженностью в голосе. — Я до сих пор не могу поверить, что решился пересечь границу и приехать сюда вместе со всей своей семьей.

— Когда мы собирались в эту поездку, чтобы побывать в гостях у Спенсера, ты громче всех ворчал насчет того, что нельзя оставлять на столь длительный срок наших детей. Кроме того, Спенсер очень расстроится, если не увидит своих братьев и сестренку.

— Ха-ха, — насмешливо возразил Гэвин. — Я специально настоял на том, чтобы они поехали вместе с нами. И как ты думаешь почему? Я ведь знал, едва мы отъедем из замка, как ты сразу начнешь рваться назад к детям. Я даже бился об заклад с Дунканом, что не проедем мы и трех миль от замка, как ты попросишь меня вернуться назад и взять с нами детей.

Фиона рассмеялась. Ее муж знал ее лучше, чем она сама. Иметь таких прелестных и здоровых детей было настоящим чудом, и они оба буквально не могли надышаться на них. Благословен их брак, подаривший трех чудесных малышей. Это настоящее счастье, превыше которого нет ничего. Хотя Гэвин не хотел в этом сознаваться, он, души не чаявший в детях, баловал их еще больше, чем Фиона.

— Мама, мы уже на вершине холма. Смотри, вон замок, видишь? — первым радостно закричал Ангус.

— Я тоже хочу посмотреть, — закричала Колин. — Папа, приподними меня.

Гэвин тут же удовлетворил просьбу вертевшейся в его руках дочери. Фиона тоже приподнялась в седле и вытянула шею, пытаясь разглядеть башни замка. Ее охватили теплые воспоминания: ведь этот замок долгое время являлся ее родным домом. Как долго она прожила здесь: сперва прислугой, а потом и хозяйкой самого замка.

— Не могу поверить, что совсем скоро увижу Спенсера. — Глаза Фионы повлажнели от выступивших слез.

— Мне тоже не терпится увидеть его, посмотреть, сильно ли он изменился. Однако, честно говоря, я больше радуюсь другому: наконец-то я смогу побыть с тобой наедине. — Гэвин опустил недовольную Колин опять к себе в седло. — На стоянках наши бытовые удобства оставляли желать лучшего, а в нашей палатке по ночам было буквально не протолкнуться.

Он бросил на жену такой пылкий и нетерпеливый взгляд, от которого у Фионы по всему телу поползли приятные мурашки. Да, уединиться было совсем неплохо, хотя, как правило, по утрам вместе с ними в кровати спал кто-нибудь из детей.

— Нас увидели, — крикнул Коннор, подъехав поближе к Гэвину.

Издалека донесся скрип и лязг железных цепей, подвесной мост с громким шумом и треском лег через замковый ров. Крестьяне, работавшие на прилегавшем к замку полю, оторвались от работы и стали подходить поближе, чтобы узнать, кто пожаловал в гости к их хозяину.

— Ну как, узнаешь родные места? — спросил Гэвин.

— И да и нет. Все как будто знакомо, но выглядит меньше по сравнению с нашими владениями и замком. — Фиона, заслонившись от солнца рукой, оглядела поля. — Впрочем, хозяйство ведется неплохо.

— О, я никогда не сомневался в способностях Спенсера. Он молодчина. Сначала отвоевать замок, а потом удержать его.

Фиону, как и Гэвина, радовали успехи Спенсера. Последний, собрав внушительный отряд воинов, повел их на замок своего отца, чтобы вернуть то, что принадлежало ему по праву рождения. Осада и последовавшее сражение окончились полной победой Спенсера. Местное население встретило его возвращение если не с радостью, то по крайней мере с выражением должной почтительности и преданности.

Слух о приезде бывшей хозяйки быстро промчался по окрестностям замка, жители деревни, работники, побросав свои дела, с приветственными криками устремились навстречу гостям. Вдруг одна из женщин удивленно воскликнула:

— Леди Фиона! Неужели это вы?

— Берта. — Фиона также узнала ее. — Я так рада тебя видеть. Я так счастлива, что вернулась.

— Мама, почему женщина плачет? — вдруг спросила Колин. — Она что, поранила палец?

Девочка подняла вверх свой перевязанный палец, который прищемила камнем несколько дней назад.

— Нет, моя милая, все пальцы у этой женщины целы и невредимы, — отвечала Фиона, сама чуть не плача. — Эта женщина плачет от радости, ибо она рада опять увидеть меня.

Гэвин наклонился и поцеловал больной пальчик дочурки. Та весело засмеялась, моментально забыв о слезах и раненом пальце. Ласка отца отвлекла дочку, а обилие новых впечатлений, незнакомые лица, веселые возгласы притягивали и удерживали внимание Колин. В противном случае родителям пришлось бы нелегко.

Хотя оба родителя обожали свою маленькую дочь, они давно подметили: как только Колин принималась задавать вопросы, ее уже нельзя было остановить — такой она была упорной и настойчивой. Вся в отца.

— О, миледи, мы уже больше не надеялись увидеть вас снова, — причитала Берта, почтительно берясь за стремя лошади своей бывшей госпожи. — Сперва к нам вернулся Спенсер, а теперь вот и вы. Какая радость! Настоящий праздник для нас.

Толпа согласно зашумела и двинулась вперед. Фиона смотрела вокруг себя и многих узнавала. Хотя люди были одеты очень бедно, и это огорчило Фиону, зато их лица светились от искренних довольных улыбок. Ну что ж, если люди улыбаются, значит, не все так плохо!

Фиона улыбалась им в ответ. Она никогда не забывала об Арунделе и все прошедшие годы искренне молилась за его жителей, чтобы их жизнь была лучше, счастливее, богаче, и теперь она порадовалась, что ее молитвы пусть не в полной мере, но все-таки были услышаны.

— Какая встреча! А ведь им известно, что ты приехала сюда на время, только погостить, — пробормотал Гэвин.

— Неужели вы ревнуете, милорд? — шутливо спросила Фиона, но тут же громко вскрикнула, увидев спешащего им навстречу Спенсера. Высокий, широкоплечий, с темными длинными волосами, он мало походил на прежнего худого юношу, его трудно было бы узнать, если бы не выдававшая его хромота.

— Спенсер! — Фиона мгновенно спрыгнула с лошади и бросилась к нему с распростертыми объятиями.

Они обнялись прямо посреди подвесного моста и замерли, ничего не замечая вокруг себя, увлеченные первым, столь волнующим моментом встречи.

— А мы вас ждали только на следующей неделе, — прервал молчание Спенсер.

— Погода была на удивление хорошей, и мы решили отправиться в дорогу чуть раньше. Да и ехали беспрестанно от рассвета до заката, — прошептала Фиона, чуть отстраняясь от него, чтобы получше рассмотреть. — Как ты возмужал. Настоящий воин.

Она ласково обхватила его голову руками, пристально глядя ему в лицо. Сверху над бровью виднелся шрам, а один из передних зубов был щербатым. Ничего не осталось от юношеской свежести и наивности, это было лицо воина, мужчины, уже кое-что повидавшего и привыкшего нести на своих плечах житейские невзгоды. Сердце Фионы сжалось, и на ее глазах выступили слезы. Из неловкого положения ее выручил Гэвин с детьми, вовремя подъехавший к ним.

Мужчины крепко обнялись, а затем Спенсер весело обратился к детям. Первым подошел более смелый Ангус и был тут же подброшен вверх сильными руками. Более застенчивая Колин сперва пряталась за юбками матери, но, увидев, как весело смеется брат, подбежала на своих коротких ножках к дяде Спенсеру и потребовала своей доли внимания.

Спенсер опустил Ангуса на землю и подхватил Колин, она ласково обняла его за шею, обхватив ножками за талию. Однако Ангусу настолько понравилось играть, что он тут же запрыгнул к дяде на спину. Вот так с двумя маленькими детьми, висевшими на нем и спереди, и сзади, граф Арундел вошел на двор замка.

Следовавшая за ним по пятам Фиона с волнением и любопытством оглядывала знакомые места.

Заметив ее хозяйский взгляд, все замечавший и ничего не упускавший из виду, Гэвин наклонился к ее уху и, улыбнувшись, прошептал:

— Дорогая, это все-таки замок Спенсера, а не твой дом. Прекрати делать про себя замечания по поводу разных недостатков, которые надо исправить.

Фиона удивленно вскинула невинные глаза на мужа, мол, что за глупости пришли к тебе в голову, но Гэвина не так просто было обмануть. Он угадал: она уже решила про себя, какие улучшения необходимо провести в первую очередь. Однако об этом, конечно, лучше всего следовало говорить с глазу на глаз.

— Сэр Джордж ждет вас в зале, — произнес Спенсер. — Он обязательно вышел бы вас встречать, если бы, как на зло, не поранил сегодня утром ногу.

— А рана тяжелая? — встревожилась Фиона.

— Нет, не очень. Полагаю, встреча с вами окажется для сэра Джорджа лучше всякого лекарства и он скоро поправится.

Польщенная Фиона кивнула с довольным видом. Ей было несказанно приятно, что верный старый рыцарь нашел надежное и удобное пристанище. Перед тем как войти внутрь, Фиона окинула любящим взглядом всех тех, кто окружал ее, всех, кого она так любила, словно желая получше сохранить в памяти этот счастливый миг.

Справа стоял Спенсер, по другую сторону Гэвин, Ангус и Колин, а совсем маленький Эндрю вертелся у нее на руках. Все ее близкие — самое драгоценное, что было у нее, — собрались вместе, пусть на краткий миг, но и этого оказалось более чем достаточно для счастья.

Никогда даже в самых смелых мечтах Фиона не предполагала, что ее отчаянное путешествие в Шотландию в поисках справедливости, проделанное много лет назад, приведет к столь прекрасному и чудесному концу, который случается разве только в сказке.

Да, верно говорят: не бывать бы счастью, да несчастье помогло.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Эпилог