Портрет человека-ножа [Тони Дювер] (fb2) читать постранично, страница - 4

спрятался от дождя. Но здесь больше никого нет. Возможно, просто ощущение присутствия, как от только что угасшего света, вынуждает меня оставаться, несмотря на дождь и темноту.

Вжимая голову в плечи, я жду в паре шагов от чащи.

Маленький силуэт не шевелится: я чувствую, что он наделен тонкой жизнью и не боится. Это я сам не отваживаюсь приблизиться.

Днем иногда обрушиваются ливни, когда погода резко меняется - теплое солнце светит еще ярче, но дело тут не в лучах, а в состоянии неба. Так всегда бывает весной. Под навесом у порога остается сухой прямоугольник - если не считать следов моих (или его) подошв.

Сразу видно, что днем прошел ливень.

Нужно довести рисунок до ума: план сам по себе неплох, но слишком многого не хватает.

Например, парк: в глубине ров с местом для стирки белья, или забетонированным участком - там быстрая вода даже летом (этой ночью бесшумно пробивается согнутая, склонившаяся трава, водяные насекомые взбираются по ней и удерживаются, наперекор течению).

Открытое окно: света нет - лишь красные отблески пламени.

Лак на двери потрескался. Белая древесина с первым слоем синей краски, смытой скипидаром: в вертикальных прожилках остались грязно-синие линии.

Все это не обозначено. Я забыл о рвах или реке. Ряд крашеных либо лакированных плиток - кроваво-красных. Остальные плитки были серыми, пористыми, покрытыми накипью после мытья. Этими плитками был выложен порог или пат комнаты, либо подвала.

Что-то вроде большого зала во всю глубину дома, мне следовало бы его начертить, до самого конца сада, или парка, до лестницы, спускающейся лицевой стороной во двор, с балюстрадой спереди, на которую можно опереться и полюбоваться зеленой водой, отсвечивающей внизу меж деревьями.

Улица соединялась с дорогой, где ехало множество автомобилей, в основном - грузовики. Улочка огибала дом и была столь узкой, что, если на ней сталкивались два человека, они могли лишь вежливо отпихнуть друг друга. Там проходили дети, отправляясь на фермы за свежим молоком, овощами и яйцами. Я забыл сказать, что они часто зарабатывали на этих покупках монетку.

Но дом совершенно разрушен, я должен буду нарисовать то, что мне нравится, и вспомнить, как в детстве мы большой толпой ходили играть в этот сад: хозяин нам разрешал, он был человеком общительным.

Я терпеливо затачиваю карандаш перочинным ножом, рисую простые геометрические фигуры: бумага неплотная, и графит продавливает в ней колеи, протыкает дырочки. Но я хорошо вижу, что нарисовано: дом занимает угол, образованный двумя перпендикулярными улицами. Одна широкая, несколько сотен метров в длину и соединяется с автотрассой, а другая улочка тянется на полкилометра, после чего распадается на тропинки, расходящиеся к лесу, лугам и фермам вдалеке.

Это старинное поместье, прозванное «Усадьбой со рвом» из-за грязной, судоходной, возможно, местами забетонированной реки, текущей вдоль западной границы парка. Этот аварийный, развороченный ненастьями дом с гниющим деревянным корпусом остается необитаемым. Возвращаясь из школы, дети любят бросать здесь своих товарищей, которые этого боятся.

Ну вот. Я прикрепляю рисунок к двери и не свожу с него глаз. Бумага приколота булавкой: торчит лишь металлическая головка величиной с красное пятнышко - чешуйка засохшей крови, оставшаяся на пальце после прокола.

Шагнуть к столу, опираясь о стену с вырисовывающимся окном. Вернуться на середину

на полу лужа черной, густой жидкости, напоминающей сироп, пересахаренный кофе, живопись

комнаты

и сесть на плетеный стул. Вытянуть ноги.

В деревянную дверь вонзен нож. Его нельзя выдернуть: он прошел насквозь, и, возможно, раненое вещество, точно живое дерево, плотно обхватило металл.

Когда человек получает удар ножом, копьем или рогатиной в живот, он со стоном хватается обеими руками, обвивает и обхватывает оружие. Человек и оружие становятся единым актом насилия, единой болью. Живот, пожирающий сталь, бьется в любовных су дорогах: убитый испускает дух, кружась на месте.

Прежде в этой деревянной двери торчала лишь булавка: она удерживала лист бумаги.

Половина пятого. Дети выходят из школы. Вот они уже на улице, где вечно слоняются этими чудесными вечерами.

Вон тот держит в руке длинный гибкий прут, вырезанный из орешника.

Он просовывает руку через дыру в решетке и ломает длинный поднимающийся побег: древесные волокна сгибаются, но рвутся лишь наполовину. У мальчика нет ножа: приходится скручивать прут вокруг надлома. Волокна растянулись, свились в растительную спираль, а затем порвались.

К концу года, перед сбором лесных орехов, паренек срывает их сквозь решетку, после чего, стоя рядом, раскалывает зубами мягкую скорлупу и достает желтую, горьковатую