Повстанцы [Винцас Юозович Миколайтис-Путинас] (fb2) читать постранично, страница - 4

выражали сомнение, словно опасаясь, но ослышались ли они, что ненавистной панщины в самом деле больше не стало.

Пятрас Бальсис, внимательно все выслушав, пожал плечами:

— Как же это так? То ли отменили кабалу, то ли нет… Выходит — придется нам выкупать собственные земли, а паны еще два года будут с нас шкуру драть.

Пранайтис молчал, а новый знакомый глубоко вздохнул и отозвался:

— Хорошо, кабы всего два года. Ведь сказано, что выкупать землю можно, только договорившись с паном и с его согласия. А кто ж пана принудит соглашаться?

К ним примкнул еще четвертый, похожий на захудалого шляхтича. Громко подхватил последние слова расторопного человека — даже усы встопорщились:

— Никто не принудит! Надул нас самодержец! Не получим ни земли, ни воли! Повстанье нужно! Революцию! Восстановить Речь Посполиту! Тогда будет всем земля и воля!

Но сзади подкрался пятый — с подкрученными усами, по одежде не жандарм и не стражник. Уставился на шляхтича и, передразнивая его, затряс головой:

— Те-те-те!.. Речь Посполита! Ну, как же… Его величество государь император соблаговолил упразднить панщину, землю и волю дарует, а тут сразу же и повылезали на солнышко всякие кроты. Да знаешь ли ты, мятежник, что государь давно уже собирался предоставить людям землю и волю, только ваши паны тому противились. Они и сейчас не желают манифеста — взбунтуются, чтобы вернуть панщину, чтобы опять мужиков пороть. Вот какой революции хотят польские паны.

Шляхтич отпрянул в сторону, перемахнул через лужу, замешался в толпу и исчез. Усач выругался, сплюнул и, уходя, забормотал:

— Видали мы таких… Варшавские наймиты… Людей только баламутить…

А новый знакомец взмахнул обеими руками, будто скидывая тяжелую ношу, подмигнул левым глазом и весело заговорил:

— Э, ребята! Что дальше будет, увидим. Но сегодня и то хорошо, что крепостного права больше нет. Ну, будьте здоровы. Может, когда и встретимся, а пока — каждому своя дорога.

— Так как же, дяденька, с порохом? — не выдержал Пранайтис.

Человек приостановился.

— С порохом, говоришь? Что же… Не убежит твой порох… Послушай, парень, коли тебе когда-нибудь и впрямь занадобится порох на крупную дичь, — он снова прищурил левый глаз, — так поищи Гугиса в Расейнском повете, возле Бетигалы, деревня Кяльмишкес.

И, больше ничего не сказав, скрылся в толпе.

Рынок постепенно пустел. Базар оканчивался. Необычайная новость всех взволновала, захватила. Никто уже и не глядел на товары. Люди радовались. Не все вслушались в слова манифеста, не все его хорошенько разобрали. Однако у всякого крепко засела в голове мысль: нет больше крепостного ярма! Она все росла и ширилась, подавляя всякие сомнения и неясности. Что значат разные права, повинности и обязанности, выкупы и выплаты! Ведь сказано вразумительно: панщина отменена навеки! Царь предоставляет крепостным права вольных обывателей!

Люди второпях приводили в порядок сани и розвальни, покрикивая, пробирались сквозь толчею на окраины рынка, на дороги и, взбадривая кнутами лошадей, везли радостную весть домочадцам. Но кое-кто тайком прокрадывался поближе к корчме и, оглядевшись, не заметил ли знакомый, скрывался внутри. Мало ли что в позапрошлом году принесли обет трезвости! Такой день!.. Как тут не выпить, не повеселиться, отделавшись наконец от проклятущей панщины! Вскоре все шинки возле рынка гудели, словно пчелиные ульи в солнечный день. Кое-где, несмотря на пост, уже зазвучали песни. Выпив самую малость, люди быстро веселели и хмелели, а в сердцах у иных вскипало озлобление против панов. Из угловой корчмы с зелеными ставнями выкатились двое подвыпивших молодцов и, охватив друг друга, покачиваясь, затянули:

Пятрас Бальсис и Юозас Пранайтис, выбравшись из города, пустили лошадь рысцой. Некоторое время они ехали молча, но у обоих на сердце было легко и радостно. Правильно говорил этот бетигальский Гугис (так его, что ли?): что дальше будет, увидим, но сегодня хорошо, что нет крепостного права!

Радостное настроение возбуждал у обоих и этот мягкий, солнечный день. Конец марта — чуть не в первый раз в этом году запахло весной. Санный путь, правда, еще крепок, но склоны холмов и пригорки на солнечной стороне уже освободились от снега. Пятрас, окинув взглядом холмы и затянутое легкими облачками небо с синими просветами, невольно напрягает слух: не слышно ли жаворонка. И впрямь — заливается! Только где — и не увидишь. Песня его неотделима от неба, от этих косогоров и склонов. Но раз заливается — значит, наступает весна! Вот и вороны с галками кружат над ольшаником, то садятся, то вновь взлетают. Почуяв весну, вьют гнезда.

С пригорка уже все как на ладони до самого бора, что синеет справа.