Две встречи [Артур Жапен] (fb2) читать постранично

Артур Жапен Две встречи

Третий полет

— Первый осенний лист опадает с оглушительным грохотом, ведь вместе с ним обрушивается целый год.

Тонино нагибается и разрыхляет пальцем почву между корнями герани.

— Господи, какая сырость! Осень в этом году уж слишком дождливая.

Затем отрывает листок, растирает его в ладонях и сует мне под нос. Я ощущаю неведомый доселе аромат.

— Мята? Ментол? Или это одно и то же? С примесью гвоздики… Я вырос в городе, — оправдываюсь я. Тонино смотрит на меня с жалостью. Он не проявляет снисхождения к тем, кто не похож на него.

Низкорослый, руки за спиной, он бродит по Саду забытых плодов. Этот общественный парк — его детище. Он расположен в Пеннабилли, деревушке, раскинувшейся на двух холмах в долине реки Мареккья. Здесь живет Тонино Гуэрра, если не пребывает в одном из своих домов в России. Своим присутствием писатель вдыхает богемную итальянскую жизнь в это захолустье, в сорока пяти километрах от Римини. Люди приветствуют его поклоном. У него в гостях Марчелло Мастрояни. Феллини уехал сегодня утром. Моника Витти пьет кофе на центральной площади. Голландские сценаристы набились в местную гостиницу в надежде подобрать жемчужины, рассыпаемые великим мастером итальянского кино.

— Вы пишете неплохо, но я лучше.

Тонино притормаживает возле многометрового плюща, подстриженного в форме слона. В Саду забытых плодов он поддерживает жизнь вымирающих растений и фруктовых деревьев, чтобы помочь сохранить посетителям воспоминания об их запахах и вкусах. Я втягиваю в себя аромат трав его детства. Но я не знаю этих запахов, они не пробуждают во мне никаких ассоциаций. Я честно в этом признаюсь. Маэстро раздумывает, имеет ли смысл демонстрировать чудеса подобному существу, лишенному памяти. Недовольно бормоча, он принимается яростно трясти плющ. Слон теряет свои листочки.

Гуэрра хватает меня за руку и тащит вглубь сада. Мы оказываемся перед небольшой триумфальной аркой.

— Ну же. Пройди под ней.

Сооружение выложено плиткой с характерными для Тонино мотивами в пастельных тонах. Повсюду в Пенна-билли — на дверных косяках, брусчатке, за церковным алтарем — вдруг оживают сказочные сюжеты со светло-зелеными птицами, лучезарным солнышком, золотыми улитками, розовыми змеями и ярко-желтыми пирамидами.

— Это Арка смелых сокровенных желаний. Иди же! У всех нас есть мечта. Пройди под ней и загадай желание. Можешь и не загадывать, конечно, но я сразу пойму.

Я прохожу под аркой и загадываю желание. И действительно, с возрастом для этого требуется смелость. Но я все же загадываю. Тонино, однако, вздыхает, так, словно я провалил экзамен, и вымученно улыбается. Старик-отец, не рассерженный, но разочарованный, он начинает карабкаться на холм.

Мы проходим мимо солнечных часов Тонино. Огромная мраморная плита в траве, на которой выгравирован циферблат. Если встать на нужное место, то отбрасываемая тобой тень укажет точное время. Сегодня ему не хватает терпения, и наши тени пересекают плиту на уровне полудня. Он держит путь в миниатюрную часовню в конце сада. Розовые керамические улитки оставляют на каменной двери часовни золотистые следы. Одна из них вросла в камень, словно ископаемое, пойманное временем.

— Это мой памятник Тарковскому, великому русскому режиссеру, — читает Тонино собственноручную надпись на кафельной плитке, — успевшему за свою короткую жизнь подышать чистым воздухом нашей долины. Камни для этого памятника собраны в разрушенных церквях. Мы верим, что эти камни хранят в себе песни, молитвы и надежду, услышанные ими тогда, когда они еще были стенами.

Он смотрит, какой эффект произвели на меня его слова, и говорит:

— Что мне больше всего нравится в долине реки Мареккья, так это ее пустынность. Когда я приезжаю домой и озираюсь, то ничего не вижу. Вот ты сейчас тоже так думаешь — никчемная долина. Но день за днем я открываю здесь для себя что-то новое. Ты только что вернулся домой. Долина кажется необитаемой, но ты приглядись!

Не дожидаясь ответа, он отворачивается, не оставив мне возможности сказать, что я уже и так переполнен впечатлениями этих первых минут и потрясен его незаурядными взглядами. Тонино это неинтересно. Он захлопывает за собой калитку; отец, которого всю жизнь приходится убеждать в своей любви.

Сохраняя спокойствие, я вхожу в его Лавку воспоминаний. Это пустое помещение, ведь прошлое не продается.

— Я столько всего взял из этого края. Сейчас мне семьдесят два, пора отдавать долг. Висконти, Пазолини — все они родились здесь. Феллини, Рози, Антониони, во всех написанных нами сценариях я использовал местный материал: истории, типажи, чудеса природы. Ну а с Федерико мы, конечно, сделали «Амаркорд» — своего рода гимн Римини. Над Эмилией-Романьей глумятся, потешаются, ее пытаются предать забвению. Еда известна, да, лучшая в Италии, еще вино, Мадонна!.. Но кто знает