Марш мертвецов [Даррен Шэн] (fb2) читать онлайн

- Марш мертвецов (пер. Мария Николаевна Десятова) (а.с. Город -1) (и.с. Аюамарка) 1.08 Мб, 289с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Даррен Шэн

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Даррен Шэн Марш мертвецов

Посвящается:

Басу, Бидди и Лайаму — главным знаменосцам на марше

(ОКК) Орден кровавой требухи вручается:

Джерри Вон-Хьюзу — Пип! Пип! Пурра-а-а!!!

Редакторам:

Саре Ходжсон — новобранцу

Саймону Спантону — закаленному бойцу

И всем гвардейцам армии «Кристофер Литтл»

Названия глав взяты из языка инков.

Они представляют собой названия двенадцати месяцев.

Я взял на себя смелость поменять местами март и апрель.

кап учуй покой

Если Кардинал ущипнет себя за задницу, на стенах города проступят синяки. Так тесно они связаны — город и Кардинал. Как сиамские близнецы, у которых на двоих одна черная порочная душа.

Он занимал все мои мысли, я думал только о нем, пока поезд пережевывал пригороды, петлял между пакгаузами и фабриками, а потом медленно вползал под сень частокола небоскребов. Как завороженный, я прилип носом к грязному стеклу и успел мельком увидеть Дворец. Ослепив меня на миг своим великолепием, здание тут же растворилось во мраке. Там Кардинал работает, живет, спит и вершит судьбы миллионов жалких людишек. Дворец — это сердце мегаполиса.

Число слухов о Кардинале не уступает числу трупов, замурованных в бетонных фундаментах города. Среди них — слухов — попадаются нелепые, чудовищные и ошеломляющие. Про то, например, как однажды Кардинал выиграл у Папы пару стран в шахматы. Про одного президента, который, чем-то рассердив Кардинала, сорок дней и ночей простоял на коленях у входа во Дворец, вымаливая прощение. Про актера, который мог гарантированно получить «Оскара», если поцелует Кардинала в зад. Про террориста-смертника, который в последнюю секунду застыл как статуя под ледяным взглядом Кардинала — говорят, так его и уволокли, рыдающего, неспособного пошевелить пальцем на кнопке детонатора.

Когда поезд уже замедлял ход и перестраивался на путях, вспомнилась еще одна байка — так, несерьезная мелочь, но поучительная и, как большинство мифов, возможно, невыдуманная.

Как-то раз в город прибыл важный посланец от одного нефтяного принца. Его провели на пятнадцатый этаж для личной встречи с Кардиналом, ведь это был не какой-нибудь там курьер, а высокопоставленный вельможа, посланник, избранный самим монархом.

Он вошел, начал свою речь, держа, по обычаю своей страны, глаза долу, а когда поднял взгляд, оцепенел. Кардинал внимательно слушал. Ублажаемый при этом шлюхой-минетчицей.

Увидев, что посланник замолчал, правитель нахмурился и велел ему продолжать. Тот продолжил, запинаясь, глотая слова, не в силах оторвать взгляд от обнаженной шлюхи, присосавшейся к хозяину кабинета.

Кардиналу это блеяние быстро надоело, и он приказал визитеру убираться. Тот, оскорбившись, разразился гневной тирадой — тогда выбившийся из ритма Кардинал вылетел из кресла и, взревев как бык, понесся на гостя, схватил за грудки и швырнул в окно головой вниз. Потом отправил нефтяному принцу ноту, прося больше безмозглых чурбанов к нему не присылать, и выписал чек, покрывающий расходы на чистку тротуара.

Таких баек в городе можно было наслушаться у любого газетного киоска. Но я все равно мотал на ус. За этим я и приехал — перенять опыт у Кардинала, чтобы когда-нибудь, если получится, выстроить на фундаменте злодейства и сладкого порока свою собственную империю.


Небо налилось свинцом. Я вышел из поезда, и город с его хранителем Кардиналом приняли меня в свои объятия. Выжидая, пока схлынет поток пассажиров, я несколько минут постоял одиноким утесом на платформе. Попытался выхватить из общего сумбура отдельные картинки, запахи и звуки, но глаза, нос и уши впитывали все разом, не вдаваясь в подробности. Зато во рту отчетливо ощущался вкус сухого дизельного топлива, горячего пластика и древесины — горький, но почему-то приятный.

Когда последние попутчики скрылись из виду, я решил, что пора и мне. Надо приниматься за дела, меня тут ждут, да и вообще, жизнь начинается. Вскинув сумку на плечо, я приказал застоявшимся ногам двигаться в путь.

Контролера на выходе не обнаружилось. Постояв в ожидании, я оглянулся, сжимая корешок билета в руке — нездоровая провинциальная законопослушность. Когда стало ясно, что билет проверять некому, я убрал корешок в карман, на память.

Вокруг вокзала сплетались мрачные серые улицы. В другой день кого-то другого они, наверное, вогнали бы в депрессию. Понурые здания только под снос, затянутое тучами небо, машины и такси, задыхающиеся в собственных выхлопах, сопящие прохожие с недовольными лицами, бредущие по делам. Однако меня увиденное наполняло энергией: вот холст, на котором расцветет яркими красками моя мечта.

Я завертел головой в поисках такси — и увидел чудо.

Неподалеку собралась небольшая толпа. Она выделялась на этом унылом, безжизненном фоне — сбившиеся стайкой люди о чем-то возбужденно галдели, показывали пальцами. Хотя с моего места и так было видно, куда они показывают, я подошел ближе, чтобы рассмотреть повнимательнее и принять участие.

С неба лился поток дождя. Он падал стеной, около пяти футов в длину и пару футов в толщину, а капли тянулись прямыми серебристыми нитями, уходящими в облака, будто ниточки, привязанные к огромным воздушным шарам.

Женщина рядом со мной перекрестилась.

— Чудо господне! — восхищенно прошептала она.

— Это боженьке отлить приспичило, — съязвил другой зевака, но осекся под гневными взглядами, и следующие несколько минут мы взирали на чудо в благоговейной тишине.

Практически в самый последний момент кто-то из толпы вдруг выскочил под «душ». Невысокий мужчина в белой хламиде, с длинными волосами, которые тут же, намокнув, прилипли к спине. Сперва я принял его за городского сумасшедшего, но, когда он раскинул руки и запрокинул голову, я понял, что он еще и слепой. Вместо глаз светились два бельма молочного цвета. А из-за бледной кожи, когда он улыбался, вместо лица получался сплошной белесый блин, как у актеров в старом немом кино.

Он повернул голову влево, потом вправо, будто обводя взглядом толпу. Я шагнул ближе, чтобы лучше видеть, и он тут же вперил свои бельма в меня. Руки слепого безвольно повисли, и тогда…

Я не знаю точно, что произошло. То ли тень, то ли пыль в каплях дождя тому виной, но глаза слепого будто ожили. В обоих молочных бельмах вдруг появились коричневые точки, которые разрастались, пока не заполнили всю радужку.

Он уставился на меня своими новыми глазами. Поморгал, но карие пятна никуда не делись. Слепой протянул ко мне руки и шевельнул губами, но едва я успел напрячь слух, он вышел из-под водопада и пропал в толпе. Когда зеваки расступились, его уже не было видно.

И тогда дождь перестал. Долетели до земли последние капли, на этом все кончилось. Народ разошелся и как ни в чем не бывало побрел дальше по своим делам. Я стоял дольше всех, сперва оглядываясь в поисках слепого, а потом в надежде, что зрелище повторится, но в конце концов тоже плюнул и махнул рукой, подзывая такси.

Водитель спросил, куда мне. Он разговаривал с непонятным акцентом, повышая голос в неожиданных местах и странно расставляя ударения. Адрес я ему назвал, но попросил сперва покатать по городу — хотелось осмотреться.

— Любой каприз за ваши деньги, — ответил он. — Хотите кататься — пожалуйста, хоть до вечера. До восьми. В восемь у меня конец смены.

Он погрузился в угрюмое молчание и больше не произнес ни слова, поэтому я сосредоточился на видах города.

Вскоре пошел дождь (на этот раз самый обычный), и стекла затянуло серой пеленой. Указатели, дома, светофоры, бегущие пешеходы — все казались на одно лицо и сливались в общий незнакомый фон. В глазах рябило. Пришлось оставить осмотр достопримечательностей на потом и попросить водителя отвезти меня домой. То есть к дяде Тео. Это к нему я сюда приехал. Чтобы он сделал из меня гангстера.


Тео Боратто в прошлом обещал стать крупным гангстером. Он рано показал себя, поэтому к двадцати пяти под его началом уже ходило пятьдесят человек и он слыл грозой фешенебельного юго-запада. Он мог быть безжалостным, но справедливым — не выводите его из себя, тогда вам нечего бояться. Но самое главное, ему благоволил Кардинал. Тео Боратто шел в гору, и его ждало блестящее будущее.

А еще он был любящим мужем. Жену свою, Мелиссу, обожал до самозабвения. Сперва он влюбился в ее уши.

— У нее были такие крошечные ушки, Капак, — сказал он мне. — Крошечные, изящные. Я глянул — и пропал.

Пропал и с жаром принялся ухаживать. И завоевал, хотя девушка и не хотела иметь ничего общего с его миром жестокости и насилия. Об их свадьбе писали все колонки светской хроники. Он потратил целое состояние, чтобы устроить пышный прием, о котором она не просила, но, по его мнению, меньшего не заслуживала. Сам Кардинал прислал в подарок торт, поручив изготовление белоснежного шедевра лучшему кондитеру города. Оркестр играл безукоризненно, и во всем зале не нашлось ни одного неуклюжего танцора. Прекрасные женщины в дизайнерских платьях, красавцы мужчины в сшитых на заказ смокингах. В такой вот день и осознаешь сполна, зачем живешь на свете.

Четыре долгих года они любили друг друга. Тео по-прежнему занимался своим черным делом: поджигал дома, ломал руки-ноги, торговал наркотиками, не обходилось и без убийств. Однако счастливее его не было гангстера в этом городе. Если на вас кто-то наехал и угрожает избить, молитесь, чтобы это оказался Тео Боратто.

Для полного счастья не хватало только ребенка. И вот тогда все пошло прахом.

Сперва супруги не беспокоились, уверенные в том, что всему свое время и пополнение не заставит себя ждать. Мелисса полагалась на Бога, а Тео — на фамильную плодовитость. Но месяцы шли, складываясь в годы, и уверенность таяла, уступая место сомнениям.

Врачи твердили, что все в порядке, советовали не оставлять попыток и не волноваться — ребенок появится. Но годы шли все так же, мир менялся, а детская стояла пустой. Они перепробовали уйму знахарей, заговоров и поз в сексе, перечитали гору литературы, пересмотрели кучу фильмов, неустанно молились и давали Господу обеты. Наконец, когда они почти потеряли надежду, какое-то шустрое семя все-таки пробило себе дорогу и сумело завязаться.

Увидев долгожданные две полоски, Тео закатил шикарную вечеринку. Супруги переехали в дом побольше и опустошили все магазины детских товаров. В семью вернулось счастье.

Ненадолго.

Роды проходили с осложнениями. Дрожащий акушер поставил Тео перед выбором — спасти либо роженицу, либо младенца. Никаких «если», никаких «может быть», никаких ложных надежд. Один выживет, другой нет. Выбор за Тео.

Он медленно кивнул, глядя на доктора покрасневшими глазами. В душе все перегорело. Тео задал единственный вопрос: мальчик или девочка? Доктор ответил, что мальчик. «Оставляйте ребенка», — велел Тео. И умолк на долгие месяцы.

Жену похоронили до крещения младенца, и душа Тео отправилась в могилу вместе с ней. Он тосковал, то и дело впадая в депрессию. Он мог бы найти спасение в ребенке, жить ради сына, но судьба отняла у него и эту возможность. Мальчик родился слабый, болезненный. Он въехал в этот мир на горбе смерти и жил под ее зловещим крылом. Семь беспокойных месяцев врачи гнали костлявую прочь, но в конце концов мальчик отправился к своей матери, красавице с маленькими ушками. Срок, отпущенный ему на земле, оказался короче, чем срок, проведенный в материнском чреве.

Жизнь Тео покатилась под откос. Деньги утекали сквозь пальцы прямиком в чужие загребущие руки, которые вскоре захапали и дом, и машины, и драгоценности, и вещи. Последнее, на что у Тео хватило душевных сил, — отнести игрушки сына в приют, пока не добрались и до них. Остальное его уже не трогало.

На работу его погнали голод и холодная зима. Он зарабатывал ровно столько, чтобы хватило на еду и оплату задрипанного номера в самом дешевом мотеле. Лишь бы не думать. Потрошил рыбу на фабрике при доках, пока не провонял настолько, что его выгнали из той дыры, где он обитал. Торговал на уличных развалах овощами-фруктами, иногда цветами. Через пять-шесть лет вернулся в криминал, его брали на кражи и взломы. Времена, когда он обедал с Кардиналом и был вхож во Дворец, остались далеко позади. Но Тео было все равно. Сыт, в тепле — и ладно.

Как-то раз случилось неизбежное — его накрыли во время очередной кражи. Арест, суд, полтора года тюрьмы. Тюрьма изменила его, заставив погрузиться в размышления о жизни. Он увидел, до чего докатился, понял, что буксует на месте, и решил, что пора брать себя в руки, хотя было ясно: до конца справиться с горем он не сможет. Тео сомневался, что когда-нибудь снова станет счастливым или взлетит так же высоко, как раньше. Но ведь не обязательно болтаться на дне, есть и середина. Раз уж он не собирается идти путем наименьшего сопротивления и кончать с жизнью, почему бы не попытаться сделать ее чуть более достойной.

Он принялся завязывать контакты, открывающие ему путь к сделкам и схемам; уходя, старался запасти себе некоторое количество «подкожных» и перекидывал мостик к следующей работе, постепенно раскручиваясь. На то, чтобы выкарабкаться, потребовались годы. У больших авторитетов он доверием не пользовался — сломался один раз, может не выдержать снова. Ненадежен. Но Тео держался, менял занятия, доказывал свою состоятельность, карабкался вверх, пока не достиг того положения, когда можно выступать с собственной инициативой и действовать от себя. Тогда он начал потихоньку обзаводиться громилами, костюмами, стволами и, в общем, вернулся в бизнес.

Еще несколько лет ушло на раскрутку, расширение территории, уничтожение соперников послабее — Тео медленно, но верно шел вперед. Почувствовав, что встал на ноги, он решил: пора искать преемника, кого-то, кто сможет продолжить дело после его ухода. За неимением сына Тео обратил взор на многочисленных племянников. Месяц, потом другой он выбирал, сравнивал и, наконец, остановился на одном — с порочными чертами, со стальными нервами и с желанием победить любой ценой. Выбор Тео пал на Капака Райми. Это я.


Тео, встречавший меня у подножия лестницы, сперва попытался устроить разнос за опоздание, и такси отъезжало еще под его гневные тирады. Однако радость перевесила, и долго кипятиться он не смог, поэтому на середине лестницы уже сиял улыбкой, как именинник.

Широко распахнув объятия, он крепко прижал меня к себе. Я никак не ожидал такой железной хватки от тщедушного на вид человека и еще меньше ожидал, что прошедший огонь и воду, воскресший из небытия гангстер вроде Тео Боратто будет рыдать.

— Мальчик мой, мой мальчик, — причитал он, утирая слезы дрожащей рукой.

Потом, всхлипывая и несмело улыбаясь, повел меня в дом и аккуратно прикрыл за нами дверь.

Только в гостиной, где горели все лампы и в камине полыхал жаркий огонь, я наконец разглядел дядю как следует. С нашей последней встречи прошло много лет, я уже плохо его помнил, и мы смотрели друг на друга все равно что впервые.

Смотреть было особо не на что. Дядя не отличался статью — ростом ниже пяти футов шести дюймов, щуплый, жилистый. Волосы распадались на прямой пробор, который сделал бы честь Моисею, — четкая полоска голой кожи с проступающими коричневыми пятнами. Седые волосы аккуратно подстрижены. Тео часто моргал, по-совиному, так что иногда белки глаз совсем пропадали за тяжелыми веками. А еще он был гладко выбрит, и судя по блестящей коже, брился не реже двух раз в день. На ногах легкие кожаные туфли. В верхнем левом кармане строгого костюма щегольский красный платок. Типичный гангстер, хоть портрет пиши. Не хватает только любовницы в юбке с разрезом, со стервозной ухмылкой и пахитоской[1] в уголке рта.

— Как тебе город? — спросил дядя, когда мы уютно устроились в гостиной.

— Я его толком и не видел, — признался я. — Дождь полил.

— Он огромный. И все разрастается, как опухоль. — Дядя помолчал, наверное задумавшись о смерти и о Мелиссе. — Хорошо, что ты приехал, Капак. Я так долго был один. Всегда считал, что у меня будет сын и я передам дела ему, но не вышло… Ну, ты знаешь… С тех пор так все и лежит в руинах, — продолжил он. — Я не имею в виду бизнес, он процветает. Я про семью. Семья — вот что главное. После Мелиссы я остался один. Братья пошли другой дорогой. Колледж, приличная работа, настоящая жизнь. Да мы и не были особо близки никогда. А сестры… ну, они пишут время от времени. — Он печально покачал головой. — Старый, одинокий человек. Зачем жить, для кого? — Дядя, наклонившись, похлопал меня по коленке и улыбнулся. — Но теперь есть ты… Что тебе налить? — спросил он, вставая. — Чаю, кофе, вина?

— Пива, если можно.

— Завсегда! — Дядя со смехом выудил из холодильника пару бутылок.

Я осушил свою одним долгим жадным глотком и счастливо вздохнул. Уже и не вспомнить, когда я последний раз пил пиво. Тео прихлебывал медленно, смакуя.

— Сколько тебе лет, Капак? — поинтересовался он, когда я начал вторую бутылку. — Двадцать семь, двадцать восемь?

— Около того.

— Хороший возраст. Ты еще достаточно молод, чтобы учиться, но уже достаточно взрослый, чтобы обходиться без няньки. Поэтому я тебя и выбрал. Не только поэтому — хорош бы я был, если бы смотрел только на возраст, выбирая преемника, — но в очень большой степени. Дело у нас нелегкое, — серьезно продолжил он. — Не знаю, как ты его себе видишь, но на шик-блеск пока не рассчитывай. Чем выше, тем шикарнее, это да. Но мы еще внизу. Защита, крышевание, рэкет — вот наш основной источник дохода. Наезжаем на мелких торговцев и бизнесменов, а потом собираем дань в обмен на то, что их фирмочки останутся в целости и сохранности. Если не платят, наказываем, чтоб другим неповадно было. Без жестокости не обойтись. Как ни крути, мы зло. Но бизнес, хоть и криминальный, остается бизнесом. Платим налоги, как все, ведем отчетность. Подставляться нельзя. Напортачишь с бумагами — и тебя тут же возьмут за жабры. О подчиненных надо заботиться. Расходы, издержки, прикрытие — это все тоже требует внимания. В разы сложнее, чем вести легальный бизнес. Птицы высокого полета могут себе позволить зубастых юристов, но нам это не по карману. Так что ты и швец и жнец — и громила, и юрист, и бизнесмен, и бухгалтер. Большие деньги будут, но только если все делать чисто и не подставляться ни блюстителям, ни конкурентам. Ни Кардиналу…

Умолкнув, он многозначительно поднял палец.

— Никогда не нарывайся, если имеешь дело с Кардиналом, Капак. Никогда. Не рыпайся на его территорию, не трогай даже самую мелкую из его шестерок. Если кто-то из его людей потребует долю от сделки, к которой ты подбирался несколько месяцев, отдавай без разговоров, даже если в итоге останешься в минусе. Под Кардиналом тут всё и вся. Сколько было парней, которые чуть раскрутятся, приподнимутся — и лезут им в голову шальные мысли: мол, Кардинал не так уж и крут, можно его свалить. Такие парни долго не живут. Так что повторюсь, безо всяких с Кардиналом шутки плохи. Держись от его людей подальше. Если все-таки сведет судьба, уважь их по полной. Потому что, если перейдешь дорожку Кардиналу, отправишься прямиком на тот свет. Без вариантов.

— А часто вы с ним дела ведете? — спросил я.

Тео отвел взгляд:

— Нет. Несколько месяцев назад перекинулись парой слов через третьих… да какое там третьих, через четвертых или даже пятых лиц. Но напрямую — нет. Я для него слишком мелкая сошка.

Он врал. Почему, непонятно, и я решил оставить выяснения на потом. При всем моем безграничном уважении к дяде Тео и уверенности, что многому смогу у него научиться, я все же метил гораздо выше. Так что придется наплевать на дядины предостережения, поскольку, если выпадет случай, я обязательно постараюсь «нарваться» на людей Кардинала. Он единственный, кто может привести к настоящей власти. Если боишься сунуться ему на глаза, так и будешь до конца жизни крышевать мелкие магазинчики.

Тео поболтал бутылкой, глядя, как вихрится внутри золотистый водоворот, и поспешно сменил тему.

— Капак Райми… — протянул он. — Необычное имя. Никогда такого не встречал. Попадался пару раз кто-то по фамилии Райми, но имена при этом самые банальные. Джозеф или Джоэль. Откуда у тебя такое взялось?

— От отца. — Я задумчиво свел брови. — Фамилия его, а насчет имени — не знаю, наверное, какое-нибудь старинное или из книги. А что, мама вам не говорила?

Дядя смущенно кашлянул и снова отвел взгляд:

— Я с твоей мамой после ее замужества и не общался почти. Как-то потеряли друг друга из вида. Раскидало в разные стороны. Каким он был, твой отец?

— Он… — Я попытался его представить. — Хороший. Только он умер очень давно, поэтому я его почти не помню, но человек он был хороший.

— А твоя мама? — Тео подался вперед, впившись в меня взглядом и даже перестав моргать.

— Ну… мама как мама. — У меня вырвался неловкий смешок. — Какие обычно бывают мамы? Она… — Я запнулся, невольно смущаясь, будто хотел скрыть некие неприглядные подробности своего прошлого. — Она ведь ваша сестра. Вы сами ее знаете не хуже меня.

— Конечно, — торопливо согласился дядя. — Просто любопытно, сильно ли она изменилась с тех пор, как я в последний раз… с тех пор, как…

Он крякнул, допил остатки пива, взял еще пару бутылок и больше никаких вопросов ни о моих родных, ни о прошлом не задавал.


Я показал себя прирожденным преступником. Все давалось легко, я схватывал на лету, действовал по наитию. Внимательно слушал наставления Тео и мотал на ус. Дядя учил меня, как вести себя с подчиненными, с клиентами (мы никогда не называли их жертвами, только клиентами) и с враждебными группировками. Как сводить дебет с кредитом, как использовать легальное прикрытие для отмывания денег, как выворачиваться из длинных лап закона.

Город раскинулся огромным многоликим спрутом. Царство анархии — на первый, невооруженный взгляд, но если присмотреться и разобраться — станет ясно: организовано все очень четко. Деньги сосредоточены на севере, где живет большинство богачей (независимо от того, честным или нечестным путем нажиты капиталы). Никаких классовых предубеждений: деньги водятся — добро пожаловать. Улицы блестят, все фонари светят, скорость никто не превышает. О наркотиках, сутенерах, уличных шлюхах и речи быть не может. Никто не смеет вторгнуться в уютный мирок добропорядочных северян. Краж со взломом — и тех почти не случалось: соблазн хорошенько поживиться мерк перед неотвратимостью возмездия.

На востоке и юго-востоке заправляли черные. Не гетто, но близко к тому. В свое время город сильно пострадал от расизма. В начале восьмидесятых прошли крупные беспорядки, по количеству жертв и разрушений сравнимые с землетрясением. Потом все утихомирились и перестали обращать внимание на цвет кожи. Улучшение качества школьного образования, карьерных возможностей и жилищных условий снизило накал расовой борьбы, однако годы угнетения и ненависти не сотрешь из памяти движением руки. Некоторые вещи меняются очень медленно.

Центр города отводился под деловой сектор — банки, офисные башни и дорогущие рестораны. Огромные здания постройки второй половины века, от которых веяло морозом и прагматичностью. На северо-востоке, юге, юго-западе и западе располагались одноэтажные пригороды. Юго-запад притягивал тех, кто побогаче, восток — тех, кто победнее. Северо-запад давал приют приезжающим на заработки, но по большей части состоял из неосвоенных пустырей, полей и парков. Там же разместились несколько университетов, парк развлечений и несколько больших спортивных комплексов.

Вдоль реки вытянулись фабрики и пакгаузы — в основном старые и свое отжившие. Город рос в те времена, когда судоходство и власть были синонимами. Самые старые фабрики уже успели перекупить и переоборудовать, но дело двигалось медленно и буксовало при каждом экономическом спаде.

Границы другого рода — между сферами влияния гангстерских банд — определялись сложнее. Восточные районы держали черные — бесчисленные мелкие банды-однодневки. Время от времени кто-то из влиятельных людей делал попытки их объединить и организовать, но Кардинал эти опасные поползновения быстро пресекал на корню. Разрозненность и постоянная грызня между черными устраивали его куда больше.

В остальных районах подвизались все понемногу. Семьи посильнее и послабее, несколько больших независимых группировок, десятки уличных банд, распадающихся, едва успев вылезти из канавы. Сотни наркобаронов и тысячи пушеров. Гангстеры, поднявшиеся на сутенерстве. Сколотившие состояние на торговле оружием. Крупные воры, специализирующиеся на золоте-бриллиантах, и множество живущих за счет мелких краж и рэкета.

Итальянцы, ирландцы, кубинцы и выходцы из Восточной Европы распределялись более-менее равномерно, нельзя сказать, чтобы кто-то выделялся. Большой босс в городе был всего один, недосягаемый для всех остальных, — Кардинал. Он всецело властвовал в центре, а в остальных районах — постольку-поскольку. В него упиралось всё, он являл собой доказательство, что человек господин не только сам себе, и плевать ему на поддержку или вмешательство других.

Тео обрабатывал юго-запад. Там он вырос, на улицах, которые патрулировал со своей первой, еще подростковой бандой под названием «Пачинос». Райончик довольно мирный, деньги делать особо не на ком, но и там хватало банковских служащих, скучающих домохозяек, за которыми водятся грешки, и молодняка, падкого на дорогостоящие пристрастия. Продажные полицейские продавались задешево, местные власти виляли хвостом. В общем, удобный полигон для учебы.

Мы с Тео почти все время работали вместе, он готовил меня к тому дню, когда я смогу действовать самостоятельно. По его прикидкам, где-то через полгода можно будет отдать бразды правления в мои руки — сперва потихоньку, потом постепенно отпускать поводья. До тех пор я у него на попечении и дядя не отпускал меня от себя, я в прямом смысле стал его правой рукой.

Ужиться оказалось нелегко. За день нам пришлось из абсолютных незнакомцев превратиться в партнеров. Будто брак по расчету. Трудно проводить столько времени с человеком, которого едва знаешь, а тем более подписаться на отношения, где верность, честность и доверие — непременное условие. Но через несколько недель притирки мы прониклись друг к другу симпатией, а через месяц нам уже не приходилось притворяться друзьями, мы и вправду подружились.

Тео был строгим наставником. Долговременные связи с женщинами запрещал. Секс — пожалуйста, проститутки и постельные знакомства — можно, но не более того. Он говорил, что мне еще рановато ввязываться в романы. Всему свое время: сперва учеба, потом любовь. Женщина меня сейчас только отвлечет от дела, собьет настрой. Мне так не казалось, но хозяин — барин, поэтому я, дав себе слово слушаться и не возникать, прикусил язык и подчинился.

Кроме того, я был загружен под завязку, и бегать за юбками при любом раскладе оказалось некогда. Любовь требует сил и времени, а они целиком уходили на дневные задания и учебу.

Пока я работал на Тео, наш участок расширился. Мы взяли пару старых, заброшенных кварталов и лелеяли планы отстроиться заново, чтобы привлечь новые фирмы. Еще мы перекупали дела у слабых или уходящих на покой боссов, переманивали их людей, брали на себя их долги, собирали их дань. Мы занялись наркотиками, поставляя любителям «полетать» их «ангельскую пыль». Немного поучаствовали в торговле оружием, перетаскав контрабандой в город содержимое пары схронов. Тео был прав, предупреждая, что придется марать руки: чем прибыльнее, тем грязнее.

Хотя мне отводилась прежде всего роль наблюдателя, я не мог оставаться в стороне. В этих кругах хочешь не хочешь, а приходится поработать кулаками иной раз. Драки вспыхивали неожиданно, требовалось держать оборону и уметь постоять за себя. Хуже всего было с наркошами. Вот вроде все путем, у тебя товар, у них деньги. Идет мирный разговор, улыбки, дело сделано — и тут вдруг кто-то выхватывает нож или цепь, и пошло-поехало.

Я справлялся. За все время с Тео я ни разу не вышел из схватки побежденным. Я держал форму, следил за питанием, каждый вечер устраивал себе дома тренировку. Я мог похвастаться отменной реакцией и острым зрением. Несколько раз, правда, мне досталось, но удары пришлись в живот, так что никаких следов. Лицо со дня приезда тоже не пострадало, нос оставался прямым, уши — целыми. Конечно, рано или поздно и мне не поздоровится, но пока удавалось выходить сухим из воды.

Я никого не убивал. Кости ломать доводилось, головы пробивать, выкидывать людей из машины на ходу. Но от убийства дядя меня удерживал. Говорил, что не хочет взваливать на меня все и сразу. Одно дело проучить зарвавшегося нарика так, чтобы усвоил, и совсем другое — вытащить пушку и устроить ему последний звонок. Иногда приходится и убивать, но по возможности лучше обойтись без этого. Тео за всю жизнь убил только двоих. И предпочел бы на два эту цифру уменьшить.

— Чужая смерть вернется и за тобой, — часто бормотал он себе под нос. Красиво, на эпитафию тянет.

* * *
Мы вываживали Кардинала, как крупную рыбу. Что бы там ни говорил Тео в первую встречу, каждое наше действие было приманкой. Где-то существовал предел нашей независимости, мы не могли бесконечно действовать от себя. Если мы собирались расти и выходить на элитные круги, надо было обрести благосклонность Кардинала. А до этого, пока не получим вызов во Дворец или приглашение на обед в «Шанкар», мы обречены бултыхаться в лягушатнике.

Зов судьбы раздался во вторник, где-то через полгода после моего приезда. Все эти полгода мы пахали как каторжные: строили планы, подготавливали почву, просчитывали возможности. Мы отлично сработались, пробуждая друг в друге скрытые таланты. Я всколыхнул у Тео жажду успеха, а он учил меня отделять возможное от невозможного, гениальные идеи от дурацких фантазий. С его опытом и моим рвением мы могли свернуть горы.

Когда на нас вышел Нил Уэйн, стало ясно, что мы на верном пути. Он не принадлежал к людям Кардинала, однако обладал большим весом в гангстерских кругах. С ним тоже шутки шутить не стоило, поскольку Кардинал благоволил ему, а в городе это решало все. Поработать с ним значило еще на шаг приблизиться к Дворцу. Уэйн — это проверка, нас прощупывают. Выдержим достойно — будут прощупывать дальше. Уэйн — это дверь в новый мир, мир высокой коррупции, политики и всевластия. Преступный мир Кардинала.

Уэйн предлагал нам продать партию наркотиков. Доставку в город он организовал сам, но распродать такое количество в одиночку ему было не по силам. Предполагалось, что мы возьмем треть с полной предоплатой и еще отстегнем ему процент с прибыли. Жирновато, но деньги в данном случае не имели значения. На этом деле мы много не наварим, зато перспектива… Самая выгодная сделка за все время нашей работы.

Встречу назначили в заброшенном пакгаузе, поздно вечером во вторник. Добыть нужную сумму за такое короткое время стоило нам огромных трудов (тоже часть проверки), но стоило проломить пару черепов, напомнить кое-кому о старом долге — и деньги нашлись.

Тео готов был пуститься в пляс от радости. Он моргал часто-часто, так что зрачков не разглядеть. А еще у него подергивались руки и сердце молотило так, что я слышал за десять шагов.

— Получилось, Капак, — шепнул он, сжимая мое плечо. — Я и не надеялся, что выйдет так скоро. Все благодаря тебе. Не отрицай! До тебя дела шли неплохо, но с тобой — просто небывалый прогресс.

— Перехваливаете, — возразил я. — Я ведь просто выполняю указания. Ничего особенного.

— Не прибедняйся. Все, что мы сегодня получим, чего добьемся, — все благодаря тебе. Сегодня твоя ночь. Пользуйся. Оторвись по полной. — Он прикусил губу, сдерживая слезы. Таких сантиментов я за ним не замечал с нашей первой встречи. — Пойдем. Посмотрим, что нам приготовила судьба.

Мы вышли из арендованного лимузина — какой же гангстер без лимузина? — и в сопровождении троих наших прошествовали в заброшенный пакгауз. Уэйн терпеливо поджидал у своего автомобиля с дипломатом в руке и улыбкой на лице. Тео, перейдя на рысцу, выбежал вперед, раскрывая объятия, не в силах скрыть восторг и сохранять деловую солидность.

— Нил! — взревел он. — Нил, боже, как я рад тебя видеть! Сколько лет…

Пули прошили его грудь как бумажный пакет. Он взмахнул руками, ноги подкосились. Веером брызнула кровь. Выстрелы продолжали греметь, хотя дядя был уже явно мертв. Его крутило волчком, как дервиша в танце. Я увидел застывшее на дядином лице изумление, с которым ему было суждено отправиться в мир иной. Однако следующая пара пуль стерла все разом: и изумление, и лицо.

Двое из наших сопровождающих продемонстрировали профессиональную выдержку и брызнули в стороны, на ходу вытаскивая из кобуры пистолеты. Третий обделался со страху, повалился на колени и начал, рыдая, просить пощады. Смертоносный свинцовый град скосил всех троих.

Через пять секунд я стоял в луже крови, окруженный четырьмя трупами, от которых в ночном холоде поднимался пар. Эхо от выстрелов постепенно затихало, растворяясь в глухих стенах.

Я прирос к полу. Пять секунд назад я был на пути к богатству и славе. А теперь вот-вот стану трупом. Я скосил глаза на дядино тело, лежащее мешком на бетоне, недоумевая, где Тео мог ошибиться. Мы не ссорились с Уэйном. Мы нигде не перешли ему дорогу. За что расплата?

Еще несколько секунд прошло как в тумане, прежде чем я осознал, что до сих пор жив. Ошарашенно моргая, я обвел взглядом пакгауз. Снайперы спускались по лестнице со второго этажа, покуривая, посмеиваясь и подсчитывая, кто сколько подстрелил. Нил Уэйн невозмутимо стоял на прежнем месте, не впечатленный шквальным огнем и лужами крови. Скользнув по мне равнодушным взглядом, он повернулся на звук приближающихся шагов.

Из тени выступил грузный мужчина с каменным лицом. Коротко кивнув Уэйну на ходу, он подошел вплотную ко мне. Оглядел с головы до ног:

— Ты Капак Райми?

Я уставился на него с открытым ртом, абсолютно не догоняя, что происходит. Наверное, мне все снится. Сейчас проснусь и…

Он отвесил мне оплеуху.

— Ты Капак Райми? — повторил он свой вопрос, повысив голос.

Повторять он не привык. Я видел по глазам, что молчать нельзя, иначе одним трупом станет больше. Но язык не повиновался.

Еще один человек отделился от дальней стены. Примерно моего возраста, типичный гангстер-щеголь. Смерив меня взглядом, он сплюнул мне под ноги и заломил шляпу набок:

— Это не тот, Тассо. Это какой-то клоун. Пришлепнем его и разойдемся. У меня сегодня свидание. — Он наставил на меня пистолет, целя на сантиметр ниже подбородка. — Можно я?

— Подожди, Винсент, — остановил его старший.

— Чего ждать? Это не тот. Какой-то придурок, который язык проглотил. Только время теряем. Давай…

— Я… Я Капак Райми, — просипел я.

Они недоверчиво переглянулись.

— Чем докажешь? — поинтересовался старший.

Я принялся лихорадочно шарить по карманам в поисках удостоверений и визиток, которых у меня все равно не водилось: я никогда не был поклонником кредиток или клубов, где требовали членскую карточку. С водительскими правами та же история. А паспорт наверняка валялся где-то дома, и то не факт.

Увидев, как у меня трясутся руки, убийцы осклабились.

— Твою мать, Тассо, — протянул младший. — Он тут, похоже, вообще случайно приблудился.

Вскинув пистолет, он ткнул меня дулом в левое ухо.

Старший покачал головой и мрачно усмехнулся:

— Что, ни клочка, ни огрызка с твоей фамилией? Уж кредитки-то у всех есть. Неужели ни единого ошметка пластика? — Он погрозил мне пальцем. — Парень, на кону твоя жизнь. Предъяви хоть что-нибудь, а не то…

— Ничего нет, — отрезал я, приготовившись встретить смерть с достоинством. Ухмыляясь, я поглядел убийце в глаза. — Давай, гад, стреляй, не тяни. — Сам себе бы поаплодировал стоя. Помирать — так с музыкой, гордо подняв голову. Многие отдали бы целое состояние, чтобы обставить свой уход так же.

Киллер поскреб подбородок.

— Он предупреждал, что ты так и скажешь, — пробормотал он. — Тот парень во сне так и поступил. Шел бы он со своими снами! Ладно! — Он хлопнул в ладоши, разгоняя столпившихся вокруг гангстеров по машинам. — Винсент, ты со мной.

Винсент послушно кивнул и, развернувшись, погнал к одному из лимузинов, притаившихся в темноте у дальней стены этого пакгауза, ставшего бойней.

— Уэйн, забери деньги. — Он пнул ногой дипломат Тео. — Не забудь долю Кардинала.

— Что? — Уэйн нахмурился. — Но я ведь ему помог! Мы его выручили, черт дери! Я думал, он по меньшей мере…

— Плохо ты думал, — отрезал мой похититель. — Дело есть дело, Нил, там свои законы. Закон гласит — Кардиналу положена доля. Наколоть его — преступление, хуже которого не придумаешь, разве что отлить на дьявола, спускаясь в ад.

— Ладно, — проворчал Уэйн, подбирая чемоданчик. — Кардинала учтем. Я не дурак.

— Рад слышать. Думаю, нам пора, мистер Райми. После вас. — Он жестом пригласил меня пройти к подъезжающему лимузину.

Я посмотрел на него, потом на автомобиль, потом на Нила Уэйна. Неизвестно, чем еще грозила мне эта ночь, но, поскольку от меня уже все равно мало что зависело, я решил послушаться и прокатиться. Запахнувшись поплотнее, но все равно ежась от холода и пережитого шока, я уселся в машину.


Минут десять мы в молчании катили по тихим улицам. Меня охватывало беспокойство. Первоначальный ступор, который затмил весь ужас гибели Тео, понемногу рассасывался, и легче было что-то говорить, чем вспоминать его растерянное лицо и рубиново-алую кровь. Припомнив, как Винсент обращался к старшему там, в пакгаузе, я откашлялся и робко спросил:

— Вы Форд Тассо?

Он безразлично обернулся:

— Да.

— Знаменитый Форд Тассо, — ухмыльнулся сидевший за рулем Винсент. — Проклятие на сотне языков. Все сюда! Кланяйтесь!..

— Заткнись, — велел Тассо негромко, но внушительно. До поры до времени он пропускал кривляния Винсента мимо ушей, но и его терпению мог настать предел, и пройдоха Винсент не собирался искушать судьбу.

Форд Тассо. Второе лицо после Кардинала. Сильнейшая рука неофициального правителя города, его боялись не меньше, чем того единственного, кого он называл хозяином. Если Кардинала окружал ореол мифа, то Форд Тассо слыл легендой.

Я рассматривал его в скользящем янтарном свете уличных фонарей. Мужчина в летах, где-то под шестьдесят. Рослый, шесть футов два дюйма, грузный, как медведь. Густые, черные как смоль волосы. Баки — дань эпохе диско, тонкие усы. Лицо холодное и суровое. Дышит мерно, ровно. Черный костюм, белая сорочка, золотые запонки, кольца и цепи. Мертвые глаза.

Этот человек вместе с Кардиналом вот уже тридцать лет правил городом, убивая и закатывая в асфальт всех, кто вставал ему поперек дороги. Облик вполне соответствовал легендам. При виде его на ум приходили два слова: «холодный» и «кровавый», — но с языка я им, разумеется, сорваться не дал. Когда-то, в молодости, у Тассо было прозвище — Ящерица. Оно ему не нравилось. Последнего, кто позволил себе сострить на эту тему, нашли мертвым пару дней спустя, с выпотрошенным брюхом, набитым змеями и игуанами. С тех пор Тассо называли строго по имени-фамилии.

Меня привезли во Дворец. Сердце города. Здесь живет и работает Кардинал. Самое безопасное место в мире — для приглашенных. Погибель — для безумца, который рискнет сунуться без спроса. Винсент высадил нас у самого входа, и Форд, шагнув на тротуар, отпустил подручного.

— Еще понадоблюсь сегодня? — спросил тот.

— Нет. Но завтра с утра жду тебя в «Шанкаре». Дел будет много.

— Когда их было мало? — пробурчал Винсент, захлопывая дверь, и, взвизгнув шинами, автомобиль умчался, оставив запах паленой резины.

Я поднял глаза, рассматривая огромное здание. Видеть я его, конечно, уже видел, но ни разу так близко. Оно было старинным, со всякими завитушками и прибамбасами — раздолье для архитектора, кошмар для строителя. Огромные окна, цоколь из красного кирпича, выше — грубый песчаник. Похоже на перестроенную церковь, но я-то знал, что все окна бронированные и оборудованы камерами наблюдения. Каждый этаж защищен самой дорогой сигнализацией. Повсюду вооруженная охрана, готовая пристрелить незваного гостя в любое время дня и ночи. Это здание — неприступная крепость. Ходили слухи, что глубоко внизу имеется даже ядерный бункер, укомплектованный в расчете на сто лет.

У массивных парадных дверей стояли два привратника, одетых в красные тужурки, форменные кепки и перчатки. Безобидные и дружелюбные. Пять вооруженных охранников с каждой стороны, впрочем, отличались гораздо меньшим дружелюбием. Это были гвардейцы — личная армия Кардинала. У него ушло немало времени, чтобы получить от правительства зеленый свет на формирование и вооружение собственной гвардии. Половину городских властей он купил, другую пришлось перебить. Полиция устраивала гражданские демонстрации и марши протеста. Это напоминало войну.

Кардинал желал иметь собственную официально признанную армию. Все остальные — что вполне логично — его рвения не разделяли. В конце концов Кардинал, как всегда, победил, и в городе появилась гвардия. Числом в пять сотен, но число это постоянно росло. Сперва главнокомандующим был Форд Тассо, однако потом он занялся более масштабными вещами.

В вестибюле на равном расстоянии друг от друга стояли другие гвардейцы, готовые при малейшем подозрении моментально открыть огонь. Я их нервировать не собирался.

Первый этаж являл собой мраморно-изразцовое царство, где эхом гулял перестук каблуков. Но это только первый этаж, дальше везде были ковры. Персидские, индийские — слава о них шла по всему городу. Начиная со второго этажа они устилали полы целиком, до последнего дюйма, даже на лестницах и в туалетах.

Любая обувь на этих этажах объявлялась вне закона. Все служащие и посетители, прежде чем подняться наверх, обязаны были разуться и сдать обувь на хранение у одного из шести регистрационных столов в вестибюле. Все, без исключений. Можно босиком, можно в носках, остальное запрещено, даже шлепанцы. И боже упаси вас от вонючих ног — как минимум один случай ампутации в городе уже был известен. Кардинал отличался на редкость чувствительным обонянием и не допускал осквернения своей святая святых неприятными запахами.

Мы с Фордом Тассо сдали обувь и получили квитанции, а нашиботинки, водруженные на непрерывно движущийся конвейер, поехали на склад. В отличие от сдержанного и невозмутимого Форда, я только и делал, что вертел головой, пока мы шли к лифту.

Несмотря на поздний час, в вестибюле было многолюднее, чем в большинстве зданий днем. Группки бизнесменов с ноутбуками, обсуждающие положение на рынке. Сменившиеся с дежурства гвардейцы в дальней зоне отдыха. Десятки секретарей за конторками — регистрируют посетителей, записывают на прием, отвечают на телефонные звонки, держат связь с сотнями работающих «на объектах».

Лифт будто перенесся из прошлого. Просторный, с ковром на полу, мягкой обивкой на стенах и приятной, успокаивающей музыкой. Управлял им постоянно находящийся внутри лифтер, который нажатием рычага посылал свой корабль в путешествие по длинной шахте в двадцать три этажа. Приветливый вид лифтера не помешал мне разглядеть у него под форменной тужуркой очертания пистолета.

Тео любил этот лифт. Рассказывал о нем не раз. Как-то даже выдал, что, будь его воля, он хотел бы умереть в одном из этих старинных дворцовых лифтов. При воспоминании о Тео я почувствовал комок в горле, но усилием воли справился с собой. Погоревать нелишне, только как знать — вдруг я доживаю свои последние минуты? Глупо тратить их на скорбь по умершим. Останусь в живых — вот тогда буду вспоминать Тео сколько угодно. Думаю, дядя меня за такой подход только похвалил бы.

— Добрый вечер, мистер Тассо, — улыбнулся лифтер. — Какой этаж?

— Пятнадцатый, — буркнул Тассо.

— Разумеется, сэр. — Он закрыл дверь и произнес в микрофон: — Пятнадцатый этаж. Мистер Тассо.

— Идентификация, — раздался в ответ сухой компьютерный голос.

Форд назвал свою фамилию, а потом, когда под микрофоном, щелкнув, открылась маленькая панель, надавил на нее пальцами. Немного подумав, лифт начал подниматься — неожиданно быстро и плавно. Как и фасад здания, он только казался отголоском прошлого, скрывая под антикварной патиной отлаженный, современный, отлично работающий механизм.

Пятнадцатый. Этаж Кардинала, вот почему такие строгие меры предосторожности. Охренеть. Мелкой сошке на пятнадцатый хода нет. Меня везут к большому боссу.

Лифт прибыл. Мы вышли. Кабина поехала вниз.

Проход охраняли два гвардейца с пистолетами наизготовку. Напротив — еще трое. В остальном этаж выглядел безлюдным.

Кондиционеры здесь были настроены на пару градусов ниже обычного, и от холода у меня побежали мурашки по спине. Ковры источали легкий аромат свежевыстиранного белья. Я поворошил мягкий ворс пальцами ног и на всякий случай ущипнул себя, чтобы убедиться: нет, не сплю.

Форд Тассо двинулся вперед, но я прирос к полу, не собираясь сходить с места. Он притормозил. Оглянулся. Удивленно поднял бровь:

— Ну?

— Что происходит? — спросил я. — Час назад я ехал на самую обычную встречу. Теперь мой дядя покойник, мое будущее раздолбано, а я сам почему-то оказался на пятнадцатом этаже Дворца, чтобы, как я понимаю, явиться перед Кардиналом. Что за фигня? — Вполне законный вопрос, по-моему.

Тассо равнодушно пожал плечами:

— Не знаю, парень. Кардинал велел тебя доставить — я доставил. Зачем ты ему понадобился, не знаю и знать не хочу. Я мотивами Кардинала не интересуюсь.

— Но что-то он ведь должен был сказать. Хоть как-то…

Он помотал головой:

— Если жив останешься, поймешь, что Кардиналу не обязательно чем-то руководствоваться, и уж конечно он никому ничего не объясняет. Так что заканчивай с вопросами, и пошли. Ответы скоро сам получишь.

Он повел меня длинными коридорами, мимо штабных комнат, церемониальных залов и нескольких компьютерных помещений. Пятнадцатый этаж оказался, по сути, отдельным офисным зданием, автономным и независимым, призванным обеспечивать все нужды Кардинала. В кабинетах работали и ходили какие-то люди, но двигались они бесшумно и неслышно, как тени. Атмосфера внушала священный трепет.

Тассо остановился перед дверью с табличкой «База». Секретарь в приемной не поднимала головы от компьютера. Секретари всегда должны быть на посту. Кардинал нередко работал круглыми сутками, поддерживая связь с самыми разными часовыми поясами.

Кто пришел, секретарша определила не глядя.

— Здравствуй, Форд, — произнесла она, барабаня по клавиатуре.

— Привет, Мэгз. Он нас примет?

— Да. Но только гостя. Ты подожди тут, со мной. — Она наконец вскинула взгляд и подмигнула: — Может, он пытается нас свести? А что, мы были бы неплохой парой.

Тассо коротко хохотнул:

— Ну, парень, ты слышал. Давай вперед.

Я подошел к двери, занес руку, чтобы постучать, и, замерев, оглянулся на Тассо в ожидании напутственного слова.

— Вперед! — гаркнул он.

Я вдохнул поглубже, открыл дверь и шагнул в драконье логово.

атун покой

Дверь за мной закрылась, а я, широко распахнув глаза, принялся оглядываться. Предугадать, что меня ждет внутри, я не мог, поэтому заранее ничего не представлял, но все равно увиденное ошеломило.

В кабинете было черным-черно от марионеток. Развешанные по стенам, сваленные на полу, лежащие вповалку на огромном столе в середине помещения, они заполонили все. В остальном обстановка выглядела почти спартанской. Никаких картин. Никаких компьютеров, цветов, кулеров с водой или статуэток. Только письменный стол — метров семь в длину, не меньше, — и несколько пластиковых стульев вдоль правой стены. Еще два кресла у окна, одно пластиковое, другое обитое роскошной узорной кожей. Вот, в общем, и все.

Если не считать Кардинала.

Вытянув скрещенные ноги, он развалился в кожаном кресле, потягивая минералку. При виде меня он взмахнул расслабленно свесившейся с подлокотника рукой и сделал знак приблизиться.

— Садись, — указывая на пластиковое кресло, пригласил он. — Как тебе моя экспозиция? — Он кивнул в сторону марионеток.

— Мило, — выдохнул я, не оглядываясь. Во рту пересохло, но я выдавил еще пару слов: — Очень… стильно.

Он улыбнулся:

— По глазам вижу, что тебе на самом деле не до них. Учись притворяться. А теперь, — велел он, ставя стакан с минералкой, — посмотри на меня как следует. Тебя ведь, наверное, любопытство разбирает. Давай, мистер Райми, полюбуйся и выскажи свое мнение.

Он поднял руки и замер в картинной позе. Высокий, шесть футов пять дюймов или даже выше. Тощий, кожа да кости. Большой, перебитый, словно у боксера, нос. Волосы коротко подстрижены, по бокам выбриты наголо. Торчащий кадык. Голова кажется непропорционально маленькой, узкой и вытянутой, рот слишком широкий. Кожа на скулах тонкая, почти пергаментная, землисто-серого цвета. Одет в мешковатый синий спортивный костюм и стоптанные кроссовки. На правом запястье дешевые электронные часы. Никаких драгоценностей. Пальцы длинные, костлявые, кривые. Ногти сгрызены до мяса. Вторая и третья фаланги левого мизинца торчали вбок под каким-то неестественным углом. Я знал, что на самом деле Кардиналу должно быть под семьдесят или уже пошел восьмой десяток, однако на вид не дал бы ему больше пятидесяти.

Поняв по моему выражению лица, что осмотр закончен, он опустил руки.

— Теперь моя очередь, — объявил он и пристально уставился на меня.

Веки у Кардинала были тяжелые, совиные, как у дяди Тео, но иногда они широко распахивались, словно створки, за которыми плескались два озерца жидкой смерти.

— Да-а… — протянул он. — Я тебя не таким видел. А ты? Что ты обо мне думаешь?

— Вы худой, — ответил я, стараясь соответствовать его невозмутимому тону. Не знаю, что у нас за игра, но, если ему хочется, я подыграю. — Я вас представлял толще.

Он улыбнулся:

— Был я толстяком, но, когда на тебе весь город, о разной чепухе, вроде еды, беспокоиться некогда.

Он замолчал, ожидая, что я скажу. Но мне ничего не шло на ум. Я только смотрел ему в глаза, стараясь не отводить взгляд и не дергаться. В конце концов Кардинал сам нарушил неловкое молчание:

— Значит, ты Капак Райми. Это ведь из языка инков? Времен Атауальпы и братьев Айяр?

— Не знаю, может, и так.

— Так, так, — заверил он. — Я много читал об инках лет двадцать назад. Основателем их государства и династии был Манко Капак. У нас скоро откроется памятник ему, какая-то инициативная группа возводит. В этом городе на инков многое завязано, так что ты со своим именем отлично впишешься. Знаешь, какой девиз был у инков? — Я мотнул головой, сбитый с толку неожиданным сюрреалистическим поворотом. — «Manan sua, manna Iluclla, manna quella». Означает: «Не кради, не убивай, не ленись». Совершенно бесполезный девиз, за исключением последней части. Вот тебе и инки. Ну, хватит. — Он хлопнул в ладоши. — Наверное, голову ломаешь, зачем ты мне понадобился, почему я велел убить твоего дядю и всех его подручных, кроме тебя? Так?

— Да, непонятно, — признался я.

— Догадки? Теории?

Я отрицательно покачал головой.

— Хорошо. Ненавижу домыслы. Никогда попусту не притворяйся осведомленным. Незачем отнимать у меня время дурацкими уловками, тем более что я не вижу ничего плохого в старом добром невежестве. Тот, кто строит из себя всезнайку, никогда ничему не научится.

Он снова замолчал. Я тоже не рвался расспрашивать, однако в памяти вдруг всплыли услышанные в пакгаузе слова… Я нерешительно откашлялся:

— Форд Тассо кое-что сказал…

— Правда? — Кардинал поднял взгляд. — Мистер Тассо очень красноречиво умеет молчать. И не разбрасывается словами. Раз сказал — значит, что-то важное.

— Я тогда не придал значения, но теперь вспомнилось, и вот… Про сны. Будто вы видели меня во сне.

Кардинал посуровел:

— Да, перехвалил я мистера Тассо. Пожалуй, он так и не усвоил, что молчание — золото. Хотя, — рассудил правитель, почесав подбородок, — может, оно и к лучшему. Я ведь и сам думал, как бы перевести разговор на эти сны, чтобы не показаться чокнутым… Расскажу, — решил он. — Поверить будет нелегко, но мир, в котором мы живем, мистер Райми, полон чудес. Те, кто отрицает невозможное, недооценивают великую магию Вселенной.

На прошлой неделе мне приснился сон. К тому времени я уже запланировал убить твоего дядю. Пустяковое дело, не стоящее лишних размышлений. Потом я отправился спать, и оно мне приснилось. Передо мной как будто прокручивались кадры фильма: пакгауз; ничего не подозревающий Тео; снайперы, притаившиеся в проходах. Вот он входит в сопровождении своих людей. Я услышал гром выстрелов, увидел, как Тео и остальные повалились, скошенные огнем. Когда я уже собирался повернуться на другой бок и посмотреть какой-нибудь сон повеселее, я вдруг заметил, что один из сопровождавших Тео цел и невредим. Вокруг градом сыплются пули, а эта наглая морда стоит и ухмыляется. Потом он двинулся на меня. Я смотрел прямо ему в лицо, «камера» во сне взяла самый крупный план, а потом подъехала еще ближе, так что эта физиономия заполонила весь «экран». Довольная, самоуверенная рожа. Тут я проснулся. И первое, что подумал: «Мне бы такой парень пригодился». Непрошибаемый, наглый и неуязвимый… то что надо. Я начал перебирать подручных Тео, его доверенных лиц, тех, кого он, скорее всего, возьмет с собой на эту встречу. Пробегая глазами список, выданный мне мистером Тассо, я пытался проникнуть в логику своего сна. Одно имя бросилось мне в глаза. Капак Райми. Имя из языка инков. Имя-знамение… — Он упер в меня указательный палец: — Вот почему ты здесь, мистер Райми. Вот почему ты не гниешь сейчас в пакгаузе среди трупов, контуры которых уже обводят мелом. Мой сон и твое необычное имя. Хочешь работу? — участливо поинтересовался Кардинал.


— Вы шутите! — выпалил я, отойдя от потрясения. — Думаете, скормили беспросветному лоху бред сивой кобылы — жуй, мальчик, не подавись?

— Зачем бы мне тебя обманывать?

— Ради прикола. Чтобы сбить меня с толку. Посмотреть на реакцию.

Он усмехнулся:

— Что, настолько невероятно, мистер Райми? У каждого когда-нибудь случается и дежавю, и сон в руку. Почему же я не мог увидеть тебя во сне?

— Потому что вы — Кардинал, — отрезал я. — Такие, как я, вам не снятся. Мы не просто грязь под ногами, мы выгребная яма глубиной в сотню миль. Даже если вам действительно приснились Тео и эта бойня, даже если вы и вправду видели человека, на котором град пуль не оставил не единой царапины, вы не притащили бы его сюда и не стали предлагать работу. Это бессмысленно. Это просто глупо.

Я ожидал вспышки гнева. Кардинал плохо держал себя в руках и срывался по любому поводу. А я только что оскорбил его подозрением в глупости и вранье. Я живой труп.

Однако, вместо того чтобы разъяриться, он поджал губы, скрючил пальцы и принялся думать над моими словами. Наконец он прервал молчание вопросом:

— Ты можешь проникнуть в тайны Вселенной?

— Что? — Я заморгал.

— Тебе ведомы тайны Вселенной? Ты в силах объяснить законы природы, движения небесных тел, происхождение жизни? Ты обладаешь пониманием неведомого — пониманием, которого остальным так не хватает? Если да, я бы дорого заплатил за такое знание.

— Я не понимаю, как…

— А что ты вообще понимаешь? — рявкнул он. — Ты такой же слепец, как и все. Мы ничего не знаем, мистер Райми. У нас сплошные теории, догадки и домыслы. У каждого своя вера, не более истинная, не более абсурдная, чем у прочих. Мы запускаем ученых копаться в глубинах времени и пространства, как детей в песочницу.

За всю свою жизнь я встретил только одного человека, который вроде бы действительно что-то знал. Помешавшийся пьяница, работавший в доках. Сам себе шнурки не мог завязать и пуговицы застегнуть, а разговаривал загадками и недомолвками, но каждое его слово поражало меня в самое сердце. Я послушал немного, а потом велел его прикончить. Он меня пугал. Если бы я позволил ему поговорить еще, то сам бы свихнулся. Истина — слишком тяжелая пища для наших нежных мозгов…

Кардинал буравил меня взглядом. Длинные пальцы впились в мягкую обивку подлокотников.

— После этого я забросил поиски истины. С того дня я ступил на путь невежества и слепой веры. Раз мне не дано постичь Вселенную, решил я, буду просто плыть по воле ее волн и пользоваться ее непостижимыми законами. Я перестал искать ответы и гордо несу знамя невежества. Знаешь, в чем секрет моего успеха? — Кардинал снова перескочил на другую тему. Я только мотнул головой. — В умении оседлать волну удачи. Все в мире так или иначе взаимосвязано. Наверняка ведь слышал, что, мол, взмах птичьих крыльев в Австралии несет ураган жителям другого полушария? Преувеличение, конечно, однако пример удачный. Все взаимосвязано. Одно ведет к другому, иногда открыто, но чаще всего незаметно. Какой-то еврей дразнит ребенка по имени Адольф, а потом миллионы гибнут в концлагерях. С дерева падает яблоко — постигнут закон всемирного тяготения. У грязного оборванца возникает мечта, и на свет появляется Кардинал.

Он замолчал, встал с кресла, подошел к окну и посмотрел вниз, на город. Что он нес до этого, я не понял. Похоже на бредни юродивого. Во что я вляпался, мама родная?

У окна он простоял минут двадцать. Я не шевелился. Любое лишнее движение было чревато. Передо мной фанатик — и одновременно самый могущественный человек во всем городе. Тут надо не то что остерегаться, а просто слов таких нет, как мне надо себя вести. Наконец эпоха молчания закончилась, Кардинал вернулся в кресло и, подавшись вперед, заявил:

— Сейчас я тебе расскажу, как управляю своей империей. — Он обвел комнату взглядом, наклонился еще ближе, похлопал меня по колену и прошептал: — С превеликой осторожностью, вот как…

А потом рассмеялся и откинулся в кресле.

— Все взаимосвязано. Вот чему меня научила жизнь на этой планете. Одно рано или поздно цепляется за другое. От самого ничтожного тянутся узы к самому великому. Человек — цитирую чужую банальность — не остров в океане. Мы все связаны между собой и с миром, в котором живем, а может, даже со звездами и планетами — в астрологию не верю, но и ее сбрасывать со счетов не спешу. Я пытаюсь учитывать законы случая и совпадения. В решениях руководствуюсь прихотью. Друзей и врагов выбираю шестым чувством. Как править городом, мне подсказывает игральная кость. Я добровольно продался в рабство фортуне, мистер Райми, и пожинаю богатые плоды. Например. Несколько лет назад я купил обветшалый доходный дом в районе доков. Хотел отремонтировать и снимать густые пенки. Через пару месяцев, еще до того как начались работы, была у меня встреча с одним гангстерским главарем. Когда под влиянием выпитого у него развязался язык, он упомянул это здание. Оказывается, он тоже имел на него виды и уже готов был выкупить его у прежнего владельца, когда влез я, так что теперь он предложил мне за эту развалюху три миллиона. «Я дам тебе трешку» — вот его точные слова. Я отказался. Здание стоило гораздо больше. На этом наши пути разошлись, и я больше про тот разговор не вспоминал. А потом, где-то через неделю, пошел прогуляться — хожу время от времени, — и ко мне пристал уличный попрошайка. «Трешка-бумажка найдется, мистер?» — вот как он спросил. — Кардинал скосил глаза к переносице и взвизгнул, изображая попрошайку. Да, карьера пародиста ему не светит. — Ты когда-нибудь слышал о трешке бумажкой, мистер Райми?

— Нет.

— Вот и я нет. Зато он повторил слово, которое я слышал неделей раньше. Совпадение? — Кардинал расплылся в улыбке. — Я позвонил старому гангстеру и поинтересовался, осталось ли его предложение в силе. Он сперва — прямо как ты сегодня — решил, что я издеваюсь. Но я его убедил, что все серьезно. Он тут же радостно согласился: сделка-то выгодная. Никакого подвоха, никакой подставы. Я выкидываю миллионы на ветер.

Еще через пару недель здание сгорело. Короткое замыкание. Новый владелец не расстроился — он все равно планировал развалюху под снос. Конечно, теперь придется чуть больше раскошелиться на расчистку, но в свете грядущих прибылей это пустяки.

Однако, как только начали раскапывать фундамент, выяснилось, что здание было построено — кроме шуток — на древнем захоронении. Под развалюхой покоились тысячи трупов. И не просто трупов — туда, оказывается, сбрасывали погибших от чумы!

Кардинал расхохотался и замолотил кулаками по подлокотникам кресла.

— Чума! Охренеть! — выдохнул он, отсмеявшись. — Как только об этом стало известно, строительству настал конец. Городской совет объявил участок одновременно историческим объектом и карантинной зоной. Журналисты бросились откапывать слухи и древние байки — любое старое здание за свою жизнь успевает обрасти легендами: случаи таинственной гибели, убийцы и насильники из числа жильцов и тому подобное. Ну и в довершение всего нашему «счастливчику» пришлось оплачивать раскопки из собственного кармана. В итоге он попал на большие миллионы. И то же самое случилось бы с любым другим на его месте. Даже мне не удалось бы вытянуть эту безнадегу. А так, спасибо тому попрошайке, я оказался на три миллиона в плюсе, а не на гораздо более крупную цифру в минусе. Я наплевал на логику, доверился фортуне и вышел победителем. Теперь видишь, мистер Райми?

— Вы же не могли предугадать, что все так получится, — возразил я. — Это совершенный абсурд. Вы не могли знать…

— Разумеется, нет! — воскликнул он. — Ты меня вообще слушал, когда я тут распинался про невежество? Я совершенно ничего не смыслю в мироустройстве и в связующих нас силах. Я не гадалка. Я не предсказываю будущее. Мой рассказ был совсем не об этом! Я действую на основании увиденного. Я не делаю выводов, не размышляю, не строю гипотез и не задаюсь вопросами. Стимул, — он щелкнул пальцами, — реакция. Вижу совпадение — пытаюсь скорректировать по нему свои планы. Все взаимосвязано, мистер Райми. Это первый и единственный закон. Если его усвоить — и поверить, — можно начинать им руководствоваться.

Он потер лоб костлявыми пальцами. Во взгляде притаилась досада. Он пытается посвятить меня в свои тайны. В свою веру. Только вот зачем — непонятно.

— Мир живет по своим собственным законам, — подытожил он. — Нам не обязательно их понимать. Достаточно им повиноваться. Как с той трешкой. Логически между двумя разговорами не было никакой связи. Но я воспринял упоминание о трешке как знак, сигнализирующий о совпадении. На каком-то неведомом уровне они все-таки оказались связаны струнами Вселенной. И, почувствовав эту связь, я поступил соответственно. А поступив соответственно, оказался в выигрыше…

Он снова замолчал и взял свой стакан.

— Вот так я и работаю, — негромко проговорил Кардинал. — Все видят, какой огромный навар я получаю с недвижимости и фондовых рынков. Замечают, что я подозрительно вовремя успеваю отдалить от себя влиятельного прежде знакомого, который вскоре начинает катиться под гору. И все удивляются, откуда мне что известно, почему я всегда на шаг впереди, как мне удается почуять успех или провал прежде других. Им кажется, что я удачно все просчитываю, что на меня работает команда ушлых аналитиков. Они ошибаются. Я просто действую по наитию и полагаюсь на шестое чувство. Выпьешь что-нибудь? — улыбнулся Кардинал.


Пока он ходил за холодным пивом в соседний кабинет, я размышлял над сказанным и пытался постичь смысл. Может, это просто такая игра, проверка на вшивость… Однако, похоже, Кардинал верил в то, что говорил.

— Не складывается, — сказал я, когда он вернулся. — Не стыкуется. По закону больших чисел проигрыши должны перекрывать выигрыши. Вы же на чистом везении работаете. Так что нет, не получится.

— Но ведь получается. — Он обвел рукой свой кабинет. — Ты не забывай, перед тобой не заядлый игрок с очередной беспроигрышной методой. Я почиваю на лаврах удачных комбинаций, счет которым велся десятилетиями. Это не призрачная мечта, это реальная действительность. И все не так просто, как может показаться из примера с «трешкой». Он просто самый яркий. В большинстве случаев взаимосвязи гораздо тоньше, менее уловимы. Распознать их и сопоставить — практически невыполнимая задача. Опасность ошибиться, сделать неверный выбор, упустить возможность подстерегает на каждом шагу. Так что приходится закрыть глаза на риск, выключить мозг и положиться на интуицию, даже если разум велит иначе. Иногда случается и прогореть. Я много раз обжигался. Дважды спалил все дотла. Но надо уметь играть с огнем. Потому что, если будешь слишком много думать или пытаться себя обезопасить, волшебство уйдет навсегда. Ты снова вернешься в привычный мир, серый, скучный, унылый, откуда нет выхода. Ты сегодня здесь, потому что я увидел во сне необычного парня, а потом отыскал парня с необычным именем. Будешь служить мне верой и правдой? Станешь ценным приобретением для компании? Поможешь сколотить еще пару миллионов? — Он пожал плечами. — Время покажет. Все проясняется со временем. Я чувствую, что ты тот самый, тот парень из моих снов, но…

— Во множественном?

— В смысле?

— Вы сказали «снов». Разве сон был не один?

Кардинал уставился на меня будто на кошмарный вирус.

— Обмолвки — это золотые слитки, ради которых такие, как я, пойдут на убийство, — холодно произнес он. — Ради них роют землю носом, а потом бережно хранят и не разбрасываются. Я прокололся, выдал себя. Ты заметил — молодец. А вот что обнаружил свои наблюдения — дурак. Береги свои тайны как зеницу ока, — велел он, рассеянно подтягивая штаны. — Всякая обмолвка неспроста. В один прекрасный день она поможет тебе спасти жизнь или хотя бы не загубить карьеру собственными руками.

— Вы можете убить человека за то, что он заметил ваш прокол? — недоверчиво переспросил я.

Кардинал растянул рот в акульей ухмылке:

— Я убивал и за меньшее, мистер Райми. Разумеется, работа у меня — это огромный ежедневный риск. Но ведь ты с готовностью на него пойдешь.

Я промолчал, и мое молчание стало знаком согласия.


Чуть позже по вызову Кардинала к нашему междусобойчику присоединился еще один участник. Женщина, которую он представил как Соня Арне. Мы обменялись рукопожатием, и она уселась на стул, который приволокла за собой от двери. Миловидная, лет сорока с небольшим, неброско накрашенная, легкая седина в волосах. Лицо сосредоточенное, но у губ и глаз добрые морщинки. Одета в элегантную юбку и неяркую блузку. Серьезная, деловая бизнес-леди.

— Мисс Арне, — объявил Кардинал, — это Капак Райми. Он будет у вас работать, стажером. Познакомьте его с нужными людьми. Введите во все тонкости дела. Он должен выйти в отличники. Если будет схватывать быстро, замечательно. Если нет — вколачивайте знания силой.

— Без проблем, — пообещала она, окидывая меня взглядом. — Внешность располагающая, это уже большой плюс. Костюм подобрать менее агрессивный, добавить цвета, подстричь… Скажи что-нибудь.

— Просто что в голову взбредет или, может, подекламировать? Хотите из Доктора Сьюза[2]?

Она одобрительно кивнула:

— Голос приятный. Думаю, проблем не будет. Несколько недель под моим бдительным оком, и он станет одним из лучших торговых агентов в городе.

— Торговых агентов? — Я нахмурился и посмотрел на Кардинала.

— Мисс Арне возглавляет отдел страхования, — пояснил он. — Ее задача — научить тебя продавать страховые услуги.

— Страховка? Какого… Ой! — До меня дошло. — Вы имеете в виду рэкет?

Судя по лицу Кардинала — мгновенно потемневшему, — я сморозил редкостную ересь, поэтому тут же пошел на попятный:

— В смысле… Я хотел сказать… страховка так страховка, называйте как вам угодно.

— Мистер Райми! — рявкнул Кардинал. — Если бы я имел в виду рэкет, так бы и сказал. Я привык называть вещи своими именами. Да, с рэкета я тоже имею определенную долю дохода. Но туда тебе пока рано. Когда-нибудь позже — может быть, а сейчас займись страховкой. Мисс Арне научит тебя продавать. Растолкует разницу между многочисленными полисами, покажет, как их втюхивать, а потом отпустит в свободное плавание, и ты, занимаясь абсолютно законной деятельностью, начнешь окучивать горожан. Улавливаешь?

Я уставился на него во все глаза, сперва в замешательстве, потом в ярости.

— Вы за этим меня сюда притащили? — взорвался я, забывшись. — Чтобы сделать сраным коммивояжером? — Соня ахнула, но мне было плевать. Пусть хоть убивают. Не стану я продавать страховки, и никто меня не заставит: ни Кардинал, ни бог, ни дьявол. — Имейте в виду… — начал я, однако Кардинал жестом заставил меня замолчать.

— Мистер Райми, — укоризненно начал он, — незачем так кипятиться. Я вполне понимаю твое недовольство. Разумеется, это не то, чего ты ожидал. Но ты должен научиться мне доверять. Я старше тебя, и опыта у меня неизмеримо больше. Я знаю, что делаю. Мисс Арне, не расскажете мистеру Райми, как вы у нас начинали?

— Я была проституткой, — объявила она.

Я тут же заткнулся и уставился на нее большими глазами. Эта аккуратная, элегантная, рафинированная бизнес-леди — шлюха?!

— Правда, — подтвердила она в ответ на мой невысказанный вопрос. — Я пришла устраиваться секретарем, но Кардинал отозвал меня и предложил заняться проституцией. Обрисовал условия найма, сколько я буду зарабатывать, рабочие часы, перспективы роста и так далее. И хотя раньше я о подобном варианте не задумывалась, предложение приняла.

— У вас было много клиентов? — спросил Кардинал.

— Очень. Я хорошо работала. Пользовалась популярностью.

— А как вы попали на теперешнюю должность?

— Я копила. Когда набралась достаточная сумма, чтобы можно было уйти, я сказала вам, что с проституцией завязываю, и попросила другую работу. В свободное время я успела закончить несколько курсов, многое переняла у своих клиентов и осознала, что способна на что-то более существенное, чем торговля собственным телом.

— И оказалась права. — Кардинал снова обращался ко мне. — Мисс Арне на «ты» с любыми цифрами и моментально просекает, когда ей пудрят мозги. Я отправил ее в одну из своих страховых компаний. Через пять лет она уже встала во главе. Мораль? Главное не то, кем начинаешь, а то, кем в итоге становишься.

Он поднял со стола одну из марионеток и начал с ней играть, дергая за нитки, как профессиональный кукловод, управляя ее руками, ногами и головой. Ласково улыбаясь, он пустил куклу в пляс, а потом швырнул на пол и как ни в чем не бывало продолжил разговор:

— Страхование — это замечательная область, мистер Райми. Там ты усвоишь все, что необходимо знать о людях. Наблюдая за клиентами, преуспевающие страховщики учатся распознавать, на что человек клюет, чего пугается, чем может соблазниться. Учатся понимать, что движет поступками людей. Получают массу идей, опыта и ценных навыков. Рэкет не учит ничему, знай маши пушкой и собирай дань. Ни стиля, ни тонкости, ни развития. Напугать, отобрать — вот и вся премудрость. Да ты хоть всю жизнь пробегай с пистолетом, сколоти состояние, построй собственную империю — и все равно даром мне будешь не нужен, в отличие от парня, год проработавшего в страховании.

Мне надо, мистер Райми, чтобы ты чему-то научился. В законном бизнесе, среди честных людей. А потом, когда созреешь, я позволю тебе погрузиться глубже, в мир желаний, мечты и смерти. Это темный и опасный мир, и ты захлебнешься, если попробуешь нырнуть туда сразу, без подготовки. Поэтому сперва страхование. А рэкет и другие дела — потом. Так я решил. Обжалованию не подлежит. Согласен?

Я бы не сказал, что меня все устраивало. Но в этом месте, в это время и с этим собеседником — кто я такой, чтобы спорить?

— Согласен, — коротко кивнул я.

— Хорошо. — Он потер руки и, приподняв бровь, взглянул на Соню.

Та поняла намек и встала, дожидаясь разрешения идти. Кардинал в последний раз за вечер перевел взгляд на меня — как король, отпускающий подданного.

— Можешь идти, — велел он. — К работе приступишь завтра, мисс Арне назначит время. Полагаю, утром у вас состоится встреча в «Шанкаре». — Он посмотрел на Соню, и та кивнула, подтверждая. — Мистер Тассо покажет тебе твое новое жилье. И свяжется с тобой в ближайшее время, в зависимости от того, как ты себя проявишь на основной работе, чтобы обучить кое-чему помимо страховки. На этом все, мистер Райми. Учись усердно. Трудись. Верь.

Разговор окончился. Кардинала я больше не интересовал. Я поднялся, чувствуя, как колотится сердце и подгибаются колени, и вслед за Соней вышел в приемную, где дожидался Форд Тассо.

— Жив, пацан? — ухмыльнулся он.

— Боже! — выдохнула Соня, промокая лоб накрахмаленным платком. — Никак не привыкну. Я здесь уже бог знает сколько лет не была. Пока он не заговорил, я понятия не имела, что меня тут ждет сегодня — повышение или смерть. — Она слабо улыбнулась и, сощурив глаза, пристально посмотрела на меня. Почти что с завистью. — А вот тебя он точно убивать не собирался. Ты у него в фаворе. Даже назвал мистером Райми.

Форд вскинул голову.

— Мистером Райми? — переспросил он недоверчиво.

— А что такого? — не понял я.

— Тех, к кому Кардинал благоволит, он называет по имени. К деловым партнерам обращается по фамилии. Приставки «мистер», «миссис» или «мисс» существуют только для самых доверенных лиц. Я удостоился «мистера Тассо» лишь на восьмой год службы. Это знак качества, знак, что ты взлетел на самый верх и уже оттуда не свалишься. Чтобы он так обращался к пацану, которого притащил с улицы, первый раз слышу… — Тассо взял меня за подбородок, повертел мою голову влево-вправо и хмыкнул. — Похоже, ты далеко пойдешь, пацан. Молодец я, что не дал Винсенту пустить тебя в расход. Ну, двинули. — Он ткнул меня кулаком в плечо. — Надо тебя на ночлег устроить. Жить будешь в «Скайлайте» — как тебе такая перспективка?

— Вполне, — пробормотал я и вслед за ним спустился на первый этаж, где мы забрали обувь и вызвали другой лимузин.


Дворец, «Шанкар» и «Скайлайт» — три здания, три столпа, на которые опиралась империя Кардинала. Каких-нибудь шесть часов назад я и мечтать не мог переступить порог любого из них.

Отель «Скайлайт» представлял собой огромный короб из металла и стекла в окружении моря ослепительно сияющих автомобилей. Гостиниц в городе хватало, но «Скайлайт» был пристанищем элиты. Огромные широкоэкранные телевизоры в каждом номере, цифровая видеотека с постоянным доступом. Четыре бара. Три бассейна. Два спортзала. Ресторан международного класса. Беспроводная система связи и самая безопасная телефонная линия в городе, регулярно проверяемая лучшими специалистами на отсутствие прослушки. Бесплатные наркотики в качестве «комплимента от заведения» (полиция никогда не устраивала облав в «Скайлайте»). Спа-салон, посещаемый кинозвездами. Компьютерные замки на каждой двери. Никаких краж и несанкционированных «поисков клиента» — «Скайлайт» охранялся гвардейцами.

Пока меня оформляли, Форд хранил молчание. Девушка-администратор, не переставая улыбаться, взяла у меня отпечатки пальцев, попросила поставить подпись, а потом фотографию паспортного формата. У меня такой не нашлось, и тогда она сама сделала цифровой снимок. Полыхнула вспышка. Девушка распечатала с компьютера изображение моей ошарашенной физиономии.

У стойки регистрации мы пробыли не больше восьми минут, но за это время я углядел двух телезвезд; знаменитую актрису, вокруг которой в любом другом месте моментально собралась бы толпа; нескольких гангстеров (каждый раз в пять могущественнее покойного Тео на пике славы) и столько миллионеров, сколько не набралось бы за все мои предыдущие полгода в этом городе.

Девушка передала мне пропуск, с которого на меня обалдело уставился Капак Райми. Слева красовались мои имя-фамилия, отпечатки и номер комнаты.

— Этот пропуск — одновременно ваша кредитная карта. — Девушка постучала ногтем по магнитной полоске. — Предъявляете в любом развлекательном помещении — и можете ни о чем не беспокоиться.

— И какой у меня лимит? — полюбопытствовал я.

— Она безлимитная, — ответила администратор.

— Я в трубу не вылечу? — спросил я у Тассо.

— Это за счет Кардинала.

— Он всех своих подчиненных так балует?

— Только любимчиков. Давай иди уже. Меня дома теплая кровать ждет.

Лифт здесь оказался самым обычным, не чета дворцовому шедевру. Большой, современный, чистый, но никаких лифтеров и никаких закавык с управлением.

Мы вышли на восьмом этаже. Идти до номера было всего ничего, рукой подать. Я провел карточкой сквозь сканер на косяке, дверь с легким жужжанием отворилась, и мы шагнули внутрь. Обычная небольшая комната, никакого сравнения с роскошным вестибюлем. Несколько гравюр, непримечательные ковры, пластмассовые цветы в вазе.

— Ну, как тебе? — приглушая свет, поинтересовался Форд.

— Сойдет, — протянул я, стараясь скрыть разочарование.

— Если захочешь, можешь потом заказать обстановку по своему вкусу. Картины. Статуэтки. Кровать с балдахином. Даже ковры можешь поменять. У них есть каталог с приятными дополнениями, посмотри в ящиках.

Так это ж совсем другое дело!

— Мне в любом случае местечко досталось поуютнее, чем бедолаге Тео, — пошутил я.

— Ты не слишком горюешь, я смотрю? — заметил Тассо.

Я пожал плечами:

— Мы друг друга знали считаные месяцы. Грязный бизнес, риск на каждом шагу. Что поделаешь…

Форд кивнул:

— Правильно мыслишь.

— Кардинал, видимо, тоже так считает, — похвастался я, — а он никогда не ошибается.

— Еще как ошибается, — возразил Форд, — и нередко. Но кто ему скажет?

— Как думаете, какие у него на меня планы?

— Не знаю, парень. Кардинал в них никого не посвящает. Тут два пути: либо смириться и не обижаться, либо вперед на выход. Кстати, о выходе…

Он ушел, а я впервые за этот бесконечный и невероятный вечер остался один.

Как во сне я обошел номер, еще раз прокручивая в голове сегодняшние разговоры с Фордом Тассо и Кардиналом. Иногда мне казалось, что я сплю, все это мне снится, я погиб в пакгаузе и вижу свой последний сон. Сейчас я проснусь, и…

В какой-то момент я осознал, что не был в туалете уже — я глянул на циферблат — девять часов! Тут же исправив это упущение, я помыл руки, почистил зубы и стал ложиться спать. Я уже хотел залезть под одеяло, когда меня осенило: ни разу за эти полгода я не встречал в городе рассвет. Я подтащил кресло к окну, отдернул шторы и уселся смотреть созданный природой спектакль. Голова шла кругом, а пальцы еще слегка тряслись от запоздалого шока. На секунду я запрокинул голову, чтобы размять затекшую шею, и не успел опомниться, как тут же уснул. Восход остался без зрителей.

айривай

В семь меня разбудила горничная с сообщением, что через сорок пять минут я завтракаю с Соней Арне в «Шанкаре». Если опоздаю, придется ходить голодным до обеда.

Я наскоро ополоснул лицо, протер слипшиеся ресницы, провел щеткой по волосам, бриться не стал — будем считать, модная трехдневная небритость, — брызнулся дезодорантом, влез во вчерашние шмотки, и на этом приготовления закончились.

В вестибюле меня отловила администратор — как она меня узнала, если вчера меня другая регистрировала? — и спросила, нужен ли мне лимузин. Я ответил, что доеду на такси — так мне привычнее, и мне его тут же вызвал один из посыльных. Расслабленно откинувшись на спинку сиденья, я устремил взгляд вдаль, но уперся в затылок водителя, показавшийся мне смутно знакомым. Сильно похож на шофера, подвозившего меня полгода назад, когда я впервые попал в эти кирпично-стеклянно-стальные джунгли.

— Хлебное место здесь, у «Скайлайта»? — поинтересовался я, прощупывая почву.

— Какое там! — буркнул он. — Большинство здешних постояльцев слишком высоко летают, чтобы опускаться до моего такси. — Он неестественно повышал голос на отдельных словах. Теперь я уже не сомневался, что водитель тот самый.

— A у вокзалов? Вы там тоже… — начал я, когда мы остановились на светофоре, но он меня оборвал:

— Хорош! Я не хочу якшаться с подобными вам. Везу, и все на этом.

— Зачем же сразу набрасываться? — проворчал я. — Просто интересуюсь по-дружески. Я не хотел…

— Мне плевать, что вы там хотели, — перебил он. — Не интересуюсь.

Он нажал на клаксон, сигналя пешеходу, и уже хотел опустить стекло, но светофор переключился, и ему пришлось трогаться, иначе нас смело бы лавиной едущих сзади.

— Вы работаете на Кардинала? — ухмыльнулся он. — Гигант! Швыряет деньги, как конфетти. А все радостно хватают и лезут целовать его старую волосатую задницу. Блевать тянет.

— Вы с ним что-то не поделили?

— Я? Не-е… Я кто, обычный таксист. Я его и в лицо-то не видел.

— Тогда чем недовольны?

— Тем, во что он превратил город. Отличное было место. Да, со своими неурядицами, но отморозки знали свое место и не лезли куда не следует. А сейчас они повсюду. Повсюду грязь и взятки. Все он.

— Так уезжайте, раз вам не нравится.

— Уехать?! — Если бы у него во рту была сигара, он бы ее презрительно выплюнул. — С какой стати? Это и мой город. Я плачу налоги, зарабатываю на жизнь. Никто не заставит Натаниеля Мида съехать.

— Натаниель Мид. Я запомню.

— Да на здоровье, — фыркнул он и через несколько минут высадил меня у «Шанкара».

Я заподозрил, что он откажется от чаевых — я ведь пособник Антихриста, не иначе, — но нет, взял, хотя и с неохотой.

Метрдотель просиял, услышав мое имя, и с почтением, словно постоянного клиента, проводил к девятнадцатому столику, отогнав взмахом руки помощниц, которые обычно рассаживали гостей.

«Шанкар» принадлежал Леоноре Шанкар, стоявшей за Кардиналом в годы его становления. Крутейший ресторан в городе, куда стремились попасть все, кто хоть что-то собой представлял. Однако, если вы не из команды Кардинала, столика вам не видать ни за какие деньги, потому что ресторан зарезервирован исключительно для его людей — от чистильщиков обуви до гвардейцев и исполнительных директоров. Отличная еда, приятная атмосфера, все за счет Кардинала. Один из бонусов для его людей. Впрочем, время от времени дверь приоткрывалась и для посторонних, но нечасто.

Внутри ресторан был однозальным, но при этом состоял из двух уровней. Пол верхнего этажа — стеклянный и полностью прозрачный, поэтому дамы в юбках, соблюдая приличия, предпочитали оставаться внизу. Царство стекла, мрамора и стали. Леонора Шанкар славилась своим пристрастием к холоду. Никаких ковров и дорожек. Обстановка у многих вызывала неприятие, однако кто будет всерьез критиковать заведение, где тебя кормят бесплатно?

Рассчитывать на конфиденциальность в «Шанкаре» не приходилось: что скрывать друг от друга, если все гости ресторана работают только на Кардинала? Самое безопасное место во всем городе, если не считать Дворец. Прослушка или проникновение шпионов исключены. Согласно неписаному правилу любые разговоры в «Шанкаре» запрещалось выносить за его пределы. Правило соблюдалось неукоснительно: нарушение грозило немедленной расправой.

За столом с Соней сидел еще кто-то — очень странный на вид персонаж, закутанный в длинное складчатое одеяние. На ногах сандалии; в длинные волосы вплетены разноцветные ленты; лицо покрыто узором татуировок, издали выглядевших как настоящие, но вблизи оказавшихся нарисованными. Стоило мне подойти, как он вскочил на ноги и, не дав мне даже рта раскрыть, ткнул костлявым пальцем:

— Ты Капак Райми? — На мой утвердительный кивок он театрально взвизгнул и воздел руки к потолку. — Слишком рано! — С этим возгласом он развернулся и понесся прочь.

— Это что за чудик? — в замешательстве спросил я.

Соня улыбнулась:

— Он сам представится, всему свое время. Не хочу лишать его удовольствия.

— Он работает на Кардинала?

— Работал раньше. Причем на самом верху. Но потом ушел, и теперь он никто. Его оставили в покое по приказу Кардинала, он ходит где вздумается, его никто не трогает. Хотя многих бы обрадовало известие о его смерти. Форд Тассо, например, точно бы обрадовался. Он ненавидит дезертиров больше всего на свете. А мне он симпатичен. И тебе наверняка понравится. Как спалось?

— Не особо. Заснул в кресле, дожидаясь восхода. — Я помассировал затылок, пытаясь прогнать ноющую боль. — А вам?

— Как обычно. Проглотила таблетку и заснула сном младенца. Что-нибудь особенное на завтрак предпочитаешь или доверишь мне выбор?

— Препоручаю себя вашим заботам.

Она заказала тосты и кукурузные хлопья с маложирным маслом и снятым молоком.

— И все? — разочарованно протянул я, рассчитывая на что-то более экзотическое.

— Начинать надо скромно, так я считаю.

Я намазал тост маслом, залил хлопья молоком и принялся за еду.

— Скажите, — промычал я, — если, конечно, мой вопрос не покажется слишком наглым, то, что вы вчера рассказывали, это правда?

— Насчет проституции?

— Да.

— Правда.

— Вот как.

— Неодобряешь? — Она улыбнулась.

— Я думал, туда идут те, кому больше ничего не остается. А по вашим словам, получилось, будто это ступенька в карьерной лестнице.

— Так и было. Повторять не собираюсь и даже начинать бы не стала, не будь я уверена, что потом взлечу гораздо выше, но я не стыжусь. Так было надо.

— А как же личная жизнь? Что сказал ваш бойфренд?

— У меня его не было. Моя нынешняя девушка бы не одобрила, но ее я встретила позже, так что и с этим ничего страшного.

— Так вы?.. — Я поперхнулся от смущения.

— Да, — рассмеялась она, видя, как я заливаюсь краской. — И, предваряя вопрос, скажу: в женские объятия меня привела вовсе не обида на мужчин, накопившаяся за тот период.

— Мне этот вопрос даже в голову не пришел.

— Да-да. — Она плеснула немного молока в хрустальный бокал, отпила глоток и промокнула губы шелковой салфеткой. — А это Адриан.

Я обернулся. За спиной стоял парень, с деланым почтением сжимающий в руках бейсбольную кепку.

— Привет, сестренка, — подтаскивая стул, поздоровался он. — Как делищи?

— Это Капак Райми. Ты будешь ему помогать.

— Приятно познакомиться, — кивнул он.

— Взаимно. Вы брат Сони?

— Ага. Разве незаметно?

— Нет. — Сходства между ними было не больше, чем между глиной и золотом. Соня вся утонченная, элегантная, а парень одет в джинсы и мятую рубаху. Соня темная, он светлый. Волосы, тип лица — все разное. К тому же она его старше на пару десятков лет, ему на вид больше двадцати не дашь.

Парень усмехнулся:

— Разница в возрасте смущает? Соня мне в матери годится. — Она шутливо пихнула его в плечо. — Я — поздний ребенок. Дар небес. Вот родители обалдели, да, сестренка?

— Мягко говоря.

— Так какие дела?

— Капак будет работать у нас. Под моим непосредственным руководством. Так что позаботься о нем, покажи как и что, познакомь с нужными людьми, своди в интересные места. Поручаю его тебе. Стань ему другом и наставником.

— Видишь? — заныл парень. — Она мне даже друзей выбирает. — Он притворно похныкал, потом передернул плечами, будто смирившись: — Ну и пусть. Хоть с ровесником пообщаюсь.

Соня еще раз воспользовалась салфеткой, аккуратно сложила приборы на отдельную тарелку и встала:

— Для начала отвези нас обратно в офис, там я покажу Капаку его рабочее место и буду вводить в курс дела.

— А пару минут не обождет? Я еще не завтракал.

— Живо! — отрезала она.

Парень грустно покачал головой и цокнул языком.

— Вот как бывает, когда работаешь на сестру, — вздохнул он. — Нельзя смешивать работу и семью. Идешь?

— Иду, — дожевывая тост, ответил я. — А то, пожалуй, без меня уедете. — И тут я спохватился, глянув напоследок на стол. — Чаевые оставляем?

— В «Шанкаре» нет. И в «Скайлайте» тоже нет. Босс платит официанткам по высшему разряду. Нанимаясь на работу, они подписывают договор, в котором обязуются не принимать вознаграждение.

— Непривычно как-то без чаевых, — признался я. — Чувствую себя крохобором, вроде Стива Бушеми в «Бешеных псах».

— Отличный фильм, — похвалил Адриан. — Теперь таких не делают. Не волнуйся, — он хлопнул меня по спине, — привыкнешь. На службе у Кардинала таких заморочек пруд пруди.


Следующие несколько месяцев тянулись долго и нудно. Я до этого ни разу в жизни ничего не продавал и не общался с клиентами лицом к лицу. Мне никогда не доводилось отправляться на встречу с абсолютно незнакомым человеком, чье доверие мне предстояло завоевать, чтобы потом воспользоваться в корыстных целях.

От меня ждали больших успехов в продажах. Я должен был в считаные недели усвоить то, на что у других уходили годы. Соня подбирала мне одежду, записала на ораторские курсы, работала над моей осанкой. Учила раскусывать человека с одного взгляда, изучать лица, подмечать нервный тик и передергивание плечами с напускным равнодушием. Несколько вечеров в неделю посвящались просматриванию записей с камер наблюдения. Она приносила полную коробку списанных дисков из принадлежащих Кардиналу магазинов и торговых центров. Лицо за лицом, жест за жестом, мы просматривали, анализировали, обсуждали, строили предположения… В итоге мне хотелось только одного: чтобы в детстве меня выбросило волной на необитаемый остров и я за всю жизнь не увидел ни единой человеческой физиономии.

Сперва получалось плохо, я запорол не одну встречу. Терял нить, захлебывался в бумагах, куда-то девались все слова. Я забывал, что именно продаю. Соня не сердилась. Мне, по ее словам, выпала уникальная возможность, за которую другие коммивояжеры пошли бы на все вплоть до убийства: свобода напортачить. На мне не висели закладные, семья, счета, не грозила потеря работы. Чисто учебная практика.

Со временем я навострился читать по лицам, перебирать приманки, пока не выужу ту, на которую клиент стопроцентно клюнет. Ко всем требовался разный подход, каждый откликался на что-то свое, и фокус состоял в том, чтобы это «свое» отыскать. Никаких домашних заготовок, никаких сценариев. К кому-то подольститься, кого-то припугнуть, кого-то подмаслить. Иногда вываливаешь весь ассортимент полисов в надежде, что хоть одним соблазнишь. А в другой раз только одним и ограничиваешься, зато по полной.

Я просек главное — то, зачем, собственно, Кардинал меня отправил в страховщики: сила и власть человека вовсе не в расчетах, а в правильной реакции. Я-то думал, чтобы добраться до вершин, нужно все продумывать заранее, что вылезти вперед можно только за счет знаний, подготовки, стремительности.

Я ошибался. Гораздо важнее наблюдать, выжидать, изучать, реагировать. Пусть клиент сам дозреет. Не заговаривай первым. Ничего не планируй, пока не будешь знать, какие козыри у противника в рукаве.

Больше всего досаждали компьютерные архивы. Соня муштровала меня, натаскивая по всевозможным процессуальным нормам, вдалбливая законы и уставы. По ее словам, работники компании делились на две категории: тех, кто хотя бы слегка разбирался во всем, и тех, кто лопатил дерьмо. Поэтому либо я учусь всему, либо она так отделает мою тощую никчемную задницу, что…

День у меня обычно начинался в семь утра. Завтрак в «Шанкаре». Потом в офис, включить компьютер и читать, пока глаза не заслезятся. Промыть водой и снова читать. Затем туда-сюда через весь город с Адрианом, встречи с потенциальными клиентами, применение теоретических знаний на практике. Обед в «Шанкаре». Снова клиенты, снова занятия. Поздний ужин в «Шанкаре». Домой в «Скайлайт», доделывать дела уже лежа в кровати, до одиннадцати, а то и двенадцати. Отбой.

Я ездил по всему городу, хотя большую часть времени проводил в центре. По сравнению с тихим юго-западом он казался параллельным миром. К половине восьмого утра улицы уже наглухо забиты автомобилями всех известных под нашим продымленным солнцем марок. Каждая поездка — это кошмар. Город не приспособлен к такому потоку машин. Дороги петляют вокруг домов, завязываются в узлы и перекрещиваются как попало. К тому же они узкие, плохо освещенные и местами раздолбанные. Подростковые банды развлекаются тем, что каждый день переставляют дорожные знаки, тасуя их, словно колоду карт. Поэтому, если не ориентируешься на местности, лучше взять такси.

Жители постоянно пытались как-то облагородить облик города. Новые здания, свежая краска, масштабный ремонт, новые дороги, развязки и эстакады. На окраинах помогало, но здесь, в центре, все усилия шли прахом. Ремонтники работали быстро, но их все равно опережали соперники: сквоттеры, уличные банды, наркодилеры, сутенеры. Они занимали новостройки, уродовали свежевыкрашенные стены, корежили фонари и крошили кирками асфальт. Город принадлежал им и устраивал их таким, какой есть.

Иногда удавалось ненадолго вырваться из мира страховок — спасибо Форду Тассо, который время от времени брал меня с собой на задания, проверяя, на что я гожусь, и одновременно обучая секретам мастерства. Мне нравились эти поездки. Люди в темных плащах и очках, прищуренные глаза, блестящие пистолеты, небрежные рассказы об убийствах, грабежах и героях преступного мира былых времен. Я чувствовал себя с Фордом как рыба в воде.

Адриан вообще стал мне как брат. Мы проводили вместе целые дни, а потом, когда я вошел в рабочий ритм и более-менее освоился, еще и вечера, ударяя по клубам. Заряд бодрости у него казался неисчерпаемым, хотя работал он столько же, сколько и я. Не исключено, правда, что он отсыпался в машине, пока я окучивал клиентов, хотя застукать его мне не удалось.

Однажды, когда мы расслаблялись в одном из массажных салонов «Скайлайта», я попросил раскрыть секрет. Он перевернулся и, тряхнув длинной челкой, объяснил:

— Мульты.

Я приподнялся на локте:

— В смысле?

— Мульты смотрю. Много.

— Это здесь при чем?

— Нам всем нужно смеяться. Смех сильно недооценивают. А он, во-первых, прочищает легкие. Ты в курсе, что в легких скапливается вредный воздух? Весь отработанный газ остается там, на дне. От этого рак и прочие болячки. Проверь статистику, большинство жертв рака — это люди, которые очень мало смеялись. Так что смех полезен для здоровья. А еще он улучшает кровообращение. У клоунов не бывает сердечных приступов.

— Хорош гнать!

— Журналы почитай.

— Какие журналы?

— Ты просил секрет — вот он, — игнорируя вопрос про журналы, закончил Адриан. — Смотрю мульты и смеюсь. Два-три часа в день. Любые — старые, новые, хорошие и всякую ерунду. Целиком ведь смотреть не обязательно. Пару минут из одного, пару из другого. Главное — количество. — Он откинулся на спину и, улыбаясь, устремил взгляд в потолок. — Попробуй как-нибудь. Человек не создан быть серьезным.

Я подумал тогда, что он прикалывается. Адриан любил травить байки, поэтому его слова надо было делить на восемь, а то и на все шестнадцать. Однако несколько недель спустя, когда мы колесили по городу, нам улыбнулась удача. Сняли двух красоток — студенток по обмену, высоких, гибких, золотисто-загорелых и жаждущих испытать все прелести дивного нового мира. Обычно ради такого дела мы ехали в «Скайлайт», но в тот раз до квартиры Адриана оказалось ближе.

Обеих девушек звали Кармен (так они представились). С моей в постели вышел полный облом: слишком много выпила и едва шевелилась. Мы немного повозились, а потом она ушла в ванную почистить зубы, и я понял, что меня продинамили. Из комнаты Адриана доносились хихиканье и приглушенное бормотание телика. Усмехаясь про себя, я подкрался поближе и осторожно приоткрыл дверь.

Адриан, покатываясь со смеху, поглаживал голову Кармен, активно работавшей ртом. На экране Хитрый койот[3] втаскивал на гору очередную супербомбу производства корпорации «Акме».

Я, улыбнувшись, прикрыл за собой дверь и вернулся на свободную кровать, пообещав себе в следующий раз, когда буду соблазнять девушку, заказать подборку с Багзом Банни[4].


Гости в «Шанкаре» делились на четыре категории. Правда, различие это обнаруживалось не сразу, лишь через несколько месяцев, а сначала казалось, что ко всем относятся одинаково, безо всякой социальной дискриминации. Обманчивое впечатление.

В первый класс попадали немногие избранные. Леонора Шанкар, Форд Тассо, еще пара-тройка людей. Недосягаемые, элита из элит, обладающая непостижимой властью и влиянием. Сами себе закон, боги и цари компании. Мы готовы были продать душу дьяволу за возможность подобраться к ним поближе, но там, где начинались владения Кардинала, полномочия дьявола заканчивались.

Ко второму классу принадлежало большинство. Посетители, наведывающиеся в «Шанкар» время от времени. Ресторан им нравился, некоторые заходили по три-четыре раза в неделю, но видели в нем лишь место для общения и деловых встреч.

Третий и четвертый класс — завсегдатаи, те, кто приходил каждый день. Для них «Шанкар» был вторым домом. Некоторые торчали там от зари до зари. Другие на какое-то время отъезжали по делам, однако раза два в день заглядывали обязательно.

Третий класс составляли ветераны. Солдаты и полководцы минувших дней, вознесшие Кардинала на вершину, а теперь отправленные в отставку. Они паслись в «Шанкаре», пользуясь возможностью вернуть былую значимость, поскольку пользовались популярностью у молодежи, с которой охотно делились рассказами о прошлом и секретами, за давностью лет утратившими актуальность и запросто подлежащими разглашению.

Ветераны слыли кладезем премудрости. Знали всех и каждого, видели, у кого настоящая власть, какие пути закрыты, а куда можно сунуться при случае. Они были в курсе всех текущих крупных операций и могли рекомендовать тебя нужным людям, если ласково попросить. Они рассаживались по залу в разных местах, поодиночке или группами, и молча наблюдали, дожидаясь, пока к ним подсядут и заговорят.

Такого ветерана легко было бы перепутать с какой-нибудь волшебной статуей, оживающей, если произнести нужное заклинание, но сходство нарушали трясущиеся руки и подергивающиеся губы — отпечаток, наложенный старостью и долгими годами служения Кардиналу. Временами от их вида мороз подирал по коже. Я смотрел на них и думал: «Неужели и я буду таким? Каких-нибудь тридцать, сорок лет, и я буду сидеть тут, сжимая трость в трясущихся руках, глядя вокруг слезящимися глазами, упиваясь мечтами чужой молодости?»

Сам я принадлежал к четвертому, и последнему, классу. Нас было человек сорок, двадцати-, тридцатилетних, голодных — нет, изголодавшихся по успеху. Мечтатели, римские заговорщики, втайне надеющиеся проложить себе хитростью и коварством путь на вершину. Мы встречались в «Шанкаре» ежедневно, по-приятельски, изображая взаимное дружелюбие и симпатию, однако готовые в любую секунду показать зубы. Лучшие друзья и одновременно соперники. Кто-то из нас рано или поздно достигнет заветной вершины, пройдя по головам остальных.

Мы много времени проводили, сплетничая о делах корпорации: кто сейчас самый крутой, кого уволили, кто умер. Мы жадно ловили каждый жест и взгляд, боготворя своих кумиров, преклоняясь перед корифеями. Когда Жико Карл, прикончив отца и братьев, прибрал к рукам западную часть города, мы обсуждали его тактику несколько недель: препарировали, анализировали, учились. Учеба шла постоянно. Например, судебные выступления блестящего юриста Эмериха Хайнца мы записывали на диктофон и потом прокручивали снова и снова, восхищаясь остротой языка и непредсказуемостью поворотов, а позже инсценировали собственные «спектакли по мотивам», подражая, тренируясь и вникая.

Ресторан был для нас школой. Мы учились, экспериментировали, набивали свои детские шишки. Некоторые даже приносили бумагу и ручки, пытались конспектировать. Я сперва смеялся, но вскоре и сам последовал их примеру.

Старшие на этот счет помалкивали, не выступая ни «за» ни «против» наших семинаров в «Шанкаре», но мы чувствовали на себе пристальное внимание и оценивающие взгляды облеченных властью. Оценка по окончании «курса» шла по системе «зачет — незачет»: либо все, либо ничего. Промежуточных вариантов не дано. Мы хотели все и сразу.

Каждый день мы собирались, обменивались слухами, записями и строили планы, поглядывая с завистью на преуспевших, лелея надежду, что в один прекрасный день кто-нибудь из них выберет нас, подзовет и возьмет под крыло. Пусть это будет, например, Форд Тассо или Франк Вельд… Ведь как ни учись, как ни старайся, пока не позовут, будешь ползать внизу. Хоть наизнанку вывернись, но пока тебя не выберет лично кто-то из элиты, о будущем можешь даже не задумываться.

Когда кого-то из нас призывали и он летел навстречу новой жизни, остальные, сбившись завистливой кучкой, принимались оценивать перспективы новоиспеченного «подмастерья»: какие двери перед ним теперь откроются, как высоко он сможет воспарить. Обычно это просчитывалось на раз. Если тебе мигнул Форд Тассо, путь открыт до луны и выше. Если пригласил Кахал Санпедро, твой потолок — нижние уровни стратосферы, а карьера будет мощной, но не блестящей.

У всех будущее предсказывалось с полпинка, достаточно было посмотреть на покровителей. А вот мой вызов поставил в тупик и остальных, и меня самого.


В то утро я припозднился — из-за зеленого тумана. Отличительная черта города — время от времени его накрывало светло-зеленым облаком. Обычно туман рассеивался уже на следующий день, но иногда задерживался и на два, и на три, а то и четыре. Никто не ведал, откуда он берется (по привычке все валили на промышленные предприятия), почему он зеленый и почему не выползает за пределы города.

Зато все точно знали одно: туман превращает жизнь в кошмар. Видимость сокращается до десяти — пятнадцати футов, поэтому весь город встает в пробке. Мне еще повезло: туман спустился накануне вечером и уже начал рассеиваться, иначе я бы до «Шанкара» вообще не доехал.

Поспешно заняв свой обычный столик, я подозвал официанта, но, вместо того чтобы принять заказ, он вдруг наклонился ко мне и объявил:

— Пятьдесят пятый столик, сэр.

Все наши разом обернулись в мою сторону. Тут до нас дошло, от кого поступил вызов, и воцарилась тишина. В устремленных на меня взглядах читался один немой вопрос: «А?»

Я выдавил на прощание неуверенную улыбку и отправился навстречу новой жизни. Такое вот незамысловатое и окончательное вышло расставание. Меня провожали ошарашенными взглядами. Я ведь пробыл тут всего ничего, несколько месяцев, а другие болтаются в «Шанкаре» годами, дожидаясь, пока их пригреет кто-то из великих. И все же особой зависти мой уход не вызвал. Приглашение поступило от Леоноры Шанкар (владелицы ресторана) и ее сотрапезника, загадочного человека в длинной хламиде, — единственного, о котором другие завсегдатаи никогда не сплетничали. Никто не имел ни малейшего понятия, что сулит мне это приглашение. Гром среди ясного неба, неожиданный и загадочный. Черт его знает, какую ступень в иерархии корифеев занимает Леонора Шанкар… Да, она из числа ближайших соратников Кардинала, но какие с ней перспективы для карьеры? На что можно рассчитывать, заполучив ангелом-хранителем ресторатора?

Шагая по мраморному полу, я старался не подавать вида, что в животе у меня все скрутилось тугим узлом. Если уж перед Кардиналом не спасовал, то тут тем более незачем дрожать.

Леонора радушно приветствовала меня, расцеловав в обе щеки. Человек в хламиде не сказал ничего, только улыбнулся улыбкой кобры и блеснул глазами, глядя, как я усаживаюсь.

Леонора Шанкар, высокая смуглая азиатка, когда-то была настоящей красавицей. Теперь ее возраст перевалил за восемьдесят, однако она двигалась с изяществом сорокалетней. О ее прошлом ходили легенды. Одни говорили, что она томилась в рабстве у какого-то султана, а потом то ли убила его и обрела свободу, то ли спасла ему жизнь и он сам ее отпустил. Другие утверждали, что она — мать Кардинала. Третьи — что она шлюха, вставшая на путь истинный. Четвертые — что Леонора принцесса, оставшаяся без трона.

Версий много, на любой вкус, выбирай — не хочу. Доподлинно известно было только одно: Леонора находилась при Кардинале с самого начала. Она помогла ему выбраться из грязи в князи, однако никто не знал, насколько активную роль она сыграла в его становлении и кем все-таки была — рядовой пешкой или хитроумным ферзем, наблюдавшим из укрытия.

Кто-то считал, что она лишь научила Кардинала манерам и умению себя вести. Другие видели в ней стратега, подталкивавшего своего подопечного ввысь на раннем этапе. Некоторые подозревали, что Кардинал — всего-навсего подставная фигура, управляемая гением Леоноры Шанкар, марионетка в руках расчетливого кукловода. Однако наверняка не знал никто.

— Рада наконец познакомиться, Капак, — негромким грудным голосом произнесла она, кокетливо трепеща ресницами. — Я тебя часто здесь вижу. Нравится мой ресторан?

— Очень! — ответил я.

— Замечательно. — Она с любовью окинула зал взглядом. — Мы с этим помещением сроднились. Дорри несколько раз предлагал мне переехать в другое место. Открывать новые просторы и горизонты. — Леонора покачала головой. — Думаю, он так до конца и не понял, что меня здесь держит. Для Дорри это просто ресторан, и все.

— Дорри? — Я недоуменно сдвинул брови.

— Кардинал. Я его так зову. Ведь его фамилия Дорак.

Ну да, действительно. У Кардинала есть фамилия, он не всегда носил свое прозвище. Кто-то-там Дорак. Имя не припоминалось — не факт, что я вообще его знал.

Тут подал голос незнакомец в хламиде:

— Не представишь нас, Леонора?

— Конечно. Капак Райми, это мой дорогой друг И Цзе Лапотэр.

— Рад знакомству, — ухмыльнулся тот, наклоняясь через стол, чтобы пожать мне руку. — Самое время, дружище Капак, — прошептал он серьезным тоном, цепко ухватившись за мою ладонь. — Приветствую тебя от всего сердца и с наилучшими намерениями. — Отпустив руку, он отпрянул и снова расплылся в улыбке: — Выпьем?

— Пиво, пожалуйста.

Я окинул странного типа изучающим взглядом. Такой же, каким я его увидел в первый раз: нарисованные татуировки, тушь, губная помада, краска. Предпочитает красный, черный и зеленый, которые втерты в каждую складку и размазаны по всем выпуклостям, фиолетовые тени вокруг глаз, розовые губы, оранжевые полосы на крыльях носа. В ушах коллекция пластмассовых серег. На голову он сегодня водрузил тюрбан с воткнутыми в него на японский манер вязальными спицами. Многослойные лохмотья, сколотые между собой разноцветными булавками, извивались, как стая стремительных угрей. На ногах сандалии, из которых высовываются пальцы с жуткими ногтями.

— Неординарная я личность, да, дружище Капак?

— С мамой я бы вас знакомить не стал, — согласился я.

— И Цзе любит эпатировать публику, — пояснила Леонора. — Но ты не поддавайся. Он вовсе не такая ворона в павлиньих перьях, как может показаться.

— Пожалуйста, — он поморщился, — не надо выдавать все мои тайны разом. Дай мальчику повосхищаться диковинкой.

Он отпил из огромного бокала с желтым коктейлем.

— Необычное у вас имя, — заметил я. — Французское?

Он повертел в руках бокал и, пропустив вопрос мимо ушей, задал встречный:

— Как тебе живется с Кардиналом?

— Хорошо. Но я бы не назвал это жизнью с Кардиналом. После той единственной встречи я его и не вижу.

— Правда? — Он задумчиво расширил глаза. — Это хороший знак. Кардинал обычно вызывает, только когда где-то проколешься. Чем меньше времени он тебе уделяет, тем лучше.

— Думаю, причина еще проще. — Я улыбнулся. — Зачем ему помнить про какого-то мелкого страховщика? Выкинул меня из головы после той встречи, и все.

— А мне вот кажется, Кардинал о тебе очень много думал, — мягко возразил И Цзе. — Попомни мое слово, не будь я И Цзе Лапотэр, у него на тебя гораздо более внушительные планы, чем запихнуть в страховщики.

— Например? — нахмурился я.

— Не знаю. Подозрения-то есть, но что с них толку.

— Но почему вам кажется, что у него на меня планы? — не отставал я.

— Имя. Да, новости я слышал, сорока на хвосте принесла: Кардинал притаскивает к себе в кабинет мальчишку с улицы, потом отправляет на выучку к Соне Арне. Но я уже по одному имени догадался.

— А при чем тут мое имя? — в полном недоумении спросил я.

— На самом деле, — поведал мой новый знакомый, — меня зовут Инти Майми. И Цзе Лапотэр — это псевдоним, который я взял, когда поссорился с Кардиналом и решил уйти. Инти Майми… Капак Райми…

— Да, созвучно, только…

— Не просто созвучно. Что ты знаешь об инках?

Я помолчал, припоминая. Инки… Кто-то мне недавно…

— Кардинал! — воскликнул я вслух. — Это он про них говорил — мол, у меня имя из языка инков. И он про них много читал.

— Еще бы, — фыркнул И Цзе. — Мне он про них тоже рассказывал. Капак Райми — так назывался у инков месяц декабрь. В переводе — «великий праздник». А Инти Майми — это июнь, «праздник солнца». Любопытно, да? Такие имена не каждый день встретишь. И оба мы оказываемся на службе у Кардинала…

— Необычно, согласен, но все равно не вижу…

— Нет! — снова перебил И Цзе. — В другом городе, в другое время можно было бы списать на совпадение. Но не здесь, где в игру вступает Кардинал. Он ведь рассказывал тебе про неуловимую связь мелочей и важного?

— Чуть-чуть рассказывал.

— Про биржу и прорицания упоминал?

— Нет.

— Спроси при случае. Это феерия. Наши имена что-то значат, мы связаны через них. Ты не просто амбициозный желторотый гангстер, мечтающий о роскоши. Инти Майми тоже был крутым, не хуже Форда Тассо. В конце концов я решил, что мне этого не надо, и свалил. — Он скорчил гримасу. — Как я остался в живых, в голове не укладывается. На мне лежало клеймо. Здесь ведь тебе с рук сойдет все: убийство, изнасилование, инцест, — все, кроме неблагодарности. Это большой грех. Кардинальный, так сказать. У меня было все, о чем можно только мечтать, а я брезгливо эти мечты отшвырнул. Считай, сам себя приговорил.

— Дорри его пожалел, — вставила Леонора. — Шепнул, чтобы никто не вздумал его трогать или сознательно причинять вред. Так что при всем желании прикончить отступника никто не осмелился. Не решились перечить Дорри.

— Пожалел? — И Цзе передернул плечами. — По-моему, он не знает, что такое жалость. Думаю, им двигали более темные и эгоистические побуждения, но… — Он умолк, и надолго. Потом наконец поднял голову и обвел взглядом зал. — Ты давно видела Гарри Гилмера? — поинтересовался он у Леоноры.

— Кого?

— Гарри Гилмера. Такой невысокий толстяк, приходит ко мне по несколько раз в месяц. Ты его знаешь. Ты же столько раз с нами обедала! Он еще всех донимает жуткими анекдотами про тещ.

— Нет, не припомню такого.

— Ну как же! — закричал И Цзе, распаляясь. — Да знаешь ты его, Леонора, знаешь!

— Говорю тебе, — твердо повторила она, — никаких Гарри Гилмеров я не помню.

— Ох, — подавленно вздохнул И Цзе, и весь его гнев мигом улетучился. — Здесь такое сплошь и рядом, дружище Капак. Привыкай. Люди пропадают. Сегодня они тут, живые и здоровые, а завтра…

— Умирают?

— Нет. Ладно бы умирали, все умирают, особенно в таком деле. Тут не просто смерть, тут все куда серьезнее. Забвение. — Он кивнул на Леонору: — Она знакома с Гарри Гилмером, но будет отрицать. Все будут отрицать. Придешь к нему домой, а никто из соседей его не помнит, почтальон и молочник тоже. Начнешь рыться в дворцовых архивах — там тоже никаких следов. Исчез. Не было человека, нет и не будет. Понимаешь?

— Не особенно.

— Его стерли. Взяли Гарри Гилмера и сделали так, будто его и не существовало. Никаких документов, никаких свидетелей. Ничего. Подчистили все записи, подкупили или припугнули всех, кто его знал, чтобы они выкинули его из памяти. Более жестокой казни не придумаешь — отнять у человека самое себя. Жизнь теряет смысл.

— И кто это сделал? Кардинал?

— Думаю, да. Об этом не говорят, так что наверняка утверждать не берусь. Но он единственный, кому такое под силу. Единственный, кто способен заставить, например, Леонору отказать человеку в такой простой любезности, как память.

— И Цзе, — с расстановкой произнесла она, — я клянусь, что никогда не знала человека по имени Гарри Гилмер. Мы ведь уже это обсуждали. У него такая болезнь, — пояснила она мне, — выдумывает несуществующих людей, а потом набрасывается на остальных с обвинениями. Разве не так, И Цзе?

Он печально покачал головой:

— Может быть. Многие считают, что у меня крыша едет. Но я отлично помню этого Гарри. Его и других. Я ведь видел список, ту самую треклятую Аю… — Он осекся на полуслове и потупился. — Будь осторожен, дружище Капак, — предупредил он с горечью. — Этот город опасен. Не попадись в его ловушку. А то станешь вторым Инти Майми.

Я перегнулся через стол, надеясь в этот раз выпытать все до конца:

— Наши имена… В чем между ними связь? Что вы собирались сказать?

Он улыбнулся:

— Кардинал не терпит домыслов. Он бы пристрелил меня на месте, если бы увидел, что я строю догадки. Но мне до фени. Я перед ним давно уже не отчитываюсь, так что вот мои соображения: я был надеждой Кардинала. Он хотел сделать меня своим преемником. Нас таких было несколько — я, Форд, еще парочка, — соперничающих за первенство, но Кардинал отмечал именно меня.

И я его обломал. Не оправдал надежд. Но он не хочет признать свою ошибку. Мне кажется, он уверен в правильности своего выбора, поэтому, если найдет второго такого, парня с задатками молодого Инти Майми, обучит, вознесет и сделает из него ту звезду, которой должен был стать я… Тогда его выбор будет оправдан. Он докажет, что не ошибся, что это я оказался с червоточиной, а он был на верном пути.

И Цзе поднялся и стал расправлять многослойные складки одеяния. Леонора молчала.

— Я думаю, дружище Капак, что Кардинал выбрал тебя мне на замену в доказательство всем — в том числе и самому себе, — что нюх его не подводит. Поэтому из тебя сейчас будут воспитывать наследника. Это первый шаг на долгом и трудном пути, в конце которого, правда, ждут золото, бриллианты, всякие мыслимые богатства, да и немыслимые тоже. Я думаю, он собирается сделать из тебя следующего Кардинала. До свидания, Леонора. До свидания, дружище Капак. Увидимся.

И он ушел, оставив меня в оцепенении провожать его взглядом. Сердце колотилось как бешеное, дыхание прерывалось.

Стать следующим Кардиналом.

Он точно псих, как пить дать. Только чокнутый мог до такого додуматься. Но… стать следующим Кардиналом! Даже если он ошибается, мечтать и фантазировать я могу сколько угодно. И на втором этаже «Шанкара», где со всех сторон доносились обрывки задушевных бесед гангстеров, ветеранов и юных претендентов на трон, я дал волю мечтам.

паукар вами

Джонни Грейс был наполовину ирландцем, наполовину кубинцем, вырос на неблагополучном востоке города и возглавлял маленькую, но злобную банду «Братья Грейс». Три года они терроризировали свой родной район, и теперь Джонни решил, что пришло время расширяться на запад. Оставалось только дождаться отмашки Кардинала. На встречу с Джонни Форд Тассо отправил меня.

— Джонни взбрыкнет, когда тебя увидит, — предупредил Тассо. — Он-то рассчитывал на мою персону и иметь дело с желторотиком не захочет. Может разбушеваться.

— И сильно? — обеспокоился я. Я мало чего на свете боялся, но разъяренный Джонни Грейс, пожалуй, мог претендовать на верхние строчки в списке.

Форд улыбнулся:

— Парень, ты думаешь, я бы стал тебя посылать туда, где действительно грозит опасность?

— За милую душу, — надулся я.

Он, рассмеявшись, хлопнул меня по спине:

— Все будет нормально. Ну, порычит слегка для порядка. А ты стой на своем. Пусть бесится. Не выдавай испуга, не извиняйся. Тогда он в конце концов успокоится, и вы поговорите.

— О чем?

— Прощупаешь его. Спросишь — как он планирует расширяться? Что мы с этого будем иметь? На чью территорию он нацелился? Будут ли нам от него ненужные проблемы? Не создаст ли он угрозы нашим друзьям? Задавай вопросы, разговори его, выясни все что сможешь. Это пробный шар, первая встреча, за ней последуют другие. Так что выжимать досуха необязательно.

— А что, если он на меня нападет? Может такое быть?

Форд пожал плечами:

— Он понимает, что тогда мы его достанем. Но ведь он чокнутый кубино-ирландец. Как тут угадаешь?

— Пушку брать?

Он покачал головой:

— Прихватить пистолет на встречу с Джонни Грейсом в темной подворотне — это подписать себе приговор, если что-то пойдет не так. Без пистолета он просто отметелит тебя как следует, если крышу сорвет. Но если заметит ствол… — Форд не договорил, и так все было ясно.

К предстоящей встрече мы с Адрианом одевались у меня в номере в «Скайлайте». В начале недели нам как раз сшили новые костюмы, в них мы и облачились.

— Чувствую себя сутенером каким-то, — пожаловался Адриан.

— Ты только выглядишь сутенером, — утешил я.

— А мне обязательно идти? Я ведь просто шофер. Шкурой рисковать за такие деньги не нанимался. Может, я просто довезу тебя, как обычно, и посижу спокойненько в машине?

— Ты мне нужен. Пригодишься, если вдруг что.

— Если вдруг что, от меня в схватке с братьями Грейс толку, как сам знаешь от кого.

Я бросил сражаться с узлом на галстуке. Адриан здорово нервничал, и я его понимал.

— Адриан, — сказал я негромко, — ты у меня единственный друг, единственный человек, на которого я могу положиться. Сегодня важный день, а я сам вот-вот психану и разверну лыжи. Мне нужен кто-то, кто смог бы меня удержать. Тебе не обязательно там быть. Я тебя не заставляю. Я тебя прошу. Как друга. Поможешь?

Он задумался.

— Ну… — наконец ответил он, рассмеялся и натянул носки. — Но ты у меня будешь в большом долгу.

— Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждался, — пообещал я. — Ни на этом свете, ни на том. Где мы можем оказаться гораздо раньше, чем хотелось бы, — добавил я, помолчав.

В вестибюле к нам присоединился Винсент, который тоже ехал на встречу, понаблюдать меня в действии. Вел он себя так, будто мы в кино собрались, развалился на заднем сиденье и всю дорогу развлекал нас забавными историями. Типа «Как-то раз Джонни Грейс у меня на глазах откусил одному чуваку яйца. Кроме шуток! Раздел, набросился и умял причиндалы!» или «Только не смотрите на его ноги. Он косолапый, поэтому ненавидит, когда люди пялятся. Стоит опустить взгляд ниже колен, тут же вцепится, как питбуль».

Встречу назначили на нейтралке, в северном секторе юго-востока. Узкие улочки, на которых было не протолкнуться от гор невывезенного мусора, скарба уличных торговцев и остовов сгоревших машин. Окна сплошь заколочены. Дети выглядят как оборвыши из стран третьего мира, тощие и наглые.

Мы приехали первыми. Оставили машину в конце переулка, заплатили местным подросткам, чтобы покараулили, и прошвырнулись пешком по темной, кишащей крысами улице. Где-то там, в небе, ярко светило солнце, но его лучи утыкались в нависшие крыши и путались в протянутых над головами веревках с бельем.

Прижавшись к стене, мы с Адрианом ждали, пока Винсент осмотрит место действия. Его рука то и дело привычным жестом тянулась выхватить пистолет — и вместо кобуры натыкалась на пустоту. Готов поспорить, он бы наплевал на все запреты и притащил ствол, если бы запретил не Форд Тассо, а кто-то другой.

— Ты когда-нибудь бывал на таких стрелках? — спросил я у Адриана.

— Нет, ты что! Я вообще на этой работе всего пару лет. И к тому же временно. Еще годик-другой, и линяю. Что с работы, что из города. Ушел бы еще раньше, если б не Соня, которая тянет меня вверх за шкирку. Старшая сестра… все дела… сам понимаешь…

— Не особо.

— У тебя нет сестер?

— Нет.

— А братьев?

— Тоже нет.

— Ты, значит, в семье единственный?

— Видимо. — Я глянул на него. — А к чему расспросы?

— Ну, ты все молчком, про друзей или, там, родителей никогда ни полслова.

— Серьезно?

— Да.

Я почесал в затылке:

— Понятия не имел, что тебя так интересует моя биография. Ну, значит, родился я… — Закончить мысль не удалось, потому что я заметил впереди какое-то движение и осекся. — Работаем, — потянув Адриана за руку, прошептал я, показывая на приближающуюся четверку гангстеров.

Винсент кашлянул и жестом подозвал нас к себе.

Четверка остановилась напротив, шагах в трех-четырех, и принялась молча нас разглядывать. Джонни Грейс оказался мелким, светлокожим, но мускулистым. На ноги я не смотрел, не рискуя проверять правдивость рассказанной Винсентом байки.

— А ты что за хрен с горы? — рявкнул Джонни.

— Капак Райми. А это Адриан Арне и Винсент Карелл.

— Где Тассо?

— Я его представитель.

Джонни сплюнул в грязь:

— Твою мать! Не, вы слышали? — Трое его сопровождающих мрачно кивнули. — Я иду сюда договариваться с уважаемым человеком, а мне вместо него подсовывают шестерку. Вы меня за кого принимаете? Решили, что у Джонни Грейса времени вагон, чтобы распыляться на всякую челядь?

— Пойдемте, — сказал я Адриану и Винсенту, а потом повернулся к Джонни Грейсу спиной, молясь про себя, чтобы не получить в нее нож.

— Эй! Вы куда? — выкрикнул он в недоумении.

Я развернулся вполоборота:

— Раз вы не готовы беседовать со мной и моими коллегами, нам тут делать нечего. Я передам вашу жалобу мистеру Тассо, может быть, в следующий раз он прибудет лично. Чтобы самому разобраться, — добавил я с ироничной улыбкой.

Джонни нервно дернулся и посмотрел на свою банду. Они тоже подрастерялись. Я выжидал.

— Нет, ну зачем же сразу гонор показывать? — сказал наконец Джонни. — Я просто огорчился, понимаете? Я-то ждал его самого. Но он занят, у него неотложные дела, все понятно. Не получилось выкроить время, да? — Я молчал. — Ладно, ладно, я извиняюсь! — завопил он. — Извиняюсь, видите?

— Хотите поговорить?

— Да.

— Хорошо. — Я зашагал обратно. — Давайте для начала…

Кто-то спрыгнул с пожарной лестницы на соседней стене. Тень пала к ногам Джонни Грейса, взмах руки, и вот темная фигура уже вклинилась между оставшимися тремя братьями Грейс. Снова рукой наотмашь, еще и еще раз, крики, смятение. Миг, и все трое валяются в грязи, затихшие и неподвижные. Убийца пружинисто поднялся на ноги.

Джонни уставился на меня, широко распахнув глаза и рот. Я в оцепенении смотрел на него. Он сжимал горло руками, и сквозь пальцы сочилась кровь.

Человек, спрыгнувший с пожарной лестницы, развернул Джонни вокруг своей оси. Руки гангстера бессильно упали вдоль тела, он что-то порывался сказать, из горла рвался вопль то ли потрясения, то ли ярости, то ли страха. Однако вопль получался беззвучным. У Джонни Грейса пропал голос.

Убийца вонзил нож Джонни в живот, подержал секунду, выдернул и, отпустив тело, которое тут же обрушилось на землю, шагнул к Винсенту.

Тот сглотнул, помертвев.

— Вами… — выдавил он хрипло.

— Ты меня знаешь? — спросил незнакомец. Ровным голосом, слегка иронично.

— Узнал по змеям, — пояснил Винсент. — Я слышал рассказы…

— Ты работаешь на?..

— На Кардинала. На Форда Тассо. Я из команды Тассо.

— Тогда живи. — Убийца сунул нож в чехол и улыбнулся. — Передай весточку Форду. Скажи, что я вернулся. Я здесь по своим делам, но если понадоблюсь — он знает, как связаться.

— Передам. Я…

Скользнув мимо Винсента, убийца встал передо мной и Адрианом. Он был черным, я таких темнокожих почти не встречал, около шести футов ростом, среднего телосложения, абсолютно лысым. На лице тоже никакой растительности, зато на обеих скулах красовалось по татуировке в виде разноцветных змей, которые, спускаясь вниз по щекам, приподнимали головы на подбородке и упирались друг в друга взглядами чуть ниже губ убийцы. Глаза его горели зеленым огнем. Возраст трудно определить — может, тридцать, а может, все пятьдесят. Такого страха на меня еще никто не нагонял, включая Кардинала и Форда Тассо.

— Ты, — обратился он ко мне. — Как тебя зовут?

— Капак Райми, — заикаясь, выговорил я.

Он улыбнулся:

— Аюамарканец. Так и думал. А тебя? — Он повернулся к Адриану.

— Адриан Арне, сэр.

Скользнув ближе, убийца пристально вгляделся Адриану в глаза.

— Да, — пробормотал он. — Ты тоже. Хотя, думается, послабее. Занятно.

С этими словами он вернулся обратно к пожарной лестнице. Подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину и подтянулся на руках. Через пару секунд он уже взлетел на крышу и исчез из вида.

Я повертел головой, окидывая взглядом валяющиеся трупы. Почти один в один та же сцена, что и с убийством дяди Тео в пакгаузе. Меня что, на каждой гангстерской стрелке такое ждет?

— Твою мать! — Винсент сплюнул на труп Джонни Грейса и метнулся к машине.

Мы с Адрианом кинулись следом.

— Кто это был? — спросил Адриан, но Винсент пропустил вопрос мимо ушей.

— Кто это такой? — повторил я, но Винсент, будто не слыша, изливал душу в потоке ругательств. — Винсент! — рявкнул я. — Кто это был, твою мать?

Он поднял взгляд:

— Это, парень, был Паукар, чтоб его… — Помолчав, он мотнул головой. — Ходячая, к едрене фене, смерть.

За всю дорогу Винсент больше не проронил ни слова.


Если я не работал и не зависал где-нибудь с Адрианом, то чаще всего встречался с И Цзе и Леонорой. Они взяли на себя роль моих покровителей и, не жалея сил, наставляли и делились опытом. Хотя они и не принадлежали к числу тех влиятельных людей, под чье начало я мечтал попасть, оба когда-то были близки к Кардиналу и знали его как человека, а не как властителя. Они хотя бы отчасти способны были объяснить ход его мыслей — больше никто в городе таким похвастаться не мог.

— Всегда стой на своем, — внушал мне И Цзе. — Защищай свою позицию, говори, что думаешь. Здесь каждый, — он обвел рукой зал, — хочет прогнуть других под себя. Чтобы ты жил по их правилам, исполнял приказы, думал и говорил по их указке. Своеволия они не терпят. Так вот, перебьются. Будь готов наплевать им в морду и подтереться их правилами. Не афишируя, но если придется, то и в открытую. Нельзя позволить им тобой помыкать. Если позволишь, станешь их рабом. Да, прогибаться иногда полезно для карьеры, но таких поддакивающих у Кардинала тысячи, какой ему прок от очередного подпевалы?

— Не сомневайтесь, я за себя постою. Я покажу ему…

— Да… — В голосе И Цзе прозвучало сомнение. — Но лезть в бутылку просто ради того, чтобы показать гонор, тоже не надо. Я ведь не имею в виду, что ты должен из каждого разговора устраивать дуэль. Просто говори то, что думаешь. Если он поинтересуется твоим мнением, ответь. Не стоит настраивать его против себя, но и бояться прогневать его возражением тоже неправильно.

— Тут не угадаешь, Капак, — вмешалась Леонора. — С Дорри так: либо пан, либо пропал. Если метишь на самый верх, усвой раз и навсегда, что третьего не дано.

В другой раз она учила меня, как реагировать на случающиеся у Кардинала приступы гнева:

— Он может взорваться в любой момент. Безо всякой логики. Ему без разницы, кто при этом присутствует, что он говорит или делает. Дорри не умеет держать себя в руках. У него в душе бушует пламя ярости, которое ни объяснить, ни погасить. Оно им движет. В древности он бы махал мечом направо и налево, срубая головы с плеч. Но теперь, в наше более цивилизованное время, приходится как-то усмирять порывы. Он пытается. Более-менее.

А это нелегко. Он попал в мои руки подростком, но к тому времени на его счету уже было более двадцати смертей. Он носился по улицам без руля и ветрил, мчась навстречу ранней гибели. Мне удалось его утихомирить. Научить подавлять гнев, хватать себя за руку и бороться с внутренними демонами. Он едва не сломался от такой непосильной задачи, но упрямо лез напролом, пока наконец не настал тот момент, когда он смог спокойно сесть застол переговоров со своим противником, а не вцепился ему в глотку по привычке.

Взгляд Леоноры был мягким. Даже вспоминая про самое худшее в Кардинале, про его неконтролируемую ярость, жажду крови и жестокость, она говорила о нем тепло. Она любила его.

— Но все время сдерживать гнев он не в силах, — продолжала Леонора. — Иногда ярость вскипает так, что переливается через край, и Кардинал выплескивает ее на первое, что под руку подвернется. Подвернется мебель и стены — будет крушить их. Подвернется человек — пострадает человек.

— На вид он не такой уж громила, — засомневался я. — Думаю, в схватке один на один я бы его легко одолел.

Леоноре стало смешно.

— Кардинала нельзя одолеть. Ярость придает ему сил. Смотреть страшно. Он меняется буквально на глазах. Нет, он не вырастает, зато ты сам как будто съеживаешься. Я видела, как он пробивал насквозь кирпичные стены, поднимал над головой человека в два раза тяжелее себя. Эта какая-то потусторонняя мощь, она рождается не в мускулах. — Наклонившись вперед, она понизила голос и прошептала побелевшими губами (я ни до, ни после не видел ее такой испуганной): — Он бог, Капак. Он делает то, что остальным не повторить никогда, он вертит миром и людьми, как факир. А на самом деле все просто. Дорри — бог.


Где-то через неделю после сорвавшейся встречи с Джонни Грейсом Адриан вытащил меня из офиса, запихнул в машину и повез на восток. Так глубоко в черное сердце города я еще не забирался — по этим улицам и вампир в одиночку ходить не отважится. Нервничая, я пригнулся на сиденье как можно ниже. Не наша территория. При всем уважении к Кардиналу здешние не остановятся перед тем, чтобы убрать парочку его людей.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросил я Адриана.

— Положись на меня. — Он свернул в проулок, такой узкий, что машина едва протиснулась. — Этот тип знает о городе все. Он динозавр, ему, по слухам, за сотню перевалило. И много лет назад, еще до Кардинала, он был тут большой шишкой. А сейчас расслабляется. На него работает пара уличных девок — не ради дохода, ради сведений, а так он в основном сидит на заднице и разговаривает разговоры.

Звали этого типа Фабио, и я с первого взгляда поверил, что ему пошла вторая сотня лет. Когда мы подъехали, он сидел на крыльце в кресле-качалке, слушал старый джаз с виниловой пластинки, которые я смутно помнил из далекого прошлого. На приветствие Адриана старик добродушно помахал рукой, а потом приложил палец к губам, прося ничего не говорить, пока не кончится пластинка. Через несколько минут, когда смолкли последние аккорды, он пристально вгляделся в мое лицо и, обнажив вставные зубы, расплылся в улыбке, а потом, причмокнув, произнес:

— Значит, наткнулись на Паукара Вами.

Я почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом. До сих пор мне никто так и не объяснил, кто такой Вами, — ни Винсент, ни Леонора, ни даже И Цзе, который обычно с радостью готов был доложить, какого цвета на нем сегодня трусы.

— Вы его знаете? — спросил я.

— Конечно. С давних времен, таких давних, что тебя тогда небось и в проекте не было. Зверь, каких мало, а ведь я отморозков на своем веку достаточно повидал. Своих прикончит, на куски порубит и рагу из костей сварит. Не удивлюсь, если он так и делал.

— Кто он такой?

— Паукар Вами. — Фабио улыбнулся. — Но у него есть и другие имена. Каждый раз он возвращается под новым. У полицейских уже целая коллекция. Черный ангел. Хорек. Резчик.

— Резчик? — Адриан нахмурил брови. — Я о нем слышал. Серийный убийца, орудовал то ли в семидесятых, то ли в восьмидесятых. Соня как-то о нем рассказывала.

— Это он. Как Резчик он не особо много успел, за ним всего-то человек девять-десять числится.

— Вы говорите, что Паукар Вами убивал еще в семидесятых? — переспросил я. — Неужели его так ни разу и не поймали?

— Он хитрый. Долго в одной маске не ходит. Переезжает с места на место. Сюда по три-четыре года не возвращается или даже дольше: вот последний раз лет семь назад наведывался.

— И что, это все? Он просто серийный убийца?

— Просто! — Фабио рассмеялся. — Люди мрут как мухи, это ничего?

— Я имею в виду, он не наемный? По тому, как он прикончил Джонни Грейса с бандой, мне показалось, он на задании.

— Да, он наемный, — подтвердил Фабио. — Разумеется. Чаще всего убивает просто так, по своим соображениям, но и заработать не прочь. Хотя услуги свои не рекламирует. Если он кому понадобится, заказчик пускает слух, и он, если сочтет нужным, выходит на связь. Хотя чаще всего нет.

— А на Кардинала он когда-нибудь работал?

Фабио пожал плечами:

— Тогда, давным-давно, я слышал, что он в первую очередь человек Кардинала, а остальное — это так, заодно. Но кто знает… — Мимо проехала машина, и Фабио попытался разглядеть пассажиров сквозь стекло. — А что тебя так интересует? — спросил он, когда машина скрылась.

— Хочу знать, с кем связался.

— Связался? — Фабио снова разобрал смех. — Парень, с Паукаром Вами не связываются. Это он выбирает, с кем ему связаться. — Качнувшись в кресле, Фабио ткнул в меня узловатым пальцем: — А ты моли Бога, чтобы он с тобой не связался, потому что все его дела заканчиваются одинаково: он на коне, а ты — труп. Лучше уж маршируй к костлявой своим ходом, чего тянуть!


Адриан высадил меня у «Скайлайта». Сам он собирался на вечеринку (меня тоже приглашал, но настроения не было). Голова раскалывалась, я хотел только одного — бухнуться в постель и заснуть.

— Точно не пойдешь? — в десятый раз переспросил Адриан. — Лиз будет. Помнишь Лиз?

— Не сегодня. В другой раз.

— Ну, пеняй на себя.

Он уехал, погудев на прощание клаксоном, расслабляя узел галстука на ходу и настраиваясь как следует оттянуться. Я вошел в двери отеля.

Уже в лифте я снова увидел ту женщину. Ее лицо мелькало передо мной не первый раз, вспыхивая ненадолго и оставляя после себя слабый отпечаток. Ухватить невозможно, растворяется, словно цыганка в ночи. И никаких воспоминаний, способных что-то подсказать. Я не знал, где мог видеть эту женщину, почему она возникает в моих мыслях. Может, просто сознание шутки шутит… Наверняка зацепил взглядом где-нибудь на улице, и образ почему-то сохранился в памяти.

Лифт остановился, двери разъехались, я шагнул наружу, и призрачная тень той женщины пропала. Я попытался снова ее представить, но ничего не получилось, тогда я плюнул и пошел к себе.

Пощелкал телевизионные каналы — ничего интересного. Влез в видеотеку «Скайлайта» и принялся прокручивать список названий. В конце концов выбрал «Поющих под дождем». Посмотрю, пусть в сотый раз, но гениальный фильм — он и есть гениальный. Я поставил таймер на отсроченное начало через пять минут — как раз сходить в туалет и вымыть руки.

Когда намыливался, из телевизора уже неслась мелодия заставки. Наскоро смыв пену, я ополоснул лицо холодной водой и помчался в комнату.

На кровати сидела девочка, во все глаза глядя на экран, где шли начальные титры.

— Обожаю этот фильм! — неожиданно дребезжащим голосом возвестила она. Наверное, гланды недавно удалили.

— Э-э… да… — неуверенно согласился я. — Мне тоже нравится.

Я шагнул поближе, разглядывая гостью. Сияющее личико, почти без макияжа. Струящиеся светлые волосы. Глухая одежда, закрывающая все, кроме лица: свитер с высоким воротом, длинные брюки, белые перчатки. На вид лет тринадцать-четырнадцать, не старше. Милая девчушка.

— Я мюзиклы не очень люблю, — продолжила она. — Они дурацкие. Чуть что, все начинают петь ни с того ни с сего… — Она фыркнула. — А этот не такой. Джин Келли просто потрясающий. Когда я первый раз посмотрела, хотела убежать из дому и выйти за него замуж.

— А потом выяснила, что он давно уже умер, — рассмеялся я.

— Нет, когда я первый раз смотрела, он был еще жив. В самом расцвете. Я ему написала письмо, и он так мило ответил. До сих пор храню.

Я улыбнулся. Девичьи фантазии. Какое-то время мы молча наблюдали за поющими и танцующими на экране Джином, Дебби и Дональдом.

— Признавайся, — в конце концов спросил я (не присаживаясь — на случай, если мои действия будут неверно истолкованы), — ты заблудилась? Перепутала номер?

Я глянул на дверь, которую девочка не закрыла за собой. И хорошо, что не закрыла. Еще не хватало, чтобы меня застукали в гостиничном номере наедине с четырнадцатилетней девчонкой при запертых дверях. Кто его знает, может, меня хотят подставить? Когда работаешь на Кардинала, приходится все время быть начеку. Куча народу только и ждет, когда ты оступишься, не исключение и сам Кардинал, который запросто пожертвует своей пешкой, просто чтобы посмотреть, как она корчится от страха.

— Ничего я не заблудилась, — беспечно отмахнулась девочка. — Я люблю бродить по отелю, заглядывать в номера, смотреть, как живут люди. Лекарство от скуки. Хочешь, я уйду… — Она погрустнела. — Уйти?

Да, я хотел, чтобы она ушла. Я не соврал Адриану про головную боль. Но девочка выглядела такой брошенной, одинокой, что я не смог ее прогнать.

— Можешь остаться досмотреть фильм, — разрешил я.

— Спасибо! — Она одарила меня улыбкой, способной разбить не одно мальчишечье сердце.

Я в замешательстве оттянул тесный воротничок рубашки.

— А тебя родители искать не будут? — поинтересовался я еще через пару песен.

— У меня нет родителей. Они давным-давно умерли.

— Прости. — Девочка махнула рукой, давая понять, что соболезнования ни к чему. — А кто же тогда за тобой смотрит? Опекуны? Приемные родители?

— Друзья, — ответила она и скорчила физиономию. — Только они не настоящие. Ферди им просто платит, чтобы они делали вид. А у тебя есть подружка? — неожиданно огорошила меня вопросом гостья и посмотрела детским, но отнюдь не наивным взглядом.

Я моментально насторожился:

— Нет.

— Можно тогда я буду твоей подружкой? — обрадовалась она.

— Ни в коем разе!

Девочка обиделась:

— Почему? Я что, слишком старая?

— Слишком?.. — Я рассмеялся. — Барышня, я не знаю, каких фильмов вы насмотрелись, но до старости тебе далеко. Ты еще маленькая. Очень, очень маленькая.

Она надулась:

— Мужчины совсем испортились. Всем подавай богатых старушек, чтобы тянуть из них деньги. Ты любитель приударить за бабушками, спорим? На тех, кто младше семидесяти, даже не взглянешь — мало ли, вдруг успеет сама растратить свои денежки, нет чтобы умереть поскорее и оставить тебе состояние. Да?

Я, расхохотавшись, покачал головой.

— Меня, кстати, зовут Капак Райми. А тебя?

— Кончита Кубекик, — небрежно обронила она. — Мисс Кончита Кубекик. Рада познакомиться.

— Взаимно.

Мы досмотрели фильм, смеясь и подпевая. Подействовало лучше обезболивающего, голова прошла еще до того, как перестал дождь и закончились песни.

Я щелкнул пультом, выключая телевизор, и кашлянул.

— Кажется, тебе пора… — начал я, но девчушка оборвала меня, нетерпеливо крутанув кистью руки.

Подбежав к телефону, девочка набрала обслуживание номеров и, понизив голос, пробасила:

— Сэндвич с яйцом и саламандрой в восемьсот шестьдесят третий, пожалуйста.

А потом передала трубку мне, выжидающе вскинув брови.

— И гусиный салат с табаком, — добавил я первое, что в голову пришло, повесил трубку, и мы расхохотались над хулиганской шуткой.

— А кто там, в восемьсот шестьдесят третьем? — спросил я.

— Грязный старикашка. Я к нему забрела пару недель назад, он валялся на кровати голый, со стопкой похабных журналов. Увидел меня — и давай скалить зубы и размахивать своим членом. Грязный извращенец. Очень хотелось подскочить и двинуть ему по яйцам, но я испугалась, что вдруг он меня поймает и…

Несмотря на молодость и невинность, девочка вовсе не казалась наивной глупышкой. Видно было, что ей знакома оборотная сторона жизни. Мудра не по годам.

— Давно ты здесь? — спросил я.

— Пару часов, — схитрила она.

— Ха-ха. Не притворяйся, ты все поняла. Давно ты живешь в «Скайлайте»?

— Вечность минус пару месяцев. Угадай, сколько мне лет.

— Не знаю.

— Я и говорю: угадай!

— Тринадцать?

— Не-а.

— Четырнадцать?

— Мимо.

— Пятнадцать? — Последняя попытка.

— Пятьдесят восемь! — выкрикнула она чуть ли не навзрыд.

— Хорошо сохранилась, — подыграл я.

— Принимаю молодильные ванны, — сообщила она тоном строжайшей секретности. — Волшебную воду доставляют из Египта. Она помогает мне сохранить молодость, красоту и девственность навеки. — Гостья кокетливо вздернула бровь. — Хотя последнее не обязательно хранить вечно. Идеальный мужчина в идеальном месте в идеальное время…

— Осторожно, — предостерег я. — Такие игры до добра не доведут. Откуда ты знаешь, вдруг я извращенец похуже того старикашки?

— Нет, ты не такой. Извращенцы не смотрят мюзиклы.

Я не стал развивать тему. Когда-нибудь она сама поймет, что внешность бывает обманчива.

— Может, тогда поиграем в другие игры? Какие ты знаешь? — спросила она.

— Шахматы?

He припомню, чтобы я когда-нибудь играл, но при слове «шахматы» перед глазами возникла сцена, где я расположился с клетчатой доской у жаркого огня, а та женщина сидит напротив и со смехом берет слоном моего ферзя, не догадываясь, что это ловушка и через два хода я поставлю ей мат. Как такое…

— Шахматы! Фу-у! Нет, спасибо. — Кончита брезгливо зажала пальчиками нос, показывая, что это предложение ее не вдохновляет, и мысленная картинка пропала. — Шахматы — это фу! Лучше в «змеи и лестницы» или в «твистер» — что-нибудь веселое. У тебя они есть?

— Нет, но имеется колода карт. Можно поиграть в «дурака».

— Да! — Она в восторге захлопала руками в перчатках. — В «дурака» я классно играю. Я просто чемпионка!

И не соврала. В первых раундах я ей поддался, как принято у взрослых, садящихся играть с детьми, но когда решил, что надо уже отыгрываться, — не смог. Она все просчитывала на раз, обладая к тому же зорким глазом и молниеносной реакцией.

— Ску-учно! — Она подавила зевок, выиграв не помню какой по счету раунд. — Ты безнадежен. Еще какие-нибудь игры знаешь?

— Покер?

— Нет, в покер я не умею. Раньше умела, но там так все серьезно, а Ферди злился, когда я выигрывала и забирала у него деньги. Тогда я решила больше не играть и заставила себя разучиться. Я, правда, умею играть в стрип-покер… но это будет нечестно. Я в нем профи, поэтому не проиграю, а раздевать тебя догола в твоем же номере, разбить на твоем же поле — это будет унизительно.

— И потом, — заметил я, — у тебя фора, так тоже нечестно.

— Какая фора?

— Сто одежек, как у капусты. Чего ты так кутаешься? Мерзнешь? Боишься заразы? Или…

Я осекся. С ее лица пропала улыбка, и весь гонор куда-то улетучился. Девочка превратилась в испуганного воробышка, готового отскочить и улететь в любую секунду Я нечаянно царапнул по самому больному. Какое-то время она молчала, прикидывая, остаться или сбежать, но в конце концов дрожащим от слез голоском спросила:

— Капак, тебе можно доверять?

— Конечно.

— Я серьезно. Если я открою тебе свою самую большую тайну, ты меня не выдашь? Я никому никогда не показывала, только врачам. Они сказали, что нужно открыться друзьям, только у меня не было друзей. Таких. Я тебя знаю всего пару часов, но чувствую, что ты не предашь. Почему-то чувствую. Обещаешь никому никогда не говорить, если я тебе покажу?

Я опустился перед девочкой на колени:

— Даю слово, Кончита. Буду хранить твою тайну, в чем бы она ни заключалась. Честное индейское!

Она вздохнула поглубже, повертела головой, окидывая комнату взглядом, и осторожно стянула с одной руки длинную белую перчатку. Показалась морщинистая кожа в коричневых пятнах. Скрюченные артритом пальцы. Старческая рука. Теперь понятно, почему девочка так куталась и почему казалась такой умудренной. Болезнь. Я о такой читал в журнале. Названия не помню, но суть в том, что организм человека преждевременно стареет. Там еще была картинка — мальчик, весь сморщенный, в десять лет превратившийся в старичка; школьник, запертый в теле засушенного карлика. Болезнь пощадила лицо Кончиты — хотя бы, — но вот остальное…

— И так везде? — осторожно уточнил я.

Она медленно кивнула:

— Везде. С головы до ног. Кроме… — У нее дрогнул голос. — Кроме… — Глаза наполнились слезами, ее трясло. — Кроме лица! — взвизгнула она и забилась на полу в рыданиях.

Я стоял рядом, не зная, что делать: обнять и утешить, или помолчать, или еще что. В конце концов я нагнулся, взял ее голую руку, поднял к губам и поцеловал.

Перестав рыдать, она посмотрела на меня снизу вверх — сперва изумленно, потом обрадованно. Сквозь слезы пробилась робкая улыбка. Кончита бросилась мне на шею и расцеловала, невинно и по-детски.

— Спасибо! — прошептала она. — Спасибо. Спасибо. Я знала, что ты хороший. Милый и добрый. Раньше я считала добрым Ферди, но он оказался на самом деле не таким.

— Кто такой Ферди? — ненавязчиво поинтересовался я. Это имя проскакивало уже раз третий или четвертый. Может, это ее отец?

— Ферди, он мой… он раньше был моим опекуном. Но теперь его нет. Хочешь опекать меня вместо него? Я думала, у меня никого нет и больше никогда не будет, некому теперь приглядеть за мной страшными холодными ночами. Будешь меня опекать, Капак?

— Да. — Я погладил ее по макушке. — Я не дам тебя в обиду. Обещаю.

Я гладил бедняжку по затылку, сам не понимая, что говорю, зная лишь, что маленькая беззащитная девочка попросила о помощи. Если я занимаюсь злодейскими делами, это еще не делает меня злодеем. По крайней мере, не отъявленным.


Потом, когда слезы высохли, мы скрепили нашу дружбу, отправившись в ванную играть в «Поющих под дождем». Мы встали перед зеркалом, один за спиной у другого, и исполнили номер. Сперва я пел «Черничный холм», а Кончита беззвучно шевелила губами, а потом она уступила мне место «на сцене» и спела у меня за спиной «Огненные шары», а я открывал рот. Слова я помнил плохо, но она, как выяснилось, тоже, так что мы были квиты.

— Кем ты хочешь стать? — спросила она, когда мы сели смотреть «Волшебника из страны Оз». — Больше всего на свете? Кем?

— Гангстером, — улыбнулся я.

— Как Марлон Брандо и Аль Пачино в «Крестном отце»?

— Лучше как Кэгни — благородным разбойником. — Я взмахнул руками, изображая бледную пародию на Джимми Кэгни. — Он мне больше всего нравился. Потому что в самом конце всегда оказывался хорошим.

— А в «Белой горячке» нет, — возразила Кончита.

— Да, точно.

Повисла пауза. Наконец Кончита сказала:

— Странная мечта. Нехорошая. Ферди был гангстером. Потом говорил, что не был, но на самом деле был. Почему тебя тянет в гангстеры, Капак?

Я пожал плечами, но попытался объяснить:

— Авторитет. Власть, привилегии. Твое слово имеет вес. На тебя равняются.

— Это так важно?

— Да, — отрубил я. — Я был никем. Я испытал, что такое быть на волосок от смерти, мне не понравилось. — Мне вспомнилась та встреча в пакгаузе, когда смерть зацепила меня когтем, но, повинуясь какой-то своей прихоти, отпустила. — Я хочу власти. Она дает уверенность, защиту и покой. Без власти ты ничто, ходячий труп, дожидающийся своего взмаха косы.

— Капак! Ну вот смотри, я тебя уважаю. — Она посмотрела на меня печально, почти как юная Джуди Гарленд, поющая о жизни там, за радугой. — Этого мало?

Я поерзал, надеясь, что Кончита отстанет и будет смотреть фильм. С фильмами все понятно. Они не заставят страдать. В отличие от реальности.

— Гангстеры причиняют людям боль, — не успокоилась Кончита. — Чтобы обрести власть, приходится отнимать ее у других. Разве это хорошо, Капак?

— Да.

— И ты можешь причинить человеку боль? — Голос у нее был глухой, ровный.

— Если понадобится, — честно ответил я.

— А мне кажется, нет. Ты слишком добрый.

— Может.

— А кем ты сейчас работаешь?

— Страховым агентом.

— Ага. — Она кивнула. — Тогда, конечно, до гангстера буквально один шаг.

— Смешно, — сухо ответил я.

— Ты всегда работал страховым агентом?

— Нет.

— А кем до этого?

— Я…

Мысли обратились в прошлое и опять уткнулись в стену, которую я пытался не замечать, хотя она с каждым днем росла вширь и ввысь. Первый раз я уперся в нее, когда Адриан спросил меня про семью.

Чем же я занимался до того, как приехать в город? Провал. Абсурд, но вместо прошлого у меня зияла черная дыра. Я помнил каждый свой шаг с того момента, как сошел с поезда, а вот до этого — пустота. Эту странность я скрывал ото всех, даже от самого себя. Надеялся втайне, что воспоминания вернутся, если не заморачиваться.

— Капак? — Кончита постучала меня по плечу. — С тобой все нормально?

— Вполне. — Я кашлянул. — И вообще, что мы обо мне да обо мне… Давай про Кончиту Кубекик. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Юристом, актрисой, моделью?

— Я хочу стать балериной. Они прекрасные и грациозные. Балерины не бывают уродливыми, в отличие от… — Она не договорила. Я почувствовал, как сердце сжимается от жалости. — Раньше я часто ходила на балет, раза по четыре в неделю, смотрела, как они кружатся и порхают, будто ангелы. Да, я стану балериной. Буду танцевать весь вечер, мужчины будут падать к моим ногам, а Ферди придет и зарыдает от восторга. Он поймет, что в жизни есть не только…

Она оборвала себя на полуслове и, вспыхнув, посмотрела на экран, проверить, как там Джуди Гарленд.

— Из тебя получится замечательная балерина, — тихо сказал я.

— Нет. — Она грустно улыбнулась. — Я танцую как корова.


В час ночи Кончита неохотно сказала, что ей пора.

— Меня кидаются искать, когда я ухожу надолго, — капризным тоном пожаловалась она. — Сами хотят, чтобы я почаще выходила, но при этом норовят висеть над душой. Нет, я их не виню. Им ведь здорово доставалось от Ферди за неподчинение.

— А кто они, Кончита?

— Доктора, сиделки. Мои охранники. — Она улыбнулась. — Но теперь у меня есть ты, и они не нужны. И смотреть на тебя гораздо приятнее, чем на этих старых пеньков со шприцами и стетоскопами.

— Выдумываешь? — нахмурился я.

— Я ведь больна, Капак. — Она закатала рукав и снова продемонстрировала морщинистую кожу. — Они помогают… не дают мне покончить с жизнью. Я пыталась несколько раз. Много раз. Я не хочу умирать, но иногда так страшно, что просто невыносимо жить дальше… — Кончита улыбнулась: — Но теперь все изменится, ведь я подружилась с тобой.

Меня эти разговоры начинали настораживать. Мы познакомились каких-то пару часов назад, а она уже делает из меня прекрасного принца. Я вспомнил опрометчиво данное обещание. Нет, я искренне хотел бы защитить девочку, но вот смогу ли я сдержать слово?

— Можно я буду к тебе приходить?

— Конечно.

— Каждый вечер? Приходить, садиться на кровать, смотреть фильмы, играть в игры, смеяться, радоваться жизни, не беспокоиться о том, как выгляжу? Ты будешь рассказывать мне, что делается в городе. Я здесь уже так давно, что иногда кажется, будто Землю так и создали — отгороженную стеклом. Если устанешь или захочешь побыть один, я уйду — надо иногда человека в покое оставить, я понимаю.

— Приходи в любое время, — разрешил я. — Попрошу для тебя дополнительный электронный ключ, сможешь входить, даже когда меня нет. Идет?

— Здорово!

Она выбежала из номера. Потом остановилась и медленно вернулась обратно:

— Ты ведь не выдумка, а, Капак? У меня уже были выдуманные знакомые. Сегодня есть, завтра нет. Даже еще до того, как я заболела. Ты ведь не из таких?

— Нет, я не выдумка, — заверил я. — Я настоящий.

Кончита просияла и тут же загорелась новой идеей.

— Проводи меня! — попросила она.

— Что?

— До номера. И поцелуй на прощание у порога, как в кино. А можешь зайти и познакомиться с врачами. Они увидят, какой ты хороший, и будут спокойно отпускать меня к тебе в гости.

— Думаешь, так правильно? Они могут заподозрить меня в грязных намерениях. Взрослый мужчина с маленькой девочкой… одни в гостиничном номере…

Кончита рассмеялась:

— Я же сказала: мне пятьдесят восемь. В таком возрасте женщина может делать все что заблагорассудится.

Она вошла в лифт первой и надавила на кнопку верхнего этажа. Над панелью загорелось требование ввести код. Кончита нажала еще пять кнопок. Я подумал, что это очередная игра, но табло мигнуло, и лифт поехал. На самый верх мне пока подниматься не доводилось, я думал, там будут гвардейцы, но этаж оказался самым обыкновенным, точно таким же, как остальные, никакой охраны.

Кончита зашагала вперед. Я помедлил, неуверенный, что нам действительно можно сюда, однако потом все-таки двинулся следом. Если нас засекут, влипнем здорово, но меня грела уверенность, что выкрутимся. У меня есть связи.

Кончита шла уверенно, не обращая внимания на стеклянный потолок и черное небо над ним. Я несколько раз останавливался, чтобы взглянуть на расстилающийся внизу город, но видел только крохотные огоньки, похожие на отражения звезд в темном пруду.

Мы оставили позади два длинных коридора. У меня уже зачесалась шея под воротничком, но тут Кончита, протянув руку, толкнула какую-то дверь, с виду первую попавшуюся. Я рванулся вперед, чтобы ее перехватить, решив, что пора заканчивать игры, но не успел, ввалился в дверь вслед за девочкой — и оказался в огромном номере, где вся мебель была затянута в белые чехлы. Стены прятались за длинными шторами, и за такими же драпировками скрывался стеклянный потолок. Номер закутали «по самые глаза», как и саму Кончиту.

Внутри нас встретили четверо — мужчина и три женщины, одетые в белое. Мужчина сердито шагнул вперед:

— Где вы были? Мы уже собирались звонить в охрану! Вы же прекрасно знаете, как нам неловко в таких случаях. — Он подозрительно покосился на меня: — А это кто?

— Мой друг, — высокомерно бросила Кончита, не удостоив мужчину взгляда.

Он сжал кулаки — наверное, с удовольствием придушил бы своенравную девчонку, если бы мог.

— Друг? — рявкнул он. — Я не знал, что у вас есть друзья. Где вы его?..

Кончита щелчком пальцев заставила его замолчать:

— Хватит, Мервин. Мне ведь разрешается заводить друзей. Я-то думала, вы прилете в восторг.

— Конечно, мисс Кубекик, я рад, что вы…

— Тогда будьте добры извиниться перед мистером Райми.

— За что? — вспылил он.

— За хамство! — отрезала Кончита. В голосе прозвучала сталь, которую я раньше не слышал.

Врач тут же опомнился.

— Примите мои глубочайшие извинения, мистер Райми, — слегка поклонившись, без малейшей издевки произнес он.

— Что ж, я отправляюсь спать, — объявила Кончита. — Увидимся завтра, Капак?

— Конечно, — улыбнулся я. — Спокойной ночи, Кончита.

— Спокойной ночи… опекун.

И она удалилась.

— Минуточку, — окликнул меня врач, когда я попытался незаметно улизнуть. — Нам надо кое-что обсудить. — И указал приглашающим жестом на одно из задрапированных кресел. Я со вздохом уселся. — Что произошло внизу?

— Ничего, — честно ответил я.

Он фыркнул:

— Моя подопечная исчезает на несколько часов, возвращается с мужчиной, которого я первый раз вижу, заявляет на голубом глазу, что он ее друг, и как ни в чем не бывало упархивает спать. И это особа, которая за пять лет дай бог два слова проронила. Давайте-ка не прикидывайтесь дурачком и расскажите мне все, как было.

Я рассказал. Но врач не поверил.

— Значит, она показывала вам свою руку? — вздохнул он.

— А что здесь такого? — Я нахмурился.

Он хохотнул:

— Сколько я ее знаю, она всегда прятала свою кожу ото всех, никого не подпускает. Осмотр проводим на транквилизаторах. А вы, наверное, фокусник, мистер Райми? В чем ваш секрет?

— Нет никакого секрета. Просто искра пробежала. Ей было одиноко, я ее пожалел, вот мы и подружились.

— Просто! Надо же! — Врач с суховатым смешком покачал головой.

— И как быть дальше? — поинтересовался я. — Она попросилась навещать меня каждый вечер. Я ей разрешил, но…

— Не хотите, чтобы она лезла в вашу жизнь?

— Нет, дело не в этом. Пусть приходит, я не против. Просто не уверен, что так правильно. Может, ей найти друзей по возрасту?

Врач сощурился:

— А вы знаете, что с Кончитой?

— Я читал. Преждевременное старение организма, тело начинает..

— Нет, мистер Райми, — перебил врач. — Та болезнь называется прогерией, но это не она. С телом Кончиты все в порядке. А вот лицо…

— Не понимаю. Что же не так с лицом?

— Да, она выглядит как обычная девочка-подросток, — согласился врач, а потом добавил, выдержав театральную паузу: — Только мисс Кубекик на самом деле пятьдесят восемь.

Я поперхнулся:

— Она мне говорила. Я решил, что это шутка. Но тогда ее тело…

— …соответствует возрасту, — закончил врач за меня.

— Как так вышло?

— Мы не знаем. Наблюдаем ее уже четверть века и до сих пор не выяснили, в чем дело. Жила-была юная красавица. Ближе к тридцатилетию обнаружила, что возраст не отражается на ее лице. Сперва она пришла в восторг, а потом, с течением времени, начала осознавать весь ужас. Она не старилась. Скорее, наоборот, молодела. В тридцать с небольшим обладала лицом девочки-подростка. Словно проклятие — никогда не выглядеть на свой возраст. Она обезумела. Резала себе лицо, пыталась обезобразить его шрамами до неузнаваемости. Не вышло. Шрамы заживали в считаные дни. У нее какая-то уникальная ДНК — я не знаю всех подробностей, я отвечаю за ее разум, а не тело. Тогда у нее случился первый нервный срыв — и, к сожалению, не последний. Потом она стала краситься, чтобы выглядеть взрослее, но и этот трюк не удался. Промучившись несколько лет, она оставила свое несчастное лицо в покое и пошла другим путем. Раз она выглядит как тинейджер, пусть так и будет. Она стала подростком. Накупила молодежной одежды, выкинула взрослый гардероб и надела маску школьницы. Внушила себе, что она ребенок, бросила прежнюю жизнь, друзей, мужа…

— Мужа? — Я изумленно уставился на врача. — Она замужем?

— Да.

— Но вы называете ее мисс Кубекик…

— Это часть легенды. В ее вымышленном мире не нашлось места мужу. Чтобы стать подростком, супруга пришлось бросить и забыть. Она вычеркнула его из памяти, изгнала из своей жизни, даже не смотрела на него, когда он пытался с ней увидеться. Вернула свою девичью фамилию и делала вид, что никогда не имела другой.

— Господи! — Хорошо, что я в этот момент сидел. — Она ведь мне о нем говорила. Ферди. Это ее муж, да?

— Да. Совсем стереть его из мыслей не получилось, как бы она ни старалась. Воспоминания норовят вернуться и ее вернуть к реальности, вызывая приступы отчаяния. Ребенком ей тоже несладко живется, но она вроде довольна. А вот когда иллюзия рушится и приходится смотреть в лицо реальности… — Врач беспомощно пожал плечами.

Мы погрузились в задумчивое молчание. И тут до меня дошло.

— Но ведь сегодня она не впала в отчаяние. Она говорила о муже, рассказывала мне про него. И возраст не скрывала. Она была огорченной, но спокойной, вполне держала себя в руках.

— Да. — Врач в недоумении потер подбородок. — Возможно, это начало новой фазы: мисс Кубекик наконец готова смириться и принять свою болезнь. Она ведь не сказала вам в открытую, что замужем? Только упомянула имя. Но все равно это шаг вперед. И насчет истинного возраста — мы даже не уверены были, что она еще помнит, сколько ей лет. Надо будет понаблюдать. Проконсультироваться с коллегами…

— А мне что делать? — спросил я. — Разрешить ей приходить в гости?

— Еще бы! — хрюкнул он. — Как ее сейчас оттолкнуть? Это ее убьет. Пусть приходит, мистер Райми. Общайтесь с ней так же, как сегодня. Дружите. У нее ведь так давно не было друзей.

аймуари

Кончита заходила почти каждый вечер. Сворачивалась калачиком на кровати и прилипала к экрану, дожидаясь меня. Она смотрела только радостные фильмы. Горя ей хватило и в жизни, а фильмы, как она полагала, должны помогать людям сбежать от беспросветного мрака реальности. Вдвоем мы играли в легкие, ненапряжные игры. Кончита любила азартные, где все решал жребий. И всей душой ненавидела шахматы.

О своей болезни и о своем прошлом она говорила без утайки. Сейчас она помнила все, но так было не всегда. Временами Кончита забывала, кто она такая, верила, что ей четырнадцать и вся жизнь впереди. Когда же вмешивалась реальность — а реальность вмешивалась рано или поздно, — Кончиту снова охватывала ненависть к самой себе. И она пыталась покончить с жизнью.

Когда-то, давным-давно, она уже пыталась принять свое проклятие, но, потерпев поражение, добровольно окружила себя стеной лжи и притворства. Теперь она снова хотела стать собой. Ей было страшно, иногда страдание делалось невыносимым, но Кончита уже не поддавалась страху, как прежде. Она говорила, что я придаю ей сил, что именно ради меня она борется с безумием. После таких слов я одновременно и гордился, и тревожился — сильнее, чем когда-либо в жизни.

Я познакомил ее с Адрианом. Сперва Кончита сопротивлялась, но я уламывал ее так и этак, и в конце концов она дала согласие. Они замечательно поладили, в чем я не сомневался. Про болезнь я Адриану говорить не стал, для него Кончита была просто моей необычной знакомой школьницей. Он приходил не каждый вечер, но пару раз в неделю заглядывал поиграть с нами вместе или посмотреть кино.

— А между вами точно ничего такого? — усомнился он как-то раз. — Ты к ней клинья не подбиваешь?

— Нет! — вскипел я. — Кто я, по-твоему?

Он пожал плечами:

— Мы делаем грязные дела. Ты пока еще чистенький, руки не мараешь, но мы оба знаем, не за горами день «икс», когда придется показать себя перед Кардиналом, продемонстрировать безжалостность. Я надеюсь, что меня жизнь не заставит калечить других, а вот тебе рано или поздно придется кого-то убить. А раз способен на такое…

— Я ее и пальцем не тронул, — тихо произнес я. — У меня есть грань, черта, которую я никогда не перейду. Я не причиню зла невинному. Кончите со мной нечего опасаться.

— Будем надеяться, что ты таким и останешься, — пожелал Адриан.

Как-то днем мы устроили поход в кино. Впервые за долгие годы Кончита отважилась вылезти за порог «Скайлайта». Она ступала по асфальту медленно, осторожно, как Нил Армстронг по поверхности Луны. Я было предложил заглянуть в «Шанкар», но Кончита боялась, что еще прошло недостаточно времени с ее последнего визита туда и ее могут узнать.

В кино шла «Касабланка». Лучший фильм всех времен. Я несколько раз оглядывался и видел, как люди шевелили губами в такт словам, как фанаты на концерте любимой группы. Однако для Кончиты самым большим наслаждением был не просмотр классического шедевра, а обычная прогулка пешком.

Единственное, о чем она отказывалась говорить со мной, это о своем замужестве. Все мои попытки поднять эту тему встречали решительный отпор. Тогда я обратился с расспросами к врачам Кончиты. Выяснилось, что ее мужем был гангстер, Фердинанд Уэйн. Где он сейчас, они не знали. Раньше он приходил ее навещать, но уже давным-давно забросил это дело и не показывался. Однако, суля по тому, что чеки поступали исправно, он все-таки не пропал и явно не бедствует, если может позволить себе апартаменты на верхнем этаже «Скайлайта». Я думал потеребить на эту тему Леонору или И Цзе — узнать, в городе муж Кончиты или нет, да и не родственник ли он случайно Нилу Уэйну, тому самому, который пристрелил дядю Тео… Но все время забывал. Ведь ничего срочного, просто любопытно.


Однажды мне позвонил Форд Тассо, велел ехать домой и готовиться — вечером мы идем на дело. Никаких подробностей. Я помчался в «Скайлайт», залез в душ, переоделся. Чтобы снять нервное напряжение — меня всегда начинало колотить после звонков Тассо, — я щелкал пультом, перескакивая с канала на канал и гадая, что нам предстоит. Тем временем горизонт начало заволакивать знаменитым зеленым туманом. Я тревожно смотрел на сгущающуюся дымку, опасаясь, что встречу отменят, но тут зазвонил телефон и из вестибюля передали, что машина ждет у входа. За рулем вместо Адриана сидел незнакомый шофер.

— А где Адриан? — удивился я.

— Кто, сэр?

— Адриан Арне. Мой водитель.

— Боюсь, я такого не знаю, сэр. Я недавно работаю, всего несколько месяцев.

— Кто вас прислал?

— Компания, сэр. Мистер Тассо попросил водителя. Я оказался свободным. Но если хотите заменить…

— Нет, все в порядке. Везите… как вас зовут?

— Томас, сэр.

— Везите, Томас.

На сумрачных улицах он ориентировался великолепно. Туман с каждой секундой сгущался, но водителю было нипочем. Он привез меня к строительной площадке, где уже дожидались рядом со своим автомобилем Форд и Винсент, окутанные зелеными клочьями тумана. Винсент посмотрел на меня без особой радости.

— Уверен, что надо его брать? — нахмурился он. — Он ведь сопливый еще. А если вдруг?..

— Он с нами, — отрезал Форд. — Все претензии к Кардиналу, если что…

Винсент скорчил скорбную физиономию:

— Уже и сказать нельзя…

— Нельзя.

— Так, — спросил я, пытаясь за улыбкой скрыть нервозность, — что за дело?

— Лезь внутрь. — Форд открыл дверцу, мы укрылись в машине от зеленой мороси, и он начал обрисовывать цель поездки: — Вот кто нам нужен. — Он бухнул мне на колени стопку документов. — Аарон Зайдельман. Владеет рядом фабрик в районе порта. Мы их уже несколько лет пытаемся перекупить. Не продает. Хотели дождаться, пока сдохнет: он уже одной ногой в могиле, а дети продадут мигом, — но он, гад, живучий оказался. Больше ждать нельзя. Кардиналу нужны эти фабрики. Пока мы этого Зайдельмана особо не трогали, прижали совсем чуть-чуть, но сегодня он подпишет, не по-хорошему, так по-плохому.

Пока он рассказывал, я просмотрел бумаги.

— А меня взяли просто понаблюдать? Очередное практическое занятие?

— Нет. Ты должен заставить его продать фабрики.

Я поднял голову. Форд, отвернувшись, глядел в окно.

— А если не продаст? — тихо спросил я.

— Тебе решать.

Я хотел уточнить поподробнее, но тут Винсент зашипел сквозь зубы и вытащил пистолет:

— Форд! За нами шпионят!

Форд обернулся. В заднем окне маячила какая-то фигура, шагах в девяти-десяти от автомобиля. У Форда напряглись мускулы на шее, но тут же расслабились.

— Ты тупой чурбан, Винсент, — расхохотался он.

— Какого?.. — вскинулся Винсент.

— Ты на его глаза посмотри!

Винсент прищурился, приглядываясь, я последовал его примеру. Из клубящегося тумана показался человек с пустыми невидящими глазами, закутанный в длинную белую хламиду.

— Блин! — взревел Винсент. — Откуда ж я знал-то?

— Я его уже видел… — пробормотал я, силясь припомнить где именно.

— Подумаешь, — откликнулся Форд. — Их нетрудно заметить.

— Их?

— Да, их много. Все слепые и одинаково одеты. Типа секты. Выползают вместе с туманом. Поклоняются ему, что ли. Они безвредные, но давай-ка на всякий случай… — Он похлопал Винсента по плечу. — Поехали. То, что он слепой, не значит, что он еще и глухой.

По дороге я погрузился в изучение документов. Аарон Зайдельман родился в Германии в тридцатых годах. Родители погибли в концлагере. Его самого тайно вывез дядя. Бежали во Францию. С двенадцати лет работал, чтобы прокормиться. Открыл небольшое дело, потом в шестидесятых перебрался сюда, пачками скупал старые пакгаузы в районе доков, но по большей части ничего с ними не делал. Старик, лучшие годы давно позади, но все же богат и влиятелен.

Я вломился к нему в дом вместе с остальными — Фордом, Винсентом и парой других. Он сидел в халате и в тапочках, потягивал бренди под какую-то классическую нудятину. Попытался сопротивляться, но наш громила его быстро положил.

— Спокойно! — велел Форд. — Без приказа мистера Райми никто его не тронет.

Я подошел к старику вплотную и пригляделся к нему внимательно, будто к потенциальному покупателю страхового полиса. Несмотря на явный испуг, в нем чувствовалась внутренняя сила. Несколько перебитых костей его сопротивление не сломят. Его уже в свое время и пытали, и терзали. Он не поддался тогда, не поддастся и сейчас. Старик хранил молчание, прекрасно зная, что нас не разжалобить мольбой, так же как его самого не сломить пытками.

— Ну, что? — поинтересовался Форд. — Побеседуешь с ним здесь или нам его вытащить наружу?

— Никогда не пробовал еврейскую доставку, — хохотнул Винсент. — Бейглы бесплатно полагаются?

— Мистер Зайдельман, — начал я, — нам нужны ваши фабрики. Я знаю, вы хотите сохранить их в семье, но ведь вашим детям они до лампочки. Наследники либо все растранжирят, либо продадут первому, кто поманит их жирным чеком. Им бы только жизнь прожигать. Никчемные эгоисты и транжиры.

— Да, так оно и есть, — согласился старик. Голос у него был твердый, совсем не старческий. — Из могилы я уже ничего не сделаю. Зато могу позаботиться о своих активах сейчас, пока я еще жив, и поэтому ни за что не продам тому, кто хочет испоганить созданное моими руками. Ваш богохульник Кардинал превратит мои фабрики в публичные дома и опиумные притоны. — Опиум. Да, старик конкретно застрял в прошлом. — Я не позволю испохабить дело, на которое положил столько трудов. Не будет ему никакой революции. И нового порядка. — Он горько улыбнулся, слегка взмахнув рукой. Я заметил на ней бледное очертание сведенного лагерного номера.

Отступив назад, я снова принялся разглядывать старика, размышляя параллельно об этой последней вырвавшейся у него фразе. Вполне бодрый, здоровый для своего возраста, кожа сияет, шевелюра густая. Шевелюра эта меня чем-то зацепила. Я отвел Форда в сторонку и прошептал:

— Вы знаете, как нацисты уничтожали евреев?

— Печи и газовые камеры, — с удивлением поглядев на меня, ответил он.

— Нет. Прежде чем уничтожить их физически, они уничтожали узников морально. Раздевали догола, унижали, морили голодом, избивали, валяли в грязи. Лишали человеческого достоинства.

— Спасибо за экскурс в историю, — фыркнул Форд. — Только при чем тут…

— Я знаю, как на него воздействовать, — тихо пояснил я.

— Так вперед.

— Любой ценой?

— Я ведь уже сказал: тебе решать.

— Вытаскивайте его, — приказал я громилам, — и суйте в машину. Поедем прокатимся.

Я велел Винсенту ехать в одну из наших парикмахерских, где меня несколько раз брили старым дедовским способом, с пеной. Парикмахерскую мне показал И Цзе.

Было уже поздно, хозяин сперва начал ворчать, когда его разбудили, но при виде Форда Тассо моментально заткнулся и без разговоров принес в бумажном коричневом пакете то, что я попросил. Я поблагодарил и вышел.

Остальные во все глаза уставились на пакет, гадая, какие зверские пыточные инструменты я мог попросить у брадобрея. Я хранил молчание. Зайдельман едва заметно дрожал, но в целом держался стойко.

Мыприехали в доки. Я знал, что ищу: заброшенную фабрику, работавшую на угле. Огромные угольные печи. Нужное место отыскалось почти сразу. Мы втащили Зайдельмана внутрь и приставили к холодной, сырой железной стене. Пускай с тех пор, как такие печи использовались во зло, прошли годы, память по-прежнему жива. Вряд ли Зайдельман забыл трагическую судьбу родителей.

В багажнике автомобиля отыскались фонари. Три луча уперлись в лицо старику, которому не занимать было упрямства, но не хватало мозгов.

— Раздевайся! — приказал я. Зайдельман мешкал. — Раздевайся, жид пархатый! Быстро! — Слова возникали из ниоткуда с пугающей легкостью.

Зайдельман напрягся. В глазах заблестели злые слезы. Оскалившись, он разделся догола и отшвырнул одежду ногой.

— Значит, — выдавил он сквозь зубы, — решили поиграть в офицера, молодой человек? Давайте. Вы бы замечательно вписались, нихт вар? Но я уже побывал у них в руках. Не сломался тогда — не сломаюсь и сейчас. Вам нас не уничтожить. Вы уже пробовали — и не смогли. Попробуйте еще раз. На те же грабли! Хочешь снова получить по лбу — валяй, гаденыш!

Винсент и Форд, почуяв неладное, недоверчиво оглянулись на меня. Я действовал странно, совсем не их методами. Тассо в своей жизни много раз пытал и мужчин, и женщин, и детей. Но не так. Он никогда не пробовал терзать душу.

Я шагнул вперед. Зайдельман трясся как осиновый лист, гадая, что я буду делать. Он не знал, насколько далеко я готов зайти. Легкий порыв ветра растрепал его седые волосы, и старик отбросил упавшую на глаза прядь большим пальцем. Я подошел ближе, открыл пакет, показывая, что там внутри. Он наверняка думал, там будет пистолет или нож, какое-нибудь оружие. Он бы не удивился. Но этого он никак не ожидал.

Старик ссутулился.

— Нет, — прорыдал он. — Так нельзя! Мы же с вами люди, а это не по-людски. Нельзя ворошить прошлое. Это кощунство.

— Подпишите, — подсказал я, мягко проводя рукой по его шевелюре, будто утешая ребенка. — Подписывайте, или я пущу в ход то, что у меня в пакете. — В глазах старика плескались ненависть и страх. — Найн? — Он медлил. Я с самодовольной улыбкой снова протянул руку к его волосам. Он вздрогнул. — Подписывайте.

— Вы чудовище! — рыдал старик.

— Да. Я, Адольф, Герман. Мы все чудовища. Мы ваши мучители. Подпишите, и чудовища отстанут. На этот раз у вас есть выбор. Все в ваших руках.

— Нет, — произнес он и взял протянутую ручку. — Вы сломали мне руки еще тогда. И мою волю. Я считал себя сильным, но я ошибался.

Он поставил подпись, вернул мне ручку с документом и умолк.

Мы оставили его там, рыдающего, голого, сломленного. В машине повисла гнетущая тишина. Форд с Винсентом думали, что их уже ничем не удивить, но я открыл им новый, хотя и более древний, способ пытки.

Перед тем как меня высадить, Винсент выхватил пакет:

— Дай посмотреть!

Он открывал медленно, будто внутри таилась какая-то живая пакость. Но увиденное привело его в полное недоумение.

— Ничего не понимаю. Что такого страшного в машинке для стрижки?


На следующее утро Адриан опять не явился на работу. За рулем сидел Томас, молчаливый, послушный, замкнутый. Туман развеивался, поэтому до офиса мы доехали быстро. Я успел позвонить в агентство, где работал Адриан, и спросить, куда он делся, но диспетчер его не знала. В офисе попытался найти Соню — ее не было на месте. Попытал счастья, набрав домашний номер Адриана — не отвечает.

Я обеспокоенно опустился в кресло со своей первой за день порцией латте. И едва коснулся сиденья, как зазвонил телефон. Форд Тассо.

— Кардинал хочет тебя видеть.

Сердце екнуло.

— Это по поводу вчерашнего?

— Я тебе что, справочная? — рявкнул Форд. — Твоя задача — явиться туда к одиннадцати, и не опаздывай.

— Хорошо. Увидимся.

Но он уже повесил трубку.

Разговор выбил меня из колеи, сосредоточиться на работе я уже не мог. Еще сорок восемь минут я промучился в офисе, а потом понял, что больше не выдержу. Вызвал Томаса, велел ему покатать меня по городу. Опустил окна, впуская в салон свежий ветер. Но и это не помогло. Нужно было как-то отвлечься от предстоящей встречи с Кардиналом.

— Томас, вы знаете какой-нибудь хороший спортивный центр?

— Да, сэр, знаю.

— Отвезите меня туда.

— Особые пожелания будут, сэр? Боулинг, бадминтон, гимнастика?

— Без разницы. Что-нибудь выматывающее, чтобы убегаться… — Передо мной вдруг снова возникла та женщина, на этот раз с теннисной ракеткой в руках. — Хороший теннисный корт знаете? — неуверенно спросил я, безуспешно пытаясь удержать ускользающий образ.

— Да, сэр.

— Тогда везите, и побыстрее.


Клуб оказался из числа самых престижных. Ледяное шампанское в главном здании, безупречные корты; судьи; мальчики, подающие мячи; начинающих обучают экс-профессионалы. От тренирующихся веяло богатством — все загорелые, лощеные, экипировка фирменная, в перерывах между сетами отходят позвонить своему брокеру.

Встретили меня сперва неласково. Тут не жаловали людей с улицы, заваливающихся без записи. Но стоило махнуть «скайлайтовской» карточкой, и администратор сразу оттаял. Влияние Кардинала чувствовалось повсюду, и только идиот посмел бы отказать постояльцу «Скайлайта». Ссориться с Кардиналом себе дороже и никому не по карману.

Форму пришлось покупать, напрокат здесь ничего не давали. Со времен Тео у меня осталось несколько кредиток (все нелегальные), так что кургузую футболку, шорты и кроссовки я зачислил на одну из них, старясь не смотреть на ценник.

В инструкторы мне дали спортсмена, доросшего только до полупрофессионала, но мне было достаточно. Он спросил, играл ли я раньше. Перед глазами возникла картинка: та женщина мне подает, я вроде бы даже отбиваю, но на этом все. Я ответил тренеру, что пусть считает меня новичком. Он приступил не спеша, подчеркнув, что от первого занятия слишком многого ожидать не стоит.

Тогда я сунул ему пухлую пачку банкнот и объяснил, что хочу выпустить пар, хорошенько попотеть пару часов, чтобы напрочь забыть о работе. Попросил подавать в полную силу. Тренер оказался человеком прагматичным. Желание клиента — закон. Ухмыльнувшись, он упрятал мой взнос в карман и, переместившись на дальнюю линию, открыл огонь.

Сначала это напоминало избиение младенцев. Я гонялся за безнадежными мячами, прыгал туда-сюда как идиот, пыхтя и сопя. Но уже к концу первого сета я разыгрался. Пары геймов хватило, чтобы я перестал неуклюже сутулиться, выработал правильную стойку, перехватил ракетку поудобнее и вырос на несколько уровней. К середине второго сета я уже отбивал все мячи, выигрывал на своих подачах и вел игру. Теперь тренеру пришлось побегать. Я задал ему жару — полупрофессионал он там или кто.

Второй сет закончился со счетом шесть — четыре в мою пользу. Третий — шесть — один. Я выиграл матч.

Тренер возмущенно двинулся на меня.

— Вы ведь играли раньше! — вознегодовал он.

— Нет. Я первый раз.

— Чушь! Вы же меня по корту размазали!

— Новичкам везет.

— Лажа! — Он ткнул меня пальцем в грудь. — Вы профессионал. Никакой новичок меня бы так не раздраконил. Кто вас подослал? Шерил заплатила, чтобы меня мордой в грязь макнуть? Это у нее шутки такие? — Он снова ткнул меня в грудь.

Я схватил его за руку и до хруста вывернул запястье — еще чуть-чуть, и перелом.

— Еще раз так сделаешь, — пригрозил я в ответ на его поскуливания, — и подавать будешь не мячи, а тарелки в забегаловке. Никто меня не подсылал. Может, я такой природный талант, а может, ты не такой крутой, каким себя возомнил. Так что мой тебе совет — забирай деньги, проглоти обиду и убирайся с глаз моих.

Отпустив его руку, я ушел, чувствуя, как бурлит в крови адреналин. Времени еще оставался вагон, поэтому я вдарил по сквошу и гандболу. Такого фурора, как на теннисном корте, не произвел, но все равно продемонстрировал неожиданное для самого себя спортивное мастерство. Если я на новенького так отличился, что же было бы после регулярных занятий? Может, я упустил свое истинное призвание и меня ждет головокружительный успех на теннисном корте?

После клуба я заскочил в «Шанкар», чувствуя прилив свежести и бодрости. Впереди великий день. Я уже видел, как Кардинал, раскрыв мне объятия, вручает ключи от своей могущественной империи.

Я обедал с И Цзе и Леонорой. Рассказал им о предстоящей встрече. Известие их впечатлило, особенно И Цзе.

— Вот, Капак, начинается! — радостно воскликнул он. — Сегодня он вряд ли что особенное скажет — так, побеседует, и все, — но твое будущее целиком может зависеть от того, как будешь держаться на этой встрече в одиннадцать.

— И как мне держаться? — поинтересовался я. — Непринужденно, как со старым приятелем? Или потупить взор и помалкивать, когда не спрашивают?

— Будь самим собой, — посоветовала Леонора. — Дорри все равно за тобой следит. Он знает, каков ты есть, так что нет смысла надевать маску. Отвечай так, как думаешь. Не играй.

— Да, — согласился И Цзе. — Ни стелиться перед ним, ни распускать перья не надо. Он просто хочет проверить, как идут дела у новичка. А может, он припас для тебя какое-нибудь заданьице. Если так, то не смотри, что оно мало чем отличается от обычного, для него оно очень важно. Отнесись к этому заданию, как к любому другому, без ажиотажа, но не завали.

— Вас понял. — Я вонзил зубы в бургер. В «Шанкаре» их готовили отменно — черные, как глубины ада, а салата и соуса ровно столько, сколько нужно. — Вы Адриана вчера-позавчера не видели? — отхватывая очередной кусок, вспомнил я.

— Кого? — не поняла Леонора.

— Адриана. Моего водителя.

— А мы разве знакомы?

— Насчет знакомства не уверен, но вы наверняка его видели со мной. Молодой парень, улыбчивый такой, паясничает все время.

— Никаких ассоциаций, — покачала головой Леонора.

— И у вас тоже? — обратился я к И Цзе.

— Для меня все молодые парни по большому счету одинаковы.

— Да, помощи от вас не дождешься, — посетовал я.

— Возраст… — улыбнулась Леонора. — К старости память уже не та. Одни обрывки. Собственное имя и то с трудом помнишь. Да, И Цзе?

— Кто такой И Цзе? — рассмеялся он.

— Если я доживу до ваших лет, — пообещал я, — пусть кто-нибудь надо мной сжалится и избавит от мороки. — Я поднялся из-за стола. — Посидел бы еще, но пора делать карьеру. Увидимся!

— Удачи! — пожелал И Цзе.

— Да, удачи тебе, Капак, — подхватила Леонора.

Из ресторана я вернулся в «Скайлайт». Принял душ — третий раз за день. Этот город заставит попотеть… Вышел, обмотанный в полотенце, и столкнулся с Кончитой.

— Привет, морячок! — развязно протянула она, неплохо копируя Кэтрин Хепберн. — Иду на «Африканскую королеву». Ты со мной?

— Прости. Речную прогулку я, к сожалению, пропущу. Встреча с боссом. Может, светит повышение.

Я открыл гардероб и принялся выбирать одежду. Без фанатизма. Аккуратные брюки, рубашка, свободный галстук. Пиджака не надо — слишком жарко.

— А когда вернешься? — спросила Кончита.

— Не знаю.

— Мне тебя подождать?

— Только не допоздна. Пару часов можешь. Я позвоню из Дво… из офиса, если освобожусь до полуночи.

Незачем ей знать про Кардинала, я для Кончиты по-прежнему страховой агент, пусть пока им и останусь. Неведение в данном случае ей только на пользу.

Томас вез меня во Дворец молча. На мои попытки завязать беседу отвечал кратко, односложно. Нет уж, пусть мне скорее возвращают Адриана…

Дворец во время ночной смены гудел как улей. Чуть потише, конечно, чем днем, но все же в эту пору в городе трудно было отыскать другое здание, где так бурлила бы жизнь. Интересы Кардинала простирались на обе половины земного шара. Его компания, ненасытный экономический молох, работала как гигантский вечный двигатель.

Подступы охраняли суровые гвардейцы. Недавно в прессе снова поднялась шумиха — так происходит раз в несколько лет, когда молодые политики пытаются сделать себе имя на кампании против личной армии Кардинала. Волны хватало недели на две, за это время горожане успевали выпустить пар и успокоиться, а зачинщиков затем либо подкупали, либо закатывали в асфальт, и все — страсти улеглись.

Я отметился на стойке регистрации и сдал обувь. Тем, кто ощущал на себе пагубное влияние жары, предлагались флакончики дезодоранта для ног, но мои после душа были еще свежи. Времени оставалась уйма, я пришел сильно заранее, где-то за полчаса. Дожидаясь лифта, я вдруг увидел сбоку дверь на лестницу. В здание Дворца — административный центр империи Кардинала — мне уже приходилось наведываться не раз. Сперва получал документы, официальные бланки, удостоверения личности, чтобы легализоваться (старые бумаги я, видимо, просто не привез). Потом заходил по страховым делам, копался в бездонных архивах, занимавших целых восемь этажей, — полнейшее в городе собрание досье на всех, кто хоть что-то собой представляет, и на многих не представляющих собой ничего. Доступ в хранилище был ограничен, меня пустили только на три этажа, но даже там сразу стало ясно, на что идут исчезающие с лица земли тропические леса. Хранение информации в компьютерах Кардинал не признавал — слишком легко взломать, а значит, удобства риск не оправдывают.

Ни разу за все это время я не воспользовался лестницей. Зачем, если есть отлично работающие лифты? Но сейчас я чувствовал прилив бодрости после своей тренировки, и мысль пробежаться до пятнадцатого этажа показалась интересной. Хоть время убью, а потные подмышки потом ополосну, заскочив в уборную наверху.

На лестнице, в отличие от сияющего всеми огнями вестибюля, оказалось темновато. До одиннадцатого этажа мне не попалось навстречу ни души. Во Дворце никто не ходил по лестнице, даже на один этаж, и не из-за лени, а повинуясь указу Кардинала: в этом здании никто не смеет тратить его время попусту, поэтому будьте добры из точки А в точку Б перемещаться как можно скорее.

Где-то этаже на седьмом в моих мыслях снова возникла та женщина. Я замедлил шаг, сощурился и наконец представил ее себе как следует. Передо мной поплыла череда кадров. Вот эта женщина в кухне, за барбекю, замахивается теннисной ракеткой на подаче, целует меня, лежит обнаженная у открытого очага перед шахматной доской, ведет машину, занимается любовью (видимо, со мной), подбрасывает блин на сковороде, нервно крутит обручальное кольцо, поливает цветы, смеется — почти все время смеется.

Настоящая она или плод моего воображения, она оказалась очень смешливой. Человек, радующийся жизни, судя по веселым морщинкам в уголках губ и глаз. От каждого движения ее губ у меня сжималось сердце, будто я был в нее влюблен. Непонятно. Откуда такие сильные чувства к призраку?

Я попытался перебрать своих прошлых подружек. Может, это одна из них, давно забытая, или, наоборот, собирательный образ, идеальная женщина, отразившая все черты любимых и оставленных мной? Я притормозил в замешательстве.

Ни одна не приходит на ум!

Подружки, прежние любовницы — я без труда припоминал тех, кто появлялся за время моей жизни в городе, но вот до этого — ноль! Снова чистый лист, снова пустота, стена, в которую я утыкаюсь уже не первый раз за последние месяцы. У меня провалы в памяти. Наверняка ведь были какие-то женщины в моей жизни до приезда в город, но я не мог припомнить. Да что там, я и родителей-то едва помню…

Под ложечкой противно засосало, и я остановился как вкопанный — на одиннадцатом этаже. Не помню! Мать, отца… Есть ли у меня братья и сестры?.. Не знаю! Пустота. Все кануло в никуда: вся жизнь, все, кто мне встречался до того, как я сошел с поезда…

И тут краем глаза я заметил спускающуюся сверху женщину. Я бы не обратил на нее ни малейшего внимания, если бы она шла нормально, не крадучись и не таясь. Она именно кралась, прижимаясь к стене. При виде меня она замерла и попыталась скользнуть назад, в тень. Вот тут-то, когда она хотела раствориться, я ее и засек.

Под моим взглядом женщина застыла на месте. Она была одета во все черное. Я поднялся на ступеньку, чтобы разглядеть получше, и тогда незнакомка, перестав скрываться, шагнула на свет. Высокая, наверное, с меня ростом; длинные ноги, широкие бедра, тонкая талия, идеальная грудь. Лицо удлиненное, не подходящее ни под какие каноны красоты. Кожа довольно смуглая, хотя, может, это только при таком тусклом свете. Заостренный подбородок, уши скрыты длинной черной гривой. Я почувствовал, как твердеет в штанах, и усилием воли заставил себя сосредоточиться.

— Что вы здесь делаете? — спросил я резким тоном. Что она здесь незаконно, сомнений не вызывало. Но как же она проникла в здание? Мне казалось, Дворец неприступен. — Кто вы такая? — Правой рукой я потянулся к воображаемой кобуре, делая вид (надеюсь, успешно), что сейчас достану пистолет. — Как вас зовут? Почему вы…

Я осекся. Она шагнула вперед, склонив голову набок и пристально разглядывая меня. Лоб сморщился, будто она меня узнала, но не могла вспомнить откуда. А потом, с обезоруживающей сексуальной улыбкой, она провела ладонями по бедрам и, расстегнув пуговицы, выскользнула из своих брюк.

Моя рука дернулась, так и не нащупав мнимый пистолет. Под брюками на девушке обнаружились высокие белые трусы. Не особенно сексуальное белье, но долго мне им любоваться все равно не дали: трусы немедленно присоединились к брюкам на полу.

Девушка начала спускаться, а я не мог оторвать взгляд от темного треугольника в низу ее живота. Даже если у нее в руке был нож, я бы не заметил. Я смотрел в одну точку как завороженный.

Незнакомка остановилась на четыре ступеньки выше.

— Эй, — негромко позвала она.

Я наконец заставил себя поднять взгляд. Она, облизнув губы, кинулась на меня.

Мы оба повалились на пол, целуясь и срывая друг с друга одежду. Я сжал ее грудь и подмял девушку под себя. Она укусила меня за шею, а потом обеими руками рванула застежку ширинки, и я почувствовал ее холодные пальцы, влекущие за собой (можно подумать, меня надо было еще куда-то направлять!).

Мы набросились друг на друга с безумством мартовских котов. Перекатились по ступенькам до стены и там поднялись на ноги. Сперва я вдавил девушку в стену, потом она меня. Через несколько фрикций мы снова оказались на полу. Никогда еще я не трахался с таким остервенением. Задрав ее рубашку, я со стоном впился губами в грудь. Даже кончив, я продолжал наяривать с прежней силой, такой же неуемный, как и раньше. Она прижала меня крепче и прикусила за ухо, бормоча непристойности. Мы не хотели останавливаться. Мы просто не могли. Пока…

Я вдруг отвалился, тяжело дыша. В голове шумело, надо было чуть-чуть очухаться. Когда я снова вскинул взгляд, девушка уже сидела, покачивая головой, положив одну руку на колено, а другой мягко касаясь лобка. Потрясенно улыбаясь, она встала, натянула трусы с брюками и, послав мне воздушный поцелуй, безмолвно удалилась.

Я лежал как идиот и смотрел ей вслед. Даже если она заложила в здание бомбу, мне было все равно. Остановить ее представлялось таким же невозможным, как шагнуть с крыши Дворца, расправить крылья и полететь.

Потом я все-таки поднялся на ноги, хотя перед глазами плыло, и застегнулся. Глянул на часы — время еще есть. Оргия продлилась всего лишь несколько минут. Я сбегал в уборную и привел себя в порядок. А потом, весь красный и запыхавшийся, отправился к Кардиналу.


В приемной дожидалось несколько человек. Из самых разных слоев, в костюмах, в отрепьях, даже в сутане священника. Секретарь жестом пригласила меня пройти без очереди, и я почувствовал спиной испепеляющие ревнивые взгляды.

Когда я вошел, Кардинал играл с марионетками, присев на корточки у низкого столика. Перед столиком была натянута белая простыня, подсвеченная сзади яркой лампой. Послушные манипуляциям Кардинала, за экраном плясали две тростевые куклы, и спереди казалось, что на простыне движутся две живые тени.

— Китайские, — пояснил Кардинал, не повернув головы. — Им по триста лет. — Он сменил одну из кукол — мужчину в большой шляпе — на маленького дракона.

— Невелика премудрость, — сказал я.

— Кому нужна премудрость, если… — Кардинал убрал кукол в сторону, а потом с улыбкой скрестил руки на груди. Тени на экране продолжали плясать как ни в чем не бывало, дракон и воин с копьем, они кружили на месте, делая резкие выпады. — Если владеешь магией, — закончил он.

— Но как?..

Кардинал позволил мне заглянуть за экран. Никаких специальных приспособлений, никаких фокусов. А тени спереди плясали по-прежнему. Я обернулся, но за спиной тоже не заметил ни камер, ни проекторов.

— Это экран? — спросил я.

— Потрогай.

Нет, обычная ткань. Постепенно бледнея, тени угасли, и остался только круг света от лампочки, которую Кардинал тоже вскоре погасил.

— Как вы это делали?

— Вера. Сила воли. Сила мысли.

— Не скажете?

— Есть хочешь? — Он сменил тему. — Или пить?

— Пива хорошо бы.

Он подошел к столу, щелкнул переключателем и попросил секретаря принести бутербродов, пива и минеральной воды. Бутерброды выглядели аппетитно, так что я съел парочку. Мы жевали, прихлебывали, вели задушевные разговоры о погоде и футболе, как два приятеля.

— То, что доктор прописал, — приканчивая последний кусок, похвалил Кардинал. — С пяти утра на ногах, совсем про еду забыл. У меня такое часто. Врачи ругаются, но если всех их слушать — совсем жизни не будет.

— Ничего себе, сколько вы работаете! — изумился я. — Наверное, скоро собираетесь ложиться?

— Нет, мистер Райми, еще часов тридцать потружусь. — Он смахнул крошки с губ, облизал руку и рыгнул. — Я мало сплю. По паре часов через день. Сном часто злоупотребляют. Дрыхнут по семь, восемь, девять часов. — Он неодобрительно покачал головой. — Так всю жизнь продрыхнуть можно. Это суркам позволительно спать без просыпа, а людям нет. Думаю, обезьяна стала человеком, только когда увернулась от объятий Морфея. Чего добилось бы человечество, тратя по шестнадцать часов на сон? Так бы и жили дикарями до сих пор, потому что если так ненадолго просыпаться, то ничего изобрести не успеешь. Прыгали бы по деревьям по сей день…

Видя, что он не шутит, я сдержал смех. С большим трудом.

— Мы все сони, — продолжал он. — Вполне можно — и нужно — бороться со сном. Только представь: восемь лишних свободных часов в день, пятьдесят с хвостом в неделю, две с половиной тысячи в год. А если все будут так работать? Помножь эти часы на таланты тружеников. Каких высот мы могли бы достичь! Ключ к успеху, мистер Райми, это сознательное управление режимом сна.

— Может, его вообще запретить? — подыграл я.

— Нет, — серьезно возразил он. — Совсем без сна нельзя. Мозгу нужны отдушина и отдых. Но не в таких количествах, как мы привыкли. Больше трех часов в сутки — это уже роскошь. Она делает нас изнеженными и слабыми. Надо, как на пачках сигарет, делать предупредительные надписи на изголовьях кроватей: «Вредит вашему здоровью».

— Ну, это уж мы слишком далеко зайдем, — улыбнулся я.

— Я вот тоже далеко зашел — построил империю, — отрезал он.

На это у меня не нашлось ответа, и я замолчал, но мне показалось, что Кардинал ждет возражений. Если мне показалось неправильно, я в глубокой заднице, это ясно, однако тянуло поспорить.

— В некоторых случаях ваша логика не работает, — осторожно начал я.

— Например?

— Эйнштейн. Величайший гений всех времен. А спал верных восемь часов, не сойти с этого места.

— Эйнштейн все профукал, — отмахнулся Кардинал. — Было у него богатство? А власть? Что он поимел, в чем его выгода?

— На основе его теории создали ядерную бомбу.

— Да, — согласился Кардинал. — Создали. Другие. Такие, как я, мистер Райми. Обладающие властью, видящие цель и твердо стоящие на земле обеими ногами. Эйнштейн с этой бомбы не получил ничего. Наоборот, твердил, как она опасна. А ведь мог сделать свою бомбу, взять весь мир в заложники и получить состояние. Но нет, он слишком много спал. Если кому и не помешали бы лишних восемь часов в день, так это Эйнштейну. Использовал бы свою теорию относительности, чтобы влиять на фондовый рынок, — вот это было бы умно!

Фондовый рынок… У меня шевельнулось воспоминание.

— Я недавно разговаривал с И Цзе Лапотэром. И он мне посоветовал поинтересоваться у вас насчет акций и предсказаний. Он…

Лицо Кардинала стало мрачнее тучи, и я моментально умолк. Он грозно выставил вперед руку с искривленным мизинцем:

— Не смей больше упоминать при мне этого ублюдка. Нет такого. Когда-то я знал человека по имени Инти Майми, он ушел с моей службы и больше для меня не существует.

— Простите.

— Не извиняйся! — рявкнул Кардинал. — Молчи!

Он отошел к окну и погрузился в мрачное раздумье.

— Инти Майми, — наконец со вздохом произнес он. — Великий человек окружает себя великими. Я — правитель этого города, потому что его сильнейшие принадлежат мне. Инти Майми был лучшим. Я возлагал на него такие надежды… Мы правили бы миром вместе, рука об руку. Но он от всего отказался, разрушил мои планы, отбросил меня назад на годы. Я бы уже перебрался отсюда. Страны мира подчинялись бы мне так же, как сейчас подчиняется город, я правил бы государствами, а не каким-то вшивым городишкой.

Он печально покачал головой. Услышав такое от кого-то другого, я только покрутил бы пальцем у виска, но от этих слов по коже шли мурашки. Мне приоткрылась будущая империя Кардинала, коленопреклоненный мир у его ног. Он не будет распыляться на всякие высшие расы. Нет, он один приберет все к рукам.

— Почему вы не убили его?

У Кардинала пугающе задергалась челюсть, а пальцы сжались в кулаки. Он изо всех сил сдерживал ярость, и это меня обрадовало несказанно — обычно правитель города не утруждал себя самоконтролем.

— Не испытывай мое терпение, — прорычал он. — Я же велел не упоминать его имени! Хватит на этом.

— Хорошо, — покорно ответил я. — А что насчет фондового рынка и прорицаний?

Он улыбнулся, и я понял, что опасность миновала. Хотя бы сейчас.

— Ладно, открою тебе свой секрет. Но только между нами. Я уже полтора десятка лет король фондового рынка. Есть люди, которые за мою тайну отвалили бы любую сумму; есть банкиры, готовые ползать на коленях, лишь бы ее заполучить. Инти Майми мог бы быть поаккуратнее с намеками. Придется принять меры. А тебе я бы посоветовал впредь держаться подальше от этого падшего ангела. Однако, раз уж шила в мешке не утаили, к чему отпираться? Посиди-ка здесь пару минут, я сейчас. Допей пока. Надо позвонить.

Вернувшись (примерно через четверть часа), он повел меня из кабинета наружу, мимо секретаря и дожидающихся в приемной, к лифту. Нажал кнопку, двери разъехались.

— Шестой, — рыкнул он на задрожавшего лифтера, и мы начали спускаться.

— Ты уже бывал в Холодильнике?

— Нет.

— Но знаешь, что это?

— Да, конечно.

Холодильником назывался огромный частный морг, принадлежавший Кардиналу. Многие его друзья и враги обрели здесь вечный покой, и, по слухам, тысячи тел до сих пор хранились в этом Холодильнике по непонятным причинам.

— Я попросил заказ на вынос, — подмигнул Кардинал.

Внизу мы вскоре очутились перед массивными раздвижными дверьми. Кардинал набрал код доступа на панели сбоку, и двери послушно поползли в стороны, открывая вход в продолговатое помещение с простыми скамьями вдоль стен и операционным столом посередине. Кардинал уселся на одну из скамеек, мне указал на соседнюю.

Где-то полчаса мы просто сидели и ждали, сложив руки на коленях.

Кардинал что-то фальшиво мурлыкал себе под нос. Наконец двери разъехались снова и вошли три гвардейца, везущих каталку с упакованным трупом. Тело они переложили на стол в центре зала и так же безмолвно удалились.

Поднявшись, Кардинал двинулся к столу, кивком подзывая и меня. Расстегнув молнию на пластиковом мешке, он отогнул края, являя на свет обнаженное тело мужчины лет сорока плюс-минус немного. Как давно он умер, определить по этому замороженному, как индейка, трупу не представлялось возможным.

— Саймон Спантон, — представил его Кардинал. — Большой начальник в крупной компьютерной компании. Был. До своей скоропостижной кончины во цвете лет. Полагаю, сердечный приступ на фоне стресса, а может, и передозировка наркотиков. Вот что чаще всего губит молодых начальников.

Кардинал выдвинул ящик стола, который я раньше не заметил, и добыл оттуда набор скальпелей. Потом снял с бокового крючка пилу и другие серьезные инструменты, предназначенные для того, чтобы пропиливать грудную клетку и удерживать ее в раскрытом состоянии.

— Из меня никогда бы не вышел хороший патологоанатом, — приступая к работе над бледно-сизым телом, заявил он. — Я слишком большой кайф ловлю. Дело-то серьезное, а я могу бесконечно возиться с требухой и костями, делать из них марионеток или смешные фигурки.

Я молчал, сцепив зубы, пока он пилил, не в силах слушать визг и хруст. Казалось, что он вот-вот попросит меня помочь, но нет, ему действительно было в кайф пилить самому. За эту маленькую поблажку я испытывал огромную благодарность.

Раскрыв грудную клетку мертвого начальника, Кардинал отложил инструменты и вытер руки об штаны. Перчатками он не озаботился, но пятна его, видимо, не смущали. Сейчас правителя занимало только одно: внутренности Саймона Спантона.

— Меня всегда интересовали прорицания, — задумчиво проговорил Кардинал. — Древние этим и жили. Надеялись, что человеческая требуха откроет им секреты мироздания, если приглядеться повнимательнее. Они думали, мы все на каком-то уровне связаны, и то, что внутри, отражает то, что снаружи. — Кардинал поднял на меня глаза. — Ты ведь, думаю, помнишь, что я говорил о взаимосвязях в первую нашу встречу? Так вот, по-моему, древние угадали. Если знаешь, что именно искать, обязательно увидишь связь. Весь фокус в том, чтобы правильно сопоставить это… — Он зачерпнул горсть сизых кишок и, вытащив их из трупа, бесцеремонно плюхнул на пол, — с этим. — Он описал рукой дугу, подразумевая окружающий мир.

Склонившись над горкой требухи, Кардинал принялся копаться в ней, перекладывая и иногда разрывая, изучая образующиеся узоры. Меня замутило, но я из вежливости склонился рядом, будто он разбирал не внутренности, а коллекцию бутылочных пробок, демонстрируя мне редкие экземпляры.

— Я досконально изучил прорицания, — пыхтя от усердия, продолжил Кардинал, — но не особенно впечатлился. Сплошной идиотизм. Норовили провести параллель между требухой и стихиями или духами умерших — ерунда на постном масле. Кого, скажи ты мне, интересует завтрашняя погода? Носи с собой зонтик и темные очки, и будет тебе счастье.

— Вряд ли их заботил моросящий дождик по пути в офис, скорее стихийные бедствия вроде засухи или наводнения, — саркастически усмехнулся я, однако Кардинал только хмыкнул:

— И поскольку имеющиеся толкования оказались ересью, пришлось изобретать свои.

Он выудил из общей кучи какой-то лиловый комок, мало чем отличающийся от остальной груды бренных останков Саймона Спантона. Оглядев непонятный ошметок со всех сторон, Кардинал лизнул его и с отсутствующим взглядом почмокал губами. Меня чуть не вырвало, но усилием воли я удержал готовый выплеснуться наружу обед.

— Я решил обратить искусство прорицаний на фондовый рынок, — непринужденно, как о погоде, продолжил Кардинал. — Приказал доставить тела нескольких начальников из крупных компаний. Вскрыл их, изучил внутренности, посмотрел, какие образуются узоры, сравнил с делами компаний до и после смерти этих шишек, и начало было положено.

— Не понимаю, — нахмурился я, уставившись на груду требухи. — Что-то я не вижу никаких узоров.

— Все зависит от взгляда смотрящего, — усмехнулся Кардинал. — Как в тестах Роршаха. Вот я гляжу на останки Саймона Спантона и вижу груз забот. Он умер в тревоге. Проблемы на работе. Стресс, хотя и без видимых причин. Компания вроде шла в гору, однако внешнее впечатление бывает обманчиво. У меня имеется крупный пакет их акций, я собирался докупить еще. Но если верить кишкам Спантона, пора, наоборот, продавать.

Я поморгал, но картина для меня не изменилась.

— Значит, вот так вы и определяете, когда покупать, когда продавать и так далее? Чуете нутром? Нутром мертвых начальников?

— Безумие, да? — ухмыльнулся Кардинал. — Но действует. Может, конечно, случайность. Может, у меня просто полоса везения. Но за пятнадцать лет я пока ни разу не прокололся. Я держу в руках рынки по всему миру. Теперь ты знаешь как.

— А если никто не умирает? — поинтересовался я. — Ведь начальники вряд ли мрут как мухи. Как вы обходитесь, если подходящих трупов нет?

Кардинал улыбнулся ангельской улыбкой:

— Говорят, Бог дал — Бог взял. Но ведь и Кардинал может давать и отбирать. Если костлявой нужно слегка подсобить… — Я лишился дара речи, но Кардинал, хлопнув меня по плечу, стал раскладывать по местам инструменты. — Пойдем. Вернемся в кабинет. Вроде перекусили же перед уходом, а почему-то опять аппетит разыгрался…


Снова оказавшись на своем пятнадцатом этаже, он велел принести и проглотил в один присест тарелку ребрышек. Увидев, что на столе прилеплено несколько записок, он их наскоро просмотрел, не отрываясь от еды.

— Мисс Арне передает, что ты прирожденный коммивояжер, — облизывая вымазанные в соусе пальцы, огласил он содержание одной из них. — Уже вошел в число лучших агентов. Говорит, что через год сможешь занять ее кресло.

Я улыбнулся:

— Мило, но ерунда это все. Да, я тяну свою лямку. Но жилы рвать не собираюсь. Да, практика полезная, но не более. А более…

— Да, мистер Райми? Что же более?

— Я надеялся, вы мне скажете.

— Со временем, — поддразнил он. — Сперва еще кое-чему подучись, прежде чем я решу тебя пристроить в другое место. Ты быстро схватываешь. Мистер Тассо рассказал, как ты обработал нашего еврея. Впечатляет. Жестоко, безжалостно, виртуозно. Мне понравилось. Большинство выбило бы из него эту подпись силой: сила есть — ума не надо.

— Да, неплохо вышло, — гордо заметил я. — Получше, чем с Джонни Грейсом.

Кардинал махнул рукой:

— Не твоя вина.

— Значит, вы слышали?

— Я обо всем слышу, мистер Райми.

— И не сердитесь?

— На Паукара Вами и не такие, как ты, напарывались. И лучшего исхода пока ни у кого не было. Мне бы, конечно, предпочтительнее, чтобы Джонни Грейс остался в живых, но драться за него с Паукаром Вами не собираюсь.

— Этот Вами здесь, кажется, что-то вроде табу, — заметил я. — Никто не хочет о нем говорить.

Кардинал медленно кивнул:

— Есть люди, которые спокойно проходят под стремянками, просыпают соль или наступают на трещины в асфальте. А потом они сталкиваются с Паукаром Вами и начинают креститься при упоминании его имени.

— Что, так плохо дело? — серьезно спросил я.

— Да. — Кардинал помолчал. — Что ты успел о нем узнать?

— Он убийца. Наводит на всех страх уже лет тридцать — сорок, хотя выглядит гораздо моложе. Когда-то работал на вас, кажется. Может, до сих пор работает.

Кардинал улыбнулся:

— Богатый урожай. Мало кому удается столько накопать. — Он опустил взгляд и подвигал искривленным мизинцем. — Паукар Вами был моим величайшим… — он не сразу подобрал слово, — творением. Я его подобрал, выпестовал, наставил на путь. Он машина для убийства. Смерть — его жребий. В семидесятых — восьмидесятых я с его помощью избавился от надоевших соперников, стоявших у меня на пути: сильных и с хорошей охраной, — обычным способом с ними было не сладить. А Вами, если уж начал, не остановишь. Сметет любые барьеры. За пару лет истребил шестнадцать самых влиятельных людей в городе. Убивал в постели, в особняках, на детских утренниках…

Кардинал восхищенно потряс головой.

— Потом мы уже так тесно не сотрудничали, — продолжал он. — Вами трудно удержать в руках — слишком своенравен. Он путешествует по всему свету, убивает и за деньги, и забавы ради. Как придется. Но когда надо, он по-прежнему работает на меня, хотя теперь особой нужды в нем нет. Ладно, — Кардинал резко сменил тему, — давай поговорим о жилье. Ты уже давно в «Скайлайте». Пора о тебе позаботиться получше. К чему душа лежит? Я оплачу. Особняк не обещаю — рановато, а вот квартирку на верхнем этаже в деловом районе — сколько угодно. Или тебе лучше с видом на реку?

— Вообще-то, я надеялся, вы оставите меня в «Скайлайте».

Он удивленно улыбнулся:

— А что там особенного? Еда, обслуживание? Не надо самому ничего делать? Так наймешь себе домработницу…

— Нет, дело не в этом, — выпалил я. — Это… из-за женщины.

Кардинал посмотрел на меня с язвительной усмешкой:

— Понятно. Какая-то femme fatale тебя все-таки заарканила. Что ж, следовало ожидать, ты ведь завидный жених. Ладно, веселись. Надеюсь, она того стоит. А вместе с тобой она не может переехать? Или ты не хочешь связывать себя отношениями?

Поразмыслив, я решил, что можно признаться насчет Кончиты.

— Это не роман. Она больна, я ей просто друг. И все.

— Не знал, что в «Скайлайте» держат больных. Надо будет выяснить. Развели санаторий!

— Кончита исключение. Она…

— Кончита? — рявкнул Кардинал, затем свел брови, будто роясь в памяти. — Кончита… — Поерзав в кресле, он потер лоб рукой: — Кубелик?

— Кубекик, — поправил я. — Вы знакомы?

Я слегка удивился, но, в конце концов, ее муж ведь был гангстером, а Кардинал своих знает наперечет. Может, тогда, это мой шанс узнать побольше о Фердинанде Уэйне.

— Да, когда-то были, — рассеянно протянул он.

— Она замужем за гангстером, да? За Фердинандом Уэйном?

— Да. — Кардинал отвернулся, и во взгляде его я заметил легкое замешательство, но, когда через секунду он посмотрел мне в глаза, замешательство пропало, если вообще было. — Да, я знал Фердинанда и его несчастную молодую жену. Кончита Уэйн была исключительной женщиной. От нее в комнате делалось светлее — клише из дешевых романов. Мужики наизнанку выворачивались, чтобы ей угодить. — Он улыбнулся при воспоминании. — А потом ее сразила болезнь. — Улыбка померкла. — Ужасно. Я пытался помочь. В кои-то веки проявил сострадание, свел Фердинанда с лучшими врачами страны, одолжил ему денег на оплату их услуг. Но они ничем не могли помочь. Когда надежды иссякли, я поселил ее в номере на верхнем этаже «Скайлайта», чтобы ей хотя бы никто не докучал в ее страданиях. Мало к кому я питал такую же слабость.

Он умолк и погрузился в свои мысли.

Неожиданный поворот. В Кардинале есть что-то человеческое? Может, на самом деле он не такое уж чудовище?

— А этот Фердинанд не родственник Нилу Уэйну? — спросил я.

— Двоюродный брат, кажется.

— И что с ним случилось?

— Умер. Давно. Его убили.

— Как?

— Ну, я ведь одолжил ему денег на оплату врачей для Кончиты. Он не вернул в срок.

Кардинал снова замолк, а я от потрясения проглотил язык. Что-то человеческое? В Кардинале? Нет, без вариантов.

— Ладно, — снова заговорил он. — Вернемся к делу. Я хочу послать тебя к одному старому знакомому. Его зовут Кафран Рид. Владеет рестораном к северу отсюда. Мы с ним давние соперники. Нет, не враги, я ничего против Кафрана не имею и не хотел бы причинять ему боль. Мы вроде спарринг-партнеров. Время от времени я посылаю к нему кого-то из агентов с предложением насчет страховки, но бумаги возвращаются без подписи. Это игра, забавный маленький поединок, который мы ведем не первый год. Он один из тех немногих, которых мне не удалось переманить на свою сторону, из тех редких пташек, что не попали в расставленные мной силки.

— А он богатый?

Я об этом человеке раньше не слышал, а ведь всех влиятельных лиц в городе к тому времени уже знал заочно.

— Нет. Я охочусь на Кафрана Рида вовсе не из-за денег. Тут весь интерес в самой охоте. Ему не нужны ни страховка, ни «крыша». Он предпочитает решать проблемы по мере поступления, не дергаясь заранее. Если тебе удастся его убедить — подчеркиваю, честными методами, без грязи, — что наша страховка сослужит ему хорошую службу, я буду приятно удивлен.

— А если не удастся?

Он шмыгнул носом:

— Как я уже говорил, я посылал к нему своих лучших агентов. Я и не рассчитываю, что ты сразу его окрутишь. Меня больше интересует характер неудачи, чем призрачный шанс на успех. Я хочу посмотреть, как ты подступишься к Риду, как попытаешься расколоть этот крепкий орешек. Никаких санкций не будет. Считай это лабораторной работой, где процесс и приобретаемый опыт важнее результата. А теперь, мистер Райми, у меня много дел. — Он указал мне на дверь, но я остался сидеть.

— Не возражаете, если я задам пару вопросов?

— Хм… — Кардинал кинул взгляд на часы, раздумывая, не вышвырнуть ли меня, но решил проявить благосклонность. — Хорошо. Только быстро.

— С чем мне идти к Кафрану Риду? Предлагать какой-то конкретный полис?

— Нет. Любой, самый дешевый, самый дорогой, серединка на половинку — без разницы. Наживку выбирай сам, лишь бы законную. Еще вопросы?

Я мотнул головой в сторону двери:

— Те люди в приемной. Я все гадаю, кто они такие и что здесь делают.

— Это информаторы. Мои глаза и уши. Я набираю их отовсюду, из всех слоев, из всех щелей. Они рассказывают, что подают на стол их соседи, в чем приходит на работу их начальство. Станут свидетелями убийства — идут сюда. Подхватят сплетню — дают мне знать. Если их жена явится с новой прической, меня оповестят первым. Я выслушаю любого, кому есть что сказать. С их помощью я держу руку на пульсе, узнаю, чем город живет и дышит. Узнаю про своих подчиненных, про их капризы, желания, страхи. Слушаю, мотаю на ус, прокручиваю в голове и время от времени выуживаю.

— А что они за это получают?

— Благодарность. Иногда деньги. Большей частью обещание оказать ответную услугу. Со мной выгодно сотрудничать: я щедрый друг. Они делятся со мной рассказами о своей жизни, а я в ответ помогаю, если что. С работой, с жильем, с подписанием деловых контрактов. Раздаю пряники, каждому свои.

— А откуда они узнали, что можно прийти к вам? Кто их надоумил?

— Слухами земля полнится. Пару раз в неделю устраиваю аудиенцию. Они приходят. Рассказывают. Я слушаю. Кстати, пойдешь через приемную, скажи первому, чтобы входил. Спокойной ночи, мистер Райми.

На этом разговор закончился.

инти майми

На следующее утро, завтракая с И Цзе и Леонорой в «Шанкаре», я выдал им подробный отчет о вчерашней встрече. И Цзе несказанно обрадовался, услышав про назначенный Кардиналом экзамен: еще одно подтверждение (как будто оно требовалось) того, что у правителя на меня действительно имеются виды.

От Адриана по-прежнему не было ни слуху ни духу. После «Шанкара» я позвонил к себе в офис, предупредил, что сегодня опоздаю, и поехал к Адриану домой. Томас довез быстро,молча и, как обычно, безучастно. У Адриана я несколько раз нажал кнопку звонка, потом постучал в дверь, а когда и это не помогло, покричал в щель для писем. Ответа не получил. Я попробовал заглядывать в окна, но они все оказались занавешены плотными шторами. Когда я уже дозрел до того, чтобы выбить стекло ногой, над ухом раздался незнакомый голос:

— Эй! Что вам здесь надо?

Я оглянулся, но никого не увидел. Подняв голову, посмотрел на окна верхней квартиры — Адриан жил на первом этаже в пятиэтажке, — они все были закрыты. И только тут я заметил слева лестницу, ведущую в подвал. Шагнув ближе, я заглянул в мрачную берлогу внизу.

Оттуда на меня уставился сердитый толстый мужик. Щетина, сальные волосы, вытянутые на коленках штаны, майка, подтяжки. Он сплюнул на пол — там уже целое озеро образовалось из плевков — и поздоровался коротким кивком.

— Что вам здесь надо? — повторил он.

— Вы арендодатель?

— Я смотритель. Хотите снять комнату?

— Я ищу Адриана Арне. Он живет в этой квартире.

— Не-а… — возразил мужик. — Тут уже несколько месяцев никого.

Я сверил номер на двери — нет, все правильно. Брови недоуменно поползли к переносице, и тут меня осенило: наверняка дети хулиганили и перевесили таблички.

— Кто-то шутит шутки с номерами квартир, — поделился я догадкой. — Меняет местами.

— Как же, сейчас, мать их за ногу! — прорычал смотритель. — Пусть только попробуют, я им шею сверну, и они это прекрасно знают. Кого вы там искали, говорите?

— Адриана Арне.

Он снова сплюнул:

— Нет здесь таких. Есть Айдан Ахерн на верхнем этаже. Может, его ищете?

Я смерил мужика взглядом, потом еще раз осмотрел дверь. Под прорезью для писем виднелась царапина — это Адриан в один из наших приходов сюда нашел замену открывалке. Значит, квартира та самая.

Я спустился на несколько ступеней вниз, в подвал. Смотритель, загородившись рукой от света, отодвинулся, подозрительно щурясь на меня.

— Здесь ничего ценного нет, — поспешил заверить он. — Ни денег, ни наркоты — ничего.

— Не собираюсь я вас грабить, — успокоил я. — Можете впустить меня в ту квартиру, я посмотрю сам?

— Зачем? Там пусто.

Я выудил из бумажника полусотенную и расправил ее в воздухе несколько раз.

— Не подстава? — Выхватив купюру толстыми сальными пальцами, он поднял ее к носу и принюхался. — Нет, все точно, как в аптеке.

Смотритель хрюкнул, сплюнул в свое озеро и потопал вверх по лестнице, ворча насчет больных на голову, из-за которых он всю игру по телику пропустил. Выдернув из кармана массивную связку ключей, он перебрал их в поисках нужного, а потом, насупившись, отпер дверь и, щелкнув выключателем, впустил меня.

Комната стояла пустой. Ни мебели, ни телевизора, ни видео. Пропала усатая Мона Лиза, улыбавшаяся со стены. Кровать, зубные щетки, коллекция пустых бутылок из-под пива — все исчезло. Как будто здесь годами никто не жил.

Я в ярости обернулся к смотрителю:

— Какого хрена? Где Адриан?

— Я же говорил, квартира несколько месяцев пустует, — злорадно ухмыльнулся он. — Но деньги я вам не верну, вот так…

Я отвесил ему оплеуху, не дав договорить.

— Эй, прекратите! Прекратите, к чертям собачьим, а не то…

Я припечатал его к стене, и он заткнулся. Скользнув ладонью ниже, я ущипнул его за жирный сосок. Смотритель взвизгнул, как крыса, а я ущипнул другой и, опустив руку совсем, нацелился на его потную ширинку.

— Что с ним случилось? — прошипел я грозно.

— Не знаю, — трясущимися губами пролепетал мужик, напуганный моей внезапной вспышкой.

Я и сам от себя не ожидал, действовал как-то на автомате. Вот моя рука снова отвешивает оплеуху.

— Не знаю! — проверещал смотритель.

Я расстегнул его ширинку.

— Пошел ты! — взревел он, когда я выудил на свет его член и зажал между зубцами молнии, а потом потянул застежку наверх, прищемив его крепко, надежно и мучительно больно.

— Адриан Арне, — ровным голосом повторил я. — Где он?

— Ты больной! — захлебнулся соплями смотритель. — Гнида! Я ничего не…

Я снова дернул застежку, и лицо мужика побагровело.

— Еще пара зубцов, и будешь до конца жизни себе на ноги лить, — весело пообещал я. — Сделают тебе дырку в брюхе и катетер вставят.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился он. — Я не знаю никакого Адриана Арне. Жизнью клянусь, чувак. Матерью своей клянусь!

— Не парь мне мозг! — рявкнул я. — Я сюда заезжал неделю назад, и не впервые. Спрашиваю последний раз. Если опять услышу тот же ответ, молись, чтобы «скорая» успела доехать вовремя.

— Нет! Клянусь! Да хрен с ним, чувак, хочешь — пожалуйста. Адриан Арне? Да, я его знаю, конечно, только умоляю…

Я отпустил его член и подождал, пока он трясущимися руками запихнет сокровище обратно в штаны. В испуганном лепете смотрителя мне послышалось искреннее недоумение.

— Отвечай по правде, — велел я, — ты его действительно знаешь? Не ври! Я тебя не трону, если скажешь правду.

Он помолчал, прикидывая, соврать или не стоит, но потом замотал головой, прикрывая ширинку ладонями:

— Нет. Но только, пожалуйста, больше не надо! Умоляю!

— Кто снимает эту квартиру?

— Никто, после Муров она так и стоит пустая… или после Симов… блин, оттуда так давно съехали, не помню. Просился кто-то, но владелец велел не сдавать, я и не сдаю. Я ж здесь не хозяин, мать вашу, делаю, что велено, от меня ничего не зависит. — Он явно расхрабрился, видя, что опасность миновала. — Пойдем, глянешь на журнал. Сам увидишь.

В его берлоге воняло пивом, мочой и блевотиной. На полу валялись пустые пивные банки и порножурналы. По стенам висели плакаты с голыми телками. От порога чуть-чуть просматривалась кухня, но туда я побоялся заглядывать. Телевизор был древний, изображение расплывалось и прыгало, по экрану шли полоски — в современных моделях такого уже не бывает.

Смотритель выкопал журнал из-под груды грязного белья и, плюхнувшись на кушетку, распахнул его на последних записях:

— Вот… Муры. Теперь вспомнил. А Симы были перед ними. Хочешь пива? Там в холодильнике хоть залейся. Пива никогда не бывает много, такая вот фигня. Пойду добуду пару бутылок.

Я углубился в журнальные записи, пока он обшаривал холодильник в поисках пива. Записи от руки, вырванные страницы, пятна, потеки на многие месяцы кряду. Адрианом Арне и не пахнет. В его квартире действительно — если верить записям — никто не жил. Я глянул на жирного смотрителя, который как раз вернулся и, обливаясь потом, открывал пиво. Может, он и правда ничего не знает, но я решил на всякий случай его дожать.

— Вздумал шутки шутить? — рыкнул я. — С журналом явно кто-то химичил.

— Ни хрена! Отдай сюда! — Он выхватил журнал. — Не, никто тут не химичил. Это мой почерк. А вот пятно от варенья… Я помню, как оно капнуло. Чего ты тут волну гонишь на пустом месте?

— Кому принадлежит здание? — поинтересовался я. — Кто тебе деньги платит?

— Какой-то бизнес-корпорации. Платят наличными. Мне они не представились, ну и я имен не спрашивал. Я здесь уже шесть лет, как бобик, никаких замечаний. У меня не забалуешь. Так что давай-ка ты отчаливай тоже…

— Мне без разницы, что у тебя написано в журнале. Я сюда приезжал. Вместе с Адрианом. И не втирай мне, что квартира пустует, потому что в ней он жил. Даже если он вселился самовольно, ты бы его все равно услышал. Что, неужели оттуда никаких звуков не было?

— Глухо, как в танке, — ответил мужик, прихлебывая пиво. — Мистер, я тебе кое-что скажу, ты не обижайся. Ты больной на всю голову. Ты ошибся домом, или городом, или планетой. Я проверяю комнаты по паре раз в неделю. Поверь мне, никаких Адрианов Арне здесь отродясь не водилось.

Он отхлебнул еще, выжидая. Неужели он прав? Вдруг я и впрямь перепутал дом? Да нет же! Черт, издали они, может, и на один фасад, но вблизи-то нет. Я уж как-нибудь отличу. Я знаю, где живет Адриан. Я не ошибся и не свихнулся. Значит, врет смотритель. Кто-то его запугал. Запугал настолько, что он не расколется даже под угрозой остаться кастратом. Действовал явно профессионал — прочистил мужику мозги, велев напрочь забыть про жильца. Такого лося простым сотрясанием воздуха не испугаешь — наверное, у него где-то семья, а может, страшная тайна, которой его шантажируют. Как бы то ни было, мне тут ничего не светит.

— Передай им, что Капак Райми идет по следу, — попросил я. — Передай, что у Адриана Арне есть друг, который этого так не оставит. Передай, что я на подходе. Я их разыщу, и они пожалеют. Кто бы они ни были. — И с этими словами я удалился.

Смотритель поднялся к выходу вслед за мной.

— Чокнутый! — буркнул он мне в спину.

Я хотел было развернуться, но решил, что не стоит руки марать.

Рядом с машиной на тротуаре околачивался попрошайка с жестянкой для мелочи. В темных очках и с белой тросточкой.

— Помогите чем можете, — сунулся он ко мне.

Обычно я нищих игнорирую — город ими кишмя кишит, — но этому отсыпал в рассеянности несколько монет.

— Спасибо, мистер Райми.

Только спустя четыре-пять шагов до меня дошло, что я такое услышал. Я замер. Медленно обернулся.

— Откуда вы знаете?.. — начал я.

— Ваше имя? — Он с улыбкой снял очки. Вместо глаз светились молочные бельма, и я вдруг вспомнил того слепого, которого видел у вокзала в первый день, и другого, который крутился на стройке во время тумана. Это все разные люди, если память мне не изменяет (этот явно выше ростом, чем те двое), но глаза у них одинаковые.

— Я много имен знаю, — продолжал он. — Капак Райми. И Цзе Лапотэр. Адриан Арне.

— Вы знакомы с Адрианом?

— С кем?

— Адриан Арне.

— Никогда о таком не слышал.

— Но вы же только что…

— Нет никакого Адриана Арне. Не было и не будет. Есть земля. Воздух. Кровь. Нитки. И все.

— Очень поэтично, — оскалился я. — А теперь бросайте придуриваться и признавайтесь, что вы знаете про Адриана.

Я шагнул к нему, но тут же взметнулась трость, которую он зажал обеими руками.

— Твои поиски только начинаются, — сказал он. — Путь твой будет долог и тернист, но труднее всего начало. Забудь про своего друга. У тебя есть дела поважнее.

— Послушайте… — Я сделал еще шаг.

Он швырнул в меня тростью. Я хотел отбить ее в воздухе, но она вдруг превратилась в шуршащий водопад полиэтиленовой пленки. Меня захлестнуло с головой, спеленав как мумию. Пленка липла к коже, склеивала губы, из нее было не вырваться. Бешено царапаясь, я разодрал ее в лохмотья и секунд через десять — пятнадцать освободился, но слепой уже исчез. В обе стороны простиралась пустая улица, никаких попрошаек.

Я рванул назад к машине и спросил Томаса, видел ли он, что со мной случилось. Он нахмурился:

— Слепой, сэр?

— Да.

— Здесь, сэр? Минуту назад?

— Да, — рявкнул я.

— Нет, сэр. Мне выйти и поискать?

Я с досадой сплюнул на тротуар, а потом полез в машину.

— Вези в офис, — буркнул я, закрываясь от солнца ладонью.

Всю дорогу меня одолевали мрачные мысли, и в кои-то веки я был рад, что никто не лезет с разговорами.


Вытащив досье на Кафрана Рида, я попытался углубиться в работу. Имя-фамилия, пятьдесят четыре года, развелся четырнадцать лет назад, повторно женат не был, несколько романтических связей, ничего порочащего. Владеет ресторанчиком, которым руководит уже более двадцати лет, — небольшая закусочная, популярная в узких кругах, средний годовой доход равен…

Сосредоточиться не удавалось. Перед глазами вставали жуткие картины. Адриан в багажнике угнанной машины, из уголков глаз сочится кровь, холодный, брошенный, мертвый. Или он лежит на дне реки, и гибкие тела гложущих его тело угрей переплетаются с лентами колышущихся кишок. Или он валяется на пустыре за городом, прорастая крапивой, а в ребрах уютно устроилась семейка лис.

А может, он все-таки жив? Может, просто сбежал из города, опередив своих неведомых врагов? Может, скрывается, ждет удобного момента, чтобы передать мне весточку? Да нет, блин, ему, наверное, вообще не до меня, если так, — мы ведь не настолько подружились. Но все-таки, мне кажется, он бы сообщил. А кстати, что там нес этот слепой попрошайка?

Я отпихнул досье в сторону. Все равно мысли не о том. Правый кулак непроизвольно сжался, и я вспомнил ощущение теннисной ракетки в руке. Вот что мне поможет проветрить голову… Погонять по корту пару часиков. Я схватил телефон, чтобы вызвать Томаса, и только тут меня осенило: Соня. Она должна знать про Адриана! Если она здесь, а не рыдает дома в подготовке к похоронам. И если ее не постигла участь брата и Соня сейчас не кормит рыб на дне реки.

Я бегом взлетел по лестнице на два этажа выше, где располагался кабинет Сони, практически уверенный, что она уже мертва или пропала без вести. Я ворвался на ее этаж и, перепугав секретаря, без стука вломился в кабинет. Соня сидела там. Испуганно вскинув голову, она уже потянулась к интеркому, чтобы вызвать охрану, но увидела, что это всего лишь я, и облегченно вздохнула.

— Боже, Капак, — рассмеялась она, выдвигая ящик и доставая сигарету. — Меня же удар хватит. — Заметив наконец выражение моего раскрасневшегося лица, она очень осторожно закурила. — Что случилось?

— Адриан. Он…

Я совсем запыхался. Соня усадила меня и, увидев, что я опять рвусь в бой, жестом заставила замолчать, пока не восстановится дыхание. Я послушно умолк, а когда почувствовал, что более-менее владею собой, начал снова:

— Адриан. Он пропал. Я заезжал к нему домой, там его нет. Смотритель дома несет какую-то ересь, что там такой и не проживал никогда, но ведь я сам с Адрианом был на этой квартире много раз, я знаю, что не ошибся и не перепутал, я…

— Так, — перебила Соня. — Спокойно. Давай помедленней и попроще. Кто пропал?

Я нахмурился и проговорил чуть ли не по слогам:

— Адриан.

Она задумчиво постучала по передним зубам сияющим отполированным ногтем:

— Какой Адриан?

Я на секунду опешил.

— Думаешь, смешно пошутила? — спросил я с горечью.

— Какой Адриан? — повторила Соня.

— Адриан! — заорал я. — Брат твой, Адриан Арне! Он пропал.

Соня уставилась на меня в полном недоумении:

— У меня нет никакого брата.

— Что? — Я растерялся.

— Я единственный ребенок, причем сирота с шести лет. — Окончательно потеряв дар речи, я смотрел в глаза Сони, которые наполнялись слезами. — Если это какой-то розыгрыш, Капак, то на редкость бездарный.

— Розыгрыш?! — взорвался я. — Твой брат пропал, а ты…

— Прекрати! — Слезы заструились по щекам. — С этим не шутят. Откуда в тебе такая жестокость?

— Соня, о чем ты? Ты прекрасно знаешь, что у тебя есть брат! Да ты же нас сама познакомила, ради всего святого!

Она побелела:

— Все, шутки в сторону. Не знаю, что на тебя нашло, и знать не хочу. Я бы все на свете отдала, чтобы иметь брата или сестру, и, наверное, я когда-то тебе проболталась, иначе бы ты выбрал другую тему для подколок. Как ты посмел окунуть меня в это дерьмо? Выметайся из моего кабинета!

Я открыл рот, чтобы объясниться.

— Вон отсюда! — заорала Соня.

Я поднялся на ноги и, как в тумане, побрел к двери. Однако меня хватило еще на одну, последнюю попытку.

— Кто к тебе приходил, Соня? Кто заставил тебя отречься от собственного брата?

— Если ты не выйдешь, — прорычала она, — я вызываю охрану, и мне плевать, что ты любимец Кардинала.

— Поступай как знаешь, — отрезал я ледяным тоном. — Хочешь — отрекайся от Адриана. Стань Иудой. Но я не поддамся. Слышишь меня? Я не поддамся, и я этого так не оставлю. Я найду, кто стоит за его исчезновением, и заставлю их заплатить. Никто не имеет права трогать моих друзей. Никто!

Я вылетел из кабинета, сжимая кулаки. На ходу вмазал одним из них по стене, так что треснула штукатурка, но мне было совершенно по хрену.


В офисе — в одном здании с сучкой, которая нагло смеется мне в лицо, — я оставаться не мог. Предать собственного брата! Кому-то понадобилось «зачистить» Адриана — теперь я уже в этом не сомневался, — и она их покрывает. В целях самозащиты? Нет, испуга у Сони я не заметил, значит, вряд ли. Чтобы подняться на очередную ступеньку карьерной лестницы? Когда-то ради нынешней должности Соня пожертвовала своим телом — может, пожертвовав братом, она продвинется еще выше. Не похоже на ту Соню, что я успел узнать, но вдруг я просто плохо разбираюсь в людях…

День превращался в кошмар. А ведь начинался он так многообещающе. Кардинал строил на меня планы, наметилась отличная возможность проявить себя, кровь до сих пор кипела после крышесносного секса накануне. Хотел ведь заняться поисками своей таинственной партнерши — я не сомневался, что смогу ее вычислить, — а вместо этого завяз в другом, куда менее приятном расследовании. Незнакомке с лестницы придется подождать.

Ярость, впрочем, не помешала мне взять с собой досье на Кафрана Рида. Плевать на задания, полученные непосредственно от Кардинала, в мои планы не входило, несмотря на все форс-мажоры. Велено съездить к Кафрану Риду — значит, вот он, мой главный пункт на повестке дня. Сунуть его на пару часов в долгий ящик, разбираясь с исчезновением Адриана, еще туда-сюда, но дальше тянуть и откладывать нельзя. За двадцать лет не отыскалось человека, способного сказать Кардиналу, что ему придется подождать, поскольку возникли дела поважнее, и я не собираюсь становиться первым.

Я заскочил во Дворец и порылся в архивах на трех разных этажах. Хотел проверить, что у них есть на Адриана, кто его друзья, не связан ли он с темными делами, поискать какие-то зацепки в его прошлом. Я не сразу поверил тому, что там обнаружилось, однако в конце концов пришлось смириться и принять как данность: Адриан нигде не значился. Самый полный архив в городе — и ни слова про Адриана. Ни свидетельства о рождении, ни отметки о получении водительских прав или о страховке, никаких записей об аттестатах и дипломах, равно как и о трудовой деятельности. Я проверил дважды на всех трех этажах — с одинаково нулевым результатом. Согласно официальным источникам, Адриан Арне не существует и никогда не существовал.

Но ведь такого не может быть! Где-то должны иметься хоть какие-то данные… Значит, они засекречены и хранятся на верхних этажах, куда ограничен доступ? Только туда мне все равно не проникнуть, и получается, выход один: смириться с бюрократическим небытием Адриана.

А потом я вспомнил происшествие на лестнице. Может, тут замешана эта девушка в черном? Посторонние просто так, за здорово живешь, по Дворцу не разгуливают. Чтобы внедрить сюда агента, надо обладать невероятным влиянием. Как раз таким, чтобы под ноль вычистить архивные данные на человека. Может, через эту девушку получится выйти на Адриана, но тогда придется заняться ею раньше, чем я планировал, только уже не в романтических целях. Трудновато, но я ее выслежу. Ради Адриана, а не ради собственного удовольствия.

Я позвонил в агентство, где он работал, поговорил с менеджером, Джоном Д’Аффрайно, которого видел пару раз лично. Он меня помнил и был по телефону сама любезность.

— Джон, у вас числится среди водителей Адриан Арне? — спросил я после обмена приветствиями.

— Сейчас, секундочку. — Судя по барабанной дроби на клавиатуре, он вбил имя в поиск по базе данных. — Через «е» или через «э»? Через «е»? Нет, никаких Арне. Есть Адриан Арнольд.

— А как он выглядит, не подскажете?

— Шесть футов два дюйма, темнокожий, за тридцать, густая борода…

— Нет, не он. А у вас есть список моих водителей за последние месяц-два?

— Конечно. Так, вот, нашел. Сейчас вас возит Томас. Он у нас один из лучших. А до этого был Пат Берк. Перед ним — Грег Хейпс.

— Не могли бы вы позвать к телефону Пата или Грега?

— Разумеется. Подождите, пожалуйста, секундочку.

Пат Берк в этот день оказался выходной, но Грег Хейпс был на месте. Я спросил, помнит ли он, как возил меня.

— Конечно, — бодро отрапортовал он. — И кажется, на следующей неделе еще раза два повезу.

— А помните нашу последнюю поездку?

— Да, вроде. В прошлый четверг, правильно? Или в пятницу?

— Точно, где-то в конце недели. Помните мою спутницу — высокая дама в зеленом платье?

Секундная пауза: не ожидал бы — ни за что бы не заметил.

— Конечно помню, — по-прежнему бодро доложил водитель. — Симпатичная.

— Она где-то потеряла сережку, мы решили, что, может быть, в машине. Не находили?

— Нет, мистер Райми. Вчера как раз все чистил и вытряхивал.

— Если найдете, сможете мне передать?

— Конечно. Я даже вроде бы их припоминаю. Зеленые, да, в тон платью?

— Да, точно, под платье.

Я повесил трубку и несколько секунд собирался с мыслями. Потом поблагодарил секретаря за то, что разрешила воспользоваться ее телефоном, зашел в туалет, спустился на лифте вниз и поехал на встречу с Кафраном Ридом.

Даже водителей обработали. Зачем такие сложности? Чистить архивы, добиваться молчания от всех, кто знал и видел пропавшего, заметать малейшие следы? Какая цель оправдывает трату стольких усилий, времени и денег? И главное: если уже они взялись подкупать всех и каждого — смотрителя, коллег, сестру, — если они добрались до всех, кто так или иначе знал Адриана, заставив их отрицать само его существование… Почему же тогда они обошли стороной меня?


Пока я ехал в ресторан Кафрана Рида, меня перехватил по телефону И Цзе.

— Привет, парень, — прогудел он. — Как жив-здоров?

— В порядке.

Раньше И Цзе никогда не звонил. Он ненавидел телефоны. Видимо, до него дошли какие-то слухи.

— Точно? Мне тут сказали, ты сегодня как-то странно себя вел. Ничего не случилось?

— Кто сказал? Соня?

— Елки зеленые, Капак, ты что, еще кого-то успел сегодня довести до ручки? Она рыдала, называла тебя бессердечным козлом и угрожала уволить. А еще она выпила, а это на Соню совсем не похоже.

— То есть, значит, я во всем виноват? Да пошла она! — крикнул я в трубку. — Она отреклась от Адриана. От собственного брата! Эта сука мне в лицо, не моргнув, выдала, что она, видите ли, сирота. Представляете, какова? Потом я лезу в дворцовые архивы и обнаруживаю, что вся информация по Адриану уничтожена. Звоню в агентство — там говорят, у них такой не работал никогда, и, мало того, выдают какой-то левый список якобы моих водителей. А еще…

— Ух ты! — И Цзе рассмеялся. — Капак, окстись. Признавайся, где такую траву берешь.

— И Цзе, — вскипел я, — у Сони есть брат! Адриан был мне не только водителем, но и лучшим другом, с тех пор как я тут работаю. А пару дней назад он не явился, и теперь все складывается так, будто я вообще его выдумал. Никто его якобы не помнит, никаких доказательств его существования нет. Как мне еще прикажете реагировать?

— Слушай, Капак… нет-нет, анчоусов не надо, — бросил он кому-то невидимому, — давай разберемся спокойно. Я Соню близко не знаю, но несколько лет назад мы втроем с ней и с Леонорой засиделись на всю ночь. Пошли беседы за жизнь, про личное — ну, всякое такое, о чем непременно тянет поговорить в пять утра. И Соня сказала, что всегда жила одна, у нее никого нет, а ей так всегда хотелось брата или сестру. И видно было, как ее эта тема задевает.

— Но я его видел! Каждый божий день, И Цзе! Хотите сказать, я его себе придумал?

— Нет. Я хочу сказать, что несколько лет назад, когда никто еще слыхом не слышал про Капака Райми, Соня Арне уже изливала душу, горюя, что у нее нет брата. А значит, при любом раскладе крайний ты. Версий у меня три. Первая: Соня все это время врала, и брат у нее есть. Но это вряд ли. Зачем бы ей врать еще тогда? Вторая: у тебя едет крыша. Неприятно, конечно, а что делать, бывает, при такой жизни сложно не чокнуться. Тоже вряд ли, впрочем, но совсем сбрасывать эту версию со счетов не стоит. И третья: не было никакого Адриана Арне, было подставное лицо.

— Но Соня сама нас познакомила. И представила его как брата.

— Врала.

Его безапелляционность меня обезоружила. Действительно, как я сам не додумался?.. Самое простое и очевидное объяснение.

— Соне нужно было, чтобы ты поверил, будто у нее есть брат, — продолжал И Цзе, — и она тебя облапошила. А он подыгрывал. Провернули все без труда: с какой бы стати тебе заподозрить неладное? Теперь же они решили, что хватит, пора сворачивать лавочку, вот и закончили игру. Все просто. Кто хватится парня, которого никогда и не существовало на самом деле?

— Но зачем вообще городить огород? Какая мне разница, есть у Сони брат или нет? Смысл в чем? Что им дал этот спектакль?

— А вот это тебе и предстоит выяснить, если собираешься копать дальше. Но мое мнение, если за этим кто и стоит, то не Соня. Тут чувствуется другая рука, рука кого-то, кто, даже сам не зная почему, обожает разыгрывать бессмысленные спектакли.

— Кардинал?

— Явно. Его духом пахнет. Ты ведь пошарил во дворцовых архивах и остался с носом? Так вот, оставим за скобками тот фактик, что раз он Соне не брат, то и фамилия его никак не Арне (блин!), и прикинем: кому вообще под силу подчистить архивы? Таких людей раз-два и обчелся, и каждый из них на коротком поводке у Кардинала, то есть без его ведома такие дела не делаются.

— Там была… — Я запнулся. Признаться насчет происшествия на лестнице? Я доверял И Цзе, но… нет, никаких «но». Доверяю, и точка. Хотя бы одному человеку я должен был верить. — Там вчера была женщина. Я встретил ее на лестнице, когда поднимался к Кардиналу. Не знаю, что она там забыла, но вряд ли пришла по приглашению. И вся в черном, как грабитель, и…

— Грабитель? — фыркнула трубка. — Проветри голову. Это невозможно.

— Но она была. Как-то проникла внутрь. Она спускалась с какого-то верхнего этажа, а я…

— Говорю тебе, — перебил И Цзе, — Дворец — это самая неприступная крепость на свете. Помимо оцепления из гвардейцев есть еще лазерные лучи на каждом этаже, пулеметы с дистанционным управлением, вмурованные в стены, канистры с бензином в потолке, скрытые камеры, ловушки — в общем, он напичкан под завязку всякой…

— Скрытые камеры? — Мне поплохело, когда я представил Кардинала, пристраивающегося с обеденным подносом перед экраном, на котором ходит как поршень моя тощая задница.

— На каждом шагу.

— И на лестнице?

— Конечно.

Блин! Еще одна проблема на мою голову. С удовольствием бы вычеркнул эту неделю и прожил заново.

— Значит, вы думаете, это дело рук Кардинала? Это он подослал ко мне Адриана… или заставил исчезнуть, как тех, о которых вы мне говорили? Гарри Гилмер и прочие?

— Гарри?.. А… этот. Да, возможно. Не исключено…

— И Цзе, — перебил я, осененный внезапной мыслью, — вы не знаете Паукара Вами?

В трубке повисла тишина.

— А ты откуда с ним знаком? — раздался наконец приглушенный голос И Цзе.

— Я не знаком. То есть по-хорошему не знаком. Столкнулся с ним недавно, а сейчас вот пришло на ум. Он ведь работал на Кардинала? Убивал по его приказу, устранял неугодных?

И Цзе медлил.

— Да, Вами появляется и исчезает незаметно, и он действительно может стереть человека с лица земли бесследно… Однако я сомневаюсь, что это он постарался.

— Но его стоит проверить? — не отступал я, сам не зная, почему прицепился к наемному убийце, и все же уверенный, что нащупал какую-то нить.

— Я бы не стал, — начал отговаривать И Цзе. — У Вами свои игры, в них лучше не лезть. Мой тебе совет: держись от Паукара Вами подальше и оставь его в покое. — Однако интонации у него были скорее обнадеживающими, чем предостерегающими. И Цзе знал, что я не отступлюсь.

Мы еще поболтали о разных пустяках, и он отключился. Томас застрял в пробке — не лучшее время я выбрал для поездки, — но в конце концов все-таки довез меня до ресторанчика, и я, облегченно выдохнув, вылез из автомобиля. Приятно хотя бы на пару часов отвлечься на что-то нормальное. Абсурдом и непонятками я был сыт на сегодня по горло.


Вывеска над входом оказалась самой незамысловатой — просто «У Кафрана». Внутри все как положено: пальмы по углам, яркий желтый свет, пейзажи с речками и деревьями, мелодичная музыка. Красавица администратор передала сообщение хозяину на пейджер, а официантка проводила меня к столику у стены.

Через пару минут с непринужденной улыбкой на лице появился и сам Кафран. Невысокий, пухлый, добродушный… и лысый, как коленка. На лице россыпь веснушек. Большие красные очки. С довольно строгим костюмом забавно контрастируют оранжевые подтяжки и розетка «Я люблю поесть у Кафрана» на лацкане.

— Значит, вы, мистер Райми, нынешний соискатель? — осведомился он жизнерадостно, присаживаясь за столик. — Давненько ко мне никто не наведывался. Вот буквально на днях мы про это шутили с дочерью, Амой, и — вуаля! — вы тут как тут, легки на помине. Хотите что-нибудь заказать? Стейк на этой неделе превосходный.

— Да, стейк было бы неплохо, — улыбнулся я.

— Два стейка, пожалуйста, — передал он официантке. — Я сегодня уже один съел, — шепнул он мне по секрету, — так что Аме ни слова, если ее увидите, я вроде бы на диете.

В ожидании стейка Рид продолжал болтать о том о сем — про своего врача, про дела, про посетителей. Я вежливо улыбался, поднимал брови, поддерживал беседу вопросами, когда Рид замолкал. Этот этап продаж я всегда терпеть не мог, еле высиживал, дожидаясь, пока можно будет перейти к сути. Я то и дело оглядывался посмотреть, не несут ли стейки, заодно присматриваясь к персоналу и посетителям. На столик у окна официантка принесла десерт. Отпадная фигура. Длинные ноги. Кафран что-то рассказывал в этот момент про фокусника, которого видел по телевизору. Фокусы, как выяснилось, его давнее увлечение, и после обеда он мне с удовольствием продемонстрирует. Я согласился, сказав, что было бы интересно. Мой взгляд лениво скользнул по длинным ногам официантки. Она как раз заканчивала расставлять десерт.

Девушка обернулась — и я моментально забыл про Кафрана Рида, страховку, и вообще окружающий мир перестал существовать. Это была она, та самая, с лестницы! Дежурно улыбаясь, она подняла голову от своей тележки и увидела меня. Улыбка моментально сползла с лица. Столовый нож выпал из разжавшейся руки, сбив на лету какую-то безделушку. Тут девушка опомнилась, закончила сервировку и двинулась через весь зал к нашему столику.

Кафран просиял при ее появлении:

— Ама, познакомься, это Капак Райми. Капак, это моя дочь, Ама Ситува.

— Очень приятно, — выдал я, протягивая дрожащую руку.

— Взаимно. — Соприкосновение наших пальцев спровоцировало у меня моментальный стояк. Она, судя по улыбке, это почувствовала. — Мы, кажется, где-то встречались, мистер Райми. — В ее голосе слышался какой-то экзотический, неведомый мне акцент.

— Зовите меня Капак. Да, было дело. Однажды.

— Правда? — Кафран пришел в восторг. — Надо же, какое совпадение! А где?

— Что-то не припомню, — ответила Ама. — А вы, Капак?

— Кажется, у меня тогда случился марш-бросок. Весь день в пролете, только и помню, что лестницы, лестницы…

— Да, точно. Как там в песне было — «Сошлись мы на ступенях»?[5]

— Именно.

Ее улыбку можно было вешать в рамочке на стену. В промежутках между фразами она прикусывала язычок зубами.

— Надо будет снова встретиться как-нибудь, — мурлыкнула она.

— Только назначьте время и место, — ответил я.

— Непременно.

Она обернулась к Кафрану. Я почувствовал, как пульсирует толчками кровь, и схватился за край стола, подавляя сотрясающую все тело дрожь. Что Ама говорила отцу, я пропустил, очнулся, только когда она снова посмотрела на меня:

— Приятно было увидеться, Капак. Может, забегу к вам еще, ближе к десерту.

— Было бы замечательно.

Да-да-да! Пусть лежит на блюде в одной сахарной пудре, и ничего кроме. Я ел ее глазами, пока она ходила по залу, время от времени украдкой лукаво улыбаясь мне уголками губ. Сосредоточиться на работе было смерти подобно, однако пришлось сделать над собой усилие.

— А вы, молодой человек, я смотрю, глазастый больно, — сухо заметил Кафран, когда я наконец повернулся к нему. — Так пялиться на девушку, не смущаясь родного отца…

— Простите, мистер Рид, я…

Он расхохотался:

— Шучу. Ама у меня конфетка. Что уж парней винить, если они шеи сворачивают. Мне как отцу, наоборот, лестно.

Я смущенно улыбнулся:

— Вы сказали, ее фамилия Ситува. Она замужем?

— Нет. Мы с ее матерью давным-давно расстались. И не сказать чтобы друзьями. Она забрала Аму и вернулась на родину, взяла свою девичью фамилию и видеться нам с дочерью не давала.

— Но как же тогда?.. — Я кивнул на волнующую ум красотку.

Он вздохнул:

— Мать Амы умерла четыре года назад. А до этого упорно внушала девочке, что я чудовище, поэтому, даже оставшись одна, дочь не сразу решилась со мной связаться. Но в конце концов решила приехать и посмотреть сама, вынесла мне оправдательный приговор, и с тех пор мы вместе, нагоняем упущенное за эти долгие годы в разлуке.

Наконец принесли стейки, и мы с аппетитом приступили к еде. Покончив с мясом, мы откинулись на спинки кресел и отправили в рот по мятному драже.

— Ну что ж… — начал Кафран, с довольной улыбкой поглаживая живот. — Вы пришли уговорить меня на страховку…

— Правильно, — подхватил я. — У меня тут несколько замечательных полисов по такой цене, что пальчики оближешь.

— Сомневаюсь… Никогда не страховался с тех самых пор, как обжегся в юности. Это рэкет и вымогательство. Что меня держит в городе, это как раз мягкая страховая политика по отношению к предпринимателям.

— Которой мы прежде всего обязаны Кардиналу, — заметил я. — Вот кто облегчает мелким предпринимателям налоговое и бюрократическое бремя. Без его заботы вы бы натерпелись по полной.

— Это да.

— Так почему не пойти ему навстречу и не отплатить добром за добро? Выберите какой-нибудь подходящий полис. Считайте это дружеским жестом. Сделаете доброе дело…

Рид рассмеялся:

— Вряд ли Кардинал подгонял страховые условия под меня, когда их разрабатывал. Так что ни я ему ничего не должен, ни он мне, и замечательно.

— Но…

Кафран остановил меня жестом:

— После вкусного обеда очень хорошо идут фокусы. — Он выудил из кармана стебель сельдерея и мини-гильотину, которые выложил на белую салфетку посередине стола. — Это один из моих самых любимых. Простая вечная классика. Дамы и господа! — возвестил он так громогласно, что я вздрогнул от неожиданности. На лицах остальных посетителей замелькали улыбки — видимо, для постоянных клиентов такие развлечения были не в новинку. — Кафран Великий с гордостью представляет вам гостью из революционной Франции, мадам Гильотину! До крови жадное, орудие незаурядное — в борьбе за власть лучшая снасть. Смертельных объятий холод приятен. Жертву положим… — Он сунул стебель сельдерея в отверстие. — Поднимем рычаг. — Он вздернул лезвие вверх. — В экстазе толпа кровожадных зевак! Отпустим рычаг — нож вниз устремится. — Он щелкнул машинкой, разрубив стебель напополам. — И головы бедолага лишится!

Зрители зааплодировали. Кафран подобрал обе половинки стебля, продемонстрировал публике, а потом вручил официантке, чтобы она их унесла.

— Ну что ж, — весело объявил он, — теперь нам требуется доброволец.

Под его взглядом я неохотно поднял правую руку. Кафран ухватил меня за палец.

— А знаете, — начал я, когда он уже просунул мой палец в отверстие, — сейчас вы все-таки выберете себе какой-нибудь полис. По одной простой причине.

— Да? — спросил он, сосредоточенно хмуря брови перед предстоящим исполнением. — И что за причина?

— Ваша дочь.

Кафран с застывшей улыбкой медленно повернулся ко мне.

— Потрудитесь, пожалуйста, пояснить, — проговорил он ледяным тоном.

— Если не хотите потерять дочь, подпишите контракт.

— Угрожаете? — Он крепче ухватил меня за палец, и я только теперь осознал, что выбрал не лучший момент для хитрых игр. Но останавливаться было уже поздно.

— Нет. Предлагаю. Вы покупаете у меня страховку, а я оставляю вам дочь.

Улыбка превратилась в саркастическую усмешку:

— Вы показались мне приятным молодым человеком, но крысиная натура всегда себя проявит. Впрочем, мой юный бессердечный друг, вы забываете, что не имеете права трогать ни меня, ни мою дочь. Запрет Кардинала.

— Я и не собирался трогать Аму, я не это имел в виду.

— Тогда что же, к чертям собачьим, вы имели в виду?

Я подался вперед:

— Аму я и пальцем не трону, но тем не менее вы ее потеряете, если откажетесь подписать страховой контракт.

— Похитить ее решили? — Возмущение сменилось замешательством.

— Нет, я решил на ней жениться, мистер Рид.

Он уставился на меня в полном недоумении:

— Вы всегда так страховки продаете?

— Я стараюсь не упускать шансов. Мы с Амой, кажется, созданы друг для друга. Между нами что-то есть. Она полюбит меня… обязательно. И полюбит так крепко, что ради меня пойдет на все. Если я брошу город и помчусь на другой конец света, она поедет со мной. Вы никогда ее больше не увидите, Кафран. — Я улыбнулся. — Можно я буду звать вас папой?

— Вы спятили! — ахнул он.

— Наверное. Но вы загляните мне в глаза. А потом загляните в глаза Амы. Тогда и решите, кто тут спятил.

Он отыскал взглядом дочь. Ама смотрела на нас с шутливым недоумением, не понимая, почему вдруг возникла заминка с фокусом. Рид облизал пересохшие губы:

— Она меня никогда не бросит. Мы сильно привязаны друг к другу. Даже если вы на ней женитесь, она не сможет просто взять и уехать.

— Уверены?

— Да.

Я пожал плечами:

— Может, вы и правы. Вы ее лучше знаете. Может, она действительно предпочтет остаться, и мои уговоры не помогут. Но разве вы не хотели бы получить гарантии? Застраховать привязанность дочери?

Я откинулся на спинку кресла, изобразив на лице коварнейшую улыбку.

Ногти Кафрана впивались в мой палец. Его правая рука зависла над гильотинкой. Публика, с любопытством наблюдающая за фокусом, начала перешептываться, почуяв, что запахло жареным. Волшебство грозило обернуться скандалом, и все замерли в предвкушении кровопролития.

Кафран поднял голову и с мелькнувшей на губах улыбкой резко отпустил нож гильотины. Я невольно дернулся, успев представить разрубленный надвое палец, кровь фонтаном, стаи гарпий и вампиров, слетевшихся на пир. Но лезвие спокойно легло в паз. Публика дружно ахнула, а затем зааплодировала, когда я вынул невредимый палец и подергал им туда-сюда. Кафран встал, поклонился и сел обратно.

— Ну что, — сказал он, — займемся контрактами? — Пауза. Обворожительная улыбка. Он потрепал меня по подбородку: — Сынок.


Я поблагодарил Кафрана за вкусный обед, мы скрепили подписание контракта рукопожатием, и я откланялся. Кафран грустно и задумчиво улыбнулся на прощание. Ама дожидалась меня снаружи, скрестив руки на груди, серьезная, как судья перед оглашением смертного приговора. Я подошел. Минуту мы молча изучали друг друга. Откуда мне знать, вдруг она подосланная Кардиналом наемная убийца, которой приказано соблазнить и прикончить некоего Капака Райми. Откуда ей знать, вдруг я преданный паладин Кардинала, пришедший исправить свое вчерашнее упущение. И я, и она одинаково терялись в догадках, чего ждать друг от друга — любви или расправы. Было бы смешно, когда бы наши жизни не висели на волоске.

Первой нарушила молчание Ама:

— Обломилось вчера?

— Да уж не обломался. — И мы дружно прыснули со смеху. — Никогда еще не пробовал на лестнице.

— Я тоже. Совсем по-другому получается, да?

— Обалдеть.

— Столько адреналина. И встряска нехилая. Но ведь какая невероятная, вселенская дурость.

— Да, точно. Долбиться, как бешеные кролики, на дворцовой лестнице… Если бы нас кто застукал…

Она прикусила верхнюю губу:

— Значит, ты Капак Райми.

— А ты — Ама Ситува.

— Раньше слышал обо мне?

— Нет.

— А я о тебе — да.

— Слухи ходят?

— Нет. Прочитала в дворцовых архивах.

Улыбка сползла у меня с лица.

— А что ты там делала, можно узнать?

Ама настороженно оглянулась по сторонам:

— Насколько тесно ты связан с Кардиналом? И насколько ему предан? — Она внимательно наблюдала за моей реакцией.

— Не знаю, — откровенно ответил я. — Еще позавчера я сказал бы, что принадлежу ему до последнего вздоха. В его руках ключ ко всем моим мечтам — богатству, славе, власти. Но теперь я уже не так уверен. У меня пропал друг, а Кардинал, похоже, к этому причастен и пытается мной манипулировать. В общем, если начистоту, то моя преданность несколько пошатнулась.

— Я проникла во Дворец обманным путем, — призналась Ама. — На втором этаже есть неохраняемое окно, через него я и влезла по веревке. Я пробираюсь во Дворец раза по три-четыре в неделю, просматриваю секретные архивы на верхних этажах. Нарытого мной компромата хватит, чтобы от Кардинала остался один пшик. При желании я могла бы уничтожить его в мгновение ока хоть завтра.

Девушка, в одиночку проникающая во Дворец, — занятная сказочка… Ну ладно, предположим.

— И ты хочешь выступить против него? — спросил я.

— Возможно. Когда-нибудь.

— Зачем? Чего ты добиваешься? Зачем ты вообще туда полезла?

— Потом объясню. Сейчас тебе главное знать, что я действую сама, меня никто не подсылал. Работаю на себя и для себя. Если ты решишься предать интересы Кардинала, то сделаешь это ради совершенно незнакомой женщины, которую трахнул на лестнице, но которая почему-то вдруг решила, что влюбилась в тебя. — Она болезненно улыбнулась. — Если тебя это устраивает, то ты явно чокнулся… как и я, раз решила тебе все это выложить.

Ее била дрожь. Целиком и полностью раскрыться перед человеком, которого видишь второй раз в жизни, вручить ему свое сердце и душу… Никогда еще никто не оказывал мне такого безграничного доверия. Я не думал, что это возможно. Я почувствовал, как уплываю. Разрываюсь на части. Захотелось тут же проникнуться ее безумием и выступить против Кардинала вместе с ней — но ведь это означает поставить на карту все, в первую очередь собственное будущее.

— Ты знаешь Адриана Арне? — Вопрос не животрепещущий, но, если она соврет, как врали остальные, я сдам ее Кардиналу, не дожидаясь захода солнца.

— Лично — нет. А по имени — да. Он числится в аюамарканском списке.

— Каком? — Знакомое название…

— Аюамарканском. Аюамарка. За этим я и проникла во Аворец. Это ответ на вопросы, которые мучают меня с самого приезда в город. Я пока не поняла, в чем там дело, но ясно, что ключ к тайне в нем. В этом списке много кто есть. Я, Адриан Арне, Леонора Шанкар, ты. Десятки имен, и каждое — загадка… — Она глянула на часы и огорченно цокнула языком: — Пора мне. Отец один не справится. У нас сегодня две официантки заболели и не вышли.

— Надо будет встретиться еще раз, — поспешно предложил я, боясь, что она сейчас попрощается и исчезнет, как Адриан. — Расскажешь поподробнее проэтот список и свои розыски.

— Хорошо.

— Где? Когда?

— Завтра. В доках. Пятнадцатый пирс. Около шести. Как раз успеешь все обдумать хорошенько. Может, решишь, что со мной опасно, и предпочтешь хранить верность Кардиналу. Твое право, я тебя не буду винить. Для полузнакомой девушки я прошу практически невозможного. Может, ты приведешь Форда Тассо и отряд гвардейцев. — Она вздохнула. — Но я уже ничего не могу поделать. Если я ошиблась, я труп. Вся моя надежда — на тот призрачный шанс, что ты в меня влюбился, а это безумие, от которого мне делается плохо.

Она ушла. Я с открытым ртом смотрел ей вслед, но она вдруг вернулась, чтобы задать последний вопрос:

— Ты помнишь свое детство? — Если судить по ее многозначительной улыбке, я, видимо, выдал именно ту реакцию, которой она ждала, — дернулся как ошпаренный. — Я тоже не помню, — сказала она и удалилась — на этот раз окончательно.


Вернувшись в офис, я принялся разбирать бумаги. Соня встретила меня угрюмая и насупленная, но оттаяла, увидев подписанный контракт. Она сама окучивала Рида примерно столько же, сколько и Кардинал. Спросила, как мне удалось, явно пытаясь наладить испорченные отношения. Я только хмыкнул в ответ. Врунья и двурушница. Я не готов забывать и прощать. Оставил ей документы, чтобы закончила заполнять, и слинял под надуманным предлогом.

Несколько часов я слонялся по улицам, а потом неприкаянным одиночкой вернулся в «Скайлайт». Смогу ли я предать Кардинала? Раньше вопрос был бы немыслимым. Он оставил меня в живых. Ввел в круг элиты, предоставил отличную работу, отдал в ученики Форду Тассо и Соне. И после всего этого я пойду против него по прихоти взломщицы, соблазнившей меня на лестнице? Безумие.

Надо ее сдать. Может, это вообще подстава и Ама — подсадная утка, которую подослал сам Кардинал, чтобы проверить мою преданность. Если нет — если Ама не врала, — тогда тем более надо ее сдать. Сейчас пойду домой, приму душ, сниму трубку и расскажу Кардиналу все как есть про Аму Ситуву и исходящую от нее угрозу. А чувства, которые могут оказаться как любовью, так и обычной похотью, пойдут лесом.

Я уже почти настроился, когда вдруг зазвонил мобильный. Секретарша Кардинала. Он срочно вызывает меня к себе. Узнал про успешный контракт с Кафраном и хочет поздравить лично. Этот звонок все и решил окончательно. Я пойду и доложу все в приватной беседе. Аме Ситуве конец. Адриана тоже к черту. Своя рубашка ближе к телу, а телу сейчас грозит опасность.

Стоило мне определиться окончательно, как телефон зазвонил снова. На этот раз я понадобился кому-то из докторов Кончиты. К ней приходил муж, она впала в депрессию и попыталась покончить с собой. И ей почти удалось. Доктор просил меня прийти как можно скорее. Кончиту накачали лекарствами, но она пока в сознании. Если я не смогу ей ничем помочь, то придется передать ее «в руки профессионалов». Он не сказал прямо, что я единственный, кто сейчас может уберечь ее от психушки, но подразумевалось именно это. Забыв про остальные напасти, я рявкнул на Томаса, и мы домчали до «Скайлайта» в рекордные сроки. Кардинал подождет.

Меня встретили сообщением, что Кончита уже более-менее успокоилась — сказались переутомление, лекарства и потеря крови. Она лежала в спальне, заливаясь слезами, глядя в потолок и постепенно погружаясь в дремоту. Доктора уже подумали, что лучше мне навестить ее утром, но тут вышла сиделка и передала, что Кончита зовет меня, поэтому решили, что лучше я все-таки зайду. Предупредили, чтобы я был с ней помягче, постарался успокоить и утешить. А то я сам не знаю…

Прикрыв за собой дверь, я прошел через всю комнату к кровати, где вытянулась тоненькая хрупкая фигурка.

— Привет, малышка, — поздоровался я вполголоса.

Она открыла глаза и слабо улыбнулась:

— Привет… — Голос едва слышный, измученный. — Я думала, ты не придешь и я умру тут одна. Думала, потеряю тебя.

— Не глупи. Как можно меня потерять? У меня в голове самонаводящееся устройство. Оно притащит меня домой, хочу я этого или нет.

— Дурачок. — Она скорчила гримаску. — Я уже так давно не пыталась покончить с жизнью. Забыла, как это больно.

Она зарыдала. Я осторожно прижал ее к себе, убаюкивая:

— Ш-ш-ш… Не плачь. Не надо. Я здесь. Я помогу. Я ведь обещал тебя защищать? И буду защищать. Всегда. — Я слегка отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. — Что он сказал, Кончита? Что такого сказала эта сволочь, что ты вдруг решила оборвать все разом?

— Он сказал ужасную вещь, Капак, — простонала она. — Только сам не понял. Он пытался помочь, как ты сейчас, только он не умеет. Он хотел меня подготовить. — В глазах блестели слезы. Кончита горестно мотнула головой, и они заструились по щекам. — Бедный Ферди. Он всегда хотел как лучше для меня. Только у него плохо получалось.

— Он разве жив?

— Конечно. — Она шмыгнула носом. — Ферди никогда не умрет. Он будет жить вечно, великий, ужасный и беспомощный.

— А я думал, он погиб.

— Нет. Это был он, Ферди. Немного похудел, но в остальном почти не изменился.

— Но что же он такое сказал, что толкнуло тебя… на эту глупость?

Кончита посмотрела на меня холодными, совершенно взрослыми глазами, в которых безошибочно читался ее настоящий возраст.

— Он сказал, что ты гангстер.

Я помертвел:

— Кончита, я… я собирался сам тебе сказать. Я не хотел…

— Все нормально. Это ничего. Я и так подозревала. Но он еще сказал, что ты аюамарканец. — Опять это слово! В ее устах уж совершенно немыслимое. — Он сказал, что привязываться к тебе не стоит, но я знала это и без него.

— А почему не стоит привязываться, Кончита? — тихо спросил я.

— Потому что почти все аюамарканцы умирают. Немногие — избранные — остаются в живых, а вот остальные… Он хотел смягчить удар заранее, рассказав мне. — Кончита фыркнула. — Бездушное тупое чудовище.

— Не понимаю… — Я выпустил ее из рук и отодвинулся.

— Не волнуйся. — Кончита подсела поближе. — Я не собираюсь его слушать. Он напугал меня своим приходом. Я хотела покончить с собой, потому что перепугалась. Мне страшно тебя потерять. Но ты другой. Не такой, как все. Я знаю, ты можешь его побороть. Ты не такой, как они все… как я. — Она кивнула, перехватив мой вопросительный взгляд. — Да, я тоже одна из них. И тоже слабая. Но у тебя хватит сил выступить против, Капак. Ты сильнее всех нас.

— Я все-таки не понимаю. При чем тут Фердинанд Уэйн? Откуда у обычного гангстера, который к тому же вроде давно числится мертвым, столько власти? Как он связан с этим аюамарканским списком? В чем его…

— Какой Фердинанд? — перебила Кончита.

— Фердинанд Уэйн, — простонал я.

Она что, уже пытается вытеснить его из памяти? Снова отгораживается от реальности?

— Кто это?

— Это… — Я взял ее за руку. Продолжать было жестоко, но я не мог позволить ей уйти в свой вымышленный мир, не выяснив сперва того, что хотел. Придется надавить, как бы я потом ни казнился и ни терзался. — Это твой муж. Фердинанд Уэйн.

Она, опешив, уставилась на меня и прошептала, мотая головой:

— Нет, Капак.

— Да, Кончита.

— Нет! — завизжала она. А потом прижалась ладонями к моим щекам и в ужасе посмотрела мне в глаза: — Я думала, ты знаешь. Я думала, ты поэтому… боже! Нет, Капак, мой муж не Фердинанд Уэйн. Мой муж — Фердинанд Дорак.

— Кто? — Голова пошла кругом. Я помнил эту фамилию, но мозг отказывался воспринимать.

— Дорак, — повторила Кончита. А потом, откинувшись на подушки, бледная как полотно, пояснила сквозь слезы: — Я замужем за Кардиналом.

ама ситува

Я завтракал в «Шанкаре» один, выбрав столик как можно дальше от утренних завсегдатаев, погруженный в мрачные раздумья о вчерашнем. Аппетита не было. Заказал стакан апельсинового сока, но через пару глотков забыл о горьковато-кисловатом напитке напрочь.

Фердинанда Уэйна не существует. Это фантом, придуманный для отвода глаз докторов, сиделок, служащих отеля и доверчивых простаков вроде меня. Кончита замужем за Кардиналом.

У меня до сих пор не укладывалось в голове. Как этому старому чудовищу удалось покорить сердце нежной девушки? Хотя, может, она не всегда была такой нежной и чувствительной? Может, та хрупкая и беззащитная женщина, что сейчас боится высунуть нос из «Скайлайта», появилась, только когда болезнь изуродовала ее тело. Интересно, какой она была раньше?

Обрушив на меня свое потрясающее откровение, больше ничего интересного Кончита вчера не сказала. Я пытался расспросить поподробнее насчет аюамарканцев, но она отделывалась невнятным бормотанием, что все они мертвецы. В конце концов она заснула у меня на руках. Я долго баюкал ее, глядя в пространство и прислушиваясь к едва уловимому стуку слабого сердца. Когда я ушел, она даже не шевельнулась.

По моим подсчетам, про аюамарканский список упомянули уже трое. Убийца Паукар Вами, назвавший нас с Адрианом аюамарканцами, — вот, кстати, почему я его связал с исчезновением Адриана. Ама Ситува, утверждавшая, что тайком проникла во Дворец. И сраженная болезнью жена Кардинала. Странное трио, ничем больше, насколько мне видится, между собой не связанное. Кто же такие эти аюамарканцы? Что их объединяет? Почему большинство из них обречено на смерть?

Раздумья прервала похлопавшая меня по плечу тонкая рука. Я вскинулся, ожидая увидеть ангела смерти, но это была всего лишь Леонора.

— Можно присесть?

— Конечно. — Я вскочил и подвинул ей стул. Поблагодарив, она уселась и поставила перед собой тарелку с нарезанным ананасом.

— Тебя, кажется, что-то гложет, — заметила она. — Совсем замучился с Дорри?

— Да, есть свои сложности, — признался я. — Раньше и не предполагал, что все так запутается. Думал, за несколько месяцев освоюсь, а потом пойдет по накатанной. Мне все разъяснят, я буду учиться, шагать по карьерной лестнице, как в любом другом деле. Интриги, неопределенность и абсурд я никак не предполагал.

Она рассмеялась:

— Ты угодил в те же сети, что и все протеже Кардинала. Чем выше в этом городе взлетишь, тем больше вокруг странностей. Утешайся тем, что можешь считать это знаком продвижения по службе. Кардинал тебя проверяет.

— Я не против экзаменов и проверок, но иногда мне кажется, что в конце все равно ждет провал. Вроде как он меня выжмет досуха и выкинет за ненадобностью.

— Тоже возможно, — не стала отрицать Леонора. — Мне так, правда, не кажется, но я уже ошибалась в нем раньше.

— Утешает, — ехидно хмыкнул я.

Она мягко коснулась моей руки:

— Когда имеешь дело с Дорри, невозможно подстелить соломку. Ты ведь знал, на что идешь. Так что жаловаться поздно.

— Вы правы. Простите. Тяжелая выдалась неделя.

— А будет еще тяжелее, — обнадежила она и, съев кусочек ананаса, окинула взглядом ресторанный зал. В глазах мелькнула легкая тень сомнения, но она тут же прогнала ее и улыбнулась: — Люблю этот ресторан. Он мне как дом. Моя жизнь во многом началась именно с его открытием. Передо мной проходили все великие люди города, на моих глазах здесь творилась история. Когда я только открыла ресторан, сюда ходила сплошная шваль, а Дорри был никем, безродным трущобным мальчишкой. А потом, когда его авторитет вырос, в ресторан стало так просто не попасть, хотя все стремились. Помню, как-то он привез сюда президента. Весь светился от счастья: по одну руку самый влиятельный человек страны, по другую — Кон…

Она осеклась и недовольно поморщилась.

— А по другую — Кончита? — завершил я.

Леонора удивленно замигала:

— Ты знаешь про Кончиту?

— Познакомился в «Скайлайте». Мы подружились.

— Дорри знает?

— Теперь да. — Я помрачнел, вспомнив про попытку самоубийства. — Как они оказались вместе? — спросил я, отодвигая стакан, чтобы наклониться поближе. — Он ее правда любил?

— По-своему да, насколько мог. — Леонора горестно вздохнула. — Я надеялась, Кончита станет для него спасением. В молодости его жестокость переходила все границы. Когда я с ним только познакомилась, он был обычным отморозком, не знавшим меры. Он не умел сдерживать гнев. Взрывался чуть что, как неуправляемый ребенок. Он был зверем. У меня ушли годы на то, чтобы сделать его человеком. Я видела в нем потенциал, видела, кем он мог бы стать. Я посвятила себя ему. Не знаю, из каких побуждений. Просто меня к нему тянуло. Он был подозрительным. Никогда никому прежде не доверял. Родителей своих, по-моему, не знал вовсе. Вырос на улице, ночевал в гаражах, в заброшенных зданиях. Читать не умел, в разговоре едва мог два слова связать. Я его воспитала. Научила говорить, читать, доказывать, действовать. Единственное, чему я его не могла научить, — это любви. Его не интересовало общение. И тут появилась Кончита…

Леонора погрузилась в прошлое. Я затаил дыхание, чтобы не спугнуть.

— Она была такая прелесть. Крошечная, но жизнь в ней так и бурлила. Она выдерживала Дорри — как и я, — мирилась с его эскападами, закрывала глаза на вспышки ярости, любила его целиком и полностью. Они были как Красавица и Чудовище. Он рычал в лицо миру, она хохотала. Могла пощекотать его при всех или уткнуться носом ему в шею. И никто даже хихикнуть над этим не смел.

— Кончита сделала его спокойнее?

— Нет. Она сильно помогла, как и я. Но он продолжал давить людей, как клопов. Его личная жизнь не влияла никак. Когда болезнь разрушила разум Кончиты и отняла ее у Кардинала, многие думали, он впадет в ярость и начнет отыгрываться на городе. Он не стал. Дело осталось делом, как бы он ни страдал в глубине души.

— А он страдал? — не выдержал я.

— Думаю, да. По Дорри не поймешь. После ее ухода он стал угрюмым, иногда замыкался в себе. Но не горевал. Мне кажется, он не способен горевать. Не могу сказать, насколько он приблизился к тому, чтобы полюбить Кончиту, но он был так же далек от любви к ней в твоем или моем понимании, как наша планета далека от Солнца. Из всех нормальных человеческих чувств ему доступны лишь ненависть и ярость.

Леонора умолкла, и по тому, с какой сосредоточенностью она принялась резать ананас, я понял, что больше она говорить на эту тему не хочет. И пусть. Я и так узнал о Кардинале подробности, на которые не рассчитывал. Переваривая услышанное, я окинул взглядом ресторанный зал.

— Наша Лапа сегодня уже заходила? — поинтересовался я.

Она рассмеялась:

— Какая еще Лапа?

— И Цзе, — расшифровал я.

— Кто?

Я посмотрел на нее, меняясь в лице.

— Леонора, — дрожащим голосом произнес я, — только не говорите мне…

— Тихо. — Леонора выставила ладонь, приказывая мне замолчать. — Расскажи мне про этого «Лапу», — попросила она после недолгих раздумий.

— Но вы же его и так… — сердито начал я.

— Пожалуйста! — перебила она. — Уважь мою просьбу.

Вздохнув, я описал его внешний вид, потом перешел к остальному:

— Когда-то он был правой рукой Кардинала. Теперь в основном проводит время здесь, большей частью с вами. Делает вид, что слегка с приветом, но он совсем не такой. Вы с ним близко дружите. Мне даже кажется, что когда-то между вами было что-то большее, хотя прямо никто из вас об этом не говорил. На самом деле его зовут Инти Майми. Продолжать?

Леонора сидела, уткнувшись взглядом в стол, погрузившись в мертвое молчание. Когда она наконец подняла голову, лицо ее будто осунулось.

— Я не помню о нем ничего. — Видя, что мои губы сами собой складываются в злорадную усмешку, она поспешно схватила меня за руки. — Капак, клянусь, это имя для меня — пустой звук. Я не говорю, что такого человека не существует. И твоему рассказу о нем я верю. Но я его совершенно не помню. — Леонора выпустила мои ладони. — Такое уже бывало раньше, но никогда не ощущалось настолько остро. Я проснулась утром в какой-то растерянности, будто чего-то не хватает. Словно заходишь в комнату и забываешь, зачем зашел. Какой-то провал в памяти, который непонятно откуда взялся. Теперь понятно.

— То есть вы хотите сказать, что забыли его? Но это невозможно. Нельзя просто забыть человека. Так не бывает.

Леонора горько улыбнулась:

— Тебе еще многое предстоит узнать, Капак. Я действительно его забыла. И это уже не первый случай. Кончита часто упоминала каких-то неизвестных людей, которых я якобы знала. Это было давно. Я тогда списывала все на ее болезнь, считала, что она заводит себе вымышленных друзей. Но с годами я начала догадываться, что все наоборот, что Кончита — единственная из нас, кто не подвержен этой непонятной напасти. Она и на других набрасывалась с упреками, уверяя, что мы должны знать всех этих неизвестных. — Леонора покачала головой. — Я уже старая, я много странностей повидала на своем веку. Сознание — сложная вещь, непредсказуемая. Им можно манипулировать. Я видела, как люди ходят по раскаленным углям, задерживают дыхание под водой на час, вспоминают события, происходившие до их рождения…

Она отправила в рот последний кусок ананаса и замолчала, ожидая, что я скажу.

— И Цзе тоже всех помнил, — ответил я. — И иногда с вами спорил. Ему казалось, что вы пляшете под дудку Кардинала. У меня точно такие же мысли были про Соню, когда пропал мой друг Адриан. Что это все значит, Леонора? — Я посмотрел на нее умоляюще.

Она едва заметно пожала плечами и поднялась:

— Не знаю, что происходит, но кроме тебя только двое вели разговоры про людей, которые, я так понимаю, стирались из памяти у остальных. Эти двое — Кончита, потерявшая рассудок, и твой И Цзе, который теперь сам пропал. — Наклонившись, Леонора поцеловала меня в лоб. — Мир Дорри настолько мрачен и бездонен, что даже у меня воображения не хватает. Будь осторожен, Капак.

Я проводил ее взглядом, чувствуя, как идет кругом голова. Чем дальше, тем больше маразма. С удовольствием просидел бы тут весь день, ковыряясь в загадках, но пора было явиться на встречу. Кардинал меня вызвал еще накануне, я и так заставил его ждать, вряд ли моя неявка его сильно обрадовала. Я надеялся навести хоть какой-то порядок в голове, прежде чем предстать перед Кардиналом, но надежды пошли прахом, а продолжать откладывать встречу не было никакого смысла. Отодвинув стул, я отправился на поиски Томаса и, отыскав, велел ехать во Дворец.


Зеленый туман снова душил город в объятиях, поэтому ехали мы дольше обычного. В дверях я столкнулся с выходящим Фордом Тассо, который тут же притормозил меня, дернув за руку.

— Где тебя носило, черт дери? — заорал он. — Он там уже огнем пышет, как адский дракон. Как можно продинамить Кардинала? Ты башкой своей подумал вообще?

— Моей башке других забот хватило.

— Ты!.. — Тассо задохнулся от возмущения, но мне было все равно.

— Хотите, оттащите меня к нему сами, сделаем вид, что вы меня выследили.

Он покачал головой:

— Лети мухой наверх, и чтоб глаза мои тебя не видели.

Я без особой спешки сдал обувь — маленькая акция протеста, — а потом поднялся на лифте и чуть помедлил перед дверью в кабинет. Секретарь, шурша бумагами, кидала на меня убийственные взгляды. Плевать. После того что он сделал с Кончитой, этот ублюдок более чем заслуживает, чтобы его осадили. Я дождался, пока секретарь начнет скрежетать зубами, и только тогда, коротко стукнув в дверь, вошел.

Кардинал рысил вдоль окна, как разъяренный бык. Он даже засопел, когда я вошел.

— Что, мистер Райми, — взревел он, — соизволил наконец почтить меня своим присутствием? Надеюсь, я тебя ни от чего важного не оторвал?

Я открыл рот и выпалил первое, что пришло в голову:

— Да, я опоздал. Придется вам как-то с этим жить. — И уселся.

Кардинал уставился на меня в упор, потом прикрыл глаза и потер веки:

— Испытываешь меня, мистер Райми? Хочешь проверить, как далеко можно зайти с провокациями?

— Нет. Просто не запасся никакими оправданиями и отговорками. И раньше прийти не мог. На этом, с моей точки зрения, инцидент исчерпан.

Кардинал открыл глаза и осклабился:

— Мне случалось убивать за косой взгляд. Почему ты считаешь, что тебе сойдет с рук переходящая все границы наглость?

Вопрос был, видимо, риторическим, но я решил ответить:

— Потому что вы хотите сделать меня своим… — Я вовремя осекся, сообразив, что перегибаю палку.

Кардинал склонил голову набок.

— Своим преемником? — поддел он.

— Не исключено, — тихо произнес я, решив, что надо ковать железо, пока горячо.

— Ты действительно возомнил, что я назначу тебя в обход людей, которых знаю не первый десяток лет и которые по сотне раз доказывали мне свою преданность?

— Не исключено, — повторил я, уже совсем шепотом.

— А как у тебя с преданностью?

Я вспомнил Аму Ситуву:

— По обстоятельствам.

— Странный ответ. Но мне нравится. — Он вдруг улыбнулся, совершенно неожиданно. — Да, мистер Райми, я выбрал тебя в возможные преемники. — Сердце тут же екнуло и ликующе забилось, но Кардинал предостерегающе поднял палец, чтобы я не обольщался. — Я надеюсь прожить еще долго, так что на примете могут появиться и другие. Плюс уже сейчас есть несколько довольно сильных претендентов. Так что не раскатывай губу. Я не собираюсь в ближайшее время передавать бразды правления, тем более зеленым юнцам. Посмотрим, как ты себя покажешь в ближайшие лет десять. Если будешь все так же крепнуть и расти и если не передумаешь, то тогда и вернемся к разговору.

— Конечно не передумаю.

— Не зарекайся. Мой преемник должен быть жестоким, бессердечным, самовлюбленным. Он должен жить ради своей империи и любить только ее. У тебя есть кто-то, ради кого ты готов отдать жизнь: мать, сестра… друг?

— Да, — коротко ответил я, подумав о Кончите, а может, и об Аме. — Есть.

— Рано или поздно, — негромко проговорил он, — ты вынужден будешь этого человека предать. Если метишь в мои наследники, придется научиться бросать тех, кого любишь. Хватит у тебя духу, мистер Райми? Пожертвовать самыми близкими? Отринуть все, что в тебе есть человеческого, и стать чудовищем вроде меня?

Я погрузился в раздумья.

— Не знаю… — наконец ответил я.

— Когда-нибудь узнаешь. Вот тогда и поймешь, годишься ли ты мне в преемники. — И добавил с горечью, сверкнув глазами: — Молись ради спасения своей души, чтобы не сгодился.


После этого мы перешли к обсуждению дел. Я рассказал про договор с Ридом и о том, как ловко сыграл на его привязанности к дочери. Кардинал заподозрил, что я хотел увезти ее силой, но я его разубедил.

— И Рид поверил, что она согласилась бы выйти за тебя? — недоверчиво переспросил Кардинал.

— Кто знает, может, так оно и получится.

Кардинал саркастически ухмыльнулся:

— Только услышал мое предупреждение насчет предательства близких и уже хочешь связать себя узами брака?

Я пожал плечами:

— Вы же сами говорите, мне еще лет десять мариноваться в ожидании. Почему бы не пожить в свое удовольствие?

Мы снова заговорили о будущем. Кардинал наметил примерный путь, который мне предстояло пройти. Еще несколько месяцев страховым агентом, потом около года у юристов, изучить — «или хотя бы понахвататься» — право и законы. После этого я волен скакать из отдела в отдел, осматриваться, искать себе нишу, специализироваться на чем-то одном или выбрать широкий профиль — как мне будет угодно. По словам Кардинала, достойного человека не надо водить за руку. На начальном этапе, пока я осваиваю азы, мной руководят, а потом предоставят полную свободу.

Волшебная получилась беседа. Кардинал обращался ко мне как к равному. Хлопал по плечу, с сияющей улыбкой разливал напитки. Делился планами на будущее и проектами инвестиций. Вкратце изложил свою общегосударственную стратегию, наметив уже подвластные ему области и те, на которые только предстоит выйти. Международная арена пока оставалась огромным непаханым полем. Кардинал не чаял дожить до того дня, когда мировая экономика окажется в руках его людей и они будут по своему усмотрению назначать или снимать государственных лидеров. Однако он не сомневался, что такой день настанет.

Он сказал, что его наследник получит в распоряжение весь мир. Он сам вынужден ограничиться одним городом, потому что акула, прежде чем выходить в открытое море, должна сперва вырасти и стать крупной рыбой в мелком пруду. Его одолевал соблазн уехать, расширить сферу влияния, рискнуть, но это означало бы слишком размазаться и стать уязвимым.

— Настоящий мечтатель должен быть готов пожертвовать чем угодно ради своей мечты. Даже самим собой. Мечта — это все.

Уже закругляясь, он вышел в туалет и оставил меня одного. Я воспользовался возможностью осмотреться повнимательнее. Если — когда! — я стану хозяином в этом кабинете, придется многое поменять. Сейчас тут слишком голо. Растения и картины помогут оживить пустое пространство. Еще будут компьютеры и телефоны… А марионеток всех в задницу.

Подойдя к стене, я со снисходительной улыбкой принялся разглядывать крошечных человечков. У каждого свои бзики. Кардинал, творец империй, вершитель судеб, будущий властелин мира, играет в куклы. Почему-то даже у величайших правителей…

Я остолбенел, и все мысли моментально испарились.

Передо мной висел Адриан.

Моргая, я попятился назад. Но и когда проморгался, знакомое лицо никуда не делось. Я взял марионетку в руки и внимательно осмотрел. Крошечная копия Адриана, безупречная до последней черточки. Я изумленно вертел куклу так и сяк — мастер учел даже то, что у Адриана левое ухо было чуть меньше правого.

Сжимая в руках марионетку, я медленно двинулся вдоль стены, ища взглядом другие знакомые лица. И нашел. Леонору. И Цзе.

Себя.

Игрушечный Капак Райми представлял собой такую же совершенную копию, как Адриан. Присмотревшись, я различил на пальцах едва заметные контуры отпечатков. Попытался сравнить с линиями на своих настоящих пальцах, но понял, что без лупы не обойтись.

Пройдя еще чуть-чуть, я обнаружил наемного убийцу, Паукара Вами, а также Аму Ситуву. Сердце тревожно екнуло, когда я ее увидел, — похоже, я беспокоился о безопасности Амы куда больше, чем о своей.

Я уже собирался продолжить поиски, когда вдруг ощутил, что в правой руке, которой я сжимал свою крошечную копию, что-то тикает. Поднеся куклу к уху, я уловил едва слышное механическое сердцебиение, такое же размеренное, как мое. Поднес к уху марионеточного Адриана — ничего, тишина.

Я поспешно развесил кукол по законным местам, пока не вернулся Кардинал, и решил, что безопаснее будет не задавать никаких вопросов. Что-то в этих куклах было зловещее, вселяющее тревогу. И хотя Кардинал со мной сегодня разоткровенничался, я подозревал, что он моментально сменит милость на гнев, если я начну расспрашивать.

Он отпустил меня практически сразу как вернулся. Из кабинета я вышел как в тумане, ошарашенный и разговором, и неожиданным открытием. Несмотря на ликование — Кардинал действительно прочит меня в преемники! — под ложечкой сосало от страха. Мы ведь говорили о цене, которую надо платить, о жертвах, которые придется принести. На что он намекал? И почему у него на стене висит моя уменьшенная копия? Почему у моей марионетки в груди что-то бьется, а у Адриана — нет?

Внизу ждал Форд.

— Жив еще? — хмыкнул он.

— Вроде. И кажется, еще поживу. Он планирует впоследствии передать все мне. — Мне было просто необходимо с кем-нибудь поделиться.

Глаза Форда потемнели.

— А как же я?

Меня прошиб пот. Я только что раскрыл карты своему главному сопернику в борьбе за трон. Форд гораздо сильнее. Прихлопнет желторотика, словно муху.

— Подсидеть меня собрался? — прорычал он, оправдывая мои опасения. — Решил убрать меня с дороги вот так, за здорово живешь?

— Я не имел в виду… может, он совсем о другом говорил, а я…

Форд разразился хохотом, и глаза снова посветлели.

— Не дрейфь, парень. Мою кандидатуру Кардинал давно уже отбросил. И мне об этом сообщил. Я не гожусь управлять империей. И отлично. Мне и на своем месте нравится. Не надо опасаться таких вот выкормышей, которые точат на тебя зуб. Вторую скрипку очень недооценивают.

— Я о вас не забуду, если все устроится, — обещал я.

Форд беззлобно хмыкнул:

— Преклоняюсь перед твоим оптимизмом, но ты бы поменял стекла в своих розовых очках. Во-первых, к тому времени, как ты созреешь, чтобы сесть на трон Кардинала, я уже буду дряхлым стариком с палочкой и недержанием. Кардинал старше, но все еще не насытился. Он легко продержится еще лет двадцать, и, когда отбросит копыта, меня уже не будет. Тебя, кстати, возможно, тоже. Ты не первый назначенный им преемник, и не факт, что последний. Сколько я помню, Кардинал всегда подыскивал себе смену. Каждые пару лет выбирает очередного салагу, вешает ему лапшу на уши, затуманивает мозги обещаниями, а потом, чуть где не оправдал, под зад коленом. Никто ему пока не угодил. И вряд ли когда угодит. Следующим правителем станет тот везунчик, кому подфартит оказаться в преемниках, когда Кардинал окочурится. Главное подгадать. Ты неплохо идешь, но в любую секунду можешь споткнуться.

— Споткнуться? Как И Цзе?

— Кто?

— И Цзе Лапотэр. Инти Майми.

Тассо покачал головой:

— Не знаю, о ком ты. Да и неважно. В этой гонке все едины. Сегодня лидируешь, завтра идешь на корм рыбам. Так что не раскатывай губу. Одна промашка — и конец.

— Спасибо, обнадежили, — горько пошутил я. — Можно идти?

— Да. Вали восвояси… босс.

Значит, Форд И Цзе тоже знать не хочет. Логично, он его всегда терпеть не мог — не исключено, что сам пулю и всадил. Что же делать с И Цзе и Адрианом? Я хотел выяснить, куда они пропали, и заставить ублюдков, которые лишили моих друзей жизни, заплатить сполна. Но если эти ублюдки Форд Тассо и Кардинал…

А еще Ама. Я ведь собирался ее сдать. И сдал бы, если бы не наткнулся на этих чертовых кукол. Они мне опять все карты спутали. Да, я хочу стать избранным, но еще я хочу знать, что происходит, куда подевались Адриан и И Цзе, кто такая Ама, что за аюамарканский список и почему я не помню свое прошлое. Провал я как-нибудь переживу, а вот неизвестность — нет.

Я решил съездить на пятнадцатый пирс. Послушать, что скажет Ама. Выяснить, кто такие эти аюамарканцы. Может быть, даже выследить Паукара Вами и ознакомиться с его соображениями на этот счет. А после, когда узнаю, во что вляпался и как так получилось? Ладно, будем расхлебывать дерьмо по мере заливания.


Машину я оставил в центре города — не хотел, чтобы Томас видел, куда я направляюсь. Прошелся пешком, заодно пытаясь определить, нет ли за мной хвоста. Неизвестно, насколько пристально за мной следит Кардинал. Вряд ли он приставил соглядатая, но кто его знает — проверять на собственной шкуре не собираюсь.

Укрывшись в телефонной будке, я набрал номер на мобильном. Нужного мне человека я помнил по имени, а вот фирму, где он работал, — нет. Не сразу, но я ее все же отыскал, правда, человек сегодня оказался выходной, а диспетчер отказывался выдавать личные сведения. В конце концов я уговорил девушку соединить меня с менеджером, а уже его заставил дать мне номер. Я представился человеком Кардинала и соврал, что забыл в такси кое-какие документы, к которым его фирма вряд ли захочет иметь отношение. Человека несложно склонить в нужную сторону, главное — разговаривать пожестче и не забывать про туманные угрозы.

— Кто это? — гаркнул таксист на том конце провода. — Только не надо мне заливать всякую муйню про документы. Что, Маргарет подослала?

— Мистер Мид! — Как я рад был снова слышать этот грубый голос. — Меня зовут Капак Райми. Мы не особо знакомы, но вы меня подвозили пару раз. Насчет документов я соврал, но я действительно работаю на Кардинала. И мне нужна ваша помощь.

Он помолчал, обдумывая мои слова.

— Что вам надо? — наконец спросил он опасливо.

— Вы тут недавно прохаживались насчет Кардинала…

— И что? — завопил он. — Вы меня за это убьете? Шиш вам. Попробуйте. Плевать я хотел…

— Мистер Мид, — перебил я. — Мне нужно съездить в одно место.

— Что?

— Мне нужно кое с кем встретиться, но втайне от Кардинала, иначе мне крышка. Можете помочь? Это опасно. Вам придется пойти на риск. Так что, если на этом наш разговор закончится, я пойму.

Несколько секунд он молчал.

— Значит, вас нужно отвезти? — спросил он наконец.

— Да.

— Так что ж вы сразу не сказали? Куда за вами приехать?

Я прислонился затылком к стенке телефонной будки и, вознеся хвалу богам, объяснил, где меня найти. Через полчаса он плавно подрулил к тротуару, выплыв из тумана, как призрак, и начал воровато оглядываться по сторонам. Я незаметно подобрался к машине и скользнул на заднее сиденье.

— Вы Райми? — спросил водитель.

— Да. Рад снова встретиться, Натаниель. Спасибо, что приехали. Для меня это очень важно. — Он сидел в вязаной шапочке, натянутой до бровей, и темных очках. — Отличная маскировка, — пошутил я.

— Отставить сарказм! — буркнул он. — Куда едем?

— В доки. На пятнадцатый пирс. Знаете?

Он презрительно фыркнул:

— Вам как, побыстрее или помедленнее?

— Как все. Не хочу привлекать внимание.

Он кивнул и рванул с места, не обращая внимания на туман и без зазрения совести подрезая попутные автомобили.

Я все время таращился в заднее стекло, выискивая взглядом машины преследователей, которые, как подсказывала мне паранойя, просто обязаны были сесть нам на хвост.

— Как думаете, за нами следят? — спросил я.

— В таком тумане? Вряд ли. И потом, я все равно их не распознаю, разве что они себе неоновую вывеску приделают. Я простой таксист. В шпионские игры не играю.

Ближе к докам туман начал редеть, засечь преследователей стало проще. Но их не было. И все же я на всякий случай попросил Натаниеля высадить меня у шестнадцатого пирса.

— Дождетесь меня?

Он постучал пальцем по тикающему счетчику:

— Сколько влезет. У меня есть радио и газеты — чего еще человеку нужно для счастья?

— Я всего на пару часов, — пообещал я, нащупывая сквозь ткань куртки ручку ножа. Хотел взять пистолет, но потом передумал и решил, что лучше нож — тише и чище. — Если увидите подъезжающие машины или что-нибудь еще подозрительное, сматывайтесь. Не хочу, чтобы вы погибли.

— Вы сама доброта. И человеколюбие.

— Нет. Но вы можете мне еще понадобиться. — Я хлопнул по крыше машины. — До скорого. Надеюсь.

Оставив Натаниеля Мида наслаждаться обществом газет и радио, я пробежался до пятнадцатого пирса. Дующий с реки ветер разгонял стелющийся туман. На пирсе было пусто, но я на всякий пожарный притаился в тени огромного пустого пакгауза. Там пахло солью и дохлой рыбой. Придется потом не один час отмокать в ванне, пока избавлюсь от этой вони.

Я пришел рано, но Ама, как выяснилось, меня опередила. Она стояла, опираясь на высоченную створку полусгнивших деревянных ворот, собранную по старинке на огромных стальных болтах. Одета по погоде — в синие джинсы, белый свитер и длинный черный плащ с поясом. Я ее окликнул, и, когда она обернулась, полы плаща взметнулись вверх на ветру.

Я старался не думать о ее красоте. Эта женщина может пролить свет на загадку исчезновения Адриана и И Цзе. При любом раскладе мне нельзя забывать: она враг. Выслушаю и сразу же (разве что она сообщит нечто совершенно запредельное) перережу ей глотку и скину в реку. Это будет первое мое убийство. Не факт, что смогу, но попытаться стоит.

— Ты пришел? — удивилась она. — Я не думала, что ты явишься. Как добрался?

— Есть один знакомый, который не переваривает Кардинала. Он меня и довез. А ты?

— На скутере. — Она махнула рукой в сторону заброшенного контейнера, где приткнулся маленький скутер.

— Так что у тебя там за тайны? — Я перешел к делу. — Что такое аюамарканский список?

— Да, ты время даром не теряешь, — заметила она. — Не волнуйся, дойдем и до него. Но сперва расскажи о себе побольше. Я ведь ничего толком не знаю, кроме того что ты работаешь на Кардинала, продаешь страховые полисы и неплохо трахаешься. Расскажи о себе. Все как есть.

Я задумался.

— Меня зовут Капак Райми. Я приехал в этот город примерно год назад на обучение к своему дяде Тео, который должен был сделать меня гангстером…

Я рассказал про самое начало, про скоропостижную гибель Тео, про встречу с Кардиналом, про Адриана, И Цзе, Леонору (Кончиту, правда, оставил в тайне). Даже про любимые блюда и фильмы поведал. Говорил минут двадцать без перерыва.

— Все? — спросила Ама, когда я выдохся. Я кивнул. — Хорошо. В следующий раз буду знать, как задавать такие расплывчатые вопросы. Господи ты боже мой! И все равно слов много, а толку мало. Я по-прежнему ничего не знаю о настоящем Капаке Райми. Ты пересказывал только последние события. А как же детство, юность? Твой отец тоже был гангстером? Какими были твои братья и сестры? В какой момент ты решил уйти в криминал? Давай же, Капак, не будь таким скрытным. Я очарована…

Она меня дразнила, хотела смутить. Ей удалось.

— Это все неважно, — отмахнулся я. — Какая разница, где я родился и как рос? Зачем лезть в такие дебри?

— Я люблю лазить в дебри. Там иногда зарыты сокровища.

— Да несущественно это!

— Все существенно. — Она пощекотала мой нос, потом вдруг лизнула самый кончик. — Ну давай, — выдохнула она, — расскажи тете Аме про свою жизнь. — Я хотел схватить ее, но она изящно вывернулась. — Не-е-ет, сперва твое прошлое.

— Да на фиг оно, это прошлое! — разозлился я. — Мне на него плевать. Бешеному кроличьему траху на лестнице прошлое почему-то не мешало.

— Согласна. Но кролики обычно заканчивают пулей в голову и бульканьем в кастрюльке.

Ама отделилась от стены пакгауза и зашагала к краю пирса. Там, зачерпнув горсть обкатанной гальки, она принялась пускать блинчики по гладкой поверхности реки. Я вышел вслед за ней на едва пробивающееся сквозь клочья тумана тусклое солнце. Мы с ней были словно последняя пара в постапокалиптическом городе-призраке.

Ама заговорила, не глядя на меня:

— Вчера вечером я снова пролезла во Дворец. Хотела проверить, что там есть на тебя. Вытащила твое досье, секретное, которое Кардинал хранит в особо охраняемом элитном архиве. Ты его видел, это досье?

— Нет.

— Очень подробное. До мелочей. Списки твоих клиентов, твоих друзей и знакомых. Полный отчет о твоей жизни в городе начиная с тех времен, когда ты еще работал на дядю. Клубы, в которых ты бываешь, женщины, которых ты трахал, сделки, в которых участвовал. Любимые напитки и хобби, заметки о манере держаться. Фотографии, самые интимные — от тех, где ты стоишь над писсуаром, до тех, где ты занимаешься любовью или спишь. Там все есть: любимые магазины, покупки, еда. Образцы почерка с заключениями графологов. Вплоть до того, какую пену для бритья ты используешь, сколько раз в день моешься и переодеваешься. Состояние твоих финансов. Более досконального и подробного досье я в жизни не видела. Но кое-чего там не хватает. Одной мелочи.

— Давай уж, — буркнул я угрюмо, — признавайся, в чем соль.

— Там нет ни слова о твоем прошлом. — Очередной камушек подпрыгнул на воде целых восемь раз — я подсчитал машинально. — Ничего о том, когда ты родился, где вырос, кто были твои родители, в какую школу ты ходил.

— Ну и что тут странного? Я же говорил, прошлое к делу не относится. Моя жизнь до приезда сюда никакой роли не играет. Я был самым обычным провинциалом.

— Чушь собачья, и ты сам это прекрасно понимаешь, — завелась Ама. — Во всех досье есть сведения о прошлом, начиная с уборщиц и заканчивая Фордом Тассо. Неужели Кардинал не потребовал бы копии твоего свидетельства о рождении, школьного аттестата, характеристики от предыдущих работодателей? Не берут человека на работу, не разузнав о нем все что можно. Где твоя медкарта, номер полиса государственного страхования, водительские права, паспорт? Все по нулям. Как будто ты пришел из ниоткуда. У всех, даже у самой мелкой сошки, во Дворце есть прошлое. У всех, кроме тебя. — Она помолчала. — И меня.

По реке прошел грязноватый траулер. Матрос, стоявший на палубе, помахал нам рукой, и Ама помахала в ответ, а я был не в духе. Я смотрел на Аму в упор и молчал, дожидаясь пояснений, но она заговорила только после того, как траулер скрылся за поворотом:

— Я так радовалась, когда приехала в этот город. Наконец-то увидеть отца… после стольких лет разлуки. Завела друзей, закрутила с несколькими парнями, быстро освоилась в ресторане. Жизнь текла без забот. Мне казалось, я нашла себя. Думала, буду жить тут долго и счастливо, как в сказках, ресторан после смерти Кафрана перейдет ко мне, я нарожаю детей, у меня будет своя семья… И как-то у подружек зашел разговор про школьные годы — учебу, преподавателей, парней. Обычно в таких разговорах я тушевалась, мне было как-то неловко, и одна из девочек решила втянуть меня в беседу. Начала расспрашивать про мой родной город, про семью, про друзей. Я как-то отбалтывалась по привычке, бормотала что-то невнятное, но она не отставала. Остальные, видя мое замешательство, тоже насели все разом, заподозрив, что у меня там какой-то жуткий скелет в шкафу. Я бросилась лихорадочно копаться в воспоминаниях, чтобы подкинуть девчонкам кость посочнее. Ничего сверхъестественного не требовалось, так, какой-нибудь забавный случай — про первый поцелуй или про ссору с мамой. Какая-нибудь банальность. И я ничего не смогла припомнить. — Ама развернулась ко мне, и я увидел тщательно сдерживаемые слезы. — Ничего. Ни мамы, ни дома, ни друзей. Я знала, что Кафран расстался с женой, что она увезла меня и вырастила вдали отсюда, но это я скорее слышала, чем пережила. Я не могла вспомнить свое детство. Сплошной провал в памяти… до приезда сюда. Я отправилась к Кафрану. Думала, он как-то поможет мне вспомнить, поможет пробудить воспоминания своими собственными. — Ама покачала головой. — Он тоже ничего не знал. Пересказал все ту же старую байку и ничего не смог добавить. Он не знал, где я жила, когда я родилась, кто из родственников меня приютил после маминой смерти. Я решила, что он врет — вдруг в моем прошлом есть какая-то жуткая тайна… например, я кого-то убила, и теперь мне нельзя об этом рассказывать? Или еще что-нибудь бредовое. Но чем больше я наседала и чем больше он отнекивался, тем сильнее становилось его замешательство, и я поняла, что он действительно ничего о моих заграничных годах не знает. После этого я начала шарить по городским архивам. Надеялась хоть что-то где-то отыскать. Металась по библиотекам, газетам, разным бюро. Ни одной зацепки. Ни Амы Ситувы, ни Амы Рид. Кафран там значился, его жена тоже — Элизабет Тревор. Тревор, не Ситува! Я нашла копии их свидетельства о разводе, но никаких упоминаний о ребенке. Пыталась раскопать биографию Элизабет Тревор после отъезда из города — тоже дохлый номер. Представляешь, каково это, узнать, что ты не существуешь? Что, по официальным данным, ты пустое место? — Губы девушки сложились в ехидную ухмылку. — Вообще-то, думаю,представляешь. А если нет, то скоро представишь…

Слушая Аму, я пытался прозондировать собственные воспоминания, залезть поглубже в ту пещеру, куда сознание меня обычно не пускало. Начал со дня приезда в город и отправился в обратном направлении. Там, как и говорила Ама, оказалась дыра.

— Я наняла детектива, чтобы он помог мне в расследовании, — продолжала она тем временем, — но и ему ничего нового накопать не удалось. Сказал, что либо архивы подчистили, либо я — незаконно удочеренная сирота. Он с подобным уже сталкивался: супруги хотят ребенка, но естественным путем не получается, усыновить-удочерить не дают, тогда выход один — купить на черном рынке. Поэтому официального досье на меня нет.

— Логично, — согласился я.

— Весьма. Исчерпывающее объяснение, которое вполне могло бы оказаться правдой, но как быть с провалами в памяти?

— Может, ты из семьи склеротиков? — пошутил я, но ответной улыбки от Амы не дождался. — Прости. Продолжай. Что ты сделала потом?

Потом она отправилась к своему терапевту, но тот никаких отклонений не нашел. По ее настоянию он рекомендовал ей специалиста по амнезии, но и тут ничего добиться не удалось. Посетив несколько влетевших в круглую сумму сеансов и не продвинувшись со старта ни на сантиметр, Ама решила махнуть на все рукой. В конце концов, у нее есть своя жизнь в настоящем, и если прошлое когда-нибудь вернется, замечательно. Если нет, значит, не больно-то и надо.

— А потом я встретила Кардинала, — с запинкой, словно слова застревали у нее в горле, проговорила девушка и, встав на колени, пустила еще несколько блинчиков.

Я встал сзади и начал перебирать пальцами ее волосы. Затем обхватил ее лицо ладонями, наклонился и поцеловал.

— Продолжай, — вполголоса попросил я. — К чему останавливаться на полдороге?

— Как-то вечером он зашел в ресторан. Он там редкий гость. С моего приезда в город я его ни разу не видела. Он был вежлив и обходителен, прямая противоположность тому, что я ожидала. Меня потянуло к нему. Он со мной слегка пофлиртовал, в голову уже начали закрадываться мысли, что я бы неплохо рядом с ним смотрелась. Свадебные картинки начали мерещиться. В общем, сам знаешь, дурацкие фантазии далеко завести могут… И вот перед самым уходом он отвел меня в сторонку. Сердце чуть из груди не выпрыгнуло. Думала, он меня пригласит к себе… А он только один вопрос задал: «Ну что, как живется… с отцом?» Вот именно таким тоном, с паузой… и «отца» выделил голосом. И улыбается. До меня тут же дошло, что если Кафран и архивы про мое прошлое ничего не знают, то Кардинал знает точно. И я пошла по следу…

Для этого требовалось забраться во Дворец. Четкого плана действий у Амы не было, равно как и представления о том, что, собственно, она ищет. Она знала одно: надо что-то делать, шевелиться, а не сидеть сложа руки и жалеть себя. Проникнуть во Дворец с фасада — гиблая затея. Туда не подобраться, обязательно засекут. И Ама зашла с тыла. Там обнаружился высокий забор, патрулируемый, но не настолько тщательно охраняемый, как фасад. Гвардейцы там были расставлены пореже. И хотя ограда находилась под током, ближе к углу отыскалась небольшая неэлектрифицированная калитка, через которую входили и выходили гвардейцы.

Ама дождалась, пока все стихнет, подобралась поближе и проверила замок на калитке на прочность. Он не поддался, но тут шпионка обнаружила щель между верхом калитки и оградой, через которую можно было бы протиснуться, если втянуть живот. В ту первую ночь она внутрь не полезла, приходила еще несколько раз понаблюдать за гвардейцами. И только когда вычислила их график, а ночь выдалась достаточно темной, Ама набралась храбрости и проскользнула в щель.

Пространство между оградой и зданием было отведено под стоянку, так что пробраться там незамеченной оказалось несложно. Добежав до задней стены дворца, Ама двинулась вдоль нее, выискивая брешь в обороне. Не нашла. Она провела там несколько часов, ей сгодилась бы самая крохотная лазейка, но все было тщетно. На обратном пути, уже на рассвете, Аму засекли. Когда она протискивалась в щель над калиткой, из темноты раздался голос:

— Мисс Ситува, мы за вами следили.

В животе что-то хлюпнуло. Она хотела сбежать, но не смогла пошевелиться. Из темноты выступила неясная тень и протянула руку. Другого выхода не было, она оперлась на эту руку и соскользнула на асфальт.

Человек, задержавший ее, был одет в гвардейскую форму, но при этом дружелюбно улыбался и не спешил доставать оружие.

— Следуйте, пожалуйста, за мной, мисс Ситува, — пригласил он и отвел ее назад к зданию, а потом, встав по центру задней стены, сделал шаг назад и показал наверх.

Ама вскинула голову и увидела там другую тень, открывающую окно.

Гвардеец — если это действительно был гвардеец — пояснил:

— С нынешнего дня окно будет оставаться открытым каждый вечер. Пользуйтесь им на свое усмотрение. Мы не друзья Кардиналу, но он нам доверяет. Если вас схватят, мы не сможем вас защитить, но путь мы вам кое в чем облегчили. Так что приходите и уходите когда вздумается. Доброй ночи, мисс Ситува.

И он вернулся к своим обязанностям. Когда Ама снова подняла голову, окно уже закрыли, а наверху никого не было. Оглушенная, в полной прострации, Ама вернулась домой.

— И больше ты этого человека не видела? — спросил я.

— Нет.

— Помнишь, как он выглядел?

— He особенно. Я заметила только форму. А в форме все гвардейцы одинаковы.

— А тот, который был наверху?

— Не знаю. Я его вообще едва разглядела. Но… — Она нахмурилась. — Наверное, на самом деле это просто солнце в стекло било, только мне показалось, что он слепой. — Ама коротко хохотнула. — Маразм, да?

Я так не думал. Уже хотел поведать ей про других встретившихся мне здесь слепцов, но, поразмыслив, решил, что рано. Сперва надо было самому разобраться.

Ама тем временем продолжала рассказывать. Незнакомцу она на слово не поверила, но все-таки еще несколько раз наведалась ночью на ту стоянку за Дворцом, пытаясь определить, где именно ее ждет ловушка. Наконец, когда ничего другого не осталось, она просто вскарабкалась по стене при помощи веревки с крюком и влезла внутрь.

Ее должны были встретить вой сирен, слепящие прожекторы и шквальный огонь. Но ничего подобного не произошло. Пять минут. Тишина. Десять. Ни людей, ни воя сигнализации — никаких признаков того, что незваную гостью обнаружили. Тогда Ама набралась храбрости и зашла на лестницу. Она поднималась медленно, уверенная, что под каждой ступенькой может скрываться ловушка. Но пролет остался позади — и ничего. Еще пролет. Так она добралась до пятнадцатого этажа, и перед ней распахнулись все секретные архивы Дворца.

На верхних этажах было безлюдно. Изредка пробегала чья-нибудь секретарша, принести или забрать очередную папку. Несколько раз за ночь появлялись гвардейцы с регулярным обходом. Но они всегда пользовались лифтом, и потом, их всегда можно было услышать заранее, если держать ухо востро, и вовремя спрятаться. А места для пряток там хватает. Досье громоздятся высоченными башнями, уходящими иногда прямо под потолок. Чтобы стать невидимкой, достаточно было втиснуться между любыми двумя небоскребами и замереть.

Ночи напролет Ама проводила в архивах, перелопачивая башню за башней. Нагромождение бумаг оказалось абсолютно бессистемным. Столетней давности газеты перемежались со свидетельствами о рождении, копиями переписи населения, промышленными показателями за 1700-е годы, списками гангстерских банд, данными регистрации имущества и тому подобным. Ама фотографировала все, что представлялось важным, решив, что доказательства махинаций Кардинала могут прийтись очень кстати. Если когда-нибудь она все-таки попадется и Кардинал загонит ее в угол, она сможет шантажом выторговать себе свободу.

Через неделю добытого материала уже хватало, чтобы свергнуть правителя или озолотиться на шантаже, но Ама так и не нашла ничего относящегося к ней самой. Попадалось что-то по Кафрану и его заведению, но ни слова о его дочери или незаконно удочеренной сироте.

Наконец в стопке желтеющих журналов она обнаружила папку со своим именем.

— Дешевенький картонный скоросшиватель, очень тощий. На обложке печатными буквами значилось: «АЮАМАРКА». А внутри список фамилий и имен. Я бы отбросила эту папку не глядя, но меня зацепило странное слово на обложке. Поэтому я ее открыла. Там ничего не было, кроме этого списка, и его открывало имя Леоноры Шанкар. Я нашлась почти в самом конце. Всего около сотни имен, аккуратными печатными буквами. Первые листы старые, пожухшие, сморщенные по краям. Большинство имен оказались вычеркнуты — такой тонкой аккуратной линией. Нетронутыми осталось только девять. Среди вычеркнутых я знакомых не увидела, но несколько запомнила и попыталась потом что-нибудь про них узнать. И ничего — ни досье, ни записей, никаких упоминаний. Мне кажется, это те, которых убили.

— Почему ты так думаешь? — спросил я.

— Когда я смотрела в первый раз, Адриан Арне еще не был вычеркнут. А вчера — я полезла проверить после твоего рассказа — уже да.

— А И Цзе Лапотэр там был, в этом списке?

— Не помню такого.

— Инти Майми?

— Был! Даже дважды — один ближе к началу, вычеркнутый, а второй на более позднем листе. И там он еще нетронутый.

— Наверное, теперь тоже вычеркнутый, — возразил я, вглядываясь в мутную воду.

В илистом дне завязла старая магазинная тележка, сквозь прутья которой сновали крошечные мальки. Наверное, Адриан с И Цзе тоже где-то так лежат…

— А что насчет невычеркнутых фамилий? — поинтересовался я. — Ты их проверяла? — Ама кивнула. — Что между ними общего?

— Я ничего общего не нашла. Разве что у них, как и у нас, короткая биография и отсутствует прошлое. Навалом сведений о недавних делах и событиях, а про детство или родителей — по нулям. У самых старых — вроде Шанкар или какого-то типа по имени Паукар Вами — биография побогаче, досье тянется десятилетиями, но и там ни слова о том, откуда они родом и как…

— Паукар Вами был в списке? — вскинулся я.

— Ты его знаешь?

— Все больше кажется, что да. Что-нибудь на него нашла?

— Немного. Большая часть досье зашифрована. А от незашифрованной мурашки по коже. В самом начале он служил у Кардинала наемником, преимущественно для самых крепких орешков. Но его больше нет в городе. Он куда-то делся, путешествует по миру.

— Нет, — возразил я. — Он вернулся.

— Уверен?

— Да. Вами вернулся, И Цзе с Адрианом пропали. — Я отступил в сторону, размышляя над словами Амы. — Знаешь, что-то плохо верится в твой рассказ.

Она встрепенулась, но удержала себя в руках.

— Почему ты думаешь, что я вру? — спросила она холодно.

— Во Дворец нельзя влезть тайком. Это крепость. Камеры по всем этажам и на лестнице. Датчики. Там и муха не пролетит. Элитное подразделение спецназа повяжет еще на подходе. А ты хочешь, чтобы я поверил, будто простая девчонка взяла и просочилась.

— Я бы тоже не поверила. Но может, Кардинал слишком уверен в себе? А может, все силы брошены на оборону фасада, поэтому и проморгали крошечную лазейку с тыла.

— Неубедительно.

— Ну тогда, может, у этих двоих — гвардейца в форме и его сообщника наверху — просто есть доступ к сигнализации и они ее отключили? Может, там зреет крупный заговор против Кардинала и мне попались как раз заговорщики?

— Мятежный гвардеец на пару со слепцом? — скептически протянул я. — Если они и сами все могут, какой им от тебя-то прок? Если они намерены свергнуть Кардинала, предав огласке секретные материалы, почему сами не покопались в архивах? Не стыкуется.

— И все же я здесь. И я там побывала. — Она смотрела с вызовом.

— Ты сняла копию с аюамарканского списка?

— Нет.

— Как же так?

— Невычеркнутых имен было всего ничего. Я их просто запомнила. Ты учти, я ведь туда полезла искать сведения о себе. Я не думала, что придется перед кем-то отчитываться.

— Я должен его увидеть. Придется слазить и проверить самому.

— Уверен? Если попадешься, Кардинал по головке не погладит.

— Рискну.

— Хорошо. Но моим путем тебе не пробраться — не пролезешь в щель над калиткой. Можем встретиться внутри. Завтра вечером, в районе десяти.

— А почему не сегодня?

— Я иду на праздник с Кафраном. Вечеринка в честь его брата. Вдруг там что-то выяснится о моем прошлом — может, кто-то из братьев Кафрана случайно в курсе и сболтнет ненароком. Вряд ли, конечно, однако попытка не пытка. И потом, у тебя будет время все обдумать и разведать самому. Поройся в досье. Увидишь, я не вру. Я не хочу, чтобы ты шел на этот риск, не зная, кому верить. Ты ведь наверняка оружие прихватил?

Я медленно кивнул и вытащил нож. Она рассмеялась и продемонстрировала пистолет.

— Повезло тебе, что мы не поцапались, — пошутила Ама. — Все правильно: не зная ни меня, ни моих намерений, ты должен был подстраховаться. Но с этого момента подозрения прочь! Если ты идешь во Дворец со мной, мы в одной связке. Если хочешь довести дело до конца, придется выступить против Кардинала. Тут не получится и вашим, и нашим. Либо прошлое, либо будущее; либо карьера, либо истина.

— Понимаю. — Я пнул ногой несколько камешков. — Раньше не понимал. Я думал, выслушаю тебя, потом убью, и дело с концом. Но теперь не могу. Слишком уж сильно жажду узнать правду, даже сильнее, чем получить власть. Я не хочу предавать Кардинала — надеюсь изо всех сил, что и не придется, — но если выбирать между верностью правителю и собственным душевным спокойствием… Можешь на меня рассчитывать! — заключил я.

Вот и все. Одно слово едва знакомой женщины, и я уже копаю под самую могущественную фигуру в городе. Маразм, абсурд, самоубийство! Но выбора нет. Перед жаждой узнать, кто я на самом деле, меркли все мечты, амбиции и планы. Если в погоне за истиной я потеряю все, так тому и быть.

Мы еще немного побродили по докам, пытаясь говорить на другие темы, но неизменно скатывались на Кардинала и наше стершееся из памяти прошлое. Я рассказал Аме про ту женщину и мельком виденные обрывки какой-то другой жизни. У Амы даже обрывков не было. Ее прошлое оставалось чистым белым листом.

Я чувствовал, что влюбляюсь в Аму Ситуву. Не знаю, почему меня к ней так отчаянно и страстно влекло, но я не сомневался, что мы созданы друг для друга.

— Может, у нас давняя любовь? — предположил я, когда мы брели через какой-то старый склад. — Что, если мы были знакомы там, в прошлом? И тогда понятно, почему… на лестнице…

— Не исключено. — Ама пнула носком туфли прогнившую доску и улыбнулась.

— Интересно, у других аюамарканцев тоже провалы в памяти?

— Думаю, да.

— Кто же мы все-таки? — наморщив лоб, гадал я. — Служащие, которым капитально промыли мозги, чтобы плясали под дудку Кардинала?

— Промывка мозгов — это сказки, — фыркнула Ама. — Слегка изменять сознание, что-то внушить — это да, можно, но не до такой же степени.

— Наука в последнее время далеко шагнула, — возразил я. — Может, мы вообще добровольно согласились на эксперимент, кто знает. И почему мы решили, что остальные — вычеркнутые — обязательно мертвы? Может, они просто вспомнили все и выбыли из эксперимента…

— Бездарно, Райми.

— Послушаем твою версию.

— Может, Кардинал собирает по всем больницам страдающих амнезией. За деньги или похищает, внушает им выдуманную биографию и… — Я скептически поднял бровь. — Версия не хуже твоей, — оскорбилась Ама.

— Кажется, нас в какие-то дебри повело. Наверняка у остальных с памятью все нормально, а мы просто двое калек, нашедших друг друга.

— Ты сам-то в это веришь?

— Я уже ни во что не верю.

В конце концов мы распрощались, неохотно, ни слова не сказав про свои чувства и про возможное общее будущее. Не время. Потом, когда разберемся с этим аюамарканским списком, вот тогда… Какие уж тут отношения, если мы даже в подлинности собственных имен не уверены?

Мы условились встретиться на девятнадцатом этаже Дворца завтра в десять вечера, если оба к тому времени будем живы. На прощание поцеловались и разошлись безо всяких героических и романтических речей. Ама оседлала скутер и поехала к Кафрану, а я, не рассчитывая, в отличие от нее, на отеческую заботу, отправился назад к такси Натаниеля Мида. Он читал газету, которую тут же свернул, увидев, что открывается дверь, и завел мотор.

— Успешно прошло? — спросил он, когда впереди замаячили городские постройки.

— Неожиданно, — поделился я.

— Опасный он человек, Кардинал, — предостерег Мид. — Вы бы поосторожнее. Иначе он вас в порошок сотрет.

— Откуда такая осведомленность?

— Я таксист. Всю жизнь таксую. Много чего можно услышать. И увидеть. При желании. Большинство не желает — закрывают глаза, затыкают уши и молчат в тряпочку. Я не из таких. Я люблю держать руку на пульсе.

— Кстати, о глазах. Вам что-нибудь известно о секте слепцов? Они одеваются в хламиды и…

— Выползают во время тумана, — подхватил Мид, кивая. — Разумеется, я их видел. Но я почти ничего о них не знаю, кроме того что они тут ошиваются, сколько я себя помню.

— Они как-то связаны с Кардиналом?

— Без понятия.

Мы прибыли обратно в сердце мегаполиса, и я попросил Рида остановить. Заплатил по счетчику и добавил щедрые чаевые за труды.

— Недурно, — присвистнул он обрадованно.

— Можно позвонить, если вы мне еще понадобитесь?

— Конечно. — Он вручил мне засаленную визитку. — Там мой мобильный. — Он помолчал. — Все путем, Райми. Если понадоблюсь, звоните. Я вас заберу, откуда скажете.

— Спасибо.

Я еще немного постоял, потом вызвал другое такси и, назвав адрес Дворца, выдал водителю чаевые авансом — за будущее превышение скорости. Пора было заняться собственным расследованием.

капак

Я задержался во Дворце на ночь. Секретарши и прочие сотрудники, отработав смену, уходили, приходили новые, а я все сидел, подключаясь то к одному терминалу, то к другому, впиваясь взглядом то в экран, то в печатные листы, перебирая пальцами то кнопки на клавиатуре, то страницы, выискивая, впитывая, анализируя. Досье действительно оказались, как Ама и говорила, сверхподробными. В мое вносилась каждая мелочь начиная с приезда в город. Счета, квитанции, номенклатура. Расшифровки бесед с клиентами, друзьями и приятелями. Даже результаты того самого теннисного матча. Представляю, в какую астрономическую сумму это Кардиналу обошлось.

Однако по-прежнему нигде ни слова о моем прошлом. Я искал по перекрестным ссылкам, комбинируя свое имя со всем, что подворачивалось под руку, — безрезультатно: такое впечатление, будто я отправил поисковик в погоню за призраком. Согласно всем источникам, до приезда в город меня не существовало на свете. Сраженный фактами (точнее, их отсутствием), я уже готов был поверить, что взял и вылупился из ниоткуда в тот самый день. Но ведь я что-то помнил! Пусть воспоминания обрывочные и все время ускользают, но они есть. Лицо той женщины. Любимые старые фильмы, книги, песни — я ведь их тоже помню.

Наверное, все-таки амнезия. Кардинал отыскал меня в больнице, как и предполагала Ама, побитого жизнью и тронувшегося умом. Привез сюда в каких-то своих темных целях, наделил выдуманной биографией и пустил на все четыре стороны. Смахивает на сюжет для фантастической киношки, но вполне допустимо. Хоть и с натяжкой.

А как же тогда Тео, Кафран Рид и Соня Арне? У них-то нет амнезии. Может, это, конечно, все часть спектакля, но Тео вроде на самом деле считал меня племянником. Кафран глядел на Аму глазами любящего отца. Соня обожала Адриана, до того как вздумала от него отречься. Напрашивается мысль, что их всех подкупили, что они просто играли по сценарию Кардинала, но, по-моему, все не так однозначно. Если я хоть что-то понимаю в людях, они искренне верили и верят в наше родство.

Я проверил досье на Тео. Две сестры, обе живут не здесь. Я позвонил обеим — в горле пересохло от волнения: вдруг одна из них все же моя мать? Представился старым приятелем Тео, который надолго уезжал и только сейчас услышал о его смерти. Обе женщины с радостью поддержали разговор. Ни та, ни другая не узнали меня по голосу. Я осторожно прощупывал почву, подкидывая невинные вопросы. Одна в разводе, детей нет; у другой шестеро, самому старшему всего семнадцать. Я поблагодарил, пообещал как-нибудь заглянуть, если окажусь поблизости, и навсегда оборвал свою связь с «дядей». Он не был братом моей матери. Скорее всего, до того дождливого пасмурного дня он в глаза не видел своего «племянника».

Тогда я полез искать И Цзе Лапотэра и Адриана Арне. Ведь должен был хоть где-то остаться пусть самый крошечный след. Ничего. Ровным счетом. Я углубился в более ранние записи. Инти Майми, до того как перевоплотиться в И Цзе, был правой рукой Кардинала. Уж на него что-то точно есть! Второй человек в городе, пробывший на этом посту значительный отрезок времени, не может исчезнуть бесследно. Даже если его собственное досье изъяли, останутся упоминания в других записях, фотографии в прессе, как у Форда Тассо, Сони Арне и прочих корифеев.

Ничего.

Остатки надежды я возлагал на копию книги отзывов из «Шанкара». Толстенный талмуд с золотым обрезом. Расписаться в нем имел право любой посетитель, но большинство не решались, оставляя эту привилегию самым высокопоставленным и редким гостям. Мы вдвоем с И Цзе расписались несколько недель назад. Перебрали тогда слегка, на нас нашел стих, и мы ощутили насущную необходимость оставить в великой книге свой след для потомков. И Цзе расписывался первым, размахнулся на целых три строки. Я — чуть пониже и поскромнее. Мы посмеялись, похлопали друг друга по плечу и вывалились наружу.

Копия книги в архиве Дворца обновлялась пару раз в неделю. Ее снимали на цветном копире, чтобы не упустить ни малейшего нюанса. Я быстро пролистал книгу до конца и принялся искать наши росписи. Вот я. Капак Райми. А вот прямо над моей раскорячилась на три строчки роспись — Самуэль Грифф.

Я мысленно отмотал время назад. Самуэль Гриф, один из моих клиентов. Мы встречались в «Шанкаре», и я продал ему страховой полис. Не в тот день, разумеется, поскольку я точно помню, что в тот день я был с И Цзе. Но если позвонить Гриффу, он как пить дать станет утверждать, что именно в тот.

Безнадега. Кардинал замел все следы подчистую. И Цзе Лапотэра не существовало никогда. Адриана Арне не существовало никогда. Капак Райми существует, но только со дня приезда в город.

Сквозь жалюзи пробивались первые утренние лучи. Всю ночь я тянул за нити, которые обрывались у меня в руках. Я потер уставшие глаза и откинулся на спинку кресла, зевая и потягиваясь так, что едва не коснулся пальцами потолка. Что ж, по крайней мере, теперь ясно, от чего отталкиваться. Выхода нет, путь один — тот, по которому предстоит пойти сегодня вечером с Амой. Я рискую потерять все, но мне уже неважно. У меня отняли прошлое, и я этого так не оставлю. Надо выяснить, кто я. Любой ценой.

Я вышел из сети, выключил свет, позвонил Томасу и попросил подъехать к зданию Дворца. Вернусь в «Скайлайт» и хорошенько высплюсь перед ночной вылазкой. В десять вечера я должен быть совершенно собран.


Я дремал на заднем сиденье, когда Томас вдруг ни с того ни с сего нарушил протокол и обратился ко мне:

— Сэр, кажется, за нами следят.

— И по-моему, не в первый раз, — с горечью заметил я, вспоминая прочитанные за ночь сводки, докладывающие о каждом моем шаге. Вряд ли тут обошлось без Томаса, иначе половину сведений просто не удалось бы добыть.

— Да, сэр. Но сегодня меня о слежке не уведомляли.

— Где они? — спросил я, глядя в зеркало заднего вида.

Туман за ночь рассеялся, поэтому дорога просматривалась без труда.

— Мотоцикл, сэр. Видите?

Я увидел — и сразу догадался, кто это. Ама явно вознамерилась за мной приглядеть. Ничего, я ее переиграю. С улыбкой я оглянулся по сторонам.

— Остановите у торгового центра, — попросил я Томаса. — Подъедете — высадите меня там. Потом отправляйтесь домой. Я разберусь.

— Уверены, сэр?

— Все будет в порядке, — заверил я. — Я знаю, кто это.

Свежий утренний воздух бодрил. На улицах было тихо, большинство магазинов еще не открылось. Я заскочил в круглосуточную кафешку и попросил чашку кофе, давая Аме время припарковать мотоцикл. А потом, допив, вальяжной походкой двинулся к просыпающемуся торговому центру. По дороге попадались невыспавшиеся работники, спешащие на утреннюю смену, встретились пара охранников, развлекающихся спортивными новостями по магазинному телику, и несколько уборщиц, которые, пользуясь затишьем, бодро орудовали швабрами и тряпками.

Эскалатор еще не запустили, и я поднялся по неподвижным ступеням. Наверху, где меня уже нельзя было разглядеть с первого этажа, я припустил бегом по проходу, выискивая какую-нибудь нишу. Подстерегу Аму там, а потом выскочу и напугаю.

Тут на глаза мне попался небольшой выключенный фонтан. В чаше было сухо, а внутренний край образовывал небольшой козырек, под который можно было кое-как втиснуться. Единственная загвоздка — разглядеть оттуда Аму, но рядом с фонтаном очень удачно висело на тросах большое зеркало. Я забрался в фонтан, угнездился под внутренним краем и немного отполз, обеспечивая себе хороший обзор вестибюля в зеркале.

Ама заставила себя ждать. Зато шаги я услышал еще издалека. Осторожные, с паузой через каждые две секунды. Наверное, она догадалась, что я где-то устроился в засаде, но зашла уже слишком далеко, чтобы повернуть назад. В зеркале показались ее ноги, и я чуть-чуть высунулся из укрытия. Она сделала еще шаг. Сейчас я увижу ее лицо и…

Я оцепенел.

Это была не Ама.

Как можно тише я отполз вглубь, под козырек. Шаги приблизились. Я не сомневался, что меня заметили, что я уже труп, но мой преследователь вдруг уселся на край фонтана и начал задумчиво насвистывать. Я глянул в зеркало. Он сидел ко мне спиной, но при каждом повороте головы у меня перед глазами мелькали змеи. Я вспомнил Джонни Грейса и совсем перестал дышать.

Наконец, увидев, что торговый центр начал заполняться людьми, он побарабанил пальцами по краю фонтана, цокнул языком и ушел. Я еще несколько минут отлеживался в укрытии и только потом решился выскользнуть. Нащупав в кармане мобильный (руки тряслись отчаянно), я набрал номер Амы. Десять, одиннадцать, двенадцать гудков — нет ответа. Горло будто сдавили, в желудке легла свинцовая тяжесть. Я уже собирался нажать отбой, когда в трубке раздался чей-то заспанный голос:

— Да? — Это был Кафран.

— Мистер Рид, можно мне Аму? — выдохнул я.

— Кого?

Сердце чуть не остановилось.

— Кто это? — рявкнул Кафран. — Вы знаете, который час?

— Ама там? — закричал я. — Ама Ситува! Она…

На заднем фоне послышался голос, спрашивающий, кто звонит. Кафран ответил, прикрыв динамик рукой. Затем, через несколько секунд, трубку взяла Ама.

— Капак, это ты? — протянула она сонно.

— Беги оттуда, — велел я. — Вещи не собирай, в душ не лезь, Кафрану ничего не говори. Одевайся и бегом.

— Какого…

— За мной пришел Паукар Вами. — Она молчала. — Ты понимаешь, что это значит?

— Догадываюсь, — пробормотала Ама.

— Пока удалось улизнуть, но, может, он не только меня ищет. Так что беги. Затеряйся в городе. Встретимся позже.

— Где? В доках?

— Нет. Позвони мне на… — Я запнулся, осененный догадкой, что мобильник может прослушиваться. — Подожди, я сейчас перезвоню. — Отыскав автомат, я позвонил Аме оттуда и продиктовал номер. — Позвони в два часа. Я успею добраться до «Скайлайта», ополоснуться и разработать план действий.

— Думаешь, там не опасно?

— Он не посмеет меня тронуть при свидетелях.

— Но…

— Все, хватит слов. Беги. И еще, Ама, прихвати пистолет.

Я повесил трубку и вышел, не озираясь, не отыскивая взглядом преследователя и не привлекая к себе внимания. Вызвав такси, я вернулся в «Скайлайт».

После душной машины кондиционированная прохлада в номере показалась раем. Руки и ноги едва двигались, в голове туман — сказывался недосып. Я пошел в ванную и ополоснул лицо и шею холодной водой. Слегка взбодрило. Хотелось повалиться в кровать, но вместо этого я решил сперва навестить Кончиту. Я ведь не звонил ей вчера вечером, еще разволнуется.

Она полулежала на кушетке, докторов и сиделок поблизости видно не было. При виде меня Кончита улыбнулась, села повыше и похлопала ладонью по лежанке, приглашая сесть рядом. Комната выглядела теперь совсем по-другому. Кончита постепенно снимала чехлы, портьеры и драпировки, обнажая стены и мебель. Одевалась она тоже не так, как раньше, явив на свет голые руки и ноги. Она перестала стесняться своих морщин.

— Привет, сестренка, — поздоровался я. — Как дела?

— Неплохо. А у тебя?

— Не жалуюсь.

— Я без тебя скучала вчера. Дела?

— Ага. Прости, что не позвонил. Не волновалась?

— Нет. Я знала, что у тебя все нормально. Чувствовала.

— Телепатия? — улыбнулся я.

— Может, узы любви? — Кончита подмигнула.

— Или, может, потому что мы оба аюамарканцы? — намекнул я.

Она поджала губы:

— Нет. Я не хочу об этом говорить. Хватит, уже истрепала все нервы, больше не намерена. Советую и тебе забыть. Забыть про Ферди, про свою работу и этот город. Бросай все и уезжай.

— Один? Мне будет тоскливо.

— Не обязательно. — Она уселась на кушетке с ногами, глаза ее загорелись. — Я старуха, Капак. Ты мне помог это понять. Я тратила жизнь впустую, пытаясь отгородиться от правды, боролась со своим телом в рабском поклонении лицу. Я строила из себя юную Кончиту Кубекик, вместо того чтобы сражаться за Кончиту Дорак. Сейчас еще не слишком поздно. Немного времени у меня еще осталось. Я уезжаю. Через пару недель соберу вещи, отпущу обслугу и уеду. Я всегда хотела посмотреть мир. Я ведь сама отрастила уродливую пуповину, которая приковывает меня к этому городу. Теперь сама ее и перегрызу. Хватит сидеть сиднем. Отправлюсь в круизы, повидаю экзотические страны, заведу гарем из молодых любовников. Не знаю, сколько еще пороха осталось в пороховницах, но сколько ни есть — весь мой. Так что буду жить и веселиться! Поехали вместе! — Глаза Кончиты горели настойчивым гипнотизирующим огнем. Она изо всех сил старалась меня спасти. — Беги от Ферди, гангстеров, боли, смертей. Будешь мне компаньоном, сыном, мужем, другом.

Я осторожно взял ее руки в свои, ничего не говоря, только медленно покачал головой:

— Не могу. Я рад, что ты нашла выход. Может, и мне удастся когда-нибудь. Но пока я не готов взять и уехать. Найди себе кого-нибудь хорошего, не такого, как я, без темных желаний. Из-за меня ты не сможешь окончательно порвать с городом, и я стану твоей погибелью. Сам того не желая, но так уж выйдет.

— Я знаю. — Она понурилась. — Спросила просто, потому что надеялась — а вдруг? Он убьет тебя, Капак! — снова вскинув голову, воскликнула Кончита. — Ферди тебя погубит. Тебе не справиться с Кардиналом.

— Наверное, ты права. — Я вздохнул. — Но там мое предназначение. Не могу объяснить, но я связан не столько с Кардиналом, сколько с самим городом — что-то в нем такое есть. В другом месте я пропаду.

Она высвободила руки:

— Вы так похожи с Ферди. Он был более свирепым, не таким воспитанным, меньше раздумывал. Но он знал, чего хочет добиться и какой ценой. Ты тоже.

— Какой ценой, Кончита?

— Ты знаешь.

— Не знаю. Скажи.

— Ценой жизни, — отводя взгляд, ответила она.

— Но я с ней и так расстанусь рано или поздно. А еще?

— Друзей.

— Их у меня и так уже почти нет. Еще?

— Горьких мечтаний, которые отравят тебе жизнь.

— С мечтами всегда так. Какова же цена, Кончита? Какая страшная потеря мне грозит? Скажи.

Она наконец взглянула мне в глаза:

— Человечность.

Я не нашелся что ответить. Просто сидел, смотрел на нее и пытался убедить себя, что она ошибается.


Возвращаясь в торговый центр, я осторожничал по полной программе. Пять раз пересаживался из одного такси в другое. Пару миль прошел пешком по самым многолюдным улицам. Даже заскочил в магазин мужской одежды и поменял облик. Сделав все, что мог, я скрестил пальцы на удачу и вернулся.

Телефон зазвонил секунда в секунду.

— Хвост есть? — с места в карьер начал я.

— Нет.

— Так категорично?

— Я была за городом, — ответила Ама. — Открытые просторы на все четыре стороны, и дороги просматриваются. Незамеченным не подберешься. Назад вернулась другим маршрутом. Все чисто.

— Насчет себя я стопроцентно не уверен, но, кажется, удалось оторваться. Паукара Вами в любом случае не наблюдается.

— Что будем делать?

— Я его отыщу.

— Вами?

— Да.

— Ты спятил?

— По-другому никак. Если Адриана и других аюамарканцев убил он, то он единственный, кроме Кардинала, кто может нам что-то прояснить. Вдруг, если с ним побеседовать, попробовать договориться, он признается? Попытка не пытка.

— Ты знаешь, где он?

— Нет. Но я выясню.

— Я с тобой.

— Это глупо.

— Вместе надежнее, — возразила Ама. — Будем прикрывать друг друга. Мне страшно сидеть одной, когда вокруг рыщет Вами.

Я колебался:

— Не хочу подвергать тебя большей опасности, чем сейчас.

— А кто влез во Дворец? — фыркнула она. — Я не ребенок, Капак.

Она права. Ее это тоже касается, она тоже завязла во всем этом по уши и внесла не меньшую — даже, пожалуй, большую — лепту.

— Встретимся на Бель-сквер через полчаса, — решился я. — Там, в южной части, есть пивная терраса. Я буду за ней. Скутер возьми.

Ама прибыла вовремя, и мы рванули с места, не обменявшись даже парой слов.

— Куда ехать? — оглянувшись через плечо, спросила Ама.

— М-м?.. — Я обнимал ее за талию, пробуждавшую сладостные воспоминания.

Ама шлепнула меня по руке и повторила вопрос.

— Не знаю. Куда-то на восток. Езжай пока. Надеюсь, по дороге адрес сам всплывет.

Несколько часов мы кружили и петляли по извилистым улочкам восточной части города. Я пытался припомнить маршрут, которым ехал Адриан, но память меня подвела. В конце концов пришлось притормозить и спросить дорогу у прохожих. Народ отзывался неохотно, однако в итоге нашелся кто-то, кто знал старика и кому деньги развязали язык.

Когда мы подъехали, старик сидел на крыльце, качаясь в своем кресле, и наблюдал за тем, что происходит вокруг. При нашем появлении в его взгляде зажегся интерес.

— Здравствуйте, Фабио, — поздоровался я.

— С возвращением. Это же… не подсказывайте… Капак Райми! Да?

— Единственный и неповторимый.

— Хех. У старика Фабио память еще ого-го. А вот красавицу вашу я не знаю.

— Ама Ситува, — представилась она, наклоняясь, чтобы пожать ему руку.

Он кивнул, запоминая:

— Будем знакомы. Вы при нем или сама по себе?

— При мне, — улыбнулся я. И сразу приступил к сути: — Помните, зачем я приходил в прошлый раз?

— А то. Паукар Вами. Про него захочешь — не забудешь.

— Мне еще кое-что нужно о нем узнать, Фабио. Где его найти?

Старик сощурился.

— Даже так? — протянул он. — Зачем?

— Надо поговорить.

— Поговорить с Паукаром Вами? — Фабио рассмеялся. — Как же, станет он разговоры разговаривать…

— Вы знаете, где его найти? — наседал я.

— И знал бы, не сказал. Чтобы я, да своими руками, навел на него врагов? Черта с два: сначала он убьет вас, а потом настанет черед наводчика. Нет уж, я пас.

— Пожалуйста! — Ама присела перед стариком на корточки. — Мы ему не враги. Мы просто хотим поговорить. — Она взяла его руки в свои и помассировала с нежной улыбой. — Прошу!

Фабио посмотрел на руки, на нее, на меня. И ухмыльнулся:

— Смешно мне с этих красоток: думают, ресничками похлопаешь, зубками блеснешь — и вей из старого сморчка веревки. Совсем за дураков нас держат. — Он снова опустил взгляд, затуманившийся воспоминаниями. — И ведь правы! — Старик поднял голову. — Вы правда только поговорить хотите?

— Правда.

— Про меня не сболтнете?

— Ни полслова.

— Хм… Ладно, не уверен, что он там надолго засел, — протянул Фабио после некоторого раздумья, — но несколько дней назад его там видели. Правда, мельком, но змей разглядеть успели. Если его там нет, я не знаю, где еще он может быть.

— Спасибо! — тихо отозвалась Ама, поглаживая запястья старика.

— Старый я трухлявый пень, — пробурчал он, а потом, ощерив зубы в улыбке, назвал адрес.


Мы остановились у многоквартирного дома и заглушили мотор. Где-то тут на шестом этаже должен быть Вами. Глубоко вдохнув, я слез со скутера и встал перед Амой.

— Я иду один, — решительным жестом оборвав возможные возражения, предупредил я. — Не спорь. Глупо рисковать сразу обоим. И потом, мы даже не знаем, вдруг он за тобой не охотится.

— По ходу дела, должен, — отрезала Ама.

— По ходу дела, да, — согласился я. — Но если нет, нечего вставать под прицел. Оставь Паукара мне, Ама. Ты же понимаешь, так логичнее.

Ама понимала, пусть и без особой радости. Она вытащила пистолет и протянула его мне, но я покачал головой, хотя соблазн был велик. Вламываться к матерому киллеру вроде Вами с оружием и надеяться на победу в схватке мог бы только полный идиот. Только вспомнить, как Вами, свалившись будто снег на голову, в пару тигриных прыжков расправился с Джонни Грейсом и его бандой. Достав нож, который таскал с собой со вчерашнего дня, я его тоже вручил Аме.

— Подожди пару часов, — попросил я. — Если не вернусь или если увидишь, как темнокожий лысый киллер выходит один, ноги в руки и мотай.

— Как думаешь, у тебя получится? — спросила Ама.

— Сомневаюсь.

Я улыбнулся и поцеловал ее. Долгим и страстным поцелуем. Когда мы оторвались друг от друга, в глазах Амы блестели слезы. В моих, возможно, тоже.

— Самое время сказать «Я тебя люблю»? — бормотнул я.

— Нет. Самое время сказать «До скорого!», — ответила Ама.

Здание было старое, постройки начала двадцатого века. Стены в трещинах, дырах, потеках, копоти и поблекших пятнах крови. Зарешеченные двери. Несколько квартир стояли выгоревшими. Дом в основном населяли сквоттеры. Попадающиеся навстречу обитатели передвигались осторожно, втянув голову в плечи, будто в ожидании удара. Без страха смотрели только самые маленькие дети, еще не познавшие жестокости мира.

Нужная мне квартира находилась на шестом этаже. Ни решеток, ни звонка, ни почтового ящика. Когда-то входная дверь была зеленой, но краска давно выцвела и облупилась. Чувствуя спиной пристальный взгляд Амы, но не решаясь обернуться и проверить, я сделал глубокий вдох и постучал.

Нет ответа. Этаж стоял почти пустой, в квартирах по этой лестничной площадке поселились темнота и безмолвие. Слева послышался какой-то шорох, и я, скосив глаза, увидел крошечную старушку, выходящую из своей норы с кошелкой. Она подозрительно взглянула на меня и, развернувшись, направилась к дальней лестнице. Я улыбнулся и снова посмотрел на дверь.

В открытом проеме стоял ухмыляющийся Паукар Вами, на щеках которого застыли в вечном оскале две змеи.

— Капак Райми, — проговорил он негромко. — Какой приятный сюрприз.

Я сглотнул пару раз, потом выпалил:

— Есть разговор.

— Утром ты разговаривать не захотел, — напомнил он. — Давно у тебя вошло в привычку принимать перед завтраком ванны в городских фонтанах?

— Вы меня видели? Но… почему же тогда?..

— Заходи, — пропуская меня внутрь, пригласил он. — Нам есть что обсудить.

Я механически шагнул вперед. Сквозь шум в ушах услышал, как он закрывает дверь. Не на засов, отметил я про себя, просчитывая на будущее пути побега.

Каморка оказалась тесной, крохотной. Вдоль одной стены вытянулась огромная морозилка, рядом высокий холодильник, по другой стене матрас со спальником, у самой дальней — шкаф, перекрывающий окно. Тусклая лампочка без абажура едва освещала крошечный пятачок непосредственно под ней. В комнате царил гнетущий полумрак. За дверью в одной из стен определенно скрывалась уборная с душем.

— Не хоромы, — раскатисто пробасил Вами, — но какой-никакой дом. Придется тебе посидеть на полу. Стульев не держу. Стул может оказаться очень некстати в случае чего.

Я уселся по-турецки на голый пол. Вами присел на край матраса, уперевшись руками в бедра. С непроницаемым лицом он пристально рассматривал меня в упор.

— С чем пожаловал? — спросил он наконец.

— Вы сегодня меня выследили. Почему же не прикончили?

— А зачем?

— Разве не этим вы занимаетесь? Убиваете.

— Некоторых я оставляю в живых. — Вами растянул губы в улыбке, и змеиные головы угрожающе приподнялись на пару сантиметров. — Если всех перебить, мир опустеет.

— Но ведь вас наняли убрать меня?

— Нет.

— Нет?

— Если бы да, твой труп уже давно бы окоченел.

— Тогда зачем вы за мной следили?

— Из интереса. Ты аюамарканец. Они у меня типа хобби. Стараюсь их проведать, когда приезжаю в город. А за тобой я слежу с той нашей встречи в переулке.

— Адриан тоже?

— Адриан? — Имя ему ничего не говорило.

— Адриан Арне. Он там был со мной.

— А… — Вами безмятежно улыбнулся. — Все по-старому.

— В каком смысле?

Он сощурился, глядя на закрывающий окно шкаф и что-то прикидывая.

— Что ты обо мне знаешь? — спросил он, поглаживая пальцами своих змей.

— Немного. Вы наемный убийца. Работали на Кардинала. Вас все кругом боятся. Говорят, что вы самый бездушный и жестокий человек на свете.

Вами скромно кивнул, удовлетворенный услышанным:

— Непросто прослыть самым страшным человеком в таком городе, как этот. Сколько я на это трудов положил… Но я работаю по найму лишь изредка. По настроению, по знакомству. Большей частью я убиваю ради собственного интереса. Я первопроходец. Я был одним из первых настоящих серийных убийц, еще задолго до того, как они вошли в моду. Более сорока лет я торю тропы, о которых другие даже мечтать не смеют. Я сменил столько личин, что полиции и не сосчитать. Я был Черным Ангелом, Самогоном, Хорьком, Глазастым Эрни — кем я только не был! Я лишал людей жизни по всему миру, что богатых, что бедных, что молодых, что старых, что мужчин, что женщин. Я убиваю, потому что я убийца. Проще некуда. Такой я есть. Когда я убиваю, я честен перед собой. Никаких скрытых мотивов, никаких извращенных страстей. Как думаешь, Капак Райми, плохо быть честным самим с собой?

— Если вы так ставите вопрос…

— По-другому его не поставишь. Я веду дневник своих убийств, — добавил он светским тоном. — Записываю каждое. У меня десятки блокнотов, куда заносятся время, место, имена, методы, результаты. Так я расслабляюсь на досуге. Веду рабочие заметки и подолгу над ними просиживаю. Люблю перечитывать записи о давних убийствах. Когда на твоей совести их столько, подробности норовят стереться из памяти. Перестаешь отличать одну смерть отдругой. Они сливаются… Пить хочется, — вдруг переключился он. — Принесешь пива из холодильника? И сам возьми, если будешь.

Я опасался поворачиваться к нему спиной, однако чувствовал, что он меня не убьет — не сейчас, по крайней мере. Открыв холодильник, я принялся искать пиво. Внутри все было заставлено банками с рукописными этикетками, о содержимом которых я предпочел не задумываться, поэтому скользнул по ним невидящим взглядом. От детской головы на предпоследней полке абстрагироваться не удалось, потому что мертвые невинные глаза смотрели на меня в упор. Аккуратно отрезанная, она уже почти перестала сочиться кровью, и, пока я пялился на нее в остолбенении, одна из последних капель, набухнув, упала в подставленную на другой полке миску.

— Пиво на второй сверху, — подсказал Вами тоном радушного хозяина. — За головой.

Меня передернуло, но я подавил дрожь, инстинктивно чувствуя: от моей реакции сейчас зависит все. Одно неверное движение, и это лицо будет последним, что я увижу. Сунув руки в холодильник, я осторожно взял голову за уши и сдвинул в сторону. Это ощущение холодной шелушащейся кожи я не забуду никогда. Освободив себе достаточно пространства для маневра, я пошарил за головой и вытащил пару банок пива, которые положил на нижнюю полку, чтобы вернуть голову на прежнее место. Прежде чем закрыть холодильник, я снова взглянул в эти детские глаза — пять? шесть лет? — и только потом взял пиво.

Вами бесстрастно принял у меня банку. Но, когда я убирал руку, он вдруг перехватил ее ни с того ни с сего. Я попытался вырваться, но Вами держал крепко. Улыбнувшись, он едва заметно покачал головой, и я перестал дергаться. Не говоря ни слова, он поставил свою банку с пивом и согнул мои пальцы в кулак. Потом вытянул мне указательный палец, направив его вперед, а сам откинул голову, выпятив подбородок. Медленно и плавно он подтянул мою руку к себе, так что указательный палец почти коснулся ямочки под нижней губой, где переплетались шеями его змеи. Я смотрел в упор на распахнутые пасти с ядовитыми зубами. И тогда Вами ткнул моим пальцем в ямочку.

Палец обожгло. Вскрикнув, я отдернул руку — Вами ее на этот раз выпустил и молча взял свое пиво. Я принялся потирать саднящий палец. Следа от укуса не было, но небольшой красный волдырь там надулся. Пососав палец, я снова его осмотрел. Кожа не прокушена, краснота уже спадает потихоньку.

— Как это… — начал я, но Вами меня тут же перебил:

— Там лежит папка… — Он кивнул на шкаф. — Принеси, пожалуйста.

В шкафу пачками громоздились папки, блокноты и разрозненные листы. Я оглядел все эти кипы, недоумевая, какую именно папку просит Вами. Уже хотел уточнить, но тут увидел сам — где-то на средней полке, тонкая, с надписью «Аюамарка», накарябанной в правом верхнем углу. Я передал ее Вами, и он, вытащив оттуда два листа бумаги, заскользил взглядом по второму. Потом, хмыкнув, отыскал красную ручку и что-то отметил. Страницу он протянул мне, ткнув в нижние строки. Точка алела напротив имени Адриана.

— Адриан Арне, — произнес он, передавая мне оба листа. — Садись. Пока туда не смотри. — Я послушно сел. — Никакого Адриана Арне я не знаю. По моим понятиям, мы с ним никогда не встречались. Не помню, чтобы он тогда был в переулке, и не помню, как вписывал сюда его имя… Я еще давным-давно заметил одну вещь, — продолжал он. — Как-то раз, просматривая свои старые записи, я наткнулся на пару имен, которых напрочь не помнил. А ведь должен был, раз собственноручно зафиксировал убийство во всех подробностях, но нет, никаких ассоциаций. Озадаченный, я полез просматривать все свои дневники — та еще работенка — и обнаружил шесть фамилий, то есть полдюжины убийств, на которые память никак не откликалась. Меня это, конечно, насторожило, но и заинтриговало тоже. Я всегда благоговел перед безумием. Потеря памяти могла бы стать первым признаком того, что я скатываюсь туда, в темную пропасть, которую всегда хотел исследовать. И я счел провалы в памяти своим шансом, возможностью посмотреть на жизнь под другим углом. Увы, на этом все и застопорилось. — Кажется, его это действительно удручало. — Никаких отклонений я за собой не замечал — ни тебе промахов, ни разговоров во сне, ни очнуться в незнакомом месте. Все тот же Паукар Вами, если не считать нескольких дыр в памяти. А потом, порывшись в архивах Дворца, я обнаружил вот это. — Он кивком указал на листы в моих руках. — Раньше где я только эти шесть имен не искал, все без толку, поэтому сделал копию с архивного списка и принес домой изучать. Там было много других имен, не имевших ко мне никакого отношения. Но некоторых я знал, а на некоторых других нашел досье. Я решил сыграть сам с собой в игру. Отметил все известные мне имена и те, которые нашел в архивных досье, красной точкой с левой стороны. Потом начал периодически просматривать список, проверяя, все ли имена я помню. И если обнаруживал, что какое-то выпало из памяти, отмечал красной точкой справа. А теперь можешь взглянуть.

Я пробежался глазами по двухстраничному списку имен. Там их было штук пятьдесят или шестьдесят. У большинства красная точка стояла слева, в том числе у меня и у Адриана (наши имена были вписаны от руки в самом конце). Над нами значились еще пять-шесть человек, тоже вписанных карандашом.

— Список древний, — пояснил Вами. — Устарел уже. Я пытался отыскать обновленный, но ту папку, на которую я наткнулся, куда-то переложили, и больше я ее не находил. Поэтому я пополняю список сам, когда мне попадаются аюамарканцы.

Практически у всех имен, отмеченных точкой слева, имелась такая же справа. Большую часть тех, где второй точки не было, я знал: Леонора Шанкар, Кончита Кубекик, Паукар Вами, я сам. Ама там не значилась вообще, и спрашивать о ней я не стал — не знает о ней Вами, и замечательно.

— Что это? — спросил я. — Кто все эти люди?

— Если не считать тех, кто не отмечен точкой справа, то понятия не имею. Их имена для меня пустой звук. Там есть шестеро, которых я, согласно записям в дневниках, убил, и добавилось еще пять, но что касается остальных… — Он пожал плечами. — Когда-то, судя по точкам, я их знал. А теперь нет.

— Кто такие аюамарканцы? Вы говорите, что распознали меня еще тогда, в первую встречу. Как?

— У нас одинаковые глаза. Пустой взгляд. По-другому не объяснить. Я уже столько таких перевидал — хотя большинство не помню, — что могу отличить на раз. Не знаю, что это значит, кто они, чем отличаются от остальных, почему они постоянно исчезают из памяти и из жизни. Но когда-нибудь, если не брошу поиски, я узнаю. Поэтому я и следил за тобой. Надеялся, ты меня наведешь на отгадку.

Я снова опустил взгляд на листы:

— Вы не убивали Адриана?

— Насколько я знаю, нет.

— И у вас нет соображений, что может значить список?

Вами ответил не сразу:

— Мне известно одно — откуда взялось название. «Аюамарка» — это из языка инков.

Я вспомнил, что И Цзе и Кардинал тоже говорили о корнях города, уходящих к инкам. Ноги затекли, я поерзал, меняя позу.

— Так у инков назывался месяц ноябрь, — объяснил Вами. — В буквальном переводе означает «марш мертвецов». Наши имена, разумеется, тоже от инков. Ты — декабрь, «великий праздник». А я — март, «цветочный покров», если верить книгам по истории.

— И что, все… — начал я.

— …имена в списке из календаря инков? — закончил за меня Вами и отрицательно помотал головой. — Нет. Есть еще несколько: Инти Майми, Атун Покой… да и все, пожалуй.

Я принялся сверлить взглядом список, будто пытаясь пристальным вниманием заставить его раскрыть свои секреты. «Марш мертвецов». Хорошего мало, на каком языке ни назови.

— А Кардинала вы про список не спрашивали?

— Нет, — ответил Вами. — Ему такие вопросы не по нраву.

Я склонил голову набок. Я действительно уловил едва заметный отзвук страха — или показалось?

— Но без Кардинала тут не обошлось, так? — Я продолжал гнуть свою линию.

— Глобальную зачистку досье в дворцовых архивах никому другому устроить не под силу, разве что Форду Тассо, но это не его стиль.

— А как же наши воспоминания? Их кто подчистил?

— У тебя тоже провалы в памяти?

— Вроде того. Людей — Адриана, например, — я как раз помню, но зато напрочь забыл всю свою жизнь до приезда в город. Я думал, это просто амнезия, но теперь…

— Догадываешься, что дело куда серьезнее, — кивнул Вами. — Я пришел к тем же выводам. Сперва подозреваешь отклонения у себя самого, но потом, когда начинаешь замечать то же у других… Есть вещи, которые неподвластны пониманию. Поэтому я и проникся интересом к этой папке. Меня всегда завораживало неподвластное.

Неподвластное…

— Вы знаете что-нибудь про слепцов в хламидах?

— Которые молчат как рыбы?

— Что?

— Они ни с кем не разговаривают. — Вами кивнул с видом знатока. — Так чтоб по-английски. Даже под пытками…

Со мной разговаривали, но я решил придержать язык за зубами. Незачем давать повод для ревности.

— Они тут всегда были, сколько я помню, — продолжал Вами. — О них мало что известно — сколько их, чем занимаются, — но время от времени сталкиваемся. Думаешь, они тоже причастны?

— Не исключено.

— Занятно.

Я подровнял листы на коленях и отдал обратно, решив, что вряд ли выясню больше.

— Что ж, раз на этом все, я, наверное, пойду, — бросил я небрежно.

— Вот так сразу? — Вами не двинулся с места. — А я думал, ты останешься и мы еще поболтаем.

— А смысл? Вы ничего не знаете, я тоже. Зачем отнимать друг у друга время?

— Ты знаешь, где я живу, — произнес он без выражения.

Я сжался:

— Знаете, я не собираюсь делать вид, будто понял вас. Я в свое время успел повстречать достаточно отмороженных извращенцев, но ни один не хранил отрезанные головы в холодильнике и бог знает что еще в морозилке. Что у вас самого в голове, я даже думать боюсь. Если хотите меня убить, убивайте. Но если намерены оставить меня в живых, тогда мне еще много куда надо успеть и много чего сделать.

Вами поджал губы и задумчиво кивнул:

— Ты интересный человек. Не такой, как остальные. Странный. В тебе есть искра, которой я не видел в других. Я оставлю тебя в живых. Думаю, так будет выгоднее.

— Спасибо, — сухо поблагодарил я и на негнущихся ногах пошел к двери. Перед самым выходом оглянулся. Вами даже бровью не шевельнул. — Если что-нибудь выясню, могу дать вам знать.

— Меня не так просто будет найти снова. Отсюда я уберусь в течение часа. Засиделся я тут, в городе. Пора двигать дальше. Но как-нибудь я тебя проведаю, если еще будет кого. — Он, наверное, ничего такого в виду не имел, но у меня все равно душа ухнула в пятки.

Допив пиво, он пошел за новой банкой к холодильнику и, нагнув голову, начал вглядываться в его недра. Змеи на подсвеченных лампочкой щеках будто извивались. Я выскочил за дверь и едва сдержался, чтобы не метнуться по лестнице бегом.


Остаток вечера мы с Амой провели в бесцельных скитаниях по городу. Я рассказывал ей про Вами, про его список и провалы в памяти. Заодно припомнил, как примерно то же самое мне говорила недавно Леонора. Ама, как и я, терялась в догадках, что бы это все значило. Мы строили самые разные предположения под негромкое урчание скутера, но так ничего и не добились. Наконец заехали поужинать в тихий ресторанчик, но толком даже не поели, потому что мысли были заняты другим.

— Теперь можно никуда не лезть, — сказала Ама. — Ты же видел список Вами. Из того, который хранится в архиве Дворца, ты ничего нового не узнаешь.

— У Вами старый. А я хочу посмотреть обновленный.

— Зачем?

— Может, среди добавленных окажется кто знакомый.

— Капак, ты когда-нибудь… ты бы смог… как думаешь, ты способен убить? — Ама посмотрела мне в глаза.

— Нет, пока не доводилось, но да, если придется, то смогу, — ответил я не раздумывая.

— А так, как Вами? Женщин? Детей?

— Нет, конечно. Он маньяк. Врага, того, кто встанет мне поперек дороги, я убью — но ребенка? Никогда.

Аму этот ответ, кажется, устроил, а вот меня нет. Я не мог за себя ручаться. Я почувствовал оторопь, внутренне содрогнулся, когда заглянул в холодильник Вами, но это лишь отчасти. А другая часть меня испытала восторг. Как ни тяжело признаться, но где-то в глубине души, не так глубоко, как мне бы хотелось, шевельнулась зависть перед его необузданной жестокостью.

Сняв номер в дешевом мотеле, мы решили слегка освежиться. Мне надо было в душ. После визита к Вами я пропотел насквозь. Я уже стаскивал брюки, когда почувствовал пристальный взгляд Амы:

— Что такое?

— Тогда, на днях, я тебя как следует и не рассмотрела.

— Вот и нечего на меня пялиться, — проворчал я.

Она звонко рассмеялась:

— Стесняешься?

Я улыбнулся:

— Сниму, если ты тоже снимешь.

Она улыбнулась в ответ и, лукаво кивнув, стянула с себя все разом. Мы устроились под душем вдвоем и дали волю рукам, как тогда во Дворце. Только в этот раз все было медленно и плавно, пальцы путешествовали по обнаженной коже, а губы сливались в поцелуе. Я ласкал грудь Амы, а ее ладони в это время творили что-то невообразимое ниже моего пупка, но до секса мы доводить не стали, оставили на потом.

Отправившись сушиться в комнату, мы сдвинули кровати и продолжили исследования. Я снова поразился необычайной красоте Амы. Не знаю, как бы оценили ее другие — для мужских журналов она бы вряд ли сгодилась, — но в моих восхищенных глазах она была само совершенство.

Мы занялись любовью — медленно, но так же страстно, как и в первый раз. Несмотря на новизну, мы как будто до этого изучали друг друга не один год — точно знали, что кому нравится, не задумывались над движениями, положились целиком на интуицию. Кончили мы одновременно, взорвавшись до боли сладким блаженством.

— Если бы можно было продавать наше счастье в розлив, — сказала потом Ама, когда мы нежились в объятиях друг друга, — мы бы озолотились.

— Кому нужны деньги? — щекоча носом ее шею, возразил я. — Ни с кем не хочу делиться. Остальные пусть идут на хер.

— Грубиян! Плохой мальчик, — хихикнула Ама.

— А кто сказал, что я хороший? — улыбнулся я.

— Правда? Ты плохой? — уже серьезно спросила она.

— Сомневаешься во мне?

— Просто хочу знать. Я тебя люблю, но не понимаю за что, чем именно ты мне нравишься. В тебе столько загадочного. Я хочу знать, кому себя вверяю.

Вздохнув, я приподнялся на локте и, вычерчивая пальцем невидимые круги на животе Амы, начал рассказывать:

— Я гангстер. Граблю, запугиваю, терзаю. Убиваю, если потребуется. Без нужды никого не трогаю. Верю в семью и дружбу. Но я совершал страшные поступки, Ама, и буду совершать еще более страшные.

Она грустно кивнула:

— Я догадывалась.

— Тяжело такое принять? — тихо спросил я.

Она пожала плечами:

— По крайней мере, ты был честен.

— Ты сможешь любить человека за одну честность?

— Да, — после короткого раздумья ответила Ама. — Но вот сможешь ли ты любить женщину, которая любит такого?

— Я готов проверить. — С этими словами я закрыл ей рот поцелуем, и она откликнулась.

Вскоре мы уже снова занимались любовью, растворяя в страсти все сомнения и тревоги.


Выписавшись из мотеля, мы проехали через весь город обратно, а потом разделились за несколько кварталов до Дворца. Ама подобралась с тыла, а я прошел через вестибюль и отметился у стойки регистрации. Сказал, что пришел поработать за компьютером. Это было в порядке вещей. Сдав обувь вместе с носками, я двинулся вверх по лестнице. Неторопливо, обдумывая предстоящее дело и то, что узнал от Вами. Перед рассеянным внутренним взглядом тут же возник отчетливый образ той женщины. Я попытался, уцепившись за него, отомкнуть засовы, не пускающие меня в прошлое, но они не поддались.

Я спокойно поднимался наверх, и вдруг на шестом этаже отделившаяся от стены тень схватила меня за руку. Отпрянув, я чуть не скатился кубарем навстречу скоропостижной безвременной смерти.

— Капак, это я.

— Господи! — вырвалось у меня. — Решила облегчить Кардиналу задачу и прикончить меня сама? Что ты здесь делаешь? Мы же договорились встретиться наверху.

— Не хотела идти одна. Страшно.

Я посмотрел на ее лицо в тусклом свете лестничных ламп. Ее трясло. Она всегда казалась такой храброй, мне и в голову не приходило, каких нервов ей это стоит. Ама ведь всего-навсего дочь владельца ресторана. Конечно, она напугана и не верит в свои силы.

— Хочешь, не ходи. Я все сделаю сам.

— Нет. — Она улыбнулась дрожащими губами. — Это просто нервы. Пройдет.

— Точно?

Ама кивнула, и я успокаивающе сжал ее руку. Мы стали подниматься дальше, Ама впереди. На лестнице никого не было.

— Ты здесь кого-нибудь вообще встречала?

— Редко. Как услышу, что кто-то идет, ныряю за дверь и жду, пока стихнут шаги. Ты единственный, кто меня застал врасплох. Везунчик, да?

Я только хмыкнул. Позади остался девятый этаж, десятый, потом одиннадцатый и двенадцатый. Даже на несчастливом тринадцатом — никого. Я начал понимать, что Ама действительно вполне могла много раз подниматься тут незамеченной — это несложно, главное, не терять бдительности… И тут на четырнадцатом этаже открылась дверь.

Мы застыли на семь ступеней ниже, скрыться некуда. Сердце ухнуло в пятки. Я узнал каменный профиль Форда Тассо. Повинуясь наитию, я подскочил к Аме и, обхватив ее за талию, зарылся лицом в волосы, притворяясь, что не замечаю первого помощника Кардинала.

При виде непрошеных гостей в опасной близости к пятнадцатому этажу Форд машинально схватился за кобуру. Реакция у него будь здоров — мне бы такую отменную форму, когда доживу до его возраста, точнее, если доживу. Вероятность стремительно сокращалась. Узнав меня, он расслабился и опустил руку, но сурового выражения лица не изменил.

— Капак! — рявкнул он. Я оторвался от Амы, вздрогнув, будто от неожиданности. — Что ты здесь делаешь? Почему не на лифте, как все нормальные люди?

— А вы? Я вас то же самое мог бы спросить. — Я не остался в долгу.

— Врач велел. Двигаться больше. Времени на спортзал нет, вот и ношусь по лестнице вверх-вниз. — Он глянул на Аму: — Что у тебя за подружка?

— Это Ама, мой секретарь. Расту.

— Что она здесь делает?

— Ввожу ее в курс дела. Знакомлю с людьми, помогаю освоиться. Сами знаете.

— На это есть специальные сотрудники, им за это деньги платят.

— Это да, но… — Я интимно шлепнул Аму по заду. — Индивидуальный подход всегда эффективнее. — И подмигнул заговорщицки.

Форд сдавленно хохотнул — с таким звуком труп мог бы хрипеть в эпилептическом припадке — и пошел вниз.

— В следующий раз поднимайся на лифте, — велел он. — Чуть не пристрелил тебя в темноте.

— Да, босс!

Я растянул губы в улыбке и сохранял ее, пока Форд не скрылся из виду. Тогда мы с Амой посмотрели друг на друга и выдохнули.

— Боже! — простонала Ама. — Десятки раз пробиралась сюда одна — как по маслу. Стоит прийти с тобой, тут же напарываешься на Форда, мать его, Тассо. Тебя что, сглазили, Райми?

— Будем надеяться, что нет. Но зато как я все разрулил, а?

— Нормально.

— Нормально? Как бы ты, интересно, без меня выкрутилась?

— Скинула бы трусы и затрахала бы его до беспамятства, — рассмеялась она.

До девятнадцатого этажа мы добрались без приключений. Весь этаж занимало одно огромное помещение, такое пыльное, что меня тут же начал бить кашель. Ама выдала мне платок, и я еле успел вставить «спасибо» между приступами. Тут стоял полумрак, лампочки, вкрученные через неравные промежутки, светили тускло, и их было мало. Ама порылась в каком-то из своих многочисленных карманов и вытащила фонарик. Включив его, она двинулась от двери в темную глубину. Я бесшумно последовал за ней, с интересом оглядываясь по сторонам.

Повсюду, как молчаливые стражи, возвышались высоченные пирамиды из коробок на расстоянии трех-четырех футов друг от друга. Проходы между ними сплетались в запутанный лабиринт.

— Что в этой? — спросил я, постучав по одной из башен.

— Все что угодно. Четкого разделения нет. Карты, чертежи, газетные вырезки, личные дела. Протоколы закрытых правительственных заседаний — Кардинал, наверное, на этом разорился. Списки приютов, домов престарелых и школ. Медицинские карты. Фотографии бомжей. Все, что можно зафиксировать документально.

Протискиваясь между двумя небоскребами, я случайно задел один из них и втянул голову в плечи, представив, как меня сейчас погребет под лавиной. Но башня даже не дрогнула. Я толкнул посильнее — она стояла намертво. Наверное, даже библейский Самсон бы не справился.

— Здесь как в музее, — сказала Ама, петляя между башнями. — Эти архивы ведутся веками. И почти все из оригинальных экземпляров. Музейщиков бы удар хватил, узнай они, что где-то существует подобное собрание.

— А где же охрана?

Меня настораживала беспрепятственность доступа. Я и в открытое окно-то с трудом поверил, но то, что можно просто подняться по лестнице, и пожалуйста — заходи кто хочет, бери что хочешь… Неужели у Кардинала работают такие раздолбаи?

— Если не держать ухо востро, попадешься, — возразила Ама. — Но патрульные обычно топают громко и ходят с фонарями, так что спрятаться несложно. Говорю же, самая надежная защита Дворца — это его репутация. Никто просто не верит, что сюда можно пробраться.

— Все равно…

Я не мог отделаться от ощущения, что дело нечисто. Казалось, сюда вот-вот ворвется отряд гвардейцев и изрешетит нас свинцом. Ладно, чего теперь-то трястись? Раньше надо было. Мы уже внутри, соломку не подстелешь.

— Где эта папка? — Я решил, что хватит терять время. Мы достаточно подразнили судьбу.

— Здесь. — Ама подвела меня к низенькой башне. — Я ее и выбрала из-за небольшого размера. Высокие — это просто каторга. Ищешь лестницу, лезешь наверх, снимаешь верхние коробки, тащишь вниз, снова лезешь наверх, снова вниз — и так до бесконечности. Всю жизнь проканителишься. Поэтому я стараюсь разбирать те, что поменьше.

Она принялась сгружать бумаги, пачку за пачкой. Вместе мы уже через минуту разобрали примерно две трети башни.

— Стой, — велела Ама. — Где-то здесь. — Она начала снимать отдельные листы, и тут наконец показался наш драгоценный клад, который Ама вручила мне.

Тощий картонный скоросшиватель, вместивший четыре листа формата А4. Как Ама и говорила, никаких грифов важности и секретности. Название на белой наклейке по центру обложки: АЮАМАРКА.

Я осмотрел первую страницу. Длинный список имен, через одинарный интервал, большинство вычеркнуты аккуратной чертой, проведенной по линейке. Открывало список невычеркнутое имя Леоноры Шанкар. Чуть ниже красовался Паукар Вами. Дальше длинный столбик вычеркнутых. Из этих я не знал никого, за исключением Инти Майми. И почти в самом низу еще одно невычеркнутое имя — Кончита.

Вторая страница. Двое «выживших». Одного из них я знал — капитан гвардейцев. Снова Инти Майми, ближе к низу, и снова аккуратно вычеркнут.

На третьей странице еще два нетронутых имени. Одно незнакомое. Вторым оказался мэр города.

— Видела? Чертов мэр тоже в числе…

— Тсс! — Ама прихлопнула мне рот ладонью, погасила фонарик и пригнулась.

Я опустился на корточки рядом с ней, хоть и не понимая, из-за чего тревога. Через несколько секунд послышались шаги. Гвардеец. Патрулирует. Луч его фонаря заплясал между башнями. К нам он не подходил, и вскоре раздался звук открывающейся, а потом захлопывающейся двери. Мы встали, разминая затекшие ноги.

— Молодец, слух у тебя что надо, — похвалил я Аму.

— Вырабатывается. Я здесь частый гость, а тут так тихо, что слышно, как булавка об пол звякнет.

Я перелистнул на четвертую, последнюю, страницу. Она оказалась заполнена не целиком, столбец имен занимал максимум треть. Три невычеркнутых. Одно незнакомое почти в самом верху. Потом Ама, и на несколько строк ниже — мое собственное. И третье — какой-то Стивен Херф.

И вдруг Ама, ахнув от изумления, сжала мое запястье. Сказать она ничего не могла. Да и не нужно было. То, как она в меня вцепилась, передавало ее чувства без слов.

Я посмотрел на свое имя, прямо под Херфом, и провел пальцем по аккуратно прочерченной линии. Чернила еще не высохли.

— Да-а, — протянул я, мрачно улыбнувшись в темноту. — Ну не подстава, а?

коя райми

Я летел по лестнице, в одной руке сжимая папку, другую просто сжав в кулак. Лицо застыло бледной маской ярости. Ама, догнав меня, дернула сзади за рубашку, пытаясь удержать:

— Что ты собрался делать?

— Езжай домой, Ама, — коротко бросил я.

— Что ты собрался делать? — повторила она, ускоряя шаг.

— Марш домой! — рявкнул я.

— Нет! — Она выскочила передо мной, преграждая дорогу. — Пока не скажешь, куда ты.

Я схватил ее за руки и посмотрел в глаза. Там пылали страх, любовь, жалость и неуверенность. Что бы нам было встретиться в другое время, когда я мог бы спокойно любить Аму? Не встретились. Мы с ней здесь и сейчас, а мертвецам любовь не положена.

— Все кончено, — сказал я. — Ты была проверкой, и я ее провалил. Ты была ловушкой — я попался. Езжай домой.

— Ты винишь меня? — Ама не поверила своим ушам.

— Ни в чем я тебя не виню. Ты была очередной пешкой. Он так все подстроил, чтобы ты подвела меня к необходимости выбора, а я выбрал неверно. Ошибся. Моя вина целиком и полностью. Езжай уже.

Она рассерженно помотала головой:

— А ты не думал, что, может, ты сам приманка?

Я сдвинул брови:

— В смысле?

— Ты решил, что все интриги Кардинала вертятся вокруг тебя. А если ты ему вообще никаким боком не упал? Может, это я ему нужна и это ради меня он расставляет ловушки? А ты пешка.

Я задумался.

— Может. Твое имя в списке стоит раньше. Но я слышал, как его пробивает на сантименты по поводу женщин. Значит, вряд ли он будет делать ставку на тебя. Равно как и на любую другую.

— Что ты собрался делать? — повторила Ама в третий раз.

Я провел пальцем по корешку папки. Глаза Амы расширились от страха. Она догадалась, что я решил сразиться с Кардиналом.

— Беги! — выдохнула она. — Убежим вместе. Ничего другого не остается. Вызвоним твоего знакомого шофера…

— Нет. Куда бежать? Где от него спрячешься? И что это будет за жизнь, в вечном страхе и отчаянии? Сама же мне говорила, что не можешь жить в настоящем, когда ничего не знаешь о прошлом.

— Теперь нас двое, — возразила она. — Мы можем вместе выстроить будущее.

— И все равно психовать по поводу прошлого.

— Он тебя убьет. — Ама сменила тактику. — Если ты пойдешь к нему, ты труп.

— Возможно. Но мы ведь догадываемся, что означает эта черта поперек моего имени, и, если не ошиблись в догадках, я и так труп. А так хоть не сдамся без борьбы. Не придется ждать, пока Вами подстережет меня в темном переулке.

— Но ты можешь сбежать! — с яростью прошипела Ама сквозь зубы. — Не обязательно сражаться. Есть шанс спастись.

— Нет и не было, — печально возразил я. — Придя сюда, мы выступили против Кардинала. Мы пришли за правдой. Мы сделали выбор. Теперь за него придется умереть. Мне, по крайней мере. Твое имя ведь не вычеркнули. Ты ему пока не нужна. Езжай домой. Забудь про меня, про Кардинала, про все. Вернись к нормальной жизни. Может, еще получится.

— Я с тобой, — не отступилась Ама. — Дошла досюда, могу и дальше…

— Нет, — твердо и решительно возразил я. — Это мой последний бой. Пан или пропал. Либо я его убью, либо он меня, все решится сегодня. Это моя битва, Ама. Когда-нибудь, возможно, наступит и твой черед, но не сейчас. Не здесь, не сейчас, не со мной.

— Что ты ему скажешь?

— Не знаю. Может, мне и не дадут ничего сказать. Но если удастся, наверное, спрошу, в чем все-таки тут дело, что это за список, кто мы такие, кем мы были раньше. Может, он мне ответит, прежде чем убить.

— Последний раз прошу… — Ама отпустила мою рубашку, но продолжала удерживать взглядом. Ее трясло, в глазах стояли слезы. — Пойдем со мной. Беги из города, от Кардинала, с работы. Скроемся, будем жить вместе.

— Не скроемся, — медленно произнес я, касаясь ее в последний раз, проводя пальцами по щекам, носу, губам. — Он повсюду, Ама… — Я похлопал себя по лбу: — Он там. От него не сбежишь, как не сбежишь от самого себя.

— Тогда пошел ты, Капак!

Зарыдав, она кинулась прочь, не оглядываясь. Я рванулся за ней. Сердце почти победило, я уже готов был крикнуть: «Стой, подожди! Я с тобой!»

Почти.

Я не мог бросить неразгаданную тайну. Не мог отказаться от боя с Кардиналом, на который меня толкали судьба, характер и интуиция. Я зашел слишком далеко, назад пути нет. Захлопнув рот, я смотрел вслед убегающей Аме, слушал затихающий внизу топот ее ног.

Потом начал спускаться дальше, сосредоточиваясь, не думая больше об Аме и о бренности бытия. Вместо нее я представлял ту женщину, и из темного омута всплывали другие. Среди них было много детей в школьной или в спортивной форме, они бегали, лазали по канату, играли в мяч. Вот я держу во рту свисток, а вот я целуюсь с той женщиной, вот я на чьих-то похоронах, вот я смеюсь, и вот…

И вот я здесь.

Секретарь не хотела меня пускать. Сказала, что Кардинал спит и его нельзя беспокоить. Но я все равно прошел. Она бросилась мне наперерез, но я ее толкнул на пол. Она потянулась к интеркому — то ли предупредить Кардинала, то ли вызвать гвардейцев. Хрен с ней. Поздно беспокоиться о конспирации.

Он спал на голом матрасе посреди комнаты. Свернувшись калачиком, по-детски или по-собачьи, слегка похрапывая, гримасничая в своем мрачном сне. Меня захлестнули ненависть и отвращение. Повинуясь непреодолимому порыву, я, обезумев, рванулся к матрасу и правой ногой с размаху ударил спящего в живот.

— Подъем-подъем, кто спит, того убьем! — заорал я, покатываясь от хохота. Крыша съехала окончательно, я летел в черную пропасть безумия, куда так хотел шагнуть Паукар Вами.

Распахнув глаза, Кардинал перекатился подальше и вскочил на ноги, еще покачиваясь и сонно моргая. Но стоило ему меня разглядеть, как в уголках губ выступила пена, и он затрясся от ярости.

— Заметили? — улыбнулся я. — Отлично. Теперь признавайтесь, что за…

Договорить я не успел. Он бросился на меня, как разъяренный леопард, чтобы растерзать не глядя. Я отшвырнул «Аюамарку» и принял удар. Мы столкнулись, как два поезда на полном ходу, вопя, пиная, молотя кулаками и вцепляясь во все, что под руку подвернется. Он проехался ногтями по моей щеке, едва не зацепив глаз. Упершись лбом в мой висок, он впился мне зубами в левое ухо и чуть не захлебнулся кровью. Я раз за разом бил в живот, надеясь сломать какое-нибудь ребро и пропороть легкое.

Он дернул головой, и я тут же попытался прокусить его яремную вену, но зубы скользнули по залитой потом шее, пришлось довольствоваться мясистым плечом. Кардинал выдирал у меня волосы и молотил по спине. Я плюнул ему в глаза, а потом, задрав руки, двинул локтями по лицу, размозжив нос, щеки и разбив губы. Он врезал мне по коленям, ноги подкосились, и я чуть не рухнул. Тогда он зацепил мои ноздри двумя пальцами, а я ткнул ему палец в ухо. Несколько секунд мы пытались докопаться сквозь эти отверстия до мозгов.

Когда первоначальный запал прошел, мы расцепились и начали хищно кружить друг за другом, тяжело дыша, капая слюной, грозно набычившись и сощурив глаза. Кардинал удивился, что я еще держусь на ногах. Немногие смогли бы похвастаться подобной живучестью в схватке с ним. Моя выносливость должна вызвать у него уважение. Убивать меня он от этого не передумает, но хотя бы не станет мочиться на мой труп.

Передышка закончилась. Взревев, как буйвол, Кардинал понесся на меня, нагнув голову и собираясь, видимо, впечатать в стену. Я успел отскочить в последнюю секунду, и то едва-едва — он все-таки двинул мне головой по ребрам, и я почувствовал, как там что-то хрустнуло.

Развернувшись, он снова набросился на меня. Стремительно, однако я опередил его на долю секунды и со всей дури вмазал ему коленом между ног. Если бы удар достиг цели, я вышиб бы ему мозги его же яйцами, и на этом поединок был бы окончен. Однако Кардинал успел сомкнуть бедра, зажимая мое колено как в тисках. Нет, по яйцам я все равно попал, и Кардинал взвыл от боли, но удар уже вышел не смертельным.

Тогда он попытался выдавить мне глаза, и его пальцы заскребли по моим скулам. Я двинул ребром ладони ему по горлу, у него перехватило дыхание, и он слегка ослабил хватку, а я, воспользовавшись моментом, поднажал и снова принялся лупить ребром ладони по шее и рукам. Он выбросил вперед оба кулака, одним метя в живот, другим в лицо. Один из ударов я, развернувшись, успел блокировать, а вот другой превратил мой нос в кашу. Хлынула кровь, заливая мне глаза и рот, я моментально ослеп и захлебнулся. Спотыкаясь, я попятился назад, мотая головой и пытаясь глотнуть воздуха. Кардинал с победным ревом бросился на меня, протягивая руки к моей шее, чтобы наконец придушить врага.

У меня оставался последний шанс. Собрав все силы, что еще оставались в истерзанном теле, я вслепую махнул правой ногой. Я не видел, куда бью, но примерно представлял, куда надо. И попал — со всего размаху, ногой, по яйцам, четко и бескомпромиссно. Отлично. Задохнувшись в беззвучном крике, он повалился на пол и принялся раскачиваться, скуля от боли.

Подползти к нему я не успел: дверь распахнулась рывком, и в кабинет ворвались несколько гвардейцев с пистолетами наизготовку. Пули просвистели мимо и вошли в стену. Я сжался, ожидая конца.

— Стойте! — раздался вопль Кардинала, и огонь тут же прекратился. — Вон отсюда! — взревел он. — Вон! — заорал он снова, видя, что гвардейцы замерли в нерешительности, и они выбежали, закрыв за собой дверь.

Снова я избежал смерти от расстрела. Входит в привычку, и не сказать чтоб дурную.

— Прежде чем я перережу тебе глотку, — пыхтя, прохрипел Кардинал, осторожно обходя меня по широкой дуге, — может, расскажешь, что на тебя нашло? Какого хрена ты сюда приперся?

— Узнаёте? — Размазывая кровь по лицу, я, спотыкаясь, добрел до матраса и поднял брошенную папку — «Аюамарка». Все эти вычеркнутые несуществующие люди. И мое тоже вычеркнуто. Говорит о чем-нибудь?

Кардинал ощерился:

— Вот ведь некоторым неймется. Я дал тебе все: деньги, женщин, власть. Я подарил тебе жизнь, я готов был вручить тебе свой город. И чем ты мне отплатил? Трахаешься у меня на лестнице, плетешь интриги за моей спиной, врываешься в мою крепость и роешься в секретных материалах. Ты вообще в курсе, что такое благодарность?

— Почему мое имя вычеркнуто? — крикнул я. — Почему вы хотите меня убить? Что случилось с Адрианом и И Цзе? Кто?..

— Прекрати! — завопил он, взвыв по-волчьи. — Вечно одни вопросы! Просил же не спрашивать, не лезть, а ты? Талдычишь одно и то же, как попугай.

— Кто я такой? — не сдавался я. — Почему я в списке? Откуда я взялся? Где вы меня нашли? Что с моим прошлым? При чем тут Ама? Как вы убираете людей? Как вы заставили Леонору забыть И Цзе? — Я выпаливал вопросы один за другим, идя на Кардинала с выставленным вперед указательным пальцем, пока не уткнулся этим пальцем ему в грудь. — Кто я такой? Что вы сделали с моим прошлым? Как вы?..

Он затрясся. По лицу прошла дрожь, зубы оскалились. Кулаки сжимались и разжимались. Голова вертелась туда-сюда так, что в шее хрустели кости. Он хотел броситься на меня. Он зрел для такой яростной и бешеной атаки, из которой я бы живым не вышел. Я достиг предела своих физических возможностей, а Кардинал, кажется, только разогревался. Я, хоть и моложе намного, не мог с ним тягаться. Леонора была права — он сверхчеловек.

Но он не хотел нападать. Я нужен был ему живым, хотя бы на какое-то время. Он пытался укротить гнев. Сжав голову обеими руками, он надавил на виски с такой силой, что я испугался, как бы не треснул череп. Лицо налилось кровью, ноздри раздувались так, будто он собирался родить теленка. Отвернувшись, он искал, куда бы выплеснуть ярость. Глаза готовы были вылезти из орбит. Наконец его бешеный взгляд остановился на большом кресле, том самом, в котором он любил развалиться, принимая посетителей. Обхватив кресло, он швырнул его в окно, затянутое армированным пуленепробиваемым стеклом. От удара стекло разлетелось вдребезги и дождем полилось на ночную мостовую, в непроглядную городскую темень.

Кардинал слегка успокоился.

Пригладив волосы, он потер щеки и задышал поровнее. Потом, подойдя к окну, прицокнул языком, прикидывая масштаб разрушений.

— Если бы я запустил этим креслом в тебя, мистер Райми, то избежал бы позорного пата и, что гораздо важнее, мне было бы на чем сидеть. Хорошее кресло днем с огнем не сыщешь. Ладно, деньги и власть у меня пока никто не отнял — думаю, они мне помогут в поисках. — Он ухмыльнулся, превращаясь в прежнего Кардинала, собранного и владеющего собой. — Ты вполне достойный соперник.

— Достойный получить объяснения? Я наконец заслужил это право?

Рассмеявшись, он подтянул к себе другой стул и уселся:

— Ты невыносим, мистер Райми. Нельзя быть таким занудой. Упертый, как гончая. Сперва меня это забавляло, но потом надоело. — Он нажал кнопку. — Мисс Фаулер? Вызовите, пожалуйста, гвардейцев.

— Вы меня убьете? — ахнул я.

— Конечно. — Он выстроил вбежавших гвардейцев вдоль стены, как испокон веков выстраивали расстрельную команду. — Аюамарка никогда не врет. Я, правда, не собирался убивать тебя в ближайшие дни, но теперь, кажется, пора.

— Хотя бы объясните мне, кто я такой, — взмолился я. — Мне больше ничего не надо, только узнать, кто я и почему так случилось. Хотя бы это вы должны…

— Ничего я тебе не должен! — взорвался он. — Ты был мелкой гнидой, которую я вытащил из грязи. Я дал тебе шанс стать человеком. Все это могло бы перейти к тебе. Я не шутил. Но ты этот шанс просрал, поэтому сейчас ты умрешь, а мне опять искать нового преемника. Вы готовы, джентльмены?

— Значит, заставите меня умереть в неведении? — Я сплюнул ему под ноги. — Вот козел!

— Мы все умираем в неведении, — улыбнулся он.

Эта улыбка подарила мне проблеск надежды. Надо заговорить ему зубы — вдруг наткнусь на какие-нибудь спасительные слова? А они должны быть. Если бы не было, Кардинал бы меня уже прикончил. Он сам протягивает мне невидимую соломинку. Хочет, чтобы я спасся. Почему? Вряд ли я для него так важен. Никаких страданий или неудобств моя смерть ему не принесет. Почему же он так тянет?

Тут меня осенило — вот она, соломинка.

— Хорошо. — Я выпрямился, морщась от боли, но все равно улыбаясь, потому что нашел выход. — Не хотите отвечать на мои вопросы, не надо. Я пойду.

Кардинал разразился взрывом хохота:

— Прелесть моя! Надо оставить тебя придворным шутом. Пойдешь, значит, мистер Райми? А с чего ты взял, что я тебя отпущу?

— Потому что вы не можете меня убить.

Он оборвал смех.

— Почему ты так решил? — подозрительно поинтересовался он.

— Кончита. — Он тут же сдулся, не ожидая такого поворота. Соломинка оказалась с крючком на конце. — Она единственная, кого вы в этом мире любите, если ваше чувство можно назвать любовью. Вы к ней заходили недавно. Зачем? Предупредить насчет меня и избавить от боли? Вряд ли. Вы хотели посмотреть, не примет ли она вас назад. Вы хотели вернуть ее, раз мне удалось ее исцелить. Но, заглянув ей в глаза и увидев там только страх и ненависть, вы рассказали ей про список и этим ее добили. Сами того не желая. Вы же чудовище, иначе и быть не могло.

Его лицо посерело. Он направил на меня руку с искривленным мизинцем.

— Ты забываешься! — взревел он. — Даже у мертвеца должны быть какие-то рамки.

— Нет, — возразил я. — Она дорога вам. Она единственная, кто для вас что-то значит. Вы ведь наверняка себя всего изгрызли, когда поняли, что сказали и что натворили. Сидели тут и думали, что теперь она либо умрет, либо впадет в депрессию, что вы уничтожили ту единственную, которую любили. Так вот нет, не уничтожили. Я с ней сегодня разговаривал. Она уезжает, хочет посмотреть мир, пожить полной жизнью, пока может. Она постарается стать счастливой. Она в кои-то веки смотрела в будущее с оптимизмом.

— Правда? — хрипло спросил Кардинал. Он хотел мне верить, но боялся, что я его обманываю.

— Правда, — тихо подтвердил я. — Спросите у своих шпионов. Она может стать счастливой. В ее счастье нет места для вас, но это ведь не страшно, правда? Вас это не должно беспокоить. Ее возвращение было бы сладким, как глазурь на торте, однако ведь сам торт — то есть ее счастье — главнее?

— Да, — тихо откликнулся Кардинал.

— А счастье ей подарил я.

Его глаза снова загорелись злобой и коварством, нить, протянувшаяся было между нами, оборвалась.

— Вот теперь все ясно. Ты ее спас… и решил, что этим заслужил помилование? — Он покачал головой: — Ошибаешься. Не действует.

— He помилование. — Я шагнул вперед, стараясь не слушать щелчки затворов. — Отсрочку. На пару часов. Дайте мне шанс. Может, сбежать и не удастся, но дайте хотя бы попробовать. Вы себе не простите, если откажетесь. Вы все-таки еще человек, Фердинанд Дорак, несмотря на всю вашу чудовищность. У вас есть чувства. Кончита не вынесет, если узнает, что вы убили меня здесь, в своем кабинете. А она узнает — так всегда случается. Можете потом отправить за мной гвардейцев — хоть весь город, если будет угодно. Пусть гонят меня как свора бешеных псов. Вы же знаете, они меня найдут. Мне не скрыться. Мне просто некуда деться, черт подери. Но моя кровь уже не будет на ваших руках. Вы будете непричастны. Отпустите меня. Дайте шанс. Может, тогда и кошмары перестанут сниться.

Он дернулся, услышав про кошмары. Я вдруг увидел человека, чудовище по рождению, но все же человека, запертого в собственной раковине, вынужденного быть таким, ненавидящего себя за это, но не способного измениться. Не будь он так ужасен, его можно было бы пожалеть.

— Вы уже старик, Ферди, — произнес я, и он снова дернулся. — Вы принесли столько зла, столько боли всем, включая себя самого. Я не прошу милости. Я предлагаю вам способ избавиться от вины. Убив меня здесь, вы ничего не выиграете, только загоните еще один гвоздь в крышку гроба, где лежит ваше сердце. Отпустите меня.

Речь получилась проникновенная, но проникновенные речи Кардинала не трогали. Такие мольбы он наверняка слышал тысячи раз. А вот Кончита и кошмары сделали свое дело. У каждого есть свой секретный код, комбинация кнопок, пароль, заставляющий нас действовать вопреки рассудку, логике и интуиции. Я подобрал пароль к Кардиналу. Если не сработает, игра окончена, а я труп.

— Даю тебе полчаса, — возвестил он, кивком показывая гвардейцам, чтобы те опустили пистолеты. — Больше ни слова. Ни единого. Ты меня убедил и выторговал себе отсрочку, но если ты сейчас откроешь рот… Полчаса. Ни минутой больше.

Я на негнущихся ногах пошел к выходу.

— Мистер Райми! — Его голос настиг меня усамой двери. Кардинал стоял, отвернувшись к окну, и в острых клиньях разбитого стекла отражалось его изувеченное лицо. — Все обратимо, — тихо произнес он. — Не суетись. Не гони вслепую. Не убегай, а ищи. — Я увидел на его лице улыбку. — Это лучший совет, что я когда-либо давал. Наверное, к старости стал сентиментальным. — Он опустил взгляд на часы. — Двадцать девять минут, мистер Райми.

Я понесся прочь.


Времени в обрез. Я осознал это еще до того, как примчался на первый этаж, выхватил свои ботинки у обалдевшего приемщика и со всех ног вылетел через главную дверь. Меньше получаса. Я глянул на часы. Пять минут уже прошло. Что можно успеть за такой ничтожный срок? Пусть бы он уж меня там наверху и прикончил.

Остановившись в глубине маленького парка, я уселся на железную скамью. Царапины, ушибы и сломанные кости саднили и болели, но я не обращал внимания. Кардинал сказал, чтобы я не гнал вслепую. Бегство без оглядки не поможет. Надо подумать. Есть ли выход?

В городе оставаться нельзя, это ясно. На час или два я еще смогу скрыться от преследователей, если повезет, но когда наступит утро и поползут слухи — мне крышка. Гвардейцы, наемные сыщики, таксисты, уличные шлюхи, копы, пацаны на великах — у Кардинала в городе повсюду глаза и уши.

Но куда же деваться? Сесть на первый же попавшийся самолет? Дохлый номер. Выходка отчаявшегося. Но отчаяние убьет меня быстрее, чем Форд Тассо и его парни.

Надо сосредоточиться на загадке моего прошлого. Ключ там. Кардинал советовал искать — что еще он мог иметь в виду? Я должен вернуться домой и докопаться до правды.

Я отмотал время до того дня, когда поезд притащил меня в город. Я ведь откуда-то приехал. Найти отправную точку, и я приближусь к разгадке. Путь вперед лежит через возвращение назад.

Я сосредоточился. Вызвал в памяти ту женщину, смутно знакомые улицы, лица, галдящих школьников. Попытался разглядеть названия улиц, здания, парки — хоть что-нибудь, что помогло бы опознать безымянный город или поселок.

Безнадежно. Память — как дырявое решето. Со временем я, может быть, и вспомнил бы, но времени — я глянул на часы — осталось всего четырнадцать минут. Мало.

Я помню свою жизнь здесь, в городе, во всех подробностях. Почему же нельзя вернуться хотя бы на пару дней раньше или на пару часов, когда я еще только садился в поезд? Воспоминания начинаются с того, как передо мной проплывают окраины, как поезд подходит к вокзалу, как я схожу на перрон и вижу тот диковинный дождь. Потом поездка на такси, встреча с дядей Тео. А до этого все…

Стоп. Чего-то не хватает. Я сошел с поезда, проследовал по перрону в город… Где-то тут какая-то заминка, пробел. Я ведь вышел не сразу. Я остановился, чтобы… чтобы предъявить билет. Но контролера на выходе не было, поэтому я оставил билет на память — показывать детям. У меня есть билет! Там должны быть указаны конечный и начальный пункты поездки. Если он у меня, я узнаю, откуда приехал!

Но куда же я его дел? Я рылся в воспоминаниях. На вокзале я сунул корешок в карман и забыл о нем. Потом откопал его, когда закидывал вещи в стирку. Вытащил в последний момент и запихнул… куда? В бумажник? Нет. Бумажником я пользовался часто, оттуда билет в конце концов вывалился бы и потерялся. Нужно было местечко понадежнее, значит… да, точно, поясной кошелек, купленный через неделю после приезда! А он остался у дяди Тео, потому что на ту трагически закончившуюся встречу я его не взял, да и потом тоже из дома не забирал. Даже не вспомнил о нем за все эти месяцы. Там ничего важного и не было — записки, пара снимков, мелочь. И билет.

Неизвестно, что произошло с дядиным домом после той перестрелки. Если туда въехали новые жильцы — а ведь наверняка въехали, — пиши пропало. В общем, шансы у меня почти нулевые, но деваться некуда. Либо к Тео, либо ложись и помирай.

Как же мне туда попасть? Я глянул на часы. Одиннадцать минут в запасе. До дома дяди полгорода. Пешком исключено. Такси? Конечно, только где гарантия, что на полпути диспетчер не выдаст водителю ориентировку с описанием моих примет? Значит, снова нужен Натаниель Мид.

Я рванул к ближайшему таксофону (по мобильному не рискнул). Натаниель оказался дома. Он настороженно слушал, пока я вкратце излагал ему свою насущную проблему, однако на этот раз не спешил бросаться на выручку. Учуял запах жареного. Он бы рад помочь, но риск — одно дело, а самоубийство — совсем другое. В конце концов я пошел на подкуп, и шелест купюр помог его убедить.

— Где вас подобрать? — спросил он.

Я уже хотел назвать ему адрес, но в последнюю секунду сообразил. Кардинал ведь может знать про Мида. Тогда он догадается, что я снова обратился к нему. Черт, может, у таксиста уже и телефон прослушивается. Вряд ли, конечно, однако подставляться глупо.

— Натаниель, можете дойти до таксофона и позвонить по этому номеру?

В ожидании я нервно потирал руки и приплясывал на месте. После схватки с Кардиналом все болело и саднило, любое движение причиняло боль, но стоять столбом я не мог — боялся, что застыну навеки.

Когда позвонил Натаниель, я уже успел все обдумать и в голове сложился более-менее четкий план. Вызывать самого Мида слишком рискованно. Я спросил, нет ли у него надежного знакомого, которого он мог бы прислать вместо себя.

— Да, есть такой, но я бы не хотел его втравливать.

— Заплачу столько же, сколько вам.

— Черт! — Он задумался. Очень хотелось его поторопить, но я молчал, давая ему самому принять решение. — Хорошо, я передам просьбу. Если этот человек согласится, где вас забрать? — Я назвал в качестве адреса соседнюю улицу. — Деньги будут при вас?

Я заверил, что отдам сумму прямо в руки, и, повесив трубку, пошел добывать наличные.

Банки уже закрылись, но рядом виднелось ночное казино. Игорные заведения в городе большей частью принадлежали Кардиналу, поэтому для особо приближенных было в порядке вещей использовать их как банкоматы, если среди ночи вдруг требовалась большая сумма наличных.

Потеряв, по моим часам, три драгоценные минуты, я пронесся через вестибюль к кассе. Подлетел к окошку, сунул туда свою карточку, молясь, чтобы Кардинал не успел ее заблокировать или сделать меня своим распоряжением персоной нон грата. Нет, не успел. Я снял побольше, чтобы хватило заплатить Натаниелю и его приятелю, купить другую одежду и доехать куда понадобится.

Такси опоздало на несколько минут. Как только оно притормозило у тротуара, я прыгнул на заднее сиденье. Водитель рванул с места, не дожидаясь, пока я закрою дверцу.

— Привет, я… — Я осекся. За рулем сидела женщина, и мое замешательство вызвало у нее улыбку.

— Мы умеем водить, — с легкой укоризной сказала она. — Что бы там мужчины ни думали.

— Простите. Конечно умеете. Я просто не ожидал…

— Ничего страшного. Деньги при вас?

Я отсчитал купюры и передал ей. Хмыкнув, она сунула пачку в карман:

— Маргарет Стравински.

— Капак Райми.

— Я догадалась. Куда едем?

Я объяснил дорогу, потом согнулся на сиденье, стараясь наклониться пониже. Но лицо горело и в груди пекло, так что в скрюченной позе удалось просидеть лишь несколько минут. Тогда я распрямился и, подавшись вперед, попытался рассмотреть себя в зеркале. Кровавое месиво. Нос в лепешку, глаза красные, щеки — сплошной синяк. В нескольких местах глубокие царапины. Шея сбоку залита кровью из разжеванного уха. Губы порваны и раздулись. Зубы не выбиты, но это, пожалуй, единственный плюс. Я осторожно подвигал челюстью, попробовал согнуть и разогнуть ноги-руки. Заживать будет долго, но жив останусь. Если, конечно, сломанное ребро не проткнуло какой-нибудь орган, вызвав внутреннее кровотечение.

Я глянул на часы. Сейчас должна начаться погоня. Ищейки соберутся, изучат ориентировки — и вперед, ату его! Вся надежда на то, что в суматохе они не вспомнят про дом Тео.

Мы добрались без затруднений. Свет в доме не горел, но на дворе глухая ночь, вся улица спит. Даже если в доме поселилась цирковая труппа, мне об этом не узнать.

— Подождете меня? — спросил я у Маргарет.

Она притормозила чуть дальше, через несколько домов, и заглушила мотор:

— Ну, я вообще-то собиралась на рыбалку, но раз уж вы просите…

— Спасибо. Если что, линяйте не раздумывая.

— Можете не сомневаться, так и сделаю.

На заднем дворе было пусто, дверь заперта. Дядя всегда клал ключ под неплотно лежащий камень у порога. Я опустился на колени и принялся шарить в темноте. Отыскал камень, приподнял, нырнул пальцами в щель. Через пару секунд, нащупав что-то металлическое, я выхватил из-под камня облепленный землей ключ. Землю я вытер об рубашку, из бороздок выковырял ногтями и сунул ключ в замок. Он открылся сразу, и вскоре я уже стоял посреди знакомой кухни, вспоминая прежние, счастливые и беззаботные, дни.

Я неслышно крался по дому. Расположение, несмотря на долгую отлучку, я помнил хорошо, мог бы найти дорогу с закрытыми глазами. Однако новые жильцы могли что-то переставить или привезти новую мебель — столы, стеллажи, статуэтки. Поэтому я двигался осторожно.

Медленно, замирая от каждого скрипа, я поднялся по лестнице. Дверь в бывшую дядину комнату была приоткрыта. Я на цыпочках подошел поближе и заглянул внутрь. На кровати под одеялом кто-то лежал! Сжавшись, я попытался раствориться в темноте. Но потом, когда глаза привыкли, губы сами расплылись в улыбке. Это просто скомканное одеяло! Нет там никого.

Я прошел по коридору к своей бывшей комнате. Шел быстро, отбросив опасения. Пояс-кошелек хранился под матрасом. Отогнув край, я зашарил под ним рукой. Пусто. Я просунул руку поглубже, стараясь шарить по всей поверхности. Нету. Кто-то побывал здесь до меня… Есть! Пальцы сомкнулись на поясе, и я вытащил кошелек наружу. Достал. Теперь все будет хорошо.

Я дернул замок молнии. Заело, пришлось повозиться. Не хотелось сломать его окончательно. Пока я осторожно двигал его туда-сюда, снаружи донесся шорох. Подъехала машина.

Перебежав обратно в дядину комнату, откуда лучше было видно вход, я глянул в окно. Машина стояла напротив. Оттуда вышли двое, водитель остался. Лиц я в темноте не рассмотрел, но почти не сомневался, что один из этих двоих — Винсент Карелл, цепной пес Форда Тассо.

Они перешли дорогу, расстегивая пиджаки и вытаскивая пистолеты. Я обшарил взглядом комнату в поисках оружия. Нож я оставил Аме, потому что не смог бы пронести его через вестибюль Дворца. Хотел забрать потом, но из головы вылетело.

На полу валялись осколки разбитой вазы. Я отыскал самый длинный и сжал его в руке, поморщившись от боли, когда острый край впился в кожу. То еще оружие, но уж какое есть.

До меня донесся звук открывающейся входной двери. У них ключи. Я сделал шаг к выходу из комнаты, но тут же застыл. Снаружи меня точно засекут. И потом, там негде прятаться. Я нырнул под покрывало, зарываясь с головой, слегка взбил его изнутри и замер. Укрытие что надо…

Снизу раздались голоса. Преследователи явно не видели необходимости таиться. Я моментально узнал Винсента по вечному нытью:

— Можно подумать, мне больше, блин, заняться нечем. А то он сюда полезет, как же, черта с два! Он уже небось на Аляску умотал или в Альпы дернул.

— Конечно. Только Кардинал велел съездить и проверить, а раз Кардинал велел съездить и проверить, надо ехать и проверять. — Второй голос незнакомый.

— Садись, пять. — Винсент сочился ядом сарказма. — Дуй к задней двери, проверишь. Заодно глянь пиво в холодильнике, а если нет, завари чаю.

Задняя дверь! Я ее оставил приоткрытой на случай, если придется быстро уносить ноги.

— Винсент, — раздался через несколько секунд приглушенный и настороженный голос второго, — она открыта. Здесь кто-то был.

— Черт! — Долгое молчание. — Ладно. Обыщем дом. Ты понизу, я поверху. Осторожно. Этот засранец, может, еще тут. Если что увидишь, стреляй. Не рассусоливай.

— А подмогу не будем вызывать?

— Думаешь, мы сами с этим говнюком не справимся?

— Надо доложить.

— Что доложить? Что дверь открыта? Может, бомж забрался или дети. Сперва обыщем сами. Если найдем его, пристрелим и доложим.

Включив фонарик, он начал медленно подниматься по лестнице. Дубина. Никогда не понимал, зачем Тассо его держит. Он же тупой тормоз. Если я выберусь живым, то исключительно благодаря тормозу Винсенту.

Сперва он проверил уборную, потом мою спальню, потом гостевую комнату, потом кладовку. Наконец добрался до заветной двери. Включил свет и начал осматриваться. Я затаил дыхание под покрывалом, стараясь не шевелиться.

— Черт! — буркнул он, шагая ко мне. Вот он, совсем рядом!

Я хотел выскочить, но тело не слушалось. Как будто парализовало. Сейчас он подойдет и убьет меня, а я ни рукой, ни ногой…

Он сел на край кровати.

— Черт, — повторил Винсент, зажигая сигарету. — Ведь мог бы сейчас телку снять. Ублюдочный Форд. Когда-нибудь…

Незаслуженное везение. Я сам загнал себя в ловушку, спрятавшись тут, и должен был бы заплатить за свою ошибку по справедливости. Но фортуна бывает неожиданно великодушна.

Превозмогая боль, я зажал в ладони зазубренный осколок и рывком сел. Винсент отлично просматривался сквозь тонкую ткань покрывала, поэтому я не стал тратить время на то, чтобы выпутаться из постельного белья. Громила, должно быть, остолбенел при виде ожившей постели.

Зажав Винсенту рот рукой, я запрокинул ему голову, а другой рукой с размаху вонзил острие импровизированного кинжала в горло. Осколок треснул пополам. Я воткнул второй осколок и несколько раз полоснул им по горлу Винсента слева направо. Громила забился, пытаясь вырваться, но было поздно. Его теплая кровь хлынула, как полчище библейской саранчи из прорехи в небесах, заливая грудь, постельное белье, кровать и меня. Через несколько секунд он перестал дергаться и замер навеки.

Я убил человека.

Мое первое убийство. Я столько раз о нем думал. Гадал бессонными ночами, как почувствую себя, когда наконец перейду грань. Теперь я знаю.

Сбросив покрывало, я поднял руку. Дотронулся до своих губ, которые, оказывается, изогнулись в улыбке. Мне хорошо. Убивать — это по мне. В этом мое предназначение. Я осознал в тот момент, что, чем бы я ни занялся — кем бы ни стал, — прежде всего я киллер. Кардинал может мною гордиться.

Я скатился с кровати, вытащил из обмякшей руки Винсента пистолет и двинулся к двери, прихватив по дороге еще один осколок вазы. Без крайней необходимости стрелять не буду — чтоб без лишнего шума.

Шлейф липкого запаха смерти тянулся за мной, когда я вышел из комнаты. Я собирался подкараулить и прирезать напарника Винсента на верхней площадке лестницы — поднимется же он наверх рано или поздно. А потом спокойно подумаю, что делать с тем, который остался снаружи, в машине.

Однако планы пошли лесом, потому что, когда я вышел на площадку, второй как раз поднимался по ступенькам. Меня он увидел сразу, как только я выступил на свет. Он тут же принялся стрелять, крикнув что-то неразборчивое, но прицелиться в панике не успел, поэтому мазал по-страшному.

Я, не двинувшись с места, подождал, пока пули просвистят мимо, а потом прицелился и выстрелил. Резиновая уточка в ванне имела больше шансов выжить, чем бедолага на лестнице. Первая же моя пуля пробила ему дыру в сердце. Вторая вышибла ему глаза, размозжила череп и отбросила навзничь.

Кинувшись вниз по ступенькам, я перепрыгнул через лежащее у подножия тело, понимая, что на все про все у меня считаные секунды. Через входную дверь я вылетел на улицу. Шофер преследователей, уже успевший выбраться и притаиться за машиной, едва завидев меня, открыл огонь. Я нырнул в редкие кусты перед домом и оттуда тоже принялся стрелять. Первая пуля угодила в машину, в нескольких дюймах от головы шофера. Вторая задела его по уху. Третья должна была убить наповал.

Но третьей не оказалось. Я нажал спусковой крючок, но в патроннике было пусто. Долбоеб Карелл даже пистолет зарядить не удосужился! Шофер, ухмыляясь, вышел из-за машины, не торопясь, понимая, что деться мне некуда. Я оглянулся по сторонам, прикидывая варианты. Можно нырнуть обратно в дом, но до него бежать по открытому газону — у шофера будет уйма времени, чтобы пустить мне пару пуль в спину. Можно подождать, пока он подойдет поближе, и наброситься самому. Ни то, ни другое меня не устраивало.

Пока я раздумывал, ночную тишину разорвали новые выстрелы. Громыхнуло три раза. Шофер дернулся всем телом и рухнул на асфальт. Я поднялся на ноги, не веря своему счастью. Наверное, это Маргарет, решила не бросать меня в беде. Я оглянулся на такси. Нет, она по-прежнему внутри, скрючилась, только макушка виднеется, и все стекла подняты. Значит, не она. Тогда кто?..

Ко мне подлетел взревевший мотором мотоцикл. В седле красовался, сверкая белозубой улыбкой, Паукар Вами собственной персоной и без шлема.

— Пора прекращать подобные встречи.

Я посмотрел на мотоцикл, на байкера, потом на труп:

— Вы меня спасли.

— Меня попросили.

— Кто?

— Твои слепые дружки.

— В хламидах?

— Да.

— Зачем?

Он пожал плечами:

— Не сообщили. Назвали адрес и намекнули, что я могу тебе пригодиться.

— Почему вы приехали? Почему бросили свои дела, чтобы мне помочь?

Он улыбнулся:

— Говорю же, ты мне интересен. Удачи, Капак Райми.

И он растворился в ночи.

Я добрался до такси — ноги не гнутся, голова идет кругом. Маргарет уже завела мотор. Я пролез внутрь и уставился на бесполезную пушку, которую по-прежнему сжимал в руке.

— Кто это был? — спросила Маргарет.

— Езжайте, — велел я. — За город. Высадите меня у железнодорожной станции. У любой. На ваше усмотрение.

— Но кто?..

— Вы правда хотите знать?

Она поймала взглядом отражение моего лица в зеркале. Потом скосила глаза на труп посреди дороги. Такси двинулось прочь.

— Нет, наверное, не хочу, — пробормотала Маргарет и больше не произнесла ни слова, пока мы мчались сквозь ночь.


В машине я наконец расстегнул молнию на кошельке и изучил билет. Сонас — вот как назывался пункт отправления. Я бережно зажал корешок двумя пальцами. Сонас. Никаких ассоциаций. Я-то надеялся, что тут же прозрею, что воспоминания хлынут водопадом и все в мгновение ока встанет на место. Но Сонас значил для меня не больше, чем название какой-нибудь эскимосской общины.

Уже занимался рассвет, когда Маргарет высадила меня в двадцати милях от города.

— Если когда-нибудь понадобится машина с водителем, — напутствовала она, — выстави вверх большой палец и голосуй.

— Вот, — сказал я, отсчитывая еще несколько сотен. — Это за то, что не смылись. А ведь могли, и никто бы вас не упрекнул.

— Спасибо. — Она окинула меня взглядом. — У вас вся рубашка в крови. — Действительно, как со скотобойни, только сейчас осознал. — У меня там сзади есть плащ. Накидываю в непогоду. Возьмите, если хотите: прикроетесь, пока не найдете во что переодеться.

— Не жалко?

— Да за эти деньги я вам хоть платье готова снять вместе с трусами, хотите?

Станция готовилась к утреннему часу пик. Утомленный дядька лет шестидесяти вяло махал метлой. Форма у него была такая же помятая и морщинистая, как лицо. При виде меня он шмыгнул носом и продолжил подметать. Официантка поднимала решетку на витрине кофейни.

— Мы еще закрыты, — огрызнулась она при моем приближении. — Приходите к десяти.

Единственный, кто смотрел бодрячком, был продавец в газетном киоске. Он улыбнулся и завел разговор о погоде, сочувственно оглядывая мое исполосованное лицо. Я купил шоколадку, несколько газет, журнал и карту. Узнал расписание поездов. Дослушав продавца, поблагодарил, оставил чаевые и ушел. Умылся в туалете, выпил чашку кофе в кофейне, потом взял билет в кассе и сел на поезд.

Громыхая и пыхтя, он вез меня на запад. Я уткнулся в карту, пытаясь отыскать Сонас. Отыскал, но не сразу. Он лежал в двух сотнях миль к юго-западу от города. Крошечный городок, ничем не отличающийся от миллиона других.

За день я исколесил полстраны. Прыгал в поезд, идущий на север, сходил на первой попавшейся станции, пересаживался, ехал на восток, потом обратно на запад, затем на юг. В толпу не совался, переполненные поезда пропускал, выбирал незанятые купе. На одной из пересадок купил новый костюм, а заодно пару темных очков и шляпу, чтобы прикрыть самые страшные синяки. Не один час я просидел, прячась от посторонних взглядов за развернутой газетой.

Я понимал, что только зря теряю время. За мной не было слежки, так что отрываться не от кого. Людям Кардинала незачем садиться мне на хвост, они просто подождут меня там, в конечном пункте. Он ведь знает, откуда я и куда захочу вернуться. Чем дольше я буду петлять, тем многочисленнее будет засада. Меня застрелят, не дав шагнуть на перрон. Надо уже ехать и заканчивать спектакль или плюнуть на все и уносить ноги по-настоящему.

Но плюнуть я не мог, а петляя и заметая следы, тешил себя иллюзией, что пытаюсь перехитрить судьбу. Мне нужна была эта отсрочка. Она дарила мне надежду.

В какой-то момент я подумал, что можно переждать. Отсидеться. Залечь на дно на несколько недель, подождать, пока утихнут страсти. Спешить ведь некуда. Зато будет время зализать раны и проветрить голову. Я сумею выстроить четкий план действий, а может, вспомнить побольше событий из прошлого. Ничто не заставляет меня нестись сломя голову навстречу верной смерти.

Но Кардинал умеет ждать, о его терпении ходят легенды. С глазу на глаз, в личных стычках, может, и нет, но в глобальном масштабе никто не умеет так, как он, сидеть на берегу, выжидая, пока река пронесет мимо труп врага. Доказательство — его речи о мировом господстве. Он готов ждать исполнения своих планов до самой смерти и дольше. Так что скитаться по городам и весям смысла нет. Можно так тянуть месяцами, годами, и все равно итог будет один: я приеду в Сонас седым семидесятилетним или восьмидесятилетним стариком, и там меня будет поджидать желторотый наглец, который тут же всадит мне в дряхлую башку дюжину пуль. Кардинала не переиграть.

Я вздремнул, скорчившись поперек неудобных кресел и просыпаясь от каждого толчка. Несколько раз в купе пытались сесть другие пассажиры, но, увидев меня, разворачивались и шли дальше. Мне это одиночество было как нельзя кстати.

Я думал о тех двух жизнях, что отнял. Одну почти голыми руками, другую с помощью пистолета. Резать мне понравилось больше, но в стрельбе нашлось свое очарование, вуайеристское наслаждение от того, что приканчиваешь человека из-за угла. Чувствуешь себя чуть ли не богом, который вершит судьбу мановением руки.

Я пересел на ночной поезд, проходящий через Сонас. После нашей стычки с Кардиналом прошли ровно сутки. Я еще жив, играю со смертью, подбираюсь на шаг ближе к могиле. Костлявая, должно быть, недоверчиво качает головой, ворча: «Некоторые не умеют уходить вовремя!»

В поезде стояла тишина, пассажиров раз, два и обчелся. Без труда отыскав свободное купе, я устроился поуютнее и протянул руку, чтобы задернуть шторы. И обомлел. Кромешная тьма за окном превратила стекло в черное зеркало. Я снял очки и шляпу, положил их на соседнее сиденье и во все глаза уставился на свое отражение, устало гадая, когда же кончится этот маразм.

Я смотрел на свое лицо, поцарапанное, порезанное, изувеченное Кардиналом. Расшибленный в лепешку нос, борозды на щеках. Изжеванное ухо. Вспухшие губы и синие скулы.

Все восстановилось.

Осталась легкая синева под глазами. Чуть искривленный нос. Несколько мелких царапин. Больше ничего, как корова языком слизала. Я осмотрел руки. Изодранные и разбитые костяшки — в полном порядке. Ладони, рассеченные осколками вазы, — даже рубца нет. Я встал и подпрыгнул на месте. Ни боли, ни скрипа сломанных ребер. Все кости срослись. Раны зажили. Как будто и не дрался, как будто кровавая схватка с Кардиналом не на жизнь, а на смерть мне просто привиделась.

ума райми

В Сонасе я не сошел. Не собирался облегчать работу преследователям. Пусть эти засранцы отработают свои деньги. Я смотрел в окно на проплывающую мимо неожиданно большую станцию. Никаких признаков встречающей делегации. Возможно, они поджидают с той стороны, на выходе. Не все же такие клинические идиоты, как Винсент.

Выйдя на следующей станции, я взял такси до Сонаса.

— А что не на поезде-то? — проворчал таксист. — Всего один перегон, и вы там. — Некоторые в упор не видят собственной выгоды, даже если она вцепится им в зад.

Он высадил меня в центре городка и пошуршал обратно. Я огляделся по сторонам. Проехал молочный фургон. Водитель приподнял форменную фуражку в знак приветствия, я кивнул в ответ. Бегущая мимо кошка метнула на меня хитрый взгляд и потерлась о мои ноги. И больше никого на улицах. Тихо, как в могиле. Я так долго прожил в большом городе, что успел позабыть о таких тихих местечках — о городках, где поутру не тянутся по домам уличные шлюхи, ночные рабочие, гангстеры и клубная молодежь, где вой полицейских сирен не разрывает тишину в любое время дня и ночи. Я смотрел, как дрожит над горизонтом восходящее солнце, и мне делалось не по себе. Тишина пугала. Отталкивала.

Я походил по улицам, закрывшись от рассветного солнца очками и шляпой, стараясь не смотреть на свое отражение в витринах. Не хотел видеть это гладкое лицо. Не хотел думать, что это означает.

Я бродил по улицам, и воспоминания наводняли меня. Я узнавал здания. Вот магазин спорттоваров, где мне купили первую теннисную ракетку. Лет шесть мне тогда было или семь. До сих пор помню ее — деревянная ручка, тугие пластиковые струны.

Кинотеатр. Полигон для подростковых сексуальных экспериментов. Первый поцелуй в пресловутом заднем ряду. Там я впервые потрогал девичью грудь, там моя рука впервые беспрепятственно скользнула вверх по узкому бедру соседки.

Маленький магазинчик на углу. Там я в девять или в десять лет воровал конфеты со старшими приятелями. Меня поймали. Перед глазами мелькнули ругающиеся родители, отец, идущий за ремнем.

Вот тут я купил газонокосилку, садовые ножницы и шланг, чтобы поливать газон в засушливое лето. Вот сюда я ходил стричься. Каждые шесть недель, как штык, с перерывом на пару подростковых лет, когда отращивал волосы. Вот парк — бесконечное летнее солнце, можно бегать в шортах, пулять шариками с водой в рассерженных мам, запутывать качели, мазать горки джемом — по фигу, если поймают. Вот бильярдная, лампы в паутине, раздолбанные кии, шары в щербинах, прыщавые, неуклюже обжимающиеся парочки, еще не доросшие до клубов.

Город сплошных воспоминаний. Я прожил здесь много лет, почти все школьные годы, всю взрослую жизнь, но, хотя шлюзы памяти наконец распахнулись, я никак не мог соединить обрывки вместе. Многие здания для меня не значили ничего, и людей я тоже толком не помнил. Смутно прорисовывались друзья, родные, я бы узнал их при встрече лицом к лицу, но не смог бы описать, если бы попросили. Словно только что начатый пазл — кусочек тут, кусочек там, но что в итоге получится, пока неизвестно.

Снова и снова попадалась та женщина — вот кого мне надо разыскать, она поможет собрать воедино отдельные кусочки головоломки. Эта женщина встречалась в воспоминаниях постоянно — ела мороженое в торговом центре, обнималась в кинотеатре, копала землю в саду. А у меня ни имени, ни вспышки озарения.

Я побрел вперед, удаляясь от центра, на окраину. Шел бездумно, предоставив ногам самим выбирать дорогу, раз память не в силах подсказать. Чем дальше шел, тем больше узнавал места. Вот тут я в основном и обитал, на отшибе, лазил по огромным деревьям, играл в футбол на пустырях, взрослел, любил, жил.

Там, на дальней окраине, где дома терялись среди деревьев, а ручьи прокладывали себе путь через поля, где птицы и белки растили своих чад, я и отыскал свой дом. Небольшой белый домик, проросший в дебрях кустов под густым ковром из лозы. Одноэтажный, сложенный из грубо обтесанного камня, со свежей черепицей на крыше (черепица в воспоминания не укладывалась). Круглые окна. Дорожка к двери сжата по обеим сторонам высокой живой изгородью, изумрудно-зеленой, как в Стране Оз. Деревянная калитка увенчана цветочной аркой. Похоже на вход в кроличью нору, куда провалилась Алиса. Логичнее некуда. Безумные скитания привели меня к сказочному домику.

Я откинул щеколду и сделал еще один шаг навстречу истине.

Смазанная медная колотушка на двери качнулась без скрипа. Я осторожно постучал — слишком тихо, так никто не услышит. Снова подняв колотушку, я стукнул еще раз, громче. Только тут до меня дошло, что в доме, наверное, еще спят. Я глянул на часы. Стрелки едва подобрались к без четверти восемь. Может…

Послышался шорох. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге стояла женщина, одетая по-домашнему. Скрестив руки на груди, она улыбалась вопросительно, нисколько не страшась ранних визитеров. Чего бояться в Сонасе?

Это была она, та женщина. Я узнал ее с первого взгляда. И попятился как от удара, в десять раз сильнее кардинальского, увидев ее наяву.

— Чем могу помочь? — весело спросила она.

Дрожащей рукой я снял шляпу и очки.

Рот у женщины открылся от изумления, глаза расширились. Ахнув, прошептав беззвучное «Нет!», она попятилась, закрываясь ладонью, как Макбет при виде призрака Банко.

Я вошел в дом, протягивая к ней руки, чтобы обнять и успокоить. Она отскочила и рухнула в кресло-качалку у огромной чугунной плиты. В глазах застыл немой вопрос. Губы дрожали под натиском тысячи других — невозможных — вопросов. Я закрыл дверь. Подошел к хозяйке дома. Присев, коснулся ее колена. Она снова ахнула, отшатнулась, затем, вытянув руку, осторожно, с опаской, будто трогая гадюку, прикоснулась к моей руке.

— Не бойтесь, — мягко сказал я. — Я не хотел вас пугать. Мы ведь знакомы, да? Вы знаете меня?

— Ма-ма-мартин? — Голос сорвался на хрип. — Эт-то т-т-ты?

Я задумался. Мартин. Я покрутил имя так и сяк, попробовал на вкус, на звук.

— Да. Я… — Имя потянуло за собой фамилию; наконец я хоть что-то о себе выяснил, хотя бы это. — Мартин… Роббинс? Нет. Мартин Робинсон. Я Мартин Робинсон. И это мой дом. Я вспомнил. А вы… — Я посмотрел на нее.

Она глядела на меня не отрываясь. Снова коснулась моей руки, уже увереннее, провела ладонью от запястья к локтю, по предплечью, по плечу, и вот уже кончики пальцев запорхали по моим щекам, губам, носу, ресницам. Она неуверенно улыбнулась, боясь поверить, что это явь, а не сон.

— Мартин? Это правда ты? Но я думала… все это время… господи… Мартин!

Она кинулась мне на шею, повалила на пол, прямо как Ама Ситува на дворцовой лестнице, но этой женщине не нужен был секс. Она хотела только общупать меня всего, убедиться, что я настоящий, что я не растаю в воздухе.

— Мартин. Мартин. Мартин. — Она без устали твердила мое имя. Как мантру. На каждое прикосновение, пока гладила, щипала, хлопала меня по рукам, ногам, груди и спине. Когда, нежно сжав мое лицо в ладонях, заглядывала в глаза сквозь пелену слез, дрожа, плача и смеясь. Когда обнимала и целовала меня в шею, льнула ко мне, стискивая изо всех сил, как будто не собиралась больше отпускать никогда. — Мартин. Мартин. Мартин.

— А ты… — прошептал я, дрожа от нахлынувших воспоминаний. — Ты моя жена, — изумленно произнес я и умолк, растеряв все слова.


Чугунная плита была нашим очагом. На ней мы готовили, кипятили воду, она грела нас холодными зимними ночами. Иногда мы ссорились из-за нее, особенно в морозы, когда протекала крыша и по дому гуляли пробирающие до костей сквозняки. Ди хотела выкорчевать эту плиту, купить современную, но я любил нашу старушку. Она служила еще родителям и бабке с дедом, благодаря ей я сильнее ощущал свои корни. В конце концов я скрепя сердце согласился поменять ее, когда появятся дети, но пока мы тут вдвоем, дом останется таким, каким был последние семьдесят лет.

Иногда, свернувшись клубком перед печкой, мы с Ди изображали зверей в берлоге и сумерничали так часами, ничего не говоря, только сплетаясь, целуя, соединяясь — живя.

Ди. Уменьшительное от Деборы. Это она мне сказала, я сам не вспомнил.

Я заглянул под крышку чайника, удостоверился, что он кипит, и переставил на другой угол плиты, где похолоднее. Ди, проснувшись, любила выпить свежезаваренного чая, и я готовил его, часто приносил в спальню на подносе — завтрак в постель, — а потом занимался любовью на скорую руку, если еще оставалось время.

Ди по-прежнему сидела в кресле-качалке, сложив руки на коленях, не спуская с меня взгляда. Она всегда была бледной, а уж сейчас — в такую рань, еще не оправившись от потрясения, — могла потягаться с привидением Каспером[6].

Я прошелся по комнате, оглядывая безделушки, поделки, репродукции, календарь с карикатурами Гари Ларсона. Ди любила рисунки Ларсона. При моих бабушке с дедом, при их детях, при мне дом стоял безымянным, но Ди моментально исправила это упущение. Она назвала его «Дальняя сторона», как ларсоновский цикл, потому что обожала и дом, и название, и меня.

Я разлил чай. Ди отпила, следя за мной взглядом поверх края чашки. Поморщилась.

— Ты забыл сахар, — упрекнула она.

— Разве ты с сахаром пьешь? — нахмурился я.

— Ой. Точно. Я начала класть сахар, когда ты… тебя не стало. — Я уловил заминку. — Мне было горько. Хотелось чем-нибудь подсластить. Теперь без пары ложек сахара и жизнь не мила. — Она глянула в чашку, взболтала темную жидкость и улыбнулась. — Я думала, ты исчезнешь. Думала, ты мне мерещишься и тебя надо все время удерживать взглядом, как лепрекона. Ты часто приходил во сне. Иногда, в хороших снах, ты являлся таким же, как раньше. А иногда, в кошмарах, ты выползал из темноты и раскраивал мне голову.

— А какой я сейчас?

— Не знаю. — Взгляд выдавал страх и надежду. — Когда я тебя увидела, такого настоящего, живого, я подумала, что ты, наверное, из кошмара. В жутких снах ты всегда был более осязаемым. И вот ты ходишь, насвистываешь, завариваешь чай… Мартин, что случилось? Где ты был все это время? Почему так долго? Почему вернулся сейчас, ничего не…

— Ди, стоп. — Я опустился на колени и всыпал в ее чай две ложки сахара. — Не надо вопросов. Потом. Не сейчас. Сперва расскажи ты. Я ничего этого не помню. Многое уже вернулось, но большая часть по-прежнему в тумане. Ты сказала, что тебя зовут Ди, но я этого не помню. Если бы ты назвалась Сандрой, Линдой или Мэри, для меня не было бы никакой разницы. Я знаю, что мы поженились, но не знаю когда. Знаю, что мы любили друг друга, но почему любили или почему перестали — я не помню. Расскажи мне, кто я, кем я был, что делал, какой я был, как жил… как исчез.

— Хорошо. Только объясни сперва, где ты пропадал. Больше пока ни о чем не спрашиваю. Но это мне надо знать.

Я задумался.

— Год назад я сошел с поезда в одном большом городе и поселился у человека, назвавшегося моим дядей. Он взял меня к себе на работу. — Я осторожно подбирал слова. Не исключено, что Ди знает больше, чем показывает, но вряд ли. А раз так, незачем ей слушать про Кардинала и мое приобщение к миру криминала и смерти. — С тех пор я там и жил. С того дня, как приехал в тот город, помню все, а до этого — ноль. Почти ничего, — поправился я. — Долгое время я вообще не замечал за собой никаких странностей, но потом, когда понял, что прошлое стерлось из памяти, отыскал старый железнодорожный билет, и он привел меня сюда. Вот и все. На данный момент.

— Амнезия?

— Наверное. И еще, видимо, состояние бреда. Не знаю, кем я был здесь, но чувствую, что у Мартина Робинсона маловато общего с Капаком Райми — так меня звали в городе. Ди, я был плохим человеком? Участвовал в темных делах?

— Нет! — Она изумилась. — Нет, что ты! Ничего подобного.

— Точно?

— Абсолютно. — Она принялась покачиваться в кресле, собираясь с мыслями. Ей всегда думалось лучше в кресле-качалке. — Ты родился не здесь, не в этом доме, но ты здесь вырос. Это было родовое гнездо, замок Робинсонов. Родители обращались с тобой как с принцем, однако при этом воспитали тебя вежливым и понимающим. Ты был очень милым ребенком. Ты меня на восемь месяцев старше, но мы попали в один класс, и родители наши тоже дружили. Ты смеялся над моей прической и одеждой — у мамы был жуткий вкус, она меня одевала так, как даже кукол не одевают, — а я тебя дразнила за кривые зубы.

— У меня были кривые зубы? — За неимением детских воспоминаний я привык к себе теперешнему, и мне как-то не приходило в голову, что я с возрастом мог, как и все нормальные люди, сильно измениться.

— Не такие уж кривые. Торчали совсем чуть-чуть, но ты очень стеснялся. Пара шуток про Багза Банни, и все, ты в истерике. Потом миновала доподростковая фаза, когда мы вообще друг друга не замечали. Я водилась с девчонками, ты — с мальчишками. Года три-четыре так прошло. В четырнадцать у нас открылись глаза, и вскоре мы уже встречались вовсю. В семнадцать мы обручились. — Ди пожала плечами и начала раскачиваться чуть быстрее. — Глупо, наверное, но мы были влюблены и хотели доказать, что любовь будет длиться вечно. Но мы не собирались нестись под венец сломя голову. Решили подождать до окончания колледжа. Мы разъезжались учиться в разные города — ты еще сказал мне потом, годы спустя, что думал, у нас все закончится в первые же месяцы. Поэтому ты и сделал предложение — казалось, что это не всерьез и до женитьбы так и не дойдет.

— Нет! — рассмеялся я. — Я не мог быть таким ветреником.

— Еще как мог. — Ди тоже рассмеялась. — Но мы выдержали. Пару раз пробовали сходить налево, но ни тебе, ни мне не понравилось, и каждый раз при встрече мы влюблялись заново. Поэтому в конце концов мы осознали, что это и есть настоящая любовь, от которой спасения нет все равно, и через несколько месяцев после выпуска связали себя узами брака, став мистером и миссис Робинсон. — Она скорчила гримасу. — Это единственное, что омрачало радость, — называться миссис Робинсон. Даже в газете пошутили, когда публиковали нашу свадебную фотографию, чтобы ты на всякий случай поглядывал, нет ли где Дастина Хоффмана[7].

Я попытался вспомнить нашу свадьбу, представить Ди в подвенечном платье, солнечное небо, переполнявшее меня счастье. Ничего в душе не откликнулось.

— Наверное, наши родители радовались, — предположил я.

Ди вздохнула, и я понял, что ответ будет печальный.

— Твой отец умер, когда тебе было шесть… — Тяжелая утрата. Но поскольку я совершенно не помнил отца, для меня это известие ничего не значило. — Вот тогда ты всерьез занялся теннисом.

— Теннисом? — заинтересовался я.

— Ты отлично играл. Тебя учил отец, пока был жив. И после его смерти ты ушел в теннис с головой. Он часто повторял, что ты переплюнешь Борга[8] со временем, и ты кинулся оправдывать надежды. Подумывал уйти в профессионалы, но решил все-таки получить образование. Не хотел класть все силы на спортивную карьеру, где у самых лучших после двадцати песенка спета. Ты продолжал играть, но для собственного удовольствия. И выиграл уйму любительских соревнований.

Вот почему я показал такой класс там, в городе.

— А мама? — спросил я.

— Она умерла, когда ты учился в колледже. На втором курсе. Сердце. Оно у нее уже давно барахлило. Мы еще и поэтому поженились так рано: у тебя был дом, где мы могли бы поселиться, и ты остался один в целом мире. Неужели совсем родителей не помнишь?

Я покачал головой:

— Только имена. Мать. Отец. Смысл. Но не их самих. Значит, мы въехали в этот дом и счастливо зажили вместе?

— Да. Иногда мы ссорились из-за крыши — она тогда еще была крыта соломой, — а еще из-за плиты, окон и дверей. Дом требовал ремонта, но ты не хотел ничего менять. Хотел сохранить его как есть, из-за сентиментальных воспоминаний. — Ди отпила чай. — Я осталась здесь, когда ты… тебя не стало. Во-первых, потому что уйти мне казалось предательством. Во-вторых, я тоже прикипела к этому дому душой. Он такой… им проникаешься. Ты меня сам об этом предупреждал, говорил, что когда-нибудь и мне будет так же ненавистна мысль о ремонте и переменах, как и тебе. Я фыркала недоверчиво, но ты оказался прав… Мы оба работали здесь, в городе, — продолжала она. — Ходили пешком, иногда ездили на велосипеде, если пешком было неохота. Машиной не обзавелись. И даже водить не учились: я — потому что всегда терпеть не могла машины, а ты… твой отец погиб в аварии. Я любила эти пешие прогулки: рано утром туда, вечером, после работы, обратно.

— Где мы работали?

— Я — в турагентстве. А ты учителем.

Я ошарашенно моргнул. Из мистера Чипса[9] в Аль Капоне? Ничего себе смена деятельности. Теперь понятно, почему в обрывках воспоминаний всплывали галдящие дети, но представить себя учителем все равно было выше моих сил. Хотя… если вспомнить, как терпеливо и внимательно я обращался с Кончитой…

— Учителем чего?

— Физкультуры. Ты мог бы преподавать и в университете при желании, но тебе нравилось в школе. Меньше нагрузки, никакой общественной деятельности. Так мы жили год за годом, купаясь в своем счастье, никуда не деваясь и не меняясь. Планировали наплодить полный дом детей, но не торопились, понимая, что времени еще вагон. Мы ведь рано поженились, хотелось пожить сперва для себя. Но у нас уже шли серьезные разговоры о детях, когда… — У Ди сдавило горло, по ее лицу прошла горестная тень. — Мы собирались расширяться, затеяли приделать пристройку — иначе тут едва хватит места троим. Подбирали строительную бригаду, уже почти… как вдруг ты…

Ди старательно избегала неприятного упоминания. Осекалась, обрывала фразу, тянула до последнего. И дотянула. Обходить мое исчезновение больше не получалось. Как ни мучительно, я должен знать, каким образом Кардиналу удалось прибрать меня к рукам.

— Ты точно хочешь слушать дальше? — выдавила она севшим голосом.

— Да. Мне надо знать, Ди. Все.

— А сам ты не помнишь? — Она взглянула на меня с мольбой. — Попытайся, Мартин. Ты должен помнить. Такое важное… — Я с безнадежным видом покачал головой. — Ладно. — Она вздохнула, сдаваясь. — Значит, мы почти каждый день ходили пешком в город. Зимой закутывались в шубы и топали, как пара эскимосов. Тогда была не зима, но день стоял холодный, поэтому мы надели меховые куртки. Поцеловались на прощание, как всегда. Я пошла к себе в офис, ты — в школу. У тебя была спортивная гимнастика третьим уроком. Ты ее очень любил, особенно прыжки через коня… — Голос Ди сорвался, по щекам побежали слезы. — Пожалуйста, Мартин, можно я дальше не буду?

— Надо. — Я сжал ее руки, утешая, как заботливый муж. — Теперь уже поздно обрывать на середине. Недосказанное будет давить. Давай уж разделаемся одним махом.

Ди прерывисто вздохнула, высморкалась, вытерла слезы и погнала без передышки:

— Ты любил работать на публику. В конце урока ты часто показывал ребятамгимнастические номера — серии кувырков из немых комедий, которые мы с тобой любили смотреть, а потом выделывал трюки на брусьях и канате. И всегда заканчивал прыжком через коня. Разбег, сальто в воздухе, приземление на руки, переворот. Ребята просились попробовать, но ты не разрешал — слишком опасно. В тот день кто-то из детей устроил подлянку. Так, небольшой розыгрыш, не из мести, не из злобы. Ребята тебя любили. Школьники вечно шалят. Ты их никогда сильно не наказывал. И вот мальчику по имени Стиви Грир пришла в голову замечательная мысль — намазать маслом спинку коня. Он думал, ты просто соскользнешь и плюхнешься на задницу. Думал, выйдет смешно. Оно бы и вышло, но не сложилось. Ты, как обычно, подошел к коню такой гимнастической походкой, весь из себя, паясничая перед ребятами. Оттолкнулся от доски и, взлетев высоко в воздух, перевернулся на сто восемьдесят градусов, взметнув вытянутые ноги к потолку. И подставил руки, упираясь в деревянную спину коня перед соскоком. Но ладони соскользнули, и ты бухнулся на пол. И в падении ударился головой об коня. Шея сломалась. Дети сказали, хлопнуло громко, как из пистолета. Они тебя не двигали — насмотрелись сериала «Скорая помощь», — только накрыли одеялом и вызвали медсестру. Но было уже поздно.

Ди перестала раскачиваться, умолкла, даже дышать, кажется, перестала. Лицо залила пепельная бледность. Ее руки в моих ладонях обмякли и похолодели.

— Это оттуда я пропал? Из больницы?

Ди уставилась на меня, как будто я грязно выругался:

— Что? — В ее голосе звенел лед.

— Из больницы? Я исчез оттуда?

Она моргнула, будто очнулась ото сна и видит меня впервые.

— Из больницы? Ты плохо слушаешь, Мартин. — Ди рассмеялась противным смешком, от которого мороз пошел по коже. — Ты сломал шею. Ты ниоткуда не пропадал. — Она снова начала раскачиваться, отвернувшись к стене. — Ты умер. Ты сломал шею и умер. — Ди повернулась ко мне, кривя рот то ли в усмешке, то ли в истерике, глядя на меня расширенными безумными глазами. — Ты умер, Мартин, — прошептала она.


Я стоял у окна и смотрел на улицу. Шарил взглядом по деревьям в поисках снайперов и по кустам в поисках шпионов, но вокруг, насколько хватало глаз, лежала мирная деревушка. Если меня и «довели» до Сонаса, то явно не до самого дома. Хотя они могли установить прослушку заранее.

Отойдя от окна, я вернулся на прежнее место. Несмотря на работающую плиту, в комнате стоял ледяной холод. Ди сидела с помертвевшим, безучастным лицом.

— Наверное, где-то что-то перепутали, — начал я.

Она дернула уголком губ:

— Как? Ты умер. Смерть констатировали. Я видела тело своими глазами. Я столько над ним прорыдала…

— Они ошиблись. Я не умер. Только покалечился.

— Я тебя видела. Глаза открыты, шея свернута. Сердце не бьется, дыхания нет, не шевелишься. Ты сломал шею и умер. Что тут можно перепутать?

— Ну а как иначе? — взвился я. — Посмотри на меня — я ведь живой. Либо похоронили кого-то другого, либо меня забрали до похорон, либо я выбрался потом. Что-то произошло. Какая-то грязная история. Но я не умирал.

— Тогда что? Что?

Она сидела бледная, сжав губы. Ждала объяснений. Их у меня не было, но я понимал, что она так и будет сидеть изваянием, пока не дождется ответа.

— Можешь принести зеркало?

Ди удивленно дернула головой, но за зеркалом сходила без лишних вопросов. Я рассмотрел свое отражение. Синяки пропали, нос выпрямился. Ни царапин, ни шрамов. Как не бывало.

— У меня лицо нормальное?

— В каком смысле?

— Не разодранное, не избитое?

— Конечно нет.

— Вчера я попал в передрягу. Меня здорово избили. На мне места живого не было. И вот, через сутки с небольшим я снова в норме, как будто меня и пальцем не тронули. — Отложив зеркало, я посмотрел на Ди. Догадка почти созрела. — Регенеративные способности, — выпалил я, хватаясь за соломинку.

— Что-что? — заморгала она.

— Может, я обладаю способностями к самоисцелению. Сломал шею, по всем медицинским показателям умер, но потом восстановился и воскрес.

— Бред!

— Знаю. Но я же здесь. Как еще это объяснить? — Теперь я сакраментальным вопросом загнал Ди в тупик.

— Как же ты выбрался из могилы? Если ты исцелился, почему этого не обнаружили до похорон? Как ты сбежал? Процарапал гроб изнутри и пробрался наверх?

— Кто-то меня вытащил. Обо мне знали. Кто-то обнаружил мою способность, выждал и в нужный момент сделал свое дело…

Кардинал бы не упустил такой случай. С его подробными досье в архивах, его тягой к сверхъестественному. И тот сон, который он мне пересказывал, — про парня, которого не берут пули, который невредимым прошел сквозь прицельный огонь, — может, это и не сон, может, это Кардинал испытывал мою память… Что, если поэтому он мной и заинтересовался?

— Это единственный возможный вариант, — сказал я вслух, уже наполовину веря в него. — Других нет.

— Есть, — тихо возразила Ди.

— Что?

Она уставилась на свои скрещенные руки:

— Хочешь послушать полный бред?

— Выкладывай, Ди. Делись.

— Хорошо. — Она начала раскачиваться. — Ты — призрак.

— Да ладно, не дури.

— Я же сказала, это бред.

— Ди, я… Да ты дотронься! Разве я похож на призрака?

— Не знаю. Может, они материальны и ничем не отличаются от обычных людей. Вдруг ты зомби, упырь, вампир?

— Ты веришь в такие вещи? — Я подумал, что ослышался.

— Нет. Просто предлагаю разные варианты. Еще хочешь? Могу продолжить.

— Давай.

— Тебя похитили из могилы инопланетяне и оживили. Тебя выкопал сумасшедший ученый и сотворил нового Франкенштейна. В могилу просочилась живая вода, и ты ожил. Ты клон — генетики создали нового Мартина Робинсона, заполучив образцы тканей старого.

Я расхохотался, но Ди оставалась серьезной.

— Бред, — подтвердил я. — Инопланетяне? Клоны? Зомби? Давай ближе к реальности. Я здесь, я настоящий, я живой. Надо только объяснить, как это получилось. Надо как следует разобраться. Я год прожил другим человеком. Мне надо знать, как я стал Капаком Райми.

— Может, ты и не стал. Может, этот год тебе померещился.

— Ди… — простонал я.

— А что? Остальное действительно бред, я только хотела показать, какая чушь твоя версия. Но сейчас я всерьез. Ты на год погружаешься в амнезию, даже не замечаешь, что не можешь вспомнить прошлое, и остальные тоже не замечают, не задают вопросов и не удивляются, что ты ничем не можешь подтвердить свою личность? Вот она реальность, Мартин. Твоя жизнь, твоя смерть, наш брак, твое прошлое. Ты был учителем, теннисистом, хорошим человеком и любящим мужем. Вот она реальность. А кем ты был там, в городе?

Я ответил не сразу, хотел соврать, но все-таки признался:

— Гангстером.

Ди расхохоталась, а я вспыхнул.

— Да ты и мухи не обидишь! Но зато ты обожал гангстерские фильмы — «Крестный отец», «Однажды в Америке», всякие черно-белые с Джеймсом Кэгни и Хамфри Богартом. Что, если так: ты не умер, врачи ошиблись, ты выжил. Но ты никуда не уезжал и никаким гангстером не становился. Это все тебе примерещилось в бреду. Шрамы исчезли? Это потому, что тебя никто и не бил. Все произошло там, в воображении.

Где ты пропадал целый год? Не знаю. Возможно, бродил в тумане, медленно приходя в себя, продираясь мысленно сквозь банды гангстеров, распутывая в подсознании узлы заблуждений, чтобы в конце концов вернуться сюда. Если так, то никакой тайны, никаких сверхспособностей, никаких заговоров и ничего паранормального. Ты пострадал от несчастного случая, какое-то время жил в плену иллюзий и пришел назад, когда сознание восстановилось. Как тебе сейчас представляется Капак Райми? Настоящим? А остальные люди в том городе? Как оно, становится на места, если взглянуть трезво?

Я вспомнил тот странный дождь. Перестрелку, в которой дядя Тео погиб, а я остался жив. Кончиту с ее разновозрастными телом и лицом. Аму, кинувшуюся заниматься сексом с незнакомцем на лестнице. Кардинала, строящего империю на гадании по требухе. Паукара Вами, бесчеловечного, каким может быть лишь вымышленный персонаж. Исчезающих бесследно людей, стертых из памяти. Настоящие? Нормальные? Возможные?

Даже близко нет.

— А как же тогда могила? — возразил я, из последних сил цепляясь за единственно знакомую мне реальность. Если у меня отнимут прошедший год, прошлого не останется вообще. — Ее как объяснить? Как я выбрался?

— Да, тут загвоздка. Хотя… — Ди улыбнулась. — Нет, все ясно. Накануне похорон ты лежал в гробу на церемонии прощания. Потом гроб закрыли крышкой, но не завинтили. Наверное, ты очнулся ночью, вышел из церкви и побрел прочь, ничего не помня и не соображая. Не знаю, как ты выбрался из города незамеченным, и как ты ходил со сломанной шеей, и как ты перебивался все это время. Но это ведь уже объяснение, Мартин. Вполне логичное.

Ее глаза радостно заблестели. Она думала, что разгадала загадку, что теперь может на самом деле поздравить меня с возвращением и что жизнь пойдет своим чередом. Но меня ее версия не убедила.

— Неужели те, кто нес гроб, не заметили бы разницу в весе?

— Гроб был сам по себе тяжелый, — ответила Ди. — А несли молодые парни, твои друзья. Из них раньше носильщиком довелось быть только одному, откуда им знать, сколько должен весить гроб с телом? — С каждым словом у Ди прибывало уверенности, которая заражала и меня. Вымышленный мир, иллюзии…

— Кладбище, — осенило меня. — Оно далеко отсюда?

— В паре миль.

— Надо туда сходить.

— Выкопать гроб? — Ди сдвинула брови. — Ни за что!

— Почему?

— Это святотатство. Нас посадят. И потом, это же твоя могила. Как я смогу копать твою…

— Да нет же! — Я стиснул ее руки в своих. — Если ты права, Ди — а ты наверняка права, — то гроб пуст. И ничего плохого мы не сделаем, если раскопаем пустую могилу.

— Не знаю… — Идея внушала ей отвращение.

— Только так мы сможем убедиться. Увидим, что там пусто, и будем выяснять, в чем дело. Все равно придется вытащить тайну на свет — если не мы, то это сделает полиция, когда меня увидят живым. Так давай их опередим и выиграем время на разбирательства. Может, оттуда я смогу проследить свой путь. Может, там у меня что-то всколыхнется в памяти.

После недолгих раздумий Ди наконец неохотно кивнула.

— Ты прав. Надо сходить. — Она глянула в окно. — Только лучше дождемся темноты. В темноте легче.

Можно подумать, она всю жизнь могилы разоряла.


По мере обсуждения я все больше проникался теорией Ди. Впал в бредовое состояние, и весь этот год в том городе мне примерещился. Как в том дурацком сезоне «Далласа»[10], когда выяснилось, что события предыдущих серий — это всего лишь сон.

Но ведь у меня все было гладко, как наяву. Ладно бы еще я проваливался в беспамятство временами, а временами меня выбрасывало из придуманного мира, как шизофреника, у которого одна личность не стыкуется с другой…

Нет, я отлично помнил каждый свой день в городе, каждого персонажа, каждую встречу. Да, действительность там была странноватой, и мои поступки тоже не укладывались в норму, но все же по достоверности «там» мало отличалось от «здесь». Никаких нестыковок или разрывов — до сегодняшнего дня, до исчезновения следов драки с Кардиналом.

Я пристально посмотрел на Ди, пытаясь перевернуть теорию с ног на голову. Что, если это она — вымысел? Может, как раз этот городок и есть плод воспаленного воображения? Что, если Кардинал так двинул меня по кумполу, что я теперь валяюсь у него на ковре и досматриваю свой последний в жизни сон, дожидаясь, пока гвардейцы довершат начатое? Так всегда, начнешь выдирать нити из ткани реальности, а она вдруг возьмет и распустится, погребая тебя под ворохом бесконечных прядей, и ты не знаешь, за какую хвататься и чему верить.

Весь день мы копались в прошлом. Ди притащила старые фотографии, запечатлевшие мальчишку с моим лицом, моих родителей, нас с ней подростками, моих друзей, меня в школе — сперва учеником, потом учителем. Выяснилось, что осязаемое пробуждает память лучше, чем услышанное или увиденное. Когда я брал в руки связки ключей, кубки, дипломы, книги, сразу вспоминались связанные с ними события и чувства. Они цементировали окружающую действительность — этот городок, этот дом, этого человека, Мартина Робинсона.

— А если гроб окажется не пустым? — спросил я.

— Не думай об этом.

— Приходится. Что, если там кто-то лежит?

Ди оторвалась от альбомов:

— Он должен быть пустым. Ты же не можешь быть в двух местах одновременно. Выкинь из головы весь тот бред про призраков и клонов, который я несла. Ты не умирал, и тебя не хоронили.

Безупречная логика.

— Но если там…

— Мартин! — Она захлопнула альбом и грозно посмотрела на меня. — Молчи. Ничего такого не будет. И так все запуталось. Иначе мы просто спятим оба. Не будет там никого.

— Надеюсь, ты окажешься права, — пробормотал я.

— Мартин, — повторила она твердо, — я не могу ошибиться.


На кладбище мы отправились в десять вечера. Прогулка измотала нам все нервы. Ночь выдалась темная, как черная дыра в моей памяти. Сперва мы шли порознь, еще стесняясь друг друга, не решаясь взяться за руки. Но потом сблизились, черпая силы в единении. Лопаты оттягивали плечо, с каждым шагом делаясь тяжелее. Пар от нашего дыхания смешивался с ночным воздухом и струился за нами. Где-то ухали совы, из-под ног разбегалась всякая мелюзга.

Мы никого не встретили по дороге. Кто, собственно, мог нам встретиться — в такое время, у входа на карнавал смерти? Дети в кроватях, родители дремлют перед телевизором, влюбленные привлекли темноту в союзники и наслаждаются друг другом. Только вампирам, оборотням и разорителям могил не сидится дома в такую ночь.

— Вспоминаются наши с тобой прогулки, — нарушила тишину Ди.

— Мы гуляли здесь?

— Да нет же, глупый. Но мы выходили поздними вечерами в хорошую погоду. Нам нравилось, что никого нет, как будто во всем мире мы одни остались в живых.

— Там, куда мы идем, так и будет.

— Да. — Ди моя шутка не рассмешила.

Запертые ворота холодным решетчатым барьером отделяли мир живых от мира мертвых. Под грозным взглядом скульптурных гарпий, сидящих на столбах по обеим сторонам, мы перелезли через низкую каменную стену. Под ногами чавкнула сырая земля, края брюк тут же намокли в высокой траве, которая неприятно льнула к лодыжкам, будто тонкие пальцы мертвецов. Трава кишела слизнями, и я каждый раз вздрагивал, наступая на скользкое. Потом я споткнулся о камень и упал. Ладони уперлись в холодную землю, я их моментально отдернул, вытер несколько раз о штаны, но они никак не хотели ни согреваться, ни сохнуть.

Рука Ди мягко легла мне на плечо, и я, подскочив от неожиданности, глянул на нее с упреком. Она робко улыбнулась.

— Прости, — шепнула Ди. — Ты как, нормально?

Я последний раз вытер ладони:

— Нормально. Пойдем. Показывай, где она.

Отыскав одну из посыпанных гравием тропинок в этом лабиринте, мы двинулись вдоль памятников, надгробий и статуй. Меня не отпускало ощущение, что каменные головы медленно поворачиваются нам вслед. Раздался шорох, хотя кустов поблизости не было. Облака чуть разошлись, и вокруг ожили тени. Я посмотрел на Ди. Она дрожала, но с мрачным упорством на лице шагала вперед, почти не останавливаясь.

— Вот. — Ди замерла перед самым обычным надгробием.

Если наклониться поближе, можно было бы разобрать имя и даты, но наклоняться я не стал. Вместо этого я закатал рукава, поплевал на руки и взялся за лопату, оглянувшись на Ди в ожидании одобрения. Она, оцепенев, смотрела на надгробие. Потянулась к нему рукой, но, опомнившись, отдернула, увидела, что я жду, и кивнула со слабым вздохом.

Я вогнал лопату в землю, вздрогнув от чавкающего звука — как будто лопату сейчас засосет внутрь. Копать было тяжело. Верхний слой смерзся за долгие холодные ночи. Глубже почва оказалась каменистой, сплошной щебень и сланец. Ди копала вместе со мной. Семейный подряд. Мы копали молча, вгрызаясь в землю, как терпеливые шершни. Из-под лопат расползались червяки, слизни и прочие растревоженные ночные насекомые. Они трепыхались в земляных комьях, которые мы выбрасывали наружу, разворошив их привычный мир. Часть сыпалась обратно в могилу, прямо нам на руки, на голову, заползала за шиворот. Отряхиваясь, я мысленно клялся, что завещаю себя кремировать, когда придет время.

Ди наткнулась на крышку первой. Звук чиркнувшей по твердому дереву лопаты будет звучать у меня в ушах до конца жизни. Врагу не пожелаю его услышать, особенно если крышка принадлежит (предположительно) вашему собственному гробу. Мы замахали лопатами наперегонки, чтобы побыстрее покончить с пыткой. Раскидывали землю, комки поменьше разгребали прямо руками. И снова я себя отругал, как дома у Тео, что не прихватил перчатки. Но мне повезло больше, чем Ди, у меня хоть ногти были короткие, а у нее под ногтями быстро нарисовались черные жирные полумесяцы.

С винтами на крышке пришлось повозиться. Я и крутил, и долбил по ним, пока не порезал пальцы. Слизывая кровь, я попытался разглядеть царапины при слабом ночном свете. Если жизнь в городе мне привиделась, то царапины будут заживать как минимум неделю. Если же они исчезнут к утру…

В конце концов винты подались, уступив ударам и проклятиям. Я уселся на землю, отдуваясь.

— Боишься? — спросила Ди, посмотрев на меня.

— Душа в пятки, — подтвердил я.

— Я тоже. — Ее била дрожь. Я притянул ее поближе к себе, обнимая. — Если там что-то лежит… — начала она.

— Нет там ничего. Ты сама меня убеждала… еще там, дома, помнишь?

— Помню. Там в это верилось. А здесь, когда кругом мертвецы и крышка развинчена… Мартин, а вдруг…

— Молчи. Поздно теперь сомневаться и беспокоиться. — Я глубоко вдохнул, но это не помогло. — Готова?

Ди молча кивнула, и я откинул верхнюю половину крышки.

Изнутри скалился скелет.

Ди с громким воплем попятилась назад. Наткнувшись на стенку свежевырытой ямы, она развернулась и выкарабкалась наружу. Там ее вырвало. Я услышал, как она рыдает, выдирая клоками траву.

Я воспринял увиденное спокойнее, потому что отчасти этого и ждал. В гробу лежало почти истлевшее тело, уже практически скелет. Череп был немного свернут на сторону, в шее виднелась трещина. Руки безмятежно покоились на груди. К черепу липли клочки волос, не желающие смириться с неизбежным. Длинные иззубренные ногти. Пустые глазницы. Копошащиеся в останках слизни.

Я вылез из могилы и наклонился над Ди, беспомощно хватающей ртом воздух. Бесстрастный, собранный, отбросивший сомнения. Ее версия дарила надежду на здравый, благополучный исход, но я с самого начала видел призрачность этой надежды.

Ди подняла голову, кривя мокрые от рвоты и слюны губы, и посмотрела на меня дикими темными глазами. В них плескались страх, замешательство и недоверие. А главное, ненависть ко мне, к существу, принявшему облик ее мужа.

— Кто ты такой? — прошипела она. — Что ты за тварь такая?

— Не знаю. Спустись назад в могилу.

— Что? — завизжала она.

— Ты должна опознать тело.

— Ты спятил!

— Я должен знать точно. Мало ли кто там. Нужно, чтобы ты его опознала.

— Это могила Мартина! Гроб Мартина! Кто еще там может лежать?

— Прошу тебя, Ди. — Я подал ей руку.

Она резко оттолкнула ее:

— Не тронь меня! Не приближайся! Ты не Мартин. Ты вообще не человек. Ты…

Я дал ей пощечину. Я не хотел, но надо было прекратить начинающуюся истерику. Недолго мне удалось пожить в шкуре Мартина Робинсона, но кем бы я здесь ни был, теперь я снова стал Капаком Райми, гангстером, кандидатом в преемники Кардинала. И мне нужен был ответ.

Ди уставилась на меня в ужасе.

— Ты меня никогда не бил, — прошептала она.

— Все меняется. Я просил по-хорошему. Теперь я приказываю. Осмотри тело.

Молча, прикрывая щеку рукой, она подползла к краю, заглянула в могилу — и зарыдала. Пара слезинок упала в яму, в пустые глазницы черепа.

— Это Мартин, — простонала Ди.

— Как ты поняла?

— Его руки. На груди. Там его обручальное кольцо на пальце.

— Кольцо могли надеть на кого угодно. Это не доказательство.

— Это Мартин, — повторила она уже твердо. — Только скажи, что это не он, — Ди выпрямилась, буравя меня взглядом, — и я тебя убью.

Я осторожно кивнул и сел рядом с могилой, свесив ноги в яму. Меня больше не терзали ни страхи, ни сомнения. Я снова стал бесстрастным, хладнокровным исполнителем, отнявшим два дня назад пару жизней. Что-то во мне щелкнуло, когда откинулась крышка гроба. Вероятность того, что я Мартин Робинсон, улетучилась, и я моментально вышел из роли, как актер по окончании спектакля.

— Может, это уловка, — пробормотал я. — Если Кардинал забрал мое тело, он наверняка подменил бы его в гробу другим. Он любит заметать следы.

— Кардинал?

— Ты его знаешь? — Я изумленно обернулся к Ди.

— Я о нем слышала.

— Но лицом к лицу не встречалась?

— Нет, конечно.

— А я… а Мартин не встречался?

Она покачала головой:

— Мартин работал в школе. Больше нигде. — Она отошла от края могилы и стала обходить меня. — Ты действительно служил у Кардинала?

— Да.

— Значит, то, что ты раньше сказал, правда? Про гангстеров? — Я коротко кивнул. Своими расспросами она мешала мне думать. — Ты кого-нибудь убивал?

— А какая разница?

— Мне надо знать, — отрезала она. — Ты присвоил облик моего покойного мужа. Я желаю знать, какие дела ты творил под его внешностью.

— Тебя не касается. — Я поднялся, подбирая лопату. — Утром я уеду. Здесь мне ловить нечего. Я надеялся найти ответы, а вместо этого еще больше увяз в загадках и вопросах. — Скинув в яму земляной ком, я глянул на Ди: — Поможешь закопать?

Ее глаза расширились от возмущения.

— Да что ты за нелюдь такая? Являешься ко мне под видом Мартина. Тащишь сюда, заставляешь осквернить его… могилу мужа! — Голос срывался на опасный визг. — И решил, что можешь просто взять и уйти? Как ни в чем не бывало?

— А что мне еще делать? Прости, что заставил тебя через такое пройти, но так уж вышло. Я блуждал в темноте, и мне нужно было…

— Думаешь, я это так оставлю? — перебила она. — Не обольщайся… Не знаю, кто ты — или что ты такое, — но будь я проклята, если позволю тебе просто помахать ручкой и уйти.

— Чего ты от меня хочешь? — вздохнул я. — Что мне для тебя сделать?

— Во-первых, брось этот тон, — рявкнула она. — Мы только что разрыли могилу, черт возьми! Прояви хоть каплю уважения… к умершему.

Ди уронила голову на грудь и зарыдала. Мне было ее жаль. По-настоящему жаль. Но внутри все пылало. Этот огонь разгорался постепенно в течение всего года и вспыхнул жарким пламенем, когда я убил Винсента и того, второго. Пока я сражался с загадкой собственного прошлого, он немного приугас, но теперь заполыхал с прежней силой. Только истина могла его потушить. Раз Ди не в силах помочь мне проникнуть в тайну прошлого, какой мне теперь от этой женщины прок?

— Ди, — призвав все свое терпение, попросил я, — давай закопаем могилу и уйдем. Доведем начатое до конца, вернемся домой, поставим чайник, поспим. Утром меня уже не будет, а ты заживешь как прежде…

— Никуда ты не поедешь, — заявила она.

— Хочешь, чтобы я остался? — неуверенно переспросил я.

— О да, ты останешься, — мрачно усмехнулась Ди. — А утром — нет, прямо отсюда — мы идем в полицию.

— Нет, Ди, этого не будет, — возразил я безапелляционно.

— У тебя нет права голоса. Ты прикидываешься моим мужем. Значит, решать мне. А я решила, что пусть разбирается полиция.

— Действительно решила?

— Лопни мои глаза!

Она исполнилась решимости. Цель придавала ей сил и заглушала боль от ран, которые я разбередил. Ей все виделось простым и ясным: пойти в полицию, рассказать обо мне, а уж они там разберутся — как-нибудь, неважно как. И она будет счастлива.

— Ди, — начал я, уже понимая, как придется поступить, но все же ища обходные пути, уводящие от порочного, с которого уже не будет возврата, — если я уйду прямо сейчас и больше не покажусь тебе на глаза, ты оставишь все как есть?

— Ни за что! — прошипела Ди. — Я от тебя не отстану. Я знаю, где тебя искать и под чьим началом. Я пошлю за тобой полицию, они притащат тебя назад, и ты заплатишь…

Зря она выложила все карты. Кардинал объяснил бы ей, как важно держать расклад в тайне. Но я смотрел на нее глазами покойного мужа. При всей ненависти она не видела во мне угрозы.

Покорно кивнув, я глянул вниз, в могилу, на скалящийся череп.

— Ди, — бесцветным голосом произнес я, отвечая на заданный ранее вопрос, — мне доводилось…

— Что доводилось? — подозрительно нахмурилась она.

— Убивать.

И я с размаха рассек ей висок краем лопаты.

Она отшатнулась, остолбенев; кровь хлынула из рассеченной головы. Я ударил снова, на этот раз по лицу, сминая кости. Ди рухнула ничком. Попыталась отползти, но я пригвоздил ее к земле и перевернул на спину.

Оседлав ее, я занес острие лопаты над глядящими в разные стороны глазами.

— Мартин, — прохрипела она, мотая головой, умоляя меня не добивать ее. — Мартин… пожалуйста…

— Нет, — ответил я. — Я не Мартин. Я Капак.

И я вонзил лопату прямо между глаз, пронзив череп до мозга.

Когда тело подо мной перестало барахтаться, я столкнул его в могилу, к покойному супругу Ди. В гроб они бы вдвоем не поместились, поэтому я оставил его открытым. Ожесточенно ворочая лопатой, я закидал могилу землей, прервавшись только раз, когда подобрал комок мозгов и швырнул в яму на корм слизням.

Закончив, я утрамбовал рыхлую землю и, отступив назад, оглядел свежий холмик. Днем будет видно, что тут копались. Но это если присмотреться, а так пройдет несколько дней, прежде чем полиция найдет следы преступления. К этому времени я уже буду далеко.

Одним прыжком перемахнув через стену, я пружинистой походкой зашагал прочь, на ходу закинув лопаты в темную придорожную канаву. Я не чувствовал ничего — ни мук совести, ни паники, ни тревоги, ни сомнений. Сделал то, что должен был сделать. И все.

Несколько недель назад — даже несколько дней — я бы весь извелся. Страдал бы оттого, что нарушил свой кодекс чести, не позволяющий убить невинного. Я тешил себя иллюзией, что останусь чист, участвуя в грязных делах. Теперь иллюзия развеялась.

В это промозглое царство мертвых вошел человек, который, возможно, когда-то был Мартином Робинсоном, а вышел исключительно и только Капак Райми. У меня не осталось сомнений насчет своей личности. Я убийца, чудовище, человек, который пойдет на все. Я аюамарканец, проклятый приспешник Кардинала. Я считал, что в глубине души, чем бы я ни занимался, я все же не злодей. А на деле оказалось, что я такое же зло во плоти, такой же головорез, как Кардинал, Паукар Вами и прочие. Осталось только выяснить, как я стал этой проклятой, извращенной пародией на человека.

И ответ меня ждал только в одном месте. Поэтому, заглянув напоследок в дом и приведя себя в порядок, я вернулся на станцию, уже не озираясь в поисках возможных шпионов. Теперь им бы пришлось пенять на себя, попадись они мне на пути. Я ехал обратно в город, к Кардиналу. Там я встречу смерть, это ясно, но прежде Кардинал мне все объяснит. Я его заставлю. И горе тому, кто попытается меня остановить. Никакому смертному не выстоять против бездушного чудовища по имени Капак Райми.

аюамарка

Поезда пришлось дожидаться почти сорок минут. Несколько из них я потратил на звонок Аме.

— Капак! — вскрикнула она. — Это правда ты? Боже, когда ты не позвонил, я… Где ты? Что случилось с…

— Ама, — перебил я, — слушай внимательно. Беги из города и не возвращайся. Поняла?

— Хорошо, — без колебаний согласилась она. — Где встречаемся?

— Мы не встречаемся. Все кончено. Мы больше не увидимся.

Она недоверчиво хохотнула:

— Да ладно, Капак, брось дурить.

— Помнишь, что я тебе говорил? Что никогда не трону невинного?

— Помню, — тихо отозвалась она.

— Я солгал. И тебе, и себе. Я убийца, Ама, бессердечный и кровожадный.

— Неправда. Я знаю тебя, Капак. У тебя есть принципы. Ты…

— Утром я убил женщину, — оборвав возражения Амы на полуслове, произнес я. — Беззащитную, невинную вдову. Она встала у меня на пути, и я ее убил, зверски и беспощадно. Раскроил череп лопатой и столкнул в раскопанную могилу. Беги, Ама. Теперь тебе придется бояться не только Кардинала, но еще и меня.

— Капак, — прорыдала она, — ты не понимаешь, что…

Я повесил трубку. Потом со вздохом ткнулся лбом в стену телефонной будки. Тяжело далось. На протяжении всего разговора порывался признаться Аме в любви, назначить прощальную встречу, последнее страстное свидание. Но такой роскоши я себе позволить не мог. Потому что, когда любовные утехи закончатся, Ама может меня не отпустить. Вцепится и будет умолять остаться. Или попытается заставить. А в этом случае…

Поднимется ли у меня в гневе рука на Аму? Вряд ли. Но кто может сказать наверняка? Поэтому я должен порвать с Амой навсегда. Я непредсказуем, я больше не знаю, чего от себя ожидать.


Поезд притащился почти пустой, но по мере приближения к городу постепенно заполнялся, собирая жителей ближайших окраин, готовящихся отпахать очередной рабочий день. Пока он неторопливо перебирал колесами, я погрузился в раздумья.

Кто я? Копия, зомби, призрак или настоящий Мартин Робинсон? Откуда я взялся — из летающей тарелки, из лаборатории, из могилы? Что меня ждет по возвращении — реальность или все же сон? Вдруг убийство Ди — это попытка моего больного мозга навсегда оторвать меня от действительности?

Я закрыл глаза, отгоняя бредовые мысли. Не имеет значения. Скоро я буду в городе, где меня ждут ответы — или смерть. Думать незачем. Расслабившись, я урвал несколько часов сна.

На вокзале меня никто не караулил. Я постоял на перроне, как год назад, вдыхая дым и гарь. Но тогда я готовился к новой жизни, а теперь готовлюсь с ней расстаться.

Мне на плечо легла чья-то рука. Я обреченно развернулся к своему конвоиру — и в очередной раз вздрогнул от неожиданности, увидев вечную ухмылку Паукара Вами.

— Я тебя так рано не ждал.

— Что вы здесь делаете? — нахмурился я. — Вы же сказали, что уезжаете.

Он пожал плечами:

— Передумал.

— Почему?

— Не здесь, по дороге обсудим, — обгоняя меня и направляясь к ближайшему выходу, ответил он. — Хоть Кардинал и отменил награду за твою голову, неизвестно, может, это просто уловка. Хвоста за нами вроде нет, но утверждать не берусь. А торчать тут на мушке у вероятной дюжины снайперов незачем.

Убедительно. Я поспешил за ним, оставив вопросы на потом. Мотоцикл ждал снаружи. Вами, не спрашивая, куда ехать, прыгнул в седло и взревел мотором, пока я пристраивался у него за спиной.

— Я так понимаю, вас не Кардинал за мной выслал, — поделился я догадкой, когда мы понеслись сквозь поток машин в объезд вокзала.

— Какое там! — хмыкнул Вами. — Я прикончил его человека. А он не любит, когда пешки кидаются друг на друга без разрешения.

— Тогда откуда вы узнали, что я приеду?

— От наших слепых, разумеется. Они поведали мне, что ты вернешься. Когда точно, они не знали, но знали куда. Сказали, что имеет смысл потратить время и обеспечить тебе безопасный проезд через город. — Он свернул в переулок. — Только будь я проклят, если понимаю, как они меня отыскали.

— А вы не спрашивали?

— Я с ними напрямую не разговаривал. Они подослали парламентеров, которые сами ни сном ни духом. Тех я обоих попытал на всякий случай, но они и под пытками не раскололись.

— Куда вы меня везете? — спросил я, когда мы свернули в очередной узкий проулок.

— Не задавай дурацких вопросов, — хрюкнул он.

Вами высадил меня у входа во Дворец и, порывшись в кармане, вручил мне крохотный передатчик:

— Нацепи. Я тоже хочу послушать. Задаром я, что ли, жилы рвал? Мне причитается разъяснение.

— А почему вы думаете, что будет разъяснение?

— Посланцы от слепых передали, что через тебя мне откроется истина.

Я прицепил передатчик под воротник рубашки. Паукара Вами я не воспринимал как союзника — в случае чего он вырвет мне сердце и глазом не моргнет, — но он несколько раз спас мою жизнь, так что я перед ним в долгу.

— Удачного разговора, — ухмыльнулся Вами и покатил прочь.

В вестибюле меня встретили ошарашенными взглядами. Улыбнувшись обомлевшему администратору, я попросил аудиенции у Кардинала. Девушка нажала кнопку переговорного устройства, в изумлении глядя, как я сбрасываю и сдаю обувь. Через несколько секунд появился Форд Тассо — лицо мрачнее тучи, глаза потемнели, кулаки сжаты.

— Вернулся, значит, — прорычал он.

Я пожал плечами:

— Соскучился.

Он злорадно ухмыльнулся:

— Суровый ты парень. Есть в тебе что-то… Хоть ты и прикончил Винсента, а меня заставил побегать впустую. Может, мы даже подружились бы, сложись все по-другому. Мне будет тебя не хватать.

— Я еще не умер, — напомнил я.

— Да?

Мы зашли в лифт и поднялись на пятнадцатый. В коридорах на нас бросали изумленные взгляды украдкой. Мое появление всех ошеломило. У двери в кабинет Кардинала Форд откланялся, бросив на прощание:

— Свидимся!

— Думаете?

— Конечно. Вытаскивать трупы — моя обязанность.

Я вошел.

И, поглядев на заплывшее и изувеченное лицо Кардинала, моментально обрел доказательство того, что наша драка, мое исцеление и год в городе — все было наяву. Он сидел, сложив ладони домиком, прикрыв глаза тяжелыми веками и сжав рот в узкую полоску на бесстрастном лице.

— Хорошо выглядишь, мистер Райми.

— И чувствую себя тоже, мистер Дорак, — в тон ему ответил я. — Ни царапины, ни пореза, ни треснувшей косточки. Наверное, я сверхчеловек, раз могу исцелиться за ночь, а сломанная шея для меня такой же пустяк, как сломанный ноготь. Надо бы раскошелиться на страховку из тех, что я впаривал. Попадаешь под страховку, забираешь деньги — раны тут же затягиваются. Я миллионером стану.

— Неплохая идея, мистер Райми, — похвалил Кардинал и тут же полюбопытствовал: — Расскажи, что тебе удалось выяснить.

— Горбатого даже могила не исправит. Чтобы пробиться наверх, надо идти по трупам. «Сейчас» не имеет смысла без «тогда». Все бывает. Я убийца.

— Те трое в доме, — промурлыкал он. — Отличная работа. Что ты почувствовал, когда их убил?

— Радость. Наконец-то размочил счет.

— А теперь?

— Теперь ничего.

— Замечательно. Ты небезнадежен.

— Еще бы, — саркастически усмехнулся я.

— Чую в твоем голосе скептицизм, — поддел он, загадочно блеснув глазами.

— Чую в вашем насмешку. Вы меня дразните. Мы же оба знаем, что я пришел сюда умереть.

— Знаем?

— Я пошел против вас, предал вас и избил. Я труп. Это понятно. Я только хочу услышать правду. А когда расскажете, можете слить меня в канализацию, только не надо сейчас языком трепать попусту. Устал я от этого.

— Мистер Райми… — Кардинал со вздохом побарабанил пальцами по подлокотникам своего нового кресла, которое старому и в подметки не годилось. — Сколько гонора. Сколько упрямства. Сколько ошибочных выводов. Садись. — Я недоверчиво уселся. И только тут заметил свою марионетку на столе. — Не собираюсь я тебя убивать. Это была проверка. Хотел посмотреть, как ты отреагируешь, увидев свое имя вычеркнутым, как поступишь, куда подашься, когда скрыться будет негде, как скоро вернешься. Суровое, жесткое, кошмарное испытание. Но ты его прошел. — Он сделал паузу, предоставляя мне слово. Я молчал. И он продолжил, видя, что я не собираюсь ничего говорить. — Я вижу, о чем ты сейчас думаешь. Хочешь узнать, какова награда. Но разве и так не ясно? Вот… — Он обвел рукой кабинет. — Дворец, город, моя империя. Я же говорил, что мне нужен преемник. И что ты — один из претендентов. Тут я слегка смухлевал, ты был единственным, я собирался оставить это все только тебе. Если пройдешь испытание. И ты прошел.

Я потер веки. Он все еще надо мной издевается.

— Не надо мне ничего, — пробормотал я. — Я сыт играми по горло. Объясните, как я сюда попал и как вы промыли мне мозг. Расскажите про остальных аюамарканцев, что случилось с И Цзе и Адрианом, что между нами общего, зачем вообще все эти заморочки, как вы стираете нас из людской памяти после исчезновения. Остальное мне неважно. Свои посулы оставьте для следующего подопытного кролика.

— Ты мне не веришь? Забавно. Хорошо, будут тебе объяснения. Доволен, мистер Райми? Это долгая и необычная история, которую я еще никому не рассказывал. Повесть будет длинной. Поверить в нее сложно, но ты поверишь, потому что сам ее и подтверждаешь отчасти. Но прежде чем я начну, скажи — куда ты поехал из города?

— Вы и без меня знаете, — отрубил я. — Говорю же, хватит дурацких игр.

— Это не игра, — возразил Кардинал. — Теперь ты мой преемник, веришь или нет, и я тебя не вожу за нос. Не надо думать, что у меня есть ответы на все. Кое-чего я тоже не знаю. Так куда ты поехал?

— В Сонас, — рявкнул я. — В городок, где я жил еще Мартином Робинсоном…

Я рассказал ему про поездку. Про Ди, про мою предполагаемую смерть, про кладбище, про тело в гробу, про убийство. Все без утайки. Когда я закончил, Кардинал принялся задумчиво обсасывать по одному кончики пальцев.

— И какое ты видишь объяснение?

— Вы похитили меня из морга и подменили тело.

— Другие версии?

— Я клон. Призрак. Близнец. Зомби. Мне все приснилось — вы, этот город. Ладно, кончайте издеваться. Вы будете рассказывать или нет?

— А если я скажу, что никогда не слышал ни про Сонас, ни про Мартина Робинсона?

— Я пойму, что вы по-прежнему трахаете мне мозги.

— Тем не менее я не знаком с Мартином Робинсоном. Ты не он и никогда этим человеком не был. Именно его тело лежит в гробу, и все, что тебе поведала вдова, чистая правда. Ты ошибся в своих домыслах. Ты сейчас так же далек от истины, как и перед отъездом. Единственное, где ты к ней приблизился, это когда предположил, что все сон.

— Так я не Мартин Робинсон?

— Нет.

— Тогда кто я?

— Ты Капак Райми.

— А до этого? — прошипел я сквозь зубы.

Кардинал покачал головой:

— Не было «до этого». Ты не человек, мистер Райми. Я сам тебя создал. — И он откинулся в кресле, оставив меня сидеть с отвисшей челюстью.


— Все началось, когда я еще был уличным беспризорником. — Развернув кресло к окну, Кардинал сел ко мне вполоборота. Я видел, что он будет рассказывать, как сам считает нужным, поэтому решил расслабиться, не пороть горячку и слушать. — Город тогда был другим. Господствующей криминальной организации не существовало, только разрозненные банды-однодневки. В каждом районе своя — что хочу, то и ворочу. Они то и дело устраивали бессмысленные разборки и убивали направо и налево. Дикий, первобытный хаос.

— Я слышал прямо противоположное, — возразил я, вспомнив Натаниеля Мида.

Кардинал отмахнулся:

— Некоторым все нипочем, даже если им стервятник глаза выклюет и в глазницы насрет. Город был клоакой. А те, кто так не считает, либо дураки, либо вруны. Чтобы выжить, приходилось изворачиваться, — продолжал он. — Никаких поблажек за малолетство. Сутенеры совали клиентам двухлетних девчушек. Пацанов приобщали к бандитским делам, едва ходить научатся. Газеты молчали, полиция смотрела сквозь пальцы, но так оно все и было. Моей матери повезло. Она родилась в приличной семье, нашла приличную работу, могла жить себе поживать, глядя на мир сквозь розовые очки, как принято в приличном обществе. Но у нее нашлась ахиллесова пята. Точнее, ахиллесова вена. Бедняжка села на иглу и не смогла слезть. С работы ее погнали, родня отреклась, она переселилась в восточную часть города и зарабатывала на дозу, торгуя собой. Отца своего я не знал. Она тоже. Может, клиент, может, сутенер, а может, просто прохожий, трахнувший ее, пока она валялась в канаве…

Хорошо, что Кардинал сидел ко мне спиной. Не хотел бы я сейчас видеть его лицо.

— Мне пришлось с малолетства заботиться о себе самому. Матери редко приходило в голову меня покормить, переодеть или помыть. Зря она не сделала аборт. Наверное, пыталась оправдать материнством свое существование, но просчиталась. Она продолжала ширяться и торговать собой, а я ползал в отбросах и дрался с бродячими псами и котами за мясные жилы и картофельные очистки. К четырем годам я стал шарить по карманам ее клиентов. Пробирался в комнату, пока они самозабвенно трахались, обыскивал штаны и куртки, добычу забирал себе. Я был пронырой. Пришлось. Как-то раз мать застукала меня и выдрала — за то, что шарил без ее ведома и не поделился. Тогда мы стали работать на пару: она трахалась, я чистил карманы, а добычу мы делили семьдесят к тридцати. Отношений ближе, чем тогда, у нас с матерью не было. В конце концов один клиент все же просек фишку. Как он вопил! Он был то ли политиком, то ли судьей — какой-то важной птицей. Орал, что положит конец нашим бандитским выходкам. Тогда мать вытащила из-под матраса шприц и всадила в него. Он попятился прямо на меня, хватая воздух ртом. Повалился на пол и смотрел перепуганным, умоляющим взглядом. Пришлось удушить — его же ремнем…

Он помолчал.

— Когда мы избавлялись от тела, я срезал у него с ноги лоскут кожи и сохранил на память — как индейцы собирают скальпы. Через несколько месяцев он потерялся, но я еще долго помнил, как он постепенно высыхал, помню его на вкус — я любил мусолить его во рту. Так шло какое-то время. Мы убили еще пару человек — вроде бы случайно, но я думаю, мы все-таки сами до этого доводили, чтобы встряхнуться. Мать пыталась посадить меня на иглу — так она смогла бы забирать всю добычу себе. Но я уже насмотрелся на наркош, и мне хватило. Однажды мы прикончили парня одной шлюхи. И просчитались по-крупному. Она притащила своих дружков, и они порезали мать в лапшу на моих глазах. С чувством, толком и расстановкой. Я все видел. Меня отпустили почти с миром, я был малолеткой, и они не подумали, что я мог оказаться соучастником. С тех пор я жил один. Тяжело жил, меня часто били, несколько раз насиловали, но я не погиб. Я цеплялся и карабкался. До моего шестого дня рождения оставались считаные месяцы…

Сколько мне на моем веку довелось увидеть и услышать, но такого даже близко не было. Я слушал Кардинала с благоговейным ужасом.

— Я был диким, отсталым ребенком, — продолжал он ровным тоном. — Мать не учила меня даже говорить. Все свое детство я шарахался от людей, шнырял в ночи по подворотням, как одинокая помойная крыса. Я понимал чужую речь, но не мог ответить, только мычал и мотал головой. Я был зверенышем. Я не мылся, ходил в лохмотьях, не имел друзей и лез в драку чуть что. В драке я отводил душу, получал единственное в жизни удовольствие. В свои семь-восемь лет я уже дрался жестоко, мог победить даже взрослого. Быстро учился, забавлялся с дубинками, веревками,ножами, пушками. Однажды ко мне подошел один человек, владелец магазина, которого я то и дело обворовывал, и предложил заплатить, если я оставлю его в покое. Так я освоил рэкет. Доступ к женским прелестям я получил в одиннадцать. Улицы моего района кишели проститутками и наркодельцами — только руку протяни. Секс оказался ничем не хуже драк, мне понравилось. С тех пор я трахался напропалую, при каждом стояке. Я не знал, что такое ждать. Как-то раз две проститутки попросили, чтобы я стал у них сутенером. Я был, как уже сказано, хоть и крутой, но дикий. Они думали, что смогут мной помыкать. Просчитались. Я оставлял их почти без гроша, нещадно бил и трахал чаще, чем клиенты. А они ничего не могли поделать. Я был как валун на вершине холма: толкнешь — он покатится, и не остановишь. Больше всего у меня голова болела насчет денег. Они плыли мне в руки, я не знал, куда их девать. К четырнадцати я просто потерял им счет. Я не видел в них надобности, но меня бы просто прикончили, продолжи я на них сидеть. Я рассовывал пачки под камни по всему городу. Часть оттуда тырили, потому что я просто забывал, где у меня схроны. Да и ладно, мне было не жалко. Я знал, что приплывут еще. О существовании банков и бизнесов я просто не подозревал. Говорить я к тому времени уже научился, едва-едва, но ни читать, ни писать не умел. Само собой разумеется, я вкладывался в оружие, наркоту и шлюх. Открывал бордели, мастерские по наркопроизводству, торговал оружием. Я превращал в золото все, чего касался. Мне сопутствовал успех. Я подминал под себя банды — убивал главаря, а людей переманивал на свою сторону, хотя мне это было до лампочки. Я набирал силу, притягивал внимание — как воров, так и полицейских, — но оставался по-прежнему зверенышем. Не мог обуздать свою ярость. Я дрался без продыха, кидался от отчаяния и ненависти к себе на все, что движется. Я летел в собственноручно вырытую пропасть. На дне зияла уютная могила. Я нажил себе влиятельных врагов, но даже пальцем не пошевелил, чтобы наладить отношения, отвязаться от гангстеров, завоевать банкиров. Все грозило рухнуть, погребая меня под обломками. И тогда я создал Леонору…

Наконец-то! Он подобрался к тайне. В другой раз я готов был бы слушать Кардинала хоть день и ночь напролет, но сейчас с трудом мог усидеть на месте, не понимая, как эта душещипательная история связана с аюамарканцами или с тем, что я, оказывается, не человек.

— Мне требовался наставник, — продолжал он. — На это у меня хватило соображения. Надеялся, что в хороших руках я чего-то добьюсь. Мне нужно было научиться излагать свои мысли, читать, строить планы, просчитывать действия наперед. Я нажил состояние, а распорядиться им с умом не умел. Многие набивались мне в учителя, предлагали свои услуги, советы, но я не отличал бисер от свиней. Как-то раз, лежа в постели, я представил себе свой идеал — женщину, которая могла бы заменить мне мать, которая любила бы меня больше жизни, никогда бы не раздражалась, само спокойствие, мудрость и уверенность. Она бы понимала в финансах, разбиралась, куда вкладывать деньги, кого слушать, кому доверять. Она помогла бы мне строить мечты и планы. Она бы направляла и воспитывала меня. Я лежал в полусне, придумывая себе наставницу, и передо мной плыли лица, потом обнаженные люди. Они кружили у меня перед глазами, как призраки. Сотни, а может, тысячи лиц. Я выискивал среди них располагающее, перескакивая с одного на другое. Наконец я выбрал элегантную женщину, воплощение доброты и мудрости. Вот такой была бы моя наставница. Она подходила идеально. Я мимоходом попытался представить, как бы ее звали. Напрашивалось что-то экзотическое. Леонора. Леонора… Шанкар. Не знаю, откуда у меня в голове взялось это имя. Просто возникло, и все. Подходящее имя для подходящей наставницы. Если бы она у меня была. Я заснул с мыслями о ней, о том, чему бы она меня научила, чего бы я мог добиться с ее помощью. Наутро, бродя по городу, я набрел на магазин. — Кардинал побарабанил пальцами по подоконнику. — Или меня к нему подвели, что вероятнее. Неприметная лавчонка, притулившаяся в грязном переулке. Ни названия, ни вывески. Вся витрина была увешана марионетками. Очень красиво. Я подошел поближе и прижался носом к стеклу, как малолетка. И тут с изумлением разглядел лицо, приснившееся мне накануне. Мозги закипели. Пока я соображал, в чем тут дело, из лавчонки вышел человек и поманил меня внутрь. Я заподозрил неладное, но увидел, как другой продавец снимает с витрины ту самую куклу. Любопытство победило, и я вошел. Тот, первый, запер дверь, повесил табличку «Закрыто» и повел меня в подсобку. Там, в темном помещении с непонятными знаками на стенах, ждали еще двое. Оба слепые, одетые в хламиды, и говорили они на незнакомом иностранном языке. Они провели какой-то загадочный обряд, в который вовлекли и меня. Я послушался, потому что так казалось правильно — как будто я еще спал и видел все во сне. Слепые взялись за руки вместе со мной и начали что-то распевать. Потом укололи пальцы себе и мне, смешали кровь и намазали ею лицо куклы. Потом вручили куклу мне и вывели обратно на улицу. Оглушенный и растерянный, я крепко прижал марионетку к груди и понес домой. При взгляде на нее меня пробирал страх. Хотелось зашвырнуть ее с глаз долой. Но я не мог. Она меня притягивала и завораживала. Поэтому я ее оставил и положил рядом с собой, когда отправился спать. На следующее утро, только я открыл глаза, на пороге уже стояла Леонора. Она с улыбкой велела мне идти в ванную, умыться и не приходить, пока не отмоюсь до блеска. С первой секунды в ежовые рукавицы, мистер Райми. Идеал.

Кардинал умолк. Я начал возмущаться, вопить, чтобы он перестал тянуть кота за яйца и выложил мне наконец правду. Но он посмотрел на меня так, что вопли застыли у меня в горле. Выражение его лица… Нет, это непередаваемо. Возможно, такие лица были у египтян, погнавшихся за Моисеем и замерших между расступившимися водами Красного моря, — восторг и ужас перед обрушивающейся волной.

— Леонора оказалась необыкновенной. Даже великолепнее, чем в моем сне. Она отвезла меня в гостиницу и закрыла там на полгода обучения. Она учила меня читать, писать, думать и разговаривать. Мы глотали книги залпом. Она вычленяла основное, вдалбливала мне и переходила к следующей. Она познакомила меня с великими мыслителями и стратегами, с удивительными зодчими разума. Мы перелопатили гору книг по экономике, военному искусству, политике, науке, истории. Я усваивал не все. За полгода невозможно выучить все, даже если хватать на лету. Но фундамент мы заложили там, в гостинице. Моя дальнейшая жизнь была посвящена воплощению идей, с которыми я познакомился тогда. Под присмотром Леоноры я перестал копошиться в городском подбрюшье. Вскоре я уже владел собственной делянкой. Я расширялся быстро, уверенно и безжалостно. Переманивал лучших в своей области, подкупал, запугивал, шантажировал. Леонора объяснила, что не обязательно самому разбираться досконально в своем бизнесе, важно запрячь в дело знающих людей, которые будут тянуть воз, освобождая нам время на мечты и планы. Через два года я заматерел, прикормил всю полицию, убивал конкурентов, с более сильными соперниками вел переговоры. Тогда трудно было представить, что наступит день, когда я буду сидеть тут и поглядывать на город свысока. Но меня поддерживали мечты и Леонора, а потом, со временем, другие аюамарканцы. Через десять лет город был мой. Еще пять лет, и вот я Кардинал — внушающий страх властитель и господин.

— А про меня-то что? — нетерпеливо вмешался я. — Кончита, Адриан, И Цзе, список аюамарканцев — каким мы тут боком?

— Спокойно, мистер Райми. Дойдем. Я пытаюсь изложить как можно короче, но история долгая. Так вот. Откуда взялась Леонора, я не знал. Даже не задавался тогда таким вопросом. Решил, что она как-то связана с таинственной лавчонкой, а мой сон накануне — простое совпадение. Так и прожил весь первый год в неведении, пока не создал своего второго человека. У меня хватало конкурентов. Они поднимались и опадали, как волны, а об меня разбивались, как об утес. Имелся среди них один по имени Элмер Чаг. Он держал большой район города, примыкающий к моему. Мы долго грызлись по поводу границы. Чаг был старше, сильнее. Он мог меня выдавить и выдавил бы, если бы вовремя просек, во что я вырасту. Но, к несчастью для него, он видел лишь грязного психопата. Как и остальные, он думал, что я сам сдуюсь. Поэтому вместо того, чтобы навалиться на меня всей массой, он засел в сторонке и стал ждать, пока я прогорю. Поначалу я действовал грубо. Большей частью угрозами и пытками. Других способов я не знал, только такой — отыскать у противника слабое место и ударить туда побольнее. Никакого изящества. Но у Чага плохо было со слабыми местами. Ни семьи, ни друзей, ни любимчиков. Некуда бить. Как-то ночью — опять лежа в кровати — я пожалел, что у Чага нет родственника, которого можно было бы похитить. Вот был бы у него брат, с которым они выросли бы вместе, а потом плечом к плечу строили бизнес, и Чаг готов был бы за этого брата все отдать… И тут передо мной снова поплыли призрачные лица. Я безразлично скользил по ним внутренним взглядом, пока не выискал подходящее, как раз такое, для старшего брата, и к нему приклеилось имя — Виктор Чаг. С этой картинкой я заснул. Наутро меня как на аркане потащило в ту лавчонку с марионетками. Я туда наведывался с предыдущего раза, но там всегда было закрыто, и насчет владельцев мне никто толком ничего ответить не мог. На этот раз я увидел открытую дверь, и меня снова провели в подсобку, где куклу с лицом придуманного Виктора Чага мазали кровью и водили вокруг нее хоровод. И снова я в страхе и замешательстве вернулся с марионеткой домой. На следующий день у Элмера Чага объявился брат.

— Вы спятили, — тихо произнес я.

Кардинал улыбнулся:

— Возможно. Но если я спятил, то кто же ты, мистер Райми? Плод моего бреда? — Я не ответил — не решился. — Для всех Виктор Чаг существовал на самом деле. Я знал, что Элмер — сирота, но остальные не сомневались, что Виктор был с Элмером всю жизнь, что братьев водой не разольешь. Ничего вразумительного о нем никто сказать не мог — ни как он выглядит, ни как разговаривает, ни как одевается, грубый он или воспитанный. Но все четко знали, что у Элмера Чага всегда был брат. Виктор существовал. Я научился создавать людей…

Он помолчал, сцепив пальцы. Глаза пылали то ли безумием, то ли магическим огнем — я не понял.

— Леонора и Виктор Чаг не рождались на свет. Их создал я. Я вырвал их из небытия, наделил телом, языком, характером, жизненной ролью. Но я не понимал как. Это непонимание грызло меня, доводило до ручки, до белого каления. Я отправился назад в лавчонку, но там было закрыто, и, даже взломав дверь, я не обнаружил внутри никаких зацепок. Я спросил у Леоноры, но она вообще не знала ни про магазин, ни про марионеток, ни про слепцов в хламидах. Поэтому, запихнув свои сомнения куда подальше, я похитил Виктора Чага и надавил на конкурента.

— Элмер поверил, что Виктор — его брат? — Во мне проснулся скептицизм.

— Внутренне проникся. Я, когда забирал выкуп, всячески доказывал, что нет у него братьев. — Кардинал сухо усмехнулся. — Он на меня посмотрел как на больного. После этого я начал экспериментировать. Попытался сам вызвать этот сонм лиц — и получилось, они появлялись как по заказу, главное было подловить момент между сном и явью. Я выбирал подходящее, давал ему имя, и на следующий день в открытой лавчонке меня встречали слепцы. Пару раз я, выбрав персонажа из сонма, никуда не ходил — проверял, что будет в таком случае. Ничего не было. Без марионетки и слепцов оживить призрак оказалось невозможно. Со временем выяснилось, что есть предел. Первым я заметил вот это. — Он с улыбкой пошевелил своим кривым мизинцем. — Меня никто не решается о нем спросить. Ты ведь наверняка думал, что это или врожденное, или вывих. Вот и нет! Мизинец изгибается, когда я создаю человека, и остается так, пока человек не исчезнет. С каждым новым персонажем изгиб делается резче. Это было первое ограничение. На восьмом персонаже мизинец уже грозил отломиться. Я создал еще пару человек, и муки стали невыносимыми. Так опытным путем выяснилось, что безболезненно я могу держать семь аюамарканцев. Восемь — уже больно. Девять — предел. И дело не только в моих мучениях, это бы я пережил. Но когда персонажей слишком много, они рассыпаются. Теряют рассудок, отбиваются от рук, ускользают у людей из памяти. Действительность трещит по швам. С тех пор я никогда не превышал лимит, хотя соблазн дойти до края, наплодить их человек пятнадцать или двадцать, был велик. Еще сильно мешала бюрократия. Аюамарканцы существуют в человеческом сознании, но не по документам. Свидетельства о рождении, кредитки, биография в комплект не входят. Сперва мы обходились так. В моем окружении — среди мошенников, воров, насильников и убийц — документов не спрашивали, поэтому я легко выкручивался. Но потом, по мере легализации, начались проблемы. Впрочем, к тому времени я уже мог добывать поддельные документы по своим каналам. Так что создание аюамарканца — процесс тяжелый. На придумывание персонажа достаточно одной ночи, но бумажная волокита отнимает месяцы. Хуже всего с публичными фигурами. Самая гадость — мэры. Наизнанку вывернешься, пока выстроишь такому крепкий постамент, который не развалится, если начнут копать…

Кардинал раздраженно вздохнул.

— Уничтожить аюамарканца просто — нужны обычная булавка и густой туман. Видел, как слепцы выползают в город вместе с нашим зеленым туманом? — Я заторможенно кивнул. — Горожанам втемяшилось в голову, что слепые поклоняются туману, но это не так. Они его вызывают. У моих марионеток бьется сердце. Чтобы его остановить, я пронзаю куклу булавкой. Тогда аюамарканец исчезает. А слепцы — они всегда предвидят мои действия заранее — выходят на улицы и нагоняют туман, который, накрывая город, проникает в сознание и вычищает оттуда воспоминания о персонажах. Поэтому все сразу забыли И Цзе и Адриана. Они существовали, пока я поддерживал в них жизнь, но как только я их стер — они вернулись в небытие. Соня не врала насчет Адриана. Она просто забыла. В ее жизни, как и в жизни остальных, он как будто и не появлялся. Аюамарканцы лишь подобие живых людей. Это искусная иллюзия, ходячий, говорящий, питающийся, дышащий человеческий слепок. Но стоит его выключить, он испаряется, прекращая существование. А туман, рассеиваясь, уносит с собой память о них.

— А как же те, что живут за пределами города? Если вы говорите правду и туман действительно стирает память, как же быть с остальным миром?

— На нем не отражается. Большинство моих созданий малозаметны. Публичные фигуры — мэры, например, — сидят в городе, поэтому в масштабах страны интереса не представляют. Нельзя сказать, что пропавшего аюамарканца совсем никто не хватится, но это дело легко уладить. Если не веришь, что крупный чиновник может вот так бесследно исчезнуть, не взбудоражив общественность, проведи эксперимент — загадай любые пять больших городов и назови мне их мэров.

Я попробовал, но никого не вспомнил.

— Ладно, я, положим, не назову, но ведь найдутся и более эрудированные.

— Конечно, — согласился Кардинал. — Но этих всезнаек легко держать под присмотром. В общем, пока я не выкину какой-нибудь безумный фортель — например, не решу создать президента страны, — можно жонглировать аюамарканцами хоть до второго пришествия.

— А просто так их можно убить? Если бы И Цзе или Адриана банально пристрелили, они бы исчезли, так?

— Нет. Аюамарканец существует, пока мы с моими слепцами не отправим его обратно в призрачный мир. Физическая смерть ему не страшна.

Я задумался над услышанным. Маразм? Разумеется. Невозможно? Совершенно. И все же в глубине души я чувствовал, что все правда. Можно отрицать, доказывая себе, что я, в отличие от Кардинала, не спятил, но в глубине души я знал.

— Откуда мы беремся? Вы же наверняка успели выяснить за это время. Как у вас получается творить? Почему мы называемся аюамарканцами?

— Всего я и сам не знаю. Кое-что выяснялось с годами. Как-то раз я задумал создать персонаж с полноценной памятью, который помнил бы свое прошлое. Получилось. Он рассказал мне о себе, как его звали, где он жил, как умер, ведь все эти призрачные лица — лики мертвых. Он помнил, как умер, как пробудился (правда, сколько времени прошло между двумя событиями, он не мог сказать) уже здесь, в аэропорту. Я проверял, все совпало. Но больше из него ничего вытянуть не удалось — например, откуда берется моя способность создавать людей. Я пытался еще несколько раз, но каждый такой персонаж рассказывал одно и то же: жил, умер, воскрес в новом облике. Никакого рая или ада, только темнота, затем свет; провал, затем пробуждение. Слово «Аюамарка» я узнал от слепых кукольников. Мы часто встречались за прошедшие десятилетия. Они всегда говорили между собой на своем непонятном языке, я его не понимал, но некоторые слова отпечатывались в памяти — Ума Ситува, Атауальпа, Манко Капак. Это из языка инков. Подозреваю, что слепцы — это потомки тех, кто бежал от испанских конкистадоров, но подтверждений у меня нет, только догадки.

— Значит, меня назвали они? И Аму? И Инти Майми?

— Нет. Имена выбираю я. По крайней мере, мне так представляется.

— А та лавчонка? Вы туда по-прежнему ходите?

Он мотнул головой:

— Надоело топтать ноги. В конце концов я перевез кукольников сюда. Они обитают в подземелье. Часто меняются. Вместо тех двоих, что были вначале, уже несколько раз появлялись новые. Они похожи, говорят на том же языке, все такие же загадочные и слепые, как первая пара. Откуда они берутся и где живут, я понятия не имею.

— Значит, они здесь? — вскинулся я. — И сейчас тоже?

— Да. Подвальная пара всегда на месте.

Я вскочил:

— Покажите мне их!

— Не сейчас.

— Нет, сейчас.

Кардинал смерил меня внимательным взглядом, потом кивнул: «Хорошо» — и, поднявшись на ноги, прошествовал к двери. Снаружи дожидался Форд Тассо. Кардинал что-то прошептал ему на ухо, Тассо в ответ угрюмо склонил голову. Тогда Кардинал выпрямился и поманил меня за собой. В лифте он большим пальцем указал лифтеру на выход: «Марш!», а потом, когда я вошел внутрь, набрал код на панели, и мы поехали вниз.

— Я проявил эгоизм, мистер Райми, — признался он, пока мы спускались. — Употреблял свой дар исключительно в корыстных целях. А ведь мог создать восьмерку гениальных ученых, которые разогнали бы науку до сверхзвуковых скоростей, как комету с ядерной боеголовкой в хвосте. Я мог бы создать гениальных проповедников, которые добились бы мира во всем мире. В моих силах было сотворить людей, которые изменили бы будущее и настоящее нашей планеты. Но я употребил свой дар, чтобы дорасти до Кардинала. Нет, я не раскаиваюсь — я рад тому, что сделал, — но иногда по вечерам, когда я выхожу на балкон и смотрю на город, а снизу доносятся вопли…

Лифт остановился, и мы вышли — на самом нижнем, подвальном этаже. Прошагав к запертой двери, Кардинал набрал очередной код и начал спускаться по открывшейся лестнице. Я постоял в нерешительности, чувствуя, как предательски сжимается желудок, но раз уж я дошел сюда — глупо сворачивать на полпути.

Внизу оказалась еще одна дверь. Незапертая. Кардинал дождался меня, затем приоткрыл ее и просочился внутрь. Я последовал за ним.

Обитателей помещения я увидел сразу. Они восседали на двух грубо сколоченных табуретах. Затянутые бельмами глаза, бесстрастные лица. Мой взгляд пошел бродить по комнате — груды бочонков, ящиков и жестянок. Я присмотрелся к этикеткам. Краска, металл, бумага, дерево, бечевка, ткань и тому подобное. Стены испещрены ничего мне не говорящими знаками. Осмотревшись, я сделал шаг к двоим на табуретах и вопросительно обернулся к Кардиналу.

— Подойди, — разрешил он. — Я уже приводил сюда других. Они ничего не сделают. Только сидят как истуканы с застывшим взглядом. Можешь ткнуть их в бок, если хочешь.

Я осторожно приблизился и встал примерно между ними, переводя взгляд с одного безучастного лица на другое. Это были не слепцы, которые мне попадались раньше, но выглядели они похоже. Я уже хотел задать Кардиналу очередной вопрос, но взметнувшиеся вдруг руки в хламидах обрушились мне на плечи, втягивая в загадочное, едва понятное действо.

Глаза слепцов вспыхнули и расширились. По ним забегали цветные пятна, появились люди, звуки, как на четырех телеэкранах, которые стремительно сливались в один, а когда слились, меня окружила совершенно иная действительность.

Дело происходило давно, еще до нашествия европейцев. Куда меня занесло, я не понял, но я стоял на высокой горе, и солнце палило нещадно. Люди, собравшись у какой-то скалы диковинной формы, спорили о будущем своего народа.

Потом у меня под ногами оказалась платформа, а вокруг лежали мумии. Слепой жрец стоял под струями похожего на душ дождя — такого же, какой лил в день моего приезда. Он являл остальным высшую волю. Им было приказано покинуть город.

Картина сменилась. Жители брели прочь из высокогорного города. Они тянулись длинной бесконечной вереницей, целыми семьями, волоча вьюки со скарбом и ведя домашний скот в поводу. В центре процессии колыхались шесть закрытых паланкинов. Шатры лежали на плечах дюжих носильщиков. Я не видел, кто сидит внутри, но ясно было, что какие-то важные персоны.

Долгий, утомительный переход закончился у реки, где беженцы встали лагерем. Они распаковали поклажу и, обжившись, отправились знакомиться со своими новыми соседями, смуглыми индейцами. Те встретили чужаков настороженно, однако вскоре отношения наладились. Племена стали одним целым — охотились вместе, обустраивались и роднились меж собой. Только обитатели шести шатров — по-прежнему невидимые — держались особняком, не показываясь ни на гулянках, ни на работе, ни в праздники, ни в будни.

Прошли годы — судя по тому, как разрослось поселение, — и в самый большой шатер привели молодого парня. Откинулся полог, парень шагнул внутрь, я вслед за ним. Там оказалось человек двадцать. Все светлокожие и слепые. Они сидели не как попало, а по контуру странных загогулин, в которых я опознал символы, начертанные на стенах подвального помещения.

— Мы виллаки, жрецы, служители богов, — возвестил один из слепцов, и я понял его без труда, хотя он говорил на том же древнем языке. — Мы призваны защищать и направлять. Ты станешь нашим ватаной, коновязным столпом нашего племени. Подойди.

Снова смена кадра. Парень успел вырасти и занять положение вождя. Он обзавелся свитой из таких же, как я, мужчин и женщин, созданных по волшебству, чтобы трудиться на определенном поприще. Аюамарканцы. Среди них были зодчие, строители, землепашцы, лекари. Они учили поселян, изобретали новые способы обработки земли, новые лекарства. Наставники и руководители, они помогали племени развиваться, расти, шагать вперед. Они богатели — и процветало поселение, виллакам на радость. Не знаю, как я это понял, просто ощутил, и все.

Наблюдая за ватаной, который ходил по деревне, отдавая приказы, я вдруг заметил, что мизинец у него искривлен, как у Кардинала. Потом кадр сменился в очередной раз, и передо мной стоял другой человек — с таким же искривленным мизинцем. Деревня за это время разрослась до размеров городка, племена со всей округи стекались сюда вести торговлю. Нападать на поселение никто не осмеливался, памятуя о могущественных покровителях, и все трепетали перед невидимыми слепыми жрецами, успевшими обрасти легендами.

Но вот нагрянул народ, не знающий страха, с грозным оружием, какого в этой стране не ведали. Отряды захватчиков волной прокатились по городу, насилуя и грабя, и виллаки ничего не смогли поделать. В городе не было ни золота, ни серебра, ни угля — ничего, что могло бы привлечь захватчиков, но они все равно пришли и сровняли город с землей. Так велели их заокеанские правители.

Новые хозяева, услышав легенды о слепцах, поспешили расправиться с опасным противником. Они разбили виллаков в пух и прах, те гибли под пытками в плену, а захватчики в очередной раз доказали, что мир лежит у их ног.

Однако не все виллаки погибли. Горстка слепцов нашла убежище под землей и долго еще не решалась показаться на свет. Долгие годы они терпеливо ждали, пока мародеры не остепенятся. И только когда вслед за вояками потянулись поселенцы, чтобы выстроить новый город на костях прежнего, виллаки выползли наружу. Но теперь они старались держаться в тени и скрывались ото всех.

Их волшебству требовался проводник, и они нашли себе нового ватану. На этот раз паренек был белым, потомком захватчиков, но для виллаков это не имело значения. Они служили не обитателям старого города, а земле и духам будущего. Они строили не для людей, а силами людей. Цвет кожи, раса, религия — все это бывшим жрецам инков было безразлично.

И все же новые порядки повлияли и на них. Виллаки перестали чувствовать себя хозяевами в городе, стали осторожнее, боязливее. Когда-то приближенные к богам, теперь они обрекли себя на вечное сидение в подполье, чтобы не сгинуть без следа. И если раньше они выбирали себе в проводники мудрейшего, справедливейшего и чистейшего духом, теперь им требовался сильнейший, свирепейший и пробивной.

Шли десятилетия, власть к виллакам постепенно возвращалась, а город менялся. Давно миновали те незапамятные времена, когда он мирно рос, устремленный в будущее. Он стал крепостью, оплотом, выстроенным для нападения и защиты. Время неслось вперед. Слепые жрецы тщетно пытались обрести власть в прежнем объеме. Слишком большим стал город, а люди везли из-за моря новые веяния, новые языки, новых богов, станки и машины. Виллакам удавалось направлять рост города, но не так прицельно, как хотелось бы. Слишком много было им неподвластно. Они приспосабливались по мере сил, но уже отчаялись вернуть утраченное господство.

Прошли еще годы, и городок вырос в большой город. В нем уже проглядывали черты нынешнего. Появились электричество, автомобили, кинотеатры, юбки стали короче. Отгремела война, шла вторая. Пока мир приходил в себя, оправляясь от потрясений, виллаки задумались о своем месте в этом новом мире.

Я смотрел, как они собираются на совет. Они чуяли перемены в мировом устройстве. Человечество всегда норовило разрушать, но с новым племенем не было никакого сладу. Заглянув в будущее и увидев там газовые камеры и лютые зверства, виллаки поняли, что не смогут ничего поделать, если не изменятся сами. Требовался новый подход. Если будущее за хаосом, значит, хаосом его и нужно вершить.

И, снова раскинув свою сеть, они вытянули уличного беспризорника, злобного, дикого звереныша, не умеющего даже говорить. Они поманили его за собой, хотя он норовил огрызнуться на каждом шагу, и инициировали, наделив способностями ватаны. Однако после инициации, вместо того чтобы пестовать и обучать его владению своей силой, как обучали предшественников, они отпустили его восвояси, не дав ему и крупицы своих знаний, предоставив самому себе.

А потом виллаки затаились в ожидании. Они знали, что рано или поздно призрачная власть выплеснется наружу, мальчик увидит сон и пойдет их искать. Тогда они исполнят ритуал рождения, но на этом все. Они не будут подсказывать и вмешиваться. Они не откроют ему ни источник силы, ни сущность ватаны. Так они надеялись обрести слугу, способного противостоять натиску испорченного нового мира; слугу, который возьмет город в свои руки и обеспечит ему процветание в суровую и непредсказуемую эпоху смены веков.

На этом видение оборвалось. Напоследок перед глазами мелькнул оборванец, пробирающийся по враждебным подворотням города, который спустя много лет будет ему принадлежать. Грязный, шелудивый, длинные нечесаные волосы, вечный волчий оскал. Странный обряд нагнал на него страху, но голод, вечный голод, точивший его изнутри, взял свое. Уже позабыв о слепцах с их диковинными ритуалами, он шмыгнул из одной подворотни в другую — вот его пристанище, другого он не знал, — выискивая, где бы поживиться.

Меня потянули за руку. Я заморгал, очухавшись, и понял, что это Кардинал оттаскивает меня от слепцов. Он что-то говорил, но я не слышал. Бросив последний взгляд на кукольников, я тряхнул головой и вернулся в реальность.

— …подери, с тобой стряслось? — гаркнул Кардинал.

— Они… я… сколько я был в отключке? — просипел я.

— Несколько секунд. Они схватили тебя за плечи и что-то начали бормотать. Ты оцепенел. Я тебя тяну, ты не двигаешься. Что произошло? Они раньше ничего такого не делали. — Кардинал встревожился — не ожидал подвоха на собственной территории.

— Пойдемте отсюда, — пробормотал я.

Кардинал молча вывел меня к лестнице, и вскоре мы уже стояли в безлюдном подвальном коридоре.

— Ну? — Он ждал разъяснений.

Я представил, как отреагирует Кардинал, узнав, что он всего лишь инструмент, пешка в руках слепцов — виллаков. Слуга, единственное предназначение которого — помочь им сохранить власть над городом. Придя к выводу, что известие не обрадует правителя, я решил оставить его в блаженном неведении, иначе он разнесет половину Дворца.

— Ничего я не видел. Только огни мелькали. И как будто током дернуло. По-моему, они меня проверяли, на что я гожусь.

Сузив глаза, Кардинал поскреб подбородок. Скорее всего, он усомнился в моих словах, но давить не стал. Кажется, он и сам боялся услышать правду.

— Ну что, — хмыкнул он, — теперь ты мне веришь? Убедился?

— Да.

— Веришь?

— Да. — Я помолчал. — Но я по-прежнему не понимаю, зачем понадобился я. Вы столько рассказали о себе, а обо мне практически ни слова. Чем я отличаюсь от остальных аюамарканцев? Почему на мне заживают раны? Почему…

— Не сейчас, мистер Райми, — оборвал он. — Здесь не место для откровений. Вернемся на вершину.

Все время, что мы поднимались на лифте, Кардинал молчал. Увидев, что пятнадцатый этаж мы проехали без остановки, я недоуменно сдвинул брови и глянул на панель с кнопками. Кардинал улыбнулся, перехватив мой взгляд:

— Хочу проветриться.

Лифт довез нас до самого верха. Кардинал вышел и повел меня к еще одной короткой лестнице. Вскоре мы стояли на крыше Дворца, глядя на раскинувшийся внизу город. В ушах свистел пронизывающий ветер. Подобравшись к парапету, я глянул через край. Там зияла бездна. Кардинал хлопнул меня по спине, и я чуть не свалился, а он, расхохотавшись, отодвинулся подальше, пока я его не ударил.

— Сюда, — пригласил он, подходя к большой металлической надстройке, где размещался лифтовой механизм.

Там же притулилась и пара стульев.

— Я положил жизнь на строительство своей империи, — начал Кардинал, усаживаясь. — Жертвовал остальными желаниями в погоне за властью. Лишь с Кончитой я попытался нарушить уединение. — Он печально улыбнулся. — И сам все угробил. Я хотел, чтобы меня кто-то полюбил и научил любви. Создавая Кончиту, я наделил ее некоторыми дополнительными свойствами. Такое возможно. Например, Паукар Вами превосходит обычного человека силой и проворством. Я загадал, чтобы его сила и стремительность не убывали с годами. Мы с ним почти ровесники, но он и на сорок не выглядит. Мои создания приходят в мир такими, как я закажу. Поэтому при желании я могу наделить их сверхспособностями. Паукара Вами я считаю одним из самых удивительных своих творений. Аюамарканцы ведь за пределами города не могут продержаться и недели. Рассыпаются. Все, кроме Паукара Вами. Я специально наделил его способностью выжить в большом мире. И он единственный из аюамарканцев способен иметь потомство. Вы все пустоцветы, только Вами может плодиться. Этим я в очередной раз проверял свои силы, определял границы. Вами как нельзя лучше подходил для эксперимента.

«Интересно, — подумал я, вспомнив про передатчик на воротнике рубашки, — каково там сейчас подслушивающему серийному убийце? Что он чувствует? Изумление? Оторопь? Или польщен без меры?»

— За пределами города лишь неделю… — повторил я эхом. — Значит, задержись я еще на пару дней…

— Конец Капаку Райми, — усмехнулся Кардинал.

— А как же Кончита?

Улыбка померкла.

— Она ведь еще не уехала, — вздохнул он. — Но если уедет, дни ее сочтены.

— И вам все равно?

— Нет, конечно, — отрезал он. — Но пусть уж лучше умрет счастливой, чем остаток жизни промучается тут. В нашу последнюю встречу я совсем забыл про это ограничение. Вспомнил бы — не повелся на твои угрозы. И скорее всего, тебя бы уничтожил. Благодари судьбу, что я тоже могу допустить промашку, мистер Райми, иначе твоя жизнь закончилась бы еще тогда… Так вот, значит. Кончиту я загадал теплой, любящей, чувствительной красавицей, доброй и умеющей сопереживать. Уже проваливаясь в сон, я успел придумать, что хорошо бы ей не терять красоты с возрастом. Если буквально, то мысль получилась такая: «Пусть молодеет внешне с каждым годом». — Он покачал головой, не поднимая взгляда. — В общем, если не считать этой провалившейся погони за любовью, остальных персонажей я создавал лишь для укрепления собственных позиций. Когда обычные способы — подкуп, шантаж и насилие — не действовали, я посылал в бой кого-нибудь из своих созданий. Они служат мне верой и правдой, преданные, смекалистые, самоотверженные. Такими я их творю. Они никогда не отобьются от рук и не восстанут против меня, потому что это претит заложенной в них программе.

— Но ведь я восстал!

— Однако без преемника грош цена была бы всем моим достижениям, — продолжал он, пропустив мою реплику мимо ушей. — Я понимал, что не успею добиться желаемого за отведенное время. Даже если бы я мог создавать больше аюамарканцев, все равно бы не хватило. Моя империя не должна погибнуть. Мой преемник получит во владение весь мир — навеки. Я хочу того же, что смогли создать египтяне, римляне и греки, только, в отличие от них, я не позволю своей империи пасть. Вот моя мечта, мистер Райми. Ни один обычный человек мне, само собой, наследовать не может. Каким бы сильным он ни был, он все равно умрет, а слабые всегда тянутся за сильными. Преемника следовало выбрать из моих созданий, кого-то, кто сумел бы поддерживать и охранять пламя моей мечты. И тогда я сотворил первого Инти Майми. Он был властным, сильным, умным, беспринципным и бесчувственным. Робот, готовый буква в букву следовать моим планам, готовый разрушить и завоевать все, что увидит. — Кардинал ухмыльнулся. — Беда в том, что робот может лишь исполнять приказы, ничего своего он разработать не способен. А мой наследник должен развиваться, реагировать на изменения в мире, к созданию которого он причастен. Первый Инти Майми такого не умел. Без моей поддержки он бы камнем булькнул на дно. Осознав это, я отправил его назад в могилу и стал думать дальше. Второй Инти Майми — которого ты знал под именем И Цзе Лапотэра — тоже вышел неудачным, хотя его недостатки обнаружились не сразу. Он был гибче первого, не так похож на робота. Первый знал об аюамарканском проекте и своей роли в моих планах. Второй — нет. Я хотел предоставить ему некоторую свободу, ощущение самостоятельности. Тут и крылась ошибка. Я сделал его слишком свободолюбивым. И он, осознав, что его будущее предопределено, что свобода иллюзорна, устроил бунт и порушил все мои планы, превратившись в юродивого. Я еще долго держал его в живых, надеясь, что он одумается и вернется под мое крыло. Мне нравился этот второй Инти Майми — он был мне почти как сын, единственный из всех моих творений. Но он так и не одумался, поэтому, создав тебя и увидев, какой ты молодец, я решил, что с тем пора распрощаться.

— Давайте теперь обо мне, — произнес я холодно. Противно было сознавать, что я всего лишь марионетка, которой вертят как хотят, дергая за нитки. Я уже сомневался, хочу ли унаследовать империю Кардинала. Какой смысл играть навязанную роль?

— Ты отличаешься от обоих Инти Майми, — начал Кардинал. — Их я сразу притащил на вершину, объявив наследниками с самого начала. В этом и был мой промах. Я слишком рано познакомил их с тонкостями своего мира. Поэтому второй и взбунтовался — увидел, что он лишь отражение моих желаний, что он действует по моей указке, согласно моим чаяниям. Он почувствовал, что не ему распоряжаться своим будущим, а значит, на человека он не тянет. И тогда я понял: нельзя сразу подносить наследнику мир на блюдечке, ведь мы не ценим легкую добычу. Нужно было заставить его пробиться наверх самому. И я создал человека, который начал с нуля. Я сотворил тебя молодым, моложе, чем оба Инти Майми, дерзким, непредсказуемым, полным идей. По моему замыслу ты должен был стремиться в гангстеры, но я наделил тебя также свободой от этого желания отказаться. Вот почему ты мог постепенно вспоминать свое прошлое — чтобы чувствовать что-то за плечами, осознавать, что не связан предназначением по рукам и ногам. Поняв, что когда-то ты был другим человеком, ты мог вернуться к той, прежней жизни. Тебя никто не вынуждал приезжать обратно ко мне. Просто ты встал перед выбором — Капак Райми или Мартин Робинсон.

— Тоже мне выбор! — возмутился я. — Я ведь умер бы, оставшись в Сонасе.

— Но тогда ты этого не знал. А значит, выбор был свободным. И ты предпочел приехать сюда. Ты выбрал Капака Райми. И меня. — Кардинал уперся мне указательным пальцем в грудь. — Не вздумай решить, что ты мой раб или моя марионетка. Ничего подобного. Да, я произвел тебя на свет, но сегодня ты вернулся сюда по своей воле. Я тебя не вызывал. Я на тебя влияю не больше, чем родитель на ребенка.

— Чушь! — Я сплюнул. — Вы мной распоряжались на каждом шагу. Устроили к себе на работу, приставили Адриана — нужен же мне друг, — потом устранили их с И Цзе, чтобы вызвать у меня подозрения и заставить задуматься над нашими отношениями. Подстроили встречи с Амой и Кончитой, подложили аюамарканский список туда, где Ама его легко отыщет и покажет мне. Дали сбежать из города, отрезав все пути, кроме как в Сонас, потому что, побывав там, я должен был вернуться за ответами. Это ведь все ваших рук дело?

— Нет, — твердо ответил он. — Не моих. Этим ты и отличаешься от остальных. Ты практически все сделал сам. Да, я устроил тебя в компанию, но дальше ты шагал самостоятельно. Да, встреча с Амой предполагалась — я ее и создал специально для тебя, чтобы тебе было на кого опереться в будущем, как я опирался на Леонору, — но я не думал, что все случится здесь, на лестнице. Кончиту ты, наоборот, не должен был видеть вообще — я такого поворота даже не предвидел. Адриан не имеет к тебе никакого отношения, я сотворил его для Сони, чтобы помочь ей справиться с личными проблемами и чтобы ей было кого любить. Я никогда не прочил И Цзе и Леонору тебе в наставники. Исчезновение И Цзе и Адриана тоже не связаны с тобой. Аюамарканский список я действительно подложил, но отыскать его и сразиться со мной — это ты решил сам. Ты сам нашел нужные слова, заставившие меня дать тебе отсрочку, а ведь я действительно собирался тебя уничтожить, решив, что ты пошел вразнос. Я хотел стереть тебя и начать заново, но передумал после твоих слов. Если честно, мистер Райми, ты для меня в некотором роде загадка. Я не думал, что день откровений настанет так скоро. Считал, что впереди годы на подготовку, что ты будешь вживаться в роль постепенно, осваиваться, шагать со ступеньки на ступеньку. Я планировал этот разговор лет через восемь-девять, когда ты наберешься опыта, заматереешь, сможешь общаться со мной на равных, без истерик…

Он поскреб в затылке и поежился от налетевшего ветра.

— Это мне в тебе и нравится, — продолжил Кардинал. — Ты непредсказуем. Ты меня поражаешь с самого начала. Ты срезаешь углы и скачешь семимильными шагами. Ты действуешь по наитию, нестандартно, не по шаблону. Я видел, как ты пал духом, узнав про свое происхождение, но поверь, ты не пешка в моей игре. Ты проложил собственный путь и расстроил все мои тщательно возводимые планы. Ты здесь, поскольку хочешь того же, что и я, — владеть миром. Но тобой движут твои собственные желания, не мои. Ты обладаешь свободой воли, как второй Инти Майми, но, в отличие от него, ты не отверг мою империю, а принял с распростертыми объятиями.

Я задумался.

— Вы действительно не подсовывали мне Леонору, И Цзе и остальных? Это просто совпадение? Вы на них не влияли?

— Для тебя я создал только Аму Ситуву. Я запрограммировал тебя на любовь к ней. Тут ты ничего поделать не можешь. Ты ее любишь и будешь любить всегда, даже после ее исчезновения. Но если не считать Аму и желания устроиться гангстером к своему «дяде», все отношения, что у тебя завязывались, каждый твой шаг, каждая цель, которую ты себе ставил, каждый пройденный путь — это все твоя воля и твой выбор. Я создал твое тело, но мысли в нем исключительно твои.

Тело…

— А способность к исцелению? Она есть у всех аюамарканцев?

Кардинал мотнул головой:

— Нет, тут ты тоже исключение. Остальные мучаются, страдают от боли и умирают, как обычные люди. Я стараюсь творить их как можно более похожими на смертных. Как я уже сказал, я хочу сделать свою империю вечной. А с этим всегда были проблемы. Сильные мира сего умирают, их наследие рушится. В конце концов все идет прахом, остаются лишь воспоминания. Перед смертью всегда падали ниц владыки и царства. Она устанавливала предел для великих. Но я, кажется, нашел способ ее обмануть. Почему-то я верю, что он сработает.

— К чему вы ведете? — осторожно поинтересовался я.

— Когда я тебя творил, мистер Райми, я загадал человека, которого не уничтожить руками смертного и который погибнет лишь по моей воле. Я создал того, кто оправится от любой раны, даже смертельной. Того, кто через десять лет перестанет взрослеть. Неуязвимого для оружия, болезней и времени. Того, кто никогда не умрет. Того, кто будет жить вечно…

Он откинулся на спинку стула и улыбнулся — улыбкой фокусника, раскрывающего свой самый главный секрет.

— Ты бессмертен, мистер Райми.


Целый час мы сидели в молчании. Лицом друг к другу, но старательно отводя глаза. У меня голова шла кругом — мозг закипал при мысли о вечности. Я такого даже представить не мог. Да, я собирался выжать из отведенного мне времени максимум, я рассчитывать прожить долго, несколько десятилетий, если сильно повезет. Но вечность…

Если это правда, если у него действительно получится, я застряну здесь до скончания веков, управляя его империей. Сейчас меня это устраивает — быть у руля, править миром, такая уйма времени впереди и неограниченная власть, все замечательно. Но если через полвека мне надоест? Через сто лет, через тысячу? Я ведь не смогу вырваться сам. Хочу ли я впрягаться в эту бесконечную лямку, если впереди лишь неотвратимое будущее?

— Это ловушка, — пробормотал я. — Если я соглашусь и все получится — я попался. Выхода не будет.

— Такова жизнь, — сухо заметилКардинал. — Везде свои недостатки. Вот такой, например. А еще одиночество. Посмотри на меня, мистер Райми. Здесь, наверху, нет места счастью. Все, что у меня есть, — это моя империя. Если ты меня сменишь, придется и тебе облачиться в мантию одиночки. Только тебе придется хуже, потому что тебе ее носить вечно. Справишься?

— Не знаю, — вздохнул я. — Думаю, да, но как узнать наверняка?

— Невозможно. Придется рискнуть и положиться на чутье.

— А вдруг у вас ничего не получится? Что станет с аюамарканцами после вашей смерти? Мы переживем ваш уход?

— Другие — вряд ли. Может, конечно, они проживут еще долго и умрут в свое время естественной смертью. Но вряд ли. Мне кажется, они исчезнут, как только умолкнет мое сердце.

— Тогда почему вы думаете, что я выживу? Я ведь тоже наверняка испарюсь, как и остальные.

— Может. Но я загадывал, чтобы даже моя смерть не стала тебе помехой. Не знаю, получится ли так выкрутиться, но шансы высоки. Выше среднего. Посмотри на Кончиту. На Паукара Вами. Вспомни, как зажили твои раны после драки. У меня ведь получилось преодолеть законы природы. Если так, то что мешает пойти дальше? Мы не узнаем наверняка, пока не настанет час икс — а топтать землю я намерен еще долго, — но имеющиеся прецеденты внушают оптимизм.

Я погрузился в раздумья. Собственно, о чем мне было размышлять? Я ведь принял решение, еще когда Кардинал не договорил, оно пришло внезапно, как намерение убить Ди. Однако пороть горячку при таких высоких ставках было бы опрометчиво. Поэтому я не спешил излагать свои соображения — подождал, пока не определюсь окончательно и бесповоротно.

— Мистер Дорак, я встану во главе вашей империи, — произнес я с расстановкой. — Я буду вашим преемником, новым Кардиналом, и сделаю все зависящее от меня, чтобы воплотить вашу мечту — получить во владение весь мир и стать понтификом. — Просиявший Кардинал приподнялся со стула, но я продолжил: — Только вам придется заплатить. — Улыбка померкла. — Я не готов ждать. Я взмыл ввысь, как прыгун с шестом, подкинул себя на самый верх. И не собираюсь останавливаться на лету. Если хотите, чтобы я принял бразды правления, вам придется уступить их мне сейчас же. Роль тени меня больше не устраивает.

Кардинал нахмурился, потом пожал плечами и попытался спустить все на тормозах:

— Если ты так желаешь, пожалуйста. Но ведь я мог бы поделиться с тобой знаниями, опытом, мудростью — зачем лишать себя таких благ, не воспользовавшись возможностью выдоить меня как следует? Тебе еще учиться и учиться. Лучше я буду под рукой, пусть даже в качестве…

— Вы не поняли, — перебил я и, встав со стула, подошел к парапету, уже не обращая внимания на ветер. С минуту я смотрел на лежащий у ног город — мой город! — смотрел новыми глазами, слышал его пульс в унисон с моим, ощущал протягивающиеся между нами нити. А потом, со счастливым вздохом, уселся обратно на стул. — Мне нужно все. Власть, город, мечты, будущее. И свобода.

— Но ты…

— Не перебивайте меня, пожалуйста. — Кардинал уставился на меня огромными, как потекшие желтки, глазами. — Я готов стать вашим наследником — но на моих условиях. Я не собираюсь больше играть в ваши игры и не буду ждать, пока вы умрете, каждый день справляясь о вашем здоровье и строя планы на будущее, которое может не наступить никогда. Я должен знать наверняка. Если ваш эксперимент пройдет удачно, я стану правителем уже сегодня. Если провалится и ваша смерть заставит меня покинуть этот мир, это тоже случится сегодня же. Я пришел сюда, уверенный, что все кончено. Все действительно кончено. Для одного точно, а может, и для обоих — посмотрим. — Сложив пальцы домиком, я склонил голову и одарил Кардинала ироничной усмешкой из его собственного репертуара. — Край крыши вон там, мистер Дорак.

Он рассмеялся. И тут же оборвал смех. Посмотрел на мои сложенные домиком пальцы, потом на свои руки, бессильно упавшие на колени. Жезл власти отобран, правление Кардинала закончилось. Десятилетия упорного труда и тщательного планирования — все рухнуло в мгновение ока.

— Ты блефуешь! — прохрипел он.

— Такова цена. Либо пан, либо пропал. А вы либо принимаете условия и прыгаете, либо уничтожаете меня и начинаете заново с новым Инти Майми или Капаком Райми. Выбор есть.

— А как же Ама? — проскулил он. — Кончита? Леонора? Они ведь тоже исчезнут. Опомнись, мистер Райми… Капак. Я тебе нужен. Мы все тебе нужны. Если я прыгну и заберу свои творения с собой, у тебя останутся только Форд Тассо и остальные смертные. А я могу создать тебе солдат, политиков, тех, кто будет продвигать тебя, пока я жив. Даже если ты решишь меня отстранить, я все равно тебе пригожусь. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца? Зачем разбрасываться ценными людьми? Ты способен уничтожить Аму и Кончиту ради собственного душевного спокойствия? Подумай хорошенько, прошу тебя!

Закрыв глаза, я представил Аму, Кончиту и Леонору. Три женщины в моей жизни — любовь, сестра и мать. Я вспомнил, сколько раз мне помогала Леонора, вспомнил ее бесценные советы, подсказки, как вести себя с Кардиналом, ее доброту и бескорыстие… Однако Леонора скорее женщина Кардинала, не моя.

Милая Кончита. Я вырвал ее из лап безумия, она только собралась начать новую жизнь и заслуживает немного радости и свободы. Подло отбирать у нее эту радость, выдергивать коврик из-под ног едва начавшей ходить. Но Кончита все равно обречена. Стоит ей выбраться за пределы города, невидимый таймер начнет обратный отсчет. Неделя — и Кончита исчезнет с лица земли, независимо от моего теперешнего решения.

И Ама, любовь всей моей жизни. Без нее я бы так быстро и так высоко не взлетел. То, что я опередил все расчеты Кардинала и несусь вперед с запредельной для него скоростью, — это в основном заслуга Амы. Она — мой идеал женщины, единственная, кто для меня действительно что-то значит. Требовать смерти Кардинала — а значит, погубить Аму — будет глупо, жестоко и опасно для меня же. Только чудовище может на такое пойти.

— Выходите, мистер Тассо, — неожиданно громко позвал Кардинал.

Я в замешательстве поднял голову. Из-за металлической надстройки показался Форд Тассо, тащивший за собой связанную Аму с кляпом во рту. Меня подбросило со стула, но я тут же опустился обратно, повинуясь жесту Кардинала. Он снова улыбался:

— Выньте кляп, мистер Тассо.

Форд вытащил затыкавшую рот Амы тряпку, и на меня тут же обрушился гневный вопль:

— Капак! Что ты тут забыл? Зачем ты вернулся?

— Как ты здесь оказалась? — тихо спросил я.

— По своей воле, уверяю тебя, — ответил Кардинал. — Мисс Ситува всегда была барышней целеустремленной. После твоего утреннего звонка она отправилась сюда. Почему — не знаю. С чем пришли, мисс Ситува?

— Отвалите! — рявкнула она.

Кардинал хохотнул:

— Я велел мистеру Тассо привести ее, когда мы отправились в гости к нашим обитателям подземелья. Хотел преподнести ее тебе в подарок, в знак моего благорасположения. Развяжите барышню, мистер Тассо. — Форд принялся возиться с узлами. — Она твоя, если пожелаешь, мистер Райми. А мне дай пожить. Перенимай опыт. Научись ходить, прежде чем срываться на бег. И она будет с тобой. Тебе не придется сражаться в одиночку.

— Насколько она в курсе? — вполголоса поинтересовался я.

— Совершенно не в курсе. Отсюда до них не доносилось ни слова.

— Капак? — Ама шагнула к нам, но замерла, встретив мой взгляд. — Что случилось? У тебя такой вид… В чем дело? Что он с тобой сотворил?

Я посмотрел в перепуганное лицо Амы и подумал о ее бескорыстной любви. Посмотрел на Кардинала и подумал о его подлых махинациях. А потом заглянул себе в душу и обнаружил там мерзавца похлеще, чем Фердинанд Дорак.

— Ама, — с горечью прошептал я, — прости. Если я… — Меня вдруг осенило. — Вы ведь можете ее создать заново! Стереть, а потом вернуть, только в этот раз сделать бессмертной, как меня.

— Капак, ты о чем? — ошеломленно протянула Ама.

Кардинал помотал головой:

— Это опасно. Властвовать целую вечность в одиночку можно — враги будут умирать, а ты оставаться. Но как быть, если твоя бессмертная вторая половина обернется против тебя? Нет. Я слишком дорожу своей империей. Да и потом, просто не получится. Я могу создать другую, но не один в один, так что Амой она не будет. — Он поднялся и ухватил меня за плечи, как слепцы в подвале. — Ты напрасно терзаешься. Мне совершенно без надобности умирать сейчас, а тебе губить Аму или Кончиту. Время — твой союзник, мистер Райми. Пользуйся.

Склонив голову, я снова заглянул к себе в душу — и увидел, как предстоит поступить. Щекам почему-то стало мокро. Я провел по ним рукой — оказывается, плачу. Ама все еще не решалась подойти, не понимая, что творится, — изменения во мне она почувствовала, но не могла понять, в чем дело. Она может принадлежать мне. Тысяча и одна ночь вместе. Узнавать больше и больше друг о друге. Столько неизведанного, столько возможностей…

Но нет. Мое будущее — если оно есть — ледяная пустыня. Это я знаю наверняка. В жизни созданного Кардиналом персонажа — того, кем я стал, — нет места для тепла и любви. Больше нет.

— Зачем ты пришла? — спросил я у Амы.

— Ты мне показался странным, когда звонил. Я хотела выяснить, что происходит. Думала, Кардинал знает, куда ты подевался.

— Ты хотела меня выследить?

— Да.

— Почему?

— Потому что люблю я тебя, глупый. — Она смущенно улыбнулась.

— Даже зная, как я поступил?

Она упрямо выпятила губу:

— У тебя наверняка не было выбора. Я полностью за тебя, Капак. Что бы ты там ни сделал, я уверена, так было надо.

Я перехватил взгляд Кардинала:

— Она поддержит меня безоговорочно, да? — Кардинал кивнул. — Как бы низко я ни пал, она будет стоять за меня горой и не разлюбит. Пойдет на убийство по моей просьбе… или если сама сочтет необходимым.

— Она твоя женщина, — подтвердил Кардинал.

Я медленно покачал головой:

— Нет. Я кто угодно, только не рабовладелец. До этого я еще не дошел. Заберите ее. — Слова рвали меня на части, но я их выталкивал, через силу. — Я люблю ее. Она мне нужна. Но я не хочу, чтобы она видела, в кого я превратился. Я не хочу, чтобы она была со мной рядом и смотрела, как я меняюсь. Не хочу, чтобы моя душа потащила за собой ее душу. Если мне суждено проклятие, то пусть мне одному. Давайте, — велел я Кардиналу, — ваше время вышло.

Он кивнул, помрачнев:

— Мы так похожи, мистер Райми. Я бы на твоем месте решил так же. Ты сильно пожалеешь, даже не представляешь как. У меня за плечами всего пара десятилетий, и то я устал, вымотался и скоро тронусь умом. Не уверен, что ты продержишься на жестокости целую вечность. Впрочем, удачи.

Он подошел к краю и замер, в последний раз глядя на город. И тут из распахнувшейся вдруг двери на крышу к нам метнулась темная тень. Паукар Вами.

— Стойте! — заорал он, целясь в Кардинала из пистолета. Я впервые увидел на лице киллера испуг и растерянность. Узнав о своей нечеловеческой природе, он наконец осознал, что значит быть человеком — хозяином самому себе, — а не марионеткой, которой вот-вот перережут нити. — Еще шаг, и я стреляю.

Форд Тассо, чертыхнувшись, тоже вытащил пистолет.

— Мистер Тассо! Уберите! — рявкнул Кардинал. Форд медлил. — Делайте, как я велю, дружище… — Кардинал смягчил тон, и Форд неохотно повиновался. — Вами в курсе? — обратился Кардинал ко мне.

— Он повесил на меня «жучка», — пояснил я.

Кардинал засмеялся, а Вами злобно сузил глаза.

— Только попробуйте прыгнуть, — прорычал он. — Я тогда…

— Что? — поддел Кардинал. — Убьешь меня? — Он лукаво изогнул бровь. Вами метнул в него полный ненависти взгляд и опустил пистолет. Киллера трясло то ли от ярости, то ли от страха, то ли от всего сразу. — Не твоя юрисдикция. Я тебя создавал убивать, а не спасать.

— Если вы прыгнете, а я останусь жить, кое-кого я точно убью. — Вами оскалился, глядя теперь на меня.

— Трепещи, мистер Райми, — усмехнулся Кардинал. — Туго тебе придется, если мои предположения насчет остальных аюамарканцев не оправдаются. — Однако усмешка тут же померкла. — Если я действительно ошибаюсь, — тихо попросил он, — позаботься о моей Кончите, ладно? Убеди ее остаться в городе, если сможешь, передай, что я ее любил, честно, насколько мог. До самого конца, несмотря ни на что.

— Я все сделаю, вы же знаете.

Кардинал подавленно кивнул. Потом он сжал кулаки и гордо вскинул голову:

— В таком случае остается только одно. Всего хорошего, мистер Тассо. — Форд смотрел на него, склонив голову набок, со странным выражением лица. — Прощайте, мистер Вами. — Киллер с отвращением сплюнул. — Оревуар, мисс Ситува. — Ама его не слушала, она тянулась ко мне, собираясь последний раз назвать меня по имени. — Живи долго, мистер Райми, — крикнул Кардинал, заглушая ее слова. — Прощай!

Вами, взревев, кинулся к нему, пытаясь перехватить, но слишком поздно… слишком поздно… Кардинал перешагнул через парапет и понесся сквозь ночь навстречу неминуемой смерти, вереща, как огромный младенец.

капак райми

На этом закончилась история Капака Райми. Довольно незамысловатая — жил-был на свете парень, он приехал в город, встретил чудовище, убил его и стал чудовищем сам. Мне не нравится человек, которого я вижу в зеркале, но и ненависти к себе я не испытываю. По правде говоря, я уже почти ничего не испытываю: ненависть, любовь, страх, желания остались далеко в прошлом, как напоминания о том, чью личину я постепенно сбрасываю.

Я остался жив после смерти Фердинанда Дорака. Пока его останки отскребали с асфальта, я отвел потрясенного Форда Тассо к себе в кабинет и поставил в известность о своем резком карьерном взлете. Он принял изменения безропотно. Форду нужен хозяин, без хозяина он впадает в прострацию. Былая преданность Дораку, самому могущественному человеку в городе, не помешала ему уловить, куда ветер дует, и присягнуть новому Кардиналу.

Ама и Вами просто застыли, когда Кардинал обрушился на асфальт. Взяли и замерли. Вот они тянутся ко мне — с противоположными намерениями, — а вот превратились в статуи. Статуи тут же начали сворачиваться, скукоживаться. На лицах пропал рельеф, руки, ноги, шея слились с туловищем, которое стремительно превращалось в плотный бесформенный комок.

А потом они взорвались, рассыпавшись бесшумным дождем холодных зеленых искр, которые тут же сгустились в облака знакомого зеленого тумана, плотного и удушливого. Он заполнил собой всю крышу и повалил Форда Тассо на колени в приступе отчаянного кашля.

Чуть погодя туман — направляемый, судя по всему, невидимыми виллаками — сполз по стенам Дворца вниз и растекся по улицам. Десять дней окутывал город зеленый саван, стирая все воспоминания о последней партии аюамарканцев и намертво застопорив все уличное движение. Заслуженный траур по низложенному Фердинанду Дораку.

Я примерился к большому креслу в кабинете. Внешне оно было поскромнее предшественника, но тоже ничего. Потом спросил Форда, помнит ли он Аму Ситуву. Выдохнув носом струйку зеленого тумана, он ответил, что нет. Тогда я поинтересовался, говорит ли ему что-нибудь имя Леоноры Шанкар.

— Она как-то связана с рестораном? — Тассо наморщил лоб.

На то, чтобы вычистить из архивов все упоминания об Аме, Кончите, Леоноре и остальных аюамарканцах, ушло несколько недель. Но дотошность в таких делах себя оправдывает.

Во внешнем мире перемен не заметили. Кардинал оказался прав — им без разницы. За несколько лет, конечно, появилось несколько озадаченных визитеров с расспросами, но с ними управились без труда.

Форд очень помог. Показал мне секретные документы Дорака, где излагались планы по установлению мирового господства: необходимые шаги, скорость продвижения, предстоящие трудности. Время воплощения и проверки этих планов еще не пришло, но я в них верю. Кардинал был безумным гением, мечтателем, которому остальные и в подметки не годятся.

Иногда я задаюсь вопросом, правду ли он говорил, уверяя, что на вершину я пробился сам. И все больше склоняюсь к мысли, что вряд ли он бы пустил все до такой степени на самотек. По логике, меня все-таки подталкивали в нужном направлении, то есть Кардинал предвидел, что я потребую его смерти, и сам подстроил свой уход. Однако, если вспомнить, как он мне демонстрировал свой способ прогнозирования ситуации на фондовом рынке… Думаю, логика к Кардиналу мало применима.

Форд собирается в отставку. Жаль, мне будет не хватать этого медведя гризли. Приходила мысль пустить его в расход по-тихому, когда уйдет: слишком уж он много знает, — но, пожалуй, все-таки не буду, пусть достойно закончит свои дни на заслуженном покое.

Теперь о виллаках…

Мы не нашли взаимопонимания. Они по-прежнему держались в тени, но когда выходили на разговор, услышанное меня не радовало. Они вынашивали свои планы. Хотели, чтобы я сиднем сидел в городе и не зарился на мировое господство. Кроме этого города, их ничего не интересует, так что в будущем они могут подложить мне жирную свинью. Придется их приструнить. Если они думают, что мной можно вертеть, как они вертели Дораком, придется показать, в чем их ошибка. Боюсь, однажды они пожалеют, что допустили меня до власти.

Довольно долго меня не покидало ощущение, что мир вот-вот опомнится и, осознав мое в нем незаконное присутствие, поспешит щелчком пальцев исправить досадную промашку. Но раз я до сих пор жив, наверное, можно больше не опасаться. Видимо, фокус наш удался.

Довольно часто случаются покушения. В течение первых месяцев после смерти Кардинала разные конкуренты устраняли меня раз шесть. Пробовали и застрелить, и зарезать, даже взорвать. Со временем покушаться стали гораздо реже: большую часть претендентов на трон я извел сам, а остальные прониклись уважением, — однако с периодичностью в несколько месяцев попытки повторяются.

Мне же все нипочем. Даже если меня убить, сжечь труп, а пепел развеять по ветру, я все равно через пару дней сойду с поезда на знакомом вокзале, сжимая в руке корешок билета. Правда, в голове при этом некоторый сумбур, но он быстро проясняется.

Меня всегда встречает душевой дождь — тот самый, диковинно узкий, как из лейки. Он уже превратился в аттракцион, народ специально стекается посмотреть. Я спрашивал у виллаков, что это за вода с небес, но они помалкивают.

Меня уже кем только не считают — и богом, и вторым Христом, и дьяволом, и пришельцем. Я этим слухам не препятствую. Пусть боятся — страх будет мне хорошим союзником. Все по плану. Гангстер, бизнесмен, политик, господь бог — нормальный карьерный рост…

Думаю, меня ждет хорошая жизнь. Весь мир у моих ног, богатство и власть, о которых ни один правитель из доселе живущих даже мечтать не мог. Если мы когда-нибудь долетим до звезд, мои люди мигом доберутся и туда, чтобы прижучить внеземные формы цивилизации. Каких бы высот человечество ни достигло, с ним всегда будет Капак Райми — несокрушимый злодейский понтифик преступного мира, бог гангстеров, от которого нет избавления. Мое слово станет законом повсюду.

Безоблачной, впрочем, я свою жизнь не назову. Меня преследуют кошмары. Призраки погибших, обвиняющие в бессердечии. Ди, Кончита, Ама… чаще всего Ама. Я до сих пор виню себя за то, что так легко от нее отказался. Если бы можно было ее спасти, вернуть… В ее глазах я вижу лишь сочувствие, никакой ненависти. Она хочет одного — быть со мной, спасти своего любимого от него же самого.

Среди тех, кто терзает меня в кошмарах, появляется даже молодой Капак Райми, тот, кто смотрел глупые фильмы, умел смеяться и любить и не думал, что его мечты закончатся вот так. Иногда я просыпаюсь с воплем ужаса, весь в холодном поту, и чувство при этом такое, будто меня похоронили заживо.

В такие ночи хочется прокрутить все назад и переиграть: остаться в Сонасе с Ди и расхлебывать заварившуюся там кашу; остаться верным Аме и не губить ее; дать Кардиналу пожить еще, как он и просил. Убежать из города с Кончитой и вместе насладиться неделей счастья. Никогда не появляться на свет или как-то изменить собственную природу. Однако ночь проходит, и ясный рассвет уносит прочь крамольные мысли.

Я постепенно становлюсь тем, кем мне предназначено. Каждый прожитый день приближает меня к тому бездушному, холодному, бесчувственному идеалу, который возник в воспаленном кардинальском сознании. Однажды, глянув в зеркало поутру, я вообще не обнаружу там ничего человеческого. Тогда я пойму, что путь завершен. Я на вершине мира.

На этом я свой рассказ заканчиваю. Копаться в прошлом забавно, но с меня хватит. Настоящее тоже не ждет. Дел по горло. Уничтожать людей, торговать странами. Я не могу покидать город надолго — максимум на несколько дней, — иначе умираю и снова высаживаюсь на городском вокзале, но это не помеха. С крыши Дворца мой взгляд устремляется в вечность.

Что-то тоскливо стало от воспоминаний. Пойду открою баночку пивка и вызову шлюх. Днем у меня встреча с парой гангстерских вожаков, которым все неймется. Сколотили коалицию и хотят устроить заговор. Наверное, убьют меня на этой встрече. Я им, пожалуй, мешать не буду — повеселимся. Потом навещу, когда воскресну, посмотрю, как у них челюсти отвиснут.

Что меня ждет в будущем? Вот он, главный вопрос. Сейчас, в правителях этого монструозного города, мне очень даже хорошо. По идее, когда весь мир будет у меня под пятой и все обозримое пространство ляжет к моим ногам, станет еще лучше. Но я не берусь утверждать наверняка.

Что, если мне все наскучит? Когда я всего достигну и все завоюю, что делать дальше? Каких радостей от жизни ждать человеку, у которого впереди и позади вечность, если ничего нового он уже не увидит? Может, стереть все и начать заново? Оружие массового уничтожения у меня и сейчас имеется. Снести все до основания, когда станет скучно, и построить новый мир с нуля. Новые города, новые народы, новые религии, новая история. И так снова и снова, строить и разрушать, строить и разрушать, бесконечно, по кругу. Уничтожить миллиарды жизней, вырастить новые, потом снова прикончить. Быть богом и дьяволом, дарить и отбирать, нести вечные мучения.

Способен ли я на такую жестокость и бездушие? Довести мир до грани отчаяния и толкнуть за грань? Да. Думаю, способен, если придется. Если наскучит… если вечность ляжет тяжким бременем мне на плечи… если нечем будет развлечься… я пойду и не на такое. Что угодно. Лишь бы убить время.

Конец
18.10.1993 — 21.08.2007

Примечания

1

Тонкая сигара из мелкого резаного табака, завернутого в лист маиса.

(обратно)

2

Доктор Сьюз — псевдоним популярного американского детского писателя и мультипликатора Теодора Сьюза Гейзеля, его книги и стихи предназначены для дошкольного и младшего школьного возраста, по ним дети учатся читать. — Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

3

Персонаж мультсериала «Хитрый койот и Дорожный бегун», который выходил в США с 1949 года.

(обратно)

4

Кролик Багз — персонаж комиксов и мультфильмов, эмблема студии «Уорнер бразерс».

(обратно)

5

Строка из песни Дэвида Боуи «The Man who Sold the World» — «Человек, продавший мир».

(обратно)

6

Дружелюбное привидение из одноименного детского кинофильма (США, 1995) или же мультсериала.

(обратно)

7

В фильме «Выпускник» (США, 1967) персонаж Дастина Хоффмана вступает в связь с замужней женщиной, миссис Робинсон.

(обратно)

8

Бьорн Борг (р. 1956) — шведский профессиональный теннисист, бывшая первая ракетка мира.

(обратно)

9

Мистер Чипс — главный герой романа Джеймса Хилтона «До свидания, мистер Чипс», посвященного воспоминаниям старого школьного учителя о своей долгой преподавательской карьере.

(обратно)

10

Американский телесериал о богатой семье в нефтяном бизнесе, выходил с 1978 года.

(обратно)

Оглавление

  • кап учуй покой
  • атун покой
  • айривай
  • паукар вами
  • аймуари
  • инти майми
  • ама ситува
  • капак
  • коя райми
  • ума райми
  • аюамарка
  • капак райми
  • *** Примечания ***